Жизнь и смерть короля Ричарда II, Шекспир Вильям, Год: 1595

Драматургия
Время на прочтение: 87 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Томъ третій.

1) Король Іоаннъ. 2) Царствованіе Эдварда III. 3) Жизнь и смерть короля Ричарда II.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.

1893.

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ КОРОЛЯ РИЧАРДА II.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Король Ричардъ II.
Эдмондъ Ленгли, Герцогъ Іоркскій, Джонъ Гаунтъ, герцогъ Ланкастрскій, дяди короля.
Генри, по прозванію Болинброкъ, герцогъ Гирфордскій, сынъ Джона Гаунта и будущій король Генрихъ IV.
Герцогъ Омерль, сынъ герцога Іоркскаго.
Мауврэ, герцогъ Норфолькскій.
Герцогъ Сорри.
Графъ Сольсбюри.
Графъ Бэркли.
Боши, Бэготъ, Гринъ, приспшники короля.
Графъ Норсомберлендъ.
Генри Пэрси, его сынъ.
Лордъ Россъ.
Лордъ Уиллауфби.
Лордъ Фитцуотэръ.
Епископъ Карляйльскій.
Игуменъ Уэстминстэрскаго аббатства.
Лордъ-маршалъ и другіе лорды.
Сэръ Пайрси Экстонскій.
Сэръ Стэфенъ Скрупъ.
Начальникъ отряда уэльсцевъ.
Королева, жена Ричарда II.
Герцогиня Глостэръ.
Герцогиня Іоркская.
Придворныя дамы королевы.
Лорды, герольды, военачальники, воины, два садовника, тюремщикъ, гонецъ, конюхъ, другіе придворные и слуги.

Дйствіе поперемнно происходитъ, то въ Англіи, то въ Уэльс.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Лондонъ. Комната во дворц.

Входитъ король Ричардъ со свитой, за нимъ Джонъ Гаунтъ и другіе лорды.

Король Ричардъ. Скажи, почтенный годами лордъ Джонъ Ланкастрскій, доставилъ-ли ты сюда, согласно данному обту, смлаго сына своего, Генриха Гирфорда, чтобы онъ могъ лично поддержать свое недавнее и грозное обвиненіе противъ Томаса Маубрэ, герцога Норфолькскаго?
Гаунтъ. Да, государь, онъ здсь.
Король Ричардъ. Скажи мн также, старался ты выспросить у него, что руководитъ имъ:— застарлая-ли вражда или достойное похвалъ чувство врноподданнаго, напавшаго на слдъ измны?
Гаунтъ. Насколько я могъ проникнуть въ его мысли, я пришелъ къ заключенію, что сыномъ руководитъ желаніе избавить ваше величество отъ грозящей вамъ, — какъ ему мерещится, — опасности, а не застарлая вражда.
Король Ричардъ. Пригласите ихъ обоихъ сюда. Пусть они, стоя лицомъ къ лицу и глядя другъ другу въ угрюмыя очи, оба свободно выскажутъ въ нашемъ присутствіи одинъ свои обвиненія, другой свое оправданіе (Нсколько придворныхъ уходятъ). Оба они высокомрны до крайности, оба склонны къ гнву, а, находясь въ ярости, оба становятся глухи, какъ море, и быстры, какъ огонь.

Придворные возвращаются, съ ними Болинброкъ и Норфолькъ.

Болинброкъ. Пусть долгіе дни и годы счастія выпадутъ на долю моему беззавтно любимому государю и побдителю!
Норфолькъ. Пусть каждый новый день удваиваетъ счастіе предъидущаго, пока небеса, завидуя блаженству земли, не увнчаютъ безсмертіемъ вашъ царственный внецъ!
Король Ричардъ. Благодарю васъ обоихъ, хотя одинъ изъ васъ очевидно только намъ льститъ, какъ это доказываетъ самая причина, по которой вы сюда вызваны, а именно обвиненіе однимъ другого въ измн. Кузенъ Гирфордъ, что имешь ты сказать противъ Томаса Маубрэ, герцога Норфолькскаго?
Болинброкъ. Прежде всего, — о, да внесетъ небо мои слова на свои скрижали! — я заявляю, что поступать такъ, какъ я поступаю, меня заставляетъ благоговйное, самоотверженное рвеніе врноподданнаго на пользу своего государя усердная забота о его благополучіи и безопасности, а не чувство злобы или вражды. Теперь, Томасъ Маубрэ, я обращаюсь къ теб. Прислушайся хорошенько къ моему заявленію, за то, что я выскажу, на земл отвтитъ мое тло, а на небесахъ моя безсмертная душа: — ты измнникъ, безбожный измнникъ, происходишь отъ слишкомъ благороднаго рода, чтобы вести такую гнусную жизнь! Чмъ чище и прекрасне хрустальный сводъ небесъ, тмъ противне кажутся мчащіяся по немъ тучи. Чтобы еще усилить позорное клеймо, я снова затыкаю теб глотку названіемъ измнника и, если угодно государю дать на это соизволеніе, я, ране чмъ уйти отсюда, готовъ доказать моимъ нелживымъ мечемъ справедливость того, что заявляетъ мой языкъ.
Норфолькъ. Пусть хладнокровіе моего отвта не заставитъ заподозрить во мн отсутствіе усердія. Настоящее столкновеніе — не состязаніе двухъ женщинъ въ брани, оно не есть дкое соревнованіе двухъ словоохотливыхъ языковъ, могущее разршить возникшій межъ нами споръ. Кровь кипитъ слишкомъ сильно, ее необходимо охладить, но я не принадлежу къ людямъ, могущимъ похвастаться своимъ невозмутимымъ терпніемъ, я не способенъ слушать, не возражая ровно ничего. Прежде всего я заявляю, что мое глубокое уваженіе къ вашему величеству не дозволяетъ мн дать полную волю свободной своей рчи и пришпорить ее, какъ-бы слдовало. Безъ такой осторожности, она, вспыливъ, съ удвоенною силою отбросила-бы въ глотку обвинителя слово ‘измна’! Оставимъ въ сторон то, что въ немъ течетъ королевская кровь, что онъ двоюродный братъ вашему величеству, я бросаю ему вызовъ, плюю ему въ глаза, называю его клеветникомъ, гнуснымъ трусомъ и подлецомъ! Чтобы поддержать справедливость моихъ словъ, я готовъ предоставить ему всевозможныя преимущества, если-бы мн для встрчи съ нимъ даже пришлось бгомъ взбираться на ледяныя вершины Альповъ или на какую-бы то ни было другую неприступную мстность, куда еще не дерзала проникнуть нога ни одного англичанина. Пусть до тхъ поръ хоть это послужитъ мн оправданіемъ: — вс мои надежды зиждутся на томъ, что онъ лжетъ!
Болинброкъ. Блдный, дрожащій трусъ, вотъ теб мой залогъ. Отрекаясь на время отъ родства съ королемъ, я бросаю теб перчатку! Я отстраняю отъ себя свое царственное происхожденіе, отступать передъ которымъ тебя заставляетъ страхъ, а не уваженіе. Если постыдный страхъ не помшаетъ теб поднять брошенный мною теб вызовъ, наклонись, а я по всмъ правиламъ рыцарства готовъ въ единоборств съ тобою доказать справедливость всего, что сказалъ, и несправедливость того, что ты еще можешь на меня измыслить.
Норфолькъ. Я поднимаю перчатку и вотъ этимъ мечемъ, которымъ я посвященъ былъ въ рыцари, клянусь, согласно рыцарскимъ правиламъ, отвчать на твои нападенія! Когда же вскочу на коня, пусть мн, если я измнникъ или если взялся за оружіе съ преступною цлью, не суждено будетъ съ него сойти!
Король Ричардъ. Въ чемъ-же именно состоятъ обвиненія, взводимыя нашимъ кузеномъ противъ Маубрэ? Чтобы заставить только подумать о немъ дурно, вина его должна быть ужасна!
Болинброкъ. Выслушайте то, что я скажу, а за справедливость сказаннаго я ручаюсь жизнью! Я утверждаю, что Маубрэ получилъ восемь тысячъ червонцевъ, какъ будто для уплаты жалованія воинамъ, служившимъ вашему величеству. Между тмъ, онъ, какъ вроломный измнникъ и какъ отъявленный негодяй, присвоилъ себ эти деньги для личныхъ, гнусныхъ цлей. Кром этого, я заявляю, и готовъ подтвердить свои слова съ оружіемъ въ рукахъ, гд-бы то ни было:— здсь-ли, въ иномъ-ли мст, или въ самомъ отдаленномъ углу міра, куда когда-либо проникалъ взглядъ англичанина, — что за послднія восемнадцать лтъ вс измны, возникавшія въ нашемъ королевств, какъ замышляемыя, такъ и приведенныя въ исполненіе — дло вроломнаго Маубрэ, источника всхъ этихъ козней. Дале я говорю и докажу справедливость своихъ словъ при помощи разоблаченія позорной его жизни, что смерть герцога Глостэра была послдствіемъ его замысла, что, возстановивъ противъ герцога его враговъ, онъ, какъ гнусный трусъ, заставилъ другихъ пролить такую-же, ни въ чемъ не виноватую кровь, какъ кровь самого Авеля, теперь изъ глухихъ ндръ земли вопіющую ко мн о мщеніи, требующую правосудія и жестокаго возмездія, и я, — клянусь честью славныхъ своихъ предковъ! — отомщу вотъ этою рукою или погибну!
Король Ричардъ. До какой высоты вздымается порывъ его ршимости! Что скажешь ты на это, Томасъ Норфолькъ?
Норфолькъ. О, государь, благоволи отвратить свой взоръ и заставить свой слухъ подвергнуться временной глухот, пока я не выскажу этому негодяю, позорящему королевскую кровь, въ какое негодованіе, въ какой ужасъ приводить и божество, и честныхъ людей подобный гнусный лжецъ!
Король Ричардъ. Маубрэ, и взглядъ, и слухъ нашъ безпристрастны. Если-бы Гирфордъ былъ мн роднымъ братомъ, даже наслдникомъ моимъ и моего престола, а не какъ теперь, сыномъ брата моего отца, клянусь святынею своего скипетра, что никакое самое близкое родство по нашей святой крови не дастъ ему никакихъ преимуществъ и не заставитъ меня покривить въ его пользу моею прямою душею. Онъ такой-же нашъ подданный, какъ и ты, Маубрэ. Представляю теб говорить прямо, безъ всякихъ стсненій.
Норфолькъ. Если такъ, Болинброкъ, пусть мои слова:— ‘ты лжешь!’ проникнутъ сквозь твое лживое горло до самаго твоего сердца! Три части того, что я получилъ за Кале, я, какъ слдовало, распредлилъ между войсками его величества, остальную-же, то-есть четвертую часть, я съ согласія короля оставилъ себ, чтобы покончить счеты и получить то, что мн приходилось получить за послднюю мою поздку во Францію, куда я отправлялся за королевою. Проглоти-же теперь эту ложь! Что-же касается смерти Глостэра, убилъ его не я, самъ я только забылъ, — на свою бду, — и обтъ, и свои обязанности. Вамъ-же, благородный лордъ Ланкастръ, вамъ, уважаемый отецъ моего врага, я, правда, однажды разставилъ засаду, злоумышляя на вашу жизнь, и этотъ проступокъ до сихъ поръ тяготитъ мою удрученную душу. Однако, недавно, прежде чмъ принять св. Причастіе, я покаялся во всемъ и надюсь, что, въ отвтъ на мою горячую мольбу, получилъ отъ васъ полное отпущеніе. Вотъ и вс мои проступки. Что-же касается другихъ обвиненій, вс они являются послдствіями злопамятной ненависти злодя, безбожника, гнуснйшаго выродка, хуже котораго не отыщешь во всей семь предателей! Вотъ это-то обвиненіе я смло готовъ поддерживать лично и въ свою очередь бросаю перчатку наглому измннику, въ надежд, что омою дворянскую мою честь, проливъ самую чистую кровь, таящуюся въ груди моего врага. Я такъ тороплюсь это сдлать, что убдительно прошу ваше величество скоре назначить день испытанія.
Король Ричардъ. Слушайте, воспламененные гнвомъ лорды! Предоставьте мн руководить вами. Уладимъ эту ссору безъ кровопролитія. Хотя я и не врачъ, однако, все-таки предписываю это средство, слишкомъ ожесточенная ненависть наноситъ не въ мру глубокіе удары. Простите одинъ другому все, забудьте все. Переговорите между собою и уладьте разногласія. Наши врачи увряютъ, будто настоящій мсяцъ не благопріятенъ для кровопусканія. Добрйшій дядя, пусть все это кончится тамъ-же, гд началось. Я успокою Норфолька, а ты своего сына.
Гаунтъ. Быть примирителемъ прилично моему возрасту. Сынъ мой, верни перчатку герцогу Норфолькскому.
Король Ричардъ. А ты, Норфолькъ, верни Гирфорду его перчатку.
Гаунтъ. Что-же ты, Герри, что-же? Когда я приказываю повиноваться долгу, я не привыкъ дважды повторять приказаніе.
Король Ричардъ. Прими это къ свднію, Норфолькъ:— мы приказываемъ, слдовательно нечего медлить исполненіемъ.
Норфолькъ. Я самъ припадаю къ твоимъ стопамъ, мой грозный повелитель! Вся жизнь моя къ твоимъ услугамъ, но не мой позоръ! Вся моя жизнь принадлежитъ моему долгу, но добрую мою славу, которая, несмотря на мою смерть, все-таки останется живою надъ моею могилою, ты не принудишь меня принести въ жертву пятнающему стыду. Здсь мн всюду воздвигаютъ преграды! Меня порочатъ, унижаютъ, отравленными шпорами наносятъ моей душ ядовитая раны, которыхъ не залечитъ ни одинъ цлебный бальзамъ, кром крови, истекшей изъ груди противника, распространившаго весь этотъ тлетворный ядъ!
Король Ричардъ. Изступленію слдуетъ противодйствовать! Давай сюда перчатку! Львы должны укрощать леопардовъ.
Норфолькъ. Да, но львы не изгладятъ пятенъ на кож леопарда. Возьмите на себя мой срамъ, и я откажусь отъ вызова. Дорогой, дражайшій мой властелинъ! самое безцнное сокровище во время земной жизни — незапятнанная честь. Когда честь утрачена, мы — только позолоченная глина или разукрашенная грязь. Честь — этотъ драгоцнный камень, заключенный въ ларц за десятью замками, является мужественнымъ сердцемъ въ царственной груди. Честь моя — моя жизнь! Отнимите у меня ее, и жизнь моя погибла! Итакъ, высокочтимый властелинъ, дозвольте мн защищать свою честь, живу я только для нея, изъ-за нея и умру.
Король Ричардъ. Кузенъ, возврати перчатку, подай примръ послушанія ты.
Болинброкъ. Да избавитъ Богъ мою душу отъ такого чернаго грха. Могу-ли я на глазахъ отца явиться съ опущеннымъ забраломъ, или со страхомъ блднющаго нищаго склонить свое прирожденное величіе передъ наглостью этого труса? Нтъ, ране, чмъ мой языкъ дерзнетъ возвести на мою честь такой незаслуженный позоръ, я своими зубами откушу это гнусное орудіе позора и, пока изъ него точится еще кровь, словно пятнающій стыдъ, выплюну прямо въ лицо Маубрэ (Гаунтъ уходитъ).
Король Ричардъ. Такъ какъ мы, очевидно, рождены не для того, чтобы примирять, а чтобы приказывать, такъ-какъ мы не въ силахъ примирить васъ, будьте готовы въ Ковентри, въ день Св. Ламберта, отвчать за себя своею жизнью. Тамъ ваши копья и мечи должны будутъ доказать, кто правъ, кто виноватъ въ вашей постоянно возрастающей ненависти. Когда намъ нельзя успокоить васъ, мы предоставимъ суду Божію опредлить, кому должны достаться честь побды, а ты, лордъ-маршалъ, прикажи нашимъ герольдамъ приготовиться, чтобы надлежащимъ образомъ упорядочить это междоусобное столкновеніе.

(Вс уходятъ).

СЦЕНА II.

Лондонъ. Комната въ Ланкастрскомъ дворц.

Входятъ Гаунтъ и герцогиня Глостэръ.

Гаунтъ. Поврь, близость моего кровнаго родства съ Глостэромъ вооружаетъ меня противъ палачей, отнявшихъ у него жизнь, несравненно сильне, чмъ вс твои возгласы. Однако, такъ какъ власть, обязанная карать за преступленіе, находится въ тхъ-же рукахъ, которыя его совершили, и когда мстить за него мы не въ силахъ, поручимъ небесамъ святое дло мести. Когда они увидятъ, что время для кары настало на земл, они разольются надъ головами виновныхъ цлымъ ливнемъ жгучихъ возмездій.
Герцогиня Глостэръ. Неужто привязанность къ брату не въ состояніи взволновать тебя сильне? Неужто эта привязанность не можетъ воспламенить твоей остывшей старческой крови? Во семеро сыновъ Эдварда, — а ты одинъ изъ нихъ, — представляли собою семь великолпныхъ сосудовъ наполненныхъ одною священною кровью, семь пышныхъ отпрысковъ, выросшихъ отъ одного и того-же корня. Нкоторые изъ этихъ сосудовъ опорожнила въ своемъ теченіи сама природа, нкоторые отпрыски подрзала судьба. Но онъ, мой Томасъ, онъ, ненаглядный мой супругъ, онъ, жизнь моя, мой Глостэръ, этотъ сосудъ, весь полный священной крови Эдварда, былъ разбить, и заключавшаяся въ немъ кровь пролита! Эта цвтущая втвь, выросшая отъ царственнаго корня, была подкошена злодйски. При этомъ украшавшая эту втвь лтняя листва безвременно увяла, сокрушенная рукою зависти и кровавою скирою убійства! О, Джонъ Гаунтъ, его кровь была твоею кровью! Ты былъ зачатъ на томъ-же лож, какъ и онъ, выношенъ тмъ-же чревомъ, то же вещество, отлившееся въ ту же форму и сдлавшее изъ него мужа, послужило вамъ обоимъ источникомъ жизни. Хотя ты продолжаешь и жить, и дышать, но ты самъ убитъ въ лиц твоего брата. Такъ равнодушно относиться къ убійству родного брата, бывшаго живымъ подобіемъ твоего отца, значитъ въ значительной степени мириться со смертью этого отца. Не называй этого терпніемъ, Гаунтъ! Въ данномъ случа нами должно владть не терпніе, а отчаяніе! Такъ безучастно относиться къ гибели брата, значитъ открывать убійцамъ доступъ и въ твою беззащитную грудь, научать ихъ, какъ слдуетъ расправиться и съ тобою самимъ. То, что называется терпніемъ у людей толпы, въ душахъ боле высокихъ получаетъ названіе вялой и безцвтной трусости. Что-же сказать теб еще? Лучшимъ средствомъ, чтобы сохранить собственную твою жизнь, послужитъ месть за убіеніе брата.
Гаунтъ. Ршеніе этого спора принадлежитъ Богу, потому что виновникъ убійства — Божій помазанникъ, принявшій помазаніе на глазахъ у Создателя. Если убійство было преступленіемъ, пусть за него накажутъ небеса. Я же никогда не буду въ силахъ поднять вооруженную руку противъ орудія небесъ.
Герцогиня Глостэръ. Къ кому-же посл этого обращаться мн съ жалобой?
Гаунтъ. Къ Всевышнему, защитнику и покровителю вдовъ.
Герцогиня Глостэръ. Хорошо! Прощай, старый Джонъ Гаунтъ! Отправляйся въ Ковентри смотрть, какъ вступятъ въ единоборство мой племянникъ Гирфордъ и свирпый Маубрэ. О, если-бы вс неправды, жертвами которыхъ палъ мой мужъ, скопились около копья Гирфорда такъ, чтобы это копье проникло въ грудь палача — Маубрэ! Если-же, на наше несчастіе, первый натискъ не удастся, пусть вс грхи Маубрэ придадутъ его тлу такую тяжесть, что спинной хребетъ его взмыленнаго коня переломится, а самъ всадникъ, сброшенный въ грязь, сдлается жертвой племянника моего Гирфорда! Прощай, старикъ. Жена покойнаго твоего брата должна окончить жизнь въ объятіяхъ врной своей подруги-скорби.
Гаунтъ. Прощай, сестра. Мн надо отправиться къ Ковентри. Пусть благополучіе послдуетъ и за тобою и останется при мн.
Герцогиня Глостэръ. Еще одно слово: — скорбь отскакиваетъ отъ того мста, куда падаетъ, не потому, чтобы она была пуста и легковсна, но потому, что она слишкомъ тяжела. Я прощаюсь съ тобою ране, чмъ успла высказать хоть что-нибудь вполн убдительное, такъ какъ горе не кончается тогда, когда оно, повидимому, излилось вполн… Передай привтъ моему брату Эдмонду, герцогу Іоркскому… Ну, теперь, кажется, все… Нтъ, не уходи еще такъ скоро:— можетъ-быть, я еще что-нибудь припомню… Скажи ему… Но что-же именно? Скажи ему, чтобы онъ скоре навстилъ меня въ Пдеши. Увы! Что увидлъ бы тамъ добрый, старый Герцогъ Іоркскій?— ничего, кром опустошенныхъ жилищъ, оголенныхъ стнъ, безлюдныхъ службъ, а такъ-же плитъ, по которымъ уже давно не ступаетъ нога человка? Что онъ услышитъ? Ничего, кром горькихъ моихъ возгласовъ и стоновъ! Напомни же ему обо мн. Однако, если онъ боится разстроить себя видомъ вчно пребывающаго тамъ горя пусть лучше не прізжаетъ. Полная глубокаго, неисцлимаго отчаянія, я удалюсь отсюда, что бы одиноко умереть. Это послднее прости, которое посылаютъ теб мои переполненные слезами глаза! (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Госфордъ-Гринское поле близь Ковентри. Огороженное мсто для единоборства, около него — тронъ. Герольды и другіе стоятъ въ ожиданіи.

Входятъ лордъ-маршалъ и Омерль.

Лордъ-Маршалъ. Скажите, лордъ Омерль, Герри Гирфордъ уже вооружился?
Омерль. Да, вооружился вполн и въ яромъ нетерпніи ждетъ минуты, чтобы вступить въ бой.
Лордъ-Маршалъ. А герцогъ Норфолькъ, бодрый и дышащій отвагой, только ожидаетъ призывного возгласа трубъ.
Омерль. Если бойцы готовы, значитъ остается только дождаться прибытія короля.

Трубы гремятъ. Входитъ король Ричардъ и садится на тронъ. За нимъ Гаунтъ и другіе лорды занимаютъ свои мста. Слышенъ возгласъ трубы, на который тотчасъ отвчаетъ другой, за сценой. Вслдъ за тмъ въ полномъ вооруженіи появляется Норфолькъ, предшествуемый герольдомъ.

Король Ричардъ. Маршалъ, спроси у каждаго изъ единоборцевъ его имя, и зачмъ онъ прибылъ сюда въ полномъ вооруженіи? Заставь также каждаго показать подъ присягой, что онъ считаетъ свое дло справедливымъ.
Лордъ-Маршалъ. Отъ имени Бога и государя требую, чтобы вы сказали, кто вы такой и зачмъ явились сюда съ ногъ до головы облеченнымъ въ боевые доспхи? Говорите правду, согласно вашему званію и данному вами обту рыцарства. Пусть каждому защитой служатъ небо и его собственное мужество.
Норфолькъ. Я Томасъ Маубрэ, герцогъ Норфолькъ. Явился я сюда, чтобы исполнить священный обтъ, отъ измны которому да избавятъ небеса каждаго рыцаря! Явился я за тмъ, чтобы передъ Богомъ, передъ королемъ и передъ ожидающимъ меня потомствомъ очистить свое честное имя отъ клеветъ, взводимыхъ на него герцогомъ Гирфордомъ. Явился я за тмъ, чтобы при помощи Бога и собственнаго оружія доказать противнику, что онъ измнникъ противъ Бога, противъ короля и противъ меня самого. Пусть въ этомъ честномъ бою небо послужитъ мн защитой!

При звукахъ трубъ, въ полномъ вооруженіи входитъ Болингброкъ, предшествуемый герольдомъ.

Король Ричардъ. Маршалъ, спроси у этого вооруженнаго рыцаря, кто онъ и зачмъ явился сюда закованнымъ въ военные доспхи? Однако, согласно нашему закону, спроси у него прежде всего, насколько справедлива причина, заставившая его прибгнуть къ оружію?
Лордъ-Маршалъ. Какъ тебя зовутъ и зачмъ явился ты сюда, передъ лицо короля Ричарда, на изготовленное по его королевскому приказанію ристалище? Противъ кого явился ты сражаться и изъ-за чего? Отвчай, какъ подобаетъ настоящему рыцарю, и да хранятъ тебя небеса!
Болинброкъ. Я родомъ Генри Гирфордъ, герцогъ Ланкастрскій и Дэрби. Я, при помощи небесъ и собственнаго своего мужества, готовъ доказывать здсь, на этомъ ристалищ, что Томасъ Маубрэ, герцогъ Норфолькскій — гнусный и опасный измнникъ передъ лицомъ небесъ, передъ лицомъ короля Ричарда и предо мною. Такъ какъ я вступаюсь за правое дло, небо да послужитъ мн защитой!
Лорд-Маршалъ. Пусть никто, подъ страхомъ смертной казни, не дерзнетъ переступить за загородку поля, кром маршала и другихъ должностныхъ лицъ, обязанныхъ присутствовать при единоборств, дабы наблюдать за правильностью боя!
Болинброкъ. Лордъ-маршалъ, позвольте мн облобызать руку моего государя и преклонить колно передъ его величествомъ, такъ какъ теперь оба ми, и Маубрэ, и я самъ, подобны двумъ путникамъ, обтомъ обрекшимъ себя на долгое и трудное паломничество. Затмъ, дозвольте намъ торжественно и отъ души проститься съ нашими многочисленными друзьями.
Лордъ-Маршалъ. Государь, обвинитель, желая исполнить вс свои обязанности врноподданнаго, шлетъ вамъ свой привтъ, онъ проситъ позволенія поцловать руку вашему величеству и проститься съ присутствующими друзьями.
Король Ричардъ. Мы сами сойдемъ съ этихъ ступеней и заключимъ его въ своя объятія. Кузенъ Гирфордъ, такъ какъ дло твое правое, желаю теб выйти побдителемъ изъ царственнаго единоборства. Прощай, близкій мн по крови Герри. Если сегодня прольется эта кровь, намъ останется только оплакивать ее, но отомститъ за убитаго мы будемъ не въ состояніи.
Болинброкъ. О, нтъ! Если я сдлаюсь жертвою копья Маубрэ, пусть ни одинъ благородный глазъ не позоритъ себя слезою обо мн! Я съ такою-же увренностью выступаю противъ Маубрэ, съ какою соколъ, разская крыльями воздухъ, набрасывается на мелкую птицу (Маршалу). Уважаемый и любимый искренно лордъ, примите мой прощальный привтъ, также, какъ ты, кузенъ Омерль. Хотя мн предстоитъ имть дло со смертью, я не только не ощущаю слабости или страха, но даже чувствую себя помолодвшимъ и радостно дышу полной грудью. Какъ на англійскихъ пирахъ самыя вкусныя и сладкія яства являются подъ конецъ, такъ я приберегаю къ концу самыя сладкія ощущенія (Гаунту). А ты, земной виновникъ моего рожденія на свтъ, чей молодой духъ возродился во мн, своими молитвами удвой силу моего оружія и помоги ими одержать побду, которая была-бы иначе слишкомъ трудна. Пусть твои благословенія заострятъ стальное мое копье и придадутъ ему мощь пробить латы Маубрэ, превративъ ихъ въ слабый, уступчивый воскъ, чтобы доблестная побда сына еще разъ покрыла новымъ блескомъ имя отца.
Гаунтъ. Да поможетъ теб небо въ праведномъ твоемъ дл! Будь при нападеніи такъ-же быстръ, какъ молнія, и пусть твои удвоенные удары, какъ одуряющіе раскаты грома, съ удвоенною силою обрушиваются на шлемъ твоего злокозненнаго врага. Заставь кипть свою молодую кровь, будь доблестенъ и сохрани жизнь.
Болинброкъ. Да послужатъ мн защитниками моя правота и Св. Георгій (Садится).
Норфолькъ. Какую-бы участь ни приготовляло мн правосудіе судьбы, здсь долженъ жить или умереть честный, безупречный подданный короля Ричарда, безконечно преданный его престолу. Никогда еще ни одинъ плнникъ не сбрасывалъ съ себя цпей рабства и вновь не хватался за золотую и ничмъ не стсняемую свободу съ такою радостью, съ какою моя трепещущая отъ гнва душа готова пиромъ отпраздновать побду надъ противникомъ. И вы, всемогущій государь, и вы, товарищи мои, пэры Англіи, услышьте изъ моихъ устъ желаніе вамъ долгихъ лтъ счастья. Такъ-же смло, такъ же радостно иду я на единоборство, какъ на веселую игру! У того, кто сознаетъ себя правымъ, сердце спокойно.
Король Ричардъ. Прощай, милордъ, я съ удовольствіемъ вижу, что въ твоихъ взглядахъ сіяютъ мужество и доблесть. Маршалъ, вели трубить сигналъ: пусть бой начинается (Король и лорды занимаютъ прежнія свои мста).
Лордъ-Маршалъ. Герри Гирфордъ, герцогъ Ланкастрскій и Дэрби, прими изъ моихъ рукъ это копье. Пусть самъ Богъ явится защитникомъ твоего права!
Болинброкъ (Вставъ). Такъ же твердо разсчитывая на это право, какъ на неприступную башню, я съ полною надеждою восклицаю ‘Аминь!’
Лордъ-Маршалъ (Одному изъ должностныхъ лицъ). Отнесите копье Томасу, герцогу Норфолькскому.
1-й герольдъ. Генри Гирфордъ, герцогъ Ланкастрскій и Дэрби стоитъ здсь за Бога, за своего государя и за самого себя. Онъ готовъ признать себя лжецомъ и клеветникомъ, если не докажетъ, что Томасъ Маубрэ, герцогъ Норфолькскій, опорочилъ себя измною противъ Бога, противъ короля и противъ него, Гирфорда, поэтому безстрашно вызываетъ его на единоборство.
2-й герольдъ. Здсь стоитъ Томасъ Маубрэ, герцогъ Норфолькскій, готовый признать себя лжецомъ и негодяемъ, если не облитъ себя и не докажетъ, что Генри Гирфордъ, герцогъ Ланкастрскій и Дэрби заклеймилъ себя измною противъ Бога и короля, а клеветою противъ него самого. Поэтому онъ безбоязненно и нетерпливо ожидаетъ знака вступить въ единоборство.
Лордъ-Маршалъ. Трубы, подавайте сигналъ! Противники, выступайте впередъ! (Трубы гремятъ). Остановитесь, король бросилъ на арену свой жезлъ!
Король Ричардъ. Пусть каждый изъ нихъ сниметъ съ себя шлемъ, возвратитъ копье и вернется снова на прежнее мсто. Мы отойдемъ въ сторону, а трубы пусть гремятъ до тхъ поръ, пока мы не вынесемъ враждующимъ нашего приговора (Продолжительные звуки трубъ. Король говорить противникамъ). Подойдите ближе и выслушайте, что ршилъ нашъ совтъ, дабы земл нашей страны не пришлось впитывать въ себя ту-же дорогую кровь, которую она же вскормила, и дабы наши взоры не были омрачены печальнымъ зрлищемъ ранъ, наносимыхъ междуусобицей близкимъ и намъ, и другъ другу лицамъ, мы, — полагая, что надленныя орлиными крыльями гордость и злоба завистливаго соревнованія своими громкими возгласами, громомъ трубъ, раскатами барабановъ и ржущимъ ухо бряцаніемъ оружія, нарушающія тихо дремлющій миръ нашей страны, словно ребенокъ, безмятежно спящій въ колыбели, — могли только одн заставить васъ смутить этотъ миръ, а насъ вынудить ступать по крови нашихъ предковъ, — изгоняемъ васъ, на основаніи всего сказаннаго, изъ предловъ нашего государства. Ты, кузенъ Гирфордъ, подъ страхомъ смертной казни за ослушаніе, не увидишь нашего прекраснаго королевства, пока весна дважды пять разъ не изукраситъ нашихъ полей. До тхъ поръ ты, изгнанникъ, будешь попирать ногами тропинки чужихъ странъ.
Болинброкъ. Пусть исполнится ваша воля! Единственнымъ утшеніемъ будетъ мн служить то, что солнце, сіяющее для васъ здсь, не перестанетъ свтить и мн, что золотые лучи его, удляемые вамъ, будутъ такъ-же согрвать и позлащать мое изгнаніе.
Король Ричардъ. На твою долю, Норфолькъ, выпадаетъ боле суровый приговоръ, и произнести его мн совсмъ не легко. Срокъ твоего изгнанія не опредлится медленно тянущимися часами времени: мы приговариваемъ тебя навкъ проститься съ всякою надеждой увидать дорогую родину, если ты не желаешь лишиться жизни.
Норфолькъ. Высокочтимый государь, приговоръ вашъ крайне суровъ, и я никакъ не ожидалъ услыхать его изъ устъ вашего величества. Онъ отбрасываетъ меня въ предлы крайняго ничтожества. Боле справедливой оцнки моихъ заслугъ ожидалъ я отъ васъ, государь, а не безжалостной необходимости дышать воздухомъ чужой страны. Родной свой языкъ, на которомъ изъяснялся цлыхъ сорокъ лтъ, я вынужденъ теперь забыть, поэтому языкъ мой для меня то же, что скрипка или лютня съ оборванными струнами. Онъ тоже, что или запертый въ футляръ инструментъ, или такой, что надо большое искусство, чтобы извлекать изъ него звуки. По вашему приказанію, государь, мои зубастыя челюсти и губы должны держать мой языкъ въ надлежащемъ повиновеніи, пошлое, безчувственное, безгласное невжество должно отнын служить ему тюремщикомъ. Я слишкомъ взрослъ, чтобы ласкаться къ груди своей кормилицы, слишкомъ взрослъ для того, чтобы изображать изъ себя школьника. Что-же посл этого — вашъ приговоръ, какъ не безмолвная смерть, которая отнимаетъ у моего языка вяніе родного духа?
Король Ричардъ. Перестань возмущаться! Посл нашего ршенія, твои жалобы являются слишкомъ запоздалыми.
Норфолькъ. Если такъ, мн придется отвратить свои взоры отъ свта родины и всю остальную жизнь проводить въ уныломъ мрак безразсвтной ночи (Собирается уходить).
Король Ричардъ. Вернись! Теб предстоитъ дать еще клятву. Положите об ваши изгнанныя руки на мой царственный мечъ и клянитесь тмъ врноподданничествомъ, которое вы обязаны сохранять относительно Бога, отъ врноподданничества же намъ васъ освобождаетъ изгнаніе… Итакъ, клянитесь свято исполнить обтъ, котораго мы отъ васъ потребуемъ. Вотъ, въ чемъ заключается обтъ, который вамъ предстоитъ дать во имя чести и передъ лицомъ Бога: — никогда, даже подъ вліяніемъ личнаго влеченія, не сближаться въ изгнаніи, никогда не встрчаться лицомъ къ лицу, не писать одинъ къ другому, не привтствовать одинъ другого издали, никогда не стараться укротить мрачную бурю вашей семейной вражды, никогда не замышлять, никогда не предпринимать никакихъ враждебныхъ дйствій ни противъ насъ лично, ни противъ нашихъ подданныхъ.
Болинброкъ. Клянусь!
Норфолькъ. Клянусь и я!
Болинброкъ. Еще одно только слово, Норфолькъ, но слово, сказанное врагомъ! Если-бы король предоставилъ намъ поступить, какъ мы того хотли, душа котораго-нибудь изъ насъ въ настоящую минуту уже блуждала-бы въ воздушномъ пространств. Она такъ-же была-бы изгнана изъ нашего тла, какъ теперь наше тло изгнано изъ этой страны. Такъ, ране, чмъ навсегда покинуть это королевство, покайся въ своихъ измнахъ! Когда теб предстоитъ такой дальній путь, не уноси съ собою гнетущей тяжести, обременяющей твою душу.
Норфолькъ. Нтъ, Болинброкъ! Если я былъ когда-либо измнникомъ, пусть мое имя вычеркнется изъ книги жизни, и самъ я буду изгнанъ изъ небесныхъ селеній, какъ изгнанъ теперь отсюда. Но что такое ты самъ, знаетъ и небо, знаемъ и мы съ тобою, да и король, какъ я боюсь, узнаетъ это слишкомъ скоро. Прощайте, государь! Съ этой минуты я не могу заблудиться на пути, потому что вс дороги въ мір, кром возвратнаго пути въ Англію, мн открыты. (Уходитъ).
Король Ричардъ. Дядя, я вижу, какъ въ твоихъ глазахъ, словно въ зеркал, отражается скорбь твоего сердца. Эта скорбь изъ срока изгнанія твоего сына вычеркнула цлыхъ четыре года. (Болингброку). По прошествіи шести холодныхъ зимъ, являйся къ намъ, кузенъ, обратно изъ изгнанія, и мы примемъ тебя съ распростертыми объятіями.
Болинброкъ. Какое большое пространство времени заключается въ одномъ короткомъ слов! Четыре медленныя зимы и четыре радостныя весны уничтожаются однимъ словомъ,— до того могуче дыханіе королей.
Гаунтъ. Благодарю моего государя, что онъ, ради меня, сокращаетъ на четыре года срокъ изгнанія моего сына, но мало пользы принесетъ мн такое сокращеніе, потому что ране, чмъ т шесть лтъ, которыя онъ вынужденъ провести вдали отъ меня, успютъ перемнить свои мсяцы и исполнить обычное свое теченіе, мой свтильникъ, лишенный масла, и мое пламя затмятся навсегда во мрак вчной ночи, крошечный огарокъ мой догоритъ до конца и померкнетъ, а слпая смерть не дозволитъ мн еще разъ увидать моего сына.
Король Ричардъ. Полно, дядя, теб еще остается много лтъ жизни.
Гаунтъ. Ты, король, не можешь удлинить моей жизни ни на одну минуту. Сократить ее, давъ на меня обрушиться великому горю и лишивъ меня ночного отдыха, ты, разумется, можешь, но дать мн прожитъ хоть одинъ лишній день ты не въ силахъ. Ты можешь помогать годамъ бороздить мое лицо морщинами, но не въ состояніи остановить ни одной морщины на ея пути. Твое слово заодно съ годами можетъ ускорить мою смерть, но, когда я умру, вся твоя царственная власть не возвратитъ мн дыханія жизни.
Король Ричардъ. Твой сынъ изгнанъ по приговору мудраго совта, отчасти одобренному собственнымъ твоимъ языкомъ, теперь-же ты какъ будто относишься съ негодованіемъ къ нашему правосудію.
Гаунтъ. Яства, сладкія на вкусъ, вызываютъ при своемъ перевариваніи въ желудк кислую отрыжку. Вы, государь, назначили меня въ составъ судей, но мн было бы гораздо легче, если-бы вы спросили, какого я мннія объ этомъ, какъ отецъ. О, если-бы дло шло о постороннемъ, а не о моемъ сын, я былъ-бы снисходительне. Я заботился только о томъ, чтобы меня не упрекнули въ лицепріятіи, и вотъ, благодаря собственному моему ршенію, вся остальная жизнь моя разбита! Я все надялся, что кто-нибудь изъ васъ замтить, что я не въ мру суровъ, и этою надеждою разбилъ всю свою жизнь. Но вы дали волю моему говорившему противъ воли языку и тмъ заставили меня говорить противъ себя-же самого.
Король Ричардъ. Прощай, кузенъ, простись и ты съ нимъ, дядя. Мы изгоняемъ его на шесть лтъ, и онъ немедленно долженъ отсюда удалиться (Вмст съ свитою уходитъ при звукахъ трубъ).
Омерль. Прощай, кузенъ. То, чего ты не можешь сообщить намъ лично, пусть повдаетъ намъ бумага о мст твоего пребыванія.
Лордъ-Маршалъ. Съ вами, милордъ, я еще не прощаюсь, потому что намренъ проводить васъ до крайнихъ предловъ этого королевства.
Гаунтъ. Зачмъ ты до того скупъ на слова, что даже не отвчаешь на привтъ друзей?
Болинброкъ. У меня слишкомъ мало времени даже для того, чтобы какъ слдуетъ проститься съ тобою, отецъ. Какъ бы проворно ни дйствовалъ мой языкъ, онъ не выскажетъ безконечнаго горя, переполняющаго мое сердце.
Гаунтъ. Твое горе ограничивается только отсутствіемъ на время.
Болинброкъ. За отсутствіемъ радости, сердце переполнено однимъ только горемъ.
Гаунтъ. Что значатъ шесть лтъ? Они протекутъ быстро.
Болинброкъ. Да, для людей, наслаждающихся счастіемъ, но горе превращаетъ каждый часъ въ цлые десятки часовъ.
Гаунтъ. Вообрази, будто изгнаніе — по собственной вол и для собственнаго удовольствія предпринятое путешествіе.
Болинброкъ. Сердца не обманешь: оно разразится безконечными вздохами, зная, что это путешествіе не добровольное, а вынужденное.
Гаунтъ. Смотри на предстоящій теб скорбный путь, какъ на дорогу къ достиженію безцннаго сокровища, долженствующаго озолотить тебя при возвращеніи.
Болинброкъ. Нтъ, скоре каждый мой тяжелый шагъ станетъ напоминать мн, что я удаляюсь отъ дорогого мн сокровища! Мн предстоитъ трудное изученіе чужестранныхъ дорогъ, а когда это испытаніе кончится, чмъ я въ состояніи буду похвалиться, кром того, что я былъ поденщикомъ страданія?
Гаунтъ. Каждое мсто, которое небеса окидываютъ своимъ взглядомъ, для ока мудраго человка является надежною пристанью. Научись разсуждать такъ у необходимости, ибо ничто не можетъ научить разсуждать такъ здраво, какъ необходимость. Перестань думать, будто король тебя изгналъ, но вообрази, будто самъ ты изгналъ короля. Горе сильне гнететъ тамъ, гд замчаетъ, что ему не умютъ сопротивляться. Позжай! Говори себ, что не король тебя изгналъ, а я посылаю тебя за поисками чести. Или вообрази, будто надъ нашимъ отечествомъ тяготетъ смертельная зараза, и будто ты самъ добровольно бжишь отсюда, отыскивая боле благораствореннаго воздуха. Предположи, будто все самое теб дорогое лежитъ на томъ пути, по которому ты направляешься, а не тамъ, откуда ты дешь. Вообрази, будто поющія птицы — музыканты, трава, которую ты попираешь ногами — цвточный коверъ на полу приготовленнаго для пиршества зала, цвты — прекрасныя женщины, а твои скитанія — движенія упоительнаго танца. — Кусающей скорби мене предоставляется возможности впиваться зубами въ сердце того, кто надъ нею смется или обращаетъ не нее мало вниманія.
Болинброкъ. О, кому поможетъ воображеніе удержать въ рукахъ раскаленное желзо, какъ-бы онъ ни старался уврить себя, будто онъ находится на ледяныхъ вершинахъ кавказскихъ горъ? Разв, представивъ себ изобильный пиръ, заглушишь въ желудк мучительное ощущеніе голода? Разв, валяясь голымъ на декабрьскомъ снгу, вообразишь себ знойное лто? Нтъ, нтъ! Представленіе себ прекраснаго длаетъ дурное еще боле невыносимымъ. Ядовитый зубъ скорби тогда именно и причиняетъ самую сильную боль, когда онъ только кусаетъ, а не прокусываетъ насквозь.
Гаунтъ. Идемъ, идемъ-же, мой сынъ! Я наставлю тебя на предстоящій путь. Если-бы я былъ такъ-же молодъ какъ ты, и находился въ твоемъ положеніи, я-бы не захотлъ остаться здсь.
Болинброкъ. И такъ, родная земля, прощай! Безцнная страна, прости! Ты была моею матерью, моею кормилицею и до сихъ поръ носишь меня на себ. Куда-бы ни привели меня мои скитанія, хотя я и изгнанникъ, но я все таки могу хвалиться тмъ, что я настоящій, прирожденный англичанинъ (Вс уходятъ).

СЦЕНА IV.

Комната въ королевскомъ дворц.

Въ одну дверь входятъ король Ричардъ, Бэготъ и Гринъ, въ другую — Омерль.

Король Ричардъ. Мы сами это замтили. Кузенъ, Омерль, какъ далеко проводилъ ты великаго Гирфорда?
Омерль. Если вамъ, государь, угодно называть герцога Гирфорда великимъ, я отвчу, что проводилъ его до большой дороги.
Король Ричардъ. Много слезъ было пролито на прощаніе?
Омерль. Очень мало, государь. Разставаніе было очень холодное, и разв только одинъ суровый сверо-восточный втеръ пробуждалъ въ нашихъ глазахъ спавшія въ нихъ слезы.
Король Ричардъ. Что говорилъ нашъ кузенъ на прощанье?
Омерль. Сказалъ одно только слово:— ‘прощайте’. А такъ-какъ моему сердцу было противно осквернять это слово, я ловко съумлъ притвориться, будто удручающее меня горе такъ велико, что слова мои нейдутъ съ языка и скорбью похоронены въ могилу. Чортъ возьми! Если бы короткое слово ‘прощай’ могло удлинить часы его изгнанія и прибавитъ годы къ этому слишкомъ кратковременному наказанію, Гирфордъ услыхалъ бы отъ меня цлую кучу прощаній и пожеланій, но такъ-какъ это было невозможно, онъ не услыхалъ отъ меня ровно ничего.
Король Ричардъ. Кузенъ, вдь, онъ и намъ двоюродный братъ. Однако, время еще не опредлено, когда мы согласимся вызвать своего родственника сюда обратно, чтобы дать ему свидться съ своею семьею. Я самъ такъ-же, какъ Боши, Бэготъ и Гринъ, не разъ замчалъ, что онъ заискивалъ у простонародья, что онъ лаской и смиреннымъ видомъ старался проникнуть въ сердца простолюдиновъ, почтительно раскланиваясь передъ рабами, являясь непотребной двкой передъ сволочью, и своими лживыми улыбками, своимъ будто-бы покорнымъ примиреніемъ съ суровою долею, выпавшею ему по вол судьбы, стараясь внушить черни такую любовь, которой не изгладило бы даже изгнаніе. Онъ снималъ шапку передъ продавщицами устрицъ. Двое-трое ломовыхъ извозчиковъ крикнутъ ему бывало:— ‘Да хранитъ васъ Господь!’ и тотчасъ-же его гибкія колни принимались отвшивать поклоны, сопровождаемые словами: — ‘Благодарю васъ, сограждане, дорогіе мои друзья!’ какъ будто Англія была будущею его собственностью, а самъ онъ законнымъ нашимъ наслдникомъ.
Гринъ. Хорошо, что онъ ухалъ, а съ нимъ и вс его мечты. Теперь-же, государь, съ тми крамольниками, которые объявились въ Ирландіи, слдуетъ расправиться безотлагательно, то-есть, ране, чмъ промедленіе дастъ имъ возможность прибгнуть къ мрамъ, выгоднымъ для нихъ самихъ и крайне невыгоднымъ для вашего величества.
Король Ричардъ. Мы на войну противъ Ирландіи отправимся лично, а такъ-какъ наша казна, благодаря слишкомъ большой пышности двора и слишкомъ сильнымъ вознагражденіямъ, нсколько оскудла, мы вынуждены отдать наши королевскія помстья на откупъ, этого дохода будетъ достаточно, чтобы покрыть предстоящія намъ издержки. Если-же и этого окажется мало, мы выпустимъ бланки, подъ которыми заставимъ подписаться всхъ богатыхъ людей, обязывая ихъ по первому нашему требованію вносить крупныя суммы золотомъ. Такіе взносы будутъ имть значеніе временнаго пособія, потому что намъ необходимо немедленно отправиться въ Ирландію. (Входитъ Боши). Что новаго, Боши?
Боши. Государь, старикъ Джонъ Гаунтъ заболлъ внезапно и сильно. Онъ прислалъ гонца съ просьбой, чтобы вы, ваше величество, навстили его.
Король Ричардъ. Гд-же онъ теперь?
Боши. Въ Эли-Хауз.
Король Ричардъ. О, небо, внуши врачу его мысль поскоре спровадить его на тотъ свтъ! Того, чмъ начинены его сундуки, намъ хватитъ, чтобы сшить новое одяніе для нашего войска, предназначеннаго идти войною противъ Ирландіи. Идемте, господа, и вс навстимъ больного. Будемъ молить Бога, чтобы, торопясь, мы пришли слишкомъ поздно! (Вс уходятъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ Эли-Хауз.

Гаунтъ лежитъ на длинномъ кресл, Герцогъ Іоркскій и другіе стоятъ около него.

Гаунтъ. Прідетъ-ли король, чтобы предоставить мн возможность дать передъ послднимъ своимъ вздохомъ полезный совтъ неосторожной молодости?
Герцогъ Іоркскій.Не тревожься напрасно, не мучь себя, такъ-какъ твои совты, коснувшись его поступковъ, не произведутъ на него никакого впечатлнія и не вызовутъ никакихъ благотворныхъ послдствій.
Гаунтъ. Нтъ, они на него подйствуютъ! Слова умирающаго человка вызываютъ вниманіе, какъ глубокое сочетаніе звуковъ. Когда слова являются въ ограниченномъ количеств, они рдко пропадаютъ даромъ, потому что они дышатъ правдой и съ трудомъ вырываются изъ легкихъ. Къ замирающимъ на устахъ словамъ того, кому приходится высказать много правды, прислушиваются внимательне, чмъ къ рчамъ того, кому здоровье и молодость внушаютъ безпечную болтливость. Разставаніе съ жизнью людей вызываетъ боле вниманія, чмъ вся ихъ предыдущая жизнь. Послдніе лучи закатывающагося солнца, какъ и послдніе звуки музыки, или впечатлніе отъ только-что вкушенныхъ сладкихъ яствъ, уже потому сильне врзываются въ память, что они послдніе, и ими заглушаются вс предыдущія ощущенія. Если Ричардъ оставался глухъ къ тмъ совтамъ, которые я давалъ ему при жизни, быть-можетъ, мои предсмертныя рчи подйствуютъ на него сильне.
Герцогъ Іоркскій. Нтъ, слухъ его поглощенъ другими, льстивыми звуками: — хвалами, расточаемыми его могуществу, да сладострастными стихами, ядовитымъ созвучіямъ которыхъ всегда склонно внимать молодое ухо, и, наконецъ разсказами о нравахъ и обычаяхъ пышной Италіи, которые доходятъ до насъ слишкомъ поздно, и которымъ наша, склонная къ обезьянству страна принимается подражать, спотыкаясь на каждомъ шагу и впадая въ самое грубое преувеличеніе. Какое-бы полное суетности явленіе ни народилось въ мір, о немъ тотчасъ-же сообщаютъ королю, и какъ бы ни было оно пошло, даже гнусно, — не бда — лишь бы оно было ново, король имъ увлекается, и тогда самый разумный совтъ является безполезнымъ. Какъ-же слушаться добраго совта, когда желаніе — въ вчной борьб съ властью разсудка? Нечего пытаться направлять на путь истины того, кто во всемъ хочетъ поступать по-своему. У тебя едва хватаетъ силы дышать, не расточай-же безплодно послднихъ своихъ силъ.
Гаунтъ. Сдается мн, что меня внезапно оснило пророческое вдохновеніе, и вотъ что, умирая, я предсказываю насчетъ его будущаго. Пыла его разнузданныхъ и бшенныхъ страстей не можетъ хватить надолго, потому что чмъ сильне пламя, тмъ скоре оно уничтожаетъ самого себя. Мелкій дождь обыкновенно идетъ долго, но мгновенные ливни проносятся скоро. Тотъ, кто скачетъ стремглавъ, быстро утомляетъ коня. Не въ мру обильное питаніе отягощаеть желудокъ питающагося и производитъ у него удушье. Ненасытное обжорство, словно бакланъ, мигомъ поглотивъ всю имющуюся пищу, принимается поглощать самого себя. Этотъ царственный престолъ королей, этотъ островъ, эта внценосная страна, это мстопребываніе Марса, этотъ новый эдемъ, этотъ полу-рай, эта твердыня, созданная природой для самозащиты противъ иноземнаго вторженія и противъ лютой силы войны, это скопище счастливыхъ людей, представляющихъ изъ себя въ уменьшенномъ вид всю вселенную, драгоцнный этотъ камень въ серебристой оправ моря, словно стна, служащаго ему защитой, словно ровъ, охраняющій безопасность крпости противъ зависти другихъ, странъ, мене надленныхъ счастіемъ эта благословенная земля, это королевство, эта Англія, эта плодовитая мать истинно царственныхъ властелиновъ, становящихся страшными, благодаря вращающейся въ нихъ благородной крови, славныхъ своимъ рожденіемъ, истинныхъ слугъ христіанства и рыцарства, распространившихъ славу своихъ подвиговъ до мятежной Іудеи, до гробницы искупившаго міръ сына Маріи, эта безцнная страна, такъ безконечно дорогая столькимъ душамъ дорогая за ея славныя во всемъ мір дянія, — теперь отдана на откупъ, словно пришедшее въ упадокъ помстіе или словно жалкая ферма, и вотъ, заявляя это, я умираю. Да, Англія, со всхъ сторонъ опоясанная торжествующимъ моремъ, Англія, своими скалистыми берегами побдоносно отражающая натискъ зыбкой стихіи Нептуна, теперь сама, при помощи чернильныхъ пятенъ и гнилыхъ пергаментовъ, окована стями позора! Та-же самая Англія, предназначенная для побдъ надъ другими странами, теперь постыдно разбита на голову самою собою. О, какъ былъ бы я счастливъ, еслибы съ моею жизнью покончился и весь этотъ позоръ! Съ какою радостью привтствовалъ-бы я тогда смерть!

Входятъ: король Ричардъ, королева, Омерль, Боши, Гринъ, Бэготъ, Россъ и Уиллоби.

Герцогъ Іоркскій. Король прибылъ. Отнесись помягче къ его молодости, потому что плохо объзженные жеребята поднимаются на дыбы, когда ихъ раздражаютъ.
Королева. Какъ здоровье благороднаго нашего дяди Ланкастра?
Король Ричардъ. Какъ поживаетъ, какъ чувствуетъ себя старикъ Гаунтъ?
Гаунтъ. О, какъ хорошо идетъ ко мн это слово! Да, я, дйствительно, старикъ Гаунтъ. Я высохъ, потому что сталъ старъ. Горе подвергло меня слишкомъ продолжительному посту, а тому, кто воздерживается отъ пищи неоткуда набраться питательныхъ соковъ. Я долго стоялъ на часахъ, охраняя мирный сонъ Англіи, а безсонныя ночи влекутъ за собою худобу и сухость. Единственная радость, способная питать отцовъ — возможность видть своихъ дтей, а именно въ этомъ-то отношеніи мн пришлось поститься самымъ суровымъ образомъ. Вотъ этотъ-то постъ изсушилъ меня. Это-то лишеніе превратило меня въ изсохшаго старика, годнаго только на то, чтобы быть зарытымъ въ могилу, въ такую могилу, чья пустая утроба принимаетъ одн только кости да кожу.
Король Ричардъ. Въ самомъ дл, умирающій едва-ли могъ-бы такъ ловко играть своимъ именемъ.
Гаунтъ. Дло въ томъ, что моей скорби пріятно насмхаться надъ собою. Если ты желаешь, чтобы мое имя исчезло вмст со мною, я, чтобы сдлать теб удовольствіе, самъ стану издваться надъ своимъ именемъ.
Король Ричардъ. Разв умирающимъ прилично издваться надъ живущими?
Гаунтъ. Умираю не я, а ты, хотя я и опасно боленъ.
Король Ричардъ. Я полонъ здоровья и жизни, а ты, какъ я вижу, сильно боленъ.
Гаунтъ. Ошибаешься! Творецъ, призвавшій меня къ жизни, даетъ мн ясно понять, что ты боленъ неизлечимо. Тотъ-же недугъ, который ты видишь во мн, я замчаю и въ теб. Смертнымъ одромъ теб послужитъ твое обширное королевство, гд постепенно угасаетъ твоя добрая слава, а ты, не заботящійся о своемъ здоровь больной, поручаешь цленіе своей священной особы тмъ-же врачамъ, которые вызвали твой недугъ. Тысячи льстецовъ льнутъ къ твоей корон, когда окружность ея не шире твоей головы. Пребывая въ такомъ тсномъ пространств, они совсмъ раззорили твое государство. О, еслибы твой ддъ могъ пророческимъ окомъ предвидть, какъ сынъ его сына сокрушаетъ его сыновъ, онъ лишилъ-бы тебя престолонаслдія еще ране, чмъ ты вступилъ на престолъ, съ котораго теб предстоитъ свергнуть самого себя. Да, племянникъ, если-бы ты владлъ даже всею вселенною, ты все-таки опозорилъ-бы себя, отдавъ твою страну на откупъ, но когда ты владешь одною только Англіей, твой поступокъ становится еще позорне.Теперь ты — только одинъ изъ владльцевъ Англіи, но ты боле уже не ея король: твоя законная власть подчинилась закону, самъ же ты…
Король Ричардъ. А самъ ты кто такой, какъ не помшанный или безмозглый дуракъ, пользующійся правомъ больнаго лихорадкой, поэтому дерзающій читать намъ леденящія наставленія и заставляющій блднть наши щеки, прогоняя съ нихъ подобающую имъ царственную окраску? Клянусь своимъ наслдственнымъ престоломъ, не будь ты братомъ сына великаго Эдварда, тотъ языкъ, который такъ нагло вращается у тебя во рту, заставилъ-бы твою голову скатиться съ ея дерзкихъ плечъ!
Гаунтъ. О, не щади меня, сынъ моего брата Эдварда, ради только того, что я сынъ Эдварда, его отца. Подобно дтенышу пеликана, ты уже отвдалъ этой крови и теб еще хочется упиться ею допьяна. Убіеніе моего брата Глостэра, человка такой благородной, такой великой души, — да не откажутъ ему небеса въ мст среди своихъ избранниковъ!— служитъ примромъ, какъ теб легко проливать кровь Эдварда. Вступи теперь-же въ союзъ съ подтачивающимъ меня недугомъ, и пусть твоя жестокость подаетъ руку хилой старости, чтобы однимъ взмахомъ косы пресчь жизнь давно поблекшаго цвтка. Живи въ своемъ стыд, но да не умретъ въ теб стыдъ окончательно! Пусть эти послднія мои слова будутъ вчными твоими мучителями!.. Отнесите меня на постель, а оттуда въ могилу!… Пусть т любятъ жизнь, у кого въ груди сохранилось чувство любви и чести! (Слуги уносятъ его).
Король Ричардъ. И пусть умираютъ т, въ комъ сохранилась одна только старческая брюзгливость!
Герцогъ Іоркскій.Умоляю ваше величество, не приписывайте его словъ ничему иному, кром одного старческаго недуга. Клянусь вамъ жизнью, онъ любитъ, чтитъ васъ не мене, чмъ Герри Гирфордъ, котораго, къ сожалнію, здсь и нтъ.
Король Ричардъ. Да, это такъ. Ты говоришь правду:— его привязанность похожа на привязанность Гирфорда, а ихъ привязанность похожа на мою. Дла обстоятъ такъ, какъ имъ слдуетъ.

Входитъ Норсомберлендъ.

Норсомверлендъ. Государь, старикъ Гаунтъ поручаетъ себя вашей памяти.
Король Ричардъ. Что-же онъ говоритъ?
Норсомберлендъ. Боле ничего, все уже сказано. Отнын его языкъ — только безструнный инструментъ. У старика Ланкастра истощилось все:— и слова, и жизнь.
Герцогъ Іоркскій. Теперь вслдъ за нимъ теб, Іоркъ, первому покончить счеты съ жизнью. Какъ-бы скаредна не была смерть, она все-таки полагаетъ конецъ сводящей въ могилу тоск.
Король Ричардъ. Самые зрлые плоды отрываются отъ втви ране другихъ, вотъ такъ теперь и Гаунтъ. Онъ совершилъ свой путь, а наше паломничество только еще начинается. Но, будетъ объ этомъ! Теперь вопросъ о нашемъ поход въ Ирландію. Намъ необходимо сокрушить, уничтожить этихъ задорныхъ, грубыхъ нахаловъ, распространяющихъ свой ядъ тамъ, гд не должно быть никакого яда. Но такъ-какъ на это важное предпріятіе потребуется много расходовъ, мы задерживаемъ въ свою пользу серебряную посуду, наличныя деньги, доходы и все имущество покойнаго дяди нашего, Гаунта.
Герцогъ Іоркскій. Надолго-ли еще хватить моего терпнія? Боже мой, до которыхъ поръ моя мягкая уступчивость будетъ заставлять меня мириться съ несправедливостями? Ни смерть Глостэра, ни изгнаніе Гирфорда, ни обиды, нанесенныя Гаунту, ни тяжкія страданія всей Англіи, ни преграды, воздвигнутыя браку бднаго Болинброка, ни собственное мое униженіе, ничто не могло до сихъ поръ омрачить ясности моего лица, не могло вынудить меня взглянутъ на моего государя пасмурнымъ взглядомъ. Я самый младшій изъ всхъ сыновъ благороднаго Эдварда, въ числ которыхъ старшимъ былъ твой отецъ Эдвардъ, принцъ Уэльсскій. Никогда ни одинъ левъ не былъ свирпе на войн, но во время мира никто не отличался такою кротостію, какъ этотъ дарственный лордъ. Ты унаслдовалъ вншній его видъ, да, ты поразительно похожъ на отца, когда онъ былъ такихъ-же лтъ, какъ ты. Однако, когда онъ хмурилъ брови, это грозило опасностью врагамъ отечества — французамъ, а не своимъ друзьямъ. Его благородная рука тратила только то, что пріобртала сама, а не то, что завоевала торжествующая рука его отца. Руки его не были запятнаны кровью родственниковъ, а только обагрены кровью враговъ его родины!.. О, Ричардъ! Герцогъ Іоркскій поддается натиску горя! Безъ этого онъ никогда не позволилъ-бы себ такого сравненія.
Король Ричардъ. Въ чемъ-же дло, дядя?
Герцогъ Іоркскій. Если угодно, прости меня, если не угодно, не прощай, я всему готовъ покориться. Неужто ты въ самомъ дл думаешь захватить въ свои руки, присвоить себ вс царственныя права, все имущество изгнаннаго Гирфорда? Если Гаунтъ умеръ, Гирфордъ еще живъ! Разв Гаунтъ не былъ правъ, а сынъ его не былъ вренъ королю? Разв старый принцъ не былъ достоинъ того, чтобы имть законнаго наслдника, и разв онъ не оставилъ посл себя сына, достойнаго быть признаннымъ вполн законнымъ? Передъ самымъ небомъ я заявляю, — и дай Богъ, чтобы я утверждалъ неправду!— если ты въ самомъ дл захочешь лишить двоюроднаго брата его законныхъ правъ, ты не лишишь время его права заносить на свои скрижали дянія королей. Вдь ты не можешь сдлать такъ, чтобы за ныншнимъ днемъ не слдовалъ завтрашній. Если ты хочешь лишить Гирфорда его законнаго наслдства, перестань самъ быть тмъ, что ты есть, такъ какъ и королемъ-то сдлало тебя одно только наслдственное право. Повторяю теб, какъ передъ Богомъ, — да пошлетъ Онъ, чтобы слова мои не оправдались!— если ты беззаконно завладешь достояніемъ изгнанника, если уничтожишь дарованныя грамоты, на основаніи которыхъ его повренные могли-бы приступить къ укрпленію за нимъ купленныхъ владній, принадлежащихъ теперь ему, да, если ты откажешь ему въ этомъ, ты навлечешь на свою голову тысячи бдъ, утратишь, считая ихъ тысячами, сердца подданныхъ, и даже мое снисходительное терпніе вынудишь предполагать то, чего предполагать не слдовало-бы ни по чувству чести, ни по долгу врноподданнаго.
Король Ричардъ. Можешь думать что угодно, а мы все-таки приберемъ къ рукамъ его серебро, его драгоцнности, его деньги и его земли.
Герцогъ Іоркскій. Я не желаю быть этому свидтелемъ. Прощай, мой государь! Кто въ состояніи предсказать, что повлечетъ за собою такой поступокъ? Однако, не трудно предршить, что дурныя дянія повлекутъ за собою и дурныя послдствія (Уходитъ).
Король Ричардъ. Боши, отправься немедленно къ графу Уильтширскому. Скажи ему, чтобы онъ тотчасъ-же явился къ намъ въ Эли-Хаузъ для составленія описи. Завтра мы отправляемся въ Ирландію, кажется, давно пора! На время вашего отсутствія, мы предоставляемъ управленіе Англіей дяд нашему, герцогу Іоркскому, потому что онъ человкъ честный и всегда любившій насъ искренно.Идемте, наша государыня!— Побытъ намъ вмст остается недолго, поэтому поспшимъ насладиться этимъ временемъ, завтра намъ придется разстаться (Король и Королева уходятъ при звукахъ трубъ, за ними Боши, Омерль, Бэготъ и Гринъ).
Норсомберлендъ. Итакъ, милорды, герцогъ Ланкастрскій умеръ.
Россъ. Нтъ, онъ живъ, такъ-какъ герцогскій титулъ унаслдуетъ его сынъ.
Уиллофби.Онъ будетъ герцогомъ-только по титулу, но не по владнію доходами.
Норсомберлендъ. Онъ владлъ-бы и титуломъ, и доходами, еслибы правосудіе вступилось за его права.
Россъ. Сердце мое жестоко удручено, но оно скоре разорвется отъ молчанія, чмъ облегчитъ себя свободною рчью.
Норсомерлендъ. Полно! высказывай свои мысли, не стсняясь, и пусть навки отсохнетъ языкъ у того, кто повторитъ твои слова, желая теб повредить.
Уиллофби.То, что теб хотлось-бы высказать касается-ли герцога Гирфорда или нтъ? если да, говори, другъ мой, смло! Мое ухо чутко воспринимаетъ все, что касается его блага.
Россъ. Какое благо могу принесть ему я, если не считать благомъ сожалніе, что онъ ограбленъ, что король завладлъ всмъ его имуществомъ?
Норсомберлендъ. Какъ передъ самимъ небомъ, я считаю позоромъ, что такія несправедливыя обиды наносятся кровному принцу и многимъ другимъ сынамъ этого колеблющагося королевства! Король сталъ непохожъ на себя, онъ допускаетъ, чтобы имъ руководили гнусные льстецы. Не нынче — завтра при первомъ навт, который подскажетъ ему кто-нибудь изъ его любимцевъ, король ополчится противъ насъ жестокою злобою, не щадя ни насъ самихъ, ни нашихъ дтей — наслдниковъ.
Россъ. Онъ обременилъ народъ ужасающими налогами и тмъ навки утратилъ любовь простонародья. Изъ-за мелочныхъ распрей, онъ налагалъ и налагаетъ громадные штрафы на дворянство, а оно за это тоже лишило его своей привязанности.
Уиллофби. Помимо этого, каждый день изобртаются новые налоги въ вид займовъ, пожертвованій, и кто знаетъ еще чего! Какой-же будетъ этому конецъ?
Норсомберлендъ. Всю эту кучу денегъ поглощаютъ не войны, такъ-какъ до сихъ поръ онъ ни одной войны еще не велъ. Напротивъ, онъ до сихъ поръ заключалъ постыдныя сдлки и трусливо поступался тмъ, что было ране завоевано мечемъ его предковъ. Онъ въ мирное время тратитъ боле денегъ, чмъ его предшественники, ведя войну.
Россъ. Графъ Уильтширъ держитъ все королевство на откуп.
Уиллофби. Король на пути сдлаться такимъ-же несостоятельнымъ должникомъ, какъ любой лавочникъ.
Норсомбердендъ. Надъ нимъ висятъ позоръ и разоренье.
Россъ. Несмотря на всю тяжесть налоговъ, у него нтъ денегъ, поэтому, чтобы имть, возможность вести затянную войну съ Ирландіей, ему приходится накладывать грабительскую руку на имущество изгнаннаго герцога.
Норсомберлендъ. И къ тому же выродокъ-король не щадитъ даже своего благороднаго родственника. Однако лорды, вой надвигающейся бури мы слышимъ, а не думаемъ о надежномъ убжищ, гд-бы укрыться отъ грозящей непогоды. Мы видимъ, какъ втеръ вздуваетъ паруса, но даже и не думаемъ убрать ихъ, а это поведетъ насъ къ врной гибели.
Россъ. Мы предвидимъ неизбжно ожидающее насъ крушеніе, но благодаря нашему безпечному нераднію, неумнію устранить причины опасности, она становится неотвратимой.
Норсомберлендъ. Не совсмъ такъ! Даже въ провалившихся глазахъ смерти я вижу проблески жизни, но я не смю сказать, насколько близокъ часъ нашего избавленія.
Уиллофби. Подлись съ нами твоими мыслями, какъ мы длимся съ тобою нашими.
Россъ. Опасаться насъ вамъ нечего, Норсомберлендъ. Мы трое — все равно, что одинъ человкъ. Если вы выскажетесь откровенно, ваши слова будутъ только собственными вашими мыслями. Смле! Говорите!
Норсомберлендъ. Если такъ, слушайте:— изъ Поръ-ле-Бланъ, приморскаго города въ Брэтани, я получилъ извстіе, что Герри Гирфордъ, а съ нимъ Рэньольдъ, лордъ Кобхемъ, сынъ Ричарда, графа Аренделя, недавно бжавшій отъ герцога Экзэтэрскаго, его братъ, бывшій епископъ Кентэрбрійскій, сэръ Томасъ Эрпингемъ, сэръ Джонъ Реместонъ, сэръ Джонъ Норбери, сэръ Робертъ Уотэртонь и Фрэнссъ Квойнтъ, вс превосходно вооруженные герцогомъ Брэтанскимъ, предоставившимъ въ ихъ распоряженіе восемь большихъ кораблей и три тысячи человкъ войска, спшно направляются въ Англію, намреваясь въ самомъ скоромъ времени причалить къ нашему сверному берегу. Быть-можетъ, они и теперь уже высадились-бы, если-бы не выжидали отъзда короля въ Ирландію. Если все это врно, мы скоро стряхнемъ съ себя иго рабства, залечимъ перешибленное крыло государства, выкупимъ у ростовщика нашу заложенную ему потускнвшую корону, сотремъ пыль, скрывающую позолоту нашего скипетра, и заставимъ верховную власть принять подобающій ей образъ. демте скоре со мною въ Рэвенспортъ! Впрочемъ, если вы не ршитесь поступить такъ изъ чувства страха, оставайтесь здсь, но только никому ни слова! а я отправлюсь одинъ.
Россъ. На коней! Скоре на коней! Подозрвайте въ нершимости трусовъ, а не насъ!
Уиллофби. Лишь-бы попался хорошій конь, я буду тамъ ране васъ (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Лондонъ, комната во дворц.

Входятъ королева, Боши и Бэготъ.

Боши. Что вы такъ печальны, государыня? Прощаясь съ королемъ, вы общали отгонять отъ себя портящую жизнь тоску и постоянно сохранять веселое настроеніе духа.
Королева. Это я общала въ угоду королю, но въ угоду самой себ я не могу этого исполнить, хотя и не вижу основанія заране привтствовать такого нежеланнаго гостя, какъ горе, если не считать достаточнымъ основаніемъ отсутствіе такого дорогого гостя, какъ милый мой Ричардъ. Тмъ не мене, мн все-таки кажется, будто еще не народившееся горе, созрвающее въ чрев Фортуны, приближается ко мн, поэтому душа моя содрогается отъ всякой бездлицы, и что-то смущаетъ ее боле, чмъ самая разлука съ моимъ королемъ и супругомъ
Боши. Каждая составная часть горя отбрасываетъ отъ себя до двадцати тней, кажущихся настоящимъ горемъ, когда какъ это горе — не горе, а только его тнь, потому что огорченные, ослпленные слезами глаза дробятъ одинъ предаетъ на множество частей, словно граненое стекло, которое, если глядть на него прямо, отражаетъ нчто неопредленное, но въ которомъ, если взглянуть на него съ боку, являются настоящіе образы. Итакъ, дражайшая королева, вы, глядя на все сквозь призму отъзда вашего супруга, находите въ этомъ отъзд жалкій поводъ стонать и плакать, тогда какъ въ сущности этотъ поводъ только призрачное, воображаемое отраженіе. Потому, трижды дорогая государыня, оплакивайте только отъздъ вашего супруга, — это единственная очевидная причина, вашей скорби. Если вамъ кажутся другія непріятности, то это только обманъ вашихъ глазъ, омраченныхъ слезами и видящихъ воображаемыя бды.
Королева. Очень можетъ быть, но внутренное чувство подсказываетъ мн, что это не такъ. Какъ-бы то ни было, я не могу не грустить, не грустить глубоко. Хотя мой умъ не останавливается ни на одной опредленной мысли, — меня все-же что-то раздражаетъ и давитъ.
Боши. Это горе, — одно воображеніе, всемилостивйшая государыня.
Королева. Нисколько: если бы это было воображеніе, оно было бы вызвано предшествовавшимъ горемъ, но это не такъ, потому что мое горе не вызвано ничмъ, я страдаю отъ несуществующаго, отъ чего-то безпричиннаго. Это заставляетъ меня томиться смутнымъ ожиданіемъ бды, что это за бда?— мн еще самой невдомо, я не могу дать названія этому гнетущему меня чувству.

Входитъ Гринъ.

Гринъ. Ваше величество, да хранятъ васъ небеса! Очень радъ, господа, что застаю васъ здсь. Надюсь, что король еще не отплылъ въ Ирландію.
Королева. Зачмъ надяться на это? Лучше было-бы надяться, что онъ уже въ Ирландіи. Вся надежда на успхъ предпріятія основана на быстрот его исполненія, поэтому было-бы лучше надяться, что король уже отплылъ.
Гринъ. Затмъ, государыня, чтобы онъ, наша надежда, вернулся съ своимъ войскомъ вспять и уничтожилъ надежды непріятеля, уже вторгнувшагося въ его владнія. Изгнанный Болинброкъ самовольно вернулся въ Англію и съ поднятымъ мечемъ благополучно высадился на берегъ въ Рэвевсторг.
Королева. Избави насъ отъ этого, пребывающій на неб Богъ!
Гринъ. Къ несчастію, государыня, слухъ слишкомъ справедливъ! А еще хуже то, что лордъ Норсомберлендъ, молодой сынъ его, Герри Пэрси, а также лорды Россъ, Бомондъ и Уиллофби со всми своими могучими приверженцами передались на сторону непріятеля.
Боши. Зачмъ не провозгласили вы Норсомберленда измнникомъ?
Гринъ. Мы такъ и сдлали, но это повело только къ тому, что графъ Уорстэръ переломилъ свой жезлъ, отрекся отъ должности, занимаемой имъ при двор, а затмъ и онъ самъ, и вс его домочадцы бжали съ нимъ къ Болинброку.
Королева. Ты, Гринъ, являешься повивальной бабкой моего горя, а Болинброкъ его безжалостнымъ виновникомъ. Моя душа разродилась, наконецъ, своимъ чудовищемъ, а на меня, только что освободившуюся отъ бремени мать, такъ и сыплется горе за горемъ, бда за бдою!
Боши. Государыня, не предавайтесь отчаянію!
Королева. А что-же можетъ удержать меня отъ отчаянія? Нтъ, я, напротивъ, хочу впадать въ отчаяніе, хочу враждовать противъ обманчивой надежды! Она — льстецъ, прихлебатель! Она преграждаетъ дорогу самой смерти! Смерть, быть можетъ, и желала-бы незамтно развязать узелъ жизни, а лживая надежда только затягиваетъ его въ послднія минуты!

Входитъ герцогъ Іоркскій.

Гринъ. Вотъ идетъ и Герцогъ Іоркскій.
Королева. Старческая его грудь какъ будто дышетъ войною! Какъ онъ задумчивъ, какъ озабоченъ! Дядя, именемъ Всевышняго умоляю тебя, скажи что-нибудь утшительное!
Герцогъ Іоркскій. Каждое утшительное слово со стороны моей мысли было-бы ложью. Утшенія слдуетъ ждать отъ небесъ, а не на земл, гд нтъ ничего, кром тяжкаго креста, скорби и заботъ. Твой мужъ отправился защищать далекія свои владнія, а между тмъ другіе спшатъ заставить его лишиться того, что у него дома, подъ руками. Онъ оставилъ меня здсь, чтобы поддерживать его власть когда я самъ за преклонностью лтъ едва въ силахъ поддерживать самого себя. Теперь насталъ роковой часъ, когда приходится расплачиваться за собственныя излишества, теперь онъ узнаетъ настоящую цну льстившимъ ему царедворцамъ.

Входитъ слуга.

Слуга. Милордъ, когда я прибылъ на мсто, вашъ сынъ уже ухалъ.
Герцогъ Іоркскій. Ухалъ? Что-же длать?.. Пусть все идетъ, какъ угодно! Пэры обращаются въ бгство, представители общинъ относятся къ верховной власти холодно и, какъ мн кажется, готовы передаться на сторону Гирфорда. Слушай, любезный, отправься сейчасъ-же въ Плеши къ моей невстк, герцогин Глостэръ, и скажи, чтобы она тотчасъ же прислала мн тысячу фунтовъ. Вотъ теб мой перстень.
Слуга. Милордъ, я еще не усплъ сказать вамъ, что, прозжая мимо, я уже былъ тамъ сегодня, но мн слишкомъ тяжело передавать вамъ остальное.
Герцогъ Іоркскій. Въ чемъ-же дло?
Слуга. За часъ до моего прибытія герцогиня скончалась.
Герцогъ Іоркскій. О, небо, смилостивись! Какой наплывъ бдствій обрушивается на эту несчастную страну!.. Не знаю, что мн предпринять! Для меня было-бы величайшимъ счастіемъ, если-бы король безъ малйшей вины съ моей стороны веллъ такъ-же отрубить голову и мн, какъ моему брату… Отправлены ли гонцы въ Ирландію? Гд раздобыться деньгами для войны? Ты, сестра моя, — племянница, хотлъ я сказать, — молю тебя, прости меня и идемъ отсюда (Слуг). А ты, любезный, сейчасъ-же отправься домой, добудь подводъ и привези сюда все оружіе, какое тамъ находится (Слуга уходитъ). Господа, соберите свои войска! Пусть никогда и ни, въ чемъ не врятъ ни одному моему слову, если неправда, что я ршительно ума не приложу, какъ привести въ порядокъ разстроенныя дла, взваленныя мн на руки. И Ричардъ, и Болинброкъ оба одинаково близкіе мн родственники. Одинъ изъ нихъ мой государь, и стоять за него меня заставляютъ присяга и долгъ врноподданнаго, другой тоже мн племянникъ, сильно обиженный королемъ, вступиться за него меня побуждаютъ и совсть, и родственное чувство. Однако, необходимо-же на что-нибудь ршиться. Идемъ, племянница, я хочу тебя отвезти въ безопасное мсто. Соберите же, господа, своихъ людей и поспшите присоединиться ко мн въ замк Беркли. Надо-бы мн еще създить въ Плеши, но на это не хватаетъ времени. Во всемъ такое смятеніе! Все ршительно поставлено вверхъ дномъ! (Уходитъ вмст съ королевою).
Боши. Для извстій, отправляемыхъ въ Ирландію, втеръ попутный, но нельзя того-же сказать о тхъ, что отправляются оттуда къ намъ. Такого многочисленнаго войска, какъ у непріятеля, намъ никогда не набрать.
Гринъ. Къ тому-же наша близость къ королю, его любовь къ намъ, возбуждаютъ къ намъ ненависть въ тхъ, кто его не любитъ.
Бэготъ. То-есть, въ непостоянномъ простонародь, потому что его любовь зависитъ отъ кошелька. Тотъ, кто опустошаетъ кошельки, наполняетъ сердца народа непримиримою ненавистью.
Боши. Поэтому короля осуждаютъ вс.
Бэготъ. Если судъ надъ нами принадлежитъ народу, осуждены и мы за нашу постоянную преданность королю.
Гринъ. Поэтому я сейчасъ-же отправлюсь въ Бристольскій замокъ. Графъ Уильтширъ уже тамъ.
Боши. Поду туда и я съ вами, не то ненавистная чернь того и гляди съиграетъ съ нами прескверную штуку:— она, пожалуй, словно стая псовъ, разорветъ насъ на части. Вы, Бэготъ, тоже подете съ нами?
Бэготъ. Нтъ, я отправлюсь въ Ирландію къ королю. Прощайте! Если меня не обманываетъ предчувствіе, мы вс трое разстаемся, чтобы уже никогда боле не свидться.
Боши. Это зависитъ отъ того, удастся ли герцогу Іоркскому разбить Болинброка.
Гринъ. Увы! бдный герцогъ! Возложенную на него обязанность исполнить такъ-же трудно, какъ сосчитать песчинки въ пустын и до послдней капли выпить всю воду въ океан. Если одинъ человкъ согласенъ слдовать за нимъ, отъ него другіе бгутъ тысячами.
Боши. Простимся же разомъ и, быть можетъ, навсегда!
Гринъ. Какъ знать? Можетъ статься, и встртимся.
Бэготъ. Сдается мн, что не бывать этому никогда.
(Уходятъ).

СЦЕНА III.

Дикая мстность въ Глостэршир.

Входятъ Болинброкъ и Норсомберлендъ съ войскомъ.

Болинброкъ. Скажите, графъ, далеко-ли еще до Беркли?
Норсомберлендъ. Не могу, благородный лордъ, сказать вамъ наврное:— Глостэрширъ мн совершенно незнакомъ. Высокіе и дикіе холмы, крутые и неровные спуски длаютъ дорогу крайне трудною. Тмъ не мене, благодаря чудному меду вашей рчи, эта тяжелая дорога не только не показалась мн утомительной, но даже пріятною. Однако, я все-таки думаю, какимъ тяжкимъ, долгимъ и скучнымъ долженъ былъ показаться путь изъ Рэвенспорга въ Котсуордъ лордамъ Россу и Уиллофби, лишеннымъ вашего чарующаго общества, такъ сильно усладившаго мн тяжесть и скуку путешествія. Впрочемъ, и имъ вс неудобства настоящаго должна усладить надежда на такое же блаженство, какое вкушаю теперь я. Эта надежда должна для нихъ почти равняться уже достигнутому счастію, она для усталыхъ лордовъ сократить тяжесть дороги, какъ сократила ее для меня чарующая прелесть вашего общества.
Болинброкъ. Эта, — по вашимъ словамъ, — чарующая прелесть моего общества далеко не стоитъ той цны, которую вы ей придаете.

Входитъ Герри Пэрси.

Норсомберлендъ. Вотъ мой сынъ — молодой Герри Пэрси. Онъ, должно-быть, отъ брата моего Уорстэра. Ну, что, Герри, какъ поживаетъ твой дядя?
Пэрси. Я думалъ узнать отъ васъ, какъ его здоровье?
Норсомберлендъ. Разв онъ боле не при королев?
Пэрси. Нтъ, добрйшій мой родитель. Онъ переломилъ свой жезлъ, распустилъ слугъ короля и покинулъ дворъ.
Норсомберлендъ. Что-же это значитъ? Когда мы видлись въ послдній разъ, онъ, казалось, былъ такъ далекъ отъ подобнаго ршенія.
Пэрси. Все произошло оттого, что васъ провозгласили измнникомъ. Онъ отправился въ Рэвенспоргъ, чтобы предложить свои услуги герцогу Гирфорду. Меня-же онъ послалъ въ Беркли, чтобы развдать, какъ велико войско, набранное герцогомъ Іоркскимъ, а затмъ приказалъ явиться въ Равенспоргъ.
Норсомберлендъ. Сынъ, неужто ты забылъ черты герцога Гирфорда?
Пэрси. Нтъ, добрйшій лордъ, не забылъ. Какъ могъ я забыть то, чего никогда не зналъ. Насколько мн извстно, я ни разу не видалъ герцога.
Норсомберлендъ. Такъ узнай его, вотъ его свтлость.
Пэрси. Благородный лордъ, я предлагаю вамъ услуги, конечно, еще незначительнаго, неопытнаго юноши, еще не могущаго принесть вамъ большой пользы, пока лта не разовьютъ его силъ. Тогда и услуги его окажутся боле дйствительными.
Болинброкъ. Благодарю тебя, любезный Пэрси. Връ мн, юный мой другъ: — боле всего на свт меня радуетъ сознаніе, что душа у меня благородная, никогда не забывающая добрыхъ своихъ друзей. Если моему счастію, при содйствіи твоей привязанности, суждено достигнуть полной зрлости, я никогда не перестану награждать тебя за твою врность. Мое сердце заключаетъ этотъ договоръ, а моя рука его скрпляетъ.
Норсомберлэндъ. Скажи, далеко-ли отсюда до Беркли, и что подлываетъ тамъ съ своимъ войскомъ старикъ Герцогъ Іоркскій?
Пэрси. Замокъ находится вотъ за тою кущею деревьевъ. Какъ я слышалъ, собрано триста человкъ гарнизона, а при герцог состоять лорды Беркли и Сэймуръ и, кром нихъ, ни одного извстнаго имени.

Входятъ Россъ и Уиллофби.

Норсомбердендъ. Вотъ лорды Россъ и Уиллофби, оба — и отъ усерднаго пришпориванія коней, и отъ поспшности — красны, какъ огонь.
Болинброкъ. Добро пожаловать, любезные лорды. Я вижу, что вы ищите изгнаннаго измнника, чтобы предложить ему свою преданность. До сихъ поръ казна моя такъ еще небогата, что я вынужденъ ограничиваться только благодарностью на словахъ, когда-же она наполнится поболе, вы за любовь ко мн, за готовность помочь мн получите боле существенное вознагражденіе.
Россъ. Благороднйшій лордъ, одно уже ваше присутствіе служитъ для насъ достаточною наградою.
Уиллофби. Оно съ избыткомъ вознаграждаетъ насъ за т труды, которые мы вынесли, стараясь присоединиться къ вамъ.
Болинброкъ. Нтъ, примите все-таки мою благодарность, — единственное, чмъ богато казнохранилище бдняка. Пусть она до тхъ поръ служитъ порукой моей щедрости, пока юное мое счастіе не достигнетъ полнаго совершеннолтія (Входитъ лордъ Беркли). Это кто?
Норсомберлендъ. Лордъ Беркли, если я не ошибаюсь.
Беркли. Лордъ Гирфордъ, я посланъ къ вамъ.
Норсомберлендъ. Благородный лордъ, я отзываюсь только на имя Ланкастра. Я только затмъ и явился въ Англію, чтобы завоевать себ этотъ титулъ. Пусть ваши уста удостоятъ его меня ране, чмъ я стану отвчать на сказанное вами.
Беркли. Нтъ, милордъ, не перетолковывайте моихъ словъ въ превратномъ смысл. Мн и въ голову не приходило вычеркивать какое-нибудь изъ вашихъ правъ со страницъ книги чести. Къ вамъ, милордъ, — называйте себя какъ хотите, — я являюсь отъ имени доблестнаго герцога Іоркскаго, временнаго правителя этой страны, дабы узнать отъ васъ, что, кром отсутствія нашего августйшаго повелителя, побудило васъ междоусобицей нарушить блаженный миръ нашего государства?

Входить герцогъ Іоркскій со свитой.

Болинброкъ. Нтъ никакой надобности, чтобы мой отвтъ передавали вы: герцогъ самъ идетъ сюда собственною особою. Привтъ вамъ, благороднйшій мой дядя! (Преклоняетъ колно).
Герцогъ Іоркскій. Докажи мн покорность своего сердца, а не своего колна, умющаго сгибаться подобострастно и лживо.
Болинброкъ. Добрйшій мой дядя!
Герцогъ Іоркскій. Довольно! Полно передо мною распинаться и называть меня добрымъ дядей! Я не могу быть дядей измнника, и слово ‘добрйшій’ на нечестивыхъ устахъ становится недобрымъ. Какъ дерзнули твои изгнанныя стоны, которымъ воспрещено попирать прахъ Англіи, коснуться ея почвы? Но дале — еще вопросы: — какъ дерзнули твои ноги пройти столько миль по мирному ея лону, пугая блднющихъ жителей ея деревенъ обликомъ войны и ненавистнымъ изобиліемъ оружія? Не потому-ли ты дерзнулъ сюда явиться, что помазанникъ Божій въ отсутствіи? Ошибся, глупый мальчишка!— Король здсь, и его власть вмщается въ моемъ врномъ сердц! Если-бы во мн сохранилось столько-же юнаго пыла, какъ въ т времена, когда я съ твоимъ отцомъ, храбрымъ Гаунтомъ, ринулся освобождать твоего отца, ‘чернаго принца’, этого истиннаго Марса въ образ человка, отъ окружавшихъ его безчисленныхъ французскихъ полчищъ, какъ быстро наказала-бы тебя эта безсильная теперь рука, какъ грозно покарала-бы она тебя за преступленіе!
Болинброкъ. Милостивый мой дядя, объясни, въ чемъ я виноватъ, въ чемъ состоитъ мое преступленіе и насколько оно велико?
Герцогъ Іоркскій. Твое преступленіе крайне велико, и состоитъ оно въ дерзкой крамол, въ гнусной измн. Ты изгнанникъ, а между тмъ явился на родину ране истеченія положеннаго срока, и при томъ грозя оружіемъ твоему государю.
Болинброкъ. Я былъ изгнанъ, какъ Гирфордъ, но теперь возвращаюсь, какъ Ланкастръ. Благородный мой дядя, умоляю вашу свтлость взглянуть на мой поступокъ безпристрастными глазами. Вы для меня тоже, что отецъ, потому что, когда я гляжу на васъ, мн чудится, будто передъ мною оживаетъ старикъ Джонъ Гаунтъ. Итакъ, отецъ мой, неужто вы можете допустить мысль, чтобы я навсегда былъ осужденъ вести бродячую жизнь изгнанника? Неужто вы находите, справедливымъ, что у меня изъ рукъ силою отняли и священныя мои права, и состояніе, чтобы бросить его на разграбленіе разнымъ выскочкамъ и расточителямъ? Разв я для этого родился на свтъ? Если двоюродный мой братъ состоитъ королемъ Англіи, то слдуетъ признать, что и я тоже Ланкастръ. У васъ есть сынъ — мой благородный родственникъ Омерль. Если-бы вы умерли ране, и вашего сына постигла такая-же участь, какъ меня, онъ, конечно, нашелъ-бы въ своемъ дяд, Джон Гаунт, настоящаго отца, который отмстилъ-бы за нанесенныя племяннику обиды и сталъ-бы травить обидчиковъ до послдняго ихъ издыханія. У меня отнимаютъ мой ленъ, на который я въ силу грамотъ имю полное право. Все имущество отца силой захвачено въ казну, распродано, а деньги пошли на самое позорное употребленіе. Скажите посл этого, что-же мн длать? Хотя я подданный, но я все-таки требую защиты закона! Моимъ требованіямъ внимать не желаютъ, поэтому я прибылъ сюда, чтобы лично искать наслдства, оставленнаго мн отцомъ!
Норсомберлендъ. Дйствительно, съ герцогомъ поступлено было въ высшей степени несправедливо.
Россъ. Теперь отъ вашей свтлости зависитъ поправить эту возмутительную несправедливость.
Уиллофби. Его имущество пошло на обогащеніе людей низкихъ.
Герцогъ Іоркскій. Лорды Англіи, выслушайте меня! Обиды, нанесенныя моему племяннику, отозвались во мн очень тяжело, и я, насколько было силъ, отстаивалъ его права. Но съ тмъ, что онъ явился сюда въ томъ вид, въ какомъ онъ явился, то-есть, съ оружіемъ въ рукахъ, собственною рукою, рубя направо и налво, прокладывалъ себ дорогу мечемъ, что онъ добивался правды при помощи неправды, помириться я не могу, и этого быть не должно, а вы, поддерживая его въ этомъ намреніи, сами являетесь кормильцами крамолы.
Норсомберлендъ. Благородный герцогъ поклялся, что прибылъ сюда только за тмъ, чтобы добиться возврата принадлежащаго ему. Для того, чтобы дать ему возможность достигнуть желанной цли, мы вс торжественно поклялись помогать ему, насколько хватитъ силъ. Пусть никогда не знаетъ счастія тотъ, кто нарушитъ этотъ обтъ!
Герцогъ Іоркскій. Говорите, говорите! а я все-таки ясно вижу, къ чему клонится это вооруженное нашествіе, но я вынужденъ сознаться, что ни въ чемъ не могу помочь бд, потому власть моя слаба, а силы мои слишкомъ недостаточны. Но если-бы мн дана была возможность, клянусь тмъ, кто даровалъ мн жизнь, я захватилъ-бы всхъ васъ я заставилъ-бы ваши колни преклониться передъ царственнымъ милосердіемъ короля. Но разъ у меня нтъ на это силы, знайте, что я не примыкаю ни къ той, ни къ другой сторон. Затмъ, если не желаете захать въ мой замокъ, переночевать тамъ и отдохнуть, прощайте.
Болинброкъ. Такое приглашеніе, дядя, мы принимаемъ охотно, но намъ во чтобы то ни стало слдуетъ убдить васъ отправиться въ Бристольскій замокъ, занятый, какъ говорятъ, Боши, Бэготомъ и ихъ сообщниками, этими глупыми гусеницами, которыхъ я поклялся извести, чтобы избавить отъ нихъ Англію.
Герцогъ Іоркскій. Можетъ-быть, и я поду съ вами, хотя выдавать это за нчто неизмнное еще не могу:— мн слишкомъ противно нарушать законы родной страны. Мн равно непріятны какъ дружба съ вами, такъ и вражда.Когда дло непоправимо, я перестаю о немъ заботиться, (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Лагерь въ Уэльс.

Входятъ Сольсбюри и Уэльсскій военачальникъ.

Военачальннкъ. Лордъ Сольсбюри, мы ждемъ уже цлыхъ десять дней, мои соотчичи окончательно теряютъ терпніе, а о корол все таки нтъ ни слуха, ни духа. Поэтому я считаю, что намъ лучше всего разбрестись по домамъ. Прощайте.
Сольсбюри. Подожди еще хоть одинъ день, врный душою Уэльссецъ, король всю свою надежду возлагаетъ на тебя.
Военачальникъ. Ходятъ слухи, будто король умеръ, и мы не хотимъ доле ждать. Вс лавровыя деревья въ нашей стран посохли, метеоры наводятъ ужасъ на неподвижныя звзды небесъ. Блднолицый мсяцъ глядитъ на землю, словно облитый кровью, прорицатели, съ испитыми лицами, возвщаютъ въ полголоса страшныя перемны, богатые хмурятся, а бездомная сволочь скачетъ и пляшетъ отъ радости, первые боятся потерять состоянія, а вторые надются поживиться при помощи ужасовъ войны. Вс эти предзнаменованія обыкновенно служатъ предвстниками или смерти, или низверженія королей. Прощайте, мои соотечественники уже разбрелись и разбжались въ твердомъ убжденіи, что король ихъ Ричардъ умеръ. (Уходитъ).
Сольсбюри. Ахъ, Ричардъ! съ какимъ сокрушеннымъ сердцемъ гляжу я, какъ твое величіе, словно падучая звзда, скатывается съ небесъ на гнусную землю! Твое солнце, обливаясь слезами, совсмъ склоняется къ западу, предвщая будущія бури, несчастія и безпорядки. Бывшіе твои друзья бжали отъ тебя иди передались на сторону твоихъ враговъ, и вс бды, вооружившись противъ тебя, становятся поперекъ дороги твоему счастію. (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Болинброка подъ Бристолемъ.

Входятъ: Болинброкъ, Герцогъ Іоркскій, Норсомберлендъ, Пэрси, Уиллофби и Россъ. За ними ведутъ взятыхъ въ плнъ Боши и Грина.

Болинброкъ. Подведите этихъ людей ближе. Боши и Гринъ, такъ какъ вашимъ душамъ сейчасъ предстоитъ разстаться съ тломъ, я не хочу долго мучить ихъ, находя это слишкомъ безчеловчнымъ, поэтому я не стану подробно исчислять т гнусные ваши поступки, которыми переполнена вся ваша жизнь. Однако, чтобы отмыть съ своихъ рукъ вашу кровь, я, въ виду присутствующихъ, все-таки изложу нкоторыя изъ причинъ, благодаря которымъ вы приговорены къ смерти. Вы заставили сбиться съ пути внценосца, бывшаго когда-то настоящимъ королемъ, счастливымъ и вполн достойнымъ джентельменомъ, какъ по рожденію, такъ и по склонностямъ, которыми надлила его природа. Вы совсмъ исказили, обезобразили его нравъ. Ваша преступная праздность была отчасти виною разрыва между нимъ и королевой, вы обрекли на одиночество царственное ложе прекрасной королевы и заставили поблекнуть ея ланиты, благодаря слезамъ, вызваннымъ изъ ея глазъ вашими черными обидами… Меня самого, — человка высокопоставленнаго по рожденію, близкаго по крови родственника короля, къ которому онъ былъ искренно расположенъ до того дня, когда вы своими происками съумли заставить Ричарда несправедливо измнить отношенія ко мн, — вы вынудили склонить голову передъ вашими оскорбленіями, облегчать удрученную грудь вздохами англичанина подъ заволоченнымъ тучами чужестраннымъ небомъ, питаться горькимъ хлбомъ изгнанія тогда какъ сами вы тмъ временемъ роскошно питались насчетъ заграбленнаго у меня имущества, уничтожали мои парки, вырубали мои лса, въ окнахъ моихъ замковъ вы въ дребезги разбивали стекла, съ изображеніемъ моего родового герба, стирали мои девизы, не оставляя никакихъ слдовъ моихъ правъ на знатность, кром уваженія знавшихъ меня людей и кром вращавшейся въ моихъ жилахъ крови, свидтельствующей, что я все-таки джентельменъ. За это и за многое еще большее, въ два раза большее, вы приговорены къ смерти. Отведите ихъ къ палачу, пусть онъ ихъ обезглавитъ.
Боши. Даже смертельный ударъ пріятне мн, чмъ Англіи присутствіе Болинброка. Прощайте, лорды.
Гринъ. Меня утшаетъ только та мысль, что небеса примутъ наши души и муками ада воздадутъ нашему обидчику.
Болинброкъ. Лордъ Норсомберлендъ, потрудитесь распорядиться, чтобы съ ними покончили скоре (Норсомберлэндъ и другіе уходятъ, за ними уводятъ осужденныхъ). Дядя, вы говорите, что королева у васъ въ замк? Ради Бога, обращайтесь съ нею какъ можно съ большимъ уваженіемъ. Передайте ей, что я шлю ей свой почтительнйшій привть. Позаботьтесь, чтобы слова мои были ей переданы непремнно.
Герцогъ Іоркскій. Я съ однимъ приближеннымъ мн джентельменомъ уже отправилъ ей письмо, въ которомъ подробно распространяюсь о твоихъ чувствахъ привязанности къ ней и уваженія.
Болинброкъ. Благодарю тебя, милый дядя. Идемте, милорды, чтобы сразиться съ Глендауромъ и съ его сообщниками. Сначала сдлаемъ дло, а потомъ попируемъ (Уходятъ).

СЦЕНА ІІ.

Уэльсскій берегъ, неподалеку виденъ замокъ.

При гром трубъ и барабановъ входятъ: Король Ричардъ, Епископъ Карляйльскій, Омерль и воины.

Король Ричардъ. Вы говорите, что это замокъ Берклоули?
Омерль. Такъ-точно, государь. Какъ нравится вашему величеству воздухъ этой страны, посл недавней качки на волнахъ разъяреннаго моря?
Король Ричардъ. Какъ-же можетъ онъ не нравиться? Я плачу отъ радости, что мн удалось снова очутиться въ своемъ королевств, стоять на родной земл. Дорогая земля, хотя крамольники взрываютъ твою грудь копытами своихъ коней, я все-таки движеніемъ руки шлю теб привтъ. словно мать, надолго разлученная съ роднымъ дтищемъ, разомъ и плачетъ, и улыбается ему при свиданіи, и я, рыдая и улыбаясь, привтствую и ласкаю тебя своими царственными руками! О, безцнная земля, не корми враговъ твоего государя, отказывай въ насыщеніи ихъ жадному позыву на пищу! Усыпь, напротивъ, ихъ путь пауками, высасывающими изъ тебя смертельный твой ядъ! Сдлай такъ, чтобы твои пресмыкающіяся жабы изъязвляли вроломныя ноги моихъ враговъ, топчущія тебя своими никмъ не призванными пятами! Ее давай имъ пожинать ничего, кром жалящей крапивы, а если они захотятъ сорвать цвтокъ на твоей груди, молю тебя, заставь спрятавшуюся ехидну охранять этотъ цвтокъ, чтобы она однимъ прикосновеніемъ своего раздвоеннаго языка наносила смерть врагамъ твоего повелителя! Не насмхайтесь, лорды, надъ моими словами, какъ надъ безумными заклинаніями! Скоре въ этой безчувственной земл возникнетъ состраданіе, а эти камни превратятся въ вооруженныхъ воиновъ, чмъ ихъ прирожденный король покорится гнусному оружію, управляемому мятежною рукой!
Епископъ. Не бойтесь ничего, государь! У той силы, которая возвела васъ на королевскій престолъ, все-таки, несмотря ни на что, хватитъ могущества, чтобы защитить своего помазанника. Передъ людьми, кого небо взыскало своими щедротами, слдуетъ преклоняться, а не возставать противъ нихъ. Иначе, когда небо желаетъ, но мы не желаемъ, окажется, что мы грубо отталкиваемъ его дары, а вмст съ тмъ помощь и спасеніе, предлагаемыя намъ Провидніемъ.
Омерль. Онъ хочетъ сказать, государь, что мы слишкомъ безпечно смотримъ на то, какъ силы Болинброка, благодаря нашей бездятельности, съ каждымъ днемъ увеличиваются и въ денежномъ отношеніи, и въ пріобртеніи новыхъ приверженцевъ.
Король Ричардъ. Кузенъ, ты хоть кого способенъ привести въ уныніе! Разв ты не знаешь, что въ т часы, когда всеозаряющее око неба прячется за край земного шара, чтобы освщать другой міръ, воры и разбойники разсыпаются повсюду, и, невидимые, обагренные кровью, производятъ убійства и насилія. Однакоже, какъ только это свтило, выходя изъ подъ земного шара, начинаетъ съ востока обливать своимъ пламенемъ гордыя вершины сосенъ и направлять свои лучи въ глубину пещеръ, гд таятся убійства, предательства и другія злодянія, преступники, не имя на своихъ плечахъ темнаго плаща ночи, остаются неприкрытыми, обнаженными и трепещущими сами передъ собою. Поэтому, когда онъ, Болинброкъ, воръ и измнникъ, обрушившійся на насъ подъ прикрытіемъ ночи, пока мы были далеко, у видитъ, что мы, какъ солнце, являющееся съ востока, снова вступили на свой престолъ, сознаніе измны заставитъ вспыхнуть на его лиц краску стыда, и, не будучи въ силахъ вынести сіяніе дня, онъ ужаснется самого себя и задрожитъ при вид своихъ злодйствъ. Вс воды грознаго и бурнаго моря не въ состояніи смыть священнаго елея съ чела помазанника Божія! Дыханіе смертныхъ не въ состояніи низвергнуть намстника, избраннаго Творцомъ! Въ отпоръ каждому человку, завербованному вроломною сталью Болинброка противъ нашего золотого королевскаго внца, Господь, защищая своего Ричарда, противупоставитъ лучезарнаго ангела, вызваннаго изъ рядовъ небеснаго сонма. Итакъ, если въ бою примутъ участіе ангелы, людямъ придется только сдаться, потому что небо всегда стоитъ за истинное право! (Входитъ Сольсбюри). Добро пожаловать, милордъ! Какъ далеко отсюда стоитъ твое войско?
Сольсбюри. Какъ разъ, великодушный государь, на разстояніи вотъ этой слабой руки. Мой языкъ находится подъ вліяніемъ унынія, а это дозволяетъ мн произносить только слова отчаянія. Боюсь, благородный мой лордъ, что одинъ день промедленія окуталъ облаками то благополучіе, которымъ вы до сихъ поръ пользовались на земл. О, заставьте время обратиться вспять, верните вчерашній день, и къ вашимъ услугамъ окажется двнадцать тысячъ вооруженныхъ воиновъ… Но сегодня, да сегодня, изъ-за одного несчастнаго дня промедленія, вы лишаетесь и радостей, и приверженцевъ, и престола, потому что уэльссцы, повривъ слухамъ, будто вы умерли, или разсялись, или бжали къ Болинброку.
Омерль. Мужайтесь, государь! Зачмъ такъ блднть?
Король Ричардъ. Одну минуту тому назадъ, кровь двадцати тысячъ человкъ играла на моемъ лиц, а теперь эти люди бжали! Разв нтъ основанія, чтобы мертвенная блдность покрыла мое лицо до тхъ поръ, дока къ нему не прильетъ такое же количество крови? Каждая душа, желающая сохранить жизнь, бжитъ отъ меня, потому что судьба своею тяжестью сокрушила мою гордыню.
Омерль. Придите въ себя, государь! Вспомните, кто вы.
Король Ричардъ. Да, я дйствительно забылся… Разв я не король? Проснись-же, безпечно уснувшее величіе! Разв имя короля не стоитъ сорока тысячъ другихъ именъ? Воспрянь-же, воспрянь мое имя! Ничтожный подданный вздумалъ нападать на твое безмрное величіе. Не устремляйте взглядовъ въ землю, вы, любимцы короля! Разв мы не стоимъ на высот величія? Пусть настолько-же высоко парятъ и наши мысли! Я знаю, что значительнаго количества войска, находящагося подъ руками у нашего дяди Іорка, вполн достаточно, чтобы обезпечить нашъ успхъ. Однако, кто это еще идетъ сюда?

Входитъ Скрупъ.

Скрупъ. Да пошлетъ небо моему государю боле здоровья и счастія, чмъ въ состояніи принести ему мой языкъ. настроенный заботами на печальный ладъ!
Король Ричардъ. Мои уши готовы тебя выслушать, он такъ-же, какъ и сердце, готовы на все. Самое худшее, что ты можешь сообщить мн, вроятно, только касается какой-нибудь земной утраты. Не погибло-ли мое королевство? Говори прямо! Если такъ, оно всегда было для меня источникомъ однхъ заботъ, а разв избавленіе отъ заботъ заставляетъ насъ терять хоть что-нибудь? Не стремится-ли Болинброкъ стать выше насъ? Когда такъ, онъ выше насъ все-таки не станетъ. Если онъ намренъ служить Богу, и мы намрены длать тоже, поэтому мы и тутъ останемся равными. Иди не взбунтовались-ли наши подданные? если такъ, что-же намъ длать, когда они ршились нарушить обтъ врности и Богу, и намъ? Возвщай мн, кричи, что идутъ горе, разрушеніе, утраты, всеобщее паденіе, всеобщая гибель! Самымъ худшимъ все-таки остается смерть, а ея день неизбжно придетъ ране или позже.
Скрупъ. Я очень радъ, что вы, ваше величество, съ такою твердостью приготовились услыхать нерадостныя всти о сцпленіи всевозможныхъ невзгодъ. Словно серебристыя волны рки, неудержимо затопляющія въ ненастный бурный день свои берега, какъ будто весь міръ готовъ излиться въ слезахъ, такъ и безпощадная злоба Болинброка выходитъ изъ всякихъ границъ, переполняя вашу перепуганную страну жестоко сверкающею сталью и сердцами боле жестокими, чмъ сама сталь. Даже сдыя бороды, лишенные волосъ черепа, и т вооружаются противъ вашего величества, а мальчишки, еще говорящіе женскими голосами, стараются придавать мужественный звукъ своей рчи и, напрягая свои неокрпшія, еще почти женскія мышцы, которымъ, очевидно, неловко въ тяжеломъ вооруженіи, тоже порываются возстать противъ вашего царственнаго внца. Мало этого:— даже духовныя лица упражняются въ натягиваніи тетивы самострловъ, сдланныхъ изъ вдвойн губительнаго тисоваго дерева, и направляютъ стрлы противъ вашей державы. Самыя пряхи и т, вооружившись ржавыми счками, идутъ противъ вашего престола. Возстали вс, и старые, и молодые, такъ-что все идетъ еще хуже, чмъ я могу пересказать.
Король Ричардъ. Слишкомъ, слишкомъ хорошо передаешь ты этотъ печальный разсказъ! Гд-же графъ Уильтширъ? Гд Бэготъ? Что сталось съ Боши, и гд Гринъ? Какъ допустили они, чтобы опасный непріятель измрялъ наши владнія такими ничмъ не стсняемыми шагами. Если мы одержимъ верхъ, имъ придется головою отвчать за свое нерадніе. Ручаюсь, что они заключили миръ съ Болинброкомъ!
Скрупъ. Да, государь, они дйствительно заключили съ нимъ полный миръ.
Король Ричардъ. О, злоди, ехидны, окаянные, не достойные искупленія! Они псы, готовые по первому приказанію ползать передъ кмъ угодно! Они зми, пригртыя кровью моего сердца и теперь жалящія меня въ самое это сердце! Каждый изъ нихъ тоже, что Іуда, и при томъ каждый втрое хуже настоящаго Іуды! Какъ могли они заключить такой миръ? Пусть устрашающій адъ обрушится войною противъ ихъ душъ, запятнавшихъ себя такою гнусною измною!
Скрупъ. Вижу я, какъ скоро нжнйшая привязанность подъ вліяніемъ обстоятельствъ переходитъ въ самую ожесточенную, смертельную ненависть. Сними проклятіе съ ихъ душъ: — мирный договоръ скрпили они головами, а не руками. Тмъ, кого вы проклинаете, смерть нанесла ршительный ударъ, и они уже давно лежатъ въ сырой земл, схороненные въ глубокой могил.
Король Ричардъ. Какъ? Боши, Гринъ и графъ Уильтширъ умерли?
Скрупъ. Вс они казнены въ Бристол.
Омерль. А гд-же, гд мой отецъ? Гд герцогъ съ своими войсками?
Король Ричардъ. Гд-бы онъ ни былъ, это все равно. Пусть никто не сметъ мн говорить ни слова о надежд. Будемъ толковатъ о могилахъ, о червяхъ, о надгробныхъ надписяхъ! Превратимъ прахъ въ бумагу и при помощи дождя, льющагося изъ нашихъ глазъ, начертаемъ свое горе на лон земли! Изберемъ душеприкащиковъ и сообщимъ имъ послднюю нашу волю. Однако, нтъ! Что въ силахъ мы завщать земл, кром нашихъ зарытыхъ въ ней останковъ? Наши помстія, наша жизнь, все принадлежитъ Болинброку, и мы ничего не можемъ считать своимъ, исключая смерти и той небольшой горсти земли, которой суждено засыпать наши кости?.. Прошу васъ, сядемъ на землю и станемъ передавать другъ другу росказни о кончин королей. Одни изъ нихъ низвергнуты были съ престола, другіе убиты на войн, третьихъ преслдовали призраки тхъ, кого они низвергли, еще другіе были отравлены женами, задушены во время сна, и большинство погибло неестественною смертью, потому что на золотомъ обруч, внчающемъ смертное чело королей, смерть сидитъ, какъ на престол. У нея свой дворъ. Она, шутница, издваясь надъ могуществомъ королей, насмхаясь надъ ихъ пышностью, даритъ имъ возможность на протяженіи одного дыханія, одного мгновенія разыграть изъ себя несокрушимыхъ властелиновъ, имющихъ власть устрашать и однимъ взглядомъ убивать кого угодно. Она-же однимъ взглядомъ внушаетъ королямъ и себялюбіе, и тщеславіе, а также мысль, будто наша плоть служитъ для нашей жизни такимъ-же несокрушимымъ оплотомъ, какъ непроницаемая мдная броня. Потомъ, позабавившись надъ нами, она кончаетъ тмъ, что уколомъ крошечной булавки сокрушаетъ эту броню, и тогда — прощай, король! Прикройте свои головы! не насмхайтесь надъ плотью и кровью торжественными заявленіями уваженія! Отложите всторону почтеніе, преданія, церемонное исполненіе обязанностей, потому что вы все время сильно во мн ошибались. Какъ и вы, я живу тоже хлбомъ, испытываю нужду, чувствую страданія, ощущаю необходимость въ друзьяхъ. Поэтому, когда во мн проявляются такія рабскія наклонности, какъ можете вы считать меня королемъ?
Скрупъ. Государь, люди мудрые никогда, сложа руки, не жалуются на постигшую ихъ бду, они тотчасъ-же стараются уничтожить каждый поводъ къ жалобамъ. Трусость только подавляетъ силу, поэтому страхъ передъ непріятелемъ придаетъ ему, непріятелю, новую мощь, усиливаемую новою слабостью, и оказывается, что мы при помощи своего неразумія въ сущности воюемъ противъ себя-же самихъ. Чего-же худшаго бояться въ битв, кром возможности быть убитымъ? Умереть на пол битвы — значитъ сокрушить смерть смертью, тогда какъ умереть, страшась смерти, значитъ своимъ рабскимъ страхомъ воздать ей неподходящую дань.
Омерль. У моего отца есть войско, спросите, государь, гд онъ находится. Поймите, что одинъ человкъ можетъ иногда замнить цлое войско.
Король Ричардъ. Твой упрекъ совершенно основателенъ. Надменный Болинброкъ, иду къ теб навстрчу, чтобы при помощи наносимыхъ другъ другу ударовъ подвергнуть одинъ другого страшному суду. Вернуть то, что принадлежитъ намъ, совсмъ не будетъ трудно. Скажи, Скрупъ, гд нашъ дядя съ своимъ войскомъ? Какъ ни мраченъ твой взглядъ, отвть что-нибудь утшительное.
Скрупъ. По утреннему виду неба заключаютъ, каковъ будетъ самый день, мрачное выраженіе моего лица можетъ заране объяснить теб, что мой языкъ въ состояніи отвтить только самое худшее. Я, словно палачъ, длю мученія пытки, доводя ее до самыхъ ужасныхъ ея предловъ! Однако, надо-же, наконецъ, высказаться. Вашъ дядя Іоркъ перешелъ на сторону Болинброка, вс ваши замки на свер сдались, на юг вся знать подняла оружіе за вашего двоюроднаго брата.
Король Ричардъ. Ты высказалъ довольно! (Омерлю). Будь проклятъ ты, кузенъ, за то, что отвлекъ меня отъ успокоительнаго пути безнадежности, на которомъ я уже стоялъ! Въ чемъ-же теперь искать утшенія? Что скажешь ты теперь, какое еще предложишь утшеніе? Клянусь небомъ, я до конца жизни буду ненавидть каждаго, кто дерзнетъ утшать меня хотъ однимъ словомъ! Отправимтесь въ замокъ Флинтъ, тамъ я испущу послдній вздохъ. Король, сдлавшись рабомъ несчастія, обязанъ повиноваться несчастію по королевски. Распустите и остальное состоящее при мн войско, пусть воздлываютъ землю, сулящую имъ урожай! Имъ дожидать отъ меня боле нечего, да не позволитъ себ никто попытки измнить мой образъ мыслей! Всякій совтъ окажется безполезнымъ.
Омерль. Еще одно только слово, государь!
Король Ричардъ. Тотъ, кто оскорбитъ меня льстивостью своей рчи, нанесетъ мн двойное оскорбленіе! Распустите всхъ, кто еще слдуетъ за мною! Пусть себ уходятъ, пусть изъ мрака, окутывающаго Ричарда, переходятъ къ свту, издаваемому Болинброкомъ (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Въ Уэльсс, передъ замкомъ Флинтъ.

При звукахъ трубъ и съ разввающимися знаменами входитъ Болинброкъ сь войскомъ, за нимъ слдуютъ герцогъ Іоркскій, Норсомберлендь и другіе.

Болинброкъ. Изъ этихъ извстій мы узнаемъ, что уэльссцы разсялись, а Сольсбюри отправился къ королю, недавно съ немногими изъ своихъ приверженцевъ высадившемуся на этотъ берегъ.
Норсомберлендъ. Всть эта, ваша свтлость, какъ нельзя боле прекрасна и пріятна. Ричардъ врно гд-нибудь здсь поблизости пріютилъ усталую свою голову.
Герцогъ Іоркскій. Лорду Норсомберленду слдовало-бы сказать: — ‘Король Ричардъ’. О, какъ, значитъ, тяжелы времена, когда самому помазаннику Божію, королю, приходится искать пріюта для своей головы!
Норсомберлендъ. Вы, ваша свтлость, не такъ меня поняли, титулъ я опустилъ только ради краткости.
Герцогъ Іоркскій. Было время, когда онъ за подобную краткость поступилъ-бы съ вами еще короче, за такое своеволіе, пришедшее вамъ въ голову, онъ тоже на цлую голову сократилъ-бы вашъ ростъ.
Болинброкъ. Добрйшій дядя, не истолковывай его словъ въ превратномъ смысл.
Герцогъ Іоркскій. А ты, любезный племянникъ, смотри, не впади въ ошибку, вкривь и вкось истолковывая чужія слова. Не забывай, что у тебя надъ головою небо.
Болинброкъ. Я это знаю, дядя, и нисколько не противлюсь его вол. Однако, кто это еще идетъ сюда? (Входитъ Пэрси). А, здорово, Герри! Неужто этотъ замокъ не соглашается сдаться?
Пэрси. Свтлйшій принцъ, замокъ вооруженъ противъ вашего вторженія по-королевски.
Болинброкъ. По-королевски? Разв король тамъ?
Пэрси. Да, государь, тамъ. Король Ричардъ пріютился внутри окружности этихъ стнъ, изъ глины и камня. При немъ находятся лорды Омерль и Сольсбюри, сэръ Стэфенъ Скрупъ и еще какое-то важное духовное лицо, но кто это лицо?— не знаю.
Норсомберлендъ. Вроятно, епископъ Карляйльскій.
Болинброкъ (Норсомберленду). Благородный лордъ, направьтесь къ твердымъ ребрамъ стариннаго этого замка. 3вуками мдныхъ трубъ дайте знать сокрушенному слуху обитателей этого замка, что вы вызываете кого-нибудь для переговоровъ, а затмъ передайте мое посланіе въ слдующемъ вид. Скажите:’Генри Болинброкъ, преклоняя оба колна, цлуетъ руку у короля Ричарда и отъ чистаго сердца предлагаетъ ему свое врноподданничество такъ-же, какъ неизмнную свою преданность. Явился Болинброкъ сюда затмъ, чтобы повергнуть къ стопамъ его величества и свое оружіе, и свое могущество, лишь-бы государь добровольно отмнилъ распоряженіе о его изгнаніи и вернулъ ему, какъ его права, такъ и его имущество, въ полной ихъ цлости. Если этого не будетъ сдлано, Болинброкъ воспользуется преимуществами, которыя предоставляетъ ему его сила, и прибьетъ лтнюю пыль кровавымъ дождемъ, который хлынетъ изъ ранъ убитыхъ англичанъ, хотя тому-же Болинброку было-бы крайне противно залить такимъ багрянымъ ливнемъ свжую зелень равнинъ и луговъ прекраснаго королевства короля Ричарда, это онъ и надется доказать своимъ почтительнымъ и покорнымъ колнопреклоненіемъ. Объявите ему все это, а мы тмъ временемъ двинемъ свои войска впередъ по травяному ковру этой равнины (Норсомберлендъ отравляется къ замку, передъ нимъ идетъ трубачъ). Идемте, не давая гремть угрожающимъ барабанамъ, пока съ шаткихъ зубцовъ этихъ стнъ не получится отвта на наши крайне умренныя требованія. Моя встрча съ королемъ Ричардомъ не должна быть мене ужасна, чмъ встрча двухъ такихъ враждующихъ стихій, какъ огонь и вода, когда отъ ихъ громового столкновенія раздираются отуманенныя ланиты небесъ. Пусть онъ будетъ огнемъ, я останусь податливою водою. Пусть онъ ярится, какъ ему угодно, я разольюсь обильнымъ дождемъ на землю, да, на землю, но не на него. Итакъ, впередъ! Обратите вниманіе на то, какое лицо будетъ у короля Ричарда.

Труба вызываетъ на переговоры, за сценой отвчаютъ тмъ-же. Наверху появляются: — Король Ричардъ, епископъ Карляйльскій, Омерль, Скрупъ и Сольсбюри.

Герцогъ Іоркскій. Смотрите, смотрите, самъ король Ричардъ входить на укрпленія, словно красное отъ гнва солнце, когда оно появляется въ огненныхъ воротахъ востока, негодуя на то, что завистливыя тучи силятся омрачить его блескъ и заслонить собою его свтлому теченію путь къ закату. Тмъ не мене, онъ все-таки держитъ себя, какъ подобаетъ королю! Смотрите, какъ ярко въ его глазахъ, словно у орла, сверкаетъ же привыкшее покоряться кому-бы то ни было царственное величіе! Какъ жаль, какъ глубоко жаль, что такой блескъ долженъ омрачиться горькою обидой?
Король Ричардъ (Норсомберленду). Мы изумлены. Мы стояли, долго ожидая, что ты, какъ подобаетъ врноподданному, трепетно преклонишь передъ нами свое дрожащее колно, такъ какъ мы полагали, что ты имешь дло съ законнымъ своимъ государемъ. Если мы твой король, какъ осмливаются твои колнные суставы забывать надлежащую свою обязанность въ присутствіи короля? Если мы не король, докажи, что рука Всевышняго отршила насъ отъ ввреннаго намъ правленія, такъ какъ намъ хорошо извстно, что ни одна рука, состоящая изъ костей и плоти, не можетъ прикоснуться къ священной рукоятк нашего скипетра иначе, какъ при помощи святотатства, воровства или незаконнаго захвата. Хотя ты и теб подобные, кажется, воображаете, будто и вс такъ-же, какъ и вы, загубили свою душу гнуснйшею измной намъ и будто мы совсмъ лишены друзей, однако, это не такъ! Узнай, что единственный властелинъ мой, Всемогущій Богъ, вступаясь за насъ, скопляетъ въ тучахъ цлыя полчища всякихъ бдъ и заразъ, которыя станутъ безпощадно бичевать вашихъ еще не народившихся, еще не зачатыхъ дтей за то, что вы, наглые вассалы, дерзнули обратить свои преступныя руки противъ нашей головы и пытаетесь омрачить сіяніе нашей драгоцнной короны. Скажи Болинброку, — вотъ онъ, кажется, стоитъ тамъ неподалеку, — что каждый шагъ, который онъ длаетъ по моей стран — черная и опасная измна. Онъ явился вскрыть багряное завщаніе обливающейся кровью войны, но ране, чмъ ему удастся спокойно завладть внцомъ, котораго онъ домогается, десятокъ тысячъ другихъ кровавыхъ внцовъ оснятъ десятокъ тысячъ сыновнихъ головъ, оторванныхъ отъ груди матери, и не украсятъ цвтущаго лица Англіи. Двственная блдность мира превратится въ багровый румянецъ негодованія, и врная кровь англичанъ росою падетъ на зеленющія пастбища родной страны.
Норсомберлендъ. Избави Царь небесъ, чтобы покой нашего короля и повелителя нарушился междоусобицей, недостойною настоящихъ гражданъ. Знайте-же:— вашъ трижды благородный кузенъ — Герри Болинброкъ покорно лобызаетъ руку вашего величества. Онъ клянется всми чтимымъ памятникомъ, воздвигнутымъ надъ прахомъ вашего царственнаго дда, клянется царственною знатностью и вашей крови и его собственной, черпающими свои потоки изъ одного и того-же августйшаго источника, клянется погребнною рукою войнолюбиваго Гаунта, какъ и собственною доброй славой, собственною честью, а въ одной этой клятв заключаются всевозможные другіе слова и обты, — что явился онъ сюда съ единственною цлью получить обратно свои родовыя имущества и колнопреклоненно вымолить, чтобы его изгнанію немедленно положенъ былъ конецъ. Если королю угодно будетъ изъявить на это свое согласіе, Болинброкъ сейчасъ-же предоставитъ своему блестящему оружію мирно покрываться ржавчиной, отправитъ своихъ окованныхъ желзомъ коней въ стойла, а сердце свое обречетъ на врную службу вашему величеству. Да, онъ клянется, что все это такъ-же врно, какъ то, что онъ принцъ, и я, какъ джентельменъ, вполн ему врю.
Король Ричардъ. Слушай, Норсомберлендъ, сообщи ему слдующій отвтъ короля:— Мы рады видть нашего благороднаго кузена и готовы безпрекословно исполнить его справедливыя требованія. Со всею свойственною теб любезностью передай ему дружескій нашъ привтъ. (Онъ обращается къ Омерлю). Кузенъ, не правда-ли, что мы такою уступчивостью, такою ласковою рчью позорно унижаемъ себя? Не вернуть-ли Норсомберленда? Не послать-ли измннику вызовъ на бой, чтобы умереть, сражаясь?
Омерль. Нтъ, государь, пока время не обогатить насъ друзьями, а друзья не снабдятъ оружіемъ, станемъ воевать при помощи ласковыхъ словъ.
Король Ричардъ. О, Боже мой, Боже! Тотъ самый языкъ мой, который такъ неумолимо приговорилъ этого человка къ грозному изгнанію, теперь ласковыми словами отмняетъ свой приговоръ. О, зачмъ я не такъ великъ, какъ велика моя скорбь, или зачмъ я хоть сколько-нибудь не ниже того имени, которымъ называюсь?!. О, если-бы я могъ забыть, чмъ я былъ ране, или не помнить, чмъ предстоитъ мн быть дале! Ты возмущаешься, гордое сердце? (Разстегиваетъ верхнее платье). Предоставляю теб полную свободу биться, какъ теб угодно, когда во власти враговъ убить и тебя, и меня!
Омерль. Норсомберлендъ возвращается отъ Болинброка.
Король Ричардъ. Что длать теперь королю? Если ему слдуетъ покориться, онъ это сдлаетъ. Если ему предстоитъ быть свергнутымъ съ престола, онъ согласится и на это. Если ему придется лишиться титула короля, Богъ съ нимъ, съ этимъ титуломъ! Я промняю свои драгоцнности на четки, пышный дворецъ на келью отшельника, роскошныя свои одежды на рубище нищаго, великолпные кубки на деревянный жбанъ, свой скипетръ на странническій посохъ паломника, своихъ подданныхъ на дв рзныя иконы, а свое обширное королевство на тсную могилу, совсмъ маленькую, совсмъ безвстную! Или нтъ! Лучше пусть меня похоронятъ на большой королевской дорог, ведущей куда-нибудь на торговую площадь, чтобы подданные ежечасно попирали ногами голову бывшаго своего государя. Попираютъ-же они мое сердце, пока я еще живъ, почему-же имъ не попирать моего праха, когда меня схоронятъ? Мягкосердечный кузенъ мой Омерль, ты плачешь! Превратимъ наши постыдныя слезы въ самую скверную непогоду, ими и вздохами нашими прибьемъ къ земл обильные всходы и народимъ голодъ въ этой крамольной стран! Или, насмхаясь надъ своими несчастіями, употребимъ въ дло проливаемыя слезы:— заставимъ ихъ, напримръ, капать все на одно и тоже мсто, пока он не пророютъ для насъ въ земл дв могилы, а когда мы уляжемся въ эти могилы, пусть надъ нами напишутъ:— ‘Здсь покоются два родственника, выкопавшіе себ могилы собственными плачущими глазами’. Разв горе не послужило-бы намъ тогда на пользу? Но хорошо, хорошо! Я вижу, что болтаю вздоръ, и что ты надо мною смешься. Ну, могущественный принцъ, лордъ Норсомберлендъ, что говоритъ король Болинброкъ? Угодно-ли его величеству позволить Ричарду жить до тхъ поръ, пока смерть не явится сама за Ричардомъ? Ты отвчаешь поклономъ, изъ этого слдуетъ, что Болинброкъ говоритъ ‘да’.
Норсомберлендъ. Государь, онъ для переговоровъ ожидаеть васъ на нижнемъ двор, благоволите-же сойти внизъ.
Король Ричардъ. Сойду, сойду внизъ, какъ блистательный Фаэтонъ, не съумвшій справиться съ необузданными конями (Норсомберлендь возвращается къ Болинброку). На нижній дворъ! Да, должно быть, дйствительно низокъ тотъ дворь, гд низкими становятся короли, соглашающіеся унижаться, являясь на зовъ измнниковъ, и ихъ милуютъ! Итакъ, приказано сойти внизъ, на нижній дворъ? Долой съ высокаго двора на нижній! Долой король! потому что ночныя совы кричать тамъ, гд должны-бы раздаваться псни жаворонковъ, высоко парящихъ въ поднебесьи (Спускаются съ укрпленій).
Болинброкъ. Что-же говоритъ его величество?
Норсомберлендъ. Скорбь и сердечное горе заставляютъ его, словно помшаннаго, говорить всякій вздоръ. Вотъ и онъ.

Король вмст со свитою появляется внизу.

Болинброкъ. Стойте поодаль и оказывайте его величеству должное уваженіе (Преклоняетъ колно). Добрйшій государь…
Король Ричардъ. Любезнйшій кузенъ, ты унижаешь свое царственное колно, доставляя гнусной земл возможность гордиться его поцлуемъ. Мн было-бы несравненно пріятне сердцемъ чувствовать твою любовь, чмъ огорченными глазами смотрть на твое колнопреклоненіе. Встань, кузенъ, встань! Колни твои согнуты, но я знаю, что твои помыслы выпрямляются (указывая на свою голову), по крайней мр, хоть до такой высоты.
Болинброкъ. Государь, явился я сюда только за своею собственностью.
Король Ричардъ. И собственность, и я самъ — все твое.
Болинброкъ. Будьте моимъ хоть настолько, насколько окажется того достойной моя врная служба.
Король Ричардъ. Т, кому извстны врнйшіе пути для достиженія желаемаго, разумется, достойны права владть достигаемымъ. Дай мн руку, дядя. Вытри-же до суха свои глаза. Полно! слезы доказываютъ любовь, но врачующей силы у нихъ нтъ. Кузенъ, я слишкомъ молодъ, чтобы быть твоимъ отцемъ, хотя ты и достигъ возраста, дозволяющаго теб сдлаться моимъ наслдникомъ. Я готовъ отдать теб все, чего-бы ты не пожелалъ, и отдамъ съ полной готовностью. Мы поневол должны длать то, чему не въ силахъ сопротивляться. демъ въ Лондонъ, не такъ-ли, кузенъ?
Болинброкъ. демте, добрйшій государь.
Король Ричардъ. Когда такъ, и я не могу отвтить отказомъ. (Уходятъ при звукахъ трубъ).

СЦЕНА IV.

Въ Ленгли. Садъ при замк герцога Іоркскаго.

Входятъ Королева и дв придворныя Дамы.

Королева. Какую-же забаву придумаемъ мы здсь, въ саду, чтобы разсять тревожныя думы и заботы?
1-я дама. Если угодно государын, мы поиграемъ въ шары.
Королева. Эта игра будетъ безпрестанно напоминать мн, что міръ полонъ препятствій, и что мое счастіе стремительно катится подъ гору.
1-я дама. Или давайте танцовать!
Королева. Съумютъ-ли мои ноги сохранить размръ въ веселости, когда сердце мое не знаетъ мры въ гор? Нтъ, милая моя, не нужно танцевъ. Придумайте какую-нибудь другую забаву.
1-я дама. Я, пожалуй, стану разсказывать сказки?
Королева. Веселыя или печальныя?
1-я дама. И т, и другія.
Королева. Нтъ, не нужно ни тхъ, ни другихъ, милая моя двушка. Сказки веселыя мн, совершенно утратившей веселость, еще сильне станутъ напоминать о гор, печальныя же сказки, когда моя душа и безъ того переполнена печалью, еще живе заставятъ чувствовать утрату радости. Незачмъ увеличивать сумму скорбей, когда я и безъ того надлена ими въ изобиліи, а сокрушеніемъ не вернешь того, что у меня отнято.
1-я дама. Не спть-ли мн что-нибудь?
Королева. Счастлива ты, если у тебя есть отъ чего распвать, но мн было-бы пріятне видть, что ты плачешь.
1-я дама. Государыня, я готова и плакать, если это можетъ облегчить ваше горе.
Королева. Если бы слезы могли принесть мн облегченіе, я плакала-бы сама и не попросила бы у тебя взаймы ни одной слезинки. Однако, смотри! сюда идутъ садовники. Спрячемся въ тни этихъ деревьевъ (Входитъ садовникъ и двое его помощниковъ). Я готова прозакладывать свое горе противъ сотни булавокъ, что эти люди непремнно заведутъ разговоръ про общественныя дла, какъ длаютъ вс, когда ожидаютъ государственнаго переворота. Горю предшествуютъ горькія предзнаменованія. (Королева и об дамы отходятъ всторону).
Садовникъ. Ступай, подвяжи т болтающіеся абрикосы, что, словно непокорныя дти, только служатъ бременемъ для родителей, заставляя ихъ надламываться, благодаря слишкомъ большой своей тяжести. Подопри чмъ-нибудь пригибающіяся къ земл втви.— А ты, какъ палачъ, отруби головы побгамъ, слишкомъ скоро переростающимъ другихъ и не въ мру возвышающимся надъ прочими, это не можетъ быть терпимо въ такой стран, какъ наша, гд вс должны быть равны. Возложивъ эти обязанности на васъ, самъ я примусь вырывать сорныя травы, безплодно высасывающія изъ земли питательные соки въ ущербъ цлебнымъ цвтамъ.
1-й помощникъ. Зачмъ намъ, какъ бы въ примръ мощному нашему государству, поддерживать за этимъ частоколомъ законы, порядокъ и всеобщее согласіе, когда все государство, этотъ чудный вертоградъ, вмсто стнъ обнесенный моремъ, сплошь поросло плевелами, заглушающими самые красивые цвты, когда фруктовыя деревья оставляются на произволъ судьбы, когда заборы его обваливаются, рабатки находятся въ полномъ запустніи, а цлебныя травы истачиваются гусеницами?
Садовникъ. Молчи! Для того, кто не обращалъ вниманія на вс безобразія, творившіяся весною, теперь уже настало время осенняго паденія листьевъ. Сорныя травы, разросшіяся подъ снью его втвей и, казалось, поддерживавшія его, тогда какъ он на самомъ дл его только губили, теперь окончательно вырваны съ корнемъ Болинброкомъ. Я говорю о граф Уильтшир, о Боши и о Грин.
1-й помощникъ. Какъ! Разв ихъ боле уже нтъ въ живыхъ?
Садовникъ. Да, казнены вс трое, а Болинброкъ завладлъ королемъ-расточителемъ. Какъ жаль, что Ричардъ не такъ относился къ своему королевству, какъ мы къ этому саду не старался воздлывать его и украшать. Когда настаетъ для этого время, мы на кор, которая для фруктовыхъ деревьевъ тоже, что кожа, длаемъ надрзы, чтобы слишкомъ большое обиліе соковъ, — а они для дерева тоже, что для человка кровь, — вмсто пользы не принесло вреда. Еслибы онъ поступалъ такъ-же съ сильными міра и съ честолюбцами, они могли-бы жить, чтобы приносить, а онъ, чтобы вкушать плоды исполненнаго долга. Мы отскаемъ вс излишнія втви, чтобы дать больше простора втвямъ плодоноснымъ. Да, если бы король поступалъ такъ-же, какъ мы, онъ до сихъ поръ сохранилъ-бы на голов корону, кажется, сорванную съ него навки, благодаря его нерадивой трат времени, его праздности и его безпутству.
1-й помощникъ. Такъ ты думаешь, что его въ самомъ дл свергнутъ съ престола?
Садовникъ. Онъ уже укрощенъ и теперь, а нтъ никакого сомннія, что скоро его сократятъ окончательно. Прошедшею ночью старый другъ добраго герцога Іоркскаго подучилъ письма съ очень мрачными встями.
Королева (Выступая впередъ). Мн во чтобы то ни стало необходимо высказаться, иначе горе задушитъ меня! Ты, призракъ ветхаго Адама, обязанный воздлывать этотъ садъ, скажи, какъ смешь ты своимъ грубымъ языкомъ сообщать такія отвратительныя извстія? Какая Ева, какой змій подстрекнули тебя повторять еще разъ исторію паденія человка? Почему пророчишь ты, что король Ричардъ будетъ низвергнуть съ престола? Какъ смешь ты, будучи самъ немного лучше, чмъ комъ земли, предугадывать его паденіе? Отвчай мн, гд, когда и какъ дошли до тебя эти ужасающія всти? Говори-же, негодяй!
Садовникъ. Простите меня, государыня! Мн, право, и самому не весело сообщать подобныя всти, однако, все, что я говорю, совершенная правда. Король Ричардъ находится въ могучихъ рукахъ Болинброка. Об ихъ судьбы взвшены:— на чашк всовъ вашего мужа находится только онъ самъ да еще нсколько обуянныхъ тщеславіемъ личностей, длающихъ его еще легковсне, но въ чашк великаго Болинброка, помимо его самого, находятся вс пэры Англіи, благодаря этому-то придатку, онъ и перетягиваетъ короля Ричарда. Отправьтесь скоре въ Лондонъ, и тамъ вы убдитесь, что я говорю то, что уже извстно всмъ и каждому.
Королева. О, торопливая бда, какъ легка ты на ногу! Но разв твои извстія не касаются меня ближе всхъ? — а между тмъ я узнаю ихъ послдняя! О, понимаю! Ты только затмъ предподнесла мн свои сообщенія позже, чмъ всмъ другимъ, чтобы въ груди моей доле, чмъ у другихъ, сохранялась боль отъ нанесеннаго тобою удара! демте, дорогія мои леди! демте въ Лондонъ, чтобы взглянуть на злополучнаго короля Лондона! Неужто я только затмъ и родилась на свтъ, чтобы украшать своею скорбью торжество великаго Болинброка?.. Слушай, садовникъ! Чтобы наказать тебя за то, что ты сообщилъ мн такое страшное извстіе, я желаю, чтобы растенія, которыя ты прививаешь, никогда не дали цвта! (Уходитъ съ обими дамами).
Садовникъ. Бдная королева! Если бы это могло избавить тебя отъ еще большихъ бдъ, я охотно согласился-бы, чтобы твое проклятіе моему искусству не пропало даромъ. Вотъ на это мсто изъ глазъ ея капнула слеза, здсь я посажу кустъ руты, горькой травы благодати, и она — символъ скорби — скоро взойдетъ здсь въ память о плакавшей королев (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лондонъ. Тронная зала въ Уэстминстэр. По правую сторону тропа стоитъ высшее духовенство, по лвую — пэры, внизу представители общинъ.

Входятъ: Болинброкъ, Омерль, Сорри, Норсомберлендъ, Пэрси, Фитцуотэръ и еще лордъ, затмъ епископъ Карляйльскій, Аббатъ Уэстминстэрскій и остальная свита. Шествіе замыкаетъ Бэготъ, идущій между двумя приставами.

Болинброкъ. Подведите Бэгота сюда ближе. Теперь, Бэготь, высказывай свободно все то, что у тебя на ум. Говори все, что теб извстно о смерти благороднаго Глостэра. Отвчай, кто вмст съ королемъ замыслилъ и кто привелъ въ исполненіе кровавое преступленіе, безвременно погубившее благороднаго герцога?
Бэготъ. Если такъ, дайте мн очную ставку съ Омерлемъ.
Болинброкъ. Кузенъ, подойдите сюда и взгляните на этого человка.
Бэготъ. Милордъ Омерль, я знаю, что вашъ смлый языкъ погнушается отпереться отъ того, что было имъ произнесено когда-то. Въ мрачное время, когда замышлялось убійство Глостэра, я слышалъ, какъ вы сказали,— ‘Должно-быть, у меня рука дйствительно очень длинная, когда она отсюда, отъ мирно покоющагося англійскаго двора, можетъ достигнуть до Кале и коснуться головы моего дяди. Около того-же самаго времени я слышалъ, какъ вы среди другихъ разговоровъ сказали, что вы скоре отказались-бы отъ подарка въ сто тысячъ кронъ, чмъ согласились на возвращеніе Болинброка въ Англію. Къ этому вы еще добавили, что смерть вашего кузена была-бы большимъ благополучіемъ для этой страны.
Омерль. Принцы и благородные лорды, что могу я отвчать этому гнусному человку? Неужто мн прилично покрыть позоромъ мои такъ ярко сіяющія звзды, ставъ на одну доску съ этимъ клеветникомъ, чтобы подвергнуть его должной кар? Придется, однако, или сдлать это, или допустить, чтобы обвиненіе, возводимое на меня его клевещущими устами, пятнало мое прославленное имя… Вотъ теб мой залогъ, та ручная печать смерти, которая обрекаетъ тебя на жертву ада. Я заявляю, что ты лжешь, и кровью твоего сердца докажу, что ты лжецъ, хотя ты слишкомъ низокъ, чтобы марать ею мой царственный мечъ!
Болинброкъ. Остановись, Бэготъ! Не поднимай его залога.
Омерль. Какъ былъ-бы я счастливъ, если-бы я получилъ вызовъ отъ самаго знатнаго изъ присутствующихъ здсь, кром одного!
Фитцуотэръ. Если мужеству твоему желательно, чтобы на твой гнвъ отвчали равносильнымъ гнвомъ, вотъ теб, Омерль, мой залогъ взамнъ твоего. Клянусь этилъ лучезарнымъ солнцемъ, дозволяющимъ мн видть то мсто, гд ты стоишь, что самъ я слышалъ, какъ ты, даже какъ-бы хвалясь своимъ поступкомъ, утверждалъ, будто ты виновникъ смерти благороднаго Глостэра. Если станешь въ этомъ отпираться, ты солжешь не одинъ, а двадцать разъ, и остріе моего меча заставитъ твою ложь вернуться въ то сердце, которое ее измыслило!
Омерль. Трусъ, не дожить теб до этого дна!
Фитцуотэръ. Клянусь душой, я желалъ-бы, чтобы этотъ часъ насталъ теперь-же!
Омерль. Ты, Фитцуотэръ, обреченъ за эти слова аду!
Пэрси. Лжешь, Омерль! Честь его въ этомъ отношеніи настолько-же чиста, насколько ты виноватъ кругомъ! А въ доказательство, что это дйствительно такъ, я бросаю теб перчатку и стану поддерживать свое обвиненіе до послдняго твоего издыханія! Подними-же мой залогъ, если хватитъ на это смлости!
Омерль. Если я этого не сдлаю, пусть отсохнетъ моя рука, пусть никогда мой мститель мечъ не взовьется надъ сверкающимъ шлемомъ моего врага!
Лордъ. Я заставлю землю быть свидтельницей того-же, клятвопреступникъ Омерль! и столько разъ буду повторять: лжешь, лжешь, лжешь! сколько можно прокричать его отъ одного восхода солнца до другого! Вотъ залогъ моей чести! Подвергни его испытанію, если дерзнешь!
Омерль. Кому-же еще угодно вызывать меня на бой? Я бросаю перчатку всмъ, кто противъ меня! У меня въ груди тысяча силъ, чтобы справиться съ двадцатью тысячами такихъ, какъ вы!
Сорри. Милордъ Фитцуотэръ, я отлично помню ту минуту, когда вы разговаривали съ Омерлемъ.
Фитцуотэръ. Совершенно врно, милордъ, вы находились тутъ-же. Поэтому вы можете засвидтельствовать, насколько правдиво мое показаніе.
Сорри. Оно настолько-же лживо, насколько правдивы сами небеса.
Фитцуотэръ. Сорри, ты лжешь!
Сорри. Безчестный мальчишка! Это обличеніе меня во лжи до тхъ поръ станетъ тяготить мой мечъ, пока онъ не отвтитъ на него блистательнымъ мщеніемъ, пока, изобртатель лживыхъ обличеній, и ты самъ съ своимъ обличеніемъ не будешь такъ-же спокойно спать подъ землею, какъ черепъ твоего отца. Въ доказательство этого вотъ теб залогъ моей чести! Если хватитъ мужества, подвергни его испытанію!
Фитцуотеръ. Какъ ты усердно шпоришь и безъ того уже разгоряченную лошадь! Если я дерзаю сть, пить, спать, дышать и жить, я, разумется, дерзну встртиться съ Сорри лицомъ къ лицу хоть-бы въ пустын! стану плевать на него, повторяя ему:— лжешь, лжешь, лжешь! Вотъ этимъ я обязуюсь подвергнуть тебя достойному наказанію! Омерля я обвиняю не безъ основанія, и это такъ-же врно, какъ я ожидаю счастья въ этомъ еще новомъ для меня мір. Ко всему сказанному я добавлю, что слышалъ отъ изгнаннаго Норфолька будто ты, Омерль, подослалъ въ Кале двухъ своихъ прислужниковъ, чтобы умертвить благороднаго герцога Глостэра.
Омерль. Пусть какой-нибудь честный христіанинъ довритъ мн залогъ, который я, утверждая, что Норфолькъ солгалъ, могъ-бы бросить ему для защиты своей чести, въ томъ случа, если ему суждено когда либо вернуться въ Англію
Болинброкъ. Вс эти пререканія останутся нершенными, а вс вншніе знаки вызововъ подъ залогомъ, пока Норфолькъ не будетъ вызванъ сюда обратно, и хотя онъ мн и врагъ, его вызовутъ непремнно, вмст съ тмъ ему вернутъ вс его прежнія права и все имущество. Когда онъ вернется, мы дадимъ ему очную ставку съ Омерлемъ.
Епископъ. Славный этотъ день не наступитъ никогда. Долго сражался изгнанный Норфолькъ за Христа-Спасителя, долго развивались на поляхъ колыбели христіанства его знамена съ изображеніемъ животворящаго креста, долго боролся онъ противъ такихъ черныхъ нехристей, какъ турки и сарацины. Утомленный военными подвигами, онъ удалился въ Италію и тамъ, въ Венеціи, отдалъ свои бренные останки земл этой прекрасной страны, а чистую душу верховному своему вождю — Христу, подъ знаменами Котораго онъ сражался такъ долго.
Болинброкъ. Какъ, епископъ! неужто Норфолькъ дйствительно умеръ?
Епископъ. Это, милордъ, также врно, какъ то, что я живу.
Болинброкъ. Да почіетъ съ миромъ его сладкая душа на лон добраго, стараго Авраама. Слушайте, враждующіе лорды!— Вс ваши перчатки останутся здсь подъ залогомъ, пока мы не назначимъ дня для испытанія, кто правъ и кто неправъ.

Входитъ Герцогъ Іоркскій въ сопровожденіи свиты.

Герцогъ Іоркскій. Великій герцогъ Ланкастрсщй, являюсь я къ теб отъ развнчаннаго Ричарда, охотно признающаго тебя своимъ наслдникомъ и передающаго въ твои руки свой царственный скипетръ. Вступи-же на престолъ, переходящій къ теб отъ него, и да здравствуетъ король Генрихъ, этого имени четвертый!
Болинброкъ. Во имя Бога вступаю я на этотъ царственный престолъ!
Епископъ. Господь этого не допуститъ! Мои слова могутъ прійтись не по вкусу находящемуся здсь царственному собранію, тмъ не мене мн слдуетъ высказать правду. Еслибы по милости Божіей въ этомъ блестящемъ собраніи нашелся хоть одинъ человкъ настолько честный, чтобы безъ лицепріятія судить благороднаго Ричарда, истинное благородство заставило-бы его воздержаться отъ такого чудовищнаго беззаконія. Разв подданнымъ дано право судить государей и изрекать имъ приговоры, а между тмъ кто изъ присутствующихъ здсь не подданный Ричарда? Даже и воровъ, какъ-бы ни была очевидна ихъ вина, не присуждаютъ къ наказанію, не выслушавъ ихъ предварительно. Разв олицетворитель на земл Бога, избранный Имъ представитедь, правитель, вождь, внчанный Его помазанникъ можетъ быть судимъ устами стоящихъ несравненно ниже его и къ тому-же его подданныхъ, а самъ онъ отсутствовать? О, не приведи Богъ, чтобы въ христіанской стран люди съ понятіями о чести оказались настолько переполненными ненависти, чтобы ршиться на такое черное, гнусное дло? Я обращаюсь къ подданнымъ, какъ подданный, которому самъ Всевышній внушилъ отвагу вступиться за своего короля. Присутствующій здсь лордъ Гирфордъ, котораго вы теперь называете королемъ, безбожный измнникъ передъ Ричардомъ, который былъ королемъ и для заносчиваго Гирфорда. Если вы возложите ему на голову царственный внецъ, вотъ что я вамъ предсказываю: — кровь Англіи утучнитъ ея поля, и это чудовищное дяніе станетъ вызывать стоны у самыхъ отдаленныхъ поколній. Миръ удалится на покой къ туркамъ и къ другимъ нехристямъ, на мсто мира появится буйная война, а среди ея схватокъ братъ будетъ возставать на брата, друзья на друзей. Безпорядки, страхъ, ужасъ и крамола воцарятся въ нашей стран, и она получитъ названіе ‘поля Голгоы, поля череповъ убитыхъ на войн’. Если вы допустите, чтобы члены одного и того-же царственнаго дома возставали одинъ противъ другого, вы дадите этимъ народиться такой губительной междоусобиц, какой никогда еще не видывала наша обреченная на проклятіе земля. Не длайте, не допускайте этого, предотвратите бду, чтобы васъ впослдствіи не проклинали несчастныя дти вашихъ дтей!
Норсомберлендъ. Сэръ, вы разсуждаете превосходно, тмъ не мене мы за ваши труды все-таки беремъ васъ подъ стражу, обвиняя вашу милость въ государственной измн. Милордъ, аббатъ Уэстминстэрскій, мы поручаемъ его строжайшему вашему надзору, пока не будетъ назначенъ день суда. Согласны вы, лорды, исполнить желаніе общинъ?
Болинброкъ. Приведите сюда Ричарда, чтобы онъ отрекся отъ престола на глазахъ у всхъ. Такою предосторожностью мы оградимъ себя отъ всякихъ нареканій, отъ всякихъ подозрній.
Герцогъ Іоркскій. Я приведу его самъ (Уходитъ).
Болинброкъ. Вы, лорды, взятые нами подъ стражу, представьте поручителей, что вы явитесь непремнно, когда мы васъ потребуемъ къ отвту (Епископу). Мы мало чмъ обязаны вашей любви и совсмъ не разсчитываемъ на вашу помощь.

Герцогъ Іоркскій возвращается съ королемъ Ричардомъ, за ними слдуютъ сановники, несущіе корону и другія регаліи.

Король Ричардъ. О, зачмъ вы ране привели меня къ королю, чмъ я усплъ одолть т царственныя мысли, благодаря которымъ я все еще воображалъ себя королемъ! Я едва еще усплъ научиться вкрадчивости, умнію льстить, кланяться и сгибать колни, предоставьте время горю научить меня такой полной покорности. Мн хорошо памятны черты этихъ людей. Они были моими подданными и такъ еще недавно кричали мн:— ‘Да здравствуетъ король!’ то-есть, почти тоже, что Іуда кричалъ Христу, но изъ двнадцати человкъ измнилъ Христу только одинъ, а я среди двнадцати тысячъ человкъ не вижу ни одного, кто остался-бы мн вренъ… ‘Да здравствуетъ король’!… Неужто никто не скажетъ на это ‘Аминь’, и я долженъ разомъ выполнять обязанность и священника, и причетника? Если такъ, я самъ скажу ‘аминь’. Хотя я боле не король, я все-таки восклицаю:— ‘Да здравствуетъ король’, а говорю ‘аминь’ на тотъ случай, если небесамъ все еще угодно до конца считать меня королемъ. За какимъ дломъ вытребовали меня сюда?
Герцогъ Іоркскій. Чтобы ты лично исполнилъ собственное свое желаніе, чтобы ты, утомленный государственными заботами, по собственному почину и по доброй вол передалъ Генриху Болинброку и бразды правленія, и корону.
Ричардъ. Подайте мн корону! Вотъ теб корона, кузенъ, она твоя. Ее съ одной стороны держу я, съ другой ты. Теперь этотъ золотой внецъ является чмъ-то врод глубокаго колодца, въ который поочередно спускаются дв бадьи. Та, которая пуста, постоянно пляшетъ въ воздух, той-же, которая находится внизу, хотя ея и не видно, но она наполнена водою. Та невидимая бадья — я самъ, вмсто воды, переполненный слезами, упившійся горемъ, та-же, что побдоносно качается вверху, изображаетъ тебя.
Болинброкъ. Я думаю, что вы отказывались отъ короны добровольно.
Ричардъ. Да, отъ своей короны я отказался добровольно, но мое горе все-таки остается моимъ. Ты можешь располагать и моими регаліями, и моимъ государствомъ, но располагать моимъ горемъ не въ твоей власти, въ этомъ отношеніи я по-прежнему остаюсь королемъ.
Болинброкъ. Часть своихъ заботъ ты вмст съ короною взваливаешь на меня.
Ричардъ. Твои заботы хоть и увеличились, но мои отъ этого не исчезли и даже не убавились. Моя забота въ томъ, что я утратилъ прежнія заботы, твоя забота — пріобртеніе заботъ, доставляемыхъ теб заботой новой. Заботы, которыя я отдаю теб, не разстанутся со мною и посл того, какъ я отдамъ ихъ теб. Хотя он неразлучны съ короной, он все-таки останутся при мн.
Болинброкъ. Согласны вы уступить мн корону?
Ричардъ. И да, и нтъ, и нтъ, и да. Такъ какъ мн суждено быть ничмъ, мн, — нечего длать!— приходится предоставить теб сдлаться тмъ, чмъ я былъ до сихъ поръ. Теперь обрати вниманіе, какъ я примусь раззорять себя. Я отдаю тяжелый этотъ внецъ, сжимавшій мн голову, отъ ненужнаго этого скипетра освобождаю руки, а изъ своего сердца исторгаю гордость верховной власти. Своими слезами я смываю слды священнаго помазанія. Своею собственною рукою я срываю съ себя корону, собственнымъ голосомъ я отрекаюсь отъ священнаго своего сана, собственнымъ дыханіемъ избавляю отъ исполненія данныхъ мн подъ присягою клятвъ и обтовъ, отказываюсь отъ всякой царственной пышности, отъ своихъ замковъ, помстій и доходовъ, я отрекаюсь отъ всхъ подписанныхъ мною актовъ, постановленій и указовъ. Да проститъ Господь всхъ нарушившихъ относительно меня свои обты, но да сохранитъ онъ въ цлости вс данные теб. Я, у кого ничего не осталось, не огорчаюсь боле ничмъ, и пусть Создатель сохранитъ за тобою все, что досталось теб. Да пошлетъ теб судьба долгіе годы счастія на престол Ричарда, и да пошлетъ Ричарду полное успокоеніе въ тсной нор, засыпанной землею! Да хранитъ Господь короля Генриха и да пошлетъ ему долгіе дни счастія!— вотъ та мольба, съ какою обращается къ небесамъ развнчанный Ричардъ. Что остается длать еще?
Норсомберлендъ. Вамъ остается прочесть еще вотъ эту бумагу. Въ ней заключается сознаніе всхъ проступковъ противъ выгодъ и благосостоянія государства, какъ лично вашихъ, такъ и вашихъ приближенныхъ. Это публичное покаяніе необходимо для того, чтобы вс знали, что вы свергнуты съ престола не безъ основанія.
Ричардъ. Разв это необходимо? Неужто я обязанъ лично распутать узелъ прежнихъ моихъ безумствъ? Скажи, любезный Норсомберлендъ, если-бы сдланъ былъ полный перечень твоихъ безумствъ, разв теб не было-бы совсти прочесть признаніе въ нихъ передъ такимъ блестящимъ собраніемъ. Если-бы теб пришлось это сдлать, ты нашелъ-бы одинъ гнусный параграфъ, въ которомъ рчь идетъ о сверженіи съ престола нкоего короля, и о такомъ грубомъ нарушеніи обта врности, которое накладываетъ на тебя несмываемое пятно, а въ книг небесъ такая измна считается грхомъ непрощаемымъ. Да, этотъ параграфъ нашелъ-бы и ты и вс вы, безстрастно смотрящіе на меня, затравленнаго страданіемъ. Хотя нкоторые изъ васъ смотрятъ на меня съ напускнымъ состраданіемъ, но и они, какъ Пилатъ, только умываютъ себ руки. Да, вс вы Пилаты, обрекшіе меня на мучительное распятіе, и воды цлаго океана не омоютъ васъ отъ такого грха.
Норсомберлендъ. Скоре, милордъ! Читайте бумагу.
Ричардъ. Слезы до того переполняютъ мои глаза, что я ничего не вижу. Однако, горько-соленая влага ослпляетъ ихъ не настолько, чтобы они не могли разсмотрть здсь цлое скопище измнниковъ и предателей! Если-же мн случится обратить взоръ на самого себя, я и тогда увижу передъ собою такого-же предателя, какъ и вс остальные, потому что я далъ душевное согласіе на ограбленіе пышной особы короля, опозорилъ славу, царственное величіе обратилъ въ рабство, самого властелина обратилъ въ подданнаго, помазанника Божьяго — въ чернорабочаго неуча.
Норсомберлендъ. Государь…
Ричардъ. Нтъ, высокомрный и дерзкій обидчикъ, ни для тебя и ни для кого другого я теперь не государь. У меня боле нтъ ни званія, ни сана, за мною не сохранилось даже и того имени, которое дается при крещеніи, все у меня беззаконно отнято, все похищено. Но, разв въ самомъ дл не горе для человка — прожить столько холодныхъ зимъ и теперь даже не знать, какъ его зовутъ? О, зачмъ я не въ насмшку вылпленное изъ снга подобіе короля и подвергаемое лучамъ солнца Болинброка, чтобы оно, растаявъ, превратилось въ дождевыя капли!.. Добрый король! Великій король, хотя и не достигшій полнаго величія доброты! если мое слово еще иметъ какое-нибудь значеніе въ Англіи, пусть принесутъ сюда зеркало, чтобы я могъ взглянуть, какое у меня лицо съ тхъ поръ какъ я, сдлавшись несостоятельнымъ, лишенъ престола.
Болинброкъ. Пусть кто-нибудь изъ васъ принесетъ зеркало (Одинъ изъ свиты уходитъ).
Норсомберлендъ. А вы, пока его не принесутъ, прочтите эту бумагу.
Ричардъ. Врагъ рода человческаго, ты начинаешь мучить меня ране, чмъ я усплъ попасть въ адъ!
Болинброкъ. Норсомберлендъ, не настаивай больше на этомъ.
Норсомверлендъ. Если такъ, представители общинъ не будутъ удовлетворены.
Ричардъ. Нтъ, будутъ! Я прочту имъ все, что нужно когда увижу книгу, въ которую внесены вс мои проступки и эта книга — я самъ! (Приносятъ зеркало). Подай, я прочту по немъ… Какъ? морщины еще не врзались глубже? Неужто несчастіе, нанесшее столько ударовъ этому лицу, не оставило на немъ боле замтныхъ рубцовъ? О, льстивое зеркало, ты, подобно людямъ, окружавшимъ меня въ дни благополучія, продолжаешь нагло мн лгать! Разв это лицо — дйствительно лицо того человка, который ежедневно подъ своимъ гостепріимнымъ кровомъ кормилъ боле десяти тысячь человкъ? Разв это то самое лицо, которое, подобно солнцу, заставляло щуриться каждаго, кто дерзалъ взглянуть на него? Неужто это то самое лицо, которое видало столько безобразій, но въ конц концовъ все-таки проглядло Болинброка? Бренное величіе еще сіяетъ на этомъ лиц, такомъ-же бренномъ, какъ и само это величіе, потому что… (Бросаетъ зеркало на полъ) Оно теперь разбито въ дребезги. Замть, безмолвствующій король, нравоученіе этого — ту быстроту, съ какою горе разрушило мое лицо.
Болинброкъ. Отраженіе вашего лица разрушено отраженіемъ вашего горя.
Король Ричардъ. Повтори то, что ты сказалъ. Отраженіемъ моего горя? Да, ты правъ: все мое горе у меня внутри, а вс наружныя его проявленія, вс эти жалобы — только отраженія незримаго горя, которое безмолвно кипятъ въ измученной душ. Самая суть его тамъ, въ груди, и я глубоко благодаренъ теб, великодушный король, за то, что ты не только признаешь за мною право на скорбь, но и научаешь меня, какъ ей слдуетъ проявляться наружу. Я попрошу у тебя еще одной милости, а затмъ удалюсь, чтобы доле вамъ не надодать. Могу-ли я на нее надяться?
Болйнброкъ. Въ чемъ дло, прекрасный мой кузенъ?
Ричардъ. Прекрасный мой кузенъ! Значитъ, теперь я сталъ выше, чмъ былъ, чмъ вс короли въ мир? Когда я былъ королемъ, льстили мн только мои подданные, а теперь, когда я самъ подданный, въ числ моихъ льстецовъ является даже король. Когда я стою такъ высоко, мн незачмъ обращаться въ нищаго, просящаго милостыни.
Болинброкъ. Тмъ не мене, говорите.
Ричардъ. И ты ручаешься, что просьба моя будетъ исполнена?
Болинброкъ. Ручаюсь.
Ричардъ. Позволь мн удалиться.
Болинброкъ. Куда?
Ричардъ. Куда хочешь, но гд-бы я могъ тебя не видать.
Болинброкъ. Пусть нсколько человкъ изъ васъ проводятъ его въ Лондонскую Башню.
Ричардъ Проводятъ? Прекрасно! Вс вы, надющіеся возвыситься, благодаря паденію законнаго короля, отлично умете проводить, а еще лучше выпроваживать тхъ, кто вамъ мшаетъ (Ричардъ уходитъ въ сопровожденіи нсколькихъ лордовъ и стражи).
Болинброкъ. Мы торжественно назначаемъ наше коронованіе на будущую среду, будьте-же готовы, лорды.

Уходитъ, за нимъ вс другіе, кром епископа Карляйльскаго, аббата Уэстминстэрскаго и Омерля.

Аббатъ. Мы присутствовали при весьма прискорбномъ зрлищ.
Епископъ. Самое худшее еще впереди. Не народившіяся еще дти и т будутъ чувствовать, какъ больно ихъ царапаютъ шипы сегодняшняго дня.
Омерль. Преподобные служители церкви, скажите, нтъ ли какого-нибудь средства избавить государство отъ такого позорнаго пятна?
Аббатъ. Прежде чмъ я ршусь открыто высказать свою мысль, вы, лордъ Омерль, должны поклясться святымъ причастіемъ, что не только станете хранить наши намренія въ глубокой тайн, но и безпрекословно исполнять все, что я ршу. На вашемъ нахмуренномъ чел я вижу неудовольствіе, въ сердцахъ у васъ — уныніе, а въ вашихъ глазахъ слезы. Отправимтесь ко мн ужинать: я предложу на ваше усмотрніе одинъ планъ, благодаря которому мы еще можемъ увидать лучшіе дни (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Улица въ Лондон, неподалеку отъ башни.

Входитъ Королева съ нсколькими придворными дамами.

Королева. Король непремнно пройдетъ здсь, потому что нтъ другой дороги къ Башн, построенной Юліемъ Цезаремъ на бду людей. Въ каменныя ндра этой Башни гордый Болинброкъ, какъ узника, заточаетъ моего супруга. Сядемъ здсь на землю и отдохнемъ, если отдыхъ мыслимъ для жены развнчаннаго короля (Входятъ Ричардъ и стража). Но тише! Смотрите или лучше не смотрите, какъ блекнетъ мой чудный цвтокъ… Или нтъ, вскиньте на него глаза, вглядитесь въ него хорошенько, чтобы ваше состраданіе, излившись росою, оживило мою увядающую розу слезами любви. А ты, живое подобіе той пустыни, гд когда-то стояла древняя Троя, ты, образецъ чести, ты, могила короля Ричарда, ты, прекраснйшее изъ убжищъ, скажи, зачмъ въ тебя вселилось безсердечное, безпощадное горе, когда притономъ для торжества служитъ харчевня?
Ричардъ. Несравненная жена, нтъ, не вступай, не вступай въ союзъ съ горемъ, чтобы ускорить мой конецъ! Научись, добрая душа, воображать, будто все прежнее наше счастіе было только лучезарнымъ сномъ, отъ котораго мы пробудились, и теперь дйствительность заставляетъ насъ убдиться, что я, дорогая моя, и суровое горе братски связаны между собою и что этотъ союзъ не разорвется до самой смерти. Вернись скоре во Францію и заточись тамъ въ какую-нибудь благочестивую обитель, чтобы мы святою жизнью заслужили внецъ въ другомъ мір, который мы утратили здсь, суетно отдаваясь пустот житейскихъ наслажденій.
Королева. Какъ? Неужто мой Ричардъ могъ такъ сильно измниться? Неужто въ немъ ослабли не только плоть, но и духъ? Неужто Болинброкъ лишилъ тебя и умственныхъ твоихъ силъ? Неужто онъ проникъ даже въ твое сердце? Умирающій левъ все-таки протягиваетъ лапу и съ ожесточеніемъ наноситъ раны земл, если близь нтъ никого, кого онъ могъ-бы сокрушить, а ты неужто, подобно школьнику, готовъ безропотно подвергнуться наказанію, цловать розгу и съ гнусной покорностью пресмыкаться передъ чужою злобою, когда ты левъ, когда ты царь надъ животными?
Ричардъ. Да, я въ самомъ дд былъ царемъ надъ животными. Если-бы судьба дала мн въ подданные не однихъ животныхъ, я до сихъ поръ царилъ-бы надъ людьми. Добрая моя развнчанная королева, приготовься къ отъзду во Францію, вообрази, будто я уже умеръ, иди будто я лежу на смертномъ одр, и ты въ послдній разъ навки прощаешься со мною. Сидя у камелька въ длинные и скучные часы зимняго вечера, окружай себя добрыми пожилыми людьми, и пусть она разсказываютъ теб про лучшія, давно минувшія времена, но затмъ ране, чмъ распрощаться съ ними, въ благодарность за ихъ разсказы, передавай имъ печальную повсть моего низверженія, чтобы они отошли ко сну со слезами на глазахъ. Даже сами безчувственныя головни, тронутыя жалобнымъ звукомъ твоего голоса, зальютъ слезами сочувствія пылающій огонь, а затмъ или подернутся срымъ пепломъ, иди превратятся въ черныя уголья, словно облекшись въ трауръ по низвергнутомъ съ престола законномъ корол.

Входятъ Норсомберлендъ и свита.

Норсомберлендъ. Болинброкъ измнилъ свое ршеніе, милордъ, вы отправитесь не въ башню, а въ Помфрэтъ. Есть у меня, миледи, порученіе и къ вамъ. Вы должны немедленно ухать во Францію.
Ричардъ. Ты, Норсомберлендъ, послужишь ступенью идущему въ гору Болинброку, чтобы взобраться на мой престолъ, но едва успетъ время постарть на нсколько часовъ, какъ изъ назрвшаго нарыва чернаго преступленія потечетъ тлетворный, порождающій заразу гной. Если онъ даже раздлитъ съ тобою владніе государства, отдастъ теб половину его, теб все-таки будетъ казаться, будто и этого для тебя мало, такъ какъ онъ возможностью владть всмъ государствомъ обязанъ теб, а онъ постоянно будетъ видть въ теб человка, знающаго средства, какъ на мсто законныхъ государей, возводить на престолъ незаконныхъ. Ты-же въ свою очередь готовъ будешь при первой размолвк заставить его внизъ головою полетть съ высоты предательски захваченнаго трона. Дружба между двумя злыми людьми превращается въ страхъ, страхъ переходитъ въ ненависть, — ненависть-же одного изъ двоихъ, а, быть можетъ, и обоихъ разомъ, — неминуемо приведетъ къ грозной опасности и къ заслуженной смерти.
Норсомберлендъ. Пустъ, если такъ, вина падетъ на мою голову и тмъ покончится все. Проститесь-же и разстаньтесь поскоре, такъ какъ разлука эта для васъ неизбжна.
Ричардъ. Значитъ, я теперь разведенъ вдвойн! Вы, злые люди, силою расторгаете два брака:— во-первыхъ, мой бракъ съ короною Англіи, а затмъ — съ женщиною, на которой я былъ женатъ (Королев). Дай мн разорвать поцлуемъ связывавшія насъ узы. Нтъ, поцлуемъ ихъ не разорвешь, потому, что онъ-то и скрпилъ нашъ союзъ. Разлучи-же насъ, Норсомберлендъ! Меня отправь на сверъ, гд суровый и морозный воздухъ заставляетъ дрожать и коченть отъ холода, а жену мою во Францію, откуда она, и окруженная пышностью, явилась къ намъ, словно сіяющій, изукрашенный май, и куда возвращается отсюда, мрачная какъ день ‘Всхъ Святыхъ’, самый короткій день въ году.
Королева. Неужто мы должны проститься, разстаться навсегда?
Ричардъ. Да, ненаглядная, мы должны оторвать руку отъ руки, сердце отъ сердца.
Королева. Изгоните насъ обоихъ, пустъ и король удетъ со мною во Францію!
Норсомберлендъ. Это послужило-бы на пользу вашей любви, но не государству.
Королева. Если нельзя этого, дайте мн, куда-бы его ни сослали, отправиться съ нимъ!
Ричардъ. Дв обливающіяся слезами скорби превращаются въ одну: плачь обо мн во Франціи, а я стану оплакивать тебя здсь. Лучше быть далеко другъ отъ друга, чмъ близко, не имя возможности соединиться. Позжай, сопровождай вздохомъ каждый шагъ на своемъ пути, а я каждый шагъ буду сопровождать стономъ.
Королева. Такъ-какъ мой путь длинне твоего, мн и скорбть придется доле.
Ричардъ. А такъ-какъ мой путь короче, я при каждомъ шаг буду стонать дважды, и этотъ удлиненный отчаяніемъ путь покажется мн вдвое мучительне. Но, полно, полно! сократимъ наше ухаживаніе за грустью, вступая съ нею въ бракъ, мы должны знать, что ей не предвидится близкаго конца. Пусть наши уста сольются въ поцлу, а затмъ простимся молчаливо. Я отдаю теб свое сердце, а твое беру себ (Цлуются).
Королева. Нтъ, отдай мн мое назадъ! Съ моей стороны было-бы очень дурно взять твое сердце, чтобы его разорвать! (Цлуются еще разъ). Теперь, когда я снова завладла своимъ сердцемъ, ступай, чтобы я, рыдая, могла скоре разорвать его, разбить!
Ричардъ. Ненужной медлительностью мы только раздражаемъ свою скорбь… Прощай еще разъ, пусть наше горе доскажетъ остальное (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Лондонъ. Комната во дворц герцога Іоркскаго.

Входятъ герцогъ Іоркъ и герцогиня Іоркская.

Герцогиня. Дорогой супругъ мой, слезы помшали теб докончить разсказъ о възд нашихъ племянниковъ въ Лондонъ, но ты все-таки общалъ досказать остальное позже.
Іоркъ. На чемъ я остановился?
Герцогиня. На той печальной минут, безцнный мой повелитель, когда руки грубыхъ, невоспитанныхъ людей изъ оконъ бросали въ Ричарда соромъ и всякими нечистотами.
Іоркъ. Итакъ, я говорилъ, что герцогъ, то-есть, великій Болинброкъ, сидя на великолпномъ кон, казалось, хорошо понимавшемъ, кто тотъ могучій всадникъ, кому онъ повинуется, халъ медленнымъ, но величавымъ шагомъ, межъ тмъ какъ вся толпа, словно одинъ человкъ, кричала: ‘Да здравствуетъ Болинброкъ! Да хранитъ его Господь!’ Глядя на это зрлище, ты, право, подумала-бы, что сами окна получили способность говорить, изъ нихъ такое множество жадныхъ взглядовъ, какъ старыхъ, такъ и молодыхъ, стремилось увидать лицо своего любимца, что казалось, будто самыя увшанныя росписаннымъ полотномъ стны были живыми, и вс громко кричали: — ‘Добро пожаловать, Болинброкъ, да хранитъ тебя Христосъ!’ а онъ, поворачиваясь лицомъ то въ ту, то въ другую сторону и склоняя свою непокрытую голову ниже, чмъ гордо изогнутая шея его коня, повторялъ: — ‘Благодарю васъ, дорогіе соотечественники, благодарю!’ То же самое повторялось и на дальнйшемъ пути.
Герцогиня. А какой видъ имлъ въ это время несчастный Ричардъ, тоже хавшій на кон?
Іоркъ. Какъ зрители въ театр посл ухода со сцены любямаго актера начинаютъ крайне небрежно относиться къ тому, кто явился на смну любимцу, находя то, что онъ говоритъ, излишней и скучной болтовней, такъ или даже еще боле презрительно толпа смотрла на Ричарда. Ни одинъ человкъ не встртилъ радостнымъ возгласомъ его возвращенія домой, только соръ сыпался на его священную голову, а онъ съ кроткой покорностью стряхивалъ съ себя этотъ соръ. На скорбномъ лиц происходила борьба между слезами и улыбками, свидтельствовавшими о такомъ сильномъ внутренномъ гор и такой глубокой покорности судьб, что сердца зрителей растаяли-бы поневол, и даже въ самыхъ безжалостныхъ варварахъ вспыхнуло-бы чувство состраданія, если-бы Господь, ради какихъ-нибудь высшихъ цлей, не превратилъ человческія сердца въ сталь. Но вс подобныя явленія находятся въ десниц Создателя, передъ неисповдимой волей котораго должны преклоняться наши помыслы. Мы присягнули на подданство Болинброку, и я отнын считаю его своимъ настоящимъ королемъ и повелителемъ.
Герцогеня. Вотъ и нашъ сынъ Омерль.
Іоркъ. Былъ онъ Омерлемъ, но за преданность Ричарду лишенъ этого титула, и теб придется называть его просто Рутлендомъ. Я поручился передъ парламентомъ, что онъ и новому королю будетъ служить врою и правдою.
Герцогиня. Здравствуй, дорогой сынъ. Скажи, кто т фіалки, которыя украшаютъ собою зеленую мураву новой весны?
Омерль. Не знаю, миледи, да и не особенно желаю знать. Господу извстно, что мн ршительно все равно быть въ ихъ числ или не быть.
Іоркъ. Прекрасно! Веди себя, сообразуясь съ новой весной, чтобы тебя не подкосили ране, чмъ наступитъ расцвтъ. Что новаго въ Оксфорд? Турниры и торжества все еще продолжаются?
Омерль. Да, милордъ, насколько мн извстно, продолжаются.
Іоркъ. Я знаю, что и ты собираешься туда-же.
Омерль. Если Господь не воспротивится моему намренію, собираюсь туда и я.
Іоркъ. Что это за печать виситъ у тебя изъ-за борта камзола? Отчего ты поблднлъ? Покажи мн бумагу.
Омерль. Не стоитъ, милордъ, это такъ… пустяки.
Іоркъ. Когда въ ней нтъ ничего особеннаго, значитъ ее можно показывать кому угодно. Я хочу познакомиться съ тмъ, что въ ней написано.
Омерль. Прошу вашу свтлость извинить меня. Какъ ни ничтожно содержаніе бумаги, но есть причины, по которымъ мн не хотлось бы, чтобы ее видли.
Іоркъ. А у меня есть причины, сэръ, по которымъ я непремнно хочу ее видть. Я боюсь… боюсь, что…
Герцогиня. Чего-же теб бояться? Это, вроятно, не боле какъ долговое обязательство на имя портного за новые наряды, приготовленные для недавнихъ празднествъ.
Іоркъ. Ты говоришь — обязательство? Зачмъ-же ему хранить при себ обязательство, данное имъ на имя другого? Ты, жена, кажется, совсмъ сошла съ ума?.. Сынъ, покажи бумагу.
Омерль. Умоляю васъ, простите меня! Я не могу вамъ ее показать.
Іоркъ. Нтъ, я поставлю на своемъ: — хочу ее видть и увижу! (Схватываетъ бумагу и читаетъ). Измна! гнусная измна! Мерзавецъ, предатель, рабъ!
Герцогиня. Что это значитъ, благородный мой лордъ?
Іоркъ. Эй, кто тамъ есть? (Входитъ слуга). Скоре осдлать мн коня! О, небесное милосердіе. какая гнусная измна!
Герцогиня. Въ чемъ-же дло, милордъ?
Іоркъ. Подай мн сапоги и осдлай лошадь (Слуга уходитъ). Клянусь жизнью, честью, я донесу на измнника!
Герцогиня. Что-же такое случилось?
Іоркъ. Молчи, глупая женщина! I
Герцогиня. Не стану я молчать! Сынъ, скажи, въ чемъ дло?
Омерль. Успокойтесь, добрая матушка! Все это пустяки, за которые мн, однако, придется поплатиться жизнью.
Герцогиня. Жизнью?
Іоркъ. Скорй-же сапоги! Я ду къ королю (Слуга возвращается съ сапогами).
Герцогиня. Прогони его, Омерль! Бдный мой мальчикъ, ты совсмъ растерялся (Слуг). Вонъ отсюда, негодяй, и никогда не смй показываться мн на глаза!
Іоркъ. Говорятъ теб, подай мн сапоги!
Герцогиня. Для чего, дорогой герцогъ? Что ты намренъ сдлать? Ужели ты не скроешь проступка родного сына? Разв у насъ есть еще сыновья, или хоть надежда имть еще другихъ? Разв время не поглотило моей способности къ плодородію? а ты въ мои-то годы хочешь оторвать отъ моей груди единственнаго моего сына, лишить меня послдней радости, даже самаго имени матери! Разв онъ мало на тебя похожъ? Разв онъ не твой сынъ?
Іоркъ. А ты, безумная женщина, неужто хотла-бы, чтобы я промолчалъ о существованіи гнуснйшаго заговора? Двнадцать человкъ заговорщиковъ, причастившись святыхъ таинъ, дали другъ другу письменныя обязательства убить короля въ Оксфорд.
Герцогиня. Онъ не будетъ участвовать въ заговор, мы его отсюда не выпустимъ! Тогда какое дло, существуетъ-ли заговоръ или нтъ?
Іоркъ. Прочь, глупая женщина! Будь онъ мн сыномъ двадцать разъ, я все-таки донесъ-бы на него.
Герцогиня. Если-бы ты вынесъ изъ-за него то, что выстрадала я, въ теб оказалось-бы поболе жалости. О, теперь я понимаю, что взбрело теб на мысль:— ты подозрваешь, будто я нарушила врность твоему ложу, и будто онъ пригулокъ, а не законный твой сынъ! Дорогой мой Іоркъ, безцнный мужъ, онъ уродился весь въ тебя. Онъ не похожъ ни на меня, ни на кого-либо изъ моихъ родственниковъ, а видишь, я все-таки его люблю!
Іоркъ. Прочь отъ меня, надодливая женщина! (Уходитъ).
Герцогиня. Бги за нимъ, Омерль, сядь на одну изъ его лошадей, скачи во всь духъ, обгони его, прежде него явись къ королю и вымоли себ прощеніе ране, чмъ отецъ успетъ на тебя донести! Я тоже отправлюсь къ королю и ручаюсь что не запоздаю, какъ я ни стара, а прибуду на мсто не позже герцога Іоркскаго. Я до тхъ поръ не поднимусь съ земли, пока Болинброкъ не проститъ тебя! Итакъ, въ путь. Скорй! (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Комната въ Уиндзорскомъ замк.

Входятъ Болинброкъ, въ королевскомъ облаченіи, Пэрси и другіе лорды.

Болинброкъ. Не можетъ-ли кто-нибудь сказать мн, гд пропадаетъ мой безпутный сынъ? Вотъ уже три мсяца, какъ я его не видалъ. Если мн послано наказаніе свыше, то именно въ лиц этого сына. О, благородные лорды, какъ былъ-бы я благодаренъ, если-бы его могли отыскать! Справьтесь о немъ въ Лондон, ищите его во всхъ харчевняхъ, такъ какъ я слышалъ, будто онъ ежедневно посщаетъ эти заведенія въ обществ самыхъ негодныхъ товарищей, въ числ которыхъ будто бы есть и такіе, что прячутся по узкимъ переулкамъ, бьютъ нашу стражу и обираютъ прохожихъ. А онъ, женоподобный, но уже развращенный юноша, считаетъ дломъ чести покровительствовать этой разнузданной сволочи.
Пэрси. Государь, я встртилъ принца дня два тому назадъ и говорилъ ему о турнирахъ въ Оксфорд.
Болинброкъ. Что отвтилъ на это безпутный?
Пэрси. Онъ отвтилъ, что отправится въ публичный домъ, сорветъ перчатку съ руки непотребнйшей женщины и будетъ носить эту перчатку при себ на счастіе. Онъ утверждаетъ, что при ея помощи выбьетъ изъ сдла любого, даже самаго непобдимаго бойца.
Болинброкъ. Онъ настолько-же безразсуденъ, насколько испорченъ нравственно. Однако, несмотря на оба эти недостатка, я все-таки вижу въ немъ хорошіе проблески, могущіе вселить надежду на его исправленіе къ лучшему, когда онъ хоть немного станетъ старше годами. Кто-же это, однако, идетъ?

Поспшно входитъ Омерль.

Омерль. Гд король?
Болинброкъ. Что это значитъ, кузенъ? Почему ты въ такихъ попыхахъ, и откуда у тебя такое выраженіе въ глазахъ?
Омерль. Да хранитъ Господь ваше величество! Умоляю, васъ, государь, позвольте поговорить съ вами съ глаза на глазъ.
Болинброкъ. Удалитесь вс и оставьте насъ наедин (Пэрси и другіе лорды уходятъ). Теперь, кузенъ, скажи, въ чемъ дло?
Омерль (Падая на колни) Пусть мои колни пустятъ корни и вростутъ въ землю, пусть языкъ внутри моего зва приростетъ къ небу, если я ршусь встать или объяснить въ чемъ дло ране, чмъ вы меня простите.
Болинброкъ. Что-же, то, въ чемъ ты просишь прощенія, только еще задумано или уже совершено? Въ первомъ случа, какъ-бы ни было гнусно твое преступленіе, я, чтобы пріобрсть дальнйшее твое расположеніе, тебя прощаю.
Омерль. Позвольте мн запереть дверь на ключъ, чтобы кто-нибудь не вошелъ ране, чмъ я окончу исповдь.
Болинброкъ. Какъ хочешь (Омерль запираетъ дверь).
Іоркъ (За сценой). Берегитесь, государь! Позаботьтесь о своей безопасности! Съ вами разговариваетъ измнникъ!
Болинброкъ. Негодяй, я лишу тебя средства вредить мн! (Обнажаетъ мечъ).
Омерль. Удержи свою мстительную руку! У тебя нтъ основанія меня остерегаться.
Іоркъ (За сценой). Ради своей безопасности, не въ мру неосторожный король, отопри скоре дверь! Неужто изъ-за любви къ теб я долженъ забыть всякое уваженіе? Отопри или я выломаю дверь!

Болинброкъ отпираетъ, входитъ Герцогъ Іоркскій.

Болинброкъ. Въ чемъ дло, дядя? Переведи духъ и говори. Объясни, въ чемъ состоитъ и какъ близка опаснось, чтобы мы могли встртиться съ нею во всеоружіи?
Іоркъ. Прочти эту бумагу, такъ-какъ отъ поспшности съ какою я стремился сюда, я не въ силахъ разсказывать.
Омерль. Пока читаешь, государь, не забывай объ общаніи, данномъ мн еще ране. Не обращай вниманія да то, что тамъ значится моя подпись, сердце мое не было въ союз съ рукою,
Іоркъ. Нтъ, злодй, этотъ союзъ существовалъ ране чмъ ты подписалъ бумагу. Она хранилась на груди у измнника, откуда я ее и вырвалъ: источникъ его раскаянія — страхъ, а не любовь къ теб! Забудь къ нему всякое снисхожденіе, чтобы оно не превратилось въ змю и не ужалило тебя въ сердце!
Болинброкъ. Гнусный, дерзкій, чудовищный заговоръ! О, врный отецъ предателя-сына. О, серебристый родникъ, свтлый и чистый, изъ котораго вытекъ этотъ ручей, направившій свой путь по грязному руслу, осквернившему его прозрачность! Избытокъ присущаго теб добра привелъ къ дурнымъ послдствіямъ, и вотъ этотъ неистощимый въ теб запасъ доброты побуждаетъ меня простить твоего заблудшаго сына.
Іоркъ. Такъ неужто хорошія мои качества должны служить своднями для его пороковъ, и онъ станетъ своимъ позоромъ пятнать мою честь, разбрасывая ее, словно расточитель-сынъ, проматывающій золото, скопленное бережливымъ отцомъ? Моя честь можетъ только или восторжествовать надъ его позоромъ, или этотъ позоръ сдлается позоромъ и моей жизни!.. Щадя его, ты убиваешь меня, избавляя его отъ смерти, ты позволяешь жить измннику и убиваешь честнаго человка,
Герцогиня (За сценой). Государь, государь, именемъ Бога молю васъ, позвольте мн войти!
Болинброкъ. Кто это обращается съ мольбою такимъ рзкимъ, пронзительнымъ голосомъ?
Герцогиня. Это я, великій государь, женщина и твоя тетка! Дай мн поговорить съ тобою! Пожалй меня и отопри дверь! Къ теб съ нищенскою мольбою обращается существо, которое никогда до сихъ поръ не нищенствовало!
Болинброкъ. Сцена перемнилась, вмсто прежней серьезной, начинается другая изъ ‘Короля и нищей’. Опасный мой кузенъ, впусти свою мать. Я знаю, она явилась просить прощенія за гнусный грхъ сына.
Іоркъ. Чьей мольб ты-бы ни уступилъ, знай, что твое помилованіе народитъ только бездну новыхъ преступленій, дастъ имъ возможность преуспвать! Отски зараженный гніеніемъ членъ, и ты спасешь все тло, оставь гніеніе безъ вниманія, и все тло тоже подвергнется зараз!

Входитъ герцогиня Іоркская.

Герцогиня. О, государь, не врь этому жестокосердому человку! Любовь, не умющая любить самое себя, не въ силахъ любить и другихъ!
Іоркъ. Зачмъ пришла ты сюда, сумасшедшая женщина? Ужь не хочешь-ли ты своими старыми сосцами еще покормить этого измнника?
Герцогиня. Терпніе, милый Іоркъ! Выслушай меня, добрйшій государь! (Падаетъ на колни).
Болинброкъ. Встаньте, добрая тетушка!
Герцогиня. Нтъ, молю тебя, не приказывай еще мн вставать! Нтъ, я до тхъ поръ не встану съ колнъ, до тхъ поръ не буду смотрть на свтъ, на который глядятъ счастливые, пока ты не даруешь, не возвратишь мн моей радости, пока ты не простишь моего Рутленда, провинившагося моего сына!
Омерль. Я тоже преклоняю колни и присоединяюсь къ мольб моей матери!
Іоркъ (Тоже становясь на колни). И я, преклонивъ врныя свои колни, молю тебя противъ обоихъ! Не жди добра, если ты ихъ помилуешь!
Герцогиня. Ужель ты думаешь, что онъ говоритъ отъ души? Взгляни на его лицо:— въ его глазахъ нтъ ни слезинки, вс его мольбы — одно притворство. Слова его только на устахъ, а наши прямо рвутся изъ глубины души! Мольбы его вялы, онъ самъ какъ будто желаетъ отказа, мы-же молимъ всмъ сердцемъ, всею душою, всмъ своимъ существомъ! Я знаю, усталыя его колни охотно-бы выпрямились, а мы готовы преклонять свои до тхъ поръ, пока они не вростутъ въ землю. Его моленія полны лживаго лицемрія, а наши — истиннаго усердія и глубокой искренности. Наши мольбы взываютъ къ теб громче, чмъ его, пусть же он вызовутъ то милосердіе, которое должно служить наградой сердечной мольб!
Болинброкъ. Встаньте, добрая тетушка.
Герцогиня. Не говори, чтобы я встала! Нтъ, прежде прости, а потомъ я уже встану сама! Если-бы я была твоею кормилицей, научающею твой языкъ говорить, первое слово, которое ты-бы вымолвилъ, было-бы слово ‘прощаю’! Никогда ничего не желала я такъ страстно, какъ услыхать это слово! Государь, произнеси слово ‘прощаю’! Пусть вымолвить его тебя заставитъ состраданье! Само слово не длинно, но какъ оно ни коротко, въ немъ боле сладости, чмъ краткости! Ни одно другое слово такъ не идетъ къ устамъ короля, какъ это!
Іоркъ. Отвтьте ей по-французски, государь! Скажите: ‘pardonnez moi’.
Герцогиня. Неужто ты учишь извиненіемъ замнять прощеніе? Ахъ, недобрый мой мужъ, жестокосердый мой властелинъ, ты научаешь одному и тому-же слову придавать совершенно противуположный смыслъ! Ахъ, произнеси слово на родномъ нашемъ язык, французской насмшливой изворотливости мы не понимаемъ! Я вижу, твои глаза готовы дать мн благопріятный отвтъ, пусть къ намъ придетъ на помощь твой языкъ! Или пусть слухъ придетъ на помощь твоему сострадательному сердцу, чтобы оно, слыша наши горькіе стоны и наши мольбы, настолько прониклось чувствомъ жалости, что ршилось-бы изречь слово прощенія
Болинброкъ. Добрая тетушка, встаньте!
Герцогиня. Я не прошу позволенія встать! Единственная милость, о которой я молю, — помилованіе!
Болинброкъ. Пусть Господь и меня помилуетъ такъ-же какъ я милую вашего сына.
Герцогиня. О, какого счастливаго исхода достигло колнопреклоненіе! Однако, страхъ все еще сжимаетъ мн сердце! Вымолви-же это слово еще разъ! Дважды вымолвить слово прощенія же значитъ удвоить прощеніе. Второе слово только подтверждаетъ первое.
Болинборкъ. Я его милую отъ всей души.
Герцогиня. Ты земной Богъ!
Болинброкъ. Что касается нашего врнаго шурина, и этого аббата, а такъ-же и всей остальной шайки заговорщиковъ, наша кара будетъ преслдовать ихъ по пятамъ. Добрый дядя, пошли войско и въ Оксфордъ, и всюду, гд находятся измнники. Клянусь, что они недолго проживутъ на свт посл того, какъ попадутся мн въ руки, лишь-бы только узнать, гд они находятся!.. Прощайте, дядя, прощай, кузенъ. Твоя матушка ходатайствовала за тебя успшно, будь отнын мн вренъ.
Герцогиня. Идемъ, мой сынъ, да превратитъ тебя Господь въ новаго человка! (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Тамъ же.

Входятъ Экстонъ и слуга.

Экстонъ. Слышалъ ты, какія слова произнесъ король? ‘Неужто не найдется ни одного друга, который избавилъ-бы меня отъ вчно живущаго во мн страха’?… Кажется, такъ?
Слуга. Онъ выразился въ самыхъ этихъ словахъ.
Экстонъ. ‘Неужто нтъ у меня ни одного друга?’ сказалъ онъ и даже повторилъ эти слова два раза. Разв не такъ?
Слуга. Совершенно такъ.
Экстонъ Произнося эти слова, онъ вскользь взглянулъ на меня, какъ будто говора:— ‘Желалъ-бы я, чтобы этимъ другомъ, способнымъ избавить меня отъ страха, былъ ты’. Онъ, разумется, намекалъ на короля, находящагося въ Помфрэт. Пойдемъ отсюда. Я другъ короля Генриха и сокрушу его врага! (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Въ Помфрэт, комната въ замковой башн.

Входитъ король Ричардъ.

Король Ричардъ. Я все это время старался найти, какое сходство между тою тюрьмою, гд я живу, и цлымъ міромъ, но до сихъ поръ найти не могу, потому что міръ многолюденъ, а здсь, кром меня, нтъ никого, однако, я все-таки этого добьюсь. Я заставлю свою душу быть самкою моего мозга, мозгъ при этомъ явится отцомъ, и отъ совокупности ихъ усилій явится цлое поколніе постоянно зарождающихся мыслей. Вотъ этотъ маленькій мірокъ населится этими мыслями, а он окажутся такими-же причудливыми, какъ и въ настоящемъ большемъ мір, такъ-какъ ни одного изъ нихъ ничмъ нельзя будетъ удовлетворить. Самыя возвышенныя изъ нихъ, то-есть, т, которыя касаются божественныхъ предметовъ, перемшиваются съ сомнніями, и самому Священному Писанію противупоставляютъ его-же слова, какъ, напримръ: — ‘Идите ко мн вс малые’, а затмъ: — ‘Попасть въ царство небесное такъ-же трудно, какъ верблюду пройти въ узкое, игольное ушко’. Мыслямъ, порождаемымъ честолюбіемъ, необходимы какія-то несбыточныя чудеса, и вотъ он стараются придумать способъ, какъ своими слабыми ногтями проложить себ дорогу сквозь каменистыя бока міра или даже сквозь полуразрушенныя стны гнусной моей темницы, а такъ-какъ это имъ не по силамъ, он умираютъ, сокрушенныя собственною гордостью. Мысли, стремящіяся къ самоуслажденію, ублажаютъ себя тмъ, что он не первые, но и не послдніе рабы счастія. Подобно глупымъ нищимъ, посаженнымъ въ колодки, он, чтобы заглушить свой стыдъ, утшаютъ себя тмъ, что многіе уже подвергались и будутъ еще подвергаться той-же участи. Такъ-то он свое несчастіе переносятъ на спины другихъ, подвергавшихся тому-же наказанію, и это доставляетъ имъ своего рода облегченіе… Вотъ и я одинъ разыгрываю теперь изъ себя множество лицъ, изъ которыхъ нтъ ни одного довольнаго своимъ положеніемъ. Иногда я воображаю себя королемъ, меня начинаетъ мучить мысль объ измн, и я принимаюсь жалть, зачмъ я не нищій, и вотъ я длаюсь нищимъ. Затмъ, близкое знакомство съ гнетомъ нужды доказываетъ мн, что гораздо лучше быть королемъ, и вотъ я опять король, но тотчасъ меня свергаетъ съ престола Болинброкъ, и тутъ же я длаюсь ничмъ. Но чмъ бы я ни былъ, ни я, ни другіе люди этого человчества не найдутъ здсь удовлетворенія, покуда не достигнутъ высшаго блага — уничтоженія (Звуки музыки). Откуда это доносится музыка? О, прошу васъ, соблюдайте тактъ! Вдь и сладчайшая музыка становится невыносимой, когда, не соблюдая мры, играютъ не въ тактъ. Тоже самое и въ музык человческой жизни: у меня для музыки былъ такой утонченный, чуткій слухъ, что я подмчалъ ничтожнйшій разладъ въ звукахъ слегка разстроенной струны, а когда необходимо было замтить разладъ въ музык моей страны, чутья этого у меня не хватило, и мой слухъ не въ силахъ былъ во время уловить ржущей ухо разноголосицы между моей властью и моимъ временемъ. Я понапрасну тратилъ время, а теперь оно вымщаетъ это на мн, такъ-какъ оно превратило меня въ часы. Мои мысли — минуты, каждую секунду которыхъ обозначаютъ мои вздохи, мои пальцы, неустанно утирающія слезы, словно послушные движенію маятника, замняютъ часовыя стрлки, указывая эти секунды на невидимомъ циферблат моихъ глазъ, а раздирающіе душу стоны замняютъ колоколъ, отбивающій въ моемъ сердц одинъ часъ за другимъ. Итакъ, вздохи, слезы, стоны указываютъ минуты, часы, вообще теченіе времени, но мое время уносится быстро гордымъ и радостнымъ торжествомъ Болинброка, тогда-какъ я самъ разыгрываю изъ себя болвана, стучащаго молоткомъ, когда наступаетъ время бить часамъ! О, эта музыка доводитъ меня до умоизступленія! Хоть-бы она поскоре перестала. Говорятъ, будто музыка возвращаетъ сумасшедшимъ разсудокъ, за то человка, не лишеннаго разсудка, она можетъ довести до сумасшествія! Тмъ не мене, великое спасибо той доброй душ, которая старается развлечь меня этими звуками, потому что такая заботливость служитъ доказательствомъ любви, а любовь къ Ричарду весьма рдкая жемчужина въ этомъ мір, гд все властно царитъ ненависть.

Входитъ конюхъ.

Конюхъ. Привтъ вамъ, царственно благородный принцъ.
Ричардъ. Благодарю, мой благородный пэръ. Впрочемъ самаго дешеваго изъ насъ не оцнятъ и въ десять гротовъ. Кто ты такой и какъ попалъ ты сюда, куда никто не ходитъ кром угрюмой собаки, приносящей мн пищу, чтобы доле поддерживать существованіе моего злополучія?
Конюхъ. Государь, я служилъ у тебя на конюшн, когда ты былъ еще королемъ. Прозжая мимо этого замка въ Іоркъ я, разумется, не безъ труда выпросилъ позволеніе еще разъ взглянуть на лицо бывшаго моего царственнаго повелителя. О, какъ больно защемило мое сердце, когда, въ день коронованія новаго короля, я увидалъ Болинброка дущимъ по улицамъ Лондона на великолпномъ варварійскомъ кон, на которомъ ты вызжалъ такъ часто, и котораго я такъ заботливо объздилъ.
Ричардъ. А! онъ халъ на моемъ варварійц? Скажи мн, любезный другъ, какъ шелъ подъ королемъ мой любимый конь?
Конюхъ. Онъ выступалъ гордо, словно гнушаясь землей.
Ричардъ. Это животное, которое я чуть не каждый день кормилъ изъ своихъ царственныхъ рукъ хлбомъ, гордилось, что на его спин сидлъ Болинброкъ, гордилось, что новый король треплетъ его по ше! И что-же, мой варваріецъ ни разу не споткнулся? Когда каждую гордыню ожидаетъ паденіе, какъ могло случиться, что мой конь не грохнулся на землю и не сломилъ шеи гордецу, только по праву захвата усвшемуся у него на спин? Нтъ, нтъ, прости, добрый мой конь! Возможно-ли негодовать на тебя за то, что ты созданъ для того, чтобы человкъ тебя сдлалъ, чтобы ты возилъ его на себ? Я же былъ рожденъ не лошадью, а между тмъ на меня, какъ на осла взвалили громадную тяжесть, меня пришпорили и ведутъ въ поводу по приказанію Болинброка.

Входитъ Тюремщикъ, неся блюдо.

Тюремщикъ (конюху). Прочь съ дороги, любезный! Доле оставаться здсь теб нельзя.
Ричардъ. Если ты любишь меня, уходи! Пора!
Конюхъ. Сердце доскажетъ то, чего не посмлъ досказать м®ь языкъ (Уходитъ).
Тюремщикъ. Неугодно-ли вамъ будетъ покушать, милордъ.
Ричардъ. Отвдай прежде самъ, какъ всегда.
Тюремщикъ. Нтъ, милордъ, не смю. Сэръ Пирсъ Экстонъ, недавно прибывшій сюда отъ короля, запретилъ мн это длать.
Ричардъ. Къ чорту и Генриха Ланкастра, и тебя! Терпніе мое изсякло, мн надоло повиноваться! (Бьетъ его).
Тюремщикъ. Помогите! Помогите!

Входитъ Экстонъ съ вооруженными служителями.

Ричардъ. Что это значитъ? Что нужно смерти, когда она нападаетъ на меня съ такимъ ожесточеніемъ?.. А ты, негодяй, собственною рукою доставляешь оружіе для своей смерти! (Вырываетъ мечъ у одного изъ служителей и убиваетъ послдняго). Ступай, пополни собою пустое мсто въ аду! (Убиваетъ другого служителя, вслдъ за тмъ Экстонъ наноситъ смертельный ударъ ему самому). Тотъ, чья рука доводитъ меня до головокруженія, вчно да горитъ въ неугасаемомъ огн! Экстонъ, твоя свирпая рука запятнала королевскою кровью землю твоего короля! Лети, моя душа, возносись выше! жилище отведено теб подъ небесами, тогда-какъ грубая моя плоть опускается все ниже къ земл, чтобы на ней умереть! (Умираетъ).
Экстонъ. Въ теб столько-же мужества, какъ и королевской крови, благодаря мн и кровь, и мужество истощились! Желалъ бы я, чтобы мой поступокъ былъ признанъ хорошимъ, потому что теперь тотъ же демонъ, который нашептывалъ мн, что я поступаю хорошо, начинаетъ убждать меня, что мой поступокъ занесенъ въ списокъ адскихъ дяній. Доставлю этого умершаго короля королю живому. Другихъ пусть унесутъ и предадутъ погребенію (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Комната въ Уиндзорскомъ замк.

При звукахъ трубъ входятъ Болинброкъ, Герцогъ Іоркскій лорды и свита.

Болинброкъ. Дорогой дядя Іоркъ, вотъ послднія полученныя нами извстія:— мятежники сожгли въ Глостэршир нашъ городъ Чичестэръ, но взяты-ли они въ плнъ или убиты, намъ неизвстно (Входитъ Норсомберлендъ). Добро пожаловать, милордъ. Что новаго?
Норсомверлендъ. Прежде всего желаю твоему королевству всякаго благополучія. Затмъ вотъ первая моя новость:— я отправилъ въ Лондонъ головы Сольсбюри, Спенсэра, Блонта и Кента. Подробности о взятіи ихъ въ плнъ ты узнаешь изъ этой бумаги (Подаетъ королю бумагу).
Болинброкъ. Отъ души благодаримъ тебя, любезный Пэрси, за услуги, за свои труды ты получишь вознагражденіе, достойное твоихъ высокихъ качествъ.

Входитъ Фитцуотэръ.

Фитцуотэръ. Государь, я отправилъ изъ Оксфорда въ Лондонъ головы Брокаса и сэра Бэнета Сили, двухъ отъявленнйшихъ и опаснйшихъ мятежниковъ, замышлявшихъ убить васъ въ Оксфорд.
Болинброкъ. И твои старанія, Фитцуотэръ, не будутъ забыты. Твои доблести мн хорошо извстны.

Входитъ Пэрси, ведя за собою Епископа Карляйскаго.

Пэрси. Главный заговорщикъ, Аббатъ Уэстминстэрскій, подъ вліяніемъ укоровъ совсти и мрачной тоски, предалъ свое тло земл. Но за то вотъ Карляйль. Онъ живъ!— живъ для того, чтобы выслушать твой королевскій приговоръ и понесть за свою гордыню должную кару.
Болинброкъ. Вотъ твой приговоръ, Карляйль — избери себ какое нибудь тайное убжище, какую-нибудь обитель, гд благочестіе соблюдалось бы строже, чмъ соблюдалъ его ты, и живи тамъ съ миромъ, живи тихо, и тогда ты умрешь избавленнымъ отъ какихъ-бы то ни было преслдованій, потому что, хотя ты и былъ постоянно моимъ врагомъ, но я всегда замчалъ въ теб яркіе проблески высокой чести.

Входитъ Экстонъ, за нимъ служители несутъ гробъ.

Экстонъ. Великій государь, въ этомъ гробу я приношу теб тревожившій тебя, но теперь умершій страхъ. Здсь лежитъ величайшій изъ твоихъ враговъ — Ричардъ Бордосскій, его-то я и принесъ теб.
Болинброкъ. Экстонъ, я тебя не благодарю, потому что ты роковою своею рукою совершилъ такое дяніе, которое падетъ на мою голову и на все это славное государство.
Экстонъ. Я совершилъ это дяніе вслдствіе словъ, государь, слышанныхъ мною отъ васъ-же самихъ.
Болинброкъ. Еще не значитъ, что тотъ, кто нуждается въ яд, любитъ его, поэтому и я тебя не люблю. Хотя я и желалъ Ричарду смерти, убійцы мн ненавистны, а убитые становятся мн милы. Вмсто награды, довольствуйся укорами совсти, но не жди отъ меня ни одобренія, никакихъ-бы то ни было королевскихъ милостей. Вмст съ Каиномъ броди во мрак ночи и никогда не смй показывать своего лица при свт дня, при сіяніи лучезарнаго солнца! Завряю васъ честью, милорды:— я глубоко скорблю, что мое едва зарождающееся величіе уже забрызгано кровью. Присоедините свою печаль къ моей печали и немедленно облекитесь въ черныя одежды скорби. Чтобы смыть съ своей преступной руки эту кровь, я предприму походъ въ Святую Землю. Идите за мною, уныло понуря голову, и почтите слезами безвременно погибшаго человка, покоящагося въ этомъ гробу (Уходятъ).

ПРИМЧАНІЯ

Первоначально ‘Ричардъ II’ былъ изданъ въ отдльномъ in-quarto въ 1597 году, подъ слдующимъ заглавіемъ ‘The Tragedie of King the second. As it hath beene publikly acted by the right honourable the Lord Chamberlaine his seruants’. Въ этомъ изданіи недостаетъ нкоторыхъ подробностей, которыя однако вошли въ слдующія изданія. ‘Ричардъ II’ напечатанъ въ этомъ послднемъ вид въ in-folio 1623 года. Ни по отношенію къ тексту, ни по отношенію ко времени созданія трагедіи не существуетъ никакихъ недоразумній. Нтъ ни малйшаго сомннія, что ‘Ричардъ II’ былъ написанъ вслдъ за ‘Королемъ Іоанномъ’, въ томъ-же 1596 году.
Съ ‘Ричардомъ II’ тсно связано одно изъ самыхъ трагическихъ событій англійской исторіи XVI вка. Робертъ Девере, графъ Эссексъ былъ любимцемъ королевы Елисаветы и другомъ Шекспира. Молодой Эссексъ былъ благороденъ, откровененъ, храбръ, красивъ, но легкомысленъ и горячъ. Однажды въ спор съ королевой о томъ, какъ слдуетъ управлять Ирландіей, онъ забылся до того, что повернулся къ королев спиной съ оскорбительными словами. Это вывело королеву изъ себя, она вскочила и дала ему пощечину, говоря, чтобы онъ убирался къ черту. Графъ схватился за шпагу и, когда великій адмиралъ удержалъ его за руку, онъ бросился въ сильнйшей ярости изъ комнаты, говоря, что такого оскорбленія онъ не снесъ бы даже отъ отца королевы, не только что отъ короля въ юбк. Такого рода размолвки случались довольно часто между королевой Елисаветой и молодымъ Эссексомъ, но вс он скоро кончались и опять наступало примиреніе. Управляя Ирландіей, Эссексъ, какъ видно по всему, дйствовалъ безтактно и не обращалъ никакого вниманія на инструкціи королевы. Вопреки приказамъ королевы, онъ оставилъ Ирландію и вернулся въ Лондонъ безъ всякой видимой причины. Его судили дисциплинарнымъ судомъ, который приговорилъ его къ лишенію всхъ должностей, занимаемыхъ имъ. По освобожденіи изъ подъ ареста графъ жилъ въ своемъ дворц въ Лондон и, казалось, отказался отъ всякой политической роли, но въ дйствительности, желая возстановить свое прежнее вліяніе при двор и удалить отъ королевы главнйшихъ его враговъ — Роберта Сесиля, сэра Вальтера Рэлея и лорда Грея, онъ вошелъ въ тайныя сношенія съ королемъ шотландскимъ и въ конц концовъ составилъ нелпый планъ съ своими друзьями ворваться въ королевскій дворецъ и разогнать всхъ своихъ враговъ. И дйствительно, 8 февраля 1601 года, онъ, въ сопровожденіи графовъ Ротленда и Соутгэмптона и человкъ восьмидесяти дворянъ, бросился изъ своего дома, чтобы напасть на дворецъ. Оказалось, однако, что дворецъ хорошо защищенъ, на улицахъ къ графу никто не присоединился и начавшіеся безпорядки, — нчто въ род уличнаго бунта, — были скоро подавлены. Эссексъ возвратился къ себ, ршившись защищаться въ своемъ дворц. Но когда великій адмиралъ съ значительнымъ отрядомъ солдатъ окружилъ дворецъ, Эссексъ предпочелъ сдаться. Судъ изъ двадцати пяти пэровъ призналъ его виновнымъ и приговорилъ къ смертной казни. Посл довольно продолжительнаго колебанія, королева утвердила приговоръ 26 февраля 1601 года. Эссексъ былъ казненъ.
Во время процесса Эссекса, котораго обвинялъ его бывшій другъ, лордъ Бэконъ, знаменитый философъ, выяснилась одна любопытная подробность. Одинъ изъ заговорщиковъ, сэръ Джилли Меррикъ, наканун мятежа отправился въ театръ ‘Глобусъ’ и предложилъ Филлипсу, одному изъ актеровъ, который принялъ его отъ лица всей труппы, сыграть на другой день историческую пьесу подъ заглавіемъ: ‘Ричардъ II’, пьесу ‘въ которой находится сцена низложенія и умерщвленія короля Ричарда II’, — The depozing and killing kyng Richard. Вотъ подлинныя слова обвинительнаго акта, написаннаго Бэкономъ: ‘Кром того, въ доказательство, что онъ (Меррикъ) зналъ о заговор, свидтельскимъ показаніемъ установленъ фактъ, что за день до мятежа, Меррикъ, вмст съ другими заговорщиками, которые потомъ принимали участіе въ бунт, приказалъ играть на театр въ ихъ присутствіи драму ‘Низложеніе короля Ричарда II’. Это представленіе не было случайно, но заказано Меррикомъ. А когда одинъ изъ актеровъ сказалъ ему, что пьеса устарла и что, слдовательно, нтъ надежды разсчитывать на хорошій сборъ, то Меррикъ далъ добавочную сумму въ сорокъ шиллинговъ, вслдствіе чего пьеса и была сыграна’. Заговорщики, очевидно, разсчитывали на то, что представленіе такой пьесы, какъ ‘Ричардъ II’, подйствуетъ возбуждающимъ образомъ на населеніе. Но спрашивается, о какомъ ‘Ричард II’ идетъ здсь рчь? О пьес-ли Шекспира, или о пьес какого-нибудь другого автора? Дло въ томъ, что въ двухъ первыхъ изданіяхъ in-quarto шекспировской драмы, нтъ сцены низложенія короля въ парламент, эта сцена появилась только въ третьемъ in-quarto 1608 года, т. е. черезъ пять лтъ посл смерти Елисаветы, когда и самый процессъ Эссекса былъ забытъ. Съ другой стороны, намъ извстно изъ дневника нкоего доктора Формана, что онъ видлъ въ 1611 году въ театр ‘Глобусъ’, пьесу на сюжетъ ‘Ричарда II’, которая, по его описанію, охватывала гораздо большій періодъ времени, чмъ шекспировская драма. Тмъ не мене, изъ самаго описанія доктора Формана можно вывести заключеніе, что эта пьеса была написана значительно поздне посл пьесы Шекспира, съ цлью, вроятно, изобразить т событія царствованія, которыя не нашли себ мста въ шекспировской пьес. Наконецъ, самый отвтъ Меррику актера Филлипса о томъ, что пьеса ‘устарла’ (old and out of use), по мннію нкоторыхъ критиковъ, подтверждаетъ мнніе, что въ разговор Меррика съ Филлипсомъ дло касалось не шекспировской драмы, но на это можно замтить, что Филлипсъ, говоря объ ‘устарлости’ пьесы, хотлъ этимъ сказать только то, что, благодаря появившимся уже двумъ частямъ ‘Генриха IV’, представляющимъ гораздо больше театральнаго эффекта, ‘Ричардъ II’ долженъ былъ быть отодвинутъ на второй планъ. Во всякомъ случа, y насъ нтъ никакихъ серьезныхъ поводовъ предполагать, что пьеса, игранная наканун мятежа не есть драма Шекспира.
Стр. 176. (Дйствующія лица). Прозвище Болинброкъ было дано Генриху IV по мсту его рожденія, Bolingbroke Castle, въ графств Линкольнъ. Этотъ замокъ былъ разрушенъ въ 1815 году.
Стр. 182. Изображеніе льва находится въ королевскомъ горб Англіи, изображеніе леопарда — въ герб Норфолька.
Стр. 183. Дворецъ герцоговъ и графовъ Ланкаетерскихъ находился на лвомъ берегу рки Темзы, около ныншняго Ватерлосскаго моста. Въ XIII вк этотъ замокъ принадлежалъ Петру, графу Савойскому, дяд Элеоноры, жены Генриха III. Королева, унаслдовавшая этотъ замокъ посл смерти графа, оставила его своему второму сыну, Эдмонду, графу Ланкастерскому.
Стр. 184. Вотъ имена семи сыновей Эдуарда: 1) Эдвардъ Вудстокскій, названный Чернымъ Принцемъ, отецъ Ричарда II, 2) Вильямъ Готфильдскій, 3) Ліонель, герцогъ Кларенскій, 4) Джонъ Гаунтъ, отецъ Генриха IV, 5) Эдмондъ Лантдей, Герцогъ Іоркскій, 6) Вильямъ Виндзорскій, 7) Томасъ Вудстокскій, герцогъ Глостерскій, вотъ самый, который въ 1398 году былъ умерщвленъ по повелнію Ричарда II.
Стр. 199. Гаунтъ (Gaunt), по-англійски, означаетъ тонкій, худощавый, высохшій.
Стр. 201. ‘Въ этомъ двадцать второмъ году царствованія Ричарда, распространился слухъ, что король отдалъ королевство на откупъ (въ аренду) сэру Вильяму Скропу, сэру Джону Бюши, сэру Джону Баготу и сэру Генриху Грину’. — Хроника Фабіана.
Стр. 204. Существовало повріе, что, благодаря заступничеству св. Патрика, никакой ядовитый зврь не могъ существовать въ Ирландіи.
Стр. 208. Герцогъ Герсфордскій былъ радушно принять при французскомъ двор, во время своего изгнанія изъ Англіи. Была даже рчь о томъ, чтобы женить его на дочери герцога Беррійскаго, но Ричардъ II воспротивился осуществленію этого проекта.
Стр. 220. Голиншедъ сообщаетъ, что въ этомъ году по всей Англіи лавровыя деревья завяли и, вопреки предположеніямъ людей, снова зацвли, — ‘странное явленіе, которое считалось предвстникомъ какого-нибудь печальнаго событія’.
Стр. 227. Double fatal yew (вдвойн роковое тисовое дерево), — вслдствіе, во-первыхъ, вредныхъ свойствъ своихъ листьевъ и, во-вторыхъ, тмъ, что изъ этого дерева длается лукъ, смертоносное оружіе.
Стр. 252. Julius Cesar’s ill-erected tower. Преданіе въ Англіи приписываетъ Юлію Цезарю постройку Лондонскаго Тауэра.
Стр. 254. Изабелла Французская, старшая дочь Карла VI, будучи восьми лтъ отъ роду вышла замужъ за короля англійскаго Ричарда II. Въ 1402 году она вторично вышла замужъ за герцога Орлеанскаго. Ея младшая сестра, Екатерина, поздне, была также англійской королевой, вышедши замужъ за Генриха V.
Стр. 254. Въ то время въ Англіи было въ обыча, чтобы сейчасъ-же посл внчанія, въ самой церкви, молодые цловались.
Стр. 263. Насмшка заключается въ слов beggar. Намекъ на балладу: ‘Король и Нищая’.
Стр. 265. Этотъ двоюродный братъ былъ Джонъ, герцогъ Эксетрскій, братъ Ричарда II и мужъ леди Елисаветы, родной сестры Болинброка.
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Трагедия о короле Ричарде II, Шекспир Вильям, Год: 1595
  2. Монолог короля Ричарда II перед его смертью в темнице, Шекспир Вильям, Год: 1595
  3. Король Ричард II, Шекспир Вильям, Год: 1595
  4. Ричард II, Шекспир Вильям, Год: 1595
  5. Ричард II, Шекспир Вильям, Год: 1862
  6. Король Ричард второй, Шекспир Вильям, Год: 1595
  7. Первое действие Шекспировой трагедии: Лир, Шекспир Вильям, Год: 1605
  8. Кориолан, Шекспир Вильям, Год: 1607
Электронная библиотека