Желтыя розы
Желтыя розы
Разсказъ Катюлля Мендеса.
Переводъ А. Г. Сахаровой.
‘Живописное обозрніе’, No 2, 1878.
Желтые розы, Мендес Катюль, Год: 1878
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Они находились въ той опасной пор любовныхъ связей, когда, для того, чтобы врить своему собственному счастію, людямъ необходино, чтобы посторонніе говорили о немъ. Быть вдвоемъ для нихъ недостаточно, надо, чтобы кто, нибудь сказалъ: ‘ихъ двое’. Въ эту пору добрымъ людямъ нуженъ другъ, злымъ — завистникъ. Первымъ признакомъ пресыщенія является желаніе чаще глядться въ зеркало. Зачмъ? Потому что человку нуженъ свидтель, его собственный образъ — это почти третье лице. Дуэтъ стремится перейти въ тріо. Иногда онъ вырождается въ квартетъ — въ итальянской музык и въ легкозавязывающихся связяхъ.
Конечно, Клементина и Роберъ не скучали. Скучать, разв это возможно? Ему было двадцать лтъ, ей тридцать и книга была очень увлекательна, хотя не онъ разрзалъ ея страницы.
У ней была непреодолимая прелесть — стыдливость. Двственность, эта глупость — увы! — есть принадлежность каждаго юнаго и неиспорченнаго существа, но стыдливость пріобртается. Маленькая двочка, поднимающая юбку выше живота, двственна, а стыдливость — эта шутовка едва показываетъ кончикъ своей ботинки. Стыдливость наука, искусство. Она является своевременнымъ препятствіемъ, отрицаніемъ, которое согласится. Она знаетъ, что надо дать, какъ и до какой степени. Стыдливость есть сдержанность страсти. Женщины начинаютъ длаться стыдливыми къ тридцати годамъ. Двы непорочны.
Значитъ у Робера не было никакихъ причинъ скучать. Прибавьте къ увлекательнымъ прелестямъ его любовницы кустарники въ цвху, потому что дло было весною, журчаніе маленькой рчки, поддразнивающей берега подъ плакучими ивами, водяную мельницу съ ея глухимъ шумомъ и въ особенности милый, одинокій, блый домикъ съ аспидной крышей, флюгеръ которой визжалъ и не давалъ спать по ночамъ, уютную столовую, гд пріятно было покушать сливокъ и овощей посл боле существенныхъ блюдъ, японскій будуаръ съ бамбуковыми цыновками, покрытыми темными медвжьими шкурами, со стнами, украшенными пейзажами, и передъ окномъ этого будуара представьте себ длинную террасу, возвышающуюся надъ равниной, на которой цвли отдльными кустами, похожими на золотыя улыбки, милліоны желтыхъ розъ, этихъ розъ не столько двственныхъ, сколько упоительныхъ, какъ будто бы и имъ было тоже тридцать лтъ. Прибавьте ко всмъ этимъ перечисленнымъ нами прелестямъ сотни мстечекъ, гд можно было спрятаться за лиственницами въ кустахъ, прибавьте ровъ, въ которомъ журчалъ ручеекъ, и гроты, потому что тутъ были гроты, устроенные парижскимъ садовникомъ, а вы удивитесь, что Роберъ, проживъ только три мсяца въ этомъ очаровательномъ уголк, уже написалъ своему другу Лоріяву и звалъ его пріхать на берега Адура и посмотрть, какъ цвтетъ дикая яблоня.
Странно одно, что Лоріянъ дйствительно пріхалъ. Мы не станемъ утверждать, что онъ пріхалъ собственно для того, чтобы видть, какъ блютъ эти маленькіе цвточки, о которыхъ говорилъ его другъ, но — что длать!— зима была очень длинна, ночи проходили скоре медленно, нежели радостно и у самаго завзятаго парижанина пробуждаются счастливыя мечты о южной весн, когда апрль проходитъ на ципочкахъ по грязи нашихъ улицъ и бульваровъ. Окунуться въ глупую свжесть провинціи не лишено нкоторой пикантности и Лоріянъ похалъ на экстренномъ позд къ своему другу Риберу.
Они очень обрадовались его прізду. Это понятно: эти люди въ теченіи трехъ мсяцевъ не видали никого кром своей прислуги и стрлочника желзной дороги, размахивающаго краснымъ флагомъ. Да и къ тому же Роберъ и Лоріянъ были старые друзья, дтьми они играли въ кегли въ одной и той же коллегіи, юношами они дрались изъ-за женщины, которую они оба любили, и посл дуэли, когда тотъ, который уцллъ, ухаживалъ за раненымъ, они, смясь, обмнялись воспоминаньями. Роберъ, въ особенности, кроткій, какъ овечка, обожалъ своего товарища. Ужь, конечно, онъ написалъ Лоріяну не для того, чтобы прервать однообразіе долгаго и сладкаго одиночества вдвоемъ, не для того, чтобы заставить его полюбоваться той, которая была такъ хороша, такъ добра, такъ любила его, честному малому было необходимо присутствіе его друга для полнаго счастья, и посл поцлуя Клементины ему нужно было пожатіе руки Лоріяна.
Лоріянъ былъ ослпителенъ. Весь Парижъ, первые ярусы съ ихъ ложами, въ которыхъ сіяютъ слишкомъ блокурые волосы, съ ихъ бенуарами, въ которыхъ смягчаются скандалы, съ ихъ креслами въ оркестр, прославленными Банвиллемъ, послднія отельскія скачки, гд мадемуазель Первеншъ прискакала первая, бульвары скучающіе и движущіеся, итальянская опера, которая закрывается, и выставка картинъ, которая открывается, — онъ принесъ съ собой все, зналъ все, говорилъ обо всемъ и явился чмъ то въ род фейерверка среди тумана ихъ провинціяльной любви.
Но въ сущности Роберъ былъ недоволенъ. Разв въ этотъ день Клементина была не такъ хороша? Каждому хочется, чтобы его любовница была прелестна въ день прізда друга. Она была очаровательна, какъ всегда, и, можетъ быть, даже прелестне, нежели когда-нибудь. Ея волосы, растрепанные и почти короткіе, такъ густы и курчавы они были, падали на ея глаза каpiя, какъ глаза Кассандры, спускались съ ея носу съ почти жирными ноздрями, и даже съ самому преступному рту, у угловъ котораго было слишкомъ много складокъ, но который былъ такой розовый! Ея платье было чудомъ искусства. Конечно, оно было блое, но облака отличаются той особенной близною, которую самыя искусныя прачки не умютъ придать кисе и прозрачная, нсколько тугая матерія, потому что прямые углы эффектны, въ которую облеклась для прізда Лоріяна возлюбленная Робера, отличалась именно этой идеальной близной. Швея сказала бы намъ просто, что на Клементин было надто платье изъ органдина, матеріи простой, но эффектной. Да и къ тому же полныя плечи и прекрасныя пухленькія руки какъ то розово-просвчивали сквозь прозрачныя волосы матеріи и иногда Клементина поднимала эти руки, звая и улыбаясь. И такъ Роберъ былъ все мене и мене доволенъ. Ему казалось, что Клементина могла бы выбрать для прізда Лоріяна мене прозрачное платье. Она слишкомъ много смялась, слишкомъ часто показывала свои зубки, такіе блые и столь любимые имъ и, конечно, могла бы не поднимать рукъ во время ребяческой звоты и держать ихъ скрещенными на колняхъ, какъ это принято въ порядочномъ обществ.
Они сли за фортепіяно. Кто же? Клементина и Роберъ? ничуть не бывало: Лоріянъ и Клементина. О немъ, о счастливц, о возлюбленномъ, о хозяин никто и не вспомнилъ и онъ сидлъ въ своемъ углу, слушая романсы, находя въ этомъ мало удовольствія, разсерженный.
Клементина шепнула ему на ухо:
— Твой другъ очень милъ.
Лоріянъ сказалъ ему:
— Твоя возлюбленная очаровательна.
Но это неудовлетворяло его. Интимная жизнь втроемъ, о которой онъ мечталъ, складывалась совсмъ не такъ. Онъ предпочелъ бы, — конечно, онъ былъ несправедливъ, — чтобы они занимались, имъ немножко больше и немножко меньше занимались самими собой. Ему показалось, что между ними съ самаго начала было слишкомъ много фамиліярности, слишкомъ много условленнаго въ обмн улыбокъ и, наконецъ, онъ никакъ не могъ понять, зачмъ онъ самъ торчитъ въ своемъ углу на стул, тогда какъ онъ и она тамъ, у фортепіяно — и зачмъ? я васъ спрашиваю, — чтобы спть глупый, смшной, нелпый романсъ, который онъ, Роберъ, сто разъ плъ съ нею и гораздо лучше, потому что у Лоріяна былъ ужасно фальшивый голосъ.
— О! ревнивецъ! разразился смхомъ Лоріянъ.
Нужно сознаться, что у Робера была очень жалкая физіономія. Онъ принудилъ себя улыбнуться какъ можно привтливе и его лицо приняло такое глупое выраженіе, что Клементина, обернувшись, тоже расхохоталась.
— Онъ ужъ такимъ уродился, сказала она, — не слдуетъ обращать на него вниманія. Вы увидите, что онъ разсердится на насъ за то, что мы смемся. Фи! малютка, какъ это нехорошо! Будете ли вы умникомъ? Потомъ я прощу вамъ. Пойдите наберите мн большой букетъ розъ.
Что было длать Роберу? Онъ отправился набирать розы. Понятно, что онъ и не думалъ серьезно сомнваться ни въ врности своей любовницы, ни въ честности своего друга. Онъ былъ не дуракъ. Онъ угадывалъ очень хорошо, что ихъ фамильярность была просто игрой, измышленной ими, чтобы возбудить въ немъ ревность. Они шутили и онъ не хотлъ ни за что на свт показаться мене остроумнымъ, нежели они.
‘Хорошо! хорошо! Они меня не подднутъ. Послдній всегда смется лучше всхъ. Я очень хитеръ. Сегодня вечеромъ за обдомъ, я докажу имъ, что имъ не удалось меня одурачить’.
И онъ отправился собирать розы на террас. Онъ сорвалъ сначала одну, а потомъ и нсколько. Мы уже сказали, что это были желтыя розы. Онъ улыбался недальновидности Клементины и Лоріяна. Они хотли возбудить въ немъ ревность и послали его на террасу, откуда можно было видть все, что длается въ японскомъ будуар. Если бы онъ былъ на ихъ мст и изобрлъ эту шутку, то онъ придумалъ бы что нибудь поостроумне. Было очевидно, что его хотли проучить, но ему могли бы дать боле искусный урокъ. Между тмъ, онъ расхаживалъ взадъ и впередъ, собирая розы и бросая отъ времени до времени взглядъ въ окна будуара.
Онъ видлъ ихъ. Они были у фортепіяно и пли. Все обстояло благополучно. Однако, онъ уже пересталъ понимать, въ чемъ дло. Теперь эффектъ былъ произведенъ. Онъ не ревновалъ, онъ выигралъ пари, его можно было воротить, потому что онъ уже начиналъ скучать одинъ на террас.
Вдругъ Клементина появилась у окна и спустила японскую стору, которая была очень плотна.
— Наконецъ-то! сказалъ онъ про себя, по крайней мр, это похоже на фарсъ. Теперь это становится смшно. Но я не вернусь въ домъ и сегодня вечеромъ посл обда они останутся съ длиннымъ носомъ, когда я имъ разскажу, какъ я посмялся надъ ними.
Онъ продолжалъ расхаживать, по террас и рвать желтыя розы.
Въ сущности онъ не былъ спокоенъ. Конечно, онъ зналъ, что его другъ и его любовница неспособны ему измнить. Но все-таки, въ конц концовъ, онъ предпочелъ бы, чтобы они не испытывали его терпнья такимъ образомъ. Она оба должны были быть достаточно уврены въ немъ и такой опытъ былъ совершенно излишнимъ!.. Да и съ тому же время шло своимъ чередомъ и эта шутка становились слишкомъ продолжительной. Онъ уже цлый часъ былъ на террас среди желтыхъ ризъ и, расхаживая взадъ и впередъ, ожидалъ, что его позовутъ. Одна подробность: фортепіяно смолкло.
Напрасно онъ боролся съ самымъ собой, въ немъ зародились подозрнія, настоящія, сильныя подозрнія. Они сговорилась сдлать его смшнымъ! Ну, это удалось имъ. Онъ ревновалъ. Что вы хотите? Онъ дйствительно ревновалъ. Напрасно подыскивалъ онъ всевозможныя причины, ему страшно хотлось узнать, что длается за японской сторой. Ему надоло расхаживать два часа по террас среди желтыхъ ризъ. Надо положить конецъ всему этому. Съ его стороны было очень глупо, что онъ не ршался войти въ домъ и сказать имъ:
— Ну, довольно шутить, будемъ опять болтать вмст.
Когда пришло два съ половиною часа — букетъ желтыхъ розъ сталъ гримаднымъ, — онъ не выдержалъ. Онъ взбжалъ на крыльцо, пробжалъ черезъ переднюю, черезъ столовую, прошелъ въ три прыжка всю залу и остановился передъ дверью будуара съ своимъ большимъ букетомъ въ рук.
— Нтъ, право, я просто болванъ! Вотъ то они посмются! Подозрвать Клементину! Клементину, которая оставила ради меня свою мать, своего мужа! Клементину, которая втеченіи трехъ мсяцевъ мыслитъ одной мыслью со мной и не иметъ другого горизонта, кром моего взгляда, — которая еще сегодня утромъ обмокнула кусочекъ хлбца въ то яйцо въ смятку, которое я лъ! Заподозрить честность Лоріяна, Лоріяна, который учился въ одной школ со мной, которыя вчно кралъ у меня вс мои кегли, когда мы играли вмст, которыхъ отбилъ у меня всхъ моихъ любовницъ, Лоріяна, друга, брата, моего Пилада, Лоріяна, человка серьезнаго, человка съ состояніемъ, съ всомъ! Я просто глупецъ. Однако, мн все-таки лучше войти.
И онъ вошелъ.
Какъ хорошо онъ поступилъ, войдя: какъ онъ обрадовался, увидя ихъ, сидящими на довольно далекомъ разстояніи другъ отъ друга, его — на тубурет у фортепіяно, ее — на низкомъ кресл, равнодушными, улыбающимися, разговаривающими о первомъ представленій Аиды и o ‘Revue’ въ театр Фоли Мариньи, увидя его, остроумнымъ, дружески привтливымъ, ее, доброй, сочувствующей и такой хорошенькой въ ея органдиновомъ плать, прямыя складки котораго смялись бы отъ малйшей неосторожности…
— Ахъ! чортъ побери!
Она переодлась.