Жуковскій въ Париж.
1827 годъ. Май. Іюнь.
1876.
I.
ІІ.
Mrope est vos pieds.
Жуковский в Париже, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1876
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 7.
Спб., 1882.
OCR Бычков М. Н.
Жуковскій не долго былъ въ Париж: всего, кажется, недль шесть. Не за веселіемъ туда онъ здилъ и не на радость туда пріхалъ. Ему нужно было тамъ ознакомиться съ книжными хранилищами, съ нкоторыми учеными и учебными учрежденіями и закупить книги и другія спеціальныя пособія, для предстоящихъ ему педагогическихъ занятій. Онъ былъ уже хорошо образованъ, умъ его былъ обогащенъ свдніями, но онъ хотлъ еще практически доучиться, чтобы правильно, добросовстно и съ полною пользою руководствовать ученіемъ, которое возложено было на отвтственность его. Собственные труды его, въ это такъ сказать приготовительное время, изумительны. Сколько написалъ онъ, сколько начерталъ плановъ, картъ, конспектовъ, таблицъ историческихъ, географическихъ, хронологическихъ! Бывало, придешь въ нему въ Петербург: онъ за книгою и длаетъ выписки, съ карандашемъ, кистью или циркулемъ, и чертитъ, и малюетъ историко-географическія картины, и такъ дале. Подвигъ, терпніе и усидчивость по истин, не нашего времени, а Бенедиктинскіе. Онъ наработалъ столько, что изъ всхъ работъ его можно составить обширный педагогическій архивъ. Въ эти годы, вся поэзія его, вся поэзія жизни сосредоточилась, углубилась въ эти таблицы. Не даромъ-же онъ когда-то сказалъ:
‘Поэзія есть добродтель!’
Сама жизнь его была вполн выраженіемъ этого стиха. Зиму 1826 года провелъ онъ, по болзни, въ Дрезден. Съ нимъ были братья Тургеневы Александръ и Сергй. Сей послдній страдалъ уже душевною болзнью, развившейся въ немъ отъ скорби, вслдствіе несчастной участи, постигшей брата его, Николая. Вс трое, въ Ма 1827 года, отправились въ Парижъ, гд Сергй вскор и умеръ.
Связь Жуковскаго съ семействомъ Тургеневыхъ заключена была еще въ ранней молодости. Безпечно и счастливо прожили они годы ея. Все, казалось, благопріятствовало имъ: успхи шли къ нимъ на встрчу, и они были достойны этихъ успховъ. Вдругъ разразилась гроза. Въ глазахъ Жуковскаго опалила и сшибла она трехъ братьевъ, трехъ друзей его. Одинъ осужденъ законами и въ изгнаніи. Другой умираетъ пораженный скорбью, но почти безсознательною жертвою этой скорби. Третій, Александръ, нжно-любящій братьевъ своихъ, хоронитъ одного и, по обстоятельствамъ служебнымъ и политическимъ, не можетъ хать на свиданіе съ оставшимся братомъ, который, сверхъ горести утраты, могъ себя еще попрекать, что онъ былъ невольною причиною смерти любимаго брата. Жуковскій остается одинъ сострадателемъ, опорою и охраною несчастныхъ друзей своихъ.
Въ письмахъ своихъ къ Императриц Александр еодоровн онъ живо и подробно описываетъ тяжкое положеніе свое. Онъ не скрываетъ близкихъ и глубокихъ связей, соединяющихъ его съ Тургеневыми. И должно замтить: длаетъ онъ это не спустя нсколько лтъ, а такъ сказать по горячимъ слдамъ, въ такое время, когда непріятныя впечатлнія 14-го декабря и обстоятельствъ съ ними связанныхъ могли быть еще живе. И все это пишетъ онъ не стсняясь, ничего не утаивая, а просто отъ избытка сердца, и потому, что онъ знаетъ свойства и душу той, къ которой онъ пишетъ. Вообще переписка Жуковскаго съ Императрицею и Государемъ, когда время позволитъ ей явиться въ свтъ, внесетъ богатый вкладъ, если не въ офиціальныя, то въ личныя и нравственныя лтописи наши. ‘Нсть бо тайно еже не явится’. Когда придетъ пора этому явленію, то что пока еще почти современно перейдеть въ область исторической давности, офиціальный Жуковскій не постыдить Жуковскаго-поэта. Душа его осталась чиста и въ томъ, и въ другомъ званіи. Пока можно сказать утвердительно, что никто не имлъ повода жаловаться на него, а что многимъ сдлалъ онъ много добра. Разумется, въ новомъ положеніи своемъ Жуковскй могъ изрдка имть и темныя минуты. Но когда-же и гд и съ кмъ бываютъ вчно ясные дни? Особенно, такія минуты могли падать на долю Жуковскаго въ сред, въ которую нечаянно былъ онъ вдвинутъ судьбою. Впрочемъ не все тутъ было дломъ судьбы, или случайности. Призваніемъ своимъ на новую дорогу Жуковскій обязанъ былъ первоначально себ, то есть личнымъ своимъ нравственнымъ заслугамъ, дружб и уваженію къ нему Карамзина и полному доврію Царскаго семейства къ Карамзину. Какъ-бы то ни было, онъ долго, если не всегда, оставался новичкомъ въ сред, опредлившей ему мсто при себ. Онъ вовсе не былъ честолюбивъ, въ обыкновенномъ значеніи этого слова. Онъ и при Двор все еще былъ ‘Блева мирный житель’. Отъ него все еще пахло, чтобы не сказать благоухало, сельскою элегіей, которою началъ онъ свое поэтическое поприще. Но со всмъ тмъ, онъ былъ щекотливъ, иногда мнителенъ: онъ былъ цвтокъ ‘не тронь меня’, онъ иногда приходилъ въ смущеніе отъ малйшаго дуновенія, которое казалось ему неблагопріятнымъ, именно потому, что онъ не родился въ той сред, которая окружала и обнимала его, и что онъ былъ въ ней пришлый и такъ сказать чужеземецъ. Онъ, для охраненія личнаго достоинства своего, бывалъ до раздражительности чувствителенъ, взыскателенъ, можетъ быть, иногда и не кстати. Переписка его, въ свое время, все это выскажетъ и обнаружить. Но между тмъ и докажетъ она, что вс эти маленькія смущенія были мимолетны. Искренняя, глубокая преданность съ одной стороны, съ другой уваженіе и сочувствіе были примирительными средствами для скораго и полнаго возстановленія случайно или ошибочно разстроеннаго равновсія.
Мы выше уже сказали, что печальны и тяжки были впечатлнія, которыя встртили Жуковскаго въ Париж, въ этой всемірной столиц всхъ возможныхъ умственныхъ и житейскихъ развлеченій и приманокъ. Вотъ что писалъ онъ Императриц:
Je passerai tout le mois de Juin Paris, mais je sens que je ne profiterai pas autant de mon sjour, que je l’aurais pu faire avant notre malheur (т. е. смерти Тургенева). Говоря о собственномъ расположеніи своемъ въ эти дни грусти, онъ прибавляетъ: c’est comme une maladie de langueur, qui empche de prendre aucun intrt ce qui tous entoure {Т. е. я проведу весь іюнь мсяцъ въ Париж, но чувствую, что пребываніемъ моимъ я не воспользуюсь, какъ бы я это сдлалъ до нашего несчастія. Это въ род разслабляющей болзни, которая не дозволяетъ принимать какое нибудь участіе въ томъ, что длается вокругъ.}.
Между тмъ жизнь беретъ, или налагаетъ свое. Движеніе шумъ и блескъ жизни пробуждаютъ и развлекаютъ человка отъ горя. Онъ еще грустить, но уже оглядывается, слышитъ и слушаетъ. Вншніе голоса отзываются въ немъ. Жуковскій кое-что и кое-кого видлъ въ Париж: и видлъ хорошо и врно. Не смотря на не долгое пребываніе, онъ понялъ или угадалъ Парижъ. Онъ познакомился со многими лицами, между прочимъ, съ Шатобріаномъ, съ Кювье, съ философомъ и скромнымъ, но прекрасно-дятельнымъ филантропомъ Дежерандо. Но боле, кажется, сблизился онъ съ Гизо. Посредниками этого сближенія могли быть Александръ Тургеневъ и пріятельница Гизо, графиня Разумовская (иностранка). Впрочемъ самая личность Гизо была такова, что боле подходила къ Жуковскому, нежели многія другія извстности и знаменитости. Гизо былъ человкъ мысли, убжденія и труда: не рябилъ въ глаза блесками французскаго убранства. Онъ былъ серьезенъ, степененъ, протестанть вроисповданіемъ и всмъ своимъ умственнымъ и нравственнымъ складомъ. Первоначальное образованіе свое получилъ онъ въ Женев. Землякъ его по городу Ниму, извстный булочникъ и замчательный и сочувственный поэтъ, Ребуль, говорилъ мн: и по слогу Гизо видно, что онъ прошелъ чрезъ Женеву. Гизо былъ человкъ возвышенныхъ воззрній и стремленій, свтлой и строгой нравственности и религіозности. Среди суетливаго и лихорадочнаго Парижа, онъ былъ такое лицо, на которомъ могло остановиться и успокоиться вниманіе путешественника, особенно такого, какимъ былъ Жуковскій. Какъ политикъ, какъ министръ, почти управляющій Франціею, онъ могъ ошибаться, онъ ставилъ принципы, не въ мру выше дйствительности, а человческая натура и слдовательно человческое общество такъ несовершенно, такого слабаго сложенія, что грубая дйствительность, le fait accompli, совершившееся событіе налагаютъ свою тяжелую и побдоносную руку на принципы, на вс логическіе расчеты ума и нравственныя начала. Но проигравъ политическую игру, онъ за карты уже не принижался: онъ уединился въ своемъ достоинств, въ своихъ литтературныхъ трудахъ, въ своей семейной и тихой жизни. Не то что бойкій и богатый блестящими способностями соперникъ и противникъ его по министерской и политической дятельности: тотъ также проигрался, но, находчивый и особенно искательный, онъ однакоже не могъ найти себ достойное убжище въ самомъ себ. Вертлявый, легко мняющій убжденія свои, онъ снова началъ играть по маленькой, чтобы отыграться и кончилъ тмъ, что связался съ политическими шулерами и опять доигрался до новаго проигрыша, до новаго паденія. Другія видныя лица въ Париж, также не могли особенно привлечь Жуковскаго. Шатобріанъ, не смотря на свои геніальныя дарованія, былъ-бы для него слишкомъ напыщенъ и постоянно въ представительной постановк. Поэтъ Ламартинъ, тогда еще не политикъ, не рушитель старой Франціи и не ршитель новой, былъ какъ-то сухъ, холоденъ и чопоренъ. По крайней мр таковымъ показался онъ мн, когда поздне познакомился я съ нихъ. Малыя сношенія мои, также поздн,е, съ Гизо были однакоже достаточны, чтобы объяснить и оправдать въ глазахъ моихъ сочувствіе къ нему Жуковскаго.
Мы сказали выше, что Жуковскій, хотя и мимоходомъ, но ясно и врно разглядлъ Парижъ. Выберемъ нкоторыя отмтки изъ дневника его.
Камера депутатовъ. Равель, предсдатель, благородная, красивая наружность. Предсдательствуетъ съ большимъ достоинствомъ и отмннымъ навыкомъ. Засданіе было не весьма интересно. Взошелъ на каедру Себастьяни. Онъ ужасно декламировалъ и декламируя горячился. Il perle eu acteur. Отъ непривычки къ дебатамъ (преніямъ) французы видятъ въ трибун сцену, въ себ актеровъ, а въ постителяхъ партеръ. Нтъ ничего столь мало убдительнаго, какъ пышное краснорчіе. Одна ясность, одно краснорчіе положительное и самобытное (l’noqeente des choses), одно вдохновеніе вспыхнувшее разомъ и неподготовленное, могутъ произвести дйствіе и, что называется, de l’effet. Т же недостатки, которые господствуютъ въ палат депутатовъ, поражаютъ васъ и въ театр. Съ другой стороны, казалось-бы, что французы рождены для публичныхъ преній. Никто не ловитъ на лету такъ легко, какъ французъ, каждую мысль, каждое слово. Я это часто замчаю на улиц. Спросишь прохожаго о чемъ нибудь: тотчасъ готовъ отвт самый короткій, ясный и приличный. Les Franais pourraient tre trs-loquente, si le dsir de produire de l’effet ne dé,truisait pas l’effet (Французы могли-бы быть очень краснорчивы, еслибъ желаніе метить на эффектъ не убивало эффекта)’. Замчаніе остроумное и глубоко-врное.
Дале: ‘Сей даръ быстрой понятливости и живой воспріимчивости составляетъ главную вринадлежность характера ихъ, и вмст съ тмъ ихъ недостатковъ. Натура, при этомъ, какъ будто лишила ихъ потребности углубляться въ предметы, потому что они такъ легко постигаютъ и схватываютъ ихъ. Надобно имть большой навыкъ слушать и удерживать въ памяти слышанное, чтобы съ пріятностью слдовать за дебатами. Я очень многаго не слыхалъ, многаго и не слушалъ, а смотрлъ на слушающихъ. Изъ министровъ были Виллель, Корбьеръ, Пэроне и Шаброль. На сторон, министровъ большинство. Но не смотря на то, во время засданій, имъ крпко достается: въ глаза судятъ ихъ безъ пощады. Эти часы должны быть для нихъ тяжелы, но, кажется, они къ этой пытк уже привыкли’.
‘Несмотря на свой Гасконскій выговоръ, Виллель говоритъ пріятно, ибо просто, и рдко позволяетъ себ фразы. Его антагонистъ (Гидъ-де-Нёвиль) горячился какъ ребенокъ’.
‘Бенжаменъ Констанъ напоминаетъ Фридриха {Т.-е. живописца Фридриха, которому Жуковскій покровительствовалъ.}. Прекрасный профиль, худощавъ, нсколько неуклюжъ, говориъ безъ претензіи, но хорошо, ибо также не длаетъ фразъ’.
‘Былъ у Дежерандо. Онъ живетъ въ глухомъ переулк. Горница, въ которой мы были, весьма небольшая, стны покрыты рисунками видовъ изъ Италіи. Есть и картины, между коими особенно замтны Волхвы и Святое Семейство Перужжіо’. (Жуковскій былъ страстный любитель и хорошій знатокъ живописи. Эта любовь встрчается и сильно отзывается въ поэзіи его: живописное выраженіе его всегда врно и превосходно) ‘На стол стоить прекрасный бюстъ хозяина, работы Кановы, и бронзовый Наполеона, также Кановы. Дежерандо, лицо добраго философа. Нсколько разсянъ и задумчивъ, привлекательной вншности. Онъ повелъ насъ въ школу глухонмыхъ. Пробыли въ ней слишкомъ короткое время: съ охотою Тургенева (Александра) торопиться нельзя ничего видть и слышатъ. Вотъ въ какомъ порядк устроиваются отношенія между наставниками и воспитанниками. Начальныя основанія: языкъ движеній и соединеніе понятій съ письменными знаками. Сами воспитанники выдумываютъ свои знаки. Понятія о временахъ: знакъ рукою впередъ — будущее, знакъ рукой предъ собою — настоящее, знакъ рукою за себя — прошедшее. Въ высшихъ классахъ сами воспитанники помогаютъ учителямъ и служатъ монитерами. Но, что меня наиболе поразило, то была двушка глухонмая отъ рожденія и ослпшая на 13-мъ году. Теперь ей боле 13-ти лтъ. Въ этомъ состояніи полнаго одиночества, она не только сохранила первыя воспоминанія, но и пріобрла новыя понятія. Она счастлива внутреннею жизнью, которая вся религіозная. Правда, она окружена такими людьми, которые могутъ съ нею выражаться посредствомъ осязанія и которымъ можетъ она знаками сообщать мысли свои и отвты. Дежерандо взялъ ее за руку. Она его узнала въ минуту и выразила знаками, положивъ руку на сердце, что это онъ. Спросили, любитъ ли ее Дежерандо. Она отвчала утвердительно и прибавила, что сама очень любитъ его. Я взялъ ее за руку. Спросили: кто? Она отвчала, что не знаетъ. Знаками сказали, что я учитель Великаго Князя Наслдника Русскаго престола. Она поняла.— Спрашивается: что бы она была, есть-ли бы не пользовалась 13 лтъ зрніемъ? Теперь предметы имютъ для нея нкоторую форму, тогда эту форму сообщило бы ей воображеніе. Они не были бы сходны. съ существеннымъ, но все каждый предметъ имлъ бы свой отдльный, ясный знакъ, и все бы могъ существовать языкъ для выраженія мысля, ощущенія: ибо языкъ есть выраженіе внутренней жизни и отношеній къ вншнему. Здсь торжествуетъ душа’.
‘Былъ на лекціи Вильменя. Превосходно о Генріад и эпопе. Ораторъ говорилъ о другихъ эпическихъ поэтахъ, представляя ихъ исторію и исторію ихъ генія: изобразилъ то чмъ Вольтеръ не былъ и то чмъ онъ былъ. Превосходное изображеніе Данте и Вамоэнса. Сравненіе Вольтера съ Лукианомъ (Латинскій поэтъ, авторъ поэмы: Фарзалія). Вильмень говоритъ: эпическая поэма есть выраженіе мысли всего народа, цлой эпохи и вмст съ тмъ, высшее твореніе великаго генія. Происхожденіе Генріады не вкъ Генриха IV, а Вольтеровъ вкъ’.
‘Поутру писалъ къ Императриц. Обдалъ у Гизо. — Французы умютъ схватывать смшное и выражать его. Они этимъ наслаждаются. Мистификація есть важное дло для Француза, но онъ незлостно-насмшливъ (malicieux). У насъ десятой части нельзя того сдлать, что длаютъ здсь, не бывъ осмяннымъ’. (Разумется, Жуковскій говорить здсь не о нравственныхъ поступкахъ, а объ ежедневныхъ явленіяхъ жизни: chez nous on cherche а tourner en ridicule. Ici on est bienveillant: on n’attaque que la prtention). Вотъ также врная и схваченная на лету замтка.
Паряжъ самый гостепріимный, снисходительный городъ. Хозяева даютъ гостямъ полную волю жить какъ угодно и длать что угодно. Не то что въ Англіи и особенно въ Лондон. Парижъ издавна такое скопище иностранцевъ и зазжихъ, что онъ усплъ ко всмъ и ко всему приглядться. Посл Лондона, едва-ли не Петербургъ самый взыскательный и самовластительный городъ. Мы иностранцевъ любимъ и во многомъ подражаемъ имъ, простой народъ также къ нимъ привыкъ, но мы вообще готовы подсмивать ихъ, во всхъ обычаяхъ и повадкахъ, которые еще не успли у насъ обрусть и получить право гражданства. Французъ человкъ веселый, Русскій насмѣ,шливый. Французъ иногда осмиваетъ, но потому, что онъ смется, Русскій смется потому, что онъ осмиваетъ. Но пойдемъ опять вслдъ за Жуковскимъ.
‘Поутру въ засданіи полиціи исправительной (police correctionnelle). Дло студентовъ медицины. Предсдатель Дюфуръ. Вопросы неясные и сбивчивые. Тонъ грубый. Образъ разспросовъ очень пристрастенъ. Неприличіе смшивать политическое съ полицейскимъ. Краснорчіе Французовъ всегда тенденціозно’.
Жуковскій въ Париж усердно посщалъ театры. Онъ вообще любилъ театръ, а въ Париж театръ боле, чмъ гд-нибудь способствуетъ изученію народа, нравовъ, обычаевъ, уровня умственныхъ и духовныхъ силъ и свойствъ современнаго общества. Сказано было, что литтература выраженіе общества, это такъ, но не вполн и не всегда. Театръ скоре иметъ право присвоить себ это опредленіе. Литтература говорить, драма дйствуетъ. Литтература картина, театръ зеркало. Это особенно примняется къ Парижу. Въ старину, Расинъ геніально выразилъ царствованіе Людовика XIV-го съ пышностью его, рыцарствомъ, поклоненіемъ женщинъ, со всею его царедворческою обстановкою. Въ вкъ Вольтера драма была преимущественно философическая. Нын Корнели, Расины, Мольеры не родятся. Есть таланты въ обращеніи, но эти монеты до потомства не дойдутъ: он не обратятся въ медали. Нтъ уже классическаго чекана, а романтическаго и не бывало. Драмы В. Гюго пародія на романтизмъ. Парижскій театръ нын есть что-то въ род caf chantant. А между тмъ все Парижское народонаселеніе живетъ утромъ политическими журналами, а вечеромъ спектаклями. Одинъ изъ главныхъ представителей ныншняго театра, Дюма-сынъ, все вертится около женщинъ полусвта, или полумрака, и около седьмой заповди. И не такъ, какъ длали старики добраго минувшаго времени, чтобы посмяться и поповсничать, а съ доктринерскою важностью, съ тенденціозностью, съ притязаніями на ученье новой нравственности. Уморительно-скучно въ исполненіи: уморительно смшно въ преднамреніи.
Вотъ нкоторыя театральныя выдержки изъ дневника Жуковскаго. Кажется, чуть-ли не въ первый день прізда его былъ онъ во Французской опер. ‘Давали La prise de Corinthe, оперу Pocсини. Музыка оперы прекрасная, но не новая: все слышанное въ другихъ операхъ его. Пніе Французовъ, посл Итальянцевъ, кажется крикомъ, въ ихъ пніи болѣ,е декламаціи: все что мелодія — крикъ. Но я слушалъ съ удовольствіемъ пвца Нурри. Въ игр Французовъ вообще замтно желаніе, производить эффектъ жестами и ихъ разнообразіемъ. У Нмцевъ иногда слишкомъ явное стараніе рисоваться, но игра ихъ вообще проще. Французы скрываютъ свое кокетство лучше, но за то они безпрестанно на сцен. ‘Все картина’.
‘Балетъ Joconde. Танцы прелестны, но боле всего апплодируютъ сильнымъ прыжкамъ’.
‘Во Французскомъ театр Адамитъ и Зенобія (трагедія старика Кребильона, переведенная у насъ, кажется, Висковатовымъ: ‘Висковатый предъ Кребильономъ виноватый’, сказалъ во время оно В. Л. Пушкинъ). Трагедія теперь въ упадк. Дюшенуа произвела надо мною непріятное впечатлніе. Она старуха. И не могу вообразить, чтобы когда-нибудь могла быть великою актрисою’. (Мнніе Жуковскаго не соглашается здсь съ общимъ Парижскимъ и почти Европейскимъ мнніемъ. Дюшенуа не красива была собою, а между тмъ, по отзыву многихъ соперничала съ красавицею Жоржъ, и въ нкоторыхъ роляхъ даже побждала ее. Жуковскій въ молодости былъ поклонникомъ актрисы Жоржъ, во время бытности ея въ Москв. Можетъ быть, не хотлъ онъ и не могъ измнить своимъ прежнимъ впечатлніямъ и воспоминаніямъ). ‘Да, въ трагедіяхъ Французскихъ нельзя быть актеромъ (то-есть дйствующимъ лицомъ, хотлъ сказать Жуковскій). Все дло состоитъ въ декламаціи стиховъ, а не въ изображеніи всего характера съ его нюансами, ибо такихъ характеровъ нтъ въ трагедіяхъ Французскихъ. Ихъ лица суть не что иное, какъ представители какой-нибудь страсти. Какъ въ басняхъ левъ представляетъ мужество, тигръ жестокость, лисица хитрость, такъ, напримръ, Оросманъ, Ипполитъ, Орестъ представляютъ любовь въ рзвыхъ выраженіяхъ, но характеръ человка тутъ не виднъ. Отъ этого великое однообразіе въ піесахъ и въ игр актеровъ. Актеръ долженъ много творить отъ себя, чтобы дать своей рол что-нибудь человческое. Таковъ былъ одинъ Тальма. За трагедіей слдовала забавная комедія: Le jeune mari. Въ комедіи Французы не имютъ соперниковъ. Удивительный ensemble’.
Нельзя вниманію не остановиться на мткомъ и бгломъ, но глубоко обдуманномъ сужденіи о Французскомъ театр вообще и о Французской трагедіи въ особенности. Какъ жарь, что Жуковскій не имлъ времени или охоты посвятить себя трудамъ и обработк критики. Изъ него вышедъ бы первый, чтобы не сказать единственный учитель нашъ въ этой важной отрасли литтературы, которая безъ нея почти мертвый, или неоцненный капиталъ.
‘Меропа. Засталъ послднюю сцену и не пожаллъ. M-lle Duchenois не говорить моему сердцу. Дебютантъ Vari (кажется, такъ, въ рукописи не хорошо разберешь) въ рол Эгиста — несносный крикунъ. За то и партеръ безъ вкуса. Апплодируютъ тому, что надобно освистывать. Исмена была какъ бшеная въ описаніи того, что происходило во храм, что совершенно противно натур. А партеръ все-таки хлопаетъ, ибо каждый стихъ отдльно былъ выраженъ съ пышностью. Франція не иметъ трагедіи, она во гроб съ Тальмою: онъ одинъ оживлялъ пустоту и сухость напыщенныхъ Французскихъ трагедій’. О Тальм Жуковскій говоритъ на основаніи общихъ отзывовъ и сужденій о превосходной и новыми понятіями обдуманной игр этого актера. Застать его онъ уже не могъ: Тальма умеръ въ 1826 году.
Возвращаясь къ несочувственнымъ впечатлніямъ Жуковскаго, скажу и я, по воспоминаніямъ молодости, что игра актрисы Дюшенуа могла и не нравиться Жуковскому, особенно въ рол Меропы, потому что m-lle Georges была великолпна именно въ этой рол.
Хотя и не совсмъ кстати, а не могу утерпть, не передать здсь одно преданіе. Одна Московская барыня, восхваляя Жоржъ, говорила, что особенно поражена она была вдохновеніемъ и величавостью ея, когда въ рол Федры сказала она:
‘Давали La dame blanche. Музыка Боельдье прелестная, но піеса глупая’.
‘Театръ Федо, L’amant jaloux. Музыка Гретри. (Представленная въ первый разъ въ 1778 г.). Музыка еще не устарла’. ,
‘Въ Thtre Franais. Le Cid. Почтенный старикъ Корнель. Простота и сила его стиховъ. Нтъ характера. Одни отрывки. Вс говорятъ по-очереди. Многое прекрасно, часто не къ мсту. Посл комедія: Les trois quartiers. Простодушіе Жоржеты, благородная вжливость графини, пошлость негоціанта, безцеремонность банкира (ton dgag), пошлость и плоскость выскочки (parvenu), гибкость прихлебателя (la souplesse du parasite), все было выражено въ совершенств. Смотрть и слушать истинное наслажденіе’.
Этимъ заключимъ мы выдержки изъ Парижскаго дневника Жуковскаго. Разумется, видлъ онъ все, что только достойно вниманія: библіотеки, музеи, картинныя галлереи, тутъ онъ съ любовью смотритъ и записываетъ все, что видлъ — зданія, храмы различныя учрежденія и проч. Дневникъ его не систематическій и не подробный. Часто отмтки его просто колья, которые путешественникъ втыкаетъ въ землю, чтобы означить пройденный путь, если придется ему на него возвратиться, или заголовки, которыя записываетъ онъ для памяти, чтобы посл на досуг развить и пополнить. Можетъ статься, Жуковскій имлъ намреніе собрать когда нибудь замчанія и впечатлнія свои и составить изъ нихъ нчто цлое. Не рдко встрчаются у него отмтки такого рода: ‘у Свчиной: разговоръ о Пушвин’. ‘Съ Гизо о Французскихъ мемуарахъ’. Туть-же: ‘Онъ вызвался помочь мн въ пріисканіи и покупк книгъ’. ‘Разговоръ о политическихъ партіяхъ: крайняя лвая сторона подъ предводительствомъ Лафайета, Лафита, Бенжаменъ-Констана. Крайняя правая сторона: аристократія согласна сохранить хартію, но съ измненіями. За республику большая часть стряпчихъ, адвокатовъ, врачей, особенно въ провинціи’.
Иногда ограничивается онъ именными списками. Напримръ:
‘Обдъ у посла. Комната съ Жераровыми амурами (Grard знаменитый Французскій живописецъ). Портретъ Государя Доу. Великолпний обдъ. Виллель, Дамасъ, Корбьеръ, Клермонъ-Тоннеръ, Талейранъ, фельдмаршалъ Лористонъ, папскій нунцій, весь дипломатическій корпусъ, изъ Русскихъ: Чичаговъ, Кологривовъ (брать князя Александра Николаевича Голицына), князь Лобановъ (вроятно извстный нашъ библіофилъ и собиратель разныхъ коллекцій), Дивовъ, князья Тюфякинъ, Долгоруковъ, графъ Потоцкій’.
Жуковскій не лнивъ былъ сочинять, но писать былъ лнивъ, напримръ, письма. Работа, рукодлье писанія были ему въ тягость. Сначала велъ онъ дневникъ свой довольно охотно и горячо, но поздне этотъ трудъ потерялъ прелесть свою. Замтки его стали короче, а иногда и однословны. Это очень понятно. Кажется, надобно имть особенное сложеніе, физическое и нравственное, совершенно особую натуру, чтобы постоянно и акуратно вести свой дневникъ, изо дня въ день. Не каждый одаренъ свойствомъ пріятеля Жуковскаго, Александра Тургенева: этотъ прилежно записывалъ каждый свой шагъ, каждую встрчу, каждое слово имъ слышанное. Къ нему также примняется мткое слово Тютчева о другомъ нашемъ любознательномъ и методическомъ пріятел: ‘Подумаешь, что Господь Богъ поручилъ ему составить инвентарій мірозданія’. Въ журналахъ-фоліантахъ, оставленныхъ по себ Тургеневымъ, вроятно можно было-бы отыскать много поясненій и пополненій въ краткому дневнику Жуковскаго.
Выписываемъ еще одну замтку, которая не вошла въ рамы вышеприведенныхъ выдержекъ, но она, кажется, довольно оригинальна.
‘Палерояль есть нчто единственное въ своемъ род. Это образчикъ всей Французской цивилизаціи, всего Французскаго характера. Взгляни на афиши и познакомишься съ главными нуждами и сношеніями жителей, взгляни на товары — получишь понятіе о промышленности, взгляни на встрчающихся женщинъ и получишь понятіе о нравственной физіономіи. Колонны Палерояля, оклеенныя афишами, могутъ познакомить съ Парижемъ. Удивительное искусство привлекать вниманіе размщеніемъ товаровъ и даже наклейкою афишъ’.
Совершенно врно и понын. Французы мастера хозяйничать и устраиваться дома. Они, кажется, втренны, но порядокъ у нихъ, часто ими разстроиваемый, снова и скоро возстановляется, по крайней мр въ вещественномъ, вншнемъ отношеніи. Посл Іюльской революціи 30-го года, Пушкинъ говорилъ: ‘Странный народъ! Сегодня у нихъ революція, а завтра вс столоначальники уже на мстахъ, и административная махина въ полномъ ходу’.
Поговорка: товаръ лицемъ продается, выдумана у насъ, но обращается въ дйствительности у Французовъ. Въ торговл примняется она у насъ только уъ обману и въ надувательству, но вообще она мертвая буква. Мы и хорошее не умемъ приладить къ лицу. О худомъ и говорить нечего: мы не только не способны скрасить его, а еще угораздимся показать его хуже, чмъ оно есть.
Быть въ Париж, посщать маленькіе театры и не затвердить нсколько каламбуровъ, дло не сбыточное. Вотъ и ихъ занесъ нашъ путешественникъ въ свой дневникъ. Для соблюденія строгой точности и мы впишемъ ихъ въ свои выдержки.
Въ комедіи: Глухой или полная гостинница, актеръ спрашиваетъ:
Que font les vaches Paris? —
Des vaudevilles (des veaux de ville).
Quel est l’animal le plus g? —
Le mouton, car il est laine.
(Laine, шерстистый).
Жуковскій не пренебрегалъ этими глупостями. И самъ бывалъ въ нихъ искусникъ.
Теперь заключимъ переборку нашу выпискою, въ которой показывается не Парижскій Жуковскій, а просто человкъ. Вся замтка не многословная, но знаменательная и характеристическая:
‘Споръ съ Тургеневым и моя безсовстная вспыльчивость’.
За что былъ споръ, неизвстно, но по близкому знакомству съ обоими, готовъ я поручиться, что задирщикомъ былъ Тургеневъ. Жуковскій, въ увлеченіи пренія, иногда горячился, но Тургеневъ, безъ прямой горячности въ спор, позволялъ себ сознательно и умышленно быть иногда задорнымъ и колкимъ. Онъ, какъ будто, признавалъ эти выходки принадлежностями и обязанностями независимаго характера. Эта стычка между пріятелями не могла, разумется, оставить по себ злопамятные слды. Но покаяніе добраго и мягкосердаго Жуковскаго въ безсовстной вспыльчивости невольно напоминаетъ мн басню Лафонтена, въ перевод Крылова: Моръ Зерей. Смиренный и совстливый Волъ кается: ‘Изъ стога у попа я клокъ снца стянулъ’.
Теперь придется и мн сдлать предъ читателемъ маленькую исповдь, какъ для очистки своей совсти, такъ въ особенности для очистки Жуковскаго. Нкоторыя изъ бглыхъ замтокъ его писаны на Французскомъ язык. Впрочемъ ихъ немного. Не знаю, какъ и почему, въ работ моей, переводилъ я ихъ иногда на бло по-русски. Нечего и говорить, что я строго держался смысла подлинника, но, вроятно, выражалъ я этотъ подлинникъ не такъ, какъ-бы выразилъ его самъ Жуковскій. Въ томъ нижайше каюсь. Дневникъ Жуковскаго кое-гд иллюстрированъ рисунками или набросками пера его: такъ, напримръ Thatre Franais и другіе очерки, которые трудно разобрать. Вообще Жуковскій писалъ, хотя и некрасиво, но четко, когда прилагалъ къ тому стараніе, но про себя писалъ онъ часто до невозможности неразборчиво.