Жик…
Жик…
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Жик…, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1935
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. ‘Моя жизнь’: Мемуары, Рассказы (1929-1935)
Дождь. Пароход ‘Самолет’ отошел от Рыбинска. Пассажиры сидят в столовой, в рубке. В окна видна Волга, баржи с хлебом, лесом, воблой. Приятно в дождь в большой кают-компании. Чай, закуски, стерлядь кольчиком. Пассажиров немного, больше на Ярославль, чиновники, ярославские жители, купцы, судейские, есть и в форме, знакомы между собой. Человек, видимо, торговый, из купцов, говорит:
— Ну, весь Рыбинск хлебом завалили. Запасы велики. На армию все, на войну. Петр Гаврилыч хлеб-то ставит, сдает. На пристани с барок прямо в вагоны цедют зерно, мешками тянут на подводы, день и ночь. На фронт все. Из Петербурга генерал приехал, старичок, роста небольшого, но важнейший, со звездой. На пристани начальство, губернатор, городской голова Ермаков показывает зерно генералу, мешки открыты стоят. А генерал, старичок-то, посмотрел на мешки и говорит:
— Дайте-ка,— говорит,— вон тот мешочек, что несет крючник на берег. Ну, того остановили.
— Откройте,— говорит.
Открыли. Он взял, генерал-то, зерно на руку, а на руке белая перчатка. Потряс в руке зерно:
— Прекрасная,— говорит,— пшеница.
А городской голова Ермаков наклонился к генералу и говорит:
— Это,— говорит,— ваше превосходительство, не пшеница, а рожь.
А генерал ему:
— Все равно,— говорит.— Солдатики съедят…
И Петру Гаврилову тут же сказал:
— Вы,— говорит,— тоже защитник родины, рожь поставляете, так не плутуйте, будьте,— говорит,— верны, как солдат отечеству.
Петр-то Гаврилыч покраснел и ответил:
— Это вот все, что здесь видите, ваше высокопревосходительство, все зерно это, что здесь, рыбинское купечество пожертвовало на войну, верным солдатам отечества…
Тут генерал поглядел на него и руку ему дал:
— Благодарю вас.
И губернатору сказал:
— Я обязан призывать к чести, как могу, в великие дни войны.
— Так точно, ваше высокопревосходительство,— ответил наш Петр Гаврилыч-то,— понимаю я, что обязаны… И мы свою обязанность исполняем: вчера,— говорит,— телеграмма мне с фронта пришла: мой единственный сын, Андрюша, убит на войне, положил живот за отечество.
Генерал притих. Вот как бывает.
— Да,— говорил тем временем другой пассажир, молодой белобрысый человек.— Земля наша круглая, такой, значит, шар, тяжелый, и гуляет себе в пространстве, которому нет конца и начала. Вот тайная штука какая. И люди на земле живут. Вот мы. И ссорятся. Что это такое? Отчего народ такой сердитый? Беда просто!
— Вы что же хотите этим сказать? — спросил его другой пассажир, на вид человек сердитый, вроде как из чиновников. Черномазый.
— Да так — ничего. Чудно только. В бесконечном пространстве на земле живут и друг дружку колошматят. Будто так и надо.
— Да вы, собственно, что говорите…
— Я говорю: зачем это в бесконечном пространстве все ссориться. Не надо бы.
— А ежели человек какой спросит вас: ты у окошка сидишь и чай пьешь? Что ответите?
— Чего же? Сижу, скажу, и чай пью. Что же?
— Хорошо. А он возьмет да тебя по носу — жик. Ты тогда что?
Белобрысый удивился.
— С какой стати он меня по носу — жик?
— Не кстати, а просто — зачем ты у окошка сидишь и чай пьешь. Вот и жик… Тогда ты что?
— Дурацкое дело. С какой стати. Глупо.
— Глупо? А он по носу — жик. Вот тебе и в бесконечном пространстве… Как ты об этом подумаешь?
— Подумаю — ‘дурак’ и уйду.
— Куда уйдешь-то? Нет, ты здесь, на земле. Он тебя найдет — и по носу опять — жик.
— Ну тогда я ему в морду дам. Это уж верно.
— Вот тебе и драка выходит. Понял?
Пассажир в фуражке с кокардой, немолодой и важный, читавший книгу, отложил ее в сторону, послушал, что говорят, и сказал:
— Знаете, господа молодые люди — довольно странно вы говорите. Что это? По носу жик! Это просто хулиганская выходка. Ну, отправить в участок, составить протокол за оскорбление личности. При чем здесь бесконечные пространства?
— Да, верно,— сказал черномазый.— Нас с вами отправят. А если это, допустим, какой-нибудь Навуходоносор? После победы, ну, над какими-нибудь там халдеями, пирует, отдыхает. Кругом тимпаны, трубы. Он лежит на леопардовых шкурах, кругом курильницы, у ног жены вертятся. Навуходоносор устал, ну, и вздремнул немножко. А прохожий, какой-нибудь халдей, или дурмадур, или кто там, все равно, видит, Навуходоносор спит — и он его по носу жик. Ну, и что же? Скандал. Война обязательно, потому — такой штуки стерпеть невозможно никому.
Кругом рассмеялись.
— Ну, знаете,— сказал человек с кокардой,— какой вздор вы говорите! Навуходоносор! По носу жик!
— Конечно, вздор,— согласился черномазый.— Просто я картину видел такую. Не помню, какой художник. Лежит эдакой человек, кто его знает, какого племени, курильницы дымят, бабы голые — жены его — в ногах вертятся, а он лежит на шкурах под балдахином. ‘Победитель’ картина называлась. Ну, я думаю, а если его какой-нибудь озорник по носу — что только будет? Беда!
— А я вот, все-таки, понять не могу,— сказал белобрысый,— почему так ссорются человеки? Живет каждый немного на земле, земной шар круглый, катается в бесконечном пространстве день и ночь, зла никому ничуть не делает, для людей все готовит, кормит, прямо чисто мать родная. А человеки дерутся. И ничего не сделаешь с ними…
— Вздор! — возмутился человек с кокардой.— Причины войны сложны, не просто так… И говорить так нельзя.
— Это все верно,— согласился белобрысый.— А только страшно. На небо глядеть не страшно. И хорошо… Вот на Волгу посмотреть — широко, хорошо. Вон солнышко освещает бережок — хорошо… Тоже дети… на них глядеть хорошо… И женщины тоже — хороши. У нас в саду нынче антоновка уродилась — ну и яблоки — хороши!.. А тут — на тебе — по носу жик!..
Кругом засмеялись.
— А вы бы, по-вашему, как бы нужно было поступать? — спросил чиновник в кокарде.
— Я не знаю. Я так говорю — не знаю… Просто, когда подумаешь, как это устроена земля и бесконечное пространство кругом и все добро так сделано, хорошо на земле,— то просто, кажется мне, не стоит ссориться. Только и всего. Это очень просто, много приятнее и дешевле.
— Так ведь все этого хотят, только не выходит.
— Эге,— засмеялся купец.— Да как ты говоришь, а у вас на заборе гвозди понатыканы зачем? Чтоб не воровали яблоки-то, а? А эдак у тебя все возьмут, и яблоки, и дом, и жену, и детей. А ежели ты сдачи дашь — то побоятся. Вот что.
Белобрысый задумался.
— Ну, опять же выйдет, что жик,— сказал он.
— А то как же?
— А вот как… Давно бы понять надо, что на земле, в бесконечном пространстве, при тайне эдакой и жизни нашей короткой, другое в голове держать нужно. Почтение иметь, разумение для загадки великой и прекрасной, при короткой жизни нашей, чтоб отходить смертью в вечность. Пора бы понять это. Чтить ее, тайну эту. Землю, солнце и небо, и тайну эту великую не огорчать, а жить дружно, без злобы. И просто это очень, но не хотят.
— Молоканин, надо думать,— прошептал кто-то,— или штунда…
— Да это все сказано давно, мил человек,— сказал другой.— Да не выходит.
— Ты вот скажи, как сделать-то,— сказал купец.
— Да, верно. А уйти никуда живому с земли невозможно. Круглая она. Вот и ходи кругом, не уйдешь никуда. А не то — мало ли убежало бы! Велено — вот и живи, а уж как хочешь.
И белобрысый покачал головой.
Замолчали. Я вышел из кают-компании на палубу. Широкая Волга несла свои воды. Проглядывало солнце. По берегу шли поля, леса, селения. Отрадно и радостно было смотреть на берега широкрй реки. Около меня стоял купец и смотрел на плоты, которые гнали по Волге. Купец приставил свои руки ко рту и закричал:
— Чьи плоты-те? С плота кричали:
— Га-аври-ло-ва-а-а… Сво-ло-ча… День-ги-и… вто-ро-о-ой ме-сяц… не пла-а-тит… сте-е-рва…
— Мои плоты-то,— сказал мне купец, обернувшись ко мне, и засмеялся.— Не платит… Ишь чего?.. Заплати-ка таперь! Знаю, плоты разобьют, деньги пропьют… Знаем мы, когда платить надоть. На Покрова плачу, ну и ступай… А вот этот-то, белобрысый, чего он, с дурью впрямь или заучился так? От науки у него в голове метафизика завелась? Его беспременно под арест посадить надо, чтобы маленько поостыл. Тогда у него червяк-то этот из головы повылезет…
Жик…— Впервые: Возрождение. 1935. 14 апреля. Печатается по газетному тексту.
молоканин — член секты молокан, молокане — одна из русских сект ‘духовных христиан’, отвергающая священников и церковь и совершающая моления в обычных домах. Впоследствии подпали под влияние штундистов (см. ниже).
штунда (от нем. Stunde — час (моления, чтения Библии)) — название русской религиозной секты, возникшей под влиянием протестантизма ок. 1862 г. Получила распространение на Юге России.