ЗИГЗАГИ
ЗИГЗАГИ
B. Н. Севастьяновъ.
B. Н. Севастьяновъ.
ЛОЭНГРИНЪ.
‘Приазовскій край’. 1916. No 161
Зигзаги, Герцо-Виноградский Петр Титович, Год: 1916
Время на прочтение: 3 минут(ы)
За все время жизни въ Ростов въ ни разу не пришлось видть Севастьянова.
Но постоянно приходилось мн слышать о немъ. И не о томъ, что онъ длаетъ сейчасъ. А о томъ, что длалъ онъ раньше. ‘Сейчасъ’ онъ не длалъ ничего. Онъ являлся законченнымъ.
Его имя всегда связывали съ 1905 годомъ и говорили о немъ даже, какъ о вдохновител ростовскаго погрома. Не знаю точно, насколько это врно. Возможно, что въ этихъ слухахъ и толкахъ было извстное преувеличеніе. Насколько я себ представляю эту личность въ ея агитаторски-политическомъ значеніи, — въ ней, очевидно, не было тхъ боевыхъ типично черносотеннаго своства элементовъ, какъ, напр., въ личности кишнневскаго Крушевана, несомнннаго агитатора и вдохновителя черни на погромныя дла.
Изъ различныхъ мнній о Севастьянов я выводилъ то заключеніе, то онъ принадлежалъ къ типу, если можно такъ выразиться, рефлектиковъ праваго лагеря. Онъ чмъ то былъ глубоко уязвленъ, ужаленъ въ своей жизни. И среди откровеннаго и пляшущаго циническій танецъ словъ и поступковъ черносотенства онъ былъ своего рода представителемъ черносотеннаго Сенъ-Жермена (если таковой только есть въ Ростов).
Прошлыя, до 1905 года, страницы его жизни, говорятъ, были совсмъ иныя. Прогрессивныя въ лучшемъ смысл этого слова. Первоначальной закваски своей молодости трудно измнять. Призраки молодыхъ и хорошихъ лтъ сопровождаютъ васъ повсюду. И даже, когда вы измняете идеаламъ молодости, они не оставляютъ васъ, сопровождаютъ, врываются къ вамъ въ минуты уединенныхъ мыслей.
Я не могу и не хочу думать, чтобы съ Севастьяновымъ, именно съ нимъ было иначе. И подтвержденіе этому я вижу въ томъ, что Севастьянова въ Ростов, даже прогрессивные дятели города, жалли. Говоря объ этой крайне неудачной жизни, загнавшей себя въ тупикъ, жалли. Всегда и вс говорили о его недюжинныхъ способностяхъ, о его адвокатскомъ краснорчіи, о прошлыхъ дняхъ его дятельности, когда онъ сіялъ, какъ одинъ изъ лучшихъ представителей ростовской адвокатуры и общественной жизни.
Въ сущности, послдніе 10 лтъ его жизни — это трагедія угасанія жизни и мысли, которая сама себя распяла. Во имя чего? Что могло въ глубин души соединятъ этого талантливаго человка съ ротондой и ея дятелями? Что было общаго? Какъ могъ онъ быть столь близорукимъ, чтобы не видть того тупика, въ который онъ шелъ, можетъ быть, подталкиваемый тми, кто кром тупика не знаетъ и не хочетъ другой жизни? Я отказываюсь врить въ сознательныя шаги въ его послдней дятельности и вотъ почему. Если путемъ размышленій горестнаго опыта и ума онъ пришелъ бы къ пристани консерватизма, мы имли бы въ его лиц фигуру опредленныхъ и имющихъ свое подлое право на существованіе политическихъ убжденій. Но что же общаго иметъ народившееся въ нашей стран въ 1905 году и столь явно обанкротившейся черносотенство съ консерватизмомъ? Черносотенство — есть анархизмъ въ правыхъ убжденіяхъ Это не политическая теорія, а политическое хулиганство. Какъ же могла эта кривая лилія не политическихъ взглядовъ, а суррогатовъ взглядовъ возымть свое вліяніе на него и поработить его себ?
Смю думать, что относительное объясненіе этою факта заключается въ жизни самого Ростова, въ его еще недавнихъ, еще существующихъ тупикахъ, въ томъ, что здсь нтъ возможности выбраться и первый шагъ, которымъ ты шатнулъ въ черносотенную тину неминуемо влечетъ за собою дальнйшіе шаги.
Въ нашемъ город въ смысл правыхъ политическихъ убжденій и ихъ чистоты такъ неясно, неоформлено, нтъ никакихъ граней.
Здсь смло и невозбранно можетъ сочетаться консерватизмъ съ черносотенствомъ. Здсь сочетаются постоянно въ тсныхъ объятіяхъ съ союзомъ русскаго народа, при чемъ октябризмъ не можетъ сохранить даже своей относительной чистоты. Здсь нтъ дифференціаціи и за то есть неразбериха болота.
10 лтъ народнаго и представительства и политическаго воспитанія кое-какъ выводятъ Россію на дорогу. Но какой продолжительный впереди путь. И хотя Асквитъ на лондонскомъ банкет преподнесъ намъ русскимъ радостную привилегію парламентской колыбели, оставляя англичанамъ привиллегію старости, но мы, вроятно, предпочли бы изъ двухъ привиллегій мудрую привиллегію англійскую. Она не измнитъ. Она устойчива. Она не даетъ примровъ шатающихся умовъ, не знающихъ куда и какъ плыть.
Надломленныхъ умовъ, сокрушенныхъ событіями, у насъ не мало. Тутъ не приходится негодовать, и даже изумляться. Тутъ, пожалуй, приходится только жалть. При иныхъ условіяхъ политической обстановки, которая у насъ только конструируется, не было бы ни придорожныхъ травъ, смятыхъ роковыми колесами исторіи, ни политическихъ совъ, зовущихъ насъ къ бытію до 1905 года. Тяжело даются уроки новой исторіи. Исторія эта, однако, властная и поворотовъ обратно она не признаетъ.