Жизнь Исуса Христа, Фаррар Фредерик Вильям, Год: 1874

Монография
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Скачать в PDF

Фредерик Вильям Фаррар

Жизнь Исуса Христа

Репринт издания 1876 года, выпущенного Типографией Современных известий (перевод Ф. Матвеева).

Предисловие

0x01 graphic

Английские богословы и вообще английская духовная литература так мало известны большинству русских любителей духовного чтения, что я позволю себе предварительно в общих чертах познакомить читателя с личностью и взглядами автора в настоящем его творении, сведения о которых я извлекаю из его предисловия.
Фредерик Фаррар, доктор богословия и ординарный капеллян королевы Великобританской, занимает должность профессора в Мальборугской коллегии и известен многими исследованиями и сочинениями по части Новозаветной истории. После глубокого изучения этого предмета, предпринимая описание жизни Спасителя, он весной 1870 г. отправлялся в Палестину для изучения местностей и, перечитав, как видно, множество записок о путешествиях, посетил все места, освященные местопребыванием Господа во время Его земной жизни. Он был в Иерусалиме, на горе Елеонской, в Вифлееме, у колодца Иаковлева, в долинах Назаретских, объехал кругом дивные берега Галилейского озера, побывал в Тире и Сидоне. Под живым впечатлением священной местности, он в том же 1870 г. написал и издал свою книгу, которая выдержала до 1875 г. в Англии девять изданий.
Произведение свое ученый доктор называет произведением верующего сознательно и безусловно. Напрасно кто-нибудь стал бы искать в нем новых теорий относительно божественной личности Спасителя или мифического тумана с примесью грез падшего неверия. Оно писано не с прямой и специальной целью нападка на скептиков, возражения против которых автор делает с истинно христианской снисходительностью, в надежде, что такие читатели, прочитав его книгу без явного предубеждения, могут то здесь, то там встретить соображения, достаточно веские и уважительные для разрешения воображаемых затруднений и для ответа на отрицание реалистов. Задуманная автором цель этой книги, пишет он в предисловии, будет достигнута, если она возбудит в душе читателя не неблагородные, но высокие мысли, прибавит света к тому, что само по себе ясно как день, делая счастливого счастливейшим, ободрит труженика, утешит печального, укажет слабому истинный источник силы. Избранный им для книги девиз: Да пребудет непоколебима вера.
Случайно выписавши в прошлом году эту книгу, я был увлечен глубоким изучением предмета, новостью и прямотой взгляда на некоторые события евангельской истории, меткими, но высказанными без заносчивости возражениями против скептицизма, теплотою чувств и прекрасным описанием местностей, которые я встретил в книге доктора Фаррара, а потому и просил ученого автора дозволить мне перевести его творение, чтобы познакомить с ним русскую публику, и в письме от 11 марта нынешнего года получил дозволение в самых лестных выражениях.
Реферат глубокоуважаемого журнала ‘Церковный Вестник’ (1875 г. 7) об этой книге, из которого я позволяю себе выписать несколько строк, заключался в следующем. ‘Автор обнаруживает своем труде весьма основательное знакомство со всеми главнейшими результатами новейших исследований по своему предмету, принадлежащих трудам отечественных и иностранных ученых. Но не одной книжной начитанности, давно уже переставшей удивлять мир, автор обязан несравнимым успехом своего труда. В его обширном, серьезном и талантливом исследовании повсюду отражаются черты самобытного английского духа. Глубокая искренность и нежность религиозного чувства автора в одинаковой степени гарантируют его труд и от фривольной сентиментальности, веющей в книге Ренана, и от филистерской, холодной как лед, черствости Штрауса. Трезвый, ясный, рассудительный взгляд не позволяет автору теряться ни в немецкой неопределенной, туманной общности, ни во французской бессодержательной расплывчивости и многоречивости. Классически художественное изложение, благородная мягкость в суждении об иначе мыслящих сообщают книге автора отпечаток благородно-спокойного исследования, чуждого всякой тривиальности и отталкивающей школьно-полемической задирчивости. Ко всему этому следует присоединить живые и сочные краски живописи, дышащие в мастерских и правдивых очерках автора местностей Палестины, служивших местом действий Евангельских событий. Надобно впрочем сказать, что в описании этих мест в книге автора не встречается тех преувеличений и риторики, которыми изобилует книга Ренана’.
Такое высокое понятие о творении д-ра Фаррара, высказанное в официальном журнале сотрудниками его, известными их богословскими познаниями, соединенными со светской ученостью, внушило еще большее усердие к работе, принятой мною на себя с большим удовольствием.
Согласно данного мною высокопочтенному автору обещания, я не прибавил в тексте от себя ничего, пропуски и купюры допущены только невольные. Некоторые из примечаний, понятные и любопытные не для одного ученого меньшинства, я внес в самый текст, а из превосходных лексикологических и других заметок, равно как приложения, — предметов, менее общедоступных и только затрудняющих чтение человека, не посвященного в тайны языкознания, а притом требующих со стороны переводчика особой тщательной и медленной обработки, я составляю особое приложение.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I
Рождество

В полутора верстах от Вифлеема есть небольшая долина, где, под тенью оливовой рощи, стоит простая, как будто запущенная часовня во имя Ангела-Благовестника пастухам. Глядя на эту местность, св. пророк Михей[1] восклицал: И ты, Вифлеем Евфрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными, из тебя произойдет мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле, и Которого происхождение из начала, от дней вечных. Часовня эта выстроена в поле, где, по описанию св. евангелиста Луки[2], были пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего, как вдруг предстал им Ангел Господень и слава Господня осияла их. До их счастливого слуха донеслись звуки великой, радостной вести, что в эту ночь между людьми родился в городе Давидове Спаситель Господь наш Иисус Христос.
Окружавшие колыбель Искупителя были люди невысокого звания, место рождения и ясли, заменявшие колыбель, напоминали о бедности и недостатках. Казалось бы, в эту дивную ночь все небо должно было слиться в один радостный хор: светила на небе, пасущиеся стада на земле, ‘свет и звук в мраке и тишине’ и восторги верующих — составить одну величественную картину, писанную небесными красками. Но в кратком изложении этого события у св. евангелиста мы читаем, что ангельские песни слышаны были только бодрствующими пастухами ничтожной деревушки, а пастухи эти, во время холодной зимней ночи, стерегли стада свои от волков и грабителей в полях, где Руфь, считавшаяся между предками Спасителя, скрепя сердце собирала некогда на чужой жатве оброненные жнецами колосья, — где Давид, младший член многочисленного семейства, пас овец отца своего[3].
И ‘внезапно’, прибавляет единственный благовестник событий этой достопамятной ночи, среди равнодушия народа, не чувствовавшего рождения Избавителя, явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение[4] .
Можно было ожидать, что христианское благочестие отметит это место достойным памятником и над этой грубой пастушеской пещерой воздвигнет великолепный храм, украшенный мрамором и мозаикой. Но часовня Ангела-Благовестника пастухам представляет простой склеп, и путешественник, спускаясь вниз по выкрошившимся от времени ступеням, которые веду, из оливовой рощи в эту мрачную впадину, с трудом может уверить себя, что находится в таком святом месте. Однако же эта кажущаяся запущенность имеет свой глубокий смысл. Бедность часовни согласуется с убожеством тружеников, видение которых напоминает.
Пойдем в Вифлеем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь[5] , — сказали друг другу пастухи, когда ангельская песнь перестала оглашать ночное молчание. Путь их шел между освещенных луною садов вифлеемских, вверх по уступам холма, на зеленой вершине которого помещался небольшой городок Вифлеем, а в нем находилась гостиница или постоялый двор, который, конечно, ни наружностью, ни удобствами нисколько не был лучше нынешних караван-сараев. Эти сирийские гостиницы ныне, точно так же, как, вероятно, и прежде, представляют и представляли небольшое одноэтажное здание, сложенное из нетесаного камня и состоящее из четырехугольного загона, где можно спокойно оставлять на ночь скотину, и из выложенной сводом ниши для помещения путешественников, ничем не отделенных от находящегося в загоне скота. Лееван, или мощеный пол ниши, приподнят на фут выше уровня пола загона. Огромный постоялый двор, развалины которого видны в Миниэге, на берегу Галилейского озера, мог иметь большое количество подобных ниш, представлявших собой ряд небольших, невысоких и несообщавшихся одна с другою комнат, без передней стены, так что все посетители могли беспрепятственно видеть друг друга. Мебели там нет. Путешественник, желающий спокойствия, обязан запастись своим ковром, на котором может располагаться по своему усмотрению, т. е. сидеть, поджавши ноги во время еды, или лечь, если хочет спать. Там принято за правило, что всякий заботится о себе сам: сам запасается пищей, сам хлопочет о своем скоте, сам приносит воду из соседнего источника. Никто не ожидай и не ищи постороннего внимания или предупредительности, за то и оплачивается это убежище, безопасность и та часть пола, на которой кто лежал, самой ничтожной суммою. Но если кому доведется запоздать в пути и прийти в гостиницу, когда все лееваны уже заняты, то ему предстоит немалый труд устроить самому по возможности опрятное и приличное помещение для себя и семейства в одном из углов грязного пола, который не занят лошадьми, мулами и верблюдами. Помет, спертый воздух, тяжелый запах от множества животных, неприязненное надоеданье парий-собак, сообщество с самыми низкими попрошайками увеличивают тягость положения путешественника, которое не замедлит осуществиться при путешествии по Востоку.
Подобная гостиница, вся или часть ее, где помещаются животные, нередко устраивалась и устраивается в тех бесчисленных пещерах или горных ущельях, которыми так изобилуют известковые скалы этого центрального хребта. Надо думать, что и постоялый двор в небольшом городке Вифлееме, — называемый Евфрафским, в отличие от соименного ему города в стране Завулоновой[6], — был выделан из подобной пещеры. По крайней мере так говорит св. мученик Иустин, живший в начале второго века (103-166 гг. от Р.Х.) и с малолетства знакомый с Палестиной, таково и древнее, установившееся предание восточной и западной церквей, принадлежащее к тем немногочисленным преданиям, которые хотя и не упоминаются у евангелистов, но совершенно основательно принимаются за достоверные. За этой пещерой возвышается церковь и монастырь во имя Рождества Христова, а в соседней пещере проводил тридцать последних лет своей жизни в посте и молитве высокоученый, красноречивый учитель церкви, блаженный Иероним, которому приписывают перевод Библии на латинский язык.
Из своего северного убежища в Назарете, в горной стране Завулоновой, в зимние холода, простой плотник совершал путь с обрученною ему женою, которая была уже на последних днях своей беременности. Это были Иосиф и Мария. Они происходили из дома и племени Давидова, но были крайне бедны. Подобное положение потомков царского рода нисколько не удивительно. Гиллел, великий раввин, будучи тоже потомком Давида, провел большую часть своей жизни в крайней нищете, занимаясь ремеслом. За несколько веков до пришествия Христа Спасителя мы видим внука знаменитого законодателя Моисея[7] неизвестным бродячим левитом, который нанимается в услужение за две одежды и десять сиклей (около 9 руб.) в год. Зеленая чалма в Египте и Аравии, отличающая потомков Магомета, видится нередко на бродягах и нищих. Но происхождение Марии из царственного дома Давидова не подвержено ни малейшему сомнению[8]. Разность родословной в именах произошла единственно от того, что евангелист Матфей указывает на старшую царскую линию, а евангелист Лука исчисляет природных предков. Потому что у евреев существовало право ужичества, по которому жена бездетно умершего поступала в жены к ближайшему родственнику, например, к родному или двоюродному брату покойного, с тем чтобы он продолжил братнее поколение. Таким образом, в отношении родителей Иосифа: у Рисая был сын Илий, умерший бездетным, жена Илия перешла к Иакову, сыну Авиуда, двоюродному брату покойного, и родила Иосифа: следовательно, Иосиф, будучи природным сыном Иакова, считался по праву ужичества сыном Илииным.
Целью настоящего тягостного путешествия Иосифа и Марии из Назарета в Вифлеем (около 120 верст) была приписка, во время производившейся тогда народной переписи, как членов дома Давидова, к поселению, которое было родиной их великого предка, где он, будучи еще мальчиком, пас стада свои в уединенных горах. Неизвестно, для верного ли обложения народа податями или написания общего положения по управлению предполагалось составить этот перечень подданных Римской империи, часть которой составляла и Иудея, но политические условия тогдашней империи были таковы, что одного простого намека со стороны императора было достаточно для того, чтобы его мысль приведена была в исполнение в самых отдаленных углах его владений. Таким образом надо думать, что эта перепись объявлена первоначально[9] Сентием Сатурнином, начата Публием Сульпицием Квирином, когда он был в первый раз легатом в Сирии, и окончена в течение второго срока службы этого последнего. Из уважения к еврейским предрассудкам, нарушение которых было всегда сигналом к внутренним беспокойствам и возмущениям, перепись совершалась не как у римлян, по месту жительства каждого, но, согласно еврейского обычая, по поселению, к которому семейство первоначально принадлежало[10]. Иудеи крепко держались своих родословий и памяти давно отживших племенных отношений. Поэтому хотя путешествие было для Иосифа тяжело и неприятно, но сердце его утешалось мыслью, что его высокое происхождение будет признано письменно и законным образом, а с тем вместе и радостными надеждами о скором пришествии Мессии, которым необыкновенные, почти что ему одному известные, обстоятельства придавали еще большее утверждение и большую силу.
Путешествие на Восток дело нелегкое, в особенности когда страна возбуждена политическими неприятностями. Местечко Бироф в 7 1/2 верстах от Вифлеема, а, может быть, и Иерусалим (в 3 верстах) были ночлегом Иосифа и Марии перед остальным последним переходом. Немудрено, что предчувствие близких родов замедлило ход матери, почему другие путешественники успели опередить их, и когда Иосиф с обрученною ему женою, преодолевши трудности крутого ската при колодце Давидовом, добрались до гостиницы Вифлеемской, то не нашли уже ни одного свободного леевана. Легко может статься, что этой гостиницей был дом Кимгама[11] и, следовательно, местность, где тысячу лет тому назад стоял дом Вооза, Иессея и Давида. Перепись собрала в небольшой городок такое количество странников, что в гостинице не оставалось никакого помещения. В необделанной известковой пещере, предназначенной для стойла, среди сена и соломы, разбросанных для корма и подстилки скоту, далеко от постоянного местожительства, между чужими людьми, в холодную зимнюю ночь, — при обстановке, лишенной не только земного величия, но даже обыкновенного удобства, — родился Христос Спаситель мира. А между тем в расстоянии нескольких верст, на плоской вершине крутой скалы, называемой ныне Джебель-Фурендис, или ‘маленький горный рай’, возвышался укрепленный дворец великого Ирода. Великолепные дома его друзей и придворных теснились около подошвы холма. Скромные путешественники, проходившие мимо, слыхали там нередко звуки соблазнительной музыки, оглашавшие его пиршества, и крики диких наемников, оружие которых заставляло народ покоряться деспотической воле его владыки. Но истинный царь Иудейский и Господь вселенной родился не в крепости и не в царских палатах. Носящие роскошную одежду живут во дворцах. Стойло на небольшом постоялом дворе более приличествовало месту рождения Того, Кто пришел объявить миру, что пред лицом Божиим душа великого монарха не дороже и не выше, чем душа последнего из его рабов, Кто на земле не находил места, где бы преклонить голову, Кто с позорного креста управляет всей вселенной.
По качающемуся над входом фонарю пастухи тотчас узнали гостиницу и, вошедши туда, нашли Младенца, лежащего в яслях, а при нем Иосифа и Марию. Воображение поэтов и живописцев создало много картин, представляющих великие и славные моменты этого события. Ясли-колыбель окружили они лучами и сиянием, до того осветившими всю местность, что присутствовавшие закрыли глаза от блеска. Но все эти измышления исчезают перед действительностью. Такую славу, какую видели пастухи, можно прозревать только разумными очами веры, а в сущности они увидали только галилейского ремесленника не первой молодости, молодую мать, о которой не могли иметь и понятия, что она Матерь-Дева, и находившегося при ней новорожденного Младенца, Которого, за невозможностью получить постороннюю помощь, она укрывала в пеленки своими руками. Свет, который светится во тьме, не есть свет физический, но луч духовный. Рассвет свыше осветил тогда только немногие верные и простые сердца.
Писатели апокрифических евангелий, по своей склонности к хорошей обстановке и неутомимости в изобретениях, говорят, что пастухов было четверо и их звали: Мисаил, Ахиил, Кириак и Стефан, местом же рождения их указано селение Беит-Сагюр. Но это ничем не подтверждается.
Настоящие вполне достоверные евангелия, каждая страница которых дышит простотой, видимым признаком правдивости рассказа, приводят это событие без всяких пояснений и дополнений. Они не нуждаются в избытке мистерий и чудес, которыми южное еврейское воображение старалось обставить приход Мессии, не нуждаются и в апокрифических рассказах относительно новорожденного Младенца. Эта господствующая в них историческая простота составляет очевидный до осязания контраст с подложными евангелиями ранних веков и со всеми придуманными на разные случаи легендами. Если бы наши евангелия не имели самостоятельности, то разделяли ли бы характеристику, принадлежащую всем без исключения изобретениям относительно жизни Спасителя. Для ума непросвещенного невероятно, чтобы такое поразительное в мировой истории событие совершилось без колебаний н катастроф. И вот, в апокрифическом Евангелии, приписываемом апостолу Иакову, есть целая глава, посвященная описанию: как в благоговейный момент рождения Спасителя полюс небесный прекратил движение, птицы замолчали, кто торговал, перестал торговать, кто что брал, не покидал, кто нес в рот, не доносил, но глаза всех вдруг обратились к небу. Множество других чудес сохранилось в преданиях. Но измышления людские не похожи на дела Божии. В Его начертаниях нет ни поспешности, ни остановки, ни колебания, ни непоследовательности: Он творит все в величественном молчании и совершаемое Им видится в свете, который светит спокойно во тьме. Непроницаемая пучина советов Божиих восстает волною, проливаются ее глубокие источники, разливается спасение в народах, а ничего не видно на поверхности человеческих обществ, ни малейшей волны на море житейском: дела человеческие идут своим порядком.
Сколько времени Мать с Младенцем пробыла в пещере, мы сказать не можем, потому что в Евангелии описания нет, но достоверно то, что в настоящее время народ не остается подолгу в палестинских гостиницах, как не приспособленных для продолжительного житья, и из Евангелия св. Матфея[12] известно, что волхвы посетили Марию уже в доме, а не в гостинице. Более полное описание этого события находим мы в Евангелии святого Луки. Необыкновенная прелесть рассказа, удивительная простота, спокойный тон благородной сдержанности дают много намеков, что сообщенные им известия, представляющие отрывочные заметки о детстве Спасителя, записаны им прямо со слов Пресвятой Девы. Трудно даже представить себе, чтобы эти рассказы происходили из какого-нибудь другого источника, с одной стороны потому, что матери суть природные историки младенческих лет своих детей, с другой и важнее всего потому, что в слоге евангелиста, носящем на себе оттенок женской памяти и женского взгляда, мы встречаем очевидное подтверждение этой догадки. Всякая другая мать, давши волю воображению, из пристрастия к своему ребенку, каждому ничтожному случаю в его жизни придала бы особое, важное значение, но для Марии подобные преувеличенные рассказы показались бы слишком ничтожными, были бы ей совершенно чуждыми. Другие могли всему удивляться, а для Нее всякое удивление исчезало в одном господствующем откровении, в одном всепоглощающем сознании, что Сын Ее есть Сын Божий. Она не расточала, но сохраняла все слова сии в сердце своем . Глубокий смысл и святость этого молчания со стороны Пресвятой Девы служат прямым объяснением того обстоятельства, что единственно только евангелисту Луке вверены были вполне некоторые подробности относительно детства Спасителя.

ГЛАВА II
Сретение Господне

У всех четырех евангелистов находим мы только четыре события, совершившиеся в течение младенческой жизни Спасителя: обрезание, принесение Его в храм, известное у нас под именем Сретения Господня, поклонение волхвов и бегство в Египет. Первые два описаны у св. Луки, два последние у св. Матфея. Но в рассказах их нельзя найти ничего такого, что бы указывало на противоречие их между собою. Если в виду других оснований мы имеем полный повод принимать евангелистов за свидетелей непогрешимой истины, то каждый должен веровать и тому, что, при очевидной отрывочности рассказов, свидетельства евангелистов должны быть принимаемы за дополнения одного к другому. Если бесчестно утверждать о существовании полного согласия там, где его не существует, то настолько же бесчестно отрицать существование этого согласия там, где оно очевидно. Верная и подробная последовательность биографического рассказа не была известна евреям и совершенно чужда их литературе и темпераменту. Рассказы о детстве, описания событий этого возраста, с указанием на будущее величие ребенка, были редкими явлениями во всей древней литературе. Только со времени просвещения людей евангельским светом детство получило истинное свое значение в отношении к целой жизни человека.
Порядок событий, совершившихся до возвращения в Назарет, может быть предметом различных толкований и догадок. Обрезание совершено по прошествии восьми дней, принесение в храм — в сороковой день после рождения[13], поклонение волхвов происходило, когда Иисус родился в Вифлееме[14] , а бегство в Египет непосредственно за выбытием волхвов из Вифлеема. Предположение, что возвращение из Египта предшествовало принесению Иисуса в храм, не только совершенно невероятно, но и положительно невозможно. Не говоря уже о том, что подобное перемещение событий было бы явным нарушением Моисеева закона, — оно или вносит новое предположение, что принесение в храм было отложено, а это, по-видимому, противоречит с дважды повторенным выражением св. евангелиста Луки (2, 23, 39) или допускает мысль, что для бегства и возвращения из Египта достаточно было сорокадневного путешествия. Но так как нет ни одного предположения без опровержений, которые необходимо проистекают от неизвестности обстоятельств, то примем за известное, что в течение сорока дней святое семейство мирно и спокойно проводило время в местности, которая была зрелищем столь многих важных событий и освящена многочисленными преданиями предков и расы.
Относительно обрезания ни у четырех евангелистов, ни даже в апокрифических евангелиях, исключая Аравийского, в котором видно явное желание не рассказать случай, а ввести обрезание в догмат, подробностей никаких нет. Для христианина обрезание имеет только одну важную сторону. Оно утверждает его в мысли, что действительно Христос пришел не разорить, но исполнить закон[15]. Так подобало Ему исполнить всякую правду[16] . С ранних пор Он уже начал претерпевать мучения для нашего спасения, для научения нас духовному обрезанию, — обрезанию сердца со всеми его злыми побуждениями. Вифлеем был преддверием Голгофы. Ужена колыбели Младенца напечатлелось кровавое изображение креста Искупителя. В день обрезания Христос принял торжественно имя Иисуса, которое возвещено было в словах ангела: Иосиф, Сын Давидов! не бойся принять Марию жену твою: ибо родившееся в ней есть от Духа Святого. Родит же Сына и наречет Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей своих от грехов их[17] . Иосия значит спасение, Ierocya, Iecya, Iecy, были формы, в которых оно встречалось, и означали ‘чье спасение Иегова ‘, Иисус — греческая форма этого имени. Оно очень часто давалось у евреев и пользовалось особым уважением, потому что его носил великий путеводитель, победоносно введший их во владение обетованною землею, и великий первосвященник, который предводительствовал отрядом изгнанников, возвращавшихся из Вавилона. Но с настоящего времени этому имени предназначалось приобрести, не только между иудеями, но в целом свете, бесконечно великое значение, — более священное, чем название Сына Божия. У евреев слово ‘Мессия’, у греков ‘Христос’ были именами, представлявшими Его звание, как помазанника, пророка, первосвященника. царя, но имя ‘Иисус’ было имя личное, которое Он носил, как сложивший с Себя добровольно божественную славу для того, чтобы между грешными явиться безгрешным человеком.
В сороковой день Пресвятая Дева с Младенцем пришла в храм иерусалимский для исполнения предписанного в законе обряда очищения. Она принесла в храм Господа храма. Назначенная при этих случаях жертва должна была состоять из годового ягненка для всесожжения и молодого голубя или горлицы в жертву за грех. Но Моисеево снисхождение к бедному классу, которому подобная жертва была бы не по силам, дозволяло, в случае недостаточности, приносить двух горлиц или двух голубей[18]. С такою-то скромной жертвой Мария явилась к священнику сама, и в то же время Иисус, как первенец, должен был быть принесен Богу и, согласно закону, искуплен от службы при храме обыкновенною податью, составлявшею пять сиклей (около 4 р. 50 к.[19]). Дальнейших подробностей относительно принесения Иисуса в храм в евангелиях нет, но это посещение замечательно признанием Младенца за Спасителя мира, которое высказано двумя лицами: св. Симеоном и Анною.
Относительно Симеона сказано только, что он был муж праведный и благочестивый, чающий утешения Израилева, и Дух Святый был на нем[20] . Ему предсказано Духом Святым, что он не умрет, доколе не увидит Христа Господня. Движимый особым вдохновением свыше, он вошел в храм и там, узнавши святого Младенца, взял Его на руки и высказал те превосходные слова, которые больше чем осьмнадцать столетий восхищают сердце всякого христианина. Пророчество, что Младенец будет Свет к просвещению язычников[21] , а равно неожиданность сложившихся таким образом обстоятельств смутили родителей, от которых старец пророк не скрыл их будущих скорбей. Он предуведомил Мать Деву относительно тех сопротивлений злобы, с которыми предназначено встретиться Ее Божественное Дитя, а также и о народных опасностях, которые должны возмутить недалекое будущее.
Легенда не оставила в покое и Симеона. По Аравийскому Евангелию[22], Симеон признал Иисуса, потому что увидал Его на руках Матери в виде огненного столба. Константинопольский патриарх Никифор (758-828) рассказывает, что при чтении Священного Писания Симеон случайно остановился и задумался на словах пророка Исаии: Се Лева во чреве зачнет и родит Сына[23] и в это время получил от Бога извещение, что не умрет, пока не увидит исполнения сказанного. Попытки отожествления этого Симеона с другими личностями того же имени были очень неудачны. Если бы он был Симеоном, бывшим первосвященником или председателем синедриона, то св. евангелист Лука не назвал бы его просто ‘человеком в Иерусалиме, которому имя Симеон’. Указание в апокрифических евангелиях Иакова (гл. XXVI) и Никодима (гл. XVI), что ему было тогда 113 лет, ни на чем не основано, точно так же как и умышленное будто бы молчание Талмуда о Симеоне, вследствие привязанности этого последнего к христианам, есть только предположение. Он не мог быть одним и тем же лицом с раввином Симеоном, сыном Гиллела и братом Гамалиила, который в это время не должен был быть слишком преклонных лет, тем менее можно его считать за Симеона Справедливого, который жил гораздо позднее, предсказал, как говорят, разрушение Иерусалима и был последней личностью, пережившею синедрион. Необъяснимо только то, что о происхождении Симеона не существует никаких указаний, между тем как о пророчице Анне передано несколько очень замечательных обстоятельств, между которыми то, что она была дочь Фануилова, из колена Асирова, — как достаточно веское доказательство сильного уважения евреев к племенным отношениям.

ГЛАВА III
Поклонение волхвов

Краткий рассказ о посещении волхвов во торой главе Евангелия от Матфея представляет событие особой важности в истории христианства. Как торжественное до некоторой степени заявление, что Младенец есть ожидаемый Мессия, оно ставит события евангельской истории в ближайшее соприкосновение с верованиями евреев, с древними пророчествами, с политической историей и с новейшей наукой, — представляя при этом новое утверждение нашей вере, явившееся случайно, из неожиданного источника, а потому не возбуждающее ни малейшего сомнения.
Со времени пленения правителями у евреев были то персы (536-332 гг. до Р.Х.), то египто- или сиро-греки (332-142), то князья Асмонеи и наконец, после небольшого промежутка независимости (142 — 63) евреи, вследствие покорения Иерусалима Помпеем в 63 г. до Р.Х. перешли под иго римлян. Правление Ирода (с 37 г. до Р.Х.) носит на себе характер космополитизма. В этом человеке соединен был восток и запад. Едомитянин по отцу Антипатру и измаелит по матери Кипре, он, вследствие положительного заявления синедриона[24], стоившего многим из его членов жизни, что евреи, на основании коренных своих законов[25], не потерпят царем иноверца, принял еврейскую религию. Жизнь его была смесь воззрений, заимствованных у этих двух великих арийских пород. По политическим и правительственным воззрениям он был римлянин, а по образу жизни и наслаждений — истый грек. Но проницательность научила его издавна, что все его спасение заключалось в раболепном поклонении Риму, от которого или, ближе всего, от Антония он получил в управление царство Иудейское. Заручившись титулом великого, погрязший в разврате старик жил во вновь воздвигнутом им дворце на Сионе. Полупомешанный, вследствие прежней невоздержанной жизни, Ирод в настоящее время был сильно поражен и взволнован приходом восточных волхвов, принесших неожиданное известие, что они видели на востоке звезду новорожденного Царя Иудейского и пришли поклониться Ему. Идумейский самозванец, известный вероотступник, ненавистный тиран ненавидевшего его народа, святотатственный грабитель гроба Давидова[26], Ирод, выслушивая эти известия, едва мог воздержаться от ужаса и негодования. Внук того, кто, как многие думали, был простым служителем в храме аскалонском, а в юности участвовал в шайке разбойников, он очень хорошо знал, как ничтожны его исторические претензии на трон, на котором он сидел, благодаря только успешности и деятельности своих происков. Но насколько он был жесток, настолько же и коварен. Заметив, что весь Иерусалим разделяет его недоумение, Ирод созвал в свой дворец главнейших священников и книжников, чтобы спросить их, где должен родиться Мессия. Получив прямой и положительный ответ, что, согласно пророчеству св. Михея,
Фаррар Фредерик Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Из истории первых веков христианства, Геффкен Иоганн, Год: 1904
  2. Библейские сказания, Косидовский Зенон, Год: 1963
  3. История Англии. От восшествия на престол Иакова II. Часть II, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1859
  4. Иезуиты, Бёмер Генрих, Год: 1904
  5. Последние времена язычества. Том первый, Буассье Гастон, Год: 1891
  6. Развитие национального сознания в Германии, Леви-Брюль Люсьен, Год: 1890
  7. Женщины у домашнего очага, Фаррар Фредерик Вильям, Год: 1895
  8. Шекспир. Том второй, Гервинус Георг-Готфрид, Год: 1849
Электронная библиотека