Завоевание Мексики, Прескотт Уильям, Год: 1843

История
Время на прочтение: 667 минут(ы)
Скачать в PDF

ЗАВОЕВАНІЕ МЕХИКИ.

Соч. Сверо-Американца

Вилліама Прескотта.

КНИГА I.

ВСТУПЛЕНІЕ.
Взглядъ на общественное устройство ацтековъ.

I.
Древняя Мехика.— Климатъ и произведенія.— Первобытныя племена. Имперія Ацтековъ.

Изъ всхъ пространныхъ земель, признававшихъ надъ собою нкогда владычество испанской коровы, ни одна, по своей важности и занимательности, не можетъ стать наряду съ Мехикой. Въ какомъ бы отношеніи вы ни стали разсматривать эту страну, васъ невольно убдятъ въ высказанной мысли и разнообразіе ея климатовъ и почвы, и неистощимые запасы минеральныхъ богатствъ, и красота мстоположеній, безпримрно-величественныхъ и живописныхъ, характеръ ея первобытныхъ обитателей, но только далеко превосходившихъ умственными способностями другія сверо-американскія племена, но даже напоминающихъ намъ своими памятниками о старинномъ просвщеніи Египта и Индустана. Наконецъ, самое завоеваніе богато необыкновенными и баснословно-поэтическими эпизодами, которые блистательне всего, что порождало воображеніе норманскихъ или итальянскихъ бардовъ рыцарскихъ временъ, Предлагаемый разсказъ заключаетъ въ себ исторію этого завоеванія и знаменитаго человка, которымъ оно было совершено.
Чтобы читателю удобне ознакомиться съ предметомъ, необходимо бросить общій взглядъ на политическій и общественный бытъ племенъ, обитавшихъ Мехику въ періодъ ея завоеванія Испанцами.
Страна древнихъ Мехиканцевъ или Ацтековъ, какъ ихъ прежде называли, составляла только весьма-малую часть обширныхъ земель, занимаемыхъ теперешнею Мехиканскою Республикой. Границъ ея нельзя опредлить съ точностью: он значительно распространились въ послднія времена имперіи, когда ихъ можно было полагать приближенно: вдоль Атлантическаго-Океана отъ восьмнадцатаго до двадцать-перваго градуса сверной широты, и вдоль Тихаго или Великаго Океана, включая узкую полосу земли, отъ четырнадцатаго до девятнадцатаго градуса. Наибольшее протяженіе долготы не превосходило пяти съ половиною и даже съуживалось до двухъ и мене градусовъ, приближаясь къ юговосточнымъ предламъ государства. По всей вроятности, Мехика имла пространства не боле тысячи шестисотъ квадратныхъ лигъ. Между-тмъ, замчательная формація этой страны такова, что хотя она занимаетъ мста только вдвое противъ Покой-Англіи, однакожъ въ ней, отъ удивительнаго разнообразія климатовъ и почвы, произрастаютъ почти вс плоды и растительныя произведенія, какія находятся между экваторомъ и свернымъ полярнымъ кругомъ.
По всему протяженію вдоль Атлантическаго-Океана, Мехика окраевается широкою полосою земли, называемою tierra caliente или жаркою землею, въ которой постоянно господствуетъ высокая температура экваторіальныхъ странъ. Изсохшія и песчанистыя равнины перемшиваются съ мстами необычайной плодородности, почти непроницаемыми отъ ароматическихъ кустарниковъ и дикихъ цвтовъ, среди которыхъ высятся деревья великолпнйшихъ размровъ, находимыя въ однихъ только тропикахъ. Въ этой густой чащ благоуханій, кроется гибельная malaria, происходящая, вроятно, отъ гніенія тучныхъ растительныхъ веществъ въ жаркой и сырой почв. Время года желчной горячки — vomitо, какъ ее называютъ — бича здшнихъ береговъ, начинается отъ весенняго равноденствія и длится до осенняго, когда его прерываютъ холодные втры, вырывающіеся изъ Гудзонскаго-Залива. Въ зимніе мсяцы эти втры часто превращаются въ страшныя бури, и, проносясь вдоль Атлантики и изгибистаго Мехиканскаго-Залива, разражаются съ яростію урагановъ на его беззащитные берега и сосдніе съ нимъ острова Вест-Индіи. Таковы могущественныя чары, которыми природа окружила эту волшебную страну, какъ-будто для охраненія золотыхъ сокровищъ, скрытыхъ внутри ея. Но геній и предпріимчивость человка оказались еще могущественне дивныхъ чаръ природы.
Пройдя лигъ двадцать по этой знойной полос, путешественникъ поднимается въ боле-чистую атмосферу. Члены его получаютъ вновь свою упругость, дыханіе длается свободне и чувства уже не подавлены душнымъ зноемъ и одурманивающими ароматами долины. Видъ природы измняется въ его глазахъ и взоръ не услаждается боле яркимъ разнообразіемъ Цвтовъ, которыми блестли мстоположенія горячей почвы. Ваниль, индиго и раскидистыя кокосовыя пальмы исчезаютъ по-мр-того, какъ онъ подается впередъ. Сахарный тростникъ и широколистые бананы еще сопутствуютъ ему, по когда онъ поднимается на высоту около четырехъ тысячи футъ, то видитъ по одноцвтной зелени и роскошнымъ листьямъ ликвидамброваго дерева, что достигъ уже высоты, гд скопляются облака и туманы на пути своемъ изъ Мехиканскаго-Залива. Это страна постоянной сырости, которую онъ привтствуетъ однако съ радостью, ибо она показываетъ, что онъ вышелъ изъ-подъ смертоноснаго вліянія пагубнаго vomito. Онъ вступилъ въ tierra templada, страну умренную, которая походитъ характеромъ на земли умреннаго пояса земнаго шара. Черты мстности длаются величественными и даже грозными. Путь его пролегаетъ вдоль подошвы высочайшихъ горъ, пылавшихъ нкогда волканическими огнями, которые и теперь проглядываютъ надъ своими снжными покровами и служатъ издали маяками мореходцамъ. Вокругъ себя, путешественникъ видитъ везд слды подземнаго огня, ибо путь, его идетъ по обширнымъ полосамъ застывшей лавы, воздвигшейся въ безчисленно-разнообразныхъ фантастическихъ формахъ тамъ, гд огненный потокъ встртилъ на своемъ теченіи какую-нибудь преграду. Вглядываясь въ то же самое время съ закраины дороги внизъ, въ глубину крутаго обрыва или бездоннаго оврага, онъ видитъ тамъ великолпную растительность и яркіе цвта тропическихъ странъ. Вотъ, какія чудныя противоположности являются взорамъ, въ одно и то же время въ этомъ живописномъ краю!
Продолжая подниматься вверхъ, путешественникъ приходитъ въ другой климатъ, благопріятствующій другимъ родамъ прозябеній. Желтый маисъ или кукуруза слдовалъ за нимъ сюда съ самыхъ низменныхъ странъ, но теперь передъ нимъ поля, засянныя пшеницею и другими европейскими хлбными произрастеніями, ввезенными въ Мехику завоевателями. Съ ними перемшаны плантаціи алоя или магуэй (agave americana), изъ котораго Ацтеки длали столько различныхъ употребленій. Дубы становятся здсь чаще и дюже, а темные сосновые лса показываютъ, что онъ очутился уже въ tierra fria или холодной земл, на третьей и послдней природной террасс, на которыя раздлена эта страна. Взобравшись на высоту отъ семи до восьми тысячь футъ, усталый путникъ ступаетъ ногою на Кордильеры андскіе — колоссальный хребетъ горъ, который, пройдя черезъ Южную-Америку и Панамскій-Перешеекъ и входя въ Мехику, раскидывается по обширному пространству плоской возвышенности, сохраняющей на протяженіи около двухъ-сотъ лигъ высоту боле шести тысячь футъ, потомъ, даже къ сверу, горы начинаютъ постепенно понижаться, длаясь шире и шире.
Черезъ эту горную твердыню тянется, по направленію отъ востока къ западу, рядъ волкановъ еще огромнйшаго размра, которыхъ верхи принадлежатъ къ высочайшимъ точкамъ земли. Пики ихъ, находясь въ предлахъ вчныхъ снговъ, распространяютъ большую прохладу на раскинутыя подъ ними возвышенныя площади, которыя хотя и называются ‘землею холодною’, но имютъ среднюю температуру, равняющуюся температур центральной Италіи. Воздухъ тамъ чрезвычайно сухъ, почва, хотя и везд хороша, однакожъ рдко одта роскошною растительностью низменныхъ странъ. Часто она кажется изсохшею и голою, чмъ, по всей вроятности, обязана сильнйшему вспариванію, происходящему на этихъ высотахъ отъ уменьшеннаго давленія атмосферы, а также недостатку деревъ, которыхъ тнь защищала бы землю отъ палящаго вліянія лтняго солнца. Во времена Ацтековъ, мста эти была густо покрыты лиственницами, дубами, кипарисами и другими лсами, изумительные размры у цлйшихъ деревъ показываютъ ясно, что теперешняя безлсность происходитъ больше отъ человка, чмъ отъ природы. Испанскіе завоеватели истребляли лса безъ разбора: вырубленныя мста доставляли взорамъ ихъ удовольствіе, напоминая равнины Кастиліи, которой голыя мстоположенія наводятъ уныніе на всхъ, кому случается тамъ быть.
Около середины материка, нсколько ближе къ Великому-Океану, чмъ къ Атлантическому, на возвышеніи близь семи съ половиною тысячь футъ, находится знаменитая долина Мехики. Она иметъ овальную форму, около шестидесяти-семи лигъ въ окружности, и обведена громадною стной порфировыхъ скалъ, выдвинутыхъ природою какъ-будто нарочно для предохраненія ея отъ враждебныхъ нашествій.
Почва, покрытая передъ тмъ прекрасною зеленью и величавыми деревьями, здсь часто гола и безплодна, во многихъ мстахъ, она бла отъ кристаллизаціи солей, причиненной изсяканіемъ водъ. Пять озеръ разстилаются по долин, занимая десятую долю ея пространства. На двухъ противоположныхъ берегахъ обширнйшаго изъ этихъ бассейновъ, значительно сжавшагося въ размрахъ со времени Ацтековъ, были расположены города Мехико и Тецкуко, столицы двухъ могущественнйшихъ и наиболе цвтущихъ государствъ Анагуака, исторія ихъ и таинственныхъ племенъ, предшествовавшихъ имъ въ здшнемъ краю, обнаруживаетъ замчательную степень просвщенія, распространеннаго встарину на сверо-американскомъ материк.
Замчательнйшимъ изъ этихъ древнихъ племенъ были Тольтки. Приближаясь съ свера, но неизвстно откуда именно, они вступили въ землю Анагуакъ {Слово анагуакъ — значитъ близъ воды. Историкъ Veytia полагаетъ, что этимъ названіемъ обозначались встарину земли между водами Атлантическаго и Тихаго Океановъ. По мннію Гумбольдта, Анагуакъ заключалъ въ себ только страну между 14-мъ и 21 мъ градусами сверной широты.}, вроятно, передъ концомъ седьмаго столтія. Понятно, что немногое можетъ быть съ достоверностью извстно о племени, котораго письменные памятники погибли, и который извстенъ только по преданіямъ смнившихъ его народовъ. По единогласному отзыву этихъ сказаній, Тольтки были искусны въ земледліи и большей части полезнйшихъ механическихъ искусствъ, умли хорошо обработывать металлы, изобрли многосложное времясчисленіе, принятое Ацтеками: словомъ, были истинными родоначальниками просвщенія, отличавшаго эту часть материка въ-послдствіи. Они основали свою столицу въ Тул, къ сверу отъ Мехиканской-Столицы. Остатки обширныхъ строеніи этого племени видали еще во время завоеванія страны Испанцами. Величественныя развалины религіозныхъ и другихъ зданій, находимыя теперь въ разныхъ частяхъ Покой-Испаніи, еще и въ настоящее время приписываются также этому народу, котораго имя, Тольтекъ, сдлалось синонимомъ слова архитекторъ. Покрытая мракомъ исторія ихъ напоминаетъ вамъ о первобытныхъ племенахъ, предшествовавшихъ древнимъ Египтянамъ на поприщ просвщенія, остатки ихъ памятниковъ, какъ они являются въ наши времена, въ сравненіи съ постройками самихъ Египтянъ, даютъ послднимъ видъ почти новйшихъ зданій.
Черезъ четыре столтія, Тольтки, распространившіе свою власть до отдаленнйшихъ границъ Анагуака, значительно уменьшились въ числ отъ заразительныхъ болзней, голода и неудачныхъ войнъ: тогда они исчезли изъ занятой ими страны такъ же тихо и таинственно, какъ появились на ней. Нкоторые изъ нихъ остались, но большая часть, вроятно, разсялась по центральной Америк и сосднимъ островамъ, путешественникъ, разсматривая величественныя развалины Митлы и Палнке, допуститъ, вроятно, что и он были нкогда воздвигнуты этимъ необыкновеннымъ народомъ.
Еще спустя столтіе, многочисленное и суровое племя, Чичемки, вступило въ покинутую страну, прійдя съ дальняго сверо-запада. За ними быстро послдовали другія племена, боле-образованныя, принадлежавшія, можетъ-быть, къ семейству Тольтковъ, которыхъ языкомъ они, по-видимому, говорили. Замчательнйшими изъ нихъ были Ацтеки или Мехиканцы, и Акольгуаны. Послдніе лучше извстны подъ именемъ Тецкуковъ, отъ столицы ихъ Тецкуко, находившейся на восточномъ берегу Мехиканскаго-Озера, по сравнительно-кроткому духу своей религіи и нравовъ, они были боле другихъ способны къ принятію просвщенія, которымъ могли воспользоваться отъ немногихъ оставшихся Тольтковъ. Это они передали съ своей стороны варварамъ-Чичемкамъ, большая часть которыхъ слилась съ новыми переселенцами въ одинъ народъ.
Пользуясь своими умственными, нравственными и численными силами, Акольгуаны или Тецкуки постепенно распространили свое владычество надъ мене-образованными сверными народами, между-тмъ, столица ихъ наполнялась многочисленными жителями, дятельно занимавшимися ремеслами и искусствами, служащими для удобствъ и даже роскоши жизни. Среди такого цвтущаго состоянія, на нихъ внезапно напали воинственные сосди Тепанеки, одноплеменные съ ними и обитавшіе ту же долину. Области ихъ были разграблены, войска разбиты и богатая столица Тецкуко сдлалась добычею побдителей. Изъ этого бдственнаго положенія, Тецкуки были освобождены необычайными способностями Незагуалькойотля, законнаго наслдника короны, поддержаннаго дятельнымъ пособіемъ его Мехиканскихъ союзниковъ. Усилія его возстановили павшее государство и открыли ему новое поприще благосостоянія, еще блистательнйшее прежняго.
Мехиканцы или ацтеки, которыхъ боле всего касается наша исторія, пришли, какъ мы уже видли, съ отдаленнаго сквера, плодовитой колыбели народовъ и новаго и стараго свта. Они прибыли къ границамъ Анагуака около начала тринадцатаго столтія, чрезъ нсколько времени посл занятія этихъ странъ однородными имъ племенами. Долгое время не имли они постоянной осдлости, и передвигались изъ мста въ мсто въ разныя части Мехиканской-Долины, претерпвая вс случайности и лишенія кочевой жизни. Однажды, они были порабощены боле-сильнымъ народомъ, но свирпство послднихъ сдлало рабовъ страшными самимъ покорителямъ. Посл долгихъ странствій и приключеній, о которыхъ преданія не уступаютъ самымъ романическимъ легендамъ рыцарскихъ вковъ, они остановились, наконецъ, у юго-западныхъ береговъ главнаго озера, въ 1325 году. Тамъ они увидли на вершин, колючаго дерева, выходившаго изъ омываемой волнами трещины скалы, орла необыкновенной величины, съ распростертыми крыльями обращеннаго къ восходящему солнцу и державшаго въ когтяхъ змю. Принявъ это за вщій знакъ, указывавшій на мсто ихъ будущей столицы, они положили ей основаніе, заколотивъ сваи въ отмели, ибо низменныя болота были до половины покрыты водою. Тутъ они устроили себ легкія жилища изъ камышей и тростниковъ, и стали питаться рыбою, посщавшими озеро водяными птицами и простыми овощами, какія могли развести въ своихъ пловучихъ садахъ. Новое селеніе они назвали Теночтиглапъ, въ честь его чуднаго начала, хотя Европейцамъ оно было извстно только подъ другимъ своимъ названіемъ, Мехики, происходившемъ отъ имени бога войны этого народа, Мехитли. Легенда объ основаніи города сохраняется въ герб ныншней Мехиканской-Республики: на немъ изображены орелъ, и кустъ кактуса. Таковы были скромныя начала Венеціи западнаго материка.
Безпомощное положеніе новыхъ поселенцевъ сдлалось еще хуже отъ ссоръ и раздоровъ между ними. Часть гражданъ отдлилась отъ главной массы и составила на сосднихъ болотахъ особую независимую общину. Раздленные такимъ образомъ, они долгое время не могли помышлять о. пріобртеніи земель на материк. Не взирая, однако, на то, они увеличивались въ числ и укрплялись, что особенно замчательно, отъ разныхъ улучшеній своей политической системы и военной дисциплины. Храбростью и жестокостью въ войнахъ, они сдлали имя свое грознымъ во всей долинъ. Въ начал пятнадцатаго столтія, около ста лтъ посл заложенія города, произошло одно событіе, совершившее ршительный переворотъ въ обстоятельствахъ и характеръ Ацтековъ: то было ниспроверженіе монархіи Тецкуковъ Тенапеками, о которыхъ мы уже упоминали. Когда угнетенія побдителей возбудили, наконецъ, въ побжденныхъ духъ сопротивленія, государь послднихъ, Незагуалькойотль, усплъ посл безчисленныхъ опасностей, неудачныхъ попытокъ и чудесныхъ спасеній отъ гибели собрать войско, которое, при содйствіи Мехиканцевъ, равнялось силами съ непріятелями. Тенапеки были разбиты въ двухъ генеральныхъ сраженіяхъ, предводитель ихъ умерщвленъ, а земли перешли въ руки побдителей.
Тогда образовался замчательный союзъ, которому нтъ подобныхъ въ исторіи. Между Мехико, Тецкуко и небольшимъ сосднимъ государствомъ Тлакопаномъ, составился договоръ, въ силу котораго они обязались поддерживать другъ друга въ войн оборонительной и наступательной, при раздл добычи, пятая доля предоставлялась Тлакопану, а остальное, неизвстно въ какой пропорціи, длилось между прочими двумя державами. Но еще замчательне самаго договора врность, съ которою его соблюдали: въ-теченіе цлаго столтія безпрерывныхъ войнъ, паставшихъ посл союза, не было примра, чтобы которая-нибудь сторона заспорила на счетъ дьлежа добычи — камня преткновенія, о который такъ часто разбиваются подобные союзы между высоко-просвщенными государствами.
Сначала, оружію союзниковъ было довольно дла въ границахъ обитаемой ими долины. Но вскор они переступили черезъ ея скалистыя ограды и около середины пятнадцатаго столтія, въ царствованіе перваго Монтезумы, распространились по скатамъ плоской возвышенности до самыхъ береговъ Мехиканскаго-Залива. Столица Ацтековъ, Теночтитланъ, свидтельствовала о благосостояніи народномъ: прежнія легкія жилища первыхъ переселенцевъ замнились прочными зданіями изъ камня и извести, народонаселеніе быстро умножилось, старинные раздоры утихли, отдлявшіеся граждане покорились общему правительству и занимаемый ими участокъ присоединился нераздльно къ самому городу, размры котораго были гораздо-обширне ныншней столицы Мехиканской Республики.
Къ-счастію, тронъ занимали постоянно правители умные и способные, которые умли пользоваться своими увеличивающимися средствами и воинственнымъ энтузіазмомъ народа. Годъ-за-годомъ они возвращались въ столицу съ добычею изъ завоеванныхъ городовъ и толпами плнниковъ. Никакое изъ сосднихъ государствъ не было въ силахъ противиться долгое время соединеннымъ силамъ союзниковъ. Въ начал шестнадцатаго столтія, передъ самымъ прибытіемъ Испанцевъ, владычество Ацтековъ простиралось по всему материку отъ Атлантическаго до Тихаго Океана. Въ царствованіе смлаго и кровожаднаго Агунцотля, оружіе ихъ перешло далеко за постоянные предлы государства, въ отдаленнйшіе углы Гуатемалы и Никарагвы. Расширеніе этого государства, хотя и мене многихъ другихъ пространнаго, дйствительно заслуживаетъ удивленія, если сообразить, что все оно заключалось первоначально въ предлахъ небольшаго города и что завоеванныя земли были сплошь населены воинственными племенами, не многимъ уступавшими самимъ Мехиканцамъ относительно внутренней организаціи. Исторія Ацтековъ сильно напоминаетъ древнихъ Римлянъ, не только по воинскимъ успхамъ, но и по благоразумной политик, которая вела къ побдамъ.

II.
Наслдство престола.— Аристократія Ацтековъ.— Судопроизводство.— Законы и подати.— Воинскія постановленія.

Образъ правленія былъ различенъ въ разныхъ государствахъ Анагуака. У Ацтековъ и Тецкуковъ правленіе было монархическое и почти самодержавное. Оба народа эти въ высшей степени были сходны между собою, и одинъ изъ ихъ историковъ выразился, что сказанное объ одномъ можно смло примнить къ другому. Мои изслдованія будутъ боле касаться внутренней системы Мехики.
Правленіе ея было монархическое избирательное. Четверо главныхъ вельможъ, выбранныхъ въ предшествовавшее царствованіе изъ среды аристократіи, исполняли должность избирателей, къ нимъ присоединялись, въ род почетныхъ членовъ, государи Тецкуко и Тлакопана. Кандидатами на тропъ были братья покойнаго государя, или, за недостаткомъ ихъ, племянники. Такимъ-образомъ, верховная власть оставалась постоянно въ одной фамиліи. Предпочтенный кандидатъ долженъ былъ прославиться на войн, хотя бы онъ, какъ послдній Монтезума, и принадлежалъ къ числу жрецовъ. Эта странная система возведенія на престолъ имла нкоторыя выгоды, кандидаты получали воспитаніе, длавшее ихъ достойными царскаго достоинства, тогда-какъ возрастъ, въ который ихъ избирали, не только устранялъ бдственныя послдствія малолтства, но и доставлялъ возможность оцнить ихъ качества и способности къ правленію. Результатъ былъ всегда благопріятный, ибо на трон, какъ я уже говорилъ, возсдали одинъ посл другаго государи мудрые, умвшіе править воинственнымъ и славолюбивымъ народомъ. Идея избранія, не взирая на нкоторые недостатки, обнаруживаетъ боле тонкую и разсчетливую политику, чмъ бы слдовало ожидать отъ народа варварскаго.
Новый монархъ вступалъ въ царское достоинство при великолпномъ религіозномъ церемоніал, однако не прежде, какъ добывъ себ въ побдоносномъ поход достаточное число плнниковъ для торжественнаго входа въ столицу и жертвоприношеній божествамъ, по кровавымъ обрядамъ изуврства Ацтековъ. Коронація происходила при этомъ пышномъ церемоніал и человческихъ жертвоприношеніяхъ. Корону, похожую формою на митру и затйливо украшенную золотомъ, драгоцнными каменьями и перьями, надвалъ на него правитель Тецкуко, могущественнйшій изъ его царственныхъ союзниковъ. Титулъ короля, которымъ Испанцы величали первыхъ ацтекскихъ государей, замненъ въ-послдствіи титуломъ императора, вроятно для того, чтобъ выразить превосходство его надъ союзными монархами Тлаконана и Тецкуко.
Ацтекскіе государи, въ особенности къ концу ихъ династіи, жили въ варварской пышности, совершенно по-восточному. Въ обширныхъ дворцахъ ихъ были залы для разныхъ совтовъ, помогавшихъ монарху въ правительственныхъ длахъ. Верховнымъ изъ нихъ былъ родъ тайнаго совта, въ составъ котораго, вроятно, входили и четверо избирателей, назначенныхъ вельможами тотчасъ посл восшествія на престолъ. Мста ихъ никогда не оставались праздными: если которое-нибудь очищалось смертью, его немедленно замщали, такъ-что число избирателей оставалось всегда полнымъ. Это собраніе, сколько можно узнать по весьма-поверхностнымъ сказаніямъ о немъ, обязано было давать совты государю касательно управленія областями, администраціи доходовъ и вообще всхъ важныхъ государственныхъ вопросовъ.
Въ дворцовыхъ зданіяхъ было также помщеніе для многочисленныхъ тлохранителей монарха, набиравшихся изъ первой знати. Въ этихъ варварскихъ правленіяхъ, трудно опредлить съ точностью предлы, которыми разграничивались разныя сословія. Достоверно, что былъ отдльный классъ вельможъ, которые владли обширными помстьями, исполняли важнйшія обязанности при особ государя и получали въ управленіе Города и области. Многіе изъ этихъ вельможъ выводили свое происхожденіе отъ основателей ацтекской монархіи. По словамъ многихъ достоверныхъ писателей, тамъ было тридцать каейковъ, жившихъ, по-крайней-мр въ-продолженіе части года, въ столиц, и имвшихъ возможность собрать тысячь по сту васалловъ въ своихъ помстьяхъ. Не полагаясь вполн на такія показанія, ясно, однако, изъ свидтельства завоевателей, что въ стран было множество могущественныхъ вождей, жившихъ въ своихъ имніяхъ какъ независимые владтели. Если правда, что монархи поощряли жизнь вельможъ въ столиц, даже требовали этого отъ нихъ, и удерживало заложниковъ въ ихъ отсутствіи, то очевидно, что могущество аристократіи было велико.
Вельможи владли помстьями на различныхъ основаніяхъ, подверженныхъ многимъ ограниченіямъ. Нкоторые изъ нихъ, пріобртя свое достояніе мечомъ или въ награду за важныя общественныя заслуги, владли имъ безусловно, за исключеніемъ только права передачи плебеямъ. Другія имнія могли переходить только отъ отца къ старшему сыну, а въ случа, если сыновей не было, возвращались корон. Большая часть аристократіи была, по-видимому, обременена обязательствомъ нести военную службу. Главные вельможи Тецкуковъ, по сказанію ихъ лтописца, должны были непремнно сопутствовать своему государю на войну съ вооруженными васаллами, являться къ его двору и помогать въ совт. Другимъ, вмсто государственной и военной службы, назначалось исправленіе и поддержаніе дворцовыхъ зданій, наблюденіе за порядкомъ въ царскихъ имніяхъ и въ этомъ случа ежегодное приношеніе, въ вид знака подданства, плодовъ и цвтовъ. Каждый государь, вступая на престолъ, утверждалъ грамматы, въ силу которыхъ вельможи владли коронными помстьями.
Во всемъ этомъ видимъ мы много сходства съ древнею феодальною системой Европы, хотя аналогіи такого рода и ведутъ часто къ ошибочнымъ заключеніямъ. Военная служба, на-примръ, была вообще самымъ естественнымъ требованіемъ правительства отъ своихъ подданныхъ, по за то, въ другихъ отношеніяхъ, мы не видимъ у Ацтековъ гармонической системы взаимнаго содйствія и защиты, которыя были такъ замчательны въ феодальной монархіи среднихъ вковъ. Государства Анагуака были по организаціи своей почти деспотическими монархіями, въ которыхъ самовластіе умрялось нкоторыми особенностями, неизвстными на Восток. Вообще говоря, за исключеніемъ нсколькихъ случайныхъ формъ и церемоній, у Ацтековъ было мало общаго съ аристократическими уставами и обычаями среднихъ вковъ, когда дворъ каждаго феодальнаго барона былъ настоящимъ миніатюрнымъ портретомъ двора его государя.
Законодательная власть въ Мехик и Тецкуко была вполн въ рукахъ монарха. Этому противодйствовало, однако, учрежденіе судебныхъ трибуналовъ, которые для народа суроваго важне законодательныхъ, ибо легче составить хорошіе законы, чмъ приводить ихъ въ исполненіе. Каждый изъ важнйшихъ городовъ со своимъ округомъ имлъ по верховному судь, назначаемому отъ короны, съ правомъ произносить окончательные приговоры во всхъ гражданскихъ и уголовныхъ длахъ. Его ршенія были безпрекословны и на нихъ не было апелляціи ни въ какомъ трибунал, даже самъ государь не имлъ права уничтожить ихъ. Верховный судья исполнялъ свою должность пожизненно, всякій, кто осмливался присвоивать себ его власть, наказывался смертію.
Подъ надзоромъ верховнаго судьи былъ въ каждой области трибуналъ, состоявшій изъ трехъ членовъ, которые имли почти равносильную власть съ верховнымъ судьею въ гражданскомъ судопроизводств, по въ уголовныхъ длахъ судья долженъ былъ обращаться къ своему особенному трибуналу. Кром этихъ двухъ судовъ, были магистраты несшаго разряда, замщаемые по выбору народомъ въ округахъ. Ихъ власть ограничивалась длами меньшей важности, тогда-какъ боле значительныя переносились на разсмотрніе высшихъ судовъ. Былъ еще разрядъ чиновниковъ нисшей степени, также избираемыхъ народомъ, изъ которыхъ каждому назначался надзоръ за извстнымъ числомъ семействъ и донесеніе обо всхъ безпорядкахъ или о нарушеніи законовъ.
Въ Тецкуко, судебная организація имла еще боле утонченный характеръ: тамъ постепенность судилищъ, начиная съ нисшихъ, оканчивалась родомъ парламента или общаго сейма, составлявшагося изъ всхъ судей государства, высшихъ и нисшихъ, которые собирались черезъ каждые восемьдесятъ дней въ столицу и судили подъ предсдательствомъ самого монарха. Собраніе это ршало вс дла, отложенныя по своей важности или затруднительности до окончательнаго разсмотрнія, кром того, оно было въ род государственнаго совта, который помогалъ монарху въ общественныхъ длахъ.
Вотъ поверхностныя и неполныя понятія о судопроизводств Ацтековъ, сколько можно было узнать изъ сохранившихся іероглифическихъ письменъ и сказаній наиболе-достоврныхъ. испанскихъ писателей. Послдніе, большею частію изъ духовныхъ, вообще интересовались этимъ предметомъ гораздо-меньше, чмъ длами, имвшими сношеніе съ религіей. Къ оправданію ихъ можно также присоединить уничтоженіе большей части ацтекскихъ картинъ, изъ которыхъ они могли бы почерпнуть нкоторыя свднія.
Вообще же, ясно, что Ацтеки были достаточно просвщены и понимали потребность законнаго охраненія ихъ имущества и личности. Законъ, допускавшій обращеніе къ высшимъ судебнымъ инстанціямъ, обнаруживаетъ заботливость объ обезпеченіи личности гражданъ тмъ боле, что уголовные законы Ацтековъ были необычайно жестоки. Существованіе многихъ равносильныхъ трибуналовъ, безъ центральнаго для наблюденія за ними, должно было подавать поводъ къ разногласнымъ перетолковываніямъ закона въ разныхъ областяхъ, но это зло Ацтеки раздляли съ большею частію европейскихъ народовъ.
Правило длать верховныхъ судей совершенно независимыми отъ короны противопоставляло сильнйшую преграду тиранніи. Нельзя думать, чтобъ въ такомъ деспотическомъ правленіи не нашлось средствъ поколебать неуклонное правосудіе этихъ высокихъ сановниковъ, но все-таки законъ ограждалъ власть ихъ неприкосновенностью и, сколько извстно, ни одинъ изъ ацтекскихъ государей не былъ обвиненъ въ попыткахъ дйствовать наперекоръ постановленіямъ.
Судья подкупленный, задаренный, или входившій въ какія бы ни было незаконныя сношенія съ искателемъ, наказывался смертью. Кто или какой трибуналъ ршалъ его вину, неизвстно. Въ Тецкуко, это длалось остальнымъ собраніемъ сейма, подъ предсдательствомъ государя. Одинъ изъ монарховъ, Незагуальпилли, рдко смягчавшій правосудіе милосердіемъ, веллъ казнить одного судью за принятіе подкупа, и другаго за ршеніе длъ у себя дома, что также считалось по закону уголовнымъ преступленіемъ.
Судьи высшихъ трибуналовъ содержались изъ опредленной нарочно на этотъ предметъ части коронныхъ доходовъ. Они такъ же, какъ и верховный судья, избирались пожизненно. Длопроизводство въ судахъ велось всегда съ соблюденіемъ приличія и порядка. Судьи носили отличительный костюмъ своего званія и засдали въ присутствіи до обда и посл, обдали они, для скорости, всегда въ особомъ поко зданія, куда собирались — метода, весьма превозносимая испанскими лтописцами, непривычными къ скорости въ своихъ собственныхъ судилищахъ. Особые чиновники наблюдали за порядкомъ, а другіе приводили тяжущихся въ залу собранія. Адвокатовъ не было: каждая сторона объясняла свое дло и подкрпляла его показаніями свидтелей. Клятва обвиненнаго принималась также въ оправданіе. Ходъ дла и показанія свидтелей тотчасъ же изображались секретаремъ на іероглифической картин, которая передавалась въ судъ. Картины эти выполнялись всегда съ такою аккуратностью, что во всхъ процессахъ касательно имущества онъ принимались какъ непреложные документы даже въ испанскихъ судебныхъ мстахъ долгое время посл завоеванія. Для изученія и перевода ихъ была учреждена въ Мехико особая каедра, въ 1553 году, но она претерпла общую участь со всмъ, что было заведено для наукъ въ этой несчастной стран.
Смертный приговоръ означался на гіероглифическихъ картинахъ чертою, проведенною стрлой поперегъ портрета обвиненнаго. Въ Тецкуко, гд самъ государь былъ предсдателемъ судилища, смертный приговоръ, по словамъ туземнаго лтописца, произносился съ необыкновенною торжественностью. Вотъ собственныя слова его:
‘Въ царственномъ дворц Тецкуко былъ дворъ, на противоположныхъ сторонахъ котораго находились дв судебныя залы. Въ главной, называемой судилищемъ Бога, стоялъ тронъ изъ чистаго золота, выложенный бирюзою и разными драгоцнными камнями. Передъ нимъ, на табурет, клали человческій черепъ, увнчанный огромнымъ изумрудомъ пирамидальной формы, а надъ черепомъ возвышалось опахало изъ яркихъ перьевъ, также украшенное драгоцнными камнями. Черепъ лежалъ на груд воинскаго оружія, щитахъ, колчанахъ, лукахъ и стрлахъ. Стны были увшаны кусками матерій, сотканныхъ изъ шерсти разныхъ дикихъ зврей, складки драпировокъ поддерживались золотыми кольцами и на матеріяхъ были вышиты изображенія птицъ и цвтовъ. Надъ трономъ былъ устроенъ балдахинъ изъ разноцвтныхъ перьевъ, изъ центра котораго выходили блестящіе лучи, сдланные изъ золота и алмазовъ. Другое судилище, называемое королевскимъ, было также подъ пышнымъ балдахиномъ изъ перьевъ, на которомъ красовался царственный гербъ. Здсь государь давалъ публичныя аудіенціи и сообщалъ свою волю. Но для ршенія важныхъ длъ, или произнесенія смертнаго приговора, онъ переходилъ въ ‘Судилище Бога’, въ сопровожденіи четырнадцати первыхъ вельможъ государства, занимавшихъ мста но старшинству званія. Потомъ, надвая свою митроподобную корону, усыпанную драгоцнными камнями, и держа въ лвой рук золотую стрлу, въ вид скиптра, онъ клалъ правую на черепъ и произносилъ приговоръ.’
Законы Ацтековъ вносились въ общій сводъ и выставлялись народу, на іероглифическихъ картинахъ. Законы эти, какъ у всхъ не вполн образованныхъ націй, боле заботились о личной безопасности гражданъ, чмъ о ихъ имуществ. Важныя преступленія противъ общества считались уголовными, даже умерщвленіе невольника наказывалось смертью. За прелюбодяніе, какъ и у Евреевъ, побивали до смерти каменьями. Воровство, судя но степени вины, наказывалось рабствомъ или смертью. По-видимому, мехиканцы были мало преданы этому пороку, потому-что жилища ихъ не запирались ни задвижками, ни замками. Измненіе границъ чужихъ земель или установленныхъ мръ и всовъ, утайка опекунами доходовъ тхъ, кто подъ ихъ опекою, были также уголовными преступленіями. Вс эти уставы показываютъ большую заботливость о правот сношеній между гражданами о правахъ частныхъ лицъ, что обнаруживаетъ значительную степень образованности. Моты, расточившіе свое наслдіе, подвергались смертной казни — приговоръ, жестокій тмъ боле, что сама вина заключаетъ въ себ свою кару. Пьянство, противъ котораго особенно возставали въ своихъ проповдяхъ жрецы, навлекало на себя жесточайшія наказанія, какъ-будто Ацтеки предвидли въ немъ будущую опустошительную язву своихъ потомковъ и вообще всхъ туземныхъ племенъ. Молодыхъ людей, предававшихся этому пороку, ожидала смертная казнь, пожилые лишались своихъ чиновъ, званій и всего имущества. Приличное, веселое собесдничество не исключалось однако изъ ихъ пиршествъ, за которыми подавали легкій напитокъ pulque, и до-сихъ-поръ весьма-любимый не только индійскимъ, но и европейскимъ населеніемъ страны.
Свадебные обряды праздновались у Ацтековъ съ такою же чинностью, какъ въ любой христіанской стран. Брачный союзъ уважался до такой степени, что былъ учрежденъ особый трибуналъ, имвшій единственною обязанностью ршать затрудненія и вопросы, касавшіеся супружества. Разводы между супругами допускались не иначе, какъ съ разршенія этого судилища, которое напередъ выслушивало терпливо об стороны.
Но замчательнйшею частію свода ацтекскихъ законовъ были постановленія, касавшіяся невольничества. Невольниковъ подраздляли на нсколько разрядовъ: военноплнныхъ, всегда почти предназначавшихся для жертвоприношеній, преступниковъ и казенныхъ должниковъ, людей, которые по крайней бдности отказались добровольно отъ свободы, наконецъ, дтей, проданныхъ своими родителями и ближайшими родственниками. Въ послднемъ случа, обыкновенно также причиненномъ бдностью, родителямъ позволялось, съ согласія господина, замнять выросшихъ въ рабств дтей другими, распредляя, такимъ-образомъ, тяжесть неволи по возможности на все семейство. Готовность свободныхъ людей къ этому состоянію доказываетъ, что оно не было жестокимъ. Контрактъ продажи свершался въ присутствіи четырехъ свидтелей. Требуемая отъ невольниковъ служба была опредлена законами съ большою точностію. Невольнику позволялось имть семейство, собственность, даже другихъ невольниковъ. Дти его были свободны. Никто въ Мехик не раждался рабомъ — благородная черта, неизвстная ни у одного образованнаго народа, гд невольничество допущено. Господа не продавали невольниковъ своихъ иначе, какъ въ крайней бдности, при смерти, они часто давали имъ свободу, а иногда, такъ-какъ не было Брошеннаго отвращенія, внушаемаго разноцвтностью и разноплеменностью — вступали съ ними въ браки. Непокорнаго или порочнаго невольника выводили однако на рынокъ, въ ошейник, означавшемъ его дурной характеръ, и продавали публично, если его приходилось продавать въ другой разъ, то его приносили въ жертву божествамъ.
Вотъ наиболе-поразительныя черты ацтекскаго свода законовъ, съ которыми тецкукскіе имли большое сходство. За нкоторыми исключеніями, они запечатлны жестокостью, даже свирпостью народа суроваго, затвердвшаго среди кровавыхъ сценъ и полагавшагося боле на физическіе, чмъ на нравственные способы для исправленія зла. Но вмст съ тмъ въ нихъ обнаруживается большое уваженіе къ великимъ началамъ нравственности и такія же свтлыя идеи объ этихъ началахъ, какъ у наиболе образованныхъ народовъ.
Государственные доходы получались изъ разныхъ источниковъ. Коронныя земли, которыя, по-видимому, были весьма-пространны, вносили подати натурою. Мста въ окрестностяхъ столицы обязывались доставлять мастеровыхъ и матеріалы для построекъ дворцовъ и исправленія ихъ въ случа надобности. Оттуда же доставлялось топливо, състные припасы и все нужное для домашнихъ потребностей государей, которые жили въ большой роскоши. Главные города, къ которымъ приписывались многочисленныя деревни и обширныя земли, содержались изъ ихъ доходовъ. Жители платили государству опредленную закономъ подать. Васаллы первоклассныхъ вельможъ также вносили извстную часть своего заработка въ общественную казну: постановленіе, вовсе не въ дух феодальной системы.
Въ дополненіи къ пошлин со всхъ земледльческихъ произведеній, налагалась другая на мануфактурныя. Родъ этихъ податей будетъ понятне, когда мы исчислимъ нкоторыя изъ главныхъ статей, съ которыхъ он взимались. Тутъ были: бумажныя одежды и превосходно выдланные изъ перьевъ плащи, богато-украшенныя брони и золотыя вазы и блюда, золотой песокъ, поясы и браслеты, кристаллъ, золоченыя вещи, лакированные чаши и кубки, колокола, оружіе и мдная посуда, стопы бумаги, хлбъ, плоды, копаль, амбра, кошениль, кокосы, дикіе зври и птицы, строевой лсъ, известь, цыновки и проч. Въ этой любопытной смси самыхъ простыхъ вещей съ щеголеватыми излишествами роскоши, странно то, что лтописцы вовсе не упоминаютъ о серебр, главномъ предмет вывоза позднйшихъ временъ, котораго употребленіе было, конечно, извстно Ацтекамъ.
Въ большихъ городахъ — вроятно, отдаленныхъ или недавно завоеванныхъ — содержались гарнизоны для подавленія мятежей и для исправнаго взиманія дани. Сборщики податей были распредлены по всему государству, ихъ очень боялись за безпощадную строгость и отличали по знакамъ ихъ званія. По закону, каждый неуплатчикъ могъ быть схваченъ и проданъ въ невольничество. Въ столиц были обширные магазины и амбары для складки привозимыхъ податей, также находился главный инспекторъ контрибуцій, который отдавалъ о нихъ подробный отчетъ и наблюдалъ за поведеніемъ агентовъ нисшаго разряда, которыхъ малйшее злоупотребленіе наказывалось смертію. Сановникъ этотъ имлъ подробную карту всего государства, на которой были выставлены съ точностію доходы, собираемые съ каждой области и каждаго округа. Налоги эти, умренные въ царствованіе первыхъ мехиканскихъ монарховъ, сдлались до того тягостными при конц ихъ династіи, въ особенности отъ притснительной манеры собиранія, что породили во всемъ государств ропотъ, значительно облегчившій Испанцамъ дло завоеванія.
Сообщенія столицы съ отдаленнйшими мстами содержались посредствомъ гонцовъ. На большихъ дорогахъ были устроены почтовые домы, лига на дв разстоянія одинъ отъ другаго. Гонецъ съ іероглифическими депешами бжалъ до первой станціи, гд передавалъ ихъ другому гонцу, тотъ также точно пускался бгомъ до слдующей станціи, и такъ дале, пока всти не достигали столицы. Гонцы эти, воспитываемые для своего ремесла съ малолтства, бгали чрезвычайно скоро, такъ-что депеши переносились изъ мста въ мсто съ быстротою отъ ста до двухъ-сотъ миль въ сутки. Свжая рыба подавалась часто за столомъ Монтезумы двадцать-четыре часа спустя посл того, какъ была поймана въ Мехиканскомъ-Залив, который отстоитъ на двсти миль отъ столицы. Этимъ способомъ, извстія о движеніяхъ войскъ доходили ко двору въ самое короткое время, тогда цвтъ одежды гонца означалъ характеръ его депешей и появленіе его распространяло радость или уныніе по городамъ, черезъ которые онъ проходилъ.
Одною изъ основныхъ идей ацтекскихъ постановленій, къ которой направлялись и частная дисциплина и общественныя отличія, была война. Въ Мехик, какъ и въ Египт, воинъ раздлялъ съ жрецомъ высшую степень народнаго уваженія. Государь, какъ мы уже видли, долженъ былъ непремнно быть опытнымъ воиномъ. Главнымъ божествомъ Ацтековъ былъ богъ войны и главною цлью ихъ походовъ было добываніе плнниковъ, для принесенія въ жертву на его алтаряхъ. Павшій въ битвъ воинъ переносился въ страны невыразимаго блаженства, въ свтлыя области солнца. Отъ этого, каждая война длалась въ род крестоваго похода и каждый воинъ, воодушевленный тмъ же религіознымъ энтузіазмомъ, какъ древніе Сарацины или крестоносцы, не только презиралъ опасностями, во искалъ ихъ, домогаясь нетлннаго внца мученическаго. Такъ мы видимъ, что то же побужденіе дйствуетъ одинаково въ самыхъ противоположныхъ концахъ свта: Азіатецъ, Европеецъ и Американецъ призываютъ равно усердно святое имя религіи для удовлетворенія своей кровожадности.
Вопросъ о войн разбирался въ совтъ государя и его главныхъ вельможъ. До объявленія ея, посылались въ непріятельскую страну послы, требовать отъ нея поклоненія мехиканскимъ богамъ и платы установленной дани. Особы посланниковъ считались во всемъ Анагуак священными, ихъ угощали въ большихъ городахъ на общественный счетъ, и везд принимали съ учтивостью, пока они не уклонялись отъ большихъ дорогъ. Въ противномъ случа, они лишались своихъ привилегій. Если посольство оказалось безуспшнымъ, то за нимъ слдовалъ вызовъ или открытое объявленіе войны, тогда требовались контрибуціи и подкрпленія отъ завоеванныхъ областей — всегда обязанныхъ высылать воиновъ, равно какъ платить дань — и войско, предводительствуемое обыкновенно самимъ монархомъ, двигалось въ походъ.
Ацтекскіе государи употребляли поощрительныя средства, обычныя у Европейцевъ, для возбужденія честолюбія своихъ послдователей. Они учредили нсколько военныхъ орденовъ, имвшихъ каждый свои преимущества и наружные отличительные знаки. По-видимому, у нихъ существовалъ также родъ рыцарскаго достоинства нисшаго разбора. Все это было дешевйшимъ способомъ награждать за воинскія доблести, и всякій, недостигшій никакого отличія, не имлъ права носить украшенія на своей особ или оружіи, а долженъ былъ одваться въ грубую блую ткань изъ волоконъ алоя, называвшуюся некенъ. Даже члены семейства монарха не были освобождены отъ этого закона, напоминающаго обычай рыцарей христіанства, носившихъ простыя брони и щиты безъ гербовъ и девизовъ, пока имъ не удавалось свершить какой-нибудь блистательный военный подвигъ. Хотя военныя отличія были открыты всмъ безъ разбора, но вроятне всего, что орденами украшались большею частію люди высшаго сословія, которые, по своему первоначальному воспитанію и связямъ, могли выступать въ поле при особенно выгодныхъ обстоятельствахъ.
Костюмъ воиновъ высшаго разряда былъ живописенъ и часто великолпенъ. Они плотно надвали на тло куртку изъ стеганой хлопчатой бумаги, такую толстую, что она была непроницаема для легкаго метательнаго оружія Индійцевъ. Одежда эта была чрезвычайно легка и удобна, и ее переняли у Ацтековь сами Испанцы. Богатые военачальники носили иногда вмсто такой ватной куртки кирасу, сдланную изъ тонкихъ золотыхъ или серебряныхъ пластинокъ, на нее накидывалась верхняя одежда изъ перьевъ, превосходно-выработанная. Шлемы Ацтековъ были деревянные, а у иныхъ серебряные, имъ давали форму головъ дикихъ зврей, а къ верхушк прившивали султанъ изъ яркихъ разноцвтныхъ перьевъ, пересыпанныхъ драгоцнными камнями и украшенныхъ золотою обдлкой. Военачальники носили также ожерелья, браслеты и серьги изъ тхъ же дорогихъ матеріаловъ.
Арміи Ацтековъ раздлялись на корпуса по восьми тысячъ человкъ, а корпуса на дружины изъ трехъ или четырехсотъ воиновъ, имвшія каждая своего начальника. На народномъ знамени, которое сравнивали съ римскимъ, былъ изображенъ вышитый золотомъ и украшенный перьями государственный гербъ: имя и знаки монархіи выражались на немъ іероглифическими символами. Роты и первоклассные военачальники имли также свои особенные знамена и девизы, которыхъ яркіе цвта и пестрыя перья придавали войску поразительпо-блестящій видъ.
Тактика Ацтековъ была тактикою народа, у котораго война хотя и была ремесломъ, но не возвысилась до степени науки. Они шли на непріятеля съ пснями, испуская воинскій крикъ, атаковали его стремительно, отступали также быстро, длали засады, внезапныя нападенія и безпокоили своихъ противниковъ частными партизанскими нападеніями. Дисциплина ихъ возбуждала, однако, удивленіе самихъ испанскихъ завоевателей: ‘Прекрасный былъ видъ’, говорилъ одинъ изъ нихъ: ‘когда они выступали впередъ такъ бодро, весело и въ такомъ чудесномъ порядк!’ Въ битвъ, они старались не столько истреблять непріятелей, сколько набирать плнниковъ, и никогда не сдирали кожу съ череповъ убитыхъ, какъ длали другія свероамериканскія племена. Доблесть воина опредлялась числомъ его плнниковъ, которыхъ по могъ спасти никакой выкупъ.
Военный уставъ Мехиканцевъ имлъ тотъ же безпощадный характеръ, какъ и прочіе законы. Неповиновеніе наказывалось смертью, воинъ, оставившій свои знамена, хотя бы аттаковалъ непріятел, но прежде приказанія, или отнимавшій добычу и плнниковъ у другаго, претерпвалъ ту же участь. Одинъ изъ тсцкукскихъ государей, въ духъ древняго Римлянина, казнилъ двухъ сыновей своихъ — излечивъ напередъ ихъ раны — за нарушеніе послдняго закона.
Не должно забыть одного здшняго учрежденія, введеніе котораго въ старомъ свт причислено къ благодтельнйшимъ плодамъ образованія: въ главныхъ городахъ были больницы для леченія страждущихъ и пожизненнаго помщенія изувченныхъ воиновъ, врачи этихъ больницъ были ‘несравненно лучше европейскихъ’, говоритъ одинъ старинный лтописецъ: ‘они не длили леченія, чтобъ заставить себ больше заплатить’.
Вотъ краткій очеркъ гражданскихъ и военныхъ постановленій древнихъ Мехиканцевъ — неполный, по недостатку источниковъ свдній. Каждый, занимавшійся изъисканіями европейской старины, могъ убдиться въ томъ, какъ темны и неопредленны политическія данныя, добываемыя изъ разсказовъ монаховъ-лтописцевъ. Но здсь историку предстояло несравненно боле трудностей: сказанія ацтекскихъ хроникъ, сохранившіяся на гіероглифическихъ картинахъ, передавались испанскимъ писателямъ на язык, съ которымъ они были очень-мало знакомы, а описываемыя въ нихъ постановленія до того были отличны отъ ихъ собственныхъ, что они не могли составить себ основательнаго понятія. Среди такихъ сомнительныхъ просвтовъ въ густомъ мрак, нельзя требовать точности въ подробностяхъ. Тутъ остается историку одно: набросить нкоторыя изъ боле разительныхъ чертъ, которыя бы могли произвести въ ум читателя сколько возможно врное впечатлніе.
Какъ бы то ни было, я сказалъ достаточно, чтобъ показать, какъ далеко Ацтеки и Тецкуки опередили кочующія племена Сверной-Америки. Достигнутая ими степень образованности, какъ обнаруживаютъ ихъ политическія постановленія, можетъ, немногимъ выше цивилизаціи нашихъ саксонскихъ праотцовъ въ царствованіе короля Алфреда. По свойству ихъ просвщенія, общественному быту и нравамъ, Ацтековъ и Тецкуковъ можно скоре сравнить съ древними Египтянами, съ которыми они имли гораздо-боле общаго.
Ознакомившись съ новйшими Мехиканцами, покажется трудно поврить, чтобъ это были потомки того самаго народа, который могъ составить, себ такія здравыя учрежденія, какія мы сейчасъ разсматривали. Но должно помнить, что ныншніе Мехиканцы не боле, какъ завоеванное племя, столько же различное отъ своихъ предковъ, какъ новйшіе Египтяне отъ тхъ, которые построили — не скажу, безобразныя пирамиды,— по храмы и дворцы, которыхъ великолпныя развалины видны на берегахъ Нила, у Луксора и Карнака. Различіе это еще не такъ разительно, какъ между древними Греками и ихъ переродившимися потомками, которые бродятъ равнодушно среди великихъ произведеній искусствъ, не имя вкуса восхищаться ими, и говорятъ языкомъ еще боле безсмертныхъ памятниковъ словесности, которыхъ почти не имютъ способности понимать. А между-тмъ, современные намъ Греки дышатъ тою же атмосферой, согрваются тмъ же солнцемъ и вырастаютъ среди тхъ же мстоположеній, какъ и т, которые пали при Маратовъ и увнчались неувядаемой славой. Та же кровь течетъ въ жилахъ новйшихъ Грековъ, какая текла въ жилахъ древнихъ, по вка тиранства пронеслись надъ Греціей, и сыны ея принадлежатъ къ числу племенъ порабощенныхъ.
Въ природ американскаго Индійца есть что-то особенно-чувствительное. Онъ инстинктивно съеживается отъ суроваго прикосновенія чужеземной руки. Даже, когда это чужеземное вліяніе приходитъ въ видъ просвщенія, онъ поникаетъ и гаснетъ отъ него. Такъ было съ Мехиканцами: подъ владычествомъ Испанцевъ, многолюдство ихъ безмолвно таяло и исчезало, бодрость замнилась уныніемъ, и они не ступаютъ уже по долинамъ своихъ горъ съ чувствомъ сознанія независимости своихъ предковъ. Въ ихъ робкой походк, мягкомъ и грустномъ выраженіи лицъ, мы видимъ печальные отпечатки племени покореннаго. Дло человчества, безъ-сомннія, выиграло отъ этой перемны: Мехиканцы живутъ подъ владычествомъ лучшей системы законовъ, спокойствіе ихъ обезпечено, они христіане, по всего этого недостаточно. Древнее просвщеніе ихъ имло мужественный характеръ народа варварскаго, суровыя добродтели Ацтековъ были ихъ врожденными качествами, они отказывались покориться европейской образованности, которую прививали къ нимъ насильно. Наружность Мехиканца, черты лица, тлосложеніе, цвтъ, т же, что были у его праотцевъ, по нравственная характеристика народа, все, что составляло отличительность его, какъ особеннаго племени, исчезло навсегда.

III.
Мехиканская миологія.— Духовенство.— Храмы.— Человческія жертвы.

Гражданскій бытъ Ацтековъ связывался такъ тсно съ религіей, что не зная ея, невозможно имть врныхъ понятій о ихъ правительств и общественныхъ учрежденіяхъ.4Покуда, я не стану распространяться о нкоторыхъ изъ ихъ замчательныхъ легендъ: попытаюсь только дать краткій очеркъ ихъ миологіи и ревностной заботливости о ненарушимости національной вры.
Миологію можно считать поэзіею религіи, или, скоре, поэтическимъ развитіемъ врожденнаго человку религіознаго начала у первобытнаго народа: это усиліе слпотствующаго объяснить себ тайну существованія и постичь невидимыхъ дятелей природы. Хотя причина миологій та же для всхъ племенъ, но характеръ ея долженъ непремнно зависть отъ свойствъ и нравовъ каждаго. Такимъ-образомъ, свирпые Готы, употреблявшіе на празднествахъ черепы убитыхъ непріятелей, должны были имть миологію совершенно различную отъ той, какую могли придумать женоподобные обитатели Испаньнолы, проводившіе жизнь въ безпечной праздности, подъ тнью широколиственныхъ банановъ.
Въ позднйшія и боле утонченныя времена, эти первобытныя легенды сливаются поэтами въ правильную систему, и суровые очерки получаютъ формы идеальной красоты, которыя длаются предметами обожанія вковъ легковрія, и восторга послдующихъ. Таковы поэтическіе вымыслы Гезіода и Гомера, ‘которые’, какъ говоритъ отецъ исторіи Геродотъ: ‘создали теогонію Грековъ’, Не должно принимать этого показанія въ слишкомъ буквальномъ смысл, ибо едва-ли возможно, чтобъ одинъ человкъ могъ создать религіозную систему для цлаго народа. Поэты только дополняли неясные очерки преданій и придавали имъ красоту и разнообразіе, воспламенявшія воображеніе другихъ людей. Могущество поэтовъ ощутительно даже во времена гораздо-боле зрлыя. Доказательствомъ тому могутъ служить вдохновенныя произведенія Данте и Мильтона.
За періодомъ поэзіи наступаетъ періодъ философіи, которая, отвергая и легенды отдаленной древности и поэтическія прикрасы послдующихъ временъ, защищается отъ обвиненія въ безвріи аллегорическимъ истолкованіемъ народной миологіи, стараясь примирить ее съ выводами пауки.
Религія Мехиканцевъ прошла первый изъ разсмотрнныхъ нами періодовъ, и хотя на все мало дйствовали поэтическія вліянія, получила особый отпечатокъ отъ жрецовъ, которые дали ей обряды, не уступавшіе церемонностью, и отяготительностью никакимъ миологіямъ въ свт. Кром-того, жрецы накинули покрывало аллегоріи на древнія легенды и окружили свои божества аттрибутами, скоре похожими на безобразимо вымыслы восточныхъ народовъ стараго свтя, чмъ на легкія фантазіи греческой миологіи, въ которыхъ черты человчества, хотя и преувеличенныя, никогда вполн не отбрасывались въ сторону.
Вникая въ религіозную систему Ацтековъ, невольно чувствуешь себя пораженнымъ ея наружною несообразностью: кажется, какъ-будто одна часть ея должна происходить отъ народа, сравнительно образованнаго, тогда-какъ другая дышетъ духомъ самой лютой кровожадности. Обстоятельство это внушаетъ, естественнымъ образомъ, предположеніе двухъ отдльныхъ источниковъ врованій и заставляетъ думать, что Ацтеки получили отъ своихъ предшественниковъ Тольтковъ боле крпкую вру, къ которой, въ-послдствій, примшали свою собственную миологію. Послдняя сдлалась вскор владычествующею и передала свою мрачную тнь религіямъ покоренныхъ народовъ, которыхъ Мехиканцы, подобно древнимъ Римлянамъ, любили, по-видимому, обращать въ свою вру. Наконецъ, угрюмое суевріе Ацтековъ распространилось до отдаленнйшихъ предловъ Анагуака.
Ацтеки признавали верховнаго Творца и владыку вселенной. Они обращались къ нему въ своихъ мольбахъ: ‘Богъ, которымъ мы живемъ, вездсущій, знающій вс мысли и ниспосылающій вс дары’,— ‘Богъ, безъ котораго человкъ ничто, невидимый, безплотный, единый, совершеннаго совершенства и частоты’, — ‘Богъ, подъ крыломъ котораго мы находимъ отдохновеніе и врную защиту’. Такіе высокіе аттрибуты показываютъ, что они имли понятіе объ истинномъ Бог. Но идея единства, идея о существ, котораго хотніе есть дйстріе, который не нуждается въ агентахъ нисшихъ для исполненія своей воли,— была слишкомъ-проста или слишкомъ-обширна для ихъ понятій: они, по обыкновенію, прибгали къ множеству боговъ, владычествовавшихъ надъ стихіями, временами года и различными занятіями человка. Изъ пахъ было тринадцать главныхъ и боле двухсотъ нисшихъ, каждый имлъ свой день и свое особенное празднество.
Главою всхъ былъ грозный Гуитцилопочли, мехиканскій Марсъ, хотя несправедливо сравнивать героическаго бога войны древности съ этимъ кровожаднымъ чудовищемъ. Онъ былъ божествомъ-покровителемъ націи и фантастическое изображеніе его было увшано драгоцннйшими украшеніями. Храмы его были величественнйшія и богатйшія изъ всхъ зданій, а на алтаряхъ безпрестанно струилась кровь человческихъ жертвъ во всхъ городахъ государства. Не трудно понять, какое пагубное вліяніе имло подобное суевріе на характеръ народа.
Гораздо интереснйшимъ лицомъ мехиканской миологіи былъ Кветцалькоатль, богъ воздуха, во время пребыванія своего на земл, онъ научалъ людей употребленію металловъ, земледлію и гражданственности: онъ былъ, безъ-сомннія, однимъ изъ тхъ благодтелей этого племени, котораго благодарность потомства причла къ сонму боговъ. При немъ земля рождала цвты и плоды безъ всякаго воздлыванія, колосъ маиса былъ такъ великъ, что его едва могъ снести человкъ, хлопчатая бумага, вырастая, принимала сама-собою яркіе цвта, которыми люди стали ее посл окрашивать, воздуха, былъ наполненъ упоительными ароматами и сладкимъ пніемъ прелестнйшихъ птицъ: словомъ, то былъ золотой вкъ Анагуака, дни блаженства, подобные которымъ мы видимъ въ преданіяхъ многихъ народовъ стараго свта.
Неизвстно чмъ, Кветцалькоатль навлекъ на себя гнвъ одного изъ верховныхъ боговъ, который принудилъ его оставить страну. На пути въ изгнаніе, онъ останавливался въ город Чолул, гд въ честь его былъ выстроенъ храмъ, котораго массивные остатки составляютъ и теперь одинъ изъ замчательнйшихъ памятниковъ мехиканской древности. Достигнувъ береговъ Мехиканскаго-Залива, онъ распростился со своими послдователями, общавъ постить ихъ со временемъ вмст со своими дтьми, потомъ онъ слъ на волшебный челнокъ, составленный изъ зминыхъ шкуръ, и поплылъ по великому морю къ баснословной стран Тлапалланъ. Преданіе говоритъ, что онъ былъ высокаго роста, имлъ блую кожу, длинные темные волосы и разввающуюся блую бороду. Мехиканцы ждали съ доврчивостью возвращенія своего благодтельнаго божества, и эта замчательная легенда, глубоко лелеянная ихъ сердцами, подготовила будущіе успхи Испанцевъ, какъ мы въ-послдствіи увидимъ.
Недостатокъ мста заставляетъ насъ отказаться отъ дальнйшихъ подробностей касательно мехиканскихъ божествъ, хотя аттрибуты многихъ изъ нихъ были тщательно описаны въ правильной постепенности, даже и пенатовъ или домашнихъ божествъ, которыхъ маленькія изображенія находились въ самыхъ скромныхъ жилищахъ.
Ацтековъ волновало любопытство, свойственное человку на каждой почти ступени просвщенія, приподнять покрывало, наброшенное судьбою на таинственное прошедшее и еще боле грозное будущее. Подобно народамъ стараго материка, они старались облегчить въ своемъ воображеніи подавляющую идею вчности, раздляя ее на циклы или періоды, въ нсколько тысячъ лтъ каждый. Такихъ цикловъ было четыре: по истеченіи каждаго, дйствіемъ которой-нибудь изъ стихій природы, человческій родъ долженъ исчезать съ земли и солнце погасать на неб, чтобъ потомъ возвратиться снова.
Ацтеки воображали три отдльныхъ рода существованія въ будущей жизни. Злые,— большая часть человчества,— должны искупать грхи своя въ жилищ вчной тьмы. Другой разрядъ, неимвшій никакого отличительнаго достоинства, кром смерти отъ извстныхъ болзней, выбранныхъ по странной прихоти, предназначался въ будущей жизни къ наслажденію отрицательнымъ существованіемъ среди празднаго довольства. Но высшее мсто, какъ и у всхъ воинственныхъ народовъ, предоставлялось героямъ, павшимъ въ битв или на жертвенник. Они прямо переносились въ присутствіе солнца, которое въ будущей жизни ежедневно сопровождали съ пснями и плясками по его свтлому небесному пути, а черезъ нсколько лтъ, души ихъ переселялись въ мелкія облака и птицъ съ прекрасными перьями и очаровательнымъ пніемъ, и веселились среди роскошныхъ цвтовъ и упоительныхъ благоуханій садовъ райскихъ. Таковы были понитія Ацтековъ о вчномъ блаженств, характеръ его у нихъ утонченне, чмъ у боле-образованныхъ язычниковъ древняго Запада, которыхъ элизіумъ ограничивался воинскими играми и чувственными наслажденіями здшней жизни. Въ участи злыхъ мы отличаемъ т же черты утонченности идей: у нихъ, отсутствіе всякихъ физическихъ страданій составляетъ разительную противоположность съ мученіями, такъ замысловато придуманными фантазіею просвщеннйшихъ народовъ. Во всемъ этомъ, такъ рзко противоположномъ естественнымъ внушеніямъ кровожаднаго Ацтека, мы видимъ доказательства высшаго просвщенія, наслдованнаго ими отъ племени, обитавшаго страну до ихъ прибытія.
Предположенные нами предлы дозволяютъ только упомянуть вкратц объ одной или двухъ изъ ихъ интереснйшихъ церемоніи. При смерти Ацтека, трупъ одвали въ костюмъ, присвоенный его божеству патрону, покойника осыпали кусками бумаги, которые должны были дйствовать, какъ благодтельные талисманы противъ опасностей предстоящей ему темной дороги. Если онъ былъ богатъ, то при похоронахъ приносили въ жертву толпу невольниковъ. Тло сожигали, а прахъ, собранный въ вазу, хранился въ одномъ изъ покоевъ дома. Тутъ мы видимъ въ послдовательности обычаи католиковъ, мусульманъ, Татаръ, и древнихъ Грековъ и Римлянъ: любопытныя сближенія, показывающія, какъ осторожно должно принимать выводы, основанные на аналогіи.
Еще боле случайное сходство съ христіанствомъ можно видть въ церемоніи Ацтековъ при наименованіи ихъ дтей: губы и грудь младенца обрызгивались водою, причемъ ‘умоляли Владыку, чтобъ онъ дозволилъ этимъ священнымъ каплямъ смыть грхъ, зачавшійся до начала міра, дабы дитя могло возродиться вновь’. Многія молитвы Ацтековъ, постоянно принятыя въ ихъ богослуженіи, напоминаютъ намъ христіанскую мораль: ‘Очисти насъ, о Владыко, навсегда! Не-уже-ли эта кара предназначена не для нашего исправленія, но для нашей гибели?’ Или: ‘Надли насъ изъ источниковъ твоего великаго милосердія дарами, которыхъ мы недостойны по дламъ нашимъ’. ‘Живи въ миръ со всми’, говоритъ ихъ поученіе: ‘переноси обиды со смиреніемъ, Богъ, который видитъ, вступится за тебя’. Но самое любопытное сближеніе со св. писаніемъ находимъ въ замчательномъ изреченіи: ‘Тотъ, кто смотритъ слишкомъ-пристально на женщину, совершаетъ прелюбодяніе глазами’. Такія чистыя и высокія правила перемшаны, между-тмъ, съ другими предписаніями ребяческаго и даже скотскаго характера, обнаруживающими сбивчивость нравственныхъ понятій, естественную на зар просвщенія. Какъ бы то ни было, трудно найдти въ такомъ состояніи общества поученія столько же возвышенныя, какъ правила, внушенныя свтлыми идеями древней философіи.
Хотя миологія Ацтековъ не заимствовала ничего отъ прекрасныхъ вымысловъ поэзіи или отъ размышленій философіи, однакожь она была много обязана, какъ я упоминалъ, жрецамъ, старавшимся ослплять воображеніе народа самыми пышными и торжественными обрядами. Вліяніе духовенства, обладающаго всмъ скуднымъ запасомъ учености при незрломъ состояніи просвщенія, должно быть огромно на умы народа невжественнаго, въ особенности, когда ученость эта иметъ ложное направленіе, которое занимается не столько естественными явленіями природы, сколько фантастическими химерами человческаго суеврія. Таковы науки астрологія и гаданіе, въ таинства которыхъ ацтекскіе жрецы были хорошо посвящены. Владя по наружности ключами отъ будущности, они внушали простодушной толп чувство суеврнаго благоговнія, до котораго не доходилъ ни одинъ народъ, не исключая и древнихъ Египтянъ.
Сословіе жрецовъ было весьма-многочисленно, это видно изъ показанія, что ихъ принадлежало пять тысячъ къ одному главному храму столицы. Различныя званія и обязанности ихъ были опредлены съ большою подробностью. Знавшіе хорошо музыку, управляли хорами, другіе устроивали празднества, сообразно съ календаремъ. Нкоторые занимались воспитаніемъ юношества, а другимъ были поручены іероглифическія картины и изустныя преданія, но страшная обязанность умерщвленія человческихъ жертвъ была исключительною принадлежностью главныхъ жрецовъ. Всмъ сословіемъ управляли два верховныхъ жреца, избиравшіеся государемъ и первыми вельможами, по-видимому, безъ разбора ихъ происхожденія, но единственно по достоинствамъ, доказаннымъ ихъ поведеніемъ въ нисшемъ званіи. Оба они были равны саномъ и подчинялись одному только монарху, который рдко дйствовалъ безъ ихъ совтовъ въ важныхъ государственныхъ длахъ.
Каждый жрецъ предназначался служенію какого нибудь особеннаго божества, они размщались въ зданіяхъ, принадлежавшихъ къ храму, къ которому были опредлены, по крайней мр, на то время, когда должны были исполнять тамъ непосредственныя обязанности, ибо имъ дозволялось жениться и имть семейства. Находившіеся при храмахъ жрецы жили во всей, суровой строгости монастырской дисциплины. Три раза въ-теченіе дня и разъ ночью, они регулярно сзывались къ молитв. У нихъ были заведены частыя омовенія и бднія, они истязывали себя жестокимъ бичеваніемъ, они протыкали себ тло до крови колючками алоя, короче сказать, они прибгали ко всмъ родамъ фанатическаго покаянія, обычнаго людямъ всхъ временъ, ‘превращавшимъ землю въ адъ, въ надежд заслужить небеса’ {‘In hopes to merit heaven by making earth a bell’. Lord Byron.}.
Большіе города были раздлены на участки, поручавшіеся приходскому духовенству, которое исправляло въ нихъ вс религіозныя обязанности. Замчательно, что и у Ацтековъ были обряды исповди и отпущенія грховъ. Тайны исповди оставались священными и покаянія налагались точно такого же рода, какъ принятыя римско-католическою церковью. Въ религіозныхъ обычаяхъ Ацтековъ были дв замчательныя особенности: первая, что повтореніе проступка, однажды очищеннаго покаяніемъ, считалось неискупимымъ, а потому исповдь длалась только разъ въ человческой жизни и обыкновенно отлагалабь до ея поздняго періода, когда кающійся очищалъ свою совсть и разглаживалъ разомъ вс грхи за долгое время, другая, что отпущеніе грховъ духовенствомъ принималось наравн съ законнымъ наказаніемъ за преступленія и уполномочивало къ освобожденію преступника, если онъ былъ посаженъ подъ стражу. Долгое время посл завоеванія, простодушные туземцы, которымъ случалось подвергнуться строгости законовъ, думали избгнуть наказанія, показывая, свидтельство о своей исповди.
Одною изъ важнйшихъ обязанностей жрецовъ было воспитаніе юношества, для чего отводились особыя зданія въ предлахъ ограды главнаго храма. Сюда помщались дти обоего пола родителей высшихъ и среднихъ классовъ съ самаго нжнаго возраста. Двочки поручались жрицамъ, ибо женщины могли у нихъ исполнять вс духовныя обязанности, исключая жертвоприношеніи. Въ этихъ заведеніяхъ, мальчики выростали подъ строгимъ вліяніемъ монастырскихъ уставовъ и обычаевъ, они украшали цвтами алтари боговъ, поддерживали пламя священныхъ огней и принимали участіе въ религіозномъ пніи и церемоніалахъ. Находившіеся въ высшемъ училищ,— оно называлось Кальмекакъ,— были посвящаемы въ таинства іероглифовъ и учености, передававшейся но преданію, имъ преподавали основныя правила государственнаго управленія, и свднія изъ астрономіи и естественныхъ наукъ, сколько было извстно самимъ жрецамъ. Двочекъ учили женскимъ рукодльямъ, въ особенности тканью и вышиванью богатыхъ покрововъ на жертвенники божествъ. На нравственность воспитывавшихся обоего пола обращалось-особенное вниманіе, приличіе соблюдалось въ высшей степени и вс проступки наказывались чрезмрно строго, а нкоторые даже смертью. Страхъ былъ главною пружиной воспитанія Ацтековъ.
Когда наставало время замужства для двушекъ, или вступленія въ свтъ юношей, ихъ выпускали изъ монастырей съ большими церемоніями. Рекомендація наставниковъ доставляла тогда многимъ изъ способнйшихъ значительныя мста въ общественной жизни. Хитрая политика мехиканскихъ жрецовъ, предоставлявшихъ себ дло умственнаго и нравственнаго образованія, давала имъ возможность направить гибкіе молодые умы по-своему и внушить имъ безусловное почтеніе къ религіи и ея служителямъ, почтеніе, непокидавшее желзную натуру воиновъ долгое время спустя посл того, когда уже исчезали вс прочіе признаки воспитанія отъ суроваго ремесла, которому была посвящена ихъ жизнь.
Къ каждому изъ главныхъ храмовъ были приписаны особые участки земли на содержаніе жрецовъ. Имнія эти увеличивались набожностью и политикой государей, такъ-что въ царствованіе послдняго Монтезумы они распространились до огромныхъ размровъ и покрывали собою любую область государства. Жрецы управляли своею собственностью сами и по-видимому обращались съ своими васаллами кротко и снисходительно, какъ это длается и длалось вообще въ монастырскихъ помстьяхъ. Кром запасовъ, извлекаемыхъ изъ этого источника доходовъ, ацтекскіе духовные обогащались приношеніями первыхъ, произведеній земли и другими взносами, внушенными набожностью или суевріемъ. Излишекъ отъ того, что требовалось на поддержаніе блеска обрядовъ и достоинства жрецовъ, раздавался бднымъ — обязанность, строго предписанная нравственными уставами Ацтековъ. Такимъ-образомъ, мы находимъ, что одна и та же религія проповдуетъ уроки самаго чистаго человколюбія, и вмст съ тмъ, какъ сейчасъ увидимъ, самаго безпощаднаго зврства. Такая несообразность не покажется поврочною тмъ, кто знакомъ съ исторіею римско католической церкви въ первые вка инквизиціи.
Мехиканскіе храмы, теокалли, ‘домы Бога’, какъ ихъ называли, были весьма многочисленны. Ихъ набиралось по нскольку сотъ въ каждомъ изъ главныхъ городовъ, разумется, включая и весьма скромныя зданія. То были вообще массивныя земляныя насыпи, выложенныя камнемъ или кирпичомъ, и похожія формою на древне-египетскія пирамидальныя постройки. Основанія многихъ занимали боле ста футъ въ квадрат, а сами они поднимались еще выше. Храмы раздлялись на четыре или пять этажей, которыхъ размры уменьшались но мръ возвышенія. Всходъ былъ по ступенямъ крыльца, устроеннаго снаружи пирамиды, на одномъ изъ угловъ. Первый пролетъ ступеней велъ на террассу или галерею втораго этажа, которая шла кругомъ всего зданія къ слдующему пролету ступеней, начинавшемуся на томъ же самомъ углу и ведшему къ той же террассъ, такъ-что прежде, чмъ дойдешь до вершины храма, долженъ обойдти его нсколько разъ кругомъ. У нкоторыхъ храмовъ, крыльцо вело прямо къ центру западнаго фаса зданія. Вершиною всей массы была широкая площадка, на которой выстраивали по одной или но дв башни, вышиною отъ сорока до пятидесяти футъ, въ этихъ святилищахъ стояли идолы божествъ, во славу которыхъ храмъ былъ воздвигнутъ. Передъ башнями помщался страшный жертвенный камень и два высокіе алтаря, на которыхъ постоянно поддерживались неугасаемые огни. Преданіе говоритъ, что такихъ огней было до шестисотъ на зданіяхъ меньшаго размра, воздвигнутыхъ внутри ограды главнаго храма города Мехико: они, вмст съ огнями священныхъ зданій въ другихъ частяхъ столицы, разливали^по улицамъ ея яркій свтъ въ самыя темныя ночи.
При такой постройк храмовъ, вс религіозныя церемоніи и вообще все богослуженіе, производились публично. Длинныя процессіи жрецовъ, тянувшіяся вокругъ массивныхъ боковъ огромной насыпи къ вершин, и страшныя жертвоприношенія, которыя тамъ происходили, все это было видно изъ отдаленнйшихъ концовъ столицы и напечатлвало въ умахъ зрителей суеврное благоговніе къ таинствамъ религіи и грознымъ ея истолкователямъ.
Впечатльніе это поддерживалось во всей сил многочисленными празднествами. Каждый мсяцъ былъ посвященъ особому божеству-покровителю, каждая недля, даже каждый день, имли въ календар Ацтековъ свое празднество, такъ-что трудно понять, какъ потребности ежедневной жизни могли согласоваться съ религіозными. Многія изъ церемоній имли кроткій и веселый характеръ, состоя изъ народныхъ псень и плясокъ, въ которыхъ принимали участіе оба пола. Составлялись процессіи изъ женщинъ и дтей, увнчанныхъ цвточными гирляндами и назначенныхъ для приношенія плодовъ, созрвшаго маиса, или куреній разныхъ пріятныхъ благовоній на жертвенники божества, обагренные кровью животныхъ. Эти мирные обряды перешли къ Ацтекамъ отъ ихъ предшественниковъ — Тольтековъ. Но къ нимъ они присоединили суеврія своего собственнаго вымысла, столь зврскія и отвратительныя, что я бы готовъ былъ умолчать о нихъ, еслибъ это не оставило читателя въ невдніи на-счетъ самаго разительнаго изъ ихъ обычаевъ, имвшаго величайшее вліяніе на національный характеръ Ацтековъ.
Человческія жертвы ввелись у Ацтековъ въ началъ четырнадцатаго вка, лтъ за двсти до завоеванія Мехики Испанцами. Рдкія сперва, онъ сдлались чаще по мръ распространенія границъ государства подъ-конецъ, почти каждое празднество заключалось этимъ омерзительнымъ обрядомъ. Въ религіозныхъ церемоніяхъ, Ацтеки старались олицетворить главныя черты характера или исторіи божества, бывшаго ихъ предметомъ. Приведемъ примръ.
Одно изъ важнйшихъ торжествъ было въ честь бога Тецкатлепока, который уступалъ саномъ одному только ‘Верховному Существу’. Онъ назывался ‘душою міра’ и считался его творцомъ. Его описывали красавцемъ, одареннымъ вчною юностью. За годъ до предположеннаго жертвоприношенія, выбирался плнникъ, замчательный по своей красот и безъ малйшаго тлеснаго недостатка, для олицетворенія этого божества. Къ нему приставлялись наставники, научавшіе его, какъ выполнять эту новую роль съ приличнымъ достоинствомъ и благолпіемъ. Его одвали въ богатый костюмъ, угощали, воскуряли для него благовонія и собирали лучшіе цвты, до которыхъ древніе Мехиканцы были такіе же страстные охотники, какъ теперешніе. Когда онъ выходилъ, за нимъ слдовала свита изъ царскихъ пажей, когда останавливался на улицахъ съиграть какую-нибудь любимую мелодію, толпа повергалась ницъ и поклонялась ему, какъ представителю благодтельнаго бога. Такимъ-образомъ, онъ жилъ въ роскоши и удовольствіяхъ, пока не наступалъ послдній мсяцъ до дня, назначеннаго для принесенія его въ жертву. Тогда избирали четырехъ прелестнйшихъ двицъ, носившихъ имена главныхъ богинь, он раздляли его ложе, съ ними онъ продолжалъ жить въ сладострастной нг, угощаемый на пиршествахъ первыхъ вельможъ, воздававшихъ ему вс почести,подобающія божеству.
Наконецъ, наставалъ пагубный день жертвоприношенія, съ которымъ кончалось его кратковременное величіе. Онъ скидывалъ пышныя убранства и прошался съ прекрасными участницами своихъ наслажденій. Одна изъ царскихъ лодокъ перевозила его черезъ озеро къ возвышавшемуся на прибрежьи храму, около лиги разстоянія отъ столицы. Туда стекались толпы жителей, желавшихъ присутствовать при заключеніи торжества. Поднимаясь среди печальной процессіи вдоль боковъ пирамидальной насыпи, злополучная жертва сбрасывала съ себя блестящія украшенія и цвты, и разбивала въ куски музыкальные инструменты, которыми услаждала часы заточенія. На вершин, его принимали шестеро жрецовъ, которыхъ длинные всклоченные волосы разввались въ безпорядк по чернымъ одяніямъ, покрытымъ іероглифами таинственнаго смысла. Они подводили несчастнаго къ жертвенному камню, огромному куску яшмы, сверху нсколько выпуклому, и на немъ раскладывали его. Пятеро жрецовъ держали его за голову, руки и ноги, а шестой, одтый въ красную мантію, для означенія своей кровавой обязанности, ловко вскрывалъ грудь жертвы острымъ ножомъ, сдланнымъ изъ ицтли — волканическаго вещества, твердаго, какъ камень, потомъ, запустивъ руку въ рану, вырывалъ трепещущее сердце, поднималъ его къ солнцу, предмету обожанія во всемъ Анагуакъ, и повергалъ къ ногамъ идола храма. Вс зрители внизу падали ницъ въ смиренномъ благоговніи. Трагическая смерть плнника пояснялась потомъ жрецами какъ образецъ человческой судьбы, блестящей въ началъ, но часто оканчивающемся горестью и бдствіемъ.
Такова была обыкновенная форма человческихъ жертвоприношеній у Ацтековъ. Свидтелями ея часто бывали негодующіе европейскіе завоеватели, проходя черезъ страну, многимъ изъ нихъ пришлось самимъ быть страдательными лицами въ этихъ ужасныхъ сценахъ.
Бывали особенные случаи, когда жертвамъ, предъ описаннымъ сейчасъ родомъ смерти, предстояли еще приготовительныя мученія самаго изъисканнаго разбора. Должно замтить, однако, что пытки эти по были у Ацтековъ внезапными внушеніями жестокости, какъ у сверо-американскихъ краснокожихъ Индійцевъ: вс он были строго предписаны религіозными уставами Ацтековъ и, вроятно, выполнялись часто съ такимъ же сокрушеніемъ сердца, какое испытывали нкоторые благочестивые слуги святой инквизиціи, выполняя ея грозные приговоры. Женщины, равно какъ и мужчины, по временамъ также приносились въ жертву. Въ нкоторыхъ случаяхъ, особенно въ засухи, когда праздновался день ненасытнаго Тлалока, бога дождя, на алтаряхъ его закалывались дти, большею частію младенцы. Когда эти невинныя существа, одтыя по праздничному и окруженныя свжими весенними цвтами, поднимались по бокамъ храма въ открытыхъ носилкахъ, они возбуждали жалость въ самыхъ жестокосердыхъ, крики обреченныхъ малютокъ покрывались дикимъ, пніемъ жрецовъ, которые читали въ ихъ слезахъ благопріятныя предзнаменованія своимъ мольбамъ. Дтей этихъ жрецы покупали обыкновенно у родителей бдныхъ, которые заглушали голосъ природы, вроятно, не столько отъ внушеній нищеты, сколько изъ фанатическаго суеврія.
Остается еще досказать самую отвратительную часть этихъ богопротивныхъ обрядовъ: т. е. какъ поступали съ тломъ принесеннаго въ жертву плнника. Оно отдавалось воину, взявшему его въ бою$ а тотъ, приправивъ мясо всми возможными гастрономическими средствами, угощалъ имъ своихъ друзей. То не былъ грубый пиръ голодныхъ людодовъ, по утонченная трапеза, за которою подавались въ изобиліи самыя вкусныя кушанья, приготовленныя съ искусствомъ, и самые изъисканные напитки: тутъ принимали участіе гости обоего пола и соблюдалось величайшее приличіе. Наврно можно сказать, что никогда образованность и самое гнусное варварство не сходились такъ близко между собою!
Обычай приносить въ жертву людей существовалъ у многихъ племенъ, не исключая образованнйшихъ народовъ изъ древности, но нигд онъ не былъ въ такихъ страшныхъ размрахъ, какъ въ Анагуак. Количество жертвъ, умерщвленныхъ тамъ ежегодно въ честь боговъ, потрясло бы вру самыхъ легковрныхъ. Едва-ли есть одинъ изъ современныхъ писателей, который бы ограничилъ ежедневныя жертвоприношенія во всемъ государств числомъ мене двадцати тысячь, хотя нкоторые доводятъ его до пятидесяти тысачь!
Въ важныхъ случаяхъ, какъ, напримръ, при коронаціяхъ государей или открытіяхъ новыхъ храмовъ, число жертвъ возрастаетъ до цифръ еще поразительнйшихъ. При освященіи великаго храма въ честь Гуитцилопочтли, въ 1486 году, плнниковъ, сбереженныхъ нарочно втеченіе нсколькихъ лтъ, привели со всхъ сторонъ въ столицу. Ихъ выстроили рядами, такъ-что они составляли процессію миль около двухъ длиною. Церемонія продолжалась нсколько дней, и говорятъ, будто семьдесятъ тысячь несчастныхъ обагрило кровью своею жертвенники этого грознаго божества! Но какъ поврить, чтобъ такая многочисленная толпа допустила вести себя на смерть безъ сопротивленіи? или какъ могли бы остатки ихъ не произвести въ многолюдной столиц заразительной болзни? А между-тмъ, событіе это весьма-близко къ эпох завоеванія, и подтверждается лучшими авторитетами. Одинъ фактъ можно полагать достоврнымъ: у Ацтековъ былъ обычай сохранять черепа принесенныхъ въ жертву въ нарочно-устроенныхъ для этого зданіяхъ, и спутники Кортеса насчитали въ одномъ изъ такихъ хранилищъ сто тридцать шесть тысячь череповъ! Слдовательно, не покушаясь на точное исчисленіе, можно смло заключить, что ежегодно гибли тысячи жертвъ въ разныхъ городахъ Анагуака на кровавыхъ алтаряхъ мехиканскихъ божествъ.
Дйствительно, великою цлію войны у Ацтековъ было столько же добываніе жертвъ для религіозныхъ церемоній, какъ распространеніе предловъ ихъ могущества. Поэтому, въ битвахъ, они не убивали никогда непріятелей, если была хотя малйшая возможность захватить ихъ живыми. Такому обстоятельству Испанцы были часто обязаны своимъ спасеніемъ. Когда спрашивали у Монтезумы, для чего онъ дозволяетъ республик Тласкала оставаться подл границъ своихъ независимою? онъ отвчалъ:— ‘Чтобъ она доставляла жертвы моимъ божествамъ’. Когда начиналъ обнаруживаться недостатокъ въ жертвахъ, жрецы, эти доминиканцы новаго свта, требовали настоятельно новыхъ и пугали своего суеврнаго государя гнвомъ раздраженныхъ небесъ. Подобно воинственному духовенству среднихъ вковъ, они вмшивались въ ряды воиновъ и отличались въ самыхъ многолюдныхъ свалкахъ своими страшными фигурами и бшеными жестами. Странно, что во всхъ странахъ самыя демонскія страсти человческаго сердца возжигались всегда во имя религіи!
Вліяніе такихъ обрядовъ на характеръ Ацтековъ было самое бдственное. Привычка къ кровавымъ сценамъ жертвоприношеній закаляла сердца въ нечувствительности и порождала кровожадность, подобную той, которую возбуждали въ Римлянахъ зрлища ихъ цирковъ. Безпрестанныя церемоніи, въ которыхъ народъ принималъ участіе, соединяли у него религію со всми частностями семейной жизни и распространяли суровость изуврства подъ домашнимъ кровомъ, такъ-что характеръ народа сдлался наконецъ серьзнымъ и даже суровымъ — черты, перешедшія къ теперешнимъ Мехиканцамъ. Разумется, что вліяніе жрецовъ сдлалось неограниченнымъ. Сами государи считали себ за честь, если ихъ допускали къ содйствію въ богослуженіи, далеко отъ того, чтобъ ограничивать власть жрецовъ одними духовными длами, они часто подчиняли имъ свою волю, въ случаяхъ, когда на мнніе ихъ всего мене должно было полагаться. Сопротивленіе жрецовъ остановило окончательную капитуляцію, которая одна могла спасти столицу Мехики. Весь народъ, отъ земледльца до государя, склонялся подъ игомъ послдняго рода тиранніи — слпаго фанатизма.
Разсматривая возмущающіе душу обычаи, о которыхъ мы сейчасъ говорили, трудно согласить существованіе ихъ съ чмъ-нибудь похожимъ на правильную форму правленіе или на нкоторую степень образованности. А между-тмъ, Мехиканцы имли много правъ на названіе народа образованнаго. Противорчіе это объяснится, если вспомнимъ о состояніи просвщеннйшихъ государствъ Европы въ шестнадцатомъ столтіи, посл учрежденія инквизиціи: она истребляла ежегодно тысячи людей смертью гораздо мучительнйшею, чмъ на жертвенникахъ Ацтековъ, вооружала руку брата на брата, клала огненное клеймо на уста и, конечно, сдлала больше вреда ходу улучшеній, чмъ какое-либо другое зло, придуманное лукавствомъ людей.
Какъ ни были жестоки человческія жертвоприношенія, но въ нихъ не было ничего унизительнаго для самой жертвы. Можно сказать, что она облагороживалась этимъ, иногда даже, у Ацтековъ, нкоторые вызывались добровольно принять такую славную смерть, которая ‘Врне всего откроетъ врата рая. Инквизиція, напротивъ того, клеймила свои жертвы позоромъ въ этомъ мір, и осуждала ихъ на вчныя муки въ будущемъ.
Въ изуврств Ацтековъ была, впрочемъ, одна отвратительная черта, которая ставитъ ихъ ниже человчества: это людодство, въ сущности, Мехиканцевъ нельзя назвать людодами въ буквальномъ смысл слова. Они ли человческое мясо не по скотской жадности, но повинуясь уставамъ своей религіи, на пиршествахъ ихъ подавалось только мясо жертвъ, которыхъ кровь была пролита въ честь боговъ — различіе это достойно вниманія. Но, во всякомъ случа, людодство, въ какихъ бы ни было формахъ, но какимъ бы ни было побужденіямъ, должно непремнно производить пагубное вліяніе на народъ, который ему предается. Оно внушаетъ идеи столь омерзительныя, до такой степени унижающія духовную и безсмертную часть человческой природы, что при немъ невозможно ожидать большихъ умственныхъ или нравственныхъ успховъ.
Мехиканцы не составляютъ въ этомъ случа исключенія. Просвщеніе перешло къ нимъ отъ Тольтековъ, племени, которое никогда не оскверняло ни алтарей, ни пировъ своихъ человческою кровью. Все, что заслуживало имя науки въ Мехик, взялось изъ этого источника, уцлвшіе остатки построекъ, находимые теперь въ разныхъ частяхъ Новой-Испаніи и приписываемые Тольтекамъ, обнаруживаютъ въ нихъ ршительное превосходство въ архитектурныхъ познаніяхъ надъ племенами, населявшими Анагуакъ въ-послдствіи. Правда, Мехиканцы сдлали большіе успхи во многихъ механическихъ искусствахъ, въ матеріальной образованности, которая служитъ къ удобствамъ жизни и услажденію физическихъ чувствъ. Въ чисто-умственномъ отношеніи, они были позади Тецкуковъ, которыхъ мудрые государи неохотно приняли гнусные обряды своихъ сосдей и гораздо-умренне имъ слдовали.
Въ такомъ состояніи вещей, провиднію было угодно передать землю другому племени, которое освободило ее отъ безумнаго и кроваваго суеврія, распространявшагося все боле и боле. Обычаи и религіозныя постановленія Ацтековъ были лучшимъ оправданіемъ завоевателей, правда, послдніе принесли съ собою инквизицію, но за то они распространили и христіанство, котораго благодтельное вліяніе должно было пережить костры бшенаго aанатизма и разсять призраки ужаса, носившіеся такъ долго надъ прекрасными странами Анагуака.

IV.
Мехиканскіе іероглифы.— Рукописи.— Ариметика.— Хронологія.— Астрономія.

Обратимся отъ печальныхъ предметовъ, описанныхъ въ предъидущей глав, къ боле-отрадной сторон картины, и разсмотримъ, съ какими благородными усиліями тотъ же самый народъ стремился выйдти изъ состоянія варварства и занять положительное мсто между государствами образованными. Любопытно видть труды его на совершенно новомъ поприщ, вн вліяніи, дйствовавшихъ въ старомъ свт, котораго жители образуютъ одно общее братство народовъ, гд слабйшая искра знанія, явившаяся въ одной стран, сообщается дале и дале, и озаряетъ, наконецъ, отдаленнйшіе края. Занимательно наблюдать, какъ человческій умъ въ такомъ новомъ положеніи подверженъ тмъ же законамъ, какъ и на старомъ материк, какъ онъ беретъ такое же направленіе въ первыхъ попыткахъ постиженія истины — словомъ, тутъ столько сходства, что если нельзя допустить идеи подражанія, то, по-крайней-мр, понятно, какъ все истекаетъ изъ одинаковыхъ началъ.
Въ восточномъ полушаріи, мы видимъ такихъ народовъ, какъ, напримръ, Грековъ, которые съ самаго младенчества были до того прельщены любовью къ прекрасному, что не могли отказаться отъ нея даже въ произведеніяхъ науки, другіе, напротивъ, предположивъ себ боле серьзную цль, подчиняли ей и воображеніе и изящество. Усилія такого народа должны разбираться по приспособленію ихъ къ особенной цли, для которой они предназначались. Таковы были Египтяне въ старомъ свт и Мехиканцы въ новомъ. Мы уже имли случай видть сходство между ними въ религіозномъ отношеніи: оно еще поразительне въ ихъ умственномъ образованіи, въ особенности, въ іероглифическихъ письменахъ и астрономіи.
Описывать дйствія и событія начертаніемъ видимыхъ предметовъ, кажется внушеніемъ, естественнымъ человку: оно въ обыча у всхъ племенъ, даже между самыми суровыми дикарями, но у каждаго по-своему. Сверо-американскій Индіецъ вырзываетъ изображеніе лука на кор деревьевъ, чтобъ показать своимъ послдователямъ, куда онъ идетъ, другіе знаки передаютъ имъ объ успх его предпріятіи. Но для попятнаго начертанія послдовательнаго ряда подобныхъ дйствій — того, что Варбуртонъ назвалъ такъ удачно картино-писаніемъ — нужно соображеніе, возвышающееся до степени умственнаго труда. Когда намреніе живописца, не ограничиваясь настоящимъ, стремится проникнуть въ прошедшее и извлечь изъ его темныхъ тайниковъ поучительные уроки для грядущихъ поколній, мы уже видимъ проблески литературнаго направленія въ самой попытк, сколько бы несовершенства ни было въ ея выполненіи. Подробное подражаніе предметамъ не можетъ соотвтствовать такому боле сложному и пространному предположенію.: оно потребовало бы слишкомъ-много времени и мста, а потому необходимо сокращать картины и ограничиваться очерками, или такими отличительными частями изобртаемыхъ предметовъ, которыя могли бы дать понятіе о цломъ. Таково изобразительное письмо, стоящее на нисшей степени изъ всхъ іероглифовъ.
Но есть предметы, которымъ нтъ подобія въ мір вещественномъ: отвлеченныя идеи, которыя можно олицетворять только видимыми предметами, имющими какое-нибудь качество, сходное съ идеею, которую желаютъ выразить. Это составляетъ символическое письмо, самое трудное для непосвященныхъ, ибо сходство между матеріальными и отвлеченными предметами бываетъ тутъ, въ своемъ приложеніи, часто мстное или чисто-фантастическое. Кому, напримръ, прійдетъ на умъ подозрвать, чтобъ жукъ могъ олицетворять вселенную, какъ у Египтянъ, или чтобъ змя означала время, какъ у Ацтековъ?
Третій и послдній разрядъ письменъ — это фонетическое или словоподражательное, въ которомъ знаки изображаютъ или звуки, или цлыя слова, или части ихъ. Онъ ближе всхъ прочихъ родовъ іероглифовъ къ прекрасному изобртенію, алфавиту, который разлагаетъ языкъ на его первоначальные звуки и доставляетъ возможность выражать самые летучіе оттнки мысли.
Египтяне были искусны во всхъ трехъ родахъ іероглифовъ. Хотя на ихъ общественныхъ памятникахъ и является первый способъ письменъ, но теперь достоврно извстно, что въ сношеніяхъ между собою и рукописяхъ, они больше всего придерживались словоподражательнаго. Странно, что ближайшіе къ нашему времени памятники не обнаруживаютъ большаго приближенія къ алфавиту, письмена на нихъ такія же, какъ и на отдаленнйшихъ. Ацтеки были также знакомы съ нсколькими родами іероглифовъ, по придерживались больше всего къ изобразительному. Египтяне были въ этомъ отношеніи на верху лстницы, а Ацтеки внизу.
Съ перваго взгляда на мехиканскую рукопись или карту, чувствуешь себя невольно пораженнымъ уродливыми каррикатурами человческой фигуры: тугъ являются чудовищныхъ размровъ безобразныя головы, или жалкія, тощія, несоразмрно-миньятюрныя туловища, все это съ жосткими, угловатыми очерками и безъ малйшей художественной композиціи. Разсмотрвъ ихъ нсколько подробне, понимаешь, что тутъ дло не въ неумніи подражать природ, а въ условномъ символ для выраженія мысли какъ можно ясне и понятне. Т части фигуры, которыя для понятія смысла важне, изображены отчетливе. Въ самомъ раскрашиваніи ихъ не подражали оттнкамъ природы, а представляли только смсь пестрыхъ и рзкихъ противоположностей, чтобъ произвести какъ можно больше впечатлнія. ‘У Ацтековъ’, какъ замчаетъ Гама, ‘самыя краски говорятъ на іероглифахъ’.
Въ выполненіи всего этого Мехиканцы были, однако, гораздо-ниже Египтянъ. Рисунокъ послднихъ, конечно, весьма-недостаточенъ, если разбирать его по правиламъ искусства: они были въ перспектив столько же несвдущи, какъ Китайцы, изображали головы только въ профиль, съ глазомъ въ центр и безъ всякаго выраженія. Но рисунокъ ихъ былъ граціозне, чмъ у Ацтековъ, формы подходили ближе къ естественнымъ, а главное, они обнаруживали большое превосходство въ сокращеніяхъ фигуръ очеркомъ, или однми характеристическими и существенными чертами. Этимъ облегчалась работа и упрощивалось сообщеніе мысли. Египетскій текстъ-походитъ почти на алфавитное письмо регулярностью строчекъ фигуръ, мехиканскій же смотритъ обыкновенно коллекціею картинъ, изъ которыхъ каждая составляетъ отдльный предметъ изученія. Въ особенности, это замтно тамъ, гд дло идетъ о миологіи: тутъ является такое смшеніе символовъ, что оно скоре походитъ на таинственные барельефные знаки египетскихъ храмовъ, чьмъ на ихъ письменные памятники.
Ацтеки имли много различныхъ эмблемъ для означенія предметовъ, которыхъ живописецъ не могъ нарисовать съ натуры, какъ, на-примръ, для годовъ, мсяцевъ, дней, временъ года, стихій, небесъ и тому подобнаго. ‘Языкъ’ значилъ рчь, ‘слдъ ноги’ — путешествіе, ‘человкъ сидящій на земл’ — землетрясеніе. Символы эти были часто произвольны, по прихоти художника, для уразумнія ихъ нужно много проницательности, ибо легкая перемна въ положеніи или формъ той же фигуры давала ей совершенно другой смыслъ. Одинъ сметливый писатель полагаетъ, что жрецы изобрли особенные знаки для означенія своихъ религіозныхъ таинствъ. Это возможно. Но изъисканія Шамполліона привели къ заключенію, что такое же понятіе, господствовавшее долгое время на-счетъ египетскихъ іероглифовъ, не имло основательности.
Наконецъ, какъ мы говорили выше, Ацтеки употребляли также словоподражательные знаки, которыхъ придерживались наиболе для именъ лицъ и мстъ, т и другія получали свое названіе отъ какихъ-нибудь особенныхъ обстоятельствъ, или характеристикъ, а потому могли приспособляться къ іероглифической системъ. Такъ, на-примръ, названіе города Симатлана состояло изъ двухъ словъ: Симатль, ‘корень’, изобильный въ его окрестностяхъ, и тланъ, ‘близко’, Тлахкалланъ значило ‘мсто хлба’, отъ его богатыхъ полей, Гуэхотцинко, ‘мсто, окруженное ивами’. Имена лицъ означали часто ихъ подвиги или дянія. На-примръ, имя великаго тецкукскаго государя, Незагуальконотля, значило: ‘голодная лисица’, выражая его сметливость и бдствія его молодости. Эмблемы такихъ именъ давали тотчасъ же каждому Мехиканцу идею о лиц или мст, о которыхъ шло дло, нарисованныя на ихъ щитахъ, или вышитыя на знаменахъ, он превращались въ гербы, которыми отличали города или военачальниковъ, какъ въ Европ во времена рыцарства.
Хотя Ацтеки были искусны во всхъ родахъ іероглифовъ, однако они боле всего прибгали къ грубому способу простаго изображенія предметовъ. Еслибъ государство ихъ удержалось вмсто двухъ-сотъ лтъ дв тысячи, какъ египетское, нтъ сомннія, что и они подвинулись бы ближе къ словоподражательнымъ письменамъ. Но прежде, чмъ они успли ознакомиться со всми способами своей системы, испанскіе завоеватели ввели европейскій алфавитъ, снабдившій мехиканскихъ ученыхъ гораздо-совершеннйшимъ способомъ выраженія мыслей, который вскор замнилъ древнее картино-писаніе.
Не смотря на свою грубость, гіероглиы Ацтековъ удовлетворяли, по-видимому, потребностямъ народа при несовершенств его образованія. Посредствомъ ихъ сохранились вс законы и даже постановленія внутренняго хозяйства, податные реестры, опредлявшіе налоги въ разныхъ городахъ, миологія, календари, обряды и политическія лтописи, начавшіяся задолго до основанія столицы государства. Ими выразилась полная система хронологіи Ацтековъ, и опредлились съ точностію эпохи важньйшихъ событій ихъ исторіи, годъ выносился на поля, противъ происшествія, которое его ознаменовало. Правда, исторія такого рода должна быть темна и безсвязна и можетъ представлять только главные случаи, по въ этомъ она мало разнится отъ монашескихъ хроникъ европейской старины, гд о долгихъ періодахъ упоминается только вскользь и въ короткихъ словахъ, вообще столько, сколько считали за нужное лтописцы.
Чтобы лучше оцнить картино-писаніе Ацтековъ, должно разсматривать его въ связи съ словесными преданіями, которыхъ оно было дополненіемъ. Въ школахъ жрецовъ, юношество учили астрономія, исторіи, миологіи, и проч., тхъ, кому предназначалось званіе картинописцевъ, научали іероглифамъ, приспособленнымъ къ каждой изъ этихъ отраслей знанія. Въ историческомъ сочиненіи, на-примръ, одному поручалась хронологія, а другому самыя событія. Каждая часть всего труда были, такимъ-образомъ, распредлена механически. Воспитанники, обученные всему, что прежде было извстно по каждому предмету, были приготовлены къ расширенію границъ своей несовершенной науки. Іероглифы были въ род стенографіи или собранія замтокъ, которыя передавали посвященнымъ гораздо боле, чмъ буквальное истолкованіе ихъ. Это совокупленіе письменъ съ изустнымъ преданіемъ обнимало то, что можетъ назваться литературою Ацтековъ.
Рукописи ихъ начертывались на матеріалахъ разнаго рода: на кускахъ бумажныхъ тканей или искусно-выдланныхъ шкуркахъ, на композиціи изъ шелка и смолистыхъ веществъ, но большею частію на топкомъ издліи изъ листьевъ алоя, agave americana, называвшагося у туземцевъ магуэй, который растетъ въ большомъ изобиліи на возвышенныхъ плоскостяхъ Мехики. Изъ него длали родъ бумаги, похожей нсколько на египетскій папирусъ, которая, если была хорошо выработала и выглажена, мягче и лучше пергамина. Нкоторые изъ уцлвшихъ образчиковъ сохранили свою первоначальную свжесть, а живопись на нихъ не утратила ни блеска, ни яркости красокъ. Иногда эти рукописи Свертывались въ свитки, но чаще складывались въ томы средней величины, бумагу складывали, какъ ширмы, съ дощечкою или сушенымъ листомъ на каждомъ конц, такъ-что все вмст имло нкоторое сходство съ книгою, и каждый листъ ея могъ читаться и разсматриваться отдльно. Такая форма имла большое преимущество передъ свертками древнихъ.
Во время прибытія Испанцевъ, въ Мехик было собрано большое количество такихъ рукописей. Множество людей было занято живописью ихъ, и ловкость, съ какою это длалось, возбуждала удивленіе самихъ завоевателей. Но, къ-несчастію, къ этому чувству примшались другія: странныя и непонятныя Европейцамъ письмена возбудили въ нихъ подозрніе. Они стали смотрть на рукописи Мехиканцевъ, какъ на произведенія чернокнижія, съ той же точки зрнія, какъ на идоловъ и храмы, то-есть, какъ на символы душегубительнаго язычества, которое должно быть истреблено съ корнемъ. Первый архіепископъ Мехико, донъ-Хуанъ де-Зумаррага — имя, заслуживающее такого же безсмертія, какъ омарово, — собралъ эти іероглифическія картины отвсюду и въ особенности изъ Тецкуко, образованнйшей столицы во всемъ Анагуак и главномъ хранилищ народныхъ архивовъ. Потомъ онъ веллъ составить изъ нихъ ‘груду съ гору’, — какъ выражаются сами испанскіе писатели, — на рыночной площади города Тлателолько, и превратилъ все въ пепелъ! Знаменитый соотечественникъ его, архіепископъ Хименесъ, отпраздновалъ такого же рода auto-da-fe въ Грапад изъ мавританскихъ рукописей, лтъ за двадцать до этого. Никогда фанатизмъ по совершалъ подвиговъ знамените этихъ двухъ истребленій такого множества памятниковъ человческой замысловатости и учености!
Безграмотные испанскіе солдаты не замедлили послдовать примру своего ревностнаго примаса. Каждый томъ или свертокъ, попадавшійся въ ихъ руки, истреблялся съ усердіемъ, такъ-что, въ-послдствіи, когда любознательные изъискатели боле образованнаго вка старались добыть эти памятники угасшаго просвщенія, ихъ почти уже не существовало, а уцлвшіе хранились въ большой тайн у туземцевъ. Неутомимые труды одного частнаго человка доставили значительную коллекцію такихъ іероглифическихъ картинъ въ архивы Мехики, но тамъ обратили на нихъ такъ мало вниманія, что нкоторыя были раскрадены, другія сгнили отъ сырости и плесени, и, наконецъ, множество пошло на оберточную бумагу! Мы смотримъ съ негодованіемъ на жестокости первыхъ завоевателей, но къ негодованію присоединяется презрніе, когда мы видимъ, какъ безжалостно они затаптывали искру знанія, этой собственности и общей принадлежности всего человчества. Такіе поступки внушатъ невольное сомнніе, кто изъ двухъ, побдители или побжденные, имли больше права называться народомъ образованнымъ?
Нсколько мехиканскихъ рукописей прибыло мало-по-малу въ Европу, гд ихъ тщательно сберегаютъ въ публичныхъ библіотекахъ столицъ. Превосходныя копіи съ нихъ собраны въ великолпномъ сочиненіи лорда Кинсборо, по въ немъ нтъ ни одного испанскаго сборника рукописей. Важнйшій изъ сборниковъ, который озарилъ законы и постановленія Ацтековъ новымъ свтомъ, есть сборникъ Мендозы, онъ пропадалъ больше столтія и, наконецъ, явился въ бодлейской библіотек, въ Оксфорд. Его гравировали нсколько разъ, онъ же вошелъ и въ изданіе Кинсборъ. Самый блестящій по колориту, вроятно, борджіевскій, въ Рим, самый же любопытный, однако, дрезденскій сборникъ, который возбудилъ меньше вниманія, чмъ онъ заслуживаетъ. Хотя его причисляютъ къ мехиканскимъ рукописямъ вообще, по, по выполненію іероглифическихъ рисунковъ, онъ иметъ съ ними мало сходства. Фигуры и предметы изображены на картинахъ несравненно лучше, знаки на нихъ не такіе, какъ на мехиканскихъ рукописяхъ, по-видимому, чисто-произвольные и принадлежатъ, по всей вроятности, къ словоподражательной систем. Правильность ихъ равняется египетской и цлое доказываетъ степень просвщенія гораздо выше той, до которой дошли Ацтеки. Вообще, этотъ сборникъ даетъ обильную пищу умозаключеніямъ любознательныхъ изъискателей.
Нкоторыя изъ этихъ картинъ имютъ приложенныя къ нимъ поясненія, добытыя отъ туземцевъ посл завоеванія. Но у большей части нтъ этого, и ихъ невозможно истолковать. Еслибъ Мехиканцы боле придерживались словоподражательному способу, то еще можно бы было доискаться ключа, такъ точно, какъ у египетскихъ іероглифовъ, на которые навела одна краткая надпись, но знаки Ацтековъ изображаютъ индивидуумы или роды существъ и предметовъ, а потому каждый долженъ разбираться отдльно: трудъ безнадежный, въ которомъ нельзя ожидать большаго облегченія отъ немногихъ дошедшихъ до насъ неясныхъ и безсвязныхъ толкованій. Въ мехиканскомъ университет былъ въ конц прошлаго столтія одинъ профессоръ, который посвятилъ себя изученію національнаго картино-писанія, по какъ онъ длалъ это собственно съ юридическою цлью, то и свднія его ограничивались, по всей вроятности, умньемъ разбирать купчіе акты. Меньше чмъ черезъ столтіе посл завоеванія Мехики, знаніе іероглифовъ утратилось до такой степени, что одинъ трудолюбивый тсцкукскій писатель горько жаловался, не находя во всей странъ боле двухъ человкъ, и то весьма-преклонныхъ лтъ, которые кое-какъ могли понимать ихъ.
По всему этому, едва-ли когда-нибудь дойдутъ снова до умнья читать ацтекскіе іероглифы. Обстоятельство это достойно сожалнія не потому, чтобъ въ лтописяхъ полуобразованнаго народа нашлись новыя истины или открытія, которыми могло бы воспользоваться человчество, — нтъ, но въ нихъ заключались многія любопытныя свднія о первоначальной исторіи Ацтековъ и о боле просвщенномъ народ, занимавшемъ страну до ихъ пришествія. Это было бы тмъ вроятне, еслибъ сохранились какіе-нибудь письменные памятники Тольтековъ. Если врить преданію, важная коллекція ихъ существовала въ Мехик въ эпоху завоеванія: очень-вроятно, что и они пылали на благочестивомъ костр архіепископа Зумарраги. Не напрягая слишкомъ воображенія, можно предполагать, что подобные документы откроютъ мало-по-малу послдовательныя звнья въ великой цпи переселенія первобытныхъ племенъ, и, проведя насъ назадъ къ мстопребыванію ихъ въ старомъ свт, ршатъ, наконецъ, таинственную загадку, сбивающую всхъ изъискателей касательно населенія и образованности Америки.
Кром іероглифическихъ картъ, легенды старины сохранялись въ псняхъ и гимнахъ, которымъ тщательно обучали воспитывавшихся въ публичныхъ школахъ. Эти поэтическія произведенія были разнаго рода: тутъ входили сказочныя преданія героическихъ вковъ, воинственные подвиги настоящей эпохи, и, наконецъ, боле нжныя псни о любви и наслажденіяхъ. Многія изъ нихъ были сочинены людьми учеными или знатными вельможами, общее мнніе увряло, что въ нихъ можно было находить лучшія свднія о прошлыхъ событіяхъ. Мехиканскій языкъ былъ богатъ и выразителенъ, хотя и уступалъ тецкукскому, самому мягкому и обработанному изъ всхъ нарчій Анагуака. Ни одно изъ ихъ сочиненій не дожило до нашихъ временъ, по мы можемъ составить себ нкоторое понятіе о поэзіи Ацтековъ по одамъ, дошедшимъ къ намъ изъ царственнаго дома Тецкуко. Отецъ Саагунъ (Sahagun) перевелъ многія изъ боле обработанныхъ прозаическихъ произведеній, молитвы и всенародныя рчи, которыя даютъ выгодное понятіе о краснорчіи Ацтековъ и показываютъ внимательность ихъ къ риторическимъ эффектамъ. Говорятъ также, будто, у нихъ были театральныя представленія, въ род пантомимныхъ, въ которыхъ актры закрывали лица масками и являлись въ вид птицъ или зврей: подражаніе, котораго идею могли имъ дать іероглифы. Во всемъ этомъ мы видимъ проблески литературнаго направленія. Но въ математик Ацтеки ушли гораздо-дальше.
Они изобрли себ довольно простую систему означенія чиселъ. Первыя двадцать выражались соотвтствующимъ количествомъ точекъ. Изъ нихъ пять первыхъ чиселъ имли каждое свое особеішое названіе, потомъ, до десяти, цифры составлялись изъ совокупленій пятой съ остальными четырьмя: пять и одна для шести, пять и дв для семи и т. д. Десять и пятнадцать имли также по особенному названію, которое присоединялось къ предъидущимъ четыремъ, для обозначенія дальнйшихъ чиселъ. Эти четыре цифры были коренными въ ихъ ариметической изустной номенклатур, въ томъ же род, какъ у Римлянъ въ письменной. Двадцать выражалось особеннымъ іероглифомъ — флагомъ. Большія числа считались двудесятіями, а въ письм числомъ флаговъ. Квадратъ двадцати, четыреста, изображался перомъ, а кубъ двадцати, или восемь тысячь, обозначался кошелькомъ или мшкомъ. Вотъ, въ чемъ состоялъ весь ариметическій механизмъ Мехиканцевъ, разныя сочетанія частей его давали имъ вс числа. Для скорости они означали дробныя части большихъ чиселъ начертаніемъ такой же части предметовъ: на-примръ, половина или три четверти пера или кошелька, означали пропорціональную этому часть соотвтственныхъ чиселъ, и т. д. Намъ можетъ такой способъ казаться неловкимъ при удобств употребляемыхъ нами арабскихъ или индійскихъ цифръ, онъ, однако, немногимъ затруднительне системы великихъ математиковъ древности, незнакомыхъ съ блестящимъ изобртеніемъ, давшимъ совершенно новый видъ математической паукъ — опредленіемъ величины посредствомъ относительной разстановки знаковъ.
Въ измреніи времени, Ацтеки приноравливали свой гражданскій годъ къ солнечному. Они раздляли его на восьмнадцать мсяцевъ, имвшихъ каждый по двадцати дней. Мсяцы и дни означались особыми іероглифами, при чемъ названія мсяцевъ часто согласовались съ соотвтствующими подраздленіями временъ года, какъ во Франціи, во времена революціи. Пять добавочныхъ дней, какъ въ Египт, дополняли число трехсотъ-шестидесяти-пяти. Дни эти не принадлежали ни къ какому мсяцу и считались особенно неблагополучными. Мсяцъ длился на четыре пятидневныя недли, конецъ каждой былъ рыночнымъ днемъ. Устройство это, отличное отъ принятаго народами стараго материка, въ Европ и въ Азіи, имло то удобство, что давало каждому мсяцу по ровному числу дней, и что въ составъ годовъ и мсяцевъ входили неразлроблсініыя всдли.
Такъ-какъ солнечный годъ шестью часами больше трехсотъ-пятидесяти пяти дней, то оставался излишекъ, который они зачитали но истеченіи нкотораго времени, какъ вс народы, составлявшіе свои календари. Они вставляли его не въ каждый четвертый годъ, какъ Европейцы, а по истеченіи длиннйшаго промежутка времени, какъ нкоторые азіатскіе народы. Они ждали прошествія пятидесяти-двухъ лтъ и тогда вставляли тринадцать дней, или, по-видимому, двнадцать съ половиною, такъ-какъ счисленіе ихъ отставало отъ солнечныхъ годовъ на это именно число. Еслибъ они вставляли тринадцать, то прибавили бы лишка, потому-что ежегодный избытокъ сверхъ трехсотъ-шсстидесяти-пяти дней только около одиннадцати съ половиною минуть меньше шести часовъ. По такъ-какъ календарь ихъ во время завоеванія оказался соотвтствующимъ европейскому (включая его гре горіанское исправленіе), то должно думать, что они брали двнадцать съ половиною дополнительныхъ дней и это привело ихъ къ настоящей длин тропическаго года, какъ онъ опредленъ точнйшими наблюденіями. Дйствительно, вставленіе двадцати-пяти дней въ каждые сто-четыре года, показываетъ врнйшее приноровленіе гражданскаго года къ солнечному, какого не представляетъ ни одинъ европейскій календарь, потому-что у нихъ должно было пройдти больше пяти столтій прежде, чмъ утратятся одн сутки. Такова удивительная точность, обнаруженная Ацтеками, или, можетъ-быть, предшественниками ихъ, Тольтеками, въ этихъ грудныхъ вычисленіяхъ, которыя долгое время сбивали съ толка образованнйшія націи христіанства!
Хронологическая система мехиканцевъ, которою они опредляли эпоху каждаго особеннаго событія, была также весьма-замчательна. Эра ихъ соответствуетъ 1091 году христіанскаго лтосчисленія. То былъ періодъ преобразованія ихъ календаря, вскор посл переселенія ихъ изъ Ацтлана. Они совокупляли годы, какъ уже было сказано, въ циклы или промежутки по пятидесяти-два года каждый: эти промежутки они называли ‘снопами’ или ‘вязанками’, и изображали ихъ множествомъ связанныхъ веревкою тростинокъ. Число такихъ іероглифическихъ знаковъ, нарисованное на ихъ картинахъ, означаетъ число пятидесяти-двухъ лтій. Для означенія каждаго года отдльно, они раздляли ‘снопъ’ на четверо, на четыре тринадцатилтія или индикта. Потомъ они употребляли два періодическихъ столбца знаковъ, изъ которыхъ одинъ состоялъ изъ точекъ нумераціи до тринадцати, а другой изъ четырехъ іероглифовъ годовъ {Іероглифры эти были: кроликъ, тростника, кремень и домъ.}. Послдніе ставились и повторялись въ правильной послдовательности противъ численныхъ точекъ, до тринадцати, въ соотвтствующемъ столбц. Та же система продолжалась черезъ вс четыре индикта, которые, какъ нетрудно замтить, начинались всегда годовымъ іероглифомъ, различнымъ отъ предшествующаго. Такимъ-образомъ, каждый изъ іероглифовъ приходился послдовательно противъ каждой изъ тринадцати цифръ, во никогда не сходился два раза съ тою же самою цифрою, ибо четыре и тринадцать, множители пятидесятидвухъ, числа годовъ ‘снопа’ — должны дать столько же сочетаній, сколько составитъ ихъ произведеніе. Посредствомъ этого способа, каждый годъ имлъ свой особенный символъ, по которому его сейчасъ можно было распознать. Символъ этотъ, предшествуемый настоящимъ числомъ ‘сноповъ’, означавшихъ пятидесяти-двухлтія, показывалъ съ точностью время, протекшее отъ національной эры 1091. Замысловатое приспособленіе періодическихъ столбцовъ, вмсто громадной системы іероглифическаго обозначенія, не принадлежитъ исключительно Ацтекамъ: его можно найдти у нкоторыхъ народовъ въ основныхъ началахъ, но существенно различнымъ въ устройств.
Описанный нами солнечный календарь могъ удовлетворять всмъ потребностямъ народа, по жрецы сочли за нужное составить для себя особенный, который они назвали луннымъ счисленіемъ, хотя онъ вовсе не былъ приноровленъ къ обращеніямъ луны. Онъ также состоялъ изъ двухъ періодическихъ столбцовъ: въ одномъ было тринадцать нумерныхъ знаковъ, а въ другомъ двадцать іероглифовъ дней. По какъ произведеніе этихъ двухъ множителей давало только 260 и могла выйдти сбивчивость отъ повторенія тхъ же знаковъ для остальныхъ 105 дней года, то они придумали третій столбецъ, состоявшій изъ девяти добавочныхъ іероглифовъ 5 эти знаки, перемняясь поочередно съ двумя прочими столбцами, сдлали невозможнымъ сочетаніе тхъ же трехъ знаковъ два раза въ-теченіе года: оно могло случиться не ране, какъ черезъ 2340 дней, ибо 20 Х 13 Х 9 = 2340. Число тринадцать было у Ацтековъ мистическое и употреблялось часто въ ихъ таблицахъ. Неизвстно, почему жрецы избрали для своего отдльнаго счисленія число девять.
Календарь этотъ возбудилъ священное негодованіе въ первыхъ испанскихъ миссіонерахъ, и отецъ Саагунъ громко осуждаетъ его, какъ ‘нечестивый, ибо онъ не основанъ ни на разсудк, ни на вліяніи планетъ, ни на истинномъ теченіи года, а просто есть дло колдовства и плодъ богопротивнаго договора съ дьяволомъ!’ Легко усомниться, чье суевріе было сильне, тхъ ли, которые изобрли этотъ способъ времясчисленія, или тхъ, которые его такъ осуждали. Во всякомъ случа, мы можемъ найдти въ человческомъ сердц достаточное объясненіе его начала, не прибгая къ сверхъестественному: тутъ дйствовало властолюбіе, которое всегда внушало духовенству разныхъ връ идею облекаться въ таинственность, имя ключъ къ ней въ своихъ рукахъ.
Посредствомъ этого календаря, ацтекскіе жрецы вели свои сказанія, устанавливали празднества и времена жертвоприношеній, и длали вс свои астрологическія выкладки. Ложная паука, астрологія, естественна состоянію общества, только отчасти просвщенному, гд умъ, не имя терпнія доходить до истины труженическими изъисканіями, пускается съ разу въ области умозрніи, въ опрометчивой надежд поднять разомъ непроницаемое покрывало таинствъ природы. Истинная наука различаетъ предлъ непереходимый и несовершенно-ясный, который разграничиваетъ области разума и умозрній, по такое знаніе приходитъ поздно. Сколько протекло столтій, въ которыя могучіе умы, направленные настоящимъ образомъ, открыли бы давно многіе великіе законы природы, еслибъ усилія ихъ не тратились въ блестящихъ, но безплодныхъ мечтаніяхъ алхиміи и астрологіи!
Астрологія должна завлекать младенчествующіе умы еще больше, чмъ алхимія. Не будучи въ состояніи постигнуть изумительнаго факта, что каждая изъ миріздъ малйшихъ искръ небосклона служитъ средоточіемъ особой системы, столь же великолпной, какъ солнечная, она старается придумать, для чего бы эти свтила были созданы, и весьма-естественно, основываясь на томъ, что все во вселенной сотворено для человка, воображаетъ и ихъ теченіе нераздльно связаннымъ съ его судьбою. Когда взоръ простодушнаго сына природы слдитъ въ долгія ночи за величественнымъ ходомъ небесныхъ тлъ, когда видитъ, какъ они поднимаются надъ горизонтомъ одно за однимъ, какъ положенія ихъ перемняются въ разныя времена года, онъ весьма-естественно начинаетъ связывать ихъ съ этими временами года, какъ съ періодами, на которые они производятъ таинственное вліяніе.1 Также точно является у него идея сочетать явленія небесныя съ какими-нибудь особенными событіями, и стараться прочесть въ ихъ опасныхъ знаменіяхъ судьбу новорожденнаго младенца. Вотъ начало астрологіи, которая ложнымъ свтомъ долго ослпляла и вводила въ заблужденіе человчество, пока ея не замнили высшія истины, до которыхъ дошли въ недавнія времена.
Астрологическіе выводы Ацтековъ основывались не столько на вліяніяхъ планетъ, сколько на произвольныхъ знакахъ, принятыхъ ими для означенія мсяцевъ и дней. Характеръ первоначальнаго знака въ каждомъ тринадцатидневномъ період луннаго цикла жрецовъ, давалъ имъ ключъ ко всему гороскопу, къ этому присоединялись знаки послдующихъ дней, а также знаки часовъ. Наука гадателя состояла въ соображеніи всхъ этихъ разногласныхъ элементовъ. Нигд, даже не исключая древняго Египта, не прибгали къ этимъ бреднямъ съ такою слпою врой, какъ въ Мехик. При рожденіи младенца, немедленно приглашали астролога, время рожденія замчалось съ величайшею точностію, и все семейство оставалось въ трепетномъ ожиданіи, пока встникъ грядущяго развертывалъ передъ нимъ таинственные завты судьбы. Такимъ-образомъ, Мехиканецъ признавалъ надъ собою вліяніе жреца съ самаго появленія своего на поприщ житейскомъ.
Больше этого мы немного знаемъ объ астрономическихъ познаніяхъ Ацтековъ. Ясно, что они знали причину затмній, ибо на ихъ картахъ можно видть луну, изображенную на солнц. Неизвстно, была ли у нихъ своя система созвздій, хотя они и признавали нкоторыя наиболе отличительныя группы, какъ, на-пр., Плеіады, по которымъ устанавливали свои празднества. До насъ не дошло свдній, употребляли ли они какіе-нибудь астрономическіе инструменты, кром солнечныхъ часовъ. Огромный кругообразный камень, покрытый изваяніями и откопанный въ 1790 году на главной площади города Мехико, доставилъ одному прозорливому ученому средства опредлить нкоторые любопытные факты касательно мехиканской астрономіи. Этотъ колоссальный обломокъ, на которомъ высченъ календарь Ацтековъ, доказываетъ, что они имли способы опредлить съ точностью часы дня, періоды равноденствій и солнцестояній, и прохожденія солнца черезъ зенитъ своей столицы.
Нельзя смотрть безъ удивленія на астрономическія познанія Мехиканцевъ, такъ несоразмрно превышавшія свднія ихъ по другимъ частямъ паукъ. Знакомство съ нкоторыми изъ очевиднйшихъ началъ астрономіи доступно самымъ грубымъ народамъ, ибо нужно только немного вниманія, чтобъ дойдти до сочетанія правильныхъ измненій временъ года съ ежедневнымъ мстомъ при его восход и закат. Они могутъ слдить за ходомъ великаго свтила, замчая, какія звзды засіяютъ прежде прочихъ вечеромъ, или какія угаснутъ при его утреннихъ лучахъ. Они могутъ измрять обращенія луны по ея фазисамъ и составить себ даже приблизительное понятіе о числ такихъ обращеній въ солнечномъ год. По умть назначать съ точностію праздники свои по движеніямъ небесныхъ тлъ, измрить истинную продолжительность тропическаго года съ точностію, неизвстною древнимъ философомъ, — это можетъ быть достигнуто только посредствомъ длиннаго ряда врныхъ и терпливыхъ наблюденій, и обнаруживаетъ значительную степень образованности. Но откуда могли суровые обитатели этихъ гористыхъ странъ пріобрсти такую ученость? Не отъ варварскихъ же ордъ, скитавшихся въ большихъ скверныхъ широтахъ американскаго материка и не отъ боле утонченныхъ племенъ Южной-Америки, съ которыми Ацтеки не имли, по-видимому, сношеній. Если мы, какъ величайшій астрономъ нашего времени, Лапласъ, станемъ доискиваться ршенія этого затруднительнаго вопроса между просвщенными племенами Азіи, то все останемся въ недоумніи: мы найдемъ, среди нкотораго сходства въ общихъ очеркахъ столько различія въ частностяхъ, что невольно ршимся думать вмст со многими о самородств просвщенія у Ацтековъ.
Заключу описаніе мехиканской учености разсказомъ объ одномъ замчательномъ празднеств, которое Мехиканцы торжествовали по истеченіи каждаго пятидесяти-двухлтія. Мы видли въ предъидущей глав, какое мнніе они имли о разрушеніи міра въ четыре послдовательныя эпохи. Они съ увренностью ожидали, что свтопреставленіе, слдующее за прошедшимъ, посл котораго земля уже обновилась, непремнно случится въ конц этого цикла и тогда солнце исчезнетъ съ небесъ, человческій родъ съ земли, и всеобщій мракъ воцарится во всей нашей планет. Періодъ этотъ кончался въ исход декабря, когда подходило угрюмое время зимняго солнцестоянія и уменьшеніе дневнаго свта, какъ-будто подтверждало пророчество жрецовъ, суеврные страхи жителей возрастали боле и боле, наконецъ, когда наступали пять зловещихъ дней, заключавшихъ годъ, они предавались безутшному отчаянію. Домашніе божки разбивались въ куски, священные оти гасли въ храмахъ, мебели и вся домашняя утварь ломались, одежды рвали въ лоскутки и все повергалось въ величайшій безпорядокъ, въ ожиданіи злобныхъ духовъ, которые должны спуститься и опустошать землю.
Вечеромъ послдняго дня, процессія жрецовъ, облекшись въ наряды и украшенія божествъ, трогалась изъ столицы къ высокой гор, отстоявшей оттуда лиги на дв. Они влекли съ собою благородную жертву, цвтъ невольниковъ, и прибора, для зажженія нового огня, успхъ котораго долженъ былъ возвстить благополучное наступленіе слдующаго пятидесяти-двух-лтія. Поднявшись на вершину горы, процессія выжидала тамъ полуночнаго часа, когда созвздіе Плеіадъ приближалось къ зениту, зажигался новый огонь треніемъ двухъ палочекъ, изъ которыхъ одна опиралась на вскрытую грудь жертвы. Огонь тотчасъ же сообщался костру, на который бросали окровавленный трупъ умерщвленнаго плнника. Лишь-только пламя начинало подниматься къ небесамъ, вся безчисленная толпа, покрывавшая окрестные холмы, террассы храмовъ и крыши домовъ, испускала единодушный радостный крикъ, со взорами, боязливо-устремленными на гору жертвоприношенія. Гонцы, зажегши факелы у пылающаго костра, быстро разносили священный огонь по всмъ концамъ государства, одушевляющая всхъ стихія загоралась на жертвенникахъ и очагахъ на многія лиги въ окружности задолго прежде, чмъ восходъ солнца успвалъ уврить Ацтековъ, что законы природы не будутъ измняться собственно для нихъ.
Слдующіе тринадцать дней посвящались веселью. Домы приводились въ порядокъ и выбливались. Разбитая посуда замнялась новою. Народъ, разрядившись какъ-можно-веселе, украшался цвточными внками и гирляндами, и тснился въ радостныхъ процессіяхъ, направляясь въ храмы боговъ съ благодарственными приношеніями. Тогда учреждались игры и пляски, олицетворявшія возрожденіе свта: — то былъ карнавалъ Ацтековъ, или, скоре, національный юбилей, въ род великаго вковаго празднества Римлянъ или древнихъ Этрусковъ — юбилей, которому немногіе успли быть свидтелями и при повтореніи котораго немногимъ суждено присутствовать вновь.

V.
Земледліе Ацтековъ.— Мехиканскія искусства.— Купцы.— Домашніе обычаи.

Едва ли возможно, чтобъ народъ, подвинувшійся такъ далеко, какъ Ацтеки, въ математическихъ наукахъ, не сдлалъ значительныхъ успховъ въ механическихъ искусствахъ, которыя такъ тсно связаны съ математикою. Умственные успхи какого бы ни было рода неразлучны съ извстною утонченностью, которая требуетъ занятій полезными и изящными искусствами. Дикарь, блуждая въ своихъ лсахъ безъ крова и одежды, знаетъ одн только животныя потребности, удовлетворивъ имъ, онъ считаетъ, что единственная цль существованія достигнута. Но человкъ общественный подверженъ многоразличнымъ желаніямъ и разнороднымъ искусственнымъ нуждамъ, смотря по своему относительному положенію: это заставляетъ его изъискивать средства удовлетворить имъ и возбуждаетъ его изобртательность.
Въ-отношеніи къ механическимъ искусствамъ, вс народы весьма-значительно разнятся между собою, но различіе это еще замтне, если смотрть на сметливость и способность каждаго къ изобртательности, которая направляетъ это искусство. Нкоторые народы способны, по-видимому, къ одной только переимчивости, или, если у нихъ и есть изобртательность, то въ такой низкой степени, что она проявляется всегда въ повтореніи одной и той же идеи, безъ тни разнообразія или усовершенствованія, такъ точно, какъ птицы, которыя строятъ свои гнзда отъ начала міра всегда одинаково. Таковы, на-примръ, Китайцы: у нихъ, вроятно, были съ незапамятныхъ временъ зародыши изобртеній, изъ которыхъ они извлекли для себя мало практической пользы, но которыя, подъ могучимъ вліяніемъ европейскаго генія, достигли, наконецъ, степени совершенства, произведшаго важную перемну въ состав ихъ общественнаго быта.
Далеко отъ-того, чтобъ оглядываться назадъ или рабски придерживаться старины, европейскій умъ, напротивъ, отличается постояннымъ стремленіемъ впередъ. Прошлыя открытія длаются основаніемъ новыхъ и онъ все идетъ дале, отъ истины къ истин, связывая и, се послдовательностью звньевъ въ одну общую цпь знанія, которой какъ-будто суждено объять всю вселенную. Свтъ науки проливается на ремесла и искусства. Новые способы открываются безпрестанно для сообщенія людей и мыслей, матеріальное существованіе облегчается, всякаго рода удобства жизни размножаются съ непостижимою быстротою и длаются доступными даже бднйшимъ членамъ этого народнаго семейства. Обезпеченная въ матеріальномъ отношеніи, мысль обращается къ боле возвышеннымъ сферамъ, приложенія механическихъ искусствъ приспособляются къ удовлетворенію требованіи изящнаго вкуса и высшихъ нравственныхъ цлой.
Тотъ же просвщенный умъ, приложенный къ земледлію, возводитъ его до степени науки. Разложивъ составъ растительной земли, человкъ познаетъ воспріимчивость почвы, которую обработываетъ, по-мр-того, какъ владычество его расширяется надъ стихіями природы, онъ пріобртаетъ силу извлекать изъ нихъ самыя разнообразныя и благодтельныя произведенія. Мы можемъ съ удовольствіемъ указать на землю нашихъ отцовъ {Авторъ этой книги Сверо-Американецъ.}, гд вс эти изъисканія производились въ самыхъ широкихъ размрахъ и провели къ самымъ изумительнымъ результатамъ. Вообще, предпріимчивый духъ англо-саксонскаго племени обоихъ полушарій содйствовалъ сильне всего великимъ успхамъ человчества, приложеніемъ науки къ полезнымъ искусствамъ.
Земледліе, ограниченное, разумется, весьма-тсными предлами, существовало у самыхъ дикихъ обитателей Сверной-Америки. Въ прогалинахъ, попадавшихся въ ихъ скитальчеств по лсамъ, на каждой полос промежутка или на зеленыхъ скатахъ прибережьевъ ркъ, они сяли бобы и маисъ. Все это было до крайности грубой не могло охранить непредусмотрительныхъ дикарей отъ частыхъ бдствій голода, но одно уже то, что они взрывали землю, было особенностью, отличавшею ихъ отъ прочихъ племенъ звролововъ и возвысившею ихъ до нкоторой степени надъ ними.
Земледліе въ Мехик было въ такомъ же цвтущемъ состояніи, какъ прочія искусства и ремесла общественной жизни. Въ немногихъ странахъ пользовалось оно большимъ противъ здшняго уваженіемъ, оно связывалось тсно съ гражданскими и религіозными узаконеніями народа. У Ацтековъ были особыя божества земледлія, названія мсяцовъ и религіозныхъ праздниковъ также относились къ нему боле или мене. Государственныя подати, какъ мы уже видли, выплачивались часто земледльческими продуктами. Вс, исключая воиновь и военныхъ вельможъ, даже жители городовъ, обработывали землю. Главную работу длали мужчины, женщины разсыпали смя, шелушили зерно и вообще принимали участіе только въ легчайшихъ полевыхъ трудахъ. Въ этомъ отношеніи, Ацтеки представляли благородную противоположность съ лру. гими племенами сверо американскаго материка, у которыхъ самыя тяжкія работы были удломъ женщинъ. Вообще, Ацтеки обращались съ женщинами такъ же кротко и нжно, какъ теперь въ большей части Европы.
Они пользовались благоразумно своею почвой. Если она нсколько истощалась, ей давали время отдохнуть, оставляя въ пару. Крайняя сухость почвы увлаживалась каналами, которыми ее орошали, съ тою же цлью законы опредляли строгое наказаніе за истребленіе лсовъ, которыми вся страна, какъ мы уже говорили, была изобильно покрыта до завоеванія. Наконецъ, у нихъ было заведены обширныя житницы, по совершенству своему возбуждавшія удивленіе Испанцевъ. Въ такой предусмотрительности мы видимъ заботливость человка образованнаго.
Въ числ главныхъ продуктовъ были бананы, по легкости произращенія и роскошнымъ результатамъ такъ вредные привычк къ систематическимъ и упорнымъ земледльческимъ трудамъ. Другое растеніе было какао, котораго плодъ даетъ шоколадъ — отъ мехиканскаго слова шоколатль — теперь столь обыкновенный во всей Европ.. Ваниль, росшая только на небольшомъ участк у морскаго берега, употреблялась у нихъ, какъ и у насъ, для улучшенія вкуса и запаха пищи и питья. Важнйшимъ произведеніемъ Мехики, какъ и всего американскаго материка, былъ маисъ, росшій изобильно въ долинахъ и на крутыхъ скатахъ Кордильеровъ до высокаго уровня плоской возвышенности. Въ умньи стряпать его и въ многоразличныхъ употребленіяхъ изъ него, Ацтеки не уступали любой домовитой хозяйк Покой-Англіи. Исполинскіе въ тропическихъ странахъ стебли маиса даютъ сахаристое вещество несравненно изобильне, чмъ въ 6оле удаленныхъ къ сверу странахъ: изъ него Ацтеки длали сахаръ, немного уступавшій достоинствомъ выдлываемому изъ сахарнаго тростника, который развели въ Мехик посл завоеванія. Но чудомъ природы въ Мехик былъ тамошній алой или магуэй, отъ котораго густые грозды цвтовъ, возвышавшіеся надъ темными и широкими листьями, виднлись на большихъ пространствахъ плоской возвышенности. Изъ толченыхъ листьевъ его, какъ мы уже упоминали, выходило тсто, изъ котораго длалась бумага, подверженный броженію сокъ превращался въ горячительный напитокъ пульке, весьма любимый и ныншними Мехиканцами, листья ался доставляли непроницаемыя непогодамъ крыши для самыхъ смиренныхъ жилищъ, изъ волоконъ длались ткани и сучились крпкія веревки, изъ колючихъ оконечностей листьевъ длались иглы и булавки, наконецъ, самый корень, сваренный должнымъ образомъ, превращался въ питательную пищу. Однимъ словомъ, магуэй или agave americana доставляла Ацтекамъ пищу, питье, одежду и писчую бумагу! Можно сказать съ увренностью, что природа не проявляла еще ни въ чемъ такого соединенія элементовъ для удобства человка.
Неумстно здсь исчислять вс разнообразныя растенія — многія съ цлебными свойствами которыя ввезены въ Европу изъ Мехики. Еще мене кстати былъ бы на этихъ страницахъ каталогъ цвтовъ ея, яркихъ и блестящихъ, изъ которыхъ множество считается лучшими украшеніями вашихъ оранжерей и теплицъ. Противоположные климаты, заключающіеся въ тсныхъ предлахъ Покой-Испаніи, даютъ ей богатйшую и разнообразнйшую флору. Вс эти произведенія растительнаго царства были систематически классифированы Ацтеками, понимавшими ихъ отличительныя качества, и собираемы въ разсадники, которые были пространне всхъ, существовавшихъ въ то время въ старомъ свт. Очень-вроятно, что они дали первую идею заведеннымъ въ Европ вскор посл завоеванія Мехики садамъ растеній.
Мехиканцы знали минеральныя сокровища своего отечества такъ же хорошо, какъ и растительныя. Серебро, свинецъ и олово они добывали изъ рудниковъ Таско, мдь изъ горъ Закотоллана. Они брали металлы не только съ поверхности земли, но также изъ жилъ, проникавшихъ плотныя массы скалъ, въ которыхъ они пробивали пространныя галереи. Извстно, что слды ихъ работъ были лучшими указателями для испанскихъ рудокоповъ. Золото, находимое на поверхности, или добытое изъ руслъ ркъ, они переливали въ слитки, также сохраняли его въ вид порошка, которымъ южныя области уплачивали часть вносимой правительству дани. Употребленіе желза, проникавшаго всю почву, было имъ неизвстно, но взирая на свое изобиліе, оно требовало такого многосложнаго приготовительнаго процесса, что было у всхъ народовъ послднимъ металломъ, обращеннымъ человкомъ въ свою пользу.
Ацтеки нашли средство замнить желзо композиціею изъ олова и мди, сдланными изъ этой бронзы инструментами, они могли рзать не только другіе металлы, но, съ помощью кремнистой пыли, раздляли даже самыя твердыя вещества, какъ, на-прим., базальтъ, порфиръ, аметисты и изумруды. Послдніе, которые находятъ здсь весьма крупными кусками, они обдлывали въ разныя затйливыя и фантастическія формы. Они отливали также золотые и серебряные сосуды, и обдлывали ихъ посл весьма-искусно своими металлическими рзцами. Нкоторыя изъ ихъ серебряныхъ ваза, были такъ велики, что человкъ не могъ обхватить ихъ обими руками. Ацтеки длали чрезвычайно врно фигуры разныхъ животныхъ, и что еще удивительне, умли такъ перемшивать металлы, что, на-примръ, перья птицы или чешуя рыбы выходили поперемнно то золотыя, то серебряныя. Испанскіе золотыхъ-длъ-мастера признавали сами превосходство надъ собою Ацтековъ въ этихъ замысловатыхъ работахъ.
Ацтеки употребляли еще инструменты изъ ицтли, или обсидіана, темнаго и прозрачнаго минерала, чрезвычайно-твердаго, находимаго въ изобиліи въ ихъ горахъ. Они обработывали его въ ножи, бритвы и зазубренные мечи, которые точились весьма-остро., но скоро тупились. Ими они обработывали и украшали рзьбою камни и алебастры, употреблявшіеся на постройку публичныхъ зданій, дворцовъ и богатыхъ частныхъ жилищъ. Я буду говорить въ-послдствіи подробне объ этихъ скульптурныхъ работахъ, теперь скажу только, что входы и углы зданіи украшались множествомъ изображеніи фантастическихъ идоловъ и очень-часто фигурами разныхъ зврей. Послднія были сдланы весьма-искусно, а первыя, по словами Торкемады, ‘были гнусными подобіями ихъ душъ, ибо люди эти выучились Длать человческій образъ по прежде, какъ сдлавшись христіанами’. Сказанія древняго лтописца справедливы, что бы мы ни думали объ основной ихъ иде. Безобразные призраки религіи Ацтековъ руководили, безъ-сомннія, ихъ художниковъ, когда они старались изобразить человка въ мнимой красот своихъ идоловъ. Когда мрачное суевріе Ацтековъ замнилось христіанствомъ, вкусъ ихъ очистился и получилъ истинно-художественное направленіе.
Барельефныя украшенія у Ацтековъ употреблялись безпрестанно. Говорятъ, будто бы фундаментъ соборной церкви на plaza mayor или главной площади города Мехико состоитъ весь изъ покрытыхъ барельефами камней. Мсто это можно, дйствительно, считать форумомъ Ацтековъ — пространнымъ хранилищемъ, гд скрыты сокровища ихъ древняго ваянія. Памятники подобнаго рода разсыпаны по всей столиц: едва-ли можно тамъ вырыть новый колодезь или выложить фундаментъ, не откопавъ какіе-нибудь распадающіеся остатки-искусства варваровъ. Но на это обращаютъ тамъ мало вниманія, если они не разбиваются въ куски сразу, то употребляются въ дло на постройку выводимой стны или новаго зданія. Два знаменитыхъ барельефа, временъ послдняго Монтезумы и его отца, изсченные въ массивной скаль, въ прелестныхъ рощахъ Чапольтепека, были въ прошломъ столтіи уничтожены но повелнію правительства! Памятники варваровъ щадятся народами образованными такъ же мало, какъ памятники народовъ образованныхъ варварами.
Замчательнйшее изъ найденныхъ досел изваяній — календарный камень, о которомъ мы упоминали въ предъидущей глав. Это глыба темнаго порфира, которая по разсчету должна была всить первоначально около пятидесяти тоннъ {Около 3000 пудовъ.}. Ее перевезли изъ горъ, находящихся за озеромъ Чалько, черезъ большое разстояніе, по гористой стран, перескаемой множествомъ ркъ, ручьевъ и каналовъ. Во время переправы черезъ мостъ въ столицу, балки его не выдержали и огромная масса рухнула въ воду, откуда со извлекли съ величайшимъ трудомъ. Одна уже дальняя доставка такого куска порфира, при всхъ препятствіяхъ и безъ рабочаго скота, котораго не было у Ацтековъ, доказываетъ сметливость въ механик и обнаруживаетъ познанія, поуступавшія свдніямъ ихъ въ астрономіи, потребнымъ для начертанія фигуръ и надписей на этомъ самомъ камн.
Древніе Мехиканцы употребляли для домашняго обихода глиняную посуду, которой многочисленные образцы сохранились до нашего времени. Они длали также кубки и чаши изъ лакированнаго или раскрашеннаго дерева, чаши эти были непроницаемы для сырости и ярко разрисованы. Краски составляли изъ растительныхъ и минеральныхъ веществъ. Въ числ ихъ былъ великолпный малиновый цвтъ, добываемый изъ кошенили, новйшій соперникъ древнему пурпуру Тира. Кошениль привезли въ Европу изъ Мехики, гд это интересное маленькое наскомое воспитывали съ большою заботливостью на плантаціяхъ кактуса, которыя въ-послдствіи были заброшены. Такимъ образомъ, Ацтеки могли окрашивать свои ткани въ самые яркіе цвта, ткани эти были изъ хлопчатой бумаги, разведенной въ большомъ изобиліи въ теплыхъ краяхъ страны, и длались всхъ степеней тонкости. Они обладали также искусствомъ примшивать въ бумажныя ткани тонкую шерсть кроликовъ и другихъ зврковъ, такъ-что изъ этого выходилъ родъ сукна, чрезвычайно мягкаго, теплаго, красиваго и совершенно оригинальнаго: оно украшалось часто богато-вышитыми изображеніями птицъ, цвтовъ, или разными фантастическими узорами.
Но больше всего отличались Мехиканцы своими любимыми издліями изъ перьевъ. Имъ они умли придавать весь эффектъ превосходнйшей мозаики. Роскошныя перья тропическихъ птицъ, въ особенности изъ породы попугаевъ, давали имъ самые разнообразные цвта, нжный пухъ крошечныхъ колибри, носившихся роями по медоноснымъ цвтамъ Мехико, доставлялъ имъ воздушные золотистые отливы, придававшіе необыкновенную красоту произведеніямъ этого рода. Перья, наклеенныя на тонкія бумажныя матеріи, украшали одежды богатыхъ, драпировки ихъ покоевъ и покровы въ храмахъ. Ни одно изъ американскихъ издлій не возбуждало въ Европ такого удивленія, какъ многочисленные образцы этихъ работъ, высылавшіеся туда завоевателями. Нельзя не жалть, что такое прелестное искусство совершенно упало.
Въ Мехик не было лавокъ, но мануфактурныя и земледльческія произведенія привозились для продажи на большіе рынки главныхъ городовъ государства. Каждый пятый день бывали тамъ ярмарки, куда стекалось изъ всхъ окрестностей множество народа для покупки и продажи. Для каждаго рода товаровъ отводились отдльныя мста. Торговля шла честно, спокойно, въ порядк, подъ надзоромъ особенныхъ чиновниковъ, нарочно для этого назначенныхъ, отчасти она была мновая, отчасти производилась на монету, которой цнность была установлена правительствомъ. Деньгами были прозрачные стволы перьевъ, наполненныхъ въ извстную мру золотымъ порошкомъ, кусочки олова, вырзанные въ вид Т, и мшки какао, съ опредленнымъ числомъ зеренъ. ‘Блаженныя деньги!’ восклицаетъ Петръ Мартиръ, ‘обладатель ихъ не можетъ сдлаться скрягою, ибо ихъ нельзя ни долго копить, ни зарывать въ землю.’
Въ Мехик не было такого замчательнаго различія кастъ или сословій, какое существовало въ древнемъ Египт и существуетъ еще теперь у многихъ азіатскихъ народовъ. Впрочемъ, чаще всего сынъ наслдовалъ званію и промыслу отца. Разнородныя ремесла раздлялись наподобіе цеховъ и изъ нихъ каждому отводили въ городахъ особые кварталы, цехи избирали себ главъ, имли свои покровительствующія божества, свои праздники, и тому подобное. Торговля и ремесла пользовались у Ацтековъ величайшимъ уваженіемъ.
‘Сынъ мой’, говорилъ одинъ престарлый вельможа своему наслднику: ‘учись или земледлію или выдлк перьевъ, или какому побудь другому честному промыслу. Такъ длали твои предки. Иначе, какъ бы они могли запастись имуществомъ для себя и своихъ семействъ? Никто еще не слыхивалъ, чтобъ одна знатность рода могла прокормить человка’. Мудрыя правила, которыя должны были казаться нсколько странными испанскому hidalyo!
Но особенно почетнымъ было купеческое званіе. Оно составляло таку іо важную и оригинальную черту въ общественномъ хозяйств Ацтековъ, что заслуживало бы со стороны историковъ больше вниманія, чмъ они удостоили его. Ацтекскій купецъ былъ нчто въ род странствующаго торговца, путешествовавшаго съ своими товарами до отдаленнйшихъ предловъ Анагуака и, за границы его. Онъ возилъ съ собою роскошныя ткани, украшенія изъ драгоцнныхъ металловъ и камней, невольниковъ и другіе дорогіе товары. Невольниковъ покупали недалеко отъ столицы, на большомъ рынк въ Ацкапотцалько, гд были учреждены регулярныя ярмарки для продажи этихъ несчастныхъ. Владльцы приводили ихъ туда, одтыхъ какъ-можно-нарядне и выученныхъ нтъ, плясать и выказывать весь запасъ своихъ личныхъ способностей и знаній, чтобъ казаться приманчиве въ глазахъ покупщиковъ. Торгъ невольниками считался у Ацтековъ почетнымъ промысломъ.
Съ этимъ богатымъ запасомъ купецъ посщалъ разныя страны, имя всегда цнные подарки отъ своего государя къ-чужеземнымъ правителямъ, и обыкновенно получая подарки отъ пикъ, вмст съ дозволеніемъ торговать. Если ему въ этомъ отказывали, или еслибъ ему вздумали оказать несправедливость или притсненіе, онъ всегда былъ въ готовности къ отпору. Купецъ совершалъ свои странствія съ многочисленными сотоварищами и сильною дружиной спутниковъ нисшаго разряда, которые переносили его товары. Обыкновенный грузъ каждаго изъ нихъ былъ отъ пятидесяти до шестидесяти фунтовъ. Весь караванъ трогался въ путь хорошо вооружившись и былъ такъ приготовленъ къ внезапнымъ непріязненнымъ дйствіямъ, что въ случа нужды могъ успшно обороняться до прибытія подкрпленія изъ дома. Однажды, отрядъ такихъ воинственныхъ торговцевъ выдержалъ четырехмсячвую осаду въ город Айотлэн и наконецъ отбилъ непріятеля. Правительство мехиканское, впрочемъ, всегда охотно воевало подъ этимъ предлогомъ, находя его весьма благопріятнымъ для распространенія своего могущества. Купцамъ дозволялось также собирать войска паевой счетъ, и тогда начальство надъ ними поручалось имъ-самимъ. Государи имли обыкновеніе употреблять купцовъ въ род политическихъ агентовъ, для собиранія свдній о состояніи посщаемыхъ ими странъ, и о расположеніи къ нимъ ихъ жителей.
Такимъ-образомъ, кругъ дйствія мехиканскихъ купцовъ распространялся далеко за предлы смиренной торговли и они стояли на высокой степени въ общемъ уваженіи. Имъ дозволялось имть свои отличительные гербовые знаки и девизы. Многіе изъ нихъ составляли то, что испанскіе писатели называли совтомъ финансовъ, какъ было по-крайней-мр въ Тецкуко. Государи всегда съ ними совтовались и постоянно держали нкоторыхъ при своей особ, называя ихъ въ разговор дядями, что нсколько напоминаетъ титулъ primo или кузена, которымъ испанскіе короли привтствуютъ своихъ грандовъ. Купцамъ дозволялось имть свои гражданскіе и уголовные суды, съ правомъ произносить и приводить въ исполненіе даже смертные приговоры. Словомъ, они составляли въ государствъ отдльную общину, а такъ-какъ торговля доставляла имъ большія богатства, то они пользовались многими изъ самыхъ существенныхъ выгодъ наслдственной аристократіи.
Этотъ фактъ, что торговля вела къ высокой политической значительности у полуобразованнаго народа, гд обыкновенно званія воина и жреца были единственно почетными, составляетъ оригинальную черту исторіи Мехиканцевъ. Оно замтно противоположно общепринятымъ идеямъ большинства образованныхъ государствъ стараго свта, гд думаютъ, что знатность рода унижается мспе праздною жизнью и суетными удовольствіями, чмъ дятельными занятіями, ведущими равно къ благоденствію государства и частныхъ людей. Если просвщеніе искореняетъ много предразсудковъ, то нельзя не допустить, что оно и порождаетъ ихъ много.
Чтобъ составить себ лучшее понятіе о настоящей образованности Мехиканцевъ, постараемся проникнуть въ ихъ частную жизнь и посмотримъ на взаимныя отношенія обоихъ половъ. Къ-счастію, мы имемъ къ этому возможность. Тутъ мы увидимъ, что тотъ же кровожадный Ацтекъ часто обнаруживаетъ всю чувствительность, къ какой только способенъ человкъ образованный: онъ утшаетъ друзей своихъ въ горести, поздравляетъ ихъ съ житейскими радостями, какъ, на-примръ, по случаю свадьбы, рожденія или крестинъ ребенка, и тогда посщенія его всегда сопровождаются подарками дорогихъ нарядовъ или украшеніи, или за-просто приношеніями цвтовъ, выражающихъ точно также его участіе и сочувствіе. Визиты того времени, хотя и были опредлены со всею церемонною подробностью восточной вжливости, однакожь всегда имли характеръ радушія и сердечнаго уваженія.
Воспитаніе дтей, особенно въ публичныхъ школахъ, было чрезмрно строго, какъ мы уже упоминали. Но, прійдя въ возрастъ, ацтекская двушка находила у своихъ родителей самое нжное обращеніе, въ которомъ, по-видимому, не было и тни недоврчивости или суровости. Дочь, готовившуюся вступить въ свтъ, родители убждали сохранять простоту въ пріемахъ и разговорахъ, опрятность въ наряд. Ей внушали скромность, какъ первое украшеніе женщины, и увщевали быть покорною и преданною своему будущему мужу. Наставленія эти длались всегда съ кротостью и съ самыми нжными эпитетами, показывавшими всю полноту родительской любви.
Многоженство было у Мехиканцевъ допущено, но оно, вроятно, существовало только у богатыхъ. Обязательства супружескаго обта, который произносился всегда при торжественномъ религіозномъ обряд, были вполн признаваемы обими сторонами. Испанцы описывали Мехиканокъ ‘хорошенькими’, чего нельзя сказать о ныншнихъ соотечественницахъ ихъ, хотя у нихъ то же серьзное и даже грустное выраженіе, которое было и прежде. длинные черные волосы, сверхъ которыхъ он набрасывали покрывала изъ тонкихъ волоконъ питы, переплетались обыкновенно цвтами, а у богатыхъ нитками, унизанными дорогими каменьями или жемчугомъ изъ Калифорнскаго-Залива. Мужья обходились, по-видимому, весьма-деликатно съ своими женами, он проводили время или въ безпечномъ спокойствіи или занимаясь женскими рукодльями, а двушки въ праздное время твердили старинныя преданія и баллады.,
Женщины принимали одинаковое участіе съ мужчинами въ общественныхъ праздникахъ и увеселеніяхъ, которые часто бывали очень-пышны, какъ по числу гостей, такъ и по цнности самаго угощенія. Въ такихъ случаяхъ, многочисленная прислуга обоего пола старалась предупреждать желанія гостей, залы были наполнены благоуханіемъ куреній, а дворы и входы усыпаны лучшими цвтами, которые раздавались также въ изобиліи гостямъ, когда они входили. Бумажныя салфетки и чаши съ водою предлагались каждому изъ гостей, когда они садились за столъ, ибо церемонія омовенія передъ обдомъ и посл обда свято соблюдалась у Ацтековъ. Посл угощенія подавали, обществу табакъ съ примсью разныхъ ароматовъ въ трубкахъ, или въ вид сигаръ, въ черепаховыхъ или серебряныхъ трубочкахъ. Ацтеки, вдыхая въ себя табачный дымъ, зажимали ноздри пальцами и часто глотали его. До насъ не дошло, курили ли тогда женщины, садившіяся за столомъ всегда отдльно отъ мужчинъ, такъ, какъ он курятъ въ самыхъ лучшихъ кругахъ мехиканскаго общества въ наше время. Любопытно также, что Ацтеки нюхали сушеный табачный листъ, мелко нетолченый.
Угощеніе состояло изъ множества питательныхъ кушаньевъ, въ особенности изъ дичи, въ числ ихъ, самую замчательную роль играла индйка, которой происхожденіе ошибочно предполагаютъ на Восток. За существенными блюдами подавались овощи и плоды всхъ очаровательныхъ родовъ, какіе только есть на сверо американскомъ материк. Мясныя кушанья Приправлялись обыкновенно самыми изъисканными соусами, до которыхъ Мехиканцы были большіе охотники, кром того, они услаждали свой вкусъ конфектами и пирожными изъ маисовой муки и сахара, добываемаго изъ стеблей того же растенія. Иногда прибавлялось къ угощенію еще одно блюдо, омерзительное, въ особенности, когда пиршество имло религіозный характеръ: приносили въ жертву невольника, и мясо его, приправленное съ величайшею изъисканностію, составляло первое украшеніе пира. Людодство, облеченное эпикурейскою наукой, длается еще отвратительне.
Теплота кушаньевъ поддерживалась нагрвальными блюдами. Столы убирались серебряными, а иногда и золотыми вазами самой тонкой работы. Кубки и ложки были изъ тхъ же дорогихъ матеріаловъ, а также и черепаховые. Любимымъ напиткомъ былъ шоколатль, приправленный ванилью и разными пряностями. Ацтеки умьли приготовлять пну его особеннымъ образомъ, такъ-что она твердла и ее можно было сть холодную. Перебродившій сокъ магуэля, съ разными сладкими и кислыми примсями, доставлялъ множество родовъ пріятныхъ напитковъ разной степени крпости. Ими подчивали обыкновенно пожилыхъ гостей.
По окончаніи обда, молодые люди вставали изъ-за стола и кончали празднество пніемъ и плясками. Они плясали граціозно, подъ звуки разныхъ инструментовъ, аккомпанируя себ пснями пріятнаго, хотя нсколько грустнаго характера. Пожилые гости продолжали, между-тмъ, сидть за столомъ, потягивая пульке и бесдуя о старин, пока развеселяющія свойства любимаго напитка не примиряли ихъ съ настоящимъ временемъ. Эта часть общества нердко подгуливала весьма-изрядно, и что странно, имъ это извинялось, тогда-какъ молодыхъ людей наказывали за пьянство чрезвычайно-строго. Угощеніе заключалось щедрою раздачей присутствующимъ богатыхъ нарядовъ и украшеніи, гости расходились за полночь, при чемъ ‘нкоторые хвалили пиръ, а другіе осуждали дурной вкусъ или мотовство хозяина’, говоритъ одинъ старинный испанскій писатель: точь-въ-точь какъ и у насъ’. Люди везд и всегда люди, по всему земному шару.
Въ этой замчательной картин нравовъ, которую я выписалъ съ подробностью изъ ближайшихъ къ завоеванію хроникъ, мы не находимъ ни малйшаго сходства между Мехиканцами и другими индійскими племенами сверо-американскаго материка. Тутъ есть еще нсколько похожаго на азіатскую роскошь и чувственность, но въ Азіи женщины, не допускаемыя въ свободныя общественныя сношенія съ мунь чинами, почти везд ревниво спрятаны въ стнахъ гаремовъ. Европейская образованность, назначившая прекрасному полу настоящее мсто его въ обществ, удалена еще боле отъ многихъ зврскихъ обычаевъ Ацтековъ, которыхъ существованіе почти непостижимо при несомннной степени умственныхъ успховъ Мехиканцевъ во многихъ отношеніяхъ. Обычаи эти можно объяснить только какъ результата’ религіознаго ослпленія, которое затмваетъ разумъ и развращаетъ чувства до того, что человкъ пріучается смотрть спокойно на вещи, наиболе противныя человческой природ. Обычаи и мннія, основанные на религіи, не должно брать какъ окончательныя доказательства образованности народа.
Характеръ Ацтековъ былъ совершенно-оригиналенъ и единственъ въ своемъ род. Онъ состоялъ изъ несообразностей, по-видимому, неудобо-соединяемыхъ, и совокуплялъ въ себ рзкія особенности разныхъ народовъ, находящихся не только не на одной степени просвщенія, по, напротивъ того, отдаленныхъ одинъ отъ другаго какъ крайности варварства и утонченности нравовъ. Подобіемъ ему можетъ быть только удивительный климатъ Мехики, способный производить на пространств нсколькихъ квадратныхъ лигъ все безконечное разнообразіе растительности, принадлежащей мерзлымъ странамъ свера, умренному поясу Европы и знойнымъ небесамъ Аравіи и Индостана!

VI.
Тицкуки.— Ихъ золотой вкъ. Мудрыя государи.— Упадокъ ихъ монархіи.

Читатель пріобртетъ весьма-неполное понятіе о просвщеніи Анагуака, если не будетъ имть свдній объ Акольгуанахъ или Тецкукахъ, какъ ихъ вообще называютъ — народ, принадлежащемъ къ одному великому семейству съ Ацтеками, съ которыми они соперничали въ могуществ и которыхъ превзошли въ умственномъ образованіи и общественной утонченности.
Къ-счастію, мы имемъ для этого богатые матеріалы въ сказаніяхъ Фернандо де-Альва Ихтлихочитля, потомка по прямой линіи царственнаго дома Тецкуко, жившаго въ вкъ завоеванія. При возможности имть лучшія свднія, онъ былъ исполненъ дарованій и трудолюбія, хотя въ разсказ его и промелькиваетъ желаніе воскресить увядшую славу древняго низверженнаго дома, однакожь, вс отдаютъ полную справедливость его добросовстности и правдивости. На него полагаются съ увренностью и испанскіе писатели, которымъ были доступны его рукописи. Я ограничусь главными чертами двухъ царствованій, обнимающихъ золотой вкъ Тецкуко, не покушаясь взвшивать вроятность подробностей, которыя предоставляю на судъ читателя.
Акольгуапы, какъ мы уже видли, пришли въ долину около исхода двнадцатаго столтія, и выстроили свою столицу Тецкуко на восточныхъ берегахъ озера, насупротивъ Мехики. Отъ этого пункта они распространялись постепенно по всей сверной части Анагуака, пока путь ихъ не былъ остановленъ вторженіемъ одноплеменнаго народа, Тепанековъ, которые взяли ихъ столицу посл отчаянной борьбы, убили ихъ государя и покорили окончательно все государство. Это было въ 1418 году. Молодой принцъ Незагуальконотль, наслдникъ короны, которому было тогда пятнадцать лтъ, видлъ своими глазами, какъ непріятели умертвили его отца, потому-что самъ онъ скрывался въ втвяхъ дерева, отнявшаго сцену убійства. Исторія его исполнена самыхъ необычайныхъ и романическихъ приключеній, подвиговъ рыцарской отваги и чудныхъ избавленій отъ неизбжныхъ опасностей.
Немного спустя посл бгства съ поля, обагреннаго кровью его отца, молодой тецкукскій принцъ попался въ руки непріятелей, внесенъ ими съ торжествомъ въ свою столицу и брошенъ въ подземелье. Ему удалось, однако, убжать при содйствіи губернатора крпости, стариннаго слуги его семейства, который занялъ мсто царственнаго бглеца и заплатилъ за то жизнью. Наконецъ, принцу позволили, по ходатайству царствовавшей въ Мехик фамиліи, съ которою онъ былъ въ родств, удалиться сначала въ эту столицу, а потомъ въ свою собственную, гд онъ нашелъ убжище во дворц своихъ предковъ. Тамъ прожилъ онъ спокойно восемь лтъ, занимаясь науками подъ руководствомъ стараго учителя, которому было вврено его дтство и который преподавалъ ему разные предметы, касающіеся государственнаго управленія.
Въ конц этого періода, умеръ тепанекскій похититель престола, оставя посл себя сына, Махтлу, человка кровожаднаго и подозрительнаго. Незагуалькойотль поспшилъ явиться къ нему съ изъявленіемъ покорности, но тиранъ не принялъ приношенія цвтовъ, которые онъ положилъ къ его ногамъ и обернулся къ нему спиною въ присутствія всхъ вельможъ и военачальниковъ. Одинъ изъ нихъ, расположенный къ юному принцу, посовтовалъ ему позаботиться о своей безопасности и бжать изъ дворца, гд его непремнно лишатъ жизни. Въ-слдствіе этого предостереженія, онъ оставилъ, не теряя времени, негостепріимный дворъ, и возвратился въ Тецкуко. Махтла, однако, ршился избавиться отъ него во что бы ни стало. Онъ смотрлъ завистливыми глазами на развивающіеся таланты своего соперника и на привязанность къ нему прежнихъ подданныхъ, которую пріобртали ему привлекательныя качества и достоинства. Махтла задумалъ умертвить тецкукскаго принца при одномъ вечернемъ угощеніи: по планъ его разстроился бдительностью наставника Незагуалькойотля, который съумлъ обмануть убійцъ и замнить своего ученика другою жертвой. Тогда озлобленный тиранъ сбросилъ съ себя личину и послалъ въ Тецкуко сильный отрядъ воиновъ съ повелніемъ ворваться во дворецъ, схватить Незагуалькойотля и умертвить его на мст. Принцъ, узнавшій объ этомъ умысл чрезъ своего недремлющаго наставника, вмсто того, чтобъ бжать, какъ ему совтовали, ршился дождаться убійцъ. Они нашли его играющимъ въ мячь на дворцовомъ двор, онъ принялъ ихъ съ большою любезностью и пригласилъ войдти во дворецъ и освжиться посл путешествія. Пока они были заняты такимъ образомъ, онъ перешелъ въ сосдній покой, не возбудивъ ничьего подозрнія, такъ-какъ убійцы могли его видть въ отворенныя двери. Въ проход стояла горящая курильница и слуги принца подбросили на нее столько благоуханій, что густой дыни, скрылъ его движенія отъ тепанекскихъ воиновъ и далъ ему возможность уйдти потаеннымъ ходомъ, имвшимъ сообщеніе съ просторною глиняною трубою, служившею прежде для проведенія воды во внутрь дворца. Въ этой труб онъ оставался до ночи и тогда, воспользовавшись темнотою, выбрался за городъ и нашелъ убжище въ хижин одного изъ васалловъ своего отца.
Тепанекскій монархъ, взбшенный постоянными неудачами, снарядилъ немедленную погоню и назначилъ цпу за голову царственнаго бглеца: кто бы его ни захватилъ, живаго или мертваго, получалъ въ награду руку знатной двицы и обширное помстье, все равно, какого бы званія ни былъ поимщикъ. Отряды вооруженныхъ людей были разосланы по всмъ направленіямъ, однажды, во время поисковъ, толпа воиновъ вошла въ хижину, гд принцъ укрывался. Ему удалось, однако, спрятаться подъ грудою волоконъ магуэя, приготовленнаго для выдлки холста. Такъ-какъ въ этомъ мст нельзя было оставаться долго въ безопасности, мезагуалькойотль убжалъ въ гористый и покрытый лсами участокъ, находившійся между границами его собственныхъ владній и Тласкалой.
Тамъ онъ велъ тяжкую, скитальческую жизнь, подверженный лишеніямъ, непогодамъ, скрываясь въ густой чащ и въ пещерахъ, и выходя украдкою только но ночамъ для утоленія голода и жажды, во все это время онъ былъ въ безпрестанной тревог, потому-что преслдователи рыскали вокругъ него безъ отдыха. Разъ онъ нашелъ убжище среди небольшаго отряда воиновъ, оказавшихся дружественными и спрятавшихъ его въ большой барабанъ, вокругъ котораго они принялись плясать. Въ другомъ случа, онъ только-что усплъ перейдти черезъ хребетъ одного холма, какъ, враги его начали подниматься съ противоположной стороны, тутъ онъ встртилъ двушку, собиравшую чіанъ — мехиканское растеніе, смя котораго употреблялось въ состав разныхъ туземныхъ напитковъ. Принцъ убдилъ ее, чтобъ она его спрятала подъ нарзанными стеблями чіана. Когда подошли съищики и спросили двушку, не видала ли она бглеца, та хладнокровію отвчала, что видла и указала имъ на тропинку, по которой онъ будто бы пошелъ. Не взирая на общанныя богатыя награды, Незагуальконотль, по-видимому, былъ безопасенъ отъ измны — такъ велика была общая преданность къ нему самому и его дому. ‘Согласишься ли ты выдать принца, еслибъ онъ теб попался?’ спросилъ онъ однажды у молодаго поселянина, который не зналъ его въ лицо.— Нтъ.— ‘Какъ, ни за руку благородной красавицы съ богатымъ приданымъ?’ Поселянинъ только засмялся и покачалъ головою отрицательно. Много разъ случалось его врнымъ приверженцамъ терпть пытки и даже лишаться жизни, но ни одинъ не соглашался на предательство.
Какъ ни радовали его сердце такія доказательства преданности, однакожь, положеніе молодаго принца въ этихъ горныхъ пустыняхъ длалось съ каждымъ днемъ бдственне. Собственныя страданія его были мучительне при вид страданій врнымъ приверженцевъ, ршившихся сопутствовать ему въ скитальчеств. ‘Оставьте меня моей судьб!’ говорилъ онъ имъ: ‘зачмъ вы себя губите для человка, котораго несчастіе ршилось преслдовать?’ Большая часть тецкукскихъ вельможъ, думая о своихъ выгодахъ, присоединились на время къ тепанекскому похитителю, но нкоторые остались врны своему принцу, предпочитая измн изгнаніе и самую смерть.
Между-тмъ, друзья Незагуальконотля дятельно трудились для него вдали отъ мстъ, гд онъ скитался. Угнетенія Махтлы и расширеніе его власти произвели общую тревогу въ окрестныхъ государствахъ, помнившихъ кроткое правленіе тецкукскихъ государей. Составился тайный союзъ, начертавшій планъ дйствіи, и въ день, назначенный для всеобщаго возстанія, Незагуальконотль увидлъ себя предводителемъ войска, равносильнаго тепанекской арміи. Противники сошлись на пол сраженія и Тепанеки были разбиты на голову, побдоносный принцъ, принимая везд радостныя изъявленія преданности своихъ подданныхъ, вошелъ въ столицу не какъ блуждающій изгнанникъ, по какъ законный преемникъ престола своихъ предковъ.
Вскор посл этого, онъ соединился съ Мехиканцами, давно уже недовольными самовластіемъ Махтлы. Войска союзниковъ, посл цлаго ряда кровавыхъ битвъ съ тепанекскимъ похитителемъ, разбили его напослдокъ окончательно подъ самыми стнами его столицы. Махтла бжалъ въ купальни, но былъ оттуда вытащенъ и принесенъ въ жертву богамъ, со всми зврскими церемоніями Ацтековъ, столица его Ацкапотцалько была срыта до земли, и опустошенное мсто ея превратилось въ главный невольничій рынокъ народовъ Анагуака.
За этими событіями послдовалъ между тремя державами: Тецкукой, Мехикой и Тлакопаномъ, замчательный союзъ, о кокоромъ мы уже упомянули въ одной изъ предъидущихъ главъ. Историки разногласятъ между собою касательно точныхъ условій этого союза, потому-что писатели двухъ первыхъ государствъ присвоиваютъ своимъ соотечественникамъ первенство голоса въ общихъ совщаніяхъ. Вс, однако, соглашаются, что Тлакопанъ,— государство расположенное на берегахъ озера, какъ и остальныя оба — играло второстепенную роль. Извстно съ достоврностью, что во всхъ военныхъ или мирныхъ дйствіяхъ, каждая изъ трехъ Союзницъ участвовала въ совтахъ остальныхъ, по предпринимала отдльно ничего, и дйствовала съ ненарушимымъ единодушіемъ до самаго вторженія Испанцевъ.
Первою мрой Незагуалькойотля было объявленіе всепрощенія. Правило его было: ‘Государь можетъ наказывать, по мщеніе недостойно его’. Въ настоящемъ случа, онъ не хотлъ даже наказывать и не только простилъ возстававшихъ противъ него вельможъ, но даже далъ нкоторымъ изъ наиболе виновныхъ почетныя и довренныя мста. Такое поведеніе было, конечно, основано на умной политик, тмъ боле, что эти вельможи пристали къ похитителю скоре изъ страха, чмъ изъ нелюбви къ нему самому, но все-таки есть поступки, основанные на политик, къ которымъ способны только характеры великодушные.
Возстановленный монархъ озаботился посл этого о благоустройств всего, что пострадало отъ безпорядочнаго тиранства Тепанековъ, и оживилъ, или, скоре, вновь образовалъ разныя отрасли государственнаго управленія. Онъ составилъ краткій, по понятный сводъ законовъ, который показался до того удовлетворительнымъ, судя по требованіямъ того времени, что его немедленно ввели у себя об союзницы, Мехико и Тлакопанъ. Законы эти были, можно сказать, написаны кровью, и, конечно, должны были доставить своему творцу скоре прозваніе Дракона, чмъ ‘Солона Анагуака’, какъ его величаютъ нкоторые писатели. Человколюбіе, безъ-сомннія, есть одинъ изъ лучшихъ плодовъ образованности. Одно только распространяющееся просвщеніе можетъ научить законодателя сбереженію человческихъ страданій, даже въ-отношеніи къ преступникамъ, и заставить опредлить мру наказаній не столько съ цлью наказать за свершенныя вины, сколько для предупрежденія будущихъ проступковъ.
Незагуальконотль раздлилъ бремя правленія на нсколько отраслей: военный совтъ, финансовый совтъ, совтъ правосудія, и нсколько другихъ второстепенныхъ. Совт правосудія былъ важнйшимъ мстомъ, ему предоставлялась верховная власть ршать вс гражданскія и уголовныя дла, и принимать апелляціи на нисшія областныя судилища, которыя обязывались доносить ему подробно обо всхъ своихъ дйствіяхъ. Во всхъ этихъ присутствіяхъ допускалось извстному числу гражданъ засдать вмст съ вельможами и спеціальными сановниками. Кром этого, было еще собраніе, въ род государственнаго совта, который содйствовалъ монарху въ отправленіи длъ и давалъ ему совты въ важныхъ случаяхъ: это собраніе состояло изъ первыхъ вельможъ. Четырнадцати членамъ его назначались постоянныя мста за царскомъ столомъ.
Наконецъ, былъ еще особенный трибуналъ, называвшійся ‘Совтомъ Музыки’, котораго цлью было поощреніе наукъ и искусствъ. Вс сочиненія по части астрономіи, исторіи, хронологіи или какой бы то ни было науки, представлялись на его судъ и публиковались не иначе, какъ съ его одобренія. Эта ценсорская власть была не бездлицей, по-крайней-мр, относительно отдла исторіи, въ которой умышленное искаженіе истины считалось уголовнымъ преступленіемъ по кровавому уставу Незагуальконотля. Впрочемъ, тецкукскіе писатели были, вроятно, достаточно сметливы, чтобъ не подпасть подъ такое опасное обвиненіе, и, конечно, умли выпутываться изъ бды, прикрываясь туманнымъ и загадочнымъ перетолкованіемъ іероглифовъ. Собраніе это, составленное изъ ученйшихъ людей въ цломъ государств, не разбирая ихъ званія или сословія, имло главный надзоръ за всми произведеніями искусствъ или утонченныхъ ремеслъ. Оно опредляло достоинство профессоровъ по разнымъ отраслямъ знанія, судило о томъ, какъ они преподавали науки своимъ ученикамъ — за дурное обученіе которыхъ преподаватели наказывались весьма-строго,— и учреждало экзамены воспитанникамъ разныхъ училищъ. Короче, ‘Совтъ Музыки’ былъ главнымъ блюстителемъ воспитанія во всемъ государств. Въ опредленные дни, авторы читали передъ его собраніемъ свои историческія сочиненія или поэмы, касавшіяся предметовъ нравственныхъ или народныхъ преданій. Для трехъ внчанныхъ главъ союзныхъ государствъ были тамъ приготовлены особыя мста и они засдали вмст съ учеными, разсуждали объ относительныхъ достоинствахъ умственныхъ произведеній и присуживали награды достойнйшимъ изъ совмстниковъ.
Таковы чудныя сказанія, дошедшія до насъ объ этомъ учрежденіи, существованіе котораго, конечно, было бы трудно подозрвать у коренныхъ обитателей Америки. Оно даетъ еще боле высокое понятіе объ образованности народа, чмъ величественные архитектурные остатки, покрывающіе и теперь многія части материка. Архитектура, до нкоторой степени, принадлежитъ къ числу удовлетвореній чувственнымъ потребностямъ человка: она больше дйствуетъ на зрніе и доставляетъ лучшій способъ блеснуть варварскимъ великолпіемъ, на которое тратится большая часть доходовъ полу-просвщенныхъ народовъ. Самые пышные и огромные образцы архитектуры были воздвигнуты этими средствами и ее можно считать одною изъ первыхъ ступеней великой лстницы образованности. По учрежденіе, о которомъ мы сейчасъ говорили, доказываетъ гораздо-высшіе умственные успхи: это литературная роскошь, обнаруживающая существованіе изящнаго вкуса, который полагался необходимымъ для удовлетворенія потребности въ умственныхъ наслажденіяхъ.
Вліяніе этой академіи было очевидно на состояніе столицы, которая сдлалась главнымъ разсадникомъ не только учености, доступной тогдашней степени просвщенія, но и разныхъ полезныхъ и изящныхъ искусствъ. Историки, ораторы и поэты ея славились во всей стран, архивы, помщенные во дворц тецкукскихъ государей, были наполнены сказаніями о временахъ давно-протекшихъ, языкъ, боле обработанный, чмъ мехиканскій, былъ чистйшимъ изъ всхъ парчіи Нагуатлака и на немъ писались, долгое время посл завоеванія, лучшія произведенія туземцевъ. Тецкуко — это Аины западнаго міра.
Между знаменитйшими бардами былъ самъ императоръ, которому тецкукскіе писатели даютъ этотъ титулъ, какъ глав тройственнаго союза государствъ Анагуака. Извстно, что онъ являлся въ качеств писателя перед ъ тою самою академіей, въ которой такъ часто засдалъ какъ судья и критикъ. Многія изъ его одъ дошли до позднихъ поколній и, можетъ-быть, уцлли еще и теперь въ какомъ-нибудь пыльномъ архив мехиканскихъ документовъ въ Испаніи. Историкъ Ихтлихочитль оставилъ намъ испанскій переводъ одной изъ поэмъ своего царственнаго предка. Произведенія эти напоминаютъ роскошные плоды испанско-арабской поэзіи, въ которой пламенное воображеніе умряется кроткою и морализирующею меланхоліей. Хотя изложеніе ихъ достаточно цвтисто, однакожъ они не наполнены иперболическими и сладострастными прикрасами, которыми вообще испещрена поэзія Востока. Въ нихъ главная мысль вращается около непрочности и суетности человческаго счастія: мысль весьма-естественная монарху, испытавшему самыя странныя превратности судьбы. Въ стованіяхъ тецкукскаго барда видна, однако, примсь эпикурейской философіи, которая ищетъ отрады отъ опасеній будущаго въ наслажденіяхъ настоящимъ. ‘Гони отъ себя печали и заботы’, говоритъ онъ: ‘если удовольствіе иметъ свои предлы, то и самая горестная жизнь иметъ впереди конецъ. Сплетай внки цвточные и пой псни во славу всемогущаго Бога, потому-что слава этого міра увядаетъ скоро. Радуйся зеленой свжести твоей весны: настанетъ день, когда ты тщетно будешь вздыхать о радостяхъ невозвратныхъ, когда скипетръ выпадетъ изъ твоихъ рукъ, — слуги будутъ скитаться въ горести по дворамъ твоего дворца, сыновья твои и сыновья твоихъ вельможъ будутъ пить изъ чаши печали, и все величіе твоихъ торжествъ и побдъ будетъ существовать только въ одномъ воспоминаніи. По память твоего правосудія не исчезнетъ у народовъ и сдланное тобою добро останется навсегда въ почтеніи. Блага этой жизни, слава и богатства ея, даются намъ только на срокъ, сущность ихъ только обманчивая тнь, и все, что есть сегодня, можетъ измниться завтра. Такъ лучше собирай прелестнйшіе цвты, какіе только растутъ въ твоихъ садахъ, обвивай ими свою голову и хватай на лету радости настоящаго, прежде, чмъ он исчезнутъ навсегда’.
Часы тецкукскаго монарха не проходили, однако, въ одной только праздной бесд съ музами, или въ боле серьзныхъ философическихъ созерцаніяхъ, какъ въ послдніе годы его жизни. Въ свжей юности и ранней возмужалости своей, онъ ежегодно предводительствовалъ союзными войсками въ экспедиціяхъ, которыхъ слдствіемъ было расширеніе предловъ и могущества имперіи, въ мирное время, онъ заботился о полезныхъ искусствахъ, которыя всегда были врнйшими источниками народнаго благосостоянія. Больше всего поощрялъ онъ земледліе: едва-ли можно было найдти въ его владніяхъ мсто достаточно-безплодное, или крутизну достаточно-неприступную, которыя не признали бы надъ собою могущества трудолюбія. Земля была покрыта дятельнымъ народонаселеніемъ, города и богатыя селенія красовались на мстахъ, въ-послдствіи превратившихся въ пустыни, или скудно-оживленныхъ жалкими деревушками.
Изъ способовъ, усугубленныхъ такимъ образомъ завоеваніемъ и внутреннимъ хозяйствомъ, государь извлекалъ средства на содержаніе многочисленнаго двора и для расходовъ на постройки, служившія для удобства жителей и украшенія столицы. Онъ наполнилъ столицу величественными зданіями для помщенія вельможъ, которыми любилъ окружать себя. Онъ воздвигъ великолпную громаду строеній, удобныхъ для его собственной резиденціи и для помщенія разныхъ государственныхъ присутственныхъ мстъ, она простиралась по направленію отъ востока къ западу на 3700 футъ, а отъ свера къ югу на 2780 футъ, ее окружала ограда, сложенная изъ нежженыхъ кирпичей, укрпленныхъ цементомъ, вышиною въ шесть футъ для одной половины круга, и въ пятнадцать для другой. Внутри этой ограды заключались два двора, вншній служилъ главною рыночною площадью столицы, чмъ былъ долгое время и посл завоеванія, и чмъ продолжаетъ быть, можетъ-статься, и теперь. Внутренній дворъ окружался залами совта и судебными палатами. Тамъ же находились помщенія для иностранныхъ посланниковъ и обширный залъ, съ выходившими въ него покоями, для ученыхъ и поэтовъ, предававшихся въ этомъ убжищ своимъ занятіямъ и сходившихся для бесды между собою подъ его мраморными портиками. Въ этомъ же отдл хранились государственные архивы, которымъ было несравненно лучше подъ владычествомъ первобытной династіи, чмъ въ-послдствіи, при ихъ европейскихъ преемникахъ.
Смежно съ этимъ дворамъ были расположены покои государя, включая и гаремъ его, снабженный красавицами не хуже чмъ у любаго султана на Восток. Стны его жилища были покрыты алебастровою накипью и роскошно раскрашенною штукатуркой, или обвшены блестящими драпировками изъ перяныхъ матерій. Длинные ряды арокъ и запутанные лабиринты кустарниковъ вели въ сады, гд купальни и искрящіеся фонтаны отнялись высокими клумбами кедровъ и кипарисовъ. Пруды были снабжены рыбою, а въ птичникахъ красовались всевозможныя тропическія птицы, блествшія перьями самыхъ яркихъ цвтовъ. Многіе зври и птицы, которыхъ нельзя было достать живьемъ, имли свои подобія изъ золота или серебра, сдланныя такъ искусно, что знаменитый натуралистъ Филиппа II, Герпандецъ, бралъ ихъ за образцы для своего сочиненія о природ Новой-Испаніи.
Для государей Мехико и Тлаконана были приготовлены истинно-царскія помщенія, на случай прізда ихъ въ Тецкуко. Вся масса этихъ зданій заключала въ себ до трехъ-сотъ покоевъ, изъ которыхъ многіе имли футъ по полутораста въ квадрат. О высот ихъ историкъ не упоминаетъ. Вроятно, что она была не велика, хотя обширность занимаемаго ими пространства заставляетъ предполагать достаточный просторъ. Внутреннее расположеніе было, безъ-сомннія, сооружено изъ легкихъ матеріаловъ, въ особенности изъ разнороднаго драгоцннаго дерева, которымъ страна эта изобилуетъ въ невроятной степени, и которое, когда бываетъ отполировано, замчательно по удивительному разнообразію и красот своихъ цвтовъ. Остатки камня и штукатурки доказываютъ, что ихъ не жалли для этихъ построекъ: остатки эти такъ массивны, что служили неистощимыми каменоломнями для церквей и строеній всякаго рода, воздвигнутыхъ Испанцами на мст древней столицы Тецкуко.
До насъ не дошло, сколько времени было употреблено на сооруженіе этого дворца, преданіе гласитъ, однако, будто бы надъ нимъ трудилось двсти тысячь работниковъ! Какъ бы то ни было, достоврно, что тецкукскіе монархи, подобно государямъ Востока или древняго Египта, могли распоряжаться несчетными массами людей и обращали иногда цлое народонаселеніе завоеваннаго города, неисключая и женщинъ, на публичныя работы. Исполинскіе памятники архитектуры, которымъ удивляется свтъ, никакъ не могли быть воздвигнуты руками людей свободныхъ.
Въ смежности съ дворомъ были строенія для дтей государя, которыхъ, при многочисленности его женъ, набиралось не мене шестидесяти сыновей и пятидесяти дочерей. Здсь ихъ учили всему, что требовалось для высокаго званія ихъ, и, между прочимъ, предметамъ, которые едва ли входятъ въ составъ воспитанія царственнаго юношества но другую сторону Атлантики, какъ, на-примръ, искусству обрабатывать металлы и драгоцнные камни, и перяной мозаик. Разъ въ каждые четыре мсяца, все семейство государя, не выключая самыхъ молодыхъ его членовъ, весь придворный штатъ и вся прислуга, собирались въ большомъ зал дворца слушать поученія оратора, вроятно, всегда изъ сословія жрецовъ. Государи и дти ихъ одвались при такихъ случаяхъ въ одежду изъ некена, самой грубой ткани, какая только была извстна въ стран. Проповдникъ распространялся о нравственныхъ обязанностяхъ человка и о почтеніи къ богамъ, особенно важномъ въ людяхъ высокаго сапа, которыхъ примръ долженъ дйствовать больше всего на массу народа. Иногда онъ приправлялъ свою рчь рзкимъ увщаніемъ слушателямъ, если кто изъ нихъ былъ виновенъ въ какомъ-нибудь особенномъ проступк. Самъ государь не избавлялся отъ такихъ душеспасительныхъ совтовъ и ораторъ напоминалъ ему смло о священной обязанности оказывать на дл почтеніе къ своимъ собственнымъ законамъ. Государь не только не гнвался на подобную вольность, но принималъ уроки такого рода съ покорностью, и все собраніе, какъ насъ увряютъ хроники, не разъ проливало слезы умиленія и раскаянія. Эти любопытные обычаи напоминаютъ нчто подобное въ азіатскомъ и египетскомъ деспотизм, гд монархъ сбрасывалъ съ себя по временамъ свое величіе и позволялъ напоминать себ, что и онъ не боле, какъ смертный. Подданныхъ утшала въ такихъ случаяхъ мысль, что ихъ ставятъ, хотя только на мгновеніе, на одинъ уровень съ ихъ государями, для послднихъ, отдленныхъ на слишкомъ-неизмримое разстояніе отъ народа, ничего не значило, что власть ихъ могла сколько-нибудь пострадать отъ подобной фамильярности. Должно полагать, что государи мене самовластные врядъ ли бы подчинились такимъ подвигамъ всенароднаго смиренія.
Любовь Незагуальконотля къ великолпію обнаруживалась въ его многочисленныхъ загородныхъ дворцахъ, украшенныхъ всмъ, что только можетъ сдлать восхитительнымъ сельское жилище. Любимая резиденція его была въ Тецкотцинко, на коническомъ холм, лигахъ въ двухъ отъ столицы. Холмъ этотъ былъ выложенъ террассами или висячими садами входъ на верхъ состоялъ изъ пятисотъ двадцати ступеней, изъ которыхъ многія были изсчены въ самой масс порфира. Въ саду, на самой вершин, былъ резервуаръ съ водою, проведенною туда изъ-за нсколькихъ миль посредствомъ водопровода, сооруженнаго на громадныхъ каменныхъ подпорахъ и тянувшагося черезъ холмы, долины и овраги. Посреди этого бассейна была скала, съ высченными на ней іероглифами, изображавшими число лтъ царствованія Незагуалькойотля и описывавшими важнйшія его дянія. На уровн пониже этого были три другіе резервуара, въ которыхъ стояло по мраморной женской фигур, олицетворявшей одно изъ государствъ тройственнаго союза. Былъ еще бассейнъ, въ центр котораго красовался высченный изъ самой скалы крылатый левъ, держащій въ зубахъ портретъ государя. Изображенія его длали изъ золота, дерева, перяной мозаики и камня, послднее единственно ему нравилось.
Изъ этихъ вмстительныхъ бассейновъ вода расходилась многочисленными каналами по садамъ, или ниспадала черезъ скалы каскадами, разливая освжительную росу на посаженные внизу цвты и ароматическія растенія. Въ чащ этихъ благоуханій были мраморные павильйоны и портики, а въ основной масс порфира были изсчены купальни, которыя и теперь показываются подъ названіемъ ‘Купаленъ Монтезумы’, какъ ихъ окрестили невжественные мстные жители. Въ нихъ поститель спускается по ступенямъ, вырубленнымъ въ скал и отполированнымъ какъ зеркала. Около подошвы холма, среди клумбъ кедровъ, которыхъ исполинскія втви освжали зелень прохладною тнью въ самую жаркую пору года, красовалась царственная вилла, съ легкими арками и воздушными залами, наполненными благовоннымъ дыханіемъ садовъ. Сюда часто удалялся Незагуалькойотль, сбросивъ съ себя бремя государственныхъ заботъ, здсь освжалъ онъ утомленный духъ обществомъ любимыхъ женъ, съ которыми отдыхалъ въ полуденный зной подъ живительною тнью этого рая, здсь, по вечерамъ, наслаждаясь пріятною прохладой, онъ присоединялся къ ихъ веселому кругу и пляскамъ. Здсь онъ угощалъ своихъ царственныхъ собратовъ Мехики и Тлакопана, или охотился въ лсахъ, раскидывавшихся на нсколько миль вокругъ виллы и красовавшихся во всемъ своемъ первобытномъ величіи. Сюда же удалялся онъ въ послдніе годы своей жизни, когда лта умрили честолюбіе и охладили жаръ крови, и предавался въ уединеніи философіи и размышленію.
Удивительныя преданія о чудесахъ тецкукской архитектуры подтверждаются больше всего развалинами, покрывающими и теперь холмъ Тецкотципко, или до половины погребенными въ земл подъ его поверхностью. Он возбуждаютъ теперь мало любопытства въ стран, гд истинная исторія ихъ давно уже забыта, одни только путешественники, влекомые туда любознательностью, размышляютъ о ихъ вроятномъ происхожденіи, и, натыкаясь на огромные обломки тесанаго и покрытаго изваяніями порфира или гранита, относятъ ихъ къ первобытнымъ племенамъ, раскинувшимъ по стран колоссальныя постройки задолго до прихода Акольгуаповъ и Ацтековъ.
Тецкукскіе государи обыкновенно содержали несметное множество наложницъ, но имли одну только законную жену, дти которой наслдовали престолъ. Незагуальконотль оставался холостымъ до поздняго періода своей жизни. Въ молодости онъ испыталъ несчастіе въ любви: принцесса, втайн воспитанная для того, чтобъ раздлить съ нимъ тропъ, отдала руку свою другому. Оскорбленный монархъ обратился съ жалобою къ трибуналу, котораго суду подлежали дла этого рода. Обвиненная чета доказала невдніе свое о предназначеніи принцессы и судъ оправдалъ ее, такая самостоятельность суда длаетъ равную честь судьямъ, осмлившимся произнести приговоръ, и Государю, который ему подчинился. Но этой исторіи горестно противоположна слдующая:
Незагуалькойотль скрывалъ свою печаль въ уединеніи прекрасной виллы Тецкотципко, или старался разсяться путешествіемъ. Въ одинъ изъ своихъ перездовъ, онъ былъ угощенъ съ самымъ радушнымъ гостепріимствомъ могущественнымъ васалломъ, старымъ владльцемъ Тепечпана, который изъ усердія веллъ своей невст, двиц знатнаго происхожденія, прислуживать государю за столомъ. Она была изъ царской крови Мехики и въ близкомъ родств съ тецкукскимъ монархомъ. Послдній, надленный отъ природы влюбчивымъ темпераментомъ знойнаго климата, былъ восхищенъ красотою и невинными прелестями юной Гебы, и страстно влюбился въ нее. Въ то время, онъ не сказалъ объ этомъ никому, но, возвратясь домой, ршился пріобрсти себ красавицу во что бы ни стало, жертвуя даже собственною честью и обрекши на гибель единственное препятствіе къ своему блаженству.
Въ-слдствіе этого, онъ послалъ владльцу Тепечпана повелніе принять начальство надъ экспедиціею, готовившеюся напасть на республику Тласкала. Въ то же время онъ поручилъ двумъ тецкукскимъ военачальникамъ стараться держаться ближе къ старому вождю и увлечь его въ самый пылъ счи, гд бы его легко могли убить. Онъ уврилъ ихъ, что длаетъ это для наказанія старика заодно важное преступленіе, по желаетъ доставить ему благородную смерть изъ уваженія къ его прежнимъ заслугамъ.
Ветеранъ, жившій долгое время спокойно въ своихъ помстьяхъ, увидлъ себя съ изумленіемъ внезапно призваннымъ на войну, тогда-какъ для этого нашлось бы много людей гораздо-моложе и способне его. Подозрвая причину, онъ предсказалъ свою горестную участь друзьямъ на прощальномъ пиршеств. Предчувствіе старика оправдалось слишкомъ-скоро: черезъ нсколько недль, невста его была свободна.
Незагуалькойотль считалъ неблагоразумнымъ открыть принцесс любовь свою публично тотчасъ же посл смерти своей жертвы. Онъ вступилъ съ нею въ сношенія черезъ одну родственницу и выразилъ глубочайше участіе въ ея горестной утрат, вмст съ тмъ, онъ предложилъ ей лучшее утшеніе, какое только было въ его власти, то-есть, свою руку и сердце. Прежній обожатель юной красавицы былъ слишкомъ-старъ, чтобъ она могла долго оставаться безутшною, она не знала ничего о гнусномъ замысл на его жизнь, и черезъ нкоторое время была готова сдлаться супругою своего государя.
Незагуалькойотль, желая дать этому боле натуральный видъ и отвратить всякое подозрніе, устроилъ такимъ образомъ, чтобы принцесса пріхала въ Тецкотципко какъ-будто для присутствія при какой-нибудь публичной церемоніи. Самъ онъ стоялъ на балкон и когда она показалась, спросилъ, притворись пораженнымъ въ первый разъ ея красотою: ‘Кто это прелестное молодое созданіе?’ На отвтъ придворныхъ, сказавшихъ ему имя и званіе красавицы, онъ веллъ пригласить ее во дворецъ, чтобъ воздать должныя почести ея сану. За свиданіемъ этимъ послдовало вскор всенародное объявленіе о желаніи его вступить въ бракъ и потомъ, посл краткаго промежутка времени, отпраздновалась свадьба съ величайшею пышностью въ присутствіи всего двора и государей Мехнки и Тлакопапа.
Исторія эта передана весьма-подробно сыномъ и внукомъ Незагуалькойотля, у которыхъ заимствовалъ ее Ихтлихочитль. Оба они осуждаютъ этотъ поступокъ, какъ самый постыдный въ жизни ихъ великаго предка. Дйствительно, онъ такъ безчестенъ, что можетъ оставить несмываемое пятно на самомъ высокомъ характер.
Незагуалькойотль строго исполнялъ свои жестокіе законы, хотя по природ былъ склоненъ умрять правосудіе милосердіемъ. Разсказываютъ много анекдотовъ о заботливости его на-счетъ благосостоянія своихъ подданныхъ, и о стараніяхъ отъискивать и награждать людей достойныхъ, какого бы смиреннаго званія они ни были. Онъ имлъ обыкновеніе, подобно знаменитому халифу Арунъ-аль-Рашиду, прогуливаться переодтымъ среди народа, вмшиваться въ разговоры своихъ подданныхъ и убждаться собственными глазами въ ихъ положеніи.
Въ одну изъ такихъ прогулокъ, имя при себ одного только приближеннаго, онъ встртился съ мальчикомъ, собиравшимъ въ пол прутья и палки для топлива, и спросилъ его: ‘почему онъ не Идетъ въ сосдній лсъ, гд найдетъ этого добра въ волю’. Мальчикъ отвчалъ, что это лсъ государя, который велитъ казнить его смертью, если узнаетъ о такомъ похищеніи {Королевскіе лса въ Тецкуко были очень обширны и охранялись законами столько же строгими, какъ въ Англіи, во времена владычества норманскихъ тирановъ.}. ‘А что за человкъ твой государь?’ спросилъ монархъ, желая узнать, какъ подобныя запрещенія принимаются народомъ.— Очень-жестокій, отвчалъ мальчикъ: — онъ отказываемъ людямъ въ томъ, что имъ даетъ Богъ.— Незагуалькойотль посовтовалъ ему не смотрть на такіе самовластные законы и идти за валежникомъ въ лсъ, увряя, что никто не узнаетъ объ этомъ, но мальчикъ упорно отказывался, называя переодтаго государя измнникомъ, который хочетъ втянуть его въ бду.
Возвратясь во дворецъ, Незагуалькойотль веллъ привести къ себ мальчика и его родителей. Они приняли эту всть съ изумленіемъ. Мальчикъ, войдя въ царскій покой, узналъ сразу человка, съ которымъ говорилъ такъ безцеремонно, и совершенно растерялся отъ страха. Добродушный монархъ успокоилъ его, поблагодарилъ за урокъ, похвалилъ за уваженіе къ законамъ и изъявилъ свое благоволеніе родителямъ за хорошее воспитаніе ихъ сына. Потомъ онъ отпустилъ всхъ ихъ съ щедрыми подарками и въ-послдствіи уменьшилъ значительно строгость лсныхъ законовъ, дозволивъ народу собирать валежникъ, лишь бы только оставались неприкосновенными деревья, на корн стоящія.
Разсказываютъ о немъ другое приключеніе съ однимъ бднымъ дровоскомъ и его женою, которые принесли на рынокъ для продажи свои жалкія вязанки дровъ. Мужъ горько жаловался на судьбу и на трудность пріобртать себ дневное пропитаніе, онъ говорилъ, между-прочимъ, что хозяинъ дворца, передъ которымъ они стояли, ведетъ праздную жизнь и наслаждается всевозможною роскошью, употребляя для своихъ удовольствій несчетныя сокровища, которыя достаются ему безъ малйшей работы.
Онъ продолжалъ тужить, пока его не остановила жена, напомнивъ, что его могутъ подслушать. Дйствительно, рчи его услышалъ самъ Незагуалькойотль, который стоялъ у завшеннаго окна, выходившаго на рынокъ, и смотрлъ, по своему обыкновенію, на хлопотливыя толпы народа. Онъ немедленно веллъ представить къ себ недовольную чету, которая явилась съ трепетомъ, чувствуя свою вину. Государь спросилъ ихъ строгимъ тономъ, что они говорили. Они сказали всю правду и онъ посовтовалъ имъ не забывать, что если онъ распоряжается несчетными сокровищами, то иметъ нужду въ еще большихъ, что, далеко отъ наслажденій праздною жизнью, онъ удрученъ всмъ бременемъ государственнаго управленія, наконецъ, онъ заключилъ увщаніемъ, чтобъ они на будущее время были осторожне, такъ-какъ ‘есть уши и у стнъ’. Потомъ онъ веллъ принести разныхъ матерій и множество какао (ходячей монеты государства) и отпустилъ ихъ. ‘Ступайте’, сказалъ онъ: ‘съ бездлицей, которую вы теперь получили, вы будете богаты, тогда-какъ я, при всхъ моихъ сокровищахъ, все остаюсь бднымъ’.
Незагуалькойотль не имлъ страсти копить сокровища. Онъ издерживалъ свои доходы потому-что былъ щедръ и не жаллъ награждать ими бдныхъ, по достойныхъ подданныхъ. Въ особенности заботился онъ объ изувченныхъ воинахъ и вообще о тхъ, кто пострадалъ или потерплъ убытокъ на служб государству, въ случа ихъ смерти, онъ назначалъ хорошія пенсіи ихъ семействамъ. Открытаго нищенства онъ никогда не позволялъ и наказывалъ за него съ примрною строгостью.
Трудно поврить, чтобъ человкъ съ такимъ яснымъ умомъ и такими дарованіями предавался вздорнымъ суевріямъ своимъ соотечественниковъ и былъ убжденъ въ святости кровавыхъ религіозныхъ обрядовъ, заимствованныхъ ими у Ацтековъ. Въ сущности, по своему человколюбивому праву онъ имлъ отвращеніе отъ этихъ омерзительныхъ церемоній и старался всми усиліями обратить народъ свой въ боле-кроткой и чистой вр древнихъ Тольтековъ. Одно обстоятельство произвело временную перемну въ его поведеніи.
Онъ былъ уже нсколько лтъ женатъ на принцесс, которой руку пріобрлъ такимъ незаконнымъ путемъ, но не имлъ дтей. Жрецы представляли ему, что это происходитъ отъ непочтенія его къ богамъ, которыхъ гнвъ должно умилостивить человческими жертвами. Незагуалькойотль неохотно согласился на требованія жрецовъ и алтари снова обагрились кровью умерщвленныхъ плнниковъ. Но все было тщетно и онъ воскликнулъ съ негодованіемъ: ‘эти каменные и деревянные истуканы не могутъ ни слышать, ни чувствовать, слдовательно, тмъ боле они не могли создать небо, землю и человка, властителя ея: все это должно быть сотворено Богомъ невидимымъ, всесильнымъ, Творцомъ вселенной! Отъ него одного долженъ я ждать отрады и утшенія’.
Тогда онъ удалился въ свой сельскій дворецъ Тецкотципко, гд прожилъ сорокъ дней, постясь и молясь въ опредленные часы, и не принося другихъ жертвъ, кром цвтовъ и куреній отъ благовонныхъ смолъ и травъ. По истеченіи этого времени, говоритъ преданіе, онъ былъ утшенъ видніемъ, что мольбы его услышаны. Какъ бы то ни было, желаніе его исполнилось и въ добавокъ онъ получилъ радостную всть о побд, одержанной его войсками тамъ, гд они передъ тмъ испытали постыдный уронъ.
Подкрпленный въ своихъ прежнихъ религіозныхъ убжденіяхъ, онъ сталъ объявлять свою вру открыто и приложилъ еще больше старанія къ отвращенію народа отъ его унизительнаго изуврства и къ направленію понятій своихъ подданныхъ къ боле-возвышенному и боле духовному постиженію божества. Онъ соорудилъ храмъ обычной пирамидальной формы, съ башнею на верху въ девять ярусовъ, представлявшихъ девять небесъ, надъ десятымъ ярусомъ возвышалась черная крыша съ позолоченными звздами снаружи, внутри выложенная драгоцнными металлами и камнями. Храмъ этотъ былъ посвященъ ‘Непостижимому Богу, причин причинъ’. Судя по эмблемамъ на башн и по характеру его стиховъ, какъ мы увидимъ, должно заключить, что къ благоговнію его передъ Верховнымъ Владыкою примшивалось также поклоненіе небеснымъ свтиламъ, существовавшее у Тольтековъ. Разные музыкальные инструменты были помщены наверху башни и звукъ ихъ, съ аккомпаньеманомъ ударовъ въ звонкій металлъ, призывалъ народъ къ молитв въ положенное время. Въ зданіе это не допускалось никакихъ истукановъ, такъ-какъ оно было посвящено ‘Богу незримому’, и народу было особенно запрещено осквернять алтари его человческой кровью или какими бы ни было жертвами, кром благоуханія цвтовъ и ароматическихъ растеній.
Послдніе годы жизни своей, Незагуалькойотль проводилъ больше всего въ прелестномъ уединеніи Тецкотципко, гд предавался астрономическимъ и вроятно также астрологическимъ занятіямъ, и размышленіямъ о своемъ безсмертномъ назначеніи,— чувства эти выражались пснями, или скоре гимнами, исполненными высокихъ поэтическихъ идей. Извлеченіе изъ одного гимна дастъ лучшее понятіе объ этихъ религіозныхъ умозрніяхъ. Кроткая задумчивость стиховъ его, которые мы приводили прежде, переходитъ здсь въ грустную и даже мрачную меланхолію, огорченный духъ пвца-монарха не ищетъ уж отрады въ проблескахъ молодаго и жаждущаго наслажденій темперамента, по переносится въ міръ замогильный.
‘Все существующее на земл иметъ свой конецъ, и среди радостнаго пути суетности и блеска сила земнаго ослабваетъ и оно погружается въ прахъ. Весь круглый свтъ не что иное, какъ кладбище, нтъ ничего, живущаго на его поверхности, что бы не скрылось и не погреблось со временемъ подъ нею. Ручьи, рки и потоки движутся впередъ къ своему назначенію. ни одинъ не возвращается назадъ къ своему прелестному источнику. Они струятся впередъ, спша скрыться въ глубокомъ лон океана. То, что было вчера, уже не существуетъ сегодня, того, что есть сегодня, можетъ-статься, не будетъ уже завтра. Кладбище наполнено отвратительнымъ прахомъ тлъ, оживленныхъ нкогда душами живыми, которыя возсдали на тропахъ, предсдательствовали въ совтахъ, водили войска, покоряли области, требовали себ поклоненія, были надменны въ тщеславномъ величіи, пышности, власти.
‘По суеты эти прошли, подобно страшному дыму, выходящему изъ жерла Попокатепетля, оставя по себ память только на страниц лтописца.
‘Великіе, мудрецы, доблестные, красавицы — увы! гд вы вс теперь? Вс смшались съ землею, то, что сталось съ ними, будетъ и съ нами, и съ тми, которые прійдутъ посл насъ. Но ободримся, знаменитые вельможи и военачальники, истинные друзья и врные подданные — станемъ помышлять о томъ неб, гд все вчно, куда порокъ не можетъ достигнуть. Ужасы могилы только колыбель солнца, а мрачныя тни смерти — блестящіе огни звздъ.’ Мистическое направленіе послдней фразы напоминаетъ, по-видимому, врованіе въ солнечные чертоги, такъ ярко противоположное мрачнымъ чертамъ ацтекской миологіи.
Наконецъ, около 1470 года, Незагуалькойотль, покрытый славою, но уже преклонныхъ лтъ, почувствовалъ приближеніе своей кончины, почти полвка протекло со времени восшествія его на тсцкукскій престолъ. Онъ принялъ государство, разстроенное раздорами, и народъ, униженный подъ игомъ чужеземнаго тирана. Онъ сбросилъ это иго, одушевилъ народъ новою жизнью, возстановилъ древніе законы и расширилъ далеко предлы могущества Тецкуко, видлъ, какъ государство процвло торговлею и земледліемъ, усилилось при мудромъ его управленіи и съ каждымъ днемъ подвигалось дале и дале на пути порядка и образованности. Долгая и достославная жизнь его начала угасать, и онъ ожидалъ смерти такъ же бодро и спокойно, какъ переносилъ бдствія юности и труды и блескъ зрлаго возраста.
Незадолго до кончины, онъ собралъ вокругъ себя тхъ изъ своихъ дтей, на которыхъ возлагалъ больше надежды, довренныхъ совтниковъ, пословъ Мехики и Тлакопана, и маленькаго сына, наслдника короны, единственное дитя, родившееся отъ его супруги. Ребенку было тогда восемь лтъ, но все обнаруживало въ немъ надежду на самыя блестящія способности.
Нжно обнявъ сына, умирающій монархъ накинулъ на него царскую одежду. Потомъ онъ далъ аудіенцію посламъ и, когда они удалились, веллъ мальчику пересказать предметъ разговора съ ними, и далъ ему наставленія, сообразныя съ юными понятіями ребенка, въ-послдствіи, наставленія эти, напечатлнныя въ его памяти, должны были въ теченіе долгаго времени руководитъ его на поприщ государственнаго управленія. Незагуалькойотль убждалъ сына не пренебрегать поклоненіемъ ‘непостижимому Богу’, изъявляя сожалніе, что самъ онъ не удостоился постигнуть Его, и надялся, что со временемъ вс народы будутъ Его знать и въ Него вровать.
Потомъ онъ обратился къ одному изъ своихъ сыновей, на котораго возлагалъ больше всего надежды, и назначилъ его опекуномъ сына и регентомъ государства. ‘Съ этого часа’, сказалъ онъ ему: ‘ты займешь мое мсто и будешь отцомъ этому ребенку: научай его жить какъ должно и пусть онъ твоими совтами управляетъ государствомъ. Будь его путеводителемъ, пока онъ не достигнетъ возраста, когда будетъ въ Состояніи дйствовать самъ собою’. Тогда, обратясь къ своимъ остальнымъ дтямъ, онъ увщевалъ ихъ жить въ дружб и согласіи между собою, и быть покорными своему государю, который хотя и ребенокъ, по обнаруживаетъ разумъ не по лтамъ. ‘Будьте, врны ему и онъ поддержитъ ваши права и достоинства.’
Чувствуя, что смерть уже близка, Незагуалькойотль воскликнулъ: ‘Не оплакивайте меня праздными стованіями, по пойте пснь радости и покажите духъ бодрый. Пусть покоренные мною народы не думаютъ, что вы упали духомъ, но пусть знаютъ, что каждый изъ васъ достаточно могучъ для удержанія ихъ въ повиновеніи!’ Велика душа тецкукскаго монарха не измнила себ даже въ предсмертныхъ мученіяхъ, хотя сердце его и растрогалось при послднемъ прощаніи съ дтьми и друзьями, надъ которыми онъ нжно плакалъ. Когда вс вышли, онъ приказалъ дворцовымъ чиновникамъ не впускать къ себ никого больше и вскор испустилъ духъ на семьдесятъ второмъ году отъ рода, и сорокъ третьемъ году своего царствованія.
Такъ умеръ величайшій, и, еслибъ можно было смыть съ его жизни одно позорное пятно, добродтельнйшій изъ государей, когда-либо возсдавшихъ на индійскомъ троп. Характеръ Незагуалькойотля начертанъ довольно безпристрастно его родственникомъ, тецкукскимъ лтописцемъ Ихтлихочитлемъ: ‘Онъ былъ мудръ, доблестенъ, щедръ, разсматривая величіе его души, глубокомысленную политику, великость предпріятій, выполненныхъ успшно, и отважный духъ, нельзя но признать, что онъ далеко превзошелъ всхъ другихъ государей и полководцевъ новаго свта. Онъ имлъ мало личныхъ слабостей и строго наказывалъ ихъ въ другихъ, предпочиталъ общее благо своимъ собственнымъ удовольствіемъ, былъ отъ природы милосердъ и часто покупалъ разныя вещи за двойную цну у людей бдныхъ и честныхъ, затмъ, чтобъ дарить ихъ въ-послдствіи больнымъ и немощенымъ. Въ неурожайныя времена онъ былъ особенно заботливъ О своихъ подданныхъ, облегчалъ налоги, прощалъ недоимки и снабжалъ нуждающихся изъ царскихъ житницъ. Онъ не имлъ вры въ идолопоклонство своего государства, понималъ какъ-нельзя-лучше нравственныя обязательства человка я стремился больше всего просвтить свой разумъ постиженіемъ истиннаго Бога. Онъ врилъ только въ Бога единаго, Творца неба и земли, которымъ мы живемъ и который никогда не открывался намъ въ образ человка или какомъ бы ни было другомъ вид, Съ которымъ души добродтельныхъ будутъ жить посл смерти, тогда-какъ злые будутъ страдать мученіями невыразимыми. Онъ обращался къ Всевышнему, говоря: ‘тотъ, черезъ ‘кого мы живемъ, кто заключаетъ въ себ все!’ Онъ признавалъ солнце своимъ отцомъ, а землю матерью, училъ дтей своихъ не полагаться на идоловъ, а только показывать къ нимъ наружное почтеніе, изъ уваженія къ общественнымъ понятіямъ. Если ему не удалось совершенно уничтожить человческія жертвоприношенія — обычая, взятаго у Ацтековъ — то онъ, по-крайней-мр, ограничилъ его тмъ, что въ жертву приносили однихъ рабовъ и плнниковъ’.
Я занялъ столько мста, описывая этого великаго государя, что о сын его и наслдник, Незагуальпилли, долженъ сказать немного. Принимая въ разсчетъ тсные предлы этого сочиненія, я счелъ за лучшее представить полный видъ только одной эпохи, самой занимательной въ лтописяхъ Тецкуко, чмъ распространять свои изъисканія по боле обширному, по за то и боле безплодному полю. Незагуальпилли, однако, былъ человкъ замчательный, и царствованіе его заключаетъ въ себ много событій, о которыхъ, къ-сожалнію, я нахожусь вынужденнымъ умолчать.
Во многихъ отношеніяхъ, вкусъ его походилъ на отцовскій и, подобно родителю, онъ любилъ роскошь въ образ жизни и великолпіе въ постройкахъ. Нравственность его была, однако, строже, чмъ у отца, а въ исполненіи правосудія онъ былъ неумолимъ до жестокости. Объ этомъ дошло до насъ нсколько замчательныхъ анекдотовъ, изъ которыхъ мы приведемъ одинъ, касающійся его старшаго сына, наслдника престола и принца, подававшаго самыя блестящія надежды. Молодой человкъ завелъ поэтическую корреспонденцію съ одною изъ наложницъ своего отца, госпожею Тулы, какъ ее называли, женщиной незнатнаго происхожденія, по съ необычайными дарованіями. Она легко писала стихи и могла разсуждать о гораздо-боле важныхъ длахъ съ государемъ и министрами. Она жила отдльно, окруженная роскошью и великолпіемъ, и пріобрла красотою и умомъ большое вліяніе на своего царственнаго любовника. Съ этою-то любовницей молодой принцъ велъ переписку въ стихахъ — неизвстно, любовнаго содержанія или нтъ. Какъ бы, то ни было, преступленіе было найдено уголовнымъ и его передали на судъ законному трибуналу, который приговорилъ несчастнаго юношу къ смерти. Государь, закаливъ сердце противъ родительскихъ чувствъ и не внимая ни чьимъ мольбамъ, дозволилъ исполнить приговоръ. Въ этомъ случа, можно еще подозрвать вліяніе на его умъ другихъ боле низкихъ страстей, но это былъ не единственный случай, въ которомъ Незагуальпилли обнаружилъ неумолимое правосудіе къ самымъ близкимъ людямъ. Онъ имлъ суровую добродтель древняго Римлянина, но безъ тхъ кроткихъ качествъ, которыя длаютъ добродтель привлекательною. Когда смертный приговоръ исполнился надъ его сыномъ, онъ заперся на нсколько недль во дворц и веллъ завалить вс двери и окна покоевъ, которые занималъ сынъ, чтобъ впредь никто въ нихъ не жилъ.
Незагуальпилли походилъ на отца по своей страсти къ астрономическимъ занятіямъ. Говорятъ, будто-бы въ одномъ изъ его дворцовъ была даже устроена обсерваторія. Въ молодости своей, онъ имлъ сильную наклонность къ войн, но, съ лтами, предался боле спокойному образу жп^ни и главными наслажденіями его были занятія любимою наукой или сладостныя удовольствія уединенныхъ садовъ Тцкотципко. Такой родъ жизни быль вовсе не по тогдашнимъ бурнымъ временамъ и неугомонному характеру его мехиканскаго соперника. Монтезумы. Отдаленныя отъ столицы области сбросили съ себя подданство, въ войск дисциплина упала и неудовольствіе появилось въ рядахъ, хитрый Монтезума, отчасти силою, отчасти коварствомъ недостойнымъ государя, усплъ лишить своего союзника нкоторыхъ изъ его драгоцннйшихъ владній. Тогда-то онъ взялъ на себя роль главы союза и облекся титуломъ императора, бывшимъ досел принадлежностью тецкукскихъ государей. Таково преданіе, сохранившееся въ лтописяхъ историковъ этого народа, этимъ они объясняютъ первенство ацтекскаго монарха, по могуществу и пространству владній, во время прибытія въ Мехику испанскихъ завоевателей.
Неудачи эти лежали тяжкимъ бременемъ на душ Незагуальпилли, увеличившемся отъ мрачныхъ признаковъ близкаго бдствія, угрожавшаго всей стран. Онъ удалился въ свое уединеніе и предавался втайн горестнымъ мыслямъ. Здоровье его быстро разстраивалось, и въ 1515 году, пятидесяти-двухъ лтъ отъ роду, онъ умеръ: къ-счастію, своевременная смерть избавила его отъ горести видть, какъ сбывались его собственныя предчувствія, какъ погибло его государство и какъ угасли навсегда индійскія династіи.
Изъ этого краткаго очерка тецкукской монархіи очевидно преимущество ея, въ-отношеніи къ образованію, надъ всмъ остальнымъ Анагуакомъ. Мехиканцы обнаружили, конечно, не меньшіе успхи въ механическихъ искусствахъ и даже въ математическихъ наукахъ, но за то въ законодательств, въ наук государственнаго. управленія, въ религіозныхъ умозрніяхъ, въ поэзіи, краснорчіи, и вообще во всемъ, гд требовался изящный вкусъ, утонченность идей и отработанность языка, они признавали себя ниже Тецкуковъ, заимствовали отъ нихъ все это и приводили ихъ литературныя произведенія, какъ образцы изящнаго на своемъ язык. Лучшія исторіи, лучшія поэмы, лучшіе законы, чистйшій языкъ — принадлежали Тецкукамъ. Ацтеки соперничали съ ними въ наружномъ блеск, роскошномъ образ жизни и даже великолпіи своихъ зданіи, они выказывали пышность и тщеславную роскошь истинно-азіатскія:— по все это было только развитіемъ матеріальнаго, а не умственнаго начала. Они не имли утонченности нравовъ — существенной принадлежности успховъ просвщенія, которому непреодолимой преградою была кровавая миологія, набрасывавшая свое губительное вліяніе на самый воздухъ, которымъ они дышали.
Превосходство Тецкуковъ основывалось, безъ-сомннія, на благодтельномъ вліяніи правленія двухъ государей, которыхъ царствованіе мы пытались очертить. Ничто не способствуетъ столько усовершенствованію состоянія человка, какъ самодержавная власть государя надъ недостаточно-образованнымъ народомъ. Имя въ рукахъ вс современные способы улучшенія, онъ легко можетъ распространять ихъ по всему своему народу съ высоты, на которой находится самъ. Онъ можетъ быть обильнымъ водохранилищемъ на вершин горы, куда собирается небесная роса, и разливать добро оплодотворяющими ручьями по нисшимъ скатамъ, но долинамъ, и облекать въ красоту самыя безнадежно-дикія мста. Таковы были Незагуалькойотль и его знаменитый преемникъ, которыхъ просвщенное управленіе, занявшее почти цлое столтіе, произвело самыя благодтельныя перемны въ состояніи ихъ государства. Достойно вниманія, что мы, обитатели того же материка {Авторъ этой исторіи Сверо-Американецъ.}, знаемъ лучше исторію какого-нибудь варвара-короля стараго или новаго свт, чмъ исторію этихъ истинно-великихъ людей, которыхъ имена принадлежатъ къ самому славному періоду общественной жизни индійскихъ племенъ Америки.
Трудно опредлить настоящую степень просвщенія Тецкуковъ при недостаточности источниковъ: конечно, ее нельзя измрять по европейскимъ понятіямъ объ этомъ предмет. Въ нкоторыхъ искусствахъ и паукахъ, они были только при самомъ начал поприща, но они начали какъ должно и уже обнаружили усовершенствованіе въ чувствахъ и нравахъ, и способность къ принятію истиннаго образованія, которое повело бы ихъ далеко. Къ-несчастію, они стали быстро подпадать подъ иго воинственныхъ Ацтековъ, которые отблагодарили своихъ боле-образованныхъ сосдей тмъ, что передали имъ свое кровожадное суевріе, которое не преминуло бы погубить зачатки, подававшіе самыя лучшія надежды, и превратить въ прахъ и пепелъ самые плоды.

КНИГА II.

ОТКРЫТІЕ МЕХИКИ.

I.
Испанія въ царствованіе Карла V.— Успхи открытій.— Колоніальная политика.— Завоеваніе Кубы.— Экспедиціи въ Юкатанъ.
1516 — 1518.

Въ началъ шестнадцатаго вка, Испанія занимала, можетъ-быть, самое замтное мсто между европейскими государствами. Многочисленныя королевства, на которыя она такъ долго была раздлена, слились и укрпились въ одну прочную монархію. Мусульманская луна, царствовавшая въ ней почти восемь столтіи, уже не показывалась въ ея предлахъ. Народъ пользовался преимуществомъ представительной политической системы, нація могла похвалиться конституціонною свободой въ такой же степени, какъ и въ любой христіанской странъ того времени. Подъ вліяніемъ мудрыхъ законовъ и благоразумной администраціи, домашнее спокойствіе было упрочено, общественный кредитъ установленъ, торговля, мануфактурная промышленость и даже изящныя искусства начали процвтать, тогда-какъ умственное образованіе вызвало первые зачатки литературы, которой суждено было созрть въ такихъ богатыхъ плодахъ къ концу столтія. Сила оружія завряла Испаніи безопасность отъ вншнихъ враговъ. Владычество ея распространилось внезапно важными пріобртеніями въ Европ и Африк, тогда-какъ открывшійся за океаномъ новый свтъ вливалъ въ ея сокровищницы нeсметныя богатства и открылъ неограниченное поле благородной предпріимчивости.
Таково было состояніе королевства въ конц долгаго и славнаго царствованія Фердинанда и Изабеллы, когда, 20 япваря 151G года, скипетръ перешелъ въ руки дочери ихъ, Іоанны, или скоре внука, Карла V, который одинъ управлялъ государствомъ въ-продолженіе долгой и полоумной жизни своей несчастной матери. Въ-течсніе двухъ лтъ посл смерти Фердинанда, регентомъ королевства, за отсутствіемъ Карла V’, былъ кардиналъ Хименесъ, человкъ безстрашный, съ необыкновенными дарованіями и способный на великія предпріятія, но надменный и равнодушный къ средствамъ исполненія своихъ, плановъ. Вотъ почему администрація Хименеса, не взирая на правоту его намреній, была неблагопріятна конституціонному правленію, по совершенному пренебреженію вншнихъ формъ. Не смотря на то, при всхъ своихъ недостаткахъ, Хименесъ былъ Испанецъ, и главною цлью всхъ его помышленій было благо отечества.
Не то настало съ пріздомъ Карла, который, посл долгаго отсутствія, возвратился чужеземцемъ въ страну своихъ отцовъ, въ ноябр 1517 года. Его привычки, наклонности, даже языкъ, были чужеземныя, потому-что онъ съ трудомъ выражался по-испански. Онъ мало зналъ свое отечество, характеръ своего народа и его внутреннихъ постановленій и обычаевъ. По-видимому, онъ заботился обо всемъ этомъ еще меньше, а природная скрытность не допускала свободныхъ разговоровъ, которые могли бы до нкоторой степени противодйствовать недостаткамъ и заблужденіямъ воспитанія. Короче сказать, онъ былъ чужеземецъ во всемъ и отдался вполн на волю своихъ фламандскихъ совтниковъ, съ покорностью, которая никакъ по предвщала его будущаго величія.
Молодой монархъ прибылъ въ Кастилію окруженный цлымъ роемъ придворныхъ трутней, которые расположились какъ саранча на самыхъ выгодныхъ и почетныхъ мстахъ королевства. Одинъ фламандецъ былъ сдланъ великимъ канцлеромъ Кастиліи, другой занялъ мсто толедскаго архіепископа. Они пытались даже втереться въ кругъ кортесовъ, посредствомъ вмшательства въ ихъ совщанія, но т не покорились такимъ вторженіямъ и выражали свое негодованіе, какъ представители испанскаго народа.
Поведеніе Карла, до такой степени различное отъ того, къ какому Испанцы привыкли подъ благодтельнымъ управленіемъ Фердинанда и Изабеллы, отвратили отъ него вс сердца, когда поняли его характеръ, то, вмсто единодушныхъ изъявленій преданности, которыми обыкновенно привтствуютъ восшествіе на престолъ новаго и юнаго государя, его везд встрчали негодованіемъ и сопротивленіемъ. Въ Кастиліи, а потомъ въ Арагоніи, Каталоніи и Валенсіи, кортесы медлили поднести ему титулъ ‘короля’ при жизни матери, когда она наконецъ согласилась на это и присоединила имя его къ своему имени въ государственныхъ актахъ, то кортесы весьма-неохотно дали требуемыя имъ суммы, за употребленіемъ которыхъ слдили съ бдительностью, оставлявшею мало надежды алчности Фламандцевъ. Въ такихъ случаяхъ, языкъ законодательнаго собранія, хотя почтительный и умренный, дышалъ независимою ршимостью, которой, вроятно, нтъ. примра въ парламентскихъ преданіяхъ какого-либо другаго народа того времени. Немудрено, что Карлъ получилъ съ самаго начала отвращеніе къ этимъ народнымъ собраніямъ: неудовольствіе, скоплявшееся постепенно втайн, вырвалось наконецъ наружу и разразилось несчастною войною de lascomunidades, которая потрясла государство до самаго основанія и заключилась уничтоженіемъ общинныхъ правъ.
То же заразительное чужеземное вліяніе, хотя и не столько чувствительное, было испытано въ колоніальномъ управленіи. Въ предъидущемъ царствованіи, оно было непосредственно поручено двумъ великимъ трибуналамъ: совту Индій и Casa de Contratacion, или индійской директоріи, въ Севилли. Они были обязаны содйствовать успхамъ открытій, наблюдать за младенчествующими колоніями и обсуживать споры, которые тамъ зараждались. Но разршенія, дарованныя частнымъ искателямъ приключеній, сдлали для открытій больше, чмъ покровительство короны и ея сановниковъ. Долговременный миръ, которымъ Испанія наслаждалась съ рдкими промежутками войнъ въ самомъ начал шестнадцатаго столтія, благопріятствовалъ этому какъ-нельзя-боле: безпокойный caballero, не находившій пищи своей предпріимчивости на поляхъ Европы или Африки, обращался съ жадностью на блестящее поприще, открытое ему за морями.
Трудно нашимъ современникамъ, съ самаго дтства уже знакомымъ съ отдаленнйшими частями земнаго шара, вообразить себ чувства людей, жившихъ въ шестнадцатомъ столтіи. Страшная таинственность, такъ долго облекавшая своимъ покровомъ неизмримыя пустыни океана, была разсяна. Онъ уже не былъ обставленъ неопредленными призраками ужаса, какъ въ то время, когда Коломбъ смло пускался по его мрачнымъ и невдомымъ водамъ. Новый и великолпный міръ былъ открытъ, но точное мсто его, протяженіе, исторія, былъ ли онъ островомъ или материкомъ,— обо всемъ этомъ имли тогда самыя смутныя понятія. Многіе по невднію слдовали слпо заблужденію, въ которое великій адмиралъ былъ вовлеченъ своими учеными разсчетами, — что новооткрытыя страны составляли часть Азіи, мореходецъ, направляя свою каравеллу среди Багамскихъ-Острововъ или черезъ Караибское-Море, воображалъ, что вдыхаетъ въ себя роскошные ароматы Острововъ-Пряныхъ-Кореньевъ Индійскаго-Океана. Такимъ-образомъ, всякое новое открытіе, истолкованное этимъ укоренившимся предубжденіемъ, только подтверждало ошибочныя понятія, или, по-крайней-мрь, наполняло умъ новыми недоразумніями.
Новое поприще предпріимчивости, открытое такимъ образомъ безпокойнымъ характерамъ, имло все обаяніе отчаянной игры, въ которой искатель приключеній ставилъ на карту вс свои надежды на счастіе, славу, и даже самую жизнь. Не часто случалось выигрывать богатый призъ, къ которому стремилась алчность, но за то удломъ его была слава, едва-ли мене драгоцнная рыцарскому духу: если ему удавалось дожить до возвращенія на родину, у него были чудные разсказы объ опасностяхъ, встрчавшихся на каждомъ шагу среди дикихъ народовъ, о знойномъ климатъ и великолпной природ, которой дивное плодородіе производитъ растительность, такъ далеко превосходящую все, чмъ можетъ похвалиться его собственная благословенная родина. Подобные разсказы разжигали сильне воображеніе, настроенное любовью къ чудесному отъ чтенія рыцарскихъ романовъ, любимаго занятія Испанцевъ того времени. Такъ дйствовали заодно поэтическій вымыселъ и еще боле поэтическая существенность, и душа Испанца была воспламенена до степени восторженности, которая длала его способнымъ переносить страшныя испытанія, встрчающіяся на пути открывателя. Дйствительно, жизнь caballero тхъ дней была романсомъ въ дйствіи. Повсть приключеній въ новомъ свт составляетъ одну изъ замчательнйшихъ страницъ исторіи человка.
Подъ вліяніемъ этого рыцарскаго духа предпріимчивости, открытія распространились въ началъ царствованія Карла V отъ Гондурасскаго-Залива, вдоль изгибистыхъ береговъ Даріэна и материка Южной-Америки, до Ріо-де-ла-Платы. Громадная преграда Панамскаго-Перешейка была пройдена и Тихій-Океанъ открытъ Васко Нуньесомъ де-Бальбоа, знаменитйшимъ посл Коломна изъ доблестныхъ ‘рыцарей океана’. Багамскіе и Караибскіе-Острова были извданы, такъ же какъ полуостровъ Флорида на сверномъ материк. Къ этому послднему пункту прибылъ Себастіанъ Каботъ, спускаясь вдоль берега изъ Лабрадора въ 1497 году. Такимъ-образомъ, передъ 1518 годомъ, періодомъ, съ котораго начинается наша исторія, восточные берега обоихъ великихъ материковъ были уже извстны почти по всему своему протяженію. Прибрежья обширнаго Мехиканскаго-Залива, вдающіяся далеко во внутрь, были, однако, еще скрыты отъ взоровъ мореплавателей, вмст съ богатыми царствами, которыя находились за ними. Теперь настало время и для этого открытія.
Дло колонизаціи не отставало отъ открытій. На многихъ изъ острововъ, въ разныхъ частяхъ твердой земли и въ Даріэнь, были уже устроены поселенія, управлявшіяся губернаторами, облеченными величіемъ и властію вице-королей. Земли тамъ были розданы колонистамъ, которые разводили на нихъ естественныя произведенія почвы, хотя и обращали больше вниманія на сахарный тростникъ, пересаженный туда съ Канарскихъ-Острововъ. Сахаръ, прекрасныя красильныя растенія тхъ странъ и драгоцнные металлы составляли почти исключительныя статьи вывоза въ эпоху младенчества колоній, когда еще не знали теперешнихъ главныхъ предметовъ вест-индской торговли, которые составляютъ ея первое богатство. Даже драгоцнные металлы, собираемые съ трудомъ изъ немногихъ скудныхъ источниковъ, давали бы въ то время незначительные барыши, еслибъ они не разработывались безмезднымъ трудомъ туземцевъ.
Безчеловчная система repartimientos, или раздачи завоевателямъ туземцевъ какъ невольниковъ, была запрещена Изабеллою. Хотя въ-послдствіи правительство и разршило эту систему снова, однако съ большими ограниченіями. Но нельзя допустить зло въ-половину — дозволить несправедливость и вообразить себ возможность опредлить ей мру. Краснорчивыя представленія доминиканцевъ — посвятившихъ себя благому длу обращенія въ христіанство жителей новаго свта съ такою же ревностію, какую обнаруживали въ преслдованіи европейскихъ еретиковъ, но больше всего, представленія Лас-Казаса побудили регента королевства, кардинала Хименеса, послать уполномоченную коммиссію для изслдованія и уничтоженія злоупотребленій, о которыхъ ему доносили со всхъ сторонъ. Коммиссія эта имла также власть разбирать поведеніе гражданскихъ чиновниковъ и преобразовать внутреннюю администрацію колоній: она состояла изъ трехъ монаховъ ордена св. Іеронима и знаменитаго законовдца, все людей ученыхъ и неоспоримо благочестивыхъ.
Они вели свои изслдованія съ совершеннымъ безстрастіемъ, по посл долгихъ совщаній пришли къ заключенію, наиболе неблагопріятному требованіямъ Лас-Казаса, настаивавшаго на предоставленіе туземцамъ полной свободы. Они основывали заключеніе свое на томъ, что туземцы не захотятъ работать добровольно, а безъ этой принудительной работы они никогда не прійдутъ въ соприкосновеніе съ блыми, и, слдственно, никогда не будутъ обращены въ христіанство. Что бы мы ни думали объ этомъ аргумент, онъ былъ, конечно, основанъ на искреннемъ убжденіи всхъ членовъ коммиссіи, которыхъ поведеніе во все время слдствія не подавало ни малйшаго повода къ сомннію въ ихъ безкорыстіи. Они сопровождали свое ршеніе многими благонамренными оговорками въ пользу туземцевъ, но все было напрасно: несчастные дикари, привыкшіе къ жизни спокойной и праздной, поникали подъ гнетомъ своихъ побдителей и вымирали съ большею быстротою, чмъ коренные жители Сверной-Америки, на которыхъ дйствовали другія губительныя причины. Нтъ нужды распространяться подробне объ этомъ предмет, которымъ я занялся для того только, чтобъ дать читателю идею объ общей политик и положеніи длъ новаго свта въ періодъ, когда начинается это повствованіе.
Вторымъ изъ открытыхъ Испанцами острововъ былъ Куба, но на немъ при жизни Коломба не длали попытокъ колонизаціи, самъ онъ, пройдя вдоль всего южнаго берега этого острова, умеръ съ убжденіемъ, что островъ составляетъ часть материка. Наконецъ, въ 1511, Діего, сынъ и преемникъ великаго ‘адмирала’ {Коломба называли при его жизни просто el Almirante, адмираломъ.}, имвшій резиденцію въ Испаньйол, нашелъ, что золотые рудники этого острова уже истощились, а потому предложилъ правительству занять сосдній островъ Кубу или Фернандину, какъ его окрестили въ честь испанскаго монарха. Онъ приготовилъ для завоеванія небольшую военную силу, надъ которой начальство поручилъ дону Діего Веласкесу, человку — по описанію одного современника — ‘опытному въ военномъ дл, такъ-какъ онъ прослужилъ семнадцать лтъ въ европейскихъ войнахъ, честному, знаменитому по рожденію и репутаціи, жадному къ слав, а еще больше къ деньгамъ’. Портретъ этотъ былъ набросанъ не совершенно безпристрастною рукою.
Веласкесъ, или, скоре, помощникъ его Нарвазсъ, взявшійся пройдти по всему острову, не встртилъ почти никакого сопротивленія со стороны жителей, принадлежавшихъ къ одному семейству съ мирными обитателями Испаньйолы. Завоеваніе Кубы, при милосердомъ посредничеств Лас-Казаса, ‘покровители Индійцевъ’, свершилось безъ большаго кровопролитія. Одинъ только туземный вождь, по имени Гатуэй, бжавшій изъ Сан-Домпиго, чтобъ избавиться отъ угнетеній Испанцевъ, сдлалъ отчаянное сопротивленіе, за что Веласкесъ присудилъ сжечь его живаго. Этотъ самый вождь далъ достопамятный отвтъ, который былъ краснорчиве цлыхъ томовъ укоровъ. Когда его, привязаннаго къ костру, убждали принять христіанскую вру, и тмъ открыть душь своей доступъ на небеса, онъ спросилъ, будутъ ли тамъ блые. Получивъ утвердительный отвтъ, онъ воскликнулъ: ‘Такъ я не хочу быть христіаниномъ, чтобъ не попасть туда, гд долженъ встртить такихъ жестокихъ людей!’
Посл завоеванія Кубы, Веласкесъ, назначенный губернаторомъ, принялъ дятельныя мры для устройства благосостоянія острова. Онъ основалъ нсколько колоній, которымъ далъ имена, сохранившіяся у тамошнихъ городовъ и теперь, и сдлалъ Сан-Яго, на юговосточной оконечности, резиденціею правительства. Онъ привлекъ туда переселенцевъ щедрою раздачею земель и невольниковъ, поощрялъ ихъ къ обработыванію земли, и обратилъ особенное вниманіе на сахарный тростникъ, который сдлался въ-послдствіи предметомъ такой выгодной торговли. Больше всего онъ занялся разработкою золотыхъ рудниковъ, которые общали доставить на Куб гораздо прибыльнйшіе результаты, чмъ на Испаньйол. Дла управленія не мшали ему, однако, смотрть жадными глазами на открытія, шедшія быстрыми шагами на материк, и онъ жаждалъ случая предпринять одну изъ такихъ золотыхъ экспедицій. Случай къ этому вскор представился.
Герпандесъ де-Кордова, одинъ изъ поселившихся на Куб гидальговъ, отправился съ тремя судами на одинъ изъ сосднихъ Багамскихъ Острововъ за индійскими невольниками (8-го февраля 1517). Онъ встртилъ сильныя бури, сбившія его далеко съ настоящаго пути, и черезъ три недли увидлъ себя у неизвстнаго берега. Выйдя на него и спросивъ у жителей имя страны, онъ услышалъ отъ нихъ отвтъ: ‘Тектетанъ’, что значитъ: ‘я тебя не понимаю’. Но Испанцы, воображая это слово названіемъ страны, легко передлали его въ Юкатанъ. Нкоторые писатели выводятъ другую этимологію этого имени, но такія ошибки бывали очень-часто у первыхъ открывателей и повели къ ошибочному наименованію многихъ страпъ американскаго материка, которое осталось за ними и теперь.
Кордова вышелъ на сверо-восточной оконечности полуострова, у мыса Катота. Онъ удивился обширности и прочнымъ матеріаламъ зданій, сооруженныхъ изъ камня и извести, и совершенно непохожихъ на легкія жилища островитянъ, составленныя изъ тростника и прутьевъ. Его поразила также хорошая обработка земли, тонкая ткань одежды туземцевъ и отдлка ихъ золотыхъ украшеній. Все здсь обнаруживало образованность гораздо выше той, какую случалось видть гд-либо въ новомъ свт, а воинственный духъ жителей ясно показывалъ, что они принадлежали къ совершенно другому племени. Вроятно, что до нихъ дошли уже слухи объ Испанцахъ, ибо они безпрестанно спрашивали: не съ востока ли они пришли, вообще, всюду, гд только Испанцы покушались пристать, ихъ встрчали смертельною враждою. Самъ Кордова получилъ ранъ двнадцать въ одну изъ стычекъ съ туземцами и одинъ только изъ всхъ окружавшихъ его остался совершенно невредимымъ. Наконецъ, пройдя по полуострову вдоль берега до Камнича, онъ возвратился въ Кубу, куда прибылъ посл нсколькихъ мсяцевъ отсутствія, претерпвъ вс бдствія, какія только доставались въ удлъ этимъ рыцарямъ океана, и какія могъ пережить только самый доблестный духъ. Кжъ бы то ни было, въ экспедиціи этой погибла ровно половина людей, которыхъ при начал отправилось сто-десять человкъ, самъ храбрый предводитель умеръ вскор посл возвращенія на Кубу. Привезенныя имъ извстія о новооткрытой стран, а что еще больше, затйливо отдланныя золотыя ‘вещи, убдили Веласкеса въ важности этого открытія, и онъ сталъ готовиться въ новую экспедицію со всевозможною поспшностью.
Веласкесъ снарядилъ для посылки въ новооткрытыя земли небольшую эскадру изъ четырехъ судовъ, и отдалъ ее подъ начальство своего племянника Хуана де-Грихальвы, на честность, благоразуміе и преданность котораго онъ полагался вполн. Экспедиція снялась съ якоря изъ Сан-Яго-де-Кубы 1-го мая 1518 и взяла курсъ, которымъ шелъ Кордова, по ее снесло нсколько къ югу и первый усмотрнный ею островъ былъ Козумель. Отсюда Грихальва вскор перешелъ къ материку и поплылъ вдоль берега, приставая къ тмъ же мстамъ, куда заходилъ его предшественникъ. Подобно ему, и онъ былъ пораженъ доказательствами высшей степени просвщенія, особенно въ архитектур: это немудрено, таръ-какъ оба они видли мста, гд находятся т необыкновенныя развалины, которыя недавно еще возбудили столько любопытства и догадокъ. Его удивили также огромные каменные кресты, очевидно предметы поклоненія, которые попадались ему въ разныхъ мстахъ. Обстоятельства эти напомнили ему родину и онъ далъ полуострову имя ‘Новой-Испапіи’, которое въ-послдствіи было присвоено гораздо обширнйшему пространству земли.
Гд Грихальва ни приставалъ, его встрчалъ всюду тотъ же непріязненный пріемъ, какъ и Кордову, хотя онъ страдалъ отъ того меньше, будучи лучше приготовленъ. Въ Ріо де-Табаско, или Ріо-Грихальва, какъ ее назвали въ честь его, онъ имлъ дружественное свиданіе съ однимъ вождемъ, который далъ ему множество золотыхъ бляхъ, обдланныхъ въ род латъ. Когда онъ шелъ вдоль изгибовъ Мехиканскаго-Залива, одинъ изъ его капитановъ, Педро де-Альварадо, прославившійся въ-послдствіи при завоеваніи Мехики, входилъ въ рку, которую назвалъ своимъ именемъ. Въ сосднемъ поток, названномъ Ріо де-Бандерасъ, ‘Ркою Знаменъ’, но множеству виднныхъ тамъ Испанцами у жителей знаменъ, Грихальва встртился въ первый разъ съ Мехиканцами.
Управлявшій этою областью кацикъ получилъ извстіе о приближеніи Европейцевъ и о ихъ необыкновенной наружности. Онъ пламенно желалъ собрать какъ-можно-больше свдній о цли такого посщенія, чтобъ передать ихъ своему повелителю, ацтекскому монарху. Об стороны сошлись дружелюбно на берегу, куда Грихальва вышелъ со всмъ своимъ войскомъ, желая произвести приличное впечатлніе на умъ варварскаго вождя. Свиданіе продолжалось нсколько часовъ, въ-продолженіе которыхъ они были принуждены объясняться знаками, такъ-какъ не могли понимать языка другъ друга. Испанцы обмнялись однако съ туземцами подарками, и съ удовольствіемъ получили за нсколько пустыхъ бездлушекъ множество драгоцнныхъ каменьевъ, золотыхъ украшеній и сосудовъ самой фантастической формы и самой затйливой работы.
Грихальва разсудилъ, что этимъ прибыльнымъ мновымъ торгомъ — успшнымъ свыше самыхъ пламенныхъ его надеждъ, — онъ достигъ главной цли экспедиціи, а потому отказалъ на-отрзъ тмъ изъ своихъ послдователей, которые убждали его основать тамъ колонію, что дйствительно, было бы весьма-трудно въ такой многолюдной и могущественной странъ, какою эта казалась. Онъ и самъ былъ къ тому нсколько склоненъ, но считалъ такой шагъ противнымъ даннымъ ему инструкціямъ, по которымъ долженъ былъ ограничиться только торгомъ съ туземцами. Въ-слдствіе этого, онъ отправилъ Альварадо на одной изъ каравеллъ въ Кубу, съ сокровищами и извстіями о великомъ государствъ внутри земли, а самъ пошелъ дале вдоль берега.
Онъ останавливался у Сан-Хуанъ-де-Улуа и у Острова Жертвоприношеній, названнаго имъ такъ по кровавымъ останкамъ человческихъ жертвъ, найденнымъ въ одномъ изъ храмовъ. Потомъ онъ продолжалъ идти до области Нануко, откуда воротился назадъ, найдя труднымъ обогнуть одинъ бурливый мысъ, и наконецъ, посл почти шестимсячнаго отсутствія, прибылъ благополучно въ Кубу. Грихальв принадлежитъ слава перваго мореплавателя, ступившаго на берегъ Мехики и открывшаго сношенія съ Ацтеками.
Достигнувъ острова Кубы, онъ узналъ съ удивленіемъ, что другая, гораздо-сильнйшая экспедиція готовится въ открытыя имъ страны, вмст съ тмъ получилъ онъ повелніе губернатора, написанное въ довольно-грубыхъ выраженіяхъ, явиться немедленно въ Сан-Яго, гд Веласкесъ принялъ его не только холодно, но даже съ упреками за упущеніе такого удобнаго случая основать колонію въ стран, которую онъ постилъ. Веласкесъ принадлежалъ къ числу тхъ придирчивыхъ людей, которые всегда готовы, когда только дла идутъ не совершенно по ихъ мыслямъ, свалить на другихъ отвтственность за неудачу, въ которой виновны сами. Одинъ старинный писатель называетъ его человкомъ вздорнымъ, легковрнымъ, неблагодарнымъ и подозрительнымъ. Въ настоящемъ случаи, онъ вполн заслужилъ эти эпитеты: Грихальва, отъ природы скромный и незаносчивый, дйствовалъ по инструкціямъ своего начальника, даннымъ ему передъ отплытіемъ, вопреки внушеніямъ собственнаго разсудка и убдительнымъ просьбамъ подчиненныхъ. Поведеніе его было скоре достойно похвалы, нежели нареканія.
Когда Альварадо возвратился въ Кубу со своимъ золотымъ грузомъ и собранными отъ жителей извстіями о богатомъ мехиканскомъ государств, сердце губернатора исполнилось восторгомъ при мысли, что такъ легко могутъ сбыться мечты его о богатств и слав. Досадуя на долгое отсутствіе Грихальвы, онъ послалъ за нимъ судно, подъ начальствомъ Олида, кавалера, игравшаго въ-послдствіи важную роль во время завоеванія. Наконецъ, онъ ршился снарядить другую экспедицію, у которой бы достало силы на покореніе той страны.
Прежде всего, Веласкесъ испросилъ на это разршеніе коммиссіи св. Іеронима, находившейся въ Сан-Доминго. Потомъ онъ отправилъ своего духовника въ Испанію, съ королевскою долей добытаго въ Мехик золота, и съ подробнымъ отчетомъ обо всемъ виднномъ въ тхъ краяхъ. Онъ выставлялъ свои многочисленныя заслуги и просилъ у двора полномочія завоевать и колонизировать новооткрытыя земли. Въ ожиданіи отвта, онъ занялся нужными приготовленіями, а прежде всего сталь оттискивать человка, который могъ бы раздлить съ нимъ первоначальныя издержки на снаряженіе экспедиціи и былъ бы способенъ предводительствовать ею. Посл значительныхъ затрудненій и отлагательствъ, онъ нашелъ такого сотоварища въ лиц Гернанда Кортеса — человка, боле чмъ кто-нибудь способнаго для исполненія этого великаго предпріятія, но за то человка, которому Веласкесъ долженъ былъ меньше всего доврять, еслибъ могъ предвидть будущія событія.

II.
Гернандо Кортесъ.— Иго молодость.— Онъ отправляется въ новый свтъ. — Жизнь его на Куб&#1123,.— Неудовольствія съ Веласкесомъ.— Экспедиція довряется Кортесу.
1518.

Гернандо Кортесъ родился въ Мсдсллин, город, находящемся на юго-восточномъ углу Эстремадуры, въ 1485 году. Онъ происходилъ отъ старинной и почтенной фамиліи, которую историки, изъ угожденія къ національному тщеславію, возводятъ до ломбардскихъ королей: но словамъ ихъ, потомки этихъ государей перешли черезъ Пиренеи и поселились въ Арагоніи во времена готской монархіи. Эту царственную генеалогію отъискали однако не прежде, какъ когда Кортесь уже пріобрлъ себ имя, которое могло покрыть блескомъ самое аристократическое происхожденіе. Отецъ его, Мартинъ Кортесъ де-Монрой, былъ капитанъ пхоты, человкъ Небогатый, по съ незапятнанною честью, онъ и жена его, донья Каталина Пизарро Альтамирано, пользовались, по-видимому, общимъ уваженіемъ за свои превосходныя качества.
Въ дтств, Кортесъ былъ, какъ говорятъ, слабаго сложенія, но по мр того, какъ выросталъ, онъ длался крпче и крпче. Четырнадцати лтъ его послали въ Саламанку, потому-что отецъ его, основывавшій большія надежды на быстрыхъ способностяхъ мальчика, предполагалъ воспитать его для законовднія и разсчитывалъ, что онъ на этомъ поприщ выиграетъ больше, чмъ на какомъ-либо другомъ. Сынъ, однако, не оправдывалъ такихъ ожиданій: онъ обнаруживалъ мало пристрастія къ книгамъ и, прогулявъ два года въ училищ, возвратился домой къ большому огорченію родителей. Время, впрочемъ, пропало несовершенно попусту: онъ набрался кое-какой латыни, научился хорошо писать прозою, и даже стихами ‘нкотораго достоинства’, какъ замчаетъ одинъ старинный лтописецъ, ‘принимая въ разсчетъ, что ихъ сочинялъ Кортесъ’. Дома онъ жилъ въ бездйствіи, какъ малый слишкомъ своевольный, а между-тмъ еще не избравшій себ цли въ жизни. Неугомонный характеръ его обнаруживался въ безпрестанныхъ шалостяхъ и своенравныхъ выходкахъ, вовсе несообразныхъ съ степеннымъ образомъ жизни его родителей. Онъ показывалъ особенную склонность къ военному ремеслу, или скоре къ приключеніямъ, которыми въ т времена военная жизнь была преисполнена. Когда ему минуло семнадцать лтъ, онъ объявилъ родителямъ, что желаетъ опредлиться подъ знамена ‘великаго полководца’, Гонзальва Кордуанскаго, а они, разсчитывая, вроятно, что жизнь, исполненная трудовъ и лишеній за границею, будетъ для него полезне праздности дома, изъявили свое согласіе.
Юный гидальго, однако, все еще колебался, идти ли ему искать счастья подъ начальствомъ этого побдоноснаго вождя, или отправиться въ новый свтъ, гд предстояла возможность пріобрсти столько же золота, сколько славы, и гд самыя опасности имли романическую таинственность, невыразимо плнительную для молодаго воображенія. Вообще, пылкіе умы того времени, въ особенности въ той части Испаніи, гд жилъ Кортесъ, по сосдству Кадикса и Севиллы, центровъ мореходной предпріимчивости, увлекались больше къ невдомымъ краямъ за океаномъ. Онъ ршился на послднее, къ чему вскор представился удобный случай, такъ-какъ снаряжалась блестящая экспедиція подъ начальствомъ дона Николаса де-Овандо, преемника Колумба. Неудача разрушила, однако, замыслы Кортеса.
Въ одну ночь, когда онъ взбирался на высокую старую стну, долженствовавшую привести его въ спальню дамы, съ которою онъ имлъ интригу, камни не удержались, обрушились, и онъ упалъ на землю и былъ осыпанъ обломками, нанесшими ему довольно важные ушибы. Обстоятельство это продержало его въ постели значительный промежутокъ времени, въ-теченіе котораго флотъ Ованды ушелъ въ море.
Фернандо Кортесъ прожилъ дома еще два года, воспользовавшись, повидимому, очень-мало полученнымъ имъ урокомъ. Наконецъ, ему представился случай отправиться на небольшой эскадр, готовившейся идти къ вест-индскимъ островамъ. Ему было девятнадцать лтъ, когда онъ простился съ родными берегами въ 1504 году, — въ томъ самомъ году, когда Испанія лишилась мудрой королевы Изабеллы.
Судномъ, на которомъ шелъ Кортесъ, командовалъ нкто Алонзо Кинтеро. Эскадра зашла, по обыкновенію всхъ тогдашнихъ экспедицій, на Канарскіе Острова, и пока другія суда нагружали провизію и запасались всмъ нужнымъ, Кинтеро снялся съ рейда ночью, украдкой, желая достигнуть Испаньйолы прежде товарищей и тамъ выгодне продать свои товары. Онъ встртилъ, однако, сильную бурю, которая лишила его мачтъ, причинила большія поврежденія и принудила возвратиться для починки въ портъ. Спутники его согласились подождать недостойнаго товарища, и, черезъ нсколько времени, вс вмст опять вступили подъ паруса. Но неисправимый Кинтеро, когда они были уже по близости желанныхъ острововъ, воспользовался опять темнотою ночи, и отдлился отъ эскадры съ тмъ же намреніемъ, что и прежде. Къ несчастію его, онъ былъ встрченъ жестокими бурями и противными втрами, которые сбили его съ пути и онъ совершенно потерялъ свое счисленіе. Много дней сряду его судно бросало какъ щепку, и вс бывшіе на немъ ожидали гибели, негодуя на причину ихъ бдствія. Наконецъ, въ одно утро, они были обрадованы видомъ благо голубя, который слъ отдохнуть на вершин мачты. Біографы Кортеса говорятъ объ этомъ какъ о чуд, но, къ-счастію, это было не чудо, а весьма-естественное явленіе, доказывавшее неоспоримую близость берега. Когда голубь поднялся снова, Кинтеро направилъ путь въ сторону его полета и вскор достигъ острова Испаньйолы, гд нашелъ товарищей, прибывшихъ прежде его и успвшихъ продать свои грузы.
Выйдя на берегъ, Кортесъ немедленно пошелъ въ домъ губернатора, съ которымъ былъ лично знакомъ въ Испаніи. Овандо не было дома: онъ находился въ экспедиціи во внутрь острова, по молодаго человка принялъ очень-ласково секретарь, уврявшій, что ему непремнно дадутъ выгодный участокъ земли, на которомъ можетъ поселиться и зажить бариномъ. ‘Но я пришелъ добыть золота’, отвчалъ Кортесъ: — ‘а не рыться въ земл, какъ мужикъ!’
Когда губернаторъ воротился, Кортесъ согласился отказаться отъ своихъ великолпныхъ замысловъ, по-крайней-мьр, на время, такъ-какъ Овандо доказалъ ему, что скоре можно осуществить свои мечты медленными, но врными выгодами земледлія, имя даромъ землю и работниковъ, чмъ пустившись искать приключеній, которыхъ результаты такъ сомнительны. Въ-слдствіе этого, Кортесу была отведена земля съ reparlimiento Индійцевъ, и его назначили нотаріусомъ города или селенія Асуа. Серьзныя занятія не мшали ему, однако, предаваться увлеченіямъ своей влюбчивой натуры — принадлежности климата его отечества, — и это было причиною частыхъ дуэлей, изъ которыхъ, не смотря на свое искусство владть мечомъ, онъ вынесъ много рубцовъ, оставшихся на его тл до могилы. По временамъ, ему удавалось вырываться изъ однообразной колеи своей колонистской жизни и участвовать въ военныхъ экспедиціяхъ, которыя посылались подъ начальствомъ Діэго Веласкеса, помощника Овандо, для усмиренія бунтовавшихъ туземцевъ. Въ этой школ молодой авантюристъ получилъ первые уроки дикой тактики индійской войны, свыкся съ трудами и опасностями, а также со сценами жестокаго безчеловчія, которыя, увы! слишкомъ-часто пятнали невинною кровью блестящіе гербы кастильскаго рыцарства въ новомъ свт. Болзнь, случившаяся теперь весьма-кстати, но допустила его отправиться въ злополучную экспедицію Никуэсы, которая оставила посл себя преданіе о бдствіяхъ, рдко встрчавшихся даже въ лтописяхъ испанскихъ открытій. Провидніе хранило Кортеса для другой цли.
Въ 1511 году, когда Веласкесъ предпринялъ завоеваніе Кубы, Кортесъ охотно оставилъ мирную жизнь плантатора для тревогъ и опасностей новаго поприща, и принялъ участіе въ экспедиціи. Во все продолженіе военныхъ дйствій, онъ обнаруживалъ храбрость и неутомимую дятельность, которыя пріобрли ему одобреніе начальника, а веселый правъ, открытое обращеніе и живое остроуміе сдлали его любимцемъ солдатъ. ‘У него не видно было великихъ качествъ, которыя оказались въ-послдствіи’, говоритъ одинъ современникъ. Очень-вроятно, что качества эти не были извстны даже ему самому, а для постороннихъ людей его безпечность и шутливыя возраженія должны были казаться несовмстными съ чмъ-нибудь серьзнымъ или глубокимъ:— такъ настоящую глубину моря нельзя узнать, когда солнечные лучи играютъ на его поверхности.
Посл покоренія Кубы, Кортесъ былъ, по-видимому, въ большой милости у Веласкеса, назначеннаго губернаторомъ острова. По словамъ Лас-Казаса, онъ попалъ въ число секретарей своего бывшаго начальника. Прежняя страсть къ волокитству, которому много способствовала пріятная наружность, надлала ему въ молодости еще много хлопотъ. Въ числ поселившихся на Куб, было одно семейство, Хуареса, изъ Гранады, въ Старой-Испаніи. Оно состояло изъ брата и четырехъ сестеръ, замчательныхъ по своей красот. Влюбчивое сердце молодаго воина не устояло противъ прелестей одной изъ нихъ, Каталины. Неизвстно, какъ далеко заходила дружба между ними, но, по-видимому, онъ далъ общаніе жениться на своей возлюбленной, — общаніе, котораго не спшилъ исполнить, когда настало къ тому время, можетъ-быть, и потому-что тогда разсудокъ взялъ уже верхъ надъ опрометчивымъ увлеченіемъ сердца. Онъ не сдавался на вс убжденія семейства красавицы, подкрпляемыя губернаторомъ, который, съ своей стороны, особенно интересовался другою изъ сестеръ красавицъ, я, какъ говорятъ, не могъ жаловаться на ея невнимательность.
Оскорбленіе ли отъ Веласкеса, или какая-нибудь другая причина раздора затллась въ груди Кортеса, только онъ вдругъ охладлъ къ своему покровителю и присталъ къ партіи недовольныхъ, достаточно-многочисленной на остров. Они имли обыкновеніе собираться въ его дом и толковать о причинахъ своего неудовольствія, которыя основывались преимущественно на томъ, будто-бы заслуги ихъ вознаграждаются худо несправедливымъ распредленіемъ земель и должностей. Можно вообразить, легко ли было правителю этихъ колоній, какъ бы уменъ и разсудителенъ онъ ни былъ, угодить всмъ безконечнымъ требованіямъ неугомонныхъ спекуляторовъ и авантюристовъ, которые налетали какъ голодная саранча на новооткрытыя страны!
Недовольные ршились принести свои жалобы выселимъ властямъ Испаньйолы, отъ которыхъ Веласкесъ завислъ. Путешествіе было сопряжено съ опасностью, такъ-какъ приходилось перехать на открытой лодк черезъ рукавъ моря, шириною въ восьмнадцать лигъ, выборъ ихъ палъ на Кортеса, котораго безстрашіе было извстно всмъ, и который казался способнйшимъ изъ всхъ для такого предпріятія. Заговоръ этотъ сдлался, однако, гласнымъ, и губернаторъ узналъ о немъ прежде отплытія посла, котораго немедленно вслдъ схватить, заковать въ желза и держать въ заточеніи подъ’строгимъ надзоромъ. Говорятъ даже, что онъ хотлъ просто повсить его, по былъ остановленъ просьбами друзей Кортеса. Фактъ этотъ не подлежитъ большому сомннію, ибо губернаторы отдаленныхъ колоній, имя въ своихъ рукахъ все состояніе подчиненныхъ, управляли у себя боле деспотически, чмъ самые государи въ метрополіи. Они были большею частью изъ знатныхъ фамилій и пользовались личною довренностью, разстояніе отъ отечества избавляло ихъ поведеніе отъ пытливаго надзора, и если злоупотребленія и открывались, у нихъ всегда были протекція или способы задарить кого нужно, чтобъ избавить себя отъ наказанія. Испанская колоніяльная исторія первыхъ временъ посл открытія новаго свьта, сохранила множество разительныхъ образцовъ необычайнаго злоупотребленія власти со стороны этихъ миніатюрныхъ государей, горестная участь Васкеса Нуньеса де-Бальбоа, знаменитаго открывателя Тихаго-Океана, хотя и замтнйшій изъ подобныхъ примровъ, но никакъ не единственный, онъ доказываетъ, что самыя блестящія заслуги вознаграждались тамъ нердко преслдованіями и позорною смертью.
Губернаторъ Кубы, однако, хотя и былъ человкъ своенравный и мнительный, не отличался, повидимому, особенною злопамятностью или жестокостію. Въ теперешнемъ случа, скоре можно обвинить неосновательныя притязанія его подчиненныхъ, нежели его собственное поведеніе.
Кортесъ оставался недолго въ темницъ. Ему удалось отогнуть одинъ болтъ своихъ оковъ и потомъ, высвободивъ члены, открыть кандалами окно на столько, что можно было черезъ него вылзть. Тюрьма его была во второмъ этажъ, однако, онъ спустился на мостовую благополучно и незамченный никмъ направился со всевозможною поспшностью въ ближайшую церковь, гд требовалъ привилегіи священнаго убжища.
Веласкесъ, хотя и былъ взбшенъ его побгомъ, не смлъ однако схватить своего плнника силою, онъ разставилъ только вокругъ церкви часовыхъ съ повелніемъ овладть бглецомъ, если онъ забудется и выйдетъ изъ предловъ святилища. Это случилось дйствительно черезъ нсколько дней: когда Кортесъ стоялъ безпечно за стнами зданія, на него бросился сзади алгвазилъ и скрутилъ ему руки, а подоспвшіе на площадь товарищи связали его окончательно. Человкъ этотъ, котораго звали Хуаномъ Эскудеро, былъ въ-послдствіи повшенъ Кортесомъ въ Новой-Испаніи за какое-то преступленіе.
Несчастнаго плнника заковали снова въ желза и перевезли на каравеллу, которая должна была отплыть на другой день въ Испаньйолу, гд его предполагалось судить. Но счастіе помогло ему еще разъ: съ большомъ трудомъ и значительною болью усплъ онъ вытащить ноги свои изъ колецъ, въ которыя он были заклепаны, вылзъ осторожно на палубу и, скрытый темнотою ночи, спустился потихоньку въ привязанную къ судну шлюпку, на которой отвалилъ отъ борта безъ малйшаго шума и началъ грести къ берегу. Тутъ его встртило сильное теченіе и опасный бурунъ. Онъ не ршился пуститься въ него съ лодкою, но, будучи отличнымъ пловцомъ, смло бросился въ воду. Теченіе было сильное, но рука человка, боровшагося со смертью, была еще сильне, пробившись съ волнами до изнеможенія, онъ добрался до берега и опять укрылся въ томъ самомъ святилищ, которое спасло его въ первый разъ. Легкость, съ которою Кортесъ усплъ убжать во второй разъ, можетъ заставить усомниться въ врности его стражей: очень-вроятно, что они смотрли на него какъ на жертву угнетенія и были подъ вліяніемъ тхъ обворожительныхъ пріемовъ, которые пріобртали ему друзей во всякомъ обществ, куда бы его судьба ни забросила.
По нкоторымъ необъясненнымъ современниками причинамъ, можетъ-быть, изъ политики — Кортесъ пересталъ теперь отказываться отъ женитьбы на Каталин Хуаресъ, и пріобрлъ этимъ себ доброе расположеніе ея семейства. Вскор потомъ и губернаторъ смягчился, и согласился примириться со своимъ несчастнымъ врагомъ. Разсказываютъ странныя вещи касательно этого происшествія: говорятъ, будто-бы гордый Кортесъ отказывался принять предложенный Веласкесомъ миръ и что онъ, въ одинъ вечеръ выйдя изъ святилища, предсталъ предъ губернаторомъ внезапно въ походной палатк, когда тотъ былъ въ нкоторомъ разстояніи отъ столицы, въ военной экспедиціи. Губернаторъ, испуганный неожиданнымъ ночнымъ появленіемъ своего врага, вооруженнаго съ головы до ногъ, растерялся и спросилъ со страхомъ, что это значитъ. Кортесъ требовалъ полнаго объясненія прежнихъ поступковъ. Посл краткаго, но жаркаго спора, свиданіе кончилось дружественно, враги обнялись, и когда явился гонецъ съ извстіемъ о побг Кортеса, онъ нашелъ уже его въ ставк губернатора, спящимъ на одной кровати съ нимъ 1 Анекдотъ этотъ повторяютъ съ увренностію многіе біографы Кортеса. Трудно, однако, поврить, чтобъ человкъ надменный и раздражительный, каковъ Веласкесъ, списшелъ до необыкновенной короткости съ подчиненнымъ, неизмримо нисшимъ его по положенію въ колоніи и, въ добавокъ, еще недавно бывшимъ съ нимъ въ смертельной вражд, съ другой стороны, врядъ ли бы и самъ Кортесъ рискнулъ такъ безразсудно и пошелъ въ логовище льва, которому стоило только поднять палецъ, чтобъ отправить его на вислицу, не опасаясь для себя никакихъ послдствій, все равно, какъ-будто дло шло не больше, какъ о казни индійскаго невольника.
Но какимъ бы путемъ Кортесъ ни дошелъ до примиренія съ губернаторомъ, оно было несомннно. Кортесъ, хотя и не возведенный снова въ званіе секретаря, получилъ щедрое reparlimiento Индійцевъ и обширный участокъ земли по сосдству Сан-Яго, въ которомъ вскор былъ сдланъ алькальдомъ. Онъ сталъ жить почти исключительно въ своемъ имніи, посвятивъ себя земледлію съ большимъ усердіемъ, чмъ прежде. На плантаціи своей онъ развелъ разные роды скота, изъ которыхъ многіе были введены имъ на Кубу, онъ разработывалъ также доставшіеся на его долю рудники, которые, какъ я уже замтилъ выше, были здсь прибыльне, чмъ на Испаньйол. Словомъ, черезъ нсколько лтъ трудолюбивой жизни, Кортесъ имлъ уже около двухъ или трехъ тысячь castellanos, что тогда было важною суммой для человка въ его положеніи.— ‘Богъ, который одинъ знаетъ, сколькихъ жизней Индійцевъ стоило это богатство’, восклицаетъ Лас-Казасъ: ‘прійметъ это въ разсчетъ!’ Жизнь Кортеса протекала спокойно среди этихъ мирныхъ занятій и въ обществ прекрасной жены, которая, не смотря на незначительность своего происхожденія, была, повидимому, пжною и врною супругой. Въ то время, онъ часто говаривалъ, какъ замчаетъ добрый епископъ Лас-Казасъ, ‘что живетъ съ нею такъ счастливо, какъ-будто бы она была дочерью герцогини’. Судьба доставила ему въ-послдствіи возможность возвысить ее и окружить такимъ блескомъ, къ какому она никогда не считала себя предназначенною.
Таково было положеніе длъ, когда Альварадо возвратился съ извстіями объ открытіяхъ Грихальвы и о великолпныхъ барышахъ торга съ жителями. Новости эти мгновенно разнеслись по всему острову: вс видли въ нихъ предвстіе гораздо сильнйшихъ результатовъ, до которыхъ никогда не доходили въ колоніяхъ. Губернаторъ, какъ уже было упомянуто, ршился слдовать по стез этихъ открытій съ боле значительною силою, и сталъ искать около себя человка, съ которымъ бы можно было раздлить расходы снаряженія и который бы былъ въ состояніи начальствовать экспедиціею.
Многіе гидальги предлагали себя губернатору, но онъ, или находя ихъ недостаточно способными, или думая, что они въ состояніи зазнаться передъ нимъ посл, отказывалъ имъ одному за другимъ. Въ Сан-Яго было два человка, къ которымъ онъ имлъ большую довренность: Амадоръ де-Ларесъ, cantador, или королевскій казначей, и собственный секретарь губернатора, Андресъ де-Дуэро. Кортесъ былъ въ тсной дружб съ ними обоими и воспользовался ею, чтобъ они отрекомендовали губернатору его, какъ самаго лучшаго предводителя экспедиціи. Говорятъ даже, будто-бы онъ подкрпилъ свои доводы общаніемъ щедрой доли изъ будущихъ барышей. Какъ бы то ни было, оба они настаивали у губернатора за Кортеса со всмъ краснорчіемъ, къ какому только были способны: они доказывали, что самъ губернаторъ видлъ на дл храбрость и способности предлагаемаго ими кандидата, что Кортесъ пріобрлъ состояніе, которое дозволитъ ему содйствовать существенно при снаряженіи экспедиціи, что общее расположеніе къ нему жителей острова привлечетъ множество охотниковъ подъ его знамена, наконецъ, что вс прошедшія неудовольствія давно уже забыты, а довренность, которою губернаторъ почтитъ его теперь, упрочитъ Врность и благодарность Кортеса. Веласкесъ послушался доводовъ своихъ совтниковъ, послалъ за Кортесомъ и объявилъ ему намреніе свое сдлать его капитан-генераломъ армады.
Теперь Кортесъ достигъ цли своихъ желаній — цли, къ-которой душа его стремилась съ-тхъ-поръ, какъ онъ ступилъ на землю новаго свта. Онъ больше не будетъ осужденъ на жизнь копотливаго труженика, который бьется въ пот лица для жалкихъ денегъ, онъ не будетъ запертъ въ тсныхъ предлахъ ничтожнаго острова: ему предстоитъ новое и широкое поприще независимаго дйствія, взорамъ его открывается перспектива безграничная, которая удовлетворитъ не только самымъ алчнымъ порывамъ корысти, по гораздо-боле возвышеннымъ и безпокойнымъ влеченіямъ его предпріимчиваго ума и человколюбивой души. Онъ вполн постигалъ всю важность новыхъ открытій и видлъ въ нихъ несомннный признакъ существованія большаго государства на отдаленномъ запад, — государства, о которомъ отъ времени до времени доходили на островъ смутные и неясные намеки, и о которомъ говорили съ достоверностью вс, кому только удавалось достигать материка. То была та самая страна, о которой разсказывали ‘великому адмиралу’, когда онъ былъ въ Гондурасскомъ-Залив въ 1502 г., и до которой онъ бы дошелъ, еслибъ направился къ сверу, а не къ югу, для отъисканія воображаемаго пролива. По собственному горькому выраженію Коломба, ‘онъ только отперъ ворота, чтобъ въ нихъ могли входить другіе’. Настало, наконецъ, время войдти въ эти ворота, и молодой искатель приключеній, волшебному копью котораго суждено было разрушить чары, скрывавшія такъ долго эти таинственные края, былъ готовъ на отважное предпріятіе.
Съ этого часа, все существо Кортеса перемнилось. Мысли его, покинувъ пустые проблески веселости, сосредоточились вполн на великомъ предмет, которому онъ себя посвятилъ. Упругость духа его обнаруживалась въ поощреніи и ободреніи товарищей въ многотрудныхъ обязанностяхъ, и онъ возвысился до восторженнаго энтузіазма, къ которому никто даже изъ очень-короткихъ знакомыхъ не считалъ его никогда способнымъ. Онъ немедленно употребилъ вс свои деньги на снаряженіе экспедиціи, заложилъ все свое имущество, и, кром того, занялъ денегъ у нкоторыхъ жившихъ на остров богатыхъ купцовъ, которые согласились ссудить его, взявъ обязательство въ уплат долга и надясь быть вознагражденными съ избыткомъ успхомъ экспедиціи, когда истощился его собственный кредитъ, онъ пустилъ въ дло кредитъ своихъ друзей.
Добытые такимъ образомъ капиталы онъ употребилъ на покупку судовъ, провизіи, военныхъ припасовъ, на снаряженіе сподвижниковъ, которые были не въ состояніи приготовиться къ походу собственными средствами, кром того, онъ привлекалъ подъ свои знамена щедрыми общаніями богатой доли изъ предстоящей добычи.
Все закипло и засуетилось въ маленькомъ городк Сан-Яго. Одни хлопотали около судовъ, исправляли ихъ и готовили къ походу, другіе занимались заготовкою морскихъ припасовъ, третьи превращали въ деньги свои плантаціи — всякій старался такъ или иначе содйствовать успху предпріятія. Шесть судовъ, изъ нихъ нкоторыя большаго размра, были уже добыты, триста охотниковъ записались у Кортеса въ-теченіи нсколькихъ дней, горя жаждою попытать счастья подъ знаменами отважнаго и любимаго вождя.
Не совершенно извстно, много ли самъ губернаторъ содйствовалъ издержкамъ снаряженія. Если врить друзьямъ Кортеса, почти вся тяжесть ихъ лежала на немъ одномъ, и даже губернаторъ продавалъ ему многіе изъ своихъ собственныхъ припасовъ съ непомрными барышами. По видимому, однако, невроятно, чтобъ Веласкесъ, имя въ распоряженіи столько средствъ, свалилъ вс расходы на своего подчиненнаго, съ другой стороны невроятно, чтобъ Кортесъ былъ въ состояніи взять на себя вс издержки, превышавшія, какъ говорятъ, двадцать тысячь золотыхъ червонцевъ. Нельзя, однако, отвергнуть и того, что человкъ честолюбивый, какъ Кортесъ, которому предстояла вся слава предпріятія, не могъ заботиться о деньгахъ столько,сколько его начальникъ, который, оставаясь въ бездйствіи дома и не имя въ виду лавровъ, долженъ былъ, естественнымъ образомъ, считать единственнымъ своимъ вознагражденіемъ денежныя выгоды. Вопросъ этотъ произвелъ нсколько лтъ спустя ожесточенный процессъ между обими сторонами, но мы не станемъ утомлять имъ читателя.
Должно отдать справедливость Веласкесу въ томъ, что инструкціи, данныя имъ Кортесу, какъ вести экспедицію, не могутъ быть обвинены въ мелочномъ и корыстолюбивомъ дух. Первымъ предметомъ путешествія было отъисканіе Грихальвы, посл этого оба начальника должны были продолжать экспедицію вмст. Кордова, возвратясь изъ перваго посщенія Юкатана, привезъ извстіе, что по слухамъ шестеро христіанъ томятся въ плну во внутренности страны: ихъ предполагали принадлежавшими къ несчастной экспедиціи Никуэсы и Веласкесъ приказалъ отъискать и освободить ихъ непромыто, если будетъ возможно. Но главнымъ предметомъ экспедиціи была мновая торговля съ туземцами, причемъ особенно предписывалось не длать имъ зла, не обижать ихъ, но обращаться съ ними со всевозможною кротостью и человколюбіемъ. Кортесъ долженъ былъ помнить прежде всего, что первымъ желаніемъ испанскаго монарха было обращеніе въ христіанство Индійцевъ. Онъ долженъ былъ внушить дикарямъ мысль о величіи и добродтеляхъ своего царственнаго повелителя, пригласить ихъ ‘покориться ему и выразить свое врноподданство приличными приношеніями золота, жемчуга и драгоцнныхъ камней, которыя бы доказали ихъ собственное усердіе и доставили имъ милости его величества’. Онъ долженъ былъ сдлать тщательную опись берега и промрять глубину его заливовъ и входовъ, для пользы будущихъ мореплавателей. Ему предписывалось ознакомиться съ естественными произведеніями земли, характеромъ населяющихъ ее различныхъ племенъ, съ ихъ общественными уставами и успхами просвщенія: подробные отчеты обо всемъ этомъ онъ долженъ былъ прислать домой, вмст съ вещами, которыя пріобртетъ торгомъ съ жителями. Наконецъ, онъ долженъ былъ приложить самое тщательное стараніе не упускать ничего, что можетъ клониться въ пользу служенія Богу и королю.
Таково было общее содержаніе данныхъ Кортесу инструкціи и нельзя не допустить, что въ нихъ видна заботливость не только о торговыхъ выгодахъ, но и о польз наукъ и человчества. Страннымъ можетъ показаться, если вспомнимъ неудовольствіе Веласкеса на Грихальву за упущеніе колонизаціи открытыхъ странъ, что здсь не было дано на этотъ счетъ никакихъ наставленіи. Но губернаторъ не получилъ еще изъ Испаніи позволенія уполномочивать этимъ правомъ своихъ агентовъ: разршеніе монаховъ св. Іеронима на Испаньйол касалось только права торговать съ туземцами, вмст съ тмъ, коммиссія признала власть Кортеса какъ капитан-генерала экспедиціи.

III.
Подозрнія Веласкеса.— Кортесъ вступаетъ подъ паруса.— Снабженіе флота.— Самъ онъ и его характеръ.— Гавана — мсто свиданія.— Сила экспедиціи.
1519.

Важность, которую пріобрлъ Кортесъ своимъ новымъ положеніемъ, а, можетъ-быть, и нсколько боле величавые пріемы его, начали тревожить мнительное и склонное къ подозрнію воображеніе Веласкеса, онъ сталъ опасаться, что агентъ его, освободившись однажды изъ-подъ надзора, вздумаетъ отбросить всякую зависимость отъ своего прежняго начальника. Пустой случай усилилъ безпокойства губернатора: шутъ его, полу-дуракъ, полу-острякъ, тогдашняя необходимая принадлежность хозяйства всхъ важныхъ людей, закричалъ однажды утромъ своему господину, когда тотъ шелъ вмст съ Кортесомъ къ гавани: ‘Берегись, хозяинъ Веласкесъ, не то намъ съ тобою прійдется охотиться за этимъ капитаномъ!’ — Слышите, что говоритъ этотъ плутъ? воскликнулъ губернаторъ своему спутнику. ‘Не смотрите на него’, возразилъ Кортесъ, ‘онъ дерзкій озорникъ и его стоитъ хорошенько высчь’. Слова эти засли, однако, глубоко въ ум Веласкеса, какъ обыкновенно бываетъ съ мткими шутками.
Около его превосходительства были, разумется, люди, которые не замедлили раздуть тлвшую въ немъ недоврчивость въ пожирающее пламя. Эти достойные господа, въ томъ числ и нкоторые родственники Веласкеса, чувствуя себя униженными внезапнымъ возвышеніемъ Кортеса, напомнили губернатору о недавней ссоръ и о невроятности, чтобъ подобнаго рода обиды могли когда-нибудь забыться. Такими внушеніями и ловкимъ перетолковываніемъ поступковъ Кортеса, они разгорячили Веласкеса до того, что онъ ршился вврить начальство надъ экспедиціею другому.
Онъ сообщилъ это намреніе врнымъ совтникамъ своимъ, Ларесу и Дуэро, а они немедленно пересказали его Кортесу, хотя, говоритъ Лас-Казасъ, ‘человку и въ-половину меньше проницательному, обстоятельство это было бы ясне дня по одной только перемн обращенія съ нимъ губернатора’. Чиновники эти совтовали своему союзнику торопиться сколько возможно, если онъ хочетъ удержать начальство въ своихъ рукахъ, и приготовить флотъ со всею поспшностью къ выходу въ море. Кортесъ показалъ въ этомъ случа ту же быструю ршимость, которая въ послдствіи столько разъ выручала его изъ бды.
Ни люди, ни суда его не были еще готовы, запасы были въ весьма-недостаточномъ количеств: — и но смотря на все это, онъ ршился сняться съ якоря въ ту же ночь. Онъ обошелъ своихъ сподвижниковъ, сообщилъ имъ свое намреніе, вроятно, и причину его, и въ полночь, когда весь городъ спалъ крпкимъ сномъ, вс потихоньку перебрались на суда, маленькая эскадра подняла якорь и спустилась по теченію къ выходу изъ залива. Прежде всего, однако, Кортесъ зашелъ къ купцу, который снабжалъ городъ мясомъ, и забралъ у него весь запасъ, какой только нашелся, купецъ жаловался, что жители должны будутъ завтра голодать, но Кортесъ оставилъ ему въ уплату дорогую массивную золотую цпь, которую обыкновенно носилъ на ше, и ушелъ.
Велико было изумленіе добрыхъ гражданъ Сан-Яго, когда они увидли на разсвт, что флотъ, такъ дурно приготовленный къ походу, какъ всмъ имъ было извстно, направляется въ море. Всть эта но замедлила достигнуть до слуха губернатора, который вскочилъ съ постели, одлся наскоро, слъ на копя и поскакалъ вдоль набережной со своею свитой. Лишь-только Кортесъ разсмотрлъ эту кавалькаду, онъ слъ на вооруженную шлюбку и подъхалъ къ берегу на разстояніе звука голоса.— ‘Вотъ, какъ вы отъ меня уходите!’ закричалъ ему Веласкесъ: ‘нечего сказать, учтивая манера прощаться!’ — ‘Извините’, отвчалъ Кортесъ: ‘время не терпитъ, и есть вещи, которыя должно длать прежде, чмъ о нихъ можно даже подумать. Ваше превосходительство имете какія-нибудь приказанія?’ Но огорченное превосходительство не имло для него никакихъ приказаній, Кортесъ, сдлавъ ему вжливый прощальный знакъ рукою, возвратился на свое судно, и маленькій флотъ вступилъ подъ паруса, направясь къ порту Маника, находившемуся въ пятнадцати лигахъ оттуда (18-го ноября 1518). Веласкесъ похалъ домой съ полнымъ убжденіемъ, ч что сдлалъ дв непростительныя ошибки: первую, назначивъ Кортеса начальникомъ экспедиціи, и вторую, покусившись лишить его этого начальства. Если правда, что, доврившись кому-нибудь въ-половину, не должно надвиться на его дружбу, то еще справедливе, что, отнявъ эту полудовренность, можно быть вполн убжденнымъ въ пріобртеніи себ врага.
Скрытный уходъ Кортеса навлекъ на себя строгія осужденія нкоторыхъ писателей, и въ особенности Лае Казаса. Многое, однако, можно сказать въ оправданіе такого поступка: Кортесъ былъ назначенъ начальникомъ экспедиціи по собственному добровольному выбору губернатора и утвержденъ въ этомъ званіи высшими властями Испаньйолы, онъ употребилъ на это предпріятіе все свое имущество и кром того вошелъ въ неоплатные долги: теперь его хотятъ лишить начальствованія, безъ всякаго даже благовиднаго предлога къ этому. Такое событіе было бы для него неминуемою гибелью, не говоря уже о друзьяхъ его, у которыхъ онъ занялъ такъ много денегъ, и сподвижникахъ, положившихъ на это предпріятіе все, что у нихъ было, въ убжденіи, что экспедиціею будетъ начальствовать онъ. Немного найдется людей, которые бы въ такихъ обстоятельствахъ смиренно согласились пожертвовать всми своими надеждами пустому и самовластному капризу. Больше всего можно было ожидать отъ Кортеса, что онъ сочтетъ себя обязаннымъ позаботиться о выгодахъ своего начальника при исполненіи этого предпріятія: послдствія покажутъ, до какой степени Кортесъ чувствовалъ силу такого обязательства.
Изъ порта Макака, гд Кортесъ забралъ столько запасовъ, сколько могъ найдти на королевскихъ фермахъ, — что назвалъ ‘займомъ у короля’, — пошелъ онъ въ Тринидадъ, боле значительный городъ на южномъ берегу Кубы. Тутъ онъ вышелъ на берегъ, распустилъ знамя передъ своею главною квартирой и объявилъ прокламацію, которою приглашалъ жителей присоединиться къ экспедиціи, общая имъ въ-послдствіи богатыя вознагражденія, Волонтеры являлись къ нему ежедневно, и въ числ ихъ больше ста человкъ изъ спутниковъ Грихальвы, которые только-что воротились изъ своего путешествія и охотно готовы были продолжать открытія подъ начальствомъ предпріимчиваго вождя. Слава Кортеса привлекла къ нему также многихъ гидальговъ хорошихъ фамилій, пользовавшихся въ колоніяхъ большимъ уваженіемъ, нкоторые изъ нихъ были вмст съ Грихальвой въ открытыхъ имъ мстахъ и принесли съ собою много полезныхъ для настоящей экспедиціи свдній. Въ числ этихъ дворянъ можно упомянуть о Педро де-Альварадо и его братьяхъ, Кристовал де-Олид, Алонзо де-Авила, Хуан Веласкес де-Леонъ, близкомъ родственник губернатора, Алонзо Гернандас де-Пуэрто-Карреро и Гонзало де-Сандовал,— вс они играли весьма-важную роль при завоеваніи. Присутствіе ихъ въ войск Кортеса было особенно важно потому, что придавало предпріятію наружную значительность, по этому, когда они вступили въ качеств сподвижниковъ въ маленькій лагерь искателей приключеній, т привтствовали ихъ музыкой и радостными залпами артиллеріи.
Кортесъ, между-тмъ, дятельно закупалъ военные снаряды и провизію. Узнавъ, что купеческое судно, нагруженное хлбомъ и другими припасами для рудниковъ, показалось недалеко отъ берега, онъ послалъ одну изъ каравеллъ захватить его и привести въ портъ. Заплативъ хозяину росписками за грузъ и судно, онъ даже убдилъ этого человка, котораго имя было Седеньйо, и который былъ богатъ, присоединиться къ экспедиціи. Онъ отправилъ также одного изъ своихъ офицеровъ, Діэго де-Ордаса, искать другаго судна, о которомъ до него дошли слухи, съ приказаніемъ захватить его, какъ и первое, и присоединиться къ флоту у мыса Сан-Антоніо, на западномъ берегу острова. Этомъ онъ достигъ еще и другой цли — избавился отъ Ордаса, который принадлежалъ къ числу домашнихъ губернатора и былъ непріятнымъ шпіономъ дйствій экспедиціи.
Пока Коргсъ былъ занять такимъ-образомъ, начальникъ Тринидада получилъ отъ Веласкеса письма, которыя приказывали ему схватить и задержать Кортеса, какъ отршеннаго отъ командованія флотомъ, начальство надъ которымъ уже поручено другому. Чиновникъ этотъ сообщилъ свои инструкціи главнымъ лицамъ экспедиціи, которыя посовтовали ему удержаться отъ исполненія ихъ, такъ-какъ это поведетъ неминуемо къ возмущенію между солдатами и можетъ кончиться тмъ, что они сожгутъ весь городъ до тла. Вердуго счелъ благоразумнымъ послдовать этому совту.
Кортесъ, желая усилить свое войско новыми подкрпленіями, послалъ Альварадо сухимъ путемъ въ Гавану съ небольшимъ отрядомъ, а самъ пошелъ къ западной оконечности острова съ эскадрою, чтобъ тамъ соединиться съ нимъ. Въ этомъ порт онъ снова развернулъ свое знамя и провозгласилъ ту же прокламацію, что и въ Тринидад. Онъ веллъ свезти на берегъ вс пушки, луки и легкое оружіе, чтобъ осмотрть все это и привести въ должный порядокъ. Такъ-какъ по сосдству было собрано большое количество хлопчатой бумаги, онъ веллъ подстегать ею куртки своихъ солдатъ, чтобъ ихъ не могли пробивать стрлы Индійцевъ, отъ которыхъ Испанцы много страдали въ экспедиціяхъ Кордовы и Грихальвы. Кортесъ раздлилъ людей своихъ на одиннадцать ротъ, которыя отдалъ подъ начальство опытныхъ воиновъ. Хотя многіе изъ сопутствовавшихъ ему гидальговъ были личными друзьями и даже близкими родственниками Веласкеса, онъ оказывалъ всмъ имъ одинакую и самую полную довренность.
Главное знамя его было черное бархатное, расшитое золотомъ, съ краснымъ крестомъ, окруженнымъ блыми и голубыми лучами и съ латинскою надписью внизу: ‘Друзья, послдуемъ за крестомъ — вра въ это знаменіе доставитъ намъ побду!’ Теперь онъ сталъ допускать больше роскоши въ своей одежд и образ жизни, увеличилъ число слугъ и сталъ держать себя съ важностью, приличною человку, занимающему высокое мсто. Такой парадный родъ жизни онъ поддерживалъ до конца жизни.
Кортесу было въ то время тридцать три или тридцать четыре года. Ростомъ онъ былъ выше средняго, лицомъ блденъ, большіе черные глаза придавали наружности его степенность, которой трудно было ожидать отъ человка его веселаго характера. Онъ былъ сухощавъ до поздней поры жизни, но грудь у него была высока, плечи широки, члены мускулисты и стройны. Станъ его представлялъ соединеніе ловкости съ силою, отъ-чего онъ былъ отличнымъ наздникомъ, мастерски владлъ оружіемъ и отличался во всхъ рыцарскихъ гимнастическихъ упражненіяхъ. Въ пищ онъ былъ умренъ и мало заботился о своемъ столь, пилъ мало, и казался совершенно-равнодушнымъ къ трудамъ и лишеніямъ. Въ одежд онъ не пренебрегалъ впечатлніемъ, производимымъ наружностью, и старался выказать свою стройность, костюмъ его не бросался въ глаза, не отличался блескомъ и пестротою, по былъ богатъ. Онъ носилъ мало украшеніи, всегда одни и т же, но всегда драгоцнныя. Обращеніе его, открытое и воинственное, скрывало самый холодный и разсчетливый умъ. Къ самому веселому расположенію духа у него примшивалось всегда выраженіе непоколебимой ршимости, которое заставляло всхъ, кто къ нему приближался, чувствовать, что они должны повиноваться, и которое внушало нчто въ родъ страха самымъ близкимъ и преданнымъ изъ его сподвижниковъ. Такое совокупленіе качествъ, въ которомъ увлеченіе умрялось почтеніемъ передъ нравственною властью, должно было лучше всего дйствовать на преданность суровыхъ и неугомонныхъ искателей приключеній, среди которыхъ бросила его судьба.
Характеръ Кортеса, повидимому, измнился съ перемною обстоятельствъ, или, лучше сказать, новое положеніе, въ которое онъ былъ поставленъ, вызвало наружу качества, уснувшія въ его груди. Есть твердыя натуры, которыя требуютъ разгара сильной дятельности, чтобъ развернуться во всей своей энергіи: есть растенія, которыя достигаютъ полнаго возраста и даютъ плоды только въ пламенной атмосфер тропиковъ, оставаясь нечувствительными передъ кроткимъ вліяніемъ умреннаго климата.— Таковъ портретъ, по описанію современниковъ, этого замчательнаго человка, котораго провидніе избрало орудіемъ сять грозу и ужасъ между варварскими монархами западнаго міра, и — низвергнуть царства ихъ во прахъ.
Прежде, чмъ кончились вс приготовленія къ экспедиціи въ Гаван, правитель ея, дои-Псдро Барба, получилъ отъ Веласкеса приказаніе схватить Кортеса и задержать его флотъ, другое письмо, изъ того же источника, было вручено самому Кортесу, и убждало его отложить дальнйшее путешествіе до личнаго свиданія съ губернаторомъ, который очень желаетъ переговорить съ нимъ. ‘Никогда еще’, восклицаетъ Лас-Казасъ: — ‘не видалъ я такого жалкаго недоразумнія, какъ въ этомъ письм Діего Веласкеса:— ‘онъ воображалъ, что человкъ, который такъ недавно нанесъ ему самую смертельную обиду, станетъ откладывать уходъ свой по его просьб!’ Дйствительно, письмо Веласкеса походило на желаніе остановить полетъ стрлы, уже пущенной изъ лука.
Капитанъ-генералъ, въ-продолженіе краткаго пребыванія своего въ Гаван, пріобрлъ себ вполн доброжелательство Барбы. Если бъ этотъ сановникъ даже чувствовалъ наклонность исполнить волю губернатора, то у него не стало бы на это силы, имя противъ себя цлое войско ршительныхъ авантюристовъ, раздраженныхъ такимъ малодушнымъ преслдованіемъ своего начальника. ‘Вс они, офицеры и солдаты,’ говоритъ правдивый лтописецъ, участвовавшій въ экспедиціи: ‘охотно готовы были положить за него свою жизнь’. А потому Барба удовольствовался объясненіемъ Веласкесу невозможности такой попытки, увряя, вмст съ тмъ, что самъ онъ вполн убжденъ въ врности Кортеса, а тотъ присовокупилъ, со своей стороны, ‘въ пріятныхъ выраженіяхъ, которыя зналъ употреблять гд нужно’, чтобъ его превосходительство положился на его преданность и былъ увренъ, что завтра утромъ, съ помощію Божіею, онъ снимется съ якоря.
Дйствительно, 10 февраля 1519 года, маленькая эскадра вступила подъ паруса и направилась къ мысу Сан-Антоніо, назначенному для свиданія. Когда вс собрались, оказалось, что судовъ было одиннадцать: то, на которомъ находился самъ Кортесъ, во сто тоннъ, три другихъ отъ семидесяти до восьмидесяти тоннъ каждое, а остальныя — каравеллы и безпалубныя бригантины. Главнымъ лоцманомъ былъ назначенъ Антоніо де-Аламиносъ, ветеранъ-морякъ, ходившій лоцманомъ у Колумба въ послднемъ его путешествіи, и сопровождавшій Кордову и Грихальву въ экспедиціяхъ на Юкатанъ.
Приставъ къ мысу и сдлавъ смотръ своему войску, Кортесъ увидлъ, что оно состоитъ изо ста десяти моряковъ, пятисотъ пятидесяти трехъ солдатъ, включая тридцать два самопальщика и тринадцать пищальниковъ, кром двухсотъ Индійцевъ, съ острова и нсколькихъ туземныхъ женщинъ для, черныхъ работъ. У него было десять большихъ пушекъ, четыре легкія орудія, называвшіяся фальконетами, и хорошій запасъ пороха и снарядовъ. Кром-того, Кортесъ имлъ шестнадцать лошадей, добытыхъ очень-нелегко: перевозъ ихъ черезъ океанъ на легкихъ судахъ былъ такъ затруднителенъ, что животныя эти стоили на островахъ неимоврно-дорого и были тамъ чрезвычайно-рдки. Но Кортесъ понималъ всю важность кавалеріи, какъ бы малочисленна она ни была, зналъ пользу ея въ открытомъ пол, и страхъ, которымъ она поражаетъ дикарей. Съ такими жалкими средствами предпринялъ онъ завоеваніе, отъ котораго отказалась бы даже его твердая душа, еслибъ онъ могъ предвидть хоть половину трудностей, ожидавшихъ его впереди!
Предъ отправленіемъ въ дальнйшій походъ, онъ обратился къ своимъ воинамъ съ краткою, по одушевленною рчью. Онъ объявилъ имъ, что они начинаютъ благородное предпріятіе, которое прославитъ имена ихъ въ роды родовъ, что онъ ведетъ ихъ въ страны, гораздо-обширне и богаче всхъ, когда-либо посщенныхъ Европейцами. ‘Я готовлю вамъ великолпную награду’, продолжалъ ораторъ: — ‘но ее можно пріобрсти только безпрестанными, упорными трудами. Великія дйствія совершались только великими усиліями, и слава никогда еще не была удломъ лнтяевъ. Если я работалъ неутомимо и положилъ на это предпріятіе все, что у меня было, то единственно изъ любви къ слав — благороднйшей наград человка. Но если кто-нибудь изъ васъ предпочитаетъ слав богатства, будьте мн только врны, и я сдлаю васъ обладателями сокровищъ, какія и во сн не грезились нашимъ соотечественникамъ! Васъ мало числомъ, но вы сильны духомъ, если онъ не поколеблется, будьте уврены, что Всевышній, никогда не покидавшій Испанцевъ въ бояхъ съ неврными, защититъ васъ, хотя бы васъ окружали тучи враговъ, ваше дло — дло правое и вы идете сражаться подъ знаменемъ креста. Идемъ же впередъ съ бодростью и увренностью, и мы довершимъ со славою дло, начатое при такихъ благопріятныхъ предзнаменованіяхъ!’
Суровое краснорчіе генерала, задвшее вс чувствительныя струны честолюбія, корысти и фанатизма, произвело неописанный восторгъ въ груди воинственныхъ слушателей. Они привтствовали его громкими восклицаніями и горли жаждою устремиться впередъ подъ начальствомъ вождя, который долженъ былъ вести ихъ не столько къ битвамъ и опасностямъ, сколько къ торжествамъ.
Кортесъ съ удовольствіемъ увидлъ, что собственный его энтузіазмъ раздляется такъ единодушно всми сподвижниками. Отслужили торжественный молебенъ, по обычаю всхъ испанскихъ мореплавателей, отправлявшихся въ путешествія для открытій. Флотъ поручили непосредственному покровительству св. Петра, избраннаго патрона Кортеса. Онъ снялся съ якоря 18 февраля 1519 года и направилъ путь къ берегу Юкатана.

IV.
Переходъ въ Козумель.— Обращеніе туземцевъ въ христіанство.— Херонимо де-Агиларъ.— Прибытіе войска въ Табаско.— Битва съ туземцами.— Введеніе христіанства.
1519.

Суда получили приказаніе держаться другъ къ другу какъ-можно-ближе и слдовать движеніямъ la capitana, или адмиральскаго корабля, на корм котораго ночью горлъ фонарь. Но погода, сначала благопріятная, перемнилась посл ихъ отплытія, и вскор заревла одна изъ тхъ бурь, которыя въ это время года такъ обыкновенны въ Вест-Индіи. Суда раскидало на большое пространство, нкоторыя получили большія поврежденія и вс снесло гораздо южне предположенной цли плаванія.
Кортесъ, державшійся позади и помогавшій одному, особенно поврежденному судну, достигъ острова Козумля посл всхъ. Приставъ къ берегу, онъ узналъ, что одинъ изъ его капитановъ, Педро де-Альварадо, усплъ уже въ-продолженіе кратковременнаго пребыванія своего на остров забраться въ храмы туземцевъ, обобрать попавшіяся ему тамъ немногія золотыя украшенія и напугать простодушныхъ жителей, которые, въ страх отъ такихъ насильственныхъ поступковъ, убжали искать себ спасенія во внутрь острова. Кортесъ, разгнванный до крайности такимъ неблагоразумнымъ поведеніемъ, совершенно противоположнымъ его политик, сдлалъ Альварадо строгій выговоръ передъ всмъ войскомъ, потомъ онъ вслдъ привести къ себ двухъ Индійцевъ, которыхъ подчиненный его захватилъ въ плнъ, и объяснилъ имъ миролюбивую цль своего прибытія. Послднее было сдлано черезъ переводчика Мельчорехо, урожденца Юкатана, вывезеннаго оттуда Грихальвою и научившагося кой-какъ по-испански во время пребыванія своего на Куб. Кортесъ отпустилъ плнниковъ съ подарками и пригласилъ туземцевъ возвратиться въ свои жилища, не опасаясь никакихъ дальнйшихъ обидъ. человколюбивая политика эта удалась вполн: успокоенные бглецы не замедлили возвратиться, начались дружественныя сношенія между ними и Испанцами, испанскія бездлушки и ножи пошли въ обмнъ на золотыя украшенія туземцевъ — при чемъ каждая сторона была убждена (съ равномрною основательностью, сказалъ бы философъ), что перехитрила другую.
Первою заботою Кортеса было собрать свднія о злополучныхъ христіанахъ, которые, по слухамъ, все еще томились въ плну на сосднемъ материк. Нкоторые изъ находившихся на остров тамошнихъ торговцевъ подтвердили эти извстія и придали имъ такую вроятность, что Кортесъ послалъ Діего дс-Ордаса съ двумя бригантинами къ противоположному берегу Юкатана, съ приказаніемъ пробыть тамъ восемь дней, съ нимъ были отправлены нсколько Индійцевъ, взявшихся доставить къ плнникамъ письмо, которое извщало ихъ о прибытіи соотечественниковъ въ Козу мель и вмст съ тмъ о богатомъ выкупъ. Между-тмъ, генералъ ршился осмотрть островъ во всей подробности, съ цлью узнать его, а больше для того, чтобъ дать пищу безпокойнымъ умамъ своихъ сподвижниковъ.
Островъ былъ бденъ и мало населенъ, но везд видимы были признаки образованности выше той, какую Испанцамъ до-сихъ-поръ случалось встрчать на вест-индскихъ островахъ. Нкоторые изъ домовъ жителей были довольно велики и многіе выстроены изъ камня и извести. Испанцевъ особенно поражали храмы, съ башнями въ нсколько ярусовъ, сооруженными изъ тхъ же прочныхъ матеріаловъ.
Во двор одного изъ этихъ храмовъ, Кортесъ былъ изумленъ видомъ креста, сложеннаго также изъ камней и извести, вышиною около десяти пядей: то была эмблема бога дождя. Присутствіе креста на этомъ мст внушило самыя несообразныя догадки не только безграмотнымъ солдатамъ шестнадцатаго столтія, но и въ-послдствіи европейскимъ ученымъ, ломавшимъ себ головы надъ вопросомъ, какія племена ввели въ т мста священный символъ христіанства. Мы увидимъ, основательно ли они длали свои заключенія, а между-тмъ, нельзя не считать любопытнымъ фактомъ того обстоятельства, что крестъ былъ предметомъ религіознаго почитанія во многихъ странахъ стараго и новаго свта, въ которыя никогда не проникала благодать христіанской вры.
Кортесъ ршился употребить вс усилія, чтобъ отвлечь туземцевъ отъ ихъ грубаго язычества и замнить его истинною врою. Для достиженія этой цли, онъ былъ готовъ прибгнуть къ сил, еслибъ не подйствовали боле кроткія мры. Нтъ предмета, о которомъ бы испанское правительство заботилось столько, какъ объ обращеніи Индійцевъ: оно было постояннымъ пунктомъ въ его инструкціяхъ и давало видъ крестовыхъ походовъ всмъ военнымъ экспедиціямъ, отправлявшимся въ западное полушаріе. Каждый caballero, принимавшій въ нихъ участіе, вполн раздлялъ эти рыцарскія и благочестивыя чувства. Никто не сомнвался въ благодатной дйствительности этихъ обращеній, какъ бы они круто ни происходили и какими бы средствами до нихъ ни достигали. Когда убжденія краснорчія оказывались слишкомъ-слабыми, мечъ считался самымъ лучшимъ аргументомъ. Если смя мухаммеданства, посяннаго рукою насилія, не пропало, а разрослось такъ далеко и обильно, то какихъ же плодовъ нельзя было ожидать отъ распространенія, во что бы ни стало, единой и истинной вры! Испанскій воинъ чувствовалъ въ себ высокое призваніе поборника святаго креста. Какъ бы несправедливыми и беззаконными ни казались вамъ эти войны, но для него он были священными бранями, ибо онъ поднималъ оружіе на неврныхъ. Не заботиться о душ своего ослпленнаго мракомъ непріятеля — значило подвергать гибели свою собственную духовную жизнь. Обращеніе на путь истины одной души должно было загладить множество грховъ. Они заботились не о нравственности прозелитовъ, но о вр ихъ, которую понимали въ самомъ ограниченномъ смысл. Кто уперъ христіаниномъ, какъ бы безнравственно онъ ни жилъ, умиралъ въ Господ. Таково было религіозное убжденіе кастильскаго рыцаря тхъ временъ — убжденіе, которымъ его пропитывали проповди въ церквахъ, поученія въ отечественныхъ монастыряхъ и училищахъ, монахи и миссіонеры за границею.
Никто не увлекался эгими понятіями съ большимъ жаромъ, какъ самъ Гернанъ Кортесъ. Онъ былъ истиннымъ зеркаломъ своего вка и отражалъ въ себ вс его разнообразныя особенности, созерцательную набожность и практическую необузданность, но съ энергіею, свойственною ему одному. Его приводили въ священное негодованіе языческіе обряды жителей Козумеля, хотя, по-видимому, жертвенники ихъ идоловъ не обагрялись человческою кровью. Кортесъ старался убдить ихъ отказаться отъ идолопоклонства и принять вру истинную, въ чемъ ему содйствовали съ величайшимъ усердіемъ лиценціатъ Хуанъ Діасъ и отецъ Бартоломе де-Ольмедо, духовныя особы, сопровождавшія экспедицію, послдній представлялъ собою рдкій примръ — рдкій во вс времена — соединенія пламенной ревности съ милосердіемъ: поступки его доказывали вполн благодатную истину его поученій. Онъ оставался при войск въ-продолженіе всего завоеванія и часто останавливалъ своимъ кроткимъ и человколюбивымъ посредничествомъ жестокости побдителей и не разъ спасалъ отъ ихъ меча злополучныхъ туземцевъ.
Оба эти миссіонера старались долго, но безуспшно, убдить жителей Козумеля отказаться отъ своего нечестія, и дозволить разрушить идолы, въ которыхъ христіане узнавали подобія сатаны. Простодушные Индійцы, исполненные негодованія отъ такихъ святотатственныхъ предложеній, восклицали въ отвтъ, что это боги, которые ниспосылаютъ имъ солнечный свтъ и бури, и которые накажутъ громомъ небеснымъ тхъ, кто осмлится поднять на нихъ дерзновенную руку.
Кортесъ былъ, по-видимому, вообще не очень склоненъ къ полемик, какъ бы то ни было, только въ этомъ случа онъ предпочелъ словеснымъ доказательствамъ дйствіе, какъ средство, которое лучше всего убдитъ Индійцевъ въ безсиліи ихъ боговъ. Въ-слдствіе чего онъ приказалъ безъ дальнихъ околичностей свалить идоловъ съ крыльца главнаго храма, не обращай вниманія на стоны и плачь жителей, потомъ, на мст ихъ, воздвигъ наскоро алтарь, надъ которымъ поставилъ образъ св. Двы и божественнаго Младенца, а отецъ Ольмедо совершилъ вмст съ своимъ преподобнымъ сотоварищемъ торжественное богослуженіе, въ первый разъ внутри стнъ храма Новой-Исцавіи. Терпливые проповдники слова Божія попытались еще разъ озарить умы слпотствующихъ островитянъ свтомъ истины и вразумить имъ таинства католической вры. Хотя отвлеченныя поученія ихъ передавались весьма сомнительно переводчикомъ, который не понималъ ихъ и самъ, однако они, наконецъ, восторжествовали: слушатели, напуганные, можетъ-быть, грознымъ видомъ пришельцевъ, а можетъ-быть и убжденные въ безсиліи боговъ, которые не могли защитить своихъ собственныхъ храмовъ, согласились принять христіанство.
Пока Кортесъ заботился такимъ-образомъ о торжеств креста, получилъ онъ донесеніе, что Ордасъ возвратился изъ Юкатана безъ всякихъ извстій о плнныхъ Испанцахъ. Какъ сильно это ни огорчало его, однако онъ ршился не откладывать доле отплытія изъ Козумеля. Флотъ былъ хорошо снабженъ провизіей’, доставленною дружелюбными жителями, и Кортесъ, посадивъ на суда войско, оставилъ эти гостепріимные берега въ начал марта. Эскадра не успла еще отойдти на большое разстояніе, какъ открывшаяся у одного изъ судовъ течь принудила ее воротиться въ прежній портъ, задержка эта сопровождалась важными послдствіями, въ которыхъ какой-то современный писатель видитъ ‘великую тайну и чудо’.
Вскор посл прихода въ портъ, Испанцы увидли челнокъ съ нсколькими Индійцами, направлявшійся къ острову отъ сосднихъ береговъ Юкатана. Достигнувъ Козумеля, одинъ изъ нихъ спросилъ ломанымъ испанскимъ языкомъ, ‘между христіанами ли онъ?’ Получивъ утвердительный отвтъ, онъ бросился на кольни и вознесъ теплыя мольбы небесамъ за свое избавленіе. Онъ былъ однимъ изъ несчастныхъ плнниковъ, которыхъ судьба такъ сильно интересовала Кортеса, имя его было Херонимо де-Агиларъ, онъ родился въ Эсихь, въ Старой-Испаніи, воспитывался для духовнаго званія, а потомъ поселился въ числ другихъ колонистовъ въ Даріен, и на пути оттуда въ Испань: йолу, восемь лтъ тому назадъ, претерплъ крушеніе у береговъ Юкатана. Агиларъ спасся на шлюпк съ нсколькими товарищами, изъ которыхъ нкоторые умерли отъ голода и болзней, не добравшись еще до берега, а остальные, кром его, были принесены въ жертву людодами-жителями полуострова, до котораго они достигли съ радостью посл столькихъ страданій. Самъ онъ избавился отъ этой участи, убжавъ во внутрь страны, гд попалъ въ руки могущественнаго кацика, который хотя пощадилъ его жизнь, но сначала обращался съ нимъ весьма-сурово. Терпливость плнника и странное его смиреніе тронули наконецъ кацика, который сталъ уговаривать Агилара, чтобъ онъ выбралъ себ жену изъ его народа и поселился съ ними, но тотъ, помня свои духовные обты, отказывался съ непреклоннымъ упорствомъ. Такое постоянство возбудило недоврчивость кацика, и онъ вздумалъ испытать добродтель плнника разными искушеніями, но и это не имло успха. Воздержаніе — добродтель слишкомъ-рдкая и трудная, возбуждающая удивленіе дикарей, а потому кацикъ доврилъ Агилару свое хозяйство и присмотръ за своими многочисленными женами: плнникъ былъ столько же разсудителенъ, сколько цломудръ, совты его оказались весьма благоразумными, и съ нимъ стали совщаться во всхъ важныхъ длахъ. Короче, Агиларъ сдлался у Индійцевъ великимъ человкомъ.
Вотъ почему кацикъ пронялъ съ большимъ огорченіемъ предложеніе пришедшихъ Испанцевъ о выдач Агилара, его могли склонить только великолпныя сокровища присланныхъ для выкупа стеклянныхъ бусъ, стеклянныхъ бубенчиковъ и тому подобныхъ драгоцнностей, онъ задерживалъ, однако, Агилара безпрестанными отлагательствами, и наконецъ, когда тотъ достигъ прибережья, бригантины Ордаса уже ушли, повинуясь своимъ инструкціямъ, такъ-что ему врядъ ли бы пришлось увидться съ земляками, еслибъ неожиданный случаи не заставилъ эскадру воротиться въ Козумель.
Представъ предъ Кортесомъ, бднякъ привтствовалъ его по обычаю Индійцевъ, коснувшись земли рукою и потомъ приложивъ ее къ голов. Главнокомандующій поднялъ его, обнялъ очень-ласково и накинулъ на него свой плащъ, такъ-какъ Агиларъ былъ почти неодтъ. Долго не могъ онъ отстать отъ привычекъ свободной жизни лсовъ, и пріучить себя къ искусственнымъ потребностямъ европейскаго костюма и просвщенія. Продолжительное пребываніе Агилара въ тхъ странахъ освоило его съ майанскими нарчіями Юкатана, и когда онъ мало-по-малу сдлался снова Испанцемъ, то сталъ существенно полезенъ экспедиціи въ качеств переводчика. Кортесъ понялъ эту выгоду съ самаго начала, но не могъ оцнить всей пользы, которую пріобрлъ въ-послдствіи отъ его присутствія въ войск.
Когда исправленія судовъ кончились, испанскій начальникъ простился еще разъ съ радушными жителями Козумеля и вступилъ подъ паруса 4 марта. Держась какъ-можно-ближе къ берегу Юкатана, онъ обогнулъ мысъ Каточе (Catoche) и пронесся съ попутнымъ втромъ вдоль широкаго залива Кампичи, поросшаго превосходными красильными растеніями, которыя въ-послдствіи сдлались такимъ важнымъ предметомъ тамошней торговли. Кортесъ миновалъ Потончалъ, гд Кордова испыталъ непріязненный пріемъ туземцевъ, и вскор достигъ устья Rio de Tabasco или Rio Grijalva, гд этотъ мореплаватель производилъ такой выгодный торгъ. Помня главный предметъ своего путешествія — посщеніе земель Ацтековъ — онъ желалъ, однако, ознакомиться съ мстными способами этой страны и ршился подняться вверхъ по рк къ расположенному на берегахъ ея большому городу.
Вода была такъ мелка, отъ наносныхъ песковъ въ усть рки, что Кортесъ нашелся, вынужденнымъ оставить эскадру на якорь у входа и пуститься по ркъ на шлюпкахъ, взявъ съ собою только часть людей. Берега были покрыты густою чащей мангровыхъ деревьевъ, выходившіе изъ воды и переплетшіеся между собою корни ихъ составляли непроницаемую сть, за которою являлись темныя фигуры жителей, слдившихъ за пришельцами съ угрожающими взглядами и жестами. Кортесъ, удивленный такими враждебными признаками, совершенно противными его ожиданіямъ, продолжалъ осторожно подниматься противъ теченія. Достигнувъ открытаго мста, на которомъ собралась многочисленная толпа туземцевъ, онъ спросилъ черезъ переводчика позволенія пристать, объясняя въ то же время свои дружелюбныя намренія. Но Индійцы, размахивая оружіемъ, отвчали ему только знаками гнва и угрозы. Кортесъ, огорченный такимъ пріемомъ, счелъ за лучшее не спшить и удалился на ночь къ одному сосднему острову, на который высадилъ свое войско, намреваясь выйдти на материкъ въ слдующее утро.
Когда разсвло, Испанцы увидли, что на берегу собралось гораздо больше Индійцевъ, чмъ наканун, и что челноки ихъ, рыскавшіе вдоль берега, были наполнены вооруженными воинами. Кортесъ сталъ готовиться къ атак. Онъ высадилъ сначала Алонзо де-Авилу съ отрядомъ изъ ста человкъ на мысокъ нсколько ниже острова, откуда, какъ ему было извстно, шла дорога, но расчищенной пальмовой рощ, къ городу Табаско. Онъ приказалъ ему идти прямо туда, а самъ съ остальными людьми ршился атаковать непріятеля съ Фронта.
Посадивъ на шлюпки всхъ оставшихся при немъ Испанцевъ, онъ переправился черезъ рку въ виду несметнаго множества Индійцевъ. Передъ началомъ военныхъ дйствій, ‘желая поступать по справедливости и по инструкціямъ королевскаго совта’, онъ веллъ переводчику провозгласить прокламацію: ‘что требуетъ только свободнаго пропуска своимъ людямъ, для возобновленія дружескихъ связей, существовавшихъ прежде между его соотечественниками и туземцами. Онъ уврялъ ихъ, что если они доведутъ его до кровопролитія, то весь грхъ падетъ на нихъ, что всякое сопротивленіе будетъ безполезно, такъ-какъ онъ ршился во что бы то ни стало расположиться на ночь въ город Табаско. На прокламацію эту, провозглашенную громко и записанную должнымъ образомъ нотаріусомъ экспедиціи, Индійцы, понявшіе, можетъ-быть, одно слово изъ десяти, отвтствовали военнымъ крикомъ и тучею стрлъ.
Кортесъ, исполнивъ вс требованія королевскаго совта и сваливъ съ себя всю отвтственность, повелъ свои шлюпки прямо на челнока Индійцевъ. Они яростно схватились другъ съ другомъ и вскор об стороны были выше пояса въ вод. Борьба была непродолжительна, но отчаянна, Европейцы одержали верхъ и отбросили непріятеля до краевъ берега. Здсь, однако, индійскіе воины были усилены новымъ подкрпленіемъ и вновь, осыпали Испанцевъ градомъ стрлъ, копій и пылающихъ головней. Скатъ береговъ рки былъ мягокъ и скользокъ, почему солдаты отстаивались на немъ съ трудомъ. Кортесъ потерялъ въ тин башмакъ, но продолжалъ сражаться босой, подвергаясь большой опасности, тмъ боле, что Индіицы, узнавшіе въ немъ предводителя, кричали другъ другу: ‘Бей вождя!’
Наконецъ Испанцы выбрались на берегъ, выстроились на-скоро и открыли меткую стрльбу изъ пищалей и самопаловъ. Непріятель, пораженный громомъ и племенемъ огнестрльнаго оружія, о которомъ не имлъ понятія, отшатнулся назадъ и отступилъ за устроенный поперегъ дороги завалъ, по Испанцы по дали ему опомниться: они стремительно бросились впередъ, овладли заваломъ и погнали передъ собою Индійцевъ до самаго города, гд непріятель снова нашелъ себ защиту за палисадами.
Въ это время, явился съ противоположной стороны Авила. Атакованные имъ неожиданно непріятели перестали обороняться и оставили христіанамъ городъ, изъ котораго вывели еще прежде свои семейства и увезли все имущество. Кой-какіе запасы провизіи достались въ руки побдителей, но мало золота — ‘обстоятельство’, говоритъ Лас-Казасъ, ‘которое не доставило имъ особеннаго удовольствія’. Городъ былъ, по-видимому, очень-многолюденъ, большая часть домовъ была изъ глины, по лучшіе изъ камня и извести, — еще доказательство, что здшніе жители были столько же выше островитянъ въ образованности, сколько и въ воинскихъ доблестяхъ, о которыхъ Свидтельствовало упорное сопротивленіе.
Занявъ такимъ-образомъ городъ, Кортесъ принялъ его во владніе кастильской короны по установленной форм. Онъ сдлалъ мечомъ три зарубки на большомъ дерев ceiba, посреди площади, и провозгласилъ громко, что беретъ во владніе городъ во имя я въ пользу католическихъ государей, и будетъ отстаивать его мечомъ и щитомъ противъ всякаго, кто дерзнетъ оспаривать это право. То же самое объявили съ гордостью его сподвижники и все это было записано и засвидтельствовано нотаріусомъ. Такова была обычная, простая, во рыцарская форма, которою испанскіе Caballeros объявляли права своихъ государей на завоеванныя земли новаго свта. Безъ-сомннія, этого было достаточно для устраненія притязаній другихъ европейскихъ государей.
Генералъ расположился на ночь во дворъ главнаго храма, разставилъ везд часовыхъ и принялъ вс предосторожности противъ внезапнаго нападенія, котораго могъ ожидать не безъ основательности. Подозрительная тишина царствовала въ город и по сосдству, Кортесу донесли, что переводчикъ Мельчорхо убжалъ, повсивъ на сукъ свое испанское платье: это обстоятельство обезпокоило начальника экспедиціи, такъ-какъ бглецъ могъ не только увдомить своихъ соотечественниковъ о малочисленности Испанцевъ, но вмст съ тмъ и разсять заблужденія Индійцевъ о сверх-естественной природ блыхъ.
На слдующее утро, не видя около себя признаковъ непріятеля, Кортесъ послалъ, для рекогносцировки два отряда, одинъ подъ начальствомъ Альварадо, а другой подъ начальствомъ Франциско де-Лухо. Не усплъ послдній изъ нихъ отойдти на разстояніе лиги, какъ его атаковали Индійцы съ такою стремительностью, что онъ нашелся вынужденнымъ укрыться въ одномъ большомъ каменномъ зданіи, гд былъ сильно осажденъ непріятелемъ. Къ счастію его, громкіе вопли нападающихъ, которые, по обычаю всхъ дикихъ воиновъ, старались ужаснуть Испанцевъ свирпыми криками, достигли до слуха Альварадо и его воиновъ: они немедленно бросились на выручку товарищей и помогли имъ пробиться сквозь массы непріятеля. Об партіи отступали къ городу, сильно преслдуемыя Индійцами, но тутъ Кортесъ вышелъ самъ на помощь и принудилъ Табасковъ удалиться.
Въ этой стычк, Испанцы захватили нсколько плнныхъ, отъ которыхъ Кортесъ узналъ, что вс его опасенія оправдались. Вся страна подняла оружіе, многія тысячи воиновъ собрались изъ сосднихъ областей, и общее нападеніе было назначено на другой день. На вопросъ генерала, почему его принимаютъ совершенно иначе, чмъ приняли его предшественника Грихальву, плнные отвчали, что ‘тогдашнее поведеніе Табасковъ возбудило величайшее негодованіе между всми другими индійскими народами, которые обвинили ихъ въ измн и трусости, въ-слдствіе чего Табаски поклялись, въ случа вторична? то появленія блыхъ, дать имъ такой же отпоръ, какимъ ихъ встртили остальные’.
Кортесъ могъ не безъ причины сожалть о томъ, что отвлекся отъ настоящей цли экспедиціи и запутался въ сомнительной войн, отъ которой не могъ ожидать выгодныхъ результатовъ, по раскаиваться было уже поздно — шагъ сдланъ и надобно идти впередъ. Отступленіе лишило бы воиновъ его бодрости въ самомъ начал предпріятія, оно потрясло бы вру ихъ въ предводителя и утвердило самонадянность непріятелей, всть о торжеств Индійцевъ предшествовала бы ему на дальнйшемъ пути и приготовила въ будущемъ только новыя препятствія и неудачи. Кортесъ не задумался нисколько на-счетъ того, что ему длать: — онъ собралъ своихъ офицеровъ и объявилъ имъ, что завтра утромъ намренъ дать сраженіе.
Отославъ на суда раненныхъ и велвъ остальному войску присоединиться къ нему, онъ привезъ съ судовъ шесть большихъ пушекъ и всхъ лошадей. Животныя эти окоченли отъ долгаго заточенія на судахъ, но нсколькихъ часовъ было достаточно для возвращенія имъ прежней силы и бодрости. Кортесъ поручилъ артиллерію — если ее можно было удостоить такого громкаго названія — солдату по имени Меса, пріобрвшему въ итальянскихъ войнахъ нкоторую опытность въ инженерномъ и артиллерійскомъ дл. Пхота была отдана подъ начальство Діего де-Ордаса, а кавалеріею Кортесъ ршился предводительствовать самъ: она состояла изъ самыхъ доблестныхъ гидальговъ его маленькаго войска, изъ числа которыхъ можно назвать Альварадо, Веласкеса де-Леона, Авилу, Пуэрто Карреро, Олида, Монтехо. Сдлавъ вс нужныя распоряженія и опредливъ планъ битвы, онъ удалился отдохнуть, но не спать. Духъ его былъ, какъ легко можно вообразить, въ лихорадочномъ безпокойств на-счетъ завтрашняго утра, которое могло ршить участь всей экспедиціи, онъ нсколько разъ въ-продолженіе ночи обошелъ вс аванпосты и осматривалъ часовыхъ, — какъ обыкновенно длывалъ и въ-послдствіи, когда ожидалъ ршительнаго дйствія — чтобъ удостовриться въ бдительности каждаго на своемъ мст.
При первомъ мерцаніи разсвта, Кортесъ собралъ свое войско и объявилъ ему, что ршился атаковать непріятеля, а не ждать его нападенія, сидя взаперти въ город. Онъ очень-хорошо понималъ, что духъ бодрится дйствіемъ и что нападающій получаетъ отъ самаго движенія впередъ увренность въ себя, которой не чувствуетъ тотъ, кто терпливо, а, можетъ-быть, и боязливо ожидаетъ приступа. Индійцы были расположены на ровномъ мст, въ нсколькихъ миляхъ отъ города, которое называлось равниною Сеутла. Кортесъ вслдъ Ордасу идти съ пхотою и артиллеріей прямо на непріятеля и аттаковать его съ фронта, самъ уже онъ съ конницею сдлаетъ обходъ и ударитъ на него во флангъ или съ тыла.
Когда вс нужныя распоряженія были сдланы, маленькое войско отслушало обдню и выступило изъ деревянныхъ стнъ Табаско. Это было 25 марта, въ праздникъ Богородицы — день, достопамятный въ лтописяхъ Новой-Испаніи. Окрестныя мста около города были испещрены полями, засянными маисомъ, а въ боле низменныхъ мстахъ, плантаціями какао, доставлявшаго жителямъ любимый напитокъ, а можетъ-быть, служившаго ходячею монетой, какъ въ Мехикь. Плантаціи эти, требовавшія постоянной сырости, орошались посредствомъ многочисленныхъ каналовъ и резервуаровъ, такъ-что пробираться черезъ нихъ было очень-трудно и утомительно. Къ счастію Испанцевъ, мста эти перескались узкою дорожкой или гатью, по конторой можно было тащить пушки.
Войска отошли отъ города боле лиги по дорог утомительной, но не видли слдовъ непріятеля. Погода была знойная, и немногіе изъ Испанцевъ были обременены тяжелыми панцырями, общеупотребительными въ т времена въ Европ. Легкія куртки ихъ, толсто подбитыя хлопчатою бумагой, доставляли достаточную защиту противъ стрлъ Индійцевъ и допускали свободу движеній, необходимую въ войн этого рода.
Наконецъ, они у видли обширныя равнины Сеутлы и разсмотрли на горизонт несчетныя толпы непріятелей, которые показали нкоторую сметливость въ выбор своей позиціи. Когда усталые Испанцы медленно приблизились къ нимъ, увязая за каждомъ шагу въ болотахъ, Табаски огласили воздухъ пронзительными бранными воплями и пустили тьму стрлъ, каменьевъ и другихъ метательныхъ снарядовъ, которые застучали какъ градъ на шлемахъ и щитахъ. Многіе изъ Испанцевъ были тяжело ранены прежде, чмъ успли ступить на твердый грунтъ, гд они, однако, вскор выстроились и открыли по непріятелю убійственный огонь изъ пушекъ и пищалей, густыя колонны Индійцевъ были удобною цлью ядрамъ и пулямъ, которыя наносили имъ страшный вредъ. Каждый залпъ губилъ тьмы людей, но смлые дикари не упадали духомъ, поднимали пыль, бросали вверхъ листья, чтобъ скрыть свои потери, и, при громъ своихъ военныхъ инструментовъ, отвчали Испанцамъ новыми тучами стрлъ и каменьевъ.
Они напирали за Испанцевъ и когда т отбивали ихъ съ урономъ, оборачивались на нихъ снова, и, катясь впередъ какъ волны Океана, готовились, по видимому, задавить числомъ своимъ горсть нападающихъ. Сжатые такимъ образомъ, Испанцы едва имли достаточно простора для необходимыхъ эволюцій и для дйствія съ успхомъ артиллеріею.
Сраженіе длилось уже боле часа и тснимые со всхъ сторонъ Испанцы ждали съ безпокойствомъ прибытія конницы, вроятно, задержанной непредвиднными преградами, она одна могла ихъ выручить. Въ такомъ критическомъ положеніи замтили они, что боле отдаленныя отъ нихъ колонны Индійцевъ начинаютъ колебаться, волнуются, и безпорядокъ быстро распространяется по всей массъ непріятеля. Вскор потомъ слухъ христіанъ былъ обрадованъ внезапными криками: ‘San Yago y san Pedro!’ и они разглядли свтлые шлемы и мечи кастильскихъ рыцарей, которые врубились въ густыя массы непріятеля, разили направо и налво, и разсыпали вокругъ себя смерть и отчаяніе. Восторженнымъ взорамъ католическихъ воиновъ казалось, что самъ святой патронъ Испаніи, на Сромъ боевомъ кон, ведетъ имъ помощь, стаптывая трупы падшихъ неврныхъ!
Прибытіе Кортеса на поле битвы было значительно задержано неровностью почвы. Когда онъ подскакалъ, Индійцы до того были увлечены пыломъ дйствія, что даже не замтили его приближенія. Олъ веллъ своимъ направить копья прямо въ лица пвпріятелей, которые, ужаснувшись этого страшнаго явленія — они воображали коня и всадника однимъ животнымъ, потому-что не видали никогда лошадей — были поражены внезапнымъ паническимъ страхомъ. Ордасъ воспользовался имъ, повелъ своихъ на дружный натискъ, и несчастные Индійцы побжали, бросая оружіе и оставя всякую мысль о дальнйшемъ сопротивленіи.
Кортесъ былъ слишкомъ доволенъ побдою, чтобъ думать добивать непріятеля и обагрять мечи своихъ въ крови беззащитныхъ бглецовъ. Онъ собрала’ свое войско въ пальмовой рощиц, примыкавшей къ полю битвы, и тамъ, подъ широкими листьями этихъ деревьевъ, Испанцы отслужили благодарственный молебенъ Всевышнему. Поле битвы сдлалось мстомъ новаго города, названнаго въ честь того достопамятнаго дня Santa Maria de la Vittoria, и остававшагося долгое время областнымъ городомъ. Число сражавшихся или павшихъ Индійцевъ не извстно съ достоврностью. Нтъ ничего сомнительне численныхъ опредленій дикарей, которыя не выигрываютъ нисколько, когда доходятъ до насъ, какъ въ настоящемъ случа, изъ сказаній непріятелей. Большая часть лтописцевъ утверждаетъ, однако, что силы Индійцевъ состояли изъ пяти дружинъ, въ восемь тысячь человкъ каждая. Насчетъ убитыхъ разноголосица неимоврная: число ихъ доходитъ отъ одной до тридцати тысячь! Принявъ въ разсчетъ обыкновенную страсть къ преувеличеніямъ, можно остановиться на числахъ, ближайшихъ къ меньшему изъ этихъ двухъ крайнихъ предловъ. Потеря христіанъ была незначительна и не превосходила — если врить ихъ сказаніямъ, въ которыхъ истинное число должно быть значительно уменьшено по тмъ же причинамъ — двухъ убитыхъ и ста раненныхъ! Можно понять чувства побдителей, они говорили: ‘само небо было на нашей сторон, иначе нашихъ силъ никогда бы не достало на одолніе такого несчетнаго множества враговъ!’
Въ битв этой было взято нсколько плнниковъ, и въ томъ числ два вождя. Кортесъ далъ имъ свободу и веллъ имъ сказать соотечественникамъ, что ‘онъ готовъ простить прошлое, если они тотчасъ же изъявятъ свою покорность, если же нтъ, то онъ пронесется по всей стран и предастъ мечу все живущее, мужчинъ, женщинъ и дтей!’ Напутствуемые такою страшною угрозой, освобожденные плнники отправились къ своимъ.
Но Табаски потеряли охоту въ дальнйшимъ военнымъ дйствіямъ. На другой же день пришла въ испанскій лагерь депутація изъ второстепенныхъ вождей, въ черныхъ бумажныхъ одеждахъ, означавшихъ униженность, и смиренно умоляла Кортеса о позволеніи похоронить своихъ павшихъ воиновъ. Генералъ согласился на это, увряя пословъ въ своемъ дружелюбномъ расположеніи, но вмст съ тмъ объявилъ, что онъ ожидаетъ къ себ главныхъ кациковъ и не намренъ вступать въ переговоры ни съ кмъ другимъ. Вскор явились и эти, въ сопровожденіи многочисленной свиты васалловъ, которые съ робкимъ любопытствомъ слдовали за ними въ христіанскій лагерь. Въ числ умилостивительныхъ приношеній было двадцать прекрасныхъ невольницъ, которыя, судя по характеру одной изъ нихъ, оказались въ-послдствіи несравненно важне, чмъ могли предвидть Испанцы или Табаски. Вскор возстановилось спокойствіе, а за нимъ послдовали дружескія сношенія и обмнъ испанскихъ бездлушекъ на простыя произведенія страны, какъ то: на състные припасы, хлопчатую бумагу и кой-какія золотыя украшенія незначительной цнности. Когда Индійцевъ спрашивали, откуда добывается этотъ металлъ, они указывали на западъ и отвчали: ‘Кульгуа, Мехико’. Испанцы поняли, что имъ медлить въ этихъ мстахъ больше не для чего, а между-тмъ, недалеко отъ нихъ, находился нкогда богатый и многолюдный городъ, древній Паленке, котораго величіе, вроятно, тогда уже миновалось, и котораго имя было, можетъ-быть, уже забыто окрестными народами.
Передъ уходомъ своимъ изъ Табаско, испанскій начальникъ не упустилъ озаботиться объ одной изъ важныхъ цлей экспедиціи — объ обращеніи Индійцевъ. Онъ сначала объявилъ кацикамъ, что посланъ къ нимъ могущественнымъ государемъ, который царствуетъ по ту сторону водъ, и которому теперь они подвластны и должны быть врны. Потомъ онъ веллъ преподобнымъ отцамъ Ольмедо и Діасу просвтить ихъ умы, сколько будетъ возможно, касательно великихъ истинъ откровенія, и убдить Индійцевъ замнить истинною врой ихъ поганое язычество. Табаски, которыхъ понятливость возрасла, безъ-сомннія, отъ недавно полученнаго жестокаго урока, оспоривали слабо оба эти предложенія. Слдующій день былъ вербное воскресенье и Кортесъ ршился отпраздновать обращеніе Индійцевъ пышною церковною церемоніей, которая должна была произвести неизгладимое впечатлніе на умы дикарей.
Изо всего войска составилась торжественная процессія, впереди которой шло духовенство, каждый солдатъ держалъ въ рукъ пальмовую втвь. Тысячи Индійцевъ обоего пола слдовали за Испанцами съ любопытнымъ изумленіемъ. Процессія тянулась черезъ цвтущія саванны, прилегавшія къ селенію, въ главный храмъ, гд на мст низверженнаго языческаго божества былъ воздвигнутъ алтарь и красовался образъ Двы и Спасителя. Отецъ Ольмедо отслужилъ обдню и всякій, кто умлъ, присоединилъ голосъ свой къ торжественному церковному пнію. Туземцы слушали съ глубокимъ молчаніемъ, и если врить свидтельству лтописца, находившагося при этомъ, были растроганы до слезъ: сердца ихъ были проникнуты благоговйнымъ трепетомъ къ Богу тхъ грозныхъ существъ, которыя, по-видимому, держали въ рукахъ своихъ громы и молніи.
Римско-католическое богослуженіе, безспорно, иметъ надъ протестантскимъ ршительныя преимущества, въ-особенности относительно пріобртенія прозелитовъ. Ослпительный наружный блескъ службы и трогательное обращеніе къ чувствительности молящихся, дйствуютъ на воображеніе простаго дтища природы гораздо могущественне, чмъ холодныя отвлеченности протестантизма, которыя, обращаясь къ разуму, требуютъ для удобопонятности извстной степени умственнаго образованія. Почтеніе къ изображеніямъ божества облегчаетъ это еще больше. Правда, изображенія эти употребляются не больше, какъ въ качеств напоминательныхъ символовъ, а не какъ предметы обожанія, но дикарь не можетъ постигнуть такихъ утонченныхъ различій и видитъ только обряды поклоненія, сходные съ его собственными, почему чувства его не требуютъ большаго усилія, чтобъ перейдти отъ однихъ къ другимъ. Отъ него хотятъ только, чтобъ онъ поклонялся изображенію Двы или Спасителя, вмсто изображенія Кветцалькоатля, благодтельнаго божества, являвшагося между людьми, или чтобъ онъ перешелъ отъ креста, передъ которымъ благоговлъ, какъ передъ эмблемою бога дождя, къ такому же точно кресту, символу спасенія человчества.
Когда кончились религіозныя торжества, Кортесъ приготовился возвратиться на свои суда, довольный впечатлніемъ, произведеннымъ на новообращенныхъ, и завоеваніями, свершенными въ пользу Кастиліи и христіанства. Солдаты простились съ своими индійскими друзьями, размстились по шлюпкамъ, держа въ рукахъ пальмовыя втви, спустились внизъ по рк и снова сли на суда, стоявшія на якор въ усть. Тогда дулъ попутный втеръ и маленькая эскадра, выступивъ подъ паруса, направилась къ золотоноснымъ берегамъ Мехики.

V.
Плаваніе вдоль берега.— Донья Марина.— Испанцы въ мехиканской земл.— Свиданія ихъ съ Ацтеками.
1519.

Эскадра шла такъ близко къ берегу, что можно было разглядть ходившихъ по немъ жителей. Изгибы его мелькали мимо проносившихся испанскихъ судовъ, и солдаты, сопутствовавшіе Грихальв, показывали своимъ товарищамъ замчательные пункты. Вотъ Rio de Alvarado, названная по имени отважнаго гидальго, который присутствовалъ и въ этой экспедиціи, вотъ Rio de Banderas, гд Грихальва торговалъ такъ выгодно съ Мехиканцами, а вотъ и de los Sacrificios, гд Испанцы увидли въ первый разъ слды человческихъ жертвоприношеній. Пуэрто-Карреро, слушая эти разсказы, повторилъ слова старинной баллады о Монтесинос:
Cala Francia, Montesinos,
Cata Paris la ciudad,
Cata las aguas de Duero,
Do van dar en la mar…. (*)
(*) Вотъ Франція, Монтесиносъ, вотъ городъ Парижъ, а вотъ и воды Дуэро, который катится-себ въ море.
‘Но я бы вамъ совтовалъ’, прибавилъ онъ, обратясь къ Кортесу: ‘искать только богатыхъ земель и найдти лучшій способъ управлять ими.’ — ‘Не опасайтесь’, возразилъ его начальникъ: ‘если счастіе поможетъ мн, какъ оно помогало Орланду, то. имя товарищами такихъ храбрыхъ рыцарей, какъ вы, я надюсь, что не осрамлюсь.’
Эскадра пришла къ Сан-Хуану-де-Улуа, острову, названному такъ Грихальвою. Погода была ясная и пріятная, толпы туземцевъ собрались на берегу материка и глядли съ изумленіемъ на невиданный феноменъ — суда Испанцевъ, скользившія подъ малыми парусами по гладкой поверхности водъ. Это было вечеромъ, въ страстной четвергъ. Втерокъ дулъ отъ берега и Кортесъ, которому поправилось это мсто, ршился стать на якорь подъ втромъ острова, разсчитывая, что онъ защититъ его отъ сверныхъ втровъ, которые дуютъ здсь съ такою губительною силой зимою и даже иногда поздно весною.
Не успли суда бросить якоря, какъ отъ берега материка отвалила легкая пирога, наполненная туземцами, и направилась прямо къ судну главнокомандующаго, которое отличалось отъ прочихъ разввавшимея на мачт кастильскомъ штандартомъ. Индійцы вышли на палубу съ беззаботною доврчивостью, внушенною имъ разсказами объ Испанцахъ тхъ изъ ихъ соотечественниковъ, которые торговали съ Грихальною. Они привезли съ собою въ подарокъ пришельцамъ цвтовъ, плодовъ и маленькія золотыя украшенія, которыя съ удовольствіемъ промняли на обычныя бездлушки. Кортесъ убдился съ огорченіемъ въ невозможности разговаривать со своими гостями, потому-что переводчикъ его, Агиларъ, не зналъ ихъ языка, а манапскій, съ которымъ онъ былъ очень-хорошо знакомъ, не имлъ почти никакого сходства съ ацтекскимъ. Индійцы замнили этотъ недостатокъ по возможности необыкновенною живостью и выразительностью жестовъ и знаковъ, — іероглифовъ рчи, — но испанскій главнокомандующій попалъ вполн, какихъ затрудненіи ему должно было ожидать отъ недостатка лучшаго способа объясненія. Тогда увдомили его, что одна изъ невольницъ, подаренныхъ табаскскими кациками, была природная Мехиканка и знала языкъ пріхавшихъ гостей. Имя ея — которымъ ее окрестили Испанцы — было Марина. Такъ-какъ ей предстояло имть величайшее вліяніе на описываемыя мною событія, я считаю необходимымъ познакомить читателя съ ея исторіею и характеромъ.
Она родилась въ Наиналл, въ области Коатцакуалько, около юговосточныхъ предловъ мехиканской имперіи. Отецъ ея, богатый и могущественный кацикъ, умеръ, когда она была еще очень-молода, мать ея вышла снова замужъ, и, имя отъ втораго брака сына, ршилась передать ему наслдство, доставшееся законнымъ образомъ Марин. Чтобъ исполнить этотъ гнусный замыселъ, она распустила слухъ, будто дочь ея умерла, и потихоньку сбыла се съ рукъ какимъ-то странствующимъ торговцамъ изъ Хикалланко. Вмст съ тмъ она воспользовалась смертью ребенка одной изъ своихъ невольницъ, замнила его трупомъ тло своей дочери и совершила похороны малютки съ большою пышностью. Подробности эти разсказываетъ честный старый солдатъ Берналь Діасъ, который зналъ мать и былъ свидтелемъ великодушія, оказаннаго ей въ-послдствіи Мариною. Торговцы продали двочку табаскскому кацику, отъ котораго она перешла, какъ мы видли, къ Испанцамъ.
Марина не забыла своего роднаго языка, и выражалась на немъ, какъ говоритъ преданіе, очень-изящно. Пребываніе въ Табаско ознакомило ее съ нарчіями той страны такъ, что она могла свободно разговаривать съ Агиларомъ, который переводилъ слова ея на кастильскій языкъ. Такимъ-образомъ, Кортесу открылся врный, хотя и косвенный способъ объясненія съ Ацтеками, что, въ-послдствіи, оказалось необыкновенно-важнымъ для успха его предпріятій. Не много времени нужно было Марин на изученіе кастильскаго языка на столько, чтобъ замнить собою всякаго другаго переводчика, она тмъ боле охотно училась этому языку, что онъ для нея былъ и языкомъ любви.
Кортесъ, понявшій сразу всю пользу, какую она могла принести, сдлалъ ее сначала своимъ переводчикомъ, потомъ секретаремъ, а наконецъ, покоренный ея прелестями, своею возлюбленной. Она имла отъ него сына, дона Мартина Кортеса, который былъ comendador военнаго ордена св. Іакова, и замчателенъ не столько по своему происхожденію, сколько по перенесеннымъ имъ незаслуженнымъ преслдованіямъ.
Марина была въ то время въ весн жизни. Говорятъ, что она была необыкновенно привлекательна — hermosa сото diosa, ‘прекрасна какъ богиня’, по сказанію Камарго — и ея открытое, выразительное лицо обнаруживало благородство характера. Она оставалась всегда неизмнно-врною своимъ новымъ соотечественникамъ, а знаніе языка и обычаевъ Мехиканцевъ, и часто ихъ замысловъ, давало ей возможность спасать Испанцевъ не разъ изъ самыхъ затруднительныхъ и гибельныхъ положеній. Она имла свои заблужденія, какъ мы видли, по ихъ должно скоре приписать недостаткамъ воспитанія и вліянію человка, на котораго она въ невинности сердца смотрла съ простодушною довренностью, какъ на путеводителя своей жизни. Вс современники утверждаютъ единогласно, что она была преисполнена превосходныхъ качествъ и оказала Испанцамъ важнйшія услуги, за которыя память ея осталась для нихъ драгоцнною, а имя Малинче — подъ которымъ она до-сихъ-поръ извстна въ Мехик — произносилось всегда съ благодарностью покоренными племенами Анагуака, къ несчастіямъ которыхъ она показывала всегда самое искреннее сочувствіе.
При помощи своихъ двухъ сметливыхъ переводчиковъ, Кортесъ вступилъ въ разговоръ съ пріхавшими къ нему постителями. Онъ узналъ, что они Мехиканцы, или, лучше сказать, подданные великой мехиканской имперіи, областью которой сдлалось недавно ихъ отечество. Государство это было подъ скиптромъ могущественнаго монарха Монтезумы, или, какъ его называютъ Европейцы, Монтезумы, который жилъ на равнинахъ среди горъ внутри страны, въ разстояніи около семидесяти лигъ отъ моря, а этою прибрежною областью управлялъ одинъ изъ его вельможъ, по имени Теухтлиле, жившій въ восьми лигахъ отъ берега. Кортесъ, съ своей стороны, уврилъ ихъ въ дружелюбной цли своего прихода, сообщилъ имъ желаніе свое увидться съ ацтекскимъ губернаторомъ, и отпустилъ ихъ съ щедрыми подарками, уврившись напередъ изъ ихъ разсказовъ, что внутри земли много золота, подобнаго тому, изъ котораго были сдланы ихъ украшенія.
Кортесъ, довольный своими постителями и хорошими встями о ихъ отечеств, ршился расположиться тутъ на время. На слдующее утро, 21-го апрля, въ страстную пятницу, онъ вышелъ на берегъ со всми своими сподвижниками, на томъ самомъ мст, гд теперь находится городъ Вера-Крусъ. Не думалъ тогда будущій завоеватель, что пустынный берегъ, на который онъ ступилъ первый разъ, сдлается со временемъ мстоположеніемъ цвтущаго города, великаго складочнаго мста европейской и восточной торговли, дятельной коммерческой столицы Новой Испаніи.
То была пустая и гладкая равнина, за исключеніемъ мстъ, на которыхъ постоянно-дующіе сверные втры скопили песчаные холмы, на холмахъ этихъ Кортесъ немедленно расположилъ свою артиллерію, чтобъ владычествовать надъ всею окрестною страною. Потомъ онъ веллъ воинамъ вырубить росшіе по близости деревца и кустарники и устроить себ убжище противъ непогодъ, въ этомъ ему содйствовали Индійцы, по-видимому, получившіе отъ своего начальника приказаніе помогать Испанцамъ. Такимъ-образомъ, общими силами воткнули они въ землю колья, накрыли ихъ втками, цыновками и бумажными коврами, принесенными добродушными туземцами, и въ два дня устроили себя защиту отъ солнечныхъ лучей, нестерпимо раскаливавшихъ песокъ. Лагерь былъ окруженъ тинистыми болотами, отъ которыхъ испаренія, усиленныя палящимъ зноемъ, производили разительную malaria, въ-послдствіи несравненно боле пагубную для Европейцевъ, чмъ вс ураганы прибрежья. Желчныя горячки, теперь самый страшный бичъ tiеrra caliеntе, были мало извстны до эпохи завоеванія. Смена этого смертоноснаго яда были, по-видимому, посяны рукою просвщенія: достаточно устроить только городъ или собрать въ одно мсто хлопотливое европейское населеніе, чтобъ вызвать всю злобу пагубной отравы, носившейся до того времени безвредно въ воздух.
Пока Испанцы трудились надъ устройствомъ своего лагеря, изъ окрестныхъ мстъ, довольно многолюдныхъ, стеклись туземцы, влекомые естественнымъ любопытствомъ посмотрть на чудныхъ пришельцевъ. Они принесли съ собою въ изобиліи плодовъ, овощей, цвтовъ, разной дичи кушаньевъ, состряпанныхъ но обычаю страны, а также много золотыхъ вещицъ и другихъ украшеніи. Индійцы подарили Испанцамъ многое изъ принесеннаго, остальное промнивали на разныя бездлушки, такъ-что лагерь Кортеса, оживленный пестрою толпою людей обоего пола и всхъ возрастовъ, казался веселою ярмаркой. Отъ нкоторыхъ изъ нихъ Кортесъ узналъ, что губернаторъ намренъ постить его на другой день.
Это было въ свтлое воскресенье. Теухтлиле явился до полдня въ сопровожденіи многочисленной свиты и былъ встрченъ Кортесомъ, который ввелъ его съ большою торжественностью въ свою палатку, гд были собраны главные изъ его сподвижниковъ. Ацтекскій вельможа отвчалъ на привтствія съ церемонною вжливостью. Когда отецъ Ольмедо отслужилъ обдню, при которой присутствовали съ приличною чинностью Теухтлиле и его свита, подали завтракъ, за которымъ генералъ подчинялъ своего гостя испанскими винами и конфектами. Наконецъ, привели переводчиковъ и завязался разговоръ между обими сторонами.
Первые вопросы Теухтлиле были объ отечеств туземцевъ и о цли ихъ прибытія. Кортесъ отвчалъ ему, что ‘онъ подданный могущественнаго государя, за морями, который управляетъ неизмримымъ государствомъ и иметъ въ числ своихъ васалловъ многихъ другихъ государей, что, узнавъ о величіи мехиканскаго императора, государь его пожелалъ вступить съ нимъ въ дружескія сношенія, почему отправилъ его посломъ къ Монтезумь, съ подаркомъ въ знакъ своей пріязни и грамматою, которую онъ долженъ вручить ему лично’. Въ заключеніе онъ спросилъ у Теухтлиле, когда ему можно предстать передъ лицо великаго Монтезумы.
На это ацтекскій вельможа отвчалъ съ нкоторою надменностью: ‘Какъ это возможно, что ты, находясь здсь только два дня, уже требуешь счастія видть императора?’ Но потомъ прибавилъ съ большею вжливостью, что ‘удивляется извстію о государ, столь же могущественномъ, какъ Монтезума, но если это правда, то онъ увренъ, что его повелитель почтетъ за удовольствіе имть съ нимъ сношеніе’. Онъ присовокупилъ, что пошлетъ гонцовъ съ подаркомъ испанскаго вождя въ столицу, и сообщитъ Кортесу волю Монтезумы, какъ только ее узнаетъ.
Тогда Теухтлиле веллъ своимъ невольникамъ принести подарокъ, назначенный испанскому генералу. Онъ состоялъ изъ десяти тюковъ тонкихъ бумажныхъ матеріи, нсколькихъ плащей, затйливо сдланныхъ изъ перьевъ, которыхъ яркіе и нжные отливы могли спорить съ самою прекрасною живописью, и плетеную корзинку, наполненную дорогими золотыми украшеніями — все это съ цлью внушить Испанцамъ высокое понятіе о богатств и искусств Мехиканцевъ.
Кортесъ принялъ эти подарки съ приличными знаками благодарности и веллъ одному изъ своихъ слугъ показать гостю вещи, привезенныя для Монтезумы. То были: кресла съ затйливою рзьбою, великолпно раскрашенною, алая суконная шапка съ золотымъ медальйономъ, на которомъ было изображеніе св. Георгія и дракона, и множество ожерельевъ, браслетовъ и тому подобныхъ украшеній изъ стекла, которое въ стран, гд о немъ не имли понятія, могло быть сочтено за драгоцнный матеріалъ, чмъ оно, вроятно, и показалось несвдущему Мехиканцу. Теухтлиле замтилъ въ лагерь на одномъ солдат блестящій позолоченный шлемъ, который напомнилъ ему шлемъ на голов бога Кветцалькоатля въ Мехик, онъ изъявилъ желаніе показать его Монтезум. Пришествіе Испанцевъ, какъ читатель вскор увидитъ, соотвтствовало нсколько легендамъ Ацтековъ объ этомъ божеств. Кортесъ изъявилъ согласіе на посылку этого шлема къ императору и вмст съ тмъ выразилъ надежду, что его возвратятъ наполненнымъ золотымъ носкомъ, потому что онъ желаетъ сравнить мехиканскій золотой песокъ со своимъ отечественнымъ золотомъ! Потомъ онъ увдомили губернатора — какъ разсказываетъ его духовникъ, — ‘что Испанцы имютъ сердечный недугъ, который можетъ быть вылеченъ однимъ только золотомъ!’ ‘Короче’, замчаетъ Лас-Казасъ, ‘онъ показалъ губернатору весьма-ясно, что ему нужно какъ-можно-больше золота.’
Пока происходили эти переговоры, Кортесъ замтилъ, что одинъ изъ свиты Теухтлиле трудится съ особеннымъ усердіемъ надъ какою-то работой съ карандашомъ въ рук, какъ-будто стараясь изобразить какой-то предметъ. Взглянувъ на его работу, онъ увидлъ, что это изображеніе на полотн Испанцевъ, ихъ костюмовъ, оружія, и, короче, всхъ новыхъ и занимательныхъ для Ацтековъ вещей, которымъ рисовальщикъ давалъ настоящую фигуру и цвтъ. То была знаменитая картинопись Ацтековъ, Теухтлиле сообщилъ Кортесу, что рисовальщикъ снималъ вс эти предметы для представленія Монтезум, который, такимъ-образомъ, получитъ о нихъ гораздо живйшее понятіе, чмъ изъ описанія на словахъ. Идея эта понравилась испанскому генералу и онъ, желая произвести еще больше эффекта, веллъ кавалеріи выхать на взморье, гд на мокромъ песк лошади могли ступать твердо. Смлыя и быстрыя движенія всадниковъ, продлавшихъ вс военныя эволюціи, легкость, съ какою они управляли горячившимися подъ ними сердитыми животными, блескъ оружія и рьзкіо звуки воинской трубы — все это поражало зрителей изумленіемъ, по когда раздались громы пушекъ, изъ которыхъ Кортесъ веллъ выпалить залпомъ, когда Ацтеки увидли клубы дыма и пламени, извергавшіеся изъ этихъ страшныхъ жерлъ, когда они услышали визгъ ядеръ и жужжаніе ихъ между деревьями сосдняго лса, у которыхъ он раздробляли въ щепки сучья и стебли,— тогда Ацтеками овладло просто отчаяніе, отъ котораго не былъ избавленъ и самъ Теухтлиле.
Ничто не ускользнуло отъ живописцевъ, которые нанесли на холстъ все до малйшихъ подробностей, не забывъ и судовъ чужеземцевъ — ‘водяныхъ домовъ’, какъ они ихъ называли — которыхъ темные кузовы и блоснжные паруса отражались на гладкой вод залива. Все было изображено съ врностью, которая въ свою очередь возбудила удивленіе Испанцевъ, никакъ не надявшихся найдти такое совершенство искусства, а потому, безъ сомннія, значительно преувеличившихъ его достоинство.
Наконецъ, Теухтлиле удалился съ своею свитою изъ испанскаго лагеря съ такою же церемоніею, какъ и пришелъ туда, оставивъ народу приказаніе доставлять чужеземцамъ провизію и все нужное до прибытія изъ столицы новыхъ распоряженій.

VI.
Монтезума.— Состояніе его имперіи.— Странныя предзнаменованія.— Посольство и подарки.— Испанскій лагерь.
1519.

Мы оставимъ теперь на время Испанцевъ, расположившихся лагеремъ въ tierra caliente и перенесемся въ отдаленную столицу Мехики, гд прибытіе къ берегу чудныхъ пришельцевъ произвело значительное впечатлніе. На ацтекскомъ троп возсдалъ въ то время Монтезума-Второй, племянникъ покойнаго монарха и внукъ его предшественника. Онъ былъ избранъ на царство въ 1502 году, предпочтительно передъ своими братьями, за высокія достоинства, обнаруженныя имъ въ качеств воина и жреца — совокупленіе этихъ двухъ обязанностей встрчалось иногда у мехиканскихъ кандидатовъ, какъ бывало въ старину, только гораздо чаще и у египетскихъ. Въ ранней молодости онъ принималъ дятельное участіе въ войнахъ имперіи, хотя въ-послдствіи посвятилъ себя почти исключительно служенію храма, при чемъ исполнялъ въ точности вс тягостные церемоніалы ацтекскихъ религіозныхъ обрядовъ. Въ наружности своей, онъ сохранялъ постоянно степенную важность, говорилъ мало, но обдуманно, и вообще держалъ себя такъ, что внушалъ всмъ идею о выспренней святости {Имя его было прилично качествамъ: Монтезума, какъ говоритъ Лас-Казасъ, значитъ ‘печальный или строгій человкъ’.}.
Когда пришли объявить ему объ избраніи на царство, то его нашли выметающимъ ступени, великаго храма народнаго бога войны. Онъ принялъ пословъ съ приличнымъ смиреніемъ и уврялъ ихъ въ своей неспособности къ такой многотрудной обязанности. Обычная въ такихъ случаяхъ рчь была произнесена его родственникомъ Незагуальнилли, мудрымъ тецкукскимъ государемъ. Къ-счастію, она сохранилась и можетъ служить образчикомъ индійскаго краснорчія, въ заключеніе ея, ораторъ восклицаетъ: ‘Кто можетъ усомниться въ томъ, что царство ацтекское достигло высшей степени величія, когда Всевышній вручилъ его тому, чье присутствіе внушаетъ благоговніе каждому приближающемуся? Радуйся, счастливый народъ! Ты имешь государя, который будетъ теб всегда твердою опорою: отцомъ въ бдствіи, больше чмъ братомъ по нжности и участію, государя, котораго высокая душа пренебрегаетъ всми развращенными наслажденіями чувственности и пагубнымъ бездйствіемъ праздности. А ты, знаменитый юноша, уповай, что Творецъ, возложившій на тебя такое тяжкое бремя, дастъ теб силу нести его, что Онъ, столь щедрый во времена прошедшія, осыплетъ главу твою новыми обильными благословеніями и поддержитъ тебя на царственномъ сдалищ многіе долгіе и достославные годы!’ Этимъ золотымъ предсказаніямъ, растрогавшимъ царственнаго слушателя до слезъ, не было суждено сбыться.
Въ начал своего царствованія, Монтезума обнаружилъ всю энергію и предпріимчивость, которыхъ отъ него ожидали. Первый походъ его, противъ возмутившейся по сосдству области, былъ увнчанъ блестящимъ успхомъ, онъ торжественно возвратился въ столицу съ толпою плнниковъ, предназначенныхъ на кровавую жертву празднества его коронаціи, которое свершилось съ необычайною пышностью. Игры и религіозныя церемоніи не прерывались нсколько дней сряду и въ числ стекшихся отвсюду зрителей было нсколько знатныхъ Тласкаланцевъ, заклятыхъ и наслдственныхъ враговъ Мехико. Они, надясь сохранить свое инкогнито, явились переодтыми, по были узнаны и о нихъ донесли государю, который ограничился тмъ, что веллъ ихъ угостить съ почетомъ и дать имъ хорошія мста, откуда бы они лучше могли видть вс игры и торжества. Нельзя не назвать этого поступка великодушнымъ, если вспомнить ненависть, такъ долго одушевлявшую оба народа.
Въ первые годы своего правленія, Монтезума былъ занятъ безпрестанными войнами и часто предводительствовалъ войсками самъ. Ацтекскія знамена разввались въ отдаленнйшихъ странахъ, прилегающихъ къ Мехиканскому-Заливу, и даже въ Никарагу и Гондурас. Экспедиціи ихъ были почти всегда успшны и границы имперіи расширились больше, чмъ когда-либо въ предшествовавшія времена.
Между-тмъ, новый монархъ не оставлялъ также безъ вниманія внутренняго управленія государства. Онъ сдлалъ нкоторыя важныя преобразованія въ организаціи судилищъ, тщательно наблюдалъ за исполненіемъ законовъ, и поддерживалъ ихъ съ неумолимою строгостью. Монтезума имлъ также привычку бродить переряженнымъ по улицамъ столицы, чтобъ узнавать лично злоупотребленія, говорятъ даже, что онъ иногда испытывалъ правдивость судей, искушалъ ихъ богатыми подкупами, и потомъ требовалъ на безпощадную расправу тхъ, кто соглашался покривить совстью.
Онъ щедро награждалъ всхъ, кто ему служилъ, не жалилъ издержекъ на полезныя построено, сооружалъ и украшалъ храмы, провелъ въ столицу воду посредствомъ новаго канала, и учредилъ родъ инвалиднаго дома для изувченныхъ воиновъ, въ город Кольгуакан.
Подобныя дянія, достойныя великаго государя, затемнялись однако другими, совершенно противоположнаго свойства. Смиреніе, которое онъ старался выказывать до своего возвышенія, замнилось нестерпимымъ высокомріемъ. Въ увеселительныхъ дворцахъ, домашнемъ хозяйств и образ жизни, онъ окружалъ себя пышностью, неизвстною его предшественникамъ. Онъ отдлилъ себя отъ общественной жизни, а когда показывался въ публик, то требовалъ самаго рабскаго подобострастія, во дворц допускалъ къ своей особ, даже для самыхъ низкихъ прислугъ, только людей высокаго званія. Онъ отставилъ нсколькихъ плебеевъ, большею частію заслуженныхъ бдныхъ воиновъ, отъ мстъ, которыя они занимали при лиц его предшественника, считая ихъ недостойными быть при царственной особ. Вс убжденія старйшихъ и мудрйшихъ его совтниковъ, возстававшихъ противъ такого неблагоразумнаго поведенія, остались тщетными.
Отталкивая отъ себя сердца подданныхъ такою надменностью, Монтезума возбудилъ ихъ ненависть тяжкими налогами, которыхъ требовали непомрныя издержки двора. Тяжесть ихъ падала въ особенности на завоеванные города. Такія угнетенія вели къ частымъ возстаніямъ и послдніе годы его царствованія представляютъ рядъ непрерывныхъ военныхъ экспедиціи, въ которыхъ вс силы одной половины имперіи занимались постоянно подавленіемъ мятежей, безпрестанно вспыхивавшихъ въ другой. Къ-несчастію, вновь пріобртенныя области не сливались съ древнею монархіею и не составляли съ нею частей одного цлаго: выгоды и потребности ихъ были противоположны, отъ этого имперія, по мр расширенія границъ, длалась все слабе и слабе. Она походила на пространное и несоразмрно-выстроенное зданіе, котораго непрочныя составныя части, не связываемыя силою сцпленія и тронувшись уже отъ своей собственной тяжести, готовы рухнуть при первомъ порыв бури.
Въ 1516 году умеръ тецкукскій государь Незагуальпилли, въ которомъ Монтезума лишился самаго мудраго совтника. Наслдство престола оспоривалось двумя его сыновьями, Какамой и Ихтлихочитлемъ, притязанія перваго поддерживалъ Монтезума. Послдній, младшій изъ принцевъ, юноша честолюбивый и предпріимчивый, обратился къ патріотическимъ чувствамъ своего народа и доказывалъ ему, что братъ его слишкомъ преданъ пользамъ Мехики, чтобы быть врнымъ своему отечеству. Загорлась междоусобная война, кончившаяся мировою, по которой половина государства, вмст съ столицей, досталась Какам, а сверная часть его честолюбивому сопернику. Съ этой поры Ихтлихочигль сдлался смертельнымъ врагомъ Монтезумы.
Еще страшнйшимъ непріятелемъ его была маленькая республика Тласкала, находившаяся по средин между мехиканскою долиною и морскимъ берегомъ. Она поддерживала свою независимость боле двухсотъ лтъ противъ соединенныхъ усилій тройственнаго союза Анагуака, способы ея были не истощены, образованность за одной степени съ великими соперницами, а воинскія доблести гражданъ заслужили себ славу, которой не могъ оспорить ни одинъ изъ сосднихъ народовъ.
Таково было положеніе ацтекской монархіи въ эпоху прибытія Кортеса: народъ былъ недоволенъ надменностью своего государя, области и отдаленные города были выведены изъ терпнія непомрными налогами, по сосдству, могущественные враги ожидали только удобнаго случая напасть съ успхомъ на грознаго соперника. Но все-таки государство было еще сильно внутренними способами, волею своего монарха и долговременнымъ привычнымъ уваженіемъ къ его власти, или, короче, страхомъ его имени, храбростью и дисциплиною войскъ, посдвшихъ на дйствительной служб и хорошо свыкшихся съ тактикою индійской войны. Настало время, когда эта младенчествующая тактика и грубое оружіе варваровъ должны были столкнуться съ военнымъ искусствомъ и огнестрльнымъ оружіемъ образованнйшаго изъ тогдашнихъ народовъ земнаго шара.
Въ послдніе годы своего царствованія, Монтезума рдко участвовалъ въ военныхъ походахъ, предоставлялъ ихъ своимъ военачальникамъ, а самъ занимался преимущественно духовными обязанностями. Ни при одномъ государ не пользовались жрецы большими привилегіями и большимъ уваженіемъ. Религіозныя торжества праздновались съ пышностью, которой до-тхъ-поръ не было примра. Къ оракуламъ прибгали въ самыхъ пустыхъ случаяхъ, а кровожадныя божества умилостивлялись несметнымъ множествомъ жертвъ, приводимыхъ толпами изъ завоеванныхъ или усмиренныхъ областей. Религія, или, правильне сказать, изуврство Монтезумы было главною причиной его бдствій.
Я упомянулъ въ одной изъ предъидущихъ главъ о народныхъ преданіяхъ насчетъ Кветцалькоатля, бога воздуха, котораго представляли съ блымъ лицомъ и разввающеюся бородою, образъ, начертанный этимъ преданіемъ, совершенно несходенъ съ физіономіею Индійцевъ, говорятъ, что этотъ богъ, исполнивъ дло благости между Ацтеками, поплылъ по Атлантическому-Оксану къ таинственнымъ берегамъ Тлапаллана. Отправляясь, онъ общалъ возвратиться въ грядущія времена вмст со своимъ потомствомъ, и вступить снова во владніе своимъ государствомъ. Этого дня ожидали Ацтеки со страхомъ или надеждою, смотря по обстоятельствамъ, по съ полнымъ убжденіемъ, во всемъ Анагуак, что оно случится. Даже посл завоеванія, Индійцы долго не могли оставить этого убжденія, которое леляли такъ же, какъ въ свое время Португальцы, ожидавшіе воцаренія короля Себастіана, или Евреи, ожидающіе и до-сихъ-поръ пришествія мессіи.
Во времена Монтезумы, господствовала, повидимому, общая увренность, что близокъ періодъ возвращенія благодтельнаго божества и исполненія всхъ его общаніи, она, какъ говорить, усилилась отъ разныхъ сверхъестественныхъ случаевъ, о которыхъ разсказываютъ съ большею или меньшею подробностью вс старинные историки. Въ 1510 году, большое озеро Тецкуко, безъ бури, землетрясенія или какой-либо видимой причины, вдругъ сильно заволновалось, выступило изъ береговъ, разлилось по улицамъ Мехики, и смыло многія зданія. Въ 1511 году, загорлась одна изъ башенокъ главнаго храма, также безъ видимой причины, и продолжала пылать, не взирая на вс усилія погасить пожаръ. Въ слдующіе годы, видли три кометы, а незадолго до прибытія Испанцевъ, показалось на восток странное сіяніе, которое разостлалось широко по основанію своему на горизонт, и возвышалось въ пирамидальной форм до самаго зенита. Оно походило на обширный огненный потокъ, выбрасывавшій искры, или, какъ выражается одинъ старинный писатель, ‘онъ казался густо усыпаннымъ звздами’. Въ то же время въ воздух носились тихіе жалобные звуки и зловщія стнанія, которые какъ-будто предрекали странное, таинственное бдствіе! Ацтекскій монархъ, испуганный этими небесными явленіями, ршился спросить мннія Незагуальпилли, глубоко изучившаго науку астрологіи, но царственный мудрецъ набросилъ на его душу еще мрачнйшее облако, прочитавъ въ этихъ чудесахъ знаки скорой гибели имперіи.
Таковы сохранившіяся въ сказаніяхъ лтописцевъ странныя повсти, въ которыхъ, пожалуй, можно отъискать проблески истины. Прошло около тридцати лтъ со времени открытія острововъ Колумбомъ, и больше двадцати съ-тхъ-поръ, какъ онъ постилъ въ первый разъ материкъ Америки. Слухи, боле или мене смутные, о чудномъ появленіи блыхъ людей, которые держатъ въ своихъ рукахъ громъ и молнію, что во многихъ отношеніяхъ сходно съ легендами о Кветцалькоатл, должны были, весьма-естественно, распространиться между всми индійскими племенами, они, безъ сомннія, дошли до Мехико задолго до прихода Испанцевъ къ американскимъ берегамъ, наполнили умы ожиданіемъ чего-то необыкновеннаго, неразлучнаго съ возвращеніемъ великаго божества, которое воцарится снова на своей земл.
При такомъ напряженномъ состояніи воображенія, чудеса въ порядк вещей. Или, врне, обстоятельства, не слишкомъ необыкновенныя сами-по-себ, по разсматриваемыя сквозь призму страха, легко превращаются въ чудеса: вотъ почему случайный разливъ озера, появленіе кометы и пожаръ зданія были истолкованы народнымъ суевріемъ какъ особенныя предостереженія свыше. Такъ бываетъ передъ великими политическими переворотами, которые потрясаютъ человческія общества до самаго основанія: людямъ чудится, какъ-будто атмосфера потрясена тихимъ пророческимъ ропотомъ, которымъ природа — въ нравственномъ, такъ же какъ и въ физическомъ мір—возвщаетъ приближеніе гибельнаго урагана.
Когда въ столиц получили въ прошломъ году извстіе о приход Грихальвы къ берегамъ, сердце Монтезумы наполнилось отчаяніемъ, онъ чувствовалъ, что бда, тяготвшая такъ долго надъ его династіей, должна обрушиться и лишить ее скипетра навсегда. Хотя отплытіе Испанцевъ успокоило его до нкоторой степени, однако онъ веллъ разставить часовыхъ на всхъ высотахъ, и когда Испанцы возвратились съ Кортесомъ, онъ первый, вроятно, былъ увдомленъ объ этомъ нерадостномъ событіи. По его повелнію, губернаторъ области сдлалъ пришельцамъ такой гостепріимный пріемъ. Іероглифическое донесеніе о чудныхъ иноземцахъ, дошедшее до столицы, оживило вс прежніе страхи Монтезумы, онъ немедленно собралъ главныхъ своихъ совтниковъ, включая государей Тецкуко и Тлакопана, и предложилъ Этотъ затруднительный вопросъ на ихъ разсмотрніе.
По-видимому, мннія собранія были значительно разногласны: одни утверждали, что должно противиться чужеземцамъ силою или хитростью, другіе думали, что если это существа сверхъестественныя, то ни сила, ни хитрость не помогутъ, а если они, какъ сами увряютъ, дйствительно послы неизвстнаго государя, то политика такого рода будетъ несправедлива и безчестна. Что они не принадлежатъ къ пород Кветцалькоатля,— это вывели изъ враждебныхъ дйствій Испанцевъ противъ религіи, по-видимому, всть о поступкахъ въ Табаско уже достигла столицы. Въ числ лицъ, совтовавшихъ принять Испанцевъ Съ ласкою и почетомъ, былъ — Какала, тецкукскій государь.
Но Монгезума, основываясь больше на своихъ собственныхъ неопредленныхъ опасеніяхъ, предпочелъ держаться средины, — политики, какъ всегда бываетъ, самой неблагоразумной тамъ, гд нужна твердость. Онъ ршился отправить къ пришельцамъ посольство съ великолпнымъ подаркомъ, который внушилъ бы имъ высокую идею о величіи его и ресурсахъ, а вмст съ тмъ запретить имъ приближаться къ столиц. Подобная мра могла только обнаружить его богатство и слабость.
Пока ацтекскій дворъ былъ такимъ образомъ взволнованъ прибытіемъ Испанцевъ, они проводили время въ tierra caliente и страдали отъ нестерпимыхъ жаровъ и удушливой атмосферы песчаной пустыни, за которой былъ расположенъ лагерь. Внимательность дружелюбныхъ жителей доставляла имъ всевозможныя облегченія: они, по приказанію своего губернатора, устроили изъ втвей и цыновокъ больше тысячи шалашей, въ которыхъ поселились по близости лагеря, и готовили безвозмездно разныя кушанья для Кортеса и его офицеровъ, тогда какъ солдаты добывали себ въ обмнъ за привезенныя ими для торга бездлушки все, что было нужно для ихъ продовольствія. Такимъ-образомъ, лагерь былъ достаточно снабженъ мясомъ и рыбою, приготовленными съ разными вкусными приправами, хлбными лепешками, бананами, ананасами и разными тропическими питательными овощами, о которыхъ Испанцы не имли даже понятія до тхъ поръ. Кром того, солдаты промыслили себ кусочки золота незначительной цпы, но послднее не нравилось приверженцамъ Веласкеса, которые считали это нарушеніемъ его правъ. Кортесъ, однако, считалъ неблагоразумнымъ мшать въ этомъ своимъ сподвижникамъ.
Но прошествіи семи или восьми дней, мехиканское посольство снова явилось въ лагерь. Такая скорость можетъ показаться невроятною, если принять въ разсчетъ, что городъ Мехика находится отъ берега почти на семьдесятъ логъ, но должно вспомнить, что извстія передавались на этомъ разстояніи посредствомъ правильно-устроенныхъ почтъ въ одн сутки, а четырехъ или пяти дней было достаточно для прибытія къ берегу пословъ, такъ-какъ Мехиканцы имли вообще привычку къ долгимъ и быстрымъ путешествіямъ. Какъ бы то ни было, вс лтописцы говорятъ, что послы явились въ лагерь именно посл этого промежутка времени посл отправленія ко двору іероглифическихъ депешей губернатора.
Посольство, состоявшее изъ двухъ ацтекскихъ вельможъ, пришло въ сопровожденіи губернатора Теухтлиле и ста невольниковъ, несшихъ царственные подарки Монтезумы. Одинъ изъ пословъ былъ избранъ единственно по причин сходства своего съ испанскимъ генераломъ, что увидли на рисунк, изображавшемъ лагерь. Доказательствомъ врности рисунка можетъ служить то, что солдаты узнали сходство, и всегда называли этого вельможу не иначе, какъ ‘мехиканскимъ Кортесомъ’.
Войдя въ палатку генерала, послы привтствовали его и испанскихъ офицеровъ знаками почтенія, обычными при свиданіяхъ съ высокими особами: они коснулись земли обими руками и потомъ приложили ихъ къ голов, въ это время воздухъ наполнился густыми облаками благоуханіи, изъ принесенныхъ слугами курильницъ. Потомъ раскинули нсколько затйливо-сплетенныхъ цыновокъ (ptales) и на нихъ невольники разложили вс разнородные подарки Монтезумы. Тутъ были щиты, шлемы, кирасы, съ набитыми на нихъ бляхами и украшеніями изъ чистаго золота, ожерелья и браслеты изъ того же металла, сандаліи, опахала, panaches или султаны и нашлемники изъ разноцвтныхъ перьевъ, перевитые золотыми и серебряными шнурками, и осыпанные жемчугомъ и драгоцнными каменьями, изображенія птицъ и зврей, изваянныя и отлитыя изъ золота и серебра, самой изящной отдлки, занавсы, покрывала и одежды изъ бумажной пряжи, тонкой, какъ шелкъ, самыхъ яркихъ цвтовъ, и протканной сдланными изъ перьевъ узорами, которые по нжности отработки рисунковъ могли соперничать съ живописью. Въ добавокъ къ этому было больше тридцати кипъ бумажныхъ суконъ. Въ числ вещей былъ также посланный въ столицу испанскій шлемъ, его возвратили наполненнымъ до краевъ золотымъ пескомъ. Но больше всего возбудили удивленіе Испанцевъ два круглыя блюда, золотое и серебряное, ‘величиною съ каретное колесо’, золотое, съ изображеніемъ солнца, окруженнаго фигурами растеній и зврей, означавшихъ, вроятно, іероглифы годовъ ацтекскаго столтія, имло тридцать пядей въ окружности и цнилось въ двадцать тысячъ pesos de oro {Тогдашній peso de oro стоилъ около двухъ съ половиною фунтовъ стерлинговъ или около шестнадцати рублей серебромъ.} или золотыхъ унцій. Серебряное блюдо, такой же величины, всило пятьдесятъ марокъ.
Испанцы не могли скрыть своего восторга при вид сокровищъ, такъ много превосходившихъ все, что имъ представляли самыя заносчивыя ихъ мечты. Какъ ни были богаты матеріалы, но ихъ превышала — по свидтельству тхъ, кто въ-послдствіи видлъ эти вещи въ Севилль, и могъ разсматривать хладнокровно — красота и великолпіе отдлки.
Когда Кортесъ и его офицеры осмотрли подарки, посланники передали съ вжливостью отвтъ Монтезумы. ‘Государю ихъ’, говорили они ‘очень пріятно быть въ сношеніяхъ съ такимъ могущественнымъ монархомъ, какъ испанскій король, къ которому онъ чувствуетъ самое глубокое уваженіе. Онъ сожалетъ только, что долженъ отказаться отъ личнаго свиданія съ Испанцами, разстояніе до столицы слишкомъ-велико, путешествіе сопряжено съ величайшими трудностями и опасностями отъ сильныхъ враговъ, почему предпринять его невозможно. А потому самое лучшее, что могутъ сдлать чужеземцы, — возвратиться въ свое отечество со знаками его дружескаго расположенія’.
Кортесъ, хотя сильно огорченный ршительнымъ отказомъ Монтезумы принять его, скрылъ свое неудовольствіе какъ могъ и выразилъ въ отборныхъ словахъ, что онъ глубоко чувствуетъ милость и щедроты мехиканскаго императора: ‘Это заставляетъ меня желать еще пламенне личнаго свиданія съ нимъ. Мн будетъ ршительно невозможно явиться передъ моимъ государемъ, не исполнивъ великой цли путешествія, а для человка, который переплылъ Океанъ въ дв тысячи лигъ разстоянія, труды и опасности краткаго перехода по сухому пути совершенно ничтожны’. Онъ просилъ пословъ еще разъ передать Монтезум его прошеніе вмст съ небольшимъ дополнительнымъ знакомъ его почтительности.
Подарокъ этотъ состоялъ изъ нсколькихъ топкихъ голландскихъ рубашекъ, кубка флорентійской работы, позолоченнаго и довольно-затйливо украшеннаго финифтью, и нсколькихъ бездлушекъ незначительной цны — все это было жалко и ничтожно въ-сравненіи съ солиднымъ великолпіемъ императорскаго подарка. Такъ думали, можетъ-быть, и ацтекскіе посланники, по-крайней-мрь, они не обнаружили большой готовности взять на себя доставленіе подарка или прошеніе испанскаго генерала. Оставляя лагерь, они сказали Кортесу, что считаютъ желаніе его совершенно неудобоисполнимымъ.
Великолпное сокровище, ослплявшее глаза Испанцевъ, возбуждало въ нихъ различныя ощущенія, смотря по характеру и наклонностямъ каждаго. Въ однихъ, оно зажгло пламенное желаніе отважиться и завоевать страну, наполненную такими несметными богатствами, другіе видли въ этомъ доказательство могущества слишкомъ-грознаго, чтобъ можно было дерзнуть бороться съ нимъ при настоящихъ незначительныхъ силахъ. А потому они считали благоразумнйшимъ возвратиться и донести о своихъ дйствіяхъ губернатору Кубы, гд можно будетъ сдлать приготовленія, соразмрныя такому обширному предпріятію. Очень-понятно, что ощущалъ геройскій духъ Кортеса, трудности скоре подстрекали его къ исполненію смлыхъ замысловъ, чмъ заставляли отказываться отъ нихъ. Но онъ весьма-благоразумно молчалъ — по-крайней-мр, при другихъ, и желалъ, чтобъ такой важный шагъ былъ сдланъ въ-слдствіе единодушнаго желанія всего войска, а не по одному только его личному побужденію.
Между-тмъ, Испанцы значительно страдали отъ неудобствъ своего положенія среди палящихъ песковъ и злокачественныхъ испареній сосднихъ болотъ и ядовитыхъ наскомыхъ этихъ знойныхъ странъ, которыя не давали имъ покоя ни днемъ, ни ночью. Тридцать человкъ уже заболли и умерли — потеря весьма-ощутительная въ такой маленькой дружинь. Къ довершенію неудовольствій, холодность мехиканскихъ вельможъ перешла и къ нисшему разряду туземцевъ: доставка продовольствія въ лагерь не только значительно уменьшилась, по жители требовали уже за свои припасы непомрныя цны. Положеніе судовъ, стоявшихъ на якор на открытомъ рейд, было также невыгодно: они могли сдлаться беззащитными жертвами перваго norte, который прореветъ вдоль береговъ Мехиканскаго-Залива.
Обстоятельства эти заставили генерала послать два судна, подъ начальствомъ Франсиско де-Монтехо и опытнаго лоцмана Аламиноса, для осмотра береговъ къ сверу, для отъисканія безопаснйшаго порта для эскадры, и удобнйшаго мста для лагеря.
По прошествіи десяти дней, возвратились мехиканскіе послы. Они вошли въ испанскій лагерь такъ же церемонно, какъ и въ первый разъ, и привезли съ собою добавочный подарокъ изъ богатыхъ матерій и металлическихъ украшеній, которыя хотя и уступали въ цнности первымъ, однако z стоили не мене трехъ золотыхъ унцій. Кром того, тутъ были четыре дорогихъ камня значительной величины, похожіе на изумруды и названные туземцами чалькуйтами, изъ которыхъ каждый, какъ послы увряли Испанцевъ, стоилъ больше ноши золота — камни эти посылались въ знакъ особеннаго уваженія Монтезумы къ испанскому королю. Къ-несчастію, они не имли въ Европ никакой цнности.
Отвтъ Монтезумы былъ въ сущности тотъ же, что и прежде. Онъ положительно воспрещалъ Испанцамъ приближеніе къ столиц и выражалъ увренность, что они, получивъ то, чего наиболе желали, возвратятся безъ дальнйшаго безполезнаго отлагательства во свояси. Кортесъ выслушалъ этотъ непріятный отвтъ учтиво, хотя нсколько холодно, и воскликнулъ, обратясь къ своимъ: ‘Дйствительно, это государь богатый и могущественный, однако мы когда-нибудь пріидемъ къ нему въ гости въ его столицу!’
Пока длились эти переговоры, заблаговстили къ вечерн. При звон колокола, вс солдаты бросились на колни и произнесли обычную молитву, обратясь къ огромному деревянному кресту, водруженному въ пескахъ. Видя, что Ацтеки смотрятъ на это съ любопытнымъ изумленіемъ, Кортесъ счелъ такую минуту благопріятною для внушенія имъ того, что онъ считалъ первоклассною цлью экспедиціи. Отецъ Ольмедо объяснилъ посламъ, какъ только могъ кратче и ясне, великія основныя правила христіанизма, коснувшись вмст съ тмъ чистилища, страстей Господнихъ и воскресенія, и заключилъ увреніемъ, что они имютъ непреклонное намреніе искоренить языческіе обряды индійскихъ народовъ и замнить ихъ поклоненіемъ единому, истинному Богу. Потомъ онъ вручилъ имъ маленькій образокъ св. Двы и Младенца, требуя, чтобъ они поклонялись ему въ своихъ храмахъ вмсто идоловъ ихъ кровожадныхъ божествъ. Неизвстно, много ли поняли ацтекскіе вельможи изъ таинствъ вры, переданныхъ имъ черезъ посредство двойнаго толкованія Агилара и Марины, или какъ они постигли различіе между своими изображеніями божествъ и римско-католическими только, по-видимому, смя пало на безплодную почву. Когда кончилось поученіе добраго монаха, Ацтеки удалились съ видомъ скрытной недоврчивости, нисколько непохожей на дружественную любезность, которую они обнаружили при первомъ свиданіи съ Испанцами. Въ ту же ночь вс окружавшіе лагерь шалаши были покинуты поселившимися тамъ туземцами, и Испанцы увидли себя безъ продовольствія, среди совершенной пустыни. Поступокъ этотъ имлъ такой подозрительный видъ, что Кортесъ сталъ опасаться нападенія и принялъ нужныя предосторожности.
Наконецъ, вся армія была обрадована появленіемъ Монтехо, который возвратился посл двнадцатидневнаго отсутствія. Онъ прошелъ по заливу до Пануко, гд встртилъ, стараясь обогнуть одинъ мысъ, такія страшныя бури, что его отнесло назадъ и едва не залило. Въ-продолженіе всего своего крейсерства, онъ нашелъ одинъ только портъ, довольно сносно защищенный отъ сверныхъ втровъ. Къ-счастію, окрестная страна, орошенная ручейками и рчками чистой воды, представляла удобное мсто для лагеря, и туда, посл краткаго разсужденія, ршено было отправиться.

VII.
Смуты въ лагер.— Планъ колоніи.— Ловкость Кортеса.— Походъ въ Семпоаллу.— Поступки съ туземцами.— Основаніе Вера-Круса.
1519.

Нтъ положенія, которое бы подвергало терпливость и дисциплину воина большими испытаніямъ, чмъ праздная жизнь въ лагер, гд мысли и сосредоточиваясь на дйствіи и отважныхъ предпріятіяхъ, останавливаются на немъ самомъ и на неизбжныхъ лишеніяхъ и опасностяхъ его состоянія. Въ теперешнемъ случа, это было замтне, чмъ когда-нибудь: въ дополненіе къ непріятностямъ отъ скуднаго продовольствія, испанскіе солдаты страдали отъ нестерпимыхъ жаровъ, цлыхъ роевъ ядовитыхъ наскомыхъ и другихъ докучливостей знойнаго климата тропиковъ. Кром того, они далеко не имли характера регулярнаго войска, пріученнаго повиноваться полководцу, къ которому издавна чувствуютъ почтеніе и покорность. То были искатели приключеній, пустившіеся на дерзкое предпріятіе, въ которомъ каждый считалъ себя равнымъ участникомъ, и смотрвшіе на своего начальника — случайнаго и временнаго — какъ на человка немногимъ выше ихъ-самихъ.
Солдаты роптали больше и больше, но мрь продолженія пребыванія своего въ этой чуждой стран. Неудовольствіе ихъ увеличилось, когда они узнали намреніе генерала перейдти въ портъ, открытый Франсискомъ де-Монтехо.— ‘Пора воротиться’, говорили они: ‘и донести обо всемъ губернатору Кубы, а не медлить на этихъ голыхъ берегахъ, пока на насъ рухнутъ вс силы мехиканской имперіи!’ Кортесъ уклонялся, какъ могъ, отъ ихъ настойчивыхъ требованіи и уврялъ, что еще не отъ чего приходить въ отчаяніе: ‘До-сихъ-поръ все шло какъ-нельзя-лучше, а теперь, когда мы займемъ боле удобную позицію, нтъ сомннія, что легче будетъ продолжать торгъ съ жителями, который будетъ намъ такъ выгоденъ.’
Пока это происходило, въ лагерь пришло пятеро Индійцевъ, которыхъ немедленно ввели въ палатку генерала. Одеждою и наружностью они вовсе не походили на Мехиканцевъ: они носили въ ушахъ и ноздряхъ золотыя кольца съ блестящими синими каменьями, а на нижней губ золотой листъ затйливаго узора. Марина не понимала ихъ рчей, но когда она заговорила съ ними по-ацтекски, оказалось, что двое могли объясняться на этомъ язык. Они сказали, что пришли изъ Семноаллы, главнаго города Тотонековъ, могущественнаго народа, который пришелъ на плоскую возвышенность много столтій тому назадъ, долго спускался по восточному ея скату и расположился наконецъ въ хребтахъ горъ и на обширныхъ равнинахъ, тянущихся вдоль мехиканскаго залива къ сверу. Земля ихъ была недавно завоевана Ацтеками, которыхъ угнетенія сдлались для нихъ нестерпимыми. Они сообщили Кортесу много разныхъ подробностей и присовокупили, что слава объ Испанцахъ достигла до ихъ государя, который послалъ пригласить чудныхъ иноземцевъ въ свою столицу.
Генералъ слушалъ ихъ съ жадностью: ему не были извстны предложенныя читателю подробности о внутреннемъ состояніи мехиканской имперіи, которую онъ воображалъ не иначе, какъ сильною и крпко связанною въ своихъ составныхъ частяхъ. Теперь умъ его озарился лучомъ важной истины и понялъ сразу, какимъ могучимъ союзникомъ можетъ ему служить духъ раздора, царствующій внутри этой варварской монархіи. Онъ принялъ предложеніе Тотонаковъ весьма-благосклонно и, освдомившись, по-возможности, о ихъ состояніи и способахъ, отпустилъ пословъ съ подарками, общая въ скоромъ времени постить ихъ столицу.
Между-тмъ, личные друзья его, въ числ которыхъ можно назвать Алонзо Гернандеса Пуэрто-Карреро, Кристовала де-Олида, Алонзо деАвилу, Педро де-Альварадо и его братьевъ, старались съ величайшимъ усердіемъ убдить войска содйствовать честолюбивымъ замысламъ Кортеса, на которые онъ не имлъ разршенія Веласкеса.— ‘Воротиться теперь’, говорили они: ‘значило бы отказаться отъ предпріятія въ самомъ началъ его исполненія, которое, при такомъ начальник, поведетъ неминуемо къ слав и несметнымъ богатствамъ. Воротиться въ Кубу, значитъ передать только жадности губернатора небольшіе барыши, пріобртенные съ такими трудами и опасностями. Намъ остается одно: убдить генерала, чтобъ онъ устроилъ въ здшнемъ краю колонію, которая будетъ управляться сама собою, къ выгод каждаго изъ своихъ членовъ. Правда, Кортесъ не уполномоченъ на это Веласкесомъ, но пользы государей, о которыхъ должно заботиться прежде всего, требуютъ этого непремнно.’
Подобныя совщанія, хотя и происходили по ночамъ, но могли однакожъ сохраниться въ такой тайн, чтобъ о нихъ не узнали друзья Веласкеса, которые возстали противъ нихъ и называли ихъ противозаконными и вроломными. Они обвиняла генерала въ подущеніи солдатъ, и громко требовали, чтобъ онъ принялъ скорйшія мры къ возвращенію войскъ въ Кубу, иначе они отправятся сами, со всми тми, кто остался вренъ губернатору.’
Кортесъ, не оскорбляясь нисколько такими высокомрными требованіями, отвчалъ съ кротостью, ‘что онъ вовсе не иметъ желанія выходить изъ предловъ данныхъ ему инструкцій. Самъ онъ, дйствительно, предпочелъ бы остаться здсь и продолжать выгодныя сношенія съ туземцами, но если войско думаетъ иначе, то онъ вполн готовъ сообразоваться съ его желаніемъ и сдлаетъ немедленно нужныя распоряженія къ отплытію…’ Наслдующее утро былъ объявленъ приказъ войску, готовиться ссть за суда и возвратиться на Кубу.
Приказъ генерала произвелъ въ лагерь большое волненіе. Многіе, даже изъ тхъ, которые съ шумомъ требовали этого, стали раскаиваться въ своей поспшности, какъ обыкновенно прихотливые люди, когда они видятъ слишкомъ-легкое исполненіе своего желанія. Приверженцы Кортеса толпились вокругъ его палатки съ громкими криками, что генералъ обманулъ ихъ, и требовали отмны отданнаго имъ приказа.— ‘Мы пришли сюда въ надежд основать колонію, если состояніе страны дозволитъ, а теперь выходитъ, что на это нтъ разршенія губернатора! Но разв эти земли принадлежатъ Веласкесу? Он открыты въ пользу государей {Подъ словомъ государей Испанцы разумли Карла V и его полоумную мать, королеву Іоанну, которой имя упоминалось, до самой ея смерти, во всхъ государственныхъ актахъ.}, а потому необходимо основать здсь колонію для наблюденія за ихъ выгодами и не тратить времени на жалкій мновой торгъ, или, что еще хуже, идти, при теперешнемъ положеніи длъ, въ Кубу. Если вы на это согласны’, заключили они съ угрозою: ‘то мы протестуемъ и обвиняемъ васъ, какъ измнинка государямъ!’
Кортесъ принялъ это со смущеннымъ видомъ человка, вовсе не приготовленнаго къ подобному требованію, онъ скромно попросилъ срока на размышленіе, и общалъ дать отвтъ на другой день. На слдующее утро, онъ собралъ все войско и произнесъ ему краткую рчь. ‘Нтъ человка’, говорилъ онъ: ‘преданнаго больше меня благу государей и славь испанскаго имени. Я не только истратилъ все, что имлъ, но даже вошелъ въ тяжкіе долги, устроивая и снабжая эту экспедицію, въ надежд вознаградить свои расходы продолженіемъ торга съ Мехиканцами. Но если солдаты предпочитаютъ дйствовать иначе, я охотно отлагаю свои выгоды для пользы государства.’ — Онъ заключилъ изъявленіемъ готовности принять вс нужныя мры для основанія колоніи во имл испанскихъ государей, и для назначенія магистрата, который бы управлялъ ею.
Въ алькальды Кортесъ избралъ Пуэрто-Карреро и Монтехо, первый былъ самымъ надежнымъ его другомъ, а послдній стойкимъ приверженцемъ Веласкеса, почему выборъ и палъ именно на него, — такая политика удалась вполн, наконецъ, рехидоры, алгвазилъ, казначей и другіе чиновники были назначены изъ его личныхъ друзей и приверженцевъ. Всхъ ихъ заставили присягнуть по узаконенной форм, и новый городъ получилъ названіе: Villa Rica de Vera Cruz, ‘Богатый Городъ Испанскаго Креста’, имя это сочли особенно-приличнымъ, потому-что оно выражало собою соединеніе духовныхъ и мірскихъ выгодъ, которымъ посвящалось оружіе испанскихъ авантюристовъ въ новомъ свт. Такимъ-образомъ, одинъ почеркъ пера превратилъ военный лагерь въ гражданскую общину, весь организмъ города и даже имя были готовы, прежде чмъ успли ршить, на какомъ мст ему красоваться.
Новый магистратъ не замедлилъ, собраться. Кортесъ явился передъ нимъ съ шапкою въ рук, положилъ на столъ предписаніе Веласкеса и чинно сложилъ съ себя званіе капитан-генерала, ‘котораго теперь уже нтъ’, сказалъ онъ: ‘такъ-какъ власть губернатора замнилась магистратомъ Villa Rica de Vera Cruz’. Потомъ, отвсивъ низкій поклонъ, вышелъ.
Совтъ, проведя приличный промежутокъ времени въ совщаніяхъ, снова потребовалъ присутствія Кортеса. ‘Нтъ никого’, говорили они: ‘кому бы, по зрломъ размышленіи, можно было вврить пользы общины, въ мир и въ войн, съ такою увренностью, какъ ему, почему онъ возводится единогласно, во имя ихъ католическихъ высочествъ {До Карла V испанскіе короли титуловались высочествомъ, онъ же, сдлавшись императоромъ, принялъ титулъ ‘величества’.}, въ санъ капитан-генерала и главнаго судьи колоніи.’ Потомъ ему разршили получать, въ его собственную пользу, одну пятую долю всего золота и серебра, которое онъ въ-послдствіи пріобртетъ торгомъ или завоеваніемъ отъ туземцевъ. Облеченный такимъ-образомъ верховною военною и гражданскою властью, Кортесъ не замедлилъ употребить ее въ дйствіе, къ чему вскор представился случай. Описанные нами перевороты послдовали одинъ за другимъ такъ быстро, что партія губернатора была, по-видимому, застигнута въ-расплохъ и не успла составить никакого плана оппозиціи. Когда послдняя мра была принята, они вдругъ разразились самымъ громкимъ и бурнымъ ропотомъ негодованія, и называли вс эти дйствія систематическимъ заговоромъ противъ Веласкеса, это повело къ жаркимъ возраженіямъ со стороны приверженцевъ Кортеса, и отъ словъ дло дошло почти до драки. Нкоторые изъ главныхъ рыцарей, въ числ ихъ Веласкесъ де-Леонъ, родственникъ губернатора, Эскобаръ, его пажъ, и Діэго де-Ордасъ, такъ дятельно подстрекали эти крамолы, что Кортесъ ршился прекратить ихъ смлымъ ударомъ: — онъ приказалъ заковать ихъ всхъ въ желза и отправить, на суда. Потомъ, раздливъ бунтующихъ солдатъ, онъ отрядилъ многихъ изъ нихъ въ число сильной партіи, посланной подъ начальствомъ Альварадо для фуражировки по окрестностямъ и для снабженія провизіею лагеря.
Въ отсутствіе ихъ, Кортесъ употребилъ въ дло вс аргументы, какіе только могли убдить корысть и честолюбіе, чтобъ склонить на свою сторону строптивыхъ. Общанія и даже золото, какъ говорятъ, сыпались щедрою рукою, пока, наконецъ, умы непокорныхъ не дошли до боле яснаго уразумнія для. Когда возвратились фуражиры съ хорошимъ запасомъ зелени и живности, и гласъ желудка — этой великой лабораторія смутъ, какъ въ воинскихъ станахъ, такъ и въ столицахъ — былъ усмиренъ, бодрость возвратилась вмст съ изобиліемъ, и враждебныя партіи обнялись, какъ соратники, посвятившіе себя одному великому предпріятію. Даже арестованные на судахъ высокомрные гидальги не могли долго выстоять противъ общаго потока примиренія и присоединялись одинъ за другимъ къ новому правленію. Въ этомъ достойно вниманія то обстоятельство, что такое насильственное обращеніе не было только пустымъ и наружнымъ: съ этой поры, многіе изъ наиболе строптивыхъ противниковъ Кортеса сдлались самыми постоянными и надежными его друзьями.
Такова была ловкость этого необыкновеннаго человка и вліяніе, которое онъ пріобрлъ въ-теченіе нсколькихъ мсяцевъ надъ буйными умами своихъ неугомонныхъ сподвижниковъ! Искуснымъ превращеніемъ воинскаго стана въ гражданскую общину, устроилъ онъ себ новое и боле врное основаніе для дальнйшихъ операцій: теперь могъ онъ смло идти впередъ, не опасаясь препятствій со стороны высшихъ начальниковъ, кто бы они ни были, и признавая надъ собою власть одной только короны. Устроивъ это, онъ уже не подлежалъ обвиненію въ самовольств или въ ослушаніи противъ данныхъ ему инструкцій, потому-что сложилъ съ себя значительную долю отвтственности на тхъ, кто привелъ его въ необходимость дйствовать. Кром-того, этимъ шагомъ онъ связалъ неразрывно участь своихъ сподвижниковъ съ своею собственною: ршившись идти съ нимъ, они уже помогли отстать въ счастіи или въ несчастій, каковы бы ни были послдствія, кругъ его дйствій пересталъ ограничиваться предлами жалкаго торга, и онъ, увренный въ содйствіи сподвижниковъ, могъ смло замышлять и открывать имъ таившіеся въ груди его отважные планы на завоеваніе могущественнаго государства.
Возстановивъ такимъ-образомъ доброе согласіе, Кортесъ отправилъ свою тяжелую артиллерію на суда и веллъ имъ идти вдоль берега къ Сверу, до Чіагуитсалы, города, около котораго находился портъ, предназначенный для новой колоніи, самъ же ршился на пути туда берегомъ постить Семпоаллу. Дорога шла за нсколько миль черезъ пустынныя равнины по окрестностямъ теперешняго Вера-Круса. Въ этой песчаной степи, взоры Испанцевъ не встрчали никакихъ признаковъ растительности, по-временамъ только, ихъ останавливала мелькавшая синева Атлантическаго Океана и отдаленное зрлище величаваго пика Оризабы, который высился, увнчанный вчнымъ снгомъ, надъ своими исполинскими братіями-Андами. По-мр-того, какъ Испанцы подавались впередъ, страна принимала боле цвтущій и роскошный видъ. Съ трудомъ переправившись, на плотахъ и найденныхъ на отмеляхъ взломанныхъ челнокахъ, черезъ одну изъ ркъ, вроятно впадающихъ въ Rio de la Antigua, они очутились среди мстоположеній совершенно другаго рода: передъ ними разстилались обширныя равнины, покрытыя роскошнымъ ковромъ прелестной зелени, и тни рощицъ кокосовыхъ и другихъ широколиственныхъ пальмъ, среди высокихъ и стройныхъ стеблей которыхъ бродили олени и дикія животныя, до той поры не виднныя Испанцами. Нсколько всадниковъ пустилось охотиться за оленями, но они только ранили нкоторыхъ, не успвъ, однако, убить ни одного. Они видли также фазановъ и другихъ птицъ, въ числ ихъ дикихъ индекъ,— гордость американскихъ лсовъ — которыя показались Испанцамъ особеннымъ родомъ павлиновъ.
На пути своемъ, Испанцы прошли черезъ нсколько покинутыхъ селеній, въ которыхъ были индійскіе храмы, въ нихъ нашли они курильницы, разныя священныя принадлежности и картинописные манускрипты на бумагъ изъ волоконъ agave, заключавшіе въ себ, вроятно, описанія религіозныхъ обрядовъ туземцевъ. Они увидли также отвратительное зрлище, съ которымъ въ-послдствіи освоились — изуродованные трупы жертвъ, умерщвленныхъ на богомерзкихъ алтаряхъ кровожадныхъ божествъ страны. Испанцы отворачивались съ негодованіемъ отъ этихъ противныхъ сценъ, такъ несвойственныхъ окружавшимъ ихъ очаровательнымъ красотамъ природы.
Они шли вдоль береговъ рки къ ея источнику, гд были встрчены двнадцатью Индійцами, высланными кацикомъ Семпоаллы, чтобъ указать имъ дорогу въ его столицу. Ночь они провели на бивакахъ, на открытомъ лугу, гд были въ изобиліи снабжены всмъ необходимымъ своими новыми друзьями, а на слдующее утро оставили за собою рку, и, направясь къ сверу, достигли обширнаго пространства, покрытаго роскошными равнинами и живописными лсами, красовавшимися во всемъ блеск тропической растительности. Втви величавыхъ деревьевъ были украшены фестонами вьющагося виноградника съ темнокрасными гроздами, разнородными павиликами и другими ползучими растеніями, блествшими самыми яркими и чудными цвтами. Кусты колючаго алоя, перемшанные съ розовыми кустами и душистою жимолостью, составляли мстами почти непроницаемую чащу. Среди этой густоты благовонныхъ кустарниковъ и деревьевъ, порхало множество птицъ изъ породы попугаевъ и носились рои бабочекъ, которыхъ яркая пестрота, нигд не блестящая столько, какъ въ tierra caliente, соперничала въ краскахъ съ произведеніями растительнаго царства, другія птицы, одаренныя сладкозвучными голосами — какъ, на-примръ, багровый кардиналъ и чудный американскій дроздъ, котораго напвы заключаютъ въ себ цлую музыку лса — оглашали воздухъ очаровательною мелодіей. Суровыя сердца завоевателей были вообще не очень чувствительны къ дивнымъ красотамъ природы, по волшебныя прелести окрестной страны вызывали изъ ихъ груди выраженія безграничнаго восторга, и они, проходя черезъ этотъ ‘земной рай’, какъ его называли, съ любовью сравнивали его съ прекраснйшими мстами своей прекрасной родины.
Приближаясь къ индійской столиц, они увидли заботливо-содержимые сады и огороды, тянувшіеся по обимъ сторонамъ дороги. Тутъ ихъ встртили толпы туземцевъ обоего пола, которыхъ число возрастало съ каждымъ ихъ шагомъ. Мужчины и женщины, съ букетами и гирляндами въ рукахъ, вмшивались безбоязненно въ ряды солдатъ, они украсили цвтами шею боеваго коня Кортеса, и надли на его шлемъ розовый внокъ. Вообще, народъ этотъ очень любилъ цвты и разводилъ ихъ съ большимъ стараніемъ и искусствомъ, въ чемъ много содйствовалъ теплый и влажный климатъ, возбуждавшій почву къ произращенію всякаго рода растительности. Тотъ же утонченный вкусъ господствовалъ, какъ мы увидимъ, и между воинственными Ацтеками, и пережилъ униженіе народа въ лиц ихъ ныншнихъ потомковъ.
Многія женщины, судя по богатой одежд и многочисленной свить, принадлежали къ высшему классу, на нихъ были платья изъ тонкихъ бумажныхъ тканей, съ затйливыми узорами, платья эти доходили отъ шеи — у пасшаго класса отъ пояса — до икръ. Мужчины носили родъ плаща изъ того же матеріала, la Morisca, по-мавритански накинутый черезъ плечи, и шарфы или кушаки на пояс. У обоихъ половъ были видны украшенія изъ золота и драгоцнныхъ камней, а въ ушахъ и носу продты кольца изъ того же металла.
Передъ самымъ входомъ въ городъ, нсколько испанскихъ всадниковъ, выхавшихъ впередъ, возвратились съ изумительнымъ извстіемъ: ‘что они заглянули въ ворота и увидли тамъ домы, выложенные снаружи полированнымъ серебромъ!’ Серебро это оказалось блестящимъ стюкомъ, которымъ были покрыты главныя зданія — обстоятельство, весьма-позабавившее солдатъ на счетъ ихъ легковрныхъ товарищей. Такая готовность врить чудесному можетъ служить доказательствомъ восторженнаго воображенія Испанцевъ, которые видли золото и серебро во всемъ, что ихъ окружало. Первоклассныя строенія были сооружены изъ камня и извести, или изъ сушеныхъ на солнц кирпичей, а бднйшія были глиняныя мазанки. Вс были покрыты пальмовыми листьями, хотя крыши эти казались слишкомъ легкими для такихъ зданій, но листья были переплетены между собою такъ искусно, что доставляли надежную защиту отъ непогодъ.
Городъ имлъ, какъ говорили, отъ двадцати до тридцати тысячь жителей, исчисленіе весьма-умренное и довольно правдоподобное. Молча и тихо шли Испанцы но узкимъ и многолюднымъ улицамъ Семпоаллы, внушая туземцамъ столько же удивленія, сколько они ощущали сами при вид порядка и образованности, такъ далеко превосходившихъ все, что имъ встрчалось въ новомъ свт. Кацикъ вышелъ къ нимъ на встрчу на порогъ своего дома. То былъ человкъ высокій и дородный, онъ приблизился, опираясь на двоихъ приближенныхъ и принялъ Кортеса и его сподвижниковъ съ величайшею ласкою. Посл краткаго обмна учтивостей, онъ предложилъ Испанцамъ сосдній храмъ, на широкій дворъ котораго выходило множество покоевъ, могшихъ служить солдатамъ превосходнымъ помщеніемъ.
Тутъ Испанцы были вдоволь снабжены състными припасами, разными мясными кушаньями, приготовленными по обычаю страны, и лепешками, испеченными изъ маисовой муки. Генералъ получилъ отъ кацика довольно цнный подарокъ, состоявшій изъ золотыхъ украшеній и тонкихъ бумажныхъ тканей. Не смотря на такой дружественный пріемъ, Кортесъ не ослаблялъ своей обычной бдительности и не упустилъ изъ вида ни одной военной предосторожности. Но дорог въ Семпоаллу, онъ шелъ всегда въ боевомъ порядк, готовый отразить всякое внезапное нападеніе. Здсь онъ разставилъ часовыхъ съ такою же заботливостью, помстилъ артиллерію на самомъ выгодномъ мст для защиты входа, и запретилъ солдатамъ, подъ опасеніемъ смертной казни, отлучаться безъ приказанія изъ лагеря.
На слдующее утро, Кортесъ, въ-сопровожденіи пятидесяти человкъ, отправился съ визитомъ къ владтелю Семпоаллы, въ собственную его резиденцію — обширное каменное зданіе, воздвигнутое на крутой земляной насыпи, на которую всходили по ряду каменныхъ ступеней. Построеніемъ своимъ оно могло походить на древнія зданія, находимыя и до-сихъ-поръ въ центральной Америк. Кортесъ, оставя солдатъ во двор, вошелъ въ чертоги съ однимъ изъ гидальговъ и прекрасною переводчицей, доньей Мариной. Завязался продолжительный разговоръ, изъ котораго испанскій генералъ почерпнулъ много свдній касательно внутренняго состоянія страны. Сначала, Кортесъ объявилъ кацику, что онъ подданный великаго государя, живущаго за морями, что онъ пришелъ къ ацтекскимъ берегамъ для уничтоженія господствующей тамъ безчеловчной вры и для наученія людей познанію истиннаго Бога. Кацикъ отвчалъ, что ихъ боги, которые ниспосылаютъ свтъ и дождь, по его мннію, достаточно хороши, что и онъ данникъ могущественнаго государя, котораго столица находится на берегахъ озера, далеко отсюда, среди горъ — государя жестокаго, немилосердаго въ своихъ требованіяхъ, который, въ случа непокорности или какой бы то ни было вины, наврно отомститъ безпощадно, — уведетъ юношей и двъ на закланіе своимъ божествамъ. Кортесъ объявилъ, что онъ никакъ не допуститъ до такого зврства, потому-что посланъ своимъ государемъ для ‘искорененія зла и наказанія притснителей’, и если Тотонаки будутъ ему врны, то онъ поможетъ имъ свергнуть ненавистное иго Ацтековъ.
Кацикъ присовокупилъ, что на земл Тотопаковъ можно насчитать около тридцати городовъ и деревень, которые могутъ выставить сто тысячь воиновъ — число слишкомъ преувеличенное. Есть также другія области имперіи, говорилъ онъ, гд правленіе Ацтековъ столько же тягостно, какъ здсь, что между имъ и столицею находится воинственная республика Тласкала, которая всегда сохраняла свою независимость отъ Мехики. Слава Испанцевъ предшествовала имъ, и кацику была хорошо извстна страшная побда ихъ при Табаско, но все-таки онъ смотрлъ со страхомъ и сомнніемъ на разрывъ съ ‘великимъ Монтезумой’, какъ онъ всегда его называлъ, котораго войска, при малйшемъ повод, низринутся со своихъ горъ отъ запада, пронесутся какъ вихрь по равнинамъ, и увлекутъ въ рабство и на закланіе несчастныхъ жителей.
Кортесъ пытался успокоить его и уврилъ, что одинъ Испанецъ сильне цлаго войска Ацтековъ, вмст съ этимъ онъ спросилъ, на содйствіе какихъ народовъ ему можно будетъ разсчитывать, интересуясь этимъ не столько для себя, сколько для нихъ, такъ-какъ ему желательно было знать, кто ему другъ и кто врагъ, и кого щадить въ истребительной войн, которую онъ намревается начать. Ободривъ удивленнаго кацика такою ловкою похвальбой, онъ простился съ нимъ дружески, увривъ, что скоро опять съ нимъ увидится для совщанія о планъ будущихъ дйствій, по что напередъ създить теперь осмотрть свои корабли въ близкій оттуда портъ и устроитъ тамъ постоянную колонію.
Пріобртенныя Кортесомъ свднія доставили ему большое удовольствіе, они утвердили прежнія его намренія и доказали, что внутренность государства была въ несравненно боле разстроенномъ состояніи, чмъ онъ сначала предполагалъ. Если тогда онъ не отказывался отъ нападенія на ацтекскую имперію какъ странствующій рыцарь, то чего ему бояться теперь, когда онъ убдился, что можно безъ труда поднять одну половину народа на другую? Въ пылу энтузіазма, восторженный духъ его перелеталъ черезъ вс преграды, онъ сообщилъ свои чувства приближеннымъ къ Нему гидальгамъ, и они, прежде, чмъ мечъ былъ извлеченъ изъ ноженъ, уже воображали, что знамена Испаніи развваются съ торжествомъ на башняхъ столицы Монтезумы! Но много кровавыхъ битвъ, опасностей, трудовъ и лишеніи ожидали Испанцевъ прежде, чмъ они достигли своей великолпной цли.
Простившись на другой день съ гостепріимнымъ Индійцемъ, Испанцы отправились къ Чіагуитцлану, находившемуся отъ Семпоаллы лигахъ въ четырехъ, гд былъ открытый Франсискомъ де-Монтехо портъ, гд суда ихъ спокойно стояли на якор. Кацикъ послалъ съ Испанцами четыреста человкъ носильщиковъ, tamenes, изъ которыхъ каждый легко несъ ношу въ пятьдесятъ фунтовъ всомъ на разстояніе отъ пяти до шести лигъ въ сутки. Они были во всеобщемъ употребленіи по всей мехиканской имперіи и оказались чрезвычайно полезными Испанцамъ, освободивъ солдатъ отъ утомительнаго труда таскать багажъ. Войско завоевателей проходило по такимъ же прекраснымъ и роскошнымъ мстамъ, какъ и т, черезъ которыя пролегалъ ихъ путь въ Семпоаллу, на слдующее утро рано, они пришли къ индійскому городу, расположенному какъ крпость на высокомъ и крутомъ утес, владычествовавшемъ надъ заливомъ. Большая часть жителей разбжалась, осталось только пятнадцать человкъ почетнйшихъ, которые приняли гостей съ ласкою и предложили имъ по обыкновенію въ знакъ привта цвты и благовонія. Наконецъ, и остальные жители пришли въ себя отъ страха и мало-по-малу воротились. Разговаривая со старйшинами, Испанцы увидли почтеннаго кацика Семпоаллы, прибывшаго туда на носилкахъ. Онъ съ жаромъ принялъ участіе въ совщаніяхъ и Кортесъ получилъ новыя доказательства истины слышаннаго имъ о чувствахъ и ресурсахъ тотонакскаго народа.
Среди этой бесды, они были прерваны внезапнымъ волненіемъ между народомъ, и вскор показались на главной площади, гд они стояли, пять человкъ, которые по важной осанк, особенной и гораздо-богатйшій одежд, не принадлежали, повидимому, къ одному племени съ обитателями города. Темные, лоснящіеся волосы ихъ были собраны въ пучокъ на маковк, въ рукахъ у нихъ были большіе букеты цвтовъ, а за ними слдовали многочисленные слуги, изъ которыхъ одни несли жезлы со снурками, а другіе опахала, которыми отгоняли мошекъ и наскомыхъ отъ своихъ вельможныхъ господъ. Проходя черезъ площадь, эти сановники бросили на Испанцевъ надменный взглядъ и едва удостоили отвтомъ ихъ привтствіе. Къ нимъ немедленно подошли тотонакскіе старшины съ большимъ смущеніемъ и повидимому стараясь всячески умилостивить ихъ.
Удивленный генералъ спросилъ у Марины, что бы это значило, и та увдомила его, что то были ацтекскіе вельможи, уполномоченные Монтезумой собирать дань. Вскор воротились тотонакскіе старшины съ отчаяніемъ на лиц и подтвердили слова Марины, они сообщили, что Ацтеки весьма-недовольны ласковымъ пріемомъ, который сдланъ Испанцамъ безъ позволенія императора, и требуютъ въ наказаніе за это двадцать молодыхъ мужчинъ и двушекъ на жертву своимъ богамъ. Такая дерзость разгнвала Кортеса до крайности, и онъ потребовалъ, чтобъ Тотонаки не только отказались исполнить наглую волю сановниковъ Монтезумы, но схватили бы ихъ самихъ и бросили въ темницу. Старшины колебались, но онъ требовалъ такъ настойчиво и повелительно, что они наконецъ ршились повиноваться и ацтекскіе вельможи были схвачены, связаны по рукамъ и по ногамъ, и помщены подъ стражу.
Въ ночь, испанскій генералъ доставилъ двумъ изъ нихъ возможность убжать и веллъ привести ихъ къ себ. Онъ изъявилъ имъ сожалніе о насильственномъ поступк съ ними Тотонаковъ и сказалъ, что облегчитъ имъ средства къ побгу, а завтра озаботится объ освобожденіи ихъ товарищей. Онъ просилъ ихъ увдомить объ этомъ Монтезуму, съ увреніями, что Испанцы питаютъ къ нему глубокое почтеніе, не взирая на его невеликодушіе, которое обрекло ихъ на гибель въ чуждой стран отъ недостатка продовольствія. Потомъ онъ отправилъ мехиканскихъ вельможъ въ портъ, откуда ихъ доставили водою на другую часть берега, для сохраненія отъ бшенства Тотонаковъ. Эти были сильно раздражены побгомъ двухъ плнниковъ и уже хотли принести на жертву остальныхъ, еслибъ за нихъ не вступился испанскій главнокомандующій, изъявившій величайшій ужасъ при такомъ предложеніи и приказавшій отослать Ацтековъ на свои суда и содержать ихъ тамъ подъ присмотромъ. Вскор потомъ, имъ позволили присоединиться къ своимъ товарищамъ. Такое хитрое распоряженіе, образчикъ изворотливой политики Кортеса, произвело на Монтезуму, какъ мы въ-послдствіи увидимъ, весь эффектъ, какого онъ ожидалъ. Конечно, его нельзя похвалить, если разбирать дло въ истинномъ дух рыцарства, однако оно не имло недостатка въ панегиристахъ между испанскими историками!
По приказанію Кортеса, тотчасъ же разослали гонцовъ во вс тотонакскіе города, для увдомленія о происшедшемъ и для отмны дальнйшей дани Монтезум. Но въ гонцахъ не было нужды: испуганные слуги ацтекскихъ вельможъ разбжались по всмъ направленіямъ, съ извстіями, которыя разнеслись съ невроятною быстротою по всей стран, о неслыханно-дерзкомъ оскорбленіи, нанесенномъ величію Мехики. Удивленные Индійцы, одушевясь надеждою возвратить свою древнюю независимость, стекались толпами въ Чіагуитцланъ, чтобы посмотрть на грозныхъ чужеземцевъ и посовтоваться съ ними. Боле робкіе, боясь накликать на себя все могущество Монтезумы, совтовали снарядить къ нему посольство и смягчить его гнвъ своевременными уступками. Но ловкая политика Кортеса завлекла ихъ слишкомъ-далеко и имъ не возможно было надяться на какое-либо снисхожденіе со стороны разгнваннаго монарха, а потому, посл нкоторой нершимости, они согласились отдаться подъ покровительство Испанцевъ и отважиться на смлый ударъ для пріобртенія утраченной свободы. Вожди Тотонаковъ присягнули на врность испанскимъ государямъ, что должнымъ образомъ занесъ въ протоколъ Годой, королевскій нотаріусъ. Кортесъ, довольный пріобртеніемъ столькихъ васалловъ для короны, отправился въ скоромъ времени въ назначенный портъ, общавъ постить снова Семпоаллу, гд дло его было отчасти кончено.
Мстность, избранная для новаго города, была не боле, какъ въ полу-лиг разстоянія, на обширной и плодородной равнин, портъ могъ служитъ довольно сноснымъ убжищемъ для судовъ. Кортесу нужно было немного времени для опредленія окружности городской стны и мстъ для форта, провіантскихъ магазиновъ, ратуши, церкви и другихъ публичныхъ зданій. Дружелюбные Индійцы помогали съ жаромъ своимъ новымъ союзникамъ и натаскали имъ вдоволь камня, извести, глины, лса и сушеныхъ на солнц кирпичей. Вс принялись усердно за работу. Генералъ трудился вмст съ послднимъ солдатомъ и поощрялъ всхъ словомъ и примромъ. Въ нсколько недль, дло было сдлано и воздвигся городъ, хотя и не совершенно достойный своего пышнаго имени, но соотвтствовавшій большей части потребностей своего назначенія. Онъ могъ служить хорошимъ опорнымъ пунктомъ для дальнйшихъ операцій, убжищемъ для больныхъ и раненныхъ, а также для самой арміи, въ случа, еслибъ она претерпла пораженіе, магазиномъ для разныхъ припасовъ или вещей, которыя могли бы прибыть изъ отечества или отсылаться туда, портомъ для судовъ, и, наконецъ, достаточно крпкою позиціей для владычества надъ окрестною страною.
То была первая колонія — плодовитая прародительница такого множества другихъ — въ Новой-Испаніи. Простодушные туземцы привтствовали ее съ удовольствіемъ, надясь на спокойствіе и безопасность подъ ея охранительною снью. Увы! они не могли читать въ будущемъ, иначе нашли бы мало причинъ радоваться этому предтеч переворота, боле грознаго, чмъ все, что имъ предсказывали ихъ барды и пророки. То былъ не благодтельный Кветцалькоатль, возвратившійся къ своему народу, съ миромъ, свободой и просвщеніемъ. Правда, оковы ихъ будутъ разбиты, за обиды ихъ будетъ страшно отмщено гордымъ Ацтекамъ, но все это сдлаетъ могучая рука, которая низвергнетъ въ прахъ и притснителей и угнетенныхъ. Свта’ просвщенія озаритъ ихъ страну, по то будетъ свтъ пожирающаго пламени, передъ которымъ падутъ и исчезнутъ ихъ обычаи, ихъ варварская слава, ихъ народное существованіе, даже самое имя! Приговора’ былъ уже произнесенъ, лишь-только нога благо человка ступила на ихъ почву.

VIII.
Еще ацтекское посольство.— Низверженій идоловъ.— Депеши посылаются въ Испанію.— Заговоръ въ лагер.— Истребленіе флота.
1519.

Пока вс занимались устройствомъ новой колоніи, Испанцы были однажды значительно изумлены появленіемъ посольства изъ Мехики. Всть о заключеніи въ тюрьму сановниковъ Монтезумы разнеслась быстро но всему государству, и когда достигла столицы, то всхъ изумило до крайности неслыханное дерзновеніе чудныхъ пришельцевъ. Въ Монтезум вс другія чувства — даже чувства страха — были поглощены негодованіемъ, и онъ обнаружила’ всю свою обычную энергію въ немедленныхъ приготовленіяхъ для наказанія мятежныхъ васалловъ и страшнаго мщенія за оскорбленное величіе его короны. Но когда освобожденные Кортесомъ ацтекскіе вельможи прибыли въ Мехико и донесли объ учтивомъ обхожденіи съ ними испанскаго генерала, гнвъ Монтезумы смягчился, и суеврные страхи, овладвшіе имъ снова, навели его опять на прежнюю робкую и миролюбивую политику. Въ-слдствіе чего, онъ отправилъ къ Испанцамъ посольство — двухъ юныхъ своихъ племянниковъ и четверыхъ изъ старйшихъ придворныхъ сановниковъ и снабдилъ ихъ, со своею всегдашнею щедростью, истинно-царскимъ подаркомъ, состоявшимъ изъ золота, богатыхъ бумажныхъ тканей и превосходныхъ узорчатыхъ перяныхъ плащей. Послы, представъ Кортесу, вручили ему подарки и вмст съ тмъ изъявили признательность своего повелителя за старанія его объ освобожденіи схваченныхъ Тотонаками ацтекскихъ вельможъ. Монтезума съ огорченіемъ удивлялся, между прочимъ, покровительству, которое Испанцы оказываютъ его мятежнымъ васалламъ. Онъ увренъ, что они т самые чужеземцы, которыхъ пришествіе такъ давно предсказывали оракулы, и которые должны быть одного происхожденія съ нимъ. Изъ уваженія къ Испанцамъ, онъ готовъ пощадить Тотонаковъ, пока у нихъ гостятъ чужестранцы, но время мщенія прійдетъ своимъ чередомъ.
Кортесъ, угощая пословъ, старался выказать открытое гостепріимство и обнаружить передъ ними свои ресурсы, чтобы доставить имъ развлеченіе и напечатлть въ памяти ихъ свое могущество. Онъ отпустилъ ихъ съ бездльными подарками и съ порученіемъ выразить Монтезум его почтительность и сказать, что онъ надется имть честь представиться ему лично въ столиц, гд уничтожатся всякія недоразумнія.
Тотонаки едва врили себ, узнавъ о подробностяхъ этого свиданія. Не взирая на присутствіе Испанцевъ, они ожидали съ боязнью послдствій своего опрометчиваго поступка съ ацтекскими сборщиками, удивленіе ихъ возвысилось до благоговнія передъ чудными пришельцами, которые на такомъ разстояніи могли имть таинственное вліяніе на грознаго Монтезуму.
Вскор посл этого, кацикъ Семпоаллы просилъ Испанцевъ помочь ему въ ссор съ однимъ сосднимъ городомъ. Кортесъ, какъ добрый союзникъ, пошелъ туда съ частію своихъ воиновъ. На этомъ переход, одинъ простой солдатъ, по имени Морла, отнялъ у какого-то туземца пару домашнихъ птицъ. Кортесъ, разгнванный такимъ явнымъ нарушеніемъ своихъ приказаній, и понимая важность хорошаго мннія своихъ союзниковъ о честности Испанцевъ, веллъ повсить виновнаго немедленно, подл дороги, къ-счастію, при этомъ случился Педро де-Альварадо, будущій завоеватель Квич, ршившійся обрзать веревку, пока въ тл казненнаго еще не совершенно угасла жизнь. Вроятно, онъ разсчитывалъ, что для примра было сдлано достаточно, и что пожертвованіе безъ нужды жизнью одного Испанца было бы слишкомъ ощутительно въ ихъ маленькомъ войск. Анекдотъ этотъ достоинъ вниманія, какъ доказательство строгой дисциплины, въ которой Кортесъ держала, своихъ солдатъ, и вмст съ тмъ вольности, какую позволяли себ его главные помощники, считавшіе его почти равнымъ себ — такимъ же какъ они искателемъ приключеній. Такое чувство товарищества ввело между ними духъ неповиновенія, который длалъ положеніе Кортеса, какъ начальника, груднымъ и щекотливымъ.
Достигнувъ враждебнаго кацику города, находившагося въ нсколькихъ лигахъ отъ прибережья, союзники были приняты дружески и Кортесъ съ удовольствіемъ примирилъ между собою спорившіяся отрасли тотонакскаго семейства безъ малйшаго кровопролитія. Посл этого, онъ воротился въ Семпоаллу, гд народъ привтствовалъ его съ восторгомъ, потому-что былъ убжденъ теперь столько же въ его правосудіи и умренности, сколько и въ воинскихъ доблестяхъ. Въ знакъ благодарности, кацикъ привелъ къ генералу восемь прекрасныхъ Индіанокъ, богато одтыхъ, увшанныхъ золотыми ожерельями, браслетами и другими украшеніями, и сопровождаемыхъ множествомъ прислуживавшихъ имъ невольницъ. То были дочери главныхъ тотонакскихъ вождей и кацикъ предлагалъ ихъ въ жены испанскимъ военачальникамъ. Кортесъ принялъ красавицъ очень-ласково, но сказалъ кацику, что он сначала должны быть окрещены, такъ-какъ сыны истинной церкви не могутъ имть никакихъ связей съ язычницами, при этомъ случа, онъ объявилъ, что великая цль его экспедиціи — отклоненіе туземцевъ отъ ихъ языческаго нечестія, и убждалъ тотонакскаго владтеля ниспровергнуть идоловъ и замнить ихъ символами истинной вры.
Тотъ отвчалъ на это по-прежнему, что боги его достаточно хороши, и вс доводы генерала, подкрпленные краснорчіемъ отца Ольмеды, остались безуспшными. При такомъ многобожіи, кацикъ имлъ понятіе о Существ Верховномъ и безконечномъ, Творц вселенной, но омраченный умъ его не могъ постичь, какъ такое Существо могло снизойдти до принятія образа человческаго, со всми тлесными слабостями, и сдлаться на земл добровольною жертвой преслдованія со стороны тхъ, кого произвело на свтъ Его дыханіе. Онъ объявилъ Испанцамъ напрямикъ, что будетъ сопротивляться всякому оскорбленію, которое вздумаютъ сдлать его богамъ, и убжденъ, что и сами боги отомстятъ за неуваженіе къ нимъ немедленнымъ истребленіемъ враговъ своего величія.
Но ревность христіанъ воспламенилась слишкомъ-горячо, и ее не могли остановить увщанія или угрозы. Въ-продолженіе пребыванія своего въ этой земл, имъ не разъ случалось видть варварскіе обряды туземцевъ, кровавыя жертвоприношенія и отвратительные пиры людодовъ. Душа ихъ болла отъ такихъ гнусныхъ зрлищъ и они единогласно ршились содйствовать генералу, когда тотъ объявилъ, что ‘небо никогда не улыбнется ихъ предпріятію, если они впредь допустятъ такіе ужасы, самъ же онъ, съ своей стороны, ршился низвергнуть индійскихъ идоловъ немедленно, сейчасъ же, хотя бы это стоило ему жизни’. Отлагать святое дло — грхъ. Въ энтузіазм своемъ, Испанцы пренебрегли совтами политики и даже простаго благоразумія.
Почти не дождавшись приказаній своего главнокомандующаго, Испанцы направились къ одному изъ главныхъ теокалли или храмовъ, воздвигнутыхъ на, высокомъ пирамидальномъ фундамент, съ крутымъ каменныхъ всходомъ посередин. Кацикъ, угадавшій ихъ намреніе, немедленно созвалъ къ оружію своихъ, индійскіе воины стеклись со всхъ сторонъ, рзко вскрикивая и громя оружіемъ: жрецы въ темныхъ бумажныхъ одеждахъ, съ распущенными волосами, слипшимися отъ крови и разметанными въ дикомъ безпорядк, бросились въ толпы и убждали ихъ съ бшеными жестами защитить отъ насилія боговъ! Вмсто прежняго дружества, между недавними союзниками настала общая шумная суматоха, раздались военные крики и угрозы.
Кортесъ принялъ по своему обыкновенію мры быстрыя и ршительныя. Онъ веллъ солдатамъ схватить кацика и нкоторыхъ главныхъ жрецовъ, и приказалъ имъ усмирить народъ, въ противномъ случа, говорилъ онъ кацикамъ и жрецамъ, вс они заплатятъ жизнью, если хоть одна стрла будетъ пущена въ Испанцевъ. Марина, въ то же время, доказывала имъ безразсудство сопротивленія и напомнила кацику, что если онъ теперь разссорится съ Испанцами, то останется безъ защиты противъ страшнаго мщенія Монтезумы. Доводы эти подйствовали на тотонакскаго владтеля и онъ, закрывъ лицо обими руками, сказалъ, что боги сами покараютъ святотцевъ за ихъ дерзновеніе.
Христіане не задумались воспользоваться безмолвнымъ согласіемъ кацика. Пятьдесятъ солдатъ бросились по знаку генерала на главный всходъ храма, взошли на самый верхъ зданія, гд стны почернли отъ человческой крови, сдернули съ подножій огромныхъ деревянныхъ истукановъ и притащили ихъ къ закраин террасы. Фантастическія формы и лица идоловъ, имвшія символическое значеніе, о которомъ Испанцы не заботились нисколько, казались въ ихъ глазахъ безобразнымъ подобіемъ сатаны, они ринули эти исполинскія чудовища внизъ, но уступамъ пирамиды, среди восклицаній торжествующихъ товарищей и стоновъ и стованій туземцевъ, потомъ они довершили священный подвигъ тмъ, что сожгли ихъ всенародно.
Результатъ былъ тотъ же, что въ Козумел. Тотонаки, видя безсиліе боговъ, не защитившихъ своихъ храмовъ и даже не наказавшихъ своихъ оскорбителей, потеряли къ нимъ всякое уваженіе, особенно сравнивая ихъ съ могуществомъ грозныхъ и таинственныхъ чужестранцевъ. По приказанію Кортеса, съ пола и стнъ теокалли тотчасъ же смыли богомерзкую нечистоту, индійскіе работники покрыли ихъ свжимъ слоемъ штукатурки, а на мст идоловъ былъ воздвигнутъ алтарь съ высокимъ крестомъ, увшаннымъ цвточными гирляндами и розовыми внками. Составилась процессія, въ которой нкоторые изъ главныхъ жрецовъ, замнивъ свои темныя мантіи блыми одеждами, шли съ зажженными свчами въ рукахъ, образъ Богоматери, вполовину закрытый украшавшими его цвтами, былъ взнесешь наверхъ и поставленъ на алтарь, процессія поднялась по крутому всходу, и отецъ Ольмедо отслужилъ торжественную обдню. Благолпіе церемоніи и пламенное краснорчіе добраго проповдника Слова Божія растрогали разнородныхъ его слушателей, и вс, Индійцы и Испанцы, если врить лтописцу, проливали слезы умиленія и восторга.
Старый солдатъ, Хуанъ де-Торресъ, израненный и разслабленный тлесными недугами, согласился остаться стражемъ святилища и научать Индійцевъ новой вр. Посл этого, Кортесъ, обнявъ своихъ тотонакскихъ союзниковъ — теперь братьевъ по религіи и оружію — отправился не теряя времени въ Вилла-Рику, гд ему нужно было сдлать кой-какія распоряженія передъ походомъ на столицу.
Онъ узналъ съ удивленіемъ, что въ его отсутствіе пришло въ портъ небольшое испанское судно съ двнадцатью солдатами и двумя лошадьми, подъ командою нкоего Сауседо, рыцаря Океана, который шелъ искать приключеній по слдамъ Кортеса. Не взирая на малочисленность, эта маленькая дружина была для него полезнымъ подкрпленіемъ. Испанцы узнали отъ прибывшихъ соотечественниковъ, что Веласкесъ, губернаторъ Кубы, получилъ недавно отъ правительства разршеніе основать колонію въ новооткрытыхъ странахъ.
Теперь Кортесъ ршился исполнить замыселъ, который занималъ его долгое время. Онъ зна.гь очень-хорошо, что вс акты магистрата новой колоніи, такъ же, какъ и его собственная верховная власть, ничтожны безъ одобренія короны, зналъ также, что сильная протекція, которую Веласкесъ имлъ при двор, будетъ употреблена на его гибель, лишь-только губернаторъ узнаетъ объ отступничеств своего прежняго подчиненнаго. А потому Кортесъ вознамрился предупредить его и послать въ Испанію судно съ депешами, адресованными на имя самого императора, съ подробнымъ описаніемъ сдланныхъ вновь открытій, и прошеніемъ утвердить его дйствія и разршить на дальнйшіе подвиги. Чтобы заврить благорасположеніе государя, Кортесъ счелъ необходимымъ отправить къ нему подарокъ, который бы внушилъ ему высокое мнніе о важности оказанныхъ корон услугъ, опредленная закономъ пятая доля казалась недостаточною. Кортесъ посовтовался со своими приближенными и уговорилъ ихъ отказаться отъ слдующей имъ части сокровищъ, а т, со своей стороны, обратились съ такимъ же увщаніемъ къ солдатамъ, представили имъ необходимость такого пожертвованія, и говорили, что это убдительное желаніе генерала, который подаетъ первый примръ, отдавая свою собственную пятую долю, равную королевской. Каждому солдату приходилось уступить немногое, но все вмст могло составить подарокъ, достойный такого великаго государя, пожертвованіемъ этимъ, они могутъ надяться заврить себ милостивое снисхожденіе за прошлое, и благосклонность монарха на будущее время — пожертвованіе будетъ только временное и вознаградится съ избыткомъ спокойнымъ обладаніемъ великолпныхъ сокровищъ, которыя ожидаютъ ихъ въ Мехик. Тотчасъ же пустили между солдатами бумагу, на которой приглашали записаться тхъ, кто согласенъ уступить свою часть, и объявили, что несогласные на это получатъ сполна все, что имъ слдуетъ. Ни одинъ не отказался подписаться — таково было могущество, пріобртенное Кортесомъ надъ этими алчными умами: они по его слову отдали безпрекословно даже самыя сокровища, которыхъ пріобртеніе было главною цлью ихъ отчаяннаго предпріятія {Carta de Vera-Cruz заключаетъ въ себ полную вдомость вещей, пріобртенныхъ Кортесомъ отъ Монтезумы, вотъ нкоторыя изъ нихъ:
Два ожерелья изъ золота и драгоцнныхъ камней.
Сто унцій золотаго песку, изъ котораго его высочество могъ видть, въ какомъ состояніи золото добывается въ той стран.
Дв птицы, изъ зеленыхъ перьевъ, съ ногами, клювомъ и глазами изъ чистаго золота, въ одной стать съ ними — золотыя животныя, похожія на улитокъ.
Большая крокодилова голова изъ массивнаго золота.
Птица съ зелеными перьями, съ золотыми клювомъ, ногами и глазами.
Дв птицы, сдланныя изъ нитокъ и перьевъ, стволы перьевъ хвоста и крыльевъ, а также ноги, глаза и клювы, изъ золота, птицы поставлены на двухъ выложенныхъ золотомъ прутьяхъ, воткнутыхъ въ украшенные золотыми и перяными узорами шары, блый и желтый, съ семью кистями изъ перьевъ для украшенія каждаго.
Большое серебряное колесо, всомъ въ сорокъ марокъ и нсколько меньшихъ колесъ изъ того же металла.
Ящикъ, покрытый вышитыми на кож перовыми узорами, съ большою золотою бляхой, всомъ въ семьдесятъ унцій, посередин.
Два куска протканной перьями бумажной матеріи, кром того одинъ разноцвтный, и еще одинъ съ черными и блыми фигурами.
Большое золотое колесо, съ изображеніями фигуръ странныхъ зврей и вырзанными пучками листьевъ, всомъ въ 3800 унцій.
Опахало изъ разноцвтныхъ перьевъ, съ тридцатью семью выложенными золотомъ прутьями.
Пять опахалъ изъ разноцвтныхъ перьевъ, у четырехъ изъ нихъ по десяти, у остальныхъ по тринадцати выложенныхъ золотомъ прутьевъ.
Шестнадцать щитовъ изъ дорогихъ каменьевъ, съ разноцвтными перьями, которыми украшены ихъ края.
Два куска бумажной матеріи, съ богатыми блыми и черными узорами.
Шесть ящиковъ, покрытыхъ накладнымъ золотомъ, съ чмъ-то похожимъ на митру въ середин.}!
Кортесъ отправилъ этотъ подарокъ при письм къ императору, въ которомъ отдалъ полный отчетъ обо всемъ, что съ нимъ случилось съ самаго отплытія изъ Кубы: о своихъ открытіяхъ, битвахъ и торг съ туземцами, объ обращеніи ихъ въ христіанство, о своихъ опасностяхъ и страданіяхъ, сообщилъ много подробностей о посщенныхъ имъ странахъ, и все, что онъ могъ развдать касательно мехиканской монархіи и ея государя. Онъ описывалъ затрудненія свои съ губернаторомъ Кубы: поступки войска относительно колонизаціи, и упрашивалъ императора утвердить ихъ дйствія и его власть, выражая притомъ полную увренность, что при содйствіи такихъ храбрыхъ сподвижниковъ, онъ покоритъ подъ владычество кастильской короны это индійское государство.
То было знаменитое первое, письмо, какъ его называютъ, котораго до-сихъ-поръ никто не могъ отъискать ни въ одной библіотек, ни въ одномъ архив Европы. Существованіе его подтверждается неоспоримо ссылками на него самого Кортеса въ послдующихъ письмахъ и сказаніями современниковъ. Общій смыслъ его переданъ Гомарой, духовникомъ Кортеса. Важность этого документа, безъ-сомннія, значительно преувеличена и, вроятно, если до него когда-нибудь доберутся, онъ немного интереснаго прибавить къ содержанію письма изъ Вера-Круса, которое служитъ основаніемъ этой части нашего разсказа. Источники свдній Кортеса не могли быть полне тхъ, которыми пользовались авторы послдняго документа. Онъ былъ даже мене удовлетворителенъ и правдивъ въ своихъ донесеніяхъ, если правда (въ чемъ обвиняетъ его по-паслышк Берналь Діасъ, не видавшій самаго письма), что онъ не сказалъ ни слова объ открытіяхъ Кордовы и Грихальвы.
Магистратъ Вилла-Рики, въ своемъ посланіи, имлъ главнымъ предметомъ то же, что Кортесъ, оно заключалось рзкимъ описаніемъ дурнаго управленія Веласкеса, котораго алчность, любостяжаніе и заботливость о своихъ только личныхъ выгодахъ, безъ соблюденія пользы государей и своихъ подчиненныхъ — были выставлены въ самомъ яркомъ свт. Магистратъ умолялъ государя не дозволять Веласкесу мшаться въ управленіе покой колоніи, которая отъ этого непремнно погибнетъ, но предоставить это Гернанду Кортесу, какъ способнйшему, по своимъ достоинствамъ и опытности, привести предпріятіе къ достославному окончанію.
Съ письмомъ этимъ отправилось другое, отъ имени воиновъ-гражданъ Вилла-Рики, которые, изъявляя государямъ свою врноподданническую преданность, упрашивали признать справедливыми ихъ дйствія и, главное, утвердить Кортеса въ званіи ихъ генерала.
Избраніе агентовъ для доставленія депешей было дломъ особенно-важнымъ, такъ-какъ отъ него зависла будущая участь колоніи и ея правителя. Кортесъ поручилъ это двумъ гидальгамъ, на которыхъ могъ вполн положиться: Франсиско де-Монтохо, прежнему приверженцу Веласкеса, и Алонзо Гернандесу де-Пуэрто-Карреро, послдній былъ близкимъ родственникомъ графу Меделлину, почему надялись, что знатная родня доставитъ ему при двор боле благопріятный пріемъ.
Вмст съ сокровищемъ, которое, по видимому, подтверждало фразу изъ письма магистрата, ‘что земля эта столько же обильна золотомъ, сколько и та страна, изъ которой царь Соломонъ добывалъ этотъ драгоцнный металлъ для своего храма’,— было, послано нсколькихъ индійскихъ іероглифическихъ манускриптовъ, начертанныхъ на бумажной ткани и на мехиканской agave. Непонятныя письмена, говоритъ одинъ лтописецъ, возбудили мало любопытства въ завоевателяхъ: хотя для философа, который бы увидлъ въ нихъ доказательства умственнаго образованія этого народа, они были несравненно занимательне подарковъ, свидтельствовавшихъ только о совершенств механическаго искусства. Къ подарку присоединили четырехъ индійскихъ невольниковъ, для образчика жителей тхъ странъ, — Ихъ освободили изъ клтокъ, въ которыхъ они содержались, въ ожиданіи времени жертвоприношенія. Для путешествія выбрали лучшее изъ судовъ, съ пятнадцатью матросами, и поручили его управленію Аламиноса, который долженъ быть пройдти Багамскимъ-Проливомъ къ сверу отъ Кубы или Фернандины, какъ ее тогда называли, и не останавливаться ни подъ какимъ видомъ ни у этого острова, ни въ какомъ бы ни было мст въ тхъ моряхъ. Съ этими инструкціями, 26 іюля, поплыло доброе судно въ Европу, нагруженное сокровищами и сопровождаемое усердными желаніями благополучнаго пути отъ всхъ жителей Вилла-Рика де-Вера-Круса.
Посл быстраго перехода, посланные увидли Кубу, и, не взирая на приказанія Кортеса, бросили якорь передъ Маріеномъ, находящимся на сверной оконечности острова. Это было сдлано для Монтехо, который непремнно желалъ постить свою плантацію, находившуюся по близости. Въ этомъ порт, одинъ матросъ урвался на берегъ и, пройдя почти черезъ весь островъ въ столицу Сан-Яго, распустилъ везд извстія объ экспедиціи, которыя достигли, наконецъ, слуха Веласкеса. То была первая всть, полученная здсь о войск и флот Кортеса съ самаго дня отправленія. Когда губернаторъ слушалъ разсказъ матроса, въ душ его кипла смсь любопытства, удивленія и бшенства. Въ первомъ порыв гнва, онъ излилъ цлый потокъ проклятій и упрековъ на своего секретаря и казначея, друзей Кортеса, рекомендовавшихъ его въ начальники экспедиціи. Облегчивъ себя нсколько такимъ-образомъ, онъ немедленно послалъ въ Маріонъ два судна, лучшихъ на ходу, съ приказаніемъ захватить бунтовщиковъ, а въ случа отплытія, гнаться за ними и поймать ихъ во что бы то ни стало.
Но прежде, чмъ суда успли прійдти въ портъ, птичка уже улетла и неслась по волнамъ Атлантическаго-Океана. Уязвленный заживое этою новою неудачей, Веласкесъ обратился съ горькими жалобами къ правительству, въ Европу, и посредствомъ монаха-ордена св. Іеронима, въ Гиспаньйолу, требуя правосудія. Іеронимисты доставили ему мало удовлетворенія, а потому онъ ршился произвести расправу самъ, и принялся снаряжать другую экспедицію, которая бы раздавила его непокорнаго подчиненнаго. Веласкесъ трудился неутомимо, постилъ вс части острова и употребилъ вс средства для скорйшаго исполненія своего намренія. Приготовленія эти длались въ большихъ размрахъ, а потому требовали, по-необходимости, многихъ мсяцевъ времени.
Между-тмъ, гонцы Кортеса все плыли и плыли благополучно впередъ, зайдя ненадолго на одинъ изъ Азорскихъ-Острововъ, они прибыли наконецъ, въ октябр мсяц, въ родной портъ Сан-Лукаръ. Такой переходи можетъ показаться слишкомъ долгимъ при теперешнемъ состояніи мореплаванія, но въ т времена онъ считался весьма-счастливымъ. Я отлагаю до одной изъ слдующихъ главъ разсказъ о томъ, что случилось съ агентами Кортеса по прибытіи ихъ въ Испанію, какъ ихъ приняли при двор, и какое впечатлніе произвели гамъ привезенные ими извстія и подарки.
Вскор посл отплытія ихъ изъ Вилла-Рики, случилось тамъ весьма-непріятное происшествіе. Нсколько человкъ, и въ глав ихъ священникъ Хуанъ-Діасъ, недовольные почему-то правленіемъ Кортеса, а, можетъ-быть, и не слишкомъ желавшіе отважиться на предстоявшую имъ опасную экспедицію, задумали захватить одно изъ судовъ, отправиться какъ-можно-скоре въ Кубу и донести обо всемъ губернатору. Заговоръ этотъ хранился въ такой тайн, что сообщники успли перевезти на судно провизію, воду и все нужное для путешествія, не возбудивъ ничьего подозрнія, наконецъ, умыселъ ихъ былъ обнаруженъ въ самую ночь, назначенную для отплытія, однимъ изъ нихъ же, почувствовавшимъ раскаяніе. Генералъ веллъ немедленно схватить виновныхъ и назначилъ надъ ними судъ, который, разумется, доказалъ неоспоримо ихъ преступленіе. Двое изъ главныхъ зачинщиковъ были приговорены къ смерти, третьему, лоцману, присудили отрубить ноги, а многихъ изъ остальныхъ высчь плетьми. Священникъ, вроятно, виновнйшій изъ всхъ, уцллъ, пользуясь привилегіями духовнаго званія. Одинъ изъ обреченныхъ на вислицу былъ тотъ самый альгвазилъ Эскудеро, который, какъ читатель, можетъ-быть, помнить, такъ ловко схватилъ Кортеса у церкви, служившей ему убжищемъ въ СапЯго на Куб. Подписывая смертные приговоры, генералъ воскликнулъ: ‘Какъ бы я желалъ не умть писать!’ Подобное восклицаніе было не въ первый разъ произнесено въ подобныхъ обстоятельствахъ.
Когда дла въ Вилла-Рик были устроены, Кортесъ послалъ Педро де-Альварадо, съ значительною частью войска, впередъ, въ Семпоаллу, гд вскор присоединился къ нему с.амъ съ остальною частію. Недавній заговоръ въ войск произвелъ, по-видимому, глубокое впечатлніе на умъ Кортеса и доказалъ ему, что въ лагер есть еще души робкія, на которыхъ нельзя вполн положиться и которыя могутъ распространить смена неудовольствія между своими товарищами, что боле ршительные, при первой неудач или первомъ повод къ ропоту, могутъ овладть судами и оставить начатое предпріятіе, которое было даже слишкомъ обширно, сопряжено съ слишкомъ-большими опасностями и не могло исполниться при уменьшенномъ числ войска. Опытъ доказалъ, что этого всегда слдовало ожидать, пока есть подъ рукою средства къ отступленію. Врнйшимъ способомъ достигнуть цли, было — отрзать эти средства, что навело его на смлую мысль истребить флотъ безъ вдому солдатъ.
Прибывъ въ Семпоаллу, онъ сообщилъ это намреніе нсколькимъ изъ своихъ надежнйшихъ приверженцевъ, которые съ жаромъ его одобрили. Черезъ нихъ, ему удалось убдить золотыми аргументами лоцмановъ, чтобъ они донесли ему о состояніи флота такъ, какъ онъ этого желалъ. Они увдомили его, что суда въ высшей степени ослабли въ своихъ связяхъ отъ претерпнныхъ ими жестокихъ бурь, а что еще хуже, подводныя части ихъ были продены червями, отъ-чего большая часть негодна на дальнйшую службу, а нкоторыя едва держатся на вод.
Кортесъ получилъ это извстіе съ удивленіемъ: ‘онъ ловко умлъ притворяться’, замчаетъ Лас-Казасъ, который не питалъ къ генералу особеннаго благорасположенія, ‘когда этого требовали его выгоды’.— ‘Если такъ’, воскликнулъ Кортесъ, ‘мы должны исполнить свою обязанность! Да будетъ воля Божія!’ Тогда онъ веллъ разснастить пять судовъ, которыхъ состояніе было найдено худшимъ, свезти съ нихъ на берегъ такелажъ, паруса, желзо и все, что можно, а самыя суда пустить на дно. Потомъ сдлали строгій осмотръ остальнымъ, и четыре изъ нихъ, по донесенію въ род перваго, претерпли ту же участь. Осталось одно только небольшое судно!
Когда извстіе объ этомъ дошло до Семпоаллы, оно повергло все войско въ неописанное отчаяніе. Они увидли себя разомъ отрзанными отъ друзей, семействъ, родины! Самыя твердыя души поколебались при мысли, что они покинуты безвозвратно на враждебномъ берегу — горсть людей противъ всхъ силъ могущественной державы. Когда пришло извстіе объ истребленіи первыхъ пяти судовъ, они согласились съ этимъ, какъ съ необходимою мрой, зная злокачественную дятельность червей въ тропическихъ моряхъ, по когда за тмъ послдовало уничтоженіе остальныхъ четырехъ судовъ, подозрніе въ истин сверкнуло въ умахъ и они почувствовали измну. Ропотъ, сначала глухой, усиливался больше-и-больше, и сталь угрожать открытымъ возмущеніемъ.— ‘Генералъ’, говорили они ‘повелъ насъ сюда на убой, какъ стадо животныхъ!’ Дло приняло самый бурный, оборотъ и Кортесъ никогда не былъ въ большей опасности какъ теперь.
Присутствіе духа не покинуло его. Онъ собралъ вокругъ себя всхъ, и, говоря боле тономъ убжденія, нежели власти, уврялъ ихъ, что суда были дйствительно найдены по осмотр совершенно негодными, а если онъ приказалъ истребить ихъ, то вся потеря была на его сторон, такъ-какъ суда эти были его собственностью — въ нихъ заключалось все, что онъ имлъ. Съ другой же стороны, говорилъ онъ, войско иметъ отъ этой мры явную выгоду, потому-что къ нему присоединилось сто человкъ способныхъ людей, которые до того времени оставались на судахъ безъ всякой пользы. Но еслибы даже флотъ и былъ оставленъ въ цлости, то и тогда отъ него ничего не выиграетъ теперешняя экспедиція: если она удастся, онъ не будетъ нуженъ, если же нтъ, то они будутъ слишкомъ-далеко внутри земли, и не воспользуются имъ. Онъ уговаривалъ ихъ обратить свои мысли въ другую сторону. Разсчитывать такимъ-образомъ случайности и средства къ отступленію недостойно храбрыхъ. Они приложили руку къ длу: значитъ, оглядываться назадъ, идучи впередъ, будетъ гибелью. Имъ остается только по прежнему быть увренными въ себ и въ своемъ генерал, и успхъ не можетъ быть сомнителенъ ‘Что касается до меня’, заключилъ онъ, ‘моя участь ршена. Я останусь здсь, пока при мн будетъ хоть одинъ товарищъ. Если есть трусы и малодушные, которые боятся опасностей нашего славнаго предпріятія — пусть они съ Богомъ возвращаются домой. Одно изъ судовъ оставлено. Пусть они возьмутъ его и отправляются на Кубу. Тамъ они могутъ разсказать, какъ они покинули своего начальника и своихъ товарищей, и ждать терпливо, пока мы воротимся, нагруженные добычею ацтекскаго государства!’
Ловкій ораторъ задлъ за чувствительную струпу своихъ сподвижниковъ. По-мр-того, какъ онъ говорилъ, досада ихъ Мало-по-молу замирала. Потускнвшія виднія будущихъ богатствъ и славы, оживленныя его краснорчіемъ, снова озарили ихъ воображенія. Когда прошелъ первый порывъ неудовольствія, они устыдились своей недоврчивости. Энтузіазмъ къ предводителю загорлся снова, они почувствовали, что только подъ его знаменами могутъ надяться на успхъ и побду, и выразили внутренній переворотъ своихъ чувствъ восторженными криками:
‘Въ Мехику! въ Мехику!’
Истребленіе Флота есть, можетъ-быть, замчательнйшій подвигъ въ жизни этого замчательнаго человка. Конечно, исторія представляетъ примры подобныхъ случаевъ въ крайности, нсколько подобной теперешней, но никогда вроятность успха не была такъ слаба, никогда пораженіе не было бы боле бдственнымъ. Въ случа неудачи, поступокъ его могъ показаться дломъ сумасшествія, а между-тмъ, онъ былъ слдствіемъ хладнокровнаго соображенія. Онъ поставилъ на карту все свое состояніе, славу, жизнь, и безстрашно ожидалъ ршенія судьбы. Для него не было середины: ему оставалось только успть или погибнуть. Принятая имъ мра значительно умножила вроятность успха. Но выполнить ее передъ глазами буйной, взбшенной и отчаянной толпы солдатъ — на это требовалась ршимость, какой въ исторіи мало примровъ.

КНИГА III.

ПОХОДЪ НА МЕХИКУ.

I.
Происшествія въ Семпоалл.— Испанцы поднимаются на плоскую возвышенность.— Живописные виды.— Сношенія съ туземцами.— Посольство въ Тласкалу.
1519.

Въ Семпоалл Кортесъ получилъ письмо отъ Эскаланте, оставленнаго начальникомъ въ Вилла Рик, въ которомъ тотъ увдомлялъ его, что три подозрительныхъ судна крейсируютъ около береговъ и не обращаютъ никакого вниманія за его сигналы. Это значительно встревожило генерала, который опасался найдти въ нихъ эскадру, посланную губернаторомъ Кубы для помхи въ его длахъ. Онъ немедленно отправился въ Вилла-Рику, взявъ съ собою нсколькихъ всадниковъ, и приказавъ слдовать за собою ‘небольшому отряду легкой пхоты, остатокъ арміи онъ поручилъ Альварадо и Гонзало де-Сандовалю, молодому гидальго, который началъ обнаруживать блестящія достоинства, доставившія ему въ-послдствіи почетное мсто между завоевателями Мехики.
Эскаланте уговаривалъ генерала отдохнуть по прізд въ городъ и предоставить ему отъискать пришельцевъ, но тотъ отвчалъ на это народною пословицей: ‘Cabra coja no tonga siesta’ {‘Раненная серпа не знаетъ сіэсты’.} и, не останавливаясь нисколько, направился мили на четыре далье къ скверу, гд, какъ ему сказали, должны были стоять на якор пришедшія суда. На пути онъ встртилъ трехъ Испанцевъ, только-что съхавшихъ на берегъ, которые за вопросъ: откуда они пришли, отвчали, что принадлежатъ къ эскадр, снаряженной Франсискомъ де-Гарай, губернаторомъ Ямайки. Сановникъ этотъ постилъ въ прошломъ году берегъ Флориды и получилъ изъ Испаніи, гд имлъ кой-какую протекцію при двор, разршеніе управлять странами, которыя онъ откроетъ по сосдству. Встрченные Кортесомъ люди были нотаріусъ и два свидтеля, посланные на берегъ для предостереженія Испанцевъ, чтобъ они посамовольничали на земляхъ, которыя Гарай могъ считать своими. Вроятно, ни губернаторъ Ямайки, ни его подчиненные не знали сами съ точностью границъ географическаго положенія этихъ земель.
Кортесъ понялъ съ разу, что тутъ ему опасаться нечего. Онъ былъ бы однако очень радъ, еслибъ могъ переманить въ свою экспедицію экипажъ пришедшихъ судовъ. Нотаріуса и свидтелей онъ уговорилъ безъ большаго труда, по когда подошелъ къ судамъ, то находившіеся на нихъ люди, недовряя доброму согласію между Кортесомъ и своими товарищами, отказались послать на берегъ шлюпку. Въ такомъ затруднительномъ положеніи, Кортесъ прибгнулъ къ хитрости.
Онъ веллъ троимъ изъ своихъ обмняться костюмами съ пришельцами и выстроилъ свой маленькой отрядъ въ виду судовъ, притворяясь, будто намренъ воротиться въ городъ, ночью же воротился къ тому же мсту, заслъ въ засаду и вслдъ переодтымъ сподвижникамъ подойдти къ берегу на разсвт, когда ихъ можно будетъ разсмотрть, но не узнать въ лицо, и длать судамъ знаки. Продлка эта удалась. Съ эскадры отвалила шлюпка, наполненная вооруженными людьми и четверо изъ нихъ выскочили на берегъ, но вскор увидали обманъ, когда Кортесъ бросился на нихъ изъ своей засады и взялъ въ плнъ. Остававшіеся на шлюпк товарищи ихъ испугались и погребли изо всхъ силъ къ судамъ, которыя тотчасъ же снялись съ якоря, бросивъ захваченныхъ на произволъ судьбы. Такъ кончилось все дло и Кортесъ возвратился въ Семпоаллу съ подкрпленіемъ нсколькихъ дюжихъ людей, а главное, успокоенный за счетъ того, что никто ему не мшаетъ.
Онъ началъ поспшно готовиться къ выступленію изъ тотонакской столицы. Силы, съ которыми онъ ршился предпринять походъ, состояли изъ четырехъ сотъ пхотинцевъ, пятнадцати всадниковъ и семи орудій. Кацикъ Семпоаллы снабдилъ его тысячью тремя стами индійскихъ воиновъ и тысячью тамановъ или носильщиковъ, — тащить пушки и нести багажъ, да кром того онъ взялъ съ собою сорокъ человкъ изъ главныхъ жителей, которые оставались при немъ заложниками, вожатыми, и помогали ему своими совтами между чуждыми народами, среди которыхъ ему приходилось быть. Они, дйствительно, были ему существенно полезны вовсе продолженіе похода.
Остальныхъ Испанцевъ оставилъ онъ для содержанія гарнизона въ Вилла-Рик, поручивъ начальство надъ городомъ алгвазилу Хуану де-Эскаланте, человку вполн ему преданному. Выборъ этотъ былъ благоразуменъ, потому-что необходимо было имть тутъ ффицера, который, въ случа нужды, противостоялъ бы непріязненнымъ вмшательствамъ въ дла Кортеса со стороны европейскихъ соперниковъ, и вмст съ тмъ умлъ бы поддержать доброе согласіе съ туземцами. Кортесъ совтовалъ тотонакскимъ старйшинамъ обращаться въ своихъ затрудненіяхъ къ Эскаланте, увряя ихъ въ дружеств и постоянномъ покровительств Испанцевъ, если они только останутся врными своему новому государю и своей покой религіи.
Предъ выступленіемъ въ походъ, генералъ обратился съ краткою рчью къ своимъ сподвижникамъ. Онъ сказалъ имъ, что теперь они приступаютъ настоящимъ образомъ къ исполненію предпріятія, которое было великимъ предметомъ ихъ желаній, и что божественный Спаситель доставитъ имъ побды въ битвахъ съ врагами Его святаго имени. Убжденіе это, прибавилъ онъ, должно быть нашею опорой, такъ какъ всякая другая помощь отъ насъ отрзана, надйтесь на провидніе и на твердость вашихъ храбрыхъ сердецъ. Въ-заключеніе сравнилъ онъ ихъ подвиги съ дяніями древнихъ Римлянъ,— ‘говорилъ словами медоваго краснорчія, которыхъ я и повторить не съумю’, разсказываетъ намъ слышавшій ихъ простодушный воинъ лтописецъ Берналь-Діасъ. Кортесъ, дйствительно, обладалъ въ высшей степени тмъ краснорчіемъ, которое проникаетъ солдатъ до глубины души: они сочувствовали ему вполн, а онъ раздлялъ ихъ романическую страсть къ слав и къ отважнымъ приключеніямъ.— ‘Готовы повиноваться теб!’ кричали они единогласно: ‘судьба наша, наше счастье и гибель, неразлучны съ тобою!’ Посл этого, простясь со своими гостепріимными индійскими друзьями, маленькая армія, воспламененная высокими замыслами и надеждами, начала походъ на Мехику.
Это было 16 августа 1519. Въ первый день пути, дорога пролегала черезъ tierra caliente, прекрасную землю, гд они такъ долго пробыли — страну ванили, какао, кошенили (апельсины и сахарный тростникъ были тамъ разведены въ-послдствіи) и другихъ природныхъ произведеній Мехики, сдлавшихся роскошью въ Европ, страну, гд цвты и плоды замняютъ другъ друга въ непрерывной послдовательности въ-теченіе круглаго года, гд втры пропитаны ароматами, которыхъ сильное благоуханіе производитъ даже болзненныя ощущенія на нервы человка, гд рощи наполнены разноцвтными птицами и наскомыми, золотистые отливы которыхъ блестятъ какъ алмазы на тропическомъ солнц. Таковы волшебныя прелести, поражающія чувства пришельца въ этой дивной стран. Но природа не забыла и здсь своихъ вчныхъ законовъ вознагражденія: то же палящее солнце, которое даетъ жизнь этимъ чудесамъ царствъ растительнаго и животнаго, производитъ злокачественную malaria‘а, со всми принадлежащими къ ней желчными недугами, неизвстными подъ холодными небесами свера. Время года, въ которое тутъ были Испанцы — лтніе, дождливые мсяцы — было то самое, когда страшное vomito свирпствуютъ тутъ съ жесточайшею яростью, когда европейскіи странникъ едва осмливается ступить на эту землю, а еще боле промедлить тутъ одинъ день. Въ хроникахъ завоеванія, мы не находимъ, однако, никакихъ сказаній о болзняхъ или сильной смертности: фактъ этотъ доказываетъ теорію тхъ, которые предполагаютъ, что желтая горячка явилась въ здшнихъ мстахъ гораздо посл занятія ихъ блыми, или по-крайней-мр то, что если она и существовала, то въ весьма смягченномъ вид.
Пройдя нсколько лигъ по дорогамъ, сдлавшимся почти непроходимыми отъ лтнихъ дождей, войска завоевателей начали постепенно подниматься по отлогому всходу,— который гораздо отложе на восточной, чмъ на западной сторон Кордильеровъ — ведущему къ плоской возвышенности Мехики. Къ исходу втораго дня, они достигли Халапы, мста, удерживающаго до-сихъ-поръ свое древнее ацтекское названіе, сообщенное и разведенному въ окрестностяхъ медицинскому растенію, извстному теперь во всемъ свт {Canvolvulus jalapae.}. Городъ этотъ расположенъ на средин длиннаго всхода, на высот, гд испаренія океана, идучи къ западу, поддерживаютъ своею влажностью роскошную зелень въ теченіе круглаго года. Хотя эти морскіе туманы нсколько заражаютъ воздухъ, однако климатъ здшній вообще пріятенъ и здоровъ. Богатый житель низменныхъ странъ удаляется сюда въ лтніе жары, а путешественникъ привтствуетъ съ восторгомъ дубовыя рощи, возвщающія ему, что онъ уже выше смертоноснаго вліянія vomito. Въ этомъ очаровательномъ мст, Испанцы наслаждались величественными зрлищами природы. Спереди у нихъ былъ крутой всходъ — начинающійся отсюда гораздо круче, на который имъ предстояло взбираться, вправо высились горы Sierra Madre, опоясанныя темными сосновыми лсами, и длинные ряды тнистыхъ холмовъ, которые тянулись вдаль, къ югу, какъ блестящая противоположность, стоялъ огромный пикъ Оризиба, въ одинокомъ величіи, одтый вчнымъ снгомъ, какъ исполинскій призракъ Андовъ. За собою, подъ ногами, они видли все великолпіе tierra caliente, ея прелесть и разнообразіе луговъ, ручейковъ, цвтущихъ лсовъ, разбросанныхъ по этому пространству веселыхъ индійскихъ деревень, а за всмъ этимъ виднлась по закраин горизонта свтлая черта, говорившая завоевателямъ, что тамъ океанъ, за которымъ ихъ отечество и родные.— Многимъ было суждено не видать ихъ никогда!
Поднимаясь извилинами вверхъ, среди видовъ, столь же отличныхъ отъ прежнихъ, какъ температура ихъ отъ жара tierra caliente, армія проходила по селеніямъ, имвшимъ по нскольку сотъ жителей, и на четвертые сутки достигла ‘крпкаго города’, какъ его называетъ Кортесъ, стоявшаго на утесистомъ возвышеніи — того самаго, который, какъ полагаютъ, извстенъ теперь подъ своимъ мехиканскимъ названіемъ Паулинко. Здсь ихъ радушно приняли жители, друзья Тотонаковъ. Кортесъ попытался сообщить имъ истины христіанства черезъ отца Ольмедо, котораго они выслушали ласково, и позволили водрузить на площади крестъ для будущаго поклоненія туземцевъ. Дйствительно, путь арміи обозначался этими символами спасенія, воздвигнутыми во всхъ мстахъ, гд это допускалось радушіемъ Индійцевъ, знаки эти имли тогда совершенно-другое значеніе въ этихъ уединенныхъ пустыняхъ.
Отсюда, войска вскор вошли въ грозное ущелье, ‘Проходъ Епископа’, какъ его теперь называютъ, гд горсть защитниковъ можетъ удержать безъ труда цлую армію. Вскор Испанцы испытали самую неблагопріятную перемну климата: холодные горные втры съ дождемъ, а потомъ, по мр подъема ихъ выше, съ градомъ и изморозью, проникали ихъ одежду и прохватывали до костей. Испанцы, прикрытые кирасами и одтые въ толсто подбитыя хлопчатою бумагою куртки, могли еще переносить холодъ и сырость, хотя долгое пребываніе въ знойномъ климат и сдлало ихъ весьма чувствительными къ такой внезапной перемн температуры, по бдные Индійцы, уроженцы tierra caliente, одтые слишкомъ-легко, поникали отъ суровости погоды и многіе изъ нихъ умерли на дорог.
Видъ страны былъ такой же дикій и печальный, какъ климатъ. Путь войска извивался по подошв огромнаго Соfre de Perote, одного изъ высочайшихъ волкановъ Новой-Испаніи, который обязанъ своимъ кастильскимъ и мехиканскимъ названіемъ наружному виду вершины, похожей на сундукъ {Ацтекское названіе этого волкана — Наухкампатепетль, отъ наухкампа, ‘нчто четвероугольное’, и тепетль, ‘гора’. Гумбольдтъ, бывшій на самой вершин, опредлилъ высоту его въ 13,414 футъ надъ поверхностью океана.}, въ наши дни, на верху его не замтно признаковъ кратера, хотя у подошвы видно множество слдовъ сильнаго волканическаго дйствія: огромныя пространства, покрытыя лавою, почернлыми скорями и золою, свидтельствуютъ о страшныхъ потрясеніяхъ земли, а гніющіе въ трещинахъ кусты и пни огромныхъ деревьевъ доказываютъ древность этихъ переворотовъ. Пробираясь съ трудомъ по такимъ унылымъ мстамъ, Испанцы часто шли по закраинамъ пропастей, на глубин которыхъ, тысячи на три футъ внизъ, взоръ ихъ могъ разглядывать другой климатъ и блестящее разнообразіе тропической растительности.
Трое сутокъ спустя посл этого утомительнаго странствованія, усталая армія прошла черезъ другое ущелье Sierra del Agua, и вскор очутилась въ открытой плодородной стран, въ прекрасномъ климат, принадлежащемъ умреннымъ широтамъ Южной-Европы. Она была въ это время на высот около семи тысячь футъ надъ поверхностью океана, тамъ, гд большое пространство плоской возвышенности разстилается на цлыя сотни миль по хребтамъ Кордильеровъ. Земля обнаруживала здсь признаки тщательной обработки, по большая часть ея произведеній была чужда Испанцамъ. Поля и живые заборы разныхъ породъ кактуса, высокій organum и плантаціи алоя съ роскошными гроздями желтыхъ цвтовъ на стройныхъ стебляхъ,— растенія, доставлявшаго Ацтекамъ одежду о питье — виднлись всюду. Растенія жаркаго и умреннаго пояса земли исчезали одно за другимъ, по мр всхода Испанцевъ за эту высокую плоскость. Гладкіе темнозеленые листы банановъ, этой главной такъ же какъ и дешевйшей пищи въ низменныхъ странахъ, давно уже не были видны въ окрестныхъ ландшафтахъ, одинъ только маисъ, съ питательными золотистыми верхушками, важнйшее произведеніе какъ высшихъ, такъ и нисшихъ уступовъ, красовался во всей гордости.
Войска вдругъ пришли къ мстамъ, похожимъ на окрестности многолюднаго города, когда они въ него вступили, городъ показался ямъ лучше даже Семпоаллы по величин и прочности своихъ зданій, сложенныхъ изъ камня и извести, обширныхъ и довольно-высокихъ. Испанцы насчитали тутъ тринадцать теокалли, а въ предмстіи видли хранилище, гд по словамъ Берналя Діаса было разложено въ правильныхъ кучкахъ сто тысячь череповъ человческихъ жертвъ! Онъ увряетъ, что считалъ ихъ самъ. Какъ бы мы ни смотрли на точность цифръ, все-таки несомннно, что число было ужасное. Испанцамъ было суждено освоиваться боле и боле съ этимъ омерзительнымъ зрлищемъ по-мр-того, какъ они приближались къ ацтекской столиц.
Владтель города управлялъ двадцатью тысячами васалловъ. Онъ былъ данникомъ Монтезумы и въ город содержался сильный мехиканскій гарнизонъ. Вроятно, владтель былъ предувдомленъ о приближеніи Испанцевъ и сомнвался въ удовольствіи, которое оно принесетъ его государю, какъ бы то ни было, онъ принялъ ихъ весьма-холодно, что имъ вовсе не понравилось посл чрезмрныхъ трудовъ и страданій послднихъ дней перехода. На вопросъ Кортеса, подданный ли онъ Монтезумы, онъ отвчалъ съ истиннымъ или притворнымъ удивленіемъ: — ‘А разв есть на свт люди, которые не васаллы Монтезумы?’ Генералъ отвчалъ ему довольно-рзко, что онъ не принадлежитъ къ числу такихъ людей, потомъ, объявивъ ему, откуда и зачмъ идетъ, сказалъ, что служитъ монарху, который иметъ васаллами государей столь же могущественныхъ, какъ самъ ацтекскій повелитель.
Кацикъ, въ свою очередь, постарался не уступить Испанцамъ въ пышномъ разсказ о величіи и богатствахъ индійскаго императора. Онъ сказалъ своему постителю, что Монтезума можетъ насчитать въ числ своихъ данниковъ тридцать, которые выставятъ по сту тысячь воиновъ каждый! что доходы его несчетны, такъ-какъ всякій подданный, какъ бы онъ ни былъ бденъ, долженъ платить что-нибудь, что доходы эти издерживаются на великолпіе его двора, на войско, которое постоянно въ пол, и на сильные гарнизоны, расположенные во всхъ большихъ городахъ имперіи, что боле двадцати тысячь жертвъ, добываемыхъ въ войнахъ, умерщвляется ежегодно на алтаряхъ его боговъ! Столица его, по словамъ кацика, выстроена на озер, находящемся въ центр обширной долины, а на озер владычествуютъ корабли Монтезумы, и къ столиц нтъ другаго пути, какъ по гатямъ, длиною но нскольку миль каждая, соединеннымъ въ составныхъ частяхъ своихъ деревянными мостами, которые можно поднимать, и такимъ образомъ прекращать всякое сообщеніе между столицею и окрестностями. Кацикъ насказалъ Кортесу много чудесъ въ отвтъ на его вопросы, и, какъ читатель легко себ вообразитъ, прикрашивалъ истину блестящимъ колоритомъ поэзіи. Правду ли говорилъ лукавый или легковрный кацикъ, этого Испанцы не могли ршить, но слышанныя ими подробности были не весьма успокоительнаго характера и могли бы поколебать душу такихъ же храбрецовъ, какъ и они. Но въ настоящемъ случа результатъ былъ далеко не тотъ. ‘Слышанныя нами слова’, говоритъ старый воинъ-лтописецъ, на сказанія котораго мы такъ часто ссылаемся, ‘какъ ни поражали насъ изумленіемъ, но внушали намъ — таково уже свойство Испанца,— только боле-сильное желаніе попробовать своего счастія въ Мехик, какимъ бы отчаяннымъ ни казалось такое предпріятіе’.
Въ дальнйшей бесд съ кацикомъ, Кортесъ спросилъ, много ли въ его владніяхъ золота, и нельзя ли взять нсколько для образца, на показъ своему государю. Но тотъ отказался, боясь навлечь на себя неудовольствіе Монтезумы. ‘Еслибъ онъ приказалъ, то все мое золото, я самъ и все мое имущество будетъ въ вашемъ распоряженіи’, прибавилъ онъ. Генералъ не настаивалъ дольше на этомъ пункт.
Любопытство туземцевъ было естественнымъ образомъ возбуждено странною одеждой, оружіемъ, лошадьми и собаками Испанцевъ. Марина, отвчая на ихъ разспросы, воспользовалась случаемъ разсказать о доблестяхъ своихъ новыхъ соотечественниковъ, и распространилась о ихъ подвигахъ и побдахъ и о необыкновенныхъ знакахъ уваженія, которые они получили отъ Монтезумы. Послднее произвело желанное дйствіе: вскор потомъ, кацикъ подарилъ генералу, въ знакъ своего благорасположенія, нсколько затйливо-сдланныхъ золотыхъ вещицъ, прислалъ къ нему своихъ невольницъ, для приготовленія хлба войскамъ, и распорядился о доставленіи имъ способовъ отдохнуть и подкрпиться, что теперь было для нихъ важне всего золота Мехико.
Испанскій генералъ, по своему обыкновенію, не пренебрегъ случаемъ внушить кацику великія истины откровенія, и выставить ему всю гнусность индійскаго язычества. Тотъ слушалъ его съ вжливымъ, по холоднымъ равнодушіемъ, Кортесъ, замтивъ это, вдругъ обратился къ своимъ солдатамъ съ восклицаніемъ, что теперь время водрузить тутъ крестъ! Они съ жадностью приготовились содйствовать его благочестивому намренію, и, вроятно, произошло бы то же, что въ Семпоалл, только съ другими послдствіями, еслибъ не вступился благоразумный отецъ Ольмедо и не пріостановилъ порыва пламеннаго рвенія къ връ Христовой. Онъ представлялъ, что водрузить крестъ между туземцами, въ теперешнемъ состояніи ихъ невднія и маловрія, значило бы предоставить поруганію это священное знаменіе, по выступленіи Испанцевъ отсюда. Единственное средство для успшнаго введенія истинной вры,— терпливое выжиданіе поры, когда можно будетъ внушить имъ уразумніе истины. Хладнокровная разсудительность добраго духовнаго отца восторжествовала наконецъ надъ пыломъ увлеченія воинственныхъ энтузіастовъ.
Великое счастіе для Кортеса, что Ольмедо не принадлежалъ къ числу тхъ фанатиковъ, которые въ подобныхъ случаяхъ не преминули бы раздуть въ немъ пламя религіозной восторженности и подстрекнуть пылкій духъ на безразсудные поступки, гибельные для предпріятія тмъ боле, что въ его глазахъ вс мірскія слдствія были ничтожны въ сравненіи съ великимъ дломъ обращенія. Для достиженія этой цли, неразборчивый умъ воина, привыкшаго къ суровой военной дисциплин, не задумался бы употребить силу въ случа недйствительности боле кроткихъ мръ. Ольмедо былъ изъ числа тхъ благодтельныхъ миссіонеровъ, которымъ римско-католическая церковь представляетъ много образцовъ, они полагаются боле на духовное оружіе, внушаютъ ученія любви и милосердія, способныя лучше всего другаго тронуть чувствительность, и пріобртаютъ участіе суровыхъ слушателей. Таково должно быть истинное оружіе церкви, таково — оружіе, употреблявшееся и въ первые вка христіанства, отъ этого мирное вліяніе его распространилось на отдаленнйшія страны земнаго шара. Не такъ дйствовали вообще завоеватели Америки, они предпочитали мусульманскіе способы убжденія первыхъ вковъ побдоноснаго исламизма, и шли съ мечомъ въ одной рук и съ библіею въ другой. Они требовали отъ побжденныхъ духовной и мірской покорности, мало заботясь объ искренности насильнаго убжденія обращенныхъ и много — о соблюденіи наружныхъ обрядовъ, установленныхъ церковью. Посянныя такимъ образомъ смена пропали бы давнымъ-давно, еслибъ въ-послдствіи не явились другіе миссіонеры, которые поселились между Индійцами и жили съ ними какъ съ братіями, стараясь долгимъ и терпливымъ воздлываніемъ умовъ ихъ приготовить сердца къ принятію истины и развитію ея зачатковъ.
Испанскій генералъ пробылъ въ этомъ город отъ четырехъ до пяти дней, для подкрпленія своего голоднаго и усталаго войска, ныншніе Индійцы показываютъ и теперь — по крайней-мр, они длали это въ конц прошлаго столтія — на древній кипарисъ, подъ тнью втвей котораго была привязана лошадь del conquistador, ‘завоевателя’, какъ Кортеса величаютъ par excellence. Дорога войску шла по широкой зеленой долин, орошенной благороднымъ потокомъ — обстоятельство, которое встрчается не часто въ изсякшей плоской возвышенности Новой-Испаніи, почва была покрыта лсами, которые въ наши дни попадаются въ тхъ мстахъ рже воды. Завоеватели, воцарившись тамъ, вскор истребили великолпные лса, которые во времена Ацтековъ могли соперничать по разнообразію и красот съ нашими лсами въ южныхъ и западныхъ штатахъ {Авторъ — Сверо-Американепъ. Прим. пер.}.
Вдоль рки, по обоимъ ея берегамъ, тянулся лиги на три или на четыре непрерывный рядъ индійскихъ жилищъ, ‘которыя почти касались одно другаго’, изъ чего слдуетъ заключить, что въ то время населеніе было тамъ несравненно многолюдне теперешняго. На дикомъ и неровномъ возвышеніи находился городъ, заключавшій въ себ пять или шесть тысячь жителей, съ крпостью со стнами и рвами, ‘совершенно похожею на европейскія крпости’. Пришедшія къ нему войска снова расположились на отдыхъ и были тутъ гостепріимно встрчены.
Теперь Кортесу надобно было ршить планъ своихъ будущихъ операціи. Въ послднемъ мст роздыха, жители совтовали ему направить путь къ древнему городу Чолуп, миролюбивые обыватели котораго, подданные Монтезумы, предпочтительно занимались разными механическими искусствами и по всей вроятности приняли бы ихъ хорошо. Но семпоалльскіе союзники совтовали имъ не полагаться за жителей Чолулы, ‘народъ лживый и вроломный’, а идти въ Тласкалу, храбрую маленькую республику, которая такъ долго сохраняла свою независимость противъ всхъ усиліи мехиканскаго оружія, народъ ея столько же правдивъ, сколько мужественъ и честенъ въ своихъ поступкахъ, онъ всегда былъ въ дружб съ Тотонаками, почему и теперь слдовало ожидать отъ него дружественнаго расположенія.
Аргументы индійскихъ союзниковъ убдили испанскаго генерала и онъ ршился ввриться доброжелательству Тласкаланцевъ, для этого онъ составилъ посольство изъ четверыхъ главныхъ Семноалланцевъ и отправилъ съ ними въ Тласкалу воинственный подарокъ — малиновую суконную шапку, мечъ и самострлъ, такъ-какъ оружіе это вообще возбуждало удивленіе туземцевъ. Онъ приложилъ къ подаркамъ письмо, въ которомъ просилъ позволенія пройдти съ своимъ войскомъ черезъ республику, заслуживающую удивленія по доблестямъ Тласкаланцевъ, сопротивлявшихся столько времени Ацтекамъ, которыхъ гордое государство онъ намренъ смирить. Посланіе это, написанное на добромъ кастильскомъ язык, не могло быть весьма понятнымъ для Тласкаланцевъ, но Кортесъ объяснилъ его значеніе посламъ, онъ разсчитывалъ притомъ, что таинственныя начертанія его поразятъ жителей и внушатъ имъ высокое мнніе объ умственныхъ достоинствахъ Испанцевъ, а вмст съ тмъ могутъ служить вмсто іероглифическихъ врительныхъ грамматъ, которыми обыкновенно снабжали туземныхъ пословъ.
Испанцы пробыли въ этомъ гостепріимномъ городъ трое сутокъ посл ухода пословъ, и снова выступили въ походъ. Хотя они находились въ дружественной стран, по шли какъ по земли непріятельской: конница и легкія войска въ авангард, а тяжело-вооруженные и артиллерія въ аррьергардъ, всегда въ боевомъ порядк. Они никогда не снимали латъ, ни днемъ, ни ночью, и ложились спать, держа оружіе на-готовь. Такая неусыпная бдительность была, можетъ-быть, утомительне тлесной усталости, но они знали свое превосходство въ открытомъ пол и чувствовали, что единственно опасное нападеніе со стороны Индійцевъ можетъ быть только тогда, когда ихъ застигнутъ въ-расплохъ. ‘Насъ мало противъ множества враговъ, храбрые товарищи’, говаривалъ имъ Кортесъ: ‘держитесь же всегда въ такомъ положеніи, какъ-будто вы не только готовитесь къ битв, но уже дйствительно начинаете ее!’
Избранный Испанцами путь былъ тотъ самый, который теперь ведетъ въ Тласкалу, но не тотъ, которымъ обыкновенно слдуютъ въ столицу изъ Вера-Круса, что составляетъ значительный обходъ къ югу, къ Пуэбль, по сосдству древней Чолулы. Нсколько разъ переправлялись они въ бродъ черезъ потокъ, который катится по этой прекрасной равнин, и останавливались по нскольку дней на дорог, въ надежд получать отвтъ отъ индійской республики. Неожиданная задержка пословъ была необъяснима генералу и производила въ немъ нкоторое безпокойство.
Подвигаясь дале впередъ по стран боле суровой, Испанцы были вдругъ остановлены замчательнымъ укрпленіемъ. То была каменная стна, вышиною въ девять футовъ, толщиною въ двадцать, съ парапетомъ въ полтора фута ширины, устроеннымъ на вершин для обороны защитниковъ, она имла только одинъ входъ, въ центр, состоявшій изъ двухъ полукружныхъ линій стны, закрывавшихъ одна другую такъ, что образовывался проходъ шириною въ десять шаговъ, находившійся совершенно подъ господствомъ внутренней стны. Укрпленіе это, простиравшееся больше чмъ на дв лиги, упиралось каждою оконечностію въ крутыя, утесистыя скалы. Оно было воздвигнуто изъ огромныхъ камней, правильно вытесанныхъ и наложенныхъ одинъ на другой безо всякаго цемента. Существующіе досель остатки, въ числ которыхъ есть камни во всю толщину стны, могутъ вполн свидтельствовать о ея прочности и массивности.
Странная постройка эта обозначала границы Тласкалы, цлью ея, какъ туземцы говорили Испанцамъ, было поставить преграду противъ мехиканскаго вторженія. Завоеватели остановились въ изумленіи передъ этимъ циклопическимъ памятникомъ, который весьма естественно наводилъ ихъ на раздумье о силахъ и ресурсахъ воздвигшаго народа, вмст съ тмъ оно произвело безпокойство на счетъ вроятнаго результата посольства ихъ въ Тласкалу, а, слдственно, и пріема, который тамъ ожидалъ ихъ самихъ. Но Испанцы были слишкомъ пылки и подобныя непріятныя догадки не долго мучили ихъ умы. Кортесъ, выхавъ передъ своею конницей съ восклицаніемъ: ‘впередъ, друзья! святой крестъ наше знамя, подъ которымъ мы должны побдить’, повелъ свое маленькое войско въ незащищенный проходъ. Черезъ нсколько минутъ, Испанцы ступали уже по земл свободной республики Тласкалы.

II.

Республика Тласкала.— Ея учрежденія.— Старинная исторія.— Споры въ сенат.— Отчаянныя битвы.
1519.

Прежде, чмъ мы послдуемъ за Испанцами въ Тласкалу, нелишнимъ будетъ сдлать очеркъ характера и узаконеніи народа, во многихъ отношеніяхъ замчательнйшаго во всемъ Анагуак. Тласкаланцы принадлежали къ одному великому народному семейству съ Ацтеками. Они пришли на плоскую возвышенность въ одно время со-своими соплеменниками, около исхода двнадцатаго столтія, и поселились на западныхъ берегахъ Тецкукскаго-Озера. Тутъ они прожили многіе годы въ занятіяхъ, свойственныхъ народу смлому и только отчасти просвщенному. Неизвстно, по какой причин, можетъ-быть, по своему бурливому нраву, они навлекли на себя ненависть сосдей, которые составили противъ нихъ союзъ и напали на нихъ, по сосди были разбиты на голову въ кровавомъ бою, происшедшемъ на равнинахъ Понаухтлана.
Найдя не по вкусу жизнь среди народовъ, такъ дурно къ нимъ расположенныхъ, побдители ршились переселиться. Они раздлились на дв части, изъ которыхъ одна, большая половина, направясь къ югу мимо великаго волкана Мехики, обошла древній городъ Чолулу и расположилась окончательно на мстахъ, защищенныхъ хребтомъ Sierra de Tlascala. Теплыя и плодородныя равнины, окруженныя этимъ суровымъ горнымъ братствомъ, общали изобильные способы существованія народу трудолюбивому, а утесистыя возвышенія представляли выгодныя позиціи для городовъ.
По прошествіи нкотораго времени, состояніе этого народа подверглось важной перемн. Монархія раздлилась сначала на два, а потомъ на четыре отдльныхъ владнія, которыя соединились между собою родомъ федеральнаго союза, вроятно, не совершенно точно опредленнаго. Каждое владніе имло однако своего верховаго правителя, независимаго у себя, и пользовавшагося сотовариществеппою властью съ остальными, когда дла касались всей республики: тогда вс правительственные вопросы, въ особенности на-счетъ мира или войны, ршались въ сенат или въ совт, составленномъ изъ четырехъ правителей и подчиненныхъ имъ вельможъ.
Нисшіе сановники были въ феодальной зависимости нкотораго рода отъ верховнаго, каждый въ своемъ участк, они обязаны были снабжать его столъ, содержать въ мирное время придворный штатъ и служить въ военное, за что пользовались защитою и покровительствомъ. Т же взаимныя обязательства существовали между частными владльцами нихъ васаллами, между которыми раздлялись земли каждаго округа. Такимъ-образомъ, была устроена въ республик система, которая хотя и не отличалась утонченностью разграниченій феодализма въ старомъ свт, однако имла главныя черты его характера въ личныхъ отношеніяхъ владній и васалловъ, въ обязательств воинской службы съ одной стороны, и покровительства съ другой. Эта форма правленія, совершенно отличная отъ системы правленія окружающихъ народовъ, существовала до самаго прихода Испанцевъ. Конечно, нельзя не считать доказательствомъ значительной степени образованности того, что такія многосложныя учрежденія держались столько времени, ненарушенными насиліемъ или духомъ партій со стороны котораго-нибудь изъ федеративныхъ владтелей, и были достаточны для огражденія правъ частныхъ людей, равно какъ и для защиты всей конфедераціи противъ вншнихъ враговъ.
Нисшее сословіе народа не пользовалось, однако, никакими преимуществами передъ равнымъ себ классомъ подданныхъ въ монархіяхъ, званіе ихъ тщательно опредлялось костюмомъ н воспрещеніемъ пользоваться наружными знаками отличія аристократіи.
Народъ, по преимуществу земледльческій, воздавалъ первыя почести, какъ большая часть суровыхъ, къ-несчастію, также и образованныхъ народовъ, воинскимъ доблестямъ. Въ Тласкал были учреждены общественныя игры, гд призы предназначались тмъ, кто отличался въ атлетическихъ упражненіяхъ, которыя подготовляли къ перенесенію военныхъ трудовъ. Побдоносные полководцы имли тріумфальные входы въ города, куда вводили длинною процессіей плнниковъ и вносили торжественно отбитую у непріятеля добычу, подвиги ихъ прославлялись и сохранялись въ народныхъ псняхъ, а изображенія ихъ, сдланныя изъ дерева или камня, красовались въ храмахъ. Все это было въ воинственномъ духъ республиканскаго Рима.
У Тласкаланцевъ былъ учрежденъ родъ рыцарскаго достоинства , подобно тому, какъ и у Ацтековъ. Ожидавшій почестей этого варварскаго рыцарства стерегъ свое оружіе и постился во храм дней пятьдесятъ или шестьдесятъ, а потомъ выслушивалъ важную рчь, въ которой излагались обязанности новаго званія. Затмъ слдовали разные оригинальные обряды, когда ему возвращалось оружіе, когда его водили въ торжественной процессіи но главнымъ улицамъ, посвященіе оканчивалось пиршествами и публичными увеселеніями. Новый рыцарь отличался съ той поры знакомъ своего званія п пользовался нкоторыми особенными привилегіями. Достойно вниманія то, что этою честью тамъ не отличали исключительно за военныя достоинства: ею награждали также общественныя заслуги другаго рода, какъ, на-примръ, мудрость въ совт, или сметливость и успхъ въ торговл, которая пользовалась у Тласкаланцевъ такимъ же высокимъ уваженіемъ, какъ у другихъ знаменитыхъ народовъ Анагуака.
Умренный климатъ плоской возвышенности доставлялъ вс способы для отдаленнаго торга. Плодородіе почвы обозначалось самымъ названіемъ страны: Тласкала значитъ ‘земля хлба’. Ея обширныя равнины, до самыхъ скатовъ скалистыхъ горъ, волновались желтыми полями маиса и полезнаго магуэйя, растенія, которое, какъ, мы уже видли, доставляло матеріалы для многоразличныхъ важныхъ издлій. Съ ними, равно какъ съ произведеніями земледльческими, купецъ спускался въ низменныя страны по скатамъ Кордильеровъ, странствовалъ по знойной tierra caliente и возвращался домой съ предметами роскоши, въ которыхъ природа отказывала климату его отечества.
Разныя ремесла шли впередъ по мръ увеличенія народнаго богатства и благоденствія, механическія искусства эти были, по-видимому, на той же степени, какъ и у другихъ народовъ Анагуака. Тласкаланскій языкъ, по словамъ національнаго историка, простой, какъ языкъ горныхъ жителей, былъ грубъ въ сравненіи съ обработаннымъ тецкукскимъ и даже съ народнымъ ацтекскимъ нарчіемъ, а потому не столько былъ способенъ для изящной словесности. Однако, Тласкаланцы не отставали отъ своихъ единоплеменниковъ въ наукахъ Календарь ихъ имлъ то же основаніе, что и у послднихъ, религія, архитектура, многіе законы и общественные обычаи были т же,— доказательство общаго источника всему этому. Божествомъ-покровителемъ ихъ былъ тотъ же свирпый богъ войны, какъ и у Ацтековъ, хотя онъ и назывался другимъ именемъ, храмы ихъ были также обагрены кровью умерщвленныхъ жертвъ, а столы пиршествъ трещали подъ такими же угощеніями людодовъ.
Хотя Тласкаланцы и не старались распространять свои владнія завоеваніями, однако благоденствіе ихъ возбудило нкогда зависть сосдей, и особенно въ богатомъ и многолюдномъ город Чолул. Это повело къ частымъ распрямъ и битвамъ, въ которыхъ перевсъ оставался почти всегда на сторон республиканцевъ. Въ-послдствіи, явились у нихъ гораздо опаснйшіе враги — Ацтеки, которымъ не нравилась независимость Тласкалы, въ то время, когда вс окружающіе народы признали надъ собою, одинъ за другимъ, ихъ вліяніе или владычество. Честолюбивый Ахайякатль потребовалъ отъ Тласкаланцевъ той же дани и того же повиновенія, которыми онъ пользовался отъ всхъ другихъ сосднихъ народовъ, въ случа отказа, онъ объявилъ, что Ацтеки сроютъ до основанія ихъ города и поступятъ съ ихъ землею, какъ съ непріятельскою.
‘На это высокомрное требованіе маленькая республика отвчала съ гордостью: ‘Ни мы, ни предки наши не платили дани и не повиновались никогда никакому чужеземному государю, никогда этого и не будетъ. Если враги вторгнутся въ нашу землю, мы съумемъ защитить ее, мы и теперь прольемъ кровь свою за свободу такъ же охотно, какъ ее проливали наши предки въ-старину, когда разбивали Ацтековъ на равнинахъ Понаухтлана!
Такой ршительный отвтъ накликалъ на нихъ силы грозной монархія. Произошло генеральное сраженіе, въ которомъ побдителями остались суровые республиканцы. Съ этой поры, непріязненныя дйствія между обоими народами продолжались съ большею или меньшею дятельностью, но всегда съ самою безпощадною свирпостью. Каждый плнникъ немилосердо приносился въ жертву богамъ. Дтей воспитывали отъ самой колыбели въ дух смертельной ненависти къ Мехиканцамъ, даже въ краткіе промежутки перемирій не произошло ни одного брака между людьми этихъ двухъ странъ, тогда-какъ союзы такого рода связывали между собою общественными узами большую часть единоплеменныхъ народовъ Анагуака.
Въ борьб этой Тласкаланцамъ много помогали Отоміи, дикое и воинственное племя, жившее первоначально къ сверу отъ мехиканской долины. Часть ихъ была допущена на поселеніе въ республик и люди эти вскор усилили собою ея войска. Храбрость ихъ и преданность новому отечеству пріобрли имъ довріе Тласкаланцевъ, которые поручили имъ защиту пограничныхъ мстъ. Горныя преграды, которыми окружена Тласкала, доставили ей много природныхъ крпкихъ позиціи, по съ восточной стороны она была открыта вторженію непріятелей, и тутъ-то, на равнин, шириною миль въ шесть, Тласкаланцы воздвигли грозную стну, до такой степени изумившую Испанцевъ, и посадили въ нее гарнизонъ изъ Отоміевъ.
По восшествіи своемъ на престолъ, Монтезума возобновилъ въ гораздо большихъ размрахъ усилія покорить Тласкалу. Его побдоносное оружіе спускалось по скатамъ Андовъ въ отдаленныя области Никарагву и Вера-Пасъ, надменный духъ его не могъ снести сопротивленія ничтожнаго клочка земли, простиравшагося въ длину на пятнадцать лигъ а въ ширину не больше какъ на десять. Монтезума послалъ противъ республики сильную армію, подъ предводительствомъ своего любимаго сына, но армія была разбита и сынъ погибъ въ бою. Разгнванный и огорченный монархъ приступилъ къ еще грознйшимъ приготовленіямъ. Онъ соединилъ войска пограничныхъ городовъ съ войскомъ имперіи, и послалъ эти страшныя полчища въ обреченныя за гибель долины Тласкалы. Но смлые горцы удалились въ природныя твердыни своей земли, и оттуда, хладнокровно дождавшись благопріятнаго случая, ринулись какъ горный потокъ на нападающихъ и отбили ихъ назадъ съ ужаснымъ кровопролитіемъ.
Не смотря на свои побды, Тласкаланцы были сильно стснены долговременными непріязненными дйствіями съ врагомъ, такъ далеко превосходившимъ ихъ въ числ и ресурсахъ. Войска Ацтековъ расположились между Тласкалой и берегомъ, отрзавъ всякое сообщеніе съ низменными странами и заставляя такимъ образомъ жителей продовольствоваться одними только произведеніями ихъ собственной почвы и мануфактуръ. Больше полустолтія Тласкаланцы не имли ни соли, ни хлопчатой бумаги, ни какао. Лишенія этого рода до такой степени подйствовали на ихъ вкусъ, что они снова пріучились къ употребленію соли не ране, какъ черезъ нсколько поколній посл завоеванія. Въ-продолженіе краткихъ интерваловъ между войнами, говорятъ, ацтекскіе вельможи, какъ настоящіе рыцари, посылали къ тласкаланскимъ вождямъ въ подарокъ эти припасы, въ знакъ уваженія, но народъ, какъ увряетъ индійскій лтописецъ, не подозрвалъ этого и подобныя сношенія не вели ни къ чему дале, не производили никакого вреда благу республики, ‘которая сохраняла ненарушимо свои обычаи, доброе правленіе и поклоненіе своимъ богамъ’.
Таково было состояніе Тласкалы въ эпоху прибытія туда Испанцевъ. Существованіе республики могло казаться довольно ненадежнымъ подъ тнью страшной державы, нависшей какъ снжная лавина надъ ея главою, но она была все еще сильна своими внутренними способами, а еще сильне непреклоннымъ духомъ народа, она пользовалась во всемъ Анагуак репутаціею честности и умренности въ мир, доблести на воин, ея благородная любовь къ независимости заслужила ей уваженіе даже со стороны враговъ. При такихъ свойствахъ народнаго характера и до такой степени изощренной смертельной ненависти къ Мехик, очевидно, что союзъ съ Тласкалой былъ бы чрезвычайно-полезенъ Испанцамъ въ ихъ теперешнемъ предпріятіи. Но онъ достался имъ не легко.
Тласкаланцы знали о приближеніи и побдоносномъ пути христіанъ, всть о которыхъ распространилась по всей плоской возвышенности, по они, по-видимому, не ожидали прихода чужеземцевъ въ своя границы. Теперь ихъ значительно озадачило посольство, требовавшее пропуска испанскаго войска черезъ ихъ землю. Великій совтъ собрался, но въ мнніяхъ членовъ было большое разногласіе. Нкоторые, припоминая преданія народнаго суеврія, полагали, что Испанцы т самые блые бородатые люди, о которыхъ предсказывали ихъ пророки и оракулы, во всякомъ случа, они враги Мехики, и, слдственно, могутъ помогать имъ въ борьб съ грозной монархіей. Другіе утверждали, что туземцы не могутъ имть ничего общаго съ предвщанными пришельцами: путь ихъ по стран обозначенъ низверженными изображеніями индійскихъ боговъ и посрамленными храмами. Почему Тласкаланцы могутъ звать, что они враги Монтезумы? Они принимали его посольства, брали его подарки, и теперь идутъ къ его столиц вмст съ его васаллами.
Послднія размышленія родились въ ум престарлаго Хикотенкатля, одного изъ четырехъ верховныхъ правителей республики. Онъ былъ почти слпъ, прожилъ, какъ говорятъ, далеко за столтіе. Сынъ его, запальчивый молодой человкъ одного имени съ отцомъ, начальствовалъ сильнымъ ополченіемъ тласкаланскихъ и отомійскихъ воиновъ на восточной границ. Старикъ совтовалъ напасть съ этимъ войскомъ на Испанцевъ: если оно побдитъ, то чужеземцы будутъ въ ихъ рукахъ, если его разобьютъ, то сенатъ можетъ отречься отъ такого дйствія, приписавъ его самовольству полководца, а не намреніямъ республики. Лукавый совтъ вождя поправился слушателямъ, хотя, конечно, въ немъ не было ничего рыцарскаго, и онъ не отличался прямотою, которою славились Тласкаланцы, но у Индійцевъ сила и хитрость, храбрость и обманъ допускались въ войн равномрно, какъ и у варваровъ древняго Рима.— Семпоалльскихъ пословъ ршено было задержать подъ предлогомъ, будто-бы желали ихъ присутствія при одномъ религіозномъ жертвоприношеніи.
Между-тмъ, Кортесъ пришелъ съ своею храброю дружиной къ каменной оград восточной границы Тласкалы. По той или другой причин, только тамъ въ это время не было отомійскаго гарнизона и Испанцы вступили въ проходъ, не встртивъ сопротивленія. Кортесъ похалъ съ кавалеріею впередъ для рекогносцировки, приказавъ пхот слдовать форсированнымъ маршемъ. Прохавъ лиги три или четыре, онъ увидлъ небольшой отрядъ Индійцевъ, вооруженныхъ мечами и щитами по обычаю страны. Они обратились отъ него въ бгство. Онъ длалъ имъ знаки, чтобъ остановить ихъ, но, видя, что они только прибавляютъ шагу, далъ шпоры коню, чему послдовали и остальные всадники, и вскор догналъ бгущихъ. Индійцы, убдившись въ невозможности уйдти, остановились, и, вмсто всегдашняго страха туземцевъ при вид вооруженныхъ всадниковъ, напали на нихъ съ яростью. Испанцы, однако, были имъ не по силамъ и вроятно изрубили бы ихъ безъ труда, еслибъ въ это время не показалось въ виду войско Индійцевъ, состоявшее изъ нсколькихъ тысячь человкъ и поспшавшее на выручку своихъ.
Увидя ихъ, Кортесъ веллъ немедленно одному изъ своихъ скакать назадъ и ускорить маршъ пхоты. Индійцы, пустивъ свои метательные снаряды, атаковали съ бшеною запальчивостью маленькую дружину Испанцевъ. Они старались вырывать копья изъ рукъ всадниковъ и стаскивать ихъ съ лошадей. Имъ удалось сдернуть на землю одного Испанца, который вскор умеръ отъ ранъ, и убить двухъ лошадей, которымъ, если врить лтописцу, перерубили шеи съ одного удара добраго меча! Въ повствованіяхъ объ этихъ походахъ бываетъ иногда одинъ только шагъ — и то небольшой — отъ исторіи къ поэзіи. Потеря лошадей, которыхъ вообще было такъ немного и которыя были такъ важны но своему нравственному эффекту, сильно огорчила Кортеса, которому легче было бы лишиться лучшаго всадника изъ своей кавалеріи.
Борьба была упорная и походила на баснословныя битвы испанскихъ балладъ, въ которыхъ горсть рыцарей сражается съ цлыми легіонами враговъ. Копья христіанъ производили и здсь ужасныя опустошенія, но имъ было бы нужно очарованное копье Астольфа, повергавшее однимъ прикосновеніемъ миріады, чтобъ одержать верхъ въ такомъ неровномъ бою. Вотъ почему они очень обрадовались, когда увидли быстро приближавшихся за помощь товарищей.
Лишь-только пхота достигла поля битвы, она, выстроившись наскоро, дала такой залпъ изъ пищалей и самострловъ, что непріятель дрогнулъ. Оглушенные скоре, чмъ испуганные громомъ выстрловъ огнестрльнаго оружія, раздавшимся здсь въ первый разъ, Индійцы прекратили битву, отступили въ порядк и оставили Испанцамъ открытую дорогу. Послдніе, слишкомъ довольные устраненіемъ этого препятствія, не думали о преслдованіи ретирующагося непріятеля и продолжали идти впередъ.
Путь ихъ пролегалъ черезъ страну, усянную индійскими хижинами, среди цвтущихъ полей маиса и магуэйя, свидтельствовавшихъ о трудолюбіи и благосостояніи жителей. Тутъ ихъ встртили два тласкаланскихъ посла, пришедшіе въ сопровожденіи двухъ Семпоалланцевъ. Депутаты эти, представясь генералу, извинялись въ нападеніи на его войска, увряя, что оно было сдлано самовольно и что въ столиц онъ будетъ принятъ со всевозможнымъ радушіемъ. Кортесъ выслушалъ ихъ благосклонно и притворялся, что вритъ имъ гораздо-больше, чмъ онъ поврилъ имъ въ сущности.
Становилось поздно и Испанцы прибавили шагу, желая добраться до ночи къ какому-нибудь боле удобному для ночлега мсту. Они нашли его на берегахъ рки, лниво катившейся по равнин, тамъ было нсколько покинутыхъ лачугъ, которыя солдаты перешарили въ надежд добыть себ чего-нибудь състнаго. Они нашли только нсколько смирныхъ животныхъ, похожихъ на собакъ, которыхъ немедленно убили, состряпали, и потомъ, приправя этотъ нелакомый ужинъ плодами туны, или индійской дикой смоковницы, росшей по сосдству, усмирили кое-какъ громкіе вопли своихъ голодныхъ желудковъ. Кортесъ принялъ на ночь всевозможныя предосторожности: отряды по сту человкъ каждый смняли другъ друга на часахъ, по нападенія не, было. Ночныя атаки не входили въ систему индійскаго образа войны.
На разсвт слдующаго дня, 2-го сентября, войска были снова на йогахъ и подъ оружіемъ. Кром Испанцевъ, Кортесъ имлъ съ собою до трехъ тысячь индійскихъ вспомогательныхъ воиновъ, которыхъ старался набирать въ пройденныхъ имъ дружественныхъ мстахъ, на послднемъ роздых къ нему присоединилось триста человкъ. Выслушавъ литургію, войско тронулось дале. Оно шло въ сжатомъ боевомъ порядк, генералъ совтовалъ своимъ, передъ выступленіемъ, не отставать и не выходить изъ рядовъ, такъ-какъ отсталые будутъ непремнно отрзаны бодрствующимъ и неусыпно стерегущимъ ихъ непріятелемъ. Конные хали по трое въ рядъ, чтобъ удобне поддерживать другъ друга. Кортесъ училъ ихъ держаться всегда вмст, въ самомъ жаркомъ пылу битвы, и никогда не атаковывать поодиначк, онъ показывалъ имъ также, какъ лучше держать копья, чтобъ ихъ не могли вырвать изъ рукъ Индійцы, безпрестанно покушавшіеся на это въ послдней битв. Во той же причин онъ приказывалъ имъ не размахивать копьями, а держать ихъ твердо и неподвижно, направляя прямо въ лица непріятелей.
Не успло войско отойдти далеко, какъ его встртили два остававшіеся въ Тласкал Семпоалланца, они донесли генералу съ испуганными лицами, что были измннически схвачены и заключены въ темницу, что ихъ хотли принести въ жертву богамъ на приближающемся празднеств Тласкаланцевъ, но что имъ удалось убжать ночью съ большимъ трудомъ. Они принесли также непріятную всть, что огромныя силы собираются противъ дальнйшаго похода Испанцевъ.
Вскор потомъ, завоеватели увидли сборище Индійцевъ, человкъ около тысячи, по-видимому, хорошо вооруженныхъ и размахивавшихъ оружіемъ въ знакъ браннаго вызова. Кортесъ, приблизясь на разстояніе звука голоса, веллъ переводчикамъ провозгласить, что онъ не иметъ враждебныхъ намреній, а желаетъ только пройдти черезъ ихъ страну, въ которую вступилъ какъ другъ. Объявленіе это было должнымъ образомъ внесено въ книгу королевскимъ нотаріусомъ Годоемъ, для того, чтобъ Испанцы не остались виноватыми въ случа кровопролитія. Эта мирная прокламація была принята по обыкновенію градомъ стрлъ, камней и легкихъ копіи, которыя застучали по желзнымъ бронямъ Испанцевъ и добрались до кожи нкоторыхъ изъ нихъ. Взбшенные болью, они потребовали, чтобъ генералъ повелъ ихъ въ атаку, и онъ огласилъ воздухъ военнымъ крикомъ: ‘Сант-Яго, на нихъ!’
Индійцы держались нсколько времени съ мужествомъ, но вскор начало отступать съ поспшностью, однако въ порядк. Разгорячившіеся Испанцы преслдовали съ большимъ жаромъ, чмъ благоразуміемъ, и допустили лукавому непріятелю завлечь себя въ тсное ущелье, пересченное ручьемъ, гд неровность почвы не дозволяла дйствовать артиллеріи и мшала движеніямъ конницы. Продолжая напирать впередъ и обогнувъ одинъ крутой заворотъ, они вдругъ увидли передъ собою многочисленное войско, которое заслоняло тснину, и занимало раскидывавшіяся за нею поля. Удивленнымъ глазамъ Кортеса оно показалось состоящимъ тысячь изо ста человкъ, ни одно преданіе не опредляетъ его меньше, какъ въ тридцать тысячь.
Индійцы представляли пестрое собраніе шлемовъ, оружія и разноцвтныхъ перьевъ, ярко блиставшихъ на утреннемъ солнц и перемшивавшихся со знаменами, изъ которыхъ замтне всхъ было украшенное изображеніемъ цапли на скал. То былъ извстный гербъ дома Титкала, который, вмст съ блыми и желтыми полосами на тлахъ людей и такими же цвтами на ихъ перяныхъ панцыряхъ, показывалъ, что это были воины Хикотенкатля.
Увидя Испанцевъ, Тласкаланцы испустило такой страшный военный крикъ или скоре визгъ, который пронзалъ слухъ своею рзкостью и который, вмст съ печальнымъ громомъ индійскихъ барабановъ, слышныхъ дальше чмъ на полу-лигу разстоянія, поразилъ бы ужасомъ самыя храбрыя сердца. Грозная масса эта двигалась за христіанъ, какъ-будто готовясь задавить ихъ своимъ числомъ. Но отважная дружина, въ сомкнутомъ строю и прикрытая крпкими латами, приняла натискъ не дрогнувъ, безпорядочныя тьмы непріятелями, бснуясь и шумно толпясь вокругъ Испанцевъ, подавались назадъ, по-видимому, для того, чтобъ съ новыми и усугубленными силами снова устремиться впередъ.
Кортесъ, бывшій по своему обыкновенію всегда впереди, тщетно порывался пробиться съ конницей сквозь чащу непріятеля и открыть проходъ пхот. Люди его, конные и пшіе, держались въ боевомъ порядк непоколебимо, не представляя врагамъ ни одного беззащитнаго пункта. Часть Тласкаланцевъ, уговорившись между собою, вдругъ напала на солдата, по имени Морана, одного изъ лучшихъ здоковъ, они успли стащить его съ лошади, которую убили несчетными ударами. Пшіе Испанцы устремились съ отчаяннымъ усиліемъ на выручку товарища изъ рукъ непріятеля и на избавленіе его отъ ужасной участи плнника, закипла яростная борьба надъ распростертымъ трупомъ лошади, десять Испанцевъ было ранено прежде, чмъ имъ удалось вырвать у нападающихъ несчастнаго кавалериста, который былъ, однако, до того израненъ, что умеръ на другой день. Индійцы унесли съ торжествомъ мертваго коня и разослали разрубленные остатки его въ вид трофея по городамъ Тласкалы. Обстоятельство это смутило испанскаго генерала: оно отняло у животныхъ сверхъестественную силу, которою ихъ обыкновенно облекало суеврное воображеніе туземцевъ. Для сохраненія такого нравственнаго Эффекта, Кортесъ приказалъ потихоньку зарыть въ землю убитыхъ наканун двухъ коней.
Наконецъ, непріятель, тснимый всадниками и стаптываемый копытами лошадей, началъ мало-по-малу отступать. Во все время этой жаркой счи, индійскіе союзники оказались весьма полезными Испанцамъ: они бросались въ воду и барахтались съ непріятелями съ отчаяніемъ людей, ‘которыхъ однимъ спасеніемъ была безнадежность на спасеніе’. ‘Я вижу впереди одну только смерть!’ кричалъ Марин одинъ изъ семпоалльскихъ вождей: ‘намъ ни за что не пройдти здсь живыми.’ ‘Христіанскій Богъ съ нами’, отвчала ему неустрашимая женщина. ‘Онъ проведетъ насъ.’
Среди шума битвы слышался голосъ Кортеса, ободрявшій солдатъ: ‘Если мы не побдимъ теперь’, восклицалъ онъ, ‘крестъ Христа никогда не водрузится въ этой земл! Впередъ, товарищи! Разв были когда-нибудь примры, чтобъ Кастильцы оборачивались спиною къ врагамъ?’ Одушевленные словами и геройскимъ примромъ вождя, солдаты съ отчаянными усиліями пробили себ наконецъ путь сквозь темныя колонны непріятеля и выбрались изъ ущелья на открытую равнину.
Тутъ, зная свое превосходство, они съ раза почувствовали прежнюю самоувренность. Конница вскор очистила пространство для маневровъ артиллеріи, густыя тучи противниковъ представляли выстрламъ врную цль, громъ орудій, изрыгавшихъ потоки огня и клубы срнистаго дыма, страшное опустошеніе въ рядахъ и страннымъ образомъ изувченныя тла убитыхъ — все это привело варваровъ въ ужасъ и отчаяніе. У нихъ не было оружія, которое могло бы бороться противъ этихъ гибельныхъ жерлъ, ихъ собственные жалкіе метательные снаряды, пущенные неврною рукою, упадали по-видимому безвредно на заколдованныя головы христіанъ. Смущеніе ихъ увеличивалось отъ желанія уносить съ поля битвы мертвыхъ и раненныхъ, что было въ обыча у народовъ Анагуака, но неминуемо подвергало ихъ теперь еще большимъ потерямъ.
Восьмеро главныхъ индійскихъ вождей пало. Хикотенкатль, видя себя не въ силахъ держаться противъ Испанцевъ въ открытомъ пол, веллъ отступать. Тласкаланское войско, далеко не похожее на пораженныхъ паническимъ страхомъ варваровъ, оставило поприще въ порядк хорошо устроенной арміи. Кортесъ теперь, какъ и наканун, былъ слишкомъ доволенъ своимъ настоящимъ преимуществомъ, и не думалъ о преслдованіи. Время было за часъ до солнечнаго заката и онъ заботился только о томъ, какъ бы занять до ночи выгодную позицію, гд можно освжить раненныхъ и расположиться на бивакахъ.
Подобравъ раненныхъ, онъ тронулся впередъ не теряя времени, и передъ сумерками достигъ скалистой возвышенности Тцомпачтенетль, или ‘холма Тцомпачъ’. Онъ былъ увнчалъ родомъ башни или храма, котораго развалины и теперь видны. Первое попеченіе генерала было о раненныхъ людяхъ и лошадяхъ. Къ-счастію, Испанцы нашли обильные запасы провизіи въ сосднихъ хижинахъ, и т, по-крайней-мр, которые не слишкомъ пострадали отъ оружія Индійцевъ, отпраздновали побду пиршествомъ и радостью.
Число убитыхъ и раненныхъ съ обихъ сторонъ весьма загадочно. Индійцы должны были потерпть сильный уронъ, но обычай уносить съ поля битвы мертвыхъ длаетъ исчисленіе невозможнымъ. Главный уронъ Испанцевъ состоялъ, по-видимому, во множеств раненныхъ. Первою цлью воиновъ Анагуака въ битвахъ было добываніе плнниковъ, которые украшали ихъ тріумфы и доставляли жертвы богамъ. Христіане были очень-часто обязаны своимъ спасеніемъ такому зврскому суеврію. Если врить словамъ завоевателей, то потери ихъ въ сраженіяхъ были всегда незначительны, но тому, кто читалъ старинныя испанскія хроники о войнахъ ихъ съ неврными, все равно, Арабами или Американцами, не слишкомъ можно полагаться на ихъ численныя опредленія.
Происшествія этого дня доставили Кортесу много печальныхъ предметовъ для размышленія. Нигд не встрчалъ онъ такого стойкаго отпора, нигд въ Анагуак не встрчался онъ съ туземными воинами, до такой степени грозными по своему оружію, дисциплин и доблестямъ. Далеко не обнаруживая суеврнаго страха прочихъ Индійцевъ при вид Испанцевъ и ихъ вооруженія, Тласкаланцы смло боролись съ ними и уступили только неизбжному превосходству военнаго искусства блыхъ. К4къ важенъ былъ бы для него союзъ такого народа въ борьб съ ихъ единоплеменниками — Ацтеками! Но какъ привлечь ихъ на свою сторону? До-сихъ-поръ, они гордо отвергали вс его дружественныя предложенія, по-видимому, каждый шагъ Испанцевъ по этой многолюдной стран будетъ оспариваться съ такимъ же свирпствомъ. Воины его, а въ особенности Индійцы, праздновали дневныя событія бражничаньемъ и плясками, пснями веселья и криками торжества. Кортесъ поощрялъ ихъ, зная, какъ важна бодрость духа въ солдатахъ, но наконецъ возгласы ликованья замерли мало-по-малу, и въ тишин ночной много Тревожныхъ мыслей толпилось въ ум генерала, когда маленькая армія его спала крпкимъ сномъ въ лагерь, расположенномъ вокругъ индійскаго холма.

III.
Ршительная побда.— Индійскій совтъ.— Переговоры съ непріятелемъ.— Тласкалаyскій герой.
1519.

Во весь слдующій день, Испанцы отдыхали безпрепятственно и собирались съ силами посл усталости и жаркой битвы вчерашняго дня. Имъ было довольно занятія: они должны были чистить оружіе, дополнять уменьшенный запасъ стрлъ и приводить въ готовность все, за случай дальнйшихъ военныхъ дйствіи, еслибъ данный непріятелю жестокій урокъ оказался недостаточнымъ и не отбилъ у него охоты воевать съ ними. На второй день отдыха, Кортесъ, не получая отъ Тласкаланцевъ никакихъ просьбъ о мир и покорности, ршился отправить въ ихъ станъ посольство съ предложеніемъ прекращенія военныхъ дйствій и увреніемъ, что онъ желаетъ постить ихъ столицу какъ другъ. Онъ избралъ для этого двухъ главныхъ вождей, взятыхъ въ плнъ въ послдней битвъ.
Между-тмъ, не желая оставить людей своихъ въ опасномъ бездйствіи, которое непріятель могъ перетолковать какъ слдствіе робости и истощенія силъ, онъ взялъ съ собою конницу и легкія войска, способныя для этого дла, и отправился на фуражировку по сосдству. То была гористая страна, образуемая отраслью Тласкаланскаго-Хребта, съ зеленющимися скатами и долинами, покрытыми полями маиса и плантаціями магуэйя и съ многолюдными городами и деревнями на высотахъ. Въ одномъ изъ нихъ, какъ онъ разсказываетъ, оказалось три тысячи жилищъ. Въ нкоторыхъ мстахъ его встрчали ршительнымъ сопротивленіемъ, за которое онъ наказывалъ огнемъ и мечомъ. Посл успшной фуражировки, онъ возвратился къ своимъ, съ хорошимъ запасомъ провизіи и пригналъ съ собою нсколько сотъ индійскихъ плнниковъ. Въ лагерь, однако, онъ обращался съ ними кротко и старался вразумить ихъ, что онъ вовсе не желалъ прибгать къ такимъ насиліямъ, но вынужденъ къ нимъ неблагоразумными поступками ихъ же соотечественниковъ. Такимъ-образомъ, онъ надялся внушить народу убжденіе въ его сил и вмст съ тмъ въ дружественныхъ намреніяхъ, если они будутъ вести себя дружелюбно.
Въ лагер своемъ, онъ нашелъ пословъ, возвратившихся уже изъ стана Тласкаланцевъ. Они встртили Хикотенкатля лигахъ въ двухъ оттуда, гд онъ былъ расположенъ съ многочисленнымъ войскомъ. Кацикъ далъ имъ аудіенцію публично и веллъ воротиться съ такимъ отвтомъ: ‘Испанцы могутъ идти въ Тласкалу когда вздумаютъ, но когда прійдутъ туда, то мясо ихъ будетъ отрзано отъ костей для жертвы богамъ! Если же они останутся на мст, то я завтра посщу ихъ’. Послы прибавили, что у него подъ начальствомъ сила несметная, состоящая изъ пяти дружинъ, а въ каждой дружин не мене десяти тысячь человкъ. То былъ цвтъ тласкаланскихъ и отомійскихъ воиновъ, собранный подъ знамена своихъ вождей по приказанію сената, который ршился попробовать счастія въ правильномъ сраженіи и однимъ ударомъ истребить вторгвшихся въ республику чужеземцевъ.
Этотъ смлый вызовъ поразилъ непріятнымъ образомъ Испанцевъ, неприготовленныхъ къ такому неодолимому упорству непріятеля, представившаго имъ уже много доказательствъ своей неустрашимости и отваги. Имъ предстояло встртить, въ теперешнемъ ослабленномъ состояніи, еще боле грозное ополченіе враговъ. Война, но страшной участи, которая готовилась побжденнымъ, имла самый мрачный видъ и тяжко подавляла духъ завоевателей. ‘Мы боялись смерти’, говоритъ безстрашный Берналь Діасъ со своимъ всегдашнимъ простодушіемъ, ‘потому-что мы были люди.’ Едва ли нашелся во всемъ войск человкъ, который бы не исповдался отцу Ольмедо, во всю ночь раздававшему отпущеніе грховъ во имя святой церкви. Подкрпленные божественными таинствами религіи, католическіе воины спокойно ложились спать, приготовленные ко всякой участи, какая бы ихъ ни ожидала подъ знаменемъ креста.
Такъ-какъ битва была неизбжна, то Кортесъ ршился выступить и сойдтись съ непріятелемъ въ открытомъ пол. Это показывало самоувренность, которая должна была устрашить Тласкаланцевъ и воодушевить его собственныхъ людей, онъ разсчитывалъ, что энтузіазмъ ихъ могъ до нкоторой степени простыть, еслибъ имъ пришлось выжидать нападенія противниковъ, сидя въ бездйствіи за окопами. Ярко взошло солнце на слдующее утро, 5 сентября 1519, дня, знаменитаго въ исторіи испанскихъ завоеваній. Генералъ сдлалъ смотръ своему войску и сказалъ солдатамъ нсколько словъ въ ободреніе и для совта. Пхоту онъ увщевалъ полагаться больше на остріе, чмъ на лезвее меча, и стараться пронзать непріятельское тло, конниц — пускаться въ аттаку не во весь опоръ, направивъ копья прямо въ глаза Индійцевъ, артиллеріи, пищальникамъ и самопольщикамъ — поддерживать другъ друга, однимъ заряжать въ то время, какъ другіе будутъ палить, и такимъ-образомъ не прекращать огня ни на минуту во все продолженіе дла, а главное, держаться въ сомкнутомъ и неразрывномъ строю, такъ-какъ отъ одного этого зависитъ все ихъ спасеніе.
Не успли Испанцы отойдти на четверть лиги, какъ показалось тласкаланское войско, котораго густыя полчища занимали обширную луговую равнину, около шести квадратныхъ миль.. По наружности, число, о которомъ доносили Кортесу, не было преувеличено. Ничто не могло быть живописне этихъ индійскихъ батальйоновъ, съ пестро-раскрашенными нагими тлами простыхъ воиновъ, фантастическими шлемами вождей, блествшими золотомъ и до рогами каменьями, и яркими перяными одеждами, въ которыя они нарядились. Несчетныя копья и стрлы съ остріями изъ прозрачнаго ицтли или обожженной мди, сверкали на солнц какъ фосфорическія блестки на поверхности взволнованнаго моря, надъ арьергардомъ могучаго ополченія виднлись знамена, на которыхъ красовались гербы главныхъ тласкаланскихъ и отомійскихъ вождей. Среди послднихъ замтне всего было знамя съ блою цаплей на скаль, дома Хикотэнкатля, а еще важне золотой орелъ съ распущенными крыльями, подобный древне-римскому signum, богато украшенный изумрудами и серебряною рзьбою — великій штандартъ республики Тласкалы.
Вся одежда простыхъ воиновъ состояла въ пояс, обхватывавшемъ бедра, но тло было расписано красками отличительныхъ цвтовъ вождей, подъ знаменами которыхъ они сражались. Перяныя мантіи воиновъ высшаго разряда представляли на томъ же основаніи подобранные цвта, такъ точно, какъ у горныхъ Шотландцевъ цвтъ тартаны обозначаетъ кланъ, къ которому каждый принадлежитъ. Кацики и первоклассные вожди носили туники на ват толщиною въ два дюйма, которыя плотно облегали тло и защищали также плечи и бедра, поверхъ ихъ, богатые Индійцы носили еще тонкія золотыя или серебряныя брони, а на ногахъ были кожаные сапоги или сандаліи. Но великолпнйшею частью ихъ костюма — мантія изъ plumaje или перьевъ, съ затйливыми узорами, нсколько похожая на пышныя верхнія одежды, которыя рыцари среднихъ вковъ носили поверхъ латъ. Надъ этимъ живописнымъ и граціознымъ костюмомъ виднлся фантастическій головной уборъ изъ дерева или кожи, представлявшій обыкновенно голову какого нибудь дикаго звря, съ страшными рядами зубовъ. Этотъ шлемъ закрывалъ голову воина и производилъ самый уродливый и странный эффектъ, верхушка его украшалась великолпнымъ султаномъ изъ разноцвтныхъ тропическихъ перьевъ, которыхъ форма и цвта означали званіе и фамилію воина. Въ дополненіе къ оборонительному вооруженію, у нихъ были щиты, у иныхъ — деревянные и обтянутые кожей, но больше составленные изъ легкой рамы, переплетенной камышемъ и подбитой хлопчатою бумагой, были еще щиты, на которыхъ хлопчатая бумага покрывалась эластическимъ веществомъ, такъ что они длались солидными. Щиты эти покрывались пышными украшеніями, смотря по вкусу и состоянію хозяина, а по закраин висла великолпная бахрама изъ перьевъ.
Оружіемъ Индійцевъ были пращи, луки и стрлы, копья и дротики. Они были отличными стрлками и могли пускать разомъ по дв или даже по три стрлы, но искусне всего мегали они дротики, изъ которыхъ одинъ родъ, съ веревкою, чтобъ бросающій могъ снова употребить его въ дло, былъ особенно страшенъ Испанцамъ. Острія, всхъ этихъ оружій были изъ кости, или минерала ицтли (обсидіана), твердаго прозрачнаго вещества, о которомъ мы уже говорили, способнаго заостряться какъ бритва, хотя и легко тупившагося. Копья и стрлы имли также мдные концы. Вмсто меча, они употребляли палицу, длиною фута въ три съ половиною, въ которую вдлывались на равныхъ разстояніяхъ поперегъ длины острыя лезвія ицтли,— оружіе это было страшно въ ихъ рукахъ: одинъ очевидецъ увряетъ, что онъ видлъ разъ, какъ лошадь была убита палицей съ одного удара.
Таково было вооруженіе тласкаланскаго воина и вообще всего народнаго семейства Анагуака. Щиты и брони изъ хлопчатой бумаги были такъ удобны, что сами Испанцы переняли ихъ въ-послдствіи, находя, что они защищаютъ тло не хуже желзныхъ латъ, но гораздо легче и удобне ихъ. То и другое было достаточною обороной противъ стрлы или удара дротика, хотя и не могло устоять противъ огнестрльнаго оружія. Но какая броня въ состояніи ему противиться? Можно сказать безъ преувеличенія, что по удобству, красот и крпости, оружіе индійскаго воина не уступало оружію образованнымъ народовъ древности.
Увидя Кастильцевъ, Тласкаланцы подняли бранный вопль, который совершенно заглушалъ дикую музыку на раковинахъ, атабалахъ и трубахъ, выражавшую увренность въ скорой побд надъ жалкими силами блыхъ, когда Испанцы приблизились на разстояніе выстрла, Индійцы пустили въ нихъ тучу стрлъ, копіи и камней, затмившую на мгновеніе солнце и усыпавшую землю грудами метательныхъ снарядовъ варваровъ. Твердо и медленно подвигалась маленькая дружина Испанцевъ подъ этимъ смертоноснымъ ливнемъ, пока не подошла на столько, что огонь ея имлъ полную дйствительность. Тогда Кортесъ остановилъ своихъ, Испанцы выстроились и открыли вдоль всей линіи общій, метко-направленный огонь. Каждый выстрлъ несъ несомннную смерть, ряды Индійцевъ валились такъ быстро, что товарищи ихъ изъ арьергарда не успвали убирать тлъ, ядра, проносясь черезъ густыя толпы, разбрасывая оторванные обломки оружія и изувченные члены воиновъ, сыпали гибель и отчаяніе. Дикари окаменли отъ изумленія, наконецъ, приведенные въ ярость нестерпимымъ опустошеніемъ въ своихъ полчищахъ, они вдругъ огласили воздухъ пронзительнымъ визгомъ и ринулись съ запальчивостью на христіанъ.
Они двигались какъ лавина или какъ горный потокъ, отъ котораго дрожитъ земля, и который рушитъ на пути своемъ все. Маленькая дружина блыхъ встртила бодро эти подавляющія массы. Но никакая сила не могла тутъ устоять: Испанцы дрогнули, поколебались, были увлечены напоромъ и ряды ихъ разстроились. Напрасно кричалъ имъ генералъ сомкнуться и выстроиться снова. Голосъ его терялся отъ шума счи и дикихъ воплей нападающихъ. Было мгновеніе, когда казалось, что все погибло для Испанцевъ и участь ихъ ршена!
Но въ Груди ихъ было нчто, говорившее громче голоса генерала: — отчаяніе, оно придало каждому сверхъ естественную душевную и тлесную силу. Нагота не защищала Индійцевъ отъ острія толедской стали, работая неутомимо добрыми мечами, испанская пхота успла наконецъ пріостановить стремленіе человческаго потока. Тяжелая артиллерія громила между-тмъ во флангъ нападающихъ, который потрясся отъ чугунной бури и пришелъ въ смятеніе. Самая многочисленность дикарей увеличивала ихъ разстройство. Въ это время, конница, подъ личнымъ предводительствомъ Кортеса, пустилась въ атаку и отбросила назадъ шумную толпу, которая стала отступать въ большемъ безпорядк и съ большею торопливостью, чмъ шла впередъ.
Нсколько разъ пытались Тласкаланцы возобновить натискъ, но все съ меньшимъ и меньшимъ одушевленіемъ, и съ большимъ урономъ. Они были слишкомъ-несвдущи въ военномъ искусств, и не съумли воспользоваться своимъ страшнымъ численнымъ превосходствомъ. Правда, дикари были раздлены на дружины, изъ которыхъ каждая служила подъ знаменемъ своего частнаго вождя, но они не знали регулярнаго строя, и двигались массами, толкаясь и громоздясь другъ на друга. Они не умли сосредоточивать силы на какомъ-нибудь данномъ пункт, или выдерживать напоръ нападенія, употребляя отряды на смну другъ друга послдовательно. Изо всей громады только немногіе могли участвовать въ битв съ непріятелемъ, несравненно слабйшимъ въ числ. Остатокъ войска, остававшійся въ бездйствіи въ тылу, и хуже, чмъ безполезный, только шумно нажималъ на передовыхъ, мшалъ имъ двигаться и при малйшей неудач, заражался паническимъ страхомъ и повергалъ все войско въ неисправимую суматоху. Короче сказать, все это весьма походило за битвы древнихъ Грековъ съ Персами.
Огромное численное превосходство Индійцевъ могло бы все-таки, при страшной потеръ въ людяхъ, утомить до безсилія Испанцевъ, уже ослабвшихъ отъ ранъ и усталости продолжительной битвы. Но, къ счастію завоевателей, въ непріятельскомъ стан возникъ раздоръ. Одинъ изъ тласкаланскихъ вождей, начальствовавшій большою массою воиновъ, оскорбился заносчивостью Хикотенкатля, который обвинилъ его въ неискусств и трусости во время предшествовавшей битвы. Обиженный кацикъ вызвалъ своего соперника на поединокъ, и хотя этотъ поединокъ не состоялся, однакожь, оскорбленный вождь, пылая ненавистью, ршился отомстить теперь же и увелъ съ поля битвы свою часть войска, доходившую до десяти тысячь человкъ. Вмст съ тмъ, онъ уговорилъ другаго изъ главныхъ вождей послдовать его примру.
Ослабленный такимъ-образомъ почти на цлую половину своихъ первоначальныхъ силъ, и потерпвъ страшный уронъ въ числ убитыхъ и районныхъ, Хикотепкатль не могъ уже доле держаться противъ Испанцевъ. Оспоривая у нихъ поле битвы въ-теченіе четырехъ часовъ съ удивительнымъ мужествомъ, онъ, наконецъ, былъ вынужденъ отступить и предоставить его христіанамъ. Испанцы были слишкомъ утомлены и изранены и потому не могли преслдовать его, Кортесъ, довольный ршительною побдой, возвратился съ торжествомъ въ свою позицію, на холмъ Тцомначь.
Со стороны Испанцевъ было весьма немного убитыхъ, не взирая на ужасное опустошеніе въ войскахъ непріятеля, Кортесъ вслдъ похоронить ихъ въ самомъ тайномъ мст, желая скрыть не только число своихъ убитыхъ, но и самый фактъ, что блые смертны. Весьма-многіе изъ Испанцевъ, однако, и вс лошади были ранены. Положеніе завоевателей было тмъ тягостне, что у нихъ не доставало многихъ самыхъ нужныхъ припасовъ, какъ, на-примръ, масла и соли, которой, какъ я уже сказалъ, невозможно было достать по всей Тласкаль. Одежда ихъ, приспособленная къ боле-благодатному климату, не годилась для суроваго воздуха горъ, а стрлы и дротики, по насмшливому замчанію Берналя Діаса, ‘служили незавидною защитой противъ непогодъ’.
Но все-таки они имли много причинъ радоваться происшествіямъ того дня, и много поводовъ къ увренности въ своихъ силахъ и ресурсахъ. Не потому, чтобъ результатъ битвы научилъ ихъ презирать индійскихъ враговъ — одинъ на одинъ и съ равнымъ оружіемъ, Индіецъ могъ бороться съ Испанцемъ, — во послдняя побда утвердила безпрекословно превосходство военной пауки и дисциплины надъ физическою храбростью и числомъ враговъ. То было повтореніе древнихъ битвъ между Европейцами и Азіатцами, по горсть Грековъ, разбивавшая полчища Ксеркса и Дарія, не имла надъ своими противниками того явнаго преимущества, которое въ теперешнихъ воинахъ огнестрльное оружіе давало Испанцамъ. Употребленіе его доставляло превосходство, которое даже трудно оцпить, превосходство, которое въ спор между двумя одинаково просвщенными народами, которые имли вс другія отношенія такія же, какія были между Испанцами и Тласкаланцами, повело бы, вроятно, къ такимъ же результатамъ. Ко всему этому, не должно упускать изъ вида дйствія конницы. Народы Анагуака не имли большихъ домашнихъ животныхъ и не знали никакого рабочаго скота. Воображеніе ихъ было поражено ужасомъ при чудномъ вид, какъ конь и всадникъ повинуются одному внушенію и кажутся одушевленными однимъ духомъ и одною волей, они терялись, когда видли страшное животное, съ ‘одтою въ громъ’ шеей, которое стаптывало въ прахъ ихъ дружины, и весьма-натурально смотрли на него съ таинственнымъ страхомъ, внушаемымъ существомъ сверхъестественнымъ. Немного нужно размышленія о множеств физическихъ и нравственныхъ преимуществъ Испанцевъ надъ ихъ противниками, чтобъ объяснить себ результатъ послдняго боя, не унижая нисколько храбрости и воинскихъ способностей Индійцевъ.
Кортесъ, полагая это время благопріятнымъ, ршился отправить къ Тласкаланцамъ еще посольство, съ требованіями въ род прежнихъ. Но сенатъ былъ еще, повидимому, недовольно уничиженъ, хотя послднее пораженіе и произвело всеобщее уныніе. Махихкатцинъ. одинъ изъ четырехъ предсдателей республики, настаивалъ на своихъ прежнихъ аргументахъ въ пользу предложеннаго блыми союза: — войска Тласкалы были уже достаточно разбиты, и не надялись на успшный отпоръ Испанцамъ. Кром того, онъ указывалъ на великодушіе ловкаго завоевателя съ плнными — вовсе неестественное въ Анагуаки — какъ на дополнительный поводъ къ союзу съ чужеземцами, которые умютъ быть друзьями такъ же, какъ и врагами.
По Махихкагцина одолла военная партія, ненависть которой скоре изощрилась, чмъ усмирилась недавними пораженіями. Вражда ихъ поджигалась младшимъ Хикотенкатлемъ, который пламенно желалъ возстановить свою славу и смыть позоръ, запятнавшій въ первый разъ оружіе республики.
Въ такомъ недоумніи, сенатъ обратился къ жрецамъ, которыхъ авторитетъ часто ршалъ несогласія въ индійскихъ совщаніяхъ. У нихъ, простодушно спросили, дйствительно ли блые — существа сверхъестественныя, или обыкновенные люди съ плотью и кровью. Посовтовавшись между собою, жрецы дали странный отвтъ, что Испанцы, хотя и не боги, но дти солнца и получаютъ главную силу свою отъ этого свтила, а потому, когда лучи его не будутъ ихъ освщать, то и сила ихъ исчезнетъ: въ-слдствіе чего опи присовтовали ночное нападеніе, отъ котораго скоре всего можно было ожидать успха. Въ этомъ ребяческомъ отвт было, конечно, больше лукавства, чмъ легковрія, можетъ-статься, что его даже внушилъ самъ Хикотенкатль, или кацики его партіи, желавшіе примирить народъ съ мрою, противною укоренившемуся обычаю, или, даже врне, общему закону всего Анагуака. Было ли это мнніе плодомъ хитрости или суеврія, во оно восторжествовало, сенатъ республики уполномочилъ своего полководца попытать счастья въ ночной атак на лагерь христіанъ и вручилъ ему десять тысячъ воиновъ.
Дло велось такъ скрытно, что Испанцы не провдали о немъ ничего, но генералъ ихъ былъ не изъ числа тхъ, кого можно застигнуть въ-расплохъ днемъ или ночью, да въ добавокъ, къ счастію завоевателей, ясная ночь освщалась осенними лучами полной луны. Вдругъ одинъ изъ ведетовъ увидлъ на значительномъ разстояніи многочисленную массу Индійцевъ, приближавшуюся къ лагерю, и тотчасъ же поднялъ тревогу.
Испанцы, какъ я уже говорилъ, спали всегда съ оружіемъ подъ бокомъ, а лошади, совершенно осдланныя, стояли разнузданными и привязанными къ пикетамъ. Въ пять минутъ, весь лагерь былъ подъ оружіемъ. Тогда увидли темныя колонны Индійцевъ, осторожно приближавшіяся по равнин, только головы воиновъ поднимались надъ высокимъ маисомъ, которымъ были засяны промежуточныя поля. Кортесъ ршился не ждать атаки въ своихъ окопахъ, но выступить и устремиться на непріятеля, когда онъ подойдетъ къ подошв холма.
Тихо и украдкою приближались Тласкаланцы, христіанскій лагерь, притаившійся въ глубокомъ молчаніи, казался погруженнымъ въ крпкій сонъ. Но только-что Индійцы начали взбираться на покатость холма, какъ вдругъ раздался грозный военный крикъ Испанцевъ, за нимъ появилась мгновенно вся армія, скрывавшаяся за окопами, и ринулась внизъ подъ гору. Размахивавшіе оружіемъ блые воины казались смущенному воображенію Тласкаланцевъ носящимися въ воздух призраками или демонами, тмъ боле, что неврный свтъ луны умножалъ ихъ число и превращалъ коней и всадниковъ въ исполненія, чудовищныя тни.
Едва дождавшись натиска христіанъ, пораженные паническимъ страхомъ варвары бросили слабый залпъ стрлъ, и не длая дальнйшаго сопротивленія, побжали шумно и торопливо по равнин. Конница безъ труда настигла бглецовъ, стаптывала и рубила ихъ безпощадно, пока Кортесъ, утомленный рзнею беззащитныхъ, но отозвалъ своихъ людей, которые оставили поле, усыпанное кровавыми трофеями побды.
На другой день, испанскій главнокомандующій, слдуя обычной политик своей посл каждаго ршительнаго удара, отправилъ новое посольство въ столицу республики. Послы получили инструкцію черезъ прелестную переводчицу, Марину. Эта замчательная женщина возбуждала общее удивленіе постоянствомъ и бодростью, съ которыми она переносила вс лишенія походной жизни. Далеко не обнаруживая природной слабости и робости своего пола, она не пугалась никакихъ тяжкихъ испытаніи и даже часто возбуждала къ новой энергіи унывающихъ солдатъ, участіе ея, когда бы ни представился случаи, всегда старалось облегчить страданія единоплеменниковъ.
Чрезъ нее Кортесъ сообщилъ посламъ свои требованія и условія. Онъ длалъ т же предложенія дружбы и союза, что и прежде, общая забыть все прошлое, но если ему откажутъ теперь, говорилъ онъ, то онъ войдетъ въ столицу республики какъ завоеватель, сроетъ до земли каждый домъ и предастъ мечу безъ разбора и пощады каждаго жителя! Отпуская пословъ, онъ приказалъ имъ предстать сенату съ символическими подарками: письмомъ въ одной рук и съ стрлою въ другой.
Послы Кортеса были почтительно выслушаны верховнымъ совтомъ Тласкалы, погруженнымъ въ глубокое уныніе. Неудача ночной аттаки погасила въ груди ихъ послднюю искру надежды. Войска ихъ уже нсколько разъ были разбиты, изъ открытомъ пол, и въ тайной засадъ. Храбрость и хитрость, вс ихъ средства, оказались равно безсильными противъ врага, котораго рука никогда не утомлялась, котораго взоръ никогда не смыкался. Имъ осталась одна покорность, и они отправили къ Испанцамъ четырехъ главныхъ кациковъ, которымъ поручили уврить въ безпрепятственномъ пропуск черезъ земли республики и въ дружелюбномъ пріемъ въ столиц. Союзъ, столько разъ предлагаемый Испанцами, былъ наконецъ принятъ, со многими неловкими извиненіями за прошлое, посламъ дали приказаніе зайдти по пути въ тласкаланскій лагерь, для увдомленія Хикотенкатля о ршеніи сената. Вмст съ тмъ, они должны были требовать отъ него прекращенія дальнйшихъ непріязненныхъ дйствій и доставленія блымъ людямъ изобильнаго продовольствія во всемъ необходимомъ.
Но тласкаланскіе депутаты, прибывъ къ своему полководцу, не нашли въ немъ готовности слдовать этимъ инструкціямъ. Частыя битвы съ Испанцами, а, можетъ-быть, и природный доблестный духъ длали его недоступнымъ суеврнымъ страхамъ простодушныхъ дикарей и онъ смотрлъ на грозныхъ чужеземцевъ не какъ на существа сверхъестественныя, но какъ на людей такихъ же смертныхъ, какъ онъ самъ. Вражда воина превратилась въ немъ въ чувство личной смертельной ненависти къ пришельцамъ, горсть которыхъ поражала его столько разъ, умего кпплъ замыслами мщенія и возстановленія своей помраченной славы. Онъ отказался распустить войско, все еще грозное, которымъ предводительствовалъ, а также отъ доставки състныхъ припасовъ непріятелю: кром того, онъ уговорилъ пословъ остаться въ его стан и повременить посщеніемъ Испанцевъ, которые, поэтому, не могли знать о благопріятныхъ для нихъ распоряженіяхъ тласкаланскаго сената.
Кастильскіе писатели осуждаютъ поведеніе Хикотенкатля, называя его свирпымъ и кровожаднымъ варваромъ, что весьма естественно, но люди, которыхъ сужденіе независимо отъ національнаго пристрастія, выведутъ совершенно другое заключеніе. Они будутъ смотрть съ удивленіемъ на этотъ высокій, непоколебимый духъ, который устоялъ въ одинокомъ величіи среди окружавшихъ его развалинъ, они постигнутъ ясновидящую сметливость человка, котораго умъ проникъ сквозь покровъ предлагаемой Испанцами своекорыстной дружбы, предвщавшей отечеству его бдствія порабощенія, поймутъ благородный патріотизмъ, стремившійся къ спасенію родины во что бы ни стало, и къ вдохновленію въ сердца народа, среди собиравшихся пагубныхъ тучъ, своего собственнаго неустрашимаго духа, которымъ онъ хотлъ одушевить ихъ на послднюю борьбу за угрожаемую пришельцами независимость.

IV.
Ропотъ въ стан завоевателей.— Тласкаланскіе шпіоны.— Мигъ съ республикою.— Посольство отъ Монтезумы.
1519.

Желая поддержать ужасъ кастильскаго имени и не дать непріятелю опомниться, Кортесъ, въ день отправленія своего посольства въ Тласкалу, пустился въ объздъ по окрестной стран, взявъ съ собой небольшой отрядъ конницы и легкой пхоты. Самъ онъ былъ тогда до такой степени разслабленъ лихорадкою и леченіемъ, что едва могъ держаться въ сдл. Мстность была дикая, рзкіе втры, налетавшіе съ морозныхъ вершинъ горъ, прохватывали насквозь легкую одежду христіанъ и знобили людей и лошадей. Четыре или пять изъ этихъ животныхъ выбились изъ силъ и генералъ, опасаясь потерять ихъ, отослалъ назадъ въ лагерь. Солдаты, принявъ это. за зловщій знакъ, упрашивали Кортеса воротиться, но онъ отвчалъ: ‘Мы сражаемся подъ знаменемъ креста, Богъ сильне природы!’ — и продолжалъ свой походъ.
Путь Испанцевъ пролегалъ по мстоположенію, испещренному дидими утесистыми горами и воздланными полями, со множествомъ городовъ и селъ, изъ которыхъ многіе были пограничными крпостями, занятыми Отоміями. Слдуя правилу древнихъ Римлянъ, Кортесъ щадилъ покорившагося врага, по страшно каралъ тхъ, кто осмливался сопротивляться, а такъ-какъ сопротивленіе бывало слишкомъ-часто, то путь его обозначался пепломъ и кровью. Посл кратковременнаго отсутствія, онъ благополучно возвратился въ станъ, обремененный добычею успшной фуражировки, которая принесла бы ему больше чести, еслибъ не сопровождалась такими жестокостями. Берналь Діасъ приписываетъ ихъ больше всего зврству индійскихъ союзниковъ, которыхъ въ пылу побды нельзя было ничмъ остановить. Но кто бы тутъ ни былъ виноватъ, это, по-видимому, нисколько не тревожило генерала, который объявляетъ въ письм своемъ къ императору Карлу V: ‘Когда мы сражались подъ знаменемъ креста, за истинную вру и для службы вашего величества, то небо увнчало наше оружіе ‘полнымъ успхомъ, хотя неврныхъ было убито несметное множество, ‘однакожь Кастильцы потерпли очень-мало’. Испанскіе завоеватели, судя по ихъ сказаніямъ, считали себя воинами церкви, сражающимися за великое дло христіанства, и не упоминали ни о какихъ мірскихъ побужденіяхъ, таившихся въ ихъ груди, въ такомъ же религіозномъ свт смотритъ на нихъ и большая часть національныхъ историковъ послдующихъ временъ.
Возвратясь въ свой лагерь, Кортесъ нашелъ новую причину къ безпокойству: возникъ ропотъ между его неугомонными сподвижниками. Терпніе ихъ истощилось отъ безпрестанныхъ опасностей и трудовъ, которымъ, по-видимому, нельзя было ждать конца. Побды, доставшіяся имъ посл такихъ неимоврныхъ усилій, не подвинули ихъ ни на волосъ впередъ. ‘Идея достигнуть Мехики’ говоритъ старый воинъ-лтописецъ: ‘обратилась въ шутку во всемъ войск’, а безконечная перспектива враждебныхъ столкновеній съ ожесточеннымъ и свирпымъ народомъ, среди котораго ихъ бросила судьба, повергала ихъ въ глубокое уныніе.
Въ числ недовольныхъ было много бурливыхъ и заносчивыхъ крикуновъ, какими изобилуетъ любой лагерь — они, подобно пустымъ пузырямъ, непремнно поднимаются на поверхность въ смутныя поры. То были большею частію приверженцы старинной партіи Веласкеса, которые имли земли на Куб, куда мысли ихъ направлялись часто по-мр-того, какъ они удалялись отъ берега. Теперь они приступили къ генералу, не какъ строптивые мятежники — помня урокъ на Куб — но съ намреніемъ откровенно переговорить съ нимъ, какъ съ товарищемъ-авантюристомъ въ одномъ общемъ дл. Фамильярный тонъ ихъ обнаруживалъ, на какой ног равенства члены экспедиціи были между собою.
Страданія ихъ — они начали съ этого — были нестерпимы. Каждый получилъ по одной ран, а большая часть по дв и по три. Слишкомъ пятьдесятъ человкъ погибло такъ или иначе въ этомъ поход, посл выхода изъ Вера-Круса. Нтъ на свт вьючнаго животнаго, котораго жизнь была бы несносне той, какую они ведутъ, потому-что т хоть отдыхаютъ ночью, а имъ нтъ покоя ни днемъ, ни ночью, отъ безпрестанныхъ битвъ и утомительной бдительности. Что же касается до завоеванія Мехики, то одна эта мысль была чистымъ сумасшествіемъ. Если они встртили такой отпоръ со стороны крошечной республики Тласкалы, то чего жь должно ожидать отъ великой и могущественной Мехиканской Имперіи? Теперь на нсколько времени настало прекращеніе военныхъ дйствій, а потому лучше всего воспользоваться имъ и воротиться въ Вера-Крусъ. Правда, флотъ истребленъ, — и этимъ поступкомъ, которому по опрометчивости не найдется ничего подобнаго даже въ преданіяхъ Римлянъ, генералъ взялъ на свою совсть отвтственность за участь всего войска, — но все же тамъ осталось одно судно, которое можно послать въ Кубу за подкрпленіемъ и продовольствіемъ, а когда прибудетъ то и другое, то можно приступить къ дальнйшимъ дйствіямъ съ боле основательною надеждою на успхъ.
Кортесъ выслушалъ эту странную рчь съ ненарушимымъ спокойствіемъ. Онъ зналъ своихъ товарищей, а потому, вмсто упрековъ или крутыхъ мрь, отвчалъ имъ съ такою же воинскою откровенностью, съ какою говорили они.
Онъ допустилъ, что въ ихъ словахъ много правды. Страданія Испанцевъ были велики, даже боле страданій героевъ древней Греціи или древняго Рима, какъ о нихъ сохранились преданія. Но за то и слава Испанцевъ затмитъ на столько же славу тхъ и другихъ. Онъ самъ быль часто преисполненъ удивленія, видя, какъ его маленькая дружина бывала окружена тьмами варваровъ, и чувствовалъ, что одни только Испанцы могутъ торжествовать надъ такими страшными препонами. Да и у Кастильцевъ не достало бы на это силы, еслибъ надъ ними не бодрствовала рука Всемогущаго, на помощь которой они могутъ смло надяться и впредь: разв они сражаются не за Его дло? Правда, они боролись съ неимоврными опасностями и трудностями, но вдь они пошли сюда не въ надежд наслаждаться праздностью и пустыми удовольствіями. Слава, какъ онъ говорилъ имъ еще въ самомъ начал похода, можетъ быть пріобртена только трудомъ и опасностями. Они могутъ засвидтельствовать, что самъ онъ никогда не отказывался отъ своей доли того и другаго. ‘Это была истина’ прибавляетъ честный лтописецъ, слышавшій весь этотъ разговоръ: ‘которой никто не могъ опровергнуть’. Но, продолжалъ Кортесъ, если они встрчали препятствія, то одолли вс, даже теперь они пользуются плодами своихъ побдъ въ изобиліи, которымъ наслаждается лагерь, и они могутъ быть убждены, что Тласкаланцы, усмиренные безпрестанными пораженіями, скоро будутъ умолять о мир, на какихъ бы условіяхъ его ни даровали. Идти назадъ нтъ никакой возможности: противъ нихъ возстанутъ самые камни, и Тласкаланцы будутъ гнать ихъ съ торжествомъ вплоть до моря. А какъ будутъ восхищаться Мехиканцы жалкими послдствіями ихъ хвастливой самоувренности! Прежніе друзья сдлаются врагами, и Тотонаки, чтобъ отвратить мщеніе Ацтековъ, противъ котораго Испанцы будутъ не въ силахъ защитить ихъ, присоединятся къ остальнымъ непріятелямъ. Вотъ почему надобно идти впередъ во что бы то ни стало, и вотъ почему онъ совтуетъ имъ усмирить свои малодушныя побужденія и, вмсто того, чтобъ оглядываться на Кубу, обратить глаза на Мехику, великую цль ихъ предпріятія.
Пока происходила эта чудная бесда, много другихъ Солдатъ столпилось на томъ же мст. Недовольные, ободренные присутствіемъ товарищей, такъ же какъ и кротостью генерала, отвчали, что они еще далеко не убждены, что другая побда, такая же какъ послдняя, будетъ ихъ неминуемою гибелью, что они идутъ въ Мехику только на убой, и тому подобное. Наконецъ, Кортесъ вышелъ изъ терпнія и прекратилъ споръ, стихомъ одной старинной псни, который гласилъ, что лучше умереть съ честью, чмъ жить въ срам, этому чувству отозвалась большая часть слушателей, которые, не смотря на свой частный, бурливый ропотъ, вовсе не имли намренія отказаться отъ экспедиціи, а еще больше покинуть своего вождя, къ которому вс были страстно привязаны. Недовольные, смущенные этимъ выговоромъ, разбрелись но своимъ палаткамъ, бормоча въ-полголоса проклятія на генерала, задумавшаго это сумасбродное предпріятіе, на Индійцевъ, которые его вели, и на своихъ собственныхъ соотечественниковъ, которые его поддерживали.
Таковы были трудности, съ которыми приходилось бороться Кортесу: лукавый и свирпый непріятель, непостоянный и часто нездоровый климатъ, его собственная болзнь, усиленная безпокойствомъ на-счетъ того, какъ будетъ принята государемъ всть о его дйствіяхъ, и наконецъ,— также важное обстоятельство — безпрестанныя неудовольствія среди его собственныхъ сподвижниковъ, единодушіе и постоянство которыхъ было основаніемъ всхъ его надеждъ, великимъ рычагомъ, долженствовавшимъ ниспровергнуть владычество Монтезумы.
На слдующее утро посл описанныхъ нами происшествій, испанскій станъ былъ изумленъ появленіемъ небольшаго числа Тласкаланцевъ, украшенныхъ блыми знаками, выражавшими миролюбивую цль. Они принесли съ собою множество състныхъ припасовъ и нсколько бездлушекъ, что все, какъ они говорили, было прислано тласкаланскимъ полководцемъ, уставшимъ отъ войны и желавшимъ перемирія съ Испанцами. Онъ вскор явится въ лагерь самъ, для личныхъ переговоромъ съ вождемъ чужеземцевъ. Извстіе это было всми принято съ радостью и послы встртили самый дружелюбный пріемъ.
Прошелъ день или два. Часть Тласкаланцевъ оставила испанскій станъ, а прочіе, человкъ около пятидесяти, остались въ немъ и возбудили недоврчивость въ Марин. Она сообщила Кортесу свое подозрніе, что они шпіоны. Въ-слдствіе чего онъ приказалъ схватить нсколькихъ, допрашивалъ ихъ по одиначк и убдился, что они были дйствительно посланы Хикотенкатлемъ для разузнанія состоянія христіанскаго лагеря, на который онъ намревался сдлать нападеніе. Удостоврившись въ истин этого обстоятельства, Кортесъ ршился показать надъ виновными такой примръ, который отбилъ бы у непріятеля охоту къ повторенію подобныхъ попытокъ. Онъ веллъ отрубить у нихъ руки и отослалъ ихъ въ такомъ положеніи назадъ, приказавъ передать Тласкаланцамъ: ‘что они могутъ прійдти когда хотятъ, днемъ или ночью, и всегда найдутъ Испанцевъ готовыми встртить ихъ’.
Печальный видъ изувченныхъ товарищей исполнилъ Индійцевъ ужасомъ и отчаяніемъ. Гордый духъ вождя ихъ поникъ и онъ потерялъ всю свою прежнюю самоувренность. Войско его, пораженное суеврнымъ страхомъ, лишилось бодрости и отказывалось служить противъ враговъ, которые читаютъ въ ихъ умахъ и угадываютъ ихъ замыслы прежде, чмъ они успютъ созрть.
Наказаніе, которымъ Кортесъ покаралъ шпіоновъ, можетъ поразить читателя своимъ зврствомъ. Но должно помнить, что жертвами его были шпіоны, а шпіоны, по законамъ волны, просвщенныхъ ли народовъ или варваровъ, подвергаются смертной казни. Отсченіе же членовъ считалось боле кроткимъ наказаніемъ, опредляемымъ за преступленія нисшаго разбора. Если мы пугаемся жестокости приговора Кортеса, то надобно вспомнить, что такіе примры были въ т времена весьма-обыкновенны, не дале, какъ у насъ {Т. е. въ Соединенныхъ-Штатахъ Сверной-Америки.} тлесныя наказанія или клейменіе раскаленнымъ желзомъ, существовало въ начал ныншняго столтія, и отрзаніе ушей въ прошломъ. Высшее просвщеніе не допускаетъ подобныя наказанія, какъ вредныя сами-по-себ и унизительныя для человчества, но въ шестнадцатомъ столтіи они входили въ уголовные законы образованнйшихъ націи Европы. Нельзя требовать отъ кого бы то ни было, а еще мене отъ человка, воспитаннаго для желзнаго ремесла войны, чтобъ онъ былъ впереди своего времени въ-отношеніи утонченности чувствъ и человколюбивыхъ идей. Мы можемъ довольствоваться даже тмъ, если онъ, въ неблагопріятныхъ для филантропіи обстоятельствахъ, не остается ниже идей своего вка.
Когда всякое помышленіе о дальнйшемъ отпор было покинуто, четыремъ посламъ республики позволили продолжать путь къ христіанамъ. За ними вскор послдовалъ самъ Хикотепкатль, въ сопровожденіи многочисленной военной свиты. По мр приближенія ихъ къ испанскому лагерю, послднихъ легко можно было узнать по блымъ и желтымъ цвтамъ одежды, отличительной принадлежности дома Титкала. Все войско завоевателей радовалось этому несомннному доказательству прекращенія военныхъ дйствій, и Кортесу стоило нкотораго труда остановить порывы восторга своихъ сподвижниковъ и заставить ихъ казаться равнодушными, какъ слдовало въ присутствіи врага.
Испанцы глядли съ любопытствомъ на доблестнаго вождя, который такъ долго и упорно имъ противился, и который приближался теперь съ твердымъ и безстрашнымъ видомъ, скоре какъ человкъ вызывающій на бой, чмъ умоляющій о мир. Онъ былъ нсколько выше средняго роста, широкоплечъ и мускулистъ, что обнаруживало большую силу и ловкость. Голова у него была большая, а морщины на лиц обозначали скоре безпрестанную суровую службу, чмъ лта, такъ-какъ ему было не больше тридцати-пяти. Подойдя къ Кортесу, онъ сдлалъ обычное привтствіе, коснувшись рукою земли и потомъ приложивъ ее къ голов, невольники, принесшіе курильницы, наполняли въ это время воздухъ благоуханіями.
Далекій отъ малодушнаго желанія свалить вину на сенатъ, онъ принялъ на одного себя всю отвтственность за войну и говорилъ, что онъ считалъ блыхъ людей врагами, такъ-какъ они пришли въ Тласкалу съ васаллами и союзниками Монтезумы. Онъ любилъ свою родину и желалъ защитить независимость, которую она сохранила посл столькихъ кровавыхъ войнъ съ Ацтеками. Онъ разбитъ. Можетъ-быть, они т самые чужеземцы, которые по древнему преданію должны прійдти съ востока и принять во владніе эти страны. Онъ надется, что они воспользуются побдою съ умренностью и не затопчутъ въ прахъ свободу республики. Онъ пришелъ теперь отъ имени своего народа и предлагаетъ Испанцамъ покорность и увреніе, что они найдутъ его соотечественниковъ столько же врными въ мир, какъ они были тверды на войн.
Кортесъ не могъ не удивляться высокому духу вождя варваровъ, который не поникалъ подъ бременемъ несчастій. Храбрый уметъ почтить храбрость другаго, онъ принялъ однако строгій видъ, выговаривая Хикотенкатлю за его долгое упорство. Еслибъ онъ поврилъ слову Испанцевъ и принялъ предложенную ему дружбу, то избавилъ бы народъ свой отъ большихъ бдствій, которыя навлекъ на него своимъ упрямствомъ, но прошедшаго, продолжалъ генералъ, нельзя воротить, а потому онъ готовъ забыть все и принять Тласкаланцевъ въ подданство своему государю. Если они будутъ врны, то найдутъ въ немъ твердую опору, если лживы, то онъ покараетъ ихъ тмъ самымъ мщеніемъ, которымъ хотлъ разразиться надъ ихъ столицей, еслибъ они не поспшили изъявить свою покорность. Угроза эта показалась вщею вождю, къ которому обращалась.
Кацикъ приказалъ своимъ невольникамъ принести бездльные подарки изъ золота и ткани изъ перьевъ, предназначенные предводителю чужеземцевъ. ‘Они малоцнны’ сказалъ онъ съ улыбкою: ‘но Тласкаланцы бдны, у нихъ мало золота и нтъ ни хлопчатой бумаги, ни соли. Ацтекскій императоръ оставилъ намъ только свободу и оружіе. Предлагаю это только какъ знакъ нашей доброжелательности’. ‘Такимъ я его и принимаю’ отвчалъ Кортесъ: ‘а такъ-какъ подарки эти отъ Тласкаланцевъ, то я цню ихъ выше всего, что бы то ни было, изъ другихъ рукъ, будь это хоть наполненный золотомъ домъ’. Въ отвт испанскаго генерала было столько же великодушія, сколько политики: съ помощію доброжелательства Тласкаланцевъ ему предстояло добраться до золота Мехики.
Такъ кончилась кровавая война съ свирпою республикой. Еслибъ Тласкала продержалась хоть немного дольше, то война кончилась бы гибелью завоевателей, истощенныхъ ранами, бдніемъ, усталостью и сменами раздора и несогласія среди ихъ самихъ. Какъ бы то ни было, они вышли изъ этой страшной борьбы съ незапятнанною славой. Непріятелю они казались неуязвимыми, одаренными заколдованною жизнью, противъ которой безсильны случайности военнаго счастія и человческое оружіе. Не мудрено, что и сами завоеватели имли о себ подобныя мысли, и что послдній изъ ихъ воиновъ считалъ себя предметомъ особеннаго заступничества Провиднія, которое хранило его въ пылу битвы и сберегало для высокой цли.
Пока Тласкаланцы были еще въ лагер Кортеса, ему возвстили о прибытіи посольства отъ Монтезумы. Слухи о подвигахъ Испанцевъ разнеслись быстро по всей плоской возвышенности. Самъ императоръ слдилъ за каждымъ ихъ шагомъ, когда они поднимались по крутизнамъ Кордильеровъ и двигались впередъ по широкимъ равнинамъ ихъ высотъ. Онъ видлъ съ удовольствіемъ, какъ они направились къ Тласкал, въ надежд, что найдутъ Себ тамъ могилу, если они люди смертные, но велико было его огорченіе, когда одинъ гонецъ посл другаго приносилъ ему извстія о побдахъ, когда онъ узнавалъ, что самые грозные воины Анагуака были разсыпаны какъ беззащитныя стада мечами этой горсти непостижимыхъ чужеземцевъ.
Суеврные страхи овладли имъ снова со всею прежнею силой. Онъ видлъ въ Испанцахъ ‘людей судьбы’, которые должны были овладть его скипетромъ. Мучимый боязнью и неизвстностью, онъ отправилъ въ христіанскій лагерь новое посольство, состоявшее изъ пяти первыхъ вельможъ его двора, въ сопровожденіи двухсотъ невольниковъ. Они принесли съ собою подарокъ, котораго цнность была опредлена отчасти страхомъ, отчасти врожденною щедростью ацтекскаго монарха: три тысячи унцій золота, въ зернахъ или разнаго рода затйливо отдланныхъ вещахъ, съ нсколькими сотнями узорчатыхъ бумажныхъ плащей и множествомъ живописнаго издлія изъ перьевъ. Положивъ все это къ ногамъ Кортеса, послы сказали, что пришли поздравить его отъ имени своего повелителя съ новыми побдами ‘блыхъ людей’. Императоръ изъявлялъ только сожалніе, что не можетъ принять ихъ въ своей столиц, многочисленное населеніе которой такъ бурливо, что можетъ подвергнуть опасности жизнь Испанцевъ. Одного только намека на желаніе императора было бы достаточно для отдаленнйшихъ отъ него индійскихъ народовъ, но въ глазахъ Испанцевъ онъ имлъ мало вса. Тогда послы, видя вс старанія свои безплодными, прибгли къ другому средству: они предложили отъ имени своего повелителя дань кастильскому государю, съ тмъ только, чтобъ Испанцы отказались отъ своего желанія постить столицу Монтезумы. Эта ошибка была еще опасне первой: это значило показать въ одной рук богатый призъ, а въ другой безсиліе защитить его. И между-тмъ, изобртателемъ такой малодушной политики, несчастною жертвою суеврія, былъ монархъ, прославившійся среди индійскихъ народовъ своею неустрашимостью и предпріимчивостью — гроза всего Анагаука!
Кортесъ, выставляя повелнія своего государя какъ причину, но которой онъ не можетъ исполнить желаній Монтезумы, выразилъ глубочайшее почтеніе къ ацтекскому государю, и объявилъ, что если онъ теперь не иметъ средствъ отблагодарить ацтекскаго монарха, то надется отплатить ему въ будущемъ добрыми длами!
Мехиканскіе послы не очень радовались, найдя войну уже оконченою и миръ утвержденнымъ между ихъ смертельными врагами и Испанцами. Взаимная ненависть Мехиканцевъ и Тласкаланцевъ была такъ сильна, что ни т, ни другіе не могли удерживать ее даже въ присутствіи испанскаго генерала, который видлъ съ удовольствіемъ вражду, подрывавшую могущество индійскаго монарха, а потому долженствовавшую служить врнйшимъ источникомъ его собственныхъ успховъ.
Двое изъ ацтекскаго посольства возвратились въ Мехику, для увдомленія своего государя о состояніи длъ въ испанскомъ стан, а прочіе остались при Кортес, который желалъ, чтобъ они видли собственными глазами, какое почтеніе ему оказываютъ Тласкаланцы. Между прочимъ, онъ не спшилъ постить столицу своихъ новыхъ союзниковъ, не потому, чтобъ поврилъ Мехиканцамъ, старавшимся уврить его въ ихъ вроломств, по ему хотлось подвергнуть ихъ боле продолжительному испытанію, а вмст съ тмъ возстановить хорошенько свое здоровье. Въ это время, гонцы приходили къ нему ежедневно изъ города, съ просьбами скоре тронуться въ путь, и наконецъ явились за тмъ же въ испанскій лагерь нкоторые изъ престарлыхъ правителей республики, въ сопровожденіи многочисленной свиты и пяти сотъ тамановъ или носильщиковъ, для перевозки пушекъ и доставленія въ городъ багажа блыхъ. Дальнйшее отлагательство было невозможно: отслуживъ благодарственный молебенъ Всемогущему, увнчавшему побднымъ торжествомъ оружіе Испанцевъ, они тронулись изъ мстъ, гд станъ ихъ былъ раскинутъ около трехъ недль, на холм Тцомпаче. Крпкая башня или теокаяли, воздвигнутая на его вершин, была ими названа ‘Башнею Побды’, немногіе камни, уцлвшіе отъ ея развалинъ, показываютъ путешественнику мсто, достопамятное въ исторіи по храбрости и твердости испанскихъ завоевателей.

V.
Испанцы входятъ въ Тласкалу.— Описаніе столицы республики.— Попытки къ обращенію жителей въ христіанство.— Ацтекское посольство.— Испанцевъ приглашаютъ въ Чолулу.
1519.

Городъ Тласкала, столица республики того же имени, находился лигахъ въ шести отъ мста испанскаго стана. Путь завоевателей пролегалъ по гористой мстности, гд каждый клочокъ пахатной земли свидтельствовалъ о тщательномъ земледліи. Черезъ глубокую barranca или пропасть, они перешли по каменному мосту, который стоитъ и теперь, и, если врить преданію, былъ сооруженъ нарочно для испанскаго войска. По дорог они прошли черезъ нсколько значительныхъ городовъ, гд ихъ встрчало радушное гостепріимство Индійцевъ. Подвигаясь впередъ, они видли на каждомъ шагу признаки близости многолюднаго города. Толпы народа высыпали для пріема и привта чудныхъ гостей, мужчины и женщины, въ живописныхъ одеждахъ, подносили Испанцамъ розовые букеты и гирлянды, или привязывали ихъ къ шеямъ и сбру лошадей, точно такъ же какъ въ Семпоалл. Жрецы, въ блыхъ мантіяхъ, съ длинными заплетенными въ косы волосами, вмшивались въ толпы и окружали пришельцевъ облаками дыма изъ своихъ курильницъ. Такимъ образомъ вошли Испанцы въ ворота древней столицы Тласкалы. То было 23 сентября 1519 — и день этотъ празднуется даже въ наше время теперешними жителями деревни Сан-Сальвадора.
Народа столпилось столько, что городская полиція едва могла очищать мсто для прохода войска завоевателей, azoteas или плоскія крыши строеній, были усяны зрителями, жаждавшими взглянуть на дивныхъ пришельцевъ. Домы были увшаны цвточными гирляндами и Фестонами, арки изъ зеленыхъ втвей, съ вплетенными въ нихъ розами и другими цвтами, были перекинуты черезъ улицы. Все населеніе города предавалось радости, воздухъ оглашался пснями и восклицаніями, перемшанными съ дикими звуками музыки индійскихъ инструментовъ, которая могла бы возбудить подозрніе въ Испанцахъ, еслибъ Марина не уврила ихъ въ ея дружелюбномъ значеніи, и еслибъ веселыя лица жителей не подтверждали истину ея словъ.
Такъ двигалась эта пестрая и разнородная процессія вдоль главныхъ улицъ къ жилищу Хикотенкатля, престарлаго отца тласкаланскаго полководца и одного изъ четырехъ главныхъ правителей республики. Кортесъ сошелъ съ коня и обнялъ старца, почти слпаго, который удовлетворилъ своему любопытству какъ могъ, ощупавъ рукою станъ и лицо испанскаго генерала. Потомъ онъ повелъ гостей въ обширную залу своего дворца, гд былъ приготовленъ пиръ для войска чужеземцевъ. Вечеромъ ихъ отвели въ назначенное для нихъ помщеніе, въ зданія и на открытую площадь одного изъ главныхъ теокалли или храмовъ, мехиканскимъ посламъ, по требованью Кортеса, отвели покои подл его собственныхъ, чего онъ желалъ, чтобъ лучше наблюдать за ихъ безопасностью въ центр смертельныхъ враговъ.
Тласкала былъ одинъ изъ важнйшихъ и многолюднйшихъ городовъ плоской возвышенности. Въ письм своемъ къ императору Карлу V, Кортесъсравниваетъ его съ Гранадою, утверждая, что городъ больше, укрпленне и населенне мавританской столицы, и также хорошо отстроенъ. Не взирая, однако, на увренія весьма достойнаго писателя прошлаго столтія, что остатки Тласкалы оправдываютъ такое показаніе, трудно поврить, чтобъ зданія индійскаго города могли соперничать съ памятниками восточнаго великолпія, легкія и воздушныя формы котораго пережили теченіе вковъ и возбуждаютъ удивленіе всякаго путешественника, хотя нсколько одареннаго изящнымъ вкусомъ. Дло въ томъ, что Кортесъ, подобно Коломбу, смотрлъ на предметы сквозь призму своего собственнаго восторженнаго воображенія, и придавалъ имъ размры и цвтъ, превосходившіе то, что оказывалось въ, дйствительности. Весьма-естественно человку, сдлавшему такія рдкія открытія, преувеличивать ихъ безсознательно въ своихъ собственныхъ глазахъ и въ глазахъ другихъ.
Домы, большею частію, были построены изъ глины и земли, лучшіе изъ камня, или высушенныхъ на солнц кирпичей. Жилища эти не имли ни дверей, ни оконъ, но отверстія для первыхъ были завшены циновками, обахрамленными кусочками мди или чмъ-нибудь подобнымъ, что издавало бренчащій звукъ и могло предупредить хозяина о приход постителя. Улицы были узки и темны. Народонаселеніе было, безъ сомннія, значительное, если врить Кортесу, что въ опредленные дни на рынокъ стекалось до тридцати тысячь человкъ. Сходбища эти были въ род ярмарокъ и происходили въ каждый пятый день, какъ во всхъ большихъ городахъ того края, туда стекались жители окрестныхъ селеній, приносившіе на продажу всякаго рода домашнія и мануфактурныя произведенія, какія имъ только были знакомы. Въ особенности они славились глиняными издліями, неуступавшими лучшимъ въ Европ. Доказательствомъ образованности привычекъ Тласкаланцевъ было то, что Испанцы нашли тамъ цирюльни и паровыя бани съ горячею водою — бани были въ большомъ употребленіи у жителей: а еще лучшее, доказательство ихъ просвщенія представляетъ бдительный надзоръ полиціи, которая предупреждала и уничтожала всякіе безпорядки между народомъ.
Городъ раздлялся на четыре квартала, которые можно было считать четырьмя особенными городами, такъ-какъ они были выстроены въ разныя времена и отдлялись другъ отъ друга высокими каменными стнами, обозначавшими предлы каждаго. Каждымъ изъ этихъ кварталовъ управлялъ одинъ изъ четырехъ главныхъ правителей республики, который помщался въ обширномъ зданіи и былъ окруженъ своими непосредственными васаллами. Странное устройство и тмъ боле странное, что оно завряло общественный порядокъ и спокойствіе! Древняя столица, черезъ одну изъ частей которой протекалъ быстрый потокъ Загуаль, раскидывалась по вершинамъ и скатамъ холмовъ, у подошвы которыхъ собраны теперь жалкіе остатки нкогда цвтущаго народонаселенія. Далеко къ югозападу тянулись горы крутой Сіерра де-Тласкала и видлся громадный Maлинче, увнчанный обычною серебряною діадемой высочайшихъ Андовъ, скаты его были покрыты темною зеленью елей, исполинскихъ яворовъ и древнихъ дубовъ, которыхъ стебли поднимались футовъ на сорокъ или пятьдесятъ до начала втвей. Облака, мчавшіяся съ отдаленнаго Атлантическаго Океана, собирались на страшныхъ пикахъ хребта, сгущались въ потоки и разливались по окрестнымъ городу равнинамъ, превращая ихъ въ эту пору года въ болота. Грозы, боле частыя и боле ужасныя, чмъ гд-нибудь на плоской возвышенности, спускались но скатамъ горъ и потрясали до основанія легкія строенія города. Но хотя холодные порывы горныхъ втровъ длали климатъ суровымъ и рзко отличали его отъ ровной и благодатной температуры нагртыхъ солнцемъ низменныхъ странъ, однакожъ онъ былъ благопріятне развитію физической и нравственной энергіи человка. Бодрые духомъ и крпкіе тломъ земледльцы вырастали въ горныхъ ущельяхъ, равно способные обработывагь землю въ мир и защищать ее войн. Житель Тласкалы не походилъ на избалованное дитя природы, которая надляетъ любимцевъ своихъ слишкомъ-щедрыми дарами, и избавляетъ ихъ отъ малйшей дятельности: онъ добывалъ свои насущный хлбъ — правда, изъ земли не неблагодарной — въ пот лица. Онъ велъ жизнь умренную и трудовую. Отрзанный отъ торговыхъ сношеній долгими войнами съ Ацтеками, онъ по необходимости обратился къ земледлію, занятію, наиболе способствующему чистот нравовъ и тлесной сил. Честная грудь его дышала патріотизмомъ, или мстною привязанностью къ почв, естественнымъ плодомъ ея прилежнаго воздлыванія, духъ его возвышался гордымъ сознаніемъ независимости, — природнаго права горцевъ. Таково было племя, съ которымъ Кортесъ заключилъ теперь союзъ для выполненія своего великаго предпріятія.
Испанцы посвятили нсколько дней торжествамъ, которыми угощало ихъ щедрое гостепріимство четырехъ правителей республики, поочередно въ каждомъ квартал города. Не смотря на такій доказательства дружелюбія, генералъ не отступалъ ни на минуту отъ правилъ своей всегдашней бдительности или строгой лагерной дисциплины, онъ тщательно заботился о спокойствіи гражданъ, запретивъ своимъ солдатамъ, подъ опасеніемъ строгихъ наказаній, отлучаться безъ именнаго позволенія изъ отведенныхъ имъ квартиръ. Строгость заведенныхъ имъ порядковъ возбуждала не разъ ропотъ его собственныхъ офицеровъ, осуждавшихъ ее, какъ излишнюю предосторожность: Тласкаланцы же нсколько обижались ею, какъ неосновательною и оскорбительною недоврчивостью къ ихъ правдивости. Но когда Кортесъ объяснилъ это, какъ потребность утвержденной военной системы, тласкаланскіе вельможи изъявили ему свое удивленіе и честолюбивый молодой полководецъ республики ршился устроить тоже самое, если будетъ возможно, въ рядахъ своего собственнаго войска.
Убдившись въ искренности своихъ новыхъ союзниковъ, испанскій генералъ ршился приступить къ исполненію одной изъ главныхъ цлей своего предпріятія — къ обращенію Тласкаланцевъ въ христіанство. По совту благоразумнаго отца Ольмеда, всегда сопротивлявшагося опрометчивымъ мрамъ, онъ откладывалъ это до удобнаго случая, который вскор представился, когда правители республики предложили упрочить союзъ съ Испанцами, отдавъ своихъ дочерей въ жены Кортесу и его офицерамъ. Онъ сказалъ имъ, что это невозможно, пока он будутъ коснть во мрак язычества. Тогда, при помощи добраго монаха, онъ объяснилъ, какъ могъ, ученіе истинной вры, показалъ имъ образъ Пресвятой Двы и младенца Спасителя, и сказалъ, что это Богъ, поклоненіе которому спасетъ ихъ души, и что ихъ лживые идолы поведутъ только къ вчной пагуб и нескончаемымъ страданіямъ въ будущей жизни.
Нтъ нужды повторять читателю этихъ поученій, которыя, вроятно, заключали въ себ догматы, вры. Хотя Кортесу и не удалось убдить своихъ слушателей, однако они внимали словамъ его съ благоговйнымъ страхомъ. Когда онъ кончилъ, они отвчали, что, конечно, Богъ Христіанъ долженъ быть Богъ великій и добрый, а потому они готовы дать ему мсто между божествами Тласкалы. Система многобожія Индійцевъ, подобно систем древнихъ Грековъ, была довольно-тягучаго и не притязательнаго свойства, такъ-что охотно принимала къ себ божества всякой другой религіи, не длая надъ собою никакого усилія. Но каждый народъ, продолжали Тласкаланцы, долженъ имть своихъ настоящихъ боговъ-хранителей, а потому, для старости лтъ, они не могутъ отречься отъ службы богамъ, которые оберегали ихъ юность: это навлечетъ на нихъ мщеніе боговъ, а также мщеніе народа, который привязанъ къ своей вр столько же, сколько къ своей свобод, и готовъ защищать то и другое до послдней капли крови!
Очевидно, что дальнйшая настойчивость была бы теперь безполезна. Но пламенное усердіе Кортеса, разгорвшись еще сильне отъ сопротивленія, поднялось такъ высоко, что онъ уже не видлъ препятствій и вроятно не отказался бы отъ внца мученическаго, еслибъ этого потребовало такое благое дло. Но, къ-счастію, по-крайней-мр для его мірскихъ успховъ, внецъ этотъ не былъ ему предназначенъ.
Добрый монахъ, видя, какой оборотъ принимаютъ дла, остановилъ во время своего духовнаго сына. Онъ сказалъ, что не желаетъ видть повторенія сценъ, происшедшихъ въ Семпоалл, и убжденъ въ безполезности и непрочности насильственныхъ обращеній въ истинную вру: то, что вырастаетъ въ одинъ часъ, можетъ и умереть въ одинъ часъ. Къ чему ниспровергать алтарь, когда идолъ его остается воцареннымъ въ сердц! или разрушать идола для того только, чтобъ онъ замнился другимъ? Лучше ждать съ терпніемъ дйствія времени и поученій, которыя смягчатъ сердце и приготовятъ къ принятію истины разумъ, а безъ этого нтъ надежды на прочное и здравое убжденіе. Эти основательныя доказательства были подкрплены представленіями Альварадо, Веласкеса де-Леона и другихъ лицъ, наиболе пользовавшихся довренностью Кортеса. Наконецъ, отклоненный отъ своего первоначальнаго намренія, воинъ-полемикъ согласился отказаться на время отъ попытокъ на обращеніе и удержаться отъ повторенія сценъ, которыя, судя по характеру Тласкаланцевъ, могли здсь кончиться иначе, чмъ въ Семпоалл или на Козумел.
Въ продолженіе нашего повствованія, мы уже не разъ имли случай замтить благодтельныя слдствія посредничества отца Ольмеда. Едва-ли это будетъ преувеличеніе, если скажемъ, что благоразуміе его въ длахъ духовныхъ способствовало успху экспедиціи такъ-же существенно, какъ храбрость и сметливость Кортеса въ мірскихъ. Ольмедо былъ истиннымъ ученикомъ школы добраго Ласъ-Казаса и сердце его не было объято тмъ свирпымъ Фанатизмомъ, который ожесточаетъ и закаливаетъ все, къ чему касается: оно согрвалось теплотою истиннаго христіанскаго милосердія. Онъ отправился въ новый свтъ миссіонеромъ къ язычникамъ и готовъ былъ жертвовать всмъ, кром блага бдныхъ слпотствующихъ, которымъ посвятилъ свою жизнь. Если онъ послдовалъ за знаменами завоевателя, то съ единственною цлью смягчать ужасы войны обращать торжество креста къ благу туземцевъ, трудясь надъ исцленіемъ ихъ душъ. Онъ представлялъ собою необыкновенный примръ, какого, конечно, нельзя было ожидать отъ испанскаго монаха XVI столтія, религіознаго рвенія, ограничиваемаго разсудкомъ, пламеннаго усердія, умреннаго кроткимъ духомъ терпимости.
Но хотя Кортесъ и отказался на этотъ разъ отъ обращенія Тласкаланцевъ, однако, онъ заставилъ ихъ, разбить цпи несчастныхъ, предназначенныхъ на жертвоприношеніе богамъ, такой человколюбивый поступокъ имлъ, къ-сожалнію, только кратковременное дйствіе, такъ-какъ по уход его освобожденныя жертвы были замнены новыми.
Онъ потребовали также, чтобъ Испанцамъ не мшали совершать богослуженіе. На одномъ изъ большихъ дворовъ или скверовъ быль воздвигнутъ огромный крестъ и тамъ ежедневно служили обдню въ присутствіи всего войска и несчетной толпы туземцевъ, которые, если и не понимали значенія обрядовъ, за то возчувствовали столько назидательнаго что научились уважать религію своихъ завоевателей. Непосредственное вмшательство свыше подйствовало однако на Тласкаланцевъ сильне, чмъ лучшая проповдь воина или священника. Едва успли Испанцы выйдти изъ города, это говорятъ самые достойные авторитеты, — спустилось тонкое и прозрачное облако, которое какъ свтлый столбъ окружило лучезарнымъ блескомъ крестъ и продолжало издавать кроткій небесный свтъ, въ-теченіе всей почіі, возвщая такимъ образомъ святой характеръ символа, озареннаго славою Божества!
Ршившись допустить правила религіозной терпимости, испанскій генералъ согласился прицдть дочерей кациковъ. Пять или шесть прекраснйшихъ Индіанокъ были назначены такому же числу главныхъ Сподвижниковъ Кортеса, когда святое крещеніе смыло съ красавицъ пятно язычества, он получили но обыкновенію кастильскія имена, въ замну своей отечественной варварской номенклатуры. Въ числ ихъ, донья Луиза, какъ ее назвали при крещеніи, дочь Хикотенкатля, была принцессою самаго высокаго рода въ Тласкал. Отдана отцомъ она была двоимъ Альварадо, и потомство ея породнилось въ-послдствіи съ знатнйшими фамиліями Кастиліи. Открытыя и веселыя манеры Альварадо сдлали его любимцемъ Тласкаланцевъ, а благородная и прекрасная наружность, близна лица и свтлый цвтъ волосъ, доставили ему имя Тонатіу, ‘Солнца’. Индійцы вообще любили давать Испанцамъ какія-нибудь характеристическія прозванія. Такъ-какъ Кортесъ являлся везд съ Мариной или Малинге, какъ ее называли туземцы, то они отличали его пменемъ Малинтцина, или господина Мараны. Этими эпитетами, данными имъ первоначально въ Тласкал, Коргесъ и Альварадо отличались въ-послдствіи всегда между индійскими народами.
Пока вс это происходило, явилось другое посольство отъ мехиканскаго императора, пришедшее по обыкновенію съ драгоцннымъ приношеніемъ золота, богато изукрашенныхъ бумажныхъ тканей и издлій изъ перьевъ. Слова пословъ обнаруживали робость и малодушіе монарха, если не служили личиною боле хитрой политики. Теперь онъ самъ приглашала’ Испанцевъ въ свою столицу, увряя въ искреннемъ и дружелюбивомъ пріем. Онъ убждалъ ихъ не входить ни въ какія связи съ низкими варварами-Тласкаланцами, и уговаривалъ направиться къ Мехик черезъ дружественный города, Чолулу, гд, но его повелнію, все приготовлено для пріема блыхъ чужеземцевъ.
Тласкаланцы смотрли съ глубокимъ сожалніемъ на предполагаемое Кортесомъ посщеніе Мехики. Слова ихъ вполн подтверждали все, что онъ прежде слыхалъ о могуществ и честолюбіи Монтсьумы. Войска его, говорили они, размщены по всему Протяженію материка: столица его сильно укрплена, и, по своему положенію на остров, можетъ-быть легко отрзана отъ всякаго сообщенія съ окрестною страною, такъ-что Испанцы, попавъ разъ въ эту западню, отдадутъ себя вполн на его произволъ. Политика Монтезумы, продолжали Тласкаланцы, столько же лжива, сколько властолюбіе его безгранично. ‘Не врь его ласковыми’ словамъ’, говорили они: ‘ни его учтивостямъ ни подаркамъ: слова его пусты, а дружба вроломна’. На замчаніе Кортеса, что онъ надется примирить ихъ съ императоромъ, они отвчали, что это невозможно: какъ бы сладки ни были его рчи, онъ будетъ ненавидть ихъ въ душ.
Съ такимъ же жаромъ противились они намренію генерала идти черезъ Чолулу, жители которой робкіе въ открытомъ нол, тмъ боле опасны по своему лукавству и вроломству: они — орудія Монтезумы и непремнно исполнятъ его волю. Вмст съ этою недоврчивостью, Тласкаланцы обнаруживали суеврный страхъ, внушаемый этимъ древнимъ городомъ, религіознымъ центромъ Анагуака. Здсь богъ Кветцалькоатль имлъ первобытную резиденцію и свое владычество, храмъ его былъ славенъ но всей земл и жрецы его хвастались, чему и врили, произвести по произволу изъ фонтановь храма наводненіе, которое поглотитъ въ своихъ волнахъ враговъ ихъ вры. Тласкаланцы напомнили также Кортесу, что въ то время, какъ другія отдаленныя мста присылали къ нему въ Тласкалу изъявленія своего доброжелательства и предложенія подданства его государю, Чолула, будучи только въ шести лигахъ, не сдлала ни того, ни другаго. Послдній аргументъ поразила’ генерала больше всхъ остальныхъ и онъ немедленно отправилъ въ Чолулу требованіе изъявленія безусловной покорности.
Въ числ посольствъ, приходившихъ съ разныхъ сторонъ къ испанскому генералу, пока онъ оставался въ Тласкал, было и отъ ИхтлильхОчитля, сына великаго Незагуальпилли и безуспшнаго искателя тецкукской короны, которую, какъ мы уже говорили выше, онъ оспоривалъ у своего старшаго брата. Хотя притязанія его и были отвергнуты, однако онъ получилъ въ удлъ часть государства, которымъ управлялъ въ дух смертельной ненависти къ брату и къ поддерживавшему его Монтезум. Теперь онъ предлагалъ услуги свои Кортесу, требуя за вознагражденіе содйствія его домогательству престола своихъ предковъ. Ловкій генералъ послалъ честолюбивому молодому принцу отвтъ, который поощрялъ его надежды и вмст съ тмъ привязывалъ къ длу Испанцевъ. Цлью Кортеса было присоединеніе къ себ всхъ недовольныхъ правленіемъ Монтезумы, какихъ и ему бы не удавалось найдти.
Немного прошло времени прежде, чмъ явились изъ Чолулы депутаты, съ изъявленіями доброжелательства и приглашеніемъ Испанцевъ въ священный городъ. Посланцы эти были низкаго разбора, далеко ниже обыкновеннаго званія посланниковъ. На это обстоятельство указали Кортесу Тласкаланцы, и онъ принялъ его, какъ новый признакъ неуваженія, въ-слдствіе чего онъ отправилъ другое требованіе, объявляя, что если они не пришлютъ къ нему депутаціи изъ своихъ первыхъ сановниковъ, то онъ поступитъ съ жителями города какъ съ мятежниками своего государя, законнаго властелина этихъ царствъ! Угроза подйствовала: Чолуланцы не чувствовали, по-крайней мр на это время, охоты оспоривать великолпныя притязаніи завоевателя. Въ станъ Кортеса пришло другое посольство, состоявшее изъ главныхъ Вельможъ, которые повторили Испанцамъ приглашеніе постить ихъ столицу и старались извинить позднее появленіе свое опасеніями на Счетъ своей личной безопасности въ столиц враждебной республики. Предлогъ былъ благовидный и Кортесъ согласился съ ними.
Теперь Тласкаланцы противились больше, чмъ когда-нибудь, предположенному Испанцами посщенію. Сильное ацтекское войско, какъ они провдали, собрано въ сосдств Чолулы, и народъ дятельно приводитъ городъ въ оборонительное положеніе. Они подозрвали какую-нибудь вроломную хитрость Монтезумы, жаждавшаго гибели Испанцевъ.
Всти эти тревожили умъ Кортеса, но помогли отклонить отъ принятаго однажды намренія. Онъ чувствовалъ естественное любопытство видть почтенный городъ, прославленный въ исторіи народовъ Анагуака. Кром того, онъ зашелъ слишкомъ-далеко и не могъ отступить, не подавъ повода подозрвать себя въ робости и недостатк увренности въ своихъ силахъ, что должно было произвести дурное впечатлніе на его враговъ, союзниковъ и собственное войско. Посл краткаго совщанія со своими приближенными, онъ ршился направиться къ Чолул.
Прошло уже три недли со времени водворенія Испанцевъ въ гостепріимныхъ стнахъ Тласкалы, и около шести съ-тхъ-поръ, какъ они вступили на землю республики. Они были встрчены на порог ея какъ непріятели, съ самою ршительною враждою. Теперь они разстаются съ тмъ же самымъ народомъ, какъ съ друзьями и союзниками,— друзьями надежными, которые должны были стоять за пикъ неизмнно во все продолженіе ихъ труднаго предпріятія. Поэтому, результатъ помщенія ихъ въ Тласкалу былъ важнйшимъ шагомъ впередъ, такъ-какъ отъ содйствія этихъ храбрыхъ и воинственныхъ республиканцевъ завислъ въ сильнйшей степени успхъ экспедиціи.

VI.
Чолула.— Великій храмъ.— Походъ на Чолулу.— Пріемъ Испанцевъ.— Открытіе заговора.
1519.

Древній городъ Чолула, столица республики этого имени, лежитъ почти въ шести лигахъ на югъ отъ Тласкалы и около двадцати на востокъ, или скоре на юго-востокъ, отъ Мехики. По словамъ Кортеса, онъ содержалъ въ своихъ стнахъ двадцать тысячь домовъ и столько же въ окрестностяхъ, хотя нын его населеніе не составляетъ и шестнадцати тысячь душъ. Каково бы ни было настоящее число его жителей, во время завоеванія это былъ, безспорно, одинъ изъ самыхъ многолюдныхъ и самыхъ цвтущихъ городовъ Новой-Испаніи.
Онъ былъ основанъ въ отдаленной древности первобытными племенами, распространившимися по этой земл до Ацтековъ. До насъ дошло немного свдніи о форм его правленія, которое, какъ кажется, было учреждено на образецъ республиканскаго, наподобіе тласкаланскаго. Оно такъ хорошо соотвтствовало своей цли, что государство удержало свою независимость до весьма-поздняго періода времени, когда оно было, если не доведено Ацтеками до васальства, то по-крайней-мр дошло до того подъ ихъ вліяніемъ, что наслаждалось уже не многими преимуществами отдльнаго политическаго существованія. Связь Чолульцевъ съ Мехикою вводила ихъ въ частое столкновеніе съ сосдями и родней — Тласкаланцами. Но хотя Чолульцы и далеко превосходили этихъ Послднихъ въ утонченности и разнообразныхъ искусствахъ гражданственности, однакожь въ войн они вовсе, не были ровней со смлыми горцами, Швейцарцами Анагуака, Чолульская столица была великимъ торжищемъ плоской возвышенности. Жители славились разными механическими искусствами, особливо обработкою металловъ, рукодліемъ тканей изъ хлопчатой бумаги и алоя (agave), и въ деликатномъ производств особаго рода глиняной посуды, соперничествовавшей, какъ говорятъ, въ красот съ флорентійскою. Но такое прилежаніе образованной и мирной общины къ искусствамъ, естественнымъ образомъ, не располагало къ войн и длало ее неспособною къ состязанію съ тми, у кого война была величайшимъ дломъ жизни. Чолульцевъ обвппяли въ изнженности, они отличались — упрекъ ихъ соперниковъ — не столько своей храбростью, сколько хитростью.
Но столица, до того замчательная по своей утонченности и великой древности, была еще достопочтенне по религіознымъ преданіямъ, которыми облекалась ея исторія. Здсь останавливался богъ Кветцалькоатль при своемъ переход къ берегу, здсь провелъ онъ двадцать лтъ въ обученіи обитателей — Тольтековъ искусствамъ гражданственности. Онъ познакомилъ ихъ съ лучшими формами правленія и съ боле духовной религіей, въ которой единственныя жертвы были плоды и цвты, свойственные времени года. Не легко опредлить, чему онъ училъ, потому-что его уроки сильно перемшались съ безнравственными догматами его собственныхъ жрецовъ и мистическими комментаріями миссіонеровъ. Вроятно, это было одно изъ этихъ рдкихъ и даровитыхъ существъ, которыя разсвали мракъ вка свтомъ своего собственнаго генія, которыя обоготворяются благодарнымъ потомствомъ и помщаются въ число небесныхъ свтилъ.
Въ честь этого-то благосклоннаго божества была воздвигнута та изумительная насыпь, на которую и досел путешественникъ заглядывается въ удивленіи, какъ на самое колоссальное сооруженіе въ Новой-Испапіи, соперничествующее въ размрахъ и нсколько схожее въ форм съ пирамидными строеніями древняго Египта. Время ея воздвиженія неизвстно, потому-что она была найдена тутъ, когда Ацтеки пришли на плоскую возвышенность. Она имла форму, общую мехиканскимъ теокалли — форму усченной пирамиды, расположенной своими четырьмя боками на четыре главныя страны свта, и раздленной на такое же число уступовъ. Но ея первобытная очертанія уже сглажены дйствіемъ времени и стихій, а роскошная растительность кустарниковъ и дикихъ цвтовъ, распространившихся по ея поверхности, придаетъ ей видъ одного изъ тхъ симметрическимъ возвышеній, которыя накиданы скоре прихотью природы, чмъ искусствомъ человка. Въ-самомъ-дл, еще сомнительно, не естественный ли холмъ ея нутро? И по-видимому, не невроятно, что оно искусственный составъ изъ камня и земли, которыми, какъ достоврно извстно, только обложены вс стороны его.
Отвсная высота пирамиды — сто-семьдесятъ-семь футовъ. Ея основаніе — тысяча четыреста двадцать три фута въ длину, вдвое длинне, чмъ основаніе большей пирамиды Хеопса. Нкоторую идею о ея размрахъ можетъ подать то обстоятельство, что ея основаніе, которое квадратно, покрываетъ около сорока четырехъ акровъ, а площадка на ея усченной вершин обнимаетъ боле одного. Это напоминаетъ намъ о тхъ колоссальныхъ памятникахъ кирпичной работы, какіе еще видны въ развалинахъ на берегахъ Евфрата, и, въ гораздо-большей сохранности, на берегахъ Нила. Гумбольдтъ сравниваетъ объемъ мехиканскаго теокалли съ грудою кирпича, покрывающею квадратъ, въ четыре раза шире Вандомской-Площади и вдвое выше Лувра.
На вершин стоялъ великолпный храмъ, въ которомъ находилось изображеніе мистическаго божества, ‘бога воздуха’, съ темнымъ лицомъ, непохожимъ на тотъ прекрасный цвтъ лица, какой у него былъ на земл, съ митрой на голов, поверхъ которой разввались огненныя перья, съ блистательнымъ золотымъ ожерельемъ на ше, съ серьгами изъ мозаической бирюзы въ ушахъ, со скипетромъ, осыпаннымъ драгоцнными каменьями въ одной рук, и съ хитро-росписапнымъ щитомъ, эмблеммой его управленія втрами, въ другой. Святость мста, почтеннаго маститымъ преданіемъ, и великолпіе храма и службъ, содлывали его предметомъ почтенія по всей стран, и изъ отдаленнйшихъ концевъ Анагуака приходили пилигримы воздавать поклоненіе предъ алтаремъ Кветцалькоатля. Число ихъ было такъ велико, что придавало пестрому населенію города видъ нищенства, и Кортесъ, пораженный новизною, разсказываетъ намъ, что онъ видлъ толпы нищихъ, какія можно найдти только въ просвщенныхъ столицахъ Европы.
Чолула была сходбищемъ не однихъ только неимущихъ ханжей. Многія изъ сродственныхъ племенъ имли въ город свои собственные храмы, точно такъ же, какъ нкоторые христіанскіе народы имютъ въ Рим, и каждый храмъ былъ снабженъ своими собственными, особыми священнослужителями, для служенія божеству, которому онъ былъ посвященъ. Ни въ одномъ город не было видано такого стеченія жрецовъ, такого множества ходовъ, такой пышности торжествъ, жертвоприношеній и религіозныхъ празднествъ. Короче, Чолула была тмъ же, чмъ у мухаммеданъ — Мекка, или у христіанъ — Іерусалимъ, это былъ святой городъ Анагуака.
Между-тмъ, религіозные обряды совершались не чисто въ томъ дух, какой былъ первоначально предписанъ ея покровительнымъ божествомъ. Его алтари такъ же, какъ и алтари многочисленныхъ ацтекскихъ боговъ, были осквернены человческою кровью, и, какъ говорятъ, на икъ кровожадныхъ жертвенникахъ ежегодно приносилось по шести тысячь жертвъ. Великое множество этихъ жертвенниковъ можетъ быть выведено изъ показанія Кортеса, насчитавшаго въ город четыреста башенъ, а ни одинъ храмъ не имлъ боле двухъ, многіе только по одной. Выше всхъ остальныхъ возносилась большая ‘пирамида Чолулы’, съ своими неугасаемыми огнями, раскидывавшими лучезарный блескъ во вс стороны по столиц и возвщавшими народамъ, что тутъ таинственное богослуженіе — увы! испорченное жестокосердіемъ и суеврствомъ!— добраго божества.,
Ни что не могло быть величественне вида съ площади на усченной вершин пирамиды. На сверъ простиралась эта смлая ограда изъ порфирныхъ скалъ, которую природа воздвигла вокругъ долины Мехики, съ громадными Попокатепетлемъ и Изтаксигуатлемъ, стоящими подобно двумъ колоссальнымъ часовымъ на охран входа въ эту очарованную область. Далеко-далеко на югъ виднлась коническая голова Оризавы, уходящая высоко въ облака, а ближе — голая, хотя и прекрасно сформованная Сьерра де-Малинче, бросающая свои широкія тни на равнины Тласкалы. Изъ этихъ горъ три — волканы, выше высочайшаго горнаго пика въ Европ, закутанные въ снга, которые никогда не таютъ подъ знойнымъ солнцемъ тропиковъ. У ногъ зрителя лежитъ священный городъ Чолула, съ своими свтлыми башнями и шпицами, сверкающими на солнц, покоясь среди садовъ и зеленющихъ рощъ, которыми тогда густо были усяны обработанныя окрестности столицы. Таково было великолпное зрлище, которое встртило взоры завоевателей, и еще можетъ встртить, съ легкой перемной, взоры новйшаго путешественника, когда съ площадки большой пирамиды его глаза странствуютъ по прекраснйшей части дивной плоской возвышенности Пуэблы.
Но пора возвратиться къ Тласкаланцамъ. Въ назначенное утро, испанская армія пустилась въ походъ на Мехику чрезъ Чолулу. За нею слдовали толпы жителей, исполненныхъ удивленія къ неустрашимости людей, которые, въ столь маломъ числ, отваживались нападать на великаго Монтезуму въ его столиц. Еще безчисленное множество воиновъ вызывалось длить опасности экспедиціи, но Кортесъ, оказывая имъ свою благодарность за ихъ добрую волю, выбралъ только шесть тысячь волонтеровъ съ собою въ походъ. Онъ не хотлъ обременять себя неповоротливою силою, которая могла бы затруднять его движенія, и, вроятно, не хлопоталъ о томъ, чтобъ предать себя во власть союзниковъ, которыхъ привязанность была еще слишкомъ-недавняя, и потому не могла доставить достаточнаго ручательства въ ихъ врности.
Перешедъ нсколько крутыхъ и холмистыхъ пространствъ земли, армія вступила въ широкую равнину, которая простирается на цлыя мили вокругъ Чолулы. На возвышеніи, боле шести тысячь футъ надъ поверхностью моря, Испанцы увидли богатыя произведенія различныхъ климатовъ, растущія бокъ-б-бокъ, поля высокаго маиса, сочное алоэ, пиллы или ацтекскій перецъ, и обширныя плантаціи кактуса, на которомъ кормится блестящая кошениль. Ни пяди земли, которая бы не была обработана, и почва — вещь необыкновенная на возвышенности — была орошаема многочисленными потоками и каналами, и хорошо отнена лсами, которые исчезли отъ жестокаго топора Испанцевъ. Къ вечеру, они достигли небольшаго ручья, на берегахъ котораго Кортесъ ршился расположиться станомъ на ночь, не желая нарушать спокойствіе города вводомъ въ него столь огромной силы въ неумстную пору.
Тутъ къ нему нашло вскор множество чолульскихъ кациковъ и ихъ спутниковъ, прибывшихъ посмотрть и привтствовать чужестранцевъ. Однакожь, когда они увидли въ стан своихъ тласкаланскихъ враговъ, они обнаружили знаки неудовольствія и дали понять, что ихъ присутствіе въ город можетъ произвести безпорядокъ. Доводъ показался Кортесу основательнымъ, и онъ сообразно съ этимъ приказалъ своимъ союзникамъ оставаться на настоящихъ мстахъ и соединиться съ нимъ, когда онъ пойдетъ изъ города на Мехику.
На слдующее утро, предводительствуя войскомъ, онъ имлъ входъ въ Чолулу, въ сопровожденіи однихъ Семпоаланцевъ, да горстью Тласкалаццевъ для присмотра за багажемъ. Его союзники при разставаньи сообщили ему множество предостереженій относительно народа, который онъ намревался постить, увряя, что презираютъ его, какъ народъ торгашей, употребляющій опасное оружіе вроломства и хитрости. Когда войска стали подходить къ городу, дорога уже была обставлена толпами народа обоего пола и всякаги возраста, старики, дрожащіе отъ дряхлости, женщины съ дтьми на рукахъ, все жаждало взглянуть на иностранцевъ, которыхъ особы, оружіе и лошади были предметомъ напряженнаго любопытства для глазъ, никогда еще не встрчавшихъ ихъ досел въ битв. Испанцы, въ свою очередь, были исполнены удивленія при вид Чолульцевъ, гораздо-превосходившихъ, по одежд и по наружности, т народы, какіе они до-сихъ-поръ видали. Они особенно были поражены нарядомъ высшихъ сословій, одтыхъ въ шитые плащи, похожіе своей тканью и покроемъ на красивые алборносы или мавританскія епанчи. Жители обнаруживали тотъ же самый деликатный вкусъ къ цвтамъ, что и прочія племена плоской возвышенности, любившія украшать свои особы, они бросали въ солдатъ гирлянды и пучки цвтовъ. Безчисленное множество жрецовъ виднлось въ толп, они раскачивали своими благовонными кадильницами въ то время, какъ музыка различнаго рода инструментовъ наигрывала постителямъ свое веселое ‘добро пожаловать’, и придавала всей сцен оттнокъ радости, восхищенія, очаровательности. Если все это не имло вида торжественнаго шествія, какъ въ Тласкал, гд мелодія инструментовъ заглушались кликами толпы, зато оно доставляло спокойную увренность въ гостепріимств и дружественныхъ чувствахъ, что было не мене пріятно.
Испанцы также были поражены чистотою города, шириною и большою правильностью улицъ, которыя, казалось, были расположены по установленному плану, прочностью домовъ и числомъ и величиною пирамидныхъ храмовъ. На двор одного изъ этихъ послднихъ и въ окружающихъ его строеніяхъ они расположились на постой.
Вскор ихъ постили главнйшіе вельможи города, которые, казалось, были-озабочены желаніемъ снабдить ихъ всмъ необходимымъ. Ихъ столъ былъ полонъ до изобилія, и, короче сказать, предъ ними расточались вс т угожденія, какими предполагалось разсять ихъ опасенія и заставить отнести недоврчивость своихъ тласкаланскихъ друзей къ предразсудку и старой народной вражд.
Въ нсколько дней, сцена измнилась. Отъ Монтезумы прибыли послы, которые, посл краткаго и непріятнаго намка Кортесу, что его Приближеніе надлало много безпокойства ихъ повелителю, совщались отдльно съ мехиканскими послами, находившимися еще въ кастильскомъ стан, и отправились, взявъ одного изъ послднихъ съ собою. Съ этого времени, обращеніе съ ними хозяевъ-Чолульцевъ подверглось видимой перемн. Они уже не навдывались въ станъ, какъ прежде, и когда ихъ приглашали, Извинялись подъ предлогомъ болзни, Доставка припасовъ стала ограниченне, на томъ основаніи, что будто бы у самихъ Чолульцевъ не доставало маиса. Эти признаки отчужденія, независимо отъ временнаго затрудненія, произвели въ душ Кортеса серьзную тревогу на-счетъ будущаго. Его опасенія становились не легче отъ донесеній Семпоаланцевъ, которые говорили ему, что, бродя вокругъ города, они видли, какъ многія улицы были перегорожены завалами, азотеи, какъ плоскія кровли домовъ были завалены огромными каменьями и другими метательными снарядами, какъ-бы заготовленными къ приступу: а въ нкоторыхъ мстахъ они находили ямы, прикрытыя сверху сучьями, и внутри — воткнутые торчмя колья, какъ-бы для воспрепятствованія движеніямъ конницы. Нсколько Тласкаланцевъ, прибывшихъ Также изъ своего стана, извстили полководца, что въ отдаленномъ конц Города была принесена великая жертва, большею частью изъ дтей, для умилостивленія боговъ, повидимому, къ какому-нибудь замышленному предпріятію. Они присовокупили, что видли большія толпы гражданъ, оставляющихъ городъ съ женами и дтьми, какъ-бы для удаленія ихъ въ безопасное мсто. Эти новости подтвердили самыя дурныя опасенія Кортеса, который нисколько не сомнвался, что тутъ приводится въ движеніе какой-нибудь враждебный замыселъ. Еслибъ въ немъ оставались ещ какія-либо сомннія, открытіе, сдланное Мариной, добрым ангеломъ экспедиціи, обратило бы эти сомннія въ достоврности.
Пріятное обращеніе молодой Индіанки расположило къ ней жену одного изъ кациковъ, которая нсколько разъ побуждала Марину навстить ея домъ, давая смутно понять, что такимъ образомъ она избгнетъ участи, которая ожидаетъ Испанцевъ. Переводчица, видя всю важность полученія заразъ дальнйшихъ свдній, показала видъ, что ей нравится предложеніе, и въ то же время притворилась, будто весьма-недовольна блыми людьми, которые ее удерживаютъ въ плну. Такимъ-образомъ, доведя легковрную Чолуленку до того, что та оставила свои предосторожности, Марина постепенно вкрадывалась въ ея довренность и дошла до того, что выманила у нея полный отчетъ о заговор.
Заговоръ, по ея словамъ, возъимлъ свое начало у ацтекскаго императора, который подослалъ къ великимъ кацикамъ, а въ числ прочихъ и ея мужу, богатые подкупы, чтобъ завряться на-счетъ ихъ въ своихъ видахъ. Испанцамъ готовилось нападеніе, когда они пойдутъ изъ столицы и будутъ выбираться изъ улицъ, въ которыхъ было наставлено множество препятствіи, чтобъ привести въ безпорядокъ конницу. Двадцати-тысячное войско Мехиканцевъ уже было расположено, станомъ не въ дальнемъ разстояніи отъ города, чтобъ подкрпить Чочульцевъ въ ихъ нападеніи. Заговорщики ожидали въ полной увренности, что Испанцы, затрудненные такимъ образомъ въ своихъ движеніяхъ, падутъ легкой добычей подъ значительною силою своего врага. Достаточное число плнниковъ предполагалось оставить на украшеніе чолульскихъ жертвоприношеній, остальныхъ отвести въ оковахъ въ столицу Монтезумы.
Пока происходилъ этотъ разговоръ, Марина занималась откладываніемъ въ сторону такихъ цнныхъ вещей и платьевъ, какія располагала взять съ собою вечеромъ, когда ей будетъ можно убжать незамченной изъ испанскаго стана въ домъ къ своей чулульской пріятельниц, пособлявшей ей въ этой операціи. Оставивъ свою постительницу въ такомъ занятіи, Марина нашла удобныи случай отлучиться на нсколько минутъ и, пришедъ въ комнату полководца, сообщила ему свои открытія. Онъ тотчасъ же приказалъ схватить жену кацика, которая, при допрос, вполн подтвердила показаніе индійской любовницы.
Свднія, добытыя такимъ образомъ Кортесомъ, привели его въ величайшую тревогу. Онъ былъ славно заманенъ въ западню. Драться или бжать казалось одинаково трудно. Онъ находился во вражескомъ город, гд каждый домъ могъ быть обращенъ въ крпость и гд на пути было надлано столько препятствій, что для маневровъ его артиллеріи и конницы не было почти никакой возможности. Въ довершеніе всего, сверхъ коварныхъ Чолульцевъ, ему еще надлежало бороться, при всхъ этихъ невзгодахъ, со страшными воинами Мехики. Онъ былъ подобенъ путнику, который въ потьмахъ сбился съ пути среди пропастей, гд на всякомъ шагу Могъ разбиться въ дребезги, и гд отступать и идти впередъ — значитъ подвергаться одинакой опасности.
Онъ желалъ добыть еще дальнйшаго подтвержденія и подробностей заговора. Въ-слдствіе этого, онъ попросилъ двухъ жрецовъ, находившихся по сосдству, изъ которыхъ одинъ имлъ большое вліяніе въ город, постить его станъ. Привтливымъ обращеніемъ и щедрыми подарками, полученными имъ самимъ отъ Монтезумы, — обращая такимъ образомъ противъ дарителя его собственныя даянія,— онъ выманилъ у нихъ полное подтвержденіе прежнихъ донесеній. Императоръ, со времени прибытія Испанцевъ, находился въ состояніи жалкаго сомннія. Первыя его повелнія Чолульцамъ были — принять иностранцевъ дружелюбно. Недавно онъ снова посовтовался съ своими прорицалищами и получилъ въ отвтъ, что Чолула будетъ могилой его враговъ, потому-что боги не преминутъ его поддержать, когда онъ будетъ мстить за святотатство, нанесенное святому городу. Ацтеки были такъ уврены въ успх, что въ город уже было припасено множество кандаловъ, или жердей съ ремнями, служащихъ для этой цли,— вязать плнниковъ.
Кортесъ, чувствуя теперь себя полнымъ обладателемъ фактовъ, отпустилъ жрецовъ съ наказами, едва-ли нужными, о сохраненіи тайны. Онъ сказалъ имъ, что его намреніе оставить городъ на слдующее утро, и требовал, чтобъ они уговорили нкоторыхъ изъ главнйшихъ кациковъ дать ему свиданіе въ стан. Посл этого, онъ созвалъ на совтъ своихъ офицеровъ, хотя, какъ кажется, уже ршившись напередъ, что ему должно было длать.
Члены совта, смотря по характеру, были различнымъ образомъ поражены этимъ громовымъ извстіемъ. Робчайшіе, обезкураженные перспективой препонъ, которыя, казалось, умножались по мр того, какъ они подходили ближе къ мехиканской столиц, были того мннія, что имъ слдовало воротиться и искать убжища въ дружественномъ город Тласкалы. Другіе, боле настойчивые, но благоразумные, совтовали взять боле на сверъ путь, первоначально рекомендованный ихъ союзниками. Большая часть поддерживала полководца, который все оставался при мнніи, что имъ нтъ инаго выбора, какъ идти впередъ. Отступить значило бы погибнуть. Полумры едва-ли были лучше, и могли произвести только робость, которая уронитъ ихъ въ глазахъ и друзей и враговъ. Настоящая ихъ политика говорила имъ, что нужно полагаться на самихъ себя, что должно нанести такой ударъ, который бы могъ устрашить враговъ и показать имъ, что Испанцевъ такъ же невозможно провести хитростью, какъ и сокрушить тяжестью числа и храбростью въ открытомъ пол.
Когда кацики, убжденные жрецами, явились къ Кортесу, онъ удовольствовался ласковымъ упрекомъ въ недостатк гостепріимства, и уврилъ ихъ, что Испанцы не будутъ доле бременемъ для ихъ города, ибо онъ, Кортесъ, располагаетъ его оставить рано слдующимъ утромъ. Онъ требовалъ отъ нихъ, впрочемъ, чтобъ они снабдили его подкрпленіемъ въ дв тысячи человкъ, для перевоза его артиллеріи и багажа. Старшины, по нкоторомъ совщаніи, согласились на требованіе, извстной степени благопріятствовать ихъ собственнымъ намреніямъ.
По уход ихъ, полководецъ потребовалъ къ себ ацтекскихъ пословъ, Онъ въ короткихъ словахъ познакомилъ ихъ съ тмъ, что открылъ измнническій заговоръ къ уничтоженію его арміи, котораго замыселъ, говорилъ онъ, приписывается ихъ государю, Монтезум. Онъ присовокупилъ, что ему весьма-больно слышать, что императоръ запутанъ въ столь постыдной зат и что Испанцы должны теперь идти врагами противъ государя, котораго они надялись постить какъ друга.
Послы съ жаромъ увряли, что ничего не знаютъ о заговор и убждены, что и самъ Монтезума невиненъ въ преступленіи, которое они вполн сваливаютъ на Чолульцевъ. Ясно, что политика Кортеса побуждала его оставаться въ хорошихъ отношеніяхъ съ индійскимъ монархомъ, пользоваться какъ-можно-дольше его расположеніе и употребить въ дло свою воображаемую безопасность, чтобъ прикрыть свои будущія дйствія. Поэтому, онъ притворился, будто даетъ вру словамъ посланниковъ, и объявилъ, что не хочетъ думать, чтобъ монархъ, оказавшій Испанцамъ такъ много дружескихъ услугъ, захотлъ нын повершить все это дломъ такой безпримрной низости. Открытіе, присовокупилъ онъ, ихъ двойной двуличности усугубило его досаду на Чолульцевъ, надъ которыми онъ намренъ разразиться такимъ мщеніемъ, которое можетъ послужить полнымъ возмездіемъ за обиды, нанесенныя ими Монтезум и Испанцамъ. За тмъ онъ отпустилъ пословъ, озаботившись, невзирая на это наружное довріе, назначить надъ ними строгій надзоръ, чтобъ предупредить ихъ сообщеніе съ городскими жителями.
Эта ночь была ночью глубокой тоски для арміи. Почва, на которой она стояла, казалось, колебалась подъ ногами, и каждое мгновеніе могло быть минутою, назначенною къ ея истребленію. Бдительный вождь взялъ вс возможныя предосторожности къ спасенію, увеличивъ число часовыхъ и установивъ пушки такимъ образомъ, чтобъ он могли защищать подходы къ стану. Его глаза, этому весьма можно поврить, въ-теченіе ночи не смыкались. Каждый Испанецъ лежалъ въ своемъ оружіи, и каждый конь стоялъ осдланъ и взнузданъ, въ готовности къ немедленному дйствію. Но Индійцы не замышляли никакого нападенія, и тишина не была нарушена ни чмъ, кром случайныхъ звуковъ, какіе слышатся въ многолюдномъ город, даже и тогда, когда онъ погруженъ въ глубокій сонъ, да хриповатымъ крикомъ жрецовъ, провозглашавшихъ съ башенокъ теокалли, въ свои трубы, часы ночи.

VII.
Страшное кровопролитіе.— Возстановленіе спокойствія.— Размышленія о кровопролитіи.— Дальнйшія происшествія.— Посланникъ отъ Монтезумы.
1519.

Съ первымъ лучомъ разсвта, Кортесъ уже носился верхомъ, управляя движеніемъ своего небольшаго войска. Главныя свои силы онъ выстроилъ на большомъ четвероугольник или двор, окруженномъ отчасти, какъ уже было упомянуто и прежде, строеніями, а частью — высокою стною. Тутъ было трое воротъ для входа, къ каждымъ изъ нихъ онъ приставилъ но сильному караулу. Остатокъ своихъ войскъ, съ большими пушками, онъ размстилъ вн ограды, такимъ образомъ, чтобъ ему можно было повелвать подходами и обезпечить находящихся внутри отъ всякой помхи въ ихъ кровавой работ. За ночь до срока были посланы повелнія къ тласкаланскимъ вождямъ, чтобъ, они были на готов идти по условленному знаку въ городъ и соединиться съ Испанцами.
Едва были кончены распоряженія, явились чолульскіе кацики, ведя за собою толпу вспомогательныхъ воиновъ, тамановъ, еще въ большемъ количеств, чмъ было прошено. Они были введены вдругъ въ четвероугольникъ, находившійся, какъ мы видли, во власти испанской пхоты, выстроившейся вокругъ стнъ. Тутъ Кортесъ отвелъ нкоторыхъ изъ кациковъ въ сторону. Принявъ суровый видъ, онъ напрямикъ сталъ ихъ обвинять ш. заговор, и въ крупныхъ выраженіяхъ показалъ имъ, что коротко знакомъ со всми подробностями. Онъ постилъ, говорилъ онъ, ихъ городъ по приглашенію ихъ императора, пришелъ какъ друга., уважалъ жителей и ихъ собственность, и въ избжаніе всякаго повода къ подозрнію, оставила, большую часть своихъ сила, вн стнъ. Они приняли его съ наружнымъ видомъ ласки и гостепріимства, полагаясь на это, онъ была, заманенъ въ западню, и нашелъ, что вся эта ласка была только личина для прикрытія самаго чернаго вроломства.
Чолульцы были поражены, какъ громомъ, этимъ обвиненіемъ. Ими овладло какое-то неопредленное благоговніе, когда они глядли во вс глаза на таинственныхъ иностранцевъ, и чувствовали себя въ присутствіи существъ, которыя, казалось, имли власть читать мысли, едва образовавшіяся у нихъ въ душ. Передъ такими судьями нечего было длать ни съ криводушіемъ, ни съ запирательствомъ. Они признались во всемъ и старались извинить себя, слагая вину на Монтезуму. Кортесъ, при этомъ, принявъ видъ высочайшаго негодованія, сталъ ихъ уврять, что отговорки ни къ чему не послужатъ, еслибъ бфли даже на чемъ-нибудь и основаны, такъ какъ он не составляетъ оправданія, и потому онъ тотчасъ же, за ихъ измну, покажетъ Надъ ними такой примръ, что слухъ объ этомъ прогремитъ во вс концы обширнаго Анагуака.
Тутъ роковой знакъ, выстрлъ изъ пищали, былъ поданъ. Въ одно мгновеніе вс мушкеты и стрлометы были наведены на несчастныхъ Чолульцевъ, находившихся посреди двора, и страшный залпъ посыпался на нихъ градомъ. Они стояли, столпившись на средин въ кучу, какъ стадо ланей, и были захвачены въ-расплохъ, потому-что не слыхали предшествовавшаго разговора съ старшинами. Они едва оказывали какое-либо сопротивленіе Испанцамъ, которые, вслдъ за залпомъ изъ своихъ метательныхъ орудій, бросились на нихъ съ мечами, и какъ полуголыя тла туземцевъ не представляли никакой защиты, Испанцы рубили ихъ такъ же легко, какъ жнецы во время жатвы косятъ сплый хлбъ. Нкоторые старались перелзть черезъ стны, по только доставляли врнйшую мету пищальникамъ и стрлкамъ. Иные бросались въ ворота, но были принимаемы на длинныя пики солдатами, которые ихъ охраняли. Нсколькимъ удалось, лучше прочихъ, спастись тмъ, что они прятались въ кучи убитыхъ, которыми скоро была завалена земля.
Между-тмъ, пока происходило это смертоубійство, соотечественники побитыхъ Индійцевъ, сбжавшіеся на шумъ побоища, бшено нападали на Испанцевъ извн. Но Кортесъ уставилъ баттарею своихъ тяжелыхъ орудій на такомъ мст, которое повелвало входами, и сметалъ ряды нападающихъ, едва они успвали броситься. Въ промежутки между выстрлами, — а эти промежутки, при несовершенномъ въ т времена состояніи пауки, были гораздо-продолжительне, чмъ теперь, — онъ отбивалъ напоръ, пуская въ средину толпы конницу. Кони, пушки, оружіе Испанцевъ, все это было ново Чолульцамъ. Не смотря на новизну ужаснаго зрлища, на трескъ огнестрльнаго оружія, смшивавшійся съ оглушительнымъ громомъ артиллеріи, когда ея удары раздавались среди строеній, отчаянные Индійцы рвались толпою заступать мсто своихъ падшихъ товарищей.
Пока происходила эта лютая борьба, Тласкаланцы, услышавъ условленный сигналъ, двинулись скорымъ шагомъ въ городъ. Они обвязали себ голову, по повелнію Кортеса, гирляндами осоки, чтобъ ихъ врне можно было отличить отъ Чолульцевъ. Подоспвъ въ самый разгаръ схватки, они кинулись сзади на беззащитныхъ горожанъ, которыхъ, съ одной стороны, топтала кастильская конница, а съ другой давили мстительные враги. Не имя силъ доле держаться, они подались. Нкоторые стали искать убжища въ ближайшихъ строеніяхъ, по эти строенія были отчасти деревянныя, и потому поспшно предавались огню. Другіе бжали въ храмы. Одна значительная куча, со множествомъ жнецовъ впереди, заняла большой теокалли. Въ народ, какъ уже было упомянуто, существовало преданіе, что, по разрушеніи части стнъ, Богъ пошлетъ наводненіе для потопленія своихъ враговъ. Суеврные Чолульцы съ великимъ трудомъ успли выворотить изъ стнъ зданія нсколько камней. Но отъ этого поднялась не вода, а пыль. Ложный богъ покинулъ ихъ въ минуту крайности. Въ отчаяніи, они кинулись въ деревянныя башенки, внчавшія храмъ, и стали сыпать на Испанцевъ камни, дротики и пылающія стрлы, пока т взбирались по большой лстниц, которая въ числ ста двадцати ступеней шла по фасу пирамиды вверхъ. Но огненный ливень падалъ безвредно на стальные шишаки христіанъ, которые воспользовались только горящими древками, и подожгли деревянную крпостцу, быстро загорвшуюся. Гарнизонъ все еще держался, и хотя ему была, говорятъ, предложена пощада, однакожъ, ею воспользовался только одинъ Чолулецъ. Остальные бросались стремглавъ съ парапета и гибли бдственно въ пламени.
Въ эту минуту, въ прекрасномъ город, который такъ недавно покоился въ безопасности и мир, все было смятеніе и гвалтъ. Стоны умирающихъ, неистовыя мольбы о пощад побжденныхъ, смшивались съ громкими кликами битвы Испанцевъ, которые топтали конями врага, и съ пронзительнымъ свистомъ Тласкаланцевъ, дававшихъ полную волю своей долго лелянной ненависти къ стариннымъ соперникамъ. Сумятица увеличивалась еще боле отъ безпрерывныхъ перекатовъ ружейнаго огня и отъ треска падающихъ бревенъ, за которымъ слдовали огромныя вспышки пламени, затмвавшія румяный свтъ утра, и все это вмст составляло отвратительную смсь видовъ и звуковъ, которые превращали святой городъ въ пандемоніумъ. Когда сопротивленіе упало, побдители вломились въ дома и святилища, расхищая все, что ни содержалось въ нихъ цннаго, посуду, драгоцнности, одянія и състные припасы. Простые Тласкалаццы жаждали послднихъ двухъ боле, чмъ первыхъ, и такимъ образомъ облегчили длежъ добычи, къ великому удовольствію своихъ христіанскихъ союзниковъ. Достойно замчанія, что среди этого всеобщаго своевольства, повелнія Кортеса были до того уважаемы, что ни женщинамъ, ни дтямъ не было сдлано никакого насилія, хотя послднія, точно такъ же, какъ и толпы мужчинъ, забирались въ плнъ Тласкаланцами, чтобы потомъ обратить ихъ въ рабство. Эти сцены насилія продолжались нсколько часовъ, покуда Кортесъ, движимый просьбами нкоторыхъ чолульскихъ вождей, уцлвшихъ отъ побоища, подкрпленными со стороны мехиканскихъ посланниковъ мольбами, согласился, безъ вниманія, какъ онъ говорилъ, къ послднимъ, къ представителямъ Монтезумы, ударить солдатамъ отбой и положить конецъ, сколько онъ могъ, дальнйшимъ оскорбленіямъ. Двое изъ кациковъ были также отпущены къ своимъ соотечественникамъ съ увреніями въ прощеніи и покровительств всмъ, кто обратится къ послушанію.
Эти мры возъимли свое дйствіе. Соединенными усиліями Кортеса и кациковъ смятеніе съ великимъ трудомъ было утишено. Нападавшіе, Испанцы и Индійцы, собрались подъ свои обоюдныя знамена, а Чолульцы, положившись на увренія своихъ вождей, постепенно возвратились въ дома.
Первымъ дломъ Кортеса было склонить тласкаланскихъ вождей освободить своихъ плнныхъ. Таково было ихъ уваженіе къ испанскому повелителю, что они согласились на это, хотя и не безъ ропота, довольствуясь, какъ только могли, богатой добычей, захваченной у Чолульцевъ и состоявшей изъ разныхъ роскошей, уже давно неизвстныхъ въ Тласкдл. Второю его заботою было очистить городъ отъ отвратительныхъ нечистотъ, особливо отъ мертвыхъ тлъ, которыя лежали грудами, тлли на улицахъ и на большомъ четвероугольник. Полководецъ, въ своемъ письм къ Карлу V, допускаетъ три тысячи убитыхъ, большая часть повствованій говоритъ, что было шесть тысячь, а нкоторые увеличиваютъ еще боле. Такъ-какъ старйшій и главный кацикъ былъ въ числ убитыхъ, то Кортесъ содйствовалъ Чолульцамъ въ постановленіи на его мсто преемника. Потомки главнаго чолульскаго кацика, согласно съ показаніемъ Бустаменте, живутъ нын въ Пуэбл. Этими мирными мрами довріе было постепенно возстановлено. Обнадеженные обитатели окрестностей стали приходить толпами въ столицу, къ замщенію уменьшеннаго народонаселенія. Рынки были опять открыты и обычныя занятія благоустроенной, промышленной общины возобновились по прежнему. Только длинныя груды черныхъ, тлющихъ развалинъ обличали ураганъ, который такъ недавно пронесся по городу, и стны, окружавшія сцену избіенія на большомъ четверогугольник, стоявшія боле пятидесяти лтъ посл событія, разсказывали печальную повсть о чолульскомъ побоищ.
Это событіе оставило темное пятно на памяти завоевателей. И нын мы не можемъ взглянуть, безъ содроганія, на участь прекрасной и цвтущей столицы, захваченной такимъ образомъ въ домашнемъ быту и преданной неистовствамъ грубыхъ и безпощадныхъ солдатъ. Но, чтобъ судить о дл, какъ слдуетъ, мы должны перенестись въ тотъ вкъ, когда оно случилось. Затрудненіе, встрчающее насъ въ самомъ начал, состоитъ въ томъ, какое найдти оправданіе самому праву завоеванія? Но надлежитъ припомнить, что въ этотъ періодъ времени, и еще гораздо-позже, на религіозную неврность — нужды нтъ, на чемъ бы ни основанную, на невжеств или на воспитаніи, наслдственную ли или пріобртенную, еретическую или языческую — смотрли, какъ на грхъ, который долженствовалъ быть наказанъ огнемъ и мечемъ въ этомъ мір. Это ученіе было основаніемъ инквизиціи и тхъ иныхъ видовъ религіозныхъ гоненій, какими запятнаны лтописи, въ то или другое время. Землевладніе язычниковъ, гд бы оно ни было найдено, почиталось безспорнымъ достояніемъ церкви, за неимніемъ законнаго владльца, его требовалъ и имъ овладвалъ святйшій престолъ, и, какъ уже собственность послдняго, оно передавалось главою церкви какому бы то ни было свтскому владтелю, Такъ, Александръ VI пожаловалъ огромную часть западнаго полушарія Испанцамъ, а восточнаго Португальцамъ.
Съ жалуемымъ такимъ образомъ правомъ завоеванія, доставалась и обязанность, на которой оно, можно сказать, было основано — выручать народы, сидящіе во тм, изъ вчной гибели. Эта обязанность признавалась лучшими и храбрйшими, человкомъ рясы, вропроповдникомъ и воиномъ въ крестовомъ поход. Сколько бы она ни опошлялась мірскими побужденіями и не смшивалась съ свтскими видами честолюбія и корыстолюбія, она все-таки дйствовала на умъ христіанскаго завоевателя. Мы видли, до какой степени она преобладала надъ всми разсчетами личной выгоды въ груди Кортеса. И потому, уступка папы, основанная на указанномъ долг обращенія, и усиливающая его собою, была принятымъ, а въ понятіи того вка и здравымъ основаніемъ праву завоеванія.
Правда, это право не могло быть истолковано въ такомъ смысл, будто бы оно давало власть на какое-либо ненужное дйствіе насилія къ туземцамъ. Настоящій походъ, до того періода его исторіи, до котораго мы теперь достигло, вроятно, былъ мене запятнанъ такими дйствіями, чмъ почти всякое подобное предпріятіе испанскихъ открывателей въ новомъ свт. Въ-продолженіе всего похода, Кортесъ запрещалъ всякія безпричинныя обиды жителямъ, всякія оскорбленія личности или собственности, и наказывалъ виновниковъ съ примрною строгостью. Онъ былъ вренъ своимъ друзьямъ и, можетъ-быть, за единственнымъ исключеніемъ, не безпощаденъ къ врагамъ. По политик ли или по принципу онъ такъ дйствовалъ, во всякомъ случа это должно быть отнесено къ его чести, хотя, подобно всмъ проницательнымъ умамъ, онъ могъ чувствовать, что принципы и политика идутъ рядомъ.
Онъ вступилъ въ Чолулу, какъ другъ, по приглашенію индійскаго императора, который имлъ дйствительное, если не признаваемое, вліяніе падь государствомъ. Онъ былъ принятъ какъ другъ, со всми знаками благоволенія, но потомъ, безъ всякаго оскорбленія ни съ его стороны, ни со стороны его спутниковъ, онъ открылъ, что имъ предстоятъ быть жертвой злоумышленнаго заговора,— что они стоятъ надъ подкопомъ, который можетъ быть взорванъ всякую минуту, и погребсти ихъ всхъ въ своихъ развалинахъ. Его спасеніе, какъ онъ врно усматривалъ, не оставляло на выборъ ничего, кром предупрежденія удара своихъ враговъ. За всмъ тмъ, кто станетъ сомнваться, что наказаніе, такимъ-образомъ наложенное, было чрезмрно,— что та же самая цль могла быть достигнута направленіемъ удара на виновныхъ старшинъ, а не на чернь, которая только повиновалась повелніямъ своихъ начальниковъ. Но гд видано, чтобъ страхъ, былъ разборчивъ въ своихъ отправленіяхъ? или чтобъ страсти свирпыхъ солдатъ, воспламененныя сознанными обидами, могли быть соразмряемы въ минуту взрыва?
Мы будемъ, можетъ-статься, безпристрастне въ своемъ приговор къ поведенію завоевателей, если сравнимъ его съ поведеніемъ нашихъ собственныхъ современниковъ, въ сколько-нибудь подобныхъ обстоятельствахъ. Жестокости въ Чолул были не такъ гнусны, какъ кровопролитія, совершенныя надъ потомками этихъ самыхъ Испанцевъ, въ послднюю войну на полуостров, самыми образованными народами нашего времени: Британцами, на-примръ, въ Бадахос, — Французами — въ Тарагони, и въ сотн другихъ мстъ. Безотчетная рзня, истребленіе собственности и, пуще всего, т оскорбленія хуже смерти, отъ которыхъ женская часть населенія была защищена въ Чолуль, представляютъ роспись неистовствъ, столько же черныхъ, какъ и т, какія взводятся на Испанцевъ, съ однимъ исключеніемъ, что новйшимъ жестокостямъ, можно сказать, нтъ никакого оправданія, кром храбраго и патріотическаго сопротивленія туземцевъ. Разсматривая эти событія, которыя, по своей обычности, производятъ небольшое впечатлніе на наши чувства, мы должны сдлаться снисходительне въ своихъ сужденіяхъ о прошедшемъ, такъ-какъ эти событія показываютъ, что человкъ, въ состояніи раздраженія, дикій ли онъ или образованной,— значительно одинъ и тотъ же во вс вки. Онъ можетъ научить насъ, это одинъ изъ самыхъ лучшихъ уроковъ исторіи, — что таковы неизбжныя бдствія войны даже и у самыхъ образованныхъ народовъ. Крайняя заботливость въ избжаніи этихъ золъ есть въ итог сильнйшая очевидность, — сильне той, какую представляютъ успхи наукъ и искусствъ,— нашему хваленому прогрессу въ гражданственности.
Мое намреніе далеко не защита жестокихъ поступковъ старинныхъ завоевателей. Пусть эти поступки тяготютъ надъ ихъ главами. То была желзная порода, которая рисковала въ своемъ дл и жизнью и состояніемъ, и такъ-какъ завоеватели мало заботились на-счетъ своихъ собственныхъ опасностей и страданій, имъ не изъ чего было расточать сочувствіе къ своимъ несчастнымъ врагамъ. Но, чтобъ судить ихъ, какъ слдуетъ, мы не должны ихъ судить подъ вліяніемъ нащего собственнаго вка. Мы должны перенестись сами въ ихъ вка, и стать на ту точку зрнія, какую представляла гражданственность ихъ времени. Только такимъ-образомъ мы можемъ достигнуть до безпристрастной критики въ обозрніи минувшихъ поколній. Мы должны распространить на нихъ ту же самую справедливость, какой мы будемъ имть случай требовать отъ потомства, когда оно, при свт высшей гражданственности, будетъ разсматривать темныя или двусмысленныя мста въ нашей собственной исторіи, которыя едва-ли останавливаютъ на себ взоръ современниковъ.
Но какъ бы ни разбирали этотъ поступокъ въ видахъ нравственныхъ, это неоспоримо было дйствіе политики. Народы Анагуака взирали съ удивленіемъ, смшаннымъ съ благоговніемъ, на небольшой отрядъ христіанскихъ воиновъ, неуклонно подающійся впередъ по плоской возвышенности, на встрчу всмъ препонамъ, опрокидывая армію за арміей, съ такою же, по-видимому, легкостью, какъ добрый корабль разбрасываетъ своимъ носомъ сердитыя волны, или, лучше, какъ лава, которая, катясь изъ своего волкана, бжитъ все впередъ, неостанавливаясь ни отъ какихъ препонъ, ни отъ скалъ, ни отъ деревьевъ, ни отъ зданіи, унося ихъ съ собою или низвергая и истребляя ихъ въ своемъ огненномъ пути. Храбрость Испанцевъ — этихъ ‘блыхъ боровъ’, какъ ихъ часто называла — производила то, что ихъ считали непобдимыми. Но не прежде, какъ по прибытіи ихъ въ Чолулу, туземцы узнали, какъ ужасно было ихъ мщеніе, — и стали трепетать!
Никто такъ не трепеталъ, какъ ацтекскій императоръ на своемъ престол среди горъ. Онъ читалъ въ этихъ событіяхъ темные признаки, чертимые перстомъ рока. Онъ чувствовалъ, что его имперія исчезаетъ, какъ утренній туманъ. Онъ очень могъ это чувствовать. Нкоторые изъ самыхъ важныхъ городовъ въ сосдств Чолулы, устрашенные судьбою этой столицы, отправляли уже своихъ посланниковъ въ кастильскій станъ, предлагая свою покорность и умилостивляя иностранцевъ богатыми дарами, золотомъ и рабами. Монтезума, всполошенный этими знаками отпаденія, опять прибгъ къ совту своихъ немощныхъ божествъ, но хотя алтари и курились свжими гекатомбами человческихъ жертвъ, онъ не получилъ въ отвтъ ничего отраднаго. Поэтому, онъ ршился отправить къ Испанцамъ другое посольство, отрекаясь отъ всякаго участія въ чолульскомъ заговор.
Между-тмъ, Кортесъ проводилъ время въ этой столиц. Онъ полагалъ, что впечатлніе, произведенное минувшими сценами и настоящимъ возстановленіемъ спокойствія, доставляло самый чудесный, удобный случай къ благому длу обращенія. Въ-слдствіе этого онъ понуждалъ гражданъ принять крестъ и оставить ложныхъ хранителей, которые ихъ покинули въ крайности. Но преданія вковъ покоились на святомъ город, распространяя вокругъ сіяніе славы его, какъ вокругъ ‘святилища боговъ’ религіозной столицы Анагуака. Надяться на обращеніе значило ожидать слишкомъ-многаго, ожидать, чтобъ народъ добровольно отказался отъ своего преимущества и низшелъ на уровень обыкновенной общины. Однакожь, Кортесъ не пересталъ бы настаивать на своемъ, хотя это было и не по вкусу жителямъ, еслибъ не возобновленное посредничество мудраго Ольмедо, который убдилъ его отложить дло до покоренія всей страны.
Однакожь, испанскій полководецъ имлъ удовольствіе растворить клтки, въ которыхъ содержались жертвы для закланія и выпустить трепещущихъ узниковъ на свободу и жизнь. Онъ также наложилъ руку на большой теокалли, и посвятилъ ту часть зданія, которая была каменной и избгла бшенства пламени, цлямъ христіанской церкви и распятіе изъ камня и извести, гигантскихъ размровъ, простирая свои руки надъ городомъ, провозглашало, что народонаселеніе, находившееся внизу, состояло подъ покровительствомъ креста. На этомъ самомъ мст нын стоитъ храмъ, осняемый темными кипарисами невдомой древности, и посвященный Богородиц de los Remedies. Надъ нимъ господствуетъ образъ Пресвятой Двы, какъ говорятъ, оставленный самимъ завоевателемъ, и индійскій духовникъ, потомокъ древнихъ Чолульцевъ, совершаетъ мирную службу римско-католическаго исповданія на томъ мст, гд его предки торжествовали кровожадные обряды мистическаго Кветцалькоатля.
Пока происходили эти событія, прибыли изъ Мехики посланники. Они, какъ водится, были обременены богатыми дарами, состоявшими изъ посуды, золотыхъ украшеній и между-прочимъ, изъ искусственныхъ птицъ, сдланныхъ въ подражаніе индійскимъ птухамъ, съ перьями изъ того же драгоцннаго металла. Къ этому присовокуплялось полторы тысячи хлопчато-бумажныхъ одеждъ деликатной работы. Императоръ даже выражалъ свое сожалніе о чолульской катастроф, оправдывался отъ всякаго участія въ заговор, который, онъ говорилъ, нанесъ заслуженное возмездіе на головы своихъ виновниковъ, и объяснялъ существованіе въ сосдств ацтекской силы необходимостью подавленія тамъ нкоторыхъ безпорядковъ.
Нельзя смотрть на это малодушное поведеніе Монтезумы безъ смшанныхъ чувствъ жалости и презрнія. Не легко согласить его мнимую невинность въ заговор со многими сопряженными съ нимъ обстоятельствами. Но, какъ всегда, такъ и тутъ, надо припомнить, что его исторія можетъ быть собрана только изъ испанскихъ писателей и такихъ туземцевъ, которые процвтали посл завоеванія, когда страна сдлалась испанской колоніей. Ни одно ацтекское повствованіе первобытныхъ временъ не пережило въ форм, способной къ истолкованію. Суровая участь этого злополучнаго монарха виною тому, что онъ долженъ быть обязанъ чертами своего портрета кисти своихъ враговъ.
Боле двухъ недль протекло съ-тхъ-поръ, какъ Испанцы вступили въ Чолулу, теперь Кортесъ ршился, не теряя времени, продолжать снова свой походъ къ столиц. Его суровая вымостка до такой степени запугала Чолульцевъ, что онъ чувствовалъ себя уже вн опасности, оставляя за собою дятельнаго врага, который могъ ему быть вреденъ въ случа отступленія. Онъ имлъ удовольствіе, до своего ухода, исцлить, по-крайней-мр, по наружнымъ признакамъ — вражду, которая такъ долго существовала между святымъ городомъ и Тласкалой, и которая въ-теченіе переворота, измнившаго такъ скоро, судьбы страны, никогда уже не растравлялась.
Тутъ онъ получилъ, съ нкоторымъ безпокойствомъ, просьбу отъ своихъ семпоалланскихъ союзниковъ о дозволеніи имъ удалиться изъ похода и возвратиться въ свои дома. Они слишкомъ-рзко навлекли на себя ожесточеніе ацтекскаго императора своими оскорбленіями его сборщикамъ и своимъ содйствіемъ Испанцамъ, и потому боялись идти въ его столицу. Напрасно Кортесъ старался ихъ разуврить общаніями своего покровительства. Ихъ обычная недоврчивость и страхъ ‘великаго Монтезумы’ были непреодолимы. Полководецъ узналъ объ ихъ ршимости съ сожалніемъ, потому-что они были безпредльно полезны длу своею прочною врностью и мужествомъ. Все это было причиной, что ему трудне было сопротивляться ихъ разсудительному требованію. И потому, щедро вознаградивъ ихъ за службу богатымъ гардеробомъ и сокровищами императора, онъ отпустилъ своихъ врныхъ союзниковъ, прежде своего собственнаго выступленія изъ Чолулы. Онъ воспользовался ихъ возвращеніемъ домой, и отправилъ письма къ Хуану де-Эскаланте, своему помощнику въ Вера-Крус, увдомляя его объ успшномъ ход экспедиціи. Онъ повелвалъ этому Офицеру усилить укрпленія мста такъ, чтобъ какъ-можно-лучше выдержать какое бы то ни было враждебное вмшательство Кубы, событіе, въ-отношеніи къ которому Кортесъ былъ всегда на сторожъ,— и подавить возстаніе туземцевъ. Онъ особенно поручалъ его покровительству Тотонаковъ, какъ союзниковъ, которые за врность къ Испанцамъ были подвергнуты но малому мщенію Ацтековъ.

VIII.
Продолженіе по хода.— Всходъ на Большой Волканъ.— Мехиканская долина.— Впечатлніе, произведенное ею на Испанцевъ.— Поведеніе Монтезумы.— Спускъ Испанцевъ въ долину.

Въ Чолул все было вновь приведено въ порядокъ, и потому союзное войско Испанцевъ и Тласкаланцевъ выступило въ бодромъ духъ изъ города и снова пустилось въ походъ на Мехику. Путь лежалъ чрезъ прекрасныя саванны и роскошныя плантаціи, которыя простирались на цлыя лиги во вс стороны. На поход войско встрчали по временамъ посольства изъ сосдственныхъ городовъ, нетерпливо желавшихъ снискать покровительство блыхъ людей и умилостивить ихъ дарами, особливо золотомъ, къ которому ихъ аппетитъ вообще былъ извстенъ по всей стран.
Нкоторые изъ этихъ городовъ были союзниками Тласкаланцевъ и вс обнаруживали большое неудовольствіе на притснительное правленіе Монтезумы. Туземцы предостерегали Испанцевъ не вдаваться въ его власть, не вступать въ его столицу, и указывали какъ на очевидно-враждебное расположеніе на то, что онъ веллъ запереть туда прямую дорогу, на тотъ конецъ, чтобъ иностранцы были вынуждены избрать другую, которая по своимъ узкимъ проходамъ и крпкимъ мстностямъ дастъ ему способы захватить ихъ въ весьма-невыгодномъ положеніи.
Извщеніе не было брошено Кортесомъ даромъ, онъ прилежно наблюдалъ за движеніями, мехиканскихъ посланниковъ и удвоилъ свои собственныя предосторожности относительно нечаяннаго нападенія. Веселый и дятельный, онъ былъ всегда тамъ, гд его присутствіе было необходимо, то въ авангард, то въ аррьергард, ободряя слабыхъ, подстрекая вялыхъ, и стараясь возжигать въ груди другихъ тотъ же самый духъ мужества, какой пылалъ въ немъ самомъ. Ночью онъ никогда не забывалъ рундовъ, для надзора, чтобъ каждый былъ на своемъ мст. Въ одномъ случа, его бдительность чуть-чуть не сдлалась для него роковою. Онъ подошелъ такъ близко къ одному часовому, что тотъ, не въ состояніи будучи различить въ темнот его особу, поднялъ на него самострлъ, но по счастію, восклицаніе полководца, сказавшаго ночной отзывъ, остановило движеніе, которое въ противномъ случа привело бы походъ къ окончанію и отсрочило еще на нкоторое время судьбу имперіи Монтезумы.
Войско дошло, наконецъ, до мста, упоминаемаго дружелюбными Индійцами, гд дорога расходилась на двое, и точно, одна ея втвь, какъ они предсказывали, была завалена огромными срубленными деревьями и большими камнями, которые были накиданы поперегъ. Кортесъ спросилъ у мехиканскихъ пословъ, что это значитъ. Они сказали, что это было сдлано по повелнію императора, въ предупрежденіе того, чтобъ Испанцы не взяли пути, который, на нкоторомъ разстояніи, почти непроходимъ для конницы. Однакожь, они признались, что это была самая прямая дорога, и Кортесъ, объявивъ, что этого было довольно, чтобъ ршить его въ ея пользу, такъ какъ Испанцы ставятъ ни во что вс препоны, приказалъ расчистить завалъ. Нкоторыя деревья, какъ намъ разсказываетъ Берналь Діасъ, можно было видть спустя много лтъ по сторонамъ дороги. Этотъ случай оставилъ въ ум полководца немного сомннія на-счетъ замышляемой измны Мехиканцевъ. Но онъ былъ слишкомъ-хорошій политикъ и не обнаружилъ своихъ подозрній.
Испанцы оставляли тутъ луговую страну, такъ-какъ дорога вилась вверхъ по сьерр, которая раздляетъ дв великія плоскія возвышенности — мехиканскую и пуэблскую. Воздухъ, пока они поднимались, становился остре и пронзительне, и втры, обдувавшіе оледнлые бока горъ, заставляли солдатъ дрожать подъ толстыми бумажными бронями и приводили въ окоченніе и людей и лошадей.
Они проходили между двухъ горъ, высочайшихъ на сверо-американскомъ материк, Попокатепетля, ‘Курящійся Холмъ’, и Ицтаксигуатля или ‘Блая женщина’, имя, внушенное, безъ-сомннія, блестящей снжной одеждой, простертой по ея широкой и изломанной поверхности. Ребяческое суевріе Индійцевъ взирало на эти знаменитыя горы, какъ на боговъ, и на Ицтаксигуатль, какъ на жену своего грознйшаго сосда. Преданіе описывало сверный волканъ, какъ жилище отшедшихъ душъ злыхъ правителей, которыхъ огненныя муки въ темничныхъ обителяхъ производятъ т страшныя завыванія и содроганія, какія бываютъ во времена изверженія. Это была классическая баснь древности. Эти суеврныя легенды облекла гору мистическимъ ужасомъ, который заставлялъ туземцевъ трепетать при покушеніи взойдти на нее, что, въ-самомъ-дл, было, по естественнымъ причинамъ, дломъ невроятной трудности.
Большой Волканъ, какъ былъ названъ Попокатепетль, поднимается до огромной высоты 17,852 футовъ надъ уровнемъ моря, боле 2,000 футовъ выше ‘монарха-горъ’ (Монблана), высочайшаго возвышенія въ Европ. Въ-теченіе ныншняго столтія онъ рдко представлялъ признаки своего волканическаго происхожденія, и ‘Курящійся-Холмъ’ почти потерялъ свое притязаніе на это названіе. Но во время завоеванія онъ часто бывалъ въ дйствіи, и свирпствовалъ съ необыкновенною яростью, когда Испанцы находились въ Тласкал) зловщее предзнаменованіе, какъ полагали, для туземцевъ Анагуака. Его вершина, округленная осадками послдовательныхъ изверженій въ правильный конусъ, имла обычный видъ волканическихъ горъ, когда тому не препятствовали провалы внутрь кратера. Возносясь къ небесамъ, съ своимъ серебрянымъ покровомъ изъ вчно-нетающаго снга, онъ былъ виденъ во вс стороны на широкихъ равнинахъ Мехики и Пуеблы, какъ первый предметъ, который утреннее солнце привтствовало своимъ восходомъ, какъ послдній, на которомъ видли его вечерніе лучи, разливающіе сіяніе славы надъ его головою, конусъ представлялъ разительную противоположность съ разоренною пустынею песка и лавы тотчасъ же подъ нимъ, и съ густою бахрамою погребальныхъ сосенъ, хоронившихъ его основаніе.
Мистическіе ужасы, висвшіе надъ этимъ мстомъ, и дикая любовь къ приключеніямъ были причиною, что нкоторые изъ Испанцевъ пожелали попытаться взойдти на гору его, по объявленію туземцевъ, ни одинъ человкъ не могъ совершить этого, если хотлъ остаться въ живыхъ. Кортесъ ободрялъ ихъ на предпріятіе, желая показать Индійцамъ, что нтъ подвига, который бы былъ выше безстрашной смлости его послдователей. Въ-слдствіе этого, одинъ изъ его капитановъ, Діэго Ордасъ, съ девятью Испанцами и многими Тласкаланцами, ободренными ихъ примромъ, предпринялъ восхожденіе. Оно было сопряжено съ большею трудностью, чмъ предполагалось.
Нижняя часть была одта частымъ лсомъ, поросшимъ столь густо, что въ нкоторыхъ мстахъ едва можно было сквозь него проникнуть. Однакожь, по мр того, какъ они подавались вйередъ, онъ росъ рже, умаляясь постепенно въ разбросанную, недорослую растительность, пока, наконецъ, на высот нсколько боле тринадцати тысячь футовъ, не исчезалъ совершенно. Индійцы, которые до-сихъ-поръ не отставали, устрашенные странными подземными звуками волкана, бывшаго въ это самое время въ разгар, оставили ихъ тутъ. Путь выходилъ на черную поверхность стекловиднаго волканическаго песка и лавы, которой обломки, остановившіеся, въ ея кипучемъ ход, въ тысяч фантастическихъ видовъ, противополагали постоянныя затрудненія ихъ движенію впередъ. Среди этихъ препонъ, поднимался огромный утесъ Pico del Fraile, замчательный предметъ снизу, въ отвсную высоту на полтораста футовъ, онъ принуждалъ ихъ сдлать обширный обходъ. Вскор они дошли до предловъ вчнаго снга, гд имъ представились новыя трудности, такъ-какъ вроломный ледъ не давалъ твердой опоры ног, а неосторожный шагъ могъ низвергнуть ихъ въ ледяныя пропасти, которыя зіяли вокругъ. Къ увеличенію ихъ бдствія, дыханіе въ этихъ воздушныхъ областяхъ становилось до того затруднительно, что каждое усиліе сопровождалось острыми болями въ голов и во всемъ тл. Они все еще шли впередъ, пока, подошедъ ближе къ кратеру, не встртили непреодолимой преграды:— его пылающая утроба стала изрыгать такія громады дыма, искръ и пепла, стремя ихъ внизъ по бокамъ горы, что чуть не задушила и не ослпила ихъ. Снести этого не могли уже ихъ смлые составы, и они, хотя неохотно, принуждены были оставить покушеніе взойдти на конусъ. Они принесли съ собой оттуда нсколько огромныхъ льдинъ — любопытное зрлище въ тропическихъ странахъ, — какъ трофей своего подвига, который поразилъ умы туземцевъ чудомъ, доказавъ, что Испанцамъ самыя грозныя и таинственныя опасности были только препровожденіемъ времени. Предпріятіе въ высочайшей степени характеризуетъ смлый духъ гидальга тхъ дней, рыцаря, который, будучи недоволенъ опасностями, какія предстояли ему на пути, казалось, бгалъ за ними изъ чисто донкихотовской любви къ приключеніямъ. Донесеніе объ этомъ дл было представлено императору Карлу Пятому, и фамиліи Ордаса было дозволено ознаменовать этотъ подвигъ помщеніемъ въ свой гербъ огнедышащей горы.
Полководецъ не удовольствовался результатомъ этой попытки. Спустя два года, онъ отправилъ на гору другую партію, подъ начальствомъ Франсиско Монтаньйо, всадника испытанной ршимости. Цль этого восхожденія состояла въ томъ, чтобъ добыть Сры для составленія пороха для арміи. Гора въ это время была спокойна, и экспедиція была совершена съ возможнымъ успхомъ. Испанцы, въ числ пяти человкъ, взобрались за самый край кратера, который представлялъ въ своемъ жерл неправильный эллипсъ, боле лиги въ окружности. Его глубина могла быть отъ восьмисотъ до тысячи футовъ. На дн угрюмо мерцало темное пламя, испуская срные пары, которые, охлаждаясь по мрь подъема, осаждались по бокамъ впадины. Партія бросила жребій, кому спуститься въ корзин въ эту отвратительную бездну. Жребій палъ на самого Монтаньйо и онъ былъ опущенъ своими товарищами до глубины четырехъ-сотъ футовъ! Это было повторено нсколько разъ, пока отважный гидальго не набралъ достаточнаго количества сры для потребностей арміи. Это смлое предпріятіе возбудило въ свое время всеобщее удивленіе. Кортесъ заключаетъ свое донесеніе объ этомъ къ императору справедливымъ сужденіемъ, что, сообразивъ все, не столько предстояло бы неудобствъ привезти себ порохъ изъ Испаніи.
Но пора намъ возвратиться отъ своего отступленія, которое, можетъ-статься, извинятъ, какъ фактъ, объясняющій замчательнымъ образомъ тотъ химерическій духъ предпріимчивости, который пылалъ въ груди испанскаго всадника въ шестнадцатомъ столтіи, онъ не уступалъ рыцарству, живущему въ романсахъ этой страны.
Войско продолжало свой путь чрезъ извилистыя ущелья сьерры. Дорога была почти та же самая, которою въ настоящее время здятъ гонцы изъ столицы въ Пуэблу, на Мекамску. Это былъ, не тотъ путь, котораго обыкновенно держатся путешественники изъ Вера-Круса, слдующіе боле окольнымъ путемъ вокругъ сверной подошвы Ицтаксигуатля, не столь утомительнымъ въ сравненіи съ первымъ, хотя и уступающимъ ему въ живописности мстоположеній и романтическихъ видовъ. Холодные втры, которые тутъ дули по сторонамъ горъ, принесли съ собой бурю со стрльчатой изморозью и снгомъ, отъ котораго христіане терпли еще больше, чмъ Тласкаланцы, воспитанные съ дтства среди дикихъ пустынь собственныхъ родныхъ горъ. Уже наступила ночь, и ихъ страданія могли бы сдлаться несносными, но по счастію они нашли убжище въ удобныхъ каменныхъ зданіяхъ, которыя мехиканское правительство разставило на опредленныхъ промежуткахъ по дорогамъ для удобства путешественниковъ и своихъ собствевныхъ гопцевъ. Ово и не грезило, что предуготовило защиту для своихъ враговъ.
Войска, освженныя ночнымъ отдыхомъ, успли рано утромъ на слдующій день достигнуть гребня сьерры Агуалко, который простирается, какъ завса, между двумя большими горами, съ свера на югъ. Тутъ ихъ походъ сталъ уже сравнительно легче, и они шли впередъ скорымъ шагомъ, такъ-какъ уже чувствовали, что ступаютъ по земл Монтезумы.
Они прошли недалеко впередъ, и, огибая одинъ уголъ сьерры, внезапно наткнулись на видъ, который боле чмъ вознаградилъ муки предшествовавшаго дня. То былъ видъ Мехиканской-Долины или Теночтитлана, какъ обыкновенне называли ее туземцы. Она простиралась предъ ними, съ своимъ живописными видами воды, лса и обработанныхъ равнинъ, съ своими блестящими городами и тнистыми холмами, какъ веселая и пышная панорама. Въ чрезвычайно разрженной атмосфер этихъ верхнихъ странъ, даже и отдаленные предметы получаютъ яркость колорита и различимость очертаній, что, кажется, уничтожаетъ разстояніе. Разстилаясь далеко впередъ подъ ногами, виднлись благородные дубовые, смоковничные и кедровые лса, а за ними — желтыя поля маиса и высокаго магуэя, перемшанныя съ огородами и цвтущими садами, цвты, по большому на нихъ запросу для религіозныхъ празднествъ, изобиловали въ этой многолюдной долин, даже еще боле, чмъ въ другихъ частяхъ Анагуака. Посреди этого великаго водоема, были видны озера, занимавшія тогда гораздо огромнйшую часть поверхности, чмъ теперь, ихъ берега были густо населены городами и деревнями, и въ самой средин — какъ-бы индійская императрица въ своемъ жемчужномъ внц — покоился на лон водъ прекрасный городъ Мехика, съ своими блыми башнями и пирамидными храмами,— далеко-славная ‘Венеція Ацтековъ’. Выше всего воздымался царственный холмъ Чапольтепекъ, мстопребываніе мехиканскихъ монарховъ, увнчанный тою самою рощею гигантскихъ кипарисовъ, которая нын бросаетъ свои широкія тни по земл. Въ отдаленіи, за голубыми водами озера, и почти закрытое промежуточными листьями, виднлось блестящее пятнышко, это была — соперничествующая столица Тецкуко,— и еще дале темный поясъ порфира, обнимающій вокругъ долину, подобно богатой оправ, которую природа предназначила прекраснйшей изъ своихъ драгоцнностей.
Таковъ былъ дивный видъ, открывшійся взорамъ завоевателей. И даже нын, когда надъ этой сценой совершилась столь грустная перемна, когда величественные лса срублены и почва, не защищаемая отъ знойныхъ лучей тропическаго солнца, во многихъ мстахъ уже предана безплодію, когда воды удалились, оставивъ по себ широкіе и страшилищные края, выложенные блющею солью, потому-что города и деревни на ихъ берегахъ распались въ развалины, даже и нын, когда запустніе гнздится надъ ландшафтомъ, красоты, какими обозначила его природа, такъ неизгладимы, что ни одинъ, даже самый холодный путешественникъ, не можетъ глядть на нихъ съ иными чувствами, кром удивленія и восхищенія.
Каковы же, если такъ, были ощущенія Испанцевъ, когда, посл всхъ трудовъ, подъятыхъ ими за проложеніе себ пути въ верхніе предлы атмосферы, облачная скинія раздлилась предъ ихъ глазами, и они увидли эти дивныя сцены во всемъ первоначальномъ великолпіи и красот! Это было зрлище необозримое, и странники, въ горячемъ порыв своихъ чувствъ, воскликнули: ‘Вотъ обтованная земля!’
Но за этимъ чувствомъ удивленія вскор послдовали другія, совсмъ инаго свойства, потому-что они видли во всемъ этомъ ясные признаки гражданственности и власти, далеко превосходящей все, что они досел встрчали. Т, которые были поробче, обезкураженные перспективой, устрашились неровнаго спора и требовали, какъ уже длывали въ нкоторыхъ случаяхъ и прежде, чтобъ ихъ вели назадъ въ Вера-Крусъ. Но не таково было дйствіе, произведенное на пылкій духъ полководца. Его любостяжаніе разгоралось при вид ослпительной добычи, развернутой у ногъ, и если онъ чувствовалъ въ душ естественное безпокойство предъ страшнымъ перевсомъ враждебныхъ силъ, его самоувренность возобновлялась, когда онъ вглядывался въ ряды своихъ ветерановъ, которыхъ лица, измятыя непогодами и избитое вооруженіе говорили о выигранныхъ битвахъ и сломленныхъ препятствіяхъ, когда онъ вглядывался въ смлыхъ варваровъ, которые съ алчностью, возбужденною видомъ страны своихъ враговъ, казались на горахъ орлами, готовыми ринуться на свою добычу. Доводами, упросами и угрозами онъ старался возстановить колеблющуюся бодрость солдатъ, убждая ихъ не помышлять объ отступленіи теперь, когда они уже достигли цли, которой такъ домогались, и когда золотыя ворота были уже отворены для ихъ пріема. Въ этихъ усиліяхъ, ему весьма помогали храбрые рыцари, которымъ честь была такъ же дорога, какъ и состояніе, наконецъ, самые вялые духомъ увлеклись въ нкоторой степени энтузіазмомъ своихъ предводителей, я полководецъ имлъ удовольствіе видть, какъ его колеблющіяся колонны опять тронулись своимъ обычнымъ скорымъ шагомъ въ походъ внизъ по склонамъ сьерры.
Съ каждымъ шагомъ ихъ движенія впередъ, лса становились рже, клочки обработанной земли чаще, и въ зеленыхъ и уютныхъ уголкахъ виднлись деревеньки, которыхъ жители, выходя на встрчу, оказывали войскамъ благосклонный пріемъ. Повсюду они слышали жалобы на Монтезуму, особливо на безчувственность, съ какою онъ уволилъ у поселянъ молодыхъ людей въ рекруты для своихъ армій, а двушекъ въ свой гаремъ. Эти признаки неудовольствія, принятые Кортесомъ къ свднію, доставили ему не малую пріятность. Онъ видлъ, что ‘горный’, какъ его называли, ‘престолъ’ Монтезумы стоялъ, въ-самомъ-дл, надъ волканомъ, въ которомъ дятельно работали внутри стихіи, онъ, казалось, всякій частъ могъ сдлаться свидтелемъ взрыва. Онъ ободрялъ нерасположенныхъ туземцевъ положиться на его покровительство, такъ-какъ онъ пришелъ для расправы за сдланныя имъ несправедливости. Сверхъ-того, онъ воспользовался случаемъ благопріятнаго расположенія ихъ къ себ и забросилъ въ нихъ столько лучей духовнаго просвщенія, сколько могло дозволить время и поученіе отца Ольмедо.
Онъ подвигался впередъ легкими переходами, нсколько задерживаемый толпою любопытныхъ жителей, Собиравшихся по большимъ дорогамъ, чтобъ посмотрть на иностранцевъ. Онъ останавливался на каждомъ замчательномъ или важномъ мст, и на пути былъ встрченъ еще посольствомъ изъ столицы. Оно состояло изъ многихъ ацтекскихъ вельможъ, обремененныхъ, какъ водится, богатыми дарами золота и одеждъ, подбитыхъ мхами и перьями. Посланіе императора заключалось въ тхъ же самыхъ умилостивительныхъ выраженіяхъ, какъ и прежде. Онъ снизошелъ даже до того, что подкупалъ Испанцевъ къ возвращенію, суля, въ такомъ случа, четыре ноши золота полководцу и по нош на каждаго капитана,— ноша мехиканскаго шамана составляла около пятидесяти фунтовъ, или восьмисотъ унцій,— съ ежегодною данью ихъ государю, на
Но человка, котораго не могъ устрашить враждебный строй армій, нельзя было отвратить отъ намренія женскими просьбами. Онъ принялъ посольство съ своей обычной вжливостью, объявляя, какъ и прежде, что онъ не въ состояніи будетъ дать отвтъ своему собственному государю, если теперь воротится, не постивъ императора въ столиц. Гораздо-легче будетъ устроить дла ври личномъ свиданіи, чмъ посредствомъ дальнихъ переговоровъ. Испанцы пришли въ мирномъ расположеніи духа. Монтезума найдетъ ихъ такими, но если ихъ присутствіе станетъ для него отяготительно, имъ будетъ легко его избавить отъ этого.
Между-тмъ, ацтекскій монархъ былъ добычей самыхъ черныхъ опасеній. Предполагалось, что упомянутое выше посольство встртитъ Испанцевъ прежде, нежели они переберутся черезъ горы. Когда онъ узналъ, что это совершено и что страшные чужеземцы уже переходятъ долину, самый порогъ его столицы, въ его груди угасла послдняя искра надежды. Подобно человку, который внезапно очутился на самомъ краю какой-нибудь темной и зіяющей пропасти, онъ былъ до того проведенъ въ замшательство, что не въ силахъ былъ собраться съ мыслями, или даже понять свое положеніе. Онъ былъ жертвой безусловнаго рока, противъ котораго не помогаетъ никакая предусмотрительность или предосторожность. Эти странныя существа, которыя такимъ образомъ наводнили его берега, вдругъ упали съ какой нибудь дальней планеты: такъ они были отличны отъ всего, что онъ когда-либо видывалъ, и по наружности, и по нравамъ, такъ превосходили — хоть ихъ всего была горсть числомъ — союзные народы Анагуака въ сил и наук, и во всхъ грозныхъ принадлежностяхъ войны! Они были уже въ долин. Громадная горная защита, которую такъ благосклонно обстановила вокругъ столицы природа для ея обороны, была уже перейдена. Золотыя виднія безопасности и покоя, которымъ онъ такъ долго предавался, верховная власть, дошедшая къ нему отъ предковъ, его обширныя императорскія владнія — все пройдетъ. Это ему казалось какимъ-то страшнымъ сномъ, отъ котораго ему приходилось теперь пробудиться, увы! къ еще боле страшной дйствительности…
Въ припадк отчаянія онъ затворился въ своемъ дворц, отказался отъ пищи, и искалъ облегченія въ молитв и жертвоприношеніи. Но прорицалища были нмы. Тогда онъ схватился за боле-разумное средство, и созвалъ совтъ изъ своихъ главныхъ и старйшихъ вельможъ. Тутъ было то же самое раздленіе мнній, какое преобладало и прежде. Какама, молодой король Тецкуко, племянникъ Монтезумы, совтовалъ ему принять Испанцевъ вжливо, какъ пословъ иностраннаго государя, чмъ они и сами себя величали. Куитлагуа, воинственный братъ Монтезумы, убждалъ его немедленно созвать войска и выгнать пришлецовъ изъ столицы, или умереть обороняя ее. Но монарху было трудно собраться съ духомъ на эту окончательную борьбу. Съ опущеннымъ взоромъ и унылымъ выраженіемъ лица онъ воскликнулъ: ‘О, къ чему тутъ сопротивленіе, когда боги объявили себя противъ насъ! Но я всего боле сокрушаюсь за тхъ, кто старъ и дряхлъ, за женщинъ и дтей, слишкомъ слабыхъ сражаться или бжать. Что до меня и до храбрыхъ людей вокругъ меня, мы должны обнажить свою грудь на бурю и встртить ее, когда сможемъ!’ Таковы печальные и симпатическіе звуки, которыми, какъ говорятъ, ацтекскій императоръ выразилъ горечь своей скорби. Онъ бы разъигралъ славнйшую роль, еслибъ привелъ свою столицу въ оборонительное положеніе и приготовился, какъ послдній изъ Палеологовъ, погребсти себя подъ развалинами ея.
Онъ тотчасъ же приготовился отправить къ Испанцамъ послднее посольство съ своимъ племянникомъ, тецкукскимъ владтелемъ, для приглашенія ихъ въ Мехику.
Христіанская армія, между-тмъ, достигла ужь до Амакисмекана, хорошо-выстроеннаго города со многими тысячами жителей. Испанцы были благосклонно приняты кацикомъ, помщены въ просторныя, удобныя каменныя зданія и, при выступленіи изъ города, одарены, въ числ вещей, золотомъ до суммы трехъ тысячь caslellanos. Простоявъ здсь дня два, они спустились, среди цвтущихъ плантацій маиса и магуэя, изъ которыхъ послднія могутъ быть назвали ацтекскими виноградниками, къ озеру Чалко. Первымъ мстомъ ихъ отдыха былъ Ахотцинко, городъ значительной величины, котораго большая часть стояла тогда на сваяхъ надъ водою. Это былъ первый образчикъ для Испанцевъ, подобной морской архитектуры. Каналы, перескавшіе городъ вмсто улицъ, представляли одушевленную сцену отъ множества лодокъ, скользившихъ туда и сюда, съ грузомъ състныхъ припасовъ и другихъ предметовъ продовольствія жителей. Испанцы были особенно поражены стилемъ и удобною постройкою домовъ, выведенныхъ наиболе изъ камня, и общимъ видомъ довольства и даже изящества, какой здсь преобладалъ.
Кортесъ, хотя былъ принятъ съ величайшими знаками гостепріимства, однакожь, нашелъ нкоторый поводъ къ недоврчивости въ стремленіи, какое обнаруживалъ народъ, видть и приближаться къ Испанцамъ. Нкоторые, недовольствуясь тмъ, что глазли на нихъ по дорогамъ, пробирались украдкой даже въ ихъ квартиры, и 15 или 20 несчастныхъ Индійцевъ были застрлены часовыми, какъ шпіоны. Но, кажется, сколько мы можемъ судить о такомъ отдаленномъ времени, къ подобному подозрнію не было дйствительной причины. Не скрываемая недоврчивость двора и предостереженія, какія Кортесъ подучилъ отъ своихъ союзниковъ, побудивъ, весьма-естественно, полководца быть на сторож, кажется, сообщили, во-крайней-мрь, въ настоящемъ случа, чрезмрную чуткость его опасливости.
Рано утромъ на слдующій день, когда армія готовилась оставить это мсто, прибылъ гонецъ съ просьбою къ полководцу отложить свое выступленіе до прибытія тецкукскаго короля, который шелъ къ нему на встрчу. Это было не задолго до его появленія. Его несли въ паланкин или качалк, богато украшенной золотыми бляхами и драгоцнными каменьями, со столбиками вычурной работы, поддерживающими балдахинъ изъ зеленыхъ перьевъ, любимаго цвта ацтекскихъ государей. Его сопровождала многочисленная свита вельможъ и нисшихъ служителей. Очутившись въ присутствіи Кортеса, владтель Тецкуко вышелъ изъ паланкина, пока онъ выступалъ, покорные чиновники мели предъ нимъ землю. Съ вида онъ былъ молодой человкъ, около двадцатипяти лтъ отъ роду, съ пріятной наружностью, прямой и величавый въ своихъ пріемахъ. Онъ сдлалъ мехиканскій поклонъ, какимъ обыкновенно привтствуютъ особь высокаго сана, касаясь правой рукой до земли и поднимая ее къ голов. Когда онъ всталъ, Кортесъ его обнялъ, тутъ молодой князь извстилъ его, что прибылъ, какъ представитель Монтезумы, просить Испанцевъ пожаловать въ его столицу. Затмъ онъ поднесъ въ даръ полководцу три жемчужины необыкновенной величины и блеска. Кортесъ, въ возвратъ, набросилъ на шею Какимъ цпь изъ граненаго хрусталя, которая тамъ, гд хрусталь былъ такъ же рдокъ, какъ и алмазы, можно допустить, имла цнность столь же дйствительную, какъ и послдніе. Посл такого размна вжливостей и самыхъ дружескихъ и почтительныхъ увреній со стороны Кортеса, индійскій князь удалился, произведя за Испанцевъ, сильное впечатлніе превосходствомъ своей осанки и обращенія надо всмъ, что только они видли досел въ стран.
Начавъ свой путь, армія слдовала но южнымъ берегамъ озера Чалко, осненннымъ въ то время благородными рощами и огородами, которые сверкали осенними плодами невдомыхъ названіи, во богатыхъ и искусительныхъ красокъ. Чаще всего она проходила чрезъ обработанныя поля, колыхавшіяся желтою жатвою и орошаемыя каналами, проведенными изъ сосдняго озера. Все показывало заботливое и экономическое земледліе, существенно необходимое для поддержки сплошнаго народонаселенія.
Оставивъ землю, Испанцы пошли по большой плотин или гати, которая тянется мили на четыре или на пять въ длину и раздляетъ озеро Чалко отъ Хочикалко за запад. Она была шириною, въ самой узкой части, въ копье, а въ нкоторыхъ мстахъ такъ просторна, что можно было хать восьми вершникамъ въ рядъ. Это была прочная постройка изъ камня и извести, бжавшая прямо поперегъ озера, она поразила Испанцевъ, какъ одно изъ самыхъ замчательныхъ сооруженій, какія они видли въ этой стран.
Проходя эту насыпь, они любовались веселымъ зрлищемъ, какое представляли имъ толпы Индійцевъ, сновавшихъ взадъ и впередъ въ своихъ легкихъ пирогахъ, жаждавшихъ взглянуть на иностранцевъ, или развозившихъ произведенія страны по сосднимъ городамъ. Они были изумлены видомъ чинампъ (chinampas), или пловучихъ садовъ, этихъ странствующихъ острововъ зелени, — къ которымъ мы еще будемъ имть случаи возвратиться въ-послдствіи,— усянныхъ цвтами и произрастеніями и движущихся по водамъ подобно плотамъ. Во вс стороны по берегу, а иногда и далеко на озеръ, имъ были видны городки и деревеньки, которые, будучи полу-укрыты листьями и бля группами у береговъ, представлялись вдали какъ-бы кучами дикихъ лебедей, спокойно плавающихъ поверхъ водъ.— Столь новая и чуждая сцена исполнила ихъ грубыя сердца изумленіемъ. Это казалось очарованіемъ, и они не могли ни съ чмъ сравнить этого, кром волшебныхъ картинъ въ ‘Амадисъ Гаульскомъ’ (Amadis de Gaula). Сказать по правдъ, немногія картины въ этой или во всякой другой рыцарской легендъ могли превзойдти дйствительность ихъ собственнаго опыта.— Жизнь искателя приключеній въ новомъ свт была романъ, приведенный въ дйствіе. Поэтому, что жь за чудо, если Испанецъ тхъ дней, напитывая свое воображеніе дома грзами очарованія и ихъ осуществленіемъ за моремъ, развернулъ дон-кихотовскій энтузіазмъ, романтическую восторженность характера, непостижимую холоднымъ нравамъ другихъ страпъ.
На пол-дорог чрезъ озеро, армія остановилась въ городъ Куитлагуакъ, мстъ, умренномъ по объему, но отличавшемся красотою своихъ зданій, самыхъ изящныхъ, по словамъ Кортеса, какія только онъ видлъ до того въ стран. Подкрпивъ въ этомъ мстъ нсколько свои силы, Испанцы продолжали свой путь по плотин. Хотя она въ этой сверной половин была и шире, однакожь, войска много затруднялись въ пути отъ толпы Индійцевъ, которые, не довольствуясь тмъ, что глазли на нихъ съ яликовъ, вскарабкивались на гать и устанавливались по объ стороны дороги. Полководецъ, опасаясь, чтобъ его ряды не пришли въ безпорядокъ, и чтобъ слишкомъ-большая короткость не могла уменьшить въ туземцахъ спасительнаго страха, былъ вынужденъ прибгнуть не только къ приказу, но и къ угрозамъ очистить проходъ. Тутъ, по-мр-того, какъ подавались впередъ, онъ находилъ значительную перемну въ чувствахъ народа въ-отношеніи къ правительству. Онъ слышалъ только о пышности и великолпіи, но ни слова объ угнетеніяхъ Монтезумы. Казалось, почтеніе ко двору было сильне всего въ его непосредственномъ сосдств.
Съ гати армія спустилась на ту узкую полосу земли, которая отдляетъ воды Чалки отъ Тецкукскаго-Озера, и которая въ т дни, на многія мили пространства, теперь обнаженнаго, была покрыта водою. Переходя чрезъ этотъ полуостровъ, Испанцы вошли въ царское мстопребываніе Ицтапалапанъ, содержавшее въ себ, по словамъ Кортеса, двнадцать или пятнадцать тысячъ домовъ. Имъ управлялъ братъ императора, Куитлагуа, который, для большей почести полководцу, пригласилъ вельможъ нкоторыхъ сосднихъ городовъ, подобно ему, изъ царскаго дома Мехико, присутствовать на свиданіи. Оно происходило съ большой церемоніей, и, посл обычныхъ даровъ золотомъ и тонкими тканями, Испанцамъ поставили въ одной изъ большихъ залъ дворца полдникъ. Превосходство архитектуры и здсь возбудило удивленіе полководца, который, въ жару своего энтузіазма, не поколебался сказать, что нкоторыя изъ зданій равняются лучшимъ постройкамъ Испаніи. Они были каменныя, потолки въ просторныхъ покояхъ — изъ пахучаго кедроваго дерева, а стны — обиты тонкими хлопчато-бумажными тканями, окрашенными въ яркіе цвта.
Но гордостью Ицтапалапана, на который его владлецъ щедро расточалъ свои попеченія и доходы, были знаменитые сады. Они покрывали необъятное пространство земли, были расположены правильными четвероугольниками, дорожки, которыя ихъ перескали, были обставлены ршетками, поддерживающими стлавшіяся по нимъ растенія и ароматные кустарники, обременявшіе воздухъ своими благовоніями. Сады были снабжены фруктовыми деревьями, доставленными изъ дальнихъ мстъ, и яркимъ семействомъ цвтовъ, принадлежащихъ къ мехиканской флор, разставленныхъ научно и роскошно растущихъ въ ровной температур плоской возвышенности. Естественная сухость атмосферы уравнивалась посредствомъ водопроводовъ и каналовъ, которые разносили воду по всмъ концамъ пространства.
Въ одномъ отдленіи находился птичникъ, наполненный многочисленными родами птицъ, замчательныхъ въ этой стран и яркостью перьевъ, и звонкостію ннія. Сады перескались каналомъ, имвшимъ сообщеніе съ озеромъ Тецкуко, онъ имлъ достаточную величину для входа лодокъ изъ озера. Но самымъ многотруднымъ сооруженіемъ былъ огромный каменный водоемъ, наполненный на значительную высоту водою и хорошо снабженный различными родами рыбы. Это водохранилище имло въ окружности тысячу шесть-сотъ шаговъ и было окаймлено гульбищемъ, тоже изъ камня, довольно просторнымъ для прохода четыремъ человкамъ въ рядъ. По бокамъ шли затйливыя изваянія, и рядъ ступеней велъ къ вод, которая питала упомянутые выше водопроводы или, собираясь въ фонтаны распространяла всегдашнюю влажность.
Таковы свднія, переданныя объ этихъ знаменитыхъ садахъ въ тотъ періодъ времени, когда подобные сады были неизвстны въ Европ, — самый ранній примръ сада растеній въ Европ, говорятъ, былъ въ Паду, въ 1445 году (Carli, Lettres Anirfcains, tom. I. let. 21). Мы весьма могли бы сомнваться въ существованіи годовъ въ полу-образованной земл, еслибъ это не было дломъ такой извстности въ свое время и столь яснаго свидтельства со стороны завоевателей. Но не прошло и одного поколнія посл завоеванія, какъ надъ этими прекрасными сценами совершилась грустная перемна. Самый городъ былъ брошенъ, и берега озера усыпаны обломками зданій, которыя нкогда составляли его украшеніе и славу. Сады раздлили участь города. Отступившія воды унесли съ собою средства къ пропитанію, обративъ цвтущія равнины въ грязное и гадкое болото, логовище отвратительныхъ пресмыкающихся, и водяная птица строитъ себ гнздо въ томъ мст, которое нкогда называлось царскими дворцами!
Въ город Ицтапалапан Кортесъ остановился на ночь. Можемъ себ вообразить, какая вереница идей должна была толпиться въ ум завоевателя, когда, окруженный этими очевидными признаками гражданственности, онъ готовился, съ горстью своихъ спутниковъ, войдти въ столицу монарха, который, какъ онъ имлъ обильныя причины думать, взиралъ на него съ недоврчивостью и отвращеніемъ. Эта столица была уже только въ нсколькихъ миляхъ разстоянія, явственно видная изъ Ицтапалапана. И когда длинные ряды ея сверкающихъ зданій, озаряемыхъ лучами вечерняго солнца, трепетали въ темноголубыхъ водахъ озера, она казалась скоре созданіемъ волшебницъ, чмъ произведеніемъ смертныхъ рукъ. Въ этотъ-то очарованный городъ Кортесъ готовился вступить на слдующее утро.

IX.
Окрестности Мехики.— Свиданіе съ Монтезумой.— Еходъ въ столицу.— Гостепріимный пріемъ.— Посщеніе императора.

Съ первыми слабыми лучами разсвта, испанскій полководецъ былъ уже на ногахъ, собирая своихъ спутниковъ. Они сходились съ біющимся серццемъ подъ свои знамена, труба разсыпала свои возбудительные звуки по вод и по лсу, звуки эти замирали только въ отдаленномъ эхо горъ. Священные огни на алтаряхъ безчисленныхъ теокалли, смутно видные сквозь сдые туманы утра, обозначали мстоположеніе столицы, пока храмъ, башня и дворецъ не открылись вполн въ великолпномъ сіяніи, которое солнце, взошедъ надъ восточнымъ краемъ горизонта, разлило на прекрасную долину. Это было восьмое ноября 1519, — день, замчательный въ исторіи: въ этотъ день, Европейцы впервые ступили ногой въ столицу западнаго свта.
Кортесъ, съ своимъ небольшимъ отрядомъ конницы, составлялъ родъ передовой стражи арміи. Потомъ шла испанская пхота, которая, во время лтняго похода, пріобрла дисциплину и загорлый видъ ветерановъ. Багажъ занималъ средину, а тылъ замыкался темными рядами тласкаланскихъ воиновъ. Все число войска должно было составлять безъ малаго семь тысячь, изъ которыхъ мене четырехъ-сотъ было Испанцевъ.
Нкоторое разстояніе армія шла узкимъ перешейкомъ, который раздляетъ тецкукскія воды отъ чалкскихъ, и потомъ вступила на большую плотину, которая, за исключеніемъ одного заворота у начала, тянется совершенно прямою чертой чрезъ соляныя волны Тецкуко къ воротамъ столицы. Это была та самая гать, или, лучше, основаніе той гати, которая еще составляетъ большую южную подъзжую дорогу къ Мехик. Испанцы боле чмъ когда-либо имли случай удивляться механическимъ познаніямъ Ацтековъ въ геометрической точности, съ какою было исполнено сооруженіе, и прочности его постройки. Оно было составлено изъ огромныхъ камней, хорошо связанныхъ цементомъ, и столь широко на всемъ своемъ протяженіи, что по немъ можно было хать десятерымъ вершникамъ въ рядъ.
Проходя по плотин, они видли многіе обширные города, стоящіе на сваяхъ и простирающіеся далеко по вод, — родъ архитектуры, который весьма нравился Ацтекамъ и былъ избранъ ими въ подражаніе архитектур главнаго города. Дловое народонаселеніе получало хорошія средства къ существованію отъ промысла солью, которую оно добывало изъ водъ великаго озера. Налогъ на торгъ этимъ предметомъ составлялъ значительный источникъ доходовъ для казны.
Повсюду завоеватели встрчали очевидные признаки многолюднаго и благоденствующаго населенія, превосходящаго все, что они досель видли. Храмы и главнйшія зданія городовъ были покрыты твердой блой штукатуркой, которая блестла подобно финифти въ горизонтальныхъ лучахъ утра. Берегъ большаго водовмстилища былъ еще гуще осыпанъ городами и деревнями, чмъ берегъ Чалко. Вода затмвалась роями челноковъ, наполненныхъ Индійцами, которые вскарабкивались съ обихъ сторонъ за гать и глазли съ любопытнымъ удивленіемъ на иностранцевъ. Испанцы и тутъ любовались на эти волшебные острова цвтовъ, иногда осненные значительной величины деревьями, подымающіеся и опускающіеся при легкомъ колебаніи волнъ. На разстояніи полу-лиги отъ столицы, они встртили крпкій веркъ или каменную куртину, которая шла поперегъ плотины. Она была двнадцати футъ въ высоту и укрплена на оконечностяхъ башнями, посредин ея были зубчатыя ворота (gate-way, chemin de barri&egrave,re), которыя открывали войскамъ проходъ. Это называлось Холокскимъ-Укрпленіемъ, и сдлалось достопамятнымъ въ послдующія времена, какъ мсто, которое занималъ Кортесъ въ знаменитой осад Мехико.
Тутъ они были встрчены нсколькими сотнями ацтекскихъ вождей, вышедшихъ возвстить о приближеніи Монтезумы, и поздравивъ Испанцевъ, пригласить въ его столицу. Они были одты въ фантастическій, торжественный національный нарядъ, съ махтлатлемъ, или хлопчатобумажнымъ поясомъ и широкимъ плащомъ изъ того же самаго вещества, или изъ блестящаго перянаго шитья, красиво-разввающимся на плечахъ. На шеяхъ и рукахъ у нихъ красовались ожерелья и запястья изъ бирюзовой мозаики, съ которою затйливо смшивалась нжная оперка, ихъ уши, нижнія губы и кое-у кого носъ, были украшены серьгами изъ драгоцнныхъ каменьевъ или полумсяцами изъ лучшаго золота. Такъ-какъ каждый кацикъ совершалъ предъ полководцемъ обычное форменное народное привтствіе порознь, то эта скучная церемонія пріостановила походъ боле чмъ на часъ. Посл этого, армія уже не встрчала ни какихъ дальнйшихъ остановокъ, пока не подошла къ мосту близь городскихъ воротъ, Деревянный мостъ этотъ, замщенный потомъ каменнымъ, былъ переброшенъ чрезъ отверстіе плотины, доставлявшее исходъ водамъ, когда ихъ возмущали втры или когда они вздувались отъ внезапнаго прилива въ дождливую пору. Это былъ подъемный мостъ, и Испанцы, переходя его, чувствовали, до какой степени они отдаются на произволъ Монтезумы, который, отрзывая имъ такимъ-образомъ сообщеніе съ страною, могъ держать ихъ плнниками въ своей столиц.
Среди этихъ непріятныхъ размышленіи, они увидли блестящую свиту императора, выходящую изъ большой улицы, которая проходила тогда, какъ проходитъ и теперь, чрезъ самое сердце города. Предъ ними, посреди толпы индійскихъ вельможъ, предшествуемыхъ тремя государственными сановниками, несшими золотые жезлы, показался царскій паланкинъ, горящій полированнымъ золотомъ. Его несли на плечахъ вельможи, а балдахинъ яркаго перянаго издлія, усянный драгоцнностями и украшенный серебряною бахромою, поддерживали надъ нимъ четыре ассистента того же сана. Они были босы и шли медленнымъ, мрнымъ шагомъ, опустивъ глаза въ землю. Когда шествіе приблизилось на приличное разстояніе, оно остановилось, и Монтезума слзъ съ своей качалки и пошелъ впередъ, опираясь на руки владльцевъ Тецкуко и Ицтапалапана, племянника и брага, которые оба, какъ мы видли, уже были знакомы съ Испанцами. Между-тмъ, какъ монархъ выступалъ изъ балдахина, услужливая свита устилала землю хлопчато-бумажными тканями. Его подданные, высшаго и нисшаго званія, стоявшіе въ рядъ по обимъ сторонамъ гати, когда онъ проходилъ мимо, склонялись впередъ, устремивъ глаза въ землю, а нкоторые высшаго разряда простирались предъ нимъ ницъ. Такова была дань почтенія, приносимая индійскому монарху.
На Монтезум былъ поясъ и просторный четвероугольный народный плащъ, тильматли. Плащъ былъ сдланъ изъ самой тонкой хлопчато-бумажной ткани, съ вышитыми концами, собранными въ узелъ вокругъ шеи. Его ноги защищались сандаліями съ золотыми подошвами, а кожаные ремни, которыми он были привязаны къ лодыжкамъ, украшались изящной работой изъ того же металла. И плащъ, и сандаліи были усяны жемчугомъ и драгоцнными каменьями, въ числ которыхъ были видны изумруды и чальчивипгль — зеленый камень, цнившійся у Ацтековъ выше всего. На голов у него не было инаго украшенія, кром султана (panache) изъ перьевъ царскаго зеленаго цвта, султанъ ниспадалъ ему на спину, — отличительный знакъ скоре военнаго, чмъ царственнаго сана.
Въ это время ему было около сорока лтъ отъ роду. Собой онъ былъ высокъ и тонокъ, но не дурно сложенъ. Волоса у него, черные и прямые, была не очень-длинны, носить короткіе почиталось непристойнымъ для особъ высшаго званія. Борода у него была рдкая, цвтъ лица нсколько блдне того, который часто встрчается въ его смуглой, или, лучше сказать, мдно-цвтной пород. Его черты, хотя и важныя въ своемъ выраженіи, не представляли того вида меланхоліи, сказать правду, унынія, какимъ харатеризуется его портретъ, и какой он могли принять позже. Онъ выступалъ съ достоинствомъ, и вся его осанка, умряемая выраженіемъ благосклонности, какой бы нельзя было предполагать, судя по слухамъ, ходившимъ о его характер, была достойна великаго государя.— Таковъ портретъ знаменитаго индійскаго императора, оставленный намъ посл этого перваго свиданія съ блыми людьми.
Когда онъ приблизился, армія остановилась. Кортесъ, спшившись, бросилъ поводья пажу, и, поддерживаемый нсколькими изъ главнйшихъ рыцарей, выступилъ къ нему на встрчу. Свиданіе долженствовало имть необыкновенный интересъ для обихъ сторонъ. Въ Монтезум Кортесъ видлъ властителя обширныхъ царствъ, которыя онъ прошелъ, его великолпіе и власть трудно было бы выразить за какомъ бы то ни было язык. Въ Испанц, съ другой стороны, ацтекскій государь разсматривалъ то странное существо, котораго исторія, казалось, была столь таинственно сопряжена съ его собственной, существо, предсказанное прорицалищами, тотъ, котораго подвиги провозглашали чмъ-то выше человка. Но каковы бы ни были чувства монарха, онъ до такой степени умлъ ихъ въ себ подавить, что принялъ гостя съ царскою вжливостью и изъявилъ свое удовольствіе, что видитъ его лично въ своей столиц. Кортесъ отвчалъ выраженіями самаго глубокаго почтенія и признательности за существенныя доказательства, какія императоръ представилъ Испанцамъ въ своей щедрости. Затмъ онъ повсилъ на шею Монтезум блестящую цпь изъ цвтнаго хрусталя, за тмъ онъ сдлалъ движеніе, какъ бы въ намреніи его обнять, но былъ удержанъ двумя ацтекскими вельможами, оскорбившимися оскверненіемъ, какое грозило священной особ ихъ владыки. Размнявшись такимъ-образомъ вжливостями, Монтезума назначилъ своего брата проводить Испанцевъ къ мсту ихъ пребыванія въ столиц и, вошедъ опять въ качалку, скрылся, среди простертой ницъ толпы, точно такимъ же образомъ, какъ и прибылъ. Испанцы быстро послдовали за нимъ, и съ распущенными знаменами и музыкою вскор вступили въ южную часть Теночтитлана.
Тутъ, опять, имъ представился новый поводъ къ удивленію, то было — величіе города и превосходный стиль его архитектуры. Жилища бднйшаго разряда были, правда, по-большей-части изъ тростника и глины. Но большая възжая улица, по которой они теперь шли, была уставлена домами знати, ободренной императоромъ къ избранію себ мстопребыванія въ столиц. Они были выстроены изъ краснаго ноздреватаго камня, добытаго изъ окрестныхъ каменоломенъ, и хотя рдко доходили въ высоту до двухъ ярусовъ, часто, однакожь, покрывали собою обширное пространство земли. Плоскія кровли азотеи защищались каменными брустверами, такъ-что каждый домъ былъ вмст и крпость. Иногда 0ти кровли походили на цвтники, такъ густо он были уставлены цвтами, но чаще цвты воспитывались въ широкихъ уступистыхъ садахъ, расположенныхъ между строеній. Повременамъ представалъ на пути большой четыреугольникъ или торговая площадь, окруженная каменными и штукатурными портиками, или воздвигался громадный пирамидальный храмъ, увнчанный остроконечными святилищами и алтарями, на которыхъ курились неугасимые огни. Большая улица, выходящая на южную часть, въ противность большей части прочихъ, была просторна и тянулась на нсколько миль почти по прямой черт, какъ упомянуто выше, чрезъ центръ города. Зритель, стоящій на одномъ ея конц, устремляя свой взоръ въ глубокую даль цлой перспективы храмовъ, уступовъ и садовъ, могъ ясно различать другой видъ, съ отдаленными голубыми горами, которыя, въ прозрачной атмосфер плоской возвышенности, казалось, почти соприкасались съ зданіями.
Но боле всего произвели впечатлніе на Испанцевъ толпы народа, который роился по улицамъ и на каналахъ, тснясь въ каждой двери и въ каждомъ окн, и усявшія кровли строеній. ‘Я хорошо помню это зрлище’, восклицаетъ Берналь Діасъ: ‘и теперь, спустя такъ много лтъ, оно представляется мн ясно, какъ-будто оно было только вчера’. Но каковы должны быть ощущенія самихъ Ацтековъ, когда они смотрли на этотъ зловщій народъ! Когда они слышали, впервые, стукъ хорошо-цементованной мостовой подъ желзнымъ топотомъ лошадей, странныхъ животныхъ, которыхъ отъ страха облекли въ такіе сверхъестественные ужасы, когда они глядли на дтей востока, обнаруживающихъ свтлымъ цвтомъ лица свое небесное происхожденіе, видли блестящіе мечи и шлемы изъ стали, металла, имъ невдомаго, сверкающаго на солнц подобно метеорамъ, когда они слышали звуки неземной музыки, по-крайней-мр такіе, какихъ никогда не пробуждали ихъ грубые инструменты! Но всякое душевное движеніе исчезало въ чувств смертельной злобы, когда они смотрли на своихъ ненавистныхъ враговъ, Тласкаланцевъ, ступающихъ недоврчиво по улицамъ и бросающихъ, глэзя по сторонамъ, взоры лютости и изумленія, какъ какіе-нибудь дикіе лсные зври, которые случайно забрели изъ своихъ родимыхъ логовищъ въ убжища гражданственности.
Слдуя, по просторной улиц, войска не разъ переходили мосты, наброшенные черезъ каналы, по которымъ, предъ ихъ глазами, быстро скользили индійскія лодки съ небольшими грузами плодовъ и овощей для теночтитланскихъ рынковъ. Наконецъ, они остановились предъ широкою площадью близь центра города, гд находилось огромное пирамидальное зданіе, посвященное богу войны, покровителю Ацтековъ, второе по величин, такъ же, какъ я по святости, посл чолульскаго храма, покрывавшее то самое пространство земли, какое нын занимаетъ отчасти большой мехиканскій соборъ.
Обращенный фасадомъ къ западнымъ воротамъ храмовой ограды, стоялъ низкій рядъ каменныхъ строеній, занимающихъ обширное пространство земли, это былъ дворецъ Ахаякатля, отца Монтезумы, построенный лтъ за пятьдесятъ этимъ монархомъ. Онъ былъ отданъ подъ постой Испанцамъ. Самъ императоръ находился на дворъ, гд хотлъ сдлать имъ пріемъ. Приблизившись къ Кортесу, онъ взялъ изъ сосуда съ цвтами у одного изъ рабовъ тяжелое ожерелье, изъ скорлупы одного вида раковъ, весьма цнимой Индійцами, оправленной въ золото и соединенной тяжелыми звньями изъ того же металла. На этой цпи висло восемь украшеній, также изъ золота, сдланныхъ на подобіе той же раковины, каждое длиною въ пядень, работа была нжна, потому-что ацтекскіе золотыхъ-длъ-мастера, по признанію знатоковъ, оказывали въ своемъ ремесл искусство не ниже своихъ европейскихъ собратій. Монтезума, повсивъ роскошное ожерелье на шею полководцу, сказалъ: ‘этотъ дворецъ принадлежитъ вамъ, малинче (эпитетъ, какой онъ всегда обращалъ къ Кортесу) и вашимъ братьямъ. Отдохните посл трудовъ — это вамъ весьма-нужно, а чрезъ нсколько времени я опять васъ навщу’. Съ этими словами онъ удалился со своей свитой, обнаруживъ въ этомъ дйствіи утонченную внимательность, какой нельзя было ожидать отъ варвара.
Первою заботою Кортеса было осмотрть свои квартиры. Строеніе, хотя и помстительное, было низко и состояло изъ одного яруса, за исключеніемъ, правда, средины, гд возвщшался дополнительный этажъ. Покои были большаго размра и, по свидтельству самихъ завоевателей, удобны къ помщенію цлой арміи! Суровые горцы Тласкалы были, вроятно, не очень привередливы, и легко могли найдти себ убжище во вншнихъ пристройкахъ, или подъ временными навсами на пространныхъ дворахъ. Лучшіе покои были обвшены яркими хлопчато-бумажными обоями, полы покрыты цыновками или рогожами. Тутъ были также низкіе стулья, выдланные изъ цльныхъ штукъ дерева, со тщательной рзьбой, и въ большей части покоевъ постели, сдланныя изъ пальмовыхъ листьевъ, сотканныхъ въ плотныя цыновки, съ одялами для ногъ, и иногда хлопчато-бумажными балдахинами. Эти цыновки были единственныя постели, какія только употреблялись туземцами и высшаго и нисшаго разряда.
Посл быстраго обзора этого гигантскаго зданія, полководецъ распредлилъ свои войска по квартирамъ и принялъ бдительныя предосторожности къ безопасности, какъ-будто предчувствовалъ осаду, вмсто дружественнаго угощенія.— Мсто было огорожено каменною стною значительной толщины, съ башнями или тяжелыми контр-форсами въ промежуткахъ, доставлявшими надежныя средства къ оборон. Онъ установилъ свою пушку такъ, что могъ господствовать надъ подходами, разставилъ по укрпленіямъ часовыхъ и, словомъ сказать, усилилъ во всхъ отношеніяхъ до такой степени военную дисциплину, до какой только она соблюдалась въ поход. Онъ очень-хорошо зналъ, какъ было важно его небольшому войску, по-крайней-мр въ настоящемъ, расположить въ свою пользу добрую волю гражданъ, и, во избжаніе всякой возможности столкновенія, онъ запретилъ, подъ смертною казнью, солдатамъ оставлять квартиры безъ приказанія. Взявъ вс эти предосторожности, онъ дозволилъ своимъ людямъ принять участіе въ щедромъ полдник, который былъ для нихъ приготовленъ.
Они такъ долго находились въ этой стран, что могли уже примириться, если не лакомиться, особенной кухней Ацтековъ. Аппетитъ солдата не часто бываетъ разборчивъ, и въ настоящемъ случа нельзя сомнваться, чтобъ Испанцы не воздали полной справедливости вкуснымъ произведеніямъ царской поварни. Въ-продолженіе стола, имъ прислуживало множество мехиканскихъ рабовъ, разставленныхъ по дворцу, которые старались изо всхъ силъ исполнить приказанія иностранцевъ, Когда кончился обдъ и гости совершили свою сізсту, важную для Испанцевъ не мене самой пищи, опять было возвщено прибытіе императора.
Монтезуму сопровождали не многіе изъ главнйшихъ вельможъ. Онъ былъ принятъ Кортесомъ съ большимъ уваженіемъ, и когда об стороны заняли свои мста, между ними, при посредств доньи Марины, началась бесда, всадники и ацтекскіе старшины стояли вокругъ въ почтительномъ безмолвіи.
Монтезума много разспрашивалъ о стран Испанцевъ, объ ихъ государ, объ образ его правленія, и особенно объ ихъ собственныхъ побудительныхъ причинахъ къ посщенію Анагуака. Кортесъ объяснялъ эти причины желаніемъ видть столь отмннаго монарха и объявить ему истинную вру, исповдываемую христіанами. Съ рдкою скромностью, онъ удовольствовался тмъ, что выговорилъ этотъ намекъ, предоставляя ему пока созрть въ ум императора до будущаго совщанія. Послдній спросилъ, не его ли соотечественники были т блые люди, которые въ прошломъ году высаживались на восточные берега имперіи. Онъ показалъ, что иметъ точныя свднія о дйствіяхъ Испанцевъ съ ихъ прибытія въ Табаско по настоящее время, о чемъ извстія правильно передавались посредствомъ іероглифной живописи. Онъ любопытствовалъ также относительно сана своихъ постителей въ ихъ стран, развдывая, не были ли они родней государю. Кортесъ отвчалъ, что они были родня другъ другу и подданные великаго монарха, у котораго они вс были на особомъ счету. Передъ своимъ уходомъ, Монтезума освдомился объ именахъ главнйшихъ всадниковъ и о мст, какое они занимали въ арміи.
Въ заключеніе свиданія, ацтекскій государь веллъ своимъ приближеннымъ принести подарки, заготовленные для гостей. Они состояли изъ хлопчато бумажныхъ одеждъ въ такомъ количеств, что ихъ, говорятъ, достало по полному прибору на каждаго человка, со включеніемъ и союзниковъ. Онъ не преминулъ присовокупить къ этому и обычную придачу золотыхъ цпей и другихъ украшеній, которыя раздавалъ щедрой рукой Испанцамъ. За тмъ онъ удалился съ тою же самою церемоніею, съ какою вошелъ, оставивъ въ каждомъ глубокое впечатлніе своею щедростью и любезностью, столь непохожею на то, чего они готовы были по разсказамъ ожидать, и что они почитали теперь за выдумку враговъ.
Въ этотъ вечеръ Испанцы праздновали свое прибытіе въ мехиканскую столицу общимъ залпомъ артиллеріи. Громъ оружій, отдававшійся въ строеніяхъ и потрясшій ихъ до основанія, смрадъ срныхъ паровъ, которые взвивались клубами надъ стнами стана, напоминая жителямъ о взрывахъ большаго волкана, исполнили сердца суеврныхъ Ацтековъ ужасомъ. Этотъ залпъ возвстилъ имъ, что ихъ городъ заключалъ въ своихъ ндрахъ т грозныя существа, которыхъ стезя была обозначена опустошеніемъ, и которыя могли вызывать громовые удары на истребленіе своихъ враговъ! Это, безъ-сомннія, была политика Кортеса, желавшаго усилить такое суеврное чувство сколько возможно боле и поразить туземцевъ съ перваго же приступа спасительнымъ страхомъ сверхъестественной власти Испанцевъ.
На слдующее утро, полководецъ потребовалъ дозволенія возвратить визитъ императору и, явиться къ нему во дворецъ. Позволеніе было даровано со всею готовностью, и Монтезума выслалъ своихъ чиновниковъ проводить Испанцевъ въ его присутствіе. Кортесъ одлся въ самый богатый свой нарядъ и оставилъ квартиру, въ сопровожденіи Альварадо, Сандоваля, Веласкэса и Ордаса, вмст съ пятью или шестью воинами обыкновенной свиты.
Царское жилище находилось не въ дальнемъ разстояніи. Оно стояло на томъ мст, на юго-западъ отъ собора, которое въ-послдствіи покрыла отчасти casa del Estado, дворецъ герцоговъ монтелеонскихъ, потомковъ Кортеса. Это была обширная, неправильная громада низкихъ каменныхъ зданій, подобная той, которую занимали Испанцы. Въ самомъ-дл, она была такъ огромна, какъ увряетъ насъ одинъ изъ завоевателей, не разъ ее посщавшій нарочно, что онъ всегда уставалъ, странствуя изъ покоя въ покой, и ни разу не имя силъ осмотрть ее всю. Она была выстроена изъ краснаго скважистаго мстнаго камня, тетцонтли, и украшена мраморомъ, на фасад, надъ главнымъ входомъ, былъ изваянъ гербъ или девизъ Монтезумы: орелъ, несущій въ своихъ когтяхъ мехиканскую дикую кошку.
На дворахъ, чрезъ которые проходили Испанцы, били фонтаны хрустальной воды, проведенной изъ обширнаго водохранилища на отдаленномъ холм Чапольтепека и снабжающіе въ свою очередь боле ста купаленъ внутри дворца. Толпы ацтекскихъ вельможь шлялись взадъ и впередъ по этимъ четвероугольникамъ и по вншнимъ снямъ, убивая кое-какъ свое время на дворцовой служб. Покои были необъятной величины, хотя и не высоки, потолки изъ различныхъ родовъ благовоннаго дерева, съ затйливой рзьбою, полы покрыты цыновками изъ пальмовыхъ листьевъ. Стны были увшаны хлопчато-бумажною тканью, богато-выкрашенною, шкурами дикихъ зврей, или роскошными обоями изъ перянаго издлія, выработанными на подобіе птицъ, наскомыхъ и цвтовъ, съ тмъ тонкимъ искусствомъ и яркимъ блескомъ красокъ, какіе можно сравнить съ фламандскими обоями. Облака иміама клубились вверхъ изъ кадильницъ и разливали по покоямъ упоительныя благоуханія. Испанцы могли вообразить себя въ предлахъ какого-нибудь восточнаго гарема, а не въ чертогахъ дикаго варварскаго вождя въ западномъ мір, гд они находились теперь.
Достигнувъ пріемнаго чертога, мехиканскіе чиновники сняли съ себя сандаліи и покрыли свой яркій нарядъ плащомъ изъ некэна, грубой ткани, сдланной изъ волоконъ магуэя, какіе носятъ только бднйшія сословія. Этотъ актъ уничиженія былъ налагаемъ на всхъ, кто только приближался къ государю, исключая членовъ его собственнаго семейства. Такимъ-образомъ, босикомъ, съ опущенными глазами и форменнымъ повиновеніемъ, они ввели Испанцевъ въ царское присутствіе.
Они застали Монтезуму сидящимъ въ дальнйшемъ конц обширнаго зала и окруженнымъ нсколькими изъ любимыхъ вождей. Онъ принялъ ихъ благосклонно, и весьма скоро Кортесъ, безъ дальнихъ церемоній, вошелъ въ предметъ, который занималъ самое высшее мсто въ его мысляхъ. Ему вполн было извстно, какую важность составляло пріобртеніе въ число христіанъ царя, котораго примръ могъ имть такое вліяніе на обращеніе народа. Поэтому, полководецъ приготовился развернуть весь запасъ своихъ богословскихъ званій, какими только онъ могъ распоряжаться, истолкованіе передавалось серебристыми звуками Марины, столь же неотлучной отъ него въ такихъ случаяхъ, какъ его тнь.
Онъ изложилъ сколько могъ ясне идеи, относительно святыхъ таинствъ Троицы, Воплощенія и Искупленія. Посл этого онъ дошелъ до происхожденія вещей, сотворенія міра, первой четы, рая и паденія человка. Онъ уврялъ Монтезуму, что идолы, которымъ онъ поклонялся, не что иное, какъ Сатана въ различныхъ видахъ. Достаточнымъ къ тому доводомъ были кровавыя жертвы, какихъ они требовали, и какимъ онъ противопоставлялъ чистый и простой обрядъ христіанскаго служенія. Онъ говорилъ, что служеніе этимъ идоламъ повергнетъ царя въ гибель, и что христіане пришли въ его землю исторгнуть его душу и души его народа изъ пламени вчнаго огня, открывъ имъ чистйшую вру. И Кортесъ ревностно его умолялъ не пренебрегать случаемъ, но обезпечить себ спасеніе объятіемъ креста, великаго знака человческаго искупленія.
Краснорчіе проповдника расточалось вотще на нечувствительное сердце царственнаго слушателя. Безъ-сомннія, это краснорчіе теряло нсколько своей силы, проходя сквозь несовершенное толкованіе столь недавняго новокрещенца, какова была индійская двушка. Но ученіе само-по-себ было такъ сокровенно, что не могло быть постигнуто сразу грубымъ смысломъ варвара. Онъ съ колыбели былъ напоенъ суевріями своей страны. Онъ былъ воспитанъ съ строгихъ правилахъ своей религіи, самъ былъ жрецомъ до своего избранія на престолъ, а теперь былъ главою и религіи, и государства. Невроятно, чтобы такой человкъ могъ скоро поддаться доводамъ, или убжденію, даже изъ устъ и опытнйшаго полемика, чмъ испанскій полководецъ. Какъ онъ могъ отречься отъ вры, которая была переплетена съ дражайшими чувствами его сердца и съ самыми стихіями его существа?— Какъ онъ могъ измнить тмъ богамъ, которые возвели его на степень такого благоденствія и почестей, и которыхъ жертвенники были вврены его особенному храненію?
Между-тмъ, онъ слушалъ съ безмолвнымъ вниманіемъ, пока полководецъ не заключилъ своего поученія. Тутъ онъ отвчалъ, что Испанцы заводили такую рчь везд, гд они ни были, — онъ это знаетъ. Онъ не сомнвается, что ихъ Богъ, какъ они говорятъ, доброе существо. Но и его боги были къ нему благи. Впрочемъ, все, что его поститель говорилъ ему о созданіи міра, сходно съ тмъ, чему его учили врить. Толковать объ этомъ доле не стоить труда. Его предки, сказалъ онъ, были не первобытные владтели этой земли. Они заняли ее только нсколько вковъ тому назадъ, и были приведены сюда великимъ существомъ, которое, давъ имъ законы и управлявъ нсколько времени народомъ, удалилось въ страны, гд восходитъ солнце. При своемъ уход объявило, что оно само или его потомки опять ихъ навстятъ и воспріимутъ его власть. Чудныя дла Испанцевъ, ихъ свтлый цвтъ лица и страна свта, откуда они прибыли, все показываетъ, что они его потомки. Если Монтезума сопротивлялся ихъ приходу въ столицу, то потому-что до него доходили слухи объ ихъ жестокостяхъ, — что они насылали молнію на истребленіе народа, или растаптывали его подъ суровыми ногами свирпыхъ животцыхъ, на которыхъ они здятъ. Теперь онъ убдился, что все это пустыя сказки, что Испанцы доброжелательны и великодушны по своей природ, они смертные, правда, иной породы, чмъ Ацтеки, мудре и храбре ихъ, — но за то онъ ихъ и чтитъ.
‘Вамъ тоже’, присовокупилъ онъ съ улыбкой: ‘можетъ-быть, говорили, что я богъ и обитаю въ золотыхъ и серебряныхъ дворцахъ. Но вы видите, что это ложь. Мои дома, хоть и обширны, такіе же каменные и деревянные, какъ и у другихъ, а что до моего тла’, сказалъ онъ, обцажая свою смуглую руку: ‘вы видите, что оно такое же мясо да кость, какъ и ваше. Правда, у меня большая имперія, наслдованная отъ моихъ предковъ, земли, и золото, и серебро. Но вашъ государь, который за моремъ, я знаю, справедливйшій владыка изъ всхъ. Я правлю его именемъ. Вы, малинникъ, его посолъ, вы и ваши братья будете длить со мною эти вещи. Отдохните же отъ вашихъ трудовъ. Вы здсь въ своихъ собственныхъ жилищахъ, и вамъ будетъ доставлено все, что только нужно для вашего существованія. Я буду смотрть, чтобъ ваши желаніе исполнялись точно такъ же, какъ и мои собственныя’. Когда монархъ окончивалъ эти слова, нсколько естественныхъ слезинокъ оросило его глаза, потому-что образъ древней независимости, можетъ-быть, пронесся въ его ум.
Кортесъ, подкрпляя идею, что его государь есть великое существо, обозначенное Монтезумою, старался успокоить монарха увреніемъ, что властитель этотъ вовсе не иметъ желанія вмшиваться въ его власть иначе, какъ изъ чистыхъ видовъ къ его же благополучію, чтобъ произвесть обращеніе и его народа въ христіанство. Прежде, чмъ отпустилъ своихъ постителей, императоръ, по обычаю, посовтовался съ своимъ щедрымъ духомъ, одаривъ ихъ богатыми тканями и золотыми вещицами, такъ, что бднйшій солдатъ, говоритъ Берналь Діасъ, одинъ изъ компаніи, получилъ на свою долю по-крайней-мр по два тяжелыя ожерелья изъ драгоцннаго металла. желзныя сердца Испанцевъ были тронуты душевнымъ волненіемъ, какое обнаружилъ Монтезуна, такъ же, какъ и его царскимъ духомъ щедрости. Проходя мимо его, рыцари, со шляпой въ рук, отдали ему самый глубокій поклонъ, и ‘по дорогъ домой’, продолжаетъ тотъ же самый лтописецъ, ‘мы не могли говорить другъ съ другомъ ни о чемъ, кром благосклоннаго привтствія и вжливости индійскаго монарха, и почтенія, какое мы къ нему почувствовали’.
Размышленія важнйшаго рода должны были толпиться въ ум полководца, когда онъ видлъ вокругъ себя очевидные признаки гражданственности, и, слдовательно, могущества, къ какимъ не могли его приготовить даже и преувеличенные разсказы туземцевъ — невроятные по самой своей видимой преувеличенности. Въ пышности и церемоніал двора онъ усматривалъ ту утонченную систему подчиненности и глубокаго почтенія къ монарху, какая характеризуетъ полу-образованныя имперіи Азіи. Въ наружномъ вид столицы, ея вальяжной, но щеголеватой архитектур, ея роскошныхъ общественныхъ удобствахъ, ея торговой дятельности, онъ узнавалъ доказательства умственнаго успха, механическаго искусства и обширныхъ средствъ древней и зажиточной общины, толпы, жужжащія по улицамъ свидтельствовали о существованіи народонаселенія, способнаго обращать эти средства, какъ-нельзя-лучше, въ свою пользу.
Въ Ацтек онъ видлъ существо, непохожее ни на республиканца-Тласкаланца, ни на женоподобнаго Чолульца: видлъ существо, соединяющее въ себ храбрость одного съ образованностью другаго. Онъ былъ въ самомъ сердц большой столицы, которая казалась,— съ своими плотинами и подъемными мостами, — обширнымъ укрпленіемъ, гд каждый домъ легко могъ быть обращенъ въ замокъ. Ея положеніе на остров удаляло ее отъ материка, съ которымъ, по одному мановенію государя, всякое сообщеніе могло быть отрзано и цлое воинственное населеніе вдругъ опрокинуто на него и на горсть его послдователей. Что могло сдлать все превосходство науки противъ такихъ преимуществъ?
Что до ниспроверженія монтезумовой власти, теперь, когда Кортесъ видлъ его въ столиц, оно должно было казаться гораздо сомнительнйшимъ предпріятіемъ, чмъ когда-либо. Признанія, какое сдлалъ ацтекскій владтель, если можно такъ выразиться, феодальной власти надъ собою испанскаго государя, нельзя было принимать слишкомъ-буквально. Какова бы ни была наружная почтительность, которую онъ былъ расположенъ оказывать послднему, подъ вліяніемъ теперешняго — можетъ-быть, временнаго — ослпленія, однакожъ нельзя, было предполагать, что онъ легко покинетъ свою настоящую власть и владнія, или что его народъ на это согласится. Въ самомъ-дл, его щекотливыя опасенія относительно этого самаго предмета, при прибытіи Испанцевъ, представляли достаточное доказательство той цпкости, съ какою онъ держался за свое властительство. Правда, что у Кортеса былъ сильный рычагъ, для будущихъ дйствій — это суеврное почтеніе, которое чувствовали къ нему и государь, и народъ. Его политика, несомннно, состояла въ томъ, чтобъ поддерживать неослабно это чувство, чмъ только возможно, и въ томъ, и въ другомъ. Но прежде, нежели остановиться на какомъ-либо план дйствій, необходимо было лично познакомиться съ топографіей и мстными выгодами столицы, характеромъ ея народонаселенія и дйствительными свойствами и количествомъ ея средствъ. Въ этихъ видахъ, онъ и спросилъ позволенія императора постить главнйшія общественныя зданія.

КНИГА IV.
ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ МЕХИК.

I.
Тецкукское озеро.— Описаніе столицы.— Дворцы и музеи.— Дворцовое хозяйство.— Образъ жизни Монтезумы.
1519.

Древній городъ Мехика покрывалъ то самое пространство земли, которое нын занимаетъ новая столица. Большія плотины исходили почти изъ тхъ же самыхъ точекъ, какъ и теперь, улицы простирались по тмъ же направленіямъ, съ свера на югъ и съ востока на западъ. Соборная церковь на plaza mayor занимаетъ то самое мсто, гд находился храмъ ацтекскаго бога войны, и четыре главные квартала города до-сихъ-поръ извстны между Индійцами подъ старинными ихъ именами. Если бы, однакожь, Ацтекъ временъ Монтезумы могъ увидть новую столицу, возставшую съ такимъ великолпіемъ, подобно Фениксу, изъ пепла стараго города, онъ, конечно, не узналъ бы ея мстности, такъ-какъ и своего древняго Теноктитлана. Послдній былъ окруженъ солеными водами озера Тецкуко, протекавшими по широкимъ каналамъ вдоль всхъ частей города, между-тмъ, какъ центральный пунктъ ныншней Мехики, расположенной на возвышенной и сухой части материка, находится отъ озера на разстояніи почти цлой лиги. Это мнимое измненіе положенія города произошло отъ уменьшенія водъ озера, чему причиной быстрое дйствіе испаренія въ этихъ возвышенныхъ странахъ. Уменьшеніе водъ было замтно и до завоеванія, а съ того времени ускорилось еще отъ искусственныхъ причинъ.
Средній уровень тецкукскаго озера, въ наше время, четырьмя футами ниже поверхности большой площади въ Мехик, и гораздо ниже уровня прочихъ большихъ бассейновъ, находящихся въ долин. Въ прежнія времена, воды этихъ бассейновъ, переполнявшись отъ продолжительныхъ и сильныхъ дождей, изливались въ Тецкукское Озеро, которое прорывало плотины и затопляло улицы и зданія въ низменныхъ частяхъ столицы. Отъ этого большой бды не было, ибо дома строились на высокихъ сваяхъ, подъ которыми могли проходить лодки, когда улицы превращались въ каналы, то сообщеніе производилось обыкновенно водою. Но наводненія длались гораздо-опасне по-мр-того, какъ каналы, заваленные мусоромъ развалившагося индійскаго города, уступили мсто улицамъ изъ утрамбованной земли, и основаніе столицы было мало-по-малу отторгнуто отъ водяной стихіи. Для отстраненія этого грознаго зла, въ начал семьнадцатаго столтія открытъ былъ знаменитый обводный каналъ хухутокскій, построеніе котораго стоило огромныхъ издержекъ, и тмъ, наконецъ, Мехика, подвергавшаяся безпрестаннымъ наводненіямъ, совершенно отъ нихъ избавилась. Но въ этомъ случа, какъ бываетъ и во многихъ другихъ, прекрасное пострадало отъ введенія полезнаго. Цвтущіе города и села, орошаемые прежде водами, удалились нын отъ нихъ на нсколько миль дале во внутренность, а блестящая растительность, испещрявшая нкогда берега озера и густыя дубовыя, кедровыя и вязовыя рощи, оснявшія его лоно, уступили мсто безплодной полос земли, получившей видъ еще грустнйшій отъ соляныхъ частицъ, покрывающихъ ея поверхность.
Chinampas, архипелагъ плавающихъ острововъ, о которыхъ мы упоминали въ послдней главъ, исчезъ почти-совершенно. Это явленіе происходило отъ-того, что массы земли, отдлившіяся отъ береговъ, были связаны волокнистыми корнями, которыми он всюду были проникнуты. Первобытные Ацтеки, бдные землею, воспользовались этимъ намкомъ природы. Они устраивали плоты изъ тростника, камыша и другихъ волокнистыхъ матеріаловъ, которые, будучи прочно переплетены между собою, составляли надежное основаніе, покрываемое ими иломъ, извлекаемымъ со дна озера. Мало-по-малу, образовались острова, длиною отъ двухъ до трехъ-сотъ футовъ, глубиною отъ трехъ до четырехъ, съ богатою плодотворною почвою, на которой разсчетливый Индіецъ воздлывалъ овощи и цвты для теноктитланскихъ рынковъ. Нкоторыя изъ этихъ chinampas были такъ прочны, что могли поддерживать небольшія деревья и выдерживали тяжесть шалаша, служившаго жилищемъ тому, кто имлъ надзоръ за пловучимъ островомъ. Упираясь длиннымъ шестомъ въ берегъ или дно озера, можно было измнять положеніе этихъ маленькихъ владній, плавающихъ по озеру со своимъ богатымъ грузомъ овощныхъ запасовъ, подобно какому-нибудь волшебному острову.
Древнихъ плотинъ было три: ицтапалапанская, по которой Испанцы вошли въ городъ, была направлена къ нему съ юга. Тепехакакская, на свер, была продолженіемъ главной улицы, и служила, такъ-сказать, дальнйшимъ развитіемъ первой большой плотины. Наконецъ, тлакопанская соединяла городъ-островъ съ материкомъ на запад. Эта послдняя плотина, памятная по бдственному отступленію Испанцевъ, имла около двухъ миль въ длину. Вс он были построены весьма-прочно, изъ камня и извести, защищены подъмными мостами, и имли ширину достаточную для того, чтобъ десять или двнадцать всадниковъ могли прохать по ней рядомъ.
Грубые основатели Теноктитлана строили бренныя жилища свои изъ тростника и камыша на групп островковъ въ западной части озера. Въ-послдствіи, хижины эти уступили мсто боле-прочнымъ зданіямъ. Жители нашли по сосдству легкій, хрупкій, ноздреватый камень краснаго цвта, изъ породы миндальныхъ (amygdaloid), lelzontli, который обдлывали безъ большаго труда и употребляли на строеніе зданій, если не весьма красивыхъ, то по-крайней-мр прочныхъ. Въ Мехик, какъ я и прежде говорилъ, проживали главные князья, которыхъ государь, по разнымъ политическимъ причинамъ, поощрялъ, или, лучше сказать, принуждалъ проводить большую часть года въ столиц. Въ Мехик также имли свое временное пребываніе правители тецкукскій и тлакопанскій, принимавшіе участіе, хотя, можетъ-быть, только почетное, въ управленіе имперіею. Жилища какъ этихъ сановниковъ, такъ и знатнйшихъ изъ вельможъ, отличались степенью грубаго великолпія, соотвтствующаго важности ихъ обитателей. Зданія эти были низки и обыкновенно одноэтажныя, но за то они занимали обширное пространство земли и были расположены около двора въ квадратъ, ихъ окружали портики, изукрашенные порфиромъ и яшмою, которые изобиловали въ окрестностяхъ, а въ центр двора нердко находился фонтанъ прозрачной воды, распространявшій по воздуху пріятную прохладу. Простой народъ обиталъ въ жилищахъ, выстроенныхъ также на каменномъ фундамент, возвышенномъ на нсколько футъ надъ землею, на это основаніе клались ряды сыраго кирпича, сверхъ которыхъ настилались поперечныя деревянныя балки. Улицы по-большои-части были узки и некрасивы. Нкоторыя, однакожь, были широки и весьма-длинны. Главная улица, ведущая отъ большой южной плотины, прорзывала городъ по прямой линіи во всю его длину, представляя глазу великолпное зрлище, въ которомъ длинные ряды низенькихъ каменныхъ зданій были по временамъ прерываемы садами, устроенными на террасахъ, представлявшихъ все великолпіе ацтекскаго садоводства.
Главныя улицы, перескаемыя многочисленными каналами, были покрыты твердымъ цементомъ. Вдоль нкоторыхъ каналовъ вела прочная дорога, служившая въ одно и то же время тропинкою для пшеходовъ и пристанью для выгрузки судовъ. Небольшія зданія, выстроенныя въ нкоторомъ разстояніи одно отъ другаго, служили станціями для таможенныхъ чиновниковъ, собиравшихъ пошлины съ различныхъ предметовъ торговли. Чрезъ каналы было переброшено множество мостовъ, между которыми были и подъемные, посредствомъ ихъ можно было при надобности отрзать сообщеніе между различными частями города.
Вс описанія древней столицы напоминаютъ намъ т надводные города стараго свта, которыхъ мстность была избираема изъ подобныхъ же видовъ — ради экономіи и удобства обороны, а всего боле Венецію, если мы можемъ позволить себ сравнивать грубую архитектуру американскаго Индійца съ мраморными дворцами и храмами — нын, увы, уже лишенными ихъ прежняго великолпія! по нкогда внчавшими гордую царицу Адріатики. Сосдніе города вскор послдовали примру метрополіи. Вмсто того, чтобъ строить основанія своихъ зданій на материк, они стали выдаваться далеко въ озеро, мелкія воды котораго не превышали четырехъ футъ въ глубину. При этомъ открылся легкій способъ сообщенія, и поверхность этого внутренняго ‘моря’, какъ выражается Кортесъ, покрылась тысячами челноковъ (que en lengua dc las Islas llaman cdnoas), дятельно занятыхъ Перевозкою между этими маленькими обществами. Можно легко себ вообразить веселый и живописный видъ озера въ т времена, когда оно было усяно роскошными городами и цвтущими островками, стоящими будто-бы на якор на зеркальной поверхности его!
Дошедшія до насъ показанія о народонаселеніи Теноктитлана противорчатъ одно другому. Никто изъ современныхъ писателей, однакожь, не показываетъ мене шестидесяти тысячь домовъ, что, по обыкновеннымъ способамъ вычисленія, даетъ намъ триста тысячь жителей. Если же каждое жилище содержало, какъ утверждаютъ многіе, нсколько семействъ, то число жителей было несравненно больше. Вычисленія подобнаго рода бываютъ всегда весьма-ненадежны для необразованныхъ обществъ, живущихъ безъ порядка и заботы, и неимющихъ установленной системы для опредленія числа народонаселенія. По свидтельству самихъ завоевателей, пространство города имло почти три лиги въ окружности, обширность площади главнаго рынка, длинные ряды зданіи, развалины, существующія до-сихъ-поръ въ предмстіяхъ и простирающихся на разстояніе нсколькихъ миль отъ новаго города, притомъ слава метрополіи, гремвшая по всему Анагуаку, заключавшему множество большихъ и населенныхъ городовъ, наконецъ, самая бережливость жителей и остроумные способы, придуманные ими для извлеченія пищи изъ самыхъ странныхъ источниковъ — все это, говорю я, доказываетъ, что древняя столица далеко превосходила многолюдствомъ новый городъ.
Полиція имла бдительный надзоръ за порядкомъ и чистотою въ столиц. Говорятъ, будто-бы тысяча человкъ были заняты ежедневно выметаніемъ и поливкою улицъ, такъ-что — выражаясь словами одного стараго Испанца — ‘прогуливаясь по нимъ, нельзя было замарать ногъ’. Вода въ город, омываемомъ со всхъ сторонъ солеными озерами, была чрезвычайно осолодкова. Обильный запасъ свжей воды доставлялся въ городъ, однакожь, съ горы Капольтепека, ‘Гора Стрекозы’ чрезъ глиняную трубу, которая была проведена по плотин, устроенной для этой цли. Чтобъ, въ случа починокъ, не подвергаться недостатку въ предмет столь необходимомъ, трубы были положены въ два ряда, толщина ихъ была въ человческое туловище. Проходя въ самый центръ столицы, онъ наполняли Фонтаны и цистерны главныхъ домовъ. Въ тхъ мстахъ, гд водопроводъ, посредствомъ мостовъ, былъ проведенъ чрезъ каналы, сдланы были въ немъ отверстія для снабженія водою челноковъ, развозившихъ ее по всмъ частямъ города.
Монтезума старался развить въ своихъ вельможахъ вкусъ къ архитектурному великолпію, и съ своей стороны много содйствовалъ къ украшенію столицы. Въ его царствованіе, огромный камень, всившій, вроятно, въ первобытномъ состояніи, не мене пятидесяти тоннъ, былъ привезенъ изъ весьма-отдаленной каменоломни въ столицу, гд онъ и по-сю пору остается однимъ изъ любопытнйшихъ памятниковъ ацтекскаго зодчества. Если мы пріймемъ въ соображеніе, какихъ трудовъ стоило, не имя желзныхъ орудій, высчь эту огромную массу изъ ея твердаго базальтоваго ложа и потомъ перетащить такую даль сухимъ путемъ и водою, безъ помощи животныхъ, то не можемъ не удивляться механическому генію и предпріимчивости народа, исполнившаго такой огромный трудъ.
Не довольствуясь обширнымъ дворцомъ, гд обиталъ его отецъ, Монтезума выстроила, другой, еще обширнйшій. Новый дворецъ занималъ, какъ мы и прежде говорили, мсто, бывшее подъ частными домами на одной сторон главной площади. Это зданіе, или, лучше сказать, громада зданій, покрывала пространство земли столь огромное, что, по увренію одного изъ завоевателей, на его плоской крыш тридцать рыцарей могли бы разомъ состязаться въ турнир. Я уже говорилъ о его внутренней причудливой отдлк, о потолкахъ, изукрашенныхъ кедровыми и другими благовонными деревьями, о безчисленныхъ обширныхъ покояхъ, о которыхъ Кортесъ, въ восторженности своей, преувеличивая ихъ великолпіе, говорилъ, ‘что они превосходили все виднное имъ въ Испаніи.
Подл главнаго зданія находились другія строенія, имвшія различныя назначенія. Въ одномъ изъ нихъ помщалась оружейная палата, наполненная оружіемъ и воинскими одеждами Ацтековъ, содержимыми въ отличнйшемъ порядк и въ готовности къ употребленію, когда бы въ нихъ ни встртилась нужда. Императоръ самъ владлъ макуагуитлемъ, или индійскимъ мечомъ, съ удивительною ловкостію и присутствовалъ съ особеннымъ удовольствіемъ при атлетическихъ упражненіяхъ и мнимыхъ сраженіяхъ, представляемыхъ предъ нимъ молодыми дворянами. Другое строеніе служило ригою, а иныя анбарами, гд хранились разные жизненные припасы и одежды, доставляемые въ столицу отъ тхъ областей, на которыхъ возложена была обязанность заботиться о содержаніи придворнаго хозяйства.
Тутъ были также зданія, имвшія особенное назначеніе. Одно изъ нихъ было огромный птичникъ, наполненный прелестнйшими птицами, привозимыми со всхъ концовъ имперіи. Здсь можно было видть и краснаго кардинала, золотаго фазана и безконечныя породы попугаевъ всхъ возможныхъ радужныхъ цвтовъ (между которыми господствовалъ царскій зеленый цвтъ), и крошечное чудо природы, колибри. При этомъ птичник находилось триста человкъ прислуги, которымъ извстны были различные роды пищи, потребной для своихъ крылатыхъ питомцевъ, стоющей иногда значительныя суммы. Во время линянія птицъ, они были обязаны собирать прекрасныя разноцвтныя перья ихъ, употребляемыя въ ацтекской живописи вмсто красокъ.
Различныя породы хищныхъ коршуновъ, огромные орлы, которыхъ родина были снжныя вершины Андскихъ-Горъ, и многія другія плотоядныя птицы, помщались въ отдльномъ строеніи. На пишу этимъ свирпымъ пернатымъ отпускалось ежедневно не мене пятисотъ индекъ, мясо которыхъ въ Мехик было дешевле всякаго другаго мяса.
Подл этого птичника находился звринецъ, наполненный дикими зврями, промышляемыми въ нагорныхъ лсахъ, и даже отдаленныхъ болотахъ tierra caliente. Сходство, которое различныя породы этихъ животныхъ представляли съ породами, извстными въ старомъ свт, но съ которыми ни одна изъ нихъ, вроятно, не имла тождества, было причиною безпрестанныхъ ошибокъ въ номенклатур не только Иснапцевъ, по и боле ученыхъ естествоиспытателей новйшихъ временъ. При этомъ же звринц находилось множество пресмыкающихся и змй, замчательныхъ своею величиною и ядовитостію, въ числ послднихъ Испанцы удивлялись быстрому маленькому животному, ‘имвшему въ хвост кастаньетки’, — почитавшемуся ужасомъ американскихъ степей. Зми содержались въ длинныхъ клткахъ, устланныхъ пухомъ или перьями, или въ корытахъ, наполненныхъ иломъ и водою. Хищные зври и птицы помщались въ просторныхъ клткахъ. Различныя породы были отдлены одна отъ другой, и отъ зрителей крпкою ршеткою, свободно пропускающею свтъ и свжій воздухъ. Все заведеніе находилось подъ надзоромъ многочисленной прислуги, которая обязана была ознакомливаться съ привычками и заботиться о чистот и благосостояніи своихъ плнныхъ. Съ какимъ бы глубокимъ участіемъ взиралъ просвщенный натуралистъ того вка, на-примръ, Овіедо, или Мартиръ, на это великолпное собраніе, въ которомъ вс различныя невдомыя породы, обитающія въ безвстныхъ пустыняхъ запада, представлялись глазамъ при одномъ взгляд! Съ какимъ бы восхищеніемъ занялись они изученіемъ отличительныхъ свойствъ этихъ животныхъ, сравнительно съ тми, которые были извстны въ обитаемомъ ими полушаріи, достигая мало-по-малу понятія о тхъ общихъ законахъ, по которымъ дйствуетъ природа во всхъ своихъ чудесахъ! Грубые товарищи Кортеса не вдавались въ такія утонченныя разъисканія. Они смотрли на эти зрлища съ чувствомъ безотчетнаго любопытства, смшаннаго со страхомъ) и, прислушиваясь къ дикимъ крикамъ хищныхъ животныхъ и къ шипнію змй, воображали, что попали въ преисподнюю.
Не могу здсь оставить безъ вниманія странное собраніе чудовищъ человческаго рода, карликовъ и другихъ несчастныхъ уродовъ. Ацтеки взирали на подобныя произведенія причудницы-природы, какъ на необходимыя принадлежности царскаго величія. Увряютъ даже, будто бы безжалостные родители, иногда, желая пристроить своихъ дтей, употребляли искусственныя средства, чтобъ сдлать ихъ достойными помщенія въ придворномъ музеум.
Вокругъ этихъ зданій раскинуты были обширные сады, благовонныхъ кустарниковъ и цвтовъ, а въ особенности лекарственныхъ растеній. Никакая страна не производитъ послднихъ въ большемъ изобиліи, чмъ Новая Испанія, цлительныя свойства ихъ были вполн извстны Ацтекамъ, изучавшимъ врачебную ботанику какъ науку. Посреди этого лабиринта благоухающихъ рощъ были устроены фонтаны, чистыя воды которыхъ били вверхъ блестящими струями, и, разсыпаясь, освжали распускающіеся цвты. Берега десяти большихъ искусственныхъ прудовъ, наполненныхъ рыбою, служили убжищемъ различныхъ породъ земноводныхъ птицъ, нкоторые изъ прудовъ наливались соленою водою для удовлетворенія потребности тхъ птицъ, которыя по природной своей склонности предпочитали ее прсной, — до такой степени простиралась заботливость и наблюдательность ходившихъ за птицами! Края прудовъ были вымощены мраморными плитами разныхъ цвтовъ, а воды ихъ осняли легкіе, красивые павильйоны, подъ благодтельнымъ навсомъ которыхъ Монтезума отдыхалъ во время удушливыхъ лтнихъ жаровъ, наслаждаясь благоуханіемъ, навваемымъ съ прилежащихъ садовъ.
Но окрестности дворца ацтекскаго монарха, находившагося на царской гор Капольтепекъ, гд хранился священный прахъ его отцовъ, были несравненно роскошне. Гора эта лежала на западъ отъ столицы, я подошва ея въ то время, о которомъ мы говоримъ, была омываема водами Тецкуко. Теперь, на надменной вершинъ ея стоитъ великолпный, но покинутый замокъ, выстроенный въ конц семьнадцатаго столтія юнымъ вице-королемъ Галвецомъ. Изъ оконъ этого зданія представляется взору такой видъ, прелестне котораго нтъ ничего во всей Мехик. Здсь не видно тхъ блыхъ, безплодныхъ пятенъ, которыя наводятъ грусть въ другихъ мстахъ, напротивъ, здсь представляется обширное, непрерывное пространство, покрытое лугами и обработанными полями, гд волнуются богатыя нивы европейскаго хлба. Сады Монтезумы окружало подошву горы на пространство нсколькихъ миль. Дв статуи, высченныя барельефомъ изъ порфира, и изображавшія Монтезуму и его отца, сохранялись еще въ цлости до половины прошедшаго столтія, вмст съ огромной величины кипарисными деревьями, имвшими боле пятидесяти футъ въ окружности и пережившими нсколько вковъ со временъ завоеванія. Тамъ, гд были сады, теперь находится почти непроходимая пустыня, поросшая дикимъ кустарникомъ, тнистые, свтлозеленые листы мирта представляются взору рядомъ съ красными ягодами и нжными листьями перцоваго дерева. Трудно вообразить себ мсто, видъ котораго располагалъ бы душу боле къ дум о минувшемъ, гд путешественникъ, сидя подъ тнью величественныхъ кипарисовъ, обросшихъ вковымъ мхомъ, могъ бы удобне размышлять о горькой судьб, постигшей индійскія племена, и монарха, нкогда весело пировавшаго съ своимъ дворомъ подъ снью этихъ самыхъ деревьевъ.
Придворное хозяйство Монтезумы отличалось тмъ же грубымъ великолпіемъ, какъ и все прочее. У него было женъ не мене, чмъ у какого-нибудь восточнаго султана. Он жили въ своихъ собственныхъ покояхъ, и, судя по ихъ понятіямъ, пользовались всми необходимыми удобствами. Время свое проводили он въ обыкновенныхъ женскихъ работахъ, какъ-то: ткань и вышивань, во однимъ изъ любимйшихъ занятій ихъ было изготовленіе разныхъ красивыхъ издлій изъ разноцвтныхъ перьевъ, доставляемыхъ къ нимъ изъ царскихъ птичниковъ. Он вели себя весьма-скромно, подъ надзоромъ извстныхъ пожилыхъ женщинъ, исполнявшихъ, въ отношеніи къ нимъ, почтенную обязанность дуэннъ, точно такъ, какъ длалось въ священныхъ домахъ, состоявшихъ при теокалли. Во дворц были устроены многочисленныя ванны, и Монтезума самъ, своими частыми омовеніями, подавалъ примръ опрятности. Онъ купался по-крайней-мр одинъ разъ въ день, а одежду перемнялъ, говорятъ, до четырехъ разъ въ сутки. Одну и ту же одежду боле одного раза никогда не надвалъ, а снявъ, дарилъ ее своимъ слугамъ.
Кром множества женщинъ, въ великолпныхъ чертогахъ дворца толпились дворяне, которыхъ обязанность состояла въ томъ, чтобъ неотлучно находиться при особ монарха и служить ему тлохранителями. Въ прежнія времена, допускалось людямъ простаго происхожденія, въ награду за особенное достоинство, занимать нкоторыя должности при двор. Но гордый Монтезума не хотлъ, чтобъ ему прислуживали люди не дворянскаго рода. Въ числ его приближенныхъ нердко находились сыновья главныхъ князей, остававшіеся заложниками на время отсутствія отцовъ.
Императоръ лъ всегда одинъ. Полъ большой залы, устланный коврами, покрывался сотнями блюдъ. Иногда Монтезума самъ, а чаще его домоправитель, указывалъ прислуг на блюда, предпочитаемыя монархомъ, которыя и имли всегда въ готовности къ царскому столу. Кром блюдъ изъ домашнихъ животныхъ, подавалась дичь изъ отдаленныхъ лсовъ, и рыба, игравшая за день предъ тмъ, можетъ-быть, въ Мехиканскомъ Залив! Вс эти предметы изготовлялись въ разнообразныхъ видахъ, потому-что, какъ мы имли уже случаи замтить, ацтекскіе артисты имли глубокія познанія въ таинствахъ повареннаго искусства.
Благородные слуги подавали императору блюда, и потомъ уступали свои мста двушкамъ, избраннымъ за красоту и ловкость въ царскія прислужницы. Во время трапезы, особа монарха скрывалась отъ взоровъ толпы за богато-вызолоченными ширмами рзнаго дерева. Онъ сидлъ на подушк, и обдъ подавался на низенькомъ стол, покрываемомъ тонкою бумажною скатертью, въ драгоцнной посуд, приготовляемой въ Чолул. Монтезума имлъ золотой сервизъ, употреблявшійся только въ торжественныя праздничныя пиршества. Правда, что даже и при его огромныхъ доходахъ, едва-ли можно было употреблять подобные сервизы при обыкновенныхъ случаяхъ, потому-что обденная посуда два раза сряду къ столу не подавалась, а становилась собственностью слугъ. Зала освщалась посредствомъ факеловъ, сдланныхъ изъ какого-то смолистаго дерева, издававшихъ пріятный запахъ, и, вроятно, не мало дыма. При обд присутствовали человкъ шесть изъ его старшихъ совтниковъ, которые, стоя въ почтительномъ разстояніи, отвчали на его вопросы, и бывали иногда угощаемы блюдами съ царскаго стола.
Вслдъ за первыми, питательными блюдами, подавались разныя сласти и пирожное, изготовленіемъ которыхъ славились ацтекскіе повара. Въ составъ ихъ входили преимущественно маисовая мука, яицы и алойный сахаръ. Во время обда, у другаго конца комнаты, дв двушки занимались приготовленіемъ вафлей и булокъ, подавая ихъ отъ времени до времени на столъ. Питье императора состояло исключительно изъ чоколатля, напитка изъ шеколада, съ примсью ванили и другихъ пряностей, взбиваемаго въ пну до густоты меда, такъ-что онъ постепенно таялъ во рту. Этотъ напитокъ, если его можно такъ назвать, подавался въ золотыхъ кубкахъ, съ золотыми же, или черепаховыми ложками богатой отдлки. Надо полагать, что императоръ былъ страстный любитель этого напитка, потому-что собственно для него одного приготовляли ежедневно до пятидесяти кувшиновъ. На домашнихъ его полагалось дв тысячи кувшиновъ.
Общій порядокъ стола, кажется, имлъ мало разницы отъ европейскаго. Но ни одинъ изъ европейскихъ государей не могъ похвалитьед такимъ дессертомъ, какой украшалъ трапезу ацтекскаго императора: этотъ дессертъ собирался изъ самыхъ разнообразныхъ климатовъ, и состоялъ изъ свжихъ продуктовъ его собственнаго умреннаго края и изъ нжныхъ тропическихъ плодовъ, срываемыхъ за день въ зеленыхъ рощахъ tierra caliente и пересылаемыхъ въ столицу съ быстротою паровъ, посредствомъ курьеровъ.
Утоливъ свой голодъ, императоръ умывался въ серебряной чаш, подаваемой прислужницами, что длалъ онъ и до начатія стола, ибо Ацтеки въ то время не уступили бы ни одному изъ ныншнихъ восточныхъ народовъ въ частыхъ своихъ омовеніяхъ. Потомъ подавались трубки, изъ богато-вызолоченнаго, лакированнаго дерева, изъ которыхъ онъ, то ртомъ, то чрезъ ноздри, вдыхалъ испаренія какой-то упоительной травы, ‘называемой тобассо’, смшанной съ жидкою амброю. И между-тмъ, какъ императоръ услаждался куреніемъ, его развлекали своими представленіями фигляры и скоморохи, которыхъ при дворъ была цлая труппа. Ни одинъ народъ, даже ни Китайцы, ни Индустанцы, не превосходилъ Ацтековъ подвигами ловкости и проворства.
Иногда императоръ забавлялся съ своимъ шутомъ, ибо индійскій монархъ имлъ также своихъ шутовъ. Онъ даже говорилъ, что ихъ разговоръ былъ поучительне разговора мудрыхъ людей, потому-что они не боялись говорить истину. По-временамъ, онъ любовался граціозною пляскою или слушалъ музыку,— если можно назвать музыкою грубые звуки мехиканскихъ инструментовъ, — сопровождаемую мрнымъ, торжественнымъ припвомъ, въ которомъ восхвалялось геройскія дянія великихъ ацтекскихъ воиновъ, или его предковъ.
Насытившись этими увеселеніями, онъ ложился спать, ибо сіэсту онъ соблюдалъ такъ же строго, какъ любой Испанецъ. Проснувшись, онъ принималъ пословъ иностранныхъ державъ или подвластныхъ ему городовъ, или кациковъ, пришедшихъ къ нему съ просьбами. Эти лица бывали ему представляемы молодыми дворянами, находившимися при его особ, и будь они самаго знатнаго происхожденія, но не царской крови, они должны были въ униженіи предстать предъ нимъ съ босыми ногами и потуня голову, нося сверхъ богатой своей одежды грубую мантію изъ некэна. Съ просителями императоръ говорилъ вообще немного, и объявлялъ имъ свое ршеніе чрезъ секретарей, они оставляли его присутствіе съ тми же знаками глубочайшаго благоговнія, съ какими являлись, и, не обращаясь къ нему спиною, выходили задомъ. Кортесъ не даромъ говоритъ, что ни при одномъ дворъ, даже при дворъ турецкаго султана, не соблюдался церемоніалъ столь пышный и строгій!
Кром толпы домашнихъ, о которой мы упомянули, царское хозяйство дополнялось еще цлыми полками ремесленниковъ, занимавшихся безпрестанно постройкою или починкою разныхъ зданій, и ювелировъ и людей, искусныхъ въ разработк металловъ, которые находили легкій сбытъ своимъ издліямъ между черноокими красавицами гарема. Царскихъ скомороховъ и фигляровъ было также значительное число, а придворные плясуны занимали цлый кварталъ города, назначенный исключительно для нихъ.
Содержаніе такого множества народа требовало значительныхъ издержекъ, влекущихъ за собою разсчеты довольно запутанные и даже затруднительные. Они велись, однакожь, съ удивительною точностію, приходъ и расходъ записывался извстнымъ картиннымъ письмомъ. Ариметическіе знаки были нсколько сложне и изъисканне тхъ, которые употреблялись для повствовательныхъ потребностей, и во дворц находилась особая комната, наполненная іероглифическими счетными книгами, содержавшими въ себ полный обзоръ дворцовой экономіи. Всмъ этимъ завидывалъ казначей, занимавшій нкоторымъ образомъ должность домоправителя и распоряжавшій всею хозяйственною частію. Эта отвтственная обязанность лежала, при прибытіи Испанцевъ, на одномъ врномъ кацикъ, именемъ Тапіа.
Въ такомъ-то вид завоеватели и ихъ непосредственные преемники, которымъ были доступны вс источники для собранія подобныхъ свдній, представляютъ намъ домашній бытъ и образъ жизни Монтезумы. Можетъ-быть, картина эта написана слишкомъ-яркими красками, по это извинительно, если пріймемъ въ соображеніе ту склонность къ преувеличенію, которая свойственна людямъ, видвшимъ въ первый разъ зрлище, столь поразительное для воображенія,— столь новое и неожиданное. Я предпочелъ представить читателю ихъ описаніе во всхъ его подробностяхъ, хотя он могутъ показаться и неумстными и излишними, потому собственно, что оно составляетъ картину нравовъ, превосходившихъ почти до невроятія нравы прочихъ первобытныхъ племенъ Сверо-американскаго материка, по высокой степени образованности, которою они отличались. Въ-самомъ-дл, однакожь, неумстными ихъ считать нельзя, если подумаемъ о томъ, что въ этихъ подробностяхъ частной жизни народа мы имемъ средства для опредленія степени его образованности гораздо врнйшія тхъ, которыя мы можемъ извлечь изъ самыхъ точныхъ описаній его политическаго быта.
Разсматривая частную жизнь Ацтековъ, невольно вспоминаешь просвщеніе Востока, не то высшее умственное просвщеніе, которымъ ознаменовали себя Аравитяне и Персы, но то полу-просвщеніе, которымъ отличались, на-примръ, татарскія племена, у которыхъ искусство и даже наука сдлали успхи довольно-значительные, въ приложеніи ихъ къ вещественнымъ нуждамъ и къ чувственнымъ наслажденіямъ, но оставались въ пренебреженіи во всемъ, что касалось до высшихъ, боле благородныхъ выгодъ человчества. Одною изъ отличительныхъ чертъ, характеризующихъ необразованные народы, бываетъ ребяческая склонность къ пышности и великолпію, они принимаютъ наружный блескъ за существенность, суету за могущество, и окружаютъ себя пустыми и обременительными обрядами, придающими, по ихъ мннію, боле величества.
Но все это можно бы еще считать просвщеніемъ въ сравненіи съ грубостью нравовъ прежнихъ Ацтековъ. Такую перемну, безъ сомннія, надо приписать къ личному вліянію Монтезумы, въ которомъ, даже въ молодыхъ лтахъ, грубыя привычки воина умрялись кроткими нравами человка религіознаго. Въ-послдствіи, онъ еще боле удалился отъ воинскихъ занятій, и обхожденіе его отзывалось просвщеніемъ, съ нкоторою примсью изнженности, которой не было замтно въ воинственныхъ его предшественникахъ.
Въ его царствованіе, также, самое состояніе имперіи помогало подобной перемн. По раздробленіи тецкукскаго государства, посл смерти великаго Нецагуальпилли, ацтекская монархія осталась безъ соперника, и она вскор распространила свою исполинскую власть до отдаленнйшихъ предловъ Анагуака. Честолюбивое сердце Монтезумы возгордилось вновь пріобртенными богатствами и властію, и онъ выказалъ внутреннее чувство собственнаго достоинства, присвоивъ себ степень великолпія, до того времени невиданную. Онъ окружилъ себя таинственностію, которой не знали его предшественники, удалялся отъ взора простолюдиновъ, и ввелъ при своемъ двор этикетъ самый пышный и строгій. Онъ показывался народу только въ праздничныхъ, торжественныхъ случаяхъ, на-примръ, когда отправлялся въ великій храмъ, участвовать въ религіозныхъ обрядахъ. Своимъ обращеніемъ онъ заглушалъ самолюбіе своихъ сильнйшихъ васалловъ, въ особенности тхъ изъ нихъ, которые, имя свое пребываніе вдали отъ столицы, чувствовали себя почти независимыми отъ его власти. Налогами, которыми онъ обременялъ народъ, расточая ихъ потомъ на неумренные расходы по дворцовому хозяйству, онъ разсялъ всюду смена неудовольствія, а имперія, казалось, была на высшей степени благоденствія и славы, тогда какъ, въ сущности, дла ея были разстроены до послдней крайности.

II.
Рынокъ въ Мехики.— Великій Храмъ.— Внутреннія святилища.— Квартиры Испанцевъ.
1519.

Четыре дни прошли съ того времени, какъ Испанцы вступили въ Мехику. Какіе бы замыслы ни толпились въ душъ ихъ предводителя, но онъ чувствовалъ, что ему невозможно было ршиться на какой-нибудь планъ дйствія, покуда подробно не разсмотритъ столицу и не уврится, по собственному наблюденію, какими средствами онъ можетъ располагать. Въ-слдствіе этого, какъ было сказано въ конц предъидущей книги, онъ послалъ просить у Монтезумы разршенія постить великій теокалли и нкоторыя другія мста въ столиц.
Монархъ изъявилъ свое согласіе на его просьбу. Онъ даже ршился идти лично въ великій храмъ, чтобъ тамъ принять своихъ гостей,— и, можетъ-быть, для того, чтобъ оградить святыню отъ оскверненія. Какъ мы уже имли случаи замтить, ему былъ извстенъ образъ дйствія Испанцевъ въ подобныхъ случаяхъ во время ихъ похода. Собравъ свой небольшой отрядъ конницы и почти всю пхоту, Кортесъ выступилъ вслдъ за кациками, посланными отъ Монтезумы въ званіи проводниковъ. Они предложили ему провести его сперва къ большому рынку Тлателолько, въ западной части города.
Дорогою, Испанцы, какъ и при вход въ столицу, были поражены наружностью жителей, далеко превосходившихъ обитателей окрестныхъ странъ изящностію и богатствомъ своихъ одяній. Tilmalli, или плащъ, накидываемый на плечи, длался изъ бумажной ткани, боле или мене тонкой, смотря по состоянію носившаго, а широкій кушакъ, которымъ опоясывались, былъ часто богато вышитъ красивыми фигурами и украшался густою бахрамою. Погода становилась теперь прохладне, и Испанцы встрчали людей, одтыхъ въ плащи изъ мха, или изъ извстныхъ богатыхъ перяныхъ издлій, соединявшихъ въ себ дв выгоды: теплоту и красивость. Изъ шерсти кроликовъ и другихъ животныхъ, Мехиканцы также выпрядали тончайшую нить, выдлывая изъ нея нжную ткань, которая не линяла по окрашиваніи.
Здсь, какъ и въ прочихъ мстахъ, чрезъ которыя они проходили, женщины, казалось, пользовались тою же свободою, какъ и мужчины. Он носили нсколько юбокъ различной длины, украшенныхъ красивыми бахрамами, а сверху надвали иногда свободное широкое платье, опускавшееся до лодыжекъ. Ходили безъ покрывалъ, которыя, въ нкоторыхъ другихъ частяхъ Анагуака, употреблялись изъ алойной нити, или изъ вышеупомянутой тонкой шерстяной ткани. Ацтекскія жены ходили съ открытыми лицами, съ распущенными по плечамъ роскошными волосами, черными какъ крыло ворона, и черты ихъ, несмотря на смуглый, даже коричневый цвтъ и на печальное выраженіе, характеризующее національную физіономію, были большею частію пріятны и привлекательны.
Приблизившись къ tianguez, или большому рынку, Испанцы удивились множеству народа, стремящагося туда, но они еще боле изумились, когда, вступавъ на площадь, увидли несметныя толпы, которыя уже тамъ собрались, и обозрли размры ограды, величиною въ три раза больше знаменитой площади саламанкской. Тутъ были купцы со всхъ странъ, привезшіе съ собою произведенія и издлія, свойственныя ихъ почв, мастера золотыхъ длъ изъ Ацкопазалько, горшечники изъ Чолула, живописцы изъ Тецкуко, каменотсы изъ Тенахокапа, охотники изъ Хилотепека, рыболовы изъ Куитлагуака, овощники изъ теплыхъ странъ, торговцы изъ Каугтитлана съ цыновками и стульями, и садовники съ цвтами изъ Хочимилько, вс суетились, расхваливали, продавали и покупали товары.
Рынокъ былъ окруженъ широкою галереею, подъ сводами которой каждый товаръ имлъ свое опредленное мсто. Въ числ прочихъ предметовъ, Испанцы замтили множество бумажныхъ издлій, какъ то: одеждъ, шпалеръ, занавсъ, одялъ и тому подобнаго, и огромныя кучи тюковъ сырой бумаги. Ярко выкрашенныя и топкія ткани напомнили Кортесу alcayceria, или рынокъ шелковыхъ товаровъ въ Гренад. Въ мст, назначенномъ для мастеровъ золотыхъ длъ, покупатель находилъ разные предметы роскоши изъ благородныхъ металловъ, и любопытныя игрушки, подобныя тмъ, о которыхъ мы уже говорили въ другомъ мст, сдланныя въ подражаніе птицъ и рыбъ, съ чешуями и перьями поперемнно золотыми и серебряными, и у которыхъ головки и туловища были подвижныя. Эти бездлушки украшались иногда драгоцнными каменьями, и вся отдлка ихъ доказывала ребяческое искусство и терпніе, подобное безполезному трудолюбію китайскихъ ремесленниковъ.
Въ сосдней части рынка была выставлена на показъ глиняная посуда, отъ самой грубой до нжнйшей, тщательной отдлки деревянныя рзныя вазы, какъ лакированныя, такъ и золоченыя, страннаго, а иногда красиваго вида. Здсь продавались топоры, сдланные изъ мди съ нкоторою примсью олова, которые, при неимніи желза, довольно удовлетворительно соотвтствовали требуемой цли, какъ Испанцы въ-послдствіи узнали. Здсь воинъ могъ получить вс необходимыя принадлежности для своего ремесла. Шлемы, сдланные въ вид головъ разныхъ дикихъ зврей, съ оскаленными клыками и съ шерстію, стоящею дыбомъ, окрашенною яркимъ цвтомъ кошениля, escaupil, или стеганый кафтанъ изъ бумажной матеріи, богатыя перяныя кольчуги и оружіе всякаго рода: копья, стрлы съ мдными остріями, и широкій maguahcatl, мехиканскій мечъ, острый клинокъ котораго длался изъ итцтли. Тутъ были также бритвы и зеркала, сдланныя изъ того же твердаго, блестящаго ископаемаго, замнявшаго сталь у Ацтековъ. На площади были выстроены шалаша для цирюльниковъ, употреблявшихъ эти самыя братвы для бритья бородъ. Ибо Мехиканцы, вопреки общепринятымъ ложнымъ понятіямъ о жителяхъ новаго свта, имли бороды, хотя и не густыя. Другія лавки или шалаши были заняты аптекарями, продававшими москотильные товары, коренья и разныя врачебныя снадобья. Въ иныхъ мстахъ были выставлены блыя книги, для іероглифическаго картиннаго письма, сложенныя на подобіе веровъ и сдланныя изъ хлопчатой бумаги или изъ кожъ, а всего чаще изъ волоконъ алоэ, ацтекскаго папируса.
Въ иныхъ мстахъ, подъ аркадами, они видли звриныя шкуры сырыя и выдланныя, и различныя кожаныя вещи для домашняго употребленія. Тутъ продавались животныя и дикія и ручныя, а подл нихъ стояла иногда толпа невольниковъ, съ ошейниками, означавшими, что и они продавались,— зрлище, свойственное, къ-несчастію, не однимъ мехиканскимъ рынкамъ, хотя тамъ злополучная участь ихъ увеличивалась еще сознаніемъ того, что ихъ униженное существованіе можетъ во всякое время быть, принесено, по страшному приговору, въ жертву ацтекскимъ богамъ.
Тяжелые строительные матеріалы, какъ то известь, камень, лсъ, считались слишкомъ громоздкими и не складывались на площади, они потому лежали въ сосднихъ улицахъ, за набережныхъ каналовъ. Обременительно было бы исчислять вс различные предметы роскоши или необходимости, собранные со всхъ концовъ на этотъ обширный базаръ. Не могу, однакожь, не сказать нсколько словъ о выставк състныхъ припасовъ, составлявшей одну изъ замчательнйшихъ чертъ рынка, мясо всхъ родовъ, домашнія птицы, дичь изъ сосднихъ горъ, рыба изъ озеръ и ркъ, въ величайшемъ изобиліи прелестные плоды этихъ умренныхъ странъ, зелень, овощи и маисъ. Тамъ и сямъ привлекательный запахъ отъ разныхъ вкусныхъ яствъ искушали проходящихъ, тутъ были пирожное, хлбъ изъ кукурузы, пряники и разныя сласти. Подл нихъ продавались разные прохладительные и горячіе напитки, пнистый, ароматный chocolatl, распространяющій по воздуху прелестный ванильный запахъ, и упоительный pulque, перебродившій сокъ алоэ. Вс эти предметы и каждая лавка въ галере были украшены, или, лучше сказать, завалены цвтами, во вкус, подобномъ тому, который и нын господствуетъ на рынкахъ Новой-Мехики, но въ размрахъ несравненно большихъ. Цвты родятся какъ-будто произвольно въ-этомъ роскошномъ климатъ, гд земля, безъ помощи рукъ человка, всегда готова скрыть свою наготу модъ этой богатой и разнообразною одеждою природы.
Я избавлю читателя отъ повторенія всхъ подробностей, исчисляемыхъ изумленными Испанцами, занимательныхъ по тому собственно, что он доказываютъ механическое искусство и образованныя нужды, приличныя скоре просвщенному обществу, чмъ полудикому народу. Это было просвщеніе вещественное, которое ни тому, ни другому не свойственно. Очевидно, что Ацтеки достигли средняго состоянія, столько же возвышеннаго надъ состояніемъ грубыхъ племенъ новаго свта, сколько оно было ниже образованія просвщенныхъ обществъ стараго.
О числ народа, собиравшагося за рынк, писатели отзываются несогласно. Испанцы часто посщали это мсто, и ни одинъ изъ нихъ не насчитывалъ мене сорока тысячъ человкъ! Иные же гораздо больше. Не полагаясь слпо на исчисленія завоевателей, знаемъ за достоврное, что во время базарнаго дня, случавшагося чрезъ каждые пять дней, столица кипла пестрою толпою, стекавшеюся въ нее со всхъ сторонъ, не только изъ окрестностей, по изъ мстъ, отдаленныхъ на нсколько лигъ, народъ толпился на большихъ дорогахъ, и озеро покрывалось челноками, наполненными торговцами, которые отправлялись на великій рынокъ. Этотъ рынокъ походилъ на срочныя европейскія ярмарки среднихъ вковъ, когда по трудности сообщенія он служили великими центральными рынками для торговыхъ сношеній и производили на общество вліяніе самое важное и благодтельное.
Торговля происходила здсь частію мновая, но частію посредствомъ ходячей монеты, состоявшей изъ кусочковъ олова, заклейменнныхъ знакомъ, похожимъ на Т, изъ мшковъ какао, цнность которыхъ устанавливалась сообразно ихъ величин, и наконецъ, изъ перьевъ, наполненныхъ золотымъ пескомъ. Замчательно, что Мехиканцы не имли понятія о всахъ, а въ торговыхъ своихъ длахъ опредляли количество счетомъ и мрою.
Въ этомъ огромномъ сборищ царствовалъ совершенный порядокъ. По площади безпрерывно ходили чиновники, обязанные предупреждать споры, собирать подати, налагаемыя на различные предметы торговли, наблюдать, чтобъ никто не употреблялъ подложныхъ мръ и вообще не обманывалъ покупателей. Провинившихся они немедленно приводили въ судъ, расположенный на рынк же, гд засдали двнадцать судей, распоряжавшихъ самою полною, самою безотчетною властію. Строгость, съ которою они во многихъ случаяхъ преслдовали виновныхъ, доказываетъ, что они занимали должность немаловажную.
Весьма-естественно, что мехиканскій рынокъ былъ предметомъ, возбудившимъ не только любопытство, но и удивленіе Испанцевъ. Здсь они видли, какъ-бы сосредоточенные въ одинъ фокусъ, вс лучи просвщенія, раздленнаго по стран. Взгляду ихъ представлялись вс различныя доказательства мехиканскаго искусства, хозяйственной промышлености и многочисленныхъ и разнообразныхъ средствъ, которыми распоряжали туземцы. Видъ рынка заставилъ ихъ заключить высокое мнніе о важности этихъ средствъ, а также о торговой дятельности и объ общественной подчиненности, связавшихъ вс сословія народа, и удивленіе ихъ выразилось вполн въ подробныхъ, энергическихъ описаніяхъ.
Съ этого шумнаго зрлища, Испанцы направили свои шаги къ великому teocalli, лежавшему по сосдству отъ ихъ квартиръ. Я уже объяснялъ читателю, что это зданіе, вмст съ строеніями, принадлежавшими къ нему, покрывало все то обширное пространство земли, которое теперь занято соборомъ, частію рынка и нкоторыми изъ прилегающихъ къ нимъ улицъ. Мсто это имло то же самое назначеніе, вроятно, съ самаго основанія города. Настоящее зданіе, однакожь, было построено Агуитзотлемъ, ознаменовавшимъ освященіе его, въ 1486 году, тмъ кровавымъ жертвоприношеніемъ, о которомъ въ лтописяхъ сохранились такія неимоврныя преданія.
Оно стояло посреди обширной площади, окруженной каменною стною, вышиною около шести футъ, украшенною съ наружи барельефами, изображавшими змй, отъ-чего она и получила названіе coatepantli, или ‘стны змй’.— Змя была обыкновенный символъ въ священныхъ изваяніяхъ Анагуака, такъ какъ и Египта. Стна была четыреугольная, съ огромными зубчатыми воротами, выходившими на четыре главныя улицы города. Надъ каждыми воротами находился родъ арсенала, наполненнаго оружіемъ и воинскими снарядами, и если врить разсказамъ завоевателей, то по сосдству находились казармы, въ которыхъ помщались десять тысячь человкъ воиновъ, служившихъ въ род военной полиціи города и представлявшихъ императору врную опору на случай возмущенія или мятежа.
Teocalli состоялъ изъ крпкаго пирамидальнаго зданія, построеннаго изъ земли и булыжника, и выложеннаго тесанымъ камнемъ той самой легкой ноздреватой породы, которая, вроятно, употреблялась на постройку городскихъ зданій. Есть причина думать, что онъ былъ квадратный и что бока его были обращены на четыре главные компасные румбы. Онъ состоялъ изъ пяти этажей, расположенныхъ уступами, такъ-что каждый изъ нихъ былъ меньше размрами противъ того, надъ которымъ онъ былъ надстроенъ, таковъ былъ обыкновенный видъ ацтекскихъ teocalli, имвшихъ очевидное сходство съ нкоторыми изъ первобытныхъ пирамидальныхъ строеній стараго свта. Всходъ на него былъ по наружной лстниц, ведущей на узкую террасу или площадку, служившую основаніемъ второму этажу, и оттуда вторая лстница вела на подобную же площадку у основанія третьяго. По причин этого устройства, поститель не иначе могъ достичь вершины, какъ обойдя кругомъ всего зданія четыре раза. Это обстоятельство придавало много величественнаго религіознымъ обрядамъ, когда въ торжественномъ шествіи, жрецы, при звукахъ дикой музыки, шли мрными шагами кругомъ громадныхъ сторонъ пирамиды, подымаясь выше и выше къ вершин, въ виду несметныхъ жителей.
О размрахъ храма нельзя сказать ничего врнаго. Завоеватели судили по глазомру, и рдко принимали на себя трудъ измрить что-либо съ точностію. Онъ занималъ пространство, вроятно, не мене трехъ-сотъ квадратныхъ футъ въ основаніи, а такъ-какъ Испанцы сосчитали сто-четырнадцать ступеней, то онъ имлъ, вроятно, не мене ста футъ въ вышину..
По прибытіи на мсто, Кортесъ нашелъ предъ teocalli двухъ жрецовъ и нсколько кациковъ, которымъ было повелно отъ Монтезумы избавить гостя отъ труда всходить на вершину, и поднять его туда на плечахъ, такъ, какъ поднимали всегда императора. Но генералъ отказался отъ этой почести и предпочелъ взойдти самъ впереди своихъ людей. Достигнувъ вершины, увидли, что она образуетъ обширную площадь, вымощенную широкими плоскими камнями. Первый предметъ, попавшійся имъ въ глаза, былъ большой яшмовый камень, особенный видъ котораго доказывалъ, что на немъ раскладывались тла несчастныхъ, назначаемыхъ въ жертву. Выпуклая его поверхность, подымая грудь ихъ, способствовала жрецу къ удобнйшему исполненію своей адской обязанности — вынимать сердце. У противнаго конца площадки были дв башни или святилища, состоявшія изъ трехъ этажей, нижній изъ камня, а два верхнихъ изъ рзнаго дерева. Въ нижнемъ отдленіи находились истуканы боговъ, верхніе покои заключали въ себ утварь, употребляемую при священныхъ обрядахъ, и прахъ нкоторыхъ изъ ацтескихъ принцевъ, пожелавшихъ быть схороненными въ этомъ воздушномъ склеп. Предъ каждымъ святилищемъ стоялъ олтарь, и на немъ горлъ тотъ вчный огонь, погашеніе котораго предвщало имперіи столько же бдствій, сколько въ древнемъ Рим угрожало погашеніе огня, хранимаго весталками. Здсь также сохраняли огромный цилиндрическій барабанъ, сдланный изъ зминыхъ кожъ, въ который ударяли только въ важныхъ случаяхъ, при чемъ онъ издавалъ унылый звукъ, слышимый на разстояніи нсколькихъ миль, звукъ, неоднократно возвщавшій горе и бдствія Испанцамъ въ позднйшія времена.
Монтезума, въ сопровожденіи верховнаго жреца, выступилъ на встрчу къ Кортесу, когда тотъ взошелъ на площадку. ‘Ты усталъ, малинче’, сказалъ онъ ему, ‘взбираясь на нашъ великій храмъ’. Но Кортесъ съ благоразумнымъ хвастовствомъ уврялъ, что ‘Испанцы никогда не уставали!’ Взявъ его за руку, императоръ сталъ ему указывать на примчательнйшіе предметы, расположенные по сосдству. Храмъ, на которомъ они стояли, возвышаясь надъ всми прочими зданіями столицы, представлялъ точку зрнія самую возвышенную и центральную. Внизу передъ нимъ лежалъ городъ какъ на ладони, прорзанный улицами и каналами, перескавшимися подъ прямыми углами, плоскія крыши пестрли цвтами. Каждая часть его, казалось, кипла дятельностію и движеніемъ, по каналамъ неслись безчисленные челноки, на улицахъ толпился народъ въ красныхъ живописныхъ одеждахъ, съ рынка, только-что ими оставленнаго, до нихъ достигалъ неясный говоръ многихъ звуковъ и голосовъ. Отсюда они могли видть симметрическое расположеніе города, главныя улицы котораго, казалось, исходили отъ четырехъ ворогъ coatepanli, и соединялись съ большими дорогами, составлявшими главные входы къ столиц. Они замтили это правильное и красивое расположеніе во многихъ изъ второстепенныхъ городовъ, гд большія дороги направлялись къ великому teocalli, или собору, какъ-бы въ общій Фокусъ. Они замтили также, что столица была не что иное, какъ островъ, омываемый со всхъ сторонъ соляными волнами Тецкука. Вдали виднлись свтлыя пресныя воды Чалко, а за ними широкое пространство, покрываемое полями и волновавшимися лсами, кое-гд надъ вершинами деревъ высились, или увнчивали вершины отдаленныхъ горъ, блестящія стны храмовъ. Этотъ видъ простирался непрерывною линіею до самой подошвы кругообразной цпи горъ, снжные хребты которыхъ горли огнемъ подъ утренними лучами солнца, между-тмъ, какъ пары, клубившіеся длинными черными кольцами надъ сдою вершиною Понокатепетля, вщали о присутствіи истребительной стихіи въ ндрахъ прелестной долины.
Исполненный восхищенія при вид такого величественнаго, торжественнаго зрлища, Кортесъ, обратился къ императору, владык этого цвтущаго края, и въ пламенныхъ словахъ выразилъ свои чувства. Мысли его, однакожь, вскор приняли другое направленіе, обратясь къ отцу Ольмеду, стоявшему возл него, онъ замтили, ему, что площадка представляла самое приличное мсто для христіанскаго креста, лишь бы только Монтезума позволилъ воздвигнуть его тутъ. Но осторожный духовникъ, съ благоразуміемъ, которое, въ подобныхъ случаяхъ, казалось, совершенно покидало Кортеса, напомнилъ ему, что просьба такого рода была бы чрезычайно неумстна при теперешнихъ обстоятельствахъ, потому-что индійскій монархъ не изъявилъ покуда никакого расположенія въ пользу христіанства.
Кортесъ попросилъ потомъ у Монтезумы позволенія войдти въ святилища и посмотрть его боговъ, на что императоръ, посл краткаго совщанія съ жрецами, согласился, и ввелъ Испанцевъ въ зданіе. Они очутились въ обширномъ поко, котораго выштукагуренныя стны были украшены барельефами, изображавшими, быть-можетъ, мехиканскій календарь, или религіозные обряды. У одного конца залы находилось углубленіе съ рзною крышею изъ богато-вызолоченнаго дерева. Въ этомъ святилищ, предъ алтаремъ, стоялъ исполинскаго роста истуканъ, изображавшій ацтекское божество-хранителя, Гуитцилопочли, или бога войны. Страшно-искаженныя черты его лица имли символическое значеніе. Въ правой рук онъ держалъ лукъ, а въ лвой пукъ золотыхъ стрлъ, которыя, по мистическому преданію, находились въ тсной связи съ побдами народа. Вокругъ его поясницы обвивалась огромная змя изъ жемчуга и драгоцнныхъ камней, и вся его особа была унизана такими же богатыми камнями. Лвая нога была покрыта нжными перьями колибри, и, что довольно странно, — эта птица давала свое имя страшному божеству. Самое поразительное изъ всхъ украшеній состояло изъ цпи золотыхъ и серебряныхъ сердецъ, расположенныхъ поперемнно, и висвшей кругомъ шеи, какъ эмблема того жертвоприношенія, которое было ему наиболе пріятно. Несомнннымъ свидтельствомъ этого служили три дымившіяся и почти еще трепетавшія человческія сердца, которыя лежали предъ нимъ на алтар, какъ-будто только-что вырванныя изъ жертвъ.
Сосднее святилище было посвящено божеству болй кроткому, именно Тецкатлипока, первому, по воздаваемымъ почестямъ, посл того незримаго Существа, которому не ставили истукановъ и не воздвигало храмовъ. Тецкатлипока создалъ вселенную и заботился о ней неусыпно. Онъ изображался въ вид юноши, и истуканъ его, изъ полированнаго чернаго камня, былъ богато убранъ золотыми украшеніями, между прочими его эмблемами замчательнйшей) былъ золотой щитъ, въ зеркальной поверхности котораго онъ видлъ вс дла людей. Этому божеству, однакожь, отдавались иногда почести, неуступавшія въ жестокости тмъ кровавымъ жертвамъ, которыя приносили его плотоядному брату, ибо на его алтар, въ золотомъ блюдц, лежали три окровавленныя сердца.
Стны обоихъ святилищъ были запятнаны человческою кровью. ‘Зловоніе здсь’, восклицаетъ Діасъ, ‘было нестерпиме, чмъ въ бойняхъ Кастиліи!’. И жрецы, мелькавшіе безпрестанно мимо въ окровавленныхъ ризахъ темнаго цвта, съ лицами, исполненными неистовства, казались Испанцамъ служителями ада!
Они съ радостью вырвались изъ этой нечистой храмины на свжій воздухъ, и Кортесъ, обратившись къ Монтезум, сказалъ съ улыбкою: ‘Мн непонятно, что такой великій и мудрый государь, каковъ ты, можетъ вровать въ подобныхъ нечистыхъ духовъ, каковы эти истуканы, представители діавола! Если бы ты только позволилъ намъ воздвигнуть здсь знаменіе истиннаго креста и въ святилища поставить образа Пресвятой Двы и ея Сына, ты бы скоро увидлъ, какъ предъ ними затмится блескъ твоихъ лжебоговъ!’
Монтезума до крайности оскорбился этими словами. ‘Эти боги’, отвчалъ онъ, ‘водя Ацтековъ къ побдамъ съ того самаго времени, какъ этотъ народъ существуетъ, — эти боги даруютъ намъ, въ свое время, жатву и плоды земные. Если бы я могъ думать, что ты ихъ такъ дерзко оскорбишь, я бы тебя не впустилъ въ ихъ присутствіе’.
Выразивъ свое сожалніе о томъ, что оскорбилъ императора, Кортесъ простился съ нимъ. Монтезума остался въ храм, говоря, что ему должно, если возможно, очиститься отъ преступленія, въ которомъ онъ виновенъ тмъ, что допустилъ иноземцамъ ругаться надъ святынею.
Спустившись во дворъ, Испанцы внимательно осмотрли вс прочія зданія, находящіяся внутри ограды. Площадь была вымощена гладкими каменьями, до того выполированными, что лошади съ трудомъ могли устоять на ногахъ. Тутъ было нсколько другихъ гораздо меньшихъ теокалли, выстроенныхъ на подобіе главнаго и посвященныхъ различнымъ ацтекскимъ божествамъ. На ихъ вершинахъ находились неугасаемые огни, которые, вмст съ огнями, горвшими на другихъ храмахъ въ прочихъ частяхъ столицы, освщали улицы яркимъ блескомъ въ ночное время.
Между прочими теокалли, внутри ограды, былъ одинъ, посвященный Кветцалькоатлю, круглаго вида, со входомъ на подобіе драконовой пасти, наполненной острыми, окрававленными клыками. Когда Испанцы взглянули украдкою въ горло этому страшному чудовищу, они увидли тамъ собраніе орудій, служившихъ при жертвоприношеніяхъ, и другія мерзости, свидтельствовавшія о страшныхъ длахъ. Смлыя сердца ихъ содрогнулись при этомъ зрлищ и они дали этому мсту довольно приличное названіе ‘Ада’.
Кстати здсь упомянуть еще объ одномъ строеніи, вполн объяснявшемъ зврскіе обряды ихъ вры. Оно состояло изъ пирамидальнаго холма или кургана, на широкой вершин котораго находилась сложная постройка изъ лса, а на ней огромное множество человческихъ череповъ, принадлежавшихъ несчастнымъ, по-большой-части военно-плннымъ, погибшимъ на проклятомъ жертвенник. Одинъ изъ воиновъ Кортеса сосчиталъ число этихъ страшныхъ трофеевъ, и уврялъ, будто ихъ было до ста-тридцати-шести тысячь! Число едва-ли, вроятное, если бы старый свтъ не представлялъ образцовъ подобнаго же рода въ пирамидальныхъ Голгоахъ, ознаменовавшихъ торжества Тамерлана.
Внутри ограды находились длинные ряды строеній, назначаемыхъ для жилья жрецамъ и другимъ лицамъ, занимавшимся исполненіемъ священныхъ обрядовъ. Число ихъ простиралось, говорятъ, до нсколькихъ тысячь. Здсь также помщались главныя заведенія для воспитанія юношества обоего пола, принадлежавшаго преимущественно къ высшимъ и богатйшимъ сословіямъ. Двушекъ обучали, какъ и въ древнемъ Египт, пожилыя женщины, исполнявшія въ храмахъ обязанности жрицъ. Испанцы увряютъ, что эти заведенія славились чистотою нравовъ учащихся, и строгимъ надзоромъ за ними воспитателей. Главное занятіе воспитанниковъ состояло, какъ бываетъ вообще въ языческихъ монашескихъ заведеніяхъ, въ строгомъ исполненіи обременительныхъ религіозныхъ обрядовъ. Наставники передавали мальчикамъ вс т скудныя познанія, которыми они владли сами, а двушекъ посвящали въ таинства вышиванья и тканья для украшенія храмовъ. Достигнувъ извстнаго возраста, иные изъ нихъ вступали въ свтъ и обращались къ тмъ обязанностямъ и занятіямъ, которыя были приличне ихъ званію, иныя же оставались постоянно при храмахъ.
Площадь была усяна разнообразными зданіями. Тутъ были магазины, наполненные обильными хлбными произведеніями храмовыхъ земель и приношеніями правоврныхъ. Одно большое зданіе назначалось для помщенія важныхъ странниковъ, приходившихъ на поклоненіе къ великому теокалли. Ограду украшали сады, осняли вковыя деревья и прохлаждали Фонтаны и цистерны, снабжаемыя водою изъ обильныхъ потоковъ Чапольтепека. Такимъ-образомъ, это небольшое общество имло у себя все нужное для своего содержанія и для храмослуженія.
Это мсто само-по-себ составляло малый міръ, — столицу внутри столицы, и занимало, по словамъ Кортеса, пространство земли, на которомъ могли бы помститься пятьсотъ домовъ. Въ этомъ ограниченномъ пространств оно являло крайнюю степень варварства, нсколько умряемаго какою-то образованностію, свойственною однимъ только Ацтекамъ. Грубые завоеватели замтили лишь первое. Въ странныхъ, символическихъ чертахъ боговъ, они признавали точное изображеніе сатаны, а въ обрядахъ и пустомъ церемоніал, въ скромномъ поведеніи воспитывавшихся и въ неусыпномъ попеченіи о нихъ наставниковъ, они видли, сти которыми онъ обольщаетъ своихъ несчастныхъ жертвъ. Не прошло и полстолтія посл этого времени, какъ потомки этихъ самыхъ Испанцевъ открыли въ таинствахъ ацтекскаго богослуженія черты, правда, искаженныя и затмившіяся, еврейскаго и христіанскаго откровеній. Такъ противоположны были заключенія, выведенныя грубымъ воиномъ и ученымъ. Философъ, чуждый суеврія, не безъ причины станетъ удивляться этимъ двумъ страннымъ мнніямъ.
Зрлище индійскихъ мерзостей пробудило, кажется, въ сердцахъ Испанцевъ живйшее чувство къ ихъ собственной вр, потому-что, за другой день, они испросили у Монтезумы позволенія обратить одну изъ залъ ихъ жилища въ часовню, чтобы въ ней исправлять обряды своей церкви. Монархъ, въ груди котораго чувства негодованія были, кажется, не долговчны, охотно склонился на ихъ просьбу, и прислалъ имъ на помощь нсколько человкъ своихъ ремесленниковъ.
Во время работы, нкоторые изъ Испанцевъ замтили дверь, какъ-бы недавно задланною. Носился всюду слухъ, будто-бы въ этомъ древнемъ дворц Монтезума до-сихъ-поръ хранитъ сокровища своего отца, Аяхакатля. Испанцы, знавшіе объ этомъ обстоятельств, не сочли постыднымъ сбить штукатуру для удовлетворенія своего любопытства, какъ они ожидали, подъ нею скрывалась дверь. Проломивъ дверь, они убдились въ истин слышаннаго ими. Они увидли большую залу, наполненную богатыми и прекрасными матеріями, разными любопытными предметами искусства, золотомъ и серебромъ, рудою въ слиткахъ, и множествомъ драгоцнныхъ камней. Это было собственная казна Монтезумы, — приношенія, можетъ-быть, отъ подвластныхъ ему городовъ’, и принадлежала нкогда его отцу. ‘Я былъ тогда молодымъ человкомъ,’ говоритъ Діасъ, которому, въ числ другихъ, удалось обозрть эти сокровищ, ‘и мн показалось, будтобы вс богатства вселенной находились въ той комнат’. Несмотря на восторгъ Испанцевъ при открытіи этого сокровища: они, кажется, не чувствовали себя еще въ прав присвоить ихъ себ. И Кортесъ, приказавъ снова задлать дверь, веллъ своимъ людямъ молчать объ этомъ обстоятельств, не, желая, чтобы до ушей Монтезумы дошла молва объ открытіи, сдланномъ его гостями.
Въ три дня часовня была окончательно готова, и христіане были счастливы тмъ, что могутъ теперь поклоняться Богу во храм, принадлежащемъ имъ самимъ, и находящемся подъ покровительствомъ святаго креста и Пречистой Двы. Отцы Ольвіедо и Діасъ отслужили молебенъ въ присутствіи всей арміи, выслушавшей ее съ примрнымъ благовніемъ, къ чему они были движимы, во-первыхъ, чувствомъ приличія, во-вторыхъ, желаніемъ произвести своимъ поведеніемъ благодтельное впечатлніе на умы грубыхъ язычниковъ, посреди которыхъ они находились.

III.
Безпокойство Кортеса. Монтезума лишенъ свободы. Какъ съ нимъ поступаютъ Испанцы. Они казнятъ его сановниковъ. Монтезума въ оковахъ. Размышленія.
1519.

Испанцы уже прожили теперь недлю въ Мехик. Въ-теченіи этого времени, обращеніе императора съ ними было самое дружеское. Въ душ своей, однакожь, Кортесъ былъ не спокоенъ. Онъ чувствовалъ, что благосклонное расположеніе императора можетъ измниться отъ тысячи непредвиднныхъ причинъ. Содержаніе такого множества людей можетъ весьма-естественно показаться ему слишкомъ обременительнымъ для его казны. Жители столицы могутъ быть недовольны пребываніемъ такого значительнаго вооруженнаго отряда въ ихъ стнахъ. Неудовольствія могутъ возникнуть между воинами и гражданами. Да и едва было возможно, безъ дятельнаго занятія, удержать въ повиновеніи рать столь грубую и буйную, каковы были Испанцы. Онъ еще боле опасался на счетъ Тласкаланцевъ, племени и безъ того свирпаго, а теперь находящагося въ ежедневныхъ сношеніяхъ съ народомъ, который его ненавидлъ и презиралъ. Между союзниками уже носились слухи, основательные либо нтъ, будто бы Мехиканцы ропщутъ и грозятъ поднять мосты.
Къ-тому же, еслибы даже квартира Испанцевъ осталась неприкосновенною, то все же они не были бы ближе къ достиженію главной цли своего предпріятія. Все же Кортесъ не овладлъ еще столицею, безъ чего онъ не могъ надяться совершить предполагаемое имъ покореніе здшняго края, и, не сегодня, такъ завтра, онъ могъ получить извстія о томъ, что испанская корона, или, чего онъ еще боле опасался, губернаторъ острова Кубы прислалъ противъ него войско, превосходящее его отрядъ силами, для исторженія изъ его рукъ завоеванія, имъ не окончательно совершеннаго. Встревоженный этими размышленіями, онъ ршился освободить себя отъ всхъ затрудненій однимъ смлымъ ударомъ. Но, предварительно, онъ представилъ обстоятельства своего положенія на судъ совта, составленнаго изъ тхъ офицеровъ, на врность которыхъ онъ наиболе полагался, желая сложить на нихъ часть отвтственности, и полагая, вроятно, что они пріймутъ еще живйшее участіе въ исполненіи его намреній, видя въ нихъ послдствія своихъ собственныхъ соображеній.
Генералъ въ короткихъ словахъ изложилъ обстоятельства своего затруднительнаго положенія. Мннія совта были раздлены. Вс признавали необходимость немедленнаго принятія ршительныхъ мръ. Одна сторона совтовала удалиться тайно изъ столицы, и уйдти за большія плотины, пока еще жители не препятствуютъ ихъ отступленію. Другая предлагала сдлать тоже, но съ согласія императора, осыпавшаго ихъ столькими знаками своего благосклоннаго расположенія. Но об эти мры казались одинаково неблагоразумными. Отступленіе ихъ, совершенное при такихъ обстоятельствахъ и съ такою поспшностію, походило бы уже слишкомъ на бгство. Оно показалось бы слдствіемъ неувренности въ собственныхъ своихъ силахъ, а все, что съ ихъ стороны могло казаться робостью, послужило бы къ ободренію Мехиканцевъ, и навлекло бы на нихъ презрніе союзниковъ, которые, вроятно, пріймутъ тогда участіе въ общемъ ропот противъ нихъ.
Что касалось до Монтезумы, то могли ли они положиться на принца, бывшаго еще недавно ихъ непріятелемъ, и который, если онъ теперь измнился въ своемъ обращеніи съ ними, то, вроятно, былъ побуждаемъ къ тому страхомъ, а не истиннымъ расположеніемъ къ нимъ?
Еслибы даже имъ удалось достичь морскаго берега, то положеніе ихъ все же будетъ незавидно. Это значило бы уже прямо сознаться предъ свтомъ, что вс ихъ высокомрныя предположенія были однимъ пустымъ хвастовствомъ. Только при удачномъ окончаніи своего предпріятія могли они надяться на благосклонность своего государя, и на прощеніе за своевольные поступки. Они, собственно, только открыли Мехику, отступать теперь значило уступить другому завоеваніе, а вмст съ тмъ и плоды завоеванія.— Короче сказать, оставаться на мст или отступать казалось одинаково опаснымъ.
При этомъ недоумніи, въ душ Кортеса возродилась такая мысль, которая могла только прійдти на умъ человку самому отважному, при обстоятельствахъ самыхъ отчаянныхъ. Она заключилась въ слдующемъ: идти во дворецъ, и, ласковыми убжденіями, а въ случа нужды и вооруженною рукою, склонить Монтезуму перейдти въ испанскія квартиры, — во всякомъ же случа, завладть его особою. Имя подобный залогъ въ своихъ рукахъ, Испанцамъ нечего будетъ опасаться нападенія со стороны Мехиканцевъ, которые, конечно, не захотятъ насильственными мрами подвергнуть своего государя опасности. Если же Монтезума добровольно согласится прійдти въ ихъ квартиры, то подданные его не будутъ имть предлога къ начатію непріязненныхъ дйствій, а покуда императоръ останется у Испанцевъ, имъ будетъ легко предоставляя ему вс наружные признаки власти, управлять государствомъ подъ его именемъ, докол ими не будутъ приняты вс мры для своего обезопасенія и для успха своего предпріятія.
Кортесъ вскор придумалъ благовидный поводъ для оправданія оскорбленія, которое онъ готовился нанести гостепріимному монарху, люди обыкновенно ищутъ за самые наглые свои поступки завсы благопристойности. Вотъ, въ чемъ заключался предлогъ, найденный завоевателемъ: при своемъ отправленіи къ столиц, онъ оставилъ въ Вера-Круц гарнизонъ изъ ста пятидесяти человкъ, подъ начальствомъ надежнаго Офицера, называвшагося Хуанъ де-Эскаланте. Спустя короткое время посл отбытія Кортеса, Эскаланте получилъ отъ индійскаго князька Каупопока, управлявшаго страною, лежавшею къ сверу отъ испанской колоніи, извщеніе о томъ, что онъ желаетъ имть съ нимъ личное свиданіе, при которомъ вступитъ въ подданство испанской короны. Онъ просилъ прислать къ нему четырехъ блыхъ для защиты его противъ нкоторыхъ непріязненныхъ племенъ, чрезъ владнія которыхъ ему слдовало проходить. Эта просьба не возбудила подозрнія въ Эскаланте, люди были отправлены, и по прибытіи ихъ двое умерщвлены коварнымъ Ацтекомъ. Остальнымъ двумъ удалось возвратиться въ гарнизонъ.
Жаждая мщенія заставила Эскаланте идти противъ кацика съ пятидесятью человками своихъ, и нсколькими тысячами индійскихъ союзниковъ. Произошло упорное сраженіе. Союзники обратились въ бгство. Горсть Испанцевъ съ твердостію выдержала нападеніе Мехиканцевъ, и съ помощію своего огнестрльнаго оружія и покровительства Пресвятой Двы успли одержать побду надъ врагомъ. Торжество обошлось имъ недешево: легло семь или восемь человкъ христіянъ, въ числ которыхъ былъ и храбрый Эскаланте, умершій отъ своихъ ранъ вскор по возвращеніи въ крпость. По увренію Индійцевъ, взятыхъ въ плнъ въ этомъ сраженіи, всему длу былъ причиною Монтезума.
Индійцамъ достался въ плнъ одинъ изъ Испанцевъ, онъ скоро погибъ отъ своихъ ранъ, и они, отрзавъ ему голову, послали ее къ ацтекскому императору. Мохнатая голова была необыкновенной величины, и Монтезума, разсматривая грозныя черты, искаженныя мучительною смертію, казалось, читалъ въ нихъ предсказаніе о близкой гибели своего дома. Содрогнувшись, онъ отвернулся отъ страшнаго зрлища и приказалъ вынести голову изъ столицы, не принося ея на жертву богамъ.
Хотя Кортесъ еще въ Чолул получилъ извстіе объ этомъ несчастій, однако онъ скрылъ его, или, по-крайней-мр, поврилъ немногимъ изъ своихъ надежнйшихъ офицеровъ, боясь, чтобы оно не произвело дурнаго дйствія на умы отряда.
Люди, призванные Кортесомъ въ совтъ, не уступали своему начальнику въ отваг. Смлый, рыцарскій духъ ихъ, казалось, искалъ опасности. Если между ними и находились немногіе, мене предпріимчивые, то ихъ возраженія были отстранены большинствомъ голосовъ первыхъ, разсудившихъ, вроятно, что для излеченія отчаянной болзни нужны отчаянныя средства.
Во всю ту ночь слышали, какъ Кортесъ ходилъ взадъ и впередъ по своей комнат, подобно человку, удрученному тяжкою мыслью, или взволнованному сильнымъ душевнымъ безпокойствомъ. Можетъ-быть, онъ обдумывалъ, какъ бы лучше привести въ исполненіе свое смлое предположеніе. На другое утро, воины по обыкновенію слушали молебенъ, и отецъ Ольмедо благословилъ ихъ на опасное предпріятіе.
Попросивъ аудіенцію, которую Монтезума охотно согласился дать, генералъ сдлалъ необходимыя распоряженія для успха предпріятія. Главная часть его войска выстроилась за двор, а по дорогамъ, ведшимъ ко дворцу, онъ разставилъ значительный отрядъ, чтобы народъ не попытался освободить своего монарха. Сверхъ-того, онъ отдалъ приказаніе, чтобъ во время переговора съ Монтезумою двадцать пять или тридцать человкъ пришли во дворецъ, будто бы невзначай, по три и по четыре вмст. Онъ избралъ себ въ товарищи пять человкъ, на отвагу и хладнокровіе которыхъ могъ положиться, имена этихъ людей, знаменитыхъ въ лтописяхъ завоеванія, были, Педро де-Альварадо, Гонзало де-Сандоваль, Франциско де-Лухо, Веласкезъ де-Леонъ, и Алонзо де-Авила. Вс они, такъ-какъ и простые воины, были одты съ головы до ногъ въ латахъ, обстоятельство слишкомъ-обыкновенное и не возбудившее подозрнія Мехиканцевъ.
Императоръ принялъ ихъ весьма-ласково, и вступилъ, посредствомъ своихъ переводчиковъ, въ шутливый разговоръ съ Испанцами, выказывая, между-тамъ, свою природную щедрость подарками золотыхъ вещей и драгоцнныхъ камней. Онъ сдлалъ генералу особенную честь, предложивъ ему одну изъ своихъ дочерей въ жены, честь, отъ которой Кортесъ почтительно уклонился подъ тмъ предлогомъ, что у него въ Куб была уже одна жена, и что по его вр многоженство воспрещалось.
Замтивъ, что достаточное число воиновъ собралось, Кортесъ вдругъ оставилъ шутливый тонъ, и, принявъ суровый видъ, разсказалъ Монтезум объ измнническихъ поступкахъ, приписываемыхъ ему въ tierra caliente. Императоръ, выслушавъ его съ удивленіемъ, не призналъ справедливости обвиненія, выдуманнаго, говорилъ онъ, кмъ-нибудь изъ его враговъ. Кортесъ уврялъ, что онъ вполн увренъ въ истин словъ, но, для лучшаго доказательства его невинности, предлагалъ послать за Каупопокою и соучастниками, и допросивъ, поступить съ ними по справедливости. Монтезума не сдлалъ никакого возраженія, и, снявъ съ руки царскій перстень, съ изображеніемъ бога войны, вручилъ его одному изъ своихъ вельможъ, повлвъ показать его ацтекскому правителю, и потребовать его немедленнаго прибытія въ столицу, въ сопровожденіи всхъ тхъ, которые были сопричастны убійству Испанцевъ. Въ случа неповиновенія съ его стороны, Монтезума предоставлялъ сановнику право требовать помощи отъ сосднихъ городовъ.
Когда посланный отправился, Кортесъ сталъ уврять императора, что готовность, съ которою онъ согласился на просьбу, убждаетъ его въ ложности обвиненія. Надо, однакожь, чтобъ и государь его раздлялъ это мнніе. Къ этому ничто не можетъ такъ способствовать, какъ перездъ Монтезумы во дворецъ, занимаемый Испанцами, впредь до прибытія Каупопоки, когда дло можетъ быть вполн изслдовано. Подобнымъ снисхожденіемъ онъ докажетъ личное расположеніе къ Испанцамъ, вовсе несовмстное съ подлымъ поступкомъ, приписываемымъ ему, и совершенно освободится отъ всякаго подозрнія.
Монтезума выслушалъ это предложеніе и слабые доводы, которыми Кортесъ смягчалъ его, съ выраженіемъ глубочайшаго удивленія. Онъ поблднлъ какъ смерть, но вдругъ лицо его заалло отъ негодованія, и съ гордостью оскорбленнаго величества, онъ воскликнулъ: ‘слыхано ли когда, чтобъ великій монархъ, подобный мн, добровольно покинулъ свой собственный дворецъ, и отдался въ плнъ чужеземцамъ!’
Кортесъ уврялъ его, что онъ пойдетъ съ ними не въ качеств плнника, что отъ Испанцевъ онъ испытаетъ самое почтительное обхожденіе, будетъ окруженъ своими домашними, и по прежнему будетъ имть сношенія съ своимъ народомъ. Однимъ словомъ, что измнится только мсто его жилища, онъ перейдетъ изъ одного дворца въ другой,— обстоятельство, случающееся съ нимъ безпрестанно. Но все было тщетно. ‘Еслибъ я самъ могъ ршиться на подобное униженіе’, говорилъ онъ: ‘то мои подданные никогда на это не согласятся!’ Въ отвтъ на дальнйшія неотступныя требованія Кортеса, онъ предлагалъ отдать Испанцамъ по одному изъ своихъ сыновей и одну дочь, въ вид заложниковъ, чтобъ только избавиться отъ подобнаго посрамленія.
Два часа прошли въ безплодныхъ переговорахъ, когда, наконецъ, пылкій Веласкезъ де-Леонъ, вышедъ изъ терпнія и чувствуя, что покушеніе, если и не самый поступокъ, долженъ погубить ихъ всхъ, вскричалъ: ‘что тратить слова на этого варвара! Теперь колебаться поздно. Схватимъ его, и если онъ станетъ сопротивляться, вонзимъ ему паши мечи въ сердце!’ Свирпый голосъ и грозныя тлодвиженія, которыми сопровождалась эта рчь, устрашили монарха, и онъ спросилъ у Марины, что говорилъ сердитый Испанецъ. Переводчица со всевозможною кротостью передала ему значеніе этихъ словъ, умоляя его ‘сопровождать блыхъ на ихъ квартиры, гд съ нимъ будетъ поступлено почтительно и человколюбиво, между-тмъ, какъ отказомъ онъ навлечетъ на себя насиліе, а можетъ-быть и смерть.’ Марина, вроятно, высказывала своему государю свое собственное мнніе, и никто не имлъ большей причины знать истину, какъ она.
Это послднее воззваніе поколебало ршимость Монтезумы. Напрасно несчастный монархъ оглядывался, ища за чьемъ-нибудь лиц выраженія состраданія. Глядя на грозныя лица и на воинственный видъ Испанцевъ, онъ чувствовалъ, что часъ его насталъ, и съ голосомъ, дрожащимъ отъ душевнаго волненія, онъ объявилъ свое согласіе сопровождать чужеземцевъ, — покинуть свой дворецъ, куда онъ не долженъ возвращаться боле. Будь въ немъ духъ перваго Монтезумы, онъ бы созвалъ тлохранителей и пролилъ бы свою кровь на порог дворца скоре, чмъ согласился бы покинуть его опозореннымъ плнникомъ. Но мужество его оставило и онъ покорился обстоятельствамъ. Онъ чувствовалъ себя орудіемъ неумолимой судьбы!
Лишь-только Монтезума изъявилъ свое согласіе, Кортесъ приказалъ подать царскія носилки. Дворяне, носившіе и сопровождавшіе ихъ, едва могли поврить своимъ ушамъ, когда услышали о намреніи своего повелителя.— Вся гордость Монтезумы теперь явилась къ нему на помощь, и отправляясь, противъ желанія, онъ предпочелъ придать своему плну видъ добровольнаго согласія. Когда царскій поздъ, съ поникшими головами и унылыми лицами, явился на улиц, сопровождаемый Испанцами, народъ сталъ собираться толпами, и между нимъ пошелъ говоръ, будто бы императора увозятъ силою въ квартиры блыхъ. Произошелъ бы непремнно безпорядокъ, если бы не вступился самъ Монтезума, который, повелвъ народу разойдтись, уврилъ его, что онъ отправляется добровольно въ гости къ своимъ пріятелямъ, этимъ онъ исполнилъ мру своего собственнаго уничиженія и лишилъ своихъ подданныхъ единственнаго предлога къ возстанію. По прибытіи на испанскія квартиры, онъ выслалъ своихъ вельможъ къ народу съ такими же увреніями, и снова повеллъ разойдтись но домамъ.
Испанцы приняли его со всми наружными знаками глубочайшаго почтенія и предоставили ему избрать для своего жилья т покои, которые ему наиболе поправятся. Комнаты были немедленно убраны тонкими бумажными шпалерами, перяными издліями и всми причудами индійскаго обойнаго искуства. Съ нимъ находились вс т домашніе, которыхъ ему было угодно имть при своей особь, его жены и пажи, и въ убранств стола соблюдалась обыкновенная роскошь и пышность. Здсь, какъ и въ своемъ дворц, онъ давалъ аудіенціи подданнымъ, нын допускаемымъ къ нему, правда, не въ большомъ числ, подъ предлогомъ соблюденія большаго порядка и благопристойности. Сами Испанцы изъявляли ему нижайшее уваженіе. Никто изъ нихъ, даже генералъ самъ, не входилъ въ его присутствіе не скинувъ шлема и не отдавъ ему почести, приличной сану, и ни одинъ не позволялъ себ садиться при немъ, не получивъ предварительно отъ него приглашенія на это.
При всемъ этомъ притворномъ почтеніи со стороны Испанцевъ, одно обстоятельство слишкомъ-ясно доказывало народу, что ихъ монархъ былъ дйствительно въ неволи. Какъ у передняго, такъ и у задняго выхода дворца стояла всегда стража, состоявшая изъ шестидесяти человкъ на каждомъ посту. По двадцати человкъ изъ этого числа занимали караулъ днемъ и ночью, сохраняя самый бдительный надзоръ. Другой отрядъ, подъ начальствомъ Веласкеза де-Леонъ, стоялъ въ царской пріемной. За малйшее отступленіе отъ обязанности или нерадніе, Кортесъ взъискивалъ съ часовыхъ съ примрною строгостію. Онъ чувствовалъ, что, впрочемъ, чувствовали и вс его подчиненные, что съ бгствомъ императора они вс должны погибнуть. Эта безпрерывная бдительность, однакожь, изнуряла ихъ до крайности. ‘Лучше бы погибнуть этому псу Монтезум’, вскричалъ однажды одинъ изъ воиновъ, ‘чмъ намъ тратить свои послднія силы въ подобныхъ трудахъ’. Эти слова были произнесены въ присутствіи Монтезумы, понявшаго отчасти ихъ значеніе, и провинившійся былъ строго наказанъ но приказанію генерала. Подобные примры неуваженія къ особ монарха были, впрочемъ, весьма-рдки, тмъ боле, что Монтезума, находя удовольствіе, будто бы, въ бесд своихъ тюремщиковъ, и никогда не пропуская безъ награды малйшей услуги или вниманія, оказываемой ему хоть бы послднимъ изъ воиновъ, внушилъ Испанцамъ любезностію своего обхожденія, самую сильную привязанность, какую они только могли чувствовать къ язычнику.
Дла оставались въ подобномъ положеніи до прибытія въ столицу Каупопока, въ сопровожденіи сына и пятнадцати ацтекскихъ князей. Онъ совершилъ весь путь на носилкахъ, какъ и было прилично его знатному сану. Являясь въ присутствіе Монтезумы, онъ накинулъ сверхъ своей одежды грубую мантію изъ некэна, и исполнилъ обыкновенные унизительные обряды поклоненія. Этотъ призракъ царственной власти былъ еще поразительне въ сравненіи съ настоящимъ положеніемъ дйствовавшихъ лицъ.
Ацтекскій правитель испыталъ самый холодный пріемъ отъ своего владыки, предоставившаго дло (да и могъ ли онъ поступить иначе?) на разсмотрніе Кортеса, который, вроятно, разобралъ его довольно пристрастно. На вопросъ генерала: былъ ли кацикъ подданнымъ Монтезумы, тотъ отвчалъ: ‘А какого другаго государя могъ бы я быть подданнымъ?’ желая этими словами выразить, что Монтезума управлялъ вселенною. Онъ не отрекался отъ участія, принятаго имъ въ дл, и не сталъ искать защиты отъ власти своего государя, покуда смертный приговоръ не былъ произнесенъ надъ нимъ и надъ его соучастниками, тогда только они вс сознались, что Дйствовали по приказанію Монтезумы. Ихъ приговорили быть заживо сожженными на площади предъ дворцомъ. Костры были сложены изъ кучъ стрлъ, дротиковъ и другихъ оружій, взятыхъ съ дозволенія императора изъ арсеналовъ, окружавшихъ большой тэокалли, гд они сохранялись для вооруженія защитниковъ законной власти, на случаи народнаго возстанія или мятежа. Кортесъ принялъ эту благоразумную предосторожность съ тою цлію, чтобъ отнять у жителей столицы готовое средство къ нанесенію ему вреда, въ случа непріязненныхъ дйствій съ ихъ стороны.
Между-тмъ, онъ готовился нанести Монтезум послднее оскорбленіе. Въ то время, когда совершались приготовленія для исполненія казни, онъ вошелъ въ покои императора, сопровождаемый воиномъ, несшимъ въ рукахъ оковы. Принявъ грозный видъ, онъ сталъ обвинять монарха въ томъ, что онъ именно былъ виновникъ насилія, нанесеннаго Испанцамъ, чему было доказательствомъ признаніе исполнителей его приказаніи. Подобное преступленіе, которымъ они, его подданные, заслужили смертную казнь, не могло быть прощено даже ему безъ нкотораго наказанія. Сказавъ это, онъ приказалъ воину надть оковы на ноги Монтезум, и, хладнокровно дождавшись исполненія своего приказанія, отвернулся и вышелъ изъ комнаты.
Молча вынесъ Монтезума это послднее оскорбленіе, подобно человку, пораженному тяжкимъ ударомъ, лишившимъ его всхъ силъ. Онъ даже не оказалъ сопротивленія. Но хотя онъ не говорилъ ни слова, глухія стнанія, вырывавшіяся по временамъ изъ груди его, свидтельствовали о душевной тоск. Приближенные, залившись слезами, старались его утшить. Взявъ съ нжностію его ноги на руки, они пытались всми возможными средствами облегчать страданія, причиняемыя давленіемъ оковъ. Но они не могли принести ему облегченія отъ душевныхъ страданіи. Онъ теперь вполн постигъ, что пересталъ царствовать.
Между-тмъ, на двор совершалась страшная казнь. Вс испанскія войска стояли подъ оружіемъ, для предупрежденія всякаго сопротивленія со стороны Мехиканцевъ. Народъ молча и съ удивленіемъ взиралъ на исполненіе приговора, произнесеннаго^ какъ онъ полагалъ, Монтезумою. Самыя приготовленія къ казни мало его удивляли, ибо онъ уже давно привыкъ къ подобнымъ зрлищамъ, сопровождаемымъ еще ужаснйшими обстоятельствами, при совершеніи адскихъ обрядовъ жертвоприношенія. Ацтекскій князь и его товарищи, связанные по рукамъ и по ногамъ на пылающихъ кострахъ, покорились ужасной судьб безъ малйшей жалобы или ропота. Индійскіе воины славятся и понын мужественнымъ терпніемъ, и у Ацтековъ, какъ и у всхъ прочихъ племенъ сверо американскаго материка, первою добродтелью считалось торжество храбраго духа надъ муками и ужасами смерти.
По окончаніи этой печальной трагедіи, Кортесъ снова вошелъ въ покои Монтезумы, и, преклонивъ колни, собственноручно сиплъ съ него оковы, выразивъ въ то же время, какъ больно ему было подвергнуть императора подобному наказанію. Это послднее оскорбленіе совершенно убило въ Монтезум послднюю искру духа, и мопархъ, котораго одинъ грозный взглядъ за недлю предъ тмъ привелъ бы въ трепетъ цлые народы до отдаленнйшихъ границъ Анагуака, унизился до такой степени малодушія, что благодарилъ своего избавителя за дарованную свободу, какъ за великій и незаслуженный даръ.
Вскор, испанскій генералъ, считая своего царскаго плнника достаточно уничтоженнымъ, выразилъ ему свое согласіе за то, чтобъ онъ возвратился, если желаетъ, въ свои дворецъ. Монтезума отклонился отъ этого предложенія, увряя, говорятъ, будто-бы его вельможи неоднократно предлагали ему поднять оружіе противъ Испанцевъ, отмстить за оскорбленія, которыя послдніе ему нанесли, и что, будь онъ опять посреди ихъ, ему будетъ трудно удержать ихъ отъ исполненія ихъ замысла, или спасти столицу отъ анархіи и кровопролитія. Эготь предлогъ длалъ честь его сердцу, если только онъ дйствительно имлъ это побужденіе. Можетъ-быть, онъ не считалъ своей особы безопасною посреди тхъ надменныхъ и свирпыхъ правителей, бывшихъ свидтелями уничиженія ихъ владыки и презрвшихъ его за малодушіе, дотол невиданное ни въ одномъ изъ ацтекскихъ государей. Говорятъ также, будто-бы, когда Марина передала ему позволеніе Кортеса, то другой переводчикъ, Агиларъ, далъ ему понять, что испанскіе офицеры не допустятъ никогда, чтобъ онъ воспользовался этимъ позволеніемъ.
По какимъ бы то ни было причинамъ, но достоврно то, что онъ отказался отъ предложенія, и генералъ, въ порыв мнимаго или искренняго восторга, обнялъ его, увряя, ‘что любитъ его какъ брата, и что каждый изъ Испанцевъ будетъ отнын ревностно преданъ его выгодамъ изъ благодарное! за ту заботливость, которую онъ оказываетъ о ихъ благосостояніи!’ ‘Сладкія рчи’, говоритъ умный старикъ-лтописецъ, присутствовавшій при этомъ: ‘которыхъ Монтезума умлъ понимать настоящую цну’.
Событія, описываемыя въ настоящей глав, принадлежатъ къ числу любопытнйшихъ въ исторіи народовъ. Что незначительный отрядъ людей, каковъ былъ испанскій, отважился войдти во дворецъ могущественнаго монарха, схватить его въ присутствіи васалловъ, и привести плнникомъ въ свои квартиры, что эти люди въ его же глазахъ предали постыдной смерти важныхъ сановниковъ, за исполненіе приказаній, отъ него же полученныхъ, увнчавъ все заключеніемъ монарха, какъ какого-нибудь преступника, въ оковы, что они подвергли всмъ этимъ оскорбленіямъ не дряхлаго старика, покинутаго счастіемъ, а гордаго монарха, находившагося въ то время на высшей степени могущества, въ самомъ сердц его столицы, окруженнаго тысячами, десятками тысячь, трепетавшими при одномъ взгляд его и готовыми пролить свою кровь до послдней капли для его защиты, что все это исполнила горсть бдныхъ пришлецовъ,— это кажется, слишкомъ невроятнымъ, слишкомъ баснословнымъ, даже для романа! Мы, однакожь, разсказывали читателю одну только истину. Но мы не согласны съ мнніемъ современниковъ, отзывавшихся съ похвалою объ однихъ поступкахъ Испанцевъ, и не можемъ признать основательности доводовъ, какими они стараются оправдать похищеніе особы мирнаго монарха тми самыми лицами, которыя были ямъ же облагодтельствованы и которыя пользовались въ полной мр его милостями.
Многія изъ этихъ затрудненій исчезнутъ, если станемъ разсматривать дло съ другой точки, и войдя въ положеніе завоевателей, допустимъ справедливость завоеванія. Если считать это завоеваніе долгомъ Испанцевъ, то можно считать позволительными я вс возможныя средства, принимавшіяся ими для достиженія своей цли. Въ подобномъ случа, необходимость и справедливость становятся словами однозначащими. И въ томъ нтъ сомннія, что похищеніе особы монарха было необходимымъ условіемъ для того, чтобъ Испанцы могли удержать имперію за собою.
Казнь ацтекскаго правителя впутаетъ опять другія размышленія. Если онъ Дйствительно былъ виновенъ въ измнническомъ поступк, приписываемомъ ему Кортесомъ, а Монтезума не признавалъ его, тогда, конечно, правитель заслуживалъ смертную казнь, къ которой генералъ, основываясь на правахъ народовъ, имлъ полное право проговорить его. Нсколько-трудне понять, почему Кортесъ включилъ въ этотъ приговоръ такое множество лицъ, изъ которыхъ многія, а быть можетъ и вс, исполняли только приказаніе своего начальника. Т же изъ моихъ читателей, которымъ знакомо уголовное уложеніе, существовавшее въ шестнадцатомъ вк у самыхъ просвщенныхъ народовъ, не станутъ удивляться жестокости казни.
Если же правитель былъ достоинъ смерти, то на какомъ основаніи могъ Кортесъ подвергнуть Монтезуму подобному оскорбленію? Если первый былъ виновенъ, то уже, конечно, послдній былъ невиненъ. Но если кацикъ исполнялъ только приказанія своего государя, то отвтственность падала на лицо, отдававшее эти приказанія. Во всякомъ случа, они не могли оба быть виновными.
Напрасно было бы, въ разсужденіи объ этомъ дл, основываться на какихъ бы то ни было отвлеченныхъ правилахъ справедливости или несправедливости, или полагать, что завоеватели обременяли себя въ этомъ случа размышленіями о позволительности или непозволительности своего поступка. Ихъ понятія о несправедливости или справедливости, въ-отношеніи къ туземцамъ, были самаго простаго рода. Презирая ихъ, какъ отверженное племя, не имвшее понятія объ истинномъ Бог, они, сообразно понятіямъ вка, считали своимъ долгомъ побждать и обращать ихъ въ христіанскую вру. Нтъ сомннія, что мры, принимаемыя ими, значительно споспшествовали къ первымъ успхамъ завоеванія. Казнію кациковъ они навели страхъ не только на столицу, но и на всю страну. Этимъ они дали народу почувствовать, что особа всякаго Испанца неприкосновенна! Сдлавъ Монтезуму презрительнымъ въ глазахъ подданныхъ и въ его собственныхъ, Кортесъ лишилъ его опоры въ народ, и принудилъ искать защиты у иноземцевъ. Мра хитрая, политическая, на которую ршились бы немногіе люди, имвшіе хоть искру человческаго чувства.
Достаточнымъ основаніемъ для сужденія о нравственныхъ понятіяхъ самихъ дйствующихъ лицъ могутъ служить размышленія объ описываемыхъ мною происшествіяхъ Берналя Діаса, размышленія, написанныя спустя лтъ пятьдесятъ по прошествіи этихъ событій, когда пылъ молодости писавшаго уже прошелъ, и когда умъ его хладнокровно размышлялъ о минувшемъ, и не былъ боле омраченъ тми страстями и предразсудками, которыя отуманиваютъ настоящее. ‘Теперь, какъ я постарлъ’ говоритъ старый воинъ: ‘я часто утшаю свою память воспоминаніями о геройскихъ длахъ прежнихъ лтъ, происходившихъ какъ-будто вчера. Размышляю о похищеніи индійскаго монарха, о заключеніи его въ оковы, о казни его сановниковъ, и вс эти событія, кажется, снова происходятъ предо мною. Думая о нашихъ подвигахъ, боле и боле убждаюсь въ томъ, что не мы сами исполняли ихъ, а что нами руководило Провидніе Всевышняго. Много, много тутъ пищи для размышленія!’ Справедливо разсуждалъ старый лтописецъ: въ этомъ много пищи даже для размышленія не совсмъ непріятнаго, если пріймемъ въ соображеніе успхи, сдланные нашимъ девятнадцатымъ столтіемъ предъ шестнадцатымъ, по-крайней-мр по части нравственной философіи. Не должно ли это самое обстоятельство заставить насъ быть осторожными въ нашихъ сужденіяхъ, и не мрять длъ временъ минувшихъ по понятіямъ нашего вка?

IV.
Поведеніе Монтезумы.— Его жизнь въ испанскихъ квартирахъ.— Предполагаемое возстаніе.— Взятіе подъ стражу тецкукскаго князя.— Дальнйшія мры, принимаемыя Кортесомъ.
1520.

Колонія, основанная Испанцами въ Ла-Вилла Рика де-Вера-Крус, имла для нихъ чрезвычайно важное значеніе, какъ приморскій городъ, изъ котораго должны были производиться вс ихъ сношенія съ Испаніею, какъ крпость, къ которой они могли отступить въ случа несчастія, и которая служила опорною точкою для всхъ ихъ дйствій. Для нихъ, слдовательно, было весьма-важно, чтобъ управленіе этою колоніею было поручено въ надежныя руки.
Для занятія мста губернатора этой колоніи, упразднившагося по смерти Эскаланте, Кортесъ послалъ офицера, именемъ Алонзо де-Градо. Де-Градо пользовался славою человка весьма-способнаго, боле по гражданской, нежели по военной части, и вс полагали, что онъ съум&#1123,етъ сохранить мирныя отношенія съ туземцами лучше, чмъ человкъ боле воинственнаго духа. Въ этомъ случа, Кортесъ сдлалъ дурной выборъ, что съ нимъ рдко случалось. Вскор онъ получалъ такія извстія о безпорядкахъ, причиняемыхъ лихоимствомъ и небреженіемъ новаго губернатора, что ршился смнить его.
Въ-слдствіе этого, онъ поручилъ управленіе колоніею Гонзало де-Сандовалю, молодому человку, отличавшемуся, въ-теченіе всего похода, необыкновеннымъ мужествомъ, сметливостію и скромностію, терпливостію, съ которою онъ переносилъ всякія лишенія, и любезностію своего обращенія снискалъ любовь всхъ, какъ подчиненныхъ, такъ и товарищей. Сандоваль немедленно отправился для занятія своей должности. На этотъ разъ, выборъ Кортеса палъ на человка, достойнаго довренности.
Не смотря на то вліяніе, которымъ Испанцы пользовались, посредствомъ своего царственнаго плнника, Кортесъ чувствовалъ иногда невольное безпокойство при мысли, что Индійцы могутъ во всякое время отрзать его отъ сообщенія съ окрестною страною и задержать плнникомъ въ столиц. Для предупрежденія этой опасности, онъ предложилъ выстроить два судна, величины достаточной для того, чтобъ на нихъ можно было перевезти его войска чрезъ озеро, и тмъ сдлаться независимымъ отъ плотинъ. Мысль видть эти удивительные ‘водяные дома’, о которыхъ онъ слыхалъ такъ много, поправилась Монтезум, и онъ охотно позволилъ Испанцамъ вырубить нужный для этого предмета лсъ изъ царскихъ лсовъ. Исполненіе для было поручено Мартыну Лопесу, искусному кораблестроителю. Сандовалю же было дано приказаніе доставить съ приморскаго берега достаточное количество такелажа, парусовъ, желза и другихъ необходимыхъ матеріаловъ, благоразумно сбереженныхъ ори истребленіи Флота.
Ацтекскій императоръ, между-тмъ, проводилъ свое время въ испанскихъ квартирахъ въ тхъ же почти занятіяхъ, какъ въ своемъ собственномъ дворц. Его тюремщики, понимая хорошо важность своего плнника, употребляли все стараніе, чтобъ сдлать его положеніе сноснымъ, и, сколько можно было, незамтнымъ для него. Но и золотыя оковы кому бываютъ милы! Посл легкаго завтрака Монтезумы, состоявшаго обыкновенно изъ плодовъ или овощей, Кортесъ, или кто-нибудь изъ его офицеровъ, входилъ обыкновенно къ нему за приказаніями. Потомъ онъ нсколько времени занимался длами, давалъ аудіенціи тмъ своимъ подданнымъ, которые приходили къ нему съ просьбами, или по исковымъ дламъ. Дло каждаго изъ просителей излагалось іероглифами на святкахъ и было представляемо на разсмотрніе нсколькихъ совтниковъ или судей, помогавшихъ ему при такихъ случаяхъ своими совтами. Къ этимъ аудіенціямъ допускались послы отъ иностранныхъ державъ или отъ его собственныхъ отдаленныхъ провинцій и городовъ, и Испанцы тщательно наблюдали за тмъ, чтобъ плнный государь былъ окружаемъ такимъ же чиннымъ и строгимъ этикетомъ, какъ и въ то время, когда онъ распоряжалъ всею своею властію.
Отправивъ дла, Монтезума любилъ глядть на ученье кастильскихъ войскъ. Онъ и самъ былъ прежде воиномъ и въ счастливйшіе годы предводительствовалъ арміями. Естественно, что онъ смотрлъ съ участіемъ на удивительное зрлище европейской тактики и дисциплины. Иногда же онъ предлагалъ Кортесу или его офицерамъ поиграть съ нимъ въ какую-нибудь изъ народныхъ игръ. Одна изъ любимйшихъ называлась тотологи, и игралась золотыми шарами, кидаемыми въ щитъ, или цль, изъ того же металла. Монтезума обыкновенно ставилъ какую-нибудь драгоцнную вещь на игру, драгоцнные каменья, или золотые слитки. Онъ сносилъ проигрышъ съ равнодушіемъ, да и то надо сказать, что для него проиграть или выиграть значило почти одно и то же, потому-что онъ обыкновенно дарилъ выигрышъ своей прислуг. Онъ былъ прещедраго характера. Враги же его обвиняли въ скупости. Но если онъ и любилъ собирать богатства, то это врно не съ иною цлію, какъ для того, чтобъ охъ раздаривать.
При каждомъ Испанц находилось нсколько человкъ Мехиканцевъ и Мехиканокъ, имвшихъ попеченіе о приготовленіи пищи и вообще о хозяйств. Разсчитывая, что содержаніе такой многочисленной прислуги обременительно для царской казны, Кортесъ веллъ всхъ распустить, оставивъ на каждаго воина по одному человку. Узнавъ объ этомъ, Монтезума стадъ шутливо выговаривать генералу за его бережливость, которая, говорилъ онъ, была неприлична царскому хозяйству, и, отмнивъ приказаніе Кортеса, веллъ отвести прислуг особенныя квартиры и удвоить жалованье.
Одинъ изъ воиновъ похитилъ нкоторыя золотыя вещи изъ покоя, гд хранились сокровища, открытыя снова посл прибытія Монтезумы въ испанскія квартиры. Кортесъ хотлъ было наказать его за этотъ поступокъ, но простилъ, по ходатайству Монтезумы, сказавшаго, ‘дарю твоимъ единоземцамъ золото и прочіе предметы, лишь бы они пощадили то, что принадлежитъ богамъ’. Нкоторые изъ воиновъ, истолковавшіе его слова по своему, унесли къ себ на квартиры нсколько сотъ возовъ тонкихъ бумажныхъ издлій. Когда объ этомъ донесли Монтезум, онъ отвчалъ: ‘то, что я кому-нибудь подарилъ, не беру назадъ никогда’.
При такомъ равнодушіи къ сохраненію своихъ сокровищъ, онъ горячо принималъ къ сердцу малйшую личную обиду. Когда, однажды, простой рядовой оскорбилъ его грубою рчью, у монарха на глазахъ навернулись слезы, тутъ-то онъ именно почувствовалъ, въ какомъ жалкомъ и безсильномъ положеніи онъ находился. Когда довели этотъ случай до свднія Кортеса, тотъ пришелъ въ такое негодованіе, что приказалъ повсить провинившагося, но по просьб Монтезумы смягчилъ этотъ строгій приговоръ и рядовой былъ только высченъ. Генералъ не хотлъ допустить, чтобъ кто-нибудь, кром его самого, могъ обращаться сурово съ плнникомъ. Просили Монтезуму, чтобъ онъ исходатайствовалъ дальнйшее смягченіе наказанія. Но онъ отказался, говоря, ‘что если бы кто-нибудь изъ его подданныхъ нанесъ подобное оскорбленіе малинчу, то и онъ бы взъискалъ съ него подобнымъ же образомъ’.
Подобные примры неуваженія случались весьма-рдко. Любезностію своего обращенія, а еще боле щедростію своею, тмъ качествомъ, которое простолюдиномъ ставится выше всхъ прочихъ добродтелой, онъ совершенно овладлъ сердцами Испанцевъ. Надменность, которою онъ отличался во время своего счастія, теперь вовсе его покинула. Казалось, плнъ произвелъ на его духъ большую перемну.
Индійскій монархъ зналъ каждаго Испанца по имени и называлъ каждаго не иначе, какъ по чину. Къ нкоторымъ онъ оказывалъ чрезвычайное расположеніе. Онъ выпросилъ у генерала любимаго пажа, именемъ Ортегилла, который, находясь неотлучно при его особ, вскор достаточно выучился мехиканскому языку и былъ полезенъ своимъ соотечественникамъ. Монтезума также очень любилъ бесдовать съ Веласкэсомъ де-Леономъ, капитаномъ его тлохранителей, и съ Педро де Альварадо, называемымъ Ацтеками ‘Солнцемъ’, за его свтлые волосы и радостное выраженіе лица, — выраженіе, которое, впрочемъ, бывало иногда предшественникомъ страшныхъ бурь, какъ обстоятельства въ-послдствіи доказали.
Не смотря на вс т развлеченія, которыми Испанцы старались облегчать плнъ, Монтезума отъ-времени-до-времена бросалъ задумчивый взоръ за стны своей тюрьмы, на т мста, гд онъ нкогда занимался длами или предавался удовольствіямъ. Онъ выразилъ желаніе помолиться богамъ въ томъ великомъ храм, котораго онъ въ прежнія времена былъ такимъ ревностнымъ постителемъ. Это желаніе встревожило Кортеса, но оно было столь естественно, что онъ не могъ сдлать никакого возраженія, не нарушивъ приличій, которыя желалъ соблюдать. Чтобъ обезпечить себя, однакожь, на счетъ возвращенія Монтезумы, онъ отпустилъ его подъ прикрытіемъ конвоя, состоявшаго изъ полутораста человкъ, подъ начальствомъ тхъ же отважныхъ офицеровъ, которые участвовали при взятіи Монтезумы въ плнъ. Онъ объявилъ ему также, что за всякое покушеніе бжать онъ поплатится жизнію на мст же. И такъ, индійскій монархъ подъ стражею постилъ teocalli, гд его приняли съ обыкновенными обрядами, и, помолившись, возвратился опять на свою квартиру.
Можно легко себ вообразить, что Испанцы не пропустили случая, представленнаго имъ пребываніемъ Монтезумы посреди ихъ, и ревностно старались внушать ему нкоторыя понятія о христіанскомъ ученіи. Тщетно отцы Діасъ и Ольмедо расточали весь свой запасъ логики и убжденій, въ надеждъ поколебать его вру. Правда, онъ оказывалъ примрное вниманіе, общавшее лучшія послдствія. Во разговоръ съ его стороны всегда оканчивался признаніемъ, что ‘Богъ христіанъ великъ, но что онъ все же предпочитаетъ своихъ собственныхъ боговъ’. Говорятъ, однакожь, будто-бы она исторгли отъ него общаніе боле не принимать участія въ человческихъ жертвоприношеніяхъ. Но подобныя жертвоприношенія происходили ежедневно въ великихъ столичныхъ храмахъ, и народъ былъ такъ слпо привязанъ къ своимъ кровавымъ мерзостямъ, что Испанцы покуда полагала опаснымъ открыто вмшиваться въ эти дла.
Монтезума оказывалъ также желаніе забавляться охотою, которой онъ въ прежніе годы былъ страстный любитель. Для этой цли у него были назначены огромные лса, лежавшіе но ту сторону озера. Такъ-какъ испанскія бригантины были теперь готовы, то Кортесъ предложилъ ему перевезти его со всею свитою чрезъ озеро. Суда были прочной постройки и довольно значительной величины. Большая бригантина была вооружена четырьмя фалконетами или небольшими орудіями. Надъ палубою раскидывалась красивая цвтная палатка, а съ мачты гордо разввался кастильскій флагъ. Въ восторг отъ мысли быть свидтелемъ мореходнаго искусства блыхъ, Монтезума силъ на это судно, въ сопровожденіи многочисленной свиты ацтекскихъ вельможъ и значительной испанской стражи. Двигаемое легкимъ втромъ, судно вскор оставило позади стаи легкихъ челноковъ, покрывавшихъ поверхность озера. Глазамъ удивленныхъ Индійцевъ оно казалось живымъ существомъ, презирающимъ содйствіе человка и несомымъ на снжныхъ парусахъ, какъ на крыльяхъ втра, громы, раздававшіеся изъ пушекъ и нарушавшіе въ первый разъ тишину этого ‘внутренняго мира’, доказывали, что прекрасное привидніе было одто ужасомъ.
Царская охота изобиловала дичью, которую императоръ или убивалъ стрлами, или приказывалъ многочисленной прислуг загонять въ сти. Наслаждаясь этими лсными забавами, и гуляя на простор но своимъ обширными помстьямъ, казалось, Монтезума снова вкушалъ вс прелести свободы. Это была, однакожь, только тнь свободы, совмстная, впрочемъ, той тни царской власти, которою онъ распоряжалъ дома, въ своихъ квартирахъ. Гд бы онъ ни находился, дома ли или въ народъ, Испанцы слдили подозрительно за каждымъ его поступкомъ.
Но хотя онъ самъ безъ усилія покорился своей безславной участи, были однакожь люди, которые испытывали чувства совершенно другаго рода. Къ числу послднихъ принадлежалъ его племянникъ Какама, владыка тецкукскій, молодой человкъ лтъ не боле двадцати-пяти, за высокія свои личныя достоинства, а въ особенности за неустрашимость своего характера пользовавшійся всеобщимъ уваженіемъ. Этотъ Какама — тотъ самый принцъ, который былъ посланъ отъ Монтезумы привтствовать Испанцевъ по прибытіи ихъ въ долину, и когда, впервые, стали въ совт разсуждать о томъ, какой пріемъ сдлать иноземцамъ, онъ посовтовалъ принять ихъ съ тми почестями, которыя подобало отдавать посламъ иностраннаго принца. Если же, говорилъ онъ, окажется въ-послдствіи, что они самозванцы, то тогда уже можно будетъ поднять оружіе на нихъ.— Пора, казалось ему, теперь настала.
Въ одной изъ предъидущихъ главъ этого сочиненія, я ознакомилъ читателя съ древнею исторіею акольгуанской или тецкукской монархіи, бывшей нкогда гордою соперницею ацтекской имперіи но власти своей, и значительно превосходившей ее по просвщенію. Въ царствованіе послдняго ея государя, Незагуэльпилли, она весьма уменьшилась въ пространств своемъ, благодаря, говорятъ, коварству Монтезумы, возбуждавшему духъ раздора и неповиновенія въ его подданныхъ. По смерти тецкукскаго принца, между старшомъ сыномъ его, Какамою, и честолюбивымъ меньшомъ братомъ послдняго, Ихтлильхочитлемъ, возникъ споръ о наслдствъ престола, слдствіемъ котораго была кровопролитная война, окончившаяся тмъ, что за послднимъ остались горныя области къ сверу отъ столицы, а прочія владнія достались Какам.— Утративъ такую значительную часть отцовскаго наслдіи, столица его имла еще такое значеніе сама-по-себ, что тецкукскій владыка все еще занималъ важную степень между мелкими владтелями долины. Вовремя завоеванія, этотъ городъ, по словамъ Кортеса, заключалъ въ себ до ста-пятидесяти тысячь жителей. Онъ былъ украшенъ великолпными зданіями, не уступавшими даже мехиканскимъ, и развалины, встрчающіяся и понын на томъ мст, гд онъ нкогда процвталъ, доказываютъ, что онъ былъ въ свое время достойнымъ обиталищемъ царей.
Юный тецкукскій владыка взиралъ съ негодованіемъ и съ не малымъ презрніемъ на уничиженное положеніе дяди. Попытавшись возбудить въ немъ духъ мужественной дятельности, онъ сталъ думать о заключеніи союза съ нкоторыми изъ сосдственныхъ кациковъ, съ тою цлію, чтобы освободить своего родственника, и свергнуть ненавистное иго иноземцевъ. Онъ имлъ свиданіе съ владтелемъ Ицтаналапана, братомъ Монтезумы, съ владтелемъ тлакопанскимъ, и нкоторыми другими изъ значительнйшихъ кациковъ, и вс до одного изъявили готовность содйствовать его видамъ. Тогда онъ старался привлечь на свою сторону ацтекскихъ вельможъ, но оказавшихъ, впрочемъ, охоты вступить въ какія-либо условія съ нимъ, не получивъ предварительно разршенія на то отъ императора. Нтъ сомннія, что они питали къ своему монарху чувства безпредльнаго благоговнія, и можно полагать, что они были побуждены къ подобному ршенію въ-слдствіе подозрнія на счетъ личныхъ видовъ Какамы. Одно то достоврно, что какими бы причинами ни были они побуждаемы, по этимъ отказомъ они лишили себя самаго удобнаго случая для возвращенія независимости императору я самимъ себ.
При всей таинственности, съ которою велись эти переговоры, они дошли, однако, до свднія Кортеса, и онъ, съ свойственною ему ршимостью, готовился уже идти на Тецкуко, чтобы уничтожить замыслы Кациковъ. Монтезума отклонилъ его отъ этого намренія, представивъ ему, что Какама былъ человкъ храбрый и ршительный, распоряжалъ значительнымъ войскомъ, и что дло не обойдется безъ отчаниной борьбы. По этимъ соображеніямъ, Кортесъ согласился вступить въ переговоры съ кацикомъ, и сначала обратился къ нему съ тономъ дружественнаго упрека. Отвтъ Какамы заключался въ самыхъ надменныхъ выраженіяхъ. Кортесъ возразилъ угрозами, ссылаясь на верховную власть своего государя, кастильскаго императора. На это Какама отвчалъ, что ‘не признаетъ подобной власти, что не знаетъ ничего ни объ испанскомъ государ, ни о подданныхъ его, да и ничего не хочетъ знать о нихъ’. Монтезума, обратившійся къ Какимъ въ предложеніемъ прибыть въ Мехику и поручить ему уладить несогласія между имъ и Испанцами, съ которыми, по его увренію, онъ жилъ какъ съ пріятелями, — не имлъ также успха. Не такъ легко было обмануть молодаго правителя тецкукскаго. Онъ понималъ положеніе дяди, и отвчалъ, ‘что явится къ нему въ столицу не иначе, какъ съ тмъ, чтобъ освободить ее вмст съ императоромъ и богами отъ неволи. Онъ и явится непремнно, но держа руку не за пазухою, а у меча, — а изгонитъ ненавистныхъ иноземцевъ, нанесшихъ его отечеству столько безчестія.’
Раздраженный надменнымъ отвтомъ Какамы, Кортесъ снова сталъ собираться идти на него, но Монтезума вызвался устроить дло посредствомъ хитрости. Многіе изъ тецкукекяхъ вельможъ, говорилъ онъ, были уже шнъ подкуплены, чрезъ нихъ можно легко будетъ завладть особою Какамы, и тогда заговоръ долженъ разстроиться самъ собою, безъ кровопролитія.
Эти измнники склонили Какаму присутствовать при совщаніи, пасавшемся предполагаемыхъ имъ военныхъ дйствій, въ вилл, построенной у самаго берега Тсцкукекаго-Озера, невдалек отъ его столицы. Подобно большей части главныхъ зданій, эта вилла была такъ устроена, что подъ всю могли проходить челноки. Во время самаго совщанія, заговорщики схватили Какаму, увлекли на судно, находившееся въ готовности дли этой цли, и отправили въ Мехиву. Великодушный владтель явился предъ Монтезумою съ свойственною ему гордою и смлою осанкою. Онъ горько упрекалъ дядю за вроломный поступокъ и за малодушіе, недостойное прежняго его характера и знаменитаго рода. Императоръ обратилъ его къ Кортесу, не слишкомъ высоко ставившему принцевъ индійской царской крови, — имъ Какама былъ заключенъ въ оковы.
Въ то время, въ Мехик находился одинъ изъ братьевъ Какамы, юноша моложе его нсколькими годами. По наущенію Кортеса, Монтезума утверждалъ, будто-бы его племянникъ потерялъ право на царствованіе, объявилъ его лишеннымъ престола, и провозгласилъ на его мсто Куикуицку. Ацтекскимъ государямъ всегда предоставлялось право распоряжаться по ихъ произволу во всхъ длахъ, касавшихся до наслдства престола. Но въ этомъ случа Монтезума непростительно употребилъ во зло это право. Тецкукцы, однако, повиновались его приказаніямъ съ рабскою покорностію, доказывавшею или то, что они ни во что не ставили свое врноподданство, или, еще вроятне, то, что они до крайности боялись Испанцевъ, и, при вступленіи новаго государя въ столицу, привтствовали его съ изъявленіями живйшей радости.
Кортесу хотлось еще овладть особами тхъ вельможъ, которые участвовали въ союз съ Какамою. Это было и не очень-трудно. За стнами собственнаго дворца власть Монтезумы была всюду неограничена. По его повелнію, кацики были схвачены въ самыхъ столицахъ ихъ и привезены въ оковахъ въ Мехику, гд Кортесъ содержалъ ихъ, вмст съ ихъ предводителемъ, подъ строгимъ карауломъ.
Теперь онъ восторжествовалъ надъ всми своими врагами, затоптавъ въ грязь гордость индійскихъ владтелей. Важне всего было, что великій глава ацтекской имперіи находился у него въ рукахъ и служилъ ему орудіемъ для достиженія его цлей. Онъ сперва воспользовался этою властію, чтобы ознакомиться съ средствами имперіи. Онъ отправилъ нсколько отрядовъ Испанцевъ, съ проводницами изъ туземцевъ, для осмотра тхъ странъ, откуда добывалось золото. Этотъ драгоцнный металлъ собирался, по-большей-части, со дна ркъ, въ разстояніи нсколькихъ сотъ миль отъ столицы.
Онъ хотлъ узнать также, не существуетъ ли, на берегу Атлантическаго-Океана, какая-нибудь удобная естественная гавань для судовъ, остававшихся на вера-крусскомъ рейд, совершенно беззащитныхъ отъ бурь, бушевавшихъ по этимъ морямъ въ извстныя времена года. Монтезума показалъ ему карту, на которой берега Мехиканскаго-Залива были обозначены довольно-точно. Тщательно осмотрвъ ее, Кортесъ назначилъ коммиссію, состоявшую изъ десяти человкъ Испанцевъ, между которыми были знавшіе лоцманское искусство, и нсколькихъ Ацтековъ. Коы миссія отправилась въ Вера-Крусъ, и сдлала тщательную опись берегу, лежащему къ югу отъ колоніи, лигъ на шестьдесятъ, до самой великой рки Коаца-куалько, представлявшему лучшее, даже единственное мсто для безопасной и удобной гавани. Избрали мсто для сооруженія крпостцы, и генералъ послалъ отрядъ, подъ предводительствомъ Веласкэса де-Леона, основать тамъ колонію.
Императоръ пожаловалъ его значительнымъ участкомъ земли въ плодоносной провинціи Оахака, гд онъ предполагалъ насадить для короны плантацію. Онъ снабдилъ это мсто различными породами домашнихъ животныхъ, свойственныхъ здшнему краю, и такими сменами и растеніями, которыя подавали большую надежду на выгодный сбытъ за моремъ. Плантація пришла вскор въ такое превосходное состояніе, что стоила, какъ онъ уврялъ своего государя, Карла V, двадцать тысячь унцій золота.

V.
Монтезума присягаетъ на врность Испаніи.— Царскія сокровища.— Длежъ ихъ.— Христіанское богослуженіе въ теокалли.— Неудовольствія Ацтековъ.
1520.

Утвердивъ свою власть на прочномъ основаніи, Кортесъ сталъ теперь думать о томъ, какъ исторгнуть у Монтезумы формальное признаніе верховной власти испанскаго императора. Индійскій монархъ и при первомъ свиданіи изъявлялъ готовность согласиться на это требованіе, и потому немедленно ршился созвать своихъ главныхъ кациковъ для присутствованія при присяг. Когда они собрались, онъ обратился къ нимъ съ рчью, въ которой въ немногихъ словахъ изложилъ предметъ собранія. Всмъ имъ, говорилъ онъ, было извстно древнее преданіе, гласившее, будто-бы великое существо, нкогда управлявшее ихъ страною, покидая ее, объявило, что оно когда-то возвратится и снова восприметъ свою власть. Это время теперь наступило. Блые прибыли изъ той страны, лежащей за океаномъ, гд всходитъ солнце и гд охъ благое божество избрало свое пребываніе. Они присланы отъ него принять покорность его бывшаго народа. Что касалось до него, то онъ готовъ признать его власть. ‘Вы’, продолжалъ Монтезума: ‘были мн врными васаллами въ-теченіи многихъ лтъ, проведенныхъ мною на тронъ моихъ отцовъ. Ожидаю теперь, чтобъ вы оказали мн послдній долгъ повиновенія, прознавъ надъ собою власть великаго царя, живущаго за водами, которому будете платить дань, какъ досел платили мн.’ При заключенія этой рчи, голосъ его сдлался едва внятенъ отъ душевнаго волненія, и слезы полились градомъ по щекамъ.
Вельможи его, изъ которыхъ многіе, прибывъ издалека, не знали о перемнахъ, происшедшихъ въ столиц, были поражены удивленіемъ при этихъ словахъ и при вид добровольнаго уничиженія государя, предъ которымъ они до-сихъ-поръ благоговли, какъ предъ всемогущимъ владыкою анзгуакскимъ. Они были тмъ боле тронуты его горемъ. Его воля, говорили они, всегда была для нихъ закономъ. Она и теперь будетъ тмъ же, и если онъ считалъ государя иноземцевъ древнимъ царемъ ихъ отечества, то и они были готовы признать его таковымъ. Тогда они съ приличнымъ торжествомъ присягнули на врноподданство, и королевскій нотаріусъ составилъ подробную записку всему происшествію, за подписью присутствовавшихъ при немъ Испанцевъ, для отправленія въ Испанію. Было нчто невыразимо трогательное въ этомъ обряд, по которому монархъ независимый, повинуясь скоре голосу совсти, нежели чувству страха, отрекался отъ своихъ наслдственныхъ правъ въ пользу неизвстной и таинственной власти. Оно тронуло даже тхъ самыхъ суровыхъ людей, которые такъ безсовстно воспользовались доврчивою простотою туземцевъ, ‘и’ говоритъ одинъ старый лтописецъ, ‘хотя все дло казалось имъ въ порядк вещей, но между Испанцами не было ни одного человка, который могъ бы глядть безъ слезъ на это зрлище!
Слухъ объ этихъ странныхъ происшествіяхъ вскор распространился по столиц и по всему краю. Люди видли въ нихъ перстъ самого Провиднія. Древнее преданіе о Кветцалькоатл было извстно всмъ, и хотя оно до сего времени только тлло въ памяти народа, по теперь вдругъ возобновилось со многими преувеличеніями. Стали утверждать, будто-бы часть преданія состоитъ въ томъ, что съ Монтезумою долженъ пресчься древній царственный родъ Ацтековъ, и самое имя его, означавшее въ буквальномъ смысл ‘печальный’, или ‘гнвный владыка’, показалось многимъ предзнаменованіемъ его злой участи.
Пріобревъ такого значительнаго васалла для кастильской короны, Кортесъ замтилъ ему, что Ацтекамъ нельзя представить лучшаго доказательства своей привязанности къ его государю, какъ задобривъ такимъ приношеніемъ, которое убдило бы его въ преданности новыхъ васалловъ. Монтезума отправилъ тотчасъ своихъ сборщиковъ въ сопровожденіи нсколькихъ человкъ Испанцевъ въ главные города и области, для принятія податей именемъ кастильскаго государя. Они возвратились чрезъ нсколько недль и привезли съ собою значительное количество золотой и серебряной посуды, богатыхъ матеріи и тхъ предметовъ вообще, которыми обыкновенно платилась подать.
Съ своей стороны, Монтезума представилъ сокровище Аханкатля, упомянутаго мною прежде, хотя часть этихъ богатствъ была уже роздана Испанцамъ. Это сокровище было плодомъ долголтней тщательной бережливости, — а можетъ-быть, оно и было добыто принцемъ, который и не думалъ объ окончательномъ его употребленіи. Когда все собранное было принесено на квартиры, то изъ одного золота составились три большія кучи. Золото было частію въ самородныхъ зернахъ, частію въ слиткахъ, по большее количество было въ вид посуды и разнаго рода украшеній и любопытныхъ бездлушекъ, какъ-то, изображеній птицъ, наскомыхъ и цвтовъ, отдланныхъ съ необыкновенною точностію и нжностію. Тутъ была также бездна ожерельевъ, браслетовъ, жезловъ, веровъ и другихъ украшеній, въ которыхъ золотая и перяная работа были богато усыпаны жемчугомъ и драгоцнными каменьями. Многіе изъ этихъ предметовъ удивляли превосходною отдлкою еще боле, чмъ цнностію матеріаловъ, которая, между-тмъ, превосходила все, что самые богатые европейскіе монархи имли у себя,— если можно врить донесенію Кортеса своему государю, долженствовавшему въ скоромъ времени имть случай судить объ истин этихъ словъ, и съ которымъ шутить было опасно.
Какъ ни великолпны были эти дары, но Монтезума изъявилъ свое сожалніе, что сокровище не значительне. Но оно уменьшилось, говорилъ онъ, прежними подарками блымъ. ‘Возьми все, малинче’, прибавилъ онъ: ‘и да будетъ упомянуто въ вашихъ лтописяхъ, что Монтезума принесъ это въ даръ твоему государю’.
Съ жадностію глядли Испанцы на несметные богатства, сдлавшіяся теперь ихъ собственностію, которыя далеко превосходили все досел виданное въ новомъ свт, и не уступали даже тому, что ихъ пламенныя воображенія ожидали найти въ этомъ Эль-Дорадо. Быть-можетъ, они были нсколько пристыжены противоположностію, представляемою ихъ собственнымъ корыстолюбіемъ и великолпною щедростію лидійскаго царя. По-крайнй-мр, когда они въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ изливали предъ нимъ всю полноту своей благодарности, казалось, они признавали его превосходство надъ собою. Они, впрочемъ, безъ всякихъ угрызеній совсти присвоили себ подарокъ его, изъ котораго самая малая часть должна была вступить въ государственную казну, они шумно требовали немедленнаго длежа добычи, что генералъ хотлъ отложить впредь до доставленія дани изъ отдаленнйшихъ провинцій. Послали за мастерами золотыхъ длъ, изъ Ацканозалько, съ тмъ, чтобъ они разобрали на части большія, грубйшей работы украшенія, оставляя въ прежнемъ вид т, которыя были замчательны по нжности отдлки. На этотъ трудъ употреблено три дня, и, по окончаніи его, кучи золота были отлиты брусками, и зачеканены королевскимъ гербомъ.
При длеж сокровища встртилось затрудненіе отъ неимнія всовъ, употребленіе которыхъ, какъ я прежде замтилъ, было неизвстно Ацтекамъ. Испанцы. однако, вскор замнили этотъ недостатокъ Всами и гирями собственнаго своего издліи, Вроятно не слишкомъ точными. Помощью ихъ они опредлили цнность королевской пятой доли, въ 32,400 пезосъ-де-оро. По увренію Діаса, она была почти въ-четверо больше этой суммы. Но нельзя полагать, чтобы при ихъ желаніи умилостивить императора, они ршились воспользоваться даже самою малою частію того, что слдовало казн, притомъ же, такъ-какъ Кортесъ отвчалъ за сумму, названную въ его письм, то врядъ-ли онъ отважился бы доставить меньше. Итакъ, можно принять его показаніе за достоврное.
Все сокровище, слдовательно, простиралось до 162,000 пезосъ-де-оро, не включая галантерейныхъ вещей и дорогихъ украшеній, оцненныхъ Кортесомъ въ пять-сотъ тысячь червонцевъ. Тутъ было еще пятьсотъ марокъ серебра, по-большой-части въ вид серебряной посуды, чашекъ и другихъ предметовъ роскоши. Незначительность этого количества серебра сравнительно съ количествомъ золота составляетъ странную противоположность относительныхъ пропорціи этихъ металловъ съ того времени, какъ Европейцы заняли край. Вся цнность сокровища, если возьмемъ въ соображеніе измненіе, происшедшее въ цнности золота съ начала шестнадцатаго столтія, составляла на ныншнія деньги около шести мильйоновъ трехъ-сотъ тысячь доллеровъ, или одного мильйона четырехъ-сотъ семнадцати тысячь фунтовъ стерлинговъ сумма, достаточно значительная для-того, чтобъ доказать несправедливость общепринятаго мннія, будто-бы завоеватели не нашли вовсе, или нашли очень-мало богатствъ въ Мехик. Конечно, она была мала сравнительно съ тми сокровищами, которыя достались завоевателямъ Перу, однакожь, немногіе европейскіе монархи того времени имли такія сокровища въ своей казн.
Раздлъ сокровища быль дломъ довольно затруднительнымъ. Если бы его раздлили поровну, то на брата досталось бы по три тысячи фунтовъ стерлинговъ слишкомъ, добыча великолпная! Но казн слдовала одна пятая. Такая же часть принадлежала генералу, по условію его съ испанскимъ правительствомъ. Сверхъ-того, ему и губернатору Кубы была назначена значительная сумма, въ вид вознагражденія за убытки, понесенные ими при снаряженіи экспедиціи и при потерь флота. Оставалось еще удлить часть для вера-крусскаго гарнизона. Главные Офицеры вс получили большія суммы. Коннымъ воинамъ, пищальникамъ и стрльцамъ было выдано двойное жалованье. Такъ, что когда дошло до очереди простыхъ воиновъ, то на каждаго оставалось не боле какъ по сту пезосъ-де-оро, сумма столь незначительная въ сравненіи съ тмъ, чего ожидали, что многіе изъ нихъ отказались отъ нея.
Теперь между людьми поднялся громкій ропотъ. ‘Для того ли,’ говорили: ‘мы покинули наши домы и семейства, жизнь свою подвергли опасности, сносили голодъ и усталость, чтобъ за вс труды, понесенные нами, получить такую ничтожную награду! Лучше бы намъ оставаться въ Куб и удовольствоваться выгодами безопасной и легкой торговли. Отказавшись въ Вера-Крус отъ нашей часто золота, мы были убждены, что въ Мехик получимъ полное удовлетвореніе за это пожертвованіе. Мы, дйствительно, и нашли ожидаемыя богатства, но едва намъ удалось взглянуть на нихъ, и вотъ уже т самые люди, которые дали намъ такое торжественное общаніе, исторгаютъ охъ изъ самыхъ рукъ нашихъ!’ Недовольные стали даже обвинять своихъ начальниковъ въ томъ, будто-бы они, еще до раздачи сокровища, присвоили себ многія богатйшія украшенія, обвиненіе, которому, нкоторымъ образомъ, послужила подтвержденіемъ ссора, возникшая между королевскимъ казначеемъ Мехіа и Веласкэсомъ де-Леономъ, родственникомъ губернатора и любимцемъ Кортеса. Казначей обвинялъ этого офицера въ похищеніи нкоторыхъ драгоцнныхъ вещей еще до приложенія къ нимъ королевскаго штемпеля. Дло дошло сперва до бранныхъ словъ, а потомъ и до драки. Оба противники владли искусно шпагою, они нанесли другъ другу нсколько ранъ, и поединокъ кончился бы, вроятно, смертію одного изъ нихъ, если бы Кортесъ не вступился, посадивъ обоихъ подъ арестъ.
Потомъ онъ употребилъ всю свою власть и вс убжденія своего краснорчія, чтобъ укротить страсти людей. Дло было щекотливое. Ему было больно, говорилъ онъ, видть, что они до того забываютъ свой долгъ, какъ врные слуги императора и какъ крестоносцы, и спорятъ подобно разбойникамъ надъ своею добычею. Онъ ихъ уврялъ, что раздлъ былъ произведенъ на самыхъ справедливыхъ и безпристрастныхъ началахъ. Что касалось до его части, то онъ получилъ не боле того, что ему слдовало по условію его съ правительствомъ. Если же, однакожь, они считаютъ ее слишкомъ значительною, то онъ готовъ отступиться отъ своихъ справедливыхъ требованій и удовольствоваться такою же частію, какую получилъ послдній изъ нихъ. Богатства, какъ они всякому ни милы, не составляли главной цли его честолюбія. Если же они въ этомъ не раздляютъ его мннія, то пусть не забываютъ, какъ незначительно настоящее сокровище въ сравненіи съ тмъ, которое ожидаетъ ихъ, не въ ихъ ли рукахъ весь край съ богатыми рудниками? Съ своей стороны, они не должны своими раздорами подавать случай непріятелю напасть на нихъ врасплохъ и истребить ихъ. Такими сладкими рчами, которыхъ всегда имлъ достаточный запасъ для подобныхъ случаевъ, усплъ онъ на этотъ разъ утишить бурю, между тмъ, какъ для укрощенія неудовольствій солдатъ упрямыхъ и несговорчивыхъ, онъ, наедин съ ними, принималъ мры боле убдительныя, — длалъ имъ ловко и кстати подарки. И хотя между ними находились нкоторые характера боле настойчиваго и хранили это дло въ памяти до будущаго случая, но войска вскор возвратились къ своему обычному повиновенію. Этотъ щекотливый случай былъ одинъ изъ тхъ, когда Кортесу понадобилось употребить всю свою ловкость и личное вліяніе. Но въ подобныхъ обстоятельствахъ онъ всегда поступалъ хладнокровно, съ ршимостію, и никогда не ронялъ своего достоинства. Въ Веракрус онъ уговорилъ своихъ подчиненныхъ пожертвовать тмъ, что тогда казалось порукою за будущія выгоды. Здсь, онъ убдилъ ихъ отречься отъ этихъ самыхъ выгодъ. Это значило вырывать добычу изъ самой пасти льва.
Для многихъ воиновъ ничего не значило, велика или мала была ихъ часть добычи. Испанцы по-большой-части страстно преданы игр, и внезапное появленіе у нихъ богатствъ доставило имъ и средства и поводъ къ удовлетворенію этой наклонности. Тотчасъ явились карты, сдланны и изъ старыхъ барабанныхъ шкуръ, я, спустя нсколько дней, большая часть призовыхъ денегъ, пріобртенныхъ такими трудами и страданіями, перешла изъ однхъ рукъ въ другія, и многіе остались къ концу кампаніи такими же бдняками, какими начали ее. Иные, правда, боле благоразумные, послдовали примру своихъ офицеровъ, обратившихъ, помощію придворныхъ ювелировъ, свое золото въ цпочки, столовые сервизы и другіе удобопереносимые предметы.
Казалось, Кортесъ достигъ теперь главной цли экспедиціи. Индійскій монархъ призналъ себя васалломъ испанской короны. Власть его и сокровища находилась въ полномъ распоряженіи генерала. Казалось, завоеваніе Мехики было совершено, и совершено безъ боя. Но на-самомъ-дили для этого не доставало еще многаго. Одинъ великій шагъ еще оставалось сдлать, — обратить туземцевъ въ христіанскую вару, — въ чемъ Испанцы до-сихъ-поръ не имли почти никакого успха. Напрасно отецъ Ольмедо истощалъ вс свои убжденія, вспомоществуемыя вкрадчивымъ краснорчіемъ генерала, ни Монтезума, ни его подданные не оказывали ни малйшаго желанія отречься отъ вры своихъ отцовъ. Напротивъ того, они но прежнему исполняли кровавые обряды вьры и вс торжества жертвоприношеній въ самыхъ глазахъ Испанцевъ.
Уже не въ состодніи доле терпть эти мерзости, Кортесъ, сопровождаемый многими офицерами, постилъ Монтезуму. Онъ представилъ императору, какъ христіане недовольны тмъ, что должны исполнять обряды своей вры будто-бы украдкою, за узкими стнами гарнизона. Они желали бы далеко распространить ея лучи, и дать народу возможность пользоваться благодяніями христіанства. Для этой цли они просили отдать въ ихъ распоряженіе большой теокалли, какъ самое удобное мсто для отправленія богослуженія. въ виду всей столицы.
Монтезума выслушалъ это предложеніе съ очевиднымъ смущеніемъ. Во всхъ своихъ несчастіяхъ, онъ искалъ себ утшенія въ собственной вр, и повинуясь ей, именно оказывалъ такое уваженіе Испанцамъ, какъ таинственнымъ пришлецамъ, пришествіе которыхъ предсказано было оракулами, ‘Зачмъ же’, говорилъ онъ, ‘малинче, зачмъ хочешь ты довести дла до такой крайности, которая неминуемо навлечетъ на насъ месть боговъ и возмутитъ народъ, потому-что онъ не вынесетъ подобнаго оскверненія храмовъ?’
Видя сильное душевное волненіе Монтезумы, Кортесъ подалъ своимъ офицерамъ знакъ, чтобъ они удалились. Оставшись наедин съ толмачами, онъ общалъ императору употребить все свое вліяніе на то, чтобъ умрить ревность своихъ подчиненныхъ и убдить ихъ удовольствоваться однимъ изъ святилищъ теокалли, говоря, что если имъ и этого не уступятъ, то они сочтутъ себя въ прав взять его силою, и опрокинутъ истуканы лжебоговъ въ виду всей столицы. ‘Мы’, прибавлялъ онъ, ‘не страшимся за свою жизнь, потому-что, хотя число наше незначительно, но нами руководитъ десница истиннаго Бога’. Монтезума, сильно встревоженный, сказалъ ему, что посовтуется съ жрецами.
Совщаніе это окончилось въ пользу Испанцевъ, получившихъ позволеніе занять одно изъ святилищъ для отправленія въ немъ своего богослуженія. Это извстіе распространило величайшую радость по всему войску. Теперь они могли посреди благо дня возглашать свою вру въ лиц всего народа. Они воспользовались позволеніемъ — безъ потери времени. Святилище очистили отъ осквернявшихъ его мерзостей, и воздвигнули въ немъ алтарь съ распятіемъ и образомъ Богородицы. Вмсто золота и каменьевъ, украшавшихъ сосдній языческій храмъ, стны его покрылись свжими внками цвтовъ, старый солдатъ назначенъ былъ для надзора и для охраненія часовни отъ оскверненія.
По окончаніи этихъ распоряженій, все войско двинулось торжественнымъ шествіемъ вверхъ по извивавшемуся всходу на пирамиду. Вступивъ въ святилище, оно съ благоговніемъ слушало литургію, отправлявшуюся отцами Ольмедо и Діасомъ. И когда торжественные звуки молебна стали возвышаться къ небесамъ, Кортесъ и его воины, преклонивъ колни, съ слезами радости благодарили Всевышняго за это великое торжество креста.
Дивно было зрлище этихъ грубыхъ воиновъ, приносящихъ свои молитвы истинному Богу въ этомъ нагорномъ храмъ, въ самомъ сердц язычества, на томъ именно мст, которое посвящено было его осквернительнымъ таинствамъ. Испанецъ и Ацтекъ другъ возл друга преклоняли колни, и умилительные звуки христіанскихъ гимновъ, выражавшихъ любовь и милосердіе, смшивались съ дикимъ пніемъ индійскаго жреца славу анагуакскаго бога войны! Неестественный союзъ, который не могъ долго существовать.
Ничто не можетъ быть для народа чувствительне оскорбленія, нанесеннаго его вр. Съ нею находятся въ тсной связи его правила, понятія, внушаемыя ему въ лтахъ дтства, выросшія съ нимъ и сдлавшіяся частію его существованія, понятія, на которыхъ основываются вс его надежды и въ этомъ мір, и за гробомъ. Всякое насильственное дйствіе противъ религіозныхъ чувствъ трогаетъ всхъ въ одинаковой мр, отъ стараго до малаго, отъ богача до неимущаго, отъ вельможи до простолюдина. Боле всего оно трогаетъ жрецовъ, личное вліяніе которыхъ зависитъ отъ ученія, проповдываемаго ими, жрецы, въ полуобразованныхъ обществахъ, пользуются обыкновенно неограниченною властію. Такъ бывало съ браминами въ Индустанъ, съ магами въ Персіи, съ жрецами въ древнемъ Египт и Мехик.
До-сихъ-поръ, народъ терпливо сносилъ вс обиды и оскорбленія, наносимыя ему Испанцами. Онъ видлъ своего государя, постыдно плненнаго въ его собственномъ дворц, видлъ министровъ, казненныхъ при его глазахъ, — сокровища разграбленными, видлъ его самого лишеннаго, нкоторымъ образомъ, царской власти. Видлъ и терпливо, безропотно сносилъ. Но занятіе храмовъ задло его за живое, и жрецы не замедлила воспользоваться этанъ обстоятельствомъ.
Это измненіе въ добромъ расположеніи Ацтековъ къ Испанцамъ стало впервые замтно въ обращеніи самого Монтезумы. Прежняя обычная его веселость уступила мсто угрюмому и задумчивому выраженію, и онъ очевидно избгалъ общества Испанцевъ, къ которому прежде оказывалъ такое явное пристрастіе. Замчала также, что его совщанія съ вельможами, а въ особенности съ жрецами, становились день-ого-дня боле часты, и что, противъ своего обыкновенія, онъ теперь не позволялъ своему маленькому пажу, Ортегилли, уже довольно хорошо изучившему языкъ Ацтековъ, находиться при этихъ собраніяхъ. Эти обстоятельства возбудили въ Испанцахъ самыя непріятныя опасенія.
Спустя нсколько дней, Кортесъ былъ приглашенъ, или, лучше сказать, призванъ въ присутствіе императора. Генералъ отправился къ нему съ чувствомъ безпокойства и недоврчивости, взявъ съ собою Олида, начальника тлохранителей, и двухъ или трехъ другихъ надежныхъ офицеровъ. Монтезума принялъ ихъ съ холодною вжливостію, и обратясь къ генералу, замтилъ ему, что его предсказанія сбылись. Бога его отечества оскорбились оскверненіемъ храмовъ. Они угрожали жрецамъ покинуть столицу, въ томъ случа, если святотатственные иноземцы не будутъ изгнаны, идя даже принесены въ жертву на алтаряхъ, въ возмездіе за преступленія. Монархъ уврялъ христіанъ, что онъ сообщалъ имъ это, имя въ виду ихъ безопасность, ‘если вы сами дорожите ею’, говорилъ онъ въ заключеніе, ‘то немедленно покиньте нашъ край. Стоитъ мн только поднять палецъ, и весь ацтекскій народъ пойдетъ войною на васъ’. Не было причины сомнваться въ искренности Монтезумы, потому-что, не смотря на вс бдствія, которымъ онъ подвергался въ-слдствіе сношеній съ блыми, онъ все же взиралъ на нихъ какъ на племя, поставленное Провидніемъ несравненно выше его народа и чувствовалъ ко многимъ изъ нихъ привязанность, проистекавшую, вроятно, отъ личнаго вниманія и уваженія, которыя они оказывали ему. Кортесъ слишкомъ-хорошо умлъ владть собою, и не далъ императору замтить, сколько онъ былъ пораженъ этимъ извстіемъ. Онъ отвчалъ съ удивительнымъ хладнокровіемъ, что не имя, къ-coжалнію, судовъ, на которыхъ бы отправиться, онъ не можетъ очистить столицу съ требуемою поспшностію. Если бъ не это одно препятствіе, онъ бы отправился тотчасъ же. Онъ сожаллъ также о другой мр, которую будетъ вынужденъ принять: если отправится при подобныхъ обстоятельствахъ, прійдется ему взять съ собою императора.
Эта послдняя мысль очевидно смутила Монтезуму. Онъ спросилъ, сколько потребуется времени для построенія судовъ и окончательно согласился для этой цля отправить къ морскому берегу достаточное число ремесленниковъ, отдавъ ихъ въ распоряженіе Испанцевъ, между-тмъ, онъ общалъ употребить все свое вліяніе для удержанія народа въ предлахъ, съ тмъ уговоромъ, чтобъ блые очистили страну, какъ скоро будутъ снабжены нужными къ тому средствами. Онъ сдержалъ свое слово. Значительное число ацтекскихъ ремесленниковъ отправилось, вмст съ самыми искуснйшими изъ кастильскихъ кораблестроителей, изъ столицы въ Вера-Крусъ, и прибывъ туда, принялись рубить лсъ и строить достаточное число судовъ для отвоза Испанцевъ въ отечество. Дло шло, по-видимому, успшно. Но т, говорятъ, которымъ порученъ былъ надзоръ за работами, имли отъ генерала тайныя приказанія замедлять по возможности ходъ дла, въ надежд на полученіе изъ Европы такого подкрпленія, которое дастъ ему возможность удержаться на мст.
Все измнилось теперь въ кастильскихъ квартирахъ. Безопасность и спокойствіе духа, которыми незадолго наслаждались войска, уступили мсто мрачному предчувствію близкой опасности, незримой, правда, для глаза, но тмъ не мене тягостной для духа, подобной тмъ едва-замтнымъ точкамъ, появляющимся иногда надъ горизонтомъ моря подъ тропиками, въ которыхъ неопытный видитъ только лтнія облака, а старый мореходецъ предвстниковъ урагана. Для предупрежденія опасности были приняты вс средства, внушенныя благоразуміемъ.. Воинъ ложился спать на свою цыновку неснимая даже латъ, лъ, пилъ и спалъ при оружіи. Конь его днемъ и ночью стоялъ взнузданный. Орудія были тщательно направлены на главныя улицы. Число часовыхъ было удвоено, и каждый воинъ, какого бы чина онъ ни былъ, назначался въ свою очередь въ караулъ. Гарнизонъ находился въ осадномъ состояніи. Таково было непріятное положеніе войскъ, когда, въ начал мая мсяца 1520 года, спустя шесть мсяцевъ посл ихъ прибытія въ столицу, съ берега пришли извстія, причинившія Кортесу больше безпокойства, чмъ даже угрожавшее возстаніе Ацтековъ.

VI.
Участь посланныхъ Кортеса.— Дйствія при кастильскомъ двор.— Приготовленія Веласкеза.— Нарваесъ выходитъ на берегъ въ Мехик.— Благоразумныя мры, принятыя Кортесомъ.— Онъ оставляетъ столицу.
1520.

Прежде, чмъ приступимъ къ объясненію того, въ чемъ именно состояли извстія, о которыхъ я упомянулъ въ предъидущей глав, необходимо будетъ бросить взглядъ на нкоторыя дла, происшедшія раньше. Корабль, на которомъ, какъ читатель, можетъ-быть, вспомнитъ, сидли Пуэртокарреро и Монтеко, посланные изъ Вера-Круса съ депешами, присталъ къ берегу, противно приказаніямъ, у сверной стороны острова Кубы, я распространивъ извстія о новыхъ открытіяхъ, продолжалъ свое плаваніе безпрепятственно къ испанскимъ берегамъ, и прибылъ въ небольшой портъ Сан-Люкаръ въ началъ октября 1519 года. Прибытіе этого судна и извстія, привезенныя имъ, произвели сильное впечатленіе на умы, впечатлніе, едва-уступавшее тому, которое произвело первоначальное открытіе Коломба. Теперь-то, казалось, оправдываются вс великолпныя мечты о богатствахъ новаго свта.
Въ это время, къ-несчастію, въ Севилл находился человкъ, именемъ Бонито Мартинъ, домашній духовникъ Веласкэса, губернатора Кубы. Лашь-только узналъ онъ о прибытія посланныхъ и подробности ихъ разсказа, тогда же падалъ въ Казу де Контратасіоня (палата завдывающая индійскими длами) доносъ, въ которомъ обвинялъ всхъ находящихся на корабл не только въ мятеж и неповиновеніи властямъ острова Кубы, но и измн испанской корон. Въ-слдствіе этого извта, королевскіе чиновники наложили арестъ на судно, запретивъ находящимся на немъ свозить съ него на берегъ свое собственное имущество, или вообще что бы то ни было. Посланнымъ отказали въ необходимыхъ деньгахъ на уплату путевыхъ издержекъ и задержали значительную сумму, отправленную Кортесомъ къ отцу своему дону Мартину. Находясь въ этомъ затруднительномъ положеніи, имъ больше ничего не оставалось длить, какъ явиться, не теряя времени, предъ императоромъ, и предъявивъ письма, порученныя отъ колоніи, требовать правосудія на оскорбившихъ ихъ. Они сперва отъискали Мартина Кортеса, жившаго тогда въ Меделлян, и съ нимъ отправились ко двору.
Это происходило во время перваго пребыванія Карла V въ Испаніи, въ-продолженіе котораго, сколь ни было оно коротко, онъ усплъ оттолкнуть отъ себя любовь подданныхъ. Онъ тогда только-что получилъ извстіе объ избраніи его въ германскіе императоры. Съ этого времени, все его вниманіе обратилось на тотъ край, и онъ остался еще нсколько времени на полуостров единственно для того только, чтобъ собрать такія средства, которыя дали бы ему возможность предстать съ приличномъ блескомъ на великомъ театр Европы. Каждое его дйствіе слишкомъ ясно доказывало, что онъ дешево цнитъ внецъ отцовъ сравнительно съ тою имперскою властію, которая для его соотечественниковъ и для его потомковъ не могла имть никакого значенія. Участіе, принятое имъ, было чисто личное.
Вопреки давнишнему обычаю, онъ созвалъ кастильскихъ кортесовъ въ Компостелло, городъ, расположенный далеко къ сверу и не представлявшій другой выгоды для этого собранія, какъ только то, что онъ лежалъ по близости порта, изъ котораго Карлъ долженъ былъ отплыть. На пути своемъ туда, онъ остановился за нсколько времени въ Тордесиллас, Мстопребываніи его несчастной родительницы, Іоанны ‘сумасшедшей’. Здсь предстали предъ нимъ посланные изъ Вера-Круса, въ март мсяц 1520 года. Привезенныя ими сокровища прибыли ко двору почти въ то же время, и возбудили безпредльное удивленіе. Доходы, дотол получаемые изъ новаго свта, происходили по-большей-части отъ сбыта произведеній растительнаго царства, составляющія вообще врные, но медленные источники богатства. Золота же привозилось самое малое количество, да и то или въ природномъ состояніи, или въ видъ украшеніи весьма грубо отдланныхъ. Придворные глядли съ изумленіемъ на массы благороднаго металла и на нжную отдлку различныхъ предметовъ, въ особенности разноцвтныхъ перяныхъ издлій. И, слушая извстія, письменныя я изустныя, о великой ацтекской имперіи, они убждались въ томъ, что кастильскіе корабли открыли наконецъ золотыя Индіи, которыя до того времени, казалось, безпрестанно отъ нихъ отступали.
Монархъ былъ въ благосклонномъ расположеніи духа, и сомннія нтъ, что онъ согласился бы на просьбу посланныхъ и подтвердилъ неправильные поступки завоевателей, еслибъ не сопротивленіе лица, занимавшаго главное мсто въ управленіи индійскими длами. Я говорю о Хуан Родригезъ де-Фонсека, бывшемъ декан севильскомъ, а нын епископ бургосскомъ. Онъ былъ человкъ знатнаго рода и распоряжалъ длами колоній съ самаго открытія новаго свта. По учрежденіи королевскаго индійскаго совта при Фернанд Католикъ, онъ былъ назначенъ предсдателемъ и занималъ этотъ постъ съ того самаго времени. Долгое пребываніе его на мст столь трудномъ и важномъ, можетъ служатъ доказательствомъ того, что онъ имлъ необыкновенныя дловыя способности. Въ томъ вк духовныя особы весьма-часто занимали важныя должности не только по части гражданскаго, но и военнаго управленія. Фонсека, кажется, былъ человкъ дятельный и способный, имвшій притомъ несравненно боле склонности къ дламъ мірскимъ, нежели къ духовнымъ. Въ его характер было мало религіознаго, самая ничтожная вещь его оскорбляла и онъ рдко прощалъ обиду. Ненависть къ врагамъ онъ лелялъ какъ составную часть собственнаго его характера, и, къ-несчастію, занимая такой важный постъ, онъ имлъ случай удовлетворить это чувство ко вреду многихъ славныхъ мужей его времена. Негодовавъ на Коломба за какую-то дйствительную или воображаемую обиду, онъ постоянно препятствовалъ исполненію предположеній этого великаго мореплавателя. Онъ оказалъ то же самое непріязненное чувство къ Діэго, сыну адмирала, наслднику его славы, и теперь, и отнын впредь показывалъ подобное же нерасположеніе къ завоевателю Мехики. Непосредственная причина тому были личныя отношенія Фонсеки къ Веласкесу, съ которымъ одна изъ близкихъ его родственницъ была обручена.
Движимый представленіями этого прелата, Карлъ, вмсто того, чтобъ дать благосклонный отвтъ посланнымъ, отложилъ ршеніе дла до прізда его въ Корунну, мсто, откуда онъ долженъ былъ отплыть въ Германію. Но здсь онъ былъ озабоченъ безпокойствами, возникшими въ-слдствіе его неблагоразумнаго поведенія и приготовленіями къ отъзду. Ршеніе колоніальныхъ длъ, давно-отлагаемыхъ, было назначено до послдней не дло его пребыванія въ Испаніи. Но на собственныя дла ‘молодой адмиралъ’ убилъ такую значительную часть этой послдней недли, что на дло Кортеса не оставалось нисколько времени, и императоръ усплъ только отдать приказанія совту въ Севилл о выдач посланнымъ такой части принадлежавшихъ имъ денегъ, какая была необходима для уплаты издержекъ путешествія. Нетерпливый монархъ распростился съ взволнованнымъ отечествомъ 16 мая 1520 года, не сдлавъ даже попытки къ прекращенію спора между его воевавшими васаллами въ новомъ свт, — не приложивъ даже съ своей стороны ни малйшаго старанія для содйствія успху великаго предпріятія, долженствовавшаго ввести его во владніе цлою имперіею. Какая разительная противоположность съ благоразумною политикою его знаменитыхъ предшественниковъ, Фердинанда и Изабеллы!
Губернаторъ острова Кубы, между-тмъ, не дожидаясь помощи изъ отечества, сталъ придумывать мры, какъ собственными силами управиться съ Кортесомъ. Мы уже видли въ предъидущей глав, какъ глубоко онъ былъ тронутъ извстіями о дйствіяхъ завоевателя, и о сокровищахъ, отправленныхъ имъ на корабл въ Испанію. Негодованіе, досада и алчность къ богатствамъ, проскользнувшимъ, такъ-сказать, мимо его глазъ, поперемнно волновало его душу. Онъ не могъ простить себ за то, что вврилъ дло въ такія руки. На той самой недли, когда Кортесъ отправился отъ него для принятія начальства надъ флотомъ, Карлъ-Пятый подписалъ капитуляцію, по сил которой Веласкэсъ былъ возведенъ въ званіе аделантадо, и первоначальная власть его получила значительное приращеніе. Губернаторъ ршился, не теряя времени, отправить къ ацтекскому берегу отрядъ, довольно-сильный для того, чтобъ онъ могъ всхъ и всюду заставить признать вновь-дарованную ему класть и примрно наказать взбунтовавшагося подчиненнаго. Онъ началъ приготовленія къ походу въ октябр мсяц и предположилъ-было сначала принять начальство надъ экспедиціею лично. Но чрезмрная тучность, длавшая его неспособнымъ къ перенесенію трудностей походной жизни, или, какъ онъ самъ уврялъ, любовь его къ индійскимъ подданнымъ, постигнутымъ въ то время жестокою эпидемическою болзнію, отъ которой они умирали тысячами, побудила его вврить начальство другому.
Выборъ его палъ на одного кастильскаго гидальга, именемъ Панфило де-Нарваэса, помогавшаго ему при осад Кубы, гд онъ ознаменовалъ свое имя такими безчеловчными поступками, которыми первые испанскіе завоеватели такъ часто омрачали славу своего оружія. Съ того времени онъ занималъ разныя важныя должности, и былъ однимъ изъ первыхъ любимцевъ Веласкеса. Онъ былъ безъ всякаго сомннія человкъ свдущій въ военномъ искусств, но до крайности небрежный и слабый въ обращеніи съ подчиненными. Храбрость его была признана всми, но съ нею соединялась въ его характер какая-то надменность, или, лучше сказать, чрезмрная самонадянность, побуждавшая его ставить ни во что совты и внушенія людей боле опытныхъ. Въ немъ было замтно совершенное отсутствіе того благоразумія и разсчетливой предусмотрительности, которыя необходимы тому, кто желалъ достойно состязаться съ такимъ соперникомъ, каковъ былъ Кортесъ.
Губернаторъ и его помощникъ неусыпно заботились о томъ, чтобы набрать достаточно сильное войско. Они посщали вс значительные города острова, вооружая суда, заготовляя военные и състные припасы, и приманивая подъ свои знамена волонтеровъ щедрыми общаніями. Самая дйствительная приманка была, однакожь, надежда на богатыя сокровища, ожидавшія ихъ въ Мехик. До того были вс убждены въ основательности этой надежды, что люди всхъ сословіи и возрастовъ наперерывъ вступали въ экспедицію, казалось, вс блые безъ изъятія покинутъ остривъ во владніе первобытныхъ жителей.
Молва объ этихъ происшествіяхъ вскор распространилась по прочимъ островамъ, и обратила на себя вниманіе королевской аудіенціи въ Сан-Домниго, распоряжавшей въ то время верховною властію по судебнымъ дламъ колоній, и пользовавшейся, притомъ, такимъ вліяніемъ на гражданскія для’, которымъ даже, какъ жаловался ‘адмиралъ’, стснялись его собственныя права. Аудіенція съ безпокойствомъ взирала на предполагаемую экспедицію Веласкеса, какъ на дло долженствовавшее имть вредныя послдствія для выгодъ короны, худо ли, хорошо ли оно окончится для враждовавшихъ. Движимые этими размышленіями члены избрали изъ среди своего круга лиценціата Аиллона, человка благоразумнаго и ршительнаго, и отправили его въ Кубу, снабдивъ наставленіями, и поручивъ ему остановить, буде возможно, дйствія Веласкеса.
Но прибытіи туда, онъ засталъ губернатора на западной части острова, дятельно занимавшагося снаряженіемъ флота. Лиценціатъ объяснилъ ему цль своего порученія и мннія королевской аудіенціи о предполагаемой экспедиціи. На завоеваніе могущественнаго государства, каковымъ была Мехика, потребны вс силы Испанцевъ, и если теперь одна половина этихъ силъ будетъ обращена противъ другой, то произойдетъ для всхъ неминуемая гибель. Долгомъ губернатора, какъ врнаго слуги отечества, было, — забывъ вс личные раздоры съ Кортесомъ, послать ему вс необходимыя подкрпленія и тмъ споспшествовать къ удачному окончанію великаго дла. Конечно, онъ имлъ полное право обнародовать вновь-дарованную ему власть и требовать повиновенія. Въ случа же отказа, онъ обязанъ предоставить ршеніе спора на благоусмотрніе судебныхъ мстъ, обративъ его собственныя средства на новыя открытія по другимъ направленіямъ и не подвергая все дло гибели чрезъ враждебныя дйствія противъ его соперника.
Это благоразумное и умренное увщаніе пришлось губернатору вовсе не но вкусу. Онъ уврялъ, будто-бы не иметъ никакого намренія начать непріязненныя дйствія противъ Кортеса и хочетъ только утвердить свою законную власть надъ странами, открытыми подъ его же покровительствомъ. Въ то же время, онъ отвергалъ право Аиллона или королевской аудіенціи вмшиваться въ это дло. Нарваэсъ же оказалъ еще боле упрямства, и такъ-какъ флотъ былъ уже готовъ, то онъ объявилъ о своемъ намреніи вступить чрезъ нсколько часомъ подъ паруса. При такомъ положеніи длъ, лиценціатъ, видя невозможность остановить экспедицію, ршился отправиться съ нею лично, въ надежд на то, что присутствіемъ своимъ онъ можетъ воспрепятствовать открытому разрыву между соперниками.
Эскадра состояла изъ восьмнадцати судовъ, большихъ и малыхъ. На ней находилось девять сотъ человкъ, въ числ которыхъ было восемьдесятъ человкъ конницы, восемьдесять пищальниковъ, полтораста стрльцовъ, множество тяжелыхъ орудій и значительное количество състныхъ и военныхъ припасовъ. Вмст съ экспедиціею отправилось также до тысячи человкъ Индійцевъ, изъ жителей острова, состоявшихъ при ней, вроятно въ качеств слугъ. Индійскія моря не видали до того времени такой великолпной армады, далеко превосходившей все, что дотол было построено въ западномъ свт.
Нарваэсъ оставилъ Кубу въ начал марта 1520 года. Онъ держалъ тмъ же курсомъ, по которому плавалъ Кортесъ, и спустившись вдоль берега Юкатана, считавшагося тогда ‘островомъ’, сталъ на якорь 23-го апрля, посл жестокой бури, въ которую совершенно погибли нкоторыя изъ его мелкихъ судовъ, у Сан-Хуанъ де-Улуа. У этого самаго мста Кортесъ также съхалъ на берегъ въ первый разъ, на песчаную степь, гд нын стоитъ городъ Вера-Крусъ.
Здсь Нарваэсъ нашелъ одного Испанца, отправленнаго генераломъ изъ Мехики, дли осмотра страны съ тою цлію, чтобы собрать свднія о ея средствахъ, а въ особенности о минеральныхъ ея богатствахъ. Этотъ человкъ пріхалъ на флотъ, а отъ него Испанцы узнали подробности обо всемъ случившемся со времени отплытія изъ Вера-Круса посланныхъ, — о поход, предпринятомъ во внутреннія страны, о кровопролитныхъ сраженіяхъ съ Тласкэлапцами, о занятія Испанцами Мехики, о богатыхъ сокровищахъ, найденныхъ тамъ и о завладніи особою Монтезумы, въ-слдствіе чего, говорилъ въ заключеніе воинъ, ‘Кортесъ управляетъ всею странною какъ царь, такъ~что Испанцу можно пройдтя безоружнымъ съ одного края имперій до другаго, не встртивъ ни обиды, ни оскорбленія’. Испанцы слушали этотъ чудесный разсказъ въ безмолвномъ удивленіи, и негодованіе Нарваэса на Кортеса увеличилось еще боле, когда онъ понялъ наконецъ всю цну добычи, похищенной такимъ образомъ у его начальника.
Онъ теперь открыто объявилъ всмъ о своемъ намреніи идти противъ Кортеса и наказать его за неповиновеніе. Эта хвастовская угроза была сказана такъ громко, что туземцы, пришедшіе толпами къ лагерю, разбитому уже у берега, ясно поняли, что новые пришельцы не были друзьями первыхъ, а ихъ врагами. Нарваэсъ ршился также, — хоть и вопреки совтамъ Испанца, приведшаго примръ Кортеса, — основать колонію на этомъ голомъ мст и принялъ необходимыя мры для учрежденія гражданскихъ властей. Воинъ увдомилъ его о существованіи по близости колонія въ Вилла-Рик, подъ начальствомъ Сандоваля, состоявшей изъ незначительнаго числа инвалидовъ, готовыхъ сдаться, какъ ему говорили, при первомъ требованіи Нарваэса. Онъ, однакожь, ршился овладть мстомъ, если возможно, безъ непріязненныхъ дйствій, и съ этою цлію отправилъ туда мирныхъ пословъ, поручивъ имъ обнародовать его права и потребовать покорности отъ гарнизона.
Вс эти мры не мало оскорбили Аяллопа, предвидвшаго, что он послужатъ поводомъ къ неминуемому разрыву съ Кортесомъ. Но вс его угрозы довести правительству о поступкахъ Нарваэса остались тщетными. Нарваэсъ, выведенный изъ себя постояннымъ сопротивленіемъ и дкими упреками, ршался освободиться отъ присутствія человка, наблюдавшаго такъ строго за всми его движеніями. Но его приказанію лиценціатъ былъ схваченъ и отправленъ обратно въ Кубу. Аиллонъ съумлъ, однакожь, убдить капитана перемнить назначеніе корабля и отвезти его въ Сан-Доминго, по прибытіи его туда онъ написалъ формальное донесеніе о своихъ дйствіяхъ, изложивъ яркими красками вроломные поступки губернатора и его намстника, и отправилъ чрезъ королевскую аудіенцію въ Испанію.
Сандоваль, между-тмъ, слдилъ внимательно за движеніями Нарваэса. Со времени перваго его появленія на берегу, этотъ бдительный офицеръ, подозрвая цль экспедиціи, не спускалъ съ него глазъ. Лишь-только начальникъ Вилла-Рики узналъ о прибытіи испанскаго флота, то, отправивъ немногихъ находившихся при гарнизон инвалидовъ въ безопасное мсто, сталъ проводить укрпленія въ возможно-лучшее оборонительное положеніе и приготовился защищать мсто до послдней крайности. Его люди поклялись не выдавать его, и для того, чтобы дйствительне укрпить мужество нершительныхъ, онъ приказалъ воздвигнуть на видномъ мст вислицу! Твердость его людей не подверглась этому испытанію.
Единственными лицами, осадившими городъ, была священникъ, нотаріусъ и четверо другихъ Испанцевъ, назначенныхъ Нарваэсомъ въ посольство, о которомъ я говорилъ выше. Духовникъ назывался Гуевара. Пришелъ въ присутствіе Сандоваля, онъ сталъ держать ему формальную рчь, исчисляя торжественно въ ней заслуги и права Веласкэса, назвалъ Кортеса и его приверженцевъ мятежниками, и потребовалъ наконецъ отъ Сандоваля, какъ отъ врноподаннаго, признать надъ собою власть Веласкеса.
Сандоваль пришелъ въ совершенное негодованіе при нескромной выходк Гуевары противъ его сподвижника, и уврилъ преподобнаго посла, что одному лишь уваженію къ его духовному сану онъ обязанъ тмъ, что спасся отъ заслуженнаго наказанія. Гуевара съ своей стороны также разгнвался и приказалъ нотаріусу прочесть прокламацію. Но Сандоваль тутъ вступился, общавъ нотаріусу, что если онъ только попытается исполнить это приказаніе, не представивъ ему предварительно полномочія отъ правительства, то онъ велитъ его порядкомъ высчь на мст же. При этой угроз, Гуевара совершенно вышелъ изъ себя, и, топнувъ ногою о землю, снова повторилъ свои приказанія тономъ еще боле повелительнымъ. Сандоваль не любилъ тратить слова по пустому. Онъ только замтилъ, что они могутъ, коли хотятъ, прочитать прокламацію самому генералу въ Мехик. Въ тоже время онъ вслдъ своимъ людямъ привести нсколько человкъ дюжихъ та маковъ или индійскихъ носильщиковъ, и на спины ихъ привязалъ несчастнаго священника и его товарищей, какъ какіе-нибудь тюки съ товарами. Весь этотъ караванъ выступилъ тотчасъ же въ путь къ столиц, полъ охраненіемъ двадцати человкъ вооруженныхъ Испанцевъ. Они шли день и ночь, останавливаясь для того только, чтобы получить свжихъ носильщиковъ, проходя чрезъ многолюдные города, лса и цвтущія поля, исчезавшіе такъ же скоро, какъ скоро они появлялась, Испанцы, изумленные нудностію зрлища и новою для нихъ системою перевозки, едва понимали во сн ли, или на яву все это происходило. Путешествуя такимъ образомъ, они къ концу четвертаго дня достигли Тецкукскаго Озера, въ виду ацтекской столицы.
Жители были уже увдомлены о прибытіи новаго отряда блыхъ людей къ берегамъ. Извстія объ этомъ были сообщены Монтезум немедленно по высадк ихъ, и говорятъ (но это невроятно), будто онъ скрывалъ эти свднія отъ Кортеса въ-теченіи нсколькихъ дней. Наконецъ, пригласивъ его на личное свиданіе, онъ сказалъ ему, что теперь не существуетъ боле преградъ къ его возвращенію въ отечество, потому-что флотъ былъ уже готовъ и дожидался только его. На вс вопросы изумленнаго генерала, Монтезума указалъ на іероглифическую карту, присланную ему съ берега, на которой были изображены съ величайшею точностію корабли, сама Испанцы и все ихъ одяніе. Подавивъ выраженіе своихъ внутреннихъ чувствъ, Кортесъ принялъ радостный видъ, и воскликнулъ: ‘Да будетъ благословенъ Спаситель за вс его щедроты!’ По возвращеній на квартиры, войска приняли извстіе съ громкими кликами, стрльбою изъ орудій, и другими знаками радости. Они привтствовали вновь прибывшихъ какъ подкрпленіе, присланное имъ на помощь изъ Испаніи. Не то думалъ ихъ начальникъ. Съ самаго начала, онъ подозрвалъ, что они были присланы отъ его врага, губернатора Кубы. Онъ сообщилъ своя подозрніи офицерамъ, отъ которыхъ, мало-по-малу, они перешли къ воинамъ. Торжественныя изъявленія тотчасъ прекратились, и радость ихъ уступила мсто самымъ страшнымъ опасеніямъ при мысли о правдоподобіи этой догадки и о сил непріятельскаго отряда. Твердость не покидала ихъ однакожь, и они поклялись не измнить своему знамени, и во что бы то ни стало оставаться врными своему начальнику. Это былъ одинъ изъ тхъ случаевъ, которые доказываютъ, какъ безпредльно было вліяніе Кортеса на умы этихъ грубыхъ искателей счастія. Вс сомннія ихъ вскор были разсяны прибытіемъ пляниковъ изъ Вилла-Раки.
Одинъ изъ числа охраннаго отряда, оставивъ прочихъ въ предмстьяхъ, пришелъ въ столицу, и вручилъ генералу отъ Сандоваля письмо, въ которомъ тотъ увдомлялъ его обо всхъ подробностяхъ случившагося. Кортесъ тотчасъ послалъ людей на встрчу къ плннымъ, приказалъ ихъ освободить, и дать имъ лошадей для възда въ столицу’ — способъ перевозки нсколько приличнйшій, чмъ дюжія плеча тамановъ. По прибытіи въ столицу, онъ принялъ ихъ съ отличною вжливостью, извинялся въ грубыхъ поступкахъ его офицеровъ, и, казалось, старался всми возможными ласками смягчить ихъ негодованіе. Онъ доказалъ имъ свое расположеніе еще боле своими щедрыми подарками, и произвелъ, мало-по-малу, такую перемну въ ихъ чувствахъ къ нему, что изъ враговъ они стали его друзьями и передали ему многія важныя подробности, касавшіяся не только намреніи ихъ начальства, но и самаго духа, господствовавшаго между его людьми. и Воины’, говорили они: ‘вообще вовсе не желали разрыва съ Кортесомъ, и охотно стали бы дйствовать съ нимъ заодно, если бы не ненависть къ нему Нарваэса. Ихъ единственною цлію было пріобртеніе богатства, а не удовлетвореніе мести. Личной же привязанности они весьма-мало чувствовали къ Нарваэсу, котораго надменное обращеніе и скупой характеръ уже давно лишили его расположенія подчиненныхъ. Генералъ не замедлилъ воспользоваться этими намеками.
Онъ написалъ къ своему сопернику письмо, въ которомъ самыми ласковыми словами убждалъ его не разглашать ихъ личной вражды всему свту, чтобы тмъ не возбудить въ туземцахъ духа неповиновенія, могущаго лишить ихъ всхъ плодовъ прежнихъ его успховъ. Насильственный разрывъ между ними не можетъ не имть вредныхъ послдствій даже для самого побдителя, и можетъ повести къ погибели обоихъ. Дйствуя согласно, только могутъ ожидать успха. Онъ былъ готовъ привтствовать Нарваэса какъ уважаемаго сподвижника, раздлить съ нимъ плоды завоеванія, а если тотъ иметъ королевское полномочіе, призвать его своимъ начальникомъ. Кортесъ зналъ очень-хорошо, что у Нарваэса такого полномочія никогда не бывало.
Вскор посл отбытія Гуевары и его товарищей, генералъ ршился отправить отъ себя особеннаго посла. Для исполненія этой щекотливой обязанности, онъ назначилъ отца Ольмедо, показывавшаго въ-теченіе всего похода здравый разсудокъ и способности къ дламъ, не всегда встрчавшіяся въ лицахъ духовнаго сапа. Кортесъ поручилъ ему другое письмо къ Нарваэсу, подобнаго содержанія съ предъидущимъ. Кортесъ написалъ также къ лиценціату Аиллову, объ отправленіи котораго онъ не зналъ, и къ Андресу де-Дуеро, бывшему секретарю Веласкеса, его личному пріятелю, прибывшему теперь съ испанскимъ флотомъ. Ольмедо получилъ отъ него наставленіе поговорить съ этими лицами наедин, а также съ главными офицерами и воинами, я склонить ихъ по мр возможности на сторону Кортеса. Для того, чтобъ его убжденія имли боле Вса, его снабдили щедрымъ запасомъ золота.
Между-тмъ, Нарваэсъ, отказавшись отъ прежняго своего намренія, основать колонію на морскомъ берегу, отправился оттуда въ Семпоаллу, гд и учредилъ свои квартиры. Онъ уже былъ тамъ, когда Гуевара, возвратившись, вручилъ ему письмо Кортеса.
Нарваэсъ прочиталъ письмо съ презрительнымъ выраженіемъ лица, но когда посланный сталъ говорить о средствахъ и объ отважномъ характер его соперника, совтуя ему принять предложенный союзъ, то черты его приняли видъ грознаго негодованія. Отчетъ Гуевары произвелъ совершенно противное дйствіе на войска, внимательно слушавшія его разсказъ о Кортесъ, о простодушномъ и щедромъ его характер, который они невольно сравнивали съ характеромъ ихъ начальника, о богатствахъ, изобиловавшихъ въ его лагер, гд послдній воинъ могъ ставить золото на игру горстями, гд вс жили въ довольств, и гд жизнь воина казалась длиннымъ праздникомъ. Гуевара видлъ одну только свтлую сторону картины.
Дйствіе, произведенное этими разсказами, было подтверждено присутствіемъ Ольмедо. Духовникъ представилъ порученныя ему посланіе Нарваэсу, пробжавшему ихъ съ чувствомъ негодованіе, излившимся въ самыхъ ругательныхъ выраженіяхъ противъ соперника, одинъ изъ его капитановъ, по имени Сальватьерра, громогласно объявилъ о своемъ намреніи отрзать бунтовщику уши и изжарить ихъ себ на завтракъ! Доблестный монахъ не пугался, однакожь, такихъ ребяческихъ выходокъ, и вскор вступилъ въ сношенія со многими изъ офицеровъ и воиновъ, которыхъ онъ усплъ безъ большаго труда склонить на сторону Кортеса. Своимъ вкрадчивымъ краснорчіемъ и щедрыми дарами онъ мало-по-малу открылъ себ путь къ ихъ сердцамъ, и такимъ-образомъ, при самыхъ глазахъ Нарваэса, составилась партія, расположенная въ пользу Кортеса боле, нежели въ его собственную. Такія интриги не могли долго оставаться тайною, и Нарваэсъ непремнно арестовалъ бы Ольмедо, если бы не вступился за него Дуеро. Онъ положилъ конецъ всмъ этимъ кознямъ, отправивъ Ольмедо назадъ къ Кортесу. Но смена были брошены и они не замедлили принести свой плодъ.
Нарваэсъ здсь похвасталъ, какъ и при высадк войскъ на берегъ, о намреніи своемъ идти противъ Кортеса и схватить его, какъ мятежника. Семпоаланцы съ удивленіемъ узнали, что ихъ новые гости, даромъ что соотечественники первыхъ пришельцовъ, были, однакожь, ихъ врагами. Нарваэсъ объявилъ также о своемъ намреніи освободить Монтезуму и возвратить ему прежнюю власть. Говорятъ, будто-бы онъ получилъ богатый подарокъ отъ ацтекскаго императора, вступившаго въ сношенія съ нимъ. Весьма-вроятно, что Монтезума, считая его другомъ Кортеса, поступилъ въ этомъ случа съ свойственною ему щедростію. Но чтобъ онъ вступилъ въ тайныя сношенія ко вреду выгодъ Кортеса, это уже слишкомъ-несообразно со всмъ его поведеніемъ и но можетъ быть безусловно принято за истину.
Вс эти дйствія не ушли отъ бдительнаго взора Сандоваля, собравшаго подробныя свднія о нихъ частію отъ дезертировъ, бжавшихъ въ Вилла-Рику, частію же чрезъ своихъ лазутчиковъ, посщавшихъ непріятельскій лагерь въ индійской одежд. Онъ отправилъ подробныя свднія обо всемъ къ Кортесу, увдомилъ его о возраставшемъ неудовольствіи Индійцевъ, и убждалъ принять дятельныя мры къ защит Вилла-Рики, если не желаетъ видть городъ въ рукахъ непріятеля. Кортесъ понялъ, что теперь наступала пора дйствовать.
Выборъ образа дйствія затруднялъ его, однакожь. Оставаться въ Мехикь и ожидать тамъ нападенія соперника, значило бы дать тому случая собрать вокругъ себя вс силы имперіи, включая жителей самой столицы, готовыхъ, безъ малйшаго сомннія, служить подъ знаменами вождя, общавшаго освободить ихъ государя. Въ этомъ случа, перевсъ былъ совершенно на сторон Нарваэса.
Если онъ самъ выступить противъ Нарваэса, то ему прійдется покинуть столицу и императора, плоды всхъ его трудовъ и успховъ, или же, оставивъ въ столиц гарнизонъ для содержанія въ страхъ жителей, онъ долженъ будетъ обезсилить свое войско, и безъ того слабое въ-сравненіи съ отрядомъ противника. Онъ ршился, однакожь, дйствовать сообразно этому послднему предположенію, не смотря на вс его неудобства. Онъ надялся, можетъ-быть, мене на успхъ своего оружія въ случа непріятельскаго столкновенія съ соперникомъ, чмъ на личное вліяніе и на прежнія интриги, для достиженія миролюбиваго окончанія спора. Во всякомъ случа, онъ былъ готовъ покориться своей судьб.
Въ послдней глав было упоминаемо объ отправленія Веласкеса де-Леона съ отрядомъ, состоявшимъ изъ ста-пятидесяти человкъ, для основанія колоніи на какой-либо изъ большихъ ркъ, вливавшихся въ Мехиканскій-Заливъ. Узнавъ о прибытіи Нарваэса, Кортесъ немедленно отправилъ къ своему офицеру посланнаго съ тмъ, чтобъ увдомить его объ этомъ происшествіи и прекратить дальнйшія дйствія. По Веласкесъ былъ уже извщенъ объ этомъ самимъ Нарваэсомъ, написавшимъ къ нему тотчасъ по выход своемъ на берегъ письмо, въ которомъ убждалъ именемъ его родственника, губернатора Кубы, покинуть службу Кортеса и перейдти подъ его знамена. Веласкесъ, однакожь, давно схоронилъ вс чувства прежней ненависти къ генералу, которому онъ былъ теперь искренно преданъ, испытавъ отъ него во все время похода знаки особеннаго расположенія. Кортесъ рано постигъ, какъ для него было важно привязать этого офицера къ своей особ. Не дождавшись приказаніи, Веласкесъ покинулъ свою экспедицію и уже выступилъ въ обратный походъ къ столиц, когда получилъ отъ генерала приказаніе ждать его въ Чолул.
Кортесъ посылалъ также въ отдаленную провинцію Синантлу, лежавшую отъ Чолулы далеко на юго-западъ, за подкрпленіемъ изъ этихъ тысячь человкъ тамошнихъ жителей. То было храброе племя, ненавидвшее Мехиканцевъ, и предложившее ему свое содйствіе посл его прибытія въ столицу. Они употребляли на войн длинныя копья, длинне даже тхъ, которыми Испанцы я Германцы вооружали свою конницу. Кортесъ приказалъ изготовить для себя триста копій по этому образцу, веллъ сдлать острія не изъ ицтли, а изъ мди. Онъ предполагалъ употребить это страшное оружіе для урона непріятельской конницы.
На время своего отсутствія, онъ поручилъ начальство надъ гарнизономъ своему искреннему личному пріятелю, Педру де-Альварадо,— Таніати Мехиканцевъ, человку, одаренному качествами, внушавшими къ нему почтеніе и храбраго, по нсколько надменнаго духа,— внушивъ ему необходимость величайшей умренности и скромности. Онъ долженъ былъ имть неусыпный надзоръ за Монтезумою, ибо на владніи особою монарха основывалась вся власть ихъ. Онъ долженъ былъ отдавать ему то почтеніе, которое слдовало его высокому сану и требовалось благоразуміемъ. Онъ долженъ былъ оказывать постоянное уваженіе къ обычаямъ и предразсудкамъ народа, не теряя никогда изъ вида того, что хотя небольшаго отряда будетъ весьма достаточно для устрашенія его въ спокойное время, но если онъ однажды возстанетъ, то сотретъ Испанцевъ съ лица земли.
Отъ Монтезумы онъ вынудилъ общаніе, что тотъ сохранитъ къ его намстнику т же самыя дружественныя отношенія, какъ и къ нему. Этимъ, говорилъ Кортесъ, онъ угодитъ испанскому монарху. Если же ацтекскій императоръ поступитъ иначе и станетъ содйствовать какому-нибудь непріязненному движенію со стороны его подданныхъ, то онъ же самъ будетъ, по-необходимости, первою жертвою.
Императоръ уврялъ въ постоянств своего дружескаго расположенія къ нему. Послднія происшествія приводили его, однакожь, въ недоумніе. Т ли Испанцы, которые находились ныньче при его двор, или т, которые недавно прибыли къ берегамъ, были истинными представителями ихъ государя? Кортесъ, до того времени умолчавшій объ этомъ предмет, сказалъ ему теперь, что послдніе были дйствительно его соотечественники, но измнили своему монарху. Потому-то онъ считалъ себя обязаннымъ, какъ это ни было ему прискорбно, идти противъ нихъ, наказавъ же ихъ за измну, онъ, до отправленія своего въ отечество, возвратится съ торжествомъ въ столицу. Монтезума предлагалъ дать ему пять тысячь ацтекскихъ воиновъ въ подкрпленіе, но генералъ отклонилъ это пособіе, не желая, чтобъ его дйствія были связаны присутствіемъ такого значительнаго числа сомнительныхъ, если даже и не враждебно къ нему расположенныхъ союзниковъ.
Въ гарнизон, подъ начальствомъ Альварадо, онъ оставилъ сто-сорокъ человкъ, или цлыхъ дв трети всего своего отряда. При нихъ остались тяжелыя орудія, большая частъ конницы и почти вс пищальники. Съ собою же онъ взялъ всего семьдесятъ человкъ, изъ числа, впрочемъ, самыхъ отважнйшихъ его сподвижниковъ, — людей искренно ему преданныхъ. Они были легко вооружены и несли съ собою какъ можно меньше багажа. Весь успхъ завислъ отъ быстроты ихъ движенія.
Монтезума, въ царскихъ своихъ носилкахъ, несомыхъ на плечахъ вельможъ, сопровождаемый всею испанскою пхотою, сопутствовалъ генерала до большой дороги. Тамъ, обнявшись, они простились другъ съ другомъ со всми наружными признаками обоюдной личной привязанности. Это происходило около средины мая 1520 года, спустя шесть Мсяцевъ по вступленіи Испанцевъ въ Мехику. Въ-теченіи этого времени, они управляли страною съ неограниченною властію. Теперь же она покидали столицу въ боевомъ порядк, съ тмъ, чтобъ идти не противъ Индійцевъ, а противъ своихъ собственныхъ соотечественниковъ. Здсь начинался для нихъ длинный радъ несчастій, смшанныхъ, правда, съ нкоторыми удачами, долженствовавшій преслдовать ихъ долго, до совершеннаго окончанія завоеванія.

VII.
Кортесъ спускается съ Столовой-Земли.— Вступаетъ въ переговоры съ Hарваэсомъ.— Приготовляется напасть на него.— Квартира Нарваэса.— Ночное нападеніе.— Разбитіе Нарваэса.
1520.

Пройдя по южной плотин, по которой они вступили въ столицу, небольшой отрядъ Испанцевъ началъ своя походъ чрезъ прелестную долину. Перешелъ чрезъ горную ограду, которою природа вотще окружила ее, они прошли между громадными волканами, теперь уже давно погруженными въ бездйствіе, какъ неврные стражи, заснувшіе на своихъ постахъ, пробрались чрезъ т трудныя ущелія, гд они прежде испытали непогоду столь суровую и бурную и, вышелъ на другую сторону, спустились по западному склону, который прилегаетъ къ обширному пространству плодоноснаго и возвышеннаго чолульскаго края.
Мало они обращали вниманія на т предметы, которые попадались имъ во время ихъ быстраго похода, мало заботились о тепл или холод. Душевное безпокойство сдлало ихъ совершенно равнодушными къ вншнимъ непріятностямъ, и, къ-счастію, имъ было нечего опасаться со стороны туземцевъ, противъ нападеній которыхъ одно имя Испанца составляло защиту, надежнйшую чмъ всякое оборонительное оружіе.
Въ Чолул, Кортесъ, къ невыразимому своему удовольствію, нашелъ Веласкеса де-Леона, ожидавшаго его тамъ со ста-двадцатью воинами, ввренными его начальству для составленія колонія. Этотъ преданный офицеръ уже нсколько времени ждалъ прибытія Кортеса. Окажись онъ только ненадежнымъ, и тогда погибли бы вс надежды Кортеса на удачу его предпріятія. Мысль о сопротивленіи, съ такою горстью людей, была химерою. Но теперь число его небольшаго отряда утроилось, а съ этимъ обстоятельствомъ и самый духъ ихъ ободрился.
Радостно обнявъ своихъ сослуживцевъ, съ которыми чувство великой и общей опасности связало ихъ еще ближе прежняго, войска соединились въ одинъ отрядъ и пошли быстрыми шагами по улицамъ священнаго города, заваленнаго мрачными грудами развалинъ, свидтельствовавшими о ихъ опустошительномъ пребываніи здсь въ предшествовавшую осень. Они направили свой путь по большой дорог, ведшей въ Тласкалу, и, въ разстояніи немногихъ лигъ отъ этой столицы, встртили отца Ольмеда и его товарищей, возвращающихся изъ лагеря Нарваэса, куда, какъ я уже говорилъ, были отправлены въ качеств пословъ. Духовникъ несъ письмо отъ Нарваэса, въ которомъ онъ, какъ капитан-генералъ надъ всею страною, приглашалъ Кортеса и его товарищей покориться его власти, грозя смертною казнію въ случа отказа или медленнаго исполненія его требованій. Ольмедо сообщилъ генералу много любопытныхъ свдній о состоянія непріятельскаго лагеря. О Нарваэс онъ отозвался какъ о человк, имющемъ самое выспренное понятіе о своей власти и личномъ значеніи, и пренебрегающемъ всми предосторожностями противъ врага, котораго онъ презираетъ. Его окружала толпа надутыхъ, тщеславныхъ офицеровъ, льстившихъ его самолюбію, и честной отецъ, который живо чувствовалъ смшное, сталъ передразнивать ихъ хвастливые рчи, къ немалому удовольствію Кортеса и его подчиненныхъ. Многіе изъ воиновъ Нарваэса, говорилъ онъ, не чувствовали большаго расположенія къ своему начальнику, и вовсе не желали разрыва съ своими соотечественниками, этому состоянію духа въ непріятельскомъ войск значительно споспшествовало сказанное имъ о Кортес, его убжденія и общанія, и щедрая раздача золота, которымъ онъ былъ снабженъ при отправленіи. Въ добавленіе къ этимъ подробностямъ, Кортесъ получилъ отъ него многія важныя свднія касательно положенія войска Нарваэса и плана дйствій его вообще.
Въ Тласкал, Испанцы встртили пріемъ самый искренній и гостепріимный. Неизвстно, былъ ли онъ сопутствуемъ изъ Мехики кмъ-нибудь изъ его тласкаланскихъ союзниковъ. Если было такъ, то они дальше своего роднаго города не ходили. Кортесъ попросилъ подкрпленія изъ шести сотъ свжихъ воиновъ, для подачи ему помощи въ ныншней экспедиціи. Просьба его была немедленно исполнена, но армія не отошла еще на большое разстояніе отъ города, когда индійскіе союзники одинъ за другимъ стали покидать свои знамена и возвращаться домой. Въ настоящемъ случа, они не имли въ виду удовлетворенія какой-нибудь личной ненависти, какъ прежде, когда они шли на Мехиканцевъ. Можетъ-быть, также, что хотя они безстрашно состязались съ храбрйшими изъ индійскихъ племенъ, но, испытавъ однажды надъ собою гибельныя послдствія мужества блыхъ, они не желали съ ними помряться силами вторично. Какъ бы то ни было, но они дезертивовали въ такомъ числ, что Кортесъ, не долго думая, отпустилъ остальныхъ, сказавъ великодушно, ‘что онъ охотне разстается съ ними теперь, чмъ тогда, когда будетъ имть нужду въ ихъ помощи’.
Войска вступило вскор въ тотъ пустынный край, лежащій по близости Пероте, который покрытъ всюду слдами волканическихъ изверженій и представляетъ столь разительную противоположность съ цвтущимъ видомъ окрестныхъ странъ. Спустя короткое время, ихъ обрадованному взору представился Сандоваль, шедшій къ ввмъ на встрчу съ шестидесятые человками изъ вера-круцскаго гарнизона, включительно съ нсколькими дезертирами, перебжавшими къ нему изъ непріятельскаго лагеря. Это было весьма важное подкрпленіе, не только по числу людей, но и по слав ихъ начальника, бывшаго во всхъ отношеніяхъ однимъ изъ способнйшихъ капитановъ испанской службы. Для избжанія встрчи съ непріятелемъ, онъ былъ принужденъ сдлать обходъ, и проложивъ себ путь чрезъ дремучіе лса и дикія горныя ущелья, достигъ цлъ и невредимъ, къ-счастію, мста, гд назначенъ былъ сборъ, и вступилъ снова подъ знамя своего начальника.
Здсь же Кортесъ нашелъ Тобиллоса, Испанца, посланнаго имъ въ Чинантли для заказа копій. Они были сдланы совершенно сходно съ образцомъ, даннымъ отъ Кортеса, о двухъ мдныхъ остріяхъ, и необыкновенной длины. Тобиллосъ выучилъ употребленію этого оружія, страшное дйствіе котораго, въ особенности противъ конницы, было вполн доказано, въ конц предшествовавшаго столтія, швейцарскими батальйонами въ ихъ сшибкахъ съ бургундскою конницею, считавшеюся тогда первою въ Европ.
Кортесъ сдлалъ теперь смотръ своей арміи, — если арміею можно назвать такое жалкое число людей, — и нашелъ, что она состояла изъ двухъ-сотъ-шестидесяти-шести человкъ, изъ числа которыхъ только пятеро имли лошадей. Немногіе имли ружья или арбалеты. Латъ почти ни на комъ не было. Воины, по-большой-части, были одты въ набитыхъ клтчатою бумагою стеганыхъ фуфайкахъ, употребляемыхъ туземцами и называемыхъ эскопилы, достоинство которыхъ состояло въ необыкновенной ихъ легкости, но эскопилъ, отражавшій ударъ индійскихъ стрлъ, не могъ служить защитою противъ дйствія огнестрльнаго оружія. Многія изъ этихъ бумажныхъ кольчугъ представляли самый жалкій видъ, свидтельствовавшій о тяжелой служб и о тяжкихъ ударахъ, полученныхъ носившими ихъ. Врядъ ли не каждый изъ нихъ съ радостію отдалъ бы лучшее свое богатство,— дорогія золотыя цпи, тщеславно развшанныя сверхъ изношенныхъ кафтановъ — за стальной шлемъ или за кирасу въ замнъ своихъ собственныхъ взбитыхъ латъ.
Подъ ихъ грубою одеждою, однакожь, бились храбрыя, неустрашимыя сердца. Не они ли были герои, досел непобдимые, одержавшіе столько кровавыхъ побдъ надъ непріятелемъ, несравненно превосходившемъ ихъ числомъ? Они хорошо понимали страну и туземцевъ, знали совершенно характеръ своего начальника, подъ надзоромъ котораго изучали свое ремесло до того, что всякое ихъ движеніе было исполненіемъ какого-нибудь его приказанія. Казалось, весь отрядъ имлъ одну только душу,— такъ согласны были вс помышленія и движенія воиновъ. Вс эти причины умножали силы небольшаго отряда до невроятной степени, и, что было всего важне, послдній воинъ ясно видлъ и понималъ это.
Войско стало теперь продолжать путь чрезъ Столовую Землю, достигнувъ западнаго склона, трудности похода облегчились, когда они начали спускаться къ широкимъ равнинамъ tierra caliente, разстилавшимся подъ ними подобно безграничному зеленвшему океану. Въ разстояніи около пятнадцати лигъ отъ Семпоаллы, гд, какъ я уже замтилъ, Нарваэсъ основалъ своя квартиры, они встртили другое посольство отъ него, состоявшее изъ священника Гуевары, Андреса де-Дуэро и двухъ-трехъ другихъ. Чрезъ ходатайство Дуэро, искренно-преданнаго ему друга, Кортесъ первоначально получилъ свое полномочіе отъ Веласкеса. Они привтствовали другъ друга радостными объятіями, и секретарь не прежде объявилъ о настоящей цли своего прихода, какъ поговоривъ долгое время съ Кортесомъ о предметахъ, лично до нихъ касавшихся.
Онъ имлъ къ генералу письмо отъ Нарваэса, содержанія нсколько различнаго отъ предшествовавшаго. Нарваэсъ по прежнему, правда, требовалъ, чтобъ Кортесъ подчинился его власти, по предлагалъ ему свои суда для отвоза изъ здшняго края всхъ, кто того пожелаетъ, съ ихъ сокровищами и имуществомъ, безъ малйшаго притсненія или осмотра. Умренныя духъ этихъ условій можно было приписать одному только вліянію Дуэро. Секретарь всячески убждалъ Кортеса согласиться на нихъ, какъ на выгоднйшія, какія только можно было ожидать, и какъ на единственное средство спастись отъ неминуемой гибели. ‘Потому’, говорилъ онъ, ‘какая бы ни была храбрость твоихъ людей, но могутъ ли они и подумать даже о состязаніи съ отрядомъ превосходящимъ ихъ по многочисленности и вооруженію?’ Но Кортеса не такъ легко было отклонить отъ исполненія намренія, на которое онъ однажды ршился. ‘Если’, возразилъ онъ, ‘Нарваэсъ иметъ полномочіе отъ правительства, то я готовъ немедленно покориться ему. Но онъ не представляетъ никакихъ доказательствъ. Нарваэсъ не что иное, какъ орудіе моего соперника Веласкеса. Что же до меня касается, то я врный слуга моего государя, для него я и завоевалъ здшній край, и, будь увренъ, что я и мои храбрые товарищи не пощадимъ послднюю каплю крови для защиты ихъ правъ. Если мы падемъ, то умремъ со славою, свято исполнивъ долгъ вашъ.’
Другъ его могъ бы не безъ причины удивляться, какимъ образомъ права Кортеса проистекали не изъ одного источника съ правами Нарваэса, и, если они оба зависли отъ одного начальника, губернатора Кубы, то почему бы тотъ сановникъ не могъ, въ случа неудовольствія, отршить своего офицера отъ должности и назначить на его мсто другаго. Въ пользу Кортеса, при этомъ случа, послужила та юридическая уловка, если можно выражаться такъ, посредствомъ которой права его, сданныя имъ вера-крусскимъ гражданскимъ властямъ, имъ же самимъ учрежденнымъ, были возвращены ему самою коровою, чрезъ ихъ посредство. Хитростію подобнаго рода можно было ослпить разв тхъ, которые сами того желали. Къ этому числу принадлежала большая часть войска. Она, казалось, внушала имъ боле увренности, точно такъ, какъ лоскутъ выкрашенный парусины, употребляемой иногда для подражанія настоящаго каменнаго бруствера, можетъ не только внушить страхъ непріятелю, но и придать родъ искусственнаго мужества скрытымъ за нимъ защитникамъ.
Когда Кортесъ, еще въ Куб, принималъ начальство надъ экспедиціею, то между имъ и Дуэро состоялся уговоръ, по которому послдній долженъ былъ получить значительную долю добычи. Увряютъ, будто-бы, при ныншней ихъ встрч, Кортесъ утвердилъ этотъ уговоръ, и тмъ убдилъ Дуэро, что для собственной его пользы нужна погибель Нарваэса. Это обстоятельство было чрезвычайно-важно, при личномъ вліяніе секретаря. Изъ этого достоврнаго источника генералъ узналъ многія подробности, касавшіяся намреній Нарваэса, не дошедшіе до свднія Ольмедо. Прощаясь съ послами, Кортесъ поручилъ имъ, для передачи его сопернику, письмо, одного и того же содержанія съ тмъ, которое онъ самъ получилъ отъ него. Кортесъ прибгнулъ къ этой хитрости, съ тою цлію, чтобъ усыпить бдительность Нарваэса, видвшаго въ ней одно желаніе отсрочить борьбу, если не избгнуть ея вовсе. Генералъ въ своемъ письм требовалъ, чтобъ соперникъ его, вмст съ своими подчиненными, немедленно явился къ нему, и призналъ его законнымъ представителемъ государя. Иначе онъ найдется вынужденнымъ поступить съ ними, какъ съ мятежниками, непризнающими правъ короны! Вручивъ имъ это посланіе, написанное столько же для своего собственнаго войска, сколько и для непріятеля, Кортесъ отпустилъ пословъ. Они возвратились къ себ и распустили между своими славу о ласковомъ обхожденіи и о неограниченной щедрости генерала, дйствія которой, надо замтить, они въ полной мръ испытали надъ собою, распространяясь о богатствахъ его подчиненныхъ, тщеславно выставлявшихъ, сверхъ своей жалкой одежды, драгоцнныя каменья, золотыя украшенія, ожерелья и тяжелыя цпочки, обвитыя въ нсколько оборотовъ кругомъ шеи и тла, богатая добыча, происходившая изъ сокровищницы Монтезумы.
Путь войска пролегалъ теперь чрезъ плоскія равнины terra caliente, надъ которыми природа расточила, кажется, вс свои щедроты, въ то время, он были покрыты еще гуще ныншняго величественными Лсами, въ которыхъ, подл легкаго бамбука или банана, выросшихъ въ-теченіи одного Лта, воздымалось вковые хлопчатники, свидтельствовавшіе объ удивительномъ плодородіи почвы, безчисленныя ползучія растенія, которыми обвиты были исполинскія втви огромныхъ деревъ, разввались надъ ихъ головами, наполняя воздухъ благоуханіемъ. Но на вс эти чудеса природы Испанцы не обращали вниманія. Ихъ умы были заняты одною, единственною мыслію.
Когда они выбрались наконецъ на обширный открытый лугъ, путь ихъ былъ пресченъ ркою, или, лучше сказать, потокомъ, называемымъ ‘ркою челноковъ’, вовсе не быстрымъ въ обыкновенныя времена, во раздувшимся теперь отъ чрезмрныхъ дождей. Въ тотъ день шелъ сильный дождь, хотя солнце, пробиваясь по временамъ, жгло ихъ нестерпимо своими лучами, представляя примръ тхъ быстрыхъ переходовъ отъ жара къ сырости, которые такъ много способствуютъ развитію растительности подъ тропиками, гд природа, безъ помощи рукъ человка, учредила вчный, безграничный парникъ.
Отъ рки до лагеря Нарваэса было около одной лиги разстоянія. Прежде, чмъ отъискано было мсто, гд можно перейдти въ бродъ, Кортесъ позволилъ своимъ людямъ лечь на землю для подкрпленія истощенныхъ силъ. День уже вечерлъ, и восходившая луна, пробираясь сквозь мрачныя облака, являла по временамъ слабый свтъ. Очевидно было, что буря еще не истощила всего своего свирпства. Но это ни мало не безпокоило Кортеса, ршившагося напасть на непріятеля въ ту же самую ночь, во мгл и тревогъ бурной ночи его движенія будутъ лучше скрыты.
Не открывай еще своихъ намреній, онъ обратился къ войску, съ одною изъ тхъ энергическихъ, одушевленныхъ рчей, къ которымъ онъ прибгалъ въ важныхъ случаяхъ, какъ-бы для того, чтобъ узнавать самыя тайныя ихъ помышленія, и внушать колебавшимся часть своего собственнаго геройскаго духа. Онъ изложилъ въ краткихъ словахъ важнйшія событія похода, опасности, надъ которыми они восторжествовали, побды, одержанныя ими надъ многочисленнымъ врагомъ, богатую добычу, увнчавшую ихъ труды. И всего этого они должны теперь лишиться, не въ пользу людей основывающихъ свои права на законномъ полномочіи, данномъ имъ отъ короны, а въ пользу искателей счастія, которыхъ единственныя права состояли въ превосходств силъ. Имя причины ожидать благодарность отъ своего государя и отечества за важныя ихъ услуги, они должны будутъ лишиться этой надежды, самыя услуги ихъ будутъ поставлены въ преступленіе, имена ихъ, какъ измнниковъ, будутъ преданы позору. Но часъ мести теперь насталъ. Господь не покинетъ воиновъ креста. Тхъ, кого Онъ сохранилъ невредимо посреди толикихъ грозныхъ опасностей, не оставитъ Онъ и теперь Своею защитою. Да, и если имъ суждено быть побжденными, то не лучше ли умереть смертію храбрыхъ на ратномъ пол, чмъ, покинутымъ славою и счастіемъ, погибнуть постыдно на вислиц? Онъ сильно упиралъ на послднее обстоятельство, зная, что между ними не было ни одного, котораго бы не тронуло оно до глубины сердца.
Войско отвчало ему радостными криками, а Веласкесъ де-Леонъ и де-Лухо увряли своего начальника отъ имени всхъ, что въ случа неудачи не они будутъ виноваты, а онъ самъ. Съ нимъ, и за него они пойдутъ чрезъ огонь и волу. Генералъ оставался вполн доволенъ расположеніемъ духа войска, и почувствовалъ, что трудность состояла не въ томъ, какъ бы возбудить въ нихъ мужество, а въ томъ, чтобъ дать ему должное направленіе. Одно обстоятельство достойно замчанія. Онъ вовсе не упомянулъ о неудовольствіяхъ, существовавшихъ, какъ ему было извстно, въ непріятельскомъ лагер. Въ настоящей крайности онъ хотлъ, чтобъ его воины надялись единственно на свои собственныя силы.
Онъ объявилъ о своемъ намреніи напасть на врага въ ту же самую ночь, когда онъ будетъ объятъ сномъ, и мракъ, покрывъ ихъ собственныя движенія, сдлаетъ ихъ малочисленность мене замтною. Войско, хотя оно было изнурено голодомъ и трудностями далекаго пути, приняло это предложеніе съ радостными восклицаніями. Въ ихъ положеніи, неизвстность предстоявшей участи была самымъ страшнымъ зломъ. Потомъ онъ распредлилъ обязанности своихъ капитановъ. Гонзало де-Сандовалю назначено было заботиться и взятіи въ плнъ Нарваэса. Ему, какъ первому альгвазилу, приказано было схватить этого офицера, какъ измнника долгу присяги своему государю, и, въ случа сопротивленія, убить его на мст. Ему въ помощь дано было шестьдесятъ человкъ отборныхъ людей, при которыхъ находилось нсколько изъ лучшихъ офицеровъ Кортеса, двое — Альварадо де-Авила и Ордазъ. Начальство надъ значительнйшимъ отрядомъ войска генералъ поручилъ Христоваль де-Олиду, или какъ говорятъ Нкоторые, Пизарру, одному изъ членовъ того семейства, которое въ-послдствіи времена прославило свое имя завоеваніемъ Перу. Ему велно было завладть артиллеріею и содйствовать наступленію Сандоваля, отражая тхъ непріятелей, которые вздумаютъ сопротивляться послднему. Про себ Кортесъ оставилъ всего двадцать человкъ, для дйствія сообразно обстоятельствамъ. Лозунгъ заключался въ словахъ Святой Духъ, въ честь праздника Святыя Троицы, дня, въ который все это происходило. Сдлавъ вс свои распоряженія, стали приготовляться къ переправ чрезъ рку.
Въ-теченіи этого времени, столь дятельно проведеннаго Кортесомъ, Нарваэсъ оставался въ Сенпоаллъ, гд проводилъ свои дни въ нг и пустыхъ забавахъ. Изъ этого празднаго состоянія онъ былъ пробужденъ, посл возвращенія Дуэро, увщаніями стараго кацика семпоалланскаго. ‘Не будь же такъ безпеченъ’, восклицалъ старикъ: ‘неуже-ли ты полагаешь, что малинчъ слдуетъ твоему примру? Поврь мн, онъ знаетъ вс обстоятельства твоего положенія, и нападетъ на тебя, когда ты о немъ и не будешь думать’.
Встревоженный этими словами и склоняясь на убжденія друзей, Нарваэсъ, наконецъ, въ тотъ самый день, когда Кортесъ достигъ Рки Челноковъ, выступилъ противъ него со всмъ своимъ войскомъ. Прибывъ туда, однакожь, Нарваэсъ не нашелъ никакихъ признаковъ присутствія непріятеля. Дождь, выпадавшій потоками, промочилъ воиновъ до костей. Нсколько изнженные долгимъ и роскошнымъ пребываніемъ въ Семпоалл, они зароптали на непріятность положенія. ‘Что нужды было оставаться тамъ на драку со стихіями? Врага и слдовъ не было, и нтъ никакой причины ожидать его приближенія въ такую бурную погоду. Гораздо бы умне возвратиться въ Семпоаллу, а по утру они вс будутъ свжи и готовы къ дйствію на случай появленія Кортеса’.
Нарваэсъ послушался этихъ совтниковъ, или, лучше сказать, своихъ собственныхъ желаній. Предъ отступленіемъ своимъ онъ принялъ мры противъ внезапнаго нападенія, поставивъ въ небольшомъ разстояніи отъ рки двухъ-трехъ часовыхъ, для подачи всти о приближеніи Кортеса. Онъ отрядилъ также сорокъ человкъ конницы по другому направленію, по которому, по его соображеніямъ, непріятель станетъ, можетъ-быть, приближаться къ Семпоалл. Принявъ вс эти предосторожности, онъ, до наступленія ночи, возвратился въ свои квартиры.
Онъ тамъ занялъ главный теокалли, каменное строеніе, воздвигнутое на обыкновенномъ каменномъ основаніи, входъ на него былъ по крутой лстниц, занимавшей одинъ изъ боковъ пирамиды. Въ святилищ, устроенномъ на верху, онъ помстился съ сильнымъ отрядомъ пищальниковъ и стрльцовъ. Два другихъ теокалли, находившіеся на той же площади, были заняты значительными отрядами пхоты. Артиллерію, состоявшую изъ семнадцати или восмьнадцати небольшихъ орудіи, онъ помстилъ внизу на площади, защитивъ ее оставшеюся при немъ конницею. Распредливъ свои войска такимъ образомъ, онъ возвратился на свою квартиру и вскор улегся спать съ такимъ же равнодушіемъ, какъ-будто врагъ его находился за Атлантическимъ Океаномъ, а не на противномъ берегу сосдняго ручья.
Изъ этого ручья отъ накопленія водъ образовался теперь разъяренный потокъ. Съ трудомъ можно было отъискать удобное мсто, гд бы перейдти чрезъ него въ бродъ. Камни, покрытые слизью, обрушивались безпрестанно подъ ногами. Мракъ и яростные порывы бури увеличивала трудность переправы. Помощію своихъ длинныхъ копій, однакожь, Испанцы кое-какъ, за исключеніемъ двухъ, унесенныхъ быстротою теченія, вс благополучно достигли противоположнаго берега, гд имъ пришлось бороться съ трудностями дороги, весьма плохой во всякое время, а нын почти непроходимой отъ глубокой грязи и отъ густаго кустарника, которымъ она обросла.
Здсь они увидли крестъ, воздвигнутый ими самими при прежнемъ ихъ поход во внутреннія страны. Они привтствовали его какъ доброе предзнаменованіе, и Кортесъ, преклонивъ колно предъ символомъ страданій Спасителя, покаялся въ своихъ грхахъ и объявилъ своею главною цлію распространеніе католической вры. Войско послдовало его примру, и вс, исповдавшись, получили разршеніе отъ отца Ольмедо, призвавшаго благословленіе неба на воиновъ, посвятившихъ свое оружіе прославленію креста. Вставъ и обнявъ другъ Друга, какъ сподвижниковъ на благое дло, они почувствовали себя подкрпленными и освженными. Обстоятельство это любопытно, и вполн характеризуетъ духъ того времени,— въ которомъ война и вра находились между собою въ такой тсной связи. Къ дорог прилегала небольшая роща, и Кортесъ, вмст съ немногими другими, имвшими лошадей, слзши съ своихъ коней, привязалъ животныхъ къ деревьямъ, чтобы нсколько укрыть ихъ отъ бури. Тутъ же они оставили свой багажъ и такія вещи, которыя могли помшать свобод ихъ движеніи. Генералъ потомъ далъ окончательное наставленіе войску. ‘Все’, говорилъ онъ, ‘зависитъ отъ вашего повиновенія начальникамъ. Оставайся каждый на своемъ мст, пусть ни одинъ изъ васъ не выйдетъ изъ рядовъ, какъ бы велико ни было его желаніе отличиться. Отъ тишины, быстроты движеній, а всего боле отъ повиновенія вашего зависитъ весь успха’ нашего предпріятія’.
Въ глубокомъ молчаніи, безъ барабаннаго бою, безъ трубнаго звука, стали они пробираться, едва слышными шагами, къ непріятельскому лагерю, но вдругъ нашли на часовыхъ, поставленныхъ Нарваэсомъ для того, чтобъ извстить его о ихъ приближеніи. Подходъ былъ сдланъ такъ осторожно, что они застали часовыхъ на постахъ, и одинъ изъ нихъ усплъ спастись, да и то съ большимъ трудомъ. Другаго представили Кортесу. Вс возможныя старанія были приложены для того, чтобъ исторгнуть у этого человка какія-нибудь свднія о настоящемъ положеніи Нарваэса. Но на вс вопросы онъ отвчалъ молчаніемъ, и спартанская твердость его осталась непоколебима тогда даже, когда, погрозивъ вислицею, накинули ему на шею петлю. Къ счастію Кортеса, въ предположеніяхъ Нарваэса не происходило никакого измненія посл извстій, полученныхъ генераломъ отъ Дуэро.
Другой часовой, успвшій уйдти, прибжалъ въ лагерь съ извстіемъ о приближеніи непріятеля. Но лнивые товарищи его, сонъ которыхъ онъ прервалъ, не поврили его словамъ. ‘У страха глаза велики’, говорили они, ‘и ты врно принялъ шумъ бури и шелестъ листьевъ за шаги непріятельскаго войска. Кортесъ и люди его находятся далеко еще по ту сторону рки, да и врядъ-ли отважатся на переправу чрезъ нее въ такую ночь’. Самъ Нарваэсъ раздлялъ ихъ ослпленіе, и бдный часовой, безъ пользы угрожая наказаніемъ за невріе, отправился со стыдомъ на свою квартиру.
Будучи увренъ, что часовой распространитъ тревогу по всему непріятельскому лагерю, Кортесъ веллъ войску ускорить шаги. Приблизившись, онъ увидлъ свтъ на одной изъ высокихъ башенъ города. ‘Тутъ расположены квартиры Нарваэса’, сказалъ онъ Сандовалю, ‘и этотъ свтъ послужитъ теб маякомъ’. Вошедъ въ предмстіе, Испанцы удивилась, не видя никакого движенія или признаковъ тревоги. Ни малйшаго звука не было слышно, исключая мрнаго шума ихъ шаговъ, почти заглушаемыхъ ревомъ бури. Все же они не могли пробираться такъ тихо, чтобы не возбудить никакого вниманія въ улицахъ столь многолюднаго города. Извстія о ихъ прибытіи скоро дошли до непріятеля, и въ одинъ мигъ все пришло въ смятеніе и безпорядокъ. Затрубили тревогу. Драгуны вскочили на коней, артиллеристы бросились къ орудіямъ. Нарваэсъ торопливо надлъ свои латы, созвалъ вокругъ себя своихъ людей и отдалъ приказанія, чтобы находившіеся въ сосднихъ теокалли присоединилось къ нимъ на площади. Вс эти распоряженія онъ длалъ съ примрнымъ хладнокровіемъ, потому-что, хотя у него не доставало осторожности, онъ былъ человкъ храбрый и не терялъ никогда присутствія духа.
Все это происходило въ-теченіи нсколькихъ минутъ. Но Испанцы въ это время у соли достигнуть аллеи, ведшей къ лагерю. Кортесъ вслдъ своимъ держаться вдоль стнъ строеній, для того, чтобы можно было направить орудія. Едва явились они предъ оградою площади, какъ артиллерія Нарваэса открыла по нимъ жестокій огонь. Къ-счастію, орудія были такъ высоко наведены, что ядра пролетла надъ ихъ головами, убивъ всего троихъ изъ нихъ. Они не дали непріятелю времени снова зарядить пушки: Кортесъ громогласно произнесъ лозунгъ, принятый къ руководство на эту ночь: ‘Espiritu Santo! Espiritu Santo! впередъ!’ и Олидъ съ своимъ отрядомъ мигомъ бросились на артиллеристовъ, стали колоть и сбивать ихъ съ ногъ своими копьями, и овладли ихъ орудіями. Другой отрядъ вступилъ въ бой съ конницею, и отвлекъ ея вниманіе отъ Сандоваля, который съ своею горстію удальцовъ бросился вверхъ по главной лстниц храма. Ихъ приняли градомъ стрлъ и пуль, не причинившихъ, при торопливости прицла и мрак ночи, почти никакого вреда Въ одинъ мигъ осаждающіе очутились на площадк, и вступили въ рукопашный бой съ непріятелемъ. Нарваэсъ дрался храбро на самомъ опасномъ мст, ободряя своихъ людей. Знаменоносецъ его, проколотый насквозь ударомъ копья, палъ мертвый у ногъ его, самъ онъ получилъ нсколько ранъ, потому-что его короткій мечъ былъ плохою защитою противъ длинныхъ пикъ нападавшихъ. Наконецъ, онъ былъ пораженъ ударомъ копья, выколовшимъ ему лвый глазъ. ‘Santa Maria!’ воскликнулъ несчастный, ‘я убитъ!’ Извстіе распространилось съ быстротою молніи между воинами Кортеса, закричавшими ‘побда!’
Не въ состояніи обороняться боле, чуть не сумашедшій отъ нестерпимой боли, причиняемой раною, Нарваэсъ былъ унесенъ въ святилище. Осаждающіе долгое время не могли ворваться, такъ упорно защищали входъ. Наконецъ одинъ изъ воиновъ, доставъ откуда-то факелъ, или головню, бросилъ ее на соломенную крышу, она вспыхнула, а находившіеся подъ нею были изгнаны изъ своего убжища дымомъ и нестерпимымъ жаромъ. Одинъ изъ воиновъ Кортеса, именемъ Фарфанъ, сцпился съ раненнымъ начальникомъ и низвергнулъ его на землю, его тотчасъ увлекли внизъ по лстниц и сковали. Воины, видя судьбу своего вождя, перестали сопротивляться.
Въ-теченіи этого времени, Кортесъ и отрядъ подъ начальствомъ Олида сражались съ конницею, которую они и разбили, посл нкоторыхъ тщетныхъ попытокъ со стороны врага пробиться сквозь тсные ряды пикъ, при чемъ многіе изъ нихъ были опрокинуты съ коней, а иные убиты. Тогда генералъ приготовился идти на приступъ къ другимъ шеокалли, пригласивъ напередъ защитниковъ сдаться. Они отказались, и онъ, приказавъ подвезти тяжелыя орудія, навелъ ихъ на непріятеля, обративъ такимъ образомъ ихъ же собственную артиллерію противъ нихъ. Сдлавъ это грозное движеніе, онъ снова обратился къ гарнизонамъ съ самыми щедрыми предложеніями, общая имъ прощеніе за прошедшее и полное участіе во всхъ выгодахъ завоеванія. Одинъ изъ гарнизоновъ находился подъ начальствомъ Сальватьеры, того самаго офицера, который грозилъ, что отржетъ уши Кортесу. Узнавъ о судьб, постигнувшей генерала, онъ внезапно былъ пораженъ жестокою болзнію, лишившею его всякой возможности дйствовать. Гарнизонъ, выдержавъ одинъ залпъ орудій, сдался на капитуляцію. Говорятъ, будто-бы Кортесъ, при этомъ случа, получилъ совершенно неожиданную помощь. Въ воздух вдругъ появилось множество большихъ жуковъ, испускающихъ отъ себя яркій фосфорическій свтъ, довольно сильный для того, чтобы можно было при немъ читать. Эти блуждающіе огни, во мрак ночи, показались разгоряченному воображенію осажденныхъ цлымъ войскомъ, вооруженнымъ ружьями, съ зажженными фитилями. Передаемъ разсказъ очевидца. Но поспшность, съ которою непріятель сдался, можетъ быть отнесена, съ неменьшею достоврностію, трусости начальника, и неудовольствію, вкравшемуся между воинами, втайн желавшими служить подъ знаменами Кортеса.
Отрядъ конницы, поставленный, какъ я говорилъ, Нарваэсомъ на одну изъ дорогъ, ведшихъ къ Семпоалл, для пресченія пути его сопернику, узнавъ о происшедшемъ, не замедлилъ покориться побдителю. Каждый воинъ побжденной арміи долженъ былъ въ знакъ покорности сдать свое оружіе на руки альгвазиламъ и присягнуть на врность Кортесу, какъ верховному судь и капитан-генералу надъ провинціею.
О числ убитыхъ мы имемъ различныя показанія. Всего вроятне, что на сторон побжденныхъ пало не боле двнадцати человкъ, на сторон же побдителей половина того числа. Незначительность этихъ чиселъ объясняется недолгимъ продолженіемъ сраженія, и нечеткимъ прицломъ метательныхъ снарядовъ въ темнот. Число раненныхъ было гораздо значительне.
Дло было совершенно выиграно. Достаточно было нсколькихъ часовъ для того, чтобъ извлечь Кортеса изъ состоянія скитавшагося бглеца, начальствовавшаго горстію бдныхъ искателей счастія и сдлать его независимымъ вождемъ, имющимъ въ своемъ распоряженіи войско довольно сильное не только для утвержденія настоящихъ завоеваній, но и для проложенія пути ему къ еще высшимъ почестямъ. Между — тмъ, какъ воздухъ наполнялся восклицаніями войска, побдоносный генералъ, принялъ осанку, соотвтственную перемн обстоятельствъ, слъ въ богато-отдланныя кресла, и надвъ на плечи вышитую мантію, сталъ принимать одного за другимъ офицеровъ и воиновъ, приходившихъ къ нему съ поздравленіями. Рядовымъ было милостиво дозволено подходить къ его рука. Офицеровъ онъ удостоивалъ ласковыми или вжливыми словами, а когда явились Дуэро, казначеи Бершудезъ и нкоторые изъ старинныхъ пріятелей, принадлежавшихъ къ побжденному войску,— онъ встртилъ ихъ дружескими объятіями.
Къ нему привели скованныхъ Нарваэса, Сальватіерру, и двухъ или трехъ другихъ непріятельскихъ офицеровъ. Это было мгновеніе глубочайшаго уничиженія для бывшаго офицера,— мгновеніе, въ которое боль тлесная, какъ велика она ни была, должна была уступить душевному страданію. ‘Сеньйоръ Кортесъ’ сказалъ побжденный воинъ: ‘ты можешь благодарите судьбу за побду, доставшуюся теб такъ легко, и въ-слдствіе которой я сталъ твоимъ плнникомъ’.— ‘Я за многое долженъ быть благодаренъ’, отвчалъ генералъ’, ‘но что касается до побды, одержанной надъ тобою, то я ее считаю малйшимъ изъ подвиговъ, совершенныхъ мною съ-тхъ-поръ, какъ нахожусь въ здшней стран!’ Онъ приказалъ осмотрть раны плнныхъ, и отправилъ ихъ подъ надзоромъ сильнаго отряда въ Вера-Крусъ.
Не смотря на гордую смиренность отвта, Кортесъ не могъ не смотрть на побду свою надъ Нарваэсомъ, какъ на одинъ изъ самыхъ блистательныхъ подвиговъ. Съ нсколькими десятками людей, дурно одтыхъ, изнуренныхъ дурною пищею и трудными походами, вооруженныхъ плохо и не имвшихъ даже необходимыхъ воинскихъ припасовъ, онъ, въ ихъ же квартирахъ, напалъ на непріятеля, втрое превосходившаго его числомъ, снабженнаго конницею и артиллеріею, отлично вооруженнаго и распоряжавшаго всми возможными военными припасами, разбилъ его, и всхъ до одного человка взялъ въ плнъ! Правда, числа сражавшихся были незначительны съ обихъ сторонъ. Во отношенія не измняются отъ подобнаго обстоятельства: и относительныя силы враждовавшихъ длаютъ такую ршительную побду однимъ изъ замчательнйшихъ событій въ лтописяхъ военнаго искусства.
Многіе изъ тхъ случаевъ, отъ которыхъ зависла удача предпріятія, совершенно не зависли отъ распоряженіи Кортеса. Многое можно приписать случайному стеченію благопріятныхъ обстоятельствъ. Если бы, на-примръ, Веласкесъ де-Леонъ измнилъ ему, то экспедиціи погибла бы неизбжно. Если бы тогда, въ ночь нападенія, погода была хорошая, то непріятель получилъ бы заблаговременно извстіе о его приближеніи, и при готовился бы его встртить. Но отъ подобныхъ случайностей зависитъ боле ‘ли мене удача каждаго предпріятія. Искусенъ тотъ генералъ, который умлъ воспользоваться ими, побждаетъ самую судьбу и заставляетъ стихіи сражаться за него.
Если, какъ на дл и оказалось, Веласкесъ де-Леонъ былъ тотъ самый офицеръ, которому слдовало поручить начальство’ то честь этого выбора уже, конечно, принадлежитъ генералу. Его проницательность умла отличить Веласкеса между подчиненными, его ловкость превратила этого опаснаго врага въ друга, и въ друга преданнаго, который, когда ударилъ роковой часъ, предпочелъ раздлить груды и опасности отчаянной судьбы Кортеса, чмъ служить подъ знаменами своего родственника, губернатора Кубы, какъ ни могущественъ былъ послдній. Этой ловкости Кортесъ былъ обязанъ своимъ вліяніемъ на воиновъ, — вліяніемъ столь прочно и тсно привязавшимъ ихъ къ начальнику, что ни одинъ, даже въ самый отчаянный періодъ его судьбы, и не подумалъ о томъ, чтобъ покинуть его знамена. Если приписать успхъ приступа мрачной и бурной погод, покрывшей его дйствія, то ему принадлежитъ та честь, что онъ былъ въ состояніи воспользоваться ею. Предпріятіе его было задумано и приведено въ исполненіе въ самый короткій промежутокъ времени. Не смотря на удивительныя трудности похода, онъ въ нсколько дней спустился изъ столицы къ морскому берегу. Его пришествіе походило на горный потокъ, наводнившій непріятельскій лагерь, и уносившій съ собою все въ своемъ быстромъ стремленіи. Этою быстротою въ движеніяхъ — слдствіемъ здраваго ума и твердой воли, отличались во вс времена стратегическія дйствія знаменитйшихъ полководцевъ, и ею ознаменованы самые блистательные подвиги ихъ. Нтъ сомннія, что въ настоящемъ случа она значительно содйствовала успху.
Мы, однакожь, смотрли бы на дла съ слишкомъ-ограниченной точки зрнія, если бы стали утверждать, что сраженіе, ршившее участь Нарваэса, происходило единственно въ Семпоалл. Оно было начато уже въ Мехик. Руководствуясь тмъ чуднымъ вліяніемъ, дйствія котораго испытывали вс имвшіе съ нимъ хоть малйшее сношеніе, Кортесъ обращалъ въ личныхъ пріятелей даже самыхъ повренныхъ Нарваэса. Разсказы Гуевары и его товарищей, интриги отца Ольмеды, и золото генерала, вс содйствовали къ тому, чтобъ поколебать врность непріятельскаго войска, и сраженіе было вполовину уже выиграно до нанесенія перваго удара. Оружіемъ было не одно желзо, тутъ дйствовало столько же и золотое. Кортесъ такъ хорошо понималъ это, что главною цлію его было захватить въ плнъ Нарваэса, онъ былъ увренъ, что въ такомъ случа войско послдняго, чувствуя весьма-мало привязанности къ особ своего начальника, и расположенное въ его собственную пользу, не замедлитъ вступить подъ его знамена. Онъ и не ошибся. Правду говорилъ Нарваэсъ, когда, спустя нсколько лтъ посл итого событія, онъ замчалъ, что ‘его побдили собственныя войска, а не силы соперника, люди его были подкуплены и измнили ему’. Этимъ однимъ и можно объяснить ихъ краткое и недйствительное сопротивленіе.

VIII.

Положеніе длъ въ столиц. Возвращеніе Кортеса. Всеобщія изъявленія непріязненнаго чувства къ Испанцамъ. Альварадо убиваетъ множество безоружныхъ жителей. Возстаніе Ацтековъ.
1520.

Буря, свирпствовавшая такъ жестоко въ-теченіе всей ночи, стихла къ утру, и надъ полемъ сраженія возсіяло ясное, безоблачное солнце. Когда стало свтлть, и неравенство двухъ недавно враждовавшихъ войскъ стало замтно, — воины Нарваэса не могли скрыть своей досады, я между ними послышался ропотъ неудовольствія, когда они стали сравнивать свое число и превосходное вооруженіе съ исхудавшими лицами и грубою одеждою горсти враговъ, ихъ побдившихъ! Генералъ не безъ удовольствія увидлъ прибытіе на поле своихъ смуглыхъ союзниковъ изъ Чинантлы, въ числ двухъ тысячь человкъ, они были вс народъ рослый и здоровый, и приближаясь въ какомъ-то нестройномъ порядк, если можно выразиться такъ, несли красивыя перяныя знамена, и вооруженные длинными копьями, съ остріями изъ итцтли и мди, которыя блистали при лучахъ утренняго солнца, они представляли видъ довольно-воинственный. Они опоздали на сраженіе, правда, но Кортесъ былъ доволенъ, что могъ показать своимъ новымъ приверженцамъ, какими средствами онъ распоряжаетъ въ здшней сторон. Не имя боле надобности въ помощи индійскихъ союзниковъ, онъ отпустилъ ихъ посл ласковаго пріема домой, наградивъ щедро по своему обыкновенію.
Потомъ онъ употребилъ все свое стараніе къ укрощенію неудовольствія, возникшаго въ побжденномъ войск. Онъ обратился къ нимъ съ самыми сладкими, самыми вкрадчивыми рчами, не скупясь, притомъ, и на общанія. Онъ не ограничился, впрочемъ, одними словами. Многіе лишились оружія, кто потерялъ багажъ свой, кто лошадь, отнятые и присвоенные себ побдителями. Ихъ лошади въ особенности весьма нравились послднимъ, изъ которыхъ многіе, наскучивъ длинными походами, дотол сдланными пшкомъ, снабдили себя удобнымъ средствомъ къ облегченію своихъ трудовъ, какъ они полагали, на остальную часть кампаніи. Теперь генералъ приказалъ отдать все законнымъ владльцамъ. ‘Мы теперь’, говорилъ онъ: ‘вс товарища, и не должны обижать другъ друга’. Этого мало, онъ еще роздалъ воинамъ Нарваэса множество золота и драгоцнностей, собранныхъ отъ сосдственныхъ племенъ, или найденныхъ въ квартирахъ своего соперника.
Эти мры, какъ ни благоразумны он были въ-отношеніи къ новымъ приверженцамъ, показались, однакожь, крайне-оскорбительными для прежнихъ сподвижниковъ. ‘Начальникъ нашъ’, восклицали они: ‘промнялъ друзей на враговъ. Кто же, коли не мы, стояли за него въ то время, когда онъ бдствовалъ, а какая намъ за то награда? одн раны да толчки! а добычею-то пользуются наши же непріятели!’ Раздосадованные воины поручили отцу Ольмедо и Алонзо де-Авил представить Кортесу свои неудовольствія. Послы исполни ли свое дло безъ всякихъ околичностей. Кортесъ былъ въ величайшемъ недоумніи. Путь его казался усяннымъ затрудненіями всякаго рода. Казалось, и самая побда не должна принести ему пользы!
Онъ старался смягчить ихъ досаду разсужденіями о необходимости такого поведенія. ‘Наши новые товарищи’, говорилъ онъ: ‘опасны по числу своему, до того, даже, что не они въ нашей власти, а мы сами въ охъ рукахъ. Для собственной нашей безопасности, они должны сдлаться не только сообщниками, но и друзьями нашими. Подай мы имъ малйшій поводъ къ неудовольствію, и намъ прійдется сразиться съ ними еще разъ, будь они только между собою согласны, побда, можетъ-быть, не такъ легко намъ достанется. Я думаю’, прибавлялъ онъ: ‘о вашихъ выгодахъ столько же, сколько о своихъ собственныхъ. Все, что имю, принадлежитъ вамъ. Чего же вы еще хотите, и зачмъ ропщете, когда предъ нами вся страна, со всми ея богатствами? При теперешнихъ нашихъ силахъ, мы должны безспорно завладть ею!’
Но Кортесъ не положился единственно на убжденія для возстановленія спокойствія. Онъ зналъ, что оно несовмстно съ бездйствіемъ, и потому тотчасъ же сдлалъ распоряженія для раздленія войскъ съ тою цлію, чтобъ употребить часть на дальнія экспедиціи. Онъ набралъ отрядъ изъ двухъ-сотъ человкъ, и поручилъ начальство надъ ними Діэго де-Ордасу, приказавъ ему устроить колонію, которую и до того имлъ въ виду, на Коатцакуалько. Онъ отправилъ такой же отрядъ подъ начальствомъ Веласкеса де-Леонъ, для покоренія провинціи Папуко, расположенной на три градуса къ сверу, на берегу Мехиканскаго Залива. Въ каждомъ отрядъ находилось по двадцати человкъ изъ его ветерановъ.
Двсти человкъ отправилъ онъ въ Вера-Крусъ, приказавъ имъ снять съ судовъ Нарваэса и перенести на берегъ желзо, такелажъ и вс удобо-переносимыя вещи, и разрушить корабли совершенно. Онъ назначилъ Офицера, именемъ Каваллеро, суперинтендентомъ флота, давъ ему наставленія, не случай прохода въ портъ какихъ-либо другихъ судовъ, разрушить ихъ такимъ же образомъ и задержать офицеровъ въ плну на берегу.
Но между-тмъ, такимъ образомъ замышляй новыя побды и новыя открытія, получилъ онъ изъ Мехико такія изумительныя извстія, которыя принудили его сосредоточить вс силы и способности на одинъ пунктъ. Въ столиц свирпствовалъ мятежъ. Посл счастливаго окончанія борьбы съ соперникомъ, Кортесъ отправилъ въ Мехику гонца съ извстіями объ этомъ обстоятельств. Менье, чмъ дв недли посл его отправленія, тотъ же самый курьеръ возвратился съ письмами отъ Альварадо, заключавшими страшное извстіе о возстаніи Мехиканцевъ, сдлавшихъ уже сильное нападеніе на испанскія квартиры. ‘Непріятели’, прибавлялъ онъ, ‘сожгли бригантины. выстроенныя Кортесомъ для того, чтобъ имть средства къ отступленію въ случа истребленія мостовъ. Они попытались проломиться сквозь укрпленія, успли отчасти подкопать ихъ, и осыпали гарнизонъ градомъ метательныхъ снарядовъ, убившихъ многихъ о ранившихъ значительное число.’ Въ конц письма Альварадо умолялъ своего начальника поспшить къ нимъ на помощь, если хочетъ спасти ихъ отъ погибели, или удержаться въ столиц.
Эти всти были тяжкимъ ударомъ для генерала, ударомъ, казалось, тмъ боле чувствительнымъ, что он поражали его въ минуту торжества, когда онъ считалъ всхъ враговъ уничтоженными. Медлить было нечего. Лишиться столицы, прекраснйшаго города но всемъ западномъ свт, значило лишиться всей страны, считавшей столицу своею главою. Онъ открылъ все положеніе дла своимъ воинамъ, вызывая всхъ тхъ послдовать за нимъ, которые хотятъ спасти своихъ соотечественниковъ. Вс изъявили готовность сопутствовать ему, оказывая, говоритъ Діасъ, ревность, которую бы немногіе изъ нихъ по чувствовали, еслибъ предвидли будущность, ожидавшую ихъ.
Кортесъ сталъ теперь приготовляться къ немедленному отправленію. Онъ отмнилъ приказанія, данныя прежде Веласкесу и Орласу и веллъ имъ присоединиться къ нему съ ихъ отрядами въ Тла скал. Онъ вызвалъ обратно изъ Вера-Круса войска, находившіяся тамъ, оставивъ гарнизонъ, составленный изъ ста человкъ, подъ начальствомъ одного Родриго Рангре, будучи не въ состояніи обойдтись безъ содйствія Сандоваля при тогдашнихъ обстоятельствахъ. Больныхъ и раненныхъ онъ оставилъ въ Семпоалл, подъ защитою небольшаго отряда, приказавъ слдовать за нимъ какъ скоро оправятся отъ своихъ недуговъ. Окончивъ эти распоряженія, онъ отправился изъ Семпоаллы, гостепріимный кацикъ которой проводилъ его на разстояніе нсколькихъ миль отъ столицы и снабдилъ щедро на дорогу състными припасами. Тотонакскій начальникъ былъ одаренъ, кажется, любезною способностью ладить съ тмъ, въ чьихъ рукахъ находилась власть.
Въ-теченіе первой части похода, не случилось ничего достойнаго примчанія. Войска всюду встрчали дружескій пріемъ отъ поселянъ, снабжавшихъ ихъ охотно всмъ необходимымъ. Немного недоходя Тласкалы, путь пролегалъ чрезъ скудно-населенную страну, гд войско потерпло значительно отъ недостатка въ състныхъ припасахъ, а еще боле отъ неимнія воды. Страданія ихъ возрасли до ужасной Степени, тмъ боле, что на поспшномъ ихъ поход жгучіе лучи полуденнаго солнца падали прямо на ихъ головы. Многіе пришли въ отчаяніе и, бросившись на землю, были оставлены товарищами. Послднія силы у нихъ отнялись и они съ равнодушіемъ ожидали приближенія смерти.
Въ этой крайности, Кортесъ, отправивъ впередъ небольшой отрядъ конницы, для заготовленія припасовъ въ Тласкал, немедленно послдовалъ за нимъ лично. По прибытіи туда, онъ нашелъ обильный запасъ всего нужнаго, заготовленный гостепріимными жителями. Онъ послалъ часть своему изнуренному войску, разсянныхъ собрали мало-по-малу, и войско, съ обновленными силами и ободреннымъ духомъ, вступило въ столицу республики.
Здсь они не узнали почти ничего новаго на счетъ происшествій, случившихся въ Мехик, приписываемыхъ народною молвою тайному вліянію и интригамъ Монтезумы. Кортесу была отведена удобная квартира у Махикки, одного изъ четырехъ начальниковъ республики. Ему охотно дали подкрпленіе изъ двухъ тысячь человкъ. Они не скупились на пособія, когда дло шло о война съ ихъ стариннымъ врагомъ, Ацтекомъ.
По прибытіи двухъ капитановъ съ отрядами, генералъ сдлалъ смотръ войску, число котораго простиралось теперь до тысячи человкъ пхоты и ста всадниковъ, кром тласкалапскихъ союзниковъ. Между пхотинцами на ходилось почти сто пищальниковъ, и такое же число стрльцовъ, люди же, прибывшіе съ Нарваэсовъ, были превосходно вооружены, хотя, впрочемъ, уступали ветеранамъ въ качествъ, превосходящемъ всякое вооруженіе, въ военной дисциплин, и въ знаніи той именно службы, на которую будутъ обращаемы.
Покинувъ эти гостепріимныя квартиры, войска взяли путь боле сверный, считая это направленіе ближе того, по которому въ первый разъ вступило въ долину. Эта дорога вела въ Тсцкуко. Имъ пришлось, однакожь, по прежнему перелзать черезъ ту же самую крутую цпь Кордильерскихъ-Горъ. достигающую наибольшаго своего возвышенія у двухъ громадныхъ волкановъ, около подошвы которыхъ они прежде шествовали. Скаты сьерры были покрыты темными сосновыми, кипарисными и кедровыми лсами, въ промежуткахъ между ними взоръ проникалъ тамъ-о-сямъ въ безконечныя долины, глубины которыхъ, лежавшія подъ знойнымъ климатомъ тропиковъ, терялись подъ яркою, густою зеленью мощной растительности. Съ вершины хребта, глазу представлялось обширное пространство, недавно проходимое ими, далеко до самыхъ зеленыхъ равнинъ чолульскихъ. Къ западу, они обозрвали мехиканскую долину, но не съ той точки зрнія, съ которой глядли прежде: — она все представляла то же очаровательное зрлище, какъ и прежде, озера трепетали подъ лучами солнца, на ихъ водахъ плавали т же веселые города и виллы, золоченые теокалли горли огнемъ, плодоносные скаты долины и мрачныя порфировыя горы простирались далеко въ туманную даль, до самаго край небосклона. У ногъ ихъ лежала столица Тецкуко, скромно скрывавшаяся въ густыхъ кипарисовыхъ рощахъ, какъ противоположность своей боле честолюбивой соперниц, расположенной по-ту-сторону озера, которая, казалось, гордилась обнажай пылъ величіемъ своихъ прелестей, чувствуя себя царицею долины.
Спустившись въ многолюдныя равнины, они нашли у жителей уже не тотъ пріемъ, которымъ привтствовали ихъ при первомъ посщеніи. Любопытныя толпы поселянъ уже не выходили къ нимъ и не предлагала своего простодушнаго гостепріимства. Имъ не отказывали въ простыхъ припасахъ, но неласковый видъ хозяина слишкомъ-ясно доказывалъ, что онъ жертвуетъ своимъ добромъ не отъ чистаго сердца. Этотъ видъ нерасположенія сдлался еще боле замтнымъ, когда войска стали вступать въ предмстія древней столицы Акольгуанцевъ, Никто не выходилъ привтствовать ихъ, и казалось народонаселеніе вовсе исчезло, такъ много жителей отправилось за театръ военныхъ дйствій въ Мехику. Этотъ холодный пріемъ чувствительно оскорбилъ кортесовыхъ ветерановъ, похваставшихъ предъ новыми товарищами о томъ впечатлніи, которое ихъ присутствіе произведетъ на жителей. Кацикъ, назначенный къ этой должности, какъ я и прежде говорилъ, по вліянію Кортеса, былъ также въ отсутствіи. Вс эти обстоятельства показались генералу дурнымъ предзнаменованіемъ и возбудили въ его ум непріятныя опасенія на-счетъ судьбы гарипзопа, оставленнаго имъ въ Мохик.
Вскор вс его сомннія были разсяны прибытіемъ на челнок посланца изъ столицы, откуда онъ усплъ уйдти, благодаря безпечности, а быть-можетъ и потворству непріятеля. Онъ привезъ депеши отъ Альварадо, доносившаго своему начальнику о томъ, что Мехиканцы уже дв недли тому назадъ прекратили наступательныя дйствія, и теперь обложили укрпленія. Гарнизонъ много пострадалъ, но Альварадо изъявлялъ свою увренность въ томъ, что осада будетъ свята, и что спокойствіе водворится снова, какъ скоро появятся его соотечественники. Отъ Монтезумы также прибылъ нарочный съ тою же встію. Императоръ въ то же время отрекался отъ всякаго участія въ непріязненныхъ дйствіяхъ, происшедшихъ, говорилъ онъ, не только безъ его согласія, по и вопреки его желаніямъ и повелнію.
Давъ своему изнуренному войску время для отдыха, испанскій генералъ сталъ продолжать путь свой по южному берегу озера, чрезъ ту же самую плотину, по которой онъ и прежде вступилъ въ столицу. Это было 21 іюля 1520 года, въ праздникъ святаго Іоанна Крестителя, но какая противоположность между зрлищемъ, встртившимъ его теперь, и тмъ, которое представилось его глазамъ при прежнемъ его вступленіи! Дороги не были у сяны толпами людей, озеръ не покрывали стаи лодокъ, наполненныхъ любопытными зрителями. Кое-гд, въ дали, изрдка показывался челнокъ, украдкою, подобно шпіону, наблюдавшій за ихъ движеніями и быстро исчезавшій, какъ-скоро замчалъ, что обратилъ на себя вниманіе. Зрлище было покрыто мертвою тишиною,— тишиною, говорившею сердцу боле-внятно, чмъ самыя громкія восклицанія народа.
Въ мрачномъ раздумь халъ Кортесъ впереди своихъ воиновъ, и дйствительно, въ этой перемн обстоятельствъ было довольно пищи для печальныхъ размышленій. Какъ-бы для того, чтобъ отогнать свою тоску, онъ приказалъ затрубить въ рога, и чистые, пронзительные звуки, перелетовъ чрезъ ясныя воды озера, извстили жителей обложенной крпости о приближеніи ихъ избавителей. Они отвчали радостнымъ залпомъ изъ всхъ орудій, ободрившимъ на время войска, если можно такъ судить но ускоренному шагу ихъ, когда, перешелъ чрезъ большіе подъемные мосты, они очутились еще разъ въ стнахъ царственной столицы.
Все, что они видли здсь, послужило къ увеличенію ихъ безпокойства. Въ нкоторыхъ мстахъ они замтили, что меньшіе мосты были сняты, и оои поняли, какъ легко будетъ жителямъ отрзать ихъ отступленіе, теперь, когда бригантины истреблены. Нкогда шумное и дятельное народонаселеніе какъ-бы таинственно исчезло. И Испанцы, пробираясь по безлюднымъ улицамъ, не слышали никакого звука, кром глухаго, печальнаго гула, вторившаго стуку копытъ ихъ коней о мостовую, падавшаго какъ грустное предсказаніе на ихъ сердца. Не съ веселыми чувствами приближались они къ большимъ воротамъ дворца Ахаякатля. Ворота растворилось, и Кортесъ, устремившись съ своими ветеранами въ крпость, былъ принятъ въ объятія сослуживцевъ, об стороны позабыли на мигъ настоящее въ занимательномъ разсказъ о прошедшемъ.
Первые вопросы генерала касалось причины возмущенія. Отвты были несогласны между собою. Нкоторые прописывали его желанію Мехиканцевъ избавить своего государя отъ плна, другіе же, замыслу, имвшему цлію истребленіе гарнизона, ослабленнаго отсутствіемъ Кортеса и прочихъ соотечественниковъ. Вс, однакожь, единогласно относило начало возстанія къ безчеловчному поведенію Альварадо. Ацтеки имли обыкновеніе каждый годъ въ ма мсяц праздновать день своего бога войны. Это торжество называлось ‘воскуреніе Гуитзильпочлю’, и праздновалось съ жертвоприношеніями, религіозными пснями и плясками, въ которыхъ участвовало почти все дворянство, потому-что при этомъ торжеств обряды ацтекскаго богослуженія исполнялись во всемъ ихъ великолпіи. Такъ-какъ оно происходило въ оград теокалли, вблизи самыхъ испанскихъ квартиръ, и такъ-какъ часть храма была отведена христіанамъ для устроенія въ ней часовни, то кацики просили Альварадо о позволеніи праздновать въ немъ свои обряды. Говорятъ также, будто бы они просили, чтобъ Монтезума присутствовалъ при нихъ. Альварадо, согласно наставленіямъ Кортеса, отвергнулъ Эту послднюю просьбу, но согласился на первую, съ тмъ условіемъ, чтобъ не было принесено въ жертву людей, и чтобъ Ацтеки не имла при себ оружія. Въ-слдствіе этого, они собрались въ назначенный день, въ числ шести-сотъ человкъ по-крайней-мр. Они были одты въ великолпнйшемъ праздничномъ плать, въ прекрасныхъ перяныхъ епанчахъ, осыпанныхъ драгоцнными каменьями, на ше, на рукахъ и на ногахъ, они носили золотыя ожерелья и браслеты. Между ними господствовала страсть къ грубому великолпію, свойственная полу-образованнымъ народамъ, и въ случаяхъ, подобныхъ настоящему, они любили выказывать богатство и разнообразіе своихъ уборовъ.
Альварадо и воины его присутствовали какъ зрители, нкоторые держась будто невзначай около воротъ, другіе примшиваясь къ толп. Вс они были вооружены, обстоятельство, впрочемъ, не возбудившее, по обыкновенности своей, никакого вниманія. Ацтеки вскор совершенно предались упоительнымъ движеніямъ своей пляски, сопровождаемой религіознымъ пніемъ и дикою, грубою музыкою. Они была этимъ заняты, какъ вдругъ Альварадо и его люди, по условленному сигналу, бросились съ обнаженными шпагами на свои жертвы. Не имя никакого оборонительнаго оружія, они падали безъ сопротивленія подъ ударами убійцъ, которые, какъ говоритъ одинъ современный, писатель,— при исполненіи своего кроваваго дла, казались лишенными всякой искры состраданія или жалости. Нкоторые побжали-было къ воротамъ, но тутъ были заколоты длинными копьями воиновъ. Иныхъ, попытавшихся перелзть чрезъ ‘Стну-Змй’. постигла та же участь, нкоторые были изрублены, другіе застрлены свирпыми воинами. Мостовая, говоритъ одинъ писатель, была затоплена кровью, какъ бываетъ во время проливнаго дождя. ни одинъ Ацтекъ изъ всего этого веселаго общества не остался въ живыхъ! Это происшествіе было повтореніе страшнаго кровопролитія, совершившагося въ Чолул, съ тмъ только позорнымъ прибавленіемъ, что Испанцы, не удовольствовавшись убіеніемъ своихъ жертвъ, стащили съ мертвыхъ тлъ драгоцнныя украшенія! Въ этотъ печальный день, палъ цвтъ ацтекскаго дворянства. Вс знатнйшія семейства были повержены въ уныніе и горе. И долго-долго, посл окончательнаго завоеванія страны, воспоминаніе о трагическихъ обстоятельствахъ этого случая сохранялось въ памяти народа, воспвавшаго ихъ подъ заунывные звуки своихъ національныхъ псней.
Этотъ злодйскій поступокъ объясняютъ различнымъ образомъ, но немногіе историки соглашаются принять объясненія самого Альварадо, получившаго, будто-бы, чрезъ своихъ лазутчиковъ, — между которыми были и Мехиканцы, — всти о возстаніи, замышляемомъ Индійцами. Предположено было привести это намреніе въ исполненіе въ самый день праздника, когда кацики соберутся вмст и могутъ легко склонить народъ на свою сторону. Узнавъ объ этомъ, Альварадо запретилъ имъ носить оружіе при торжествъ. Притворно согласившись на его требованіе, они спрятали свое оружіе по сосднимъ арсеналамъ, откуда могли удобно взять его обратно. Своимъ нападеніемъ на нихъ, онъ предупредилъ ударъ, который они готовились нанести Испанцамъ, и былъ твердо убжденъ въ томъ, что Ацтеки впредь не осмлятся покуситься на подобное предпріятіе.
Таково объясненіе Альварадо. Но если оно справедливо, то почему же онъ не показалъ оружія, такимъ образомъ спрятаннаго? Почему же онъ не позаботился оправдать свое поведеніе въ глазахъ Мекикапцевъ вообще обнародованіемъ измны дворянъ, какъ сдлалъ въ Чолул Кортесъ? Все объясненіе его походить на плохое оправданіе, придуманное посл совершенія поступка, для прикрытія злодйства.
Нкоторые современники приписываютъ убійство совершенно другой причин, а именно корыстолюбію завоевателей, которое, говорятъ, доказывается тмъ, что они ограбили трупы своихъ жертвъ. Берналь Діасъ, который, если и не былъ свидтелемъ всего происшествія, то былъ по-крайней-мир въ короткихъ сношеніяхъ съ очевидцами, защищаетъ ихъ противъ такого позорнаго обвиненія. По его мннію, Алварадо нанесъ Ацтекамъ этотъ ударъ съ тою цлію, чтобы устрашить ихъ отъ всякаго мятежнаго движенія. Но старый лтописецъ не говоритъ намъ, имлъ ли Альварадо какую-либо причину ожидать возстанія съ ихъ стороны предъ тмъ, какъ онъ ршился на свой жестокій поступокъ.
Сообразивъ вс обстоятельства, кажется едва вроятнымъ, чтобы Испанцы были побуждены къ совершенію такого гнуснаго Дла, сопряженнаго съ такою опасностію для нихъ же самихъ, однимъ желаніемъ завладть украшеніями, носимыми жителями на своихъ особахъ. Мысль о грабежъ пришла, вроятно, на умъ воинамъ посл, ори вид добычи, лежавшей предъ ихъ глазами. Вроятно также и то, что до Альварадо дошли слухи о предполагаемомъ возстаніи дворянъ — слухи, распущенные, можетъ-быть, Тласкаланцами, ихъ злйшими врагами, и потому собственно недостойные вниманія. Онъ думалъ разстроить ихъ замыселъ, слдуя примру, поданному его начальникамъ въ Чолул. Но онъ сдлалъ оплошность въ томъ, что не во всемъ подражалъ этому примру, и не принялъ предосторожности на будущее время противъ возстанія черни. Можно прибавить еще, что онъ жестоко ошибся въ своихъ разсчетахъ, сравнивая отважнаго Ацтека съ женоподобнымъ Чолульцемъ.
Едва совершилось кровопролитіе, какъ всти о немъ распространились съ быстротою молніи по всей столиц. Люди едва врили своимъ ушамъ. Все, что они до этихъ поръ сносили: оскверненіе храмовъ, плненіе монарха, оскорбленія, нанесенныя его особ, — все казалось ничмъ въ сравненіи съ этимъ послднимъ поступкомъ Испанцевъ, Вс давно-подавляемыя чувства вражды и ненависти сосредоточились теперь въ неистовую жажду мести, вс прежнія суеврныя опасенія ихъ — въ чувство неутолимой ненависти. Не нужно было никакаго содйствія со стороны жрецовъ,— хотя они не оставались праздными, для возведенія страстей народа до степени неистовой свирпости. Вся столица вооружилась до послдняго человка, и на разсвт слдующаго дня, когда Испанцы еще едва успли укрпиться за стнами крпости, на нихъ напали съ отчаянною яростію. Нкоторые изъ нападавшихъ попытались пролзть чрезъ стны, другіе же успли мстами подкопать и зажечь укрпленія. Сомнительно, удалось ли бы имъ взять мсто приступомъ, или нтъ. Но по просьб гарнизона, Монтезума вступился, и взошелъ на стны, обратился къ народу съ рчью, въ которой, для укрощенія его ярости, представлялъ ему на видъ опасность, угрожавшую отъ того его собственной особ. Изъ уваженія къ вол монарха, Ацтеки прекратили свои усилія для взятія крпости штурмомъ, и, измнивъ ходъ своихъ дйствій въ правильную блокаду, обложили крпость укрпленіями, чтобъ воспрепятствовать выходу Испанцевъ. Съ тою цлію, чтобы пресчь доставленіе жизненныхъ припасовъ къ непріятелю, оно прекратили тіангэцъ или рынокъ, и, спокойно засвъ за свои укрпленія, стали ждать, съ чувствомъ мрачнаго отчаянія, того часа, когда жертвы ихъ, изнуренныя голодомъ, должны будутъ отдаться имъ въ руки.
Осажденные, между-тмъ, находились въ самомъ отчаянномъ положеніи. Правда, они имли еще достаточное количество провизіи, но они ужасно страдали отъ недостатка въ свжей вод. Въ этой крайности, они открыли, говорятъ, ключъ, съ прекрасною прсною водою, внутри самой ограды. Такіе ключи были извстны и въ другихъ частяхъ города, по подобное открытіе показалось имъ при тогдашнихъ обстоятельствахъ чудомъ, совершеннымъ провидніемъ для ихъ спасенія. Они много пострадали отъ своихъ сшибокъ съ непріятелемъ. Погибло семь человкъ Испанцевъ, множество Тласкялапценъ, и не было ни одного, который бы не получилъ нсколько ранъ. Въ этомъ положеніи, далеко отъ своихъ единоземцевъ, безъ малйшей надежды на посторонюю помощь, казалось, имъ предстояло погибнуть отъ изнурительнаго голода, или же смертію еще ужаснйшею, — быть пронесенными въ жертву на алтаряхъ врага-язычника. Прибытіе товарищей избавило ихъ отъ этихъ мрачныхъ опасеній.
Кортесъ хладнокровно выслушалъ объясненія Альварадо, хотя, надо думать, задолго до окончанія его, онъ вполн постигъ, какъ безразсудно онъ поступилъ, избравъ такого человка на этотъ важный постъ. Но Кортесу въ этомъ случа было трудно не ошибиться. Альварадо былъ знатнаго происхожденія, храбръ, отважный офицеръ, и къ тому же его личный, преданный пріятель. Одаренный отличными способностями, онъ былъ дятеленъ и твердъ въ исполненіи своихъ предпріятій, между-тмъ, какъ Мехиканцы, называвшіе его тоначько, любило его за откровенный, веселый нравъ. Подъ прекрасною наружностію будущаго завоевателя Гуатемалы скрывалось сердце корыстолюбивое и жестокое. Онъ былъ вовсе лишенъ того благоразумія, необходимаго въ щекотливомъ положеніи, въ которое былъ поставленъ судьбою, оно одно принесло бы больше пользы, чмъ самыя блестящія качества.
Чело Кортеса омрачилось, когда Альварадо отвтилъ на вс его вопросы, и онъ сказалъ своему намстнику: ‘Ты поступилъ скверно. Ты измнилъ своему долгу. Поведеніе твое похоже на поведеніе сьумашедшаго!’ И, поворотившись къ нему спиною, оставилъ его съ явнымъ негодованіемъ.
Теперь, однакожь, было не время ссориться съ человкомъ, стиль любимымъ всми, и во многихъ отношеніяхъ столь необходимымъ для него, какимъ былъ Альварадо, а еще меньше наказывать его, какъ онъ того заслуживалъ. Испанцы походили на пловцовъ, застигнутыхъ жестокою бурею, которыхъ ладья можетъ быть спасена отъ погибели единственно искусствомъ кормчаго и единодушнымъ содйствіемъ экипажа. Раздоры въ такое время бываютъ всегда гибельны. Правда, Кортесъ сильно надялся на свои теперешнія средства. Войско его состояло изъ тысячи двухъ сотъ пятидесяти Испанцевъ и восьми тысячъ индійскихъ воиновъ, преимущественно изъ Тласкаланцевъ. Между-тмъ, хотя онъ надялся, что былъ въ состояніи устрашить всхъ, кто вздумалъ бы сопротивляться ему, однакожь трудность продовольствовать такое множество народа крайне безпокоила его. Недовольный самимъ собою, негодуя на своего офицера и не предвидя конца непріятностямъ, въ которыя его ввергло безразсудство Альварадо, онъ сдлался раздражителенъ и сталъ предаваться вспыльчивости, вовсе ему не свойственной, потому-что, хотя отъ природы онъ былъ пылкаго права, но обыкновенно и по привычк обуздывалъ свои страсти.
Въ тотъ день, когда Кортесъ прибылъ, Монтезума самъ вышелъ къ нему на встрчу. По генералъ, подозрвая, кажется, искренность его привязанности, принялъ его такъ холодно, что индійскій монархъ отправился во свояси въ досад и уныніи. Такъ-какъ мехиканскій народъ не изъявлялъ никакихъ признаковъ покорности и не доставлялъ запасовъ для войска, то генералъ не переставалъ гнваться на Монтезума. Въ-слдствіе этого, когда Монтезума прислалъ нкоторыхъ дворянъ, пригласить Кортеса на свиданіе, послдній, обратившись къ своимъ офицерамъ, воскликнулъ презрительно, ‘о чемъ же мн толковать съ этимъ человкомъ, который допускаетъ насъ умирать въ своихъ глазахъ отъ голодной смерти?’
Его капиталы, между которыми находились Олидъ, де-Авила и Веласкесъ де-Леонъ, старались укротить его гнвъ, напомнивъ ему въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ, что если бы не Монтезума, весь гарнизонъ могъ бы давно быть вырзанъ непріятелемъ. Это увщаніе еще пуще раздражало. ‘Да разв Монтезума’, спросилъ онъ,’ не выдалъ насъ въ своихъ сношеніяхъ съ Нарваэсомъ? А теперь онъ позволяетъ народу закрывать рынки, оставляя насъ умирать съ голоду!’ Обратившись потомъ просто къ Мехиканцамъ. онъ сказалъ, ступайте и скажите вашимъ, чтобы открыли рынки, не то мы ихъ заставимъ открыть! Кацики вышли вонъ, горя желаніемъ мести, и, передавая слова Кортеса императору, ни мало не смягчили ихъ обиднаго смысла.
Вскор посл этого, Кортесъ, по просьб, говорятъ, Монтезумы, освободилъ его брата Куитлагуа, владыку ицтапалананскаго, схваченнаго по подозрнію въ содйствіи предполагаемому возстанію кацика гецкукскаго. Полагали, что онъ можетъ оказать большія услуги при теперешнихъ обстоятельствахъ, и надялись, что его вліяніе укротитъ волненіе народа и дастъ лучшее направленіе его духу. Но онъ боле не возвращался въ крпость. Онъ былъ смлый, честолюбивый принцъ, и оскорбленія, нанесенныя ему Испанцами, нанесли неизлечимую рану его гордому духу. Онъ былъ законный наслдникъ Престола, который, по ацтекскимъ обычаямъ, весьма-часто переходилъ въ боковую линію. Народъ привтствовалъ его какъ представителя своего государя, и избралъ для заступленія мста Монтезумы на время его плна. Кунтлагуа охотно принялъ на себя эту опасную, по лестную обязанность. Будучи опытнымъ воиномъ, онъ принялся тотчасъ за преобразованіе безпорядочныхъ наборовъ и за устройство наивыгоднйшимъ образомъ плана дйствій. Труды его вскор принесли свои плоды.
Кортесъ, между-тмъ, такъ мяло сомнвался въ возможности легко устрашить жителей, что выразился въ этомъ смысл въ письм, отправленномъ имъ къ-веракрусскому гарнизону, для извщенія его о безопасномъ прибытіи въ столицу. Но едва прошло полчаса посл отправленія нарочнаго, онъ возвратился, чуть дыша отъ страха и покрытый ранами. Вся столица, говорилъ онъ, вооружилась! Мосты были подняты, и врагъ скоро грянетъ на нихъ! Онъ говорилъ правду. Скоро послышался глухой ропотъ, походившій на ревъ отдаленныхъ волнъ. Звукъ становился громче и громче, и наконецъ съ бруствера, окружавшаго ограду, они увидли большія дороги, ведшія ко дворцу, покрытыя мрачными толпами воиновъ, стремившихся какъ разъяренное море къ крпости. Въ то же время, какъ бы по мановенію руки чародя, террасы и азотеи, или плоскія крыши окрестныхъ домовъ, одлись несметными стаями вооруженныхъ людей! Это было зрлище, способное поразить ужасомъ и самое мужественное сердце. Но та грозная буря, которой оно было предвстникомъ, и которая не переставала висть надъ головами Испанцевъ во все время ихъ пребыванія въ столиц, будетъ описана мною въ особой книг.

КНИГА V.

ИЗГНАНІЕ ИЗЪ МЕХИКИ.

I.
Отчаянный приступъ къ квартирамъ.— Ожесточеніе Мехиканцевъ.— Вылазка Испанцевъ.— Монтезума является предъ народомъ.— Опасно-раненый.
1520.

Дворецъ Ахаякатль, въ которомъ помщались Испанцы, былъ, какъ читателямъ уже извстно, обширное неправильное каменное зданіе, въ одинъ этажъ, съ надстройкою только посредин другаго яруса, состоявшаго изъ рядя комнатъ, возвышавшихся подобно башнямъ надъ главнымъ корпусомъ. Кругомъ его была обширная площадь, обведенная невысокою каменною стною, защищаемою башнями или больверками, построенными въ приличномъ разстояніи одинъ отъ другаго, она придавали ей нкоторую прочность, разумется, не въ смысл европейскомъ, но достаточную для сопротивленія сильнымъ стнобитнымъ орудіямъ Индійцевъ. Въ бруствер были сдланы тамъ-и-сямъ амбразуры для артиллеріи, состоявшей изъ тринадцати пушекъ, и небольшія отверстія дли стрлковъ изъ пищалей. Испанское войско удобно помщалось въ большомъ зданіи, но многочисленный вспомогательный корпусъ Тласкаланцевъ не имлъ другаго убжища, кром сараевъ или шалашей, нескоро для о той цли построенныхъ на обширномъ двор. Большая часть изъ нихъ, вроятно, жили безъ неудобствъ подъ открытымъ небомъ, ибо климатъ здсь былъ гораздо сносне того, съ которымъ они свыклись въ своей гористой родинъ. Заключенное такимъ образомъ въ небольшой и тсный кружокъ, все войско могло быть собрано въ одну минуту, притомъ, такъ-какъ испанскій начальникъ старался поддерживать строжайшую дисциплину и бдительность въ своемъ войск, то едва-ли было возможно напасть на него нечаянно. Въ-слдствіе этого, стоило только подать знакъ къ оружію звукомъ трубы — при извстіи о приближеніи непріятеля — и каждый солдатъ былъ бы на своемъ мст, конные на коняхъ, артиллеристы у пушекъ, а стрлки и пищальники въ готовности дать осаждающимъ сильный отпоръ.
И потъ идутъ они, отрадами или нестройными толпами, на которые раздлялось ихъ войско, и двигаются каждый въ своей сомкнутой колоннъ, подъ распущенными красивыми знаменами, и при сильномъ блеск шлемовъ, луковъ и копій, колеблющихся во время шествія ихъ нестройнымъ маршемъ. Подойдя къ оград, Ацтеки испустили пронзительный крикъ, или, лучше сказать, тотъ оглушительный свистъ, который употребляютъ въ сраженіи племена Анагуака, и который далеко превосходитъ звуки раковиннаго рожка, атабала (atabal) и еще одного изъ ихъ грубыхъ инструментовъ военной музыки. За тмъ по обыкновенію слдовала туча метательныхъ копій, камней и стрлъ, густо подобно дождю — падавшихъ на осаждаемыхъ, подобные же залпы ниспадали съ покрытыхъ толпами народа окрестныхъ террасъ.
Испанцы выжидали, пока передняя колонна подойдетъ на разстояніе, выгодное для ихъ орудій, и когда дружный валпъ изъ артиллерійскихъ орудій и пищалей очиститъ ряды осаждающихъ и пожнетъ ихъ сотнями. Мехиканцы были коротко знакомы съ этими ужасными орудіями, когда изъ нихъ стрляли въ торжественный праздникъ, но до-сихъ-поръ никогда еще не были свидтелями ихъ убійственнаго могущества. На минуту они остановились въ изумленіями съ неистовыми взглядами колебались подъ жестокимъ огнемъ, но вскор, построившись снова, дерзкіе варвары вторично испустили ужасный крикъ, и бросилась впередъ чрезъ распростертые трупы своихъ товарищей. Второй и третій залпъ остановили стремленіе и привели ихъ въ безпорядокъ, но вскор они снова двинулись впередъ, бросая туча стрлъ. Между-тмъ, товарищи ихъ, взобравшись на крыши домовъ, спокойно избирали для себя цль между сражавшимися на двор. Мехиканцы были особенно искусны въ метаніи, камни, бросаемые ими съ возвышенной позиціи на головы непріятелей, достигали назначенной цли лучше, нежели стрлы. Правда, они отпрядывали отъ панцырей всадниковъ, но нкоторые воины, въ особенности ветераны Кортеса и многіе изъ ихъ союзныхъ Индійцевъ, имли весьма слабую защиту, и много страдали при этой каменной гроз.
Ацтеки, между-тмъ, подошли уже весьма-близко къ стн разстроенными рядами и цлыя шеренги ихъ исчезли отъ непрерывнаго огня христіанъ. Но не смотра на жестокую пушечную пальбу, они все еще подавались впередъ и пытались взойдти на брустверъ, который, по своей малой высот, но представлялъ никакой трудности. Но едва лишь головы ихъ показывались надъ валомъ, ихъ убивали меткіе испанскіе стрлки, или повергали на землю уларомъ тласкалавскаго накагуитля. Ничто не могло устрашить ихъ: тотчасъ другіе занимали мста павшихъ, и старались взойдти на валъ по трупамъ умирающихъ своихъ товарищей, или втыкая копья ихъ въ щели стны. Но вс покушенія ихъ оставались тщетными.
Пораженные въ этомъ мст, они пытались сдлать брешь въ бруствер, удара а въ него тяжелыми кольями. Укрпленіе не было построено по правиламъ науки, одна часть не господствовала надъ другою и не защищала ея. Осаждавшіе, слдовательно, могли дйствовать безопасно, исключая небольшаго сопротивленія со стороны гарнизона, котораго пушки не могли быть поставлены въ положеніе, удобное для дйствія, и который самъ не могъ нигд взойдти на укрпленіе для обороны, не подвергаясь туч копій, пущенныхъ изъ всей осаждавшей арміи. Однакожь брустверъ оказался крпокъ, и выдержалъ вс усилія осаждавшихъ. Въ отчаяніи, они ршались зажечь христіанскія квартиры, бросивъ въ нихъ зажженыя стрлы сквозь амбразуры, до которыхъ нужно было взлзать. Главное зданіе было каменное, по временныя укрпленія индійскихъ союзниковъ, и другія части вншнихъ укрпленій были деревянныя. Многія изъ нихъ загорлись, и пламя быстро распространилось отъ легкихъ горючихъ матеріаловъ. Этого несчастія осажденные вовсе не предвидли, и едва имли достаточно воды для собственнаго употребленія. Они старались утушать пламя землею, но безуспшно. Къ счастію еще ихъ, что главное зданіе могло противиться разрушительной стихіи. Пожаръ свирпствовалъ въ нкоторыхъ вншнихъ укрпленіяхъ, смежныхъ съ брустверомъ, съ такою жестокостію, что не иначе можно было унять его, какъ разрушивъ часть самой стны и открывъ такимъ образомъ опасную брешь. По приказанію генерала, брешь эта тотчасъ была защищена баттареею изъ тяжелыхъ орудій и линіею пищальниковъ, поддерживавшихъ непрерывную стрльбу сквозь проломъ.
Битва кипла еще съ обихъ сторонъ. Стны вокругъ дворца извергали безпрестанно дымъ и пламя. Стонъ раненныхъ и умирающихъ мшался съ страшными криками сражавшихся, громомъ артиллеріи, бряканьемъ ружей и шипящими звуками индійскихъ метательныхъ копіи. Такова была битва Европейца съ Американцемъ… Битва человка образованнаго съ дикаремъ, битва научнаго искусства одного съ грубыми орудіями и природной воинственностію другаго. И когда древнія стны Тенохтитлана пали подъ громомъ артиллеріи, — это было знакомъ, что блые люда-разрушителя вступили въ кругъ своихъ владній.
Наконецъ, наступила ночь, подъ мирнымъ покровомъ своимъ успокоила побоище. Ацтеки рдко сражались ночью. Но она мало доставила покоя Испанцамъ, ожидавшимъ ежеминутно приступа, — они усердно занимались починкою проломовъ въ своемъ укрпленіи и исправленіемъ поврежденнаго оружія. Осаждавшій непріятель отдыхалъ всю ночь съ оружіемъ въ рукахъ, давая знать по временамъ о своемъ присутствіи или камнемъ, или дротикомъ черезъ стну, или призывнымъ крикомъ одного изъ отважныхъ воиновъ, между-тмъ, какъ вс другіе голоса исчезали невнятнымъ шопотомъ въ пространств воздуха надъ многолюдными сборищемъ.
Ожесточеніе Мехиканцевъ было повидимому такое обстоятельство, котораго Кортесъ вовсе не ожидалъ. Его прежняя опытность, безпрерывный рядъ побдъ съ гораздо меньшими силами подъ личнымъ начальствомъ, невольно, кажется, заставили его такъ худо цнить воинскія способности, а, можетъ-быть, и мужество Индійцевъ. Кажущаяся простота, съ которою Мехиканцы подчинялись грозной власти своихъ начальниковъ, заставила слишкомъ-слабо судить о ихъ храбрости. Онъ не могъ не думать, что настоящій приступъ есть не что иное, какъ кратковременное возмущеніе народа, которое само-собою рушится. Онъ предположилъ, на слдующій день, сдлать вылазку, и такъ жестоко наказать своего противника, чтобъ онъ тотчасъ опомнился и узналъ обладателя столицы.
Передъ разсвтомъ, Испанцы стояли уже съ оружіемъ въ рукахъ, во прежде еще непріятель увдомилъ ихъ тучею стрлъ о своей готовности къ бою. Туманное утро открыло, что осаждающая армія почти вовсе не уменьшилась, наполнивъ большія колонны своя новыми воинами гуще, чмъ прежде. Вмсто робкой, нестройной толпы, она имли нчто подобное регулярному войску, раздленному на батальйоны, каждый съ особымъ знаменемъ, на которомъ изображались военныя контрибуціи съ главныхъ городовъ и округовъ въ долин. Выше и видне другихъ былъ древній штандартъ Мехико: съ извстнымъ изображеніемъ орла, вышитаго на богатой мантіи изъ перьевъ. Тамъ-и сямъ виднлись между рядами жрецы, воодушевлявшіе воиновъ своими неистовыми кривляньями къ отмщенію за оскорбленіе боговъ.
Большая часть изъ непріятельскихъ воиновъ имли мало одежды, кром махтлатля, или повязки на бедрахъ. Оружіе у нихъ, было различное: у однихъ были длинныя пики съ наконечниками изъ мди или изъ кремня, или просто заостренныя и закаленныя на огн, у другихъ, толстыя палки, у иныхъ копья съ двумя или тремя зубцами и привязанными къ нимъ веревками, посредствомъ которыхъ они выдергиваются изъ тла раненнаго. Это было одно изъ страшнйшихъ орудій для Испанцевъ. Знатнйшіе изъ воиновъ были вооружены ужаснымъ макагуатлемъ, съ его острыми и ломкими клинками изъ обсидіана. Посреди пестрыхъ рядовъ воиновъ были такія особы, которыхъ пышная одежда и важный видъ означали высокое военное достоинство. Грудь охъ была защищена металлическими бляхами, чрезъ которыя былъ перекинутъ красивый камзолъ изъ перьевъ. Она носили каски, похожія на голову нкоторыхъ дикихъ и хищныхъ животныхъ, съ торчащими, въ родъ султана, волосами, или съ длинными, гибкими, разноцвтными перьями. Немногіе были украшены красною повязкою вокругъ головы, съ бумажными кистями, означавшими число побдъ, ими одержанныхъ, и ихъ достоинство между воинами. Пестрота толпы происходила отъ-того, что жрецы, воины и граждане составляли ее.
Прежде, чмъ солнце освтило лучами своими кастильскія квартиры, непріятель былъ уже въ движеніи, видимо приготовляясь къ новому приступу. Начальникъ Испанцевъ ршился предупредить ихъ смлою вылазкою, къ которой онъ сдлалъ уже нужныя приготовленія. Одновременный залпъ изъ пушекъ и ружей далеко распространилъ гибель и смерть въ рядахъ непріятельскихъ, и прежде, чмъ они имли время оправиться отъ смущенія, ворота была разрушены, и Кортесъ, выйдя изъ крпости впереди своей кавалеріи, подкрпляемой многочисленною пхотою и многими тысячами Тласкаланцевъ, пустился въ полный галопъ на непріятеля. Внезапность атаки лишила ихъ возможности къ сильному сопротивленію. И кто дерзалъ на это, былъ смятъ подъ ногами лошадей, изрубленъ въ куски широкими мечами, или приколотъ копьями всадниковъ. Пхота произвела также въ свою очередь сальный натискъ, и въ начал замшательство было общее.
Ацтеки спшили укрыться за баррикадами, сдланными изъ толстыхъ бревенъ и земли, и расположенными поперегъ главной улицы, по которой ихъ преслдовали. Устроившись на другой сторон, они остановились и пустили въ Испанцевъ тучу стрлъ, сопровождаемую въ то же время градомъ метательныхъ копій съ домовыхъ террасъ, они удержали натискъ и привели ихъ въ нкоторый безпорядокъ.
Кортесъ, остановленный такимъ образомъ, выставилъ нсколько тяжелыхъ орудіи впередъ, и разгромивъ ими баррикады, очистилъ путь для войска. Но моментъ, требовавшійся для быстраго натиска, былъ упущенъ. Непріятель имлъ время устроиться и готовъ былъ встртить противника съ равною силою. Испанцы были аттакованы съ фланга новыми батальйонами, стекавшимися изъ сосднихъ улицъ и переулковъ. Каналы были покрыты лодками, наполненными воинами, которые ужасными своими копьями искали малйшей щели или слабаго Мста въ панциряхъ, и терзали беззащитныя тла Тласкаланцевъ. Продолжительною и сильною пальбою Испанцы обратили наконецъ Индійцевъ въ бгство, хотя многіе, въ отчаяніи, доказывавшемъ, что они любили боле мщеніе, нежели жизнь — старались затруднить движенія лошадей, опутывая ихъ ноги, или, что было успшне, выбивая всадниковъ изъ сделъ. И горе несчастному, съ которымъ такъ поступали: его или убивали роковымъ макагуатлемъ, или увлекали въ лодк на кровавый жертвенникъ!
Ни наибольшій вредъ наносили Испанцамъ метательные снаряды съ азотей, состоявшіе часто изъ большихъ камней, бросаемыхъ съ такою силою, что и самый дебелый всадникъ не могъ усидть въ сдл. Раздраженный до высшей, степени такою стрльбою, отъ которой даже щиты не представляли достаточной защиты, Кортесъ веллъ поджигать домы. Это было не трудно, не смотря на то, что домы большею частію были каменные, — они были наполнены цыновками, издліями изъ камыша и другими удобосгараемыми матеріалами, и скоро вс были объяты пламенемъ. Ни такъ-какъ домы отдлялись одинъ отъ другаго каналами и подъемными мостами, то пожаръ вообще распространялся медленно. По этому, хотя Испанцы длали неимоврныя усилія, но къ счастію города, успхъ ихъ въ дл разрушенія былъ незначителенъ. Испанцы не ослабляли своего рвенія до-тхъ-поръ, пока не выжгли нсколько сотенъ доменъ, такимъ-образомъ бдствіе пожара, въ которомъ погибли несчастные жителя вмст съ своими защитниками, присоединилось къ другимъ ужасамъ сцены.
День клонился уже къ вечеру. Испанцы везд были побдителями. Но непріятель, хотя отбитый на всхъ мстахъ, удержалъ за собою поле сраженія. Пораженный кавалеріею, онъ снова сбирался позади временныхъ укрпленій, устроенныхъ чрезъ нкоторые интервалы поперегъ улицъ, и выходя оттуда возобновлялъ битву съ прежнимъ мужествомъ, пока орудія Испанцевъ, разрушивъ баррикады, не очистили пути для движенія кавалеріи. Такимъ-образомъ, сраженіе продолжалось то аттакою, то отступленіемъ, въ которомъ об стороны понесли большую потерю, хотя уронъ со стороны Индійцевъ былъ, конечно, въ десятеро значительне, нежели потеря Испанцевъ. Но для Ацтековъ что значило потерять сотою людей? Меньше, чмъ потеря одного человка для ихъ противниковъ. И въ-самомъ-дл, между-тмъ, какъ ряды Испанцевъ рдли, мехиканское войско, подкрпляемое безпрестанно свжими силами, приходившими изъ сосднихъ улицъ, не представляло, несмотря на вс потери, никакого уменьшенія. Наконецъ, насытившись пролитіемъ крови и изнуренные усталостію и голодомъ, Испанцы, по приказанію своего начальника, начали отступать.
На обратномъ пути своемъ къ квартирамъ, Кортесъ у видлъ въ сосдней улицъ друга своего, секретаря Дуэро, сбитаго съ коня и въ жаркой схватк съ отрядомъ Мехиканцевъ, отъ котораго онъ отчаянно защищался синимъ кинжаломъ. Кортесъ, вспыхнувъ при вид этой сцены, гикнулъ, и, устремившись въ средину непріятеля, мгновенно разсялъ его, потомъ, выручивъ коня своего друга, помогъ ему ссть на него, и оба всадника пустилось въ толпу непріятеля, прорвались чрезъ нее и соединились съ главнымъ корпусомъ своей арміи. Такъ подвиги великодушной храбрости были нердки въ этихъ сшибкахъ, требовавшихъ несравненно боле личной отваги, нежели борьба съ врагами, просвщенными военною наукою. Рыцарскому поведенію генерала въ полной мр подражали сподвижники его’. Сандоваль де-Леонъ, Олидъ, Альварадо, Ордасъ и другіе храбрые его товарищи, пріобртшіе, передъ глазами вождя, славу, доставившую имъ т независимыя начальства, которыя въ-послдствіи подчинили имъ провинціи и цлыя государства.
Безстрашные Ацтеки гнались за арьергардомъ отступавшаго непріятеля, безпокоя его на каждомъ шагу стрлами и камнями, и когда Испанцы вступили опять въ свою крайность, индійское войско расположилось лагеремъ вокругъ нея, обнаруживая ту же смлую ршимость, какъ и въ предъидущій вечеръ. Врные своему старинному обычаю проводить ночь въ бездйствіи, они прерывали, однакожь, по временамъ безмолвіе бранными криками и угрозами, достигавшими до слуха осажденныхь. ‘Боги, наконецъ, предали васъ въ наши руки’ говорили они: ‘Гуитцилопотчли долго вопіялъ о своихъ жертвахъ. Жертвенные камни готовы, ножи наточены, дикіе зври во дворц ревутъ, алкая труповъ вашихъ, и хлвы’ прибавляли они, насмхаясь надъ худощавостью Тласкаланцевь: ‘ожидаютъ лукавыхъ сыновъ Анагуака, для откормленія ихъ къ празднеству’. Эти страшныя угрозы, печально отзывавшіяся въ ушахъ осажденныхъ, слишкомъ-хорошо понимавшихъ ихъ смыслъ, смшивались съ грустными жалобами о своемъ цар, освобожденія котораго они требовали отъ Испанцевъ.
Кортесъ сильно страдалъ отъ тяжелой раны въ рукъ, полученной имъ въ послднемъ дйствія. Но душевныя страданія его были, кажется, еще сильне, когда онъ размышлялъ о мрачной своей будущности. Онъ обманулся въ характер Мехиканцевъ. Ихъ долгое терпніе оскорбленій, нанесенныхъ имъ Испанцами, было совершенно противно ихъ природному духу, который, какъ вся ихъ исторія доказываетъ, былъ упряме и жостче, чмъ у многихъ другихъ анагуакскихъ племенъ. Устранивъ то принужденіе, которое, ради покорности монарху, боле чмъ изъ страха, они долго возлагали на своя склонности, — они дали полную свободу своимъ необузданнымъ страстямъ. Испанцы встртили въ Тласкал открытаго врага, которому не нанесли никакого оскорбленія. Вражда Тласкаланцевъ была слдствіемъ какого-то неопредленнаго страха, а она сражались для отвращенія отъ своего отечества какого-то неизвстнаго бдствія. Но Ацтекъ, досел гордый властелинъ земли, былъ раздраженъ обидою и наконецъ достигъ той степени самоотверженія, при которой жизнь ничтожна въ сравненіи съ мщеніемъ. Вооружась такимъ образомъ силою отчаянія, дикарь становится почти равенъ просвщенному человку, и цлая нація, проникнутая общимъ чувствомъ, поглощающимъ вс эгоистическія разсужденія о личныхъ выгодахъ и безопасности, — каковы бы ни были ея средства,— похожа на землетрясеніе и на ураганъ, ужаснйшія изъ всхъ силъ природы.
Разсужденія этого рода, быть-можетъ, представлялись воображенію Кортеса, когда онъ думалъ о собственномъ своемъ безсиліи умрять ярость Мехиканцевъ, и ршился, не смотря на свое надменное обхождеіне съ Монтезумою, употребить его власть для укрощенія мятежа, власть столь успшно Дйствовавшую въ пользу Альварадо при начал возстанія. Онъ еще боле утвердился въ этомъ намреніи на слдующее утро, когда осаждающіе, удвоивъ свои усилія, получили успхъ въ штурмованіи одной части укрпленій и открыли себ входъ въ ограду. Правда, что при этомъ они было встрчены съ такимъ ршительнымъ мужествомъ, что ни одинъ изъ входившихъ не оставался въ живыхъ, но за то и стремительность приступа была такова, что въ-теченіи нсколькихъ минутъ казалось, что непріятель возьметъ мсто штурмомъ.
Кортесъ послалъ къ ацтекскому царю просить его о посредничеств между своими подданными и Испанцами, Но Монтезума не былъ расположенъ за него ходатайствовать. Онъ оставался въ своей квартир съ самаго возвращенія генерала. Выведенныя изъ терпнія нанесенными ему обидами, онъ имлъ еще другую причину къ неудовольствію, найдя въ числ союзниковъ тихъ, которые были отъявленными врагами его націи. Изъ жилища своего, онъ смотрлъ на трагическія сцены въ своей столиц и видлъ другаго, гордаго преемника своего трона, занимавшаго его мсто во глав своихъ воиновъ и ведущаго войну въ его государств {Это былъ братъ Монтезумы — Кумтлагуакъ.}. Опечаленный своимъ положеніемъ, въ досад на тхъ, которые его до того унизили, онъ холодно отвчалъ: ‘Что мн длать съ малинчиномъ? Я не хочу слышать о немъ. Хочу только умереть. До какого состоянія моя готовность служить ему довела меня!’ Упрашиваемый въ послдствіи Олидомъ, а потомъ Ольмедою, онъ прибавилъ: ‘Безполезно! Они не поврятъ ни мн, ни лживымъ словамъ ни общаніямъ малинчина. Вы никогда не выйдете изъ этихъ стнъ живыми’. Увренный, однакожь, что Испанцы охотно бы ушли, еслибъ дорога имъ не была преграждена непріятелемъ, онъ — вроятно, боле изъ желанія пощадить кровь своихъ подданныхъ, нежели христіанъ — наконецъ согласился вступить въ переговоры съ своимъ народомъ.
Чтобъ придать боле важности своему появленію, онъ надлъ на себя императорскую одежду. Его тильматли, мантія изъ блой и голубой матеріи, разввавшаяся на его плечахъ, была застегнута драгоцнною пряжкою изъ зеленаго чальчивитля. Такой же драгоцнный камень, и изумруды необычайной величины, вставленные въ золотую оправу, роскошно украшали другія части его одежды. На ногахъ у него были золотыя сандаліи, а на голов копилли, или мехиканская діадема, походившая на папскую тіару. Облачившись такимъ образомъ, и окруженный испанскою гвардіею и многими благородными Ацтеками, несшими золотой жезлъ — символъ царской власти, монархъ Индійцевъ спустился изъ центральной башни дворца. Присутствіе его тотчасъ сдлалось извстнымъ но всему стану, и когда царская свита проходила вдоль зубчатыхъ стнъ, сцена, какъ-будто магическимъ дйствіемъ, мгновенно измнилась. Звукъ инструментовъ, неистовые крики осаждавшихъ замолкли, и мертвая тишина водворилась во всемъ стан, за нсколько минутъ волнуемомъ дикимъ военнымъ шумомъ! Одни пали ницъ, другіе преклонили колни, и вс вообще обратились съ жаднымъ вниманіемъ къ монарху, которому они обыкли поклоняться, и на лицо котораго не смли взирать, какъ на невыносимое величіе божества. Монтезума видлъ свое торжество, и пока онъ стоялъ вредъ благоговвшимъ народомъ, ему казалось, что онъ возвратилъ всю прежнюю свою власть и довренность, и чувствовалъ, что онъ еще царь. Тихимъ голосомъ, удобно слышимымъ въ безмолвствовавшемъ стан, онъ произнесъ, какъ увряютъ кастильскіе писатели, слдующее:
‘Зачмъ вижу я здсь народъ мой съ оружіемъ въ рукахъ противъ дворца отцовъ моихъ? Вы думаете, можетъ-быть, что царь вашъ въ плну и хотите освободить его? Если бы оно было такъ, то вы дйствовали бы справедливо. Но вы обманываетесь. Я не плнникъ. Иностранцы мои гости. Я остаюсь съ ними по желанію и могу оставить изъ когда захочу. Не для того ли вы пришли сюда, чтобъ прогнать ихъ изъ города? Это не нужно. Они отправятся по своей собственной вол, если вы очистите имъ дорогу. Итакъ, возвратитесь въ свои домы. Положите оружіе. Окажите мн ваше повиновеніе, на которое я имю право. Блые люди возвратятся въ свою землю и тогда снова все будетъ спокойно въ стнахъ Тенохтитлана’.
Когда Монтезума объявилъ себя другомъ ненавистныхъ иностранцевъ, въ толп послышался ропотъ, — ропотъ презрнія къ малодушному, до такой степени нечувствительному къ обидамъ и оскорбленіямъ, за которыя народъ поднялъ оружіе! Гнвъ ихъ обнаружился въ высшей степени, разрушилъ вс узы почтительности, и, принявъ другое, новое направленіе, обрушился надъ главою несчастнаго Монтезумы, такъ далеко неподобнаго споимъ воинственнымъ предкамъ. ‘Недостойный Ацтекъ!’ говорили они: ‘женщина! трусъ! Блые люди сдлали изъ тебя женщину, способную только прясть да ткать!’ За этими язвительными колкостями вскор послдовали еще боле враждебныя изъявленія. Говорятъ, будто-бы одинъ изъ военачальниковъ высокаго званія, натянулъ лукъ или замахнулся дротикомъ съ угрожающимъ видомъ на Монтезуму — и вдругъ туча камней и стрлъ разсыпалась на томъ самомъ мст, гд стояла царская свита. Испанцы, назначенные для защиты Монтезумы, видя почтительное поведеніе народа во время его рчи, не ожидали такого нападенія. Теперь они поспшно подставили щиты свои, но было поздно: Монтезума былъ раненъ тремя метательными снарядами, изъ которыхъ одинъ былъ камень, упавшій съ такою силою ему на голову близь виска, чти повергъ его безъ чувствъ на землю. Мехиканцы, испугавшись своего святотатственнаго поступка, почувствовали внезапное раскаяніе, и испустивъ ужасный крикъ, разсялись въ паническомъ страх по всмъ направленіямъ. Посл этого ни одинъ изъ многочисленнаго полчища не остался на большой площади передъ дворцомъ!
Между-тмъ, несчастный Монтезума былъ перенесенъ спутниками въ свои покои. Опамятовавшись отъ безчувствія, причиненнаго ему ударомъ, онъ постигъ всю бдственность своего положенія. Онъ испыталъ всю горечь уничиженія. Ему не для чего было боле жить. Напрасно Кортесъ и офицеры старалась облегчить его душевныя страданія и внушить ему лучшія мысли. Онъ ни на что не отвчалъ ни слова. Рана его, хотя опасная, могла, еще, при искусномъ леченіи, не быть смертельною. Но Монтезума отказывался отъ всхъ лекарствъ, прописываемыхъ ему. Онъ срывалъ перевязку, какъ-скоро ему ее прикладывали, сохраняя притомъ совершенное молчаніе. Онъ сидлъ съ потупленными очами, размышляя о своемъ утраченномъ счастіи, о прежнемъ величіи и настоящемъ униженіи. Онъ пережилъ свою славу. Но искра прежняго духа, казалось, разгоралась въ душ его, и стало явно, что онъ не намренъ уже переживать своего безчестія. Отъ этого печальнаго зрлища испанскій генералъ и его свита скоро были отозваны новыми опасностями, угрожавшими гарнизону.

II.

Штурмъ большаго храма.— Мужество Ацтековъ.— Бдствія гарнизона.— Упорныя битвы въ городъ.— Смерть Монтезумы.
1520.

Насупротивъ испанскихъ квартиръ, въ разстояніи нсколькихъ саженей, стоялъ большой теокалли Гуицилопотчли. Этотъ пирамидальный холмъ, увнчанный на верху жертвенниками и возвышавшійся около ста-пятидесяти футъ, представлялъ такую позицію, которая вполн повелвала дворцомъ ахаякатлемъ, занимаемымъ христіанами. Отрядъ Мехиканцевъ, состоявшій изъ пяти или шести сотъ человкъ, въ числ которыхъ много было дворянъ и воиновъ изъ знатныхъ фамилій, овладвъ теокалли, производилъ такую сильную стрльбу изъ луковъ въ гарнизонъ, что ни одинъ воинъ изъ этого гарнизона не смлъ ни на минуту оставить свой щитъ, не подвергаясь явной опасности, между-тмъ, какъ Мехиканцы подъ прикрытіемъ храма были въ совершенной безопасности отъ огня осажденныхъ. Необходимо было вытспить непріятеля изъ теокалли, если Испанцы хотли еще оставаться въ своихъ квартирахъ.
Кортесъ поручилъ это дло своему каммергеру Эскобару, назначивъ подъ команду его сто человкъ, съ приказаніемъ взять приступомъ теокалли и занять святилище. Эскобаръ трижды былъ отражаемъ и, посл отчаянныхъ усилій, долженъ былъ возвратиться съ значительною потерею, не исполнивъ своего порученія.
Кортесъ, видвшій необходимость овладть мстностію, ршился самъ вести на приступъ своихъ воиновъ. Онъ страдалъ тогда отъ раны въ лвой рук, которою въ это время не могъ дйствовать, но онъ привязалъ, однакожь, къ ней свой щитъ, и выступалъ впереди трехъсотъ лучшихъ всадниковъ и нсколькихъ тысячь вспомогательнаго войска.
На двор храма онъ нашелъ многочисленный отрядъ Индійцевъ, приготовившійся защищать входъ. Онъ быстро аттаковалъ ихъ, по плоскіе гладкіе камни мостовой были такъ скользки, что лошади по могли устоятъ и многія падали. Поспшно сойдя съ копей, Испанцы отправили ихъ къ своимъ квартирамъ, и возобновивъ приступъ, безъ большаго труда разсяли индійскихъ воиновъ и очистили себ про ходъ къ теокалли. Зданіе это, какъ читатель можетъ себ припомнить, — обширная пирамида, около трехъсотъ футовъ въ основаніи. Всходъ на нее по каменной лстниц, находящейся на вншней сторон, у одного изъ угловъ зданія, велъ на платформу или террасу, которая проходила вокругъ зданія, до другой подобной лстницы, прямо соотвтствующей первой, и которая, подобно ей, вела также къ новой платформъ. Такъ-какъ тамъ было пять отдленій теокалли, то необходимо было проидти вокругъ всего ихъ протяженія четыре раза, или около мили, чтобъ достигнуть вершины, которая представляла открытую площадь, съ двумя жертвенниками, посвященныыи ацтекскомъ божествамъ.
Кортесъ, очистивъ путь для приступа, избжалъ на нижнюю лстницу, сопровождаемый Альварадо, Сандовалемъ, Ордасомъ и другими храбрыми рыцарями изъ его небольшой дружины, оставивъ нсколько пищальниковъ и сильный корпусъ союзныхъ Индійцевъ, для удержанія непріятеля при подошв пирамиды. На первой платформъ, также на многихъ верхнихъ галереяхъ и вершинъ разставлены были ацтекскіе воины для защищенія прохода. Они бросали ни изъ множество стрлъ и копій, вмст съ тяжелыми камнями, бревнами и горящими головнями, которые, катясь вдоль лстницы, опрокидывали всходящихъ Испанцевъ, и производили опустошеніе въ ихъ рядахъ. Боле счастливые, укрывшіеся или перескочившіе чрезъ эти баррикады, достигли первой террасы, гд, бросившись на непріятеля, они принудили его, посл кратковременнаго сопротивленія, отступить. Осаждающіе, подкрплепные снизу огнемъ мушкетеровъ, тснили непріятеля, который доведенъ былъ наконецъ до того въ своей открытой позиціи, что радъ былъ укрыться на широкой вершинъ теокалли.
Кортесъ и его товарищи сошлись съ арьергардомъ непріятельскимъ, и об стороны вступили въ отчаянный бой на воздушномъ пол сраженія. въ виду всего города и войскъ, стоявшихъ на дворъ, которыя, какъ-бы по общему согласію, прекратила на время битву и въ безмолвномъ ожиданіи смотрли, чмъ кончится дло на верху. Площадь на вершинъ теокалли, хотя была нсколько меньше основанія, но представляла достаточное поле сраженія для помщенія тысячи человкъ. Она была вымощена широкими плоскими камнями. На поверхности ея находился только огромный жертвенный камень и два каменныхъ храма, высотою въ 40 футовъ, на другомъ конц площади. Одинъ изъ этихъ храмовъ былъ посвященъ кресту. Другой былъ занятъ еще мехиканскимъ богомъ войны. Христіане и Ацтеки сражались каждый за свою религію подъ тнью соотвтствующихъ имъ храмовъ, между-тмъ, индійскіе жрецы, бгая то въ ту, то въ другую сторону, съ растрепанными волосами, казалось, крутилось въ воздухъ, подобно демонамъ, радующимся кровопролитію!
Объ стороны дрались съ отчаяннымъ ожесточеніемъ, не имя никакой другой надежды въ виду, кром побды. Пощады не просили и не давали, а бжать было невозможно. Края площадки не были обведены ни перилами, ни стною, и потому каждый неосторожный шагъ могъ быть пагубенъ, часто сражавшіеся, борясь съ предсмертными муками, скатывались съ этой площади въ пропасть. Говорятъ, что самъ Кортесъ едва не подвергся этой участи. Дна воина сальныхъ, мускулистыхъ, схватились-было за него и быстро потащили къ краю пирамиды. Догадавшись о ихъ намреніи, Кортесъ рвался изо всхъ силъ, и прежде, чмъ они могли исполнить свое дло, онъ у сплъ вырваться изъ ихъ рукъ, и схвативъ одного изъ враговъ, сбросилъ его съ пирамиды собственною рукою! Событіе само-по-себ не невроятное, ибо Кортесъ былъ необыкновенно проворенъ и силенъ, объ этомъ было говорено, но не въ современныхъ исторіяхъ.
Сраженіе продолжалось съ одинаковою жестокостію три часа. Число непріятелей было вдвое больше числа христіанъ, и казалось, что сраженіе будетъ выиграно числомъ и матеріальною силою, а не превосходствомъ искусства. Но вышло противное. Непроницаемые панцыри Испанцевъ, ихъ мечи необыкновенной крпости, и искусство владть ими, давали имъ выгоды, далеко превосходившія неравенство физической силы и числа. Употреблено было все, къ чему мужество и отчаяніе можетъ сдлать способнымъ человка, но сопротивленіе становилось слабе-и-слабъе. Одинъ посл другаго вс пали за мст сраженія, и только два или три жреца остались въ живыхъ и съ торжествомъ были взяты въ плнъ побдителями. Вс другіе остались на покрытой кровью площадк или были сброшены внизъ. Здсь потеря Испанцевъ была немаловажна и простиралась до сорока-пяти человкъ, почти вс оставшіеся въ живыхъ были боле или мене ранены въ отчаянной битвъ.
Побдоносные воины бросились потомъ къ свитилищамъ. Нижній этажъ былъ у лихъ каменный, а два верхніе деревянные. Проникнувъ во внутренность, они, къ неудовольствію своему, не нашли тамъ ни образа Богоматери, ни креста. Но въ другомъ зданіи, они еще видли отвратительную фигуру Гуитцилопочтли, кадильницу съ теплыми еще сердцами и стны, дымящіяся кровью,— Вроятно, ихъ одноземцевъ! Съ криками торжества христіане вытащили грубое чудовище изъ его ниши, и бросила его, въ присутствіи ужасомъ пораженныхъ Ацтековъ, внизъ по лстниц теокалли. Ненавистное зданіе предали огню. Пламя быстро достигло до легкихъ башень, распространяя зловщій свтъ на городъ, озеро и долину — до отдаленнйшей хижины въ горахъ. Это былъ погребальный костеръ язычества, предвозвстившій паденіе кровавой религіи, которая такъ долго, подобно мрачному облаку, тяготла надъ прекрасными землями Анагуака!
Исполнивъ это доброе дло, Испанцы спустились по витому спуску теокалли, свободными и веселыми шагами, какъ-бы увренные, что благословеніе неба покоилось на ихъ оружіи. Они прошли мимо мрачныхъ рядовъ индійскихъ воиновъ на дворъ, слишкомъ устрашенныхъ ужаснымъ зрлищемъ, котораго они были свидтелями, и безопасно достигли своихъ квартиръ. Въ эту самую ночь, они сдлали вылазку на объятый сномъ городъ а выжгли тамъ до трехъ сотъ домовъ. Ужасъ пожаровъ произвелъ тмъ большее смятеніе, что это случилось въ то самое время, когда Ацтеки, въ-слдствіе принятой ими системы войны, наимене была къ ней готовы.
Въ той надеждъ, что духъ туземцевъ будетъ нсколько смущенъ посл бывшаго пораженія, Кортесъ ршился, по обычной своей политик, теперь же предложить имъ мирныя условія. Для этого онъ пригласилъ непріятеля для переговора, и когда главные начальника, въ сопровожденіи своихъ подчиненныхъ, собрались на большой площади, то Кортесъ, взойдя на башню, занимаемую прежде Монтезумою, подалъ знакъ, что хочетъ говорить. Марина заняла по обыкновенію мсто подл него, какъ переводчица. Толпа съ безмолвнымъ любопытствомъ устремила взоры свои на индійскую двушку, которой вліяніе на Испанцевъ было хорошо имъ извстно, и которой связь съ генераломъ, въ особенности, подала поводъ Ацтекамъ назвать его мехиканскимъ именемъ ея, Maлинче (Malinche). Кортесъ, говоря тихимъ, музыкальнымъ голосомъ своей подруги, сказалъ своимъ слушателямъ, что они должны отнын быть убждены въ безполезности сопротивленія Испанцамъ, ибо они видли, что боги ихъ попраны въ прахъ, алтари разрушены, домы сожжены и воины падаютъ повсемстно. ‘Все это’ продолжалъ онъ: ‘навлекли вы на себя сами вашею непокорностію. Но ради любви къ вамъ вашего государя, съ которымъ вы такъ недостойно поступили, я охотно готовъ остановить кару мою, если положите оружіе и снова возвратитесь къ покорности. Если же’, прибавилъ онъ: ‘вы не хотите этого, то я превращу городъ вашъ въ кучу развалинъ, и ни одной души не оставлю въ живыхъ, чтобъ оплакать его участь!’
Но испанскій полководецъ еще не понялъ характера Ацтековъ, если думалъ устрашить ихъ угрозами. Ихъ, спокойныхъ по наружности, и не легко раздражаемыхъ, было трудно укротить, если они были доведены до ожесточенія, такъ въ настоящее время они были раздражены до крайности и никакія убжденія не въ-состояніи были бы укротить ихъ гнва. Быть-можетъ, впрочемъ, Кортесъ не такъ много ошибался въ характер пароля. Онъ чувствовала., можетъ-быть, что повелительный тонъ былъ единственное средство, которое могло быть дйствительнымъ въ настоящемъ случа, и что тономъ боле кроткимъ и ласковымъ онъ наврное не достигъ бы своей цли.
Правда, отвчали Ацтеки, что онъ разрушилъ ихъ храмы, низвергнулъ ихъ боговъ и погубила, много соотечественниковъ. Многіе еще, безъ сомннія, падутъ подъ страшными мечами его воиновъ. Но они будутъ довольны, если на каждую тысячу Мехкканцевъ, пролившихъ кровь свою, еще удастся имъ погубить хоть одного благо! ‘Взгляните’, продолжали они: ‘на наши террасы и улицы! он вс наполнены воинами такъ далеко, какъ только зрніе позволяетъ видть. Число нашихъ воиновъ едва уменьшилось отъ нашихъ потерь, напротивъ, васъ убываетъ съ каждымъ часомъ. Вы погибнете отъ голода и болзни. Запасы и вода у васъ истощены, и вы скоро попадете въ наши руки. Мосты сломаны и вамъ уйдти невозможно! Тогда слишкомъ-мало будетъ васъ на утоленіе жажды мщенія нашихъ боговъ!’ Кончивъ, они пустили черезъ стну кучу стрлъ, принудившихъ Испанцевъ сойдти внизъ и укрыться въ своихъ укрпленіяхъ.
Свирпый и непримиримый духъ Ацтековъ наводилъ страхъ на осажденныхъ. Все, что они сдлали и перенесли, ихъ битвы днемъ, бдніе ночью, опасности, которыя одолли, и даже побды, ими одержанныя, не принесли никакой пользы. Слишкомъ очевидно было, что прошла та пора, когда они могли еще воспользоваться древними суевріями туземцевъ, которые теперь, подобно дикому зврю, разорвавъ свои оковы, казалось, гордились и радовались въ полномъ сознаніи своей силы. Объявленіе о разрушеніи мостовъ, какъ погребальный звонъ колокола, поразило слухъ христіанъ. Все ими слышанное была совершенная правда, и они смотрли другъ на друга со страхомъ и трепетомъ.
Произошло между ними то самое, что случается иногда съ мореходцами, терпящими кораблекрушеніе. Повиновеніе нарушилось при страшномъ чувств опасности. Духъ мятежа обнаружился, особенно между недавно набранными войсками изъ арміи Нарваэса. Они пришли не изъ честолюбія въ эту страну, по привлеченные только необыкновенными слухами о ея богатств, и твердо надялись возвратиться, чрезъ нсколько мсяцевъ, съ карманами, полными золотомъ ацтекскаго монарха. Но какъ обманулись она въ своихъ ожиданіяхъ! Съ перваго часа прибытія своего, они испытывали только безпокойства и несчастія, лишенія всякаго рода, безпримрныя страданія, и они видли въ грядущемъ участь свою гораздо ужаснйшею. Горько сожалли они о томъ час, когда покинули освщенныя солнцемъ поля Кубы и отправились въ эти страны, и изъ глубины души проклинали себя за то, что послушалось призваніи Веласкеса, и еще боле за то, что вступили подъ знамена Кортеса!
Теперь они требовали съ шумною наглостію, чтобъ ихъ немедленно вывели изъ города, отказываясь служить боле для защиты такого мста, гд они были заперты подобно овцамъ, ожидающимъ только, когда ихъ потащутъ на убой. Но при всемъ этомъ они встртили молчаливый упрекъ въ боле порядочномъ и строгомъ поведеніи ветерановъ Кортеса. Эти послдніе раздляли съ своимъ генераломъ дни счастія, и не хотли оставить его въ дни бдствія. Въ-самомъ-дл, ясно видно было, что одна возможность къ спасенію, въ настоя темъ случа, оставалась въ повиновеніи’ единодушно, и что эта возможность много уменьшится при другомъ какомъ-либо предводительств.
Окруженный непріятелемъ извн и борясь съ внутреннимъ, еще опаснйшимъ врагомъ, предводитель этотъ остался вренъ самому себ. Обстоятельства столь страшныя, которыя поработили бы обыкновенную душу, только возбуждали его къ ршительному дйствію. Онъ соединялъ въ себ (что бываетъ весьма-рдко) необыкновенное хладнокровіе и постоянство въ достиженіи предположенной цли съ характеромъ предпріимчивымъ, который, по справедливости, можно назвать романтическимъ. Присутствіе духа не оставило его и въ настоящемъ случа. Онъ спокойно смотрлъ на свое положеніе, я взвшивалъ трудности, его окружавшія, прежде, чмъ ршался на что-либо. Независимо отъ опасности отступленія въ виду бдительнаго и озлобленнаго непріятеля, ему предстояло огорченіе сдать городъ, которымъ онъ такъ долго управлялъ самовластно, оста нить сокровища, собранныя имъ и его товарищами, и отказаться отъ самыхъ средствъ, которыми онъ надялся пріобрсти милость своего государя и заслужить прощеніе за вс его своевольные поступки. Все это, какъ ему было извстно, зависло отъ успха. Бжать значило лишиться плодовъ завоеванія. Какой былъ бы это конецъ предпріятію, такъ счастливо начатому! Какой уронъ для всхъ его блестящихъ надеждъ! Какое торжество доставило бы это его недоброжелателямъ! Губернаторъ Кубы вполн, чувствовалъ бы себя отомщеннымъ!
Но если такія уничижительныя мысли терзали его душу, то оставаться на мст, при его бдственномъ положенія, казалось еще хуже. Войско ежедневно уменьшалось въ сил и числ, запасы истощились до того, что небольшая порція хлба, при чрезвычайномъ утомленіи, составляла все ихъ дневное продовольствіе, бреши въ ихъ слабыхъ укрпленіяхъ становились съ каждымъ днемъ шире и порохъ, наконецъ, почти весь истощился. Очевидно, что невозможно было долго удерживаться на мст и только люди съ желзными силами души о тла, каковы были Испанцы, могли выдерживать такъ долго борьбу съ непріятелемъ. Главное затрудненіе состояло въ избраніи времени и порядка, удобнйшихъ для выхода изъ города. Лучшій путь, казалось, былъ тлаконайскій. Хотя плотина была самая опасная часть дороги, но она простиралась только на дв мили въ длину и но пей скоре, чмъ но другимъ путямъ, могли бгущіе выбраться на материкъ. Передъ самымъ отправленіемъ, однакожь, Кортесъ ршился сдлать вылазку въ предполагаемомъ направленіи, въ намреніи осмотрть мстность, и бъ то же самое время, дйствуя наступательно, отвлечь вниманіе непріятеля отъ настоящей его цли.
За нсколько дней предъ тмъ, работники Кортеса занимались устройствомъ военной машины его собственнаго изобртенія. Она названа была манта, и основывалась на началахъ боеваго щита (mantelet), употреблявшагося въ среднихъ вкахъ. Но манта была гораздо сложне, и состояла изъ башни, сдланной изъ легкихъ брусьевъ, съ двумя отдленіями внутри, расположенными одно надъ другимъ. Тамъ помщались мушкетеры, стрлявшіе сквозь боковыя отверстіи. Главная цль этого изобртенія состояла въ предохраненіи людей отъ разныхъ метательныхъ снарядовъ, пускаемыхъ съ террасъ. Устроены были три такія машины, двигавшіяся на колесахъ, посредствомъ крпкихъ веревокъ, за которыя союзные Тласкаланцы влекли ихъ по улицамъ.
Мехиканцы съ удивленіемъ смотрли на эти военныя орудія, и когда движущіяся крпости приближались, извергая дымъ и пламя изъ своей внутренности, — непріятель, будучи не въ состояніи нанести вредъ скрывавшемуся въ нихъ врагу, въ страх отступалъ назадъ. По приближенія манты къ стнамъ домовъ. Испанцамъ было удобно стрлять въ находившихся на азотеяхъ Индійцевъ, причинявшихъ имъ столько безпокойства, и когда не прекращались непріязненныя дйствія, то накидывали съ вершины манты на крыши домовъ лстницы или легкіе мостки, по которымъ Испанцы всходили на террасы и вступали съ противниками въ рукопашный бой. Къ высокимъ зданіямъ они, однакожь, во могли приближаться, ибо Индійцы бросали съ нихъ такіе тяжелые камни и бревна, что они проламывали настилку, покрывавшую машины, или, ударяя въ бока ихъ, потрясали слабое зданіе ихъ до основанія, и грозили всмъ, тамъ находившимся, гибелью. Правда, успхъ этихъ машинъ длался даже сомнителенъ, когда встртившійся на пути каналъ полагалъ конецъ ихъ дальнйшему движенію.
Испанцы убдились, наконецъ, въ томъ, въ чемъ ихъ уврялъ непріятель. Мостъ, построенный чрезъ каналъ, былъ дйствительно уничтоженъ, и хотя вообще каналы, перескавшіе городъ, была не широки и не глубоки, однакожь уничтоженіе мостовъ не только остановило движеніе машинъ, по привело въ недоумніе и самую кавалерію. Ршившись оставить манты, Кортесъ приказалъ заваливать каналъ камнями, бревнами и другимъ хламомъ отъ разоренныхъ зданій, и сдлать новый проходъ для армія. Пока эта работа продолжалась, ацтекскіе пращники или камнеметатели и стрлка изъ луковъ вели страшную перестрлку, съ другой стороны канала, на христіанъ, беззащитныхъ по самому роду икъ занятій. Когда работа была кончена и открыта безопасная переправа, испанскіе всадники быстро поскакали на непріятеля, который, не будучи въ-состояніи отразить натискъ броненосной колонны, поспшно отступилъ къ другому каналу, представлявшему на время врную защиту.
Подобныхъ каналовъ, перескавшихъ главную тлакопанскую улицу, было не мене семи, и при каждомъ изъ нихъ то же самое повторялось: Мехиканцы представляли то же мужественное сопротивленіе и причинили потерю своимъ упорнымъ противникамъ. Эти операціи заняли два дня, и наконецъ, посл неимоврныхъ трудовъ, испанскій генералъ нашелъ весь путь совершенно возстановленнымъ и поставилъ при главныхъ мостахъ сильные отряды пхоты. Загнавъ такимъ-образомъ непріятеля до самаго конца улицы, гд она соединялась съ плотиною, Кортесъ былъ извщенъ, что Мехиканцы, упавшіе духомъ отъ своихъ неудачъ, желаютъ вступить въ переговоры касательно мирныхъ условій, и что ихъ начальники ожидаютъ его съ этою цлію въ крпости. Обрадованный этимъ извстіемъ, онъ тотчасъ поскакалъ назадъ къ своимъ квартирамъ, сопровождаемый Альварадою, Сандовалемъ и шестидесятые всадниками.
Мехиканцы требовали отъ него освобожденія двухъ жрецовъ, плненныхъ имъ въ храмъ, которые и могутъ передать имъ его собственныя условія и служить повренными въ переговорахъ. Они дйствительно были посланы съ необходимыми наставленіями къ ихъ соотечественникамъ. Но назадъ уже не возвращались. Все это была одна продлка непріятеля, заботившагося единственно о доставленіи свободы своимъ религіознымъ вождямъ, одинъ изъ нихъ былъ ихъ теотейктли, или верховный жрецъ, котораго присутствіе считалось необходимымъ для предполагаемаго новаго коронованія.
Кортесъ, между-тмъ, полагаясь на скорое заключеніе мира, закусывать съ своими офицерами, посл дневныхъ тревогъ, какъ вдругъ получилъ извстіе, что непріятель снова взялся за оружіе, и съ Сбившимъ ожесточеніемъ, чмъ когда-либо, что онъ опрокинулъ отряды, состоявшіе въ вдніи Альварадо, у трехъ мостовъ, и дятельно занимался разрушеніемъ этихъ мостовъ. Пораженный стыдомъ, что съ такою легкостію вдался въ обманъ вроломному непріятелю, а можетъ-быть и своимъ собственнымъ надеждамъ, Кортесъ быстро бросался на сдло и, въ сопровожденія своихъ храбрыхъ товарищей, пустился но весь опоръ на мсто дйствія. Мехиканцы отступи ли предъ стремительнымъ нападеніемъ Испанцевъ, овладвшихъ снопа мостами, и Кортесъ съ своею кавалеріею прохалъ вдоль всего протяженія главной улицы, гоня передъ собою непріятеля, какъ робкое стадо оленей. Но прежде, чмъ усплъ онъ достигнуть прежняго мста, онъ нашелъ, что неутомимый непріятель, собравшись изъ сосднихъ переулковъ и улицъ, снова напалъ на его пхоту, изнемогшую отъ усталости и бывшую не въ состояній удержать своей Позиціи при одномъ изъ главныхъ мостовъ. Новые рои воиновъ устремлялись туда со всхъ сторонъ, поражая небольшой отрядъ христіанъ множествомъ камней, копій и стрлъ, шумвшихъ подобно граду на ихъ панцыряхъ и на панцыряхъ ихъ лошадей Многія изъ метательныхъ орудій отпрядывали безвредно отъ отличнаго стальнаго вооруженія, или отъ толсто-подстеганой ваты, но иногда удачно проникали въ щели панцыря и повергали всадника на землю.
Свалка становилась около моста значительне. Нкоторые изъ конныхъ были столкнуты въ каналій о кони ихъ дико бросались изъ стороны въ сторону. Самъ Кортесъ, при этомъ случа, сдлалъ боле, чмъ кто-либо, для прикрытія отступленія своихъ товарищей. Пока мостъ еще починивался, Кортесъ смло ворвался въ средину варваровъ, побивая ихъ при каждомъ поворот своего коня, воодушевляя своихъ воиновъ и распространяя ужасъ въ рядахъ своихъ противниковъ, извстнымъ для нихъ своимъ военнымъ крикомъ. Никогда не выказывалъ онъ такой смлости и никогда такъ свободно не подвергалъ себя опасности, соревнуя, какъ говоритъ одинъ старый писатель, геройскимъ подвигамъ римскаго Коклеса. Такимъ-образомъ, онъ удержалъ натискъ осаждавшихъ и самъ послдній перешелъ мостъ, при чемъ одно изъ бревенъ провалилось и онъ принужденъ былъ перескочить черезъ проломъ, шириною въ шесть футъ, осыпаемый тучею метательныхъ снарядовъ, пока не достигъ безопаснаго маета. Между — тмъ, пронесся слухъ въ войск, будто генералъ убитъ. Вскор молва эта разнеслась и въ город, къ великой радости Мехиканцевъ, и достигла крпости, гд осажденные впали въ глубочайшее уныніе. Къ-счастію, это была ложь. Кортесъ дйствительно получилъ дв тяжелыя контузіи въ колно, но остался живъ. Никогда, однакожь, не бывалъ онъ въ такой крайней опасности. Избавленіе его и всхъ его сподвижниковъ считались чудомъ, не одинъ замчательный историкъ приписываетъ сохраненіе Испанцевъ бдительной заботливости ихъ хранителя, апостола Іакова, котораго въ этомъ отчаянномъ сраженіи видли на бломъ кон впереди христіанскаго воинства, съ пламеннымъ мечомъ, между ‘тмъ, видли и дву въ бломъ одяніи, которую приняли за Богоматерь. Она была также ясно видна возл него, и бросала прахъ въ глаза неврныхъ! фактъ этотъ подтвержденъ Испанцами и Мехиканцами: послдними — по обращеніи ихъ въ христіанство. Конечно, ни въ одномъ случа Испанцы не имли такой нужды въ защит своего святаго хранителя!
Наступленіе ночи разсяло толпы Индійцевъ, которые скрылись съ поля ботвы подобно птицамъ, предчувствующимъ непогоду, оставивъ проходъ, такъ жестоко оспариваемый, во власти Испанцевъ. Не съ радостнымъ чувствомъ завоевателей возвращались послдніе въ свою цитадель, а медленными шагами и съ печальнымъ видомъ, съ притупленнымъ оружіемъ, избитыми щитами, ослабвшіе отъ потери криви, отъ голода и утомленія. Въ это время они получили извстіе о новомъ несчастій — о смерти Монтезумы.
Индійскій монархъ быстро приближался къ своему концу съ-тхъ-поръ, какъ былъ раненъ на башн, изнемогая, однакожь, столько же отъ душевныхъ, сколько и отъ тлесныхъ страданій. Онъ оставался въ томъ же состояніи нечувствительности ко всему, о которомъ я упомянулъ и прежде, едва разговаривая съ своими приближенными, онъ былъ глухъ для утшеній, отвергалъ вс медицинскія пособія и даже самую и ищу. Видя приближающійся конецъ, Нкоторые изъ офицеровъ, находившихся въ крпости, лично привязанные къ нему за его добродушное обхожденіе, старались спасти душу умирающаго государя отъ плачевной участи тхъ, которые погибаютъ во мрак неврія. Въслдствіе этого, они явилось къ нему съ отцомъ Ольмедо и въ самыхъ убдительныхъ словахъ упрашивали открыть глаза на заблужденія своей вры и согласиться на крещеніе. Но Монтезума, не смотря на все, что было говорено нкоторыми писателями — никогда не усумнялся въ своей наслдственной вр и не думалъ сдлаться отступникомъ, ибо тотъ вполн заслуживаетъ это имя, кто отрекается отъ своей религіи безъ убжденія въ ея ложности. Въ-самомъ-дл, слпому врованію Монтезумы въ свои оракулы Испанцы были обязаны за его чрезмрную преданность къ нимъ. Что жь касается до бдствій его государства, то онъ, можетъ-быть, считалъ ихъ ниспосланными богами въ наказаніе за гостепріимство, оказанное тмъ, которые осквернили и разрушили храмы ихъ.
Когда отецъ Ольмедо, преклонивъ колни у его ложа, съ поднятымъ крестомъ, убдительно просилъ его облобызать знаменіе человческаго искупленія, онъ хладнокровно сказалъ пастору: ‘Мн только нсколько минутъ остается жить, и въ эти минуты я не хочу оставить вры моихъ праотцевъ’. Одно, кажется, сильно тяготило душу Монтезумы: это судьба дтей его, особенно трехъ дочерей, прижитыхъ имъ отъ двухъ женъ своихъ, потому-что тамъ существовалъ извстный обычаи супружества, различавшій законную жену отъ наложницы. Пригласивъ къ постел своей Кортеса, онъ убдительно просилъ его принять подъ свое покровительство этихъ дтей, какъ ‘драгоцннйшія сокровища, какія только онъ могъ оставить ему’. Онъ просилъ его также объ исходатайствованіи у испанскаго императора вниманія къ оставленнымъ сиротамъ, чтобъ он не были покинуты, и чтобъ имъ оставлена была часть ихъ законнаго наслдства. ‘Я увренъ, что твой государь это сдлаетъ’, прибавилъ онъ наконецъ, ‘по-крайней-мр хоть за дружескія услуги, оказанныя мною Испанцамъ, и за любовь мою къ нимъ, — доведшую меня до настоящаго положенія! Но я имъ прощаю все’. Таковы были слова, сказанныя самому Кортесу умирающимъ монархомъ. Спустя немного посл этого, 30 іюня 1520 года, онъ скончался въ объятіяхъ нсколькихъ дворянъ своихъ, оставшихся ему врными и преданными. ‘Такъ’, восклицаетъ одинъ туземный историкъ, Тласкаданецъ и его непріятель, ‘такъ умеръ несчастный Монтезума, управлявшій своимъ государствомъ съ такою мудростію и славою и пользовавшійся нкогда такою степенью уваженія, какою некогда не пользовался ни одинъ, не только изъ его предшественниковъ, но и изъ всхъ прочихъ владыкъ, когда-либо царствовавшихъ въ нашемъ западномъ свт. Имъ, можно сказать, кончилась царственная линія Ацтековъ, и слава имперіи, достигшей подъ его правленіемъ высшей степени благоденствія’. ‘Извстіе о его смерти’, говорить старый кастильскій лтописецъ Діасъ, ‘было принято съ истиннымъ прискорбіемъ каждымъ кавалеромъ и воиномъ въ арміи, имвшими доступъ къ его особ, ибо мы вс любили его, какъ отца,— и не мудренно, онъ былъ такъ добръ’. Это простое, во выразительное свидтельство его добродтели въ такое время, есть само-по-себ лучшее опроверженіе подозрнія на счетъ врности его въ-отношеніи къ христіанамъ.
Не легко врными красками описать характеръ Монтезумы, представляемый намъ въ двухъ видахъ, весьма различныхъ и противорчащихъ. По свдніямъ, собраннымъ о немъ Испанцами но прибытіи въ страну, онъ вообще изображался смлымъ и воинственнымъ, неразборчивымъ въ средствахъ для достиженія своихъ честолюбивыхъ цлей, вроломнымъ, ненадежнымъ союзникомъ, жестокимъ, грознымъ врагомъ, надменнымъ въ обращеніи до того, что даже собственный его народъ трепеталъ предъ нимъ. Сами же они нашли его, напротивъ, ее только ласковымъ и обходительнымъ, но даже готовымъ пренебречь въ угоду имъ всми выгодами своего высокаго сана и поставить себя въ уровень съ пришельцами, пополняя ихъ малйшія желанія, какъ законы — въ своемъ обращеніи съ ними онъ оказывалъ добродушіе, доходившее даже до нжности, а оставался постоянно въ дружб съ ними, когда весь его народъ поднялъ оружіе противъ нихъ. Какъ ни противорчаще эти два описанія его характера, по какъ то, такъ и другое были врны. Это объясняется только чрезвычайными обстоятельствами его положенія.
При восшествіи на престолъ, Монтезум едва было двадцать три года отъ роду. Будучи молодъ и честолюбивъ, для расширенія предловъ своей имперіи, онъ велъ безпрестанныя войны, и, говорятъ, самъ участвовалъ въ девяти кровопролитныхъ сраженіяхъ, его много превозносили за геройскіе подвиги и причислили къ высшему военному обществу въ Мехик, въ которое немногіе даже изъ государей были принимаемы, Въ-послдствіи, изъ предпочелъ интриги насилію, какъ боле сообразныя съ его характеромъ и жреческимъ воспитаніемъ. И не совсмъ приличными средствами завладлъ большою полосою земли своего царственнаго родственника государя сегкукскаго, строгій въ правосудіи, онъ сдлалъ важныя преобразованія въ судопроизводств. Онъ ввелъ совершенно новый порядокъ въ дворцовое хозяйство, учредивъ при немъ новыя должности и введя расточительное великолпіе и обряды дворцоваго этикета, неизвстные его грубымъ предшественникамъ. Короче сказать, онъ былъ весьма внимателенъ ко всему тому, что касалось наружности о торжественности царской. Сохраняя всегда величественную осанку, приличную его высокому сану, онъ дорожилъ своимъ достоинствомъ, и можно сказать — былъ такой же ‘представитель величества’ между грубыми владыками новаго свта, какимъ былъ Лудовикъ XIV въ-отношеніи къ образованнымъ государямъ просвщенной Европы.
Монтезума принялъ Испанцевъ какъ существа, предназначенныя оракулами. Безпокойство и страхъ, заставлявшіе его уклоняться отъ принятія посщенія иноземцевъ, основывались на тхъ же самыхъ чувствахъ, которыя побудили его такъ слпо покориться имъ при ихъ приближеніи. Онъ чувствовалъ надъ собою вліяніе превосходства ихъ генія, и отдалъ имъ въ руки безъ сопротивленія все, чтоотъ него потребовали: свои сокровища, власть и даже самого-себя. Для нихъ отказался онъ отъ обычныхъ своихъ занятій, удовольствій и привычекъ. Онъ, можно сказать, отказался отъ своей природы, и, какъ подчиненные его утверждали, перемнилъ полъ свой, и сдлался женщиною. Если мы не можемъ не признать малодушія ацтекскаго монарха, то по крайней-мр не можемъ строго осуждать его, потому-что самое это малодушіе происходило отъ его суеврія, а суевріе въ дикар замняетъ религіозныя правила образованнаго человка.
Нельзя безъ крайняго сожалнія глядть на судьбу Монтезумы,— видя его при такихъ обстоятельствахъ, которыя онъ былъ не въ силахъ отвращать или преодолвать, видя его — подобно какому-нибудь величественному дереву, украшавшему его индійскіе лса — гордо высившагося роскошными втвями своими, и вдругъ, въ лучшемъ цвт, пораженнаго стрлами молній, и павшаго первою жертвой грозы, которая разразилась надъ его родными холмами! Когда мудрый государь тецкукскій поздравлялъ своего родственника при коронаціи, то сказалъ: ‘Счастлива имперія, находящаяся нын на высшей степени своего благоденствія, ибо скипетръ врученъ тому, о которомъ само провидніе ‘заботится, и народы будутъ уважать его!’ Но, увы! тотъ, къ кому обращено было это блистательное воззваніе, дожилъ до тоги, когда имперію его опустошили, видлъ чуждыхъ пришельцевъ, упавшихъ какъ-будто съ облаковъ, сдлался плнниковъ во дворц отцовъ своихъ, товарищемъ враговъ боговъ своихъ и народа, и долженъ былъ, наконецъ, умереть одинокимъ изгнанникомъ въ жилищ иноземцевъ, въ самомъ сердц своей столицы! Онъ былъ жалкою жертвою судьбы — судьбы мрачной и неотразимой, подобной той, о которой мы читаемъ въ миическихъ преданіяхъ древности!
Монтезума умеръ около сорока-одного года отъ роду, и царствовалъ только восемь лтъ. Его наружность и характеръ были уже описаны, Оставивъ многочисленное потомство отъ разныхъ женъ своихъ, изъ которыхъ многія, посл завоеванія, потеряли свою значительность и впали въ неизвстность, смшавшись съ массою индійскаго населенія, двое дтей его — сынъ и дочь, принявшіе христіанскую вру, сдлались родоначальниками благородныхъ фамилій въ Испаніи. Правительство, желая оказать свою благодарность за обширныя владнія, перешедшія подъ его власть отъ ихъ предковъ, даровало имъ обширныя помстья и важныя наслдственныя права, въ-послдствій, графы Монтезума и Тула вошло въ родственныя связи съ лучшими кастильскими фамиліями, означая своими именами и титулами знаменитое происхожденіе отъ старинной царской династіи Мехико.
Смерть Монтезумы была несчастіемъ для Испанцевъ. Пока онъ былъ живъ, они имли драгоцннаго заложника въ своихъ рукахъ, котораго, въ случа крайности, могли употребить въ свою пользу. Теперь послднее звно, соединявшее ихъ съ туземцами, лопнуло. Но независимо отъ чувствъ, касавшихся ихъ личной выгоды, Кортесъ и его офицеры были очень опечалены смертію Монтезумы, ибо питало личное къ нему уваженіе, и стоя предъ охладвшимъ трупомъ несчастнаго монарха, они, быть-можетъ, чувствовали невольныя угрызенія совсти, когда имъ пришло на мысль его прежнее блестящее состояніе и настоящее, до котораго довела его дружба съ ними.
Испанскій начальникъ оказалъ его памяти вс знаки почестей. Тло его, одтое въ царскую одежду, было положено на носилки и отнесено на плечахъ его приближенныхъ дворянъ въ городъ къ народу. Какія почести были возданы праху его, неизвстно. Жалобный вопль, ясно слышавшійся въ западныхъ частяхъ столицы, былъ принятъ Испанцами за плачь погребальной процессіи, сопровождавшей тло усопшаго въ мсто покоя между своими предками, подъ царственную тнь Чапольтепека. Другіе утверждаютъ, что тло монарха было отнесено на кладбище города Копалко, и тамъ сожжено съ обычными торжественностями и знаками глубокой печали. Какъ бы то ни было, но Мехиканцы, занятые смутами, вроятно, не долго занимались своимъ монархомъ, не принимавшимъ никакого участія въ ихъ послднихъ движеніяхъ. Неудивительно также, что и самая память о его гробницъ исчезла въ ужасныхъ переворотахъ, потрясшихъ въ-послдствіи столицу, и истребившихъ вс народные памятники на ея поверхности.

III.

Военный совтъ.— Испанцы оставляютъ городъ.— Nohe Tristi, или ‘Печальная ночь’.— Жестокое кровопролитіе.— Ночные биваки.— Исчисленіе потерь Испанцевъ.
1520.

Между Испанцами не было другихъ разговоровъ, какъ о средствахъ къ выходу изъ города. Трудно было избрать время и путь для этого. Испанскій начальникъ созвалъ на совтъ своихъ офицеровъ, для совщаній объ этомъ предмет. По его мннію, лучше было отступить на Тласкалу и въ этой столиц ршиться уже, смотря по обстоятельствамъ, на дальнйшія операціи. По нкоторомъ разсужденіи, они согласилась вы Идти изъ города по тлакопанской дорог. Правда, что эта дорога значительно удаляла ихъ отъ того пути, которымъ они пришли въ столицу. Но ее избрали въ томъ предположеніи, что она мене другихъ была защищаема, притомъ же, будучи короче другихъ выходовъ, она скоре поставляла войско въ безопасность на материк.
Относительно часа отправленія, были различныя мннія. День, предполагали нкоторые, былъ выгодне, ибо онъ доставлялъ возможность обозрвать опасность во всемъ ея объем и принимать мры къ ея отвращенію. Темнота же могла гораздо боле затруднить ихъ собственныя движенія, нежели движенія непріятеля, знакомаго съ мстностію. Тысячи препятствій могли встртиться ночью, которыя воспрепятствовали бы имъ дйствовать дружно, или согласно съ волею начальника. Но, съ другой стороны, утверждали, что ночь представляла многія явныя выгоды, ибо непріятель рдко продолжалъ свои военныя дйствія дале вечера. При послдней схватк съ Мехиканцами, Испанцы обманула вс ихъ предположенія, и потому невроятнымъ казалось, чтобъ они могли предугадать намреніе блыхъ выступать такъ поспшно изъ столицы. При быстрот и осторожности, они дйствительно могли пройдти избранную дорогу, по оставленіи города, прежде, чмъ замтятъ отступленіе ихъ, и совершивъ этотъ опасный переходъ, остальное уже не будетъ для нихъ страшнымъ.
Эти предположенія были подкрплены, говорятъ, совтами одного воина, по имени Ботелло, занимавшагося таинственною наукой гадательной астрологіи. Онъ пріобрлъ довріе войска нкоторыми своими предсказаніями, оправдавшимися на дл, этотъ человкъ совтовалъ своимъ соотечественникамъ во всякомъ случа оставить квартиры ночью, какъ наиболе благопріятнымъ къ тому временемъ, хотя бы ему пришлось самому погибнуть тогда. Послдствія доказали, что астрологъ зналъ лучше свою судьбу, нежели будущность другихъ.
Быть-можетъ, что предсказанія Ботелло имли нкоторые вліяніе на ршимость Кортеса. Суевріе было главною отличительною чертою тогдашняго времени, и испанскій генералъ, какъ мы уже видли, былъ вполн зараженъ имъ. Смутныя времена, по-большой-части, располагаютъ душу къ воспріятію чудеснаго. Весьма-вроятно, впрочемъ, что Кортесъ принялъ мнніе астролога, согласное съ его собственнымъ, для того боле, чтобы сильне дйствовать на своихъ подчиненныхъ, и внушить имъ большую довренность къ себ. Во всякомъ случа, было ршено оставить городъ въ ту же самую ночь.
Главною заботою генерала было безопасное перевезеніе сокровищъ. Многіе изъ простыхъ воиновъ превратили свою часть добычи, какъ мы уже видли, въ золотыя цпи, ошейники или другія украшенія, которые удобно могли носить на себ. Королевская же пятая доли и большая часть богатой добычи, доставшейся Кортесу и главнымъ его офицерамъ, была превращена въ полосы и слитки, и сложена въ одну изъ крпкихъ комнатъ дворца. Кортесъ сдалъ долю, принадлежавшую казн, королевскимъ офицерамъ, назначивъ имъ одну изъ сильнйшихъ лошадей, и стражу изъ кастильскихъ воиновъ, для перевоза ея.— Однакожь, весьма-много сокровищъ, принадлежавшихъ казн и нкоторымъ лицамъ, была по необходимости оставлена, за недостаткомъ приличныхъ средствъ къ перевозк.
Золото лежало въ блестящихъ кучахъ на полу, возбуждая корыстолюбіе воиновъ. ‘Возьмите, сколько хотите’ сказалъ имъ Кортесъ. ‘Пусть оно лучше вамъ достанется, нежели этимъ мехиканскимъ собакамъ. Но будьте осторожны и не перегружайте ими себя. Тотъ безопасне путешествуетъ въ темную ночь, кто иметъ не много при себ.’ Боле осторожные воины послушалось его совтовъ, и забрали небольшія вещи, хотя, можетъ-быть, и весьма многоцнныя. Но войска Нарваэса,— алкая сокровищъ, о которыхъ они такъ много наслышалась, но которыхъ не видали никогда еще въ такомъ количествъ предъ собою — не оказали такой же умренности. Тутъ имъ казалось, будто самые рудники Мехики раскрывались передъ ними, и они, бросившись на обманчивую добычу, жадно хватали драгоцнности и до того нагрузились, что не только обложили имя себя гд было можно, но даже набили ими мшки, ящики и все, что только было подъ рукою.
Вскор Кортесъ устроилъ порядокъ марша. Авангардъ, состоявшій изъ двухъсотъ пшихъ Испанцевъ, находился подъ командою храбраго Гоизало де-Сандоваля, при которомъ находились Діэго де-Ордасъ, Франциско де-Лухо и около двадцати человкъ другихъ офицеровъ. Арьергардъ, состоявшій изъ главныхъ силъ пхоты, былъ порученъ Педро де-Алварадо и Веласкесу де-Леону. Самъ генералъ принялъ команду надъ центромъ, въ которомъ находились транспорты, нсколько тяжелыхъ орудій, изъ которыхъ большая часть, однакожь, оставлена въ арьергард, и плнные. Эти послдніе были, сынъ и дв дочери Монтезумы, Какама, низложенный владтель Тецкука, и многіе другіе благородные Ацтеки, которыхъ Кортесъ удержалъ, какъ важныхъ аманатовъ, на случай будущихъ переговоровъ съ непріятелемъ. Тласкаланцы были распредлены поравну въ каждыя три дивизіи, Кортесъ имлъ подъ непосредственнымъ своимъ начальствомъ сотню отборныхъ удальцовъ, изъ своихъ ветерановъ, наиболе привязанныхъ къ нему, которые съ Кристоваль де-Олядомъ, Франциско де-Морла, Алонзо де-Авила, и двумя или тремя другими офицерами, составляли избранную дружину для дйствія тамъ, гд потребуютъ обстоятельства.
Генералъ уже надзиралъ за постройкою переноснаго моста, для наведенія чрезъ каналы, прорзывавшіе путь. Онъ поручилъ этотъ мостъ офицеру, по имени Магарино, съ 40 воинами, присягнувшими защищать переправу до послдней крайности. Мостъ должно было, по переход всего войска, убирать и переносить на слдующее мсто переправы. Подобныхъ мстъ въ плотин было три, и счастливо было бы войско, сели бы Кортесъ заготовилъ такое же число мостовъ. Но трудъ для этого требовался большой, а время было дорого.
Въ полночь войска было подъ оружіемъ и готовы къ походу. Отецъ Олмедо, совершая молебствіе, молился о покровительств всемогущаго Бога отъ страшныхъ опасностей ночи. Ворота были отворены, и 1-го іюля 1520 года, Испанцы въ послдній разъ вышли изъ древней крпости, ознаменованной столь многими бдствіями, перенесенными съ такимъ непоколебимымъ мужествомъ.
Ночь была облачная, и мелкій дождь, падавшій безпрерывно, увеличивалъ еще боле ея темноту. Большая площадь предъ дворцомъ была совершенно пуста, какъ и прежде, со времени паденія Монтезумы. Твердымъ шагомъ, но безъ малйшаго шума, Испанцы шло вдоль большой тлакопанской улицы, которая такъ недавно еще кипли битвою. Все погружено было въ безмолвіе, и только тамъ-и-сямъ одинокіе трупы, случайно ими замчаемые, или мрачныя кучи убитыхъ напоминали имъ о прошедшемъ и указывали на т мста, гд битва была въ разгар. Когда они проходили переулки и аллеи, вводившія ихъ въ главныя улицы, или смотрли внизъ на канавы, которыхъ гладкая поверхность отражала какой-то мрачный блескъ въ ночной темнот, они воображали, что видятъ тни своихъ непріятелей, стерегущихъ ихъ въ засад, я готовыхъ ринуться на нихъ. Но это было только воображеніе, городъ наслаждался невозмутимымъ сномъ, не смотря на безконечное эхо лошадинаго топота и шумнаго позда артиллеріи и обозовъ.— Наконецъ, выбравшись на боле свтлое пространство за темнымъ рядомъ зданій, авангардъ увидлъ, что онъ достигъ вншней плотины. Они могли бы здсь поздравить себя съ избавленіемъ отъ гибельной аттаки въ самомъ город,— и съ надеждою на скорую безопасность на противоположномъ берегу. Но Мехиканцы не вс погружены были въ сонъ.
Когда Испанцы подошла къ тому мсту, гд улица упиралась въ плотину, и готовились навести мостъ свой чрезъ незащищенный проломъ, который они только-что увидали, нсколько Индійцевъ, стоявшихъ тутъ на страж, подняли тревогу, побжали по улицамъ, пробуждая криками своихъ согражданъ. Жрецы, стоя ночью на страж на вершинахъ своихъ теокалли, тотчасъ по полученіи извстія затрубили въ рога, и огромный барабанъ въ опустошенномъ храмъ бога войны загудлъ торжественными звуками, потрясавшими вс концы столицы. Испанцы видли, что терять времени нечего. Мостъ былъ скоро наведенъ. Сандоваль первый ршился испытать его прочность, за нимъ слдовалъ его небольшой отрядъ кавалеріи, пахота и союзные Тласкаланцы, составлявшіе первую дивизію войска. Потомъ халъ Кортесъ съ своимъ эскадрономъ, багажомъ, аммуниціею и частію артиллеріи. Но прежде, чмъ они успли совершить переправу, послышался шумъ, будто-бы ропотъ собиравшейся толпы, похожій на шелестъ деревъ въ дремучемъ лсу, колеблемомъ втромъ. Онъ становился постепенно слышне и слышне, между-тмъ, на мрачной поверхности озера были слышны всплески, какъ-бы отъ множества веселъ. Вскор прилетло нсколько камней и стрлъ, брошенныхъ на удачу въ торопливо переходившее черезъ мостъ войско. Съ каждою минутою они падало чаще и съ большею силою и наконецъ сгустились въ страшную тучу града, воздухъ оглашался воплями и воинскими криками множества ополченныхъ, которыми, казалось, разомъ покрылись весь берегъ и озеро!
Испанцы съ твердостію шли сквозь этотъ градъ стрлъ, хотя варвары, приставая на лодкахъ своихъ со стороны плотины, взлзали на нее и приводила ихъ ряды въ смятеніе, но христіане думали только о своемъ бгств, уклоняясь отъ всякаго сраженіе: они дрались только исключая разв для самосохраненія. Всадники, шпоря своихъ коней, отбивало нападавшихъ, и здили но ихъ распростертымъ трупамъ, между-томъ, пхота гнала ихъ въ безпорядк опять внизъ по крутизн плотины ударами своихъ увсистыхъ мечей.
Но для перехода нсколькихъ тысячь человкъ, шедшихъ фронтомъ. Вроятно, но боле пятнадцати или двадцати человкъ, необходимо требовалось много времени, и передовыя линіи достигли уже втораго пролома въ плотин, прежде, чмъ арьергардъ усплъ перейдти первый. Здсь они остановились, и не имя никакихъ средствъ для переправы, претерпвали все время безпрерывную стрльбу со стороны непріятеля, покрывавшаго все пространство водъ около этого мста цлыми роями. Сильно поражаемый авангардъ безпрестанно посылалъ гонцевъ къ арьергарду, требуя переносный мостъ. Наконецъ, остатки арміи перешли черезъ первый проломъ, и Магаринъ съ своими дюжими сподвижниками старался спять тяжелыя стропила моста. Но они глубоко вдавились въ плотину. Напрасны были вс ихъ усилія. Тяжесть столькихъ людей и лошадей, и сверхъ-того тяжелой артиллеріи, такъ твердо вдавили лса въ землю между камнями, что не было никакой возможности освободить ихъ. Работая долго подъ градомъ стрлъ, копій и камней, они принуждены были, наконецъ, оставить свои покушенія, когда многіе изъ нихъ уже были убиты, а остальные районы.
Слухъ объ этой неудач скоро распространился во всемъ войск, тогда поднялся крикъ отчаянія, заглушившій на время весь шумъ битвы. Вс средства къ отступленію была отрзаны и едва оставалась надежда на спасеніе. Единственная надежда состояла теперь въ тхъ отчаянныхъ средствахъ, какія кто могъ придумать для себя. Порядокъ и дисциплина нарушились. Большая опасность породила въ каждомъ большой эгоизмъ. Всякій думалъ только о своей собственной жизни. Тснясь впередъ, каждый сминалъ слабаго и раненнаго, не разбирая ни врага, ни друга. Передовыя линіи, нажимаемыя арьергардомъ, столпились на краю залива. Сандоваль, Ордасъ и другіе офицеры бросились въ воду. Нкоторымъ удалось спастись вплавь на своихъ коняхъ. Другіе потонули, а тхъ, которые достигали другаго берега, — опрокидывали при выход и они скатывались съ лошадьми своими въ озеро. Пшіе двигались въ безпорядк, падая одинъ на друіаго, безпрестанно поражаемые копьями, или страшными булавами Ацтековъ, между-тмъ, какъ многія жертвы полумертвыми были втаскиваемы въ ихъ лодки, для сбереженія къ позднйшей, во ужаснйшей смерти.
Битва страшно свирпствовала вдоль всей плотины, которой темная масса представляла меткую цль для непріятельскихъ стрлъ, они часто убивали своихъ въ слпомъ ожесточеніи битвы. Ближайшіе къ плотин, причаливая къ ней съ силою, которая разбивала въ дребезги ихъ челноки, выскакивали на берегъ, схватывались съ христіанами и вмст съ ними скатывались съ плотины. Но Ацтекъ падалъ среди друзей своихъ, между-тмъ, какъ противника его увлекали съ торжествомъ на жертвенникъ. Борьба была продолжительная и кровопролитная. Мехиканцевъ узнавали по блому цвту бумажныхъ туникъ, которыя, впрочемъ, трудно было замтить въ темнот. Надъ сражаюещимися гудлъ дикій и пронзительный шумъ, съ которымъ смшивались ужасные крики мщенія, стоны умирающихъ, взывавшихъ къ святымъ и Пресвятой Дв, и вопли женщинъ, какъ туземныхъ, такъ и испанскихъ, сопровождавшихъ христіанскій лагерь. Изъ нихъ одна, по имени Марія де-Эстрада, особенно замчательна мужествомъ, оказаннымъ ею въ битв, въ которой она участвовала съ мечомъ и щитомъ въ рук, какъ храбрйшій воинъ.
Проломъ въ плотин, между-тмъ, былъ заваленъ обломками, вагонами, тяжелыми пушками, тюками богатыхъ матерій, сундуками, полными золота, и трупами человческими и лошадиными, и такимъ-образомъ образовался мало-по-малу проходъ, чрезъ который арьергардъ и перешелъ на другую сторону. Разсказываютъ, что Кортесъ, найдя мсто, удобное для перехода въ бродъ, на которомъ вода достигала только до его сдла, старался остановить безпорядокъ, и повелъ безопасною дорогою своихъ послдователей на другую сторону. Но голосъ его терялся въ ликомъ крон, наконецъ, несясь по теченію, онъ пробился впередъ къ авангарду съ немногими преданными ему Гидальгами. Здсь любимый пажъ его Хуань де-Салазаръ палъ мертвый въ глазахъ его, здсь встртилъ онъ Сандоваля съ своими товарищами, остававшихся у третьяго и послдняго пролома, и старавшихся ободрить своихъ подчиненныхъ къ новому переходу. Но ршимость ихъ колебалась. Проломъ былъ широкъ и глубокъ, хотя проходъ не былъ такъ сильно занятъ, какъ предъидущій. Офицеры опять показали промръ, пустившись вплавь. Конные и пшіе слдовали за ними, кто какъ могъ, одни плыли, другіе въ изнеможеніи хватались за гривы и хвосты утомившихся лошадей. Тотъ безопасне шелъ впередъ, какъ предсказывалъ генералъ, кто быль на-легк, и много было несчастныхъ, которыхъ влекло ко дну роковое золото, столь ими обожаемое: они были погребены съ нимъ въ соленыхъ волнахъ озера. Кортесъ, съ храбрыми своими товарищами, Олидомъ, Мордою, Сандовалемъ и немногими другими, халъ впереди, веля за собою остатокъ спасшихся отъ пагубной плотины. Шумъ битвы затихалъ уж вдали, какъ вдругъ получаютъ они извстіе, что арьергардъ ихъ Совершенно погибнетъ безъ скорой помощи. Отчаяніе поразило всхъ, но великодушныя сердца испанскихъ рыцарей не долго разсчитывали, когда дло шло о спасеніи своихъ отъ гибели. Поворотивъ коней, они поскакали назадъ къ мсту битвы, пробились чрезъ толпу, переплыли каналъ, и врубились въ непріятеля на противоположномъ берегу.
Сдой разсвтъ просыпался надъ водами, и обнажалъ ужасную сцену, скрывавшуюся въ ночномъ мракъ. Темныя толпы сражающихся вдоль плотины, отбивались отъ превосходящаго числомъ непріятеля, между-тмъ, какъ самая плотина, на которой они стояли, казалось, трепетала и шаталась изъ-стороны-въ-сторону, какъ во время землетрясенія, поверхность озера чернлась на необозримое пространство лодками, полными воиновъ, которыхъ копья и пики сверкали при свт восходящаго солнца.
Всадники нашли Альварадо безъ лошади, защищавшагося съ горстью своихъ товарищей противъ многочисленной толпы непріятеля. Его отличная лошадь, выносившая его изъ многихъ жестокихъ битвъ, пала подъ нимъ. Самъ онъ былъ раненъ во многихъ мстахъ, и тщетно старался привести въ порядокъ свою разстроенную колонну, загнанную на край плотины свирпымъ натискомъ непріятеля, овладвшаго всею заднею частію плотины, куда безпрестанно являлись изъ города новые воины. Артиллерія въ начал битвы дйствовала успшно, и желзный дождь, разсыпаясь вдоль плотины, сотнями пожиналъ аттакующихъ, но ничто не могло остановить ихъ стремительности. Передовые ряды, тснимые задними, были, наконецъ, придвинуты къ самымъ пушкамъ, я, бросившись на нихъ подобно сильному потоку, опрокинули людей и пушки. Быстрый натискъ прибывшихъ испанскихъ офицеровъ остановилъ на время непріятеля, и далъ время ихъ соотечественникамъ сомкнуть свои ряды. Но они вскор были смяты новымъ натискомъ. Кортесъ и его товарища снова принуждены были броситься въ озеро, спаслись не вс. Альварадо стоялъ на краю пролома, недоумвая, на что ршиться. Безъ лошади бросившись въ воду въ виду непріятельскихъ лодокъ, окружавшихъ проломъ, едва-ли можно было надяться на спасеніе. Но ему одна секунда оставалась для размышленія. Онъ былъ крпкаго сложенія, и отчаяніе придало ему необыкновенную силу. Воткнувъ свою длинную пику въ запруженное дно пролома, онъ со всею силою ринулся впередъ и однимъ скачкомъ этимъ перелетлъ чрезъ широкую пропасть пролома! Ацтеки и Тласкаланцы остолбенли отъ удивленія при вид такого невроятнаго подвига, и говорили: ‘Дйствительно, этотъ человкъ — сынъ солнца!’ О ширин пролома намъ неизвстно, но онъ былъ, однакожь, такъ великъ, что храбрый капитанъ Діасъ, который хорошо помнилъ это мсто, говоритъ, что скачокъ былъ невозможенъ для человка. Другіе современники не сомнваются въ этомъ происшествіи. Нтъ сомннія, что таково было народное поврье въ то время, память объ этомъ подвиг сохранилась до нашего времени между жителями столицы, и названіе Salto de Alvarado, ‘Скачекъ Альварады’, данное тому мсту, осталось памятникомъ подвига, который не уступалъ подвигамъ греческихъ баснословныхъ полубоговъ.
Кортесъ и его товарищи хали впередъ къ фронту, гд войска, на свобод и въ безпорядк, удалялись отъ роковой плотины. Только немногіе изъ непріятелей преслдовали ихъ арьергардъ, или безпокоили его, по временамъ стрлами, бросаемыми съ озера. Вниманіе Ацтековъ было привлечено богатою добычею, покрывавшею поле сраженія, счастье Испанцевъ, что непріятель не преслдовалъ ихъ съ тою свирпостію, съ какою онъ сражался, ибо тогда они были бы вс до одного перерзаны. Ихъ мало безпокоили, и потому имъ можно было пробираться чрезъ сосднія деревни, или, такъ-сказать, предмстія Попотлы.
Испанскій начальникъ сошелъ тамъ съ утомленной лошади, и, свъ на ступеняхъ крыльца индійскаго храма, грустно смотрлъ на ряды своихъ воиновъ, проходившихъ мимо его. Какое зрлище представляли они! Конные, большею частію безъ лошадей, мшались съ пхотинцами, съ трудомъ передвигавшими свои ноги отъ усталости, сквозь ихъ избитые панцыри и оборванную одежду, забрызганную солевыми отеками, виднлись вспухшія мста отъ ударовъ и ужасныя раны, свтлое оружіе ихъ было запачкало, плюмажи и знамена потеряны, багажъ, артиллерія, однимъ словомъ, все, что составляетъ красу и торжество воинскаго для, потеряно навсегда. Кортесъ, смотря въ задумчивости на уменьшившіеся и безпорядочные ряды войска, тщетно искалъ многихъ знакомыхъ ему лицъ, и не находилъ многихъ драгоцнныхъ своихъ товарищей, которые рука-объ-руку прошли съ нимъ вс опасности завоеванія. Хотя онъ привыкъ подавлять свои чувства, или, наконецъ, скрывать ихъ, однакожъ зрлище это было слишкомъ для него поразительно. Онъ закрылъ руками лицо, и слезы, катившіяся изъ-подъ нихъ, ясно выражали его душевную тоску.
Онъ утшился, однакожь, немного при вид тхъ офицеровъ, на которыхъ возлагалъ большую часть надеждъ своихъ. Альварадо, Сандоваль, Олидъ, Ордасъ, Авила были живы. Онъ невыразимо обрадовался также, узнавъ о спасеніи индійской переводчицы своей — Марины, столь любезной ему я необходимой для войска. Она была поручена, съ дочерью тласкаланскаго начальника, нсколькимъ Тласкалавцамъ, и по счастію попала въ авангардъ, въ которомъ врный конвоя безопасно провелъ ее чрезъ вс ночныя опасности. Агвиларъ, другой переводчикъ, также спасся. Не съ меньшимъ удовольствіемъ узналъ Кортесъ о спасеніи корабельнаго мастера Мартина Лопеса. Заботливость генерала о судьб этого человка, столько необходимаго, какъ то доказано опытомъ, для успха его послдующихъ операцій, показала, что, посреди всхъ своихъ несчастій, неусыпный умъ его смотрлъ въ будущее и надлъ часъ мести.
Между-тмъ, шедшая колонна достигла сосдняго тлаколанскаго города Такубы, бывшаго нкогда столицею независимаго княжества, и остановилась тамъ на большой улиц, какъ-будто заблудилась и не знала куда идти, подобно стаду робкихъ оленей, которые, убгая отъ охотниковъ и слыша лай собакъ и звукъ роговъ, дико озирались, ища пещеры или кустарника, куда бы могли укрыться. Кортесъ проворно слъ на лошадь и похалъ къ фронту, предчувствуя опасность оставаться въ многолюдномъ мст, гд жители могли сильно безпокоить войска съ азотей съ небольшимъ проломъ для себя, онъ поспшно вывелъ войска свои въ открытое поле, и занялся устройствомъ своихъ батальйоновъ.
Тутъ, въ небольшомъ разстояніи на-лво, начиналась высокость, примыкавшая къ цпи горъ, закрывавшихъ къ западу долину. Высота эта называлась Отонкальпоко, а иногда Монтезума, на вершин находился индійскій теокалли, съ обширными вншними каменными зданіями, занимавшими большое пространство, и своею крпкою позиціею, которая командовала сосднею равниною, представляла надежное убжище изнуренному войску. Но упавшіе духомъ и ошеломленные послднимъ пораженіемъ, воины, казалось, были еще неспособны для дальнйшихъ трудовъ, а мсто было занято отрядомъ вооруженныхъ Индійцевъ. Кортесъ видлъ необходимость выгнать ихъ, если хотлъ спасти остатки своего войска отъ совершенной гибели. Случай показалъ, что его вліяніе надъ ними было сильне всхъ несчастныхъ обстоятельствъ. Ободривъ своихъ воиновъ, и подкрпляемый своими храбрыми офицерами, онъ умлъ вдохнуть въ самаго послдняго изъ нихъ частицу своей неустрашимости, и въ виду непріятеля повелъ ихъ на высоту. Но непріятель оказывалъ слабое сопротивленіе, и, посл немногихъ незначительныхъ залповъ стрлъ и копій, мало наносившихъ вреда, уступилъ поле сраженія осаждающимъ.
На вершина горы находилось строеніе значительной величины, представлявшее просторное помщеніе для уменьшившагося числа Испанцевъ. Они нашла тамъ нсколько състныхъ припасовъ, и боле значительные запасы, говорятъ, были имъ принесены, въ-теченіи дня, изъ дружественныхъ сосднихъ селеній. На дворахъ было также нсколько топлива, назначеннаго для употребленія при храмъ. Они тотчасъ развели огни для просушенія своей мокрой одежды, и прилежно занялись перевязкою одинъ другому ранъ, засохшихъ и чрезвычайно разболвшихся отъ непокрытія ихъ и долгихъ усилій. Поправившись такимъ образомъ, усталые воины улеглись на полу и на двор отдыхать — и скоро нашли временное забвеніе, въ чемъ природа рдко отказываетъ даже во время величайшихъ страданій.
Но тамъ было, однакожь, одно блюстительное око, которое не скоро сомкнуло вжды. И какія безпокойныя мысли толпились въ душ начальника, при обозрніи бднаго остатка его сподвижниковъ, валявшихся въ такомъ безпорядк на этихъ жалкихъ бивакахъ! И вотъ вс, что пережило блестящую армію, вступившую за нсколько недль въ столицу Мехики! Куда Двались теперь мечты о завоеваніи и имперіи? И что такое былъ онъ самъ? Не боле, какъ несчастный искатель счастія, на котораго насмшка могла указать какъ на безумца! Куда бы онъ ни обратился, всюду горизонтъ былъ равно мраченъ для него,— едва одна свтлая точка ободряла его. Ему предстояло еще трудное путешествіе по опаснымъ и неизвстнымъ тропинкамъ, съ проводниками, въ преданности которыхъ онъ не могъ быть увренъ. И могъ ли онъ надяться на дружескій пріемъ въ Тласкал, мст его назначенія, въ стран прежнихъ враговъ своихъ, куда нкогда самъ, какъ непріятель, а теперь, какъ другъ, вносилъ отчаяніе въ каждую семью цлаго народа?
Но это душевное безпокойство и мрачныя мысли, которые привели бы въ отчаяніе всякаго другаго, не Могли измнить твердости Кортеса, они даже служили къ увеличенію въ немъ энергіи и возвышенію духа, подобно какъ бури природы очищаютъ и освжаютъ атмосферу. Онъ смотрлъ на минувшее бдствіе безъ унынія, но доврчивый къ своимъ средствамъ, онъ сквозь тьму провидлъ свтъ, чего другіе не могли видть. Даже между сокрушенными остатками, его окружавшими, походившими, жалкимъ видомъ и странною одеждою, на шайку изнуренныхъ голодомъ бандитовъ,— онъ находилъ средства къ возстановленію измнившаго ему счастія. Въ самое время бгства и всеобщаго отчаянія, нтъ сомннія, что геройскій умъ его разсуждалъ уже о планъ дйствіи, который онъ въ-послдствіи преслдовалъ съ такою неустрашимою твердостью.
Потеря, понесенная Испанцами въ эту роковую ночь, подобно какъ и при всякомъ другомъ случа, описанномъ въ исторіи завоеванія, показана вообще весьма-неврно. Если врить собственному письму Кортеса, то она не превосходила ста пятидесяти Испанцевъ и двухъ тысячь Индійцевъ. Но бюллетени генерала, отдающіе полную справедливость трудностямъ, которыя должно было преодолть, и важности результатовъ, мене заслуживаютъ доврія въ-отношеніи къ показаніямъ его о средствахъ и о потеряхъ его. Тоанъ Кано, одинъ изъ его офицеровъ, насчитываетъ число убитыхъ до тысячи ста семидесяти Испанцевъ и до восьми тысячь Индійцевъ. Но это ужь превосходитъ, кажется, все количество людей, составлявшихъ его армію. Вроятне, можетъ-быть, исчисленіе Гимары, духовника Кортеса, который имлъ свободный доступъ не только къ бумагамъ Кортеса, но и къ другимъ достоврнымъ источникамъ свдній. По показанію его, число христіанъ, убитыхъ и пропавшихъ безъ всти, простиралось до четырехъ сотъ пятидесяти человкъ, а туземцевъ до четырехъ тысячь, это число, вмст съ потерею, понесенною въ битвахъ предъидущей недли, составляетъ: первыхъ, нсколько боле трети, а послднихъ, одной четверти, или даже пятой части всего войска, вошедшаго въ столицу. Сильнйшее нападеніе было сдлано на арьергардъ, изъ котораго немногіе остались въ живыхъ. Онъ былъ преимущественно составленъ изъ воиновъ Нарваэса, которые пали жертвою своей алчности. Сорокъ-шесть всадниковъ погибло, что, съ предъидущими потерями, уменьшило число этого отряда войска до двадцати-трехъ человкъ. Большая часть сокровищъ, багажа, кортесовы бумаги, въ томъ числ его отчеты, и небольшой дневникъ занятій со времени оставленія Кубы, — который для потомства былъ бы дороже самаго золота — погибъ въ волнахъ озера. Аммуниція, прекрасная легкая артиллерія, съ которою Кортесъ вошелъ въ городъ — все погибло безвозвратно. Даже ни одного ружья не осталось въ войск, ибо копны побросали ихъ, стараясь освободиться отъ всего, что могло замедлить ихъ бгство въ ту ужасную ночь. Короче сказать, изъ военныхъ снарядовъ не осталось ничего, кром мечей, жалкихъ лошадей и немногихъ поврежденныхъ арбалетовъ.
Плнные, въ томъ числ, какъ выше уже сказано, дти Монтезумы и кацикъ тецкукскій, вс погибли отъ рукъ своихъ невжественныхъ соотечественниковъ, во время ослпленной ярости аттаки. Изъ замчательныхъ Испанцевъ находится на томъ же кровавомъ списк, имя Франциско де-Морла, павшаго возл Кортеса, при возвращеніи съ нимъ на выручку арьергарда. Но важнйшая потеря состояла въ Хуан Веласкесъ де-Леон, который вмст съ Альварадою командовалъ арьергардомъ, занимавшимъ во всю ночь самый опасный постъ, онъ палъ храбро защищая его, при начал отступленія. Онъ былъ превосходный офицеръ, обладавшій многими рыцарскими качествами, хотя немного надменный въ своемъ обращеніи, потому-что принадлежалъ къ одному изъ знатнйшихъ семействъ во всей Испаніи. Близкій родственникъ губернатора Кубы, онъ сначала смотрлъ холодно на притязанія Кортеса, но, по убжденію ли, что послдній былъ обиженъ, или по уваженію къ его личнымъ достоинствамъ, Веласкесъ искренно привязался къ выгодамъ своего вождя. Генералъ платилъ ему полною своею довренностью, назначивъ его, какъ мы видли, отдльнымъ и независимымъ начальникомъ, котораго малйшее дурное распоряженіе, или ошибка, могла подвергнуть гибели всю экспедицію. Но Веласкесъ доказалъ, что онъ былъ достоинъ довренности Кортеса, и генерала не поразила бы такъ горестно ни чья смерть, разв, можетъ-быть, смерть Сандоваля или Альварадо. Таковы были бдственныя послдствія этой ужасной переправы чрезъ плотины, предъ которыми вс прочія неудачи, когда-либо помрачавшія славу испанскаго оружіи въ новомъ свт, были незначительны, въ память этихъ несчастій та ночь, въ которую они случились, названа въ народныхъ лтописяхъ ‘горестная или печальная ночь’.

IV.
Отступленіе Испанцевъ. Бдствія войска. Пирамиды въ Тестигуакан. Битва при Отумб.
1520.

Въ-теченіи цлаго дня, послдовавшаго за отступленіемъ Испанцевъ, Мехиканцы оставались, по-большей-части, спокойны въ своей столицъ, гд находила достаточное занятіе въ очищеніи улицъ и плотинъ отъ груды мертвыхъ тлъ, которыя, оставаясь тамъ, могли произвести заразу. Можетъ-быть, они и отдавали послднія почести останкамъ своихъ погибшихъ воиновъ, торжествуя похоронные обряды приношеніемъ въ жертву несчастныхъ плнныхъ, которые, размышляя о своей судьб, имло справедливую причину завидовать участи товарищей, положившихъ своя кости на бранномъ пол. При крайности, въ которой находились Испанцы, этотъ кратковременный отдыхъ, данный имъ непріятелемъ, былъ величайшимъ счастіемъ. Но Кортесъ зналъ, что ему не должно полагаться на его продолжительность, и, чувствуя, какъ важно было для него предупредить неусыпнаго врага, онъ приказалъ войскамь бытъ готовыми выступить въ выходъ къ полуночи. Для того, чтобъ лучше обмануть врага, не тушили огней, и въ назначенный часъ небольшая армія выступила, не сопровождаемая ни трубнымъ звукомъ, на барабаннымъ боемъ, изъ воротъ теокалли, въ гостепріимныхъ стнахъ котораго они нашли такое спасательное убжище. На томъ мст ныньче находится христіанская церковь во имя Пречистой Двы, извстной подъ названіемъ Nuestra Senora de los Remedios,, и ея чудотворный образъ — тотъ самый, говорятъ, который былъ привезенъ изъ Испаніи подчиненными Кортеса — по-сихъ-поръ распространяетъ свое благодтельное вліяніе на сосднюю столицу, и путешественникъ, останавливающійся подъ сводами святилища, невольно вспоминаетъ, что стоитъ на мст, которое послужило убжищемъ для завоевателей въ мрачный часъ неудачи.
Кортесъ сдлалъ такія распоряженія, что больные и раненные занимали центръ отряда, ихъ носили таманы, или на плечахъ или на носилкахъ, т изъ нихъ, которые были въ состоянія усидть верхомъ, садились позади всадниковъ. Здоровые были поставлены спереди, сзади, и покрывали фланги, доставляя, такимъ образомъ, всевозможную безопасность инвалидамъ.
Отступавшая армія продолжала свой путь безпрепятственно подъ покровомъ мрака. Но когда утро наступило, они увидли отряды туземцевъ, движущіеся но горамъ, или въ отдаленіи позади ихъ, подобно тучъ саранчи. Они не принадлежали къ числу жителей столицы, а собрались сюда изъ окрестныхъ странъ, куда уже проникла всть о пораженіи блыхъ. Чара, дотол сопряженная съ именемъ Испанца, теперь миновала. Грозные 7ейли (имя, которымъ, говоритъ Діасъ, туземцы называли Кастильцевъ, означавшее, по его увренію, боги, или божественныя существа) уже перестали быть непобдимыми.
Испанцы, путеводимые Тласкаланцами, направили путь свой на сверъ, чрезъ Каугтитланъ, и вокругъ озера Тзомпанко (Зумпанго), замедляя такимъ образомъ свой походъ, но держась въ отдаленія отъ столицы. Въ тхъ мстахъ, гд ихъ дорога пролегала между горами, Индійцы съ высотъ скатывали на нихъ внизъ огромные камни, и пускали тучи стрлъ и дротиковъ. Нкоторые даже отважились спуститься на раввину и напасть на фланги колонны. Но они были скоро отражены конницею, и принуждены искать убжища въ горахъ, гд неровности почвы длали погоню невозможною. Испанцы, впрочемъ, о погон мало заботились, имя въ виду скоре свое собственное спасеніе, чмъ преслдованіе бгущаго непріятеля.
Такимъ-образомъ, они подавались впередъ медленно, останавливаясь по временамъ, чтобъ отогнать неотвязчиваго врага, до крайности безпокоившаго ихъ. Войска обыкновенно останавливались на ночлег въ какомъ-нибудь город или деревн, откуда жителя, звавшіе о ихъ приближеніи, уносили заране вс състные припасы. Испанцы вскор дошли до крайности отъ недостатка въ жизненныхъ потребностяхъ. Главную пищу ихъ составлялъ плодъ дикаго вишневаго дерева, росшаго въ лсахъ или около дороги. Счастливцами почитали тхъ, которымъ удавалось отъискать нсколько колосьевъ хлба, оставленныхъ на пол при собираніи жатвы. Всего чаще они находили одни стебельки, и ими-то, и другою подобною нездоровою пищею, они утолили голодъ, пожиравшій ихъ. Если случалось имъ убить лошадь, тогда они просто бражничали, и Кортесъ самъ разсказываетъ о томъ, какъ онъ, вмст со многими другими, пировалъ такимъ образомъ надъ остатками убитой лошади, пожравъ все до самой шкуры животнаго.
Несчастные воины, изнуренные голодомъ и усталостію, часто падали замертво на дорог. Другіе, не будучи въ состояніи слдовать за товарищами, отставали отъ войска и попадали въ руки непріятеля, бродившаго вслдъ за арміею какъ стая хищныхъ коршуновъ, алкавшихъ крови умиравшихъ и умершихъ. Т опять, которые, желая найдти пищу, расходились слишкомъ-далеко, испытывали ту же участь. Множество подобныхъ случаевъ, наконецъ, знаніе горькой судьбы, ожидавшей всхъ взятыхъ въ плнъ Индійцами, заставили Кортеса ввести строгую дисциплину и поддерживать ее мрами строгости, дотол неизвстной между его подчиненными, хотя, во многихъ случаяхъ, и самая строгость оставалась недйствительною, до того доходило равнодушіе ихъ къ опасностямъ, при нестерпимой тягости тогдашнихъ бдствій.
При такихъ продолжительныхъ несчастіяхъ, воины перестали даже дорожить тми самыми предметами, для пріобртенія которыхъ они прежде были готовы подвергать свою жизнь опасности. Многіе, сберегшіе свои золотыя сокровища чрезъ вс опасности гибельной ‘печальной ночи’, теперь бросали ихъ какъ несносное бремя на пути, грубый индійскій поселянинъ подымалъ съ изумленной радостію блестящіе остатки добычи, похищенной изъ столицы.
Во все время этихъ бдственныхъ дней, Кортесъ оказывалъ свойственное ему хладнокровіе и твердость. Онъ не щадилъ своей особы, и находился всегда впереди при опасностяхъ. Въ одной схватк съ непріятелемъ онъ получилъ въ голову жестокую рану, чрезвычайно безпокоившую его въ-послдствіи. Онъ лъ то же, что и послдній воинъ, и старался своими увщаніями и твердостію поддерживать мужество тхъ, которые упадали духомъ, увряя, что вс страданія ихъ прекратятся вскор прибытіемъ ихъ въ ‘хлбную землю’ (значеніе слова Тласкала, страна названа такъ по множеству маиса, произраставшаго тамъ). Его врные офицеры оказывали ему ревностное содйствіе, и должно сознаться въ томъ, что рядовые, а въ особенности его собственные ветераны, показывали въ полной мр ту твердость и то постоянство въ перенесеніи трудовъ и опасностей, которыми издавна прославилась ихъ нація, — оправдывая благородное хвастовство одного стариннаго лтописца, говорившаго, ‘что не было народа въ мір боле способнаго къ перенесенію голода, чмъ Испанцы, и что никого онъ такъ жестоко не испытывалъ, какъ воиновъ Кортеса’. Такое же мужество оказывали Тласкаланцы, воспитанные въ суровой школ, гд они свыклись съ трудностями и лишеніями. Хотя, ожесточенные голодомъ, они иногда бросались на-земь, взывая къ своимъ богамъ, чтобъ не покидали ихъ, но какъ воины, они исполняла свой долгъ, и не только не изъявляли холодности къ Испанцамъ, какъ къ виновникамъ всхъ ихъ бдствій, а, напротивъ, казалось, будто еще евльнье къ нимъ привязались по чувству общаго несчастій.
На утро седьмаго дня, армія достигла горной стны, которая высится надъ равнинами-Отомпанъ, или, какъ он обыкновенно называются, Отумба, отъ имени индійскаго города, — ныньче же деревни, — расположенной на нихъ. Разстояніе отъ этого мста до столицы немного больше девяти лигъ. Но Исизицы, въ своемъ околичномъ поход вокругъ озеръ, прошли боле тридцати лигъ. Они шли такъ медленно, чти употребили на это боле недли времена, изъ котораго дв ночи провело на однхъ и тхъ же квартирахъ, не въ силахъ будучи продолжать путь отъ изнуренія. Они, слдовательно, достигли равнинъ, простиравшихся далеко къ тласкаланскимъ владніямъ, не раньше 7-го іюля, здсь предъ ними открылись почтенныя пирамиды теотигуаканскія, два замчательнйшіе памятника древняго американскаго просвщенія, ныньче еще существующіе къ сверу отъ перешейка. Въ-теченіи всего предшествовавшаго дня, они видли многочисленные непріятельскіе отряды, носившіеся какъ грозныя тучи надъ высотами, махавшіе своимъ оружіемъ, и кричавшіе имъ съ выраженіемъ самой злобной ненависта: ‘поспшайте, очутитесь скоро тамъ, откуда не уйдете живыми!’ — слова, таинственный смыслъ которыхъ они должны были вполн постигнуть на слдующее утро.
За исключеніемъ чолульскаго храма, памятники Сан-Хуана-де-Теотигуаканъ — вроятно, самые первобытные остатки древности во всей мехиканской стран. Они существовали, говорятъ преданія Ацтековъ, еще до прибытія ихъ въ этотъ край, когда Теотигуаканъ, обиталище боговъ, ныньче плохая деревенька, былъ цвтущею столицею, соперницею великой тольтекской столицы, Тулы. Дв главныя пирамиды были посвящены солнцу, Тоначію, и лун, Мецли. Первая, значительно превосходящая вторую по величин, оказалась, по новйшимъ измреніямъ, длиною въ шестьсотъ восемьдесятъ-два фута при основаніи, вышиною въ сто-восемьдесятъ футовъ и, слдовательно, не уступаетъ по огромности своей нкоторымъ изъ величайшихъ египетскихъ пирамидъ. Они были раздлены на четыре этажа, изъ которыхъ три до-сихъ-поръ замтны, между-тмъ, какъ слды промежуточныхъ ступеней почти вовсе изгладились. Сокрушительная рука времени не пощадила ихъ, и коварная растительность тропиковъ, скрывающая подъ прекрасною цвтною одеждою т опустошенія, которыя она причиняетъ, до того измнила первобытный видъ этихъ памятниковъ, разрушивъ матеріалы, служившіе для ихъ сооруженія, что не легко теперь съ перваго взгляда различить ихъ пирамидальной постройки. Эти громады такъ похожи на сверо-американскіе курганы, что нкоторые принимаютъ ихъ за естественныя возвышенности, приведенныя въ правильный видъ рукою человка, украсившаго ихъ храмами и террасами, которыхъ развалины до-сихъ-поръ покрываюсь ихъ покатости. Другіе, между-тмъ, не видя никакихъ подобныхъ имъ возвышенностей на той обширной равнин, посреди которой они стоятъ, заключаютъ, съ большею достоверностію, что единственно искусству обязаны он своимъ существованіемъ.
Внутренность ихъ состоитъ изъ смси глины съ булыжникомъ, обложенной легкомъ ноздреватымъ камнемъ тецонтли, изобилующимъ въ сосднихъ каменоломняхъ. Поверхность этого камня покрывалась толстымъ слоемъ штукатурки, имющей сходство, по своему красному цвту, съ штукатурою, найденною въ развалинахъ Паленкэ. Если повримъ преданію, то въ пирамидахъ должна находиться пустота, но до-сихъ-поръ вс попытки для открытія отверстія въ той, которая была посвящена солнцу, остались тщетными. Въ меньшомъ курган открыто отверстіе на южной сторонъ, въ разстояніи двухъ третей высоты отъ основанія. Оно состоитъ изъ узкой галереи, пропивающей въ пирамиду на нсколько ярдовъ и оканчивающейся двумя ямами или колодцами, изъ которыхъ большая иметъ около пятнадцати футовъ въ глубину. Бока его обдланы необожженнымъ кирпичомъ, по никакихъ признаковъ не осталось, изъ которыхъ можно было бы вывести заключеніе о его назначеніи. Быть-можетъ, въ немъ покоился прахъ какого-нибудь могущественнаго вождя, какъ и въ одинокомъ поко, открытомъ въ большой египетской пирамидъ. Нтъ ни малйшаго сомннія, что эти памятники были построены съ религіозною цлію, и сообразуясь съ обычаями древности на восточномъ материкъ, можно заключить, что они служили въ одно и то же время храмами и гробницами.
Говорятъ, на вершин меньшой пирамиды замтны слды перваго назначенія, состоящіе въ остаткахъ каменныхъ стнъ, явно принадлежавшихъ къ зданію значительной величины и прочной постройки. На площадк пирамиды ‘солнца’ нтъ развалинъ. За то путешественникъ, принимающій на себя трудъ подняться на ея голую вершину, будетъ вполн вознагражденъ за свою усталость видомъ того величественнаго зрлища, который откроется предъ нимъ, къ юговостоку лежатъ тласкаланскія горы, окруженныя зеленющими плантаціями и богатыми хлбными полями, а посреди ихъ деревенька, бывшая нкогда гордою столицею республики. Нсколько южне, глазъ обозрваетъ прекрасныя равнины, окружающія городъ Пуэбла-де-лосъ-Ангелесъ, основанный первыми Испанцами, и до-сихъ-поръ соперничествующій, по великолпію своихъ церквей, съ первыми столицами Европы, а далеко на западъ онъ уводить мехиканскую долину, какъ-бы развернутую карту, съ ея уменьшившимися озерами и величественною столицею, воздымающеюся съ увеличеннымъ блескомъ изъ своихъ развалинъ, и окруженную, какъ и во время Монтезумы, темнымъ поясомъ мрачныхъ горъ.
Вершина этого большаго кургана увнчана была, говорятъ, храмомъ, въ которомъ находилась колоссальная статуя главнаго божества, солнца, вырзанная изъ одного цльнаго камня и поставленная лицомъ на востокъ. Грудь статуи была украшена блестящимъ золотымъ и серебрянымъ щитомъ, отражавшимъ первые лучи восходящаго солнца. Одинъ археологъ, въ начал прошедшаго столтія, говоритъ, будто бы онъ видлъ нкоторые изъ обломковъ этого истукана, находившагося, говорятъ, еще на своемъ мст при вторженіи Испанцевъ, но онъ былъ уничтоженъ неутомимымъ епископомъ Зумаррага, котораго безжалостная рука боле содйствовала къ разрушенію ацтекскихъ памятниковъ, чмъ даже само всесокрушающее время.
Вокругъ главныхъ пирамидъ расположены въ великомъ множеств меньшіе курганы, рдко превышающіе тридцать футовъ въ вышину. Преданіе говоритъ, что они были посвящены звздамъ, и служили гробницами великихъ людей ацтекскаго народа. Они распредлены правильно по обимъ сторонамъ улицъ, оканчивающихся у боковъ главныхъ пирамидъ, обращенныхъ къ четыремъ странамъ свта. Поле, на которомъ они стоятъ, называлось Микоатль, или ‘Путь Умершихъ’. Земледлецъ, вспахивая землю на этомъ мст, до-сихъ-поръ находитъ стрлы и мечи изъ обсидіана, свидтельствующіе о воинственномъ дух первобытныхъ обитателей.
Какія мысли должны волновать умъ путешественника, когда онъ блуждаетъ по этимъ развалинамъ минувшаго, когда онъ попираетъ прахъ древнихъ поколній, воздвигнувшихъ эти исполинскіе памятники, при вид которыхъ настоящее исчезаетъ и бездны прошедшаго разверзаются предъ взоромъ воображенія! Но кто были народы, соорудившіе ихъ? Не миическіе ли Ольмеки, которыхъ исторія теряется, подобно исторія титановъ, въ туманахъ баснословія? или, какъ обыкновенно полагаютъ, мирные, трудолюбивые Тольтеки, извстные намъ но преданіямъ едва-ли боле достоврнымъ? Что сталось съ племенами, воздвигнувшими ихъ? Остались ли они здсь, смшавшись съ грозными Ацтеками, ихъ преемниками? Или не откочевали ли они дале на югъ, гд представлялось боле обширное поле для развитія ихъ просвщенія, что можно заключить изъ величественнаго характера архитектурныхъ остатковъ въ отдаленныхъ странахъ Средней-Америки и Юкатана? Все это остается неразгаданною тайною, покрытою отъ времени непроницаемымъ покровомъ, котораго не подыметъ рука смертнаго. Существовалъ народъ могущественный, многочисленный, достигшій высокой степени просвщенія, чему служатъ свидтельствомъ памятники еще оставшіеся,— и нтъ его,— онъ погибъ, не оставивъ даже по себ имени!
Подобныя размышленія, впрочемъ, не приходили, кажется, на умъ завоевателямъ, не оставившимъ намъ ни единой строчка объ этихъ почтенныхъ сооруженіяхъ, хотя они проходили въ самомъ близкомъ разстояніи, даже, можетъ-быть, шли подъ ихъ тнію. При своихъ тогдашнихъ страданіяхъ, имъ было некогда думать о минувшемъ. Да и то надо сказать, что новое, гибельное положеніе, въ которомъ они находилась на этомъ именно мст, должно было изгнать изъ ихъ умовъ всякое помышленіе, кром мысли о самосохраненіи.
Между-тмъ, какъ армія подымалась на горныя крутизны, окружающія Отомпанскую-Долину, ведеты прибжали съ встію, что на другой сторон значительный отрядъ, расположившись лагеремъ, ожидаетъ, по-видимому, ихъ приближенія. Они вскор убдились въ истин этого извстія, когда, обогнувъ вершину сьерры, увидли внизу несметное воинство, наполнявшее всю глубину долины, которой блыя бумажныя кольчуги воиновъ придавали видъ долины, покрытой снгомъ. Оно состояло изъ войскъ, собранныхъ по повелнію преемника Монтезумы, Куятлагуяка, изъ окрестнаго края, въ особенности же изъ населенныхъ владній тецкукскихъ, и сосредоточенныхъ на этомъ пункт для того, чтобъ оспорить проходъ у Испанцевъ. Каждый значительный военачальникъ находился здсь въ этотъ день, со всми служившими подъ его знаменами, гордо выказывая все грубое богатство своего воинскаго великолпія. Такъ далеко, какъ только взоръ могъ достигать, виднлись щиты и разввавшіяся знамена, фантастическіе шлемы, лса блестящихъ копьевъ, яркая перяная кольчуга вождя, и грубая бумажная броня его подчиненнаго, вс перемшанные въ дикомъ безпорядк и колебавшіеся подобно волнамъ морскимъ предъ наступленіемъ бури. Это было зрлище, которое могло поразить ужасомъ и храбрйшихъ христіанъ, ласкавшихъ себя, за минуту предъ симъ, надеждою на скорое достиженіе того дружественнаго края, гд долженъ былъ окончиться ихъ утомительной походъ. Даже Кортесъ самъ, сравнивая несметныя силы, находившіяся предъ его глазами, съ собственными малочисленными отрядами, изнуренными болзнями, голодомъ и усталостію, почувствовалъ невольное убжденіе въ томъ, что послдній часъ его наступалъ.
Но отчаяніе было чувство, чуждое его твердому духу, и онъ почерпнулъ новыя силы изъ самой крайности своего положенія. Медлить было нечего, потоку-что ему не оставалось даже и выбора дйствій. Спастись было невозможно. Онъ не могъ отступить назадъ на столицу, изъ которой былъ изгнавъ. Ему оставалось идти впередъ, — прорзать себ дорогу чрезъ непріятельскіе ряды, или погибнуть. Онъ поспшно приготовился къ бою. Онъ выстроивъ свое войско такимъ образомъ, чтобъ оно представляло непріятелю самый широкій фронтъ, какой только возможно было сдлать, защитивъ его съ обоихъ фланговъ своимъ небольшимъ отрядомъ конницы, состоявшимъ всего изъ двадцати человкъ. Въ-теченіи послднихъ двухъ дней, къ-счастію, онъ не позволялъ инвалидамъ садиться позади всадниковъ, желая сберечь лошадей, которыя дйствительно находились теперь въ довольно-бодромъ, свжемъ состояніи, да и все войско, отдохнувшее дв ночи со днемъ на одномъ и томъ же мст, нсколько оправилось отъ своей усталости. Этимъ, однакожь, замедленіемъ они дали непріятелю время собраться въ такомъ несметномъ количеств для оспориванія у нихъ прохода.
Кортесъ приказалъ коннымъ не разставаться съ своими копьями, а направлять ихъ прямо въ лицо непріятелю. Пхот вслдъ не рубить, а колоть своими мечами. Наконецъ, и т и другіе должны были стараться убивать начальниковъ, ибо генералу хорошо было извстно, какъ много зависитъ дло отъ жизни вождя, при войнахъ полудикихъ народовъ, незнакомыхъ съ дисциплиною, и неохотно повинующихся незнакомому повелителю.
Потомъ онъ держалъ рчь войску, стараясь по обыкновенію своему предъ начатіемъ сраженія вдохнуть въ него духъ мужественной отваги. Онъ напомнилъ имъ о побдахъ, одержанныхъ ими надъ врагомъ почти такимъ же многочисленнымъ, какъ и въ настоящемъ случа, чмъ, говорилъ онъ, они доказали преимущество искусства и дисциплины предъ превосходствомъ силъ. Да и что значила многочисленность врага тамъ, гд за никъ сражался Всевышній! И онъ уврялъ ихъ, что Тотъ, чья десница сохранила ихъ невредимо посреди толикихъ опасностей, не допуститъ и теперь, чтобъ они и Его благое дло погибли отъ руки неврнаго. Рчь его была кратка, потому-что онъ читалъ на ихъ лицахъ твердую ршимость, не требовавшую понужденія. Обстоятельства ихъ положенія говорили сердцу каждаго воина голосомъ убдительнымъ, предъ которымъ все краснорчіе въ мір было бы тогда ничтожно, они внушали имъ то чувство отчаянія, которое длаетъ слабаго сильнымъ и изъ труса создаетъ храбраго. Предавъ себя защит Бога, Пресвятой Двы и святаго Іакова, они пошли прямо на непріятеля.
Торжественна была минута, — когда эта горсть неустрашимыхъ, съ лицами, исполненными мужества, свойственнымъ ей твердымъ шагомъ, стала спускаться на равнину, гд она будетъ поглощена, такъ сказать, въ безпредльномъ океан враговъ. Послдніе бросились яростно къ нимъ на встрчу, оглашая горы своими воплями и криками, и пуская въ нихъ такія тучи камней и стрлъ, что на мигъ и свтъ солнца отъ нихъ затмился. Но когда сшиблись передніе ряды обоихъ войскъ, тогда преимущество христіанъ стало ощутительно, и непріятель, отступивъ предъ натискомъ конницы, пришелъ въ безпорядокъ отъ напора за него сзади собственныхъ его войскъ. Пхота Испанцевъ повторила ударъ, нанесенный конницею, открывъ себ широкую дорогу въ рядахъ непріятеля, который, отступая со всхъ сторонъ, казалось, былъ готовъ дать свободный проходъ своимъ противникамъ. Но Индійцы, сомкнувшись снова, бросились съ возраставшимъ свирпствомъ на христіанъ, окруживъ со всхъ сторонъ маленькое войско, которое, будто-бы ощетинившись длинными мечами и копьями, стояло,— говоря словами одного современника, твердо, какъ островокъ, о который разъяренная волна, ударяясь съ громомъ, разбивается, истративъ свою силу въ безполезныхъ набгахъ. Начался отчаянный рукопашный бой. Союзники, казалось, вдругъ проникнулись сверхъестественною силою. Тласкаланецъ сражался почти въ виду горъ своей родины, Испанецъ же хотлъ избгнуть страшной участи плнника. Богатырски дралась конница бъ этотъ день, врзываясь небольшими взводами изъ четырехъ или пяти человкъ глубоки въ непріятельскіе ряды, давя и попирая падавшихъ подъ копытами своихъ лошадей, она, этими кратковременными успхами, вселяла мужество и твердость въ сердца пхотинцевъ. Между прочими, молодой капитанъ Сандоваль особенно ознаменовалъ себя отважною храбростію. Сидя на ретивомъ кон, управляемомъ имъ съ удивительною ловкостію, онъ наскакивалъ за непріятеля въ то время, когда всего мене ожидали его нападенія, поражалъ и опрокидывалъ храбрйшихъ воиновъ, и наслаждался опасностію, какъ-бы находясь въ свойственной ему стихіи.
Но вс эти геройскіе подвиги Испанцевъ послужили только къ тому, что завлекали ихъ дале и дале въ массу непріятеля, а прорубить себ дорогу сквозь его густые, безконечные батальйоны было для пахъ такъ же легко, какъ прорзать мечами проходъ чрезъ горы. Убито было много Тласкаланцевъ и нсколько Испанцевъ, — вс получили раны 6оле или мене жестокія. Самъ Кортесъ былъ равенъ вторично въ голову, и его лошадь была до того изрублена, что онъ былъ принужденъ слзть съ нея и взять изъ-подъ багажа другую, — рослое, сильное животное, служившее ему превосходно во весь этотъ кровавый день. Сраженіе длилось уже нсколько часовъ. Солнце горло высоко на неб, распространяя по равнин нестерпимый зной. Христіане, изнуренные своими прежними страданіями и изнемогая отъ потери крови, стали ослабвать отъ отчаянныхъ усилій. Врагъ же, безпрестанно подкрпляемый свжими войсками съ арьергарда, былъ еще совершенно бодръ, и, замтивъ свое преимущество, произвелъ сольный натискъ на Испанцевъ. Конница, пятясь назадъ нсколько, смяла пхоту, а послдняя, тщетно ища себ прохода между смуглыми толпами непріятеля, теперь окружавшаго ее со всхъ сторонъ, пришла въ нкоторое смятеніе. Казалось, судьба этого дня будетъ ршена въ пользу язычниковъ, христіанамъ же ничего боле не останется, какъ только мужественно ожидать смерти и пасть съ оружіемъ въ рукахъ.
Въ эту роковую минуту, Кортесъ, котораго безпокойный взоръ обозрвалъ поле, ища какого-нибудь средства для отвращенія неминуемой гибели, вставъ на стремена, замтилъ вдалек, посреди толпы, вождя, въ которомъ по одежд и по окружавшей его свит узналъ начальника языческихъ войскъ. На немъ былъ великолпный перяный кафтанъ, а надъ его головою разввался пукъ прекраснйшихъ перьевъ, пышно обдланный въ золото и драгоцнныя каменья. Надъ перьями возвышался короткій жезлъ, привязанный къ спин, между плечами, къ которому была придлана золотая сть, служившая знаменемъ,— странный, но обычный символъ власти ацтекскихъ военачальниковъ. Этотъ кацикъ, имя котораго было Сигуака, лежалъ на носилкахъ, окруженный охраннымъ отрядомъ молодыхъ воиновъ, принадлежавшихъ, какъ то доказывало богатство и пышность ихъ одяній, къ цвту индійскаго дворянства.
Орлиный взоръ Кортеса засіялъ торжествомъ, когда онъ замтилъ эту особу. Быстро обратившись къ находящимся близь него офицерамъ, между которыми были Сандоваль, Олидъ, Альварадо и Авила, онъ имъ указалъ на вождя, воскликнувъ: ‘Вотъ ваша цль! За мною, не выдавайте!’ Потомъ, пришпоривъ свою усталую лошадь, онъ ринулся стремглавъ съ воинственнымъ воплемъ въ самую густоту толпы. Непріятели, изумленные, проведенные въ ужасъ неожиданностью его яростнаго назда, или уступали ему дорогу, или были проколоты насквозь его копьемъ, или задавлены подъ тяжестью его коня. Всадники слдовали за нимъ, не отставая. Они неслись впередъ, поражая непріятеля будто бы громовымъ ударомъ, усявая свой путь мертвыми и раненными, преодолвая вс препятствія. Чрезъ нсколько минутъ они очутились лицомъ-къ-лицу съ индійскимъ начальникомъ, и Кортесъ, опрокинувъ тлохранителей, бросился на него какъ разъяренный левъ, и ранивъ насквозь копьемъ, повергъ его на-земь. Молодой оевцеръ, Хуанъ де-Саламанка, находившійся во все время возл своего начальника, слзъ поспшно съ копя и убилъ раненнаго вождя. Потомъ, сорвавъ съ него знамя, онъ вручилъ его Кортесу, какъ трофей, которымъ онъ одинъ былъ достоинъ владть. Все это было дло одной минуты. Охранный отрядъ, устрашенный внезапностью нападенія, оказалъ мало сопротивленія, и обратившись въ бгство, сообщилъ свой испугъ товарищамъ. Всть о потер Индійцевъ распространилась быстро по всему полю. Язычники, пораженные страхомъ, думали только о бгств. Боязнь ослпила ихъ, многочисленность только увеличила безпорядокъ. Они давили и мяли своихъ, принимая ихъ за непріятеля, нападавшаго, на нихъ съ тылу.
Испанцы и Тласкаланцы не замедлили воспользоваться этою чудною перемною въ состояніи ихъ длъ. Усталость, раны, голодъ, жажда, вс было позабыто, вс исчезло предъ желаніемъ мести, и они преслдовали бгущаго врага, поражая его на каждомъ шагу, отплачивая ему съ лихвою за вс страданія, перенесенныя ими въ гибельныхъ мехиканскихъ болотахъ. Погоня продолжалась долго, пока, наконецъ, на пол уже не осталось ни одного живаго непріятеля, и союзники, насытившись кровопролитіемъ, возвратились, чтобъ собрать добычу, оставленную побжденными. Они нашли тутъ много богатства, потому-что поле было устлано трупами вождей, противъ которыхъ Испанцы, согласно наставленіямъ, даннымъ имъ отъ генерала, преимущественно направили свои удары, а ихъ одежды отличались всмъ тмъ грубымъ великолпіемъ, которымъ тщеславился индійскій воинъ. Когда воины вознаградили себя такимъ образомъ за прошедшія потери, Кортесъ собралъ ихъ снова подъ знамена, и поблагодаривъ Всевышняго въ краткой молитв за чудесное избавленіе отъ погибели, сталъ продолжать путь свой чрезъ долину, нын совершенно опуствшую. Солнце склонялось ужо къ западу, но они успли еще до наступленія сумерекъ достичь лидійскаго храма, расположеннаго на высот, и представлявшаго безопасное и удобное мсто для ночлега.
Такова была знаменитая битва отольпанская,— или отумбская, какъ ее обыкновенно называютъ Испанцы, испортившіе названіе мсто, при которомъ она происходила 8-го іюля 1520 года. Кастильскіе писатели говорятъ, будто-бы изъ всего числа индійскаго воинства, простиравшагося, по ихъ словамъ, до двухъсотъ тысячь человкъ, пало въ этотъ день до двадцати тысячь,— число, впрочемъ, не выходившее изъ предловъ вроятія, если мы пріймемъ на вру первое показаніе. Составить себ точное понятіе о числахъ такого безпорядочнаго полчища дикарей, почти такъ же трудно, какъ сосчитать песчинки на берегу моря, или количество листьевъ, разсянныхъ осеннею непогодою. Эта побда была, однакожь, одною изъ замчательнйшихъ, когда-либо одержанныхъ въ новомъ свт, не по одному численному неравенству противниковъ, но еще и ею различнымъ положеніямъ, въ которыхъ они находились. Индійское войско было исполнено бодрости и въ полной сил, между-тмъ, какъ христіане были изнурены голодомъ, болзнями и долгими страданіями, не имли ни пушекъ, ни другихъ огнестрльныхъ орудій, и утратила даже всю прежнюю побдоносную славу, — славу, дотол такъ часто поражавшую ужасомъ ихъ дикаго врага. Но въ замнъ всего этого, они имли на своей сторон дисциплину, отчаянную ршимость и слпую вру въ непобдимость ихъ начальника. Торжество ихъ надъ такими превосходившими силами подаетъ намъ поводъ вывести такое же заключеніе, какое вы водитъ изъ побдъ, одерживаемыхъ Европейцами надъ полуобразованными ордами азіатскими.
На и въ этомъ случа нельзя отнести все безусловно къ превосходству дисциплины или тактики Испанцевъ. Ибо битва была бы проиграна безвозвратно, еслибъ не счастливое обстоятельство смерти индійскаго генерала. И хотя выборъ жертвы можетъ показаться слдствіемъ разсчета, но и то очевидно, что она была брошена на путь Испанцевъ по стеченію счастливыхъ обстоятельствъ. Этотъ случай одинъ изъ многихъ примровъ, доказывающихъ, какое вліяніе иметъ судьба на удачу военныхъ дйствій. Кортесомъ руководила его счастливая звзда. Не будь этого, и ни одинъ Испанецъ изъ всхъ находившихся при кровавомъ дл отумбскомъ не пережилъ бы того дня,— и историку не пришлось бы передавать эти свднія потомству.

V.

Прибытіе въ Тласкалу. Дружественный пріем. Неудовольствія въ войск. Измненіе въ расположеніи Тласкаланцев къ Испанцамъ. Посольство изъ Мехики.
1520.

На другой день рано утромъ, войска покинули свой лагерь. Непріятель, кажется, и не думалъ о томъ, чтобъ соединить свои разсянныя силы. Испанцы увидли, впрочемъ, цлыя стаи наздниковъ, которые держались на почтительномъ разстояніи, хотя, въ-теченіи утра, они нсколько разъ отваживались приблизиться, привтствуя войско тучами стрлъ.
На высокомъ холм они открыли ключъ, — находка не часто встрчающаяся въ этихъ безплодныхъ странахъ. Христіане, въ-послдствіи часто и съ благодарностію вспоминали о томъ наслажденіи, съ какимъ они утолили свою жажду его обильными студеными водами. Недалеко отсюда они усмотрли грубое строеніе, служившее охранною стною и границею тласкаланскихъ владній отъ сосдственныхъ земель. При этомъ вид, союзники испустили радостный, торжественный крикъ, въ которомъ Испанцы приняли сердечное участіе, чувствуя, что скоро вступятъ въ мирный, гостепріимный край.
Но эти чувства скоро уступили мсто мыслямъ не столь веселымъ, ибо по мр того, какъ они приближались къ тласкаланскимъ владніямъ, сердца ихъ были терзаемы самыми безпокойными ожиданіями на-счетъ пріема, который имъ сдлаетъ народъ, испытавшій столько горя и столько бдствій за свои сношенія съ ними, и который, будь онъ только расположенъ къ тому, можетъ такъ легко воспользоваться ихъ теперешнимъ бдственнымъ положеніемъ. ‘Мысли, подобныя этимъ’, говоритъ Кортесъ, ‘тяготя надъ моею душею, причиняли мн нисколько не меньше безпокойства, чмъ то раздумье, которое, бывало, занимало меня предъ вступленіемъ въ бой съ Ацтеками, По обыкновенію своему, однакожь, онъ показывалъ всмъ веселый видъ, и убждалъ своихъ воиновъ въ томъ, что могутъ положиться за союзниковъ, вполн заслужившихъ довренность своимъ прежнимъ поведеніемъ. Онъ, впрочемъ, совтывалъ имъ, при ныншнемъ слабомъ ихъ состояніи, быть крайне осторожными, чтобъ ни чмъ не подать своимъ воинственнымъ союзникамъ повода къ неудовольствію. ‘Будьте вы только осторожны’, прибавилъ безстрашный начальникъ, ‘и ручаюсь вамъ, что паши смлыя сердца и здоровыя руки вынесутъ насъ изъ бды цлыхъ и невредимыхъ!’ Въ этихъ безпокойныхъ думахъ, христіанское войско, простившись съ землею Ацтека, перешло чрезъ границу и еще разъ вступило во владнія республики.
Они остановились сперва въ город Хоехотлипанъ, въ которомъ народонаселенія двнадцать или пятнадцать тысячь. Они встртило радушный пріемъ отъ жителей, вышедшихъ къ нимъ на встрчу и расточившихъ на нихъ свое незатйливое гостепріимство. Если поврить, однакожь, разсказу нкоторыхъ Испанцевъ, то это гостепріимство было не совсмъ безкорыстно, и они ожидали въ награду за него часть добычи, взятой въ послднемъ сраженіи. Здсь усталыя войска отдыхали два или три дня, пока извстіе о ихъ прибытіи подошло до столицы, находившейся отсюда на разстояніи четырехъ или пяти лигъ. Старый вождь, Махихка, оказавшій такое дружеское расположеніе въ немъ при первомъ посщеніи, и молодой воинъ, Хикотенкатль, начальствовавшій, какъ было упомянуто, войсками Тласкаланцевъ въ кровавыхъ битвахъ съ Испанцами, пришли оба съ многочисленнымъ собраніемъ гражданъ, привтствовать иноземцевъ, искавшихъ убжища въ Тласкал. Махихка, дружески обнявъ Кортеса, изъявилъ ему живйшее соболзнованіе о его несчастіяхъ. Что блые такъ долго могли устоять противъ соединенныхъ силъ Ацтековъ, было уже достаточное доказательство ихъ чудной отваги. ‘Мы дйствуемъ за одно съ вами’, говорилъ тласкаланскій владыка, ‘цль наша одна,— отмстить врагу за общую намъ обиду, и, будь увренъ, мы будемъ преданными, нелицемрными друзьями, готовыми стоять за васъ во что бы то ни стало до послдней капли крови’.
Это сердечное изъявленіе преданности и участія со стороны человка, распоряжавшаго такъ самовластно длами республики, какою не пользовался никто другой, совершенно разсяло сомннія, остававшіяся въ душъ Кортеса. Онъ охотно склонился на его приглашеніе и собрался продолжать походъ свой до столицы, гд онъ зналъ, что найдетъ всевозможныя удобства для помщенія и продовольствія войска. Больные и раненные были положены на носилки, которыя несли на плечахъ добродушные жители и когда войска стали приближаться къ столиц, то народъ высыпалъ цлыми стаями къ нимъ на встрчу, оглашая воздухъ разными криками и дикими звуками грубой индійской музыки. Посреди общаго торжества, однакожь, слышались иногда плачь и рыданіе, когда какой-нибудь несчастный родственникъ или пріятель, внимательно разсмотрвъ малочисленные теперь рады своихъ соотечественниковъ, въ надеждъ встртить взглядъ роднаго или милаго сердцу, отворачивался въ отчаяніи прочь, изъявляя свою печаль звуками, доходившими до сердца каждаго испанскаго воина. Сопровождаемые этими смшанными звуками радости и грусти, — нераздльныхъ спутницъ жизни человческой,— изнуренныя колонны Кортеса вступили наконецъ въ республиканскую столицу.
Для генерала и для его свиты была отведена квартира въ незатйливомъ, — но обширномъ дворц Махихки. Войско расположилось на квартирахъ по той области, которою управлялъ владыка тласкаланскій. Они оставались здсь въ-продолженіи нсколькихъ недль, пока наконецъ, благодаря попеченіямъ радушныхъ гражданъ, приложившихъ къ излеченію ихъ ранъ т скромныя врачебныя свднія, которыми они владли, воины не оправились отъ слабости, причиненной ихъ долгими и неслыханными страданіями.— Кортесъ самъ пострадалъ чуть-ли не боле всхъ прочихъ. Онъ лишился употребленія двухъ пальцевъ за лвой рук и получилъ также два поврежденія на голов, изъ которыхъ одно, сильно раздраженное трудностями, перенесенными имъ въ-послдствіи и душевнымъ волненіемъ, представляло весьма опасный видъ. Пришлось вынуть часть головной кости. Послдовала горячка, и въ-теченіи многихъ дней герой, встрчавшій лицомъ-къ-лицу опасность и смерть въ самыхъ страшныхъ видахъ, лежалъ на мучительномъ одр, лишенный послднихъ силъ. Его здоровое сложеніе вынесло его изъ этой болзни, и онъ пришелъ, наконецъ, въ состояніе возобновить свою обычную дятельность.— Испанцы съ благоразумною щедростію изъявили свою признательность за оказанное имъ гостепріимство, подлившись съ своими хозяевами добычею, взятою при ихъ послдней побд, и Кортесъ не мало порадовалъ сердце Махихки, подаривъ ему воинскій трофей, отнятый имъ у индійскаго начальника.
Но между-тмъ, какъ Испанцы, заботливостію своихъ союзниковъ излечившись отъ тлесныхъ и душевныхъ недуговъ, начинали слова чувствовать ту самоувренность и то спокойствіе духа, которыхъ были на время лишены своими жестокими неудачами,— они получали отъ времена до времени свднія, доказывавшія, что ихъ несчастій не ограничивались бдственными происшествія мы, случившимися въ мехиканской столиц. Выходя изъ Мехики на встрчу Нарваэсу, Кортесъ везъ съ собою большое количество золота, о оставилъ на сохраненіе въ Тласкал, увеличивъ его значительною суммою, собранною отчасти несчастнымъ Веласкесомъ до-Леонъ, отчасти происходившею изъ другихъ источниковъ. При безпокойномъ положеніи длъ въ столиц, генералъ, возвращаясь туда, почелъ за лучшее оставить сокровище еще на нкоторое время въ Тласкал, поручивъ надзоръ за нимъ отряду больныхъ воиновъ, которому приказано было присоединиться къ нему въ Мехик немедленно по выздоровленіи. Посл того прибылъ изъ Вера-Круса другой отрядъ, состоявшій изъ пяти всадниковъ и сорока человкъ пхоты, и взявъ подъ свою защиту сокровище и инвалидовъ, принялъ на себя трудъ довести ихъ до столицы подъ своимъ прикрытіемъ. Кортесъ теперь узналъ, что они были вс перехвачены на пути и перерзаны. Сокровище перешло въ руки побдителей. Двнадцать другихъ воиновъ, шедшихъ по тому же направленію, были умерщвлены въ сосдственной провинціи Тенеака, кром того безпрестанно получались всти о томъ, что какой-нибудь несчастный Кастилецъ, понадявшись на уваженіе, досел оказываемое его соотечественникамъ, и не зная о бдственныхъ событіяхъ въ столиц, палъ жертвою ярости непріятеля.
Эти горестныя извстія наполнили душу Кортеса мрачными опасеніями о судьб вилла-рикскаго поселенія, — отъ благоденствія котораго зависла его послднія надежды. Онъ тотчасъ же отправилъ туда врнаго человка, и къ неописанной радости своей получилъ чрезъ того же посланнаго письмо отъ начальствовавшаго гарнизономъ, въ которомъ тотъ увдомилъ его о безопасности колоніи, и о дружественныхъ отношеніяхъ къ ней сосдственныхъ Тотонаковъ. Лучшимъ залогомъ врности послднихъ къ Испанцамъ было то, что они слишкомъ-жестоко оскорбили Мехиканцевъ и слдовательно не могли надяться на прощеніе.
При мрачномъ вид вншнихъ длъ, Кортесъ долженъ былъ еще терпть едва-ли меньшія безпокойства отъ неудовольствій, возникшихъ между его сподвижниками. Многіе изъ нихъ вообразили-было себ, что послднія страшныя ихъ неудачи положатъ конецъ экспедиціи, или, по-крайней-мр, отложатъ дальнйшее исполненіе дла до благопріятнйшаго времени. Но т, которые такъ разсуждали, плохо знали Кортеса. Лежа даже на своемъ болзненномъ одр, онъ не переставалъ придумывать новыя средства для возстановленія своей чести и для утвержденія снова своей власти надъ имперіею, потерянною скоре по опрометчивости другаго, нежели по его собственной вин. По мр того, какъ онъ сталъ выздоравливать, все это обнаружилось новыми постановленіями, составленными имъ для войска, а также и тмъ, что онъ послалъ въ Вера-Крусъ съ требованіемъ новыхъ подкрпленій.
Эти мры сильно безпокоила недовольныхъ воиновъ, большая часть которыхъ, принадлежа къ числу бывшихъ подчиненныхъ Нарваеса, пострадала сильне прочихъ отъ послдствій войны. Многіе изъ нихъ владли недвижимымъ имуществомъ на островахъ и приняли участіе въ этой экспедиціи въ надежд умножить свои богатства. Но въ Мехик они не пріобрли ни золота, ни славы. Ныншняя служба ихъ была имъ вовсе не по нраву, и т немногіе, говоря сравнительно, которые оставались въ живыхъ, тосковали по богатымъ рудникамъ и веселымъ фермамъ своимъ на Куб, горько проклиная день, въ который покинули ихъ.
Видя, что генералъ мало обращалъ вниманія на ихъ ропотъ, они приготовили формальную жалобу, представивъ ему, какъ безразсудно, при настоящемъ бдственномъ положеніи, безъ оружія, безъ припасовъ и почти безъ людей, предпринимать враждебныя дйствія противъ непріятеля, значительно превосходившаго его силами и тогда, когда онъ распоряжалъ средствами гораздо обширнйшими, нежели теперь. Объ этомъ могъ думать одинъ только съумашедшій. Подобное покушеніе доведетъ ихъ всхъ до жертвеннаго камня. Оставалось только возвратиться въ Вера-Крусъ. Всякая потеря времени могла быть пагубна. Гарнизонъ этой крпости, при теперешнихъ недостаточныхъ силахъ своихъ, будетъ, можетъ статься, не въ состояніи отразить непріятеля въ случа нападенія, а съ его погибелью исчезнетъ и послдняя надежда ихъ. Добравшись до Вера-Круса, ими могутъ довольно безопасно расположиться тамъ впредь до прибытія ожядаемыхъ подкрпленій, между-тмъ, въ случа какой-нибудь неудачи, имъ будетъ легче у идти отъ преслдованія. Наконецъ, они настоятельно требовали, чтобы имъ позволено было немедленно возвратиться къ вилла-рикской гавани. Эта просьба, или, лучше сказать, это настоятельное требованіе было подписано всми недовольными, скрплено королевскимъ нотаріусомъ, и потомъ поднесено Кортесу.
Генералъ находился въ затруднительномъ положеніи. Обстоятельство, тронувшее его боле всего прочаго, было то, что почти въ начал списка онъ нашелъ имя секретаря Дуэро, друга, которому онъ преимущественно былъ обязавъ за свое назначеніе въ начальники экспедиціи. Онъ былъ, однакожь, твердъ и непоколебимъ въ своемъ намренія, и въ то самое время, когда, казалось, вс вншнія средства покидали его, когда даже личные пріятели измняли ему, онъ все-таки оставался вренъ самому себ. Онъ зналъ, что отступить на Вера-Крусъ значило бы отказаться отъ предпріятія. Тамъ уже войско легко найдетъ предлогъ, да и средства покинуть его и разбрестись по островамъ. Погибнуть вс его честолюбивые замыслы. Великолпная добыча, уже разъ ушедшая изъ рукъ его, пропадетъ навсегда. Имя его будетъ опозорено.
Въ знаменитомъ своемъ письм къ Карлу V, онъ говоритъ, что, размышляя объ этомъ положеніи, онъ признавалъ справедливость пословицы ‘Богъ владетъ смлымъ’. Испанцы были воины Креста, и надясь на благость и за безпредльное милосердіе Бога, онъ не могъ полагать, чтобы Провидніе допустило ихъ и его святое дло погибнуть отъ рукъ язычника. Онъ, слдовательно, ршился не спускаться къ морскому берегу, а возвратиться назадъ, во что бы то ни стало, и напасть на врага въ самой его столиц’.
Отвтъ его на просьбу недовольныхъ подчиненныхъ заключался въ подобныхъ же твердыхъ и смлыхъ выраженіяхъ. Онъ призвалъ къ себ на помощь вс т убжденія, которыя могли тронуть ихъ гордость или рыцарскую честь, ссылаясь на древнюю кастильскую доблесть, которая некогда до-тхъ-поръ не колебалась предъ лицомъ врага, умоляя ихъ не омрачать славы великихъ подвиговъ, сдлавшихъ ихъ имена извстными всему европейскому міру, не оставлять другимъ, боле смлымъ и отважнымъ, на довершеніе предпріятіе, уже вполовину оконченное. Сообразно ли будетъ, спрашивалъ онъ, съ вашими понятіями о чести, покинуть союзниковъ, вами же вовлеченныхъ въ войну, и оставить ихъ, беззащитныхъ на мщеніе Ацтековъ? Отступить, хоть бы на одинъ шагъ къ Вилля-Рик, значило бы обнаружить свое безсиліе, значило бы привести въ уныніе друзей и придать еще больше смлости врагу. Онъ умолялъ ихъ возвратить ему то довріе, которымъ досел удостоивали его, представляя имъ на размышленіе, что если они недавно и испытали нкоторыя неудачи, то до того времени онъ выполнялъ еще боле, нежели онъ общалъ, или они сами ожидали. Теперь легко будетъ возвратить вс потери, — стоитъ только вооружиться терпніемъ, и остаться въ этой дружественной стран до-тхъ-поръ, покуда подкрпленія, ожидавшія только его приглашенія, прибудутъ и дадутъ имъ возможность дйствовать наступательно. Если, однакожь, между ними находились люди, нечувствительные къ тмъ побужденіямъ, которыя трогаютъ душу храбраго, люди, предпочитающіе нгу и праздность домашней жизни славь такого великаго подвига, то онъ имъ не помха. Пусть идутъ-себ съ Богомъ. Пусть покинутъ своего генерала при послдней крайности. Преданность къ нему немногихъ, по смлыхъ духомъ, для него во сто кратъ дороже, чмъ ненадежное содйствіе цлой арміи робкихъ или неискреннихъ подчиненныхъ.
Партія недовольныхъ состояла, какъ я уже замтилъ, почти исключительно изъ бывшихъ войскъ Нарваэса, когда собственные ветераны генерала услышало это воззваніе, вся кровь ихъ закипла отъ негодованія при мысли, что они покинутъ его и оставятъ предпріятіе при такихъ обстоятельствахъ. Они поклялись стоять за него до послдней капли крови, и недовольные, принужденные молчать, если и не была убждены этимъ великодушнымъ порывомъ благороднаго духа товарищей, согласились однако не покидать еще своихъ знаменъ, съ тмъ условіемъ, что если представится имъ боле удобный случай къ отступленію, то Кортесъ не станетъ препятствовать исполненію ихъ желанія.
Едва усплъ Кортесъ восторжествовать надъ этимъ затрудненіемъ, какъ вдругъ появилось новое, угрожавшее ему еще большею опасностію, и происходившее отъ неудовольствіи, возникавшихъ между его воинами и индійскими союзниками. Но смотря на дружественныя изъявленія Мехихки и его непосредственныхъ приверженцевъ, въ народ нкоторые, глядли недоброжелательнымъ окомъ на своихъ гостей, какъ на виновниковъ всхъ бдствій, испытанныхъ ими въ послднее время, и они спрашивали съ усмшкою: не-уже-ли имъ прійдется, въ довершеніе всего, нести бремя присутствія и прокормленія иноземцевъ? Эти выходки, такъ явно доказывавшія неудовольствіе, не могли оставаться тайною для Испанцевъ, которымъ онъ причинили не мало безпокойства. Правда, он преимущественно исходили отъ лицъ, по пользовавшихся большимъ вліяніемъ, потому-что четыре главные правителя республики были, кажется, совершенно преданы выгодамъ Кортеса. Одно обстоятельство, однакожь, придавало недовольнымъ нкоторую степень важности: имъ благопріятствовалъ воинственный Хикотенкатль, въ груди котораго все еще тлли остатки той непримиримой вражды, выказанной имъ столь мужественно на пол битвы, и искры этого свирпаго духа вырывались у него безпрестанно при ежедневныхъ короткихъ сношеніяхъ, въ которыхъ онъ теперь находился, совершенно противъ воли, съ своими старинными врагами.
Кортесъ съ безпокойствомъ смотрлъ на эти возраставшія чувства взаимнаго недоброжелательства, и, предвидя въ нихъ непреодолимую преграду къ успху будущихъ дйствій, употребилъ, для возстановленія въ умахъ воиновъ прежняго доврія къ Тласкаланцамъ, вс доводы, которые только могъ ему внушить его геній. Онъ напомнилъ имъ о всхъ важныхъ услугахъ, принесенныхъ народомъ вообще. Они имли достаточный залогъ въ врности Тласкаланцевъ въ древней ненависти послднихъ къ Ацтекамъ,— ненависти, теперь еще боле ожесточившейся въ-слдствіе бдствій, недавно понесенныхъ ими. И онъ въ особенности представлялъ имъ на видъ то обстоятельство, что еслибъ Тласкаланцы имли какія-нибудь дурныя намренія въ-отношеніи къ Испанцамъ, то воспользовались бы, безъ малйшаго сомннія, ихъ бывшимъ бдственнымъ положеніемъ, а не стали бы откладывать исполненія своихъ вражескихъ замысловъ до того времени, когда послдніе оправятся отъ своихъ недуговъ и войдутъ въ прежнія силы и бодрость.
Между-тмъ, какъ Кортесъ довольно неуспшно старался усыпить безпокойство и опасенія своихъ подчиненныхъ, случилось происшествіе, которое привело дло къ счастливому окончанію и опредлило на точномъ основаніи обоюдныя отношенія Испанцевъ съ Тласкаланцами. Не безполезно будетъ здсь упомянуть о нкоторыхъ событіяхъ, происшедшихъ въ Мехик посл изгнанія Испанцевъ.
По смерти Монтезумы, наслдникомъ его избранъ былъ братъ его, Куитлагуакъ, владыка ицтапалапанскій, государь дятельный, опытный въ воинскомъ дл, и по твердости характера, казалось, вполн способный поддержать шаткія дла монархіи. Онъ былъ человкъ съ возвышеннымъ, и даже образованнымъ вкусомъ, судя по его прекраснымъ садамъ, наполненнымъ рдкими растеніями, которымъ Испанцы такъ дивились въ Ицтапалапан. Онъ ненавидлъ блыхъ, и, надо полагать, не пропустилъ случай, при своей коронаціи, принести нсколькихъ испанскихъ воиновъ въ жертву богамъ. По освобожденіи изъ испанскихъ квартиръ, гд былъ задержанъ Кортесомъ, онъ сталъ душою патріотическихъ движеній народа. Онъ-то и начальствовалъ въ нападеніяхъ, сдланныхъ на иноземцевъ, какъ на улицахъ столицы, такъ и въ ‘печальную ночь’, и по его же внушенію было собрано то сильное войско, которое съ такимъ ожесточеніемъ оспоривало у Испанцевъ проходъ чрезъ долину Отумба.
Посл изгнанія Испанцевъ изъ столицы, онъ дятельно занялся исправленіемъ поврежденій, нанесенныхъ ей, — починкою зданій и мостовъ, и приведеніемъ ея въ наилучшее оборонительное состояніе. Онъ старался также объ улучшеніи дисциплины и воруженіи войскъ, ввелъ между ними употребленіе длиннаго копья, и изобрлъ, для дйствія противъ конницы, страшное оружіе, составленное изъ шпажныхъ клинковъ, отнятыхъ у Испанцевъ, привязанныхъ къ длиннымъ шестамъ. Онъ сдлалъ воззваніе ко всмъ своимъ васалламъ, требуя отъ лихъ, чтобъ они были въ готовности, въ случа надобности, идти на помощь къ столиц, а для того, чтобъ лучше привязать ихъ къ себ, освободилъ отъ платежа части податей, обыкновенно налагаемыхъ на нихъ. Но ему теперь предстояло испытать всю ненадежность правленія, основаннаго не на любви, а на страх. Т васаллы, которые обитали въ странахъ, прилежащихъ къ долин, остались ему врны, по другіе оставались въ нершимости, какъ имъ поступить, т, наконецъ, которые находились въ отдаленнйшихъ провинціяхъ, вовсе отложились отъ своего повелителя, считая настоящее время удобнйшимъ для сверженія ига, такъ долго тяготвшаго надъ ними.
При этихъ обстоятельствахъ, правительство отправило посольство къ своимъ стариннымъ врагамъ, Тласкаланцамъ. Оно состояло изъ шести ацтекскихъ дворянъ, несшихъ въ подарокъ бумажныя матеріи, соль и нкоторые другіе предметы, довольно-рдко виданные въ республик въ послдніе годы. Правители республики, удивленные такимъ неслыханнымъ снисхожденіемъ со стороны своего стариннаго непріятеля, созвали совтъ или сенатъ, въ которомъ засдали главные начальники, для приличнаго принятія посланниковъ.
Ацтеки изложили предъ этимъ собраніемъ цль своего прибытія. Они предлагали Тласкаланцамъ предать забвенію вс прошедшія враждебныя чувства, и вступить съ ними въ союзъ. Вс народы Анагуака станутъ за одно защищать свое отечество противъ блыхъ. Тласкаланцы неминуемо навлекутъ на себя гнвъ боговъ, если станутъ дольше оказывать гостепріимство иноземцамъ, осквернившимъ и истребившимъ ихъ храмы. Если они надятся на дружбу и на содйствіе своихъ гостей, то пусть вспомнятъ судьбу Мехики, столь радушно принявшей этихъ же гостей въ свои стны, которыя они, въ благодарность, наполнили опустошеніемъ и горемъ. Они умоляли ради ихъ привязанности къ вр отцовъ, не допустить блыхъ,— нын, къ тому же, въ самомъ безсильномъ состояніи,— уйдти изъ рукъ ихъ, и принести ихъ немедленно въ жертву богамъ, которыхъ храмы они осквернили. На этихъ условіяхъ, они предлагали имъ свой союзъ, общая возстановить прежнія дружественныя торговыя сношенія, чрезъ что республика снова будетъ пользоваться тми удобствами и тми предметами роскоши, которыхъ она такое долгое время была лишена.
Предложенія посланниковъ произвели различныя дйствія на слушателей. Хикотенкатль желалъ Припять ихъ безусловно. Не лучше ли было бы для нихъ, говорилъ онъ, соединиться съ своими соотечественниками,— съ людьми, говорящими однимъ языкомъ, исповдующими одну вру съ ппми, чмъ Припять сторону жестокихъ иноземцевъ, которые, какъ они ни толкуй о религіи, поклонялись одному только золоту. Это мнніе раздлено было всми младшими военачальниками, воспламенившимися огнемъ его восторженнаго краснорчія. Но старшіе, а въ особенности слпой старикъ, отецъ Хикотенкатля, одинъ изъ четырехъ правителей республики, были, кажется, всею душею преданы выгодамъ Испанцевъ, изъ нихъ одинъ, а именно Махихка, былъ даже ихъ врный другъ,— а потому они сильно возстали противъ предлагаемаго союза съ Ацтеками. Ацтеки, говорили они, были все т же,— на устахъ медъ, а въ сердцахъ злоба. Они теперь предлагали свою дружбу. Но они были движимы къ этому страхомъ, и когда причина этого страха будетъ отстранена, они снова обратится къ своей первобытной вражд. Кто же, какъ не эти лукавые враги, въ-теченіе такого долгаго времени лишали республику тхъ самыхъ необходимыхъ потребностей, нын столь щедро ими предлагаемыхъ? И теперь они взываютъ къ нимъ, чтобъ они принесли въ жертву богамъ блыхъ — тхъ самыхъ воиновъ, которые, сражаясь за нихъ же, за Тласкаланцевъ. Прибгли къ ихъ гостепріимству. Боги гнушаются вроломствомъ. Да я къ тому же, не были ли ихъ гости т самыя существа, прибытіе которыхъ постоянно предрекали оракулы? Воспользуемся этимъ, заключилъ онъ, соединимся и станемъ дйствовать за одно съ ними, покуда не обратимъ въ ничтожество нашего надменнаго врага.
Эта рчь вызвала вспыльчивый отвтъ отъ Хикотенкатля, но наконецъ гнвъ старшаго вождя восторжествовалъ надъ его терпніемъ, и онъ, замнивъ силою безполезныя убжденія, вытолкну ль своего молодаго противника изъ совта. Поступокъ, столь противный обычному приличію индійскихъ преній, удивилъ все собраніе. Онъ не навлекъ, однакожь, ни малйшаго порицанія на Махихку, и совершенно прекратилъ всякое сопротивленіе. Даже самые опрометчивые приверженцы Хикотенкатля постыдились поддержать человка, навлекшаго на себя столь презрительное изъявленіе неудовольствія отъ правителя, котораго вс почитали. Собственный отецъ охуждалъ его, и патріотическій молодой военачальникъ, одаренный врнйшимъ взглядомъ на будущность, чмъ его соотечественники, былъ оставленъ теперь безъ опоры въ совт, какъ и прежде на бранномъ пол. Предлагаемый союзъ съ Мехиканцами былъ единогласно отвергнутъ, и посланники, боясь, что и самая священная обязанность не защитить ихъ, можетъ-быть, отъ оскорбленія, ушли тайно изъ столицы.
Слдствія этого совщанія были какъ-нельзя-важне для Испанцевъ, которые, при настоящемъ своемъ слабомъ состояніи, должны были погибнуть, вроятно, вс отъ рукъ Тласкаланцевъ, если бы послдніе напали на нихъ врасплохъ. Во всякомъ случа, если бы состоялся союзъ между Ацтеками и Тласколанцами, то судьба экспедиціи была бы ршена, потому-что, при скудости своихъ собственныхъ средствъ, Кортесъ могъ надяться на окончательный успхъ только тогда, когда употребитъ въ свою пользу взаимную ненависть враждовавшихъ между собою индійскихъ племенъ.

VI.
Война съ сосдними племенами.— Удачи Испанцевъ.— Смерть Махихка.— Прибытіи подкрпленій.— Торжественное возвращеніше въ Тласкалу.
1520.

Успокоенный слдствіями совщаній тласкаланскаго сената, Кортесъ ршился теперь приступить къ дятельнымъ мрамъ, какъ къ лучшему средству для истребленія мятежнаго, недовольнаго духа, вкрадывавшагося въ его войска въ-слдствіе праздной жизни. Онъ предполагалъ вести ихъ сперва противъ нкоторыхъ сосднихъ іглемепъ, осмлившихся поступить непріязненно съ Испанцами, которые, понадявшись на ихъ дружественное расположеніе, проходили чрезъ ихъ владнія. Къ числу этихъ племенъ принадлежали Тепеакцы, народъ, воевавшій часто съ Тласкаланцами, и недавно еще, какъ было сказано въ одной изъ предъидущихъ главъ, убившій двнадцать человкъ Испанцевъ, отправлявшихся въ столицу. Союзники охотно приняли участіе въ экспедиціи, которая, къ тому же, могла послужить къ возстановленію достоинства испанскаго имени, упавшаго значительно во мнніи туземцевъ отъ послднихъ неудачъ.
Тепеакцы были могущественное племя, одного происхожденія съ Ацтеками, владычество Которыхъ они признавали. Устрашенные кровопролитными побдами, одержанными надъ ихъ сосдями, Тласкаланцами, они, при первомъ появленіи Испанцевъ въ ихъ края, отдались подъ ихъ покровительство. По посл возмущеній, происшедшихъ въ столиц, они снова покорились ацтекскому престолу. Столица ихъ, нын бдная деревенька, была при завоевателяхъ цвтущимъ городомъ, расположеннымъ посреди тхъ плодородныхъ равнинъ, которыя простираются къ подошв горы Оризабы. Кром столицы, эта провинція заключала въ себ многіе другіе значительные города, населенные народомъ смлымъ и воинственнымъ.
Такъ-какъ эти Индійцы однажды признали себя подданными кастильской короны, то Кортесъ и его офицеры взирали на ихъ ныншнее поведеніе какъ на мятежъ, и положили въ военномъ совт, что участвовавшіе въ убійств Испанцевъ заслуживаютъ по всей справедливости быть обращенными въ состояніе невольничества. Не принявъ еще, впрочемъ, никакихъ мръ противъ нихъ, генералъ отправилъ къ нимъ посланниковъ требовать покорности. Онъ предлагалъ имъ полное прощеніе за прошедшее, но грозилъ жестокимъ возмездіемъ въ случа отказа. На это предложеніе, Индійцы, подпавшіе теперь оружіе, отвчали съ величайшимъ презрніемъ, вызывай Испанцевъ на бой съ ними, потому, говорили они, что имютъ нужду въ жертвахъ для приношенія своимъ богамъ.
Нимало немедля, Кортесъ выступилъ противъ пикъ съ своимъ небольшимъ войскомъ Испанцевъ, подкрпленнымъ значительнымъ отрядомъ Тласкаланцевъ, предводителемъ котораго былъ младшій Хикотенкатль, желавшій, казалось, позабыть свою прежнюю ненависть и поучиться военному искусству у вождя, столь часто разбивавшаго его въ пол.
Тепеакцы встртили непріятеля на своей границ. Послдовала кровавая битва, во время которой испанская конница, захавъ въ поле, обросшее высокимъ маисомъ, пришла въ нкоторое смятеніе. Окончательно, однакожь, они восторжествовали, и Тепеакцы, храбро выдержавшіе ихъ натискъ, были разбиты посл большаго кровопролитія. Второе сраженіе, происшедшее чрезъ нсколько дней посл перваго, имло подобныя же ршительныя послдствія, и побдоносные Испанцы, съ своими союзниками, продолжали путь въ столицу Тепеака, въ которую и вступили съ торжествомъ. Они не встртили дальнйшаго сопротивленія со стороны непріятеля, и вся провинція немедленно покорилась имъ, во избжаніе дальнйшихъ бдствій. Кортесъ, однакожь, наложилъ предполагаемое наказаніе на мста, замшанныя въ убійств. Жители были заклеймены горячимъ желзомъ, какъ невольники, пятая доля изъ нихъ удержана для короны, а остальные розданы его людямъ и союзникамъ. Испанцы уже давно были знакомы съ системою раздловъ, употребляемою на островахъ, но этотъ былъ первый примръ рабства въ Новой-Испаніи. По мннію генерала и его сподвижниковъ, важность преступленія Тепеакцевъ вполн оправдывала этотъ жестокій приговоръ, который, однакожь, не былъ утвержденъ короною, воевавшею безпрестанно противъ ненасытнаго, корыстолюбиваго духа поселенца, какъ видно изъ лтописей колоніальнаго управленія.
Удовольствовавшись этою местію, Кортесъ основалъ свои квартиры въ Тепеак, которая, будучи расположена въ плодородномъ краю, представляла ему вс средства къ содержанію войска, между-тмъ, но сосдству ея съ мехиканскою границею, она была выгодною опорною точкою для будущихъ дйствій.
Узнавъ о дурномъ успх переговоровъ съ Тласкаланцами, ацтекское правительство дятельно занялось укрпленіемъ той части своей границы, которая прилегала къ тласкаланскимъ владніямъ, усилило гарнизоны, обыкновенно содержимые тамъ, и послало но тому же направленію значительные отряды, съ приказаніемъ занять вс сильныя пограничныя позиціи. Эти войска поступали съ свойственною имъ дерзостію и хищничествомъ, и до крайности вооружили противъ себя жителей.
Въ числ мстъ, такимъ образомъ укрпленныхъ Ацтеками, былъ Каукечолланъ, городъ, заключавшій въ себ, по увренію историковъ, тридцать тысячь жителей, и расположенный въ разстояніи пяти лигъ или боле къ юго-западу отъ испанскихъ квартиръ. Этотъ городъ стоялъ у самаго края глубокой долины, упираясь въ хребетъ крутыхъ возвышенностей, или, лучше сказать, горъ, какъ съ боковъ его протекали дв рки, берега которыхъ были чрезвычайно высоки и круты. Единственная дорога, по которой можно было подойдти къ городу, была защищена каменною стною, вышиною слишкомъ въ двадцать ‘путъ и необыкновенной Толщины. Это мсто, такъ сильно защищенное природой и искусствомъ, ацтекскій императоръ укрпилъ гарнизономъ, состоявшимъ изъ нсколькихъ тысячь человкъ: а высоты, повелвавшія городомъ, были заняты войскомъ гораздо боле значительнымъ.
Кацикъ это то сильнаго мста, желая свергнуть иго Мехиканцевъ, прислалъ къ Кортесу приглашеніе идти къ нему на помощь, и общалъ содйствіе согражданъ въ случа нападенія на ацтекскія квартиры. Генералъ съ радостію согласился на это предложеніе, и отрядилъ Христоваля де-Олиду съ двумя стами Испанцевъ и сильнымъ тласкаланскимъ войскомъ для подкрпленія дружественнаго кацика Къ Олиду, на пути, присоединились многіе волонтеры изъ индійскаго города и изъ сосдней столицы Чолулы,— вс ревностно предлагая свои услуги. Многочисленность и усердіе этихъ новыхъ союзниковъ возбудили подозрніе Олида, усиленное страхомъ воиновъ Нарваэса, воображеніе которыхъ находилось еще, кажется, подъ вліяніемъ ужасовъ ‘печальной ночи’, такъ-что дружественная готовность новыхъ союзниковъ показалась имъ доказательствомъ измнническихъ сношеній ихъ съ Ацтеками. Заразившись этою недоврчивостію, Олидъ пошелъ на Чолуну, схватилъ тамъ подозрваемыхъ вождей, оказавшихъ такое услужливое усердіе, и отправилъ подъ прикрытіемъ сильнаго отряды къ Кортесу.
По тщательномъ разсмотрніи дла, генералъ остался убжденнымъ въ невинности подозрваемыхъ. Выразивъ свое глубокое сожалніе о нанесенномъ имъ оскорбленіи, онъ постарался исправить ошибку своего подчиненнаго богатыми подарками, и, видя теперь опасность доврять такія важныя дла въ чужія руки, принялъ начальство надъ остальнымъ своимъ войскомъ, и присоединился къ своему офицеру въ Модул.
Онъ принялъ мры съ кацикомъ того города, противъ котораго шелъ, чтобъ, немедленно по появленіи Испанцевъ, жители напали на гарнизонъ. Все удалось по его предположенію. Лишь-только показались христіанскіе батальйоны на равнин предъ городомъ, какъ граждане бросились съ неимоврною яростію на гарнизонъ. Послдній, покинувъ защиту вншнихъ укрпленій, отступилъ въ свои квартиры, расположенныя въ главномъ теокалли, гд и вступилъ въ жестокій бой съ своими противниками. Кортесъ, между-тмъ, подоспвшій со своимъ маленькимъ отрядомъ конницы, принялъ начальство надъ нападавшими. Ацтеки защищались съ крайнимъ ожесточеніемъ. Но на помощь къ нападавшимъ безпрестанно прибывали свжія войска, укрпленія были взяты приступомъ, и весь гарнизонъ безъ изъятія преданъ мечу.
Между-тмъ, мехиканскія войска, занимавшія сосднія высоты, спустились внизъ на помощь къ своимъ соотечественникамъ, находившимся въ город, и выстроились въ боевой порядокъ въ предмстіяхъ, гд ихъ встртили Тласкаланцы. ‘Ихъ было’ говоритъ Кортесъ о непріятел, ‘по-крайней-мр тридцать тысячь — великолпное зрлище представляли эти воины, покрытые золотомъ, драгоцнными ‘каменьями и разноцвтными перяными одеждами!’ Об арміи бились съ отчаяннымъ мужествомъ, и побда долго оставалась сомнительною. Подожгли предмстья, и, посреди пламени, Кортесъ, напавъ съ своими эскадронами на непріятеля, смялъ его ряды и принудилъ отступить въ безпорядк въ узкое ущеліе горы, съ которой онъ незадолго спускался. Проходъ былъ крутъ и усянъ неровностями. Испанцы и Тласкаланцы близко преслдовали бгущихъ, а легкія войска, перелзшія чрезъ высокую стну, отдлявшую городъ отъ долины, напали на непріятеля съ фланговъ. Погода въ этотъ день была необыкновенно знойная, и об стороны были такъ изнурены своими усиліями, что одни, говоритъ лтописецъ, съ трудомъ могли преслдовать бгущихъ, а другіе едва могли бжать отъ погони. Какъ ни устали союзники, однакожь они не затруднялись убивать врага, попадавшагося имъ въ руки. Мехиканцы были разбиты съ ужаснйшимъ урономъ. Ихъ индійскіе враги не давали имъ ни малйшей пощады, и отплатили за вс старые долги свои съ лихвою, Нкоторые искали убжища въ горныхъ высотахъ. Но неутомимый врагъ преслдовалъ ихъ и туда, пока на голой вершин хребта онъ не достигъ до мехиканскаго лагеря, покрывавшаго обширное пространство. Разная утварь, богатыя одежды и предметы роскоши были разбросаны въ безпорядк кругомъ и множество невольниковъ, находившихся при нихъ, свидтельствовало о, той полуобразованной пышности, съ которою выступали въ походъ мехиканскіе вельможи. Побдители, разсявшись по опустошенному лагерю, стали нагружать себя богатою добычею, наконецъ, приближеніе’ ночи заставило ихъ спуститься и они возвратились въ городъ.
Вслдъ за этимъ, Кортесъ нанесъ Мехиканцамъ еще ударъ, напавъ на сильно-укрпленный Итзоканъ, защищаемый значительнымъ гарнизономъ и расположенный въ глубинахъ зеленой долины, орошаемой искусственными каналами, и процвтавшей во всемъ плодородіи и изобиліи, которыми отличалась эта богатая страна Столовой-Земли. Мсто, не смотря на мужественную защиту, было взято приступомъ, Ацтеки были прогнаны черезъ рку, которая протекала возл нижней части города, и хотя въ своемъ бгств, съ умысломъ или нечаянно, сломали легкіе мосты, по Испанцы, кто въ бродъ, кто вплавь, переправились чрезъ рку, и гнались за и ими съ остервененіемъ голодныхъ волковъ, почуявшихъ добычу. Здсь также они нашли великія богатства, и индійскіе союзники стали прибывать тысячами къ знаменамъ вождя, водившаго ихъ къ врной побд и къ грабежу.
Вскор посл этого, Кортесъ возвратился въ свои главныя квартиры въ Тепеак, и оттуда отправлялъ своихъ офицеровъ въ разныя экспедиціи, имвшія почти всегда желаемый успхъ. Сандоваль ходилъ противъ сильнаго непріятельскаго войска, расположившагося между лагеремъ и Вера-Крусомъ, разбилъ его въ двухъ ршительныхъ сраженіяхъ, и такимъ образомъ снова водворилъ сообщеніе съ этимъ портомъ.
Слдствіемъ всхъ этихъ дйствій было покореніе того населеннаго и плодороднаго края, который лежитъ между большимъ волканомъ на запад, и обширною подошвою могущественной Оризабы на восток. Многія мста, также расположенныя въ сосдней провинціи Михтекапан, признала владычество Испанцевъ, а другія, въ отдаленномъ краю Оахака, прислали требовать ихъ покровительства. Поведеніемъ своимъ въ-отношеніи къ союзникамъ, Кортесъ заслужилъ себ между индійскими племенами славу человка безкорыстнаго и справедливаго. Города, расположенные по сосдству, обращались къ нему какъ къ посреднику, для ршенія своихъ взаимныхъ распрей, и во многихъ случаяхъ, гд шли споры о наслдств престола, отдавали дло на его судъ. Своимъ благоразуміемъ и умренностію онъ незамтно пріобрлъ вліяніе надъ ихъ совтами, которымъ никогда не пользовался свирпый Ацтекъ. Его власть распространялась дале и дале съ каждыми. днемъ, и въ самомъ сердц имперіи стала образовываться новая имперія, общавшая уничтожить перевсъ исполинской власти, досел тяготвшей надъ всею страною.
Чувствуя себя теперь довольно сильнымъ, Кортесъ ршился провести въ исполненіе свое предположеніе о покореніи вновь столицы, — мысль, которая не покидала его съ того самаго часа, какъ онъ былъ изъ нея изгнанъ. Онъ прежде слишкомъ-низко ставилъ средства могущественной ацтекской имперіи. Теперь онъ горестнымъ опытомъ убдился, что для покоренія ея, безъ весьма значительной помощи со стороны самихъ Индійцевъ, будетъ недостаточно не только его собственныхъ войскъ, но и всхъ тхъ, которыя онъ можетъ надяться набрать. Къ тому же, для содержаніи многочисленнаго войска, потребуются такіе значительные запасы, которые трудно будетъ заготовлять благовременно, въ-продолженіе долгой осады, безъ дружественнаго содйствія туземцевъ. Ныньче же онъ могъ смло разсчитывать на помощь Тласкаланцевъ и другихъ индійскихъ племенъ, горвшихъ желаніемъ служить подъ его знаменами. Сношенія съ ними ознакомили его съ ихъ народнымъ характеромъ и образомъ войны, между-тмъ, туземцы, сражавшіеся подъ его начальствомъ, хотя и не пріобрли большихъ свдній по части испанской тактики, однакожь. выучились по-крайней-мр дйствовать за одно съ блыми, и повиноваться ему слпо, какъ своему предводителю. Одно, это обстоятельство было уже значительнымъ усовершенствованіемъ такихъ дикихъ, необузданныхъ войскъ, и весьма увеличивало ихъ дйствительную силу.
Опытность ему доказывала, что, въ случа будущей борьбы съ столицею, нельзя будетъ надяться на одн плотины, а надо будетъ, для достиженія желаемаго успха, завладть и озеромъ. Онъ, слдовательно, предположилъ выстроить нсколько судовъ, подобныхъ тмъ, которыя были построены подъ его надзоромъ при Монтезум, и истреблены въ-послдствіи жителями. При немъ, къ-счастію, все еще находился Мартинъ Лопесъ, искусный кораблестроитель, спасшійся, какъ мы уже видли, отъ кровопролитій ‘печальной ночи’. Кортесъ теперь отправилъ его въ Тласкалу, съ приказаніями о постройк тринадцати бригантинъ, которыя, разобравъ на части, можно было бы перенести на плечахъ индійскихъ работниковъ къ озеру Тецкуко, и тамъ спустить на воду. Паруса, такелажъ и желзо приказалъ онъ принести изъ Вера-Круса, гд они хранились съ того времени, какъ были сняты съ разгруженныхъ судовъ. Смла была эта мысль Кортеса, выстроить флотъ, который надо было еще перенести чрезъ лса и горы, прежде, чмъ спустить его на т воды, гд ему предназначено плавать! Мысль, впрочемъ, соотвтствовала отважному духу Кортеса, и, при помощи преданныхъ тласкалянскихъ союзниковъ, онъ не сомнвался, что будетъ въ состояніи привести ее въ исполненіе.
Въ это самое время, генералъ, къ своему крайнему прискорбію, узналъ о смерти своего врнаго друга Махихки, стараго правителя тласкаланскаго, оказавшаго ему столько услугъ во время его несчастій. Онъ палъ жертвою оспы, той страшной эпидеміи, которая свирпствовала тогда во всей стран, какъ свирпствуетъ пламя по высохшимъ лугамъ, поражая одинаково и вельможу и поселянина, и прибавляя еще новое бдствіе къ длинному списку золъ, навлеченныхъ на Индійцевъ ихъ сношеніями съ блыми. Говорятъ, будто-бы болзнь была привезена въ эту страну однимъ негромъ, прибывшимъ на флот Нарваэса. Она появилась сначала въ Семпоалл. Несчастные жители, незнакомые съ лучшимъ способомъ леченія этого отвратительнаго недуга, думали облегчить свои страданія, купаясь по обыкновенію въ холодной вод, но это средство только ожесточало болзнь. Отъ Семпоаллы она распространилась быстро по окрестному краю, и проникла чрезъ Тласкалу до самой ацтекской столицы, гд одною изъ первыхъ ея жертвъ былъ Кмитлагуакъ, преемникъ Монтезумы. Оттуда она пробралась къ берегамъ Тихаго-Океана, обозначивъ путь свой трупами туземцевъ, погибавшихъ кучами, говоря выразительными словами одного современника, подобно скоту отъ повальной болзни. Она, кажется, не поражала Испанцевъ, изъ которыхъ многіе, вроятно, уже имли ее, и были, по-крайней-мр, знакомы съ лучшимъ способомъ леченія.
Войска сожалли искренно о смерти Махихки, въ немъ они потеряли преданнаго и полезнаго союзника. При самой кончин своей, онъ поручилъ ихъ своему сыну и наслднику, говоря ему о нихъ, какъ о тхъ великихъ существахъ, пришествіе которыхъ было издревле предсказываемо оракулами. Онъ изъявилъ желаніе умереть въ лон христіанской церкви. Лишь только Кортесъ узналъ о его состояніи, то отправилъ къ нему въ Тласкалу отца Ольмедо. По прибытіи туда, монахъ нашелъ, что Махихка уже веллъ водрузить у своего болзненнаго одра распятіе, какъ предметъ своего обожанія.
Истолковавъ ему истины христіанскаго откропспія, онъ окрестилъ умиравшаго вождя, и Испанцы утшали себя мыслію, что душа ихъ благодтеля спасена отъ вчныхъ мукъ, угрожавшихъ несчастному язычнику, погибавшему въ своемъ невріи.
Посл всхъ недавнихъ блестящихъ успховъ, большая часть недовольныхъ примирилась, кажется, съ мыслію о продолженіи войны. Между ними, однакожь, находились еще, какъ, напримръ, секретарь Дуоро, казначей Бермудесъ, и другіе, занимавшіе важныя должности, или же богатые дворяне, которые думали съ отвращеніемъ о новой кампаніи, и теперь шумно приступили къ Кортесу съ прежнимъ своимъ требованіемъ о свободномъ пропуск ихъ въ Кубу, на что онъ, довольствуясь содйствіемъ тхъ, которые сами желали оставаться при немъ, не сдлалъ никакихъ возраженій. Изъявивъ свое согласіе, онъ принялъ вс необходимыя мры для того, чтобъ облегчить ихъ отправленіе и доставить имъ всевозможныя удобства. Онъ приказалъ отдать въ ихъ распоряженіе лучшее изъ всхъ судовъ, тогда находившихся въ Вера-Крус, снабдивъ его състными припасами и всмъ нужнымъ для плаванія, и послалъ Альварадо къ берегу, чтобъ надзирать за исправнымъ исполненіемъ его приказаній. При прощальномъ свиданіи съ ними, онъ изъявилъ имъ въ самыхъ ласковыхъ выраженіяхъ то неизмнное участіе, которое, говорилъ, принимаетъ въ ихъ благосостояніи. Но, какъ послдствія доказали, т, которые могли покинуть его при ныншнихъ обстоятельствахъ, принимали мало участія въ сто судьб, и чрезъ короткое время посл этихъ происшествій, мы встрчаемъ Дуеро въ Испаніи, гд, въ присутствіи самого императора, онъ поддерживаетъ сторону Веласкеса ко вреду своего бывшаго друга и начальника.
За потерю этихъ немногихъ людей, Кортесъ былъ вполн вознагражденъ прибытіемъ другихъ, попавшихся къ нему въ руки по самому счастливому стеченію обстоятельствъ. Первые изъ нихъ прибыли на небольшомъ судн, посланномъ изъ Кубы губернаторомъ Веласкесомъ съ запасами для вера-крусской колоніи. Онъ не зналъ ни о происшествіяхъ, случившихся въ здшней стран, мы о несчастіяхъ, постигшихъ его офицера. На этомъ судн находились, говорятъ, депеши отъ Фонсеки, епископа боргосскаго, содержавшія въ себ наставленіе Нарваэсу объ отправленіи Кортеса, если онъ еще не отправленъ, въ Испанію, для преданія его суду. Согласно приказаній генерала, веракрусскій алькадъ допустилъ съхать на берегъ капитана, полагавшаго, что страна все еще находится подъ властію Нарваэса. Онъ убдился въ своей ошибк, лишь только ступилъ йогою на берегъ, потому-что его и всхъ его людей схватили немедленно. Судномъ овладли, а капитана съ экипажемъ склонили безъ большаго труда присоединиться къ своимъ соотечественникамъ въ Тласкал.
Подобная же участь постигла и другое судно, посланное Веласкесомъ, и находившіеся на немъ также согласились принять участіе въ экспедиціи подъ начальствомъ Кортеса.
Около того же времени, Гарай, губернаторъ Ямайки, снарядилъ три судна и посадилъ на нихъ вооруженный отрядъ, для основанія колоніи на рк Пану ко, вливающейся въ заливъ на нсколько градусовъ къ сверу отъ Вилла-Рика. Этимъ поступкомъ Гарай нарушалъ права Кортеса, который уже завелъ дружественныя сношенія съ обитателями того края. Экипажи тхъ кораблей встртили такой жаркій отпоръ отъ туземцевъ при высадк на берегъ, и потеряли столько людей, что рады были убраться снова на свои суда, изъ которыхъ одно пошло ко дну во время бури, настигшей его вскор посл того. Другія два прибыли въ вера-крусскій портъ, чтобъ дать понравиться людямъ, изнуреннымъ до крайности голодомъ и болзнями. Здсь они были приняты съ величайшимъ радушіемъ, вс нужды ихъ удовлетворены, вылечены раны, и, убжденные щедрыми общаніями Кортеса, они ршились покинуть бдственную службу своего начальника и вступить подъ его побдоносныя знамена. Подкрпленія, полученныя изъ этихъ источниковъ, простирались до ста-и яти десяти человкъ, отлично вооруженныхъ, и имвшихъ при себ двадцать лошадей. Такому-то странному стеченію обстоятельствъ Кортесъ обязанъ былъ тмъ, что въ его распоряженіи вдругъ очутились т подкрпленія и т запасы, въ которыхъ онъ всего боле нуждался, подкрпленія, исторгнутыя, къ тому же, изъ рукъ его праговъ, при готовившихъ ихъ съ большими пожертвованіями на погибель тому самому человку, которому имъ предопредлено было принести величайшую пользу.
Но тмъ еще не кончилось его счастіе. Въ Кубу заходило судно съ Канарскихъ-Острововъ, нагруженное оружіемъ и военными запасами дли искателей счастія въ Новомъ-Свт. Капитанъ услышалъ тамъ о новйшихъ открытіяхъ въ Мехик, и заключивъ, что та страна представляетъ ему самый выгодный рынокъ для сбыта груза, направилъ курсъ свой въ Вера-Крусъ. Онъ и не ошибся. По приказанію генерала, алькадъ купилъ и грузъ и судно, а экипажъ, воспламенившись духомъ предпріимчивости, вступилъ въ службу Кортеса. Казалось, въ его имени было какое то волшебство, увлекавшее всхъ, услышавшихъ его, подъ знамена завоевателя.
Окончивъ теперь вс свои приготовленія къ начатію новыхъ дйствій, казалось, не за чмъ было ему медлить отправленіемъ въ Тласкалу. Граждане Тснеаки просили его оставить въ ихъ город гарнизонъ, для защиты ихъ отъ мести Ацтековъ. Кортесъ склонился на ихъ просьбу, и, считая это мсто выгоднымъ пунктомъ, по центральному его положенію, для наблюденія за завоеваніями, а слдовательно и для сохраненія ихъ, ршился основать тамъ полоніи). Для этой цли онъ избралъ изъ своихъ воиновъ шестьдесятъ человкъ, большая часть которыхъ была неспособна, но причин ранъ и болзней, къ перенесенію трудовъ походной жизни. Изъ числа ихъ онъ назначилъ алькадовъ, регидоровъ и другихъ чиновниковъ гражданскаго управленія. Мсту онъ далъ названіе Сегура де ла Фронтера, или Защита Границы. Въ-послдствіи, императоръ Карлъ V даровалъ этому поселенію важныя права, ставившія его наряду съ столичными городами, и во времена завоеванія оно пользовалось нкоторою значительностію. Но важность его вскор исчезла, даже его кастильское имя постепенно уступило мсто древнему названію, и маленькая деревенька Тепеака осталась теперь представительницею нкогда процвтавшей индійской столицы, и второй, по важности своей, колоніи въ Meхик…
Находясь въ Сегур, Кортесъ написалъ къ императору то знаменитое письмо,— второе по порядку, — которое мы такъ часто приводили на предшествующихъ страницахъ. Въ немъ онъ продолжаетъ разсказъ о своихъ дйствіяхъ со времени отправленія его изъ Вера-Круса, изображая въ краткихъ словахъ вс событія, случившіяся по готъ періодъ, о которомъ мы теперь разсказываемъ. На послдней страниц, генералъ, указавъ на невыгодныя обстоятельства, противъ которыхъ онъ долженъ бороться, говоритъ, съ свойственнымъ ему мужественнымъ духомъ, что опасность и трудности ставитъ онъ ни во что сравнительно съ достиженіемъ цли, и онъ увренъ въ томъ, что Испанцы въ короткое время войдутъ въ свое прежнее положеніе и вознаградятъ себя за вс свои потери.
Онъ говорятъ о сходств, замчаемомъ имъ, по многимъ чертамъ и произведеніямъ, между Мехикою и своимъ отечествомъ, и просить о позволеніи дать ей впредь названіе ‘Новой Испаніи Океанскаго Моря’, la Nueva Espana, del Mar Ocano, Наконецъ, онъ проситъ о немедленномъ отправленіи въ Новый Свтъ коми песій для разсмотрнія его поведенія и для повренія истины его показаній.
Это письмо, напечатанное въ Севилл чрезъ годъ посл его полученія, было съ тхъ поръ неоднократно перепечатано и переведено на иностранные языки. Оно произвело значительное впечатлніе при двор и между любителями наукъ вообще. Прежнія открытія въ Новомъ Свт не оправдывали ожиданій, возникшихъ посл разршенія великой задачи о его существованіи. Они только ознакомили міръ съ грубыми племенами, которыя, какъ они ни были кротки и миролюбивы въ своихъ нравахъ, находились, однакожь, въ состояніи первобытнаго варварства. Теперь же. появилось достоврное описаніе великаго, могущественнаго и многочисленнаго народа, управляемаго общественными законами, свдущаго въ искусствахъ просвщенной жизни, обитавшаго страну, которая изобиловала драгоцнными ископаемыми, и безпредльнымъ разнообразіемъ растительныхъ произведеній, владвшаго, однимъ словомъ, баснословными богатствами, оправдывавшими даже, казалось, и т золотыя мечты, которыми съ такою любовью, по, въ его время, такъ тщетно льстилъ свое воображеніе великій человкъ, открывшій новый міръ. Не даромъ ученый того вка торжествовалъ при открытія всхъ этихъ чудесъ, такъ долго и тщетно ожидаемыхъ міромъ.
Вмст съ этимъ письмомъ къ императору было отправлено и другое, подписанное почти всми подчиненными Кортеса. Въ немъ были изложены препятствія, полагаемыя на пути экспедиціи Веласкесомъ и Нарваэсомъ, и вредъ, происшедшій отъ нихъ для выгодъ короны. За тмъ послдовало исчисленіе заслугъ Кортеса, сопровождаемое просьбою къ императору объ утвержденіи его во власти, и о воспрещеніи всмъ и каждому вмшиваться въ распоряженія человка, который, по личному своему характеру, по короткому его знакомству съ страною и съ народомъ, сто обитавшимъ, и по привязанности къ нему его подчиненныхъ, былъ способне всякаго другаго въ мір къ довершенію завоеванія этого края.
Одно обстоятельство не мало увеличивало недоумнія Кортеса, а именно, совершенная неизвстность, въ которой онъ находился о томъ, какими глазами взирали въ Испаніи на его поступки. Онъ даже не зналъ, получило ли тамошнее правительство его депеши, отправленныя изъ Вера-Круса въ предшествовавшемъ году. Мехика была точно такъ же удалена отъ всякихъ сношеній съ образованнымъ міромъ, какъ будто она находилась при антиподахъ. Въ ея порты при ходили немногія суда, а изъ нихъ не выпускалъ онъ ни одного. Губернаторъ острова Кубы, лежавшаго на разстояніе нсколькихъ дней плаванія отъ вора-крусской гавани, не зналъ и до-сихъ-поръ, какъ мы уже видли, о судьб своей экспедиціи. При прибытіи къ этимъ берегамъ каждаго новаго судна или флота, въ душ Кортеса могло весьма естественно проявиться сомнніе, помощь ли везутъ къ нему, или полномочіе отъ императора для отстраненія его отъ начальства надъ экспедиціею? Смлый духъ склонялъ его лелять первое изъ этихъ двухъ предположеній, хотя послднее было несравненно вроятне, если принять въ разсужденіе короткія сношеніи, существовавшія между его врагомъ, губернаторомъ, и епископомъ Фонсекою, человкомъ высоко цнившимъ свою власть, и, въ качеств предсдателя коммиссіи для разсмотрнія индійскихъ длъ, распоряжавшимъ безотчетно всмъ, что касалось до новаго свта. Выгоды Кортеса, слдовательно, требовали дйствовать не теряя времени, и ускорить свои приготовленія, если не желаетъ видть другаго увнчаннымъ тми лаврами, которые и теперь находились почти въ его рукахъ. Посчастливься ему при вести въ покорность ацтекскую столицу, и тогда онъ можетъ быть увренъ въ своей безопасности, и какъ бы правительство ни взирало теперь на своевольство его поступковъ, по такая заслуга изгладитъ навсегда изъ памяти его вс прежнія вины генерала, которому она даетъ право на признательность не только короны, но и отечества.
Генералъ писалъ также въ королевскую аудіенцію въ Сан-Доминг, надясь склонить членовъ въ свою пользу. Онъ также отправилъ къ тому острову четыре корабля, для закупки оружія и воинскихъ запасовъ, и желая произвести сколь возможно сильнйшее впечатлніе на умы находившихся тамъ искателей счастія, задвъ ихъ за слабую струпу, корыстолюбіе, послалъ съ тми судами образцы всхъ различныхъ богатыхъ издлій и драгоцнныхъ металловъ мехиканскихъ. Онъ имлъ достаточныя средства для пріобртенія этихъ важныхъ запасовъ въ богатой добыч, отнятой у врага въ послднихъ битвахъ, и въ золот, спасенномъ, какъ уже было замчено, Испанцами во время жестокихъ бдствій.
Было уже около средины декабря, когда Кортесъ, окончивъ вс свои приготовленія, отправился на возвратный путь въ Тласкалу, расположенную въ разстояніи десяти или двнадцати миль. Онъ халъ впереди войска, по дорог, ведшей въ Чолулу. Какая противоположность между теперешнимъ его положеніемъ и тмъ, въ которомъ онъ оставилъ республиканскую столицу пять мсяцу въ прежде! Походъ его былъ не походъ, а торжественное шествіе,— ряды его войска пестрли многочисленными знаменами и воинскими знаками, отнятыми у непріятеля, за ними тянулись длинные ряды плнныхъ, и обозы, нагруженные богатыми плодами побды, собранными на бранномъ пол. При проход арміи чрезъ города и села, жители высыпали цлыми роями къ нимъ на встрчу, когда они стали приближаться къ Тласкал, то все народонаселеніе, мужья, жены, дти, вс вышли къ нимъ, привтствуя ихъ пснями, пляскою и музыкою. Чрезъ улицы, которыми они проходили, переброшены были арки, украшенныя цвтами, и какой-то тласкаланскій ораторъ обратился къ генералу съ рчью, въ которой, посл нкоторыхъ высокопарныхъ похвалъ его подвигамъ и доблести, провозгласилъ его ‘мстителемъ за обиды, нанесенныя народу’. Кортесъ и главные офицеры являлись посреди этого торжества въ глубокомъ трауер въ честь ихъ умершаго друга Махихки, и этимъ знакомъ уваженія къ памяти любимаго правителя произвели на народъ впечатлніе несравненно сильне того, которое онъ почувствовалъ при вид всхъ ихъ гордыхъ воинскихъ трофеевъ.
Генералъ почелъ первымъ долгомъ утвердить сына своего умершаго друга въ наслдіи, которое у него оспаривалъ незаконнорожденный брать. Этому сыну Махихки было всего двнадцать лтъ отъ роду, и Кортесъ безъ большаго труда склонилъ его принять христіанскую вру, по примру его покойнаго отца. Въ-и о слдствіи, онъ сдлалъ его рыцаремъ, и это былъ, вроятно, первый примръ, что американскій Индіецъ былъ возведенъ въ рыцарское достоинство. Старшій Хикотенкатль также согласился принять христіанство, и примръ правителей произвелъ ощутимое дйствіе на умъ народа, приготовляя его постепенно къ принятію истины. По внушенію ли Ольмедо, или отъ-того, что онъ былъ занятъ въ это время собственными своими важными длами, Кортесъ теперь не слишкомъ горячо старался о распространеніи вры, а мудро предоставилъ времени доброе смя, брошенное въ тайн.
Въ-тсчсніе короткаго пребываніи въ Тласкал, испанскій вождь неутомимо занимался приготовленіями къ предстоявшему походу. Онъ старался дать Тласкаланцамъ нкоторыя понятія о европейской дисциплин, приказалъ сдлать новыя оружія и исправить старыя. Помощію сры, добытой нкоторыми смльчаками изъ дымившагося жерла горы Попокатепетля, умудрились сдлать порохъ. Постройка бригантинъ шла удачно впередъ подъ руководствомъ Лопеса, вспомоществуемаго Тласкаланцами. Строительные матеріалы вырубали въ лсу, а смолу, неизвстную дотол Индійцамъ, добывали изъ сосновыхъ лсовъ, покрывавшихъ сосднюю Сьерру-де-Малинче. Такелажъ и прочія принадлежности доставлялись изъ Вилла-Рики индійскими таманами, и къ Рождеству дла устроились такъ, что Кортесу не было больше надобности откладывать выступленіе въ походъ противъ Мехики.

VII.
Гуатемозинъ провозглашенъ императоромъ Ацтековъ.— Приготовленія къ походу.— Воинскій уставъ.— Испанцы переходятъ чрезъ сьерру.— Вступаютъ въ Тецкуко.— Ихтмильхочитль.
1520.

Между-тмъ, какъ совершались событія, о которыхъ было говорено въ прошедшей глав, въ ацтекской монархіи происходила важная перемна. Кунтлагуакъ, братъ и преемникъ Монтезумы, внезапно скончался отъ оспы, посл кратковременнаго четырехъ-мсячнаго царствованія, — кратковременнаго, но славнаго урономъ Испанцевъ и изгнаніемъ ихъ изъ Meхики. По смерти воинственнаго принца, избиратели были созваны, по обыкновенію, для назначенія ему преемника. При тогдашнемъ мрачномъ вид, въ которомъ представлялась будущность ихъ отечества, они не могли не чувствовать всей важности и отвтственности своихъ обязанностей. Теотейктли, или верховный жрецъ, молилъ Всевышнее существо ниспослать свое благословленіе на ихъ совщанія. Молитва его сохранилась до нашего времени. Она была послдняя въ Анагуак при подобномъ случа.
Выборъ палъ на Куаутемотзина, или, по испорченному испанскому произношенію, Гуатемозина, племянника двухъ послднихъ монарховъ, женатаго на своей прекрасной двоюродной сестр Текуичпо, дочери Монтезумы. ‘Ему было не боле двадцати пяти лтъ отъ роду, наружность его, для Индійца, была прекрасна’, говоритъ одинъ, который имлъ часто случай видть его, ‘онъ былъ храбръ, и до того грозенъ, что подданные трепетали при одномъ его взгляд’. Опасности, угрожавшія монархіи, не устрашили его, и, предвидя бурю, собиравшуюся надъ его головою, онъ приготовился встртить ее съ твердостію. Несмотря на свою молодость, онъ былъ опытенъ въ воинскомъ дл, и отличилъ себя предъ всми своими соотечественниками во время кровавыхъ сраженій, происходившихъ въ столиц. Къ Испанцамъ онъ питалъ какую-то религіозную ненависть, подобную той, которую, говорятъ, Аннибадъ клялся вчно питать въ Римлянамъ.
Узнавъ чрезъ своихъ лазутчиковъ о движеніяхъ Испанцевъ и о намреніи ихъ осадить столицу, Гуатемозинъ сталъ приготовляться къ ихъ принятію.— Онъ началъ тмъ, что выслали изъ столицы всхъ безполезныхъ гражданъ, и призвалъ къ себ на помощь своихъ вассаловъ. Онъ привелъ въ исполненіе предположенія своего предшественника объ укрпленіи города, длалъ частые смотры войскамъ, возбуждалъ ихъ къ соревнованію ни градами, раздаваемыми тмъ, которые своимъ проворствомъ и ловкостію отличались предъ прочими. Онъ говорилъ своимъ воинамъ рчи, клонившіяся къ тому, чтобы внушить имъ духъ отчаяннаго сопротивленія. Онъ отдалъ повелніе по всей имперіи, чтобы его васаллы нападали на блыхъ, гд бы они имъ ни попадались, и положилъ цпу за голову каждаго убитаго, и за особу каждаго живаго Испанца, котораго приведутъ къ нему въ Мехику. Для Испанцевъ Теперь стало обыкновеннымъ событіемъ находить въ храмахъ покоряемыхъ ими городовъ оружіе, и одежду, принадлежавшую ихъ несчастнымъ соотечественникамъ, взятымъ въ плнъ и отправленнымъ на жертву въ столицу.— Таковъ былъ юный монархъ, занявшій шаткій престолъ Ацтековъ, достойный, по своему смлому, великодушному характеру, владть скипетромъ и въ то время, когда отечество его находилось на высшей степени благоденствія и славы, и готовый теперь, со всею преданностію государя патріота, жертвовать собою для спасенія родины, а въ случа неудачи мужественно погибнуть съ нею.
Возвратимся къ Испанцамъ, которыхъ мы оставили въ Тласкал, занятыхъ приготовленіями къ походу противъ Мехики. Начальникъ ихъ, къ немалому своему удовольствію, видлъ теперь своихъ людей, довольно хорошо вооруженны мы, не всхъ въ одинаковой степени, конечно, потому — что подкрпленія поступали къ нему въ разныя времена и изъ различныхъ мстъ, но, взявъ все въ соображеніе, его теперешнее войско далеко превосходило то, съ которымъ онъ началъ завоеваніе. Оно состояло безъ малаго изъ шести сотъ человкъ, въ числ которыхъ находилось сорокъ всадниковъ и восемьдесятъ мушкетеровъ. Остальные были вооружены мечами, щитами и чинантійскими копьями съ мдными остріями. У него было девять пушекъ средняго калибра, и небольшое количество пороха.
Войска выстроились въ походномъ порядк, и Кортесъ, прозжая верхомъ мимо рядовъ, увщевалъ воиновъ, по обыкновенію своему при подобныхъ случаяхъ, оставаться врными самимъ себ и своему предпріятію.— Они идутъ, говорилъ онъ, противъ людей, нкогда признававшихь себя подданными испанскаго государя, противъ язычниковъ, враговъ христіанской вры. Они будутъ сражаться за вру и отечество, будутъ сражаться и за себя, для возвращенія себ славнаго имени, помраченнаго многими неудачами, для отмщенія врагу за оскорбленія, имъ самимъ нанесенныя, и за погибель любезныхъ товарищей, павшихъ на бранномъ пол или ни проклятомъ алтар язычника. Никогда ни одна война не представляла боле сильныхъ побужденій для воина, ибо она общала богатства и славу въ здшней жизни, и вчное блаженство въ будущей.
Такъ-то умлъ этотъ искусный вождь дйствовать на самыя сокровенныя чувства своихъ грубыхъ слушателей, и воодушевлять самыхъ равнодушныхъ, приводя въ движеніе вс ихъ понятія о чести, о вр, и о любви къ отечеству. Они отвчали единодушными восклицаніями, изъявляли свою готовность умереть за вру, и поклялись побдить, или оставить свои кости въ волнахъ Тецкуко, тамъ, гд погибли ихъ товарищи.
Посл этого, войско союзниковъ прошло въ боевомъ стро мимо генерала. Писатели отзываются различно о числ людей, его составлявшихъ, по увренію нкоторыхъ, оно состояло изъ ста десяти тысячъ воиновъ, другіе же говорятъ, будто-бы ихъ было до ста пятидесяти тысячь! Такое явное преувеличеніе, и, притомъ же, разногласіе этихъ показаній, доказываешь, какъ мало можно полагаться на которое либо изъ и ихъ. Нтъ сомннія, однакожь, что сотники были тутъ въ значительномъ количеств, состоявшемъ изъ цвта воиновъ тласкаланскихъ, чолульскихъ, тенеакскихъ, и всхъ сосдственныхъ владній, признавшихь владычество испанской короны.
Они были вооружены, по индійскому обыкновенію, луками и стрлами, стеклообразнымъ макуагуитлемъ, и длинною пикою,— страшнымъ оружіемъ, употребленіе котораго генералъ ввелъ, какъ мы уже говорили, между своими воинами, Они были раздлены на баталіоны, имвшіе каждый свое собственное знамя, съ изображеніемъ эмблемы или герба, присвоеннаго тому племени, къ которому они принадлежали. Впереди всхъ шли четыре народные вождя, изъ которыхъ трое, уже преклонныхъ лтъ, носили на своихъ Особахъ знаки отличія, свидтельствовавшіе о многихъ славныхъ воинскихъ подвигахъ. Съ головъ кациковъ развевались султаны изъ разноцвтныхъ перьевъ, украшенныхъ изумрудами и другими драгоцнными каменьями, сверхъ стеганаго бумажнаго кафтана, они носили красивый перяной плащъ, на ногахъ имли сандаліи, изукрашенныя золотомъ. За ними шли четыре молодыхъ пажа, несшіе ихъ оружіе, а четверо другихъ несли знамена, на которыхъ были изображены гербы четырехъ главныхъ частей республики. Не смотря на суровый и умренный образъ жизни Тласкаланцевъ, они соблюдали чрезвычайную пышность и великолпіе въ своихъ воинскихъ нарядахъ. Проходя мимо Кортеса, они привтствовали его, махая своими знаменами, и оглашая воздухъ дикими звуками боевой музыки. Генералъ, снявъ съ головы шлемъ, отвчалъ на эта привтствія вжливымъ поклономъ. Тласкаланскіе воины, а въ особенности ихъ начальникъ, младшій Хикотенкатль, тщательно подражали своимъ европейскимъ учителямъ, не только въ тактик, но также и въ самыхъ мелочныхъ тонкостяхъ военнаго этикета.
При помощи Марины, Кортесъ сказалъ рчь своимъ индійскимъ союзникамъ. Онъ напомнилъ имъ, что идетъ сражаться за нихъ противъ ихъ стариннаго врага. Онъ требовалъ отъ Тласкаланцевъ той помощи, которую прилично было ожидать отъ ихъ славной республики. Тмъ же, которые останутся дома, онъ поручалъ заботиться объ окончаніи построенія бригантинъ, столь необходимыхъ для успха предпріятія, и окончательно просилъ, чтобы тотъ, который не ршается оставаться подъ его знаменемъ до окончательнаго покоренія столицы, не выступалъ бы съ нимъ теперь въ походъ. Индійцы отвчало на эту рчь свирпыми криками, или лучше сказать, воплями, доказывавшими, какъ они жаждали мстить врагу за многократныя оскорбленія, которыя Онъ имъ нанесъ, и съ какимъ радостнымъ остервененіемъ они ожидали часа его близкой погибели.
Передъ выступленіемъ въ походъ, Кортесъ обнародовалъ сводъ военныхъ постановленій, или правилъ для арміи, они слишкомъ замчательны и потому нельзя пропустить ихъ безъ вниманія. Во вступленіи сказано, что во всхъ учрежденіяхъ, какъ божественныхъ, такъ и человческихъ, — если послднія имютъ малйшее достоинство,— порядокъ есть важнйшій законъ. Изъ древнихъ лтописей видимъ, что знаменитйшіе полководцы прошедшихъ временъ обязаны за свои успхи не только собственной своей добродтели и храбрости, но еще и мудрости своихъ постановленій. Учрежденіе такого свода законовъ становилось необходимостію при тогдашнемъ положеніи Испанцевъ, окруженныхъ безчисленными врагами, весьма искусными въ воинскомъ дл. Дале, Кортесъ напоминаетъ войску, что обращеніе на путь истины язычниковъ есть дло самое пріятное Всевышнему,— дло, которое не останется безъ Его покровительства, и на которое каждый воинъ долженъ взирать какъ на главную цлъ экспедиціи,— цль, безъ которой война, предпринимаемая ими теперь, была бы очевидно несправедливая, а всякое завоеваніе не что иное, какъ грабительство.
Генералъ торжественно утверждаетъ, что главное побужденіе, склонившее его къ этому предпріятію, состоитъ въ желаніи, во-первыхъ, отвратить Индійцевъ отъ ихъ мрачнаго язычества и внушить имъ понятія о чистйшей вр, во-вторыхъ, возвратить императору, его государю, т владнія, которыя принадлежатъ ему но нраву.
Потомъ слдуетъ законъ, возбраняющій всякую хулу противъ Бога или его святыхъ, преступленіе, случающееся между католиками гораздо-чаще, нежели между народами, исповдующими протестантское вроисповданіе, и происходящее, можетъ-быть, мене отъ различія връ, чмъ отъ различія физическихъ нравовъ, — ибо знойное солнце юга, подъ которымъ господствуетъ католицизмъ, сильно возбуждаетъ чувства и доводитъ ихъ до изліянія самаго бшеннаго, изступленнаго.
Другой законъ установленъ противъ игры, которой Испанцы были во вс времена страстно привержены. Кортесъ, принявъ въ соображеніе сильную народную наклонность къ этому пороку, дозволилъ игру при нкоторыхъ обстоятельствахъ, по запретилъ вовсе употребленіе игральныхъ костей. За этимъ слдуютъ другіе законы противъ ссоръ и поединковъ, противъ оскорбительныхъ выраженій какъ личныхъ, такъ и тхъ, которыми иногда выражалась ненависть другъ къ другу и соперничество обществъ, составлявшихъ армію, правила для введенія лучшей дисциплины между войсками, какъ въ лагер, такъ и въ пол. Между прочими есть одно, запрещающее каждому капитану, подъ опасеніемъ смертной казни, нападать безъ приказаніи на непріятеля, злоупотребленіе, случавшееся весьма часто и влекшее за собою самыя гибельныя послдствія, — это правило служить лучшимъ доказательствомъ того необузданнаго, духа и того недостатка воинской дисциплины, которые господствовали между храбрыми офицерами, служившими подъ знаменами Кортеса.
Въ послднемъ постановленіи возбраняется каждому, офицеру и рядовому, присвоивать себ какую либо часть добычи, взятой отъ непріятеля, состоитъ ли эта добыча въ золот, серебр, драгоцнныхъ каменьяхъ, перяныхъ издліяхъ, матеріяхъ, невольникахъ, или въ какомъ бы то ни было другомъ товар или предмет вообще, не взирая притомъ на мсто и средство ея пріобртенія, въ город или въ пол, и повелваетъ ему доставить ее немедленно къ генералу, или же къ офицеру, назначенному для принятія добычи. За всякое нарушеніе этого закона виновный наказывался смертію и конфискаціею имущества. Строгость этого закона доказываетъ, что несмотря на вліяніе духовныхъ побужденій надъ умомъ конвистадора, и выгоды міра сего были для него не совсмъ безъ занимательности.
Эти постановленія не оставались долго безъ приведенія въ дйствіе. Вскор посл ихъ обнародованія, испанскій генералъ повсилъ, ради примра, двухъ своихъ рабовъ, расхитившихъ имущество нкоторыхъ жителей. Одинъ изъ воиновъ былъ приговоренъ къ той же казни за подобное преступленіе, но въ этомъ случа Кортесъ позволилъ исполнителямъ приговора снять виновнаго съ вислицы прежде, чмъ послдовала смерть. Завоеватель вполн понималъ духъ своихъ грубыхъ, необузданныхъ сподвижниковъ, для управленія которыхъ требовалась желзная рука. При обыкновенныхъ случаяхъ, однакожь, онъ не гонялся за наружными изъявленіями уваженія къ его власти. Короткія сношенія, имвшія мсто между ними, и бывшія неизбжнымъ слдствіемъ ихъ необыкновеннаго положенія, трудовъ, опасностей, переносимыхъ вмст, и личнаго участія, принимаемаго всми въ экспедиціи, повлекли за собою вольность въ обращеніи офицеровъ и рядовыхъ между собою, вовсе несовмстную съ воинскою дисциплиною. Обхожденіе самого генерала, откровенное и ласковое, казалось, благопріятствовало этой вольности, объ укрощеніи которой генералъ, вообще, не очень заботился, считая такую попытку слишкомъ затруднительною, а можетъ-быть и не совсмъ благоразумною, ибо эта самая свобода служила нкоторымъ образомъ разсяніемъ для пылкаго духа его необузданнаго воинства. Но границы его терпнія были ясно и точно опредлены, и за малйшее покушеніе переступить ихъ, или нарушить учрежденныя постановленія, взъискивалось съ виновнаго немедленно и съ примрною строгостію. Такимъ образомъ, умряя строгость снисходительностію, скрывая желзную волю подъ откровеннымъ обращеніемъ воина,— Кортесъ пріобрлъ надъ своими смлыми, беззаботными сподвижниками необходимое для него вліяніе.
Генералъ подписалъ постановленія двадцать втораго декабря,— двадцать шестаго они были обнародованы всему войску. Спустя два дня посл этого, армія уже выступила въ походъ, и Кортесъ, впереди батальйоновъ, съ музыкою и съ распущенными знаменами выступалъ изъ воротъ республиканской столицы, столъ великодушно принявшей его во время бдствія, и теперь во второй разъ снабдившей его средствами къ окончательному довершенію великаго предпріятія. Жители столицы, мужья, жены, дти, шли долгое время вслдъ за арьергардомъ, прощаясь съ своими и умоляя боговъ увнчать ихъ оружіе побдою.
Несмотря на многочисленность союзнаго войска, испанскій генералъ позволилъ только небольшой части сопровождать его. Онъ предполагалъ основать свои главныя квартиры гд-нибудь около Тецкукскаго Озера, откуда ему легко будетъ наносить вредъ ацтекской столиц, опустошая окрестность страны, отрзывая припасы, и такимъ образомъ блокируя самый городъ.
Онъ намревался отложить нападеніе на столицу впредь до прибытія бригантинъ, которыя значительно облегчатъ его дйствія. Между-тмъ, онъ не хотлъ окружить себя многочисленными толпами безполезныхъ людей, о прокормленіи которыхъ надо было заботиться, а предпочелъ оставить ихъ въ Тласкал, откуда они могутъ доставить къ нему въ лагерь бригантины, по окончательной постройк ихъ, и тогда уже быть ему полезными при дальнйшихъ его дйствіяхъ.
Кортесу представлялись три дороги, по которымъ онъ могъ проникнуть въ долину. Онъ предпочелъ изъ нихъ труднйшую, чрезъ крутую цпь горъ, раздляющую восточную равнину отъ западной, — путь, наполненный препятствіями всякаго рода, длавшими его едва проходимымъ для войска. Онъ благоразумно разсудилъ, что, идя по этому направленію, онъ пострадаешь мене отъ нападеній непріятеля, который врядъ ли станетъ ожидать его съ этой стороны, и, слдовательно, будешь имть за этими мстами мене бдительный надзоръ.
Въ-теченіи перваго дня, войска прошли пять или шесть миль. Кортесъ самъ халъ впереди, принявъ лично начальство надъ небольшимъ отрядомъ конницы. Они остановились у деревни Тетцмеллоканъ, близь подошвы горъ, перескающихъ этотъ край, и примыкающихъ южною частію своею къ величественной Ицтаксигуатль, или ‘Блой женщин’, — покрытой вковыми снгами. Въ этой деревн они встртили дружескій пріемъ, и на другой день утромъ стали взбираться на сьерру.
Дорога была чрезвычайно крута и утесиста. Поверхность земли, изрытой зимппми потоками, покрывалъ густой, переплетшійся кустарникъ, артиллеріи не было почти возможности пробираться тутъ: огромныя втви деревъ, простиравшіяся горизонтально поперегъ дороги, длали ее одинаково трудною для конницы. По-мр-того, какъ они стали подыматься выше, холодъ значительно усиливался. Испанцамъ, привыкшимъ въ послднее время къ теплому или по-крайней-мр умренному климату, показался онъ невыносимымъ, хотя чрезвычайный грудъ, съ которымъ они пролагали себ путь вверхъ, представлялъ имъ наилучшую защиту противъ вреднаго вліянія стужи. Въ этихъ возвышенныхъ странахъ, имъ не встрчалось Никакихъ признаковъ растительности, за исключеніемъ темныхъ сосновыхъ лсовъ, покрывавшихъ скаты горъ, да и эти, наконецъ, мало-по-малу, понижаясь, становились мелкимъ кустарникомъ. Усталые воины уже къ ночи достигли голой вершины сьерры, гд, расположившись биваками, немедленно развели огни, около которыхъ согрли свои замерзшіе члены, и приготовили себ ужинъ.
Къ разсвту, войска пришли снова въ движеніе. Отслужили обдню и стали спускаться внизъ, Дорога въ этотъ день оказалась еще трудне вчерашняго, ибо въ добавокъ къ естественнымъ препятствіямъ, они нашли путь, усянный бревнами и цлыми деревьями, очевидно, нарочно срубленными туземцами. Кортесъ далъ приказанія одному изъ легкихъ отрядовъ очистить эти препятствія, и вскор армія могла продолжать свой походъ, но къ прежнимъ затрудненіямъ прибавилось теперь опасеніе, не заслъ ли гд непріятель, для того, чтобъ напасть на нихъ врасплохъ, когда они войдутъ въ ущелія. Осторожно подвигались они впередъ, напрягая зрніе и стараясь проникать взорами въ густой мракъ лсовъ, гд, быть-можетъ, скрывается ихъ коварный непріятель. Но они не видали никакого живаго существа, за исключеніемъ однихъ дикихъ обитателей лсовъ и стай хищныхъ коршуновъ, свойственныхъ этому краю, которые, какъ-бы чуя кровавый поръ, парили надъ войскомъ во все время его пребыванія въ горахъ.
Когда они стали спускаться, Испанцы замтили ощутительную перемну въ состояніи атмосферы. Съ нею вмст и самый характеръ растительности измнился, и угрюмая сосна, бывшая недавно еще ихъ единственнымъ товарищемъ, уступила мсто величественному дубу, вязу, а дале внизу красивому перцовому дереву, котораго яркія красныя ягоды смшивались съ темною зеленью лса, еще ниже разноцвтныя ползучія растенія раскидывали свои пестрые цвты по втвямъ и, казалось, говорили о климат еще боле умренномъ и роскошномъ.
Наконецъ, войска вышли на открытую равнину, съ которой глазъ, не останавливаемый ни лсомъ, ни горною вершиною, могъ свободно обозрвать безпредльное пространство Мехиканской-Долины, лежавшей предъ ними, обливаемой золотыми лучами солнца, и какъ-будто спящей въ объятіяхъ исполинскихъ горъ, которыми она была окружена какъ стражею геніевъ хранителей. Это величественное зрлище, новое для многихъ зрителей, наполнило ихъ восторгомъ. Даже ветераны Кортеса были поражены удивленіемъ, хотя къ этому чувству вскор присоединилось горькое воспоминаніе о страданіяхъ, постигнувшихъ ихъ въ этихъ прекрасныхъ, но гибельныхъ мстахъ, ‘Это воспоминаніе’, говоритъ въ своихъ письмахъ неустрашимый завоеватель, ‘заставило насъ почувствовать, что насъ ожидаетъ побда или смерть, и съ этою ршительною мыслію мы пошли впередъ легкимъ шагомъ, какъ-бы отправляясь на веселое пиршество.
Въ нкоторомъ разстояніи отсюда, Испанцы замтили на вершинахъ горъ сигнальные огни, доказывавшіе, что туземцы знали о ихъ приближеніи, и собирали свои силы для сопротивленія дальнйшему ихъ шествію. Генералъ сдлалъ воззваніе къ своимъ людямъ, умоляя ихъ не помрачить своего славнаго имени, идти въ порядк, сомкнутыми рядами, и повиноваться слпо приказаніямъ своихъ Офицеровъ. На каждомъ поворот между горами они ожидали непріятельскихъ войскъ, расположенныхъ въ боевомъ строю, готовыхъ оспоривать у нихъ проходъ. Такъ-какъ они не встртили ни малйшаго препятствія, проходя чрезъ ущелія, то, приближаясь къ открытымъ равнинамъ, были въ полной увренности, что тамъ найдутъ огромное воинство, съ которымъ имъ прійдется повторить вс ужасы отумбскаго сраженія. Но хотя отъ-времени-до-времени они и видли на возвышенностяхъ тучи смуглыхъ воиновъ, какъ-будто-бы надзиравшихъ за ихъ движеніями, но не встртили никакого сопротивленія, покуда не добрались до барранки, или глубокаго оврага, по которому протекала небольшая рка, на ней былъ мостъ, отчасти разрушенный. На противоположномъ берегу расположенъ былъ главный отрядъ Индійцевъ, находившійся тамъ, казалось, для того, чтобы не давать имъ прохода,, но потому ли, что не надялись на свою многочисленность, или что ихъ устрашала твердая поступь Испанцевъ, они не наносили никакого вреда и отступили въ безпорядк, выдержавъ нсколько нападеній конницы. Армія продолжала путь посл этого безпрепятственно до небольшаго города, называемаго Коатенекъ, гд она остановилась на ночлегъ. Кортесъ, предъ отправленіемъ своимъ на собственныя квартиры, обошелъ весь лагерь въ сопровожденіи немногихъ преданныхъ ему приближенныхъ, чтобъ удостовриться, все ли въ безопасности и порядк. Онъ, кажется, былъ одаренъ глазомъ, который никогда не дремалъ, тломъ, нечувствительнымъ къ усталости. Его поддерживалъ внутренній непобдимый духъ.
Да и не даромъ вки его не смыкались сномъ во всю ночь: его терзало безпокойство и сомнніе. Онъ находился теперь въ разстояніи не боле трекъ лигъ отъ Тецкука, знаменитаго столичнаго города Акольгуанцевъ. Тутъ-то онъ намревался, если найдетъ возможность, основать свои главныя квартиры. Въ многочисленныхъ жилищахъ этого города армія могла найдти удобное помщеніе. Легкая дорога, посредствомъ которой Тецкуко сообщалось съ Тласкалою, представляла ему возможность во всякое время получать припасы изъ этого дружественнаго края, и безопасно перевезти бригантины, которыя, по окончательной постройк, должны быть спущены на воды Тецкукскаго-Озера. Но онъ не безъ причины сомнвался, какой пріемъ ожидаетъ его въ столиц, гд, посл изгнанія Испанцевъ изъ Мехики, произошелъ замчательный переворотъ, о которомъ необходимо здсь дать нкоторый отчетъ читателю.
Я уже говорилъ, что кацикъ, управлявшій столицею именемъ Какама, былъ лишенъ своей власти Кортесомъ во время пребыванія послдняго въ ацтекской метрополіи, въ-слдствіе замышляемаго имъ возстанія противъ Испанцевъ. Вмсто его провозглашенъ былъ младшій брать его, Канкуитцка. Низложенный правитель находился въ числ плнныхъ, уведенныхъ Кортесомъ, и, вмст съ прочими, погибъ во время страшнаго перехода чрезъ плотину, въ ‘печальную ночь’. Посл бгства Испанцевъ, братъ его, боясь, вроятно, оставаться съ своими васаллами, преданными всею душою Ацтекамъ, послдовалъ примру своихъ друзей, и былъ столь счастливъ, что безопасно достигъ Тласкалы.
Между-тмъ, другой сынъ Незахуальпилла, именемъ Коаноко, объявилъ притязанія на престолъ, принадлежавшій ему по законному праву, посл смерти старшаго брата. Такъ-какъ онъ отъ души раздлялъ ненависть своихъ соотечественниковъ и Ацтековъ къ блымъ, то мехиканскій императоръ призналъ его требованія справедливыми. Вскор посл его восшествія, новому правителю тецкукскому представился случай доказать самымъ дйствительнымъ образомъ свою преданность царственному покровителю.
Отрядъ, состоявшій изъ сорока-пяти человкъ Испанцевъ, не знавшихъ еще о бдственныхъ событіяхъ, случившихся въ Мехик, перевозилъ туда значительное количество золота въ то самое время, когда соотечественники ихъ искали убжища въ Тласкал. На переход чрезъ тецкукскія владнія, на нихъ напали Индійцы по приказанію Коанака, большая часть изъ нихъ погибла на мст, а остальныя были отправлены на жертву въ Мехику. Оружіе и одежда этихъ несчастныхъ были развшены, какъ трофеи, по храмамъ, а кожи, содранныя съ труповъ убитыхъ, послужили къ украшенію языческихъ алтарей, какъ приношеніе самое пріятное разгнваннымъ богамъ.
Спустя нсколько мсяцевъ посл этого событія, изгнанный правитель, Канкуитцка, соскучивъ своимъ пребываніемъ въ Тласкал, и желая пріобрсть себ прежнюю власть свою, возвратился втайн въ Тецкуко, надясь, вроятно, наидти тамъ приверженцевъ, готовыхъ содйствовать успху его намренія. Если онъ питалъ подобныя надежды, то обманывался жестоко, ибо лишь только вступилъ ночью въ столицу, какъ былъ измннически преданъ своему брату, который, по совту Гуатимозина, приказалъ казнить его какъ измнника отечеству. Таково было положеніе длъ въ Тецкук, когда Кортесъ во второй разъ приблизился къ воротамъ этого города. Завоеватель, слдовательно, имлъ справедливую причину не только сомнваться въ томъ, какой пріемъ ожидаетъ его, но и опасаться, что жители не дадутъ ему даже войдти въ городъ безъ упорнаго боя.
Эти опасеніи разсялись на другой день утромъ, когда, прежде еще, чмъ войска успли етать подъ оружіе, въ лагерь прибыло посольство отъ тецкукскаго правителя. Оно состояло изъ нсколькихъ дворянъ, по-большой-части извстныхъ товарищамъ Кортеса. Въ знакъ пріязни къ Испанцамъ, они несли золотое знамя и представили Кортесу довольно незначительный подарокъ. Именемъ кацика, они умоляли генерала пощадить его владнія, приглашали его основать свои квартиры у нихъ въ столиц, и общали по прибытіи его туда признать себя подданными испанскаго государя.
Выслушавъ эти предложенія, Кортесъ, скрывъ удовольствіе, которое онъ внутренно чувствовалъ, грозно спросилъ у посланныхъ отчета о томъ, что сталось съ убитыми Испанцами и настоятельна требовалъ въ то же время немедленнаго возвращенія похищенной добычи. Лидійскіе дворяне, въ извиненіе себ, слагали всю вину на ацтекскаго императора, по приказанію котораго, говорили они, убійство было совершено, и въ рукахъ котораго теперь находится сокровище. Они просили Кортеса не входить въ столицу въ этотъ самый день, а провести ночь въ предмстіяхъ, чтобъ дать государю достаточное время приготовиться къ принятію его приличнымъ образомъ. Генералъ, однакожь, не внялъ этому внушенію, и, ускоривъ свой походъ, вступилъ въ полдень 31 декабря 1520 года въ древнія стны Тецкуко, ‘Мста Покоя’, какъ назывался не безъ основательной причины этотъ городъ.
Теперь, какъ и при первомъ его посщеніи, его поразило безмолвіе и безлюдность, царствовавшія въ улицахъ этой великолпной столицы. Его повели къ дворцу Незагуапилли, въ которомъ ему были отведены квартиры. Этотъ дворецъ состоялъ изъ собранія низенькихъ, неправильно выстроенныхъ домовъ, покрывавшихъ, подобно царской резиденціи, занимаемой войсками въ Мехик, обширное пространство земли. Въ этомъ дворц, говоритъ Кортесъ, достаточно было мста для помщенія не только всхъ Испанцевъ, но и войска вдвое боле многочисленнаго, еслибъ на то встртилась надобность. По прибытіи гвоемъ онъ отдалъ строгое приказаніе, чтобъ лица и имущество гражданъ были неприкосновенны, и чтобъ ни одинъ Испанецъ не оставлялъ своей квартиры, подъ опасеніемъ смертной казни.
Не смотря на это повелніе, однакожь, индійскіе союзники Кортеса произвели нкоторыя опустошенія, такъ, по-крайней-мр, говоритъ тецкукскій лтописецъ, увряющій, будто-бы Тласкалаяцы, вскор посл вступленія въ городъ, сожгли одинъ изъ царскихъ дворцовъ. Въ немъ хранилась народныя лтописи, и этотъ пожаръ, какимъ бы образомъ онъ ни произошелъ, можетъ почитаться несчастнымъ событіемъ для археолога, который, можетъ-быть, открылъ бы вт іероглифическихъ письменахъ, хранившихся въ немъ, какія-нибудь свднія о переселеніяхъ таинственныхъ племенъ, ‘первые населявшихъ анагуакскую страну.
Обезпокоенный пустотою города и тмъ, что никто изъ главныхъ обитателей не выходилъ къ нему на встрчу, Кортесъ приказалъ нкоторымъ изъ своихъ взойдти на сосдній теокалли и осмотрть городъ. Они вскор возвратились и извстили его, что жители покидаютъ столицу толпами, съ своими семействами и имуществомъ, и отправляются, кто въ челнокахъ чрезъ озеро, кто пшкомъ къ горамъ. Тутъ-то генералъ понялъ, къ чему клонилась просьба кацика провести ночь въ предмстіяхъ,— къ тому, чтобъ выиграть время для своего бгства изъ столицы. Онъ тотчасъ же отправилъ нсколько отрядовъ для занятія главныхъ улицъ, приказавъ имъ обращать назадъ бгущихъ и овладть особою кацика, если онъ находится между ними. Но уже было поздно. Коанако давно былъ на пути чрезъ озеро въ Мехику.
Кортесъ ршился воспользоваться этимъ событіемъ и возвести на престолъ другаго правителя, боле преданнаго его выгодамъ. Онъ созвалъ совтъ изъ немногихъ значительныхъ лицъ, остававшихся еще въ столиц, и по ихъ внушенію и, повидимому, по ихъ выбору, провозгласилъ кацикомъ одного изъ братьевъ послдняго правителя, котораго они объявили низложеннымъ. Этотъ принцъ согласился принять христіанскую вру и былъ въ-послдствіи добровольнымъ орудіемъ въ рукахъ Испанцевъ. Онъ недолго прожилъ посл этого событія, преемникомъ его былъ другой членъ царскаго лома, Ихтлилхочитль, который, въ качеств генерала войскъ, еще и при жизни его ворочалъ длами всего государства. Такъ-какъ это лицо принимало дятельное участіе во всхъ дйствіяхъ Испанцевъ, и значительно споспшествовало ихъ успху, то здсь будетъ прилично сообщить читателю нкоторыя свднія о молодости и вообще о прежней жизни его, о которой сохранились дивныя преданія, не уступающія по баснословности своей тмъ чудесамъ, которыя мы читаемъ о миологическихъ герояхъ древности.
Онъ былъ сынъ отъ втораго брака великаго Незагуальпилли. Нкоторыя страшныя явленія, случившіяся при его рожденіи, и мрачный аспектъ планетъ, побудили астрономовъ, вычислявшихъ его гороскопъ, дать совтъ государю, его отцу, лишить ребенка жизни, потому, они говорили, что если онъ достигаетъ мужескаго возраста, ему предопредлено соединиться съ врагами отечества и разстроить древніе законы и вру. Но старый монархъ отвчалъ, говоритъ лтописецъ, что теперь настало время, когда сыны Кветцалькоатля прійдутъ съ востока и овладютъ страною, и, если угодно было Всевышнему избрать этого ребенка для содйствія имъ по этому длу, то да исполнится Его воля.’
По мр того, какъ мальчикъ приближался къ мужескому возрасту, въ немъ проявились не только удивительныя умственныя способности, по вмст съ тмъ и вредныя наклонности, предвщавшія бурную и мрачную будущность. Ему было около двнадцати лтъ отъ роду, когда онъ вздумалъ составить маленькое войско изъ дтей одного съ нимъ возраста, или нсколько старше, съ которыми упражнялся въ воинскихъ занятіяхъ, производилъ мнимыя сраженія, и, нападая иногда на мирныхъ гражданъ, приводилъ въ безпорядокъ и смятеніе городъ и весь дворецъ. Нкоторые старинные совтника его отца, видя въ этихъ поступкахъ подтвержденіе предсказаннаго при его рожденіи, стали повторять совты, данные тогда астрологами,— лишить принца жизни, если монархъ не желаетъ, чтобъ государство впало, рано или поздно, въ совершенную анархію. Когда это непріязненное внушеніе передали юному принцу, то онъ пришелъ въ такое остервененіе, что, собравъ толпу своихъ молодыхъ сорванцовъ, ворвался въ домы провинившихся совтниковъ, увлекъ ихъ на площадь, и тамъ казнилъ посредствомъ гаррота,— обыкновеннаго способа, по которому исполнялись смертные приговоры въ Тецкук.
Его схватили и привели къ отцу. Когда его стали допрашивать о странныхъ поступкахъ, то онъ хладнокровно отвчалъ, ‘что имлъ полное право дйствовать такимъ образомъ. Виновные министры заслужили эту участь тмъ, что старались лишить его расположенія отца за то единственно, что онъ оказывалъ слишкомъ сильную привязанность къ военному длу,— самому благородному ремеслу въ государств и приличнйшему занятію для члена царской крови. Что жь касается до ихъ смерти, то не назначали ли они ему подобной участи? Эти доводы, говоритъ лтописецъ, показались мудрому Незагуальпилли чрезвычайно убдительными, и такъ-какъ въ поступк молодаго воина онъ не видлъ ничего низкаго или подлаго, а просто порывъ отважнаго духа, могущаго повести въ-послдствіи къ великимъ дламъ, то и удовольствовался тмъ, что сдлалъ ему строгій выговоръ. Произвелъ ли этотъ выговоръ какое-нибудь вліяніе на послдующее поведеніе принца, намъ неизвстно. Говорятъ, однакожь, что, достигнувъ боле зрлаго возраста, онъ принималъ дятельное участіе въ войнахъ отечества, и будучи не старше семнадцати лтъ отъ роду, уже заслужилъ себ знаки, которыми отличали храбрыхъ и побдоносныхъ вождей.
Посл смерти отца, онъ оспаривалъ престолъ у брата своего Какамы. Государству угрожала междоусобная во избжаніе которой Какама уступилъ ему часть своихъ владній, расположенную въ горахъ. При появленіи Испанцевъ, молодой вождь, — ему было тогда всего двадцать лтъ отъ роду — движимый, вроятно, своею ненавистію къ Монтезум, оказавшему пособіе брату, принялъ ихъ, какъ мы уже видли, со всми изъявленіями дружескаго расположенія. Привязанность его къ нимъ обнаружилась тогда только въ полной сил, когда онъ сдлался обладателемъ тецкукскаго престола. Съ того часа онъ сталъ преданнымъ другомъ христіанъ, поддерживая ихъ своимъ личнымъ вліяніемъ, и расточая для ихъ выгодъ вс средства государства, не имвшія, правда, того значенія, какое имли при жизни его отца, по все еще значительныя, однимъ словомъ, Испанцы въ немъ нашли драгоцннаго союзника, и кастильскіе лтописцы съ признательностію упоминаютъ о важныхъ услугахъ, оказанныхъ имъ. Исторія должна воздавать ему ту печальную дань славы, которую онъ, по всей справедливости, заслужилъ, — заслужилъ тмъ, что споспшествовалъ, боле чмъ кто либо изъ тогдашнихъ анагуакскихъ правителей, къ утвержденію власти грознаго Европейца надъ несчастнымъ своимъ отечествомъ.

КНИГА IV.
ОСАДА И СДАЧА МЕХИКИ.

I.
Распоряженія въ Тецкуко.— Разграбленіе Ицтапалапана.— Испанцы одерживаютъ верхъ.— Перевозка бригантинъ.
1521.

Едва-ли могъ Кортесъ избрать главною квартирою своей арміи мсто, представлявшее боле выгодъ, чмъ городъ Тецкуко, въ которомъ находилось удобное помщеніе для многочисленнаго войска, и гд вс жизненныя потребности удовлетворялись съ легкостію, свойственною великому и населенному городу. Къ тому же, въ Тецкуко было множество поденщиковъ и людей, искусныхъ во всхъ тхъ ремеслахъ, которыя могли понадобиться для войска. Владнія города граничили съ тласкаланскими, и представляли большія удобства для сообщенія съ союзниками Испанцевъ, а близкое сосдство съ Мехикою давало генералу средства безъ большаго затрудненія наблюдать за всми движеніями въ столиц. Словомъ сказать, Тецкуко былъ превосходною опорною точкою для будущихъ дйствій генерала, тмъ боле, что онъ былъ расположенъ въ самомъ центр долины.
Первою заботою Кортеса было укрпить не только назначенный ему дворецъ, но и самыя квартиры войскъ, такъ, чтобы можно было ихъ защитить въ случа внезапнаго нападенія Мехиканцевъ или самихъ Тецкукцевъ. Избравъ себ новаго правителя, большая часть жителей, убжденная въ томъ, что они сами и ихъ имущество останутся неприкосновенными, возвратились въ свои дома. Испанскій генералъ, однакожь, не совсмъ доврялъ этимъ наружнымъ признакамъ покорности, зная, что многіе изъ нихъ принимали живйшее участіе въ длахъ Ацтековъ, съ которыми были связаны брачными и другими узами. Юный монархъ, правда, казалось, былъ ему преданъ душою, и Кортесъ, желая упрочить свое вліяніе надъ нимъ, окружилъ его Испанцами, которыхъ обязанность состояла, по-видимому, въ обученіи его языку и вр пришельцевъ, а которые, въ-самомъ-дл, имли приказанія наблюдать за его поведеніемъ, и за тмъ, чтобъ онъ не имлъ сношеній съ врагами Испанцевъ.
Тецкуко находилось на разстояніи около полу-лиги отъ озера, съ которымъ нужно было открыть сообщеніе для того, чтобы спустить на его, воды бригантины, какъ только успютъ ихъ построить въ столиц. Предполагалось вырыть для этой цли капалъ, отъ садовъ Незахуавкоіотля — называемыхъ такъ отъ имени стараго монарха, устроившаго ихъ — до края озера. Для этого Кортесъ приказалъ углубить небольшой ручей или рчку, текущую по этому направленію, и къ исполненію этого важнаго труда приступили тотчасъ восемь тысячь индійскихъ поденьщиковъ, подъ надзоромъ юнаго Ихтлильхочитля.
Между-тмъ, многіе изъ сосднихъ городовъ присылали къ Кортесу повренныхъ, изъявляя желаніе сдлаться васаллами его государя, и вступить подъ его покровительство. Испанскій полководецъ отвчалъ на эти предложенія требованіемъ, чтобъ они предавали въ его власть каждаго Мехиканца, который вступитъ въ ихъ владнія. Въ-слдствіе этого, нкоторые благородные Ацтеки, посланные для переговоровъ въ эти города, были ему выданы. Кортесъ воспользовался случаемъ и отправилъ плнныхъ къ императору, ихъ государю, съ посланіемъ, въ которомъ онъ изъявлялъ свое сожалніе о необходимости непріятельскихъ дйствій. Тхъ, говорилъ онъ, которые наиболе нанесли ему вреда, уже не было въ живыхъ. Онъ былъ готовъ позабыть о прошедшемъ, и убждалъ Мехиканцевъ покориться ему заблаговременно, и тмъ спасти свою столицу отъ ужасовъ осады. Кортесъ не ожидалъ, чтобы это воззваніе произвело скорое дйствіе. Но онъ думалъ, что оно западетъ, можетъ-быть, въ умы Мехиканцевъ, и что если между ними есть люди, расположенные вступить съ нимъ въ переговоры, то оно послужитъ къ ихъ ободренію, доказавъ его готовность содйствовать ихъ намреніямъ. Въ то время, однакожь, въ столиц господствовало одно мнніе: все народонаселеніе, казалось, было одушевлено духомъ сопротивленія и было готово дйствовать какъ одинъ человкъ.
Я уже говорилъ прежде, что Кортесъ предполагалъ начать дйствія по вступленіи въ долину покореніемъ сперва второстепенныхъ городовъ, намреваясь уже потомъ обратить свое оружіе противъ столицы, которая тогда осталась бы безъ опоры и безъ защиты отъ яростной бури, подобно вковому дереву, лишившемуся мало-по-малу всхъ своихъ корней. Онъ избралъ первымъ пунктомъ для нападенія древній городъ Ицтапалапанъ, содержавшій въ себ, по его собственному показанію, до пятидесяти тысячь жителей, и расположенный въ разстояніи около шести лигъ, на узкой полос земли, отдляющей воды соленаго озера отъ водъ прснаго. Этотъ городъ былъ собственностію послдняго мехиканскаго государя, и читатель, можетъ-быть, вспомнитъ, что здсь онъ угощалъ блыхъ, удивляя ихъ зрлищемъ своихъ великолпныхъ садовъ, въ ночь, предшествовавшую ихъ вступленію въ столицу. Къ этому монарху Испанцы питали чувства не слишкомъ пріязненныя, потому-что онъ распоряжалъ дйствіями въ ‘печальную ночь’. Правда, его теперь не было въ живыхъ, но жители города отъ души раздляли его ненависть къ чужестранцамъ, и принадлежали нын къ числу самыхъ врныхъ подданныхъ мехиканскаго престола.
Спустя недлю по прибытіи на новыя квартиры, Кортесъ, предоставивъ Сандовалю начальство надъ гарнизономъ, пошелъ противъ этого индійскаго города съ войскомъ, состоявшимъ изъ двухъ сотъ человкъ испанской пхоты, восьмнадцати всадниковъ, и отъ трехъ до четырехъ тысячь Тласкаланцевъ. Путь пролегалъ вдоль восточнаго берега озера, усяннаго множествомъ красивыхъ городовъ и веселыхъ селъ, и осненнаго нависшими кипарисными и кедровыми рощами, сквозь которыя по временамъ представлялось взору широкое пространство, на которомъ гордо красовалась Царица Долины, возвышающаяся торжественно надъ водами озера, какъ-бы чувствуя свое превосходство надъ прекрасными городами, ее окружавшими. Дале виднлась мрачная линія дороги, соединяющей Мехику съ материкомъ, внушавшая Испанцамъ много горькихъ воспоминаній.
Они ускорили шаги, и, лиги за дв недоходя мста назначенія, увидли сильный отрядъ Ацтековъ, расположенный въ боевомъ порядк. Кортесъ тотчасъ приказалъ начать сраженіе. Варвары оказали свою обыкновенную храбрость, но посл упорнаго сопротивленія принуждены были уступить хладнокровному мужеству Испанцевъ и изступленной свирпости Тласкаланцевъ, которыхъ, казалось, и одинъ видъ Ацтека воспламенялъ почти до съумашествія. Непріятель отступалъ въ безпорядк, преслдуемый Испанцами. Недоходя Ицтапалапана на разстояніи около полу-лиги, Испанцы замтили нсколько челновъ, наполненныхъ Индійцами, которые, казалось, работали на плотин, служившей для удержанія въ предлахъ водъ соленаго озера. Разгоряченные побдою и увлекшись погонею, они обратили мало вниманія на это обстоятельство, и вмст съ бгущимъ непріятелемъ ввалились въ городъ.
Нкоторые изъ домовъ выстроены были на сухой почв, другіе же надъ водою на сваяхъ. Первые были покинуты жителями, переправившимися большею частію чрезъ озера на челнахъ и оставившими, въ торопяхъ, свое имущество дома. Тласкаланцы ринулись тотчасъ на опуствшія жилья и нагрузились добычею, между-тмъ, какъ непріятель, выбравшись по-добру-по-здорову изъ этой части города, искалъ убжища въ надворныхъ строеніяхъ, или между камышемъ, которымъ изобиловало мелкое дно. Въ этихъ строеніяхъ находилось также множество городскихъ жителей съ женами и дтьми, скрывшихся сюда за неимніемъ возможности удалиться отъ опасности.
Поддерживаемый Испанцами и тми изъ союзниковъ, которыхъ онъ могъ еще заставить себ повиноваться, Кортесъ напалъ на непріятеля въ этомъ послднемъ убжищ. Об стороны дрались въ вод по поясъ. Произошла борьба отчаянная, Ацтеки бились съ изступленіемъ, подобнымъ свирпости тигра, загнаннаго охотниками, по храбрость ихъ осталась тщетною: они были разбиты на всхъ пунктахъ. Граждане и воины испытали одну и ту же участь — вс были преданы мечу безъ различія пола и возраста. Кортесъ покусился-было остановить кровопролитіе. Но легче было сманить голоднаго волка съ хищнаго пира надъ трупомъ, который онъ растерзалъ, чмъ отвлечь отъ мста Тласкаланца, восторжествовавшаго надъ ненавистнымъ врагомъ. Въ этой битв, по собственнымъ словамъ побдителя, погибло боле шести тысячь человкъ, считая женъ и дтей.
Между-тмъ, наступила ночь, но мракъ былъ нсколько разсяенъ свтомъ горящихъ ломовъ, подожженныхъ войскомъ въ разныхъ частяхъ города. Правда, они были расположены отдльно, и потому пожаръ не могъ сдлаться общимъ, но и эти разведенные огни бросали по своему сосдству сильный багровый свтъ, придававшій зрлищу еще больше ужаса. Сопротивленіе теперь совершенно прекратилось, воины предались грабежу, и вскор въ домахъ не осталось никакой движимости, которая бы имла хотя малйшую цнность.
Запятые разграбленіемъ, внезапно услышали ропотъ, похожій на глухой плескъ волнъ, и вскор между Индійцами поднялся крикъ, что плотины прорвались. Тутъ-то понялъ Кортесъ, чмъ были заняты люди, которыхъ они видли въ челнахъ около плотины, служившей оградою для водъ озера Тецкуко. Отчаянные Индійцы прорыли эту плотину, и воды озера, прорвавшіяся чрезъ отверстіе, теперь наполняли всю окрестную низменную страну. Крайне обезпокоенный, генералъ созвалъ свое войско и поспшно очистилъ городъ. Останься мы, говоритъ онъ, еще часа три, и не спаслась бы ни одна живая душа. Шатаясь подъ тяжестію награбленной добычи, люди съ трудомъ пробирались въ бродъ чрезъ воду, которая часъ-отъ-часу возвышалась.— Путь ихъ былъ сначала освщаемъ блескомъ пылающихъ домовъ. Но по-мр-того, какъ они отдалялись отъ пожара, свтъ блднлъ, и они неврными шагами бродили по колно, а иногда и по самый поясъ, въ вод. Съ неимоврнымъ трудомъ добрались они до пролома, сдланнаго Индійцами въ плотин, здсь глубина была еще значительне, и струя вырывалась съ такою стремительностію, что люди насилу могли держаться на ногахъ. Испанцы вс переправились благополучно, по многіе изъ Индійцевъ, неумвшіе плавать, были снесены теченіемъ. Добыча пропала вся. Порохъ былъ совершенно испорченъ, оружіе и одежда воиновъ были проникнуты насквозь соленою водою, и усталые члены, онмвшіе отъ дйствія холоднаго ночнаго втра, почти отказывались служить. Съ разсвтомъ они увидли озеро, покрытое стаями челноковъ, наполненныхъ Индійцами, предвидвшими ихъ несчастіе и теперь привтствовавшими ихъ тучами камней, стрлъ и другихъ смертоносныхъ метательныхъ орудій. Отряды легкихъ войскъ, державшіеся въ отдаленіи отъ нихъ, безпокоили фланги арміи такимъ же образомъ. Испанцы не имли охоты вступить въ бой съ непріятелемъ. Единственное ихъ желаніе было добраться до своихъ уютныхъ квартиръ въ Тецкуко, куда они и прибыли того же дня, упавъ духомъ и изнуренные усталостію, въ такомъ жалкомъ состояніи душевномъ и тлесномъ, въ какомъ еще не находились посл самаго труднаго похода и упорнаго сраженія.
Кортеса жестоко огорчило окончаніе этой экспедиціи, столь мало соотвтствовавшее прекрасному началу. Численная потеря его, правда, была незначительна, но это дло убдило его въ томъ, какъ много долженъ онъ опасаться народа, готоваго, съ твердостію духа и ршимостію, достойными древнихъ Голландцевъ, предоставить скоре всю свою страну опустошительному дйствію волнъ, чмъ покориться врагу. Впрочемъ, нечего было хвастать и непріятелю, ибо, независимо отъ числа убитыхъ съ его стороны, былъ разграбленъ, и отчасти даже разрушенъ, одинъ изъ самыхъ цвтущихъ городовъ, тотъ городъ, который, по великолпію своихъ общественныхъ зданій, свидтельствовалъ боле всхъ прочихъ объ успхахъ Ацтековъ въ просвщеніи. Такова отрада войны!
Кортесова экспедиція принесла пользу испанскому длу, не смотря на вс бдствія, ознаменовавшія ее. Участь Ицтапалапана поразила всю долину ужасомъ. Послдствія ея вскор сдлались очевидными, и къ генералу со всхъ сторонъ стали являться отъ различныхъ мстъ послы, съ предложеніями признать власть Испанцевъ. Вліяніе ея было замтно и за горами. Въ числ прочихъ, жители Отумбы, того города, близь котораго Испанцы одержали свою знаменитую побду, изъявили желаніе вступить въ подданство короны и просили покровительства могучихъ иноземцевъ. Они, какъ водилось, старались извинять себя въ участіи, принятомъ ими въ послднихъ непріязненныхъ дйствіяхъ, слагая всю вину на Ацтековъ.
Изъ всхъ мстъ, искавшихъ такимъ-образомъ ихъ покровительства, важнйшимъ былъ Чалко, древній городъ, расположенный у западной оконечности озера того же имени, населенный племенемъ сродни Ацтекамъ, и бывшій нкогда ихъ опаснымъ соперникомъ. Мехиканскій императоръ, не довряя ихъ преданности, помстилъ у нихъ значительный гарнизонъ, для удержанія въ предлахъ повиновенія. Правители города теперь втайн сдлали посольство къ Кортесу, предлагая вступить подъ его покровительство, съ тмъ, чтобъ онъ имъ помогъ изгнать гарнизонъ.
Испанскій генералъ не колебался и немедленно отправилъ для этой цли отрядъ подъ начальствомъ Сандоваля. На дорогъ, арьер-гардъ его, состоявшій изъ Тласкаланцевъ, имлъ схватку съ нкоторыми изъ легкихъ мехиканскихъ войскъ, и потерплъ довольно значительную потерю, которую Сандоваль вполн вымостилъ на непріятел въ упорномъ сраженіи, происшедшемъ въ небольшомъ разстояніи отъ Чалко, между его войскомъ и главнымъ непріятельскимъ отрядомъ. Войска встртились на равнинъ, покрытой полями, зеленвшими маисомъ и магуэемъ. Чрезъ эту самую равнину и понын идетъ дорога, ведущая изъ Чалко въ Тецкуко. Сандоваль самъ, впереди своей конницы, ударилъ на непріятеля, и привелъ его въ безпорядокъ, отъ котораго, впрочемъ, онъ тотчасъ оправился и выстроившись снова, возобновилъ бой еще съ большимъ мужествомъ. Вторая его попытка увнчалась лучшимъ успхомъ, а опрокинувъ однимъ отчаяннымъ натискомъ непріятеля, храброму вождю удалось, посл жестокой, но безполезной борьбы со стороны Мехиканцевъ, прогнать ихъ въ совершенномъ безпорядк съ ноля. Побдоносная армія продолжала свой путь до Чалко, уже оставленнаго мехиканскимъ гарнизономъ, и была встрчена съ торжествомъ собравшимися гражданами, которые осыпали ее изъявленіями своей благодарности за освобожденіе ихъ отъ тягостнаго ига Мехиканцевъ. Принявъ вс возможныя мры для обезпеченія мста отъ непріятельскаго нападенія, Сандоваль возвратился въ Тецкуко, сопровождаемый двумя молодыми правителями города, сыновьями покойнаго кацика.
Кортесъ принялъ ихъ весьма-ласково, они увдомили его, что отецъ ихъ, скончавшійся не задолго предъ тмъ въ глубокой старости, до самой минуты его кончины жаллъ о томъ, что не дожилъ до свиданія съ Малинчемъ. Онъ врилъ, что блые были т самыя существа, пришествіе которыхъ съ востока, для овладнія страною, было предсказано оракулами, и повеллъ своимъ дтямъ, если иноземцы возвратятся въ долину, отдаться подъ ихъ покровительство и быть ихъ врными и преданными союзниками. Молодые кацики теперь изъявляли свою готовность поступить согласно съ волею ихъ отца, но такъ какъ они этимъ навлекутъ на себя месть Ацтековъ, то просили генерала дать имъ достаточное войско для защиты города отъ нападеній врага.
Многіе другіе города, желавшіе свергнуть мехиканское иго, не подвергнувъ себя опасности, обратились къ Кортесу съ подобнымъ же предложеніемъ. Но онъ не былъ въ состояніи исполнить ихъ просьбы. Онъ чувствовалъ теперь болве чмъ когда либо прежде, какъ-мало средства его соотвтствовали предпріятію. ‘Смю уврить ваше величество,’ писалъ онъ къ императору, что посреди всхъ моихъ заботъ и трудовъ, меня всего боле безпокоитъ мысль о томъ, что не могу быть полезенъ нашимъ пріятелямъ Индійцамъ, преданнымъ васалламъ вашего величества’. Войска его было не только недостаточно для этой цли, но оно едва доставало для собственной защиты. За малйшимъ его движеніемъ надзиралъ неусыпный врагъ, который не замедлилъ бы воспользоваться случаемъ, если бы онъ ослабилъ свои силы, раздробивъ ихъ на мелкіе отряды и употребляя ихъ на отдаленныя службы.— До-сихъ-поръ, онъ дйствовалъ только на одни сосдніе пункты, откуда войска, нанесши ршительный, внезапный ударь, могли тотчасъ возвратиться на квартиры. Тамъ же соблюдалась чрезвычайная бдительность, и Испанцы жили въ ежеминутномъ ожиданіи нападенія, какъ-будто лагерь ихъ находился подъ самыми стнами Мехики.
При двухъ случаяхъ генералъ вступалъ въ бой съ непріятелемъ въ самыхъ окрестностяхъ Тецкука. Однажды, Ацтеки переправились на тысячи челнокахъ чрезъ озеро, чтобъ собрать почти уже созрвшій маисъ, росшій на берегахъ. Считая необходимымъ завладть этою богатою жатвою, Кортесъ выступилъ противъ нихъ, побдилъ, и, прогнавъ непріятеля во свояси, наполнилъ тецкукскія житницы отнятою добычею. Въ другой разъ, сильный отрядъ Мехиканцевъ укрпился въ нкоторыхъ изъ сосдственныхъ и союзныхъ имъ городовъ. Кортесъ опять пошелъ противъ нихъ, принудилъ очистить города, которые онъ привелъ въ покорность, разбивъ Мехиканцевъ въ нсколькихъ стычкахъ. Но на эти предпріятія были необходимы вс его средства, а о томъ, чтобы помогать союзникамъ, нельзя было и думать. При такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, его творческій геній внушилъ ему способъ для удовлетворенія этой потребности, не смотря на недостаточность средствъ.
Нкоторые изъ союзныхъ городовъ, расположенныхъ вн долины, замтивъ на горахъ многочисленные ситальные огни, заключили, что Мехиканцы собираются въ великой сил, и что Испанцамъ прійдется плохо на новыхъ квартирахъ. Они послали въ Тецкуко гонцовъ для передачи своихъ опасеній генералу, и снова предложили ему т подкрпленія, которыя онъ отвергалъ, когда выступалъ въ походъ. Изъявивъ должную признательность за предложенное пособіе, отъ котораго, впрочемъ, онъ отказался, какъ-бы считая его излишнимъ, Кортесъ указалъ имъ какимъ-образомъ ихъ силы могутъ быть употреблены съ пользою для обороны Чалко и другихъ мстъ, просившихъ его защиты. Но его индійскіе союзники находились въ лютой вражд съ тми городами, жители которыхъ, сражавшись безпрестанно подъ ацтекскимъ знаменемъ, имли частыя непріязненныя столкновенія съ племенами, обитавшими по ту сторону горъ.
Кортесъ усердно позаботился о примиреніи ихъ между собою. Онъ сказалъ враждовавшимъ, что вступилъ теперь въ новыя отношенія, что и имъ бы должно схоронить память объ оскорбленіяхъ, взаимно другъ другу нанесенныхъ. Они были теперь васаллами одного государя, сообщниками по предпріятію, имвшему цлію уничиженіе грознаго врага, столь долгое время попиравшаго ихъ подъ ногами. По одиначк они ничего не сдлаютъ, а, дйствуя соединенными силами, могутъ оказать другъ другу величайшую пользу, и удержать дерзкаго непріятеля въ предлахъ, пока не прійдутъ къ нимъ на помощь Испанцы. Эти убжденія увнчались желаннымъ успхомъ, и хитрый генералъ, къ неописанной своей радости, склонилъ воинственныя племена, до-тхъ-поръ ненавидвшія другъ друга, позабыть свое древнее соперничество, и, отказавшись отъ желанія мести, столь драгоцнной не просвщенному человку, обняться, какъ друзья и товарищи по общему длу. Этой мудрой политик испанскій начальникъ столько же былъ обязанъ своимъ успхомъ, сколько даже сил своего оружія.
Такимъ образомъ, основанія мехиканской имперіи часъ-отъ-часу обрушивались, по-мр-того, какъ значительные васаллы, владнія которыхъ окружали столицу, и на которыхъ она всего боле полагалась, стали отлагаться отъ своей покорности. Народъ, собственно называемый ацтекскомъ, составляла, незначительною долю народонаселенія Долины, состоявшаго, по-большой-части, изъ племенъ связанныхъ между собою родственными узами, принадлежавшихъ къ одному и тому же великому семейству Нагуатлаковъ, и прибывшихъ въ этотъ край почти въ одно и то же время. Между ними господствовало взаимное соперничество, и они одно за другимъ покорились воинственному Мехиканцу, содержавшему ихъ въ повиновеніи, часто силою оружія, а еще чаще дйствіемъ одного страха. Страхъ былъ основнымъ началомъ, на которомъ покоилось все зданіе монархіи, составленное изъ частей столь разнообразныхъ и враждебныхъ, и этотъ страхъ теперь быстро исчезалъ подъ вліяніемъ силы, еще могущественнйшей чмъ ацтекская. Не въ первый разъ, правда, угнетенныя племена пытались возвратить себ прежнюю свою независимость. Но вс ихъ попытки оканчивались неудачею, по недостатку единодушія. Повелительному генію Кортеса предопредлено было разсять ихъ древнія наслдственныя вражды, и, соединивъ ихъ разсянныя силы, вдохнуть въ нихъ ревностное желаніе содйствовать одной общей цли.
Ободренный этимъ состояніемъ длъ, испанскій генералъ счелъ ныншнее время выгоднйшимъ для успшнаго веденія переговоровъ съ столицею. Онъ воспользовался присутствіемъ нкоторыхъ благородныхъ Мехиканцевъ, взятыхъ въ плнъ Сандовалемъ при послднемъ сраженіи, чтобъ посредствомъ ихъ сдлать новое предложеніе, одного и того же содержанія съ прежнимъ. Оно оканчивалось общаніемъ, что если столица снова признаетъ надъ собою власть испанской короны, то Гуатимозинъ будетъ утвержденъ императоромъ, и личность и имущество его подданныхъ останутся неприкосновенными. Это предложеніе осталось безъ всякаго отвта. Юный императоръ Ацтековъ не уступалъ самому Кортесу въ твердости духа и въ неустрашимости. На него обрушились вс слдствія пагубной системы правленія, завщанной ему предками. Онъ видлъ приближавшееся разршеніе имперіи, и искалъ спасенія отъ гибели силою собственныхъ своихъ средствъ и энергіи. Онъ удержалъ нкоторыхъ своихъ васалловъ въ предлахъ повиновенія тмъ, что отправилъ къ нимъ гарнизоны изъ столицы. Другихъ привязалъ къ себ, освободивъ отъ платежа дани, или значительно уменьшивъ налоги, вносимые ими прежде въ казну, или, наконецъ, пожаловавъ ихъ въ важныя, почетныя государственныя должности. Въ то же время, онъ показалъ свою непримиримую ненависть къ христіанамъ, приказавъ каждаго, взятаго въ плнъ за рубежъ его владній, доставить немедленно въ столицу, для принесенія въ жертву, при этомъ исполнялись вс варварскіе обряды, свойственные ацтекскому богослуженію.
Между-тмъ, вовремя этихъ событій, Кортесъ получилъ радостное извстіе о томъ, что бригантины окончательно построены и могутъ быть доставлены въ Тецкуко. Для этой службы онъ послалъ въ Тласкалу испанскій отрядъ, состоявшій изъ двухъ сотъ человкъ пхоты и пятнадцати всадниковъ, подъ начальствомъ Сандоваля. Этотъ офицеръ съ каждымъ днемъ боле и боле заслуживалъ довріе и уваженіе генерала и всей арміи. Хотя онъ былъ одинъ изъ младшихъ сподвижниковъ Кортеса, однако хладнокровіе и зрлый умъ длали его способнымъ къ исполненію самыхъ щекотливыхъ и трудныхъ предпріятій. Были другіе, напримрь, Олидъ и Альварадо, не мене его способные, по своему отважному духу, на самые блестящіе подвиги. Но храбрость Альварадо доходила часто до дерзости, иногда даже до изступленія, за Олида, между-тмъ, человка мрачнаго и подозрительнаго права, нельзя было вполн полагаться. Сандоваль былъ уроженецъ Меделлина, родины самого Кортеса. Онъ былъ отъ души преданъ своему начальнику, довріе котораго заслужилъ многими доблестными и благородными поступками. Онъ не любилъ тратить словъ по-пустому, а старался доказывать свое достоинство длами. Войска любили его откровенное, мужественное обращеніе, производившее вліяніе даже на непріятелей. Къ-несчастію, онъ погибъ въ цвт лтъ, иначе, при своихъ способностяхъ и знаніи военнаго дла, онъ заслужилъ бы себ славное имя, и сталъ бы наряду съ величайшими вождями своего народа.
Дорога Сандоваля пролегала мимо Зольтепека, небольшаго города, ознаменовавшаго себя убійствомъ тхъ сорока-пяти Испанцевъ, о которыхъ было говорено прежде. Ему дано было повелніе отъискать, если возможно, виновныхъ, и наказать ихъ за участіе въ этомъ зло дяніи.
По прибытіи своемъ на мсто, Испанцы нашли, что жители, заране увдомленные о ихъ приближеніи, вс покинули свои жилища. Въ опуствшихъ храмахъ они открыли достаточные слды жалкой участи своихъ товарищей, ибо, кром ихъ оружія, одежды и лошадиныхъ шкуръ, отъискали головы нсколькихъ воиновъ, сохраненныя помощію какого-то особаго снадобья, и развшенныя по стнамъ, какъ трофеи побды. Въ одномъ изъ сосднихъ зданій, они нашли слдующую надпись, написанную углемъ на стнахъ, на кастильскомъ нарчій: ‘Въ этомъ мст былъ заключенъ злополучный Хуанъ Хусте, со многими сподвижниками изъ своего отряда’. Этотъ гидальго былъ одинъ изъ бывшихъ приверженцевъ Нарваэса, и прибылъ въ этотъ край въ надеждъ пріобрсти огромныя богатства, вмсто которыхъ нашелъ безславную и мучительную смерть. Глядя на мрачную скрижаль, на глазахъ у воиновъ навернулись слезы, и сердца ихъ были исполнены негодованія и жажды мщенія при мысли о страшной участи, постигнувшей плнныхъ. Жителей, къ-счастію, въ город не было. Нкоторые, попавшіеся имъ въ плнъ, въ-послдствіи были заклеймены какъ невольники. Но, по жалости, или по презрнію, которое чувствовалъ къ нимъ, испанскій начальникъ пощадилъ большую часть народонаселенія, просившаго у завоевателей помилованія самымъ уничиженнымъ образомъ, и слагавшаго всю вину преступленія на Ацтековъ.
Онъ сталъ теперь продолжать путь въ Тласкалу, по едва усплъ переступить чрезъ границы республики, и уже взоръ его былъ обрадованъ появленіемъ на горахъ знаменъ охраннаго отряда, несшаго бригантины по ущеліямъ. Это зрлище доставило ему не малое удовольствіе, тмъ 6оле, что онъ разсчитывалъ быть нсколько дней еще задержаннымъ въ Тласкал окончательными приготовленіями къ походу.
Судовъ было тринадцать, различной величины. Они были выстроены подъ руководствомъ искуснаго и опытнаго кораблестроителя, Мартина Лопеса, при помощи трехъ или четырехъ человкъ испанскихъ плотниковъ и дружественныхъ туземцевъ, изъ которыхъ нкоторые показали значительную степень понятливости. По окончательной постройк, бригантины спустили для испытанія на воды Загуанана. Потомъ разобрали ихъ на части, и такъ-какъ Лопесъ желалъ отправить ихъ безіі малйшаго замедленія, то различныя части ихъ, тимберсы, якори, желзныя скрпы, паруса и такелажъ навьючили на плечи шамановъ, и подъ прикрытіемъ значительнаго охраннаго войска отправили въ путь къ Тецкуко. Сандоваль, находя такой многочисленный отрядъ излишнимъ, отпустилъ часть индійскихъ союзниковъ.
Оставивъ двадцать тысячь человкъ, онъ раздлилъ ихъ на два отряда для защиты шамановъ, находившихся въ центр. Собственное свое небольшое испанское войско онъ распредлилъ такимъ же образомъ. Тласкаланцы, состоявшіе при авангард, находились подъ начальствомъ вождя, именемъ Чичемекатль. Въ-послдствіи, Сандоваль по какой-то причин измнилъ порядокъ марша, и перевелъ это отдленіе въ арьергардъ, на который всего скоре станетъ нападать непріятель. Но узнавъ, что испанскій начальникъ будетъ шествовать возл него, онъ снова оскорбился, не желая, вроятно, длиться славою съ Кмъ-нибудь другимъ.
Удрученные своею тяжкою ношею, войска съ трудомъ и медленно пробирались чрезъ крутыя возвышенности и узкія горныя ущелія, представляя, вроятно, много слабыхъ пунктовъ, на которые непріятель могъ бы сдлать выгодное нападеніе. Но небольшіе отряды, появлявшіеся по временамъ около фланговъ и арьергарда, держались въ почтительномъ отдаленіи, боясь вступить въ бой съ такимъ грознымъ врагомъ. На четвертый день, воинственный караванъ прибылъ безопасно к!’ стнамъ Тецкуко.
Приближеніе ихъ наполнило радостью сердце Кортеса и его воиновъ, видвшихъ въ этомъ событіи предвстника скораго окончанія войны. Генералъ вышелъ къ нимъ на встрчу, сопровождаемый своими офицерами, вс были въ богатыхъ одеждахъ. Охранное войско занимало на поход пространство въ дв лиги, и шло такъ медленно, что послдніе ряды вошли въ городъ спустя шесть часовъ посл его прибытій къ воротамъ. Въ одеждахъ тласкаланскихъ вождей господствовала обычная пышность, и воинство вообще, состоявшее изъ цвта тласкаланской молодежи, представляло великолпнйшее зрлище. При дикихъ звукахъ своей національной музыки, они вступили въ улицы столицы, оглашая воздухъ криками ‘Кастилія и Тласкала, да здравствуетъ нашъ государь и императоръ!’
‘Чудное было предпріятіе’, восклицаетъ въ своихъ письмахъ завоеватель, ‘предпріятіе такого рода, о какомъ немногіе слыхали, и какое врядъ-ли кто видалъ: перенесены на плечахъ людей тринадцать военнымъ судовъ на разстояніи почти двадцати лигъ, перенесены черезъ горы!’ Подвигъ въ-самомъ-дл былъ исполинскій, такихъ примровъ встрчается немного въ исторіи древнихъ или новыхъ временъ. Для замышленія и удачнаго выполненія такого дла нужны были именно геній и неустрашимый духъ Кортеса. Предвидлъ ли онъ, когда, приказавъ истребить флотъ, на которомъ прибылъ къ берегамъ этой страны — съ свойственною ему предусмотрительностію, веллъ сберечь желзныя скрпы и такелажъ, предвидлъ ли онъ, на какую важную цль они были предназначены, и что отъ ихъ сохраненія, можно сказать, зависло успшное окончаніе его великаго предпріятія.
Онъ привтствовалъ своихъ индійскихъ союзниковъ съ сердечною ласковостію, изъявляя свою признательность за ихъ услуги тми почестями и тмъ вниманіемъ, которыми онъ умлъ наиболе польстить ихъ честолюбивому духу. ‘Мы пришли’, восклицали смлые воины, ‘чтобъ сражаться подъ твоими знаменами, чтобъ погубить нашего общаго врага, или умереть съ тобою вмст’, и, съ свойственною имъ нетерпливостію, требовали, чтобъ онъ повелъ ихъ тотчасъ же противъ непріятеля. ‘Потерпите’, отвчалъ по-просту генералъ, ‘отдохните напередъ, а тамъ будетъ работа рукамъ вашимъ.’

II.

Кортесъ рекогносцируетъ столицу.— Занятіе Такубы.— Стычки съ непріятелемъ.— Экспедиція Сандоваля.— Прибытіе подкрпленій.
1521.

Спустя три или четыре дня, испанскій генералъ доставилъ Тласкаланцамъ давно желанный случай излить пылъ своей ненависти къ врагу. Онъ уже нсколько времени замышлялъ предпринять экспедицію для рекогносцировки столицы и ея окрестностей, намреваясь, мимоходомъ, наказать нкоторыя мста, пославшія къ нему оскорбительные вызовы на бой, и вообще отличавшіяся дятельностію своихъ враждебныхъ поступковъ. Не довряя Тецкукамъ, подозрваемымъ имъ въ сношеніяхъ съ Непріятелемъ, онъ открылся въ своемъ намреніи немногимъ только изъ главныхъ своихъ офицеровъ.
Онъ оставилъ Тецкуко въ началъ весны, имя подъ своимъ начальствомъ триста пятьдесятъ Испанцевъ, и соединенныя силы союзниковъ. Онъ взялъ съ собою Альварадо и Олида, поручивъ начальство надъ гарнизономъ Сандовалю. Кортесу была извстна неспособность первыхъ двухъ офицеровъ къ исполненію столь щекотливой обязанности, по происшествіямъ, случившимся во время краткаго, по бдственнаго его правленія въ Мехик.
Но вс его предосторожности были недостаточны для того, чтобъ скрыть свои намренія отъ неусыпнаго врага, бдительно надзиравшаго за всми его движеніями, предугадывавшаго, казалось, его самыя сокровенныя мысли и готоваго препятствовать ихъ исполненію. Немного лигъ отойдя отъ столицы, дорога его была пресчена значительнымъ отрядомъ Мехиканцевъ, расположенныхъ въ боевомъ порядк. Произошла жестокая схватка, кончившаяся тмъ, что непріятель былъ прогнанъ съ поля, оставивъ христіанамъ свободную дорогу. Они направили свой путь кругомъ, на сверъ, и первое мсто, на которое они напали, былъ Халтоканъ, городъ, расположенный на островъ, у сверной оконечности озера того же имени, извстнаго теперь подъ названіемъ Сан-Кристоваль. Городъ былъ совершенно окруженъ водою и сообщался съ материкомъ посредствомъ плотинъ, точно такъ же, какъ и мехиканская столица. Кортесъ, хавшій впереди своей конницы вдоль плотины, былъ наконецъ остановленъ широкимъ отверстіемъ, чрезъ которое воды текли съ такою яростію, что не было возможности ни конниц, ни пхот переправиться на другую сторону. Поверхность озера была покрыта челноками, наполненными ацтекскими воинами, которые, предвидя движеніе Испанцевъ, прибыли на помощь къ городу. Они теперь стали пускать въ осаждавшихъ тучи камней и стрлъ, сами же находились въ довольно безопасномъ положеніи, бывъ защищены отъ стрльбы непріятеля легкими щитами, которыми, для этой цли, вооружили свои челноки.
Градъ стрлъ и камней мехиканскихъ наносилъ немалый вредъ Испанцамъ и ихъ союзникамъ: тснясь на узкой плотин, не имя возможности идти впередъ, они стали приходить въ безпорядокъ, въ то время, когда Кортесъ отдалъ приказаніе начать отступленіе. Вслдъ за этимъ, посыпались на нихъ новыя бури метательныхъ орудій, сопровождаемыя бранными выраженіями и яростными криками презрнія. Боевой крикъ Ацтека, какъ сознается самъ завоеватель, былъ страшный звукъ для слуха Испанцевъ. При этихъ обстоятельствахъ, генералъ, къ-счастію, узналъ отъ дезертира, перебжавшаго къ нему отъ непріятеля, о существованіи мелкаго мста, гд войска его могутъ переправиться черезъ озеро и проникнуть въ городъ. Онъ немедленно отрядилъ для этой службы большую часть пхоты, а самъ, съ остальными и съ конницею остался у входа, для прикрытія нападенія и для того, чтобъ препятствовать непріятелю безпокоить арьергардъ.
Подъ руководствомъ индійскаго проводника, воины безъ большаго затрудненія переправились вбродъ чрезъ озеро, въ нкоторыхъ мстахъ, однакожь, вода доходила имъ выше пояса. На пути они были обезпокоены метательными орудіями, пускаемыми въ нихъ непріятелемъ, но, достигнувъ берега, они съ лихвою отплатили ему за понесенныя потери, предавъ мечу всхъ, которые оказывали малйшее сопротивленіе. Большая часть непріятеля, а съ нимъ и граждане, искали спасенія на челнокамъ. Городъ былъ преданъ грабежу. Войска нашли въ немъ множество женщинъ, покинутыхъ жителями на произволъ побдителей, которые, забравъ значительное количество бумажныхъ матерій, золота и състныхъ припасовъ, подожгли опуствшій городъ и возвратились съ торжествомъ къ своимъ товарищамъ.
Продолжая свой околичный путь, Кортесъ послдовательно останавливался предъ тремя другими городами, жители которыхъ покинули ихъ въ ожиданіи его прибытія. Главное изъ этихъ трехъ мстъ, Ацкапозалько, было нкогда столицею независимаго государства. Въ немъ теперь находился главный невольничій рынокъ Ацтековъ, куда они приводили своихъ несчастныхъ плнныхъ для продажи. Здсь также имли свое пребываніе ювелиры, и отсюда Испанцы получили мастеровъ золотыхъ длъ, расплавившихъ богатыя сокровища, полученныя отъ Монтезумы. Но они нашли самое незначительное количество драгоцнныхъ металловъ, потому-что жители позаботились заране о безопасности своего имущества, и унесли не только золото и серебро, но и все прочее, имвшее хотя малйшую цнность. Испанцы, однакожь, пощадили строенія въ уваженіе того, что не встртили сопротивленія.
Войска, во все время этого похода, ночевали подъ открытымъ небомъ, соблюдая самый неусыпный караулъ, ибо весь край былъ подъ оружіемъ, на вершин каждой возвышенности горли сигнальные огни, а въ отдаленіи, по временамъ, показывались темныя массы непріятельскихъ отрядовъ. Испанцы проходили теперь по самому богатому краю Анагуака. Горы и долины пестрли селами и городами, окрестности которыхъ, искусно воздланныя и процвтавшія богатою растительностію, свидтельствовали о многочисленности и трудолюбіи жителей. Въ самомъ центр этого блестящаго круга, стояла индійская метрополія, увнчанная великолпными пирамидами и храмами, отвлекавшими взоръ воина отъ всхъ другихъ предметовъ въ пути его вокругъ береговъ озера. Ему былъ памятенъ каждый вершокъ земли, по которой шло войско, памятенъ, какъ зрлища дтства, по памятенъ не мирными воспоминаніями, а событіями, написанными на его сердц кровавыми буквами. Справа возвышалась гора Монтезумы, увнчанная храмомъ, подъ кровъ котораго собрались жалкіе остатки войска въ день, послдовавшій за бгствомъ изъ столицы. Передъ ними лежалъ городъ Такуба, по мрачнымъ улицамъ котораго бжали они въ страх и отчаяніи, а отъ него на востокъ простиралась печальная плотина.
Генералъ намревался идти прямо на Такубу и основать свои квартиры въ этомъ древнемъ город. Подъ стнами онъ нашелъ значительное непріятельское войско, расположенное лагеремъ и готовое оспоривать у него дорогу. Не дожидаясь нападенія, онъ во всю скачь бросился на нихъ съ своею конницею. Пищальники и стрльцы открыли жестокую стрльбу по непріятельскимъ флангамъ, а пхота, вооруженная мечами и копьями съ мдными остріями и поддержанная индійскими батальйонами, повторила натискъ конницы съ такою быстротою, что непріятель вскор обратился въ бгство. Испанцы обыкновенно открывали сраженіе нападеніемъ конницы. Но если бы искусство Ацтековъ соотвтствовало ихъ мужеству, они могли *бы, если не всегда, то, по-крайней-мр, часто, дйствуя своими длинными копьями, выиграть сраженіе, ибо этимъ самымъ страшнымъ оружіемъ швейцарскіе горцы, за нсколько лтъ только до этого періода нашего разсказа, разбили и совершенно опрокинули знаменитую ordonnance КарлаСмлаго, считавшуюся въ то время первою конницею въ свт. Но Индійцы не знали всей дйствительности противъ этихъ копій кавалеріи. Да къ-тому же, самое явленіе боеваго копя съ его всадникомъ производило на ихъ воображеніе какое-то страшное, таинственное впечатлніе, содйствовавшее ихъ урону столько же, можетъ-быть, сколько дйствительная сила самой конницы. Не встртивъ дальнйшаго сопротивленія, Кортесъ повелъ свои войска въ предмстія Такубы, древняго Тлаконана, гд и расположился на ночь.
На слдующій день, утромъ, онъ нашелъ неутомимыхъ Ацтековъ опять подъ оружіемъ и ожидавшихъ его на открытомъ пол передъ городомъ. Онъ выступилъ противъ нихъ: завязался жаркій бой, и Испанцы, посл короткаго, но упорнаго сраженія, одержали верхъ надъ врагомъ и разбили его совершенно. Онъ бжалъ къ городу, но былъ прогнанъ чрезъ улицы разъяреннымъ побдителемъ, и принужденъ, вмст съ жителями, очистить мсто. Тогда начался грабежъ, и индійскіе союзники, не довольствуясь тмъ, что захватили себ все, что только можно было вынести изъ домовъ, подожгли ихъ, и въ короткое время четверть города — гд находились бднйшія жилища, построенныя, вроятно, изъ легкихъ, удобосгараемыхъ веществъ, сдлалась добычею пламени. Кортесъ и его воины употребили вс старанія для прекращенія пожара, но Тласкаланцы были свирпое племя, съ которымъ во всякое время сладить было трудно, а когда ихъ страсти были въ разгар, тогда никто, даже генералъ самъ, не былъ въ состояніи удержать ихъ въ предлахъ. Они были страшные союзники, и, по недостатку дисциплины между ними, столько же страшны иногда для пріятелей, сколько для самаго врага.
Кортесъ предполагалъ оставаться на своихъ теперешнихъ квартирахъ еще нсколько дней, и избралъ на это время своимъ пребываніемъ древній дворецъ тлакопанскихъ правителей. Этотъ дворецъ, подобно большей части царскихъ резиденцій въ этомъ краю, состоялъ изъ длиннаго ряда низенькихъ зданій, представлявшихъ удобное помщеніе для войска. Во все время бытности его здсь, дня но проходило безъ того, чтобъ армія не сражалась съ непріятелемъ по-крайней-мр одинъ разъ. Эти сшибки почти всегда оканчивались въ пользу Испанцевъ, хотя не всегда безъ потери со стороны ихъ и союзниковъ. Одна схватка чуть-было не имла пагубныхъ послдствій для нихъ.
Увлекшись погонею, испанскій генералъ, въ забывчивости, вышелъ съ находившимся при немъ отрядомъ на плотину, — ту самую, на которой никогда едва не погибла вся его армія. Онъ преслдовалъ бгущаго врага по ту сторону ближайшаго моста, нын исправленнаго посл бдственнаго дла въ печальную ночь. Достигнувъ этого мста, Ацтеки, обратившись внезапно назадъ, кинулись на него съ быстротою молніи, и въ то же время онъ замтилъ позади ихъ сильное подкрпленіе, только-что выступившее на поле, и готовое поддержать своихъ соотечественниковъ. Вдругъ, какъ-бы по дйствію волшебства, воды озера покрылись стаями челноковъ, прежде незамченныхъ Испанцами въ ярости погони за врагомъ. На нихъ теперь посыпался градъ камней и стрлъ, какъ съ плотинъ, такъ и съ озера, но они остались непоколебимы посреди бури, и Кортесъ, замтивъ свою ошибку, когда уже было поздно, далъ приказаніе начать отступленіе. Войска его стали отступать медленно и съ удивительнымъ хладнокровіемъ, представляя непріятелю твердый, стройный фронтъ. Мехиканцы приступили къ аттак съ обыкновенными своими восклицаніями, оглашая берега боевыми криками, и нанося Испанцамъ удары длинными копьями и шестами, къ которымъ привязаны были мечи, отнятые у христіанъ. Знаменосецъ Кортеса, офицеръ, но имени Воланте, изверженный на земь однимъ изъ этихъ орудій, и упавъ въ озеро, былъ вытащенъ Мехиканцами на челнокъ. Онъ былъ человкъ необыкновенно крпкаго сложенія, и когда непріятель увлекалъ его, онъ усплъ вырваться изъ рукъ, и, схвативъ знамя одною рукою, выскочилъ однимъ отчаяннымъ прыжкомъ изъ челнока назадъ на плотину. Наконецъ, посл упорнаго боя, въ которомъ многіе Испанцы были ранены, а изъ союзниковъ многіе убиты, войска успли добраться до материка, гд Кортесъ съ сердцемъ, исполненнымъ признательности за спасеніе отъ такой угрожавшей опасности, преклонилъ колно и благодарилъ Всевышнаго теплой молитвою. Это событіе послужило ему полезнымъ урокомъ, хотя, кажется, посл ицталапанскаго дла, ему бы слдовало уже знать кое-что о хитрой тактик непріятели.
Одною изъ главныхъ цлей Кортеса, при начал этой экспедиціи, было свиданіе, если возможно, съ ацтекскимъ императоромъ, или съ кмъ-нибудь изъ большихъ особъ, состоявшихъ при его двор, съ намреніемъ испытать, нельзя ли найдти какое-нибудь средство для окончанія Дла миролюбиво, не прибгая къ враждебнымъ дйствіямъ. Однажды ему представился случай для такого рода переговора, когда войска его встртились лицомъ-къ-лицу съ непріятелемъ, но не могли вступить въ бой, потому-что между ними находился сломанный мостъ. Кортесъ, выхавъ впередъ своего отряда, знаками изъявилъ свои дружественныя намренія и свое желаніе вступить въ переговоры съ Ацтеками. Они уважили его сигналъ. Помощію своего переводчика, онъ просилъ, если между ними находится какой-нибудь значительный вождь, то пусть выступитъ впередъ для переговора съ нимъ. Мехиканцы отвчали съ усмшкою, что они вс были вождями, и что, если онъ хочетъ сообщить имъ что-нибудь, то пусть говоритъ открыто. Такъ-какъ генералъ не отвчалъ имъ на это, то они спросили его, почему онъ не посщаетъ боле столицы, прибавивъ язвительно, ‘не отъ-того ли, что, быть-можетъ, Maлинчинъ не надется найдти тамъ теперь другаго Монтезумы, столь же преданнаго его вол, какъ первый’. Нкоторые привтствовали Тласкаланцевъ именемъ женщинъ, которыя, говорили они, никогда не осмлились бы приблизиться къ столиц, еслибъ не защита блыхъ.
Ненависть этихъ двухъ народовъ но ограничивалась такими безвредными, хотя горькими, шутками, но выказывалась ежедневно вызовами, которыми главные вожди приглашали другъ друга на смертный бой. Вслдъ за этимъ происходили поединки, а иногда и сраженія, въ которыхъ на каждой сторон дрались по нскольку человкъ, ради славы ихъ отечества. Для воиновъ отводилось поле по особымъ правиламъ, и въ этихъ битвахъ, оканчивавшихся смертію иногда части, а иногда и всхъ соперниковъ, они показывали мужество — достойное двухъ смлйшихъ племенъ Апагуака-и искусство владть оружіемъ, возбуждавшее удивленіе Испанцевъ.
Кортесъ теперь находился въ Такуб уже шесть дней. Ему не для чего было оставаться доле, потому-что главная цль его экспедиціи была достигнута. Онъ усплъ покорить многія изъ тхъ мстъ, которыя особенно отличались дятельностію своей вражды, и возстановить славу кастильскаго оружія, помраченную прежними неудачами въ этой части долины. Онъ ознакомился также съ состояніемъ столицы, которая оказалась въ лучшемъ оборонительномъ положеніи, чмъ онъ предполагалъ. Вс опустошснія предшествовавшаго года, казалось, были исправлены, и даже его опытному взору трудно было открыть слды, оставленные сокрушительною рукою воины. Ацтекскія войска носились по долин цлыми роями, казались хорошо вооруженными, и оказывали непобдимое мужество, какъ-будто они были готовы сопротивляться до послдней крайности. Правда, они были побждаемы при каждой встрчъ. Въ открытомъ пол, они не могли состязаться съ Испанцами, конницу которыхъ они не могли настичь, и которыхъ огнестрльное оружіе легко пробивало насквозь бумажные доспхи, составлявшіе защиту индійскаго воина. Но въ длинныхъ улицахъ и узкихъ переулкахъ столицы, гд каждое жилое строеніе было крпостію, Испанцы, какъ уже доказано было на опыт, лишались много своего превосходства. Генералъ видлъ, что съ мехиканскимъ императоромъ, надявшимся на силу своихъ приготовленій, нельзя будетъ заключить никакихъ мирныхъ условій. Онъ видлъ также, что съ его собственной стороны нужны самыя тщательныя приготовленія — однимъ словомъ, что онъ долженъ привести въ движеніе вс свои средства прежде, чмъ отважится напасть на льва въ самой его берлог.
Испанцы возвратились тмъ же путемъ, по которому пришли. Жители, принявшіе ихъ отступленіе за бгство, льнули къ арьергарду, величаясь, хвастая и привтствуя войска тучами стрлъ, нанесшихъ нсколько вреда имъ. Чтобъ освободиться отъ этой непріятности, Кортесъ прибгнулъ къ хитрости. Раздливъ конницу на два или три небольшихъ отряда, онъ веллъ имъ скрыться въ густомъ кустарник, росшемъ по обоимъ краямъ дороги. Остальная часть арміи продолжала свой путь. Мехиканцы шли вслдъ, не подозрвая засады, когда конница, внезапно выскочивъ изъ своего тайника, привела непріетельскіе Фланги въ смятеніе, а пхота, вдругъ обратившись назадъ, начала быстрое нападеніе, довершившее ихъ уронъ. Мехиканцы, пораженные ужасомъ, бжали, не оказавъ ни малйшаго сопротивленія, чрезъ широкое, ровное поле$ конница, между-тмъ, наскакивая на бгущихъ, пронзала ихъ копьями, и гналась за ними на пространств нсколькихъ верстъ. Посл этого, непріятель не безпокоилъ боле войска.
Прибывъ въ Тецкуко, они встртили самый радостный пріемъ отъ товарищей, не получившихъ свдній о нихъ въ-теченіи цлыхъ двухъ недль, протекшихъ посл ихъ отправленія. Тласкаланцы, немедленно по возвращеніи своемъ, просили у генерала отпуска для того, чтобъ доставить на родину богатую добычу, собранную во время похода. На эту просьбу, какъ ни была она не по-нутру ему, онъ не могъ не согласиться.
Не прошло боле трехъ дней посл прибытія войскъ на квартиры, какъ изъ Чалко явилось посольство, просившее вторично Испанцевъ о защит противъ Мехиканцевъ, угрожавшихъ имъ нападеніемъ изъ многихъ окрестныхъ мстъ. Но воины были до того изнурены безпрестанною бдительностію, трудными походами, сраженіями и ранами, что Кортесъ желалъ дать имъ отдыхъ прежде, чмъ предприметъ новую экспедицію. Въ отвтъ на требованіе Чалкановъ, онъ отправилъ свои письма къ дружественнымъ городамъ, повелвая имъ идти на помощь къ своему союзнику. Нельзя полагать, чтобъ они поняли смыслъ его депешей. Но бумага, исписанная таинственными для нихъ знаками, служила имъ доказательствомъ законности порученія того, который былъ съ нею посланъ.
Хотя эти приказанія генерала были исполняемы съ неукоризненною точностію, однако Чалканы, находясь въ весьма-опасномъ положеніи, опять обратились къ нему съ просьбою, чтобъ Испанцы сами пришли къ нимъ на помощь. Кортесъ боле не сталъ колебаться, потому-что ему была извстна вся важность этого города, не только въ-отношеніи къ той польз, которую онъ ожидалъ отъ его содйствія, но и въ-отношеніи къ самому положенію его, на одной изъ большихъ дорогъ, ведшихъ въ Тласкалу и въ Вера-Крусъ, сообщеніе съ которыми не терпло ни малйшаго прекращенія. Безъ дальнйшей потери времени, слдовательно, онъ отправилъ для защиты этого города отрядъ, состоявшій изъ трехъ-сотъ человкъ испанской пхоты и двадцати всадниковъ, подъ начальствомъ Сандоваля.
Этотъ дятельный офицеръ вскор явился предъ Чалко, и, подкрпленный войсками какъ этого, такъ и союзныхъ городовъ, направилъ свои первыя дйствія противъ Гауктепека, довольно-значительнаго мста, расположеннаго въ разстояніи двухъ лигъ или боле къ югу отъ Чалко между горами. Въ немъ находился сильный мехиканскій гарнизонъ, выжидавшій благопріятнаго случая, чтобъ сдлать нападеніе на Чалко. Испанцы нашли непріятеля выстроившагося въ боевомъ порядк на нкоторомъ разстояніи отъ города и готоваго принять ихъ. Мсто было неровное и заросшее мелкимъ кустарникомъ, словомъ, самое неудобное для движеній конницы, которая вскор пришла въ безпорядокъ, и Сандоваль, видя, что она мшаетъ его собственнымъ движеніямъ, веллъ ей отступить. На ея мсто онъ поставилъ своихъ пищальниковъ и стрльцовъ, открывшихъ тотчасъ жестокую стрльбу въ густыя колонны Индійцевъ. Остальная пхота, съ мечомъ и копьемъ, напала на Фланги непріятеля, который, смущенный быстротою натиска и потерпвъ значительную потерю, отступилъ въ безпорядк, оставивъ поле сраженія за Испанцами.
Побдители расположились провести тутъ ночь подъ открытымъ небомъ. Но, въ то время, какъ они были заняты приготовленіемъ своего ужина, вдругъ слухъ ихъ былъ пораженъ крикомъ: ‘къ оружію, къ оружію! Врагъ идетъ!’ Всадникъ въ одинъ мигъ вскочилъ въ сдло, пхотинецъ схватился за пищаль или за добрый толедскій мечъ, и битва возобновилась съ яростію, превышавшею прежнюю. Мехиканцы получили подкрпленіе изъ города. Но вторая попытка ихъ не была удачне первой, и побдоносные Испанцы, прогнавъ, врага, вступили въ городъ, уже покинутый жителями, и овладли имъ.
Сандоваль основалъ свои квартиры въ жилищ чалканскаго правителя, окруженномъ садами, которые но великолпію соперничали съ ицтапалапанскими, а по величин далеко ихъ превосходили. Говорятъ, будто-бы они имли боле двухъ лигъ въ окружности, и содержали въ себ бесдки и многочисленные пруды, наполненные рыбою различныхъ родовъ, и они были украшены деревьями, кустами и растеніями, какъ туземными, такъ и иностранными, избранными, нкоторые за ихъ красоту и благовоніе, другіе за ихъ врачебныя свойства. Они находились въ прекрасномъ порядк, и во всемъ заведеніи была замтна высокая степень вкуса и знанія по части садоводства, которую трудно было-бы въ то время найдти въ боле образованныхъ обществахъ европейскихъ. Таково свидтельство не однихъ только грубыхъ завоевателей, но и людей ученыхъ, постившихъ эти прекрасныя хранилища во время ихъ блеска.
Сандоваль остановился на два дня въ этомъ пріятномъ мст, для подкрпленія своего войска, и оттуда отправился противъ Якапичтлы, расположенной на разстояніи около шести миль къ востоку. Это былъ городъ, или лучше сказать крпость, на скалистой возвышенности, почти неприступной по крутости своей. Въ крпости сидлъ мехиканскій гарнизонъ, и когда осаждающіе стали взлзать на высоты, то непріятель пустилъ въ нихъ огромные обломки скалъ, которые, скатываясь съ громомъ внизъ по сторонамъ пропасти, распространяли на пути своемъ гибель и опустошеніе. Индійскіе союзники въ ужас отступили отъ дальнйшихъ покушеній. Но Сандоваль, негодуя, что Испанцы могли считать какой нибудь подвигъ невозможнымъ, приказалъ всадникамъ слзть съ коней, и объявивъ, что ‘возьметъ мсто штурмомъ, или погибнетъ подъ его стнами’, повелъ свое войско впередъ при крик ‘Сант-Іаго’. Съ возобновленнымъ мужествомъ, они теперь бросились вслдъ за своимъ неустрашимымъ вождемъ, подъ градомъ стрлъ, смшанныхъ съ огромными массами камня, которыя, разбиваясь на осколки, низвергали осаждающихъ на-земь, и производили страшное опустошеніе въ ихъ рядахъ. Сандоваль, получцвшій рану наканун, былъ жестоко оконтуженъ въ голову, а многіе изъ храбрыхъ его товарищей легли у самыхъ ногъ его. Испанцы, однакожь, не отставали и лзли вверхъ, удерживаясь за кустарникъ или за выдавшіяся скалы, казалось, будто они подавались впередъ силою воли столько же, сколько крпостію тла своего.
Посл неимоврныхъ усилій, они достигли вершины, и очутились лицомъ-къ-лицу съ изумленнымъ врагомъ. На одинъ мигъ они остановились, чтобъ перевести духъ, потомъ яростно кинулись на гарнизонъ. Борьба была непродолжительна, но отчаянна. Большая часть Ацтековъ была предана мечу, нкоторые были брошены стремглавъ чрезъ зубчатыя стны, а другіе, спустившись внизъ по пропасти, были убиты на берегахъ небольшаго ручья, омывавшаго ея подошву. Воды этой струи были до того пресыщены кровію, что побдители цлый часъ ждали, пока можно было утолить ими свою жажду.
Достигнувъ теперь цли своей экспедиціи покореніемъ крпостей, причинившихъ столь много безпокойства Чалкаламъ, Сандоваль возвратился съ торжествомъ въ Тецкуко. Между-тмъ, ацтекскій императоръ, котораго неусыпный взоръ наблюдалъ за всмъ происходившимъ, узнавъ объ отсутствіи такого множества воиновъ изъ Чалко, сталъ думать о томъ, какъ бы снова овладть этимъ городомъ. Для этой цли, онъ отправилъ чрезъ озеро флотилію съ многочисленнымъ войскомъ, подъ начальствомъ нкоторыхъ изъ храбрйшихъ вождей. Къ-счастію, отлучившіеся Чалканы достигли города до прибытія непріятеля, однакожь, хотя ихъ поддерживали индійскіе союзники, многочисленность вражьихъ силъ до того ихъ устрашила, что они опять послали къ Испанцамъ, прося помощи отъ нихъ.
Посланные прибыли въ одно время съ Сандовалемъ и его арміею. Кортесъ пришелъ въ недоумніе отъ этихъ противорчій. Подозрвая своего, офицера въ оплошности, и недовольный тмъ, что онъ возвратился не совершенно окончивъ дло, генералъ отправилъ его немедленно назадъ съ тми войсками, которыя были еще въ довольно-добромъ состояніи. Сандоваль былъ жестоко оскорбленъ этимъ распоряженіемъ, но не сталъ себя оправдывать, и, молча повинуясь приказанію своего начальника, повелъ свой отрядъ быстро назадъ на индійскій городъ.
До его прибытія туда, произошло между Мехиканцами и союзниками сраженіе, въ которомъ послдніе, ободренные своими послдними удачами, одержали ршительную побду. Они взяли въ плнъ множество благородныхъ Ацтековъ, и сдали ихъ на руки Сандовалю, для отправленія въ Тецкуко. По прибытіи туда, испанскій офицеръ, уязвленный недостойнымъ поступкомъ своего начальника, отправился на свои квартиры не явившись къ нему.
Во время его отсутствія, Кортесъ, по тщательномъ изслдованіи дла, убдился въ опрометчивости своего поведенія, и въ несправедливости, которой подвергнулъ своего подчиненнаго. Во всей арміи не было другаго человка, достоинства котораго цнилъ бы онъ такъ высоко, и ни къ одному онъ не чувствовалъ такой сильной личной привязанности. По возвращеніи Сандоваля, слдовательно, Кортесъ немедленно послалъ просить его къ себ, и тамъ, съ откровенностію воина, объявивъ ему вс обстоятельства, совершенно успокоилъ раздраженный духъ благороднаго офицера,— дло, впрочемъ, не слишкомъ затруднительное, ибо послдній былъ слишкомъ великодушнаго характера, и питалъ слишкомъ ревностную преданность къ своему начальнику и къ предпріятію, въ которомъ оба равно участвовали, слдовательно, мелочное чувство — памятозлобіе, не могло долго существовать въ его сердц.
Во время этихъ происшествій, работы на канал приближались быстро къ своему окончанію, и чрезъ дв недли бригантины должны были изготовиться. Между-тмъ, требовался неутомимый надзоръ для того, чтобъ он не были истреблены непріятелемъ, сдлавшимъ уже три неудачныя покушенія сжечь ихъ на стапеляхъ. Т предосторожности, которыя Кортесъ счелъ за нужное принять противъ самихъ Тецкукцевъ, не мало увеличивали его затрудненія.
Около этого времени, къ нему отъ различныхъ индійскихъ областей, изъ которыхъ нкоторыя были расположены на отдаленныхъ берегахъ Мехиканскаго-Залива, прибыли посольства, съ предложеніями вступить въ подданство испанской короны, и съ требованіями покровительства. Этимъ онъ отчасти былъ обязанъ доброжелательству къ нему Ихтлильхочитля, занявшаго теперь тецкукскій престолъ, въ слдствіе смерти своего брата. Важность его ныншняго сана значительно увеличила всъ и вліяніе его на страну, и онъ воспользовался этимъ обстоятельствомъ для того, чтобъ подчинить туземцевъ власти Испанцевъ.
Въ это же время, генералъ получилъ радостное извстіе о прибытіи къ вилла-рикскому порту трехъ судовъ, съ двумя стами людей, хорошо вооруженныхъ, и семьюдесятью или восьмьюдесятью лошадьми. Это подкрпленіе подоспло въ самую пору. Неизвстно, откуда оно было послано, весьма-вроятно, изъ Испаньйолы. Кортесъ дйствительно просилъ помощи у этого острова, правительство котораго, имвшее вліяніе на дла колоніи вообще, показывало во многихъ случаяхъ доброжелательство къ нему, считая его, можетъ-быть, при тогдашнихъ обстоятельствахъ способне всякаго другаго для совершенія завоеванія этого края.
Новые его сподвижники не замедлили явиться къ нему въ Тецкуко, сообщеніе котораго съ портомъ было теперь открыто и безопасно. Въ числ ихъ находились многіе знатные дворяне, и, между-прочимъ, Хуліанъ де-Альдерсте, королевскій казначей, прибывшій для надзора за выгодами короны
Съ ними прибылъ также доминиканскій монахъ, привезшій съ собою множество папскихъ буллъ, предлагавшихъ индульгенцію тмъ, которые участвовали въ войн противъ неврныхъ. Воины не замедлили вооружиться защитою церкви, и почтенный отецъ, выручивъ порядочный барышъ съ продажи своихъ индульгенцій, имлъ удовольствіе, по прошествіи нсколькихъ мсяцевъ, отправиться домой съ богатымъ грузомъ индійскаго золота.

III.
Вторая экспедиція для рекогносцировки.— Сраженія на сьерр.— Взятіе Куернаваки.— Битвы при Хочимильк.— Чудесное спасеніе Кортеса.— Онъ вступаетъ въ Такубу.
1521.

Не смотря на пособіе, данное жителямъ Чалко, въ скоромъ времени изъ того города снова прибыли послы въ Тецкуко. Они имло при себ іероглифическую карту, на которой были изображены многія укрпленныя мста, лежавшія по сосдству, гд находились ацтекскіе гарнизоны, угрожавшіе имъ опасностью. Кортесъ теперь ршился взять это дло въ собственное распоряженіе, и очистить окрестный край отъ непріятеля такъ, чтобъ обезпечить, если возможно, Чалко отъ ихъ нападеній. Онъ не ограничилъ себя этою одною цлью, но предполагалъ, до своего возвращенія, обойдти вокругъ большихъ озеръ, и осмотрть страны, лежавшія отъ нихъ къ югу, какъ осмотрлъ прежде западные края. Во время своего похода, онъ намревался направить свое оружіе противъ нкоторыхъ укрпленныхъ мстъ, отъ которыхъ Meхиканцы могли ожидать помощи во время осады. Бригантины не могли быть готовы къ спуску раньше двухъ или трехъ недль, слдовательно, если экспедиція не принесетъ никакой особенной выгоды, то, по-крайней-мрь, она могла быть полезна тмъ, что дастъ занятіе праздному войску, буйный духъ котораго легко можетъ довести его до мятежа при однообразіи лагерной жизни.
Онъ избралъ для этой экспедиціи тридцать всадниковъ и триста человкъ испанской пхоты, съ значительнымъ отрядомъ тласкаланскихъ и тецкукскихъ воиновъ. Остальной гарнизонъ онъ предоставилъ начальству врнаго Сандоваля, поручивъ ему и дружественному правителю столицы надзоръ за постройкою бригантинъ, и защиту ихъ отъ нападеніи Ацтековъ.
Онъ выступилъ въ походъ 5 апрля и прибылъ на слдующій день въ Чалко, гд былъ встрченъ многими союзными вождями. Чрезъ врныхъ своихъ переводчиковъ, доньи Марины и Агвилара, онъ объяснилъ имъ цль ныншней экспедиціи, объявилъ о своемъ измреніи въ скорости блокировать Мехику, и требовалъ, чтобъ они содйствовали ему всми силами, находившимися въ ихъ распоряженіи. Они охотно согласились на все, и вскор убдили его въ искренности своего дружескаго расположенія многочисленностью войскъ, присоединившихся къ нему на пути, превосходившихъ числомъ, говоритъ одинъ изъ его сослуживцевъ, вс прежнія ополченія, когда-либо состоявшія подъ его начальствомъ.
Направивъ путь свой на югъ, войска, оставивъ Чалко, вступили въ ущелья дикой сьерры, которая, своими острыми вершинами, служитъ охранною оградою для прелестной долины, и въ скалистыхъ объятіяхъ своихъ скрываетъ безчисленныя плодоносныя, зеленыя пастбища. Проходя чрезъ ея глубокіе овраги, Испанцы иногда огибали подошву какого-нибудь огромнаго утеса, или скалистой возвышенности, на которыхъ жители построили свои города такимъ же образомъ, какъ длали въ Феодальные вка европейскіе народы, положеніе, хотя и живописное, по доказывающее само-собою, что избраніемъ его руководствуетъ чувство опасности, отсутствіе которой въ нашихъ боле счастливыхъ краяхъ вполн вознаграждаетъ насъ за недостатокъ этой поразительной черты, украшающей горныя страны.
Обитатели этихъ воздушныхъ жилищъ, пользуясь своимъ удобнымъ положеніемъ, стали пускать въ войска, проходившія по узкимъ ущельямъ сьерры, цлыя тучи стрлъ и камней. Хотя эти безпрестанныя непріязненныя дйствія безпокоили до крайности Кортеса, однакожь, онъ продолжалъ свой путь, пока не обогнулъ подошву утеса, на которомъ находился замокъ, занимаемый значительнымъ индійскимъ гарнизономъ, здсь неотвязчивость непріятеля дошла до того, что онъ почувствовалъ необходимость наказать его за дерзость, чтобъ не потерять во мнніи союзниковъ, способныхъ приписать такое долгое терпніе недостатку силы. Остановившись, слдовательно, въ долин, онъ отрядилъ небольшое число легкихъ войскъ для взятія высотъ приступомъ, а самъ остался внизу съ главнымъ корпусомъ арміи для того, чтобъ непріятель не засталъ его врасплохъ.
Нижняя часть этой скалистой возвышенности была до того крута, что воины, карабкаясь какъ могли, руками и колнями, едва-едва перелзли чрезъ нее. Но когда они достигли мста, гд гарнизонъ видлъ вс ихъ движенія, то на нихъ сверху полетли огромныя массы камней, которыя, прыгая вдоль покатости, и раздробившись на части, давили передовыхъ, раздирая ихъ члены страшнымъ образомъ. Они, однако, все продолжали идти впередъ, то пользуясь защитою, представленною имъ ложемъ, вырытымъ зимнимъ потокомъ, то находя себ временное убжище позади какого-нибудь выдававшагося утеса, или отдльно стоявшаго дерева, выросшаго въ щеляхъ по каменистой поверхности горы. Все было тщетно. Лишь только выходили они опять на просторъ, каменная буря снова начинала громить ихъ съ такою яростью, противъ которой стальные шлемы и латы нисколько ихъ не защищали. Вс были боле или мене изранены. Восьмеро легли за-мертво на мст,— потеря жестокая при малочисленности отряда, — и начальникъ его, храбрый Корраль, увидлъ свое знамя разорваннымъ на клочки въ своихъ же рукахъ. Убдившись, наконецъ, въ неисполнимости попытки, по-крайней-мр, безъ значительной потери, Кортесъ приказалъ отступить. Уже было пора, потому-что большой непріятельскій отрядъ шелъ чрезъ долину съ тмъ, чтобъ напасть на него.
Не дождавшись его приближенія, но сомкнувъ ряды пхоты, и пришпоривъ своего коня, онъ смло бросился на него съ конницею. Индійцы не въ силахъ были выдержать яростнаго натиска, смшались, и стали отступать. Отступленіе сдлалось вскор бгствомъ, и разгоряченные всадники пустились на нихъ во всю скачь, давя и топча ихъ подъ копытами коней, и пронзая насквозь пиками, гнались за ними на пространств нсколькихъ миль, и жестоко отмстили имъ за свою давишнюю неудачу. Проворный непріятель усплъ, наконецъ, спастись въ неприступныя ущелья сьерры, куда Испанцы не стали уже боле преслдовать его. Погода была знойная, и люди и лошади терпли ужасно отъ недостатка въ вод. До наступленія вечера, они достигли мста, осненнаго рощею дикихъ тутовыхъ деревьевъ, гд нашли нсколько почти высохшихъ ключей, и ими, хоть немного, утолили свою жажду.
Близь этого мста подымалась другая скалистая вершина сьерры, занятая гарнизономъ, еще сильне того, съ которымъ они сражались въ начал этого дня. Въ небольшомъ разстояніи отъ нея находилась еще выше такая же крпостца, гораздо меньше первой. Въ ней расположился отрядъ воиновъ, они вмст съ находившимися на сосднемъ утес, вскор стали изъявлять свою вражду, пуская внизъ на войска градъ стрлъ и камней. Жаждая отмстить непріятелю за утреннюю неудачу, Кортесъ приказалъ сдлать нападеніе на большую, и, какъ казалось, боле приступную возвышенность. Но войска хотя дважды мужественно ходили на приступъ, были однакожь отражены съ значительною потерею. Скалистыя покатости горы, обтесанныя и сглаженныя искусственнымъ образомъ, представляли осаждавшимъ неимоврныя трудности. Вечеръ наступалъ, и Кортесъ отступилъ къ тутовой рощ, гд расположился ночевать, до-крайности раздосадованный своею двукратною неудачею.
Индійскія войска, занимавшія сосднюю возвышенность, перешли ночью къ своимъ товарищамъ на помощь во время схватки, которая, какъ они предвидли, произойдетъ на другое утро. Лишь-только испанскій генералъ, съ разсвтомъ, узналъ объ этомъ движеніи, онъ, съ обычною своею расторопностію, воспользовался имъ. Онъ послалъ отрядъ мушкетеровъ и стрльцовъ для занятія высоты, покинутой Индійцами, предполагая немедленно по исполненіи этого вести свои войска на приступъ къ другой крпости. Чрезъ короткое время, кастильское знамя разввалось на скалистой вершин, и генералъ тотчасъ повелъ свое войско на приступъ. Гарнизонъ встртилъ ихъ съ мужественною ршимостію, но Испанцы, засвшіе въ крпостцу на сосдней возвышенности, стали производить по немъ такой меткій огонь, что непріятель въ самое короткое время изъявилъ готовность сдаться.
Вступивъ въ крпость, Испанцы увидли, что вдоль вершины сьерры простиралась довольно обширная равнина, занятая не только воинами, но женами и семействами ихъ, со всми пожитками.— Побдители пощадили имущество и самихъ побжденныхъ, что произвело выгодное для Испанцевъ вліяніе на индійскій гарнизонъ, оказавшій такое упорное сопротивленіе утромъ предшествовавшаго дня, потому-что и онъ вскор добровольно покорился Испанцамъ.
Посл двухдневнаго отдыха въ этой уединенной стран, армія продолжала свой путь по юго-западному направленію къ Гуахтеноку, тому самому городу, который сдался Сапдовалю. Здшній кацикъ принялъ ихъ самымъ дружественнымъ образомъ, и угостилъ въ своихъ великолпныхъ садахъ, которые Кортесъ и его офицеры, видвшіе ихъ въ первый разъ, сравнивали съ первыми садами Кастиліи. Идя дале но дикимъ горнымъ ущеліямъ, армія проходила чрезъ Хаугтепекъ и многіе другіе города, жители которыхъ покидали ихъ при появленіи арміи. Такъ какъ они, однакожь, преслдовали Испанцевъ, безпокоя ихъ частыми нападеніями на арьергардъ и на фланги, то послдніе, въ отмщеніе за вредъ, наносимый ими, поджигало опуствшіе города.
Такимъ-образомъ, обозначая пусть свой пожарами и опустошеніемъ, они стали спускаться по крутому склону Кордильерскихъ-Горъ. Дорога пролегала чрезъ край, поверхность котораго, покрытая лавою и металлическими выгарками, свидтельствовала о волканическомъ свойств страны, только мстами, безплодность почвы разнообразилась цвтущими зелеными пятнами, а иногда и обширными пространствами, покрытыми обильною растительностію. Казалось, этими необыкновенными усиліями природа хотла вознаградить за безплодіе, на которое она осудила этотъ край. Въ девятый день посл начатія похода, войска явились предъ сильнымъ городомъ Каугнагуакомъ, въ-по слдствіи названномъ Испанцами Куернавака. Эта древняя столица Тлагуиковъ превосходила вс окрестные города богатствомъ и многочисленностію народонаселенія. Она платила дань Ацтекамъ, которые содержали гарнизонъ въ ея стнахъ. Городъ былъ довольно странно расположенъ на выдающемся пространств земли, окруженномъ глубокими оврагами, за исключеніемъ одной стороны, прилегавшей къ богатой и хорошо обработанной стран. Ибо хотя мсто было возвышено на пять или на шесть тысячь футовъ надъ уровнемъ моря, но было обращено на югъ, а съ Свера защищено хребтомъ, такъ что, по теплот и умренности климата, оно могло равняться со многими гораздо нисшими странами.
За этимъ городомъ, предломъ странствованій къ югу, дальнйшій путь Испанцевъ былъ прегражденъ однимъ изъ тхъ глубокихъ овраговъ, о которыхъ было упомянуто выше, походившихъ на страшныя разслины, нердко встрчающіяся на мехиканскихъ Андахъ — произведенія, вроятно, какого-нибудь ужаснаго переворота, случившагося въ первобытные вка. Скалистые, отвсные бока оврага были лишены всякихъ признаковъ растительности, на нихъ не было замтно даже кактуса, или другихъ крпкихъ растеній, которыми природа въ этихъ плодоносныхъ странахъ такъ прекрасно скрываетъ свое безобразіе. Дно пропасти, однакожь, представляло разительную противоположность этой нагот: оно, въ буквальномъ смысл, заглохло богатою, самородною растительностію, ибо огромныя скалистыя стны, другими словами, бока этихъ овраговъ, защищая ихъ отъ холодныхъ втровъ, дующихъ съ Кордильерскихъ-Горъ, отражаютъ отвсные лучи солнца, и порождаютъ въ этой оград почти удушливый зной, дйствіе котораго на почву производитъ плодовитость, подобную той, которою отличается tierra caliente. Пользуясь этими природными, такъ-сказать, теплицами,— жители городовъ, расположенныхъ на краяхъ этихъ пропастей, могутъ безъ труда получать вс т овощныя растенія, которыми изобилуетъ знойная почва низменныхъ странъ.
По дну оврага пробгала небольшая струя, вытекавшая изъ каменистыхъ ндръ сьерры, содержа воздухъ въ безпрестанно-влажномъ состояніи, она способствовала къ избыточному плодородію долины. Чрезъ этотъ ручей, который въ извстныя времена года становился быстрымъ, глубокимъ потокомъ, были выстроены нсколько по-ниже города, два моста на такомъ мст, гд бока оврага, нсколько отклонившись отъ своего отвснаго направленія, представляли боле удобную переправу. Мосты были оба сломаны въ-ожиданіи приближенія Испанцевъ, которые достигли теперь края пропасти, лежавшей между ними и городомъ. Ширина ея, какъ мы ужо замтили, была незначительна, и армія, стоявшая на ея рубеж, была подвержена стрльб всего гарнизона, за который огонь Испанцевъ не производилъ, между-тмъ, почти никакого дйствія, потому-что осажденные были прикрыты своими укрпленіями.
Наскучивъ своимъ положеніемъ генералъ послалъ внизъ по теченію ручья небольшой отрядъ для отъисканія переправы. Но хотя бока оврага становились мене круты по-мр-того какъ они удалялись отъ истока струй, однакожь, они не могли открыть средства къ переходу чрезъ нее, пока, наконецъ, неожиданно не открылся путь, по которому, вроятно, никто до нихъ не отваживался проходить.
Съ утесовъ, расположенныхъ на противоположныхъ краяхъ оврага, возвышались два огромныя дерева, и, наклонившись другъ къ другу, переплелись втьвями и составили собою родъ моста. Одному изъ Тласкаланцевъ пришло въ голову, что чрезъ этотъ висячій путь можно будетъ, безъ большаго труда, переправиться за противоположный край. Попытка смлаго горца увнчалась полнымъ успхомъ, и вслдъ за нимъ переправились многіе изъ его соотечественниковъ, привыкшихъ на горахъ своей родины къ подвигамъ проворства и отваги. Испанцы послдовали ихъ примру. Не безопасна была попытка для воина, вооруженнаго съ ногъ до головы, пробираться по этому воздушному пути, раскачиваемому на об стороны втромъ, гд голова легко могла вскружиться, и гд малйшее ложное движеніе руки или ноги могло ниспровергнуть его въ пропасть. Трое изъ воиновъ оступились и упали, остальные двадцать или тридцать Испанцевъ, и значительное число Тласкаланцевъ, безопасно достигши другаго края, выстроившись тамъ поспшно, они пошли немедленно къ городу. Непріятель, занятый своею борьбою съ Кастильцами на противоположной сторон оврага, былъ пораженъ изумленіемъ при ихъ появленіи,— едва ли бы, могъ онъ боле удивиться, если бы въ его глазахъ врагъ упалъ съ облаковъ на поле битвы.
Онъ оказалъ однакожь, мужественное сопротивленіе, но къ-счастію Испанцамъ удалось исправить одинъ изъ сломанныхъ мостовъ, такъ что конница и пхота могли переправиться, хотя и медленно, чрезъ рчку. Конница, подъ начальствомъ Олида и Андрея де-Тапіа, тотчасъ поскакала на помощь къ своимъ. Вслдъ за нею подосплъ и Кортесъ, съ остальными батальйонами, и непріятель, разбитый, наконецъ, на всхъ пунктахъ, былъ принужденъ очистить городъ и искать убжища въ горахъ. Зданія въ одной части города были вскор объяты пламенемъ. Городъ былъ преданъ разграбленію, и вполн вознаградилъ побдителей за вс труды и опасности, понесенныя ими, ибо въ немъ держалась одна изъ богатйшихъ ярмарокъ всего края. Устрашенные кацики, возвратившись вскор въ городъ, явились предъ Кортесомъ и, укротивъ его негодованіе тмъ, что сложили, по обыкновенію, всю вину на Мехиканцевъ, просили помилованія. Удовольствовавшись этими знаками покорности, онъ приказалъ прекратить непріязненныя дйствія противъ жителей.
Достигнувъ такимъ образомъ главной цли своей экспедиціи чрезъ горы, испанскій начальникъ направилъ путь свой на Сверъ, намреваясь переправиться чрезъ грозную преграду, отдлявшую его отъ долины. Крутой, трудный всходъ былъ загроможденъ обломками скалъ и отдльными камнями, длавшими его почти непроходимымъ. Скалы и вершины горъ чернли густыми лсами сосенъ и малорослыхъ буковыхъ деревъ, которыя бросали печальную, мрачную тнь на окрестныя мста, сдлавшіяся, въ ныншнее время, любимымъ притономъ разбойничьихъ шаекъ.
Погода была знойная, и войска страдали жестоко отъ жажды, потому-что каменистая почва была почти лишена воды. Многіе воины лишились чувствъ на пути, и нкоторые изъ индійскихъ союзниковъ погибли отъ изнеможенія. Дорога, которою они шли, пролегала, вроятно, чрезъ восточное плечо горы, называемое Крусъ дель-Маркесъ, или Крестъ Маркиза, отъ огромнаго каменнаго креста, воздвигнутаго тамъ для обозначенія границъ владній, дарованныхъ Кортесу короною, какъ маркизу Долины. Вообще, большая часть пути, пройденнаго въ послднее время войсками, пролегала чрезъ богатыя помстья, дарованныя впослдствіи завоевателю.
Съ этихъ высотъ, Испанцы обозрвали зрлище, превосходившее все виднное ими дотол въ Мехиканской-Долин, оно имло, вроятно, боле прелестей въ ихъ глазахъ по сравненію съ тми дикими мстами, по которымъ они недавно еще проходили. Они находились теперь въ наипріятнйшей и наиболе населенной части Долины, ибо города и села группировались одинъ возл другаго на берегахъ прснаго озера. Съ какой точки они ни глядли, прекрасная страна представляла тотъ же видъ естественной красоты, то же тщательное воздлываніе, всюду виднлись цвтущія дачи, а посреди всего красивое озеро, котораго темная, гладкая поверхность казалась зеркаломъ, вдланнымъ самою природою въ огромную порфировую оправу.
Генералъ намревался напасть сперва на Хочимилько, или ‘Поле Цвтовъ’, такъ-называемое отъ многочисленныхъ пловучихъ садовъ, стоявшихъ какъ-будто на якор, на сосднихъ водахъ. Этотъ городъ былъ одинъ изъ могущественнйшихъ и богатйшихъ во всей Долин, онъ же былъ и преданный васаллъ ацтекской короны. Подобно мехиканской столиц, онъ былъ выстроенъ отчасти на водахъ озера, съ которымъ сообщался посредствомъ небольшихъ плотинъ. Городъ состоялъ изъ ломовъ, построенныхъ точно такъ же, какъ и дома всхъ значительныхъ мстъ этого края,— большею частію изъ хижинъ и шалашей, сдланныхъ изъ легкаго бамбука и глины, дома эти были перемшаны съ гордыми теокалли и каменными зданіями, принадлежавшими боле зажиточнымъ гражданамъ.
Подходя къ городу, Испанцы встртили легкіе непріятельскіе отряды, которые, выстрливъ въ нихъ по одному разу, стали быстро отступать по направленію Хочимилька. Кортесъ изъ этого заключилъ, что они собрались тамъ въ великомъ множеств и готовятся оказать упорное сопротивленіе. Онъ и не ошибся.
Перешедши вдоль главной плотины, онъ встртилъ, на дальнйшемъ конц ея значительный отрядъ воиновъ, которые, расположившись по ту сторону моста, разломаннаго ими, готовились оспаривать у него проходъ. Они укрпились за временнымъ палиссадомъ, защищавшимъ ихъ отъ пальбы Испанцевъ. Но глубина была незначительна, и всадники и пхота, бросившись смло въ воду, перебрались, кто вплавь, кто вбродъ, до самыхъ стнъ города, несмотря на жестокую стрльбу непріятеля. Здсь они сцпились съ врагомъ, и, посл жаркаго рукопашнаго боя, прогнали его къ городу, нкоторые изъ Индійцевъ бжали въ чистое поле, куда ихъ преслдовала конница. Пхота горячо погналась за главнымъ отрядомъ, не оказывавшимъ уже больше сопротивленія, а Кортесъ, съ нкоторыми изъ своихъ приближенныхъ, высвободившись изъ тсноты, остался у городскихъ воротъ. Онъ не долго находился тамъ, когда на него напалъ свжій отрядъ Индійцевъ, высыпавшихъ вдругъ изъ сосдней плотины. Генералъ, съ свойственною ему неустрашимостію, кинулся на нихъ, въ надежд остановить ихъ дальнйшее шествіе. Но приближенные, по малочисленности своей, не могли его поддержать, и онъ былъ совершенно подавленъ толпою нападавшихъ. Лошадь его оступилась и упала, и Кортесъ, получившій жестокій ударъ въ голову, прежде, чмъ усплъ подняться на ноги, былъ схваченъ Индійцами и увлеченъ ими съ торжествомъ. Въ этотъ роковый мигъ, одинъ Тласкаланецъ, замтивъ опасность, въ которой находился генералъ, бросился какъ дикій зврь въ средину непріятельской толпы, и пытался вырвать его изъ рукъ ихъ. Двое слугъ генерала также бросились спасать его, и, благодаря усиліямъ ихъ и храбраго Тласкаланца, Кортесъ усплъ встать на ноги и освободиться изъ рукъ непріятеля. Вскочить въ сдло и схватиться за оружіе — было для него дломъ одного мгновенія. Тутъ подоспли другіе изъ его отряда, и прочіе Испанцы, которые погнались-было за бгущими, но услышавъ стукъ оружія, возвратились, и посл отчаяннаго боя вытснили врага изъ города. Бгство его, однакожь, было отрзано конницею, возвращавшеюся съ поля, попавшись, такимъ образомъ, между двумя испанскими колоннами, Индійцы были разбиты на голову и искали своего спасенія въ волнахъ озера.
До-этихъ-поръ, Кортесъ еще не подвергался такой большой опасности. Жизнь его была во власти враговъ, и онъ непремнно сдлался бы ихъ жертвою, еслибъ не желаніе ихъ взять его въ плнъ. Той же самой причинъ можно приписывать частое избавленіе Испанцевъ въ этихъ битвахъ. Говорятъ, будто-бы онъ, на другой день отъискивалъ смлаго Тласкаланца, избавившаго его отъ плна, и, не найдя его нигд, приписалъ свое спасеніе святому Петру. Неудивительно, что въ чудесномъ его избавленіи отъ страшной участи плнника,— участи, которую, вроятно, онъ испыталъ бы въ самомъ жестокомъ вид, — онъ видлъ непосредственную защиту своего добраго генія. Надо имть смлое сердце, чтобъ добровольно подвергать себя такой опасности! Но ей подвергали себя, между тмъ, вс его сподвижники,— а они не имли въ виду той блестящей награды, которая ожидала его.
Періодъ, нами разсматриваемый, принадлежалъ еще къ рыцарскому вку — тому безпокойному, дятельному вку, о которомъ мы, въ наши положительныя, практическія времена, съ трудомъ можемъ составить себ понятіе. Испанецъ, съ его тонкими понятіями о чести, высокимъ романическимъ духомъ, и надменнымъ, пустымъ самохвальствомъ, былъ истиннымъ представителемъ того вка. Европейцы тогда вообще не успли еще привыкнуть проводить жизнь въ литературныхъ трудахъ, или въ торговыхъ занятіяхъ, или въ терпливыхъ и постоянныхъ заботахъ о воздлываніи почвы. Эти мирныя занятія были предоставлены смиренному обитателю монастыря, скромному гражданину, и несчастному, угнетенному рабу. Званіе воина было единственно-достойное благородной крови,— единственною стезею, которую гордое дворянство могло избрать съ честію. Новый свтъ, съ его чудными, таинственными опасностями, представлялъ обширное поприще для предпріимчивости и отваги — и Испанецъ вступилъ въ него со всею восторженностію своего рыцарскаго духа.
На это поле вступали въ свою очередь и другія націи, но он были побуждаемы совершенно-другими чувствами. Франція отправила туда своихъ миссіонеровъ, которые избрали себ жилища посреди язычниковъ и, стараясь ревностно о спасеніи душъ ихъ отъ вчныхъ мукъ ада, нердко стяжали себ мученическій внецъ, — а иногда, казалось, даже искали его. Голландцы также имли здсь свою миссію, основанную, впрочемъ, изъ корыстолюбивыхъ видовъ, и нашли, въ выгодной торговл съ туземцами полное вознагражденіе за вс труды и страданія, переносимые ими. Между-тмъ, наши отцы {Авторъ — Сверо-Американецъ.}, пуритане, съ истиннымъ духомъ Англо-Саксонца, покинувъ свою милую родину за моремъ, поселились въ мрачной пустын, чтобъ въ новомъ отечеств насладиться плодами гражданской и религіозной независимости. Но Испанецъ привезъ съ собою въ новый свтъ истинный духъ странствующаго рыцарства, искавшаго приключеній, не взирая ни на какую опасность. Вооруженный своимъ добрымъ мечомъ и копьемъ, онъ былъ всегда готовъ жертвовать жизнію для вры, и когда онъ кидался на врага, поднявъ древній кастильскій военный крикъ: ‘Сант-Яго’, то воображалъ, что сражается подъ знаменемъ самого воина-апостола, и считалъ себя въ состояніи одною своею рукою побдить сотни неврныхъ! Блескъ рыцарскаго вка догаралъ, и послдніе, умирающіе лучи его еще нсколько времени освщали горизонтъ Испаніи, какъ-будто нехотя покидая любимую ими страну.
Кортесъ съ своимъ войскомъ возвратился еще засвтло въ городъ. Первымъ дломъ генерала было подняться на сосднюю теокалли, и обозрть окрестную страну. Тутъ ему представилось зрлище, которое обезпокоило бы человка съ самымъ твердымъ духомъ. Поверхность соленаго озера была покрыта несметнымъ множествомъ челноковъ, а плотина на разстояніи многихъ миль пестрла индійскими отрядами, шедшими, казалось, прямо къ лагерю христіанъ. И въ-самомъ-дл, лишь-только Гватимозинъ узналъ о прибытіи въ Хочимилько блыхъ, онъ сталъ собирать сильное войско для помощи этому городу. Это войско находилось теперь на пути, а такъ-какъ столица была отъ города на разстояніи не боле четырехъ лигъ, то и надо было ожидать его прибытія до наступленія ночи.
Кортесъ принялъ дятельныя мры для защиты своихъ квартиръ. Вдоль пристани, гд, по его разсчетамъ, Ацтеки должны были сойдти на берегъ, онъ поставилъ отрядъ копейщиковъ. Онъ удвоилъ число часовыхъ, и самъ, съ главными своими офицерами, ходилъ дозоромъ безпрестанно въ-теченіи ночи. Въ добавокъ къ другимъ причинамъ, побудившимъ его къ такой бдительности, оказался недостатокъ въ стрлахъ, и стрльцы были дятельно заняты изготовленіемъ стержней для мдныхъ остріевъ, которыхъ значительный запасъ находился при арміи. Никто въ лагер не смыкалъ очей въ эту ночь.
Она прошла, однакожь, безъ нападенія со стороны непріятеля. Хотя погода стояла не бурная, но небо было чрезвычайно-мрачно. Испанскіе часовые не могли различать предметовъ, но въ небольшомъ разстояніи отъ берега, они слышали за вод шумъ многочисленныхъ веселъ. Между-тмъ, находившіеся на челнокахъ не покушались выходить на берегъ, подозрвая, а, можетъ-быть, и извщенные о приготовленіяхъ, сдланныхъ для ихъ принятія. Къ разсвту, они уже были подъ оружіемъ, и не ожидавъ движенія Испанцевъ, ввалились въ городъ и напали на квартиры христіанъ.
Испанцы, выстроившись на площади, окружавшей одинъ изъ храмовъ, находились въ невыгодномъ положеніи, ибо узкіе переулки и улицы, изъ которыхъ многіе были покрыты гладкимъ, скользкимъ цементомъ, препятствовали правильнымъ движеніямъ конницы. Но Кортесъ поспшно выстроилъ своихъ мушкетеровъ и стрльцовъ, и открылъ такую жестокую стрльбу по непріятельскимъ рядамъ, что они стали колебаться, а наконецъ и отступать. Пхота длинными копьями довершила ударъ, а конница, напавъ на всемъ скаку на Ацтековъ, бжавшихъ изъ города, гналась за ними на пространств нсколькихъ миль.
На нкоторомъ разстояніи, однакожь, Индійцы, встртивъ сильное подкрпленіе, посланное къ нимъ на помощь, и, собравъ свои разсянныя силы, сами напали. Конница, въ свою очередь, опустивъ поводья, пустилась назадъ въ городъ. Отъхавъ недалеко, она увидла главный отрядъ арміи, шедшій къ нимъ на помощь. Подкрпленная такимъ образомъ, она снова начала атаку, и враждебныя ополченія сошлись. Столкновеніе ихъ походило на трескъ землетрясенія. Нкоторое время судьба битвы казалась сомнительною, могучая толпа колебалась то въ ту, то въ другую сторону отъ волненія жестокаго боя, къ небу поднимался страшный шумъ, въ которомъ смшивался свирпый вопль дикаря и боевой крикъ христіанина,— звукъ дотол неслыханный на этихъ уединенныхъ берегахъ. Но наконецъ кастильская храбрость, или, лучше-сказать, кастильское оружіе и дисциплина одержали верхъ. Врагъ сталъ колебаться, и, пятясь шагъ-за-шагомъ назадъ — отступать. Отступленіе сдлалось вскор бгствомъ, и Испанцы, погнавшись за непріятелемъ, прогнали его съ поля съ такимъ страшнымъ кровопролитіемъ, что онъ уже и не покушался боле возобновлять бой.
Городъ остался теперь въ полномъ распоряженіи побдителей. Въ немъ они нашли богатый запасъ индійскихъ матерій, бумаги, золота, перяныхъ издлій и другихъ предметовъ, служившихъ какъ для роскоши, такъ и для домашняго обихода. Словомъ сказать — воинамъ досталась знатная добыча. Между-тмъ, какъ они грабили городъ, небольшой отрядъ непріятеля вышелъ на берегъ изъ челноковъ и, напавъ на нкоторыхъ отсталыхъ воиновъ, нагруженныхъ товарами, взялъ четверыхъ въ плнъ. Этотъ случай произвелъ на войска такое дйствіе, какого не производила на нихъ смерть сорока человкъ на пол битвы. Весьма-рдко Испанецъ попадался живой въ руки Ацтекамъ. Въ настоящемъ случа, врагъ напалъ врасплохъ на несчастныхъ плнныхъ. Они были увлечены въ столицу, и вскор посл принесены въ жертву. Посл этого, жестокій юноша — правитель Ацтековъ повеллъ отрзать имъ руки и ноги, и отправить по городамъ, съ увреніемъ, что подобная же участь постигнетъ всхъ враговъ Мехики!
Отъ плнниковъ, взятыхъ въ этомъ сраженіи, Кортесъ узналъ, что войска, посланныя Гватимозинымъ, составляли только небольшую часть его ополченій, что его политика состояла въ томъ, чтобъ посылать одинъ отрядъ за другимъ, въ той надежд, что Испанцы, хотя-бы они и оставались побдителями въ каждой отдльной битв, истощатся наконецъ, и такимъ-образомъ, погибнутъ такъ-сказать, въ-слдствіе своихъ собственныхъ побдъ.
Воины уже совершенно разграбили городъ, и Кортесъ не захотлъ ждать вторичнаго нападенія непріятеля въ теперешнихъ своихъ квартирахъ. На четвертый день посл прибытія, по-утру, онъ собралъ свои войска на пол, лежавшемъ по-близости города. Многіе изъ нихъ явились на смотръ, согнувшись подъ тяжестію добычи. Генералъ замтилъ это съ явнымъ безпокойствомъ. Имъ предстоялъ, говорилъ онъ, походъ, чрезъ населенный край, котораго жители были вс вооружены для прегражденія имъ дороги. Для большей безопасности, имъ бы не слдовало отягощать себя, а, напротивъ, всячески стараться облегчать свои движенія. Видъ такихъ значительныхъ сокровищъ послужитъ только къ возбужденію въ непріятел, сильнйшей охоты нападать на нихъ, привлечетъ его со всхъ сторонъ, подобно ста голодныхъ коршуновъ, почуявшихъ добычу. Но все его краснорчіе не подйствовало, и войска на-прямикъ объявило ему, что не откажутся отъ плодовъ своихъ побдъ, и съумютъ оружіемъ защитить то, что имъ-же и пріобрли.
Видя въ нихъ такую ршимость, генералъ не захотлъ противиться ихъ желанію. Онъ помстилъ багажъ въ средину, назначивъ нсколькихъ человкъ конницы для надзора за нимъ, остальную конницу распредлилъ по авангарду и аррьергарду, и для укрпленія послдняго поста, какъ наиболе подверженнаго атак, поставилъ своихъ пищальниковъ и стрльцовъ. Окончивъ эти распоряженія, онъ выступилъ въ походъ, но напередъ поджегъ удобосгараемыя строенія города, въ отмщеніе за сопротивленіе, встрченное имъ въ немъ. Свтъ пожара виденъ былъ высоко на неб, и распространялъ свое грозное зарево далеко по водамъ, говоря туземцамъ, обитавшимъ на ихъ берегахъ, что роковые иноземцы, пришествіе которыхъ столь давно было предсказано оракулами, спустились какъ пожирающее пламя на ихъ края.
Отъ времени-до-времени, небольшіе отряды непріятеля показывались издалека, не отваживаясь, впрочемъ, нападать на армію, которая, до полудня, достигла Кохогуакана, большаго города, расположеннаго въ-разстояніи около двухъ лигъ отъ Кочимилька. Не было почти возможности пройдти такое разстояніе по этой населенной части долины, не встртивъ на пути какого-нибудь значительнаго города, бывшаго нкогда, во многихъ случаяхъ, столицею независимаго государства. Жители этихъ городовъ, принадлежа къ разнымъ племенамъ и говоря нарчіями нсколько между собою различными, были изъ одного и того же самаго великаго семейства народовъ, которое переселилось сюда изъ ацтланскаго края, лежащаго далеко къ сверо-западу. Расположившись около береговъ своего горнаго-моря, эти мелкія общества продолжали, даже посл присоединенія ихъ къ ацтекской монархіи, питать другъ къ другу духъ соперничества, породившій въ нихъ соревнованіе, которое — какъ было въ феодальныхъ вкахъ съ городами на берегахъ Средиземнаго-Моря — ускорило развитіе ихъ умственныхъ способностей, и довело Мехиканскую-Долину до степени просвщенія несравненно выше той, которой въ то же время достигли остальныя страны Анагуака.
Городъ, въ который теперь прибыли войска, былъ покинутъ жителями, и Кортесъ въ немъ остановился на двое сутокъ для подкрпленія войска и для поданія врачебныхъ пособій раненнымъ. Онъ воспользовался этимъ временемъ для обозрнія окрестностей, и, взявъ съ собою сильный отрядъ, спустился къ плотин, ведшей отъ Кохогуакана къ большой ицтапалапанской дорог. У пункта Холокъ, гд эти пути перескались, онъ нашелъ сильную ограду или укрпленіе, позади котораго сидло-значительное мехиканское войско. Стрльба непріятеля причинила нсколько вреда Испанцамъ, когда они подошли поближе къ нему. Но христіане, не обративъ вниманія на это безпокойство, пошли храбро впередъ, штурмовали укрпленія, и посл упорной борьбы вытснили врага изъ занимаемой имъ позиціи. Потомъ Кортесъ прошелъ на нкоторое разстояніе по большой ицтапалапанской дорог, по усмотрвъ на противномъ конц ея большой непріятельскій отрядъ, и не желая вступить въ безполезный бой, тмъ-6оле, что воинскіе запасы его были почти истощены, отступилъ и возвратился на свои квартиры.
На слдующій день, армія паправила свой путь къ Такуб, расположенной отъ Кохогуакана на разстояніи нсколькихъ миль. На дорог она испытала много безпокойства отъ небольшихъ отдльныхъ непріятельскихъ отрядовъ которые, раздражась видомъ добычи, уносимой Испанцами, производили безпрестанныя нападенія на Фланги и аррьергардъ. Кортесъ вздумалъ-было, для отомщенія имъ, прибгнуть, какъ и при прежней своей экспедиціи, къ хитрости, часто употребляемой Ацтеками, но на этотъ разъ онъ встртилъ неудачу, ибо, погнавшись слишкомъ-горячо за отступавшимъ врагомъ, онъ попалъ, вмст съ своею конницею, въ засаду, которую они въ свою очередь для него приготовили. Онъ еще не вполн постигъ ихъ хитрую тактику. Всадники на одинъ мигъ очутились въ самой средин толпы коварныхъ враговъ, и были отрзаны отъ остальной арміи. Но, давъ шпоры своимъ сильнымъ конямъ, и напавъ сомкнутою колонною на непріятеля, они успли пробить себ дорогу чрезъ индійскіе ряды, и спаслись вс, за исключеніемъ двухъ, доставшихся въ плнъ непріятелю. Эти два человка были собственные слуги генерала, люди врные и преданные ему, которые находились при немъ съ самаго начала кампаніи. Кортесъ былъ глубоко тронутъ ихъ потерею, тмъ боле, что ихъ ожидала жестокая участь. Когда небольшой отрядъ присоединился къ арміи, ожидавшей его съ немалымъ безпокойствомъ подъ стнами Такубы, воины удивлялись печальному виду начальника, слишкомъ-ясно доказывавшему его душевное волненіе.
Солнце было еще высоко на неб, когда они входили въ древнюю столицу Тепанековъ. Первою заботою Кортеса было подняться на главную теокалли и обозрть окрестности. Ему представилось чудное зрлище: предъ нимъ лежала, на разстояніи лиги съ небольшимъ, столица, съ прекрасными предмстіями. Кортеса сопровождали казначей, Альдерете, и нкоторые другіе офицеры изъ недавно вступившихъ подъ его знамя. Зрлище было для нихъ еще новое, и, глядя на величественный городъ и на широкое озеро, покрытое челноками и судами, изъ которыхъ Нкоторыя были нагружены или товарами, или плодами и овощами, назначенными для рынковъ Теночтитлана, а другіе наполнены воинами, они невольно удивлялись избытку жизни и дятельности, представлявшимся ихъ взору, и объявили, что одна лишь рука провиднія могла провести ихъ соотечественниковъ безопасно чрезъ самое сердце этой могущественной имперіи.
Изо всей любовавшейся толпы, у одного Кортеса лицо было печально, чело наморщилось, и частые вздохи, вырывавшіеся изъ груди его, свидтельствовали о мрачныхъ мысляхъ, которыми онъ занятъ. ‘Успокойся’, сказалъ ему одинъ изъ офицеровъ, подошедши къ своему начальнику, и, желая утшить его по своему въ его недавней потеръ: ‘но принимай этого случая такъ близко къ сердцу, такова судьба войны!’ Отвтъ генерала вполн выразилъ его думу. ‘Ты мн свидтель’ сказалъ онъ, ‘сколько разъ старался я убдить эту столицу покориться добровольно. Сердце мое исполнено горечи при мысли о трудахъ и опасностяхъ, которыя я и мои храбрые сподвижники должны перевести прежде, чмъ овладемъ ею. Но время настало и намъ надо приняться за дло’.
Нтъ ни малйшаго сомннія, что Кортесъ и вс его сподвижники, считали себя крестоносцами, воевавшими за торжество вры, и обязанными, независимо отъ личныхъ побужденій^ содйствовать всми силами къ воздвиженію креста на окровавленныхъ башняхъ языческой метрополіи. Но невозможно, чтобъ, глядя на это прекрасное зрлище, въ немъ не пробудилось мысли о наступавшей бур и соболзнованія о томъ, что распускавшіеся цвты просвщенія, которые всюду представлялись его взору, должны будутъ скоро поблекнуть подъ истребительнымъ дыханіемъ войны. Уныніе и печаль великаго завоевателя объ опустошеніи, которое онъ самъ готовился нанести этой несчастной стран, были поразительнымъ зрлищемъ и произвели, кажется, глубокое впечатлніе на его воиновъ, непривыкшихъ къ такой чувствительности съ его стороны.— Память объ этой горестной минут въ жизни Кортеса дошла до насъ въ одномъ изъ тхъ романсовъ или національныхъ балладъ, которыми кастильскій пвецъ, въ-старину, прославлялъ любимыхъ героевъ своего отечества, и которыя, занимая средину между преданіемъ и лтописью, не уступаютъ по нетлнности своей даже самой лтописи.
Такуба былъ тотъ самый пунктъ, котораго Кортесъ достигъ при первой своей экспедиціи около сверной стороны долины. Онъ теперь, слдовательно, обошелъ совершенно крутомъ большаго озера, обозрлъ вс подступы къ столиц, и собственными глазами осмотрлъ приготовленія, сдланныя врагомъ для своей защиты. Ему не было надобности оставаться долго въ Такуб, гд близость къ Мехик подвергала его нападеніямъ всего воинственнаго народонаселенія столицы.
На другой день рано по-утру, онъ снова выступилъ въ походъ, слдуя по тому-же самому пути, по которому шелъ при первой своей экспедиціи, къ сверу отъ меньшихъ озеръ. Онъ встртилъ меньше безпокойства со стороны непріятеля, чмъ въ предшествовавшіе дни, и этимъ обстоятельствомъ онъ былъ, вроятно, обязанъ чрезвычайно бурному состоянію погоды. Воины, въ одеждахъ, напоенныхъ сыростію, пробирались съ величайшимъ трудомъ по грязнымъ дорогамъ наводненнымъ потоками Одинъ разъ, говоритъ ихъ военный лтописецъ, офицеры не позаботились, ночью, обойдти лагерь дозоромъ и часовые даже не стояли на часахъ, понадявшись на то, что ихъ защититъ ярость бури. Казалось бы, впрочемъ, участь Нарваэса должна была послужить имъ урокомъ, что не должно надяться на стихіи.
Въ Акольман, въ акольгуавскихъ владніяхъ, они были встрчены Сандовалемъ, вмст съ дружественнымъ кацикомъ тецкукскимъ и многими благородными Испанцами, которые недавно прибыли съ острововъ. Они приняли своихъ соотечественниковъ съ сердечною радостію, и сообщили имъ свднія объ окончаніи канала, и о томъ, что бригантины, уже совершенно вооруженныя, были готовы къ спуску на воды озера. Казалось, слдовательно, не было больше никакой причины откладывать начатыя военныя дйствія противъ Мехики.— Получивъ эти пріятныя всти, Кортесъ въ послдній разъ вступилъ, съ своими побдоносными легіонами, въ акольгуанскую столицу, совершивъ путь свой вокругъ долины ровно въ три недли.

IV.
Враги Кортеса.— Спускъ бригантинъ.— Смотръ войскамъ.— Казнь Хикотенкатля.— Походъ арміи.— Начало осады.
1521.

Въ то самое время, когда Кортесъ былъ занятъ рекогносцировкою долины для осады столицы, въ Кастиліи составилась противъ него партія, домогавшаяся уничтоженія его власти и совершеннаго разрушенія всхъ его плановъ завоеванія. Слава блистательныхъ подвиговъ распространилась не только по всмъ островамъ, но и въ Испаніи и многихъ другихъ странахъ Европы, гд непобдимая энергія человка, столь долгое время выдержавшаго, при самыхъ скудныхъ средствахъ, борьбу съ могущественною индійскою имперіею, возбуждала всеобщее удивленіе. Отсутствіе испанскаго монарха изъ своихъ владній и безпокойное состояніе, въ которомъ они находились, одни могутъ объяснить небрежное равнодушіе, оказанное правительствомъ къ успху этого великаго предпріятія. Тмъ же причинамъ, вроятно, надо приписать и то, что жалобы Веласкэса и Нарваэса, поддерживаемыхъ, замтимъ, такимъ сильнымъ покровителемъ, каковъ былъ епископъ Фонсека, предсдатель индійскаго совта, были оставлены безъ вниманія. Бразды правленія находились въ рукахъ Адріана Утрехтскаго, наставника Карла, сдлавшагося въ-послдствіи папою,— человка ученаго и проницательнаго, но медлительнаго, робкаго до крайности, и вовсе неспособнаго къ принятію ршительныхъ мръ, которыми отличалось смлое правленіе его предшественника, кардинала Хименеса.
Въ-теченіи весны 1521 года, однакожь, индійскій совтъ утвердилъ множество постановленій, имвшихъ цлію введеніе важныхъ измненій въ дла Новой-Испаніи. Повелно было королевской аудіенціи въ Испаньйол, прекративъ дйствія суда, наряженнаго надъ Нарваэсомъ, за поступки его противъ коммиссіонера Аиллона, освободить несчастнаго военачальника, содержавшагося тогда въ Вера-Крус, и опредлено послать въ Мехику полномочнаго посредника для разсмотрнія длъ и поступковъ Кортеса, и для поддержанія власти губернатора острова Кубы. При двор находились нкоторыя лица, взиравшія съ неудовольствіемъ на эти распоряженія, какъ на недостойное возмездіе за услуги, оказанныя Кортесомъ, и считавшія настоящее время, притомъ, самымъ неблагопріятнымъ для принятія мръ, которыя могли привести генерала въ отчаяніе, а можетъ-быть и довести его до крайности. Но надменный нравъ епископа бургосскаго не допускалъ возраженій, и постановленія получивъ одобреніе регентства, были подписаны 11-го апрля 1521 года. Нкто Тапіа, одинъ изъ членовъ сан-домингской аудіенціи, былъ избранъ коммиссіонеромъ, и получилъ приказаніе отправиться въ ВераКрусъ. Къ-счастію, случились обстоятельства, отсрочившія на время исполненіе этихъ намреній совта и давшія Кортесу возможность безпрепятственно продолжать начатыя имъ завоеванія.
Но хотя, въ-слдствіе этихъ препятствій, онъ еще не лишился своей власти, однакожь надъ его головою собиралась другая, ближайшая туча, угрожавшая опасностію не только власти, но и самой жизни его. Составился заговоръ самый опасный и злодйскій, котораго зачинщикомъ былъ простой воинъ, именемъ Антоніо Виллафана, уроженецъ Старой-Кастиліи, о которомъ ничего не извстно, кром участія, принятаго имъ въ этомъ черномъ дл. Онъ принадлежалъ къ бывшему войску Нарваэса, тому гнзду неблагонамренныхъ, которые, оставшись при арміи, изъявляли свое неудовольствіе при малйшемъ повод, и были готовы къ возстанію во всякое время. Они добровольно остались въ служб, посл отказа ихъ товарищей въ Тласкал, но къ этому они были побуждены тми же самыми корыстолюбивыми надеждами, которыя прежде заманили ихъ въ экспедицію,— и эти надежды были еще разъ обмануты. Въ нихъ не было нисколько того рыцарскаго духа, которымъ отличались старые товарищи Кортеса, и безплодный внецъ побды казался имъ жалкимъ вознагражденіемъ за вс ихъ труды и страданія.
Къ этимъ людямъ присоединились другіе, имвшіе личныя причины досадовать на генерала, и еще нкоторые, глядвшіе сомнительнымъ окомъ на успхъ войны. Страшная участь ихъ соотечественниковъ, попавшихъ въ руки къ непріятелю, наполняла ихъ ужасомъ. Они взирали на себя какъ на жертвы химерическаго духа предводителя, который, при такихъ скудныхъ средствахъ, доводилъ до послдней крайности врага столь свирпаго и опаснаго, и они съ какимъ-то страхомъ думали, что имъ прійдется преслдовать непріятеля въ его же собственныхъ убжищахъ, гд отчаяніе придастъ ему во сто кратъ боле мужества.
Эти люди охотно покинули бы экспедицію и возвратились въ Кубу, но какимъ образомъ исполнить это? Вся дорога отъ самаго города вплоть до морскаго берега находилась въ распоряженіи Кортеса, безъ дозволенія котораго ни одно судно не могло выйдти изъ гаваней. Если бы даже они его убили, то нашлось бы, между его главными Офицерами, множество другихъ, готовыхъ заступить его мсто и отмстить за смерть своего начальника. Надо было, слдовательно, включить и офицеровъ въ число приговоренныхъ къ погибели, и потому они предположили вмст съ Кортесомъ умертвить Сандоваля, Олида, Альварадо и двухъ или трехъ изъ наиболе-преданныхъ ему офицеровъ. Совершивъ это злодяніе, заговорщики должны были поднять крикъ свободы, тогда къ нимъ, какъ они полагали, немедленно пристанетъ если не большая часть арміи, то, по-крайней-мр, число людей, достаточное для того, чтобы поставить на своемъ. Они предполагали по смерти Кортеса предложить начальство Франциску Вердугу, зятю Веласкэса, человку, впрочемъ, съ высокими и благородными понятіями о чести и непричастному ихъ заговору. Но они нисколько не сомнвались, что онъ согласится принять начальство, а это обстоятельство доставитъ имъ покровительство губернатора Кубы, который, впрочемъ, по собственной своей ненависти къ Кортесу, и безъ того будетъ расположенъ смотрть снисходительнымъ окомъ на ихъ дйствія.
Дерзость заговорщиковъ дошла до того, что они даже назначили и подчиненныхъ офицеровъ: вмсто Сандоваля, альгвазила-майора, вмсто Олида, генерал-квартирмейстера и нкоторыхъ другихъ. Для приведенія въ исполненіе заговора, они избрали то время, когда Кортесъ возвратится съ своей экспедиціи. Предположено было подать ему, во время стола, пакетъ, привезенный будто-бы изъ Кастиліи кмъ-то вновь прибывшимъ оттуда, и когда онъ будетъ занятъ распечатываніемъ писемъ, то на него и на его офицеровъ напасть и заколоть ихъ кинжалами. Таковъ былъ злодйскій замыселъ этихъ преступныхъ людей, искавшихъ погибели Кортеса и всей экспедиціи.
Но наканун того-самаго дня, въ который предположено было совершить преступленіе, одинъ изъ заговорщиковъ, чувствуя упреки совсти, пошелъ къ генералу на квартиру, и изъявилъ желаніе поговорить съ нимъ наедин. Онъ бросился къ ногамъ своего начальника и открылъ ему заговоръ во всхъ его подробностяхъ, прибавивъ, что у Виллафаны найдутъ списокъ именъ сообщниковъ его. Кортесъ, пораженный этимъ открытіемъ, не замедлилъ имъ воспользоваться. Онъ послалъ за Сандовалемъ, Альварадо и нкоторыми другими офицерами изъ числа поименованныхъ заговорщикомъ, и, сообщивъ имъ все дло, тутъ же отправился съ ними и съ четырьмя альгвазилями на квартиру Виллафаны.
Они нашли его въ совщаніи съ нкоторыми изъ пріятелей, которыхъ тотчасъ же схватили и посадили подъ арестъ. Виллафана, смущенный этимъ неожиданнымъ появленіемъ начальника, едва усплъ вырвать изъ-за пазухи бумагу, содержавшую имена заговорщиковъ и попытался-было проглотить ее. Но Кортесъ схватилъ его за руку и овладлъ бумагою. Окинувъ быстрымъ взоромъ роковой списокъ, Кортесъ изумился, найдя въ немъ имена нкоторыхъ, заслужившихъ себ лестное имя въ войн. Изорвавъ бумагу на мелкія части, онъ приказалъ арестовать Виллафану. Злодя предали немедленно военному суду, предсдателемъ котораго былъ самъ Кортесъ. Нтъ никакого сомннія, что Виллафана дйствительно былъ виновенъ. Судъ приговорилъ его къ смертной казни, и, давъ ему время для очищенія совсти исповдью и для полученія послднихъ утшеній религіи, исполнилъ приговоръ, повсивъ его изъ окна собственной его квартиры.
Это зрлище поразило удивленіемъ тхъ, которымъ дло не было извстно, остальные же заговорщики, видя, что злоумышленіе ихъ открыто, ужаснулись, ожидая и себ подобной участи. Но они ошиблись: Кортесъ не сталъ дальше изслдовать дла. Нсколько подумавъ, онъ убдился, что этимъ онъ подвергнетъ себя самымъ непріятнымъ, даже гибельнымъ послдствіямъ. И хотя лица, принявшія участіе въ столь черномъ дл, заслуживали смертной казни, однакожь, при теперешней малочисленности войска, онъ не могъ жертвовать даже и этими преступниками. Онъ ршился, слдовательно, удовольствоваться казнію зачинщика.
Онъ собралъ свои войска, и, объяснивъ имъ, въ чемъ состоитъ преступленіе, за которое пострадалъ Виллафана, сказалъ, что преступникъ не выдалъ именъ своихъ сообщниковъ и что его преступная тайна покоится съ нимъ въ могил. Посл этого, онъ изъявилъ свое сожалніе о томъ, что между ними находились люди, способные къ исполненію такого гнуснаго дла, прибавивъ, что, съ своей стороны, не можетъ припомнить, чтобы когда-либо оскорбилъ или обидлъ кого-нибудь изъ нихъ, но если, говорилъ онъ, кто изъ нихъ считаетъ себя обиженнымъ, то пусть откровенно объявитъ свои претензіи, потому-что онъ готовъ употребить вс свои силы для удовлетворенія всякаго справедливаго требованія. Но между его слушателями не съискалось такого смльчака, который бы въ такое время отважился приступить къ нему съ жалобою, а всхъ мене ршились бы на такой поступокъ заговорщики, слишкомъ-счастливые тмъ, что, какъ они полагали, спаслись отъ подозрнія, они не хотли теперь изъявлять никакого неудовольствія. Дло, слдовательно, и кончилось безъ дальнйшихъ послдствіи.
Поведеніе Кортеса при этихъ щекотливыхъ обстоятельствахъ доказываетъ чрезвычайное хладнокровіе и великое знаніе человческаго сердца. Если бы онъ далъ замтить виновнымъ, что онъ открылъ, или, даже, что подозрвалъ ихъ участіе въ заговор, они остались бы навсегда его врагами. Кортесъ былъ окруженъ въ собственномъ своемъ лагерь врагами несравненно опаснйшими, чмъ т, которыхъ онъ имлъ въ ацтекскомъ стан.
Съ своей же стороны, преступные воины перенесли слишкомъ-много страха, и не хотли снова подвергать свою жизнь подобной опасности. Напротивъ, они старались всячески отклонить отъ себя подозрніе изъявленіями преданности и неукоризненнымъ исполненіемъ обязанностей. Кортесъ же заботился о сохраненіи, въ своихъ сношеніяхъ съ ними, прежняго, обычнаго ему обращенія, стараясь, съ одной стороны, не показывать вида недоврчивости, а съ другой,— и это чуть ли не трудне еще,— избгать той изъисканной вжливости, такъ ясно доказывающей тому, къ кому она относится, что его подозрваютъ. Для всего этого требовалось не мало искусства. Не надо, однакожь, думать, что онъ забывалъ о прошедшемъ. Правда, онъ уничтожилъ списокъ, содержавшій имена заговорщиковъ, по тому, который разъ узналъ имена людей, искавшихъ его смерти, не нужно никакого списка для освженія памяти. Кортесъ наблюдалъ за всми ихъ движеніями, и уже впредь не давалъ никому изъ нихъ такого порученія, гд бы онъ могъ ему вредить.
Это покушеніе на жизнь начальника произвело сильное впечатлніе на армію, которая вообще любила въ немъ его блестящія качества и высокія военныя достоинства. Его подчиненные горли желаніемъ изъявить, сколько они гнушались этимъ подлымъ поступкомъ, и чувствовали необходимость къ принятію надежныхъ мръ для безопасности того, съ жизнью котораго была сопряжена не только ихъ собственная судьба, но и судьба всего предпріятія. Ршено было, слдовательно, назначить къ нему охранную стражу, подъ начальствомъ врнаго офицера, именемъ Антоніо де-Кинонесъ. Итакъ, во все остальное время кампаніи, при особь генерала находились безотлучно эти тлохранители, защищая его столько же отъ измны со стороны своихъ, сколько отъ оружія непріятеля.
Въ конц послдней главы мы сказали, что Испанцы, возвратившись на свои квартиры, нашли бригантины совершенно оконченными постройкою, вооруженными и готовыми для дла. Каналъ, надъ устройствомъ котораго цлыхъ два мсяца трудились восемь тысячь человкъ, былъ готовъ также.
Устройство этого канала потребовало огромныхъ трудовъ, ибо онъ простирался на пол-лиги въ длину, имлъ ширины двнадцать футовъ и столько же глубины. Берега были укрплены сваями, а кое-гд и камнями. Въ нкоторомъ разстояніи другъ отъ друга, устроены были плотины и шлюзы, и часть отверстія была просчена чрезъ твердую скалу. Этимъ путемъ можно было теперь безопасно спустить бригантины на озеро.
Кортесъ ршился отпраздновать это счастливое событіе съ приличною торжественностію. 28 апрля вс войска вступили подъ оружіе, и все народонаселеніе Тецкуко собралось посмотрть церемонію. Посл обдни, вся армія, а вмст съ нею и генералъ, исповдовалась причащалась. Отецъ Ольмедо молилъ Всевышняго о ниспосланіи благословенія на этотъ маленькій флотъ, первый — достойный этого названія — когда-либо спущенный на американскія воды. Сигналъ былъ поданъ пушечнымъ выстрломъ, и суда, спустившись одно за другимъ внизъ по каналу, достигли озера въ исправномъ порядк, и когда они вышли на его широкую поверхность, ври звукахъ музыки и съ королевско-кастильскимъ штандартомъ, гордо разввавшимся на мачтахъ, то изъ безчисленной толпы зрителей поднялся оглушительный крикъ удивленія и восторга, смшавшійся съ ревомъ артиллеріи и пальбою мушкетеровъ за судахъ и на берегу! Это было новое зрлище для простодушныхъ туземцевъ, и они глядли съ изумленіемъ на прекрасныя суда, которыя, порхая какъ морскія птицы на своихъ снжныхъ крилахъ, легко перескали волны, какъ-бы радуясь, что наконецъ попали въ свою стихію. Мужественныя сердца завоевателей были наполнены чувствомъ живйшаго восторга, и, видя явное благоволеніе неба надъ ихъ предпріятіемъ, они единогласно запли величественныя слова Тебя Бога хвалимъ. Но во всей несметной толп никто не взиралъ на это зрлище съ такимъ участіемъ, какъ самъ Кортесъ. Ибо ему оно казалось, нкоторымъ образомъ, созданіемъ его собственныхъ рукъ, и грудь его радостно возвышалась при мысли, что онъ теперь владетъ силою, посредствомъ которой можетъ повелвать озеромъ и поколебать гордыя башни Теночтитлана.
Вслдъ за этимъ, генералъ сдлалъ смотръ своимъ войскамъ на большой площади столицы. Оказалось, что они состояли изъ восьмидесятисеми человкъ конницы и восьми-сотъ-восемнадцати пхоты, въ числ которыхъ находилось сто-восьмнадцать пищальниковъ и стрльцовъ. У него было три большихъ полевыхъ орудія и пятнадцать легкихъ Фальконетовъ изъ мди. Тяжелая артиллерія была перевезена преданными Тласкаланцами изъ Вера-Круса въ Тецкуко за нсколько времени предъ тмъ. Онъ имлъ значительный запасъ ядеръ и пуль, около двадцатипяти пудовъ пороха, и пятьдесятъ тысячь стрлъ съ мдными остріями, сдланныхъ по образцу, данному ему туземцами. По многочисленности своей и хорошему вооруженію, артиллерія теперь находилась въ несравненно-лучшемъ состояніи, чмъ когда-либо со времени бгства изъ Мехики. Выгодныя послдствія прибытія отряда съ острововъ были явно ощутимы. Однимъ словомъ, взявъ въ соображеніе Флртъ, Кортесъ никогда еще не находился въ такомъ выгодномъ военномъ положеніи. Онъ назначилъ триста человкъ на суда, которыхъ было тринадцать, или, лучше сказать, двнадцать, потому-что, по испытаніи, одно изъ меньшихъ оказалось слишкомъ неходкимъ для своего назначенія. Для управленія судами требовалась половина этого числа людей. Довольно трудно было находить людей для этого занятія, которое нравилось немногимъ. Поэтому Кортесъ выбиралъ, или, просто, вербовалъ на эту службу уроженцевъ Палоса, Могера, и другихъ приморскихъ городовъ, не смотря на представленія многихъ изъ нихъ, что они, какъ гидальги, должны быть изъяты отъ такой низкой обязанности. По одному тяжелому оружію находилось на каждомъ судн, которое было поручено надежному офицеру, получившему отъ Кортеса наставленіе для управленія маленькимъ флотомъ, начальство надъ которымъ онъ хотлъ принять самъ лично.
Онъ уже послалъ къ своимъ индійскимъ союзникамъ, съ увдомленіемъ о своемъ намреніи немедленно приступить къ осад Мехики, и требовалъ, чтобъ они прислали ему общанныя подкрпленія не позже, какъ по истеченіи десяти дней. Онъ повеллъ Тласкаланцамъ присоединиться къ нему въ Тецкуко, другіе же должны были собраться въ Чалко, на удобнйшемъ центр для военныхъ дйствій противъ южной части Долины. Тласкаланцы прибыли раньше назначеннаго срока, подъ предводительствомъ младшаго Хикотенкатля и Чичемекатля, того самаго храбраго воина, который начальствовалъ охраннымъ войскомъ при переноск бригантинъ въ Тецкуко. Они прибыли, какъ, говоритъ Кортесъ, въ числ пятидесяти тысячь человкъ, и шествіе ихъ представляло величественное зрлище. Они вступили въ столицу подъ своимъ національнымъ знаменемъ, на которомъ изображенъ былъ орелъ съ распущенными крыльями, гербъ республики. Одежда ихъ отличалась великолпіемъ, свойственнымъ индійскому воину. Они шли твердымъ, мужественнымъ шагомъ, какъ-будто на бой, оглашая улицы дружественнымъ крикомъ: ‘Кастилія, Тласкала’.
Замчанія, сдланныя Кортесомъ во время рекогносцировки, ршили его начать осаду, распредливъ войско на три отдльные лагеря, — по одному у оконечности каждой изъ главныхъ дорогъ. Этотъ порядокъ давалъ имъ возможность двинуться на столицу вмст, и отрзать ее отъ сообщенія съ окрестною страною, а, слдовательно, лишить ее припасовъ. Первымъ пунктомъ избрана была Такуба, замыкавшая роковую плотину, бывшую позорищемъ бдствій печальной ночи. Сюда назначенъ былъ Педро де-Альварадо, съ войскомъ, состоявшимъ, по увренію Кортеса, изъ тридцати всадниковъ, ста-шестидесяти-восьми человкъ испанской пхоты, и двадцати-пяти тысячь Тласкаланцевъ. Христовалю де-Олиду было поручено начальство надъ второго арміею, неуступавшею первой многочисленностію, она должна была занять позицію въ Кохогуакан, томъ самомъ город, который, какъ читатель, можетъ-быть, и вспомнитъ, перерзывалъ короткую дорогу, соединявшуюся съ дорогою, ведшею въ Ицтапалапанъ. Третье отдленіе, равныхъ силъ съ предъидущими, но которое должно было заимствовать свои индійскія подкрпленія изъ войскъ, собравшихся въ Чалько, было поручено Гонзалю де-Сандовалю, съ приказаніемъ идти на Ицтапалапанъ, и довершить истребленіе этого города, начатое Кортесомъ вскор посл его вступленія въ Долину. Это мсто было слишкомъ-важно по вреду, который оно могло нанести, ибо оно было расположено позади самаго арьергарда, слдовательно, его нельзя было оставить въ цлости. Генералъ намревался поддержать нападеніе бригантинами, посл чего Сандоваль долженъ былъ дйствовать сообразно съ обстоятельствами.
Изъяснивъ офицерамъ планъ своихъ будущихъ дйствій, завоеватель собралъ свои войска и обратился къ нимъ съ одною изъ тхъ краткихъ, энергическихъ рчей, которыми, въ важныхъ случаяхъ, онъ расшевеливалъ сердца своихъ подчиненныхъ. ‘Я сдлалъ’, говорилъ онъ, ‘послдній ршительный шагъ, я привелъ васъ къ цли всхъ вашихъ желаній. Чрезъ нсколько дней, вы будете у воротъ Мехики,— той столицы, изъ которой были изгнаны съ такимъ позоромъ. Но теперь нами руководитъ десница самого Провиднія. Сомнвается ли кто изъ васъ въ истин моихъ словъ? Пусть тотъ сравнитъ наше ныншнее положеніе съ тмъ, въ которомъ мы находились, тому назадъ не боле года, когда, разбитые и упавшіе духомъ, искали убжища въ стнахъ Тласкалы — даже съ тмъ положеніемъ, въ которомъ были, когда, нсколько мсяцевъ тому назадъ, основали наши квартиры въ Тецкуко. Съ того времени, наши силы почти удвоились. Мы сражаемся за вру, за нашу честь, за богатства, за месть. Я васъ привелъ лицом-ъкъ-лицу съ врагомъ вашимъ. Отъ васъ зависитъ остальное’.
Воины отвчали на рчь смлаго вождя громогласными криками восторга. Они единодушно объявили, что вс готовы положить свой животъ за такого начальника, и требовали, чтобъ ихъ вели на непріятеля. Кортесъ приказалъ потомъ снова прочитать имъ постановленія для арміи, обнародованныя въ Тласкал, увряя ихъ, что по нимъ будетъ во всякомъ случа поступлено въ строжайшемъ смысл.
Индійскимъ войскамъ велно было выступить въ походъ однимъ днемъ раньше Испанцевъ, и ждать своихъ союзниковъ на границахъ тецкукскихъ владній. Скоро посл ихъ отбытія, случилось событіе, предвщавшее мало добра для будущности. Въ лагер при Тецкуко произошла, ссора между испанскимъ воиномъ и тласкаланскимъ князькомъ, въ которой послдній былъ опасно раненъ. Его отправили назадъ въ Тласкалу и замяли дло, для того, чтобъ оно не дошло до слуха генерала, который, какъ извстно было его подчиненнымъ, не пропустилъ бы его безъ строгаго наказанія. Хикотенкатль былъ близкій родственникъ обиженнаго, и при первомъ отдых арміи, онъ, вмст со многими изъ своихъ приверженцевъ, покинулъ свое знамя и отправился назадъ въ Тласкалу. Нкоторые приписывали этотъ побгъ другимъ причинамъ. Достоврно то, что онъ съ самаго начала взиралъ недоброжелательнымъ окомъ на экспедицію, и предсказывалъ ей неудачное окончаніе. Онъ вступилъ въ нее противъ своего желанія, ибо въ душ ненавидлъ Испанцевъ.
Товарищъ его по начальству, Чичемекатль, немедленно далъ знать объ этомъ испанскому генералу, находившемуся еще въ тецкукскомъ лагер. Кортесъ зналъ, какія вредныя послдствія могутъ произойдти отъ такого примра, въ особенности при тогдашнихъ обстоятельствахъ, и послалъ въ погоню за бглецомъ отрядъ тласкаланскихъ и тецкукскихъ Индійцевъ, съ наставленіемъ убдить его, если возможно, возвратиться къ своей обязанности. Они догнали его на пути и стали увщевать, сравнивая его поведеніе съ поведеніемъ соотечественниковъ его вообще, и въ особенности отца его, бывшаго всегда преданнымъ другомъ блыхъ. ‘Тмъ хуже’, отвчалъ вождь: ‘еслибъ они послушались моего совта, никогда но сдлались бы игралищемъ коварныхъ иноземцевъ’. Видя, что на ихъ увщанія онъ отвчалъ одними презрительными насмшками, или гнвными выраженіями, посланные возвратились, не достигнувъ своей цли.
Кортесъ теперь видлъ, какія ему надо принять мры. ‘Хикотенкатль’, говорилъ онъ, ‘былъ всегда врагомъ Испанцевъ, сначала въ пол, а посл въ совт, то открыто, то втайн, — по всегда неумолимымъ врагомъ. Не для чего было терять время въ переговорахъ съ коварнымъ Индійцемъ’. Онъ тотчасъ отправилъ небольшой отрядъ конницы съ альгвазилемъ, арестовать вождя, гд бы онъ имъ ни встртился, хоть бы даже на улицахъ Тласкалы, и привести назадъ въ Тецкуко. Въ то же время, онъ извстилъ тласкаланскій сенатъ о поступк Хикотенкатля, прибавивъ, что у Испанцевъ бгство наказывается смертію.
Посланные исполнили приказанія Кортеса съ величайшею точностію. Они арестовали Хикотенкатля, — неизвстно, въ самой ли Тласкал, или въ ея окрестностяхъ, — и привели плнникомъ въ Тецкуко, гд для его принятія приготовлена была высокая вислица, воздвигнутая на большой площади. Его немедленно повели на мсто казни, приговоръ и причина, за которую долженъ онъ былъ страдать, были объявлены народу, и несчастный кацикъ искупилъ свой проступокъ подлою смертію преступника. Богатства его, состоявшія изъ обширныхъ помстій, невольниковъ и золота, были конфискованы въ пользу кастильской короны.
Такимъ-образомъ погибъ во цвт лтъ Хикотепкатль, — одинъ изъ храбрйшихъ воиновъ, когда-либо начальствовавшихъ индійскою арміею. Онъ первый изъ индійскихъ вождей удачно сопротивлялся оружію завоевателей, и если бы жители Апагуака вообще были воодушевлены такимъ же духомъ, какъ онъ, то, вроятно, Кортесъ никогда не вступилъ бы въ столицу Монтезумы. Одаренный проницательнымъ умомъ, онъ предвидлъ, что Европеецъ былъ врагъ несравненно опаснйшій для его отечества, чмъ Ацтекъ. Но однажды согласившись сражаться подъ знаменемъ блыхъ, онъ не имлъ права покидать его, и этимъ поступкомъ своимъ заслужилъ смерть, — наказаніе, опредленное за этотъ родъ преступленія законами какъ просвщенныхъ, такъ и дикихъ народовъ. Говорятъ даже, будто-бы тласкаланскій сенатъ самъ содйствовалъ къ его арестованію, увдомивъ предварительно Кортеса, что по ихъ законамъ подобныя преступленія также наказываются смертію. Нужно, впрочемъ, дивиться смлости завоевателя — казнить такимъ-образомъ вождя посреди его же народа. Ибо онъ былъ могущественный вождь, и наслдникъ одного изъ четырехъ владній, составлявшихъ республику. Онъ пользовался любовью всхъ своихъ соотечественниковъ, а въ особенности молодежи, обожавшей его за рыцарскую доблесть, и при смерти его народъ оспаривалъ другъ у друга куски его одежды, которые въ-послдствіи хранились у нихъ, какъ священная память. Казнь, однакожь, произошла безъ сопротивленія, и посл нея не было ни малйшаго возмущенія. Онъ былъ единственный Тласкцланецъ, когда-либо измнившій Испанцамъ.
Согласно съ планомъ дйствій, избраннымъ Кортесомъ, Сандоваль, съ своимъ отрядомъ, долженъ былъ направить путь свой на югъ, а Альварадо и Олидъ обогнуть озеро съ Свера. Оба послдніе офицера, овладвъ первоначально Такубою, должны были идти дальше на Чапольтепекъ, и истребить тамъ водопроводъ, снабжавшій Мехику водою. Мая 10-го они выступили въ походъ, по въ Алькоман, гд остановились на ночлегъ, возникъ между воинами ввренныхъ имъ отрядовъ споръ о квартирахъ, имъ отведенныхъ. Ссора эта кончилась дракою, и начальники, принявъ участіе въ непріязненныхъ чувствахъ своихъ подчиненныхъ, вызвали другъ друга на бои. Слухъ объ этомъ происшествіи дошелъ вскор до Кортеса, и онъ тотчасъ послалъ ко вспыльчивымъ вождямъ, умоляя ихъ, ради общаго блага и привязанности къ нему, бросить свои раздоры, которые должны кончиться ихъ погибелью и погибелью всей экспедиціи. Увщанія его подйствовали на нихъ на столько, по-крайней-мр, что они, по-видимому, примирились другъ съ другомъ. Но не въ характер Олида было забывать, а еще того мене прощать обиду, и Альварадо, хотя былъ и откровененъ, однакожь нетерпливъ и вспыльчивъ, и также не скоро забывалъ оскорбленіе. Посл этого случая, они никогда не были друзьями.
Испанцы не встртили сопротивленія на пути. Главные города были вс покинуты жителями, ушедшими въ Мехику для подкрпленія тамошняго гарнизона, или спасавшимися въ горахъ съ своими семействами, Такубу они также нашли совершенно-опуствшею, и войска снова заняли свои прежнія квартиры въ этой великолпной столиц Тепанековъ.
Первымъ дломъ ихъ было истребить трубы, посредствомъ которыхъ вода съ горы Чапольтепека была проведена въ водоемы и фонтаны, украшавшіе дворы и площади столицы. Водопроводъ, построенный на прочной, хотя узкой плотин, частію изъ кирпичей и цемента, проходилъ чрезъ рукавъ озера, и все сооруженіе служило пріятнымъ памятникомъ мехиканскаго просвщенія. Индійцы, чувствуя всю важность этого пункта, поставили тутъ для его защиты значительный отрядъ. Произошло сраженіе, въ которомъ об стороны понесли большую потерю, но Испанцы остались побдителями. Разрушили часть водопровода, и во все время осады столица уже боле не пользовалась водою изъ этого источника.
На другой день, соединенныя войска спустились на роковую плотину, чтобъ овладть, если возможно, ближайшимъ мостомъ. Они нашли плотину покрытую толпами воиновъ, столь же несметныхъ, какъ и въ гибельную ночь своего бгства, поверхность озера пестрла безчисленными челноками. Безстрашные христіане пытались-было идти впередъ подъ бурею метательныхъ орудій, бросаемыхъ въ нихъ съ озера и съ берега, но успхи ихъ были очень медленны. Поперегъ плотины были устроены баррикады, до того мшавшія движеніямъ конницы, что она стала почти безполезною. Борта индійскихъ лодокъ были закрплены щитами, которые защищали сидвшихъ за ними отъ стрльбы мушкетеровъ и стрльцовъ, и когда копейщики напирали нсколько сильно на воиновъ, находившихся на плотин, то они кидались неустрашимо въ воду, какъ въ свою природную стихію, и, вышедъ снова на скаты плотины, производили жестокую и гибельную стрльбу по христіанскому войску. Посл долгой и упорной борьбы, Испанцы принуждены была отступить къ своимъ квартирамъ со срамомъ, и, включая союзниковъ — потерпвъ отъ непріятеля почти столько же вреда, сколько нанесли ему сами. Раздосадованный этою неудачею, Олидъ приписалъ ее безумной опрометчивости своего товарища, и отступилъ на другой день по утру съ своимъ войскомъ къ Кохогуакану, назначенному ему пункту.
Лагери, отдленные другъ отъ друга разстояніемъ всего двухъ лигъ, сообщались между собою весьма-легко и удобно. Они скоро нашли себ обильное занятіе, рыская по окрестностямъ за състными припасами, или отражая дятельные набги непріятеля, они наказывали его за дерзость тмъ, что захватывали на пути т запасы, которые доставлялись къ нему. Но они сами находились въ ненадежномъ положеніи, и съ нетерпніемъ ждали прибытія бригантинъ подъ начальствомъ Кортеса. Олидъ вступилъ въ свои квартиры въ Кохогуакан въ послднихъ дняхъ мая, и съ этого времени можно считать начало осады Мехики.

V.
Развитіе индійской флотиліи.— Испанцы занимаютъ плотины.— Отчаянные приступы.— Поджигаютъ дворцы.— Твердость духа осажденныхъ. Казармы для войскъ.

Какъ скоро Кортесъ получилъ извстіе о томъ, что оба офицера прибыли на назначенные посты, то приказалъ Сандовалю идти на Ицтапалапанъ. Путь его пролегалъ большею-частію по мстамъ, обитаемымъ дружественными племенами, и въ Чалк къ небольшому отряду Испанцевъ присоединилось могучее индійское ополченіе, ожидавшее тамъ его прибытія. Посл этого, онъ продолжалъ свой путь, не встртивъ сопротивленія, пока не достигъ непріязненнаго города, подъ стнами котораго нашелъ сильный отрядъ, готовый принять его. Произошла битва, и жители, посл упорнаго сопротивленія, принуждены были отступить и искать убжища либо на вод, либо въ той части города, которая была построена надъ озеромъ. Испанцы немедленно заняли прочія части.
Между-тмъ, Кортесъ, намреваясь поддержать съ озерной стороны нападеніе своего подчиненнаго, веллъ флотиліи вступить подъ паруса. Приблизившись къ южному берегу озера, онъ прошелъ подъ тнью отдльной высокой скалы, извстной съ того времени подъ названіемъ ‘Скалы Маркиза’. На ней находился индійскій отрядъ, привтствовавшій флотъ, когда онъ проходилъ мимо его, тучами стрлъ и камней. Кортесъ, ршившись наказать эту дерзость и освободить озеро отъ такого безпокойнаго непріятеля, вышелъ тотчасъ на берегъ со ста-пятидесятью воинами. Самъ, впереди всхъ, онъ бросился на приступъ, и взобравшись по крутизн на вершину скалы, предалъ весь гарнизонъ мечу. Тутъ онъ нашелъ также множество женъ и дтей, которыхъ пощадилъ.
На вершин скалы находился пылающій костеръ, служившій сигналомъ для извщенія жителей столицы, что испанскій флотъ снялся съ якоря. Прежде, чмъ Кортесъ усплъ возвратиться на свою бригантину, непріятельскіе челноки и пироги вышли изъ мехиканскихъ гаваней и всюду покрывали поверхность озера. Ихъ было нсколько сотъ, вс он были наполнены воинами, и подвигались быстро по гладкому лону водъ помощію своихъ веселъ.
Кортесъ, взиравшій, какъ говоритъ самъ, за свой флотъ, какъ на ‘ключь этой войны’, чувствовалъ, какъ было важно для него нанести непріятелю ршительный ударъ при первой встрч. Можно, слдовательно, представить себ его досаду, когда, при появленіи ихъ, паруса вдругъ перестали дйствовать отъ недостатка втра. Онъ хладнокровно ожидалъ приближенія индійской эскадры, которая, однакожь, переставъ грести, остановилась въ безопасномъ разстояніи, какъ-бы боясь встрчи съ этими чудовищами, появившимися впервые теперь на ихъ водахъ. Въ это самое мгновеніе, легкій береговой втерокъ сталъ рябить поверхность озера, мало-по-малу, онъ засвжлъ, и Кортесъ, воспользовавшись этою благодтельною помощью, ниспосланною самимъ провидніемъ, развернулъ свою боевую линію и подъ всми парусами пустился прямо на непріятеля.
Едва только утлыя ладьи Индійцевъ подвергались удару своихъ грозныхъ противниковъ, он или опрокидывались и тонули, или получали такія поврежденія, что наполнялись водою и, нсколько медленне, также опускались на дно. Волны были покрыты обломками разбитыхъ челноковъ и людьми, тщетно умолявшими своихъ товарищей принять ихъ на свои суда, и безъ того слишкомъ тяжело нагруженныя. Испанскій флотъ прорзывалъ себ путь чрезъ толпу лодокъ, производилъ жестокую пальбу на право и на лво, довершая этимъ разбитіе Ацтековъ. Послдніе не пытались сопротивляться, и, сдлавъ наудачу нсколько выстрловъ, не причинившихъ Испанцамъ вреда, пустились что было мочи грести назадъ въ т гавани, изъ которыхъ такъ недавно еще вышли. Но страшный противникъ ихъ столько же превосходилъ ихъ быстротою, сколько и силою, и, несшись на крилахъ втра, онъ направлялъ свой бгъ то въ ту, то въ другую сторону, распространяя повсюду смерть и страхъ, и оглашая берега громомъ своихъ орудій. Весьма немногія суда изъ этой многочисленной индійской флотиліи успли достичь порта, и, проскользнувъ по каналамъ, нашли убжище въ центр города, куда бригантины, сидвшія слишкомъ-глубоко въ вод, не могли преслдовать ихъ. Эта побда, превосходившая, по ршительности своей, самыя блестящія надежды Кортеса, доказала преимущество Испанцевъ, оставшихся съ того времени неоспоримыми повелителями ацтекскаго моря.
День вечерлъ, когда эскадра, спустившись вдоль большой южной плотины, стала на якорь противъ того мста, гд кохогуаканская втвь соединяется съ главною плотиною, называемою Холокъ. Дорога у этого пункта была нсколько шире обыкновеннаго, и на ней были сооружены дв каменныя башни, окруженныя каменными же стнами, образуя такимъ образомъ довольно сильную позицію, занимаемую въ это самое время отрядомъ Ацтековъ. Ихъ было немного, и Кортесъ, вышедъ на берегъ, усплъ безъ большаго труда прогнать непріятеля и овладть укрпленіями.
Первоначальное намреніе генерала было, кажется, соединеніе съ Олидомъ въ Кохогуакан. Но если это и было, то теперь онъ перемнилъ свое намреніе, и благоразумно избралъ это мсто, какъ выгоднйшую позицію для своего лагеря. Оно было расположено въ разстояніи всего пол-лиги отъ столицы, и, владя главною южною дорогою, имло еще прямое сообщеніе съ кохогуаканскимъ гарнизономъ, чрезъ который онъ могъ получать припасы изъ окрестнаго края. Здсь, слдовательно, онъ ршился основать свою главную квартиру. Онъ тотчасъ веллъ перенести тяжелое орудіе съ бригантинъ на плотину, и послалъ къ Олиду приказаніе присоединиться къ нему съ половиною своего войска, Сандовалю же велно было покинуть свои квартиры и идти на Кохогуаканъ, откуда отрядить изъ своей пхоты къ лагерю Кортеса пятьдесятъ отборныхъ людей. Сдлавъ эти распоряженія, генералъ дятельно занялся укрпленіемъ и приведеніемъ въ наилучшее оборонительное положеніе своей позиціи въ Холок.
Въ-теченіи первыхъ пяти или шести дней посл занятія этой позиціи, Испанцевъ безпрестанно безпокоилъ непріятель, желавшій теперь, когда уже было поздно, воспрепятствовать ихъ укрпленіямъ такъ близко возл столицы. Вопреки своему обыкновенному образу войны, Индійцы производили нападенія не только днемъ, но и ночью. По озеру ходили стаи челноковъ, которые, боясь бригантинъ, держались на почтительномъ разстояніи отъ нихъ, но все же подходили довольно близко, въ особенности при наступленіи мрака, и бросали въ христіанскій лагерь тучи стрлъ, падавшихъ такъ густо, что подъ ними не видно было поверхности земли, къ тому же, он препятствовали свободнымъ движеніямъ воиновъ. Другіе Индійцы бжали вдоль западнаго ската плотины, который не былъ защищенъ испанскимъ флотомъ, и стрляли по Испанцамъ такъ метко и удачно, что осаждающіе были принуждены прорыть въ плотин временной проломъ, довольно широкій, по которому можно было провести дв меньшихъ бригантины, и такимъ образомъ сдлаться полными повелителями внутренняго бассейна. Все же смлые язычники, идя вдоль плотины, отважились подходить на разстояніи полета стрлы къ христіанскимъ укрпленіямъ, испуская такіе Страшные вопли и военные крики, что можно было думать, говоритъ Кортесъ, ‘будто небо и земля столкнулись’. Но они были жестоко наказаны за эту дерзость, ибо баттареи, защищавшія входы въ лагерь, открыли опустошительный огонь, который разсялъ нападающихъ и прогналъ ихъ въ безпорядк до квартиръ.
Христіане теперь занимали дв главныя дороги, ведшія къ столиц, именно т, которыя направлялись къ югу и къ западу. Оставалась еще третья, большая плотина тепехакакская, съ свера, она соединялась съ главною улицею, проходившею по прямой линіи чрезъ самый центръ столицы, и потому ее можно было считать продолженіемъ ицтапалапанской плотины. Эта сверная дорога представляла осажденнымъ возможность спасаться бгствомъ, и они пользовались ею теперь для того, чтобъ поддерживать свои сношенія съ окрестнымъ краемъ и снабжать себя състными припасами. Альварадо, замтивъ это съ своего поста въ Такуб, извстилъ о томъ генерала, и послдній приказалъ Сандовалю занять позицію на этой дорог. Сандоваль, хотя страдалъ еще отъ раны, полученной въ одной изъ послднихъ стычекъ, поспшилъ исполнить приказанія своего начальника, и такимъ образомъ прекративъ послднія сообщенія столицы съ окрестною страною, довершилъ блокаду.
Но Кортесъ не довольствовался терпливымъ выжиданіемъ послдствій медленной блокады, которая могла истощить терпніе союзниковъ, и, вмст съ тмъ, собственныя его средства. Онъ ршился поддержать ее такими дятельными нападеніями на городъ, которыя еще боле увеличили бы бдственное положеніе осажденныхъ и ускорили часъ сдачи. По этой причин, онъ приказалъ начальствовавшимъ прочими двумя мстами произвести въ одно и то же время аттаку на т части столицы, которыя были расположены близь ихъ лагерей.
Въ назначенный день, войска его находились подъ ору наемъ до разсвта. Отслужили обдню, по обыкновенію, и индійскіе союзники, слушая величественную службу съ важнымъ вниманіемъ, взирали съ непритворнымъ удивленіемъ на набожность христіанъ, на которыхъ, въ простот своей, они смотрли почти какъ на божества. Испанская пхота, подъ личнымъ начальствомъ Кортеса, составляла авангардъ. Генерала сопровождало много офицеровъ, которые, какъ и онъ самъ, спшились. Они недалеко прошли по плотин, какъ вдругъ были остановлены однимъ открытымъ проломомъ, чрезъ который некогда проходили посредствомъ моста. На противоположной сторон выстроенъ былъ изъ камней и извести прочный брустверъ, позади котораго находился сильный отрядъ Ацтековъ, бросавшихъ въ Испанцевъ густую тучу стрлъ. Тщетно послдніе пытались вытснить ихъ изъ этой позиціи, производя по нимъ жаркую стрльбу изъ арбалетовъ и мушкетоновъ: они оставались невредимыми позади своего укрпленія.
Наконецъ, Кортесъ приказалъ двумъ бригантинамъ, которыя во все это время находились подл плотины, по одной съ каждой стороны, для содйствія арміи, стать такимъ-образомъ, чтобъ имъ можно было производить пальбу вдоль позиціи, занимаемой непріятелемъ. Попавшись между двухъ жестокихъ огней, Индійцы принуждены были отступить. Находившіеся на судахъ воины, выскочивъ на берегъ, бросились какъ серны вверхъ по бокамъ плотины. Къ нимъ вскор присоединились ихъ товарищи, подъ начальствомъ Кортеса, которые, кинувшись въ воду, переплыли чрезъ проломъ, и съ ними погнались за врагомъ. Мехиканцы, однакожь, отступали въ довольно стройномъ порядк, пока, достигнувъ другаго отверстія въ плотин, чрезъ которое прежде проходили посредствомъ моста, ныньче также разломаннаго, не переплыли чрезъ отверстіе и по нашли себ убжища за каменнымъ брустверомъ, устроеннымъ подобно предъидущему. Тамъ они были подкрплены свжими отрядами своихъ соотечественниковъ.
Они удерживались здсь до-тхъ-поръ, пока бригантины не стали снова громить ихъ изъ своихъ орудій, тогда они опять отступили. Испанцы такимъ-образомъ овладли одинъ за другимъ всми проломами, и, при каждой новой удач, экипажи судовъ оглашали воздухъ криками торжества, имъ вторили товарищи и союзники ихъ, находившіеся на плотин, и гулъ этихъ радостныхъ восклицаній раздавался до самыхъ границъ долины.
Кортесъ достигъ теперь до конца большой дороги, того мста, гд она сообщалась съ предмстіями. Онъ остановился здсь, чтобъ дать время присоединиться къ нему арьергарду, трудившемуся надъ проломами, которые онъ заваливалъ для того, чтобъ конница и артиллерія могли удобне проходить, и чтобъ армія не встртила препятствій въ случа отступленія. Эта важная обязанность была поручена союзникамъ, которые, при исполненіи ея, разрушали брустверы, стоявшіе на краяхъ проломовъ, и ими наполняли отверстія, а когда этого было недостаточно,— ибо вода вокругъ южной плотины была глубока, — то заваливали ихъ большими камнями и мусоромъ, взятыми съ самой плотины.
Испанцы теперь вступили въ ту же самую улицу, по которой шли, когда въ первый разъ постили столицу, Она перескала городъ съ свера на югъ, по прямому направленію, и была необыкновенной ширины. Въ отдаленіи Испанцы видли темныя толпы непріятельскихъ воиновъ, собиравшихся для подкрпленія своихъ соотечественниковъ, которые готовились сопротивляться дальнйшему ихъ шествію. По обимъ сторонамъ улицы расположены были многочисленныя зданія, плоскія кровли ихъ пестрли воинами, которые привтствовали армію, проходившую мимо ихъ, бурею метательныхъ орудій, отскакивавшихъ, конечно, отъ желзной кольчуги офицера, не нанося ему вреда, но оставлявшихъ памятные знаки на тл простаго воина, защищаемомъ простою бумажною матеріею, уже и безъ того покрытою страшными слдами прежнихъ битвъ, желая избавиться на будущее время отъ этихъ бомбардировокъ, Кортесъ приказалъ индійскимъ піонерамъ срыть главныя строенія до основанія на своемъ пути, и исполненіемъ этого разрушенія, такъ какъ и заваливапшемъ плотинныхъ проломовъ, они оказали ему неоцнимую услугу.
Испанцы, между-тмъ, подавались медленно, но твердо впередъ, поражая непріятеля жестокимъ огнемъ изъ мушкетоновъ, хотя онъ отступалъ предъ ними, однакожь оборачивался по временамъ назадъ, и бросалъ въ своихъ преслдователей тучи стрлъ и дротиковъ. Они продолжали такимъ-образомъ идти вдоль главной улицы, пока не были остановлены широкимъ рвомъ или каналомъ, чрезъ который нкогда проходилъ мостъ, и отъ котораго теперь оставалось только нсколько досокъ. Индійцы перешли по нимъ чрезъ ровъ, и сломали ихъ тотчасъ, въ тотъ же мигъ, изъ-за каменныхъ брустверовъ, защищавшихъ противоположную сторону капала, показались блестящія острія многочисленныхъ кольевъ. Кортесъ теперь уже не могъ воспользоваться помощію бригантинъ, которыя, за мелководіемъ, должны были остановиться, не достигнувъ предмстій. Онъ выставилъ впередъ своихъ мушкетеровъ, и они, защищаемые щитами своихъ товарищей, открыли огонь по непріятелю. Но пули отскакивали отъ каменнаго бруствера, не сдлавъ никакого вреда, между-тмъ, какъ нападающіе представляли слишкомъ меткую цль для своихъ противниковъ.
Генералъ приказалъ потомъ подвезти тяжелыя орудія, и, открывъ жаркую канонаду, вскор сдлалъ въ укрпленіяхъ проломъ, сквозь который мушкетеры и стрльцы стали стрлять въ непріятеля такъ удачно, что Индійцы, посл двухъ-часоваго упорнаго сопротивленія, должны были отступить въ безпорядк. Христіане, видя это, бросились въ мелкія воды, взлзли на противоположный берегъ рва, не встртивъ дальнйшаго сопротивленія, и прогнали врага вдоль улицы къ площади, гд колоссальная громада священной пирамиды возвышалась высоко надъ прочими зданіями столицы.
Это мсто было слишкомъ знакомо Испанцамъ. На одной сторон стоялъ дворецъ Ахаякатля, ихъ бывшія квартиры, зрлище великихъ страданій для многихъ изъ нихъ. Насупротивъ стоялъ рядъ низенькихъ, неправильныхъ строеній, обитаемыхъ нкогда несчастнымъ Монтевумою, къ третьей сторон площади примыкала Коатепантли, или Стна Змй, которая окружала великій храмъ, съ его маленькимъ городомъ священныхъ зданій. Испанцы остановились при вход на площадь, какъ-будто удрученные тяжкими, горькими воспоминаніями, представлявшимися ихъ воображенію. Но ихъ безстрашный вождь, раздосадованный медлительностію, громогласно повеллъ имъ идти впередъ, не давъ времени Ацтекамъ оправиться отъ своего смятенія, и, схвативъ одною рукою щитъ, а другою взмахнувъ мечомъ, тутъ же повелъ ихъ противъ врага съ воинственнымъ крикомъ ‘Сант-Яго.’
Мехиканцы, испуганные появленіемъ ненавистнаго врага, пробравшагося снова, вопреки всмъ усиліямъ ихъ, въ самое сердце города, не стали сопротивляться, но отступили, или, лучше сказать, бжали въ священную ограду храма, гд многочисленныя строенія, покрывавшія обширную площадь, представляли имъ выгодныя оборонительныя позиціи. На терассахъ, огибавшихъ величественные бока пирамиды, показывались тамъ-и-сямъ жрецы, облаченные въ своихъ обыкновенныхъ дикихъ и кровью обрызганныхъ одеждахъ. Идя медленнымъ шагомъ, они пли хвалебные гимны своему богу, и поощряли воиновъ, находящихся внизу, къ мужественной защит, для спасенія алтарей его отъ оскверненія.
Испанцы теперь ворвались чрезъ открытыя ворота на площадь, и небольшой отрядъ бросился вверхъ по винтообразнымъ лстницамъ на вершину. Тамъ не нашли они и признаковъ креста, ни малйшаго символа той чистой вры, которой они нкогда ее посвятили. Новый истуканъ, изображавшій ацтекскаго бога войны, заступалъ мсто того, который былъ истребленъ христіанами, и возвышалъ свою безобразную, страшную голову въ томъ самомъ ниш, который былъ прежде занятъ его предшественникомъ. Испанцы сорвали съ него золотую личину и прочія драгоцнности, его украшавшія, и, бросивъ несчастныхъ жрецовъ стремглавъ внизъ по бокамъ пирамиды, поспшили на помощь къ товарищамъ, сражавшимся на площади. Пора было.
Ацтеки, выведенные изъ себя этимъ поступкомъ, совершеннымъ въ самыхъ глазахъ ихъ, и воодушевившись мужествомъ при вид мста, гд они сражались въ самомъ присутствіи своихъ боговъ, подняли дикій крикъ ужаса и мстительнаго неистовства, и, выстроившись въ нчто похожее на строй, бросились какъ одинъ человкъ на Испанцевъ. Послдніе, остановившіеся у входа, сдлали усиліе, не смотря на это внезапное нападеніе, удержать свою позицію у воротъ. Но тщетно, стремительный напоръ нападающихъ мигомъ вытснилъ ихъ на площадь, гд на нихъ напали другіе отряды Индійцевъ, толпившихся сюда изъ сосднихъ улицъ. Разбитые и потерявъ присутствіе духа, войска даже не пытались снова выстроиться, но, перешедъ чрезъ площадь, и оставивъ въ рукахъ непріятеля орудія, поставленныя тамъ, отступили поспшно внизъ по большой ицтаналапанской улиц. Здсь они вскор смшались съ союзниками, которые загораживали дорогу, т, заразившись паническимъ страхомъ Испанцевъ, еще боле увеличили безпорядокъ. Глаза бгущихъ, ослпленные градомъ метательныхъ орудій, бросаемыхъ на нихъ съ крышъ сосднихъ домовъ, едва были въ состояніи отличать друга отъ недруга. Напрасно Кортесъ силился остановить стремленіе побга и привести въ порядокъ разстроенныя войска. Голосъ его былъ заглушенъ дикою тревогою, и самъ онъ былъ увлеченъ яростію теченія.
Казалось, все погибло, когда вдругъ послышались въ одной изъ сосднихъ улицъ звуки, подобные отдаленному стуку конскихъ копытъ, быстро скакавшихъ по каменной мостовой. Шумъ становился ясне и ясне, и вскор на площадь выхалъ отрядъ конницы. Хотя ихъ была только небольшая горсть, но они бросились смло въ самую средину непріятельской толпы. Мы уже неоднократно имли случай упоминать о томъ суеврномъ страх, съ которымъ Индійцы взирали на коня съ его всадникомъ. И хотя долгое пребываніе конницы въ столиц нсколько ознакомило жителей съ этимъ явленіемъ, но такой значительный промежутокъ времени прошелъ съ того времени, какъ они въ послдній разъ видли конныхъ Испанцевъ, что вс ихъ прежніе таинственные страхи возвратились вдругъ съ новою силою, и когда это страшное явленіе напало на нихъ съ фланга, то, пораженные паническимъ страхомъ, они пришли въ смятеніе. Безпорядокъ распространился вскор по всмъ переднимъ рядамъ, и Кортесъ, замтивъ свою выгоду, обратился назадъ съ быстротою молніи, и, поддерживаемый теперь своими подчиненными, усплъ прогнать непріятеля обратно въ ограду съ довольно значительною потерею.
Наступали сумерки, и потому онъ не старался воспользоваться своимъ перевсомъ. Приказавъ трубить отбой, онъ повелъ свои войска въ стройномъ порядк, взявъ съ собою артиллерію, которая была оставлена прежде на большой площади. Первые отступили союзники, а вслдъ, за ними и испанская пхота, конница защищала арьергардъ, такъ-что тотъ порядокъ марша, котораго они держались при вступленіи, былъ совершенно измненъ. Ацтеки льнули къ заднимъ рядамъ отступающей арміи, и хотя нсколько разъ бывали прогнаны назадъ конницею, не переставали, однакожь, преслдовать врага, пуская въ него неудачныя тучи стрлъ и наполняя воздухъ дикими криками и воплями, подобно стаду голодныхъ волковъ, лишавшихся своей добычи. Уже было поздно, когда армія достигла своихъ квартиръ въ Холок.
Альварадо и Сандоваль значительно содйствовали успху этого нападенія Кортеса на столицу, хотя ни тотъ, ни другой не проникнулъ въ предмстія, быть-можетъ, ихъ задержали трудности пути, которыя для Альварадо были несравненно значительне, чмъ для Кортеса, потому-что та плотина, по которой онъ долженъ былъ проходить, была пересчена гораздо большимъ числомъ проломовъ. Недостатокъ въ бригантинахъ былъ также неблагопріятнымъ обстоятельствомъ для него, но Кортесъ, убдившись въ польз ихъ содйствія, отправилъ половину своего небольшаго флота на помощь къ своимъ Офицерамъ. Безъ ихъ содйствія, однакожь, генералъ не провелъ бы свое войско такъ далеко, и, можетъ-быть, даже вовсе не усплъ бы вступить въ городъ. Удача этого нападенія поразила ужасомъ не только Мехиканцевъ, но и ихъ васалловъ, видвшихъ теперь, что вс ихъ грозныя приготовленія къ оборон ничего почти не значили противъ благо, который въ такомъ скоромъ времени проложилъ себ путь, не смотря на вс ихъ предосторожности, къ самому сердцу столицы. Въ-слдствіе этого, многіе изъ сосднихъ городовъ и мстъ выказали намреніе отложиться отъ ацтекской короны и стали просить покровительства Испанцевъ. Къ числу ихъ принадлежала область Хочимилько, испытавшая уже такъ жестоко надъ собою дйствіе оружія завоевателей, и нкоторыя изъ племенъ отомійскаго народа, грубаго, но мужественнаго, который обиталъ на западныхъ границахъ Долины. Ихъ содйствіе было для Испанцевъ неоцнимымъ благодяніемъ, не столько потому-что Доставило имъ новыя подкрпленія, сколько отъ-того, что избавило армію отъ безпрестанныхъ набговъ этихъ воинственныхъ варваровъ на передовые посты.
Самое важное пособіе, полученное Испанцами около этого времени, было изъ Тецкуко, котораго правитель, Ихтлилькочитль, собравъ вс силы своихъ войскъ, простиравшіяся, говоритъ Кортесъ, до пятидесяти тысячь человкъ, самъ лично привелъ ихъ въ христіанскій лагерь. По приказаніямъ генерала, они были распредлены по тремъ отдленіямъ осаждающихъ.
Получивъ это подкрпленіе, Кортесъ приготовился сдлать вторичное нападеніе на столицу, не давъ ей времени оправиться отъ перваго. Онъ отдалъ приказанія своимъ помощникамъ, занимавшимъ другія плотины, выступить въ походъ въ одно время съ нимъ, и содйствовать ему по прежнему при аттак. Все произошло точно въ томъ же порядк, какъ и при первомъ нападеніи: пхота составляла авангардъ, вслдъ за нею шли союзники и конница. Но къ крайней досад Испанцевъ, они нашли дв трети проломовъ въ первобытномъ непроходимомъ состояніи: неутомимый врагъ очистилъ ихъ отъ камней и мусора, которыми они были завалены. Пришлось снова подвозить пушки, бригантины снова должны были подходить къ скатамъ плотины, и непріятель былъ вытсняемъ и прогоняемъ съ поста на постъ такимъ же точно образомъ, какъ и при прежней аттак. Однимъ словомъ, пришлось все дло начать съизнова. Былъ уже часъ по полудни, когда армія вступила въ предмстья.
Здсь они уже не встрчали прежнихъ препятствій, ибо, какъ уже было сказано, т строенія, съ крышъ которыхъ Ацтеки такъ страшно громили ихъ при первомъ вступленіи, были срыты до основанія. Все же они только шагъ-за-шагомъ пробивали себ путь, сражаясь лицомъ-къ-лицу съ мехиканскою милиціею, которая оспоривала у нихъ дорогу съ тмъ же мужественнымъ духомъ, какъ и прежде. Кортесъ, который охотно пощадилъ бы жителей, еслибъ только они согласились принять его условія, съ горестію замтилъ ихъ отчаянную ршимость сражаться до послдней капли крови, не давая и не требуя пощады. Тутъ ему пришло на мысль, что лучшимъ средствомъ, можетъ-быть, для произведенія сильнаго впечатлнія на ихъ умы, было бы истребленіе тотчасъ же нкоторыхъ изъ главныхъ зданій, на которыя они привыкли смотрть, какъ на украшеніе города и на святыню.
Онъ вывелъ войска свои на большую площадь, и тамъ избралъ первою жертвою древній дворецъ Ахаякатля, гд онъ самъ прежде расположилъ свои квартиры. Наружныя стны этого длиннаго ряда низенькихъ зданій были вс сложены изъ камня, но внутренность, башни и кровли состояли изъ дерева. Испанцы, у которыхъ воспоминанія объ этомъ дворц были самаго мрачнаго рода, бросились исполнять дло разрушенія съ удовольствіемъ. Зажженные факелы и головни полетли по всмъ направленіямъ, нижнія части зданія были скоро объяты пламенемъ, которое, пробжавъ по удобосгараемымъ шпалерамъ и по деревяннымъ частямъ внутренности, быстро распространилось по второму этажу. Здсь пожирающая стихія гуляла на свобод, и прежде, чмъ она стала замтна извн, отъ нея поднялся, изъ всякой щели и отверстія, густой столбъ дыма, нависшій надъ столицею какъ гробовой покровъ. Дымъ былъ вскор разсянъ яркою вспышкою пламени, которое обняло вс верхнія части этого обширнаго зданія, пока, наконецъ, не лопнули подпоры, и весь длинный рядъ великолпныхъ покоевъ не провалился посреди облаковъ пыли и пепла съ ужаснйшимъ трескомъ, который на одинъ мигъ остановилъ опустошителей — Испанцевъ.
Это было только на одинъ мигъ, однако. На другой сторон площади, рядомъ съ жилищемъ Монтезумы, находилось нсколько строеній, въ которыхъ, какъ читателю уже извстно, содержались разные зври. Одно изъ этихъ строеній было теперь назначено къ истребленію,— птичникъ, наполненный образцами всхъ разноцвтныхъ породъ птицъ, которыми изобиловали обширные лса Мехики. Этотъ домъ былъ легкой и красивой постройки, въ индійскомъ вкус, и если разсматривать его въ-отношеніи къ его назначенію, онъ служилъ несомнннымъ доказательствомъ утонченнаго вкуса и образованнаго ума въ непросвщенномъ монарх. Легкіе, удобосгараемые матеріалы, изъ которыхъ онъ былъ построенъ (бамбуковый тростникъ и дерево) представляли разительную противоположность съ тяжелыми каменными зданіями, окружавшими его, и Испанцы тотчасъ воспользовались тми удобствами, которыя онъ представлялъ для достиженія ихъ цли. Едва зажженные факелы коснулись стнъ — и это легкое, воздушное строеніе было уже объято пламенемъ, распространившимъ свой зловщій блескъ далеко за городъ и озеро. Его пернатые обитатели погибли по-большей-части въ огн, а большія и сильнйшія породы, вырвавшись изъ-за горвшей ршетчатой стны птичника, поднялись высоко на воздухъ, и полетли съ пронзительными криками чрезъ несчастный городъ въ свои родные лса, за горы.
Ацтеки съ невыразимымъ ужасомъ и негодованіемъ глядли на это истребленіе почтеннаго жилища монарховъ и памятника ихъ роскоши и величія. Они остервенились почти до бшенства, когда увидли, что ихъ ненавистные враги, Тласкаланцы, принимаютъ участіе въ дл разрушенія, и что имъ содйствуютъ Тецкуки, прежніе союзники Ацтековъ, съ которыми часто они породнялись. Они излили свое бшенство въ горькихъ проклятіяхъ, предметомъ которыхъ, въ особенности, былъ молодой тецкукскій правитель, Ихтлилькочитль, находившійся во весь этотъ день возл Кортеса, и раздлявшій съ нимъ вс опасности. Воины съ крышъ домовъ осыпали его, когда онъ проходилъ мимо ихъ, самыми позорными именами, называя его гнуснымъ предателемъ, измнившимъ отечеству и собственному семейству своему,— упреки, впрочемъ, довольно справедливые, въ чемъ сознается и родственникъ его, передавшій намъ это обстоятельство. Однакожь, онъ обращалъ мало вниманія на ихъ брань, и шелъ впередъ съ твердою ршимостію человка, преданнаго тмъ, чью сторону онъ самъ избралъ, вступивъ, вмст съ Испанцами, на большую площадь, онъ бросился на главнаго начальника ацтекскихъ войскъ, вырвалъ у него изъ рукъ копье, отнятое у одного, изъ христіанъ, и нанесъ ему ударъ своею булавою, или мукуагуитлемъ, отъ котораго онъ повалился мертвый на-земь.
Совершивъ дло истребленія, испанскій начальникъ приказалъ начать отступленіе, отправивъ впередъ индійскихъ союзниковъ, загораживавшихъ ему дорогу. Мехиканцы, доведенные до послдней крайности своими потерями, рвались въ порывахъ дикаго бшенства къ арьергарду, и хотя нсколько разъ были прогнаны назадъ конницею, однакожь все возвращались, и бросаясь подъ самое брюхо лошадей, пытались срывать съ сдла сдоковъ, жертвуя такимъ-образомъ жизнію для-того, чтобъ нанести хоть одинъ ударъ врагу. Къ-счастію, большая часть ихъ милиціи сражалась съ осаждающими въ противоположныхъ частяхъ города, но, не смотря на свою малочисленность, они такъ мужественно преслдовали Испанцевъ подъ начальствомъ Кортеса, что немногіе изъ послднихъ достигли въ эту ночь лагеря, не получивъ памятныхъ слдовъ отчаянной битвы.
На слдующій день, да и въ-теченіи нсколькихъ дней сряду, генералъ повторялъ свои нападенія, заботясь такъ же мало объ отдохновеніи, какъ-будто онъ и его войска были желзные. Однажды онъ вышелъ на большую дорогу, которая вела въ Такубу, и взялъ съ бою три моста, желая, если возможно, открыть сообщеніе съ Альварадо, занимавшимъ постъ на смежной съ этою дорогою плотин. Но Альварадо еще не проникнулъ въ предмстія, встртивъ слишкомъ-много препятствій на дорог, къ-тому же, быть-можетъ, и подчиненные его не исполняли его приказаній съ тмъ горячимъ усердіемъ, которымъ отличались движенія ихъ, когда ими начальствовалъ самъ Кортесъ.
При каждомъ изъ этихъ нападеній, оказывалось, что, благодаря стараніямъ неутомимыхъ Мехиканцевъ, проломы были боле или мене въ ихъ первобытномъ состояніи, и что матеріалы, которыми Испанцы съ такимъ трудомъ ихъ завалили, были снова тщательно вынуты изъ нихъ. Можетъ показаться страннымъ, что Кортесъ не принималъ никакихъ мръ предосторожности, чтобъ воспрепятствовать безпрестанному повторенію дйствія, причинявшаго ему столько хлопотъ и которое столько замедляло его движенія. Онъ упоминаетъ объ этомъ обстоятельств въ своемъ письм къ императору, въ которомъ говоритъ, что для этого ему было нужно основать свои квартиры въ самомъ город, гд онъ не только былъ бы окруженъ врагами, по лишился бы возможности поддерживать свои сношенія съ окрестностями, или же, для защиты проломовъ въ ночное время, надо было отряжать къ нимъ довольно значительную стражу изъ Испанцевъ, — объ индійскихъ его союзникахъ и говорить было нечего, — и что эта обязанность была бы уже свыше силъ людей, которые исполняли въ-теченіи цлаго дня такую тяжкую службу.
Альварадо, впрочемъ, и прибгнулъ къ послднему средству, онъ отправлялъ каждую ночь караулъ, состоявшій изъ сорока воиновъ, для защиты плотины, лежавшей ближе къ непріятелю. Этотъ караулъ былъ смняемъ по истеченіи нсколькихъ часовъ другимъ, подобнымъ же, который въ свою очередь уступалъ свое мсто третьему, между-тмъ, какъ первые два караула ночевали на своемъ посту, такъ-что, въ случа тревоги, на самомъ мст находился отрядъ изъ ста-двадцати воиновъ, готовыхъ отражать нападеніе непріятеля. Иногда даже весь отрядъ приходилъ на мсто разомъ и, опираясь на свое оружіе, ночевалъ тутъ подъ открытымъ небомъ, въ ожиданіи аттаки.
Но жизнь среди этихъ непрестанныхъ тяжкихъ трудовъ и заботъ была убійственна, даже для людей, одаренныхъ такимъ желзнымъ здоровьемъ, какъ Испанцы. ‘Въ-теченіи всей безконечной ночи’, восклицаетъ Діасъ, служившій въ отдленіи у Альварадо, ‘мы стояли, несчастные, на часахъ, не смотря ни на дождь, ни на холодъ. Стоимъ, бывало, когда отъ изнуренія едва держимся на ногахъ, и когда вс члены болятъ отъ ранъ, полученныхъ наканун.’ Это происходило въ дождливое время года, которое въ этихъ странахъ продолжается съ Іюля мсяца по самый сентябрь, и когда поверхность дорогъ, наводненная бурями и изрытая безпрестаннымъ движеніемъ по ней многочисленныхъ отрядовъ, превращается въ совершенное болото, по которому армія едва съ величайшимъ трудомъ можетъ пробираться.
Войска, служившія подъ личнымъ начальствомъ Кортеса, находились едва-ли въ лучшемъ положеніи. Весьма-немногіе изъ нихъ находили убжище въ башняхъ, которыми обложены были холокскія укрпленія. Большая часть была принуждена жить на открытомъ воздух, подвергаясь всей суровости непогоды. Лагерныя постановленія требовали, чтобъ всякій воинъ спалъ на своемъ оружіи, исключая случая, когда раны его этому препятствовали, и ихъ безпокойный сонъ былъ часто прерываемъ полуночнымъ призывомъ къ бою, ибо Гватемозинъ, вопреки обычаю своихъ соотечественниковъ, часто нападалъ на непріятеля ночью. ‘Однимъ словомъ’, восклицаетъ старый воинъ, слова котораго мы приводили выше, ‘въ-теченіи этихъ трехъ мсяцевъ, проведенныхъ нами подъ стнами столицы, мы сражались безпрестанно, и днемъ и ночью, и еслибъ я сталъ разсказывать обо всемъ, что мы перенесли и что сдлали, то истощилъ бы терпніе читателя, и онъ могъ бы даже подумать, что читаетъ повствованіе о невроятныхъ подвигахъ какого-нибудь странствующаго рыцаря.’
Ацтекскій императоръ руководствовался въ своихъ дйствіяхъ какимъ-то систематическимъ планомъ, доказывавшимъ, что онъ не вовсе несвдущъ по части военнаго искусства. Онъ нердко нападалъ въ одно и то же время на вс три отдленія Испанцевъ, расположившихся на плотинахъ, и на гарнизоны у оконечностей ихъ. Для исполненія этого, онъ требовалъ къ себ на помощь не только всю свою столичную милицію, но и войска всхъ значительныхъ окрестныхъ городовъ, которыя вс выступали вмст, повинуясь извстному имъ сигнальному пламени, или звуку огромнаго барабана, въ который били жрецы на вершин храма. Замчательно, что одно изъ этихъ общихъ нападеній произошло, случайно или умышленно, наканун праздника святаго Іоанна Крестителя, ровно чрезъ годъ посл втораго вступленія Испанцевъ въ мехиканскую столицу.
Эти безпрестанныя непріязненныя дйствія до крайности истощали силы мехиканскихъ войскъ, по юный ихъ монархъ находилъ средства къ облегченію трудовъ но-очередною смною однихъ отрядовъ другими. Это было, замтно по различію одеждъ и воинскихъ знаковъ индійскихъ батальйоновъ, которые появлялись на нол и потомъ смнялись другими. Ночью, въ ацтекскомъ стан соблюдалась бдительная стража,— необыкновенная предосторожность между народами, обитавшими на плоской возвышенности. Передовые посты непріятельскихъ армій располагались въ виду другъ друга. Мехиканцы обыкновенно избирали для этой цли мсто, лежавшее по близости какого-нибудь широкаго пролома, обозначая свою позицію большимъ огнемъ, разводимомъ впереди ея. Часы для смны карауловъ объявлялись помощію пронзительнаго ацтекскаго свиста, тогда Испанцы могли видть движеніе отрядовъ позади пламени, которое набрасывало красный блескъ на коричневыя тла воиновъ.
Между-тмъ, какъ Гватимозинъ дйствовалъ такъ неутомимо на сухомъ пути, онъ не оставался празднымъ и на вод. Онъ былъ слишкомъ-остороженъ, правду, для того, чтобъ снова рискнуть на открытое сраженіе съ испанскимъ флотомъ, но онъ прибгнулъ къ хитрости, боле сообразной съ индійскимъ образомъ войны. Онъ поставилъ въ засаду между высокимъ тростникомъ, опушавшимъ южные берега, множество лодокъ, и приказалъ въ то же время набить сваями окрестныя отмели. По окончаніи этихъ приготовленіи, изъ засады вышло нсколько пирогъ или большихъ лодокъ и стало грести около того мста, гд бригантины стояли ошвартовившись. Два меньшихъ судна, полагая, что индійскія лодки везутъ припасы для осажденныхъ, погнались за ними, какъ и предвидлъ непріятель. Ацтекскіе чолны искали убжища въ рустомъ тростник, гд ихъ товарищи лежали въ засад. Испанцы, попытавшись преслдовать ихъ, вскор нашли на подводныя сваи. Ихъ тотчасъ окружила цлая стая индійскихъ челноковъ, большая часть экипажей была ранена, многіе, включая обоихъ командировъ, лишились жизни, и одна изъ бригантинъ,— безполезная добыча,— попала въ руки побдителей. Въ числ убитыхъ находился Педро Барба, капитанъ стрльцовъ, храбрый офицеръ, особенно-отличившійся во время завоеванія. Этотъ бдственный случай крайне огорчилъ Кортеса, и послужилъ ему полезнымъ урокомъ, который онъ не забывалъ во все остальное время воины.
Итакъ, борьба происходила на суш и на вод,— на плотинахъ, на озер, и въ столиц. Кто бы ей ни измнялъ, но столица ацтекской имперіи оставалась врна сама себ, и, помня свою древнюю славу, всюду представляла врагу безстрашный видъ, съ какой бы стороны онъ ни направилъ своихъ нападеній. Подобно тому, какъ въ тл, когда оконечности уже поражены смертію — жизненныя силы собираются къ сердцу и, кажется, бьются въ немъ еще сильне прежняго.
Можетъ-быть, покажется удивительнымъ, какими средствами могъ Гватимозинъ снабдить припасами т значительныя толпы людей, которыми теперь столица была населена, тмъ боле, что вс сухопутныя сообщенія находились въ рукахъ осаждающей арміи. Но независимо отъ запасовъ, заготовленныхъ для этой цли до начатія осады, и отъ отвратительной пищи, доставляемой ежедневно съ алтарей, въ городъ безпрестанно привозили запасы изъ окрестнаго края чрезъ озеро. Это происходило въ-теченіи нкотораго времени такъ таинственно, что Испанцы почти и не подозрвали того, да и тогда даже, когда бригантины, по приказанію Кортеса, стали крейсировать день и ночь, и очищать поверхность озера отъ лодокъ, занимавшихся этимъ промысломъ, весьма-многія изъ нихъ успвали еще обманывать бдительность крейсеровъ, и привозили свой грузъ безопасно въ портъ. Недостатокъ въ жизненныхъ потребностяхъ тогда только сталъ длаться чувствительнымъ, когда главные окрестные города отложились отъ своей покорности и, слдовательно, пресклись самые источники. Подобныя измны длались чаще по-мр-того, какъ жители убждались въ томъ, что столица, безсильная въ собственной оборон, можетъ еще меньше защищать ихъ: и главные васаллы ацтекской метрополіи отпадали отъ нея одинъ за другимъ, точно такъ, какъ дерево, приближаясь къ разрушенію, разстается съ своими листами при первомъ дуновеніи бури.
Города, вступившіе теперь подъ покровительство генерала, снабдили лагерь неимоврнымъ множествомъ войска, Кортесъ говорить, будто они ему послали до ста пятидесяти тысячь воиновъ, число, которое могло бы только послужить къ помх его движеніямъ по длиннымъ плотинамъ. Въ т времена, Долина, пестрвшая городами и селами, кипла народонаселеніемъ, въ которомъ каждый былъ воиномъ,— населеніе это несравненно превосходило многочисленностію народонаселеніе ныншняго времени. Эти подкрпленія были распредлены по тремъ гарнизонамъ, занимавшимъ оконечности плотинъ, и многіе изъ нихъ находили себ дятельное занятіе въ томъ, что, рыская по окрестностямъ, промышляли състные припасы для войска, а еще боле въ томъ, что производили нападенія на т мста, которыя еще оставались враждебными Испанцамъ.
Кортесъ употреблялъ ихъ еще на построеніе казармъ для своихъ войскъ, жестоко-пострадавшихъ отъ безпрестанныхъ дождей, которые, какъ они замтили, падали въ это время года сильне ночью. Съ зданій, разрушенныхъ въ столиц осаждающими, доставили на бригантинахъ къ плотин значительное количество камня и строеваго лса, и изъ этихъ матеріаловъ выстроили, по обимъ сторонамъ холокскихъ укрпленій, по ряду хижинъ, послужившихъ арміи вмсто казармъ. Изъ этого обстоятельства можно составить себ нкоторое понятіе о томъ, какъ широка была плотина у этого мста, къ-тому же, надо замтить, что хотя казармы были устроены вдоль обихъ сторонъ ея въ два ряда, параллельно другъ другу, по все еще оставалось достаточно мста для прохода войска между ними.
Этимъ распоряженіемъ устроены удобныя помщенія для испанскихъ войскъ и для индійскихъ прислужниковъ, число которыхъ простиралось до двухъ тысячь человкъ. Главный корпусъ союзниковъ, вмст съ небольшимъ отрядомъ конницы и пхоты, занялъ квартиры у сосдняго кохогуаканскаго поста и послужилъ къ защит тыла лагеря и къ поддержанію сообщеній съ окрестною страною. При другихъ двухъ отдленіяхъ арміи, подъ начальствомъ Альварадо и Сандоваля, сдланы были подобныя же распоряженія, хотя помщенія, приготовленныя на занимаемыхъ ими плотинахъ для защиты войскъ отъ непогоды, были устроены ре столь прочно, какъ т, въ которыхъ находили убжище кортесовы войска.
Испанскій лагерь снабжался състными припасами изъ дружественныхъ городовъ, расположенныхъ по сосдству, и въ-особенности изъ Тецкуко. Эти припасы состояли изъ рыбы, плодовъ, свойственныхъ краю, преимущественно же изъ особеннаго рода фиги, росшей на тун (cactus opuntia) и вишенъ, которыхъ въ это время было множество. Но главную ихъ пищу составляли тортиллы, (tortilla), или лепешки, сдланныя изъ индійскаго пшена, употребляемыя до-сихъпоръ въ Мехик, для приготовленія которыхъ были учреждены, въ гарнизонныхъ городахъ, пекарни подъ надзоромъ туземцевъ. Союзники, какъ кажется слишкомъ вроятнымъ, разнообразили свою скудную пищу отъ-времени-до-времени отвратительнымъ пиромъ, при которомъ утоляли свой голодъ человческимъ мясомъ. Поле битвы представляло имъ, къ-несчастію, слишкомъ-частые и удобные случаи для удовлетворенія этой зврской наклонности, и какъ она ни была отвратительна въ глазахъ Кортеса, но онъ въ то время не въ состояніи былъ препятствовать этимъ ужасамъ.
Такимъ-образомъ, буря, собиравшаяся такъ долго надъ ацтекскою столицею, разразилась наконецъ во всей своей ярости. Ея несчастные жители видли себя окруженными со всхъ сторонъ легіонами неумолимаго врага, блестящіе ряды котораго простирались дале предловъ зрнія. Они видли себя покинутыми, въ часъ бдствія, союзниками и васаллами, видли, какъ свирпый иноземецъ проникалъ въ ихъ сокровенныя мста, оскверняя ихъ храмы, разграбляя дворцы, разрушая прелестный городъ днемъ, поджигая предмстья ночью, и, наконецъ, укрпляясь въ каменныхъ зданіяхъ подъ самыми ихъ стнами, какъ-будто располагая тогда только покинуть столицу, когда уже не останется камня на камн отъ всего ея великолпія. Все это видли они, по духомъ не упадали, и хотя голодъ и чума уже начинали изнурять ихъ, они все еще показывали врагу тотъ же самый ршительный и твердый видъ. Кортесъ, который охотно пощадилъ бы и городъ и жителей, взиралъ съ изумленіемъ на эту твердость. Неоднократно, посредствомъ плнниковъ своихъ, которыхъ онъ, для этой цли, освобождалъ, онъ изъявлялъ имъ свою готовность согласиться на выгодныя для нихъ условія, лишь бы они только сдались. День-за-день онъ ласкалъ себя надеждою, что его предложенія будутъ приняты. Но время уходило, и онъ все обманывался въ своихъ ожиданіяхъ. Ему оставалось еще узнать всю силу памятозлобія Ацтековъ, и убдиться въ томъ, что каковы бы ни были ужасы ихъ настоящаго положенія и ихъ опасенія за будущность, по ненависть, которую они питали къ блымъ, перевшивала все, въ сравненіи съ нею, вс возможныя страданія казались имъ бездлицами.

VI.
Общее нападеніе на столицу.— Пораженіе испанцевъ— Ихъ бдственное положеніе.— Приношенія въ жертву плнныхъ.— Измна союзниковъ.— Твердость войскъ.
1521.

Медленно, но врно, пробирался теперь голодъ въ самое сердце обложеннаго города. Казалось несомнннымъ, что при такой строгой блокадъ, жители будутъ наконецъ принуждены сдаться, хотя бы даже осаждавшіе и не подняли на нихъ оружія. Но для этого требовалось время, а Испанцы, не смотря на свое природное постоянство я терпливость, стали скучать трудностями службы, едва-ли меиве тхъ, которыя переносили сами осажденные. Въ нкоторыхъ отношеніяхъ, даже положеніе ихъ было хуже положенія послднихъ, потому-что они были подвержены дйствію холодныхъ дождей, шедшихъ почти безпрерывно, и часто промчивавшихъ ихъ до самыхъ костей. Словомъ, они находились въ положеніи самомъ мрачномъ, самомъ бдственномъ.
При этихъ рбстоятельствахъ, между ними нашлось много, охотно желавшихъ положить конецъ своимъ страданіямъ и попытаться взять городъ однимъ ршительнымъ приступомъ. Иные считали лучше овладть большимъ рынкомъ Тлателолько, который, будучи расположенъ въ Сверо-западной части столицы, могъ доставить имъ возможность имть сообщеніе съ лагерями Альварадо и Сандоваля. Эдо мсто, окруженное обширными портиками, представляло удобное помщеніе для многочисленной арміи, и, основавшись однажды въ столиц, Испанцы были бы въ состояніи повторить свой ударъ съ большимъ успхомъ, чмъ дйствуя издалека.
Многіе офицеры раздляли это мнніе, и съ жаромъ представляли его Кортесу. Между ними въ особенности отличался своею настойчивостію Альдерете, королевскій казначей, человкъ всми уважаемый, не только за санъ, но и за способности и ревность, оказанныя на служб. Изъ уваженія къ ихъ желаніямъ, Кортесъ созвалъ военный совтъ’ ‘представилъ ему дло на разсмотрніе. Большинство офицсровъ,— все люди съ рыцарскимъ духомъ, — было готово ршиться на какое угодно отчаянное предпріятіе, лишь бы съ нимъ была сопряжена какая-нибудь перемна: до того имъ надола ныншняя утомительная, бдственная жизнь ихъ. Они съ горячностію поддерживали сторону Альдерете$ и Кортесъ, считая, вроятно, боле благоразумнымъ согласиться на предложеніе, хотя, по его мннію, и не совсмъ выгодное, чмъ приневоливать своихъ подчиненныхъ покориться его мннію противъ ихъ убжденія, склонился наконецъ на эти представленія.
Онъ назначилъ день для приступа, который должно было начать въ одно время двумя отдленіями, подъ начальствомъ Альварадо и самого главнокомандовавшаго. Сандовалю велно было снять большую часть
Отд. II. Завоеваніе Мехики. 117
своихъ войскъ съ сверной плотины, и отрядить семьдесятъ человкъ отборныхъ воиновъ на помощь къ Кортесу.
Въ назначенное утро, об арміи, отслушавъ обдни, выступили вдоль занимаемыхъ ими плотинъ противъ столицы. Они были поддержаны бригантинами и многочисленною Флотиліею индійскихъ лодокъ,— которыя должны были пробить себ путь вверхъ по каналамъ,— и несметными толпами союзниковъ, которые послужили подъ конецъ только къ тому, что увеличили общее смятеніе. Пройдя предмстья, имъ представились три дороги, оканчивавшіяся у площади Тлателолько. Главную изъ трехъ можно бы скоре назвать плотиною, чмъ улицею, потому-что она была гораздо ниже остальныхъ двухъ, и по бокамъ ея были вырыты глубокіе каналы. Кортесъ раздлилъ свое войско на три отряда. Начальство надъ однимъ изъ нихъ онъ поручилъ Альдсреге, съ приказаніемъ занять главную улицу. Второй онъ вврилъ Андресу де-Тапіа и Корче де-Альварадо, первый изъ этихъ офицеровъ былъ человкъ храбрый и способный, а послдній, младшій братъ дона Педро, отличался рыцарскимъ духомъ, свойственнымъ этому безстрашному семейству. Имъ онъ веллъ проникнуть въ городъ чрезъ одну изъ параллельныхъ улицъ, а самъ, съ третьимъ отрядомъ, долженъ стараться занять другую улицу. Небольшой резервный отрядъ конницы расположился, съ двумя или тремя полевыми орудіями, противъ Такубской-Улицы, которая была назначена мстомъ свиданія для всхъ отдленій вообще.,
Кортесъ далъ своимъ капитанамъ самое строгое наставленіе не длать ни шага впередъ, не обезпечивъ себя средствами къ отступленію, другими словами, онъ веллъ заваливать тщательно рвы и проломы, которые встртятся на пути вдоль плотины. Альварадо, при нападеніи, сдланномъ имъ на столицу за нсколько дней назадъ тому, пренебрегъ этою предосторожностію, и отъ этой безпечности произошли такія гибельныя послдствія для его арміи, что Кортесъ похалъ самъ на квартиры къ нему, и хотлъ публично сдлать провинившемуся офицеру строгій выговоръ за его ослушаніе. По прибытіи его, однакожь, въ лагерь, онъ нашелъ, что Альварадо велъ себя при этомъ дл блестящимъ образомъ, и потому, забывъ свое негодованіе, онъ далъ ему — вмсто заслуженнаго выговора — нсколько дружескихъ совтовъ.
По окончаніи этихъ распоряженій, вс три отдленія начали свой путь по назначеннымъ имъ улицамъ въ одно и то же время. Кортесъ шелъ впереди своей пхоты. Мехиканцы отступали передъ нимъ, оказывая мало сопротивленія. Испанцы шли впередъ бодро, и брали баррикады одну за другою, тщательно засыпая проломы, чтобъ обезпечить себ обратную дорогу. Челноки поддерживали аттаку, двигаясь вдоль каналовъ и сцпляясь съ непріятельскими лодками, между-тмъ, проворные Тласкаланцы перелзали чрезъ террасы, и, пробираясь по крышамъ смежныхъ домовъ, бросали защитниковъ внизъ на улицы. Врагъ, какъ-бы пораженный удивленіемъ, казался не въ состояніи выдержать ярость нападенія, и побдоносные христіане, ободряемые криками торжества, извщавшими ихъ объ успхахъ ихъ товарищей въ сосднихъ улицахъ, усугубляли свои усилія, чтобъ первымъ достичь назначенной цли.
Встрчая такъ мало сопротивленія, генералъ сталъ подозрвать, не слишкомъ ли онъ быстро идетъ впередъ, и не кроется ли подъ этимъ какая-нибудь хитрость. Непріятель, можетъ-быть, хотлъ завлечь его въ средину города, чтобъ окружить или напасть на него съ тылу. Онъ опасался также, чтобъ, не смотря на его строгія приказанія, его пылкіе Офицеры, увлекшись погонею, не пренебрегли предосторожностію заваливать проломы. Въ-слдствіе этихъ размышленіи, онъ остановилъ свои войска, и приготовлялся отражать всякое хитрое движеніе своего противника. Между-тмъ, Альдерете уже присылалъ къ нему нсколько разъ съ извстіемъ, что онъ почти достигъ рывка. Это извстіе только увеличило опасенія генерала, боявшагося, чтобъ при такихъ быстрыхъ успхахъ онъ не забылъ обезпечить себ обратный путь. Кортесъ ршился поврить все своими собственными глазами, и, взявъ съ собою небольшой отрядъ, пошелъ тотчасъ осматривать дорогу, по которой отправился казначеи.
Прошедъ недалеко вдоль большой улицы или плотины, онъ былъ остановленъ отверстіемъ, наполненнымъ водою, шириною въ десять или двнадцать шаговъ, и по-крайней-мр въ дв сажени глубины отсутствіемъ, которое составляло сообщеніе между каналами, протекавшими по обимъ сторонамъ плотины. Видны были слды слабой попытки завалить проломъ мусоромъ съ плотины, но трудъ этотъ былъ такъ безпечно исполненъ, что ни къ чему не служилъ. Нсколько бревенъ и большихъ камней, лежавшихъ тамъ-и-сямъ, доказывали, что работа была покинута почти тотчасъ посл начатія. Опасенія его достигли крайней степени, когда онъ замтилъ, что бока плотины около этого мста были подровнены заступами и, очевидно, очень еще недавно. Все это подавало ему поводъ подозрвать какую-нибудь хитрость со стороны коварнаго врага, и онъ почти убдился въ томъ, что его пылкій офицеръ бросился очертя голову въ западню, заране приготовленную для него. Встревоженный до крайности, онъ принялся исправлять бду какъ-можно-скоре, приказавъ своимъ войскамъ завалить зіявшую пропасть.
Едва успли они приняться за дло, какъ вдругъ хриплый, отдаленный гулъ боя былъ заглушенъ ужаснымъ звукомъ изъ смшанныхъ воплей и воинскихъ криковъ, отъ которыхъ, казалось, самый сводъ небесный долженъ былъ обрушиться. Вслдъ за этимъ, послышался стремительный шумъ, какъ бы отъ шествія несметной толпы народа, доказывавшій, что натискъ сраженія измнилъ свое прежнее направленіе, и приближался теперь къ тому мсту, гд находился Кортесъ съ горстью безстрашныхъ.
Его опасенія оказались справедливыми. Альдерете погнался за отступавшими Ацтеками съ горячностію, увеличивавшеюся съ каждымъ шагомъ, который онъ длалъ впередъ. Онъ взялъ, безъ большаго труда, баррикады, защищавшія проломъ, и понесся дальше, приказавъ завалить отверстіе. Но у пылкихъ подчиненныхъ разъигралась кровь отъ погони, и ни одинъ изъ нихъ не хотлъ заняться такимъ низкимъ Дломъ, какимъ имъ казалось засыпка рва. Каждый могъ безъ труда пожинать лавры въ бою, а потому они понеслись вс вслдъ за своимъ начальникомъ, ободряя другъ друга, и хвастая, что они первые достигнутъ площади Тлателолько. Такимъ-образомъ, они дали себя завлечь въ самое сердце города когда, вдругъ, рогъ Гватимозина — священный символъ, слышимый только во времена необыкновенной опасности — издалъ, съ вершины сосдняго холма, длинный, пронзительный звукъ. Въ одинъ мигъ бгущіе Ацтеки, какъ-бы доведенные до бшенства, обратились назадъ и бросились на преслдовавшихъ. Въ то же время, изъ сосднихъ улицъ и переулковъ показались несметныя толпы воиновъ, и ринулись яростно на фланги осаждавшихъ, наполняя воздухъ тми свирпыми, неземными криками, которые поразили слухъ Кортеса и заглушили на одно мгновеніе дикіе звуки, вылетавшіе изъ другихъ частей столицы.
Армія, застигнутая въ-расплохъ, поколебалась отъ ярости нападенія, и пришла въ совершенный безпорядокъ. Други и недруги, блые и Индійцы, смшались вмст въ одну безпорядочную толпу, копья, мечи и булавы разскали воздухъ всюду. Удары падали безъ цли. Осаждавшіе, ища спасенія, давили и топтали другъ друга. Ослпленные тучами метательныхъ орудій, которыя валились на нихъ съ крышъ, они шли впередъ, шатаясь, едва понимая куда идутъ, или падали, поражаемые незримыми руками. И вотъ нестройная толпа несется впередъ, подобно стремительному потоку, протекающему по крутому горному ложу, и валитъ въ страшномъ безпорядк прямо къ открытому пролому, на противоположной сторон котораго стоялъ Кортесъ и его сподвижники, пораженные ужасомъ при вид неминуемой гибели. Передовые рады вскор кинулись въ волны, потопляя другъ друга, иные тщетно силились переплыть къ товарищамъ, другіе съ большимъ успхомъ, перелзали чрезъ груды тлъ погибшихъ. Многіе изъ нихъ падали назадъ въ воду, когда пытались вскарабкаться вверхъ по скользкимъ бокамъ плотины, или были увлекаемы находившимися въ челнокахъ воинами, увеличивавшими ужасы этого гибельнаго пораженія свжею бурею стрлъ и дротиковъ, бросаемыхъ въ бгущаго непріятеля.
Между-тмъ, Кортесъ и его безстрашные товарищи стояли твердо на противоположной сторон пролома. ‘Я ршился’ говоритъ онъ: ‘скоре умереть, чмъ покинуть своихъ бдныхъ сослуживцевъ при такой крайности!’ Съ распростертыми руками онъ старался спасти кого могъ отъ смерти въ волнахъ и отъ плна, ужаснйшаго самой смерти. Тщетно старался онъ привести въ порядокъ устрашенныхъ бглецовъ, и возвратить имъ сколько-нибудь присутствія духа. Ацтеки слишкомъ-хорошо были знакомы съ его особою, и теперешнее положеніе длало его меткою цлію ихъ оружія. Дротики, камни, стрлы, падали около него какъ градъ, но отскакивали безвредно отъ стальнаго шлема и доспховъ. Наконецъ, между врагомъ поднялся крикъ: ‘Малинчинъ! малинчинъ!’, и шестеро изъ нихъ, дюжіе, сильные воины, бросившись разомъ на него, сдлали отчаянное усиліе утащить его къ себ на лодку. Онъ получилъ во время борьбы жестокую рану въ ногу, которая на время лишила его возможности дйствовать ею. Казалось, ему не было спасенія, но преданный ему товарищъ, Христоваль де-Олеа, замтивъ опасность генерала, бросился на Ацтековъ, и отрубилъ однимъ ударомъ руку одному изъ нихъ, пронзивъ мечомъ другаго насквозь. Тутъ подосплъ къ нему на помощь одинъ изъ его товарищей, именемъ Лерма, и тласкаланскій князекъ, который, сражаясь надъ распростертымъ тломъ Кортеса, убилъ еще троихъ. Храбрый Олеа заплатилъ дорого за свое самоотверженіе: онъ палъ подл самого генерала смертельно раненный.
Вскор распространился между воинами слухъ, будто-бы ихъ начальникъ взятъ въ плнъ, и Кинонесъ, капитанъ тлохранителей, бросившись со многими другими выручать его, усплъ освободить Кортеса изъ рукъ враговъ, которые боролись съ нимъ въ вод, и, поднявъ его на руки, вынесли опять на плотину. Одинъ изъ его пажей, между-тмъ, пробирался сквозь толпы, ведя за собою лошадь генерала. Но юноша получилъ въ горло дротикомъ рану, которая воспрепятствовала ему исполнить намреніе. Другой изъ его приближенныхъ, именно каммергеръ его Гусманъ, имлъ больше успха, но между-тмъ, какъ онъ держалъ лошадь за узду и Кортесу помогали ссть въ сдло, Ацтеки схватили и этого преданнаго слугу и увлекли съ быстротою мысли на своихъ челнокахъ. Генералъ все еще оставался и не могъ ршиться покинуть мсто, покуда его присутствіе могло принести какую-нибудь пользу. Но преданный Кинонесъ, взявъ лошадь за узду, поворотилъ ее прочь отъ плотины, воскликнувъ въ то же время, что ‘жизнь начальника была слишкомъ важна для арміи, и ее нельзя такъ расточать’.
Не легкое дло было пробираться сквозь толпы. Поверхность плотины, изрытая ногами людей и лошадей, была покрыта грязью по колни, а въ нкоторыхъ мстахъ до того разбита, что вода изъ каналовъ покрывала ее. Толпа въ безумныхъ усиліяхъ спастись изъ своего опаснаго положенія, колебалась во вс стороны, подобно пьяному. Боковое давленіе безпрестанно сталкивало тхъ, которые находились на флангахъ, внизъ по скользкимъ бокамъ плотины, и они падали въ плнъ къ непріятелю, который увлекалъ ихъ на свои челноки съ криками торжества, доказывавшими, съ какою дикою радостію они привтствовали каждую новую жертву. Лошади двухъ офицеровъ, хавшихъ верхомъ возл генерала, оступились и покатились вмст съ сдоками внизъ по плотин. Индійцы взяли одного въ плнъ и убили его лошадь. Другому посчастливилось спастись. Храбрый знаменоносецъ, Корралъ, подвертулся той же опасности. Онъ поскользнулся и упалъ въ каналъ, и непріятель уже считалъ его врною добычею, по онъ усплъ опять выбраться на плотину, и даже спасти изорванное кастильское знамя. Лишившись трофея, владніе которымъ значило у анагуакскаго народа почти то же, что плнъ самбго главнокомандующаго, язычники пришли въ неописанное бшенство, и выразили свою досаду ужаснымъ крикомъ ярости.
Кортесу удалось, наконецъ, выбраться на твердую землю, и достичь площади у начала Такубской-Улицы, Здсь онъ произвелъ по непріятелю жаркую пальбу изъ тяжелыхъ орудій, привелъ свои разбитыя войска въ кой-какой порядокъ, и, напавъ на врага съ небольшимъ отрядомъ конницы, которая, не принимая участія въ дл, была еще свжа, прогналъ его назадъ. Потомъ онъ веллъ двумъ другимъ отдленіямъ начать отступленіе. Разсянныя войска опять соединились, и генералъ, отправивъ своихъ индійскихъ союзниковъ впередъ, остался съ избраннымъ отрядомъ конницы въ арьергард, для прикрытія отступленія арміи, которое совершилось безъ особенной потери.
Андресъ де-Такія былъ отправленъ на западную плотину для увдомленія Альварадо и Сандоваля о неудачи предпріятія. Т два офицера, между-тмъ, проникли далеко въ городъ. Ободряемые торжественными криками своихъ соотечественниковъ въ сосднихъ улицахъ, они подавались впередъ съ необыкновенною быстротою, чтобъ не быть послдними у славной цли. Они уже почти достигли рынка, лежавшаго ближе къ ихъ квартирамъ, чмъ къ квартирамъ генерала, когда услышали звуки страшнаго рога Монтезумы, за которыми послдовали неземные крики и вопли язычниковъ, до такой степени изумившіе Кортеса, и наконецъ шумъ удалявшагося сраженія, затихавшаго въ отдаленіи. Капитаны теперь поняли оба, что участь дня ршается, врно, не въ пользу ихъ соотечественниковъ. Они вскор убдились въ справедливости своего предположенія, когда побдоносные Ацтеки, возвратившись съ погони за Кортесомъ, присоединили свои силы къ тмъ, которыя уже сражались съ Сандовалемъ и Альварадо, и напали на нихъ съ удвоенною яростію. Въ то же время они стали катать по земд дв или три изъ окровавленныхъ головъ Испанцевъ, крича имя ‘малинчинъ’. Пораженное ужасомъ при этомъ зрлищ, хотя и мало вря словамъ непріятеля, капитаны тотчасъ приказали отступить. Да, впрочемъ, уже не въ ихъ власти было устоять противъ яростныхъ нападеній осажденныхъ, кидавшихся на нихъ толпа за толпою съ такимъ ожесточеніемъ,’ о которомъ’, говоритъ одинъ изъ очевидцевъ, ‘хотя оно и теперь какъ-будто повторяется предъ моими глазами, я не могу дать читателю и самаго слабаго понятія. Одинъ Богъ могъ спасти насъ отъ ужасовъ того гибельнаго дня!’ Свирпые язычники преслдовали Испанцевъ до самыхъ укрпленій. Но здсь они были приняты, во-первыхъ, перекрестнымъ огнемъ бригантинъ, который, прострлявъ палисады, насажденные тутъ для затрудненія ихъ движенія, дйствовалъ вдоль всей плотины, а потомъ стрльбою изъ небольшой батареи, построенной впереди лагеря, которая, подъ управленіемъ искуснаго инженера, именемъ Медрано, громила ихъ по всей длин ущелія. Поражаемыя, такимъ-образомъ, спереди и съ фланговъ, разбитыя ацтекскія колонны принуждены были отступить и искать убжища подъ городскими укрпленіями.
Въ лагер царствовало всеобщее безпокойство о судьб Кортеса, ибо Тапіу нсколько разъ задерживали на пути летучіе отряды непріятеля, поставленные тутъ Гватимозинымъ для прекращенія сообщеній между лагерями. Онъ пріхалъ наконецъ покрытый кровью, которая струилась изъ нсколькихъ ранъ. Извстія, привезенныя имъ, успокоили Испанцевъ на счетъ безопасности генерала, хотя, въ другихъ отношеніяхъ, они не слишкомъ уменьшили ихъ опасенія.
Сандоваль въ особенности желалъ удостовриться въ настоящемъ положеніи длъ и узнать, каковы были дальнйшія намренія Кортеса. Не смотря на страданія, причиняемыя ему тремя ранами, полученными въ битв того дня, онъ ршился лично постить квартиры главно- командовавшаго. Былъ полдень,— потому-что дятельныя событія утра заняли только нсколько часовъ времени,— когда Сандоваль снова слъ на добраго коня, на силу и быстроту котораго могъ положиться. Это было благородное животное, хорошо извстное во всемъ войск и достойное своего храбраго сдока, котораго вынесло безопасно изъ всхъ утомительныхъ походовъ и кровопролитныхъ битвъ завоеванія. На пути онъ встртилъ ведеты Гватимозина, которые погнались за нимъ, пуская въ него тучи стрлъ, не нашедшихъ, къ-счастію, слабой точки ни въ его доспхахъ, ни въ брон его коня.
По прибытіи своемъ въ лагерь, онъ нашелъ войска совершенно-изнуренными и упавшими духомъ отъ утренняго бдствія. Они имли къ тому достаточную причину. Кром убитыхъ и значительнаго числа раненныхъ, шестьдесятъ-два человка Испанцевъ, вмст со множествомъ союзниковъ, достались за-живо въ руки непріятелю,— непріятелю, славившемуся тмъ, что никогда не щадилъ плнниковъ. Въ довершеніе всхъ бдъ, они лишились еще двухъ полевыхъ орудій и семи лошадей. Эта потеря, столь незначительная по нашимъ европейскимъ понятіямъ о военныхъ дйствіяхъ, была весьма-чувствительна для нихъ, ибо лошадей и артиллеріи, самыхъ дйствительнйшихъ военныхъ орудій противъ язычниковъ, нельзя было достать безъ большихъ издержекъ и трудностей.
Замтили, что Кортесъ во весь этотъ ужасный день оказывалъ обычную ему храбрость и хладнокровіе. Однажды только онъ поколебался, когда Мехиканцы бросили къ его ногамъ головы нсколькихъ Испанцевъ, воскликнувъ въ то же время: ‘Сандоваль’, ‘Тоначію’, извстный эпитетъ Альварадо. При видъ этихъ окровавленныхъ трофеевъ, онъ поблднлъ какъ смерть, но, мигомъ принявъ прежнюю твердость, сталъ ободрять своихъ печальныхъ сподвижниковъ. Онъ теперь встртилъ своего офицера съ спокойнымъ лицомъ, но сквозь это наружное хладнокровіе пробивалась тнь грусти, доказывавшей, какъ близко къ сердцу принималъ онъ бдствія ‘печальнаго моста’ (puente cuidda), какъ онъ горестно называлъ роковой проломъ.
На подробные вопросы офицера о причин несчастія, онъ отвчалъ: ‘это мн возмездіе за мои грхи, сынъ мой Сандоваль’, этимъ ласковымъ именемъ Кортесъ часто называлъ своего преданнаго и всхъ боле имъ любимаго офицера. Потомъ онъ объяснилъ ему настоящую причину несчастія, происшедшаго, какъ мы уже видли, отъ небреженія казначея. За этимъ послдовалъ дальнйшій разговоръ, въ которомъ генералъ объявилъ ему о своемъ намреніи не предпринимать наступательныхъ непріязненныхъ дйствій въ-теченіи нсколькихъ дней. ‘Теб’, продолжалъ онъ, ‘прійдется заступить мое мсто, потому что я теперь изувченъ и не въ-состояніи покуда исполнять своихъ обязанностей. Наблюдай за безопасностію лагерей и обращай особенное вниманіе на Альварадо. Мн его храбрость вполн извстна, но крайне опасаюсь, чтобъ эти мехиканскіе псы не напали на него когда-нибудь въ-расплохъ’. Эти немногія слова выражали мнніе генерала о его двухъ помощникахъ, они были оба одинаково храбры и безстрашны, но одинъ соединялъ съ этими качествами ту предусмотрительность, которая такъ необходима для успха опасныхъ предпріятій, и которой вовсе не доставало въ характер втораго. Будущему завоевателю Гватемалы предстояло, какъ водится, извлекать опытность изъ горькихъ плодовъ собственныхъ своихъ ошибокъ. Подъ руководствомъ Кортеса онъ сталъ воиномъ.— Генералъ, окончивъ наставленія, дружески обнялъ своего помощника и отпустилъ его на квартиры.
Далеко было за полдень, когда онъ прибылъ туда, но солнце горло еще надъ западными горами, разбрасывая свои лучи по долин и освщая старые башни и храмы Теночтитлана золотымъ блескомъ, мало согласовавшимся съ мрачными зрлищами кровопролитія, въ которое столица была недавно погружена. Тишина вечера, однакожь, была вдругъ нарушена странными звуками большаго барабана во храм бога войны,— звуками, напоминавшими Испанцамъ печальную ночь со всми ужасами, ее сопровождавшими, ибо только тогда они слышали ихъ. Это означало, что во храмъ нечестиваго совершается какой-нибудь торжественный обрядъ, и воины, удивленные унылыми звуками, которые были слышны за нсколько лигъ чрезъ Долину, обратили свои глаза къ тому мсту, откуда они происходили. Тамъ они увидли длинное шествіе, которое тянулось вверхъ по огромнымъ бокамъ пирамиды, ибо лагерь Альварадо былъ разбитъ въ разстояніи меньше одной мили отъ столицы, и предметы были видны въ большомъ отдаленіи сквозь прозрачную атмосферу.
Когда длинный рядъ жрецовъ и воиновъ достигъ плоской вершины храма, Испанцы увидли между ними множество людей обнаженныхъ по поясъ, въ числ которыхъ, по близн тлъ, узнали нкоторыхъ своихъ соотечественниковъ. Это были несчастные, назначенные въ жертву. Головы ихъ были пышно убраны перяными внцами, а въ рукахъ ихъ были веры. Ихъ гнали впередъ ударами, и принуждали принимать участіе въ пляск, которая совершалась въ честь ацтекскаго бога войны. Съ несчастныхъ плнныхъ сорвали потомъ печальное убранство и положили одного за другимъ на большой камень жертвоприношенія. На его выпуклой поверхности, грудь ихъ высоко поднималась и жрецъ могъ удобно исполнить свое адское намреніе. Тогда онъ сильнымъ ударомъ своего остраго ножа изъ ицтли, разрзывалъ имъ ребры, и засунувъ руку въ рану, вырывалъ изъ тла сердце, горячее и дымившееся, и клалъ его на золотой жертвенникъ передъ идоломъ. Трупъ убитой жертвы бросали потомъ внизъ по крутой лстниц пирамиды, устроенной, какъ мы уже говорили, подъ однимъ и тмъ же угломъ къ зданію, и искаженные останки были собираемы находившимися внизу служителями, которые изготовляли изъ нихъ ту отвратительную трапезу, которою всегда оканчивалось это мерзкое дло.
Легко себ представить, съ какимъ чувствомъ изумленные Испанцы глядли на это страшное зрлище, происходившее въ небольшомъ разстояніи отъ нихъ, они могли почти различать лица своихъ злополучныхъ друзей, видли, какъ они бились и мучились въ предсмертныхъ страданіяхъ, слышали, или воображали, что слышатъ ихъ крики отчаянія! Но они не въ состояніи были оказать имъ ни малйшей помощи, какъ-будто между ними зіяла пропасть. Ноги дрожали подъ ними, когда они размышляли, что и ихъ, можетъ-быть, ожидаетъ та же участь, и храбрйшіе изъ нихъ, т, которые до-сихъ-поръ отправлялись на бои съ такимъ же равнодушіемъ и веселіемъ, съ какимъ шли на веселый пиръ, не могли, посл этого страшнаго событія, встрчаться съ лютымъ врагомъ, не испытавъ непріятнаго чувства, весьма-похожаго на страхъ.
Не такое дйствіе произвело это зрлище на мехиканскія войска, расположенныя у конца плотины. Подобно коршунамъ, приведеннымъ въ остервенніе, почуявъ вдалек падаль, они подняли пронзительный крикъ, и громогласно восклицая, что ‘такова будетъ участь всхъ враговъ ацтекскаго народа’, пустились, какъ горный потокъ, вдоль плотины. Но Испанцы были готовы встртить ихъ, и прежде, чмъ дикая толпа успла переступить чрезъ ихъ линіи, они открыли такой убійственный огонь изъ своей батареи тяжелыхъ орудій, поддерживая его пальбою мушкетеровъ и стрльцовъ, что нападавшіе принуждены были отступить къ прежней позиціи медленно, но съ страшною потерею.
Слдующіе пять дней прошли въ бездйствіи, за исключеніемъ нсколькихъ вылазокъ, которыя Испанцы были вынуждены сдлать для отраженія нападеній, производимыхъ, отъ-времени-до-времени, столичною милиціею. Мехиканцы, между-тмъ, возгордившись своею удачею, предались торжественнымъ изъявленіямъ радости: пли, плясали, и пировали надо, растерзанными останками несчастныхъ жертвъ. Гватимозинъ разослалъ по окрестностямъ нсколько головъ Испанцевъ и лошадей, взывая къ своимъ стариннымъ васалламъ покинуть знамя блыхъ, если не хотятъ раздлять участи враговъ Мехико. Жрецы теперь ободряли юнаго монарха и увряли народъ, что грозный Гуитзилопочтли, ихъ оскорбленное божество, укрощенный жертвами, принесенными на его алтаряхъ, снова прійметъ Ацтековъ подъ свое покровительство, и предастъ въ руки ихъ враговъ прежде истеченія восьми дней.
Это утшительное пророчество, которому Мехиканцы безусловно врили, теперь безпрестанно поражало слухъ осаждавшей арміи. Какія бы оно ни возбудило чувства презрнія въ Испанцахъ, но на ихъ союзниковъ оно произвело совершенно иное дйствіе. Послднимъ уже начинала надодать служба, исполненная такихъ опасностей и страданій, и продолжавшаяся далеко за обыкновенный срокъ индійскихъ военныхъ дйствій. Они не полагались на Испанцевъ по-прежнему.
Опытность убдила ихъ, что блые не непобдимы и не безсмертны, и послднія неудачи заставляли ихъ даже сомнваться, въ состояніи ли будутъ христіане овладть ацтекскою метрополіею. Имъ приходили на умъ зловщія слова Хикотенкатля, сказавшаго, ‘что изъ такой святотатственной войны не выйдетъ добра для анагуакскаго народа’. Они почувствовали, что подняли руки противъ боговъ своего отечества. Предсказаніе оракула тяготло надъ ихъ сердцами. Они не сомнвались въ скоромъ исполненіи его, и, думая только какъ-бы отвратить ударъ отъ себя, ршились заблаговременно отказаться отъ всякаго участія въ дл.
Они воспользовались дружественнымъ покровомъ ночи для того, чтобъ тайкомъ покинуть свои квартиры. Такимъ образомъ, отрядъ за отрядомъ вышли, направивъ путь свой домой. Т, которые принадлежали къ большимъ городамъ долины и недавно признали власть Испанцевъ, теперь первые отреклись отъ своего повиновенія. Ихъ примру послдовали старшіе союзники, милиція чолульская, тепенкская, тецкукская, и даже врные Тласкаланцы. Нкоторые, правда, составляли исключеніе при общей измн, и въ числ послднихъ находился Ихтлильхочитль, молодой правитель тецкукскій, и Чичемекатль, храбрый тласкаланскій вождь, они, съ нкоторыми изъ приближенныхъ, остались врны тому знамени, подъ которое вступили. Но число ихъ было самое незначительное. Испанцы со страхомъ видли, какъ это мощное ополченіе, на содйствіе котораго они основывали такія надежды, безмолвно исчезало подъ дыханіемъ суеврія. Кортесъ одинъ сохранялъ спокойный видъ. Онъ говорилъ съ презрніемъ о пророчествъ, какъ о выдумк жрецовъ, и отправилъ нарочныхъ вслдъ за бглецами, умоляя ихъ отсрочить свое отступленіе, или, по-крайней-мръ, обождать на пути, покуда, по прошествіи предсказываемаго срока, не убдятся сами въ лживости пророковъ.
Надо сознаться, что дла Испанцевъ въ это время представляли самый мрачный видъ. Покинутые своими союзниками, истративъ почти весь порохъ, лишенные припасовъ, доставляемыхъ прежде въ такомъ изобиліи изъ окрестныхъ мстъ, изнуренные безпрестанными трудами, страдая до единаго отъ ранъ, имя позади себя недружественную страну, а впереди смертельнаго врага, они могли поколебаться въ своей твердости и ихъ можно бы извинить. Днемъ они были вдоволь заняты тмъ, что рыскали ища припасовъ, или тмъ, что защищали позицію, занимаемую ими на плотинахъ, противъ нападеній врага, котораго теперь ободряли удача и общанія жрецовъ, ночью, сонъ ихъ былъ прерываемъ печальнымъ боемъ барабана, звуки котораго, гудвшіе далеко за водами озера, извщали ихъ о мучительной смерти своихъ несчастныхъ товарищей. Ночь за ночью взводили вверхъ по лстниц храма новыя жертвы къ алтарю, и между-тмъ, какъ столица горла тысячью костровъ, зажженныхъ на плоскихъ крышахъ жилыхъ строеній, горестное зрлище, походившее посреди пламеннаго блеска на забавы злыхъ духовъ преисподней, было ясно видимо изъ лагеря. Одинъ изъ послднихъ пострадалъ Гусманъ, несчастный каммергеръ Кортеса, пробывшій въ заключеніи восмьнадцать дней прежде, чмъ надъ нимъ совершилась страшная казнь.
Но посреди всхъ этихъ горькихъ испытаній, Испанцы оставались спокойны. Еслибъ они поколебались, они могли бы заимствовать твердость отъ собственныхъ своихъ женъ, оставшихся съ ними при лагер, и показавшихъ въ этомъ случа героизмъ, котораго исторія сохранила намъ нсколько примровъ. Одна изъ нихъ, защищаемая доспхами своего мужа, часто стояла за него на часахъ, когда онъ былъ изнуренъ усталостію. Другая, надвъ стеганый бумажный кафтанъ одного изъ воиновъ, и вооружившись мечомъ и копьемъ, привела, при одномъ случа, своихъ отступавшихъ соотечественниковъ въ порядокъ, и повела ихъ снова на непріятеля. Кортесъ хотлъ-было уговорить этихъ амазонокъ остаться въ Тласкал, но на убжденія его он гордо возразили, ‘что обязанность кастильскихъ женъ не покидать своихъ мужей въ опасности, а раздлять ее съ ними и умереть возл нихъ, если окажется нужнымъ’. И он достойно исполнили свою обязанность.
При всхъ бдствіяхъ и безчисленныхъ опасностяхъ, которыя ихъ окружали, Испанцы ни на часъ не отклонялись отъ своей цли. Они поддерживали блокаду съ неумолимою строгостію. Лагери ихъ все еще занимали единственныя дороги, ведшія въ столицу, и батареи, производя, при каждомъ новомъ нападеніи Ацтековъ, убійственную пальбу вдоль длинныхъ дефилей, истребляли сотни нападавшихъ. Бригантины ихъ все еще крейсировали по озеру, отрзывая сообщенія съ берегомъ. Правда, потеря гребной флотиліи союзниковъ доставила непріятелю возможность изрдка получать припасы чрезъ озеро. Но количество этихъ припасовъ было самое незначительное, и большое народонаселеніе столицы уже начинало погибать подъ убійственными ударами внутренняго врага, который былъ ужасне находившагося у воротъ, въ то самое время, когда оно праздновало свою случайную удачу и спокойно ожидало исполненія лживыхъ общаній своихъ жрецовъ.

VII.
Успхи Испанцевъ.— Безплодныя предложенія, сдланныя Гватимозину.— Зданія, срытыя до основанія.— Страшный голодъ.— Войска овладваютъ рынкомъ.— Таранъ.
1531.

Такимъ-образомъ, протекли восемь сутокъ, назначенныхъ оракуломъ, и солнце, освтившее девятый день, увидло прекрасную столицу, все еще окруженную со всхъ сторонъ неумолимымъ врагомъ. Назначая такой короткій срокъ для исполненія предсказанія, ацтекскіе жрецы сдлали важную ошибку,— ошибку, впрочемъ, свойственную лжепророкамъ вообще, ищущимъ разительнаго впечатлнія на своихъ послдователей.
Тецкукскіе и тласкаланскіе вожди послали теперь увдомленіе въ свои войска о неудач пророчества, и призывали ихъ назадъ въ христіанскій лагерь. Тласкаланцы, остановившіеся на пути, возвратились, стыдясь своего легковрія. Старинныя чувства ненависти къ Ацтекамъ возрасли въ нихъ до степени самаго лютаго ожесточенія въ-слдствіе этого обмана. Многіе изъ другихъ союзниковъ послдовали ихъ примру, съ легкомысліемъ, свойственнымъ народу, котораго убжденія не плодъ размышленія, а суеврія. Въ короткое время испанскій генералъ имлъ подъ своимъ начальствомъ союзную армію, которая была хотя и не такъ многочисленна, какъ прежде, однакожь боле нежели достаточна для всхъ нуждъ его. Онъ принялъ ихъ съ благоразумнымъ добродушіемъ, и напомнилъ имъ, что покинувъ, такимъ-образомъ, своего начальника, они сдлали великое преступленіе, которое онъ, впрочемъ, былъ готовъ позабыть въ уваженіе къ прежнимъ ихъ заслугамъ. Они, конечно, должны понять, что Испанцы могутъ обойдтись безъ ихъ содйствія, потому-что во время ихъ отсутствія осада производилась съ дятельностію, ни чуть не уступавшею прежней. Но онъ желалъ, чтобъ т, которые раздляли съ нимъ опасности воины, участвовали также въ его торжеств, и присутствовали при паденіи врага, что, какъ онъ общалъ имъ съ увренностію боле основательною, чмъ предсказаніе жрецовъ, не замедлитъ случиться.
Но угрозы и интриги Гватимозина не остались безъ дйствія въ отдаленныхъ провинціяхъ. Предъ возвращеніемъ союзниковъ, къ Кортесу явилось посольство изъ Куернаваки, расположенной на десять или двнадцать лигъ разстоянія отъ лагеря, а вслдъ затмъ и другое отъ нкоторыхъ дружественныхъ отомійскихъ городовъ. Посланники умоляли его о защит этихъ мстъ отъ опасныхъ сосдей, грозившихъ имъ нападеніемъ, какъ на союзниковъ Испанцевъ. Но при тогдашнемъ положеніи Испанцы не могли никому оказывать помощи, въ которой, какъ можно замтить, сами имли нужду. Большая часть офицеровъ была, слдовательно, того мннія, что исполнить эту просьбу значило бы еще боле ослабить уменшившіяся силы, и потому, думали они, благоразуміе требовало отказать просителямъ на отрзъ. Но Кортесъ зналъ, какъ важно для нихъ, чтобъ туземцы не знали его слабости. ‘Чмъ мы слабе’, говорилъ онъ, ‘тмъ усердне должны стараться скрывать наше настоящее положеніе отъ всхъ, прикрывъ его наружными признаками силы’.
Онъ немедленно отправилъ Тапіу по одному направленію, съ отрядомъ, состоявшимъ изъ ста человкъ, а Сандоваля по другому, съ войскомъ нсколько боле значительнымъ, приказавъ обоимъ возвратиться, во всякомъ случа, посл десяти-дневнаго срока. Эти офицеры исполнили свое порученіе быстро и удачно. Каждый изъ нихъ встртилъ своего противника, и, одержавъ надъ нимъ ршительную побду, опустошилъ вражескія владнія и возвратился до истеченія предписаннаго срока. Вслдъ за ними явились отъ побжденныхъ городовъ послы, просившіе дружбы Испанцевъ, и дло кончилось пріобртеніемъ новыхъ союзниковъ, и, что было еще важне, убжденіемъ, со стороны прежнихъ въ томъ, что Испанцы имли не только способы, но и охоту защищать ихъ.
Слпая богиня, которая обыкновенно расточаетъ немилости и щедроты свои, стала теперь осыпать Испанцевъ знаками своего расположенія. Въ это самое время въ вера-крусскій портъ пришелъ корабль, нагруженный порохомъ и военными припасами. Онъ принадлежалъ къ флоту, отправленному къ берегамъ Флориды славнымъ стариннымъ рыцаремъ Понсомъ де-Леонъ. Портовое начальство тотчасъ овладло грузомъ, и отправило немедленно въ лагерь, куда онъ прибылъ въ самую необходимую пору, ибо Испанцы съ нкотораго времени чувствовали въ особенности большую нужду въ порох. Это счастливое обстоятельство придало Кортесу новыя силы, и онъ ршился теперь снова приступить къ дятельнымъ мрамъ, намреваясь, впрочемъ, вести свои дйствія совершенно по новому плану.
При прежнихъ размышленіяхъ по этому предмету, генералу представлялись, какъ мы уже видли, два способа для достиженія своей цли. Первый состоялъ въ томъ, чтобы укрпиться въ центр столицы, а оттуда производить непріязненныя дйствія, второй былъ тотъ самый, которымъ онъ досол руководствовался. Какъ тотъ, такъ и другой представляли важныя неудобства, которыя онъ надялся отвратить, употребивъ новый образъ дйствій, заключавшійся въ томъ, чтобы не длать ни шага впередъ, не обезпечивъ безопасности арміи, за случай не только отступленія, но и нападеній, могущихъ быть предпринятыми впредь. Онъ намревался заваливать каждый проломъ въ плотин, каждый каналъ, перескавшій улицы, такъ прочно, чтобъ Ацтеки боле не могли разрушать работы ихъ. Зданія столицы представляли ему обильный запасъ матеріаловъ для исполненія этого предположенія, и армія получила приказаніе срывать до основанія, на своемъ пути, вс строенія, какъ общественныя, такъ и частныя, не щадя ни одного! Кортесъ веллъ не оставлять въ цлости ни одного жилища, ни хижины, ни храма, ни дворца, вс безъ разбора были присуждены къ истребленію, пока, говоря словами завоевателя, ‘вода не станетъ сухимъ путемъ’, и пока конница и артиллерія не будутъ дйствовать по гладкому, открытому полю.
Кортесу было весьма-трудно ршиться на эти ужасныя мры. Онъ имлъ искреннее желаніе спасти столицу, ‘прекраснйшую въ мір’, какъ онъ самъ объ ней выражался, и которая составляла славнйшій трофей его завоеванія. Но опытность доказала ему, что пощадить такой городъ, въ которомъ каждый домъ былъ крпостью, и каждая улица прорзана каналами, а вмст съ тмъ и овладть имъ, были дв вещи совершенно несовмстимыя. Нельзя было надяться заключить мирныя условія съ Ацтеками, которые, не смотря на все перенесенное ими и на вс страданія, ожидавшія ихъ, казалось, нисколько не утратили своего стариннаго надменнаго, неукротимаго духа.
Узнавъ о намреніяхъ генерала, индійскіе союзники изъявили самую непритворную, безпредльную радость, и на его требованія о помощи отвчали присылкою въ лагерь тысячи піонеровъ, вооруженныхъ коами или индійскими мотыками, и оказывавшихъ самую ревностную охоту содйствовать длу истребленія. Въ короткое время проломы въ главныхъ плотинахъ были такъ прочно завалены, что непріятель не покушался даже открывать ихъ снова. Кортесъ самъ подалъ примръ усердія, помогая собственными руками переносить камни и лсъ. Вс строенія въ предмстіяхъ были срыты до самаго основанія, каналы завалены мусоромъ, и вокругъ города очистилось обширное пространство для дйствій конницы, которая разъзжала по немъ свободно и безпрепятственно. Мехиканцы по могли равнодушно глядть на эти приготовленія для опустошенія ихъ столицы, и для лишенія ихъ средствъ къ защит противъ нападеній врага. Они длэли безпрестанныя усилія, чтобъ остановить успхи работниковъ, но послдніе, подъ прикрытіемъ своей артиллеріи, производившей непрерывную пальбу, безостановочно продолжали заниматься дломъ разрушенія.
Мгновенный блескъ счастія, недавно ободрившій Мехиканцевъ, исчезъ опять, и мрачный туманъ, разсявшись за одинъ мигъ, еще грозне опустился на злополучную столицу. Голодъ со всми его ужасами приближался быстрыми шагами. Припасы, заготовленные для осады, были истощены, пища, доставляемая осажденнымъ отъ-времени-до-времени человческими жертвами, или запасы, привозимые иногда на рдкомъ челнок съ окрестныхъ береговъ, были слишкомъ незначительны для удовлетворенія нуждъ всхъ жителей. Нкоторые извлекали скудное пропитаніе изъ слизистаго вещества, собираемаго въ небольшомъ количеств съ поверхности озера и каналовъ. Иные утоляли свой голодъ крысами, ящерицами и другими подобными гадами, не покинувшими еще голодавшаго города, котораго часъ, казалось, уже насталъ. Но страницы исторіи исполнены примровъ, доказывающихъ, что нтъ предловъ тмъ страданіямъ, которыя въ-состояніи вынести бдное человчество, одушевляемое ненавистію и отчаяніемъ.
Въ это время, когда мечъ уже вислъ надъ столицею, испанскій начальникъ, желая сдлать еще одно усиліе для ея спасенія, убдилъ трехъ ацтекскихъ дворянъ, взятыхъ въ плнъ въ одномъ изъ послднихъ сраженій, отправиться къ Гватимозину съ порученіемъ отъ него. Они согласились, но неохотно, на, его желаніе, боясь послдствій для самихъ себя. Кортесъ говорилъ императору, что Ацтеки сдлали для защиты своего отечества все, чего можно было ожидать отъ храбрыхъ. Имъ не оставалось ни малйшей надежды за спасеніе. Припасы ихъ были истощены, сообщенія отрзаны, ихъ васаллы измнили имъ, ихъ боги даже покинули ихъ. Они одни, а противъ нихъ вооружились вс народы Анагуака. Единственная надежда оставалась на немедленную сдачу города. Онъ умолялъ юнаго монарха сжалиться надъ судьбою своихъ храбрыхъ подданныхъ, погибавшихъ ежедневно въ его глазахъ, и надъ прекраснымъ городомъ, котораго величественныя зданія быстро превращались въ груды мусора. ‘Возвратись’, говорилъ онъ въ заключеніи, ‘къ повиновенію, нкогда предложенному тобою кастильскому государю. Я готовъ позабыть все прошедшее. Личность, имущество, — однимъ словомъ, вс права Ацтековъ останутся неприкосновенными. Самъ ты будешь утвержденъ въ своей власти, и Испанія снова прійметъ твою столицу подъ свое покровительство.’
Глаза у юнаго монарха засверкали, и смуглыя щеки закраснлись отъ гнва, когда онъ услышалъ эти унизительныя предложенія. Но хотя въ груди его кипли пламенныя страсти индійскаго племени, однакожь онъ имлъ вс добрыя качества ‘великодушнаго рыцаря’, говоритъ одинъ изъ его враговъ, знавшій его коротко. Онъ не сдлалъ никакого вреда посланнымъ, но когда первый порывъ его негодованія миновалъ, онъ сталъ обдумывать дло хладнокровно, и созвалъ совтъ изъ мудрецовъ и воиновъ для подробнаго обсужденія его. Нкоторые были того мннія, что надо принять предложеніе Кортеса, видя въ немъ единственное средство къ спасенію. Но жрецы смотрли на дло съ другой точки зрнія. Они знали, что торжество христіанства будетъ сигналомъ паденія ихъ сословія. ‘Хорошо жить въ мир’, говорили они, ‘но только не съ блыми!’ Они напомнили Гватимозину участь его дяди Монтезумы, и о томъ возмездіи, которое онъ получилъ за все свое гостепріимство, они напомнили о взятіи подъ стражу и заключеніи въ оковы Какамы, тецкукскаго кацика, объ умерщвленіи дворянства Альварадою, о ненасытномъ корыстолюбіи иноземцевъ, истощившихъ вс сокровища государства, объ оскверненіи ихъ храмовъ, о безчисленныхъ обидахъ и оскорбленіяхъ, наносимыхъ ими народу и народной вр. ‘Не лучше ли’, говорили онил ‘надяться на общанія собственныхъ боговъ, такъ долго пекшихся о благосостояніи народа. Не лучше ли, если уже такъ надо, пожертвовать жизнью для защиты отечества, чмъ влачить несчастное существованіе въ рабств и страданіяхъ посреди коварныхъ чужеземцевъ?’
Краснорчіе жрецовъ, такъ искусно приведшихъ ему на память оскорбленія, нанесенныя нжно-любимому имъ народу, возбудило неописанное негодованіе въ пламенной душ Гватимозина. ‘Когда такъ’, сказалъ онъ отрывисто: ‘то станемъ теперь заботиться только о томъ какъ бы облегчить нужды народа. Впредь да не дерзнетъ никто говорить мн о сдач города. Намъ осталось только умереть смертію, приличною воинамъ.’
Испанцы два дня ждали отвта на посольство. И наконецъ, Мехиканцы дали имъ отвтъ, сдлавъ общую вылазку изъ всхъ воротъ столицы. Несметныя толпы, подобно рк, вышедшей изъ своихъ береговъ, понеслись волна за волною до самыхъ укрпленій осаждавшихъ, угрожая имъ гибелью одною своею многочисленностію! Къ-счастію, фланги послднихъ были защищены самою позиціею, занимаемою ими за плотинахъ, и, при малой ширин дефилеи, ихъ небольшая батарея тяжелыхъ орудій производила ужасныя опустошенія въ рядахъ непріятеля. Испанцы производили вдоль всхъ плотинъ, занимаемыхъ ими, безпрерывную пальбу, смрадный дымъ отъ которой, клубясь тяжелыми тучами надъ поверхностію водъ, окружилъ индійскую столицу мрачною завсою, скрывшею ее отъ окрестной страны. Въ то же время, бригантины громили фланги колоннъ, которыя, сдлавъ нсколько тщетныхъ усилій удержать свое мсто, пустились вскор назадъ въ дикомъ безпорядк, и ихъ вопли безсильной ярости слились наконецъ съ печальнымъ ропотомъ столицы.
Кортесъ теперь строго соблюдалъ планъ, предначертанный имъ для опустошенія столицы. День-за-днемъ арміи входили въ т части города, въ которыхъ имъ было назначено дйствовать, Сандоваль, надо полагать, направлялъ свои нападенія противъ сверо-восточной части. Успхи ихъ были медленны, потому-что зданія, построенныя изъ ноздреватаго тетзонтли, хотя, по-большой-части, были невысоки, однакожь занимали обширныя пространства и имли весьма толстыя стны, а каналамъ, казалось, и счета не было. За то силы ихъ день-ото-дня увеличивались прибытіемъ въ лагерь многочисленныхъ отрядовъ союзниковъ изъ окрестнаго края, которые содйствовали имъ въ дл опустошенія съ усердіемъ, доказывавшимъ, какъ они желали свергнуть ненавистное иго Ацтековъ. Послдніе приходили въ безсильное изступленіе, взирая на безжалостное истребленіе своихъ великолпныхъ зданій, храмовъ, всего, что они съ-дтства привыкли считать священнымъ, видя каналы, вырытые съ такимъ трудомъ, и, какъ имъ казалось, искусствомъ, заваленные мусоромъ, однимъ-словомъ, видя прекрасную столицу превращаемую въ груду развалинъ, но которымъ дерзкій врагъ теперь торжественно разъзжалъ. Они осыпали индійскихъ союзниковъ жестокими упреками. ‘Продолжайте’, говорили они язвительно: ‘чмъ боле вы станете разрушать, тмъ больше прійдется вамъ выстроивать въ-послдствіи. Когда мы одолемъ, станете работать для васъ, а когда ваши блые пріятели побдятъ, то заставятъ васъ строить для нихъ’. Послдствія оправдали это предсказаніе.
Въ бшенств они кидались слпо на отрядъ, прикрывавшій дйствія индійскихъ піонеровъ. Но они были каждый разъ прогоняемы назадъ стремительнымъ натискомъ конницы, или пронзаемы длинными чинантлійскими копьями, оказывавшими неоцненныя услуги осаждавшимъ при этихъ дйствіяхъ. При наступленіи вечера, когда Испанцы снимали свои войска, при чемъ они всегда напередъ отправляли съ поля несметныя полчища своихъ союзниковъ, Мехиканцы обыкновенно собирали вс свои силы для послдняго грознаго нападенія. Тогда каждый переулокъ, каждый закоулокъ изливалъ свой отрядъ, и вс, соединясь въ одну огромную массу, пускались по гладкому пространству, очищенному врагомъ, какъ горные потоки, сливавшіеся въ одну широкую рку, и нападали яростно за фланги и арьергардъ христіанъ. Въ этихъ случаяхъ, они, въ свою очередь, наносили значительный вредъ осаждавшимъ, покуда, наконецъ, засада, которую Кортесъ устроилъ противъ нихъ между строеніями, смежными съ великимъ храмомъ, не нанесла имъ такого вреда, посл котораго они въ-послдствіи принуждены были дйствовать съ большею осторожностію.
Частые поединки, случавшіеся въ это время между воинами противныхъ армій, придавали войн какой-то рыцарскій характеръ. Индійцы, въ особенности, вызывали другъ друга на бой безпрестанно, и эти поединки происходили обыкновенно на плоскихъ кровляхъ домовъ, которыхъ ровная, обширная поверхность представляла удобное поле для сражавшихся. Однажды, одинъ дюжій Мехиканецъ, вооруженный мечемъ и щитомъ, отнятымъ у христіанъ, вызывалъ враговъ на смертный бой. Молодой пажъ Кортеса, именемъ Нунезъ, выпросилъ у своего начальника позволеніе принять хвастливый вызовъ Ацтека, и, вскочивъ на азотею, усплъ, посл жестокой борьбы, обезоружить своего противника, непривыкшаго къ употребленію испанскаго меча, и, пронзивъ его насквозь, овладлъ его оружіемъ, которое торжественно принесъ къ ногамъ генерала.
Отдленіе Кортеса теперь проложило себ дорогу къ большой Такубской-Улиць, открывавшей ему сообщеніе съ лагеремъ Альварадо. По близости ея стоялъ дворецъ Гватимозина, обширное каменное зданіе, вполн заслуживавшее названіе крпости. Оно было давно покинуто своимъ царственнымъ владльцемъ, но въ немъ находился сильный гарнизонъ Ацтековъ, оказавшихъ короткое, во упорное сопротивленіе, которое, впрочемъ, осталось тщетнымъ противъ нападеній осаждавшихъ. Оно вскор было объято пламенемъ, и стны его стали грудою развалинъ и пепла, подобно другимъ величественнымъ зданіямъ столицы, которыми нкогда такъ гордились и величались Ацтеки. ‘Истребленіе ихъ’, говоритъ Кортесъ: ‘представляло жалкое зрлище, но оно было необходимо для нашихъ дйствій: мы но могли поступать иначе.’
Нсколько недль протекло въ этихъ занятіяхъ, такъ-что послдніе дни іюля мсяца уже наступали. Въ-теченіе всего времени, Испанцы поддерживали блокаду съ неумолимою строгостію, и несчастные жители терпли крайній голодъ. Отъ-времени-до-времени христіане заставали нкоторыхъ жителей въ самыхъ окрестностяхъ своего лагеря, куда они заходили въ надежд найдти себ пищу. Кортесъ приказывалъ поступать съ ними человколюбиво, полагая, что этимъ онъ побудитъ и другихъ послдовать ихъ примру, и произведетъ, можетъ-быть, на жителей вообще благопріятное впечатлніе, которое облегчить путь къ заключенію мирныхъ условій. Но не много нашлось между ними охотниковъ оставить столицу,— они предпочитали скоре раздлять бдственную участь своихъ соотечественниковъ, чмъ полагаться на милость безжалостнаго врага.
Отъ этихъ бродягъ, однакожь, Испанцы узнали ужасныя подробности о страданіяхъ жителей, тснившихся въ уменьшенной столиц. Вс обыкновенныя средства къ пропитанію уже давно изсякли, и они теперь поддерживали жизнь какъ и чмъ кто могъ: посредствомъ кореньевъ, вырываемыхъ изъ земли, обгладывая кору деревъ, питаясь травою,— однимъ-словомъ, всмъ, какъ бы ни было оно отвратительно, чмъ только можно было наполнить голодный желудокъ. Единственное ихъ питье составляла соленоватая вода, которою почва была пропитана изъ соленаго озера. Народонаселеніе постепенно уменьшалось отъ этой нездоровой пищи и отъ болзней, неизбжныхъ спутницъ ея. Люди заболвали и умирали ежедневно въ мучительныхъ страданіяхъ, производимыхъ голодомъ, да и т, которые еще оставались въ живыхъ, блдные и исхудавшіе, казалось, ожидали только, чтобъ ихъ часъ насталъ.
Испанцы вскор убдились въ истин этого разсказа, когда, проникнувъ дале въ центръ города, вступили въ тлателолькскую часть, теперь занимаемую осажденными. Тутъ они нашли поверхность земли изрытую по всмъ направленіямъ голодными жителями, искавшими подъ нею кореньевъ и травъ, деревья, лишенныя своихъ зеленыхъ втвей, листьевъ и коры. Толпы тощихъ Индійцевъ показывались издалека, бродя какъ привиднія посреди развалинъ своихъ жилищъ, нкогда столь счастливыхъ. Трупы умершихъ лежали непогребенными по улицамъ и дворамъ, или заваливали каналы,— врный знакъ, что Ацтеки находились въ послдней крайности, ибо исполненіе похоронныхъ обрядовъ считалось у нихъ непремнною, торжественною обязанностію, которую, въ первую половину осады, они свято соблюдали. Въ-послдствіи, они все еще заботились о скрытіи тлъ умершихъ отъ глазъ народа, внося останки во внутренность домовъ. Но число труповъ и ихъ собственныя страданія, увеличились теперь до такой ужасной степени, что они, наконецъ, стали ко всему равнодушны, и оставляли своихъ друзей и родственниковъ лежавшихъ и гнившихъ на томъ мст, гд они испустили послдній вздохъ!
Зрлище еще ужаснйшее представилось глазамъ осаждавшихъ, когда они вошли въ жилища, на полахъ валялись несчастные обитатели, нкоторые въ предсмертныхъ мукахъ, другіе уже полуистлвшіе, мужья, жены, дти, лежа вмст, кучами, вдыхали ядовитый воздухъ, матери обнимали своихъ грудныхъ малютокъ, умиравшихъ съ голода въ ихъ глазахъ, между-тмъ, какъ он не могли дать имъ той пищи, которую имъ природа назначила, воины, изувченные ранами, страшно истерзанные, тщетно пытались отползти, когда входилъ непріятель. Но, находясь даже въ этомъ жалкомъ состояніи, они презирали пощаду, и подобно раненнымъ тиграмъ глядли на врага съ мрачнымъ свирпствомъ отчаянія. Испанскій начальникъ отдалъ строжайшія приказанія щадить этихъ несчастныхъ калкъ. Но индійскіе союзники были не такъ разборчивы. Для нихъ, Ацтекъ, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, былъ ненавистный, смертельный врагъ, и они съ ужасными криками торжества разрушали пылавшія строенія надъ головами своихъ несчастныхъ жертвъ, сожигая живыхъ и умиравшихъ на одномъ похоронномъ костр.
Но вс жестокія страданія, переносимыя Ацтеками, нисколько не склоняли ихъ къ покорности. Между ними находились еще многіе, которые, пользуясь необыкновенно-крпкимъ тлосложеніемъ, или находясь въ боле-благопріятныхъ обстоятельствахъ, чмъ прочіе, и теперь показывали свою прежнюю твердость умственную и тлесную, и до конца выдерживали свой смлый, неустрашимый видъ. Они съ презрніемъ отвергали вс предложенія Кортеса, объявляя, что готовы скоре умереть, чмъ сдаться, и прибавляя, съ выраженіемъ горькой усмшки, что осаждавшіе ошибутся, по-крайней-мр, въ своихъ надеждахъ на счетъ сокровищъ, ибо они зарыты въ такомъ мст, гд имъ никогда не отъискать ихъ!
Жены, говорятъ, раздляли этотъ отчаянный — скоре можно бы сказать, геройскій — духъ. Он неутомимо ходили за больными и перевязывали имъ раны, он помогали воинамъ на пол битвы, снабжая ихъ камнями и стрлами, приготовляли имъ пращи и луки, и, короче сказать, оказывали ту же храбрость и постоянство, которыми въ наше время ознаменовали себя великодушныя сарагосскія двы, а въ старину карагенскія жены.
Кортесъ вступилъ теперь на одну изъ большихъ дорогъ, ведшихъ къ тлателолькскому рынку, къ которому Альварадо также направлялъ свои движенія. Одинъ каналъ только перескалъ ему путь, по онъ былъ значительной ширины и храбро защищаемъ мехиканскими стрльцами. Въ это время, когда армія находилась, однажды вечеромъ, въ своихъ укрпленіяхъ, воины были удивлены необыкновеннымъ свтомъ, внезапно показавшимся надъ огромнымъ храмомъ, который, находясь въ сверной части города, былъ, слдовательно, боле отдаленъ отъ ихъ позиціи, чмъ отъ лагерей ихъ товарищей. Этотъ храмъ, посвященный грозному богу войны, уступалъ по величин своей одной только пирамид на большой площади, и Испанцы неоднократно видали, какъ врагъ водилъ по немъ ихъ несчастныхъ соотечественниковъ, назначенныхъ на жертву. Они теперь полагали, что Мехиканцы заняты исполненіемъ своихъ адскихъ обрядовъ,, но пламя, поднимавшееся выше и выше, доказало имъ, что горятъ самыя святилища. Воины, собравшіеся на это зрлище, испустили крикъ восторга, увряя другъ друга, что зданіемъ овладли ихъ товарищи подъ начальствомъ Альварадо.
Они не ошиблись. Этотъ храбрый офицеръ, позиція котораго, на западной плотин, находилась близь тлатслолькской части города, исполнилъ приказаніе своего начальника въ буквальномъ смысл, срывъ до основанія вс строенія, находившіяся на его пути, и заваливъ рвы ихъ развалинами. Наконецъ, онъ достигъ большаго храма, расположеннаго но близости рынка. Онъ приказалъ отряду, подъ начальствомъ офицера, именемъ Гутіерре де-Бадахосъ, взять приступомъ мсто, защищаемое толпою непріятельскихъ воиновъ, между которыми было множество жрецовъ, еще боле свирпыхъ и отчаянныхъ. Гарнизонъ, бросившись внизъ по лстницамъ, напалъ на осаждавшихъ съ такою яростію, что они должны были отступить въ безпорядк и съ довольно-значительною потерею. Альварадо отправилъ на помощь къ нимъ другой отрядъ, на который, когда онъ сталъ подыматься вверхъ по галереямъ храма, напала съ тылу другая толпа Ацтековъ. Подвергнувшись, такимъ-образомъ, снизу и сверху натиску двухъ враговъ, положеніе Испанцевъ было истинно опасное. Съ оружіемъ въ рукахъ они кинулись отчаянно на всходившихъ Мехиканцевъ, и прогнали ихъ внизъ на площадь, гд Альварадо принялъ ихъ такимъ убійственнымъ огнемъ изъ мушкетовъ, что они вскор пришли въ смятеніе и принуждены были отступить. Освободившись отъ этого безпокойства съ тыла, Испанцы снова бросились на приступъ. Они прогнали непріятеля вверхъ по лстницамъ пирамиды, и, достигнувъ ея широкой вершины, вступили съ нимъ въ отчаянный бой, въ такую борьбу, которая можетъ произойдти только тогда, когда объ стороны знаютъ, что за неудачу они поплатятся жизнію. Битва кончилась, по обыкновенію, разбитіемъ Ацтековъ, которые были преданы мечу на самомъ мст, еще влажномъ отъ крови жертвъ, или брошены стремглавъ внизъ по бокамъ пирамиды.
На вершин пирамиды, усянной различными символами языческой Вры Ипдійцевъ, находилось два высокія святилища, въ которыхъ, предъ безобразными истуканами, были разставлены головы нсколькихъ христіанскихъ плнниковъ, погибшихъ на ихъ алтаряхъ. Не смотря на длинные, мохнатые волосы и бороды, которыми он были покрыты, Испанцы узнали въ нихъ черты своихъ товарищей, попавшихъ въ руки непріятелю. Слезы полились изъ глазъ ихъ, когда они глядли на это печальное зрлище, и думали о страшной участи, постигшей ихъ соотечественниковъ. Они съ благочестивою заботливостію убрали горестные останки, и посл завоеванія похоронили въ освященную землю, на томъ мст, гд въ-послдствіи была воздвигнута церковь мучениковъ.
Окончательно они подожгли святилище для того, чтобъ мсто не могло быть оскверняемо боле этими гнусными обрядами. Сначала, пламя поползло медленно вверхъ по возвышеннымъ зданіямъ, выстроеннымъ изъ камня и дерева, пока, наконецъ, оно не запылало яркимъ блескомъ, распространившимъ свтъ свой по самымъ отдаленнымъ частямъ Долины. Этотъ-то свтъ и увидли воины Кортеса, и онъ послужилъ для друга и для недруга сигнальнымъ огнемъ, возвстившимъ объ успхахъ христіанскаго оружія.
Одушевленные этимъ зрлищемъ, главнокомандовавшій и его отрядъ, при вступленіи своемъ на другой день въ городъ, сдлали почти сверхъестественныя усилія, чтобъ присоединиться къ своимъ товарищамъ подъ начальствомъ Альварадо. Слдовало еще переправиться чрезъ широкій каналъ, о которомъ мы упомянули выше, какъ о единственномъ препятствіи, заграждавшемъ теперь путь Кортеса. На противоположномъ берегу стояло изнуренное ацтекское воинство, готовое оспоривать переходъ у Испанцевъ. Блдные, исхудавшіе отъ долговременнаго голода, Мехиканцы походили на т мрачныя тни, которыя бродятъ — какъ говорятъ намъ древніе поэты — по берегамъ рки ада. Они осыпали бурею метательныхъ орудій индійскихъ работниковъ, заваливавшихъ широкое ложе развалинами сосднихъ зданій. Но послдніе продолжали свое дло, не смотря на тучи стрлъ, падавшихъ вокругъ нихъ, и новыя толпы заступали мста убитыхъ. И когда, наконецъ, работа была окончена, конница пустилась во всю прыть по неровному полю на непріятеля, конницу поддерживали ряды копейщиковъ, предъ непобдимою фалангою которыхъ врагъ разсялся въ одно мгновеніе.
Испанцы теперь достигли той части города, въ которой находилось отдленіе Альварадо. Спустя короткое время, этотъ офицеръ, сопровождаемый многими своими подчиненными, подъхалъ къ ихъ рядамъ, и дружески обнялъ своихъ соотечественниковъ и сподвижниковъ, съ которыми видлся въ первый разъ посл начатія осады. Они были теперь вблизи рынка, куда Кортесъ похалъ, взявъ съ собою нкоторыхъ своихъ офицеровъ. Рынокъ былъ окруженъ оградою, и покрывалъ, какъ уже извстно читателю, обширное пространство земли. Измренія его соотвтствовало тмъ огромнымъ толпамъ народа, которыя стекались сюда изо всхъ частей Долины въ цвтущія времена ацтекской монархіи. Вокругъ него расположены были портики и шалаши, въ которыхъ помщались ремесленники и купцы, выставлявшіе тутъ свои издлія и товары. На плоскихъ кровляхъ окрестныхъ домовъ тснились толпы мужчинъ и женщинъ, взиравшихъ въ безмолвномъ ужас на всадниковъ, одтыхъ въ стальную броню, которые теперь оскверняли эти мста своимъ присутствіемъ въ первый разъ по ихъ изгнаніи изъ столицы. Зрители, большею частію, безоружные граждане, казалось, были поражены удивленіемъ, они не оказали, по-крайней-мр, никакого сопротивленія, и генералъ, осмотрвъ мстность, похалъ безпрепятственно назадъ къ арміи.
По прибытіи туда, онъ взошелъ на вершину храма, гд теперь торжественно разввалось побдоносное знамя Кастиліи.— Пробираясь по дымившимся развалинамъ святилищъ, завоеватель спокойно обозрвалъ зрлище опустошенія, представлявшееся внизу его глазамъ. Дворцы, храмы, рынки, гд нкогда кипла торговля и промышленость, каналы, покрытые богатыми грузами, доставляемыми изъ окрестныхъ странъ, величественные сады и рощи, все великолпіе царственнаго города, столицы западнаго міра, исчезло навсегда, и мсто его заступила безплодная пустыня! Какое сравненіе съ тмъ зрлищемъ, которымъ любовались его глаза, за годъ предъ тмъ, когда, сопровождаемый Монтезумою, онъ глядлъ на т же мста съ высоты сосдняго храма! Семь восьмыхъ всего города лежало въ развалинахъ, за исключеніемъ кое-гд какого-нибудь колоссальнаго храма, на разрушеніе котораго потребовалось бы слишкомъ-много времени. Остальная восьмая часть, включая сюда и тлателолькскій округъ, было все, что теперь оставалось Ацтекамъ, и населеніе города, — все-еще значительное, не смотря на вс потери, — тснилось на пространств, едва представлявшемъ удобное помщеніе для третьей доли его. Этотъ округъ находился между большою Сверною и западною плотиною, на томъ самомъ мст, которое теперь занимаетъ Барріо де-Сант-Яго и его окрестности, этотъ округъ былъ посл завоеванія любимымъ мстомъ жительства Индійцевъ, хотя нын тутъ находятся немногія бдныя хижины, составляющія какъ-бы предмстіе города. По временамъ, однакожь, еще встрчаются здсь слабые слды прежняго благоденствія столицы, и любопытный антикварій, а иногда и земледлецъ, вспахивая землю, находитъ либо блестящій обломокъ обсидіана, или заржавленное остріе копья, или стрлы, или другое какое-нибудь воинское оружіе, доказывающее, что на этомъ мст отступавшіе Ацтеки выдержали послдній жестокій бой за независимость своего отечества.
На слдующій день, Кортесъ вступилъ во второй разъ съ своими батальйонами въ большой тіангезъ. Но на этотъ разъ Мехиканцы была лучше приготовлены встртить его. Многочисленное войско ожидало его на обширной площади. Послдовала отчаянная, но непродолжительная схватка. Силы Ацтековъ не соотвтствовала ахъ мужественному духу, и они разсялись предъ убійственнымъ огнемъ мушкетеровъ, оставивъ ограду въ полной власти Испанцевъ.
Послдніе немедленно подожгли нкоторые небольшіе храмы, находившіеся внутри рынка, а еще вроятне на его рубеж. Когда пламя стало распространяться, то Ацтеки, пораженные ужасомъ, съ жалкими воплями и плачемъ выразили свое горе объ истребленіи боговъ, на покровительство которыхъ они все еще слпо надялись.
Генералъ теперь ршился принять мру, мысль о которой была ему внушена однимъ воиномъ, именемъ Сотело, служившимъ нкогда подъ начальствомъ великаго полководца {Гонзальва-Кордуанскаго.} въ итальянскихъ войнахъ, гд, по его словамъ, онъ пріобрлъ нкоторыя познанія въ инженерномъ искусств, сколько оно было извстно въ тогдашнія времена. Онъ предложилъ свои услуги для устроенія тарана или машины, помощію которой можно было бросать камни значительной величины, и которая съ пользою могла замнить осадную артиллерію при разрушеніи городскихъ зданій. Генералъ согласился на предложеніе, соотвтствовавшее его потребностямъ, тмъ охотне, что порохъ и ядра уже начинала истощаться, не смотря на щедрые запасы, доставляемые въ лагерь отъ времени до времени. Достали строеваго лса и камней, и множество работниковъ занялись, подъ руководствомъ мнимаго инженера, сооруженіемъ тяжелой машины, которую воздвигли посреди площади, на прочной каменной платформ, вышиною въ семь или восемь футъ и имвшей въ основаніи тридцать квадратныхъ шаговъ. Она была построена ацтекскими монархами, и на ней индійскіе фигляры и скоморохи показывали свое дивное искусство предъ народомъ, страстно любившимъ подобныя представленія.
Сооруженіе машины длилось нсколько дней. Непріязненныя дйствія были прекращены на это время, а за безопасностію ремесленниковъ наблюдалъ сильный отрядъ пхоты. Таранъ былъ наконецъ готовъ, и осажденные, которые съ плоскихъ кровель сосднихъ домовъ взирали съ нмымъ отчаяніемъ на успхи таинственной машины, долженствовавшей разрушить ихъ послднее убжище, теперь со страхомъ ожидали перваго опыта ея способностей. На нее положили камень огромной величины. Машину привели въ движеніе, и скалистый обломокъ вылетлъ съ ужасною силою изъ тарана. Но вмсто того, чтобъ направить свой полетъ къ ацтекскимъ зданіямъ, онъ поднялся перпендикулярно, высоко на воздухъ, и упавъ внизъ на несчастную машину, разбилъ ее въ дребезги! Ацтеки избавились отъ своихъ опасеній, и воины вдоволь нахохотались надъ этимъ глупымъ случаемъ, не щадя при томъ и своего начальника, раздосадованнаго до-крайности неудачею, которою онъ былъ обязанъ собственному своему легковрію.

VIII.
Ужасныя страданія осажденныхъ.— Мужественный духъ Гватимозина.— Убійственныя нападенія.— Взятіе въ плнъ Гватимозина.— Выводъ испанскихъ войскъ изъ столицы.— Окончаніе осады.-Размышленія.
1521.

Не было никакой необходимости въ искусственныхъ средствахъ для ускоренія гибели Ацтековъ. Она приближалась врными шагами, и зависла отъ причинъ, не подлежавшихъ вліянію человческой воли. Ацтеки, такъ сказать, были заточены въ своихъ тсныхъ, душныхъ квартирахъ, вс терпли общее бдствіе, безъ различія пола, возраста или сословія, тутъ былъ и дворянинъ, и простолюдинъ, и рабъ, мужья, жены, дти, кто въ домахъ, кто въ шалашахъ,— надо помнить, что осажденные находились теперь не въ лучшей части города,— кто подъ открытымъ небомъ, кто на челнокахъ или на улицахъ, подвергаясь ночью холоднымъ дождямъ, а днемъ палящему зною солнца. Одинъ старый лтописецъ увряетъ, что дв знатныя ацтекскія дамы провели три дня и три ночи въ вод по самую шею, между тростникомъ, питаясь во все это время одною горстію маиса. Обыкновенныя средства къ пропитанію уже давно истощилось. Жители бродили всюду, ища чмъ бы утолить свой жестокій голодъ, питались вещами самыми отвратительными, самыми нездоровыми: ли наскомыхъ и червей, отъискиваемыхъ на берегахъ, ли соленыя травы и мохъ, собираемый со дна озера. По временамъ они бросали страстные взгляды на отдаленныя зеленвшія горы, которыя многіе изъ нихъ покинули для того, чтобъ раздлить участь своихъ единоземцевъ въ столиц.
Въ похвалу ихъ, испанскіе писатели говорятъ, что при этой крайности они не нарушили законовъ природы и не прибгнули къ ужасному средству питаться мясомъ себ подобныхъ. Но индійскіе лтописцы, къ-несчастію, опровергаютъ это показаніе, увряя, будто-бы даже матери съ отчаянія пожирали своихъ грудныхъ дтей, которыхъ не въ состояніи были кормить. Много такихъ случаевъ встрчается въ исторіи, и здсь можно поврить истин этого показанія, тмъ боле правдоподобнаго, что вс нжныя чувства должны были притупиться у Ацтековъ отъ ежедневной привычки видть зврскіе обряды своего народнаго суеврія.
Но этихъ средствъ было недостаточно, и сотни несчастныхъ умирали ежедневно отъ мучительной голодной смерти. Нкоторые вползали въ дома, гд въ безмолвіи испускали послднее дыханіе. Другіе падали за-мертво на улицахъ. Гд кто умиралъ, тамъ тло и оставалось. Некому было хоронить ихъ. Свыкшись съ этимъ зрлищемъ, люди стали къ нему равнодушны, и глядли на гибель своихъ согражданъ въ нмомъ отчаяніи, ожидая своей очереди. Не слышно было ни жалобъ, ни плача, но всюду царствовало глубокое, невыразимое уныніе.
Въ прочихъ частяхъ города, улицы были усяны трупами, здсь же они лежали просто кучами. ‘Ихъ было такое множество’, говоритъ Берналь Діасъ, ‘что мы съ трудомъ пробирались между ними’. А Кортесъ выразился еще сильне: ‘шагу нельзя было сдлать, чтобъ не наступить на трупъ Индійца!’ живые и умершіе лежали кучами вмст, другъ на друг. Первые ложились спать на мертвыхъ тлахъ своихъ друзей. Смерть господствовала всюду, и столица превратилась въ обширное, смрадное поле костей. Груды труповъ, подверженныхъ дйствію то дождя, то палящаго зноя, испускали отъ себя ядовитыя испаренія, до того заразившія воздухъ, что Испанцы, постивъ на краткое время эту часть города, вс до одного были больны. Эти испаренія породили наконецъ заразу, отъ которой гибло народа больше, чмъ отъ самаго голода.
Такое стеченіе ужасовъ разстроивало человческое воображеніе. Они прибгали ко всмъ суеврнымъ обрядамъ, предписываемымъ врою, для того, чтобъ прекратить дйствія чумы. Они взывали къ своимъ жрецамъ, чтобъ т умолили боговъ пощадить ихъ. Но оракулы оставались нмы, или давали самые мрачные отвты. Ихъ божества покинули Ацтековъ, оставивъ за собою признаки своего гнвя, предвщавшіе еще ужаснйшія бдствія. По окончаніи осады, многіе увряли, будто въ числ прочихъ чудесъ они видли багровую струю свта, направлявшуюся съ свера къ Тепехакаку съ стремительнымъ шумомъ, подобнымъ вихрю, промчавшуюся вокругъ тлателолькской части города, испуская огненныя искры и исчезнувшую въ центр озера! При разстроенномъ состояніи нервъ осажденныхъ, ихъ воображеніемъ овладлъ какой-то таинственный страхъ. Чудеса случались ежедневно, и самыя обыкновенныя явленія природы казались имъ чудесами. Изумленный бдствіями, разсудокъ ихъ помрачился, и они сдлались игралищемъ самыхъ дикихъ, суеврныхъ мыслей.
Посреди этихъ страшныхъ зрлищъ, молодой императоръ Ацтековъ оставался твердъ и мужественъ. Его прекрасная столица лежала въ развалинахъ предъ его глазами, дворяне и врные подданные гибли вокругъ него, владнія были отторгнуты отъ него, такъ, что ему теперь едва оставалось довольно мста на чемъ стоять, но онъ отвергалъ всякое предложеніе о сдач, и оказывалъ тотъ же мужественный духъ, какъ и при начал осады. Когда Кортесъ, въ надежд, что крайность осажденныхъ склонитъ ихъ вступить съ нимъ въ переговоры, убдилъ одного благороднаго плннаго отправиться къ Гватимозину съ предложеніями отъ него, то Свирпый юноша-монархъ, какъ увряетъ генералъ, немедленно приказалъ принести посланнаго въ жертву. Надо помнить, впрочемъ, что это разсказываетъ Испанецъ.
Кортесъ, который прекратилъ-было непріязненныя дйствія на нсколько дней, въ тщетной надежд, что бдствія Мехиканцевъ склонятъ ихъ, наконецъ, къ сдач города, ршился теперь принудить ихъ къ покорности и сдлать на нихъ общее нападеніе. Положеніе, въ которомъ находились они, заточенные въ узкой части города, благопріятствовало его предпріятію. Онъ приказалъ Альварадо быть въ готовности, и вслдъ Сандовалю, которому уже порученъ былъ не только надзоръ за его плотиною, но и начальство надъ флотомъ, лежавшимъ насупротивъ тлателолькской части города,— поддержать аттаку пальбою изъ тяжелыхъ орудіи по домамъ, находившимся около берега. Потомъ онъ повелъ свои войска въ городъ, или, лучше сказать, чрезъ ужасную пустыню, ныньче окружающую городъ.
Вступивъ въ предлы индійскихъ квартиръ, онъ былъ встрченъ нсколькими вождями, которые, простирая къ нему свои исхудавшія руки, восклицали: ‘вы — дти солнца. Но солнце совершаетъ свой путь быстро. Зачмъ же вы такъ медлите? Что не положите вы конца нашимъ бдствіямъ? Лучше убейте насъ тотчасъ, дабы мы могли отправиться къ богу нашему, Гуитчильпочтли, ожидающему насъ на небесамъ, онъ вознаградитъ насъ за вс наши страданія!’
Тронутый этимъ жалобнымъ воззваніемъ, Кортесъ отвчалъ, что желаетъ не смерти ихъ, а покорности. ‘Отчего’, говорилъ онъ, ‘вашъ государь отказывается переговоровъ со мною, когда я въ одинъ часъ могу истребить его со всмъ народомъ?’ Потомъ онъ сталъ убждать ихъ склонить Гватимозина на личное свиданіе съ нимъ, увряя, что монархъ не подвергнется никакой опасности, и что особа его останется неприкосновенною.
Посл нкотораго убжденія, дворяне согласились передать его предложеніе Гватимозину, и юный монархъ принялъ его въ такомъ дух, который доказывалъ — если только справедливо то, что мы прежде о немъ разсказывали — что продолжительныя несчастія нсколько поколебали, наконецъ, его твердость. Онъ согласился на предлагаемое свиданіе, съ тмъ, однакожь, чтобъ оно совершилось не въ тотъ самый, а на другой день, на большой тлателолькской площади. Довольный этимъ, Кортесъ немедленно очистилъ городъ, и возвратился къ своей позиціи на плотин.
На другой день утромъ, онъ явился къ назначенному мсту, поставивъ туда предварительно Альварадо съ сильнымъ отрядомъ пхоты, для предохраненія себя отъ измны. Каменная платформа на средин площади была покрыта цыновками и коврами, и Кортесъ вслдъ приготовить пиръ для подкрпленія силъ голодавшаго монарха и его дворянъ. Сдлавъ эти распоряженія, онъ ожидалъ часа свиданія.
Но Гватимозинъ подъ предлогомъ болзни не явился самъ, а послалъ вмсто себя тхъ самыхъ дворянъ, которые сообщили ему приглашеніе генерала. Кортесъ, не смотря на свою внутреннюю досаду, принялъ посланныхъ ласково, надясь еще чрезъ нихъ войдти въ сношенія съ самимъ императоромъ. Онъ убдилъ ихъ, безъ большаго труда, принять участіе въ приготовленномъ для нихъ пир, и они бросились на яства съ жадностію, доказывавшею, какому строгому воздержанію они были долгое время подвержены. Потомъ онъ отпустилъ ихъ, снабдивъ довольно значительнымъ запасомъ пищи для императора, котораго опять просилъ согласиться на свиданіе, съ тою цлію, чтобъ мирно окончить взаимныя несогласія.
Посл короткаго времени, посланные возвратились, неся съ собою незначительный подарокъ, состоявшій изъ тонкихъ бумажныхъ издлій, отъ Гватимозина, который все еще отказывался отъ свиданія съ Кортесомъ. Раздосадованный до крайности, испанскій генералъ не захотлъ, однакожь, отказаться, отъ своихъ надеждъ. ‘Онъ, конечно, прійдетъ’, сказалъ онъ посланнымъ, ‘когда увидитъ, что я позволяю вамъ приходить и уходить безвредно, вамъ, бывшимъ, какъ и онъ, моими неумолимыми врагами во все время войны. Ему нечего опасаться меня’. Онъ простился съ ними, въ ожиданіи отвта отъ нихъ наслдующій день.
На утро другаго дня, ацтекскіе вожди пришли въ христіанскія квартиры, и увдомили Кортеса, что Гватимозинъ выйдетъ къ нему на рыночную площадь въ полдень. Генералъ явился туда въ назначенный часъ, по безъ успха. Ни монархъ, ни его министры не приходили. Очевидно, Гватимозинъ не врилъ общаніямъ своего врага. Воспоминаніе о Монтезум смущало его, можетъ-быть. Посл трехъ часовъ ожиданія, терпніе генерала истощилось, и онъ, узнавъ, что Мехиканцы приготовляются къ упорной защит, тотчасъ сдлалъ распоряженія для начатія приступа.
Онъ оставилъ союзниковъ за стнами, впредь до надобности въ ихъ содйствіи, а теперь, окончивъ свои распоряженія, приказалъ имъ присоединиться къ нему, и, поддерживаемый отдленіемъ Альварадо, вступилъ безъ замедленія въ непріятельскія квартиры. Они были готовы встртить его. Ихъ сильнйшіе воины составляли авангардъ, прикрывая собою слабыхъ и боле изнуренныхъ товарищей, Въ рядахъ ихъ показывались по временамъ и женщины, а на плоскихъ кровляхъ толпились женщины и дти, съ лицами, исхудавшими отъ голода и впалыми глазами, они бросали на осаждавшихъ взоры, выражавшіе ненависть и непримиримую злобу.
Между-тмъ, какъ Испанцы приближались, Мехиканцы, издавъ яростный крикъ, встртили ихъ, по своему обыкновенію, тучами стрлъ, а женщины и мальчики, находившіеся на террасахъ, осыпали ихъ камнями и дротиками. Но вс эти метательныя орудія, бросаемыя слабыми руками, не наносили почти никакого вреда, и когда, наконецъ, противныя войска схватились, то упадокъ силъ Ацтековъ сдлался еще ощутительне. Удары ихъ падали слабо и безъ цли, хотя, правда, Нкоторые изъ нихъ, или сложенія боле крпкаго, или найдя новыя силы въ самомъ отчаяніи, дрались съ остервененіемъ до конца.
Мушкетеры начали теперь жестокую стрльбу. Бригантины, съ противоположной стороны, громили врага безпрерывными залпами. Осажденные, окруженные со всхъ сторонъ, потерпли ужаснйшее пораженіе. Земля была покрыта кучами убитыхъ, такъ что разъяренные противники должны были перелзать чрезъ эти кровавые курганы, чтобъ поражать другъ друга. Почва была пресыщена кровью, которая сбгала съ нея какъ вода, вода въ каналахъ сдлалась багроваго цвта. Всюду царствовалъ страшный шумъ и безпорядокъ. Ужасные вопли язычниковъ, брань и проклятія Испанцевъ, стоны раненныхъ, крики женъ и дтей, тяжелые удары завоевателей, предсмертныя муки ихъ жертвъ, гулъ артиллеріи, свистъ безчисленныхъ стрлъ, трескъ пылавшихъ строеніи, которыя, обрушиваясь, задавляли сотни людей, ослпительныя облака пыли и срнистаго дыма, покрывавшія все своею мрачною завсою,— составляли зрлище, которое наполняло ужасомъ даже воиновъ Кортеса, хотя ихъ сердца давно закалились въ битвахъ и свыклись съ кровопролитіемъ и насиліемъ. ‘Жалобные крики женщинъ и дтей, въ особенности’, говоритъ генералъ, ‘раздирали душу. Онъ приказалъ щадить не только ихъ, по и всхъ, которые просили пощады. Это приказаніе было обращено въ особенности къ союзникамъ, между которыми онъ помстилъ надежныхъ людей, для удержанія ихъ ярости въ предлахъ. Но онъ привелъ въ движеніе страшное орудіе, дйствіями котораго самъ былъ не въ состояніи управлять. Кто можетъ укротить ярость урагана, или обуздать страсти ожесточенной орды дикарей? ‘Никогда’, восклицаетъ онъ, ‘не приводилось мн видть такого безжалостнаго племени, или существъ, облеченныхъ въ человческій образъ, до такой степени недоступныхъ всмъ человческимъ чувствамъ’. Казалось, будто для нихъ не существовало различія пола или возраста, и будто въ этотъ часъ мести они старались отплатить врагу за вс оскорбленія, нанесенныя имъ въ-теченіе цлаго столтія. Наконецъ, когда они насытились кровопролитіемъ, Кортесъ приказалъ войскамъ начать отступленіе. Да и пора было, если, какъ говоритъ онъ самъ, при этомъ нападеніи погибло сорокъ тысячь народа! Но участь ихъ была завидная въ сравненіи съ участію тхъ, которые еще оставались въ живыхъ.
Во всю эту длинную ночь, въ квартирахъ Ацтековъ не было замтно ни малйшаго движенія. Не видно было нигд огонька, не слышно никакого звука, только по временамъ долетало тихое стенаніе какого-нибудь несчастнаго раненнаго или умиравшаго, который боролся со смертію. Все было тихо и мрачно какъ въ могил. Казалось, послднее пораженіе совершенно лишило ихъ послдняго луча надежды, они предались нмому отчаянію и походили на людей, ожидавшихъ въ безмолвіи удара палача. Но, не смотря на все это, они не оказывали расположенія покориться. Каждое новое оскорбленіе западало глубоко въ ихъ сердца и усугубляло ту непримиримую ненависть, которую они прежде чувствовали къ своему неумолимому врагу. Они лишились всего — богатства, друзей, родныхъ, домовъ, подъ снію которыхъ родились. Имъ н для чего было жить, и они боле не дорожили жизнію.
Совсмъ другое зрлище представлялъ христіанскій лагерь, гд все кипло дятельностію, воины, обрадованные своими успхами, приготовлялись къ приступу, который долженъ былъ произойдти на слдующее утро. Плотины были покрыты пылавшими кострами, палатки и казармы освщены, звуки музыки и веселія, раздававшіеся по поверхности водъ, свидтельствовали о восторг воиновъ при мысли, что они скоро окончатъ свою утомительную кампанію.
На слдующее утро, испанскій генералъ опять собралъ свои войска, ршившись повторить ударъ, нанесенный наканун, прежде, чмъ непріятель успетъ отъ него оправиться, и положить, такимъ-образомъ, ршительный конецъ войн. Онъ условился съ Альварадо занять тлателолькскій рынокъ вмст и начать приступъ въ одно время. Сандовалю велно было занять сверную плотину, и, съ помощію флота, наблюдать за движеніями индійскаго императора и воспрепятствовать ему спастись на материкъ, что, какъ было извстно Кортесу, онъ замышлялъ. Дозволить ему привести это намреніе въ исполненіе значило сохранить въ окрестностяхъ опаснйшаго врага, который могъ во всякое время возбудить весь край къ возстанію противъ Испанцевъ. Онъ приказалъ, однакожь, Сандовалю не наносить вреда царской особ, и не стрлять по непріятелю вовсе, разв собственная безопасность его къ тому принудитъ.
13-го августа 1521 года, въ праздникъ св. Ипполита — избраннаго въпослдствіи, по этому обстоятельству, хранителемъ Новой-Мехики — Кортесъ повелъ свои войска въ послдній разъ чрезъ мрачную пустыню, окружавшую индійскую столицу. Вступивъ въ ацтекскіе предлы, онъ остановился, желая еще дать несчастнымъ жителямъ возможность къ спасенію, прежде, чмъ нанесетъ имъ послдній роковой ударъ. Онъ имлъ свиданіе съ нкоторыми изъ главныхъ вождей, и старался вразумить ихъ на-счетъ неблагоразумнаго поведенія императора. ‘Неуже-ли’, сказалъ генералъ: ‘захочетъ онъ видть погибель всхъ васъ, когда однимъ словомъ можетъ васъ спасти’. Потомъ онъ просилъ ихъ убдить Гватимозина согласиться на свиданіе съ нимъ, повторяя прежнія увренія касательно личной безопасности монарха.
Посланные исполнили его порученіе, и вскор возвратились, съ сигуакоатлемъ, весьма важнымъ и уважаемымъ сановникомъ у Ацтековъ. Послдній, съ видомъ, выражавшимъ ‘грусть и досаду, объявилъ испанскому начальнику, что Гватимозинъ готовъ умереть посреди своего народа, но не соглашается на свиданіе съ нимъ, прибавивъ, съ видомъ печальной ршимости: ‘теб остается поступить какъ угодно’.— Такъ ступай же, отвчалъ грозный завоеватель: — и приготовь своихъ соотечественниковъ къ смерти. Ихъ послдній часъ насталъ….
Онъ все еще откладывалъ нападеніе на нсколько часовъ. Но войска стали оказывать явные знаки нетерпнія, и неудовольствіе ихъ достигло вскор высшей степени, когда слухъ распространился, будто Гватимозинъ и его вельможи готовятся спастись съ своимъ имуществомъ на пирогахъ и челнокахъ, стоявшихъ у береговъ озера. Убдившись въ томъ, что дальнйшая медлительность будетъ не только безполезна, но и неблагоразумна, Кортесъ сдлалъ окончательныя распоряженія къ приступу и самъ занялъ позицію на плоской кровл, возвышавшейся надъ полемъ дйствій.
Когда Испанцы достигли того мста, гд находился непріятель, то нашли тамъ нестройную массу людей, состоявшую изъ лицъ обоего пола и всхъ возрастовъ. Тутъ было такое множество народа, что крайніе едва могли удерживать свое мсто на плотин, чуть не падая въ воду при каждомъ колебаніи толпы. Нкоторые взлзали на террасы, другіе, съ трудомъ держась на ногахъ, прослонялись къ стнамъ сосднихъ зданій. Ихъ оборванныя, неопрятныя одежды придавали наружности какую-то дикость, которая еще боле увеличивала свирпое выраженіе ихъ лицъ, носившихъ на себ отпечатокъ отчаянія и непримиримой ненависти. Когда Испанцы подошли къ нимъ на разстояніе выстрла, то Ацтеки пустили въ нихъ безполезную тучу стрлъ, оказывая до. конца ту же мужественную твердость духа, которою отличались въ свое лучшее время, хотя теперь они утратили свою прежнюю силу. Роковой сигналъ къ начатію общаго нападенія былъ поданъ однимъ мушкетнымъ выстрломъ, за нимъ послдовали залпы изъ тяжелой артиллеріи, смшанные съ адскими криками союзниковъ, бросавшихся на свои жертвы. Тогда произошло повтореніе ужасовъ предшествовавшаго дня. Нкоторые изъ несчастныхъ Ацтековъ кинулись въ воду, и были спасены находящимися на челнокахъ. Другіе утонули въ каналахъ. Число послднихъ было такъ значительно, что изъ труповъ ихъ составили мостъ, чрезъ который непріятель переправлялся на противоположный берегъ. Нкоторые опять, и въ-особенности женщины, молили о пощад, въ чемъ Испанцы, какъ говоритъ лтописецъ, никому изъ нихъ не отказывали, между-тмъ, какъ союзники, не смотря на просьбы и на приказанія Кортеса, убивали всхъ безъ малйшей жалости.
Бойня еще продолжалась, когда Испанцы замтили, что многіе Ацтеки оставляютъ берега на лодкахъ и пытаются спастись чрезъ озеро. Бригантины безпрерывно перескали имъ путь, поражая ихъ убійственными залпами изъ тяжелыхъ орудій. Битва свирпствовала съ одинаковою яростію и на сухомъ пути и на озер. Большая часть индійскихъ судовъ была разбита и опрокинута. Нкоторыя, однакожь, подъ прикрытіемъ дыма, который разстилался густымъ, мрачнымъ туманомъ по поверхности водъ, успли выбраться изъ суматохи и быстро приближались къ проіивоположному берегу.
Сандоваль отдалъ строгое приказаніе своимъ капитанамъ имть бдительный надзоръ за всякимъ судномъ, на которомъ, можетъ-быть, скрывается Гватимозинъ. Въ это самое время замтили три или четыре изъ большихъ пирогъ, переправлявшихся быстро чрезъ озеро. Одинъ изъ кагіитановъ, именемъ Гарей Гольгуинъ, командовавшій самымъ ходкимъ судномъ изо всего Флота, тотчасъ пустился за ними въ погоню. Втеръ былъ попутный, и онъ каждую минуту приближался къ непріятельскимъ судамъ. Гребцы длали отчаянныя усилія, чтобъ уйдти отъ него, но все было тщетно, и посл короткой погони Гольгуинъ настигъ одну изъ пирогъ, на которой, судя по ея наружному виду, или руководствуясь извстіями, полученными имъ, онъ полагалъ найдти индійскаго императора. Капитанъ веллъ стрльцамъ навести свои арбалеты на это судно, но прежде, чмъ они успли выстрлить, поднялся между Ацтеками крикъ, что государь ихъ тутъ. Въ то же время изъ среди изъ всталъ молодой воинъ, вооруженный щитомъ и макуагуитлемъ, какъ-бы для-того, чтобъ отразить непріятеля. Но когда испанскій капитанъ приказалъ своимъ людямъ не стрлять, то и онъ бросилъ свое оружіе, и воскликнулъ: ‘я Гватимозинъ, ведите меня къ малинчину, я его плнникъ, пощадите мою жену и приближенныхъ’.
Гольгуинъ уврилъ, что его желанія будутъ исполнены, и помогъ ему взойдти на бригантину съ женою и приближенными. Ихъ было двадцать человкъ, въ числ которыхъ находились Коапока, низверженный владыка тецкукскій, кацикъ тлакопанскій и другіе кацики и сановники. Когда плнники услись за палуб судна, то Гольгупнъ просилъ ацтекскаго принца приказать своимъ людямъ, находившимся на другихъ челнокахъ, сдаться, и тмъ положить конецъ сраженію. Но онъ отвчалъ съ унылымъ видомъ: ‘этого не нужно, они не станутъ драться боле, когда увидятъ, что государь ихъ взятъ’. Онъ говорилъ правду. Извстіе о взятіи въ плнъ Гватимозина распространилось быстро по всему Флоту, и достигло вскор берега, гд Мехиканцы еще сражались съ своими врагами. Сопротивленіе ихъ тотчасъ прекратилось и находившіеся на озер немедленно послдовали за бригантиною, везшею плннаго монарха къ берегу. Казалось, будто они поддерживали такъ долго битву для того только, чтобъ отвлечь вниманіе непріятеля и скрыть отступленіе своего государя.
Сандоваль, между-тмъ, узнавъ о взятіи Гватимозина въ плнъ, приблизился къ Гольгуину на своей бригантин, и потребовалъ, чтобы тотъ сдалъ ему на руки плннаго монарха. Но Гольгупнъ не соглашался уступить своей добычи. Между ними возникъ споръ, ибо каждый изъ нихъ желалъ присвоить себ славу этого подвига, а съ тмъ вмст, можетъ-быть, право изобразить его за своемъ герб. Споръ продолжался такъ долго, что достигъ наконецъ до Кортеса, который, находясь въ это время на азотс, узналъ, къ немалому своему удовольствію, о взятіи Гватимозина. Онъ послалъ тотчасъ сказать ссорившимся Офицерамъ, чтобъ они представили плннаго къ нему, и что онъ тогда разберетъ ихъ споръ. Въ то же время онъ приказалъ имъ оказывать монарху должное почтеніе. Потомъ онъ сдлалъ приготовленія къ свиданію: веллъ устлать террасу краснымъ сукномъ и цыновками, и покрыть столъ яствами, въ которыхъ такъ долго нуждались несчастные Ацтеки. Его прекрасная любовница, донна Марина, присутствовала здсь и служила ему переводчицею. Она не покидала его посреди всхъ мрачныхъ зрлищъ завоеванія, и теперь находилась тутъ и видла его торжественное окончаніе.
Гватимозинъ явился предъ завоевателемъ, сопровождаемый охраннымъ отрядомъ пхоты. Онъ взошелъ на азотею твердыми, спокойными шагами. Его легко было отличить отъ приближенныхъ, хотя въ его полныхъ, черныхъ глазахъ уже не горлъ прежній огонь, и черты носили на себ выраженіе страдальческаго терпнія, которое мало соотвтствовало пылкому, горячему духу молодаго монарха. Голова его была необыкновенной величины, члены хорошо сложены, а цвтъ лица боле смуглъ, чмъ у его народа вообще. Въ его наружности было замтно что-то чрезвычайно кроткое и привлекательное.
Кортесъ встртилъ его съ важною и изъисканною вжливостію. Особа завоевателя была, вроятно, знакома ацтекскому монарху, ибо онъ самъ первый прервалъ молчаніе, сказавъ: ‘я сдлалъ все, что отъ меня зависло, для защиты моего народа. Судьба обрекла меня на эту участь. Поступай со мною, малинчинъ, какъ теб будетъ угодно’. Потомъ, взявшись за рукоять кинжала, который генералъ носилъ за поясомъ, онъ прибавилъ съ горечью: ‘Убей меня этимъ кинжаломъ, и тмъ избавь отъ ненавистной жизни’. Гордая осанка молодаго язычника, показывавшаго въ своемъ бдственномъ положеніи духъ, достойный древняго Римлянина, поразила Кортеса удивленіемъ. ‘Не безпокойся’, отвчалъ онъ, ‘ты не подвергнешься ни малйшему оскорбленію. Ты защищалъ свою столицу какъ храбрый воинъ. Испанцы умютъ уважать мужество даже въ непріятел’. Потомъ онъ спросилъ его, гд осталась императрица, его супруга, и узнавъ, что она находится еще на бригантин, подъ защитою испанской стражи, веллъ проводить ее на мсто свиданія.
Она была младшая дочь Монтезумы, и едва достигла зрлаго возраста. При вступленіи на престолъ ея двоюроднаго брата — Гватимозина, она сдлалась его законною женою. Современники прославляютъ ея прелести, и имя прекрасной принцессы, Текуично, до-сихъ-поръ не позабыто Испанцами, ибо отъ нея, по второму браку, происходятъ нкоторыя изъ знатнйшихъ семействъ Испаніи. Она встртила ласковый пріемъ у Кортеса, оказавшаго ей вс т знаки глубокаго уваженія, которые приличествовали ея высокому сану. Происхожденіе ея возбудило въ немъ, безъ-сомннія, особенное участіе къ ней, и онъ, глядя на дочь несчастнаго Монтезумы, почувствовалъ, можетъ-быть, укоръ совсти. Онъ Пригласилъ своихъ царственныхъ плнниковъ подкрпить свои силы пищею, въ которой они такъ нуждались. Между-тмъ, генералъ сдлалъ распоряженія для наступавшей ночи, приказавъ Сандовалю отвести плнныхъ въ Кохогуаканъ, куда онъ самъ располагалъ отправиться вслдъ за ними. Олиду и Альварадо онъ веллъ отступить съ войсками къ прежнимъ квартирамъ. Имъ не было возможности оставаться въ столиц, гд воздухъ былъ зараженъ ядовитыми испареніями отъ непохороненныхъ труповъ.— Для наблюденія за порядкомъ въ опустошенныхъ предмстіяхъ, оставленъ былъ небольшой отрядъ пхоты.— Гватимозинъ сдался около вечеренъ, и съ того времени можно считать окончаніе осады.— Наступилъ мрачный и дождливый вечеръ прежде, чмъ осаждавшее войско успло очистить столицу.
Въ эту ночь, надъ мехиканскою долиною разразилась одна изъ тхъ страшныхъ бурь, которыя случаются только подъ тропиками. Испанцамъ рдко приводилось видть подобный ураганъ. Длинные раскаты грома, отражаясь отъ скалистаго амфитеатра горъ, ревли надъ водяною пустынею и потрясали до самаго основанія храмы и дряхлыя строенія теночтитланскія, — т немногія зданія, которыя пережили опустошительную осаду, Молнія, казалось, раздирала небесный сводъ на двое, освтивъ на одно мгновеніе окрестности своимъ яркимъ блескомъ и снова все покрывъ мглою. Самыя стихіи, казалось, оплакивали бдственную участь опустошенной столицы.
Спустя день посл сдачи столицы, Гватимозинъ просилъ Кортеса дозволить Мехиканцамъ оставить городъ и выйдти безпрепятственно на открытое поле. Кортесъ охотно согласился на это, тмъ больше, что иначе ему не было возможности очистить столицу отъ труповъ, которые непремнно произвели бы заразу. Онъ, въ-слдствіе этого, отдалъ по всему войску строжайшее приказаніе, чтобъ никто, ни изъ Испанцевъ, ни изъ союзниковъ, не осмливался длать ни малйшнаго насилія Ацтекамъ, или, вообще, препятствовать ихъ выходу, число всхъ пережившихъ эту губительную осаду, простиралось, согласно различнымъ показаніямъ современныхъ писателей, отъ тридцати до семидесяти тысячь человкъ, кром женъ и дтей. Достоврно то, что выходъ ихъ изъ столицы по различнымъ плотинамъ продолжался трое сутокъ. Они представляли печальное зрлище: мужья и жены, родители съ дтьми, больные, раненые шли едва волоча ноги отъ слабости и опираясь другъ на друга, полунагіе, едва прикрытые неопрятнымъ рубищемъ, сквозь которое проглядывали ужасныя раны, или недавно полученныя, или уже загноившіяся отъ недостатка врачебныхъ пособій, они заражали собою воздухъ. На ихъ исхудавшихъ членахъ и изнуренныхъ голодомъ лицахъ была написана вся исторія осады, и когда нестройные ряды достигли противоположнаго берега, то замтили, что они отъ-времени-до-времени останавливались, какъ-бы для того, чтобъ бросить прощальный взглядъ на мста, недавно еще увнчанныя величественнымъ городомъ, нкогда ихъ пріятнымъ обиталищемъ, памятнымъ для нихъ такими славными воспоминаніями.
По отбытіи жителей, генералъ немедлено принялъ мры для очищенія воздуха посредствомъ огней, горвшихъ днемъ и ночью, въ особенности въ тласкаланской части, собрали также кучи мертвыхъ тлъ, которыя тлли на улицахъ, и предали земл. Нтъ никакой возможности составить себ точное понятіе о числ погибшихъ во время осады. Показанія современниковъ объ этомъ предмет чрезвычайно разногласны: кто говоритъ, что убито сто-двадцать тысячъ, — и это самое меньшее число, кто двсти-сорокъ тысячь.— На сторон Испанцевъ погибло сравнительно немного, во союзники понесли значительную потерю, если справедливо, какъ утверждаетъ тецкускій лтописецъ, будто-бы однихъ его соотечественниковъ погибло до тридцати тысячь человкъ. Нтъ сомннія, что въ столиц погибло огромное множество народа, потому-что, кром ея собственнаго народонаселенія, она была наполнена жителями сосднихъ городовъ, которые, не надясь на свои собственный силы для отраженія непріятеля, искали защиты въ ея стнахъ.
Добыча, найденная въ столиц, то-есть, золото и драгоцнные каменья, единственная добыча., имвшая какую-нибудь цнность въ глазахъ Испанцевъ, совершенно обманула ихъ ожиданія. По показанію генерала, она едва составляла сто-тридцать тысячь золотыхъ Кастелланосъ, включая тутъ и часть короля, которая далеко превосходила законную пятую долю, если возьмемъ въ соображеніе множество предметовъ, богато и искусно-отдланныхъ, добровольно уступленныхъ арміею въ его пользу.— Но Ацтеки владли гораздо богатйшими сокровищами, еслибъ даже они сохранили только то, что отняли у Испанцевъ въ ту знаменитую ночь, когда послдніе бжали изъ столицы. Они, вроятно, отправили часть своего богатства вонъ изъ города, издержали, можетъ-быть, часть на приготовленія къ защит, а еще большую долю закопали въ землю, или погрузили въ воды озера. Ихъ угрозы были не пустыя рчи. Они имли, по-крайней-мр, удовольствіе обмануть корыстолюбивыя надежды врага.
Не имя боле нужды въ присутствіи индійскихъ союзниковъ, Кортесъ собралъ вождей различныхъ отрядовъ, въ лестныхъ выраженіяхъ похвалилъ ихъ доблесть, и, раздавъ имъ богатые подарки, съ увреніемъ, что императоръ, его государь, еще щедре наградитъ ихъ за ихъ преданность, распустилъ по домамъ. Они унесли съ собою значительную добычу, награбленную ими въ мехиканскихъ домахъ, Состоявшую, впрочемъ, изъ такого рода предметовъ, которые не возбуждали корыстолюбія Испанцевъ, и возвратились съ торжествомъ — недальновиднымъ торжествомъ! радуясь успху экспедиціи и паденію ацтекской династіи.
Съ своей же стороны, Испанцы также не мало радовались этому блистательному окончанію долгаго и труднаго похода. Правда, они не совсмъ были довольны незначительною добычею, найденною ими въ завоеванномъ город. Но воинъ обыкновенно бываетъ слишкомъ занятъ настоящимъ, чтобъ много заботиться о будущемъ, и хотя, въ-послдствіи, ихъ неудовольствіе приняло видъ боле грозный и мятежный, однакожь теперь они думали единственно о своемъ торжеств, и предались шумному удовольствію. Кортесъ ознаменовалъ событіе пиромъ, на который приглашены были вс его офицеры. Долго и шумно они бражничали, и радость ихъ породила такія излишества, что они навлекли на себя негодованіе отца Ольмедо, который замтилъ имъ, что не такъ бы имъ должно благодарить Всевышняго за вс милости, оказанныя имъ. Кортесъ призналъ всю справедливость этого выговора, но просилъ его быть снисходительнымъ къ воинамъ, неумвшимъ обуздать себя въ часъ побды. Назначено было за слдующій день ознаменовать свой успхъ боле приличнымъ образомъ.
Вся армія тогда составила крестный ходъ, впереди котораго шелъ отецъ Ольмедо. Изодранное, запятнанное знамя Кастиліи, разввавшееся на столькихъ поляхъ битвы, осняло теперь мирный строй воиновъ, шедшихъ медленнымъ шагомъ, и повторявшихъ съ благоговніемъ слова божественной литургіи. Потомъ духовникъ произнесъ рчь, въ которой въ краткихъ словахъ представилъ воинству, какую великую причину оно имло благодарить провидніе за чудесное избавленіе отъ всхъ Опасностей, встрчавшихся имъ на ихъ долгомъ и гибельномъ пути, и, распространившись о той отвтственности, которая теперь лежитъ на нихъ, умолялъ не злоупотреблять права завоеванія, но поступать человколюбиво съ несчастными Индійцами. Потомъ главнокомандовавшій и главные офицеры приняли причастіе, и служба окончилась благодарственною молитвою Господу, давшему имъ силу и средства пронести знамя креста съ торжествомъ чрезъ эту языческую имперію.
Такимъ-образомъ пала знаменитая столица Ацтековъ посл осады, продолжавшейся почти три мсяца, въ-теченіе которыхъ осажденные вынесли неимоврныя страданія и оказали такую твердость и мужество, какихъ нигд не встрчаемъ въ исторіи народовъ. Напомнимъ, что во все продолженіе блокады они съ презрніемъ отвергали вс предложенія врага на счетъ сдачи города, и до единаго предпочли смерть безславію. Прошло боле трехъ столтіи, какъ Ацтеки, бдное, незначительное племя, перекочевали съ отдаленнаго сверо-востока на Столовую-Землю, гд, какъ говоритъ преданіе, они выстроили свои первыя убогія хижины на мст, предназначенномъ оракуломъ. Сначала, они ограничивались завоеваніемъ окрестной страны, но, овладвъ мало-по-малу всею Долиною, перешли черезъ горы, поработили все обширное пространство Столовой-Земли, и распространили свои завоеванія до Мехиканскаго-Залива и до отдаленныхъ предловъ Средней-Америки. Ихъ бдная столица, между-тмъ, превратилась въ цвтущій городъ, наполненный зданіями, памятниками искусства и многочисленнымъ народонаселеніемъ, и стала, наконецъ, первою между столицами Западнаго-Міра. При этихъ обстоятельствахъ, съ отдаленнаго востока явилось другое племя, пришествіе котораго было также предсказано оракуломъ, и, прибывъ на Столовую-Землю, напало на нихъ въ то самое время, когда они достигли верха своего благоденствія и славы, и навсегда вычеркнуло ихъ имя изъ списка народовъ! Ихъ исторія походитъ боле на басню, чмъ на исторію! она кажется романомъ! волшебною сказкою, скоре, нежели описаніемъ истинныхъ событій!
Но мы не можемъ сожалть о паденіи имперіи, которая такъ мало содйствовала къ счастію своихъ подданныхъ, или вообще къ истиннымъ выгодамъ человчества. Не смотря на блескъ, брошенный на послдніе дни ея существованія славною защитою столицы, кроткимъ, щедрымъ правленіемъ Монтезумы, неустрашимымъ героизмомъ Гватимозина, Ацтеки были въ полномъ смысл племенемъ свирпымъ и зврскимъ, и если даже станемъ глядть на него съ самой выгодной точки зрнія, то увидимъ въ немъ мало того, что возбуждаетъ наше сочувствіе или уваженіе. Что касается до просвщенія Ацтековъ, то оно принадлежало собственно не имъ, а перешло къ нимъ, можетъ-быть, и въ несовершенномъ вид, отъ племени, владвшаго страною до ихъ прибытія. Оно было, въ-отношеніи къ Ацтекамъ, то же, что плодоносная втвь, привитая къ безплодному стеблю, и не могло принести добраго плода. Они правили своими обширными владніями не скипетромъ, а мечомъ. Для улучшенія состоянія или вообще для усовершенствованія своихъ васалловъ, они ничего не длали. Эти васаллы были рабы, обязанные служить ихъ удовольствіямъ, они держали ихъ въ вчномъ страх, и обременяли, въ мирное время, тяжкиминалогами, а въ военное конскрипціею. Они не предоставляли побжденнымъ даже правъ гражданства, и не старались соединять ихъ въ одинъ великій народъ, на общихъ правахъ и выгодахъ. Они глядли на нихъ, какъ на чужестранцевъ, даже на тхъ изъ нихъ, которые, обитая въ Долин, жили подъ самыми стнами столицы. Ацтекская метрополія, сердце, такъ-сказать, всей имперіи, не имла ни одного побужденія, ни одного чувства общаго съ остальными составными частями монархіи. Она была какъ-бы чужая въ своей собственной стран.
Не только Ацтеки не содйствовали къ улучшенію состоянія своихъ васалловъ, но, нравственно говоря, они сдлали многое для униженія ихъ. Можетъ ли споспшествовать успхамъ просвщенія такой народъ, у котораго господствуетъ обычай приносить людей въ жертву, и который, къ тому же, преданъ людодству? Станетъ ли онъ помышлять о выгодахъ человчества, когда въ его глазахъ человкъ почти то же, что и зврь? Вліяніе Ацтековъ ввело ихъ мрачное суевріе въ земли, дотоль невдавшія о немъ, или гд, по-крайней-мр, оно не имло, до того времени, прочнаго основанія. Примръ столицы былъ заразителенъ. По-мръ-того, какъ послдняя богатла, и религіозные обряды стали соблюдаться съ боле ужаснымъ великолпіемъ, точно такъ, какъ пышность гладіаторскихъ представленій у Римлянъ увеличилась съ возраставшимъ великолпіемъ столицы. Люди ознакомились съ зрлищами ужаса и съ самыми гнусными мерзостями. Жены и дти, весь народъ свыкся съ ними и присутствовалъ при нихъ. Сердца людей сдлались жестоки, нравы стали свирпы, слабый свтъ просвщенія, пришедшаго къ Ацтекамъ отъ племени боле кроткаго, становился блдне, и тысячи несчастныхъ жертвъ ежегодно откармливались въ клткахъ, чтобъ потомъ погибнуть на алтаряхъ и быть пожранными на страшныхъ пирахъ! Вся страна превратилась въ человческую бойню! Имперія Ацтековъ пала не преждевременно.
Не станемъ теперь разсуждать о томъ, могли ли вс эти неслыханные ужасы служить достаточнымъ поводомъ Испанцамъ для предпринятія завоеванія страны, объ этомъ было уже говорено въ одной изъ нашихъ прежнихъ главъ. Есть другой вопросъ, имющій въ нашихъ глазахъ значеніе боле важное, а именно: соблюдали ли Испанцы права человчества во время завоеванія, допуская, что само завоеваніе было основано на справедливости.— И здсь мы не можемъ не сознаться, что хотя свирпые нравы и обычаи того вка могутъ нсколько послужить къ извиненію завоевателей, но успхи ихъ оружія омрачены многими происшествіями, оставившими неизгладимое пятно на испанскомъ имени, происшествіями, притомъ, которыхъ нельзя извинить никакими предлогами необходимости, или самосохраненія.
Какого бы мы ни были мннія о завоеваніи, глядя на него съ нравственной точки зрнія, но какъ воинскій подвигъ оно внушаетъ вамъ величайшее удивленіе. Горсть искателей счастія, плохо-вооруженныхъ, могла прибыть къ берегамъ могущественной имперіи, населенной храбрымъ, воинственнымъ племенемъ, и, вопреки неоднократнымъ запрещеніямъ монарха тои имперіи, проложить себ путь въ самый центръ ея! Они могли исполнить все это, не имя никакого знакомства ни съ языкомъ, ни съ самимъ краемъ, не руководствуясь ни картою, ни компасомъ, не имя вовсе понятія о тхъ трудностяхъ, которыя имъ предстояло преодолвать!— Хотя они были почти уничтожены при первой своей схватк съ жителями, однакожъ они все еще продолжали путь свои къ столиц, и, достигнувъ ея, нисколько не колеблясь, бросились, въ самую середину своихъ непріятелей, они овладли особою монарха, предъ самыми глазами его подданныхъ, и, наконецъ, изгнанные съ ужаснымъ урономъ изъ столицы, могли собрать свои разметанныя силы, и, руководствуясь самымъ благоразумнымъ, а вмст съ тмъ и самымъ отважнымъ планомъ дйствій, успли овладть столицею въ-слдствіе-того и всею страною!— И все это могла исполнить горсть искателей приключеній! Это фактъ почти чудесный, почти сверхъестественный, единственный, въ своемъ род, въ исторіи міра.

КНИГА VII И ПОСЛДНЯЯ.
ПОДВИГИ, СОВЕРШЕННЫЕ КОРТЕСОМЪ ВЪ ПОСЛДНІЕ ГОДЫ ЕГО ЖИЗНИ.

I.
Испанцы предаютъ пытк Гватимозина.— Вся страна покоряется Kортесу.— Столицу воздвигаютъ вновь.— Кортесъ отправляетъ повренныхъ въ Кастилію.— Жалобы на Кортеса.— Правительство утверждаетъ его власть.
1521—1522.

Взятіемъ столицы оканчивается исторія завоеванія Мехики. Но исторія завоеванія такъ близко связана съ исторіею жизни великаго человка, совершившаго его, что самый разсказъ казался бы неоконченнымъ, еслибъ онъ не былъ доведенъ до конца жизни Кортеса. Писатели, досел занимавшіеся этимъ предметомъ, описывали этотъ періодъ жизни завоевателя весьма-поверхностно, и потому я воспользуюсь тми достоверными свдніями, которыя находятся у меня въ рукахъ, и дамъ моимъ читателямъ краткій обзоръ блистательныхъ, но не всегда счастливыхъ событій, ознаменовавшихъ послдніе годы жизни героя.
Первый порывъ восторга арміи вскор прошелъ, и мсто его заступили совершенно иныя чувства, когда воины увидли, какую незначительную добычу они собрали въ завоеванномъ город. Это жалкое возмездіе за вс труды и опасности возбудило всеобщее неудовольствіе, и нкоторые воины Нарваэса были до того огорчены, что отказались даже отъ назначенныхъ имъ паевъ. Иные роптали вслухъ противъ генерала, а другіе противъ Гватимозина, который, говорили они, могъ бы открыть, еслибъ захотлъ, то мсто, гд скрывались сокровища. Блыя стны казармъ покрылись эпиграммами и пасквилями противъ Кортеса, котораго обвиняли въ томъ, что будто-бы ‘онъ присвоилъ себ одну пятую долю добычи, какъ главнокомандующій, а другую какъ король’. Гватимозинъ не открывалъ, гд находилось сокровище, или, лучше сказать, отзывался незнаніемъ, и воины стали громко требовать, чтобъ онъ былъ преданъ пытк. Но Кортесъ не могъ ршиться на такой насильственный поступокъ, противный общанію покровительства, недавно еще сдланному имъ индійскому монарху, и онъ отвергалъ требованіе войска, пока, наконецъ, воины, по внушенію, говорятъ, королевскаго казначея, Альдерете, не стали обвинять генерала въ тайной связи съ Гватимозинымъ, и въ намреніи присвоить себ часть добычи, слдующей испанскому королю и имъ-самимъ. Эти незаслуженные упреки вывели Кортеса изъ терпнія, и въ недобрый часъ онъ предалъ ацтекскаго принца въ руки враговъ, дозволивъ имъ поступить съ нимъ по своему произволу.
Но тлесныя страданія не могли устрашить героя, смотрвшаго спокойно на смерть въ самыхъ ужасныхъ видахъ ея. Когда кацикъ такубскій, котораго съ нимъ вмст предали пытк, стоналъ отъ страданій, Гватимозинъ съ видомъ холоднаго упрека воскликнулъ: ‘не думаешь ли ты, можетъ-быть, что я наслаждаюсь въ своей ванн’. Наконецъ, Кортесъ, устыдившись низости своего поступка, спасъ Гватимозина изъ рукъ мучителей, пока еще было время, но уже было поздно спасать ему свою собственную честь, на которой это постыдное событіе оставило неизгладимое пятно.
Пытка извлекла изъ Гватимозина одно только признаніе: что много золота брошено въ воду. Но хотя самые искусные водолазы объискивали тинистое дно озера подъ личнымъ надзоромъ Кортеса, однакожь они нашли тамъ весьма-немного драгоцнностей. Ихъ труды увнчались лучшимъ успхомъ при объиск пруда, находившагося въ садахъ Гватимозина, гд они открыли огромное солнце значительной толщины, сдланное изъ чистаго золота. Такубскій кацикъ сознался, что близь одной изъ его дачъ было зарыто въ землю богатое сокровище. Но когда Испанцы привезли его къ указанному мсту, онъ сказалъ, ‘что его побудила къ такому ложному показанію надежда умереть на пути!’ Обманувшись въ своихъ надеждахъ, воины, съ непостоянствомъ, свойственнымъ необузданной черни, измнили свой тонъ, и стали открыто упрекать генерала въ жестокости къ его плннику. Онъ и заслуживалъ этотъ упрекъ, но не отъ нихъ.
Извстіе о паденіи Мехики разнеслось съ быстротою вихря по всей а Столовой-Земл’, и внизъ по широкимъ скатамъ Кордильеровъ. Отъ отдаленныхъ индійскихъ племенъ прибылъ не одинъ посланникъ, съ цлію удостовриться въ истин этого изумительнаго извстія, и посмотрть собственными глазами на развалины ненавистнаго ему города. Между ними находились послы отъ мечоаканскаго государства, могущественной и независимой страны, населенной однимъ изъ нагуатлакскихъ племенъ, и лежавшей между Мехиканскою-Долиною и ТихимъОкеаномъ. Вслдъ за посольствомъ явился въ скоромъ времени и самъ государь этого края. Онъ прибылъ съ большою пышностію въ кастильскія квартиры, и былъ встрченъ Кортесомъ съ соотвтственнымъ великолпіемъ. Завоеватель удивилъ его блистательными движеніями конницы и громами артиллеріи, и повезъ на одной изъ бригантинъ вокругъ падшаго города. Взирая на развалины дворцовъ и храмовъ, нкогда украшавшихъ грозную столицу Анагуака, индійскій монархъ былъ пораженъ безмолвнымъ страхомъ, и съ покорностію сталъ просить покровительства непобдимыхъ существъ, произведшихъ такое страшное опустошеніе. Примру его послдовали посланники изъ отдаленныхъ странъ, съ которыми Испанцы до того времени не имли никакихъ сношеній. Кортесъ, видя, какъ быстро распространяются предлы его владній, воспользовался дружественнымъ расположеніемъ Индійцевъ, и собралъ отъ нихъ свднія о произведеніяхъ и силахъ ихъ государствъ.
Два небольшихъ отряда были отправлены въ дружественное мечоаканское государство, и проникли чрезъ него до береговъ ЮжнагоОкеана. До нихъ, ни одинъ Европеецъ не доходилъ такъ далеко къ Сверу отъ экватора. Испанцы торжественно вошли въ его волны, воздвигли крестъ на песчаномъ прибрежь и овладли моремъ именемъ ихъ католическихъ величествъ. На возвратномъ пути, они постили нкоторыя изъ богатыхъ странъ, лежащихъ къ сверу, прославившихся въ-послдствіи своими ископаемыми сокровищами, и возвратились съ образцами золота и калифорнійскаго жемчуга, и съ извстіемъ о томъ, что открыли Великій-Океанъ. Воображеніе Кортеса разгорлось и сердце его наполнилось восторгомъ при мысли о великолпныхъ послдствіяхъ, могущихъ произойдти отъ этихъ открытій. ‘Всего боле’, говоритъ онъ въ своемъ письм къ императору, ‘меня радуетъ извстіе объ открытіе Великаго-Океана. Ибо по немъ, какъ намъ разсказываютъ космографы и ученые люди, знающіе боле всхъ насъ объ Индіяхъ, разсяны т богатые острова, которые изобилуютъ золотомъ, пряностями и благородными каменьями’. Онъ немедленно сталъ отъискивать удобное мсто для учрежденія колоніи на берегахъ Тихаго-Океана, и сдлалъ распоряженія о построеніи четырехъ судовъ для изслдованія таинствъ тхъ неизвстныхъ морей. Это было началомъ его славныхъ предпріятій, имвшихъ цлію открытія въ Калифорнійскомъ-Залив.
Хотя большая часть анагуакскаго края, устрашенная успхами Испанцевъ, признала власть побдителей, однакожь нкоторыя племена, въ-особенности т, которыя обитали на южныхъ скатахъ Кордильеровъ, не изъявляли никакого желанія покориться имъ. Кортесъ тотчасъ выслалъ противъ нихъ сильные отряды, подъ начальствомъ Сандоваля и Альварадо, приказавъ этимъ офицерамъ привести непріятеля въ повиновеніе, и учредить колоніи въ побжденныхъ провинціяхъ. Привлекательное описаніе, которое Альварадо, охотникъ до золота, далъ Кортесу объ ископаемыхъ богатствахъ Оахаки, побудило послдняго избрать этотъ край себ во владніе.
Главнокомандовавшій, съ небольшимъ отрядомъ Испанцевъ, теперь ежедневно подкрпляемымъ свжими войсками, прибывавшими съ острововъ, все еще занималъ кохогуаканскія квартиры, которыхъ онъ не покидалъ съ самаго конца осады. Кортесъ долго не ршался, въ которой части Долины основать новую столицу, долженствовавшую заступить мсто древняго Теночтитлана. Положеніе послдняго, окруженнаго водою, и подверженнаго безпрестаннымъ наводненіямъ, представляло нкоторыя очевидныя неудобства. Новую метрополію, однако, необходимо было построить не иначе, какъ на возвышенной ‘Столовой-Земл’, составлявшей центръ Долины, и генералъ, наконецъ, ршился удержать положеніе старинной столицы, къ чему, говоритъ онъ, побудила ‘ея минувшая слава и память’ — весьма незавидная, надо замстить — ‘которая сохранялась о ней между народами’, и онъ сдлалъ приготовленія для постройки вновь столицы въ такихъ великолпныхъ размрахъ, которые, какъ онъ самъ говорилъ, ‘сдлали бы ее снова царицею окрестныхъ провинцій, точно такъ, какъ она была и прежде’.
Этотъ огромный трудъ должно было исполнить индійское народонаселеніе, собранное со всхъ концовъ Долины, и включавшее въ себ самихъ Мехиканцевъ, изъ которыхъ многіе не могли еще ршиться покинуть окрестностей своихъ старинныхъ жилищъ. Сначала, они обнаружили большую неохоту, и даже признаки непріязненнаго чувства, когда ихъ побдители стали требовать отъ нихъ исполненія труда, столь унизительнаго для нихъ. Но Кортесъ съумлъ склонить на свою сторону нкоторыхъ изъ главныхъ военачальниковъ, и, благодаря ихъ вліянію, соотечественники приступили къ длу подъ ихъ надзоромъ. Глубокія рощи Долины и лса сосднихъ горъ изобиловали кедровымъ, кипариснымъ и другими прочными деревьями для внутреннихъ частей строеній, а каменоломни, изъ которыхъ добывали тецонтли, и развалины древнихъ зданій, представляли имъ богатый запасъ камня. Такъ-какъ Ацтеки не имли никакого домашняго животнаго для перевозки тяжестей, то, весьма-естественно, потребовалось для работы огромное число рукъ. Кортесъ вербовалъ для этой службы всхъ, кого только могъ. Мста недавно опуствшія теперь кипли роями Индійцевъ различныхъ племенъ и Европейцами, послдніе надзирали, первые трудились. Пророчество Ацтековъ сбылось. И перестройка поспвала съ быстротою, съ которою совершается сооруженіе любимой столицы какого-нибудь азіатскаго властелина, сосредоточившаго на этотъ одинъ предметъ народонаселеніе цлой имперіи.
Но, не смотря на блистательные успхи оружія, положеніе Кортеса внушало ему сильное безпокойство. Онъ не получалъ до-сихъ-поръ изъ дома ни одного слова, — ни слова одобренія, ни хулы. Въ какомъ дух взирало правительство или нація на его своевольные поступки — оставалось еще для него тайною. Онъ теперь приготовилъ другое письмо къ императору, третье по порядку изъ его изданныхъ писемъ, написанное тмъ простымъ, энергическимъ слогомъ, по которому его комментаріи,— и они вполн заслуживаютъ это названіе,— могутъ стать на ряду съ комментаріями Цезаря. Оно было написано въ Кохогуакань, 15 мая 1522 года, и содержало въ себ подробное описаніе всхъ событій, ознаменовавшихъ окончательную осаду столицы, сопровождаемое, по обыкновенію писавшаго, многими благоразумными размышленіями на счетъ средствъ и свойства страны. Вмст съ этимъ письмомъ, онъ предполагалъ отправить королевскую пятую долю мехиканской добычи, и богатое собраніе издлій, состоявшихъ, по-большой-части, изъ золота и драгоцнныхъ камней въ самыхъ рдкихъ и фантастическихъ видахъ. Между прочими каменьями находился изумрудъ, пирамидальнаго вида, такой необыкновенной величины, что основаніе его покрывало ладонь! Къ этому собранію рдкихъ и драгоцнныхъ вещей онъ присоединилъ образцы многихъ естественныхъ произведеній, а также и животныхъ, свойственныхъ этому краю.
Армія также написала письмо для отправленія вмст съ письмомъ Кортеса, въ которомъ находилось подробное изложеніе важныхъ и многочисленныхъ услугъ, оказанныхъ генераломъ правительству, вмст съ просьбою къ императору объ одобреніи его поступковъ и объ утвержденіи его власти. Это важное посланіе было поручено двумъ любимйшимъ офицерамъ генерала, Киньйонесу и Авил, и ими было исполнено неудачно. Посланные пришли къ Азорскимъ-Островамъ, гд Киньйонесъ погибъ въ ссор, а Авила, продолжая путь дале, былъ взятъ въ плнъ Французскимъ арматорскимъ судномъ, и драгоцнная добыча, отнятая у Ацтековъ, обогатила казну его христіаннйшаго величества. Францискъ I взиралъ съ завистію, извинительною, впрочемъ, на сокровища, извлекаемыя его царственнымъ соперникомъ изъ своихъ колоніальныхъ владній, и выразилъ свое неудовольствіе брюзгливымъ желаніемъ ‘видть ту статью въ духовномъ завщаніи Адама, по которой его братья короли кастильскій и португальскій раздлили между собою Новый-Свтъ’. Авила нашелъ средство переслать порученныя ему письма черезъ частныя руки въ Испанію, куда они прибыли невредимо.
Между-тмъ, дла въ Испаніи принимали неблагопріятный оборотъ для Кортеса. Можетъ показаться страннымъ, что кастильское правительство обращало такъ мало вниманія на блистательные подвиги завоевателя Мехики. Но Испанія въ то время находилась въ ужасномъ разстройств. Императоръ былвъ Германіи и притомъ слишкомъ занятъ длами имперіи, и потому не занимался своимъ собственнымъ королевствомъ. Бразды правленія были въ рукахъ Адріана, наставника Карла, ччеловка боле способнаго по набожности и по ученымъ привычкамъ къ предсдательству въ обществъ монаховъ, чмъ къ занятію, одного за другимъ, самыхъ важныхъ постовъ въ христіанскомъ мір — во-первыхъ, регента Кастилій, а потомъ главы христіанской церкви. Но медлительный и нершительный Адріанъ не оставлялъ бы такъ долго безъ вниманія важныхъ заслугъ Кортеса, еслибъ не враждебное вліяніе Веласкэса, губернатора острова Кубы, подкрпляемое! недоброжелательствомъ къ завоевателю епископа бургосскаго, Фонсеки, перваго лица по управленію испанскими колоніальными длами. Высокій санъ этой духовной особы давалъ ему первенство во всхъ длахъ, относившихся до Индій, я онъ воспользовался своимъ вліяніемъ съ самаго начала, какъ мы уже видли, ко вреду Кортеса. Онъ теперь съумлъ выманить у регента повелніе съ цлію погубить завоевателя, въ то самое мгновеніе, когда его великое предпріятіе увнчалось успхомъ. Этотъ документъ начинается подробнымъ изложеніемъ всхъ проступковъ Кортеса противъ Веласкэса, за нимъ слдовало назначеніе коммиссіонера, уполномоченнаго постить страну, разсмотрть поведеніе генерала, лишить его власти, и даже арестовать его и наложить секвестръ на его имущество, впредь до окончательнаго ршенія кастильскаго двора. Повелніе было подписано Адріаномъ въ Бургос, 11 апрля 1521 года, и скрплено Фонсекою.
Щекотливую обязанность схватить особу Кортеса и судить его на самомъ поприщ его открытій и въ средин его собственнаго лагеря возложили на Кристоваля де-Тапіа, веедора, или смотрителя сан-домингскихъ золотоплавильней. Онъ былъ человкъ слабаго, нершительнаго характера, такъ же мало способный состязаться съ Кортесомъ по гражданскимъ дламъ, сколько оказался Нарваэсъ по военнымъ.
Коммиссіонеръ, облеченный своею мимолетною властію, прибылъ въ Вплла-Рику въ декабр. Но гражданскія власти встртила его холодно. Въ его врительныхъ грамматахъ открыла какую-то важную описку или погршность. Кром того, возражали, что порученіе его было основано на ложныхъ донесеніяхъ, сдланныхъ правительству и, не смотря на ласковое и вжливое письмо, полученное имъ отъ Кортеса, въ которомъ послдній поздравлялъ его съ прибытіемъ какъ стараго пріятеля, веедоръ вскор убдился, что ему не дадутъ ни проникнуть во внутренность страны, ни вмшиваться въ тамошнія дла. Онъ былъ падокъ до денегъ, и Кортесъ, зная слабую сторону своего ‘стараго пріятеля’, предложилъ ему царскую цну за его лошадей, невольниковъ и экипажъ. Мечты неудачнаго честолюбія уступили мало-по-малу корыстолюбивымъ желаніямъ, и разобиженный коммиссіонеръ согласился ссть на судно и отправиться въ Кубу, если и не увнчанный славою, то по-крайней-мр нагруженный вдоволь золотомъ и снабженный новыми поводами къ обвиненію Кортеса въ злоупотребленіи власти, имъ самимъ себ присвоенной.
Оставшись такимъ-образомъ въ безспорномъ владніи прежней власти, испанскій начальникъ сталъ дятельно продолжать предпринятыя имъ мры для утвержденія своихъ завоеваній. Нанучесы, воинственный народъ, обитавшій на берегахъ Пануки, рки, вливающейся въ Атлантическій-Океанъ, подняли оружіе противъ Испанцевъ. Кортесъ пошелъ противъ нихъ со значительнымъ отрядомъ, разбилъ въ двухъ сраженіяхъ, и посл труднаго похода привелъ это воинственное племя въ покорность.
Въ-послдствіи онъ наказалъ ихъ за мятежъ еще съ большею строгостью. Они возстали противъ Испанцевъ, умертвили пятьсотъ человкъ своихъ притснителей, и грозили истребить сосднее поселеніе Сан-Эстевана. Кортесъ приказалъ Сандовалю наказать мятежниковъ, и этотъ офицеръ, посл неимоврно-труднаго похода, совершенно разбилъ язычниковъ, взялъ въ плнъ четыреста человкъ военачальниковъ, и, предавъ мнимому суду, приговорилъ всхъ повсить или посадить на колъ. ‘Этими средствами’, говоритъ Кортесъ: ‘упрочена безопасность Испанцевъ, и провинція опять пришла въ спокойствіе и порядокъ’. Онъ пропустилъ въ письм о неблагородномъ своемъ поступк съ Гватимозинымъ. Но откровенность и наивность, такъ-сказать, съ которыми онъ подробно извщаемъ императора объ этихъ событіяхъ, доказываютъ, что онъ смотрлъ на этотъ поступокъ какъ на справедливое возмездіе за мятежъ, и отнюдь не считалъ его предосудительнымъ.
Между-тмъ, великій вопросъ, относившійся до Кортеса и до колоніи, былъ окончательно разршенъ. Генералъ не могъ бы устоять противъ коварныхъ, неумолимыхъ нападеній своихъ враговъ, еслибы не твердое сопротивленіе нкоторыхъ сильныхъ друзей, ревностно преданныхъ его выгодамъ. Къ числу ихъ принадлежали, между-прочими, его отецъ, донъ Мартинъ Кортесъ, человкъ дятельный и благоразумный, и герцогъ де-Бехаръ, могущественный вельможа, принявшій почти съ самаго начала горячее участіе въ длахъ Кортеса. Ихъ представленія убдили, наконецъ, робкаго регента въ томъ, что мры, принимаемыя Фонсекою, были вредны для выгодъ Кортеса, и ему было воспрещено впредь вмшиваться въ какія бы то ни было дла, касавшіяся Кортеса.
Разгнванный прелатъ еще не усплъ позабыть этого оскорбленія, когда оба коммиссіонера, Тапіа и Нарваэсъ, пробыли въ Кастилію. Посл сдачи столицы, Кортесъ призывалъ послдняго въ Кохогуаканъ, гд его раболпное поведеніе составляло разительную противоположность съ тою надменною осанкою, которою онъ хотлъ отличить себя при своемъ первомъ прибытіи въ эту страну. Ставъ предъ Кортесомъ, онъ преклонилъ колно и поцловалъ бы ему руку, еслибъ тотъ не поднялъ его. Кортесъ во все время пребыванія Нарваэса въ его квартирахъ, оказывалъ ему вс знаки уваженія. Вскор посл, генералъ дозволилъ своему несчастному сопернику возвратиться въ Испанію, гд, какъ и надо было ожидать, онъ выказалъ себя злйшимъ, неумолимйшимъ врагомъ завоевателя.
Эти два человка, поддерживаемые недовольнымъ прелатомъ, стали теперь обвинять Кортеса со всею злобою, которую могли имъ внушать оскорбленное самолюбіе и жажда мщенія. Адріана уже не было въ Испаніи: онъ возсдалъ на престолъ св. Петра, но Карлъ-Пятый, посл долгаго отсутствія, возвратился въ свои владнія въ іюл 1522 года. Къ императору приступили со всхъ сторонъ, кто съ жалобами на Кортеса, кто съ оправданіями, пока, наконецъ, молодой монархъ не пришелъ въ совершенное недоумніе, и видя невозможность ршить споръ, не предоставилъ всего дла на разсмотрніе комитеса, назначеннаго для этой именно цли. Комитетъ былъ составленъ отчасти изъ членовъ тайнаго совта, а частію изъ членовъ правленія индійскихъ длъ, имлъ предсдателемъ великаго канцлера неаполитанскаго, и, говоря вообще, отличался въ высшей степени честностію и мудростію своихъ членовъ.
Это ученое собраніе выслушало об стороны терпливо и внимательно. Враги Кортеса обвиняли его въ томъ, что, овладвъ вооруженною рукою флотомъ, порученнымъ ему Веласкэсомъ и снаряженнымъ на собственномъ иждивеніи губернатора, онъ, наконецъ, истребилъ его, что посл этого присвоилъ себ независимую власть, и тмъ, слдовательно, нарушилъ права короны, поступилъ самымъ беззаконнымъ образомъ съ Нарваэсомъ и Тапіею, присланными правительствомъ лишить его власти. Къ этимъ важнымъ пунктамъ прибавили еще обвиненіе въ жестокихъ поступкахъ съ жителями, и въ-особенности съ Гватимозинымъ, въ присвоеніи себ части царскихъ сокровищъ, и въ доставленіи въ Испанію только доли того, что слдовало корон, въ расточеніи доходовъ побжденныхъ странъ на безполезныя, дорогія предпріятія, и въ-особенности на воздвиженіе вновь столицы въ размрахъ дотол невиданныхъ, въ томъ, однимъ словомъ, что онъ держался системы насилія и грабительства, вовсе пренебрегая выгодами правительства, и имя въ виду одну свою пользу.
Въ отвтъ на эти важныя обвиненія, друзья Кортеса представили доказательства въ томъ, что онъ изъ своихъ собственныхъ средствъ заплатилъ дв трети всхъ издержекъ экспедиціи. Веласкэсъ былъ уполномоченъ завести только торговыя сношенія съ туземцами, а не учредить колонію, чего, между-тмъ, выгоды короны требовали. Армія, слдовательно, поневол присвоила себ эту власть, по, сдлавъ это, она увдомила императора о своихъ дйствіяхъ, и просила его одобренія. Разрывъ съ Нарваэсомъ надо было приписать собственной вин этого офицера, ибо Кортесъ готовился встртить его по-дружески, еслибъ насильственныя мры его соперника, угрожавшія погубить всю экспедицію, не принудили его поступить иначе. Поступки его съ Тапіею оправдывались на основаніи тхъ самыхъ возраженій, съ которыми коммиссіонера встртили семпоалланскія гражданскія власти. Въ насиліи, нанесенномъ Гватимозину, виновенъ былъ королевскій казначей, Альдерете, побудившій войска требовать, чтобъ несчастный монархъ Ацтековъ былъ подверженъ пытк. Доказано было, что Кортесъ не только не присвоилъ себ ничего изъ пятой доли, слдовавшей корон, но. что онъ доставилъ ей гораздо больше, чмъ ей по закону приходилось. Если же генералъ издержалъ доходы побжденныхъ странъ на дорогія предпріятія и на общественныя работы, то онъ имлъ въ виду пользу тхъ странъ, и что для достиженія всхъ своихъ великихъ цлей, онъ самъ вошелъ въ значительные долги. Наконецъ, они не отвергали, что, руководствуясь тмъ же самымъ духомъ, онъ теперь перестроивалъ Мехику въ такихъ размрахъ, которые были бы приличны для столицы обширной, богатой имперіи.
Они въ-особенности обратили вниманіе суда на сопротивленіе, встрченное Кортесомъ съ самаго начала вступленія его на это поприще, со стороны Губернатора Кубы, и еще боле отъ епископа бургосскаго и показали, что послдній, вмсто того, чтобы снабдить его тми пособіями, которыя онъ въ прав былъ ожидать, употребилъ все свое вліяніе на то, чтобъ армія генерала не была подкрпляема свжими войсками, останавливалъ запасы, которые къ нему отправляли изъ Испаніи, секвестровалъ имущество, доставляемое имъ отъ-времени-до-времени въ отечество и ложно приписывалъ губернатору Кубы т суммы, которыя Кортесъ пересылалъ корон. Короче сказать, препятствія, встрчаемыя Кортесомъ на своемъ пути, были такъ многочисленны и такого рода, что онъ неоднократно говорилъ: ‘трудне бороться съ соотечественниками, чмъ съ Ацтеками’. Окончательно они представили на видъ суда блистательныя послдствія его экспедиціи, спрашивая: не-уже-ли совтъ ршится обезчестить человка, который, вопреки всмъ этимъ препятствіямъ, безъ всякихъ почти средствъ, кром тхъ, которыя онъ находилъ въ себ-самомъ, завоевалъ для Кастиліи такую имперію, какою не владла ни одна изъ другихъ европейскихъ державъ!
Совтъ не устоялъ противъ этого послдняго воззванія. Несмотря на всю неправильность поступковъ Кортеса, никто не могъ отвергать величія ихъ послдствій. Во всемъ испанскомъ народ не съискалось бы человка, нечувствительнаго къ подобнымъ заслугамъ, или не готоваго изъявить свое негодованіе въ томъ случа, еслибъ он встртили неблагодарное возмездіе. Въ совт засдали, между-прочими, три фламандца, но вс члены остались одного мннія. Ршено было единогласно, чтобъ ни Веласкэсу, ни Фонсек не вмшиваться боле въ дла Новой-Испаніи. На непріятности перваго съ Кортесомъ положено было смотрть, какъ на частный споръ, который долженъ быть разршенъ обыкновеннымъ судебнымъ порядкомъ. Все, сдланное Кортесомъ, было утверждено вполн. Онъ самъ былъ наименованъ губернаторомъ, капитан-генераломъ и верховнымъ судьею Новой-Испаніи, и ему дарована власть опредлять во вс должности, какъ гражданскія, такъ и военныя, кого ему заблагоразсудится, и высылать изъ земель, ввренныхъ его управленію, всхъ тхъ, пребываніе которыхъ покажется ему несообразнымъ съ выгодами короны. Этотъ приговоръ совта былъ утвержденъ Карломъ-Пятымъ, и документъ, даровавшій Кортесу такую обширную власть, подписанъ императоромъ въ Валладолид, 15-го октября 1522 года. Губернатору Новой-Испаніи было назначено значительное содержаніе для-того, чтобъ онъ могъ поддержать свое званіе съ надлежащимъ достоинствомъ. Главныхъ офицеровъ наградили почестями и боле-существенными выгодами, а войска получили нкоторыя особенныя льготы, лестныя для самолюбія воина, вмст съ общаніемъ раздать имъ значительные участки земли. Въ довершеніе всего, императоръ собственноручно написалъ къ арміи письмо, въ которомъ онъ въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ признавалъ услуги, оказанныя ею отечеству.
Съ этого времени прекратилось вліяніе Фонсеки на правленіе индійскихъ длъ. Онъ не долго пережилъ свою досаду, ибо скончался въ-теченіи слдующаго года. Никто во всей Испаніи не имлъ столько возможности споспшествовать къ благосостоянію своего отечества, сколько епископъ бургосскій. Въ-теченіе слишкомъ тридцати лтъ, начиная съ того самаго времени, когда Колумбъ только еще замышлялъ свое великое открытіе, верховное вліяніе надъ колоніальными длами находилось въ его рукахъ, и отъ него, слдовательно, зависло, боле нежели отъ кого-либо, поощреніе духа предпріимчивости и содйствіе къ успшному развитію юныхъ колоній. Но его пагубное вліяніе всюду тяготло надъ ними. Онъ взиралъ недоброжелательнымъ окомъ на знаменитйшихъ испанскихъ мореплавателей-открывателеи, и искалъ только случая, какъ бы удобне преградить имъ дорогу. Такъ поступалъ онъ въ-отношеніи къ Колумбу, такъ же и въ-отношеніи къ Кортесу. Руководствуйся онъ благоразумною, щедрою политикою, и онъ поставилъ бы свое имя на ряду съ величайшими изъ свтилъ своего вка. Но онъ избралъ противную дорогу, и тмъ придалъ имъ еще больше блеска, сравнительно съ его собственнымъ мрачнымъ, злобнымъ, правомъ. Событія его жизни служатъ намъ доказательствомъ того всемогущаго вліянія, которымъ пользовалось въ Кастиліи духовенство въ шестнадцатомъ столтіи, когда оно могло возвысить человка на такую важную степень, къ занятію которой онъ былъ неспособенъ, и удержать его на ней даже тогда, когда онъ доказалъ свою неспособность.
Посланные, везшіе полномочіе Кортесу въ Мехику, заходили по пути въ Кубу, гд его обнародовали при трубныхъ звукахъ. Это былъ смертный ударъ надеждамъ Веласкэса. Приведенный въ отчаяніе своими неудачами, разорившись на исполненіе предпріятій, плоды которыхъ достались другимъ, онъ все-еще ласкалъ себя надеждою на то, что окончательно восторжествуетъ хотя поздно, но отмститъ своему ненавистному врагу. Но эта надежда теперь исчезла. При медлительномъ, трудномъ ход судопроизводства въ Кастиліи, нечего было ожидать отъ правосудія. Лишенный своего состоянія, обезчещенный предъ народомъ, надменный духъ губернатора совершенно упалъ. Ничто его боле не утшало. Онъ впалъ въ мрачное уныніе, и чрезъ нсколько мсяцевъ умеръ, какъ говорятъ, съ горя.
Современники вообще изображаютъ характеръ Веласкэса самыми непріятными красками. Но Лас-Казасъ,— а лучшаго и правдивйшаго авторитета быть не можетъ, — говоритъ съ любовью о немъ. Лас-Казасъ, впрочемъ, зналъ его въ молодыхъ лтахъ, когда миссіонеръ впервые прибылъ въ Кубу. Губернаторъ принялъ его ласково, и даже оказалъ ему довріе, и весьма-естественно, что снисходительность человка знатнаго и сильнаго должна была произвести пріятное впечатлніе на чувства бднаго духовника. По-большой-части, его описываютъ какъ человка надменнаго и вспыльчиваго, съ высокими понятіями о себ и о своей власти, и до крайности корыстолюбиваго. Онъ поссорился безъ видимой причины съ Грихальвою, предшественникомъ Кортеса. Разрывъ между нимъ и Кортесомъ, происшедшій прежде выхода изъ гавани послдняго, не имлъ также никакого основанія. Онъ вчно имлъ въ виду предположенія самыя несбыточныя. Онъ хотлъ, чтобъ другіе за него сражались, а лавры доставались ему, чтобъ другіе длали открытія, а онъ пользовался плодами ихъ. Одинъ только слабоумный человкъ могъ согласиться на его условія, по человкъ слабаго ума никогда бы не могъ исполнить его предположеній. Назначивъ Кортеса главою мехиканской экспедиціи, онъ поставилъ себя въ ложное положеніе на всю остальную жизнь свою. Усилія его выйдти изъ этого положенія послужили только къ тому, чтобъ больше запутать его. Назначеніе Кортеса было едва-ли большею ошибкою, чмъ назначеніе въ-послдствіи Нарваэса и Тапіи. Жизнь Веласкэса была не что иное, какъ длинный рядъ ошибокъ.
Всти о томъ, что Кортесъ, по именному повелнію императора, утвержденъ въ своей власти надъ Новою-Испаніею, возбудили тамъ всеобщій восторгъ. Армія радовалась тому, что получила, наконецъ, не только амнистію за свои своевольныя дйствія, но и благодарность монарха за свою службу. Назначеніе Кортеса главнокомандующимъ успокоивало его на-счетъ прошедшаго, и открывало ему славное поприще для будущихъ предпріятій. Воины поздравляли другъ друга съ обширною властію, дарованною ихъ вождю, и, сосчитывая свои раны и заслуги, предавались золотымъ мечтамъ, и ласкали себя самыми пустыми, самыми неосновательными надеждами. Мудрено ли, что ихъ ожиданія не сбылись.

II.
Новая Мехика.— Населеніе страны.— Состояніе туземцевъ.— Христіанскіе миссіонеры.— Воздлываніе почвы.— Путешествія и открытія.
1522—1524.

Мене нежели въ четыре года посл истребленія Мехики, на ея развалинахъ возстала новая столица, уступавшая древнему городу по величин, но превосходившая его по великолпію и сил. Она занимала совершенно туже самую мстность, такъ что плацъ-майоръ, или большая площадь, находилась тамъ, гд стоялъ нкогда огромный теокалли и дворецъ Монтезумы, главныя улицы по-прежнему всходили отъ этой центральной точки и, переская городъ во всю его длину, оканчивались у главныхъ плотинъ. Въ характер архитектуры, впрочемъ, произошли большій перемны. Улицы были шире, многіе изъ каналовъ были завалены, и зданія построены по плану, боле сообразному съ европейскимъ вкусомъ, и съ потребностями европейскаго народонаселенія.
Тамъ, гд нкогда стоялъ храмъ ацтекскаго бога войны, возвышался величественный соборъ св. Франциска, и, какъ-бы для довершенія торжества креста, основанія его состояли изъ разбитыхъ истукановъ ацтекскихъ боговъ. Въ одномъ углу площади, на томъ мст, гд находился птичникъ, теперь стоялъ францисканскій монастырь, великолпное зданіе, воздвигнутое спустя недолгое время посл завоеванія бльцомъ, Педро де-Ганте, побочнымъ сыномъ, говорятъ, Карла-Пятаго. Въ противоположномъ углу той же площади, Кортесъ выстроилъ себ, изъ тесанаго камня, дворецъ, на внутренность котораго употреблено было, увряютъ, семь тысячь кедровыхъ бревенъ. Правительство избрало его въ-послдствіи резиденціею вице-королей, а потомкамъ завоевателя, герцогамъ Монтелеоне, предоставило право воздвигнуть себ новое жилище, въ другой части площади, на томъ самомъ мст, гд, по зловщей игр случая, стоялъ прежде дворецъ Монтезумы.
Дома, занимаемые Испанцами, были выстроены изъ камня, и соединяли вмст красоту и прочность,, каждый домъ составлялъ небольшую крпость. Жилища Индійцевъ были по-большой-части не столь прочной постройки. Они были разсяны по старинному тлателальскому округу, гд Ацтеки выдержали послднее, убійственное нападеніе своихъ побдителей. Обширный соборъ и тридцать меньшихъ церквей, воздвигнутыхъ въ этомъ округ, свидтельствовали о попеченіяхъ Испанцевъ относительно духовнаго благосостоянія туземцевъ. Добрый отецъ Ольмедо провелъ послдніе годы своей жизни, удрученныя тяжкими болзнями, въ заботахъ о своей индійской паств и въ надзор за больницами, которыми въ скоромъ времени новая столица была украшена.
Для большей безопасности Испанцевъ, Кортесъ построилъ сильную крпость на мст, извстномъ въ-послдствіи подъ названіемъ Матадеро. При ней находилась корабельная верфъ, и бригантины, служившія при осад Мехики, хранились тамъ долгое время, какъ воспоминанія о завоеваніи. По окончаніи крпости, генералъ, благодаря недоброжелательству Фонсеки, встртилъ недостатокъ въ артиллеріи и воинскихъ запасахъ для ея обороны. Онъ замнилъ первый недостатокъ тмъ, что веллъ отлить пушки на своихъ собственныхъ заводахъ, изъ мди, которою эта страна изобиловала, и олова, добываемаго изъ рудниковъ Таско. Такимъ-образомъ, воспользовавшись, сверхъ-того, орудіями бригантинъ, ему удалось вооружить стны семидесятью тяжелыми орудіями. Каменныя ядра, весьма-употребительныя въ томъ вк, можно было сдлать легко, по, когда дло дошло до пороха, то хотя страна изобиловала селитрою, однакожь приходилось для добыванія сры совершать опасное путешествіе въ самыя ндра волкана. Таковы были средства, всюду открываемыя Кортесомъ, ими замнялъ онъ вс свои недостатки и торжествовалъ надъ всми препятствіями, которыми злоба враговъ усявала путь его.
Слдующая забота генерала была о населеніи столицы жителями. Онъ привлекалъ туда Испанцевъ, даруя имъ дома и участки земли, а Индійцамъ дозволялъ жить въ городъ по-прежнему, подъ начальствомъ своихъ собственныхъ вождей, и съ сохраненіемъ своихъ правъ. Благодаря этимъ благоразумнымъ мрамъ, чрезъ нсколько лтъ, въ испанской части города, расположенной по сосдству большой площади, находилось уже дв тысячи семействъ, а индійскій округъ Тлателолько заключалъ въ себ не мене тридцати тысячь. Различныя ремесла и торговля воспріяли свою старинную дятельность, каналы снова покрылись судами, два обширныхъ рынка въ двухъ упомянутыхъ частяхъ города опять наполнились всми возможными произведеніями и издліями окрестнаго края, а въ столиц роилось многочисленное, трудолюбивое народонаселеніе, въ которомъ блый и Индіецъ, завоеватель и побжденный, смшивались вмст въ мирномъ, живописномъ безпорядк. Спустя мене чмъ двадцать лтъ посл завоеванія, одинъ миссіонеръ, постившій столицу, утверждалъ, будто ‘во всей Европ не было ни одного города, который, по красот и богатству, могъ бы сравниться съ Мехикою’.
Глядя на столицу въ наше время, можно подумать, что она занимаетъ вовсе не то мсто, гд воздвигли ее завоеватели, ибо воды уже не протекаютъ вдоль ея улицъ и не омываютъ обширной окружности ея стнъ. Но воды отступили въ уменьшившійся бассейнъ Тецкуко, плотины, нкогда перескавшія глубины озера, теперь ничмъ не отличаются отъ другихъ дорогъ, ведущихъ къ столиц. Столица, между-тмъ, хотя украшенная заботами многихъ послдовательныхъ вицекоролей, осталась существенно тою же, какою была при завоевателяхъ, и прочное величіе тхъ немногихъ первоначальныхъ зданій, которыя до-сихъ-поръ уцлли, и великолпные размры и правильное устройство города вообще, свидтельствуютъ о дальновидной политик основателя, думавшаго не только о настоящемъ, но заботившагося также и о потребностяхъ будущихъ поколній.
Кортесъ обращалъ вниманіе не на одну столицу. Онъ позаботился объ учрежденіи колоній во всхъ тхъ мстахъ, которыя представляли выгодное положеніе. Онъ основалъ Закатулу, на берегахъ Тихаго-Океана, Колиманъ въ мечоаканскихъ владніяхъ, Сан-Эстебанъ на атлантическомъ берегу, вроятно, не вдалек отъ мстоположенія Тампики, Меделлонъ (названный такъ въ честь его родины) по сосдству ныншняго Вера-Круса, и гавань близь рки Антигуа, отъ которой она заимствовала свое названіе. Она была назначена для замны вилларикскаго порта, который, какъ уже опытность доказала, не представлялъ никакой защиты судамъ отъ втровъ, дувшихъ съ Мехиканскаго-Залива. Антигуа, расположенная въ глубин заливца, была гаванью несравненно безопаснйшею. Кортесъ учредилъ тамъ торговую контору, соединилъ колонію со столицею посредствомъ большой дороги, и предсказывалъ своему новому городу самую блестящую будущность. Но онъ ошибался. По какой-то не весьма ясной причин, торговый портъ переведенъ былъ, въ конц шестнадцатаго столтія, въ ныншній Вера-Крусъ, который хотя и не отличается никакими особенными удобствами въ топографическомъ или климатическомъ отношеніи, остался, однакожь, до настоящаго времени главною торговою столицею Новой-Испаніи.
Для поощренія тхъ, которые ршались поселяться въ новыя колоніи, Кортесъ даровалъ имъ обширные участка земли и особенныя гражданскія права. Самое большое затрудненіе встртилъ онъ въ томъ, какъ побудить женщинъ жить въ здшнемъ краю, — а безъ пикъ, онъ чувствовалъ, что колоніи, подобно дереву безъ корней, должны скоро погибнуть. Движимый этою мыслію, онъ издалъ довольно-любопытное постановленіе, состоявшее въ томъ, чтобъ каждый поселенецъ, если онъ женатъ, привезъ свою жену до истеченія восьмнадцати-мсячнаго срока, въ противномъ случа, онъ терялъ право владть дарованною ему землею. Если же онъ, по бдности, не могъ самъ исполнить этого, то правительство ему помогало. Тому же самому взъисканію подвергались, по другому закону, вс холостые, которые до истеченія того же срока не вступали въ законный бракъ! Генералъ, кажется, смотрлъ на безбрачіе, какъ на слишкомъ-дорогую роскошь для молодаго государства.
Въ числ тхъ, которые прибыли въ Новую-Испанію съ острововъ, находилась и его супруга, донья Каталина Гуаресъ. Діасъ увряетъ, что ея прибытіе не принесло ему особеннаго удовольствіи. Можетъ-быть, это показаніе справедливо, ибо онъ, кажется, женился на ней нсколько противъ воли, низкое же происхожденіе ея и связи были нкоторымъ-образомъ преградою къ его будущему повышенію. Однакожь, они жили счастливо вмст въ-теченіе многихъ лтъ, по свидтельству правдиваго Лас-Казаса, и что бы генералъ ни чувствовалъ, однакожь, онъ былъ слишкомъ великодушенъ, или слишкомъ благоразуменъ, и потому не обнаруживалъ своихъ чувствъ предъ свтомъ. Сандоваль проводилъ донью Каталину съ самаго мста, гд она вышла на берегъ, въ столицу, гд она встртила отъ своего мужа самый нжный пріемъ, и гд ее приняли со всми знаками уваженія, которое приличествовало ея возвышенному сану. Но климатъ Столовой-Земли былъ ей вреденъ, и она скончалась спустя три мсяца посл своего прибытія. Событіе, столь благопріятное для выгодъ Кортеса, подало поводъ, какъ мы въ-послдствіи увидимъ, къ самой злобной, но, вмст съ тмъ, и къ самой неосновательной клевет.
При распредленіи земли между завоевателями, Кортесъ руководствовался вредною системою репартиміентосо, бывшею тогда въ общемъ употребленіи у его соотечественниковъ. Въ письм къ императору, онъ говоритъ, что, взявъ въ разсужденіе отличныя способности Индійцевъ въ Новой-Испаніи, ему сначала показалось вопіющею несправедливостію осудить ихъ на рабство, какъ то длалось на островахъ. Но, по дальнйшемъ испытаніи, онъ удостоврился, что Испанцы до того были изнурены и разорены, что имъ нельзя было и надяться удержаться въ этомъ краю иначе, какъ принудивъ туземцевъ работать для себя, и по этой причинъ онъ, наконецъ, склонился на ихъ неоднократныя просьбы, вопреки убжденіямъ своей собственной совсти. Таковъ былъ плохой предлогъ, которымъ въ подобныхъ случаяхъ вооружилась его соотечественника для оправданія этой ужасной несправедливости. Правительство, однакожь, въ своихъ наставленіяхъ генералу, не одобрило его поступокъ и уничтожило репартиміентосо. Но все было тщетно. Нужды, или, лучше сказать, корыстолюбіе колонистовъ, всегда бывали преградами къ исполненію королевскихъ постановленій. Взглядъ на колоніальное законодательство Испаніи показываетъ, безпрестанно-повторяющимися законами противъ рабства, какая непрерывная борьба происходила между короною и колонистами, и какъ безсильна была первая принудить послднихъ къ исполненію мръ, противорчившихъ ихъ выгодамъ, или, по-крайней-мр, ихъ корыстолюбивымъ видамъ. Новая-Испанія не представляетъ исключеній изъ общаго правила.
Въ благодарность за отличныя заслуги, Тласкаланцы, по рекомендаціи Кортеса, были изъяты отъ общаго приговора къ рабству. Должно замтить, что генералъ, до раздачи репартиміентосъ, сдлалъ многія человколюбивыя постановленія для ограниченія власти владльца и для утвержденія за туземцами тхъ правъ, которыя были сколько-нибудь сообразны съ состояніемъ рабства. На эти ограниченія, правда, рдко обращали вниманіе, и въ рудникахъ, въ-особенности, положеніе бднаго Индійца было часто самое плачевное. Однакожь, индійское народонаселеніе, живя въ своихъ собственныхъ деревняхъ, подъ надзоромъ своихъ же правителей, до-сихъ-поръ доказываетъ своею многочисленностію, хотя значительно уменьшившеюся противъ первобытной, какъ далеко ихъ положеніе, превосходило положеніе несчастныхъ собратовъ въ прочихъ частяхъ обширныхъ колоніальныхъ владній. Испаніи вообще. Это положеніе мало-по-малу улучшалось, подъ вліяніемъ боле-возвышенныхъ нравственныхъ началъ и высшихъ понятій о государственномъ управленіи, пока, наконецъ, потомки древнихъ владтелей земли не получили равныхъ правъ,— по-крайней-мр по имени — съ дтьми ихъ завоевателей.
Какое бы пренебреженіе Кортесъ ни оказывалъ къ политическимъ правамъ туземцевъ, но о духовномъ ихъ благосостояніи онъ имлъ самое похвальное попеченіе. Онъ просилъ императора выслать къ нему духовенства, не епископовъ, и не привыкшихъ къ спокойствію прелатовъ, слишкомъ часто расточавшихъ имущество церкви на роскошную жизнь, но набожныхъ людей, членовъ религіозныхъ обществъ, которыхъ образъ жизни соотвтствовалъ проповдываемому ими ученію. Такія лица одни, прибавляетъ онъ, и это замчаніе его достойно вниманія,— могутъ пріобрсть какое-нибудь духовное вліяніе на жителей, привыкшихъ видть, какъ малйшее отступленіе отъ правилъ нравственности въ ихъ собственныхъ жрецахъ наказывается со всею строгостію законовъ. Въ-слдствіе этихъ внушеній, двнадцать человкъ францисканскихъ монаховъ отправлено въ Новую-Испанію, куда они прибыли въ началъ 1524 года. То были люди самой чистой, самой неукоризненной жизни, преисполненные монастырской учености, люди, считавшіе вс личныя пожертвованія ничтожными для достиженія той благой цли, на которую они себя посвятили.
Духовныхъ отцовъ приняли со всеобщими изъявленіями радости. Жители городовъ, чрезъ которые они проходили, выходили къ нимъ на встрчу толпами, туземцы, несшіе зажженыя восковыя свчи, составляли торжественныя шествія, воздухъ оглашался колокольнымъ звономъ въ честь ихъ прибытія. По всей дорог, ведшей къ столиц, были приготовлены дома, гд они могли отдыхать и подкрплять себя пищею, и когда они вошли въ Мехику, то были встрчены блистательною кавалькадою, состоявшею изъ главныхъ гражданъ и офицеровъ. Въ числ прочихъ былъ и Кортесъ, который, сойдя съ коня и преклонивъ одно колно, поцловалъ ризу отца Мартина де-Валенсія, главнаго изъ членовъ братства. Туземцы, исполненные удивленія при вид уничиженія вице-короля предъ людьми, которыхъ босыя ноги и оборванныя одежды придавали имъ видъ нищихъ, взирали на нихъ съ того времени какъ на существа высшаго рода. Тласкаланскій лтописецъ не скрывалъ того удивленія, которымъ поразила его эта поучительная снисходительность Кортеса, и называетъ ее ‘однимъ изъ самыхъ геройскихъ подвиговъ его жизни!’
Миссіонеры приступили, не теряя времени, къ своему святому длу. Проповди передавались туземцамъ сначала чрезъ переводчиковъ, пока миссіонеры не пріобрли достаточныхъ свдній въ язык. Они открыли школы и основали гимназіи, въ которыхъ индійское юношество обучалось не только христіанскому ученію, по и свтскимъ наукамъ. Вскор новокрещенецъ сталъ соперничать ревностію съ своимъ учителемъ. По истеченіи немногихъ лтъ, во всей стран не оставалось уже и слда первобытныхъ языческихъ храмовъ: вс были истреблены. Та же участь постигла уродливые истуканы, и, къ-несчастію, іероглифическія рукописи. Какъ миссіонеръ, такъ и обращенный, много содйствовали къ замн этихъ потерь тми полными, подробными извстіями объ ацтекскихъ учрежденіяхъ, собранными изъ самыхъ достоврныхъ источниковъ, которыя они намъ оставили.
Дла проповдниковъ увнчались замчательнымъ успхомъ между различными племенами великаго нагуатлакскаго семейства. По истеченіи около двадцати лтъ посл перваго прибытія миссіонеровъ, одинъ изъ среды ихъ утверждалъ, что въ лоно христіанской церкви принято девять мильйоновъ новокрещенцевъ! число, превосходившее, вроятно, все народонаселеніе этого края. Ацтекское богослуженіе отличалось своимъ сложнымъ церемоніаломъ, и какъ-бы приготовило своихъ поклонниковъ къ пышности и великолпію римскаго обряда. Конечно, Ацтеки едва-ли могли понять догматы своей новой вры, а еще того мене постичь духъ ея. Но если философъ улыбнется при мысли, что обращеніе язычника было, при подобныхъ обстоятельствахъ, скоре наружное, чмъ существенное, то филантропъ станетъ утшать себя размышленіемъ, какъ много должны были выиграть человколюбіе и добрая нравственность отъ замненія зврскихъ мерзостей Ацтековъ христіанскими обрядами.
Завоеватели поселились въ тхъ частяхъ здшняго края, которыя наиболе соотвтствовали наклонностямъ каждаго изъ нихъ. Многіе заняли юго-восточные скаты Кордильеровъ къ богатой Оахакской-Долин. Еще большее число разсялось по широкому пространству Столовой Земли, напоминавшей имъ, по ея возвышенному положенію, плоскую возвышенность ихъ собственной Кастиліи. Здсь также они находились въ сосдств тхъ неистощимыхъ рудниковъ, которые въ-послдствіи разлили свой серебристый потокъ по Европ. Ископаемыя богатства здшняго края сдлались вполн извстными и стали приносить пользу воздлывателю гораздо-позже этого періода, но нкоторые рудники, именно въ Закатекас, Гуанахат и Таско, — изъ которыхъ послдній былъ уже извстенъ во время Монтезумы, — стали разработываться спустя одно поколніе посл завоеванія.
Но наилучшее богатство первыхъ поселенцевъ состояло въ растительныхъ произведеніяхъ почвы, природныхъ и вывезенныхъ изъ-за моря мудрыми попеченіями Кортеса. Онъ просилъ правительство, чтобы всякое судно, отправлявшееся въ Новую-Испанію, привозило туда извстное количество сменъ и растеній. Участки, расположенные на Столовой-Земл, раздавались не иначе, какъ съ тмъ условіемъ, чтобъ владлецъ посадилъ на своемъ участк опредленное число виноградныхъ лозъ. Дале,онъ постановилъ, чтобы никто не считался вчнымъ владльцемъ своей земли, не проживъ на ней восемь лтъ. Онъ зналъ, что одно постоянное жительство могло возбудить ту любовь къ земл, которая есть врнйшій залогъ ея дятельной разработки, и что лучшія плантаціи на островахъ обязаны своимъ упадкомъ противоположной систем. Его различныя постановленія, изъ которыхъ иныя пришлись не совсмъ по вкусу колонистамъ, увеличили богатства края введеніемъ важнйшихъ европейскихъ сменъ и овощныхъ растеній, произраставшихъ удивительно удачно подъ разнообразнымъ климатомъ Новой-Испаніи. Сахарный тростникъ былъ привезенъ изъ сосднихъ острововъ, посаженъ на низменныхъ мстахъ, и вмст съ индиго, хлопчатою бумагою и кошенилемъ составилъ предметъ торговли несравненно выгоднйшій для колоніи, чмъ ея драгоцнные металлы. Подъ солнцемъ тропиковъ, персиковое, миндальное, апельсинное, масличное деревья, и виноградная лоза, дотол тамъ неизвстная, процвли въ садахъ Столовой-Земли, выше тхъ мстъ, гд вдвое облака ходятъ надъ нами въ лтнее время. Чистосердечные колонисты изъявляли неописанную радость при ввоз новаго европейскаго плода или овощнаго растенія. Первые плоды чужеземнаго растенія служили поводомъ къ торжественному празднеству, и гости поздравляли другъ друга какъ-бы съ прибытіемъ стараго, любимаго пріятеля, напоминавшаго и о прошедшемъ, и о милой, незабвенной родин.
Заботясь такимъ-образомъ о внутреннемъ устройств страны, Кортесъ не терялъ изъ виду своихъ великихъ предположеній относительно новыхъ открытій и новыхъ завоеваній. Въ предъидущей глав мы упомянули о томъ, что онъ снаряжалъ въ Закатул небольшой флотъ для обозрнія береговъ Тихаго-Океана. Этотъ флотъ, почти уже готовый, сгорлъ на корабельной верфи. Это было важное несчастіе, ибо приходилось перевозить большую часть матеріаловъ чрезъ весь край изъ Вилла-Рики. Кортесъ, однакожь, съ свойственною ему поспшностію, принялъ мры для замна этой потери. Онъ писалъ императору, что другая эскадра будетъ вскор выстроена въ томъ же порт, и ‘онъ не сомнвается, что пріобртетъ для его величества боле земель и государствъ, чмъ соотечественники его когда-либо себ воображали!’ Это великолпное самохвальство есть не что иное, какъ выраженіе мннія, общаго всмъ Испанцамъ того времени, взиравшихъ на Тихій-Океанъ какъ на знаменитое Индійское-Море, усянное золотыми островами, и изобиловавшее богатыми сокровищами Востока.
Главная цль этой эскадры была открытіе пролива, который соединялъ Атлантическій-Океанъ съ Тихимъ. Другая эскадра, состоявшая изъ пяти судовъ, была снаряжена въ Мехиканскомъ-Залив, для отплытія къ берегамъ Флориды, съ тою же цлію открытія пролива. Ибо Кортесъ надялся — мы, въ ныншнее время, можемъ находить его заблужденіе смшнымъ — что по тому направленію существовалъ проливъ, посредствомъ котораго мореплаватели могли проникнуть въ воды, пересченныя посл кораблями Магеллана.
Открытіе пролива было великою цлію, къ которой въ т дни направлялись вс почти мореходныя предпріятія со временъ Колумба. Это было въ шестнадцатомъ столтіи то же, что въ нашъ вкъ открытіе сверо-западнаго прохода, несбыточная мечта, которой предавались знаменитйшіе мореплаватели. Путешествія Кабо на сверъ, а посл него Магеллана на югъ, дали міру понятіе объ огромномъ протяженіи американскаго материка. Близкое сосдство другъ къ другу, въ нкоторыхъ мстахъ, двухъ великихъ океановъ, которые омывали его берега, было опредлено открытіями Бальбоа и Кортеса. Европейскіе ученые не хотли врить, чтобъ природа, во вредъ пользамъ человчества, положила по всему протяженію великаго материка преграду къ сообщенію между сосдними водами. Переписка ученыхъ людей, наставленія двора, письма Кортеса, подобно письмамъ Колумба, безпрестанно касаются этого любимаго предмета. ‘Ваше величество можетъ быть увреннымъ’ пишетъ онъ: ‘что я, зная, какъ вы принимаете къ сердцу открытіе этого великаго, таинственнаго пролива, пренебрегу всми собственными выгодами и предпріятіями моими, изъ которыхъ иныя въ высшей степени для меня важны, лишь бы заняться этимъ великимъ предметомъ.’
Отчасти для этой самой цли, генералъ снарядилъ значительный флотъ и поручилъ начальство надъ нимъ Кристовалю де-Олиду, тому храброму офицеру, который, какъ извстно читателю, начальствовалъ однимъ изъ большихъ отдленій осаждавшей арміи. Ему было приказано идти къ Гондурасу, и основать колонію на его сверномъ берегу. Олидъ долженъ былъ потомъ отправить часть своей эскадры въ крейсерство вдоль южнаго берега залива, къ Даріенскому-Перешейку, для отъисканія таинственнаго пролива. Увряли, будто-бы здшняя страна была наполнена золотомъ до того, что ‘рыболовы употребляли сти съ золотыми гирями’. Жизнь испанскихъ искателей счастія была рядомъ великолпныхъ воздушныхъ замковъ. Одно заблужденіе замнялось другимъ, подобно мыльнымъ пузырямъ, которыми забавляется ребенокъ, столько же блестящими, прекрасными и столько же пустыми. Они жили въ волшебномъ мір.
Въ добавокъ къ этимъ мореходнымъ экспедиціямъ, Кортесъ снарядилъ еще сильную сухопутную экспедицію. Начальство надъ нею было поручено Альварадо, который съ значительнымъ войскомъ Испанцевъ и Индійцевъ долженъ былъ спуститься вдоль южнаго ската Кордильеровъ и проникнуть въ страны, лежавшія за богатою долиною оахакской. Походъ этого смлаго и хищнаго вождя окончился важнымъ завоеваніемъ — Гуатемалы. Генералъ требовалъ, чтобъ его капитаны доставляли ему подробныя описанія странъ, посщаемыхъ ими, ихъ естественныхъ произведеній и средствъ вообще, Въ-слдствіе этого приказанія, они сообщили ему много драгоцнныхъ и любопытныхъ свдній. Въ наставленіяхъ начальникамъ этихъ экспедицій, онъ приказывалъ обращаться человколюбиво съ туземцами, и внушалъ имъ политику, которую можно назвать человколюбивою, по-крайней-мр, если система завоеванія можетъ сообразоваться съ правилами человколюбія. Къ-несчастію, характеры его офицеровъ часто уничтожали всю пользу этихъ постановленій.
Продолжая неутомимо заниматься своимъ великимъ предпріятіемъ, Кортесъ, спустя всего три года посл -завоеванія, подчинилъ владычеству Кастиліи страну, занимавшую, по его словамъ, слишкомъ четыреста лигъ на протяженіи вдоль атлантическаго берега, и болй пятисотъ по Тихому Океану, и, за исключеніемъ нкоторыхъ маловажныхъ внутреннихъ провинцій, привелъ все это огромное пространство земли въ совершенно-спокойное состояніе. Для достиженія этой цли, онъ не щадилъ казенныхъ доходовъ, состоявшихъ изъ дани, въ род той, которую ветерану туземцы платили своимъ государямъ, и, кром того, онъ вошелъ самъ въ значительные долги, объ уплат которыхъ сдлалъ представленіе правительству. Слава его имени, и блистательныя описанія завоеванныхъ странъ привлекали въ Новую-Испанію толпы искателей счастія, и изъ среды ихъ генералъ набиралъ себ надежныхъ людей для исполненія своихъ различныхъ предпріятій.
Тотъ, кто пожелаетъ составить себ врное понятіе объ этомъ замчательномъ человк, не долженъ довольствоваться одною исторіею завоеванія. Правда, военные подвиги поставили его наряду съ величайшими полководцами того вка. Но посл завоеванія, его характеръ представляется намъ съ точки зрнія совершенно другой, нежели до того времени, и во многихъ отношеніяхъ боле благородной. Ибо мы видимъ его обдумывающимъ систему правленія для разноплеменныхъ и враждебныхъ народовъ, теперь впервые соединенныхъ подъ одно общее правительство, изглаживающимъ бдственные слды войны, употребляющимъ все свое стараніе для открытія сокровенныхъ средствъ страны, съ тою цлію, чтобъ довести ее до высшей степени совершенства. Описаніе подобныхъ предметовъ можетъ показаться сухимъ посл разсказа о подвигамъ смлыхъ и разнообразныхъ, какъ подвиги, приписываемые рыцарямъ баснословныхъ временъ. Но изъ этого-то описанія только можемъ мы составить себ точное понятіе о проницательномъ и всеобъемлющемъ геніи Кортеса.

III.

Измна Олида.— Ужасный походъ въ Гондурасъ.— Казнь Гватимозина.— Донна Марина.— Прибытіе въ Гондурасъ.
1524—1526.

Въ послдней глав мы видли, что Христоваль де-Олидъ былъ отправленъ въ Гондурасъ для основанія тамъ колоніи. Назначеніе его въ эту экспедицію имло послдствія никмъ непредвиднныя. Ослпленный мимолетною властію, порученною ему, Олидъ, достигнувъ мста назначенія, ршился отложиться отъ своего начальника. Онъ льстилъ себя надеждою, что на такомъ разстояніи отъ Мехики, онъ можетъ поступить совершенно безнаказанно. Онъ ошибся въ Кортеса, когда думалъ, что разстояніе, какое бы то ни было, могло скрыть мятежника отъ его справедливой мести.
Извстіе объ измн Олида не скоро дошло до генерала. Но лишь-только узналъ онъ объ этомъ событіи, какъ отправилъ въ Гондурасъ надежнаго офицера, родственника своего, Франциска де-Лас-Казасъ, съ приказаніемъ арестовать провинившагося капитана. Де-Лас-Казасъ претерплъ крушеніе въ виду самаго берега, и попался въ руки Олида, но усплъ окончательно взволновать поселеніе, овладлъ особою Олида и казнилъ несчастнаго преступника на рыночной площади въ Нако.
Изъ всхъ этихъ обстоятельствъ, Кортесъ узналъ только то, что относилось до крушенія судна, на которомъ отправился де-Лас-Казасъ. Онъ видлъ, какія вредныя послдствія должны произойдти отъ примра Олида, въ-особеннности, если его измна будетъ пропущена безъ наказанія. Онъ ршился взять дло въ свои руки, и вести экспедицію въ Гондурасъ лично. Дйствуя такимъ-образомъ, онъ могъ удостовриться собственнымъ опытомъ въ истинныхъ средствахъ страны, считавшейся весьма богатою произведеніями царства ископаемаго и отъискать, можетъ-быть, точку сообщенія двухъ великихъ океановъ, которая такъ долго обманывала вс надежды и усилія испанскихъ открывателей. Его еще сильно побуждало къ этому предпріятію то непріятное положеніе, въ которомъ онъ находился въ послднее время въ столиц. Изъ Испаніи недавно прибыло много новыхъ чиновниковъ съ тою, будто-бы, цлію, чтобъ управлять колоніальными доходами. Но на-самомъ-дл, они служили просто шпіонами, наблюдали за поведеніемъ генерала, причиняли ему множество мелочныхъ безпокойствъ, и доставляли ко двору самыя ложныя извстія на-счетъ его намреній и поступковъ. Короче сказать, Кортесъ, сдлавшись теперь генерал-губернаторомъ, не пользовался и половиной той власти, которою онъ владлъ, когда не имлъ никакого законнаго уполномочія.
При немъ находилось испанскихъ войскъ не боле, надо полагать, ста человкъ конницы и сорока или пятидесяти пхотинцевъ, индійскихъ союзниковъ было до трехъ тысячь человкъ. Въ числ ихъ былъ Гватимозинъ и такубскій кацикъ, вмст съ нкоторыми другими знатными людьми, вліяніе которыхъ надъ умами соотечественниковъ могло сдлать ихъ слишкомъ опаснымъ орудіемъ, еслибъ они остались въ Мехикь. Собственная свита генерала состояла изъ нсколькихъ пажей, молодыхъ людей изъ хорошихъ фамилій,— въ числ ихъ былъ Монтехо, прославившійся въ-послдствіи завоеваніемъ Юкатана,— ключника и дворецкаго, нсколькихъ музыкантовъ, скомороховъ и шутовъ,— однимъ словомъ, была скоре достойна изнженнаго восточнаго сатрапа, чмъ отважнаго испанскаго воина. Что Кортесъ не заслуживалъ упрека въ изнженности, достаточно доказано, впрочемъ, тмъ ужаснымъ походомъ, который онъ, въ этомъ случа, совершилъ.
Кортесъ выступилъ въ похожъ 12-го октября 1524 года. На пути внизъ по скатамъ Кордильеровъ, онъ встртилъ многихъ изъ своихъ старинныхъ сподвижниковъ, радостно привтствовавшихъ своего начальника. Нкоторые изъ нихъ оставили свои имнія и присоединились къ экспедиціи. Онъ остановился въ провинціи Гуатзакуалько до-тхъ-поръ, пока не получилъ отъ жителей Табаско свдній, необходимыхъ для продолженія пути. Они снабдили его картою, изображавшею главныя мста, посщаемыя индійскими купцами въ ихъ странствованіяхъ по этому дикому краю. Помощію этой карты, компаса, и тхъ путеводителей, которыхъ отъ-времени-до-времени ему могло удасться найдти по дорог, онъ предполагалъ перейдти черезъ широкую, ровную полосу земли, составляющую подошву Юкатана, и простирающуюся отъ рки Гуатзакуалько до вершины Гондурасскаго-Залива. ‘Сообщаю вашему величеству’, говорилъ онъ въ начал своего знаменитаго письма къ императору, ‘по моему обыкновенію, подробное описаніе замчательнйшихъ событій моего путешествія, изъ которыхъ каждое могло бы составить предметъ отдльнаго разсказа’. Кортесъ говорилъ безъ преувеличенія.
Первая часть пути пролегала по низменной, болотистой равнин, перескаемой множествомъ небольшихъ водъ, которыя составляютъ истоки Рго де-Табаско и другихъ ркъ, изливающихся къ сверу въ Мехиканскій Заливъ. Чрезъ меньшіе изъ ручейковъ они переправлялись въ-бродъ или на челнокахъ, держа за поводья своихъ лошадей, которыя переплывали вслдъ за ними. Переправу чрезъ боле значительныя рки совершали на пловучихъ мостахъ. Можно составить себ понятіе о трудностяхъ Этого рода, побжденныхъ Испанцами, когда извстно, что на пространств меньше ста миль имъ пришлось соорудить не мене пятидесяти мостовъ! Одинъ изъ нихъ имлъ слишкомъ девять сотъ шаговъ въ длину. Въ-добавокъ къ этимъ безпокойствамъ, генералъ встрчалъ большое затрудненіе въ пропитаніи войска, ибо туземцы нердко поджигали деревни при ихъ приближеніи, оставляя изнуреннымъ усталостію путешественникамъ одн кучи дымившихся развалинъ.
Безполезно было бы наполнять наши страницы именами тхъ индійскихъ городовъ, которые лежали на пути арміи, — именами теперь, можетъ-быть, забытыми, и притомъ никогда не помщаемыми на картахъ этого края. Первое значительное мсто, достигнутое ими, былъ Изтапанъ, пріятно расположенный посреди плодоноснаго края, на берегахъ рки, изливавшейся въ Ріо-де-Табаско. Такова была крайность, до которой Испанцы были доведены, въ-теченіе нсколькихъ недль, голодомъ и усталостію, что видъ деревни въ этихъ угрюмыхъ пустыняхъ былъ привтствуемъ его подчиненными, говоритъ Кортесъ, ‘съ крикомъ восторга, который раздался по окрестнымъ лсамъ!’ Войско находилось теперь въ небольшомъ разстояніи отъ древняго города Паленке, сдлавшагося въ наше время предметомъ толикихъ умозрній. Въ деревн Лас-Трес-Крузесъ, говорятъ, до-сихъ-поръ еще стоятъ три креста, поставленныхъ завоевателями на своемъ пути чрезъ нее. Но о древней столиц и помина нтъ въ донесеніяхъ Кортеса. Была ли она тогда жилищемъ многолюднаго, цвтущаго общества, подобнаго тому, которое, судя по обширности и великолпію ея остатковъ, нкогда въ ней обитало? Или кучею праха и развалинъ, покрытыхъ густою, дикою растительностію, и скрытыхъ такимъ-образомъ отъ взоровъ окрестныхъ жителей? Если первое предположеніе справедливо, то молчаніе Кортеса совершенно непонятно.
Оставивъ Изтапанъ, Испанцы вступили въ край, почва котораго представляла тотъ же низменный, болотистый видъ, покрытый лсами кедровыхъ и бразильскихъ деревъ, казавшихся безконечными. Кое-гд виднлись немногія обработанныя поля. Нависшіе, густые листья бросали такую мрачную тнь, что воины, по словамъ Кортеса, ощупью отъискивали себ дорогу. Въ-довершеніе всхъ бдъ, путеводители покинули ихъ 5 и когда они взлзали на вершины высочайшихъ деревъ, то глазамъ ихъ представлялись т же самые дремучіе, безконечные лса. На компасъ и на карту только они могли надяться, и съ помощію ихъ выйдти изъ этого мрачнаго лабиринта, и Кортесъ съ своими офицерами, между которыми находился и преданный Сандоваль, разложивъ свою карту на земл, съ безпокойствомъ сталъ длить разныя предположенія о томъ, какой-бы имъ путь избрать. Между-тмъ, ихъ скудные запасы истощались и они утоляли свой голодъ кореньями, вырытыми изъ земли, или орхами и ягодами, которые находили въ лсахъ. Многіе изъ нихъ заболвали, а Индійцы толпами падали на пути и умирали съ голоду.
Когда, наконецъ, войска выбралось изъ этихъ угрюмыхъ лсовъ, то дорога ихъ была пересчена глубокою ркою, шириною несравненно больше всхъ тхъ, чрезъ которыя они до-сихъ-поръ переправлялись. Воины пришли въ отчаяніе и стали громко роптать на своего вождя, погружавшаго ихъ глубже и глубже въ безграничную пустыню, гд прійдется имъ оставить свои кости. Напрасно Кортесъ ободрялъ ихъ устроить пловучій мостъ, на которомъ они могли бы переправиться на противолежащій берегъ. Работа, казалось имъ, требовала огромныхъ трудовъ, несообразныхъ съ ихъ истощенными силами.— Онъ обратился къ индійскимъ союзникамъ и имлъ у нихъ больше успха, тогда, наконецъ, его собственные воины, пристыженные безропотнымъ послушаніемъ послднихъ, приступили къ длу съ такою доброю волею и такимъ усердіемъ, что хотя сами насилу держались на ногахъ отъ изнуренія, однакожь окончили мостъ чрезъ четыре дня. Этимъ однимъ средствомъ, правда, могли они надяться на избавленіе отъ своего гибельнаго положенія. Мостъ состоялъ изъ шестидесяти тысячь бревенъ, толщиною каждое въ туловище человка и длиною въ добрыхъ шестьдесятъ футъ. Когда примемъ въ соображеніе, что весь этотъ лсъ пришлось вырубить и заготовить прежде, чмъ могли приступить къ длу, то по невол должны сознаться, что подвигъ этотъ былъ достоинъ испанскаго имени. Плотно соединенныя бревна составляли прочную постройку, которую ничто, говоритъ Кортесъ, кром огня, не могло разрушить. Она возбуждала удивленіе туземцевъ, приходившихъ издалека посмотрть на нее, и ‘Кортесовъ-Мостъ’ въ-теченіе многихъ лтъ оставался памятникомъ мужественной твердости и постоянства испанскаго вождя.
Переправясь на противоположный берегъ, армія должна была бороться съ новыми трудностями. Тинистая почва была до-того пресыщена водою, что лошади грязли въ ней по самыя подпруги, и, погружаясь иногда въ такія мста, чуть не утопали въ грязи. Ихъ спасали съ величайшимъ трудомъ, покрывая поверхность трясины втвями деревъ, пока, наконецъ, не достигли такимъ-образомъ ручья, который, извиваясь вдоль всего пространства болота, представилъ изнуреннымъ животнымъ средства выбраться изъ нея вплавь. Когда Испанцы выпутались изъ этихъ опасныхъ мстъ, они увидли передъ собою обширную, возвышенную страну, усянную цвтущими полями, покрытыми обильною жатвою маиса, аги, или перца, свойственнаго этому краю, и юки. Они находились теперь въ сосдств столицы плодоносной провинціи Акуланъ. Это было въ начал великаго поста 1525 года, періода, ознаменованнаго событіемъ, подробности котораго я заимствую изъ собственнаго разсказа Кортеса.
Въ этомъ мст одинъ изъ индійскихъ новокрещенцевъ увдомилъ генерала, что Гватимозинъ, кацикъ такубскій, и нкоторые изъ главныхъ индійскихъ дворянъ, составили заговоръ, имвшій цлію умерщвленіе Испанцевъ. Мехиканцы были намрены воспользоваться тмъ мгновеніемъ, когда армія будетъ пробираться чрезъ какое-нибудь ущеліе, или чрезъ страшное болото, подобное тому, изъ котораго она только-что спаслась, и, напавъ на нихъ въ расплохъ, легко преодолть ихъ, благодаря превосходству своихъ силъ. Перерзавъ войска, Индійцы могли продолжать путь въ Гондурасъ (такъ было положено) и истребить тамошнія колоніи. Ихъ успхъ поведетъ, предполагали они, къ возстанію въ столиц и вообще во всемъ краю, которое кончится истребленіемъ всхъ Испанцевъ, посл чего они овладютъ судами, стоящими въ гаваняхъ, чтобъ нельзя было перевезти свдній объ этихъ происшествіяхъ чрезъ воды.
Лишь-только Кортесъ узналъ вс подробности этого страшнаго заговора, тотчасъ онъ арестовалъ Гватимозина и главныхъ ацтекскихъ дворянъ, составлявшихъ его свиту. Послдніе признались въ существованіи злоумышленія, но утверждали, будто оно было составлено Гватимозинымъ, и что они отказались принять участіе въ немъ. Гватимозинъ и такубскій кацикъ не признавали и не отвергали истины обвиненія, но сохраняли упорное молчаніе.— Таково показаніе Кортеса. Берналь Діасъ, который находился при этой экспедиціи, увряетъ, однакожь, насъ, что какъ Гватимозинъ, такъ и такубскій кацикъ объявляли себя невинными. Правда, они говорили, что часто толковали между собою о страданіяхъ, тогда переносимыхъ ими, и сказали, можетъ-быть, что сами предпочли бы умереть, чмъ видть ежедневно погибель своихъ бдныхъ подданныхъ. Они сознались также въ томъ, что нкоторые изъ Ацтековъ подумали-было о возстаніи противъ Испанцевъ, но Гватимозинъ съ самаго начала не одобрялъ этого умысла, а безъ его вдома и согласія они и не могли привести въ исполненіе подобнаго предпріятія.— Вс эти увренія не помогли, злополучнымъ кацикамъ, и Кортесъ, убдившись, или притворившись, будто-бы убдился въ ихъ преступности, приказалъ казнить ихъ на мст.
Подъ вислицею Гватимозинъ показалъ твердость духа, достойную боле счастливыхъ дней. ‘Я предчувствовалъ, что дойдетъ до этого’, говорилъ онъ, ‘когда вврился твоимъ коварнымъ общаніямъ, малинчинъ, я зналъ, что ты готовилъ мн эту участь, зачмъ я самъ себя не лишилъ жизни, когда ты вступилъ въ мою столицу! За что казнишь ты меня такъ несправедливо? Ты за это отвтишь предъ Богомъ!’ Такубскій кацикъ до конца утверждалъ, что онъ невиненъ, но объявилъ, что не желаетъ лучшей участи, какъ умереть возл Гватимозива. Несчастные кацики, съ однимъ или двумя дворянами (число неизвстно достоврно) были тогда повшены на огромныхъ втьвяхъ сеибскаго дерева, оснявшаго дорогу.
Такъ погибъ злополучный Гватимозинъ, послдній изъ правителей Ацтековъ, если не назовемъ его лучше ‘послднимъ изъ Ацтековъ’, ибо съ этого времени остатки народа, упавшаго духомъ и лишеннаго правителя, поддались почти безъ сопротивленія подъ грозное иго своихъ притснителей. Между именами языческихъ принцевъ немного такихъ, которыя заслужили высшее мсто на скрижаляхъ славы, чмъ Гватимозинъ. Онъ былъ молодъ и событія его политической жизни были непродолжительны, но они были исполнены славы. Онъ былъ избранъ на престолъ въ страшный предсмертный часъ монархіи, когда соединенные народы Анагуака и свирпый Европеецъ ломились въ ворота столицы. На немъ лежала ужасная отвтственность, но поведеніе Гватимозина вполн оправдало выборъ соотечественниковъ. Кто не воздастъ дань удивленія тому неустрашимому духу, который могъ продлить защиту столицы до-тхъ-поръ, пока еще камень оставался на камн? Читая описаніе этихъ происшествіи, мы невольно увлекаемся боле въ пользу грубаго вождя, воевавшаго такимъ-образомъ за свободу своего отечества, чмъ его просвщеннаго и счастливаго соперника.
Разсматривая обстоятельства смерти Гватимозина, нельзя придавать много вса существованію заговора, въ которомъ его обвиняли. Что Индійцы — раздраженные оскорбленіями, прежде имъ нанесенными, и страданіями, которыя теперь претерпвали — говорили иногда о мщеніи: вовсе неудивительно. Но отнюдь невроятно, чтобъ Гватимозинъ самъ составилъ такой химерическій заговоръ, или даже одобрилъ умыселъ подобнаго рода. Объясненіе индійскаго правителя, переданное намъ Діасомъ, заслуживаетъ по-крайней-мр столько же доврія, сколько показаніе ацтекскаго предателя. Недостатокъ въ свидтельствахъ и пространство времени, протекшаго съ-тхъ-поръ, лишаютъ насъ возможности въ ныншнее время ршить этотъ вопросъ. Врне всего, если станемъ основывать наши сужденія на мнніи очевидцевъ происшествія. Это мнніе заключается все въ словахъ стараго лтописца, столь часто нами приводимаго: ‘Казнь Гватимозина’, говоритъ Діасъ, ‘было дло самое несправедливое, мы вс были этого мннія’.
Самое вроятное объясненіе дла заключается, кажется, въ томъ, что Гватимозинъ былъ безпокойный и, можно даже сказать, опасный плнникъ. Вотъ на что намекаетъ самъ Кортесъ въ своемъ письм къ императору. Падшій мехиканскій монархъ, благодаря превосходству ума, и прежнему высокому сану, сохранилъ надъ своими соотечественниками такое вліяніе, помощію котораго онъ могъ однимъ словомъ возбудить ихъ къ открытому бунту.— Ненависть ихъ къ своимъ побдителямъ не выказывалась наружу, но не мене того существовала съ прежнею силою. Въ-теченіе первыхъ годовъ посл завоеванія, Испанцы жили въ безпрестанномъ страх, ожидая ежеминутно, что Ацтеки возстанутъ. Это очевидно изъ многихъ документовъ того времени. Это самое опасеніе было причиною того, что Кортесъ ршился обременить себя надзоромъ за своимъ царственнымъ плнникомъ, даже и во время этой пагубной экспедиціи. Онъ такъ мало ему доврялъ, что, находясь еще въ Мехик, не вызжалъ верхомъ и не прогуливался далеко, говоритъ Гомара, безъ Гватимозина.
Люди, жившіе въ такихъ отношеніяхъ другъ къ другу, могли только быть предметами обоюдной недоврчивости и ненависти. Бдственное положеніе Испанцевъ въ этотъ походъ, которое боле чмъ когда-либо подвергало ихъ опасности отъ внезапнаго нападенія со стороны ихъ коварныхъ индійскихъ васалловъ, увеличило подозрнія Кортеса. Предубжденный, такимъ-образомъ, не въ пользу Гватимозина, онъ охотно поврилъ первому обвиненію, принесенному противъ него. Ему довольно было обвиненія — доказательствъ онъ и не искалъ, а вслдъ за обвиненіемъ онъ произнесъ приговоръ. Однимъ ударомъ онъ хотлъ навсегда освободить и себя и правительство отъ опаснаго врага — опаснаго тмъ боле, что онъ былъ врагъ скрытный.— Если бы Кортесъ подумалъ о своей слав, о своемъ добромъ имени, онъ никогда бы не попустилъ ни малйшаго вреда Гватимозину. ‘Ему бы слдовало лелять его’, выражаясь простыми словами защитника его, Гомары, ‘подобно золоту въ салфетк, какъ наилучшій трофей его побдъ’.
Какія-бы ни были истинныя побужденія его въ этомъ дл, но оно оставило, кажется, мрачное впечатлніе на его душ, которое долгое время не изглаживалось. Онъ сталъ унылъ и вспыльчивъ, и съ трудомъ могъ засыпать по ночамъ. Прохаживаясь, однажды, по одному изъ верхнихъ покоевъ теокалли, гд онъ основалъ свои квартиры, онъ оступился въ темнот, и полетлъ стремглавъ внизъ съ высоты около двнадцати футовъ, получивъ при этомъ случа жестокую контузію въ голову. Это событіе вскор дошло до свднія войска, хотя онъ всми силами старался скрыть его отъ нихъ, говоритъ болтливый Діасъ.
Спустя короткое время посл печальной казни Гватимозина, изнуренная армія вступила въ главный городъ великой акуланской провинціи, обитаемой богатымъ коммерческимъ народомъ, который производилъ выгодную торговлю съ отдаленнйшими странами Средней-Америки. Кортесъ въ короткихъ словахъ говоритъ о красот и удобномъ устройств зданій, и о гостепріимной встрч жителей.
Подкрпивъ свои силы на этихъ спокойныхъ квартирахъ, Испанцы оставили столицу Акольгуана, имени которой нтъ ни на одной карт, и продолжали свой путь по направленію озера, нын называемаго Петенскимъ. Оно тогда принадлежало переселившемуся племени воинственнаго народа Маіа, столица котораго была расположена на остров, посреди озера. ‘Дома и высокіе храмы ея блистали какъ жаръ на солнц’, говоритъ Берналь Діасъ, ‘такъ что ее можно было видть на разстояніи двухъ лигъ. Эти зданія, построенныя однимъ изъ юкатанскихъ племенъ, отличались, вроятно, тою же странною архитектурою, которая видна на развалинахъ существующихъ понын на томъ замчательномъ полуостров. Но каковы бы ни были ихъ архитектурныя достоинства, завоеватели о нихъ едва упоминаютъ.
Обитатели острова оказали дружественное расположеніе и переимчивость, вовсе не похожую на воинственные правы ихъ юкатанскихъ одноплеменниковъ. Они охотно слушали испанскихъ миссіонеровъ, находившихся при экспедиціи, когда послдніе, посредствомъ Марины, стали истолковывать имъ истины христіанскаго ученія. Индійская переводчица участвовала во всемъ этомъ долгомъ поход, послднемъ, въ которомъ она находилась вмст съ Кортесомъ. Такъ-какъ при этомъ случа она въ послдній разъ является на нашихъ страницахъ, я также разскажу, предъ прощаніемъ съ нею, одно любопытное происшествіе, случившееся съ нею, когда армія проходила чрезъ провинцію Гуатзакуалько. Читатель, вроятно, помнитъ, что здсь была родина Марины, и что ея безчестная мать продала, еще ребенкомъ, иностраннымъ торговцамъ, чтобъ ея наслдство досталось меньшему брату. Кортесъ остановился въ этомъ мст на нсколько дней, для совщанія съ сосдними кациками о нкоторыхъ предметахъ, касавшихся управленія и вры. Между прочими, къ этому совщанію призваны были и мать Марины съ ея сыномъ. Едва они успли явиться, какъ вс присутствовавшіе были поражены сходствомъ матери съ дочерью. Он тотчасъ узнали другъ друга, хотя не встрчались съ того времени, какъ продала ее мать. Послдняя, до-крайности испугавшаяся, вообразила, что ее заманили въ западню для наказаніе за безчеловчное поведеніе. Но Марина тотчасъ бросилась къ ней, и старалась уничтожить ея опасенія, увряя, что ей не сдлаютъ никакого вреда, и, обратившись къ свидтелямъ, сказала: ‘я уврена, что мать не знала, что длаетъ, когда продавала меня торговцамъ, и я прощаю ее’. Потомъ, нжно обнявъ свою жестокую родительницу, она подарила ей вс драгоцнныя вещи и украшенія, которыя имла при себ, какъ-бы для того, чтобы снова пріобрсть ея любовь. Марина присовокупила, что ‘она чувствуетъ себя несравненно счастливе съ-тхъ-поръ, какъ узнала истины христіанской вры, и отреклась отъ кровавыхъ обрядовъ Ацтековъ’.
Во время гондурасской экспедиціи, Кортесъ выдалъ Марину замужъ за кастильскаго рыцаря, дона Хуана Хамарилло. Ей были дарованы помстья въ ея родной провинціи, гд, вроятно, она провела остатокъ своихъ дней. Съ этого времени, имя Мароны исчезаетъ со страницъ исторіи. Но Испанцы до-сихъ-поръ вспоминаютъ о ней съ чувствомъ глубокой признательности за важную помощь, оказанную имъ, помощь, которой, отчасти, они обязаны завоеваніемъ, туземцы же чтятъ ея память за состраданіе къ ихъ несчастіямъ. Кроткія добродтели ‘Малинчи’ — ея ацтекское названіе, — воспты во многихъ индійскихъ народныхъ псняхъ. Увряютъ даже, будто душа ея до-сихъ-поръ еще хранитъ столицу, которую она помогла Испанцамъ взять, и робкаго поселянина иногда приводитъ въ трепетъ появленіе индійской принцессы, мелькающей въ рощахъ и пещерахъ Царской-Горы — Чапольтепека, въ тихій часъ вечернихъ сумерекъ.
Отъ завоевателя Марина имла одного сына, дона Мартина Кортеса. Онъ достигъ высокихъ почестей, и сдлался комендадоромъ ордена Сант-Яго. Въ-послдствіи, онъ впалъ въ подозрніе за какіе-то умыслы противъ правительства, и ни отличныя заслуги его родителей, ни собственныя его достоинства не могли защитить его отъ жестокаго преслдованія. Въ 1568 году, къ стыду его соотечественниковъ будь сказано, сынъ Гернандо Кортеса былъ преданъ пытк въ той самой столиц, которую его отецъ покорилъ кастильской корон!
Но возвратимся къ нашему предмету. Жители Петенскихъ-Острововъ внимательно слушали проповди францисканскихъ монаховъ, согласились немедленно на истребленіе своихъ истукановъ, и на развалинахъ ихъ воздвигли крестъ. Одно грустное обстоятельство показало всю Цну этихъ поспшныхъ обращеній. При отбытіи своемъ, Кортесъ оставилъ у этого дружественнаго народа одну изъ своихъ лошадей, получившую поврежденіе въ ног. Индійцы чувствовали къ этому животному какое-то благоговніе, какъ къ существу, находившемуся нкоторымъ образомъ въ связи съ таинственною властію блыхъ. Когда ихъ постители отправились, они стали подносить лошади цвты, и, говорятъ, приготовляли для нея разныя вкусныя яства изъ куръ и цыплятъ — словомъ, кормили ее какъ своихъ больныхъ. При этой странной діэт бдное животное зачахло и, наконецъ, околло. Устрашенные Индійцы воздвигнули изображеніе его изъ камня, и стали поклоняться ему, какъ божеству. Въ 1618 году, когда два францисканскихъ монаха прибыли въ этотъ край, въ то время почти столь же мало извстный Испанцамъ, сколько при Кортес, для проповдыванія евангелія, одинъ изъ примчательнйшихъ предметовъ, поразившихъ ихъ взоры, была эта статуя копя, которому Индійцы поклонялись, какъ богу грома и молніи!
Утомительно было бы читателю, еслибъ я сталъ разсказывать обо всхъ трудностяхъ и опасностяхъ, переносимыхъ Испанцами въ-продолженіе остальнаго пути. Это значило бы только повторять событія предъидущаго разсказа, имъ встртились т же самыя препятствія, т же самыя крайности голода и изнуренія, трудности, отъ которыхъ духъ страдаетъ боле чмъ отъ сраженій съ непріятелемъ, ибо послднія, если они и опасне, бываютъ также и боле живительны. Легче состязаться съ человкомъ, чмъ съ природою.— Но не могу пропустить, чтобы не упомянуть о переход чрезъ Сьеру де-лосъ-Педерналесъ, ‘Гору Кремней’, чрезъ которую они шли цлыхъ двнадцать дней, хотя она занимала всего двадцать четыре мили протяженія! Острые камни совершенно изрзали ноги лошадей, многія изъ нихъ полетли внизъ по пропастямъ и оврагамъ, такъ что когда они достигли противоположной стороны, у нихъ уже не было шестидесяти-восьми этихъ полезныхъ животныхъ, а остальныя были большею частію совершенно испорчены!
Теперь наступило дождливое время года, и потоки воды, падавшіе день и ночь, промачивали войско до костей, и до крайности увеличивали ихъ бдствія. Рки, наполнившіяся боле обыкновеннаго, лнились, шумли въ своихъ берегахъ и текли съ такою стремительностію, которая не позволяла Испанцамъ и помышлять о построеніи мостовъ, только съ величайшимъ трудомъ и опасностію, перебрасывая пни огромныхъ деревъ со скалы на скалу, которыми эти рки были усяны, могли они перебираться на противоположные берега.
Утомленныя войска приблизились, наконецъ, къ Гольфо-Дольсе, у вершины Гондурасскаго-Залива. Путь ихъ пролегалъ, вроятно, недалеко отъ мстности знаменитаго города Копана. Но Испанцы прошли его молча. Да и нельзя удивляться, что въ этотъ періодъ своего пути они не обратили вниманія на городъ въ пустын, хотя бы онъ былъ такъ же славенъ, какъ древняя Пальмира, ибо они теперь пришли почти къ испанскимъ колоніямъ, предмету своего долгаго и утомительнаго путешествія.
Они теперь приближались къ Нито, или Сав-Хиль де-Буена-Виста, испанскому поселенію на Гольфо-Дольсе. Кортесъ шелъ впередъ осторожно, готовясь напасть на городъ въ-расплохъ. До-сихъ-поръ онъ продолжалъ путь свой съ постоянствомъ сверо-американскаго Индійца, который, пробираясь по болотамъ, горамъ, и самымъ непроходимымъ лсамъ, руководимый жаждою мщенія, движется прямо впередъ къ своей цли, и, достигнувъ ее, кидается немедленно на свою жертву. Кортесъ не усплъ еще начать нападеніе, когда, късчастію, лазутчики его встртили нкоторыхъ изъ обитателей поселенія., отъ которыхъ узнали о смерти Олида и о водвореніи его собственной власти. Кортесъ, слдовательно, вступилъ въ городъ какъ пріятель, и былъ радостно привтствованъ своими соотечественниками, до-крайности удивленными, говоритъ Діасъ, ‘присутствіемъ между ними генерала столь знаменитаго по всмъ этимъ странамъ’.
Колонія въ это время страдала жестоко отъ голода и дошла вскор до такой крайности, что войска, вроятно, положили бы свои кости на томъ самомъ мст, на которомъ они надялись отдохнуть отъ своихъ тяжкихъ трудовъ, если бы на ихъ счастіе не прибыло судно съ припасами изъ Кубы. Кортесъ, съ постоянствомъ, свойственнымъ ему, обозрлъ всю окрестную страну, и въ-теченіе цлаго мсяца осматривалъ мрачныя, болотистыя мста, наполнявшія воздухъ вредными испареніями, порождавшими желчныя горячки и кипвшія роями ядовитыхъ наскомыхъ, не дававшихъ покою ни днемъ, ни ночью. Наконецъ, онъ слъ, съ частію своихъ войскъ, на дв бригантины, и, зайдя въ нкоторые изъ портовъ залива, сталъ на якорь противъ Трухилло, главнаго испанскаго поселенія на томъ берегу. Бурунъ былъ такъ высокъ, что ему трудно было выйдти на берегъ, но жители, обрадованные его прибытіемъ, бросились въ мелкую воду и вынесли генерала на рукахъ на берегъ.
Давъ войскамъ подкрпить свои силы и ободриться духомъ, неутомимый начальникъ сталъ собираться въ новую экспедицію, имвшую цлію обозрть и покорить обширную провинцію Никарагуа. Недаромъ удивляемся предпріимчивому духу этого человка, который, не страшась ужасныхъ страданій своего послдняго похода, теперь опять готовился въ другую экспедицію, не мене прежней опасную. Намъ трудно, въ нашъ положительный, благоразумный вкъ, составить себ точное понятіе о характер кастильскаго рыцаря шестнадцатаго столтія, подобный характеръ не легко найдти у другаго народа даже въ то время, или когда бы то ни было, разв только въ рыцарскихъ повстяхъ, которыя, какъ он ни кажутся дико и неправдоподобны, изображаютъ иногда возможные характеры, хотя описываютъ по-большей-части невозможныя событія. Испанскій искатель счастія находилъ себ достаточное вознагражденіе за вс свои труды и страданія въ тхъ сильныхъ впечатлніяхъ, которыя онъ испытывалъ при обозрніи странныхъ, незнакомыхъ ему предметовъ и мстъ. Казалось, будто само провидніе опредлило существованіе такого поколнія людей въ одно время съ открытіемъ новаго свта, для того, чтобъ они открыли и покорили страны, завоеваніе которыхъ было сопряжено съ опасностями и трудностями, достаточными устрашить и отклонить отъ такого предпріятія людей обыкновенныхъ. Но Кортесъ, хотя исполненный этого духа, имлъ въ виду цли благородне тхъ, къ которымъ стремятся завоеватели вообще. Экспедиціи какъ въ Никарагуа, такъ и въ Гондурасъ были об предпринимаемы съ тмъ намреніемъ, чтобъ узнать средства страны вообще, и сверхъ всего, для отъисканія сообщенія между двумя большими океанами, омывающими ея берега. Если такого сообщенія не существовало, то, по-крайней-мрь, онъ въ этомъ удостоврился, что, по его мннію, было едва-ли мене важно.
Генералъ желалъ еще увеличить колоніальныя владнія Кастиліи. Завоеваніе Мехико было въ его глазахъ только началомъ цлаго ряда завоеваній. Для воина, совершившаго такой подвигъ, ничто не казалось невозможнымъ, да и едва-ли бы онъ встртилъ когда-нибудь неудачу, будь онъ только приличнымъ образомъ поддержанъ правительствомъ. Не имя слишкомъ живаго воображенія, можно себ легко представить завоевателя Мехики, покоряющаго одну за другою вс провинціи обширнаго полуострова — Никарагуа, Коста-Рику, Даріэнъ, и водружающаго наконецъ свое знамя на берегахъ Панамскаго-Залива, и пока оно тамъ разввается втрами, прилетающими съ золотаго юга, съ земли перуанскихъ государей, можно себ представить его собирающимъ такія свденія объ этой земл, которыя побудятъ его нести свое оружіе дале, и предупредить, быть-можетъ, блистательные подвиги Пизарро!
Но изъ этихъ честолюбивыхъ мечтаній Кортесъ былъ внезапно пробужденъ извстіями, убдившими его, что отсутствіе изъ Мехики уже слишкомъ-долго длится и что ему должно вернуться немедленно, если онъ хочетъ спасти столицу и всю страну.

IV.
Безпорядки въ Мехик.— Возвращеніе Кортеса.— Недовріе къ нему двора.— Кортесъ возвращается въ Испанію.— Смерть Сандоваля.— Блистательный пріемъ Кортеса.— Почести, оказанныя ему.
1526—1530.

Извстія, о которыхъ мы упомянули въ предъидущей главъ, достигли до свднія Кортеса посредствомъ письма къ нему отъ лиценціата Зуаза, одного изъ чиновниковъ, которымъ генералъ поручилъ управленіе страною на время его отсутствія. Оно содержало въ себ подробное описаніе буйныхъ происшествій, случившихся въ столиц. Лишь-только Кортесъ отправился, то между членами временнаго правительства возникли раздоры. Безпорядокъ день-это-дня увеличивался. Наконецъ были получены извстія, будто Кортесъ со всею своею арміею погибъ въ болотахъ у Чіапа. Члены правительства съ жадностію поврили этому слуху. Они забрали верховную власть къ себ въ руки, объявили о смерти генерала, учредили въ честь его похоронныя церемоніи, завладли его имуществомъ, гд только могли его найдти, благочестиво опредляя часть на молебствія для спасенія души мнимо-умершаго, остальное было употреблено на уплату такъ-называемыхъ ими казенныхъ его долговъ. Точно такимъ-же-образомъ поступили они съ имуществомъ другихъ лицъ, находившихся при экспедиціи. Не довольствуясь учиненіемъ этихъ безчинствъ, они стали притснять Испанцевъ, жившихъ въ столиц, пока, наконецъ, францисканскіе миссіонеры не оставили города въ досад и печали, а индійское народонаселеніе не подверглось такому страшному угнетенію, которое подало поводъ опасаться единодушнаго возстанія. Зуазо, сообщая эти свднія Кортесу, умолялъ его возвратиться. Онъ былъ умренный человкъ, и сопротивлялся притснительнымъ мрамъ-своихъ товарищей, за что они наградили его изгнаніемъ.
Генералъ, встревоженный до-крайности этими извстіями, увидлъ, что ему остается только отказаться отъ надежды на дальнйшія завоеванія и возвратиться немедленно, если хочетъ сохранить имперію, имъ покоренную. Въ-слдствіе этого, сдлавъ необходимыя распоряженія для выгоднйшаго управленія гондурасскихъ колоній, онъ отправился моремъ въ Мехику, съ небольшимъ числомъ подчиненныхъ.
Не долго спустя посл выхода въ открытое море, судно его было настигнуто такою жестокою бурею, что Кортесъ былъ принужденъ возвратиться въ портъ для исправленія поврежденій. При вторичной попытк, онъ встртилъ подобную же неудачу, и Кортесъ, почувствовавъ, что его счастливая звзда покидаетъ его, принялъ это несчастіе за увдомленіе небесъ о томъ, что ему не должно уже больше возвращаться въ Мехику. Онъ удовольствовался, слдовательно, тмъ, что отправилъ къ своимъ друзьямъ врнаго человка для извщенія ихъ о безопасности его. Посл этого онъ приказалъ крестные ходы и молебствія, съ тою цлію, чтобъ узнать волю и умилостивить гнвъ Всевышняго. Его страданія произвели очевидное дйствіе на состояніе его здоровья и онъ впалъ въ изнурительную лихорадку. Вмст съ этимъ онъ поникъ духомъ и предался мрачному унынію. Берналь Діасъ, говоря о немъ въ это время, выражается такъ: ‘Онъ сдлался блденъ, исхудалъ до крайности, и мысль о приближавшейся кончин до того овладла его умомъ, что онъ досталъ себ облаченіе францисканскаго монаха’, ибо тогда господствовалъ обычай хоронить усопшихъ въ одежд какого-нибудь монашескаго ордена.
Изъ этого жалкаго состоянія Кортесъ былъ извлеченъ прибытіемъ новыхъ извстій изъ Мехики, требовавшихъ его немедленнаго присутствія, и благоразумными увщаніями его друга Сапдоваля, возвратившагося недавно, подобно ему самому, изъ экспедиціи во внутреннія страны. Онъ убдилъ генерала снова попытать счастія на мор. 28-го апрля 1526 года Кортесъ, съ немногими изъ своихъ приближенныхъ, слъ на бригантину, и простился съ гибельными гондурасскими берегами. Онъ приближался къ берегу Новой Испаніи, когда крпкій втеръ согналъ его съ пути, и заставилъ искать убжища у острова Кубы. Пробывъ тамъ нсколько времени для подкрпленія своихъ изнуренныхъ силъ, онъ вступилъ подъ паруса 16-го мая, и чрезъ восемь дней вышелъ на берегъ близь Сан-Хуанъ-де-Улуа, откуда пошелъ пшкомъ въ Меделлинъ, находившійся отъ послдняго мста на разстояніи около пяти лигъ.
Болзни до того измнили черты Кортеса, что его насилу узнавали. Но лишь-только разнесся слухъ о возвращеніи генерала, жители стали собираться къ нему на встрчу изо всхъ окрестныхъ мстъ. Извстія о его прибытіи распространились всюду, съ быстротою втра, и путь его въ столицу походилъ на торжественное шествіе. И блые, и туземцы, жившіе за восемьдесятъ лигъ, приходили взглянуть только на него, и поздравляли другъ друга съ присутствіемъ единственнаго человка, который могъ спасти страну отъ анархіи. Его появленіе походило на воскресеніе умершаго — такъ дятельно были распушены слухи о смерти его, и такъ мало подозрвали истину ихъ.
Во всхъ большихъ городахъ, въ которыхъ останавливался, онъ встрчалъ великолпный пріемъ. Черезъ дороги устроивали тріумфальныя арки, улицы усыпали цвтами. Переночевавъ въ Тецкуко, онъ вступилъ съ большою пышностію въ столицу. Гражданскія власти вышли къ нему съ привтствіемъ, и блистательная кавалькада вооруженныхъ гражданъ составила его охранную стражу, озеро покрылось судами Индійцевъ, одтыхъ въ праздничныя платья, какъ въ день его перваго прибытія. На улицахъ раздавались звуки музыки и веселія. Шествіе отправилось прямо въ монастырь св. Франциска, гд совершено было благодарственное молебствіе по случаю безопаснаго возвращенія генерала, который похалъ оттуда въ свой великолпный дворецъ.— Кортесъ возвратился въ Мехику въ іюн мсяц 1526 года, спустя почти два года посл того, какъ онъ отправился въ трудную гондурасскую экспедицію, не принесшую никакой особенной пользы, но ознаменованную страданіями почти столько же жестокими, какъ само завоеваніе Мехики.
Кортесъ не употреблялъ во зло своего теперешняго преимущества. Онъ подалъ, правда, жалобы на своихъ враговъ, но, сдлавъ это, онъ больше ими и не сталъ заниматься. Этимъ образомъ дйствій онъ навлекъ на себя обвиненіе въ слабости, и такъ-какъ онъ заслужилъ этотъ упрекъ своимъ собственнымъ великодушіемъ, то едва-ли онъ отъ него потеряетъ въ глазахъ потомства.
Ему не суждено было долго наслаждаться своимъ торжествомъ. Въ іюл мсяц, онъ получилъ извстія о прибытіи къ берегамъ Новой-Испаніи коммиссара, присланнаго отъ мадритскаго двора для смны его на время съ намстничества. Кастильская корона, по мр того, какъ расширялись предлы ея колоніальныхъ владній, становилась мене и мене способною къ управленію ими. Поэтому она была принуждена даровать своимъ вице-королямъ обширную власть, а такъ-какъ подозрительность бываетъ неразлучною спутницею слабости, то кастильское правитльство бывало всегда готово слушать доносы и клевету на этихъ могущественныхъ васалловъ. Въ такихъ случаяхъ, правительство высылало коммиссара, или гуезъ де резиденсіа, уполномоченнаго разсмотрть поведеніе обвиняемаго, смнить его на время съ должности, и, посл судебнаго разъисканія, утвердить снова въ прежней власти, или вовсе.лишить его намстничества, смотря по ршенію суда. Непріятели Кортеса уже давно старались лишить его доврія двора, и возбудить въ душъ императора подозрнія на счетъ его врности. Посл назначенія его вице-королемъ, они удвоили свою злостную дятельность, и распространяли про него самую гнусную клевету. Они обвиняли его въ томъ, будто-бы онъ присвоивалъ себ золото, принадлежавшее корон, и утаивалъ сокровища Монтезумы. Говорили, что онъ длалъ ложныя донесенія о провинціяхъ, имъ завоеванныхъ, съ тою цлію, чтобъ воспользоваться частію законныхъ доходовъ казны. Увряли, будто онъ опредлялъ на вс важныя мста своихъ клевретовъ и пріобрлъ неограниченное вліяніе надъ умами не только Испанцевъ, но и туземныхъ жителей, которые вс были преданы его вол. Онъ издержалъ большія суммы на то, чтобъ укрпить столицу и свой собственный дворецъ, и наконецъ, говорили, очевидно было изъ размровъ его предположеній и приготовленій, что онъ иметъ въ виду отказаться отъ врности императору и основать въ Новой-Испаніи независимое государство.
Чрезвычайно-встревоженное этими грозными обвиненіями, правительство, будучи само не въ состояніи судить о ихъ справедливости, назначило для изслдованія дла полномочнаго коммиссара. Для исполненія этой щекотливой обязанности избранъ былъ Луисъ Понсе де-Леонъ, человкъ знатнаго рода, и, не смотря на свою молодость, извстный своимъ зрлымъ умомъ, умренностію и справедливостію. Выборъ такого судьи доказывалъ, что корона намрена поступить справедливо въ-отношеніи къ Кортесу.
Въ то же время императоръ написалъ къ генералу собственноручное письмо, въ которомъ, увдомивъ его о принятіи этихъ мръ, просилъ приписать ихъ не къ недоврію на счетъ его преданности и честности, а къ желанію дать ему случай очистить свою славу передъ свтомъ.
Понсе де-Леонъ прибылъ въ Мехику въ іюл 1526 года. Онъ встртилъ самый почтительный пріемъ отъ Кортеса и отъ гражданскихъ властей, и первое свиданіе этихъ двухъ лицъ прошло въ такомъ ласковомъ, дружескомъ разговор, который предвщалъ, что изслдованія будутъ произведены со всею возможною справедливостію. Къ-несчастію, смерть коммиссара, случившаяся спустя нсколько недль посл прізда, положила конецъ этимъ прекраснымъ надеждамъ, и послужила новымъ обвинительнымъ пунктомъ противъ Кортеса. Коммиссаръ палъ жертвою злокачественной горячки, отъ которой погибло множество прибывшихъ на томъ же корабл.
На своемъ смертномъ одр, Понсе де-Леонъ передалъ свою власть хилому старику, пережившему его только нсколькими мсяцами, и поручившему бразды правленія какому-то Эстрад или Страд, бывшему королевскимъ казначеемъ. Этотъ человкъ, прибывшій изъ Испаніи вмст съ другими чиновниками, которымъ порученъ былъ надзоръ за казенными доходами, питалъ къ Кортесу личную ненависть. Испанцы, жившіе въ столиц, хотли-было уговорить генерала требовать себ равную власть съ Эстрадою, неимвшимъ, по ихъ мннію, никакого законнаго права на званіе коммиссара. Но Кортесъ съ удивительною скромностію отказался отъ всякаго состязанія по этому длу, и ршился ждать изъявленія воли своего государя. Къ сильному его огорченію, назначеніе Эстрады было утверждено, и этотъ чиновникъ вскор сталъ Длать своему сопернику вс т мелочныя оскорбленія, посредствомъ которыхъ низкій человкъ, неожиданно получившій большую власть, старается показать свое превосходство надъ благороднымъ врагомъ. Вс представленія Кортеса онъ оставлялъ безъ вниманія, оскорблялъ и обижалъ его друзей и приверженцевъ. Одинъ изъ слугъ Сандоваля былъ приговоренъ, за какой-то незначительный проступокъ, къ лишенію руки, и когда генералъ сталъ изъявлять свое неудовольствіе при вид такихъ насильственныхъ поступковъ, ему приказали выхать изъ столицы! Это оскорбленіе, нанесенное Кортесу, вывело Испанцевъ изъ терпнія, и они хотли-было оружіемъ защищать его, но онъ не хотлъ и слышать о сопротивленіи, и, замтивъ только, ‘что уже изгоняютъ изъ столицы тхъ, которые пріобрли ее цною своей крови’, удалился въ свою любимую виллу въ Косогуакан, въ разстояніи нсколькихъ миль отъ Мехики, и тамъ сталъ ожидать, чмъ кончатся эти странные поступки.
Между-тмъ, подозрнія мадритскаго двора, взлелянныя ядовитымъ дыханіемъ клеветы, возросли до неимоврной степени. Посторонній наблюдатель могъ бы, въ то время, подумать, что генералъ устраивалъ всеобщее возстаніе по всмъ колоніямъ, и замышлялъ ни боле ни мене, какъ завоеваніе своего отечества. Между-тмъ, пришли извстія о скоромъ прибытіи корабля изъ Новой-Испаніи, тогда, по всмъ портамъ королевства, и даже Португалліи, были разосланы приказанія наложить арестъ на грузъ, это, кажется, было сдлано въ томъ предположеніи, что на немъ находятся сокровища, доставляемыя генераломъ своему семейству, но принадлежащія казнъ, въ то же время запрещено было печатать его письма, содержавшія подробныя описанія всхъ его дйствій и открытій. Къ-счастію, три письма, составлявшія важнйшую часть переписки завоевателя, были уже изданы въ свтъ стараніями неутомимыхъ севилльскихъ типографщиковъ.
Убдившись, сверхъ-того, въ неспособности казначея Эстрады къ исполненію щекотливыхъ обязанностей, на него возлагаемыхъ, дворъ передалъ теперь вс дла по изслдованію въ руки коммиссіи, удостоенной важнаго названія Королевской Аудіенціи Новой-Испаніи. Эта коммиссія была уполномочена изслдовать обвиненія, тяготвшія надъ Кортесомъ, и имла отъ двора приказанія выслать его, предварительно, въ Кастилію, руководствуясь при этомъ мирными средствами, а, въ случа нужды, мрами насилія. Опасаясь, однакожь, чтобы воинственный васаллъ не пренебрегъ властію этого судилища, правительство прибгнуло къ хитрости для достиженія своей цли. Повельно было предсдателю индійскаго совта написать къ генералу письмо, съ тою цлію, чтобъ доказать ему, какъ необходимо было его присутствіе въ Испаніи для опроверженія обвиненій его непріятелей, въ то же время предсдатель предлагалъ Кортесу свое содйствіе по этому предмету. Дале императоръ написалъ письмо въ аудіенцію, содержавшее въ себ его повелніе о возвращеніи Кортеса въ Испанію, ибо правительство, говорилъ онъ, желало посовтоваться съ нимъ о длахъ, касавшихся Индіи, и удостоить его наградою за вс его блистательныя заслуги. Это письмо велно было показать Кортесу.
Но совершенно излишне было приводить въ движеніе такія сложныя орудія для достиженія того, на что Кортесъ самъ уже твердо ршился. Вспоминая съ гордостію о своей неизмнной врности, и о благодяніяхъ, оказанныхъ имъ отечеству, онъ до глубины сердца чувствовалъ всю низость оскорбленій, которыми его награждали за заслуги, тмъ больше, что они были наносимы ему на самомъ томъ мст, которое было поприщемъ его блистательнйшихъ подвиговъ. Онъ ршился не оставаться доле тамъ, гд его подвергали такимъ оскорбленіямъ, но отправиться немедленно въ Испанію, предстать предъ своего государя, и, смло объявивъ свою невинность, требовать наказанія своихъ злодевъ и справедливаго возмездія за свои полезныя услуги. Письмо свое къ императору — въ которомъ онъ описываетъ свою трудную экспедицію въ Гондурасъ, низлагаетъ подробно свои великолпныя предположенія касательно тхъ открытій, которыя онъ надялся сдлать на ЮжномъОкеап, а также въ которомъ онъ оправдываетъ себя отъ обвиненій въ излишней расточительности, онъ оканчиваетъ слдующимъ гордымъ, но трогательнымъ увреніемъ, ‘что со временемъ, онъ надется, его величество признаетъ его достоинства) но если, къ-несчастію, этому не бывать, то міръ, по-крайней-мр, будетъ убжденъ въ его неизмнной преданности престолу, и самъ онъ будетъ утшаться мыслію, что исполнилъ свой долгъ) лучшаго наслдства онъ не желаетъ своимъ дтямъ’.
Когда намреніе Кортеса сдлалось извстнымъ, оно произвело всеобщее впчатлніе по всей стран. Даже Эстрада смягчился, онъ понялъ, что поступилъ опрометчиво, и что не слдовало доводить великодушнаго соперника до этой крайности. Онъ прибгнулъ къ переговорамъ, и посредствомъ епископа тласкаланскаго изъявилъ желаніе войдти въ пріязненныя сношенія съ Кортесомъ. Генералъ принялъ эти предложенія вжливо, но они нисколько не потрясли его намренія. Сдлавъ, слдовательно, необходимыя распоряженія въ Мехик, онъ покинулъ Долину, и отправился немедленно къ берегу. Еслибъ онъ дйствительно питалъ преступные честолюбивые замыслы, приписываемые ему врагами, то подвергся бы на пути не малому искушенію, ибо получалъ со всхъ сторонъ предложенія помощи отъ людей, желавшихъ, чтобъ онъ снова принялъ на себя бразды правленія и объявилъ себя независимымъ отъ кастильской короны. Но вс эти измнническія предложенія онъ отвергъ съ тмъ презрніемъ, котораго они заслуживали.
По прибытіи въ Вилла-Рику, онъ былъ пораженъ горестнымъ извстіемъ о смерти своего отца, дона Мартина Кортеса, котораго надялся скоро обнять посл долгой разлуки. Отдавъ послдній долгъ уваженія памяти нжно-любимому родителю, онъ сталъ приготовляться къ немедленному отплытію. Два лучшихъ судна, находившихся при порт, были вооружены и снабжены всмъ нужнымъ для такого далекаго плаванія. Его сопровождали преданный ему другъ Сандоваль, Тапіа, и нкоторые другіе офицеры изъ числа наиболе привязанныхъ къ его особ. Онъ взялъ также съ собою нсколькихъ ацтекскихъ и тласкаланскихъ вождей, между которыми находились по одному изъ сыновей Монтезумы и Махихки, дружественнаго стараго правителя Тласкалы, изъявившихъ желаніе сопутствовать генералу въ Кастилію. Онъ повезъ въ отечество обширное собраніе растеній и ископаемыхъ, какъ образцы естественныхъ произведеній страны, множество дикихъ зврей и птицъ съ радужными перьями, разныя тонкія издлія, между которыми въ-особенности отличались великолпныя перяныя одежды и плащи, и толпу скомороховъ, плясуновъ и шутовъ, чрезвычайно удивлявшихъ Европейцевъ необыкновенною ловкостію своихъ представленій. Наконецъ, Кортесъ имлъ съ собою великолпное сокровище изъ драгоцнныхъ камней и золота, между прочими камнями находились изумруды необыкновенной величины и блеска, а цнность золота простиралась до двухъ сотъ Тысячь пезосъ де ороно, серебра было до тысячи-пяти-сотъ маркъ, ‘Короче сказать’, говоритъ Геррера, ‘онъ прибылъ со всею пышностію великаго вельможи’.
Посл короткаго и благополучнаго плаванія, Кортесъ еще разъ увидлъ свои родные берега, и, пробравшись чрезъ салтейскій боръ, вошелъ въ Палосскій Портъ въ ма 1528 года. Въ этотъ же портъ прибылъ Колумбъ тридцать пять лтъ передъ’ тмъ, на возвратномъ пути своемъ въ Испанію, посл открытія западнаго свта. Кортеса не ожидали т общественныя привтствія и тотъ восторгъ, съ которыми встртили великаго мореплавателя 5 да и то надо сказать, жители не были предувдомлены о его прибытіи. Изъ Палоса онъ отправился въ монастырь Ла-Рабида, тотъ самый, въ гостепріимныхъ стнахъ котораго отдыхалъ и Колумбъ. Въ связи съ его кратковременнымъ пребываніемъ въ Палос историки упоминаютъ объ одномъ любопытномъ обстоятельств. Въ Палос тогда находился Франциско Пизарро, завоеватель Перу, прибывшій въ Испанію съ тою цлію, чтобъ испросить пособіе дли своего великаго предпріятія. Онъ тогда начиналъ только свое блистательное поприще, между-тмъ, какъ Кортесъ, можно сказать, оканчивалъ свое. Онъ былъ старый знакомый, и, говорятъ, даже родственникъ генерала, котораго мать была урожденная Пизарро. Встрча этихъ двухъ необыкновенныхъ людей, завоевателей свера и юга новаго свта, при первомъ ихъ выход на родные берега, посл долгаго отстутствія, ознаменованнаго столь дивными происшествіями, встрча, случившаяся, притомъ, на мст, освященномъ нкогда присутствіемъ Колумба, иметъ въ себ нчто поражающее воображеніе. Она и обратила на себя вниманіе одного изъ знаменитйшихъ поэтовъ нашего времени (смотри окончаніе поэмы ‘Путешествіе Колумба’, сочиненіе извстнаго поэта, банкира Роджерза), описавшаго это свиданіе въ истинномъ дух того вка.
Между-тмъ, какъ Кортесъ, изнуренный трудностями своего плаванія, отдыхалъ въ Ла-Рабид, совершилось событіе, которое повергло его въ глубокую печаль и набросило мрачную тнь на его прибытіе. То была смерть Гонзало де-Сандоваля, его врнаго друга, столь долго раздлявшаго вс его труды и опасности. Онъ занемогъ въ бдномъ трактир въ Палос, вскор посл своего прибытія, и по быстрот, съ которою его болзнь развилась, было очевидно, что его здоровье, потрясенное, вроятно, неимоврными трудами, перенесенными имъ въ послдніе годы, не въ-состояніи бороться съ нею. Немедленно послали за Кортесомъ, успвшимъ оказать умиравшему только послднее утшеніе дружбы. Сандоваль встртилъ свою приближавшуюся кончину съ твердостію, и, устроивъ свои мірскія и духовныя для, испустилъ послдній вздохъ въ объятіяхъ своего начальника.
Сандоваль умеръ въ цвт лтъ: ему только-что минулъ тридцать второй годъ. Онъ былъ, во всхъ отношеніяхъ, первымъ между великими капитанами, образовавшимися подъ надзоромъ Кортеса. Онъ происходилъ изъ хорошей фамиліи, и родился въ Меделлин, родин генерала, къ которому онъ питалъ самую горячую личную привязанность. Кортесъ скоро открылъ его необыкновенныя достоинства и выбиралъ молодаго офицера для исполненія самыхъ трудныхъ обязанностей. Его поведеніе при этихъ случаяхъ вполн оправдывало основательность выбора. Онъ былъ всеобщій любимецъ между войскомъ, ибо хотя онъ строго соблюдалъ дисциплину, но заботился также о облагосостояніи воина, между-тмъ, какъ о себ онъ никогда не думалъ. Онъ не былъ зараженъ корыстолюбіемъ, свойственнымъ кастильскимъ офицерамъ, казалось, единственное честолюбіе его состояло въ томъ, чтобы ревностно исполнять вс свои служебныя обязанности. Выраженіе лица его было откровенное и мужественное, русые волосы вились кудрями около головы, онъ былъ крпкаго и здороваго сложенія. Онъ нсколько картавилъ, отъ-чего голосъ его казался не совсмъ явственнымъ. И то правда, онъ былъ не слишкомъ словоохотливъ, но если онъ былъ медленъ на слова, за то дйствовалъ скоро и энергически. Онъ былъ одаренъ именно тми качествами, которыя были необходимы для успха по опасному роду жизни, избранному имъ. Онъ исполнилъ свое дло и, избгнувъ смерти, ожидавшей его на каждомъ шагу пройденнаго имъ пути, прибылъ на родину, какъ бы для того именно, чтобъ встртить ее тамъ.
Францисканскіе монахи предали его тло земл со всми торжественными обрядами римскаго церемоніала. Его товарищи, столь часто раздлявшіе съ нимъ опасности и труды воинскаго быта, послдовали за нимъ до могилы. Бренные останки его покоятся на кладбищ монастыря Ла-Рабида, окруженнаго сосновымъ лсомъ, который стоялъ, и до-сихъ-поръ, можетъ-быть, стоитъ, на крутой возвышенности, надъ пустынею водъ, недавно переплытыхъ предпріимчивымъ воиномъ.
Вскор посл этого печальнаго событія, Кортесъ со своею свитою началъ путь во внутренность Испаніи. Генералъ прожилъ нсколько дней въ замк герцога Медины Сидоніа, могущественнйшаго изъ андалузскихъ вельможъ, оказавшаго ему самый радушный пріемъ, и подарившаго ему, при его отъзд, нсколько прекраснйшихъ арабскихъ лошадей. Отсюда Кортесъ направилъ свой путь къ Гвадалуп, гд провелъ девять дней въ молитв, поминая усопшаго друга.
Предъ своимъ отбытіемъ изъ Ла-Рабиды, онъ увдомилъ дворъ о своемъ прізд въ отечество. Это извстіе произвело тамъ неимоврное впечатлніе, тмъ боле, что оно было вовсе несообразно съ слухами о его измнническихъ поступкахъ. Его прибытіе произвело мгновенную перемну во мнніи. Теперь не оставалось ни малйшаго повода къ подозрнію, и такъ-какъ сомннія, столь долго тяготвшія надъ умомъ императора, совершенно исчезли, то онъ, казалось, думалъ только о томъ, какъ бы лучше изъявить свою признательность за великія услуги, оказанныя ему нкогда-страшнымъ васалломъ. Нарочные были отправлены изъ Мадрита въ города, лежавшіе по пути, съ приказаніями приготовить для Кортеса приличныя квартиры, и были приняты мры, чтобъ сдлать ему въ столиц блистательный пріемъ.
Кортесъ, между-тмъ, познакомился въ Гвадалуп со многими важными лицами, и, въ числ прочихъ, съ семействомъ комендадора леонскаго, вельможи, пользовавшагося большим!’ вліяніемъ при двор. Разговоръ генерала, украшаемый разсказами о приключеніяхъ его скитальческой жизни, и его обхожденіе, въ которомъ важный тонъ человка, привыкшаго повелвать, былъ умряемъ свободною, откровенною простотою воина, произвели самое выгодное впечатлніе на его новыхъ друзей, и ихъ письма ко двору, гд его еще не знали, увеличили то участіе, которое уже принимали въ этомъ замчательномъ человк. Слухъ о его прибытіи теперь распространился повсюду, и когда онъ продолжалъ путь, то большія дороги представляли зрлище, невиданное со временъ Колумба. Кортесъ вообще не пышно одвался, хотя любилъ выказывать великолпіе многочисленностію и пышностію своей прислуги. Его свита была теперь увеличина присутствіемъ индійскихъ вождей, которыхъ богатыя, многоцвтныя одежды придавали зрлищу особенную блистательность и новизну. Но любопытство было обращено всего боле на особу Кортеса. Дома и улицы большихъ городовъ и селъ были наполнены зрителями, жаждавшими взглянуть на героя, завоевавшаго, одною своею рукою, такъ-сказать, имперію для Кастиліи, и который, выражаясь словами стараго историка, ‘явился со всею пышностію и славою, свойственными не великому васаллу, а независимому монарху’.
Когда онъ приблизился къ Толедо, городу, въ тогдашнее время соперничествовавшему съ Мадритомъ, толпа становилась все многочисленне, пока онъ наконецъ не увидлъ герцога де-Бехара, графа де-Агвиляра, и другихъ искреннихъ друзей, которые вмст съ большимъ собраніемъ главнйшихъ вельможъ и дворянъ того города выхали къ нему на встрчу и проводили его до квартиръ, приготовленныхъ для него заране. Настала минута торжества для Кортеса, и такой неожиданный, лестный пріемъ доставилъ ему несравненно боле удовольствія, нежели блистательный въздъ его, за нсколько лтъ предъ тмъ, въ столицу Мехики.
На другой день, императоръ далъ ему аудіенцію, и Кортесъ, преклонивъ колно и поцаловавъ руку монарха, подалъ ему записку, содержавшую въ себ подробное изложеніе всхъ его заслугъ, и наградъ, полученныхъ имъ. Императоръ милостиво поднялъ его, и вступилъ съ нимъ въ длинный разговоръ касательно странъ, завоеванныхъ имъ. Карлу понравились отвты генерала, и его сметливый умъ находилъ живое удовольствіе въ разсматриваніи любопытныхъ образцовъ ипдіискаго искусства, которые его васаллъ вывезъ съ собою изъ Новой-Испаніи. Въ послдовавшихъ разговорахъ императоръ неоднократно спрашивалъ совта генерала относительво средствъ для наилучшаго управленія колоніями, и, по его внушенію, ввелъ нкоторыя важныя постановленія, клонившіяся въ особенности къ улучшенію состоянія туземныхъ жителей и къ распространенію торговли и промышлености.
Монархъ воспользовался теперь удобнымъ случаямъ, чтобъ показать свое довріе Кортесу. При всхъ торжественныхъ случаяхъ, Кортесъ являлся возл него, и однажды, когда генералъ былъ боленъ горячкою, Карлъ постилъ его лично, и оставался нсколько времени въ комнат больнаго. Такой необыкновенный знакъ снисходительности былъ чмъ-то неслыханнымъ до того времени при надменномъ двор кастильскомъ, и тогдашніе историки разсказываютъ о немъ съ чистосердечнымъ восторгомъ, считая его полнымъ и достаточнымъ возмездіемъ за вс страданія и услуги Кортеса.
Кортесъ теперь совершенно восторжествовалъ надъ своими врагами., Придворные, съ тмъ тонкимъ чутьемъ, которымъ отличаются эти люди, подражали примру монарха, даже зависть молчала, видя всеобщее уваженіе, оказываемое человку, бывшему еще такъ недавно цлію ядовитыхъ стрлъ клеветы. Кортесъ, не имвшій титула, не имвшій другаго имени, кром того, который онъ себ создалъ самъ, сталъ какъ бы однимъ шагомъ на ряду съ первыми вельможами Кастиліи.
Положеніе его еще боле утвердилось въ теченіе слдующаго года, когда государь удостоилъ его боле существенныхъ почестей. 6 іюля 1529 года, императоръ наименовалъ его маркизомъ Оахакской-Долины, и съ того времени титулъ ‘маркиза’, употребляемый безъ означенія имени лица, былъ присвоиваемъ исключительно Кортесу, точно такъ, какъ Колумба называли не иначе, какъ просто ‘адмиралъ’.
Въ іюн же мсяц того же года, императоръ даровалъ Кортесу обширное пространство земли въ плодоносной оахакской провинціи, вмст съ большими владніями въ мехиканской столиц и другихъ мстахъ Долины. Истинно царскія имнія, доставшіяся такимъ-образомъ завоевателю, заключали въ себ боле двадцати большихъ городовъ и селъ, и двадцать-три тысячи васалловъ. Лестныя выраженія, въ которыхъ заключалась дарственная граммата, придавали этому великолпному подарку еще большую цну. Этотъ докумнтъ начинается подробнымъ изложеніемъ ‘добрыхъ услугъ, оказанныхъ Кортесомъ но время завоеванія, и великихъ пользъ, изъ нихъ проистекшихъ, какъ для увеличенія кастильской имперіи, такъ и для распространенія святой католической вры’, этотъ документъ ‘признаетъ страданія, перенесенныя имъ для достиженія этой славной цли, и врность и послушаніе, съ которыми, какъ подобаетъ преданному и доброму васаллу, онъ всегда служилъ корон’. Граммата оканчивается объявленіемъ, что императоръ удостоиваетъ его этою наградою, потому-что ‘обязанность царей почитать и награждать тхъ, которые служатъ имъ врно и честно, чтобы память о ихъ великихъ длахъ сохранялась въ отдаленнйшемъ потомств, и побуждала другихъ къ исполненію подобныхъ славныхъ подвиговъ’. Эта дань справедливой похвалы, отданная государемъ его неизмнной врности, была чрезвычайно лестна Кортесу, — въ какой мр лестна, то пойметъ каждая благородная душа, подвергавшаяся несправедливому подозрнію. Собственныя слова генерала, сказанныя имъ въ-послдствіи, доказали., какъ глубоко она его тронула.
Этимъ, однакожь, и ограничилась признательность императора. Ни просьбы Кортеса, ни убжденія герцога де-Бехара и другихъ сильныхъ друзей завоевателя не могли склонить монарха возстановить его въ управленіи Мехикою. Страна эта, находившаяся теперь въ совершенномъ спокойствіи, не имла боле нужды въ его повелительномъ геніи, и Карлъ не хотлъ снова возвести своего предпріимчиваго васалла на такую степень, которая могла опять возбудить тлвшую искру зависти и подозрнія. Политика правительства того времени состояла въ томъ, чтобъ употреблять одно сословіе своихъ подданныхъ для совершенія завоеваній, а другое для управленія завоеванныхъ странъ. Для послдней цли, она избирала людей, въ которыхъ огонь честолюбія умрялся холоднымъ разсудкомъ, или вліяніемъ боле зрлыхъ лтъ. Самому Колумбу даже, не взирая на условія первоначальной ‘капитуляціи’, заключенной имъ съ короною, не было дозволено управленіе колоніями, а еще мене правительство допустила бы, чтобъ этою властію овладлъ человкъ, одаренный такимъ честолюбивымъ духомъ, какъ Кортесъ.
Но хотя императоръ отказывался поручить ему гражданское управленіе колоніи, однакожь, онъ возвратилъ ему военную власть. Царская граммата, подписанная также въ іюл 1529 года, назначала маркиза Долины капитан-генераломъ Новой-Испаніи и береговъ Южнаго Океана. Онъ былъ уполномоченъ длать открытія въ ІОжномъ-Океан, съ правомъ управлять тми странами, въ которыхъ самъ долженъ учредить колоніи, по другой же граммат, подписанной нсколько позже, онъ утверждался владтелемъ двнадцатой доли всхъ земель, которыя ему удастся открыть. Правительство не хотло лишиться службы такого даровитаго вождя. Во оно благоразумно старалось отвлечь его отъ поприща прежнихъ торжественныхъ подвиговъ, и открыть предъ нимъ новый путь къ слав, который бы побудилъ его къ дальнйшему распространенію границъ кастильскихъ владній.
‘Озолоченный такимъ-образомъ солнечными лучами царской милости, соперникъ’, говоря словами одного стараго лтописца: ‘Александра-Великаго по слав своихъ подвиговъ, равный Крассу по слуху о своихъ богатствахъ’, одаренный въ высшей степени способностію очаровывать всхъ, и лицомъ, которое хотя и показывало слды воинскихъ трудовъ, однакожь не утратило всей пріятности молодыхъ лтъ.
Кортесъ былъ теперь такой человкъ, съ которымъ желали породниться первые кастильскіе дома. Вскор онъ сталъ искать руки одной изъ дочерей того знаменитаго дома, который такъ постоянно поддерживалъ его въ мрачный часъ, когда, казалось, счастіе его покидало. Онъ не встртилъ отказа. Невста его называлась донья Хуана де-Зунига, дочь втораго графа де-Агвилара, и племянница герцога де-Бехара. Она была гораздо-моложе Кортеса, прекрасна, и, какъ оказалось въ-послдствіи, мужественнаго духа. Одинъ изъ подарковъ, сдланныхъ имъ своей юной невст, возбудилъ удивленіе и зависть всхъ придворныхъ дамъ. Этотъ подарокъ состоялъ изъ пяти изумрудовъ дивной величины и необыкновеннаго блеска. Эти драгоцнные камни были обдланы Ацтеками въ вид рыбъ, цвтовъ и другихъ предметовъ, съ изяществомъ, придавшимъ имъ еще большую цнность. Они принадлежали, вроятно, къ сокровищу злополучнаго Монтезумы, и, какъ вещи удобопереносимыя, были легко спасены изъ общаго бдствія печальной ночи. Супруга Карла V, говорятъ — но это, можетъ-статься, просто придворная сплетня — хотла сдлаться владтельницею нкоторыхъ изъ этихъ великолпныхъ бездлушекъ, и преимущество, оказанное Кортесомъ въ пользу своей юной невсты, породило въ душ императрицы непріязненное чувство, имвшее невыгодное вліяніе на будущность маркиза.
Поздно лтомъ 1529 года, Карлъ V отправился изъ своихъ испанскихъ владній въ Италію. Кортесъ ему сопутствовалъ, вроятно, до мста отплытія, и въ столиц Аррагопіи мы опять находимъ его, возбуждающаго, какъ разсказываетъ испанскій историкъ, то же самое участіе и удивленіе въ народ, съ какими встртили его въ Кастиліи. По его возвращеніи туда, онъ уже не имлъ причины оставаться доле въ отечеств. Праздная, роскошная жизнь, которую онъ велъ въ-теченіе послдняго года, жизнь столь несообразная притомъ съ его дятельными привычками, ему совершенно наскучила. Онъ ршился, слдовательно, возвратиться въ Мехику, гд обширныя имнія требовали его присутствія, и гд теперь открывалось предъ нимъ обширное поле для новыхъ славныхъ подвиговъ.

V.
Кортесъ возвращается въ Мехику.— Удаляется въ свои помстья.— Его морскія путешествія для открытія новыхъ земель.— Окончателъное возвращеніе его въ Кастилію.— Холодный пріемъ.— Смерть Кортеса.— Его характеръ.
1530—1547.

Въ начал весны 1530 года, Кортесъ отплылъ въ Новую-Испанію. Ему сопутствовали маркиза — его супруга, престарлая мать, которая была такъ счастлива, что дожила до возвышенія своего сына, и великолпная свита пажей и прислуги, составлявшая въ то время необходимую принадлежность дома каждаго сильнаго вельможи. Какая противоположность тому бдственному положенію, въ которомъ онъ находился, когда двадцать-шесть лтъ предъ тмъ, онъ, бдный искатель счастія, покинулъ родные берега!
Первое мсто назначенія его была Испаньйола, гд онъ долженъ былъ ожидать извстія объ учрежденіи новаго правленія, которому предположено было поручить мехиканскія дла. Въ предъидущей глав было сказано, что управленіе этою страною было предоставлено собранію, называемому Королевскою Аудіенціею, и имвшему первою обязанностію изслдовать обвиненія, принесенныя на Кортеса. Предсдателемъ этого собранія назначенъ былъ его открытый врагъ, Нунезъ де-Гузманъ, произведшій эти изслдованія со всею злобою личной ненависти. Понын еще существуетъ любопытный документъ, подъ названіемъ Пескиза Секрета, или ‘Тайнаго Изслдованія’, заключающій въ себ полное описаніе всего судопроизводства по длу Кортеса. Этотъ документъ былъ приготовленъ секретаремъ аудіенціи, подписанъ всми членами, и содержалъ въ себ не мене ста страницъ въ листъ. Въ немъ находятся имя и показаніе каждаго изъ свидтелей, и все это вмст взятое составляетъ такую массу гнусныхъ, отвратительныхъ подробностей, разсмотрніе которыхъ было бы прилично разв какому-нибудь мелкому гражданскому судебному мсту, а не Королевской Аудіенціи.
Обвинительныхъ пунктовъ всего восемь: кром другихъ преступленій, Кортеса обвиняли въ умысл отказаться отъ подданства, въ умерщвленіи двухъ коммиссаровъ, посланныхъ для смны его съ намстничества, въ убійств жены, Каталины Гуарезъ, въ лихоимств и въ развратномъ поведеніи — короче сказать, въ поступкахъ, неимвшихъ никакой связи съ его поведеніемъ, разсматриваемымъ въ общественномъ отношеніи. Показанія свидтелей неясны и часто противорчатъ другъ другу, сами свидтели — большею частію люди неизвстные, а т немногія важныя лица, имена которыхъ находятся между ними, принадлежатъ къ числу его отъявленныхъ непріятелей. Если возьмемъ въ соображеніе то, что изслдованія происходили въ отсутствіе Кортеса, предъ собраніемъ, къ тому же, члены котораго были личные его враги, что къ нему не было доставлено никакого увдомленія объ обвинительныхъ пунктахъ, и что онъ, слдовательно, не имлъ даже случая доказать ихъ несправедливость, то каждому изъ насъ будетъ очевидно, что ‘Тайное Изслдованіе’ нын, когда протекло слишкомъ три столтія посл его составленія, не заслуживаетъ ни малйшаго доврія законныхъ документовъ. Когда мы къ этому прибавивъ, что испанское правительство оставило его совершенно безъ всякаго вниманія, то раздается въ ум каждаго мысль, что это просто памятникъ злобы враговъ генерала. Любопытство археолога извлекло его изъ мрака, которому оно столь долго и столь достойно было предано въ индійскихъ архивахъ въ Севиль, но оно не можетъ принести историку никакой польз? разв только-что покажетъ, какъ и въ шестнадцатомъ столтіи великое имя подвергало своего владтеля клевет, столь же неосновательной и злобной, какъ и во всякій другой періодъ.
Своевольныя мры Аудіенціи и притсненія Гузмана, въ особенности противъ Индійцевъ, возбудили въ колоніи всеобщее негодованіе и чуть-было не довели жителей до открытаго возстанія. Правительство поняло, наконецъ, необходимость смнить администрацію столь беззаботную и безнравственную. Но медленныя распоряженія кастильскаго двора задержаніи Кортеса еще два мсяца на остров прежде, нежели до него дошли свднія о назначеніи покой Аудіенціи для управленія Мехикою. Предсдателемъ ея избранъ былъ теперь епископъ сан-домингскій, прелатъ, котораго извстная мудрость и добродтель служили надежными залогами хорошаго успха администраціи. Посл этого Кортесъ сталъ продолжать свое путешествіе и прибылъ въ Вплла-Рику 15 іюля 1530 года.
Пробывъ нсколько времени въ окрестностяхъ и испытавъ нкоторыя мелочныя непріятности отъ Аудіенціи, онъ отправился въ Тласкалу и тамъ обнародовалъ граммату, назначавшую его капитан-генераломъ Новой-Испаніи и Южнаго-Океана. По указу, данному императрицею во время отсутствія ея супруга, Кортесу было запрещено подходить къ мехиканской столиц ближе десяти лигъ, пока старая Аудіенція оставалась еще въ ней. Императрица опасалась, чтобъ между ними не произошло столкновенія. Кортесъ, однакожь, поселился на противоположномъ берегу озера, въ Тецкуко.
Лишь-только обитатели столицы узнали о его прізд, толпы Испанцевъ и туземныхъ жителей переправились черезъ озеро, чтобъ засвидтельствовать свое уваженіе старому начальнику, предложить ему свои услуги, и принести ему свои жалобы на притснительныя мры, принимаемыя противъ нихъ Аудіенціею. Казалось, будто все народонаселеніе столицы перебирается въ этотъ сосдственный городъ, гд маркизъ жилъ со всмъ великолпіемъ, свойственнымъ независимому монарху. Члены Аудіенціи, раздосадованные оскорбительною противоположностію, представляемою ихъ малочисленнымъ дворомъ, наложили тяжкія взъисканія на тхъ туземцевъ, которыхъ найдутъ въ Тецкуко, и, притворившись, будто считаютъ себя въ опасности, стали длать приготовленія къ защит столицы. Но эти воинственныя движенія были прекращены пріздомъ новой Аудіенціи. Хотя Гузманъ съумлъ удержать за собою начальство надъ одною изъ сверныхъ провинцій, однакожь онъ своею жестокостію и лихоимствомъ заслужилъ себ такую славу, какой не достигалъ никто ни прежде его, ни посл.
Теперь, казалось, все общало Кортесу спокойную, безмятежную жизнь. Новыя власти осыпали его знаками уваженія и совтовались съ нимъ обо всхъ важныхъ правительственныхъ длахъ. Это состояніе длъ, къ-несчастію, было непродолжительно, и между Аудіенціею и маркизомъ возникли недоумнія касательно числа васалловъ, дарованныхъ ему короною^ исчисленіе, казалось ему, было сдлано на началахъ, вредныхъ его выгодамъ, и несовмстныхъ съ духомъ дарственной грамматы. Онъ еще боле оскорбился, открывъ, что Аудіенція была уполномочена распоряжаться, наравн съ нимъ самимъ, военными длами. Это обстоятельство подавало иногда поводъ къ мрамъ съ ея стороны, которыя гордый духъ Кортеса, столь долго привыкшаго къ независимому управленію, едва въ состояніи былъ перенести. Потерпвъ нсколько времени въ безмолвіи, онъ наконецъ покинулъ въ досад столицу, въ которую боле не возвращался, и поселился въ своемъ город Куернавак.
Это было то самое мсто, которое онъ отнялъ у Ацтековъ еще до осады Мехики. Оно было расположено на южномъ скатъ Кордильерскихъ-Горъ и возвышалось надъ обширнымъ пространствомъ земли, составлявшимъ самую лучшую и цвтущую часть его собственныхъ владній. Онъ выстроилъ себ тутъ великолпный дворецъ, и съ того времени избралъ этотъ городъ своимъ любимымъ мстопребываніемъ. Отсюда онъ могъ удобно надзирать за своими обширными помстьями, и теперь занялся приведеніемъ ихъ въ наилучшее устройство. Онъ вывезъ сюда изъ Кубы сахарный тростникъ, принявшійся безподобно на богатой почвъ сосдственныхъ низменныхъ земель. Онъ ввезъ значительное количество мериносовъ и рогатаго скота, нашедшихъ обильныя пастбища въ окрестностяхъ Тегуантепека. Онъ развелъ многочисленныя рощи тутовыхъ деревъ, представлявшихъ обильную пищу для шелковичнаго червя. Онъ старался о распространеніи воздлыванія льна и пеньки, и своимъ благоразумнымъ, но предпріимчивымъ способомъ землепашества доказалъ, чт.о почва была способна для драгоцнныхъ растеній, дотол неизвстныхъ въ этой странъ, и онъ извлекалъ наибольшую выгоду изъ этихъ произведеній, сооруженіемъ сахарныхъ мельницъ и другихъ строеній для воздлыванія сыраго матеріала. Такимъобразомъ, онъ положилъ для своего семейства основаніе богатства столь же прочнаго, если не столь быстраго, какъ то, которое извлекалось изъ рудниковъ. Но онъ не пренебрегалъ и этимъ источникомъ доходовъ, и добывалъ золото изъ Тегуантепекскаго-Края, и серебро изъ Закатекаса. Количество руды, получаемой изъ этихъ рудниковъ, было въ то время не столь обильно, какъ оно оказалось въ-послдствіи. За то и издержки на разработку были несравненно меньше въ первое время, когда металлъ лежалъ гораздо ближе къ поверхности.
Но его безпокойный, предпріимчивый духъ не долго довольствовался этимъ безмятежнымъ образомъ жизни, и онъ сталъ искать себ развлеченія въ обозрніи, сообразно съ позволеніемъ, дарованнымъ ему короною., таинствъ Великаго-Южнаго-Океапа. Въ 1527 году, за два года до возвращенія своего въ Испанію, онъ отправилъ небольшую эскадру къ Молуккскимъ-Островамъ. Эта экспедиція имла нкоторыя важныя послдствія, по такъ-какъ они не касаются собственно до Кортеса, то описаніе этого предпріятія найдетъ приличнйшее мсто въ морскихъ лтописяхъ Испаніи, гд оно дйствительно помщено тою даровитою рукою, которая такъ много сдлала для отечества по этой части исторіи.
Кортесъ собирался уже отправить для того же назначенія другую эскадру, состоявшую изъ четырехъ судовъ, какъ путешествіе его въ Испанію разстроило вс предположенія. Его маленькій флотъ сгнилъ между-тмъ на стапеляхъ, благодаря недоброжелательству къ нему Аудіенціи, удалившей отъ работъ ремесленниковъ, занимавшихся постройкою. Кортесъ теперь снарядилъ дв эскадры, въ 1532 и 1533 годахъ, и отправилъ ихъ для открытіи къ сверо-западу. Эти дв экспедиціи не имли желаемаго успха, хотя послдняя изъ нихъ достигла полуострова Калифорніи, и вышла на берегъ южной его оконечности, у Санта-Круса, того самаго мста, вроятно, гд нын находится портъ Ла-11асъ. Одно изъ судовъ, выброшенное на берегъ Новой-Галиціи, было захвачено Гузманомъ, стариннымъ врагомъ Кортеса, управлявшимъ тою областію, который, ограбивъ команду, задержалъ судно какъ законный призъ. Выведенный изъ терпнія этимъ наглымъ поступкомъ, Кортесъ требовалъ правосудія отъ Королевской Аудіенціи, и такъ-какъ это собраніе было слишкомъ безсильно, для приведенія въ исполненіе своего ршенія, сдланнаго въ его пользу, то он взялъ за себя обязанность наказать виновнаго.
Онъ сдлалъ быстрый, но трудный походъ на Чіаметлу, поприще грабительства, совершеннаго Гузманомъ, и такъ-какъ послдній страшился выйдти на встрчу къ оскорбленному врагу, то Кортесъ снова овладлъ своимъ судномъ, но безъ груза. Вскор къ нему присоединилась маленькая эскадра, снаряженная имъ въ его собственномъ порт Тегуантепек — гавани, которая въ шестнадцатомъ столтіи могла сдлаться тмъ же, чмъ былъ въ-послдствіи акалпулкскій портъ. Эти суда были снабжены всмъ нужнымъ для основанія колоніи во вновь-открытой стран и везли четыреста человкъ Испанцевъ, и триста негритянскихъ невольниковъ, собранныхъ Кортесомъ для этой цли. Съ этимъ намреніемъ онъ переплылъ чрезъ Заливъ, Адріатику, западнаго міра — какъ его называетъ одинъ старинный писатель.
Но предлы не дозволяютъ намъ входить въ подробности этой бдственной экспедиціи, неимвшей никакихъ важныхъ послдствій, ни для науки, ни для снарядившаго ее. Скажемъ только, что во время ея, Кортесъ и его войска были доведены голодомъ до послдней крайности, что онъ снова переправился чрезъ Заливъ, былъ игралищемъ ужасныхъ бурь, и, не имя лоцмана, былъ брошенъ на скалы, гд его дряхлое судно едва-было не разбилось въ дребезги, и, откуда, претерпвъ стеченіе опасностей и бдствій не мене грозныхъ, какъ и т, которыя онъ когда-либо испытывалъ на сухомъ пути, онъ усплъ, благодаря своей непоколебимой твердости и сил воли, привести разбитое судно назадъ въ тотъ самый портъ Санта-Крусъ, изъ котораго отправился.
Между-тмъ, какъ все это происходило, новая королевская Аудіенція, исполнивъ въ точности данное ей порученіе, была смнена вице-королемъ, назначеннымъ въ первый разъ въ Новую-Испанію. Кортесъ, хотя онъ и пользовался властію не мене обширною, назывался только губернаторомъ. Вице-королевствомъ началась система, которой въ-послдствіи держалось правительство, система эта состояла въ томъ, что колоніальное управленіе поручалось такому лицу, котораго высокій санъ и личныя достоинства длали приличнйшимъ представителемъ королевской особы. Подозрительность двора не дозволяла подданному, облеченному столь обширною властію, оставаться при одной и той же должности довольно долго, а потому онъ не могъ сдлаться опасенъ своими честолюбивыми замыслами, и его по истеченіи нсколькихъ лтъ обыкновенно смняли или переврдили въ какую-либо другую провинцію обширной колоніальной имперіи. Вице-королемъ въ Мехику назначенъ былъ теперь донъ-Антоніо де-Мендоза, человкъ благоразумный и умренный, членъ того знаменитаго дома, который обогатилъ послднее царствованіе многими знаменитыми людьми, прославившимися на духовномъ, военномъ и литературномъ поприщахъ.
Долгое отсутствіе Кортеса ввергло его супругу въ глубочайшее уныніе. По прізд вице-короля, она написала къ нему немедленно, умляя его узнать, если возможно, объ участи мужа, и еслибъ его отъискали, то убдить его возвратиться. Въ-слдствіе ея просьбы, вицекороль отправилъ два корабля, съ приказаніемъ отъискать Кортеса, но исполнили ль они это порученіе или нтъ прежде его отплытія изъ Санта-Круса, намъ неизвстно. Врно то, что онъ возвратился здравъ и невредимъ посл своего долгаго отсутствія, въ Акапулко, и вслдъ за нимъ скоро прибыли жалкіе остатки его несчастной колоніи.
Неустрашенный этими частыми неудачами, горя желаніемъ совершить какое-нибудь открытіе, достойное своего имени, Кортесъ снарядилъ еще три судна, и поручилъ ихъ начальству офицера, именемъ Уллоа. Эта экспедиція, отправившаяся въ іюл 1539 года, была увнчана боле важными послдствіями. Уллоа проникъ до самой вершины залива, потомъ, возвратившись около берега полуострова, обогнулъ его южную оконечность, и поднялся вдоль западнаго берега до двадцать-восьмаго или двадцать-девятаго градуса сверной широты. Посл этого, отправивъ одно изъ судовъ домой, смлый мореплаватель продолжалъ свой путь къ скверу и пропалъ безъ всти.
Такимъ-образомъ кончились мореходныя предпріятія Кортеса, достаточно бдственныя въ денежномъ отношеніи, ибо они стоили ему триста тысячь золотыхъ кастелланосъ, а доходу не принесли ни полушки. Онъ былъ даже вынужденъ занимать деньги, и заложить драгоцнныя вещи, принадлежавшія жен, чтобъ покрыть издержки послдней экспедиціи, и вошелъ такимъ-образомъ въ долги, которые, будучи увеличены огромными расходами его великолпнаго дома, остались незаплаченными до конца его жизни. Но хотя его благородныя усилій не увнчались успхомъ въ экономическомъ отношеніи, они во-время принесли немаловажную пользу наук. Въ-теченіе этихъ экспедицій, и тхъ, которыя были предпринимаемы Кортесомъ прежде его отправленія въ Испанію, берега Тихаго-Океана были обозрны отъ Панамскаго-Залива до рки Колорадо. Его суда плавали вдоль береговъ великаго Полуострова Калифорніи до самаго острова Седросъ, или Серросъ, по ныншнему испорченному произношенію этого названія. Это обширное пространство, почитавшееся нкогда архипелагомъ, оказалось теперь частію материка, и общій его очеркъ, какъ видно по картамъ того времени, былъ почти такъ же хорошо извстенъ, какъ и теперь. Наконецъ, мореходецъ обозрлъ вс бухты Калифорнійскаго-Залива, или Кортесова-Моря, какъ справедливе называютъ его Испанцы, въ честь великаго человка, открывшаго его, и убдился въ томъ, что этотъ неизвстный, океанъ не имлъ сообщенія къ сверу съ ТихимъОкеаномъ, но былъ окованъ объятіями могучаго материка. Такія открытія могли бы составить славу и удовлетворить честолюбіе обыкновеннаго человка, но они исчезаютъ предъ блескомъ прежнихъ подвиговъ Кортеса.
Не смотря на бдственное положеніе денежныхъ длъ маркиза, онъ все еще длалъ новыя усилія для расширенія предловъ своихъ открытій, и собирался снарядить новую эскадру изъ пяти судовъ, намреваясь поручись ее начальству одного изъ своихъ побочныхъ сыновей, дона Луиса. Но вице-король Мендоза, воображеніе котораго было разстроено разсказами одного странствовавшаго монаха объ Эль-Дорадо, существовавшемъ будто-бы къ Сверу, требовалъ для себя исключительнаго права производить открытія по тому направленію. Кортесъ возсталъ противъ этого наглаго злоупотребленія власти. Между ними возникли другія причины къ раздору, и наконецъ маркизъ, выведенный изъ терпнія безпрестанными преградами и препятствіями, которыя онъ встрчалъ въ исполненіи своихъ предположеній, обратился въ Кастилію съ требованіемъ правосудія. Въ-послдствіи онъ ршился отправиться туда лично, чтобъ поддержать свои права и исходатайствовать себ, если возможно, вознагражденіе за издержки, понесенныя для снаряженія своихъ морскихъ экспедицій, а также и за расхищеніе его имущества королевскою Аудіенціею во время его отсутствія изъ Мехики, и наконецъ, чтобъ выхлопотать себ перечисленіе своихъ васалловъ на началахъ боле сообразныхъ съ духомъ дарственной грамматы. Имя въ виду эти цли, онъ простился съ своимъ семействомъ, и, взявъ съ собою своего старшаго сына и наслдника, дона Мартина, имвшаго тогда только восемь лтъ отъ роду, отплылъ изъ Медики въ 1540 году, и посл благополучнаго плаванія снова достигъ береговъ своего отечества.
Императора не было тогда въ Испаніи. Но Кортесъ встртилъ достойный пріемъ въ столиц, гд удобное помщеніе было отведено для него и для его свиты. Когда онъ предсталъ предъ королевскимъ индійскимъ совтомъ, чтобъ представить свои требованія, это собраніе оказало ему необыкновенное уваженіе. Предсдатель самъ вышелъ къ нему на встрчу въ пріемную комнату, и его посадили вмст съ членами совта. Но дло ограничилось этими пустыми знаками вжливости. Правосудіе, медленность котораго въ Испаніи вошла въ пословицу между народомъ, не ускоряло своихъ шаговъ въ угожденіе Кортесу, и по истеченіи года онъ увидлъ себя столь же далекимъ отъ достиженія своей цли, какъ и въ первую недлю посл прибытія въ столицу.
Въ слдующемъ 1541 году, мы находимъ маркиза Долины служащимъ волонтеромъ въ знаменитой экспедиціи, предпринятой противъ Алжира. Возвратившись въ свои владнія, Карлъ V осадилъ это гнздо разбойниковъ, Кортесъ сопутствовалъ войскамъ, посланнымъ, на встрчу къ императору, и сидлъ на корабл кастильскаго адмирала. Но яростная буря разсяла флотъ, и адмиральскій корабль былъ выброшенъ на берегъ. Кортесъ и его сынъ спаслись вплавь, но первый въ общемъ смятеніи потерялъ то безцнное собраніе драгоцнныхъ камней, о которомъ мы упомянули въ предъидущей глав, ‘потеря’, говоритъ одинъ старинный писатель, ‘до того невозвратимая, что бдствія этой экспедиціи пали тяжеле на Кортеса, чмъ на кого-либо во всемъ государств, исключая разв императора.’
Безполезно входить въ подробности этой бдственной осады, въ которой храбрость мусульманъ и ярость стихій одержали верхъ надъ союзными силами христіанъ. Созванъ былъ военный совтъ, положившій оставить предпріятіе и возвратиться въ Кастилію. Это ршеніе возбудило негодованіе Кортеса, предложившаго принудить мсто къ сдач, при помощи одного сухопутнаго войска, и онъ изъявилъ въ то же время сожалніе о томъ, что при немъ тогда не находилось хотя горсти тхъ храбрыхъ ветерановъ, которые служили съ нимъ при завоеваніи Мехики. Но его предложенія были приняты какъ несбыточныя предположенія восторженнаго мечтателя. Онъ не былъ приглашенъ въ военный совтъ. Это обстоятельство было явнымъ оскорбленіемъ для него, во придворные, наскучивъ этой утомительной службою, чувствовали сильное желаніе возвратиться въ Испанію, и потому боялись подвергнуться сопротивленію человка, котораго не устрашали ни труды, ни опасности, ни препятствія, и который никогда не отступалъ не достигнувъ своей цли.
По прибытіи въ Кастилію, Кортесъ немедленно представилъ свое дло императору. Монархъ принялъ его съ холодною вжливостію, въ которой мало было замтно искренности. Положеніе Кортеса значительно измнилось съ того времени, какъ онъ въ послдній разъ постилъ отечество. Болве десяти лтъ прошло съ тхъ-поръ, и онъ теперь находился въ такомъ пожиломъ возраст, въ которомъ уже нельзя ожидать отъ человка великихъ подвиговъ. Къ-тому же, и собственныя его предпріятія окончивались въ послднее время чрезвычайно неудачно. О прежнихъ его блистательныхъ успхахъ разсуждали теперь съ тмъ пренебреженіемъ, съ которымъ обыкновенно разсматриваютъ минувшіе подвиги человка, покинутаго счастіемъ. Они были уже помрачены великолпными длами Пизарро въ Перу, обогатившими Испанію потокомъ золота, составлявшимъ разительную противоположность съ тми тощими, такъ-сказать, струями, которыя медленно вливались въ казну изъ серебряныхъ рудниковъ Мехики. Кортесъ узналъ, что благодарность Карла V относилась гораздо боле къ будущему, чмъ къ прошедшему. Онъ находился въ положеніи докучливаго заимодавца, котораго справедливыя требованія слишкомъ-велики, чтобъ ихъ можно было удовлетворить, или даже допустить. Онъ убдился, подобно Коломбу, что и самыя заслуги человка могутъ быть поставлены ему въ проступокъ.
Въ феврал мсяц 1544 года, онъ написалъ къ Карлу V письмо,— послднее письмо его къ этому монарху,— прося его обратить вниманіе на его дло. Во вступленіи, онъ съ благородною гордостію упоминаетъ объ услугахъ, оказанныхъ имъ корон. ‘Онъ было-ласкалъ себя надеждою, что труды его молодости будутъ ему порукою за спокойную жизнь подъ старость. Въ-теченіе сорока лтъ онъ мало спалъ, дурно лъ, и не разставался съ оружіемъ. Онъ нещадно подвергалъ себя величайшимъ опасностямъ, и растратилъ свое имущество на обозрніе далекихъ, неизвстныхъ странъ, имя въ виду распространеніе славы своего государя, и покореніе для него многихъ великихъ и могучихъ народовъ. Все это онъ исполнилъ, не только безъ всякаго пособія со стороны правительства, но вопреки всмъ преградамъ, поставленнымъ ему на пути соперниками и врагами, жаждавшими его крови. Онъ теперь старъ, удрученъ болзнями и окруженъ долгами. Лучше бы ему никогда и не знать о великодушныхъ намреніяхъ императора, выраженныхъ въ дарственныхъ грамматахъ, тогда бы онъ занялся исключительно улучшеніемъ своихъ имній, и не ‘былъ бы принужденъ тягаться съ коронными офицерами, противъ которыхъ защищаться трудне, нежели покорять землю непріятеля’. Окончательно, онъ умоляетъ императора повелть индійскому совту и другимъ судебнымъ мстамъ, занимавшимся изслдованіемъ его дла, сдлать по немъ какое-нибудь ршеніе, ибо неприлично ему, старику, таскаться съ мста на мсто, подобно бродяг, а слдовало бы ‘скоре провести остатки своихъ дней дома, и искать своего небеснаго спасенія, заниматься своими духовными длами, а не заботами о тлнномъ имуществ’.
Это воззваніе Кортеса къ Карлу V, имющее въ себ что-то трогательное, если возьмемъ въ соображеніе надменный духъ писавшаго, нисколько не ускорило ршенія для. Онъ все еще оставался при двор, недли, мсяцы протекали, а онъ все ждалъ, ласкаемый тщетными надеждами истца, вкушая всю ту душевную горечь, которая бываетъ слдствіемъ обманутыхъ надеждъ. Наконецъ, проведши еще три года въ этихъ безполезныхъ и унизительныхъ занятіяхъ, онъ ршился покинуть свое неблагодарное отечество и возвратиться въ Мехику.
Едва онъ усплъ дохать до Севильи, въ сопровожденіи сына, какъ у него появилось сильное разстройство пищеваренія, причиненное, вроятно, раздраженіемъ и безпокойствомъ духа. Эта болзнь обратилась въ диссентерію. Силы его стали замтно упадать отъ этого недуга, и было очевидно, что часъ его кончины приближался. Онъ приготовился къ смерти и привелъ въ порядокъ свои земныя дла. Завщаніе его было написано за нсколько времени до этого, онъ теперь назначилъ своихъ душеприкащиковъ. Завщаніе это составляетъ весьма длинный, и, въ нкоторыхъ отношеніяхъ, весьма замчательный документъ.
Главная часть его имущества была завщана, какъ заповдное имніе, сыну, дону Мартину, имвшему тогда отъ роду пятнадцать лтъ. Въ своемъ завщаніи, Кортесъ назначаетъ совершеннолтіе сына въ двадцать-пять лтъ, но съ двадцати лтъ опекуны должны были выдавать ему полные годовые доходы, чтобъ онъ могъ жить сообразно своему сану. Въ бумаг, приложенной къ завщанію, Кортесъ показываетъ имена всхъ агентовъ, которымъ онъ поручилъ управленіе своими обширными имніями, разсянными по многимъ провинціямъ, и проситъ своихъ душеприкащиковъ утвердить эти назначенія, ибо т агенты были избраны имъ сообразно со способностями, которыя ему были хорошо извстны. Ничто лучше этого не можетъ показать, какой тщательный надзоръ онъ имлъ надъ управленіемъ своихъ далеко-разсянныхъ помстій, не упуская, между-тмъ, изъ вида и важныхъ служебныхъ обязанностей.
Онъ щедро надляетъ другихъ своихъ дтей, и опредляетъ значительныя суммы для раздачи многимъ изъ своихъ старыхъ слугъ и приближенныхъ. Онъ завщаетъ также большія суммы на богоугодныя заведенія, назначая доходы съ имній въ мехиканской столиц на учрежденіе и на вчное содержаніе трехъ общественныхъ заведеній, госпиталя въ столиц, который долженъ быть посвященъ имени Пресвятыя Двы, семинаріи въ Кохогуакан, для воспитанія миссіонеровъ, имвшихъ цлію проповдывать Евангеліе туземцамъ, и женскаго монастыря въ томъ же город. Онъ приказываетъ отвезти его тло для погребенія въ часовню этого монастыря, расположеннаго въ его любимомъ город, въ какой бы части свта онъ ни скончался.
Объявивъ, что онъ употребилъ все возможное стараніе для узнанія точнаго количества дани, платимой прежде его индійскими васаллами своему собственному монарху, онъ поставляетъ своему наслднику въ непремнный долгъ сдлать имъ полное вознагражденіе, еслибъ оказалось въ-послдствіи, что онъ съ нихъ взималъ боле того, что слдуетъ. Дале, онъ изъявляетъ сомнніе, справедливо ли требовать личной услуги отъ туземцевъ, повелваетъ произвести строгое изслдованіе для опредленія свойства и цнности услугъ, получаемыхъ имъ, и приказываетъ, чтобъ, во всякомъ случа, его васаллы были за нихъ вознаграждены. Наконецъ, онъ длаетъ слдующее замчаніе: ‘Давно уже возникъ вопросъ, сообразно ли съ правилами христіанства невольничество Индійцевъ. Такъ-какъ этотъ вопросъ еще не разршенъ, то поставляю въ обязанность сыну моему, Мартину, и его наслдникамъ, не щадить своихъ трудовъ, чтобъ добиться истины по этому предмету, какъ по длу, касающемуся близко до совсти каждаго изъ нихъ, не мене какъ и до моей собственной’.
Такое безпокойство совсти, котораго едва-ли можно было ожидать отъ Кортеса, не существовало вовсе для Испанцевъ позднйшаго поколнія. Состояніе общественнаго мннія относительно важнаго для Америки вопроса о невольничеств, въ шестнадцатомъ столтіи, при самомъ введеніи этой системы, иметъ нкоторое сходство съ мнніемъ, существующимъ въ наше время, когда, можно надяться, невольничество приближается къ своему паденію. Лас-Казасъ и доминиканцы того вка, громившіе эту систему съ каедры съ такимъ краснорчивымъ ожесточеніемъ, основывали свои доводы на общихъ началахъ справедливости. Большая масса владльцевъ мало заботилась о справедливости системы, довольствуясь тмъ, что она приносила пользу имъ. Другіе, боле разсудительные и добросовстные, признавали зло, но оправдывали его подъ предлогомъ необходимости, въ томъ предположеніи, что блые, по своей физической организаціи, были неспособны къ воздлыванію почвы подъ такимъ жаркимъ небомъ. Въ одномъ важномъ отношеніи, состояніе невольниковъ въ Америк въ шестнадцатомъ столтіи представляло существенную разницу отъ состоянія ихъ въ наше время. Въ первый періодъ, смена зла, недавно посяннаго, могли быть искоренены безъ большаго труда, сравнительно говоря. Но въ наше время они пустили свои корни такъ глубоко въ общественную систему {Авторъ — Сверо-Американецъ.}, что до нихъ нельзя почти и прикасаться, не потряся этой системы до самаго основанія. Легко понять, что человкъ, допускающій всю несправедливость этого учрежденія, и зло, которое оно наноситъ человчеству, находился при всемъ томъ въ нершимости, какія ему принять мры къ ея искорененію. Леченіе иногда губитъ больнаго хуже самой болзни. Никто, впрочемъ, не станетъ сомнваться въ томъ, что надежныя мры къ достиженію этой благой цли будутъ со временемъ приняты.
Своими душеприкащиками и опекунами своихъ дтей Кортесъ назначаетъ герцога Медина-Сидонія, маркиза Асторга, и графа Агвилара. Душеприкащиками своими въ Мехик, онъ опредляетъ маркизу, свою жену, архіепископа толедскаго и двухъ другихъ прелатовъ. Завщаніе засвидтельствовано въ Севиль, октября 11-го, 1547 года.
По-мр-того, какъ онъ становился слабе, толпы людей приходили навщать его, безпокоимый этими посщеніями, которымъ былъ по необходимости подверженъ въ Севиль, удалился онъ въ сосдственное село Кастиллека де-ла-Куеста вмст съ своимъ сыномъ, ухаживавшимъ за умиравшимъ родителемъ съ истинно-сыновнею любовью. Кортесъ, кажется, смотрлъ на приближеніе своей кончины съ такою твердостію духа, которую не всегда показываютъ люди, встрчавшіе равнодушно смерть на пол брани. Наконецъ, исповдывавшись въ своихъ грхахъ, и причастившись святыхъ тайнъ, онъ скончался, 2-го декабря 1547 года, на шестьдесятъ-третьемъ году своей жизни.
Жители окрестныхъ мстъ желали изъявить возможное уваженіе къ памяти Кортеса. При торжественныхъ похоронныхъ обрядахъ, съ которыми тло его было предано земл, присутствовало все дворянство Андалузіи и важнйшіе изъ севильскихъ гражданъ, провожавшіе усопшаго до самаго мста погребенія, до фамильнаго склепа герцоговъ Медина-Сидонія, въ часовн монастыря Сан-Изидоро, въ город Севиль. Въ 1562 году, тло его, по приказанію сына, дона Мартина, было перевезено въ Новую-Испанію, и похоронено, не въ Кохогуакан, однакожь, какъ онъ веллъ въ своемъ духовномъ завщаніи, а въ монастыр св. Франциска, въ Тецкуко, гд покоился прахъ одной изъ его дочерей, и матери его, доньи Каталины Пизаро. Въ 1629 году, прахъ Кортеса былъ снова перемщенъ, а посл смерти дона Педро, четвертаго Маркиза Долины, мехиканскія власти ршили похоронить его въ церкви св. Франциска, въ столиц. Церемоніалъ былъ совершенъ со всею пышностію, приличною такому торжественному случаю. Составлено было шествіе изъ военныхъ и духовныхъ особъ, впереди котораго шелъ архіепископъ Мехики. Его сопровождали вс знатнйшіе сановники, какъ, гражданскаго, такъ и духовнаго управленія, различныя общества съ ихъ знаменами, вс духовныя братства, и члены Аудіенціи. Гробъ, заключавшій въ себ прахъ Кортеса, былъ обитъ чернымъ бархатомъ, и его несли королевскіе судьи. У каждой стороны находилось по человку, одтому съ головы до ногъ въ латы, который несъ, съ правой стороны, знамя благо цвта съ кастильскимъ гербомъ, вышитымъ золотомъ, а съ лвой — черное бархатное знамя съ гербомъ Кортеса. Позади гроба шелъ вице-король, съ многочисленнымъ отрядомъ испанскихъ дворянъ, посл которыхъ слдовалъ батальйонъ пхоты, вооруженной копьями и мушкетами, со знаменами, влекомыми но земл. Это торжественное шествіе шло медленно впередъ, при печальныхъ звукахъ похороннаго марша, пока не достигло столицы, тогда ворота растворились для принятія бренныхъ останковъ героя, совершившаго тамъ, столтіе тому назадъ, такіе мужественные подвиги.
Но и здсь не суждено было его костямъ покоиться долгое время: въ 1794 году, он были перевезены въ Госпиталь Іисуса Назаретскаго. Это было самое приличное мсто для нихъ, ибо этотъ госпиталь былъ тотъ самый, который Кортесъ основалъ подъ названіемъ ‘Госпиталя Пресвятыя Двы’, и которымъ, благодаря судьб, не слишкомъ-часто постигающей учрежденія подобнаго рода, управляли до самыхъ нашихъ временъ въ томъ благотворительномъ дух, въ которомъ отъ основанъ. Бренные останки воина, хранимые нын въ хрустальномъ гроб, укрпленномъ серебряными досками и скобами, были положены въ госпитальную церковь, и надъ ними былъ воздвигнутъ незатйливый памятникъ, съ изображеніемъ фамильнаго герба. На верху памятника находится бронзовый бюстъ завоевателя, работы Тольсы, ваятеля, достойнаго самаго блистательнаго періода искусства.
Этимъ, къ стыду Мехики, нашъ разсказъ не кончается. Въ 1823 году чернь столицы, движимая патріотическою ревностію, вздумала ознаменовать эпоху національной своей независимости и своей ненависти къ ‘стариннымъ Испанцамъ’, и, для лучшаго достиженія своей великодушной цли, готовилась-было разломать гробъ, содержавшій въ себ прахъ Кортеса, и разметать этотъ прахъ по втру! Гражданскія власти не хотли вмшиваться въ это дло, но приверженцы знаменитаго дома, говорятъ, вошли ночью въ склепъ, и тайкомъ унесши оттуда бренные останки героя, предупредили исполненіе этого святотатственнаго дла, которое, еслибъ оно совершилось, оставило бы на герб прекрасной столицы неизгладимое пятно. Сорокъ лтъ тому назадъ, Гумбольдтъ замчалъ, что ‘можно пройдти вдоль всей Испанской-Америки, отъ Буэнос-Айреса до Монтерея, не встртивъ за всемъ этомъ пространств ни одного народнаго памятника, воздвигнутаго общественною благодарностію въ честь Христофора Колумба, или Гернанда Кортеса’. Нашему просвщенному вку суждено было ршиться на умыселъ нарушить покой усопшихъ, и нанести послднее оскорбленіе ихъ праху! Люди, между-тмъ, замыслившіе это гнусное дло, были не потомки Монтезумы, мстившіе за обиды, нанесенныя ихъ отцамъ, и искавшіе возврата себ своего законнаго наслдія. Они, были потомки старыхъ завоевателей, и ихъ единоземцы, и права ихъ на владніе страны зависли именно отъ этого самаго завоеванія.
Кортесъ не имлъ дтеи отъ перваго брака. Отъ втораго онъ оставилъ четверыхъ: одного сына, дона Мартина, — наслдника его почестей и притсненій еще боле жестокихъ, чмъ т, которыя претерплъ отецъ, и трехъ дочерей, составившихъ блистательные брачные союзы. Онъ оставилъ также нсколько побочныхъ дтей, о которыхъ въ-особенности упоминаетъ онъ въ своемъ духовномъ завщаніи, назначая имъ приличное содержаніе. Изъ нихъ двое, дон-Мартинъ, сынъ Марины, и донъ Луисъ Кортесъ, заслужили себ значительную извстность, и были пожалованы командорами ордена св. Яго.
Мужская линія Маркизовъ Долины пресклась съ четвертымъ поколніемъ. Титулъ и владнія поступили въ женскую линію, и перешли потомъ посредствомъ брака въ домъ Терра-Нова, потомковъ ‘Великаго-Капитана’, Гонзальва Кордовавскаго. Они достались въ-послдствіи eмейсгву герцога Монтелеоне, неаполитанскаго вельможи. Настоящій владлецъ этихъ княжескихъ почестей и обширныхъ помстій, какъ въ древнемъ, такъ и въ новонъ свт, живетъ въ Сициліи, и можетъ гордиться своимъ происхожденіемъ — такимъ, какимъ похвастаютъ немногіе князья -отъ двухъ знаменитйшихъ вождей шестнадцатаго столтія, отъ ‘Великаго-Капитана’, и отъ ‘Завоевателя Мехики’.
Личная исторія Кортеса описана такъ подробно въ предъидущемъ разсказ, что намъ остается-только упомянуть о боле поразительныхъ чертахъ его характера. Прибавлю здсь то, что исторія завоеванія, какъ я гд-то замтилъ, есть не что иное, какъ жизнеописаніе самого Кортеса, бывшаго, если можно выразиться такъ, не только душою, по и тломъ всего предпріятія, Везд онъ присутствовалъ лично, въ опаснйшемъ мст во время битвы, или при строеніи укрпленій, съ мечомъ или съ мушкетомъ въ рукахъ, то ведя впередъ своихъ воиновъ, то управляя своимъ маленькимъ флотомъ. Переговоры, интриги, переписку, все велъ онъ самъ, и, подобно Кесарю, онъ писалъ свои комментаріи въ самомъ пылу тхъ дятельныхъ зрлищъ, которыя онъ въ нихъ описываетъ. Его характеръ обозначенъ чертами самыми противоположными, обнимающими качества, но-видимому, несовмстимыя. Онъ былъ корыстолюбивъ, но щедръ, храбръ до безразсудства, но предусмотрителенъ и разсчетливъ въ своихъ предначертаніяхъ, великодушенъ, но до-крайности хитеръ, ласковъ и привтливъ въ своемъ обхожденіи, но неумолимо строгъ, съ довольно слабыми понятіями о нравственности, но (что часто встрчается) жестокій ханжа.— Господствующая черта его характера была твердость въ исполненіи своихъ намреній — твердость, которую не могли поколебать ни опасности, ни неудачи, ни препятствія.
Онъ былъ, въ буквальномъ смысл этого слова, странствующій рыцарь. Изъ всхъ искателей счастія, которыхъ въ шестнадцатомъ столтіи Испанія выслала на путь открытій и завоеваній, ни одинъ не былъ исполненъ такого духа романической предпріимчивости, какъ Гернандо Кортесъ. Казалось, опасности и трудности не только не устрашали его, но имли въ его глазахъ какую-то особенную прелесть. Он были даже необходимы для него, ибо заставляли его чувствовать полную увренность въ своихъ силахъ. Онъ боролся съ ними съ самаго начала своего поприща, и, если можно мн выразиться такъ, предпочиталъ браться за всякое дло съ труднйшей его стороны. Съ того самаго мгновенія, когда онъ вышелъ впервые на мехиканскій берегъ, въ немъ родилась мысль о завоеваніи этой страны. Видъ ея высокаго просвщенія нисколько не отклонилъ его отъ этого намренія, отъ котораго онъ не подумалъ даже отказаться и тогда, когда на него напалъ Нарваэсъ съ силами несравненно превосходившими его собственныя. Изгнанный съ жестокою потерею изъ столицы, онъ все еще не переставалъ лелять свою любимую мысль. Съ какимъ блистательнымъ успхомъ онъ привелъ ее въ исполненіе, мы ужъ видли. Посл немногихъ лтъ отдыха, послдовавшихъ за завоеваніемъ, его предпріимчивый духъ побудилъ его совершить значительный, мрачный походъ чрезъ чіанскія болота, и посл другаго краткаго промежутка времени, искать новаго счастія, на бурномъ Кафорлійскомъ-Залив. Убдившись, наконецъ, что нтъ другаго материка, который бы можно было покорить, онъ сдлалъ императору предложеніе снарядить на свой счетъ флотъ, съ которымъ могъ-бы отправиться къ Молуккскимъ-Островамъ, и завоевать ихъ для кастильской короны!
Этотъ духъ странствующаго рыцарства, который прорывается во всхъ его поступкахъ, могъ бы побудить инаго изъ насъ къ невыгодному мннію о его достоинствахъ, небольше какъ счастливаго удальца. Но это значило бы быть къ нему весьма несправедливымъ, ибо Кортесъ, безъ малйшаго сомннія, былъ великій генералъ, если можно такъ называть человка, достигающаго великихъ цлей помощію тхъ только средствъ, которыя онъ себ создаетъ силою своего собственнаго генія. Не найдется, кажется, въ исторіи другаго примра, чтобы такое огромное предпріятіе было приведено къ успшному окончанію такими, повидимому, незначительными средствами. Можно смло сказать о Кортес, что онъ совершилъ завоеваніе одною силою своего собственнаго генія. Если онъ обязанъ своимъ успхомъ содйствію индійскихъ племенъ, то не себ ли самому онъ одолженъ этимъ содйствіемъ? Онъ удержалъ руку, готовившуюся нанести ему смертельный ударъ, и заставилъ ее сражаться за его же дло. Онъ разбилъ Тласкаланцевъ, и обратилъ ихъ въ преданныхъ союзниковъ, онъ побдилъ воиновъ Нарваэса, и ими же удвоилъ число своего собственнаго войска. Когда собственные его воины ему измняли, онъ оставался вренъ самому себ. Мало-по-малу, онъ снова собиралъ ихъ подъ свое знамя, и принуждалъ дйствовать согласно съ его волею, пока они не стали какъ-бы однимъ тломъ и одною душою. Онъ соединилъ подъ свое начальство самое разнообразное собраніе сорванцовъ, когда-либо сражавшихся подъ однимъ знаменемъ:— искателей счастія изъ Кубы, и съ острововъ, жаждавшихъ золота, гидальговъ, покинунувшихъ отечество въ надежд пріобрсти славное имя, разорившихся дворянъ, надявшихся поправить свое состояніе въ Новомъ-Свт, бродягъ, спасавшихся отъ правосудія, жадныхъ, алчныхъ приверженцевъ Нарваэса, и своихъ собственныхъ беззаботныхъ ветерановъ — людей неимвшихъ ни роду ни племени, ни кола, ни двора, зараженныхъ духомъ мятежа и взаимной ненависти, дикихъ племенъ туземцевъ со всхъ краевъ страны, бывшихъ съ самой колыбели заклятыми врагами и встрчавшихся дотол для того только,’ чтобы губить и рзать другъ друга и добывать себ жертвы для своихъ гнусныхъ религіозныхъ обрядовъ,— людей, однимъ словомъ, различныхъ племенъ, говорившихъ разными языками, и неимвшихъ между собою ни одной общей связи, или выгоды. Такое-то разнообразное сборище онъ соединилъ въ одинъ лагерь, заставилъ повиноваться безпрекословно своей вол, жить въ мір между собою, дышать, такъ-сказать, однимъ духомъ, дйствовать сообразно одному общему началу! Въ этой удивительной власти, которую онъ пріобрталъ надъ несогласными массами, собранными такимъ-образомъ подъ его знамя, мы узнаемъ геній великаго военачальника, не мене какъ въ искусств, которымъ отличались его военныя дйствія.
Его вліяніе на умы воиновъ было естественнымъ слдствіемъ той увренности, которую они чувствовали къ его военнымъ дарованіямъ. Но это вліяніе можетъ отчасти быть приписано и любезности его обхожденія — тому счастливому соединенію начальнической власти съ духомъ товарищества, которое длало его достойнымъ вождемъ толпы безпокойныхъ искателей счастія. Совсмъ не то, еслибъ онъ окружилъ себя тою важною неприступностію, которая прилична только начальствующему регулярными войсками. Онъ и его воины были участники въ одномъ общемъ предпріятіи, и послдніе находились съ нимъ, такъ-сказать, на степени совершеннаго равенства, ибо онъ не имлъ надъ ними никакой законной власти. Допуская между собою и своими воинами обхожденіе самое вольное, самое дружеское, онъ умлъ, однакожь, держать ихъ въ строжайшемъ повиновеніи, и не оставлялъ безъ наказанія ни малйшаго отступленія отъ дисциплины. Когда, наконецъ, на него посыпались милости и почести, то, хотя онъ сталъ жить съ большею пышностію, однакожь все еще обращался такъ же ласково и коротко съ своими ветеранами. ‘Онъ любилъ’., говоритъ Діасъ, ‘чтобы мы называли его просто ‘Кортесъ’, это имя нравилось ему лучше всякаго титула, — да и не безъ причины’, продолжаетъ восторженный старый воинъ, ‘ибо имя Кортеса столь же знаменито въ наше время, сколько было имя Цезаря у Римлянъ, и Аннибала у Карагенянъ’.— Эту дружескую привязанность къ стариннымъ своимъ товарищамъ онъ сохранилъ до послдняго дня своей жизни, и ознаменовалъ ее тмъ, что завщалъ сумму денегъ на поминовеніе душъ тхъ, которые сражались съ нимъ въ мехиканскихъ кампаніяхъ.
Кортесъ не былъ обыкновеннымъ завоевателемъ. Онъ имлъ въ виду не одно удовлетвореніе своего славолюбія. Если онъ потребилъ древнюю столицу Ацтековъ, за то онъ и выстроилъ на ея развалинахъ другую, великолпнйшую столицу. Если онъ опустошилъ землю и искоренилъ тогда-существовавшія учрежденія, то онъ же и употребилъ короткій періодъ своей администраціи на обдумываніе средствъ ко введенію высшей образованности, и на улучшеніе вообще состоянія всего края. Во всхъ своихъ экспедиціяхъ онъ тщательно изучалъ средства страны, ея общественное устройство, ея физическія свойства. Своимъ капитанамъ онъ всегда давалъ наставленія имть въ виду эти предметы. Если онъ, подобно большей части испанскихъ искателей счастія въ Новомъ-Свт, былъ жаденъ до золота, то это было не изъ корыстолюбія, и не изъ желанія расточать его на содержаніе великолпнаго двора, а для того, чтобъ имть средства на совершеніе своихъ славныхъ открытій. Этому могутъ служить доказательствомъ его дорогія экспедиціи въ Калифорнійскій-Заливъ. Въ своихъ предпріятіяхъ онъ имлъ въ виду не одн свои личныя выгоды, какъ видно изъ различныхъ экспедицій, которыя онъ снаряжалъ для открытія сообщенія между Атлантическимъ и Тихимъ-Океаномъ. Посреди всхъ своихъ честолюбивыхъ замысловъ, онъ не терялъ изъ виду пользы науки, и это обстоятельство можно отнести къ природному превосходству его ума, и отчасти, безъ-сомннія, къ вліянію его первоначальнаго образованія. Нельзя, конечно, предполагать, чтобъ человкъ съ его пылкимъ, живымъ правомъ могъ извлечь для, себя большую пользу изъ своего -университетскаго воспитанія, но оно обогатило его умъ такими познаніями, которыя довольно рдко доставались въ удлъ людямъ его сословія въ тотъ періодъ, и которыя значительно содйствовали къ тому, чтобъ дать ему ясный, обширный взглядъ на вещи. Его знаменитыя ‘Письма’ написаны слогомъ простымъ, но краснорчивымъ, подавшимъ поводъ, какъ я уже и прежде имлъ случай замтить, сравнить ихъ съ военнымъ разсказомъ Цезаря. Трудно съискать въ хроникахъ того періода описанія боле сжатаго, а вмст съ тмъ подробнаго, не только всхъ событій его кампаній, по и обстоятельствъ наиболе достойныхъ вниманія, касавшихся характера завоеванныхъ странъ.
Кортесъ не былъ жестокъ, по-крайней-мр, онъ былъ не жестокъ сравнительно съ большею частію занимавшихся тмъ же желзнымъ ремесломъ. Путь завоевателя по необходимости обозначенъ кровавыми слдами. Правда, онъ былъ не слишкомъ совстливъ въ исполненіи своихъ предначертаній. Онъ уничтожалъ вс препятствія, преграждавшія ему дорогу, и его слава омрачена нкоторыми поступками, которые едва-ли станутъ оправдывать самые смлые его защитники. Но онъ не былъ безполезно-жестокъ. Онъ ниногда не допускалъ, чтобъ малйшее оскорбленіе было нанесено безоружнымъ врагамъ. Скажутъ, пожалуй, что это обстоятельство не даетъ ему права на похвалу, но на это мы возражаемъ, что его соотечественники вообще не такъ поступали при своихъ завоеваніяхъ, не бездлица же быть впереди своего вка. Прибавимъ, что онъ требовалъ безпрекословнаго повиновенія своимъ приказаніямъ, отдаваемымъ для защиты личности и имущества побжденныхъ. Посл завоеванія, онъ разршилъ систему репартиміентосъ, но то же самое сдлалъ и Колумбъ. Онъ старался умрить эту систему введеніемъ самыхъ человколюбивыхъ законовъ, и безпрестанно придумывалъ важныя перемны, имвшія цлію улучшеніе состоянія туземцевъ. Наилучшимъ комментаріемъ его поведенія въ этомъ отношеніи можетъ послужить то уваженіе, которое ему оказывали Индійцы, и та увренность, съ которою они искали его покровительства противъ притсненіи, постигавшихъ ихъ въ-послдствіи.
Въ частной жизни онъ владлъ тою счастливою способностью привязывать навсегда и безпредльно къ своей особ всхъ, съ которыми находился въ близкихъ сношеніяхъ. Вліяніе этой привязанности прорывается на каждой страниц сочиненія Берналя Діаса, написаннаго, замтимъ, съ тою цлью, чтобъ доказать превосходство правъ воиновъ надъ правами ихъ генерала. Кортесъ, кажется, велъ счастливую жизнь съ своею первою женою, въ скромномъ жилищ на остров Куб, и смотрлъ на вторую, какъ видно изъ выраженій, встрчающихся въ его завщаніи, съ доврчивостью и любовью. Нельзя, между-тмъ, оправдать его отъ обвиненія въ тхъ безнравственныхъ любовныхъ связяхъ, которыя слишкомъ-часто встрчаемъ въ характер военныхъ людей, того времени. Изъ частыхъ тяжебъ можно также, кажется, заключить, что онъ былъ раздражительнаго и сварливаго нрава. Но можно многое простить человку, привыкшему слишкомъ-долго повелвать, онъ не могъ терпливо сносить обиды и оскорбленія, наносимыя ему мелочными душами, неспособными постигать все величіе его предпріятій. ‘Онъ думалъ’, говоритъ одинъ знаменитый писатель: ‘что заставилъ молчать своихъ враговъ блескомъ новаго поприща, на которое вступилъ. Онъ не размыслилъ, что ихъ вражд былъ обязанъ именно великолпію и быстрот своихъ успховъ’. За свои усилія онъ былъ вознагражденъ порицаніемъ всхъ его намреніи, злословіе обвиняло его въ расточеніи казеннаго имущества, и въ умысл основать для себя независимое государство. Но, признавая всю справедливость жалобъ на Кортеса, однакожь, когда пріймемъ въ-разсужденіе плачевный тонъ его переписки и его безпрерывныя тяжбы, то поневол станемъ подозрвать, что его надменный духъ слишкомъ-живо чувствовалъ мелочныя обиды, и побуждалъ его. слишкомъ-часто искать удовлетворенія за оскорбленія, не стоившія вниманія.
Остается замтить еще одну черту въ характер этого замчательнаго человка: я говорю о его ханжеств, недостатк того вка, ибо иначе нельзя его назвать. Когда мы видимъ руку, обагренную кровью несчастнаго туземца, руку, поднимаемую для испрошенія благословенія неба на то дло, за которое она сражается, то мы чувствуемъ нчто похожее на отвращеніе, и сомнваемся въ искренности движенія. Но это несправедливо. При этомъ намъ бы должно обратиться мысленно назадъ въ тотъ вкъ, въ истинный вкъ крестовыхъ походовъ, ибо каждый изъ испанскихъ воиновъ, сколь бы ни были низки и корыстолюбивы ихъ частные виды, считалъ себя воиномъ креста. Многіе изъ нихъ были готовы положить свою жизнь для его защиты. Тотъ, кто читалъ переписку Кортеса, или, еще лучше, кто разсматривалъ вс обстоятельства его жизни, едва-ли станетъ сомнваться въ томъ, что онъ первый былъ готовъ жертвовать жизнію ради вры. Онъ неоднократно подвергалъ опасности свою жизнь, свои надежды и успхъ всего предпріятія, тою преждевременною и неблагоразумною опрометчивостью, съ которою онъ старался принудить туземцевъ принять христіанство. Боле-благоразумнымъ умамъ нашего времени, просвщеннымъ чистыми лучами христіанства, покажется труднымъ согласить грубыя отступленія отъ нравственности съ такою преданностью длу вры. Но это дйствительно было такъ…
Въ начал этой исторіи, я описалъ лично Кортеса. Не худо будетъ окончить этотъ обзоръ характера описаніемъ его обычаевъ и личныхъ привычекъ, завщаннымъ намъ Берналемъ Діасомъ, старымъ лтописцемъ, сопровождавшимъ насъ съ самаго начала нашего разсказа. Никто лучше его не можетъ помочь намъ окончить его, никто короче его не зналъ начальника, и если отъявленная цль его сочиненія послужила ему иногда поводомъ къ невыгоднымъ отзывамъ о Кортес, то, съ другой стороны, онъ былъ лично страстно преданъ герою, и принималъ живйшее участіе въ слав его.
‘По своей наружности и осанк’, говоритъ Діасъ: ‘по своему разговору, одежд, короче сказать, по всему, онъ походилъ на знатнаго вельможу. Онъ одвался по мод своего времени, онъ не носилъ ни шелку, ни бархата, а одвался просто и удивительно опрятно, также не жаловалъ онъ тяжелыхъ золотыхъ цпочекъ, а носилъ тоненькую, удивительной отдлки, отъ которой вислъ драгоцнный камень съ вырзаннымъ изображеніемъ Пресвятыя Двы и Ея Сына, и надписью на латинскомъ язык. На одномъ изъ пальцевъ онъ носилъ великолпный алмазный перстень, и съ его шапки, которая, во вкус того времени, была сшита изъ бархата, висла медаль съ надписью, смысла которой не припомню. Онъ содержалъ при себ, какъ слдовало человку такого важнаго сана, множество слугъ, и къ его столу подавалась великолпнйшая золотая и серебряная посуда. Онъ обдалъ въ полдень, примемъ выпивалъ около полубутылки вина, разведеннаго водою. Онъ ужиналъ съ аппетитомъ, хотя былъ не разборчивъ насчетъ кушанья и не гонялся за рдкими или вкусными яствами, кром тхъ случаевъ, когда обстоятельства заставляли его обращать вниманіе на эти вещи.
‘Онъ зналъ латинскій языкъ и былъ сдланъ, говорили мн, баккалавромъ правъ, и когда онъ разговаривалъ съ учеными людьми, обращавшимися къ нему на латинскомъ язык, то отвчалъ имъ также по-латини. Онъ былъ также довольно-изряднымъ поэтомъ, разговоръ его былъ пріятенъ и краснорчивъ. Вс духовныя обязанности онъ исполнялъ съ похвальною точностью и раздавалъ большія милостыни бднымъ.
‘Когда клялся, то говорилъ: ‘клянусь моею совстью’, а когда сердился на кого, то приговаривалъ: ‘нелегкій тебя унеси’. Къ подчиненнымъ онъ былъ весьма-терпливъ, хотя они иногда бывали дерзки и даже грубы. Когда крпко разсердится, бывало, вс жилы въ горл и на лбу натянутся, но онъ не ругалъ ни офицеровъ, ни воиновъ.
‘Онъ любилъ карты и кости, и игралъ всегда съ добродушіемъ, разговаривая въ шутливомъ тон. Онъ былъ ласковъ къ своимъ подчиненнымъ, въ-особенности къ тмъ, которые прибыли вмст съ нимъ съ острова Кубы. Во время своихъ кампаній, онъ обращалъ строгое вниманіе на дисциплину, ночью ходилъ самъ, дозоромъ, и смотрлъ, чтобъ часовые исполняли свои обязанности. Онъ входилъ безъ чиновъ въ квартиры своихъ воиновъ и бранилъ тхъ, которыхъ находилъ безоружными, говоря: ‘плоха та овца, которая не можетъ носить собственной шерсти’. Онъ сдлалъ привычку, во время гондурасской экспедиціи, спать посл обда, и чувствовалъ себя нездоровымъ, если пропускать этотъ сонъ, и какъ бы погода ни была знойна или бурна, онъ приказывалъ подостлать свой плащъ или коверъ подъ дерево и спалъ въ-теченіе нкотораго времени богатырскимъ сномъ. Онъ былъ чрезвычайно-откровеннаго и щедраго права, за исключеніемъ послднихъ немногихъ лтъ жизни, когда стали обвинять его въ скупости. Но надо принять въ-разсужденіе и то, что онъ употреблялъ свои доходы на исполненіе великихъ, дорогихъ предпріятій, и что, посл завоеванія, ни одно изъ нихъ, ни гондурасская его экспедиція, ни путешествія его въ Калифорнію, не увнчались успхомъ. Ему, можетъ-быть, суждено было получить свою награду въ лучшемъ мір, и я въ этомъ твердо убжденъ, ибо онъ былъ добрый офицеръ, ревностный поклонникъ Пресвятыя Двы, апостола святаго Петра и всхъ другихъ святыхъ.’
Таковъ портретъ, завщанный намъ тою врною рукою, которая боле всякаго другаго была способна написать его — портретъ Гернандо Кортеса, завоевателя Мехики.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 1—9, 1848

Прескотт Уильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Очерки первобытного мира, Хатчинсон Генри Невилл, Год: 1896
  2. Описание примечательных кораблекрушений, в различные времена случившихся. Часть третья, Дункан Арчибальд, Год: 1806
  3. Воспоминания парижского буржуа, Верон Луи-Дезире, Год: 1855
  4. История рыцарства, Руа Жюст-Жан, Год: 1840
  5. История конницы, Денисон Джордж Тэйлор, Год: 1877
  6. Четыре возраста жизни, подарок всем возрастам, Сегюр Луи-Филипп, Год: 1822
  7. Рассказы о временах Меровингов, Тьерри Огюстен, Год: 1833
  8. История Древней Греции в биографиях, Штоль Генрих Вильгельм, Год: 1866
Электронная библиотека