208 стр. сборника трактуютъ одну тему — объ адюльтер. Одна половина сборника посвящена женскому адюльтеру, другая мужскому. Можно было бы пройти мимо, если бы не имена авторовъ. Установилась традиція, что писатель беретъ на себя отвтственность за мысль, которая имъ руководить въ творчеств, за ту или иную родину его. Но очевидно пришло время разстаться съ этой традиціей. Писатели стали безотвтственны, и сборникъ ‘Земля’ — яркая иллюстрація этой новой полосы.
Арцыбашевъ въ своей драм ‘Ревность’ развиваетъ т же физіологическія предпосылки женской и мужской-измны, о которыхъ онъ говорилъ въ своей стать ‘О ревности’. Но если тамъ дло шло дйствительно, о ревности, то здсь отношенія между дйствующими лицами, говорятъ о пошлости, о лжи, о глупости, но только не о ревности. Вс женщины, играющія какую-нибудь роль въ драм (Соня не въ счетъ, она на заднемъ план и только подаетъ реплики). Похожи другъ на друга. Всмъ имъ нравится ‘быть объектомъ вожделнія и больше ничего’, говорилъ Андрей Ивановичъ, одно изъ дйствующихъ лицъ, за которымъ скрывается авторъ.
Женщина ‘считаетъ за собой право на обманъ’, а такъ калъ физіологическія предпосылки тоже за нее, то что мшаетъ ей изъ обмана сдлать цль жизни, что мшаетъ ей стремиться къ власти тла?
Въ драм это налицо. И жена писателя, Елена Николаевна, и жена пошлаго, глупаго Семена Семеновича — об он, одна съ самаго начала, другая нсколько поздне, иллюстрируютъ мысль автора и Андрея Ивановича. Эта иллюстрація маленькой мысли могла бы въ извстномъ смысл произвести впечатлніе, если бы она не претендовала на культурный приговоръ женщинъ. Арцыбашевъ, устами Андрея Ивановича, хочетъ уврить насъ, что для женщины вс богатства ума и чувства вздоръ, ‘она вся на земл, въ чувственныхъ наслажденіяхъ, въ мелочахъ, въ ощущеніяхъ своего тла, и ея нужны не сокровища ума и сердца, а просто’…
Когда такъ говоритъ о женскомъ начал Вейнингеръ — у него мысль эта пріобртаетъ характеръ трагедіи міровой жизни, гд ведутъ борьбу начала Ж. и М., онъ не выдержалъ зрлища этой трагедіи и погибъ. Но когда Арцыбашевъ весь уходитъ въ этотъ эмпирическій міръ обмана и разсматриваетъ героевъ своихъ въ рамказсъ опошленныхъ семейныхъ отношеній, то не чувствуется трагедія его переживаній. Становится просто стыдно за писателя, за его масштабъ, за санкцію пошлости и лжи.
Что новаго сказалъ намъ Арцыбашевъ? Разв мы не знали, что существуетъ цлый слой общества, гд отношенія семейныя напоминаютъ публичный домъ? И если бы онъ хотлъ сказать только это, и сказалъ бы въ художественной форм, то мы могли бы принять эту картину культурно-историческаго быта. Но вдь онъ хотлъ намъ говоритъ о ревности. Гд же его ревность? Не въ лепет ли Семена Семеновича, который по глупости не видитъ, что происходитъ у него на глазахъ? Или, можетъ быть, въ подсматриваніяхъ Сергя Петровича, умоляющаго Елену Николаевну сказать ему правду? И ужъ не івъ послдней ли сцен художественно-необыкновеннаго убійства — проявилась ревность? Но вдь здсь и слда нтъ душевной муки Сергя Петровича, нтъ конфликта ненависти и любви — этой предпосылки ревности. Есть до тошноты пошлыя фразы: ‘ну, вотъ, добилась’.
Стоитъ-ли говорить, что въ пріемахъ творчества Арцыбашева нтъ никакой цльности? Авторъ часто впадаетъ въ водевильный тонъ. Елена Николаевна въ вознагражденіе за обиду подозрнія мужа просить у него… ‘новую шляпу’, а, разсказывая о сівоихъ похожденіяхъ на Кавказ, впадаетъ въ тонъ чеховской дамы и, какъ та, Нечаянно проговаривается.
Но чмъ хуже, чмъ лучше, тмъ ясне безнадежность арцыбашевскихъ обобщеній, тмъ видне перспективы, закрытыя отъ Арцыбашева, исходящія отъ непоблекшихъ тней тургеневскихъ женщинъ и идущія къ новому типу въ жизни, въ ея движеніи. Что сказать о Леон Дре Юшкевича?-Вс уже основательно забыли начало этого романа — адюльтера. Да и не стоить вспоминать. Онъ однообразенъ и даже… неприличенъ по ныншнимъ временамъ. Неприличіе не все въ томъ, что онъ рисуетъ отъявленнаго Альфонса, а, въ чемъ-то иномъ, о чемъ слдовало бы помнить автору.