Знахари. Исторический роман в двух частях В. Н. Савинова. Спб. 1855
Знахари. Исторический роман в двух частях В. Н. Савинова. Спб. 1855
ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ
ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ
Знахари. Исторический роман в двух частях В. Н. Савинова, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1855
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
М., Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1949. Том II. Статьи и рецензии 1853-1855
Критики с высокоразвитым эстетическим вкусом, с тонкими художественными требованиями прочтут роман г. Савинова до конца, и чем долее они будут читать, тем сильнее будет пробуждаться в них эстетический гнев. И, по прочтении последней строки, сурово и грозно возьмутся они за карающее перо, докажут по пунктам, что ‘Знахарям’ не было знакомо ни одно эстетическое требование, и беспощадно осудят исторический роман в двух частях.
Мы не можем последовать их примеру, потому что прочитали одну только первую часть, не касаясь второй — чтение первой убедило нас в бесполезности продолжать труд — следовательно, наш эстетический гнев не мог возвыситься до безусловного осуждения. Скажем даже более: пока мы читали перзую часть, мы ощущали некоторую неприязнь к роману, но дочитав ее и положив роман в сторону, мы почувствовали живейшее благорасположение духа и пишем под влиянием этого расположения. Нас, быть может, назовут за это пристрастными, но мы повинуемся голосу сердца, и кто нас может обвинять за то? Неужели надобно писать не то, что чувствуешь? А мы теперь твердо убеждены, что должны быть признательны г. Савинову, должны хвалить его роман. Бестрепетно исполняем эту обязанность, внушаемую голосом сердца.
Будем признательны г. Савинову за то, что он не принадлежит к числу ‘известных наших беллетристов’, или ‘даровитых наших рассказчиков’, или ‘лучших наших писателей’. Ах, как облегчает рецензента это обстоятельство, повидимому, не имеющее влияния на сущность дела. Г. Савинов написал плохой роман, и всякий прямо может сказать, что г. Савинов написал плохой роман. И никто никого не осудит за такое суждение. Но что делать рецензенту, если какой-нибудь ‘даровитый рассказчик’ или ‘известный беллетрист’ напишет плохой роман? (Случай, не столь редкий, как желательно было бы предполагать.) Неужели можно тогда сказать, что ‘роман известного беллетриста и даровитого рассказчика плох’? Никак, ни под каким видом! ‘Рецензент не уважает талантов, рецензент хочет пощеголять резкостью своих мнений, рецензент не имеет вкуса, рецензент близорук и смотрит в очки, рецензенту недостает способности понимать вещи’. Впрочем, эти упреки еще ничего не значат. Гораздо неприятнее то обстоятельство, что с плохим романом ‘даровитого рассказчика’ нельзя поступить так, как с ‘Знахарями’ — надобно дочитывать его до конца. Судить о трудности подобного упражнения в терпении может только тот, кто подвергал себя ему, а кто не подвергал, тому дадим понятие о деле, сказав, что гораздо вкуснее кушать пресный суп, нежели по обязанности читать пресные страницы. Но этим не кончается приятность, доставляемая ‘известностью автора’, — его плохое произведение будет почти всюду расхвалено — новый источник занимательного чтения. И тут еще не конец делу — нет, только начало: ‘известный писатель’, став после этих похвал еще ‘известнее’ и ‘даровитее’, дает своему перу еще более бесконтрольный размах — и каждый плохой роман приносит обильный плод последующих, усовершенствованных произведений в том же роде. Ах, как признательна должна быть литература ‘не даровитым рассказчикам’, ‘не известным беллетристам’ за то, что они не ‘даровитые’ и не ‘известные’!
Нельзя также не похвалить г. Савинова за то, что ‘Знахари’ не психологический роман. Оценить вполне всю великость такой заслуги могут только те немногие несчастливцы, которым суждено дочитывать до конца психологические романы. Она увидела его на бале, он сказал ей: ‘я желал бы любить, но не верю любви’, она сказала ему: ‘мне жаль вас’ — этого достаточно для составления трех глав в психологическом романе: как подробно, тонко н верно будут анализированы в этих длинных главах все оттенки, все переливы чувств! Но кто в состоянии изобразить оттенки и переливы тоскливой скуки, которую производят они в читателе? Никто, ни даже сам автор психологического романа.
У г. Савинова нет описаний природы, которые бы занимали более двух миньятюрных страничек, — это также достоинство немаловажное. Роман начинается тем, что герой едет по дороге, — разве г. Савинов не мог написать, например, следующего:
‘Полдень, палящий отвесными лучами, заставляет все живое укрываться под тенью. Это час всеобщего отдохновения в русской природе. Не пылит дорога, в лесу ни листок не шелохнется. Прохожие садятся под густые ветви или спят на траве, которая сохраняет свою зелень только под защитою тенистых деревьев. Все умолкает, все дремлет, одни кузнечики шумят’ и т. д.
Не подумайте, что этот отрывок — сочинение какого-нибудь ‘неизвестного беллетриста’: — нет, мы выписали строки, вами прочитанные из недавно вышедшей книги, которая, вероятно, всеми будет похвалена за ‘прекрасный’ слог.
Ничего подобного не делает г. Савинов — он пишет плохой роман без притязаний на различные высшие достоинства слога, психологии, юмора и т. д. — разве это не есть своего рода заслуга?
Первоначально опубликовано в ‘Современнике’ 1855, No 2, 53—55. Перепечатано в полном собрании сочинений (СПБ., 1906), т. X, ч. 2, стр. 59—60 (пятого счета).
Рукописи и корректуры не сохранилось. Печатается по тексту ‘Современника’.