Густаво Адольфо Беккер
Зеленые глаза
I
II
III
Зеленые глаза, Беккер Густаво Адольфо, Год: 1861
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Перевод. Ек. Бекетовой. (1895 г.)
Испанская новелла XIX века. Сост., предисл., справки об авторах З. Плавскина.
Л., ‘Художественная литература’, 1988
OCR Бычков М. Н.
Давно уже мне хотелось написать что-нибудь под этим заглавием. Сегодня представился к тому случай, я написал заглавие большими буквами на первом листе и пустил перо блуждать наугад.
Мне кажется, я видел глаза, какие хочу описать в этой легенде. Может быть, видел во сне, но только наверное видел. Конечно, мне не удастся изобразить их совершенно такими, как они были — светлыми, прозрачными, точно капли дождя, скользящие по листьям деревьев после летней грозы. Во всяком случае, я надеюсь, воображение моих читателей поможет им понять то, что мы вправе назвать эскизом картины, которую я когда-нибудь напишу.
— Олень ранен… ранен, сомнений нет. Кровавые следы тянутся в горных зарослях, когда он перепрыгивал один из этих кустов, ноги его подкосились… Наш молодой сеньор начинает с того, чем другие кончают… Сорок лет я охочусь и не видывал лучшего удара… Но, ради святого покровителя Сории, загородите оленю путь к дубовой роще, раздразните собак, трубите в рог что есть мочи, пришпорьте получше коней! Разве вы не видите: он скачет к Тополиному источнику? А уж если перепрыгнет через него живым, можем считать, что он ушел!
Эхо повторило в ущельях Монкайо звук рога, лай спущенной своры, крики пажей раздались с новой силой, и люди, лошади и собаки устремились туда, куда указывал Иньиго, главный ловчий маркизов Альменар, чтобы преградить путь зверю.
Но все было напрасно. Когда самая резвая из борзых, едва дыша, вся в пене, примчалась к дубовой роще, олень с быстротою стрелы уже миновал ее и поте-рялся в кустарнике ложбины, которая вела к источнику.
— Стойте! Стойте! — закричал Иньиго.— Видно, господь судил ему уйти.
Кавалькада остановилась, рог умолк, и борзая, глухо рыча, оставила след, повинуясь голосу охотника.
В эту минуту к свите присоединился герой праздника, Фернандо де Архенсола, наследник Альменаров.
— Что ты делаешь? — воскликнул он, обращаясь к ловчему, меж тем как удивление выражалось на его лице и гнев уже загорался в глазах.— Что ты делаешь, глупец? Ты видишь, что олень ранен, знаешь, что это первый, кого я сразил своей рукою, и оставляешь след, даешь оленю скрыться, чтобы он издох в лесной чаще?! Быть может, ты думаешь, что я убиваю дичь на угощение волкам?
— Сеньор,— пробормотал Иньиго сквозь зубы,— дальше идти невозможно.
— Невозможно? Отчего же?
— Оттого что эта ложбина,— отвечал ловчий,— ведет к Тополиному источнику, а в водах его обитает злой дух. Кто дерзнет возмутить течение, дорого заплатит за смелость. Олень, наверное, уже перескочил через ручей, однако мы перескочить не можем, не накликав на свою голову ужасного бедствия. Мы, охотники,— властители Монкайо, но властители, платящие дань. Дичь, которая укроется за таинственным источником, для нас потеряна.
— Потеряна! Да скорее я потеряю земли предков, скорее предам душу в руки сатаны, чем позволю, чтобы от меня ушел единственный олень, раненный мною, первая моя добыча! Смотри, смотри! Его еще видно отсюда… ноги у него слабеют… бег замедляется. Пусти меня, пусти, не держи узду, а не то я опрокину тебя на землю! Может, он не успеет добежать до источника! А если и добежит, — что мне прозрачные воды ручья и все его обитатели! Вперед, Молния! Вперед, мой конь! Если ты настигнешь оленя, я велю украсить твою золотую сбрую всеми моими алмазами!
Лошадь и всадник умчались, словно вихрь.
Иньиго провожал их взглядом, пока они не скрылись в чаще, потом осмотрелся кругом. Все, как и он, стояли неподвижно.
Наконец ловчий воскликнул:
— Сеньоры, вы видели — я рисковал погибнуть под копытами коня, чтобы остановить его. Я исполнил свой долг. Против черта храбрость не поможет. До этой черты охотник силен самострелом, а дальше пусть идет священник со святой водой!
— Вы изменились в лице, вы мрачны и печальны, что случилось? С того дня, который я всегда буду считать роковым, с тех пор, как вы пустились к источнику вслед за раненым оленем, точно какая-то ведьма зачаровала вас. Вы больше не ездите в горы с шумной сворой собак, звуки вашего рога не пробуждают эха. Одинокий, задумчивый, вы берете каждое утро свой самострел, уходите в чащу и остаетесь там, пока не скроется солнце. А когда сгущается мрак и вы возвращаетесь в замок, бледный и усталый, я напрасно ищу добычу в вашей сумке. Что занимает вас долгими часами вдали от тех, кто вас любит?
Пока Иньиго говорил, Фернандо, погруженный в свои мысли, рассеянно строгал охотничьим ножом черное дерево скамьи.
После долгого молчания, нарушаемого только скрипом лезвия, скользившего по гладкому дереву, молодой человек обратился к слуге, как будто не слыхал ни одного его слова:
— Иньиго, ты уже стар, ты знаешь все тропы горы Монкайо, ты преследовал дичь на ее склонах и по долгу охоты не раз подымался на вершину. Скажи мне, не встречал ли ты женщину, которая живет среди скал?
— Женщину! — с удивлением воскликнул охотник, пристально глядя на хозяина.
— Да, — сказал тот. — Со мной случилась странная история, очень странная… Я думал, что могу вечно хранить тайну, но это невозможно: она переполнила мое сердце, она начертана у меня на лице. Что ж, я тебе ее открою… Ты мне поможешь разгадать загадку этой женщины, которая, кажется, существует лишь для меня, ибо никто ее не знает, никто не видел и никто не может о ней ничего сказать.
Охотник молча придвинул скамью поближе к своему сеньору, с которого не сводил испуганных глаз. Фернандо собрался с мыслями и продолжал:
— С того дня, как я поскакал к Тополиному источнику, несмотря на твои зловещие предсказания, и, переправившись через него, догнал оленя, которого спасло твое суеверие, душа моя преисполнилась жаждой уединения.
Ты не знаешь этого места. Смотри — родник сочится из недр скалы и тоненькой струйкой скользит среди зелени плавающих листьев. Капли, блещущие, как золотые точки, и звенящие, как струны, сливаются в траве и журчат, журчат, напоминая жужжание пчел, когда они вьются вокруг цветов, потом ручеек течет по песку, прокладывая русло, преодолевая камешки, заграждающие ему путь, обходя их, извивается, прыгает, то смеясь, то вздыхая, пока не впадет в озеро — с необычайным, неописуемым плеском. Жалобы, песни, слова, чьи-то имена — ах, чего я только не слышал в этом плеске, когда одиноко сидел на утесе, у подножия которого таинственный источник скользит вниз, образуя глубокий, почти недвижимый водоем, едва подернутый легкой рябью от вечернего ветерка.
Все величаво вокруг. Уединение, исполненное бесчисленных неведомых звуков, живет там и опьяняет неизъяснимой грустью. Всюду: в серебристой листве тополей, в извилинах гор, в водяных струях — с нами словно беседуют невидимые духи природы, узнавшие брата в бессмертном духе человека.
Когда поутру, на рассвете, ты видел, как я беру самострел и отправляюсь в горы, я уходил не для того, чтобы блуждать по склонам и охотиться, я сидел на берегу ручья, искал в его водах… сам не знаю что… В тот день, когда я перепрыгнул ручей на своей Молнии, мне показалось, будто в его глубине блеснуло нечто странное, необыкновенное… женские глаза.
Может, то был лишь солнечный луч, сверкнувший в пене вод, может, цветок, плавающий среди водорослей и похожий на изумруд,— не знаю, мне показалось, что я встретил чей-то взгляд, взгляд, который зажег в моей груди безумное, неведомое желание — встретить женщину с такими глазами. Чтобы ее найти, я и ходил туда изо дня в день.
Наконец однажды под вечер… точно во сне… но нет, это правда, я уже говорил с ней много раз, как теперь говорю с тобою… однажды под вечер я нашел на этом месте женщину, чью красоту не берусь описать, женщину в длинных одеждах, которые спускались к самой воде и даже плыли по ней. Ее волосы были точно из золота, ее ресницы сияли, как лучистые нити, а из-под ресниц беспокойно глядели глаза, уже виденные мною… Да, те самые глаза, что врезались мне в память, глаза невероятного цвета…
— Зеленые! — воскликнул Иньиго в глубоком ужасе и быстро выпрямился.
Фернандо посмотрел на него, как бы удивляясь, что тот досказал его мысль, и спросил беспокойно и все же радостно:
— Ты ее знаешь?
— О нет! — отвечал охотник.— Избави меня господь! Но мои родители, запрещая мне приближаться к этому месту, повторяли тысячу раз, что у духа, призра-ка, демона или женщины — словом, у того, кто обитает в этих водах, зеленые глаза. Заклинаю вас всеми, кого вы любите, не возвращайтесь к источнику! Рано или поздно вас настигнет мщение, и вы заплатите смертью за то, что осмелились возмутить его воды.
— Всеми, кого я люблю! — пробормотал молодой человек, печально улыбаясь.
— Да, — продолжал старик,— ради ваших родителей, ради вашего долга, ради слез той, кого небо предназначило вам в супруги, и слез старого слуги, который видел, как вы родились…
— Знаешь ли ты, кого я люблю больше всего на свете? Знаешь ли, за что я готов пожертвовать любовью отца, поцелуями матери, ласками всех женщин на земле? За один взгляд, за один взгляд этих глаз!.. Как же я могу не искать их?
Фернандо произнес эти слова таким голосом, что слезы, дрожавшие на ресницах Иньиго, тихо покатились по его щекам, и он мрачно воскликнул:
— Да исполнится воля божья!
— Кто ты? Откуда ты? Где живешь? Изо дня в день прихожу я сюда и не вижу ни коня, который привез тебя, ни слуг, которые принесли носилки. Разорви же таинственный покров, окутывающий тебя мраком. Я люблю тебя, и кто бы ты ни была — благородная ли дама или простая крестьянка,— я буду твоим, твоим навеки…
Солнце спряталось за вершиной горы, тени быстро спускались по ее склонам, ветер стонал в тополях у источника, и туман, подымаясь от озера, уже обволаки-вал береговые скалы.
На одной из них, как бы готовый обрушиться в глубину вод, отражавших ее, наследник Альменаров, дрожа, на коленях перед своей таинственной возлюбленной тщетно пытался вырвать у нее тайну.
Она была прекрасна, прекрасна и бледна, как алебастровая статуя. Один из ее локонов спускался на плечи и скользил меж складками покрывала, точно солнечный луч меж облаков, окруженные золотистыми ресницами, глаза ее сверкали, словно два изумруда, оправленные в золото.
Когда молодой человек замолчал, губы ее зашевелились, будто она собиралась заговорить, но раздался только вздох, легкий, как вздох волны, что умирает в тростниках, гонимая ветром.
— Ты не отвечаешь мне! — воскликнул Фернандо, обманутый в своих надеждах.— Ты хочешь, чтобы я поверил слухам? О нет! Говори со мной! Я желаю знать, любишь ли ты меня, я желаю знать, могу ли я любить тебя, женщина ли ты…
— …или демон?.. А если бы и так?
Фернандо с минуту колебался, холодная дрожь пробежала по его телу, зрачки расширились, еще пристальнее глядя в глаза красавицы, очарованный их мерцающим блеском, почти обезумев, он воскликнул в порыве страсти:
— Если ты и демон, я все равно любил бы тебя… любил, как люблю, как велит мне любить судьба, дольше жизни, если только есть что-нибудь дольше!
— Фернандо,— произнесла красавица, и голос ее звучал как музыка,— я люблю тебя больше, чем ты меня, я — дух, снисходящий до смертного. Я не такая, как земные женщины, я достойна тебя, стоящего выше других. Я живу в глубине этих вод, бесплотная, как они, изменчивая и прозрачная, я говорю их журчанием и колеблюсь вместе с их волнами. Я не караю того, кто осмелится возмутить источник, в котором я обитаю, нет, я награждаю его любовью, ибо он выше суеверий толпы и способен понять мою таинственную нежность.
Пока она говорила, юноша, погруженный в созерцание ее неземной красоты, подходил все ближе к краю утеса, как бы влекомый неведомой силой. Женщина с зелеными глазами продолжала:
— Смотри! Видишь светлое дно озера, видишь широкие, зеленые листья, что движутся в глубине?.. Они подарят нам ложе из изумрудов, а я… я подарю тебе невиданное блаженство, о котором ты грезил в жарком бреду,— блаженство, какого никто тебе не подарит… Приди! Озерный туман расстилается над нами, как льняной шатер… Воды призывают нас непонятными голосами, ветер заводит в тополях любовную песнь… Приди же!.. Приди!..
Мрак уже простирал свои тени, луна мерцала на поверхности вод, туман клубился от дыхания ветра, зеленые глаза сверкали во тьме, как блуждающие огоньки, скользящие по болоту. ‘Приди… приди!..’ Эти слова звенели в ушах Фернандо как заклинание. ‘Приди!..’ — таинственная женщина звала его на край бездны, над которой склонялась, и словно манила к поцелую…
Фернандо ступил вслед за нею шаг… другой… и почувствовал, как нежные, гибкие руки обвились вокруг его шеи, а пламенных губ коснулся ледяной поцелуй… Он зашатался, оступился и упал в воду с глухим, зловещим плеском.
Вода рассыпалась светящимися искрами и сомкнулась над ним, серебряные круги все расширялись и расширялись, пока не замерли у берега.