Ад. П. Берже
Ад. П. Берже
Защита Михайловского укрепления 22 марта 1840 года
Защита Михайловского укрепления 22 марта 1840 года
I.
I.
II.
III.
III.
Примечания
Примечания
Защита Михайловского укрепления 22 марта 1840 года, Берже Адольф Петрович, Год: 1882
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Берже Ад. П. Кавказская старина
Пятигорск: СНЕГ, 2011.
Турция по Андрианопольскому трактату, хотя и отказалась от территориальных прав своих на северо-восточный берег Черного моря, но втайне она не переставала поддерживать против нас религиозный фанатизм черкесских племен и в изобилии снабжать их порохом, железом, свинцом и другими припасами. Эти именно недружелюбные отношения к нам соседственной державы вызвали мысль о возведении вдоль восточного берега Черного моря целого ряда укреплений, с целью не только прекращения свободного сообщения с горцами, но и уничтожения торговли черкесскими невольницами, так выгодно сбывавшимися на главных рынках мусульманского Востока. При назначении на Кавказ корпусным командиром генерала Головина (1837-1842), Черноморская береговая линия, можно сказать, только что возникла. Укрепление Новотроицкое было крайней его точкой на северной оконечности, а укрепление Святого Духа на южной, все же пространство между этими пунктами оставалось открытым для Турции. В конце 1830-х годов были построены укрепления: Навагинское, Тенгинское, Головинское, Лазаревское, Вельяминовское, Михайловское и другие. Заменяя у нас так называемые camp retranche (укрепленный лагерь — Ред.) французов в Алжире, укрепления эти были не что иное, как небольшие редуты, окруженные рвом и насыпным валом, за которым находились казармы, офицерские домики и церковь. Защита каждого из них была вверена двум, редко трем или четырем ротам, которые, при крайне неблагоприятных климатических условиях, почти никогда не находились в полном боевом составе. Сообщение между укреплениями происходило морем, на небольших гребных судах, о сухопутном же сообщении берегом нельзя было и помыслить, ввиду неустройства дороги и большой опасности от горцев. При таких условиях становится понятной жизнь наших гарнизонов. Брошенные на глухой и пустынный берег моря, на котором располагали лишь ничтожным клочком земли в крайне тесных пределах возведенного на нем укрепления, они были обречены на самую тяжелую, полную тревог службу, без всякой надежды, в случае нужды, на какую-либо помощь извне. Если к этому прибавить те еще моральные испытания, которым они подвергались вследствие постоянного опасения за жизнь от нередких в тех местах эпидемических болезней или фанатизма горцев, а также дурную пищу и другие лишения, то нельзя не согласиться, что более безотрадного положения не могло бы придумать и самое пылкое воображение. С открытием навигации и с приходом нашей эскадры для снабжения укреплений свежими съестными припасами, гарнизоны несколько оживали, но эти мгновенные вспышки с уходом судов в Севастополь и с наступлением зимних месяцев, еще сильней давали им чувствовать всю безвыходность их положения в этих диких захолустьях морского побережья.
В боевых летописях Черноморской береговой линии в особенности памятен 1840-й год. Сильная смертность, от свирепствовавших там с осени 1839 года дизентерии и злокачественных лихорадок, до того ослабила наши гарнизоны, что они сделались вполне несостоятельными к обороне, о значительном же подкреплении извне нечего было и думать. В горах еще того было хуже. Продолжавшиеся там несколько лет кряду неурожаи подготовили между черкесскими племенами небывалый до того голод, произведший между ними всеобщее восстание. В этих стесненных обстоятельствах почетнейшие и более влиятельные лица из шапсугов, убыхов и джигетов на общей сходке постановили воспользоваться продовольственными запасами в наших приморских укреплениях, которыми и решились овладеть открытой силой. Осуществление этого предприятия не могло представить им особых затруднений, так как они зорко следили за всем происходившим в укреплениях и всегда получали самые верные сведения о положении наших гарнизонов от поляков-перебежчиков.
Прежде всего, они обратились к форту Лазарева при реке Псезуапе, которым овладели без труда, изрубив 7 февраля воинского начальника капитана Марченко и уничтожив почти весь его гарнизон. Ободренные успехом, горцы собрались снова и в больших силах, и взяли (29 февраля) форт Вельяминовский, на реке Туапсе, а 21 марта направились к укреплению Михайловскому, расположенному между укреплениями Новотроицким и Тенгинским, на реке Вулане. Но на этот раз они были менее счастливы. Подробности происшедшего здесь дела, завершившего управление Черноморской береговой линией генерал-лейтенанта Раевского*, передавались в разное время и с разными вариантами, самое же верное изложение принадлежит современнику события, генерал-майору фон
Бринку, которого рассказ, сообщенный нам старым кавказским генералом М.Ф. Федоровым, мы приводим дословно.
‘Гарнизон Михайловского укрепления состоял из роты Черноморского линейного No 5-й баталиона, под командой штабс-капитана Лико (он же был и воинским начальником) и роты Тенгинского полка, которой заведовал подпоручик Краумзгольд, в роте состояли: прапорщик Гаевский, подпрапорщик Корецкий, фельдфебель Комлев. Нижних чинов в роте, хотя числилось по списку 250 человек, но, за убылью от болезней и по другим случаям, под ружьем в то время не было и половины, всего же гарнизона, в обеих ротах, с артиллеристами, считалось до 500 человек, вместе с больными. Когда за убылью этих последних из фронта, нельзя было, в случае нападения, занять все протяжение огневой линии, штабс-капитан Лико разделил укрепление углубленным ретраншаментом, с амбразурой в передовой насыпи для орудия, снятого с оставленного им бастиона, обращенного к ущелью, откуда скорее всего можно было ожидать нападения. Известившись о взятии форта Лазарева, он собрал всех офицеров и, в присутствии нижних чинов, объявил об угрожающей им опасности, причем напомнил долг присяги и данное ими обещание генералу Раевскому ‘не сдаваться живыми, в крайности взорвать пороховой погреб и погибнуть вместе с неприятелем’. На это напоминание солдаты и офицеры отозвались единодушным согласием. Затем, распределив гарнизон по бастионам той части укрепления, которую отделили ретраншаментом, условились при неустойке отступать к бастиону, в котором находился пороховой погреб, а в крайности привести в исполнение данное слово. Ожидая нападения, весь гарнизон постоянно был наготове встретить неприятеля, и потому, в ночное время, в казармах никто не оставался.
В ночь с 21 на 22 марта 1840 года, с четверга на пятницу, с той стороны, откуда именно ожидали нападения, с 10-ти часов вечера, слышен был лай солдатских собак, которых на ночь выгоняли за укрепление, этого было достаточно, чтобы именно в эту ночь ожидать нападения, а потому сам Лико, за ним офицеры и многие из нижних чинов надели чистое белье, а офицеры даже принарядились в лучшие свои мундиры, во все орудия заложили картечь. К утру, часу в четвертом, лай собак послышался во рву укрепления. Тогда с фланга северного бастиона сделан был выстрел, вслед за которым раздался гик неприятеля, появившегося на всем протяжении огневой линии. Удачные выстрелы картечью хотя на время его задерживали, но, постоянно усиливаясь, он, наконец, ворвался в укрепление. Тут началась рукопашная свалка. Лико был изрублен в числе первых, гарнизон защищался, отступая к погребу, двери которого были отворены. Горцы бросились грабить порох, из погреба повалила пыль. Тогда-то рядовой роты Краумзгольда, Архип Осипов, закричал:
— Пора, братцы! Кто останется в живых — помните Осипова! — и с этими словами вбежал в погреб, сделал выстрел, и последовал страшный взрыв, все смолкло — и солнце, не дойдя еще до полудня, осветило только кровавую картину смерти и разрушения’.
Вот рассказ полковника фон Бринка, составленный им из сведений, собранных от оставшихся в живых пленных, при посредстве лазутчика, линейного казака, бежавшего из отряда полковника Засса, во время наездов его на Егерукаевские аулы. Этого беглого фон Бринк никогда не хотел наименовать, да и в Анапе, кроме него, никто не знал имен лазутчиков.
Как необходимое дополнение к приведенному рассказу, помещаем ниже сего два документа: проект приказа и, вслед за тем, самый приказ в том виде, в каком он, в свое время, был объявлен по армии. Первоначальный проект собственноручно написан императором Николаем так:
‘В летописях подвигов Российской армии много громких славою дел, много личных подвигов, сохранившихся в памяти потомства. Кавказский корпус, по назначению своему, чаще других имеет случай стяжать новые лавры. Но досель не было примера, подобного в недавнем времени свершившемуся.
На черноморском берегу, населенном черкесами, постепенно нами занимаемому, воздвигнуты были полевые укрепления, для возможного обеспечения гарнизонов от внезапных нападений горцев. Укрепления сии, построенные наскоро и из местных материалов, часто весьма непрочных, не представляли покуда сильного прикрытия. Зимняя погода и сильные дожди разрушили еще более иные из оных, в том числе укрепление Михайловское, в котором помещены были постоянным гарнизоном две роты Черноморского линейного No 5-й баталиона. Болезненное состояние сего гарнизона вынудило усилить оный на время ротою Тенгинского и ротою Навагинского полков. Другой помощи дать укреплению не было возможности, ибо время года не дозволяло сего. Между тем, всегда враждебные нам горцы, заметив слабое состояние укрепления, решились собраться со всех племен в значительных силах и овладеть оным.
Начальнику укрепления, линейного No 5-й баталиона шт.-кап. Лико, намерение сие было известно, известна была и невозможность получить помощь извне. Тогда, собрав всех офицеров и нижних чинов, он им объявил о решимости защищаться до последней крайности, а в случае одоления превосходством неприятеля, о твердом намерении поднять себя на воздух взрывом порохового погреба. Весь гарнизон с восторгом принял сие предложение. Вскоре за сим, горцы, в числе 10-ти или 11-ти тысяч, сделали всеобщее нападение и, несмотря на отчаянное сопротивление и значительную потерю, ворвались в укрепление. Гарнизон предал пламени все запасы, сложенные внутри укрепления, и отступил за завал, наскоро набросанный в одной стороне, но, видя невозможность выгнать столь превосходного числом неприятеля, геройски исполнил свою решимость и поднял себя на воздух, погибши весь и истребив значительную часть ворвавшихся горцев.
Сколь ни прискорбна потеря стольких храбрых, но подвиг их останется бессмертным в бытоописаниях Российской армии, в пример другим.
Государь Император повелеть соизволил: вдовам, матерям или детям славно погибших — обратить в пенсион содержание умерших мужей, сыновей или отцов, детей же их принять на казенное содержание в учебные заведения.
Имена гг. офицеров, участвовавших в сем беспримерном подвиге, суть следующие:
Черноморского линейного No 5-й баталиона:
Воинский начальник шт.-кап. Лико, поручик Безносов и лекарь Сомович.
11-й гарнизонной артиллерийской бригады прапорщик Ермолаев.
Тенгинского пехотного полка подпоручик Краумзгольд, и Навагинского пехотного полка поручик Тимченко и прапорщики Земборский и Смирнов’. Приказ графа Чернышева, помеченный 8-м ноября 1840 года, No 79, заключался в следующем:
‘Устроенные на восточном берегу Черного моря укрепления, основанные для прекращения грабежей, производимых обитающими на том берегу черкесскими племенами, и, в особенности, для уничтожения гнусного их промысла — торга невольниками, в продолжение весны вынешнего года, подвергались непрерывным со стороны их нападениям. Выбрав это время, в которое береговые укрепления, по чрезвычайной трудности сообщений, ниотколь никакой помощи получить не могли, горцы устремились на оные со всеми своими силами, но, в ожесточенной борьбе с горстью русских воинов, они встречали повсюду самое мужественное сопротивление и геройскую решимость пасть до последнего человека в обороне вверенных им постов. Гарнизоны всех этих укреплений покрыли себя незабвенною славою, из них в особенности гарнизон укрепления Михайловского явил пример редкой неустрашимости, непоколебимого мужества и самоотвержения. Состоя из 500 только человек под ружьем, он в продолжение двух часов выдерживал самое отчаянное нападение свыше 11-ти тысяч горцев, внезапно окруживших укрепление, несколько раз сбивал их с валу и принуждал к отступлению, но когда, наконец, потеряв в жестоком бою большую часть людей, гарнизон не видел уже возможности противостоять неприятелю, в двадцать раз его сильнейшему, он решился взорвать пороховой погреб и погибнуть вместе с завладевшими укреплением горцами. На подвиг этот, по собственному побуждению, вызвался рядовой Тенгинского пехотного полка Архип Осипов и мужественно привел его в исполнение. Обрекая себя на столь славную смерть, он просил только товарищей помнить его дело, если кто-либо из них останется в живых. Это желание Осипова исполнилось.
Несколько человек храбрых его товарищей, уцелевших среди общего разрушения и погибели, сохранили его завет и верно его передали.
Государь Император почтил заслуги доблестных защитников Михайловского укрепления в оставленных ими семействах. Для увековечения же памяти о достохвальном подвиге рядового Архипа Осипова, который семейства не имеет, Е.И.В. Высочайше повелеть соизволил: сохранить навсегда имя его в списках 1-й гренадерской роты Тенгинского пехотного полка, считая его первым рядовым, и на всех перекличках, при спросе этого имени, первому за ним рядовому отвечать: — Погиб во славу русского оружия в Михайловском укреплении.
Высочайшее соизволение сие объявляю по армии и всему военному ведомству’.
Передавая на страницах ‘Русской Старины’ одно из достопамятнейших событий за время нашего владычества на Кавказе, мы, к крайнему сожалению, за недостатком положительных данных, лишены возможности проследить дальнейшую судьбу тех немногих из защитников Михайловского укрепления, которые, вследствие более или менее счастливых обстоятельств, сохранив жизнь, избегли участи своих злосчастных товарищей. Не более, если не менее, мы знакомы с биографией главных деятелей: штабс-капитана Лико и рядового Архипа Осипова. Впрочем, пробелы эти, хотя частью, могут быть пополнены теми немногими, но любопытными сведениями, какие передает Тенгинского полка майор Белевич в своей монографии: ‘Оборона Черноморских береговых укреплений в 1840 году’ (стр. 51—54), напечатанной в изданной им небольшой книге ‘Несколько картин из Кавказской войны и нравов горцев’ — Спб., 1872 г. Так, он, между прочим, сообщает, что из защитников Михайловского укрепления взято в плен всего 80 человек, в числе их два офицера и иеромонах Паисий. Последнего горцы почему-то приняли за плотника, и, при обратном движении в горы, навьючили награбленными пожитками. Когда же узнали о духовном его сане, то продали за полтора рубля горским армянам, которые и доставили его на Линию.
Из убитых: штабс-капитан Лико происходил из дворян Таврической губернии и первоначально служил в Балаклавском греческом баталионе, Архип Осипов же числился прежде в Крымском пехотном полку, в рядах которого участвовал в последней персидской войне и в турецкой кампании 1828 года. В память этих войн он имел медаль, которая, вместе с вещами покойного, оставалась в ротном цейхгаузе, в Черномории, а ныне украшает в полковой церкви икону св. Николая Чудотворца (покровителя 9-й мушкетерской роты, что теперь 12-я), поновленную усердием нижних чинов, в память о рядовом Архипе Осипове, погибшем во славу русского оружия в Михайловском укреплении.
Других подробностей об Осипове не имеется, да и самое дело о защите Михайловского укрепления, хранившееся в штабе Кавказского военного округа, давно и неизвестно куда девалось.
Приведенными сведениями ограничивается все, что мы можем сообщить о доблестных участниках в известном событии 1840 года, имеющем составить одну из самых блестящих страниц в нашей боевой летописи вообще, и в кавказской в особенности. Что касается черкесов, то они после разорения Михайловского укрепления и безуспешных покушений на другие приморские наши пункты, обратились на сообщение береговой линии с Кубанью и 2 апреля 1840 года овладели фортом Николаевским. Спустя несколько недель, они, 26 мая, атаковали укрепление Абинское, но здесь потерпели столь сильное поражение, что, разойдясь по домам, более уже ничего против нас предпринять не осмелились. Береговая же линия продолжала существовать по-прежнему, и, поступив в 1841 г., после увольнения генерала Раевского, под начальство генерал-адъютанта Анрепа, быстро стала приближаться к цели своего назначения: уничтожению контрабандной торговли с Турциею, сближению с нами горцев путем политических и торговых с ними сношений, и, наконец, споспешествованию в исполнении общих предначертаний наших действий на Кавказе.
29 июня 1873 года, в день св. Петра и Павла, во Владикавказе, 77-й пехотный Тенгинский полк праздновал свой полковой праздник. После обычных заздравных тостов, начальник 20-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Гейман, перечислив боевые заслуги тенгинцев, провозгласил тост за вечную память рядового Архипа Осипова, причем предложил подписку на сооружение ему памятника. На это предложение все присутствовавшие отозвались с полным сочувствием. Составление же проекта памятника и самую его отливку принял на себя Феликс Игнатьевич Ходорович, ученик нашего известного скульптора, ныне покойного, Николая Александровича Рамаза-нова. Одаренный несомненным талантом и всецело преданный своему делу, Ходорович еще в 1863 году избрал Кавказ поприщем своей художественной деятельности. В 1864 году, он, для ближайшего изучения типов, столь разнообразных в том крае, поступил волонтером в один из отрядов, действовавших в земле черкесов, а по окончании войны поселился, на всегдашнее пребывание, в Тифлисе, где и открыл мастерскую. Выполненные им с того времени работы частью хранятся в Тифлисском музее, частью же украшают художественные собрания высшей нашей аристократии. Некоторые из них, отправленные в 1872 году на Московскую политехническую выставку, были удостоены золотой медали.
В 1874 году он вылепил группу, изображавшую взятие драгунами Тверского полка турецкой батареи во время Курюкдаринского дела, в 1854 году. Прекрасная работа эта была впоследствии отлита из бронзы в известной мастерской Шопена в С.-Петербурге и поднесена в день юбилея шефу полка, великому князю Николаю Николаевичу Старшему.
В 1875 году Ходорович кончил модель памятника Архипу Осипову, с которой здесь прилагается рисунок, исполненный художником К.О. Брожем и награвированный в Ницце известным академиком гравером A.A. Серяковым.
Знаменитый герой представлен с фитилем в правой руке, а левою — поддерживающим умирающего Лико, на четырех барельефах вокруг пьедестала изображены: на первом — отец Осипова благословляет сына на службу царю и отечеству, на втором — Архип Осипов вызывается поджечь пороховой погреб, на третьем — штурм Михайловского укрепления, и на четвертом — последний момент перед взрывом. Памятник предполагается поставить на пьедестал из серого гранита, а фигуры и детальные части отлить из бронзы. Стоимость всей работы исчислена в 75000 рублей, из этой суммы по подписке собрано 8000 рублей. Отливка будет произведена в Петербурге или в Тифлисе, в последнем случае памятник обойдется наполовину дешевле, если на отливку фигур, согласно предложению Ходоровича, будут отданы негодные орудия, хранящиеся в тифлисском арсенале. В каком именно месте предполагается соорудить памятник — неизвестно, выбор же, по нашему мнению, возможен только между Тифлисом и Владикавказом. Вообще нельзя не пожелать, чтобы лица, ведающие дело о памятнике, поспешили осуществить предложение генерала Геймана, не останавливаясь ни перед значительностью денежных затрат, ни перед другими какими препятствиями. Да проникнутся они в данном случае убеждением, что в лице Архипа Осипова признательное потомство воздвигает памятник всему доблестному воинству, в течение стольких веков свято охраняющему честь и достоинство России, в назидание другим поколениям и народам.
* — Генерал-лейтенант Николай Николаевич Раевский, из дворян Киевской губернии. Он начал службу в 1811 году подпрапорщиком в Орловском пехотном полку, из которого был переведен сначала в 5-й егерский, а в 1814 г. в л.-гв. Гусарский полк, с назначением адъютантом к генерал-адъютанту Васильчикову. В 1821 году он состоял в той же должности при бароне Дибиче, а два года спустя, в чине полковника, был переведен в Сумский гусарский полк, затем поочередно — в Курляндский, Харьковский драгунские полки и, наконец, в 1826 году, полковым командиром в Нижегородский драгунский полк. Николай Николаевич принимал деятельное участие в Отечественной войне, а с переводом его на Кавказ, в кампаниях Персидской и Турецкой, во время последней он, за взятие Ахалциха, произведен в генерал-майоры. В 1837 году он состоял начальником 1-го отделения Черноморской береговой линии, а в январе 1839 года, в чине генерал-лейтенанта и, имея орден Белого Орла, был назначен начальником всей береговой линии. В январе следующего года Раевскому пожалован орден Св. Владимира 2-й степени, в марте же 1841 года он уволен от должности с состоянием по кавалерии.