‘Донские ведомости‘, No 24. 29 января (11 февраля) 1919. С. 3—4[1]
Жертва Каледина
Жертва Каледина, Крюков Федор Дмитриевич, Год: 1919
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Все достижения казались такими доступными в первые дни нашей революции. Казалось, что одним взмахом переворота мы добились всего, что могли желать. И вдруг все уверовали, что больше нет России-мачехи, что на смену ее родина для всех стала любимой матерью.
В непреложной уверенности этой на местах закипела работа, чтобы параллельно со строением нового политического здания всей государственной храмины российской и отдельные ячейки получили новое устройство, более соответствующее местным интересам.
Закипела работа эта и у нас на Дону. Радостно, как на праздник, стекались в Новочеркасск депутаты первого Большого Войскового Круга, чтобы свободно посудить о своих казачьих делах, чтобы свободно избрать себе батьку — атамана.
Посудили. Избрали. И пернач, 200 лет находившийся в руках присланцев из Петербурга, очутился у избранника народного, первого атамана возрожденного вольного казачества — Алексея Максимовича Каледина.
С радостью в сердце разъехались депутаты по своим станицам. С радостью встречали их избравшие их. Радость разлилась по всем степям донским.
Но недолго суждено было прожить этой радости. Нежданно, негаданно из Питера весть пришла: избранник казачий объявлен изменником. Разгорелась история о ‘калединском мятеже’. И хоть закончилась она полным посрамлением клеветников Алексея Максимовича — все же горький осадок обиды остался в душе казачества и радость его была отравлена.
А потом пало в России то правительство, которое вздумало оклеветать нашего Первого Атамана и последними защитниками которого были наши же казачьи полки. Россией завладели своры разбойников и предателей, воспользовавшиеся туманом, заволокшим глаза темному русскому народу.
Холодок опасения, сомнения, сменивший радость первых дней революции, в свою очередь был заменен ужасом, отчаянием при виде тех событий, свидетелями которых мы являемся за последние полтора года и о которых не хочется и говорить, чтобы лишний раз не бередить наших ран. И в них, в событиях этих, мы поняли, что счастливая жизнь не добывается так легко, как это казалось нам в марте 1917 года. Мы увидели, что ‘судьба жертв искупительных просит'[2] и что жизнь радости и благополучия взращивается лишь на слезах, крови и костях мучеников за благо народное.
Ручьями лилась кровь по русской земле. Жертвы кровавой бани исчислялись тысячами. И среди них казачьи жертвы заняли едва ли не первое место.
В стойкости за идеи свободы и законности гибли и гибнут казаки от дедов до внуков. И теперь, когда борьба эта подходит к концу, оглядываясь на кровавую цену, заплаченную за ныне близкую победу, мы невольно особенно долго останавливаемся и особенно низко склоняемся пред могилой первого выборного Атамана Донского казачества Алексея Максимовича Каледина. И думая об агнце этом, добровольно заклавшемся на алтаре спасения родины, в душах наших ярко вспыхивает уверенность, что одной этой жертвы достаточно, чтобы искупить грехи всей России. И вместе с тем невольно приходит в голову мысль о том, что донское казачество, из которого вышел этот великий патриот, вправе в будущей возрожденной России занять то положение, которое ему нужно, которое оно хочет и которое завоевало оно ролью своей в русской революции.
[1] Также редакционная статья в жанре хроники (неподписанная, хотя скорее всего является началом следующей за ней, уже подписанной Крюковым).
[2] …судьба Жертв искупительных просит… — строчка из стихотворения Н.А. Некрасова ‘В больнице’ (1855):
Чтоб одного возвеличить, борьба
Тысячи слабых уносит —
Даром ничто не дается: судьба
Жертв искупительных просит.
Оригинал здесь