Я была въ молодости своей очень знакома съ Руссо. Шесть мсяцевъ сряду онъ всякой день обдалъ у насъ и >просиживалъ обыкновенно до десяти часовъ вечера. — Первое наше свиданіе не длаетъ чести моему разуму и догадк, но оно такъ забавно, что я съ великимъ удовольствіемъ воспоминаю объ немъ.
Руссо жилъ тогда въ Париж. Мн было осьмнадцать лтъ отъ роду. Я не заглядывала въ его сочиненія, но чрезмрно хотла видть славнаго человка и любезнаго Автора оперы Деревенскаго Колдуна (Devin du Villаge). Руссо бгалъ отъ людей, не хотлъ никого видть, и ни куда не ходилъ. Я же сама, по своей природной застнчивости, не могла искать его знакомства, и такъ мое желаніе было только однимъ желаніемъ, безъ всякой надежды. Однажды Г. Совиньи, который иногда видался съ Руссо, сказалъ мн за тайну, что мужъ мой (Г. Жанлисъ) хочетъ сыграть надо мною шутку и представитъ мн актера Превиля подъ именемъ Жак-Жака. Эта мысль заставила меня смяться отъ добраго сердца: я дала слово притвориться легковрною и совершенно обманутою. Превиль умлъ весьма искусно представлять всякое лицо, я же видла его на театр не боле двухъ или трехъ разъ, и то издали. Онъ былъ такого же малаго росту, какъ Жан-Жакъ — и Господинъ Жанлисъ въ самомъ дл хотлъ обманутъ меня, но онъ и Г. Совиньи черезъ нсколько дней забыли эту шутку, которая осталась только въ моей памяти. Недли три Совиньи не показывался у насъ въ дом, и вдругъ вбжалъ ко мн въ комнату съ радостнымъ объявленіемъ, что Руссо, желаетъ слышатъ, какъ я играю на арф, и на другой денъ будетъ въ намъ. Это было сказано при моемъ муж. Думая, что увижу Превиля, я притворилась обрадованною, съ важностію отвчала, что постараюсь играть какъ можно лучше для Жан-Жака, на другой денъ съ нетерпніемъ ожидала Криспина въ вид философа, и была весела до крайности. Г. Жанлисъ, зная мою обыкновенную застнчивость, удивлялся, — не понималъ, какъ свиданіе съ такимъ важнымъ человкомъ могло казаться мн столъ забавнымъ, и счелъ меня едва не сумасшедшею, когда я, услышавъ о прізд Жан-Жака, громко засмялась. Его лицо, кафтаны, чулки каштановаго цвта, круглой парикъ, видъ и вс ухватки представляли глазамъ моимъ самую веселую, шуточную комедію, однакожъ я взяла надъ собою такую власть, что не засмялась — сказала нсколько учтивыхъ словъ и сла. Начали разговаривать и,къ щастію, шутитъ. Я молчала, но отъ времени до времени умирала со смху, такъ искренно и непринужденно, что веселость моя полюбилаcь Жан-Жаку. Онъ съ величайшею пріятностію замтилъ щастливое расположеніе сердца въ молодыхъ лтахъ, а я думала, что Превиль уменъ, и что Руссо на его мст не показалъ бы такого любезнаго снисхожденія, но безъ сомннія оскорбился бы моею неумренною веселостію. Вопросы его не приводили меня ни въ малйшее затрудненіе, и мои отвты были такъ смлы, такъ ршительны, что Руссо находилъ во мн рдкую искренность, а я находила, что онъ играетъ комедію съ рдкимъ искусствомъ. Каррикатуры никогда не забавляли меня,считая Руссо актеромъ, я всего боле плнялась простотою, выразительною истиною игры его, и думала, что Превиль въ комнат еще гораздо лучше, нежели на театр. Однакожъ мн казалось, что онъ даетъ Жан-Жаку излишнюю снисходительность, веселость и добросердечіе. Я играла на арф, пла аріи изъ Деревенскаго Колдуна и смялась до слезъ отъ похвалы Жан-Жаковой и разсужденій его о сей опер. Руссо безпрестанно смотрлъ на меня съ улыбкою и съ тмъ удовольствіемъ? съ которымъ мы глядимъ на любезныхъ дтей, прощаясь, онъ далъ слово обдать у насъ на другой денъ. Я искренно благодарила его за общаніе и проводила до самыхъ дверей, наговоривъ ему множество ласковыхъ и смшныхъ словъ. Когда онъ вышелъ, я громко захохотала. Г. Жанлисъ смотрлъ на меня съ изумленіемъ и съ неудовольствіемъ, которое умножало смхъ мой. ‘Ты сердишься (сказала я) за то, что не обманулъ меня. Какъ можно было вздумать, чтобы я Превиля сочла Жан-Жакомъ?’ — Превиля? — ‘Да, да, Превиля! Уврь меня въ самомъ дл, что это Руссо!’ — Ты конечно помшалась. — ‘Онъ безъ сомннія хорошо игралъ свою ролю, но бьюсь объ закладъ, что Руссо не узналъ бы себя въ актер, кром виду и платья, онъ ничего не перенялъ у Жан-Жака, и казался излишно добрымъ, излишно снисходительнымъ. Г. Руссо конечно осердился бы на меня за такой пріемъ.’ Г. Жанлисъ и Совиньи захохотали въ свою очередь. Дло объяснилось, и я пришла въ великое замшательство, узнавъ, что не — актеръ, а дйствительный — Руссо былъ угощенъ мною такъ прекрасно. Мн дали слово не сказывать ему o моей глупости, иначе я не хотла въ другой разъ показаться ему на глаза. Странне всего то, что Жан-Жакъ полюбилъ меня за ту безразсудную втреность, и сказалъ Господину Совиньи, что ему не случалось еще видть въ свт такой искренней, простодушной, веселой молодой женщины. Безъ ошибки, которая дала мн смлость, япоказалась бы ему чрезмрно робкою и не имла бы щастія заслужитъ его доброе мнніе, но узнавъ снисходительность Жан-Жака, перестала бояться его, и всегда разговаривала съ нимъ безъ застнчивости. Никто изъ Авторовъ не казался мн такъ обходителенъ и любезенъ, какъ Руссо. Онъ говорилъ о себ съ великимъ простосердечіемъ, о непріятеляхъ же своихъ безъ всякой злобы, отдавалъ полную справедливость Волтеру, и думалъ, что Авторъ Заиры и Меропы безъ сомннія родился съ чувствительною душею, но что гордость и лесть испортили нравъ его. Жан-Жакъ сказалъ намъ, что онъ пишетъ тайну исторію своей жизни (confessions), и читалъ ее Госпож д’Егмонъ, но женщина моихъ лтъ казалась емунедостойною такой же великой довренности. Руссо спросилъ у меня однажды, читаю ли его сочиненія? Нтъ, сказала я съ робостію. Онъ хотлъ знать, для чего? Этотъ вопросъ увеличилъ мое замшательство…… Руссо же смотрлъ на меня пристально, у него были маленькіе глаза, но отмнно проницательные, казалось, что онъ видитъ ими всю душу человка. Я боялась сказать ему неправду и призналась искренно, что люди, къ которымъ имю довренность, находятъ въ его сочиненіяхъмного несогласнаго съ Религіею. ‘Вы знаете, что я не Католикъ’, и отвчалъ Руссо: ‘но никто усердне меня не хвалилъ Евангелія.’ Я думала, что наконецъ отдлалась уже отъ его вопросомъ, но онъ спросилъ еще съ улыбкою: ‘отъ чего вы, отвчая мн, закраснлись?’ Боялась оскорбить васъ, отвчала я. Руссо похвалилъ меня за такую искренность. Простосердечіе и добродушіе всегда отмню ему нравились. Онъ сказалъ мн, что сочиненія, его писаны недля моихъ лтъ, но что я могу черезъ нкоторое время, а съ пользою читать Эмиля. Съудовольствіемъ разсказывалъ Жан-Жакъ, какъ онъ сочинялъ Новую Элоизу. Вс Юліины письма были имъ писаны на тонкой, разрисованной по краямъ бумаг, онъ складывалъ ихъ, носилъ съ собою въ прогулкахъ, и радовался ими какъ письмами обожаемой любовницы. Стоя, и наизусть, Руссо читалъ намъ своего Пигмаліона съ жаромъ, выразительно и прекрасно. Улыбка его была очень пріятна, умна и любезна. Онъ всегда казался искреннимъ и веселымъ, разсуждалъ о музык основательно, справедливо, и былъ истиннымъ знатокомъ, однакожъ во множеств сочиненныхъ имъ голосовъ, которые онъ самъ списалъ для меня, и не нашла ни одного хорошаго, ни одного даже сноснаго въ пніи. Голосъ Жан-Жаковъ на Метастазіевы стихи къ Нин, имъ переведенные, такъ дуренъ, что я просила одного изъ пріятелей своихъ (Г. Монсиньи) сочинитъ другой: онъ исполнилъ моюпрозьбу, и теперь музыка достойна прекрасныхъ словъ.
Руссо почти всякой день обдалъ съ нами, и въ теченіи пяти мсяцевъ я не замчала въ немъ ни своенравія, ни вспыльчивости, но странный случай едва было не поссорилъ насъ. Онълюбилъ Силлерійское вино: Г. Жанлисъ вызвался подарить ему нсколько бутылокъ сего вина, сказавъ, что онъ самъ получилъ его въ подарокъ отъ дяди.Руссо отвчалъ, что возьметъ съ удовольствіемъ дв бутылки. На другой день мужъ мой отослалъ къ нему корзину съ двумя дюжинами бутылокъ: Жан-Жакъ такъ разсердился, что въ туже минуту возвратилъ корзину и написалъ къ Господину Жанлису грубое письмо, наполненное жестокими укоризнами. Г. Совиньи довершилъ наше изумленіе, объявивъ, что Руссо не хочетъ уже никогда видться съ нами. Мужъ мой думалъ,что я не имвъ участія въ его преступленіи, могу скоре умилостивитъ философа. Мы любили: его искренно и сердечно жалли объ немъ. И такъ я написала длинное письмо и послала ему отъ себя дв бутылки. Руссо смягчился, пришелъ къ намъ и былъ очень ласковъ со мною, но съ мужемъ моимъ холоденъ до крайности, и находивъ прежде великое удовольствіе, въ разговорахъ съ нимъ, не могъ уже никогда искренно проститъ его. Черезъ два мсяца посл того на французскомъ театр играли новую комедію Господина Совиньи. Руссо говорилъ, что онъ не бываетъ въ спектакляхъ, избгая случаевъ показываться публик, но какъ онъ любилъ Господина Совиньи, то я уговаривала его хать со мною, чтобы видть представленіе сей комедія. Жан-Жакъ согласился,потому что я выпросила для себя ложу съ решеткою, и намъ можно было пройти въ нее особливымъ коридоромъ. Мы уговорились возвратиться изъ театра ко мн и вмст ужинать. Сей уговоръ разстроивалъ обыкновенный образъ Руссовой жизни, но онъ съ величайшею любезностію на все согласился.
Въ денъ представленія Жан-Жакъ явился у насъ въ пятомъчасу, и мы похали. Въ карет онъ замтилъ съ улыбкою, что я очень нарядна, и что мн жалъ будетъ не показаться публик. Яотвчала, что нарядомъ своимъ желаю только ему нравиться. Впрочемъ на мн было самое простое платье,а на голов одни цвты. Вхожу въ сіи подробности для того, что слдствія имъ оказались важными. Мы пріхали въ театръ за нсколько минутъ до начала комедіи. Я тотчасъ хотла отпуститъ решетку, но Руссо схватилъ меня за руку, говоря, что мн безъ сомннія непріятно будетъ сидть въ закрытой лож. Напрасно я увряла его въ противномъ и напоминала ему уговоръ: онъ отвчалъ, что сядетъ позади меня, и что его никто не увидитъ. Мн очень хотлось исполнитъ наше условіе, но Руссо крпко держалъ решетку и не позволялъ опуститъ ее. Между тмъ мы стояли. Ложа наша была въ первомъ ряду, близъ оркестра. Я боялась обратить на себя глаза зрителей, перестала споритъ и сла. Руссо слъ за мною, но черезъ минуту выставилъ голову, такъ что его могли видть изъ партера. Я совтовала ему остеречься, но онъ еще раза два сдлалъ то же, и скоро многіе люди, смотря къ намъ въ ложу, начали говоритъ: это Руссо!.. Боже мой! сказала я: васъ узнали! Онъ отвчалъ мн сухо: не льзя статься. Но въ партер начался шопотъ, безпрестанно твердили: это Руссо!это Руссо! и зрители не спускали глазъ съ нашей ложи. Музыка заиграла, вниманіе публики обратилось на спектакль, и Жан-Жака забыли. Я снова напомнила ему о решетк, онъ съ досадою отвчалъ мн: это уже поздно! Не моя вина, сказала я. Конечно! отвчалъ Руссо съ насмшкою. Несправедливость его оскорбила меня, тмъ боле, что я, не смотря на свою неопытность, угадывала истину, однакожъ надялась, что эта минутная досада пройдетъ, и не хотла замчать ее. Подняли занавсъ. Я слушала комедію съ великимъ вниманіемъ. Она заслужила общее рукоплесканіе, и публика нсколько разъ требовала Автора. Мы вышли изъ ложи. Руссо подалъ мн руку съ угрюмымъ и сердитымъ видомъ. Я сказала ему, что сочинитель долженъ быть доволенъ, и что мы весело проведемъ вечеръ. Онъ не отвчалъ ни слова. Я сла въ карету. Господинъ Жанлисъ стоялъ позади Руссо, ожидая, чтобы онъ слъ за мною, но Руссо оборотился къ нему и сказалъ, что не хочетъ хать съ нами. Мы оба изъявили свое удивленіе… Жан-Жакъ, вмсто отвта, поклонился и вдругъ исчезъ.
На другой денъ мы отправили къ нему Г. Совиньи, узнать причину сей странности. Руссо, пылая гнвомъ, объявилъ ему, что нога его не будетъ у меня въ дом, что я возила его въ театръ на показъ, какъ дикаго Африканскаго звря. Г. Совиньи напомнилъ ему, что я хотла опуститъ решетку. Жан-Жакъ утверждалъ, что блестящій мой нарядъ и выборъ ложи, доказывалъ мое желаніе бытъ на глазахъ у публики. Напрасно доказывали ему, что на мн было самое простое платье, и что мы выпросили, а не выбрали дожу: онъ не перемнилъ своихъ мыслей. Это вывело меня изъ терпнія, и я ршилась оставить человка столь несправедливаго, который притворно винилъ друзей своихъ, а внутренно досадовалъ на публику за то, что она не встртила его съ рукоплесканіемъ. Съ того времени мы уже не видались. Узнавъ года черезъ три, что Руссо любитъ гулять въ Мусо и не иметъ билета для всегдашняго входа въ тамошній садъ, я послала ему ключъ отъ саду и выпросила для него позволеніе гулять тамъ во всякое время: онъ веллъ благодаритъ меня. Я рада была случаю услужитъ Жан-Жаку, но не хотла уже возобновитъ съ нимъ знакомства.