Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, Басистов Павел Ефимович, Год: 1856 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 29 минут(ы)

ЗАПИСКИ О ЖИЗНИ НИКОЛАЯ ВАСИЛЬЕВИЧА ГОГОЛЯ, составленныя изъ воспоминаніи его друзей и знакомыхъ и изъ его собственныхъ писемъ. Въ двухъ томахъ. Съ портретомъ Н. В. Гоголя. Санктпетербургъ. 1856.

Статья первая.

Что бъ ни провозглашали намренные, или просто-близорукіе унижатели Гоголя, важное значеніе этого писателя въ нашей литератур и въ нашей жизни не подлежитъ никакому сомннію. Если собрать все, что написано о Гогол, то наберется по-крайней-мр столько же печатныхъ книжекъ, сколько онъ самъ оставилъ, если еще не больше. На объ одномъ писател не было у насъ такъ много и такъ долго писано и говорено, и притомъ мннія говорившихъ и писавшихъ ни о комъ не расходились между собою до такого дикаго противорчія, до какого доходили мннія о Гогол, но, несмотря на вс эти долговременные и жаркіе толки, до-сихъ-поръ еще мнніе о Гогол не установилось какъ слдуетъ, до-сихъ-поръ еще есть люди, которые видятъ въ немъ ршительно Гомера нашей жизни, свободнаго отъ всякихъ ошибокъ въ ея изображеніи, тогда-какъ другіе не хотятъ признавать въ немъ даже способности понимать жизнь порядочнымъ образомъ. Одни приписывали и но перестаютъ приписывать его сочиненіямъ громадное значеніе въ нашей литератур, предъ которымъ блднетъ значеніе всхъ другихъ нашихъ писателей, тогда-какъ другіе отнимаютъ у него всякое значеніе въ литератур. Есть и такіе, которые печатно утверждаютъ, что Гоголь не больше, какъ авторъ ‘нсколькихъ забавныхъ повстей’, тогда-какъ другіе доказываютъ, что эти повсти имли серьзное вліяніе на современное общество, что имъ цлое поколніе обязано своимъ воспитаніемъ. Конечно, въ пишущей и по этому самому уже боле или мене образованной братіи раздается больше голосовъ въ пользу, нежели противъ Гоголя, однакожь есть между ними упрямые порицатели этого писателя, которые пользуются всякимъ удобнымъ и даже неудобнымъ случаемъ кричать противъ него, какъ лягушки, съ наступленіемъ темноты квакающія, Богъ-знаетъ зачмъ, въ своемъ болот.

Конечно, истинная оцнка Гоголя, какъ писателя, давно бы уже взяла свое и заставила бы замолчать этихъ ‘дтей въ сдинахъ’, которыя выходятъ изъ себя только оттого, что имъ не оказываютъ подобающаго (но ихъ мннію) уваженія, но къ этимъ толкамъ, собственно-литературпымъ, присоединилось одно обстоятельство, совсмъ-нелитературное, которое и внесло запутанность въ вопросъ о значеніи Гоголя. Въ 187 году Гоголь имлъ неосторожность печатію объявить, что онъ считаетъ вс свои произведенія, до-тхъ-поръ напечатанныя, ‘безполезными’, и что онъ но той же притон сжегъ въ рукописи второй томъ ‘.Мертвыхъ душъ’, уже совершенно-приготовленный къ печати. Это и еще нкоторыя другія признанія, помщенныя въ той же несчастной книг 1847 года (говоримъ объ ‘Избранныхъ мстахъ изъ переписки съ друзьями’), показались странными даже знавшимъ Гоголя лично, а въ тхъ, кто, на основаніи его сочиненій, чтилъ въ немъ одного изъ передовыхъ людей современнаго поколнія, возбудили даже негодованіе и оттолкнули отъ писателя, бывшаго до-тхъ-поръ ихъ идоломъ. Такимъ-образомъ и прежніе поклонники Гоголя стали какъ бы на сторон его противниковъ.

Легко представить себ, какъ обрадовались эти противники, по обрадовались они напрасно. Они смшали два разныя дла. Вопросъ, собственно-относящійся къ личности Гоголя, къ той перемн, которая произошла съ нимъ самимъ, какова бы ни была эта перемна, они перепутали съ вопросомъ о достоинств его сочиненій, напечатанныхъ прежде ‘Переписки’, вопросъ, который уже считался почти окончательно-ршеннымъ. началось новое ‘дло’, которое еще нескоро можетъ быть сдано въ архивъ.

Какъ бы то ни было, но вопросъ о личности Гоголя сталъ въ настоящее время на первомъ план, оттснивъ вопросъ собственно-литературный, и пока не будетъ произнесено послднее, ршительное слово о Гогол, какъ человк, до-тхъ-поръ и истинное значеніе всхъ его сочиненій не можетъ быть приведено въ совершенную ясность.

Но произнесть это послднее, ршительное слово, значитъ взять на себя страшную отвтственность. Опасность этой отвтственности увеличивается еще тмъ, что, съ произнесеніемъ суда о Гогол, какъ о человк, связалось нсколько важнйшихъ общественныхъ вопросовъ, къ ршенію которыхъ мы до-сихъ-поръ даже и не приступали. Разборъ ‘Переписки’ Гоголя и вообще послднихъ годовъ его жизни неминуемо долженъ опереться на разбор самихъ принциповъ, которымъ онъ служилъ въ это время. Но этимъ же принципамъ служили и служатъ у насъ не одинъ Гоголь, а сотни тысячъ людей. Такимъ-образомъ судъ надъ этими принципами — дло важное, трудное, къ которому нельзя приступать легкомысленно.

Чмъ кончится эта исторія — сказать напередъ трудно, по-крайней-мр нельзя не признать занимательности, которую получило теперь дли всхъ каждое слово о Гогол. Сочиненія его, недавно-напечатанныя новымъ изданіемъ, опять разошлись почти вс. Всякая новая строчка Гоголя, открываемая въ бумагахъ, сохранившихся посл его смерти, возбуждаетъ живйшее любопытство.

Имя въ виду говорить о новыхъ открытіяхъ но атому предмету, мы считаемъ нелишнимъ предварительно отдать себ отчетъ въ какомъ положеніи находится вопросъ о Гогол въ настоящую минуту.

Этотъ вопросъ прошелъ до-сихъ-поръ два періода. Первымъ былъ періодъ критикъ собственно-литературныхъ, старавшихся опредлить отношеніе произведеніи Гоголя къ другимъ произведеніямъ нашей словесности и оцпить ихъ художественное достоинство, періодъ этотъ продолжался отъ перваго появленія Гоголя въ печати до выхода ‘Переписки съ друзьями’. Второй періодъ можно назвать періодомъ критикъ нравственныхъ, имвшихъ въ виду оправдать или осудить Гоголя на основаніи признаніи или непризнаніи истинными тхъ принциповъ, которымъ послужилъ Гоголь въ своей ‘Переписк съ друзьями’. Этотъ періодъ сосредоточивается собственно около 184-7 года, то-есть времени выхода въ свтъ ‘Переписки’, но отголоски его слышатся но-временамъ и теперь. Въ свое время толки, вызванные появленіемъ этой книги, были столько же, если не больше, занимательны, сколько, передъ этимъ, занимательны были толки о художественномъ значеніи произведеній Гоголя. Къ-сожалнію, толки о нравственномъ значеніи ‘Переписки’ Гоголя представляли такъ же мало основательности, какъ и сужденія о художественномъ достоинств прежнихъ его произведеніи. Вооружались противъ Гоголя, или заступались за него во имя какихъ-то принциповъ, а самыхъ принциповъ не объявляли, считая ихъ почему-то общепринятыми, или не отдавали въ нихъ отчета, вроятно, воображая ихъ непогршительными и, слдовательно, нетребующими и даже недопускающими разбора. Вопросы, вызванные сочиненіями Гоголя, были сами-по-себ въ высшей степени интересны, но отвты критики ограничивались голословными похвалами или порицаніями. Если же дло доходило, какъ говорится, до корней, то благоразумные критики прибгали къ уклончивымъ, загадочнымъ фразамъ. Были, конечно, исключенія, явилось нсколько статей весьма-замчательныхъ, но въ общемъ итог оба эти періода критики были чмъ-то въ род выстрловъ на воздухъ. Они прошли мимо самой сущности дла, хотя въ то же время нельзя сказать, чтобъ они были и совершенно безплодны. Важною заслугою ихъ было уже и то, что они разбудили вниманіе публики къ литератур, показавъ ей, какъ тсно можетъ быть связано литературное дло съ дломъ жизни, и такимъ-образомъ вызвали потребность новой критики, которая, безъ всякаго сомннія, будетъ плодотворне критики двухъ означенныхъ періодовъ. Дло въ томъ, что посл всхъ этихъ толковъ теперешніе читатели уже не увлекутся бездоказательными возгласами о писател, не умилятся отъ сердечныхъ изліяній критика, не понесутъ рабскаго, слпаго поклоненія безотчетнымъ движеніемъ чьей бы то ни было души. Читателямъ уже надоли крики во имя темныхъ, невысказываемыхъ принциповъ, имъ надобенъ теперь умный, добросовстный разборъ самыхъ принциповъ. Ихъ пересталъ тшить обманчивый призракъ правды, дающій душ дремать въ тлетворномъ поко произвольнаго невдніи, имъ понадобилась самая правда, quand mme… А только тотъ разборъ, который явится вооруженный фактами и смлымъ стремленіемъ къ правд, можетъ удовлетворить теперешнихъ читателей.

Но къ такому разбору нужно приготовиться трудомъ да мышленіемъ, для него недостаточно литературнаго смиренія, на которомъ иные хотятъ основать нашу будущность, для него позорно было бы и литературное Фразрство, съ помощью котораго, бывало, обходили важные вопросы жизни. Для него нужно всестороннее историческое изученіе дла.

Это чувствуютъ и читатели и критики. Поэтому въ настоящее время совсмъ почти не появляется статей, которыя бы можно было въ строгомъ смысл назвать критиками, а если и появляются он, то не имютъ успха. Доказательствомъ служитъ критическая статья о Пушкин, принадлежащая, впрочемъ, одному изъ замчательныхъ мыслителей нашихъ: она зачахла, не доживъ до окончанія. За-то выходить множество статей и книгъ, имющихъ характеръ приготовительныхъ историческихъ работъ, и вс он читаются съ особеннымъ интересомъ. Мы разумемъ здсь не только т статьи, которыя имютъ прямымъ предметомъ споимъ жизнь, или сочиненія Гоголя, но и вс т произведенія, въ которыхъ исторически разработывается тотъ или другой вопросъ, затронутый Гоголемъ въ его сочиненіяхъ. А въ сочиненіяхъ Гоголя — или прямо, или косвенно — затронуто очень-много не только литературныхъ въ тсномъ смысл, но и вообще жизненныхъ вопросовъ. Вс эти труды непремнно принесутъ дань той критик, какой ожидаетъ отъ литературы современная публика.

Что же касается въ тсномъ смысл Гоголя, то приготовительныя работы для его оцнки состоятъ покамстъ главнымъ образомъ въ собираніи матеріаловъ для его біографіи. Этимъ путемъ критика Гоголя вступаетъ въ свой третій періодъ.

Недавно вышелъ новый трудъ по этой части: ‘Записки о жизни и сочиненіяхъ Николая Васильевича Гоголя’, въ двухъ томахъ, занимающихъ около семи-сотъ страницъ печати. Ршившись познакомить теперь читателей съ любопытными предметами, заключающимися въ этой книг, мы въ то же время не отказываемся отъ намренія пересмотрть въ историческомъ порядк все, что было сказано критикою о Гогол въ первые два періода ея существованія. Мы уврены, что такой историческій обзоръ не будетъ безполезенъ, какъ приготовительная работа будущему критику Гоголя.

Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя принадлежатъ тому же г. Николаю М*, который въ 1854 году напечаталъ ‘Опытъ біографіи Гоголя’ {Псевдонимъ автора недавно обнаруженъ: книгопродавцы въ своихъ объявленіяхъ о его новой книг ставила его настоящую фамилію — Кулшъ. Но такъ-какъ самъ авторъ въ своей книг хранитъ прежнее инкогнито, то и мы будемъ называть его, попрежнему, Николаемъ М*.}. Хотя въ свое время мы отдали отчетъ {См. ‘Отеч. Записки’ 1854. No X.} объ этомъ ‘Опыт’ и хотя въ ‘Запискахъ’ повторено многое изъ того, что било въ немъ напечатано, но въ этихъ ‘Запискахъ’ такъ много передлокъ и дополненіи противъ ‘Опыта’, такъ много новыхъ писемъ и другихъ документовъ, до-сихъ-поръ неизвстныхъ, что мы сочли обязанностью посвятить новую статью этому, можно сказать, совершенно-новому труду г. Николая М*.

Раздленіе жизни Гоголя на періоды осталось и въ ‘Запискахъ’ то же, какое было въ ‘Опыт’. Г. Николай М* различаетъ въ ней три періода: къ первому относитъ онъ жизнь Гоголя въ Малороссіи, ко второму его жизнь въ Петербург, къ третьему — пребываніе Гоголя за границей. Мы уже не въ первый разъ встрчаемся съ подобнымъ географическимъ же дленіемъ, приложеннымъ къ исторіи. Одинъ изъ нашихъ ученыхъ длитъ исторію древней русской литературы на періоды южный, сверный и сверо-южный, основываясь на томъ, гд каждый разъ сосредоточивалась литературная дятельность. Для литературы, которая но сущности, но духу, постоянно оставалась одна и та же, еще можно допустить такое дленіе, если ужь непремнно дленіе нужно для чего-нибудь, даже и въ этомъ случа, но если дятельность народа, или писателя, представляетъ въ своемъ развитіи существенныя измненія, въ такомъ случа кстати ли равнять ее съ втромъ, который только и можетъ различаться но той сторон, откуда дуетъ? Притомъ же съ направленіемъ втра соединены разныя атмосферическія измненія, перемны же съ писателемъ очень-рдко объясняются его мстопребываніемъ.

Но, не Остапавливаясь доле на такомъ маловажномъ предмет, какъ раздленіе, посмотримъ, что новаго сообщаетъ намъ г. Николай М* о каждомъ изъ этихъ трехъ періодовъ, на которые онъ длитъ жизнь Гоголя. Начнемъ съ перваго.

Первый періодъ заключаетъ въ себ жизнь Гоголя въ Малороссіи, слдовательно: 1) дтство его въ дом родителей, 2) образованіе его въ Нжинскомъ Лице.

Изображеніе этого періода должно ршить два вопроса: 1) какія впечатлнія вынесъ ребенокъ-Гоголь изъ своего родительскаго дома? 2) какое образованіе получилъ онъ въ школ?

Ршеніе перваго вопроса не представляло бы непреодолимой трудности, еслибъ для этого достаточно было только изобразить то, что окружало ребенка. Описать мстность, въ которой человкъ провелъ свое дтство, изобразить характеръ его родныхъ, даже разсказать жизнь каждаго изъ нихъ — все можно. Но что жь изъ этого выйдетъ? Можетъ выйдти боле или мене занимательное изображеніе міра, среди котораго выросъ такой-то человкъ, но это изображеніе будетъ сдлано не иначе, какъ подъ угломъ зрнія самого изображателя. Кто жь поручится, что ребенка, о которомъ говорится, поражали въ этомъ разнообразномъ мір именно т предметы, которые покажутся поразительными его біографу? Если же біографъ и попадетъ случайно именно на т предметы, которые подйствовали на ребенка, то опять рождается сомнніе, тою ли стороною они на него дйствовали, какою произвела впечатлніе на его біографа? Можегь-быть, ему въ нихъ видлось вовсе не то, что показалось его жизнеописателю. ‘Сколько головъ, столько умовъ, говоритъ русская пословица. Разнообразна природа, насъ окружающая, но столько же разнообразны и люди. Въ цломъ мір не найдется даже и двухъ человкъ, которые бы совершенію были похожи одинъ на другаго наружнымъ видомъ, еще больше разнообразія въ незримомъ мір души.

Изъ этого видно, что вс наши разсужденія о томъ, какъ на такого-то человка дйствовали такіе-то и такіе-то предметы въ его дтств, Остапутся не боле, какъ пріятнымъ препровожденіемъ времени, пока не найдутся документы, которые бы ихъ подтвердили положительно, а до-тхъ-поръ, при всей своей благовидности, они не выйдутъ изъ сферы предположеній и догадокъ, рдко къ чему-нибудь ведущихъ, и только будутъ напрасно запутывать дло. Приведемъ примръ:

Г. Николаю М* попадается въ какой-то лтописи имя Остапъ Гоголь. Ему тотчасъ же приходитъ на мысль: не этого ли Остапа изобразилъ Гоголь въ своей повсти ‘Тарасъ Бульба’? Услужливая фантазія г. Николая М*, которой нельзя отказать въ плодовитости, создаетъ цлую поэтическую личность изъ пяти строчекъ, найденныхъ имъ въ лтописи объ этомъ Остап.

‘Исторія (говоритъ онъ) молчитъ о Гоголяхъ вовсе продолженіе ожесточенныхъ войнъ за Унію, и только въ эпоху Богдана Хмельницкаго выноситъ изъ темной неизвстности одного Гоголя. То былъ Остапъ Гоголь, полковникъ подольскій. Объ немъ говорится въ лтописяхъ при описаніи битвы на Дрижипол (1655), потомъ его имя упоминается, въ исчисленіи отсутствующихъ полковниковъ, подъ о переяславскими статьями’, наконецъ, въ ‘Лтописи Самовидца’ онъ является рядомъ съ Петромъ Дорошенкомъ, которому онъ одинъ изъ полковниковъ остался до копна вренъ и посл котораго еще нсколько времена отстаивалъ подвластную себ часть Украйны. Небольше пяти строкъ посвятилъ лтописецъ этому образчику казацкой неугомонности, но и изъ нихъ видно(?), какого сорта это быль характеръ. Остапъ Гоголь здилъ въ Турцію посломъ отъ Дорошенка въ то время, когда уже вс другіе полковники вооружились противъ этой ‘вихреватой головы’, какъ называли пана Петра запорожцы и когда Дорошенко колебался между двумя мыслями, ссть ли ему на бочку пороху и взлетть на воздухъ, или отказаться отъ гетманства. Можетъ быть, только Остапъ Гоголь и поддерживалъ такъ долго его безразсудное упорство, потому что, оставшись посл Дорошенка одинъ на опустломъ нравомъ берегу Днпра, онъ не склонился, какъ другіе, на убжденія Самойловича, а пошелъ служить, съ горстью преданныхъ себ (ему?) Козаковъ, воинственному Яну Собскому и, разгромивъ съ нимъ подъ Вною Турокъ, принялъ отъ него опасный титулъ гетмана, который не подъ силу пришло носить самому Дорошенку. Что было съ нимъ потомъ и какая смерть постигла этого, какъ но всему видно, энергическаго человка, лтописи молчать. Кто боевая фигура, можно сказать, только выглянула изъ мрака, сгустившагося надъ украинскою стариною, освтилась на мгновеніе кровавымъ пламенемъ войны и утонула снова въ темнот.— И какому лтописцу его времени было дло до Остапа Гоголя полковника отдаленной надднстрянской Украйны и потомъ гетмана небольшой дружины Козаковъ, обрывка грозной тучи, вызванной чародемъ Хмльницкимъ на бой съ громами польскихъ магнатовъ?’

Все это, можетъ-быть, и такъ, но есть ли поводъ думать, что Гоголь въ дтств зналъ объ этомъ Остап? что его имлъ онъ въ виду при созданіи своего Остапа? Кажется, въ этомъ не увренъ и самъ г. Николай М*.

‘Но это имя (продолжаетъ онъ), выброшенное волнами событій на широкій берегъ исторіи, до сихъ поръ отршенное отъ живыхъ интересовъ нашего ума и чувства, вяжется теперь(?) съ другимъ подобнымъ именемъ, которое отмчено въ лтописяхъ міра(?!) боле яркой и привтливо сіяющей звздой. Конечно, ни одинъ лучъ въ сіяніи этой звзды не зависитъ отъ зловщаго блеска, озарившаго личность Остапа Гоголя: но любопытно, однакожъ, знать, въ какомъ разряд людей, въ. какомъ быту и при какихъ обстоятельствахъ вырабатывалась въ минувшіе вка жизненная сила, которой въ наши дни, дивной игрой природы, сообщился таинственный огонь поэзіи’.

Хотя въ этихъ фразахъ много мистицизма, однакожь на столько-то он понятны, чтобъ видть, что г. Николай М* соблазнился сходствомъ именъ — и больше ничего. Весьма-вроятно, что въ дтств Гоголь даже и не слыхалъ объ этомъ Остап, такъ-какъ его нтъ въ его дворянскомъ протокол. Но еслибъ даже впослдствіи, когда Гоголь сталъ заниматься чтеніемъ малороссійскихъ лтописей и, слдовательно, могъ добраться и до этого Остапа, эта личность и поразила дйствительно его фантазію, то и въ этомъ случа кстати ли относить это къ числу его дтскихъ впечатлніи?

Вообще, при опредленіи первыхъ поэтическихъ личностей, напечатлвшихся въ душ Гоголя, и первыхъ вліяній, которымъ подвергались его способности, г. Николай М* слдовалъ, кажется, метод несовсмъ-врной: онъ относилъ къ числу дтскихъ впечатлній Гоголя почти все то, что находилъ въ его первыхъ литературныхъ произведеніяхъ. По намъ извстно, что Гоголь выхалъ изъ Малороссіи, когда ему было двадцать лтъ, и потомъ уже началъ писать свои малороссійскія повсти, живя въ Петербург. Слдовательно, основываясь на этихъ повстяхъ, мы имемъ только право сказать: вотъ какою Малороссіи представлялась Гоголю- юнош, когда онъ смотрлъ на нее издали.

Спора нтъ, что въ повстяхъ Гоголя Малороссія представлена страною чрезвычайно-поэтическою, но находить причину этой поэзіи въ богатомъ климат Малороссіи, въ даровитости малороссійскаго племена, въ его ‘звенящей богатыми рифмами’ псн и ‘полномъ живаго интереса’ преданіи, какъ это длаетъ г. Николай М* — значитъ, вопервыхъ, смотрть на Малороссію не безпристрастными глазами, а вовторыхъ, забывать отношенія творческой фантазіи къ предметамъ дйствительности.

Что касается самой Малороссіи, стоить только заглянуть въ адрес-календарь, чтобъ удостовряться, какими людьми всего больше снабжаетъ Россію эта ‘поэтическая’ страна. Вс эти малороссійскія фамиліи, которыми наполнены списки нашихъ столичныхъ и губернскихъ чиновниковъ (не считая множество такихъ, которые передлали свои имена на великорусскій ладъ), скоре указываютъ на Малороссію какъ на колыбель юристовъ, нежели поэтовъ. Такимъ образомъ скоре надобно бы удивиться, что изъ среды, такъ богато-надленной практическими стремленіями и способностями, могла выйдти цла поэтическая натура Гоголя, нежели приписывать что-нибудь ея вліянію.

Да и самъ Гоголь, пока онъ жилъ въ Малороссіи, неслишкомъ восхищался окружавшею его дйствительностью: она скоре представляла ему предметъ для сатиры, какъ это мы увидимъ изъ его писемъ къ школьному товарищу его, Высоцкому, въ первый разъ напечатанныхъ г. Николаемъ М* въ его ‘Запискахъ’. Такимъ-образомъ, если искать виновника идиллическихъ представленій Гоголя о Малороссіи, такъ этимъ виновникомъ скоре всего можно назвать Петербургъ. Онъ своей холодной и сырой атмосферой заставилъ его вспомнить съ сожалніемъ о роскошныхъ садахъ Малороссіи, онъ, дороговизною състныхъ и всякихъ другихъ припасовъ, могъ заставить его подумать съ любовью о той сторон, гд, по выраженію пушкинскаго гусара,

Валятся сами въ ротъ галушки,

а должностною и всякою другою суетою, быть-можетъ, устремилъ его душу къ благословенному краю, гд человкъ еще оставляетъ себ досугъ и пофилософствовать и полниться, быть-можетъ…

Но дло въ томъ, что ни Петербургъ не виноватъ въ поэтическомъ представленіи Малороссіи, какое мы встрчаемъ у Гоголя, ни сама Малороссія, во всемъ виновата творческая фантазія Гоголя. Она умла отъискать везд поэтическіе мотивы, скрытые для обыкновеннаго взгляда, и обаяніемъ искусства придать имъ краски дйствительности.

И это обаяніе искусства такъ сильно, что даже людямъ, знавшимъ предметъ въ его прозаической дйствительности, онъ начинаетъ казаться тмъ, чмъ захочетъ его представить поэзія. Вотъ, какъ, напримръ, г. Николай М* говоритъ отъ своего лица о жизни малороссійскихъ помщиковъ прежняго времени, изображенныхъ Гоголемъ впослдствіи въ его повстяхъ:

‘Малороссійскіе помщики прежняго времени жили въ деревняхъ своихъ весьма просто: ни въ устройств домовъ, ни въ одежд не было у нихъ большой заботы о красот и комфорт. Поющія двери, глиняные полы и экипажи, дающіе своимъ звяканьемъ знать прикащику о приближеніи господь,— все это должно было бить такъ и въ дйствительности Гоголева дтства, какъ оно представлено имъ въ жизни старосвтскихъ помщиковъ. Это не кто другой, какъ онъ самъ, вбгалъ прозябну въ въ сни, хлопалъ въ ладоши и слышалъ въ скрипніи двери: ‘батюшки, я зябну!’ Это онъ вперялъ глаза въ садъ, изъ котораго глядла сквозь растворенное окно майская темная ночь, когда на стол стоялъ горячій ужинъ и мелькала одинокая свча въ старинномъ подсвчник. Покрытая зеленою плесенью крыша и крыльцо, лишенное штукатурки, представлялись ею глазамъ, когда онъ, перехавъ пажити, лзущія въ экипажъ, приближался къ родному дому, и старосвтскіе помщики были портреты почтенной четы отходящихъ изъ нашего міра старичковъ, которые мирною жизнью, исполненною тихой любви и довольства, леляли дтское сердце поэта, какъ теплая, свтлая осень лелетъ молодые посвы’ (T. I, стр. 7).

Это изображеніе обстановки, окружавшей будто-бы первое дтство Гоголя, взято, очевидно, изъ Гоголевыхъ же сочиненій, по, спрашивается, много ли тутъ останется поэтическаго, если отъ всего этого отнять его глаза?

Г-ну Николаю М* хотлось, во что бъ ни стало, отъискать въ дйствительности все то, что встртилось ему въ поэтическомъ представленіи Гоголя. Вслдствіе этого онъ приходитъ иногда къ весьма-страннымъ заключеніямъ, напримръ:

Въ повстяхъ Гоголя есть идиллическое лицо Аанасіи Ивановичи, который ‘былъ когда-то секунд-майоромъ’. Извстно также, что у Гоголя былъ ддушка, названный въ его метрическомъ свидтельств майоромъ. Изъ этого г. Николай M* выводить, что Гоголь рисовалъ своего Аанасія Ивановича именно съ него. По-крайней-мр другихъ доказательствъ на это мы не нашли въ ‘Запискахъ’ (см. т. I, стр. 4).

Еще примръ: Въ сочиненіяхъ Гоголя, особенно позднйшихъ, замтны чрезвычайно-сильныя и глубокія нравственныя и религіозныя убжденія. Г. Николай М*, неизвстно почему, утверждаетъ, что ‘смена этихъ убжденій заронили въ душу Гоголя охлажденныя старостью рчи прототиповъ Аанасія Ивановича и Пульхеріи Ивановны’ (т. I. стр. 7), то-есть его ддушки и бабушки, хотя Гоголь никогда не открывалъ намъ, кому онъ обязанъ этими убжденіями.

Очень-естественно, что, принявъ такую неврную методу для опредленія ‘первыхъ поэтическихъ личностей, напечатлвшихся въ душ Гоголя’, и ‘первыхъ вліяній, которымъ подвергались его способности’, г. Николай М* долженъ былъ, на мсто доказательствъ, говорящихъ уму, прибгать къ общимъ мстамъ дйствующимъ на сердце, какъ увряли старинныя риторики. Какъ иначе назвать, напримръ, слдующее мсто:

‘Если бы судьба бросила его (то-есть Гоголя) въ міръ круглымъ сиротою, то, съ этимъ инстинктомъ всматриваться во все его окружающее, съ этимъ даромъ по виднному угадывать невиданное и изъ отдльныхъ, несвязныхъ частицъ строить цлое, онъ во всякомъ случа сдлался бы, такъ или иначе, художникомъ. Пускай бы онъ родился въ самомъ монотонномъ уголк Россіи, посреди какихъ-нибудь зырянъ, или калмыковъ: онъ и тамъ высосалъ бы изъ родной почвы соки для цвтовъ воображенія и плодовъ мыслящаго духа. По судьба назначила ему увидть свтъ въ стран, но замчанію Линнея, самой разнообразной естественными произведеніями, и посреди племени, одареннаго всми видоизмненіями чувствъ, отъ совершеннаго равнодушія къ житейскимъ выгодамъ и отсутствія всякой энергіи до неугомонной предпріимчивости и горячаго пристрастія къ любимой мечт,— отъ беззаботнаго, лниваго смхотворства до глубочайшихъ, мрачныхъ, или торжественныхъ движеній сердца,— посреди племени, у котораго псня звенитъ, вся отъ начала до конца, богатыми римами — чистый, благородный металлъ поэзіи — и каждымъ почти словомъ питаете воображеніе. Небо сіяетъ въ ней мсяцемъ и звздами надъ дворомъ ‘краевой дивчины’, роза плыветъ по вод, эмблематически выражая потерю цвтущей молодости, отъ яркости нарядовъ красавицы вспыхиваетъ дубрава, черезъ которую она детъ къ суженому, влюбленная козачка молитъ Бога собрать ея вздохи, ‘какъ цвты’ и поставить у изголовья ‘милаго’, чтобъ онъ проснувшись вспомнилъ о ней. А псни матерей и женъ бывшаго воинственнаго сословія! а мужественныя рапсодіи бандуристовъ, звучащія крпкою рчью, унылыя и вмст торжественныя!… Каково такая поэзія должна была подйствовать на душу будущаго автора ‘Тараса Бульбы’ и живописца украинской природы?’ (I, 9—10).

На мсто этихъ лирическихъ изліяній автора намъ пріятне было бы найдти въ глав о дтств Гоголя побольше свдній о его матери и объ отц, которые дйствительно не могли не дйствовать на ребенка. Но о матери его мы находимъ тутъ только слдующую выинску изъ en письма къ автору:

‘Въ Малороссіи назадъ, пятьдесятъ лтъ, большая трудность была въ воспитаніи дтей небогатымъ людямъ, къ числу которыхъ принадлежали и мои родители, а женщинамъ не считали даже нужнымъ доставлять образованіе. Мои родители не были такихъ мыслей. Отецъ мой {Мать Гоголя была дочь надворнаго совтника Косяровскаго, какъ видно изъ его метрическаго свидтельства (I, 4).} для того служилъ, чтобъ имть способъ образовать насъ и много трудился, прежде въ военной служб, которая была тогда очень тяжела, и когда потерялъ здоровье для той службы, то перешелъ въ штатскую, и тогда было началось мое воспитаніе, когда онъ былъ въ Харьков губернскимъ почтмейстеромъ. И когда ему объявили доктора, что онъ лишится отъ излишняго прилежанія зрнія, то оставилъ службу и перехалъ въ свой маленькій хуторокъ, и окончилось мое воспитаніе, продолжавшееся всего 1 годъ. Потомъ выдали меня 14 лтъ за моего добраго мужа, въ 7 верстахъ живущаго отъ моихъ родителей. Ему указала меня Царица Небесная, во сн являясь ему. Онъ меня тогда увидалъ, не имющую году, и узналъ, когда нечаянно увидалъ меня въ томъ же самомъ возрасти, и слдилъ за мной во ас возрасты моею дтства’. (I, 17).

Все это очень-любопытно и какъ-нельзя-лучше характеризуетъ и эпоху, въ которую родилась почтенная мать нашего поэта, и ея собственную личность. Но г. Николай М* находитъ, что ‘эти послднія ‘слова характеризуютъ сферу первыхъ понятій и врованій Гоголя’ боле, нежели все, что было имъ до-сихъ-поръ сказано, и потому совтуетъ читателю ‘обратить на нихъ особенное вниманіе’. Мы послдовали его совту и нсколько разъ внимательно прочитали эти строки, по сколько ни вдумывались въ лихъ, никакъ не могли догадаться, какое отношеніе могутъ он имть къ ‘сфер первыхъ понятіи и врованій Гоголя’.

Объ отц Гоголя, кром-того, что уже извстно было изъ ‘Опыта’, мы не узнаемъ изъ ‘Записокъ’ собственно ничего новаго, кром содержанія двухъ его комедіи, разсказаннаго г. Николаемъ М* въ томъ вид, въ какомъ оно передано ему матерью Гоголя, часто видавшею эти комедіи своего мужа на Кибинскомъ {Сел Кибинцахъ, въ сосдств деревни Гоголя, жилъ на поко бывшій министръ, Дмитрій Прокофьевичъ Трощинскій, въ то время у богатыхъ помщиковъ было въ обыча устроивать у себя въ помстьяхъ домашніе театры. Такой театръ былъ и въ Сел Кибинцахъ. Старикъ-Гоголь былъ дирижеромъ этого театра и главнымъ его актеромъ. Онъ ставилъ на сцену и собственнаго сочиненія пьесы, на малороссійскомъ язык. (‘Зап.’ T. 1, стр. 12).} Театр и заполнившею кое-что изъ разговоровъ дйствующихъ лицъ. Еще не знавши объ этихъ пьесахъ, г. Николай М* догадывался, что эпиграфы къ ‘Сорочинской ярмарк’ и ‘Майской ночи’, подъ которыми Гоголь подписалъ просто: ‘изъ малороссійской комедіи’, заимствованы изъ комедій его отца. Теперь подтверждается эта догадка и мы съ удовольствіемъ передаемъ читателямъ эту любопытную новость:

‘Теперь я могу (говоритъ г. Николай М*) отчасти оправдать свою прежнюю догадку, найдя въ числ упомянутыхъ эпиграфовъ одинъ несомннный отрывокъ изъ комедіи Василія Гоголя. Этимъ я обязанъ достойной матери нашего поэта, которая часто видала дв комедіи своего покойнаго мужа на кибинскомъ театр и помнитъ кое-что изъ разговоровъ дйствующихъ лицъ.

‘Первая изъ комедій Гоголева отца называлась двойнымъ титуломъ: Романъ и Параска, или (другое названіе позабыто). въ этой пьес представлены мужъ и жена, жившіе въ дом Трощнискаго на жалованьи, или на другихъ условіяхъ, и принадлежавшіе, какъ видно, къ ‘высшему лакейству’. Они явились во комедіи подъ настоящими именами, только въ простомъ крестьянскомъ быту, и хотя разыгрывали почти то же, что случалось у нихъ въ дйствительной жизни, но не узнавали себя на сцен. Трощинскій былъ человкъ Екатерининскаго вка и любилъ держать при себ шутовъ, но итогъ Романъ былъ смшонъ только своимъ тупоуміемъ, которому бывшій министръ юстиціи не могъ достаточно надивиться. Что касается до жены Романа, то она была женщина довольно прыткая и умла водить мужа за носъ. Такою она представлена и въ комедіи.

‘Дйствіе происходить въ малороссійской хат, убогой, но чистенькой. Параска сидитъ у печи и прядетъ. Входитъ мужикъ, хороню одтый, и говорить:

‘— Здорово буди, кумо! А кумъ де?

‘Параска.— На печи.

‘Кумъ.— Уньять на печи. Або, ложе, и не злазивъ сегодня?

‘Тутъ между кумомъ и кумою происходитъ секретный разговоръ. Она выпрашиваетъ у него зайца, чтобъ подурачить мужа и выжить его на время изъ хаты. Кумъ замчаетъ ей: ‘Ты, кумо, у дыха граешь’, однакожъ отдаетъ ей свою добычу.

‘Когда гость удалился, Пяраска обращается къ мужу съ увщаніями:

‘— Ты бъ таки шиповъ хоть зайця піймавъ, щобъ мы оскоромылысь хоть злячыною.

‘Романъ (громко съ ночи).— Чимъ ч го буду лывить? У мене чортыма ни собакы, ни рушныци.

‘Параска.— Кумъ поросямъ зайця ловить, а наше коване таке прудке!

‘Романъ (радостно).— То-то й е! Я дывлюсь, а воно такъ швыдко побигло до корыта!

‘Параска.— Отъ бачишь! Уставай лышь та убирайся.

‘Романъ.— Треба жъ поснидаты.

‘Параска.— Ты знаешь, що у насъ ничого нема. И зроблю хиба росольцю та на крышу сухаривъ, ты и попонсы.

‘Романъ садится посреди хаты и надваетъ постили (лапти). Параска подаетъ ему волоки (оборы), но волоки рвутся у него въ рукахъ, и онъ въ отчаяньи:

‘Оттеперъ такъ!

‘И принимается бранить жинку. Но та говоритъ:

‘— Возьмывже хочъ поворочку въ очинка.

‘Потомъ надваетъ на него срую свитку, шапку, подпоясываетъ и говоритъ,

‘— Оттеперъ зовсимъ молодець: тилки въ конопли на опудало.

‘Романъ.— Колыбъ же порося побигло за мною.

‘Параска.— Якъ же можно, щобъ порося за чоловикомъ бигло? ты его положи въ торбу, накынь на плечи, а якъ побачишъ зайця, то и выпусты.

‘Выпроводивши его, она говоритъ:

‘— Де такы выдано, щобъ поросямъ зайця ловылы? А Романъ видный и понявъ виры. ого не довго одурыты. Теперь же буду выглядаты чого милаго дяка, Хому Григоровича. У мене для го и вареныки прыготовлени и курочка спечена, въ печи засунена’.

‘Дьякъ является съ привтствіями на славянскомъ язык, прибавляя къ каждой фраз тее-то, и называя хозяйку сладкоустою Парасковіею Охримовной. Онъ отпускаетъ, по словамъ почтенной разсказчицы, чудныя фразы, но она ихъ перезабыла.

‘Параска ставитъ на столъ угощеніе, какъ въ это время раздастся за наружною дверью стукъ. Параска смотритъ въ окно и произноситъ то, что напечатано въ эпиграф къ VI-й глав ‘Сорочинской ярмарки’:

‘тъ. бида, Романъ иде! Оттеперъ якъ разъ надсадитъ мени бебехивъ, да и вамъ, пане Хомо, не безъ лыха буде.

‘Дьякъ проситъ спрятать его куда нибудь. Она прячетъ куда попало, отворяетъ мужу дверь, и тотъ является съ бранью и упрекомъ, что поросенокъ его убжалъ со всмъ въ другую сторону, увидя зайца.

‘Но Параска показываетъ ему зайца и увряетъ, что поросенокъ принесъ его домой.

‘Романъ (въ изумленьи).— Бачъ!… винъ бигъ наппереймы!

‘Потомъ разсказываетъ по какимъ мстамъ онъ искалъ своего поросенка и приводитъ странныя названія урочищъ, долинъ и косогоровъ. Пьеса оканчивается ‘очень смшнымъ’ открытіемъ спрятаннаго дьячка, но гд и какъ онъ былъ найденъ, позабыто.

‘Итакъ вотъ происхожденіе семинариста въ ‘Сорочинской ярмарк’, омы Григорьевича, героя предисловій къ ‘Вечерамъ на хутор., дьяка и великолпной Солохи въ ‘Ночи передъ Рождествомъ’.

‘Другая комедія называлась ‘Собака-Вивця’. Вотъ ея содержаніе.

‘Солдатъ, квартируя у мужика, видлъ, какъ тотъ повелъ на ярмарку продавать овцу. Онъ условился съ товарищемъ овладть ею, и товарищъ явился на встрчу мужику.

‘— Ба, мужичекъ! сказалъ онъ: — гд ты ее нашелъ?

‘— Кого? отвчаетъ мужичекъ: — вивцю?

‘— Нтъ, собаку.

‘— Яку собаку?

‘— Нашего капитана. Сегодня сбжала у капитана собака, и вотъ она гд! Гд ты ее взялъ? Вотъ ужъ обрадуется капитанъ!

‘— Та се, москалю, вивци, говоритъ мужикъ.

‘— Богъ съ тобою! какая вниця?

‘— Та що бо ты кажешь! А клычъ же: чье пиде вон до теб?

‘Солдатъ, показывая сно изъ-подъ полы, говоритъ:

‘— Цуцу! цуцу!

‘Овца начала рваться отъ хозяина къ солдату.

‘Мужикъ колеблется. А солдатъ началъ представлять ему такіе доводы, что разуврилъ его окончательно. Мало того: онъ обвинилъ его въ воровств, и тотъ, чтобъ только отвязаться, отдалъ солдату овцу и еще копу грошей.

‘— Будь ласковъ, служба, просилъ онъ солдата: не кажы, що вона була у мене. Мабуть, злодій, укравши іи, укынувъ мини въ загороду. Я пиду до дому та визьму въ загороды спражню вже нивцю, та и поведу на торгъ.

Вотъ единственный новый фактъ, внесенный г. Николаемъ М* въ главу о дтств Гоголя.

Что жь касается псни малороссійскаго народа, о которой г. Николаи М* повторяетъ прежнія свои фразы (что она ‘звенитъ, вся отъ начала до конца, богатыми римами — чистый, благородный металлъ поэзіи’ и пр.) и до преданія о казацкихъ войнахъ, о которыхъ онъ ‘могъ слышать’ отъ своего дда, все это остается попрежнему, въ области гаданій. По-крайней-мр мы не можемъ предположить въ Гогол большаго знакомства съ малороссійской стариной въ то время, когда онъ, живя въ Петербург, принялся за сочиненіе малороссійскихъ повстей: мы знаемъ изъ ‘Записокъ’ же г. Николая М’, какъ часто Гоголь обращался тогда къ матери и къ сестрамъ съ просьбами о присылк ему малороссійскихъ преданій, псень и проч. По объ этомъ будетъ говорено въ своемъ мст. Теперь же мы должны признаться, что все-таки не знаемъ, что понесъ съ собою двнадцатилтній Гоголь изъ родительскаго дома въ нжинскую школу: звуки ли украинской псни, мотивы ли казацкихъ преданій, или запахъ пироговъ со сметаною и благоуханіе домашнихъ сотовъ, которыми, какъ выражается г. Николай М*, ‘напитана была атмосфера, въ которой жили прототипы гоголевой фантазіи’. Мы, съ своей стороны, боле считаемъ вроятнымъ послднее предположеніе: до двнадцатилтняго возраста пироги дйствуютъ на человка, кажется, сильне всякихъ преданій. И еслибъ г. Николай М* захотлъ быть вренъ самому себ, вроятно, онъ нашелъ бы въ первыхъ произведеніяхъ Гоголя глубокое впечатлніе, произведенное на него этими пирогами.

Такимъ-образомъ темная и таинственная почва дтства Гоголя, въ которой надобно искать корней дальнйшаго развитія его способностей, осталась и теперь такою же темною и таинственною для насъ, какъ была до выхода въ свтъ ‘Записокъ’.

Впрочемъ, въ ныньче-изданной книг, г. Николаемъ М* исправлены нкоторыя данныя, неправильно-указанныя въ ‘Опыт’. Такъ въ ‘Опыт’ было сказано, что Гоголь родился въ 1810 году 19-го марта и подтверждено ‘показаніемъ его матери’, въ ‘Запискахъ’ просто поставлено 19-го марта 1809 года, уже безъ ссылки на показаніе матери. Въ ‘Опыт’ было сказано, что ‘Гоголь получилъ первоначальное воспитаніе въ полтавскомъ повтовомъ училищ, по окончаніи ‘котораго (?) былъ два года въ первомъ класс Полтавской Гимназіи, ‘а оттуда уже поступилъ сперва своекоштнымъ пансіонеромъ, а потомъ ‘казеннокоштнымъ воспитанникомъ въ Гимназію Высшихъ Наукъ князя ‘Безбородко, что ныньче Нжинскій Лицей-. Причиною этого были ‘особенныя права, присвоенныя Нжинской Гимназіи, а можетъ быть, ‘и смерть младшаго Гоголева брата, Ивана, въ Полтав’. А въ ‘Запискахъ’ находимъ, что Гоголь ‘получилъ первоначальное воспитаніе ‘дома, отъ наемнаго семинариста, потомъ готовился къ поступленію ‘въ гимназію въ Полтав, на дому у одного учителя гимназія, вмст съ младшимъ своимъ братомъ, Иваномъ. Но когда ихъ взяли домой на каникулы и младшій братъ умеръ (девяти лтъ отъ роду), Николай Васильевичъ (будучи старше его годомъ) оставался нкоторое время дома. Между-тмъ тогдашній черниговскій губернскій прокуроръ Бажановъ увдомилъ Гоголева отца объ открытіи въ Нжин Гимназіи Высшихъ Наукъ князя Безбородко и совтовалъ ему помстить ‘сына въ находящійся при этой гимназіи пансіонъ, что и было сдлано въ ма мсяц 1821 года. Гоголь вступилъ своекоштнымъ воспитанникомъ, а черезъ годъ зачисленъ казеннокоштнымъ’ (‘Записки’ т. I, стр. 16).

Любопытно было бы знать, чему и какъ училъ Гоголя семинаристъ, отъ котораго онъ получилъ первоначальное образованіе? чмъ занимался онъ у учителя Полтавской Гимназіи? чмъ и какъ проявилъ онъ себя дома? гд провелъ около двухъ лтъ передъ поступленіемъ своимъ въ Нжинскій Лицей? Но ничего этого, къ-сожалнію, нтъ въ ‘Запискахъ’.

Гораздо-больше любопытныхъ дополненій встрчается въ двухъ главахъ о пребываніи Гоголя въ Нжинскомъ Лице, къ которымъ мы теперь и переходимъ.

И прежде всего здсь занимаетъ насъ вопросъ: каково было образованіе, полученное Гоголемъ? Говоримъ собственно о школьномъ его образованіи, которое было предметомъ нкоторыхъ кривыхъ толковъ.

Г. Николай М* въ своемъ ‘Опыт’ выразился такъ объ ученьи Гоголя:

‘Можно сказать вообще, что Гоголь мало вынесъ познаній изъ Нжниской Гимназіи высшихъ наукъ. Онъ почти вовсе не занимался ‘уроками. Обладая отличною памятью, онъ схватывалъ на лекціяхъ верхушки и, занявшись передъ экзаменомъ нсколько дней, переходилъ въ высшій классъ. Особенно не любилъ онъ математики. Въ языкахъ онъ тоже былъ очень слабъ, такъ что, до перезда въ Петербургъ, едва ли могъ понимать безъ пособія словаря книгу на Французскомъ язык. Къ нмецкому и англійскому языкамъ онъ питалъ и впослдствіи какое-то отвращеніе.’

Эти выраженія подали поводъ всегдашнему врагу Гоголя, господину . Б., сказать въ ‘Сверной Пчел’ (1854 года No 175):

‘Искренно признаюсь, что я никакъ не постигаю возможности быть русскимъ литераторомъ безъ познанія иностранныхъ литературъ и съ отвращеніемъ къ языкамъ нмецкому и англійскому! это то же, что быть музыкальнымъ композиторомъ, не зная вовсе Моцарта, Генделя Бетговена и т. п., или быть живописцемъ съ отвращеніемъ въ произведеніямъ Рафаэля, Тиціана, Рубенса и проч.’

Г. Дудышкинъ, въ своей стать объ ‘Опыт біографіи Гоголя,’ помщенной въ нашемъ журнал (1854 г., No X), упрекнулъ біографа въ ошибк, основываясь на приложенномъ въ конц ‘Опыта’ лицейскомъ аттестат Гоголя, гд ему приписаны превосходныя познанія въ нмецкомъ язык, очень хорошія но Французскомъ и даже хорошія въ латинскомъ.

Составляя свои ‘Записки,’ г. Николай М* почелъ за справедливое оставить свои слова въ ихъ прежнемъ вид и аргументально снять съ себя упрекъ въ ошибочномъ сужденіи. Онъ приложилъ очень-любопытные факты, показывающіе, въ какой мр можно доврять аттестату, на которомъ г. Дудышкинъ основалъ свое обвиненіе.

‘Аттестатъ, полученный Гоголемъ при выпуск (говоритъ онъ) (‘Зап.’ 1, 21 примч.) противорчитъ преданію его товарищей. Въ немъ сказано, что Гоголь окончилъ курсъ ученія съ очень хорошими успхами во французскомъ и съ превосходными въ нмецкомъ язык. Но надобно знать, каково было тогда состояніе языкознанія въ Гимназіи высшихъ наукъ князя Безбородко. Этой части гимназическаго курса придавалось такъ мало важности, что ршительное незнаніе иностранныхъ языковъ не мшало воспитанникамъ переходить въ высшіе классы. По свидтельству знакомыхъ со мной лично соучениковъ Гоголя, онъ, находясь въ одномъ съ ними класс по наукамъ, отставалъ отъ нихъ постоянно двумя классами но языкамъ, и превосходилъ разв только тхъ, которые знали еще меньше его, т. с. почти не умли читать нмецкой печати при окончаніи курса, какъ это можно было встртить въ малороссійскихъ гимназіяхъ и гораздо позже гоголева времени. Я видлъ книги Гоголя, но которымъ онъ обработывалъ свои лекціи въ Санктпетербургскомъ Университет. Вс он на русскомъ и на французскомъ языкахъ, на нмецкомъ — ни одной. Гоголь любилъ читать Шекспира, но, не зная англійскаго языка (которому началъ учиться подъ конецъ жизни), не могъ пользоваться переводомъ Шлегеля и читалъ обыкновенно пофранцузски. Не мое дло догадываться, почему профессоръ нмецкой словесности аттестовалъ такъ высоко успхи Гоголя въ нмецкомъ язык. Я только укажу на его же отмтку, сдланную въ общемъ вывод за 1828 годъ. Не говоря уже о томъ, что Гоголь въ этомъ году пребыванія-своего въ гимназіи высшихъ паукъ находился по языкамъ не въ шестомъ, высшемъ, отдленіи, а въ четвертомъ отдленіи, онъ не могъ получить отмтки полныхъ баловъ 4, а получилъ только 2. Гд же тутъ превосходные успхи?’

Что касается латинскаго языка, въ которомъ аттестатъ приписываетъ Гоголю хорошіе успхи, то г. Николай М’ приводить очень-интересный разсказъ гоголева учителя, г. Кулжнискаго, помщенный въ 21-мъ o ‘Москвитянина’ 1851 года.

‘Онъ учился у меня (говоритъ г. Кулжинскій) три года и ничему не научился, какъ только переводить первый параграфъ изъ христоматіи при латинской граматик Кошанскаго: Universus mimdus plerumque dislribuitur in duas parles, coelum et terram (за что и былъ прозванъ, вмст съ другими латинистами, universus niundus). Во время лекцій, Гоголь всегда, бывало, подъ скамьею держитъ какую-нибудь книгу, не обращая вниманія мы на coelum, ни на terram.’

Дло другое французскій языкъ. Г. Николай М* разсказываетъ, что Гоголь, воротясь однажды, посл каникулъ, въ гимназію, привезъ на малороссійскомъ язык комедію, которую играли на домашнемъ театр Трощинскаго, и устроилъ въ школ театральныя представленія. Съ этого времени театръ сдлался страстью Гоголя и его товарищей. Начальство гимназіи воспользовалось этою страстью, чтобъ заохотить воспитанниковъ къ изученію французскаго языка, и ввело въ репертуаръ гоголева театра французскія пьесы. Тутъ-то и Гоголю пришлось познакомиться съ французскимъ языкомъ, который вообще малороссіянамъ, непріученнымъ къ нему съ дтства, кажется гораздо-трудне и, главное, противне даже нмецкаго. Русскія пьесы, однакожь, не выводились, и проч.

Въ какой степени начальство Нжинской Гимназіи успло въ своемъ намреніи — неизвстно, но изъ всего, до-сихъ-поръ сказаннаго, должно заключить, что Гоголь вышелъ изъ лицея съ нкоторымъ познаніемъ одного французскаго языка.

По другимъ предметамъ преподаванія Гоголь успвалъ такъ же мало, какъ и по языкамъ. Г. Кулжинскій говоритъ тамъ же:

‘Надобно признаться, что не только у меня, но и у другихъ товарищей моихъ онъ, право, ничему не научился… Гоголя знали только какъ лниваго, хотя, повидимому, не бездарнаго юношу, который не потрудился даже научиться русскому правописанію.’

Эти слова подтверждаются и общимъ выводимъ объ успхахъ Гоголя за 18²⁷/₂₈ годъ (т. е. послдній годъ его курса) въ наукахъ и въ поведеніи. Этотъ выводъ помщенъ г. Николаемъ М* въ приложеніяхъ къ ‘Запискамъ’. Приводимъ вполн этотъ весьма-любопытный документъ:

1) Но Закону Божію 3.

2) По юридическимъ наукамъ за сентябрь 3 (до усмотрніи подъ замчаніемъ) {Отмтка профессора Блевича.}, за октябрь 3, на ноябрь 3, за декабрь 3, за январь 1828 года 3 (непослушенъ, очень требуетъ исправленія, дерзокъ и грубъ) {Отмтка профессора Блевича.}, за февраль, мартъ, апрль и май по 3.

3) Но естественной исторіи и чистой физик 3.

4) По русской словесности поведеніе 4, успхи 3.

5) По физико-математическому классу поведеніе 4, успхи 4.

6) По всеобщей исторіи поведеніе 3, успхи 3.

7) По латинской словесности (въ 4-мъ отдленіи) поведеніе 3, успхи 2.

По французской словесности (въ 4-мъ отд.) поведеніе 4, успхи 3.

9) По нмецкой словесности (въ 5-мъ отд.) поведеніе 4, успхи 2.

Эти отмтки показываютъ, что Гоголь плохо приготовлялъ уроки, которые были задаваемы его учителями, но изъ этого еще не слдуетъ заключать, чтобъ онъ вышелъ изъ лицея совершеннымъ невждой. Г. Николай М* привелъ много фактовъ, которые положительно доказываютъ въ Гогол-гимназист сильную жажду знанія.

Въ конц 1827 года онъ писалъ къ матери изъ Нжина:

‘Я теперь совершенный затворникъ въ своихъ запятыхъ. Цлый день съ утра до вечера ни одна праздная минута не прерываетъ моихъ глубокихъ занятій. Объ потерянномъ времени жалть нечего, нужно стараться вознаградить его, и въ короткіе эти полгода и хочу произвесть, и произведу (я всегда достигалъ своихъ намреній) вдвое боле, нежели по все время моего здсь пребыванія, нежели въ цлыя шесть лтъ. Мало я имю къ тому пособій, особливо при большомъ недостатк въ нашемъ состояніи. На первый только случай, къ новому году только, мн нужно по крайней мр выслать 60 рублей на учебныя для меня книги, при которыхъ я еще буду терпть недостатокъ. Но при неусыпности, при моемъ желзномъ терпніи, я надюсь положить съ ними начало по крайней мр, котораго уже невозможно бы было сдвинуть, начало великаго предначертаннаго мною зданія. Все это время и занимаюсь языками. Успхъ внчаетъ, славу Богу, мои начинанія. Но это еще ничто съ предполагаемымъ: въ остальные полгода я положилъ себ за непремнное — окончить совершенно изученіе трехъ языковъ.’

Сколько ни отзываются эти выраженія юношескою заносчивостью, все же они убждаютъ, что Гоголь не принадлежалъ къ числу тхъ съ ребячества практическихъ людей, которые хлопочутъ только о томъ, какъ бы перейдти изъ класса въ классъ, и изъискиваніемъ разныхъ средствъ къ этому, прямыхъ и косвенныхъ, ограничиваютъ всю свою учебную дятельность. Его даровитость давала ему возможность достигать этой цли нсколькими днями усиленныхъ занятій передъ экзаменомъ. Остальное же время года, лнясь, повидимому, заниматься чмъ-нибудь дльнымъ, онъ въ тайн собиралъ разныя свднія, которыя казались ему боле-интересными, нежели уроки учителей его. Это доказывается статьями, внесенными Гоголемъ въ свою записную книгу, которую онъ велъ между 1826 и 1828 годами. Она сохранилась у С. Т. Аксакова. Г. Николай М* въ своихъ ‘Запискахъ’ приводитъ перечень этихъ статей въ томъ порядк, какъ разбросаны он въ книг, раздленной на мелкія части, но числу буквъ. Вотъ предметы, интересовавшіе почему-либо Гоголя-школьника:

‘Аптекарскій всъ’.

‘Архитектурные чертежи’.

‘Лексиконъ малороссійскій ‘.

‘Бсъ въ разныхъ государствахъ’.

‘Hauteurs de quelques monuniens remarquables’.

‘Древнее вооруженіе греческое’.

‘Вирша, говореннаи гетману Потемкину запорожцами’.

‘Деньги и монеты разныхъ государствъ’.

‘Выговоръ гетмана Скоропадскаго Василію Сологубу’.

‘Декретъ Миргородской Ратуши 1702 года’.

‘Распространеніе дикихъ деревъ и кустарниковъ въ Европ’.

‘Выписки изъ ‘Енеиды’ Котляревскаго’.

‘Чертежи сельскихъ заборовъ’.

‘Игры, увеселенія малороссіянъ’.

‘Имена, даваемыя при крещеніи’.

‘Нчто объ исторіи искусствъ’.

‘Мысли объ исторіи вообще’.

‘Коммерческій словарь’.

‘Рисунки садовыхъ мостиковъ’.

‘Мра протяженія’.

‘Малороссійскія загадки’.

‘Малороссійскія преданія, обычаи, обряды’.

‘Чертежи музыкальныхъ инструментовъ древнихъ грековъ’.

‘Нчто о русской старинной масляниц’.

Псня:

Ой ну, Юрку, продай курку,

А самъ пристань до пербунку…

‘Объ одежд и обычаяхъ русскихъ XVII-го вка, изъ Мейерберга’.

‘Объ одежд персовъ’.

‘Обычаи малороссіянъ’.

‘Пословицы, поговорки, приговорки и фразы малороссійскія’.

‘Планетныя системы’.

‘Карта, сдланная барономъ Герберштейномъ во время пребыванія въ Россіи’.

‘О старинныхъ русскихъ свадьбахъ’.

‘Ключъ къ стенографіи Эрдмана’.

‘О свадьбахъ малороссіянъ’.

‘Сравненіе садоваго года Франціи и Россіи’.

‘Чертежи садовыхъ скамеекъ’.

‘Объ архитектур театровъ’.

‘Списокъ россійской и балетной труппы Санктпетербургскаго Театра артистовъ. (Изъ P. Т. 1852 года)’.

‘Pi&egrave,ces de М. Scribe’.

‘Рисунки бесдокъ’.

‘Передній фасадъ (прежній) дома въ д. Васильевк, въ готическомъ вкус’.

‘Задній фасадъ того же дома’.

‘Славянскія цифры’. (‘San.’ I, 51—57).

Страсть Гоголя къ книгамъ уже извстна изъ ‘Опыта’. Читавшіе этотъ ‘Опытъ’, вроятно, не забыли, какъ Гоголь, въ качеств хранителя книгъ, выписывавшихся на общую складчину гимназистами, собственноручно завертывалъ въ бумажки большой и указательный пальцы каждому, получавшему для прочтенія книгу, не забыли, вроятно, и того письма его къ матери, въ которомъ онъ разсказываетъ ей, какъ онъ пожертвовалъ сорокъ рублей, скопленныхъ имъ съ большимъ трудомъ, на покупку Шиллера, и какъ его сокрушаетъ, что онъ не можетъ пріобртать въ цлые полгода боле одной книжки. А какъ дороги были Гоголю въ то время сорокъ рублей, можно судить потому, что онъ получалъ отъ родителей въ годъ всего только семьдесятъ рублей, какъ видно изъ одного письма его къ матери, помщеннаго въ ‘Завиткахъ’ (т. I, стр. 33).

Съ такою страстью къ книгамъ Гоголь могъ пріобрсть много познаній, хотя и плохо занимался приготовленіемъ собственно-классныхъ уроковъ. Но какія именно книги онъ читалъ во время своего лицейскаго курса — неизвстно.

Приведенный нами перечень статей, находящихся въ записной книг, которую Гоголь велъ въ послдніе два года своего пребыванія въ гимназіи, показываетъ, что его любознательность не чуждалась и предметовъ практической эрудиціи. Но главнымъ предметомъ самостоятельныхъ занятій его были изящныя искусства и литература.

О страсти его къ живописи мы уже знали изъ ‘Опыта’. Въ ‘Запискахъ’ помщено нсколько писемъ Гоголя къ отцу и къ матери, изъ которыхъ мы узнамъ, что онъ занимался также танцованіемъ и музыкой, но въ-особенности сильна была въ немъ страсть къ театру.

Что касается собственно-литературныхъ занятіи Гоголя въ школ, мы находимъ въ ‘Запискахъ’ новые факты, весьма-характеристическіе для его послдующей дятельности. Эти -такты основаны на разсказахъ товарища и друга Гоголя, Г. И. Высоцкаго.

‘Охота писать стихи (говоритъ онъ) высказалась впервые у Гоголя по случаю его нападокъ на товарища Б—на, котораго онъ преслдовалъ насмшками за низкую стрижку волосъ, и прозвалъ Разстригою Спиридономъ. Вечеромъ, въ день именинъ Б—на, 12-го декабря, Гоголь выставилъ въ гимназической зал транспарантъ собственнаго издлія, съ изображеніемъ чорта, стригущаго дервиша, и съ слдующимъ акростихомъ:

Се образъ жизни нечестивой,

Пугалище (дервишей) всхъ,

И строптивой,

Разстрига, сотворившій грхъ.

И за сіе-то преступленье

Досталъ онъ титулъ сей.

О чтецъ! имй терпнье,

Начальныя слова въ устахъ запечатлй.

‘Вскор за тмъ (продолжаетъ г. Высоцкій) Гоголь написалъ сатиру на жителей города Нжина, подъ заглавіемъ: ‘Нчто о Нжин, или дуракамъ законъ не писанъ’, и изобразилъ въ ней типическія лица разныхъ сословій. Для этого онъ взялъ нсколько торжественныхъ случаевъ, при которыхъ то или другое сословіе наиболе выказывало характеристическія черты свои, и по этимь случаямъ раздлилъ свое сочиненіе на слдующіе отдлы: 1) Освященіе церкви на греческомъ кладбищ, 2) Выборъ въ Греческій Магистратъ, 3) Вседная ярмарка, 4) Обдъ у предводителя дворянства, 5) Роспускъ и създъ студентовъ.

‘Г. Высоцкій имлъ копію этого довольно обширнаго сочиненія, списанную съ автографа, но Гоголь, находясь еще въ гимназіи, выписалъ ее отъ него изъ Петербурга, подъ предлогомъ, будто онъ потерялъ подлинникъ, и уже не возвратился (‘Зап.’ I, 24— 23).

Изъ этого видно, что замашка писать высокимъ слогомъ, изъ-за котораго, по словамъ г. Николая М*, бились Гоголь и его товарищи, участвовавшіе въ изданіи журнала, затяннаго Гоголемъ въ школ, принадлежитъ чьему-то постороннему вліянію, и что, въ угоду этому вліянію, Гоголь подавлялъ къ себ свое настоящее направленіе (то-есть сатирическое), которое и прежде всего въ немъ обнаружилось, и впослдствіи было для песо источникомъ славы и мученій

Это сатирическое направленіе ума свело его въ школ съ Г. П. Высоцкимъ. ‘Вс юмористическія прозвища (говоритъ г. Николаи М*), подъ которыми Гоголь упоминаетъ въ своихъ письмахъ о товарищахъ, принадлежатъ г. Высоцкому. Онъ имлъ сильное вліяніе на первоначальный характеръ Гоголевыхъ сочиненій. Товарищи ихъ обоихъ, перечитывая ‘Вечера на хутор’ и ‘Миргородъ’, на каждомъ шагу встрчаютъ слова, выраженіи и анекдоты, которыми г. Высоцкій смшилъ ихъ еще въ гимназіи.’ (‘Зап.’ I, 42). Съ нимъ вмст ‘осмивали они глупости людскія и вмст обдумывали планъ будущей своей жизни’, говоритъ самъ Гоголь (въ письм къ г. Высоцкому. ‘Зап.’ I, 43).

Г. Николай М* напечаталъ въ ‘Опыт’ два письма Гоголя къ своему другу въ Петербургъ, но въ ‘Запискахъ’ эти же письма перепечатаны съ большею близостью къ подлинникамъ, за что нельзя не поблагодарить издателя. Изъ тхъ мстъ, которыя были пропущены въ прежнемъ изданіи, открываются очень-интересныя стороны Гоголя.

Къ этимъ дружескимъ письмамъ г. Николай М* присоединилъ нсколько писемъ Гоголя къ матери, на которыя также нельзя не обратить вниманія.

Изъ этихъ откровенныхъ писемъ Гоголя мы узнамъ, что онъ питалъ сильное отвращеніе къ Нжинскому Лицею. Жизнь свою въ этомъ лице называетъ онъ ‘горькимъ заточеньемъ’, съ нетерпньемъ ‘носитъ иго школьнаго педантизма’, удивляется, что въ этомъ ‘глупомъ’ заведеніи могъ хотя чему-нибудь научиться {См. письма его, къ Высоцкому отъ 17-го января 1827 и отъ 26-го іюня 1827, и къ матери отъ 1-го марта 1827. ‘Зап.’ I, 43, 60, 62.}. Весь нжинскій міръ онъ описываетъ самыми черными красками:

‘Я совершенно весь истомленъ (пишетъ онъ къ Высоцкому отъ 26-го іюня 1827 года), чуть движусь. Не знаю, что со мною будетъ дале. Только я и надюсь, что поздкою домой обновлю немного свои силы. Какъ чувствительно приближеніе выпуска, а съ нимъ и благодтельной свободы! Не знаю, какъ то на слдующій годъ перенесу это время!… Какъ тяжко быть зарыту вмст съ созданьями низкой неизвстности въ безмолвіе мертвое! Ты знаешь всхъ нашихъ существователей, всхъ, населившихъ Нжинъ. Они задавили корою своей земности ничтожнаго самодовольствія высокое назначеніе человка. И между этими существователими и долженъ пресмыкаться… Изъ нихъ ни исключаются и дорогіе наставники наши Только между товарищами, и то немногими, нахожу иногда, кому бы сказать что-нибудь’.

Въ откровенныхъ письмахъ къ своему другу Гоголь съ комической стороны описываетъ почти всхъ окружающихъ его людей. Пропускаемъ эти описанія и ограничиваемся одною выпискою изъ письма къ г. Высоцкому (‘Зап.’ I, 49):

‘Не знаю, можетъ ли что удержать меня хать къ Петербургъ, хотя ты порядкомъ пугнулъ и пристращалъ меня необыкновенною дороговизною, особенно сьстныхъ припасовъ. Боле всего удивило меня, что самые пустяки такъ дороги, какъ то: манишки, платки, косынки и другія бездлушки. У насъ, въ доброй нашей Малороссіи, ужаснулись такихъ цнъ и убоялись, сравнивъ суровый климатъ нашъ, который еще нужно покупать необыкновенною дороговизною, и благословенный малороссійскій, который достается почти даромъ, а потому многіе изъ самыхъ жаркихъ желателей уже навострить лыжи обратно въ скромность своихъ недальнихъ чувствъ и удовольнились ничтожностью, почти вчною.’

Не знаемъ, въ какой мр должно считать справедливыми эти жалобы на лицей и сатирическія выходки противъ учителей и товарищей, по-крайней-мр изъ нихъ положительно выходитъ, что на Гоголя прежде всего и сильне всего дйствовала отрицательная сторона окружавшихъ его предметовъ.

Итакъ, Гоголь рвался оставить поскоре Нжинъ, чтобъ — какъ онъ выражается въ этомъ же письм — ‘ожить отъ мертваго усыпленія, отъ ядовитаго истомленія, вслдствіе нетерпнія и скуки’.

Считая нжинскую жизнь ‘ничтожностью почти вчною’, Гоголь мечталъ о Петербург, какъ о стран обтованной, въ которой, будто, никто не пропадаетъ въ ничтожеств:

‘Ежели объ чемъ я теперь думаю (пишетъ онъ къ матери отъ 26-го февраля 1827 года), такъ это все о будущей жизни моей. Во сн и на яву мн грезится Петербургъ къ нимъ вмст и служба государству’ (‘Зап.’ I, 35).

Высоцкій годомъ или двумя кончилъ курсъ раньше Гоголя и опредлился на службу въ Петербургъ. ‘Ты ужь на мст (писалъ къ нему Гоголь отъ 17-го января 1827 года), уже имешь сладкую увренность, что существованіе твое ниничтожно, что тебя замтить, оцнить, а я?…’

Въ іюн 1827 года писалъ онъ также къ Высоцкому: ‘Уже ставлю мысленно себя въ Петербург, въ той веселой комнатк, окнами на Неву, такъ-какъ я всегда думалъ найдти себ такое мсто. Не знаю, сбудутся ли мои предположенія, буду ли я точно живать въ этакомъ райскомъ мст, или неумолимое веретено судьбы зашвырнетъ меня съ толпою самодовольной черни (мысль ужасная!) въ самую глушь ничтожности, отведетъ мн черную квартиру неизвстности въ мір’. (‘Записки’ ч. I, стр. 48).

Очень-жаль, что г. Николай М’* не присоединилъ писемъ къ Гоголю, на которыя приведенныя письма служили отптомъ. Въ-особенности любопытно было бы прочесть т письма г. Высоцкаго, въ которыхъ онъ описывалъ Гоголю Петербургъ. Изъ нихъ было бы понятне и заманчивое представленіе Гоголя о прелестяхъ этого города.

Стремленіе Гоголя въ Петербургъ было такъ сильно, что, кончивъ курсъ въ іюн 1828 года и не давъ себ хорошенько отдохнуть на родин, онъ въ конц этого года уже является въ столиц.

Съ чмъ же переселяется онъ въ столицу изъ Малороссіи? Съ нкоторымъ знаніемъ французскаго языка, съ отрывочными, или поверхностными свдніями по множеству предметовъ, по безъ основательнаго знанія какой бы то ни было науки, съ страшною жаждой извстности, съ фантастическимъ представленіемъ о столиц и съ умомъ, кидавшимся прежде всего на томную сторону предмета.

Къ этимъ даннымъ должно прибавить еще самоувренность, доходившую до самообольщеніи. Припомнимъ, съ какою самонадянностью онъ общалъ себ въ полгода произвесть вдвое-боле, нежели въ цлыя шесть лтъ.

Эта увренность въ своихъ силахъ вызвала его на поступокъ, свидтельствующій о благородств души его:

‘Мн жадно (говоритъ онъ въ письм къ матери), что и принужденъ васъ разстроивать и безпокоить, зная наше слишкомъ небогатое состояніе, моими просьбами о деньгахъ… Но, не старайтесь сохранять для меня имнія. Къ чему оно? Только разв на первые два или три года въ Петербург мн будетъ нужно вспоможеніе, а тамъ… разв я не умю трудиться? разв я не имю твердаго, неколебимаго намренія къ достиженію цли, съ которымъ можно будетъ все побждать? И эти деньги, которыя вы мн будете теперь посылать, не значить ли это отдача въ ростъ, съ тмъ, чтобы посл получить утроенный капиталъ въ великими процентами? Продайте тотъ лсъ большой, который мн назначенъ. Деньгами, вырученными за него, можно не только сдлать вспоможеніе мн, но и сестр моей, Машиньк. Я какъ подумаю, что ей бдной слишкомъ мало достается на часть, такъ не лучше ли будетъ, если раздлюсь всмъ своимъ имньемъ съ нею, особливо какъ буду въ, Петербург. Я бы оставилъ только домикъ для своего прізду’ (‘Записки’ I, 41).

Итакъ Гоголь детъ въ Петербургъ добиваться извстности и отнимаетъ у себя даже возможность существовать безъ работы.

Жаль, что мы ничего не знаемъ о тхъ немногихъ мсяцахъ, которые Гоголь провелъ въ своей деревн передъ отъздомъ въ столицу.

‘Отечественныя Записки’, No 9, 1856

Читайте также: