Жилище в пустыне, Рид Томас Майн, Год: 1852 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 150 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Томас Майн Рид
Жилище в пустыне

Роман

Компьютерный набор/OCR, редактирование, спелл-чекинг Б.А. Бердичевский

Источник: Золотой век, Харьков, ‘ФОЛИО’, 1995

http://citycat.ru/litlib/cbibl_.html

Компьютерная литбиблиотека Б. Бердичевского

I. Великая Американская пустыня

На территории Северной Америки находится обширная пустыня, не уступающая своими размерами знаменитой Сахаре. Предположительно, она простирается на полторы тысячи миль в длину и на тысячу в ширину, но ее границы до сих пор еще точно не определены. Есть мнение, что ее поверхность не превышает полутора миллионов квадратных миль, то есть здесь можно поместить четыре Франции. Так что пустыню справедливо называют ‘Великой Американской пустыней’.

Слово ‘пустыня’ ассоциируется с обширной плоской равниной, покрытой песком, лишенной деревьев, травы и вообще всякой растительности, с желтоватыми облаками песков, с совершенным отсутствием воды. Однако, если почти во всех пустынях находятся песчаные равнины, то эта пустыня совершенно иная.

Она напоминает Сахару в этом отношении, О Сахаре можно с уверенностью сказать, что там находятся длинные горные цепи, высокие скалы, глубокие долины, озера, реки и ручьи. Там есть и плодородные места, — оазисы, расположенные на большом расстоянии друг от друга, покрытые деревьями и растениями. Одни из них небольшие, другие, более обширные, населены независимыми племенами и составляют даже самостоятельные государства. И если посмотреть на географическую карту, вы можете увидеть, что таких оазисов в Сахаре очень много.

Но Великая Американская пустыня уникальная в своем разнообразии. Здесь перед вами расстилаются обширные песчаные равнины, которые тянутся на сотни миль, там — не менее обширные равнины, но на почве ни единой песчинки, и тем не менее, бесплодные и без всякой растительности. Далее можно увидеть чахлые деревца, покрытые светлыми листьями. В некоторых местах они образуют густые заросли, через которые с трудом проберется всадник, — до того их ветви спутаны и переплетены между собой. Это — чернобыльник, родственный полыни. Охотники назвали эти места ‘полынными прериями’. Здесь есть равнины совершенно черные из-за изверженной когда-то действующими вулканами лавы. Она давно застыла и превратилась в мелкие куски, напоминающие камешки на новой шоссейной дороге. Далее идут совершенно белые равнины, как бы покрытые только что выпавшим снегом. Однако это не снег, а соль! Сплошной соляной покров, толщиной в шесть дюймов тянется на пятьдесят миль! Но это не та соль, которую мы употребляем в пищу, это продукты выветривания и разложения различных минеральных веществ.

Громадная цепь Скалистых гор прорезает пустыню с севера на юг и делит на две почти равные части. Но здесь встречаются еще и другие, очень высокие горы, некоторые из них, по форме и цвету, представляют поразительное и оригинальное зрелище. Иногда, на протяжении нескольких миль, их верхушка напоминает собой обыкновенную крышу и кажется настолько узкой, что можно сесть на нее верхом. В некоторых местах эти горы выделяются на равнине в виде конусов, стоящих друг от друга на небольшом расстоянии. Есть здесь и остроконечные горы, подымающиеся высоко вверх, наподобие мачт, есть такие, которые видом своим напоминают купола. Издали эти горы кажутся разноцветными: совершенно черными, темно-зелеными или голубыми. Их цвет зависит от того, покрыты ли они растительностью. Голубой оттенок они принимают, если на горе растут сосны и кедры, но среди них есть и такие, где не увидишь ни одного дерева и ни малейшего следа растительности. Огромные гранитные скалы кажутся опрокинутыми на бок и нависшими над темными страшными пропастями. Есть горы совершенно белые, покрытые толстым снежным покровом. Они видны на очень далеком расстоянии. Снег никогда не тает на их вершине, так как они стоят очень высоко над уровнем моря. Некоторые горы обязаны белому цвету покрывающему их низкорослому кедру, гнездящемуся в их расселинах. Другие — чистому кальциту или белому кварцу. Некоторые слишком пестро окрашены. Они состоят из различных горных пород, их образующих. Есть еще горы, богатые селенитом, придающим им характерный блеск. Освещенные лучами солнца, они кажутся золотыми.

А уж какие реки протекают по этим местам! Одни из них катят свои волны по широкому и неглубокому руслу, устланному блестящим песком. Следуя по течению этих рек, имеющих в ширину до пятидесяти миль, можно заметить, что они не расширяются, а, наоборот, постепенно суживаются до тех пор, пока воды их совершенно не исчезают. Нужно потратить не один день, чтобы снова увидеть ту же реку, которая становится все шире, и, наконец, принимает размеры большой судоходной реки. Таковы Арканзас и Платта.

Другие реки с обрывистыми берегами катят свои холодные воды между отвесными скалами, поднимающимися на высоту более тысячи футов. Скалы образуют глубокую пропасть, на дне которой шумит вода. Часто эти берега тянутся на сотни миль и до того круты, что нет никакой возможности добраться до воды. Не один путешественник умер от жажды в то время, когда в его ушах раздавался шум освежающих вод. Таковы Колорадо и Снек.

Некоторые реки из года в год меняют свое направление, так что подчас их новое русло оказывается на расстоянии сотни миль от старого. Иногда они принимают причудливые очертания, напоминая кольца огромной змеи, благодаря своим мутным и красноватым водам они похожи на кровавые реки. Таковы Бразо и река Красная.

Эти реки протекают по горам, долинам и равнинам Великой Американской пустыни.

Не менее оригинальны и ее озера. Одни из них скрываются в скалистых горах, до того мрачных и девственных, что еще ни одна птица не мутила этих молчаливых вод ударом своих крыльев. Другие находятся среди обширных бесплодных равнин, и напрасно путешественник, раз видевший их, станет искать их спустя несколько лет: они уже высохли и исчезли.

В одних озерах вода пресная и прозрачная, как кристалл, в других — тоже пресная, но мутная, в третьих — она более соленая, чем в океане.

Эта пустыня изобилует источниками: щелочными, сернистыми и солеными. Есть и горячие, где вода постоянно кипит и куда нельзя опустить палец, чтобы не обжечь его.

Местами горы прорезываются громадными зияющими пропастями. Некоторые из этих пропастей до того глубоки, что какие-то неведомые сверхсилы специально разрезали гору. Эти пропасти называются барранкосами. Попадаются они и на равнинах, окруженные отвесными стенами, глубиной более тысячи футов. Есть такие, в глубине которых протекают ручьи, и напоминают они туннели с обвалившейся кровлей. Это каньоны. Все эти образования характеризуют дикую природу Великой Американской пустыни.

Эта пустыня имеет и своих обитателей, живущих в оазисах, отличающихся значительными размерами. Один из таких оазисов составляет территорию Новой Мексики. Города и селения составляют около ста тысяч жителей, в основном, это испанцы и индейцы. Другой оазис, также занимающий большую территорию, окружающую большое Соленое озеро и озеро Ута — один из штатов Северной Америки.

Кроме этих двух оазисов там есть еще множество других. Большая их часть необитаема. Но в некоторых живут индейские племена, иногда многочисленные и могущественные, но чаще всего представляющие собою небольшие группы из трех или четырех семейств. Питаются они кореньями, травами, пресмыкающимися и насекомыми. Нельзя не упомянуть и белых людей, северо-американских охотников. Их пребывание здесь связано с рядом опасностей. Им приходится сражаться не только с дикими зверями, но и враждебно настроенными индейцами, с которыми им невольно приходится соприкасаться.

Охота — это единственный источник их существования. Торговые предприятия, учрежденные предприимчивыми коммерсантами, находятся на больших расстояниях друг от друга. Северо-американские охотники время от времени приходят сюда, чтобы поменять свою добычу на съестные припасы, одежду и предметы, необходимые для их опасного ремесла.

И последние, о ком нельзя не сказать — это люди, постоянно разъезжающие по пустыне. Между Новой Мексикой и Соединенными Штатами установились прочные торговые отношения. Торговые обороты очень велики, в торговле занято очень много служащих, главным образом, американцев. Товары перевозятся в больших вагонах или на телегах. Поезд из таких вагонов образует караван. Таким образом, Северо-Американская пустыня, подобно Сахаре, имеет и свои караваны.

Они проезжают сотни миль по местности, где не встретишь никаких других жителей, кроме индейцев.

Но эти караваны обычно следуют по одному и тому же маршруту. Основная часть этого пути пролегает по границе Соединенных Штатов и Новой Мексики.

II. Белая вершина

Несколько лет тому назад я присоединился к торговцам, идущих с караваном из Сан-Луи в Санта-Фе, в Новую Мексику. Мы следовали по наезженной дороге, ведущей в Санта-Фе. Не продав всех товаров в Новой Мексике, мы направились в город Чихаху, расположенный южнее. Справившись со своими делами, не обремененные никаким багажом, мы решили возвращаться в Соединенные Штаты не старой дорогой, а найти более короткую.

В Эль-Пасо мы продали наши вагоны и купили нескольких мексиканских мулов. Здесь же мы наняли аррьеро. Так называются мексиканцы, умеющие обращаться с мулами. Кроме этого, мы купили несколько лошадей лучшей мексиканской породы, наиболее приспособленных к путешествию по пустыне. Закупили необходимую одежду и провизию, которая могла бы пригодиться нам в этом путешествии. Все мы были хорошо вооружены. Оставив Эль-Пасо, мы направились на восток.

Прежде всего нам нужно было преодолеть Скалистые горы. Горная цепь, простирающаяся к западу от Эль-Пасо, получила название Сиерра-Органос или Органных гор, из-за остроконечной формы, напоминающей органные трубы. Но самое необычное в этих горах — озеро, где, как в океане, бывают приливы и отливы! До сих пор никто не обращал внимания на это исключительное явление. Это озеро является любимым местом всех диких животных. Здесь их не тревожат мексиканские охотники, которые испытывают суеверный страх перед духами Органных гор, а потому очень редко взбираются на их отвесные скалы.

Несколько дней мы шли по восточному склону Скалистых гор, затем мы нашли небольшой ручей и следовали по его течению. Он привел нас к большой реке, которая течет с севера на юг. Это Пекос, или, как ее еще иначе называют, Пуэрко. Все эти названия испанского происхождения. Места, по которым мы двигались, необитаемы и почти совершенно не исследованы мексиканскими испанцами, хотя и составляют часть их территорий.

Мы перешли через Пекос и несколько дней шли по ее левому берегу. Мы надеялись найти новое направление реки — с запада, по которому и собирались следовать. Но потом мы изменили свое решение — оставили берег и несколько дней шли по открытой местности до тех пор, пока опять не вышли к ней. В этом месте река пробила себе дорогу через горы, препятствовавшие ее течению, и образовала с обеих сторон обширные и открытые пропасти.

Получилось так, что мы прошли на север дальше, чем следовало, и поэтому, чтобы сократить путь, отправились по равнине. Путешественники обычно держатся берега реки, но нам хотелось скорее попасть на место.

Через несколько часов мы очутились среди совершенно голой пустыни: ни гор, ни холмов, лишь изредка попадались слабые следы растительности, ни капли воды и ничего такого, что указывало бы на то, что здесь упала хоть одна капля дождя. Земля была до того суха, что вокруг нас от подымаемой копытами мулов и лошадей пыли образовались густые черные облака. К тому же стояла страшная жара. Мы сильно устали от дороги, и нас мучила страшная жажда. Вскоре мы выпили весь запас воды. Животные страдали без воды еще больше, чем мы. Есть им тоже было нечего.

Повернуть обратно мы тоже не могли. Продолжая наш путь, мы надеялись набрести на воду раньше, чем успеем вернуться к покинутой нами реке. К концу полудня вдали показалась покрытая снегом верхушка горы.

По ее виду мы знали, что это гора, вечно покрытая снегом, и такие вершины известны во всей Мексике как ‘невады’, что значит снежные. И нам также было известно, что с этих гор, во все времена года и в особенности летом, благодаря таянию снега, стекают ручьи. Надежда на спасение придала нам сил, хотя нас отделяло от горы значительное расстояние. Даже животные наши как бы поняли, в чем дело, весело заржали и ускорили шаг.

По мере нашего приближения белый треугольник стал казаться все больше и больше. При закате солнца мы стали различать черные полосы нижней части горы и блестящие желтые полосы снега, издалека при солнечном освещении казавшегося громадной золотой короной. Какое восхитительное зрелище для глаз усталого путника!

Солнце зашло, и на небе показалась луна. При ее бледном освещении мы шли всю ночь. Остановиться — значило бы умереть.

С наступлением утра мы еле держались на ногах. От реки Пекос мы уже успели отъехать более чем на сто миль, однако и гора была еще довольно далеко от нас. Утром мы уже могли различить очертания подошвы. На южной ее поверхности мы заметили глубокий овраг, тянувшийся до самой вершины. С западной, наиболее близкой к нам стороны, не было ничего подобного. Все пришли к выводу, что наиболее удобное место для скопления воды представляет южный овраг, куда мог стекать растаявший снег. Наш расчет оказался правильным. Приближаясь к горе, мы заметили зеленую полосу, ярко выделявшуюся на коричневом фоне пустыни. Это была рощица из ивы и хлопчатника. Теперь уже не осталось никакого сомнения в том, что здесь есть вода. Радости не было предела. Спустя несколько минут люди, лошади и мулы очутились на берегу большого ручья и быстро опустились на колени для того, чтобы утолить жажду.

III. Оазис в долине

После столь долгого и трудного путешествия единственным нашим желанием было отдохнуть и собраться с силами. Мы хотели остаться на берегу ручья на всю ночь, а может даже на день-два. Ивы тянулись на протяжении девяноста миль. В тени деревьев мы заметили особого рода траву, растущую исключительно в Мексике и известную там под названием Grammifes. Это — очень сочная и питательная трава, одинаково приятная как диким, так и домашним животным. Вскоре мы убедились в этом: утолив жажду, наши лошади и мулы сразу же набросились на траву, глаза их блестели от жадности. Мы сняли с них багаж и седла, привязали их к кольям и дали им возможность есть вволю.

После этого мы принялись готовить ужин. Нам недолго пришлось страдать от голода. Во время путешествия по равнине время от времени мы употребляли в пищу сырую сушеную говядину, хотя жареная она не намного вкуснее. Питаясь таким образом больше недели, мы, естественно, горели желанием поесть свежего мяса. Всю дорогу от Эль-Пасо нам не встретилась дичь, если не считать полдюжины тощих антилоп, из которых удалось убить только одну.

Пока мы привязывали животных и готовили ужин, один из охотников, по имени Линкольн, выстрелил. Все подняли глаза вверх и увидели целое стадо бигорнов, диких баранов, перепрыгивавших со скалы на скалу и устремившихся к вершине горы. Линкольн показался из оврага, держа в руках животное, которое мы сразу узнали по форме рогов в виде полумесяца: оно, бесспорно, принадлежало к только что скрывшемуся стаду. Обрадовавшись добыче, мы наскоро нарубили дров и приготовили вкусный ужин. После ужина каждый из нас укутался в свое одеяло и совершенно забыл о пережитых нами невзгодах.

На второй день мы проснулись со свежими силами и, позавтракав, стали совещаться, в каком направлении продолжать путь.

Мы с удовольствием пошли бы по течению ручья, если бы оно не было направлено к югу, где нам нечего было делать. Нужно было идти на восток. Во время нашего совещания наше внимание привлек крик Линкольна. Он стоял среди равнины недалеко от ив и смотрел на юг. Мы обратили к нему наши взоры и, к великому нашему изумлению, увидели высокий столб дыма.

— Это — индейцы! — воскликнул один из наших спутников.

— Прошлой ночью, — сказал Линкольн, — подстерегая бигорна, я заметил там внизу на поляне странное углубление. Оттуда и идет дым, который вы видите сейчас, где есть дым, там должен быть огонь, а огонь сам собой не загорается. Следовательно, там находятся люди, — либо краснокожие, либо белые.

— Индейцы! Без сомнения, индейцы! — воскликнули некоторые из присутствовавших. — Кто другой мог бы быть здесь, на расстоянии сотен миль от всякого жилища? Это — индейцы!

Мы стали совещаться о том, как быть дальше. Огонь был потушен, лошади и мулы скрыты в тени деревьев.

Одни советовали отправить небольшую группу для разведки вдоль ручья, другие предлагали взобраться на гору для того, чтобы рассмотреть то место, откуда подымался дым. Решили, что шесть человек из нас поднимутся на гору, остальные будут ждать внизу.

Мы карабкались вдоль оврага, время от времени останавливаясь для того, чтобы бросить взгляд на равнину. Нам удалось заметить луч света, но расстояние было довольно большое, чтобы можно было что-то различить. Перед нами расстилалась обширная высохшая и бесплодная равнина. Лишь с западной стороны виднелся растительный пояс, с несколькими деревьями, разбросанными в одиночку и изредка образующими небольшие группы из трех или четырех. Посредине этого пояса виднелась углубленная полоса, это было, без сомнения, русло ручья. Так как с горы мы ничего больше увидеть не могли, то стали спускаться вниз для того, чтобы присоединиться к оставшимся там товарищам.

Тогда решено было, что небольшая группа отправится по течению ручья вплоть до границ этой необыкновенной долины с тем, чтобы осторожно ее осмотреть. Мы пошли вшестером, оставив наших лошадей. Шли молча, стараясь скрыться среди ив, по возможности ближе к берегу. Таким образом, мы прошли около двух миль и очутились совсем близко от равнины. Мы услышали шум, похожий на шум падающей воды, и предположили, что это — порог, образуемый ручьем при впадении в загадочный овраг, который уже расстилался перед нами. Наше предположение оказалось справедливым. Немного спустя мы наткнулись на вершину отвесной горы, откуда, с высоты двухсот футов, низвергался ручей.

Это было поистине великолепное зрелище! С каким восхищением мы любовались этим громадным водопадом, загнутым наподобие лошадиного хвоста, ниспадавшим в пенистое озеро для того, чтобы потом снова подняться, увлекая с собою миллионы белоснежных брызг, блиставших на солнце всеми цветами радуги! Но наш взгляд тут же был прикован к другому, не менее восхитительному зрелищу. Недалеко расстилалась великолепная долина, покрытая роскошной растительностью. Она имела почти овальную форму, ограниченная со всех сторон естественной каменной стеной. Длина ее была около шестнадцати миль, а в самом широком месте всего около восьми. Мы находились на самой высокой оконечности, следовательно, могли просматривать ее всю. По бокам пропасти росли деревья, и ветки некоторых из них касались земли. Это были кедры и сосны. Мы увидели также переплетавшиеся ветви громадных кактусов, росших в расщелинах скал. Вверху кругом было мрачно и неприглядно, а внизу природа ласкала глаз прихотливым разнообразием своих красот!

В центре долины сверкали прозрачные воды озера, чистого, как кристалл, и гладкого, как зеркало. Солнце находилось тогда в зените, и его лучи, отражаясь на поверхности воды, придавали ей вид громадного листа из золоченой бумаги. Берега нельзя было различить, так как их прикрывали деревья, но легко было видеть, что дым, привлекший наше внимание к этим местам, шел с западной стороны.

Мы возвратились туда, где оставили наших спутников, и решили верхом объехать равнину вокруг, пока не найдем место, по которому нетрудно будет спуститься вниз.

Было очевидно, что проход где-то должен быть. Ведь как-то же спустились туда те, что развели огонь.

Мы оставили мексиканцев с мулами и, сев на лошадей, двинулись к востоку, нагибаясь к седлам для того, чтобы нас не заметили. Очутившись против того места, откуда шел дым, мы остановились, и двое из нас, спешившись, направились к краю пропасти, стараясь держаться позади кустов, находившихся между нами и озером. Наконец, стало видно то, что было внизу. Мы оцепенели от изумления: отнюдь не ожидали увидеть расстилавшуюся перед нами картину. На противоположном берегу озера, на расстоянии приблизительно сотни шагов от его берегов, возвышался очень красивый дом. На некотором расстоянии от него мы увидели другой дом поменьше. Большое распаханное пространство было разделено на участки, одни из них были засеяны, другие служила пастбищем для скота. Вся эта местность напоминала красивую ферму с стойлами, жилым домом, с садом, полями, лошадьми и рабочим скотом. На таком большом расстоянии невозможно было различить вид животных, но животные эти, по-видимому, принадлежали к различным породам: были среди них рыжие, были и белые, а также пятнистые.

Мы увидели двоих мужчин и двоих детей, выходивших из ограды и возвращавшихся обратно, а также одну женщину, сидевшую у двери дома. Трудно было с уверенностью сказать, что это белые, но мы были уверены в том, что имеем дело не с индейцами, которые неспособны выстроить такой дом. Это неожиданное зрелище приводило нас в восторг и изумление. Никто не ожидал увидеть нечто подобное среди бесплодной пустыни.

Мы, конечно, не отказались от своего решения идти до тех пор, пока не найдем дороги, ведущей в этот необыкновенный оазис. Заметив уклон местности по направлению к нижнему краю долины, мы направились в ту сторону. Пройдя несколько миль, мы достигли места, где ручей поворачивает на восток.

Это была настоящая дорога, которую наш отряд искал. Она шла вдоль ручья, и была немного шире повозки, но по ней легко было спускаться. Мы без всяких колебаний отправились по ней.

IV. Странное поселение

Эта дорога вела до самой долины, посреди которой стоял дом. Мы решили достигнуть берега озера, и уже оттуда посмотреть, что это за дом, и кто его обитатели. Нас поразило обилие и разнообразие деревьев и птиц.

Мы уже почти дошли к берегу озера, совсем недалеко от того места, где расположен был дом. Благоразумие подсказывало нам не идти дальше, прежде, чем не разузнаем, кто здесь живет. Я и еще один из спутников спешились и дошли до густых зарослей лиственных деревьев, под прикрытием которых могли наблюдать за домом и окружавшими его полями.

Дом был сооружен из толстых бревен, как обычно строят дома в западных штатах Северной Америки. С одной стороны находился сад, окруженный засеянными полями. На одном поле рос маис, на другом — пшеница. Но особенно поразило нас разнообразие животных, которых мы увидели в стойлах. На первый взгляд можно было подумать, что это такие же животные, которых мы привыкли видеть на фермах Англии и Америки.

Те черные животные, которых мы приняли за коров, оказались буйволами! Более того, два животных, которые были впряжены в телеги, тоже оказались буйволами, они работали с неменьшим спокойствием и выдержкой, чем привычные для нас волы!

Наше внимание привлекли другие животные, превосходящие своими размерами буйволов. Некоторые из них спокойно стояли в воде. Их крупные тела и ветвистые рога отражались в воде, как в зеркале.

Мы увидели крупного американского лося, несколько пород ланей, антилоп с короткими и вилообразными рогами. Наше внимание привлекли птицы. Каких только там не было. Выделялся из всех дикий индюк, весьма крупный и стройный. Было такое впечатление, что мы находимся в зоологическом саду.

Возле дома находились двое мужчин: один белый, высокого роста и очень полный, другой — негр небольшого роста, с очень грубыми чертами лица. У двери, за какой-то работой, сидела женщина. Рядом с ней стояло двое мальчиков и две девочки, по-видимому, ее дети.

Но больше всего нас поразило то, что недалеко от того места, где сидела женщина, играли два больших черных медведя, ничем не огороженных. Тут же резвились другие животные меньших размеров, которых мы издали приняли за собак, но скорее всего это были волки. Их было, по меньшей мере, полдюжины. Страшнее всего было смотреть на двух рыжего цвета животных, ползавших у самых ног женщины. Их округленные головы, кошачьи уши, черные и короткие морды, белые шеи, светло-красные груди о многом говорили нам.

— Пантеры! — проворчал мой товарищ, учащенно дыша.

Да, это действительно были пантеры, как их называют охотники, или, вернее, кугуары.

Обе девочки свободно ходили среди всех этих зверей, нисколько, по-видимому, не опасаясь их присутствия. Звери, в свою очередь, не обращали на них никакого внимания. Эта картина напомнила мне слова священного Писания, предсказывающая наступление такого времени, когда на земле водворится полный мир, когда ‘лев будет жить бок о бок с ягненком’.

Мы не стали оставаться здесь дольше и вернулись к товарищам. Через пять минут вся группа направилась к дому. Наше внезапное появление вызвало бурную реакцию со всех сторон. Люди издали крик, лошади заржали, животные и птицы зашумели. Нас, без сомнения, приняли за шайку индейцев, но мы скоро дали понять, кто мы. После наших объяснений белый человек в очень вежливой форме пригласил нас в дом и предложил воспользоваться его гостеприимством. Он приказал приготовить для нас обед. Попросив нас увести лошадей в стойло, он начал сыпать зерно в большой деревянный желоб. Негр и мальчики помогали ему в этой работе.

Мы все не могли прийти в себя от изумления. То, что мы здесь увидели, выглядело неправдоподобно. Дикие животные были так же смирны и приручены, как рабочий скот на любой ферме. На полях и в саду росли самые редкие растения. Перед нами была картина столь же любопытная, сколь и приятная.

Мы гуляли около часа, до тех пор, пока нас не позвали обедать.

— Пожалуйста, заходите в дом, господа, — пригласил хозяин.

Все вошли и заняли места вокруг большого стола, на котором дымилась жареная дичь, буйволовый язык, котлеты из бизона, жареные пулярки, яйца индюшки, хлеб, масло, сыр, — все возбуждало наш аппетит, хотя, честно сказать, мы и без того умирали от голода, ибо с самого утра ничего не ели. На огне шипел большой котел. Перед нами поставили чашки, наполненные очень вкусным и полезным напитком. Это был чай из кореньев сассафраса с кленовым сахаром. К чаю подали сливки.

Во время обеда мы с любопытством осматривали комнату и обстановку. Вся мебель была довольно проста, по-видимому, сделана кем-то из местных мастеров. С особенным интересом мы рассматривали вазы, изготовленные из дерева или из красной глины, самой разнообразной формы и различных размеров.

Все стулья были обтянуты звериными шкурами.

Стены почти ничем не были украшены, если не считать громадных перьев. Не было ни зеркал, ни картин, ни книг. Единственная книга лежала на отдельном столике. Ее очень изящный переплет был сделан из шкуры молодой антилопы. Меня сразу охватило любопытство. Я открыл книгу и на первой странице прочитал: Святая Библия. Я с удовольствием вернулся к столу и возблагодарил Небо за то, что в этом заброшенном углу земного шара мы попали к христианину.

Наш хозяин и его семья присутствовали на обеде. Мы их всех уже видели во дворе. Из разговора детей было понятно, что за последние десять лет к ним никто из белых людей не заходил.

Мальчиков звали Франк и Генрих. Они были одинакового роста. Им можно было дать лет по семнадцать, но мне трудно было определить, кто из них старше. Генрих своими светлыми волосами и мужественным румяным лицом походил на отца, а второй был брюнет и очень похож на мать.

Девочки тоже казались однолетками. Одна из них была очень смуглой брюнеткой испанского типа. Другая — блондинка, прелестное маленькое создание с золотистыми волосами, голубыми глазами и длинными черными ресницами. Ее звали Мария, а сестру — Луиза. Обе были очень красивы, но нисколько не походили одна на другую.

Их матери можно было дать не более тридцати пяти лет. У нее было очень красивое, доброе лицо.

Наш хозяин — мужчина лет сорока, со свежим и румяным лицом. Волосы у него, когда-то светлые и вьющиеся, теперь были седые. Он не носил ни бороды, ни усов, по подбородку видно было, что он привык бриться ежедневно. Все манеры его указывали на то, что он хорошо воспитан и тщательно следит за собой. По тому, как он говорил, мы скоро узнали, что имеем дело с образованным человеком.

Одежда у всей семьи носила особенный характер: на главе семейства была охотничья куртка и кожаные брюки. Юноши одеты так же, но под куртками у них были жилеты из домашнего полотна. Женщины носили платья из того же полотна, отороченные оленьей кожей. Я заметил несколько шляп, очень искусно сплетенных из пальмовых листьев.

Когда мы сидели за столом, в дверях показался негр и, поклонившись, бросил на нас взгляд, полный любопытства. Он был небольшого роста, здоровый, черный, как смоль, и имел около сорока лет от роду. Его голова была покрыта густой шевелюрой, короткой и пушистой, что придавало его черепу вид круглого клубка. Он постоянно смеялся, каждый раз показывая ряд длинных белых зубов. В выражении его черных глаз было что-то привлекательное.

— Куджо, нужно прогнать этих животных, — сказала хозяйка.

Это вежливое приказание или, вернее, просьбу ей повторять не пришлось. Куджо быстро приблизился к нам и за несколько секунд ему удалось прогнать волков, пантер и других животных, которые лежали у наших ног, внушая нам серьезный страх.

Все это казалось нам столь странным, что мы и не старались скрыть свое любопытство. По окончании обеда мы выразили хозяину благодарность и попросили рассказать о себе.

— Подождите до вечера, — сказал он, — я расскажу вам историю своей жизни, когда мы все будем сидеть около огня. Теперь вам нужно позаботиться о том, чтобы привести себя в порядок. Пойдите к озеру и выкупайтесь, солнце стоит еще высоко: купанье снимет с вас усталость после длительного путешествия.

Мы последовали его совету, затем одни из нас пешком возвратились на гору, где мы оставили мулов под присмотром мексиканцев, а другие обходили дом и поля. На каждом шагу мы натыкались на новые предметы, вызывавшие наше изумление.

Наконец, наступил вечер. После превосходного ужина мы расположились вокруг огня, чтобы выслушать историю Роберта Рольфа. Так звали нашего хозяина.

V. Рольф начинает свой рассказ

— Друзья мои, — начал хозяин свой рассказ, — хотя я и не американец по происхождению, однако принадлежу к вашей расе: я англичанин. Я родился сорок лет тому назад в южной части Великобритании. Мой отец, фермер и мелкий землевладелец, был, к несчастью, не в меру честолюбив. Он хотел вывести своего единственного сына в люди, в полном смысле этого слова, то есть решил дать мне хорошее воспитание, требующее огромных расходов и неизбежно ведущее к разорению. Это было неблагоразумно со стороны моего отца. Но с моей стороны было бы черной неблагодарностью пенять на него за эту ошибку, которая к тому же вытекала из его излишней любви ко мне. Я полагаю, что это была единственная ошибка, в которой мой добрый, замечательный отец мог когда-либо упрекнуть себя. Во всех других отношениях он был безупречен.

Меня отдали в школу, где учились дети аристократов. Я обучился танцам, верховой езде, играм. Мне позволено было не ограничивать себя в деньгах и тратить сколько угодно. По окончании колледжа я отправился путешествовать. Я посетил берега Рейна, Францию, Италию и, спустя несколько лет, вернулся в Англию, где нашел отца при смерти.

Я был единственным наследником всего его состояния, которое было довольно значительно для человека его положения. Я не мог отвыкнуть от лондонской жизни и от кутежей в обществе некоторых моих старых товарищей по колледжу. Я был для них желанным гостем до тех пор, пока кошелек мой был набит. Но вскоре я совсем разорился и чуть было не очутился в положении банкрота. Спасла меня она.

Он повернулся к своей жене. Она сидела в углу, окруженная всеми детьми. Дама подняла глаза и улыбнулась, а дети, с живейшим вниманием следившие за рассказом, смотрели на нее с любовью.

— Да, — продолжал он. — Мария меня спасла. Мы были друзьями детства и снова встретились в то тяжелое для меня время. Наша дружба перешла во взаимную любовь. Мы поженились.

К счастью, разгульная жизнь не лишила меня всех принципов добродетели, как это часто бывает. Все то хорошее, чему учила меня моя добрая мать, прочно сидело в моем уме и сердце.

Сразу после женитьбы я твердо решил изменить образ жизни. Но это не так легко, как может показаться. Нужно иметь большую силу воли для того, чтобы порвать со старыми друзьями, которые без конца вторгаются в твою жизнь. Но я отважился и, благодаря советам моей дорогой Марии, немедленно принялся за разрешение предстоявшей задачи.

Для уплаты по векселям я продал все свое имущество, и у меня осталось еще около пятисот фунтов.

За женой было приданого две с половиной тысячи, так что в нашем распоряжении было всего три тысячи фунтов. Это немного для того, чтобы жить в Англии так, как я привык. Несколько лет я провел в бесплодных попытках увеличить свое состояние. После трехлетней эксплуатации одной фермы у меня осталось две тысячи фунтов. Мне говорили, что в Америке с таким капиталом можно очень хорошо устроиться и приобрести прекрасную ферму. Я надеялся таким путем обеспечить будущее своего семейства и вместе с женой и детьми отправился в Нью-Йорк.

Чтобы начать какое-нибудь дело, мне нужен был человек, который посоветовал бы мне, что предпринять. Такой человек вскоре нашелся. Я решил заниматься земледелием, и этот человек поддержал меня. Он объяснил мне, что было бы неблагоразумно с моей стороны вложить весь свой капитал в новую и совершенно еще не обработанную землю, что на это придется потратить больше, чем будет стоить участок земли. ‘Вы лучше сделаете, — продолжал мой новый знакомый, — если приобретете благоустроенное имение с хорошим домом, где вы сможете сразу устроиться’.

Я понял, но хватит ли у меня денег? Он ответил, что денег вполне достаточно, и прибавил, что знает подходящую для меня ферму или, как он ее назвал, плантацию в Штате Виргиния. Эту плантацию, сказал он, я смогу приобрести за пятьсот фунтов, а на оставшиеся деньги завести хозяйство.

Из дальнейших разговоров выяснилось, что плантация принадлежит ему. Я купил ее у него и немедленно отправился на свое новое место жительства.

VI. Плантация в Виргинии

Я нашел свою ферму такой, как он мне ее описывал. Это была обширная плантация с хорошим деревянным домом. На оставшиеся у меня деньги я немедленно начал заводить хозяйство. И представьте себе мой ужас, когда я узнал, что большую часть денег придется потратить на покупку людей! Я должен был решиться либо на покупку, либо на наем рабов, что с нравственной точки зрения совершенно безразлично.

Полагая, что я буду обращаться с рабами во всяком случае с неменьшей человечностью, чем другие рабовладельцы, я выбрал первое, я купил известное число чернокожих, мужчин и женщин, и начал жизнь плантатора. При таком образе действия я не имел возможности разбогатеть, о чем вы узнаете позже.

Мой первый урожай оказался плохим: я еле собрал на семена для следующего года. Второй урожай был еще хуже, и у меня, к великому своему ужасу, не осталось уже никакого сомнения относительно причины неурожаев. Я понял, что купил истощенную землю. На вид она казалась хорошей и плодородной. Когда я впервые увидел свою ферму, я обрадовался покупке и думал, что сделал очень выгодную сделку, сравнительно с той суммой денег, которую я потратил. В Виргинии я испытал горькое разочарование. Моя плантация не представляла никакой ценности, так как на урожаи рассчитывать не приходилось.

В первые два года, как я уже сказал, урожаи были очень плохие. Третий урожай был еще плачевнее, четвертый и пятый были не лучше. К тому времени я был уже почти совершенно разорен. Содержание несчастных негров еще увеличивало цифру моих долгов. Я не мог дольше оставаться на моей непроизводительной плантации. Для уплаты долгов я должен был все распродать: ферму, скот и негров. Однако не все было продано мною. Среди моих негров был один храбрый и честный юноша, к которому мы с Марией чувствовали сильную привязанность. Я не хотел продавать его в рабство другому. Он все время служил нам верой и правдой. Это он первый открыл мне глаза на аферу моего продавца. Соболезнуя мне в несчастье, он делал все от него зависящее, напрягал все свои силы и побуждал к тому же своих товарищей, чтобы моя неплодородная земля приносила хоть какой-нибудь доход. Это было напрасно, но я решил вознаградить его за его честную и безупречную дружбу. Я дал ему свободу. Но он от нее отказался, не желая расстаться с нами. Он и теперь у нас!

Рассказчик указал на Куджо, неподвижно стоявшего на пороге двери и внимательно слушавшего относившиеся к нему хвалебные слова. Он дружески улыбался, показывая свои крупные, белые зубы.

Рольф продолжал:

— После распродажи имущества и уплаты долгов у меня осталось 500 фунтов. Я приобрел уже некоторый опыт в фермерском деле и решил отправиться на запад. Я хотел основаться в большой долине реки Миссисипи. Я знал, что в этой области со своими средствами я могу обзавестись землей, но еще покрытой лесом.

Как раз я в то время обратил внимание на объявления, печатавшиеся тогда в газетах. Речь шла о новом городе, основанном при впадении Огио в Миссисипи. Он назван был Каиром. Благодаря своему исключительному географическому положению между двумя самыми большими судоходными реками в мире, этот город не мог не сделаться впоследствии одним из самых цветущих городов Америки. Так писали о нем газеты. План нового города красовался повсюду: в театрах, на улицах, в общественных зданиях и во всех церквах. Близ города предлагалась продажа небольших участков для того, чтобы жители имели возможность совместить торговлю с земледелием. Я не спал ни днем, ни ночью, пока не купил такой участок земли и небольшую ферму в окрестностях.

Заключив эту сделку, я отправился в путь, чтобы немедленно вступить во владение. Я взял с собой жену и детей, их тогда было у нас трое. Двоим старшим было уже почти девять лет, они — близнецы. Так как я не собирался возвращаться в Виргинию, то нас сопровождал на новое поселение и Куджо.

Тяжелое это было путешествие, но то испытание, которое ждало нас по прибытии в Каир, было куда тяжелее. Во всем городе оказался всего один дом, выстроенный на единственном неболотистом месте. Почти вся местность, предназначенная для города, была затоплена, а незатопленная часть представляла болото, покрытое деревьями и камышом!

Ни театров, ни судебных учреждений — ничего и близко здесь не было. Да еще была плотина, воздвигнутая для того, чтобы обезопасить от наводнения единственный в городе дом. Это была дешевая гостиница, в которой, кроме грубых моряков, никто не останавливался.

Поселив семейство в гостинице, я отправился искать свои владения. Свой ‘городской участок’ я нашел в болотистой местности, где я стоял почти по колено в грязи. Что касается фермы, то для того, чтобы попасть к ней, нужно было взять лодку. Я объезжал ее на лодке, не имея возможности ступить на нее ногой. После этого осмотра я, разбитый и разочарованный, вернулся в гостиницу.

С первым пароходом я отправился в Сен-Луи. Свой участок и ферму я продал за ничтожную сумму.

Мне незачем говорить вам о том, как я был огорчен. При таких неудачах болезненно сжималось у меня сердце, когда я думал о судьбе моей молодой жены и наших детей! Мне оставалось только проклинать Америку и американцев, но что толку из этого? Это, впрочем, было бы так же несправедливо, как и безнравственно. Правда, два раза я был жестоко обманут, но разве не то же самое случилось со мной в моей родной стране? Разве не так же поступали со мной в Англии те, кто превратил дружбу со мной в прибыльное занятие? Меня дважды обворовали в Америке, но главная причина моих неудач — это отсутствие здравого смысла. Я был бы так же обманут, покупая лошадь в Теттерзалле или чан в магазине на улице Пикадилли, если бы не способен был определить цену той и другого.

VII. Караван

— Когда я с семьей прибыл в Сен-Луи, у меня было не более пятисот фунтов, и, если бы я сидел, сложа руки, то в скором времени израсходовал бы все свои деньги.

Тем временем я познакомился с одним молодым шотландцем, поселившимся в той гостинице, где я остановился. Как и я, он был чужой в Сен-Луи, как и я, он был из ‘старой родины’. Мы скоро сошлись и, вполне естественно, стали посвящать друг друга в свои дела. Я ему рассказал о своих неудачах в Виргинии и Каире, и, как мне казалось, внушил ему к себе симпатию. Он, в свою очередь, рассказывал мне подробности из своей прошлой жизни и посвятил меня в свои планы на будущее. Он несколько лет работал в одном из медных рудников, в центральной части Великой Американской пустыни в Ивовых горах, Los Mimbros, к западу от реки Рио Гранде Дель-Норте.

Удивительный народ эти шотландцы. Они составляют лишь маленькую нацию, но их влияние простирается на все точки земного шара. Их можно встретить повсюду, везде они занимают видное положение, всегда преуспевая, они, однако, никогда не теряют привязанности к родной земле.

Мой шотландец из Сен-Луи предпринял поездку в Соединенные Штаты, и теперь возвращался на медный рудник через Сен-Луи и Санта-Фе. Его сопровождала жена, молодая и красивая мексиканка, и единственный ребенок. Он поджидал маленький караван из испанцев, который должен был в очень скором времени отправиться в Новую Мексику. Он решил продолжать путь с испанцами для того, чтобы обезопасить себя от нападений индейцев.

Узнав о моем положении, он посоветовал мне поехать с ним и предложил доходное место на руднике, где он был директором.

После стольких неудач в Соединенных Штатах я с радостью принял его предложение. Я стал готовиться в дорогу. Оставшиеся деньги позволили мне устроиться даже с некоторым комфортом. Для жены и детей я купил повозку и две пары здоровых быков, а также необходимые съестные припасы на дорогу. Мне незачем было нанимать ямщика, так как верный Куджо был с нами, а я знал, что лучшего ямщика нам не найти. Для себя я купил ружье и все принадлежности, необходимые для продолжительного путешествия по пустыне. Мои сыновья, Генрих и Франк, тоже имели маленькие ружья, купленные еще в Виргинии.

После всех приготовлений мы пустились в путь по диким прериям.

Наш караван был немногочислен, большой караван, отправляющийся ежегодно из Санта-Фе, вышел за несколько недель до нас. Нас было около двадцати человек, и мы имели всего десять повозок. Почти все мужчины были мексиканцы, они ездили в Соединенные Штаты по поручению губернатора из Санта-Фе для покупки нескольких артиллерийских орудий и везли с собой пушку и две бронзовые мортиры с лафетами и артиллерийскими повозками.

Мне незачем, друзья мои, рассказывать вам все наши приключения во время путешествия по обширным равнинам и большим рекам, которые встречаются по дороге от Сен-Луи до Санта-Фе. В прериях мы встретили племя павни, а на берегах Арканзаса небольшое племя чиен, но жаловаться на них я не могу. Спустя два месяца, мы свернули с дороги, по которой следуют торговые караваны, и направились к реке Канаде. Мы перешли через нее, и стали идти вдоль правого берега.

Сразу стало ясно, что мы попали в местность, трудно проходимую и полную опасностей. Мы подвигались вперед очень медленно.

В одном месте сломалось дышло моей повозки. Куджо и я отвязали быков, сняли с них веревки и стали чинить повозку. Наши спутники успели уйти вперед на значительное расстояние. Мой друг, молодой шотландец, прискакал к нам и выразил желание остаться с нами. Но я отказался от его любезного предложения, уверив, что нам нетрудно будет догнать их, когда они сделают остановку на ночь. Здесь часто случается, что одна повозка отстает от других. Если за ночь не успеет догнать, то на следующее утро отправляют кого-нибудь, чтобы узнать причину ее опоздания. Зная, что Куджо очень ловкий плотник, я нисколько не сомневался в том, что мы успеем присоединиться к нашей группе еще до наступления ночи. Убедившись в этом, молодой шотландец оставил нас и вернулся к собственным повозкам.

Через час мы с Куджо с помощью гвоздей и веревок починили дышло и, погоняя быков, поехали по следам наших спутников. Едва мы успели проехать одну милю, как свалился обод одного колеса, ссохшегося из-за страшной сухости. К нашему счастью, мы сразу остановили повозку и подперли ее. Вначале у меня появилась мысль поскакать вперед и позвать на помощь кого-нибудь из наших спутников. Но я им причинил уже достаточно хлопот в дороге. Мексиканцы не раз выражали недовольство мной и несколько раз отказывались помочь мне. Правда, я мог обратиться к молодому шотландцу, но я предпочел не быть обязанным никому.

Куджо и я, не теряя времени, усердно принялись за работу. Моя дорогая Мария, получившая очень хорошее воспитание, но умеющая приспособиться ко всяким обстоятельствам, ободряла нас своей веселостью. Она все развлекала нас разговорами о Каире, о нашей ‘подводной’ ферме. Людей, внезапно очутившихся в затруднительном положении, ничто так не ободряет, как мысль о том, что могло бы быть и хуже.

Наш труд увенчался успехом: нам удалось исправить колесо и привести повозку в надлежащий вид. Но солнце стало уже клониться к западу. Не зная дороги, мы не могли продолжать наше путешествие ночью. К счастью, вода была поблизости и мы решили ждать до следующего дня.

Мы встали до зари. Умывшись и позавтракав, отправились в путь по следам каравана. Мы удивлялись тому, что ни один из наших спутников не вернулся к нам ночью, и ежеминутно надеялись встретить кого-нибудь из них. Но мы ехали до полудня, не встретив никого. Перед нами расстилалась дикая страна со скалистыми холмами и несколькими деревцами, разбросанными по долинам.

Подвигаясь вперед, мы услышали со стороны гор шум, похожий на взрыв бомбы. Мы знали, что у наших спутников есть бомбы с гранатами. Не подверглись ли наши товарищи нападению индейцев? Не пришлось ли направить пушку на дикарей? Но мы услышали всего один удар, а при стрельбе из пушки получается два удара. Не взорвалась ли одна из бомб? Это, казалось, более правдоподобным. Мы остановились, прислушиваясь, не услышим ли еще шума. Прошло полчаса, но ничего нового слышно не было. Тогда мы снова пустились в путь, меньше всего беспокоясь по поводу грохота. Нас смущало то обстоятельство, что никто из наших спутников не едет нам навстречу, чтобы справиться о нашей судьбе. Мы ехали по следам повозок. Видели, что они накануне совершили большой переезд, так как солнце клонилось уже к закату, когда мы достигли возвышенности, однако еще далеко от того места, где в прошлую ночь остановились наши спутники. Наконец мы прибыли туда. Какое ужасное зрелище! Кровь стынет в жилах при одном воспоминании об этом. Мы увидели повозки и разбросанный по земле багаж. На земле лежали тела людей, волки с воем сдирали с трупов кожу, отбивая их друг у друга. Некоторые из животных, тянувших повозки, тоже были распростерты на земле.

Очевидно, наши спутники подверглись нападению и были перебиты шайкой диких индейцев. Мы повернули бы обратно, но было уже слишком поздно. Мы очутились среди лагеря, сами того не заметив. Если бы дикари были еще поблизости, то всякая попытка к отступлению была бы бесполезна. Но судя по тому опустошению, которое уже успели произвести волки, индейцы ушли оттуда сравнительно давно.

Я оставил жену у телеги, где остались и Генрих с Франком со своими маленькими ружьями, а мы с Куджо отправились осматривать место этого кровавого сражения. Мы прогнали волков от их ужасной добычи. Наклонившись, мы узнали трупы наших несчастных спутников, но они были до того изуродованы, что невозможно было отличить их друг от друга. Они все были скальпированы индейцами. Караван наш не был торговым, поэтому у него было немного товаров, но индейцы унесли все, что казалось им более или менее ценным. Но тяжелые и громоздкие предметы валялись по земле. У нас не вызывало сомнения, что индейцы обратились в беспорядочное бегство. Может быть, они испугались взрыва бомбы и, не понимая ее страшного действия, приняли ее за проявление всемогущества Великого Духа.

Я глядел во все стороны, желая найти моего друга, молодого шотландца, но я не мог опознать его. Я искал его жену, которая, за исключением Марии, была единственной женщиной в караване, но и ее я нигде не видел. Куджо предположил, что дикари увели ее живой. В это время мы услышали страшный лай собак и вой волков. Шум доносился из чащи, находившейся недалеко от лагеря. Мы знали, что шотландец увез с собой из Сен-Луи двух больших собак. До нас, без сомнения, доносился их лай. Мы побежали по направлению к чаще. Приближаясь к тому месту, откуда доносился шум, мы увидели двух больших окровавленных собак, они лаяли с ожесточением и не давали волкам приблизиться к какому-то черному предмету, лежавшему среди листьев. Это было тело женщины. Прелестный ребенок, плотно прижавшись к ее шее, издавал страшный крик. Мы увидели, что женщина мертва и…

Здесь рассказ нашего гостя был внезапно прерван. Путешествовавший вместе с нами рудокоп Мак-Найт, который сильно волновался во все время рассказа, вдруг поднялся и закричал:

— О Боже мой! Моя жена… моя бедная жена! Ах! Рольф! Рольф! Разве вы не узнаете меня?

— Мак-Найт! — воскликнул изумленный Рольф. — Мак-Найт! Это действительно вы!

— Моя жена! Моя бедная жена! — продолжал в отчаянии рудокоп. — Я знал, что они ее убили! Я позже видел останки ее трупа… Но мой ребенок! О Рольф, что сталось с моей девочкой!

— Она здесь, — сказал наш хозяин, указывая на маленькую брюнетку.

Мак-Найт подскочил к маленькой Луизе и стал покрывать ее поцелуями.

VIII. Рассказ рудокопа

Что произошло после этого, не поддается описанию. Вся семья Рольфа поднялась и со слезами на глазах окружила маленькую Луизу, понимая, что придется расстаться с ней навсегда. Эта новость, действительно, огорошила детей, когда они узнали, что Луиза не сестра им. Они всегда считали ее сестрой, а Генрих, любимицей которого она была, называл ее ‘моя смугленькая сестра’, тогда как меньшую называл ‘беленькой Марией’.

Посередине стояла маленькая брюнетка, взволнованная, но более спокойная, чем все остальные, она, по-видимому, умела владеть собой.

Купцы и охотники поднялись для того, чтобы поздравить Мак-Найта с этой счастливой встречей. Они также пожимали руку нашего хозяина и его жены. Куджо прыгал, хлестал пантер и волков и был несказанно рад, и даже животные завыли от радости. Наш хозяин отправился в другую комнату и вернулся с сосудом из бурой глины. На столе между тем были расставлены чашки и наполнены какой-то красной жидкостью. Мы выпили напиток и поняли, что это вино! Вино в пустыне! Это было превосходное вино, и хозяин сообщил нам, что оно приготовлено домашним способом из дикого винограда, в изобилии растущего в долине.

Когда мы опорожнили чашки и заняли наши места, Рольф попросил Мак-Найта рассказать, каким образом он ускользнул из рук индейцев в ту страшную ночь.

— Тяжело мне об этом вспоминать, — начал Мак-Найт, — после того, как вы отказались от моих услуг, я поскакал дальше и присоединился к каравану. Дорога, как вы помните, становилась отлогой и ровной, и так как остановиться на ночлег можно было только у подошвы какой-нибудь горы, то мы шли без остановки. Когда солнце стало уже клониться к закату, мы достигли берега ручья, где вы видели повозки. Мы остановились здесь для ночлега. Я вас ждал не ранее часа или двух, полагая, что раньше вам не удастся приспособить дышло. Мы развели огонь для того, чтобы приготовить ужин. После ужина все расселись вокруг костра и стали вести оживленную беседу. Так как мы и не предполагали, что в окрестностях могут быть индейцы, то не приняли никаких мер предосторожности. Когда стало уже поздно, я начал беспокоиться за вас, опасаясь, что вы ночью не могли видеть наши следы. Я оставил жену и ребенка у костра, а сам взобрался на возвышенность, которая находилась против того места, откуда вы должны были приехать, но из-за темноты я ничего не мог разобрать. Я какое-то время прислушивался, надеясь услышать стук колес или же ваш голос. Вдруг я услышал продолжительный вой и с ужасом повернулся в сторону нашего ночлега. Я понял, что это за вой: это был воинственный крик диких арапаго. Я заметил индейцев, тени которых выделялись при свете костра. Я услышал душераздирающие стоны и крики, плач и мольбы о помощи, и среди всех этих ужасов явственно различил голос моей жены, произносившей мое имя.

Не колеблясь ни минуты, я быстро спустился с горы и бросился в свалку. У меня не было никакого оружия, кроме большого ножа. Я начал рубить направо и налево, и оторвался от резни лишь для того, чтобы найти свою жену. Я искал ее среди повозок во всех углах, крича: ‘Луиза! Луиза!’ Но ответа я не получил, мне не суждено было больше видеть ее. Я опять очутился лицом к лицу с дикарями и продолжал сражаться с отчаянием. Большая часть моих товарищей была перебита. Копьем меня ранили в бедро. Я упал на месте, увлекая за собой индейца, и прежде, чем он успел вырваться, я ударил его своим ножом и убил насмерть.

Я с трудом поднялся на ноги. Сражение у костра уже прекратилось. Здесь лежали изуродованные тела моих товарищей. Я был уверен, что мои жена и ребенок тоже убиты. Я поспешил убраться отсюда и скрылся в кустах. Не успел пройти трехсот шагов, как в изнеможении упал на землю, я страшно ослабел от потери крови и боли, которую причиняла мне рана. Когда я пришел в себя, то снова побрел дальше. Едва я взобрался на скалы, как в очередной раз потерял сознание. Я находился на краю пропасти, на дне которой я заметил довольно глубокую расщелину. У мене еще хватило сил добраться до нее, и я спрятался в этом своеобразном естественном погребе, но едва я вошел туда, я снова лишился чувств.

Я пролежал в бесчувственном состоянии несколько часов. Когда пришел в себя, солнце уже освещало мое убежище. Я был очень слаб и еле в состоянии был двигаться. Вид раны поразил меня. Она не была перевязана, но кровь уже остановилась, я сорвал с себя рубашку и, как мог, сделал себе перевязку. Потом, подойдя к отверстию расщелины, стал внимательно прислушиваться. Мне казалось, что я слышу голоса индейцев. Шум продолжался один или два часа. Вдруг страшный грохот потряс скалы: очевидно, взорвалась бомба. Затем я услышал крики ужаса и топот скачущих лошадей. После этого воцарилась тишина. Я догадался, что индейцы покинули это место, но не мог понять, почему они убегали в таком смятении. Позже я узнал, в чем дело. Ваши предположения оказались верными. Они бросили бомбу в огонь, и она взорвалась, убив нескольких дикарей. Они сочли это за проявление гнева Великого Духа. Поэтому, захватив с собой то, что они считали наиболее ценным, они сели на лошадей и покинули эти места. С наступлением ночи мне показалось, что я опять слышу шум со стороны поля, и я подумал, что индейцы вернулись.

Когда совсем стемнело, я попытался отправиться далее, но был не в силах. Необходимо было терпеть всю ночь, страдая от боли и слушая вой волков. Это была страшная ночь.

С наступлением утра я уже не слышал никакого шума. У входа в мою пещеру я увидел дерево, хорошо знакомое нашим рудокопам. Это один из видов сосны, мексиканцы называют его ‘пиньоном’. Его конусообразные плоды служат пищей тысячам дикарей, кочующим по Великой пустыне, от Скалистых гор до Калифорнии. Если бы я мог добраться до дерева, я, вероятно, нашел бы несколько его плодов на земле. Это заставило меня выйти из пещеры. Мне нужно было пройти всего двадцать шагов, но я был так слаб, а рана причиняла мне такие боли, что я потратил на это больше получаса. К моей великой радости, вся земля была усеяна плодами. Я съел несколько и утолил свой голод.

Но меня мучило другое: я умирал от жажды. Разве я в силах был дойти до стана? С другой стороны, расположение пропасти указывало на то, что ближе не найти воды. Нужно было либо идти в стан, либо умереть. Я предпринял короткое путешествие в триста шагов, не будучи уверен в том, что дойду до конца. Едва я успел пройти шесть шагов, как мое внимание привлек пучок белых цветов. Это были цветы щавелевого дерева, лионии, вид которой несказанно обрадовал меня. Я сел под деревом, и, схватив одну из нижних веток, сорвал с нее мягкие лучистые листья, которые стал жевать с жадностью. За первой веткой последовали вторая, третья и так далее. Наконец, моя жажда была утолена, и я заснул в освежающей тени лионии.

Когда я проснулся, я почувствовал в себе силы и сильный аппетит. Лихорадка понемногу проходила, я должен приписать это действие щавелевым листьям: сок щавеля не только утоляет жажду, но служит и прекрасным средством от лихорадки. Я собрал громадное количество листьев, связал их и вернулся к пиньону. Листья я взял с собой, так как до следующего утра не имел возможности собирать их. Это было трудное путешествие, так как каждый шаг причинял мне невыразимые страдания.

Я провел ночь под пиньоном. На следующее утро, позавтракав плодами, я отправился к щавелю, захватив с собой несколько плодов. Там я пробыл целый день, а потом опять вернулся к пиньону с пучком щавелевых листьев.

Таким образом, я в продолжении четырех суток жил то под одним, то под другим деревом и питался исключительно их плодами. Лихорадка прошла, благодаря употреблению листьев лионии. Моя рана начала затягиваться, боль проходила. Волки время от времени навещали меня, но, видя мой длинный нож и чувствуя, что я еще жив, они держались на почтительном расстоянии.

На четвертый день я направился к ручью. Я уже в состоянии был опираться на обе руки и на одно колено. Пройдя полпути, я вдруг остановился. Кровь застыла в моих жилах: это был скелет, но не мужчины… и, следовательно…

Здесь голос рудокопа, прерванный рыданиями, не позволил ему закончить начатую фразу. Все слушатели, не исключая и суровых охотников, плакали, тронутые рассказом. Сделав усилие над собой, Мак-Найт продолжал:

— Я видел, что она была зарыта в землю, что меня удивило, так как я знал, что индейцы это сделать не могли. Я сомневался в том, что это было сделано вами. После этого печального открытия я стал идти по следу, но нигде не нашел вашей повозки и решил, что вы были в нашем лагере. Я напрасно старался найти дорогу, по которой вы следовали. Позвольте мне возвратиться к тому моменту, когда я нашел останки моей бедной жены.

Волки вытащили ее труп из могилы. Я везде искал какой-нибудь след моего ребенка. Собственными руками я копался в мягкой земле и среди листьев, которыми вы покрыли тело, но нигде я не нашел следа ребенка. Я отправился в лагерь. Он представлял ту же картину, какую вы описали, ее дополняли только хищные птицы, пожиравшие трупы наших спутников. Волков уже не было. Я не знал, что думать о моей маленькой Луизе.

В одной из повозок я нашел коробку с провизией, уцелевшую благодаря беспорядочному бегству индейцев. В ней я, между прочим, нашел кофе и несколько фунтов сушеного мяса. Это было счастливое для меня открытие, так как я мог питаться кофе и мясом до тех пор, пока не соберу достаточное количество плодов пиньона.

Так прошел целый месяц. Ночью я спал в повозке, а днем отправлялся собирать пиньоны. Я почти не боялся нападения индейцев, так как эта часть страны не была населена никаким племенем.

Как только я оказался в силах выкопать яму, я похоронил останки жены и решил удалиться из этих гибельных мест.

Я находился на расстоянии приблизительно ста шестидесяти миль от границ Новой Мексики. Но пешком пройти такое расстояние по пустыне так же трудно, как пройти через океан. Но я решил попытать счастье. Я начал шить себе мешок для того, чтобы наполнить его жареными пиньонами, это была единственная пища, которую я мог взять с собою.

В это время я услышал около себя шум. Оцепенев от страха, я поднял глаза. Но какова была моя радость, когда я узнал, что тот, кого я так испугался, был мул, он медленными шагами шел по направлению к стану!

Животное не заметило меня, и я боялся внезапным своим появлением обратить его в бегство. Поэтому я решил сразу поймать его врасплох. Я полез в повозку, где, как я узнал, находился аркан. Я взял его и устроил засаду в таком месте, мимо которого мул не мог не пройти. Он пришел как раз к тому месту, где я его поджидал. Его шея мигом очутилась в петле аркана, еще мгновение, и животное было уже крепко привязано к дышлу повозки. Это был один из наших мулов, он ускользнул из рук индейцев и несколько недель блуждал по всей местности. Если бы я его не поймал, он, может быть, вернулся бы в Сен-Луи. В несколько дней мне удалось изготовить себе седло и узду. Затем, сев на мула с мешком жареных шишек, я направился в Санта-Фе. Спустя неделю я прибыл туда без всяких приключений, а оттуда продолжал путь до самого рудника.

История моей дальнейшей жизни для вас не представляет интереса. То была жизнь человека, разочаровавшегося во всем, потерявшего все, что он любил. Но вы, Рольф, только что дали мне новую жизнь, возвратили мне мою дочь, мою дорогую Луизу!

Рудокоп закончил свой рассказ, и наш хозяин, предложив нам наполнить чашки вином и набить трубки, стал продолжать свой.

IX. Затерянные в пустыне

Да, друзья мои, нашим глазам представилось ужасное зрелище: эти ожесточенные волки, эти разъяренные собаки, эта мертвая мать и этот испуганный ребенок, издающий душераздирающие крики! При нашем приближении волки убежали, а собаки стали издавать радостный лай. Собаки были сильно изодраны, кровь сочилась из многочисленных ран. Когда я остановился, чтобы поднять маленькую Луизу, она продолжала крепко обнимать шею матери и кричала изо всех сил: ‘Мама, проснись!’. Ее матери, увы, не суждено было проснуться. Получив смертельный удар, она побежала в лес в сопровождении своих верных собак, но далеко уйти не смогла.

Оставив Куджо охранять тело, я вернулся с ребенком к моей повозке. Как ее ни напугало сражение между волками и собаками, она, однако, кричала, чтобы я ее отнес обратно к матери, и старалась вырваться из моих рук.

Рассказ Рольфа снова был прерван рыданиями Мак-Найта: этот решительный человек, храбрый, как лев, не мог сдержаться, слушая эти печальные подробности. Дети Рольфа также плакали, только маленькая брюнетка казалась менее всех взволнованной. Быть может, страшная сцена в первые годы ее детства наложила на ее характер печать той спокойной твердости, которая отличала ее впоследствии.

— Я передал ребенка моей жене, — продолжал Рольф после короткой паузы. — Очутившись в сообществе маленькой Марии, которая была почти одних лет с нею, Луиза перестала плакать и скоро заснула на руках своей новой матери. Я взял из повозки лопату и отправился копать яму. С помощью Куджо я торопился предать земле тело, думая, что, может быть, недалек тот час, когда мы сами будем нуждаться в том, чтобы нам оказана была эта печальная услуга…

Исполнив тяжелую обязанность, мы вернулись к повозке. Быков я спрятал в чаще. Поручив жену и детей воле Господней, я взял на плечо ружье и отправился в путь, чтобы посмотреть, оставили ли индейцы эти места, и в каком направлении они ушли. Я имел намерение направиться в Новую Мексику, но нужно было выбрать дорогу, где мы не столкнулись бы с индейцами.

Я прошел лесом мили три, карабкаясь по скалам. Здесь набрел на след индейцев: он терялся вдали на открытой равнине, в западном направлении. Их, должно быть, было много, и все были верхом, как на это указывали следы лошадиных копыт. Тогда я решил два или три дня идти в южном направлении, а затем повернуть на запад. Я был уверен, что таким образом я еще больше удалюсь от индейцев и достигну, как я того хотел, восточного склона Скалистых гор. Мои спутники говорили, что, кроме прохода близ Санта-Фе, через эти горы есть еще один проход, южнее первого, я хотел дойти до этого прохода, хотя нас отделяло от него расстояние, на мой взгляд, в триста миль. Занятый этими планами, я вернулся на то место, где я оставил свою маленькую группу.

Была уже ночь, когда я подошел к повозке. Мария и дети сильно беспокоились, что меня долго нет. Но я принес добрую весть: индейцы ушли.

Вначале я думал провести ночь там, где мы тогда находились. Но показалась луна, а в сторону юга тянулась легко проходимая равнина, и я подумал, что лучше, если мы будем ехать всю ночь и сможем удалиться от этого кровавого ночлега хотя бы на двадцать миль. Мое мнение было одобрено всеми. В самом деле, все рвались из этих мест, и если бы мы остались здесь на ночь, то никто не сомкнул бы глаз. Поэтому мы решили отправиться в путь.

Мы наполнили все наши кувшины водой, зная, что вода — это самое необходимое в пустыне как для человека, так и для животных.

Мы вывели быков, сели на лошадей и двинулись вперед. Старались держаться южного направления. Я время от времени смотрел на Полярную звезду, которая находится в хвосте Малой Медведицы. Ее нетрудно узнать: для этого стоит мысленно провести линию между двумя крайними звездами Большой Медведицы, эта линия пройдет и через Полярную звезду. Я постоянно следил за этой точкой неба. Каждый раз, когда мы из-за неровностей местности сворачивали с дороги, я глазами искал маленькую звезду, и она служила нам путеводной.

Мы ехали, то попадая в выбоины, то подымаясь на песчаные наносы, то опять быстро катили по ровной сухой равнине, ибо мы находились в пустынной местности.

Желая избежать встречи с дикарями, наш маленький отряд за ночь проехал немалое расстояние: с наступлением утра мы, как и планировали, были уже на расстоянии двадцати миль от того страшного места.

Уже совершенно потерялись из виду суровые холмы: это указывало на то, что мы отъехали сравнительно далеко, многие из этих холмов были довольно высоки. Их вершины терялись на горизонте, и мы знали, что даже если бы индейцы и вернулись в лагерь, то они не могли бы заметить нас на равнине. Мы боялись только того, чтобы они не заметили наших следов и не пустились за нами в погоню. Поэтому мы с наступлением утра не остановились, а продолжали путь до самого полудня. Но нужен был отдых. Наши быки и лошади страшно устали и не могли двинуться дальше.

Но в этом месте не было ни воды, ни травы. Кругом росла лишь дикая полынь.

Печальная это была для нас остановка. Жара все более и более мучила наших бедных животных. Мы не могли дать им ни капли воды, поскольку сами испытывали страшную жажду, а количество жидкости все уменьшалось.

Задолго до наступления ночи мы возобновили наш путь в надежде встретить какой-нибудь ручеек или источник. До заката солнца мы продвинулись к югу еще на десять миль, но нигде не заметили признаков присутствия воды. Кругом была бесплодная равнина, со всех сторон очерченная горизонтом. Ни одного холма, ни одной скалы, ни одного дикого животного, — ничего такого, что нарушало бы однообразие этой обширной равнины. Мы были еще в худшем положении, чем если бы очутились на оставленном среди океана корабле.

Мы начали беспокоиться и пали духом. Возвращаться обратно не имело смысла, мы могли не найти оставленного нами ручья. Мы надеялись найти воду, продвигаясь вперед, и ободренные этой надеждой ехали всю следующую ночь.

С самого утра я смотрел на горизонт и не заметил никаких возвышенностей. Я грустно ехал на своей лошади рядом с быками, наблюдая за ними. Вдруг я услышал голос. Это был голос Франка, который, стоя на передке повозки, смотрел вперед.

— Папа, папа! — сказал он, — посмотри на это маленькое белое облако!

Я повернулся к сыну, он смотрел на юго-восток, и я обратил туда же свой взор. Я издал крик радости. То, что Франк принял за белое облако, была снежная вершина горы. Я раньше заметил бы ее, если бы смотрел в ту сторону, но я все время смотрел на юго-запад.

Где снег, там и вода. Не сказав ни слова, я подал Куджо знак вести быков прямо к горе. Нужно было свернуть с дороги, по которой мы хотели ехать.

До горы было не меньше тридцати миль. Если бы мы не ехали ночью, она была бы еще дальше от нас. Вопрос был в том, в силах ли наши быки пройти еще столько? Они уже спотыкались на каждом шагу, и если бы они околели, то что бы мы делали без них? Я думал, что у горы берет начало какая-нибудь река, питаемая горными снегами. Вдруг мы увидим реку раньше, чем приблизимся к горе? Но равнина как раз спускалась в этом направлении, следовательно, если гора дает начало какой-нибудь реке, то она находится по ту сторону горы. Чтобы в этом убедиться, нужно взобраться на гору. Скрепя сердце, мы отправились дальше.

Около полудня быки были уже в полном изнеможении. Один из них упал мертвым, мы оставили ею на месте. Три других не в состоянии были дальше двигаться. Чтобы облегчить телегу, мы оставили все то, что не нужно было для непосредственного употребления, но и после этого бедные животные с трудом везли повозку и двигались, как улитки.

Может быть, для восстановления сил им достаточно было отдохнуть хотя бы час, но я не мог решиться на это. Сердце надрывалось при виде страданий моих детей. Мария и мальчики мужественно переносили страдания. Я не мог сказать им ни одного слова утешения, потому как знал, что от горы еще отделяет миль пятнадцать. Я думал даже поскакать вперед на лошади и привезти воды в кувшинах, но моя лошадь не выдерживала уже моей тяжести, и я вынужден был слезть и вести ее за узду. Куджо шел рядом с быками. Вскоре упал мертвым второй бык, и у нас осталось всего два.

В этот момент на равнине показалось несколько пучков зелени, наибольший их них не превышал размеров пчелиного улья. Они походили на многочисленную группу больших ежей, со всех сторон торчали их игольчатые кончики. Увидев их, я отпустил лошадь и, вынув нож, пустился бежать изо всех сил. Мои спутники вначале подумали, что я сошел с ума. Но я знал, что делаю: я сразу узнал, что перед нами кактусы.

Я в одно мгновение сорвал иглы с некоторых из них. Моя маленькая группа была поражена при виде этих сочных растений темно-зеленого цвета с вытекавшей из надрезов прозрачной жидкостью. Толстые шары кактусов я разрезал на куски, которые мы с жадностью жевали. Несколько кусков мы бросили лошади и быкам, а собаки лизали жидкость там, где мы срезали растения.

Проехав еще немного, мы остановились для того, чтобы дать отдых быкам. К несчастью, это облегчение пришло для одного из них слишком поздно. Он напрягал свои последние силы, когда мы намеревались отправиться далее, то нашли его распростертым на земле и неспособным подняться. Пришлось оставить его, запрячь на его место лошадь и двигаться далее. Мы надеялись найти еще одну заросль кактусов, но их нигде не видно было, и наши страдания вскоре возобновились.

В восьми милях от конца нашего пути пал последний бык, лошадь больше не в силах была тащить повозку, нужно было оставить повозку и продолжать путь пешком или же погибнуть на месте.

Я взял из повозки топор, оловянный горшок и оставшийся у нас кусок сушеной говядины, Луизу и ружье. Куджо взял топор и маленькую Марию. Жена, Франк и Генрих тоже взяли кое-что в руки. С этим багажом мы двинулись дальше.

Мне нечего рассказывать вам об этом новом нашем путешествии. Мы очень скоро прошли эти восемь миль. Находясь недалеко от горы, мы явственно могли видеть глубокие темные долины, прорезывавшие ее бока, и различать на дне их серебристую полосу, которую мы признали за пенящуюся воду, падающую на скалы. Этот вид вдохнул в нас новую энергию, и, спустя час, мы были уже на берегу ручья, прозрачного, как кристалл. Нам осталось благодарить Небо за наше спасение.

X. Армадилл

Мы молились Богу за то, что он привел нас на берег этого ручья. Утолив жажду, мы стали осматриваться. Перед нами был небольшой поток. Небольшое расстояние он протекал по равнине, затем поворачивал на юго-восток и соединялся с остальными ручейками. Все эти ручейки впадают в одно русло, образуя широкую реку.

Теперь мы знали, что от жажды не умрем, но у нас не было никаких надежд на то, что нам удастся найти здесь какую бы то ни было пищу. Перед нами была голая и скалистая гора. Тут и там торчали лишь невзрачные кедры. Зелень и ивы, ограничивавшие берега маленьких ручьев, правда, ласкали глаз при страшной бесплодности пустыни, но для людей, ищущих пищи, утешения в этом было мало. Если бы пустыня простиралась во все стороны от горы, на север и юг, запад и восток, то здесь была бы наша последняя остановка, и мы могли умереть, если не от жажды, то от голода, что для нас было совершенно безразлично.

Это больше всего беспокоило нас, потому что мы весь день ничего не ели. Все вспомнили про оставшийся у нас кусок говядины.

— Я ее сварю и приготовлю суп, — сказала Мария. — Это будет самое лучшее для детей.

Бедная моя жена! Я прекрасно видел, что усталость страшно истощила ее силы, но она старалась казаться веселой.

— Да, папа, позвольте мне приготовить суп, суп — очень вкусное блюдо, — прибавил Франк.

Он старался показать матери, что он полон сил, надеясь этим ободрить ее.

— Прекрасно, — сказал я. — Куджо, возьми топор, мы нарубим дров на горе, я заметил там несколько сосен.

Мы с Куджо направились к лесу. Пройдя около трехсот шагов, мы очутились в месте, закрытом со всех сторон скалами, откуда вытекал ручей.

Когда мы приблизились к деревьям, мы увидели, что это не сосны. Их стволы и ветви были усыпаны длинными иглами, наподобие игл ежа. Листья были светло-зеленые и блестящие. На всех ветвях во множестве висели длинные ягоды, похожие на бобы. В ширину они имели приблизительно полтора дюйма, а в длину некоторые имели не менее двенадцати дюймов. Они были темно-красного цвета, цвета вина Бордо.

Я знал, какое перед нами дерево. Я когда-то видел его. Это было honey locust (мед кузнечика), колючая акация. Я знал, что об этом дереве идет речь в писании, в том месте, где говорится о том, что святой Иоанн Креститель питался в пустыне ‘саранчой и диким медом’. Потому его и называют ‘хлебом святого Иоанна’.

Куджо также понял, что за дерево перед нами. В тот момент, когда глаза его остановились на этих длинных висячих ягодах, он громко закричал:

— Господин! Господии Рольф, смотрите! Вот бобы и мед на ужин!

Мы мигом очутились под ветвями. Я стал собирать спелые плоды, а Куджо тем временем отправился дальше, чтобы нарубить ветвей растущих здесь сосен.

Я скоро наполнил лоток и ждал Куджо. Вдруг я услышал радостный крик:

— Господин Рольф! Идите сюда, посмотрите, что здесь за тварь!

Я побежал к нему, перепрыгивая со скалы на скалу. Когда я прибежал к тому месту, где был Куджо, я увидел его склонившимся над расщелиной, откуда торчал хвост борова.

— Что это такое, Куджо?

— Не знаю, господин. Никакой негр никогда не видел такое животное в Виргинии.

— Схвати его за хвост и вытащи из норы.

— Ох, господин! Я пытался это сделать, но не могу. Вот смотрите!

С этими словами мой спутник схватил хвост и потянул изо всех сил, но ему не удалось вытащить животное.

— Видел ли ты его, когда он юркнул туда?

— Да, господин, видел, как оно вошло в свою нору.

— На что же оно похоже?

— На маленького поросенка. Я думаю, что это, наверное, черепаха из Виргинии.

— О! Тогда это армадилл (броненосец)!

— Армадилл! Куджо никогда не слыхал про такого зверя.

Животное, так изумившее моего спутника, было одно из тех любопытных существ, которые природа создала как бы для придания разнообразия животному царству. В Мексике и Южной Америке они известны под именем армадиллов. Они получили это название от испанского слова ‘armado’, что означает ‘вооруженный’, потому что тело их покрыто очень твердой чешуей, разделенной на правильные ряды, эти ряды очень похожи на кольчугу древних воинов. На голове у них находится своего рода каска, прикрепленная связкой к другим частям твердого покрова, это делает сходство с кольчугой еще более полным и поразительным. Среди этих животных много разновидностей. Некоторые из них по величине не уступают большому барану, но, вообще, они значительно меньше. Их чешуя тоже бывает самой разнообразной формы. У одних сегменты — квадратные, у других — шестиугольные, у третьих — пятиугольные. Но они всегда имеют правильную геометрическую форму, как будто они сделаны рукой человека. Это — безобидные существа, питающиеся травой и цветами. Они не очень ловки, но бегают гораздо быстрее, чем можно было бы предположить при виде их тяжелого внешнего покрова. При преследовании они иногда свертываются, подобно ежам, принимают форму шара, и если находятся на краю пропасти, то бросаются вниз, спасаясь от врага. Чаще всего они убегают в свою нору или отыскивают расщелину в близлежащих скалах и скрываются туда, как это случилось сейчас. Когда они спрячут голову, подобно страусу, они считают себя вне опасности. Так, должно быть, думал и тот армадилл, которого встретил Куджо, до тех пор, пока не почувствовал на своем хвосте его жесткие пальцы. Очевидно, животное попало в неглубокую расщелину, ибо в противном случае мы потеряли бы из виду и его хвост. Но все-таки невозможно было вытащить армадилла за хвост из расщелины. В самом деле, почувствовав опасность, он до того понатужился, что его твердый покров со всех сторон плотно прирос к скале. Чтобы вытащить его, нужно было несколько быков, — как шутя заметил Куджо.

Я когда-то слышал об одном способе, к которому прибегают индейцы, которые охотятся на армадилла и очень любят его мясо. Я решил испытать его и попросил своего спутника отпустить хвост животного и держаться в стороне.

Я встал на колени и, взяв кедровую ветку, стал острым концом щекотать животное. Я сразу заметил, как вытягиваются его мускулы, а кольчуга отделяется от скалы. Через несколько минут я заметил, что животное приняло свой естественный вид. Тогда я схватил его за хвост и, внезапно встряхнув, заставил выскочить из норы. Армадилл упал к ногам Куджо. Куджо с такой силой ударил его топором, что голова отделилась от туловища.

Мы возвратились на поле с дровами, ягодами и нашим армадиллом. Последний ужаснул мою жену, в особенности, когда я сказал, что он пойдет в пищу. Зато мякоть собранных нами ягод, сладкая, как мед, несказанно обрадовала маленькую Марию и ее подругу Луизу. Из мякоти вынуты были зерна, и мы ждали, когда разгорится костер, чтобы ее поджарить.

— Теперь, друзья мои, — сказал Рольф, поднимаясь с кресла, — так как я заговорил об этом растении, то, надеюсь, вы не откажетесь выпить бутылку пива собственного приготовления, которое я добыл из бобов игольчатой акации сегодня, когда вы осматривали мои земли и окрестности долины.

С этими словами наш хозяин откупорил большую бутылку и налил в стоявшие перед нами чашки жидкость бурого цвета. Мы все выпили этого пива, которое вкусом походило на мед или на свежий сидр.

Затем Рольф снова продолжил свой рассказ.

XI. Тощий буйвол

Все принялись за работу. Мария приготовляла сушеную говядину, которую она хотела сварить в оловянном горшке вместе с собранными нами ягодами. К счастью, он был достаточно вместителен. Куджо был занят разведением костра, который уже начал распространять облака голубоватого дыма. Франк, Генрих и маленькие девочки весело сосали сырые плоды акации, а я возился с армадиллом, приготовляя его для вертела. Прибавьте к этой картине лошадь, щипавшую роскошную траву, росшую на берегу ручья, и собак (бедные животные, они больше всех перенесли), внимательно следивших за моей работой и с жадностью подхватывавших мельчайшие куски мяса, падавшие под моим ножом. Огонь разгорелся, говядина и бобы стали вариться, а армадилл трещал на вертеле. Скоро все было готово.

Тогда только мы заметили, что у нас нет ни тарелок, ни стаканов, ни ножей, ни ложек. Только у меня и Куджо были охотничьи ножи. Но церемониться не приходилось: своими ножами мы вынули из горшка с супом куски говядины и несколько бобов, потом мы все положили на гладкий, хорошо вымытый камень. Что касается супа, то мы нижнюю часть горшка опустили в свежую воду ручья, и через несколько минут Мария и дети могли уже поочередно пить из горшка суп.

Куджо и я не хотели супа. Нам нужно было что-то более существенное.

Вначале я думал, что армадилл достанется мне одному, но, несмотря на отвращение, которое Куджо, по его словам, питал к животному, он несколько раз просил у меня мясо, и я уже начал опасаться, что мне ничего не останется на ужин.

Однако ни Мария, ни дети не могли решиться разделить мою трапезу, несмотря на все мои уверения, что мясо армадилла так же нежно, как мясо лучшей жареной свиньи. И оно, действительно, похоже на свинину.

Солнце начало садиться, и нужно было подумать о том, как устроиться на ночь. Все наши одеяла мы оставили в повозке, а в воздухе становилось все свежее, что всегда наблюдается вблизи снежных гор. Верхние слои атмосферы, охладившись у вершины, покрытой снегом, сгущаются и спускаются к подошве горы, вытесняя нижние слои атмосферы, более теплые, а, следовательно, и более легкие. Спать в таком холоде, даже вблизи зажженного костра — значит обречь себя на жестокие страдания.

Я мог вернуться к повозке, которая находилась всего на расстоянии восьми миль, и принести одеяла. Но идти ли мне одному, или послать Куджо, или же отправиться вдвоем? Один из нас должен был ехать верхом на лошади, привезти одеяла и некоторые другие вещи. Наша лошадь, отдыхавшая уже полтора часа, казалось, собралась с силами. Я видел, что она уже в состоянии отправиться в путь и приказал Куджо поймать ее. Некоторое время я колебался, кому из нас остаться возле Марии и детей. Но моя жена советовала мне ехать, уверяя меня, что она нисколько не боится, раз Франк и Генрих с ружьями при ней, тем более, что и собаки остаются. И, действительно, оставить ее с детьми и собаками не казалось опасным.

Я посоветовал в случае какой-нибудь тревоги выстрелить, и мы тотчас вернемся.

Мы издалека видели белое полотно повозки, и нам нетрудно было сориентироваться.

По дороге я думал, стал ли тот несчастный бык, которого мы вынуждены были оставить возле повозки, добычей волков или нет? Если он уцелел, то я намерен был снять с него шкуру и взять с собой его тушу. У нас не было надежды на лучшее, и я не знал, что делать. Мои размышления прерваны были восклицанием Куджо, который вдруг остановился, пристально вглядываясь в предмет, находившийся прямо против нас. Я тоже стал всматриваться и в полумраке заметил что-то, похожее на громадное четвероногое.

— Господин, — прошептал Куджо, — это, может быть, буйвол.

— Возможно. Возьми лошадь, а я постараюсь подойти к нему возможно ближе и убить его из пистолета.

Я передал ему лошадь и приказал вести себя тихо, затем я взял самый большой из моих пистолетов и стал приближаться к животному, чтобы не испугать его. Таким образом, я приближался с осторожностью. Луна еще не взошла, и я не мог рассмотреть его как следует. Я думал, что он находится в направлении моего пистолета. Я боялся, что если подойду ближе, то он убежит, и, оставаясь на коленях, готовился стрелять. Как только я поднял свое ружье, лошадь заржала, и в ответ послышалось продолжительное мычанье, по которому я узнал одного из наших быков. Это действительно был наш бык, который оставил повозку и медленными шагами шел по направлению к горе. Свежий воздух несколько подкрепил его, верный инстинкт повел его в том же направлении, по которому мы ехали.

Не знаю, что я больше испытывал при встрече с нашим старым спутником — удовольствие или разочарование. Толстый буйвол был бы для нас в нашем положении более кстати, чем изголодавшийся бык, но подумав, что бык может еще помочь нам выйти из пустыни, я счел за счастье то, что мы нашли его живым. Лошадь и бык обнюхивали друг друга. Опасаясь, чтобы бык не сбился с дороги, мы привязали его к вербе, чтобы на обратном пути увести его с собой.

Мы уже намеревались отправиться далее, когда я подумал, что, если бы у нас было немного воды, то можно было бы с помощью лошади и быка дотащить повозку до горы. Как приятно поразилась бы Мария, если бы она вдруг увидела не только быка, повозку и одеяла, но и стаканы, миски, всю кухонную утварь и, кроме того, еще кофе и большой ящик с провизией. Какая радость! Я сообщил свою мысль Куджо. Мой спутник одобрил ее и сказал, что это легко осуществить. Мы принесли оловянный горшок, наполненный свежей водой из ручья, но его горлышко оказалось слишком узким, и бык не мог пить из него.

— Подождите, господин Рольф, когда будем у повозки, то возьмем ведро.

Этот большой ребенок улыбнулся при мысли о счастье, которое мы по возвращении доставим его госпоже.

Мы без дальнейших рассуждений отвязали поводья от вербы и повели быка к повозке. На лошадь никто из нас не садился, зная, что ей предстоит впереди еще достаточно работы.

Мы нашли все, что оставили. Но волки уже бродили кругом, и, без сомнения, устрашенный их видом, наш бык собрался с последними силами для того, чтобы подняться и оставить это место.

Мы влили в ведро принесенную нами воду и дали быку, который выпил все до последней капли. Затем мы впрягли обоих животных и потихоньку тронулись в путь к нашему маленькому лагерю.

Костер, выделявшийся подобно маяку в тени, отбрасываемой горой, служил нам путеводной звездой. Даже лошадь и бык, понимавшие, по-видимому, что близится конец их путешествию, ускорили шаги.

Мы были уже всего на расстоянии какой-нибудь мили, как вдруг между скалами раздался ружейный выстрел. Я задрожал. Не подверглись ли Мария и дети нападению индейцев или, быть может, какого-нибудь хищного зверя?

Не колеблясь ни минуты, я бросился вперед, оставив Куджо с повозкой. Я вынул свои пистолеты и, заряжая их на бегу, старался уловить малейший шум, доносившийся со стороны костра. Один или два раза я останавливался, прислушиваясь, но со стороны нашего лагеря было тихо. Что могло служить причиной для выстрела? Почему не лаяли собаки? Не убиты ли они стрелами индейцев, бесшумно наносящими смертельные удары? Живы ли жена и дети?

Охваченный такими тяжелыми мыслями, я бежал с возрастающей скоростью, готовый броситься на врага, кто бы он ни был, и дорого продать свою жизнь.

Наконец, я подбежал к костру. Каково было мое удивление и радость, когда я увидел мою жену возле огня с маленькой Луизой на коленях, тогда как Мария играла на земле у ее ног. Но где были Генрих и Франк? Я ничего не мог понять.

— Что случилось, моя дорогая Мария? — закричал я, подбегая. — Где мальчики? Не они ли сделали выстрел?

— Да, — ответила она. — Генрих выстрелил во что-то, я не знаю…

— Во что?.. во что?

— В животное, мне совершенно незнакомое. Но я думаю, что он его ранил, так как мальчики с собаками пустились за ним в погоню и еще не вернулись.

— В каком направлении?— спросил я второпях.

Мария мне указала, и я бросился бежать в темноте. Приблизительно в ста шагах я увидел Генриха, Франка и собак возле убитого животного. Генрих стоял с гордо поднятой головой и ждал моих поздравлений. Взяв животное за задние лапы, я повернул его к свету, падающему от костра, размерами оно было с теленка, но более изящно. Оно было светло-красного цвета, грудь и брюхо — более светлые, глаза большие и продолговатые, рога — тонкие. Я узнал животное: это была антилопа с вилообразными рогами, единственный вид, встречающийся в Северной Америке.

Мария рассказала мне подробности этого приключения. Они сидели молча у костра, с нетерпением ожидая нашего возвращения, так как повозка порядком нас задержала. Вдруг в нескольких шагах от того места, где они сидели, показалось два больших, сверкающих, как свечи, глаза. Они видели только глаза, но этого было достаточно, чтобы вселить в них страх, ибо они подумали, что это волк или, быть может, что-нибудь похуже, вроде медведя или пантеры. Однако они не потеряли присутствия духа, бегством невозможно было ускользнуть от опасности. Поэтому Франк и Генрих схватились за свои ружья. Генрих первый успел приготовить ружье. Прицелившись между сверкающими глазами, он спустил курок. Дым и темнота не позволили им рассмотреть, попала пуля в животное или нет.

Собаки, лежавшие у костра, бросились преследовать антилопу. На некотором расстоянии слышно было, как они бегут, потом Мария услышала какую-то возню, а затем воцарилась тишина. Было ясно, что Генрих ранил животное, а собаки настигли его и начали рвать на куски. Франк и Генрих пришли вовремя. Антилопа, раненая в плечо, была недалеко.

Хотя Генрих и не хвастался своей удачей, у него, однако, был вид победителя. Благополучный исход охоты на три дня обеспечивал нас пищей. Час тому назад мы не знали, чем мы позавтракаем: так что теперь было чем гордиться. Тогда я подумал о том сюрпризе, который ожидал их, когда приедет повозка не только с посудой, одеялами и провизией, но и с лучшим нашим быком.

— Где Куджо? — спросила жена. — Не несет ли он одеяла?

— Да, — сказал я, — и еще кое-что.

Как раз в это время мы услышали стук колес и увидели большое белое полотно нашей повозки. Франк вскочил на ноги и, хлопая в ладоши от радости, закричал:

— Мама, мама, это повозка!

Мощный голос Куджо издал радостное ‘Hola’ — и в то же мгновение к нам с легкостью подкатила телега. Лошадь и бык чувствовали себя, по-видимому, очень бодро. Теперь они могли сколько угодно пить воду и есть траву.

Так как было уже поздно, а мы сильно устали от всего пережитого за день, то не теряли времени. Мария приготовляла постель в телеге. В то же время я и Куджо начали снимать шкуру с антилопы, чтобы на следующий день можно было сразу приступить к приготовлению завтрака. Собаки отнеслись к нашей работе далеко не безразлично: бедные животные изголодались больше нашего. Им достались голова, ноги и внутренности антилопы. Сняв шкуру с антилопы, мы связали ее ноги и повесили на дереве довольно высоко, для того, чтобы она была недоступна ни волкам, ни нашим собакам.

Мария приготовила постель. Прежде чем лечь спать, нам нужно было сделать еще одно дело. Куджо подбросил дров в костер, и, когда мы все расселись около огня, я начал читать по священной книге о тех событиях, которые имели наибольшее отношение к нашему настоящему положению: о том, как Бог спас Моисея и сынов Израиля в пустыне.

Затем мы с чувством признательности опустились на колени для того, чтобы поблагодарить Всевышнего за наше чудесное спасение.

XII. Горные бараны

На следующий день мы встали на рассвете и могли наблюдать восход солнца. Вся восточная сторона, насколько мог охватить глаз, представляла гладкую равнину, похожую на поверхность океана в тихую погоду.

Когда стал показываться желтый солнечный диск, создавалось впечатление, что он выходит из самой земли. Он медленно поднимался по совершенно безоблачному, лазурному небу. На этих высоких равнинах Америки можно идти несколько дней и не увидеть ни одного облака. Мы хорошо отдохнули и больше не боялись преследования дикарей, перебивших наших спутников. В самом деле, глупо было бы с их стороны пройти такой страшный путь для того, чтобы отобрать наше ничтожное имущество. Кроме того, вид антилопы, с ее желтым застывшим прохладной ночью салом, ободряюще действовал на нас. Так как Куджо был искусным мясником, то я предложил ему разрезать животное, а сам я собрался на гору для того, чтобы нарубить дров. Мария возилась с горшками, тарелками и блюдцами, она чистила и мыла посуду, успевшую сильно загрязниться от пыли этих иссушенных равнин, подымаемой телегой. Нужно заметить, что у нас была довольно богатая утварь: жаровая решетка, большой котел, два таза, горшок для супа, кофейник и мельница для кофе, полдюжины оловянных чашек и блюдец с прибором ножей, вилок и ложек. Все эти вещи необходимы для путешествия через пустыню.

Я вскоре принес дров. Мы развели огонь. Мария изжарила кофе и начала молоть его на мельнице. Я взял решетку и начал жарить куски дичи, а Куджо тем временем собрал много бобов, которые в жареном виде должны были служить нам вместо хлеба, так как у нас не было ни хлеба, ни муки. Наша провизия давно уже закончилась, и мы питались только жареной говядиной и кофе. Особенно мы дорожили кофе, его осталось у нас не больше фунта и, поистине, он мог считаться предметом роскоши. У нас не было ни сахару, ни сливок, но мы о них и не думали: все же, кому приходилось путешествовать по пустыне, находят кофе очень вкусным, даже без сахара и густых сливок. Но у нас и не было необходимости пить кофе без сладостей, нам нужно было только последовать примеру Франка, который взял бобы и вынул из них сладкую мякоть.

Мы сняли с телеги большой ящик, в котором хранилась провизия, накрыли его скатертью и таким образом соорудили себе стол. К сундуку мы подкатили несколько больших камней для сидения. После этого все мы принялись пить ароматный кофе и уничтожать вкусные куски дичи.

Вдруг Куджо закричал:

— Великий Боже! Господин… госпожа! Смотрите туда!

Мы все быстро обернулись, так как сидели спиной к горе, а Куджо именно туда указывал. Мы увидели на холмах пять рыжих фигур. Они бежали так быстро, что я сначала принял их за птиц. Через несколько мгновений мы поняли, что перед нами четвероногие, но они так легко перепрыгивали со скалы на скалу, что их невозможно было рассмотреть. На первый взгляд можно было сказать, что они принадлежат к разновидности ланей, несколько больше овец или коз, но вместо небольших рожек у каждого из них была пара больших изогнутых рогов. Мы с удивлением смотрели, как они прыгали сверху вниз, кидаясь головой вперед.

Ближе чем в ста шагах от нас находился один холм, он оканчивался скалистым обрывом вышиной в шестьдесят футов над равниной. Животные стали подыматься на этот холм и скоро добежали до отвесной скалистой стены. Увидев пропасть, они вдруг остановились, как бы для того, чтобы рассмотреть ее, тогда мы успели их разглядеть. Нельзя не залюбоваться их грациозными формами и изогнутыми рогами, которые по длине, по меньшей мере, не уступали их телу. Мы полагали, что обрыв помешает им бежать дальше, и я думал о том, попаду ли в них из ружья на таком расстоянии. Вдруг, к великому нашему удивлению, первое из них бросилось вниз с размаху и, покружившись в воздухе, упало на рога, подскочило на несколько футов в вышину и, наконец, стало на ноги и некоторое время стояло совершенно спокойно. Остальные животные, одно за другим, проделали то же самое.

Место, где они упали, находилось не дальше, чем в пятидесяти шагах от нашей стоянки, но я был так поражен этим опасным прыжком, что совершенно забыл о своем ружье, которое держал в руках, и о том, что должен стрелять. Животных, по-видимому, тоже поразило наше присутствие, так как в первое время они нас не замечали. Собаки подняли лай, который напомнил мне о том, что нужно делать, и в то же время дал понять нашим гостям об опасности такого соседства. Они вдруг повернулись и быстро стали подниматься в гору. Я выстрелил наугад. Мы думали, что я промахнулся, так как все животные продолжали быстро подниматься, преследуемые нашими собаками. Они не бежали, а летели, но мы заметили, что одно из них начало отставать, так как ему, по-видимому, тяжело было поспевать за остальными. Мы скоро потеряли их из виду. Но то, что осталось позади, желая прыгнуть со скалы, вдруг остановилось, упало и мигом очутилось в лапах наших собак.

Куджо, Франк и Генрих быстро поднялись на гору и вернулись с добычей. По большим, морщинистым рогам и другим признакам я увидел, что это аргал, или дикий баран, известный у охотников под названием ‘бигорна’. Американские охотники называют его бараном Скалистых гор. По виду он очень напоминает серну или лань. Мы знали, что мясо этого животного вкусное. Сразу после завтрака я и Куджо сняли с барана шкуру, а тушу повесили рядом с остатками антилопы. Собаки за свой труд получили вкусный завтрак, а мы, видя перед собой висящее на дереве свежее мясо, а рядом ручей с прозрачной водой, осознавали, что уже совершенно избавились от ужасов пустыни!

Мы начали думать, чем займемся сегодня. Мяса на неделю нам хватит. Но когда оно будет съедено, что потом? Быка мы сможем зарезать, дней на десять хватит, потом — наша лошадь, потом… собаки, а дальше… нас ожидала верная смерть.

Страшно становилось от подобных мыслей. Если у нас возникнет необходимость заколоть быка, то мы не сможем везти с собой повозку. Разве одна лошадь сможет вывезти нас из пустыни?

Затем, если придется заколоть и лошадь, то будет еще хуже и нам останется одно — идти пешком… Но никто, даже охотники, не прошел еще пустыню пешком… Что же делать? Оставаться там, где мы были, не представлялось возможным. Здесь растительность была довольно скудной. Травы было мало, а следовательно, мало дичи. Очень скоро мы бы всю ее отстреляли. Итак, мы пришли к выводу, что нужно без промедления оставить эти места.

Перед нами стоял еще один вопрос. Надо было осмотреть все вокруг и решить, куда двигаться дальше. Для этого я решил объехать гору.

Моя лошадь уже успела отдохнуть. Я оседлал ее, взял ружье и отправился в путь. Начал свой объезд, двигаясь у подошвы горы с восточной стороны. Здесь я увидел несколько чахлых деревьев, кое-где виднелись небольшие участки, покрытые зеленью. По дороге мне встретились антилопа и какое-то другое животное, похожее на лань, но с более длинным хвостом.

Я проехал около восьми миль. Добравшись до западного склона горы, я мог рассмотреть ту часть пустыни, которая простиралась на юг. Насколько мой глаз мог охватить, я видел перед собой местность, еще более бесплодную, чем северная часть пустыни, и только на востоке виднелись следы зелени, да и то небольшие клочки земли, покрытые редкой растительностью.

Это была довольно печальная картина. Необходимо было пройти всю пустыню, прежде чем добраться до какой-нибудь населенной местности! Пытаться дойти до восточной границы Соединенных Штатов в таком жалком состоянии, в каком мы очутились, было бы безумием с нашей стороны. Я знал также, что в этом направлении живут племена дикарей, враждебно настроенных по отношению к белым. Таким образом, хотя эта область была плодородна, мы не могли по ней ехать. Точно также невозможно было идти ни на север, ни на юг, так как в этих двух направлениях на значительном расстоянии не было ни одного населенного цивилизованными людьми пункта. Значит, нам оставалось одно — пройти пустыню в западном направлении и держать курс к мексиканским поселениям у реки Дель Норте. А это расстояние более трехсот миль! Чтобы преодолеть его, нужно было сначала дать серьезный отдых нашим животным. Кроме того, нужно было собрать достаточно провизии на дорогу. Но каким образом раздобыть ее?

Я заметил, что южный склон горы не так извилист и легче проходим, чем северный, прорезанный ущельями и пропастями. Из этого я заключил, что оттуда должна стекать лавина воды. Следовательно, эта сторона должна быть гораздо плодороднее, чем все другие. Я продолжал свой путь до тех пор, пока не увидел рощицы из ивы и хлопчатника, отбрасывающей тень на воду, орошающую долину. Я подъехал ближе и увидел перед собой ручей, на берегу которого росла трава, более густая и сочная, чем в том месте, где мы остановились. Я привязал лошадь к дереву, а сам взобрался на гору, чтобы бросить взгляд на южную и восточную части этой местности. Я был поражен, увидев громадных размеров углубление на равнине. Меня это очень заинтересовало. Я вернулся к тому месту, где оставил лошадь, немедленно сел на нее и поехал в этом направлении. Вскоре я очутился на краю пропасти.

Чувство, которое я испытывал в тот момент, не поддается описанию. Те, чьи глаза в течение долгих дней видели перед собою лишь высушенную почву пустыни, поймут, какое впечатление производит вид столь богатой растительностью местности, какая простиралась передо мной.

Тогда стояла поздняя осень. Лес, казалось, был разрисован самыми разнообразными красками. Из чащи доносилось ласкающее ухо пение птиц, в воздухе носился аромат цветов.

Несколько минут я находился в каком-то оцепенении от восторга, а глаза мои были устремлены на эту роскошную долину. Я не заметил там никаких признаков присутствия людей. Из-за деревьев не видно было дыма, в их тени не слышно было никакого шума, кроме разнообразных голосов самой природы, — пения птиц и журчания вод. Казалось, что человек никогда не осквернял своим присутствием и своими страстями этого уединенного рая.

Я простоял там всего несколько минут, хотя стоял бы часами, но близился вечер, и надо было торопиться. Я находился приблизительно в тридцати милях от нашего лагеря, а моя лошадь была не очень бодра. Решив на следующий день перебраться сюда, я повернул обратно. Было уже около полуночи, когда я прибыл на место нашей стоянки. Все было в порядке, только Мария была очень обеспокоена моим долгим отсутствием. Но мое возвращение и открытие, о котором я ей сообщил, возвратили ей доброе расположение духа. Мы решили на следующий день рано утром оставить наш лагерь.

XIII. Олени

Проснувшись на рассвете, мы наскоро позавтракали и начали собираться, готовые покинуть стоянку, которую мы назвали ‘Лагерем Антилопы’. В полдень мы приехали к верхней границе долины. Там мы переночевали. На следующий день я отправился искать проход в долину. Я проехал несколько миль по краю скалы, но, к великому моему удивлению, везде передо мной была лишь ужасающая пропасть, и начал уже опасаться, что этот манящий рай недоступен и создан как будто для того, чтобы на него любовались издали, но никто не смог туда ступить. Наконец, в одном месте я нашел ущелье, постепенно ведущее вниз. Это было то, что я искал.

На другое утро, приехав на то место, где ущелье поворачивает вниз, мы остановили повозку. Мария и дети остались здесь, а я с Куджо начали спускаться для того, чтобы осмотреть долину. Лес был очень густой. Все деревья, казалось, связаны были между собою громадными ветвями, которые тянулись друг к другу, как огромные змеи. Этот лес напоминал непроходимые джунгли, но дикие животные, которых здесь было очень много, пробили себе проход.

Через него мы прошли и попали на берег ручья. Он был не очень глубоким, а большая часть русла совершенно суха. Это была превосходная дорога для повозки, и мы продолжали по ней путь. Приблизительно в трех милях от нижней части долины мы нашли место, где лес несколько реже и не так загроможден хворостником. На правом берегу ручья находилась возвышенность, образующая довольно большую прогалину. Здесь было разбросано всего несколько деревьев. Этот холмик, живописно спускавшийся к ручью, был весь в густой траве и в цветах. Совершенно очаровательное место.

При виде нас перепуганные животные убегали в окрестный лес. Птицы со сверкающими на солнце крыльями перепрыгивали с цветка на цветок и с ветки на ветку. Тут были и попугаи, и иволги, и голубые сойки, и красивые клесты двух видов — ярко-красного и голубого цвета. Бабочки с широкими ярко окрашенными крыльями перелетали с цветка на цветок. Некоторые по величине не уступали птичкам, а другие были даже больше. Стая крошечных колибри сверкала на солнце, как драгоценные камни, и резвилась на полуоткрытых чашечках цветов.

Это было поистине восхитительное зрелище!

Мы решили, что нашли самое подходящее пристанище для того, чтобы расположиться лагерем. Под ‘лагерем’ подразумевалось место, где мы могли бы оставаться до тех пор, пока наши животные не отдохнут и не соберутся с силами, и пока мы не успеем собрать достаточно пищи на дорогу. А мы до сих пор на том же месте! Да, мои друзья, этот дом построен как раз посередине той прогалины, которую я только что описал вам. Вы будете еще более поражены, когда я скажу вам, что в то время здесь не было ничего похожего на озеро.

Все это пространство было покрыто деревьями, то разбросанными в одиночку, то соединенными в маленькие группы, и напоминало парк.

Мы оставались здесь не больше, чем нужно было для того, чтобы осмотреть местность. Мы знали, что Мария беспокоится за нас и очень скоро возвратились к повозке. Не прошло и трех часов, как наша повозка остановилась посередине прогалины. Бык и лошадь, изнеможденные от усталости, с жадностью щипали траву. Девочки играли на лужке, в тени ветвистой магнолии. Мария, Куджо, оба мальчика и я занялись хозяйственными делами.

День близился к концу. Мы сильно устали, таща повозку по руслу потока. Нужно было убирать с дороги камни, а подчас приходилось вырубать стоявшие на пути деревья. Но теперь все трудности были позади, и мы чувствовали себя так же хорошо, как если бы очутились в благоустроенном селении. Куджо развел огонь и над ним устроил козлы.

Скоро у нас был готов ароматный кофе и жареное мясо антилопы. Мария привела в порядок ящик, накрыла его скатертью, расставила наши оловянные чашки и тарелки, хорошо вычищенные и блестящие, как серебро. Когда все было приготовлено, сели есть. Вдруг наше внимание привлек глухой шум, который доносился из леса, простиравшегося вдоль лужайки. Напоминал он шуршание увядших листьев под копытами большого животного. Вскоре на краю лужайки показалось трое оленей.

Один из них был размером с лошадь. Из-за громадных рогов, поднимавшихся на несколько футов над их головой, они казались еще больше.

Они шли рядом, с гордо поднятыми головами, свидетельствовавшими о самоуверенности.

Наконец, олени заметили незнакомые им предметы — нашу повозку и костер. Они вдруг остановились, потрясая головами и вдыхая воздух, и несколько минут с удивлением смотрели в нашу сторону.

— Сейчас они убегут, — сказал я на ухо Куджо, — скроются в одно мгновение, скроются, и тогда мое ружье не понадобится.

Как только они показались, я схватил ружье и положил его наготове у себя между коленями. Генрих и Франк также взялись за свои ружья.

Я думал, не подойти ли к ним поближе, как вдруг они, к великому нашему удивлению, вместо того, чтобы направиться в сторону леса, сделали еще несколько шагов вперед и снова остановились.

По-видимому, внимание наших неожиданных гостей привлекала повозка с ее громадным белым полотном. Они удивленными глазами смотрели на нее. Потом сделали еще несколько шагов вперед, снова остановились, опять ступили вперед и сделали новую остановку.

Так как повозка находилась на некотором расстоянии от того места, где мы сидели у костра, то, приближаясь к ней, оленям надо было пройти мимо нас. Их предводитель приблизился ко мне на расстояние ружейного выстрела. Я не хотел больше ждать. Я прицелился в бок, поближе к сердцу, и спустил курок. ‘Промахнулся!’, — воскликнул я, видя, что все животные повернулись и пошли, как ни в чем не бывало.

Собаки, которых Куджо до сих пор держал, были отпущены и стали преследовать оленей.

Все они тотчас скрылись из виду, но еще какое-то время из леса доносилось шуршание листьев под копытами оленей и преследующих их собак.

Я не думал, чтобы собаки могли настигнуть их, и не расположен был следовать за ними. Но вдруг я услышал лай собак. Даже не лай, а яростный рев, они, по-видимому, вступили в драку с оленями.

Я схватил ружье Генриха и вместе с Куджо побежал по следу. При входе в лес я заметил, что листья покрыты кровью.

Тогда мы ускорили шаги. Я обогнал моего товарища, не столь ловкого, как я. Я мчался туда, откуда доносился лай собак, и скоро очутился возле них.

Олень стоял на коленях и защищался своими рогами, а одна из собак лежала, распростертая на земле, и выла от боли. Другая боролась с оленем и старалась схватить его сзади. Но он кружился, как веретено, и быстро поворачивал свои рога в ту сторону, откуда собиралась напасть на него собака.

Я боялся, чтобы олень не забодал пса, и поспешил ударить добычу ружейным прикладом, надеясь таким образом прикончить животное. Я ударил со всего размаха, целясь в голову, но промахнулся и, подавшись вперед, упал как раз между его ветвистыми рогами! Я выпустил из рук свое ружье, схватился за края рогов, стараясь хоть как-то спастись. Но было уже поздно. Олень поднялся на ноги и, сильно тряхнув головой, подбросил меня, и я упал на густой куст. Но во время падения я ухватился за ветки и не выпускал их из рук. Это и спасло меня.

Несколько мгновений я оставался без движения там, где я повис, наблюдая за тем, что происходило внизу.

Наконец появился Куджо, которого я оставил позади себя. Он растерянно смотрел на мое ружье и никак не мог понять, где же я. Я еле успел криком предупредить его об опасности. Олень сразу заметил его и, нагнув голову, ринулся на него со страшным ревом.

Я испугался за своего верного слугу и друга. При нем было большое индейское копье, которое он нашел на месте убийства наших спутников, но я не надеялся, чтобы он мог отразить такое внезапное нападение. Я подумал, что он остолбенел от страха. Но я ошибся насчет моего храброго Куджо. В тот момент, когда его отделяло от рогов всего два фута, он ловко выскочил из-за дерева и олень сразу бросился на него. Мне стало жутко, но вдруг я увидел, что Куджо вонзил свое копье в бок животного. Ни один матадор во всей Испании не мог бы ловчее нанести такой удар!

Я закричал от радости, видя, как крупное тело оленя грохнуло на землю. Когда я спустился вниз, Куджо оглядывал свою жертву со счастливым видом победителя.

— Господин, — сказал Куджо с важностью, в которой сквозила гордость, — господин Рольф, негр расквитался со зверем. Он больше не будет бодать бедного Кастора.

И Куджо, вытащив нож, стал резать животное по всем правилам искусства. Олень весил не менее тысячи фунтов, и без помощи быка или лошади мы не могли перенести его в наш лагерь. Вот почему мы решили тут же на месте снять с него шкуру и мясо разрезать на части. Нужно было вернуться в лагерь за всем необходимым и сообщить о нашем успехе. До захода солнца мы управились, свежее мясо развесили на деревьях, окружавших наш маленький лагерь.

XIV. Канадский барсук

На следующий день мы начали обсуждать вопрос, что нам делать дальше. У нас было столько мяса, что его хватило бы на продолжительное путешествие. Нам нужно было только засолить его. Но как это сделать без соли, которой у нас совсем не было? Но я вспомнил, что мясо можно консервировать и без соли, способом, часто применяющимся у испанцев и в тех странах, где соль встречается редко и стоит дорого.

Куджо и я тотчас принялись за работу. Мы развели большой костер и набросали туда очень много свежих ветвей. Пламя стало медленно подниматься, сопровождаемое густым дымом. Вокруг костра мы вбили в землю несколько кольев и к ним привязали веревки. Отделив мясо от костей, мы разрезали его на длинные полосы и развесили на веревки над дымом и пламенем таким образом, что мясо прокоптилось и подсохло. Оставалось только поддерживать огонь и время от времени наблюдать, чтобы волки или собаки не стащили его с веревок.

Спустя три дня мясо оленя было хорошо высушено и годно для перевозки без всякой порчи.

В течение этих трех дней мы оставались на месте. Дичи можно было настрелять еще много, но у нас уже было более, чем достаточно. Кроме того, мы не хотели тратить порох без надобности. Да, мы еще обнаружили в окрестностях следы медведей и пантер. Не хотелось бы встретиться с этими зверями в гуще темных лесов и для того, чтобы обезопасить себя от их ночного посещения, мы каждую ночь разводили огонь вокруг всей повозки.

В свежем мясе у нас не было недостатка, напротив, у нас было самое изысканное, самое нежное мясо. Мне удалось застрелить дикого индюка, который, ничего не подозревая, попал на нашу лужайку. Это была крупная птица, больше двадцати фунтов весом, и мне не нужно говорить вам, мясо индюка ничуть не уступало мясу любой домашней птицы.

На третий день оленина была уже совершенно готова. Мы ее упаковали и уложили в повозку. Нам оставалось подождать, когда наши животные отдохнут как следует и соберутся с силами. Лошадь и бык целыми днями паслись, начали поправляться прямо на глазах. Мы видели, что нам осталось ждать не долго.

Но как часто люди меняют свои планы! В тот момент, когда мы с радостью думали о том, что скоро покинем пустыню, одно непредвиденное событие сделало наш отъезд невозможным, по крайней мере, в течение нескольких лет.

Это было после полудня, на четвертый день нашего пребывания в долине. Мы закончили обедать и теперь сидели возле огня, наблюдали за маленькими Марией и Луизой, которые с детской беззаботностью резвились на зеленом лужке. Вдруг со стороны леса странный шум донесся до наших ушей. Вначале он показался нам очень отдаленным. Он напоминал крик животного, убегающего от преследований или испытывающего сильную боль. Я стал искать взглядом нашего быка, но увидел на лужайке только лошадь. Крик, доносившийся из леса, становился сильнее. Это действительно было мычание быка. Но какова была причина?

Я схватил свое ружье, Франк и Генрих последовали моему примеру. Куджо вооружился индейским копьем. Собаки были наготове и ждали только знака, чтобы рвануть вперед.

Мы еще раз услышали страшный крик, сопровождаемый шуршанием листьев и треском ветвей. Лошадь начала тревожно ржать, собаки лаяли от нетерпения, а дети неистово кричали. Наконец, из лесу показался наш бык. По тому, с каким трудом он передвигает копыта, мы поняли, что его минуты были уже сочтены!

В первое мгновение мы все онемели. В шею нашего быка впился какой-то зверь. Когда бык приблизился к нам, мы смогли разглядеть длинные когти, короткие и мускулистые члены страшного создания. Из шеи быка хлестала кровь, двигался он очень медленно и издавал слабое мычание. Скоро он грохнулся на землю. Начались предсмертные судороги.

Теперь мы ясно видели перед собою страшного ‘каркажу’, или канадского барсука, убийцу нашего быка. В то же время и он заметил нас и бросился к детям.

Мы все почти одновременно выстрелили, но промахнулись. Я схватил нож и бросился вперед. Но Куджо оказался ловчее меня, его копье засверкало в воздухе, как падающая звезда, и вонзилось в зверя. Животное издало глухой стон, перевернулось и попыталось вцепиться в Куджо своими страшными когтями. Тогда я выхватил один из своих пистолетов, прицелился в брюхо чудовища и выстрелил. Выстрел оказался смертельным. Мы были спасены!.. Но бездыханное тело быка, который должен был вывезти нас из пустыни, валялось, на земле.

XV. Бесплодные поиски

В одно мгновение все наши надежды рухнули. Лошадь одна не в состоянии была везти повозку, даже если бы мы решились идти пешком, у нее не хватило бы сил тащить нашу провизию и воду.

Чем больше я об этом думал, тем мрачнее рисовалось мне будущее.

Неужели мы никогда не уйдем из этих пустынных мест? Какая же у нас могла быть надежда на то, что мы когда-нибудь покинем их? Ведь ни одно человеческое существо не могло придти нам на помощь. Быть может, ни одна человеческая нога до нас не ступала в эту долину.

Я не верил в то, что какой-нибудь караван путешественников или купцов сюда случайно забредет. Окружающая пустыня представляла непреодолимую преграду. Кроме того, я знал, что гора расположена на юге, в стороне от дороги, по которой следуют торговые караваны. У меня осталась только одна надежда, за которую я ухватился. Может быть, пустыня простирается на юг и на запад не так далеко, как кажется? Может быть, нам смастерить более легкую повозку? Я решил один отправиться в путь, чтобы можно было хоть как-то сориентироваться. Если бы я выяснил, что расстояние не так велико, я немедленно привел бы свой план в исполнение.

На следующее утро я оседлал лошадь и взвалил на нее столько провизии и воды, сколько она в состоянии была тащить на себе. Я нежно обнял жену и детей и, вверяя их покровительству Господа, сел на лошадь и направился на запад. Я проехал немного, ибо приходилось ехать по камням и сыпучему песку, в котором лошадь застревала по колени. На другой день около полудня я уже отказался от своего предприятия, боясь, что не смогу вернуться в долину. К счастью, вернуться мне удалось, хотя и я и лошадь чуть не умерли от жажды.

На стоянке было все в порядке. Но я не принес хороших вестей и сел возле костра, охваченный чувством глубокого отчаяния.

Сидя на стволе дерева, я думал о мрачном будущем, которое нас ожидает. Вдруг я почувствовал на своем плече прикосновение руки и, подняв глаза, увидел Марию, сидевшую рядом со мной. Она нежно улыбнулась.

— Не правда ли, здесь очень хорошо? — сказала она, сделав знак рукой, как будто хотела обнять все окружавшее нас. Я посмотрел и невольно залюбовался природой.

Это действительно было чудесное место. Открытая лужайка, зеленый покров с играющими на нем золотистыми лучами солнца, ярко и пестро окрашенные цветы, отдаленные холмы, образующие контраст с темным цветом кедров и сосен, еще дальше и выше — белые снежные вершины, врезывающиеся в лазурное небо и дающие приятную свежесть атмосфере: все это составляло очаровательную панораму, от которой невозможно было оторвать глаз.

— Да, Мария, — сказал я, — это действительно прелестный уголок.

— Отчего же в таком случае, Роберт, — сказала она, глядя на меня, — ты так беспокоишься, что не можем покинуть его?

— Почему? — переспросил я машинально, совершенно изумленный этим вопросом.

— Да, почему? — продолжала она. — Мы ищем колонию… Мы можем основать ее здесь. Где мы найдем лучшую колонию, если даже допустить, что нам вообще захотят дать место?

— Но, дорогая Мария, как вы все будете жить, отрезанные от мира? И ты, и дети воспитывались в обществе и привыкли к его утонченной жизни.

— Общество, — сказала она, — что нам за дело до общества? Разве наши дети не с нами? Вот наше общество, и этого общества нам вполне достаточно. Вспомни, как с нами до сих пор поступало общество. Были ли мы счастливы в обществе? Нет, что касается меня, то я здесь вкусила больше счастья, чем в том обществе, о котором ты говоришь. Подумай об этом, Роберт, подумай прежде, чем оставить эту восхитительную долину.

— Мария, тебе тоже не мешает подумать, как нам придется трудиться, чтобы прожить здесь.

— Я об этом думала, — возразила она, — я обо всем этом думала во время твоего отсутствия. По-моему, добывать здесь средства к существованию нам будет не так уж трудно. Мы здесь найдем все необходимое для жизни: что касается избытка, то я о нем не забочусь.

Эти слова произвели на меня странное впечатление. До этого момента я никогда и не думал о том, чтобы остаться здесь, я все время искал возможность уйти отсюда. Теперь я пересмотрел свои планы. Дурное отношение к нам людей, превратности судьбы, постоянные разочарования, наше все более и более шаткое положение в обществе, — все это должно было ослабить мое желание вернуться в это общество. Я все более стал склоняться к тому, чтобы принять предложение Марии.

Я какое-то время сидел молча и обдумывал, как все будет выглядеть в действительности. У нас были ружья и, к счастью, достаточное количество пороха. А пока иссякнет этот запас, мы придумаем, как без ружей охотиться на дичь.

Впрочем, в долине было много растений, годных в пищу. Некоторые из них мы уже испробовали. Мария была сведуща в ботанике и научила нас разбираться в этом. Так что в нашем распоряжении были пища и вода.

Чем больше я думал о будущем, тем сильнее мне хотелось остаться здесь. Наконец, я сделался таким же пламенным сторонником этой идеи, как и моя жена.

Куджо, Франк и Генрих также были приглашены на совет, и они с радостью приняли этот план. Верный Куджо, по его словам, доволен своей судьбой тогда, когда разделяет ее с нами. Что касается детей, то они были в восхищении, когда думали об этой свободной и уединенной жизни.

В разговорах проведен был весь вечер.

XVI. Таинственное наводнение

В тот день я еще не принял окончательного решения. Я не мог остаться здесь на всю жизнь без всякой надежды на то, что когда-нибудь все изменится к лучшему. Чем бы мы здесь ни занимались, единственное, на что мы могли рассчитывать, так это на то, что нам удастся прокормиться. Если бы даже нам удалось обработать всю долину, то и от этого мы бы ничего не имели. Таким образом, мы не могли здесь разбогатеть и приобрести состояние, которое позволило бы нам вернуться в цивилизованное общество. А последнее, несмотря ни на что, было моей заветной мечтой. Прежде всего, ради детей.

Мария, довольствующаяся минимумом, пыталась доказать, что счастье не в богатстве, что нам незачем оставлять эти места, что нам, следовательно, нет надобности копить богатство.

Быть может, это и была настоящая философия, она, по крайней мере, была естественна. Но искусственные потребности общества привили мне стремление копить, и я никак не мог освободиться от этого. Если бы мы, рассуждал я, могли развить здесь какую-нибудь промышленность, то наше время не было бы потеряно, и наше возвращение в общество было бы обеспечено. Тогда мы могли бы жить здесь счастливо.

— Кто знает? — возражала Мария. — В этой долине мы, может быть, найдем, чем заняться для того, чтобы скопить запас, о котором ты говоришь, — даже скорее, чем если бы продолжили наш путь в Новую Мексику. Какие там для нас перспективы, чем они лучше здешних? Теперь у нас ничего нет: нам нужно начать с нуля. Здесь у нас — корм и земля, — земля, которую мы можем назвать нашей собственностью, там же у нас не будет ни еды, ни земли. Здесь у нас есть убежище. И почему ты, Роберт, думаешь, что мы не составим себе состояние в пустыне?

Эта мысль заставила нас обоих улыбнуться. Чтобы сделать свой план более пленительным, Мария прибегала и к шуткам.

Было уже около полуночи, — до того мы увлеклись рассуждениями о нашей будущей жизни. Луна поднималась из-за восточных холмов, и мы уже намеревались забраться в повозку спать, как вдруг были поражены неожиданным зрелищем.

Как я вам уже говорил, то место нашей долины, которое теперь занято озером, представляло тогда зеленый лужок с разбросанными по нему деревьями. Его прорезал ручей. Выступов, могущих служить берегом, почти не было: вода протекала по плоскому и неглубокому руслу. В предшествующие ночи мы, сидя вокруг нашего костра, любовались ручьем, серебристой полосой выделявшимся при лунном свете на темно-зеленом фоне лужка. Теперь, к великому нашему удивлению, вместо этой белой полосы перед нами простиралось обширное озеро.

Не веря своим глазам, мы все, Куджо, дети и я, побежали в ту сторону. Через несколько минут мы оказались на берегу громадного озера, которое образовалось словно по мановению волшебной палочки.

Вначале мы любовались им с чувством изумления, но вскоре наше изумление сменилось ужасом, когда мы заметили, что вода все прибывает! Она была уже у самых наших ног и, подобно морскому приливу, продолжала медленно подниматься по живописному склону.

Без сомнения, это был внезапный разлив реки, но откуда он мог взяться? В течение нескольких дней не было ни дождей, ни сильной жары, которая могла бы вызвать необычайное таяние снегов. Что же произошло?

Какое-то мгновение мы стояли молча. Я высказал предположение, что какой-нибудь страшный обвал загородил громадное ущелье, по которому ручей стекает с долины. Если бы это действительно было так, то долина за несколько часов была бы наводнена, вода покрыла бы не только весь занятый нами участок, но и верхушки самых высоких деревьев!

Вы можете представить себе, какой страх овладел нами при одной этой мысли. Мы побежали в лагерь с твердым намерением оставить эту долину, если еще есть возможность. Куджо взял лошадь, Мария разбудила девочек и сняла их с повозки, а мальчики и я складывали самые необходимые для дальнейшего путешествия вещи.

До сих пор мы не думали о том, что могут возникнуть препятствия при выходе из долины. Теперь эта ужасающая действительность встала перед нами. Дорога, по которой мы выходили на лужайку, шла вдоль ручья, и теперь она была совершенно затоплена: вода здесь достигла значительной высоты. Другого выхода не было, чтобы проложить новый проход через лес, нужно было работать несколько дней.

Каждый из нас уже держал свой узелок. Но все это вдруг оказалось ненужным, и мы с отчаянием бросили на землю все, что было в наших руках. Вода все поднималась, озеро становилось все шире.

Волки, выгнанные водой из берлог, завыли, птицы, разбуженные шумом, закричали и заволновались, собаки залаяли при этом страшном зрелище, при свете луны видно было, как лани и другие дикие животные, объятые ужасом, бросились к нашей лужайке.

Что делать? Взобраться на деревья? Но это не спасло бы нас. Вдруг меня осенила гениальная мысль.

— Плот! — закричал я, — плот, и мы спасемся!

Меня сразу поняли. Куджо схватил топор, а Мария побежала к повозке за веревками. Я понял, что их не хватит, схватил шкуру оленя и стал разрывать ее на ремни.

Близ нашего лагеря мы нашли длинные сухие деревья. Приложили их друг к другу и прочно скрепили веревками и поперечными брусьями. Когда плот был готов, мы поставили на него наш ящик с сушеным мясом, одеялами и необходимой утварью.

Мы потратили около двух часов на сооружение плота. Это время мы были так заняты, что почти не смотрели в сторону озера. Окончив наши хлопоты, я вернулся к воде. Простояв несколько минут, я увидел, что приток воды прекратился. Полчаса мы стояли на берегу нового озера и, наконец, окончательно убедились в том, что вода перестала прибывать. Я тогда думал, что она достигла верхнего края запруды и начала выливаться через нее.

Было уже очень поздно или, вернее, очень рано, когда Мария с детьми пошла спать, а я и Куджо, не доверяя капризам природы, решили бодрствовать до утра, опасаясь нового разлива, который мог бы застигнуть нас во время сна.

XVII. Бобры и росомахи

Когда рассвело, вода все еще держалась на прежней высоте. Я решил пробить себе дорогу через лес для того, чтобы разъяснить загадку с озером. Это странное явление было для нас предметом серьезного беспокойства.

Взяв ружье и топор для того, чтобы прорубить себе проход через лес, я отправился один, оставив Куджо и сыновей для охраны стоянки.

Преодолев около двух миль, я вдруг очутился на берегах ручья. Представьте, каково было мое удивление, когда я увидел, что он не только не разлился, но в его русле воды было даже меньше обычного! Вода была мутная, а зеленые листья и недавно сломанные деревья неслись по течению.

Я возвратился к верховью ручья, полагая, что там должна находиться плотина. Я начал думать, что здесь вмешалась рука человека, и стал уже искать следы человеческих ног, но не нашел. Зато увидел следы многих животных.

Шел я, все-таки соблюдая предосторожность. Наконец, добрался до изгиба ручья, где, как помнилось, русло постепенно суживалось и с обеих сторон было окаймлено довольно высокими берегами.

Именно здесь я должен был найти разгадку к тайне, связанной с появлением озера.

Я не ошибся. Передо мной была намеренно воздвигнутая плотина. Поперек ручья лежало большое дерево, а вокруг него — куча камней и ила. Напротив дерева были вбиты в землю длинные колья. Они образовали что-то вроде плетня, прочно укрепленного камнями.

Казалось, что только человек способен на такое. Между тем это было не так. Строители были перед моими глазами и, по-видимому, отдыхали после работы. Я увидел их, по меньшей мере, сотню. Они лежали, притаившись на земле и вдоль плотины. По цвету и размеру они походили на гигантских крыс, но хвост у них был гораздо длиннее, совершенно не покрытый шерстью и заостренный к концу, спина сгорблена, туловище округленное, как у всех животных из рода крыс. Кроме того, у них были длинные резцы, характеризующие грызунов. Уши у этих животных были короткие и наполовину скрытые под шерстью. Шерсть длинная и гладкая. По обе стороны ноздрей торчали длинные пучки волос, наподобие усов кошки. Передние лапы короче задних, и те и другие снабжены когтями.

Хотя я этих животных никогда не видел, однако по всем признакам понял, что это бобры. Загадка была разгадана.

Колония бобров переселилась в долину и воздвигла плотину, вызвавшую внезапное наводнение.

Сделав это открытие, я какое-то время наблюдал за действиями этих интересных созданий.

Одни из них лежали на плотине и грызли торчавшие из ила листья и ветки, другие, резвясь, купались в воде, третьи, сидя на задних лапах возле плотины, время от времени ударяли по воде своими тяжелыми хвостами, как делают прачки, стирающие белье.

Постояв несколько минут в укрытии, я решил показаться, чтобы посмотреть, какое впечатление произведет на них мое присутствие, как вдруг увидел, как что-то спугнуло животных. Бобер, сидевший на дереве на некотором расстоянии от озера как бы на страже, бросился вниз и три раза ударил своим тяжелым хвостом по воде. Это, очевидно, был сигнал. Сразу после этого животное бросилось в озеро и исчезло, как бы спасаясь от преследований. Все остальные бобры проделали то же самое.

Теперь я понял причину этого внезапного бегства — на том месте, откуда исчез бобер, бывший на страже, стояло необычное животное. Оно двигалось медленно и бесшумно, карабкаясь между деревьями и держась близ берега воды. Я видел, что оно направляется к плотине, и стал наблюдать. Наконец оно дошло до плотины и стало осторожно двигаться вдоль нее, стараясь не быть замеченным со стороны озера.

Это было несимпатичное животное, немного крупнее бобра и чем-то его напоминающее. Но оно было другого окраса. Спина и брюхо почти черные. Вдоль боков тянулись две светло-бурые полосы, соединявшиеся позади крестца. Лапы совершенно черные, а грудь и шея белые, с белым ободком вокруг глаз. Уши маленькие, хвост короткий и пушистый. Шерсть длинная и густая, ноги крепкие, мускулистые и такие короткие, что когда животное двигалось, то казалось, что тело его волочится по земле. Оно принадлежало к семейству стопоходящих. Это была росомаха, страшный враг бобров.

Дойдя до середины плотины, зверь остановился и, поставив лапы на край, медленно поднял голову и посмотрел на озеро.

Вскоре из воды показалось несколько бобров. Некоторые забрались на маленькие островки, где считали себя в безопасности. Вероятно, они знали, что росомаха плохой пловец. Но ни один из них не собирался приближаться к плотине.

Росомаха уже не таилась, а озиралась вокруг, выискивая свою жертву. Наконец, она повернулась и направилась в ту сторону, откуда пришла. На некотором расстоянии от плотины она на мгновение остановилась, затем, повернувшись спиной к озеру, скрылась в лесу.

Мне любопытно было узнать, вернутся ли бобры на плотину, и я решил подождать здесь, не выходя из засады. Я ждал всего пять минут и увидел, что те из них, которые находились на наиболее отдаленных островках, нырнули в воду и поплыли в мою сторону.

Внезапно донесся глухой шум, я поднял глаза и увидел росомаху, поспешно возвращающуюся на плотину. Дойдя, зверь не стал карабкаться по ней, как в первый раз, а схватился длинными когтями за ствол дерева и старался держаться стороны, противоположной озеру. Ветви этого дерева висели горизонтально рядом с плотиной. Росомаха ухватилась за одну из ветвей.

Как только она заняла это положение, полдюжины бобров вскарабкались на плотину, полагая, что враг еще далеко. Они были уже близ ветки, на которой их поджидал враг, готовый броситься на свою жертву. Я поднял ружье и выстрелил в росомаху. Испуганные выстрелом, бобры бросились в воду, а росомаха упала, очевидно, раненая. Я подбежал к ней и ударил прикладом ружья, но представьте себе мое удивление, когда животное ухватилось зубами за приклад и изгрызло его почти в куски! Я стал бросать в него камни, а оно старалось вцепиться в меня когтями. Я схватил топор и ударил росомаху, только тогда она испустила дух. Я не собирался брать ее с собою, так как это было ни к чему. От животного исходил неприятный запах, и я поспешил обратно к нашей стоянке.

XVIII. Деревянный дом

Мне незачем описывать радость моей семьи, когда я рассказал им, что видел. Как только мы убедились в том, что наводнение произошло из-за построенной бобрами плотины, мы решили остаться в долине. Для нас открывался более обильный источник богатства, чем самое выгодное положение на рудниках Мексики. Шкурка каждого бобра стоит около двух фунтов. Их было в долине, по меньшей мере, сто штук, а так как каждое из этих животных ежегодно приносит по четыре-пять детенышей, то в скором времени их будет тысячи. Мы могли бы приручить их, доставлять им пищу и уничтожать их врагов. Таким образом, мы ускорили бы их размножение. Старых мы бы убивали и вскоре могли бы вернуться к цивилизованной жизни с достаточным количеством этого драгоценного меха и скопить себе значительное состояние.

Теперь долина представлялась нам очень заманчивым местом, не говоря уже о том, что другого выхода у нас не было.

На этом мы и остановились: остаемся в пустыне.

Первым делом нужно было позаботиться о жилище. Мы могли думать, конечно, только о деревянном доме, а для Куджо это был сущий пустяк. Во время нашего пребывания в Виргинии он построил три таких дома на моей ферме, и никто не был в этом отношении так искусен, как он.

Два дня Куджо трудился с топором в руках в лесу. Ежеминутно долина гулким эхом откликалась на треск падающих деревьев. Франк, Генрих и я, с помощью нашей лошади Помпо, перевозили деревья на место, выбранное для постройки дома. Так мы работали целую неделю.

Седьмой день пришелся на воскресенье, и мы отдыхали. Мы решили постоянно соблюдать воскресный отдых.

После завтрака мы принесли Всевышнему единственную жертву, которая могла быть Ему приятна, — наши смиренные молитвы. Мария усиленно работала всю неделю над тем, чтоб дети были по-праздничному одеты. Мы взяли их с собой на прогулку вдоль озера.

Бобры, как и мы, тоже были заняты своими постройками. Их конусообразные жилища красовались уже близ берегов. Некоторые были построены на маленьких островках. К одному из этих жилищ мы подошли ближе и стали рассматривать его с живейшим любопытством. Оно было почти конической формы и походило на пчелиный улей. Построено из камня, кусочков дерева и известки, смешанных с травой. Часть его находилась под водой, и хотя мы и не имели возможности рассмотреть его внутренность, однако заметили, что над уровнем тоже находится один этаж, ибо мы видели края балок, поддерживающих второй пол. Вход в жилище находился под водой: таким образом, чтобы выходить из жилища, бобру приходится нырять в воду, но это доставляет ему скорее удовольствие, чем неприятность. Все жилища были покрыты известкой, хорошо утрамбованной хвостами и ступнями бобров.

Некоторые из этих жилищ не представляли правильных конусов, а были яйцевидной формы. Иногда под одной, так сказать, крышей находилось два помещения, это делалось для того, чтобы оказать большее сопротивление воде, кроме того, получалась экономия в работе. Все домики были довольно просторны. Многие из них поднимались над водой на высоту человеческого роста и имели широкие крыши, на которых бобры любят отдыхать, греясь на солнышке.

Каждое жилище было построено своими обитателями и занято парой бобров, самцом и самкой, иногда семейство состояло из четырех или пяти членов.

Бобры, окончившие строительство раньше других, собирали корм на зиму: листья и тонкие ветки различных деревьев.

Для постройки новой плотины время года не подходило. Такую работу бобры ведут обычно весной. Было очевидно, что эта колония прибыла сюда недавно, спасаясь от преследований северо-американских охотников или индейцев.

Они, без сомнения, вступили в долину за несколько дней до нашего появления, ибо им необходимо было время на свалку деревьев и на собирание материала для постройки плотины, причинившей нам столько беспокойства. Некоторые из этих деревьев имели около фута в диаметре. Многие камни, которые они подкатили и притащили своими лапами, весили десятки фунтов.

Таким образом, они прибыли поздно, и поэтому они так лихорадочно работали для того, чтобы быть готовыми к зиме.

XIX. Смышленая белка

Пока мы наблюдали за действиями бобров и говорили о привычках этих занимательных созданий, один интересный случай убедил нас, что бобры — не единственные животные, которых природа одарила необыкновенной сообразительностью.

Почти на середине озера находилась группа больших деревьев, ветви которых погрузились в воду на глубину двух или трех футов. До образования пруда эти деревья находились на берегу ручья, теперь они со всех сторон были окружены водой и образовали своего рода островок.

На верхушках этих деревьев мы заметили нескольких маленьких животных. Они ловко прыгали с ветки на ветку и с дерева на дерево. Это были белки. Зверьки находились в сильном возбуждении.

Можно было подумать, что они встревожены присутствием неприятеля. Однако им не грозила никакая опасность. Они перебирались с дерева на дерево и по ветвям спускались до самой воды. Затем, посмотрев вокруг, снова поднялись наверх и скоро очутились на самых высоких ветвях. Их было больше десятка, но, благодаря быстрому передвижению с места на место, можно было подумать, что их намного больше, чем на самом деле.

Мы давно уже увидели этих животных, перебегавших с дерева на дерево, но не обращали на это внимания. Но теперь мы обратили внимание, что эти маленькие животные, которые никогда не ныряют без крайней необходимости, были поражены появлением плотины. Они заметили, что с деревьев были сорваны листья, снята кора с самых тонких ветвей, белки, вынужденные питаться такой скудной пищей, с ужасом искали средств вырваться из плена.

Тогда мы поняли причину волнения, царившего среди них.

Недалеко от этой группы деревьев, несколько выше, по течению плыло небольшое дерево. Это дерево и было причиной всего этого возбуждения: белки, вероятно, имели намерение, как только оно подплывет, воспользоваться им, как паромом.

Мы сели для того, чтобы наблюдать за всеми их движениями. Дерево приближалось очень медленно. Белки собрались с той стороны, откуда оно приближалось.

Наконец дерево подплыло уже совсем близко, но все же его отделяло от белок расстояние по меньшей мере шагов двадцать. Белки выстроились друг за другом длинной вереницей, и первая уже собиралась прыгнуть.

— Не может быть, чтобы они решились прыгать на такое расстояние! — сказала Мария.

Мы все, затаив дыхание, наблюдали с живейшим любопытством.

Вот первая белка, мелькнув в воздухе, упала на плавающий ствол. За ней последовала вторая, третья и так далее до тех пор, пока бревно не было сплошь покрыто этими маленькими животными.

Мы полагали, что они все успели поместиться на нем, но ошиблись. Посмотрев снова на деревья, мы увидели там одну белку. Она, вероятно, опоздала. Бедное животное в волнении металось взад и вперед. Первое время она прыгала с дерева на дерево, спускалась и поднималась, время от времени останавливаясь, с отчаянием наблюдая за удаляющимися товарищами.

Она опустилась с одного дерева с очень толстой корой, расколовшейся на большие куски, больше фута длиною и в несколько дюймов шириной. Белка поместилась у одного из крупных кусков, отставших от ствола. Маленькое животное старалось оторвать кору от дерева: оно грызло с обеих сторон зубами и разрывало когтями.

Наконец кусок коры упал в воду. Белка в мгновение ока прыгнула на него. В этом месте течения почти никакого не было, и сомнительно, чтобы кора могла сдвинуться с места. Но зверька это нисколько не смутило. Поместившись на своей лодочке, белка подняла свой широкий хвост в виде паруса, и ветер толкнул челнок маленького пловца. Он скоро отдалился от деревьев, и ветер понес лодочку по течению.

Белки, наконец, подплыли к шлюзам. Генрих хотел преградить им путь, но мать помешала ему. Она заявила, что эти маленькие животные заслужили свободу.

XX. Дом, построенный без гвоздей

Все следующие дни были посвящены строительству нашего дома: сооружению кровли, окон, двери и прочего. Весь дом целиком был возведен без единого гвоздя. Вместо них мы скрепляли доски кожаными ремнями, намоченными в воде. Кожа, когда высыхает, еще прочнее притягивает скрепленные ими части.

Мы перенесли в дом всю нашу утварь и постель и расположились под кровлей нашего нового жилища.

Дом еще не был достроен. Целый день мы провозились с печкой и дымовой трубой. Труба, естественно, должна была находиться на краю крыши, и мы выбрали для нее северную сторону: фасад нашей хижины находился на восточной. Печка была сделана из камней и известки. Дымовую трубу мы построили по типу фабричной, но, разумеется, в миниатюре.

Когда печка и труба были готовы, мы, несмотря на то, что не было еще холодно, затопили печку и любовались веселым пламенем.

На следующий день мы заделали пустоты в стенах стружками, щепками, камнями и известкой. То же самое проделали и на крыше. Мы не оставили ни одного отверстия, через которое могла бы проскочить мышь.

Что касается почвы, которая была совершенно сухая, то мы временно покрыли ее зелеными пальмовыми листьями, у нас таким образом получился довольно удобный пол.

Тогда мы уже окончательно вселились в наш новый дом, который полностью, начиная с кровли и кончая полом, был построен без одного гвоздя.

Затем первой нашей заботой было строительство сарая для лошади.

Время года еще позволяло нашему Помпо спать под открытым небом. Судя по погоде, нашей лошади пока не было необходимости спать под крышей, но мы боялись, чтобы какой-нибудь хищный зверь не пробрался ночью на нашу лужайку и не поступил бы с Помпо точно так же, как канадский барсук с нашим бедным быком.

На конюшню у нас ушло два дня, для постройки мы использовали уже нарезанные бревна и остатки наших досок.

С этого времени Помпо каждый вечер ночевал в своей конюшне.

После конюшни мы взялись за изготовление стола и шести прочных стульев. Как я вам уже говорил, у нас не было гвоздей. К счастью, у меня были стамеска, бурав и некоторые другие инструменты, которые я увез с собой из Виргинии в большем ящике, полагая, что они пригодятся на нашей ферме в Каире.

С помощью этих инструментов и благодаря ловкости Куджо мы могли сделать сколько угодно вырезов и креплений сковороднем.

Рога и копыта оленя пригодились для приготовления превосходного шубного клея. Нам понадобился бы рубанок для полирования стола, но мы обошлись и без него: несколькими кусками пемзы, собранными в долине, мы сделали поверхность стола гладкой, как стекло.

Мы не забыли наших бобров. Они изо дня в день были заняты работой: бросали в воду большие ветви и таскали в свои хижины, запасаясь, таким образом, кормом на зиму. Мало-помалу мы их приручали, они даже стали приходить к нам. Их доверие побудило нас угощать их время от времени, чего они от нас, вероятно, не ожидали.

На краю лужайки, совсем недалеко от того места, где построен был наш дом, росли деревья. Они были тонки, несколько изогнуты и не выше тридцати футов, с овальными листьями светло-зеленого цвета, в шесть футов длиной. Цветы формой походили на розу, но были белоснежного цвета. От них исходил очень приятный аромат, и Мария почти каждый день собирала букетик и ставила в кувшин с водой.

Моя жена объяснила нам природу и свойство этого ароматного дерева. Это был вид магнолии, не той магнолии, которая славится своими большими цветами, а совершенно другой, известный под названием ‘magnolia glauca’. Иногда ее называют ‘болотным сассафрасом’, но у северо-американских охотников она больше известна как ‘бобровое дерево’. Бобры с такой жадностью набрасываются на ее корни, что она часто служит для них приманкой, благодаря которой они попадаются в ловушку.

Мы с Куджо скоро взялись за работу и с помощью копья и топора в несколько часов вырвали из земли много пней с крепкими корнями и перенесли их на берег озера. Мы бросили их в воду, в том месте, где чаще всего можно видеть этих животных. Вскоре корни были ими обнаружены, почти все бобры собрались здесь, и каждый позаботился о том, чтобы возвратиться в свою берлогу с одним или даже целым пучком корней в зубах.

XXI. Охота на чернохвостых ланей

За то время, пока мы строили дом, запас мяса иссяк, и было решено отправиться на охоту. Кроме того, нам хотелось осмотреть местность, так как до сих пор у нас для этого не было времени.

На охоту мы шли втроем: я, Франк и Генрих. Куджо остался дома, на него была возложена обязанность охранять женскую половину нашей маленькой общины.

Когда все было готово, мы пустились в путь.

Проходя по густому лесу, мы увидели множество белок, одни сидели на задних лапках, наподобие обезьян, другие грызли орехи, третьи визжали, как маленькие собачки, четвертые прыгали с ветки на ветку. По ловкости и быстроте движения они скорее походили на птиц, чем на четвероногих. Заметив нас, они все забрались на одно дерево, по-видимому, искали убежище, где могли бы считать себя в безопасности. Однако иногда их любопытство брало верх над страхом: взобравшись на ветку, они останавливались для того, чтобы бросить взгляд в нашу сторону, и пушистыми хвостами описывали круги в воздухе.

Нам очень удобно было стрелять в них, но я посоветовал своим двум мальчикам не тратить пороха зря, а использовать его лишь на таких крупных животных, как лань или олень.

Удалившись от ручья приблизительно на милю, мы заметили, что лес постепенно редеет, местами образуя небольшие лужайки, покрытые травой и цветами. Здесь очень легко было встретить лань, она предпочитает эти места густому лесу, где чаще подвергается нападению кугуара и канадского барсука. Идя по этим маленьким лужайкам, мы очень скоро заметили свежие следы. Они скорее походили на следы свиньи, чем лани, но по величине почти не уступали следам большого оленя.

Мы двигались вперед с большими предосторожностями, стараясь, по мере возможности, быть под прикрытием деревьев. Наконец мы увидели перед собой большую лужайку. Мы бесшумно приблизились и, к великому нашему удовольствию, увидели перед собой большое стадо.

Животные, которые были перед нами, принадлежали, по всей вероятности, к семейству ланей. Об этом можно было судить по их длинным и тонким ногам, а также по большим, ветвистым рогам. Но они, так же, как и лоси, несколько отличались от обыкновенных ланей. Они были крупнее рыжей или желтой лани, хотя очень походили на нее. Но больше всего поражали особенности их ушей и хвоста. Уши у них были такие же длинные, как у мула. Хвост был короткий и пушистый, белый с внутренней стороны, но край его и наружная поверхность были черны, как вороново крыло.

Я, насколько помнится, кое-что читал об этих животных, мало изученных естествоиспытателями и названных чернохвостыми ланями Скалистых гор.

Мы недолго наблюдали за ними. Нам хотелось немедленно приступить к охоте. Но каким образом подобраться к ним на достаточно близкое расстояние?

К счастью, я заметил, что с противоположной стороны находится тропинка, ведущая на маленькую лужайку. Если мы вспугнем ланей, то они, наверняка, устремятся туда. Я осторожно направился в ту сторону для того, чтобы отрезать им отступление, когда они обратятся в бегство. Франк остался на прежнем месте, а Генрих стал посредине — между мной и Франком, и спрятался за деревом. Лани, таким образом, очутились в замкнутом треугольнике.

Мы были уверены, что им не ускользнуть от наших выстрелов.

Я едва успел дойти до прохода, как заметил, что стадо двинулось в ту сторону, где стоял Франк. Лани все ближе подходили к нему. Вдруг раздался выстрел, а за ним — лай наших собак. Одна из ланей поднялась на задние ноги, а затем замертво упала на землю. Другие в замешательстве описали несколько кругов и направились к проходу, где их поджидал я. Они пробежали мимо Генриха, и его выстрел уложил на месте еще одну лань.

Я не хотел уступить сыновьям. Когда лани приблизились ко мне, я выстрелил. Сперва мне показалось, что я промахнулся, но Цезарь и Поллукс тотчас бросились за ланями, вскочили на бежавшую позади и опрокинули ее на землю. Я поспешил к ним на помощь, схватил раненое животное за рог и прикончил ударом ножа. Лань была ранена в бок, благодаря этому собакам и удалось догнать ее.

Мы собрались вместе, радуясь удаче: у нас была ‘загонщичья охота’ по всем правилам искусства. Мы были счастливы, что ни разу не промахнулись, и что нам удалось добыть большой запас хорошего мяса.

Мы убивали этих грациозных созданий не из простой любви к охоте, а нас вынуждала к этому необходимость. Каждый из нас поздравлял других с удачей и ничего не говорил о своей собственной, хотя было очевидно, что мы все гордились своей ловкостью.

Справедливости ради хочу сказать, что ловчее всех стрелял Генрих: он убил животное на бегу, что нелегко, когда имеешь дело с этими чернохвостыми. Они, в отличие от других видов ланей, скачут, поднимаясь сразу на четырех ногах, как бараны.

Снова зарядив наши ружья, мы поставили их возле ближайшего дерева и принялись снимать шкуры с убитых ланей.

Пока мы возились с добычей, очень захотелось пить. Зная, что ручей неподалеку от нас, Генрих взял оловянную чашку и пошел искать воду. Через несколько минут мы услышали, что он нас зовет. Я схватил ружье, Франк последовал моему примеру, и мы отправились к Генриху. Когда мы подошли к нему, он спокойно сидел на берегу прозрачного ручья и держал в руке полную чашку воды.

— Зачем ты нас позвал? — спросил Франк.

— Попробуй воду, — сказал Генрих, — она соленая, как морская вода.

— Это настоящий рассол! — воскликнул Франк.

Это открытие было неожиданным счастьем. Дети, которых мучила жажда, не поняли моей радости, они предпочли бы немного пресной воды всему этому ручью. Я объяснил им, что значило это открытие.

Мы очень нуждались в соли, у нас не было ни одной щепотки, и со времени нашего прибытия в долину мы уже много выстрадали из-за ее отсутствия. Кто никогда не испытывал недостатка в соли, тот не в состоянии понять, что значит быть лишенным этой грубой, но необходимой приправы.

Мясо нашего оленя, которым мы питались уже несколько дней, было совершенно безвкусно, потому что нечем посолить. По той же причине мы не могли приготовить никакой годной для употребления жидкой пищи. А отныне у нас будет сколько угодно соли! Я объяснил детям, что если выкипятить эту воду в котле, то мы получим то, в чем так сильно нуждались.

Скоро три наши лани были разделаны и развешены на деревьях для того, чтобы уберечь мясо от волков. Затем, перебросив ружья через плечо, мы быстро направились к дому.

XXII. Скунс

Радость Марии, когда она узнала о нашем открытии, трудно описать. И это вполне естественно, даже самая лучшая хозяйка не сможет приготовить вкусную еду, не имея соли.

Мы решили перенести наш большой котел на берег соленого ручья и там выварить соль. Это казалось нам гораздо удобнее, чем носить соленую воду к дому. Мясо мы перенесли домой в тот же день.

Утром после завтрака мы отправились к соленому ручью. Пошли все вместе. Мария ехала верхом, а я и Куджо несли на руках девочек. Франк и Генрих тащили в одной руке ружья, а в другой — котел и жерди для него. Собаки бежали около нас. Дом мы оставили на произвол судьбы.

Мария восхищалась окружающей природой. Она внимательно разглядывала все попадавшиеся по пути деревья. Вдруг она издала радостный крик. Очевидно, она увидела какое-то необычное растение. Но она заявила, что будет скрывать свою тайну до нашего возвращения домой.

— Вы к тому времени сильно устанете, — прибавила она, — и то, что я вам скажу, обрадует и ободрит вас.

Мы проходили по небольшой лужайке, разговаривали и смеялись от всей души, как вдруг из кустов выпрыгнуло какое-то животное и начало медленно приближаться к нам. Это был очаровательный маленький зверек, величиной с кошку, с темной, лоснящейся шкуркой. Он остановился и, подняв вверх свой пушистый хвост, посмотрел на нас с невинным и глупым видом. Пылкий Генрих не выдержал, бросил жердь и котел, чтобы бежать за животным.

Маленький зверек, по-видимому, оцепеневший от ужаса при виде врагов, остановился на краю лужайки в ожидании преследователей. Генрих старался удержать собак. Он хотел взять красивого зверька живым и боялся, что его растерзают собаки до его прихода.

Но в это мгновение животное поднялось на задние лапы, подняло хвост, прыгнуло и обернулось как бы с намерением броситься на своих преследователей. Это странное движение произвело неожиданное действие. Собаки тотчас обратились в бегство. Их победный лай сменился страшным воем, и они начали тереть свои носы о траву. Генрих, издавая крики, несся к нам, закрыв лицо руками.

Зверек, это был скунс, родич хорька, выпустил свою зловонную жидкость, остановился на мгновение и затем, весело размахивая хвостом, прыгнул в кусты и скрылся.

Мы не могли оставаться на лужайке, полной удушливого запаха. Я велел Генриху взять свои вещи, и мы пустились бегом с этого места. Собаки, однако, распространяли вокруг себя противный запах, и мы должны были камнями гнать их от себя и держать на известном расстоянии. Генрих не так пострадал, как собаки. Он сравнительно легко отделался.

Пока мы шли, я решил рассказать детям о привычках этого странного животного.

— Вы видели, — сказал я, обращаясь к Франку и Генриху, — что зверек почти что такой же величины, как кошка, но его тело крепче и мускулистее, а морда более вытянутая. Он в пятнах и полосах. Это животное плотоядное, снабженное крепкими, острыми когтями. Оно бегает не очень быстро, но его спасение в той противной жидкости, которую оно может выбросить на своего врага. Она заключена в двух маленьких мешочках, находящихся под его хвостом. Зловоние исходит от этой бесцветной жидкости, которую днем не видно, а если это происходит ночью, то видно двойную светящуюся струю. Он может выбросить ее на пятнадцать шагов, и скунсу почти всегда удается обратить своего врага в бегство. Этой жидкости не выносят ни волки, ни собаки, ни человек. Иногда она вызывает болезни и рвоту. Рассказывали, что были случаи, когда индейцы теряли зрение, вследствие вызванного этой зловонной жидкостью воспаления глаз.

В том месте, где лежит убитый скунс, приторный запах сохраняется в течение нескольких месяцев.

Скунс — подземное животное. В холодных странах оно на зиму забирается в свою нору и впадает в спячку, в состояние какого-то оцепенения находится почти всю зиму. В теплых странах оно бодрствует почти весь год, главным образом, по ночам, потому что оно, как и большинство хищных животных, спит днем. Скунсы живут в своих берлогах по десять-двенадцать штук. Самка имеет отдельное убежище, украшенное цветами и листьями, здесь она вскармливает своих детенышей, которых она приносит от четырех до пяти за раз. Уверяют, что мясо этого хорька очень вкусно, питательно и нисколько не уступает самой лучшей свинине.

Теперь вернемся к нашей соли.

XXIII. Соленый ручей

Наконец мы пришли на берег соленого ручья. Неподалеку находилась возвышенность, очевидно, источник, питавший этот маленький ручей, должен был быть где-то рядом, и мы решили разыскать его.

У подножья возвышенности мы увидели много полушаровидной формы белых кусков, напоминающих кварц.

На вершине каждого из них находилось круглое углубление, похожее на кратер маленького вулкана. В этих углублениях кипела голубоватого цвета вода, как будто снизу ее сильно нагревали.

Их было около двадцати, но не все имели углубления на верхушках.

В окрестностях росли омываемые водой красивые растения и деревца.

Возвышенность была покрыта стелющимися растениями и очень красивыми цветами, а также кустами дикой смородины, распространявшими очень приятный запах.

Удовлетворив свое любопытство, мы стали готовиться к варке соли.

Франк и Генрих собирали сухой лес для огня, а Куджо закреплял, по обыкновению, крюк для вешания котла.

Закончив приготовления, он наполнил котел водой из источника.

Огонь быстро разгорелся, и нам осталось ждать до тех пор, пока вода окончательно испарится.

Мне незачем говорить вам, что мы следили за котлом с глубочайшим интересом, даже с некоторым беспокойством. А вдруг это не настоящая соль? Правда, вода имела соленый вкус, но она могла быть насыщена сернокислой магнезией или сернокислым натрием. На дне котла могло вдруг оказаться одно из этих двух веществ.

— Что такое сернокислая магнезия, папа? — спросил Франк.

— Быть может, она известна тебе под названием горькой или английской соли? — ответила, улыбаясь, мать.

— Вот еще, — сказал он, скорчив гримасу, — я хотел бы, чтобы ее там не было. А что за вещество сернокислый натрий?

— Это — научное название глауберовой соли.

— Я думаю, что нам оба эти вещества совершенно не нужны!

— А ты, Генрих, что на это скажешь? — продолжал Франк.

— Нам они совершенно не нужны, — ответил Генрих. — Я предпочел бы селитру и серу, из которых мы могли бы приготовлять порох.

Что касается меня, то я верил, что мы получим соль. Я думаю, что Творец так расположил вещи в природе, что соль, играющая столь существенную роль в жизни животных, находится во всех частях земного шара: в скалах, источниках, в больших озерах и морях. Я заметил, что во внутренней части Американского континента, значительно удаленной от океана, природа поместила большое число соленых источников. К этим источникам очень часто приходят дикие животные из леса и из прерий.

В нашей долине находились четвероногие, никогда не покидавшие ее. Следовательно, природа должна была позаботиться об их потребностях и дать им все, что необходимо для существования. Другими словами, если бы в долине не было соляных источников, то мы не нашли бы здесь ни одного живого существа.

Я счел полезным сказать все это сыновьям для того, чтобы показать всемогущество Творца, всюду проявляющего свою заботу.

— Папа, — спросил Франк, который был большим любителем естественной истории, — я хотел бы знать, каким образом вода этого маленького ручья сделалась соленой?

— Очевидно, — ответил я, — что вода, которую ты видишь, встречает на своем пути пласты из соли и пропитывается ими.

— Пласты из соли! Разве та соль, которую мы употребляем, находится в горах?

— Не вся соль, но значительное количество ее добывается в горах. Во многих странах есть залежи каменной соли. Огромные пласты ее найдены и в той пустыне, в которой мы сейчас находимся. Эти пласты называются соляными копями.

— Папа, — спросил Франк, — а каким же образом соль превращают в мелкие песчинки?

— Для начала взрывают скалы, содержащие соль, — ответил я, — потом перемалывают, и мы получаем соль в порошкообразном виде. Но очень редко каменная соль бывает в чистом виде, в большинстве случаев она содержит в себе посторонние вещества, например, окись железа или глину. В этом случае глыбы каменной соли приходится растворять в воде, чтобы удалить посторонние примеси, а затем соленую воду выпаривают, как это мы делаем сейчас.

— Какого цвета каменная соль?

— В чистом виде она белая, но встречается различного цвета в зависимости от примесей, содержащихся в ней. Иногда она желтого, голубого и темно-красного цвета.

— Как это, должно быть, красиво! — воскликнул Генрих, — она должна походить на драгоценные камни!

— Да, это и в самом деле драгоценный камень, — сказал его брат. — Соль, конечно, драгоценнее всех бриллиантов в мире.

— Ты прав, мое дитя. Каменная соль нужнее человеку больше, чем бриллианты, хотя и бриллианты имеют свою ценность, не только как пустое украшение. Алмазы применяют в промышленности.

— Но, папа, — снова спросил Франк, желавший узнать все относительно соли, — я слышал, что соль добывается из морской воды. Правда ли это?

— Да, и в громадных количествах.

— Как же ее получают?

— Тремя способами. В теплых странах морская вода собирается в неглубоких прудах, где она и выпаривается под воздействием солнечных лучей. Эти пруды оборудованы шлюзами таким образом, чтобы можно было выпускать невыпаривающуюся воду. Второй способ извлечения соли из морской воды почти такой же, как я только что описал. Он отличается от первого лишь тем, что вместо этих искусственных прудов выпаривание производится на обширных пространствах земли, покрывающихся водой во время морских приливов. Когда море достигнет своего обычного уровня, часть воды остается на большом пространстве, эта вода затем выпаривается солнцем, и на ее месте остаются поля, покрытые чистой солью. Третий способ извлечения соли из морской воды, путем вываривания, сложный и дорогой.

— Папа, что делает морскую воду соленой?

— Это одно из тех явлений, относительно которых мнения ученых расходятся. Одни утверждают, что на дне моря находятся обширные пласты каменной соли, которой вода постоянно напитывается. Я думаю, что это мнение не выдерживает серьезной критики. Другие утверждают, что соленая вода океана есть первоначальная жидкость, которая всегда была такой, какова она теперь. Это значит, что морская вода соленая потому, что она всегда была соленой. Третьи полагают, что морская вода получает соль от тех соленых рек, которые в нее вливаются.

— А морская вода везде одинаково соленая? — спросил Франк после короткой паузы.

— Нет, у экватора она более соленая, чем в холодных странах, окружающих полюсы. В заливах и в соседстве с сушей она менее соленая, чем в открытом море. Но только эта разница в степени солености воды в различных частях моря почти нечувствительна.

— Много ли соли содержит морская вода?

— Приблизительно три с половиной процента, то есть, если будем кипятить сто фунтов морской воды до полного выпаривания, то у нас останется приблизительно три с половиной фунта соли. Но пойдемте к котлу, о котором мы совсем забыли.

Мы подошли к котлу и подняли крышку. Наверху была густая пена, похожая на кристаллы, образуемые полурастаявшим снегом.

Я зачерпнул ложкой немного пены и поднес к губам. О счастье! Это была поваренная соль!

XXIV. Бой змей

Эта новость была встречена криками радости. Каждый хотел лично убедиться в том, что это соль, и пробовал ее.

Мы влили в наш полевой котел около двух ведер воды и после выпаривания получили не менее трех фунтов соли.

Из этого мы могли заключить, что в воде нашего источника процентное содержание соли выше, чем в морской воде.

Вынув из котла всю соль, мы снова наполнили его водой и поставили на огонь. Рядом с котлом поставили сковородку и Мария начала жарить на обед куски дичи, приправленные солью.

В это время наше внимание привлек громкий крик. Похоже, его издавала голубая сойка. Услышать голос этой птицы среди белого дня не редкость. Но так она кричит в случае, если перед ней враг: ее голос становится резким и неприятным. Именно поэтому он и привлек мое внимание.

Мы посмотрели в ту сторону, откуда доносился крик. Ветви одного невысокого дерева сильно колебались, а в них билась птица светло-голубого цвета, старавшаяся улететь. Посмотрев на землю, мы увидели то, что приводило в трепет птицу.

По траве и сухим листьям медленно и бесшумно ползло мерзкое пресмыкающееся — змея. Ее светло-желтое с черными пятнами тело сильно блестело. Она то поднималась, то опускалась и подвигалась вперед почти по прямой линии, закинув голову вверх. Время от времени она останавливалась, опускала плоскую голову, держа ее в горизонтальном направлении, огненного цвета языком задевала траву, а затем снова начинала двигаться. Ее хвост оканчивался твердым отростком, около фута длиной. Этот отросток походил на четки из желтых неровных шишек.

Перед нами была страшная гремучая змея с гремящими роговыми кольцами на конце хвоста.

Я остановил своих спутников и собак. Мне не раз говорили о способности этого отвратительного пресмыкающегося ‘гипнотизировать’ многих животных. Нам представился случай понаблюдать, правда ли это или нет: удастся ли гремучей змее ‘околдовать’ сойку?

Змея добралась до одной большой магнолии. Затем она медленно свернулась в коническую спираль. Глаза были закрыты. Казалось, что змея спит.

Я посмотрел на одно из излюбленных белками деревьев, в которых они строят свои гнезда. В дереве находилось дупло, вокруг отверстия была снята кора, и виднелись следы лап белок. Осматривая кору, можно было убедиться в том, что белки спускаются и подымаются с этой стороны.

Гремучая змея приютилась так близко, что, казалось, ни одно животное не ускользнет от нее! Мы поняли, что змея поджидает белку, и решили посмотреть, чем это кончится.

Наконец из дупла показалась маленькая головка, похожая на голову крысы. Но животное продолжало оставаться в этом положении, казалось, оно хотело опять скрыться.

Мы уже готовы были отказаться от дальнейших наблюдений, потеряв надежду увидеть что-нибудь интересное, как вдруг наше внимание было привлечено шуршанием сухих листьев. Мы посмотрели в ту сторону и увидели другую белку, направлявшуюся к дереву. Она бежала очень быстро, как будто ее преследуют.

Так и было на самом деле. Скоро мы увидели другое животное, гнавшееся за нею. Это был длинный и тонкий зверек, вдвое больше белки, яркого желтого цвета, мы сразу узнали, что это — ласка.

Гремучая змея раскрыла свои челюсти, готовая броситься на добычу.

Белка стремглав бежала к дереву, время от времени оглядываясь назад. Вдруг, в мгновение ока, змея, сильно вытянув голову, ударила белку на ходу, это было сделано с такой быстротой, что, казалось, удар даже не коснулся белки.

Но белка, не достигнув еще первой ветви, стала подниматься гораздо медленнее и, наконец, совсем остановилась. Ее задние лапы скользили по коре, а тело слегка вздрагивало, держась на когтях передних лап, затем белка свалилась на землю и попала в челюсти змеи.

Увидев гремучую змею, ласка вдруг остановилась на некотором расстоянии от нее. Она, по-видимому, была очень раздражена и недовольна тем, что лишилась своей добычи. Мы даже подумали, что она вступит в бой со змеей для того, чтобы отбить у нее добычу.

Между тем, при виде этого нового противника змея снова свернулась в клубок и с обнаженными челюстями ждала нападения. Возле нее лежало тело убитой белки так, что ласка не могла приблизиться к нему без риска оказаться в страшной пасти гремучей змеи.

При виде грозящей опасности ласка повернулась и устремилась по направлению к лесу…

Тогда гремучая змея стала развертывать верхнюю половину своего тела и вытянула шею по направлению к белке. Она растянула белку во всю длину по земле таким образом, что их головы очутились рядом. Она уже начала смачивать шерсть своей жертвы слюной, вырабатываемой ее раздвоенным языком.

Мы продолжали наблюдать эту неприятную сцену, как вдруг наше внимание привлек какой-то шорох.

Может, еще одна гремучая змея? Нет, гремучие змеи не ползают по деревьям, а вновь появившееся пресмыкающееся обвилось вокруг лианы. Кроме того, и цвет этого пресмыкающегося совершенно не походил на цвет гремучей змеи: тело его было совершенно черное и лоснящееся. Это был удав, боа-констриктор!

Я уже говорил, что в тот момент, когда мы заметили его, он был свернут в спираль вокруг лианы. Но скоро удав стал развертываться, выставляя голову вперед, причем развернутая часть составляла прямой угол со стволом лианы. Кольца почти совершенно исчезли, за исключением одного или двух близ хвоста. Все это удав проделал без шума и с большими предосторожностями, казалось, он отдыхает и в то же время наблюдает за тем, что происходит внизу.

Все это время гремучая змея была слишком занята белкой для того, чтобы думать о чем-нибудь другом. В несколько секунд голова и лопатки белки были поглощены.

Гремучая змея внезапно должна была прервать свое пиршество. Удав потихоньку спускался, все приближаясь к гремучей змее: на лиане осталась лишь часть его гибкого хвоста. Длинное тело, повисшее сверху вниз, очутилось как раз над телом змеи.

С быстротой молнии удав обвился своими черными складками вокруг пятнистой гремучей змеи.

Странное зрелище представляли эти два свернувшихся создания, извивающиеся в траве.

Удав с неимоверной быстротой обвивался вокруг тела гремучей змеи и сжимал ее со всей силой.

У гремучей змеи было только одно оружие, которым она могла пользоваться с успехом: это ее ядовитые зубы. Но она уже вонзила их в тело белки и не могла воспользоваться ими против нового врага. Все это время змея не выпускала белку из своей пасти. Движения обоих пресмыкающихся становились все медленнее.

Клыки удава впились в изогнутые части хвоста гремучей змеи, его хвост поднимался и опускался со страшной силой, нанося врагу смертельные удары.

Скоро бой был окончен. Гремучая змея была уже мертва. Но боа продолжал сжимать пятнистый труп, как будто это доставляло ему удовольствие.

Спустя немного, удав медленно развернулся, бросился к голове своей жертвы и начал вырывать из ее глотки добычу, но тут Куджо, питавший отвращение ко всем пресмыкающимся, вонзил в победителя свое копье.

XXV. Сахарное дерево

К вечеру мы вернулись в наш дом с большим мешком соли. Теперь нам ее надолго хватит. Когда этот запас придет к концу, мы знали, где добыть ее.

После ужина Генрих, которого весь день мучило любопытство, решил выяснить у матери, о чем она собиралась сообщить после возвращения.

— Ну, теперь, мама, — сказал он несколько вызывающим тоном, — расскажи, наконец, о чем обещала. В чем же состоит твое открытие?

— Хорошо, — ответила она, — сейчас я вам открою свою тайну. Сегодня утром, когда мы проходили по долине, я увидела необычное дерево. Может быть, вы заметили большие прямые деревья с красивыми блестящими листьями красного цвета?

— Да, мама, — сказал Франк, — я знаю одно место в долине, где их очень много. Малинового и оранжевого цвета.

— Это, вероятно, те самые деревья, о которых мы сейчас говорим. Листья потому такого цвета, что сейчас осень. Летом блестящие, зеленые.

— О! — воскликнул Генрих, явно разочарованный. — Я также видел их. Это, правда, красивые деревья, но вряд ли они нам будут полезны. Никаких плодов на них нет, если не считать маленьких зерен, запутавшихся в паутине.

— Это плоды.

— Но что мы можем с ними делать? Такие же плоды я видел на самой обыкновенной сикоморе.

— Ты прав: обыкновенная сикомора, как ты ее называешь, принадлежит к тому же семейству. Но кроме плодов, в дереве разве нет ничего такого, что было бы достойно нашего внимания и могло бы быть нам очень полезно?

— Ничего! Позвольте… не… не… сок ли?..

— Да! Сок! — повторила мать с особенной интонацией.

— Что, мама! — воскликнул Франк, — это клен?

— Да, сахарный клен… Ну, недурно, господин Генрих?..

Очередное открытие нас обрадовало. Франк и Генрих слышали о знаменитом сахарном клене, но никогда не видели его. Маленькие дети, Мария и Луиза, ничего не знали о клене, но слово ‘сахар’ было им хорошо знакомо. Это слово и радостные взгляды всех взрослых произвели на них очень сильное впечатление: им уже стали мерещиться леденцы и всякие сладости. Даже Куджо с восторгом приветствовал это сообщение, несмотря на то, что он меньше других привык к употреблению сахара и не так уж любил его. В странах, где ему приходилось жить, сахарный клен не растет, и он никогда не видел его.

Когда мы несколько успокоились, Мария сочла своим долгом описать нам это замечательное дерево.

— Сахарный клен, — начала Мария, — очень легко отличить от других деревьев по блестящему цвету его коры и по его лапчатым листьям, состоящим из пяти частей. Главное богатство этого дерева составляет его сок. Из одного клена ежегодно можно получать от трех до четырех фунтов превосходного сахара. Для этого дерево нужно пробуравить осенью или весной, потому как ни летом, ни зимою сок не выделяется. Будем надеяться, что нам удастся собрать достаточное количество сахара, которого хватило бы до весны. Прежде всего нужно сделать побольше маленьких ведер. Для каждого дерева, которое мы хотим надрезать, нужно отдельное ведро. Затем следует позаботиться о трубочках из камыша, который растет здесь же, недалеко от нас. В дереве нужно проделать отверстие и вставить в него трубку для того, чтобы стекал сок. Его мы будем переливать в котел и кипятить на огне точно так же, как поступили с соленой водой. Теперь, Генрих, — прибавила жена в заключение, — можешь применить на практике все то, чему я тебя только что научила.

Уже третью ночь подряд изморозь покрывала землю, тогда как днем было сухо и жарко. Это было время, наиболее благоприятное для надрезания кленов, и мы немедленно занялись делом.

Куджо уже заготовил более двадцати ведер и необходимое количество камышовых трубок. Затем мы в каждом дереве проделали отверстие, вставили трубочки и поставили ведра. Очень скоро в трубочках появились капли прозрачной жидкости, немного спустя приток жидкости увеличился и, наконец, появилась прозрачная струя, стекавшая с дерева в подставленное ведерце. Мы принесли котел, развели огонь, приспособили крюк точно так же, как мы сделали при варке соли. Через несколько часов котел был уже полон и поставлен на огонь.

Когда жидкость в котле достаточно прокипела, мы перелили ее в небольшие кувшины, где после охлаждения выкристаллизовался сахар, очень темного цвета.

Сок стекал несколько дней, и мы все это время были заняты. Если бы это было весной, то нам пришлось бы потратить на эту операцию несколько недель, так как тогда сок выделяется гораздо обильней.

Домой мы заходили только по делу. Мы соорудили небольшую палатку и затянули ее полотном от старой повозки. Это место получило название ‘сахарной стоянки’.

Наконец наша работа окончилась, кленовый сок стал стекать все медленнее, и вскоре течение его совершенно прекратилось.

Нам удалось собрать более ста фунтов сахару.

XXVI. Кофе и хлеб

Вечером, когда мы расселись вокруг стола для того, чтобы поужинать, моя жена сообщила, что она заварила последнюю порцию кофе.

Для нас эта новость была крайне неприятна. Из всех съестных припасов, которые мы взяли с собою из Сен-Луи, кофе был для нас самым полезным и необходимым.

— Не беда! — сказал я, — мы научимся жить и без кофе. К чему, собственно говоря, он нам? Сколько бедных людей считали бы себя счастливыми, если бы в их распоряжении была вся та роскошь, которая нас окружает!

— Но, папа, — сказал Генрих, перебивая меня, — в Виргинии я часто видел, как наши негры готовили кофе из маиса, я его пил и надо сказать, он очень вкусный. Разве мы не можем употреблять маис вместо кофе?

— Дитя, подумай только, у нас ведь есть заботы более важные, чем потребность в кофе. Если бы у нас был маис, то мы прежде всего приготовили бы из него хлеб. К несчастью, на протяжении двухсот миль от нашего жилища не найдешь ни одного зерна хлебных злаков.

— Но, папа, у нас есть маис, он находится в ста шагах от нас.

— Нет, мой мальчик, ты ошибаешься, ты принял какое-нибудь негодное зерно за хлебное растение.

— Нет, папа, тот хлеб, о котором я говорю, путешествовал с нами из Сен-Луи и находится в повозке.

— Что! Маис в повозке! — воскликнул я, — уверен ли ты, Генрих, в том, что говоришь?

— Я его видел даже сегодня утром, он находится в повозке, в одном старом мешке.

— Идем! Идем! — позвал я Куджо, — возьми факел!

Я мигом побежал к повозке, которая находилась недалеко от двери. Когда я влез в нее, сердце мое стало усиленно биться.

В повозке была старая буйволова шкура и сбруя.

Все это я отбросил в сторону и увидел плотный мешок.

В таких мешках в западных штатах обыкновенно держат маис.

Я узнал, что это один из тех мешков, которые мы взяли с собою из Сен-Луи с кормом для нашей лошади и быков, но я был уверен, что в нем давно уже нет ни одного зерна. Я взял мешок и несказанно обрадовался, убедившись в том, что в нем находится еще немного драгоценного зерна. Кроме того, зерна были рассеяны в углах и щелях повозки. Мы осторожно собрали их все. В доме я высыпал содержимое мешка на стол.

— Теперь, — сказал я, — мы имеем хлеб.

До этого мы собирали и жарили желуди бука, употребляли в пищу бобы игольчатых акаций, ели мякоть различных плодов, но все это не могло заменить настоящий хлеб.

Зима здесь была короткая. Мы сейчас же могли посеять зерно. У нас его хватало на целый акр [акр — квадратная мера англии, он равняется 0,37 десятины]. Он мог бы созреть за шесть-восемь недель. Таким образом, мы еще до наступления зимы могли запастись хлебом.

Мы сидели вокруг стола и обменивались радостными мыслями по поводу улыбающейся нам перспективы, как вдруг один из мальчиков закричал: ‘Пшеница! Пшеница!’

Я посмотрел сам для того, чтобы убедиться в том, что он не ошибся.

Перебирая золотистые зерна маиса, он действительно обнаружил среди них несколько зерен пшеницы. Тщательно осмотрев мешок, мы нашли в нем еще несколько зерен этого драгоценного хлебного злака. С величайшей осторожностью отделив друг от друга эти два сорта хлеба, мы нашли, что число пшеничных зерен доходит до ста! Правда, это было слишком мало, но мы вспомнили старую пословицу: ‘большие дубы вырастают из маленьких желудей’.

— Вы видите, — сказал я, обращаясь к моей маленькой семье, — как Провидение заботится о нас. Здесь, среди пустыни, Бог дал нам все, что необходимо для жизни. Теперь — немного терпения, и мы сможем составить себе здесь целое состояние.

— У нас будут и сладкие пироги с фруктами, — прибавил Генрих. — Я нашел здесь дикие сливы, вишни и другие ягоды, величиной с мой палец.

— Да! Мы и в кофе больше не нуждаемся.

— Конечно, нет! — воскликнули оба мальчика.

— Вы скоро будете иметь и кофе, — сказала, улыбаясь, мать.

— Что, мама? Ты нашла еще одно дерево?

— Да, нашла.

— Что? Это настоящее кофейное дерево?

— Да, кофейное дерево.

— Кофейное дерево! Я думал, мама, что кофейное дерево растет лишь в тропических странах!

— Это действительно так, если ты под кофейным деревом подразумеваешь то деревцо или куст, которое дает настоящий кофе, — тот кофе, который вы привыкли пить. Но совсем близко от нас находится одно большое дерево, зерна которого вполне заменят нам кофе. А вот вам и образец.

Сказав это, она положила на стол крупный плод бурого цвета. Он по виду напоминал ягоду игольчатой акации, но отличался от нее своими размерами. Как и ягоды акации, он состоял из мякоти, в которой были заключены большие зерна серого цвета. Эти зерна, если их высушить, истолочь и сварить, почти не отличаются от обычного кофе.

— Дерево, — сказала мать, — с которого я сорвала эту ягоду, растет во многих местах Америки, вы, должно быть, заметили его здесь?

— Да, я видел здесь это дерево, — сказал Франк. — Кора очень легко отстает от него и легко колется. Концы его ветвей усеяны бугорками и отростками. Не правда ли, мама?

— Верно, — сказала мать. — Французы называют это дерево ‘канадским пнем’, в Соединенных Штатах оно известно под названием ‘stumptree’. В ботанике оно называется ‘голая ветвь’, так как зимой, в чем вы вскоре убедитесь, оно теряет свои листья. Его называют также кофейным деревом, потому что первые поселенцы в этих местах, не имея настоящего кофе, употребляли вместо него зерна этого дерева, что и мы намерены сделать.

— Прекрасно, — воскликнул Генрих, — какая радость! Но надо еще повозиться, чтобы когда-нибудь выпить чашечку кофе!

— Ах, господин Генрих, господин Генрих, — возразила мать, — я боюсь, что вы принадлежите к тем людям, которые никогда ничем не бывают довольны и которые не заслуживают благословения Неба. Вспомните только, сколько несчастных не имеют даже куска хлеба там, где он находится в изобилии. Быть может, в это самое время на улицах какого-нибудь города какой-нибудь несчастный голодный ребенок стоит у двери булочной, пожирая глазами выставленный в витринах хлеб. У вас есть разнообразная пища, у него ничего нет. А его голод еще более мучителен, ибо он видит перед собою заманчивый хлеб, от которого его отделяет только стекло. Бедный мальчик! Подумай об этом, мое дитя, и научись быть довольным судьбой.

— Ты права, мама. Я больше жаловаться не буду.

— Ну, хорошо, мой дорогой Генрих! Я расскажу тебе об одном любопытном и полезном дереве, о котором ты еще не знаешь.

— Без сомнения, хлебное дерево? Нет, это не то, так как о нем я знаю.

— Однако его можно называть и хлебным деревом, так как в течение долгих зимних месяцев оно дает хлеб многим индейским племенам, — и не только хлеб, но и все средства к жизни.

— Я никогда об этом не слышал.

— Это сосна.

— Что? Сосна с фруктами?

— А разве ты когда-нибудь видел сосну без фруктов?

— Вы называете фруктами эти конусообразные шишки?

— Да, но это действительно фрукты.

— Вот как! А я думал, что это семена.

— Это и семена, и фрукты. Это одно и то же. То, что ты называешь фруктами некоторых деревьев, есть в то же время и семена. Например, во всех сортах орехов их ядра являются и плодом, и семенем. То же можно сказать и о бобовых растениях — фасоли и горохе. У других растений, наоборот, плод — это то, что покрывает и заключает внутри себя семя, как мякоть груши, яблока и апельсина.

— Но, мама, не хочешь ли ты сказать, что можно есть те шероховатые шишки, что растут на соснах?

— Те шероховатые шишки, о которых ты говоришь, это лишь твердые оболочки, защищающие семена. Они снимаются, как скорлупа ореха, и внутри их находятся ядра, которые являются настоящими плодами.

— Но я их пробовал: они очень горькие.

— Ты пробовал плоды обыкновенной сосны, но есть другие виды сосны, семена которых очень вкусные и полезные.

— Что же это за сосны?

— Их несколько видов. Ни в одной стране не найдешь такого разнообразия видов сосен, как в гористых местностях Великой Американской пустыни. В Калифорнии есть один замечательный вид, который испанцы называют ‘Колорадо’, то есть красный, благодаря окраске этого дерева, когда с него снята кора. Это самые высокие в мире деревья, они имеют около трехсот футов в вышину. Горы Сиерра сплошь покрыты такими лесами. На этих горах находится еще другой вид, превосходящий своими размерами даже Колорадо, это — Pinus Lambertina. Этот вид особенно замечателен своими шишками, имеющими в длину полтора фута. Представьте себе, какое впечатление производят эти гигантские деревья, усеянные конусообразными шишками.

— Это должно быть великолепно! — одновременно воскликнули Франк и Генрих.

— Наконец, существует еще одна любопытная разновидность. Это маленькое дерево, с хвоей зеленого цвета, как у обыкновенной сосны, но с более нежным оттенком. Его шишки гораздо больше, чем у обыкновенной сосны. Ядро маслянистое, как у американского ореха, и очень приятно на вкус. Оно очень питательно. Его можно есть в сыром виде. Высушенное или изжаренное, его толкут в ступке или размалывают. Таким образом, получается мука, грубая на вид, но хлеб из нее необыкновенно вкусный. Мексиканцы называют это дерево ‘пиньоном’, а ученые — Pinus monophyllus.

— Но, мама, растет ли это дерево в нашей долине? Мы его не видели.

— В долине его нет, но я надеюсь, что мы найдем его на горе. В тот день, когда мы пришли в ‘лагерь антилопы’, я, кажется, заметила особенный вид сосны, это, быть может, и есть та самая сосна, о которой я говорю.

— Тогда почему нам не отправиться на гору для того, чтобы убедиться в этом?

— Я тоже думаю, что нам следует там побывать, и как только будет готова телега для Помпо, мы и отправимся на гору.

Это предложение было принято с радостью, так как все сильно хотели посетить гору, так величественно возвышавшуюся над нами.

XXVII. Линия снега

Через три дня повозка была уже готова. Она не стоила нам большого труда, так как самые существенные части, то есть колеса, остались от старой повозки.

Мы отправились в путь с восходом солнца. Все были в очень хорошем настроении. В прогулке приняла участие вся наша семья.

Мария и обе маленькие девочки сели в повозку на мягкую подушку, сделанную Куджо из мха и пальмовых листьев. Помпо, который, по-видимому, разделял общую радость, повез экипаж с такой легкостью, как будто бы в нем никого не было. Можно было подумать, что это доставляет ему удовольствие. Куджо все время щелкал по воздуху своим длинным кнутом, а Кастор и Поллукс весело мчались рядом.

Перед нами красовалась главная вершина, освещенная солнечными лучами. Она казалась золотисто-красной. Теперь снега было значительно больше, чем в тот раз, когда мы впервые увидели гору, и лежал он ниже на склонах горы. Это привлекло всеобщее внимание. Франк попросил объяснить, почему так случилось.

— Поднимаясь над землей, — начала она, — мы чувствуем, что воздух становится все холоднее. На известной высоте воздух достигает такой степени разрежения и столь низкой температуры, что ни человек, ни животное жить там не могут. Это неоспоримый факт, подтвержденный опытом всех тех, кто поднимался на высоту трех миль над уровнем океана. Некоторые из этих отважных людей рисковали жизнью.

Так обстоит дело во всех частях земного шара, но под экватором можно подниматься, не испытывая страшного холода, несколько выше, чем в странах, близких к полюсам. Точно так же вы без труда поймете, что летом можно подниматься выше, чем зимой. Но если на некоторой высоте становится так холодно, что люди могут замерзнуть, то вполне естественно, что снег на такой высоте не тает вовсе. Отсюда ясно, что есть горы, вершины которых, поднимаясь выше области вечного холода, покрыты вечным, никогда не тающим снегом.

Возможно, что из атмосферных осадков там падает только снег: даже когда на равнинную местность падает дождь, здесь, в горах, где царит страшный холод, он превращается в снег. Возможно, что большее количество дождя, выпадающего на землю, образует кристаллические снежинки, которые тают лишь в низших, теплых слоях атмосферы, принимая форму водяных шариков. Каждый раз, когда в долине падает дождь, можно заметить увеличение снега в горах. Если бы горы не было, то снег, продолжая падать, превращался бы в дождь, омывающий долины и равнины.

— В таком случае, мама, — перебил ее Франк, — эта гора, должно быть, очень высока, так как она покрыта снегом в течение всего года.

— Возможно ли это?

— Ведь ты сказала, что снег не тает оттого, что в высших слоях атмосферы очень холодно.

— Но предположим, что мы находимся в стране, близкой к Северному полюсу, где снег в продолжении всего года остается на косогорах и даже на уровне моря, указывает ли это обстоятельство на то, что гора очень высока?

— Вот как! Теперь я понимаю. Постоянное присутствие снега на какой-нибудь горе указывает, что она достигает большой высоты лишь в том случае, когда эта гора находится в теплом климате.

— Совершенно правильно.

— Тогда наша гора должна быть очень высокой, так как она находится в теплом климате, а снег лежит на ней в продолжение всего года.

— Этого нельзя сказать с уверенностью. Вы, должно быть, помните, что когда мы в первый раз пришли сюда, на вершине было совсем мало снега, и возможно, что в сильную жару снег совершенно исчезает. Поэтому я не думаю, чтобы она была так высока, как многие другие горы на этом материке. Где-то четырнадцать тысяч футов.

— Столько футов! Я видел горы, которые казались столь же высокими, но имели в вышину не более семи тысяч футов.

— Это объясняется тем, что равнина, на которой находится эта гора и откуда мы ее рассматриваем, сама возвышается на семь тысяч футов над уровнем моря.

Разговор был прерван на несколько минут. Мы все устремили наши взоры на блестевшую перед нами снежную вершину. Взоры наши терялись в небесах.

Франк возобновил беседу, прерванную созерцанием этого восхитительного зрелища.

— Не странно ли, — сказал он, — что снег располагается вокруг горы с удивительно геометрической точностью, напоминая своей формой ночной колпак? Как будто вокруг горы проведена правильная линия.

— Эта линия, — сказала мать, — как ты верно заметил, действительно есть, что связано с теплым и холодным воздухом, с тем, о чем мы только что говорили. Эта линия так и называется снеговой. Среди геологов по поводу этой линии возникали горячие споры. Под тропиками она находится на большой высоте над уровнем моря. Но по мере удаления к северному и южному полюсу она постепенно понижается и, наконец, совершенно исчезает в холодных странах, где, как мы уже говорили, снег сплошь покрывает землю, и линии снега нет вовсе. Кроме того, отдаленность или близость моря сильно влияет на температуру. Одна и та же гора может на одной стороне иметь более высокую температуру, чем на другой, точно так же линия снега занимает различное положение летом и зимой, как это мы видим на нашей горе, где линия снега с тех пор, как наступили холода, уже успела опуститься на несколько футов. Это легко объясняется.

Мы подошли к подножию горы и остановились у края оврага. Выпрягли Помпо и расположились на берегу небольшого ручья.

Немного отдохнув, мы начали подниматься по тропинке в надежде найти пиньоны.

Мария указала нам на те деревья, которые она заметила в первый раз. Они были светло-зеленого цвета. Мы в сильном волнении направились к тем, которые казались нам наиболее доступными и были разбросаны по одному.

Вид дерева, ароматный запах, — все говорило о том, что это тот самый пиньон, который мы ищем. Земля была покрыта конусообразными шишками, имевшими около полутора дюймов в длину, но все они были вскрыты и ядра отсутствовали. По-видимому, до нас здесь побывало какое-нибудь животное, которое оставило только скорлупу. Уже это доказывало, что ядро было съедобно. На ветвях дерева висело много шишек. Мы сорвали несколько, вскрыли их и попробовали ядра.

— Это то, что нам нужно! — воскликнула жена, весело хлопая в ладоши. — Это сосна-орешник, ее плоды будут заменять нам хлеб до тех пор, пока не созреют наш маис и пшеница.

Мы принялись за дело, собрали много шишек и вечером возвратились в долину. Наша маленькая повозка была наполовину наполнена шишками, и в этот вечер мы впервые после многих недель ели хлеб.

XXVIII. Зверинец, птичник и ботанический сад

Каждый день мы находили новое занятие. Постелили пол в доме, и окружили оградой два участка земли. Один был предназначен для пашни, другой для Помпо, который мог бы пастись здесь вволю и не ходил бы в лес, где он подвергался опасности со стороны хищных зверей.

Больше всех работал Куджо. Он сделал много посуды, без которой сложно было обойтись. Он соорудил деревянную соху, весьма удобную для распашки выбранной нами земли, очень легкую и удобную в работе.

Запас нашего пороха очень быстро истощался, и мы решили в будущем отправляться на охоту с другим оружием, а ружьем пользоваться лишь по необходимости.

Мы изготовили три лука, наподобие тех, которые применяют индейцы, как и они, мы натянули на них сухожилья лани. Из дерева мы сделали стрелы, в которые Куджо вбил острые гвозди, извлеченные из старой повозки. Мы ежедневно упражнялись в стрельбе из лука и еще до наступления зимы научились хорошо стрелять. Генрих сбил белку с вершины одного из самых высоких деревьев, растущих в долине. Он всю зиму снабжал нас в изобилии куропатками, белками, зайцами и дикими индюками.

Моя жена, в свою очередь, много трудилась для того, чтобы улучшить нашу пищу. Последние дни осени она посвятила ботаническим исследованиям. Кто-нибудь из нас сопровождал ее для того, чтобы, в случае опасности, можно подстраховать. Каждый раз она возвращалась с каким-нибудь новым продуктом. Таким образом, она нашла много различных плодов: смородину, вишню и рябину. Мы собрали эти ягоды для варенья.

Между деревьями мы нашли так называемое ‘белое яблоко’, или индейскую репу и, что было для нас гораздо интереснее, дикий батат. На это растение мы даже не обратили бы внимание, если бы не жена.

Из плодов акации мы готовили пиво. А благодаря дикому винограду, в изобилии растущему вокруг нас, мы имели возможность готовить для себя более приятный напиток.

В это время у меня появилась новая мысль, которой я поделился со всеми и которая с восторгом была встречена.

Моя мысль заключалась в том, чтобы поймать диких животных и попытаться приручить их, если это нам удастся, то это принесет нам немало пользы.

К осуществлению этого плана меня побуждали различные соображения. Во-первых, я стал замечать, что хотя в нашей долине много различных видов ланей, но число экземпляров каждого вида было весьма ограничено, и было мало вероятно, чтобы их число значительно возросло в будущем. Многочисленные хищные звери, посещавшие наши места, каждый раз производили страшные опустошения и истребляли огромное количество ланей. Кроме того, с нашим прибытием они приобрели нового врага, который объявил им беспощадную войну.

Было очевидно, что если мы не предпримем чрезвычайных мер, то лань в скором времени станет в нашей долине большой редкостью и сделается до того дикой, что к ней нельзя будет подступиться. Мы знали, что запас нашего пороха скоро иссякнет, и тогда ни к чему будут наши ружья. Наши луки и стрелы были не очень страшны для диких зверей.

Быть может, нам удастся изучить привычки этих плотоядных и брать их живыми без помощи пороха и ружей. Это было бы одним из главных и самых полезных наших занятий. Это избавило бы нас от тех трудностей и опасностей, которым мы подвергали себя, охотясь в лесу.

На этот счет у меня было еще одно соображение.

У меня было сильное желание изучить жизнь четвероногих, я страстно хотел основательно познакомиться с привычками и нравами диких животных. Поэтому я не хотел ограничиться лишь теми животными, которых мы могли употреблять в пищу, а решил включить в свою коллекцию всех тех животных, каких только удастся поймать, как травоядных, так и хищных.

От осуществления этих планов нисколько не должна была пострадать наша главная цель, наши виды на богатство в будущем, — накопление бобровых шкурок. Бобры, между прочим, большого труда нам не стоили. Обработка их шкур и забота о их сохранении отнимали у нас лишь незначительную часть времени.

Особенно близко к сердцу принял мои планы Генрих, он отнесся к ним с большим пониманием, чем другие. Как и я, он был большим любителем четвероногих.

Франк, наоборот, был страстным любителем птиц, и он попросил включить в наш зверинец и представителей пернатого царства. Мы, естественно, охотно на это согласились.

У Марии тоже был свой план. Она задумала собрать коллекцию листьев и плодов всех деревьев и травянистых растений, и исследовать их по всем правилам науки, — одним словом, она решила устроить настоящий ботанический сад.

Каждый из нас выбрал себе занятие. Генрих и я являлись укротителями зверей, Франк получил прозвище воспитателя птиц, а Мария — главной садовницы. На долю Куджо выпала очень серьезная задача: он должен был окружить плетнем два участка: один для парка, где мы могли бы содержать ланей, другой — для ботанического сада. Он изготовил капканы и клетки: он занимался как раз тем делом, которое он знал в совершенстве. Мы все нуждались в его услугах для того, чтобы привести в исполнение свои планы.

XXIX. Охота на зверей и на птиц

Генриху сразу повезло: ему в скором времени удалось поймать в дупле одного дерева чету серых белок. Для них была приготовлена большая клетка, и скоро они так прквыкли к нам и так приручились, что стали брать из наших рук орехи, которые мы им подносили. Эти маленькие животные никакой пользы, правда, не приносили, но зато очень нас забавляли. Было большим удовольствием наблюдать за ними.

Немного спустя счастье улыбнулось и Франку, его добыча имела для нас важное значение. Он в течение нескольких дней не спускал глаз с диких индюков, надеясь схватить их живыми. Он поставил недалеко от дома особого рода капкан, известный в Америке под названием ‘деревянной западни’. Изобретение отличалось простотой и незатейливостью. Этот капкан состоял из брусков, какие употреблял Куджо для устройства оград. Эти бруски накладывались друг на друга, образуя квадратный колодец. На высоте обыкновенной ограды помещены были другие, более толстые бруски таким образом, чтобы индюки, попав туда, не имели возможности выскочить. Но в то же время эти бруски не очень плотно прилегали друг к другу для того, чтобы не сделать западню слишком темной и непривлекательной для индюков.

Благодаря частым упражнениям наш ловец птиц достиг такого совершенства в подражании кудахтанью старых индюков, кудахтал так естественно, что на некотором расстоянии невозможно было отличить его от настоящего индюка. Благодаря этому он мог сзывать индюков на очень близкое расстояние к тому месту, где он скрывался. Но зерна и коренья, находившиеся в западне, были недостаточно заманчивы для индюков, чтобы побудить их войти в капкан. Наконец, он прибегнул к крайнему средству, это средство должно было либо привести к успеху, либо, в случае неудачи, Франку пришлось бы отказаться от своего плана.

Он из лука убил одного индюка и положил его в западню таким образом, что тот казался живым и клюющим зерна. Затем он удалился на некоторое расстояние, спрятался в кустарнике и начал кудахтать. Скоро показалось три больших индюка, они с большой осторожностью выходили из леса. Как все дикие индюки, они шли с вытянутыми шеями и походили на страусов. Наконец они заметили западню, увидели в ней индюка, клюющего зерна, без боязни приблизились к ней и обошли ее со всех сторон, ища входа. Франк следил за всеми их движениями. Его беспокойство и волнение длилось, однако, недолго: три большие птицы без колебаний бросились в эту своеобразную воронку и, таким образом, очутились в западне. Тогда Франк вышел из своей засады и закрыл вход в западню. Затем он через бруски связал индюков, вытащил их из западни и с добычей на плечах пришел к нам с торжествующим видом победителя. Мы сожалели только о том, что наши три птицы оказались старыми самцами.

Но удача следующего дня сгладила эту неприятность. Направляясь на заре к своей западне. Франк издалека увидел в ней живую индюшку, окруженную маленькими индюшатами. Часть индюшат были внутри западни, а часть вне ее, так как они могли свободно входить и выходить через отверстия между брусками, тогда как их мать тщетно напрягала все свои усилия для того, чтобы выйти из западни.

Не решаясь приблизиться один из боязни испугать индюшат, Франк вернулся домой для того, чтобы позвать на помощь Генриха, Куджо и меня. Мы взяли с собой полотно нашей повозки и два одеяла. Приближались с крайней осторожностью, так как эта добыча имела для нас особенно важное значение, и мы не хотели потерять хотя бы одного индюшонка, желая сразу увеличить наш птичник. Когда мы были совсем рядом с клеткой, мы разделились. Затем окружили западню со всех сторон, и когда индюшата бросились бежать от преследователей, накрыли их полотном и одеялами. Мы схватили индюшку и всех индюшат, которых оказалось восемнадцать штук! Какая удача!

Для индюшки и индюшат мы построили отдельную клетку неподалеку от той, где помещались три старых индюка. Эту клетку мы построили с большей тщательностью: бруски были плотно сложены, чтобы индюшата не смогли пролезть.

Франк поместил в западне одного из трех пойманных им индюков, привязав его за лапу к бруску. Благодаря этому, ему удалось поймать еще несколько птиц, но в конце концов птицы сделались более осторожными и стали избегать западню.

‘Население’ нашего птичника росло с каждым днем. Франк нашел, что кора американского остролиста, ilex opaca, смоченная в воде и надлежащим образом обработанная, дает превосходный клей. Он устроил большую клеть и разделил ее на много отделений, так что каждый вид птиц имел свое отдельное помещение. Вскоре клеть наполнилась различными представителями пернатого царства: здесь были и голубые сойки, и виргинские соловьи, и всевозможные виды голубей. Здесь было также несколько Каролинских попугаев. Франку удалось также поймать одну очень редкую птицу, которая у индейцев известна, как мне кажется, под именем ‘Wakon’. Хвост ее, как у райских птиц Старого Света, украшен несколькими длинными перьями. В нашей клети были и другие маленькие птички с ярко окрашенными и блестящими перьями.

В другой клетке помещался особняком один пернатый жилец, который, если судить по его внешности, не имел никакого права на привилегию занимать отдельное помещение. Он был сероватого цвета и похож был на трясогузку. С черными длинными лапами и грязного оттенка когтями, он казался столь же обыкновенным, как воробей. При первом взгляде на него нельзя сказать, чтобы он заслуживал особенного внимания. Но как только он открывал свой черный клюв и начинал издавать звуки, тотчас забывалось то скверное впечатление, которое производил его наружный вид. Тогда ни блестящие крылья попугая, ни грациозная форма голубой сойки, ничто не привлекало нашего внимания. Мы все забывали для того, чтобы упиваться мелодичным голосом нашего пернатого певца. Мы заметили, что он подражает всем звукам, которые слышит вокруг себя. Когда он услышит пение другой птицы, то начинает петь более громким и более сильным голосом, заставляя певца замолчать. Нет нужды говорить, что это был дрозд-пересмешник, соловей Америки.

В то время, когда Франк с каждым днем увеличивал свою коллекцию птиц, Генрих не дремал и не отставал со своими четвероногими. У него в клетке было уже пять видов белок: серая, черная и красная, — это живущие на деревьях, и две разновидности, живущие на земле. Одну из них он поймал в степи, между корнями полыни. Это было красивое маленькое животное, размерами не больше мыши, пятнистое, как маленькая зебра. У естествоиспытателей вы не найдете ни одного описания этого красивого животного. Этот зверек был нашим общим любимцем. Особенно забавлялись с ним Луиза и маленькая Мария. Оно очень привыкло к нам и спало на коленях детей, как прирученная мышь.

XXX. Дикобраз

Мы решили заняться и рыбной ловлей. Куджо обнаружил, что в ручье водятся много видов различных рыб, ему даже не раз удавалось ловить их. Они совершенно отличались от обыкновенных рыб, но их мясо было очень вкусно.

Куджо было известно одно место, очень богатое рыбой. Мы подготовили себе леску из дикого льна, растущего в нашей долине. Это растение встречается в окрестностях, прилегающих к Скалистым горам. Палочки для удочек мы сделали из камыша, в изобилии растущего в этих местах. Крючками служили нам изогнутые иглы, а приманкой — различные травы.

Мы отправились на рыбную ловлю. Франк и Генрих тащили все принадлежности. Куджо и я несли на руках детей, а Мария всю дорогу рассматривала попадавшиеся ей растения. Кастор и Поллукс, понятно, тоже следовали за нами. Куджо служил нам проводником. Он вел нас лесом к облюбованному им месту, которое он выбрал для рыбной ловли. Мы шли уже около четверти часа. Вдруг раздался голос моей жены. Все остановились. Мария пальцем указывала на одно из деревьев.

— Что такое, мама? — спросил Генрих.

— Я вижу, — ответила моя жена, — что эти места посетило животное, которое любит все разрушать. Посмотрите сюда.

Мария указала нам на группу молодых хлопчатников, у которых кора и листья были обгрызаны. Можно было подумать, что их обгрызли козы. Некоторые из этих кустов уже завяли, другие, недавно, по-видимому, обгрызанные, слегка подвяли, но видно было, что скоро они разделят участь первых.

— Мама, я понимаю, что ты хочешь сказать, — обратился к ней Генрих, — это работа какого-нибудь грызуна… Но что это может быть за грызун? Бобры не лазят по деревьям, и я уверен, что ни белки, ни опоссумы не могут привести кору дерева в такое состояние.

— Это действительно не они, ваш отец скажет, какое животное могло так разрушить эти молодые деревца, которые, как вы видите, составляют самый красивый вид хлопчатников.

Мы обошли кругом обгрызанный кустарник. Очень скоро на земле показалось животное, которое мы искали. Оно имело около трех футов в длину, было довольно толстым и широким сзади, спина его выдавалась. Голова и нос были очень малы по сравнению с размерами его тела. Его короткие и крепкие лапы с длинными когтями виднелись из-под густой шерсти. Зверь ползал по земле и, по-видимому, заметил, что мы приближаемся к нему, ибо хотел скрыться в нору, но он бегал не так быстро, чтобы ускользнуть от нас.

Как только я заметил зверька и увидел, что он на земле, а не на ветвях, где я ожидал его найти, я повернулся для того, чтобы удержать собак. Но было уже слишком поздно. При приближении собак животное остановилось, уткнуло голову в грудину и вдруг сделалось вдвое больше, чем в своем естественном состоянии. В грозном возбуждении оно вертело густым хвостом из стороны в сторону.

Тогда мы увидели, что то, что мы раньше приняли за густую шерсть, было настоящей броней из длинных игл, и Генрих закричал:

— Дикобраз! Дикобраз!

Собаки, к своему несчастью, не знали, что это такое. Они вернулись к нам, испуская жалобный вой. Их ноздри, губы и челюсти были усеяны острыми колючками! Однако, дикобраз все время отступал и, добравшись до одного дерева, стал взбираться наверх. Но Куджо, рассерженный тем, что его любимым собакам досталось от дикобраза, бросился за ним и уложил его на месте своим копьем.

После истории со скунсом Генрих стал более осторожным и не отважился приблизиться к дикобразу. Ему когда-то говорили, что дикобраз обладает способностью отбрасывать свои колючки на некоторое расстояние и орудовать ими, как стрелами. Франк спросил меня, правда ли это.

— Нет, — ответил я, — это одна из тех сказок, которые так любил рассказывать знаменитый естествоиспытатель Бюффон. Иглы дикобраза могут пристать лишь в случае, если к нему приблизиться вплотную, как сделали наши собаки. Дикобраз иногда защищается со страшной жестокостью. Это животное, питающееся исключительно древесной корой и листьями, часто причиняет смерть своим врагам. Иногда в лесу находят кугуаров, околевших от уколов иглами дикобраза. То же случается иногда с рысью, собакой и волком.

Я рассказал детям все, что знал о жизни дикобраза. Но, некоторое время спустя, один случай, очевидцами которого были Генрих и я, убедил нас в том, что дикобраз, несмотря на свою колючую броню, имеет врага, который иногда может погубить его.

XXXI. Большой бой между куницей и дикобразом

Это было посреди зимы. Земля была покрыта тонким слоем снега. Его было ровно столько, сколько нужно для того, чтобы на нем явственно отпечатывались следы животных. Это побудило нас отправиться на охоту. Я и Генрих пошли по следам двух ланей, которые ночью прошли через нашу лужайку.

След тянулся вдоль всего озера. Кастор и Поллукс были с нами. Но во время охоты мы обычно вели их на поводке, в противном случае, они могли бы, забегая вперед, испугать животных.

Приблизительно на расстоянии мили от нашего дома мы увидели, что лани перешли через ручей. Мы уже собирались сами пересечь его, как вдруг наше внимание было привлечено особенным следом, он вел по направлению к лесу. Это были следы человеческих ног! Следы детей!

Вы можете себе представить, каково было наше удивление. Эти следы имели около пяти дюймов в длину и походили на следы ребенка пяти-шести лет, ступающего босыми ногами. Следы были двойные, и похоже было на то, что двое детей шли рядом по одной и той же дороге. Что бы это значило? Были ли в долине другие человеческие существа, кроме нас? Были ли это следы индейских детей?

Мы отказались от погони за ланями для того, чтобы раскрыть эту тайну. Мы пришли на место, покрытое более толстым слоем снега, где отпечатки выступали еще явственнее. Я остановился, чтобы подробно рассмотреть следы и убедиться в том, на самом ли деле это отпечатки человеческих ступней или нет. Я увидел, что в одном месте отпечаталось пять пальцев, а в другом всего четыре. Тогда я стал еще внимательнее рассматривать отпечатки пальцев и заметил, что каждый из них оставил на снегу едва заметный след от когтя, по-видимому, когти были покрыты шерстью. Значит, это следы не детей, а какого-нибудь животного.

Любопытно было узнать, какое животное причинило нам столько хлопот. Нам пришлось идти недолго. Приблизительно в ста шагах мы увидели группу хлопчатников. При первом взгляде мы заметили, что они ощипаны дикобразом. Вся загадка была разгадана. Я вспомнил, что дикобраз принадлежит к стопоходящим, с пятью пальцами на задних лапах и четырьмя на передних.

Нам несколько досадно стало, что мы из-за такого пустяка отказались от погони за ланями. Дикобраз между тем на некотором расстоянии от нас карабкался по ветвям одного дерева. Вдруг показалось другое животное, совершенно на него не похожее.

Оно имело около трех футов в длину. Голова у него была широкая и несколько приплюснутая, уши короткие и прямые. Мордой своей зверь несколько походил на собаку. Короткие крепкие лапы и вытянутое туловище говорили о ловкости и силе. Его шкура светло-красного цвета была испещрена на груди большими пятнами. Спина, лапы, ступни, нос и хвост были более темного цвета. Можно было сказать, что это крупная ласка.

На самом деле это была большая американская куница. Мы остановились для того, чтобы понаблюдать за ней.

Дикобраз еще не успел заметить своего врага, до того он занят был ощипыванием коры с хлопчатника. Куница бегом направилась к дереву. Заметив ее, дикобраз испустил резкий и жалобный крик. Видно было, что он объят ужасом. Однако, вместо того, чтобы оставаться на дереве, как мы предполагали, он к немалому нашему изумлению, бросился на землю и упал почти под носом своего врага. Объясняется это очень просто: оставаясь на ветвях, из которых многие были очень тонкие, дикобраз не мог бы предохранить от острых зубов своего врага незащищенные части тела — грудь и живот, совершенно не покрытые иглами. Упав на землю, дикобраз свернулся, выставив во все стороны страшные орудия защиты.

Куница начала бегать вокруг дикобраза, с ловкостью изгибая свое гибкое тело, время от времени выставляя свои зубы и мурлыча, как кошка. Мы думали, что она вот-вот бросится на свою жертву. Но куница слишком хорошо понимала опасность своего положения и находилась, по-видимому, в большом затруднении, не зная, как начать нападение.

Что касается дикобраза, то он был неподвижен, только хвостом шевелил. Голова и лапы были совершенно скрыты.

Что же предприняла куница?

Побегав вокруг, она остановилась позади дикобраза, так что ее нос отделяло от хвоста дикобраза лишь расстояние в несколько дюймов. Она не шевелилась.

Дикобраз, который не мог видеть, что делается позади него, быть может, подумал, что куница ушла, его хвост ударял землю уже не с такой силой, как раньше, и, наконец, он совершенно затих.

Этого только и ожидала куница. Она мигом впилась зубами в конец хвоста.

Дикобраз стал издавать жалобные крики, но они, конечно, мало трогали куницу, она начала тащить дикобраза за хвост и дотащила его до одного дерева, ветви которого находились не очень высоко над землей.

Дикобраз не мог оказать никакого сопротивления, его лапы беспомощно скользили по снегу. Куница была сильнее его.

Дотащив дикобраза до дерева, куница начала подыматься вверх, не выпуская из зубов свою жертву и остерегаясь ее игл. Она остановилась на самой низкой ветви, вцепившись в дерево когтями, как кошка, и не выпуская дикобраза.

Дикобраз очутился в висячем положении таким образом, что только его передние лапы касались земли. Казалось, что он стоит на голове.

Подержав дикобраза несколько секунд, куница вдруг выпустила его, он упал на спину и во всю длину растянулся по земле. Но прежде чем дикобраз, ошеломленный ударом, успел перевернуться, куница бросилась на его брюхо, впилась в него своими когтями, и начала рвать зубами грудь беззащитного животного.

Дикобраз напрасно пытался сопротивляться. Куница так ловко действовала, что вскоре ее жертва лежала неподвижно.

Нам пора было вмешаться. Мы отвязали Кастора и Поллукса, которые бросились вперед.

Собаки скоро заставили ее выпустить жертву, но они не могли прогнать ее: она бегала вокруг, показывая свои зубы и мурлыча, как разъяренная кошка.

Я думаю, что, если бы нас не было, то собаки вряд ли достигли бы своей цели. Но, видя, что мы приближаемся, куница тотчас начала подниматься на дерево. Выстрел из ружья остановил ее, и она свалилась на землю.

Мы взяли добычу, чтобы снять с нее шкуру, и отправились домой, отложив охоту на оленей.

Как я вам уже говорил, это происшествие случилось значительно позже. Теперь я возвращаюсь к своему рассказу о нашей рыбной ловле.

XXXII. Хитрость старого енота

Расправившись с дикобразом, мы занялись нашими ранеными собаками, они уже перестали выть, но видно было, что они сильно страдают от игл, которыми усеяны были их челюсти. С большой осторожностью мы вынули все колючки, но, несмотря на это, у наших бедных собак повысилась температура, и они испытывали страшную боль.

Мы продолжали наш путь к месту, избранному Куджо для рыбной ловли. Он повесил дикобраза на дерево для того, чтобы на обратном пути взять его с собой, он хотел приготовить из него для себя обед, так как считал, что его мясо очень вкусно и нисколько не уступает свинине.

Мы скоро пришли на берег бухточки, недалеко от пруда, здесь было очень глубоко. Более высокий берег был покрыт деревьями с густой листвой. На другом берегу валялись обломки деревьев.

Мы опустили свои удочки в воду. Беседовали очень тихо, для того, чтобы не испугать рыб. Спустя несколько минут в воде началось легкое волнение, мы увидели черные точки, похожие на змеиные головы. Куджо это было знакомо, он часто занимался рыбной ловлей в бухтах Виргинии.

— Боже мой! Господин, посмотрите, бухточка полна черепахами! Они вкуснее рыб, их мясо нежно и вкусно.

Когда Куджо говорил это, одна черепаха выпрыгнула недалеко от того места, где мы сидели. По продолговатой форме головы, по гибкости раковины, ее покрывавшей, я узнал, что она принадлежит к роду trionyx. Ее называют trionyx ferox, это та самая черепаха, которую гурманы выделяют из всех.

Я хотел спросить Куджо, как поймать эту черепаху, но в это время заметил, что удочка начинает опускаться под какой-то тяжестью. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что поймал черепаху и, без сомнения, ту самую, за которой я только что наблюдал.

В течение нескольких минут каждому из нас удалось поймать несколько довольно больших рыб. Мы продолжали молча следить за нашими удочками.

В это время наше внимание привлекло одно животное, находившееся на противоположном берегу, на расстоянии приблизительно ста шагов от нас. Мы все сразу узнали его, и Генрих прошептал:

— Смотрите, папа, мама! Енот!

В этом нельзя было сомневаться: широкая спина, морда лисицы, длинный пушистый хвост, чередующиеся между собою черные и белые полосы, — всего этого было достаточно для того, чтобы узнать его.

При виде этого животного глаза Куджо заблестели. Ни одна охота так не радует негров Соединенных Штатов, как охота на енота. Это единственное развлечение несчастных рабов южных штатов. Куджо заметно оживился, увидя животное, с которым у него было связано столько воспоминаний.

Енот не замечал нас. Он осторожно двигался вдоль берега, время от времени останавливаясь для того, чтобы посмотреть на воду.

— Старый енот, он хочет заняться рыбной ловлей, — прошептал Куджо.

Нам казалось невозможным, то что он может поймать черепаху в воде, так как плавает он не так уж хорошо. Но у него было другое намерение. Недалеко от одного дерева, ветви которого висели над водой, мы увидели на поверхности воды несколько черепашьих голов. Енот тоже заметил их. Он очень тихо подошел к дереву и вскарабкался на него. Затем он спрятал голову между передними лапами, повернулся хвостом к бухточке и начал спускаться хвостом вперед. Он спускался вниз, пока его длинный хвост не коснулся воды. Он начал двигать хвостом то в одну, то в другую сторону.

Он недолго пробыл в таком положении. Вскоре одна из черепах заметила этот движущийся предмет. Привлеченная надеждой найти что-нибудь съедобное, она подплыла очень близко и схватила в свои челюсти хвост. Почувствовав прикосновение, хитрое животное быстрым движением вытащило черепаху на берег.

Мы опять занялись рыбной ловлей, но больше нам не удалось вытащить черепах. Зато в рыбе не было недостатка, мы с трудом дотащили улов.

XXXIII. Маленькая Мария и пчела

Зимою мы очень редко видели бобров. В это время года они, скрываясь от холода, остаются в своих домишках, но не находятся в состоянии спячки, как другие животные. Очень редко бобер выходит из своей берлоги и то лишь для того, чтобы помыться и почиститься. Бобры очень чистоплотные животные.

В течение нескольких недель озеро было покрыто довольно толстым слоем льда, так что мы могли свободно ходить по нему. Хижины бобров возвышались над поверхностью льда, наподобие стогов сена. Они были так прочно построены, что мы могли взбираться на них без всякой опасности, нисколько не рискуя обвалить крышу. Большинство зверей находилось подо льдом. Когда кто-нибудь из нас с силой надавливал на крышу, то можно было заметить, что бобры в испуге бросаются в воду. При нас никто из них не возвращался обратно в свою хижину. Это нас поражало, так как мы знали, что из-за отсутствия воздуха они не могут долгое время находиться в воде. Но эти умные животные нашли возможность спастись, не подвергая себя никакой опасности.

В плотине бобры вырыли большие норы, вход в которые был устроен таким образом, что вода не могла здесь замерзнуть. Каждый раз, когда они чувствовали угрозу, они второпях оставляли свои жилища и убегали в эти норы, откуда могли время от времени подниматься на поверхность воды и дышать, ничего не боясь.

Лед на озере был очень гладким, это натолкнуло нас на интересную мысль. Франк и Генрих были большие любители покататься на коньках, и я тоже был не прочь.

Нужно было сделать коньки. Мы воспользовались тем же деревом, из которого мы изготовили наши луки, благодаря своей легкости, оно как нельзя больше отвечало всем требованиям. Куджо молотом расклепал раскаленные на сильном огне тонкие железные полозья. Скоро у нас было три пары коньков, и мы начали кататься на озере, вокруг хижин бобров, к великому удивлению этих животных, видевших нас через лед.

Это невинные создания помогли нам провести очень приятно одну зиму. Впрочем, она длилась очень недолго.

Как только наступила весна, Куджо деревянной сохой распахал наше поле, и мы посеяли хлеб. Поле занимало всего один акр. Мы надеялись через шесть недель собрать богатый урожай. Никто не забыл и про наши сто зерен пшеницы, их мы посеяли отдельно. Мария занялась своим садом, в котором посадила много различных видов цветов и растений, между прочим и известную репу, о которой я уже упоминал выше.

Лужайки и долина покрылись богатым растительным покровом, красивые, ярко окрашенные цветы ласкали взор и распространяли приятный аромат.

Мы предпринимали частые прогулки в самые замечательные места нашего маленького поместья. Водопад, где ручей ниспадал с горы, соленый источник и многие другие места были для нас полны прелести и интереса. Очень редко природа во время наших прогулок не давала нам пищи для размышлений. Книг у нас не было, но окружавшие нас предметы давали многое для души и сердца и представляли прекрасные иллюстрации для наших детей.

Однажды во время одной из таких прогулок мы забрели в лес. Это было ранней весной. Мы сели отдохнуть посередине одной лужайки, окруженной высокими магнолиями. Совсем недалеко от нас находилась густая заросль крупных голубых цветов. Франк, взяв за руку маленькую Марию, отправился в ту сторону для того, чтобы нарвать букет цветов для матери. Вдруг маленькая Мария закричала. Она хотела сорвать цветок, где в то время находилась пчела, и насекомое, рассерженное тем, что ему помешали, отомстило, вонзив свое жало в руку маленькой девочки.

Осенью у нас была куча работы, и это не позволило нам заниматься серьезными наблюдениями над пчелами и тратить на это много времени, а зимой мы, естественно, не могли найти пчел, они появились только теперь, вместе с цветами.

Там, где есть пчелы, должен быть и мед. Слово ‘мед’ звучало чем-то магическим в ушах нашей маленькой общины. Пчелы и мед сделались единственной темой наших разговоров. Не проходило пяти секунд без того, чтобы мы не произносили фразу, в которой не было бы какого-нибудь упоминания о пчелах, их ульях, об излюбленных ими цветах или о меде.

Мы рассеялись между цветами для того, чтобы убедиться, действительно ли пчела ужалила нашу маленькую Марию, или, быть может, то была какая-нибудь злая оса.

Вскоре мы услышали голос Генриха.

— Пчела, пчела! — закричал он.

В то же время раздался и голос Франка:

— Вот еще пчела! Вот здесь!

— Ох, ох! — кричал, в свою очередь, Куджо, — вот еще одна… большая! Толстая, как бык!

По всей вероятности, недалеко от долины должен находиться улей.

Нужно было отыскать его. Он, без сомнения, помещался в дупле какого-нибудь дерева. Но как найти это дерево? Все деревья были похожи друг на друга, и среди тысячи очень трудно было найти именно то дерево, в котором пчелы устроили свой улей.

К счастью, среди нас находился очень искусный охотник на пчел: это был наш небезызвестный Куджо. В то время, когда он жил в своей ‘старой Виргинии’, он срубил не одно дерево для того, чтобы извлечь из него мед, ибо наш друг Куджо любил его не меньше, чем медведь. Разыскать ‘улик’ для Куджо не составляло большого труда. Он верил в свою звезду и имел на то полное право.

Так как день близился к концу, то мы отложили нашу охоту на следующий день.

XXXIV. Охота на пчел

Теплый и ясный день благоприятствовал нашему замыслу. После завтрака мы отправились на лужайку. У нас было хорошее настроение, мы предвкушали удовольствие, ожидавшее нас впереди.

Генрих много слышал об охотниках на пчел и очень хотел увидеть хоть одного из них за работой. Деревья, в которых находятся пчелиные ульи, ничем не отличаются от других, а отверстие, служащее входом для пчел, расположено обычно так высоко, что снизу его невозможно заметить. Чтобы найти улей, нужно тщательно осмотреть кору, окружающую отверстие, она должна иметь несколько иной цвет, так как пчелы измазывают ее пыльцой. Но можно очень долго блуждать по лесу, пока наткнешься на одно из таких деревьев.

Настоящий охотник за пчелами не рассчитывает на случайность, а надеется только на свою ловкость и опытность. Он ищет улей почти в полной уверенности, что найдет его. Как правило, пчелы строят ульи невдалеке от лужаек, так как в густом лесу, куда с трудом проникают солнечные лучи, цветы растут значительно реже.

Приготовления Куджо, которому помогал Генрих, были несложны: обыкновенный стакан, который, к счастью, оказался в нашем большом ящике, бокал, наполненный кленовой патокой, и небольшой пучок белых волос, вырванных из шкуры кролика.

‘Что он будет с этим делать?’ — думал Генрих. Никто из нас ничего не знал…

Наконец мы вышли к лужайкам. Мы добрались до самой большой из них и остановились. Сняв с Помпо седло, мы привязали его к дереву, а сами пошли за Куджо, внимательно следя за его движениями. Генрих не спускал с него глаз. Куджо делал свое дело молча, с гордым сознанием того, что в данный момент он приковывает к себе всеобщее внимание.

В одном месте наш охотник увидел ствол увядшего дерева. Он вырезал ножом небольшой кусок коры в виде квадрата в несколько дюймов. В очищенное от коры место он положил немного патоки, образовавшей небольшой кружок, величиной с медную монету. Затем он взял стакан и вытер его углом своего плаща так тщательно, что тот блестел, как бриллиант. После этого Куджо стал искать в цветах пчел, собирающих мед.

Вскоре Куджо увидел их на подсолнечнике. Он очень тихо подошел и с такой ловкостью опрокинул на одну из них стакан, что пчела сразу же оказалась в плену. Затем, прикрыв стакан рукой, одетой в перчатку из кожи лани, он унес пчелу к дереву, где положил патоку.

Здесь Куджо быстро приставил стакан к кружку из патоки, так что немного ее оказалось в стакане.

Испуганная пчела некоторое время с жужжанием поднималась и опускалась по стакану, ища выхода. Но вот ее крылья коснулись верхнего края стакана, и она упала в патоку. Испробовав сладкой жидкости, пчела совсем забыла о своем плене и с жадностью набросилась на сладость.

Дав ей насытиться, Куджо сдвинул ее краем стакана и отделил от патоки. Сняв перчатки, нежно взял пчелу указательным и большим пальцами. Пчела как бы обомлела от обжорства и совсем не сопротивлялась. Куджо мог делать с ней, что угодно. Он перевернул ее на спину и поднес несколько волос белого кролика, смазанные патокой, и они сразу пристали к телу пчелы. Волоски были очень легкими, они нисколько не затрудняли движений пчелы.

Сделав все это, Куджо положил пчелу на дерево.

Она, по-видимому, была поражена неожиданным освобождением из плена. Несколько мгновений она лежала неподвижно, но прикосновения теплых солнечных лучей вскоре словно разбудили ее. Почувствовав себя свободной, пчела быстро улетела.

Сначала она поднялась на высоту тридцати или сорока футов, а потом начала летать по кругу. По пучку белых волос нам нетрудно было проследить за ней.

Описав несколько кругов, пчела устремилась в лес. Мы следили за ней до тех пор, пока это было возможно, однако маленькая точка удалялась от нас с такой быстротой, что мы быстро потеряли ее из виду. Пчела летела по прямой, ведущей к ее улею: вот откуда у американцев возникло выражение ‘по полету пчелы’, как, впрочем, говорят и ‘по полету птицы’.

Куджо знал, что, двигаясь по прямой, пчела прилетит в свой улей. Таким образом, у него была уже одна веха на пути, ведущем к улью: это было то место, где мы находились.

Куджо ножом провел черту от дерева, с которого улетела пчела, в направлении ее полета.

Выбрав другое дерево, на расстоянии приблизительно двухсот шагов от первого, он опять надрезал кору, смазал оголенное место патокой, как это он проделал в первый раз, поймал новую пчелу, положил ее в стакан, дал ей насосаться патоки, прилепил к ее брюшку пучок белых волосков и дал улететь. К нашему удивлению, эта пчела улетела в другую сторону.

— Это хорошо, — сказал Куджо, — вместо одного улья у нас будет целых два.

Он отметил чертой направление, в котором улетела вторая пчела.

Затем, не меняя дерева, поймал третью пчелу и проделал с ней то же, что с первыми двумя, эта полетела по новому направлению.

— Хорошо, хорошо, господин! — закричал Куджо. — Эта долина полна меда: три улья вместо одного!

Куджо провел еще одну черту.

Он поймал четвертую пчелу, эта уже принадлежала, без сомнения, тому улью, куда улетела первая пчела.

У нас было достаточно времени, чтобы разобраться в том, что делал наш слуга, и мы уже могли ему даже помогать.

Нам надо было определить точку пересечения двух прямых линий, по которым полетели первая и четвертая пчела. Вершину этого треугольника нетрудно было найти. Двое из нас стали в точках отправления пчел, а третьему нужно было идти в одном из этих направлений. Как только он оказался бы в точке пересечения, двое других должны были окриком остановить его: здесь и надо было искать улей.

Куджо поставил Генриха в точке отправления первой пчелы, а сам пошел по направлению условно проведенной черты до самого леса. Там он топором сделал на одном дереве насечку, такие же насечки сделал и на других деревьях, росших вдоль этого направления. Затем вернулся и попросил Франка занять место у точки отправления четвертой пчелы. Отправившись по направлению полета четвертой пчелы, он стал намечать деревья. Мы присоединились к нему.

Приблизительно в двухстах шагах от лужайки обе линии стали заметно приближаться одна к другой. Мы увидели несколько больших деревьев. Куджо словно инстинктивно почувствовал, что именно в этих деревьях должны быть пчелиные ульи. Он стал внимательно осматривать их верхушки. Мы тоже ему помогали, стараясь отыскать пчел, которые должны были летать достаточно высоко.

Через несколько минут Куджо радостно вскрикнул. Охота увенчалась успехом: он нашел дерево, в котором был улей.

Улей или, вернее, отверстие, ведшее в улей, находилось на верхушке большой сикоморы. Мы заметили обесцвеченную кору, увидели пчел, влетавших и вылетавших из улья. Это было огромное дерево с таким большим дуплом, что в нем свободно мог бы стоять человек во весь свой рост. В этом-то дупле, несомненно, и находился улей.

Было уже поздно, и поэтому мы решили отложить добычу меда до следующего дня и вернулись домой.

XXXV. Похититель меда

Срубить и распилить дерево нетрудно, но отобрать мед у семи или восьми тысяч пчел, вооруженных жалами, представляло очень сложную задачу. Серы у нас не было, да если бы и была, вряд ли мы могли бы ею воспользоваться, так как гнездо находилось слишком высоко. А если бы срубили дерево, то еще надо было преодолеть страх перед пчелами и подойти к нему…

Но Куджо знал, как усыпить пчел и отнять у них мед, не подвергая себя особой опасности. По его указанию мы приготовили две пары рукавиц из кожи лани. Одна пара перчаток предназначалась мне, другая — Куджо. Только Куджо и я должны были заниматься собиранием меда, а всем остальным надо было держаться в стороне.

Кроме рукавиц мы взяли и кожаные маски, привязывавшиеся ремнями. Прибавив к этому еще и кожаные плащи, мы уже чувствовали, что пчелы нам не страшны.

Мы взяли также топор и несколько кувшинов для меда.

Прибыв на лужайку, мы сняли седло с Помпо и привязали его к дереву, как делали накануне. Мы боялись подвести его ближе, чтобы рассерженные пчелы не вздумали вдруг выместить свой гнев на нем. Взяв все принадлежности, мы направились к дереву. Через несколько минут я и Куджо были уже у цели.

Подняв головы, мы заметили, что среди пчел царит невероятное возбуждение. Благодаря тихой погоде мы очень хорошо слышали их тревожное жужжание.

— Смотрите, господин, — сказал Куджо после некоторого замешательства, — можно предположить, что пчелы встревожены присутствием какого-то врага.

Но никого нигде не было видно.

День стоял очень жаркий, до сих пор здесь еще ни разу не было такой высокой температуры. По всей вероятности, подумали мы, высокая температура и заставила пчел вылететь из улья. Не находя иного объяснения, мы решили срубить сикомору.

Куджо принялся за работу, и скоро под быстрыми взмахами его топора во все стороны полетели белые щепки.

Вдруг нас поразил шум, который был похож не то на хрюканье, не то на храп какого-то животного.

Куджо остановился, недоумевающими глазами, в которых отражался страх, мы смотрели по сторонам. Я говорю ‘страх’ потому, что в этом шуме слышалось что-то, напоминавшее хищного зверя. Где же он находился? Мы осмотрели все вокруг, но ничего не заметили.

Странный шум не утихал. Казалось, что он исходил из дерева…

— Боже милостивый! — воскликнул Куджо. — Это медведь!..

— Медведь? — в замешательстве повторил я. — Медведь в дупле дерева?! Мария, слышишь — спасайтесь!

Я заставил жену и детей убежать подальше. Генрих и Франк очень хотели остаться рядом с нами, ведь у них были ружья. Но мне удалось убедить их в том, что нельзя оставлять женщину и детей без защиты.

Было очевидно, что в дупло дерева забрался медведь и что он стал виновником такого возбуждения среди пчел. Ударами топора по дереву Куджо встревожил медведя, и он уже собирался вылезти из дупла.

Я приготовил свое ружье с намерением выстрелить, как только покажется голова зверя. Но каково было наше удивление, когда мы увидели бесформенную массу черных и густых волос! Медведь пытался выбраться из дупла задом.

Как только показались его бока, я, не медля ни секунды, выстрелил, и в то же время Куджо нанес ему сильный удар топором. Мы уже думали, что медведь испустил дух, но, к нашему изумлению, он тотчас исчез в дупле.

Тут мы вспомнили о наших кожаных плащах и решили воспользоваться ими для того, чтобы закрыть вход в дупло. Мы сразу же принялись за дело. Через несколько секунд вход в дупло был закрыт.

Плащи обагрились кровью. Медведь, по-видимому, был смертельно ранен.

Мы обошли кругом дерева, чтобы посмотреть, нет ли в нем другого отверстия для выхода.

Я подумал, что Мария и дети сильно беспокоятся о нас, и пошел на лужайку, чтобы сообщить им о нашем успехе. Дети заплясали от радости, и поскольку опасность миновала, мы все вернулись к дереву.

Храп медведя совсем прекратился.

Мы решили пробить небольшое отверстие в дереве, чтобы через него выстрелить в зверя. За несколько минут отверстие было пробито, и мы могли через него осматривать дупло. Но медведя мы не увидели. Он поднялся выше, прием, оказанный ему нами, наверное, отбил у него всякую охоту поближе с нами познакомиться.

— Выкурим его! — воскликнул Куджо. — Это быстро заставит его спуститься вниз.

Предложение было хорошее, но как его осуществить? Куджо решил наполнить пробитое отверстие сухими листьями и сухой травой и зажечь их. Сказано — сделано. Когда огонь разгорелся, мы закрыли отверстие, чтобы не дать выхода дыму.

Вскоре мы убедились, что наше дело обстоит как нельзя лучше. Из отверстия потянулась полоса голубоватого дыма, и испуганные пчелы вылетели наружу. Сначала мы и не подумали об этом средстве, которое избавило бы нас от необходимости шить себе рукавицы и маски.

Медведь стал хрипеть и реветь. Потом он застонал, после чего воцарилось молчание. Через несколько мгновений мы услышали сильные толчки: медведь спускался вниз.

Мы ждали. Кругом было тихо, из дерева не доносилось ни звука. Мы вынули траву, закрывавшую отверстие. Оттуда вырвалось густое облако дыма. Медведь, вероятно, был мертв. Ни одно существо не смогло бы жить в таком удушливом дыме. Я вставил в отверстие приклад своего ружья и убедился, что медведь неподвижен.

Мы вытащили мертвого медведя наружу. Куджо нанес ему в голову сильный удар топором. Длинная и густая шерсть медведя была усеяна пчелами, погибшими от дыма.

Тогда мы увидели, что дерево объято пламенем. Огонь распространялся быстро, и мы могли остаться без меда!

Каким образом спасти его? Было только одно средство: повалить дерево по возможности скорее и затем отрубить часть, объятую пламенем, от верхней части, где находился улей.

Но было ли в нашем распоряжении необходимое для этого время? Огонь поднимался очень быстро, этому благоприятствовал усиленный приток воздуха, который проникал через отверстие, образовав таким образом своего рода воздушный рукав.

Мы снова закрыли отверстие, и Куджо принялся работать топором.

Наконец дерево затрещало. Мы все отошли в сторону, за исключением Куджо, который хорошо знал, в какую сторону оно должно упасть, и поэтому не боялся быть раздавленным.

Как только дерево повалилось на землю, Куджо набросился на него с другой стороны, как будто перед ним лежало гигантское чудовище, которому он хотел отрубить голову.

Ему быстро удалось отделить часть дерева, заключавшую в себе мед, и мы с радостью увидели, что эта часть совсем не тронута огнем. Она была лишь немного закопчена, но зато в ней совсем не было пчел, таким образом, чтобы завладеть медом, не было нужды ни в масках, ни в рукавицах. Медведь опередил нас, но мы не дали ему насладиться вволю, он съел лишь незначительную часть меда.

Повалив медведя на повозку, мы вскоре отправились домой.

XXXVI. Борьба оленей

Главная наша цель не была еще достигнута. За исключением индюков, ни одно из прирученных нами животных не давало нам средств к пропитанию.

Однажды, когда я с Генрихом отправился на поиски оленей, мы решили пустить наших собак на первого же, которого увидим, чтобы взять его живым. Собакам надели намордники, чтоб они не растерзали оленя, если им удастся его настичь.

Мы направились в ту часть долины, которую, по нашему предположению, чаще всего посещали олени. Мы шли очень тихо, внимательно прислушивались к малейшему шуму. Наконец подошли к лужайке, которая была излюбленным местом оленей. Мы удвоили осторожность и не отпускали собак. Вдруг мы услышали странный звук, похожий на ржание лошади.

— Что это может быть, папа? — спросил Генрих.

— Ничего не понимаю, — ответил я.

— Это животные. И чтобы произвести столько шума, их должно быть много… Но, папа, разве ты не различаешь звуки, издаваемые оленями?

— Весьма возможно, что это стадо оленей. Но я не понимаю причины их тревоги.

— Может быть, на них напал какой-нибудь хищный зверь!.. Пантера или медведь!

— Тогда они там не оставались бы, а бросились бы бежать. Лось и олень в борьбе с медведем или пантерой чаще прибегают к помощи ног, а не рогов. Нет, здесь что-то другое. Подойдем поближе и посмотрим, в чем дело.

Мы пошли с величайшей осторожностью, стараясь не топтать сухие листья и не ломать ветви. Мы скоро очутились возле густого кустарника и из-за него могли наблюдать за тем, что происходит на лужайке, откуда доносился шум.

Мы увидели шестерых крупных оленей. Это были самцы, что нетрудно было определить по их большим ветвистым рогам. Между ними происходил ожесточенный бой. То они боролись попарно, то трое или четверо нападали на одного, и все смешивались в одну кучу. Иногда они разделялись, разбегались на некоторое расстояние, а затем внезапно снова вступали в бой, с ожесточенным воем бросаясь один на другого. Они ударяли передними ногами и вонзали рога в противников с такой силой, что кожа мгновенно у тех разрывалась и шерсть падала густыми клочьями.

Бой этих великолепных животных представлял захватывающее зрелище, и мы молча следили за ним.

Они находились вне пределов досягаемости наших выстрелов. Полагая, что они могут приблизиться к нам, мы спокойно продолжали наблюдать. Иногда олени набрасывались друг на друга с такой силой, что оба падали на траву, но тут же поднимались и с прежним ожесточением вступали в бой.

Наше внимание было особенно сосредоточено на двух оленях, более крупных и более старых, чем другие, об этом можно было судить по виду их рогов. Другие олени, по-видимому, не решались вступить с ними в бой, поэтому они отделились и сражались отдельно. Несколько раз ударив друг друга, они разошлись на расстояние ярдов в двадцать. Вытянув шеи вперед, они со страшной силой бросились друг на друга. Столкновение вызвало жуткий грохот, и мы с Генрихом подумали, что рога сломались, но мы ошиблись. Олени сражались несколько минут, затем, словно по молчаливому согласию, остановились друг против друга, чтобы отдышаться. Потом они снова вступили в бой, снова остановились, соприкасаясь лбами. Они сражались совсем не так, как другие.

Между тем, более молодые олени стали приближаться к нам, и мы приготовились. Вскоре они подошли на расстояние ружейного выстрела. Мы одновременно выстрелили. Один олень повалился на землю, а остальные поскакали прочь с неимоверной быстротой.

Мы с Генрихом подбежали к животному и, полагая, что оно только ранено, сняли намордники с собак. Мы остановились, чтобы осмотреть оленя. Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что два старых оленя все еще находятся на лужайке и продолжают сражаться с прежней жестокостью!

Первым нашим движением было приготовить ружья, но собаки были уже отпущены и вместо того, чтобы преследовать раненого, как мы полагали, оленя, бросились на двух дерущихся и сразу вцепились им в бока. Мы побежали в ту сторону и, к величайшему нашему изумлению, увидели, что старые олени, вместо того, чтобы отделиться друг от друга, продолжали оставаться в боевом положении, как будто ожесточенный бой сделал их совершенно безразличными ко всякой другой опасности. Когда мы подошли ближе, то поняли истинную причину этого странного явления: рога оленей так сплелись, что они не могли отделиться друг от друга. Теперь олени стояли, сознавая весь ужас своего положения, с опущенными мордами, как будто они стыдились своего неосмотрительного поведения.

Известно, что рога оленей очень гибки, из-за страшного напряжения они еще больше изогнулись и образовали очень запутанную и сложную петлю. Я послал Генриха за Куджо и поручил им приехать сюда на телеге, чтобы увезти потом убитого оленя, да кстати не забыть захватить с собой пилу и веревки для наших пленников.

Во время отсутствия Генриха я начал снимать шкуру с убитого оленя, предоставив его живых товарищей самим себе. Они, по-видимому, были совсем удручены своей судьбой, которая, без сомнения, была бы еще хуже, если бы мы не пришли им на помощь. Без сомнения, они стали бы добычей волков или других хищных зверей, а если бы даже плотоядные животные их и не нашли, то они неизбежно околели бы от голода и жажды.

Генрих и Куджо приехали со всеми необходимыми принадлежностями. Мы крепко связали оленей, потом отпилили один рог и, таким образом, отделили их друг от друга. Затем мы всех троих повалили на телегу и отправились домой.

XXXVII. Западня

Куджо построил загон для наших оленей. Он был со всех сторон окружен оградой из высоких кольев, предназначенных для того, чтобы ни одно животное не смогло перепрыгнуть через нее. Одна сторона загона выходила к озеру. Мы заперли наших пленников в этом парке и предоставили им полную свободу.

У нас было сильное желание поймать самку.

Вечером, сидя у камина, мы строили множество планов. Нам надо было убить самку, причем в тот момент, когда она будет окружена своими детенышами. Мы знали, что детеныши не оставляют лань даже тогда, когда она падает мертвой от ружейного выстрела, и тут-то их легко поймать. Конечно, это будет слишком жестоко, и моя жена и Франк запротестовали против такого плана. Однако они сами были заядлыми энтомологами и убили для своих коллекций не одно насекомое, как об этом свидетельствовали те доски, к которым они прикрепили всевозможных букашек. При наличии таких фактов им было бы трудно отстаивать свое мнение. Но мы с Генрихом наконец и сами отказались от этого плана, ведь если бы он даже и удался, нам пришлось бы слишком долго ждать, пока детеныши подрастут. Нет, нам сразу нужна была одна или две взрослые самки.

— Папа, — сказал Генрих, — может, нам устроить большую ограду, вроде нашего парка, но только с одним входом? Для этого лучше всего поставить вдоль леса два частокола, которые пересекались бы между собой под острым углом, как ножки циркуля. Войдя в эту ограду, лани очутились бы в плену. Не попробовать ли этот вариант?

— Это невозможно. Во-первых, нужно было бы работать много дней, чтобы приготовить колья. Во-вторых, у нас нет достаточного количества людей, лошадей и собак для того, чтобы загнать ланей именно в эту ограду… Но вот что… вспомни то место, где мы нашли столько следов оленей между двумя деревьями.

— Это, кажется, возле соленого пруда.

— Верно… Выроем ров между этими двумя деревьями, накроем его ветвями, травой и листьями, а там — посмотрим… Что ты на это скажешь?

— Западня? О, это мысль!

На следующее утро мы сели в телегу, захватив с собой заступ и топор, и отправились к назначенному месту. Решено было вырыть ров длиной в восемь футов, ширина его должна была равняться расстоянию между деревьями. Куджо стал копать, а я вырубал топором мешавшие ему пни. Генрих собирал ветки. Так как почва была мягкой, на всю работу потребовалось около пяти часов. В глубину наш ров имел семь футов. Этого было достаточно, чтобы попавшая в западню лань не смогла выбраться оттуда.

Мы покрыли ров ветвями, поверх которых насыпали слой сухих листьев и травы. Затем, уничтожив следы своего пребывания, мы возвратились домой.

С восходом солнца мы пошли к нашей западне. Приближаясь к ней, мы, к нашему удовольствию, заметили, что поверхность ее взрыта.

— Наверное, кое-что поймали, папа! — воскликнул Генрих, подбегая к западне.

Но каково было наше разочарование, когда мы увидели на дне ямы только скелет лани! Рога и часть кожи уцелели. Вокруг ямы виднелись следы ожесточенного боя, который происходил ночью, ветви и трава были залиты кровью. Очевидно, попавшую в западню лань сожрали волки.

Куджо, за которым я послал Генриха, прибежал со своими принадлежностями, и мы начали углублять ров до двенадцати футов. Потом выровняли стены, сделав их почти отвесными, но несколько шире в основании, чем наверху. Сделав это, накрыли западню листьями и травой.

На следующий день пришли очень рано, причем всей семьей. Всем хотелось увидеть результаты наших усилий. Куджо взял копье, Генрих и я — ружья, Франк был вооружен луком. Все опасались увидеть во рву волков.

Вскоре мы стояли на краю рва и глядели на дно. Отверстие, сделанное на поверхности, оказалось небольшим, и на дне рва было темно. Но в этой темноте мы смогли разглядеть светящиеся глаза. Их было несколько пар, и они блестели, как горящие угольки. Что же это были за животные?

Пришлось удалить детей, после чего я лег на край рва и стал внимательно смотреть на дно. Я насчитал шесть пар глаз, и, к моему великому удивлению, глаза эти по форме и цвету скорее всего принадлежали различным животным.

Мне пришло в голову, что это пантера и ее детеныши, и когда я подумал, что она может легко выпрыгнуть наружу, то быстро поднялся. Я предложил Марии сесть в повозку со всеми детьми и отъехать подальше, пока я не узнаю, что за животные попали в яму. Удалив значительное количество дерна для того, чтобы в яму проникало достаточно света, мы снова посмотрели на дно. К нашей великой радости, первое животное, которое мы увидели, было действительно то, ради которого мы вырыли нашу западню: это была лань, кроме того, рядом с ней находилось двое ее детенышей. Остальные три пары глаз, замеченных нами в темноте, принадлежали волкам. Куджо немедленно пронзил хищников своим копьем.

Мария с детьми вернулась к нам. Куджо спустился в ров и помог поднять наверх лань и ее детенышей, которых мы положили на телегу. Волки тоже были вытащены и положены в стороне. Затем мы снова прикрыли яму, чтобы она и впредь могла служить нам, и вернулись домой, радуясь тому, что нам сразу удалось так увеличить свое богатство. Мы были довольны и тем, что убили трех волков, так как этих зверей было в долине очень много, и они с момента нашего появления в долине причиняли нам немало беспокойства.

Любопытнее всего было то, что волки оставили в покое лань и ее детенышей. Хищникам нетрудно было в один момент растерзать их, однако в яме, наверное, было уже не до этого.

Нужно здесь заметить, что из зверей, населявших нашу долину, волк, бесспорно, был самым умным.

Так, позже у нас появилось желание поймать и волка. Мы устроили клетку, наподобие той, которую Генрих сделал для ловли диких индюков. Положили туда приманку, но ни один волк не попался в западню. Мы устроили тогда совсем другую клетку, но и это не помогло: волки были очень осторожны и не попадались.

Наконец, мы вырыли ров, похожий на тот, которым мы воспользовались возле соленого источника и куда попали три волка вместе с ланью и ее детенышами. Этот ров мы вырыли в том месте долины, в котором, как нам было известно, особенно часто появлялись волки. На поверхности ямы мы положили кусок дичи, но увы, опять все осталось нетронутым. Волки приходили ночью, но не попались в западню.

Мы совсем пали духом от этих неудач. Время от времени мы подстреливали волков, но так как мы часто не попадали, то не хотелось тратить порох попусту.

И вот Куджо остановился на средстве, к которому он часто прибегал в Виргинии. Он построил клетку наподобие мышеловки. Укладывал там кусок дичи, при прикосновении к которому сверху падало тяжелое бревно, — оно и наносило животному смертельный удар. Это изобретение Куджо помогло нам истребить целую дюжину волков. Но волки стали еще осторожнее и не приближались к ловушке.

Мы поняли теперь, почему лань и ее два детеныша были пощажены хищниками. Это, вероятно, были те самые волки, которые за ночь до того растерзали другую лань. Насытившись ее мясом, они без труда вышли из неглубокой ямы. На следующий день они пришли на то же место и снова прыгнули в ров. Но, к их ужасу, яма оказалась значительно глубже, и они поняли, что попали в ловушку. В страхе они забились в угол, не смея даже помыслить о своей добыче. В таком состоянии мы и нашли их: они боялись даже больше, чем лань с детенышами.

Можно подумать, что я преувеличиваю, но некоторое время спустя мы были свидетелями подобного же случая. В ловушке Франка оказались лисица и индюк, они вместе провели несколько часов, но дрожавшая от страха лисица так и не тронула индюка.

Такую же историю мне рассказали и о пантере. Захваченная врасплох наводнением, она оказалась на маленьком островке вместе с ланью, и, объятая ужасом, не причинила той никакого зла. Хищница поняла, что она в такой же опасности, как и ее соседка. У животных происходит то же самое, что и у людей: общая опасность зачастую превращает врагов в друзей.

XXXVIII. Опоссум и его детеныши

Как-то мы с Франком отправились в долину. Генрих остался дома с матерью. Мы хотели набрать испанского мха, который растет на низкорослых дубах, находящихся в самых низких частях долины. Этот мох, если его высушить и очистить от листьев и коры, может служить прекрасной набивкой для матрацев и с успехом заменяет конский волос. Мы пошли пешком, а не поехали на телеге, так как лошадь нужна была Куджо для полевых работ. Это было время второго сбора хлеба. Мы взяли с собой лишь несколько длинных ремней, чтобы связать мох.

Мы долго искали дерево, где могли бы запастись мхом. Наконец, почти у подошвы горы увидели большой дуб. Ветви его наклонились очень низко и были покрыты мхом, висевшим подобно конской гриве.

Прежде всего мы собрали мох, находившийся на самых нижних ветках, потом стали забираться выше.

В это время наше внимание привлекли крики небольших птичек, летавших вокруг молодого деревца, которое находилось неподалеку от нашего дуба. Мы присмотрелись — это были иволги, или птицы лорда Балтимора, как их обычно называют. Такое название они получили потому, что в первое время колонизации Америки было замечено, что их перья напоминали цвет военного мундира лорда Балтимора. Мы подумали, что здесь должно находиться гнездо иволг, так как они издали жалобные крики, когда мы стали приближаться к ним. Птицы прыгали с ветки на ветку и кричали.

Мы увидели какое-то странное животное под деревом иволг. Никогда мы не встречали подобного. Животное было покрыто ушами, головами, глазами и хвостами! Оно двигалось очень медленно. И вдруг головы стали будто отделяться от туловища, и на землю посыпалось несколько маленьких зверьков величиной с крысу. Тогда животное, до сих пор покрытое детенышами, предстало в своем подлинном виде. Мы поняли, что это самка опоссума. Покрытая блестящей серой шерстью, она была величиной с кошку. Ее рыльце чем-то походило на свиное, но было несколько длиннее и украшалось усами, как у кошки. Уши — короткие и прямые, пасть — широкая, с острыми зубами, лапы — короткие и толстые. Хвост был весьма своеобразен: длина его равнялась длине всего туловища, он был очень тонкий и не покрытый шерстью. Но главную отличительную особенность животного составлял открытый карман, находившийся на брюхе. Ясно было, что животное принадлежало к семейству сумчатых. Детеныши походили на мать: у них были такие же вытянутые рыльца и длинные безволосые хвосты. Мы насчитали их по меньшей мере тринадцать, они резвились и прыгали между листьями.

Освободившись от детенышей, мать сразу начала метаться, то и дело поглядывая на дерево, где находилось гнездо иволг. Мы сразу поняли, что это гнездо как раз и манило к себе двуутробку.

Несколько мгновений спустя двуутробка пронзительным криком собрала вокруг себя своих детенышей. Некоторые из них запрыгнули в ее сумку, двое, уцепившись хвостами за хвост матери, забрались на ее спину, трое уцепились за шею. Любопытно было смотреть на эти маленькие создания, покрывшие тело матери, некоторые из них со смешным видом выставили свои мордашки из полуоткрытой сумки матери.

Мы думали, что двуутробка собирается удалиться со своей ношей. Но ошиблись. Она направилась к дереву, где находилось манившее ее гнездо, и стала на него взбираться. Взобравшись на первые ветви, она остановилась, повесила здесь всех своих детенышей за хвосты головами вниз.

Комичным было это зрелище. Мы с Франком не могли удержаться от смеха, глядя на маленьких животных, подвешенных за хвосты. Однако мы остерегались смеяться слишком громко, нам интересно было проследить за дальнейшими действиями матери, а если бы она нас услышала, то наверняка убежала бы.

Вскоре двуутробка уже была у той ветви, на которой находилось гнездо. Там она остановилась, нам показалось, что она думала о том, выдержит ли тонкая ветка ее тяжесть.

Гнездо, наполненное яйцами, так влекло лакомку, что она решилась и стала пробираться к нему. Но вдруг ветка затрещала и согнулась. Это заставило двуутробку отступить. И тут она обратила внимание на дуб, ветви которого раскинулись над гнездом.

Слезть с тонкого дерева и взобраться на дуб было для нее делом секунд. Она скрылась между листьями и мигом поднялась на высоту гнезда.

Уцепившись за ветку хвостом, двуутробка раскачалась, пасть ее была раскрыта, когти — наготове, но, несмотря на все усилия, она не могла дотянуться до гнезда. Тогда она развернула почти все кольца своего хвоста, едва удерживаясь на ветке, но и это не помогло. В конце концов двуутробка вынуждена была отказаться от своего плана. Она спустилась, крича от недовольства и гнева.

Раздосадованная, она взобралась опять на ветку, где сидели ее детеныши, и сбросила их на землю. Потом наскоро собрала их и поспешила удалиться со злополучного места.

Мы решили, что нам пора вмешаться и преградить ей путь. Заметив наше приближение, двуутробка свернулась в клубок, спрятала голову и лапы и притворилась мертвой. Ее примеру последовали и некоторые из ее детенышей.

Я уколол двуутробку концом стрелы и заставил ее пошевельнуться. Животное раскрыло пасть и хотело укусить меня.

Но мы мигом набросили на нее намордник и привязали ее к дереву с тем, чтобы взять ее и детенышей с собой, когда будем возвращаться домой.

XXXIX. Змея и иволги

Мы вернулись к дубу, чтобы снова заняться сбором мха, и весело обсуждали любопытный эпизод, свидетелями которого только что стали.

Франк был особенно доволен тем, что обнаружил гнездо иволги и собирался как-нибудь наведаться сюда. Вдруг птицы, успокоившиеся было после неудачи опоссума, снова начали кричать и волноваться.

— Другой опоссум! — сказал Франк. — Это, быть может, самец пришел за своей семьей.

Мы бросили нашу работу и стали следить за иволгами. Наконец мы поняли причину их очередного возбуждения. Это было омерзительное пресмыкающееся, ползущее в траве. Я пригляделся — то была ядовитая змея, страшный мокассин. Большая плоская голова, изогнутые клыки и сверкающие глаза — все наводило леденящий ужас. Змея приближалась к дереву, где находилось гнездо.

— Как ты думаешь, удастся этому чудовищу добраться до гнезда? — спросил Франк.

— Вряд ли, — ответил я, — мокассин не лазит по деревьям, в противном случае бедные птицы и белки редко ускользали бы от него. Нет, у него одна цель — напугать птиц.

Когда я произнес эти слова, мокассин уже добрался до дерева и поднял голову вверх, выставив язык.

Иволги, полагая, что змея полезет на дерево, спустились на нижние ветви, прыгая с одной на другую и крича изо всех сил.

Видя, что птицы приближаются к ее пасти, змея как будто приготовилась и уже собиралась проглотить их. Глаза ее засветились и словно гипнотизировали бедных птиц, они все ближе спускались к пасти мокассина. Одна села совсем рядом, мы уже думали, что ей конец, но, к нашему удивлению, змея опустилась в траву и поспешно стала отползать от дерева.

Придя в себя, птицы поднялись на верхние ветви и перестали кричать.

Мы стояли молча, не понимая, что произошло.

— Чего она испугалась? — спросил Франк.

Я не успел ничего ответить ему, поскольку внимание привлекло уже другое животное, появившееся из-за кустарника. Оно было величиной с волка, серого или, вернее, темно-серого цвета. Его толстое, круглое тело было покрыто жесткой щетиной, доходящей на спине до шести дюймов в длину. Уши у животного были короткие, хвоста совсем не было. Большая пасть и два торчащих белых клыка придавали ему угрожающий вид. Голова и рыло больше всего походили на голову и рыло свиньи. Да, это был пекари, или дикая мексиканская свинья. Когда она вышла из кустарника, мы увидели возле нее двух маленьких поросят.

Пришельцы остановились неподалеку от дерева, на котором находилось гнездо. Увидев их, иволги снова подняли крик. Но свиньи не обращали на птиц никакого внимания и пошли своей дорогой.

Выйдя из кустарника, свинья заметила след змеи. Она подняла рыло и втянула ноздрями воздух. Видимо, она почувствовала отвратительный запах мокассина и пришла в сильное возбуждение. Свинья стала метаться в поисках мокассина.

Змея поняла всю опасность своего положения, но ей не удалось уйти далеко, так как она передвигалась довольно медленно. Находясь среди деревьев, змея то и дело поднимала голову и оглядывалась. Потом она свернула в сторону и поползла к скале, расположенной на небольшом расстоянии от деревьев.

Но не успела она проползти и полпути, как свинья уже набрела на ее след и быстро стала к ней приближаться. Увидев пресмыкающееся, свинья остановилась, как бы измеряя расстояние, отделявшее ее от змеи, щетина у свиньи поднялась, словно колючки у дикобраза. Змея пришла в ужас. Глаза ее уже не сверкали, как тогда, когда она смотрела на птиц, они словно обесцветились.

Вдруг пекари бросилась вперед и всей своей тяжестью упала на змею. Та растянулась по земле. Пекари еще раз бросилась на змею, ударила своего врага своими копытами, схватила за шею, и через минуту змея уже была мертва. Победитель издал радостный крик, подзывая своих детенышей, и те сразу побежали к матери.

XL. Бой пумы с пекари

Франк, как и я, был доволен исходом этой встречи. Я, однако, не понимаю, почему мы с таким сочувствием относились к пекари, который ведь тоже мог бы уничтожить птиц и их яйца не хуже, чем змея. Точно так же я не понимаю, почему мы приняли столь горячее участие в судьбе иволг, которые на веку своем съели не одну муху и бабочку. Но уже с незапамятных времен змея, это пресмыкающееся, в общем, не столь страшное, сила которого значительно преувеличена, внушала человеку отвращение и подвергалась его преследованиям.

Мы обдумывали план, как нам справиться с пекари. Особенно нам хотелось завладеть поросятами, которых можно было вырастить и, забив, иметь запас питательного мяса.

Но пока мать была с ними, об этом нечего было и думать. Мы не отваживались напасть на дикое, свирепое животное. Если бы даже с нами были собаки, то и тогда неблагоразумно было бы спустить их на пекари. И все же надо было как-то избавиться от самки. Стрелять в нее? Франк находил это жестоким, хотя и понимал, что пекари — животное, не имеющее никакой жалости ко всем другим беззащитным животным. В долине было много пекари и они представляли для нас большую опасность, бывали случаи, когда они просто разрывали охотников на куски. Я считал, что неблагоразумно дать уйти такому врагу. Поэтому и не придал особого значения словам Франка, а приготовил свое ружье.

Пекари была занята потрошением змеи. Убив пресмыкающееся, она отделила голову от тела, содрала шкуру, а затем принялась с наслаждением есть белое мясо змеи, лишь время от времени бросая небольшие куски поросятам, которые веселым хрюканьем выражали свое удовольствие.

Я уже собирался выстрелить, как вдруг увидел еще одно животное. Пекари была приблизительно в пятнадцати шагах от дерева, на котором мы находились, а дальше, на расстоянии примерно тридцати шагов к ней приближался новый пришелец, который имел вид молодого теленка, но ноги его были короче, а тело длиннее. Он был темно-красного цвета, только грудь и брюхо были белыми.

Нетрудно было догадаться, что это за животное, один его вид уже внушил нам ужас, мы знали, что это — пума.

Теперь мы по-настоящему испугались. Как ни страшна была пекари, мы, однако, знали, что она не лазит по деревьям, что же касается пумы, то этот хищник так же ловок, как белка, и чувствует себя на ветвях даже увереннее, чем на земле. Я шепотом попросил Франка не шевелиться.

Пума продвигалась вперед, устремив глаза на пекари, которая продолжала жадно уничтожать пресмыкающееся, не видя грозящей опасности.

Пума остановилась за деревом, по-видимому, обдумывая, как ей расправиться с пекари. Она знала, что это не так легко, что пекари вовсе не беззащитная. Пума находилась еще далековато от пекари и старалась приблизиться незамеченной.

Тут она, наверное, обратила внимание на ветви дерева, под которым находилась пекари. Пума быстро подкралась к дереву и взлетела на него стрелой. Мы услышали царапанье когтей, вцепившихся в кору. Услышала это и пекари, она подняла голову и замерла на мгновение, но, может быть, подумав, что это белка, опять принялась за свое дело.

Мелькнув меж ветвей, пума со страшным ревом кинулась вниз и упала на спину своей жертвы. Когти вонзились в затылок пекари. Испуганная, она испустила пронзительный крик и заметалась в попытках освободиться от пумы. Оба хищных зверя покатились по траве. Стоны пекари эхом откликались по всему лесу. Детеныши обступили сражающихся и приняли участие в бое, издавая такие же крики, как и их мать. Одна только пума молчала. Она не выпускала своей добычи, ее зубы крепко вцепились в шею пекари.

Бой длился недолго. Пекари перестала стонать. Она упала на бок, не в состоянии освободиться от своего врага. Пума же, разорвав шейную артерию пекари, пила ее теплую кровь, забившую сильной струёй.

Мы не считали благоразумным вмешиваться в этот бой, так как знали, что хищный зверь не пощадил бы нас, если бы мы помешали ему. Поэтому мы оставались на дереве, не смея и пошевельнуться. Пума была от нас в пятнадцати шагах. Я мог бы выстрелить в нее, но боялся, что не уложив ее одним выстрелом, подвергаю себя опасности.

Бой был уже совсем окончен, как вдруг мы услышали пронзительные крики. Пума поднялась на передние лапы и тоже стала с беспокойством прислушиваться. Она одно мгновение колебалась, потом, внезапно приняв решение, вцепилась зубами в пекари, закинула ее на свою спину и сочла за лучшее оставить это место.

Не успела пума сделать и нескольких шагов, как шум стал приближаться, и тут мы увидели целое стадо пекари, выбежавших на поляну. Их было по меньшей мере два десятка, и все они сбежались на крик убитой пекари.

Стадо остановилось между деревом и пумой, прежде чем та успела добраться до дерева. Мигом они образовали круг, который пума не могла прорвать без боя. Видя, что путь к отступлению отрезан, пума сбросила с себя тушу пекари и кинулась на ближайшего врага. Но несколько пекари метнулись наперерез, и вскоре кровь пумы потекла ручьем. И все же ей удалось убить двух или трех пекари, но живая цепь по-прежнему преграждала путь к дереву, не давая пуме добраться до него. Наконец ей удалось вырваться из окружения своих врагов. Но представьте себе наш ужас, когда мы увидели, что пума летит к дереву, на котором находились мы!

В отчаянии я поднял ружье. Но прежде, чем я выстрелил, пума уже была на дереве, причем как раз в двадцати футах над нашими головами. Она почти дышала мне в лицо! Пекари преследовали пуму до самого дерева и остановились перед этим препятствием, которого они не могли одолеть. Одни ходили вокруг дерева и посматривали вверх, другие с ожесточением грызли кору и все хрипели от ярости и разочарования.

Мы с Франком онемели от ужаса, не зная, что предпринять. Пума вперила в нас свой ужасный, леденящий кровь взгляд и в одном прыжке могла нас уничтожить!

Мы думали, что она действительно бросится на нас. Но и внизу нас ждали многочисленные враги, не менее страшные, чем пума, они разорвали бы нас на куски, только попытайся мы спуститься на землю.

Ситуация была жуткая, и мне нужно было побыстрее принять единственно правильное решение.

Наконец, поразмыслив, я понял, что более серьезная опасность грозит нам со стороны пумы. Пока мы на дереве, пекари были нам не страшны, а вот пума в любое мгновение могла броситься на нас. Поэтому нужно было сделать все возможное, чтобы освободиться от этого страшного врага.

Пума стояла неподвижно на своей ветви. Она, без сомнения, не преминула бы броситься на нас, если бы ее не удерживал страх перед пекари. Прыгнув на нашу ветвь, она могла бы поскользнуться и упасть как раз к ногам поджидавших ее пекари. Это и заставило пуму оставаться на месте. Но я хорошо понимал, какая участь нас ждет, как только пекари уйдут.

Франк был без ружья. Он взял с собой только лук и стрелы, но и те остались внизу, и пекари успели их уже растоптать. Я поставил Франка позади себя, чтобы он не находился между мной и пумой, в том случае, если мне не удастся ранить врага. Все это делалось нами молча, без резких движений, чтобы не разъярить находившееся над нами чудовище.

Я осторожно поднял ружье и прицелился в голову пумы — это была единственная часть тела зверя, не закрытая от нас ветвями. Я нажал курок. Несколько мгновений дым мешал мне что-либо разобрать. Но я услышал шум, похожий на падение. А между пекари поднялась страшная возня. Окровавленная пума билась среди них, бой длился, однако, недолго. Через минуту пума была разорвана на куски.

XLI. Осажденные на дереве

Я и Франк почувствовали себя спасенными. Мы испытывали счастье, переживаемое человеком, которому удалось избежать верной смерти. Пекари, думалось нам, скоро разойдутся и скроются в лесу, так как их враг уже уничтожен. Но каков был наш ужас, когда мы увидели, что обманулись в своих расчетах! Вместо того, чтобы удалиться, пекари, расправившись с пумой, снова окружили дерево, с яростью хрипя и глядя вверх. Они, по-видимому, решили уничтожить и нас, если только представится возможность. Странная благодарность за то, что мы передали в их распоряжение нашего общего врага!

Мы находились на самых нижних ветвях. Подниматься выше не было необходимости, так как пекари все равно не могли до нас добраться. Но они могли осаждать нас до тех пор, пока мы не умрем от голода и жажды, после всего, что я слышал об этих животных, это предположение не казалось мне лишенным оснований.

Сначала я не собирался стрелять, надеясь, что через некоторое время пекари успокоятся и разойдутся.

По истечении двух часов мы убедились, что это ни к чему не приведет. Пекари, правда, успокоились, но по-прежнему находились под деревом и, по-видимому, не собирались снимать осаду. Некоторые из них даже улеглись, чтобы проводить время в более удобном положении.

Я начал терять терпение, зная, что семья наверняка уже беспокоится из-за нашего долгого отсутствия. Поэтому я решил посмотреть, какое впечатление произведут на пекари несколько ружейных выстрелов.

Чтобы увереннее действовать, я спустился на самую нижнюю ветку и начал стрелять. Я сделал пять выстрелов, и каждый из них стоил жизни какому-нибудь одному пекари, но остальные вместо того, чтобы испугаться и убежать, с яростью кидались на туши своих убитых сородичей, а затем, сгрудившись у дерева, начали бить по стволу своими копытами, как бы собираясь подняться вверх.

Выстрелив в шестой раз, я с ужасом увидел, что у меня остался всего один патрон. И все же я снова зарядил ружье и убил еще одного пекари. Но нам от этого не стало легче. Животные продолжали окружать нас плотным кольцом, проявляя удивительное равнодушие к грозящей им гибели.

Мы уже не знали, к какому средству прибегнуть, и поднялись на верхние ветви, чтоб нас не было заметно пекари. Оставалось терпеливо ждать, надеясь, что ночь все-таки освободит нас от осаждающих врагов.

Некоторое время мы сидели на своих ветках, и вдруг увидели, что к нам поднимается дым. Сначала мы подумали, что это пороховой дым от наших выстрелов. Но он становился все гуще, и мы увидели, что цвет его совсем не похож на цвет порохового дыма. Он забивал дыхание, выедал глаза, мы уже перестали что-либо видеть и безудержно кашляли. Густое облако окружало наше дерево. Я прислушался к хрипам осаждавших нас диких животных, но они не были похожи на их прежние хрипы. Тут только я понял, что от выстрелов загорелся мох, и действительно, как только дым рассеялся, мы увидели бледное пламя. С радостью мы отметили, что пламя вряд ли может добраться к нам, так как мох лежал немного поодаль от дерева.

Чтобы избавиться от дыма, мы поднялись на самые верхние ветки. И все же мы опасались, как бы огонь не охватил нижние ветви и не заставил нас спуститься на землю, где нас поджидали свирепые враги. К счастью, мох с этих ветвей был нами снят, и огонь не смог бы так быстро распространиться по дереву.

С верхних ветвей мы увидели, что пекари сгрудились на некотором расстоянии от дерева, устрашенные огнем.

— Теперь, — сказал я, — если нам удастся спуститься незамеченными, это будет шансом на спасение.

Мы уже начали спускаться, как издали донесся собачий лай. Мы узнали наших собак. Не могло быть сомнения, что с ними идут Куджо и Генрих. Мы с ужасом подумали о том, что собаки будут разодраны разъяренным стадом пекари, не поздоровится и Куджо с Генрихом, если они не успеют влезть на дерево. Лай приближался, и мы уже различали голоса людей. Это могли быть только голоса Генриха и Куджо, которые, вероятно, шли искать нас. Я не знал, что делать. Может, мне спуститься одному и предупредить об опасности Генриха и Куджо? Только бы пекари не заметили моего бегства!

Я не медлил ни секунды. Оставив ружье Франку и взяв с собой только нож, я слез с дерева и бросился по направлению к горящему мху. Не успели мои ноги коснуться земли, как я увидел на расстоянии ста шагов от себя собак, а за ними Куджо и Генриха. Но в то же время позади все стадо пекари с диким визгом уже гналось за мной. Я успел предупредить Куджо и Генриха, и они стали взбираться на дерево, а собаки бросились на стадо пекари. Но бой этот быстро прекратился. Изведав на себе силу ударов пекари, наши собаки обратились в бегство. Они кинулись в ту сторону, где находились Куджо и Генрих. К счастью, ветви росли низко, и Куджо удалось поднять собак к себе. В противном случае они, несомненно, разделили бы участь пумы. Действительно, пекари, разъяренные нападением собак, преследовали их до самого дерева, которое и окружили в бессильной ярости.

Я вздохнул несколько свободнее. Я слышал крики Генриха и Куджо, лай собак и глухое хрюканье пекари. Длинное копье Куджо опускалось на пекари, и число наших врагов уменьшалось с каждым ударом. Генрих тоже стал стрелять из ружья.

Куджо и Генрих действовали так успешно, что через несколько минут вся земля вокруг дерева была покрыта мертвыми тушами, в живых осталось совсем немного наших врагов.

Они, по-видимому, ужаснулись участи своих товарищей и отошли от дерева. А потом и вовсе потянулись в лес. Поражение было полное, и у них, очевидно, не было больше желания нас беспокоить.

Вскоре мы все вместе тоже отправились домой, чтобы успокоить всех, кто с тревогой нас ожидал дома.

Впоследствии мы во время охоты не раз встречались с пекари, но они теперь старались обходить нас стороной.

А на следующий день мы вернулись на поле сражения, вспомнив о двуутробке. Но, к своему разочарованию, никого не нашли, животное перегрызло веревки и убежало вместе с детенышами.

XLII. Встреча с черными волками

В течение года мы дважды собрали урожай пшеницы, так как она созревала за два месяца, почти двадцать возов хлеба. Этого было достаточно, чтобы прокормиться самим и прокормить наших животных до следующего урожая.

Второй год мы провели так же, как и первый. Весной заготовили кленовый сахар и засеяли большую площадь пшеницей. Мы увеличили стадо наших животных, оленей и антилоп, поймали волчицу с многочисленным потомством. Конечно, самку потом пришлось убить из-за ее хищных инстинктов, но детенышей все-таки удалось приручить. Они стали такими же домашними, как и собаки, с которыми они жили в дружбе.

За лето и зиму на охоте с нами случилось много интересных приключений, которые я обхожу молчанием. Но одно было так необыкновенно и опасно, что, наверное, стоит рассказать о нем.

Стояла холодная зима, земля спала под глубоким снежным покровом. Я думаю, что это была самая суровая зима за все время нашего пребывания в долине.

Озеро покрылось гладким, как стекло, льдом. Мы часто катались на коньках. Даже Куджо увлекся катанием, а быстрее и увереннее всех нас катался Франк.

Однажды на каток отправились только Франк и Генрих, а я и Куджо остались дома, чтобы окончить неотложную работу. До нас доносился веселый смех ребят и их звон коньков, скользивших по льду.

Вдруг мы услышали пронзительный крик.

— Ох! Роберт! — воскликнула моя жена. — Под ними проломился лед!

Я схватил первую попавшуюся веревку, а Куджо вооружился копьем, полагая, что оно может ему пригодиться, и мы бросились на каток. Добежать туда было делом нескольких секунд, и вот мы увидели, как оба мальчика во всю прыть несутся на коньках к берегу озера, а за ними почти по пятам гонится целое стадо волков. Это были не обычные степные волки, а волки, принадлежащие к виду, известному под названием ‘большого черного волка Скалистых гор’. Их было шесть, они бежали с опущенными ушами и раскрывшимися пастями, показывая красные языки и белые зубы.

Я бросил веревку и схватил какую-то жердь, Куджо с копьем бежал впереди. Мария тоже не растерялась и кинулась в дом за ружьем.

Генрих опередил Франка, и того почти уже настигали волки. Это нас поразило, ведь Франк был таким хорошим конькобежцем. Казалось, он вот-вот окажется в зубах волков. ‘Боже! они его сожрут!’, — воскликнул я в отчаянии, мне казалось, что он сейчас упадет на лед. Но какова была моя радость, когда я увидел, что Франк резко повернул в сторону, а волки, скользя по инерции вперед, оставили его и бросились за Генрихом. Теперь нас охватил страх за него. Волки уже настигали мальчика, как вдруг он тоже сделал поворот и оставил волков на расстоянии. Но они, хоть и с трудом, тоже быстро развернулись и, поскольку Генрих был ближе, погнались за ним. Франк повернулся и с громким криком побежал за волками, стараясь отвлечь их внимание от Генриха. Генрих сделал еще один поворот и заскользил в другом направлении.

Франк крикнул Генриху, чтобы он убегал к берегу. Когда Генрих отдалился, все волки устремились за Франком и чуть не настигли его, но Франк снова изменил направление, а волки проскользили вперед.

Недалеко от берега была прорубь, туда и направился Франк. Мы думали, что он не видит проруби и криками предупреждали его об опасности. Но он знал, что делает. Добежав до края проруби, он повернул под прямым углом и через несколько мгновений был уже возле нас. Настигавшие его волки до того увлеклись погоней, что не обратили внимания на опасность. Впрочем, если бы они и заметили прорубь, то все равно не смогли бы вовремя остановиться. Мигом все шесть волков исчезли в проруби.

Мы с Куджо подбежали к проруби и начали смертельный бой с волками. Куджо бил копьем, я — жердью. Пятеро хищников исчезли подо льдом. Шестому удалось выйти из проруби. Он дрожал от холода и страха.

Я думал, что хищник станет убегать. Но он ощерился и приготовился к прыжку. Положение было критическим. И вдруг прозвучал выстрел: волк с хрипом упал на лед. Я оглянулся и увидел Генриха с ружьем в руках. Мария дала ему мое ружье, зная, что он превосходный стрелок. Волк был только ранен, но Куджо быстро прикончил его своим копьем.

Это был слишком беспокойный день для нашей семьи. Франк стал настоящим героем в наших глазах. Хотя он и хранил молчание, однако видно было, что он очень гордится своей победой. Да и было чем гордиться: без его ловких маневров бедный Генрих неизбежно стал бы добычей свирепых хищников.

XLIII. Прирученный большой олень

Прошло три года, за это время бобры до того размножились, что мы сочли своевременным приступить к заготовке мехов. Они привыкли к нам и брали из наших рук все, что мы им предлагали в пищу. Так что мы без труда могли убивать необходимое число бобров, не спугнув других.

Для этого мы устроили небольшой резервуар, сообщающийся с озером, что-то вроде шлюза. Здесь мы обычно и кормили наших бобров. Каждый раз, когда мы бросали в бассейн коренья сассафраса, бобры собирались здесь в большом количестве, так что мы имели возможность закрыть шлюзы и поступить с бобрами, как нам угодно. Это делалось тихо, и так как ни один из попавшихся в нашу западню бобров не возвращался к товарищам и не мог рассказать им о случившемся, а наша западня все время была открыта так, что бобры, несмотря на всю свою смышленость, нисколько не задумывались о судьбе своих сородичей. Наша ловушка никогда не вызывала у них подозрений, и они, не задумываясь, отдавались в наши руки.

В первый год охоты на бобров мы собрали мехов, по меньшей мере, на пятьсот фунтов стерлингов. На второй год у нас уже было меха на тысячу фунтов. Тогда мы построили новую хижину, ту самую, в которой мы и сейчас живем, старый дом нужен был для сушки и хранения мехов.

Третий год оказался для нас столь же удачным, как и второй, то же было и на четвертый и на пятый год. Таким образом, в нашем старом доме хранилось товаров на четыре с лишком тысячи фунтов. Живых бобров, находившихся в нашем распоряжении, мы могли оценить в две с половиной тысячи фунтов, все же наше состояние мы оценивали приблизительно в шесть с половиною тысяч фунтов. Друзья мои, ведь предсказание моей супруги оказалось пророческим относительно состояния, которое можно составить в пустыне?

С тех пор, как мы стали заниматься накоплением этих ценных товаров, нас неотступно преследовала одна и та же мысль: когда и каким образом мы сможем вывезти их на рынок?

Этот вопрос трудно было решить. Без рынка сбыта наши меха ничего не стоили и лежали без всякого употребления. Они могли нам сослужить ту же службу, что слиток золота человеку, умирающему от голода среди пустыни. Хотя мы и имели в изобилии все необходимое для жизни, однако чувствовали себя в некотором роде пленниками в этой маленькой долине. Нам так же невозможно было оставить ее, как потерпевшему кораблекрушение покинуть пустынный остров. Среди всех прирученных нами животных не было ни одного верхового или вьючного. Помпо был единственным, но он был слишком стар. Его дряхлое тело вряд ли вывело бы его самого из пустыни, тем более Помпо не в силах был бы вывести из пустыни всю нашу семью с тысячами имеющимися в нашем распоряжении шкур.

Хотя нам и было хорошо здесь, все же мысль об этом омрачала наше счастье.

Мы с Марией охотно остались бы в этой спокойной долине, но мы думали о судьбе наших детей. Мы должны были исполнить наш долг по отношению к ним: нужно было дать им приличное воспитание. Мы не могли и думать о том, чтобы отрезать их навсегда от всего цивилизованного мира и обречь их на такое существование, какое было теперь.

Я предложил своей супруге следующий план: я отправлюсь на Помпо, может быть, мне удастся попасть в селения Новой Мексики, и там я найду мулов, лошадей и быков. Этих животных я приведу в нашу долину и буду держать их до поры до времени, пока мы надумаем покинуть долину. Мария и слушать не хотела об этом, она не соглашалась даже на временную разлуку со мною. ‘Может быть, мы с тобою никогда уже не увидимся!’, — сказала она и не дала мне привести этот план в исполнение.

Впрочем, когда я серьезно осмыслил все, я и сам понял несостоятельность этого плана. Положим даже, что мне удастся выбраться из пустыни, но где я достану деньги, необходимые для покупки животных? Я не мог бы купить ни одной лошади, ни одного осла. Жители Новой Мексики только посмеялись бы надо мной.

— Терпение! — сказала моя жена, — мы здесь счастливы. Когда пробьет час, когда мы будем готовы к тому, чтобы уйти отсюда, Перст Божий, который привел нас сюда, сумеет и вывести нас отсюда.

Такими словами моя благородная жена постоянно заканчивала наши разговоры на эту тему.

И ее слова казались мне пророческими, тем более, что не одно предсказание моей жены уже сбылось.

Однажды — это было на четвертый год нашего пребывания в пустыне, — у нас шел разговор на эту тему, Мария, по обыкновению, ссылалась на помощь Провидения, которое выведет нас из нашего плена. Наш разговор был прерван прибежавшим впопыхах Генрихом. У него был торжествующей вид.

— Папа! Папа! — закричал он, — два оленя, два молодых оленя попали в нашу ловушку. Куджо подвел их к повозке, по величине они не уступают телятам.

В этом известии не было ничего необычного, в нашем загоне был уже не один олень. Правда, это были молодые олени, и так как до тех пор у нас были только старые, то Генрих и радовался этому.

В первое мгновение я не обратил на это известие никакого внимания и только вышел с Марией и детьми посмотреть на наших новых пленников.

Но когда Куджо и мальчики вели молодых оленей в наш загон, я вспомнил, что когда-то читал о том, что американские олени могут служить как верховые или упряжные животные.

Мне незачем говорить вам, друзья мои, что эти воспоминания открыли новые возможности для моих планов. Удастся ли нам сделать их упряжными? Смогут ли они вывести нас из пустыни?

Это было возможно, и мы решили напрячь все наши силы для того, чтобы добиться желаемого, и мы добились.

Куджо, как известно, очень ловко обращался с вьючными и упряжными животными. Когда оба оленя немного подросли, он впряг их в плуг и вспахал ими несколько акров земли. Зимою он возил на них дрова. Таким образом, они работали и в поле, и в повозке, как пара лучших быков.

XLIV. Охота на мустангов

Мы добились блестящих результатов. Ничто не мешало нам поймать и приручить оленей столько, сколько нужно для того, чтобы осуществить наш план. Мы поймали еще четырех детенышей, и Куджо выдрессировал их так же, как первых.

Но в это время другое обстоятельство еще яснее подтвердило пророческие слова моей жены и еще более укрепило нашу веру в то, что Господь Бог не отвернулся от нас и не откажет нам в своей помощи.

Однажды утром, едва мы проснулись, до нас донесся шум, который привел всех нас в большое смятение. Это было похоже на топот лошадей, а ржанье, которое мы услышали чуть позже, уже не оставляло никаких сомнений на этот счет. Помпо заржал в конюшне, и ему ответило несколько лошадей.

— Это индейцы! — и мы с отчаянием переглянулись.

Генрих, Франк и я вооружились ружьями, а Куджо взял свое длинное копье. Я быстро открыл одно окно и посмотрел наружу. Там действительно были лошади, но ни одного всадника! Лошадей было около двенадцати: среди них были белые, черные и в яблоках. Они бежали по лужайке, ржали и прыгали, резво размахивая хвостами и гривами. Они были без уздечек, без седел, — словом, без всякого следа, который указывал бы на то, что человеческая рука когда-либо касалась этих животных. Так оно и было на самом деле. Я понял, что это мустанги, дикие лошади пустыни.

Они, очевидно, спустились по течению ручья и вышли с восточной равнины. Их привлекла богатая растительность долины. Мы решили не дать им уйти отсюда.

Для этого нужно было только закрыть выход из долины. Но как это сделать без всякого шума! Они находились как раз против нашего дома, и нельзя было открыть дверь незаметно для них. Если бы они увидели нас, то, без сомнения, ускакали бы, и мы никогда больше не увидели бы их. Подойти к ним было невозможно. Однажды мы встречали целые стада мустангов, державшихся от нас на значительном расстоянии. Любопытно то, что лошадь, которая обыкновенно считается другом человека, больше всех диких животных боится нашего присутствия. Лошадь как будто чувствует, что человек нуждается в ее услугах и желает лишить ее свободы! Каждый раз, когда я вижу табун диких лошадей, я не могу не подумать, что среди них, наверное, есть несколько беглецов, которые сообщили своим товарищам, как с ними обращался человек, и внушили им мысль, что его следует остерегаться. Не подлежит сомнению то, что лошадь самое дикое животное.

Каким же образом нам стать владельцами этого табуна? Мы скоро придумали способ. Я попросил Куджо взять топор и следовать за мной. Мы выпрыгнули через заднее окно нашей хижины и, скрываясь за домом, прошли мимо конюшни таким образом, чтобы не привлекать внимание мустангов. Мы прошли по опушке и дошли до конца долины. Здесь Куджо сразу принялся за работу и меньше чем за полчаса свалил дерево и совершенно забаррикадировал проход. Поверх дерева мы набросали ветвей, так, что лошадь смогла бы разве что перелететь через это препятствие. Потом мы бегом вернулись домой, уже не стараясь скрыться от мустангов. Последние, увидев нас, бросились к лесу, но мы не приняли против этого никаких мер, прекрасно зная, что отныне им не удастся ускользнуть от нас. Помпо был взнуздан и оседлан. Мы приготовили лассо, и за три дня весь табун очутился в нашей власти.

Теперь, друзья мои, я думаю, что уже наскучил вам рассказами о наших приключениях. Я мог бы поведать вам еще много любопытного, но это в другой раз. Я мог бы рассказать вам, как мы поймали баранов и антилоп, как мы приручили буйвола и стали делать масло и сыр из молока самки, каким образом мы взрастили детенышей кугуара, черной медведицы и многих других хищных зверей. Я мог бы рассказать вам и о том, как мы с Куджо на наших лошадях путешествовали в ‘Лагерь скорби’, — так мы назвали то место, где убиты были наши товарищи ,— а также о том, как мы возвращались оттуда, увезя с собою две повозки и много других предметов первой необходимости. Я мог бы рассказать вам и многое другое, но вы, без сомнения, уже устали от моего длинного рассказа и с нетерпением ждете его конца.

Вот уже почти десять лет мы живем в этом оазисе. Все это время мы были счастливы и довольны своей судьбой. Бог благословил наши труды и увенчал их успехом. Но наши дети, как вы видите, выросли на природе, безо всякого воспитания, если не считать того, что мы им могли дать. Поэтому мы страстно желаем возвратиться к цивилизованной жизни. Ближайшей весной мы намерены отправиться в Сен-Луи. У нас уже все готово: наши повозки, наши лошади, товары, — все, кроме тех шкурок, которые мы добавим этой зимой. Я не знаю, вернемся ли мы когда-нибудь в этот уютный уголок, но воспоминание о нем никогда не изгладится из нашей памяти. А вернемся ли мы сюда или нет, это зависит от обстоятельств, которые готовит нам будущее. Однако мы намерены, оставляя долину, открыть все наши клетки, уничтожить все ограды, выпустить на свободу всех наших животных и дать им возможность вернуться к независимой жизни.

А теперь, друзья мои, я обращусь к вам с одной только просьбой. Время года — позднее. Вы свернули с вашей дороги, а зимой, как вам известно, опасно путешествовать по пустыне. Оставайтесь с нами здесь до весны, а потом мы уедем вместе с вами. Зима в этих местах непродолжительна, и я постараюсь, чтобы вы провели ее по возможности приятнее. Я обещаю вам очень интересную охоту, и когда наступит время, мы устроим большую охоту на бобров. Итак, ответьте, хотите ли вы остаться?

Заключение

Наш друг Мак Найт только и мечтал, чтобы остаться возле своей маленькой Луизы. Мы все знали, какие опасности ожидают нас в пустыне зимой. Здесь зима, как правильно заметил наш друг Рольф, непродолжительна, весна наступит скоро. Уединенная жизнь, которая предстояла нам здесь, имела свою прелесть, и мы приняли предложение нашего друга Рольфа.

Рольф исполнил свое обещание, всю зиму мы охотились, особенный интерес представляла для нас охота на бобров, которых мы убили около двух тысяч.

С наступлением весны мы готовы были к отъезду. Приготовлены были три повозки: две для шкур и третья для женщин, Рольф и сыновья должны были ехать верхом. Ограда парка была разобрана, а животные выпущены на свободу, накормив их досыта, мы предоставили их собственной судьбе и выехали из долины. Мы направились на север для того, чтобы поехать по старой дороге, ведущей в Сен-Луи. Прибыли туда мы в мае месяце, Рольф быстро продал свои меха и выручил большую сумму денег.

С тех пор прошло уже несколько лет. Автор этой книги жил в отдаленной стране и не получал никаких известий о Рольфе и его семье.

На днях я получил письмо от Рольфа, принесшее мне добрую весть о том, что все здоровы и чувствуют себя прекрасно. Франк и Генрих недавно окончили колледж. Теперь они уже настоящие мужчины. Маленькие Мария и Луиза уже окончили пансион. Наконец, письмо Рольфа содержало и другие крайне любопытные новости. В письме говорилось о четырех свадьбах. Генрих сделался женихом своей ‘маленькой сестры’, черноволосой Луизы. Франк женился на очень красивой девушке, дочери одного плантатора из Миссури. Белокурой Марии с голубыми глазами предстояло связать свою судьбу с судьбой одного молодого купца, проведшего зиму с нами в долине. Я очень хорошо припоминаю, как он еще тогда ухаживал за маленькой Марией. Ну, а четвертая свадьба? На этот вопрос пусть ответят Куджо и его толстая Луиза.

Наконец, Рольф сообщал, что после свадебных празднеств он намерен возвратиться в долину. С ними поедут все: Мак Найт и новобрачные. Они возьмут с собой телеги, лошадей, быков и все принадлежности для скотоводства и земледелия. У них вполне определенный план. Они хотят основать небольшую колонию на патриархальных началах.

Чувствовалось, что письмо писал человек счастливый. Читая его, я вспомнил то приятное время, которое я провел в обществе этих мужественных людей, и благодарил судьбу за то, что она привела меня в ‘жилище в пустыне’.

К О Н Е Ц

Примечания

На языке оригинала издано впервые в 1852 г. (London: D.Bogue, Boston: Ticknor, Reed and Fields). также издано под названием ‘The English Family Robinson’.

На русском языке издано впервые в 1864 г. под названием ‘Уединенное жилище или Приключения одного семейства, заблудившегося в пустынях Америки’ (СПб.: Общественная польза), в том же году издано под названием ‘Жилище в пустыне’ (СПб. М.Вольф). Другие переводы: ‘Одиннадцать лет в пустыне’, ‘Робинзон пустыни’. Дважды — в 1888 и в 1894 гг. — под названием ‘Робинзоны на суше’ (М.: И. Сытин), причем авторство в обоих случаях приписано Жюлю Верну, переведено с адаптированного французского издания.

Томас Майн РидЖилище в пустыне