Значок
Значок, Романов Пантелеймон Сергеевич, Год: 1925
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Пантелеймон Романов
Издание: Пантелеймон Романов, Избранные произведения.
Изд-во ‘Художественная литература‘, Москва, 1988.
OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com), 20 августа 2002.
На улице, около дверей домового комитета, уже с шести часов утра толпился народ. Какой-то человек стоял с листом и вписывал туда фамилии подходивших людей.
Проходивший мимо милиционер с револьвером на ходу крикнул:
— Вы своих гоните на площадь, а там укажут. После работы всем работавшим будут выданы значки.— И ушел.
— Зачем-то, миленькие, народ-то собирают? — спросила, подходя, старушка лет семидесяти.
— Ай ты не записывалась еще? — сказал малый в сапогах бутылками, в двухбортном пиджаке.
— Нет, батюшка…
— Что ж ты зеваешь! Сейчас уж погонят. Записывайся скорей.
— Господи, чуть-чуть не опоздала,— говорила старушка, отходя после записи,— голова, как в тумане, совсем заторкали.
— Скоро ли погоните-то? — кричали нетерпеливые голоса.
— А куда итить-то?
— Чума их знает. Таскают, таскают народ…
— Не таскают и не чума их знает,— сказал бритый человек в солдатской шинели,— а предлагают всем сознательным гражданам идти на праздник труда.
На него все испуганно оглянулись и замолчали. Только какая-то торговка, в ситцевом платье, с платочком на шее, сказала:
— Взять бы сговориться всем и не ходить, что это за право такое выдумали.
— А добровольно идти или обязательно?
— Добровольно,— отвечал человек с листом: — с квартиры по одному человеку.
— А ежели не пойдешь, что за это будет?
— Черт ее знает… Говорят, значок какой-то выдавать будут.
— А у кого не будет значка, тому что?
— А я почем знаю, что ты ко мне привязалась, у коммунистов спрашивай. Гоняй их, чертей, да еще объясняй все. И так голова кругом идет,— проворчал человек с листом.
Торговка в ситцевом платье задумалась, а потом сказала:
— Взять бы сговориться всем да не ходить.
— Ты тут сговоришься, а на другой улице не сговорятся, вот и попала,— сказал бывший лавочник в старых лаковых сапогах.
— А тут значок еще,— говорили в толпе.— Черт его знает, может быть, он ничего не значит, а может, без него никакого ходу тебе не будет. Вот теперь калоши, говорят, выдавать скоро будут… Придешь получать,— значок ваш предъявите. Нету? — Ну и калош вам нету.
— Это-то еще ничего: а как вовсе тебя вычеркнут? — сказал кто-то.
— Откуда?
— Там, брат, найдут откуда.
— Ну, кончайте разговоры и айда на площадь.— В ряды стройся!
— Чисто как на параде,— сказал чей-то насмешливый голос.
— Это еще что… А в прошлый раз нас коммунист гонял, так песни петь заставляли, вот мука-то.
— Равняйся! — крикнул человек с листом, задом отходя на середину улицы, как отходит командир, готовящийся вести свой полк на парад.
— Старуха, что ты тыкаешься то туда, то сюда! Раз командует равняйся, значит, должна становиться. По улице идите, куда на тротуар залезли?
— О господи батюшка!..
— Шагом!.. Марш!.. Куда опять на тротуар полезли? Что за оглашенные такие!..
— Да я беременная…
— Так что ж ты затесалась сюда. Усердны, когда не надо. С квартиры по одному человеку сказано, а их набилась чертова тьма.
— Без калош-то оставаться никому не хочется,— сказал чей-то негромкий голос.
— Домой иди, ведь сказано тебе…— говорили беременной.
— Значка, боюсь, не дадут.
— Вот окаянные, разум помутили этим значком. Бабка, не отставай!
Когда подходили к площади, навстречу показался еще отряд с оркестром музыки и с красными знаменами. Встречные шли, переговариваясь, с веселыми лицами и даже приветственно помахали платками и шапками.
— Этих уже окрестили,— сказал бывший лавочник.
Вдруг передние остановились.
— Чего стали? — кричали задние, поднимаясь на цыпочки.
— Не знают, куда дальше гнать. Пошли спрашивать.
— Тут бы лопаток с вечера наготовить, работу загодя придумать, и отделались бы все в два часа,— проговорил какой-то волосатый человек.— А теперь жди, стой.
— Пусть руки отсохнут, ежели лопатку возьму,— сказала торговка в ситцевом платье.
— Знаем мы, как они лопатки выдают,— привезут по одной лопатке на пятерых и ладно.
— И слава богу, по крайней мере руки не поганить об такую работу.
— Не очень-то слава богу. Скажут, не работала — без значка и останешься.
Торговка сердито замолчала, потом, немного погодя, сказала:
— Я не виновата, что у них лопаток нету, а раз я была, значит, должны значок дать.
— С ними пойди потолкуй. Скажут: в очередь бы работала.
— Лопатки везут. Разбирай, не зевай,— торопливо крикнул кто-то.
Все бросились к телеге. А впереди торговка в ситцевом платье. Она схватила за конец метелки, которую держала другая женщина.
В воздухе замелькали руки, лопатки, метелки. Слышались голоса испуганных и прижатых к телеге людей.
— Чего вы! Ай одурели? Эй, баба, что ты, осатанела, что ли! Ты ей так руки выдернешь,— кричали на торговку.
Милиционер, схватив двух женщин сзади за хвосты и оттягивая их назад, говорил:
— Успеешь! Обожди! Обожди!
— Совсем взбесился народ! Ктой-то еще про калоши тут вякнул. Наказание, ей-богу.
Бритого человека в солдатской шинели в первую же минуту сбили с ног, и он, чтобы не быть раздавленным, залез под телегу и выглядывал оттуда.
— Так его, черта, не проповедуй,— крикнул кто-то.
Торговка в ситцевом платье отвоевала лопатку, а другая, вырывавшая у нее, сорвав себе руку, грозила ей из-за телеги кулаком и кричала:
— Я те дам, как из рук вырывать, поскуда поганая. Взбесилась совсем, с руками рвешь.
— А ты не цапайся раньше других. Одна уж готова все ухватить.
— Шагом марш!
— Вот и отмеривай улицу,— говорил какой-то трубочист с метелкой на спине,— до сорока лет дожил, троих детей имею.
Минут через пятнадцать опять остановились около площади.
— Что опять стали?
— На место пришли. Пошел спрашивать, да что-то опять, знать, не так.
Все смотрели на площадь, которую, переговариваясь и смеясь, с вспотевшими лицами мели мужчины и женщины.
— Празднуют,— иронически сказал лавочник.— Заместо того, чтобы сговориться всем и уйти, гнут себе спину. Эх, лошадиное сословие!..
— Куда ж ты их пригнал сюда?— крикнул стоявший на площади высокий человек с лопаткой в руке.
— А я почем знаю?.. Мне сказано сюда…
— Что, у них там шарики, что ли, в головах не работают,— уж третью партию ко мне присылают. Я и с этими-то чертями не знаю, что тут делать.
— Что, ай назад? — спрашивали у провожатого.
Тот нахмуренно подходил, ничего не отвечая. Потом вынул платок, отер им вспотевший лоб и, оглянувшись зачем-то по сторонам, хмуро и неопределенно махнул платком вдоль улицы:
— Пошел туда!..
— С вечера бы надо придумывать работу,— сказал опять длинноволосый человек.
— Мы прошлый раз так-то помучились. Народу нагнали пропасть, не найдем никак, что делать, да шабаш. Все заставы обошли. До шести вечера ходили. Спасибо, провожатый хороший попался,— все-таки выдал значки.
— Что ж вы бродите до двенадцати часов, как сонные мухи! — крикнул какой-то военный, быстро проезжавший на лошади, как ездит управляющий, осматривая в поле работы,— пристанища себе нигде не найдете?
— А что ж, когда отовсюду гонят,— сказал угрюмо провожатый.
— Голова-то не работает ни черта, вот вас и гонят. Поворачивай назад. Идут молча, словно утопленники…
— Вот к этому ежели бы попали, беспременно петь заставил бы,— сказал лавочник.— Из этих самых, должно.
— Как же, так и повернул,— проворчал провожатый, когда военный скрылся за поворотом. И продолжал вести дальше.
Увидев на углу пустыря разваленный дом, он остановился и крикнул:
— Перетаскивай кирпичи к забору да засыпай ямы. Только проворней, а то ежели до трех часов не кончите, значков не выдам.
— Слава тебе господи, наконец-то определились.
— Да, спасибо, домишко этот подвернулся, а то бы до вечера ходили.
Все лихорадочно принялись за дело. Один рыл лопатой, а пятеро стояли сзади него в очереди и поминутно кричали на него:
— Да будет тебе, не наработался еще!
— Уж как дорвется,— не оттащишь. Бабушке-то дайте поработать, уважьте старого человека… А проходившие мимо говорили:
— Усердствуют… Вот скотинка-то…
Когда кончили работу и стали выдавать значки, оказалось, что старушке не хватило значка.
— Какой же тебе значок, когда тебе больше шестидесяти лет, могла бы совсем не приходить.
— Господи батюшка, ведь вы ж меня записали. Вот все видели.
— Не полагается. Поняла? Свыше пятидесяти лет освобождаются от работы. А тебе сколько?
— Семьдесят первый, батюшка.
— Ошалела, матушка, приперла.
— Стоит в голове туман какой-то, ничего не поймешь,— сказала старушка.
— По тротуару теперь можно итти?
— Можно…
— А значок на грудь прикалывать или как? — спрашивала беременная.
— Это ваше личное дело.
Все возвращались веселой толпой со значками на груди и смотрели недоброжелательно на встречающихся прохожих, шедших без значков.
— Все прогуливают, ручки боятся намозолить,— сказала торговка,— и чего с ними церемонятся? Хватали бы их на улице да посылали.
А старуха спешила сзади всех и бормотала:
— Вот стоит в голове туман,— ничего не поймешь…