‘Житие Блохи’ — шуточный рассказ, написанный для вечера пародий, который был устроен в начале декабря 1926 года — вскоре после первого представления ‘Блохи’ в Ленинградском Большом Драматическом Театре. Автор декораций и костюмов для московской и ленинградской постановок ‘блохи’, Б. М. Кустодиев, набросал несколько рисунков к рассказу, работа эта не была доведена до конца — рисунков было задумано больше, они должны были иллюстрировать все главные происшествия ‘Жития Блохи’. Иллюстрации (как и текст ‘Жития’) предназначались только для небольшого круга друзей, рисунки сделаны были шутя, играючи — но может быть именно потому они вышли такими выразительными, легкими, остроумными. Это была одна из последних графических работ покойного Б. М. Кустодиева — и одна из лучших его работ в области графики. Именно это и побудило опубликовать рисунки, вместе с текстом рассказа, в настоящем издании.
Текст рассказа сплетен из намеков на целый ряд лиц и обстоятельств, связанных с московской и ленинградской постановками ‘блохи’. В примечаниях (см. стр. 33) даны комментарии, раскрывающие для читателя все эти намеки.
ЖИТИЕ БЛОХИ
Возлюбленные братья! Эта краткая повесть о некиих необычайных происшествиях написана в назидание вам, дабы вы знали, что враг рода человеческого не дремлет и что для вящшего соблазна он охотно принимает прелестный женский вид.
Вратами, чрез которые в эту повесть входит диавольское навождение, был инок Замутий1. Инок Замутий долгие годы известен был своими благочестивыми писаниями и праведной жизнью. Говорила даже, что по молитвам его бывали исцеления — особенно от неплодия. И, может быть, жизнь инока Замутия кончилась бы прославлением его мощей, если бы не вмешался диавол.
В весенние дни, когда все набухает соками и растет неудержимо, и том фигийском2 городе, где жил Замутий, появился некий буйный и дикий человек. Имени его никто не знал, и когда он шел по улицам, овевая всех жарким винным благоуханием, нее сторонились поспешно, говоря: ‘Дикий! Дикий! Смотрите — вот он!’ А Дикий3, подобно кораблю покачиваясь гордо на невидимых волнах, шел в келью инока Замутия. И все думали, что он шел туда как и тихую обитель, чтобы омыть душу покаянием, но, увы, вскоре обнаружилась иная — и горькая — истина…
Инок Замутий, дотоле вида иссохшего — как и подобает праведнику, вдруг начал день ото дня все приметнее пухнуть. Иноки и старцы фигийские собирались на площади перед его кельей и непрестанно служили молебны о здравии Замутия, полагая, что он заболел тяжкой щеголевой болезнью. Жены, исцеленые Замутием от неплодия, рыданием заглушали молитвенное пение.
Так прошло три недели. И ровно на двадцать первый день, когда солнце вечерней кровью оросило небо, из кельи инока Замутия послышались раздирающие крики, и они становились все неистовей и сопровождались народными фигийскими словами, так что женщины, зажав уши, разбежались. Старцы же, осенив себя крестным знамением, со страхом вошли в келью Замутия. И здесь увидели его истекающий кровью на ложе, а в руках у него нечто, окрашенное его кровью, размером не более вершка. Когда один из старцев нагнулся, чтобы взять от Замутия это нечто, оно прыгнуло к нагнувшемуся за пазуху и, найдя самое нежное место, укусило его. Старец крикнул: ‘блоха!’ и, дрожащими руками схватив это нечто, укусившее его, поднес к светильнику. И тогда он и все кругом увидали, что это было существо преимущественно женского пола, с растением черных волос всюду, где надлежит, и с острыми, наподобие мышиных, зубами. ‘Что это? Откуда?’ — в страхе спросил старец.— Отсюда,— ответил Замутий, указав на свое опустевшее чрево. Поняли старцы, что в келье этой явлено чудо от диавола, и, напинаясь друг на друга, ринулись вон.
Так, вопреки законам естества, произошло от инока Замутия то исчадие, и со слов старца все называли это порождение Блохой. Иные сведущие люди говорили, что раз слоновый приплод во чреве, как известно, пребывает три года, то Блохе так и надлежало родиться через три недели. Но и росла Блоха с той же неестественной быстротой. Так что когда, по истечении еще нескольких недель, любопытные фигийские граждане осмелились подойти к келье Замутия, то в окно они увидели прелестную чернявую девицу, уже созревшую как некий чудесный плод. Девица эта, подмигнув одному из граждан, сказала сладко: ‘Пойдем обожаться’4. Почтенный тот гражданин, всю жизнь служивший Кустодией5 при храме, забыв все, бросился в келью Замутия — и там обожался. А Замутий, высунувшись в окошко, вместо обычного благословения, осенил ужаснувшихся граждан знамением фиги. И еще более они ужаснулись, когда вечером, придя в храм, они нашли его темным и запертым, и не было, как всегда, при дверях Кустодии: соблазненный Блохою, этот муж остался возле нее в келье Замутия.
С того дня — как фиговый листок отпало от Замутия и от Кустодии прежнее их благочестие, и они предались винопитию и распутству, вовлекая в грех многих фигинских граждан. А когда черную, как их грехи, землю покрыл снег, то узнали о них фигийские граждане и еще нечто худшее: инок Замутий и с ним Кустодия, уехавши в город МХАТ’ов6, там торгуют красотою Блохи. И граждане там стекаются на позорище и гоготанием тешат диавола, а когда, улыбаясь, Блоха призывает их обожаться, они с неистовством обнимают женщин — и размножаются с такой быстротой, что им уже негде жить: у них заселены людьми не только дома, но и шкафы, сундуки, умывальники, подоконники. Фигийские граждане только радовались и благодарили бога, что Замутий и все происходящее от него зло — далеко от них. Но радость их была преждевременна.
Среди фигийских граждан издавна жил род некиих Аков7. Аки известны были своим долголетием: иным из них было до 200 лет. Те же из них, кому было менее 100 или 50 или даже 20, — из почтения были как 6ы тоже двухсотлетними. И вот однажды узнали изумленные фигийцы, что этим почтенным Акам бывший инок Замутий продал блоху8.
Войдя в дом Аков, Блоха улыбаясь сказала: ‘Ну, здрасте, что ли!’9, но Аки молчали. Тогда Блоха, соблазнительно шевельнув естеством, сказала: ‘Пойдем обожаться!’ — и ждала, не восстанут ли уснувшие двухсотлетние страсти. Старцы Аков, дрожа от нетерпения, бросились к Блохе, и гладили, и обнимали ее, но увы: уже не было у них надлежащей крепости и силы. И старший из них сказал Блохе: ‘Excusez’10 — и они все отошли от нее, и совещались долго. И на совете, дабы отмстить ей за посрамление, решили заключить ее в страшную Аковскую темницу. Там, закованная в цепи, без пищи пробыла она год11, пока не проржавели цепи. Тогда Блоха, ухищрениями диавола пройдя сквозь стены, пробежала по улицам города и бросилась в бурные воды Фонтанки, чтобы там кончить свою греховную и полную соблазнов жизнь.
Но бог, видимо, не хотел еще смерти юной и прекрасной грешницы. На берегу этих вод стояла обитель некиих Монахов13 и один из Монахов, услышав крики тонувшей Блохи, с опасностью для жизни спас ее из бурных вод. Прижав к груди ее обвитое влажной тканью и почти нагое тело, один из Монахов принес ее в обитель. И этого краткого объятия довольно было, чтобы ее диавольская сила соблазнила его и прочих живших в этой обители. И снова, как в стране МХАТ’ов, в этой обители по ночам сияли огни, граждане стекались туда отовсюду и предавались неистовому диавольскому веселью.
Так шло, пока не явился некий известный своим умом гражданин, знавший и жизнь и исскусство, но помимо жизни и искусства, к несчастью, знавший также многие науки13, увидев Юлоху, он спросил: ‘Почему она говорит о многом, но не говорит об астрономии? разве я ошибаюсь, утверждая, что астрономия необходима?’ И Монахи, устыженные, молчали. Известный умом гражданин продолжал: ‘Почему она не говорит о медицине? разве я не прав, говоря, что медицина нужна?’ И снова Монахи молчали. И гражданин сказал: ‘А почему не говорит она о земледелии? Неужели будете вы отрицать, что земледелие полезно?’ Монахи молчали. Гражданин же сказал: ‘Отдайте мне Блоху. Я должен научить ее проповедывать все науки’.
И со скорбью Монахи отдали ему Блоху. Всю ночь ждали они у врат своей обители. Когда солнце утренней кровью оросило небо, вышел тот гражданин и сказал: ‘Готово. Я научил’. Монахи вошли внутрь и увидели: Блоха лежала мертвой.
Так благочестие и разум победили диавольский соблазн. Так кончилось многогрешное и обильное приключениями житие Блохи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 ‘Инок Замутий’ — Евг. Замятин, автор ‘Блохи’. В шуточном литературном обществе ‘Обезьянья Палата’ (общество учреждено было писателем А. М. Ремизовым) Евг. Замятин имел титул ‘Замутия, епископа Обезьянского’. Первый из серии рисунков представляет собою его пародийный портрет.
2 Зимою 1926-27 года в Ленинграде, при Доме Искусств, существовала ‘Физио-Геоцентрическая Ассоциация’ — или сокращенно: ФИГА. Ассоциация устроила несколько вечеров пародий (в том числе вечер, посвященный ‘Блохе’).
3 Имеется в виду А. Д. Дикий, режиссер МХАТ’а 2-го. Весною 1924 года МХАТ 2-й приезжал на гастроли в Ленинград. Режиссеру А. Д. Дикому принадлежит мысль сделать пьесу на тему рассказа Н. С. Лескова ‘Левша’ — мысль осуществленная Евг. Замятиным в ‘Блохе’. Третий рисунок дает пародийный портрет А. Д. Дикого в роли Платова из ‘Блохи’.
4 Цитата из 2-го акта ‘Блохи’.
5 ‘Кустодия’ — Б. М. Кустодиев.
6 ‘Город МХАТ’ов’ — Москва.
7 ‘Аки’ — довольно распространенное сокращение вместо ‘Академические meampbi’ (имеются в виду Ак. театры в Ленинграде).
8 ‘Блоха’, поставленная в Ленинграде Большим Драматическим Театром, была сначала отдана для постановки в Ленинградский театр Ак-драмы — б. Александрийский.
9 Цитата из 1-го акта ‘Блохи’.
10 Намек на И. В. Экскузовича, бывшего директора Академических театров.
11 Принятая к постановке бывш. Александрийским Театром, ‘Блоха’ пролежала там около года, после чего была взята автором и передана в большой Драматический Театр.
13 Имеется в виду большой Драматический Театр, одним из руководителей которого является известный артист Н. Ф. Монахов. Театр — на набережной Фонтанки, рисунок на стр. 33-й дает пародийный портрет Н. Ф. Монахова.
13 Намек на рецензию о ‘блохе’ Гр. Авлова в журнале ‘Жизнь Искусства’. Автор рецензии указывал на ‘легковесность содержания’ ‘блохи’ и неудачно пытался связать ‘блоху’ с вопросами индустриализации страны.