Значение молитвы для пастыря, Храповицкий Алексей Павлович, Год: 1897 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

митрополит Антоний (Храповицкий)

‘Собрание сочинений. Том I’: ДАРЪ, Москва, 2007

Значение молитвы для пастыря¹

¹ В первый раз была напечатана в журнале ‘Православный собеседник’, 1897 г., май.

Значение молитвы для Церкви Божией, существеннейшее содержание молитвы общецерковной

По учению отцов, только тот иерей есть истинный пастырь Православной Церкви, добрый борец и победитель, который духом своим живет в мире горнем, а здесь является как бы гостем оттуда. Сила или средство, переносящее человека из одного мира в другой, есть молитва.

Между тем молодые люди, готовящиеся к священству, бывают готовы ко всякого рода подвигам самоотвержения, но к молитвенному подвигу относятся обыкновенно с отягощением. Он представляется для них чем-то устарелым, скучным, почти бесполезным. Их влечет подвиг общественный, борьба и жизнь. Быть может, этим именно свойством их настроенности обусловливается иногда и предпочтение светской службы перед священством с его религиозными церемониями, с бесконечными службами, правилами и поклонами.

На самом деле, подобное противопоставление общественного и молитвенного подвигов есть плод заблуждения: добрый христианин не стал бы разобщать первого от второго. В Св. Писании говорится о молитве именно в таких случаях, когда противопоставляются два борющихся друг против друга мира. Таковы: молитва пророка Илии в его борьбе с жрецами Ваала, чудесная победа трех отроков в Вавилоне, одержанная посредством молитвы в огненной пещи, молитва Анны, пророка Ионы, Есфири, Иудифи, Елеазара, Ездры, содержание молитвы Господней сводится именно к уничтожению жизни мира и замене ее жизнью Божественной, Его именем, Его Царством, Его волею.

Наше богослужение, то есть ектений, возгласы и другие богослужебные молитвословия, содержат в себе указание, с одной стороны, на богатство жизни божественной, а с другой — на ничтожество земной. Преклоняясь в сознании собственного ничтожества перед величием Божиим, верующие, излив устами священнослужителя свои прошения Богу, выражают всецелую готовность предать себя и друг друга Христу Богу, ибо у Него во Святой Троице слава, держава и жизнь.

Указанное противопоставление раскрывается с особой силой при подаянии полноты Божественных даров, т. е. в важнейших частях дневного и годичного священнослужения. Тогда воспевается величие существа Божия, Его промышления и домостроительства и тут же сострадательным взором охватывается жизнь нашей бедной земли и призывается милость на всех нуждающихся в разнообразной помощи Божией — живых и мертвых. Таковы молитвы евхаристические, особенно свт. Василия Великого, а также важнейшие молитвы главных праздников — Богоявления и Пятидесятницы. Итак, молитвы и богослужение не есть нечто отрешенное от жизни, но самая жизнь, мысленно возносимая перед лице Вседержителя.

Но скажут: все это было достоянием первых веков христианства, а дальнейшее творчество богослужебных молитв говорит нам о чисто личном подвиге молящихся. В таком выражении справедлива только та мысль, что литургическое творчество имеет свою историю. Известно, что в первые века христианства молящаяся Церковь стремилась все стороны жизни личной и общественной проникнуть духом благодати, таково содержание молитв, вошедших в Служебник и Требник. Затем, после V века, преимущественным содержанием молитв сделалось толкование слов св. Библии и догматизм (догматы в христианской поэзии прп. Иоанна Дамаскина) — это вторая, низшая, ступень богослужебного творчества, хотя все еще исполненная высоких созерцаний и духовного восторга. Наконец, в дальнейший, византийский, период церковной истории в религиозном сознании начинает преобладать более мрачный, исполненный рабского страха характер и содержанием молитв становится исповедание ужаса загробных мучений и моления к Богу и особенно к Богородице об избавлении от них. Несправедливо, однако, было бы думать, что подобная характеристика исчерпывает собою молитвенный подвиг эпохи. Нет, Церковь не оскудевает в своем духовном богатстве, и в этом мы убеждаемся, если посмотрим, насколько древнейшие молитвословия продолжают одушевлять умы и сердца молящихся. Дерзновенная песнь воскресения, евхаристический памятник свт. Василия Великого, гимн ‘Свете Тихий’ и во времена Византии и теперь продолжают приводить в трепет христианское сердце точно так же, как и в века Вселенских Соборов. Содержание нашего богослужения только обогащалось в разные эпохи, но, слава Богу, ничего не утратило из своих сокровищ.

Значение молитвы для внутренней жизни

Мы сказали, что молитва переносит пастыря Церкви в другой, неземной мир и, постоянно напоминая ему о загробной жизни, постепенно делает благоговейного священника жителем нездешнего мира. Подобное воспарение в мир небесный, совершаемое при помощи богослужения, а равно и келейной молитвы, имеет значение не только для личной, внутренней жизни пастыря, но и для его стойкости в своем общественном служении, как нас убедило в этом слово Божие и рассмотрение самого содержания нашего богослужения. Изучение жизни доброго пастыря со всею силою подтверждает для нас подобный вывод. Оно покажет нам, что молитва есть прежде всего единственное подкрепление пастыря в самом опасном для него состоянии того духовного одиночества, которое ему нередко придется испытывать среди своей маловерной и малодушной паствы. Это одиночество тем мучительнее для пастыря, чем более он соответствует своему предназначению носить в своей душе всю паству. Тяжесть этого настроения высказывали еще ветхозаветные пастыри. Так, любвеобильнейший Моисей, видя народное ожесточение, жаловался Богу, говоря: Я один не могу нести всего народа сего, потому что он тяжел для меня, когда Ты так поступаешь со мною, то лучше умертви меня, если я нашел милость пред очами Твоими, чтобы мне не видеть бедствия моего (Час. 11,14—15), таков же смысл слов пророка Илии (см. 3 Цар. 19, 10) и Иеремии (см. Иер. 15, 17—20), жалуется на одиночество свое и ап. Павел (см. 2 Тим. 4, 16—17), указывает на тяжесть его и на средство облегчения последней и Христос Спаситель, говоривший ученикам в час предания: Вот, наступает час, и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного, но Я не один, потому что Отец со Мною (Ин. 16,32). Для человека сухого и замкнутого отчужденность от жизни общества, пожалуй, не будет тяжелым бременем, но для призванного пастыря, любящего народ свой, эта отчужденность грозила бы отчаянием, если бы он не имел против такого недуга духовного врачевства или противоядия, каковым и является молитва, переносящая пастыря в торжествующую Церковь, которая восполняет его душу, созерцающую колеблющихся сынов Церкви воинствующей. Христианин, пребывающий в молитве, приближается к состоянию такого же прозрения, как пр. Елисей, который при нападении сириян на Дофаим говорит слуге своему: Не бойся, потому что тех, которые с нами, больше, нежели тех, которые с ними. И молился Елисей, и говорил: Господи! открой ему глаза, чтоб он увидел. И открыл Господь глаза слуге, и он увидел, и вот, вся гора наполнена конями и колесницами огненными кругом Елисея (4 Цар. 6, 16—17). Так и всякий истинный пастырь христианин, и даже отшельник, возносящийся в молитве душою в мир небесный, постоянно сознает себя окруженным обществом святых и бывает менее одинок в своем уединении, чем городской житель, ходящий по стогнам столицы среди знаемых. Самая возможность отшельничества именно и объясняется полнотою общения с миром святым и блаженным. Это-то общение деятелей Церкви и убеждает их в истине слов Христовых: Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас (Лк. 6, 21).

Так, из слов свт. Григория Богослова видно, что и в окончательном изгнании пастырь Церкви, возносясь в мир божественный, духовный, через непрестанное пребывание в молитве может иметь полноту жизни и утешения при одиночестве. Вот эти слова: ‘Поставьте над собою другого, который будет угоден народу, а мне отдайте пустыню, сельскую жизнь и Бога. Ему одному угожу даже простотою жизни… Нет, нет, не буду говорить приятного слуху, председательствуя в священных местах или один, или в совокупном собрании многих, не отрину глаголов Духа из заботливости снискать любовь у народа, не стану тешиться рукоплесканиями, ликовствовать в зрелищах… Владей всем этим, кому угодно и кто хитр. А я бестрепетно буду исполняться Христом… Вот, я дышащий мертвец, вот, я побежденный и вместе (не чудо ли?) увенчанный, взамен престола и пустой внешности стяжавший себе Бога и божественных друзей!.. Стану с Ангелами. Какова ни будет моя жизнь, никто не причинит ей вреда, но никто не принесет и пользы. Сосредоточусь в Боге’.

Но постоянное молитвенное настроение не будет ли служить препятствием к исполнению общественных обязанностей священника? Как деятель общественный, не виноват ли будет пастырь, если вместо общения со своими прихожанами он все время будет посвящать молитве и богомыслию? Напротив, именно непрестанное богомыслие является необходимым и наиболее ценным залогом плодотворной деятельности пастыря, так как только оно может поддерживать и возгревать в сердце священника постоянную благоснисходительную и исполненную упования любовь к людям, к роду неверному и жестоковыйному, на что признают себя совершенно неспособными народники или демагоги мирского настроения, так как всякому общественному деятелю вообще, а священнику, пожалуй, преимущественно приходится постоянно встречать неблагодарность, холодность, а то и пренебрежение и недружелюбие со стороны общества. Поэтому для того, чтобы самому избежать взаимного ожесточения на людей, ему необходимо обладать в сердце таким источником внутреннего богатства, при помощи которого он мог бы примиренным оком взирать на род людской с каменными сердцами. Таким источником для него и служит молитва, вводящая его в общение с миром горним: чем сам пастырь совершеннее в молитве и духовной жизни, тем снисходительнее и терпеливее бывает он к духовным недугам паствы. Так, например, ‘старцы’ тем больше оказывали внимания и участия к приходившим к ним, чем величайшими грешниками были последние. О прп. Серафиме Саровском известно, что никто от него не встречал такого сочувствия, как злодеи и преступники.

Значение молитвы для пастыря в его отношениях к пастве

Обладание даром молитвы, кроме дара любви, имеет еще другие важные последствия для пастырской деятельности. Не говоря уже о том, что пастырь-молитвенник обладает способностью научить и других молиться, — молитвенное настроение пастыря есть важнейшее условие для возвышения его авторитета среди паствы. Если вникнуть в отношение пасомых к пастырю, то мы увидим, что главное требование со стороны первых к последнему — требование дара молитвенного. Народ и оценивает пастыря с этой именно точки зрения. Когда в народе говорят о священнике, то первый отзыв касается того, хорошо или худо служит он. Под хорошим служением разумеется здесь не музыкальность голоса, не громкость и чистота речи, а то, что в возгласах и ектениях священника слышится дух искренней молитвы. Подобных священников любит и уважает народ, их-то по преимуществу считает своими наставниками и руководителями, к ним спешит за советом в затруднительных случаях своей жизни. И все это доверие и любовь единственно за подвиг молитвенный. Наш русский народ особенно высоко ценит пастырей-молитвенников. Он готов все простить, даже закрыть глаза на все недостатки и пороки пастыря, будь только одно в нем качество — молитвенность. При отсутствии же этого качества мягкость и элегантность в обращении ставятся ни во что: на все увещания священника будут смотреть как на бездушное разглагольствование.

Достоинство русских пастырей в отношении дара молитвы

Спросим теперь, имеют ли отечественные пастыри это высокое качество молитвенного духа? К счастью, о нашем духовенстве с точки зрения приведенной оценки нельзя сказать худо. Свой долг, долг молитвенника, русское духовенство не оставляет в пренебрежении и имеет в своей среде многих достойных представителей, среди наших пастырей много людей весьма грешных, но нет неверующих и мало презрителей молитвы. Л. Толстой является преступным клеветником, объявляя духовенство наше лицемерами, поддерживающими суеверие ради государственных целей: русское духовенство верует и с верою молится Богу. Но так как совершенства на земле нет, то нельзя не указать на некоторые, довольно распространенные среди нас уклонения от правильного прохождения этого подвига.

Уклонения: отчужденность, превозношение и местничество

Первый недостаток — это особность (индивидуализм) в вере и молитве, когда молящийся только о себе мыслит в деле спасения, а не о всех, боится Бога, но к ближним бывает суров и чужд духа братолюбия в своей духовной жизни. Если такой священнослужитель молится о своем собственном спасении или о родственниках, молитва его бывает тепла и одушевленна, зато его благословения народу, его молитвенные благожелания и молитва об обновлении мировой жизни, о призвании благодати на людей бывают как бы чужды для его сердца: он произносит их вяло, бездушно. Часто такие священники не считают нужным внимать возвышенным прошениям ектений и предпочитают, стоя у жертвенника, совершать поминовение своих присных, в чем полагают главное значение литургии, составив на нее столь чуждое Православию внешнее воззрение, почти как на индульгенцию.

Другое, весьма предосудительное явление — это взгляд на богослужение как на средство величаться перед народом и друг перед другом. Поэтому некоторые пастыри стараются в ущерб духовной красоте молитвы избегать соборной службы, где всем, кроме старших, приходится менее фигурировать перед другими. Это взгляд в высшей степени греховный, лишающий служащего благодатных благословений. Чтобы произвести впечатление на народ, священник допускает не положенные ни Уставом, ни обычаем коленопреклонения и воздевания рук, придает искусственную чувствительность своему голосу и т. п. Правда, нехорошо поступают и те священнослужители, преимущественно монашествующие, которые во избежание прелести подавляют в себе чувство умиления и стараются только о том, чтобы внятно вычитать положенные молитвы. Но если предосудительна одна крайность, то неизвинительна и другая. Всего же предосудительнее нередко замечаемое у нас местничество во время соборного служения, обнаруживающее печальное духовное ослепление священнослужителей, которые иногда до того увлекаются этим грехом, что задолго до какого-либо праздника волнуются и ухищряются достать себе высшее место в служении и в случае неудачи становятся на много лет врагами своим соперникам. Сюда же относится и общая нелюбовь некоторых священников к соборным и архиерейским служениям, которая в больших городах у заслуженного духовенства становится иногда настолько всеобщею, что совершенно разрушает глубоко церковный и справедливо любимый народом обычай украшать престольные праздники приходов торжественным служением иерарха или старшего в городе иерея с братией. Так, местничество и самолюбие разобщают пастырей даже в святейшем деле молитвы и удаляют от них Христа, обетовавшего быть посреди сходящихся во имя Его. Чтобы возненавидеть эту глупую страсть, должно вспоминать и то назидательное совпадение событий, как ученики Христовы, спорившие между собою о старшинстве, о наибольшей близости к Учителю, через несколько часов после этого, не вразумившись ‘вечерею умовений’, все разбежались от Него, а первый между ними отрекся от Него с клятвой.

ни дара молитвенного — смиренный взгляд на себя

Что должен делать молодой пастырь, чтобы не остаться без дара истинно христианской молитвы? Прежде всего, ввиду приведенной довольно высокой оценки нашего духовенства со стороны этого качества духовной жизни, начинающему пастырю не следует смотреть на старших собратьев и на народ сверху вниз, как это свойственно самоуверенной юности, и не считать себя среди народа религиозным реформатором, скорее, ему следует укрепиться в мысли, что в области молитвы он — невежда и что ему для успешного прохождения пастырского служения нужно почитать себя хуже и малоопытнее всех, — не жизнь возвышать до себя, но себя до уровня религиозной жизни собратьев и лучших прихожан. На это указываем ввиду того, что в настоящее время у кандидатов священства наблюдается полная неосвоенность с законами духовной жизни, с учением о молитве и предписанной христианину внутренней борьбой. Курсы пастырского богословия вовсе не рассматривают этих предметов, а в богословии нравственном они задеваются лишь мимоходом, так что не оставляют никакого впечатления на слушателях. Естественно поэтому, что от студентов семинарий и академий можно слышать самые несообразные суждения о молитве, вроде, например, таких слов: зачем молиться, когда нет соответствующего внутреннего настроения?

Очевидно, люди не знают даже того, что охранение и возгревание молитвенной настроенности есть плод борьбы: без борьбы с собою христианин никогда не стяжает дара молитвы, а если имел раньше, то утратит. Полное непонимание молит-венного подвига молодым пастырем описано в повести Потапенко ‘На действительной службе’, где новопоставленный пастырь-идеалист, стоя перед престолом, ‘проникся уважением к себе, к своему общественному подвигу’, с недоумением перечитывает совершенно чуждые его сердцу слова молитвы: ‘Никтоже достоин от связавшихся плотскими похотьми или страстьми приближатися и пр.’, эта столь глубокая исповедь христианского сердца ученому академику казалась непонятной, застарелой формулой. В подобное заблуждение герой повести впал вследствие того, что, приготовляя себя к служению народу, никогда не понуждал себя к главнейшему условию сего служения — к стяжанию дара молитвы.

Самопринуждение

Самопринуждение — вот второе средство к усвоению этого дара. На это могут возразить, что хотя молодые священники и не подготовлены к молитве, но все-таки к старости по большей части навыкают к ней сами собой, без заметных усилий. Действительно, кому неизвестны примеры, когда равнодушные в молодые годы иереи потом приобрели дар молитвы путем невольной бытовой привычки, научившись у своих пасомых. Такое взаимообучение между пастырем и пасомыми в русской Церкви указано было еще покойным московским митрополитом Иннокентием, говорившим, что, уча паству, он, в свою очередь, у нее учился. Остановимся несколько подробнее на этом свойстве русской церковной жизни. Взаимообучение пастыря и пасомых само по себе явление не предосудительное, а даже отрадное, когда причиной его бывает сознательное убеждение, а не имущественная зависимость священника от прихода, понуждающего первого применяться к нуждам и вкусам последнего. Между тем в обучении молитве именно такая зависимость и является обыкновенно несознательным первоначальным побуждением к стяжанию этого святого дара, молодой священник в Великороссии поневоле старается быть богомольным, потому что иначе он останется в скудости, затем постепенно входит в дух молитвы и нередко достигает высоких дарований в прохождении этого подвига. Но можно ли удовлетворяться таким положением вещей и не прилагать подготовительного труда к тому, чтобы быть достойным пастырем богомольного прихода не в конце дней своих, а в начале? Притом у многих ли столь восприимчивая, мягкая душа, чтобы непроизвольно усваивать религиозную стихию народной жизни? Нужно помнить при этом, что подобное усвоение чаще встречается в Великороссии, где священник зависит от прихода, а в Малороссии, и особенно в Западной России, где обеспеченное духовенство может безнаказанно для своего благосостояния держаться вдали от народа, пастыри часто не научаются молиться, небрегут о богослужении. Отсюда всякого рода отступничества, штунда и другие секты. Итак, нужда в самом деятельном усвоении дара молитвы остается во всей силе, и кто не хочет сознать чисто нравственного долга научиться молиться, тот по крайней мере должен согласиться с мыслию об общественной нужде иметь такой дар и понять, что рано или поздно сама жизнь и особенно разные несчастия понудят его пожалеть о своей лености и приняться поздно за то, с чего следовало бы начинать. Отсюда-то и возникает в науке пастырского богословия особая речь о молитве.

Противостояние господствующей страсти

Какие же средства для самого зарождения дара молитвы? Жалуются обыкновенно на сухость и рассеянность как на главное препятствие к молитве. Поэтому первее всего необходима борьба с теми причинами, от которых происходят эти нежелательные свойства. Причины эти двоякого рода. Во-первых, многозаботливое настроение, особенно когда оно соединяется с согласием ума, признающего те или другие заботы главнейшими в жизни и взирающего на молитву, на сосредоточенность в Боге как на дело второстепенное сравнительно с усовершенствованием себя в науках и искусствах или достижением целей земного благоустройства.

Если в чьей душе есть какой суетливый помысл, поглощающий его внимание и энергию, то к молитве такой человек бывает неспособен.

Второе препятствие к молитвенному настроению — непобежденная чувственная или иная преступная страсть. Когда дурное, похотливое желание беспрепятственно владеет человеком, он не способен молиться. Дух Божий отошел от Саула, когда у последнего сложилось преступное завистливое отношение к Давиду. Для борьбы с указанными препятствиями молитве должно прежде установиться в том убеждении, что возношение духа к Богу, молитва, есть главное в жизни, а все прочее второстепенное. Доколе человек не придет к сознательному убеждению, что хранение сердца, сосредоточенность в Боге — главное в жизни, до тех пор он никогда не будет усовершаться в молитве. Вышеприведенные и дальнейшие указания могут служить для пастыря Церкви основаниями для желательного отношения к молитвенному подвигу. Но и убедившись всем сердцем в жизненном значении этого подвига, должно помнить, что, пока христианин, обуреваемый чувственною или иною страстью, не возненавидит ее и не вступит с нею в борьбу, дара молитвы он не стяжает.

Так же точно и против рассеянности, даже чуждой грубых страстей, последователь молитвенного подвига должен предпринять нарочитую борьбу, отвлекая свою мысль от всяких внешних впечатлений и полагая узду на свое воображение, и проходить подвиг молитвенный от низших ступеней его до высших.

Учители благочестия различают три вида молитвы: молитву воли, молитву ума и молитву сердца, чувства.

Исполнительность

На первых шагах нравственного совершенствования подвижник обладает только желанием молиться, что и составляет волевую молитву. На этой ступени новоначальный, не имея в своем сердце молитвенного настроения, ни даже в уме богатства духовных помыслов и религиозных представлений, старается упражняться в внешне исправном исполнении молитвенного правила. В этом случае он должен начинать с исполнения лежащего на каждом христианине вообще долга прочитывать положенные молитвы утром, вечером неуклонно выстаивать церковное богослужение, невзирая на скуку и усталость, здесь-то и является потреба в самопринуждении, о коем мы говорили. На священника Церковный Устав налагает обязанность вычитывать накануне каждой совершаемой им литургии еще особые каноны и акафист, а утром — правило к причащению. Вот этих обязанностей пастырь отнюдь не должен уменьшать, а, скорее, ему следует их расширять прибавлением канонов, акафистов и молитв не обязательных, но предложенных в правильнике на произволящих.

Пусть священник не извиняет себя недосугом — молитва его важнейшее дело, — ни внутренним холодом или рассеянностью: исправность в исполнении правила есть лучшее и неизбежное средство против них, пусть не слушает и помысла лености и самосожаления. Чем более пастырь будет себе поблажать, сокращая положенные правила, тем более будет тяготиться их выполнением. Известно, что чем поспешнее совершается священниками богослужение, тем более оно тяготит их и заставляет их считать себя мучениками. Чтобы избавиться пастырям от этой тягости, им должно раз навсегда установить взгляд на приходскую практику не как на предметы, которые можно, видоизменяя, применять к своему настроению, а наоборот, как на норму, которой следует подчинять свое настроение, не уступая ни лености, ни неразумению, ни горделивым мыслям о своем кажущемся превосходстве. В этом заключается первая ступень молитвенного подвига — молитвы волевой. Но против него возможны возражения.

Возражение против исполнительности

Говорят: ‘Богослужение наше, если его петь по Уставу, очень продолжительно, и молитвы его далеко не приложимы к современному настроению мирян’. В этом возражении есть доля правды. Прежде всего самое Предание Церкви сократило Устав до размеров принятой приходской службы. Но есть обычай более продолжительного и более сокращенного служения. От мудрости и опытности пастыря зависит сохранить в своей службе все, что хранится в практике лучших приходов и обителей, по крайней мере, не сокращать стихир, ирмосов и, по возможности, Псалтири. Руководством ему может служить указ Святейшего Синода о богослужении в церквах духовно-учебных заведений, изданный в 1887 году.

Но как мыслить о более смелых применениях к духовным нуждам молящихся, которые допускаются особенно часто в столицах? Допускать их с спокойной совестью и чувствовать себя до известной степени в положении хозяина может только тот священник, который имеет основание считать себя в этой области истинным выразителем общецерковного сознания, которого отношение к службе не будет уступкой тлетворному духу века сего, выражением личного недовольства преданием, вытекающего из лености или рассеяния. Но таким выразителем общецерковного мнения может быть только тот, кто измлада навык послушанию Церкви, кто засвидетельствован от народа как истинный пастырь Церкви, кто прежде самого себя подчинил вполне игу церковного закона. Например, о. Иоанн Кронштадтский многое изменяет в богослужении против Церковного Устава и этим, однако, не соблазняется, потому что видит здесь не произвол, а выражение действительных духовных нужд сходящегося со всей Руси народного множества. Но пока ни личная совесть, ни свидетельство народа не дают пастырю такого дерзновения считать себя выразителем нужды общецерковной, он не должен вносить личное начало в сокращение служб, а, присматриваясь к своей приходской или других приходов богослужебной практике, должен придерживаться наиболее разумного, отнюдь не умаляя всей продолжительности богослужения, а лишь заменяя торопливость пропусками, светские протяженные молитвы более церковными, краткими, но зато увеличивая число стихир и т. п. Другое возражение против строя нашего богослужения: желают основываться уже не на условиях современной жизни, а — под влиянием протестантов — на ложном понимании слова Божия. Говорят, что продолжительное богослужение есть лицемерное многословие и что Сам Господь заповедал не многословить в молитве. На самом деле, в словах Христовых мысль та, что многословная молитва не заслуга. Это справедливо, и те, кто смотрит на молитву как на заслугу, как на opus operatum (сделанное действует (лат.). — Прим. ред.), заблуждаются, но продолжительная молитва нужна не для Бога, а для нас самих — рассеянных и косных, — согревает сердце человека и влияет на постепенное возникновение в нем религиозной настроенности. Не вдруг в человеке, занятом житейскими делами, возжигается религиозное чувство, но для этого требуется продолжительная сосредоточенность на молитвенных помыслах и некоторые другие средства. Кто постоянно готов на молитвенные, прочувствованные воздыхания и пролитие умиленных слез, тому нет нужды подолгу молиться для согревания сердца, а разве для большего и большего духовного совершенства. Правильное понимание нами слов Христовых подтверждается другими Его словами: ‘бесы изгоняются молитвою И ПОСТОМ’ (см. Мф. 17, 21, Мк. 9, 29). Неправедный судия и скупой друг уступили лишь продолжительным молениям, и Отец Небесный услышит вопиющих к Нему день и ночь. Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение (Мф. 26,41, Мк. 14, 38). Сам Господь молился всю ночь. Апостол Павел, особенно уважаемый протестантами, также заповедал непрестанно молиться (см. 1 Фес. 5, 17) и говорил о себе, ночь и день всеусердно молясь (1 Фес. 3, 10). Корнилий угодил Богу тем, что подавал милостыню и ‘постоянно молился’ (см. Деян. 10,2). Св. апостолы, поручив диаконам внешние дела церковного общества, так определили свое назначение: мы постоянно пребудем в молитве и служении слова (Деян. 6,4).

Уклонения от исполнительности

Насколько легкое отношение к молитве вообще и, в частности, потворство омирщенным вкусам современных христиан нехорошо отражаются на богослужении, — в этом легко убедиться. Войдите на престольный праздник в городской храм и там вместо глубокосодержательного строя православной всенощной, воспевающей словами Библии всю историю нашего искупления, услышите лишь несколько безобразных концертов да повторение диаконских громогласных ектений, рассчитанное на занимание публики личностью священнослужителя. Все эти ненормальности стараются оправдать извращенным вкусом городского народа, равно как и введенные в ущерб стихирам и псалмам многочисленные безграмотные акафисты, свидетельствующие о явном упадке богослужебного творчества и вкуса. Известно, что только два акафиста — Христу и Богородице, — переведенные с греческого языка, отличаются высоким достоинством, терпимы еще переводные акафисты Успению и свт. Николаю да переделанные из униатских архиепископом Иннокентием. Акафисты же святым и иконам Богоматери представляют собой повторение бессодержательных ублажений, часто касаются нужд мирского, житейского характера и в довершение всего являются почти дословным и часто неосмысленным повторением один другого. Правда, они по плечу современным христианам, но мало служат их духовной пользе, а более соответствуют религиозному утилитаризму. Совсем выводить их из употребления священник не должен, если это послужит к большому огорчению молящихся, но ему следует постепенно совершенствовать вкус последних уставным исполнением богослужебного чина и обиходными напевами, тогда они сами предпочтут лучшее. Во всяком случае, священник не должен ставить угождение вкусам, не только личным, но и общеприходским, конечным правилом своих распоряжений по церковной службе, особенно в тех случаях, когда эти вкусы идут вразрез с церковным преданием, но последнее, то есть Устав, считать богослужебной нормой и по возможности ее поддерживать.

Таковы главные свойства молитвы волевой — частной и общественной. Терпение, самопринуждение, церковность — вот ее свойства.

Внимание ума

Вторая степень молитвы — молитва ума, когда христианин достигает способности сосредоточивать свой ум, свое внимание на предметах молитвы. Внешним средством к тому, по мнению опытных в молитве и благочестивых старцев, служит неторопливое чтение молитв, с вдумыванием в каждую их мысль, чему пособием служит разделение черточками каждого предложения в молитвеннике. Внутренние средства к стяжанию сего подвига, изложенные отцами, собраны в ‘Добротолюбии’ преосв. Феофана, эту книгу должно иметь в каждой церкви и по возможности в каждом иерейском жилище.

Высшая степень молитвенного дара и средства к ее стяжанию

Высшая степень молитвы — это молитва чувства, когда молящийся живо чувствует или вполне переживает сам все заключающееся в содержании молитвы, когда при славословии Бога сердце его горит радостью, при воспоминании евангельских событий — умилением о Христе, скорбью о греховном ожесточении людей, а особенно, когда при чтении молитв, содержащих прошения или исповедь грехов, сердце его всей полнотою выливается в произносимых словах, являющихся в это время как бы его собственным творением. Как же совершается переход к этой третьей ступени молитвы? Нужно прежде всего остерегаться подражать западным учителям, допускающим непосредственное напряжение самого чувства, о чем так много толковали тамошние духовные писатели-сентименталисты. Православные богословы-аскеты очень неодобрительно относятся ко взглядам последних. Они справедливо утверждают, что человеку дана непосредственная власть и над действованиями воли, и над вниманием ума, но не над чувствованиями сердца, каковую он получает разве на высших ступенях духовной жизни, а если кто вообразит, будто имеет ее в обычном естественном состоянии, то заблуждается, принимая физические ощущения за духовные чувствования. Действительно, если человеку недоступно сразу по одному желанию проникнуться умилением или страхом, то нервные натуры могут без труда создать себе те телесные ощущения, которыми обыкновенно сопровождаются означенные чувства, и вообразить, будто они достигли желаемых настроений. Самообман такого рода неминуемо ведет к прелести, или духовному самообольщению, укоренение которого подчиняет подвижника духу бешеного самомнения и власти врага.

Отличие прелести от благодатного дара

Состояние прелести, являющееся плодом и иного рода уклонений от правильного прохождения подвига молитвы и вообще духовной жизни, познается по следующим своим проявлениям.

1) Подвижник, находящийся в прелести, после усердной молитвы, или восторженного чтения слова Божия, или проповеди, или доброго дела вместо ожидаемого покоя и внутреннего мира чувствует непонятное беспокойство и неясные ему сомнение, или раздражение, или осуждение других, вообще — внутреннее расстройство, не сопровождающееся, однако, духом самоукорения и покаяния.

2) Не должно полагаться и на такие молитвенные и иного рода подвиги, личные и общественные (например, богослужебные), которые, удовлетворяя вкусу подвижников, причиняют только одно огорчение его ближним и возбуждают в них, а затем и в нем самом злобу и ссоры. Таково, например, слепое следование Уставу в совершенно неподготовленном приходе, резкие обличения в проповеди на первых же шагах пастырства, неумеренный пост, производящий раздражительность, семейные ссоры и т. п.

3) Не спасительна молитва, если подвижник услаждается не содержанием ее, а только продолжительностью, видя в ней доказательство силы своей воли и взирая на молитву как на заслугу перед Богом вопреки словам Христовым.

4) Не спасительна она и в том случае, когда молящиеся, а особенно пастырь, отделяя себя от общества вопреки словам апостола (см. Евр. 10, 25) и считая себя выше церковной нормы, горделиво измышляют собственные правила для келейной и даже церковной молитвы. Известно, что лукавый враг, когда обольщает ревностных послушников, то именно через внушение им больших, но самочинных молитвенных правил вместо положенных старцем. Бывает, что к таким подвигам является особенно беспримерное усердие, но оно поддерживается не чистою совестью, а тонким помыслом гордыни.

Если избегать описанных искушений, то при усердном и внимательном прохождении молитвенного подвига в храме и доме своем пастырь вскоре будет награжден от Бога этим даром третьего, высшего рода молитвы. Правда, Господь иногда будет испытывать его смирение и лишать его чувства молитвенного умиления, чтобы он понял, что оно дается от благодати Божией, а не от достоинств человека. Но все же в таких испытаниях Господь не надолго оставит пастыря, но облегчит его подвиг более, чем пустынножителям, имея жалость не только к душе самого пастыря, но и ко всем его чадам, которых молитвы и воздыхания приносит он к престолу Господню. Кто пожелает убедиться, сколь многих смиренных иереев и иерархов православного мира Господь обогащает сокровищем молитвы, тот пусть спросит у верующего народа о таких светильниках, и, следуя его указаниям, он увидит, что в каждом городе, в каждом округе есть пастыри, молящиеся всегда со слезами, с восторженным умилением, дух их во время молитвы как бы выходит из тела и подобно огню исчезает в высоте небес, по слову псалмопевца (см. Пс. 118). И мы хорошо знаем, что сила нашей Церкви, обладающей многими миллионами умов и сердец, основывается именно на этих смиренных молитвенниках, что именно они колесница Израилева и кони его.