ЗДРАВЫЯ ПОНЯТІЯ.
ЗДРАВЫЯ ПОНЯТІЯ.
(записки благоразумнаго человка).
РОМАНЪ.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
Здравые понятия, Потапенко Игнатий Николаевич, Год: 1890
Время на прочтение: 175 минут(ы)
Наканун этого дня Турчаниновы перехали на дачу.
Въ открытомъ вагон дачнаго позда мы сидли съ Олениной на двухъ скамейкахъ другъ противъ друга. Она хала на одну изъ ближайшихъ станцій и должна была сойти минуты черезъ дв. Блдная двушка была печальна, говорила мало и все глядла на меня. Ея видъ, даже когда она была весела, всегда какъ-то трогалъ меня до глубины души. Я зналъ, что ей было отмрено судьбой всего какихъ-нибудь годъ-два жизни. У нея была чахотка.
— Прізжайте къ намъ, Андрей Николаевичъ! сказала она, когда поздъ остановился.
Это — ‘къ намъ’ означало ‘ко мн’, потому что она жила одна, если не считать совершенно дряхлой тетки, потерявшей ноги, зрніе и слухъ. Я долженъ былъ сказать, что пріду, между тмъ какъ мн именно этого не хотлось. Вотъ уже три мсяца я замчалъ, что Оленина длаетъ мн исключеніе. Къ людямъ она относится презрительно и съ какимъ-то болзненнымъ удовольствіемъ старается всмъ показать это. Со мной обращается мягко, какъ съ человкомъ, не похожимъ на другихъ. Она влюблена въ меня, — это меня печалитъ.
На прощанье она повторила, приглашеніе.— ‘Непремнно прізжайте! Слышите!’ — и сквозь густую тнь печали она улыбнулась мн и кивнула головой. Ея блдное худенькое личико оживилось, на смуглыхъ щекахъ выступилъ румянецъ, изъ-подъ длинныхъ рсницъ выглядывали большіе темные глаза, блестящіе и глубокіе. Въ этой двушк было много загадочнаго, но я не считалъ себя призваннымъ разгадывать эту тайну. Она раскрыла черный кружевной зонтикъ, хотя не было жарко, и пошла, кивая мн головой. Ея высокая фигура колебалась, какъ тонкій стволъ молодой березки.
Поздъ двинулся, я потерялъ ее изъ виду. Мы прохали еще дв станціи — каждая въ дв-три минуты. Я скоро забылъ о ней.
Былъ тихій чуть-чуть прохладный вечеръ. Солнце закатывалось и на высокихъ воротахъ роскошной дачи Масловитаго еще отражались красноватые лучи его. Когда я сошелъ съ позда и взобрался на холмъ, то увидлъ всю — небольшую голубенькую дачку съ маленькимъ палисадникомъ, въ которомъ много было цвтовъ и совсмъ мало зелени. Женская фигура въ сромъ плать возилась около круглаго благо стола. Я узналъ Анну Гавриловну и мн страшно захотлось вкуснаго чаю, какой она такъ искусно наливаетъ. Еще пять шаговъ и передо мною вырисовалась сосдняя дача Масловитаго, та самая, на воротахъ которой играли красноватые лучи заходящаго солнца. По средин великолпнаго парка стоялъ каменный домъ причудливой архитектуры. Правда, въ этой постройк не было ни чистаго какого бы то ни было стиля, ни тонкаго вкуса, но за то изъ каждой подробности выглядывали три милліона, которыми владлъ господинъ Масловитый, а это всегда и во всемъ производитъ пріятное впечатлніе. Я слышалъ, что тамъ у него былъ устроенъ замчательный спускъ къ морю, покойный, удобный, вымощенный чистымъ гранитомъ. Я никогда не былъ въ этомъ парк и не видлъ этого спуска. Почему-то господинъ Масловитый, который бывалъ у Турчаниновыхъ и очень хорошо видлъ, что я не просто квартирантъ ихъ, а близкій имъ человкъ, ни разу не пригласилъ меня къ себ. Впрочемъ, я хорошо зналъ, почему.
‘Было бы лучше, если бы этотъ замокъ съ этимъ паркомъ принадлежали не Масловитому, а Турчаниновымъ!’ подумалъ я и мною овладло непріятное чувство, похожее на зависть. Чувство это скоро прошло, потому что я вообще терпть не могу отдаваться постыднымъ чувствамъ. Тмъ боле, что если бы я захотлъ, то это случилось бы завтра же. Да, я очень хорошо зналъ, что это въ моихъ рукахъ.
Когда я подошелъ къ воротамъ голубенькой дачи, на кругломъ стол, накрытомъ блой скатертью, уже стоялъ шипящій самоваръ. Анна Гавриловна разливала чай, Наденька нагнулась къ какому-то цвтку на гряд, такъ что я видлъ только ея спину. Рядомъ съ нею стоялъ и вертлъ въ рукахъ маленькій букетикъ — владлецъ сосдней дачи.
— А я уже вамъ и чай налила! крикнула мн Анна Гавриловна, — видите, я васъ даже предчувствую!..
— Отлично! Мн страшно хочется чаю! сказалъ я, запирая за собой калитку.
Кажется, что появленіе мое не доставило особеннаго удовольствія господину Масловитому.
— А я не зналъ, что и вы также будете жить на дач!.. сказалъ онъ, прищуривая свои и безъ того небольшіе глазки. Этимъ онъ хотлъ выразить пренебреженіе къ моей особ, но это ему не удалось. Вообще онъ очень плохо владлъ своимъ круглымъ и толстымъ лицомъ, окаймленнымъ сдоватыми баками. Выраженіе добродушнаго теленка вытсняло на этомъ лиц вс другія. Это было лицо человка не слишкомъ умнаго и совершенно довольнаго своей судьбой. Даже искренняя досада, которую обыкновенно вызывало въ немъ мое присутствіе, ложилась на этомъ лиц лишь легкой тнью, которая тотчасъ же уступала мсто обычному выраженію добродушія и полнаго душевнаго равновсія.
Масловитый былъ довольно толстъ и небольшого роста. Я передъ нимъ казался великаномъ, потому что ростъ у меня почти высокій и держусь я всегда прямо. Онъ носилъ широкій чечунчовый костюмъ, въ которомъ ему также было жарко, какъ мн въ суконномъ, несмотря на то, что было только 12-е мая.
Наденька съ большимъ оживленіемъ пошла мн на встрчу и тотчасъ дружески и просто взяла меня подъ руку. Я замтилъ, что она какъ-то особенно выразительно прижалась къ моей рук. За чайнымъ столомъ мы неизвстно почему вели разговоръ о рыбной ловл. Я терпть не могу это занятіе, но Масловитый страстный рыболовъ и еслибъ его не отвлекала необходимость какъ-нибудь тратить свои триста тысячъ годового дохода, то онъ безотлучно сидлъ бы на лодк съ удочкой въ рук.
Я замтилъ, что Анна Гавриловна выказывала мн особенную предупредительность. Положимъ, мы всегда съ ней были большими пріятелями, она смотрла на меня, какъ на будущую твердую опору ихъ семейства.
Но на этотъ разъ она ухаживала за мной съ какой-то изысканностью, изъ него я заключилъ, что она передо мной провинилась. Я почти не принималъ участія въ разговор о рыбной ловл. Я смотрлъ на этихъ троихъ и старался понять, прежде чмъ мн это скажутъ, что тутъ безъ меня произошло. Масловитый разсказывалъ о какомъ-то сложномъ аппарат для ловли камбалы и прибавилъ:
— Можно даже сейчасъ попробовать, если угодно. Пройдемте ко мн!
Наденька взглянула на меня, какъ бы спрашивая мое мнніе.
— Пойдемъ. Андрей Николаичъ? спросила она.
— Я покорнйше прошу Андрея Николаевича! церемонно пригласилъ Масловитый.
Я поклонился и сказалъ, что приду посл, такъ какъ хочу посмотрть свою комнату и разставить кой-какія вещи.
— Пойдемте вмст, Андрей Николаевичъ! съ мольбой повторила Наденька.
— Я очень прошу васъ!.. повторилъ и Масловитый.
Я также повторилъ, что нагоню ихъ.— ‘Мы пойдемъ вмст съ Анной Гавриловной!’ сказалъ я и этимъ косвенно попросилъ старуху остаться. Наденька нахмурила брови и встала.
— Пойдемте-же! сказала она Масловитому, и быстро пошла къ выходу.
Тотъ, не смотря на свою толщину, всполошился, чуть не свалилъ столъ со всей посудой и засменилъ вслдъ за Наденькой. Анна Гавриловна сидла молча и сосредоточенно смотрла въ чашку недопитаго чаю. Она прихлебывала его съ разстановкой, я зналъ, что въ чашк осталось всего два-три глотка, но она пила по капельк, какъ бы боясь остаться безъ занятія. При этомъ дыханіе ея сдлалось медленнымъ и глубокимъ. Однимъ словомъ, было ясно, что она сильно провинилась передо мной. Такъ какъ я все понялъ, и у меня въ тотъ же мигъ, по обыкновенію, составился опредленный и ясный планъ моихъ дйствій, то я и могъ говорить спокойно о такомъ предмет, который, казалось, долженъ былъ страшно волновать меня.
— Вамъ сдлали предложеніе? спросилъ я ровнымъ голосомъ, безъ тни упрека или смха, или удивленія, какъ будто я самъ ожидалъ этого.
Чашка, которую держала въ рукахъ Анна Гавриловна, отъ сильнаго волненія со стукомъ стала на скатерть вмсто того, чтобы стать на блюдце. Анна Гавриловна совсмъ не ожидала такого прямого вопроса и до такой степени не была подготовлена къ нему, что произнесла ничего незначущее:
— Намъ?
Я усмхнулся безъ всякой, однако-же, ядовитости и сказалъ тономъ обыкновенной дружеской шутки:
— Разумется, одной изъ васъ и, какъ я догадываюсь, не Анн Гавриловн…
Она взглянула на меня мелькомъ, желая, вроятно, прочитать на лиц моемъ мое настоящее душевное состояніе, но лицо мое выражало, или, какъ я увренъ, должно было выражать простое любопытство. Она закрыла глаза, что, вроятно, облегчало ей произнесеніе страшныхъ, по ея мннію, словъ, и произнесла:
— Онъ сдлалъ предложеніе!..
И при этомъ изъ глубины души ея вырвался такой продолжительный и глубокій вздохъ, точно она сообщила мн о смерти близкаго человка.
— Но разв мы можемъ принять? прибавила она и начала перемывать посуду.
— А разв вы сказали — нтъ? спросилъ я прежнимъ спокойнымъ тономъ.
Анна Гавриловна опять запнулась и вмсто прямого отвта невнятно произнесла:
— Вотъ вопросъ… Какъ-же, Андрей Николаичъ?..
Анна Гавриловна въ сущности солгала мн уже десять разъ лицомъ, движеніями, даже чайной чашкой, между тмъ у нея не хватило твердости солгать языкомъ.
— Такъ пойдемте, что-ли? Я предложилъ ей руку, она бросила посуду и полотенце и молча, совершенно растерянная, вышла со мной изъ палисадника. Должно быть, это ее очень мучило, что я посл такого важнаго сообщенія молчалъ. Конечно, ей казалось, что я долженъ былъ разразиться тысячью упрековъ и жалкихъ словъ. И такъ какъ я все-таки молчалъ и тогда, когда мы вступили во владнія Масловитаго, то она сама заговорила.
— Видите, Андрей Николаичъ, онъ уже давно длаетъ намеки. Сегодня онъ сказалъ: я — человкъ совершенно одинокій, посл моей смерти добро мое растаскаютъ какіе-то тамъ родственники, люди, которыхъ я въ глаза не видалъ… А хотлъ-бы я, чтобы оно досталось тмъ, кого я люблю. Я, говоритъ, просто безъ ума отъ вашей Наденьки… Это онъ мн сказалъ, а Наденьк прямо: дайте мн, говоритъ нсколько дней счастія, будьте моей женой… И потомъ даже засмялся: я, говоритъ, понимаю, что вамъ невесело будетъ со старикомъ жить. Но я вамъ гарантирую, что проживу недолго. Мн это доктора сказали…
И Анна Гавриловна посл этого отчета стала дышать спокойне. Она, конечно, почувствовала облегченіе, потому что передала мн мучившую ее тяжесть. Она ждала. При вечернемъ освщеніи верхняя часть дачи Масловитаго — нижняя была вся закрыта густой зеленью — имла фантастическій видъ. Широколиственныя растенія, поставленныя въ красивыхъ фарфоровыхъ вазонахъ на помстительномъ открытомъ балкон, казались пылающими кострами. Полукруглые выступы со стнками изъ разноцвтныхъ стеколъ, залитые красноватымъ свтомъ, напоминали уголокъ какого-нибудь древняго храма. Гд-то въ глубин густой зелени раздавался шелестъ отъ бьющихъ фонтанчиковъ, а издали доносился протяжный гулъ несущагося къ морю каскада. Мы шли въ знаменитой алле изъ акацій, гд никогда не было солнечныхъ лучей. Казалось, эта аллея вела куда-то въ подземелье, впереди не было видно ни малйшаго просвта, съ каждымъ шагомъ она становилась темне, мы почти уперлись въ стну изъ листьевъ и круто повернули на-право, гд въ отдаленіи виднлся кусокъ голубого неба. Когда мы дошли до конца, передъ нами вдругъ открылось безконечное море, къ которому вела широкая гранитная лстница.
Я остановился и залюбовался картиной. По правую сторону съ шумомъ стремительно лился каскадъ, отъ него до насъ долетали миніатюрныя брызги, слва шелъ отлогій скатъ, усянный густой зеленой травой, которая росла ровно, точно подстриженная. Внизу рисовался желтый, песчаный берегъ, изящный паровой катеръ и купальня — цлый домъ. Около мостика качалась дюжина разноцвтныхъ яликовъ, одинъ изъ нихъ былъ до верху нагруженъ всякаго рода рыболовными снарядами.
— А знаете, Анна Гавриловна! Право-же не дурно обладать всмъ этимъ! воскликнулъ я.
Моя спутница сдлала неопредленную мину. Не то она соглашалась со мной, не то хотла сказать, что объ этомъ не можетъ быть и рчи. Вообще моя будущая теща вела себя весьма двусмысленно. Во всякомъ случа, къ чести ея, я могу сказать, что въ ней было больше благородства, чмъ благоразумія. Что ей очень хотлось войти во владніе роскошной виллой Масловитаго, въ этомъ я не сомнвался, да это было и совершенно естественно. Однако-жъ она но считала себя въ прав сказать мн это. Конечно, она предпочла-бы, чтобы я вовсе не говорилъ на эту тему, потому что, когда порядочному человку приходится лгать, онъ страдаетъ. Однако, я нашелъ нужнымъ еще разъ смутить мою нареченную тещу, и поставилъ ей прямой вопросъ, правда — сопровождаемый улыбкой, для того чтобы придать ему видъ дружески-откровенной шутки.
— Окажите, еслибъ Наденька была… Ну, если-бы она не любила меня и ничего не общала, вы-бы отдали?
— Я подумала-бы!.. задумчиво глядя на море, отвтила Анна Гавриловна. Очевидно, она и въ это время думала о томъ-же.
— А подумавши, благословили-бы?!..
Она на секунду закрыла глаза, какъ-бы желая сразу представить себ всю картипу положенія дла.
— Что-жъ, Иванъ Евсичъ человкъ добрый и… спокойный!
Иванъ Евсичъ — это имя Масловитаго. Въ эту минуту мы увидли соломенную шляпку Наденьки съ широкими полями, а немного позади блую фуражку Масловитаго. Шляпа и фуражка двигались въ уровень съ зеленой травой отлогаго спуска съ лвой стороны по направленію къ гранитной лстниц, а значитъ и въ нашу сторону. Только теперь мы поняли, что тамъ шелъ особый извилистый ходъ къ морю, выкопанный въ земл. Это была фантазія Масловитаго, цль которой и ему самому не была извстна. Они, значитъ, уже побывали у моря и Масловитый демонстрировалъ передъ Наденькой свой знаменитый аппаратъ для ловли камбалы. Безъ сомннія, онъ демонстрировалъ очень плохо, потому что вечеръ былъ очаровательный, они были вдвоемъ, а онъ сгоралъ при вид Наденьки.
— Что-же вы не пришли смотрть? спросилъ Масловитый издали, когда они взошли на лстницу.
— Мы вримъ вамъ на-слово! крикнулъ я ему въ отвтъ, и мы съ Анной Гавриловной пошли имъ на встрчу.
Спустившись ступенекъ на двадцать, мы встртились на широкой террас, вымощенной большими полированными плитами. Я взглянулъ на Масловитаго, — онъ былъ красенъ, съ лица его катился потъ. Быть можетъ, въ это время онъ думалъ о томъ, какъ трудно, будучи немолодымъ толстякомъ, сопровождать молоденькую, живую двушку. Онъ снялъ фуражку и вытеръ потную лысину. Наденька посмотрла на меня мелькомъ, но тотчасъ отвернула лицо къ морю. Она еще сердилась на меня за то, что я не пошелъ съ ними и не помшалъ Масловитому говорить ей о своей любви и о томъ, что онъ оставитъ ей все свое огромное состояніе. Когда мы поднялись наверхъ и очутились передъ зданіемъ, востры на балконъ второго этажа уже потухли, солнце зашло. Хозяинъ крикнулъ слугамъ, которыхъ у него было множество, чтобы освтили домъ.
— Я надюсь, что вы завернете ко мн!.. сказалъ онъ, обращаясь собственно къ дамамъ. Но такъ какъ дамы ничего не отвчали и, повидимому, ждали моего отвта, то онъ прибавилъ: — и вы, конечно, Андрей Николаичъ!..
Этотъ простакъ думалъ, что я способенъ воспользоваться его приглашеніемъ. У него не хватало ума на то, чтобъ скрыть свое нерасположеніе къ моей особ, вслдствіе чего онъ всякій разъ выдлялъ меня изъ компаніи, адресуя мн особое приглашеніе. Но я находилъ, и думаю, что былъ правъ, что мое положеніе въ его замк въ качеств гостя будетъ не Богъ знаетъ какое почетное, а я вообще никогда не ставлю ни себя, ни другихъ въ неловкое положеніе, если это безполезно.
— Къ сожалнію, я сейчасъ-же долженъ зассть за лекціи… Вы знаете, у меня идутъ экзамены!
— Какъ жаль!.. (Бдный толстякъ не съумлъ прикинуться какъ слдуетъ и сказалъ свое ‘какъ жаль’ совершенно такъ, какъ говорятъ: ‘тмъ лучше’). Тогда я самъ провожу дамъ… Здсь пять шаговъ!..
Я раскланялся, хотя былъ увренъ, что дамы не останутся безъ меня. Анна Гавриловна, безъ сомннія, страдала отъ неясности положенія и страстно желала, чтобы оно выяснилось. Наденька готовилась сдлать мн бурную сцену, высказать негодованіе по поводу моего поведенія. Я это зналъ, потому что это всегда такъ бываетъ. Я вдь хорошо изучилъ этихъ людей, иначе они не были-бы моими друзьями.
Дамы сказали, что у нихъ есть работа, он еще не окончили уборку дачи. Масловитый еще разъ снялъ фуражку и вытеръ вспотвшую лысину. Ему ничего больше не оставалось сдлать. Можетъ быть, онъ разсчитывалъ, что если дамы останутся безъ меня, то ему удастся выпытать у нихъ хоть намекъ, хоть тнь надежды на согласіе. Онъ имлъ полное основаніе имть свой особый взглядъ на вещи и свое особое міросозерцаніе и, конечно, не могъ допустить, чтобъ перспектива обладанія тремя милліонами въ конц концовъ не соблазнила женщину и не заставила ее пожертвовать самой горячей любовью. Человкъ этотъ за пятьдесятъ лтъ жизни насмотрлся, какими священными предметами люди жертвуютъ за хорошую плату, и былъ по своему правъ.
Когда мы уходили, онъ пожелалъ и мн, особо, конечно, спокойной ночи, съ такой ненавистью во взгляд, какую только допускало его добродушіе толстаго человка. Глупость его положенія усилилась еще тмъ обстоятельствомъ, что какъ разъ въ ту минуту, когда мы повернули къ выходу и онъ остался одинъ посреди своего роскошнаго парка, его великолпная дача освтилась яркими огнями.
Мы шли втроемъ, я рядомъ съ Наденькой впереди, Анна Гавриловна позади, на приличномъ разстояніи. Наденька дулась и не брала мою руку, я ничего этого не замчалъ, съ спокойнымъ лицомъ разсматривалъ вычурныя насажденія, попадавшіяся на пути, и совершенно просто длалъ свои замчанія. Въ это время меня интересовалъ вопросъ: понимаетъ-ли Наденька, что я уже все понялъ? Этимъ я хотлъ опредлить, на сколько мы вообще проникли другъ въ друга. Мн всегда казалось, что Наденька именно такая женщина, какая мн нужна, а я именно такой мужчина, какой нуженъ Наденьк.
Весеннія сумерки позволяли намъ отлично разсмотрть другъ друга. Наденька показалась мн на этотъ разъ очень привлекательной. Тонкая, прямая, довольно высокаго роста, она шла плавно безъ рзкихъ движеній, безъ размахиваній руками, что такъ портитъ походку стройной женщины. Ея красивая головка съ подстриженными и вьющимися русыми волосами (она сняла шляпу и несла ее въ рук), чудной близны шея, строгое выраженіе дтски простого и милаго лица, — все это вмст въ тотъ вечеръ какъ-то особенно плняло меня. Въ лиц Наденьки мн больше всего нравилось выраженіе дтской простоты, и главнымъ образомъ потому, что это была искусная игра природы. По своему характеру, по образу мыслей, по всему своему складу Наденька вовсе не была проста, ея большіе синіе глаза, выражавшіе вчный вопросъ, вчное недоумніе, видли, знали и понимали многое. Читать на этомъ лиц было очень трудно, кажется, я одинъ зналъ эту грамоту. Такія лица рдки, и я это цнилъ.
Наденька была въ простомъ ситцевомъ плать, сиреневаго цвта, безъ подборовъ, густыми складками спускавшемся къ низу. Широкій кожаный поясъ плотно огибалъ ея тонкую талію. Невысокая грудь чуть-чуть вздрагивала при каждомъ ея движеніи.
Когда мы вышли на улицу, я оглянулся и убдился въ таинственномъ исчезновеніи Анны Гавриловны. Это было очень предусмотрительно, но не хорошо. Такъ какъ она исчезла неожиданно, то я не могъ быть увренъ, что она не присутствуетъ гд-нибудь въ ущель забора. Я легко допускалъ это, потому что зналъ дипломатическія наклонности моей нареченной тещи. Но въ данномъ случа это было для меня безразлично, поэтому возможность тайнаго присутствія Анны Гавриловны нисколько меня не стсняла.
— Наденька, отводите душу… Я готовъ принять вс ваши справедливые упреки, и чмъ скоре, тмъ лучше, потому что намъ предстоитъ серьезный разговоръ!..
Я сказалъ это своимъ обыкновеннымъ шутливымъ тономъ, и даже обратился къ ней на ‘вы’, что, когда мы были вдвоемъ, длалось только въ шутку.
— Отстаньте пожалуйста!..
Это ‘вы’ было уже не шуточное. Наденька въ самомъ дл злилась, и я зналъ, что она безъ особыхъ съ моей стороны мропріятій ни за что не вступитъ въ правильный разговоръ. Поэтому я сказалъ:
— Я искренно каюсь въ моемъ поступк, Надежда Алексевна! Я совершенно понимаю, въ чемъ моя вина: въ томъ, что я не послдовалъ вашему настойчивому приглашенію и не пошелъ съ вами. Такимъ образомъ я заставилъ васъ выслушивать отъ господина Масловитаго безконечныя повствованія о его страстной любви къ вамъ. Но это было-бы еще ничего, — пусть-бы онъ говорилъ себ о любви,— любить никому не воспрещается, не такъ-ли? Я, напримръ, люблю васъ потому, что у васъ милая наружность, прелестные глазки, умная головка и не очень злое сердце. Почему-же господину Масловитому не позволить любить васъ за то-же самое? Но онъ не только говорилъ о любви своей, а все время доказывалъ вамъ, и главное, очень глупо доказывалъ, что вамъ слдуетъ сдлаться его женой.
Въ это время мы уже минули нашу дачу, и машинально повернувъ направо, прошли широкой дорогой между двухъ каменныхъ стнъ, загораживавшихъ дачи. Мы очутились надъ обрывомъ. Внизу слабо плескались легкія волны, лниво и спокойно выплывавшія на песчаный берегъ. Въ прохладномъ воздух стояла тишина. На неб уже загорлись частыя звзды и отражались въ плавно колыхавшемся зеркал моря. Лунный свтъ придавалъ всему: и морю и острымъ камнямъ, торчавшимъ въ разныхъ частяхъ берега, и выглядывавшимъ изъ-за каменныхъ оградъ втвямъ сирени, оттнокъ тихой, нжной печали. Мы остановились надъ обрывомъ, гд начиналась крутая тропинка, которая вела къ берегу. Наденька стала передо мной, посмотрла мн въ глаза глубокимъ пристальнымъ взглядомъ и положила руки мн на плечи.
— Зачмъ-же ты меня мучаешь, Андрей?! промолвила она такимъ голосомъ, въ которомъ я прочиталъ искреннее страданіе.
Я вздрогнулъ. Я вдругъ почувствовалъ невыразимую нжность, сердце забилось быстро и дыханіе сдлалось частымъ. Наденька была такъ хороша въ эту минуту, такой жаркій огонь свтился въ ея глазахъ, такъ заразительно дрожали ея тонкія губы. На мгновеніе я усомнился въ своихъ силахъ. Мн показалось, что я не способенъ осуществить свой планъ, который за минуту передъ этимъ я считалъ совершенно созрвшимъ. Мн приходилось разсуждать въ то время, какъ страсть обнимала меня всего, я чувствовалъ, что люблю эту двушку и что для меня будетъ настоящей пыткой отказаться отъ нея.
— Затмъ, что я люблю тебя, моя красавица! отвтилъ я не голосомъ, а почти однимъ страстнымъ дыханіемъ.
Она, трепещущая, прильнула ко мн всмъ своимъ тломъ. Я схватилъ ее на руки и, самъ не знаю почему, понесся съ этой ношей по тропинк внизъ. Черезъ нсколько мгновеній мы были на берегу, я положилъ ее, какъ ребенка, на мягкомъ песк и прильнулъ къ ея губамъ. Лицо ея горло, она обнимала мою шею, прижималась къ моей груди, лепетала безсвязныя, отрывистыя ласки. Я видлъ, что она готова вся отдаться мн, и я могу сдлать съ нею все, что мн вздумается.
Свжій втерокъ съ моря обдалъ меня прохладной струей, и это было очень кстати. Мн именно нужна была эта помощь извн. Я во время очнулся и спохватился. Тихонько я отстранилъ ея руки, положилъ свои ей на голову и на минуту закрылъ глаза, чтобъ заставить мозгъ заняться своимъ дломъ.
— Надя! осторожно позвалъ я ее. Она медленно поднялась и оперлась на локоть.
— Мы съ тобой всегда были умницами!.. продолжалъ я и тонъ мой замтно становился разсудительнымъ.
— Знаешь, Андрей, я нахожу, что ты черезъ-чуръ ужъ благороденъ! сказала она съ улыбкой.
— И разсудителенъ, прибавилъ я, смясь, чего женщины совсмъ не выносятъ!.. А знаешь-ли ты, чего мн это стоитъ? Быть разсудительнымъ въ такую ночь, въ объятіяхъ такой очаровательной женщины, какъ ты!.. Ты вдь знаешь, что я тебя люблю, но я никогда не подозрвалъ, что ты обладаешь такими чарами. Я даже жалю объ этомъ. Безъ этого мн легче было-бы отказаться отъ тебя.
— Ты думаешь отказаться отъ меня?
— Я этого не сказалъ. Я ничего не слышалъ отъ тебя по этому предмету.
— Неужели ты думаешь, что я могу выйти за этого господина?
— Если-бы теб это предстояло сейчасъ, сію минуту, то, конечно, нтъ. Но вообще, тутъ ничего нтъ невозможнаго…
— А между тмъ это невозможно…
— Въ такомъ случа объясни мн, почему, когда Масловитый сдлалъ теб предложеніе, ты не сказала ему категорически ‘нтъ’, да такъ, чтобъ онъ больше и не заглядывалъ къ вамъ?
Наденька молчала. Но мн и не надо было отвта, потому что я зналъ его. Какъ сказать тремъ милліонамъ, которые сами себя предлагаютъ, ‘нтъ?’ Турчаниновы всегда жили въ полу-нужд. У нихъ было все необходимое, но въ нашъ вкъ только дикарь довольствуется необходимымъ. Для культурнаго человка, напротивъ, необходимое отходитъ на второй планъ, а вся прелесть жизни заключается въ излишнемъ. Глава ихъ былъ чиновникъ, оставилъ имъ пенсію, дачку при мор и ничтожный капиталецъ. Всего этого было на столько мало, что Наденька должна была оставить мечту о своемъ дальнйшемъ образованіи, и отъ времени до времени давать уроки. Межъ тмъ это была развитая натура, въ которой жили широкія требованія отъ жизни. Скромная доля труженицы была въ сущности противна ей, я это понималъ давно. И когда при такихъ условіяхъ вдругъ представляется возможность взять жизнь въ свои руки, нтъ надобности спшить съ отказомъ. Отказаться всегда успешь.
Наденька, конечно, не разсуждала такимъ образомъ. Она, вроятно, думала, что это невозможно и объ этомъ даже говорить нечего. Она только не посмла оскорбить прямымъ отрицаніемъ эту почтенную величину — три милліона…
Наденька такъ и не отвтила на мой вопросъ. Она предпочла оскорбиться и ея надувшіяся губки произнесли:
— Теб, видно, очень хочется отдлаться отъ меня. Пожалуй, если теб это доставитъ удовольствіе, я выйду за него!..
— Ха, ха! Разумется, это — шутка. Но въ самомъ дл, если-бъ… Ну, предположимъ, ты хотла-бы мн отомстить за что нибудь, вдь могла-бы ты выйти за Масловитаго?
— О, разумется… За перваго встрчнаго. Я вдь чертовски самолюбива!
— А посмотри, что за прелесть это море! Я просто не налюбуюсь…
Я перемнилъ разговоръ, потому что не разсчитывалъ продолжать его съ полной искренностью. Когда мы подымались наверхъ той-же тропинкой, по которой я, въ порыв увлеченія, снесъ Наденьку на берегъ, Наденька казалась утомленной. Она тяжело опиралась на мою руку и молчала. Я говорилъ о предстоящемъ мн еще одномъ экзамен и о томъ, что мн придется, ради удобства въ занятіяхъ, провести недлю въ город. Я сообщилъ также, что останавливаюсь у Кремчатова.
— Разв онъ еще не женился? спросила она совершенно равнодушно. Она не долюбливала Кремчатова и всегда удивлялась, почему я веду съ нимъ знакомство.
— Собирается черезъ мсяцъ, если не вретъ, конечно.
— А вретъ онъ по прежнему?
— Я думаю. Это у него органическій порокъ…
Этимъ прозаическимъ діалогомъ окончилась наша прогулка, которая началась такъ поэтически. Я признаюсь, что нарочно держалъ до конца такую линію. Я зналъ, что мн предстоитъ серьезно со всхъ сторонъ и окончательно обдумать положеніе длъ и хотлъ по возможности устранить все, что могло смутить меня, повліять на мое безпристрастіе.
Анна Гавриловна, разумется, съ нетерпніемъ поджидала насъ. Она разсчитывала главнымъ образомъ на меня, потому что отъ Наденьки, она это знала, едва-ли ей удалось-бы чего нибудь добиться. Поэтому она была очень довольна, когда Наденька звнула и, сказавъ, что ей страшно хочется спать, ушла въ свою комнату, и мы остались съ нею вдвоемъ.
— Говорили? Таинственнымъ полголосомъ спросила она, подсвъ ко мн такъ близко, точно я былъ ея любовникомъ.
— Говорили, Анна Гавриловна!.. отвтилъ я тмъ полушутливымъ тономъ, который я выработалъ собственно для моей нареченной тещи.
— Ну, и что-же? Какъ?
— То-есть, въ чемъ-же дло, Анна Гавриловна?
На этотъ вопросъ она не могла отвтить. Она ужасно сконфузилась. Вопросъ ея выдалъ ее мн головой. Значитъ, она ждала какого-то ршенія, надялась, что Масловитому не окончательно отказано, что, пожалуй, изъ этого что нибудь выйдетъ. Однимъ словомъ, не теряла надежды провести остатокъ дней своихъ милліонершей. Я, разумется, отнесся къ этому, какъ слдуетъ. Боже мой, разв это не естественно въ женщин, какъ моя будущая теща, а, можетъ быть, и во всякой женщин!?.
— Да такъ, вообще… Все таки былъ-же какой-нибудь разговоръ!.. неопредленно отвтила она.
— Вы, кажется, обезпокоены, Анна Гавриловна. Я могу васъ успокоить. Наденька любитъ меня очень, Масловитый не иметъ никакихъ шансовъ, все, къ нашему общему счастью, остается по старому.
Я ужасно любилъ ошеломлять эту почтенную женщину. Анна Гавриловна была женщина не глупая, я даже нердко совтовался съ нею по разнымъ житейскимъ дламъ, въ особенности Богъ надлилъ ее большимъ запасомъ хитрости, конечно, самой обыкновенной, не высокаго качества. Но она какъ-то не съ разу овладвала предметомъ. Чуть что-нибудь неожиданное, она непремнно сперва станетъ втупикъ, потомъ уже раскуситъ и приметъ свои мры. Это меня всякій разъ забавляло.
— Ну, вотъ слава теб Господи… Разумется, какъ-же иначе? сказала она посл нкотораго молчанія. Это уже значило, что она раскусила и пустила въ ходъ свою хитрость. Но я видлъ при блдномъ свт луны, какъ нахмурились ея брови. Еще-бы! Въ эту минуту она потеряла по крайней мр милліонъ. Бдная старуха! Тотъ-же часъ въ воздух оказалась сырость, она нервно сдвинула плечи и объявила, что ей пора идти въ комнату.
Я пожелалъ ей спокойной ночи почтительно и даже нжно, какъ будущій зять, и пошелъ къ себ.
Мн отвели небольшую комнатку въ два окна, которыя выходили въ садикъ. Сиреневый кустъ свшивалъ свои втви прямо въ окно и заглядывалъ въ мои книги.
Когда я что-нибудь обдумываю, то имю привычку ходить по комнат. Но на этотъ разъ я сейчасъ-же легъ въ постель. Дачныя комнаты отдляются одна отъ другой чувствительными перегородками. Каждый мой шагъ тревожно отдавался-бы въ взволнованномъ сердц Анны Гавриловны и она, зная мои привычки, стала-бы искать объясненій. Тутъ уже одинъ шагъ къ догадк, а я терпть не могу, когда разгадываютъ мои планы раньше, чмъ я самъ раскрою ихъ. Я способенъ тогда остановиться на полъ-дорог и повернуть совсмъ въ другую сторону, даже если-бы это было глупо.
Я не погасилъ свчу. Въ темнот мозгъ боле склоненъ къ фантастическимъ отступленіямъ. Здоровыя мысли рождаются при свт, а когда что нибудь взвшиваютъ, прежде всего справляются, врны-ли всы. Вотъ именно мои всы оказались не совсмъ врными. Когда я остался одинъ, среди ночной тишины, въ постели, я, противъ всякаго желанія, вспомнилъ о недавней сцен на берегу моря и живо почувствовалъ страстныя объятія и поцлуи горячихъ и дрожащихъ губъ. Кровь забушевала во мн. Какъ ни отгонялъ я воспоминаніе, оно не шло изъ головы, которая туманилась и кружилась. Сладостное ощущеніе близости милой двушки, отдающей теб всю себя со всею страстностью первой настоящей любви, съ какимъ-то трогательнымъ довріемъ и вмст, съ какимъ-то отчаяніемъ страсти, просящей выхода во что бы то ни стало,— все это парализовало мой мозгъ, спутывало мои всы. Я вскочилъ съ постели, быстро умылся холодной водой, продлалъ руками съ десятокъ гимнастическихъ движеній, слъ за столъ и принялся внимательно читать кассаціонныя ршенія сената. Сначала я почти ничего не понималъ, по десять разъ перечитывалъ одну и ту же фразу, одно и то же слово. Но мало по малу бушевавшая во мн буря утихла, сердце стало биться спокойно и я отодвинулъ книжку. Такимъ образомъ я въ тысячный разъ доказалъ себ, что всегда можно взять себя въ руки.
Собственно говоря, мн не было особенной надобности утруждать свой мозгъ… Еще до маленькаго объясненія съ Наденькой я почти уже наврное зналъ, какъ поступлю. Но я люблю, чтобы у меня въ голов все было ясно до послдней степени. Терпть не могу недосказанностей, и никогда ничего не оставляю на долю случайности. Ясность, это — главное качество моего ума. Я и самъ не знаю, какимъ образомъ я пріобрлъ его. Вроятно, это оттого, что я пережилъ въ своей жизни много разнородныхъ впечатлній и такимъ образомъ научился разсматривать жизнь съ разныхъ сторонъ. Это драгоцнное качество, которымъ обладаютъ немногіе. Я по крайней мр знаю только одного человку — Наденьку, ей это свойственно въ нкоторой степени. Вроятно, оттого мы и сошлись съ нею такъ близко.
Сильно пожаллъ я о вспышк тогда на берегу моря, вспышк, которой я позволилъ овладть мной. Едва мой мозгъ оказался празднымъ, какъ мысли тотчасъ же приняли прежнее направленіе. Нервы мои были напряжены, я ощущалъ нчто въ род ожиданія, какъ будто сейчасъ должна войти Наденька… Наденька представлялась мн не простымъ объектомъ моихъ разсужденій, чего я добивался, а источникомъ томительно-сладостнаго волненія. Я не могъ иначе вообразить ее, какъ съ страстно дрожащими губами, вздымающейся грудью, пылающими щеками. Это волновало меня и сбивало съ толку.
Тогда я прибгнулъ къ послднему и самому врному средству. Я взялъ листъ бумаги и перо и ршилъ обсудить все на бумаг. Бумага охлаждаетъ и образумливаетъ человка, это я замтилъ. Я вообразилъ, что пишу письмо Виктору. Такъ какъ онъ старшій братъ, то иметъ право знать о перемнахъ въ его семь (я еще не имлъ случая сказать, что у Анны Гавриловны былъ сынъ. Онъ мой товарищъ но гимназіи, учился на врача въ Кіев). Конечно, этого письма я ему не пошлю, но это я приму въ разсчетъ уже посл, когда оно будетъ написано.
Я написалъ: ‘Любезный пріятель, Викторъ Алексевичъ! Я ршился повдать теб чрезвычайно важныя вещи, но предупреждаю: заране укроти твой пылкій темпераментъ. Въ моемъ поведеніи ты больше найдешь благоразумія, чмъ благородства’. Я нарочно написалъ это, потому что мн нужно было стать на постороннюю точку зрнія. Что до меня, то я не признаю благородства безъ благоразумія. Всякій поступокъ становится благороднымъ съ той минуты, когда онъ приводитъ къ полезному результату. Но Викторъ былъ благороденъ до иступленія. Я продолжалъ: ‘ты уже знаешь, что милліонеръ Масловитый ухаживалъ за Наденькой. Вчера онъ сдлалъ ей предложеніе, пообщавъ оставить ей все свое состояніе. Ты понимаешь, что это, очень важное обстоятельство, совершенно измняетъ мое положеніе (я очень хорошо зналъ, что Викторъ этого не понимаетъ). Я много думалъ о томъ, какъ поступить мн, и вотъ тотъ путь, по которому шли мои разсужденія. Въ этой исторіи три главныхъ дйствующихъ лица — Наденька, Масловитый и я’…
Но я не докончилъ письма. Бумага уже теперь до такой степени благотворно подйствовала на мой умъ, что онъ вдругъ сдлался ясенъ, какъ всегда. Точно молнія мелькнула и освтила передо мной предстоящій путь. Я понялъ разомъ все и уже сидлъ съ разршеніемъ и съ планомъ завтрашняго дня.
Удивительно пріятное ощущеніе чувствовать себя умнымъ человкомъ! Я сейчасъ-же легъ спать, потому что завтра предстояло мн встать въ шесть часовъ. Я заснулъ очень скоро, нервы мои были совершенно спокойны.
Меня разбудили птицы. Я нарочно оставилъ окно полуоткрытымъ, для того чтобы не проспать. Спалъ я отлично, какъ всегда, я почти никогда не вижу сновъ. Было половина шестого. Лучи восходящаго солнца играли на вткахъ сирени, заглядывавшихъ ко мн въ окно. Воробьи и ласточки щебетали почти надъ самымъ моимъ ухомъ. Было очаровательное утро. Тихо, на листьяхъ серебрилась роса, въ воздух стояла чисто майская свжесть, смягченная до нжности солнечной теплотой.
Я вышелъ изъ комнаты, тихонько прошелъ усянной камушками дорожкой мимо оконъ моихъ дамъ (ставни были плотно притворены) и съ воровской осторожностью выбрался изъ калитки. Я подошелъ къ дач Масловитаго и заглянулъ въ ршетчатыя ворота. Тамъ уже началась жизнь. Люди въ блыхъ клеенчатыхъ фартукахъ ходили съ поливальницами, садовыми ножницами, лопатами. Я отворилъ калитку и вошелъ.
— Баринъ гд? спросилъ я перваго попавшагося мн человка въ фартук:— Или онъ еще спитъ?— Я, впрочемъ, зналъ, что Масловитый встаетъ рано и совершаетъ обильный моціонъ.
Человкъ въ фартук улыбнулся и махнулъ рукой.
— Какой тамъ?!. Даже и не ложились, всю ночь толклись, какъ домовой!..
— ‘Ага!’ подумалъ я — ‘его, значитъ, окончательно скрутило’. Я принялъ это къ свднію. Мн сказали, что Масловитый въ тнистой алле я пошелъ туда.
Едва я дошелъ до первой акаціи, какъ увидлъ шагахъ въ двадцати удалявшуюся отъ меня толстую малорослую фигуру Ивана Евсича. Онъ былъ въ странномъ костюм — въ широчайшихъ шароварахъ изъ какой-то синей шелковой матеріи, повидимому, очень тонкой, въ полосатой куртк въ обтяжку и въ блой феск на голов. Онъ шелъ быстро и размахивалъ руками, очевидно — по докторскому рецепту. Я, напротивъ, не спшилъ, разсчитывая, что онъ вернется какъ разъ такъ, чтобы встртить меня неожиданно на поворот. Я не хотлъ дать ему замтить меня раньше и приготовиться. Я вообще люблю наблюдать, когда человкъ теряется, недоумваетъ и не находитъ словъ. Дойдя до поворота, я подождалъ. Послышались обратные шаги, Масловитый приближался. Вотъ, наконецъ, показалась его фигура, прежде чмъ онъ увидлъ меня, я усплъ мелькомъ взглянуть на его лицо. На немъ выражалась мука: очевидно, онъ за всю ночь не могъ придумать ничего дльнаго. Это увеличивало мои шансы. Онъ сосредоточенно смотрлъ на свои желтыя, вышитыя золотомъ, туфли и прямо наскочилъ бы на меня, еслибъ я не посторонился. Замтивъ меня, онъ сдлалъ прыжокъ въ сторону, словно увидлъ внезапно выползшую змю. Этотъ прыжокъ столь почтеннаго толстяка въ такомъ странномъ костюм былъ до такой степени смшонъ, что я расхохотался.
— Вы? Съ неподдльнымъ изумленіемъ, даже съ оттнкомъ ужаса произнесъ Масловитый.
Я продолжалъ хохотать. И изумленіе его и ужасъ по поводу появленія столь мирнаго человка, какъ я, были невроятно комичны.
— Вы же приглашали меня… вчера! Ну, а я пришелъ сегодня!
Но мой хозяинъ усплъ уже прійти въ себя. Его замшательство было, разумется, совершенно естественно. Онъ неожиданно наткнулся на человка, котораго въ продолженіи всей мучительной ночи усиленно ненавидлъ.
Онъ пришелъ въ себя и сдлалъ видъ, что хочетъ быть любезнымъ.
— Ну, да… да! Милости просимъ… Вы меня испугали!..
— Я думаю! Вы такъ разстроены… Вроятно, всю ночь не спали!..
— Что? Почемъ вы знаете?
— Потому что я тоже не спалъ, а мы съ вами вращаемся вокругъ одного и того же солнца, не правда ли, Иванъ Евсичъ?
Онъ издалъ неопредленный звукъ, подъ которымъ, вроятно, подразумвалось если не проклятіе, то очень крпкое ругательство.
— Вы извините меня… это мой утренній костюмъ. Я вдь по утрамъ занимаюсь гимнастикой, оттого и одтъ акробатомъ.
Онъ, очевидно, не хотлъ говорить о мучившемъ его предмет.
— Да, жизнь пресмшная штука, сказалъ я серьезнымъ тономъ, — иногда она длаетъ акробатами самыхъ почтенныхъ людей.
— А отчего вы не спали? неожиданно и рзко перебилъ меня Масловитый.
— Вотъ странный вопросъ! онъ отнимаетъ у меня невсту и хочетъ, чтобы я спокойно спалъ!..
Масловитый принялъ это за насмшку, повидимому — хотлъ отвтить дкостью, но не нашелъ ничего подходящаго и только сердито промычалъ.
— Однако, сказалъ я посл нкотораго молчанія, — вы, кажется, думаете, что я пришелъ къ вамъ гулять?
— Почему же нтъ?
— Терпть не могу гулять въ чужихъ паркахъ, хотя бы и самыхъ роскошныхъ. Я предпочитаю два аршина своей комнаты. Я къ вамъ по длу и намъ надо уединиться
Трудно сказать, что подумалъ посл этихъ словъ Масловитый. Люди, подобные ему, привыкшіе въ конц концовъ достигать всегда желанной цли, никогда не теряютъ надежды. Не подумалъ ли онъ, что его милліоны и здсь сослужатъ службу и что я за хорошія деньги продамъ ему свою невсту? Безъ сомннія, онъ не могъ иначе смотрть на меня, какъ съ нкоторымъ презрніемъ. Что я такое былъ въ его глазахъ? Самый маленькій пролетарій, осужденный всю свою жизнь посвятить добыванію насущнаго хлба. Вдь онъ родился богачемъ и за весь свой вкъ не имлъ ни малйшей причины испробовать, что такое трудъ. Онъ получилъ свои три милліона отъ отца, который нажилъ ихъ, — благодаря невроятной энергіи и предпріимчивости, — пшеничнымъ дломъ. Евсй Масловитый вышелъ изъ простыхъ мщанъ и всю жизнь прожилъ по мщански, не возвышаясь надъ обязательной кулебякой по праздникамъ и — какъ выраженіемъ высшей роскоши — бутылкой столоваго вина за обденнымъ столомъ. Изъ мщанскаго тщеславія сына онъ воспиталъ въ баловств, заставилъ его, противъ всякаго желанія, пройти университетскій курсъ, и умеръ, не оставивъ Ивану Евсичу ни малйшей охоты къ какому бы то ни было длу. Иванъ Евсичъ сейчасъ же удалилъ съ глазъ все, напоминавшее ему коммерцію, онъ сказалъ себ, что съ него будетъ достаточно наличныхъ доходовъ и началъ на всхъ парахъ ‘пробовать жизнь’, Тогда ему было 26 лтъ, а теперь перевалило за пятьдесятъ, — времени было достаточно, чтобъ всевозможнйшія пробы до смерти надоли ему, и вотъ онъ страстно зажелалъ тихой семейной пристани. Желаніе это, когда оно въ первый разъ приходитъ въ пятьдесятъ лтъ, бываетъ непреоборимо. До пятидесяти лтъ человкъ покупалъ счастье на рынк, щедро платя за него золотомъ, и наконецъ ему захотлось домашняго счастья. Я не знаю, было ли вызвано это желаніе знакомствомъ съ Наденькой, или Наденька подошла подъ настроеніе. Но я знаю, что онъ умилился при первой же встрч съ нею, ея синіе глазки, дтски-невинное выраженіе ея лица сразу тронули его, должно быть, они какъ нельзя лучше олицетворяли его старческую мечту.
Я подумалъ, что онъ, пожалуй, дорого далъ бы мн за Наденьку.
Когда мы вошли на высокое крыльцо и вступили въ переднюю, Масловитый вдругъ исчезъ куда то. Два лакея бросились ко мн, точно собирались арестовать меня, но увидвъ, что я безъ пальто, ограничились тмъ, что отняли у меня шляпу. Это были обширныя сни съ огромной висячей люстрой посредин, съ полами, застланными ковромъ, съ двумя фигурами во весь ростъ — малороссіянокъ, очень тщательно сдланными, но совершенно неумстными здсь. Нижній этажъ представлялъ собой сплошную галлерею рдкостей по всевозможнымъ отраслямъ искусства и не имвшихъ никакого отношенія къ искусству. Галлерея эта была составлена вполн хаотично, при составленіи ея, повидимому, руководились одной цлью — избжать во что бы то ни стало однообразнаго зрлища для глазъ. Рядомъ съ чудной головкой итальянскаго живописца помщалась коллекція чайной китайской посуды, къ которой примыкалъ невроятно тщательной работы мозаичный столикъ, а на столик лежала полуаршинная толстая книга въ полусгнившемъ переплет, съ концами листовъ, отгрызенными историческими мышами. И такъ шло на протяженіи цлыхъ шести комнатъ. Много интересныхъ и дорогихъ вещицъ было въ галлере Масловитаго, но распредлены они были безобразно, непростительно глупо, безъ всякаго знанія и вкуса.
Пройдя галлерею, я поднялся наверхъ. Это были жилыя комнаты, но и он походили на галлерею, только исключительно мебельную. Рзные столы, вычурные шкафы и кресла жались другъ къ другу, имъ было тсно и неуютно, меня поразило обиліе канделябръ со вставными свчами и часовъ, которые торчали на всхъ столикахъ и каминахъ и своимъ разнообразнымъ стукомъ производили странное впечатлніе. Масловитый былъ страстный любитель часовъ, къ нему приносили ихъ въ несмтномъ количеств и онъ безпрекословно покупалъ, считая ихъ интересными, если они не походили на одинъ изъ имющихся у него экземпляровъ. Мн пришлось пройти черезъ небольшую комнату, уставленную и увшанную гимнастическими приспособленіями. Здсь Иванъ Евсичъ усердно старался продлить свою жизнь. На всей дорого стоящей обстановк этого дворца лежала печать одиночества и холода. Мебель стояла такъ, что, ею неудобно было пользоваться, и очевидно — ею никто и не пользовался. Я, наконецъ, отыскалъ себ стулъ и слъ въ ожиданіи хозяина.
Вошелъ Масловитый во вчерашнемъ чечунчевомъ костюм. Онъ уже оправился отъ смущенія и принялъ видъ любезнаго хозяина.
— Извините пожалуйста, Андрей Николаевичъ, я вотъ переодлся немножко… Прошу сюда, на балконъ… Тутъ море!..
— Насъ никто не долженъ слышать… возразилъ я.
— А! а! Въ такомъ случа прошу въ мой кабинетъ!
Мы вошли въ небольшую комнату съ тяжелымъ письменнымъ столомъ посредин, съ невысокимъ раздавшимся въ ширь книжнымъ шкафомъ, простой клеенчатой кушеткой, повидимому, довольно твердой, и нсколькими соломенными стульями. Здсь, очевидно, былъ умышленно устраненъ комфортъ, ради прописаннаго докторами строгаго режима. Повидимому, этотъ человкъ постоянно дрожалъ за свою жизнь, онъ не жилъ уже, а только оберегалъ себя отъ смерти. Это, должно быть, очень скучно!
— Признаюсь, я не ожидалъ этого визита!… сказалъ Масловитый, когда мы сли, — онъ въ твердое кресло передъ столомъ, я на твердую же кушетку.
Мн показалось, что этимъ замчаніемъ онъ хочетъ указать на то, что мой визитъ ему непріятенъ. Поэтому, такъ какъ я никогда не остаюсь въ долгу, я отвтилъ:
— Признаюсь, я и вообще не разсчитывалъ когда-либо имть съ вами что-нибудь общее!
Въ это время разомъ дюжина часовъ въ одной изъ сосднихъ комнатъ забила половину седьмого. Такъ какъ мои дамы вставали приблизительно въ восемь, а я долженъ былъ прійти домой незамченнымъ, то я ршилъ немедленно приступить къ длу.
— Дло вотъ въ чемъ, Иванъ Евсичъ, началъ я: вчера вы сдлали предложеніе Надежд Алексевн… Онъ полуотвернулся и забарабанилъ пальцами по столу.
— Вамъ было небезъизвстно, что она меня любитъ, я ее тоже и что мы давно уже считаемся женихомъ и невстой.
Онъ слегка наклонилъ голову и продолжалъ барабанить. Очевидно, онъ задался цлью сохранять олимпійски-непроницаемый видъ, который нисколько не шелъ къ его простому маловыразительному лицу, къ его плоской голов съ широкой лысиной, ко всей его короткой и толстой фигур. Я подумалъ: интересно, долго ли онъ сохранитъ этотъ видъ, и признаюсь меня это очень занимало и смшило. Я продолжалъ:
— Надежд Алексевн двадцать одинъ годъ, мн двадцать пять, а вамъ, Иванъ Евсичъ, пятьдесятъ съ лишнимъ!..
Тутъ онъ встрепенулся и пожалъ плечами.
— Не понимаю, къ чему эта ариметика! сказалъ онъ хриплымъ голосомъ и громко откашлялся. Уже я видлъ, что олимпійское выраженіе покидаетъ его.
— А вотъ къ чему: я хочу спросить васъ: если вы все это знаете, то скажите, съ какими шансами вы шли на это дло?
Безъ сомннія, онъ могъ бы сказать мн на это: ‘милостивый государь, кто далъ вамъ право допрашивать меня’? и потомъ позвонить и приказать вошедшимъ лакеямъ: ‘уберите этого господина!’ Но вдь ему было извстно, что я держу въ рукахъ судьбу небольшого остатка его жизни, и онъ удержался. Онъ только сильно покраснлъ и, разставшись безповоротно съ олимпійскимъ видомъ, всталъ и прошелся къ окну.
— Шансы? Вотъ вопросъ, если вы имете на него право! Я люблю Надежду Алексевну! сказалъ онъ, глядя не на меня, а въ окно.
Я улыбнулся. Онъ, очевидно, считалъ меня наивнымъ человкомъ. Я долженъ былъ разочаровать его.
— Это шансъ для того, чтобы сойти съ ума! сказалъ я безъ всякой, однако-жъ, дкости, сохраняя простоту и спокойствіе тона.
— Нтъ, продолжалъ я, — мы примемъ во вниманіе, что этотъ мой сегодняшній визитъ къ вамъ — первый и послдній, что другого разговора у насъ не будетъ и что я спшу возвратиться домой, пока мои дамы спятъ, такъ какъ он не должны знать о моемъ визит. Поэтому мы будемъ говорить откровенно и ясно. Этотъ шансъ не годится. Ваша любовь неспособна зажечь огонь въ сердц Наденьки, тутъ для васъ нтъ ничего обиднаго, потому что всякій возрастъ иметъ свои преимущества. Но у васъ есть одинъ огромный шансъ…
Онъ быстро повернулся ко мн и вся его фигура выражала нетерпливый вопросъ: ‘Какой-же? какой?’ спрашивали его маленькіе глаза, покоившіеся между жировыхъ подушекъ.
— Ваше богатство! отвтилъ я на этотъ молчаливый вопросъ. Онъ вскиплъ, видимо даже оскорбился.
— Такъ вы думаете, что Надежду Алексевну можно купить? тономъ благороднаго негодованія произнесъ онъ.
О, да онъ идеалистъ! Вотъ ужь этого я совсмъ не предполагалъ въ немъ.
— Да, можно. У меня! сказалъ я умышленно-рзко и отрывисто, для того, чтобы полюбоваться эффектомъ. Надо было видть презрительную мину, въ которую превратилось лицо Ивана Евсича. Онъ сразу повернулся ко мн всмъ корпусомъ, небрежно прислъ на край мраморнаго подоконника, заложилъ руки въ карманъ штановъ и, приподнявъ голову, глядлъ на меня сверху внизъ съ такимъ видомъ, будто я своимъ присутствіемъ осквернялъ его кабинетъ.
— Сколько-же вамъ? швырнулъ онъ мн съ какой-то противной небрежностью самоувреннаго хлыща, который требуетъ счетъ въ ресторан.
Съ моей стороны было-бы нелпо возмущаться, потому что я самъ поставилъ его на эту точку. Пока онъ смотрлъ на меня, какъ на сильнаго соперника, его мучили общечеловческія чувства, когда-же онъ увидлъ, что и тутъ все зависитъ отъ его толстаго кошелька, онъ сразу сталъ презирать меня, и былъ правъ до поры до времени. Мн хотлось немножко продержать его въ этомъ состояніи.
— О, очень дорого! сказалъ я.
— Ну, что-жъ, поторгуемся! промолвилъ онъ сквозь зубы, сохраняя прежнее выраженіе.
— Нтъ ужъ, извините, я безъ торгу… Угодно вамъ знать?
— Пожалуйста!..
Въ эту минуту я его разсматривалъ. Я нашелъ, что въ своей роли презирающаго весь міръ богача онъ даже почти величественъ. Когда онъ держитъ голову высоко, когда глаза его выражаютъ увренность въ своемъ могуществ, онъ не кажется такимъ толстымъ, это длаетъ его выше ростомъ и даже молодитъ его. Я замтилъ, что сознаніе своей силы длаетъ человка красивымъ. Жаль только, что Наденьк едва-ли когда-нибудь удастся видть его такимъ, потому что онъ передъ нею всегда будетъ рабомъ.
— Пожалуйста, пожалуйста! повторилъ онъ, подозрвая, вроятно, что я нсколько стсняюсь и желая ободрить меня.
— У васъ, если я не ошибаюсь, всего около трехъ милліоновъ? спросилъ я.
Онъ приподнялъ брови съ выраженіемъ легкаго удивленія. Очевидно, онъ считалъ для себя унизительнымъ даже удивляться, какъ слдуетъ, моему нахальству.
— Можете считать, что три! процдилъ онъ сквозь зубы и я почему-то подумалъ, что ему не достаетъ сигары.
Тогда и я всталъ въ свою очередь. Не знаю почему, но я ощутилъ вдругъ сильное волненіе. Вроятно, это потому, что сейчасъ я долженъ былъ безповоротно высказать свое ршеніе. Вдь Наденька была мн очень дорога, такую женщину я больше не встрчу въ своей жизни. Эти дв-три секунды были для меня внутреннимъ прощаніемъ съ той мечтой, осуществленіе которой я такъ тщательно и умно подготовлялъ въ теченіи шести мсяцевъ. Я измнялъ самую главную линію на план своей жизни,— это очень важно. Кром того, я чувствовалъ, что пора проучить этого господина, низвести его съ высоты самодовольнаго величія, которое въ сущности принадлежало не ему, а его кошельку, заставить его сразу почувствовать, что все-же таки онъ передо мною — ничтожество.
Я выпрямился и, вроятно, въ свою очередь выразилъ презрніе, презрніе пролетарія, который ощущаетъ причину гордости не въ карман, а въ груди.
— Вотъ мои условія! сказалъ я слишкомъ громко для моего обычнаго голоса, и я замтилъ, что на лиц Масловитаго уже промелькнула тнь колебанія. Онъ какъ-бы предчувствовалъ свое пораженіе.— Во-первыхъ — я не увренъ въ вашей прочности, господинъ Масловитый. Извините меня, я желаю вамъ долгой жизни, но ваша комплекція обязываетъ меня къ осторожности. Затмъ — я не обязанъ также врить въ прочность вашего ршенія и долговчность вашего чувства. Вся ваша жизнь — жизнь богатаго человка — была капризомъ. Можетъ быть, и это капризъ. Вы можете перемнить ваши симпатіи и черезъ годъ полюбить вашихъ племянниковъ и отдать имъ все, а Надежду Алексевну оставить съ какой-нибудь сотней тысячъ.
Онъ хотлъ что-то возражать, но я не далъ ему, я былъ въ удар и продолжалъ:
— Я — человкъ прямыхъ и опредленныхъ выраженій. Я говорю прямо, что считаю богатство самымъ высокимъ благомъ въ жизни, потому что съ нимъ легко достигнуть всхъ прочихъ благъ. Если я уступаю вамъ Надежду Алексевну, то только потому, что слишкомъ люблю ее. Я хочу, чтобы она была богата, и убжденъ, что это сдлаетъ ее гораздо боле счастливой, чмъ моя любовь. И вотъ мои условія: вы владете вашими милліонами до послдней вашей минуты. А затмъ, я полагаю, вамъ ршительно все равно, кто будетъ владть ими. Такъ вотъ-съ — вы теперь-же переведите все ваше состояніе на имя Надежды Алексевны съ оговоркой, что она получитъ его посл вашей смерти. Это вы сдлаете сегодня-же, слышите? сегодня-же! и тогда я — совсмъ устранюсь и вы сдлаетесь ея мужемъ. Вотъ-съ мои условія, господинъ Масловитый!
Но господина Масловитаго здсь уже не было. Передо мною стоялъ совсмъ уничтоженный человкъ, до такой степени уничтоженный, что у него не нашлось даже словъ выразить свое изумленіе передъ моимъ благородствомъ. Ему уже теперь не нужна была сигара. Однако, я видлъ, что ему ужасно хочется заключить меня въ объятія. Признаюсь, это не казалось мн особенно пріятнымъ. Вдь этотъ человкъ въ сущности былъ мой врагъ, именно потому, что онъ владлъ огромнымъ богатствомъ, которое заставило меня отказаться отъ любимой женщины.
— И вы… вы… я смлъ подумать! воскликнулъ онъ, смущенный до жалости, подошелъ ко мн и сталъ сильно жать мн руки.
— Это ничего, сказалъ я,— думать можно, что угодно. Отъ этого я не сталъ хуже.
— Андрей Николаичъ! Вы благороднйшій человкъ!.. Я не забуду, не забуду во всю жизнь. Вдь это такая жертва, такая небывалая жертва!.. Позвольте мн заключить васъ въ объятія!..
Лучшее средство растрогать богатаго человка, это не просить у него платы. Я не препятствовалъ заключать меня въ объятія, хотя, признаюсь, это было очень глупо. Такъ какъ было уже семь съ четвертью, то мн надо было уходить. Я началъ раскланиваться.
— Но какъ-же мы сдлаемъ? Надо условиться!.. сказалъ Масловитый.
— По моему вотъ лучшій способъ. Такъ какъ это длается на всякій случай, то дамы не будутъ знать объ этомъ…
— Какъ все предусмотрлъ! Удивительно! Что за голова у васъ!
Онъ такъ мало предусматривалъ въ своей жизни, что моя проницательность казалась ему геніальной. Я продолжалъ спшнымъ дловымъ тономъ:
— Вы совершите актъ у нотаріуса Балуцкаго, что на Церковной улиц. И при этомъ уполномочите его показать мн и выдать копію. Вы понимаете, что это должно интересовать меня.
— Ну, да! ну, да! Отлично! Дамы не будутъ знать. Зачмъ-же имъ? Вдь это такъ себ, а въ дйствительности, поврьте, что я имъ и безъ этого все отдамъ, все!.. Ахъ, вы не можетъ себ представить, до какой степени я… я просто обожаю Надежду Алексевну!..
И онъ опять принялся трогательно жать мн руки.
— Благороднйшій… благороднйшій вы человкъ!.. восклицалъ онъ, чуть не плача отъ умиленія.
Чортъ возьми! Я думаю, онъ искренно восхвалялъ меня, получая изъ рукъ въ руки такое лакомое блюдо, какъ Наденька. Но я дйствительно поступилъ чертовски благородно. Вдь я могъ содрать съ него въ свою пользу сколько мн заблагоразсудится.
Когда я возвращался домой, я былъ чрезвычайно доволенъ собой, я былъ въ восторг отъ своего поведенія. Признаюсь, я до такой степени былъ увлеченъ этой стороной дла, что совсмъ не думалъ, о что я теряю любимую женщину.
Главное, что приводило меня въ восторгъ, это то, что я такъ твердо, послдовательно и непоколебимо выполнилъ свой планъ.
Когда черезъ полчаса Анна Гавриловна спросила меня, наливая мн стаканъ чаю, хорошо-ли я спалъ на новомъ мст, я отвтилъ, съ удовольствіемъ потирая руки:
— Отлично, превосходно, великолпно!..
Я только съ сожалніемъ подумалъ въ это время, что лишаюсь вкуснаго чаю, какого, вроятно, больше никто въ мір не уметъ приготовлять. Ршительно, я поступилъ чертовски благородно!
Наденька сверхъ обыкновенія спала въ этотъ день до полудня. Я не думаю, чтобъ ей слишкомъ хорошо спалось.
Въ пять часовъ отходилъ поздъ посл обденнаго перерыва. Я попрощался съ моими дамами такъ просто, какъ будто узжалъ на три часа. Но когда я, сдлавъ уже два шага по ту сторону калитки, обернулся еще разъ, чтобъ взглянуть на Наденькины глазки, сердце мое тоскливо сжалось, слезы подступали у меня къ горлу. Наденька стояла на порог калитки, прищуривъ глазки отъ солнца, она была такая свженькая, такая хорошенькая въ своемъ легкомъ сиреневомъ плать, Анна Гавриловна смотрла сквозь деревянную ршетку ограды. Я сдлалъ шагъ назадъ и почувствовалъ, что ноги мои какъ-то обомлли, я готовъ былъ зашататься. Но я во-время взялъ себя въ руки, сдлалъ страшное усиліе и сказалъ голосомъ боле твердымъ, чмъ это требовалось.
— Прощай, Надюкъ!
Взялъ у нея об руки и съ жаромъ перецловалъ ихъ. Я прибавилъ:
— Вдь на недлю цлую!..
Но я зналъ, что это, можетъ быть, на очень долгій срокъ. Наденька смотрла на меня удивленно, въ моемъ прощаньи она видла что-то экстраординарное. Она поцловала меня въ лобъ. Анна Гавриловна пожирала меня своими недоумвающими вопросительными взглядами.
Я пошелъ твердо, не оглядываясь, съ головой отуманенной, съ стсненнымъ дыханіемъ. Но когда я услышалъ свистъ локомотива и поспшилъ ссть въ вагонъ, у меня отлегло отъ сердца. На меня вообще благотворно дйствуетъ обстановка путешествія. Чувство привязанности къ мсту и къ будничнымъ интересамъ, связаннымъ съ этимъ мстомъ исчезаетъ, чувствуешь себя до нкоторой степени вольной птицей.
Когда поздъ двинулся, я задалъ себ вопросъ: куда я ду? Въ городъ меня не тянуло. Тамъ я не встрчу ничего новаго. Все тотъ-же Кремчатовъ, который будетъ заговаривать меня до обморока, разсказывая свои фантастическія похожденія въ Лондон и знакомя съ содержаніемъ своихъ будущихъ картинъ, оперъ, драмъ, поэмъ и романовъ, такъ какъ онъ былъ знатокъ во всхъ родахъ искусства, все тотъ-же кружокъ съ безконечными спорами на тему о способахъ самоусовершенствованія. Все это иногда бываетъ забавно, и я люблю провести часъ-другой въ обществ этихъ людей, которые вс относятся къ моему слову съ какимъ-то исключительнымъ почтеніемъ. Они считаютъ меня очень умнымъ человкомъ, это доставляетъ мн удовольствіе. Но когда ощущаешь въ груди важную потерю, надо искать чего-нибудь новаго, чтобъ хоть на время заполнить открывшуюся пустоту.
Я вспомнилъ о приглашеніи Олениной и ршилъ провести у нея часа два.
Въ это время на встрчу позду пронеслась открытая коляска, запряженная парой горячихъ вороныхъ рысаковъ. Въ коляск сидлъ и раскачивался Масловитый. ‘Ага, подумалъ я, онъ уже побывалъ у нотаріуса. Пожалуй, ужъ все сдлалъ’. И я опять почувствовалъ приливъ бодрости. Мои блестящій планъ былъ близокъ къ осуществленію.
Я сошелъ съ позда и отправился искать Оленину. Я съ удовольствіемъ думалъ о томъ, какъ будетъ ей пріятно получить этотъ неожиданный сюрпризъ. Эта двушка всегда удивляла меня. Она очень хорошо знала, что ей уже не долго жить осталось, она и говорила: ‘года два, пожалуй, протяну, а тамъ баста’. Это она получила въ наслдіе отъ матери, которая умерла въ этихъ-же годахъ отъ того-же недуга. И зная это, она умышленно вела скучную, безцвтную жизнь, постоянно роясь въ умныхъ книжкахъ. Она прежде жила въ Петербург, тамъ посщала высшіе курсы. Оттуда ее прогнали доктора на югъ. Здсь, верстахъ въ сорока отъ города, у нея было маленькое имніе, дававшее ей возможность не нуждаться. Еслибъ я былъ въ ея положеніи, я поспшилъ-бы забрать отъ жизни все наслажденіе, какое она способна дать. Я прожилъ-бы эти дватри года такъ, чтобъ ничего не потерять, чтобъ взять не меньше, чмъ возьмутъ другіе. Я не разъ высказывалъ ей это, конечно въ форм теоретическаго разсужденія, не относя это къ ней. Она только вздыхала въ отвтъ и какъ-то загадочно, почти шепотомъ произносила: ‘наслажденіе!’ и въ темныхъ глазахъ ея вспыхивалъ и потухалъ огонекъ.
Я отыскалъ ея дачку очень просто. Огромный запущенный садъ, въ немъ въ разныхъ пунктахъ безъ всякаго толку торчатъ деревянные ящики съ крошечными террасками. Передъ однимъ изъ такихъ ящиковъ я увидлъ широкое плетеное кресло, а въ немъ престарлую тетку Олениной. Она сидла безъ движенія, сложивъ руки на колняхъ и закрывъ глаза, согрваемая мягкими лучами заходящаго солнца, она сладостно дремала. Блое, какъ млъ, морщинистое лицо съ тоненькимъ заострившимся носомъ, съ подавшимися внутрь губами и острымъ подбородкомъ, казалось мертвымъ. Я отворилъ калитку сада и прошелъ мимо старухи незамченнымъ. Оленина сидла на террас, неподалеку стоялъ самоваръ съ трубой, которая дымила. Оленина сидла съ книжкой, но не читала, раскрытая книжка лежала у нея на колняхъ, а она, какъ и та старуха, также закрыла глаза и, повидимому, забылась. Увидвъ ея лицо, я содрогнулся. Было какое-то неуловимое сходство между двумя этими лицами, хотя не было ничего общаго въ чертахъ. Не знаю почему, но об женщины въ этихъ своихъ позахъ вызвали во мн одну и ту-же мысль — о смерти и я содрогнулся именно потому, что та доживала второе полстолтіе, а эта едва дотянула первую четверть.
Я остановился на секунду и еще разъ взглянулъ въ ея лицо. Я навсегда запомнилъ эти тяжело опустившіяся вки съ тоненькими синими жилками, съ цлымъ лсомъ черныхъ рсницъ, эти тонкія сжатыя губы небольшого рта, выражавшія сильную волю, голова слегка подалась впередъ и неподвижно оцпенла на тонкой смуглой ше. Казалось, эта двушка была вся поглощена какой-то мечтой, рисовавшей ей впереди что-то неотразимо заманчивое.
Она не слышала моихъ шаговъ.
— Ольга Михайловна! осторожно окликнулъ я ее.
Она встрепенулась, точно надъ ухомъ ея неожиданно раздался выстрлъ, испуганно подняла вки, какъ-то дико вскрикнула, вскочила и опять сла и вдругъ, совсмъ ужъ неожиданно для меня, истерически зарыдала.
Я бросился къ ней.
— Полноте, что съ вами!? Ольга Михайловна!
Я искалъ воды, чтобы поднести ей, около самовара стояло ведро, но не было ни стакана, ни кружки, такъ что мн пришлось ограничиться словами.
— Экая вы нервная… Я испугалъ васъ? Ну, простите пожалуйста!
Рыданія быстро перешли у нея въ смхъ, и, какъ мн показалось, смхъ обыкновенный, она вытирала слезы и смялась надъ своей нервностью.
— Вы не можете себ представить, о чемъ я думала, а когда вы пришли, мн показалось Богъ знаетъ что… Я приняла васъ за привидніе!.. Ну, садитесь-же. Спасибо, спасибо, что пришли!..
Я помогъ ей разложить крылатый столъ, накрылъ его скатертью, установилъ самоваръ и посуду и даже сталъ наливать чай ей и себ.
— Ничего, ничего, поухаживайте-ка за мной!.. весело говорила она и опять прибавила:— вы такой славный, что пришли!..
На ней было черное платье, плотно облегавшее ея худенькое тло. Густыя складки юбки безъ турнюра и подборовъ шли до самой земли, грудь была слишкомъ узка для ея роста, и едва выдавалась, какъ у четырнадцатилтней двочки. Густая черная коса была небрежно закручена на затылк. Оленина смотрла на меня необыкновенно оживленно, глаза ея улыбались. Я сказалъ, что мн не нравится ея дача, что она похожа на шкатулку.
— На гробикъ! поправила меня Ольга Михайловна и, противъ моего ожиданія, на лиц ея не появилось ни тни грусти. Она по прежнему улыбалась. У нея была замчательно умная, немножко ядовитая улыбка, при этомъ глаза ея прищуривались. Я подумалъ, что можно ко всему привыкнуть, даже къ мысли о смерти.
— А я довольна, потому что здсь никто не мшаетъ мн быть одной, продолжала она. Вс эти избушки наполнены народомъ, но никто меня не знаетъ, и никому нтъ до меня дла. Тетушка, страшная эгоистка, — она ни о чемъ не хочетъ думать, кром одного, на чемъ будетъ ей легче умирать, на постели, или въ кресл. Бываетъ-же такое состояніе, когда голова занята однимъ только этимъ вопросомъ!.. Какъ вы ловко чай наливаете, и какой вкусный! Ха, ха, ха!.. Налейте-ка мн еще! Нтъ, вы просто прелесть, что пріхали!.. Видите, какая я веселая, разговорчивая. И она бойко смотрла мн въ глаза, смялась, пила чай безъ счета, потому что я наливалъ его. Уже солнце зашло и сгустились сумерки. Тетушка подняла голову и объявила, что хочетъ чаю, и что ей холодно. Мы подкатили ея кресло къ террас, ках:ъ ребенка напоили ее горячимъ чаемъ, и отвезли въ комнату, тамъ она осталась сидть, обдумывая въ одиночеств свой вчный вопросъ о томъ, гд ей выгодне умереть, въ постели или въ кресл. Мы опять сидли за чайнымъ столомъ. Вечерній воздухъ былъ свжъ, со стороны моря, которое не было видно за деревьями, неслась къ намъ прохлада и легкая сырость. Ольга Михайловна раза три кашлянула и нервно сдвинула плечами. Я предложилъ перейти въ комнату, но она отказалась и попросила только принести ей пледъ. Однако я замтилъ, что влажный вечерній воздухъ повліялъ на ея настроеніе. Она по прежнему глядла на меня, но уже не улыбалась, а смотрла какъ-то болзненно, уныло и совсмъ замолкла. Изрдка она вздрагивала и куталась въ пледъ. Мн захотлось развеселить ее. Я думалъ, что достигну этого скоре всего, если разскажу послдній анекдотъ Кремчатова.
— Слыхали вы, какъ нашъ Кремчатовъ въ четверть часа совершилъ двнадцать великихъ длъ? спросилъ я весело.
— Богъ съ нимъ, съ Кремчатовымъ!.. тихо и какъ-то уныло отвтила она. Но я все-таки началъ разсказывать. Кремчатовъ былъ дома, потомъ ушелъ и вернулся ровно черезъ четверть часа. Пришелъ онъ запыхавшись, раскраснвшійся, и началъ разсказывать, гд онъ былъ. Оказалось, что онъ побывалъ въ музыкальномъ магазин и занесъ туда 200 экземпляровъ, только что сочиненнаго имъ романса, оттуда пошелъ на бульваръ, прогулялся, зашелъ въ буфетъ, выпилъ кружку пива, вспомнилъ о заказ у переплетчика, зашелъ къ нему и взялъ книгу, вернулся въ магазинъ, гд въ это время уже успли распродать сотню экземпляровъ его романса, получилъ деньги, забжалъ въ цвточный магазинъ, купилъ букетъ и снесъ его невст, и наконецъ пришелъ домой.
— Вотъ это настоящій ультраамериканецъ! прибавилъ я и разсмялся.