‘Зло исчезнет, как только во всем величии выступит Россия’, Катков Михаил Никифорович, Год: 1887

Время на прочтение: 7 минут(ы)

М.Н. Катков

&lt,’Зло исчезнет, как только во всем величии выступит Россия’&gt,
Записка Александру III от 11 мая 1887 г.

Всемилостивейший государь, Ввиду твердой воли ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА вести наше отечество путем самостоятельной политики, князь Бисмарк употребляет все усилия, чтобы затормозить это движение и продлить свою фальшивую диктатуру, которая и возможна только при отсутствии самостоятельной, свободной в своих решениях России. Освобождение русской политики отнюдь не угрожает опасностию Германии, но Россия, свободная в своих действиях, ставит Германию на ее место, отрезвляет ее, избавляет ее от демона властолюбия, который столько же губителен для нее самой, сколько опасен для других. Этот демон внушает нынешнему руководителю новосозданной империи тысячу хитростей и уловок, для того чтоб чем-нибудь связать Россию. Он прибегает и к прельщениям, и к угрозам, и вот, в эти последние минуты отживающего тройственного договора, он вздумал очищать себя пред ‘общественным мнением’ России. Придравшись к статейке в малораспространенной русской провинциальной газете ‘Варшавский Дневник’, где было повторено то, что издавна высказывалось в печати не только в России, но и повсюду в Европе, что Австрию толкала на Балканский полуостров политика Бисмарка, он своим диктаторским тоном возвестил, что Австрия была толкаема туда не им, а русскою дипломатией. Действительно ли он надеялся убедить в этом общественное мнение России, которое могло скорбеть только о том, что русская дипломатия не имела своей воли в делах, которые касались существенных интересов России, но никак не может думать, чтобы русская дипломатия сама возбуждала против себя чужое властолюбие. Обвинение, которое для своего очищения Бисмарк взводил на русскую дипломатию, не имеет смысла, но оно тем не менее рассчитывалось на то, чтобы внести смуту в общественное мнение России, а в то же время, и главным образом, чтобы подорвать доверие к ней посреди народов Востока.
На Востоке уже пронеслась было весть об освобождении России из пут чужой политики. При мысли о самостоятельно действующей России везде почувствовалось оживление духа, соединяющего эти народы с Россией, так в Румынии, так в Сербии. По сведениям из Болгарии, даже тамошняя крамола почувствовала, что почва ускользает из-под ее ног. И вот вдруг раздается из Берлина всем знакомый авторитетный голос, резко объявляющий, что именно Россия, ее собственная политика не по вынуждению обстоятельств, а по доброй воле вступала в соглашения с Австрией и продавала ей православные населения Балканского полуострова. Русская дипломатия была повинна во многих грехах, но невозможно обвинять ее в добровольном наталкивании иностранной державы на самые заветные интересы России, которые стоили ей так много крови. Главный же грех ее, открытый и всем известный, состоял в том, что она поработила себя Пруссии, что он способствовала ей разгромить сначала Германский Союз, потом Францию, и торжествовала германские победы как свои. Вопреки русскому патриотическому чувству, которое предвидело опасность возникшего могущества бисмарковской Германии, все последующее было естественным развитием этой глубокой ошибки. С тех пор в Европе ничего не делалось без воли Бисмарка. При первом неугодном ему, хотя весьма сдержанном заявлении России, заступившейся в 1875 году за Францию, на которую Бисмарк заносил новый удар, он отомстил нам возбуждением Восточного вопроса, который застиг нас врасплох и поставил нас в полную зависимость от германского канцлера. Русская дипломатия была вынуждена вступать в переговоры с Андраши, который действовал с Бисмарком заодно, вполне подчиняясь его планам.
По поводу коварных и ложных реляций Бисмарка в его газете появилась в ‘Московских Ведомостях’ доставленная Татищевым статья, в которой целым рядом справок из напечатанных документов доказывается, что истинным виновником нашей политики на Востоке и вытеснения нас оттуда был Бисмарк, причем в оправдание нашей дипломатии приведена выдержка из неизданной депеши 1879 года, подписанной статс-секретарем Гирсом за болезнью князя Горчакова, который в то время управлял нашими иностранными делами. Выдержка эта свидетельствует, что дипломатия наша в то время, которое подвергается клеветам Бисмарка, высоко держала наше знамя и не торговала Востоком. Этою выдержкой опровергалась клевета Бисмарка, будто вопрос о присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии был решен до Берлинского конгресса и в то же время восстановлялась честь нашей политики во мнении народов Востока. Бисмарк мог быть недоволен этим раскрытием, но возможно ли было предвидеть, что нынешний министр иностранных дел почувствует себя оскорбленным и усмотрит в этом вред для текущих дел? Он сам всем рассказывает, что обращался по этому поводу к ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ с жалобой на меня и просил уволить его, так как будто бы это обстоятельство мешает ему управлять делами, Татищева же за сообщенную им справку в оправдание русской дипломатии подвергнуть следствию. Депеша, из которой взято Татищевым несколько строк, не есть текст какого-либо секретного договора, это простая депеша, относящаяся к делам минувшего царствования, к эпохе уже замкнутой, к событиям, которые стали достоянием истории, и вместе с множеством других депеш давно сдана в архив, из которого могла быть извлечена только для обличения коварных и враждебных инсинуаций. Приведенные Татищевым документальные справки заставили умолкнуть Бисмарка. Его газета нашлась сказать только, что депеша, подписанная секретарем Гирсом, делает ему честь, но высказывает его личный взгляд, который находился будто бы в противоречии с ИМПЕРАТОРСКИМ Кабинетом. Вот до какой наглой нелепости дошла прижатая к стене интрига! Выходит, что Н. К. Гирс, посылая депешу к Убри, бунтовал против своего правительства!
Не странно ли, однако, что русский министр возмущается тем, что пресекает тенденциозные на нашу дипломатию клеветы Бисмарка и видит помеху для себя в том, что могло помешать только интриге нашего противника.
Предприняв кампанию против русской дипломатии минувшего времени, в видах ‘очищения своей политики пред общественным мнением России’ Бисмарк не ограничивается этим. В своем замысле задержать за собою так или иначе политику России он мечется как угорелый и ловит проезжающих через Берлин русских людей, которые, по его соображениям, могут состоять в каком-либо отношении к так называемому общественному мнению. Так, он постарался перехватить генерал-майора Каулбарса, с тем чтобы выпытать от него, чем бы угодить русскому общественному мнению. Так, на этих же днях пытался он зазвать к себе действительного статского советника Циона, возвращавшегося через Берлин по исполнении возложенного на него финансового поручения. Зная, что Цион писал в ‘Московских Ведомостях’ корреспонденции из Парижа, и воображая его моим поверенным в вопросах политических, германский канцлер думал через него вступить со мною в переговоры. Цион благоразумно уклонился под разными предлогами от приглашения, переданного ему банкиром Блейхрэдером. Тогда через того же банкира предложен был Циону тот же, что и Каулбарсу, вопрос о том, какими услугами в пользу России мог бы Бисмарк приобрести к себе расположение патриотического мнения России. Цион дал волю своей фантазии и, чтобы выведать намерение канцлера, наговорил много такого, чем, по его мнению, Бисмарк мог бы доказать свою искренность. Тогда Бисмарк через того же посредника прислал ответ, что он уже ведет переговоры с русскою дипломатией, предлагая ей свои услуги для поправления наших дел на Востоке. Все это на днях было мне подробно писано самим Ционом. Собственные мнения Циона о том, что Бисмарк мог бы сделать на Востоке, не имеют значения, но тот факт, что германский канцлер уже дипломатическим путем предлагает России свои услуги для поправления ее дел на Востоке, признак крайне тревожный.
Осмелюсь высказать при этом мое глубочайшее убеждение, внушенное моею безграничною преданностью славе ВАШЕГО Царствования и благу ВАШЕЙ державы, ВСЕМИЛОСТИВЕЙШИЙ ГОСУДАРЬ. Услуги Бисмарка на Востоке опаснее и вреднее для дела России, чем его враждебные действия. Какое бы ни предложил он нам содействие в нынешних смутах на Балканском полуострове, которые им же главным образом возбуждались и поддерживались если не прямо, то косвенно, оно ни в чем существенно не поможет нам, но вред причинит несомненный и глубокий. Его услуги окажутся обманом. Они произведут лишь поверхностное действие, которое временно и обманчиво может успокоить нас, в сущности же они еще более уронят значение России на Востоке и затруднят торжество ее истинных интересов. Что бы ни происходило теперь на Балканском полуострове, при твердости ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА Россия может оставаться спокойною. Это есть временно зло, и оно не коснется тех основ, которыми Россия сильна на Востоке. Зло это исчезнет само собою, как только в Европе выступит во всем величии самостоятельная Россия, независимая от чужой политики, управляемая лишь своими, ясно сознаваемыми, интересами. Могущество России, ее величие так всеми чувствуется, что достаточно ей стать во всем самою собой, чтобы смутить и парализовать всякую вражду, ободрить и оживить все дружелюбное, поднять авторитет России, возбудить к ней доверие. Не потребуется ни напряжений, ни кровавых жертв. Достаточно будет заявления очевидной для всех твердой решимости ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА сохранять полную свободу действий при соответственном направлении нашей дипломатии. Быть же обязанною чужой помощи в улажении каких-либо затруднений — это было бы новым унижением России, это значило бы скрыться под покров чужой силы, которая и сама только тем сильна, что держит нас в своей зависимости, что подчиняет себе тем или другим способом Россию. Всякое содействие, какое бы ни оказал нам Бисмарк на Балканском полуострове, будет истолковано, — и он сам постарается это сделать, — как новое доказательство слабости России и могущества Германии. Особенно было бы опасно принимать помощь от политики, которая вся состоит из коварств, какова политика Бисмарка. Чем будем мы свободнее от ней, тем будет безопаснее для нас. Бисмарк сам будет создавать для нас затруднения, с тем чтобы фальшиво улаживать их. Под видом покровительственной помощи, которую он нам вызовется оказать, он незаметным образом вовлечет нас в серьезные затруднения и потом оставит нас расправляться с ними. Не так ли было во всем ходе дел, который привел нас к войне в 1877 году? В пояснение того, как унизительно для России и как коварно содействие, которое оказывает нам Бисмарк в болгарских делах, приведу недавний факт. Минувшею осенью, когда офицеры, изгнавшие Баттенберга, находились еще в тюрьмах, получено было в министерстве иностранных дел известие, что регентство решило расстрелять их. Я был тогда в Петербурге. Известие это сообщил мне находившийся тогда также в Петербурге наш берлинский посол граф Шувалов. ‘Спешу к Швейницу, — сказал он мне в тревоге, — с просьбой немедленно телеграфировать князю Бисмарку и убедительно просить его заступничества’. Это было в то время, когда еще наши дипломатические агентства находились в Болгарии. Бисмарк не отказался исполнить нашу просьбу, и офицеры были освобождены. Что же это означает? Почему отдаленная от Болгарии Германия могла повелевать там, где столь близкая Россия оказалась бессильною? Не ясно ли, что в Болгарии все делалось по инициативе или при попущении Бисмарка, что он был там действующею силой, между тем как на Россию за его спиной не обращалось внимания как на державу, не имеющую своего голоса, как на подневольную и вассальную. И Бисмарк воспользовался этим случаем, чтобы придать себе новый prestige [влияние (фр.)]. В речи своей в открывшемся вскоре после того рейхстаге он не преминул выставить на вид это новое одолжение, оказанное им России, это новое доказательство его могущества. ‘Наше участие в последних болгарских делах, — сказал он, — состояло, собственно, в том, что мы спасли приверженцев России от смертной казни’. А между тем, по всему вероятию, и сама угроза смертною казнью, висевшая над Груевым и Бендеревым и прочими, имела целью вынудить нас прибегнуть к покровительству Бисмарка.
Осмелюсь обратить внимание ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА на следующую телеграмму Северного Агентства, сегодня появившуюся в петербургских газетах:
Париж, 10 (22) мая. Сегодня утром появилась в ‘Figaro’ длинная статья генерала Лефло, в которой приводится официальная переписка, относящаяся к событиям 1875 года и доказывающая, что Россия тогда помещала Германии произвести нападение на Францию. В напечатанной по этому поводу ноте ‘Агентства Гаваса’ говорится: ‘Поступая так, Лефло воспользовался не принадлежащими ему бумагами и документами. Он сделал это без разрешения министра иностранных дел, но если бы он даже попросил позволения опубликовать их, то ему было бы в том отказано. Считаем лишним настаивать на неудобствах, которые могут произойти от подобных сообщений со стороны находящегося в отставке должностного лица, сообщений, делаемых под предлогом, что они представляются своевременными. Лефло судить о том не может, кроме того, он не имеет права пользоваться и злоупотреблять документами, находящимися в его распоряжении благодаря доверию к нему правительства республики и иностранных правительств. Достаточно будет представить на осуждение всех просвещенных людей крупное нарушение служебного долга, в коем оказался виновным автор такой нескромности’.
Какая может быть нота от ‘Агентства Гаваса’? Какое значение может иметь для кого бы то ни было заявление телеграфного агентства, которое всякому продает свои услуги и само никакого авторитета иметь не может? Какое право имело бы оно делать строгий выговор генералу Лефло? Самый тон этой странной ноты свидетельствует о ее происхождении. ‘Агенство Гаваса’ находится в контрактных отношениях с берлинским ‘Агентством Вольфа’ и, во всяком случае, можно почти с уверенностью полагать, что выговор генералу Лефло сделан по повелению берлинского диктатора, между прочим в назидание России.

ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА
верноподданный
Михаил Катков.
11 мая 1887.

Впервые опубликовано: ‘Источник’. М., 1994. No 5. С. 4 — 9.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека