Полное собраніе сочиненій Г.П.Данилевскаго
Жизнь и смерть короля Ричарда Третьяго,
Переводъ Г.П. Данилевскаго
‘Что развивается въ трагедіи? Какая цль ея?.. Человкъ и народъ, — судьба человческая и народная. Вотъ почему Шекспиръ — великъ!’
Историческая драма ‘Ричардъ III’ — считается нкоторыми первою, по времени, историческою драмою Шекспира. Коллье и Дэйсъ относятъ ее къ 1593 году.
Рядъ произведеній, въ сред которыхъ эта драма занимаетъ такое видное мсто, составляетъ, по мннію Шлегеля, колоссальную драматическую эпопею, подобной которой нтъ ни у одного литературнаго народа. Эти историческія драмы обязаны своимъ происхожденіемъ лучшей эпох царствованія Елисаветы, — когда, при сокрушеніи испанской Армады (1598 г.), впервые въ сердцахъ англичанъ заговорило чувство народнаго самосознанія и гордой независимости, въ кругу державъ Европы. Удивляясь общему, политико-патріотическому значенію историческихъ драмъ Шекспира, Шлегель сказалъ, что ‘главныя черты происшествій въ нихъ до того врно схвачены, ихъ причины и тайныя начала такъ ясно изображены, что всюду исторія въ нихъ изучается изъ источника истины, какъ бы у корня самой дйствительности’. Единственнымъ пособіемъ Шекспиру въ ихъ созданіи служила хроника Голиншеда, которая явилась въ свтъ между 1577 и 1587 годами, въ двухъ фоліантахъ. Какъ онъ пользовался ею, насколько отступалъ отъ нея и слдовалъ ей — превосходно объяснилъ Куртнэй въ своемъ отдльномъ сочиненіи —‘Commentaries on the historical plays ot William Shakespeare, 1840’. Вотъ главный законъ, которому по мннію Куртнэя, подчинялся Шекспиръ при пользованіи источниками хроники Голиншеда: ‘онъ искалъ природы и внутренней истины’. Мотивы историческихъ дйствій онъ бралъ изъ простодушныхъ повствованій Плутарха, на ихъ основаніи онъ смло входилъ въ міръ сагъ и миовъ Голиншеда, и самая хроника представлялась ему сквозь свтлую призму естественности и природы, такъ что — чмъ свободне и энергичне творилъ Шекспиръ, тмъ, — какъ, напримръ, въ ‘Ричард III’, — поэтичне являлись его образы, хотя при этомъ боле теряли въ историческомъ достоинств, — чмъ, напротивъ, врне и близко къ дйствительности творилъ онъ, тмъ боле его характеры, — какъ, напримръ, характеры въ ‘Ричард III’,— выигрывали въ историческомъ смысл, но тмъ боле теряли въ поэтическихъ достоинствахъ. — Рядъ этихъ историческихъ драмъ, именно: ‘Ричардъ III’ (1593 г.), ‘Ричардъ II’ (1597 г.), ‘Генрихъ ІV’, первая и вторая части (1596—1598 гг.), ‘Генрихъ V’ (1599 г.), ‘Виндзорскія Кумушки’, ‘Король Іоаннъ’ и ‘Генрихъ VIII’ (1604 г.), — интересенъ не мене фантастическихъ трагедій Шекспира, тмъ боле, что въ нкоторыхъ изъ нихъ, какъ, напримръ, въ ‘Ричард III’, встрчается еще интересъ чисто психологическій, Эту истину доказалъ просвщенному міру германскій ученый Гервинусъ, въ капитальномъ сочиненіи ‘Shakespeare’. ‘Историческія драмы’ Шекспира составляютъ второй томъ этого сочиненія. Чтобы показать высокій интересъ и оригинальность взглядовъ ученаго, которому Я. Гриммъ, авторъ ‘Исторіи германскаго языка’, посвятилъ свой великій трудъ, здсь излагаются главныя мысли Гервинуса объ исторической драм Шекспира ‘Ричардъ III’.
Теперь доказано, что еще въ 1583 г., въ Кембридж, была написана докторомъ Легге латинская драма, подъ именемъ ‘Ричардъ III’, а въ 1588 г. англійская трагедія ‘The true tragedy of Richard III’, которая, впрочемъ, появилась въ печати годомъ позже Шекспировой. Об помщены въ запискахъ Шекспировскаго общества, но изъ нихъ видно, что творецъ ‘Отелло’ и ‘Макбета’ ими почти не пользовался. ‘Ричардъ III’ Шекспира — самобытное твореніе великаго драматурга и служитъ продолженіемъ его драмы ‘Генрихъ VІ’. Здсь, какъ и въ ‘Генрих IIІ’, еще не вполн выдержана строго-драматическая форма. Но эта пьеса полна трагическихъ мотивовъ и сценъ, и въ ней поразительно выступаетъ міръ черныхъ злодяній, которыя Шекспиръ, безъ доказательствъ исторіи, сваливаетъ на Ричарда III и тмъ, съ такимъ горькимъ сарказмомъ, развертываетъ внутреннія отношенія своихъ героевъ, гд мы постепенно видимъ, какъ коварный Ричардъ показываетъ падшему поколнію послдствія гражданскихъ смутъ, какъ онъ, низвергнутый, возвышается, побждаетъ своихъ враговъ, и, почти въ мигъ торжества, самъ падаетъ и погребается подъ обломками всеобщаго разрушенія. Трагедія Шекспира основана на борьб блой и алой розъ, на соперничеств домовъ Іорка и Ланкастера.
Среди гражданскихъ смутъ и потрясеній всего общества — выступаетъ страшный Глостеръ, съ опаснымъ сознаніемъ превосходства своихъ дарованій и съ проницательною зоркостью взгляда на испорченность и неспособность человчества его эпохи. Въ мір, гд всякій добро считаетъ добромъ, онъ ложно убждается, что одно зло должно управлять нашими дйствіями, слпой и неблагородный эгоизмъ возвышаетъ его надъ слабыми личностями, гордость мышленія заставляетъ его пренебрегать законами обычаевъ и нравовъ. Что свтъ покоряется уму и сил — было началомъ его макіавеллизма, онъ избралъ тронъ цлью своей суетности, окружающихъ его людей онъ обращаетъ въ ступени лстницы своего возвышенія. Англійская сцена, во вс времена, интересовалась этимъ созданіемъ. Въ восемнадцатомъ столтіи Коллей-Гибберъ вынесъ его изъ мрака забвенія. Величайшіе артисты Англіи, Борбэджъ, Гаррикъ и Кинъ, считали Ричарда въ числ своихъ любимйшихъ ролей, что особенно удавалось двумъ первымъ, по причин ихъ натуральной малорослости. Другіе артисты, какъ напримръ, Кембель, оставили цлые трактаты объ исполненіиэтого характера. Уже во время Шекспира (1614 г.) одинъ читатель, вроятно, Христофоръ Брукъ, сочинилъ поэму в стансахъ — ‘Духъ Ричарда III’, которая помщена въ запискахъ Шекспировскаго Общества. Эта поэма тмъ интересне, что показываетъ, какъ тогдашнее время понимало человчество и насколько оно старалось вникать въ духъ такихъ характеровъ, каковъ характеръ Ричарда III.
Біографія Ричарда переведена Томасомъ Муром съ латинской біографіи-хроники Голиншеда, который, вроятно, ее заимствовалъ въ свой чередъ, у архіепископа Мортона. Въ этомъ источник Шекспиръ нашелъ слдующія скудныя, но довольно мткія черты для характеристики своего героя. Ричардъ родился съ зубами, былъ безобразенъ и его лвое плечо было выше праваго. Злость, гнвъ и ненависть были его главными качествами. Онъ былъ хорошій войнъ, былъ щедръ, что доставляло ему самыхъ многочисленныхъ, но непостоянныхъ друзей, былъ таинственъ, глубокій лицемръ, снаружи онъ казался смиреннымъ, внутри его бушевали кичливость и гордость, онъ былъ другомъ и врагамъ въ одно время, цловалъ въ тотъ самый мигъ, когда готовилъ убійство, и если пускалъ въ дло свое вроломство и тщеславіе, то не щадилъ ни враговъ, ни друзей. Шекспиръ удержалъ вс эти черты, — удержалъ въ самой высокой, художественной естественности и гармоніи. Его Ричардъ всюду является отличнымъ, ловкимъ краснобаемъ, съ духомъ испорченнымъ и холодно-ядовитымъ, съ острою проницательностью взгляда, вполн такимъ, какъ его изображаетъ хроника, въ его двуличности, волокитств и ухаживаніи за Анною, въ его лицемрныхъ фразахъ, въ его сарказмахъ и двусмысленныхъ рчахъ, — везд проглядываетъ острый и ядовитый даръ его лукавой рчи. Съ наслажденіемъ смотритъ на него мстительно-жадная Маргарита. Суровый, дикій, выросшій на войн и въ крови убійствъ, съ гордостью аристократа и съ пронырствомъ плута, Ричардъ является въ вчномъ противорчіи съ самимъ собою. Уже хроника выставила его съ качествами существа падшаго и дерзкаго въ своихъ злодяніяхъ, Шекспиръ его дорисовалъ, Ричардъ выходитъ на сцену съ духомъ перемнчивымъ и необузданнымъ, въ припадкахъ бшенства и упорства, и тутъ же расточаетъ медовыя рчи, то кажется легко-откровеннымъ и поверхностно-безпечнымъ льстецомъ, то вдругъ — самымъ суровымъ и коварнымъ лицемромъ, злодемъ.
Сомнвались, возможны ли подобныя противорчія въ одномъ лиц. Могъ ли человкъ, которому въ высочайшей степени свойственна десть, такъ далеко упасть въ суровости и свирпости нрава, сдлаться самымъ закоснлымъ злодемъ? Или, если эта свирпость была его природнымъ качествомъ, могъ ли подобный извергъ быть образцомъ такого ума? Наконецъ, возможно ли было человку, такъ сознававшему свои силы въ достиженіи предположенной цли, распространять страхъ и ужасъ, и, по сказанію хроники, исполнять вс свои гнусныя злодйства, безъ природной наклонности, изъ одной политики? Шекспиръ, какъ и его историческіе источники, главною пружиною дйствій Ричарда, основою всхъ его плановъ выставляютъ его заносчивое честолюбіе. Онъ поставилъ это качество въ центръ всего характера Глостера. Въ его грубой природ столько гордости и самолюбія, столько аристократической щепетильности, столько, наконецъ, отвращенія къ кривой лести, что онъ ползаетъ и сгибается, какъ мы видимъ, изъ одного непреклоннаго стремленія къ достиженію того мста, на которомъ каждый передъ нимъ долженъ склоняться. Вслдствіе своихъ намреній и плановъ, онъ дошелъ до того, что не только могъ сдлаться неподражаемымъ плутомъ, но еще могъ скрывать свое плутовство и свои цли. Лицемрство онъ довелъ до высшей степени, такъ что онъ является иногда преслдуемымъ и угнетеннымъ тамъ, гд онъ самъ всхъ угнетаетъ и уничтожаетъ, — и разыгрываетъ роль труса въ то время, когда его ненависть разитъ самымъ отчаяннымъ и коварнымъ ударомъ, — такъ что артистъ-актеръ долженъ непремнно различать, гд его сила природна и гд она въ своемъ дйствіи только принятая роль. Наконецъ, онъ доводитъ свое лукавство до non plus ultra, до того, что онъ, ужасъ людей, принимается въ свт за кроткаго и милосерднаго, за добродтельнаго, что онъ, тломъ и душою демонъ-предатель, является въ образ праведника, и что его врагъ, какъ, напримръ, Риверсъ, вритъ въ его честность, прямой человкъ, какъ Гэстингсъ, віритъ въ неспособность его скрытности, Анна замчаетъ въ немъ возвратъ къ раскаянію, а падающій Кларенсъ вритъ въ его братскую любовь… На послднихъ ступеняхъ къ достигаемой цли состязается съ Бокингэмомъ въ лицемрств и побждаетъ его…
Слабы нити, посредствомъ которыхъ характеръ Ричарда связывается съ добрыми сторонами человческой природы, не найди Шекспиръ этого характера въ достоврныхъ скрижаляхъ исторіи, онъ, можетъ-быть, не ршился бы, поздне, воспроизвести его въ типахъ Эдмунда и Яго. Шекспиръ старался сдлать какъ можно боле интереснымъ этотъ характеръ, и потому такъ развилъ въ немъ его злую сторону… Невроятно при этомъ встртить въ демон пороковъ, въ дерзкомъ Ричард, — черту совершенно неожиданную: герой зла подверженъ припадкамъ суеврія! Когда Маргарита (I актъ, 3 сцена) осыпаетъ его проклятіями, Глостеръ старается ее прервать различными словами и обратить ея проклятія на нее же. Одинъ предсказатель объявилъ ему смерть посл его свиданія съ Ричмондомъ, и это уже тяготитъ его. Хроника говоритъ, что онъ выходилъ изъ себя, когда слышалъ имя Ричмонда. Шекспиръ удержалъ эту черту. Внутренніе голоса, днемъ связывающіе его совсть и волю, вырываются наружу въ полночь, когда спятъ его нравственныя силы, злодя томятъ ужасные сны… Наканун его битвы съ Ричмондомъ (также по сказанію хроники), передъ нимъ являются духи убитыхъ имъ жертвъ и терзаютъ его угрозами и упреками… Ричардъ просыпается въ испуг, и, обливаясь холоднымъ потомъ, кричитъ отрывистыя слова и въ бреду чуть не выдаетъ самого себя…
Въ роли Ричарда — актеру предстоитъ тьма самыхъ непреодолимыхъ трудностей. По словамъ Стивенса, не то здсь затруднительно, что артистъ долженъ безпрестанно мнять въ себ образы героя и шарлатана, государственнаго человка и буффо, лицемра и разбойника, не то здсь трудно, что онъ долженъ ежеминутно извертываться между высочайшими страстями и самымъ фамильярнымъ тономъ рчи, между красными словами — то грубаго солдата, то лукаваго политика и льстиваго придворнаго и между угрозами взбшеннаго пирата, наконецъ, не въ тонкой обрисовк движеній или мимической и риторической художественной діалекціи состоятъ трудности выполненія характера Ричарда, но въ томъ, что артисту должно найти основныя начала всхъ этихъ разнообразностей и соединить ихъ плотью гармоніи. Ричардъ — это Протей превращеній. Самый лучшій выразитель его роли до сихъ поръ былъ и есть — самъ Шекспиръ… Для величайшихъ актеровъ онъ всегда былъ Гордіевымъ узломъ.
Въ трагедіи — остальныя лица, какъ и въ раннихъ произведеніяхъ Шекспира, группируются вокругъ главнаго дйствующаго характера, одна и та же идея связываетъ ихъ съ страшнымъ героемъ. Сверхчеловческимъ силамъ Ричарда прежде всего противупоставляются женщины — во всей ихъ женственной слабости и безсиліи. Анна, которую онъ въ начал покоряетъ оружіемъ своего лицемрія, возбуждаетъ скоре участіе, нежели презрніе, она ненавидитъ и выходитъ замужъ, она проклинаетъ ту, которая станетъ женою убійцы ея мужа, и сама подпадаетъ этому проклятью и, ставши его супругою, входитъ снова, невольно, въ ряды враговъ своего новаго мужа… Рдко выводили сцену, полную такихъ невроятностей, какова сцена, гд Анна играетъ главную роль, и ея характеръ выходитъ неожиданно и какъ бы мимоходомъ, снова исчезнувъ въ своемъ проявленіи до конца пьесы, но блеснувъ всею роскошью красокъ, женскою кичливостью, самолюбіемъ, слабостью и кокетливостью рчи, подобное явленіе мы видимъ еще въ трагедіи ‘Эфесская Матрона’… Не надобно забывать, впрочемъ, что убійство ея мужа частью оправдывается неизбжнымъ зломъ всякой гражданской войны и долгомъ воинской чести…
Не мене остроумно выступаетъ, въ противоположность характеру Глостера, простодушіе Гэстингса. Онъ добросердеченъ, вренъ чувству добра, болтливъ, честенъ, чуждъ всякаго лукавства, онъ вритъ Кэтзби столько же, сколько и Ричарду, онъ торжествуетъ съ неосмотрительною радостью при паденіи своихъ враговъ, тогда какъ ему грозитъ подобная же участь, онъ подаетъ въ совт свой голосъ за Глостера, за своего чуднаго и врнаго друга, и не видитъ, что тотъ уже подписалъ его смертный приговоръ. Вся сцена (III актъ, 4 сцена), въ которой это происходитъ, даже въ подробностяхъ характеристической рчи, заимствована изъ хроники. Иначе Шекспиръ выставилъ Бракенбери, — здсь онъ основывался единственно на сил своего воображенія, и потому этотъ послдній исторически играетъ совершенно другую роль, нежели въ трагедіи. Являясь лицомъ вполн страдательнымъ, какъ Кэтзби и Тирроль характерами дйствующими, онъ вчно вызываетъ Ричарда къ дйствіямъ, вызываетъ его планы и намренія, — безъ чего послдніе, повидимому, не получили бы такого энергическаго полета. Самымъ главнымъ орудіемъ Глостеру служитъ его креатура — Бокингэмъ… Онъ выставленъ съ нимъ рука объ руку, какъ его близкое и дивно-схожее отраженіе, какъ копія его честолюбія и лицемрія. Другъ у друга они заимствуютъ и оба вмст стремятся къ одной цли — къ возвышенію. Здсь — ихъ природная, нравственная связь. Въ Бокингэм, въ его сходств съ Ричардомъ, Шекспиръ примиряетъ противуположности въ характер своего героя и рзкое различіе въ типахъ второстепенныхъ лицъ, сгруппированныхъ около Глостера. Онъ помогаетъ своему патрону возвыситься — и, подобно ему и его продлкамъ, дивно скрываетъ свою атаку… Сама Маргарита въ начал считаетъ его невиннымъ, ея проклятія не касаются его, онъ не вритъ имъ, но, подобно Глостеру, сомнвается въ своихъ убжденіяхъ и радуется, что страшная женщина извлекаетъ его изъ круга тхъ, на которыхъ обрушаетъ свои заклинанія, и что она протягиваетъ ему руку помощи. Везд, въ добр и зл, онъ рисуется за Ричардомъ — на второмъ план. — Совершенная противуположность Бокингэму — Стэнли. Это настоящій льстецъ и лицемръ, вн своей главной сферы онъ не признаетъ ничего, и, подобно Елисавет, поражаетъ Ричарда его же оружіемъ, Будучи въ родств съ Ричмондомъ, онъ уже съ самаго начала принялъ мры предосторожности, и изъ врага длается другомъ королевы Елисаветы, его глазъ видитъ всюду, сама исторія изумляется, какъ Ричардъ, будто ослпленный самимъ небомъ, могъ обмануться въ этомъ человк?.. Шекспиръ оправдываетъ истину тьмъ, что даетъ Стэнли одно оружіе съ Ричардомъ, равенствомъ природной ловкости — онъ надолго оспариваетъ побду у Глостера…
Разсмотрвъ эти стороны, объяснивъ положенія лицъ, сгруппированныхъ около сверхъестественнаго характера героя трагедіи. мы должны замтить, что поэтъ искалъ еще большихъ крайностей, чтобы со всхъ сторонъ вполн освтить и уяснить этотъ характеръ. Онъ противупоставляетъ его счастью, его возвышенію — горести и паденія, его глубокому лицемрію — безпечность и добродушіе, его кровожадности — беззаботиое самодовольство, которое издвается надъ самою смертью. — Все это объясняется появленіемъ Маргариты.
Маргарита была вдовою короля Генриха Шестого, она однажды вернулась изъ Франціи, куда была сослана, на материкъ Англіи — въ одежд нищей… Обезоруженная, съ убитымъ самолюбіемъ, она издвается надъ опасностями, надъ самою смертью, которая ей грозитъ за нарушеніе закона, она врывается въ кругъ своихъ враговъ и, будучи не въ силахъ повелвать и управлять ими, не имя возможности скрыть своей внутренней бури, она въ безуміи и бшенств расточаетъ безпощадныя, предсказательныя проклятія, развертываетъ во всей нагот страшную истину и, какъ труба суда Божія, — гремитъ и поражаетъ отступниковъ правды, своихъ бездушныхъ гонителей. Эти слова имютъ боле силы и огня, чмъ вс злодянія Ричарда, и жажда ея мщенія неукротима: она неукротиме и ненасытне, чмъ вся страшная жажда честолюбія, грызущаго гнусную душу Глостера. Сочинитель хроники замчаетъ, при описаніи смерти сына Маргариты, что вс, бывшіе при этой кончин, поздне испили одинаковую чашу, ‘вслдствіе заслуженной справедливости и карающаго наказанія Божія…’ Шекспиръ этотъ судъ олицетворилъ въ суровой Маргарит и ея проклятіяхъ. Она прокляла Эдуарда, и Эдуардъ скоропостижно умираетъ, ея проклятія сбываются и на несчастномъ Кларенс, который сражался за домъ Ланкастеровъ, они сбываются и на Гэстингс, и на Елисавет, которая подъ конецъ, въ самомъ дл, остается безъ брата, безъ мужа и безъ дтей, и на лукавомъ Бокингэм… Ричардъ также, наконецъ, длается жертвою ея проклятій… Бокингэмъ измняетъ ему, — это ему предсказала Маргарита. Самъ Ричардъ (IV актъ, 4 сцена), въ дерзкомъ безвріи, накликаетъ на свою голову судъ Божій… Наконецъ, его родная мать, Герцогиня Іоркская, которую поэтъ выставилъ въ средин — между Елисаветою и Маргаритою — и надлилъ ее качествами этихъ обихъ, говоритъ ему (ІV актъ, 4 сцена), что ея молитвы будутъ на сторон его враговъ, она восклицаетъ: ‘Да будутъ мои проклятія, въ день роковой, послдней битвы, на голов твоей тяжеле твоего желзнаго шлема!’ И картины движутся, какъ живыя, и все идетъ, какъ на яву, и страшный конецъ неотразимъ, Кара небесная, какъ ужасный ураганъ, охватываетъ всхъ и несетъ къ гибельной цли… ‘Lascinate ogni speranza voi clie intrate!..’ Послдняя туча разсянной бури, лицемрный и ехидный Бокингэмъ восходитъ на эшафотъ. — ‘Всевышній, надъ Промысломъ котораго я издвался, — восклицаетъ онъ, — обрушилъ мою лицемрную молитву на мою голову, онъ далъ мн по святой правд то, о чемъ я просилъ въ шутку!’ Послднія слова трагедіи, которыя Шекспиръ влагаетъ въ уста Ричмонда, человка, осчастливленнаго волею небеснаго Промысла — ‘God say amen!’ — примиряютъ наше чувство съ идеею всей драмы, богатой такими многообразными подробностями.
‘Ричардъ III’ въ начал тридцатыхъ годовъ былъ переведенъ на русскій языкъ — стихами, съ французскаго перевода Шекспира {Переводъ покойнаго актера Брянскаго, шедшій долго на сценахъ нашихъ театровъ.}. Въ 1842 году эта драма явилась у насъ въ третьей части переводовъ Шекспира—Кетчера. Послдній перевелъ ее слово-въ-слово и со многими примчаніями, съ англійскаго, — въ проз.
Предлагаемый здсь переводъ сдланъ также съ англійскаго языка стихами, какъ и позднйшій А. В. Дружинина.
Слдуетъ прибавить нсколько словъ объ извстнйшихъ актерахъ, выполнявшихъ, въ разныя времена, роли въ этой драм.
Драма, особенно драма Шекспира, теряетъ половину своихъ достоинствъ, если она не представляется на сцен театра, актеръ-художникъ дополняетъ, животворитъ идеи поэта, выясняетъ ихъ, даетъ имъ гармоническую плоть и длаетъ ихъ доступными органамъ зрителей. — Такъ иногда, при жизни своей, поэтъ бываетъ гораздо мене славенъ, чмъ актеръ, выполняющій его созданія, послднему зритель приписываетъ свои сердечныя движенія, свое наслажденіе, послдній, подобно гальскому Геркулесу, приковываетъ къ своимъ устамъ цлый народъ своихъ поклонниковъ. Но, увы! приходитъ роковая, безвозвратная пора, и этотъ голосъ, этотъ могучій голосъ — смолкаетъ навсегда: завса другого міра падаетъ между нами и актеромъ. — Отъ него, какъ отъ исполнителя-музыканта, какъ отъ пвца, какъ отъ прелестной танцовщицы, остается одно: звукъ его имени и нсколько лучей славы! Произведенія его исчезаютъ вмст съ нимъ, вмст съ его жизнью, которая иногда десятки лтъ увлекаетъ цлыя поколнія и цлыя современности наполняетъ новыми эстетическими началами. И едва-едва остаются отъ всей его личности немногіе слабые отголоски, немногія преданія, выраженныя слабымъ, безплоднымъ словомъ.
Ни одинъ поэтъ столько не сдлалъ для актеровъ, сколько сдлалъ Шекспиръ, ни одинъ изъ писателей-драматурговъ не создалъ такого множества характеровъ, типовъ, которые живутъ самостоятельною жизнью и совершенно овладваютъ нашимъ воображеніемъ. Большая часть актеровъ пріобртала свою славу исполненіемъ ролей Шекспира. — Скажемъ о нкоторыхъ изъ боле прославленныхъ, въ отношеніи къ ‘Ричарду-Третьему’. — Беттертонъ, по словамъ записокъ Коллея-Гиббера, ‘былъ единственнымъ человкомъ, который еще могъ играть роли созданій Шекспира, такъ точно, какъ Шекспиръ одинъ только и могъ писать для сцены…’ Главное достоинство Беттертона было: разнообразіе игры и примненіе своей артистической личности къ личности каждой изъ играемыхъ имъ ролей… Въ ‘Ричард-Третьемъ’ съ нимъ могъ соперничать одинъ Кинъ. Коллей о немъ выражается такъ: ‘въ роляхъ, созданныхъ не Шекспиромъ, онъ превосходилъ всхъ другихъ актеровъ, въ Шекспировскихъ же твореніяхъ онъ превосходилъ самого себя’. — Онъ родился въ 1683 году, умеръ въ 1710. — Гаррикъ — былъ знаменитъ въ роли ‘Ричарда-Третьяго’, въ ‘Лир’ и ‘Макбет’. — Онъ родился въ 1716 году, умеръ въ.1779 году, и происходилъ отъ французской фамиліи. Англичане его ставятъ выше всхъ своихъ актеровъ, природа, естественность и разнообразіе были его главными качествами. Будучи самъ сочинителемъ, Гаррикъ всю свою жизнь разрабатывалъ творенія Шекспира. Онъ иногда передлывалъ роли Шекспира, оправдываясь желаніемъ приблизить ихъ къ духу своей эпохи. Упрекъ этотъ, впрочемъ, исчезаетъ при мысли о достоинствахъ Гаррика: онъ возвратилъ своею игрою всю популярность Шекспиру, которую этотъ послдній потерялъ съ той поры, какъ англійская сцена лишилась Беттертона. Онъ поочередно былъ то страшенъ, то благороденъ, то патетиченъ, то страстенъ, и никогда актеру столько не изумлялись и не аплодировали, сколько изумлялись и аплодировали Гаррику. По его смерти, Англія воздала ему почести великихъ людей, и онъ былъ похороненъ въ пышномъ склеп Вестминстерскаго аббатства. — Роли Маргариты и Елисаветы въ ‘Ричард Третьемъ’ со славою исполняла мистриссъ Притчардъ. Она первая замнила собою молодыхъ актеровъ, которые до нея обыкновенно выполняли вс женскія роли Шекспира. Она также неподражаемо играла роди милэди Макбетъ, королеву въ ‘Гамлет’ и ‘Екатерину’ въ ‘Генрих Восьмомъ’. Мистриссъ Притчардъ родилась въ 1711 году, умерла въ 1768 году. — Посл этихъ именъ мы можемъ назвать Кука, которому было уже сорокъ-пять лтъ отъ роду, когда онъ, въ 1801 году, на Кавенть-Гарденскомъ театр, дебютировалъ въ роли короля ‘Ричарда-Третьяго’… Ему аплодировалъ самъ Кембль. Будучи красивъ собой, Кукъ отличался, главнымъ образомъ, неподражаемымъ выраженіемъ ненависти, зависти, хитрости и дкой ироніи… Онъ здилъ играть въ Соединенные Штаты, гд въ Нью-Іорк, въ 1812 году, и скончался, на пятьдесятъ-восьмомъ году отъ рожденія, — Но славнейшим изъ исполнителей роли ‘Ричарда Третьяго’ былъ Кинъ. Эдмондъ Кинъ владлъ удивительными качествами. — Иногда онъ впадалъ въ тривіальность и уже въ слишкомъ изступленную энергію гнва и горячности… Но безъ этого онъ былъ благороденъ, высокъ и изященъ, ‘Ричардъ Третій’ и ‘Шейлокъ’ были главными его ролями. Рщардъ Третій, изъ котораго онъ длалъ безобразнаго Донъ-Жуана, росъ мгновенно и становидся почти гигантомъ, едва надъ нимъ распадалась туча опасности. Вся зала потрясалась электрическимъ ударомъ, когда онъ кричалъ: ‘Коня! коня! все царство за коня!’ — Кинъ, подобно всмъ англійскимъ актерамъ, въ совершенств владлъ шпагою и рапирою… Поэтому въ роли Ричарда онъ растягивалъ съ умысломъ послднюю сцену своей борьбы съ Ричмондомъ и умиралъ, показавъ вполн свое искусство владть оружіемъ, Кинъ оставилъ сына, но его сынъ вовсе ее иметъ таланта своего отца. Въ новйшее время исполненіемъ роли Ричарда ІІІ прославились итальянскіе трагики Сальвини и Росси.
Изъ нашихъ актеровъ Мочаловъ исполнялъ въ Москв роль ‘Ричарда Третьяго’ и былъ неподражаемъ въ пятомъ акт, этотъ пятый актъ, подъ именемъ ‘Сна короля Ричарда Третьяго’ — въ послдніе годы жизни Мочалова давали обыкновенно отддьно.
Король Эдуардъ четвертый.
Эдуардъ, принцъ Валлійскій, |
} сыновья его.
Ричардъ, герцогъ Іоркскій, |
Ричардъ, герцогъ Глостеръ, |
} братья его.
Георгъ, герцогъ Кларенсъ, |
Малолтній сынъ Кларенса.
Генрихъ, графъ Ричмондъ.
Кардиналъ Борчеръ, архіепископъ кэнтерберійскій.
Томасъ Росерамъ, архіепископъ іоркскій.
Джонъ Мортонъ, епископъ элійскій.
Герцогъ Бокингэмъ.
Герцогъ Норфолькъ.
Графъ Серри, сынъ его.
Графъ Риверсъ, братъ жены короля Эдуарда.
Маркизъ Дорзетъ и Лордъ Грем, сыновья его.
Графъ Оксфордъ.
Лордъ Гэстингсъ.
Лордъ Стенли.
Лордъ Ловель.
Сэръ Томасъ Вогенъ.
Сэръ Ричардъ Раддклифь.
Сэръ Вилльямъ Кэтзби.
Сэръ Джемсъ Тиррель,
Сэръ Джемсъ Блентъ.
Сэръ Вальтеръ Гербертъ.
Сэръ Робертъ Бракенбери, комендантъ Тоуэра.
Христофоръ Орзвикъ, священникъ.
Лордъ-Меръ Лондона.
Шерифъ Вильширскій.
Елисавета, жена Эдуарда Четвертаго.
Маргарита, вдова умершаго короля Генриха Шестого.
Герцогиня Іоркская, мать короля Эдуарда Четвертаго, Глостера и Кларенса.
Лэди Анна, вдова Эдуарда, принца Валлійскаго.
Маленькая дочь Кларенса.
Лорды. Свита. Джентльмены. Священникъ. Писецъ. Граждане. Убійцы. Гонцы. Духи. Солдаты.
Дйствіе происходить въ Англіи.
Лондонъ.—Улица. (Входитъ Глостеръ).
Глостеръ. —Зима усобицъ нашихъ обратилась
Въ блистательное лто солнцемъ Іорка:
Потоплены въ пучины океана
Нависшія надъ нами тучи.
Побда увнчала чела наши.
Трофеями виситъ побдное оружье.
Веселый пиръ смнилъ свирпость битвы,
И плясокъ звукъ — звукъ маршей заглушилъ!
Суровый бой чело свое разгладилъ,
И на коняхъ, закованныхъ въ желзо,
Не носится, пугая души робкихъ,
Онъ весело въ покояхъ лэди пляшетъ,
Подъ звуки льстиво-сладострастной лютни…
И только я, къ игрушкамъ неспособный,
Несозданный для зеркала уродъ,
Я, такъ топорно срубленный, лишенный
Любовныхъ чаръ, таинственныхъ и сильныхъ,
Передъ вертлявостью кокетокъ-нимфъ,
Я, въ красот мужчины обдленный,
Физіономіи лишенный отъ природы,
Уродъ я недодланный, до срока
Я выброшенъ на свтъ, какъ недоносокъ,
Едва поконченный, и то такой красивый,
Что на меня собаки лаютъ, чуть
Предъ ними гд заковыляю, только я,—
Въ изнженно-пустое время это,
Отрады жить совсмъ не нахожу, —
За исключеніемъ, конечно, созерцаніи
На солнц тни собственной своей,
Да разсужденій о своемъ уродств.
Й вотъ, съ тхъ поръ, какъ я но въ силахъ быть
Любовникомъ, — любимцемъ пошлой моды,
Я быть хочу злодемъ, я ршился
Преслдовать отраду жизни смертныхъ!..
Разставилъ я губительныя сти,
Пророчества безумцевъ, письма, сны, —
Въ смертельный бой поставятъ короля
И Кларенса, и если Эдуардъ
Король — правдивъ и такъ же вренъ долгу,
Какъ я хитеръ, лукавъ и вроломенъ,—
Сегодня-жъ Кларенсъ будетъ въ заключеньи,
Изъ-за пророчества, что буква — Г
Обезнаслдитъ племя Эдуарда!..
Но вотъ и онъ: сокройтесь вс разсчеты!..
(Входитъ Кларенсъ со стражей и Бракенбери).
А! здравствуй, братъ! Что значитъ эта стража
Вокругъ тебя, съ оружіемъ въ рукахъ?
Кларенсъ.— Его величество, заботясь сердцемъ
О сохраненіи моемъ, веллъ
Ей проводить меня конвоемъ въ Тоуэръ.
Глостеръ.— За что?
Кларенсъ.— За то, что я зовусь — Георгомъ.
Глостеръ.— Ай-ай, милордъ! Но, ваша-ль въ томъ вина?
Отцовъ сажать въ тюрьмы за имя надо.
Ужъ не задумалъ ли король для васъ
Устроить въ Тоуэр опять крестины?..
Безъ шутокъ, Кларенсъ, можно-ль знать, въ чемъ дло?
Кларенсъ.— Да, Ричардъ, если-бъ зналъ я, но клянусь
Теб, не знаю: говорятъ, онъ снамъ
И предсказаньямъ вритъ, говорятъ,
Везд изъ алфавитовъ букву Г
Вычеркиваетъ, ибо это Г,
По предсказаніямъ, лишить потомства
Его фамилію должно, мое —
Георга имя — букву Г въ начал
Иметъ, и за то меня врагомъ
Король возмнилъ… и вотъ какіе вздоры
Составили приказъ — идти мн въ Тоуэръ.
Глостеръ.— И такъ всегда бываетъ, только баба
Осилитъ человка! Не король,
А лэди Грей. жена его, васъ, Кларенсъ,
Несправедливо въ Тоуэръ посылаетъ.
И не она-ль, иль не ханжа-ль смиренный,
Антоній Вудвиль, братъ ея, ршили
И лорда Гэстингса забросить въ Тоуэръ,
Откуда тотъ сегодня только выйдетъ?
Не безопасны мы, да, Кларенсъ, мы —
Не безопасны!.. —
Кларенсъ.— Небомъ я клянусь,
Здсь никого на пол нтъ, свободны —
Родня лишь королевы, да гонцы
Отъ короля, къ красотк Шоръ. Вы, врно,
Слыхали, какъ ее постыдно-рабски
Просилъ лордъ Гэстингсъ о своей свобод!
Глостеръ.— Покорныя воззванья къ божеству
Вернули волю лорду-камергеру.
Сказать ли? намъ одно осталось средство
Пріобрсти любовь монарха, — это
Ужъ разомъ надвать ливрею Шоръ
И поступать на службу къ ней скоре,
Она, съ каргою старой, королевой —
Теперь въ стран сильнйшія особы.
Бракенбери.— Прошу обоихъ васъ мн извинить:
Его величество строжайше всмъ
Имть бесды тайныя съ милордомъ,
Съ кмъ онъ ни говорилъ бы, — запретилъ.
Глостеръ.— Что-жъ, если вамъ угодно, Бракенбери,
Вы можете войти въ бесду нашу.
Не объ измн рчь: мы говоримъ,
Что мудръ король, что королева наша
Немножко хоть стара, за то добра,
И хороша, и вовсе неревнива,
Мы говоримъ, что у супруги Шоръ —
Вишневый ротикъ, прелесть — ножка, бойкій
Языкъ, и глазъ презоркій, что въ дворянство
Возведены родные королевы…
Ну, что же, сэръ? Ужли все это ложь?..
Бракенбери.— До этого мн, лордъ, нтъ дла.
Глостеръ.— Какъ?
Нтъ ничего, что можно бъ съ мистриссъ Шоръ
Вамъ сдлать? Пусть такъ думаютъ другіе,
Одинъ же человкъ въ секрет держитъ
Безсилье это съ ней…
Бракенбери.— Кто-жъ онъ, одинъ?..
Глостеръ.— А мужъ ея, бездльникъ! Донеси
Теперь на насъ…
Бракенбери.— Простите, ваша свтлость,
И кончите вашъ разговоръ съ милордомъ.
Кларенсъ.— Твой долгъ извстенъ намъ, и мы внимаемъ
Теб.
Глостеръ.— Мы — королевины рабы! —
Прощайте, братъ, я къ королю спшу,
И что бы вы мн къ нему ни поручили,—
Хотя-бъ назвать сестрою Эдуарда
Вдову, — на все готовъ я, только-бъ вамъ
Вернуть свободу. Боле, чмъ вы
Предполагаете, — измна брата
Убійственна мн.
Кларенсъ.— Знаю! — намъ обоимъ
Она не по сердцу…
Глостеръ.— Но вамъ недолго
Сидть въ тюрьм, я васъ освобожу,
Иль сяду самъ туда. Терпнье только!
Кларенсъ.— Стерплю! терпть мы вс должны, прощайте.
(Уходитъ съ Бракенбери и стражей).
Глостеръ.— Ступай, оттуда не легко вернуться,
Простякъ и глупый Кларенсъ! — Я тебя
Люблю, поэтому скоре душу
Твою отправляю въ небо, если этотъ
Подарокъ небо приметъ отъ меня.
Но кто тамъ? А, освобожденный Гэстингсъ!.. (Входитъ Гэстингсъ).
Гэстингсъ.— День добрый вамъ, достопочтенный лордъ.
Глостерь.— И вамъ, лордъ-камергеръ, того-жъ желаю.
Радъ видть васъ я снова на свобод.
Ну, что, какъ вы сносили заключенье?..
Гэстингсъ.— Терплъ, милордъ, какъ терпитъ всякій узникъ.
Теперь же я спшу благодаритъ
Доставившихъ мн прелесть заточенья.
Глостеръ.— О, да! какъ разъ! и Кларенсъ вамъ поможетъ.
У васъ съ нимъ общія дла, его
Враги и васъ такъ злобно сокрушили.
Гэстингсъ.— Бездушные! закабалить орла,
Тогда какъ коршуны на вол грабятъ!
Глостеръ.— Что новаго — на воздух?
Гэстингсъ.— Вн дома
Не лучше, что и въ самомъ дом: слабъ
Король и хворъ, и удрученъ тоской,
И страшно трусятъ за него врачи.
Глостеръ.— Клянусь Петромъ, плохая ваша новость!
Долгонько нашъ король не зналъ діэты
И свыше силъ себя ужъ истощалъ!
Невесело объ этомъ и подумать.
Гд онъ теперь? въ постели?
Гэстингсъ.— Да, въ постели.
Глостеръ.— Иди-жъ, я за тобою вслдъ къ нему! (Гэстингсъ уходитъ).
Ему не жить, увренъ я, Георга-жъ
Онъ, умирая, на небо ушлетъ,
Скоре къ Кларенсу — въ немъ подозрнье
Воспламенить лукавой клеветой,
И если я не ошибаюсь въ планахъ,
Не жить до-завтра Кларенсу: тогда —
Прими, Господь, и душу Эдуарда,
Меня-жъ оставь стараться въ этомъ мір,
Здсь Варвикову дочь возьму я въ жены!.
Но я убилъ ея отца и мужа?!
Что-жъ?.. Дать собой ей мужа и отца
Опять — не значитъ ли ее утшить?..
И я исполню это! — Безъ сомннья —
Не изъ любви, — изъ лучшей, важной цли…
А цли мн достичь лишь этой связью!
Однако-жъ я спшу на рынокъ прежде
Коня! Еще и Кларенсъ живъ, и самъ
Король живетъ и правитъ!.. Уберутся,
Тогда считать начнемъ мы барыши.
