Женское сердце, Бурже Поль, Год: 1890 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 177 минут(ы)

ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ.

Романъ Поля Бурже.

I.
Несчастный случай.

Въ свтлый, безоблачный, мартовскій день 1881 года, около трехъ часовъ пополудни, одна изъ двадцати самыхъ хорошенькихъ женщинъ Парижа, какъ обыкновенно выражаются газетные хроникеры, графиня Кандаль сдлалась жертвой случая, непріятнаго и площадного, но опаснаго. На углу Антенской улицы и Елисейскихъ Полей, лошадь, запряженная въ ея модную маленькую карету, испугалась чего-то, бросилась въ сторону и упала на мостовую, сломавъ лвую оглоблю. Графиня отдлалась минутнымъ испугомъ и нервнымъ потрясеніемъ, но благодаря этому несчастному случаю, весь день ея былъ испорченъ, а она хотла въ этотъ день исполнить многое, судя по длинному списку визитовъ и покупокъ, на блой дощечк въ кожаной рамк, которая висла между двумя передними окнами кареты, вмст съ часами и портфелемъ для визитныхъ карточекъ. Поэтому хорошенькое лицо молодой женщины, съ тонкими чертами, правильнымъ профилемъ и блестящими голубыми глазами, ясно выражало неудовольствіе, близкое къ гнву. Она быстро открыла дверцу и вышла изъ кареты, при вид собравшейся вокругъ толпы, она совершенно вышла изъ себя и, не смотря на свою обычную доброту, даже снисходительность къ слугамъ, сказала лакею:

— Франсуа, какъ только поднимутъ лошадь, оставьте неловкаго кучера справляться какъ онъ знаетъ и пойдите въ клубъ Королевской улицы. Мн надо карету черезъ полчаса, вы прідете за мною къ маркиз Тильеръ.

И выбравшись изъ толпы, она пошла скорыми шагами въ тонкихъ ботинкахъ, вовсе не сдланныхъ для ходьбы, по направленію къ улиц Матиньонъ, гд жила ея подруга, имя которой она назвала бдному Франсуа, еще не оправившемуся отъ страха и проборматавшему сквозь зубы: ‘слушаюсь, ваше сіятельство’.

— Какъ досадно, что это именно случилось въ такой день, когда у меня столько длъ, думала графиня по дорог: только-бы мн застать Жюльетту… Впрочемъ, если ея нтъ дома, то я дождусь ее. Мы не видались уже цлую недлю. Въ Париж ни на что не хватаетъ времени.

Размышляя такимъ образомъ и высоко держа свою хорошенькую головку въ прелестной мягкой, шелковой шляпк малиноваго цвта, она шла по улицамъ и вс прохожіе невольно засматривались на красавицу, съ золотистыми блокурыми волосами и въ длинномъ сромъ пальто, обхватывавшемъ ея стройную талію. Вс бросали на нее т знаменательные взгляды, которые ясно говорятъ женщин въ молодости о торжеств ея красоты, а въ старости о томъ, что пснь ея спта. Если красавица отличается, какъ графиня Кандаль, тономъ истинной аристократки, который нельзя поддлать даже въ наше время всевозможныхъ поддлокъ, то встрчающійся съ нею мужчина разъигрываетъ цлую комедію. Онъ проходитъ, будто не замтивъ ее, но потомъ оборачивается два-три раза, пристально слдя за нею. Пусть физіологи объяснятъ эту загадку! Что касается до Габріеллы Кандаль, то ей не надо-бы оборачиваться для убжденія въ томъ, что она производила эффектъ, и пусть моралисты объяснятъ, почему женщина, хотя-бы носящая одно изъ великихъ историческихъ именъ Франціи, всегда довольна впечатлніемъ, производимымъ ея красотой даже на уродовъ и калкъ.

Однако Габріелла не пользовалась репутаціей кокетки, и къ тому-же столько причинъ побуждали ее быть не въ дух: она только что избавилась отъ серьезной опасности, ей придется долго не пользоваться новой, нарочно заказанной въ Лондон по ея указаніямъ каретой и лучшая лошадь на конюшн ея мужа погибла безвозвратно. Но все-таки остановившись передъ домомъ въ улиц Матиньонъ, прелестная святая, какъ ее справедливо называла г-жа Тильеръ, не обнаруживала ни въ одной черт своего лица прежняго неудовольствія. Въ продолженіи пяти минутъ она ощущала радостное сознаніе своей красоты, благодаря восторженнымъ взглядамъ, брошеннымъ на нее прохожими, а святыя тмъ боле наслаждаются этимъ чисто женскимъ удовольствіемъ, что они рдко позволяютъ себ быть женщинами. Она даже совсмъ повеселла, взойдя въ стеклянный подъздъ, въ углу небольшого двора, хотя можетъ быть ее обрадовали слова привратника, что г-жа Тильеръ дома. Возможность немедленно разсказать другу вс подробности приключившагося случая значительно примиряетъ съ нимъ, и потому, входя въ квартиру маркизы Тильеръ, графиня думала съ улыбкой:

— Я уврена, что мой другъ испугается еще боле, чмъ я.

Хотя прошло только девять лтъ со времени событій, прологомъ которыхъ былъ несчастный случай съ каретой графини Кандаль, многіе-ли въ Париж, даже въ свтскихъ кружкахъ, помнятъ прелестную, таинственную женщину, которую графиня не называла иначе, какъ мой другъ? На этомъ основаніи не излишне для большей ясности настоящаго разсказа набросить хоть въ двухъ словахъ портретъ этой исчезнувшей красавицы, которая даже тогда была незнакомкой для многихъ друзей ея друга. Маркиза Тильеръ принадлежала къ разряду тхъ свтскихъ женщинъ, скромныхъ и застнчивыхъ, которыя живутъ въ одно и то же время въ свт и вн его, обнаруживая столько-же дипломатическихъ способностей, чтобъ стушеваться, сколько ихъ соперницы выказываютъ, чтобъ блестть и плнять. Даже ея жилище, порогъ котораго теперь переступила аристократическая фигура графини Кандаль, служило олицетвореніемъ характера и любви къ полу-уединенію ея друга. Атмосфера одиночества окружала этотъ флигель, отдленный отъ главнаго дома дворомъ, а отъ сосдней улицы Цирка длиннымъ рядомъ садовъ. Но и самая улица Матиньонъ съ безконечной каменной стной по одной сторон и старинными домами, не измнившимися съ прошедшаго столтія съ другой — представляется какимъ-то анахронизмомъ среди современнаго живого квартала, въ ней царствуетъ странная провинціальная тишина благодаря тому, что вс предпочитаютъ прозжать изъ Елисейскихъ Полей въ предмстье Сентъ-Онорэ по Антенской улиц. Даже маленькая лстница, изолированная въ стеклянномъ подъзд, имла оригинальную физіономію. Ея пять ступеней, покрытыхъ полинялымъ ковромъ, вели къ полустеклянной двери съ красными портьерами. Это было нчто среднее между обыкновенной квартирой и барскимъ домомъ особнякомъ. Маркиза Тильеръ и ея мать г-жа Нансэ занимали только два нижніе этажа большого четырехъ-этажнаго дома, но он устроили эту наружную лстницу со стекляннымъ подъздомъ, чтобы избавиться отъ находившейся подл общей лстницы. Не преувеличивая значенія подобныхъ мелочей, можно смло сказать, что жилище маркизы Тильеръ, нсколько меланхоличное и находившееся въ уединенной улиц, ясно выражало ея желаніе имть свой собственный очагъ и нкоторый страхъ свтскихъ успховъ. Кром того, еслибъ маркиза непреднамренно стушевывалась, то какъ могла-бы она разршить невроятную задачу остаться вдовой въ двадцать лтъ и провести десять лтъ своего вдовства въ Париж свободной, богатой, прелестной, но почти никому неизвстной?

Если поэтому было естественно, что равнодушные люди забыли эту женщину, ни мало не походившую на модныхъ дамъ конца нашего столтія, то напротивъ, ея немногіе друзья всегда пламенно ею интересовались и время не измнило ихъ фанатической преданности маркиз. На удивленные вопросы о томъ, почему эта хорошенькая женщина теряла свои молодые года въ скучномъ одиночеств, ея друзья отвчали всегда одной и той-же фразой: ‘Она такъ много выстрадала’. Трагическая исторія вдовства Жюльетты вполн оправдывала это объясненіе ея характера. Ея мужъ маркизъ Рожэ де Тильеръ, одинъ изъ самыхъ блестящихъ офицеровъ главнаго штаба, былъ убитъ въ юл 1870 года подл генерала Дуэ однимъ изъ первыхъ нмецкихъ ядеръ въ несчастную войну. Извстіе объ этой катастроф дошло неожиданно до маркизы, находившейся тогда въ восьмомъ мсяц беременности, и посл ужаснаго кризиса, она преждевременно родила ребенка, который жилъ только три недли.

Конечно этого было достаточно, чтобы разбить всю жизнь молодой женщины, но какъ ни страшны бываютъ поражающія насъ событія, но они ничего не создаютъ въ насъ, а только развиваютъ или умаляютъ врожденныя въ насъ способности. Даже счастливая и надленная всми благами жизни, маркиза Тильеръ была-бы всегда существомъ, любящимъ стушевываться и склоннымъ къ узкой жизни домашняго очага, даже къ одинокому заточенію. Когда это стремленіе жить въ сторон отъ свта не искусственное, то оно подразумваетъ сердечную утонченность, доходящую до болзненности въ женщинахъ, такихъ аристократичныхъ и богатыхъ, какъ Жюльетта, которая вмст съ матерью имла до 120,000 франковъ годового дохода. Эти женщины вроятно чувствуютъ съ первыхъ своихъ шаговъ въ свтскомъ водоворот, на сколько модная жизнь заключаетъ въ себ лжи, банальностей и скрытой грубости. Он тотчасъ инстинктивно сознаютъ себя оскорбленными и уходятъ въ свое внутреннее я, он размышляютъ, становятся все боле и боле утонченными и путемъ реакціи длаются настоящими артистами внутренней жизни. Для нихъ необходимо, чтобы все въ ихъ существованіи — отъ мебели и туалета, до дружбы и любви, было-бы утонченнымъ, рдкимъ, особеннымъ, индивидуальнымъ. Он стараются не слдовать мод, а если и подчиняются ей, то всегда видоизмняютъ ее. Он живутъ большей частью дома и устраиваютъ свою домашнюю жизнь такъ, чтобы дозволеніе проникнуть въ нее считалось великой милостью. Какъ он достигаютъ этого? Это ихъ тайна. Но вмст съ тмъ, он умютъ поставить себя такъ, что вс желаютъ ихъ появленія въ своихъ гостиныхъ и считаютъ также великой милостью, когда он удостоиваютъ своимъ посщеніемъ. Конечно, подобная политика не безъ опасностей: во первыхъ, примняющія ее женщины могутъ придавать себ чрезмрную важность, а во вторыхъ, слишкомъ много думая о своихъ чувствахъ, он склонны развить въ своемъ сердц искусственныя, патологическія усложненія. Но интимныя отношенія съ подобными женщинами безконечно отрадны. Прежде всего быть ихъ другомъ очень лестно, такъ какъ он чрезвычайно разборчивы, а потомъ он окружаютъ своихъ друзей самымъ тонкимъ вниманіемъ и балуютъ ихъ, какъ дтей. Зная до тонкости характеръ всхъ окружающихъ, он не подвергаютъ ихъ ни малйшему непріятному чувству. Для всякаго, кто жилъ въ атмосфер ихъ привязанности, он становятся необходимыми и незамнимыми, а исчезая, он оставляютъ за собою неизгладимую память, хотя и не во многихъ сердцахъ.

Такъ было и съ Жюльеттой. Если вы и теперь, встртясь съ преданными завсегдатаями маленькой гостиной улицы Матиньонъ: живописцемъ Феликсомъ Миро, генераломъ Жардъ, отставнымъ дипломатомъ Авансономъ и бывшимъ префектомъ Людовикомъ Акраномъ, разскажете имъ какой-нибудь свтскій анекдотъ, возбуждающій интересные комментаріи, то они непремнно воскликнутъ:

— Если бы вы знали маркизу Тильеръ…

— Конечно, маркиза Тильеръ…

— Я зналъ только одну маркизу Тильеръ…

Но не старайтесь вывдать отъ нихъ нчто большее, они научились отъ своего исчезнувшаго друга деликатной сдержанности и быстро перейдутъ къ обычнымъ предметамъ своихъ разговоровъ. Миро станетъ говорить о своей послдней картин, Жардъ о своемъ новомъ проект общаго вооруженія, Авансонъ о своемъ секретномъ посольств въ Италію посл Садовы, а Людовикъ Акранъ о ночлежныхъ пріютахъ, въ учрежденіи которыхъ онъ принималъ дятельное участіе. Къ тому же живописецъ съ его слишкомъ конкретной и цвтистой рчью, генералъ съ его техническими выраженіями, дипломатъ съ его деликатными формулами и бывшій администраторъ съ его рутинной сухостью не въ состояніи объяснить вамъ то невыразимое нчто, называемое женскими чарами и которымъ обладала въ высшей степени маркиза Тильеръ. Только женщина, искренно любившая свою подругу, а это иногда встрчается, можетъ вполголоса и въ минуту нжной откровенности повдать вамъ всю таинственную прелесть, всю магическую грацію, заключающуюся въ неподлежащемъ строгому опредленію слов — женскія чары. Воспроизвести образъ маркизы Тильеръ во всемъ ея плнительномъ очарованіи можетъ только одна графиня Кандаль, но притомъ въ такую минуту, когда она захочетъ говорить о своемъ друг, что бываетъ очень рдко, такъ какъ бдная святая не можетъ вспоминать о Жюльетт безъ укора совсти. Человку съ утонченной совстью очень легко считать себя причиной несчастья, случайнымъ поводомъ котораго онъ былъ, и потому часто, мысленно воскрешая передъ собою свое посщеніе улицы Матиньонъ въ свтлый, безоблачный мартовскій день, она думала съ упрекомъ:

— Ахъ, если бы я не говорила съ ней въ этотъ день! Если бы я не пошла тогда въ улицу Матиньонъ!

Какъ ни называй — случайностью или судьбой неожиданную игру обстоятельствъ, но счастье или несчастье человческаго существа зависитъ иногда отъ неловкости кучера, паденья лошади, поломки оглобли и послдовавшаго затмъ разговора двухъ подругъ. Какъ бы то ни было, эти мысли не входили въ голову графини Кандаль, и она не ощущала никакого грустнаго предчувствія въ ту минуту, какъ она входила въ маленькую гостиную, гд по обыкновенію находилась Жюльетта. Она сидла за маленькимъ письменнымъ столомъ въ амбразур большого окна, выходившаго въ садъ, гд на черныхъ втвяхъ деревьевъ уже виднлись почки и зеленая трава мстами пробивалась сквозь бурую землю. Увидавъ графиню, она бросила перо, быстро вскочила и обняла ее съ восклицаніями радостнаго удивленія.

— Посмотри, сказала она: я уже одта, я жду кареты, чтобы хать къ теб.

— И ты меня не застала бы, отвчала графиня: со мною случилось несчастье и ты едва не потеряла своего друга.

— Какой вздоръ!

— Нтъ, я только что избгла большой опасности.

— Ты меня пугаешь…

И Габріелла начала разсказывать, конечно съ прикрасами, какъ вс женщины, о приключившемся съ нею несчастномъ случа, а Жюльетта слушала ее въ сочувственномъ волненіи. Окружающая ихъ обстановка представляла самое подходящее гнздышко для интимной бесды двухъ соединенныхъ искренней любовью подругъ. Въ этой комнат, освщенной мартовскими солнечными лучами и веселымъ мерцаніемъ огня въ камин, тщетно было бы искать разношерстной коллекціи всевозможныхъ бездлушекъ и обрывковъ старинныхъ матерій, которыми теперь парижанки украшаютъ свои жилища. По остроумной аристократической фантазіи, маркиза просто перенесла въ улицу Матиньонъ всю омеблировку одного изъ будуаровъ замка Нансэ, такъ что эта маленькая гостиная до мельчайшихъ подробностей обнаруживала художественные вкусы эпохи Людовика XVI, когда праддъ маркизы Шарль де-Нансэ, покровитель Ривароля, реставрировалъ свой родовой замокъ. Блдные, бловатые тоны рзной мебели и голубоватый оттнокъ старинныхъ матерій гармонировали съ висвшими на стнахъ древними портретами въ поблекшихъ золоченыхъ рамкахъ. Понимала-ли инстинктивно Жюльетта, что эта обстановка прошлаго столтія составляла прекрасный фонъ для своеобразнаго характера ея красоты, или нтъ, но во всякомъ случа съ пудрой на ея блокурыхъ волосахъ, мушкой надъ ея тонкимъ ртомъ, румянами на ея розовыхъ щекахъ, въ туфляхъ съ высокими каблуками на ея маленькихъ ножкахъ и въ плать la Marie Antoinette, рельефно выставлявшемъ ея тонкую талію, она казалась бы современницей знаменитой маркизы Лауры Нансэ, портретъ которой вислъ надъ каминомъ подл портрета маркиза Шарля. И даже безъ мушки, пудры и румянъ она очень походила на прабабку, которая была такъ недостойно вознаграждена за свою романическую любовь отвратительной страницей мемуаровъ Тилли.

Какъ въ Жюльетт, такъ и въ ея хорошенькой прабабк дтская граціозная прелесть хрупкой саксонской куколки стушевывалась глубокимъ выраженіемъ глазъ и грустной улыбкой. Тонкая игра физіономіи превращала жеманную игривость маркизы прошедшаго столтія въ чарующую мечтательность ея правнучки. Въ минуты сильнаго волненія, не смотря на вс усилія скрыть его, прекрасные темно-голубые глаза Жюльетты казались почти черными и обнаруживали въ ней болзненную нервность, умряемую твердой волей. Ея лицо, дышавшее благородствомъ расы и сдержанной страстью, представляло странный контрастъ съ лицомъ графини Кандаль, столь же утонченно аристократичнымъ, но обнаруживавшимъ энергію и жизнерадостность. Графиня и теперь, какъ бы гипнотизированная своимъ культомъ къ страшному маршалу Кандалю, другу и сопернику Манлюка въ жестокостяхъ, была бы во время религіозныхъ войнъ одной изъ тхъ грубыхъ амазонокъ, безчувственные подвиги которыхъ разсказываетъ Летуаль, а въ эпоху Вандеи неустрашимой шуанкой, храброй изъ храбрыхъ. Напротивъ, маркиза Тильеръ, дышавшая мягкой нжностью, напоминала героинь иного типа, именно трогательную полную любви фигуру знаменитой Лавальеръ. Первая казалась портретомъ Ванъ-Дика, вышедшимъ изъ старой рамы въ силу атавизма, а вторая старинной миніатюрой, оживленной волшебнымъ жезломъ. Но если вншнимъ аналогіямъ вполн соотвтствовали нравственныя и въ глубин сердца одной скрывались смлыя геройскія стремленія, а другая была способна на самую пламенную страсть, то ихъ разговоръ у камина не могъ бы обнаружить ничего подобнаго самому внимательному наблюдателю. Какъ только исчерпанъ былъ интересъ несчастнаго случая съ каретой, Ванъ-Дикъ, одтый Вортомъ, и старинная миніатюра въ костюм Дусэ принялись разсказывать другъ другу все, что он длали на прошедшей недл, это была просто свтская болтовня о тряпкахъ, визитахъ и вечерахъ.

— Когда же ты прідешь ко мн обдать, чтобы мы могли въ сласть наговориться, спросила наконецъ графиня — хочешь завтра?

— Нтъ. У меня обдаетъ моя двоюродная сестра Нансэ. Хочешь, посл завтра, въ четвергъ.

— Посл завтра я не дома, я обдаю у сестры Арколь. Хочешь въ пятницу?

— Кажется нарочно судьба насъ не сводитъ, отвчала со смхомъ маркиза: я обдаю въ пятницу у Авансоновъ. Повришь-ли ты, что я должна мирить своего поклонника съ его женой. Но г-жа Авансонъ ложится очень рано, это день твоего абонемента въ опер, и если у тебя не будетъ никого…

— Никого. Это отлично и я заду за тобою къ Авансонамъ. Но пятница — это очень далеко. Знаешь, что, прізжай ко мн обдать сегодня.

— Но, посмотри, я только что писала записку Миро. Онъ уже давно просится обдать, а я сегодня одна съ матерью…

— Не посылай письма, вотъ и все. И къ тому же ты мн сдлаешь большое одолженіе. Сегодняшній обдъ для меня страшная каторга. Будутъ все охотники, ты ихъ знаешь: Прони, Артель, Мозэ… и еще одинъ человкъ, съ которымъ ты можетъ быть не захочешь встртиться. Ты, какъ говорятъ англичане, страшно particular.

— И какъ французы говорятъ prude или chipie, сказала смясь Жюльетта: и все это потому, что я не хочу бывать у тебя, когда у тебя народъ. А кто же этотъ таинственный незнакомецъ, съ которымъ я не желала бы встртиться?

— Это ни мало не таинственный незнакомецъ, а просто Реймонъ Казаль.

— Герой исторіи съ г-жой Корсье? спросила Жюльетта и при утвердительномъ знак друга продолжала съ иронической улыбкой: Конечно строгій Пойанъ не одобритъ моего знакомства съ нимъ и непремнно замтитъ: ‘Зачмъ графиня Кандаль принимаетъ такихъ людей’.

По всей вроятности графиня не очень долюбливала человка, о которомъ саркастически отзывалась маркиза, и ея глаза засверкали злобнымъ удовольствіемъ.

— Во-первыхъ, сказала она, поощряемая насмшкой своего друга:— ты скажешь ему, что Казаль не мой другъ, а другъ моего мужа, а во-вторыхъ, для тебя и твоего Пойана Казаль ни что иное, какъ развратникъ, посщающій женщинъ только для того, чтобы ихъ губить, фатъ, скомпрометировавшій г-жу Гаквиль, г-жу Эторель, г-жу Корсье и тысячу другихъ, игрокъ, охотникъ, пьяница и т. д. Вотъ твой Казаль и Казаль твоего Пойана.

— Мой Казаль, перебила ее Жюльетта: но я его вовсе не знаю, а что касается до моего Пойана, то я не могу отвчать за антипатіи моихъ друзей.

— Да, да, онъ твой Пойанъ и если бы онъ былъ вдовецъ, а не мужъ кутящей во Флоренціи жены, то я уврена, что ты вышла бы за него замужъ. По крайней мр, онъ конечно объ этомъ мечтаетъ и зорко караулитъ тебя какъ невсту.

— Во первыхъ, я не думаю, чтобы онъ питалъ такіе черные замыслы, отвчала Жюльетта, смясь еще боле: а во вторыхъ, я право не знаю, что ему отвчу, если онъ сдлаетъ мн предложеніе. Наконецъ, тридцатилтняя невста можетъ рискнуть подвергнуться опаснымъ чарамъ фата, кутилы, игрока и пьяницы, какъ ты сама обрисовала своего пріятеля.

— Ты не дала мн сказать, что Казаль также мало походитъ на его легендарный портретъ, какъ нашъ бдный императоръ на Наполеона III въ ‘Chtiments’ Виктора Гюго. Его называютъ фатомъ, но разв онъ виноватъ, что попалъ на три или четыре дуры, которыя намозолили всмъ глава своей связью съ нимъ. Я считаю себя строго честной женщиной и могу заврить, что никогда онъ не сказалъ мн ни одного неприличнаго слова. А какъ онъ уменъ и какъ интересно разговариваетъ! Сколько онъ путешествовалъ! Онъ бывалъ везд: на Восток, въ Индіи, Кита и Японіи. Его упрекаютъ въ томъ, что онъ игрокъ и охотникъ до лошадей, но дло въ томъ, что онъ богаче другихъ и потерялъ боле денегъ на скачкахъ и на зеленомъ стол. Можетъ быть онъ любитъ фехтованіе и пьетъ безъ мры, но я никогда не слыхала, чтобы онъ кого-нибудь убилъ и не видала его никогда пьянымъ. Если ты хочешь знать всю правду о немъ, то это просто балованный ребенокъ, для котораго вся жизнь была безконечнымъ праздникомъ, но онъ сохранилъ тьму прекрасныхъ качествъ. Къ тому же онъ такой красавецъ. Вдь ты его видала?

— Мн однажды показали его въ опер. Онъ, неправда-ли, высокаго роста, съ черными волосами и свтлой бородой?

— Ты значитъ его видла уже очень давно. У него теперь нтъ бороды, а только одни усы. Но какъ странно, что вы незнакомы. Вы конечно встрчались въ свт сотни разъ.

— Я такъ мало вызжаю и съ моей близорукостью никого не узнаю.

— Ну, что же, ты будешь сегодня у меня обдать, чтобы познакомиться съ красавцемъ Казалемъ? Да или нтъ?

— Да. Но какъ ты говоришь о немъ, какъ ты восторгаешься имъ! Если бы я не знала тебя…

— То подумала бы, что я влюблена въ него, не правда-ли? Что же длать, у меня въ жилахъ воинственная кровь и я не могу выносить несправедливостей. Но пожалуйста не выдавай меня твоему Пойану.

— Опять мой Пойанъ, сказала Жюльетта, пожимая плечами.

— Да, да. Когда его нтъ, то все идетъ прекрасно, но какъ только онъ поговоритъ съ тобою, то ты тотчасъ подпадаешь подъ его вліяніе. Но кто-то идетъ. Вроятно пріхала моя карета.

Дйствительно лакей доложилъ, что пріхала карета и подруги начали прощаться, посыпались поцлуи и восклицанія: ‘Ты только что пріхала!’ ‘Мн пора!’ ‘Посиди еще!’ ‘Нтъ, до свиданія, сегодня вечеромъ.’

Оставшись одна, Жюльетта вернулась къ своему письменному столу и, разорвавъ начатую записку къ Миро, принялась писать другую. Но повидимому, это дло было не легкое, и она долго вертла въ своихъ пальцахъ золотое перо, прежде чмъ набросала слдующія строки:

‘Другъ мой, не прізжайте сегодня прежде одиннадцати часовъ. Габріелла только что была здсь и пригласила меня обдать сегодня. Я не видала ее уже десять дней и не могла отказаться. Ухать раньше посл обда было бы не любезно. Не сердитесь на меня за то, что я окладываю на два часа удовольствіе слышать вашъ разсказъ о томъ, что происходило въ палат, и при свиданіи не смотрите на меня разочарованными глазами, въ которыхъ я всегда читаю упрекъ за то, что вы называете совершенно несправедливо моими свтскими наклонностями. Вы хорошо знаете, что свтъ безъ васъ для меня не существуетъ и что я сердечно желала бы имть право сказать всмъ, какъ тебя любитъ твой другъ

Жюльетта.’

Она вложила эту записку въ конвертъ и написала на немъ имя парламентскаго оратора правой стороны, очень извстнаго въ то время и игравшаго видную роль въ версальскомъ собраніи. Это былъ никто иной, какъ Генри Пойанъ, и такимъ образомъ оказывается, что самые близкіе друзья не вполн откровенны другъ съ другомъ. Если графиня Кандаль и подозрвала чувства Пойана къ маркиз, то она далека была отъ мысли, что эти чувства были взаимныя и что они находились въ связи. Строго честныя женщины, а Габріелла была одна изъ нихъ, часто обнаруживаютъ подобную наивность, доказывающую ихъ прямоту. Но какъ много еще другого можно было прочитать между строчками этой записки. Если бы Жильетта внимательно перечла ее, вмсто того, чтобы немедленно запечатать, то поняла бы, что кокетливыя фразы, неожиданное ты и нжная ласка послднихъ словъ служили какъ бы вознагражденіемъ за измну. Конечно измна была небольшая, но все-таки нельзя иначе назвать поступка Жюльетты, которая отсрачивала на два часа свое свиданіе съ любящимъ ее человкомъ для того, чтобы обдать съ ненавистнымъ ему франтомъ. Она скрыла отъ Габріеллы, что Пойанъ нсколько разъ отзывался очень рзко о Казал, особенно по поводу его отношеній къ г-ж Корсье, мужа которой онъ зналъ. Если бы она вторично перечла свою записку, то быть можетъ хорошенькая вдова спросила бы себя, почему, помнявшись съ Пойаномъ тайнымъ общаніемъ повнчаться при первой возможности, она почувствовала, слушая Габріеллу, какое то странное любопытство относительно Казаля, столь антипатичнаго ея будущему мужу. Она можетъ быть пришла бы тогда къ заключенію, что Пойанъ началъ надодать ей, а отъ этого чувства до смертельной скуки такъ же близко, какъ отъ любопытства до кокетства. Но мы не можемъ распутать сти тхъ тысячъ нитей, которыя связываютъ наши мысли съ фразами нашихъ писемъ къ лицамъ, дорогимъ нашему сердцу. Тайный смыслъ подобныхъ писемъ также скрытъ отъ насъ, какъ смыслъ трагическихъ событій, въ которыхъ мы играемъ невольную роль, и Жюльетта столь же мало подозрвала истинное значеніе ея записки, сколько графиня Кандаль то роковое послдствіе, которое ея приглашеніе на обдъ могло имть для ея лучшаго друга.

II.
Незнакомецъ.

Маркиза Тильеръ въ т дни, когда она не обдала дома, имла привычку одться заране и присутствовать при обд своей матери. Старуха Нансэ сохранила отъ своего тридцатилтняго пребыванія въ провинціи обычай садиться за столъ ровно въ три четверти седьмого. Столовая второго этажа, въ которой не могло помститься боле десяти человкъ, была общая для матери и дочери. Маркиза Нансэ любила Жюльетту ради нея, а не ради себя, какъ большинство матерей, и устроила ихъ общую жизнь такъ, что он жили вмст, но не мшали другъ другу. Она имла свой собственный этажъ, свою гостиную и свою прислугу, она вставала въ шесть часовъ утра, ложилась въ девять и никогда не спускалась въ нижній этажъ. Она хотла, чтобы Жюльетта была въ одно и то же время свободна и пользовалась ея покровительствомъ. Она простирала свое самопожертвованіе до того, что упрекала себя въ дозволеніи дочери присутствовать при ея обд, когда та не оставалась дома, но соглашалась на это баловство, подозрвая, что иначе Жюльетта совершенно перестанетъ вызжать въ свтъ. Къ тому же для нея было такимъ счастьемъ видть дочь во всемъ блеск ея красоты.

Вообще эти минуты доставляли имъ обимъ большое удовольствіе и рдко ихъ интимную бесду нарушало третье лице. Въ первыя времена ухаживанія Пойана за Жюльеттой онъ постоянно изобрталъ предлоги, чтобы насладиться прелестной картиной молодой женщины въ блестящемъ туалет, услуживавшей матери въ траурномъ плать. Но съ тхъ поръ, какъ его отношенія къ маркиз измнились, ему было какъ-то стыдно встрчать взгляды ея матери. Этотъ хладнокровный, смлый парламентскій боецъ боялся пристальныхъ взглядовъ полуглухой старухи. Хотя ей было не боле шестидесяти лтъ, но ей можно было дать семьдесятъ, такъ глубоко повліяли на нее несчастья, какъ ея собственныя, такъ и ея дочери. Она потеряла мужа и трехъ сыновей въ тотъ самый годъ, когда овдовла Жюльетта. Она мысленно всегда жила съ своими дорогими покойниками, и ея лицо радостно улыбалось только въ т минуты, когда она видла свое единственное оставшееся дтище.

Въ тотъ вечеръ, когда Жюльетта должна была обдать у графини Кандаль, она пошла къ матери за полчаса до своего отъзда. На ней было черное кружевное платье на розовой, шелковой муаровой юбк съ бантами того же цвта. Въ ея свтлыхъ волосахъ и въ маленькихъ ушкахъ свтились жемчуга. Ея корсажъ, очень мало открытый, обнарулсивалъ тонкую талію и лебединую шею. Своими полуобнаженными, красивыми руками, она наливала матери вино, рзала хлбъ и чистила фрукты. Окружая мать этими маленькими услугами, она казалась совершенно довольной и даже веселой, глаза ея блестли боле обыкновеннаго и радостная улыбка играла на ея, покрытомъ румянцемъ лиц. Маркиза Нансэ смотрла съ удовольствіемъ на веселое настроеніе дочери, такъ какъ она ясно читала на ея лиц, что Жюльетта ожидала пріятно провести вечеръ, а это возбуждало въ ея матери надежду, что ей удастся до своей смерти выдать вторично замужъ свое дорогое дтище.

— Я готова ревновать тебя къ Габріелл, сказала она: ты такъ рада къ ней хать. А кто будетъ у нея?

— Очень немного гостей, отвчала маркиза, покраснвъ: — только охотники, друзья Кандаля. Габріелла пригласила меня, чтобы помочь ей принимать этихъ непріятныхъ гостей.

— Бдная женщина, замтила мать, качая головой: — примръ ея несчастной жизни отучиваетъ тебя отъ второго брака. Однако, она все мужественно переноситъ, хотя не иметъ дтей.

— Да, отвчала молодая вдова, и ея блестящіе глаза отуманились при мысл о горькой судьб своего друга.

Графь Луи Кандаль еще холостымъ юношей имлъ связь съ какой-то г-жей Бернаръ, отъ которой у него былъ сынъ. Вскор посл его свадьбы онъ возобновилъ свои отношенія къ этой женщин и они продолжались на глазахъ у всхъ уже десять лтъ. Графиня переносила свое горе съ гордой покорностью судьб, не желая, чтобы послдній представитель славнаго рода Кандаль, къ которому она питала пламенный культъ, жилъ-бы пенсіономъ, изъ милости назначеннымъ женою, такъ какъ онъ не имлъ ни гроша и все громадное состояніе было ея. Къ тому же она все-таки любила мужа и надялась, что когда-нибудь у нея будетъ сынъ. Маркиза Тильеръ знала эту печальную исторію и вполн сочувствовала жалкому существованію Габріеллы.

— Да, прибавила она: — я никогда не имла бы ея мужества.

— Полно, отвчала ея мать, я виновата, что напомнила теб объ этомъ. Ты стала мрачной, а я этого не люблю. Улыбнись скоре и будь весела, какъ минуту тому назадъ. Я была такъ счастлива, смотря на тебя. Уже боле полугода я не видала у тебя такихъ веселыхъ глазъ.

‘Милая мама, думала Жюльетта, спустя четверть часа, въ карет, которая быстро катилась по направленію къ Тильзитской улиц, гд жили Кандали: какъ она любитъ меня и какъ уметъ читать въ моихъ глазахъ. Она права — этотъ обдъ веселитъ меня какъ ребенка. Но отчего’?

Да, отчего? Этотъ вопросъ, который она не задавала себ ни посл разговоровъ съ своимъ другомъ, ни посл письма къ Генри Пойану, всецло овладлъ ею при замчаніи ея матери и не оставлялъ ее въ поко во всю дорогу. Обыкновенно женщины всего чаще думаютъ, сидя въ уголк кареты, потому что тамъ он всего боле изолированы и защищены отъ бушующихъ вокругъ нихъ жизненныхъ волнъ. Десять минутъ въ карет — а Тильзитская улица отстояла отъ Матиньонской только на десять минутъ,— часто хватало маркиз Тильеръ на самый глубокій анализъ многихъ мелкихъ фактовъ, замченныхъ въ продолженіи цлаго вечера. Но теперь ей потребовалось бы нсколько часовъ, чтобы разобраться въ лабиринт мыслей, наполнявшихъ ея голову со времени разговора съ Габріеллой, и хотя она привыкла ясно читать въ себ, но естественно должна была ошибиться на этотъ разъ относительно происшедшей въ ней умственной работы.

Зародышъ любопытства, порожденный въ ея голов именемъ Казаля, если можно такъ выразиться, бродилъ цлый день. Во время своихъ многочисленныхъ визитовъ и посщеній магазиновъ она постоянно думала о немъ, вызывая передъ собой т образы, которые носились вокругъ его имени. Такъ, г-жа Корсье предстала предъ ея глазами въ томъ грустномъ, отчаянномъ вид, въ какомъ Жюльетта видала ее въ эпоху разрыва съ Казалемъ. Въ каждомъ женскомъ сердц скрывается способность интересоваться мужчиной, который въ состояніи возбудить страшную, почти смертельную любовь. Кром этого таинственнаго чувства проснулось въ хорошенькой вдов и другое еще боле таинственное чувство, которое влечетъ многихъ честныхъ женщинъ къ извстнымъ развратникамъ. А Жюльетта хотя и завела себ любовника, правда, изъ чисто-идеальныхъ стремленій, сохранила вс утонченные инстинкты честной женщины даже въ своемъ положеніи, которое однако она и Пойанъ считали такимъ же законнымъ, какъ бракъ.

Это чарующее вліяніе Донъ-Жуановъ на Эльвиръ, если мы заимствуемъ у Мольера его безсмертные типы, было часто замчаемо и оплакиваемо, но остается до сихъ поръ неразршенной загадкой. Нкоторые хотятъ видть тутъ женскую параллель мужского безумія, юмористически прозваннаго редемиторизмомъ и состоящимъ въ желаніи возстановить любовью падшихъ женщинъ. Другіе считаютъ это просто проявленіемъ самолюбія. Влюбивъ въ себя извстнаго развратника, честная женщина говоритъ себ съ гордостью, что она побдила безчисленныхъ соперницъ и главное такихъ, которыхъ благодаря своей добродтели она всего боле ненавидитъ. Быть можетъ эта загадка разршается очень просто, если мы признаемъ, что существуетъ законъ насыщенія сердца. Мы имемъ ограниченную способность воспринимать впечатлнія извстнаго рода и однажды насытивъ эту способность, мы уже не можемъ боле подвергать себя подобнымъ впечатлніямъ и чувствуемъ необходимость противуположныхъ впечатлній. Это гипотеза подтверждается тмъ фактомъ, что увлеченіе Донъ-Жуанами начинается только въ тридцать лтъ, когда нравственная жизнь уже дала женщин вс обусловливаемыя ею серьезныя радости. Безъ сомннія, маркиза Тильеръ, возвратясь въ Парижъ посл войны молодой вдовой, гордо переносившей свое несчастье, почувствовала бы пламенную антипатію къ Казалю, который теперь имлъ на нее такое чарующее вліяніе. По остроумному выраженію Бейля, она кристаллизировалась, сама того не понимая, для человка, съ которымъ должна была провести вечеръ. На заданный вопросъ, отчего она была такъ весела, Жюльетта отвчала, какъ она полагала, совершенно искренно: ‘мн любопытно узнать человка, о которомъ Габріелла такого высокаго мннія, не смотря на его репутацію, вотъ и все’. И она прибавила, чтобы оправдать свое предосудительное влеченіе къ знакомству съ Казалемъ: ‘это всегдашняя исторія запрещеннаго плода’. Но во всякомъ случа, предосудительно ли было или нтъ это влеченіе, но самый внимательный наблюдатель не прочиталъ-бы его на безмятежномъ лиц маркизы или въ ея невозмутимо спокойномъ голос, когда она, выйдя изъ кареты у подъзда дома Кандаля, сказала кучеру: ‘въ три четверти одиннадцатаго’. Точно также ея хорошенькое лицо не выражало никакого волненія, когда Габріелла, при вход ея въ гостиную, представила ей Казаля. Она не обратила на него никакого вниманія и онъ также поклонился ей совершенно равнодушно. Пристально слдившая за ними графиня Кандаль приписала холодность своего друга проповди Пойана. Она подошла къ Жюльетт и спросила шепотомъ:

— Какъ ты его находишь?

— Да никакъ, отвчала съ улыбкой маркиза, это — красавецъ, какихъ много.

— Я теб говорила, что онъ не въ твоемъ вкус, замтила графиня: я назначила ему мсто за столомъ рядомъ съ тобой, но если теб это непріятно, то можно еще перемнить..

— Къ чему? произнесла Жюльетта, граціозно качая головой.

Габріелла не настаивала, но чрезмрное равнодушіе хорошенькой вдовы ей показалось неестественнымъ, и она была вполн права. Эти об женщины были закадычными друзьями, но дружба женщинъ отличается отъ дружбы мужчинъ тмъ, что послдняя немыслима безъ полнаго доврія, а первая обходится безъ этого. Женщина никогда не вритъ вполн тому, что ей говоритъ другая женщина, какъ-бы она ни была съ ней дружна, и эта постоянная взаимная подозрительность нисколько не мшаетъ женщинамъ любить другъ друга очень нжно. Въ дйствительности же ни одинъ мужчина не произвелъ такого сильнаго впечатлнія на маркизу Тильеръ со времени ея возвращенія въ свтъ, какъ бывшій любовникъ г-жи Корсье. Напряженное ожиданіе этой встрчи такъ натянуло вс струны ея сердца, что она была готова ощутить съ необычной для нея живостью разочарованіе или удовольствіе не обмануться въ своемъ ожиданіи, а вншность Казаля могла сильно поразить романичное воображеніе даже безъ предварительной умственной работы.

Этотъ молодой человкъ вполн осуществлялъ тотъ странный контрастъ между его репутаціей и наружностью, на которомъ до того настаивала графиня Кандаль, что вскружила голову Жюльетты. Онъ ни мало не былъ красавцемъ, какихъ много, по ея лицемрному выраженію и также не походилъ на тотъ образъ презрительно звавшаго франта въ лож Большой оперы, который сохранился въ ея памяти, посл того, какъ ей впервые указали на него. Для всхъ физіономій существуетъ минута апогея, единственная въ жизни эпоха, когда он выражаютъ высшую степень того, что способны выражать. Для людей мускулистыхъ и желчныхъ, подобно Казалю, этотъ періодъ совпадаетъ съ наступленіемъ второй молодости. Ему было 37 лтъ. Обычныя усталости веселой жизни, которыя истощаютъ лимфатичныя натуры, производятъ приливъ крови у сангвиниковъ и разлагаютъ нервные организмы, только сдлали его натуру боле утонченной и какъ бы одухотворили ее. Чрезмрное утомленіе отъ проведенныхъ въ кутежахъ дней и ночей испещрило его лицо слдами точно глубокихъ мыслей и благородной меланхоліи. Цвтъ лица, не пріобртаемый никакими средствами, отличался той матовой блдностью горячаго темперамента, на которую не дйствуютъ ни безсонныя ночи, проведенныя въ игр, ни цлые дни, посвященные охот во всякую погоду. Волоса, коротко остриженные и еще очень черные, окаймляли четыреугольный лобъ, раздвоенный линіей, выражавшей твердую волю. Этотъ лобъ какъ бы свидтельствовалъ о присутствіи надъ нимъ мысли, морщины надъ вками почти свидтельствовали о міровой печали, а въ зеленовато-срыхъ глазахъ виднлся острый умъ. Прямой носъ и солидный подбородокъ придавали мужественный видъ его изборожденному временемъ лицу, а сладострастныя губы скрывались большими усами, свтло-каштановаго, почти русаго цвта. Пользуясь своимъ путешествіемъ въ Индію, онъ перемнилъ прическу и обрилъ бороду, которая уже начинала серебриться. Обнаженныя такимъ образомъ щеки выставляли рзкія складки, ясно выражавшія разочарованіе человка, который слишкомъ много наслаждался въ жизни. Это была въ одно и то же время молодая и старая, энергичная и томная физіономія, вс черты которой не допускали и мысли о будничномъ, площадномъ тип. Казалось невроятнымъ, что подобной физіономіей обладалъ свтскій кутила, къ тому же онъ имлъ и несоотвтственную фигуру — статную, мощную, здоровенную, ясно обнаруживавшую ежедневныя физическія упражненія. Дйствительно Казаль, высокаго роста и сильный по природ, не пропускалъ ни одного дня съ самой ранней юности безъ фехтованія, верховой зды, игры въ мячъ или гребли въ лодк. Одтъ онъ былъ слишкомъ изысканно для человка, перешедшаго двадцатипятилтній возрастъ, но онъ, повидимому, очень мало думалъ о своей одежд и если былъ царемъ моды, то по какому то врожденному инстинкту ко всему изящному.

Все это вмст составляло фигуру мужественную и слегка женственную, энергичную и томную, такъ что маркиза Тильеръ сразу поняла, почему этотъ человкъ возбуждалъ страстную, смертельную любовь въ капризныхъ легкомысленныхъ женщинахъ, а въ мужчинахъ подобныхъ Пойану презрительную ненависть. Женщинамъ, знающимъ мужчинъ гораздо лучше, чмъ думаютъ послдніе, хорошо извстно, что успхи одного изъ нихъ возбуждаютъ въ остальныхъ такую же зависть, какъ счастливая любовь одной женщины въ сред другихъ. Вншность Казаля какъ бы унижала всхъ окружавшихъ его мужчинъ, а физическое самолюбіе, хотя рдко сознаваемое — самое пламенное чувство, которое ощущаетъ мужчина.

— Очевидно, онъ не походитъ на другихъ, думала спустя четверть часа маркиза Тильеръ и эта маленькая фраза служила зародышемъ броженія новыхъ идей, какъ результатъ одной изъ тхъ быстрыхъ оцнокъ мужчины, которыя производятся женщинами въ нсколько почти незамтныхъ взглядовъ. Он умютъ распознать, какіе у васъ глаза и зубы, руки и волосы, жесты и привычки, настроеніе и воспитаніе, прежде чмъ вы догадаетесь, что он смотрятъ на васъ.

Лакей объявилъ, что обдъ поданъ, и Кандаль, предложивъ руку Жюльетт, повелъ ее въ столовую второго этажа, гд обыкновенно обдали при небольшомъ числ гостей. Хотя эта маленькая комната, составлявшая контрастъ съ большой столовой нижняго этажа, была устроена такъ, чтобы служить пріятнымъ фономъ для интимныхъ бесдъ, но одно изъ ея украшеній обнаруживало характеръ графини. На одной изъ стнъ она приказала повсить драгоцнную ткань, подаренную въ числ десяти другихъ тканей герцогомъ Альбой старому маршалу Кандалю, во время его секретнаго посольства къ гордому испанцу. Нтъ ни одного уголка въ дом графини, столь современномъ по убранству и столь переполненномъ остатками жестокой старины, который не доказывалъ бы страннаго культа молодой женщины къ ея кровожадному предку. Въ особенности эта ткань работы брюгенскимъ мастеровъ и представляющая полкъ ланскнехтовъ на поход, съ надписью отъ кого и кому она пожалована, служила въ скромной обстановк маленькой комнаты символомъ аристократической гордости, слишкомъ афектированной, и которую, конечно, въ старину сожгли бы за продлку какого-нибудь выскочки. Но въ наше время нкоторыя лица съ безспорно аристократическимъ происхожденіемъ иногда кичатся своимъ родомъ, точно онъ происходитъ только съ вчерашняго дня. Это одна изъ многочисленныхъ формъ вковой борьбы между старой и новой Франціею, а цль ея живой протестъ противъ переполненія современнаго общества разбогатвшими выскочками. Такимъ образомъ, графиня Кандаль часто говорила, словно она не подлинная Кандаль и не жена своего двоюроднаго брата, представителя того же рода: ‘когда носишь такое имя, какъ наше…’ Впрочемъ, это не мшало ей имть у себя за столомъ, какъ въ этотъ вечеръ, внука знаменитаго внскаго банкира Альфреда Мозэ, сидвшаго рядомъ съ ея сестрой герцогиней Арколь, мужъ которой былъ внукомъ наполеоновскаго маршала. Правда, семья Мозэ приняла христіанскую вру уже два поколнія тому назадъ. Изъ числа другихъ трехъ гостей только одинъ виконтъ Прони происходилъ отъ семьи, которая могла бы подать руку знаменитому роду великаго маршала. Но баронство Артеля относилось только къ царствованію Людовика Филиппа, а Казаль былъ сынъ промышленника, разбогатвшаго желзнодорожными спекуляціями и бывшаго сенаторомъ посл 2-го декабря, какъ и отецъ самой графини. Это были обычныя непослдовательности нашего времени, когда самыя непреклонныя притязанія сталкиваются съ непреодолимыми потребностями эпохи. Луи Кандаль питалъ особую страсть къ охот и, не смотря на богатства своей жены, онъ не могъ содержать одну изъ лучшихъ собачьихъ своръ во Франціи, безъ содйствія нсколькихъ товарищей по клубу. Такимъ образомъ Мозэ, который имлъ единственную цль въ жизни вертться въ свтскомъ обществ и успвшій посл десятилтнихъ хлопотъ открыть себ двери въ жокейклубъ, платилъ такую значительную сумму на содержаніе кандальской охоты, что графъ и графиня не могли не считать его своимъ интимнымъ другомъ. Габріелла, бывшая если не открытой антисемиткой, то во всякомъ случа врагомъ всхъ иностранцевъ, покрывала свою непослдовательность ловкими фразами. Она хвалила товарища своего мужа за его сдержанность, приличныя манеры и щедрость, съ которой онъ жертвовалъ большія суммы въ пользу различныхъ благотворительныхъ учрежденій. Эти похвалы были вполн заслужены и блокурый, плшивый сорокапятилтній Мозэ, съ маленькими хитрыми глазами и сухимъ безкровнымъ лицомъ, обладалъ въ высшей степени упорствомъ въ достиженіи своей цли, что составляетъ тайну всхъ успховъ его расы. Онъ безупречно исполнялъ свою роль джентльмэна, но все-таки если бы въ числ гостей находился философъ, то онъ увидалъ бы любопытную иронію судьбы въ томъ обстоятельств, что этотъ потомокъ преслдуемой расы сидлъ подъ драгоцнной тканью, подаренной однимъ жестокимъ преслдователемъ ея другому. Такой-же ироніей судьбы онъ призналъ бы тотъ фактъ, что герцогиня Арколь держала въ рукахъ англійскую серебряную вилку и ла обдъ, сервированный по англійски, тогда какъ первый герцогъ Арколь славился своей неумолимой ненавистью къ англійскому народу и письмомъ, написаннымъ къ Гудсону-По. Но философы никогда не вызжаютъ въ свтъ, а когда очень рдко въ немъ и появляются, то ихъ философія стушевывается невозможнымъ снобствомъ. Впрочемъ, во всякомъ собраніи, хотя бы и пяти или шести лицъ, всегда можно подмтить цлый рядъ самыхъ нелпыхъ противорчій. Всего благоразумне не углубляться въ эти противорчія, также какъ не заглядывать слишкомъ глубоко въ сердце каждой изъ этихъ личностей. Такъ Мозэ былъ бы очень удивленъ, если бы въ ту минуту, какъ онъ смаковалъ пюрэ изъ спаржи ему напомнили, что старикъ Кандаль вроятно собственными руками сжегъ одного изъ его предковъ, а баронъ Артель, любезничавшій съ графиней, непріятно изумился бы, если бы кто нибудь сталъ говорить о его прадд, который пахалъ землю въ Бери. Одинаково удивились бы графиня Кандаль и маркиза Тильеръ, если бы имъ указали первой, что посадить Казаля рядомъ съ Жюльеттой не было поступкомъ вполн достойнымъ честной женщины, а второй, что ея видимое равнодушіе къ сосду скрывало ежеминутно увеличивавшійся интересъ къ нему. Что касается до Прони, дегустировавшаго мадеру съ видомъ знатока, и Кандаля, утшавшаго себя вкуснымъ обдомъ за невозможность пригласить въ числ гостей свою любовницу, то они были гарантированы отъ всякихъ сюрпризовъ мысли, а Казаль слишкомъ много видлъ и испыталъ, чтобы удивляться чему бы то ни было.

Естественно обдъ начался со всевозможныхъ коментаріевъ несчастнаго случая, приключившагося съ графиней Кандаль, а потомъ незамтно разговоръ перешелъ на разсказы объ охотничьихъ приключеніяхъ, какъ и слдовало ожидать въ обществ охотниковъ. Мало-по-малу завязались и вчные споры о превосходств той или другой системы охоты. Артель съ инстинктомъ внука поселянина любилъ охотиться одинъ и часто отставалъ отъ остальныхъ охотниковъ, а Кандаль находилъ удовольствіе только въ облав и барской травл звря собаками. Въ сотый разъ каждый изъ нихъ началъ отстаивать свою любимую форму спорта.

— Когда на одного звря набрасывается много охотниковъ, я не отстаю отъ нихъ, но это меня нисколько не забавляетъ, говорилъ Артель.

— Однако, наши отцы не знали другой охоты, какъ верхомъ, возражалъ Кандаль.

— А я, замчалъ Мозэ, люблю только спокойную стрльбу по фазанамъ въ садкахъ и то сидя на складномъ стул, но я хочу послдовать примру Страбана и всегда брать съ собою три ружья. Это единственное средство скоро стрлять. Вы знаете, что онъ убиваетъ третьяго фазана, пока первые два еще не упали на землю.

— Такъ вамъ надо брать двухъ людей, чтобы заряжать ваши три ружья, отвчалъ Артель: — и вы называете это охотой!

— Скажите, Кандаль, произнесъ Прони: эта мадера все еще та, которую уступилъ вамъ Дефаржъ. Она удивительная.

Герцогиня Арколь слушала этотъ разговоръ съ спокойнымъ итальянскимъ безмолвіемъ, заимствованнымъ у матери, на которую она очень походила, тогда какъ Габріелла была вся въ отца, а Жюльетта поздравляла своего друга съ удачнымъ украшеніемъ стола цвтами. Посреди, въ старинной серебряной ваз, красовался букетъ блыхъ лилій, желтыхъ розъ и архидей, другіе два букета изъ однихъ архидей цвта мальвы, съ бархатной фіолетовой сердцевиной, возвышались въ другихъ меньшихъ вазахъ, а коверъ русскихъ фіалокъ соединялъ ихъ между собой. Блая скатерть, хрусталь и тарелки составляли блестящій бордюръ для этого темнаго цвтника. Свчи, снабженныя розовыми абажурами, заливали столъ боле сильнымъ свтомъ, чмъ остальную часть залы, и дозволяли разглядть вс мельчайшія подробности роскошно сервированнаго стола, начиная отъ маленькихъ серебряныхъ тарелочекъ для масла, стоявшихъ у каждаго прибора, до граціозныхъ фигурокъ серебрянаго surtout de table. Все это представляло послднюю степень изящества, которая достигается очень рдко даже въ самыхъ модныхъ домахъ, такъ какъ она обусловливается соединеніемъ большого богатства съ древнимъ аристократическимъ происхожденіемъ и художественнымъ вкусомъ.

Когда маркиза Фильеръ стала разсыпаться въ похвалахъ красивому расположенію на стол цвтовъ, Казаль поднялъ голову. Его блокурая сосдка сказала вслухъ то, что онъ только что подумалъ. Слушая разговоръ охотниковъ и немногія фразы, которыми мнялась хозяйка съ его сосдкой, онъ съ самаго начала обда не произнесъ и двадцати словъ. Онъ довольствовался тмъ, что смотрлъ вокругъ себя и, развивъ въ себ артистическій инстинктъ бесдами съ знаменитыми художниками, посщающими клубы, онъ одинъ изъ присутствующихъ, кром маркизы Тильеръ, вкусилъ всю прелесть художественной сервировки стола. Вмст съ тмъ онъ замтилъ и восхитительную гармонію женскихъ туалетовъ: краснаго блокурой графини, благо чернокудрой герцогини и розоваго, съ черными кружевами, русой маркизы. Замчаніе Жюльетты, заставившее Казаля поднять голову, побудило его посмотрть на свою сосдку внимательне, чмъ онъ сдлалъ въ первую минуту ихъ знакомства.

Тогда онъ призналъ ее, какъ уже не разъ при встрчахъ съ нею въ театрахъ, хорошенькой, но ничмъ не замчательной молодой женщиной. Красавицы, обладающія боле утонченной прелестью, чмъ бросающимся въ глаза блескомъ, часто не производятъ впечатлнія въ перваго взгляда. Он походятъ на т живописные по мелкимъ подробностямъ виды средней Франціи, на которые туристы не обращаютъ вниманія, но въ которыхъ люди, привычные къ нимъ, постоянно находятъ новое очарованіе. Теперь, окинувъ маркизу Тильеръ тмъ почтительно дерзкимъ взглядомъ, которымъ свтскіе кутилы осматриваютъ съ ногъ до головы женщину, онъ нашелъ, что у его сосдки была тонкая гибкая талія, безупречно правильныя формы рукъ, плечъ и шеи, наконецъ почти идеальная утонченность чертъ лица. Другой на его мст сказалъ бы себ: ‘О, да она очень хорошенькая’, и тотчасъ сталъ бы за ней ухаживать. Но Казаль, когда въ немъ затронута была струна наблюдательности, не могъ останавливаться на физическомъ изслдованіи, а тотчасъ принимался изучать характеръ даннаго лица.

Жизнь свтскихъ удовольствій, которую онъ велъ, не уничтожила въ немъ способности размышлять. Тонъ превосходства, которымъ дышала вся его фигура, не вполн обманывалъ. Его главная способность, примняемая за отсутствіемъ принциповъ и положительнаго таланта къ пустымъ мелочамъ, заключалась въ удивительной врности взгляда и анализа. Онъ обладалъ драгоцннымъ даромъ сразу доходить до сущности, а не блуждать вокругъ и около. Не успвалъ появляться въ его клуб новый членъ — провинціалъ, американецъ, русскій или аргентинецъ, какъ Казаль въ два, три дня выворачивалъ его на изнанку, какъ любопытныя двочки длаютъ съ своими куклами. Точно также въ одинъ сеансъ онъ подмчалъ пріемы новаго артиста въ фехтовальномъ искусств и безошибочно судилъ о лошади какъ барышникъ или объ обд какъ поваръ. Однажды, исполняя временно обязанность обденной коммисіи въ клуб, онъ призвалъ на другой же день повара и сказалъ ему: ‘Отчего вы сегодня употребили масло, которое стоитъ на полфранка дешевле, чмъ вчерашнее’. И онъ не ошибся ни на одинъ сантимъ. Эта необыкновенная точность въ оцнк распространялась и на предметы боле серьезные: онъ почти никогда не ошибался въ своихъ мнніяхъ о новой пьес или книг. Кром того, отличаясь тактомъ и умніемъ помолчать о томъ, чего онъ не зналъ, Казаль никогда не попадалъ впросакъ, никогда не высказывалъ тхъ пошлыхъ сужденій, благодаря которымъ свтскіе умники ненавистны спеціалистамъ.

Подобная способность придаетъ человку всми признаваемое превосходство и объясняетъ, почему въ свтской жизни обладающее ею лицо диктаторствуетъ. Моралисты еще не разршили загадку, отчего безупречная врность взгляда, точность анализа, скромность здраваго смысла и сила воли могутъ встрчаться въ человк, не побуждая его примнять ихъ къ чему нибудь серьезному или полезному. Это странное несоотвтствіе средствъ и цли объясняется ли враждебнымъ недовріемъ къ себ или слдствіемъ кутежей? Быть можетъ не даромъ римляне составляли слово развратъ ихъ двухъ словъ сердце и разбивать. Не разбивается ли сердце, этотъ источникъ нашихъ стремленій къ идеалу, постоянной и преждевременно развившейся привычкой къ удовольствіямъ? Какова бы ни была причина этого страннаго явленія, но достоврно, что Казаль, не смотря на вс свои необыкновенныя способности, проводилъ жизнь въ кутежахъ съ товарищами, изъ которыхъ ни одинъ его не стоилъ, и въ размн на мелкую монету своего ума для разршенія такихъ задачъ, какъ ту, которую онъ себ задалъ въ ту минуту, когда маркиза Тильеръ обратила на себя его вниманіе: ‘что такое эта женщина?’ По крайней мр на этотъ разъ предметъ его анализа заслуживалъ изслдованія.

Прежде всего Раймонъ замтилъ въ молодой женщин необыкновенное волненіе. Онъ заключилъ объ этомъ, судя по тому, что она въ разговор съ Кандалемъ и его женою очень быстро перебгала съ предмета на предметъ, что ея губы судорожно дрожали подъ прелестной улыбкой и, что она часто мигала, какъ бы стараясь скрыть свои взгляды. Все это, по его мннію, было яснымъ доказательствомъ, что маркиза Тильеръ съ ея вншностью старинной миніатюры, блдно-русыми волосами, прозрачнымъ цвтомъ лица и свтло-голубыми глазами была впечатлительной, страстной натурой, не смотря на вс ея усилія сдержать свои инстинкты, и что она чрезвычайно интересовалась однимъ изъ присутствующихъ. Въ одну минуту онъ подвелъ итогъ всхъ мужчинъ, сидящихъ за столомъ. Это не могъ быть Кандаль, она слишкомъ весело съ нимъ разговаривала. Артель? Онъ давно это замтилъ бы и не проводилъ бы каждый вечеръ за кулисами оперы. Прони? Онъ уже давно откровенно заявлялъ, что боле не занимается любовными интрижками. Мозэ? Но герцогиня Арколь, за которой онъ оффиціально ухаживалъ нсколько мсяцевъ, не бросала на маркизу ревнивыхъ взглядовъ. Значитъ оставался только одинъ онъ — Казаль. Не смотря на свои успхи, а быть можетъ благодаря имъ, онъ не былъ ни слишкомъ самоувренъ, ни слишкомъ скроменъ. Онъ зналъ, что въ состояніи возбудить не только капризъ, но и страсть, даже съ перваго взгляда, но въ то же время признавалъ возможнымъ, чтобъ женщина почувствовала къ нему антипатію или просто не замтила его. Это зависло отъ самой женщины и отъ того момента, который она переживала. Въ какой эпох своего существованія находилась маркиза Тильеръ? Вотъ чего не могъ разгадать его проницательный взглядъ, такъ какъ вс его свднія о ней не шли дале нсколькихъ фразъ, слышанныхъ имъ не разъ въ свт:

— Какая прелестная женщина маркиза Тильеръ!

— Полно, она противная, всегда позируетъ.

— Однако есть въ свт честныя женщины. Посмотрите на маркизу Тильеръ. Никто никогда не говорилъ, что у нея есть любовникъ.

— Пустяки, она хитрая и ловче другихъ скрываетъ свою игру, вотъ и все.

Припоминая эти фразы, Казаль пришелъ къ тому заключенію, что если сосдка интересовалась имъ, то всего лучше было подождать, чтобы она открыла свою игру. Дйствительно, это была самая благоразумная тактика, потому что маркиза не могла не слышать неодобрительныхъ о немъ отзывовъ. Поэтому онъ ршился вести себя сдержанно и съ тактомъ по практичной метод людей, имющихъ успхъ у женщинъ и обыкновенно возбуждающихъ къ себ интересъ, представляя изъ себя таинственную загадку. Вслдствіе этого онъ продолжалъ стушевываться и, разыгрывая роль не балованнаго ребенка, какъ обыкновенно, а дипломата старой школы, боле слушалъ, чмъ говорилъ. Результатъ этой хитрой уловки не заставилъ себя ждать. Жюльетта также ждала, чтобъ ея сосдъ обнаружилъ свою игру, и наконецъ, боясь, чтобы обдъ кончился, не представивъ ей случая узнать, что дйствительно скрывалось подъ наружной маской человка, неудержимо привлекавшаго ее къ себ, она неожиданнымъ вопросомъ заставила его нарушить свое странное молчаніе.

— Врьте мн или не врьте, произнесъ Прони подъ вліяніемъ выпитаго вина, но я зналъ въ Нормандіи одного безрукаго поселянина, который отлично охотился. Маленькій мальчикъ заряжалъ ему ружье и клалъ на камень, а онъ стрлялъ ногами и убивалъ на повалъ кроликовъ не хуже другихъ.

Вс присутствующіе громко выразили свое недовріе къ этому фантастичному анекдоту, а маркиза Тильеръ, обернувшись къ Казалю, произнесла съ нкоторымъ смущеніемъ:

— А вы не разскажите намъ какого-нибудь удивительнаго приключенія на охот?

— Нтъ, маркиза, отвчалъ молодой человкъ съ улыбкой: интересныхъ охотничьихъ исторій немного и другіе, кажется, исчерпали весь ихъ запасъ. Впрочемъ, я никогда не слыхалъ анекдота Прони и, признаюсь, онъ уже хватилъ немного черезъ край. Но, все-таки, охотникамъ надо прощать ихъ любовь къ преувеличенію, такъ какъ они вносятъ въ нашу искусственную, надломленную цивилизированную жизнь элементъ естественный, здоровый.

— Я право не понимаю, отвчала Жюльетта, что естественнаго и здороваго въ разстрливаніи заране согнанныхъ фазановъ.

— Это только одинъ видъ охоты, замтилъ Казаль: притомъ начавъ съ фазановъ, пріобртаешь вкусъ къ боле крупной охот, и нкоторые изъ моихъ товарищей мало-по-малу отъ фазановъ перешли къ охот на тигровъ въ Индіи, на буйволовъ въ Африк и на степныхъ барановъ въ Туркестан.

— А вы участвовали въ такихъ охотахъ?

— Да, въ не очень трудныхъ. Я бывалъ въ Индіи и убилъ, какъ вс, съ полдюжины тигровъ. Но отъ этого путешествія сохранились во мн неизгладимыя впечатлнія. Когда цлую жизнь привыкъ видть восходъ солнца изъ окна парижскаго клуба, то невольно приходишь въ восторгъ, смотря со спины слона на громадную широкую рку, поверхность которой переливаетъ розовыми оттнками подъ пурпурнымъ небомъ утренней зари. Если прибавить къ прелести пейзажа еще нкоторую опасность, то, увряю васъ, впечатлнія получаются самыя восхитительныя. Въ подобныя минуты свтская и клубная жизнь кажется очень мелочной.

— Такъ зачмъ-же вы ведете ее? спросила Жюльетта.

Подъ впечатлніемъ хладнокровной храбрости, обнаруживавшейся въ словахъ Казаля, она забыла на минуту свою сдержанность. Но какъ только это восклицаніе сорвалось съ ея губъ, она покраснла изъ боязни, чтобы онъ не воспользовался ея чрезмрной фамильярностью и не заговорилъ съ нею тмъ-же тономъ. Но онъ имлъ тактъ отвтить, добродушно качая головой:

— Это повтореніе исторіи несчастныхъ женскихъ браковъ. Берешь билетъ въ лоттерею и проигрываешь. Сначала эта жизнь забавляетъ, потому что молодъ, а потомъ продолжаешь ее, потому что молодость прошла, и невольно становишься ни на что негоднымъ неудачникомъ. Но, когда это сознаешь…

И говоря это, онъ засмялся дтскимъ смхомъ, который составлялъ одну изъ его чарующихъ прелестей. Комичное впечатлніе производитъ всегда такой богатый, свободный въ своихъ дйствіяхъ и носимый на рукахъ всмъ обществомъ человкъ, какъ Казаль, увряя, что его жизнь неудачная, испорченная, но смхъ стушевывалъ комичность его положенія и къ тому-же женщины никогда этого не замчаютъ. Самыя умныя изъ нихъ, если только он обладаютъ сердцемъ, согласны врить мужчин, который разыгрываетъ передъ ними роль жертвы злой судьбы. Вс он поддаются соблазну утшать подобное горе. Къ тому-же Казаль, быть можетъ, не лгалъ, осуждая свою жизнь, съ которой онъ, однако, не могъ-бы покончить. Онъ также казался насыщеннымъ до послдней степени своими обычными впечатлніями.

Въ разговор между ними произошелъ минутный перерывъ и въ это время одинъ изъ присутствующихъ провинился въ безтактности, обычной въ конц обда, когда уже выпито много вина. Баронъ Артель неожиданно заговорилъ о г-ж Корсье, которая была, какъ вс знали, покинутой любовницей Казаля. Онъ не сказалъ о ней ничего очень рзкаго, но все-таки поставилъ въ неловкое положеніе молодого человка.

— На кой чортъ бдная Полина вдругъ выкрасила себя блондинкой? произнесъ Артель, неужели ни одна подруга не могла сказать ей, что это старитъ ее на десять лтъ, а она и такъ не молода?

— Вотъ и старикъ Бонивэ также всегда красится, замтилъ Мозэ, стараясь замять разговоръ: но онъ такъ старательно скрывалъ это отъ всхъ, что даже его парикмахеръ не разъ говорилъ мн: ‘Если бы я только смлъ заикнуться ему о краск волосъ, то устроилъ-бы ему гораздо лучшую прическу’. Однажды Бонивэ слегъ отъ сильнаго ревматизма и, постивъ его, я увидлъ, что голова его была совершенно сдая. ‘Посмотрите, сказалъ онъ: какъ я страдаю, даже посдлъ’.

— А все-таки, продолжалъ Артель, настаивая на своей неловкости: г-ж Корсье не слдовало-бы краситься. А сколько ей можетъ быть лтъ? Вы это должны знать, Казаль?

Только произнеся эти слова, неосторожный болтунъ понялъ, какую онъ сдлалъ глупость, и, покраснвъ, замолчалъ. Казаль былъ поставленъ въ самое затруднительное положеніе: онъ не могъ ни защищать своей бывшей любовницы, ни нападать на нее. Онъ однако нашелъ спасительный выходъ и просто сказалъ:

— Сколько лтъ г-ж Корсье? Я видлъ ее на прошедшей недл въ опер и она мн показалась, какъ всегда, очень хорошенькой женщиной, у которой нтъ никакого возраста, а Бонивэ, не смотря на его обычную фразу: ‘У человка нтъ возраста, а только есть силы’, сильно опустился и постарлъ.

Вс засмялись и разговоръ принялъ другой оборотъ. Казаль чувствовалъ, что онъ очень понравился своей сосдк, и намренно разсказалъ два или три анекдота изъ своего путешествія по Японіи. Онъ съумлъ быть на столько остроумнымъ и веселымъ, что посл обда графиня Кандаль подошла къ нему и саркастически сказала:

— Однако вы постарались для моего друга и, будьте спокойны, ваши труды не пропали даромъ. Вы произвели на нее прекрасное впечатлніе. Вы можете теперь отдохнуть на лаврахъ въ курильной комнат.

Молодой человкъ улыбнулся и, отвсивъ поклонъ, безмолвно вышелъ изъ гостиной. Но, когда спустя часъ, мужчины вернулись, то въ числ ихъ не было Казаля. Онъ кокетливо предпочелъ исчезнуть посл своего успха. Графиня Кандаль взглянула на Жюльетту и замтила, что она слегка насупила свои хорошенькія брови.

— Ты не очень скучала? спросила графиня съ нкоторой ироніей, когда лакей доложилъ, что карета маркизы пріхала, и она стала прощаться: Ты видишь, что Казаль лучше, чмъ его репутація.

— Но, отвчала Жюльетта съ искусственнымъ смхомъ: онъ не далъ мн времени, чтобы составить о немъ мнніе.

‘Она очень обидлась его внезапнымъ уходомъ, подумала Габріелла разставшись съ своимъ другомъ: Какъ можно было сдлать такую неловкость’.

Но въ этомъ она ошибалась, не смотря на всю свою опытность, и маркиза Тильеръ по дорог домой только и думала, что объ этомъ неловкомъ человк. Онъ до того всецло овладлъ ея мыслями, что она почти болзненно вздрогнула отъ удивленія, когда лакей, отворяя дверь въ ея переднюю, сказалъ:

— Графъ Пойанъ давно васъ дожидается.

Она совсмъ забыла его.

III.
Другой.

Жюльетта любила боле всего дружескую бесду у камина въ поздніе вечерніе часы. Она принимала въ это не совсмъ дозволенное время не только человка, который имлъ вс права на интимныя съ ней отношенія, но и платоническихъ своихъ поклонниковъ: Авансона, Миро, Жандра и Акрана, каждаго по одиночк. Быть можетъ она поступала такъ изъ осторожности потому, что многочисленность подобныхъ вечернихъ визитовъ уничтожала всякое подозрніе въ слугахъ. Часы, проведенные такимъ образомъ съ этой женщиной, имли особую прелесть для лицъ, пользовавшихся ея дружбой. Она понимала, какъ плняла людей, привыкшихъ къ обычной, пустой парижской жизни, бесда съ молодымъ, изящнымъ, утонченнымъ существомъ, слушавшимъ съ интересомъ ихъ откровенныя рчи и говорившимъ съ ними также откровенно. Маркиза Тильеръ имла инстинктивную способность вызывать откровенности и съ небольшой долей педантизма она могла бы разыграть съ успхомъ роль Егеріи знаменитаго человка. Теперь же ей нравилось окружать своимъ интеллигентнымъ вниманіемъ лицъ, которыми она интересовалась.

Любовь еще боле развила въ ней этотъ инстинктъ, которому она была одолжена самыми сладкими часами своей связи съ Пойаномъ. Сколько вечеровъ она провела въ первый періодъ его ухаживанія, слушая его безконечные разсказы о своей грустной жизни. Онъ говорилъ ей о дтств, меланхолично проведенномъ въ мрачномъ дом строгаго отца въ Безансон, посл преждевременной смерти матери. Онъ говорилъ ей о своей женитьб на любимой молодой двушк, о первыхъ порывахъ ревности, о доказательствахъ измны жены, обманывавшей его съ другомъ его дтства. Вечерніе или скоре ночные часы казались Жюльетт слишкомъ короткими для подробнаго знакомства съ этой драмой, сцена за сценой. Ее одинаково интересовали дуэль Пойана съ любовникомъ его жены и бгство графини, мрачное отчаяніе обманутаго мужа и его возвращеніе къ жизни, благодаря чувству долга, его участіе въ войн въ качеств капитана мобилей и вступленіе въ бордоское собраніе. А когда чувство сожалнія привело ее къ нжной привязанности, а затмъ къ любви, когда она стала мистической женой этого несчастнаго человка, сколько она провела сладостныхъ вечеровъ, слушая разсказы объ его ораторской борьб въ палат, поддерживая его вру въ себя, предостерегая его отъ тайныхъ опасностей, восторгаясь его энтузіазмомъ къ длу, которому онъ посвятилъ всю свою жизнь, сочувствуя его благороднымъ принципамъ, и при всемъ этомъ она не выходила изъ своей роли женщины, а слушала и говорила съ такой нжной лаской, которая не допускала и мысли о какомъ-нибудь самолюбивомъ притязаніи. Она поступала такъ не отъ разсчета, а просто по инстинкту. Какъ нкоторыя натуры истинктивно имютъ наклонность къ музык или къ живописи, механик или поэзіи, она отличалась наклонностью къ симпатіи другому сердцу, эта очаровательная способность, открывающая поле дятельности для сердечнаго великодушія, вмст съ тмъ чрезвычайно опасна, потому что граничитъ съ пагубнымъ сентиментальнымъ любопытствомъ, пріучаетъ къ сдлкамъ совсти и развиваетъ вкусъ къ фальшивымъ положеніямъ. Напримръ при сознаніи, что перестаешь любить, какъ найти въ себ достаточно благородства для разрыва, если въ силу своей склонности къ симпатіи продолжаешь чувствовать страданія того, кого больше не любишь? Подъ впечатлніемъ горя, которое причиняешь другому, поддаешься соблазну лгать, чтобы только избавить его отъ горя, не ршаешься на признаніе, которое было-бы мене жестоко, продолжаешь самимъ причиненную агонію позорнымъ угожденіемъ и становишься вроломнымъ отъ излишней нжности. По странной ироніи сердечныхъ противорчій, добродтель превращается въ порокъ и мы дйствуемъ безнравственно потому только, что чувствуемъ слишкомъ сильно.

Жюльетта никогда такъ ясно не опредляла всхъ хорошихъ и дурныхъ сторонъ своего характера, хотя она часто упрекала себя въ слабости, когда не могла ршиться сказать непріятное ‘нтъ’ одному изъ своихъ друзей. Мы страдаемъ отъ нашего характера, также какъ отъ физическихъ болзней гораздо раньше, чмъ опредлится недугъ, такъ маркиза Тильеръ сама не понимала почему то, что радовало ее прежде, не возбуждало въ ней теперь того-же чувства, теперешніе вечера, проведенные съ Пойаномъ, ни мало не походили на прежніе, часто въ ихъ разговор наступалъ перерывъ и имъ стоило большого труда его возобновить. Она объясняла себ эти непріятныя явленія различными мелкими причинами. Напримръ, вернувшись теперь домой и узнавъ съ лихорадочной дрожью, что ее ждетъ Пойанъ, она приписала это болзненное ощущеніе страху обидть графа, тмъ боле, что она въ ту же минуту увидла въ передней его камердинера. На ея вопросъ, что ему надо, онъ отвчалъ:

— Я жду корректуръ графской рчи, надо ихъ снести въ типографію.

Правда, онъ сегодня говорилъ, подумала Жюльетта: онъ будетъ сердиться, что вернулась такъ поздно. Онъ не привыкъ къ такому равнодушію съ моей стороны.

Въ сущности посщеніе Пойана ей было непріятно потому, что мшало ей думать на свобод о Казал, такъ было сильно впечатлніе произведенное на нее этимъ человкомъ. Но она не могла допустить такой причины для внезапно ощущеннаго неудовольствія потому, что не сомнвалась въ нжности своей любви къ Пойану. Это убжденіе прикрывало благородной завсой ея паденіе. Подобныя иллюзіи чрезвычайно упорны и часто годами не догадываешься, что наступилъ конецъ любви, но достаточно одного часа, чтобы иллюзія разсялась, и Жюльетт было суждено теперь это испытать.

— Вы сердитесь на меня, мой другъ? сказала она входя, въ маленькую гостиную въ стил Людовика XVI, нжно освщенную лампами и огнемъ въ камин.

Пойанъ сидлъ за тмъ самымъ письменнымъ столомъ, на которомъ Жюльетта еще недавно писала ему записку. Онъ поспшно всталъ, поцловалъ ея об руки и, указывая на бумаги, лежавшія на стол, отвчалъ.

— За что сердиться? вы видите, что мн не было даже на это времени. Дожидаясь васъ я работалъ. Вы, неправда-ли, мн простите эту вольность? Засданіе кончилось очень поздно и мн надо было прочитать корректуры моей рчи для оффиціальной газеты. Я приказалъ Жану принести ихъ сюда и по счастью я почти кончилъ ихъ. Вы позволите мн продолжать?

Онъ снова слъ за столъ и занялся своей работой. Черезъ десять минутъ все было кончено, онъ собралъ разбросанные листы, положилъ ихъ въ приготовленный заране конвертъ и отнесъ камердинеру, который дожидался въ передней. Но отчего Жюльетту, принявшую на себя самый нжный ласкающій тонъ, почти оскорбила холодность графа? Конечно, интересуясь въ продолженіи цлаго вечера Казалемъ до совершеннаго забвенія о Пойан, она въ сущности совершила небольшое преступленіе, но женское сердце разсуждаетъ иначе и она инстинктивно желала, чтобы Пойанъ разсердился на нее и своей несправедливостью не только оправдалъ-бы ее въ ея поступк, но и далъ ей случай загладить его нжными ласками. Поэтому контрастъ между ея внутреннимъ волненіемъ и его вншнимъ спокойствіемъ возбудилъ въ ней мысль объ его холодности. Ужъ не разъ ей казалось, что Генри не обнаруживалъ прежней къ ней нжности. Это первый и очень странный признакъ исчезающей любви. Мы упрекаемъ тхъ, которыхъ перестаемъ любить въ томъ, что они любятъ насъ меньше прежняго и длаемъ это вполн искренно. Никогда такъ ясно не чувствовала Жюльетта, какъ въ эту минуту, что ее боле не соединяло съ Пойаномъ прежнее чувство. Она подошла къ камину и, гря свои маленькія ножки въ ажурныхъ шелковыхъ чулкахъ, слдила въ зеркал за всми движеніями графа. Но отчего зеркало неожиданно показало ей другой образъ? Отчего въ какой-то полугаллюцинаціи она увидла передъ собою красавца Казаля, какъ его называла Габріелла, съ его статной, мощной фигурой, изящными жестами и мужественнымъ, хотя усталымъ лицомъ? И этотъ образъ мгновенно замнился человкомъ, которому она принадлежала добровольно уже столько лтъ и который теперь показался ей до того неловкимъ, щедушнымъ, что она вздрогнула.

Генри Пойану было сорокъ четыре года, высокаго роста, худощавый и слабаго сложенія, онъ потерялъ свое здоровье отъ усталостей парламентской дятельности и потрясающаго вліянія сердечнаго горя. Его узкія плечи сгорбились, блокурые волосы пордли и посдли, цвтъ лица потемнлъ отъ сидячей жизни и неправильнаго пищеваренія. Въ чертахъ его испитаго лица еще сохранились слды аристократическаго происхожденія, но они вмст съ тмъ обнаруживали бдность крови и преждевременное истощеніе. Его прекрасные голубые глаза и гордыя очертанія чисто выбритаго лица выражали по прежнему глубокую вру, непреодолимую силу воли и пламенную энергію чувствъ. Никакая женщина не могла отдаться этому человку иначе, какъ по энтузіазму къ его ораторскому краснорчію или изъ желанія утшить испытанное имъ въ жизни горе. Именно по этимъ двумъ причинамъ Жюльетта и отдалась Пойану. Но въ подобной романтичной связи, основанной на умственномъ восхищеніи или сантиментальной жалости, всегда скрывается опасность: рано или поздно чувство восхищенія или жалости притупляется, благодаря постоянному удовлетворенію. Наступаетъ минута, когда женщина широко раскрываетъ глаза и спрашиваетъ себя, не ошиблась ли она на счетъ своихъ чувствъ. Счастье ея, если это неожиданное разочарованіе не возбуждено чарующимъ вліяніемъ другого человка. Но хотя въ свтлыхъ глазахъ Жюльетты, устремленныхъ на зеркало, ясно проглядывала эта горькая для благородной души мысль, Пойанъ ничего не замтилъ.

— Вы много работали, хотите я вамъ приготовлю вашъ грогъ, сказала она, обращаясь къ нему, когда лакей внесъ въ комнату серебряный чайный сервизъ.

Она нжно улыбалась. Такія улыбки нельзя назвать лицемрными, такъ какъ он имютъ искренную цль предохранить отъ непріятностей когда-то дорогое существо, но на опасный путь вступаетъ женщина, когда лицо ея выражаетъ не то, что чувствуетъ сердце.

— Пожалуйста, отвчалъ графъ, смотря на маркизу, которая своими маленькими ручками наливала кипятокъ въ русскій стаканъ, окруженный серебряной сткой и ломала ложкой куски сахара.

Она была удивительно хороша и походила въ эту минуту боле чмъ когда на миніатюру прошедшаго столтія. Ея прекрасныя руки, высвободившіяся изъ рукавовъ, и нжная гармонія между ея чернымъ туалетомъ и розовымъ цвтомъ лица отъ отблеска огня въ камин, придавали ей такую очаровательную прелесть, что Пойанъ, подойдя къ ней ближе, сказалъ:

— Какая вы хорошенькая сегодня и какое счастье провести съ вами вечеръ посл цлаго дня сухой скучной политики.

Говоря это, онъ нагнулся, чтобы поцловать ее, но она быстро отвернула голову.

— Тише, сказала она, вы такъ неловки, что чуть не заставили меня пролить весь графинъ.

Дйствительно, въ эту минуту она наливала въ стаканъ коньякъ изъ графина. Въ сущности въ этихъ словахъ не было ничего обиднаго и движеніе головы, которымъ она перевела его поцлуй съ щеки на волосы, дышало нжнымъ кокетствомъ. Но Пойанъ тотчасъ отошелъ подъ горькимъ впечатлніемъ, что сердце любимой имъ женщины не билось въ унисонъ съ его сердцемъ. Конечно, ея выходка ничего не значила, но если подобныя сцены повторяются сотни разъ, то любящій человкъ начинаетъ опасаться, что онъ боле не нравится, и это горькое опасеніе отуманиваетъ его взгляды, сжимаетъ его сердце и заставляетъ замирать на его губахъ слова любви. Въ этомъ именно и заключалось ядро того недоразумнія, которому было суждено все боле и боле разъединять эти два сердца. Не размышляя и инстинктивно поддаваясь вліянію постоянно уменьшавшейся привязанности, Жюльетта въ послднее время слишкомъ часто отказывала Пойану въ ласкахъ, а потомъ его же обвиняла въ холодности.

— Вотъ видите, сказала она тономъ упрека, посл того, какъ положила въ стаканъ кусочекъ лимона и прикоснулась губами къ приготовленному напитку: грогъ слишкомъ крпокъ, мн надо сдлать другой.

— Нтъ, не безпокойтесь, отвчалъ графъ и хотлъ снова подойти.

— На этотъ разъ я запрещаю вамъ шевелиться и мшать моей стряпн.

— Ваше приказаніе будетъ исполнено, произнесъ онъ и, прислонившись къ камину, бросилъ на нее взглядъ, на который она не обратила никакого вниманія, какъ только что онъ самъ не замтилъ ея взгляда, обращеннаго на зеркало.

Онъ очень хорошо понималъ, что, отвернувшись отъ его поцлуя, она только пошутила, что это было боле ничего, какъ дтская выходка. Но онъ также сознавалъ, что благодаря этой дтской выходк, онъ не произнесетъ въ этотъ вечеръ фразы, которая дрожала на его губахъ. Утромъ онъ получилъ письмо изъ Дубскаго департамента, гд требовалось его присутствіе при избраніи двухъ членовъ мстнаго совта. Дло шло о томъ, чтобы отбить эти два поста у политическихъ противниковъ и кандидаты его партіи, поддержанные его краснорчіемъ, по всей вроятности одержали бы успхъ. Пойанъ слишкомъ серьезно смотрлъ на свои обязанности вожака партіи, чтобы на минуту задуматься и, отправляясь къ Жюльетт, онъ ршилъ попросить у нея тайнаго свиданія, чтобы проститься. Но теперь, въ виду этого простого отклоненія поцлуя, онъ не ощущалъ достаточной смлости, чтобы выразить свое желаніе. Эта чрезмрная скромность въ страсти, обыкновенно не допускающая и мысли о скромности, заставила бы улыбнуться какого нибудь Донъ-Жуана, напримръ Казаля, но она составляетъ если не обычное, то довольно часто повторяющееся явленіе и заслуживаетъ анализа.

Нкоторые люди, подобно Пойану, очень нравственные въ юности и потомъ тяжело страдавшіе отъ измны любимаго существа, ощущаютъ странное недовріе къ себ и совсть всегда укоряетъ ихъ за каждый физическій актъ любви вн брака, который одинъ стушевываетъ въ нихъ эту болзненную, боле женскую, чмъ мужскую стыдливость. Посл столькихъ лтъ связи съ Жюльеттой, Пойанъ дрожалъ и сердце его сильно билось каждый разъ, какъ онъ произносилъ простую, маленькую фразу: ‘Когда мы увидимся у себя’?..

И, однако, это ‘у себя’ было самое безобидное, самое деликатно придуманное жилище, которое ничмъ не могло оскорбить самой щекотливой стыдливости. Впервые Жюльетта отдалась Пойану въ замк Нансэ, гд онъ провелъ дв недли въ опасномъ уединеніи подъ глазами ничего не подозрвавшей матери. Молодая женщина поддалась непреодолимому чувству жалости, которое пробуждаютъ въ благородныхъ сердцахъ откровенные разсказы о перенесенномъ семейномъ гор. Въ подобныхъ случаяхъ женщиной овладваетъ безумное желаніе уничтожить въ душ страдальца его ужасное прошедшее, и она забываетъ все подъ опьяняющимъ сознаніемъ жалости. Иногда эти чувственные сюрпризы остаются безъ завтрашняго дня, но такъ обыкновенно бываетъ съ женщинами, привыкшими къ любовнымъ интригамъ. Какъ бы это замчаніе не казалось съ перваго взгляда страннымъ, но чмъ женщина опытне въ подобныхъ интригахъ, тмъ она легче отдлывается отъ человка, которому отдалась въ минуту увлеченія. Но Жюльетта сочла себя связанной на всю жизнь этимъ безсознательнымъ самопожертвованіемъ. Пойанъ также смотрлъ на ихъ связь какъ на тайный бракъ и не желалъ, чтобы его оскверняла ни одна пошлая подробность обыкновенныхъ свтскихъ связей. Онъ нашелъ маленькую квартиру въ одной изъ уединенныхъ улицъ Пасси, въ нижнемъ этаж, съ отдльнымъ ходомъ, такъ чтобы не приходилось имть дло съ привратникомъ. Меблировка была самая изящная, самая роскошная и могла цликомъ перейти въ ихъ семейный домъ, посл ихъ оффиціальнаго брака, который такимъ образомъ былъ бы только освященіемъ ихъ теперешнихъ отношеній. И несмотря на все это, онъ никогда не ждалъ Жюльетты въ этомъ прелестномъ мирномъ жилищ безъ страха, чтобы кто-нибудь не подсмотрлъ, какъ она выходитъ изъ наемной кареты у подъзда. Но посщая его втайн, она не нарушала никакой клятвы, потому что была свободна, она не обманывала ревниваго мужа, она не бросала бдныхъ дтей, только ей приходилось лгать своей матери, и Пойанъ никакъ не могъ простить себ, что онъ былъ причиной этой лжи. Какъ онъ ни обожалъ хорошенькой головки Жюльетты, какъ онъ ни черпалъ въ ея свтлыхъ глазахъ забвенье всего прошедшаго, а быть можетъ именно въ силу его пламенной идеальной любви онъ страдалъ отъ мысли, что наталкивалъ ее на дурной поступокъ. Вс эти вмст взятыя причины поддерживали въ немъ постоянное болзненное волненіе и развили такую страшную нершительность, что за послдній годъ онъ видлся съ Жюльеттой въ Пасси не боле шести разъ. Невозможность для него вызвать откровенное объясненіе, такъ какъ онъ боялся всякой мелочи, могущей оскорбить его щепетильность, безсознательное отчужденіе молодой женщины, которая искренно думала, что онъ меньше любитъ ее, и общее теченіе жизни, которое незамтно приводитъ насъ отъ одного недоразумнія къ другому — содйствовали тому, чтобы ихъ взаимныя отношенія приняли этотъ странный характеръ. Пойану было все равно что эти отношенія оскорбляли его половое самолюбіе, которое составляетъ основу сердца въ большинств людей. Онъ страдалъ отъ того, что любилъ ее, и чувствовалъ, что она все боле и боле отчуждается отъ него. Онъ упрекалъ себя въ томъ, что столь храбрый на войн и столь смлый въ парламент, онъ ощущалъ въ виду этой женщины непреодолимый страхъ. Такъ и въ эту минуту сердце его разрывалось на куски, а онъ не ршался сказать ни слова. И притомъ, какъ было ему раскрыть вс раны своего наболвшаго сердца женщин, которая съ улыбкой на своемъ прелестномъ лиц подавала ему стаканъ и нжно говорила:

— Ну, на этотъ разъ я надюсь, что грогъ будетъ по вашему вкусу. Бдный дрргъ мой, вы очень устали. Я уврена, что сегодняшнее засданіе было страшно тяжелое. Но что заставило васъ говорить, потому что вчера вы не намревались произнести рчь?

— Благодарю васъ, отвчалъ графъ, отпивъ половину стакана: что заставило меня говорить…

Вопросъ Жюльетты представлялъ удобный предлогъ для разговора, и придавая другое теченіе его мыслямъ, могъ успокоить его сердечную тревогу. Поэтому онъ охотно захватился за него и сталъ подробно разсказывать о парламентскомъ засданій, какъ всегда расхаживая взадъ и впередъ по комнат.

— Что заставило меня говорить? Да всегдашнее обвиненіе моей партіи въ эгоизм. Я никогда не позволю, чтобы въ французскомъ собраніи, членомъ котораго я состою, говорили открыто, что мы монархисты не имемъ права сочувствовать несчастному положенію народа. Де-Совъ сдлалъ запросъ министерству о рабочей стачк въ Сверномъ департамент и варварскомъ ея прекращеніи. Одинъ изъ ораторовъ большинства отвчалъ ему и по обыкновенію сталъ костить старые порядки. Я не выдержалъ и повторилъ свой всегдашній тезисъ, что мы одни способны разршить соціальный вопросъ, основываясь на церкв и монархіи, двухъ величайшихъ историческихъ силахъ въ стран. Вы знаете мои идеи. Я высказалъ ихъ еще разъ, вотъ и все. Но вы не можете себ представить, какъ тяжело оратору, который защищаетъ дорогіе его душ принципы и знаетъ, что даже друзья апплодируютъ ему только ради его краснорчія. Я всмъ имъ прямо сказалъ, что какъ на лвой, такъ и на правой теперь вся политическая жизнь заключается въ презрнныхъ парламентскихъ интригахъ, которыми они губятъ Францію. И говоря это, я чувствовалъ, что вс мои слова напрасны.

И однако онъ продолжалъ развивать теорію, которой онъ посвятилъ всю свою жизнь — соединеніе монархіи, основанной на традиціонномъ прав, съ современными задачами жизни. Жюльетта знала, что онъ искрененъ, и прежде она пламенно интересовалась политическими мечтами человка, котораго она желала видть не только счастливымъ, но и славнымъ. По несчастью она была женщина и потому какъ только ея чувство къ Пойану пошло на убыль, то одинаково и его идеи потеряли для нея свою прелесть. Каждый политическій дятель, писатель, ученый или художникъ, вообще человкъ, живущій своими мыслями, иметъ непреложное средство убдиться въ уменьшеніи къ нему любви его жены, любовницы или просто друга. Въ тотъ день, когда она перестаетъ выражать къ его идеямъ тотъ умственный фанатизмъ, который служитъ столь сильной поддержкой труженику мысли, она его разлюбила, хотя-бы только въ тайник своего сердца. Это несомннный фактъ, какъ-бы она открыто не протестовала противъ того, что идеи мужа, любовника или друга изгоняютъ ее изъ его сердца. Именно такъ и поступила Жюльетта, когда Пойанъ наконецъ замолчалъ.

— Все это прекрасно, произнесла она: но вы слишкомъ мало думаете о своемъ друг?

— Я не думаю о васъ? отвчалъ графъ съ грустнымъ удивленіемъ, а для кого-же я старался прославить свое имя? У кого я черпалъ силы и энергію, чтобъ перенести вс мрачныя разочарованія?

— А, замтила она, качая головой: вы умете отвчать. Но хотите я докажу вамъ фактически, что вы сегодня очень мало думали обо мн?

— Докажите?

— Вы даже не спросили съ кмъ я сегодня обдала?

— Но вдь вы писали, что вы обдаете у графини Кандаль.

— Она не была одна, сказала Жюльетта съ чисто женскимъ желаніемъ возбудить ревность въ Пойан. Я обдала рядомъ съ человкомъ, котораго вы не долюбливаете.

— Кто это?

— Господинъ Казаль, сказала Жюльетта, пристально смотря на графа.

— Зачмъ графиня Кандаль принимаетъ такихъ людей? произнесъ Пойанъ презрительнымъ тономъ, который въ одно и то же время позабавилъ и разсердилъ маркизу.

Онъ позабавилъ ее потому, что слова графа были буквально т, которыя она приписала ему въ разговор съ Габріеллой, а разсердилъ по той простой причин, что презрніе Пойана было самой жестокой критикой на впечатлніе, произведенное на нее Казалемъ.

— Вроятно мужъ этого требуетъ, продолжалъ онъ, они стоятъ другъ друга. Впрочемъ Кандаль хуже, потому что онъ своей жизнью безчеститъ одно изъ лучшихъ именъ въ нашей исторіи.

— Но увряю васъ, замтила Жюльетта: я очень пріятно разговаривала съ господиномъ Казалемъ.

— О чемъ? О картахъ? О скачкахъ? О кокоткахъ? Или о кулинарномъ искусств и фехтованіи? Даю вамъ честное слово, что я видалъ его нсколько разъ въ дом бднаго Корсье и онъ никогда ни о чемъ другомъ не говорилъ съ четырьмя или пятью товарищами, которыхъ Полина приглашала, чтобъ не выпустить его изъ своихъ рукъ.

— А она очень любила его?

— До безумія, произнесъ Пойанъ съ той горечью, которая всегда замтна въ отзывахъ обманутыхъ мужей о Донъ-Жуанахъ:— И право я никогда не могъ понять, какъ эта прелестная женщина могла любить подобнаго фата. А ея мужъ прекрасный человкъ, умный, образованный, онъ всегда любилъ и теперь еще любитъ Полину. Я пересталъ посщать ихъ домъ ради Казаля. И какъ-же онъ заставилъ ее страдать, бдняжку!

— Однако, онъ говорилъ о ней за обдомъ съ большимъ тактомъ.

— Ему не слдовало произносить ея имени!

Наступило молчаніе. Молодая женщина сожалла, что заговорила о Казал. Она хотла поиграть съ ревностью Пойана и дйствительно возбудила ее, но теперь ей было жаль, что заставила страдать человка, котораго все-таки любила если не истинной любовью, то по дружб и привычк. Однако она ошибалась насчетъ того, что онъ чувствовалъ, не смотря на измну жены, онъ былъ слишкомъ благороденъ, чтобы кого-нибудь подозрвать. Въ словахъ Жюльетты о Казал онъ видлъ лишь доказательство того удовольствія, которое доставлялъ ей свтъ. Это удовольствіе ему казалось совершенно невиннымъ и онъ даже упрекалъ свои страданія въ эгоизм и несправедливости. Онъ говорилъ себ, что постоянно усиливавшійся вкусъ Жюльетты къ выздамъ и новымъ знакомствамъ доказывалъ, только что его одного было недостаточно для ея счастья.

На часахъ пробила полночь.

— Ну, сказалъ онъ со вздохомъ, пора и проститься. Когда мы увидимся?

— Когда хотите. Обдайте завтра у меня, кром матери, будетъ еще кузинка Нансэ.

— Съ большіемъ удовольствіемъ. Но вы знаете, что можетъ быть послзавтра я уду на четыре или на пять недль?

— Нтъ, вы ничего еще не говорили мн объ этомъ.

— Въ моемъ департамент выборы въ члены мстнаго совта и меня туда вызываютъ.

— Все эта проклятая политика, произнесла она съ улыбкой.

Онъ посмотрлъ на нее пристально, но она не прочитала, или не хотла прочесть въ его глазахъ ту просьбу, которую онъ не смлъ выразить словами.

— Прощайте, сказалъ онъ съ еще большимъ смущеніемъ.

— До завтра, отвчала она, въ три четверти восьмого. Прізжайте пораньше.

Когда дверь затворилась за графомъ, она долго сидла одна передъ зеркаломъ, въ которомъ только что отражалось его лицо. Но теперь снова передъ нею предсталъ образъ Казаля и прежде чмъ позвонить горничную, она громко спросила себя:

— Разв я не люблю боле Генри?

IV.
Сантиментальности кутилы.

Въ то время, какъ Жюльетта, задавъ себ этотъ горькій вопросъ, ложилась спать на узкую двичью кровать, къ которой она вернулась посл своего вдовства, а Пойанъ, идя пшкомъ домой упрекалъ себя за неумнье нравиться любимой женщин, что длалъ Раймонъ Казаль, неожиданное появленіе котораго представило грозную опасность для остатковъ счастья одного и нравственной скуки другой? Подозрвалъ-ли онъ, что его хорошенькая сосдка за недавнимъ обдомъ не засыпала, а думала о немъ, хотя твердо ршилась не думать о немъ, потому что она не имла на это никакого права, такъ какъ она любила и хотла любить другого! Онъ ушелъ изъ дома графини Кандаль очень рано, чтобы не испортить того впечатлнія, которое сдлалъ на маркизу Тильеръ, а что онъ понравился ей, Казаль не мало не сомнвался. Но выйдя на улицу въ своемъ тепломъ пальто, закуривъ сигару и взглянувъ на небо усянное звздами, онъ думалъ не о тонкомъ профил молодой вдовы. Только впослдствіи онъ созналъ, какъ глубоко повліяла на него эта встрча. Его наблюдательный умъ всегда изслдовалъ вншніе предметы и онъ не зналъ глубины своего внутренняго я. Но кто вполн знаетъ себя? Кто можетъ сказать: завтра я буду веселъ или грустенъ, нженъ или дерзокъ? Пресыщенный чрезмрнымъ удовлетвореніемъ чувственныхъ инстинктовъ, разочарованный во всхъ удовольствіяхъ молодости, обладая красивой наружностью, свтскими связями, 250,000 франками годового дохода и основательнымъ знаніемъ Парижа, Казаль считалъ себя застрахованнымъ отъ всякаго романическаго увлеченія. Онъ весело засмялся бы тмъ дтскимъ смхомъ, который обнаруживалъ одну изъ привлекательнйшихъ сторонъ его характера — естественное добродушіе, еслибы кто-нибудь сталъ уврять это, что теперь онъ, именно благодаря своему пресыщенію и разочарованію, созрлъ для сантиментальнаго кризиса, легкаго или серьезнаго, смотря по обстоятельствамъ.

Уже давно онъ скучалъ отъ самаго скучнаго монотоннаго существованія, отъ такъ называемой безпорядочной жизни. Нтъ ничего правильне, однообразне и опредленне, смотря по сезонамъ, какъ жизнь современныхъ свтскихъ кутилъ, иронически называющихъ себя въ послднія десять лтъ ‘праздняшниками’. Это существованіе прямой контрастъ буржуазной жизни, обращаетъ удовольствія въ почти механическое занятіе и кончаетъ тмъ, что доходитъ до такихъ же крайностей скуки. Большею частью оно приводитъ къ болзненной тоск о семейной жизни, которая кажется праздняшникамъ полной самыхъ очаровательныхъ неожиданностей. Она привлекаетъ ихъ той же новизной, которая побуждаетъ буржуазнаго мужа во время случайнаго отсутствія жены ужинать съ кокотками, которыя на столько же глупы, поблекши и продажны, на сколько его жена умна, свжа и непорочна. Но это непреодолимое, болзненное влеченіе къ браку проявляется только у тхъ свтскихъ кутилъ, которые нкогда вкусили сладость настоящей семейной жизни, или, какъ иногда бываетъ, сохранили во время своего праздничанья почтенную привычку быть добрымъ сыномъ относительно старой любящей матери или добрымъ братомъ относительно заботливой, нжной сестры. Казаль, единственный сынъ своихъ родителей, лишился ихъ очень рано, давно поссорился съ своими двумя дядями и съ юности привыкъ къ абсолютной независимости, а потому казалось, что судьба сдлала его вчнымъ холостякомъ по природ и по темпераменту. На него не дйствовала, какъ на большинство парижскихъ кутилъ, въ минуту перваго приступа ревматизма наивная прелесть молодыхъ двушекъ. Напротивъ, прирожденная утонченность его чувствъ, сохранившаяся неизмнной, не смотря на среду, въ которой онъ вращался, его стремленіе ко всему, что пріобрталось тяжелой борьбой, и потребность найти достойную работу своимъ рдкимъ способностямъ — побуждали Казаля видть особую прелесть въ интриг съ женщиной, столь незнакомой ему и вмст съ тмъ достойной какъ любви, такъ и уваженія. Онъ не зналъ этого рода женщинъ, поэтому она была для него такъ же опасна, какъ онъ для нея, съ тмъ только различіемъ, что Жюльетта была способна на искреннюю, безотчетную любовь, а для Казаля страсть была только капризомъ и подъ маской любви у него скрывалось лишь сладострастіе. Нельзя безнаказанно имть въ своей крови и мозгу слдствія восемнадцатилтней развратной жизни. Но идя быстрыми шагами по Елисейскимъ полямъ въ этотъ вечеръ, онъ еще былъ далекъ даже отъ каприза и если образъ Жюльетты предсталъ передъ нимъ, то лишь въ конц лабиринта другихъ мыслей.

— Вотъ хорошая сигара, думалъ Казаль: и обдъ былъ недурной. Въ свт начинаютъ хорошо сть. А кому за это спасибо? Намъ. Если бы не было насъ, т. е. полдюжины молодцовъ, которые говорятъ правду Кандалю и ему подобнымъ людямъ на счетъ ихъ повара и погреба, то до сихъ поръ въ свт продолжали бы скверно сть. Но что мн теперь длать? Правда, надо было бы открыть особый клубъ для препровожденія времени отъ десяти часовъ вечера до двнадцати. Утро занято сномъ, туалетомъ и верховой здой. Посл завтрака всегда надо куда-нибудь създить, а съ двухъ до шести время посвящено любви, а если нтъ любви, то фехтованію или игр въ мячъ. Отъ пяти до семи — зеленый столъ, а съ восьми до десяти — обдъ, наконецъ, отъ двнадцати до утра игра и кутежи. Правда, отъ десяти до двнадцати есть театръ, но много-ли бываетъ пьесъ, которыхъ стоитъ смотрть два раза? А я слишкомъ старъ или еще недостаточно старъ, чтобы разыгрывать роль дамскаго ухаживателя въ глубин ложи.

Эта мысль о театр навела его на другую мысль, уже около полугода онъ былъ оффиціальнымъ любовникомъ хорошенькой, хотя и очень плохой актрисы на сцен Водевиля. ‘Не пойти-ли мн къ Христин?’ спросилъ онъ самъ себя, но въ его воображеніи тотчасъ представилась маленькая туалетная актрисы, съ разбросанными повсюду блилами и румянами, въ ушахъ его уже раздавался ея визгливый голосокъ, передававшій ему закулисныя сплетни. ‘Нтъ, не пойду туда’, ршилъ онъ мысленно: ‘лучше заверну въ клубъ’. Но мысль о клуб возбудила въ его голов слишкомъ мрачную картину пустыхъ залъ съ дремлющими лакеями у дверей и онъ воскликнулъ громко: ‘Нтъ это слишкомъ скучно. Не зайти-ли въ Оперу? продолжалъ онъ размышлять: но что тамъ длать? слушать четвертый актъ ‘Роберта’ въ пятисотый разъ? Нтъ, нтъ, нтъ. Лучше ужъ зайти къ Филипсу’. Такъ звали содержателя моднаго, англійскаго погребка, который съ нкотораго времени переманилъ къ себ Казаля и его пріятелей изъ другого подобнаго учрежденія подъ названіемъ ‘Eurka’. Если когда нибудь найдется хроникеръ, близко знающій современную молодость, то онъ посвятитъ любопытную главу исторіи парижскихъ кофейныхъ и ресторановъ конца ныншняго столтія, описанію этихъ погребковъ, гд настоящіе аристократы выпиваютъ посл театра виски, рядомъ съ жокеями и букмекерами.

‘Но теперь, размышлялъ Казаль, я застану тамъ только Герберта’.

Лордъ Гербертъ Бохунъ, младшій братъ одного изъ богатйшихъ англійскихъ пэровъ маркиза Банбюри, былъ страшный пьяница и тридцати лтъ отъ роду, онъ по временамъ дрожалъ всмъ тломъ, какъ старикъ. Онъ былъ извстенъ характеристичными фразами, ясно обнаруживавшими его роковую страсть: такъ на вопросъ, ‘какъ вы поживаете’, онъ всегда отвчалъ: ‘очень хорошо, у меня прекрасная жажда’!

‘Но, думалъ Казаль, теперь уже слишкомъ поздно, онъ меня не признаетъ. Ршительно мн нужно обзавестись дамочкой, вдовой или разведенной женой, которая никуда не вызжала-бы и съ удовольствіемъ принимала-бы меня въ эти часы’.

Размышляя такимъ образомъ, Казаль дошелъ до круглой площадки Елисейскихъ полей и тутъ только онъ вспомнилъ о своей недавней сосдк.

‘Вотъ маркиза Тильеръ пришлась-бы мн какъ разъ по сердцу. Съ кмъ она живетъ?’ произнесъ онъ почти вслухъ.

Конечно эта очень непочтительная фраза служила достойнымъ окончаніемъ цлаго ряда идей, которыя показались-бы даже людямъ не столь наивнымъ, какъ Пойанъ, слишкомъ циничными. Но все-таки подъ ними скрывалось зерно искреннаго чувства, и это ясно доказываетъ, что въ сердц каждаго человка, образующемъ отдльный мірокъ, самыя циничныя мысли могутъ быть предлогомъ къ появленію самаго романичнаго чувства. Еслибы Казаль не поддался безсознательно утонченнымъ чарамъ Жюльетты, то онъ не ощутилъ-бы отвращенія при мысли о площадной грубости своей актрисы. Онъ подыскалъ прекрасныя причины, чтобы не пойти въ этотъ вечеръ ни въ театръ, ни въ клубъ, ни въ погребокъ, но он не имли-бы на него большаго вліянія, чмъ въ прежніе дни, если бы онъ теперь не ощущалъ тайной потребности остаться одинъ. А для чего? Чтобы думать о молодой женщин, образъ которой, внезапно возставъ передъ нимъ, въ одну минуту, стушевалъ вс его мысли о кулисахъ, клубахъ и погребкахъ. Тонкій силуэтъ Жюльетты съ удивительной ясностью обрисовался на его мысленномъ кругозор. Люди спорта, живущіе физической жизнью, чрезвычайно развиваютъ въ себ первобытныя способности дикарей. Они обладаютъ въ удивительной степени чисто животной памятью подобно земледльцамъ, охотникамъ, рыболовамъ и вообще всмъ людямъ, смотрящимъ боле на вншность предметовъ, а не на внутреннюю ихъ сущность. Въ этихъ умахъ привычныхъ къ реальнымъ и конкретнымъ впечатлніямъ, формы и тоны такъ рельефно отражаются, какъ даже не подозрваютъ кабинетные труженики и салонные говоруны. Казаль теперь видлъ передъ собою бюстъ Жюльетты во всей ея граціозной красот, ея пластичныя плечи, черный корсажъ съ розовыми бантами, соблазнительную прелесть ея затылка, нжно-русые волосы, блестящіе какъ сапфиръ глаза, ея розовыя губы, сверкающіе близной зубы, соблазнительная ямочка на щек и нервныя руки. Если бы она стояла передъ нимъ, то онъ не могъ-бы ясне опредлить всхъ мельчайшихъ подробностей ея красоты. Вызвавъ передъ собою этотъ очаровательный образъ, онъ искренно и естественно, хотя быть можетъ грубо, ощутилъ сладострастное желаніе обладать этимъ прелестнымъ существомъ, непорочная скромность котораго скрывала, какъ онъ былъ вполн убжденъ, страстную натуру.

‘Да, продолжалъ онъ размышлять: съ кмъ она живетъ? Не можетъ быть, чтобы она не имла любовника. Впрочемъ, это все равно. Она смотрла на меня очень странно, а сначала какъ-бы не обратила на меня никакого вниманія. Она вдвоемъ съ графиней Кандаль устроила этотъ обдъ. Он большіе друзья. Я увренъ, что ей хотлось познакомиться со мной. Я не дурно маневрировалъ? Но что значитъ ея любопытство? Слышала-ли она обо мн отъ другой женщины или отъ своего любовника? Можетъ быть у нея и нтъ любовника, и она скучаетъ въ своемъ уединенномъ уголк. Ее такъ мало видно въ свт. Она, должно быть, ведетъ очень одинокую жизнь. А какая она хорошенькая! Не приняться-ли мн ухаживать за ней? У меня нтъ ничего интереснаго на весну. Это хорошая идея. Но гд я ее найду? Конечно я могу сдлать ей визитъ, такъ какъ я былъ сегодня за обдомъ ея кавалеромъ. Да, но такой визитъ необходимо сдлать завтра. Но, что я длаю завтра? Утромъ я катаюсь верхомъ въ Булонскомъ лсу съ графомъ Кандалемъ. Это хорошо. Я узнаю отъ него вс подробности. Завтракаю я у Христины, но я могу и не похать туда. Вообще я въ этомъ году слишкомъ много завтракаю. А завтракъ только портитъ весь день. Я сожгу Христину и въ два часа поду къ хорошенькой вдов. Въ четыре часа я фехтую съ Верекьевымъ. А теперь не отправиться-ли мн просто спать? Конечно очень рано, только половина одиннадцатаго, но боле недли я ложусь каждый день въ четыре часа. Надо немного возстановить свои силы.

Придя къ этому благоразумному ршенію, онъ повернулъ въ улицу Буаси д’Англа и, минуя два клуба, въ которыхъ онъ былъ членомъ, Казаль направился къ Лисабонской улиц, гд онъ жилъ въ старинномъ дом, наслдованномъ отъ отца. Такимъ образомъ Казаль доказывалъ своимъ примромъ, что если нкоторые свтскіе кутилы сохраняютъ удивительное здоровье, то тайная причина этого заключается въ подчиненіи ихъ правиламъ гигіены. Среди своего растлвающаго существованія они, подобно Казалю, умютъ слдить за собою и то утренней воздержанностью посл слишкомъ хорошаго обда наканун, то разумнымъ отдыхомъ въ ту самую минуту, когда силы ихъ начинаютъ ослабвать, то ежедневнымъ массажемъ, то гидротерапическимъ леченіемъ на дому, они даютъ себ возможность удивлять всхъ необыкновенными своими подвигами на охот, въ фехтовальномъ зал и т. д. Макіавель говорилъ, что ‘міръ принадлежитъ хладнокровнымъ людямъ’, и то же можно сказать относительно полусвта, какъ бы страненъ ни показался этотъ афоризмъ. Во всякомъ случа на слдующее утро Раймонъ Казаль всталъ въ восемь часовъ и перешелъ въ свою туалетную комнату совершенно освженный спокойнымъ, долгимъ сномъ.

Туалетная комната въ его дом пользовалась славой во всемъ мір парижскаго спорта. Она отличалась двумя громадными витринами, которыя Казаль называлъ своими библіотеками. Въ одной находилась прекрасная коллекція англійскихъ ружей, а въ другой было расположено удивительное собраніе сапогъ, ботинокъ и башмаковъ числомъ девяносто два для всевозможныхъ цлей, начиная отъ охоты верхомъ и игры въ Поло до восхожденія на горы. Нердко молодые снобсы являлись къ этому учителю свтскаго прожиганія жизни въ часы его утренняго туалета и съ удивленіемъ смотрли на его необыкновенный музей. Но въ то утро, которое слдовало за обдомъ у графини Кандаль, онъ находился въ обществ только своего камердинера и очень долго смотрлъ на себя въ зеркало громаднаго шкафа въ три дверцы, который, вмщая его гардеробъ, доканчивалъ меблировку комнаты. Несмотря на всю утонченную роскошь его жилища, представлявшаго образецъ того, какъ слдовало жить свтскому парижскому франту въ 1881 году, Казаль не былъ фатомъ. Если въ ранней молодости онъ гордился всми мелочами своей домашней обстановки, то уже давно пересталъ обращать на нее какое бы то ни было вниманіе и вообще онъ очень мало заботился о своей вншности, а если теперь долго смотрлся въ зеркало, то лишь подъ впечатлніемъ наканун принятаго намренія. Ему было ближе къ сорока годамъ, чмъ къ тридцати, а въ этомъ возраст уже пріобртается привычка наблюдать за собою, черезъ десять лтъ эта привычка переходитъ въ недовріе къ себ, а черезъ двадцать въ искусственное поддерживаніе своей увядшей красоты. Повидимому онъ нашелъ себя еще способнымъ нравиться и сонъ вроятно только подтвердилъ его ршимость постить маркизу Тильеръ, потому что прежде, чмъ похать верхомъ въ Булонскій лсъ, онъ написалъ записку къ Христин, извиняясь, что не можетъ завтракать у нея въ этотъ день.

Достигнувъ парка мелкой рысцой, Казаль придалъ шагу своей лошади, и судьб было угодно, чтобы онъ встртилъ не только Кандаля, съ которымъ у него было назначено свиданіе, но Брони, Мозэ и герцогиню Аркодь. Мало того, они вс трое замтили наканун, какое непріятное впечатлніе произвелъ на молодую вдову преждевременный отъздъ Казаля, и одинаково пошутили съ нимъ объ этомъ. Онъ зналъ хорошо цну подобнымъ свтскимъ шуткамъ, но теперь обратилъ на нихъ вниманіе, какъ на подтвержденіе его собственныхъ замчаній. Прежде всего онъ встртилъ Брони, который проскакалъ мимо на своемъ черномъ кон и не останавливаясь крикнулъ:

— Твоя вчерашняя дама была очень недовольна твоимъ уходомъ, очень, очень…

Потомъ на углу одной аллеи его остановилъ Мозэ, гулявшій пшкомъ изъ гигіеническихъ цлей. Онъ боролся съ преждевременно развивавшимся у него діабетомъ съ той удивительной силой воли, которая составляетъ самую характеристическую черту какъ евреевъ, такъ и американцевъ. Эти два человческіе типа, самые упрямые на свт и всего мене извстные по причин недавняго достиженія ими славы и богатства, одинаково выражаютъ свою удивительную силу воли, какъ въ большихъ длахъ такъ и въ мелочахъ. Нердко случается видть, что семитъ или американецъ въ пятьдесятъ лтъ создаетъ себ новую жизнь съ совершенно новыми вкусами и привычками. При этомъ первый обладаетъ еще особымъ даромъ не упускать изъ вида никакой хотя бы самой ничтожной подробности. Такъ Мозэ, когда-то поссорившійся, а потомъ помирившійся съ Казалемъ, воспользовался этимъ случаемъ, чтобы оказать ему маленькую услугу.

— Какъ скоро вы вчера ухали, сказалъ онъ.

— Меня ждалъ одинъ пріятель въ клуб, отвчалъ Казаль, которому не понравился проницательный взглядъ Мозэ.

— А когда вы ухали, продолжалъ хитрый еврей, то дамы не стали и смотрть на насъ. Графиня и ея сестра принялись болтать между собою, а маркиза Тильеръ, видя, что васъ нтъ, не обращала на насъ никакого вниманія.

Спустя четверть часа Казаль, обдумывая полученныя такимъ образомъ свднія, встртилъ герцогиню Арколь, которая сама правила двумя блыми пони, запряженными въ кабріолетъ. Она знакомъ подозвала его и поспшно сказала:

— Какъ вы находите друга моей сестры? Неправда ли она идеально хороша? И вы ее разсердили ради какой нибудь… Неловкій!

Съ этими словами она хлопнула бичемъ и ея легкій экипажъ быстро понесся, но на прощаніи она бросила ему взглядъ, ясно говорившій: ‘Если ты, мой другъ, не дуракъ, то станешь ухаживать за своей вчерашней сосдкой и одержишь побду’. Конечно, подобный совтъ не былъ достоинъ честной женщины, да еще сестры честнйшей женщины. Но инстинктивно герцогиня не очень любила Жюльетту, которая какъ бы всегда разлучала ее съ горячо-любимой сестрой и ей было бы очень пріятно сказать Габріелл: ‘Ну, что твоя безупречная вдова сошлась съ Казалемъ’.

Окончательно же убдилъ свтскаго кутилу, что его чутье не обмануло, толстякъ Кандаль, который, догнавъ его, похалъ съ нимъ рядомъ и сказалъ съ грубымъ смхомъ, обнаруживавшимъ его нмецкое происхожденіе, такъ какъ одинъ изъ Кандалей женился на нмк во время эмиграціи!

— А вчера была презабавная исторія: все обошлось такъ хорошо, какъ я не ожидалъ. Правда, вдова очень щепетильная. Г-жа Бернаръ увряетъ, что покойникъ Тильеръ ползъ въ огонь только, чтобы избавиться отъ скучной жены. Признаюсь, я боялся тебя. Но ты отлично велъ себя. А когда ты ушелъ, то она такъ смшно надула губы, что нельзя было смотрть на нее безъ хохота.

— А кто она? спросилъ Казаль.

— Какъ кто она? Да это вдова Тильера, адъютанта генерала Дуэ.

— Я не спрашиваю тебя объ этомъ. Что она за женщина?

— А! это олицетвореніе семейной добродтели. Она живетъ съ старой матерью въ дом скучномъ и мрачномъ, какъ могила. Вообще она похожа на мою жену. Что же она теб очень нравится? Ты, пожалуй, женишься на ней.

Этой болтовни было довольно для Казаля и онъ не спросилъ у него адреса маркизы, боясь, чтобы Кандаль не передалъ своего разговора съ нимъ госпож Бернаръ. Къ тому же онъ могъ узнать этотъ адресъ въ первой попавшейся памятной книг. Его уже настолько мучило нетерпніе, что онъ сократилъ свою прогулку и возвратившись домой открылъ одинъ изъ тхъ адресъ-календарей, которые за извстную плату печатаютъ любого разбогатвшаго лавочника въ списк великосвтскихъ именъ. Но маркизы Тильеръ тутъ не было.

— Не могу же я спросить ея адреса у тхъ лицъ, которыя обдали вчера у графини, подумалъ онъ: и то уже ихъ вниманіе обращено на насъ.

Дйствительно, это вниманіе доказывало, какъ онъ заинтересовалъ молодую вдову, а потому неслдовало откладывать своего визита. Конечно, еслибъ онъ самъ не былъ также заинтересованъ ею, то благоразумне было-бы не спшить съ этимъ визитомъ и при случа узнать адресъ у графини Кандаль. Но мысль о маркиз Тильеръ такъ овладла Казалемъ, что онъ не могъ ждать и послалъ своего камердинера узнать у привратника графини, гд живетъ маркиза. При этомъ онъ съ хитростью молодого новичка въ подобныхъ длахъ далъ лакею нсколько другихъ порученій и потомъ какъ-бы кстати прибавилъ:

— Такъ какъ вы пройдете мимо дома Кандаля, то спросите у привратника адресъ маркизы Тильеръ, не забудьте этого имени.

Благодаря этой дтской уловк, которая очень позабавила бы клубныхъ друзей Казаля, если бы они когда нибудь объ этомъ узнали, онъ ровно въ два часа позвонилъ у стекляннаго подъзда дома въ улиц Матиньонъ, гд двадцать четыре часа передъ тмъ искала себ убжища графиня Кандаль посл несчастнаго случая съ ея каретой, который такимъ образомъ уже имлъ непредвиднныя послдствія.

Это жилище совсмъ подходитъ къ ней, подумалъ молодой человкъ, проходя черезъ дворъ. Привратникъ объявилъ ему, что маркиза Тильеръ дома. Она никогда не приказывала отказывать гостямъ по той же благоразумной предосторожности, которая побуждала ее принимать поздно вечеромъ всхъ своихъ друзей. Этимъ путемъ она избгала всякихъ разговоровъ между слугами. Къ тому же у нея было очень мало знакомыхъ, и она имла привычку приглашать своихъ друзей въ опредленные часы по одиночк, а потому такая свобода доступа къ ней не имла ничего неудобнаго. Напротивъ, она чрезвычайно понравилась Казалю.

‘Значитъ у нея нечего скрывать’, думалъ онъ, позвонивъ у двери съ красными занавсами: ‘еслибъ только она была одна!’. Лакей проводилъ его чрезъ большую гостиную въ маленькій будуаръ, гд наканун Пойанъ произнесъ противъ него такую филиппику. Войдя въ комнату, онъ съ перваго взгляда увидалъ, что маркиза полулежала на кушетк какъ больная, на ней былъ утренній капотъ съ блыми кружевами, прекрасно выставлявшій ея красоту, а подл на кресл сидлъ Авансонъ, разговаривавшій съ нею вполголоса, хотя они были вдвоемъ. Казаль зналъ стараго дипломата по клубу, гд молодые люди смялись надъ его злобной критикой теперешняго воспитанія и теперешнихъ удовольствій. Пятидесяти шести лтъ онъ также ухаживалъ за женщинами, какъ въ двадцать пять. Онъ не курилъ посл обда, чтобы не уходить изъ гостиной, всегда разговаривалъ съ женщинами вполголоса и если вы застали его въ какомъ нибудь дом въ подобномъ разговор, то не думайте его пересидть: онъ никогда не уступитъ вамъ своего мста. Это любопытный типъ, для него составляютъ наслажденіе именно т стороны ухаживанія за женщинами, которыя кажутся нестерпимыми для ныншней молодежи, именно визиты, коммисіи, покупки и т. д. Женщины чрезвычайно благодарны этимъ старымъ поклонникамъ, большею частью вполн безкорыстнымъ, мужья также цнятъ этихъ добровольныхъ и неопасныхъ стражей своихъ женъ, но любовники, а въ особенности т, которые стремятся быть любовниками, ненавидятъ ихъ. Поэтому первой мыслью Казаля при вид Авансона было послать его къ чорту, онъ ни мало не подозрвалъ, что молодая женщина всего боле дорожила своимъ сдоватымъ patito, потому что онъ питалъ неизмнную преданность къ ея матери.

‘Какая гадость, подумалъ онъ: этого молодца не выживешь. Мой визитъ пропалъ’.

‘Казаль здсь, сказалъ самъ себ Авансонъ: О! О! ну да ничего, я насолю ему’.

И онъ громко произнесъ, пожимая руку молодому человку:

— Я не зналъ, милая маркиза, что вы знакомы съ этимъ кутилой. Вы скрыли отъ меня это знакомство.

— Я имлъ честь быть представленнымъ маркиз Тильеръ у графини Кандаль, отвчалъ за молодую женщину Казаль, который понялъ съ перваго взгляда, что Жюльетта не могла произнести ни слова отъ удивленія при его неожиданномъ вход въ комнату.

Теперь онъ былъ вполн вознагражденъ за непріятное присутствіе Авансона и ему нечего было взвшивать своихъ воспоминаній о вчерашнемъ вечер или оцнивать впечатлній другихъ людей. Жюльетта покраснла до корней волосъ и такое волненіе свтской женщины, для которой умнье владть собою такая же необходимая способность, какъ храбрость для военныхъ, говорило краснорчиве всего, какое онъ произвелъ на нее впечатлніе. Дйствительно, еслибъ женщины не умли скрывать своихъ чувствъ, то имъ нельзя было бы жить на свт, гд за ними на каждомъ шагу слдятъ съ большей подозрительностью, чмъ судья за обвиняемымъ. Но Жюльетта съ вчерашняго дня прошла черезъ столько тревожныхъ часовъ, что ея потрясенные нервы теперь не вполн ея слушались. На заданный себ вопросъ, разлюбила ли она Пойана, она сначала отвчала: ‘Нтъ, я его еще люблю’, а потомъ: ‘Нтъ, мы больше другъ друга не любимъ’ и мало по мало впала въ тяжелую, грустную думу. Въ т минуты, когда чувствуешь, что кончается любовь, на которой основана вся наша будущность, невольно поддаешься мрачному отчаянію и даже желаешь смерти. Вс раны прошедшаго снова открываются какъ бы въ доказательство того, что если исчезаетъ все радостное въ нашей жизни, то горе никогда не уходитъ безвозвратно. Въ эту ночь пока Казаль спалъ дтскимъ сномъ, а Пойана также терзали мучительныя мысли, Жюльетта орошала горькими слезами подушки своей двичьей кровати, на которой она нкогда предавалась невиннымъ, цломудреннымъ мечтамъ. Но отчего среди этихъ слезъ передъ нею постоянно возставалъ образъ Казала? Отчего, заснувъ къ утру, она видла странные сны, въ которыхъ постоянно мелькалъ все тотъ же образъ? Если сны конечно не предсказываютъ будущаго, то нтъ никакого сомннія, что они имютъ большое значеніе для моралиста и доктора, которые находятъ въ нихъ источникъ свдній на счетъ того, что остается безсознательнымъ въ нашемъ внутреннемъ я. Это доказывается добытыми наукой фактами: такъ человкъ видитъ во сн, что кто-то укусилъ его за ногу, и спустя нсколько дней у него на ног длается нарывъ. Очевидно, организмъ ощущалъ присутствіе болзни, прежде чмъ появился вншній ея признакъ. Точно также вроятно Казаль произвелъ на Жюльетту боле сильное впечатлніе, чмъ она предполагала, такъ какъ иначе его образъ не примшивался бы ко всмъ ея мыслямъ и даже снамъ. Но какъ было предположить, что такой извстный кутила и развратникъ какъ Казаль могъ возбудить въ этой деликатной, утонченной, идеалистически настроенной женщин сладострастное желаніе? Несмотря на свой бракъ, такъ быстро и трагически окончившійся, несмотря на свою связь съ Пойаномъ, которому она отдалась не по страсти, а по идеальной иде и идеальному чувству, Жюльетта сохранила непочатымъ источникъ чувственной любви. Эта любовь до сихъ поръ въ ней дремала и Казаль впервые разбудилъ ее, словно онъ былъ ея чувственнымъ идеаломъ, типъ котораго измняется согласно каждой нервной систем. Быть можетъ еслибъ она, проснувшись на слдующее утро, исповдывалась бы во всемъ такому духовнику какъ Лакордеръ, то благородный проповдникъ съумлъ бы предостеречь ее отъ опаснаго врага, явившагося въ ту самую минуту, когда она чувствовала, что все боле и боле отчуждается отъ того, кто въ послдніе годы былъ самой надежной нравственной ея поддержкой. Но не только у нея не было такого духовника, но она уже давно вовсе не исповдывалась и отъ ея прежней теплой вры осталась только надежда на Божественное милосердіе. Поэтому она не могла разсчитывать въ эти опасныя минуты ни на чью помощь, кром своей твердой ршимости никогда не пасть въ своихъ собственныхъ глазахъ. Такимъ образомъ въ слдовавшее за этой мучительной ночью утро она, не вполн понимая причины своего внутренняго волненія, ршилась, не смотря на уменьшеніе своей любви, окружать всевозможной нжностью человка, котораго она считала своимъ мужемъ. Въ этомъ она видла спасеніе для своего нравственнаго достоинства.

‘Я скрою отъ него, что не люблю его больше прежней любовью, сказала она сама себ: и это будетъ не трудно, потому что онъ самъ не любитъ меня, какъ прежде. Но достаточно привязанности и уваженія, чтобъ жить и быть довольной жизнью, хотя и не чувствуя себя счастливой’.

Она встала съ довольно сильной мигренью, но чувствовала себя какъ будто спокойной до той минуты, когда неожиданно явился передъ нею Казаль. Она томно слушала болтовню Авансона, какъ вдругъ увидала того, кто не давалъ ей покоя столько часовъ на яву и во сн, на этотъ разъ она ощутила такое сильное волненіе, что не могла его побдить. Конечно, это продолжалось одно мгновеніе и съ быстротой молніи она овладла собою, присла на кушетк и граціознымъ знакомъ руки привтствовала новаго гостя.

— Вы нездоровы, маркиза? сказалъ онъ, опускаясь на кресло.

— Да, отвтила она: у меня мигрень, я думала, что это пройдетъ къ половин дня, но мн все хуже.

Говоря это, она взяла со стола маленькій флакончикъ съ нашатырнымъ спиртомъ и понюхала его, какъ бы говоря этимъ непрошенному гостю: ‘Вы видите, что вы не должны долго оставаться’. Но Казаль не обратилъ никакого вниманія на холодность ея пріема, онъ понималъ, какъ искусственна была эта холодность, и довольствовался тмъ, что волненіе молодой женщины вполн доказывало, что она интересовалась имъ до страха за себя. Быть можетъ, если бы онъ увидалъ передъ собою веселую, смющуюся женщину, которая стала бы болтать съ нимъ о новой пьес, скачкахъ и свтскихъ сплетняхъ, то онъ подумалъ бы: ‘Вс одинаковы, не стоитъ бросать Христины’. Но атмосфера уединеннаго одиночества, которая окружала маркизу, таинственная загадка, которую представлялъ для него ея характеръ, ея волненіе и очевидная ршимость противостоять неожиданному влеченію къ нему — все это подстрекало въ высшей степени неожиданно пробудившійся въ немъ капризъ. Онъ по рожденію былъ человкъ дйствія и скучалъ, когда не былъ ничмъ занятъ, теперь онъ почувствовалъ въ глубин своего существа тотъ же трепетъ, который овладлъ имъ, когда онъ впервые принялъ участіе въ охот на тигра.

Между тмъ Жюльетта начала свтскій разговоръ, который былъ бы очень пустымъ, если бы не имлъ цлью скрыть мыслей, неудобныхъ для выраженія.

— Какъ хороша была вчера вечеромъ герцогиня Арколь, сказала она.

— Да, великолпна, отвчалъ Казаль, ей очень идетъ блый цвтъ.

— А помните, замтилъ Авансонъ, очень недовольный несвоевременнымъ появленіемъ молодого франта: какая она была желтая и поблекшая на выставк въ улиц Сезъ? Ахъ да, другъ мой, когда же мы подемъ съ вами покупать гобеленъ, о которомъ мы только что говорили?

‘Болтай, старый дуракъ, думалъ Казаль, пока Авансонъ распространялся о прелестяхъ найденнаго имъ гобелена: лзь изъ кожи, чтобы доказать мн, что я здсь лишній, а ты другъ дома, все-таки я вернусь сюда. Вы маркиза также желали бы, чтобы я врилъ, что вы съ интересомъ слушаете этого болвана, но я вижу, что вы играете комедію. Вы также мало интересуетесь его словами, какъ страдаете отъ мигрени. Но вы такая, такая хорошенькая и такъ соблазнительно поддерживаете високъ своимъ пальчикомъ…’

Не смотря на эти мысли, онъ отъ времени до времени вмшивался въ разговоръ, обнаруживая, какъ всегда, основательныя свднія о всемъ. Онъ самъ никогда не былъ любителемъ изящныхъ бездлушекъ и покупалъ ихъ только для подарка дамамъ, но по своей привычк часто внимательно слушалъ бесды объ этомъ предмет дйствительныхъ знатоковъ, а потому съ иронической улыбкой поправилъ дв ошибки Авансона на счетъ клейма на старинномъ фаянс.

— Такъ вы также собиратель коллекцій, господинъ Казаль? спросила Жюльетта.

— Я, отвчалъ онъ, смясь: нисколько. Но у меня друзья знатоки этого дла и они научили меня кое-чему.

— Онъ собиратель коллекцій! воскликнулъ Авансонъ: какъ видно, что вы его знаете, мой другъ, только двадцать четыре часа. Вы не имете понятія о томъ, что такое теперешняя молодежь, продолжалъ онъ съ очевидной злобой пятидесятилтняго поклонника женщинъ, который не хочетъ сознаться въ своей ревности, но все-таки ревнуетъ съ юношескимъ пыломъ, хотя не иметъ на то никакого права: этотъ, какъ вы видите еще уменъ. Онъ дебютировалъ въ клуб въ годъ моего посольства въ Флоренцію. Какой онъ тогда былъ способный юноша! Онъ рисовалъ, игралъ на фортепіано, говорилъ на четырехъ языкахъ. А теперь, если бы вы только слышали, о чемъ онъ теперь разговариваетъ съ своими пріятелями? Кто возьметъ призъ на завтрашней скачк ‘Farewell’ или ‘Fiehue-Bosse’? Какое вы пили сегодня вино, extra-dry или bruet? Какая сегодня ставка? Вотъ все, о чемъ они умютъ говорить.

Пока старый дипломатъ изливалъ такимъ образомъ свой гнвъ въ приличныхъ выраженіяхъ, Жюльетта смотрла съ безпокойствомъ на Казаля. Это безпокойство ясно выражало ея опасеніе, чтобы онъ не обидлся, и онъ готовъ былъ поблагодарить ревниваго патито за то, что онъ доставилъ предлогъ молодой женщин выразить ему свое сочувствіе.

— Какой строгій критикъ, сказалъ онъ, когда Авансонъ замолчалъ, и вставъ, чтобы проститься, онъ фамильярно хлопнулъ его по плечу: ну пожалуйста не говорите боле ничего дурного обо мн, посл моего ухода. А вы, маркиза, не врьте всему, что онъ разсказываетъ.

‘Я увренъ, что она сдлаетъ ему сцену за меня, думалъ Казалъ, выйдя изъ дома въ улиц Матиньонъ и направляясь къ Елисейскимъ полямъ. Вотъ все, что онъ добьется своей злобой. Наивный человкъ. Но какъ мн ее увидть и поскоре. Надо захать къ графин Кандалъ’.

— Вы право были очень нелюбезны съ г. Казалемъ, говорила дйствительно Жюльетта въ эту самую минуту, обращаясь къ Авансону: что вы имете противъ него?

— Ничего, отвчалъ смущенный дипломатъ: Я просто принципіально не терплю кутилъ. Но вамъ кажется хуже?

— Да, отвчала Жюльетта, я лучше прилягу, потому что къ обду мн надо встать. У меня обдаютъ кузина Нансэ и Пойанъ.

Она лгала: ея голова не болла боле, чмъ въ ту минуту, когда неожиданный гость прервалъ ея спокойную бесду съ Авансономъ, но она не хотла слушать дальнйшихъ нападокъ на Казаля. Бдный дипломатъ посмотрлъ на нее пристально и, не осмлившись произнести дрожавшей на его губахъ фразы: ‘Берегитесь этого человка’, онъ съ тяжелымъ вздохомъ сказалъ:

— Прощайте, я заверну завтра узнать о вашемъ здоровьи.

Дйствительно, Жюльетт должны были причинять серьезную непріятность неблагопріятные отзывы о Казал, потому что, когда за обдомъ ея мать спросила при Пойан, кто у нея былъ въ этотъ день, она назвала только Авансона. Хотя она твердо ршилась не видать боле человка, нарушившаго ея душевное спокойствіе, но она была такъ переполнена мыслями о немъ, что почти не обратила вниманія на слова Пойана, который, пріхавъ къ обду нарочно за четверть часа, чтобы остаться съ нею съ глазу на глазъ, сказалъ:

— Я ршительно узжаю завтра утромъ на шесть недль. Я воспользуюсь этимъ случаемъ, чтобы захать къ себ въ замокъ и привести въ порядокъ кое-какія дла.

— Я надюсь, что вы проведете на выборахъ своихъ кандидатовъ, отвчала Жюльетта разсянно и не выразила ни однимъ словомъ своего сожалнія о разлук съ нимъ.

Она не замтила въ его глазахъ упрека въ томъ, что она не поцловала его на прощаніе, во время обда она все время молчала, что онъ приписалъ ея мигрени, а въ десять часовъ отпустила его вмст съ кузиной. Но какъ бы ему показалось еще грустне это разставанье съ любимой женщиной, если бы онъ подозрвалъ, что оставляетъ ее беззащитной жертвой могучаго соблазна?

V.
Первая ошибка.

Думая о графин Кандаль, какъ о возможной союзниц для осады сердца Жюльетты, Казаль разсчитывалъ на сочувствіе, которое питала къ нему Габріелла и на непреодолимую склонность всхъ романичныхъ женщинъ интересоваться несчастной или наивной любовью, а ему не трудно было разыграть подобную комедію. Но была-ли бы это даже комедія? Несмотря на свою увренность посл посщенія маркизы, что она интересовалась имъ, онъ находился относительно ея въ такомъ нершительномъ положеніи, что поддался необычному въ немъ тревожному волненію. Фехтуя съ Верекьевымъ, онъ обнаружилъ нсколько разъ такую разсянность, что возбудилъ удивленіе въ поклонникахъ его искусства, за обдомъ въ клуб и потомъ въ цирк, куда его повезли пріятели, онъ былъ чрезвычайно молчаливъ, а въ погребк Филита, гд онъ очутился около полуночи, его мрачный видъ перепугалъ всхъ.

Чмъ боле приближалось время визита къ графин Кандаль, тмъ боле увеличивались въ его глазахъ препятствія для заключенія союза съ ней противъ Жюльетты и сердце его, дйствительно, билось очень тревожно, когда онъ входилъ въ домъ на Тильзитской улиц спустя два дня посл того, какъ онъ обдалъ тамъ съ молодой вдовой. Эта странная робость въ человк, столь привыкшемъ къ побдамъ надъ женщинами, эта неожиданная неловкость въ столь самоувренномъ свтскомъ франт должны были понравиться Габріелл и заране подкупить ее въ пользу плана Казаля. По онъ не подозрвалъ, что еще одно невдомое для него чувство въ сердц Габріеллы подстрекало ее взять его сторону: она ненавидла Понава и эта ненависть играла въ разсказываемой свтской драм слишкомъ важную роль, чтобы не подвергнуть ее анализу, тмъ боле, что тутъ возникаетъ вопросъ о дружб между женщинами, которая всегда тревожитъ подозрительнаго мужа и влюбленнаго ревнивца.

Габріелла Кандаль питала искренную привязанность къ Жюльетт Тильеръ. Он познакомились еще молодыми двушками на одномъ изъ тхъ баловъ, даваемыхъ въ провинціальныхъ замкахъ, которые представляютъ нчто въ род смотра всхъ остатковъ французской аристократіи. Съ этого дня Нансэ и Кандаль,… находящіеся оба на берегу Ендры, стали сосдями, хотя они отстояли другъ отъ друга на двадцать пять миль. Война 1879 года, изолируя молодыхъ женщинъ въ ихъ помстьяхъ и нанося одной изъ нихъ такой роковой ударъ, еще боле сблизила ихъ. Потомъ Габріелла поврила своему другу горе своей жизни и об вмст оплакивали ея разбитое, семейное счастье, какъ прежде вмст оплакивали смерть Тильера. Это взаимное чувство сожалнія сковало ихъ такой цпью, которую ничто не могло разорвать. Питая такимъ образомъ самую глубокую и безкорыстную любовь къ Жюльетт, Габріелла относилась съ недовольствомъ къ чувству своего друга Пойана. Причины этого недовольства были очень сложныя. Прежде всего она не могла простить Жюльетт, что та не была съ ней вполн откровенна относительно Пойана. Она не доходила до прямого подозрнія своего друга въ связи съ этимъ человкомъ, но ясно видла, что отношенія между ними были боле интимныя, чмъ ей сознавалась Жюльетта. Она думала, что Пойанъ любитъ маркизу и что послдняя неравнодушна къ этой любви. Безъ сомннія, еслибы герой или героиня этого благороднаго, хотя преступнаго романа, открыли свое сердце графин, то она не смотрла бы такъ косо на отношенія, казавшіяся ей совершенно непорочными, но таинственный характеръ которыхъ только усиливалъ ея ревность. Прежде всего это была дружеская ревность. Кто не знаетъ этой невинной щепетильности сердца, столь естественной, что даже животныя подвергаются ея вліянію. Попробуйте навязать вашей любимой собак товарища, который бы раздлялъ съ нею ваши ласки. Потомъ ревность Габріеллы имла характеръ и зависти. Конечно, благородная женщина гнвно протестовала бы противъ существованія въ ней этого низкаго, презрннаго порока. Но, увы, этотъ порокъ всего чаще и незамтне пробирается въ глубь человческой совсти. Его происхожденіе объясняется тмъ, что человкъ преимущественно существо общественное. Никогда художникъ не станетъ такъ завидовать милліонщику, какъ другому художнику, быть можетъ, еще бдне его. Представьте себ двухъ молодыхъ красивыхъ женщинъ, одаренныхъ всми благами рожденія и богатства, представьте себ, что они соединены, какъ Жюльетта и Габріелла, узами самой тсной дружбы и предположите, что одна изъ нихъ любитъ и любима, а другая, въ силу роковыхъ обстоятельствъ и благородныхъ принциповъ, переноситъ пытку несчастнаго брака. Не естественно-ли, чтобы въ сердц одинокой женщины возникла зависть къ своему боле счастливому другу. Она тщетно старается оправдать въ своихъ собственныхъ глазахъ эту ненависть, подъискивая антипатичному для нея человку всевозможные недостатки, при такомъ настроеніи не трудно найти сладострастные порывы въ Марк-Авреліи и эгоизмъ въ святомъ Винцент-де-Пол. Такимъ образомъ графиня Кандаль упрекала Пойана въ себялюбіи и деспотизм потому только, что онъ слишкомъ много говорилъ о своихъ политическихъ принципахъ и что Жюльетта часто отказывалась отъ ея приглашеній, чтобъ обдать или провести вечеръ съ нимъ. По всмъ этимъ причинамъ она искренно приходила къ заключенію, что бракъ между Пойаномъ и Жюльеттой былъ бы несчастьемъ для послдней, что впрочемъ не мшало ей уважать Пойана. ‘Я просто не люблю его,— вотъ и все’, говаривала она со смхомъ. Конечно, Жюльетта изъ миролюбивыхъ цлей скрывала отъ Генри неодобрительные отзывы о немъ своего друга и онъ нисколько не подозрвалъ, какого имлъ врага въ молодой графин. Напротивъ, онъ высоко цнилъ ея безупречную честность, просвщенную религіозность и аристократическіе инстинкты. Онъ искренно сожаллъ, что она была замужемъ за такимъ человкомъ, какъ Кандаль, и нердко говорилъ Жюльетт: ‘У тебя истинный, врный другъ’.

Когда подобныя отношенія не обезоруживаютъ ненавидящихъ другъ друга лицъ, то въ результат получается обостреніе вражды. Вс моралисты указываютъ на печальный законъ человческой натуры, въ силу котораго мы всего мене прощаемъ другимъ т враждебныя чувства, которыя мы сами питаемъ къ нимъ. Графиня Кандаль предпочитала бы, чтобы Пойанъ открыто заявилъ себя ея врагомъ, чмъ видть съ его стороны ясные признаки уваженія. Она даже въ самыя свои бурныя минуты обвиняла его въ лицемріи. Быть можетъ, ея душа страдала отъ сравненія легкомысленнаго, празднаго и грубаго аристократа, имя котораго она носила, съ антипатичнымъ ей человкомъ, котораго, однако она не могла не признавать типомъ благороднаго, дятельнаго, великодушнаго джентельмэна. Все это вмст вліяло тмъ сильне на молодую женщину, что она не отдавала себ полнаго отчета въ своихъ чувствахъ. Кажется, всего сказаннаго достаточно, чтобы объяснить благопріятный пріемъ, ожидавшій Казаля въ качеств соперника Пойана.

Было ровно два часа. Графиня сидла за своимъ письменнымъ столомъ подъ бюстомъ своего великаго предка, въ маленькой гостиной — будуар, гд она обыкновенно принимала друзей. Она писала записки, что составляетъ ежедневное занятіе свтскихъ женщинъ, которыя находятъ съ удивительной ловкостью новыя оригинальныя формы для выраженія самыхъ простыхъ фразъ сочувствія или обыкновеннаго приличія. Она приказала кучеру подать экипажъ къ двумъ часамъ съ половиной и, услыхавъ звонокъ, невольно подумала: ‘Жаль, что я не велла всмъ отказывать’.

— А, это вы Казаль, по какому случаю? сказала она и мысленно прибавила: ‘это не даромъ, онъ никогда не длаетъ визитовъ’.

— Мн надо было поговорить съ Кандалемъ о купленной у него лошади, отвчалъ молодой человкъ съ улыбкой, скрывавшей у него странное въ немъ смущеніе. Мн сказали, что вы дома и я зашелъ. Я мшаю вамъ?

— Нтъ, но вы обыкновенно не балуете своими визитами.

Разговоръ тотчасъ завязался и мало по малу перешелъ, къ недавнему обду. Графиня какъ бы не нарочно произнесла имя маркизы Тильеръ, но замтивъ, что глаза Казаля блеснули любопытствомъ, а на губахъ дрожалъ вопросъ, который онъ не ршался высказать, она подумала! ‘Ага! я понимаю. Онъ пріхалъ, чтобъ поговорить о Жульетт’.

Въ подобныя минуты женщина всего женственне, хитре и граціозне. Ловко догадавшись, что вы интересуетесь извстной особой, она принимаетъ на себя хладнокровный, разсянный видъ, но искусно заставляетъ васъ проговориться, чтобы окончательно подтвердить свою догадку. Если эта женщина злая, то она спокойно отравляетъ будущность вашей страсти, называя по имени того господина, который находится въ близкихъ отношеніяхъ съ предметомъ вашей любви и непремнно прибавляя одну изъ обычныхъ въ этихъ случаяхъ фразъ. ‘Какъ вы этого не знали?’ или: ‘объ этомъ вс говорятъ’. Напротивъ, если она добрая, то, чуя исторію романической любви, какъ кошка молоко, она обнаруживаетъ необыкновенныя дипломатическія тонкости, чтобы навести васъ на путь откровенностей. Вы еще въ період сентиментальныхъ вздоховъ, и потому имете право открыть тайну, которая только принадлежитъ вамъ, хотя впослдствіи можете въ этомъ зло раскаяться. Среди этихъ уловокъ, чтобы раскрыть ваше сердце, самая простая, но и самая дйствительная заключается въ томъ, чтобы просто высказать то, что вы хотите, но не ршаетесь сказать. Это лучшій способъ убдиться въ справедливости своихъ подозрній. Впрочемъ, надо прибавить, что мы сами содйствуемъ подобному инквизиціонному вопросу. Такъ, схвативъ на лету произнесенное графиней имя Жюльеты, Казаль сказалъ.

— Кстати о маркиз Тильеръ, какъ ея здоровье? Вы видли ее посл обда?

— Нтъ. Васъ, конечно, я не спрашиваю, видли-ли вы ее. Я васъ знаю и пари держу, что вы дикарь, не забросили ей даже карточки.

— Не держите пари, вы проиграете, отвчалъ Казаль смясь: я сдлалъ лучше, чмъ забросить карточку, я былъ у нея съ визитомъ.

— Такъ у васъ настоящая лихорадка визитовъ, замтила графиня, но на этотъ разъ вы правы, что оказали моему другу эту любезность. Она прелестная, умная женщина, я ужъ не говорю объ ея красот. Но, вы знаете, она честная женщина. Вамъ-бы не мшало быть знакомымъ съ нсколькими подобными экземплярами и убдиться, что этотъ типъ не исчезъ. Но о чемъ вы бесдовали съ ней?

— Да ни о чемъ, отвчалъ Казаль. Я очень радъ-бы ближе познакомиться съ честными женщинами, но по несчастью он боле окружены, чмъ другія. Я васъ, графиня, сегодня засталъ одной совершенно случайно. А какъ вы думаете, кто былъ у маркизы, когда я захалъ къ ней?

Онъ остановился на этомъ вопрос, разсчитывая, что Габріелла назоветъ въ отвтъ имя любовника Жюльеты. Но былъ-ли у нея любовникъ? Онъ переворачивалъ на вс стороны этотъ вопросъ со вчерашняго дня, и если бы графиня назвала имя какого-нибудь мужчины, прибавивъ ‘конечно’, то сердце его болзненно сжалось-бы. Однако она не была способна на такую мелкую, хотя чисто женскую измну, и только покачала головой въ знакъ невднія.

— У нея сидлъ Авансонъ, продолжалъ Казалъ, вынужденный самъ отвтить на свой вопросъ: вы должны согласиться, что для перваго визита я попалъ очень неудачно. И какъ-же онъ меня разнесъ въ моемъ присутствіи! Я могу себ представить поэтому, что онъ наговорилъ обо мн маркиз посл моего ухода. Она не станетъ теперь мн и кланяться.

— А вамъ какое до этого дло? иронически спросила графиня.

— Какъ мн какое дло? Разв пріятно прослыть за человка, который уметъ говорить только съ жокеями, игроками и кокотками? Онъ, право, меня отрекомендовалъ маркиз въ этихъ самыхъ выраженіяхъ.

— А вы, что ему отвчали?

— Я не могъ ссориться съ другомъ дома, въ которомъ я былъ въ первый разъ, но пріхалъ къ вамъ съ просьбой заступиться за меня.

— А я понимаю, чего вы желаете, сказала графиня смясь: вы хотите, чтобы я объяснила Жюльет, что вы гораздо лучше того портрета, который нарисовалъ Авансонъ. Но вы сами виноваты, отчего васъ никогда не видать въ свт? Зачмъ вы проводите двадцать три часа въ сутки съ игроками, кутилами и двицами, которыя васъ развращаютъ и раззоряютъ. Конечно, вы можете мн сказать, что это не мое дло.

— Что вы, графиня, произнесъ Казаль, почтительно цлуя ея руку: еслибъ въ свт было много такихъ женщинъ, какъ вы…

— Ну, ну, вы льстите мн съ корыстной цлью, перебила его Габріэлла, грозя пальцемъ: вы хотите, чтобъ я устроила вамъ свиданіе съ моимъ другомъ для оправданія себя въ ея глазахъ отъ клеветы Авансона. Приходите завтра ко мн въ ложу въ опер.

— Ахъ, Боже мой! думала она, посл ухода Казаля: чтобъ только Жюльетта не разсердилась на меня за это приглашеніе! Вотъ глупость! Она была очень недовольна, что онъ исчезъ тотчасъ посл обда и, конечно, будетъ очень рада снова увидать его. А если она и пококетничаетъ съ нимъ, то что тутъ дурного? Этотъ, по крайней мр, можетъ на ней жениться. Женится Казаль, вотъ вздоръ! А отчего ему не жениться? Онъ богатъ, хорошей семьи и молодъ. Да, онъ замчательно молодъ сердцемъ, несмотря на свою жизнь и репутацію. Какъ онъ мило, робко, почти застнчиво говорилъ о ней! Этому бдному, молодому человку недостаетъ только добраго женскаго вліянія. Но что скажетъ Пойанъ о двухъ свиданіяхъ Жюльетты съ Казалемъ? А мн какое дло? Пусть говоритъ себ, что хочетъ.

Несмотря на эти разсужденія и хотя гипотеза о возможномъ брак Казаля съ молодой вдовой продолжала носиться въ ея мысляхъ, Габріелла сказала съ нкоторымъ опасеніемъ Жюльетт на другой день вечеромъ по дорог въ оперу.

— Ахъ, да, я и забыла… Я пригласила Казаля въ ложу. Ты, можетъ быть, этимъ недовольна?

— Я, почему? отвчала маркиза.

Но голосъ ея нсколько дрожалъ и Габріелла это замтила. Она ждала, что Жюльетта скажетъ ей хоть два слова о визит Казаля, но она упорно объ этомъ молчала. Подобное молчаніе и легкое дрожаніе въ голос при упоминаніи одного имени Казаля ясно доказывали, что она не относилась равнодушно къ человку, котораго видла только два раза.

Дйствительно, со времени визита Казаля, она постоянно думала о немъ, но съ благороднымъ упорствомъ постоянно вызывала образъ Пойана рядомъ съ фигурой соблазнителя. ‘Какое счастье, думала она, что я его дурно приняла. Онъ боле не вернется. Мн было-бы очень непріятно говорить о немъ въ письмахъ къ Генри, онъ такъ рзко отзывается объ этомъ бдномъ молодомъ человк. Авансонъ еще строже относится къ нему. Но мн не врится, чтобъ они были правы’. Какъ большинство женщинъ, не имющихъ никакого понятія о томъ, что такое развратъ, она представляла себ кутилу, какъ существо безсознательно губящее себя и потомъ страдающее отъ укоровъ совсти, а слдовательно достойное женской жалости. ‘Нтъ, вроятно Габріелла не ошибается, продолжала она размышлять: онъ просто дурно окруженъ и дурно выбираетъ предметы своей любви. Какая жалость! Но что длать! Я очень рада, что боле не увижу его! Съ его дурными привычками онъ сталъ-бы ухаживать за мной. Этотъ визитъ безъ моего разршенія на другой-же день посл обда не совсмъ приличенъ. Но надо ему отдать справедливость, что онъ выказалъ при этомъ много такта, а, напротивъ, Авансонъ велъ себя непростительно. Но еслибъ онъ засталъ меня одну, то что бы онъ сказалъ мн? Къ чему объ этомъ думать? Все кончено. Онъ не вернется’. И, вотъ, ея неосторожный другъ снова вызвалъ передъ нею образъ молодого человка.

— Однако, произнесла она страннымъ тономъ: я думала, что ты никогда не видаешься съ Казалемъ, иначе какъ на твоихъ охотничьихъ обдахъ.

— Да, такъ было до сихъ поръ, отвчала графиня: но онъ вчера былъ у меня съ визитомъ и показался мн такимъ несчастнымъ…

— Отчего?

— Да, вдь, онъ былъ у тебя и встртился съ Авансономъ?

— Я не понимаю, что тутъ общаго, замтила маркиза, видя съ смущеніемъ, что ея другу было извстно о визит Казаля.

— Очень много, отвчала графиня: повидимому Авансонъ очень рзко отзывался о немъ…

— Ты знаешь его! воскликнула Жюльетта съ искусственнымъ смхомъ, онъ очень ревнивъ и не терпитъ новыхъ лицъ.

— Какъ бы то ни было Казаль убжденъ, что ты имешь о немъ самое дурное мнніе. Онъ пріхалъ ко мн и просилъ моей защиты. Онъ просто тебя боится. Еслибы ты видла, какъ онъ трогательно просилъ, чтобы я заступилась за него, то право ты сжалилась бы надъ нимъ. Я не выдержала и пригласила его въ ложу для того, чтобы онъ самъ оправдался передъ тобой. Что же длать? Я уже призналась теб, что онъ меня интересуетъ. Мн только жаль, что такой въ сущности хорошій молодой человкъ пропадаетъ отъ окружающей его дурной среды. Если онъ повидимому дорожитъ нашимъ обществомъ, то не надо его отталкивать, не правда ли?

Жюльетта отвчала уклончиво. Она не хотла и не могла обнаружить передъ Габріеллой то нервное волненіе, которое овладло ею при мысли, что она снова увидитъ Реймона. Можетъ быть, она желала этого свиданія и была ему очень рада, утшая себя лицемрнымъ соображеніемъ, что она ничмъ его не вызвала? Къ тому же оправдывая свое приглашеніе Казаля, Габріелла безсознательно напала на предлогъ, который всего боле дйствовалъ на такую склонную къ сентиментальной жалости женщину, какъ Жюльетта. Именно благодаря этой склонности уже однажды любовь прокралась въ ея нжное сердце и она сошлась съ Пойаномъ изъ чувства сожалнія къ его горю и желанія утшить его. Какъ соблазнителенъ былъ переходъ отъ мысли, что Казаль несчастенъ отъ своей безпорядочной жизни и что его могло спасти благотворное вліяніе хорошей женщины къ проекту принять участіе въ этомъ спасеніи! Но подобный проектъ еще не принялъ опредленныхъ очертаній въ ея взволнованной душ, и она только ясно услышала голосъ совсти, говорившій ей: ‘На этотъ разъ ты не можешь скрыть отъ Генри, что видла Казаля’.

Она обыкновенно во время отсутствія Пойана писала для него нчто въ род ежедневнаго дневника о всемъ, что длала и думала.

Взойдя съ графиней въ ложу, она въ волненіи и даже съ нкоторымъ страхомъ увидала Казаля, который разговаривалъ съ Кандалемъ и Артелемъ, лорнируя въ то же время залу. Онъ поклонился ей и въ глазахъ его пробжала тнь страданія, а не самодовольное выраженіе фата, желавшаго сказать. ‘Вы видите, добился встрчи съ вами’. Дйствительно, со времени приглашенія графини въ ложу этотъ модный франтъ, опасный обольститель женщинъ и разочарованный во всемъ кутила не узнавалъ самъ себя. Вмсто того, чтобы успокоиться, онъ чувствовалъ все большую и большую сердечную тревогу. ‘Маркиза будетъ очень недовольна, увидавъ меня, думалъ онъ, несмотря на свою долговременную опытность: она подумаетъ, что я навязываюсь ей и если Авансонъ продолжалъ посл меня свою лестную характеристику, то я пропалъ въ ея глазахъ’. Ощущаемое имъ безпокойство перешло въ болзненное чувство, когда она прошла мимо него, и холодно, разсянно смотря по сторонамъ, заняла мсто впереди ложи. Впервые онъ созналъ всю силу своего чувства къ Жюльетт. Очевидно, дло уже не шло о томъ, чтобы завести себ пріятную дамочку для свободныхъ вечернихъ часовъ, или чтобы начать новую свтскую интригу. ‘Я попался’, сказалъ онъ самъ себ, смотря на Жюльетту, которая помстилась рядомъ съ Габріеллой. На этотъ разъ она была вся въ бломъ, а графиня вся въ розовомъ. Положивъ по обыкновенію на край ложи веръ, кружевной платокъ и бинокль въ черепаховой оправ, он начали болтать между собою несмотря на то, что уже шло представленіе. Давали ‘Гамлета’ Амбруаза Тома, но кром пвицы, исполнявшей роль Оффеліи, вс актеры и актрисы были жалкія посредственности и до Казаля, остававшагося въ комнат за ложей, долетали фразы въ род слдующихъ: ‘Боже мой! Какой гадкій король! Какъ могла королева отравить своего мужа для такого урода?’ — ‘Кто въ лож г-жи Бонивэ? Неужели не Сэнъ-Люкъ?’ — ‘Разв роль привиднія играетъ настоящій актеръ?’ — ‘Да, онъ шевелитъ губами’.— ‘Посмотри въ лож г-жи Каминой сидитъ маленькая Маренъ. Какъ она всюду пролзаетъ’.— ‘Но за то она очень хорошенькая’.— ‘А на кого походитъ королева?’ — ‘Я нехорошо ее вижу’.— ‘Она дв капли воды Роза Блесиръ’. Такъ обыкновенно разговариваютъ дамскіе сфинксы, украшенные брилліантами въ ложахъ, подъ звуки музыки и пнія, а бднымъ молодымъ людямъ, заплатившимъ послдній грошъ за мсто въ опер, он издали кажутся идеальными существами. Впрочемъ, эти бдные молодые люди не совсмъ ошибаются на счетъ идеальной утонченности свтскихъ парижанокъ, которыя боле всего поражаютъ заключающимися въ нихъ рзкими контрастами. Такъ, свтскія дамы, только что болтавшія почти вслухъ о разныхъ пустякахъ, вдругъ при дйствительно геніальномъ мотив или блестящемъ пніи выходящаго изъ ряда пвца или пвицы увлекаются дивной мелодіей. Такъ въ самомъ начал сцены сумасшествія графиня Кандаль громко сказала:

— Ну, теперь надо слушать.

Въ лож водворилось молчаніе. Дйствительно, въ третьемъ акт ‘Гамлета’ есть удивительный романсъ, который, говорятъ, заимствованъ французскимъ композиторомъ изъ народной сверной псни. Эти нсколько меланхоличные до мрачнаго отчаянія такты постоянно повторяются въ патетическихъ жалобахъ Оффеліи на свою судьбу, тогда какъ вокругъ нея весело поютъ и танцуютъ подруги. Это вчный контрастъ, столь раздирающій сердце, между смющейся, беззаботной жизнью и душой, болзненно страдающей отъ своей тайной раны. Весна обновляетъ природу, улыбается въ вчно юномъ неб, развертываетъ лепестки цвтовъ и радостно отражается въ глазахъ любящихъ парочекъ. Вс уста привтствуютъ праздникъ сладострастія, кром одной бдной Оффеліи, покинутой тмъ, кто жестоко сказалъ ей: ‘Иди въ монастырь’. Среди общаго веселья она видитъ только свое горе и мало по мало сходитъ съ ума. Ея принцъ, ея Гамлетъ не могъ ей измнить, а если его нтъ подл нея, то значитъ онъ умеръ. Если она одна и далеко отъ него, то, значитъ, его нтъ боле на свт. И она тихо идетъ къ рк, которая общаетъ ей забвеніе. Не мшайте вы, которымъ она раздала вс цвты своего букета, броситься ей въ воду, которая мене обманчива

!!!!!!!!!Пропуск 54-55

перейти въ комнату, гд Габріелла болтала съ Мозэ. Но уже было поздно.

VI.
По наклонной плоскости.

Возвратившись домой изъ театра, раздвшись и отпустивъ горничную, маркиза Тильеръ сла къ письменному столу, чтобы написать Пойану все, что она длала въ этотъ день. Этотъ столъ былъ маленькій, уставленный многочисленными, мелкими, роскошными вещицами и отличался еще боле индивидуальнымъ характеромъ, чмъ большой письменный столъ въ гостиной, въ стил Людовика XVI. Портреты ея матери, отца, мужа и ближайшихъ друзей, въ кожаныхъ и серебряныхъ рамкахъ, висли надъ столомъ, на шелковой ткани, покрывавшей стну, а сверху помщались полки съ ея любимыми книгами. Тутъ были ‘Imitation’, нсколько задушевныхъ поэтовъ, нсколько аналитическихъ романовъ и моралисты, которые, какъ напримръ Жуберъ, Дуданъ и Вовенаргъ, соединяютъ утонченную наблюдательность съ нжной добротой. Лампа, покрытая кружевнымъ абажуромъ, мягко освщала письменный столикъ, двичью кровать изъ розоваго дерева съ пятью или шестью маленькими подушками и каминъ, въ которомъ тлли уголья. Только мрный стукъ часовъ нарушалъ тишину въ этой комнат, два окна которой выходили въ садъ. Жюльетта очень любила долго сидть передъ этимъ столикомъ, за чтеніемъ или въ особенности за писаніемъ. Она питала страсть къ переписк, что теперь встрчается очень рдко, и постоянно мнялась съ своими друзьями записками по поводу какой-нибудь непонятой фразы въ недавнемъ разговор, только что прочитанной книги или какой-нибудь комиссіи. Такіе мелочные предлоги представляютъ женщинамъ случай выводить самые граціозные фантастическіе узоры на сромъ фон обыденной жизни. Съ своимъ лучшимъ другомъ, съ своимъ тайнымъ мужемъ она во время его отсутствія изъ Парижа вела безконечную переписку, давая полную свободу своему перу и своимъ мыслямъ, не покидавшимъ любимаго человка. Но въ этотъ вечеръ посл представленія ‘Гамлета’ она долго сидла, закрывъ лицо руками, и перо ея не бгало по бумаг съ обычной быстротой. ‘Слдуетъ-ли мн писать о Казал, объ его просьб дозволить ему посщать мой домъ и о моемъ отвт?’ — мысленно спрашивала она себя.

— Да, я должна все написать, произнесла она громко и съ твердой ршимостью принялась за письмо.

Спустя полчаса оно было готово. Она искренно разсказала свою встрчу съ Реймономъ въ лож Габріеллы и ихъ разговоръ, при этомъ она прибавила, что если Пойану не нравятся визиты молодого человка, то ему стоитъ сказать только слово и она положитъ имъ конецъ. Перечитавъ письмо, она мысленно вызвала передъ собою образъ Пойана и ясно прочитала на его лиц впечатлніе, которое произведетъ на него чтеніе этого письма. Она слишкомъ хорошо знала его, чтобы сомнваться въ его отвт. Онъ никогда не допускалъ по какому-то сердечному кокетству въ своихъ отношеніяхъ съ Жюльеттой малйшей тни авторитета. Онъ всегда говорилъ ей: вы свободны. Но это не мшало ему страдать и Жюльетта по временамъ чувствовала, что, свободно сгупая по пути своихъ фантазій, она иногда наступаетъ на его сердце, которое исходитъ кровью, безъ малйшей жалобы. И теперь Жюльетта сознавала, что ея откровенное письмо очень мучительно отзовется въ сердц Пойана. Она вспомнила, сколько ненависти къ Реймону обнаружилъ онъ въ тотъ вечеръ, когда она вернулась съ обда у графини Кандаль. Хотя она была уврена, что онъ любитъ ее меньше прежняго, но она все-таки была слишкомъ привязана къ нему, чтобы мучить его безъ всякой причины.

— Нтъ, сказала она снова вслухъ, я не пошлю этого письма, не къ чему.

Она встала, подошла къ камину и бросила письмо въ огонь. То, что прежде составляло всю прелесть ихъ отношеній, теперь тяготило ее, но она все-таки не хотла бросить привычки говорить письменно съ Пойаномъ о всемъ, что ея касалось, и посл еще нсколькихъ неудачныхъ попытокъ она наконецъ написала письмо, которое ей показалось удовлетворительнымъ, хотя оно состояло изъ самыхъ искусственныхъ, банальныхъ фразъ. За то въ ней не упоминалось имени Казаля.

‘Я право не знаю, зачмъ я тревожусь изъ-за такихъ пустяковъ, говорила себ Жюльетта на слдующее утро: что-жъ тутъ дурного принимать друга Габріеллы Кандаль и Маргариты Арколь? Подъ какимъ предлогомъ могла я отказать ему въ этой просьб? Габріелла права. Онъ хочетъ только изгладить изъ моей памяти слова, сказанныя противъ него Авансономъ. Я уврена, что онъ будетъ вести себя безупречно и не подумаетъ ухаживать за мною. Онъ нсколько разъ задетъ ко мн вотъ и все. Конечно, Генри не осудилъ бы этихъ визитовъ, если бы онъ лучше зналъ Казаля, или еслибъ я могла объяснить ему на словахъ всю ихъ сущность. Впрочемъ онъ вовсе и не думаетъ теперь обо мн’.

И она перечла только что полученное изъ Безансона письмо, въ которомъ Пойанъ подробно описывалъ ей свой пріздъ на родину и все, что касалось начатой имъ избирательной борьбы. Онъ какъ бы нарочно избгалъ всякаго сентиментальнаго намека изъ боязни надость нжностями Жюльетт. Онъ также разорвалъ три или четыре письма, а то, которое послалъ, отличалось искусственнымъ равнодушіемъ. Она должна была это отгадать, но мы никогда не признаемъ въ другихъ ту сердечную щепетильность, которой сами отличаемся.

‘Какъ онъ измнился! подумала она тяжело вздыхая: прежде его письма дышали нжностью’.

Она положила это письмо въ кожаный портфель съ золотой надписью 1881. Питая настоящій культъ къ человку, котораго она считала одной изъ благороднйшихъ личностей нашего времени, Жюльетта никогда не бросала ни одной его записки и каждый годъ заказывала особый портфель для его корреспонденціи, которая нкогда казалась ей драгоцннымъ сокровищемъ. При воспоминаніи о прошедшемъ сердце ея сжалось и она стала грустно размышлять, какъ чувство, связывавшее ее съ Пойаномъ, поблекло.

Чтобъ занять чмъ-нибудь свои руки, она начала размщать по вазамъ присланные наканун цвты генераломъ Жардомъ изъ Ниццы, гд онъ собиралъ матеріалы для своего большого военнаго сочиненія. Полураспустившіяся розы, блдные нарцисы, золотистыя мимозы, красныя гвоздики и русскія фіалки наполняли комнату нжнымъ благоуханіемъ, вдыхая которое Жюльетта поддалась странной истом. Ей стало такъ грустно, что слезы показались на ея глазахъ, а когда неожиданно она услышала чьи-то шаги въ первой гостиной, то она вздрогнула отъ страха при мысли, что это могъ быть Казаль. Что онъ подумаетъ, увидавъ ее въ такомъ непонятномъ волненіи? Что она отвтитъ на его вопросъ? Но по счастью дверь отворилась и вошелъ Авансонъ. Онъ былъ такъ занятъ какой-то овладвшей всмъ его существомъ, мыслью, что не замтилъ ни блдности маркизы, ни ея влажныхъ глазъ, ни нервной дрожи въ ея рукахъ.

‘Я уврена, что онъ будетъ дразнить меня насчетъ вчерашняго вечера въ опер’, подумала молодая женщина посл перваго радостнаго сознанія, что она спасена отъ свиданія съ Казалемъ. И она продолжала устраивать свои цвты, смотря изъ-подлобья на стараго дипломата, который очевидно приготовлялся къ какой то эффектной выходк. Она отлично его знала и привыкла къ тому, что онъ никогда не шелъ прямо къ длу. Онъ всегда подготовлялъ свои слова также старательно какъ свое лицо, почти лысую голову и сдоватые усы различными косметическими средствами. Часто случалось, что въ начал разговора онъ произносилъ фразу, которая служила первой посылкой для заключенія, слдовавшаго только чрезъ полчаса. Впрочемъ, на этотъ разъ онъ оказался быстре обыкновеннаго. Жюльетта ошиблась, но только на половину, онъ дйствительно явился къ ней, чтобъ поговорить о Казал, но не зналъ, что она наканун видла его въ театр.

— А вы не хвалите этихъ цвтовъ, сказала она, подавая ему прекрасную анемонію: нашъ другъ Жардъ прислалъ мн ихъ съ юга.

— Скоро онъ вернется? произнесъ дипломатъ и, не дожидаясь отвта, прибавилъ: какъ вы думаете, подетъ онъ въ Монте-Карло, чтобъ попытать счастья.

— Можетъ быть.

— Кстати, сказалъ Авансонъ, далеко не съ дипломатической ловкостью: я вчера присутствовалъ въ клуб при очень крупной игр. Вы меня на дняхъ упрекали, что я слишкомъ строгъ къ Казалю, а знаете-ли вы, сколько онъ проигралъ денегъ вчера въ полчаса при мн? Назначьте цифру. Вы не хотите. Ну я скажу — шестьдесятъ тысячъ франковъ. Онъ вроятно пріхалъ въ клубъ прямо изъ погребка, гд подобные ему франты напиваются алкоголемъ. Онъ былъ на весел, а его другъ, лордъ Гербертъ Бохунъ, спалъ во все время игры. И посл этого молодежь недовольна тмъ, что старики иногда читаютъ имъ мораль.

— Но разв г. Казаль такъ богатъ? спросила маркиза.

— У него было двсти пятьдесятъ тысячъ годового дохода въ день его совершеннолтія, отвчалъ Авансонъ: но кто знаетъ, сколько у него осталось теперь посл такой жизни.

Бывшій дипломатъ торжествовалъ, сообщая Жюльетт анекдотъ, который ясно доказывалъ, что онъ говорилъ правду о молодомъ человк, а не клеветалъ. Онъ продолжалъ клеймить страсть къ игр, не подозрвая, что его слова подйствовали на Жюльетту совершенно инымъ образомъ, чмъ онъ думалъ.

‘Такъ разставшись со мною въ театр, онъ отправился пьянствовать и играть въ карты’, подумала она. Въ сущности тутъ не было ничего удивительнаго, она знала, что Казаль, подобно другимъ свтскимъ молодымъ людямъ, проводилъ часть ночи въ клуб. Но почему-то эта мысль ее очень огорчила. Неужели она полагала, что нсколькихъ словъ, произнесенныхъ ею въ лож, было достаточно для магическаго преобразованія человка? Неужели она надялась, что эти слова произвели на него такое впечатлніе, которое онъ не захотлъ бы осквернить въ тотъ же вечеръ?

Какъ бы то ни было, но въ продолженіи визита Авансона и цлаго дня, а также ночи, она не могла разстаться съ мыслями о безпорядочной жизни человка, котораго она въ сущности такъ мало знала. Невольно она поддалась соблазну познакомиться съ нимъ ближе подъ предлогомъ, что ея доброе вліяніе вырветъ его изъ пагубной среды. Желая погубить Реймона въ глазахъ маркизы Тильеръ, Авансонъ только подготовилъ имъ обоимъ почву для сближенія. Самая скромная женщина можетъ свободно выговаривать мужчин за его страсть къ игр, тогда какъ читать ему мораль насчетъ пьянства унизило бы ее, а на счетъ разврата компрометировало бы ее. Поэтому, когда Казаль въ свою очередь появился въ маленькой гостиной маркизы, спустя двадцать четыре часа посл неловкаго доноса дипломата и сорокъ восемь часовъ посл дозволенія, даннаго ему въ опер, Жюльетта ждала его съ такимъ нетерпніемъ, о какомъ онъ даже не смлъ мечтать. Она теперь не была больна и не лежала на кушетк въ воздушномъ плать, которое своей кокетливой прелестью вознаграждаетъ за мигрень. На ней было визитное платье и ея блокурые волосы, еще не скрытые подъ шляпкой, придавали ей наивный, почти дтскій видъ, столь очаровательный въ т минуты, когда она давала свободу своей натур, а не сдерживала ее. Думая только о томъ, что она скажетъ молодому человку, Жюльетта посмотрла на него такими глазами, какихъ онъ еще не видалъ у нея, и посл обычныхъ привтственныхъ фразъ, сказала:

— Вы увряете, что на васъ клевещатъ, а вы играете цлыя ночи въ клуб. Не отрекайтесь. У меня своя полиція. Въ субботу въ часъ ночи вы проиграли шестьдесятъ тысячъ франковъ.

— А въ два часа я ихъ вернулъ и еще выигралъ двадцать тысячъ, отвчалъ онъ смясь.

— Это еще хуже, возразила она и согласно составленной заране программ произнесла цлую проповдь противъ игры.

А Казаль, учитель и образецъ всхъ молодыхъ игроковъ, проигрывавшій и выигрывавшій по сто тысячъ франковъ, слушалъ съ умиленіемъ выговоры молодой женщины и отвчалъ фразами, имвшими такой успхъ во время обда у графини Кандаль. Онъ ссылался на скуку неудачной жизни, на пустоту существованія, на желаніе забыться и вообще велъ себя какъ обычный кающійся кутила въ нравственныхъ водевиляхъ. Вмст съ тмъ онъ мысленно возстановлялъ въ своей памяти ночь съ пятницы на субботу, чтобы догадаться, кто донесъ на него Жюльетт. Онъ хорошо помнилъ, что обрадованный позволеніемъ маркизы бывать у нея, онъ находился въ такомъ пріятномъ настроеніи духа, что проводилъ Кандаля пшкомъ до Тильзитской улицы и потомъ прямо отправился въ клубъ. Кто могъ его тамъ видть и разсказать потомъ Жюльетт? Конечно Авансонъ, который смотрлъ на его игру въ групп любопытныхъ зрителей, окружавшихъ зеленый столъ. Безъ всякаго сомннія онъ былъ доносчикомъ, а подобныя продлки мужчины никогда не прощаютъ другъ другу и вполн справедливо. Между ними существуетъ настоящій массонскій союзъ для храненія втайн отъ женщинъ всего, что происходитъ въ клубахъ. Мужья и любовники слишкомъ заинтересованы въ сохраненіи этой тайны, чтобы не настаивать на общемъ правил молчанія. Но въ настоящемъ случа Реймонъ съ удовольствіемъ отдалъ бы половину своего выигрыша въ обнаруженной имъ игр, чтобы вознаградить за оказанную ему великую услугу. Благодаря доносу Авансона онъ получилъ новое доказательство того интереса, съ которымъ относилась къ нему молодая женщина и главное имлъ возможность сказать передъ уходомъ изъ ея гостиной:

— Если бы я могъ только одинъ часъ въ день разговаривать съ вами, то далъ бы честное слово не играть цлый годъ.

— Дайте слово во всякомъ случа, отвчала маркиза кокетливо.

— Вы хотите? сказалъ онъ такимъ серьезнымъ тономъ, что молодая женщина поняла, какъ она далеко зашла по пути фамиліарности, но было уже поздно ретироваться и она произнесла шуточно:

— Годъ слишкомъ много, начните съ трехъ мсяцевъ.

— Даю честное слово, отвчалъ онъ все тмъ-же серьезнымъ тономъ, что до іюля мсяца, а теперь апрль, я не возьму картъ въ руки.

— Хорошо, сказала Жюльетта со смхомъ, и боясь, чтобы это торжественное общаніе не было первой тайной между ними, прибавила: я непремнно передамъ вашу клятву графин Кандаль, у которой я завтра утромъ завтракаю. Она будетъ очень довольна.

Не успла она произнести этихъ словъ, какъ сознала, что сдлала новую неосторожность. Молодой человкъ могъ истолковать ихъ назначеніемъ свиданія. Въ первую минуту она хотла написать Габріэлл съ просьбой отложить завтракъ на другой день. Но это было невозможно. Завтра была годовщина того дня, когда она и Габріэлла встртились впервые еще очень молодыми двушками и он ежегодно праздновали этотъ день завтракомъ то у одной, то у другой и маленькими подарками, которыми такъ дорожатъ женщины. Он съ удовольствіемъ здили по магазинамъ за нсколько дней передъ тмъ и выбирали какую-нибудь новомодную бездлушку. Жюльетта приготовила для Габріэллы прелестный зонтикъ съ ручкой изъ саксонскаго фарфора, и ни за что на свт не отказалась-бы отъ удовольствія сдлать этотъ сюрпризъ своему другу въ назначенный день. ‘Не попросить-ли ее завтракать у меня? спросила она себя мысленно: но тогда Казаль, если бы онъ вздумалъ напроситься на этотъ завтракъ, былъ-бы убжденъ, что я его боюсь. Пустяки!— мысль о завтрак никогда не придетъ ему въ голову’. Эти мысли, однако, такъ волновали ее, что она забыла написать Пойану обычный отчетъ о томъ, что она длала въ продолженіи дня, а когда принялась за письмо, то уже не задавала себ вопроса, говорить-ли ему или нтъ о Казал. Она уже помирилась съ этимъ дуализмомъ совсти и относилась къ подобной скрытности относительно друга своего сердца, какъ къ чему-то неизбжному, но все-таки она чувствовала какую-то неловкость, и второе письмо, также какъ первое, стоило ей громаднаго труда.

— Боже мой, подумала она, окончивъ наконецъ письмо: какъ это жены легко обманываютъ своихъ мужей? Мн надо только молчать объ одномъ предмет и это мн такъ тяжело. Я не желала-бы, чтобъ это часто повторялось.

Она старалась себя уврить, что не хотла вскор увидать Казаля. Но въ сущности она была-бы очень разочарована, еслибы, войдя на другой день въ домъ графини Кандаль она не застала-бы его тамъ. Но она врно отгадала, какое вліяніе произведетъ на молодого человка ея неосторожная фраза. Прямо, изъ улицы Матиніонъ онъ отправился къ графин Кандаль, которую засталъ передъ цлымъ рядомъ футляровъ съ изящными произведеніями лондонскихъ и парижскихъ ювелировъ.

— Вы пришли очень кстати, весело воскликнула она, увидавъ Казаля,— который изъ этихъ браслетовъ лучше? и она подала ему два золотые браслета: одинъ съ черной эмалью и брилліантовой надписью ‘Remember’, а другой съ микроскопическими часами.

— Конечно этотъ, отвчалъ молодой человкъ, указывая на послдній браслетъ: во-первыхъ, на немъ нтъ сентиментальнаго девиза, а во-вторыхъ, онъ очень удобенъ для молодой женщины, которой наскучилъ ея любовникъ, она не сметъ посмотрть на стнные часы, но обнявъ своего возлюбленнаго можетъ тайкомъ взглянуть на эти часики.

— Вы такъ дерзки, что въ наказаніе я передамъ вашу новую дерзость той молодой женщин, которой я предназначаю этотъ браслетъ.

— Если вы говорите о маркиз Тильеръ…

— Вы отгадали.

— Такъ будьте справедливы и повторите мою дерзость при мн, чтобы я могъ защитить себя.

— Если вы свободны завтра утромъ, то приходите завтракать, сказала графиня.

Входя въ гостиную своего друга, Жюльетта прежде всего увидла Казаля, и хотя почувствовала искреннее удовольствіе, но придала своему лицу сдержанный недовольный видъ, какъ во время перваго посщенія ея Казалемъ. Это несоотвтствіе внутренняго ощущенія и вншняго выраженія происходило не отъ лицемрія, а отъ того двусмысленнаго положенія, въ которомъ она находилась. Поставленная случайно между Реимономъ и Пойаномъ она съ одинаковой искренностью относилась къ интересовавшему ее человку и къ старому другу, съ которымъ связывало ее то, что она считала своимъ долгомъ. Но если Казалъ былъ достаточно наивенъ, чтобы придать серьезный характеръ ея неожиданной холодности, то Габріэлла приписала ее желанію молодой женщины обмануть зарождавшіеся въ ней укоры совсти. Она весело взяла за руку Казаля и направилась въ столовую, а Кандаль послдовалъ за нею съ Жюльеттой..

Свтскія дамы питаютъ особую склонность къ завтраку въ обществ одного или двухъ друзей. Только за завтракомъ и за ужиномъ они чувствуютъ себя на свобод и дятъ съ аппетитомъ. По утрамъ он встаютъ поздно и наскоро выпиваютъ чашку чаю съ горячимъ гренкомъ, а за обдъ они садятся скованныя въ своихъ узкихъ корсетахъ, усталыя отъ цлаго дня выздовъ и треволненій и безъ всякаго аппетита, благодаря значительному числу печенія, истребленному за пяти-часовымъ чаемъ у какой-нибудь подруги, почти ничего не дятъ изъ тяжелыхъ прихотливыхъ блюдъ, при одномъ вид которыхъ подагрики ощущаютъ зудъ въ той или другой ног. Напротивъ, къ завтраку он являются посл прогулки на чистомъ воздух въ Булонскомъ лсу и въ утреннихъ костюмахъ, не слишкомъ стягивающихъ ихъ талію, а потому съ удовольствіемъ уничтожаютъ холодное крылышко тетерки, особенно если находятся въ обществ пріятныхъ имъ мужчинъ. Эти друзья женщинъ обыкновенно бываютъ люди праздные, такъ какъ дловой человкъ въ Париж никогда не завтракаетъ, но если другъ парижской аристократки почти всегда представляетъ типъ ничего не длающаго франта, отличающагося только хорошими манерами и умніемъ одваться, то это объясняется главнымъ образомъ тмъ его качествомъ, что онъ всегда подъ рукой. Если графиня Кандаль питала ненависть къ Пойану, то главная ея основа именно заключалась въ томъ, что онъ занималъ слишкомъ большое мсто въ жизни Жюльетты и держался всегда въ сторон отъ свта. Не желая компрометировать маркизы и стараясь доставить себ достаточно времени для его политической дятельности, онъ почти совершенно отказался отъ общества, въ виду чего Габріелла, сидя за завтракомъ противъ Жюльетты и Казаля, мысленно говорила себ:

‘Мой другъ хочетъ уврить насъ, что она недовольна присутствіемъ Казаля, но говоря со мною, она такъ разсянна, что очевидно слушаетъ разговоръ Казаля съ моимъ мужемъ… Какъ было-бы хорошо, еслибъ она серьезно полюбила Казаля и вышла за него замужъ! Въ случа ея брака съ дикаремъ Пойаномъ, я потеряла-бы ее навсегда, а выйди она за Реймона, у котораго т-же вкусы, какъ у моего мужа, то мы повели-бы съ нею превеселую жизнь… Онъ, повидимому, съ своей стороны втюрился по уши… Ну, она кажется ршилась вступить въ разговоръ. Она отвчаетъ ему и видимо приручается’.

Случайно въ разговор, быстро переходившемъ отъ скачекъ къ политик и отъ недавняго скандальнаго процесса къ театральнымъ новинкамъ, Кандаль сказалъ Реймону:

— Я право любовался на тебя вчера. Ты впервые при мн отказался отъ игры въ карты съ Машо, который всегда выигрываетъ.

— Я старю, отвчалъ Казаль, пожимая плечами,— и въ ссор съ пиковой дамой.

— Во всякомъ случа это благоразумный капризъ, замтила Габріелла, но давно-ли онъ у васъ и долго-ли продлится?

— Это не капризъ, графиня, клянусь вамъ, отвчалъ Казаль такъ-же просто, какъ наканун далъ слово Жюльетт боле не играть.

При этихъ словахъ, понятныхъ только маркиз, она вздрогнула всми своими внутренними фибрами. Еслибъ Казаль буквально сказалъ при всхъ, что ее любитъ, то она не ощутила-бы боле сильнаго волненія. Она на минуту отвернулась отъ него, чтобъ онъ не прочелъ въ ея глазахъ овладвшія ею смутныя чувства, среди которыхъ первое мсто занимало какое-то странное непреодолимое удовольствіе. Но хотя ей слдовало-бы повидимому еще боле усилить сдержанность, она напротивъ теперь сбросила маску. Доказавъ, что она своимъ совтомъ сдлала ему настоящее благодяніе, Реимонъ представилъ ей ловкій предлогъ оправдать себя въ своихъ глазахъ за интересъ, который онъ все боле и боле въ ней возбуждалъ. И она совершенно поддалась тому магнетическому вліянію, которое онъ производилъ на нее, что подтверждало всю справедливость грубой формулы извстнаго ученаго: ‘любовь простое физическое явленіе’. Такъ сильно было это чарующее вліяніе, что Кандаль уже давно ушелъ изъ курильной комнаты, куда вс перешли посл завтрака, а молодая женщина все оставалась тамъ, слушая разсказы Казаля. Наконецъ, случайно взглянувъ на миніатюрные часы браслета, подареннаго ей Габріеллой, она воскликнула съ удивленіемъ:

— Уже три часа, а я приказала карет пріхать за собою въ два.

— Подожди меня, отвчала графиня, я поду съ тобою.

— Нтъ, возразила Жюльетта, надвая шляпу передъ зеркаломъ, я къ сожалнію общала захать за кузиной.

Она сама удивилась, что такъ быстро изобрла ложный предлогъ, а въ сущности чувствовала себя не въ силахъ подвергнуться шуточнымъ замчаніямъ Габріеллы. Уже и такъ ея сердце было переполнено тайными укорами совсти. Какъ всегда лакей маркизы, вызжая изъ дома, положилъ въ карету полученныя во время ея отсутствія письма. Между ними было одно отъ Пойана и Жюльетта долго смотрла на него, не ршаясь распечатать. Она сознавала, что поступала нехорошо относительно своего стараго друга. Подъ вліяніемъ этого чувства, она живо представила себ Пойана, сидящаго въ Безансон за письменнымъ столомъ и старающагося найти въ бесд съ нею хоть минутное утшеніе отъ тяжелой политической борьбы. Неожиданно въ ея сердц проснулось то нжное преклоненіе передъ благородствамъ оратора, которое было причиной ея привязанности къ нему. Дрожащими руками распечатала она конвертъ и еслибъ въ письм заключалась хоть одна фраза, дышащая пламенной любовью, то можетъ быть въ эту минуту внутренняго кризиса она почерпнула-бы въ ней достаточно силы, чтобъ удержаться на краю бездны. Но это было веселое, почти беззаботное письмо, которое, по мннію Пойана, должно было доставить удовольствіе любимой имъ женщин. Ни одно слово не трогало больного сердца Жюльетта и она, прочитавъ все письмо, невольно подумала: ‘какъ онъ перемнился’. А въ сущности онъ только по роковому недоразумнію не ршился передать бумаг всю свою любовь, все горе, которое причиняла ему разлука съ нею. Мысль-же о томъ, что онъ измнился, была самой опасной въ ту минуту, когда она находилась подъ вліяніемъ самаго опытнаго, самаго ловкаго обольстителя.

Дйствительно, въ продолженіи нсколькихъ недль, протекшихъ со времени его перваго знакомства съ Жюльеттой, до возвращенія Пойана, Казаль велъ себя съ удивительнымъ, непогршаемымъ тактомъ. Если бы онъ зналъ о временномъ одиночеств маркизы, то не могъ бы поступать съ боле утонченной деликатностью. Но къ его чести надо сказать, что этотъ тактъ и эта деликатность не были результатомъ хитраго разсчета. Онъ просто поддался овладвшему имъ искреннему чувству. И въ этомъ то заключалась главная опасность для Жюльетта, молодой человкъ подъ вліяніемъ внезапно ощущеннаго имъ искренняго чувства дйствовалъ такъ ловко, какъ не подсказала бы ему никакая дипломатическая хитрость. Несмотря на свою растлвающую жизнь, онъ сохранилъ утонченную натуру артиста въ ощущеніяхъ и съ наслажденіемъ вкушалъ новое для него удовольствіе отъ ухаживанія за честной женщиной, а потому не позволялъ себ тхъ грубыхъ эгоистичныхъ выходокъ, которыя заставляютъ женщинъ быть на-сторож. Какъ онъ сказалъ себ посл перваго свиданія съ Жюльеттой въ опер, Казаль, дйствительно, ‘попался’. А когда кутила по ремеслу, дйствительно, влюбляется въ честную женщину, то въ немъ неожиданно пробуждаются юношескіе инстинкты, онъ какъ бы обновляется и эта перемна въ немъ льститъ боле всего любимой имъ женщин. Быть можетъ, ни одно явленіе не доказываетъ такъ ясно, что любовь прививаетъ въ насъ, по прекрасной формул древняго философа, новое животное къ старому такъ, что любить значитъ — буквально преобразиться и, по крайней мр, жить противоположно своему характеру, идеямъ и всему своему существу.

Это перерожденіе начинается съ головы, такъ какъ прежде всего мы живемъ воображеніемъ. Думать о женщин для Донъ-Жуана значитъ представлять себ ее въ томъ вид, въ какомъ онъ привыкъ видть женщинъ и именно такой взглядъ присяжнаго развратника бросилъ Казаль на маркизу Тильеръ во время первой ихъ встрчи у графини Кандаль. Но со второго уже свиданія, онъ почувствовалъ невозможность такъ грубо относиться къ ней даже мысленно и чмъ чаще онъ видалъ ее, тмъ эта невозможность увеличивалась. А онъ находилъ случай видться съ нею почти постоянно: то у графини Кандаль, то въ театр, то у нея дома. Въ особенности въ ея маленькой гостиной, онъ ощущалъ боле, чмъ гд, странную смсь страстнаго желанія и почтительнаго уваженія. Каждый разъ она встрчала его такъ сдержанно, что, казалось, хотла уничтожить установившіяся между ними при прежней встрч фамильярныя отношенія и половина этого визита проходила въ томъ, чтобы возвратить себ потерянную позицію. Но даже когда она сбрасывала съ себя маску, то сохраняла такой цломудренный видъ и бросала такіе непроницаемые взгляды, что всякое легкомысленное слово замирало на губахъ Казаля. Она походила на цвтокъ съ такими нжными лепестками, что протянутая къ нему рука не ршается его сорвать, и Казаль каждый разъ уходилъ изъ улицы Матиньонъ безъ всякаго практическаго результата своего ухаживанія.

‘Я всегда смялся надъ товарищами, которыхъ обходили женщины, постоянно думалъ онъ посл этихъ визитовъ: а теперь самъ попался. Но надо сознаться, что она не походитъ на другихъ. Впрочемъ, это всегда говорили и товарищи. Нтъ, я не ошибаюсь. Я человкъ опытный. Она одна въ своемъ род’.

И онъ принимался, какъ вс влюбленные съ начала міра, подробно приводить аргументы въ доказательство того, что Жюльетта была лучше всхъ женщинъ. Это, повидимому, не должно было составлять пріятнаго препровожденія времени для человка, столь разочарованнаго во всхъ удовольствіяхъ. Но именно его платоническому роману придавали особую пикантность вншнія условія жизни, которую велъ Реймонъ. Продолжая видться съ своими друзьями и вести клубную жизнь, онъ сознавалъ двойственность своего существованія, которая придаетъ всякой тайной любви поэтическую таинственность. Но разскажемъ на удачу одинъ день изъ жизни молодого человка въ это время, какъ лучшее доказательство, на сколько сложны были т чувства, которыя возникли и укоренились въ его сердц, при обстановк наимене благопріятствующей подобнымъ чувствамъ.

Прошелъ уже мсяцъ съ тхъ поръ, какъ Казаль въ опер столь смиренно просилъ позволенія у Жюльетты бывать у нея. Было десять часовъ утра и молодой человкъ, только что выйдя изъ ванны, одвался въ туалетной комнат своего дома въ Лиссабонской улиц. На маленькомъ стол передъ знаменитой коллекціей сапогъ лежалъ футляръ съ богатымъ ожерельемъ изъ крупныхъ жемчуговъ, которое онъ предназначалъ Христин Анру въ вид утшенія за разрывъ съ нею. Она такъ ему опротивла, что онъ ршился покончить съ нею всякія отношенія, хотя всегда говаривалъ: ‘я никогда не допускаю разрыва съ женщиной, а сохраняю ихъ всхъ’. Передъ нимъ на качалк сидлъ Гербертъ Бохунъ, который захалъ за нимъ, чтобы отправиться вмст верхомъ въ Булонскій лсъ, и разсказывалъ съ телеграфической лаконичностью, какъ онъ провелъ вечеръ наканун.

— Прекрасный обдъ у Машо: шато-марго хорошій, латуръ прекрасный, шампанское немного сладкое, но портвейнъ первый сортъ. Потомъ ждалъ тебя у Филипса. Никакъ не могъ напиться даже его крпкимъ виски.

Пока говорилъ этотъ странный маньякъ алкоголизма, который однажды въ Индіи, упавъ отъ удара землетрясенія, сказалъ: ‘Я не думалъ, что я такъ пьянъ’, Раймонъ не слушалъ его, а мысленно воспроизводилъ свой разговоръ съ Жюльеттой у графини Кандаль наканун вечеромъ.

— Вотъ уже шесть дней, что ты не приходишь къ Филипсу, продолжалъ лордъ Гербертъ, ужъ не завелъ ли ты новой интрижки?

— Нтъ, отвчалъ Казаль, я вчера очень усталъ и легъ спать въ одиннадцать часовъ.

— Это принесло теб пользу, замтилъ англичанинъ, ты совсмъ молодецъ, цвтъ лица прекрасный и глаза свтлые, ты дышешь здоровьемъ и свжестью.

Дйствительно, уже много лтъ Казаль не былъ такъ авантаженъ, по выраженію дамъ, какъ теперь. Смотря на него въ это утро, модныя кокотки при встрч съ нимъ въ Булонскомъ лсу говорили другъ другу:

— Удивительный этотъ Казаль, ему всегда двадцать пять лтъ.

Возрожденіе кутилы романической любовью отличается неожиданнымъ отказомъ отъ прежней кутежной жизни, вслдствіе чего происходитъ необыкновенная экономія физическихъ силъ. Никогда Казаль съ такимъ удовольствіемъ не скакалъ на самой бшеной изъ своихъ лошадей и никогда съ такимъ аппетитомъ не завтракалъ у себя съ Гербертомъ Бохуномъ, какъ въ это утро. Впрочемъ, онъ былъ веселъ не только отъ животнаго удовольствія чувствовать себя здоровымъ и сильнымъ, а еще по той причин, что наканун подслушалъ, какъ Жюльетта говорила графин, что она на другой день подетъ въ одинъ изъ магазиновъ улицы ‘La Paix’. Онъ далъ себ слово, что подкараулитъ ее, и подобныя юношескія выходки въ свтскомъ франт, перешедшемъ чрезъ тридцатипятилтній предлъ, самое лучшее доказательство страстной любви. Въ предобденные часы онъ, какъ провинціалъ, сталъ ходить взадъ и впередъ отъ Вандомской площади до улицы Оперы, останавливаясь предъ каждымъ магазиномъ. Наконецъ, его сердце сильно забилось и онъ увидалъ въ окошк маркизу Тильеръ. Онъ вошелъ въ магазинъ и поклонился ей съ юношескимъ смущеніемъ. Но она не разсердилась и онъ проводилъ ее до экипажа съ дтской радостью, которая не покидаетъ его во весь день. Въ клуб на Вандомской площади, гд онъ привелъ въ восторгъ всхъ знатоковъ своимъ образцовымъ фехтованіемъ, Казаль думалъ только о блокурой головк, кивнувшей ему изъ окошка кареты, вечеромъ у герцогини Арколь онъ засиживается очень долго, надясь увидать ту же головку. Но Жюльетта не показывалась и онъ ушелъ, но не къ Филипсу, а домой, размышляя по дорог:

— А я все-таки слишкомъ наивенъ. Одно изъ двухъ: или она кокетка, или она питаетъ ко мн нжное чувство. Въ обоихъ случаяхъ надо дйствовать. Я говорю себ это каждый вечеръ, а на другой день снова поддаюсь вліянію ея хорошенькихъ глазокъ, сводящихъ меня съ ума, но не дозволяющихъ мн дойти до признанія. Я не узнаю себя. Но, правда, я никогда не встрчалъ такой женщины. Въ ея присутствіи я просто школьникъ. А она? разв она приняла-бы меня три или четыре раза въ недлю, если бы я ей не нравился? Отчего она не была сегодня у герцогини? Ее пригласили при мн и она знала, что я буду. Сегодня у нея было въ глазахъ что-то грустное, какая-то тнь душевнаго страданія. Я, однако, навелъ самыя точныя справки и въ ея жизни нтъ ни малйшей исторіи. Почему же она постоянно сдерживаетъ себя и словно борется съ какой-то тайной мыслью? Это очень просто. Она меня любитъ и не хочетъ любить. Ну, завтра я все выясню.

Казаль былъ совершенно правъ относительно того, что Жюльетта колебалась между нимъ и другимъ чувствомъ, но онъ ошибался, полагая, что ее удерживали религіозные принципы, желаніе сохранить свое недоступное клевет свтское положеніе, память о муж и недовріе къ нему, Казалю. Въ сущности мысль, удерживавшая ее на той наклонной плоскости, по которой она уже значительно опустилась помимо своей воли, заключалась въ томъ, что возвращеніе Пойана быстро приближалось. Еще дв недли, еще десять дней, еще пять дней и онъ вернется, тогда она будетъ вынуждена объяснить ему, почему она приблизила къ себ новаго пріятеля, не упомянувъ о немъ ни разу въ своихъ письмахъ. Она все откладывала, все колебалась, и, наконецъ, осталось нсколько часовъ до прізда Пойана.

Какъ тяжелы ей кажутся послдніе часы ожиданія! Въ сущности ничего не произошло, что нужно было бы скрывать, и все обошлось благополучно, еслибы только она упоминала въ письмахъ о Казал. Завтра Генри взойдетъ въ маленькую гостиную, гд Казаль сидлъ еще сегодня. Что она скажетъ ему? Отчего она, предвидя съ самаго начала это затрудненіе, не приняла никакихъ мръ? Если она скажетъ Пойану всю правду, то какъ объяснитъ свое поведеніе относительно Казаля, котораго она такъ часто принимала, зная, что это не нравится Пойану, какъ объяснить свое молчаніе о немъ въ письмахъ. Напротивъ, если она будетъ молчать, то Пойанъ, безъ сомннія, самъ узнаетъ, что она принимаетъ Казаля такъ же часто, какъ Авансона, Миро и другихъ своихъ друзей. Какъ выйти изъ этого затруднительнаго положенія? И все-таки она утшаетъ себя мыслью, что во все это время Реймонъ не сказалъ ни слова, котораго не могъ бы слышать Пойанъ, что его визиты и ихъ встрчи были самые невинные, что она въ своихъ отношеніяхъ къ нему хотла сдлать доброе дло. Но если такъ, то почему она не смла заглянуть съ прежней искренностью въ глубину своего сердца? Она боится найти то, что, какъ ей хорошо извстно, тамъ скрывается.

Вс эти мысли приводятъ ее въ такое болзненное состояніе, что весь день наканун прізда Пойана Жюльетта проводитъ въ постели, страдая отъ сильной мигрени. Она лежитъ въ темной комнат съ опущенными занавсями и смотритъ въ пространство. Что она видитъ и какая буря происходитъ въ ея взволнованномъ сердц? Неожиданно раздается легкій стукъ въ дверь. Она вздрагиваетъ. Въ комнату входитъ Габріелла, которая узнала отъ маркизы Нансэ о возвращеніи Пойана и о мигрени Жюльетты. Она беретъ лихорадочно горящую руку своего друга и спрашиваетъ съ чисто женскимъ любопытствомъ:

— Такъ Пойанъ прідетъ завтра?

— Да, отвчаетъ маркиза, словно во сн.

— А не будетъ-ли онъ ревновать нашего друга? продолжаетъ графиня.

— Молчи, не заставляй меня думать объ этомъ, произноситъ Жюльетта, сжимая ей руку.

— Полно, зачмъ ты такъ сантиментальничаешь и мучишь себя изъ-за пустяковъ. Ты свободна и имешь полное право принимать кого хочешь. Позволь теб сказать, какъ сестр, что Реймонъ теб очень нравится и что онъ…

— Нтъ, не говори, не говори, я не хочу тебя слушать, воскликнула Жюльетта, приподнимаясь на постели и смотря на нее съ ужасомъ.

— Но отчего-бы теб не выйти за него замужъ?

— Выйти за него! промолвила Жюльетта съ отчаяніемъ: это невозможно, это невозможно.

— Отчего?

— Оттого, что я не свободна, произноситъ бдная женщина и, заливаясь слезами, она признается во всемъ своему другу, которая, слушая ее, тихо плачетъ.

Узнавъ, что у Жюльетты давно былъ любовникъ, Габріелла не говоритъ себ, какъ сказали-бы девяносто девять женщинъ изъ ста: ‘А я дура этого не догадалась’. Она не сердится на нее за то, что столько лтъ Жюльетта скрывала отъ нея настоящую роль, которую игралъ въ ея жизни Пойанъ. Она слишкомъ добрая женщина, чтобъ унизиться до такой мелочности, но она сознаетъ съ ужасомъ, какъ виновата, бросивъ Казаля поперекъ жизни Жюльетты. Она ясно видитъ, что Жюльетта, хотя и не сметъ сознаться въ томъ самой себ, начинаетъ страстно любить Реймона.

— Бдная! бдная! произноситъ она, покрывая ее поцлуями: что ты будешь длать?

— Разв я знаю! отвчаетъ съ отчаяніемъ маркиза.

VII.
Живые остатки мертвой любви.

Нкоторыя особенности нашего характера такъ присущи намъ, что даже страсть, магически перерождающая человческое существо, оставляетъ ихъ неизмненными. Такимъ образомъ маркиза Тильеръ, увлеченная помимо ея воли по опасному пути новой любви, оставалась во всемъ, что не касалось этого новаго, быстро развивавшагося въ ней чувства, прежней благоразумной сдержанной женщиной, которую злые языки обвиняли въ гордой скрытности, а поклонники обожали именно за ея утонченно-деликатную сдержанность. Она съумла въ продолженіи полутора мсяца вести дло такъ, что ни ея мать, ни ея друзья не встрчали слишкомъ часто у нея Казаля. Однако, одного изъ нихъ, именно Авансона, она не могла обойти: съ перваго раза какъ онъ увидалъ у нея этого неожиданнаго, нежеланнаго гостя, онъ ощутилъ невольное подозрніе. Его не могло не удивить странное обращеніе Жюльетты съ нимъ, когда онъ сталъ дурно отзываться при ней о Казал. Все это заставило его слдить за ней и вскор онъ убдился, что она мало-по-малу входитъ въ дружескія отношенія съ Казалемъ при посредств графини Кандаль. Для него было достаточно двухъ доказательствъ, подтвердившихъ его подозрніе: онъ случайно не въ обычное время захалъ къ маркиз и засталъ тамъ Реймона, потомъ онъ пошелъ въ оперу и увидалъ въ лож маркизу съ Реймономъ. Немедленно его подозрніе перешло въ ревность, хотя строго говоря онъ не имлъ никакого права ее ревновать. Это чувство еще боле усилилось, когда Жюльетта такъ рзко прекратила его филиппику противъ современной молодежи, что онъ боле никогда не затрагивалъ этого предмета. Но состарвшійся франтъ не хотлъ жертвовать своими отношеніями съ маркизой ради оскорбленнаго самолюбія. Онъ искренно былъ къ ней привязанъ, такъ какъ у него было нжное, благородное сердце, несмотря на дипломатическія тонкости, и кром того она оказывала ему большія услуги для поддержанія мира въ его домашней жизни, постоянно нарушаемаго сценами съ женою, чрезвычайно нервной и болзненной женщиной, наконецъ, онъ гордился тмъ, что въ кружк маркизы былъ представителемъ свтскаго общества, какъ Пойанъ былъ представителемъ политики, Миро — искусствъ, Акрань — общественной благотворительности, а генералъ Жардъ — прежней ея жизни съ мужемъ. Если Авансонъ постоянно посщалъ клубы, свтскія гостиныя и театральный закулисный міръ, то длалъ это лишь для того, чтобы передавать маркиз раньше всхъ свднія о томъ, что длалось въ веселящемся Париж. Конечно, онъ насупилъ бы брови, увидавъ всякаго новаго человка въ маленькой гостиной маркизы, но ничто не могло быть ему такъ непріятно, какъ появленіе въ этой гостиной Казаля, къ которому онъ питалъ уже давно инстинктивную ненависть, ощущаемую вожаками одного поколнія къ вожакамъ другого. Въ этомъ отношеніи міръ свтскаго шика и спорта ни въ чемъ не отличается отъ другихъ міровъ — литературнаго, художественнаго, военнаго и судебнаго.

Этотъ естественный антагонизмъ еще усиливался однимъ непріятнымъ обстоятельствомъ. Во время перваго визита Казаля, Авансонъ нсколько утрировалъ свою роль повелителя въ маленькой гостиной маркизы. Быть можетъ, онъ хотлъ уврить Казаля, что пользовался большими правами, чмъ было въ дйствительности. Какъ бы то ни было, но къ прізду Пойана старый дипломатъ уже повелъ три аттаки противъ Казаля, но не въ присутствіи самой маркизы, а близкихъ къ ней людей. Онъ началъ съ ея матери, у которой онъ бывалъ очень часто, и совершенно забывъ великій принципъ Талейрана избгать во всемъ преувеличеній, нарисовалъ передъ ней такой черный портретъ бывшаго любовника г-жи Корсье, что старуха отвчала очень спокойно:

— Не тревожьтесь, если онъ таковъ, какимъ вы его изображаете, то моя дочь не будетъ его часто принимать.

Она иронически передала Жюльетт о безпокойств ихъ общаго друга и молодая женщина со смхомъ отозвалась о странной ревности отставного дипломата. Потомъ она совершенно успокоилась, увидавъ, какъ прилично держитъ себя Казаль въ гостиной ея дочери, тмъ боле, что послдняя объяснила, что онъ одинъ изъ близкихъ друзей графини Кандаль. Потерпвъ неудачу, вполн подтвержденную новымъ разговоромъ съ старухой Нансэ, Авансонъ обратился къ тмъ двумъ изъ пяти друзей маркизы, которые находились теперь въ Париж, именно къ Миро и Акраню. Онъ зналъ, что Жюльетта была очень привязана къ тому и другому, а потому, если бы они оба высказали ей, что въ обществ обратили вниманіе на частыя посщенія ея гостиной такимъ скандальнымъ кутилой, какъ Казаль, то онъ былъ увренъ, что она — если не прекратитъ эти визиты, то, по крайней мр, уменьшитъ ихъ число. Конечно, было не очень деликатно изъ личной мести вмшивать въ дло друзей маркизы, которые, быть можетъ, не знали объ ея знакомств съ Казалемъ, но бдный дипломатъ не отдавалъ себ отчета въ томъ, что онъ дйствовалъ только изъ эгоистичныхъ видовъ. Видя, что маркиза принимаетъ его очень холодно посл его разговоровъ съ ея матерью, онъ сталъ подозрвать, что дружба съ Казалемъ грозитъ опасностью молодой женщин и полагалъ совершенно искренно, что онъ служитъ ея интересамъ, посвящая въ тайну Миро.

Художникъ жилъ въ улиц Вьетъ, рядомъ съ мастерской своего товарища по Италіи, всми оплакиваемаго Натиса, который въ т времена соединялъ у себя замчательный кружокъ любителей и писателей. Подъ вліяніемъ этого неаполитанца, столь преданнаго современности, Миро измнилъ свою художественную манеру и ввелъ особенно въ портретахъ пастелью врное изображеніе декоративной обстановки. Въ эту минуту онъ особенно славился своими картинами, представлявшими цвты во всхъ видахъ. Какъ многіе живописцы, утонченная кисть которыхъ походила на женскую, этотъ деликатный художникъ былъ атлетомъ съ широкими плечами и профилемъ Франциска I. Подобный контрастъ между вншностью человка и его творческой работой замчался и въ противоположномъ вид, такъ Делакруа, самый щедушный, творилъ сильныя могучія произведенія, таковъ-же былъ Пюжэ и, по всей вроятности, Микель-Анджело. Впрочемъ, нравственная натура Миро совершенно соотвтствовала его таланту. Этотъ геркулесъ отличался нжностью молодой двушки, застнчивостью ребенка и наивной потребностью въ покровительств и ласкахъ, вс эти черты невольно возбуждали удивленіе, какъ доброта большихъ собакъ, которыя сильны, какъ львы, и кротки, какъ ягнята. Благодаря частому повторенію подобныхъ аномалій, создалась легенда о добромъ великан, самымъ популярнымъ олицетвореніемъ которой представляется фигура Партоса, созданная веселымъ и геніальнымъ Дюма.

Входя въ его мастерскую, Авансонъ увидлъ Миро передъ мольбертомъ, въ черной бархатной куртк и щурясь однимъ глазомъ, чтобъ видть точне, онъ копировалъ букетъ блой, красной и желтой гвоздики. Странно было смотрть, какъ его могучая рука, сгибавшая пяти-франковую монету, мягко водила кистью по полотну. Онъ очень любезно принялъ дипломата и сталъ разговаривать съ нимъ, не прерывая своей работы. Благодаря этой возможности механически работать, осуществляя свою идею, живописцы обыкновенно остаются веселыми во всю жизнь, тогда какъ писатели, по необходимости углубляясь всецло въ свою работу, становятся съ годами мрачне и мрачне. Авансонъ былъ слишкомъ свтскимъ франтомъ въ дурномъ значеніи этого слова, чтобы не питать нкотораго презрнія къ подобному человку, какъ Миро. Поэтому онъ очень рдко посщалъ его и теперь именно разсчитывалъ, что его неожиданное появленіе въ улиц Вьетъ придастъ особенную важность его сообщенію о знакомств Жюльетты съ Казалемъ. Онъ совершенно врно полагался на артистическое чутье художника и Миро, увидавъ дипломата, тотчасъ спросилъ себя, по какому длу онъ пришелъ, а по тону, которымъ тотъ спросилъ: ‘Хотите вы оказать услугу маркиз Тильеръ’, онъ понялъ въ чемъ дло. Авансонъ повторилъ въ нсколько иной форм разсказъ, который уже выслушала маркиза Нансэ, но чмъ онъ боле говорилъ, тмъ ясне замчалъ, что свтлые глаза живописца отуманивались безпокойнымъ взглядомъ. Одна мысль сдлать замчаніе Жюльетт, произвела въ его рук такую дрожь, что онъ долженъ былъ положить кисть и палитру.

— Отчего вы не скажите сами ей объ этомъ? спросилъ онъ очень просто и логично.

— Потому, что я не хорошъ съ Казалемъ, отвчалъ Авансонъ: — и мои слова не будутъ имть никакого значенія.

— А я, напротивъ, очень хорошъ съ нимъ, произнесъ живописецъ: и увряю васъ, вы совершенно ошибаетесь на его счетъ. Онъ очень уменъ, продолжалъ Миро, принимаясь снова за работу и очень довольный, что придумалъ способъ отдлаться отъ непріятнаго порученія: — и позабавитъ ее на время. Что-жъ тутъ дурного? Я сужу о свтскихъ людяхъ по тому, какъ они относятся къ нашему брату, честному художнику. Если они, смотря на мою картину, начинаютъ меня учить, то я говорю себ: ‘эге, голубчики, вы болтаете, ничего не понимая, значитъ вы пустые болваны’. Вотъ вы, Авансонъ, здсь уже полчаса и не дали мн ни одного совта. Вотъ это я называю, мой другъ, тактомъ и умомъ. Казаль въ этомъ-же род и, кром того, у него много вкуса.

‘Вотъ что значитъ самолюбіе художника’, думалъ Авансонъ, выходя изъ мастерской: ‘Миро дйствительно хорошій человкъ и онъ искренно любитъ Жюльетту, но Казаль сказалъ ему нсколько комплиментовъ и длу конецъ. Пойду къ Акраню. Это человкъ суровой добродтели и его не подкупишь лестью’.

И легкой, несмотря на свои года, поступью, онъ отправился въ улицу Вильеръ, гд въ пятомъ этаж большого дома жилъ бывшій префектъ второй имперіи. Бездтный вдовецъ посл десятилтней счастливой жизни, Людовикъ Акрань сосредоточилъ свою дятельность со времени паденія того правительства, которому онъ служилъ, на благотворительности, подобно тому, какъ ученый, получивъ сердечный ударъ, ищетъ утшенія въ работ. Онъ принесъ въ жертву самого себя и нашелъ душевный миръ въ самозабвеніи на пользу ближнихъ. Оставшись администраторомъ даже въ области добрыхъ длъ, онъ охотно принималъ на себя самую сухую и противную обыкновеннымъ благотворителямъ работу, именно переписку, счета и т. д. Дружба съ маркизой Тильеръ, съ которой онъ познакомился въ провинціи во время послдняго исполненія имъ обязанности префекта и потомъ встртился въ Париж, составляла единственное утшеніе въ его теперешней жизни. Надо еще прибавить, чтобы вполн освтить эту оригинальную личность, что онъ наслдовалъ отъ отца, занимавшаго высокій постъ въ университетской карьер, такой запасъ волтеріанства, что Жюльетта и ея мать никакъ не могли пошатнуть его анти-религіозныхъ мнній. Вспоминая вс характеристическія черты его характера, Авансонъ соображалъ, какъ лучше ему приступить къ длу, пока элеваторъ поднималъ его на высоту пятаго этажа.

‘Я примню способъ, который мн такъ удался съ Рогистеромъ во Флоренціи, въ 1866 году’, сказалъ онъ себ мысленно. Въ сущности этотъ способъ былъ не очень хитрый и состоялъ въ томъ, что онъ польстилъ маніи графа Отона Рогистера, ученаго нумизмата и очень посредственнаго дипломата. Авансонъ сблизился съ нимъ благодаря тому, что очень внимательно осмотрлъ его коллекцію и подарилъ ему довольно рдкую медаль. Эта дружба между прусскимъ посланникомъ и французомъ привела къ одному изъ мелкихъ и безполезныхъ успховъ, доставляющихъ канцелярскую славу: онъ узналъ ране всхъ важную политическую новость, хотя это обстоятельство нисколько не измнило обычнаго хода политическихъ длъ. Рогистеръ лишился своего мста, но онъ ухалъ изъ Флоренціи, столь довольный своей рдкой медалью, что не питалъ никакой ненависти къ коварному другу, который съ тхъ поръ сталъ считать себя такимъ-же великимъ дипломатомъ, какъ Ротанъ и Сенъ-Валье, самые извстные его товарищи по министерству иностранныхъ длъ. Несмотря на его умъ и доброе сердце, этотъ единственный успхъ въ его жизни такъ льстилъ его самолюбію, что онъ никогда его не забывалъ и постоянно кстати, а чаще всего не кстати, говорилъ о немъ. Еслибъ Авансонъ не считалъ себя геніемъ въ веденіи сложныхъ интригъ, то никогда не задумалъ-бы составить лигу изъ друзей Жюльетты противъ Казаля и не навлекъ-бы на себя непріятнаго для его самолюбія четырехкратнаго пораженія.

Однако, онъ началъ разговоръ съ присяжнымъ благотворителемъ очень ловко, спросивъ у него подробныя свднія о ночлегахъ для бдныхъ, которые останутся вчнымъ памятникомъ свтской благотворительности современнаго Парижа. Бывшій префектъ сіялъ и съ удовольствіемъ распространялся о своихъ проектахъ для учрежденія новыхъ ночлежныхъ пріютовъ, причемъ показывалъ сложные бюджетные разсчеты, которые аккуратно были разложены въ зеленыхъ коробкахъ самаго бюрократическаго вида.

— А теперь, мой добрый другъ, сказалъ, наконецъ, Авансонъ торжественнымъ тономъ: позвольте мн поговорить съ вами о маркиз Тильеръ, которой вы можете оказать большую услугу.

Но не усплъ онъ произнести имени Казаля, какъ бывшій префектъ воскликнулъ съ улыбкой:

— Я понимаю, въ чемъ дло, наша добрая маркиза кокетничаетъ съ Казалемъ, чтобъ заинтересовать его въ нашемъ дл. Онъ уже пожертвовалъ значительную сумму на устройство десяти новыхъ кроватей. Что-же длать, кокетство изъ любви къ ближнимъ простительно. Къ тому-же онъ клерикалъ и это не можетъ возбуждать въ васъ негодованія. Вдь ваша церковь изобрла чистилище для своего обогащенія.

‘Вотъ этого только недоставало, гнвно думалъ Авансонъ, уходя отъ Акраня, который не хвалилъ Казаля, но заставилъ его выслушать не мене непріятную филиппику противъ католической церкви: онъ не понимаетъ, что Казаль изъ хитрости даетъ деньги на добрыя дла, вмсто того, чтобъ проигрывать ихъ въ карты. Большое счастіе, что Жардъ въ отсутствіи, а то мн пришлось-бы еще выслушать, что Казаль принимаетъ участіе въ какомъ-нибудь патріотическомъ дл, въ приготовленіи бездымнаго пороха или въ новыхъ опытахъ управлять шаромъ. Но, погоди, голубчикъ, Пойанъ вернется, это по крайней мр человкъ благоразумный, хотя я не согласенъ со всми его идеями’.

Такимъ образомъ въ сердечной драм, которая подготовлялась впродолженіи нсколькихъ недль, благодаря молчанію Жюльетты и сложности овладвшихъ ею чувствъ, неожиданно наступилъ кризисъ по вин друга, который считалъ, что дйствуетъ изъ любви къ маркиз. Но дйствительно, какъ могъ онъ подозрвать, что его разговоръ съ Пойаномъ составитъ для Жюльетты самую большую опасность, а Пойану причинитъ самыя жестокія муки? Подобные случаи представляютъ расплату, часто очень тяжелую, за пользованіе воспрещеннымъ счастьемъ. Это одно изъ тысячи доказательствъ закона, очевиднаго всякому безпристрастному изслдователю человческой жизни и въ силу котораго наши дурные поступки находятъ себ наказаніе въ своемъ успх. То, что мы считаемъ естественнымъ ходомъ обстоятельствъ, заключаетъ въ себ глубокую долю справедливости, мы ведемъ жизнь согласно нашимъ желаніямъ и самый успхъ этихъ желаній въ конц концовъ насъ караетъ. Жюльетта Тильеръ и Генри Пойанъ въ продолженіи нсколькихъ лтъ удачно обманывали своихъ друзей на счетъ истиннаго характера ихъ отношеній, а потому неудивительно, что одинъ изъ этихъ обманутыхъ друзей, ни мало не подозрвая правды, нанесъ имъ смертельную рану своимъ безтактнымъ вмшательствомъ. При этомъ, естественно, Авансонъ, повторяя въ четвертый разъ свой разсказъ о появленіи Казаля въ улиц Матиньонъ, усилилъ краски. Маркиз Нансэ онъ сказалъ: ‘Объ этихъ визитахъ могутъ говорить въ свт’, Миро — ‘Я боюсь, что объ этихъ визитахъ заговорятъ’, Людовику Акарню — ‘Кажется, говорятъ объ этихъ визитахъ’, а Пойану — ‘Я знаю, что уже говорятъ объ этихъ визитахъ’. Онъ даже не далъ времени Жюльетт предупредить Пойана, такъ терзала ненависть къ Реймону сердце этого пятидесятилтняго празднаго ревнивца. Пойанъ вернулся въ Парижъ въ пять часовъ утра, а въ одиннадцать уже Авансонъ произнесъ передъ нимъ свою филиппику противъ Казаля.

— Только вы, любезный другъ, сказалъ онъ въ заключеніе, можете предостеречь эту бдную женщину отъ опасности, которая грозитъ ея репутаціи. Я охотно самъ поговорилъ-бы съ ней, но вы знаете, какъ она всегда смется надъ моей антипатіей къ молодымъ людямъ, хотя я вполн сочувствую такимъ молодымъ людямъ, какъ вы, дорогой Генри. Но признаюсь, теперешніе кутилы возбуждаютъ во мн отвращеніе. Я не осуждаю ихъ за то, что они веселятся. Мы также въ наше время веселились, но мы умли веселиться. Намъ никогда не входило въ голову устраивать обды безъ женщинъ и напиваться до чертиковъ, такъ что подъ конецъ обда вс оказываются подъ столомъ. Такіе обычаи хороши для англичанъ, а не для французовъ, но теперешняя молодежь все заимствуетъ изъ Лондона, отъ пороковъ до обуви. Они не могутъ иначе обуваться, какъ у какого-то лондонскаго сапожника, который ежедневно весною присылаетъ къ нимъ своего посланника для полученія заказовъ.

Старый франтъ долго клеймилъ англоманію своихъ молодыхъ преемниковъ, но Пойанъ не слушалъ. Наконецъ, прощаясь, онъ настойчиво произнесъ:

— Вы поговорите съ маркизой Тильеръ?

— Да, если найду удобный случай, отвчалъ Пойанъ, которому неосторожный дипломатъ нанесъ смертельный ударъ.

Еслибъ онъ только подозрвалъ, въ какое мрачное отчаяніе привелъ своего друга, то, конечно, не вернулся-бы домой такимъ веселымъ и, встртивъ по дорог Казаля, шедшаго подъ руку съ лордомъ Гербертомъ, не произнесъ-бы мысленно съ торжествущей улыбкой:

‘Погоди, голубчикъ, я теб устроилъ праздникъ. Пойанъ откроетъ огонь и Жюльетта, узнавъ, что о ней говорятъ, сократитъ твои визиты. Я ее знаю: она очень осторожна и рождена, чтобъ быть женою дипломата. Она ловко отдлается отъ тебя, а еслибъ это средство и не удалось, то я найду другое. У меня было придумано три средства, чтобы обойти Рогистера. Во всякомъ случа я очень радъ, что не ошибся въ Пойан. Я былъ увренъ, что онъ посмотритъ на дло, какъ слдуетъ’.

Въ то самое время, какъ этотъ безсознательный палачъ гордился своей дипломатической ловкостью, его бдная жертва предавалась самому мучительному горю. Пойанъ ходилъ взадъ и впередъ въ лихорадочномъ волненіи по своему большому кабинету, выходившему въ садъ и наполненному книгами въ шкафахъ и на полкахъ. Онъ чувствовалъ себя совершенно несчастнымъ, хотя въ сущности Авансонъ принесъ ему всть, не имвшую большого значенія. Жюльетта во время его отсутствія принимала нсколько разъ новаго пріятеля, о которомъ она не упоминала ни слова въ своихъ письмахъ — вотъ и все. Для любящаго сердца фактъ самъ по себ ничего не значитъ, а важенъ его внутренній смыслъ. Чтобъ понять то страшное впечатлніе, которое произвелъ этотъ, повидимому, незначительный фактъ на Пойана, надо знать, въ какомъ нравственномъ или душевномъ настроеніи онъ вернулся въ Парижъ.

Впродолженіи нсколькихъ мсяцевъ Пойанъ, стойко выдержавшій столько бурь въ жизни, чувствовалъ какое-то утомленіе, которое онъ объяснялъ цлымъ рядомъ разразившихся надъ его головой непріятностей. Онъ не хотлъ приписать это суеврному предчувствію, но въ сущности онъ находился въ томъ період жизни, когда все намъ не удается и который чередуется съ эпохой, когда все напротивъ удается. То, что называется счастьемъ въ популярномъ смысл удачи, представляетъ результатъ полнаго соотвтствія нашихъ силъ и обстоятельствъ, почти помимо нашей воли. Такимъ образомъ, чтобъ взять примръ изъ исторіи, качества Бонапарта такъ вполн соотвтствовали сред, созданной революціей, что въ первый періодъ его дятельности все должно было ему удаваться и дйствительно все ему удавалось. Посл Ейлау и несмотря на видимое его торжество, онъ перестаетъ находиться въ гармоніи съ новыми условіями Европы. У каждаго человка есть въ жизни общественной и частной такая эпоха, когда онъ — то, что англичане характеристично называютъ ‘the right man in the right place’, т. e. человкъ, подходящій мсту вполн ему подходящему. Даже недостатки Бонапарта, какъ, напримръ, его лихорадочная фантастическая жажда дйствія, подходили къ стремленіямъ Франціи 1800 года, впослдствіи, въ эпоху его несчастій, вс его лучшія качества влекли его только къ погибели, какъ, напримръ, его чрезмрная энергія среди утомленной и желавшей мирнаго спокойствія Европы. Такова-же, конечно, въ миніатюрномъ вид была исторія политической дятельности и сердечныхъ отношеній Генри Пойана. Когда тотчасъ посл войны Дубскіе избиратели выбрали его своимъ представителемъ въ парламент и онъ познакомился съ маркизой Тильеръ, то онъ долженъ былъ одержать успхъ въ палат и понравиться молодой женщин именно по тмъ самымъ причинамъ, благодаря которымъ онъ дотол былъ неизвстнымъ, несчастнымъ человкомъ. Услыхавъ его двственную рчь, Тьеръ съ своимъ обычнымъ чутьемъ сказалъ: ‘Какъ жаль, что этотъ молодой человкъ не дебютировалъ въ палат пэровъ 1821 года’.

Дйствительно, по своимъ качествамъ и политическому направленію Пойанъ подходилъ всего боле къ эпох реставраціи и неудивительно, что въ то время, когда его партія жаждала возврата къ той эпох, онъ разомъ пріобрлъ большое нравственное значеніе и занялъ въ ея рядахъ видное мсто. Точно также его усилія создать себ полезную дятельность на развалинахъ своего разореннаго домашняго очага, придавали ему меланхоличную поэтичность, непреодолимо дйствовавшую на Жюльетту боле романтичную и нжную, чмъ страстную. Но прошло десять лтъ и его двойное торжество совершенно улетучилось. Въ политик посл неудачи 16-го мая, въ которомъ онъ отказался принять участіе, считая успхъ невозможнымъ, онъ уже давно не былъ популярнымъ блестящимъ ораторомъ законодательныхъ собраній въ Бордо и Версал. Въ парламент онъ занималъ, благодаря своимъ теоріямъ христіанскаго соціализма, совершенно изолированное положеніе даже въ рядахъ своей партіи, а избиратели въ его департамент начали искоса поглядывать на депутата, который своими краснорчивыми рчами не приносилъ имъ никакой практической пользы, не содйствовалъ проведенію мстной желзной дороги и не добывалъ ни одному изъ нихъ патента на табачную лавочку. Поглощенный своими идеями и стремясь къ осуществленію своей цли возстановленія автономіи провинцій и корпораціи для обновленія французской жизни и обезпеченія рабочихъ классовъ, Пойанъ не замчалъ этой медленной метаморфозы своихъ согражданъ и неожиданно столкнулся съ нею лицомъ къ лицу во время своей кампаніи для пріобртенія въ пользу своей партіи двухъ ваканцій въ генеральномъ совт. Это открытіе боле чмъ устройство лично интересовавшихъ его частныхъ длъ побудило его продлить свое пребываніе въ провинціи. Съ сердечной болью онъ замчалъ на публичныхъ митингахъ и въ разговорахъ съ отдльными избирателями, что его товарищъ депутатъ, докторъ, безъ кліентовъ, но ловкій избирательный интриганъ былъ гораздо популярне его. Это тмъ боле опечалило Пойана, что онъ врилъ въ благородный характеръ народнаго инстинкта и пониженіе нравственнаго уровня въ его избирательномъ округ произвело на него такое же удручающее впечатлніе, какое сдлало бы на него извстіе объ измн Жюльетты.

Быть можетъ, подъ вліяніемъ этого горькаго разочарованія ему казалось при чтеніи писемъ маркизы Тильеръ во время грустнаго путешествія, окончившагося двойнымъ пораженіемъ, что она также измнилась къ нему. Эти письма приходили очень аккуратно и были написаны тмъ же красивымъ, изящнымъ почеркомъ, при вид котораго у него всегда навертывались слезы на глазахъ. Они по прежнему представляли ежедневный дневникъ женщины нжной, внимательной, преданной. Но чего то въ нихъ не доставало и, вмсто прежней искры любви, онъ замчалъ въ каждой строчк слды усилія, словно они были написаны только по чувству долга. Онъ не смлъ жаловаться на это въ своихъ отвтахъ и писалъ ей длинныя страницы, полныя веселыхъ описаній своей провинціальной дятельности, но, запечатавъ каждое письмо, онъ схватывалъ себя руками за голову и, углубившись въ свое сердце, находилъ тамъ ту же непонятную болзненную робость, которая помшала ему наканун отъзда выпросить свиданіе у любимой женщины. Теперь, какъ тогда, онъ заглушалъ слова, дрожавшія на его губахъ, и теперь, какъ тогда, этотъ благородный, неспособный ни на какую эгоистическую низость человкъ искалъ въ себ причину неожиданной перемны въ его отношеніяхъ къ Жюльетт. Онъ обвинялъ себя въ томъ, что не хорошо ее любилъ, что становился деспотичнымъ и непріятнымъ. Онъ давалъ себ слово, что измнитъ свое обращеніе съ Жюльеттой и будетъ съ ней такъ нженъ, такъ ласковъ, что она сдлается прежней, любящей женщиной.

Въ подобномъ смутномъ болзненномъ положеніи человческой души малйшая случайность можетъ произвести мгновенный переворотъ подобный тому, который происходитъ отъ провода электрическаго тока въ сосуд, въ которомъ находятся не соединенные между собою химическіе элементы. Появляются новыя комбинаціи, столь быстро, что он кажутся сверхъестественными. До разговора съ Авансономъ Пойанъ чувствовалъ себя неспособнымъ на откровенное объясненіе съ Жюльеттой о тайной агоніи своего сердца. Подъзжая къ Парижу, онъ предвидлъ мсяцы и мсяцы того мрачнаго безмолвія, которое душило его такъ долго. Но не усплъ выйти изъ комнаты жестокій дипломатъ, какъ уже Пойанъ считалъ не только возможнымъ, но и неизбжнымъ подобное объясненіе. Ему было также необходимо теперь объясниться съ нею, какъ дышать, или сть,— такую опредленную и невыносимую форму придали слова Авансона его сомннію на счетъ настоящихъ чувствъ Жюльетты.

Въ первую минуту онъ не придалъ факту посщеній Казалемъ Жюльетты и безмолвію объ этомъ послдней — значеніе обстоятельства, которое слдовало выяснить, но передъ его глазами возникла съ фотографической врностью маленькая голубая гостиная, въ которой онъ былъ такъ счастливъ и гд теперь онъ видлъ ненавистнаго Казаля въ дружеской бесд съ любимой имъ женщиной. Эта картина возбуждала въ немъ тмъ большія сердечныя муки, что она быстро смнялась другой и передъ нимъ появлялась Жюльетта, сидящая вечеромъ въ той же комнат за письмомъ къ нему, въ которомъ не говорилось ни слова о роковыхъ визитахъ, а что эти визиты были роковые для его любви, онъ ни мало не сомнвался. Онъ вспоминалъ сцену ихъ разставанія передъ его отъздомъ въ Безансонъ и прощальный взглядъ Жюльетты не давалъ ему покоя. Неужели и тогда она лгала ему! Горе, самое жгучее горе, до того овладло его сердцемъ, что на глазахъ его навернулись слезы и онъ бросился на диванъ и зарылъ голову въ подушки, храбрый воинъ, мужественный ораторъ и врующій христіанинъ теперь плакалъ и стоналъ, какъ ребенокъ.

— Какъ могла она? повторялъ онъ громко.

Вдругъ сердце его сжалось при неожиданномъ воспоминаніи. Ровно тринадцать лтъ тому назадъ онъ произнесъ эти самыя слова, когда узналъ объ измн своей жены. Аналогичность этихъ двухъ положеній до того обострила его сердечныя страданія, что возбудила реакцію. Какъ бросающійся въ воду человкъ инстинктивно схватывается за плывущее бревно, такъ и нравственный страдалецъ подвергается дйствію такого же инстинктивнаго чувства самосохраненія. Наши чувства не умираютъ безъ отчаянной борьбы за существованіе. Любовь къ Жюльетт слишкомъ глубоко гнздилась въ сердц Пойана, чтобы признать себя побжденной безъ малйшей борьбы и пламенно возстала противъ приравненія къ преступной жен любимой съ такой преданностью женщины. Онъ вскочилъ съ дивана и громко произнесъ:

— Нтъ, нтъ, это невозможно, это неправда.

Мысль объ измн Жюльетты, которую онъ теперь гнвно отгонялъ отъ себя, наполняла ужасомъ его сердце. Достаточно было минутнаго представленія о подобномъ позор, чтобы его душа возмутилась съ той силой нравственнаго негодованія, которая составляетъ привиллегію людей, отличающихся цломудріемъ и врностью своихъ чувствъ. Не измна въ отношеніи насъ, а наша собственная измна научаетъ насъ быть подозрительнымъ. Пойанъ былъ слпо увренъ въ честности Жюльетты, потому что его собственное поведеніе относительно ея было безупречно, и невольно онъ судилъ о ней по себ. Эта безусловная вра въ любимую женщину легко поборола минутную унизительную мысль, блеснувшую въ его голов, и эта побда возвратила ему всю его силу воли. Нашъ внутренній часовой механизмъ такъ устроенъ, что пущенное въ ходъ одно колесико, приводитъ въ дйствіе весь механизмъ.

‘Надо все серьезно обдумать’, произнесъ онъ мысленно и началъ ходить взадъ и впередъ по комнат, предавая хладнокровному логическому анализу терзавшія его мысли, словно дло шло о парламентскомъ преніи. У современнаго образованнаго человка всегда въ минуты нравственнаго кризиса, посл перваго толчка, беретъ верхъ профессіональная привычка. Литераторъ думаетъ, какъ литераторъ, актеръ какъ актеръ, ораторъ какъ ораторъ, и Пойанъ началъ разбирать сердечные вопросы съ той строгой логикой, съ которой онъ относился къ парламентскимъ вопросамъ.

‘Прежде всего поставимъ вопросъ въ его настоящія рамки. Она видла Казаля часто, очень часто. Авансонъ далъ мн понять, что они видлись ежедневно. Можетъ быть, онъ и преувеличиваетъ. Впрочемъ, онъ человкъ разсудительный и если явился ко мн въ день моего прізда съ самаго утра, то, значитъ, онъ не даромъ тревожится. Допустимъ этотъ фактъ и подвергнемъ его анализу. Она часто видала Казаля во время моего отсутствія, хотя только недавно съ нимъ познакомилась, съ большимъ трудомъ допускаетъ къ себ новыхъ пріятелей и знала мое мнніе объ этомъ человк. Въ этомъ случа ею могли руководить только два мотива: или онъ ей нравится, или она скучаетъ и принимаетъ того, кто ее на минуту развлекаетъ. Отчего ему и не понравится Жюльетт? Онъ такъ нравился бдной Полин. Съ другой стороны, если она только принимаетъ его отъ скуки, то за нимъ послдуетъ другой, третій. Это начало совершенной перемны въ ея жизни. Хорошо. Изслдуемъ тотъ и другой мотивъ’.

По подъ обоими этими мотивами одинаково скрывалось измненіе въ чувствахъ Жюльетты къ нему и она сама это такъ хорошо понимала, что не упомянула ни однимъ словомъ въ своихъ письмахъ о визитахъ Казаля. Пойанъ понялъ теперь причину этого безмолвія и онъ громко промолвилъ:

— Она пожалла меня.

Эта мысль еще боле усилила его внутреннюю пытку. Вообще люди, ощущающіе въ себ пламенную страсть, не переносятъ, чтобы ихъ сожалла любимая женщина. Они инстинктивно сознаютъ, что ненависть, даже измна не такъ опасны для нихъ, какъ жалость. Женщина, поднявшая на васъ руку и поранившая васъ кинжаломъ, можетъ еще броситься въ ваши объятія, къ вамъ можетъ вернуться женщина, соблазненная вашимъ ловкимъ соперникомъ или павшая въ минуту физической слабости. Но женщина, которая изъ сожалнія не хочетъ причинить вамъ горя и старается мало-по-малу вылечить васъ отъ любви, которую она давно не раздляетъ, никогда васъ боле не полюбитъ. Избгайте ея доброты, лучше для васъ, чтобы она жестоко обошлась съ вами и безмилосердно прогнала васъ. Все это не столь тяжело перенести, какъ ласки изъ сожалнія. Пойанъ мгновенно понялъ весь ужасъ своего положенія и воскликнулъ громко:

— Все лучше этого, даже разрывъ.

Съ этой минуты онъ боле не колебался и, входя въ домъ улицы Матиньонъ въ два часа., онъ также твердо ршился узнать всю правду, какъ нкогда ршился вступить въ ряды арміи при первомъ гром непріятельскихъ пушекъ. Но что онъ узнаетъ? Смертельный холодъ пробгалъ по всему его тлу при мысли, что любимыя имъ губки могли промолвить: ‘Да, я васъ боле не люблю’. Но сомнніе иногда достигаетъ такой ужасающей степени, что все кажется лучшимъ, чмъ овладвшій сердцемъ мракъ, а слова Авансона именно привели въ такое положеніе Пойана, уже и прежде болзненно настроеннаго. Прошло четыре часа со времени разговора съ дипломатомъ и онъ вполн измрилъ всю глубину нанесенной ему сердечной раны. Увы, и сердце молодой женщины было также поранено и онъ самъ былъ виноватъ, что довелъ дло до такого критическаго момента, когда объясненія только обнаруживаютъ неисправимыя ошибки прошедшаго.

Бдная Жюльетта! Въ ту минуту какъ Пойанъ вошелъ въ уютную гостиную въ стил Людовика XVI, она сидла на маленькой кушетк, быть можетъ, на той самой, которая была свидтельницей драматическаго разрыва между ея бабушкой и жестокимъ Александромъ Тилли сто лтъ тому назадъ. Конечно, не было ничего общаго между благороднымъ Пойаномъ и жестокосерднымъ обольстителемъ. Но какъ ни было велико отчаяніе страстной бабушки, оно не могло быть боле отчаянія ея внучки. Хотя майское солнце весело свтило на безоблачномъ неб и въ саду виднлась роскошная зелень деревьевъ, Жюльетта приказала затопить каминъ. Въ длинномъ граціозномъ бломъ плать, блдная съ томными отъ безсонницы глазами и сжатыми губами, она дрожала отъ внутренняго холода, который не таетъ отъ весенняго солнца. Взявъ ея руку, чтобы запечатлть на ней горячій поцлуй, Пойанъ почувствовалъ эту дрожь. При вид той, которую онъ хотлъ допросить, какъ судья, въ такомъ жалкомъ положеніи, Пойанъ забылъ на минуту свои собственныя страданія. Болзненное волненіе Жюльетты и ея померкшіе глаза возбудили въ немъ невольный вопросъ: какая тайная причина заставляла такъ страдать это впечатлительное существо. Этотъ вопросъ возникъ въ его голов инстинктивно и онъ не могъ не приписать тайныхъ страданій Жюльетты тмъ невдомымъ чувствамъ, которыя онъ заподозрилъ въ ней посл разговора съ Авансономъ. Его лицо также мгновенно измнилось, и Жюльетта, замтивъ съ первой минуты его тревожное смущеніе, поняла, что онъ пришелъ за объясненіемъ. Но чего? Прибывъ въ Парижъ въ то самое утро, онъ не могъ еще знать о визитахъ Казаля. Она сама ршилась, наканун ночью, посл долгихъ размышленій, разсказать ему все при первомъ же свиданіи. Но для этого необходимо было, чтобы онъ находился въ добромъ настроеніи, а, очевидно, онъ былъ чмъ-то очень озабоченъ. По всей вроятности, въ этомъ виновны ея послднія письма. Дйствительно, въ теченіи послднихъ восьми дней она находила возможнымъ написать ему только нсколько строчекъ, тогда какъ прежде ей не хватало бумаги для своихъ сердечныхъ изліяній.

Пока эти мысли тснились въ голов ихъ обоихъ, они громко мнялись обычными банальными фразами.

— Я очень радъ, говорилъ онъ, что здоровье вашей матери не причинило вамъ никакихъ тревогъ. Но въ такую прекрасную погоду…

— Да, отвчала она, погода стоитъ просто лтняя.

— А вашъ другъ, графиня Кандаль?

— Благодарю васъ, она здорова и очень интересовалась вашей политической кампаніей.

— Хороша кампанія, въ которой я на голову разбитъ!

— Ничего, вы вознаградите себя новымъ успхомъ въ палат.

Въ сущности въ эту минуту имъ обоимъ не было никакого дла до старой маркизы и молодой графини, до весны и парламента. Какъ горько встртиться посл долгой разлуки двумъ существамъ, которыя не могутъ избгнуть тяжелаго объясненія и вмст съ тмъ не находятъ въ себ достаточно силы, чтобы ршиться на него! Но это ожиданіе смертельнаго удара было до того невыносимымъ, что Жюльетта наконецъ произнесла просто, но съ искусственной улыбкой и умоляющимъ взглядомъ:

— Я вижу, вы очень грустны, Генри, вы недовольны мною за то, что я писала въ послдніе дни такъ мало. Но если бы вы знали, какъ я чувствовала себя дурно все это время, то не увеличили бы моихъ страданій зрлищемъ вашего горя. Вы знаете, что я не могу переносить мысли, что вы несчастны.

Ея слова, жестъ, которымъ они сопровождались, и ея взглядъ были вполн искренни. Въ продолженіи ихъ получасового разговора, хотя Пойанъ не произнесъ ни одного упрека, она чувствовала, что онъ страдалъ, и чувство сожалнія, которое возбудило въ ней любовь къ нему съ прежней силой, пробудилось въ ея сердц. Вс струны романтичнаго великодушія по прежнему стали звенть въ ея душ. Онъ снова становился для нея несчастнымъ высшимъ существомъ, котораго она настолько сожалла, что въ конц концевъ полюбила. Любовь и страсть въ ней умерли. Она теперь мечтала о счасть съ другимъ, но магнетическая сила сожалнія, связавшая ее съ Пойаномъ, все еще существовала. Она вполн врно сказала, что не въ состояніи переносить горя этого человка, хотя его уже не было достаточно для ея счастья. Что касается до него, то онъ именно боялся всего боле этой унизительной жалости. Онъ еще боле насупилъ брови и медленно произнесъ:

— Вы ошибаетесь, Жюльетта. Я никогда не мрилъ вашихъ писемъ страницами. Я любилъ ихъ пока думалъ, что вы пишете мн по влеченію сердца, а не по чувству долга…

— Неблагодарный, перебила его молодая женщина съ кокетливой нжностью: какъ могли вы подумать, что я пишу вамъ по обязанности.

— Да, я это думалъ, произнесъ Пойанъ съ значительнымъ усиліемъ. Я вамъ все теперь выскажу откровенно. Да, ваши письма меня мучили, но не потому, что они были коротки, а потому, что я чувствовалъ, что вы не говорите мн всего. Теперь я знаю, что не ошибался! Вы увряли меня, что пишете мн дневникъ своей жизни и скрыли отъ меня, что завели новую дружбу, которая тревожитъ всхъ лицъ, окружающихъ васъ. Вотъ что глубоко терзаетъ меня.

Ихъ глаза встртились въ ту минуту, какъ онъ окончилъ это прямое безжалостное обвиненіе, которое Жюльетта хотла предупредить, но не успла. Она въ свою очередь насупила брови и лицо ея покрылось румянцемъ. Въ произнесенныхъ имъ нсколькихъ словахъ, Пойанъ явился уже передъ нею въ роли не мученика, а судьи, и тотчасъ въ сердц нжной, но гордой женщины чувство самолюбія стушевало жалость. Она отвчала съ нкоторой гордостью:

— Нтъ, Генри, я никогда не хотла скрывать отъ васъ что бы то ни было. Но я хотла кое о чемъ вамъ сказать лично, а не написать въ письм. Я знаю, какъ письма легко возбуждаютъ недоразумнія. Но допросите меня и судите…

— Другъ мой, промолвилъ Пойанъ съ мрачной грустью, въ которой не слышалось ни малйшаго слда упрека: вы меня совершенно не понимаете.— Мн васъ допрашивать! Мн васъ судить! Какъ можете вы, Жюльетта, говорить это. Я не ревную васъ и не имю на это никакого права. Я васъ слишкомъ уважаю, чтобы подозрвать въ чемъ нибудь. Съ тхъ поръ какъ я васъ люблю, я не позволялъ себ вмшиваться въ ваши отношенія къ другимъ людямъ. Если вы принимали ту или другую личность, знакомство съ которой могло, по моему мннію, возбудить въ васъ впослдствіи сожалніе, то я могъ объ этомъ горевать, но не думалъ по этому случаю сомнваться въ васъ. Что вы писали ваши письма ко мн не просто, не искренно, а обдумывали каждую фразу, что вы взвшивали каждое слово, боясь, чтобы оно меня не огорчило, что вы, наконецъ, боялись меня — вотъ что терзаетъ мое сердце, а также только что сказанныя вами слова о возможности между нами недоразумній. Я страдаю не отъ факта, но отъ того, что я вижу за нимъ. Я вижу что ваши чувства ко мн перемнились. Я вижу… Да. позвольте мн говорить, воскликнулъ онъ, махая рукой, чтобъ Жюльетта его не перебила. Мн уже давно надо высказаться. Я вижу, что кончилась наша жизнь сердце въ сердце, которая была мн такъ дорога. Я вижу, что я васъ люблю по прежнему, а вы, вы меня боле не любите. Тотъ фактъ, что вы принимаете къ себ новаго пріятеля и скрываете это отъ меня, самъ по себ маловаженъ, но онъ одинъ изъ двадцати, тридцати другихъ фактовъ, подтверждающихъ, что вы меня разлюбили. Если я выбралъ его предлогомъ, чтобы объясниться съ вами, то поймите, что я не придаю ему боле важности, чмъ другимъ. Для меня важно одно — ваше сердце. Жюльетта, если дйствительно я пересталъ быть для васъ чмъ былъ прежде, то умоляю васъ будьте мужественны и скажите мн прямо. Вы видите, я нашелъ въ себ достаточно мужества, чтобы васъ спросить объ этомъ… Любите вы меня? Я теперь вынесу все. Вы говорите, что вы не можете видть меня несчастнымъ. По я страдаю отъ овладвшаго мною ужаснаго сомннія. Прекратите его разомъ. Даже лишиться васъ мн будетъ легче, чмъ не знать чего вы хотите, что вы чувствуете.

Жюльетта ясно замчала по его глухому, отрывистому голосу, что онъ страдалъ боле чмъ хотлъ сознаться. Она видла передъ собою его некрасивую, щедушную фигуру, теперь преобразованную величіемъ искренняго горя. Она понимала то, въ чемъ сомнвалась въ послднее время, именно, что любовь къ ней пустила такіе глубокіе корни въ его сердц, что еслибъ она сказала ему, что боле его не любитъ, то дйствительно разорвала бы въ клочки это наболвшее сердце. Гордость, мгновенно возбужденная въ ней его обвиненіемъ, теперь исчезла при вид смиренной покорности страдальца, который подавалъ ей кинжалъ, говоря: Пронзи мое сердце. Но она не могла нанести ему смертельнаго удара. Она не могла произнести роковыхъ словъ, которыя возвратили бы ей свободу, но погубили бы человка, который ее любилъ. Она отдалась ему для того, чтобы онъ былъ счастливъ, а онъ теперь былъ такъ несчастенъ и по ея милости. Желаніе пріобрсть свободу и чувство утомленія отъ тягостной связи теперь стушевались передъ видомъ страшной агоніи этого все-таки дорогого для нея существа. Слезы показались у нея на глазахъ, она вскочила, бросилась на колни передъ Пойаномъ и обвила его шею руками. Она дйствовала инстинктивно, не размышляя, а несчастный, неожиданно переходя отъ мрачнаго горя къ неожиданной радости, могъ только промолвить:

— Ты плачешь? Ты меня любишь? Это невозможно! Ты меня любишь! Ты меня любишь!

— Разв ты этого не чувствуешь, отвчала Жюльетта сквозь слезы: я не хочу, чтобъ когда нибудь, хоть на минуту, ты былъ такъ несчастливъ. Зачмъ ты не объяснился со мною ране? Зачмъ ты также мн писалъ холодныя письма? Но все это кончено. Не будь боле грустенъ. До этой минуты я не знала, какъ ты дорогъ для меня. Я твоя на всю жизнь. Клянусь теб, что я боле не увижу того, кто теб не нравится. Молчи и никогда не говори мн о немъ, но врь, что я видалась съ нимъ не для себя, а для пріятельницы, которую онъ любитъ. Но довольно объ этомъ. Я хочу, чтобы ты былъ счастливъ, чтобы ты не сомнвался во мн и въ моей любви, я хочу, чтобы наша жизнь была бы такой же счастливой, какъ бывало. Когда мы увидимся въ нашей квартир? Хочешь, завтра? Улыбнись же, посмотри на меня счастливыми глазами. Ты мой дорогой, мой единственный другъ.

Его лицо дйствительно выражало теперь радость, которая отражалась и въ сердц молодой женщины, переполненномъ теперь только нжнымъ сочувствіемъ къ своему бдному другу. Она лгала, говоря, что его любила, но въ сущности была-ли это ложь? Въ эту минуту она вся дрожала, какъ бы дйствительно его любила. Но она все-таки сознавала, что поступаетъ недостойно, увряя, что Казаль приходилъ къ ней не для нея, а для другой. Она сознавала или должна была сознавать, что назначая свиданіе въ Пасси, она еще боле гршила противъ истиннаго женскаго достоинства. Но что значило все это въ сравненіи съ невыносимымъ чувствомъ видть его страданія?

— Поклянись, что ты говоришь не изъ жалости ко мн, произнесъ Пойанъ, еще разъ доказывая, какая тяжелая рана была нанесена его сердцу.

— Клянусь.

— Вотъ видишь, продолжалъ онъ: безъ твоей любви я не знаю, что сталось бы со мною. Ты спрашиваешь, зачмъ я раньше не объяснился съ тобою? Но тяжело видть, что любимое существо не отгадываетъ твоихъ чувствъ. Пойми, что ты совершенно свободна. Если бы ты теперь сказала мн, что боле не нуждаешься въ моей любви, то я не сталъ бы приставать къ теб. А просто умеръ бы какъ умираютъ отъ недостатка воздуха. Но ты права, все это кончено. Я теперь такъ счастливъ, что кажется согласенъ былъ бы перенести еще большія страданія, чтобы только испытать теперешнюю радость. Какъ я счастливъ! Какъ я счастливъ!

— Правда, ты счастливъ? спросила въ сильномъ волненіи Жюльетта.

— Да, да, отвчалъ онъ и, прижимая къ своему сердцу дорогую головку, покрывалъ ее пламенными поцлуями.

Чувствуя, что молодая женщина отвчаетъ ему такими же страстными лобзаніями, онъ совершенно забылъ о своихъ сомнніяхъ и не замтилъ, что ея глаза внезапно отуманились. Она чувствовала, что бросаясь снова въ объятія Пойана изъ чувства жалости, она все-таки не могла забыть Казаля.

VIII.
Дуализмъ.

Когда Пойанъ удалился, унося съ собою общаніе Жюльетты видться съ нимъ на другой день въ ихъ маленькой квартир въ Пасси, она почувствовала какое то странное спокойствіе, всегда слдующее за ршительнымъ объясненіемъ. Но оно продолжалось лишь столько времени, сколько потребовалось на то, чтобы ея бдному сердцу возвратилосъ полное сознаніе. Она по обыкновенію одлась и похала къ своей шве, но по дорог мысль о примрк платья ей показалась столь невыносимой, что она крикнула кучеру: ‘Въ Булонскій лсъ, по наружной алле До-Мюетъ’.

Часто весною, когда погода была ясная и небо голубое, какъ, въ этотъ день, она отправлялась окольной дорогой, чтобы не встртить знакомыхъ, въ ту часть Булонскаго лса, которая находится между вторымъ озеромъ, отельскимъ ипподромомъ и Сеной. Тамъ открываются прекрасные виды на отдаленный Медонъ и тамошнія аллеи самыя пустыя и заброшенныя во всемъ кокетливомъ лсу. Около трехъ часовъ по полудни, дорога, отведенная для всадниковъ представляетъ совершенную пустыню и только по временамъ появляется какой нибудь эксцентричный любитель верховой зды. Старики, обитающіе въ предмстьяхъ, и ученики находящіеся въ отпуску одни лишь оживляютъ длинныя аллеи и узенькія дорожки. Маркиза Тильеръ любила тутъ гулять, зная, что она одна, а вмст съ тмъ, что ея карета близко слдуетъ за ней. Въ этомъ безмолвномъ одиночеств она свободно любовалась природой, что такъ рдко доступно парижанину. Она съ любопытствомъ разсматривала свтлую, почти прозрачную листву деревьевъ. Въ одномъ мст старый дубъ красовался посреди изумрудной поляны, въ другомъ каштановое дерево осыпало землю своими цвтами. Въ газон пестрли голубые колокольчики и блыя маргаритки. На свтломъ неб мелькали легкія сроватыя облачка и птицы пли такъ же весело, какъ во время дтства Жюльетты въ Нансейскомъ парк. Изрдка попадались высокія мрачныя сосны, въ втвяхъ которыхъ втеръ шумлъ словно море. По временамъ молодая женщина садилась на пустую скамейку. Свистъ паровоза долеталъ до нея изъ невдомаго пространства и отдаленный шумъ экипажей напоминалъ ей о томъ, что вокругъ нея шла своимъ чередомъ жизнь, которую она старалась забыть. Ею овладвали смутныя неопредленныя мечты, въ которыхъ ея мысль смшивалась съ прелестью весны, и эта мстность, въ получас разстоянія отъ Тріумфальной арки, казалась ей такимъ же свжимъ мирнымъ оазисомъ, какъ милая ея сердцу долина Ендри.

Миръ и мечты — вотъ чего Жюльетта обыкновенно отыскивала въ этихъ прогулкахъ, и она возвращалась домой боле серьезной, боле покорной судьб, какъ совтуетъ природа съ ея безсознательной красотой, неимющей ни желаній, ни самолюбія. Какая мысль обитаетъ въ растительной душ? Быть на своемъ мст и имть опредленную форму — боле ничего. Не надо быть философомъ, чтобы понять успокоительный совтъ деревьевъ и цвтовъ. Достаточно открыть свое сердце для сознанія гармоніи природы, достаточно чувствовать, а не разсуждать. Но бываютъ минуты, когда та же природа вмсто того, чтобы учить насъ смиренной покорности, какъ бы побуждаетъ насъ къ мятежу ироническимъ контрастомъ между ея безмятежнымъ спокойствіемъ и нашей душевной тревогой. Листья залитые солнечнымъ свтомъ, чириканье птицъ и пестрота цвтовъ не говорятъ намъ: ‘Покорись судьб’, а напротивъ шепчутъ: ‘отдайся всецло инстинкту’. А когда долгъ предписываетъ намъ сдерживать, укрощать этотъ инстинктъ, то майское небо, роскошная листва и свтлые лучи солнца усиливаютъ въ насъ страданія сдерживаемой страсти.

Если Жюльетта посл разговора съ Пойаномъ надялась успокоить свои нервы этой уединенной прогулкой, то она очень ошиблась. Ее постоянно преслдовала одна жестокая мысль, что она теперь должна навсегда закрыть дверь своего дома Казалю. Она это общала Пойану и если бы она не исполнила своего общанія, то рано или поздно они оба встртились бы у нея и ей страшно становилось при мысли о результат подобной встрчи. Наконецъ она должна была отказаться отъ свиданія съ Казалемъ, потому что она была любовницей Пойана и хотла остаться ему врной, а вмст съ тмъ — любила Казаля.

Да, она любила его. Противъ очевидности этого факта она тщетно возставала въ послднее время, но теперь нельзя было въ немъ сомнваться по тому безумному страданію, которое причиняла ей одна мысль о необходимой разлук съ нимъ. Она любила его. Но какъ эта любовь не дала ей силы принять предложенія Пойана и признаніемъ, что не любитъ его. освободить себя на вки? По той простой причин, что она не могла искренно сказать тхъ словъ, за которыми послдовалъ бы разрывъ, такъ какъ она слишкомъ сильно чувствовала страданія несчастнаго, уже обманутаго въ ея сердц человка и его страданія такъ могущественно дйствовали на нее, что парализовали ея новую любовь и стремленіе къ счастью. Какое безумное заблужденіе чувствъ заставляло ее жить заразъ для двухъ людей? Все ея внутреннее существо рвалось къ одному, но чтобы отдаться ему ей слдовало переступить чрезъ другого, а это для нея было невозможно. Она теперь вполн поняла, что находилась подъ вліяніемъ диктатуры страданія и что отъ этой диктатуры, которую она переносила десять лтъ, ей никогда не освободиться. Она видла передъ собою глаза Пойана, слышала его голосъ. Они возбуждали въ ней такое непреодолимое чувство сожалнія, что она и не старалась бороться съ нимъ. Но было ли это сожалніе? Когда только сожалешь кого-нибудь, то остаешься спокойнымъ или во всякомъ случа живешь своей собственной жизнью, рядомъ съ страданіями другого, имющими для васъ совершенно вншній характеръ, а Жюльетта при вид сердечной агоніи ея друга, съ которымъ она жила душа въ душу столько лтъ, ощутила, что эта агонія перешла къ ней, изъ его существа въ ея существо, изъ его сердца въ ея сердце. Сознаніе ея личнаго отдльнаго существованія вдругъ исчезло и однако она любила Реймона. Она также видла передъ собою его фигуру, свтлые глаза, улыбку, благородное выраженіе лица, жесты, однимъ словомъ все, что такъ плняло ее въ послднее время. Она любила его, но какой-то странной, болзненной любовью, которая не могла совершенно стушевать старой привязанности. И однако это была любовь. Если бы она еще въ этомъ сомнвалась, то холодная дрожь, пробгавшая по ея тлу въ этотъ теплый весенній день, могла уничтожить послднее сомнніе. Теперь ея сердце было переполнено нжностью, на ея глазахъ выступали слезы и она безумно желала, чтобы Реймонъ былъ передъ нею, чтобы она могла смотрть на него и опираться на его руку, а главное, чтобы это было для нея дозволительно. Томный, пропитанный благоуханіемъ невидимыхъ цвтовъ, теплый воздухъ и мягкая лазурь свтлаго неба пробуждали въ ней т мечты о счастьи, которыя часто весною радуютъ, а иногда печалятъ насъ, она вызывала передъ собою то образъ Казаля, чтобъ предаваться упоенію этихъ мечтаній, то образъ Пойана, чтобы придать себ силы для борьбы съ ними. Приходя въ отчаяніе отъ непонятнаго, почти чудовищнаго дуализма, терзавшаго ея сердце, она видла единственное спасеніе въ врности своей первой любви, которая для благородныхъ женщинъ заключаетъ въ себ элементъ оправданія. Нердко женщины имютъ во всей своей жизни только одного любовника, но очень рдко бываетъ, чтобы, имя двухъ, он не пошли дале. При переход отъ первой страсти ко второй слабости безвозвратно вянетъ то чувство самоуваженія, которое для гордаго существа необходимо, какъ воздухъ и пища.

‘Нтъ, повторяла мысленно Жюльетта: Я жена Генри. Я отдалась ему на всю жизнь. Даже еслибъ я равнодушно относилась къ его страданіямъ, мой долгъ въ отношеніи его и себя остаться врной ему. Я не могу быть отвтственной за свои чувства, но должна отвчать за свои дйствія. Я хочу быть сильной и буду. Я никогда боле не увижу Реймона’.

Посл двухчасовой прогулки, во время которой она старалась стушевать физической усталостью свою нравственную тревогу, молодая женщина вернулась къ карет и похала къ Габріелл. Она твердо ршилась прекратить всякія отношенія съ Казалемъ, но не чувствовала въ себ достаточно силы, чтобы сказать ему:

‘Я не хочу, я не могу боле васъ принимать’. Молча закрыть для него дверь своей квартиры казалось ей недостойнымъ и ничмъ не заслуженнымъ съ его стороны оскорбленіемъ. Поэтому она придумала обратиться къ помощи Габріеллы Кандаль, которая могла попросить молодого человка не посщать боле маркизы, подъ тмъ предлогомъ, что свтскія сплетни породили непріятности между ею и матерью.

— Ты знаешь, что я сдлаю все, что ты хочешь, но повритъ-ли онъ этому предлогу? сказала графиня Кандаль, качая головой, когда Жюльетта объяснила ей свой планъ.

— Повритъ-ли онъ или нтъ, это все равно, но онъ пойметъ, что я не хочу его видть и онъ слишкомъ порядочный человкъ, чтобы насильно навязываться кому бы то ни было.

— Но онъ тебя любитъ.

— Не говори этого, не говори…

— Но любя тебя, онъ можетъ потребовать объясненія.

— Я всегда могу повторить ему то же, что ты ему скажешь.

— А хватитъ-ли у тебя на это мужества?

— Вотъ видишь, воскликнула Жюльетта, закрывъ лицо руками: ты мн не вришь съ тхъ поръ, какъ я созналась теб во всемъ. Ты перестала меня уважать.

— Я перестала теб врить и тебя уважать! промолвила графиня Кандаль, обнимая своего друга: что съ тобой? Я никогда такъ тебя не любила, какъ со вчерашняго дня. Я всю ночь не спала, думая о твоемъ свиданіи съ Пойаномъ. Ты не знаешь съ какимъ нетерпніемъ я ожидала тебя. За что я перестану тебя уважать? Вдь я, ничего не подозрвая, подарила теб этого новаго друга. Но правда теперь я боюсь… Нтъ, нтъ, не слушай меня, я брежу, прибавила она, видя въ глазахъ Жюльетты отблескъ нестерпимыхъ страданій: — Я ловко устрою это дло и освобожу тебя отъ его визитовъ. Ему и въ голову не придетъ мысль о твоихъ отношеніяхъ къ Пойану и у него не будетъ причины тебя ревновать. Онъ не мало не подозрваетъ твоихъ чувствъ къ нему и не посметъ нарушить твоего запрета. А на будущей недл мы подемъ вмст въ Нансэ или въ Кандаль. Я буду ухаживать за тобой, какъ сестра, и вскор вылечу тебя. Но только умоляю — не говори, что я люблю тебя мене прежняго.

— Какъ ты добра, что такъ говоришь со мною, отвчала Жюльетта, прижимаясь головой къ плечу своего друга: только вдвоемъ съ тобою я перестаю страдать. Повтори мн еще, что я не чудовище.

И она тяжело вздохнула, ясно обнаруживая, что ея сердце было жертвою самыхъ тяжелыхъ нравственныхъ страданій, которыхъ невольно стыдишься, хотя и умираешь отъ нихъ. Габріелла дала себ слово, что боле никогда не скажетъ такого неосторожнаго слова какъ то, которымъ она возбудила подозрніе Жюльетты на счетъ ея вры въ нее. Но какъ она ни старалась утшить своего бднаго друга, она не могла стушевать впечатлнія, произведеннаго ея легкомысленной выходкой. Одного тона, которымъ гордая пуританка произносила имя Пойана, было достаточно для того, чтобы нанести тяжелый ударъ наболвшему сердцу Жюльетты. Вс ея нжныя ласки и увренія, что переговоры съ Казалемъ увнчаются полнымъ успхомъ, не могли загладить ея искренняго восклицанія: ‘Повритъ-ли онъ этому предлогу?’

Такимъ образомъ Жюльетта вернулась домой, не успокоенная ловко придуманнымъ планомъ, а еще боле несчастная и взволнованная. Она должна была даже сознаться, что въ ея голов родилась надежда, которая пугала ее, какъ мысль о преступленіи. Конечно она совершенно искренно ршилась не видать боле Реймона и также искренно просила Габріеллу помочь ей въ осуществленіи этой ршимости. Но все-таки она не могла изгнать изъ своей головы надежды, что Казаль настоитъ на окончательномъ личномъ объясненіи съ нею. По какому то странному чувству, вызывавшему укоры совсти, она ощущала неотразимую необходимость убдиться въ минуту разлуки, что онъ дйствительно любитъ ее. Подобная непослдовательность является каждый разъ, когда отказываешься отъ любимаго существа по какой-нибудь причин, не имющей ничего общаго съ любовью, напримръ отъ гордости, разсчета или благороднаго самопожертвованія. Посл разговора съ Габріеллой, Жюльетта чувствовала въ себ еще мене силъ, чмъ прежде, для борьбы съ своей страстью, благодаря странному нравственному явленію, подвергавшему ея сердце постояннымъ колебаніямъ и противорчіямъ. Подверженная постоянной борьб двухъ противоположныхъ чувствъ она естественно отдавалась мысленно тому, котораго она въ ту минуту фактически приносила въ жертву, тмъ боле, что чувство, питаемое ею къ Пойану, было совершенно отрицательное, неспособное доставить ей малйшей радости. Какъ укоряла она себя въ эту ночь и на слдующее утро! Она не могла перенести мысли, что Пойанъ страдалъ изъ-за нея и, чтобы избавить его отъ страданій, ршилась отдаться ему всецло тломъ и душой, но какъ только она увидла его счастливымъ, то стала думать о другомъ. Неужели она дйствительно была чудовищемъ, какъ говорила Габріелла.

Особенно тяжело было для нея то утро, когда она назначила свиданіе съ Пойаномъ въ ихъ маленькой квартирк въ Пасси. Долго не могла она вспоминать безъ лихорадочной дрожи объ этомъ свиданіи и однако въ таинственномъ уголк разыгралась одна изъ тхъ обыденныхъ драмъ, которыя происходятъ ежедневно сотнями и главную роль въ которыхъ играютъ женщины, ненавидящія своихъ мужей, но отдающіяся имъ изъ разсчета. Но большею частью, побуждающее ихъ къ этому чувство такъ преобладаетъ надъ всмъ остальнымъ, что он почти забываютъ свою ненависть и отвращеніе. Дло идетъ о томъ, чтобы свалить на мужа не законную беременность, усыпить ревнивое подозрніе или просто уплатить чрезмрно высокій счетъ швеи. Въ эту минуту они служатъ только орудіемъ счастья для другихъ, но мысль о ихъ собственномъ счасть съ любимымъ человкомъ стушевываетъ всю горечь этой позорной барщины. Однако иногда женщина, любя другого человка, остается врной мужу и продолжаетъ быть покорной женой, хотя пламенная страсть къ другому точитъ ея сердце. Только такія добровольныя мученицы поймутъ весь ужасъ того положенія, въ которомъ находилась Жюльетта передъ, во время и посл свиданія съ Пойаномъ. Къ тому же ей не удалось даже совершенно обмануть его и сдлать его вполн счастливымъ, потому, что прощаясь съ ней, онъ сказалъ:

— Повтори, что ты пришла сюда для себя, а не только для меня.

— Для тебя, для меня, повторила она съ улыбкой, но съ обливающемся кровью сердцемъ: разв я отличаю твое счастье отъ моего? Ты опять забралъ въ голову какую-то глупую мысль.

— Твои глаза очень грустные, и я знаю ихъ такъ хорошо, что никогда не обманусь на счетъ ихъ выраженія.

— Они просто выражаютъ, что я устала и не совсмъ здорова, отвчала Жюльетта, пожимая плечами:— Но это ничего. Когда мы увидимся? Прізясайте ко мн завтра въ три часа.

— Хорошо, сказалъ Пойанъ, нжно прижимая ее къ своему сердцу:— Вы правы. Я просто сумасшедшій. Если-бы вы меня не любили, то вы не были бы здсь. Простите меня.

‘Его простить, думала Жюльетта, возвращаясь домой: бдный благородный другъ. Моя жизнь принадлежитъ ему. По совсти, я его жена. Но какъ трудно скрыть отъ него мои чувства. Онъ меня такъ, такъ любитъ. И Казаль меня любитъ, или думаетъ, что меня любитъ. Я уврена, что его любовь только кажущаяся. Чрезъ дв недли онъ меня забудетъ и вернется къ своей веселой жизни, а если когда-нибудь при немъ будутъ говорить обо мн, то онъ подумаетъ: ‘А, маленькая маркиза Тильеръ, за которой я началъ ухаживать, по долженъ былъ бросить ее изъ уваженія къ ея матери’. Да, да, все кончено. Улетучились мои прекрасныя мечты о томъ, чтобы помшать его окончательному паденію и заставить его прекратить свою разгульную жизнь. Но, по крайней мр, я доказала ему, что есть на свт честныя женщины! И однако, еслибъ онъ только зналъ. Но все-таки противъ меня нельзя сказать ни слова и я поступаю какъ слдуетъ относительно Генри. Этого достаточно’.

Но какъ она ни повторяла себ эти и подобныя имъ фразы, она не могла не думать постоянно о Казал. Мы чувствуемъ и разсуждаемъ различными фибрами нашей души, и Жюльетта, какъ ни доказывала себ, что всякія отношенія съ Казалемъ навсегда порваны и, что она должна его забыть, только и думала во время завтрака, что о немъ. ‘Теперь двнадцать часовъ, говорила она себ, и онъ, должно быть, вернувшись изъ Булонскаго лса, читаетъ письмо Габріеллы’.

— О чемъ ты думаешь? спросила маркиза Нансэ, сидя противъ нея за столомъ,— у тебя какое-нибудь горе?

— Нтъ, милая мама, съ чего вы взяли? отвчала молодая женщина, вздрогнувъ, и веселой улыбкой старалась скрыть замченное матерью печальное выраженіе ея лица.

Какъ только кончился завтракъ, она поспшила въ свою маленькую гостиную и устремивъ глаза на часы, снова стала думать о томъ, что въ эту минуту длалъ любимый ею человкъ: —

‘Половина второго. Онъ теперь у Габріеллы въ той самой комнат, которая должна напоминать ему столько пріятныхъ часовъ. Ахъ, они боле не повторятся. Она говоритъ ему… Только бы онъ не подумалъ, что я боялась сама объясниться съ нимъ. Но нтъ, онъ этого не подумаетъ. Онъ просто сочтетъ мое поведеніе за признакъ равнодушія. Но повритъ-ли онъ Габріелл? Впрочемъ, мн все равно… Онъ слушаетъ ее. Вроятно все это была только игра для него и слова Габріеллы ни мало не опечалятъ его. Но нтъ. Онъ любитъ меня, и если никогда въ этомъ не признался, то лишь изъ уваженія ко мн. Какъ онъ благороденъ и деликатенъ, несмотря на свою разгульную жизнь! Что теперь будетъ съ нимъ?.. О, какъ тяжело!’

Мысли ея приняли неопредленный, смутный характеръ и она забылась, какъ бы во сн.

‘Четверть третьяго, промолвила она наконецъ мысленно,— теперь все кончено. Ахъ, если-бы только у Габріеллы не было другихъ визитовъ и она могла-бы тотчасъ пріхать ко мн… Но вотъ звонятъ… Это она’…

Маркиза Тильеръ приказала никого не принимать, за исключеніемъ графини Кандаль, и она едва не упала въ обморокъ, увидавъ предъ собою Казаля. Она встала, чтобъ броситься на встрчу Габріелл, и неожиданное появленіе молодого человка такъ поразило ее, что ноги ея подкосились и она должна была ссть. Несмотря на привычку скрывать свое волненіе, она чувствовала, что поблднла и потомъ покраснла. Но для нея было большимъ утшеніемъ, что молодой человкъ казался взволнованнымъ не меньше ея. Онъ также не зналъ, съ чего начать разговоръ, и въ эту минуту онъ былъ не легендарнымъ Донъ-Жуаномъ, а наивнымъ влюбленнымъ юношей. Если Жюльетта когда нибудь подозрвала, что онъ игралъ комедію относительно ея, то теперь было ясно, что онъ искренно любилъ ее.

— Простите, маркиза, сказалъ онъ наконецъ: — я проникъ къ вамъ, сказавъ лакею, что меня прислала графиня Кандаль. Я только что былъ у нея и хотлъ немедленно увидть васъ. То, что я вамъ скажу, быть можетъ оправдаетъ мою смлость, но если вы желаете отложить этотъ разговоръ, то я готовъ вамъ повиноваться.

Онъ говорилъ смиреннымъ, покорнымъ, даже застнчивымъ тономъ. Жюльетта успла овладть собою и ршилась теперь взглянуть на него. Тронулъ-ли ея сердце его тонъ, или она хотла показать, что не боится разговора съ нимъ, или наконецъ она поддалась вліянію любимаго человка, но она поступила не такъ, какъ бы слдовало для того, чтобы остаться врной своей ршимости. Ей просто надо было отвтить, что Габріелла сказала ему все, что она не иметъ ничего прибавить и очень недовольна его неожиданнымъ появленіемъ. Вмсто того она произнесла очень обыкновенную, но опасную въ ея положеніи фразу.

— Боже мой, сказала она: — признаюсь, я васъ не ждала посл того, что вамъ сказала Габріелла. Но я не вижу причины, которая могла-бы мн помшать васъ выслушать и вамъ отвтить, если вы желаете сказать что нибудь по поводу даннаго мною Габріелл деликатнаго порученія.

— Да, маркиза, отвчалъ молодой человкъ боле твердымъ голосомъ:— вы отгадали, я хочу переговорить съ вами именно по этому предмету, но прежде всего позвольте мн повторить вамъ тотъ отвтъ, который я только что далъ графин. Излишне говорить, что я всегда готовъ исполнить всякое ваше желаніе. Я понимаю деликатность вашего положенія и подчиняюсь вашей вол, какъ это для меня ни тяжело. Даю вамъ слово, что это послдній мой визитъ, если, выслушавъ меня, вы не измните своей ршимости. Но я осмливаюсь васъ упрекнуть въ томъ, что вы не сами объяснили мн свое желаніе, а поручили это графин, однако я самъ въ этомъ виноватъ, не съумвъ убдить васъ, какъ глубоко я васъ уважаю. Вы избавили бы меня отъ необходимости проникнуть насильно къ вамъ и я сразу высказалъ бы вамъ то что уже давно скрываю въ своемъ сердц.

— Положимъ, я виновата, отвчала Жюльетта съ улыбкой, но я нездорова и хотла избавить себя отъ тяжелаго разговора. Очень непріятно говорить человку то, чего онъ не заслужилъ. Но вы знаете мою мать, она женщина прошлаго вка и страшно боится всякихъ сплетенъ. Я не имю права идти противъ нея. Вы должны это понять. И будьте уврены, что я лично противъ васъ ничего не имю, и чрезъ годъ или даже полгода стану снова васъ принимать съ искренней благодарностью за вашъ благородный поступокъ.

— Все это я понимаю, произнесъ Реймонъ: — и повторяю, что вполн подчинился вашему приговору. Но позвольте мн прибавить только нсколько словъ. Все, что вы говорили, относится къ офиціальному Казалю, въ человку, который былъ представленъ вамъ два мсяца тому назадъ и поддерживаетъ съ вами такія же свтскія отношенія, какъ съ графиней Кандаль, герцогиней Арколь и двадцатью другими дамами вашего свта. Но сказали-ли бы вы то же самое, услыхавъ мою откровенную исповдь? Маркиза, съ тхъ поръ, какъ я васъ знаю, моя жизнь совершенно измнилась. У меня не было никакой цли, а теперь она есть. Я думалъ, что мое сердце зачерствло и неспособно ни на какое глубокое чувство, я мирился съ мыслью, что состарюсь, по примру моихъ товарищей, между клубомъ и скачками, не имя въ жизни никакого интереса. Но теперь все измнилось. Даю вамъ слово, что я долго не ршился бы говорить съ вами такъ, если-бы не наступилъ въ нашихъ отношеніяхъ острый кризисъ. Я васъ люблю такъ, какъ никогда никого не любилъ, люблю страстно, но почтительно и преданно. Вотъ что я хотлъ вамъ сказать, и кром того только прибавлю: если вы позволите мн вернуться къ вамъ чрезъ полгода и если посл этой разлуки я положу къ вашимъ ногамъ столь же глубоко любящее сердце, прося васъ сдлаться моей женой, то отвтите-ли вы мн — нтъ?

Съ той минуты, какъ молодой человкъ началъ говорить, Жюльетта знала, что онъ объяснится ей въ любви и готова была ему отвтить шутя или разсердиться, если онъ прибгнетъ къ слишкомъ горячимъ выраженіямъ. Она надялась, что съуметъ совладать съ собою и не обнаружить своего сердечнаго волненія. Но она не подозрвала, что Реймонъ выкажетъ свою любовь, такъ нжно, такъ деликатно и будетъ прямо просить ея руки, что рзко противорчило его характеру и всей прежней его жизни. Подобное предложеніе, сдланное такимъ человкомъ и въ такой форм, краснорчиво доказывало искренность его любви къ Жюльетт. Если бы онъ только высказалъ свою пламенную страсть, то она могла бы объяснить его слова физическимъ порывомъ и почувствовала-бы къ нему даже отвращеніе, которое спасло-бы ее. Если бы онъ сталъ рзко упрекать ее, то она нашла-бы себ защиту въ свтской ироніи. Но ея наболвшее сердце было такъ тронуто нжностью и глубиной чувствъ, питаемыхъ къ ней любимымъ человкомъ, что ея ршимость разстаться съ нимъ совершенно поколебалась. Но въ то же время въ ея сердц возникло воспоминаніе о Пойан и свиданіи съ нимъ въ Пасси. Ужасный контрастъ между объявшимъ ее чувствомъ къ Реймону и недавнимъ свиданіемъ съ другимъ ясно доказывалъ ей, что она погибла, если не поставитъ непреодолимой преграды между собой и человкомъ, который имлъ на нее такое чарующее вліяніе. Но для чего она искренно не созналась ему во всемъ? Отчего не сказала прямо Казалю, что не свободна? Сколько-бы она предупредила этимъ несчастій для себя и для другихъ! Но подобныя признанія длаются женщинами только тмъ, къ которымъ он равнодушны, а тмъ, которые имъ дороги и въ которыхъ они хотятъ сдержать любовь въ извстныхъ границахъ, но не совершенно уничтожить, он обыкновенно разсказываютъ ловко придуманную романическую исторію, охраняющую ихъ отъ дальнйшихъ покушеній, но осненную вмст съ тмъ блестящимъ ореоломъ. Точно также поступила Жюльетта.

— Вы видите, сказала она, что я васъ выслушала до конца, хотя имла право и даже была обязана васъ остановить на первыхъ словахъ. Теперь я отвчу прямо и коротко. Я поклялась въ торжественную минуту, что, если овдовю, то никогда не выйду замужъ вторично. Этой клятвы я никогда не нарушу.

Сколько разъ впослдствіи она со стыдомъ вспоминала эту ложь. Дйствительно, ея слова ясно намекали на то, что она дала такую клятву своему мужу во время его отъзда на войну 1870 года, и во-первыхъ, ничего подобнаго не было, а во-вторыхъ, если бы это и была правда, то не деликатно было вызывать такое воспоминаніе въ эту минуту. Но у нея не было выбора въ средствахъ и необходимо было во что-бы-то ни стало скрыть отъ Казаля ея отношенія къ Пойану. Произнеся быстро придуманную фразу, она устремила свой взглядъ на лицо молодого человка, которое мгновенно измнилось. Онъ явился въ улицу Матиньонъ съ твердой увренностью, что. Жюльетта его любитъ. Онъ поврилъ словамъ графини Нандаль и нашелъ поведеніе Жюльетты вполн естественнымъ. Она его любила, но боролась съ своей любовью благодаря клеветамъ Авансона и свтскимъ сплетнямъ. Онъ ожидалъ, что она отвтитъ ему какой-нибудь неопредленной фразой въ род: ‘возвращайтесь черезъ полгода, и тогда мы поговоримъ’. Онъ даже составилъ себ планъ, какъ провести это время, и ршилъ предпринять морскую поздку въ яхт Герберта Бохуна. Онъ былъ убжденъ, что возвратится съ той-же любовью въ сердц, и что Жюльетта нисколько не измнится къ нему. По странной игр судьбы, когда человкъ, презирающій женщинъ, подвергается чарамъ одной изъ нихъ, то считаетъ эту женщину исключеніемъ и слпо вритъ ей. Такъ Казалъ ни на минуту не усумнился въ романической клятв, о которой ему повдала Жюльетта. Онъ на столько владлъ собою, что призналъ невозможность вступить въ борьбу съ ней, а напротивъ разсчитывалъ, что ловкимъ отступленіемъ сохранитъ себ путь къ новой атак.

— Если такъ, маркиза, сказалъ онъ, вставая:— то мн остается только проститься съ вами на вки и…

— Что? воскликнула Жюльетта, также вставая: — вы не выйдете отсюда, прежде чмъ не дадите слово…

— Что я не застрлюсь, перебилъ ее Казаль съ иронической улыбкой, не бойтесь, моя смерть не будетъ у васъ на совсти. Я хотлъ только сказать, что, простившись съ вами на вки, я вернусь къ своей прежней жизни. Она никогда меня не забавляла, а теперь она покажется мн отвратительной, но она поможетъ мн забыть васъ. Позвольте мн, однако, прежде чмъ уйти отсюда дать вамъ одинъ совтъ: не играйте никогда сердцемъ человка, какъ-бы дурно о немъ ни говорили. Во-первыхъ, это не честно, а во-вторыхъ, вы рискуете напасть на такого молодца, который можетъ вамъ жестоко отомстить. Поврьте, я лучше многихъ, что бы вамъ про меня ни говорили.

— Я играла съ вами! воскликнула Жюльетта: вы этому не врите, вы этому не можете врить.

И она сдлала шагъ впередъ. Замтивъ это движеніе, Казаль взялъ ея руку, которая горла какъ въ лихорадк. Онъ тихо сжалъ ее и привлекъ къ себ Жюльетту. Она не сопротивлялась. Вс ея силы исчезли и она потеряла свое обычное мужество.

— Нтъ, страстно шепталъ онъ: нтъ, вы со мною не играли. Вы были искренны съ перваго дня нашего знакомства и до теперешней минуты. Вы не кокетка. Но если вы не играли со мною, то что-же это значитъ? Вы изъ гордости хотите бороться съ очевидностью, вы уже давно поняли мою любовь и раздляете ее. Не прерывайте меня, дайте мн сказать, что вы меня любите. Я уже нсколько недль это подозрвалъ, а теперь вполн убжденъ. Да, мы любимъ другъ друга. Я понимаю, кому и при какихъ обстоятельствахъ вы поклялись не выходить вторично замужъ, но что могутъ сдлать дтскія клятвы противъ пламенной страсти? Разв можно дать клятву, что не будешь жить, не будешь дышать, не будешь любить?

Произнося эти жгучія слова, Казалъ еще крпче прижалъ къ себ Жюльетту. Онъ чувствовалъ, что ея голова опустилась къ нему на плечо и онъ нагнулся, чтобъ ее поцловать. Но не усплъ онъ взглянуть на нее, какъ вздрогнулъ отъ ужаса. Глаза ея были закрыты и смертельная блдность покрывала ея лицо. Отъ сильнаго волненія она лишилась чувствъ. Онъ перенесъ ее на кресло и, вставъ на колни передъ нею, старался привести ее въ себя. Прошло пять минутъ, она открыла глаза, повела рукой по лбу и, увидавъ Казаля на колняхъ, воскликнула съ безумнымъ страхомъ:

— Уходите, уходите! Вы мн дали слово, что вы исполните мое желаніе. Не убивайте меня.

Онъ хотлъ отвчать, хотлъ взять ее за об руки, но она схватилась за колокольчикъ и позвонила. Молодой человкъ едва усплъ вскочить, какъ въ комнату вошелъ лакей.

— Извините меня, сказала Жюльетта, мн что-то не здоровится и я должна съ вами проститься. Франсуа, проводите господина Казаля и позовите мн горничную.

IX.
Ревность Казаля.

Часто смялись надъ людьми, которые имютъ притязаніе имть большую опытность относительно женщинъ, и доказывали, что рано или поздно въ ихъ жизни наступаетъ день, когда эта опытность оказывается безполезной. Дйствительно, легендарная повязка на глазахъ Амура часто ослпляетъ самаго скептическаго, самаго разочарованнаго человка и Донъ-Жуанъ не разъ велъ себя такъ наивно, какъ Фортуніо. Поэтому неудивительно, что Казаль застнчиво предложилъ свою руку и сердце женщин, которая уже нсколько лтъ находилась въ близкихъ отношеніяхъ съ другимъ человкомъ. Быть можетъ, это странное явленіе служитъ лучшимъ доказательствомъ той теоріи, которая приравниваетъ любовь къ гипнотическому внушенію. Гипнотизеръ даетъ книгу въ руки спящаго субъекта и говоритъ ему: ‘Понюхайте эту розу’ и гипнотизированный паціентъ нюхаетъ книгу съ наслажденіемъ, какъ самый благоуханный цвтокъ. Любимая женщина разсказываетъ намъ самыя невроятныя романтичныя исторіи и мы слпо ей вримъ, тогда какъ еслибъ то же сказала намъ всякая другая женщина, то мы только пожали бы плечами. Аналогія между любовью и гипнотизмомъ тмъ боле поразительна, что иллюзія въ обоихъ случаяхъ также быстро исчезаетъ. Достаточно дунуть на гипнотизированнаго субъекта, чтобы онъ очнулся отъ своего сна и точно также самое мелочное обстоятельство можетъ произвести реакцію въ сердц доврчиваго влюбленнаго и тогда онъ становится настолько же скептичнымъ, насколько былъ прежде доврчивымъ. Въ продолженіи своего разговора съ Жюльеттой, Казаль ни на одну минуту не усумнился въ ея правдивости. Онъ поврилъ и замчаніямъ ея матери и ея таинственной клятв не выходить вторично замужъ. Еслибъ она изобрла еще боле невроятные предлоги къ устраненію борьбы между нимъ и Пойаномъ, то этотъ герой сотни свтскихъ и полусвтскихъ интригъ не ощутилъ бы ни малйшаго недоврія. Онъ такъ вполн находился подъ магнетическимъ вліяніемъ молодой женщины, что въ продолженіи нсколькихъ дней, слдовавшихъ за ихъ разговоромъ, онъ не могъ придумать никакого плана дйствія. Не смотря на всю свою опытность, онъ не могъ ршиться на какой-нибудь шагъ, съ цлью воспользоваться очевидной любовью Жюльетты и выйти изъ безвыходнаго положенія. Много разъ принимался онъ за письмо къ ней, но всегда бросалъ его неоконченнымъ. Точно также онъ постоянно отказывался отъ преслдовавшей его мысли насильно проникнуть къ Жюльетт. В^этомъ послднемъ отношеніи онъ подчинялся свтскому кодексу, который воспрещаетъ порядочному человку преслдовать женщину, не желающую его боле принимать. По всей вроятности Казаль долго продолжалъ бы безмолвно страдать въ мучительной нершительности, еслибъ одно маленькое, совершенно незначительное обстоятельство не заставило его очнуться отъ овладвшаго имъ гипнотическаго сна.

Однажды, въ два часа дня, онъ возвращался пшкомъ по улиц Мира съ завтрака, который давалъ Мозэ какому то иностранному принцу. Онъ медленно шелъ посматривая въ окна всхъ магазиновъ, съ дтской надеждой увидать ту, о которой онъ вчно мечталъ. Неожиданно сердце его дрогнуло: онъ увидалъ карету Жюльетты, но въ ней была не Жюльетта, а ея мать, подозрительная, строгая маркиза Нансэ, которая заставила молодую женщину закрыть ему дверь своей гостиной. Но къ величайшему его удивленію, она дружески поклонилась ему и на ея вчно серьезномъ, печальномъ лиц показалась даже привтливая улыбка. Это было вполн естественно со стороны старухи, такъ какъ представленный дочерью, Казаль, очень ей понравился своимъ почтительнымъ обращеніемъ и, наведя справки у графини Кандаль, она смотрла на него какъ на возможнаго мужа для своей дочери. Но Казаль никакъ не могъ понять этого дружескаго поклона посл того, что ему наговорили о старух графиня Кандаль и сама Жюльетта:

‘Странно, думалъ онъ: она меня прогнала изъ дома дочери, а теперь любезно кланяется. Если это лицемріе, то оно вполн безцльно. И однако я не ошибся, она дйствительно посмотрла на меня съ привтливой улыбкой. Это просто безсмысленно’.

Размышляя такимъ образомъ, онъ отправился въ клубъ мирлитоновъ и въ продолженіи нсколькихъ часовъ фехтовалъ съ необыкновеннымъ увлеченіемъ. Но это не мшало его голов работать, и мысль, запавшая въ нее, при вид любезнаго поклона маркизы Нансэ, приняла такое совершенно логичное развитіе, что выходя изъ клуба, онъ уже совершенно иначе разсуждалъ самъ съ собою:

‘Нечего и говорить: маркиза Нансэ не иметъ ничего противъ меня. Иначе она не поклонилась бы мн такъ любезно, и кром того никогда мать, знающая жизнь какъ маркиза, не посовтуетъ своей дочери неожиданно отказать отъ дома человку, который ее компрометируетъ. Такой отказъ еще боле компрометируетъ молодую женщину въ глазахъ ея друзей и слугъ. Какъ могъ я поврить такой чепух? Но въ такомъ случа маркиза Тилеръ сочинила этотъ предлогъ для того, чтобы не видаться боле со мной. А подобная хитрость не походитъ на нее. Она такая простая, прямая и правдивая. Разв…

Онъ не сразу призналъ возможной новую ипотезу, которая блеснула въ его голов. Она была чрезвычайно мучительной для него потому, что подразумвала ложь со стороны Жюльетты, а если женщина солгала въ одномъ, то нтъ причины ей не лгать во всемъ остальномъ. Въ великолпномъ анализ ревности, называющемся ‘Отелло’, Шекспиръ не упустилъ случая указать съ своимъ удивительнымъ психологическимъ чутьемъ на вліяніе аналогіи на подозрніе. Первая капля яду, привитая къ сердцу мавра, заключалась въ фраз Врабанціо:’ Она обманула своего отца, а потому можетъ обмануть и васъ’, а Яго настаиваетъ на той же мысли: ‘Она обманула отца, выйдя за васъ замужъ’… Вс люди, когда-либо любившіе, знаютъ, что первое сомнніе составляетъ переходъ черезъ границу, которую уже невозможно перейти назадъ. На этомъ основаніи они часто инстинктивно не хотятъ признать первой лжи на устахъ любимой женщины. Но Казаль отличался слишкомъ положительнымъ умомъ, чтобы не предпочитать самую горькую истину самой радужной иллюзіи, а потому онъ. смло продолжалъ развивать свою мысль:

‘Разв… отчего же нтъ?.. Только въ этомъ случа она провела меня самымъ обиднымъ образомъ. Впрочемъ людей и поумне меня проводили женщины, у которыхъ не было ни ея глазъ, ни ея улыбки, ни ея голоса. А если она не хотла меня боле принимать, то естественно должна была прибгнуть къ лжи, такъ какъ я не давалъ ей къ этому никакого повода. Но зачмъ она не хотла меня боле принимать? По причин клятвы данной мужу въ ту минуту, какъ онъ отправлялся на войну. Нтъ, эта исторія также совершенно безсмысленная. Она должна была сразу замтить, когда я сталъ за ней ухаживать. Къ чему я могъ стремиться? Или къ любовной связи, или къ женитьб. Такъ какъ она не хотла быть моей любовницей, то еще ране прогнала бы меня, еслибы думала, что я претендую на роль любовника. Значитъ она предвидла, что я рано или поздно сдлаю ей предложеніе. Но въ такомъ случа, если исторія о клятв справедлива, то отчего она вспомнила о ней только теперь? А если эта исторія выдумка? Но тогда къ чему она такъ неожиданно прервала, всякія отношенія со мной?.. О, Казаль, Казаль неужели надъ тобою издваются, какъ надъ дуракомъ!

Это восклицаніе окончательно отрезвило Реймона. Гипнотическій сонъ разсялся и наивный влюбленный снова сталъ прежнимъ Казалемъ. Но горькое разочарованіе было для него такимъ тяжелымъ ударомъ, что въ этотъ день вечеромъ, онъ напился съ лордомъ Гербертомъ до такой степени, что едва былъ въ состояніи говорить или думать. Въ подобныхъ случаяхъ Бохунъ былъ самымъ лучшимъ товарищемъ, такъ какъ онъ пилъ молча,— самъ ничего не говоря и ничего не спрашивая у своего собутыльника. Уже боле трехъ лтъ, онъ каждую ночь напивался до самозабвенія и только любилъ одного человка на свт — Казаля. Быть можетъ одна и та же причина объясняла эту любовь и его постоянное пьянство. Онъ когда то любилъ до безумія одну кокотку, которая его обманывала со всмъ Парижемъ и только одинъ Казаль не хотлъ сдлаться ея любовникомъ изъ дружбы къ англичанину. Однако на этотъ разъ, несмотря на громадное количество выпитаго виски, онъ понялъ, что длалось въ голов и сердц его единственнаго друга, потому что, прощаясь съ нимъ, онъ крпко пожалъ ему руку и повторилъ слова англійскаго поэта: ‘Она была измнчива, какъ вода’. Для лорда Герберта сравненіе съ водою было самое оскорбительное на свт, такъ какъ онъ никогда не употреблялъ воды иначе, какъ для мытья.

‘Гербертъ правъ, думалъ Казаль на другое утро, во время своей прогулки верхомъ въ Булонскомъ лсу: Самая лучшая женщина ничего не стоитъ. Но кто могъ ожидать, чтобы она была лицемркой! И все-таки она мн солгала на счетъ матери и на счетъ клятвы. Причина разрыва со мною другая. Но какая’?

Онъ не хотлъ даже мысленно произнести то слово, которое терзало его сердце. Онъ подозрвалъ, что неожиданная ршимость Жюльетты объяснялась вліяніемъ на нее другого человка, но не хотлъ въ этомъ сознаться. Прямымъ послдствіемъ страшной бури, клокотавшей, подъ его черепомъ, было, во-первыхъ, безумная скачка по аллеямъ Булонскаго лса, а во-вторыхъ, новое посщеніе улицы Матиньонъ, куда онъ направился, какъ только пробило два часа. Онъ зналъ, что по всей вроятности маркиза Тильеръ приказала швейцару его не принимать, но все-таки у него осталась слабая надежда, что она не ршилась на такой компрометирующій ее шагъ. А если ему удалось бы проникнуть до нея, то онъ, конечно, на этотъ разъ съумлъ бы вырвать у нея тайну, побудившую ее отказать ему отъ дома. Съ тревожно бьющимся сердцемъ, увидалъ онъ улицу и домъ, гд жила Жюльетта, а позвонивъ у парадной двери, онъ съ трудомъ держался на ногахъ отъ волненія.

— Маркизы нтъ дома, объявилъ швейцаръ.

‘Такъ и слдовало ожидать, подумалъ Казаль: и не стоило приходить сюда, чтобы подвергнуться оскорбленію’.

Машинально онъ пошелъ по улиц и также машинально помнялся поклономъ съ какимъ то господиномъ, который шелъ къ нему на встрчу по противоположному тротуару. Сначала онъ не узналъ этого господина, но черезъ мгновеніе сказалъ самъ себ:

‘Да, это графъ Генри Пойанъ. Онъ считается другомъ маркизы Тильеръ. Она или графиня Кандаль, не помню кто изъ нихъ говорилъ, что онъ возвращается на дняхъ. Онъ вроятно идетъ къ ней. Посмотримъ, примутъ ли его. Если примутъ, то значитъ ршительно мн воспрещенъ входъ въ этотъ домъ’.

Онъ обернулся и сталъ слдить за Пойаномъ, который, остановившись на подъзд маркизы, также пристально посмотрлъ на него. Около секунды продолжался этотъ обмнъ взглядовъ, потомъ графъ исчезъ за дверью и боле не появлялся.

‘Такъ, такъ, размышлялъ Казаль,— она принимаетъ его, а меня нтъ. Но зачмъ онъ такъ пристально посмотрлъ на меня. Когда мы часто видались съ нимъ у Полины Корсье, то онъ никогда не обращалъ на меня никакого вниманія, и мы едва мнялись поклонами. Не сказала ли ему маркиза, что отказала мн отъ дома?

Въ какихъ однако отношеніяхъ находится онъ съ ней? Это единственный изъ ея друзей, котораго я никогда не видалъ у нея’.

И онъ вспомнилъ, что однажды графиня Кандаль упомянула имя краснорчиваго оратора правой стороны, и Казалъ началъ подсмиваться надъ нимъ, но замтивъ, что Жюльетта насупила брови, тотчасъ прекратилъ этотъ разговоръ. До тхъ поръ она была очень весела, а потомъ все время молчала. Все это теперь живо возобновилось въ его памяти, и образъ человка, стоявшаго на подъзд Жюльетты, не покидалъ его во все время игры въ мячъ въ Тюльери, куда онъ пошелъ изъ улицы Матиньонъ. Наконецъ онъ спросилъ у молодого маркиза Ламоль, также депутата и члена правой, который принималъ участіе въ игр:

— Ты знаешь Пойана, Нарберъ?

— Еще бы, а теб, что?

— Я долженъ обдать съ нимъ на дняхъ. Что это за человкъ?

— Талантливый, но пуританинъ.

— А относительно женщинъ?

— Жена бросила его и живетъ во Флоренціи съ Бонивэ, а у него повидимому нтъ любовницъ. Прежде мн казалось, что графиня Кандаль неравнодушна къ нему. Каждый разъ, когда онъ говорилъ въ палат, она сидла въ трибун съ своей подругой блондинкой съ прекрасными глазами, но приторной. Ты ее не знаешь?

— Нтъ, отвчалъ Ренмонъ, тотчасъ понявъ, что молодой человкъ говоритъ о Жюльетт: именно у графини Кандаль я долженъ съ нимъ обдать, Впрочемъ, этотъ обдъ вроятно не состоится, такъ какъ онъ, говорятъ гд то въ провинціи.

— Онъ уже вернулся пять дней тому назадъ. Онъ былъ въ своемъ департамент и велъ тамъ избирательную компанію, но потерплъ фіаско.

Это неожиданное извстіе о томъ, что Жюльетта постоянно посщала палату, когда Пойанъ произносилъ рчи и что возвращеніе Пойана въ Парижъ совпадало съ отказомъ ему, Казалю, отъ дома Жюльетты возбудило въ молодомъ человк первый приступъ опредленной ревности. Онъ кое-какъ окончилъ игру и цлый день ходилъ словно шальной, а вечеръ провелъ у себя дома на диван, отравляя себя табачнымъ дымомъ, такъ какъ не чувствовалъ себя способнымъ теперь выносить даже безмолвное общество лорда Герберта.

‘Да, разсуждалъ онъ самъ съ собою: тутъ за кулисами прячется мужчина. Это не подлежитъ сомннію. Жюльетта поступила такъ рзко со мною только потому, что онъ ей сказалъ: или я или Казаль. По все.й вроятности это Пойанъ. Его предупредилъ конечно Авансонъ. Погоди, голубчикъ, я теб за это заплачу. Вернувшись, Пойанъ потребовалъ отъ нея моего изгнанія. Но по какому праву, если онъ не ея любовникъ? Но у нея не можетъ быть любовника. Или она уже такая обманщица, какой я никогда не видывалъ. Впрочемъ, почему ей и не быть обманщицей? Ее быть можетъ забавляло водить за носъ Казаля, извстнаго столькими любовными похожденіями. Она была свободна и кокетничала со мною, а теперь вернулся ея любовникъ. Старуха мать, клятва мужу — все это сказки, которымъ я врилъ какъ дуракъ… Но нтъ, она была искренна въ своихъ отношеніяхъ ко мн. Въ день перваго нашего знакомства, въ опер, у графини Кандаль… Всегда и везд она была проста, естественна. А грустное выраженіе ея лица въ послднее время? Можетъ быть она и любитъ меня, но не можетъ по какой нибудь причин разорвать связь съ Пойаномъ. Она любовница Пойана! Нтъ, я не могу боле переносить этой агоніи. Я хочу знать всю правду и узнаю ее’.

Сколько мужей и влюбленныхъ, терзаемыхъ смертельными муками сомннія, повторяли эту фразу и безпомощно ударялись лбомъ объ ту же непреодолимую преграду. Узнать правду, имть въ рукахъ доказательство — то же самое для ревнивца, что вода для скитальца въ пустын, кровъ для безпріютнаго путника и земля для моряка. По странному, нелогическому характеру страсти, ревнивецъ жаждетъ того, что только доведетъ до зенита его муки. Въ эти минуты для него возможны всякаго рода преступленія и онъ ршается на все: на шпіонство, на распечатаніе чужихъ писемъ, на взломъ замковъ, на всякую низость. Первой мыслью Казаля было приставить къ маркиз Тильеръ одного изъ тхъ частныхъ сыщиковъ, существованіе которыхъ составляетъ позоръ современнаго Парижа, но потомъ ему стало стыдно этой мысли, такъ какъ онъ отличался врожденной прямотой, которая въ критическія минуты всегда возстаетъ противъ всякой унизительной сдлки. Обсуждая со всхъ сторонъ предположеніе о близкихъ отношеніяхъ Пойана и Жюльетты, онъ наконецъ пришелъ къ тому убжденію, что графиня Кандаль знала всю правду. Притомъ это была единственная личность, съ которой онъ могъ говорить откровенно. Но какъ было вырвать у преданнаго друга Жюльетты тайну, которую она должна была сохранять тмъ крпче, что это была не ея тайна? Долго онъ обдумывалъ, какъ лучше повести аттаку на графиню и наконецъ остановился на самомъ простомъ и, повидимому, самомъ дйствительномъ способ. Графиня Кандаль искренно любила Жюльетту, и если послдняя находилась въ связи съ Пойаномъ, то графиня должна была безпокоиться о томъ, подозрвалъ-ли Реймонъ что нибудь или нтъ. Въ такомъ положеніи дла, Казаль конечно приведетъ ее въ смущеніе, если прямо скажетъ: ‘Я все знаю’. Потомъ, пользуясь этимъ смущеніемъ, онъ назоветъ кого нибудь изъ друзей Жюльетты, котораго онъ нисколько не подозрвалъ. Графиня конечно станетъ защищать маркизу, тогда онъ произнесетъ имя Пойана и если его подозрніе справедливо, то вторая защита графини будетъ гораздо пламенне. Этотъ планъ показался на столько удачнымъ Казалю, что онъ ршился немедленно его исполнить и въ два часа уже былъ въ Тильзитской улиц, гд все напоминало ему о недавнихъ встрчахъ съ Жюльеттой.

Эти воспоминанія такъ взволновали его, что онъ не съумлъ скрыть своего нетерпнія при вид посторонняго лица въ гостиной графини. Это былъ Мозэ, который тотчасъ понялъ, что лишній и удалился посл десятиминутнаго разговора о свтскихъ пустякахъ, но онъ истолковалъ совершенно ложно какъ нетерпніе Казаля, такъ и смущеніе графини, просто боявшейся разговора съ человкомъ, ревность котораго она предугадывала.

— Эге! подумалъ онъ, сходя съ лстницы: неужели Реймонъ завелъ интрижку съ хорошенькой графиней.

Между тмъ Казаль немедленно приступилъ къ аттак, и какъ только затворилась дверь за Мозэ, онъ произнесъ:

— Знаете, графиня, вы и маркиза Тильеръ нехорошо поступили со мной. Вы просто надсмялись надо мной, какъ надъ дуракомъ.

Онъ произнесъ эти слова рзкимъ, насмшливымъ тономъ и Габріелла тревожно воскликнула:

— Что вы хотите сказать? Объяснитесь. Но бросьте этотъ тонъ, онъ неумстенъ, говоря со мной и о моемъ друг.

Она поняла, что Казаль подозрвалъ что то, но не знала, что и хотла подготовить сцену оскорбленной гордости, которая дозволила-бы ей прервать разговоръ, еслибъ онъ принялъ опасный характеръ.

— Да, продолжалъ Реймонъ: вы поступили со мной нехорошо. Зачмъ вы выдумали цлую исторію и впутали въ дло старую маркизу? Гораздо проще было-бы вашему другу сказать мн прямо: — вы честный человкъ и я довряюсь вашему благородству, я не свободна и ваши визиты меня компрометируютъ, прекратите ихъ.

— Вы продолжаете говорить загадками, отвчала графиня, насупивъ брови: но впрочемъ это лучше. Вы уже нсколько дней не были у меня и вроятно, вернувшись въ свое излюбленное общество, забыли, какъ обращаются съ порядочными женщинами.

— Если вы желаете, чтобъ я говорилъ прямо, произнесъ Казаль еще рзче: то я объясню въ чемъ дло. Я знаю, слышите, я знаю, что не старая маркиза, а мужчина, имющій на это право, потребовалъ, чтобъ вашъ другъ отказалъ мн отъ дома… И я. знаю имя этого человка.

Надежд Казаля подсмотрть на лиц графини разгадку мучившей его тайны не суждено было исполниться. Она спокойно вязала кружево, которое взяла со стола при начал разговора, на губахъ ея виднлась только презрительная улыбка, а глаза ея не приподнимались съ работы. Она искусно избгла первой западни, разставленной молодымъ человкомъ, но какъ вс женщины, она была любопытна и, дозволивъ Реймону продолжать рискованный разговоръ, сдлала большую ошибку, такъ какъ дала ему возможность разставить ей вторую западню.

— А, продолжалъ онъ: вы ничего не отвчаете. Вы хорошо длаете. Вы сознаете, что тяжело быть жертвой ревности какого-то Феликса Миро, дрянного маляра, который воображаетъ себя великимъ художникомъ потому, что онъ носитъ бархатный костюмъ эпохи возрожденія и получаетъ сто тысячъ франковъ въ годъ за плохія копіи живыхъ цвтовъ.

Думая въ это время о настоящемъ предмет своей ревности, а не о бдномъ, ни въ чемъ неповинномъ художник, Казаль придалъ своимъ словамъ оттнокъ искренней злобы, которая повліяла на графиню.

— Вы просто съ ума сошли, мой бдный другъ, сказала она съ улыбкой сожалнія: васъ надо посадить въ сумасшедшій домъ. Миро васъ ревнуетъ! Миро иметъ права на маркизу Тильеръ! Право нельзя и сердиться на васъ. Это такъ глупо. Миро! Отчего-же не Артель? Отчего-же не Прани? Отчего-же не Авансонъ? Знаете, что я скоре на вашемъ мст ревновала-бы Авансона. Онъ гораздо опасне.

— Если это не Миро, произнесъ Казалъ съ такой злобной ироніей, что улыбка мгновенно исчезла съ лица графини: то можетъ быть это Пойанъ, который вернулся въ тотъ самый день, когда мн отказали отъ дома.

— Послушайте, Казаль, сказала молодая женщина, пожимая плечами: я всегда васъ защищала, всегда говорила, что вы гораздо лучше вашей отвратительной репутаціи. За минуту передъ этимъ я не хотла придавать серьезнаго характера вашимъ словамъ. Но если вы дйствительно говорите серьезно, дйствительно подозрваете моего лучшаго друга и разносите повсюду такую низкую клевету противъ нея, то вы поступаете самымъ недостойнымъ образомъ, и я не желаю боле знать такого человка. Жюльетта выказала вамъ полное довріе. Она была предупреждена противъ васъ и познакомилась съ вами только ради меня. Она ни мало съ вами не кокетничала и откровенно увдомила васъ, когда, въ виду ея отношеній къ матери, она была поставлена въ невозможность принимать васъ боле. Вмсто того, чтобы подчиниться ея желанію, вы клевещете на нее и бросаете грязью въ ея друзей. Признаюсь, я не ожидала отъ васъ такой низости.

— Вы правы, графиня, сказалъ Реймонъ, посл нкотораго молчанія: простите меня. Я даю слово, что никогда боле не буду говорить съ вами о маркиз Тильеръ.

— И не будете думать о ней ничего дурного?

— Да, произнесъ Казаль и, сдлавъ надъ собой неимоврное усиліе, перемнилъ разговоръ.

Но на этотъ разъ онъ не обманулъ Габріеллы. Она сильно упрекала себя въ томъ, что не прибгла къ единственно дйствительному способу сбить съ пути ревнивца, именно молчанію, и когда Казаль удалился, то ршилась немедленно предупредить Жюльетту о грозившей ей опасности. Эта опасность казалась ей тмъ громадне, что она инстинктивно понимала теперь, подъ вліяніемъ какой необузданной страсти находился Реймонъ.

— Да, произнесла она громко:— я сейчасъ поду къ Жюльетг. Ей надо быть на-сторож, хотя въ сущности онъ можетъ только написать ей непріятное письмо, или сдлать ей скучную сцену. Но какъ онъ открылъ ея тайну?

Въ сущности Казаль еще не зналъ всей правды на счетъ Жюльетты, но его хитрость удалась. Графиня Кандаль, легко защищая своего друга отъ связи съ Миро и, напротивъ, вспыхнувъ отъ гнва при одномъ имени Пойана, указала ему тотъ путь, по которому онъ долженъ былъ идти для разршенія своихъ ревнивыхъ подозрній. Очевидно вс его розыски должны были имть, предметомъ Пойана, такъ какъ иначе графиня одинаково легко отнеслась-бы къ обоимъ заявленнымъ имъ обвиненіямъ противъ ея друга. Очутившись на улиц, Казаль мысленно сказалъ себ г. ‘Нтъ боле сомннія, Пойанъ ея любовникъ’.

Эта мысль не покидала его теперь ни на одну минуту и какъ въ этотъ день, такъ и въ послдующіе за нимъ дни, онъ постоянно увеличивалъ свои страданія воображаемыми картинами существованія Жюльетты въ послднія десять лтъ. И однако онъ не имлъ прямыхъ доказательствъ, что Пойанъ былъ любовникомъ Жюльетты. ‘Это правда, у меня нтъ прямыхъ доказательствъ, разсуждалъ онъ самъ съ собою, но какое-же можетъ существовать доказательство женской измны, если не поймаешь измнницу на мст преступленія’.

Находясь въ такомъ настроеніи, Казаль все-таки посщалъ французскій театръ и оперу, въ надежд встртить Жюльетту, которую онъ не видалъ съ тхъ поръ, какъ былъ въ послдній разъ въ ея дом. Онъ никакъ не могъ помириться съ мыслью, что между ними все было кончено, и ему казалось, что неизбжно было еще окончательное объясненіе съ той, которую онъ все-таки страстно любилъ, хотя мысленно обвинялъ въ самомъ низкомъ коварств. Однажды, ровно недлю посл посщенія графини Кандаль, онъ сидлъ во французскомъ театр и съ горькимъ разочарованіемъ смотрлъ на пустую ложу Габріеллы, въ которой онъ такъ часто видалъ Жюльетту, какъ вдругъ онъ встртился глазами съ человкомъ, пристально смотрвшимъ на него. Это былъ Генри Пойанъ, помщавшійся въ партер недалеко отъ него. Какъ въ улиц Матиньопъ и на подъзд дома Жюльетты, такъ и теперь, этотъ обмнъ взглядовъ продолжался недолго. Пойанъ черезъ секунду отвернулся и сосредоточилъ свое вниманіе на сцен.. Но Реймонъ видлъ его передъ собою и замтилъ, что бинокль дрожалъ въ его рук. Онъ самъ былъ взволнованъ. Присутствіе соперника доводитъ пламенныхъ людей до такихъ порывовъ злобы, что они тогда способны на всякое преступленіе, на всякое безуміе. При вид человка, котораго онъ такъ долго съ мучительной ревностью подозрвалъ въ связи съ Жюльеттой, Казаль мгновенно сказалъ себ, что у него теперь въ рукахъ возможность узнать всю правду.

‘Я знаю, продолжалъ онъ мысленно, что Пойанъ храбро дрался во время войны и мужественно велъ себя на безансонской дуэли, а потому онъ не такой человкъ, который терпитъ оскорбленія, какъ бы они незначительны ни были. Я подойду къ нему во время антракта и нанесу ему съ глаза на глазъ обиду, которую не можетъ перенести порядочный человкъ, безъ важной побудительной причины. Если между ними нтъ ничего, то онъ оборветъ меня на первомъ слов и мы будемъ драться. Если же онъ дйствительно любовникъ маркизы Тильеръ, то приметъ вс мры, чтобы ея имя не было замшано въ подобной исторіи и такъ или иначе избгнетъ дуэли.

Составивъ этотъ планъ дйствія, Казаль тревожно дождался той минуты, какъ опустился занавсъ и, выйдя въ корридоръ, сталъ высматривать въ толп Пойана. Какъ только послдній появился въ дверяхъ, онъ подошелъ къ нему и сказалъ очень любезно.

— Извините, графъ, мн надо сказать вамъ два слова. Будьте такъ добры отойти со мною въ сторону, гд бы никто не помшалъ нашему разговору.

— Я къ вашимъ услугамъ, отвчалъ Пойанъ, слдуя за молодымъ человкомъ, но чрезвычайно удивленный этой таинственной бесдой.

Ему тотчасъ вошла въ голову мысль, что Казаль хочетъ говорить съ нимъ о Жюльетт, но потомъ онъ успокоилъ себя соображеніемъ, что никто не зналъ объ его отношеніяхъ къ маркиз и что во всякомъ случа Казаль былъ джентльмэнъ.

— Я васъ не задержу, началъ молодой человкъ, и только считаю необходимымъ спросить васъ, по какой причин вы такъ пристально смотрите на меня, когда мы случайно встрчаемся?

— Это недоразумніе, отвчалъ Пойанъ, поблднвъ и едва скрывая свое смущеніе: прежде чмъ вы подошли ко мн, я вовсе не зналъ, что вы въ театр.

— Къ сожалнію я долженъ сказать, что это неправда, произнесъ Реймонъ: вы посмотрли на меня пристально въ театр и это уже случается не въ первый разъ, а потому я желалъ съ вами объясниться и, въ случа неудовлетворительности вашего отвта, запретить вамъ смотрть на меня такимъ образомъ.

Произнося эти дерзкія слова, Казань могъ ясно видть на лиц Пойана слды тяжелой борьбы между оскорбленной гордостью и твердой ршимостью во что бы то ни стало не признавать себя оскорбленнымъ. Дйствительно, Пойанъ пришелъ къ тому убжденію, что Казаль знаетъ объ его отношеніяхъ къ маркиз и такъ какъ онъ способенъ назвать ея имя, если произойдетъ между ними дуэль, то и слдовало всячески ее предотвратить.

— Повторяю, что все это одно недоразумніе, произнесъ онъ, по прежнему сдерживая свое волненіе: я не имю никакой причины смотрть на васъ непріятнымъ для вашего самолюбія образомъ и потому нтъ основаній продолжать этотъ странный разговоръ.

— Дйствительно, сказалъ Казаль: мн нечего боле разговаривать съ подлецомъ.

Послднее слово сорвалось съ языка Казаля совершенно неожиданно подъ впечатлніемъ мысли, что смущеніе Пойана и его сдержанный тонъ подтверждали его подозрнія. Въ пылу ревности онъ совершенно забылся и дозволилъ себ нанести Пойану такое оссорбленіе, которое благородный человкъ не можетъ перенести.

— Милостивый государь, отвчалъ Пойанъ, еще боле поблднвъ: — я до сихъ цоръ говорилъ съ вами очень мягко, потому что дйствительно приписывалъ вашъ поступокъ недоразумнію. Но теперь я вижу, что вы хотите ссоры со мной. Быть по вашему. Я не понимаю, почему вы сочли нужнымъ пристать ко мн, но я никому не позволю оскорблять себя и пришлю къ вамъ своихъ секундантовъ, но предупреждаю, что дуэль состоится только подъ тмъ условіемъ, чтобы она осталась тайной для всхъ.

— Разумется, графъ, сказалъ Казаль и, чтобы доказать искренность своего общанія, онъ подозвалъ проходившаго мимо Мозэ и спросилъ его самымъ спокойнымъ равнодушнымъ тономъ:

— Не помните-ли вы, Альфредъ, когда давали въ первый разъ пьесу Фелье ‘Акробатъ’? Я держу пари съ графомъ Пойаномъ, что это было въ 73-мъ году, а онъ стоитъ за 72-й годъ.

X.
Передъ дуэлью.

На слдующій день посл неожиданной сцены во французскомъ театр, которая внесла трагическій элементъ въ исторію бдной слабохарактерной Жюльетты, она въ два часа дня гуляла одна по своему маленькому садику. Со времени своего разговора съ Казалемъ она находилась въ самомъ мрачномъ настроеніи, и даже не была въ состояніи скрыть отъ Пойана своей удручающей меланхоліи. Впрочемъ, онъ такъ горячо ее любилъ, что она никакимъ образомъ не могла-бы его обмануть на счетъ искренности своихъ чувствъ къ нему. Онъ ясно видлъ, на сколько она измнилась, и несмотря на ихъ свиданіе въ Пасси, гд она старалась нжными ласками заглушить его подозрнія, онъ постоянно повторялъ про себя съ мучительной грустью: ‘Она меня боле не любитъ, а только сожалетъ’. Эта страшная для него мысль возбуждала въ немъ еще большее отчаяніе, такъ какъ къ ней примшивалось подозрніе, что она любила другого. Новый разговоръ его съ Авансономъ обнаружилъ тотъ фактъ, что Жюльетта отказала Казалю отъ своего дома, впрочемъ, онъ въ этомъ убдился собственными глазами, видя, какъ молодой человкъ вошелъ въ домъ маркизы и тотчасъ вышелъ. Но если Жюльетта прекратила посщенія Казаля, то она, очевидно, сожалла о немъ и стала чахнуть отъ тайнаго недуга. ‘Она, быть можетъ, умираетъ отъ любви къ другому’, думалъ Пойанъ, и сердце его обливалось кровью. Мало-по-малу эта мысль совершенно овладла имъ, и онъ пришелъ къ роковому убжденію, что она любитъ Казаля и терпитъ его отъ одного сожалнія. И каждое утро онъ давалъ себ слово, что въ этотъ день онъ окончательно объяснится съ Жюльеттой, но при вид ея страдальчески изнуреннаго лица онъ молчалъ, боясь причинить ей чисто физическій вредъ.

Съ своей стороны бдная женщина ясно замчала, что Пойанъ снова терзался мучительными подозрніями и съ мрачной ироніей говорила себ: ‘Онъ даже не чувствуетъ себя счастливымъ. Для чего-же я разбила свое счастье? Для чего побудила Реймона вернуться къ его прежней недостойной жизни?’.Дйствительно, она была убждена, что Казаль теперь снова предался низкому разврату. Она представляла, его себ въ объятіяхъ уличныхъ кокотокъ и сердце ея ревниво клокотало. Среди этой агоніи, терзаемая любовью къ одному и сожалніемъ къ другому, она неожиданно узнала отъ Габріэллы, что Казаль напалъ на слдъ ея связи съ Пойаномъ. Этотъ ударъ окончательно сразилъ ее: двое сутокъ пролежала она въ постели, убитая горемъ и не имя возможности даже обдумать новой грозившей ей опасности. Въ тотъ свтлый солнечный день, когда она гуляла по своему саду, Жюльетта впервые вышла изъ спальни. Она была совершенно надломлена ужаснымъ кризисомъ въ ея жизни и одна мысль постоянно терзала ее: ‘Реймонъ знаетъ о моей связи съ Генри. Что онъ думаетъ обо мн? Что онъ теперь сдлаетъ?’

Что онъ думаетъ о ней? Она очень хорошо знала, что онъ презиралъ ее за кокетничанье съ нимъ въ то время, когда она была любовницей другого. Это сознаніе, что онъ презираетъ ее, было такъ мучительно для бдной женщины, что она хотла написать ему, или вызвать его на новое личное объясненіе. ‘Нтъ, говорила она себ съ отчаяніемъ: онъ не повритъ моему письму, а если я его увижу, то я погибла’. Она понимала, что посл ея обморока въ послднее съ нимъ свиданіе остаться съ нимъ наедин значило отдать себя всецло въ его руки. Она уже не была боле уврена въ себ. Съ тому-же она боялась увидать въ его глазахъ роковое презрніе. Но какъ онъ узналъ ея тайну? Эта мысль возбуждала другой, еще боле мучительный вопросъ. Что онъ теперь сдлаетъ? Смутный, неопредленный страхъ овладвалъ ею при этомъ, и лихорадочная дрожь пробгала по всему ея тлу.

Вс эти мрачныя мысли такъ поглощали Жюльетту во время -ея одинокой прогулки по саду, что она не замтила, какъ въ дверяхъ гостиной показалась графиня Кандаль и не слышала, какъ послдняя два раза тревожнымъ голосомъ назвала ее по имени. Наконецъ, поднявъ голову, она сознала присутствіе своего друга и, замтивъ, что лицо графини выражало печальное безпокойство, она быстро увела ее въ свой будуаръ.

— Что случилось? спросила она.

— Случилось нчто очень серьезное, и я право не знаю какъ теб объяснить, отвчала графиня, я дрожу отъ мысли, что будетъ съ тобою.

— Да говори-же, говори.

— Я сама теряю голову, хотя должна бы успокоивать тебя, продолжала Габріелла: но лучше всего я разскажу теб все, что я узнала, и ты сама увидишь, хорошо-ли я сдлала, прямо пріхавъ сюда. Сегодня утромъ, въ 9 часовъ, мы пили чай, когда, вдругъ, лакей подалъ письмо мужу, сказавъ, что письмо отъ Казаля и ждутъ отвта. ‘Отъ Казаля, воскликнулъ Луи,— что бы это было? Онъ никогда не пишетъ писемъ’. Распечатавъ письмо, онъ прочелъ его съ удивленіемъ и сказалъ: ‘Я буду черезъ полчаса въ Лиссабонской улиц’. Оставшись на-един, я спросила у Луи въ чемъ дло, и онъ отвчалъ мн, что Казаль проситъ его захать къ нему для переговоровъ о пріем новаго члена въ клубъ. Но по его глазамъ я видла, что онъ лжетъ, его лицо имло то самое выраженіе, которое оно принимаетъ въ т минуты, когда онъ разсказываетъ мн различныя сказки, чтобы скрыть свои посщенія г-жи Бернаръ. Я хотла тотчасъ теб объ этомъ написать, но подумала, что не стоитъ. Однако, за завтракомъ Луи, очевидно чмъ-то озабоченный, неожиданно спросилъ меня. ‘А что Пойанъ продолжаетъ часто посщать маркизу Тильеръ’?— ‘Да, но почему ты объ этомъ спрашиваешь?’ отвчала я. ‘Такъ’, произнесъ онъ и замолчалъ. Я очень хорошо знала, что онъ до окончанія завтрака самъ все откроетъ мн, а потому я терпливо ждала. Такъ дйствительно и случилось. ‘А Казаль, спросилъ онъ черезъ нсколько времени, часто бываетъ у маркизы Тильеръ?’ — ‘Не знаю, отвчала я: но объясни мн, почему тебя такъ интересуетъ кто бываетъ у Жюльетты’?— ‘Меня ни мало’, воскликнулъ онъ, покраснвъ. Въ эту минуту лакей доложилъ о лорд Герберт, и мужъ заперся съ нимъ въ кабинет. Этотъ англичанинъ закадычный другъ Казаля и уже много лтъ не бывалъ въ нашемъ дом. Все это показалось мн такъ странно, что я тотчасъ похала къ теб.

— Это очень странно! промолвила Жюльетта, очень странно. Не дерутся-ли они на дуэли? Твой мужъ и англичанинъ не секунданты-ли? Да, это ясно. У нихъ дуэль. Признайся, ты также подумала объ этомъ?

— Да, отвчала графиня: но, пожалуйста, не тревожься. Быть можетъ, мы об ошибаемся. Въ сущности, это очень невроятно. Они не посщаютъ однихъ клубовъ и никогда не встрчаются въ свт, а оба слишкомъ приличные люди, чтобы поссориться въ публичномъ мст. Разв они помнялись оскорбительными письмами? Но все это невроятно. Во всякомъ случа надо дло выяснить. Отъ мужа я ничего не добьюсь, хотя онъ очень болтливъ, но онъ благородный человкъ и если дастъ слово молчать, то ни за что не нарушитъ своего общанія. Теб надо повидать Пойана. Я поэтому тотчасъ и прискакала къ теб.

— Благодарю, отвчала Жюльетта, цлуя своего друга: ты спасаешь меня. Я не пережила бы дуэли между ними. Я непремнно все разузнаю. Генри общалъ пріхать сегодня въ два часа. Боже мой, меня трясетъ лихорадка, а я должна сохранить все мое хладнокровіе для разговора съ нимъ.

Несмотря на эту ршимость и на нчто въ род спокойствія, которое всегда возбуждается сильной опасностью въ мужественныхъ натурахъ, Жюльетта провела въ лихорадочномъ безпокойств т пятнадцать минутъ, которыя протекли между отъздомъ Габріеллы и появленіемъ Пойана. Она даже сожалла, что отпустила своего друга, хотя послдняя сказала очень благоразумно:

— Лучше, чтобы Пойанъ не видалъ меня здсь. Въ подобныхъ случаяхъ, чмъ боле лицъ посвящено въ тайну, тмъ сильне страдаетъ самолюбіе. Ты немедленно напишешь мн о результат вашего разговора.

‘Два часа и десять минутъ’, говорила себ Жюльетта, слдя за движеніемъ часовыхъ стрлокъ. ‘Если черезъ пять минутъ онъ не явится, то значитъ онъ вовсе не прідетъ. Какъ-же мн тогда узнать правду? Но, звонятъ… Это онъ’.

Дйствительно, въ комнату вошелъ Генри Пойанъ и поспшно извинился, что опоздалъ, объясняя, что его задержали важныя дла. Въ сущности, онъ совщался съ своими двумя секундантами, депутатомъ де-Совомъ и генераломъ Жардомъ. Дуэль была назначена на слдующее утро и условія ея были самыя строгія: четыре выстрла на двадцати шагахъ по команд. Поэтому графъ могъ думать, что онъ видитъ Жюльетту въ послдній разъ и, однако, его лицо не обнаруживало ни малйшаго волненія. Это спокойствіе было совершенно искреннее и онъ нисколько не рисовался. Неожиданная сцена въ театр подйствовала на него успокоительнымъ образомъ. Онъ объяснялъ себ странное поведеніе Казаля безумной ревностью и гнвомъ свтскаго Донъ Жуана, привыкшаго къ легкимъ побдамъ и который грубо мстилъ своему сопернику, изгнавшему его, какъ онъ думалъ, изъ дома нравившейся ему женщины. Нелпая выходка Реймона ясно доказывала, что онъ боле не питалъ никакой надежды на успхъ своего ухаживанія, и что Жюльетта никогда серьезно не интересовалась имъ. Хотя Пойанъ не сомнвался даже въ нравственной врности Жюльетты, но ему было отрадно имть въ рукахъ такое очевидное доказательство и видть какъ жестоко, даже до безумія, страдалъ Казаль. О, какъ онъ ненавидлъ этого человка и съ какимъ инстинктивнымъ удовольствіемъ говорилъ себ теперь, что можетъ убить его. Онъ забывалъ, что тайна его отношеній къ маркиз Тильеръ была открыта и что у Реймона было боле чмъ у него шансовъ на успхъ въ дуэли. Въ это самое утро онъ захалъ въ тиръ, чтобы убдиться, не забылъ-ли онъ стрлять изъ пистолета и видлъ тамъ картонку съ мухой, въ которую Казаль попалъ семь разъ въ ряду. Но это его ни мало неиспугало. Онъ былъ очень храбръ и опасность только служила пріятнымъ выходомъ изъ его мучительнаго положенія. Какое-бы то ни было дйствіе, хотя самое трагическое, кажется намъ облегченіемъ, когда мы долго предавались умственной агоніи.

Такимъ образомъ, Жюльетта была поражена въ первую минуту его совершеннымъ спокойствіемъ, которое, быть можетъ, обмануло бы ее, если бы ею не руководила неутолимая жажда знать, дерется-ли онъ на дуэли. У нея было врное средство убдиться въ этомъ. Ей стоило только пригласить Пойана отправиться съ нею на другой день за городъ и его отвтъ разъяснилъ бы все дло.

— Я надюсь, что вы будете сегодня довольны мною, сказала она съ кокетливой лаской въ голос и жестахъ, чего онъ уже давно не видалъ въ ней: — вы все упрекаете меня, что я сижу дома. Мы ршились съ мамой похать завтра въ Фонтенбло, къ кузин Нансэ. И знаете-ли вы, кого мы выбрали своимъ кавалеромъ?

— Авансона, отвчалъ Пойанъ съ улыбкой.

— Нтъ, васъ. Не отказывайтесь. Я не допущу никакихъ причинъ къ отказу.

— По несчастью это невозможно. У меня завтра парламентская коммисія.

— Вы принесете мн въ жертву эту коммисію. Вы знаете, что я не очень требовательна, но въ настоящемъ случа я требую, чтобы вы хали со мной. Я на это имю свои причины.

— Признайтесь, что я имю право узнать эти причины.

— Я не могу вамъ ихъ объяснить. Но я хочу, чтобы вы хали со мною. Если даже это только капризъ больной, то разв вы ршитесь мн отказать? Меня надо баловать, прибавила она съ грустной улыбкой: вы не знаете, останусь-ли я вчно съ вами.

— Нтъ, это невозможно, произнесъ серьезно Пойанъ. Послушайте, Жюльетта, надо быть благоразумной. Если это только капризъ, то вы не захотите, чтобы я принесъ ему въ жертву свой долгъ.

Онъ всталъ, чтобы избгнуть ея пристальнаго взгляда. ‘Неужели она поддалась вліянію каприза, спрашивалъ онъ себя мысленно, или она узнала о вчерашней сцен и ея послдствіяхъ?’ Но она не дала ему времени отвтить на эти вопросы, а также вскочивъ, произнесла, прямо смотря на него:

— Вы очень плохо лжете, Генри. Я знаю, что вы не свободны завтра, но по другой причин. Вы деретесь на дуэли и я знаю съ кмъ. Прикажете назвать вашего противника?

Хотя съ самаго начала этого разговора въ ум Пойана возбудились подозрнія, но онъ не могъ пересилить себя и на лиц его выразилось удивленіе, которое уже одно уличало его. Къ тому-же имъ овладла страшная мысль, которая длала невозможной всякую попытку скрыть истину. Если Жюльетта знала все, то ей должны были сказать объ этомъ его секунданты или секунданты Казаля, но въ своихъ друзьяхъ онъ былъ увренъ, а подобный поступокъ со стороны друзей Казаля былъ невроятенъ. ‘Можетъ быть, подумалъ онъ: ей сказалъ самъ Казаль, онъ могъ ей написать о нашей дуэли. Подлецъ!’ Пойанъ не сталъ даже обсуждать невроятности подобнаго предположенія и ему не вошла въ голову мысль, что Жюльетта могла просто прибгнуть къ хитрости, чтобы узнать правду. Его ненависть къ сопернику была такъ сильна, что мысль о новой его низости привела его въ ярость, и онъ произнесъ очень рзко:

— Если вамъ все передали, то вы знаете причину нашей дуэли и ея неизбжность.

— Такъ это правда, воскликнула она, схвативъ его обими руками и прижимая къ себ съ лихорадочной силой: — нтъ, эта дуэль невозможна, вы не будете драться. Ты съ нимъ! Нтъ, я этого не хочу. Если ты меня любишь, то найдешь средство помшать этой ужасной дуэли. Вы оба будете драться! Одинъ противъ другого. Нтъ, нтъ, это невозможно. Дай мн слово, что ты не будешь драться. Я этого не хочу. Слышишь! Я умру! Вы не можете драться.

Пойанъ съ ужасомъ слушалъ ея сознаніе въ томъ сердечномъ дуализм, который она такъ старательно скрывала отъ него. При вид яснаго доказательства своихъ подозрній, онъ грубо освободился отъ крпко обнимавшихъ его рукъ и отвчалъ съ ядовитой горечью, которая наполнила сердце Жюльетты новымъ страхомъ:

— Вы говорите о насъ двоихъ. Вы не знаете даже, за котораго изъ насъ вы боитесь,— за меня или за него. Вы не знаете, кого изъ насъ вы любите! Или нтъ, вы это знаете и онъ знаетъ. А, я теперь понимаю, почему онъ вздумалъ отдлаться отъ меня. Онъ видлъ, что между нимъ и вашимъ сердцемъ была одна только преграда — несчастный остатокъ вашей привязанности ко мн и онъ ршился убить меня. Но если онъ вамъ сказалъ о нашей дуэли, несмотря на то, что далъ мн слово молчать, то онъ конечно передалъ вамъ, что назвалъ меня подлецомъ. Неужели вы станете просить меня, чтобы я забылъ это оскорбленіе? Но еслибы онъ даже не оскорбилъ меня смертельно, то неужели вы думаете, что я пропущу этотъ случай убить человка, котораго я ненавижу всей душой.

— Генри, промолвила Жюльетта, снова схвативъ его за руку и смотря на него съ нжной мольбой: клянусь нашимъ прошедшимъ, нашей любовью, что я узнала объ этой дуэли только отъ Габріеллы и отъ тебя. Она только что была здсь. Ея мужъ секундантъ и она заподозрила, что будетъ дуэль, по нсколькимъ его фразамъ. Я вырвала у тебя сознаніе дуэли и у меня въ глазахъ покраснло. Я не могу дозволить, чтобы изъ за меня пролилась кровь и стала говорить, сама не знаю что… Но я люблю только тебя и буду твоей всю жизнь. Я такъ была счастлива… Ты вернулся такой добрый, такой нжный. Но если онъ даже и любитъ меня, то его вызовъ тебя на дуэль доказываетъ его полное сознаніе въ томъ, что я люблю только тебя и буду тебя вчно любить.

— Онъ все-таки меня оскорбилъ, перебилъ ее Пойанъ, и я не могу отказаться отъ дуэли. Я теб врю, прибавилъ онъ, страстно пожимая ея руку.

Онъ снова убдился въ ея искренности, но мысленно говорилъ себ: ‘Однако ты любишь насъ обоихъ — его и меня’. Ему становились нестерпимы эти вчныя сомннія, и онъ поторопился прекратить тяжелую бесду, тмъ боле, что ему необходимо было сохранить все свое хладнокровіе для приведенія въ порядокъ своихъ длъ.

— Да, повторилъ онъ, я теб врю, что ты узнала объ этой дуэли только отъ меня. Я поступилъ очень неблагоразумно, но длать нечего, я не могу взять назадъ вырвавшихся словъ. Ты теперь все знаешь. Будь мужественна и не будемъ боле говорить объ этомъ ни слова. Ты лучше всхъ знаешь, что нельзя шутить съ честью. Къ тому же я долженъ проститься съ тобой. Позволь мн захать къ теб посл обда въ девять часовъ. Мы скажемъ другъ другу до свиданія съ Божіей помощью.

Она отпустила его, не промолвивъ ни слова. Что она могла сказать противъ такого неизбжнаго факта, какъ эта дуэль. Реймонъ оскорбилъ Генри и послдній былъ правъ, что они должны драться. Но необходимость дуэли не примиряла съ нею это женское сердце, пораженное вдвойн и съ ужасомъ возстававшее противъ возможности поединка между двумя дорогими для нея существами. Прошло много времени посл ухода Пойана, а она оставалась все въ томъ же положеніи на кресл, въ которое она опустилась въ ту минуту, когда затворилась за нимъ дверь. Ея руки крпко сжимали колна, голова была вытянута, а глаза смотрли въ пространство. Передъ нею быстро мнялись одна картина за другой. Она видла Генри и Реймона, стоявшихъ другъ противъ друга съ поднятыми пистолетами… Потомъ одинъ изъ нихъ упалъ на землю, весь въ крови. Это былъ Пойанъ: глаза человка, котораго она любила десять лтъ, глаза, въ которыхъ она не могла видть хладнокровно грустнаго выраженія, смотрли на нее въ смертельной агоніи и она ясно читала въ нихъ роковой упрекъ: ‘Ты меня убила’. Едва она успла отогнать отъ себя этотъ ужасный кошмаръ, какъ уже видла предъ собою смертельно раненаго Казаля. Этотъ человкъ, присутствіе котораго наполняло ея сердце радостью и страхомъ, а отсутствіе заставляло ее чахнуть, также смотрлъ на нее и его глаза выражали не упрекъ, а презрніе. Даже въ эту трагическую минуту она не знала, котораго изъ двухъ она оплакивала-бы боле горькими слезами, если-бы дуэль окончилась несчастнымъ образомъ. Но дуэль не могла состояться. Она помшаетъ имъ драться, бросится къ ихъ ногамъ и такъ или иначе, но не допуститъ поединка. Но что было ей предпринять? Она не знала ни часа, ни мста дуэли. Не обратиться ли ей къ секундантамъ? Она знала только, что секундантами Казаля были Кандаль и лордъ Гербертъ. Но если она и пойдетъ къ нимъ, то по какому праву могла она просить ихъ помшать дуэли? Для нихъ, если Казалъ разсказалъ имъ что-нибудь, она была презрнной коварной женщиной, которая въ отсутствіе своего любовника кокетничала съ другимъ, а потомъ прогнала его, какъ только вернулся любовникъ. Какъ могла она объяснить имъ всю искренность своихъ чувствъ и ненормальный дуализмъ своего сердца, которое одинаково дрожало за обоихъ? И страшный кошмаръ снова возобновлялся. Она видла предъ собою прострленную грудь, истекающую кровью рану, и все равно, чья бы это кровь ни была, Генри или Реймона, она чувствовала при вид ея такія неизъяснимыя страданія, что въ сравненіи съ нимъ смерть казалась легкою.

Пробили часы. Машинально Жюльетта подняла голову и посмотрла на часы, маятникъ которыхъ могъ отмтить минута въ минуту и секунда въ секунду время, оставшееся до ужасной дуэли. Было уже четыре часа. Прошло боле шестидесяти минутъ съ тхъ поръ, какъ Пойанъ ушелъ отъ нея, и она все это время оставалась въ бездйствіи, тогда какъ Габріелла ее ждала готовая содйствовать ей въ важномъ дл спасенія двухъ человческихъ жизней. Эта мысль, что она теряетъ дорогое время, столь скудно отсчитанное ей судьбой, заставила ее быстро вскочить съ кресла. Она провела рукой по глазамъ и недавняя апатія мгновенно замнилась лихорадочной дятельностью. Въ одно мгновеніе она позвонила, одлась, послала за извощикомъ, такъ какъ закладывать карету было слишкомъ долго, и похала въ Тильзитскую улицу. По дорог въ голов ея возникали десятки проектовъ, въ которыхъ графиня Кандаль играла видную роль, но вс они оказались неосуществимыми, такъ какъ ея не было дома. Видя, что ея другъ опаздываетъ, и терзаемая безпокойствомъ, Габріелла сама отправилась къ ней. Он очевидно разъхались, потому что швейцаръ повторялъ:

— Графиня ухала только десять минутъ.

‘Боже мой, думала Жюльетта, снова садясь въ экипажъ: только бы она подождала меня въ улиц Матиньонъ.

Но Габріелла поступила совершенно иначе, хотя всего логичне было сказать себ: конечно Жюльетта похала ко мн и тотчасъ вернется. Но терзаемая безпокойствомъ графиня Кандаль отправилась въ клубъ своего мужа, надясь его тамъ застать и вывдать у него что нибудь. Пока она совершенно напрасно предпринимала эту поздку, Жюльетта вернулась въ улицу Матиньонъ и узнала, что ея подруга зазжала, но тотчасъ отправилась неизвстно куда. Бдная женщина пришла въ отчаяніе и снова поскакала къ графин, которую по прежнему не застала дома. Тогда въ голов ея возникла идея, которая вскор овладла ею всецло. Причина дуэли между Пойаномъ и Казалемъ заключалась въ томъ, что послдній назвалъ перваго подлецомъ и если послдній согласился бы взять это слово назадъ, то дуэль не имла бы никакого смысла. Но кто могъ добиться отъ него этого согласія? Отчего ей самой не попытать счастья и, отправившись къ нему, упросить его, въ виду ея смертельныхъ страданій, не драться съ Пойаномъ. То, что было невозможно для Пойана, Казаль могъ, и долженъ былъ сдлать, если онъ ее любилъ, а въ этомъ сомнваться было нельзя. Если-бы онъ не любилъ ее, то не позволилъ бы себ такой сумашедшей выходки. Да, это было единственное средство спасенія. Какъ не подумала она объ этомъ прежде? Взглянувъ на часы, она увидла, что снова прошло сорокъ минутъ въ безполезныхъ разъздахъ, а ей оставалось очень мало времени, такъ какъ въ пять часовъ она дожна была вернуться домой къ обду, а въ девять къ ней явится Генри. Вн себя отъ отчаянія и находясь какъ бы во сн, она крикнула кучеру адресъ человка, отъ котораго, ей казалось, зависла вся ея судьба. Машинально остановилась она передъ домомъ, въ которомъ жилъ Казаль, позвонила и спросила дома ли онъ. Только очутившись въ незнакомой ей гостиной, она очнулась и поняла всю несообразность своего поступка.

— Боже мой, сказала она громко: что я сдлала?

Но было уже поздно: Реймонъ вышелъ въ комнату. Онъ занимался въ своемъ кабинет приведеніемъ въ порядокъ своихъ длъ, когда ему доложилъ лакей, что его желаетъ видть дама, которая не хочетъ сказать своего имени. Онъ вообразилъ, что это была графиня Кандаль, которая, узнавъ отъ мужа о дуэли, явилась уговорить его отказаться отъ поединка. Поэтому, увидавъ Жюльетту, онъ до того былъ пораженъ, что нсколько секундъ не могъ вымолвить ни слова. При вид ея блдности и волненія, которыя она уже не умла скрывать, онъ понялъ, что ей было извстно все и конечно отъ Пойана. Онъ пришелъ къ такому же выводу, какъ его соперникъ, и при этомъ новомъ доказательств его интимныхъ отношеній къ Жюльетт, онъ въ свою очередь подвергся порыву безумной ревности.

— Вы здсь, маркиза, произнесъ онъ съ грубой ироніей: а, понимаю. Вы пришли просить меня, чтобы я не убилъ вашего любовника.

— Нтъ, отвчала она дрожащимъ голосомъ: — Я пришла просить, чтобъ вы не убили меня. Не прибавляйте ко всмъ моимъ страданіямъ еще сознаніе, что два такихъ человка, какъ вы оба, рискуютъ умереть но моей вин. Вы одни можете раздлать то, что вы надлали, и я прошу, умоляю васъ пожалйте меня. Я не переживу несчастія съ однимъ изъ васъ.

Эти неосторожныя слова Жюльетты, имвшей въ виду только во что бы то ни стало уничтожить поединокъ, привели въ ярость Казали, который видлъ въ нихъ окончательное подтвержденіе своихъ мучительныхъ подозрній.

— Такъ вы сознаетесь, что онъ вашъ любовникъ, воскликнулъ молодой человкъ, скрестивъ руки и дико сверкая глазами: а я, несмотря на все, еще сомнвался. Онъ вашъ любовникъ! Хорошо же вы меня провели! Какъ вы вроятно зло смялись надъ дуракомъ Казалемъ, который разыгрывалъ роль влюбленнаго юноши и не смлъ даже высказать вамъ своей любви. Да, я любилъ васъ, какъ я никогда никого не любилъ, а вы издвались надо мной. Надо отдать вамъ справедливость, что вы знаете свое дло кокетки до совершенства. Но вы забыли, что съ нкоторыми людьми нельзя безнаказанно шутить. Я убью вашего любовника, слышите — я убью его! Это также врно, какъ то, что вы мн лгали въ продолженіи двухъ мсяцевъ. Я понимаю, что вы говорите себ: бдный юноша, онъ несчастенъ, но я ничего ему не общала и не виновата въ томъ, что онъ меня любитъ. Нтъ, вы въ этомъ виноваты, и такъ какъ вашъ любовникъ, чтобъ спасти себя, выдалъ вамъ тайну нашей дуэли, то знайте, что я убью его. Иначе я не могу вамъ отомстить. А теперь, маркиза, прощайте — мн не о чемъ боле съ вами говорить.

Жюльетта слушала эти жестокія слова, не перебивая его, презрніе, которымъ они дышали и котораго она нисколько не заслуживала, несмотря на всю кажующуюся ея виновность, до того поразило, уничтожило и сокрушило ея сердце, что она воскликнула въ безумномъ порыв, впорвые называя его по имени:

— Нтъ, Реймонъ, я не могу дозволить, чтобъ вы такъ со мною говорили, чтобъ вы такъ обо мн судили. Неужели ваше сердце но подказываетъ вамъ, что я не кокетка, а жертва злого рока, что я искренно любила васъ. Да, Реймонъ, я васъ любила и теперь люблю. Еслибъ я не любила васъ, то ваша дуэль не привела бы меня въ такое отчаяніе, что я, Жюльетта Тильеръ, явилась къ вамъ. Да, когда вы предстали передо мною, я не была свободна и не должна была принимать васъ. Но я думала, что я была сильна, а я оказалась слабымъ существомъ. Я не понимала, куда шла. Все случилось такъ быстро, такъ неожиданно. Нритомъ я не знала, что меня такъ любитъ другой. Сознаніе любви къ вамъ и сожалніе къ нему мгновенно овладли моимъ сердцемъ. Вы какъ мужчина не понимаете, что нельзя купить своего счастья несчастьемъ другого. Я не лгу, я говорю правду, посмотрите на меня и вы увидите, сколько я перестрадала, пожертвовавъ вами, а съ другой стороны я не могла перенести мысли причинить ему смертельную агонію. Я столько выстрадала, что имю право сказать вамъ — не увеличивайте моихъ пытокъ. Не прибавляйте ко всему еще сознанія, что я убійца, что по моей милости погибъ одинъ изъ васъ. Нтъ, я слишкомъ много страдаю и больше страдать не могу.

Разсказывая странную драму, жертвой которой она была, Жюльетта сіяла красотой, но болзненной страстной красотой, которая затрагиваетъ самыя глубокія фибры человческаго сердца. Ея слова звучали грустной правдой, и въ нихъ слышалось искреннее горе, источникъ котораго заключался въ томъ, что ея чувства были слишкомъ нжны и утонченные Казаль, помимо своей воли, поддался магнетической сил ея искренности. Его гнвъ уступилъ мсто безконечной грустной жалости. Онъ прежде боготворилъ эту женщину, потомъ проклиналъ ее, а теперь онъ видлъ ее передъ собой такой, какъ она дйствительно была: благороднымъ, утонченнымъ, стремящимся къ идеалу существомъ, но слабымъ, безпокойнымъ, вчно терзаемымъ противоположными чувствами. Ему было стыдно за ту жестокость, которую онъ только что выказалъ относительно ея, и онъ произнесъ уже совершенно инымъ тономъ, отрадно раздавшимся въ ушахъ Жюльетты.

— Отчего вы раньше мн этого не сказали? Отчего вы мн не открыли всей правды, когда я объяснялъ вамъ свою любовь? Я тогда все понялъ бы, все простилъ бы. Теперь уже поздно. Вы просите, чтобы я отказался отъ этой дуэли. Но это невозможно. Я не могу просить у него извиненія на мст поединка. Это невозможно, это невозможно.

— Невозможно, воскликнула Жюльетта, ломая себ руки: — и вы говорите, что вы меня любите. Ваша гордость, а не ваше сердце отказываетъ мн въ моей просьб, Реймонъ. Умоляю васъ если вы мн врите, если вы искренно мн прощаете, если вы меня любите, то исполните мое желаніе, мою волю!

Она приблизилась къ нему, и ея лицо, ея глаза, все ея существо такъ пламенно дышали однимъ желаніемъ, одной волей, не допускавшими и мысли о противодйствіи, что его ршимость стушевалась и. онъ произнесъ тономъ человка, который уступаетъ настолько, насколько можетъ уступить, сохраняя сознаніе своей чести:

— Вы хотите этого? Я могу сдлать вотъ что, но ничего боле. Я напишу Пойану письмо, въ которомъ выражу сожалніе, что позволилъ себ забыться до того, что оскорбилъ такого достойнаго человка, какъ онъ. Я общаю вамъ, что это письмо будетъ написано въ такомъ дух, что онъ можетъ вполн имъ удовлетвориться. Но если онъ и посл этого письма потребуетъ дуэли, то я буду драться съ нимъ.

— А письмо, спросила Жюльетта: когда вы его отправите? Сейчасъ?

— Хорошо, сейчасъ, отвчалъ Казаль: даю вамъ слово.

— Благодарю, благодарю, воскликнула молодая женщица, какой вы добрый, какъ вы меня любите!

Она не сомнвалась, что, добившись письма отъ Казаля, ей удастся отговорить Пойана отъ дуэли, при ихъ свиданіи въ этотъ вечеръ Она одержала боле тяжелую побду, и однимъ своимъ присутствіемъ стушевала гнвъ, ревность и самолюбіе человка, принявшаго ее самымъ жестокимъ образомъ. Но этотъ успхъ ея нжной мольбы подточилъ вс ея силы и она чувствовала, что слабетъ, что слезы выступаютъ на ея глазахъ. Она взяла об руки Реймона и крпко сжимала ихъ въ избытк благодарности. Она дрожала всмъ тломъ и боясь, чтобы она не упала въ обморокъ, какъ въ послднее его посщеніе улицы Матиньонъ, онъ поддержалъ ее. Она не оттолкнула его, а напротивъ опустила свою голову на его плечо и дтски счастливая, хотя печальная улыбка показалась на ея прекрасномъ блдномъ лиц. Онъ нагнулся и поцловалъ ее. Она не сопротивлялась. Находилась ли она подъ вліяніемъ нервнаго опьяненія, слдующаго за сильнымъ порывомъ страха, а онъ подчинился ли странному, но неудержимому влеченію, которое овладваетъ нами при мысли, что любимая нами женщина принадлежала другому, или просто потому, что они любили другъ друга, но они оба поддались той безумной страсти, благодаря которой, несмотря на громкій голосъ разума, на преслдованія судьбы, на самую твердую ршимость противостоять всмъ соблазнамъ, уста встрчаются въ поцлу и сердца соединяются въ блаженномъ упоеніи. Онъ вынесъ ее на рукахъ изъ гостиной и она вполн отдалась ему въ безумномъ порыв.

XI.
Послдній оборотъ лабиринта.

Знаменитое изреченіе древнихъ, что всякое живое существо посл упоенія любви ощущаетъ невольную печаль, справедливо не только физіологически, но и, такъ сказать, соціально, такъ грустны обыкновенно т условія, которыя сопровождаютъ наше пробужденіе отъ опьяняющаго порыва страсти. При этомъ, тяжелое возвращеніе изъ идеальной сферы въ горькую дйствительность, рдко совершается постепенное всего чаще оно происходитъ мгновенно, благодаря неожиданному удару. Такъ было и съ Жюльеттой, которая, забывъ все въ объятіяхъ Казаля, была приведена къ сознанію своего ужаснаго положенія, самымъ мелочнымъ, грубымъ фактомъ обыденной жизни. Она оставила у дома Казаля экипажъ, въ которомъ пріхала, и кучеръ, прождавъ два часа сошелъ съ козелъ и ходилъ взадъ и впередъ по троттуару. Увидавъ наконецъ Жюльетту, онъ отворилъ ей дверцу кареты съ добродушной улыбкой, въ которой однако, какъ ей показалось, просвчивала оскорбительная ироніи. Взволнованнымъ голосомъ она приказала ему хать въ улицу Сентъ-Онорэ, въ парфюмерный магазинъ. Она вспомнила, что посылала своего лакея за экипажемъ и краска стыда покрыла ея лицо при мысли, что еслибъ она вернулась домой, то добродушный извощикъ могъ разсказать лакею объ ея двухъ-часовомъ визит. Всмъ ея существомъ теперь овладло такое чувство, котораго она прежде никогда не испытывала. Она ясно видла лицомъ къ лицу то положеніе, въ которомъ она находилась: у нея, у Жюльетты Тильеръ, былъ новый любовникъ. И при какихъ обстоятельствахъ она завела его? Наканун дуэли между двумя личностями, которыя имли теперь на нее одинаковыя права. При крайне напряясенномъ состояніи ея нервовъ, она теперь ощущала чувство стыда, доходившее до безумія. Когда экипажъ остановился передъ указаннымъ магазиномъ, она вышла и заплатила возниц, не смя взглянуть на него. Она не посмла войти въ магазинъ. Она не осмливалась смотрть на прохожихъ. Ей казалось, что на ея лиц, въ ея глазахъ, въ малйшихъ ея жестахъ обнаруживалась ея виновность. Она машинально пошла куда глаза глядли, и, только очутившись на одной изъ большихъ улицъ, ведущихъ къ Тріумфальной арк, она догадалась, что удалялась отъ дона вмсто того, чтобъ приближаться къ нему. Вечеръ уже давно наступилъ. Она вынула часы. Было половина девятаго.

‘Боже мой! подумала она: — моя мать ждетъ меня къ облу боле часа. Какъ она бдная безпокоится и что я ей скажу?

Дйствительно, что могла она сказать матери? Какъ могла она теперь вынести проницательный взглядъ старухи, которая привыкла читать въ глубин ея сердца? При этой мысли Жюльетта едва не упала отъ волненія. Ноги ея подкосились и она сла на скамейку. Горькое разочарованіе жизнью овладло ею и она невольно стала думать о смерти. Ей стоило только дойти до ближайшаго моста и она могла покончить навсегда съ собою. Впервые эта энергичная женщина, привыкшая къ самообладанію, почувствовала стремленіе къ вчному покою, которое одинаково овладваетъ въ извстныя минуты страждущимъ, доведеннымъ до отчаянія существомъ, все равно къ какому бы классу общества оно ни принадлежало. Но сознаніе долга было слишкомъ сильно въ Жюльетт, чтобъ она ршилась наложить на себя руку, не думая о тхъ, которымъ она была нужна. Въ эту критическую минуту она вспомнила, что ея смерть приведетъ въ отчаяніе бдную старую мать и почти громко сказала себ:

‘Нтъ, я не причиню ей такого горя. У меня хватитъ храбрости жить и скрыть отъ нея горькую правду’.

Она встала, позвала извощика и похала домой. Она твердо ршилась прибгнуть къ лжи, чтобъ избавить отъ страданій хоть одного изъ дорогихъ ей существъ. Ей приходилось еще лгать, хотя, кажется, она уже достаточно лгала съ тхъ поръ, какъ начала странствовать въ лабиринт сложныхъ сердечныхъ чувствъ. И сидя въ карет, она придумала цлую исторію, чтобъ объяснить матери свое странное исчезновеніе.

— Я возвращалась домой пшкомъ, сказала она цлуя, старуху: какъ вдругъ со мною сдлалось дурно и меня должны были внести въ аптеку. Очнувшись, я не хотла предупредить васъ, чтобъ вы напрасно не тревожились.

— Надо сейчасъ послать за докторомъ, отвчала маркиза Нансэ, съ безпокойствомъ смотря на блдность дочери, черныя полосы подъ ея глазами и болзненное, истощенное выраженіе ея лица.

— Нтъ, промолвила Жюльетта: не надо посылать за докторомъ, мн теперь гораздо лучше и успется послать за нимъ завтра утромъ, если я проведу дурную ночь. Я теперь пойду отдохнуть.

— Да, да. А я приму вмсто тебя Габріеллу. Она зазжала три раза и сказала, что еще задетъ въ девять часовъ. У васъ какія-нибудь дла?

— Нтъ, милая мама. Объясните ей въ какомъ положеніи я вернулась домой и, что я не въ силахъ ее ждать.

Жюльетта дйствительно ощущала полный упадокъ силъ. Послдній запасъ ея энергіи истощился въ разговор съ матерью, а Габріеллы и Пойана она ршительно не могла видть. Ей необходимо было остаться наедин для того, чтобы собраться съ силами и выказать на другой день должное самообладаніе. Но она зло ошиблась и наступившая ночь принесла съ собою несчастной женщин не желанный покой, а новыя страданія. Пе успла она лечь въ постель и погасить огонь, какъ одна мысль всецло овладла всмъ ея существомъ. Она была любовницей Реймона. Неужели это была правда? Неужели т самыя руки, которыя она теперь ломала въ отчаяніи, обвивались нсколько часовъ тому назадъ вокругъ его шеи? Неужели т самыя уста, которыя теперь лепетали: ‘Боже мой, Боже мой, будь милостивъ ко мн’, еще недавно страстно лобзали его? Все, что произошло въ этотъ страшный день, теперь снова проходило передъ ея глазами, какъ въ панорам, и пораженная стыдомъ, она громко повторяла:

‘Какъ я себя презираю, какъ я себя презираю!’

Но эта агонія отчаянія, слезъ и укоровъ совсти не могла стушевать совершившагося факта и его неизбжныхъ послдствій. На другой день она увидитъ Пойана. Что было ей длать? Она чувствовала, что истинное благородство обязывало ее сознаться ему во всемъ, хотя оно прямо влекло за собою страшную сцену между ними и безконечныя страданія какъ для нея, такъ и для него. Снова мысль о томъ, что она своей исповдью разобьетъ на-вки сердце этого благороднаго человка, заставляла ее лихорадочно дрожать и болзненный крикъ вырывался изъ ея наболвшей души:

— Нтъ, я никогда не сознаюсь ему въ этомъ.

Нельзя-ли было молча порвать вс отношенія съ нимъ? Дйствительно на этотъ разъ окончательный разрывъ былъ необходимъ, такъ какъ она не могла допустить мысли о такомъ позорномъ униженіи имть въ одно и то же время двухъ любовниковъ. Если она и отдалась второму, не покончивъ съ первымъ, то это лишь произошло отъ ужаснаго стеченія обстоятельствъ. ‘Я просто потеряла голову, думала она, стараясь смыть омрачавшее ея совсть пятно: я сошла съ ума отъ этой дуэли. Если бы я не хотла во чтобы то ни стало помшать дуэли, то я никогда не похала бы къ Казалю’. Но тутъ неожиданно въ голов ея блеснула мысль: ‘дйствительно-ли дуэль не состоится’. До сихъ поръ она была убждена, что Пойанъ приметъ извиненія Казаля. Конечно, онъ непремнно такъ поступилъ бы, если бы она вечеромъ увидала его. Но она отказалась отъ этого свиданія и дуэль теперь могла -состояться. Если ей суждено окончиться трагически, то Жюльетта была бы вдвойн отвтственна въ этомъ. И снова ею овладла прежняя агонія страха, но еще ужасне, еще нестерпиме, такъ какъ теперь она сознавалась, что принадлежитъ обоимъ. Чудовищный сердечный дуализмъ довелъ ее, несмотря на самыя искреннія усилія ввести въ свою жизнь правильное единство, до того непонятнаго ей самой факта, что она была въ одно и то же -время любовницей двухъ людей, изъ которыхъ одного она страстно любила, а къ другому чувствовала самую нжную, полную сожалнія привязанность.

— Нтъ, это невозможно, громко произносила она: нельзя любить двухъ. Можно только любить одного или другого.

Но несмотря на то, что она всячески старалась убдить себя въ невозможности двойной любви, въ ея сердц все-таки клокотали эти два противоположныя чувства, подстрекавшія другъ друга, тмъ боле, что имъ грозила одинаковая опасность.

Только къ утру она забылась тревожнымъ сномъ, и какъ только открыла глаза, то горничная подала ей письмо, полученное наканун вечеромъ. Узнавъ на конверт почеркъ Казаля, она съ тревогой и надеждой распечатала письмо. Вотъ что она прочитала.

Вторникъ, вечеромъ.

‘Я сдержалъ свое слово, моя любовь, и написалъ П… Это письмо стоило мн мучительной борьбы, но оно докажетъ теб, какъ я тебя люблю. Но останешься-ли ты посл этой жертвы съ моей стороны той-же, которой ты была сегодня? Я же люблю тебя теперь боле, чмъ когда, и желалъ-бы, чтобы мое счастье не стоило теб ни малйшаго укора совсти. До скораго свиданія, другъ мой, до завтра, если дло устроится, какъ я надюсь, и ты примешь меня въ два часа, согласно твоему общанію. Но если ты предпочитаешь пріхать ко мн, то назначь часъ. Это будетъ въ послдній разъ. Я тотчасъ пріищу гнздо для нашего счастья, гд я на свобод буду въ состояніи теб безконечно повторять: я тебя люблю.

Тысячу разъ цлую твои глаза, которые никогда боле не будутъ плакать по моей милости’.

‘Реймонъ’.

(Копія).

‘Милостивый государь, это письмо наканун дуэли могло бы быть истолковано очень дурно, если бы я не доказалъ такъ же, какъ вы, много разъ своей храбрости на дл, и притомъ вы можете оставить это письмо безъ всякихъ послдствій. Если вамъ угодно, то мы будемъ считать, что оно никогда не было написано. Но все-таки я освобожу себя отъ нестерпимаго укора совсти. Люди, съ вашимъ талантомъ и съ вашимъ сердцемъ, рдки въ наше время и ихъ жизнь драгоцнна для страны, а потому я заявляю, безъ малйшаго стыда, сожалніе о моей легкомысленной выходк въ театр. Повторяю, милостивый государь, я пишу вамъ это письмо подъ вліяніемъ укоровъ совсти, и если бы вы сочли ею недостаточнымъ для себя удовлетвореніемъ, то я по прежнему къ вашимъ услугамъ. Что бы вы не ршили, это письмо во всякомъ случа доказываетъ мое глубокое къ вамъ уваженіе’.

‘Казаль’.

— Они спасены, воскликнула громко Жюльетта, прочитавъ письмо. Что значитъ въ сравненіи съ этимъ мое паденіе?

Это мучительное сознаніе возбудилъ въ ней тонъ письма Казаля, который показался утонченной, щепетильной деликатности ея чувствъ немного грубымъ и даже неприличнымъ. Онъ исполнилъ ея волю, какъ дорого это ему ни стоило, по прямо давалъ ей почувствовать, что она впредь принадлежитъ ему. Его письмо дышало пламенной любовью, но ясно выражало, что она была отнын въ его власти. Однако, какъ ни тяжело было ей это сознаніе, оно теперь стушевалось радостью, что всякая опасность дуэли миновала.

Впрочемъ, ея сердце такъ наболло отъ тревожнаго безпокойства, что она все-таки послала въ десять часовъ лакея въ улицу Матиньонъ подъ какимъ-то пустымъ предлогомъ. Она непремнно хотла убдиться, что Пойанъ былъ дома, и когда лакей вернулся съ извстіемъ, что онъ ухалъ рано утромъ, то безпокойство снова овладло ею съ еще большей силой. Тщетно она повторяла себ: ‘Я съума сошла, если дуэль и не состоится, то все-таки ему надо повидать своихъ секундантовъ’. Сердце ея продолжало лихорадочно биться и, вн себя, отъ отчаянія она уже хотла послать къ Казалю. Она даже написала нсколько черновыхъ писемъ къ нему, но потомъ разорвала ихъ. Наконецъ она принялась за письмо къ Габріелл, когда вдругъ дверь отворилась и графина Кандаль показалась на порог. Ея волненіе ясно обнаруживало горькую правду и Жюльетта воскликнула съ ужасомъ.

— Они дерутся!

— Наконецъ то я тебя вижу, сказала графиня, не отвчая прямо на восклицаніе своего друга: я поняла, что ты весь вчерашній день посвятила на усилія отговорить Пойана отъ дуэли и, узнавъ, въ какомъ положеніи ты вернулась домой, я заключила, что вс твои старанія ни къ чему не привели. Да, они дерутся. Я въ этомъ вполн убдилась. Я видла вчера вечеромъ на стол у мужа ящикъ съ пистолетами, который принесли отъ Гостина, а сегодня утромъ онъ взялъ его съ собою, ухавъ изъ дома въ восемь часовъ утра. Потомъ я узнала чрезъ его камердинера, что онъ приказалъ кучеру хать къ Казалю. Цлое утро я прождала его, но когда пробило одиннадцать часовъ, то я похала къ теб узнать, неизвстно ли теб чего.

— Я знаю только, что Реймонъ оскорбилъ Генри и это было причиной ихъ дуэли, отвчала Жюльетта: Боже мой, Боже моні страшно подумать, что теперь быть можетъ умираетъ одинъ изъ нихъ и по моей вин. Подемъ, Габріелла, и найдемъ мсто, гд они дерутся. Швейцаръ Казаля или лорда Герберта скажутъ намъ, куда они отправились.

— Это безуміе, произнесла графиня Кандаль: во-первыхъ, мы опоздаемъ, если и найдемъ мсто дуэли, а во-вторыхъ, я не позволю теб обезчестить себя безъ всякой пользы. Мы об носимъ громкое имя и должны его сохранить незапятнаннымъ. Ну, Жюльетта, будь гордой и сильной!

— Какое мн дло до гордости и до моего имени! дико воскликнула Жюльетта — я не хочу, чтобъ одинъ изъ нихъ умеръ, слышишь: я этого не хочу.

— Молчи, промолвила графиня: отворяютъ дверь.

Дйствительно, въ комнату вошелъ лакей и доложилъ, что графъ Пойанъ желаетъ видть маркизу.

— Просите, сказала Жюльетта и, обращаясь къ Габріелл, прибавила: пойди въ спальню, быть можетъ ты будешь мн нужна. Боже мой, какъ я дрожу отъ страха.

Она едва переводила дыханіе. Если дуэль состоялась и Пойанъ былъ здравъ и невредимъ, то что случилось съ Казалемъ? Не помня себя отъ страха, она бросилась на встрчу Пойана:

— Ну? спросила она едва слышнымъ голосомъ.

— Ничего, отвчалъ онъ просто: мы дрались. И вотъ я. Но, прибавилъ онъ, понижая голосъ, по несчастью моя рука оказалась тяжелой…

— Онъ раненъ, воскликнула Жюльетта и глаза ея безумно сверкнули: Онъ…

Она не смла окончить своей фразы. Пойанъ наклонилъ голову какъ бы въ отвтъ на невыраженный ею вопросъ. Она вскрикнула и ея губы шепотомъ промолвили:

— Онъ умеръ!

Она упала на стулъ, сраженная горемъ, и закрывъ лицо руками, стала судорожно рыдать. Въ продолженіи нсколькихъ секундъ Пойанъ съ невыразимой грустью смотрлъ на ея слезы, а потомъ, подойдя къ ней, прикоснулся рукой къ ея плечу.

— Теперь вы не будете отрицать, что вы его любите, произнесъ онъ: не плачьте, Жюльетта, и простите меня, что я подвергъ васъ тяжелому испытанію, которое было необходимо, чтобы окончательно убдить меня въ вашей любви къ нему. Онъ не умеръ. Онъ раненъ, и очень легко въ руку, теперь уже вроятно докторъ извлекъ пулю. Онъ будетъ живъ. Впрочемъ, какое мн дло, умретъ-ли онъ или останется въ живыхъ? Вы его любите живого или мертваго, а меня боле не любите. Я хотлъ знать, насколько онъ вамъ дорогъ, и солгалъ вамъ въ первый и въ послдній разъ. Вы жестоко меня за это наказали своими слезами. Мн очень, очень тяжело, но все таки страшное сомнніе послднихъ дней было еще тяжеле. Не говорите ничего. Я васъ не обвиняю. Вы можетъ быть сами не знали, насколько вы его любите. Теперь мы оба въ этомъ убждены.

Наступило молчаніе. Отчаяніе Жюльетты при мысли о смерти Казаля теперь замнилось какимъ-то мрачнымъ столбнякомъ. Она чувствовала, что наступила минута окончательнаго между ними объясненія Ихъ положеніе совершенно выяснилось, и оба они знали о любви Жюльетты къ Казалю, въ чемъ она такъ долго не сознавалась даже сама себ. Но какъ было ей нанести еще новый послдній ударъ человку, котораго она и такъподвергла столь тяжелымъ страданіямъ. Однако надо было что нибудь сказать, и Жюльетта произнесла умоляющимъ тономъ:

— Правда, я много уже дней веду борьбу съ своимъ сердцемъ и вы имете право обвинять меня въ томъ, что я скрывала отъ васъ эту борьбу. Но всегда, слышите, всегда я думала о васъ, и вы мн такъ дороги, что я не могу видть вашихъ страданій безъ желанія васъ утшить. Я не понимаю своего счастья безъ вашего. Я не лгала вамъ, говоря, что ваша любовь мн такъ же необходима, какъ воздухъ. Называйте какъ хотите то чувство, которое я питаю къ вамъ и благодаря которому я не могла согласиться на предложенный вами разрывъ. Поймите это, Генри, и не думайте, что я играла предъ вами комедію.

— Нтъ, перебилъ онъ ее: — вы искренни, но вы только боялись причинить мн страданія. Посмотрите на меня: я все знаю, все понимаю и однако я живъ и буду жить. Я уже не въ томъ возраст, когда не умютъ примириться съ мыслью о несчастьи, но вмст съ тмъ въ мои года чувствуешь жажду правды, а въ этомъ случа правда заключается въ томъ, что вы, Жюльетта, боле не любите меня, а любите другого. Если я хотлъ имть въ рукахъ неоспоримое доказательство этого факта, то лишь для того, чтобъ получить право вамъ сказать безъ упрека и безъ горечи: вы свободны. Вы теперь можете сдлать съ своей свободой все что вамъ угодно, слышите — все что вамъ угодно, потому что все — лучше той нравственной слабости, которая мшала вамъ такъ давно смотрть прямо въ глаза вашему сердцу, все — лучше того обиднаго сожалнія, которое причиняетъ столько невыносимыхъ страданій, все — лучше тхъ колебаній между противоположными чувствами, которыя довели васъ до того, что вы, зная и уважая меня, нанесли мн самое смертельное оскорбленіе.

— Самое смертельное оскорбленіе, повторила она, что вы хотите сказать?

— Прочтите это письмо отвчалъ онъ, подавая ей письмо Реймона: и отвчайте мн искренно, Вы должны мн все сказать и я стерплю все. Вы его просили, чтобъ онъ извинился передъ мною, такъ какъ иначе онъ никогда-бьт этого не сдлалъ?

— Да, произнесла Жюльетта съ неимоврнымъ усиліемъ: простите меня, Генри, я просто была сумашедшей. Вы грубо меня оттолкнули и у меня не было другой надежды помшать дуэли.

— И вы не подумали, что еслибъ я принялъ его извиненія, то онъ могъ сказать себ, что я изъ боязни дуэли заставилъ васъ предпринять этотъ шагъ?

— Нтъ, Генри, воскликнула она, подобная мысль никогда не могла войти ему въ голову. Онъ знаетъ, какой вы храбрый человкъ, а смотря на меня, онъ ясно видлъ, что я обезумла отъ отчаянія.

— А, онъ васъ видлъ вчера?

— Да.

— Здсь? спросилъ Пойанъ съ видимымъ усиліемъ.

— Нтъ, отвчала она съ ршимостью женщины, которая предпочитаетъ погубить себя, чмъ произнести ложь.

— У него?

— У него.

Они пристально посмотрли другъ на друга. Смертельная блдность покрывала ея щеки, а его лицо приняло то мученическое выраженіе, которое всегда парализовало ея искренность въ разговор съ нимъ. Она знала, что полная откровенность была для нея единственнымъ средствомъ сохранить самоуваженіе, но мысль, объ его страданіяхъ, заставила ее произнести умоляющимъ голосомъ:

— Не судите меня по наружности.

— Жюльетта, воскликнулъ Пойанъ, схвативъ ее за руку и говоря такимъ рзкимъ тономъ, какого она никогда не слышала у него: поклянись, что это неправда, что между вами ничего не было! Я могу пожертвовать собою для твоего счастья, я могу отдать тебя ему, если ты его любишь, но знать, что наканун дуэли… нтъ это невозможно… Поклянись, что это неправда.

— Клянусь, что между нами ничего не было, промолвила едва слышно Жюльетта.

Пойанъ провелъ рукой по глазамъ, какъ-бы отгоняя отъ себя страшный кошмаръ, и сказалъ нжно, печально:

— Вы видите, что можетъ сдлать ревность съ сердцемъ, которое однако лучше чмъ кажется. Простите мн эту жестокую выходку. Она будетъ послдняя. Я не имю боле права съ вами такъ говорить и въ сущности никогда не имлъ этого права. Если вы иногда были вынуждены лгать ма, то вы руководились такими благородными мотивами, что я не долженъ былъ васъ оскорблять такими подозрніями. Я просто сошелъ съ ума. Забудьте это минутное безуміе. Общаю вамъ, что впредь я буду вашимъ другомъ, только вашимъ другомъ, Но теперь я слишкомъ взволнованъ, чтобы продолжать наше объясненіе. Завтра, если вы позволите, я пріду въ два часа и мы переговоримъ обо всемъ. Прощайте.

— Прощайте, повторила Жюльетта, не смотря на него.

Все давило, все сокрушало ее: и новая ложь съ ея стороны, и сознаніе, что она измнила такому благородному человку, и увренность, что эта сцена поведетъ къ окончательному разрыву между ними. Она машинально протянула руку Пойану, и онъ почувствовалъ, что она не отвчала на его послднее пожатіе. Мученическое выраженіе, только что наполнившее такимъ ужасомъ сердце молодой женщины, снова показалось на его лиц. Его глаза дышали той безконечной покорной печалью, которая невольно овладваетъ нами въ минуту тяжелаго самопожертвованія.

Когда спустя четверть часа графиня Нандаль, безпокоясь, что ее такъ долго не звала Жюльетта, вошла въ комнату, то увидала, что ея другъ неподвижно стояла, облокотясь на каминъ. Жюльетта встала, чтобы позвать назадъ Пойана, но потомъ она сказала себ: ‘Къ чему?’ и какъ-бы замерла на мст, ничего не чувствуя, ничего не понимая, кром того, что она била побждена, разбита, уничтожена жизненной борьбой.

— Случилось несчастье? спросила графиня, ложно истолковывая отчаяніе Жюльетты.

— Нтъ, отвчала молодая женщина, дуэль состоялась. Казаль равенъ, но легко, и поправится чрезъ нсколько дней.

— Ты видишь, что все устроилось лучше, чмъ мы могли надяться. Отчего же ты такъ печальна? Что теб сказалъ Пойанъ?

— Не говори мн о немъ, воскликнула Жюльетта почти грубо. Оставь меня, ты меня погубила. Если бы ты меня не свела съ нимъ, не такъ хвалила его, то ничего не случилось-бы!

Но видя слезы на глазахъ своего друга, она бросилась къ ней на шею и послдняя тщетно старалась успокоить ее и узнать настоящую причину ея отчаянія. Жюльетта на все отвчала съ страннымъ разсяніемъ и наконецъ Габріелла ухала, говоря:

— Я пошлю къ Казалю узнать объ его здоровь и тотчасъ тебя увдомлю.

Когда молодая женщина осталась снова наедин съ своими мрачными мыслями, то предъ нею возсталъ образъ не Реймона, а Пойана. Въ ея ушахъ раздавался его голосъ, печально произносившій: ‘Прощайте’. Она ощущала одно желаніе, одну потребность снова увидть его и объясниться съ нимъ. Но для чего? Чтобы снова ему лгать? Неужели посл того, что онъ прямо поставилъ вопросъ о разрыв, она желала снова возобновить прежнюю канитель недоразумній, лжи, обмановъ? По какому странному, таинственному влеченію сердца теперь, когда она отдалась другому и могла возстановить единство въ своей жизни, Жюльетта ощущала безумное желаніе надть на себя снова цпи, которыя такъ тяготили ее въ послдніе два мсяца?

Эти вопросы терзали ее въ продолженіи всего дня, всей ночи и слдующаго утра до двухъ часовъ, когда долженъ былъ пріхать Пойанъ. Но онъ не явился, и она, боясь какой нибудь роковой катастрофы, отправилась къ нему. Швейцаръ объявилъ ей, что графъ ухалъ и неизвстно когда вернется. Она написала ему нсколько словъ, но лакей не принесъ ей никакого отвта. Только на другое утро и посл новой тревожной ночи она получила письмо отъ Пойана. Разорвавъ конвертъ, она прочла это письмо съ та, кимъ же пламеннымъ волненіемъ, какъ записку Казаля сорокъ восемь часовъ предъ тмъ.

Пасси, 5 часовъ вечера.

‘Мои другъ!’

‘Чтобы написать эти строки, я нарочно пріхалъ сюда, въ нашу квартирку бъ Пасси, которую вы въ боле счастливыя времена называли ‘у насъ’. Я никогда не слышалъ безъ сердечнаго содроганія этихъ двухъ словъ, произнесенныхъ вашими устами. Они такъ нжно резюмировали единственную мечту моей жизни въ послднія десять лтъ, именно жить съ вами общей жизнью, вчно, открыто, зная, что вы носите мое имя и окружаете меня тмъ блаженствомъ, которое вознаградило-бы меня за вс прошедшія горести и страданія. И вотъ я одинъ въ этомъ счастливомъ убжищ, которое вы никогда уже боле не назовете ‘у насъ’, предо мною вс нмые свидтели нашего блаженства: шкафъ съ книгами, которыя мы вмст читали, старинныя вазы, которыя я украшалъ цвтами предъ каждымъ вашимъ посщеніемъ. Несчастный, оплакивающій на могил свою мертвую любовь, не боле убитъ горемъ, чмъ я, который также стою теперь предъ могилою нашего общаго прошедшаго. Вы будете читать эти слова, когда я уже буду далеко отъ Парижа, далеко отъ этого прелестнаго таинственнаго уголка. Я желалъ-бы, чтобы вы вспоминали обо мн не какъ о человк, который наговорилъ вамъ въ послдній разъ столько страннаго, а какъ о друг, думающемъ о васъ среди этой, нкогда счастливой для него обстановки нжно, религіозно, съ невыразимой благодарностью за доставленныя ему несказанныя радости’.

‘Поймите меня, мой дорогой, дорогой другъ, что я не питаю къ вамъ черной неблагодарности и, покидая васъ навсегда, я знаю, что я дорогъ вамъ, и что вы не лгали, говоря, что не можете видть въ моихъ глазахъ слдовъ печали. Я также знаю, что, прочитавъ это письмо и узнавъ, что я ухалъ изъ Франціи на очень долгое время, если не на вки, вы ощутите искреннее горе. Но именно глубина вашей привязанности ко мн даетъ мн возможность измрить, на сколько сильно въ вашемъ сердц другое чувство, которое вы вчера обнаружили передо мной. Одинъ уже тотъ фактъ, что сознаніе страданій, которыя вы причините мн, не могло помшать развитію въ васъ новой любви, доказываетъ, на сколько она живуча. Я теперь понимаю ту тяжелую борьбу, которую вы должны были выдержать, и вижу, какъ могуче ваше чувство преданности ко мн, а вмст съ тмъ, какъ это чувство мало походитъ на любовь. По своей гордости, доброт и честности вы не хотли признать возможнымъ перемну въ своихъ чувствахъ, вы не хотли сдлать меня несчастнымъ, вы не хотли измнить человку, съ которымъ вы считали себя связанной на всю жизнь. Увы, Жюльетта, не обманывайте себя, то чувство, которое не парализуется подобными причинами, чрезвычайно сильно. Этого доказательства было-бы достаточно безъ тхъ слезъ, которыя я видлъ, и безъ того сердечнаго крика, который я слышалъ, но въ присутствіи того и другого я убдился, что мн надо ухать, что я не могу перенести зрлища вашей новой любви. Будете-ли вы бороться съ этой любовью или поддадитесь ей, я все это отгадалъ-бы въ вашихъ грустныхъ или радостныхъ взглядахъ, а я все-таки человкъ, любящій васъ всмъ сердцемъ, всми своими силами, всмъ своимъ существомъ, и отъ меня нельзя требовать ничего сверхъестественнаго. Къ тому-же теперь, узнавъ все, я не имю права становиться поперекъ вашей новой страсти и мшать тому, что быть можетъ, принесетъ вамъ счастье. Я не хочу терзать васъ своей ревностью и повторять до безконечности т тяжелые дни, которые мы пережили въ послднее время. Двумъ существамъ, любившимъ другъ друга, необходимо разстаться, если одинъ изъ нихъ пересталъ любить. Это очень тяжело, очень горько, даже врядъ-ли смерть тяжеле, но намъ надо разстаться изъ чувства уваженія къ самимъ себ, къ тому прошедшему, которое можетъ остаться незапятнаннымъ, только подъ тмъ условіемъ, чтобы оно было дйствительно прошедшимъ’.

‘Я уже думалъ обо всемъ этомъ, когда вернулся изъ Безансона, и заподозрилъ, что вы интересуетесь другимъ, но никогда такъ глубоко и обстоятельно не обсуждалъ этихъ грустныхъ вопросовъ, какъ вчера и сегодня. Я вижу въ перенесенныхъ нами страданіяхъ искупленіе того счастья, на которое мы не имли права. Я во всемъ виноватъ, зная, что я не свободенъ, я долженъ былъ навсегда скрыть отъ васъ мою любовь и, быть можетъ, тогда милосердное провидніе вознаградило-бы меня за мое геройство вчнымъ сохраненіемъ въ вашемъ сердц привязанности ко мн. Если это такъ и надъ нами разразилась справедливая кара, то я молю Бога, чтобы жертвой правосудія былъ только одинъ я и чтобы вашъ новый другъ оказался достойнымъ васъ. Тутъ я касаюсь щекотливаго вопроса, но все-таки позвольте мн сказать, что со вчерашняго дня относительно этого предмета произошла во мн большая перемна. Я всегда говорилъ вамъ очень рзко я неодобрительно о человк, въ которомъ я инстинктивно чувствовалъ врага моего счастья. Но теперь я не могу допустить мысли, чтобы человкъ, способный возбудить въ васъ любовь, былъ-бы дйствительно такимъ, какимъ я себ его представлялъ. Кром того я считаю долгомъ вамъ сказать, что я не могу судить о немъ по прежнему посл его письма, которое въ моихъ глазахъ доказываетъ, что онъ васъ искренно любитъ и готовъ. для васъ на самыя тяжелыя жертвы. Наконецъ, я не скрою отъ васъ, что во время дуэли онъ велъ себя совершенно логично и выстрлилъ на воздухъ. Все то, что я теперь пишу вамъ о немъ да будетъ мн искупленіемъ за то, что я изъ ревности не принялъ его извиненій и хотлъ его убить. Но вмст съ тмъ, я получаю и право умолять васъ подумать хорошенько, прежде чмъ пойти дале по избранному вами пути. Вамъ торопиться нечего, вы можете на свобод испытать его чувства къ вамъ. Онъ молодъ и ничмъ не связанъ, онъ можетъ посвятить ващь всю свою жизнь и преобразоваться подъ вашимъ благороднымъ вліяніемъ. Если этому суждено быть, то я помирюсь съ вашей новой жизнью, какъ это мн не будетъ тяжело’.

‘Прощайте, мой другъ, прощайте, звзда моего мрачнаго небосклона, прощайте благородное существо, благодаря которому я узналъ въ жизни счастье. Не бойтесь никакого отчаяннаго поступка отъ человка, покидающаго васъ только, чтобы вы были счастливы и никогда боле не пролили бы ни одной слезы по его милости. Я сегодня ночью все обдумалъ. Я окончательно отрекся отъ всякой надежды на счастье и ршилъ, чему посвятить остальную свою жизнь. Я вижу по послднимъ своимъ политическимъ неудачамъ, что мн пора отказаться отъ безполезной парламентской дятельности и избрать для себя другое поле дйствія. Уже много лтъ я при всякомъ удобномъ случа выдвигаю въ парламент соціальный вопросъ, который такъ высоко паритъ надъ мелочной борьбой партій. Этотъ вопросъ такъ же безпредленъ и неисчерпаемъ, какъ нищета и человческая несправедливость. Для его правильнаго разршенія необходимо изслдовать его положеніе на всемъ свт и въ этой работ должны принять участіе вс добронамренные люди. Я кончилъ свое дло во французскомъ парламент и перенесу свою дятельность на новую почву. Прошло уже много лтъ съ тхъ поръ, какъ благородный Токвиль изучалъ въ Америк тайну судебъ нашей европейской демократіи. Его прекрасный трудъ требуетъ пополненія новыми изслдованіями того удивительнаго прогресса, который произошелъ въ Новомъ Свт за послднія пятьдесятъ лтъ. Я убжденъ, что французъ, любящій свою родину и признающій требованія своего времени, можетъ нарисовать и посл знаменитаго художника картину экономическаго и соціальнаго положенія Соединенныхъ Штатовъ, которая заставила бы серьезно задуматься нашихъ государственныхъ людей. Я намренъ сдлать попытку достигнуть этой цли. Завтра, когда вы будете читать это письмо, я уже буду въ открытомъ мор. Вчера я послалъ предсдателю палаты прошеніе объ отставк. Свои собственныя дла я почти устроилъ наканун дуэли и нашъ благородный другъ Людовикъ Акрань взялся додлать то, чего я не усплъ окончить. Между прочимъ, я сказалъ ему, что говорилъ вамъ о своемъ отъзд и что вы одобряете мой планъ. Пожалуйста, не говорите ему, что я солгалъ. Теперь все кончено и я могу думать только о васъ, думать съ грустью и невыразимой нжностью. Вы будете мн писать, не правда-ли, но не тотчасъ. Позвольте мн самому выбрать минуту, когда извстія о васъ не причинятъ мн смертельной агоніи. Вы, я надюсь, сохраните мн въ вашемъ сердц мсто какъ другу, хотя еще теперь я не могу этимъ довольствоваться. Сердце мое обливается кровью, но разлука все сгладитъ и оставитъ только въ полной сил то, что есть безсмертнаго въ моихъ чувствахъ къ вамъ и что можетъ выразиться этими простыми словами: будьте счастливы даже безъ меня. Прощай еще разъ, дорогой другъ, и помни, какъ я тебя любилъ. Да сохранитъ тебя Господь, моя единственная любовь’.

‘Генри’.

Прочитавъ письмо, Жюльетта положила его себ на колни и стала тихо, грустно плакать. Въ этихъ строкахъ выразился вполн Пойанъ, со всей своей прямотой, пламенной любовью и преданностью своимъ идеямъ. Передъ нею постепенно стали возставать одна за другой вс сцены пережитаго ею вмст съ нимъ романа. Слезы обильно падали на страницы письма, и она оплакивала не только благороднаго человка, столь преданно ее любившаго, но и себя. Если бы она и захотла теперь помшать его отзду, протестовать противъ окончательнаго разрыва, отказаться отъ предложенной ей свободы, то она не могла этого сдлать въ виду своего паденія, которое теперь было ей совсмъ непонятно, такъ какъ прошедшее со всми его возвышенными впечатлніями загладило вс чувства, овладвшія ею въ послднее время. Цлый день она была совершенно поглощена мыслями о томъ, который былъ такъ далеко отъ нея, и только вечеромъ, благодаря появленію Габріеллы съ извстіемъ о Казал, она вспомнила о другомъ, который также страдалъ по ея милости.

— Онъ пролежитъ пять или шесть дней, сказала графиня: — только бы они потомъ не вздумали возобновить своей дуэли.

— Этого не будетъ, отвчала Жюльетта: — прочти.

И она подала ей письмо Пойана, повинуясь не только непреодолимому желанію подлиться своимъ горемъ, но и благородной потребности доказать, каковъ былъ въ дйствительности человкъ, о которомъ графиня нкогда судила такъ несправедливо.

— Боже мой, еслибъ я только его прежде знала, промолвила она, прочитавъ письмо и невольно прослезившись: но, прибавила она посл минутнаго молчанія: извстно ли теб, что знаетъ Казалъ и отъ кого онъ узналъ?

— Онъ все знаетъ, отвчала Жюльетта: — я сама ему все сказала.

— Ты? воскликнула Габріелла, но видя волненіе, въ которомъ находилась бдная женщина, она не стала спрашивать, при какихъ обстоятельствахъ и когда могла произойти между молодыми людьми такая необыкновенная и опасная бесда: но, если онъ захочетъ тебя увидать, узнавъ о вашемъ разрыв? Завтра вс газеты заговорятъ объ отставк краснорчиваго оратора правой стороны и объ его отъзд въ Америку.

— Если онъ захочетъ меня увидать, отвчала Жюльетта: — то узнаетъ, съ кмъ иметъ дло.

Эти загадочныя слова, смыслъ которыхъ не былъ понятенъ графин Кандаль, ясно выражали въ глазахъ Жюльетты твердую ршимость не идти по тому скользкому пути, на который она вступила подъ вліяніемъ неожиданныхъ сложныхъ обстоятельствъ. Съ той минуты, какъ она вырвалась изъ объятіи Казаля, ея мысли были заняты прежде дуэлью, а потомъ Пойаномъ и только теперь посл ухода Габріеллы, она впервые посмотрла прямо въ глаза своему положенію въ отношеніи Реймона. Что думалъ о ней и чего хотлъ человкъ, отъ котораго зависла ея будущность? Она открыла ящикъ своего письменнаго стола и вынула записку Казаля, которую она получила утромъ въ день дуэли. Она перечла ее съ невыносимой грустью, такъ какъ сравненіе этихъ строкъ съ письмомъ Пойана возбуждало самыя горькія мысли. Какой страшный контрастъ заключался между первымъ письмомъ Реймона и послднимъ письмомъ ея стараго врнаго друга. Тонъ записки Казаля, его обращеніе съ нею на ты, намеки на нжныя ласки и планъ немедленнаго найма отдльной маленькой квартиры ясно доказывали, что она была для него такой же любовницей, какъ г-жа Корсье, г-жа Гаквиль и многія другія. Вроятно онъ писалъ къ ней тмъ же тономъ, какъ ко всмъ другимъ женщинамъ. И почему было ему относиться къ ней иначе, чмъ къ нимъ? Потому что он были развратныя женщины, а она нтъ? Какъ могъ онъ это знать? Ему было извстно, что она имла прежде него другого любовника и онъ могъ подозрвать по той легкости, съ которой она отдалась ему, что этотъ любовникъ былъ не первый. Съ какимъ стыдомъ она теперь вспоминала объ этомъ позор и въ какомъ ужасномъ свт приставлялась ей связь, которую ей предлагалъ Казаль? Какъ онъ былъ нженъ, деликатенъ и даже робокъ, пока думалъ, что она свободна, что она иметъ незапятнанное прошедшее, и какъ быстро измнился, какъ грубо встртилъ ее въ тотъ роковой день, когда она явилась къ нему, обезумвъ отъ страха. Она теперь невольно вспомнила рзкія выраженія о немъ Пойана, страданія несчастной Полины Корсье и т циничныя легенды, которыя свтъ примшивалъ къ имени этого извстнаго развратника. Ей стало страшно при одной мысли о томъ, что ее ожидало, тмъ боле, что она чувствовала себя въ полной зависимости отъ него. Впоминаніе о сладострастномъ упоеніи, которое она впервые вкусила въ его объятіяхъ, наполняло теперь ужасомъ ея сердце. Если она подастся ему еще разъ, то навки погибнетъ, а какъ было ей оказать ему сопротивленіе, когда, даже вдали отъ него, она сознавала всю свою слабость. Первое свое паденіе она могла себ объяснить случайнымъ, безумнымъ порывомъ, но повтореніе того же значило бы ея совершенной погибелью, окончательнымъ исчезновеніемъ той Жюльетты, которая съумла сохранить нетронутой свою благородную гордость въ такомъ положеніи, которое свтъ осудилъ бы. но она сама считала совмстнымъ съ понятіемъ о личной чести. Увы, что стало съ этой честью посл ея появленія въ Лисабонской улиц? Что станется съ нею, если этотъ визитъ былъ только началомъ интриги, тмъ боле унизительной, что Реймонъ хотлъ прежде жениться на ней? Онъ также, несмотря на свой характеръ и свои идеи, мечталъ о томъ счастьи, о которомъ говорилъ Пойанъ въ начал своего письма. Онъ также хотлъ дать ей свое имя и жить съ ней открыто въ глазахъ всего свта. Тогда онъ уважалъ ее. Какъ было доказать ему, что, несмотря на ея неожиданное паденіе, она все-таки заслуживала, чтобы ее уважали и во всякомъ случа, чтобъ съ ней не обращались, какъ съ развратной женщиной, которой она никогда не была и никогда не будетъ?

Подъ вліяніемъ подобныхъ мучительныхъ мыслей и благодаря нсколькимъ днямъ спокойствія во время насильственнаго заточенія Казаля, въ голов ея постепенно выработался единственный планъ ея будущей жизни, который могъ вполн согласовать противоположные элементы ея сложной натуры. Онъ удовлетворялъ въ одно и то же время ея ршимости быть достойной того культа, который питалъ къ ней Пойанъ, жажд искупить насколько возможно свое паденіе, неудержимому стремленію сохранить незапятнанной свою честь, и главное возвыситься во мнніи Казаля, котораго она все-таки продолжала любить. Кром того этотъ проектъ общалъ ей еще успокоеніе отъ всхъ испытанныхъ ею тяжелыхъ ударовъ. Она хотла ухать изъ Парижа навсегда, прежде, чмъ Реймонъ поправится, и жить въ уединеніи въ томъ любимомъ ею замк Нансэ, гд не только она провела дтство и юность, но и нашла утшеніе въ тяжелую годину войны. Если она удалится, то Реймонъ будетъ вспоминать о ней какъ о женщин, которая, не имя возможности быть его женой, не хотла сдлаться его любовницей. Онъ конечно узнаетъ объ отъзд Пойана въ Америку и не заподозритъ, чтобы она возвратилась къ графу. Но подчинится ли онъ ея желанію, и не станетъ ли ее преслдовать въ Нансэ? Въ такомъ случа она могла удалиться еще дале. Однажды вступивъ на путь самопожертвованія, примръ котораго показывалъ ей Пойанъ, она чувствовала, что силы ея будутъ возрастать вмст съ опасностью, и она уже видла безъ страха монастырь, какъ послднее убжище отъ Реймона. Въ чести той, которая прибгаетъ къ защит монастырской келіи отъ соблазна, не можетъ усумниться даже презирающій все скептикъ. А постриженіе въ монахини не могло ей дорого стоить: такъ она была теперь разбита жизнью.

А маркиза Нансэ? Она не могла пойти въ монастырь, пока жива мать. Объ этой преград она сначала и не подумала. Было бы очень трудно даже уговорить старуху и на вчное изгнаніе изъ Парижа, гд она все-таки надялась выдать вторично замужъ свое любимое дтище. Чмъ было объяснить ей неожиданную ршимость поселиться въ деревн? Объясненіе съ матерью такъ пугало Жюльетту, что она откладывала его съ утра до вечера и съ вечера до утра, но на четвертый день неожиданное извстіе о визит Реймона на слдующее утро заставило ее приступить немедленно къ осуществленію своего плана. Возвратясь домой съ продолжительной прогулки въ Булонскомъ лсу, она нашла на стол въ своей гостиной, великолпную корзинку съ розами, среди которыхъ виднлась карточка. Дрожащей рукой она взяла ее и прочла съ трудомъ написанныя карандашемъ слдующія строки:

‘Первыя слова, которыя я могу написать, должны успокоить моего друга и выпросить у нея позволеніе явиться къ ней завтра, когда я впервые выйду изъ дома. P. К.’.

Эта записка жгла руки молодой женщины, а цвты окружали ее сладострастнымъ благоуханіемъ. Но она не поддалась соблазну, разорвала карточку и бросила въ открытое окно, а корзинку съ цвтами вынесла въ садъ. Потомъ она удалилась въ свою спальню и бросившись на колни, долго молилась. Когда потомъ, чрезъ нсколько времени, она вошла въ комнату матери, то глаза ея горли такимъ восторженнымъ огнемъ, что старуха воскликнула, со страхомъ:

— Что съ тобой?

— Я пришла вамъ объявить, милая мама, отвчала Жюльетта, что я сегодня вечеромъ ду въ Нансэ.

— Это безуміе, замтила старая маркиза: ты забываешь, что докторъ приказалъ теб беречься.

— Дло идетъ не о моемъ здоровьи, сказала Жюльетта серьезно, почти трагически: а о томъ, чтобы ваша дочь осталась честной женщиной, или сдлалась бы…

— Что съ тобой? воскликнула съ изумленіемъ ея мать: — ты опять взяла въ голову какую-нибудь глупую мысль. Ты всегда умешь портить свою жизнь какими-нибудь пустяками.

— Нтъ, мама, это не пустяки, промолвила Жюльетта съ мрачнымъ отчаяніемъ, я люблю человка, за котораго я не могу выйти замужъ и который за мной ухаживаетъ. Я чувствую, что если я останусь здсь и увижу его, то я погибла, слышите — погибла.

— Такъ это не отъздъ Пойана тебя встревожилъ? отвчала старуха: я уже давно догадываюсь, что у тебя не ладно на сердц, и я думала, что онъ ухалъ именно потому, что тебя любитъ и не свободенъ.

— Не разспрашивайте меня, милая мама, воскликнула Жюльетта съ пламенной мольбой въ голос: я не могу ничего вамъ объяснить, но если вы меня любите, то не мшайте мн поступить, такъ, какъ я хочу.

— Ты хочешь идти въ монастырь? спросила съ ужасомъ ея мать.

— Нтъ, я хочу только покинуть навсегда Парижъ и этотъ домъ, въ который я никогда боле не войду. Я попрошу васъ устроить здсь наши дла и прислать мн вс мои вещи въ замокъ, гд я буду васъ ждать.

— Полно, черезъ мсяцъ, много черезъ годъ теб надостъ Нансэ, и твой теперешній, непонятный страхъ совершенно пройдетъ. Жить одной съ старухой матерью совсмъ не по теб.

— Нтъ, я всегда буду жить тамъ съ вами, промолвила молодая женщина, пламенно нлуя руки матери: — въ этомъ одно мое спасеніе.

— Но ты не можешь всегда жить со мною, грустно сказала маркиза Нансэ, что-жъ ты сдлаешь, когда я умру?

— Когда я потеряю васъ, то у меня останется Богъ, произнесла Жюльетта и лицо ея приняло такое выраженіе, какого никогда не видала на немъ ея мать.

Спустя одиннадцать мсяцевъ посл дуэли съ Пойаномъ, Реймонъ Казаль возвращался на яхт своего друга лорда Герберта Бохуна съ острова Цейлона, гд они охотились на слоновъ. Они зашли на Мальту, чтобы взять письма, и по своей вроятности Реймонъ получилъ непріятныя извстія, потому что онъ цлый день находился въ самомъ мрачномъ грустномъ, настроеніи. Хотя Казаль не сказалъ своему другу ни слова о событіяхъ, перевернувшихъ вверхъ дномъ его жизнь, но лордъ Гербертъ догадывался, что сердечное горе терзало Реймона Казаля, который совершенно измнился и не былъ прежнимъ веселымъ товарищемъ. Эти одиннадцать мсяцевъ они провели вмст подъ блымъ вымпеломъ королевской флотиліи яхтъ. Въ август мсяц они ловила лососину въ Норвегіи, потомъ дошли до Свернаго мыса, а октябрь и ноябрь провели въ Англіи, гд Реймонъ велъ безумно крупную игру, а лордъ Гербертъ напивался до чертиковъ. Это послднее обстоятельство объяснялось тмъ, что въ мор на своей ‘Далил’, такъ звали его яхту, онъ былъ самый трезвый изъ людей. Онъ не прикасался къ водк и самъ наблюдалъ за всмъ, что длалось на судн, такъ какъ онъ былъ опытный капитанъ и блестящимъ образомъ сдалъ морской экзаменъ. Въ эти трезвые періоды его жизни въ немъ пробуждался старый оксфордскій студентъ, прошедшій съ честью университетскій курсъ, и видя грустное настроеніе своего друга, онъ напрягалъ вс свои замчательныя умственныя способности, чтобъ его развлечь. Вмст съ тмъ онъ выказывалъ такое нжное сочувствіе къ Казалю, какого конечно нельзя было подозрвать въ пьяномъ завсегдата парижскаго погребка Филипса. Въ тотъ день, когда они вышли изъ Мальты и Казаль получилъ сильно его поразившее письмо, лордъ Гербертъ такъ тронулъ его своей теплой симпатіей, что онъ наконецъ раз-‘ сказалъ ему странную драму, неожиданно разыгравшуюся въ его жизни, не называя конечно по имени маркизу Тильеръ. Подробно описавъ вс сцены своего романа, онъ наконецъ дошелъ до появленія любимой имъ женщины въ его квартир, гд. она отдалась ему въ безумномъ порыв. Когда онъ выздоровлъ отъ раны и отправился къ ней, то узналъ объ ея отъзд въ свой замокъ. Онъ написалъ ей письмо, но не получилъ отвта. Онъ отправился въ ея замокъ, во тамъ не только его не приняли, но даже онъ не видалъ ея, хотя, какъ герой романа, перелзъ чрезъ высокую каменную ограду ея сада. На другой день посл этой выходки, она ухала неизвстно куда. Онъ не сталъ ее боле разыскивать, такъ какъ дальнйшее преслдованіе уже отличалось бы неприличнымъ характеромъ, а Казаль былъ прежде всего настоящій джентельмэнъ, и тогда онъ отправился въ Бергепъ съ лордомъ Гербертомъ.

— Вотъ вся моя исторія, сказалъ онъ въ заключеніе, она представляетъ странную загадку. Что человкъ страдаетъ изъ-за женщины, тутъ нтъ ничего необыкновеннаго. Но я желалъ бы понять эту женщину и ршительно не понимаю ее, особенно посл полученнаго сегодня письма. Ну, скажи, какого ты мннія о ней?

— Ты увренъ, что она никогда боле не видала своего перваго любовника? спросилъ лордъ Гарбертъ.

— Совершенно увренъ, онъ до сихъ поръ не вернулся изъ Америки.

— Значитъ, она бросила тебя не ради него. Извини, что я предложу теб нескромный вопросъ: она очень страстная?

— Да.

— И очень наивная? Ты понимаешь?

— Да.

— А, ея первый любовникъ былъ кутила въ молодости?

— Нтъ, это какой-то апостолъ. Онъ очень талантливый и краснорчивый человкъ, но должно быть ей страшно наскучилъ. Ну, что-жъ ты думаешь о ней?

— Я думаю, что эта женщина была всегда искренна съ тобой и дйствительно тебя любила, хотя и не могла пересилить любви къ другому. Она любила его за его умъ, за его идеи, за все, что ты не могъ дать ей, а тебя она любила за то, чего не было въ немъ. Ей нуженъ былъ бы человкъ, который соединялъ бы васъ обоихъ. Я не вижу другого разршенія этой психологической задачи. Но какое ты получилъ сегодня письмо?

— Ея мать умерла и она поступила въ монастырь. Я никакъ не могу помирить эти три факта: жить нсколько лтъ съ однимъ любовникомъ, завести на два часа другого и пойти въ монастырь на всю жизнь.

— Что-же, это своего рода самоубійство. Монастырь для романтичныхъ женщинъ то же, что водка для мужчинъ. Если ты хочешь, сантиментальне и благородне пойти въ монастырь, чмъ пить водку, по цль одна — забыться. И на что ты жалуешься? Эта женщина будетъ всю жизнь просить прощенія у Бога за то, что она тебя любила, кажется это рдкій фактъ въ нашъ веселый вкъ комедіантокъ и кокотокъ.

— Но я не увренъ, что она меня любила.

— Полно, въ этомъ нтъ сомннія.

— А другого?

— И другого она также любила. Вотъ и все.

— Нтъ, воскликнулъ Казалъ: это невозможно.

— Невозможно? отвчалъ лордъ Гербертъ спокойно, закуривая трубку: у меня былъ въ Севиліи кучеръ, который любилъ говорить пословицами и онъ часто повторялъ одну изъ нихъ, которая можетъ служить моралью твоей исторіи: Coda persona es un mundo, т. e. каждый человкъ заключаетъ въ себ цлый міръ.

Оба друга замолчали и погрузились въ глубокую думу. Вокругъ нихъ царила безмятежная тишина и яхта тихо плыла по необъятному морю и подъ безпредльнымъ небомъ, которыя однако не такъ безконечны и измнчивы, не такъ таинственны и чудны, какъ никогда вполн не постижимое въ своихъ буряхъ и штиляхъ, въ своихъ страстныхъ порывахъ и самопожертвованіяхъ женское сердце.

Конецъ.

‘Сверный Встникъ’, NoNo 6—12, 1890

ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ.

I.Несчастный случай.

II.Незнакомецъ.

III.Другой.

IV.Сантиментальности кутилы.

V.Первая ошибка.

VI.По наклонной плоскости.

VII.Живые остатки мертвой любви.

VIII.Дуализмъ.

IX.Ревность Казаля.

X.Передъ дуэлью.

XI.Послдній оборотъ лабиринта.

Читайте также:

I.
Несчастный случай.

II.
Незнакомецъ.

III.
Другой.

IV.
Сантиментальности кутилы.

V.
Первая ошибка.

VI.
По наклонной плоскости.

VII.
Живые остатки мертвой любви.

VIII.
Дуализмъ.

IX.
Ревность Казаля.

X.
Передъ дуэлью.

XI.
Послдній оборотъ лабиринта.