ЛИТЕРАТУРНЫЯ ВСТРЧИ И ЗНАКОМСТВА
А. МИЛЮКОВА
ЛИТЕРАТУРНЫЯ ВСТРЧИ И ЗНАКОМСТВА
А. МИЛЮКОВА
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНЕ А. С. СУВОРИНА
1890
Знакомство съ О. И. Сенковскимъ.
Знакомство съ О. И. Сенковскимъ.
Знакомство с О. И. Сенковским, Милюков Александр Петрович, Год: 1890
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Въ тридцатыхъ годахъ въ Московской гимназіи, гд а тогда воспитывался, между учениками старшихъ классовъ была сильно развита любовь въ русской литератур. Мы покупали въ складчину замчательныя новыя книги, подписывались на журналы, поочередно читали ихъ, а передъ каникулами вс пріобртенныя въ продолженіи года изданія разыгрывали обыкновенно въ лотерею. При этомъ особенно счастливымъ почиталъ себя тотъ, кому доставалась книжка ‘Библіотеки для Чтенія’, съ какою-нибудь повстью или критической статьею Барона Брамбеуса. Несмотря на обиліе талантовъ въ тогдашней литератур, ни одинъ писатель, посл Пушкина и Марлинскаго, не пользовался въ сред нашей гимназической молодежи такою популярностью, какъ авторъ ‘Фантастическихъ путешествій’. Разсказы его, теперь всми забытые, читались тогда съ..увлеченіемъ, забавныя выходки его затверживались на-память, потшныя рецензіи считались верхомъ остроумія, и въ нашихъ письменныхъ журналахъ, которые издавались подъ разными замысловатыми названіями въ старшихъ и даже среднихъ классахъ, являлись статейки, навянныя чтеніемъ Барона Брамбеуса или прямо писанныя въ подражаніе ему.
Увлеченіе это, конечно, доказывало нашу незрлость, но оно было вполн извинительно, если вспомнить, что въ то время Баронъ Брамбеусъ былъ великимъ талантомъ въ глазахъ не однихъ дтей. Его ‘Путешествіе на Медвжій Островъ’, повсть — ‘Вся женская жизнь въ нсколькихъ часахъ’, фантастическіе разсказы — ‘Большой выходъ у Сатаны’ и ‘Похожденія одной ревизской души’, возбуждали горячіе толки во всей читающей русской публик. Но не меньше, чмъ этими беллетристическими сочиненіями, мы восхищались мелкими рецензіями, которыя обыкновенно печатались въ Литературной Лтописи ‘Библіотеки для Чтенія’ и очевидно принадлежали остроумному перу того же автора ‘Фантастическихъ Путешествій’. При полученіи новой книжки журнала прежде всего разрзывалась эта лтопись и нердко читалась вслухъ въ самомъ класс въ часы, свободные отъ занятій, или даже въ перемну между уроками. Мы хорошо знали, что не найдемъ въ этихъ рецензіяхъ правдиваго отзыва о сочиненіяхъ, но зато наврное встртимъ какія нибудь злыя и остроумныя выходки по поводу новыхъ, особенно плохихъ книжонокъ. А на такіе выходки Баронъ Брамбеусъ былъ большой мастеръ. Выходитъ, напримръ, собраніе стихотвореній съ портретомъ автора, и вся рецензія на книгу ограничивается одной фразой: ‘кто прочтетъ эти стихи, тому не захочется взглянуть на портретъ поэта, а кто прежде посмотритъ на портретъ, тотъ совсмъ не будетъ и читать стиховъ’. Въ другой разъ рецензентъ’ перечислялъ заглавія нсколькихъ новыхъ книжекъ и вмсто разбора ихъ писалъ: ‘Петрушка, снеси все на кухню, это для васъ напечатано’. Хотя въ такихъ выходкахъ и не было ничего общаго съ критикой, но он нравились намъ своей оригинальностью.
Понятно, что при нашемъ увлеченіи Барономъ Брамбеусомъ прежде всего занималъ насъ вопросъ: кто же такой этотъ талантливый писатель, таинственно прикрывающійся такимъ страннымъ псевдонимомъ?
Пока извстны были только ‘Фантастическія Путешествія’, у насъ ходили въ гимназіи довольно смутные слухи о его личности, но съ появленіемъ ‘Библіотеки для Чтенія’ въ Москв всмъ было уже извстно, что подъ именемъ сказочнаго барона пишетъ профессоръ арабскаго языка и литературы въ Петербургскомъ университет, Сенковскій. Мы узнали, что онъ воспитывался въ Вильн, долго путешествовалъ по Европ, прожилъ нсколько лтъ на Восток, по происхожденію былъ полякъ, писалъ сначала по-польски и даже издавалъ на этомъ язык какой-то юмористическій журналъ. Когда вышло Смирдинское изданіе ‘Сто русскихъ литераторовъ’, многіе изъ гимназистовъ добыли портретъ Сенковскаго, и одинъ изъ нашихъ доморощенныхъ художниковъ недурно самъ копировалъ его акварелью.
Несмотря на то, что выходки Барона Брамбеуса противъ Гоголя, котораго онъ называлъ хохлацкимъ сказочникомъ и русскимъ Поль-де-Кокомъ, начали мало-по-малу колебать въ нашихъ глазахъ авторитетъ Сенковскаго и мы стали уже относиться къ нему критически,— онъ все еще оставался для насъ крупнымъ талантомъ, и число его горячихъ почитателей долго не уменьшалось.
Когда я пріхалъ въ Петербургъ и поступилъ въ университетъ, Сенковскій былъ уже здсь далеко не въ такомъ почет, какъ въ Москв, и ‘Библіотека для Чтенія’ начинала заслоняться ‘Отечественными Записками’, особенно когда въ нихъ стали печататься статьи Блинскаго. Тутъ уже начали сознавать, что повсти Сенковскаго представляютъ не картины дйствительной русской жизни, а одни легкіе и далеко не врные очерки ея, переходящіе даже иногда въ каррикатуру, что его критическія статьи отличаются только парадоксальной оригинальностью и самое остроуміе его такъ же искусственно, какъ натянутое остроуміе Марлинскаго. Нельзя было не замтить, наконецъ, что при обширной и многосторонней учености, при несомннномъ и оригинальномъ дарованіи, въ сочиненіяхъ Сенковскаго видно отсутствіе серьезнаго направленія и той живительной любви къ литератур, которая даетъ силу истиннымъ ея представителямъ. И но мр того, какъ въ обществ нашемъ утверждался авторитетъ Блинскаго и выяснялось значеніе Гоголя, прежняя слава Сенковскаго начала быстро померкать.
Въ бытность въ университет, мн случалось только мелькомъ встрчать Сенковскаго, когда онъ прізжалъ на лекціи. Съ перваго взгляда онъ показался мн человкомъ сухимъ, несообщительнымъ и какъ-будто апатичнымъ. На лекціи онъ здилъ неаккуратно и при вход въ аудиторію обыкновенно звалъ, точно былъ утомленъ или дурно провелъ безсонную ночь. Студенты восточнаго факультета разсказывали, что на лекціяхъ былъ онъ былъ вялъ и въ качеств профессора далеко не оправдывалъ ожиданій, какія можно было возлагать на человка съ такими обширными свдніями въ языкахъ и литературахъ Востока. Личное мое знакомство съ Сенковскимъ началось въ конц 1847 г. Въ это время вышелъ изъ печати мой литературный опытъ, ‘Очеркъ исторіи русской поэзіи’, и въ ‘Библіотек для Чтенія’ явился очень лестный отзывъ объ этой книжк. Вскор посл того зашелъ во мн сослуживецъ мой по учебнымъ заведеніямъ и постоянный сотрудникъ ‘Библіотеки’, Василій Васильевичъ Дерикеръ. Онъ сообщилъ мн, что Осипъ Ивановичъ Сенковскій самъ писалъ рецензію моей книжки и желаетъ лично со мною познакомиться.
Дерикеръ совтывалъ мн хать немедленно и прибавилъ, что Осипъ Ивановичъ намренъ предложить мн какую-нибудь работу въ журнал.
Хотя въ это время я смотрлъ уже на Сенковскаго безъ того увлеченія, съ какимъ мы относились къ нему въ московской гимназіи, но мн пріятно было сблизиться съ человкомъ, котораго я все-таки уважалъ за его ученость и талантъ. На другой или на третій день посл разговора съ В. В. Дерикеромъ я пошелъ къ Сенковскому.
Осипъ Ивановичъ жилъ тогда на набережной Васильевскаго Острова, противъ ныншняго Николаевскаго моста, въ дом Усова. Онъ занималъ довольно большую квартиру въ двухъ этажахъ, которые сообщались между собой внутренней лстницей. Молоденькая горничная двушка, очень кокетливо одтая, взяла отъ меня карточку и попросила подождать въ зал. Черезъ нсколько минутъ она воротилась, сказала, что Осипъ Ивановичъ нездоровъ, лежитъ въ постели, но желаетъ меня видть и проситъ къ нему въ спальню. По винтообразной деревянной лстниц, устланной ковромъ, я поднялся за моей проводницей во второй этажъ.
Посередин большой комнаты, съ тремя окнами на Неву, отдланной въ помпейскомъ вкус красными въ темныхъ каймахъ четыреугольниками, стояла широкая, чуть не трехъснальная кровать краснаго дерева, покрытая пунсовымъ атласнымъ одяломъ, выстеганнымъ по причудливому узору въ восточномъ вкус. По обимъ сторонамъ кровати приставлены были узкой стороной къ изголовью два стола, заваленные книгами и періодическими изданіями. На кровати, поверхъ одяла, лежалъ навзничъ безъ сюртука, но въ жилет, галстух и лакированныхъ ботинкахъ Осинъ Ивановичъ, закинувъ надъ головою руки, на которыхъ блистало нсколько колецъ. Въ сторон, другая горничная двушка, одтая такъ же, какъ и первая, поправляла уголья въ камин.
— Извините, что такъ принимаю васъ: у меня мигрень, проговорилъ какимъ-то не то усталымъ, не то болзненнымъ голосомъ Сенковскій,— садитесь вотъ сюда.
Одна изъ двушекъ пододвинула мн къ кровати табуретъ, вышитый по такому же восточному узору, какъ одяло. Я высказалъ опасеніе, не безпокою ли его своимъ визитомъ.
— Ничего, у меня мигрень, а на разговоръ отъ эскулаповъ запрета пока еще нтъ, проговорилъ онъ, морщась на каждомъ слов. Читалъ я вашу книжку и хотлъ познакомиться съ вами.
Я поблагодарилъ за благосклонный отзывъ въ ‘Библіотек для Чтенія’ и замтилъ, что особенно цню лестный для меня приговоръ критика, который не любитъ баловать начинающихъ литераторовъ.
— Въ хорошемъ расположеніи. духа былъ и похвалилъ, съ легкой улыбкой сказалъ Сенковскій. Безпокоилъ бы въ то время мигрень — можетъ быть, и пожурилъ бы немножко.
— Мн бы пріятно узнать, за что именно? спросилъ я.
— За идеи.
— За какія идеи?
— Да вообще. Вы, ныншніе молодые писатели, стараетесь проводить разныя, какъ вамъ кажется, либеральныя мысли, а общество наше пока еще не нуждается въ нихъ, ему нужно только чтеніе, которое развлекало бы его, занимало, смшило, а не заставляло думать, волноваться, сердиться. На идеи у насъ нтъ спроса, и предлагать ихъ теперь — все равно, еслибы разносчикъ сталъ кричать передъ домомъ, гд вс спятъ глубокимъ сномъ.
— Стало быть, нужно только забавлять общество?
— Только. Пишите весело, давайте то, что общественный желудокъ хорошо перевариваетъ. Отъ идей, у-него завалы, особенно отъ либеральныхъ…..
— Но разв вы сами никакихъ идей не высказывали?
— Никогда, никакихъ!
— Вы шутите?
— Какія шутки! у меня мигрень.
— Но у васъ даже въ легкихъ повстяхъ много серьезнаго… Напримръ ‘Путешествіе на Медвжій Островъ’: разв и тамъ нтъ мысли?
— Никакой, кром того, что русская публика любитъ только сказки, и въ самой математик можно найти для нея что-нибудь забавное. Испугались тогда кометы, боялись, какъ бы она не задла хвостомъ за наши магазины, театры, балы, парады — ну и надобно было ее успокоить, позабавить астрономической повстью… А то идеи? Напрасно вы вводите ихъ въ моду: долго не продержатся.
Не мало еще говорилъ онъ въ этомъ тон, не перемняя положенія на кровати и только изрдка перекладывая ногу на ногу. Потомъ повернулъ онъ во мн голову и сказалъ:— А я думаю предложить вамъ, не хотите ли работать въ ‘Библіотек для Чтенія’? У меня часто мигрень, не могу много заниматься.
— Не знаю, съумю ли угодить вамъ.
— Что-жътутъ угождать… не гоняйтесь только за идеями… Вотъ здсь нашъ послдній умственный урожай, продолжалъ Сенковскій, показывая глазами на одинъ изъ придвинутыхъ къ кровати столовъ: выберите, что найдете по вкусу.
Я пересмотрлъ и отобралъ нсколько книжекъ для рецензій. Мы простились.
Черезъ дв недли у меня приготовлена была небольшая критическая статья и нсколько мелкихъ отзывовъ о незначительныхъ книгахъ для Литературной Лтописи. Съ любопытствомъ ждалъ я выхода ‘Библіотеки для Чтенія’, чтобы посмотрть, въ какомъ вид явятся мои рецензіи, такъ какъ Сенковскій любилъ передлывать и исправлять статьи сотрудниковъ, изъ-за чего, между прочимъ, разошелся съ Н. А. Полевымъ.
Утромъ, въ первое число мсяца, явился ко мн разсыльный съ книжкой ‘Библіотеки’ и деньгами за мою работу. Съ перваго взгляда я замтилъ, что денегъ прислано больше, чмъ я разсчитывалъ получить, но въ разносной книг выставлена была именно присланная сумма. Когда я сталъ просматривать мои статьи, то увидлъ, что он значительно увеличились отъ прибавокъ самого Сенковскаго и вставленныхъ имъ выписокъ изъ разобранныхъ книгъ, а между тмъ плата прислана была за все напечатанное. Что касается самыхъ передлокъ въ моей работ, то въ литературномъ отношеніи едва ли можно было жаловаться на нихъ безъ крайняго самолюбія. Правда, критическія статьи отъ прибавокъ и измненій капризнаго редактора нсколько перемнились въ самомъ направленіи, но мелкія рецензіи положительно выиграли и приняли тотъ игривый характеръ, какимъ отличалась обыкновенно Литературная Лтопись ‘Библіотеки для Чтенія’.
Еслибы случилось, что кто нибудь въ Петербург забылъ о наступленіи перваго числа, то ему напомнилъ бы объ этомъ выходъ книжки журнала Сенковскаго. Столичные подписчики на ‘Библіотеку для Чтенія’ получали ее непремнно въ первый день мсяца, и эта аккуратность была, между прочимъ, одною изъ причинъ первоначальнаго успха журнала. Точно также аккуратенъ былъ Сенковскій въ расплат съ сотрудниками: гонораръ за статьи выдавали въ контор или присылали на домъ въ самый день выхода новой книжки.
Однажды, въ послднихъ числахъ апрля, когда во всю Неву шелъ сплошной ладожскій ледъ, и вс мосты были сняты, поздно вечеромъ явился ко мн разсыльный Сенковскаго съ деньгами за напечатанныя статьи и съ новыми книгами для рецензій. Я думалъ, его послали изъ конторы, но съ удивленіемъ узналъ, что онъ прямо отъ редактора, съ Васильевскаго Острова.
— Какъ ты попалъ? спросилъ я: разв мосты наведены?
— Какіе мосты! отвчалъ онъ: ледъ страсть какой валитъ, и на яликахъ нтъ перевоза. Во весь день только одинъ катеръ пробился у Чекушъ, и то чуть не затерло.
— Да что-жъ теб за неволя была перезжать?
— Хуже неволи! Осипъ Ивановичъ безпремнно приказываютъ доставить деньги: хоть по льдинамъ шагай, а безъ того не смй воротиться.
Не разъ бывалъ я у Сенковскаго, и меня постоянно поражала — съ одной стороны обширность его знаній и удивительная начитанность, къ другой — парадоксальность его литературныхъ мнній. Извстно, что онъ часто помщалъ въ журнал иностранныя сочиненія не въ переводахъ, а въ сокращенныхъ компиляціяхъ, и это длалось посл его предварительной работы надъ ними. Онъ давалъ сотруднику нмецкую, англійскую, итальянскую книгу и на поляхъ длалъ поправки и приписки на томъ же язык, какъ и въ оригинал. Иногда въ книгу, на мсто перечеркнутыхъ страницъ, вкладывались цлые листки, исписанные рукою Сенковскаго на язык подлинника. Я видлъ передланный такимъ образомъ романъ Бульвера ‘Послдніе дни Помпеи’. И такъ работалъ онъ не только надъ беллетристическими сочиненіями, но и надъ чисто учеными.
Литературныя сужденія Сенковскаго отличались странностями, совсмъ непонятными въ человк такого высокаго ума и вкуса: то онъ самымъ серьезнымъ образомъ и совершенно безкорыстно превозносилъ похвалами какую нибудь до очевидности плохую вещь, то безъ всякаго повода унижалъ и осмивалъ произведеніе высоко-талантливое. И трудно было угадать, зависло ли это отъ желанія казаться оригинальнымъ, или просто отъ расположенія духа въ извстную минуту. Я замтилъ, однако, что онъ бывалъ очень остроуменъ въ такое время, когда особенно жаловался на мигрень. Во всякомъ случа его несправедливые и парадоксальные отзывы о многихъ литературныхъ явленіяхъ происходили не отъ недостатка эстетическаго вкуса или нежеланія понять значеніе этихъ явленій.
У меня остался въ памяти разговоръ о Гогол, причемъ я заподозрилъ, что странныя выходки Сенковскаго противъ автора ‘Мертвыхъ душъ’ едва ли выражали его дйствительное убжденіе. Онъ какъ-то упрекнулъ молодое поколніе въ пристрастіи въ реальной школ и замтилъ, что новая критика, во глав которой стоялъ Блинскій, неумренными похвалами Гоголю надлаетъ много вреда русской литератур. ‘Бда не въ томъ, говорилъ Сенковскій, что вы собьете съ толку вашего кумира и заставите его считать себя величайшимъ геніемъ въ мір: пускай онъ воображаетъ себя Гомеромъ и омою Кемпійскимъ — скоре допишется до абсурда. Гораздо хуже то, что ваша критика восторженными панегириками ему расплодитъ толпы маленькихъ Гоголей, которые доведутъ его жаръ до омерзительной пошлости и совсмъ испортятъ вкусъ публики. Вотъ и теперь уже нельзя безъ перчатокъ брать въ руки иныхъ книгъ, а скоро придется или окуривать ихъ, или выбрасывать въ помойную яму. Увидите, какая грязно-реальная школа расцвтетъ подъ вліяніемъ вашего хохлацкаго кориея. Вдь подражателямъ не удастся усвоить его природнаго юмора: они только будутъ потчивать васъ его галушками, приправленными лукомъ и коноплянымъ масломъ’.
Во время моего знакомства съ Сенковскимъ я видлъ, что онъ уже начиналъ тяготиться изданіемъ журнала и очевидно думалъ о передач его, или, по крайней мр, о пріисканіи человка, которому могъ бы поручить главныя заботы по редакціи. В. В. Дерикеръ говорилъ мн, что Осипъ Ивановичъ первымъ условіемъ для своего помощника ставилъ требованіе не увлекаться новымъ направленіемъ, которое онъ называлъ студіей Блинскаго. Въ начал моего сотрудничества онъ, кажется, думалъ найти во мн подходящаго человка, но потомъ убдился, что я не могу быть его помощникомъ, потому что не умю отршиться отъ идей, которыя ему не нравились. Въ самомъ дл, я не могъ относиться въ новой литератур съ тмъ безстрастіемъ, какого требовалъ Сенковскій, и постоянно расходился съ нимъ во взгляд на многія явленія въ тогдашнемъ обществ. Это повело, наконецъ, къ тому, что я охладлъ въ журналу и началъ тяготиться моимъ сотрудничествомъ. Хотя я выбиралъ для своихъ работъ такія книги, по которымъ можно было не отказываться отъ своихъ мнній и не идти въ разрзъ со взглядами редактора, но все же мн стало непріятно находить въ статьяхъ своихъ измненія и поправки, по моему, не всегда основательныя. Мало-по-малу я отсталъ отъ ‘Библіотеки, для Чтенія’, что, однако-жъ, не мшало мн посщать Осипа Ивановича и тогда, когда онъ перехалъ съ Васильевскаго Острова въ собственный домъ въ Свчномъ переулк.
Въ послднее время, оставивъ редакцію ‘Библіотеки’, Сенковскій почти отказался отъ литературной дятельности и только принялъ не надолго участіе въ ‘Сын Отечества’, гд писалъ еженедльные фельетоны. Любимымъ занятіемъ его въ то время сдлалась музыка, и онъ постоянно работалъ надъ какимъ-то усовершенствованіемъ въ фортепьяно. Не знаю, что именно онъ придумывалъ и чмъ эта затя кончилась.
Какъ ни коротко было мое знакомство съ Сенковскимъ, но я съ удовольствіемъ вспоминаю объ этомъ въ высокой степени честномъ и даровитомъ, хотя во многихъ отношеніяхъ странномъ человк. Несмотря на то, что я не раздлялъ его литературныхъ мнній, мн нравился его живой и остроумный разговоръ въ т дни, когда онъ былъ веселъ, что, впрочемъ. случалось не часто, большею же частію онъ хандрилъ и жаловался на нездоровье, иногда, кажется, мнимое. Зато, когда онъ бывалъ въ дух, бесда съ нимъ доставляла истинное наслажденіе.
Странную и вмст поучительную роль сыгралъ Сенковскій, какъ писатель. При замчательномъ ум, многостороннемъ образованіи и несомннномъ талант, онъ не оставилъ по себ виднаго и прочнаго слда въ литератур. Въ повстяхъ его просвчиваетъ везд сильное и самобытное дарованіе, въ серьезныхъ сочиненіяхъ высказано много важныхъ научныхъ выводовъ, въ критик не мало дльныхъ замчаній и остроумныхъ сближеній… И что же изъ этого вышло? Сенковскій самъ погубилъ себя отсутствіемъ руководящей идеи, насмшкою надъ уважаемыми талантами, легкомысленнымъ отношеніемъ во многимъ научнымъ и политическимъ вопросамъ, скептическимъ взглядомъ на дорогія для общества стремленія и надежды. Постоянное глумленіе надъ тмъ, что вызывало въ мыслящихъ людяхъ серьезные вопросы, несмотря на вс діалектическія уловки и блестящее остроуміе публициста, лишило его того вліянія на общество, какое онъ могъ бы пріобрсти при своихъ многостороннихъ дарованіяхъ.
Преобладающимъ мотивомъ во всхъ литературныхъ работахъ Сенковскаго былъ смхъ’. Но какъ и надъ чмъ онъ смялся?
Русское общество съ постояннымъ участіемъ прислушивалось въ смху Гоголя, хорошо понимая, какимъ онъ вызванъ благороднымъ чувствомъ, какая сквозитъ въ немъ свтлая идея, какія таятся подъ нимъ горячія слезы любви и надежды. Холодный, безсердечный смхъ Сенковскаго, безразлично направленный какъ на темныя, такъ и на свтлыя явленія общественной жизни, нердко забавлялъ, но никогда глубоко не затрогивалъ читателя. Чуждая всякой руководящей мысли, сатира его обращалась въ простое глумленіе. Вотъ почему Сенковскій останется въ нашей литератур поучительнымъ доказательствомъ той истины, что при отсутствіи ясно сознанной идеи и любви къ обществу, никакія богатства дарованія и знаній н? спасутъ писателя отъ неизбжнаго забвенія. Какъ метеоръ, ярко блеснулъ онъ въ русской литератур и какъ метеоръ быстро исчезъ, не оставивъ по себ никакого замтнаго слда. И это понятно и законно. Если на нашихъ глазахъ не всхъ удовлетворяла извстная теорія, искусства для искусства, то могъ ли оставить по себ прочные слды тотъ, кто въ продолженіе всей своей литературной дятельности, упрямо поддерживалъ ошибочную мысль,— будто смхъ существуетъ только для смха.