Железный Миргород, Есенин Сергей Александрович, Год: 1923

Очерк
Время на прочтение: 43 минут(ы)
Скачать в PDF
Есенин С. А. Железный Миргород // Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 т. — М.: Наука, Голос, 1995—2002.
Т. 5. Проза. — 1997. — С. 161—172.
http://feb-web.ru/feb/esenin/texts/e75/e75-161-.htm

ЖЕЛЕЗНЫЙ МИРГОРОД

I

Я не читал прошлогодней статьи Л. Д. Троцкого о современном искусстве, когда был за границей. Она попалась мне только теперь, когда я вернулся домой. Прочел о себе и грустно улыбнулся. Мне нравится гений этого человека, но видите ли?.. Видите ли?..
Впрочем, он замечательно прав, говоря, что я вернусь не тем, чем был.
Да, я вернулся не тем. Много дано мне, но и много отнято. Перевешивает то, что дано.
Я объездил все государства Европы и почти все штаты Северной Америки. Зрение мое переломилось особенно после Америки. Перед Америкой мне Европа показалась старинной усадьбой. Поэтому краткое описание моих скитаний начинаю с Америки.

ВОТ ‘PARIS’*

Если взять это с точки зрения океана, то все-таки и это ничтожно, особенно тогда, когда в водяных провалах эта громадина качается своей тушей, как поскользающийся… (Простите, что у меня нет образа для сравнения, я хотел сказать — как слон, но это превосходит слона приблизительно в 10 тысяч раз. Эта громадина сама — образ. Образ без всякого подобия. Вот тогда я очень ясно почувствовал, что исповедуемый мною и моими друзьями ‘имажинизм’ иссякаем. Почувствовал, что дело не в сравнениях, а в самом органическом.) Но если взглянуть на это с точки зрения того, на что способен человек, то можно развести руками и сказать: ‘Милый, да что ты наделал? Как тебе?.. Да как же это?..’
Когда я вошел в корабельный ресторан, который площадью немного побольше нашего Большого театра, ко мне подошел мой спутник и сказал, что меня просят в нашу кабину.
Я шел через громадные залы специальных библиотек, шел через комнаты для отдыха, где играют в карты, прошел через танцевальный зал, и минут через пять чрез огромнейший коридор спутник подвел меня к нашей кабине. Я осмотрел коридор, где разложили наш большой багаж, приблизительно в 20 чемоданов, осмотрел столовую, свою комнату, две ванные комнаты и, сев на софу, громко расхохотался. Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше.
Вспомнил про ‘дым отечества’, про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за ‘Русь’ как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию.
Милостивые государи!
С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство. Пусть я не близок коммунистам как романтик в моих поэмах, — я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, близок и в своем творчестве. С такими мыслями я ехал в страну Колумба. Ехал океаном шесть дней, проводя жизнь среди ресторанной и отдыхающей в фокстроте публики.

ЭЛИС-АЛЕНД

На шестой день, около полудня, показалась земля. Через час глазам моим предстал Нью-Йорк.
Мать честная! До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке! Разве можно выразить эту железную и гранитную мощь словами?! Это поэма без слов. Рассказать ее будет ничтожно. Милые, глупые, смешные российские доморощенные урбанисты и электрификаторы в поэзии! Ваши ‘кузницы’ и ваши ‘лефы’ как Тула перед Берлином или Парижем.
Здания, заслонившие горизонт, почти упираются в небо. Над всем этим проходят громаднейшие железобетонные арки. Небо в свинце от дымящихся фабричных труб. Дым навевает что-то таинственное, кажется, что за этими зданиями происходит что-то такое великое и громадное, что дух захватывает. Хочется скорее на берег, но… но прежде должны осмотреть паспорта…
В сутолоке сходящих подходим к какому-то важному субъекту, который осматривает документы. Он долго вертит документы в руках, долго обмеривает нас косыми взглядами и спокойно по-английски говорит, что мы должны идти в свою кабину, что в Штаты он нас впустить не может и что завтра он нас отправит на Элис-Аленд.
Элис-Аленд — небольшой остров, где находятся карантин и всякие следственные комиссии. Оказывается, что Вашингтон получил сведения о нас, что мы едем как большевистские агитаторы. Завтра на Элис-Аленд… Могут отослать обратно, но могут и посадить…
В кабину к нам неожиданно являются репортеры, которые уже знали о нашем приезде. Мы выходим на палубу. Сотни кинематографистов и журналистов бегают по палубе, щелкают аппаратами, чертят карандашами и всё спрашивают, спрашивают и спрашивают. Это было приблизительно около 4 часов дня, а в 5 1/2 нам принесли около 20 газет с нашими портретами и огромными статьями о нас. Говорилось в них немного об Айседоре Дункан, о том, что я поэт, но больше всего о моих ботинках и о том, что у меня прекрасное сложение для легкой атлетики и что я наверняка был бы лучшим спортсменом в Америке. Ночью мы грустно ходили со спутником по палубе. Нью-Йорк в темноте еще величественнее. Копны и стога огней кружились над зданиями, громадины с суровой мощью вздрагивали в зеркале залива.
Утром нас отправили на Элис-Аленд. Садясь на маленький пароход в сопровождении полицейских и журналистов, мы взглянули на статую свободы и прыснули со смеху. ‘Бедная, старая девушка! Ты поставлена здесь ради курьеза!’ — сказал я. Журналисты стали спрашивать нас, чему мы так громко смеемся. Спутник мой перевел им, и они засмеялись тоже.
На Элис-Аленде нас по бесчисленным комнатам провели в комнату политических экзаменов. Когда мы сели на скамьи, из боковой двери вышел тучный, с круглой головой, господин, волосы которого немного были вздернуты со лба челкой кверху и почему-то напомнили мне рисунки Пичугина в сытинском издании Гоголя.
— Смотри, — сказал я спутнику, — это Миргород! Сейчас прибежит свинья, схватит бумагу, и мы спасены!
— Мистер Есенин, — сказал господин. Я встал. — Подойдите к столу! — вдруг твердо сказал он по-русски. Я ошалел.
— Подымите правую руку и отвечайте на вопросы.
Я стал отвечать, но первый вопрос сбил меня с толку:
— В бога верите?
Что мне было сказать? Я поглядел на спутника, тот мне кивнул головой, и я сказал:
— Да.
— Какую признаете власть?
Еще не легче. Сбивчиво я стал говорить, что я поэт и что в политике ничего не смыслю. Помирились мы с ним, помню, на народной власти. Потом он, не глядя на меня, сказал:
— Повторяйте за мной: ‘Именем господа нашего Иисуса Христа обещаюсь говорить чистую правду и не делать никому зла. Обещаюсь ни в каких политических делах не принимать участия’.
Я повторял за ним каждое слово, потом расписался, и нас выпустили. (После мы узнали, что друзья Дункан дали телеграмму Гардингу. Он дал распоряжение по легком опросе впустить меня в Штаты.) Взяли с меня подписку не петь ‘Интернационала’, как это сделал я в Берлине.
Миргород! Миргород! Свинья спасла!

НЬЮ-ЙОРК

Сломя голову я сбежал с пароходной лестницы на берег. Вышли с пристани на стрит, и сразу на меня пахнуло запахом, каким-то знакомым запахом. Я стал вспоминать: ‘Ах, да это… это тот самый… тот самый запах, который бывает в лавочках со скобяной торговлей’. Около пристани на рогожах сидели или лежали негры. Нас встретила заинтригованная газетами толпа.
Когда мы сели в автомобиль, я сказал журналистам: ‘Mi laik Amerika…’*.
Через десять минут мы были в отеле.
Москва, 14 августа 1923 г.

II

БРОДВЕЙ

На наших улицах слишком темно, чтобы понять, что такое электрический свет Бродвея. Мы привыкли жить под светом луны, жечь свечи перед иконами, но отнюдь не пред человеком.
Америка внутри себя не верит в бога. Там некогда заниматься этой чепухой. Там свет для человека, и потому я начну не с самого Бродвея, а с человека на Бродвее.
Обиженным на жестокость русской революции культурникам не мешало бы взглянуть на историю страны, которая так высоко взметнула знамя индустриальной культуры.
Что такое Америка?
Вслед за открытием этой страны туда потянулся весь неудачливый мир Европы, искатели золота и приключений, авантюристы самых низших марок, которые, пользуясь человеческой игрой в государства, шли на службу к разным правительствам и теснили коренной красный народ Америки всеми средствами.
Красный народ стал сопротивляться, начались жестокие войны, и в результате от многомиллионного народа краснокожих осталась горсточка (около 500 000), которую содержат сейчас, тщательно огородив стеной от культурного мира, кинематографические предприниматели. Дикий народ пропал от виски. Политика хищников разложила его окончательно. Гайавату заразили сифилисом, опоили и загнали догнивать частью на болота Флориды, частью в снега Канады.
Но и все же, если взглянуть на ту беспощадную мощь железобетона, на повисший между двумя городами Бруклинский мост, высота которого над землей равняется высоте 20-этажных домов, все же никому не будет жаль, что дикий Гайавата уже не охотится здесь за оленем. И не жаль, что рука строителей этой культуры была иногда жестокой.
Индеец никогда бы не сделал на своем материке того, что сделал ‘белый дьявол’.
Сейчас Гайавата — этнографический киноартист, он показывает в фильмах свои обычаи и свое дикое несложное искусство. Он все так же плавает в отгороженных водах на своих узеньких пирогах, а около Нью-Йорка стоят громады броненосцев, по бокам которых висят десятками уже не шлюпки, а аэропланы, которые подымаются в воздух по особо устроенным спускным доскам, возвращаясь, садятся на воду, и броненосцы громадными рычагами, как руками великанов, подымают их и сажают на свои железные плечи.
Нужно пережить реальный быт индустрии, чтобы стать ее поэтом. У нашей российской реальности пока еще, как говорят, ‘слаба гайка’, и потому мне смешны поэты, которые пишут свои стихи по картинкам плохих американских журналов.
В нашем литературном строительстве со всеми устоями на советской платформе я предпочитаю везти телегу, которая есть, чтобы не оболгать тот быт, в котором мы живем. В Нью-Йорке лошади давно сданы в музей, а в наших родных пенатах…
Ну да ладно! Москва не скоро строится. Поговорим пока о Бродвее с точки зрения великих замыслов. Эта улица тоже ведь наша.
Сила Америки развернулась окончательно только за последние двадцать лет. Еще сравнительно не так давно Бродвей походил на наш старый Невский, теперь же это что-то головокружительное. Этого нет ни в одном городе мира. Правда, энергия направлена исключительно только на рекламный бег. Но зато дьявольски здорово! Американцы зовут Бродвей, помимо присущего ему названия ‘окраинная дорога’, — ‘белая дорога’. По Бродвею ночью гораздо светлее и приятнее идти, чем днем.
Перед глазами — море электрических афиш. Там, на высоте 20-го этажа, кувыркаются сделанные из лампочек гимнасты. Там, с 30-го этажа, курит электрический мистер, выпуская электрическую линию дыма, которая переливается разными кольцами. Там, около театра, на вращающемся электрическом колесе танцует электрическая Терпсихора и т. д., все в том же роде, вплоть до электрической газеты, строчки которой бегут по 20-му или 25-му этажу налево беспрерывно до конца номера. Одним словом: ‘Умри, Денис!..’ Из музыкальных магазинов слышится по радио музыка Чайковского. Идет концерт в Сан-Франциско, но любители могут его слушать и в Нью-Йорке, сидя в своей квартире.
Когда все это видишь или слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека, и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость.
Бедный русский Гайавата!

БЫТ И ГЛУБЬ ШТАТОВ

Тот, кто знает Америку по Нью-Йорку и Чикаго, тот знает только праздничную или, так сказать, выставочную Америку.
Нью-Йорк и Чикаго есть не что иное, как достижения в производственном искусстве. Чем дальше вглубь, к Калифорнии, впечатление громоздкости исчезает: перед глазами бегут равнины с жиденькими лесами и (увы, страшно похоже на Россию!) маленькие деревянные селения негров. Города становятся похожими на европейские, с той лишь разницей, что если в Европе чисто, то в Америке все взрыто и навалено как попало, как бывает при постройках. Страна все строит и строит.
Черные люди занимаются земледелием и отхожим промыслом. Язык у них американский. Быт — под американцев. Выходцы из Африки, они сохранили в себе лишь некоторые инстинктивные выражения своего народа в песнях и танцах. В этом они оказали огромнейшее влияние на мюзик-холльный мир Америки. Американский фокстрот есть не что иное, как разжиженный национальный танец негров. В остальном негры — народ довольно примитивный, с весьма необузданными нравами. Сами американцы — народ тоже весьма примитивный со стороны внутренней культуры.
Владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным вопросам. Американец всецело погружается в ‘Business’* и остального знать не желает. Искусство Америки на самой низшей ступени развития. Там до сих пор остается неразрешенным вопрос: нравственно или безнравственно поставить памятник Эдгару По. Все это свидетельствует о том, что американцы — народ весьма молодой и не вполне сложившийся. Та громадная культура машин, которая создала славу Америке, есть только результат работы индустриальных творцов и ничуть не похожа на органическое выявление гения народа. Народ Америки — только честный исполнитель заданных ему чертежей и их последователь. Если говорить о культуре электричества, то всякое зрение упрется в этой области в фигуру Эдисона. Он есть сердце этой страны. Если бы не было этого гениального человека в эти годы, то культура радио и электричества могла бы появиться гораздо позже, и Америка не была бы столь величественной, как сейчас.
Со стороны внешнего впечатления в Америке есть замечательные курьезы. Так, например, американский полисмен одет под русского городового, только с другими кантами.
Этот курьез объясняется, вероятно, тем, что мануфактурная промышленность сосредоточилась главным образом в руках эмигрантов из России. Наши сородичи, видно, из тоски по родине, нарядили полисмена в знакомый им вид формы.
Для русского уха и глаза вообще Америка, а главным образом Нью-Йорк, — немного с кровью Одессы и западных областей. Нью-Йорк на 30 процентов еврейский город. Евреев главным образом загнала туда нужда скитальчества из-за погромов. В Нью-Йорке они осели довольно прочно и имеют свою жаргонную культуру, которая ширится все больше и больше. У них есть свои поэты, свои прозаики и свои театры. От лица их литературы мы имеем несколько имен мировой величины. В поэзии сейчас на мировой рынок выдвигается с весьма крупным талантом Мани-Лейб.
Мани-Лейб — уроженец Черниговской губ. Россию он оставил лет 20 назад. Сейчас ему 38. Он тяжко пробивал себе дорогу в жизни сапожным ремеслом и лишь в последние годы получил возможность существовать на оплату за свое искусство.
Переводами на жаргон он ознакомил американских евреев с русской поэзией от Пушкина до наших дней и тщательно выдвигает молодых жаргонистов с довольно красивыми талантами от периода Гофштейна до Маркиша. Здесь есть стержни и есть культура.
В специфически американской среде — отсутствие всякого присутствия.
Свет иногда бывает страшен. Море огня с Бродвея освещает в Нью-Йорке толпы продажных и беспринципных журналистов. У нас таких и на порог не пускают, несмотря на то что мы живем чуть ли не при керосиновых лампах, а зачастую и совсем без огня.
Сила железобетона, громада зданий стеснили мозг американца и сузили его зрение. Нравы американцев напоминают незабвенной гоголевской памяти нравы Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.
Как у последних не было города лучше Полтавы, так и у первых нет лучше и культурней страны, чем Америка.
— Слушайте, — говорил мне один американец, — я знаю Европу. Не спорьте со мною. Я изъездил Италию и Грецию. Я видел Парфенон. Но все это для меня не ново. Знаете ли вы, что в штате Теннесси у нас есть Парфенон гораздо новей и лучше?
От таких слов и смеяться и плакать хочется. Эти слова замечательно характеризуют Америку во всем, что составляет ее культуру внутреннюю. Европа курит и бросает, Америка подбирает окурки, но из этих окурков растет что-то грандиозное.
?1923?
Сноски
Сноски к стр. 161
* Пароход ‘Париж’ (искаж. англ.).
Сноски к стр. 166
* Мне нравится Америка… (искаж. англ.).
Сноски к стр. 170
* Дела (англ.)

Другие редакции

ЖЕЛЕЗНЫЙ МИРГОРОД

Статья первая

Я не читал прошлогодней статьи Троцкого о современном искусстве, когда был за границей. Она попалась мне только теперь, когда я вернулся домой. Прочел о себе и грустно улыбнулся. Мне нравится гений этого человека, но видите ли?.. Видите ли?..
Впрочем, он замечательно прав, говоря, что я вернусь не тем, чем был.
Да, я вернулся не тем. Много дано мне, но и много отнято. Перевешивает то, что дано.
Я объездил все государства Европы и почти все штаты Северной Америки. Зрение мое переломилось особенно после Америки. Перед Америкой мне Европа показалась старинной усадьбой, поэтому краткое описание моих скитаний начинаю с Америки.

ВОТ ‘PARIS’

Если взять это с точки зрения океана, то все-таки и это ничтожно, особенно тогда, когда в водяных провалах эта громадина качается своей тушей, как поскользающийся (простите, что у меня нет образа для сравнения, я хотел сказать — как слон, но это превосходит слона приблизительно в 10 тысяч раз.
Эта громадина сама — образ. Образ без всякого подобия. Вот тогда я очень ясно почувствовал, что исповедуемый мной и моими друзьями ‘имажинизм’ иссякаем. Почувствовал, что дело не в сравнениях, а в само?м органическом.) Но если взглянуть на это с точки зрения того, на что способен человек, то можно развести руками и сказать: ‘Милый, да что ты наделал? Как тебе?.. да как же это?..’
Когда я вошел в корабельный ресторан, который площадью немного побольше нашего Большого театра, ко мне подошел мой спутник и сказал, что меня просят в нашу кабин.
Я шел через громадные залы специальных библиотек, шел через комнаты для отдыхов, где играют в карты (невольно пожалел, что не было Маяковского), прошел через танцевальный зал, и минут через пять чрез огромнейший коридор спутник подвел меня к нашей кабин.
Я осмотрел коридор, где разложили наш большой багаж, приблизительно в 20 чемоданов, осмотрел столовую, свою комнату, 2 ванные комнаты и, сев на софу, громко расхохотался. Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше. Вспомнил про ‘Дым отечества’, про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за ‘Русь’ как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию. Народ наш мне показался именно тем 150 000 000-ым рогатым скотом, о котором писал когда-то в эпоху буржуазной войны в ‘Летописи’ Горького некий Тальников. Где он теперь?
Я с удовольствием пожал бы ему руку, ибо это была большая правда и большая смелость в эпоху квасного патриотизма.
Милостивые государи! лучше фокстрот с здоровым и чистым телом, чем вечная, раздирающая душу на российских полях, песня грязных, больных и искалеченных людей про ‘Лазаря’. Убирайтесь к чёртовой матери с Вашим Богом и с Вашими церквями. Постройте лучше из них сортиры, чтоб мужик не ходил ‘до ветру’ в чужой огород.
С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство.
Пусть я не близок им как романтик в моих поэмах, я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, ?близок? и в своем творчестве, лишь бы поменьше было таких ценителей искусства, как Мещеряков в Госиздате или (царство ему небесное) покойный Вейс. С такими мыслями я ехал в страну Колумба. Ехал океаном 6 дней, проводя жизнь среди ресторанной и отдыхающей в фокстроте публики.

ЭЛИС-АЛЕНД

На шестой день около полудня показалась земля. Через час глазам моим предстал Нью-Йорк.
Мать честная! До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке. Разве можно выразить эту железную и гранитную мощь словами. Это поэма без слов. Рассказать ее будет ничтожно. Милые, глупые, смешные российские доморощенные урбанисты и электрофикаторы в поэзии! Ваши ‘кузницы’ и Ваши ‘Леф’ как Тула перед Берлином или Парижем.
Здания, заслонившие горизонт, почти упираются в небо. Над всем этим проходят громаднейшие железобетонные арки. Небо в свинце от дымящихся фабричных труб, дым навевает что-то таинственное, кажется, что за этими зданиями происходит что-то такое — великое и громадное, что дух захватывает, хочется скорей на берег, но… но прежде должны осмотреть паспорта…
В сутолоке сходящих мы подходим к какому-то важному лицу, который осматривает документы.
Он долго вертит документы в руках, долго обмеривает нас косыми взглядами и спокойно по-английски говорит, что мы должны идти в свою кабин, что в штаты он нас впустить не может и что завтра он нас отправит на Элис-Аленд.
Элис-Аленд — небольшой остров, где находится карантин и всякие следственные комиссии по приезжающим. Оказывается, что Вашингтон получил сведения о нас, что мы едем как большевистские агитаторы. Завтра на Элис-Аленд… могут отослать обратно, но могут и посадить…
В кабин к нам неожиданно являются репортеры, которые уже знали о нашем приезде. Мы выходим на палубу. Сотни кинематографистов и журналистов бегают по палубе, щелкают аппаратами, чертят карандашами и всё спрашивают, спрашивают и спрашивают. Это было приблизительно около 4 часов дня, а в 5 1/2 нам принесли около 20 газет с нашими портретами и огромными статьями о нас. Говорилось в них немного об Айседоре Дункан, о том, что я поэт, но больше всего о моих ботинках и о том, что у меня прекрасное сложение для легкой атлетики и что я наверняка был бы лучшим спортсменом в Америке. Ночью мы грустно ходили с спутником по палубе. Нью-Йорк в темноте еще величественней. Копны и стога огней кружились над зданиями, громадины с суровой мощью вздрагивали в зеркале залива.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Утром нас отправили на Элис-Аленд. Садясь на маленький пароход в сопровождении полицейских и журналистов, мы с спутником взглянули на статую-свободу и прыснули смехом.
‘Бедная, старая девушка! Ты поставлена здесь ради курьеза!’ — сказал я.
Журналисты стали спрашивать, над чем мы так громко смеемся. Спутник мой перевел им, и они засмеялись тоже.
На Элис-Аленде нас по бесчисленным комнатам провели в комнату политических экзаменов.
Когда мы сели на скамьи, из боковой двери вышел тучный, с круглой головой, господин, волосы которого немного были вздернуты со лба челкой кверху и почему-то напомнили мне рисунки Пичугина в сытинском издании Гоголя.
‘Смотри, — сказал я спутнику, — это Миргород! Сейчас прибежит свинья, схватит бумагу и мы спасены!’
— Мистер Есенин! — сказал господин. Я встал. — ‘Подойдите к столу’, — вдруг он твердо сказал по-русски. Я ошалел.
— Подымите правую руку и отвечайте на вопросы.
Я стал отвечать, но первый вопрос меня сбил с толку.
— В Бога верите?
Что мне было сказать? Я поглядел на спутника, тот мне кивнул головой, и я сказал:
—Да!
— Какую признаете власть?
Елки-палки! Еще не легче! Сбивчиво я стал говорить, что я поэт, что в политике ничего не смыслю.
Помирились мы с ним, помню, на народной власти.
Потом он, не глядя на меня, сказал: ‘Повторяйте за мной: ‘Именем Господа нашего Исуса Христа обещаюсь говорить чистую правду и не делать никому зла. Обещаюсь ни в каких политических делах не принимать участья!»
Я повторял за ним каждое слово. Потом расписался, и нас выпустили. (После мы узнали, что друзья Дункан дали телеграмму Гардингу. Он дал распоряжение при легком опросе впустить меня.) Взяли с меня подписку и не петь ‘Интернационал’, как это сделал я в Берлине.
Миргород! Миргород! Свинья спасла!

НЬЮ-ЙОРК

Сломя голову я сбежал с пароходной лестницы на берег. Вышли с пристани на стрит, и сразу на меня пахнуло запахом, каким-то знакомым запахом. Я стал вспоминать:
‘Ах, да это… это тот самый… тот самый запах, который бывает в лавочках ?со? скобяной торговлей’.
Около пристани на рогожах сидели или лежали негры. Нас встретила заинтригованная газетами толпа.
Когда мы сели в автомобиль, я сказал журналистам:

MI LAIK AMERIKA

Через девять минут мы были в отеле. О том, что такое Нью-Йорк, поговорим после.

БРОДВЕЙ

На наших улицах слишком темно, чтобы понять, что такое электрический свет Бродвея. Мы привыкли жить под светом луны, жечь свечи перед иконами, но отнюдь не пред человеком.
Люди часто ездят не в освещенных вагонах. Дело здесь, конечно, не в бедности государства, а в невежестве самих граждан, которые предпочитают освещать раскрашенные доски, чем употребить этот свет для более полезных целей.
Америка внутри себя не верит в Бога. Там некогда заниматься этой чепухой. Там свет для человека, и потому я начну не с самого Бродвея, а с человека на Бродвее.
Обиженным культурникам на жестокость русской революции не мешало бы взглянуть на историю страны, которая так высоко взметнула знамя культуры индустрии.
Что такое Америка?
Америка это прежде всего была страна краснокожих. Вслед после открытия этой страны Колумбом туда потянулся весь неудачливый мир Европы. Искатели золота и приключений, авантюристы самых низших марок, пользуясь человеческой игрой в государства, шли на службу к разным правительствам и теснили красный народ всеми средствами.
Красный народ стал сопротивляться. Начались жестокие войны, и в результате от многомиллионного народа краснокожих осталась маленькая горсточка (около 500 000), которую содержат сейчас, огородив тщательной стеной от культурного мира, кинематографические предприниматели. Дикий народ пропал от виски. Политика хищников разложила его окончательно. Гайявату заразили сифилисом, опоили и загнали догнивать частью на болота Флориды, частью в снега Канады.
Но и все ж, если взглянуть на ту беспощадную мощь железобетона, на повисший между двумя городами Бруклинский мост, высота которого над землей равняется крышам 20-тиэтажных домов, все ж никому не будет жаль, что дикий Гайявата уже не охотится здесь за оленем. И не жаль, что рука строителей этой культуры была иногда жестокой.
Индеец никогда бы не сделал на своем материке того, что сделал ‘белый дьявол’.
Культура к индейцам не прививается. Мне рассказывали, что в Америке нет ни одного мало-мальски интеллигентного индейца.
Были опыты. Брали какого-нибудь малыша, отдавали в школу, а лет через пять-шесть в один прекрасный день он снимал с себя ботинки и снова босиком убегал к своим. Сейчас Гайявата — этнографический киноартист, он показывает в фильмах свои обычаи и свое дикое несложное искусство. Он все так же плавает в отгороженных водах на своих узеньких пирогах, а около Нью-Йорка стоят громады броненосцев, по бокам которых висят десятками уже не шлюпки, а аэропланы, которые подымаются в воздух по особо устроенным спускным доскам, возвращаясь, садятся на воду, и броненосцы громадными рычагами, как руками великанов, подымают их и сажают на свои железные плечи.
Нужно пережить реальный быт индустрии, чтобы стать ее поэтом. У нашей российской реальности, как говорят, ‘пока еще — слаба гайка’, и потому мне смешны все эти ‘лефствующие’, которые пишут свои стихи по картинкам плохих американских журналов.
В нашем литературном строительстве со всеми устоями на советской платформе я предпочитаю везти телегу, которая есть, чтоб не оболгать тот быт, в котором мы живем. В Нью-Йорке лошади давно сданы в музей, но в наших родных пенатах я даже и самого гениального электрофикатора Ленина видел в Петербурге на жалком тарантасе с лицом, упертым в почтенный зад кобылы.
Ну, да ладно! Москва не скоро строится. Поговорим пока о Бродвее. С точки зрения великих замыслов эта улица тоже ведь наша.
У какого-то смешного поэта, написавшего ‘сто пятьдесят лимонов’, есть строчки о Чикаго как символе Америки:
‘Пройдешь:
За ступней ступня
И еще ступня,
Ступеней этих самых до чёртиков’.
Сие описание ‘флигелей’ напоминает мне описание Козьмы Индикоплова, который уверял всех, что он видел то место, где земля сходится с пологом неба.
Правда! Оно, положим, и есть ступени, но никто по ним не ходит, потому что ступени эти ‘чёртиковы’ существуют только на пожарные случаи, а подымаются там исключительно в лифтах в 3—4 секунды до 46 этажа. Так что по картинкам иногда можно ошибиться и нечаянно дать Америку, перелагая Уитмана, 19-го века, Америку старого Нью-Йорка. Тогда Бродвей был не таким. Сила Америки развернулась окончательно только за последние 20 лет. При Уитмане он походил на наш старый Невский, теперь же это что-то головокружительное. Этого нет ни в одном городе мира. Правда, энергия направлена исключительно только на рекламный бег, но зато дьявольски здорово! Американцы зовут Бродвей, помимо присущего названия ‘окраинная дорога’, — ‘белая дорога’. По Бродвею ночью гораздо светлей и приятней идти, чем днем.
Перед глазами море электрических афиш. Там на высоте 20 этажа кувыркаются во весь рост сделанные из лампочек гимнасты, там с 30 этажа курит электрический мистер, выпуская электрическую линию дыма, которая переливается разными кольцами, там около театра на вращающемся электрическом колесе танцует электрическая Терпсихора и т. д., и т. д. всё в том же роде, вплоть до электрической газеты, строчки которой бегут по двадцатому или двадцать пятому этажу налево беспрерывно до конца номера. Одним словом, ‘умри, Денис, лучше не напишешь’.
Из музыкальных магазинов слышится по радио музыка Чайковского. Идет концерт в Сан-Франциско, но любители могут его слушать и в Нью-Йорке, сидя в своей квартире.
Когда все это видишь или слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость.
Бедный русский Гайявата!

БЫТ И ГЛУБЬ ШТАТОВ

Тот, кто знает Америку по Нью-Йорку и Чикаго, тот знает только праздничную или, так сказать, выставочную Америку.
Нью-Йорк и Чикаго есть не что иное, как достижения в производственном искусстве. Чем дальше вглубь к Калифорнии, впечатления громоздкости исчезают. Перед глазами бегут равнины с жиденькими лесами и (увы! страшно похоже на Россию) маленькие деревянные селения негров. Города становятся похожими на европейские, с той лишь разницей, что если в Европе чисто, то в Америке все взрыто и навалено, как попало, как бывает при постройках. Страна все строит и строит.
Черные люди занимаются земледелием и отхожим промыслом. Язык у них американский. Быт под американцев.
Выходцы из Африки, они сохранили в себе лишь некоторые инстинктивные выражения своего народа в песнях и танцах. В этом они оказали огромнейшее влияние на музикхольный мир Америки. Американский фокстрот есть не что иное, как разжиженный национальный танец негров. В остальном негры довольно народ примитивный, с весьма необузданными нравами. Сами американцы народ тоже весьма примитивный со стороны внутренней культуры. Владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным вопросам. Американец всецело погружается в ‘Bisnes’ и остального знать не желает. Искусство Америки на самой низшей ступени развития. Там до сих пор остается неразрешенным вопрос: нравственно или безнравственно поставить памятник Эдгару По. (?) Все это свидетельствует о том, что народ они весьма молодой и не вполне сложившийся в формы. Та громадная культура машин, которая создала славу Америке, есть только результат работы индустриальных творцов и ничуть не похожа на органическое выявление народа. Народ Америки — только честный исполнитель заданных ему чертежей и их последователь. Если говорить о культуре электричества, то всякое зрение упрется в этой области на фигуру Эдисона. Он есть сердце этой страны. Если б не было гения этого человека в эти годы, то культура радио и электричества могла бы появиться гораздо позже и Америка не была бы столь величественной, как сейчас.
Со стороны внешнего впечатления в Америке есть замечательные курьезы. Так, например, американский полисмен одет под русского городового, только с другими кантами.
Этот курьез объясняется тем, что мануфактурная промышленность сосредоточилась главным образом в руках русских евреев. Наши сородичи, видно из тоски по родине, нарядили полисмена в знакомый им вид формы.
Для русского уха и глаза вообще Америка, а главным образом Нью-Йорк, немного с кровью Одессы и западных областей. Нью-Йорк на 30 процентов еврейский город. Евреев главным образом загнала туда нужда скитальчества из-за погромов.
В Нью-Йорке они осели довольно прочно и имеют свою жаргонную культуру, которая ширится все больше и больше. У них есть свои поэты, свои прозаики и свои театры. От лица их литературы мы имеем несколько имен мировой величины. В поэзии сейчас на мировой рынок выдвигается с весьма крупным талантом Мани-Лейб.
Мани-Лейб уроженец Черниговской губ. Россию он оставил лет 20 назад. Сейчас ему 38. Он тяжко пробивал себе дорогу в жизни сапожным ремеслом и лишь в последние годы стал иметь возможность существовать на оплату за свое искусство.
Он ознакомил американских евреев переводами на жаргонный язык с русской поэзией от Пушкина до наших дней и тщательно выдвигает молодых жаргонистов с довольно красивыми талантами, от периода Гофштейна до Маркиша. Здесь есть стержни и есть культура.
В специфически американской среде отсутствие всякого присутствия.
Свет иногда бывает страшен. Море огня с Бродвея освещает в Нью-Йорке толпы продажных и беспринципных журналистов. У нас таких на порог не пускают, несмотря на то, что мы живем чуть ли не при керосиновых лампах, а зачастую и совсем без огня.
Сила железобетона, громада зданий стеснили мозг американца и сузили его зрение.
Нравы американцев напоминают незабвенной гоголевской памяти нравы Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.
Как у последних не было города лучше Полтавы, так и у первых нет лучше и культурней страны Америки.
‘Слушайте, — говорил мне один американец, — я знаю Европу. Не спорьте со мной. Я изъездил Италию и Грецию. Я видел Парфенон. Но все это для меня не ново. Знаете ли вы, что в штате Теннесси у нас есть Парфенон гораздо новей и лучше?’
От таких слов и смеяться, и плакать хочется. Эти слова замечательно характеризуют Америку во всем, что составляет ее культуру внутреннюю. Европа курит и бросает. Америка подбирает окурки. Но из этих окурков растет что-то грандиозное в той среде, которая называется рабочим классом, об этой среде поговорим особо.

Комментарии

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

Аф. I, II, III — Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу в трех томах, М., ‘Индрик’, 1994 (репринт издания 1865—1869 гг.).
Бирж. вед. — газ. ‘Биржевые ведомости’, СПб. — Пг., 1880—1917.
Буслаев I (1861) — Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Сочинения Ф. Буслаева. Том I. СПб., издание Д. Е. Кожанчикова, 1861.
Буслаев 1917 — Исторические очерки Ф. И. Буслаева по русскому орнаменту в рукописях, Пг., тип. Академии наук, 1917.
ВЛ — журн. ‘Вопросы литературы’, М., с 1957 г.
Восп., 1, 2 — сб. ‘С. А. Есенин в воспоминаниях современников’, тт. 1—2, М., ‘Художественная литература’, 1986.
Воспоминания-95 — сб. ‘Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников’, М., ‘Республика’, 1995.
Гоголь I, II, III — ‘Полное собрание сочинений Н. В. Гоголя. С его биографией и примечаниями. В 3-х томах’, М., издание Т-ва И. Д. Сытина, 1902, тт. I, II и III.
Есенин 5 (1962) — Сергей Есенин. Собрание сочинений. Том 5. Автобиографии, статьи, письма, М., ‘Государственное издательство художественной литературы’, 1962.
Есенин V (1979) — С. А. Есенин. Собрание сочинений. Том V. Проза. Статьи и заметки. Автобиографии, М., ‘Художественная литература’, 1979.
Есенина А. А. — Есенина А. А. Родное и близкое. Изд. 2-е, доп., М., ‘Советская Россия’, 1979.
Зн. тр. — газ. ‘Знамя труда’, Пг., затем М., 1917—1918.
Кр. новь — журн. ‘Красная новь’, М., 1921—1942.
ЛН — непериод, сб. ‘Литературное наследство’, с 1931 г.
Материалы — сб. ‘С. А. Есенин: Материалы к биографии’, М., ‘Историческое наследие’, 1993 (на тит. л. ошибочно: 1992).
Маяковский 4 (1957) — Владимир Маяковский. Полное собрание сочинений. Том 4. 1922 — февраль 1923, М., ‘Государственное издательство художественной литературы’, 1957.
Отклики Кавказа. — газ. ‘Отклики Кавказа’, Армавир, 1909—1917.
Панфилов, 1, 2 — Панфилов А. Д. Константиновский меридиан. В 2-х частях, М., ‘Энциклопедия Российских деревень’, ‘Народная книга’, 1992.
ПиР — журн. ‘Печать и революция’, М., 1921—1930.
РКлБ — серийное издание ‘Русская классная библиотека, издаваемая под ред. А. Н. Чудинова: Пособие при изучении русской литературы’, СПб., издание И. Глазунова, 1891—1918.
РКлБ, сер. II — серийное издание ‘Русская классная библиотека, издаваемая под ред. А. Н. Чудинова: Серия вторая. Классические произведения иностранных литератур в переводах русских писателей’, СПб., издание И. Глазунова, 1896—1904.
Ск-1 — ‘Скифы’, сборник 1-й, СПб., ‘Скифы’, 1917.
Ск-2 — ‘Скифы’, сборник 2-й, СПб., ‘Скифы’, 1918 (фактически: декабрь 1917).
Собр. ст. — Сергей Есенин. Собрание стихотворений (Стихи и проза. Т. 4). М.—Л., Госиздат, 1927.
Списки ГМЗЕ — перечни книг из личной библиотеки С. А. Есенина, составленные его сестрами (ГМЗЕ).
Стасов 1872 — атлас ‘Русский народный орнамент. Выпуск первый. Шитье, ткани, кружева. Издание Общества поощрения художников с объяснительным текстом В. Стасова’, СПб., типография товарищества ‘Общественная польза’, 1872 (на обл.: 1871).
Хроника 1, 2 — Белоусов В. Сергей Есенин. Литературная хроника, ч. 1—2, М., ‘Советская Россия’, 1969—1970.
Юсов — Юсов Н. Г. Прижизненные издания С. А. Есенина: Библиографический справочник. М., ‘Златоуст’, 1994.
Юсов — Юсов Н. Г. Прижизненные издания С. А. Есенина: Библиографический справочник. М., ‘Златоуст’, 1994.
IE — Gordon McVay. Isadora and Esenin, ?Ann Arbor, Michigan,? ‘Ardis’, ?1980?.
ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации.
ГЛМ — Государственный литературный музей Российской Федерации. Отдел рукописных фондов (Москва).
ГМЗЕ — Государственный музей-заповедник С. А. Есенина (с. Константиново Рязанской обл.).
ИМЛИ — Институт мировой литературы им. А. М. Горького Российской академии наук. Рукописный отдел (Москва).
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук. Рукописный отдел (Санкт-Петербург).
РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
РГБ — Российская государственная библиотека. Отдел рукописей (Москва).
В пятом томе Полного собрания сочинений Есенина впервые представлено все ныне известное прозаическое наследие поэта, кроме его писем и автобиографий, которые отнесены соответственно в 6 и 7 тт. наст. изд. Том состоит из художественной, публицистической, литературно-критической прозы поэта 1914—1925 годов: повести ‘Яр’, рассказов ‘У белой воды’, ‘Бобыль и Дружок’, очерка ‘Железный Миргород’, теоретической работы ‘Ключи Марии’, статей, рецензий, заметок, предисловий, ответов на вопросы анкет, а также сценария ‘Зовущие зори’, написанного Есениным совместно с М. Герасимовым, С. Клычковым и Н. Павлович.
Не все эти произведения были опубликованы при жизни поэта: восемь статей и сценарий остались в рукописях. Некоторые из них не были закончены, другие частично утрачены или по каким-то иным причинам не появились в печати: ‘?О Глебе Успенском?’ ?1915?, ‘?О сборниках произведений пролетарских писателей?’ ?1918?, ‘Зовущие зори’ ?1918?, ‘Россияне’ ?1923?, ‘?О писателях-‘попутчиках’?’ ?1924?, ‘?О смычке поэтов всех народностей…?’ ?1924?, ‘Предисловие’ ?1924?, ‘В. Я. Брюсов’ ?1924?, ‘Дама с лорнетом’ ?1925?.
Публикация прозы Есенина после смерти поэта имеет свою историю. Впервые два произведения прозы — ‘Яр’ и ‘Бобыль и Дружок’ — были напечатаны в дополнительном четвертом томе ‘Собрания стихотворений’ — ‘Стихи и проза’ (составитель и редактор И. В. Евдокимов), — увидевшем свет в 1927 году.
В 1940 году С. А. Толстая-Есенина готовила к изданию ‘Собрание произведений Сергея Есенина’. Предполагалось, что проза будет представлена в нем повестью ‘Яр’. Тогда же вдова поэта (совместно с Е. Н. Чеботаревской) составила комментарий к этому Собранию, которое, к сожалению, не было осуществлено.
В шестидесятые годы и позднее в подготовке к печати произведений Есенина, особенно его прозы, деятельное участие как составители, комментаторы, члены редколлегий Собраний сочинений принимали сестры поэта Екатерина Александровна и Александра Александровна Есенины. В 1958 году в издательстве ‘Московский рабочий’ вышел том избранных произведений Есенина, подготовленный его сестрами совместно с Ю. Л. Прокушевым. Здесь впервые была собрана воедино вся известная художественная и публицистическая проза поэта. Причем два произведения — рассказ ‘У белой воды’ и очерк ‘Железный Миргород’ — до этого не входили ни в одно есенинское издание. Позднее А. А. Есенина подготовила для Собрания сочинений Есенина, выпущенного Государственным издательством художественной литературы в 1961—1962 гг., повесть ‘Яр’. Ею был написан комментарий и составлен словарь местных рязанских слов и выражений, встречающихся в тексте. В этом Собрании помимо художественно-публицистической прозы было впервые представлено литературно-критическое и эпистолярное наследие Есенина.
Еще более полно проза поэта (прежде всего ранее не известные тексты его писем) вошла в состав второго пятитомного (М., 1966—1968) и шеститомного (М., 1977—1980) Собраний сочинений.
Все эти издания послужили основой при подготовке данного тома Полного собрания сочинений Есенина.
Том состоит из четырех разделов: ‘Художественная проза’, ‘Статьи, заметки, ответы на вопросы анкет’, ‘Коллективное’ (сценарий) и ‘Другие редакции’. Во втором разделе две части: ‘Завершенное’ и ‘Отрывки. Неоконченное’. Внутри разделов (и частей) произведения расположены в хронологическом порядке.
Составителями тома была проделана значительная по объему и важная по результатам поисковая и исследовательская работа в государственных архивах и частных собраниях Москвы, Санкт-Петербурга, на родине поэта — в Спас-Клепиках, Константинове, Рязани.
Кроме того, для выявления ранее неизвестных литературных и иных источников, получивших в прозе Есенина свое отражение, были изучены десятки книг по фольклористике, истории искусства, философии, религии, а также публикации современников поэта — писателей, критиков, ученых и др. Проанализированы различные периодические издания, выходившие при жизни поэта и после его смерти как в нашей стране, так и за рубежом.
Все это, вместе взятое, позволило в настоящем томе:
во-первых, максимально сохранить последнюю творческую волю автора, освободив при этом текст есенинской прозы от неточностей, ошибок и искажений, имевших место в прошлых изданиях, включая собрания сочинений (см. далее конкретный текстологический комментарий),
во-вторых, значительно расширить и обогатить фактическую основу историко-литературного и особенно реального комментария (‘Ярославны плачут’, повесть ‘Яр’, ‘Ключи Марии’, ‘Железный Миргород’, ‘Дама с лорнетом’ и др.),
в-третьих, что особенно важно, расширить состав тома за счет произведений, не входивших в предыдущие собрания сочинений Есенина.
В данный том впервые введены: незаконченная статья ‘Россияне’, отзыв ‘?О резолюции ЦК РКП о художественной литературе?’ ?1925? и ‘?Ответ редакции ‘Новой вечерней газеты’?’ ?1925?, отрывок из статьи ‘?О смычке поэтов всех народностей…?’ воспроизводился ранее лишь в комментариях Собр. соч. в 6 тт. (М., 1977—1980, т. 2, с. 225).
Тексты печатаются по автографам или прижизненным публикациям. Устранены существенные искажения в тексте первых публикаций таких произведений, как ‘Яр’, ‘Железный Миргород’, ‘Отчее слово’, ‘Ключи Марии’, ‘Быт и искусство’, а также ошибки прежних прочтений некоторых мест в автографах (‘Ключи Марии’, ‘?О сборниках произведений пролетарских писателей?’, ‘Зовущие зори’ и др.). Кроме того, в текст ‘Ключей Марии’ введены рисунки букв, выполненные Есениным в рукописи и не воспроизведенные в прижизненном издании по техническим причинам. В связи с тем, что при газетной публикации ‘Железного Миргорода’ его текст был подвергнут значительному редактированию (подробнее см. ниже, с. 394—397), в разделе ‘Другие редакции’ воспроизводится текст автографа. Тексты ‘Яра’, ‘Железного Миргорода’ и ‘Зовущих зорь’ сопоставлены также с имеющимися архивными машинописными копиями.
Свод вариантов прозы Есенина впервые дается с исчерпывающей полнотой (‘Железный Миргород’, ‘Ключи Марии’, ‘Предисловие’, ‘Анкета журнала ‘Книга о книгах’. К Пушкинскому юбилею’, ‘В. Я. Брюсов’, ‘?О сборниках произведений пролетарских писателей?’, ‘Россияне’, ‘?О писателях-‘попутчиках’?’, ‘Зовущие зори’). Уточнены даты написания отдельных статей и заметок (‘Ярославны плачут’, ‘?О сборниках произведений пролетарских писателей?’, ‘Россияне’, ‘Дама с лорнетом’).
По сравнению с предшествующими изданиями значительно расширены и углублены комментарии, в которых использованы новые разыскания.
Впервые наиболее полно выявлены источники есенинской прозы. Проанализирован жизненный, творческий, литературный, научный и фольклорный материал, который лег в основу художественно-прозаических, публицистических и литературно-критических произведений поэта (‘Яра’, ‘Железного Миргорода’, ‘Ключей Марии’ и др.).
Впервые с такой полнотой дается реальный комментарий событий и фактов, упоминаемых Есениным, расшифровка многих скрытых цитат. Наиболее наглядно это видно на примере ‘Железного Миргорода’ и ‘Ключей Марии’. Особо следует отметить находку публикации статьи З. Н. Гиппиус ‘Общеизвестное’ (газ. ‘Последние новости’, Париж, 1925, 8 апреля, No 1520), послужившей непосредственным поводом к написанию Есениным памфлета ‘Дама с лорнетом’. Все это позволило глубже раскрыть творческую историю прозаических произведений.
Широко использована в комментариях прижизненная критика, посвященная прозе Есенина, в том числе рецензии из газет и журналов русского зарубежья.
Не вся проза Есенина дошла до нас. Так, в письме В. С. Чернявскому (июнь 1915 г.) поэт писал: ‘Принимаюсь за рассказы. 2 уже готовы’. В настоящее время известен только один рассказ, напечатанный в 1916 г., — ‘У белой воды’. Есть сведения, что Есениным была написана пьеса ‘Крестьянский пир’, известно о его работе над повестью ‘Когда я был мальчишкой’ (журн. ‘Книга о книгах’, М., 1924, No 5—6, июнь, с. 78). Более подробно об этом см. в т. 7 наст. изд.
Материалы данного тома показывают Есенина как художника обширных жизненных и литературных интересов, глубоких знаний быта, мифологии и фольклора (как русского, так и других народов мира), раскрывают новаторство и оригинальность Есенина-прозаика, органичность эстетических взглядов поэта, их национальные корни.
Тексты, варианты, другие редакции и комментарии подготовили: повесть ‘Яр’, рассказы ‘У белой воды’, ‘Бобыль и Дружок’ — Е. А. Самоделова, очерк ‘Железный Миргород’ — С. И. Субботин, ‘Ключи Марии’ — А. Н. Захаров (кроме реального комментария, выполненного С. И. Субботиным), литературно-критические статьи, заметки, ответы на вопросы анкет, сценарий ‘Зовущие зори’ — С. П. Кошечкин и Н. Г. Юсов.

* * *

Редакционная коллегия издания, составители тома с признательностью отмечают большой вклад Т. П. Флор-Есениной (1933—1993) в работу по подготовке к печати текстов и комментированию художественной прозы поэта.
За помощь, связанную с подготовкой тома, выражается благодарность С. П. Есениной, Н. Б. Волковой и Е. Е. Гафнер (РГАЛИ), М. А. Айвазяну и Е. Ю. Литвин (ИМЛИ), А. Ф. Маркову, А. И. Михайлову (ИРЛИ), Т. К. Савченко (Институт русского языка им. А. С. Пушкина), Н. Д. Симакову (б-ка ред. газ. ‘Правда’), Н. М. Солобай (Федеральная архивная служба России), И. П. Хабарову (Науч. б-ка Федеральных архивов), Н. В. Шахаловой и А. А. Ширяевой (ГЛМ), В. А. Шошину (ИРЛИ).
Железный Миргород (с. 161). — Газ. ‘Известия ЦИК СССР и ВЦИК’, М., 1923, 22 августа (No 187) и 16 сентября (No 209). Перепечатку первой части очерка см. также в газ. ‘Новости жизни’, Харбин, 1923, 14 сентября, No 207 (с подзаголовком ‘Американские впечатления Сергея Есенина’, отсутствующим в ‘Известиях’).
Автограф допечатной редакции — РГАЛИ. Неавторизованная машинопись первой части произведения, исполненная с автографа РГАЛИ, с сокращениями и поправками рукой редактора — ГАРФ, ф. редакции газеты ‘Известия’*.
Фрагменты допечатной редакции очерка, не вошедшие в газетный текст, опубликованы В. А. Вдовиным (ВЛ, 1968, No 7, июль, с. 252—254, Есенин V (1979), с. 267—269). Полный ее текст, воспроизведенный по автографу РГАЛИ, — Материалы, с. 297—310 (подготовлен к печати С. И. Субботиным).
По воспоминаниям тогдашнего помощника секретаря редакции ‘Известий’ В. М. Василенко, рукопись ‘Железного Миргорода’ была передана в газету следующим образом:
‘Сергей Александрович пришел однажды в редакцию ‘Известий’. ?…? Присев к столу, Есенин протянул мне сколотые булавками листки бумаги, исписанные неровным почерком. ?…? Одна пачка исписанных листков была размером со школьную тетрадку, другая — значительно длиннее и шире. На меньшей я прочел: ‘Железный Миргород. Статья первая’.
— Это мои впечатления от поездки в Америку, — пояснил поэт…’ (журн. ‘Наш современник’, М., 1958, No 4, июль-август, с. 290—291).
Кроме различия в формате бумаги двух частей рукописи, которое отметил мемуарист, существует разница и в цвете чернил, использованных автором. Первая часть очерка была написана черными чернилами, для его второй части (начатой с заголовка ‘Железный Миргород (продолжение)’) Есенин употребил зеленые чернила. Из указанных характеристик рукописи можно заключить, что работа над ней шла в два приема.
Подтверждение этому имеется в воспоминаниях И. В. Грузинова: судя по всему, одна из его встреч с Есениным состоялась сразу после того, как поэт закончил первую часть ‘Железного Миргорода’. Ср.: »Стойло Пегаса’. Сергей показывает правую руку: на руке что-то вроде черной перчатки — чернила.
— В один присест написал статью об Америке, для ‘Известий’. Это только первая часть’ (Воспоминания-95, с. 256, выделено комментатором).
К тому же публикация ‘Железного Миргорода’ в газете была осуществлена с почти месячным интервалом по времени между первой и второй частями очерка. Учитывая этот факт, В. Г. Белоусов выдвинул предположение, что ‘вторая часть очерка ?…? была подготовлена Есениным позднее и сдана в редакцию не одновременно с первой частью’ (Хроника 2, с. 271). Тем самым было поставлено под сомнение утверждение В. М. Василенко, что Есенин принес в ‘Известия’ сразу обе части ‘Железного Миргорода’.
В этой связи обращают на себя внимание некоторые особенности источников есенинского текста.
Во-первых, сохранилась обложка рукописи с авторской карандашной надписью на ней: ‘Железный Миргород’. Формат листа бумаги, из которого она сделана, — тот же, что и для автографа первой части произведения. Кроме того, после своей подписи под его текстом, сделанной чернилами, Есенин позднее проставил место написания и дату (‘Москва 14 август 23’) тем же карандашом, что и ‘обложечный’ заголовок.
Во-вторых, в наборной машинописи первой части очерка (ГАРФ) имеются пометы и вычерки синим карандашом, принадлежащие, очевидно, сотруднику ‘Известий’, выпускавшему No 187 газеты от 22 августа 1923 года. Прежде всего, по-видимому, была сделана помета ‘Ут. н.’ около заголовка ‘Железный Миргород. Статья первая’. Затем были вычеркнуты слова ‘Статья первая’, а также последнее предложение текста (‘О том, что такое Нью-Йорк, поговорим после’).
Снятие указанных мест вполне объяснимо, если расшифровывать помету ‘Ут. н.’ как ‘Уточнить название’. Провести это уточнение у самого автора в тот момент вряд ли было возможно — как раз вечером 21 августа, когда шла сдача номера с ‘Железным Миргородом’ в печать, Есенин выступал в Политехническом музее (один из отчетов об этом — газ. ‘Трудовая копейка’, М., 1923, 25 августа, No 5). Скорее всего, необходимая информация была получена у лица, редактировавшего и правившего машинопись есенинского очерка ранее. Когда выяснилось, что продолжения ‘Железного Миргорода’ в редакции нет, подзаголовок очерка и его заключительная фраза были из текста устранены.
Совокупность всех этих данных и соображений вполне совместима с предположением В. Г. Белоусова, что рукопись ‘Железного Миргорода’ поступала в ‘Известия’ в два этапа.
Сличив газетный текст очерка с рукописью Есенина, ее первый исследователь В. А. Вдовин констатировал: ‘Автограф ‘Железного Миргорода’ ?…? имеет девять значительных по размеру и весьма существенных по смыслу абзацев, не включенных в газетную публикацию. К тому же в опубликованном тексте рукописи ряд мест подвергался правке’ (ВЛ, 1969, No 8, август, с. 188). И далее была поставлена проблема выбора основного текста произведения: ‘Чтобы определить канонический текст ?…?, необходимо установить, в какой мере сам Есенин участвовал в редактировании текста’ (там же).
Эта проблема и сейчас не имеет бесспорного решения, поскольку ни документально подтвержденных сведений, ни мемуарных свидетельств об участии или неучастии Есенина в редакционной подготовке очерка к печати у исследователей нет до сих пор.
Более того, правка в наборной машинописи ГАРФ и сокращения в ней были сделаны (о чем кратко уже упоминалось выше) рукой известинского редактора (красными чернилами), а перед сдачей в набор — также и другим сотрудником газеты, выпускавшим номер (синим карандашом). В то же время каких-либо следов почерка Есенина в рассматриваемом источнике текста не обнаружено. Поэтому нельзя полностью исключить предположения, что поэт не имел к описанной правке никакого отношения.
Суть альтернативной гипотезы — в том, что внешнее вмешательство в текст ‘Железного Миргорода’ было так или иначе согласовано с Есениным. Соображения в пользу этого таковы: после выхода в свет первой части очерка Есенин не только не протестовал против правки своего оригинального текста, как это обычно делалось им в подобных случаях, но принес в ‘Известия’ и вторую часть своего произведения, это могло произойти лишь при его согласии с появлением в печати первой части в сокращенном виде.
Об аргументах относительно того, что вторая часть рукописи ‘Железного Миргорода’ действительно поступила в ‘Известия’ уже после публикации первой, см. с. 390.
Существует также факт, который может быть объяснен определенным участием Есенина в редакционной подготовке ‘Железного Миргорода’ к печати. Первым этапом работы редактора ‘Известий’ над машинописью есенинского очерка явилась расстановка на полях красными чернилами вопросительных знаков напротив наиболее сомнительных, с его точки зрения, мест текста. Отмеченные места потом купировались либо редактировались теми же красными чернилами, одновременно вычеркивались знаки вопроса на полях машинописи. В итоге большинство ‘завопрошенных’ мест ‘Железного Миргорода’ было из текста убрано. Однако одну из ‘сомнительных’ фраз (‘До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке’) редактор не тронул, а поставленный рядом с ней вопросительный знак зачеркнул. Причиной такого решения вполне мог быть компромисс, достигнутый редактором и автором при устном обсуждении ‘сомнительных’ мест первой части очерка.
Конечно, все это можно истолковывать и по-другому — скажем, как результат решения лица с большими полномочиями, чем у рядового редактора. Но до тех пор, пока нет документальных подтверждений тому либо другому объяснению, ситуацию принято трактовать в пользу автора.
В соответствии с вышеизложенным текст ‘Железного Миргорода’ печатается по первой публикации со следующими исправлениями по автографу: вместо ‘…дано мне и много отнято’ — ‘…дано мне, но и много отнято’ (с. 161), вместо ‘…проповедуемый мною ?…? ‘имажинизм» — ‘…исповедуемый мною ?…? ‘имажинизм» (с. 162), вместо ‘…через огромнейший коридор…’ — ‘…чрез огромнейший коридор…’ (с. 162), вместо ‘Милые, глупые российские…’ — ‘Милые, глупые, смешные российские…’ (с. 163), вместо ‘…но… прежде должны…’ — ‘…но… но прежде должны…’ (с. 163), вместо ‘…они тоже засмеялись’ — ‘…они засмеялись тоже’ (с. 164), вместо ‘…волосы которого были вздернуты…’ — ‘…волосы которого немного были вздернуты…’ (с. 165), вместо ‘…заинтересованная газетами толпа’ — ‘…заинтригованная газетами толпа’ (с. 166), вместо ‘…там, против театра…’ — ‘…там, около театра…’ (с. 169), вместо ‘По радио музыка Чайковского из музыкальных магазинов слышится в Сан-Франциско…’ — ‘Из музыкальных магазинов слышится по радио музыка Чайковского. Идет концерт в Сан-Франциско…’ (с. 169).
Допечатная редакция произведения помещена в разделе наст. тома ‘Другие редакции’ (с. 265—278).
И в том, и в другом случае пришлось отказаться от нумерации, которую Есенин дал главкам своего очерка лишь на его первой странице (факсимиле автографа см.: Материалы, с. 299), поскольку по всему остальному тексту эта нумерация отсутствует.
Датируется по автографу (первая часть) и по времени появления в печати (вторая часть).
Подзаголовок ‘Железного Миргорода’ в автографе — ‘Статья первая’ — показывает исходное намерение Есенина написать цикл путевых заметок о своей зарубежной поездке. Об этом же поэт говорил И. В. Грузинову: ‘Это только первая часть. Напишу еще ряд статей’ (Восп., 1. 373).
Далее мемуарист подчеркнул: ‘Ряда статей он, как известно, не написал. Больше не упоминал об этих статьях’ (Восп., 1, 373). Судя по воспоминаниям Д. Н. Семёновского, об опубликованном тексте очерка автор высказывался без энтузиазма:
‘…я заговорил о том, что читал в ‘Известиях’ его очерк об Америке ‘Железный Миргород’.
— Разве было напечатано? — равнодушно спросил Есенин. — Я не видал этого номера’ (Воспоминания-95, с. 77).
Такая реакция поэта вполне объяснима: если Есенин согласился с предложенными редактором ‘Известий’ сокращениями в ‘Железном Миргороде’ вынужденно, то он уже не мог относиться к печатному тексту очерка как полностью к своему собственному.
Среди других причин охлаждения Есенина к первоначальному замыслу о ‘ряде статей’ об Америке исследователи (см., например: Прокушев Ю. Поэт века. — В сб. ‘В мире Есенина’, М., 1986, с. 148) называют появление в печати фельетона И. Л. Оршера ‘Сергей Есенин в Америке: Личные воспоминания. Напечатано на правах декрета в ‘Известиях ЦИКа СССР и РСФСР» (газ. ‘Правда’, М., 1923, 28 августа, No 192, подпись: ‘Списал стенографически О. Л. Д’Ор’).
В этом фельетоне действительно грубо пародировались стиль и содержание первой части ‘Железного Миргорода’, что могло повлиять на решение Есенина больше об Америке не писать.
Получила отрицательную оценку и вторая часть есенинского очерка, но уже с других позиций. Известный публицист правого крыла русской эмиграции А. М. Селитренников в статье под названием ‘Мемуары хулигана’ осудил Есенина за то, что он воздает хвалу ‘строителям новой ‘индустриальной культуры», ‘систематически истребляющим из года в год русский народ’ (газ. ‘Новое время’, Белград, 1923, 26 октября, No 751, подпись: А. Ренников).
В памяти сотрудника библиотеки полпредства СССР в Берлине И. Л. Орестова сохранился следующий эпизод, относящийся к первым числам сентября 1923 года, когда В. В. Маяковский находился в столице Германии:
‘Маяковский зашел в библиотеку и спросил меня, нет ли новых газет или книг из России. ?…? Поэт стал просматривать газеты, и я обратил его внимание на статью Сергея Есенина о поездке в Америку.
— Там он по вашему адресу кое-что изволил высказать, — заметил я.
— Где эта газета? — спросил Маяковский. — Дайте ее скорее сюда.
Он отбросил все остальные газеты и стал внимательно читать статью Есенина. Потом недовольно отбросил газету и сказал:
— Черт его знает, что нагородил! — Затем раздраженно встал к вышел’ (цит. по кн.: Катанян В. Маяковский: Хроника жизни и деятельности. М., 1985, изд. 5-е доп., с. 553).
Между тем имена В. В. Маяковского, а также Л. Д. Троцкого, М. Горького и т. д. встречаются в ‘Железном Миргороде’ вовсе не случайно — в очерке Есенина прослеживаются постоянные переклички с теми или иными сочинениями перечисленных (и не названных здесь) авторов.
Среди этих текстов следует отметить цикл статей Маяковского о Париже, помещенный в тех же московских ‘Известиях’ в декабре 1922 — марте 1923 гг.: 1) ‘Париж (Записки Людогуся)’ (24 декабря, No 292), 2) ‘Осенний салон’ (27 декабря, No 294), 3) ‘Париж: Художественная жизнь города’ (13 января, No 8), 4) ‘Париж’ (2 февраля, No 23), 5) ‘Париж’ (6 февраля, No 26), 6) ‘Парижские очерки’ (29 марта, No 69).
Есенин вполне мог познакомиться с ними, еще находясь за рубежом, — известно, например, что русский книжный склад в Нью-Йорке в 1922—1923 гг. не только получал из России газету ‘Известия ВЦИК’, но и извещал об этом специальными объявлениями в печати (газ. ‘Новое русское слово’, Нью-Йорк, 1922, 13 декабря, No 3609, там же, 1923, 8 января, No 3635 и др.). Из сопоставления ‘Железного Миргорода’ с текстами и композицией этих статей Маяковского явствует, что рассказ давнего литературного соперника Есенина о парижских впечатлениях, судя по всему, стал для последнего одним из побудительных мотивов к созданию собственных путевых заметок.
Как статьи Маяковского о Париже, так и другие литературные источники, с которыми Есенин вступил в диалог и полемику, последовательно учтены ниже при комментировании.
С. 161. Железный Миргород. — Заглавие произведения восходит к названию сборника повестей Н. В. Гоголя (‘Миргород’, 1835).
Я не читал прошлогодней статьи Л. Д. Троцкого… — Речь идет о работе народного комиссара по военным и морским делам РСФСР, председателя Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкого (Л. Д. Бронштейна, 1879—1940) ‘Внеоктябрьская литература: Литературные попутчики революции’ (газ. ‘Правда’, М., 1922, 5 октября, No 224), где Есенину был посвящен отдельный раздел. Основной заголовок этой газетной публикации (по техническим причинам) был ошибочным (реплику автора по этому поводу см.: Троцкий Л. ‘Внеоктябрьская литература’: (Необходимая поправка). — Газ. ‘Правда’, М., 1922, 10 октября, No 228). На самом деле статья имела название ‘Литературные попутчики революции’. Впоследствии она стала частью одноименного раздела книги Троцкого ‘Литература и революция’ (М., 1923, 2-е изд. — М., 1924, ?3-е изд.? — М., 1991, с. 55—96).
Прочел о себе и грустно улыбнулся. Мне нравится гений этого человека, но видите ли?.. — Появление этой автореминисценции из драматической поэмы ‘Пугачев’ (ср.: ‘Я хочу видеть этого человека!’) в связи с именем Троцкого является, скорее всего, откликом на следующее место его статьи ‘Литературные попутчики революции’: ‘Попытка Есенина построить имажинистским методом крупное произведение оказалась в ‘Пугачеве’ несостоятельной. ?…? Емелька Пугачев, его враги и сподвижники — все сплошь имажинисты. А сам Пугачев с ног до головы Сергей Есенин…’ (газ. ‘Правда’, М., 1922, 5 октября, No 224).
Через несколько дней после публикации очерка Есенина его слова о Троцком были ‘обыграны’ О. Л. Д’Ором (И. Л. Оршером) в пародии, написанной от лица поэта: ‘В какой-то газете я прочитал большой фельетон о литературе за подписью какого-то неизвестного мне Л. Троцкого… Надо будет сообщить ему, чтобы он зашел ко мне в ‘Известия’. Думаю поощрить ‘этого человека’. В ‘этом человеке’, кажется, что-то есть’ (газ. ‘Правда’, М., 1923, 28 августа, No 192).
…он замечательно прав, говоря, что я вернусь не тем… — В своей статье Троцкий писал: ‘Есенин еще впереди. ?…? Воротится он не тем, что уехал. Но не будем загадывать: приедет, сам расскажет’ (газ. ‘Правда’, М., 1922, 5 октября, No 224). Ср. также со словами Есенина из автобиографии (20 июня 1924 г.): ‘После заграницы я смотрел на страну свою и события по-другому’ (наст. изд., т. 7).
Я объездил все государства Европы и почти все штаты Северной Америки. — В 1922—1923 гг. Есенин побывал в Германии, Бельгии, Франции, Италии и Северо-Американских Соединенных Штатах вместе со своей женой — американской танцовщицей А. Дункан. Среди американских городов, где прошли выступления А. Дункан, — Нью-Йорк, Бостон, Чикаго, Луисвилль, Канзас-сити, Мемфис, Индианаполис, Кливленд, Толидо и др.
Перед Америкой мне Европа показалась старинной усадьбой. — В письмах из Европы (И. И. Шнейдеру из Висбадена, 21 июня 1922 г., А. М. Сахарову из Дюссельдорфа, 1 июля 1922 г., А. Б. Мариенгофу из Остенде, 9 июля 1922 г. и др.) поэт изложил свои непосредственные впечатления об увиденном более развернуто и жестко (см. наст. изд., т. 6). Ср. также с устными высказываниями Есенина на европейские темы, записанными одним из репортеров на авторском вечере поэта в Политехническом музее 21 августа 1923 г.:
‘Говорил занятно.
— Париж — это мировой метр д’отель, ровно твой патриарх Тихон.
— Венеция имеет красивые дома, но вода в каналах чрезвычайно зловонная.
?…? И весь доклад в этом роде’ (газ. ‘Вечерние известия’, М., 1923, 27 августа, No 37, подпись: В.).
Комментируемая фраза лексически и грамматически близка следующему месту отрывка Н. В. Гоголя ‘Рим’: ‘Италия казалась ему теперь каким-то темным, заплесневелым углом Европы…’ (Гоголь II, с. 96).
С. 162. …я вошел в корабельный ресторан, который площадью немного побольше нашего Большого театра… — Ср.: ‘Наш пароход (почти вдвое длиннее Тверской с Ямскими и впятеро шире Ходынки)…’ (из фельетона О. Л. Д’Ора — газ. ‘Правда’, М., 1923, 28 августа, No 192).
…ко мне подошел мой спутник… — А. Ветлугин (псевдоним Владимира Ильича Рындзюна, 1897 — после 1950), журналист и литератор, сопровождал Есенина и Дункан в их поездке как переводчик. Остался на жительство за границей.
…в нашу кабину. — См. ниже в комментарии к допечатной редакции (с. 406).
…наш большой багаж, приблизительно в 20 чемоданов… — Примерно то же говорил Есенин, выступая в Политехническом музее 21 августа 1923 г. (в изложении Рюрика Ивнева):
‘Пароход был громадный, чемоданов у нас было двадцать пять, у меня и у Дункан. Подъезжаем к Нью-Йорку: репортеры, как мухи, лезут со всех сторон…’ (сб. ‘Сергей Александрович Есенин: Воспоминания’, М., 1926, с. 28). По словам Ивнева, при этом ‘публика потеряла всякую, даже относительную ‘сдержанность’ и начала бесцеремонно хохотать’ (там же).
…’дым отечества’… — слова Чацкого из комедии А. С. Грибоедова ‘Горе от ума’ (1824).
С. 163. Пусть я не близок коммунистам как романтик в моих поэмах, — я близок им умом… — Возможный полемический отклик на следующие слова Троцкого: ‘Есенинский Пугачев сентиментальный романтик. Когда Есенин рекомендует себя почти что кровожадным хулиганом, то это забавно, когда же Пугачев изъясняется как отягощенный образами романтик, то это хуже’ (газ. ‘Правда’, М., 1922, 5 октября, No 224).
Элис-Аленд. — В тогдашней русскоязычной американской прессе топоним ‘Ellis Island’ транскрибировался как Эллис-Айланд (газ. ‘Новое русское слово’, Нью-Йорк, 1922, 4 октября, No 3539).
До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке! — Подразумевается прежде всего поэма ‘150 000 000’, реминисценции и цитаты из которой не раз встречаются в допечатной редакции очерка (об этом см. с. 406—409). О реакции Маяковского на слова Есенина см. с. 394—395.
Ваши ‘кузницы’ и ваши ‘лефы’… — Упоминание литературных группировок ‘российских урбанистов’ — ‘Кузница’ (1920—1931) и ‘Леф’ (‘Левый фронт искусств’, 1922—1929) — не в последнюю очередь вызвано их групповыми декларациями, обнародованными в 1923 году (‘За что борется Леф?’, ‘В кого вгрызается Леф?’, ‘Кого предостерегает Леф?’ — журн. ‘Леф’, М., 1923, No 1, март, с. 3—11, ‘Декларация пролетарских писателей ‘Кузница» — газ. ‘Правда’, М., 1923, 21 июня, No 136). Познакомившись с этими материалами по возвращении в Россию, Есенин вступил в полемику с изложенными в них взглядами на современное искусство (см. также с. 404—405).
Дым навевает что-то таинственное, кажется, что за этими зданиями ?Нью-Иорка? происходит что-то такое великое и громадное… — Судя по всему, в таком же духе высказался Есенин в присутствии американских репортеров в день своего прибытия в Америку, поскольку газета ‘Нью-Йорк Трибьюн’ писала 2 октября 1923 г.: ‘Пока ‘Париж’ входил под парами в залив, мистер Есенин ?…? восхищался красотой очертаний Нью-Йорка на фоне неба. Он увидел его впервые сквозь послеполуденную дымку и, будучи поэтом, пришел в восторг’ (цит. в пер. по: IE, p. 105—106).
…прежде должны осмотреть паспорта… ?…? подходим к какому-то важному субъекту ?…?. Он долго вертит документы в руках, долго обмеривает нас косыми взглядами… — Ср. со следующим местом из очерка Маяковского ‘Париж (Записки Людогуся)’:
‘Французская граница. Осмотр паспортов. Специальный комиссар полиции. Посмотрит паспорт и отдаст. Посмотрит и отдаст.
Моя бумажка ‘специальному’ определенно понравилась.
‘Специальный’ смотрит восторженно то на нее, то на меня’ (газ. ‘Известия ВЦИК’, М., 1922, 24 декабря, No 292).
С. 164. …Вашингтон получил сведения о нас, что мы едем как большевистские агитаторы. — 3 октября 1922 г. газета ‘Нью-Йорк Гералд’ опубликовала заявление чиновника иммиграционной службы: ‘Ввиду продолжительного пребывания Айседоры Дункан в России и факта, что молва давно связала ее имя с Советским правительством, правительство Соединенных Штатов имело основания полагать, что она могла быть ‘дружеским посланцем’ Советов…’ (цит. в пер. по: IE, p. 111).
Говорилось в них ?газетах? немного об Айседоре Дункан, о том, что я поэт… — Есенин прибыл в Соединенные Штаты со своей женой танцовщицей А. Дункан (1877—1927). 2 октября 1922 г. газета ‘Нью-Йорк Таймс’ писала о чете Дункан-Есенин так: ‘Положив кудрявую голову своего мужа себе на плечо, мисс Дункан сказала, что он — молодой поэт-‘имажинист’. ?…? ‘Его называют величайшим поэтом со времен Пушкина’, — продолжила она’ (цит. в пер. по: IE, p. 107).
…и что я наверняка был бы лучшим спортсменом в Америке. — В газете ‘Нью-Йорк Уорлд’ от 2 октября 1922 г. отмечалось: ‘…он ?Есенин? мог бы стать прекрасным полузащитником в любой футбольной команде’ (цит. в пер. по: IE, p. 108).
‘Бедная, старая девушка! ?…?’ — сказал я. — Это определение американской статуи Свободы тогда же попало в печать (см. об этом: IE, p. 110).
С. 165. …господин, волосы которого немного были вздернуты со лба челкой кверху и почему-то напомнили мне рисунки Пичугина в сытинском издании Гоголя. — В трехтомном ‘Полном собрании сочинений Н. В. Гоголя’ (М., 1902), о котором здесь говорится, были помещены рисунки не только Захария Ефимовича Пичугина (1862—1942), но и других художников-иллюстраторов. Есенинскому описанию личности со ‘вздернутой со лба челкой кверху’ соответствуют в сытинском издании рисунки, изображающие главного героя поэмы Н. В. Гоголя ‘Мертвые души’ — Чичикова (Гоголь II, с. 325, 341, 357, 391, 408 и др.). Их автором был не З. Е. Пичугин, а Сергей Иванович Ягужинский (1862 — после 1937).
Сейчас прибежит свинья, схватит бумагу, и мы спасены! — Отзвук гоголевской ‘Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем’ (1834), где этому произошедшему в миргородском суде событию посвящены конец IV-й и вся V-я глава (см.: Гоголь I, с. 312—315). Иллюстрации к ‘Повести о том…’ для сытинского издания выполнены З. Е. Пичугиным (см.: Гоголь I, с. 301, 323).
…друзья Дункан дали телеграмму Гардингу. — Эту телеграмму отправили тогдашнему президенту Соединенных Штатов Уоррену Джорджу Гардингу (1865—1923) брат танцовщицы Августин Дункан (1873—1954) и ее импресарио Сол Юрок (1888—1974).
С. 165—166. Он дал распоряжение по легком опросе впустить меня… — Правда, газета ‘Нью-Йорк Гералд’ писала 3 октября 1922 г., что ‘поэта не допрашивали’ (цит. в пер. по: IE, p. 111).
С. 166. …не петь ‘Интернационала’, как это сделал я в Берлине. — Это произошло в ночь с 12 на 13 мая в берлинском ‘Доме искусств’ и получило заметный резонанс в печати Европы и Америки. Такое же обещание Есенину пришлось дать и ранее, когда 29 июня 1922 г. он и его жена обратились с просьбой о помощи к заместителю народного комиссара Советской России по иностранным делам М. М. Литвинову: ‘Будьте добры, если можете, то сделайте так, чтоб мы выбрались из Германии и попали в Гаагу, обещаю держать себя корректно и в публичных местах ‘Интернационал’ не петь’ (наст. изд., т. 7).
Нас встретила заинтригованная газетами толпа. — Этот эпизод широко освещался в американской прессе, например: ‘…Айседора Дункан и ее муж, Сергей Есенин, были окружены толпой репортеров, которые осыпали их разными вопросами, в числе которых фигурировал вопрос: коммунисты ли они?.. ‘Мой муж главным образом интересуется поэзией, а я — танцами и судьбой русских сирот’, — был ответ Дункан’ (газ. ‘Новое русское слово’, Нью-Йорк, 1922, 4 октября, No 3539).
…я сказал журналистам: ‘Mi like Amerika…’. — Ср.: ‘Сергей Есенин заявил репортерам, что он напишет поэму о нью-йоркских небоскребах и знаменитой Статуе Свободы’ (газ. ‘Новое русское слово’, Нью-Йорк, 1922, 4 октября, No 3539). Другие подробности см.: IE, p. 111—112.
С. 167. Культурники — термин, появление которого в ‘Железном Миргороде’, скорее всего, связано с тогдашней дискуссией в советской печати. Она была начата статьей Троцкого ‘Эпоха ‘культурничества’ и ее задачи’ (газ. ‘Правда, М., 1923, 1 июля, No 145). См. также: Карпинский В. Коренной вопрос эпохи ‘культурничества’ (К статье т. Троцкого). — Газ. ‘Правда’, М., 1923, 12 июля, No 154 — и др.
…от многомиллионного народа краснокожих осталась горсточка (около 500 000)… — Американская статистика давала тогда для численности индейцев такой же порядок величины. Есенин мог получить сведения об этом из газетной заметки ‘Индейцы в Соед. Штатах’, начинавшейся со слов: ‘Последняя народная перепись в Америке насчитала 336 337 индейцев в Соед. Штатах’ (газ. ‘Новое русское слово’, Нью-Йорк, 1922, 19 октября, No 3554, без подписи).
Гайавата — главный герой поэмы американского писателя Г. Лонгфелло ‘Песнь о Гайавате’ (полный русский перевод И. А. Бунина — 1896—1903), написанной на основе легенд североамериканских индейцев. Есенин употреблял это имя в ‘Железном Миргороде’ только в собирательном смысле.
С. 168. …около Нью-Йорка стоят громады броненосцев, по бокам которых висят десятками уже не шлюпки, а аэропланы, ?…? и броненосцы громадными рычагами ?…? подымают их и сажают на свои железные плечи. — Ср. с главкой ‘Бурже’ из очерка Маяковского ‘Париж’:
‘Бурже — это находящийся сейчас же за Парижем колоссальный аэродром. ?…? Один за другим стоят стальные (еле видимые верхушками) аэропланные ангары. ?…? За дверью аккуратненькие блестящие аэропланы. ?…? Распахнутые ‘жилеты’ открывают блестящие груди многосильнейших моторов ?и т. д.?’ (газ. ‘Известия ЦИК СССР и ВЦИК’, М., 1923, 6 февраля, No 26, текст см. также в: Маяковский 4 (1957), с. 226—227).
Нужно пережить реальный быт индустрии, чтобы стать ее поэтом. — Не называя Есенина прямо, Троцкий возразил ему в статье ‘Футуризм’, завершенной 19 сентября 1923 г. (авторская дата в первой публикации): ‘Практическая зависимость искусства, особенно словесного, от материальной техники ничтожна. Поэму, воспевающую небоскребы, дирижабли и подводные лодки, можно создать в глуши Рязанской губернии на серой бумаге обломком карандаша. Чтобы зажечь свежее рязанское воображение, достаточно, если небоскребы, дирижабли, подводные лодки существуют в Америке. Человеческое слово — самый портативный из всех материалов’ (газ. ‘Правда’, М., 1923, 25 сентября, No 216).
В нашем литературном строительстве со всеми устоями на советской платформе я… — Есенин как бы полемизирует здесь с высказыванием Троцкого о том, что от поэта, ‘хоть он и левее нас, грешных, — все-таки попахивает средневековьем’ (газ. ‘Правда’, М., 1922, 5 октября, No 224), см. также комментарий Ю. Л. Прокушева в кн.: Есенин С. Собр. соч. в двух томах. М., 1991, т. 2, с. 357. Фраза: ‘Со всеми устоями на советской платформе’ — содержится и в автобиографии поэта 1923 года, написанной после возвращения из-за рубежа (наст. изд., т. 7).
…предпочитаю везти телегу, которая есть, чтобы не оболгать тот быт, в котором мы живем. — Здесь вновь продолжен диалог с Троцким, в частности, с его высказываниями из статьи ‘Формальная школа поэзии и марксизм’, опубликованной всего за неделю до возвращения Есенина из-за границы:
‘Телега русского мужика приспособлена к потребностям его хозяйства, к силам лошаденки и к свойствам проселка. Автомобиль, являющийся бесспорным порождением новой техники, обнаруживает, однако, тот же ‘сюжет’ — четыре колеса на двух осях. И тем не менее каждый раз, когда на русской дороге ночью крестьянская лошаденка шарахается в ужасе перед ослепившим ее прожектором автомобиля, в этом эпизоде находит свое выражение конфликт двух культур. ?…? быт человека, в том числе и художника, т. е. условия его воспитания и жизни, находят свое выражение в его творчестве…’ (газ. ‘Правда’, М., 1923, 26 июля, No 166).
Ср. также с декларацией ‘В кого вгрызается Леф?’: ‘Мы боролись со старым бытом. Мы будем бороться с остатками этого быта в сегодня‘ (журн. ‘Леф’, М., 1923, No 1, март, с. 9, выделено авторами).
В Нью-Йорке лошади давно сданы в музей… — Ср. со словами Маяковского в его очерке ‘Париж (Записки Людогуся)’: ‘…кажется, ?в Париже? есть одна, последняя лошадь, — ее показывают в зверинце’ (Маяковский 4 (1957), с. 208).
С. 169. …’Умри, Денис!..’ — Часть фразы, приписываемой князю Г. А. Потемкину-Таврическому. Денис — русский драматург Денис Иванович Фонвизин (1744 или 1745—1792). Более подробно см. в комментарии к допечатной редакции очерка (с. 410).
Выставочная Америка. — Эпитет ‘выставочный’ не сходил в 1923 г. со страниц августовских московских газет в связи с открытием в Москве 19 августа первой сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки СССР.
С. 170. По Эдгар (1809—1849) — американский поэт, прозаик, драматург и эссеист.
С. 171. Эдисон Томас Алва (1847—1931) — американский изобретатель. Будучи в Америке, Есенин мог обратить внимание на заметки об Эдисоне в местной печати на русском языке, выдержанные в приподнятых тонах (газ. ‘Новое русское слово’, Нью-Йорк, 1922, 20 октября, No 3555 и др.).
Жаргонная культура, жаргон, жаргонисты — слово ‘жаргон’ и производные от него употреблены здесь в тогдашнем обиходном значении, принятом для именования языка идиш — разновидности еврейского языка.
Мани-Лейб (псевд.: наст. имя и фамилия — Мани Лейб Брагинский, 1884—1953) — еврейский поэт, писал на идише.
С. 172. …от ?…? Гофштейна до Маркиша. — Давид Наумович Гофштейн (1889—1952) и Перец Давидович Маркиш (1895—1952) — еврейские поэты советской эпохи, писали на идише.
…нравы Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича. — Здесь, как и в первой части очерка, речь идет о ‘Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем’ Н. В. Гоголя (см: также комментарий на с. 401).
Как у последних не было города лучше Полтавы… — Хотя в конце ‘Повести о том…’ этот город упоминается (см.: Гоголь I, с. 325), точно такой формулировки там нет. В то же время похожие места есть в других произведениях Н. В. Гоголя. Ср.: ‘Нет лучшего места, как Париж…’ (Гоголь II, с. 96, из отрывка ‘Рим’), ‘Нет ничего лучше Невского проспекта…’ (Гоголь III, с. 303, начало повести ‘Невский проспект’).
Примечания к допечатной редакции
С. 266. …меня просят в нашу кабин. — Здесь и далее по всему тексту в соответствии с рукописью Есенина воспроизводится русская калька английского слова ‘cabin’ (каюта).
Я шел через громадные залы ?…? (невольно пожалел, что не было Маяковского)… — Есенин, очевидно, имел здесь в виду строки поэмы Маяковского ‘150 000 000’ из описания дворца американского президента Вильсона:
Триста комнат сначала гости идут.
Наконец дошли.
Какое!
Тут
Опять начались покои.
(Журн. ‘Художественное слово’, М., 1920, кн. 1, с. 14, без подписи).
С. 266—267. Народ наш мне показался ?…? 150 000 000-ым рогатым скотом, о котором писал когда-то ?…? в ‘Летописи’ Горького некий Тальников. — В этой инвективе нашли отзвук:
— уже упоминавшаяся поэма Маяковского — на этот раз само ее заглавие (‘150 000 000’),
— эссе М. Горького ‘О русском крестьянстве’ (Берлин, 1922), содержащее весьма нелестные высказывания о русском народе (подробнее см.: Субботин С. Есенин. Россия. Народ. — Журн. ‘Российская провинция’, М., 1995, No 4, с. 26),
— статья Д. Тальникова (Давида Лазаревича Шпитальникова, 1882, по другим данным, 1885—1961) ‘При свете культуры (Чехов, Бунин, С. Подъячев, Ив. Вольный)’ (журн. ‘Летопись’, Пг., 1916, No 1, январь, с. 275—299), чуть ниже Есенин обратился именно к тем фрагментам рассказа И. А. Бунина ‘Я все молчу’ (1913), — например, про ‘Лазаря’, — которые рассматривались Тальниковым (там же, с. 291).
С. 267. Я ?…? пожал бы ему руку, ибо это была большая правда ?…? в эпоху квасного патриотизма. — Тальников, в частности, писал о ‘квасном патриотизме среднего обывателя’ (журн. ‘Летопись’, Пг., 1916, No 1, январь, с. 290).
Постройте лучше из них ?церквей? сортиры, чтоб мужик не ходил ‘до ветру’ в чужой огород. — Ср. со словами Чекистова в драматической поэме Есенина ‘Страна негодяев’ (1922—1923):
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие…
…буду, быть может, ?близок?… — Конъектура вызвана опиской в автографе — слово ‘буду’ в этом фрагменте Есенин ошибочно написал дважды. Такое же исправление было сделано редактором ‘Известий’ (уже в корректуре), оно вошло в первопечатный текст (ср. с. 163).
…лишь бы поменьше было таких ценителей искусства, как Мещеряков в Госиздате или ?…? покойный Вейс. — Николай Леонидович Мещеряков (1865—1942) в то время был заведующим, а Давид Лазаревич Вейс (1877—1940) — заместителем заведующего Госиздатом РСФСР. Почему Вейс назван здесь покойным — неясно, возможно, это метафора. В 1919 году Мещеряков, будучи членом редколлегии газеты ‘Правда’, написал на рукописи поэмы Есенина ‘Небесный барабанщик’, предложенной к печати: ‘Нескладная чепуха. Не пойдет’, — чем серьезно обидел поэта (см.: Устинов Г. Годы восхода и заката (Воспоминания о Сергее Есенине) — сб. ‘Памяти Есенина’, М., 1926, с. 84). Более близким по времени поводом вспомнить о Мещерякове был выпуск Госиздатом журнала ‘Леф’, редактируемого Маяковским. Незадолго до возвращения Есенина из зарубежной поездки вышел третий номер ‘Лефа’. Авторы этого номера шумно ‘отругивались’ от статьи Л. С. Сосновского ‘Желтая кофта из советского ситца’ (газ. ‘Правда’, М., 1923, 24 мая, No 113), имевшей тогда немалый резонанс. В этой статье упоминался и Мещеряков, порицавшийся за то, что руководимый им Госиздат тратит деньги на ‘лефовскую’ литературную продукцию.
С. 271. О том, что такое Нью-Йорк, поговорим после. — Этим обещанием продолжения (в печать не попавшим — см. об этом с. 390) заканчивается первая часть рукописи Есенина. Аналогичная концовка — у ‘парижской’ статьи Маяковского ‘Осенний салон’: ‘Дальше я буду говорить о торговцах, ?…?, литературе и пр.’ (газ. ‘Известия ВЦИК’, М., 1922, 27 декабря, No 294).
С. 272. Гайявата. — Здесь и ниже сохранено есенинское написание этого слова, выдержанное по всей рукописи.
С. 273. У какого-то ?…? поэта, написавшего ‘сто пятьдесят лимонов’… — Ироническое переосмысление названия поэмы Маяковского: и в тогдашнем, и в нынешнем просторечии слово ‘лимон’ означает ‘миллион рублей’.
…есть строчки о Чикаго как символе Америки… — Далее Есенин (по памяти и в сокращении) приводит отрывок из поэмы ‘150 000 000’. В первой публикации это место имело вид:
Тоже лестница там!
Не пойдешь по ней! —
Меж колоночек,
балкончиков,
портиков
сколько в ней ступеней, —
и не счесть ступне.
Ступеней этих самых
до чертиков!
(журн. ‘Художественное слово’, М., 1920, кн. 1, с. 14, без подписи).
Сие описание ‘флигелей’… — Скорее всего, это последнее слово возникло здесь по ассоциации с ‘колоночками’, ‘балкончиками’ и ‘портиками’ Маяковского (см. предыдущее примечание).
С. 273—274. …напоминает мне описание Козьмы Индикоплова, который уверял всех, что он видел то место, где земля сходится с пологом неба. — Козьма Индикоплов, византийский путешественник и космограф (VI век), оставил сочинение о строении вселенной ‘Христианская топография’, в котором, в частности, говорится: ‘К краям земли с четырех ее сторон небо приклеено своими краями, образуя, так сказать, четырехугольный вид куба. На верху на высоте небо изгибается в виде свода в длину и образуется как бы большой купол…’ (цит. по кн.: Редин Е. К. Христианская топография Козьмы Индикоплова по греческим и русским спискам. М., 1916. ч. 1, с. 110).
С. 274. …перелагая Уитмана… — Уолт Уитмен (1819—1892) — американский поэт. Ср. частушку Есенина: ‘Ах, сыпь, ах, жарь, // Маяковский — бездарь. // Рожа краской питана, // Обокрал Уитмана’, а также комментарий к ней в наст. изд. (т. 4, с. 251, 461—462).
…’умри, Денис, лучше не напишешь’. — Сведения об этих словах екатерининского вельможи о комедии Д. И. Фонвизина ‘Недоросль’ (1782) Есенин мог почерпнуть еще в отрочестве из книги, выпущенной в РКлБ, где они даны в изложении С. С. Дудышкина: ‘…Потемкин, выходя из первого представления ‘Недоросля’, говорит автору: ‘Умри, Денис, лучше ничего не напишешь!» (Фонвизин Д. И. Избранные сочинения, СПб., 1909, с. 160. — РКлБ, вып. VII).
С. 275. …музикхольный… — Почти так выглядело это слово и в русской печати 1910-х годов. Ср. с заголовком одного из футуристических манифестов Ф. Т. Маринетти — ‘Музик-холл’ (в кн. ‘Манифесты итальянского футуризма… Пер. В. Шершеневича’, М., 1914, с. 72).
С. 276. ‘Bisnes‘ — записанное Есениным латиницей слово ‘бизнес’.
…народ они весьма молодой и не вполне сложившийся в формы. — Ср. с лексикой Троцкого в ‘Литературных попутчиках революции’: ‘…их тон реалистический, но пока еще не сложившийся. ?…?… эта связь еще очень бесформенна, ?…? они еще очень молоды’ (газ. ‘Правда’, М., 1922, 5 октября, No 224).
С. 278. …в той среде, которая называется рабочим классом, об этой среде поговорим особо. — Эта часть фразы в тексте ‘Известий’ отсутствует. Какие-либо публикации или записи Есенина о рабочем классе Америки неизвестны. Продолжения ‘Железного Миргорода’ не последовало.
Есенин Сергей Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Петербургские воспоминания, Гофман Модест Людвигович, Год: 1955
  2. Дорожные эскизы на пути из Франкфурта в Берлин, Шевырев Степан Петрович, Год: 1839
  3. Комаровское дело, Булгаков Михаил Афанасьевич, Год: 1923
  4. Родина Коломбы, Мопассан Ги_Де, Год: 1880
  5. На улицах Дублина, Лаффан Мэри, Год: 1880
  6. ‘Генеральская’, Мандельштам Осип Эмильевич, Год: 1923
  7. ФД-1, Макаренко Антон Семёнович, Год: 1932
  8. Поздравление, Мамышев Николай Родионович, Год: 1809
Электронная библиотека