Записки одной молодой немецкой дамы, живущей ныне в Париже
Записки одной молодой немецкой дамы, живущей ныне в Париже
——
Записки одной молодой немецкой дамы, живущей ныне в Париже, Карамзин Николай Михайлович, Год: 1803
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Англичанки, сюда приезжающие, не могут славиться красотой. Весьма немногие из них приятны лицом, и почти ни одна не умеет одеваться со вкусом, однако француженки с некоторого времени перенимают их моды, украшая все по-своему. Это их талант, что на англичанке дурно, то на парижской красавице мило, и дает ей вид скромности, который напоминает старину. Только две англичанки были замечены в Париже по их красоте: леди Кев и госпожа Тальбот. — Англичане живут здесь обыкновенно недели две. Из них всех более отличился умом лорд Петти, сын маркиза Ландсдауна: молодой человек двадцати лет. Парижские ученые должны были удивляться его сведениям, и первый консул несколько раз говорил с ним.
Недавно один любитель художеств и талантов давал праздник в честь новой славной Гереневой картине (которой содержание взято из Федры). На столе был поставлен Расинов бюст. Подле Гереня сидела молодая актриса Дюшенуа, играющая Федру, напротив их стихотворец Легуве. Пили следующие тосты {Французы и немцы приняли это английское слово. Нельзя сказать: пить Расиново здоровье, нельзя желать здоровья мертвым. Пить тост есть величать или славить, или изъявлять доброе желание.}: Расину — Рафаэлю — живописцам в поэзии — друзьям талантов — герою, защитнику муз — миру — свободе.
Скажу несколько слов об известных людях, с которыми мне удалось познакомиться в Париже. Целый год жила я здесь с госпожой Жанлис в одном доме. Она совершенно посвятила себя литературе, и теперь всего более занимается своим журналом, украшаемым ее сказками. Не только весь Париж читает их, но всякая тотчас переводится и на иностранные языки: на английский, немецкий и проч. Деятельное воображение и редкое знание света служат для госпожи Жанлис богатым источником новых мыслей и планов. Кажется, что она всегдашними трудами не истощает, а только острит свой авторский ум. Самый обыкновенный случай открывает ей тайности человеческого сердца и представляет то важные, то приятные идеи. Дух ее живет, так сказать, в тихих наблюдениях. В самых младенческих летах она показывала особенную склонность к чтению, авторству, музыке и живописи, хотя родители и не дозволяли ей учиться сему последнему искусству. ‘Я имела совершенную страсть к живописи’, сказала нам однажды госпожа Жанлис: ‘если бы дали мне волю, то я вместо книг писала бы теперь исторические картины, и представила бы на них все то, что мной изображено в романах. Всего более хотелось мне изобразить кистью славных в истории женщин, главные черты и добродетели жизни их. Но матушка позволяла мне учиться только музыке и танцеванию. Я могла тихонько сочинять, а не рисовать, когда же вышла на свою волю, тогда уже было поздно’. — Десяти лет она сочинила комедию, восемнадцати Замок истины, сказку, напечатанную вместе с Деревенскими вечерами. На семнадцатом году познакомилась с Бюффоном. Сей великий муж был образователем ее таланта, открыл ей богатые источники французского языка и тайнейшие его сокровища. Она питала ум свой чтением превосходных авторов. Двадцати пяти лет имела уже необыкновенные сведения, написала Адель и Теодора, Театр воспитания, знала латинский, английский, итальянский язык, танцевала, пела, играла на арфе прекрасно и была редкой актрисой, однако, любя светские удовольствия, еще более любила уединение, часто с детьми герцога Орлеанского на целые месяцы заключалась в монастырь, чтобы заниматься единственно их воспитанием и чтением. Двор, при котором она жила, знакомства великих мужей Европы, путешествия во Франции, Англии, Италии, Швейцарии, были для нее способом узнать свет, людей и натуру, как немногие знают их, ее сочинения то доказывают. Принужденная выехать из Франции, в десятилетнее свое отсутствие издала она 12 томов, а возвратясь в Париж, написала множество прекрасных сказок, прибавила два тома к Летописям добродетели и том к Матерям-соперницам, а скоро выдаст еще больший роман. Беспрестанная работа не позволяет ей выезжать. Накануне нового года она приехала к тетке своей, госпоже Монтенон, у которой не была уже несколько месяцев, и которая встретила ее с великой лаской, жалея, что так долго не видалась с нею. Госпожа Жанлис сказала: ma chere tante, mon metier me prend tout mon tems (извините: ремесло мое отнимает у меня все время). Тетка с любезностью старой француженки отвечала ей: eh, ma niece! peut on appeller un metier tant de gloire? (ах! можно ли, любезная племянница, называть ремеслом такую славу?) — Живучи с госпожой Жанлис в одном доме, я очень редко наслаждалась ее разговорами. Она беспрестанно или читает или пишет, живет только для авторства, и даже (как мне казалось) скучает самыми умными людьми, которые иногда к ней приезжают.
Я познакомилась также с г. Фьеве, автором приятных романов Фредерика и Сюзеты. Он имеет истинный талант, но с некоторого времени употребляет его во зло, объявив себя врагом философии и рыцарем веры, которая не имеет нужды в рыцаре. Фьеве унижает Вольтера, Жан-Жака и делает себя шутом в глазах благоразумия. Как люди переменяются! Сей человек, будучи однажды у госпожи Жанлис, уговаривал ее не трогать праха мертвых, и с дружеской искренностью сказал: ‘Вы уже так славны, что не имеете нужды обращать на себя внимания публики едкими сатирами. У вас есть неприятели, они молчат, пока вы пишете единственно для удовольствия публики и для успехов доброго воспитания, но война снова начнется, если вздумаете опять бранить философов, Вольтера, Руссо и других’. Госпожа Жанлис после того казалась несколько времени сердитой на Фьеве, и не приняла его благоразумного совета. Это не чудно, но мудрено, что сам он, рассуждав так хорошо, вдруг начал писать против великих мужей, живых и мертвых, к сожалению всех друзей его, которые любят в нем талант и доброе сердце.
Говоря об интересных людях в Париже, должна я наименовать одну из любезнейших женщин в свете: госпожу С. Симон, дочь маркиза Шанграна и вдову несчастного принца Юлия Рогана. Она жила только шесть месяцев с милым супругом, любила его со всей нежностью прекрасного, невинного сердца, и должна была проводить на эшафот… Время не загладило образа душевной меланхолии на приятном лице ее, но дружба и музы служат ей утешением. Госпожа С. Симон поет как ангел, так выразительно и трогательно, что голос ее всегда отзывается в сердце. Она сама с удивительным искусством сочиняет музыку, если можно так назвать вдохновение сердца и язык горестной чувствительности, пишет также и стихи, милые, нежные, но показывает их не многим. Все говорят с восторгом о ее таланте, хотя она поет единственно в кругу родных и друзей. Один из них, страстный любитель музыки, сказал мне, что только славный Гара и госпожа С. Симон умеют петь романсы. Собрания в ее доме опровергают злоречие тех людей, которые утверждают, что нынешний тон всех парижских обществ чрезмерно волен: любезность и благопристойность составляют душу ежедневного общества госпожи С. Симон. Иногда бывает у нее чтение, и всякий день музыка. Мужчины соблюдают в разговоре правила вкуса, а женщины не стыдятся показывать ума своего. Злословие и насмешки нетерпимы, дозволяется одна остроумная шутливость, которая веселит людей, не оскорбляя тонкого морального чувства.
Записки одной молодой немецкой дамы, живущей ныне в Париже: [О встрече с С.Ф.Жанлис и Ж.Фьеве] / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч.9, N 11. — С.199-206.