В.В. Розанов
В.В. Розанов
Запутавшееся дело
(К законопроекту о раздельном жительстве супругов)
Запутавшееся дело
(К законопроекту о раздельном жительстве супругов)
Запутавшееся дело, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Петр Великий, учреждая Св. Синод и вводя в организацию его светское лицо, обер-прокурора, определил сущность этой новой должности как ‘око государево’, долженствующее блюсти государев или государственный интерес в течении духовных дел, в рассуждении духовных дел, в направлении духовных дел. К.П. Победоносцев, мотивируя бытие той же должности, здравомысленно указывал не политические, а гражданские основы ее, именно, он говорил, что есть множество дел, разрешаемых духовенством, ведущихся духовенством, но где гражданский, обывательский интерес так сильно замешан, что было бы странно оставить его без защиты и представительства. ‘Такова, — говорил Победоносцев, — вся область брачного права’. Брак столько же принадлежит государству, сколько и церкви, церковь дает санкцию всякому начинающемуся супружеству, но, однако, живет в супружестве весь народ, все население. Это ‘живет’ никак не менее значительно, чем ‘совершает обряд’ (роль духовенства). Таким образом, в самой мотивировке бытия обер-прокуратуры Синода впереди всего выдвигается брак как полуцерковный и полугосударственный институт. Собственно, тут есть даже не две половины, но три трети: 1) интерес и власть церкви, 2) интерес и власть государства, 3) интерес и власть народа, населения, общества. Ибо именно последние ‘живут’-то ‘в браке’.
Пример: нельзя же ‘литературою’ считать один ‘цензурный устав’. Литературу составляют и ‘писатели’.
Это не только теория, но и традиция: достаточно открыть любой учебник ‘Церковного права’ и в нем всегда обширнейшую главу ‘О браке’, чтобы увидеть, что повеления византийских императоров, их ‘законы’ и новеллы (‘вновь издаваемые’, в пополнение предыдущих, ‘статьи закона’) образовали 8/10 всего брачного законодательства, утвердившегося в Греции. Это ‘брачное законодательство’, на 2/10 церковное и на 8/10 государственное, было с крещением Руси перенесено к нам под единым именем ‘Канонического права’ или ‘Церковного права’, и лишь несведущие в азбуке этого права полагают, вводимые в иллюзию именем, будто это суть ‘законы, святыми Учителями и Отцами церкви переданные нам’, ‘завещанные Вселенскими соборами’ и проч. На самом деле ничего подобного!! Это обычные ‘градские законы’ средневековой Греции, это — эдикты цезарей, среди них тонут, как крупицы, ‘правила Св. Отец’, всегда дававшиеся как советы или как распоряжения местного и личного характера.
Но возвратимся ‘к нам’. Так вот в чем дело: око государево, или государственное, — такова сущность обер-прокуратуры Синода, таково ее призвание, такова ее должность, таковы ее обязанности.
Но у нас, у русских, все ‘сошло со своего места’ и перепуталось невообразимым образом. И как военные иногда становятся музыкантами или писателями комедий, так и наоборот. В обер-прокуратуре Синода тоже совершилось какое-то ‘наоборот’. Именно обер-прокуроры — в последние тридцать лет — вообразили себя какими-то ‘святыми отцами’, какими-то ‘иерархами без клобука’, и являются не представителями государства перед лицом 6-8 иерархов, заседающих в Синоде, но усаживаются около восьми иерархов девятым иерархом, вооружаясь ‘славизмами’ и начав ‘глаголати’ неподобающая… ‘Неподобающее’ для людей с усами и с эспаньолкой, во фраке и с золочеными пуговицами. Только и можно сказать: ‘Борода у вашего высокопревосходительства еще не отросла’, ‘бородка во всю святость и не вышла… И pence-nez носите: таковым подобает говорить, а не глаголати, сказать что-нибудь, а не рещи…’ А ‘рекут’ пусть святого образа лица в мантиях…
Путаница эта началась с Победоносцева… Несмотря на громадный ум его, на множество высоких качеств вообще, — все-таки совершенно очевидно, что он впал ‘в ересь’ относительно смысла обер-прокуратуры, вообразив себя ‘девятым и первенствующим иерархом’ около восьми сущих и наличных. В таковой функции просто обер-прокурор не нужен. К таковой функции закон его не призывает. С таковой функцией обер-прокуроров не создавал Петр Великий. Это — отступничество от дела и влезание в чужое дело. Государство осталось без защиты: да и зачем слитый с иерархами девятый иерарх в вицмундире, когда проще ‘вызвать из епархии на заседания в Синод’ просто девятого архиепископа из Пензы или Костромы?..
Совершилось что-то непонятное… Совершилось явно противозаконное против ‘Духовного регламента’, который есть учредительный закон для Св. Синода и обер-прокуратуры. Пусть этот ‘Духовный регламент’ имеет недостатки, но дело в том, что он есть единственный закон для обер-прокуратуры и что если она не хочет действовать по ‘Духовному регламенту’, согласоваться с его буквою и духом, то ей не остается вообще никакого руководства и она должна перестать вообще действовать. Или — ничего, или — по ‘Духовному регламенту’.
Но и Победоносцев, а за ним и подражая ему г. Лукьянов и не перестают действовать, и действуют не по духу ‘Духовного регламента’. Как же они действуют и что такое их действия? Как к ним отнестись населению, обществу и впереди всего государственным учреждениям соседних областей, министерствам, Г. Совету, Г. Думе?
Есть ‘должность’ и есть ‘лицо в должности’. Должность движется ‘по уставу’, но ‘лицо в должности’ движется: 1) по уставу и 2) по изволению, вдохновению. Личное и государственное непременно и невольно смешивается у ‘человека в должности’. Это есть та слабость человеческая, об умалении которой просит церковь, говоря о грехах вольных и невольных. Не спорю: без ‘изволения и вдохновения’ чиновник есть мертвая форма, ‘столп’ отечества в деревянном значении. Но дело-то в том, что ‘соизволение и вдохновение’, будучи поэтической прибавкой к чиновнику, в гражданском смысле никакого значения и обязательности не имеет: пусть она ‘утешает’ подданных, но нудить их решительно ни к чему не может.
‘На благо людям’ — пусть поэзия действует, но, когда людям неудобно, просто только неудобно, каждый может произнести роковое ‘стоп’ перед чиновником. Как бы он ни был значителен, умен, талантлив, будет то Победоносцев или Лукьянов. Все равно: ‘стоп!’ — и ‘никаких’, как говорится в карточной игре. Это — логика. Тут такая железная логика, что и Победоносцев, и Лукьянов должны только опустить глаза.
Теперь, когда пишется, говорится, вспоминается, когда в будущих ‘историях семейного права’ станет излагаться, что вот ‘в 1898 году К.П. Победоносцев выразил свое принципиальное несогласие с проектом, выработанным Высочайше учрежденной комиссией по составлению проекта гражданского уложения касательно раздельного жительства супругов’, то это есть именно ‘свое несогласие’, и только! Несогласие ‘принципиальное’, т.е. выражающее совершенно иной взгляд на вещи Константина Петровича, нежели какой был у составителей проекта, у членов министерства юстиции. ‘Иван думал так, а Константин думал иначе’, там — ‘законопроект’, здесь — ‘возражение’. Все, как за зеленым сукном вообще, как везде, где есть чернила и бумага. Без ‘возражений’ ни газет не пишется, ни ученых диспутов не происходит, не ведется даже карточная игра. Везде ‘возражения’, где есть стихия человеческая. Но цена, вес, абсолютная мера ‘возражений’? Да такая же, как и ‘законопроекта’: смесь ‘есть’ и ‘нет’, ‘потенция’ как возможность реализма в будущем, мыльный пузырь, играющий на солнце. Его ‘спросили’, он сделал ‘возражение’. А если бы не спрашивали? Ясно, Победоносцев и ‘возражений’ бы не делал.
Гениальный Петр Великий о такой, с позволения сказать, чепухе, как ‘раздельное по закону жительство супругов, коих совместная жизнь начала быть нестерпима и грозит разрешиться преступлением’, — и в голову не пришло бы спрашивать патриарха Адриана или Феофана Прокоповича или ‘Духовный коллегиум’. Громадный здравый смысл императора сказал бы ему, что это есть вопрос народного благоустройства, бытовой упорядоченности, есть глава ‘Устава о пресечении и предупреждении преступлений’, и только!! Решительно — только! Ни к церкви, ни к ‘каноническому праву’ это отношения не имеет. Выдавать ли ‘два вида на жительство’ супругам или ‘обоим один вид’ — об этом и упоминания нет в каноническом праве. Да и паспортов в Византии не было. Если паспортов не было — явно весь вопрос о ‘раздельном жительстве супругов’ в предполагаемой компетенции церкви, духовенства и обер-прокурора решать его или ставить ему ‘возражения’ есть нелепость совершенно неизвестного происхождения и объясняется только полным неведением министра юстиции о содержании канонического права, неведением и робостью, ‘как бы меня не осудили, что я действую сам’, ‘лучше спросить кого-нибудь’, ‘спросить, и вот если не сделают возражений, то тогда я сам…’ Нерешительность, незнание — и только!
Предложили Победоносцеву — он и ‘возразил’. Кто лично знал гениальную и страстную натуру Победоносцева, знал ‘конька’ его — ‘возражать’. Талант ищет ‘применения’: и предложи ему проект о каспийском рыболовстве, он и его бы весь исчеркал и на полях красноречивейшим образом написал бы ‘возражения’. Да еще с мотивом: ‘Понеже апостол Петр ловил рыбу и ему прилучися однажды быти чудесный улов рыбы: того ради рыболовство во всей Империи подлежит рассмотрению Церкви, и иными правилами, чем какие издаст она по этому предмету, — руководиться не разрешается’.
Что-нибудь подобное написал бы премудрый старец.
Есть предметы, самая суть которых представляет чепуху. Которые есть именно плод ‘темного царства’. Министру юстиции, очевидно с добрыми намерениями волнующемуся около этого вопроса, с живой готовностью к помощи народу и измученной, израненной русской семье, — следовало бы, суток на двое запершись в кабинете, прочесть ‘от доски до доски’ ‘Курс церковного права’ проф. Суворова, епископа Никодима (все равно, у всех одно написано), и он ясно, непобедимо ясно увидел бы, какую ‘абракадабру’, ни на чем не основанную и совершенно бессмысленную, представляет самое ‘вхождение с предложением обсудить и дать заключение’ по предмету совместного и раздельного жительства супругов — к Св. Синоду или обер-прокурору.
Область церковного права — обрядовая сторона брака, ‘таинственная’: 1) кого с кем венчать и не венчать, 2) в какие дни (в пост — нельзя), 3) в какие часы и 4) ‘что все сие значит’ и ‘почему’. К этому церковь прибавляет увещания: ‘жить вместе, любя’ и проч. Но зачем же смешивать юриспруденцию с поэзией, закон с ‘увещанием’? Из ‘увещания’ решительно ничего не вытекает, и никаких прав не рождается у ‘увещевателя’. ‘Увещал’, да не ‘подействовало’… Если не ‘подействовало’, то отсюда вытекает только, что он плохо увещал, бессильно увещал, но чтобы он был вправе связать юридически ‘увещанных и расходящихся’, запереть их в одном доме и в одной квартире, на одной кровати и за одним чайным столом, — этого ниоткуда, и ни по какой логике не вытекает!..
Просто — чепуха!
Одно — добрый совет! Другое — приказание! ‘Отсюда дотуда не хватает’.
Церковь всех ‘увещает’ быть нравственными, но все — безнравственны, или ‘с грешком’. И ‘грехи’ церковь отпускает на исповеди, а чтобы она за ‘грехи’ била веревками, связывала цепями, заковывала в кандалы — об этом не слыхано!.. Но вмешательство в ‘раздельное жительство супругов’ было бы именно таковым налаганием кандалов на моральных ‘грешников’. Одно — мораль. А темница — совсем другое!.. На ‘мораль’ у церкви есть право, а на темницу — никакого! И предлагать подобный вопрос на разрешение духовного ведомства — просто ‘учтивость сверх ожидания’…
Впервые опубликовано: Новое Время. 1910. 5 нояб. No 12447.