Жизнь и произведения Тараса Шевченко (Свод материалов для биографии), Некрасова Екатерина Степановна, Год: 1883

Время на прочтение: 6 минут(ы)

Жизнь и произведенія Тараса Шевченка (Сводъ матеріаловъ для біографіи). Съ портретомъ. Составилъ М. К. Чалый. Кіевъ. 1882 года.

Имя Тараса Шевченка знаетъ не одна его родина — Украйна, гд трудно найти домъ, въ которомъ бы не было портрета ‘дяди’ Тараса… Впрочемъ Великороссія знаетъ его не столько по его ‘писнямъ’, сколько по выдающейся исключительной судьб. Такъ много вынести, выстрадать — и сохранить неприкосновенными ‘младенчески-свтлыя врованія!’ ‘Мн кажется,— писалъ Тарасъ Григорьевичъ въ своемъ дневник, по возвращеніи изъ ссылки,— что я точно тотъ же, что былъ десять лтъ тому назадъ. Ни одна черта въ моемъ внутреннемъ образ не измнилась. Отъ глубины души благодарю Создателя, что онъ не допустилъ ужасному опыту коснуться своими желзными когтями моихъ убжденій и младенчески-свтлыхъ врованій’ (стр. 153).
Жизнь Шевченка, несмотря на исключительность его происхожденія (онъ — крпостной помщика Энгельгардта), иметъ много общаго съ жизнью нашихъ лучшихъ талантовъ — Пушкинымъ, Лермонтовымъ. Какъ и они, онъ былъ заподозрнъ въ неблагонадежности, какъ и они, былъ сосланъ… Но къ нему, какъ къ лицу изъ непривилегированнаго сословія, жизнь въ своихъ мелочахъ отнеслась еще сурове. Пушкинъ, Лермонтовъ за свою несдержанность и молодой пылъ переводились на службу въ боле благопріятныя для здоровья и для художественнаго развитія мста — на логъ, Кавказъ, Кишиневъ, Одессу… Бдный же ‘Тарасъ’ былъ сосланъ солдатомъ въ Оренбургскій край. У Пушкина и Лермонтова не было отнято послдняго утшенія — права писать, Шевченко былъ лишенъ даже этого. Десять лтъ онъ былъ въ ссылк и десять лтъ не имлъ права ни писать, ни рисовать! Мало этого, съ нимъ, какъ съ ссыльнымъ солдатомъ, начальство не церемонилось. Перовскій, начальникъ Оренбургскаго края, не разъ удостоивалъ Шевченка собственноручными пощечинами.
Жизнь Шевченка со всми ея мелочами и рзкими переходами — изъ барской кухни, гд бьютъ маленькаго крпостного поваренка Тараса за плохое прилежаніе къ кулинарному искусству и за неумстную страсть къ рисованію, до богатой графской гостиной, гд его встрчаютъ какъ героя дня, какъ самаго дорогого гостя — крайне поучительна и интересна. Предлагаемая книга г. Чалаго не претендуетъ на полное изображеніе этой жизни. Авторъ называетъ ее ‘Сборникомъ матеріаловъ для біографіи’. И съ этой стороны она представляетъ, несомннно, очень много драгоцннаго и любопытнаго. Она постепенно знакомитъ съ этой своеобразною личностью крпостного писателя.
Сынъ крпостного въ семь встрчаетъ теплую ласку отъ няньки-сестры… Она его защищаетъ отъ невзгодъ и бурь… Тарасъ сильно любилъ сестру. Онъ не забылъ о ней и впослдствіи, когда въ умственномъ отношеніи между ними легла непроходимая бездна. Даже тогда, когда его, возвращеннаго изгнанника, наперерывъ зазывали во вс литературные и интеллигентные салоны Петербурга,— даже тогда онъ попрежнему любилъ свою няньку-сестру, которая жила въ деревн крестьянкой…
Тарасъ не гнушался своими ‘срыми’ родными, не гнушался своего крестьянскаго происхожденія. Напротивъ, народъ, крестьяне, горе народное — составляли всю жизнь предметъ его думъ и темы его произведеній…
Но въ родной семь не много онъ имлъ отдыха. Жать умерла. Отецъ женился на другой. У мачихи были свои дти отъ перваго брака. И съ женитьбой отца въ дом водворился адъ.
Вскор мальчика отдали учиться къ дьячку. Этотъ ученый педагогъ, подобно другимъ педагогамъ того времени, смотрлъ на лозу какъ на одинъ изъ радикальныхъ педагогическихъ пріемовъ. Онъ поролъ своихъ учениковъ про запасъ!!… Тарасъ не выдержалъ: бжалъ. И ему не разъ приходилось прибгать къ бгству отъ своихъ строгихъ и безтолковыхъ педагоговъ… Но вскор судьба распорядилась съ нимъ иначе. Управляющій выслалъ его вмст съ другими крпостными мальчуганами въ Вильно къ барину для исполненія разныхъ должностей при барскомъ дом. Страсть къ живописи, которая проглядывала у него еще въ деревн, теперь настолько усилилась, что не разъ онъ подвергался за нее экзекуціи, а затмъ былъ отданъ къ маляру, потомъ къ живописцу… Но барину скоро пришлось перехать въ Петербургъ. И вся его многочисленная дворня потянулась за нимъ по этапу. Въ этапномъ конво шелъ и Тарасъ Шевченко, этапнымъ вступилъ онъ въ столицу… Въ Петербург судьба его рзко мняется. Случай сводитъ его съ однимъ изъ земляковъ, который учился тогда въ академіи художествъ, съ г. Сошенкой. Черезъ послдняго онъ знакомится съ добрымъ Жуковскимъ, который всегда отличался отзывчивостью къ чужому горю и готовностью вывести каждаго изъ угнетеннаго положенія. И въ этотъ разъ онъ ршилъ избавить Шевченка отъ цпей крпостничества, которыя давили его, унижали, отъ которыхъ онъ страдалъ днемъ, ночью, во сн… Что же придумалъ Жуковскій?— Ему надо выкупить Тараса. Для этого нужны деньги. А ихъ нтъ. И вотъ Жуковскій проситъ художника Брюлова срисовать съ него портретъ — и пускаетъ его въ лотерею. Вырученныя деньги идутъ на выкупъ пвца Малороссіи… И Шевченко длается свободнымъ человковъ! Сколько умилительно-трогательнаго въ этомъ поступк Жуковскаго! Свободный поэтъ, воспитатель Наслдника, престола нагибается, чтобы снять цпи рабства съ такого же одареннаго пвца, какъ онъ самъ!…
И Шевченко поступаетъ въ академію художествъ къ Брюлову. Но псня перебиваетъ замыслы кисти и далеко уноситъ его мысли отъ полотна и палитры. Онъ самъ признается, что въ немъ пвецъ преобладалъ надъ живописцемъ: ‘хто го знае, видкиль несетьця, несетьця писня, складяютьця стихи, дывлюсь — ужъ и забувъ, про що думавъ, а мерщій напишешъ те, що навіялось’ (стр. 56). И художникъ скоро длается извстнымъ пвцомъ Малороссіи, воспвая въ балладахъ и псняхъ народные мотивы, горько обманутую женскую долю. Такъ извстна его прекрасная поэма ‘Катерина’ въ перевод Гербеля, ‘Наймичка’, его чудные ‘Гайдамаки’…
Въ жизни Шевченко все стало складываться какъ нельзя лучше. Ему предстояла поздка въ Италію… Но случай распорядился иначе. Во время его свиданія съ Костомаровымъ въ Кіев, когда они бесдовали о славянскихъ народахъ, они были заподозрны въ составленіи тайнаго общества. И ихъ обоихъ арестовали. У Шевченка въ чемодан нашлось много собственныхъ произведеній, за которыя онъ изъ художниковъ былъ, разжалованъ въ солдаты и сосланъ въ Оренбургскій край съ запрещеніемъ писать и рисовать. А когда узнали, что онъ, несмотря на запретъ, брался за карандашъ, то его приказали перевести въ Новоостровское укрпленіе.
Освобожденный черезъ 10 лтъ изъ ссылки, онъ былъ подвергнуть строжайшему надзору — и его не разъ арестовывали… Когда онъ умеръ, его тло отвезли въ Кіевскую губернію.
Останавливаясь на этомъ талантливомъ народномъ писател, мы опять и въ его личности усматриваемъ то же, что замтили, говоря о Пушкин, Руссо, вообще — о выдляющихся талантахъ. Не укладывается и Шевченко, какъ они, въ опредленныя рамки добродтели. Стоитъ остановиться на обыденныхъ, будничныхъ, проявленіяхъ его жизни, не касающихся творчества, гд онъ выступаетъ не какъ поэтъ, а какъ человкъ, вообще, и мы тотчасъ наталкиваемся на то, что носитъ названіе ‘странностей’.
Ботъ одинъ изъ фактовъ, которыми такъ богата была жизнь Шевченка. Посл одного, сдланнаго на него, доноса къ нему является жандармъ.
‘— Про васъ говорятъ, что вы богохульствуете?— допрашиваетъ жандармъ.
— Можетъ и говорятъ,— отвчаетъ Шевченко:— про меня можно всячину плести, бо я чоловикъ патентованный, отъ про васъ, врно, ничего не скажутъ’ (стр. 141).
Его тотчасъ берутъ и увозятъ сперва въ Черкасы, потомъ въ Кіевъ. Но здсь его освобождаетъ князь Илларіонъ В. Васильчиковъ, который въ то время былъ кіевскимъ генералъ-губернаторомъ. Послдній совтовалъ Шевченку какъ можно скорй хать въ Петербургъ: ‘тамъ люди боле развитые,— говорилъ князь,— и не придираются къ мелочамъ изъ желанія выслужиться на счетъ ближняго’ (стр. 143).
Но Тарасу Григорьевичу въ это время не только не съ чмъ выхать, а даже не на что было пость. Онъ, однако, не унывалъ, даже не горевалъ, а беззаботно пошелъ гулять по улицамъ Кіева. Идетъ мимо какого-то дома съ маленькимъ садикомъ. На деревьяхъ развшано дтское блье, тутъ же стоитъ хозяйка. Онъ къ ней: не пустить ли она его къ себ, не накормитъ ли въ долгъ? Удивленная такимъ неожиданнымъ обращеніемъ, разумется, она впустила, накормила, напоила. Тогда онъ сталъ просить, чтобы вымыли его блье и дали ему въ долгъ 10 коп. ‘на горилку’. Когда прислуга стала перебирать его грязное блье, то нашла на платкахъ нсколько узелочковъ. Развязала, а тамъ: въ одномъ — 25 руб., въ другомъ — 3, стали перебирать въ чемодан, тамъ, между книгами, оказались засунуты 15 рублей. Шевченко ни за что не хотлъ изъ этихъ денегъ ни гроша платить хозяйк. Онъ говорилъ, что это должны быть дурныя деньги, если онъ про нихъ забылъ, а дурному должна быть и дурная дорога. И вс деньги истратилъ на угощеніе уличнымъ ребятишкамъ, причемъ самъ ‘бгалъ, суетился, хохоталъ, дурачился’ (стр. 145), словно ребенокъ,
‘Кого любять диты,— говаривалъ онъ,— той значитъ ще не совсимъ поганый чоловикъ (стр. 145).
Получивъ деньги изъ Петербурга, онъ, разумется, до гроша расплатился съ хозяйкой и со всми, кто ему служилъ, только тому, кто ходилъ за виномъ, онъ далъ всего одинъ гривенникъ: ‘за те що винъ потуравъ старому голову морочиты’…
Не мене любопытна для знакомства съ оригинальнымъ характеромъ Шевченка его встрча съ извстнымъ трагикомъ Ольриджемъ. Надо замтить, что ни Ольриджъ не зналъ иного языка, кром англійскаго, ни Шевченко не изъяснялся на другомъ, кром русскаго. Тмъ не мене въ первую же встрчу, даже посл нсколькихъ минутъ свиданія, они были уже такъ близки, что ходили обнявшись… Хоть они не знали другъ друга, но они душой дйствительно были близки: одинъ былъ изъ крпостныхъ, другой — изъ негровъ. Оба не забывали о породившей ихъ сред. Ольриджъ отдавалъ часть своихъ денегъ неграмъ, Шевченко — бднякамъ изъ народа.— Разъ посл представленія Отелло за кулисами можно было видть такую картину. На креслахъ лежалъ измученный мавръ, а у него на колняхъ сидлъ Тарасъ, весь сіяющій отъ восторга, и цловалъ Ольриджа въ щеки, шею, руки…
Мы съ удовольствіемъ прочли книгу г. Чалаго. Много любопытнаго разсказываетъ она изъ жизни этой своеобразной, самородной личности изъ народа. Имя Шевченко хотя и хорошо извстно у насъ, но нельзя того же сказать объ его произведеніяхъ и о самой личности поэта. Г. Чалый пополняетъ этотъ проблъ. Часть своей книги онъ отводитъ передач содержанія всхъ выдающихся произведеній Шевченка. Только жаль, что цитаты изъ стихотвореній приводитъ не въ перевод, а на малорусскомъ язык, также какъ и многія письма самого Тараса и его друзей. Разумется, не всякому будетъ доступенъ этотъ матеріалъ…

Е. Н.

‘Русская Мысль’, No 1, 1883

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека