ЖАНЪ РОКЕЛЭНЪ.
ЖАНЪ РОКЕЛЭНЪ.
Разсказъ изъ жизни Луизіаны.
Джоржа Кэбля.
Джоржа Кэбля.
‘Наблюдатель’, No 9, 1884
Жан Рокелэн, Кейбл Джордж, Год: 1879
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Въ начал прошлаго столтія, когда новоучрежденное американское правительство было предметомъ ужаса для Новаго Орлена, креолы не находили достаточно проклятій противъ всхъ гнусныхъ нововведеній, т. е. противъ суда присяжныхъ, американскихъ танцевъ, преслдованія контробанды, и публикацій на англійскомъ язык {Первый консулъ уступилъ Луизіану (1803) американскому правительству за 15 милліоновъ долларовъ, изъ страха, что англійское могущество распространится на Миссисипи.}. Прежде еще чмъ потокъ эмиграціи распространился на дельту уже испуганную такимъ началомъ, въ небольшомъ разстояніи отъ того мста, которое теперь называется ‘улицею канала’, значительно позади виллъ, стоявшихъ и берегу рки, по дорог въ Чупитула, находился старый полуразрушенный домъ, принадлежавшій колоніи.
Казалось, онъ стоялъ въ сторон отъ цивилизаціи: обширное пространство, которое нкогда было полемъ, покрытымъ индиго, пришло въ дикое состояніе и сдлалось однимъ изъ самыхъ выразительныхъ болотъ. Домъ изъ массивнаго кипариснаго дерева, построенный на столбахъ, имлъ мрачный, непріятный видъ, его прочная постройка напоминала еще боле древнія времена, когда всякій долженъ былъ заботиться о своей собственной безопасности, такъ какъ возмущеніе черныхъ грозило ежедневной бдой. Его крыша и стны, почернвшія отъ суроваго климата, возвышались посреди густаго лса, точно гигантскій вагонъ съ провіантомъ, брошенный въ грязи какою нибудь, обратившейся въ бгство, арміей. Кругомъ простиралась частая, непроницаемая растительность, низенькія ивы перемшивались съ сотнями тернистыхъ кустовъ. Безчисленное множество тины висло на нихъ, а внизу непроходимая грязь покрывала малорослыя пальмы. Два высокихъ засохшихъ кипариса, выросшихъ совершенно отдльно, стояли посреди болота и служили насстомъ для ястребовъ. Неглубокая, узенькая рчка протекала подъ водяными растеніями, скрывая большихъ и малыхъ пресмыкающихся животныхъ, которыя могли бы привести въ страхъ каждаго, кто увидлъ бы ихъ. Домъ былъ построенъ на небольшой возвышенности: на плотин канала. Воды этого канала не струились, а едва шевелились, переполненныя прожорливыми крокодилами, защищавшими отъ любопытныхъ глазъ мрачное жилище стараго Жана-Маріи-Рокелэна, богатаго плантатора индиго, когда-то глубоко уважаемаго въ своемъ исключительномъ, гордомъ кружк, а теперь жившаго отшельникомъ, котораго избгали вс, знавшіе его прежде, и которыхъ онъ избгалъ самъ. Говорили, что онъ былъ послдній въ род. Его отецъ покоился подъ плитами собора св. Людовика, между супругой своей молодости и подругой зрлыхъ лтъ Каждый день старикъ Жанъ посщалъ эту могилу. Но, увы, въ судьб его своднаго брата Жана таилась тайна. Ни кто не зналъ, что сдлалось съ сыномъ отъ втораго брака котораго отецъ оставилъ на попеченіе Жана, бывшаго тридцатью годами старше своего брата. Семь лтъ тому назадъ, онъ вдругъ исчезъ. Оба брата любили другъ друга и казались очень счастливыми. У нихъ не было ни отца, ни матери, ни жены, никакого родственника, одинокіе на свт и связанные между собой тсной дружбой, они, повидимому, не страдали отъ этого. Старшій — красивый, отважный, откровенный и смлый, меньшой нжнаго сложенія, любознательный, скромный, кроткій, какъ двушка, и постоянно углубленный въ книги. Они жили на своей наслдственной плантаціи точно дв птички, одна всегда и своемъ гнзд, другая всегда готовая улетть. Главная черта въ характер Жана-Маріи — Рокелэна было обожаніе своего ‘братишки’:— Жанъ сказалъ это, Жанъ сказалъ то, Жанъ ршить такъ какъ онъ все знаетъ, и онъ столько же добръ, сколько точенъ, онъ — сама мудрость и благоразуміе.
Жанъ сидлъ дома, однако его страсть къ книгамъ, съ одной стороны, и необузданныя, расточительныя привычки его брата, съ другой, были причиною, что ихъ плантація находилась въ опасности. Жанъ-Марія, прекрасный, но безразсудный, послдовательно проигралъ всхъ своихъ рабовъ, такъ что у него не осталось ни негровъ, ни негритянокъ, кром одного стараго нмаго африканца.
Поля индиго въ Луизіан были вообще оставлены, какъ мало вознаграждающія, нкоторые предпріимчивые колонисты замнили ихъ обработкою сахарнаго тростника, но младшій братъ былъ слишкомъ апатиченъ, чтобы взять на себя такой трудъ, другой же находилъ больше выгоды въ контробанд, а затмъ въ торговл черными. Въ описываемое нами время, дла подобнаго рода не вызывали порицанія, напротивъ, это была, какъ думали, сущая потребность, и получаемые за это дублоны не безчестили человка!
Однажды Жанъ-Марія собирался отправиться въ дальнее путешествіе, гораздо продолжительне тхъ, какія онъ до сихъ поръ предпринималъ. Жанъ долго настаивалъ, чтобы онъ отказался, но старшій братъ только смялся надъ его предчувствіями.
— Въ такомъ случа, я поду съ тобою, сказалъ Жанъ. Они оставили старый домъ подъ надзоромъ нмаго африканца, достигли вмст береговъ Гвинеи.
Спустя два года, Рокелэнъ старшій вернулся безъ своего судна, вроятно, онъ вошелъ въ домъ ночью. Никто не видалъ, какъ онъ пріхалъ, какъ равно не видали его меньшаго брата, впрочемъ, говорили втихомолку, что и этотъ также пріхалъ. Какъ бы то ни было, но его никогда не встрчали.
Смутныя подозрнія начали падать на торговца невольниками, напрасно нкоторые напоминали о постоянной дружб, какую онъ выказывалъ брату до его исчезновенія. Большинство покачивало головой: вс знали его буйный, раздражительный и вспыльчивый характеръ. Отчего же онъ однако скрывалъ эту потерю? Его странное молчаніе не предвщало ничего хорошаго.
— Но посмотрите на него, возражали сострадательные люди. Разв онъ похожъ на изверга?
Дйствительно, на него смотрли и какъ будто спрашивая ‘Что ты сдлалъ съ своимъ братомъ? Гд братъ твой Авель?’
Мало по малу его защитники пріуныли, старинные друзья, которыхъ онъ имлъ въ Новомъ-Орлеан, умерли, имя Жана Рокелэна, справедливо или нтъ, стало со временемъ синонимомъ злодяній, колдовства и кровавыхъ легендъ.
Вс отворачивались отъ этого человка и отъ его дома. Охотники за утками и бекасами покинули болото, дровоски не приходили больше работать на каналъ. Иногда уличные мальчишки, будучи смле другихъ, отваживались на охоту за змями и слышали дальній шумъ веселъ. Они полу-испуганно, полу-насмшливо переглядывались другъ съ другомъ, затмъ, отказавшись отъ охоты, осыпали свистками безобиднаго старика, который прозжалъ мимо нихъ въ изорванной одежд, сидя на корм челнока, управляемаго нмымъ африканцемъ съ сдыми кудрявыми волосами.
— Эй, Жанъ Рокелэнъ! Эй, Жанъ!.. Эй, Рокелэнъ!…
Излишне было произносить еще что нибудь и прибавлять другой какой нибудь эпитетъ, довольно было этого презрительно насмшливаго тона. Пока маленькіе шалуны, толкая другъ друга спшили убжать, Рокелэнъ вставалъ въ лодк (нмой старя съ поникшей головой продолжалъ грести) и, грозя кулаками своимъ обидчикамъ, произносилъ такой потокъ проклятій и ругательствъ, что приводилъ дтей въ неистовый восторгъ.
Какъ для блыхъ, такъ и для черныхъ, домъ этотъ служилъ поводомъ ко множеству суеврныхъ легендъ. Носился слухъ, и ежедневно, въ полночь, изъ болотъ выходили блуждающіе огни и влетали въ ветхую лачугу и перебгали изъ комнаты въ комнату, изъ окна въ окно. Нкоторыхъ проказниковъ, словамъ которыхъ вообще никто не давалъ вры, выслушивали безъ опроверженія, они разсказывали, что однажды ночью, ршившись скорй простоять въ лсу, чмъ пройти въ этотъ страшный часъ мимо дома Колдуна, они видли предъ разсвтомъ, какъ вс окна хижины окрасились въ кровавый цвтъ и на каждой изъ четырехъ трубъ сидвшая сова, повернувъ три раза головой, испускала человческій крикъ и хохотъ. Увряли также, что будто всмъ извстно, что подъ дверью, выходящей на изъденную червями веранду, находился глубокій колодезь, и тотъ, кто хотлъ переступить этотъ порогъ, тотчасъ же проваливался въ пропасть.
Можно-ли посл того удивляться, что мстность опустла? Прочемъ, непріятельскія племена, нахлынувшія въ Новый-Орлеанъ, вскор измнили все это.
Поля превратились въ дороги, дороги сдлались улицами, повсюду нивелировщики и землемры пролагали пути между ивнякомъ и кустами розъ, ирландцы, въ пот лица, переворачивая синеватый суглинокъ своими длинными лопатами {Эти спекулаторы устроили, посл пожара въ 1788 г., цлое предмстье Маріи на бывшихъ плантаціяхъ іезуитовъ.}.
— Прекрасно! говорили добродушные креолы, разсерженные тмъ, что у нихъ не спрашивали ни совта, ни помощи,— мы будемъ ждать ихъ на болот Жана Рокелэна. О! тамъ мы имъ сдлаемъ хлопотъ.
Они помирали со смху и нетерпливо желали видть, что случится: будутъ-ли новые работники поглощены бездной, или имъ удастся проникнуть во владнія Жана? ‘Ахъ! то или другое событіе, все равно будетъ забавно.’ Рядъ воткнутыхъ палочекъ, съ колпачками изъ блой бумаги концахъ, простирался постепенно все дале, чрезъ извстный участокъ земли.
— А! Жанъ Рокелэнъ, небось: это не мальчишки-креолы, которые отъ одного залпа ругательствъ обращаются въ бгство. Жанъ Рокелэнъ отправился къ губернатору. Оффиціальная особа съ любопытствомъ осмотрла съ головы до ногъ этого страннаго человка. Жанъ Рокелэнъ былъ маленькаго роста, коренастый, съ львинообразнымъ, совершенно смуглымъ лицомъ, глухія морщины прорзывали его широкій лобъ, взглядъ большихъ черныхъ глазъ былъ также смлъ, какъ взглядъ боеваго коня, а его челюсти были крпки, точно стальныя. Одежда его состояла въ бумажной ткани съ открытымъ воротомъ и съ отложнымъ, какъ у матросовъ, воротничкомъ, изъ-за котораго виднлась богатырская грудь, покрытая сдыми волосами. Ничего суроваго, ни задорнаго не было въ выраженіи его лица, ничего, что обнаруживало бы его отважную жизнь, его дикій характеръ, скорй добродушная кротость и едва уловимый отпечатокъ какого-то тяжкаго горя проглядывали въ его чертахъ. Разсянный взглядъ могъ и не замтить этого, но кто разъ посмотрлъ на него внимательно, тотъ не оторвался бы и въ смущеніи сталъ бы доискиваться его трогательной исторіи.
Губернаторъ поклонился.
— Вы говорите по-французски? спросилъ старикъ.
— Я лучше желалъ бы говорить по-англійски, если вы можете.
— Мое имя — Жанъ Рокелэнъ.
— Чмъ могу быть вамъ полезенъ?
— Мой домъ находится тамъ, на болот.
Губернаторъ опять поклонился.
— Это болото принадлежитъ мн… мн, Жану Рокелэну. Я единственный его владлецъ.
— И чтожъ?
— Оно не ваше, я получилъ его по наслдству отъ моего отца. А между тмъ вы хотите провести тамъ улицу?
— Ничего не могу сказать, милостивый государь… Это очень возможно, очень вроятно, но городъ вамъ назначитъ за это слдуемое вознагражденіе. Понимаете, вамъ заплатятъ…
— Заплатятъ!… Улица не можетъ проходить у меня.
— Поговорите объ этомъ съ городскими властями, господина Рокелэнъ.
Горькая улыбка мелькнула на губахъ старика.
— Извините меня, но разв вы не губернаторъ?
— Губернаторъ.
— Вы губернаторъ?… прекрасно… слдовательно, я съ вами буду имть дло. Такъ я вамъ скажу, что этой улиц не бывать!
— Я вамъ говорю, что вы увидите…
— Мн нечего видть, кром васъ, такъ какъ вы губернаторъ. Я ничего не смыслю въ новыхъ законахъ. Я французъ. И когда что нибудь не ладится, то французъ обращается къ губернатору Еслибы я не былъ купленъ у моего короля, какъ вассалъ старыхъ временъ, то король Франціи поучилъ бы господина губернатора — защищать права людей и прокладывать дороги въ удобныхъ мстахъ. Но я знаю… мы принадлежимъ г-ну президенту. Я пришелъ просить васъ оказать мн услугу.
— Какую? спросилъ терпливый губернаторъ.
— Я пришелъ просить васъ сказать г-ну президенту, что та улица не можетъ пролегать около моего дома.
— Прошу васъ садиться, господинъ Рокелэнъ.
Но старикъ не тронулся съ мста.
Губернаторъ написалъ чиновнику муниципалитета, рекомендуя ему г-на Рокелэна, и просилъ оказать всевозможное вниманіе къ его просьб, затмъ, отдавая письмо старику, далъ ему нсколько наставленій.
— Г-нъ Рокелэнъ, сказалъ онъ съ привтливой улыбкой,— не о вашемъ-ли это дом разсказываютъ такія странныя исторіи наши граждане-креолы?
Жанъ Рокелэнъ бросилъ холодный, суровый взглядъ, затмъ безстрастно отвтилъ:
— Вы не видали, чтобъ я торговалъ неграми?
— Конечно, нтъ.
— Или чтобъ я занимался контробандой?
— Никто васъ не обвиняетъ въ этомъ.
— Итакъ, я — Жанъ Рокелэнъ, и дла мои касаются только меня. Вы съ этимъ согласны? Прощайте.
Онъ надлъ шляпу и ушелъ. Вскор онъ явился съ письмомъ въ рук къ чиновнику, къ которому его послалъ губернаторъ. Тому понадобился переводчикъ для объясненія съ Рокелэномъ.
— Онъ говоритъ, началъ переводчикъ, — чтобы вы не приказывали проводить улицу около его дома.
Чиновникъ отвтилъ, что подобная наглость смшна, но опытный переводчикъ перевелъ эту фразу совершенно иначе:
— Онъ спрашиваетъ, почему вы не хотите?
Слдуетъ длинный отвтъ бывшаго торговца невольниками. Опять новое составленіе фразы переводчикомъ.
— Онъ говоритъ, что болото слишкомъ вредно для того, чтобы можно было тамъ жить.
— Но мы высушимъ болото, и оно ужь не будетъ болотомъ.
— Онъ говоритъ, что каналъ есть частная собственность.
— Его старый ровъ? Мы его засыплемъ. Пусть будетъ онъ спокоенъ. Все устроится какъ нельзя лучше.
Объясненіе окончилось, начальника забавляла внутренняя буря, отражавшаяся на лиц стараго креола.
— Растолкуйте же ему, продолжалъ онъ, что прежде чмъ мы кончимъ, ни одной души не останется въ его лачуг.
Переводчикъ искалъ фразы, но Рокелэнъ, не слушая его, нетерпливо отвчалъ:
— Я понимаю! Я понимаю!— Затмъ онъ разразился гнвомъ и проклятія градомъ посыпались на Соединенные Штаты, на президента, на территорію Орлеана, на конгрессъ, на губернатора, на всхъ подчиненныхъ. Онъ вышелъ, не переставая браниться разсмшивъ до слезъ чиновника.
— Этотъ старикъ — сумашедшій! замтилъ чиновникъ переводчику:— его земля вздорожаетъ вдесятеро! Ну, какъ не сказать, что ваши старые креолы готовы скорй жить въ мышиной нор, нежели вынести присутствіе сосда.
— Жань Рокелэнъ иметъ причины избгать сосдства.. Я, вамъ хочу сказать, что…
Переводчикъ, свертывавшій сигару, остановился, чтобы ее закурить, затмъ, выпустивъ чрезъ ноздри дымъ, серьезно прибавилъ:— онъ колдунъ!
— О! воскликнулъ тотъ, смясь,— вы этому врите?
— Какое хотите пари? сказалъ переводчикъ, какъ будто за ставкой протягивая руку и поправляя рукавъ съ выразительный жестомъ:— Какое хотите пари?
— Было бы лучше, еслибы вы не повторяли глупыхъ слуховъ!
— Слуховъ? Вы увидите. Однажды вечеромъ я отправился поохотиться за щурами, убивъ трехъ, я не могъ ихъ отыскать такъ какъ уже стемнло. Наконецъ я собралъ свою дичь и воя вращаюсь домой, но мн нужно было проходить мимо лачуги Жана Рокелэна.
— О-о! произнесъ насмшливо американецъ, перекидывая ногу черезъ ручку кресла.
— Подождите. Я приближаюсь тихо, безъ шума…
— Умирая отъ страха…
— Подождите же!… Я прохожу мимо дома и свободно вздыхаю… Вдругъ я увидалъ два… два предмета… Меня бросило въ жаръ и холодъ, я дрожалъ, какъ листъ… Вы думаете, что ничего было? Но я вамъ говорю, что, не смотря на темноту, я видлъ также ясно, какъ вижу васъ, прогуливавшагося Жана-Мари-Рокелэна и рядомъ съ нимъ что-то похожее на человка, но человка, благо, какъ статуя. Отъ ужаса я упалъ на траву… они исчезли… но это была тнь Жана Рокелэна, младшаго брата, это также врно, какъ и то, что я существую.
— Ба! произнесъ съ насмшкой американецъ.
— Даю голову на отсченіе, если это не правда.
— А вамъ не пришла въ голову мысль, что это дйствительно былъ Жанъ Рокелэнъ, какъ вы его называете, только живой, котораго, по нкоторымъ причинамъ, братъ держитъ взапери, скрывая отъ людскихъ взоровъ?
— Я не вижу тутъ никакой причины, отвтилъ упорно переводчикъ.
Кто-то вошелъ и прекратилъ разговоръ.
Прошли мсяцы, улица была проложена. Сначала прорыли канаву чрезъ болото, затмъ засыпали маленькій ровъ, о которомъ такъ презрительно отозвался чиновникъ, тотъ ровъ, что находился около дома Жана Рокелэна, теперь дверь со двора выходила на улицу или, врне сказать, на торную дорогу.
Страшная трясина была осушена. Ея опасные жители удалились за камыши, по твердымъ корнямъ которыхъ блуждалъ <испорчено>тъ, кваканье лягушекъ слышалось только съ западной стороны. Вскор ирисы и лиліи смнили собой ядовитыя растенія, не<испорчено>но перемшанныя съ розовыми кустами, всюду вились цвтущія <испорчено>ны, ихъ роскошная зелень, усыпанная пурпуровымъ цвтомъ, скрыла даже засохшій кипарисъ. Птички, перелетая съ одного куста на другой, отыскивали ягоды ежевики. И надо всмъ этимъ лился здоровый воздухъ, котораго эта мстность не знала съ ихъ поръ. Но упрямый владлецъ не хотлъ строиться. Вдоль улицы и на мст, гд прежде росъ ивнякъ, возвышалось теперь множество новыхъ домиковъ, одни стояли рядомъ, другіе отдльно, и вс они спускались къ жилищу Жана Рокелэна. Несносные! даже съ южной стороны въ нихъ не было недостатка! Сперва тутъ появилось два шалаша угольщиковъ, затмъ садъ огородника, вскор коттэджъ, и вдругъ предмстье образовало около него полукругъ. Онъ былъ замкнутъ. Простой народъ ропталъ на Рокелэна.
Самые неисправимые луизіанцы облекались въ добродтель, когда имъ приходилось протестовать противъ Жана.
— Вотъ онъ, преслдуемый уличными мальчишками! Хи, хи! Жанъ Рокелэнъ!.. Ого! Жанъ!.. Ба! Жанъ-Марія!.. Хм! Жанъ Рокелэнъ!.. Старый извергъ!
И кишившіе, какъ муравьи, американцы, охотно присоединялись къ преслдованію.
— Старый враль хвастается, что живетъ въ одномъ дом съ нечистыми духами!.. Мы его проучимъ когда нибудь, ощиплемъ перышки, зальемъ горло смолой.
Теперь Жанъ Рокелэнъ не могъ больше кататься въ лодк по своему каналу, съ нкотораго времени онъ ходилъ разбитый, не похожій на самого себя, уличные мальчишки еще чаще гнались за нимъ слдомъ. Изрдка онъ оборачивался и бранилъ ихъ слегка.
Для креоловъ, для ново-пришельцевъ низшаго класса, и суеврныхъ нмцевъ, ирландцевъ, сицилійцевъ и прочихъ невждъ, Жанъ Рокелэнъ сдлался олицетвореніемъ злой судьбы, общей и частной. Самыя нелпыя выдумки распространялись на его счетъ. Если горлъ домъ, то это по милости его злоумышленій, если съ женщиной длался нервный припадокъ, то онъ ее испортилъ, если ребенокъ заблудился, то мать дрожитъ отъ страха,— не принесъ-ли его Жанъ Рокелэнъ въ жертву адскимъ богамъ!
— Пока будетъ существовать этотъ домъ, говорили люди, насъ будетъ преслдовать несчастіе. Разв вы не видите, что наши бобы и горохъ гибнутъ отъ засухи, что наша капуста и латукъ перезрваютъ, что въ нашихъ садахъ одна только пылъ, тогда какъ въ лсу каждый день идетъ дождь? Нтъ, никогда благотворный дождь не прольетъ надъ домомъ старика Рокелэна! Онъ обладаетъ чародйствомъ. Онъ заколдовалъ все предмстье св. Маріи. И почему онъ это сдлалъ, негодяй? Потому что наши шалуны безобидно кричатъ ему вслдъ.
‘Общество строеній и прогресса’, еще не учрежденное, но которое должно было учредиться, и не имвшее еще капитала, но которое должно было его имть, примкнуло къ партіи противниковъ Жана Рокелэна. Какое славное помщеніе для крытаго рынка представлялъ домъ съ мертвецами!
Депутація, отправленная къ владльцу, чтобы уговорить его продать домъ, не могла ни проникнуть чрезъ цпь у двери, ни съ кмъ нибудь войти въ переговоры, кром нмаго негра. Тогда уполномочили на это президента совта, который, изучивъ французскій языкъ въ Пенсильваніи, казался способне другихъ довести до желаемой цли это щекотливое дло. Ему поручили увидться съ Рокелэномъ и просить его подписаться на акціи.
— Милостивые государи, сказалъ президентъ въ первомъ же засданіи:— мн нужны цлые мсяцы, чтобы дать возможность Жану Рокелэну понять нашу систему, и если даже я успю въ этомъ, то онъ все таки не подпишется, единственное средство, чтобы говорить съ нимъ, это остановить его на улиц.
Вс присутствующіе въ совт расхохотались.
— Это почти то же, что подойти къ волку, у котораго отняли волчатъ.
— Что касается до этого, то вы ошибаетесь, отвтилъ президентъ:— я встртился съ нимъ, остановилъ и нашелъ его очень учтивымъ, только невозможно было добиться отъ него никакого толку. Чудакъ этотъ не хотлъ говорить по французски, а когда я началъ объясняться по англійски, онъ пожималъ плечами и отвчалъ одно и то же на вс мои слова.
— Что же онъ отвчалъ?
— ‘Не стоитъ’.
Одинъ изъ членовъ совта, поднявшись съ мста, произнесъ слдующую рчь:
— Господинъ президентъ, проэктъ, соединяющій насъ здсь, не иметъ ничего эгоистическаго, все общество должно имъ пользоваться. Мы будемъ чувствовать, что трудились, сколько могли, для общаго блага, если намъ удастся избавить страну отъ этой <испорчено>мы. Вамъ, можетъ быть, извстно, что во время проложенія улицы, старикъ Рокелэнъ длалъ все, что могъ, чтобы этому воспрепятствовать. Я былъ тогда отчасти впутанъ въ это дло и потому слышалъ разсказываемую басню о привидніяхъ (на всхъ лицахъ появилась улыбка, сопровождаемая молчаніемъ, полнымъ достоинства), глупую басню, которую, разумется, я воздержусь передавать вамъ, позвольте только высказать полное убжденіе въ томъ, что старый Жанъ Рокелэнъ держитъ своего брата подъ замкомъ въ этой трущоб. И если я не ошибаюсь, то мы можемъ извлечь пользу изъ этого открытія. Я вамъ предлагаю, милостивые государи, закончилъ ораторъ, садясь на свое мсто,— произвести слдствіе, результаты котораго будутъ въ высшей степени полезны для общества… Гм!
— Какимъ образомъ повели бы вы дло? спросилъ президентъ.
— Осторожно, очень осторожно, отвтилъ ораторъ.— Какъ члены правленія, мы не должны ничего дозволять похожаго на нарушеніе закона о прав собственности… но я думалъ, что можетъ быть, вы, г. президентъ, могли бы, только изъ одного любопытства, попросить кого нибудь, хоть нашего достойнйшаго секретаря, напримръ, изслдовать это дло… понятно, это совершенно личная услуга… Я ограничиваюсь тмъ, что высказываю свою мысль…
Секретарь улыбнулся, какъ будто хотлъ выразить, что онъ не предполагаетъ, чтобы подобная услуга входила сколько нибудь въ служебныя его обязанности, но что онъ готовъ оказать ее президенту, и затмъ засданіе было закрыто.
Маленькій Уайтъ,— такъ звали секретаря,— былъ очень кроткое существо, чрезвычайно чувствительное, и боле всего боялся огорчить кого нибудь.
— Откровенно признаюсь, шепнулъ онъ на ухо президенту, я берусь за это слдствіе только по причин, касающейся лично меня.
На другой день, когда уже смеркалось, можно было видть, какъ маленькій человчекъ украдкой пробирался вдоль низенькаго забора, отдлявшаго сзади владнія Рокелэна, какъ затмъ онъ оперся обими руками объ этотъ заборъ и мигомъ перескочилъ чрезъ него на траву двора. Своими дйствіями онъ скоре походилъ на вора, крадущагося за цыплятами, нежели на секретаря уважаемаго общества.
Картина, представившаяся его глазамъ по другую сторону забора, была не такого рода, чтобы подкрпить присутствіе его духа. Старый домъ, мрачный и безмолвный, выдлялся на сромъ неб, по которому тянулась, какъ послдній привтъ угасающаго дня, узкая и длинная полоса блднаго свта. Не видно было ни малйшаго признака жизни, никакого огонька въ окнахъ, ни одной собаки на двор.
Онъ дошелъ до маленькой хижины, построенной въ нкоторомъ разстояніи отъ дома. Сквозь множество щелей, онъ увидалъ нмаго африканца, свернувшагося передъ мерцающимъ пламенемъ сосноваго пня и спавшаго крпкимъ сномъ. Быстро ршившись войти въ домъ, онъ по этому случаю остановился, чтобы издали осмотрть его въ подробности. Если онъ пойдетъ на веранду по широкимъ ступенямъ задняго хода, то рискуетъ встртиться съ кмъ нибудь на полдорог, онъ обмрилъ глазами одинъ изъ столбовъ, поддерживавшихъ веранду, и задалъ себ вопросъ, нельзя-ли взлзть на него, какъ вдругъ послышались шаги. Кто-то двинулъ стуломъ около перилъ, затмъ, какъ бы отдумавъ ссть, началъ ходить взадъ и впередъ по веранд, каждый шагъ громко раздавался на каменномъ полу. Маленькій секретарь отступилъ назадъ, мимо него проходила квадратная фигура Жана Рокелэна.
Уайтъ слъ на бревно и, чтобы избавиться отъ ужаленія москитовъ и комаровъ, закрылъ лицо и шею носовымъ платкомъ, оставивъ открытыми только глаза. Едва онъ усплъ такимъ образомъ помститься, какъ почувствовалъ странный, слабый запахъ, доносившійся какъ бы издалека, но ужасный, невыносимый. Откуда этотъ запахъ? Онъ шелъ не изъ хижины и не изъ болота, потому что былъ сухъ, какъ порошокъ. Въ воздух также не чувствовалось этого отвратительнаго запаха проказы… онъ какъ будто исходилъ изъ земли.
Приподнявшись, секретарь въ первый разъ замтилъ предъ собою узенькую тропинку, ведущую къ дому. Къ нему приближалась фигура… блдная, какъ привидніе. Неслышно и быстре мысли онъ растянулся плашмя у хижины. Его стратегія была смла, однако,— нечего скрывать,— Уайтъ струсилъ.— ‘Это не привидніе, говорилъ онъ самому себ,— я знаю, что это не можетъ быть привидніе’.
Тмъ не мене, у него выступилъ холодный потъ, дыханіе сперлось.
— Это живой, повторялъ онъ самъ себ,— я слышу его шаги и слышу отдльно шаги Рокелэна на веранд. Меня не видали…
Странное видніе прошло мимо… опять этотъ трупный запахъ… Вернется-ли призракъ? Да… вотъ онъ останавливается у двери хижины… вроятно, чтобы посмотрть на спящаго негра. Онъ удаляется… опять идетъ по тропинк…
Уайтъ вздрогнулъ.— ‘Теперь только нужно отважиться и тайна разъяснится.’
Маленькій секретарь съ большой осторожностью ршила направиться по тропинк. Человкъ или безплотный образъ человка, закутанный въ какое-то блое одяніе, а, можетъ быть и нагой,— темнота мшала въ этомъ убдиться,— медленно удалялся, какъ будто ему было трудно идти.— Великій Боже! возможно-ли, чтобъ мертвецы такъ ходили?— Онъ инстинктивно закрылъ лицо руками, чтобы ничего не видть, но опять отнялъ ихъ ршительно отъ лица. Страшный призракъ прошелъ между двухъ столбовъ и скрылся. Уайтъ прислушивался. Въ дом какъ будто кто-то слабыми шагами взбирался по лстниц. Потомъ все смолкло, кром другихъ тяжелыхъ и мрныхъ шаговъ на веранд, да глубокаго дыханія негра, спящаго въ хижин.
Храбрый секретарь хотлъ было удирать, но еще разъ взглянулъ на домъ, обитаемый нечистыми духами, узкая полоса свта мелькнула въ ставняхъ закрытаго окна, Жанъ Рокелэнъ подошелъ вскор туда, таща стулъ за собою, и слъ около свтлой щели. Затмъ началъ говорить… онъ говорилъ по французски тихимъ и нжнымъ голосомъ, повидимому, длая вопросы. Отвты слдовали изнутри. Человческій-ли это былъ голосъ такой глухой, разбитый, точно замогильный?.. Дрожь пробжала съ головы до ногъ по тлу любопытнаго Уайта, и когда что-то зашевелилось въ сосднемъ куст и соскочило на траву,— можетъ быть, даже ничто иное, какъ крыса,— секретарь бросился бжать. Выбравшись изъ-за этой злосчастной ограды, онъ мало и малу успокоился, однако громко повторялъ:— Да, я вижу, понимаю… и, какъ безумный, снова закрылъ лицо руками.
Странная вещь! Маленькій Уайтъ сдлался съ тхъ поръ ярымъ защитникомъ Жана Рокелэна. Кстати и не кстати, но каждый разъ, какъ возставали противъ старика, секретарь съ спокойной энергіей, которая тотчасъ же останавливала самыхъ злонамренныхъ, спрашивалъ, по какому праву они основываютъ подобныя предположенія, и такъ какъ онъ не удостоивалъ объяснять имъ свое неизмнное участіе, то отвращеніе и недовріе, питаемыя издавна къ Жану Рокелэну, обратились также и на него.
На третій день посл ночнаго приключенія, онъ удивилъ всхъ уличныхъ мальчишекъ, приказавъ имъ прекратить ихъ грубыя нападки на Жана Рокелэна. Старикъ, который только что остановился, бранясь и грозя своей тростью, также съ изумленіемъ взглянулъ на него, затмъ поклонился и продолжалъ свой путь. Почти вс шалуны отказались, вслдствіе одного лишь недоумнія, преслдовать его, только одинъ маленькій ирландецъ, задорне другихъ, пустилъ въ него большимъ кускомъ затвердлой земли. Рокелэнъ обернулся съ поднятой тростью, чтобы ударить своего обидчика, но оступился-ли онъ, или по какой другой причин, удалъ, растянувшись во весь ростъ. Уайтъ хотлъ помочь ему встать, но тотъ грубо, съ дикой бранью, оттолкнулъ его и, спотыкаясь, побрелъ къ своему жилищу. Губы его были въ крови.
Это былъ день засданія, маленькій секретарь охотно отдалъ бы все свое состояніе, только бы не присутствовать на немъ, онъ чувствовалъ себя взволнованнымъ и раздраженнымъ, и зналъ, что будетъ не въ силахъ вынести тхъ упрековъ, какіе наврное посыплются на него.
— Я ничмъ не могу тутъ помочь, господа, и никогда не буду способствовать вамъ къ обвиненію этого старика.
— Мы этого не ожидали отъ васъ, г. Уайтъ.
— Врьте мн, господа, вы прекрасно сдлаете, если откажетесь продолжать ваши изслдованія. Изъ этого могутъ произойти только несчастія. Придется кому нибудь раскаяваться… Нтъ, господа, это не угроза, это только добрый совтъ, предупреждаю васъ, что тотъ, кто возьмется за это дло, будетъ плакаться до конца своей жизни,— скажу мимоходомъ, если найдется такой опрометчивый.
Президентъ выразилъ сильное удивленіе.
— Я нисколько объ этомъ не забочусь, сказалъ маленькій Уайтъ, положительно терявшій голову. Нтъ, нервы мои въ порядк и мозгъ совершенно здоровъ… Нтъ, я не въ возбужденномъ состояніи…
Одинъ изъ членовъ сдлалъ замчаніе, что секретарь какъ будто очнулся отъ страшнаго кошмара.
— Итакъ, если вы хотите знать, милостивый государь, что случилось въ самомъ дл со мною, то и вы, въ свою очередь, можете имть кошмаръ: стоитъ только завести знакомство съ Жаномъ Рокелэномъ.
— Уайтъ!.. воскликнулъ одинъ шутникъ. Секретарь промолчалъ.
— Уайтъ!
— Что? спросилъ онъ, хмурясь.
— Ужь не видли-ли вы какого нибудь привиднія?
— Да, милостивый государь, я его видлъ,— вскричалъ Уайтъ, подвигаясь къ столу, чтобы передать президенту бумагу, которая обратила вниманіе членовъ совта на другіе предметы.
Въ город пронесся слухъ, что кто-то входилъ ночью въ домъ Рокелэна и открылъ тамъ что-то ужасное. Въ слух этомъ была лишь тнь искаженной правды. Говорили, что онъ видлъ прогуливающихся скелетовъ, и если не попался въ когти одного изъ нихъ, то благодаря только тому, что перекрестился.
Нсколько сорванцовъ, которымъ нравилось все ужасное, запасшись храбростью, направились чрезъ высушенное болото, по той тропинк, гд гоняли скотъ, и подошли къ дому въ тотъ страшный часъ, когда выходятъ мертвецы и воздухъ наполненъ летучими мышами. Они что-то увидали мелькомъ,— ужь и этого было слишкомъ много,— и это что-то заставило ихъ бжать со всхъ ногъ, вн себя отъ страха, чрезъ ивнякъ и кусты акацій. Прибжавъ домой и едва переводя духъ, они могли передать лишь очень смутныя свднія.
— Былъ-ли онъ въ бломъ?— Да… нтъ… почти.— Мы не умемъ сказать… но мы видли… И никто не сомнвался, судя по ихъ блднымъ, испуганнымъ лицамъ, что они дйствительно видли.
— Еслибы эта старая каналья жила въ нашей стран, говорили нкоторые американцы,— горька была бы его жизнь.— Вотъ славная мысль! вскричали они однажды, обращаясь къ многочисленной партіи креоловъ, которые ничего лучшаго не желали, какъ сдлать въ дйствительности его жизнь горькою:— какъ вы называете ту музыку, которая здсь въ мод, когда старикъ женится на молодой двушк и когда…
— Шаривари, отвтили креолы.
— Такъ точно. Отчего же вы не устроите ему шаривари?
Счастливое предложеніе принесло свои плоды.
Въ одинъ прекрасный вечеръ, маленькій Уайтъ и его жена (сидли рядомъ на ступенькахъ своего дома, иначе сказать, на тротуар, какъ это принято у креоловъ. Ничего не было, однако, пріятнаго для глазъ въ новой улиц, гд они жили: крошечные домики были разбросаны какъ будто случайно, чрезъ пустые, совершенно плоскіе участки земли. Среди высокой травы и растущихъ въ безпорядк кустовъ, представлялся все тотъ же видъ: мрачный силуэтъ строенія, заслоняющаго часть неба съ заходящемъ солнцемъ. Это было жилище стараго Рокелэна.
Блая, прозрачная, нарождающаяся луна спустилась нижнимъ концомъ на одну изъ трубъ.
— Итакъ, говорилъ Уайгъ,— старый африканецъ прошелъ здсь одинъ? Не боленъ-ли несчастный Рокелэнъ? Комокъ земли, который негодяй пустилъ ему въ спину, могъ убить его… Еслибы ты видла, какъ онъ упалъ… тяжело, точно какая масса! Я охотно сходилъ бы освдомиться къ аптекарю… Можетъ быть, онъ что нибудь слышалъ о немъ.
— Такъ иди, отвчала жена.
Она съ полчаса оставалась одна, наблюдая за быстрымъ исчезаніемъ дня, столь обыкновеннымъ въ этомъ климат.
— Сейчасъ можно было принять и луну за привидніе, сказала она мужу, смясь, когда тотъ вернулся, — луна нырнула прямо въ трубу.
— Патти! ученикъ аптекаря, сообщилъ мн, что эти мальчишки зададутъ сегодня вечеромъ шаривари старику Рокелэну. Я постараюсь помшать имъ.
— О, Уайтъ, послушайся меня, не вмшивайся въ это дло. Они причинятъ теб зло.
— Будь покойна. Я просто останусь сидть здсь, пока они явятся. Имъ необходимо пройти мимо насъ.
— Но это будетъ, пожалуй, въ полночь. Ты вдь не станешь ждать такъ долго?
— Напротивъ.
— Ну, такъ ты дйствуешь противно здравому смыслу, сказала г-жа Уайтъ сквозь зубы, раздраженно постукивая о землю носкомъ башмака.
Она была встревожена, но не настаивала, и супруги долго еще бесдовали о своихъ семейныхъ длахъ.
— Что это такое? вскричала вдругъ г-жа Уайтъ.
— Бьетъ девять часовъ, отвтилъ мужъ.
Послдовало продолжительное молчаніе.
— Патти, ты дремлешь?.. Иди спать.
— Нтъ, нтъ, мн спать нисколько не хочется.
Новое молчаніе.
— Патти, еслибы мн пойти къ старику?
— Остерегись!.. Слушай…
Неопредленный шумъ послышался въ конц улицы. Собаки лаяли, дти орали, взрослые также принимали участіе, раздавался хохотъ, мычанье, ржанье, дикіе крики, всевозможные звуки, играли на рожк, звонили въ колокола, стучали горшками и кастрюлями.!
— Они идутъ сюда, сказалъ Уайтъ. Ты лучше бы отправилась домой.
— И ты также.
— Нтъ, я долженъ ихъ остановить, если возможно.
— Ради Бога, Уайтъ!
— Я сейчасъ же вернусь.
И онъ направился въ мсту, откуда доносился шумъ.
Чрезъ нсколько минутъ, онъ встртился съ возбужденной толпой. Напрасно возвышалъ онъ голосъ. Тогда онъ бросился впередъ колонны, приближавшейся въ безпорядк къ дому Рокэлена.
— Бьэнвеню, удержите этихъ мальчишекъ, закричалъ онъ, обращаясь къ высокому парню, который, судя по величин котла, служившаго ему вмсто большаго ящика, казалось, былъ одинъ коноводовъ,— удержите ихъ, пока я буду говорить.
Бьэнвеню обернулся, размахнувъ своимъ нестройнымъ инструментомъ. Мальчишки умрили шагъ. Дв или три трубы совсмъ утихли, посл чего можно было разслышать голосъ Уайта въ олн, согласившейся на минуту замолчать.
— Прошу васъ, сказалъ онъ,— не задавайте шаривари сегодня вечеромъ старику Рокелэну!
— Милый мой другъ, прервалъ его Бьэнвеню, заикаясь и ударяя кулакомъ объ стну,— кто тутъ толкуетъ о шаривари? Не думаете-ли вы, что если намъ вздумалось позабавиться кастрюльками, слдовательно мы ужь и пьяны.
— Нтъ, вы не пьяны, любезный пріятель, вы честный человкъ. Но вы, можетъ быть, не знаете, что старикъ Рокелэнъ боленъ, очень боленъ. Теперь вы это знаете и не пойдете?… скажите…
— Это вы пьяны, мн грустно вамъ это замтить, другъ мой Уайтъ: вы пьяны, какъ стелька. Я стыжусь за васъ, честное слово! Ну, что я длаю?.. Я служу обществу. Эти граждане просто хотятъ заставить стараго скрягу дать двсти піастровъ для урсулинокъ.
— Пятьсотъ! завопили товарищи хоромъ.
— Да, пятьсотъ піастровъ… а если откажется, мы ему задаемъ концертъ… Тра-та-та.
Онъ весело приподнялъ руку и ногу, и затмъ, нахмуривъ брови, продолжалъ:
— Зачмъ пьетъ такъ много виски этотъ хрычъ Рокелэнъ?
— Но вы не захотите, воскликнулъ маленькій Уайтъ, около котораго образовался кружокъ,—тиранить больнаго?
— Мы не виноваты, что онъ боленъ, возразилъ хилый креолъ.— Мы общали устроить шаривари и должны исполнить. Простите насъ.
— Не можете-ли вы задать ваше шаривари другимъ?
— Другимъ? недурная мысль… А завтра, сверхъ того, дай другое шаривари Жану Рокелэну, закричалъ Бьэнвеню.
— Пойдемте къ г-ж Шнейдеръ, загорланило нсколько сумашедшихъ.
И посреди ура и нестройныхъ криковъ, которые покрывай громкій голосъ, требовавшій вина, вся эта компанія продолжала путь.
— Сто піастровъ на больницу для бдныхъ!
— Ура!
Кастрюли снова загремли. Адскій кортежъ долго еще вопилъ, чтобы наверстать потерянное время, но Уайтъ обрадовался, увидавъ, что они повернули за уголъ улицы.
Г-жа Уайтъ безпрестанно смотрла на часы.
— Полночь! Больше чмъ полночь!!
Мало по малу шумъ затихъ. Она подняла жалюзи и прислушалась. Кто-то постучалъ.
— Это ты, Уайтъ?
— Да, я, мн удалось, Патти.
— Какое счастіе! вскричала она.
— Они отправились со своимъ шаривари къ старой нмк которая вышла замужъ за поклонника своей падчерицы. Ей придется заплатить сто піастровъ на больницу, только чтобъ ихх унять.
Г-жа Уайтъ, вернувшись въ свою комнату, заснула спокойнымъ сномъ, какъ вдругъ ее разбудилъ стукъ, который произвелъ ея мужъ, громко хлопнувъ крышкой карманныхъ часовъ
— Половина четвертаго, Патти, а я еще все не могу заснуть. Эти негодяи на улиц. Ты слышишь?
— Въ самомъ дл, они какъ будто приближаются, вскри чала испуганная женщина.
— Они идутъ очень скоро, сказалъ Уайтъ, поспши одваясь.— Ты встаешь? Не подходи къ окну, Патти. Боже милостивый!… Какой грохотъ!
— Ты не выходи, Уайтъ.
Но онъ былъ уже далеко. Двсти или триста человкъ пустились бжать во всю ширину новой улицы къ проклятому дому старика. Невозможно описать, какой они производили шум. Г-жа Уайтъ, высунувшись въ окно, не смотря на совты мужа, видала, какъ маленькій человкъ, не уступая толп, размахнулъ руками, какъ маріонетка, напрасно стараясь заставить выслушать себя. Ему отвчали киваньемъ головы, кричали еще сильне и ускоряли шаги. Ораторъ былъ вытсненъ изъ толпы имъ человческимъ ураганомъ, который волей-неволей несъ его впередъ.
Быстре молніи они промчались мимо послднихъ домовъ и фонарей, нахлынули на пустые участки, и при свт звздъ проникли въ густой ивовый лсъ заколдованнаго жилища. Тогда нкоторые, казалось, струсили, они тащились позади или дали тягу, но большая часть продолжала идти, наполняя воздухъ оглушительными криками. Впрочемъ, одинъ случай зажилъ ихъ призадуматься.
Впереди ихъ, въ темной чащ, мелькалъ и дрожалъ слабый свтъ, должно быть, это очень близко отъ стараго дома, вдругъ онъ остановился. Это былъ фонарь, онъ находился подъ хорошо знакомымъ деревомъ, которое росло на краю дороги съ тезъ поръ, какъ засыпали каналъ. Теперь свтъ таинственно колебался. Т, которые боле всего боялись привидній, отказались отъ предстоящаго удовольствія, но большинство безумцевъ кинулось, точно на приступъ, и усилило свой гвалтъ.
Да, это дйствительно фонарь и двое сидятъ подъ деревомъ, толпа приближается боле умреннымъ шагомъ и узнаетъ въ одномъ изъ сидящихъ нмаго африканца, который поднимаетъ фонарь такимъ образомъ, что весь свтъ падаетъ на его сосда. Толпа отступаетъ, глубокое молчаніе смняетъ шумъ, затмъ раздается крикъ ужаса, самые отважные стремительно поворачиваютъ назадъ, позабывъ на дорог маленькаго Уайта, роняя свои инструменты и бгутъ безъ оглядки до тхъ поръ, пока густой лсъ не остается далеко позади ихъ. Тогда они немного успокоиваются и сознаютъ, что ни одинъ изъ десяти <испорчено>вхъ бжавшихъ не могъ бы наврное объяснить причину ихъ паническаго страха и, можетъ быть, этотъ десятый самъ не былъ увренъ, видлъ-ли онъ что нибудь.
Между ними находился одинъ исполинъ, повидимому, способный на вс злодйства. Онъ встаетъ на камень и на креольскомъ нарчіи предлагаетъ сдлать роздыхъ. Бьэнвеню ему уступаетъ свою роль вожака, и шумное стадо собирается вокругъ новаго начальника. Онъ имъ доказываетъ, что ихъ оскорбили, что попрали ногами ихъ право,— право, принадлежащее всмъ гражданамъ мирно ходить по улицамъ. Разв могутъ они снести такую обиду! Вотъ восходитъ солнце. Такъ пусть среди благо дня они проложатъ себ свободный путь!
Довольно вялое согласіе было отвтомъ на этотъ призывъ, и значительно уменьшившаяся толпа повернула спокойно на этотъ разъ, — вроятно, усталость была тому причиной,— и старому дому, нкоторые шли какъ развдчики впередъ, другіе отставали, но вс, безъ исключенія, дойдя до дерева, остановились. Маленькій Уайтъ сидлъ тутъ на дерновой скамейк на краю дороги, лицо его было грустно и серьезно, каждому изъ подходившихъ онъ длалъ одинъ и тотъ-же вопросъ:
— Вы идете къ старику Рокелэну?!
— Да.
— Онъ умеръ!
И когда тотъ намревался повернуть назадъ, онъ прибавлялъ:
— Останьтесь. Я приглашаю васъ присутствовать на похоронахъ.
Если какой-нибудь луизіанецъ, слишкомъ преданный своей дорогой Франціи или Испаніи, не понималъ по-англійски, смотрлъ на него въ изумленіи,— то находились люди, которые переводили приглашеніе, и любопытная толпа осталась,— никто не отказался. Уайтъ шелъ молча, во глав погребальнаго кортежа.
Ворота, съ которыхъ до тхъ поръ не снимались ни замки, ни цпи, были отворены настежь. Маленькій Уайтъ остановился, за нимъ и все послушное населеніе. Подъ верандой что-то двигалось. Вс, перешептываясь, съ любопытствомъ и страхомъ наклонились посмотрть, и вотъ что увидали:
Нмой африканецъ медленно направлялся отъ веранды к воротамъ, ведя на веревк, продтой сквозь ноздри животнаго маленькаго быка, запряженнаго въ деревенскую телгу. На телг, подъ чернымъ сукномъ, стояло что-то въ род длинна ящика.
— Шляпы долой! воскликнулъ Уайтъ, предъ вами смертные останки Жана-Маріи Рокелэна, прекраснйшаго изъ людей, да, прекраснйшаго, не смотря на его недостатки, который, по свойственной ему доброт, мало заботился о себ и былъ преданъ своимъ ближнимъ боле, нежели вы вс, взятые вмст.
Молчаніе царствовало все время, пока погребальная колесница, скрипя, вызжала изъ воротъ, затмъ, когда Уайтъ оглянулся на лсъ, въ первыхъ рядахъ толпы произошло смятеніе, вс быстро попятились назадъ и устремили глаза въ одну сторону: позади гроба, съ поникшей головой, съ большимъ трудомъ тащились живые останки Жана Рокелэна, младшаго брата, такъ долго, такъ тщательно скрываемаго отъ всхъ людяхъ взоровъ, прокаженнаго и блднаго, какъ полотно.
Пораженные ужасомъ, присутствующіе смотрли на идущаго мертвеца, который былъ въ тысячу разъ ужасне настоящаго, въ нмомъ страх смотрли они, какъ кортежъ спускался внизъ по узкой и длинной дорог и далеко остановился у глухой, непроходимой тропинки, которая вела чрезъ частый кустаркъ къ окраинамъ стараго города.
Кто-то произнесъ:— Они идутъ въ землю прокаженныхъ.— Другіе остолбенли отъ изумленія.
Отпрягши маленькаго быка, нмой африканецъ, съ силою гориллы, поставилъ тяжелый гробъ къ себ на плечо. Съ минуту еще, онъ не терялся изъ виду и, поправляя свою ношу, шелъ рядомъ съ прокаженнымъ, затмъ, не поворачивая головы къ безжалостнымъ людямъ, которые ихъ изгоняли, и обратясь лицомъ къ длинной плоскости, выходящей изъ глубины болотъ извстной подъ именемъ ‘Земли прокаженныхъ’, они углубились въ чащу лса и исчезли… Боле ихъ никто не видлъ.