ЗЕМСКИЙ НАЧАЛЬНИК ИЛИ ЗЕМСКИЙ СУДЬЯ?
ЗЕМСКИЙ НАЧАЛЬНИК ИЛИ ЗЕМСКИЙ СУДЬЯ?
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Земский начальник или земский судья?, Розанов Василий Васильевич, Год: 1900
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Совершенное погружение в подробности жизни так же опасно, как и неумеренный теоретизм. Последний создает доктринеров, самых упрямых, несносных и скучных людей, которые не желают и почти не умеют рассмотреть указываемых им фактов, но и чистые практики, особенно в наше время, когда мы уже невольно живем более мыслями, чем привычками и заветами, грозят превращаться в самый дурной вид оппортунистов. Очевидно, в практической деятельности и, напр., в законодательных проектах необходимо иметь руль принципиальных взглядов, но его нужно повертывать сюда и туда, чтобы не наткнуться на подводный камень действительности, им нужно действовать, а не оставить его висеть или не держать его вечно в однажды поставленном положении. Мудро мешать принцип и практицизм — это и создает убежденного практического человека, или, в сфере законодательной, это и дает просвещенный и практический закон.
Редко что-нибудь у нас вызывало о себе столько нескончаемых и даже угрожающих никогда не окончиться споров, как учреждение земских начальников. Фигура земского начальника встала среди русской действительности каким-то столбом, около которого расшибаются волны океана, с одной стороны, как бы усиливаясь повалить его, с другой — поддержать. По страстной возбуждаемой полемике эта скромная фигура и в скромном положении стала первою политическою величиною, ‘королем’ в обширной и сложной шахматной игре, на которого все смотрят, все о нем думают и около него борются. Очевидно, что тут что-то не так. Не было бы такой горячей борьбы ‘за’, если бы не было существенной и действительно правдивой нужды в положении или вообще в существе тех функций, какие возложены на земского начальника, и едва ли могла бы возгореться такая упорная, многолетняя, не умолкающая вражда к этому шахматному ‘королю’, если бы он стоял и совершал ходы совершенно правильно. При введении положения о них, много честных, молодых, искренно желающих служить народу дворян пошли сюда, — пошли не из-за жалования и иногда к явному ущербу своих собственных имений, оставляемых при меньших попечениях. Да, должность
земских начальников для многих была службою царскою и божьею. Но нельзя оспорить и никто не пытался опровергнуть и те курьезы и тех курьезных господ, о которых порою доходили до печати сведения, что они только трясли кулаками, а не управляли и не судили, а кричали, когда нужно было слушать, разбирать, работать умственно и даже физически. Что-то хорошее, и что-то не так: вот впечатление, — впечатление за многие годы и от всей России.
Хроникер последней книжки ‘Вестника Европы’, разбирая работы комиссии по пересмотру законоположений по судебной части, останавливается на возбужденном в ней с самого же ее открытия вопроса о судебных функциях земских начальников. ‘Между кем бы, — говорит хроникер, — и о чем бы ни шел гражданский спор, он подлежит разрешению по данным, заключающимся в нем самом, а не под влиянием посторонних соображений, и на основании закона, не субъективного ‘усмотрения’ (кавычки журнала). Кто бы и в чем бы ни обвинялся, он может быть осужден только за деяние (наш курс.), запрещенное под страхом наказания, и только потому, что он это деяние действительно совершил, а не потому, что признается полезным навести страх (наш курс.) на его односельцев или соседей. К общему упорядочению быта, к общему улучшению его условий может, и должен стремиться законодатель, в известной мере — и администратор, но отнюдь не судья, имеющий дело с отдельными, конкретными случаями. В этом коренится, между прочим, принцип отделения суда от администрации, недаром относимый к числу главнейших устоев правового государства’.
Нам думается, что, употребив преувеличительные слова: ‘деяние’ — как предмет суда, и ‘навести страх’ — как норма действия земского начальника, хроникер достиг нужного ему впечатления. Но не направляет ли он слишком большую помпу на слишком маленькое сопротивление? Не проще ли несколько дело? Выдерживая до конца свою линию, почему ему не потребовать, чтобы, напр., в крестьянской избе администрация принадлежала мужику, а суд — бабе? Нет ли тут излишества теоретизма, и защитники земского начальника не остаются ли и не останутся ли еще надолго правы, имея перед собою такую голую логику, не защищенную практическим воззрением? Ведь в самом деле, кроме ‘деяний’ есть в деревне просто беспорядок, произвол пьяного и сильного, произвол взрослого и властного, есть просто неряшество нравственное и бытовое, пьяная и глупая история, которая до уровня ‘деяния’ не дорастает и к которой прилагать ‘требования формальной легальности’, о которой выше хроникер говорит, просто не всегда возможно. Здесь нужно остановить, взыскать, распорядиться таким мелким распоряжением и взысканием, но непременно быстрым, что введение ‘требований формальной легальности’, рассмешив деревню, едва ли бы удовлетворило кого и в городе.
Нам думается, земский начальник уже сейчас есть гораздо более судья, нежели собственно администратор, ибо все его дело, вся материя его службы есть вечное мелкое разбирательство явлений произвола, нечистоплотности, бесшабашности, мелкой злобы и несправедливости. Мысль законодателя при его учреждении была, кажется, — дать гувернера деревне дать няньку малолетним, с властью, но без окрика. Суть земского начальника заключается в авторитете и власти, но отнюдь не типа власти городничего или исправника. Можно сказать, в нем больше авторитета, чем власти. Отсюда на должность позваны дворяне. Характер управления, насколько он тут есть, — почетный, а не сухо и не полицейски-адми— нистративный. Словом, это должность чрезвычайно тонкая в порядке нашего внутреннего управления, и когда она потом была поставлена в теснейшую зависимость от губернаторской власти, то не безосновательно указывалось, что это есть искажение точной и истинной мысли Александра III, который не имел в виду поставить под исправниками вторую линию мельчайших исправников. Собственная и оригинальная мысль земских начальников не была столь вульгарна и низменна, как частью начали понимать и практиковать они сами и как стали о них думать многочисленные их судьи и критики.
Совершенно ли правильно их положение? Есть ли это судящая власть, или же это властный судья? Разделить их нельзя, но можно поколебаться, задав вопрос, куда более относится земский начальник — к сферам ли административным, или судебным, и упирается ли его должность как основание пирамиды — в ее вершину, как в Сенат, или в министра внутренних дел? Мы знаем сенаторские ревизии, как досмотр за порядком в губернии, вот этот ‘досмотр за порядком’ в высшей степени присущ идее земского начальника. Но в таком случае самое помещение его и взгляд на него и идея о нем, как о мельчайшей административной единице, не верен. В плане Императора Александра III не было дать деревне бюрократа, послать туда управляющего чиновника, и этого нет в самой постановке его в деревне, в положениях о нем, в законе о нем. Между тем тенденция к этому непременно выросла из его положения в линии таких властей, которые специально и характерно бюрократичны. И вот — сторона дела, которую, нам кажется, не лишне принять в соображение. Земский начальник есть несколько администрирующий судья, — судья для мелких домашних дел деревни, не дорастающих до уровня ‘деяний’. Всего менее его задача ‘наводить страх’. Он приучает к порядку, приучает к законности, даже и управляя, он воспитывает. Можно сожалеть, что самая идея его созрела не где-либо около сенатских сфер, а в министерстве внутренних дел, и где он родился, там уж и остается. Но это едва ли для него полезно и едва ли не это неправильное его положение ‘возмущает воду’ под ним и возбуждает словесные бури около него, вовсе не вызываемые скромною и важною и необходимою его сущностью.
НВ. 1900. 4 июня. No 8716. Б.п.