![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/fux01.jpg)
А. А. ФУКСЪ
и казанскіе литераторы 30—40-хъ годовъ.
А. А. ФУКСЪ
и казанскіе литераторы 30—40-хъ годовъ.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
А. А. Фукс и казанские литераторы 30-40-х годов, Бобров Евгений Александрович, Год: 1904
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Исторія русской литературы до сихъ поръ есть исключительно исторія литературы столичной — петербургской и московской. Провинція какъ бы не существуетъ для изслдователей судебъ литературы въ Россіи, исторія провинціальной литературы еще не написана.
А между тмъ такое игнорированіе провинціальной литературы едва-ли можетъ считаться правильнымъ. Умственная жизнь и культурные интересы пробуждаются въ русской провинціи еще съ конца XVIII столтія. Пускай эти проблески провинціальной мысли были слабы, спорадичны, недолговчны! Дйствительно, столичная литература концентрировала умственныя силы Россіи, притягивая ихъ къ Себ со всхъ концовъ страны. Но какія же силы изъ провинціи могли бы привлекать къ своей литератур столицы, если бы не существовало уже литературныхъ интересовъ и запросовъ въ глуби самой провинціи? Въ той или другой степени пріобщившись къ литератур у себя дома, провинціальные литераторы обыкновенно перебирались въ столицы, чтобы тамъ достигнуть для своей дятельности большаго простора и развитія.
Какъ въ столицахъ, такъ и въ провинціи, литературные интересы культивировались, преимущественно, въ тсныхъ кружкахъ. Одинъ изъ такихъ провинціальныхъ литературныхъ кружковъ и желаемъ мы изобразить въ настоящемъ очерк.
Казанскіе литераторы и писатели 1830-хъ и 40-хъ годовъ группировались вокругъ одной довольно интересной личности, поэтессы Александры Андреевны Фуксъ, жены знаменитаго въ тогдашней Казани профессора-медика Карла едоровича Фукса.
Мужъ дождался уже обстоятельной о немъ монографіи въ ‘Казанскомъ Литературномъ Сборник’ на 1878 г. Для біографіи жены сдлано еще очень мало. Намъ приходится довольствоваться очень дробными матеріалами. Мы приведемъ ниже то, что удалось намъ собрать.
Личности г-жи Фуксъ и значенія ея дятельности касается покойный H. Н. Будичъ въ I том своего сочиненія ‘Изъ первыхъ лтъ Казанскаго университета’. Онъ же сообщалъ свднія о Фуксахъ М. . Де-Пуле, написавшему большія монографіи о поволжскомъ литератор И. А. Второв подъ заглавіемъ ‘Отецъ и сынъ’ (‘Русскій Встникъ’ за 1875 г.) и объ его сын, Н. И. Второв въ ‘Русскомъ Архив’ за 1877 г., кн. II. Къ сожалнію, H. Н. Будичъ, лично знавшій обоихъ Фуксовъ, повидимому, отнесся къ Александр Андреевн не совсмъ безпристрастно, почему на его показанія и нельзя полагаться. О причинахъ мы можемъ догадываться изъ довольно откровеннаго его признанія въ стать Де-Пуле (‘Русскій Встникъ’, т. 118, августъ, стр. 618). Будичъ, по его словамъ, встртился съ Фуксами на Сергіевскихъ срныхъ водахъ, лчебное значеніе которыхъ было впервые оцнено въ научной литератур именно Карломъ едоровичемъ. ‘Жилъ я тамъ,— говоритъ Буличъ,— тогда не долго, но бывалъ у Фукса, пріхавшаго туда, кажется, для больной и единственной дочери.— Надобно замтить, что жена его, извстная поэтесса, сразу не взлюбила меня, кажется, за рзкіе отзывы о поэзіи вообще, а можетъ быть, и о ея собственной,— отзывы, извиняемые только молодостью’.
А. А. Фуксъ была урожденная Апехтина и приходилась племянницей Гавріилу Петровичу Каменеву, первому русскому замчательному поэту, котораго выставила провинція, этому казанскому купцу-поэту самъ Пушкинъ считалъ себя обязаннымъ, Каменева, по справедливости, нужно считать отцомъ русскаго романтизма, проявившагося въ стихотвореніяхъ Каменева чуть не двумя десятилтіями ране, чмъ въ твореніяхъ Жуковскаго {См. о Каменев нашу юбилейную статью въ ‘Историческомъ Встник’ за 1903 годъ, августъ.}. Сестра поэта, Анна Петровна Каменева, дочь купца и президента казанскаго губернскаго магистрата, старше поэта двумя годами, вышла замужъ за дворянина, маіора Андрея Ивановича Апехтина, служившаго въ Казани городничимъ {Одно время онъ, повидимому, жилъ въ Чебоксарахъ. Приближаясь къ Чебоксарамъ,— пишетъ А. А. Фуксъ,— чувствовала я стсненіе сердца. Воспоминаніе о молодости моей представилось мн съ самыми грустными мечтами: я вспомнила своего отца, съ которымъ нсколько лтъ жила въ Чебоксарахъ, вспомнила его любовь ко мн и заботливость о моемъ счастіи. Трудно мн было удержать слезы…}. Онъ былъ вдовецъ и имлъ уже отъ перваго брака — сына Павла Андреевича. Отъ брака съ Каменевою у Апехтина родились двое дтей: сынъ Николай и дочь Александра, поэтесса. Родители ея скоро умерли, и Александра Андреевна, оставшись сиротою, жила въ дом своей тетки, Пелагеи Петровны Ддевой, урожденной также Каменевой, бывшей двумя годами старше своей сестры, Анны Апехтиной, и состоявшей въ брак съ совтникомъ гражданской палаты, дворяниномъ Гавріиломъ Ивановичемъ Ддевымъ. Изъ дома Ддевыхъ Александра Андреевна вышла замужъ за профессора К. . Фукса.
К. . Фуксъ есть, несомннно, одинъ изъ замчательнйшихъ дятелей во всей столтней исторіи Казанскаго университета. Иностранецъ-нмецъ, онъ скоро обруслъ и тсно сжился со второю своею родиною — Казанью. Здсь дйствовалъ онъ и въ университет, гд студенты его горячо любили и, подражая своему учителю, увлекались разными отраслями естествовднія,— и въ обществ въ качеств практическаго врача, многихъ спасавшаго отъ смерти и исцлявшаго отъ мучительныхъ болзней. Вліяніе Фукса въ университет было продолжительно (28 лтъ) и благотворно. Карлъ едоровичъ поражалъ богатствомъ и разнообразіемъ своихъ знаній: онъ былъ медикъ, естествоиспытатель, лингвистъ, археологъ, нумизматъ, историкъ, этнографъ, оріенталистъ. Въ послдніе годы своей жизни онъ считался первымъ знатокомъ края въ отношеніи его исторіи и этнографіи. Вс прозжіе путешественники прямо направлялись къ Фуксу, какъ-то: Александръ Гумбольдтъ, баронъ Августъ Гакстгаузенъ, Лябатъ, А. С. Пушкинъ, министръ П. Д. Киселевъ, М. М. Сперанскій {Сперанскій такъ отзывался о Фукс: ‘Фуксъ — чудо!.. Многообразность его познаній, страсть и знаніе татарскихъ медалей. Знанія его въ татарскомъ и арабскомъ. Благочестивый и нравственный человкъ. Весьма дятеленъ’ (Жизнь графа Сперанскаго, т. II, стр. 140).} и т. д.
К. . Фуксъ обладалъ прекраснымъ, мягкимъ и въ высшей степени гуманнымъ характеромъ. Эта мягкость порою переходила, особенно въ сношеніяхъ съ начальствомъ, въ слабость и податливость. Выла у Карла едоровича одна слабость, о которой знала чуть не вся Казань и по поводу которой многіе ладъ нимъ подтрунивали: онъ былъ большой ловеласъ и поклонникъ женской красоты (Де-Пуле, стр. 618).
Фуксъ пріхалъ въ Казань не одинъ. Его сопровождала какая-то англичанка — ‘подруга’, какъ онъ называлъ ее. Это была личность умная и образованная, съ золотистыми волосами и срыми выразительными глазами. Фуксъ былъ очень привязанъ къ ней и навсегда сохранилъ къ ней это чувство. По крайней мр, портретъ ‘подруги’ не снимался со стны и посл женитьбы Фукса, несмотря на протесты жены. По поводу этого портрета разсказывалась романтическая исторія: будто бы прізжалъ въ Казань, уже посл смерти англичанки, ея мужъ и видлся съ Карломъ едоровичемъ. Когда послдній показалъ ему портретъ покойной, то мужъ, схвативши попавшійся ему подъ руку ножъ, ударилъ по портрету и пробилъ его насквозь. Затмъ портретъ былъ снова повшенъ на стну, а рядомъ съ нимъ, какими-то судьбами, появился и портретъ мужа, который, надо полагать, былъ обезоруженъ миролюбивымъ Карломъ едоровичемъ. Когда ‘подруга’ умерла, Фуксъ остался одинъ со своими коллекціями и съ хиленькой воспитанницей ‘Меропенькой’ (‘Сборникъ’, стр. 497—498).
Кром этой англичанки, у К. . Фукса была въ Казани еще одна сердечная привязанность, солдатка Татьянушка.
Изъ извта директора Яковкина попечителю, отъ 27-го марта 1811 г., мы узнаемъ, что Фуксъ, тогда еще холостой, держалъ при себ красивую солдатку Татьяну (изъ подгороднаго села Царицына). Татьянушка ходила собирать для своего сожители-профессора яблоки въ университетскомъ саду. Озорливый Яковкинъ приказалъ за ‘нахальство сей непотребницы’ поймать ее и отвести, какъ воровку, въ казарму подъ караулъ. Сказано — сдлано. Фуксу пришлось печаловаться объ освобожденіи своей кухарки и экономки. Яковкинъ дале доноситъ начальству, что Фуксъ нашилъ Татьянушк много шелковыхъ сарафановъ, открыто здилъ съ нею лтомъ на парныхъ дрожкахъ въ Царицыно, во время публичнаго, на Троицынъ день, гулянья на Арскомъ пол, попускаетъ ей здить вмст съ прочею почетною публикою въ своей открытой коляск четвернею (!1), за что хотли-было взять ее въ полицію, водитъ ее незамаскированною съ собою въ маскарады, ‘коимъ нахальствомъ студенты наши крайне раздражившись, требовали у полицеймейстера, чтобы приказалъ ее вывести’ и т. д. (Буличъ, т. I, стр. 266— 267).
Неожиданный бракъ, въ 1821 г., стараго Карла едоровича съ молодою А. А. Апехтиною возбудилъ много толковъ, порождаемыхъ, можетъ быть, и завистью. Бдная сиротка, дочь городничаго, вышла замужъ за вполн обезпеченнаго и службою, и практикой профессора университета, обладавшаго вдобавокъ столь виднымъ и почтеннымъ положеніемъ въ обществ. Конечно, такой удачи не хотли простить Александр Андреевн. Буличъ сохранилъ намъ тогдашнія городскія сплетни. Вотъ что онъ сообщаетъ.
По смерти матери Александра Андреевна жила и воспитывалась въ дом родной своей тетки Ддевой, гд и познакомился съ нею Фуксъ, какъ практикующій въ дом врачъ. Разсказывали, что, призванный лчить ее отъ какой-то неважной болзни, скоро прошедшей, онъ, имя уже боле 40 лтъ, увлекся поэтическою двушкой и любезничалъ съ нею, нисколько, впрочемъ, не помышляя о брак. Но однажды въ то время, когда онъ упалъ предъ нею на колни и началъ распространяться о своихъ чувствахъ, явилась громко позванная тетка, г-жа Ддева, и дала свое согласіе на якобы просимую руку племянницы. Не мене оригинальна была и свадьба, происходившая лтомъ 1821 года, въ деревн близкихъ родственниковъ невсты, Неловыхъ, недалеко отъ Казани. Въ самый день свадьбы Фуксъ съ утра отправился въ лсъ ловить бабочекъ и наскомыхъ и совершенно забылъ о предстоящемъ торжеств. Приходитъ и проходитъ часъ, назначенный для внчанія,— жениха нтъ: невста въ отчаяніи, гости въ тревог. Вся эта суматоха до тхъ поръ продолжалась, пока разосланная прислуга не отыскала въ лсу ученаго жениха. Эти анекдоты были извстны всей Казани, и по поводу ихъ Л. М. Нилова жестоко трунила надъ Карломъ едоровичемъ, и самъ онъ относился къ исторіи своей любви нсколько юмористически. Семейная жизнь Фуксовъ, имвшихъ пятерыхъ дтей, кажется, не сопровождалась никакими бурями {Кто находитъ счастіе въ своемъ семейств, тому везд рай!— восклицаетъ А. А. Фуксъ въ ‘Поздк въ Москву’ (стр. 832).} (Де-Пуле, стр. 619).
Александра Андреевна была женщина выдающаяся и умная, поэтому, кажется, незачмъ предполагать съ ея стороны особаго усилія, чтобы заманить къ себ выгоднаго жениха. Съ раннихъ лтъ она, вроятно по примру своего извстнаго дяди-поэта, почувствовала стремленіе къ литератур и поэтическому творчеству. Незаурядная барышня-стихотворка, естественно, могла остановить на себ вниманіе влюбчиваго Карла едоровича, начинавшаго уже склоняться къ старости, чувствовавшаго потребность основать себ семейный уголъ и оставшагося вдобавокъ безъ ‘подруги’. Пушкинъ свидтельствуетъ, что Карлъ едоровичъ уважалъ поэтическій талантъ своей жены и былъ влюбленъ въ нее даже спустя долгое время посл брака. Вся семейная жизнь Фуксовъ подтверждаетъ то обстоятельство, что бракъ ихъ былъ бракомъ счастливымъ, какимъ бы онъ, однако, врядъ-ли былъ, если бы былъ основанъ на обман и недоразумніи.
Фуксъ, повидимому, очень сильно привязался къ своей ‘жонк’, какъ называлъ онъ Александру Андреевну, и жизнь пошла безъ особенныхъ семейныхъ треволненій, только въ рдкихъ случаяхъ приходилось Карлу едоровичу адресоваться къ тетк для ршенія семейныхъ недоразумній. При подобныхъ обстоятельствахъ ‘миленькій (sic) тетенька’, г-жа Ддева, одно изъ самыхъ авторитетныхъ лицъ въ город, приказывала подавать колымагу и являлась съ своимъ властнымъ словомъ для водворенія мира и тишины. Въ первые же годы брака у Фуксовъ родилось четверо дтей, три дочери и одинъ сынъ. Но вс они умерли. Потомъ родился послдній ребенокъ, дочь Софья, очень слабый, такъ что, по тогдашнему обычаю, написали образъ святой ея имени съ двумя ангелами-хранителями (‘Сборникъ’, стр. 499, 500, 502, 503).
По мягкости и податливости своей натуры К. . Фуксъ съ теченіемъ времени въ своей домашней жизни легко поддался вліянію жены, которая, повидимому, главенствовала въ дом и устраивала его на свой образецъ. Такъ, самъ Фуксъ не нуждался въ многочисленномъ штат дворни, но Александра Андреевна, выросшая на помщичьей почв, считала это необходимымъ условіемъ существованія. Поэтому при дом Фуксовъ жило около 30 человкъ прислуги. Надо думать, что К. . тяготился такою обузой. По крайней мр, одинъ очевидецъ разсказывалъ, что разъ К. . жаловался аптекарю Бахману на то, что отъ этой прихоти ‘жонки’ только одинъ безпорядокъ въ дом (‘Сборникъ’, стр. 501). Иногда А. А. принимала крутыя мры и по отношенію къ мягкости своего мужа. Особенно старалась она ограничить его щедрость по отношенію къ бднымъ. Завидвъ просящаго подаяніе, К. . останавливался, запускалъ руку въ карманъ и, вытащивъ оттуда ассигнацію, какая попадалась подъ руку, отдавалъ ее нищему. Такая ‘непрактичность’ возбуждала маленькія домашнія сцены и вызывала нкоторыя репрессивныя мры: строгій наказъ кучеру не останавливать лошади, ревизію кармановъ по прізд домой и полную конфискацію содержимаго въ нихъ. Забавно было смотрть на Карла едоровича въ то время, когда онъ, по прізд домой, съ добродушнйшей улыбкой слдилъ за тмъ, какъ производилась эта ревизія (‘Сборникъ’, стр. 504). Добродушный К. . отнюдь не обижался на это. Единственное свободное свое время посл обда К. . любилъ съ трубочкой въ зубахъ посидть у жены, поговорить о новостяхъ дня, о литератур и литературныхъ занятіяхъ Александры Андреевны, а потомъ прилечь отдохнуть. Впрочемъ, бывали случаи, когда К . позволялъ себ сердиться на свою жену (‘Сборникъ’, стр. 415). Но случаи эти очень оригинальны и бросаютъ выгодный свтъ на обоихъ супруговъ. Въ послдніе годы жизни Карла едоровича, когда онъ одряхллъ и когда его разбилъ параличъ, ему уже не подъ силу было справляться съ цлыми толпами безплатныхъ паціентовъ, ежедневно переполнявшихъ его пріемную {Другъ его Г. Н. Городчаниновъ въ своей од на выздоровленіе Фукса (Сочиненія, стр. 537) восклицаетъ:
Сколько разъ я былъ свидтель
Добрыхъ длъ, о Фуксъ, твоихъ!
Съ каждымъ утромъ собирался
Сихъ къ теб страдальцевъ сонмъ,
Съ каждымъ утромъ представлялся
Мн святилищемъ твой домъ.}. Жаля старика-мужа, Александра Андреевна пыталась иногда удалять лишнихъ, по ея мннію, паціентовъ. Вотъ тутъ-то добрйшій К. . сердился и воспрещалъ прислуг исполнять подобныя приказанія жены.
Александра Андреевна, въ свою очередь, платила мужу глубокимъ уваженіемъ. Всего опредленне высказались ея чувства къ мужу въ любопытномъ стихотвореніи ‘Вечеръ на дач іюля 13-го дня 1831 г.’, помщенномъ въ ‘Заволжскомъ Муравь’ за 1832 г., т. II, стр. 535— 536. Мы приведемъ здсь нсколько отрывковъ изъ этого стихотворенія.
… Я въ часъ этотъ молчаливый
Сидла въ хижин одна,
Нжнйшихъ чувствъ и справедливыхъ
Была душа моя полна.
Потомъ я лиры тонъ унылой
Настроила своей рукой,
Тебя воспла, другъ мой милой,
И наше счастье и покой,—
Покой, который мы вкушаемъ
Подъ снью кроткихъ, мудрыхъ Музъ,
Блаженства выше мы не знаемъ —
И крпокъ съ ними нашъ союзъ.
Мы не бжимъ въ слдъ за мечтами,
Не отворяемъ храмъ заботъ,
Не ищемъ счастья за горами:
Оно въ душ у насъ живетъ.
О ты, врнйшій другъ природы,
Ея любезный, нжный сынъ,
Ты дни, часы, и цлы годы,
И жизнь природ посвятилъ.
Твои домъ — какъ-бы чертогъ священный:
Къ нему спшатъ, идутъ толпой
Болзнью тла изнуренны
И вс болящіе душой.
Они всегда равно встрчаютъ
Пріятной, кроткой къ нимъ взоръ твой,
И кровъ твой тихой оставляютъ
Вс съ благодарною слезой…
Лтами старецъ удрученный,
И юноша въ цвтахъ весны,
И мудрый мужъ, и жены нжны
Твои благословляютъ дни.
… (Творца) дары — не блескъ ничтожный,
Богатство, знатность и чины,—
Но въ сердц миръ, покой душевный
И тихіе въ семейств дни!
Свое уваженіе къ мужу А. А. Фуксъ доказала не только въ поэзіи, но и въ жизни. Всемогущій попечитель Казанскаго учебнаго округа, М. Л. Магницкій, передъ которымъ сгибалось все и вс, въ томъ числ и самъ Карлъ едоровичъ, обратилъ на Александру Андреевну свое благосклонное вниманіе и вздумалъ было за нею приволакиваться. Однажды лтнимъ вечеромъ, когда г-жа Фуксъ жила на дач, въ слобод Архангельской, а К. . былъ въ город, является къ ней Магницкій. Онъ начинаетъ съ того, что выражаетъ удивленіе, какъ многія порядочныя женщины ршаются выходить и выходятъ замужъ за негодныхъ людей. Слдуютъ примры, и наконецъ гость обращается къ хозяйк и называетъ ея мужа извергомъ-эгоистомъ, который думаетъ только о житейскихъ удовольствіяхъ и о себ, но не думаетъ о Бог и жен. Выведенная изъ себя такою рчью, А. А. отказала ему отъ дому (Де-Пуле, въ біографіи Второва-сына, ‘Русскій Архивъ’, 1877 г., II, стр. 346). Конечно, немногіе ршились бы поступить съ могущественнымъ временщикомъ учебнаго вдомства такъ круто и ршительно. Замтимъ еще, что Михаилъ Леонтьевичъ былъ смолоду первый щеголь и птяметръ петербургскаго большаго свта и, конечно, не остановилъ бы своего выбора на какой-либо заурядной провинціалк. Какъ мы увидимъ ниже, А. А., плнившая въ своей молодости профессора Фукса, пользовалась дружбою и вниманіемъ всхъ почти замчательныхъ людей, съ кмъ ей приходилось встрчаться. Ее воспли въ стихахъ лучшіе поэты своего времени, какъ Е. А. Баратынскій и H. М. Языковъ, а изъ второстепенныхъ Д. П. Ознобишинъ, Г. Н. Городчаниновъ, Левъ Ибрагимовъ и др. Вотъ почему нельзя не признать несправедливымъ слдующее дкое сужденіе Булича (‘Изъ первыхъ лтъ Казанскаго университета’, т. I, стр. 112):
‘Случайный бракъ Фуксовъ, о которомъ сохранилось нсколько юмористическихъ преданій между старожилами, для такого профессора и ученаго, какъ Фуксъ, былъ msalliance въ духовномъ отношеніи, мужу единственно жена была обязана, если не механизмомъ стиха, можетъ быть, наслдственнымъ даромъ въ семь Каменева, къ которой она принадлежала, то выборомъ и содержаніемъ своихъ поэмъ, безъ мужа г-жа Фуксъ едва-ли бы могла выйти изъ узкой сферы своей пошленькой, провинціальной свтской жизни, ученый и профессоръ, насколько могъ, старался возвысить ее до себя. Прежде и больше всего къ Фуксу привлекало его служеніе обществу, во имя его посщались и литературныя собранія въ его дом, и посщались многими’. Намъ представляется дло какъ разъ наоборотъ. К. . Фуксъ своимъ бракомъ съ Апехтиною не только не унизилъ себя, но среди тогдашнихъ казанскихъ дамъ, какъ русскихъ, такъ и нмокъ, врядъ-ли бы могъ сдлать выборъ боле удачный. Въ Александр Андреевн Карлъ едоровичъ нашелъ себ не только жену и хозяйку, но что, разумется, не мене важно,— искренняго и врнаго друга, понимавшаго и цнившаго его ученыя стремленія, поддерживавшаго ихъ и помогавшаго имъ {Этнографическія поздки Александры Андреевны, предпринимавшіяся ею по почину и просьб мужа, доставались ей нелегко: она должна была, скрпя сердце, бросать домъ съ его комфортомъ, покидать дочь — Соню, горячо любимую, въ разлук съ которой надрывалось ея сердце, и переносить тяжкія дорожныя невзгоды. Въ ‘Поздк къ черемасамъ’ (стр. 169) она пишетъ: ‘Ни одна поздка въ моей жизни не была такъ затруднительна, такъ несносна, какъ ныншняя’. Еще тяжеле стало здить въ старости. Въ ‘Поздк къ вотякамъ’ (стр. 209) мы читаемъ: ‘Лтъ 8 назадъ, когда я разъзжала по чувашамъ и черемисамъ, я была женщиной-героемъ: не боялась ни усталости, ни ненастья, путешествіе было моею радостью, всякое красивое мсто меня восхищало и дарило новымъ впечатлніемъ, а мое воображеніе всегда было въ готовности передать перу все новое и любопытное. Теперь я вовсе ни на что не похожа: дорога, давно уже мн извстная, меня не занимала, несносный жаръ съ пылью меня задушили — и я, закрывшись, думала, какъ бы скоре дохать до мста’.}. Если К. . врилъ въ талантъ своей жены, интересовался ея произведеніями и снабжалъ ее сюжетами для ея поэтическихъ сочиненій, то А. А., въ свою очередь, заимствуется отъ мужа любовью къ исторіи и этнографіи, по которой она составила нсколько книгъ. Именно въ этомъ обоюдномъ нравственномъ взаимодйствіи видимъ одинъ изъ трогательнйшихъ въ исторіи всей русской словесности примромъ литературнаго общенія мужа и жены, дружно и рука объ руку работающихъ надъ предметами, дорогими для обоихъ ихъ. Бракъ Фуксовъ былъ необычайнымъ явленіемъ для того времени и для того общества, гд они вращались. За то этотъ бракъ и не остался безъ результатовъ въ смысл пробужденія среди мстнаго общества интересовъ литературы и просвщенія. Бракъ знаменитаго ученаго съ умною и поэтическою А. А. Апехтиною,— правильно замчаетъ Де-Пуле (стр. 612) — составилъ эпоху въ исторіи Казани: въ дом Фуксовъ образовался литературный салонъ, который держался четверть вка,— безпримрное явленіе въ исторіи русскихъ провинцій!
Кром устройства литературныхъ собраній въ дом Фуксовъ, о которыхъ мы будемъ говорить ниже, Александра Андреевна вмст съ мужемъ принимала ближайшее участіе въ единственномъ тогда (въ 30-хъ годахъ) казанскомъ литературномъ орган ‘Заволжскомъ Муравь’. Проникнувшись интересомъ къ мстному фольклору и этнографіи, А. А. стала совершать то одна, то вмст съ мужемъ довольно обширныя путешествія по Поволжью, описывая свои наблюденія въ отдльныхъ книгахъ и журнальныхъ статьяхъ. Въ 1833 г. А. А. Фуксъ совершила путешествіе въ Москву, гд завязала сношенія съ столичными литераторами, которые относились къ ней весьма сочувственно. Поэтъ H. М. Языковъ посвятилъ ей слдующее вдохновенное стихотвореніе:
А. А. Фуксъ.
Завиденъ жребій вашъ: отъ обольщеній свта,
Отъ суетныхъ забавъ, бездушныхъ длъ и словъ
На волю вы ушли, въ священный міръ поэта,
Въ міръ гармоническихъ трудовъ.
Божественнымъ огнемъ краснорчивъ и ясенъ
Плнительный вашъ даръ, трепещетъ ваша грудь,
И вдохновенными заботами прекрасенъ
Открытый жизненный вашъ путь.
Всегда цвтущія мечты и наслажденья,
Свободу и покой даруетъ вамъ Парнассъ.
Примите жъ мой привтъ! Я ваши пснопнья
Люблю: я понимаю васъ,
Люблю тоску души задумчивой и милой,
Волненіе надеждъ и помысловъ живыхъ,
И страстные стихи, и говоръ ихъ унылой,
И бога, движущаго ихъ 1).
1) Стихотворенія H. М. Языкова, изд. ‘Дешевой Библіотеки’, т. I, стр. 249—250.— Стихотвореніе неправильно отнесено къ 1834 году.
Съ Е. А. Баратынскимъ г-жа Фуксъ познакомилась еще въ Казани, куда онъ назжалъ, живя въ жениномъ имніи Каймары, и онъ почтилъ Александру Андреевну стихами:
А. А. Фуксовой.
Вы-ль — дочерь Евы, какъ другая,
Вы-ль, передъ зеркаломъ своимъ
Власы роскошные вседневно убирая,
Ихъ блескомъ шелковымъ любуясь передъ нимъ,
Любуясь ясными очами,
Обворожительнымъ лицомъ
Блестящей Граціи, предъ вами
Живописуемой услужливымъ стекломъ,
Вы-ль угадать могли свое предназначенье?
Какъ — вмсто женской суеты,
Въ душ довольной красоты
Затрепетало вдохновенье?
Прекрасный, дивный мигъ! Возликовалъ Парнассъ,
Хариту, какъ сестру, Камены окружили,
Отъ міра мелочей вы взоры отвратили:
Открылся новый міръ для васъ.
Мы встртилися въ немъ. Блестящими стихами
Вы обольстительно привтили меня.
Я знаю цну имъ. Дарована судьбами
Мн искра вашего огня.
Забуду-ли я васъ? Забуду-ль ваши звуки?
Въ душ признательной отозвались они.
Пусть бездну между насъ раскроетъ духъ разлуки,
Пускай летятъ за днями дни:
Пребудетъ неразлучна съ вами
Моя сердечная мечта,
Пока плняюся я лирными струнами.
Покуда радуетъ мн душу красота 1).
1) Изданіе Вожерянова, т. I, стр. 110—111, No 155.— Стихотвореніе неправильно отнесено къ 1835 году.
Впрочемъ, то были стихи отвтные. О происхожденіи этихъ стиховъ самъ Евгеніи Абрамовичъ шутливо отзывается въ письм къ И. В. Киревскому отъ 16-го мая 1832 г. (‘Татевскій Сборникъ’, стр. 45, No 35): ‘Прошу Языкова пожалть обо мн: одна изъ здшнихъ дамъ, женщина степенныхъ лтъ, не потерявшая еще притязаніи на красоту, написала мн посланіе въ стихахъ безъ мры, на которые я долженъ отвчать’.
А. А. Фуксъ и Баратынскаго старалась завербовать для ‘Заволжскаго Муравья’. Но, какъ литераторъ столичный, онъ отнесся къ этой попытк свысока (тамъ же, стр. 37, No 25): ‘Здшніе литераторы (можешь вообразить, какіе) задумали издавать журналъ и просятъ меня въ немъ участвовать. Это въ числ непріятностей моей здшней жизни’.
Весьма поучительною является исторія отношеній А. А. Фуксъ къ А. С. Пушкину. Мы позволимъ себ подробне остановиться на этомъ предмет, потому что онъ представляетъ много интереснаго матеріала для выясненія нравственной природы Пушкина, о которой у насъ до сихъ поръ въ обществ и даже въ критик не установилось твердаго мннія.
Свое знакомство съ Пушкинымъ описала сама Александра Андреевна въ стать ‘А. С. Пушкинъ въ Казани’, помщенной въ ‘Казанскихъ Губернскихъ Вдомостяхъ’ за 1844 г., No 2, понедльникъ, 10-го генваря, стр. 18—26. Статья облечена въ форму письма къ пріятельниц, Елен Николаевн Мандрык, которая ‘одна пожелала разгадать и понять ее и долго раздляла съ А. А. и радость, и горе, и пріятные часы, проведенные въ Панов, и скучные дни въ Казани, и минуты поэтическаго вдохновенія и восторженнаго чувства къ нашимъ любимымъ поэтамъ’ (стр. 19). Е. Н. Мандрыка, младшая и незамужняя дочь мстнаго начальника внутренней стражи, генерала Н. Я. Мандрыки, впослдствіи постриглась въ Богородицкомъ монастыр въ Свіяжск, принявъ имя Есири. Къ стать А. А. Фуксъ приложены и письма, писанныя къ ней Пушкинымъ. 6-го сентября 1833 г. А. А., по ея словамъ, сидла, задумавшись, въ своемъ кабинет и грустила объ отъзд Баратынскаго, котораго ожидала къ себ съ прощальнымъ визитомъ. Баратынскій пришелъ съ такимъ веселымъ лицомъ, что ей стадо даже досадно, и она хотла уже упрекнуть его за подобное равнодушіе при прощаньи съ нею, но онъ обрадовалъ ее встью о прізд Пушкина, это ее самое заставило проститься съ Баратынскимъ гораздо равнодушне, чмъ обыкновенно. Пушкинъ навстилъ Фуксовъ на слдующій день, 7-го сентября, и просидлъ у нихъ съ 6 часовъ вечера до часу ночи, несмотря на то, что долженъ былъ хать на завтра до свту. Находясь у Фуксовъ. Пушкинъ оказывалъ хозяйк знаки величайшаго вниманія. При первой встрч онъ взялъ ее за руку съ ласковыми словами: ‘Намъ не нужно съ вами рекомендоваться: музы насъ познакомили заочно, а Баратынскій еще боле’ (стр. 20).
‘Ты знаешь’, пишетъ А.. А., ‘что я не могу похвалиться ни ловкостью, ни любезностью, особенно при первомъ знакомств, и потому долго не могла придти въ свою тарелку’.
Вечеромъ К. . похалъ къ больному, и поэтесса осталась съ Пушкинымъ наедин и ‘не была этимъ довольна’. Но Пушкинъ, замтивъ ея смущеніе, своею привтливостью и любезностью заставилъ хозяйку говорить съ нимъ, какъ съ короткимъ знакомымъ, они сидли въ кабинет поэтессы. Пушкинъ просилъ прочитать ему стихи, посвященные Александр Андреевн Баратынскимъ, Языковымъ и Ознобишинымъ, читалъ ихъ вс самъ вслухъ и очень хвалилъ стихи Языкова, которые приведены у насъ выше. Потомъ просилъ непремнно прочитать стихи ея собственные, и А. А. прочла свою сказку ‘Женихъ’, Пушкинъ, слушая ее, ‘какъ бы въ самомъ дл хорошаго поэта, вроятно изъ любезности’, добавляетъ поэтесса, ‘нсколько разъ останавливалъ мое чтеніе похвалами, а иные стихи заставлялъ повторять и прочитывалъ самъ’ (стр. 21). Посл чтенія Пушкинъ началъ разспрашивать хозяйку объ ея семейств, о томъ, гд она училась, кто были ея учители, разсказывалъ о Петербург, о тамошней разсянной жизни и нсколько разъ звалъ А. А. туда пріхать: ‘Прізжайте, пожалуйста, прізжайте, я познакомлю съ вами жену мою: поврьте, мы будемъ умть отвчать вамъ за казанскую привтливость не петербургскою благодарностью’. Потомъ разговоръ былъ еще гораздо откровенне. Пушкинъ много говорилъ о дух тогдашняго времени, о его вліяніи на литературу, о нашихъ литераторахъ, о поэтахъ, о каждомъ изъ нихъ сказалъ свое мнніе и наконецъ прибавилъ: ‘Смотрите, сегодняшній вечеръ была моя исповдь, чтобы наши разговоры остались между нами’! Говоря о русскихъ поэтахъ, Пушкинъ очень хвалилъ родного дядю А. А. Фуксъ — перваго русскаго романтика, Г. П. Каменева, и, посмотрвъ нсколько минутъ на его портретъ, сказалъ: ‘Этотъ человкъ достоинъ былъ уваженія, онъ первый въ Россіи осмлился отступить отъ классицизма. Мы, русскіе романтики, должны принести должную дань его памяти: этотъ человкъ много бы сдлалъ, ежели бы не умеръ такъ рано’. Онъ просилъ племянницу поэта собрать вс свднія о Каменев и общался написать его біографію. Пушкинъ простился съ Фуксами, какъ со старыми знакомыми. У простодушной провинціалки, А. А. Фуксъ, голова закружилась отъ такого вниманія перваго русскаго поэта. Она не могла спать. Вставши на другой день въ 5 часовъ утра, она поспшила написать на проздъ знаменитаго гостя стихи и въ 8 часовъ отослала ихъ Пушкину. Но оказалось, что онъ уже выхалъ въ Оренбургъ (стр. 24), а поэтесс оставилъ для передачи нижеслдующее любезное письмо:
‘Милостивая государыня, Александра Андреевна! Съ сердечной благодарностью посылаю вамъ мой адресъ и надюсь, что общаніе ваше пріхать въ Петербургъ не есть одно любезное привтствіе. Примите, м. г., изъявленіе моей глубокой признательности за ласковый пріемъ путешественнику, которому долго памятно будетъ минутное пребываніе его въ Казани’ (Сочиненія Пушкина, т. VII (изд. Морозова), стр. 324, No 352, Казань, 8-го сентября 1833 г.).
‘Я никогда не думалъ’,— сказалъ Пушкинъ на прощаніе Фуксамъ,— ‘чтобы минутное знакомство было причиною такого грустнаго прощанія, но мы въ Петербург увидимся’. Проф. Н. П. Загоскинъ въ своей стать ‘Пушкинъ въ Казани’ (‘Историческій Встникъ’ за 1899 г., май, стр. 602), состоящей, преимущественно, въ пересказ статьи Фуксъ, неврно полагаетъ, будто стихи на проздъ знаменитаго поэта ‘не сохранились для потомства’. Вотъ они. Приводимъ ихъ, какъ образчикъ стихотвореній Александры Андреевны:
На проздъ А. С. Пушкина чрезъ Казань.
Все покоилось въ природ,
И мой домъ спалъ крпкимъ сномъ,
Солнце красно на восход
Насъ поздравило со днемъ.
Не успла я дремоту
Отрясти съ моихъ очей,
Не успла дать отчету
Я ни въ чемъ душ моей,
Тьма пріятныхъ сновидній
На яву мечталась мн.
Вотъ какой-то чудный геній
Вдругъ явился въ тишин
И сказалъ такъ торопливо,
Подаря меня внкомъ:
‘Какъ должна ты быть счастлива:
Кто же поститъ твой домъ?
Тотъ поэтъ, чье посщенье
Праздникъ славный и у насъ:
Мы въ тотъ день вс въ восхищеньи,
И ликуетъ весь Парнассъ.
Съ поздравительнымъ привтомъ
Отъ боговъ къ теб лечу
И таинственнымъ ихъ свтомъ
Озарить тебя хочу.
‘Мы теперь съ тобой не чужды’,
— Говорилъ мн геній мой:
‘Въ знакъ моей врнйшей службы
Вотъ подарокъ дорогой.
Но я вижу, ты въ мечтаньи’,
— Давъ мн лиру, онъ сказалъ:
‘Ты смотри! въ очарованьи
Не запой ему похвалъ,
Ты не смешь, и не должно!
Навсегда теб совтъ:
То не пой, что невозможно.
Онъ небесный нашъ поэтъ:
Въ честь, его на Геликон
Аполлонъ намъ пиръ давалъ,
Позабывъ вчера о трон,
Самъ гостей онъ угощалъ.
Къ нашимъ геніямъ россійскимъ
Всхъ внимательне былъ,
Какъ любимцамъ, сердцу близкимъ
Самъ бокалы разносилъ,
А къ казанскимъ обращаясь,
Взоромъ ласковымъ своимъ
Поздравлялъ ихъ, улыбаясь,
Съ рдкимъ гостемъ, дорогимъ.
Чувствомъ дружбы и любови
Праздникъ всхъ очаровалъ,
Даже Марсъ, нахмуря брови,
Мн по-дружески сказалъ:
‘Право, такъ мои герои
Не пируютъ у боговъ —
По сожженьи самой Трои
Я не зналъ такихъ пировъ.
Видно, нтъ у васъ тревоги,
Не ведете вы войну?’ —
‘Есть она, но наши боги
Любятъ миръ и тишину’.
За отвтъ мн въ награжденье
Богъ Парнасса бросилъ взоръ,
Посл отдалъ повелнье
Въ честь его пть громкій хоръ.
Что тамъ было, все запло,
Гимны разнеслись въ горахъ:
Имя Пушкина гремло
Въ ихъ небесныхъ голосахъ.
‘Простившись съ Пушкинымъ’, продолжаетъ А. А., ‘я думала, что его обязательная привтливость была обыкновенною свтскою любезностію, но ошиблась. До самаго конца жизни, гд только было возможно, онъ оказывалъ мн