Записки о плавании военного шлюпа Благонамеренного в Берингов пролив и вокруг света…, Лазарев Алексей Петрович, Год: 1849

География
Время на прочтение: 462 минут(ы)
Скачать в PDF

Записки о плавании военного шлюпа Благонамеренного в Берингов пролив и вокруг света для открытий в 1819, 1820, 1821 и 1822 годах
веденные гвардейского экипажа лейтенантом А. П. Лазаревым

Государственное издательство географической литературы
Москва.— 1959.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие
Вступительная статья
Инструкции

Глава первая

Назначение экспедиции. — Выход на Кронштадтский рейд и пребывание на оном. — Отплытие из Кронштадта. — Приход в Копенгаген

Глава вторая

Пребывание на Копенгагенском рейде. — Плавание от Копенгагена к Портсмуту. — Нахождение в сем порте и путь Английским каналом к Лизардским маякам

Глава третья

Плавание Атлантическим океаном в Бразилию. — Прибытие в Рио-Жаненро и замечания о сем порте

Глава четвертая

Плавание от Рио-Жанейро до мыса Доброй Надежды и оттуда на юг для открытий. — Прибытие в порт Жаксон.— Некоторые замечания о сей стране и об английских колониях в Новой Голландии

Глава пятая

Отплытие из порта Жаксон. — Разлучение по предписанию с шлюпом ‘Открытие’ и нечаянное с ним соединение. — Открытие группы островов ‘Благонамеренного’ и свидания с их жителями. — Исследование острова Новогорелого. — Вторичное разлучение с шлюпом ‘Открытие’.— Плавание к Уналашке и пребывание у сего острова

Глава шестая

Прибытие в порт Уналашку и сведения об оной. — Плавание к Берингову проливу и в зунд Коцебу. — Нечаянное свидание с дикими американцами. — Исследование ледяных гор.— Закрытие островов Ратманова и Преображения, найденных лейтенантом Коцебу. — Соединение с шлюпом ‘Открытие’

Глава седьмая

Прибытие шлюпа ‘Открытие’. — Продолжение плавания во льдах.— Вторичное посещение острова Св. Лаврентия.— Свидание с жителями оного и некоторые о них известия. — Возвращение в Уналашку

Глава восьмая

Плавание от Уналашки к Новоархангельскому порту.— Известия о российских колониях в Северной Америке.— Приуготовление палубного бота к плаванию у берегов. — Отплытие в Новую Калифорнию к порту Св. Франциска. — Некоторые замечания и путешествие берегом по разным миссионерствам

Глава девятая

Плавание от порта Св. Франциска к Сандвичевым островам. — Приход к острову Ваге. — Пребывание на сих островах и замечания об оных

Глава десятая

Плавание от Сандвичевых островов до Новоархангельского порта. — Спуск бота. — Отплытие к Уналашке и в Берингов пролив

Глава одиннадцатая

Продолжение плавания Беринговым проливом и за оный.— Свидание с чукчами. — Плавание на обратном путник острову Св. Лаврентия и в пролив Сарычева.— Прибытие в Петропавловский порт

Глава двенадцатая

Пребывание в Петропавловском порте. — Плавание от оного к Сандвичевым островам, в Рио-Жанейро и возвращение в Кронштадт
Приложения
Примечания
Краткий словарь главнейших морских терминов, встречающихся в тексте
Указатель имен личных
Указатель географических названий

ПРЕДИСЛОВИЕ

В конце июня 1819 года на Кронштадтском рейде стояло шесть готовых к отплытию военных кораблей. Все они отправлялись в ‘дальний вояж’, но с разными целями и по разным маршрутам. Двум из них — ‘Гектору’ и ‘Олимпу’ — был предписан сравнительно короткий путь к берегам Англии. Четыре других корабля отправлялись в длительное кругосветное плавание навстречу многим опасностям для решения важных научных проблем.
Флотилию, предназначенную для научных открытий, составляли четыре шлюпа: ‘Восток’, ‘Мирный’, ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’.
Два первых из них под командованием Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева входили в ‘дивизию’ (отряд экспедиции), направлявшуюся в высокие широты Антарктики с целью проникнуть как можно ближе к Южному полюсу и окончательно решить вековечную загадку о существовании или отсутствии суши у Южного полюса.
Миф о ‘Южной земле’ (Terra Australie) возник в незапамятные времена, но никто еще и никогда до начала XIX века не удостоверился собственными глазами в наличии этой земли. Наоборот, знаменитый английский мореплаватель XVIII века Джемс Кук в результате своей неудачной попытки открыть Южную землю с безнадежностью писал, что Антарктиды или не существует совсем, или достичь ее невозможно. ‘Я обошел океан южного полушария на высоких широтах и совершил это таким образом, что неоспоримо отверг возможность существования материка, который если и может быть обнаружен, то лишь близ полюса, в местах, недоступных для плавания… положен конец дальнейшим поискам южного материка, который на протяжении двух столетий неизменно привлекал внимание некоторых морских держав и был излюбленным предметом рассуждений для географов всех времен’.
Кук сделал решительный вывод:
‘…я смею могу сказать, что ни один человек никогда не решится проникнуть на юг дальше, чем это удалось мне’ {Джемс Кук. Путешествие к Южному полюсу и вокруг света. Гос. изд. географ. литературы, 1948, стр. 33.}.
Как известно, отважные русские моряки экспедиции Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева, преодолев во время плавания крайние опасности и настойчиво стремясь к цели, опровергли мнение Д. Кука и сделали одно из величайших географических открытий всех времен — установили существование обширного материка Антарктиды и обошли его вокруг.
Участники этой экспедиции обогатили географическую науку последней по времени открытия частью свита и покрыли себя навеки неувядаемой славой.
Наконец, на рейде Кронштадта стояли расцвеченные флагами шлюпы ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’. Перед ними была не менее важная для науки и в высшей степени актуальная для России того времени задача — отыскать морской путь от Берингова пролива в Атлантический океан в обход Северной Америки, т. е. решить проблему Северо-Западного морского пути.
Эта ‘дивизия’ шла под начальством капитана М. Н. Васильева, командовавшего ‘Открытием’, и его заместителя Г. С. Шишмарева, которому был вверен шлюп ‘Благонамеренный’.
О северной экспедиции, продолжавшейся более трех лет, до сего времени известно крайне мало. В отличие от других первых русских кругосветных плаваний о ней не было опубликовано в свое время подробного описания.
Его не составили ни М. Н. Васильев, ни Г. С. Шишмарев.
В течение длительного срока работы экспедиции и сразу по возвращении ее в разных изданиях того времени появлялось немало сообщений об ее успехах и условиях плавания. По прошествии около 30 лет после окончания плавания — в 1849 году — в ‘Отечественных записках’ были опубликованы записки участника экспедиции мичмана Гиллесема (Гильсена). В последующие десятилетия экспедиция упоминается в описаниях кругосветных плаваний, в хронологических сводках мореплаваний, в исторических обзорах морского флота и т. д. {Краткие сообщения об экспедиции Васильева и Шишмарева и описание ее имеются в следующих изданиях: ряд статей в ‘Северном архиве’ (1822 и др.) в ‘Отечественных записках’ (1822 г. ‘Об успехах Северной экспедиции под командою кап.-лейт. Васильева’, в соч. Берха (‘Хронологическая история всех путешествий в северные полярные страны’, — 1823, ч. 1), ст. в ‘С.-Петербургских ведомостях’ (1829), ст. в ‘Сыне отечества’ (1830, 1850), в ‘Москвитянине’, ‘Месяцослове’ (1842), ‘Журнале Министерства народного просвещения’ (1848), соч. А. Маркова ‘Русские на Восточном океане’ (1849), в исследованиях Ивашинцева о русских кругосветных путешествиях (1849—1850, 1872), несколько статей ‘в Морском сборнике’ (1852 и др.), в ‘Кронштадтском вестнике’ (1872),- в капитальных исследованиях историка русского флота Ф. Веселаго ‘Краткая история русского флота’ (1895 изд. 1, и 1939 изд. 2, сокр.) и др.}, но полного, систематического описания экспедиции — от первого до последнего дня — как полагали, никто из участников плавания не составил. Никто из исследователей истории русских кругосветных плаваний также не взял на себя труд изучить имеющиеся в архивах материалы об этой экспедиции и монографически осветить ее в печати. Поэтому до сего времени считалось, что описания экспедиции М. Н. Васильева и Г. С. Шишмарева не существует.
Ускорить выход в свет данной книги помогло открытие в Смоленском государственном областном архиве рукописи, представляющей подробное описание экспедиции одним из ее участников — лейтенантом Алексеем Петровичем Лазаревым, братом знаменитого мореплавателя, исследователя Антарктики, флотоводца, командовавшего в свое время Черноморским флотом, его преобразователя, создателя известной черноморской ‘Лазаревской’ школы — адмирала Михаила Петровича Лазарева.
‘Жизненный путь’ рукописи пока неизвестен. Почему она не была в свое время опубликована? Как она оказалась в Смоленском архиве? Ответить на эти вопросы можно лишь предположительно.
Как видно из самой рукописи, лейтенант А. П. Лазарев на протяжении всего плавания изо дня в день вел подробный личный дневник, послуживший ему впоследствии основным материалом для подробного описания плавания экспедиции. Подлинная рукопись А. П. Лазарева прекрасно сохранилась. Это объемистый труд в 325 стр., форматом в лист писчей бумаги, написанной на бумаге с водяными знаками гусиным пером чернилами коричневого цвета и заключенный в твердый кожаный переплет с золотым тиснением заглавия на корешке. Ввиду того что рукопись А. П. Лазарева имеет прямое и непосредственное отношение к истории славного русского военно-морского флота, она передана Центральному государственному архиву Военно-морского флота СССР и ныне там хранится под индексом ЦГАВМФ, ф. 1153, д. 1. Подлинник.
Обнаружение рукописи А. П. Лазарева послужило толчком к тому, чтобы отыскать и систематизировать все имеющиеся документы об этом плавании. Поэтому, кроме ‘Записок’ А. П. Лазарева в книге, предлагаемой вниманию читателя, публикуются в качестве приложений материалы, дополняющие описание А. П. Лазарева и документально освещающие задачи, условия организации и оценку результатов экспедиции современниками.
Копия рукописи, обнаруженной в Смоленском государственном областном архиве Т. Г. Тимохиной, была передана кафедре истории географии Московского ордена Ленина государственного университета им. М. В. Ломоносова, изучена и предварительно обработана А. И. Соловьевым при ближайшем участии Т. Г. Тимохиной и В. В. Дмитриева. Окончательную подготовку к печати рукописи и всех приложений произвели старшие научные сотрудники Центрального государственного архива Военно-морского флота под руководством начальника архива майора А. А. Самарова. Общая редакция, комментирование текста и вступительная статья выполнены А. И. Соловьевым.
При археографической обработке ‘Записок’ А. П. Лазарева и всех прочих документов, составляющих приложения, текст оригинала передан по современной орфографии с сохранением стиля, а там, где это считалось нужным, и особенностей орфографии того времени. Явные описки исправлены без всяких оговорок, в тех же случаях, когда непонятный текст исправить не представлялось возможным, он оставлен без изменений, с оговоркой в подстрочном примечании: ‘так в подлиннике’.
Дополненные редакцией части слов и отдельные слова взяты в прямые скобки.
Слова, обозначающие титулы лиц царской фамилии, даны в сокращенном виде: ‘его императорское величество’ — ‘е. и. в.’, также сокращены определение часов и минут. Пунктуация дана по смыслу.
Названия румбов и курсов сохранены в транскрипции подлинника (‘северо-северо-запада’, ‘зюйд-норд-зюйд’ и т. п.
Части текста, не представляющие интереса, опущены и отмечены отточием (…).
Подстрочные примечания, принадлежащие автору ‘Записок’, оговорены особо.
В легендах указан шифр, включающий название архива, номера фонда, дела, листов и вид документа.
Со стороны научной редакции в рукопись не внесено никаких существенных исправлений, кроме крайне незначительных сокращений совершенно устаревших суждений автора и дат, обозначенных на полях рукописи А. П. Лазарева.
Даты в тексте везде сохранены, как в оригинале, по старому стилю.
Все меры длины и др. также сохранены, как в оригинале.
В необходимых случаях даны или комментарии к ним, или для перевода их следует обращаться к таблицам, имеющимся в приложении. Особо следует отметить, что показания барометра даны по принятой тогда шкале в дюймах (дм.), а температура частью по Фаренгейту, частью по Реомюру. Счисление долгот сохранено в рукописи всюду от Гринвичского меридиана к востоку (от 0 до 360о).
Всем учреждениям и прежде всего Смоленскому государственному областному архиву, кафедре истории географии Московского ордена Ленина государственного университета имени М. В. Ломоносова, Московской публичной исторической библиотеке, а также отдельным лицам: доценту Т. Г. Тимохиной, В. В. Дмитриеву, А. П. Херсонскому, профессору К. А. Салищеву, профессору С. Д. Муравейскому, капитану I ранга А. А. Демину, профессору М. С. Боднарскому, доценту В. П. Калоянову, М. А. Максимову, М. Г. и И. А. Соловьевым и другим, принимавшим то или иное участие в подготовке этой книги к печати, Центральный государственный архив Военно-морского флота СССР и редакция выражают глубокую признательность и искреннюю благодарность.

КРУГОСВЕТНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ M. И. ВАСИЛЬЕВА И Г. С. ШИШМАРЕВА И ЕЕ РЕЗУЛЬТАТЫ

I. РАЗВИТИЕ РУССКИХ МОРЕПЛАВАНИИ В АРКТИКЕ И В ТИХОМ ОКЕАНЕ

Конец XVIII и начало XIX века были знаменательным рубежом в истории развития российского морского флота.
На грани этих столетий русские моряки начали славную эпопею кругосветных мореплавании.
Ей предшествовала длительная история ‘овладения морем’, в течение которой кочи и лодии древних русских мореходов ‘переросли’ в морские корабли, а мореходы приобрели вековой опыт судовождения и овладели в совершенстве мореходным искусством.
Первые дальние морские походы совершались русскими поморами в ‘Студеном море’. Они имеют многовековую давность. На утлых ушкуях, шитиках, кочах и лодиях беломорские и Кольские мореходы уже в XIII и XIV веках пробивались в такую даль ‘полунощных’ стран, до которой никто и никогда из мореплавателей других стран не ходил. В XV веке северные промышленники бывали у берегов Новой Земли, ходили до Груманта (Шпицбергена) и не исключено, что уже тогда они видели неприветливые берега еще более северных островов Арктики. Суровая школа мореходства в условиях ледовых морей вырабатывала в них бесстрашие перед приполярной морской стихией, накапливала знания природы морей, опытом вырабатывала усовершенствования в средствах и технических приемах судовождения, копила практические навыки, передававшиеся от поколения к поколению. В XVI веке построенные на берегах Белого моря корабли ходили в Западную Европу с государственными миссиями в обход Скандинавии. По свидетельству англичанина Борро, встречавшегося в это время с промысловыми судами поморов у берегов Мурмана и Новой Земли, ‘Русские были смелыми и хорошими мореходами, и суда их шли быстрее английских’ {Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. 1937, Л., стр. 101.}.
В том же столетии мореходы из Архангельска, Мезени, Пустозерска плавали к устьям западносибирских рек, а в XVII веке они пробирались вдоль северных берегов Сибири до Лены и далее до Колымы. В 1940—41 годах на северном острове Фаддея и на восточном берегу Таймырского полуострова была сделана замечательная находка многих вещей, оставшихся здесь от торгово-промышленной экспедиции, состоявшейся не позднее 1617 г. Она свидетельствует о том, что северный морской путь был открыт русскими более 330 лет назад. Этот путь в Сибирь в начале XVII века был не только хорошо известен, но имел уже немаловажное экономическое и стратегическое значение.
Идея о возможности плавать северным путем из стран Западной Европы в Индию побуждала и иностранцев, особенно голландцев и англичан, к попытке изыскать этот путь сначала на западе (‘Северо-западный морской проход’) — к северу от Америки, а потом и на востоке (‘Северо-восточный проход’) — вдоль берегов Азии и через полюс к проливу между Азией и Америкой.
Теперь достоверно известно, что иностранцы узнали о морском пути вдоль азиатских берегов от русских людей, в частности, из рассказов русского посла в Рим Дмитрия Герасимова (1518 или 1525 г.), на пути своем побывавшем в разных странах. С его слов была написана в Западной Европе первая книга о Руси, из его же повествования ученым Запядной Европы стало известно о пути на восток по ‘Студеному морю’. Источником сведений об этом были и другие русские люди. Одновременно с Дмитрием Герасимовым, морским путем, ходил в XVI веке (около 1550 г.) в Испанию в составе дипломатической миссии толмач (переводчик) Василий Власов. По данным И. И. Петрова, он там встречался с мореходами Западной Европы, может быть, даже с Каботами. Жгучий интерес к изысканию северных путей в Индию не мог не заставить иностранцев выведывать сведения и у В. Власова. В XVI веке на восток устремляются морем иностранные купцы и промышленники Уиллоби и Ченслер (1553), Стефан Бурро (1556), Артур Пит (1580), Биллем Баренц (1596—97) и др. Кроме отдаленных, они преследовали и более реальные цели наживы за счет сибирской драгоценной пушнины, а вместе с тем стремились проведать и ‘Сибирския землицы’. Эти ближние цели создавали реальную угрозу подрыва выгодной для русской казны торговли с заграницей ‘мягкой рухлядью’ и могли вызвать еще более опасные последствия для русских владений на севере Сибири. Именно этими опасностями был вызван строгий запрет (1619 г.) русским мореходам показывать иностранцам путь на восток и проводить их корабли. Опасности эти были столь велики, что были запрещены плавания и самих поморов, а на Югорском шаре и на Ямальском волоке были установлены заставы.
Как правильно указывает М. С. Боднарский, Московским правительством в XVII веке ‘была проявлена благоразумная осторожность… противостоять вторжению в низовья Оби иностранных кораблей, богатых военно-морской техникой, имеющих большой опыт колониальных завоеваний и борьбы за новые морские пути’ {Боднарский. Очерки по истории русского землеведения. Изд. АН СССР. 1947, стр. 20.}.
В 1648 г. Дежнев и Алексеев совершили одно из величайших географических открытий, выйдя от устья Колымы и обогнув Восточный мыс Азии. Пройдя проливом между Азией и Америкой, они завершили русские географические открытия на Великом Севарном морском пути из Атлантического океана в Тихий. Существует мнение, что ни они, ни правители Якутского воеводства, ни Московское правительство не придали существенного значения открытию пролива между материками и поэтому сообщение С. И. Дежнева было ‘похоронено’ в архивах воеводства. Это мнение, несомненно, ложно. Дежнев был достаточно сведущий человек, чтобы ориентироваться в направлении движения с ‘полуночи на полуденник’ и сообразить, что он достиг восточного края Сибири и открыл пролив, отделяющий Азию от Америки. Дежнев придавал своему открытию, как свидетельствуют его ‘отписки’, большое значение. Будучи в Москве, он, конечно, рассказывал не только об открытой им ‘кошке {Кошка — галечная коса в устье реки Анадырь, на которой Дежнев нашел много клыков моржа, высоко ценившихся на рынке.} с рыбьим зубом’, но и о проливе. Дело, конечно, в том, что ‘заказ крепкий’ в 1648 г. был еще достаточно памятен, и всякие сведения о северном морском пути, на любом его участке, держались в тайне, под страхом казни за разглашение иностранцам.
Фактически, таким образом, северный морской путь, соединяющий Атлантический и Тихий океаны, русским мореходам был известен с давних пор, но для предотвращения плаваний иностранцев, после ‘заказа крепкого’, не делалось попыток использования его для сквозного прохода.
В том же XVII веке русские землепроходцы вышли на берега Тихого океана гораздо южнее. Иван Москвитин вышел на охотское побережье у устья реки Ульи в 1639 (г., Василий Поярков впервые сплыл по Амуру и шел Охотским морем к северу до устья Ульи в 1643 г., Владимир Атласов прошел до южной оконечности Камчатки в 1697 г., а Иван Козыревский ‘проведал’ Курильские острова в 1713 году, открытие морского ходу через Охотское море к Камчатке Невейцыным и Трескою в 1714 г. — все это вывело русские корабли в Тихий океан, сделало Россию тихоокеанской морской державой и подготовило почву для плаваний и великих географических открытий на севере Тихого океана в XVIII веке.
Заложение Петром I основ русского военно-морского флота, несомненно, воспринявшего опыт мореходства поморов, но поставленного на научный фундамент ‘навигацкого искусства’, открыло новую эру в подвигах русских мореходцев.
Географические открытия на востоке Беринга, Чирикова, Шелихова и многих других имели следствием организацию русских колоний на островах Алеутской гряды и на Аляске. Многочисленные плавания промышленников морского зверя (Емельяна Басова (1743—49 гг.), штурмана Неводчикова (1745), Трапезникова (1749), Глотова (1759 и 1763), Андриана Толстых (1760) и многих других, а затем знаменитого ‘рыльского почетного гражданина’ Гр. Шелихова и Российско-американской промышленной компании умножили сведения о природе северной части Тихого океана, его островов и значительной доли побережья Северной Америки. Плавания кораблей Беринга, промышленников и Российско-американской компании, в которых участвовало немало видных профессионалов-моряков, вместе с русским военным флотом (плавание Креницына и Левашева в 1768 г. и др.) разрушили державшиеся долгое время в науке фантастические представления о ‘Земле Гамы’, об ‘Анианском проливе’ и т. п.
Пробиваясь к морям на Западе, в баталиях с внешними недругами, в дальних плаваниях на севере и востоке, русские моряки все более совершенствовали мореходную науку, создавали методику исследования навигации, развивали гидрографию и укрепляли средства мореплавания. И если Беринг и Чириков во время первой Камчатской экспедиции (1725—28 гг.) и отряды Великой Северной экспедиции (1733—43 гг.) работали еще на небольших судах, построенных на месте, то на западе уже ходили крупные русские военные корабли вокруг Европы и одерживали победы в Средиземном море.
Во времена Петра I лишь разрабатывался проект экспедиции в Индийский океан, к концу XVIII века имелись реальные возможности готовить экспедиции из Петербурга в русские владения Америки и вокруг света {При Екатерине II готовилась экспедиция под начальством Муловского вокруг света на 5 судах. См. Голенищев-Кутузов — Предприятие императрицы Екатерины II для путешествия вокруг света в 1786 г. СПб., 1840, стр. 16. Экспедиция не состоялась из-за войны с Турцией и напряженных отношений с Швецией.}.
Русский военный флот XVIII века был уже мощной силой, а русские ученые моряки вложили немалый вклад в науку о морях и в естествознание вообще {Роль русского флота в развитии естествознания отчасти освещена в работе Т. И. Райнова. Труды Инст. истории естествознания АН СССР, т. I, 1947, М.— Л., стр. 169—219.}.

II. РУССКИЕ ВЛАДЕНИЯ В АМЕРИКЕ В НАЧАЛЕ XIX ВЕКА. ЮЖНЫЕ МОРСКИЕ ПУТИ К НИМ. ВОПРОС О СЕВЕРНОМ МОРСКОМ ПУТИ ИЗ АТЛАНТИЧЕСКОГО ОКЕАНА В ТИХИЙ И ЭКСПЕДИЦИИ ПО ЕГО ИЗЫСКАНИЮ

Организация Гр. Шелиховым Российско-американской торгово-промышленной компании (1797) и ее широкие политико-экономические полномочия открыли возможность расширить русские владения в Америке на громадные пространства северо-западной части материка.
Компания под руководством А. И. Баранова распространила русское влияние и владения России до северных берегов Аляски и далеко на юг, до колонии Росс, основанной в 1812 г. близ бухты Сан-Франциско на параллели 38о33′.
Нет ничего удивительного в том, что, видя широкие торгово-промышленные связи Компании и силу ее флота, один из королей острова Атуан (в группе Гавайских) решил войти в 1815 г. под покровительство России, а король острова Оваги писал русскому императору письмо о желании завязать с Россией тесные торговые отношения.
Развитие и экономическое укрепление колоний в Америке, увеличение товарооборота с главными экономическими центрами Европейской России, совершавшиеся сухим путем через всю Сибирь без благоустроенных дорог, заставляло уже в XVIII веке искать более удобных и дешевых морских путей. Трудности навигации в северных морях обращали стремления к изысканию морских путей на юге. В то время, когда Западная Европа была повергнута в пожарище ‘наполеоновских войн’, русский флот вышел на морские просторы для изыскания этих путей, в большинстве завершавшихся рейсом вокруг земли.
И. Ф. Крузенштерн и Ю. Ф. Лисянский на шлюпах ‘Надежда’ и ‘Нева’ первыми проложили в 1803 г. морской путь из Кронштадта в обход мыса Горн в Тихий океан к Гаваям, Камчатке, Японии, в русские владения в Америке и завершили его, обойдя вокруг света.
В 1807—1809 гг. состоялось второе плавание к русским колониям в Америке и вокруг света под начальством В. М. Головнина на шлюпе ‘Диана’, плаванне, наполненное сложными событиями и двукратным пленением В. М. Головнина (англичанами и японцами).
Политическая и экономическая потребность в морской связи между Европейской Россией и ее заморскими владениями в Америке была столь настоятельной и необходимой, что даже Отечественная война 1812 года ненадолго прервала ‘дальние вояжи’ по океанам. В 1813—1816 гг. плавал в русские колонии и вокруг света капитан М. П. Лазарев на ‘Суворове’, в 1815—1818 гг. Коцебу на ‘Рюрике’, в 1816—1819 гг. ходил вокруг света Л. В. Гагемейстер на ‘Кутузове’. Не окончилось еще его плавание, как В. М. Головнин на шлюпе ‘Камчатка’ вышел из Кронштадта в пятое русское кругосветное плавание (1817—1818 гг.) {См., например, соч. Андрея Лазарева о плавании на ‘Ладоге’, Коцебу — о плавании на ‘Рюрике’ и др.}. Ежегодно совершались рейсы между Петербургом и русскими колониями в Америке -=кораблями Российско-американской компании. В начале XIX века южные морские пути в Америку были не только открыты, но и вполне освоены русскими мореплавателями.
Это обстоятельство не снимало, однако, необходимости изыскания морских путей на севере — освоения издавна известного, но не изученного, Северо-восточного прохода вдоль берегов Сибири и Северо-западного — в обход Америки с севера. По теоретическим расчетам эти пути должны были быть значительно короче и, в случае их освоения, — выгоднее.
Проблема того и другого пути решалась с давних пор. Помимо экономического, оба они, как было ясно уже сотни лет назад, имеют громадное стратегическое значение. Так как трасса морского пути из Атлантического океана в Тихий вдоль берегов Сибири была, как говорилось выше, закрыта для иностранцев, последние не оставили попыток отыскать северо-западный путь. Несмотря на неудачи Джона и Себастьяна Каботов, Кортереаля, Картье, Мартина Фробишера, Джона Девиса в XVI веке, англичане и датчане предприняли ряд экспедиций с этой целью в следующем столетии. Наиболее значительными из них были, попрежнему неудачные, плавания Генри Гудсона, Бейлота с Баффином, Пенса Мунка, Фокса и Томаса Джемса.
В XVIII веке, после экспедиций Беринга и Чирикова, наиболее смелыми и важными по своим результатам попытками с этой целью были плавания В. Я. Чичагова, Джемса Кука и Г. А. Сарычева. Первое из них было задумано М. В. Ломоносовым. Его проект поражает смелостью и грандиозностью. М. В. Ломоносов предложил, по существу, кругосветное плавание, звеном которого были северные приполярные моря. Он рассчитывал, что один отряд экспедиции под начальством В. Я. Чичагова на трех судах пройдет из Архангельска к Шпицбергену, а оттуда через полюс к Берингову проливу, чтобы затем обойти Евразию с юга. Второй отряд экспедиции, под командованием П. К. Креницына и Левашева, должен был, по плану Ломоносова, дождаться Чичагова у Берингова пролива и пройти затем северным путем в обратном направлении. Технические средства мореплавания того времени, конечно, не давали возможности преодолеть льды Арктики, но оба отряда экспедиции получили для науки важные материалы о природе арктических стран, с одной стороны в районе Шпицбергена, с другой,— у Алеутских островов и Берингова пролива.
Джемс Кук и Кларк, зная бесплодность изысканий северо-западного морского пути со стороны Атлантического океана, решил попытаться обогнуть Америку с севера, со стороны Берингова пролива (1778—1780 гг.). Пройти им удалось до 70о 13′. Они побывали у северо-западных берегов Аляски, открыли ряд заливов, мысов, проливов и, не выполнив главной задачи, видя безнадежность плавания, возвратились к открытым им Гавайским островам, и здесь Кук погиб в схватке с местными жителями. Участник плавания — Клерк, руководивший плаванием после гибели Кука на Гавайских островах, высказал мнение, что попытки найти путь от Берингова пролива на восток или на запад безнадежны.
Гораздо большие результаты для познания природы крайнего северо-востока Азии, Аляски и омывающих их морей дала восьмилетняя экспедиция Г. А. Сарычева и Биллингса (1785—1793). Номинально начальником ее был Биллингс, фактически же главную роль играл его помощник — исключительно инициативный и самоотверженный лейтенант Г. А. Сарычев, по характеристике Крузенштерна ‘толико же искусный, как и трудолюбивый мореходец’. Экспедиция была снаряжена в 1778 г. на средства правительства с целью определить географическое положение островов между Азией и Америкой на севере Тихого океана и для изыскания северного морского пути. Построенные па реке Ясашной суда ‘Паллас’ и ‘Ясашная’ обследовали побережье Сибири к востоку от Колымы и попытались проникнуть к северу и к востоку в тяжелых льдах. Ввиду сплошного ледяного покрова это намерение пришлось оставить и предпринять поход из Охотска на построенном там корабле ‘Слава России’. Дойдя до Берингова пролива, Биллингс оставил Сарычева на корабле, а сам ушел работать на суше — по маршруту от Мечигменской губы до Нижне-Колымска. Сарычев в это время вел съемку и исследование побережий Берингова моря. В двухтомном сочинении ‘Путешествие флота капитана Сарычева по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану’ (с атласом карт и рисунков) изложены результаты геодезических съемок и масса интересных наблюдений над природой и жителями Восточной Сибири и Алеутских оспровов {Труд Г. А. Сарычева издан в 1802 г. и с того времени не переиздавался. Ввиду его историко-географической важности ныне Географгиз готовит новое издание этого труда.}.
В начале XIX в., в то время как Англия предпринимала новые попытки отыскания Северо-западного прохода со стороны Атлантического океана (Джон Росс, Давид Бухан, Джон Франклин, Эдуард Парри), русское правительство снаряжает две крупные экспедиции для отыскания северных путей со стороны Берингова пролива.
Первая из них под начальством О. Е. Коцебу — участника кругосветного плавания И. Ф. Крузенштерна — была отправлена в 1815 г. на бриге ‘Рюрик’. Снарядил ее на свои средства бывший министр коммерции, а затем государственный канцлер Н. П. Румянцев. Помощником Коцебу был капитан Г. С. Шишмарев. Пройдя на Камчатку в обход мыса Горн, Коцебу направился от Камчатки к ‘Восточному мысу’ (мыс Дежнева) и в Ледовитый океан. Встретив здесь непроходимые льды и лретерпев сильную бурю, ‘Рюрик’ прошел к острову Уналашке, затем в Сан-Франциско и к Гавайским островам.
В следующем году Коцебу сделал еще одну попытку проникнуть к северу от Аляски. Во время плавания на севере в 1816 г. О. Е. Коцебу описал западную часть побережья острова Св. Лаврентия, открыл бухту Шишмарева и обширный залив, получивший имя Коцебу, на американском берегу Берингова пролива, исследовал залив Св. Лаврентия на азиатском берегу, описал острова Св. Павла и Св. Георгия (группа островов Прибылова). Побережье Аляски Коцебу и Шишмарев сняли на карту на протяжении свыше трехсот миль. По пути ‘Рюрика’ экспедицией было открыто несколько островов в Тихом океане. Подобно всем предшествовавшим русским мореплаваниям вокруг света экспедиция вела обширные океанографические работы — промеры глубин, измерение температур морской воды на поверхности и на глубинах, впервые определяла прозрачность и удельный вес воды, изучала морские течения, приливы и отливы, а также склонение магнитной стрелки, естествоиспытатель Шамиссо собрал коллекцию растений около 2 500 экземпляров. Чрезвычайно интересные материалы были получены о населении островов Тихого океана, северо-востока Азии и побережий Аляски.
Продолжая дело исследования океанов, вслед за своим’ славными предшественниками — Крузенштерном и Лисянским, Головниным, М. П. Лазаревым и др., — углубляя и расширяя знания о мировом океане, Коцебу и Шишмарев выполнили и специальную задачу. Их экспедиция была первым русским кругосветным плаванием с исследовательскими целями, без какого-либо иного служебного задания и третьей научно-исследовательской экспедицией, после плаваний Креницына, Левашева и Сарычева, для отыскания морского пути вокруг Аляски. Задачу открытия этого пути экспедиция не решила, да и не могла решить на парусном корабле и без сухопутных средств исследования. Однако трудами Коцебу, Шишмарева и самоотверженно работавшей под их руководством немногочисленной команды удалось сделать большой шаг вперед в исследования арктических морей и берегов Аляски. Как арктические исследователи они превзошли прославленного Дж. Кука. Их географические открытия и материалы исследований быстро стали достоянием русской науки. Экспедиция возвратилась в Кронштадт в 1818 г. Отчет о плавании был опубликован в 1821 г. Значение плавания и интерес к нему были столь велики, что труд Коцебу (ч. I и II ‘Путешествия’) и его помощников (ч. III) были немедленно переведены на английский, голландский и немецкий языки.
Изыскания северного морского пути из Тихого океана в Атлантический были столь актуальными, что едва успела возвратиться экспедиция Коцебу и Шишмарева, как русское правительство снарядило следующую с той же научно-исследовательской целью — ‘для открытий и изыскания северного морского пути’ — под начальством капитана М. Н. Васильева и капитана Г. С. Шишмарева на шлюпах ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’.

III. ОРГАНИЗАЦИЯ, ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ ЭКСПЕДИЦИИ М. Н. ВАСИЛЬЕВА И Г. С. ШИШМАРЕВА.

История снаряжения этой экспедиции несколько необычна по сравнению с другими экспедициями вокруг света и в русские владения в Америке. Необычна она тем, что шлюпы ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’ составляли часть грандиозного научно-исследовательского предприятия, которое должно было охватить исследованием высокие широты обоих полушарий. Эти корабли именовались ‘второй дивизией’, а ‘первую дивизию’ образовали шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’, предназначавшиеся для плавания, к Южному полюсу под начальством Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева {Кроме этих двух ‘дивизий’ в том же году отправлялась в Арктику экспедиция под начальством Андрея Петровича Лазарева для описания берегов Новой Земли и изучения северных морей.}.
Обе ‘дивизии’, как видно из документов, снаряжались как единая экспедиция, хотя работать они должны были в районах разных полюсов земного шара.
В совокупности это было, действительно, грандиозное предприятие, свидетельствующее о величии русского народа в те годы, когда он незадолго, перед тем разбил первоклассную, по тому времени армию Наполеона в Отечественной воине и когда слава русских воинов гремела во всем мире. Большинство западноевропейских государств еще далеко не восстановили своего разрушенного хозяйства. Даже приморские страны, кроме Англии, еще не помышляли в это время о ‘дальних вояжах’ и лишь английские экспедиции развертывали свои действия по отысканию ‘Северо-западного прохода’.
Кроме непосредственного решения поставленных перед ‘дивизиями’ насущных задач, плавание их имело, несомненно, большое политическое значение.
Пока не установлено точно, кто был инициатором этого крупного научно-исследовательского предприятия. Известно лишь, что первые документы о снаряжении экспедиции, имеющиеся в Центральном государственном архиве военно-морского флота, относятся к концу 1818 года. Они свидетельствуют о том, что крупнейшие мореплаватели того времени — Г. А. Сарычев, И. Ф. Крузенштерн и др.— занимались разработкой проекта экспедиции. Не исключено, что инициатором всего предприятия был знаменитый гидрограф — адмирал Г. А. Сарычев. Изучивший ныне часть архивных материалов об этой экспедиции контр-адмирал Е. Е. Шведе сообщил в своей вступительной статье к новому изданию труда Ф. Ф. Беллинсгаузена ‘Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане’, что заключение о плане этой экспедиции и свои предложения об осуществлении ее давал только что возвратившийся из кругосветного плавания на ‘Рюрике’ лейтенант О. Е. Коцебу, а в марте 1819 г. морскому министру прислал записку на 21 странице со своими соображениями И. Ф. Крузенштерн. Он предлагал, в частности, назначить начальником ‘первой дивизии’ выдающегося мореплавателя В. М. Головкина {В. М. Головнин находился в это время в кругосветном плавании на корабле ‘Камчатка’.} или, ввиду его отсутствия, — Ф. Ф. Беллинсгаузена, а ‘второй дивизии’ — О. Е. Коцебу. Правительство назначило начальниками ‘дивизий’ капитана II ранга Ф. Ф. Беллинсгаузена и капитан-лейтенанта M. H. Васильева. Помощниками их и командирами судов ‘Мирный’ и ‘Благонамеренный’ — капитан-лейтенантов М. П. Лазарева и Г. С. Шишмарева.
Неизвестно, кем и по каким соображениям были выбраны для плавания указанные выше корабли. В каждую ‘дивизию’ входил шлюп и перестроенный по типу шлюпа транспорт.
Шлюпы ‘Восток’ и ‘Открытие’ были построены на Охтенской верфи судостроителем Стоке. Они однотипны — по 900 тонн водоизмещения, 39,5 м длиной, 10 м шириной, со средним углублением 4,4 м, с глубиной ин-трюма в 5,2 м и с 28 орудиями каждый. Заложены они были в 1817 г., окончены постройкой и спущены на воду в 1818 г. По мнению Ф. Ф. Беллинсгаузена, во время плавания выяснились некоторые недостатки кораблей — излишняя высота рангоута, недостаточная прочность корпуса, неважное качество материала и небрежная работа.
Транспорты ‘Мирный’ и ‘Благонамеренный’ были меньшего водоизмещения — всего 530 тонн. Длина их 36,5 м, ширина 9,1 м, орудий на каждом по 20. Строились с 1816 по 1818 г. Оба корабля были построены на Лодейном поле, первый — корабельным мастером Колодкиным, второй — Курепановым. Для дальнего плавания оба корабля были несколько перестроены под тип шлюпов. По заключению М. П. Лазарева, ‘Мирный’ показал превосходные свойства как по крепости, так и по ходовым качествам. ‘Благонамеренный’ (раньше назывался ‘Свирь’), судя по характеристике А. П. Лазарева, несколько уступал ‘Открытию’ в скорости хода, а во всем остальном был лучше ‘Открытия’.
Днища всех судов перед плаванием были покрыты медной обшивкой. Трудности во время совместного плавания шлюпов с транспортами вызывались различием в скорости хода. Шлюпы обладали лучшими мореходными качествами, транспорты — меньшей скоростью хода.
Публикуемые ниже документы показывают, что Адмиралтейств-коллегией немало внимания и забот было уделено комплектованию личного состава экспедиций и обеспечению его всем необходимым в пути. Главному командиру Кронштадтского порта предписывалось ‘избрать служителей самых здоровых и не старее 35-ти лет, как более могущих переносить труды на море, а притом знающих сверх своей должности некоторые мастерства’ {См. ‘Указ’ Адм.-коллегии от 13/III—1819 г.}.
Состав участников плавания был укомплектован в числе 74 человек на ‘Открытии’ и 83 человек на ‘Благонамеренном’. Среди них находились:

На ‘Открытии’

На ‘Благонамеренном’

Капитан-лейтенант

1

1

Лейтенантов

3

2

Мичманов

2

2

Боцманов

1

—

Боцманмат

1

1

Квартирмейстер

1

1

Барабанщик

1

1

Флейтщик

1

—

Матросов I статьи

28

44

Матросов II статьи

12

—

Баталер сержантского чина

1

1

Слесарь

1

1

Лекарь

1

Штаб-лекарь 1

Фельдшер 1-го класса

1

1

Штурмана 9-го класса

1

12-го класса 1

Штурманские помощники унтер-офицерского чина

2

1

Шхиперский помощник унтер-офицерского чина

1

1

Комендор

1

—

Плотник 3-го класса

1

2

Конопатчик 2-го класса

1

2-го и 3-го класса 2

Парусник 3-го класса

1

1

Купор 2-го класса

1

3-го класса 1

Кузнец 2-го класса

1

—

Морской артиллерии старший унтер-офицер

1

1

Канониры 1-й статьи

6

6

Слуги личные

1

—

Тиммерман унтер-офицерского чина

—

1

Плотники 1-го класса

—

1

Плотники 2-го класса

—

2

Камчатского экипажа матросы

—

3

Священник

—

1

Астроном 9-го класса

1

—

Художник

—

1

Натуралист

—

1

Всего

74

83

Комплектование экспедиции личным составом, как и все мероприятия по организации и снаряжению экспедиции, проводились быстрым темпом. Набор личного состава из числа моряков Кронштадтского порта производился, видимо, в начале 1819 года.
В марте месяце морской министр запросил Правление Российско-американской компании о выделении в состав экспедиции двух человек, знающих языки народов, обитающих на берегах Америки к северу от полуострова Аляски и шесть алеутов с острова Уналашки, умеющих ездить на однолючных байдарках (приложение 1). Правление компании на следующий же день ответило, что распорядиться о людях на Уналашке оно уже не успеет, но может отправить с начальником экспедиции ‘открытое приказание’ местной конторе о выделении 6 алеутов в состав экспедиции. В наличии в Петербурге оказались лишь два алеута, прибывшие с Коцебу на шлюпе ‘Рюрик’, коих можно включить в экспедицию в ‘число нижних служителей, положась с ними о приличном жаловании’ (приложение 2).
Г. С. Шишмарев получил назначение командиром шлюпа ‘Благонамеренный’ в марте месяце 1819 г., А. П. Лазарев — 22 апреля, одновременно с лейтенантом И. Н. Игнатьевым. Руководить подготовкой шлюпа к путешествию практически пришлось одному Лазареву, так как Игнатьев был болен и почти до самого отъезда точно не было известно, идет он в плавание или нет. При ‘вооружении’ шлюпа были, кроме А. П. Лазарева, мичман Гиллесем, штурман Петров и команда 6, 11 и 12 флотских экипажей, на работах использовались также ежедневно от 100 до 200 матросов из разных экипажей.
Начальник ‘северной дивизии’ капитан-лейтенант M. H. Васильев получил назначение лишь 8 мая. В то же время к экспедиции были прикомандированы от Академии наук астроном Павел Тарханов, от Академии художеств академик живописи Емельян Карнеев и по предписанию морского министра — лекарь Федор Штейн в должности натуралиста {В работе В. Ф. Гнучевой — ‘Экспедиции Академии наук XVIII—XIX веков’, изд. АН СССР, 1940, М.— Л. ошибочно указано, что в экспедиции M. H. Васильева принял участие проф. Казанского университета астроном И. М. Симонов. Он плавал в составе ‘Южной дивизии’ под начальством Ф. Ф. Беллинсгаузена, стр. 164.}.
Персональный состав участников плавания на том и другом шлюпах полностью приведен в ‘Черновых заметках начальника экспедиции к северному полюсу капитан-лейтенанта M. H. Васильева’ (см. ниже стр. 83) {В полном виде состав экспедиции публикуется впервые.}.
Жизненный путь лиц, руководивших и производивших во время плавания значительные гидрографические работы, кратко следующий.
Васильев Михаил Николаевич — начальник ‘Северной дивизии’ — к моменту выхода в плавание 1819 г. был опытным мореходом и боевым командиром. Он окончил кадетский, так называемый ‘Греческий корпус’ и в 1794 г. был произведен в гардемарины. После двух лет плавания в Финском заливе он получил чин мичмана и в 1796 г. был переведен на службу в Черноморский флот. Вскоре он прошел на бриге ‘Александр’ из Севастополя в Средиземное море и находился здесь около двух лет, участвуя в военных операциях русского флота во время войны с Францией, в частности при овладении островами Цериго, Занте, Св. Мавра и Корфу. В 1801 г. M. H. Васильев был переведен из Черноморского флота в Балтийский и плавал в его составе на разных кораблях до 1805 г., когда, будучи уже лейтенантом, был командирован сначала в Калужскую губернию для организации доставки рекрутов в Петербург, а затем — в Рыбинск для наблюдения за заготовкой строительного леса и отправкой его на петербургские верфи. На все это ушло три года. С 1809 по 1813 г. он снова находился в плаваниях в Финском заливе, сначала между Кронштадтом и Регенсальмом, а затем участвовал в боевых операциях на р. Аа (1812) и при осаде и занятии г. Митавы (1813), проявив в них смелость, решительность и отвагу. Вначале он состоял при первом отряде канонирских лодок под командою контр-адмирала Моллера 2-го, потом вице-адмирала Грейга и капитана Гейдена. В 1814 г. он был в составе сухопутных батарей при осаде г. Данцига. С 1815 по 1818 г. состоял при Кронштадтском порте и плавал в Балтийском море в составе эскадры вице-адмирала Кроуна.
В 1818 г. M. H. Васильев был назначен командиром фрегата ‘Поллукс’, несшего бранд-вахтенную службу в Кронштадте, но пробыл на этом посту недолго, получив назначение в ‘дальний вояж’ в качестве начальника ‘Северной дивизии’ и командира шлюпа ‘Открытие’. По возвращении из кругосветного плавания M. H. Васильев был произведен в капитаны I ранга и направлен в Кронштадт командовать 13-м флотским экипажем. После трех лет службы в этой должности, он один год командовал 18-м флотским экипажем в Архангельске, затем год был командиром учебного морского экипажа в Петербурге и по получении в конце 1827 г. звания контр-адмирала вскоре назначен капитаном над Кронштадтским портом. Деятельность его на этом посту была особенно успешной по преобразованию вооружения кораблей. В 1831 г. М. Н. Васильев был назначен на должность генерал-интенданта Кронштадтского порта и занимал ее много лет, исправно исполняя службу и многократно отмечаясь наградами. В 1835 г. он был произведен в вице-адмиралы.
Скончался M. H. Васильев в 1847 году, пройдя полувековой жизненный путь в ‘морском строю’, путь, наполненный боевыми событиями, борьбою с бурями, штормами и льдами Арктики и заботами об улучшении русского боевого флота.
Шишмарев Глеб Семенович прошел такой же боевой путь, как и M. H. Васильев, и немало потрудился во славу русского флота и науки, хотя жизнь его оборвалась на 12 лет раньше.
В петербургский кадетский корпус Г. С. Шишмарев поступил в 1794 г., в год, когда M. H. Васильев уже заканчивал образование. Чин гардемарина он получил в 1801 г. и до 1809 г. плавал в Балтийском море. В 1804 г. в качестве мичмана ходил на катере ‘Гонец’ от Кронштадта до Моозунда, в 1805—1808 гг. на катерах и шлюпе курсировал в Финском заливе, а в 1809 г. командовал транспортным судном ‘Домкрат’, потерпевшим крушение у острова Биорка. По суду Г. С. Шишмарев был признан в крушении транспорта неповинным и в начале 1810 г. произведен в лейтенанты. 1810—1814 гг. прошли в боевых плаваниях на фрегате ‘Поллукс’, бриге ‘Гонец’ и др., на Свеаборгском рейде и у северных берегов Западной Европы. В 1815 г., при снаряжении кругосветной экспедиции под начальством О. Е. Коцебу на корабле ‘Рюрик’, на Г. С. Шишмарева пал выбор как на опытного моряка, могущего быть помощником командира. Три года плавания дали ему большой опыт гидрографических работ и знание условий судовождения в разных океанах и под разными широтами. За отличие во время плавания он был произведен в капитан-лейтенанты. Вполне оправдав себя в дальнем плавании и проявив превосходные качества исследователя, вскоре по возвращении, еще до окончания годичного отпуска после первого плавания, он был назначен помощником M. H. Васильева по ‘Северной дивизии’ и командиром шлюпа ‘Благонамеренный’ — во второе кругосветное плавание.
В 1824—1826 гг. Г. С. Шишмарев командовал 27 и 11 флотскими экипажами в Кронштадте и Петербурге. Следующие три года, будучи уже капитаном I ранга, он состоял командиром нового корабля ‘Император Александр’. В 1829 г. за отличную службу произведен в контр-адмиралы. В течение 1830—31 гг. командовал отрядом военных судов, имея вымпел на корабле ‘Св. Георгий’. В конце 1830 г. назначен командиром гвардейского экипажа. В 1832—34 гг. Г. С. Шишмарев плавал в Финском заливе и Балтийском море до г. Ростока на корвете ‘Князь Варшавский’ во главе эскадры.
Жизнь его оборвалась вследствие короткой тяжелой болезни в октябре 1835 года, когда он был еще полон сил и энергии.
Лазарев Алексей Петрович, автор описания кругосветного плавания, происходил из древнего русского дворянского рода. В начале XVII века Григорий Лазарев владел поместьями в Арзамасском уезде. Праправнук его — Петр Гаврилович Лазарев (1743—1800) был правителем Владимирского наместничества и сенатором. П. Г. Лазарев имел трех сыновей — Михаила, Андрея и Алексея {По некоторым данным был и еще брат — Петр Петрович, носивший фамилию Львов, а также одна сестра.}. Все три брата окончили морской кадетский корпус, примерно, в одни и те же годы. Алексей был зачислен в морской корпус 6/II—1800 г. В гардемарины произведены в разное время: Андрей в 1801 г., Михаил в 1803, Алексей в 1806 г.
Наиболее способным из них был Михаил Петрович, трижды плававший вокруг света в 1813—16 гг. на корабле ‘Суворов’ (Российско-американской компании), в 1819—21 гг., — командуя шлюпом ‘Мирный’ в знаменитой экспедиции под начальством Ф. Ф. Беллинсгаузена, открывшей Антарктиду, и в 1822—25 гг. на фрегате ‘Крейсер’. В последующие годы он принимал участие в ряде военных походов и морских сражений. В 1826 году командовал кораблем ‘Азов’ и отрядом судов при переходе их из Архангельска в Кронштадт, а затем на том же корабле геройски сражался в Наваринской баталии, после которой произведен в контр-адмиралы. В 1828—30 гг. М. П. Лазарев крейсеровал в Средиземном море и участвовал в блокаде Дарданелл. В 1832 г. он был назначен начальником штаба Черноморского флота и портов, а через год, в чине вице-адмирала, получил должность главного командира Черноморского флота и портов, а также Николаевского и Севастопольского военного губернатора. В 1838—40 гг. М. П. Лазарев командовал эскадрой, в результате искусно проведенной десантной операции он занял кавказское побережье Черного моря в районе Туапсе, создав здесь форт, получивший имя Лазарева. В 1843 г. произведен в адмиралы. Умер в 1851 г. Человек кипучей энергии и деятельности, — М. П. Лазарев осуществил преобразование Черноморского флота, укрепил Севастополь как военный порт, ввел множество преобразований в военно-морской службе и в военных кораблях.
Андрей Петрович Лазарев также получил свой боевой опыт в русско-турецкой войне, во время кампании в Средиземном и Адриатическом морях в 1805—1810 гг., участвовал в бою при взятии крепости Курцола, в операции у острова Брацо, в походе с десантом в Венецию и Триест.
В 1817—1818 гг. А. П. Лазарев ходил из Кронштадта и Кадикс и обратно. В 1819 г. он начальствовал над экспедицией, направлявшейся на бриге ‘Новая Земля’ для берегов Новой Земли, но ввиду тяжелой ледовой обстановки, близко подойти к ним не мог. В 1822—1824 гг. он ходил вокруг света, командуя шлюпом ‘Ладога’, в экспедиции под начальством М. П. Лазарева, командовавшего шлюпом ‘Крейсер’. Дважды Андрей Петрович Лазарев ходил затем морем из Архангельска в Кронштадт, плавал в Англию, в 1832 и 1833 гг. участвовал в военных операциях в Балтийском море в чине контр-адмирала. В 1841 г. произведен в вице-адмиралы и назначен командующим первой флотской дивизии. В 1846 г. на этом посту он получил ‘строжайший выговор’ за ‘допущение в первой дивизии беспорядков’. Скончался Андрей Петрович в 1849 г.
На фоне блестящей карьеры Михаила Петровича Лазарева и его больших заслуг в развитии русского флота и в борьбе с врагами России того времени, деятельность Андрея Петровича была менее успешной и значительной. Еще менее яркой в истории флота была деятельность Алексея Петровича Лазарева.
Позднее своих братьев он был произведен в гардемарины лишь в 1806 г. В этом же году он прошел на ‘Ярославе’ из Кронштадта в Корфу и плавал в Адриатическом море на фрегате ‘Автроил’ в эскадре известного адмирала (тогда вице-адмирала) Д. Н. Сенявина. В 1810 г. он прошел, будучи мичманом, на бомбардирском корабле ‘Перун’ из Воко-ди-Катаро в Венецию, оттуда в Триест. Из последнего сухим путем (вероятно, вместе с братом Андреем) прибыл в Петербург и в том же году плавал на фрегате ‘Перун’ в Балтийском море. В 1812—13 гг. на ‘Северной Звезде’ он плавал в составе эскадры адмирала Тета у берегов Англии и на бриге ‘Феникс’ — из Кронштадта в Карлскроны. В начале 1814 г. А. П. был переведен в резервный гвардейский экипаж и произведен в лейтенанты. В 1815 г. он участвовал в сухопутном заграничном походе с гвардейским корпусом из Петербурга до Вильно, а по возвращении в Петербург до 1819 г. командовал яхтой ‘Торнео’, ходившей в Финском заливе под флагом князя Константина, и придворными яхтами ‘Церера’ и ‘Нева’. Придворное положение не способствовало увеличению опыта мореплавания А. П. Лазарева. Обстановка скорее отрицательно действовала на него, в то время как братья его несли морскую службу, пополняли знания в мореходстве и совершенствовались в мореходном искусстве. Жизнь почти все время в Петербурге, с кратковременными выездами в ‘деревню’ (поместье под Владимиром, где жили мать и сестра), беспечность, удовлетворение малейших прихотей и капризов, — все это не могло не влиять разлагающе на молодого человека, попавшего в придворную среду.
Назначение братьев в дальние плавания и их советы пробудили в Алексее Петровиче желание вырваться на морской простор. Узнав о том, что командовать одним из шлюпов будет Г. С. Шишмарев — его близкий знакомый и даже друг,— он решил просить разрешения отправиться с ним в ‘дальний вояж’ и был, в связи с этим, вновь переведен из гвардейского экипажа во флот с назначением на шлюп ‘Благонамеренный’. Судя по некоторым документам, А. П. Лазареву не легко было уйти от легкой придворной жизни. Держала его и интимная привязанность к другу сердца — Дуне Истоминой. С горечью и слезами покинул он Петербург, но отступать было уже поздно. На всем протяжении плавания А. П. вел дневник, который и послужил впоследствии основой для публикуемого ныне описания кругосветного плавания.
По возвращении из экспедиции, А. П. Лазарев в 1823 г. ‘находился при вооружении’ фрегата ‘Проворный’ и плавал на нем из Кронштадта в Исландию. В следующем году ему было поручено подготовить корабль ‘Эмгейтен’ к плаванию царской семьи из Петербурга в Восток. Участие в этом плавании привело к тому, что А. П. Лазарев опять оказался в придворной свите и в начале 1825 г. был переведен в поручики лейб-гвардии Измайловского полка с назначением в адъютанты к будущему царю Николаю I.
С воцарением Николая I придворная карьера А. П. Лазарева меркнет. Пребывание его флигель-адъютантом Николая I в гвардейском экипаже в чине капитан-лейтенанта продолжалось всего несколько месяцев. В 1826 г. он был командирован на юг, под предлогом осмотра Черноморских и Каспийских портов, а в следующем году — для осмотра лесов в Олонецкую губернию и для организации доставки леса в Петербург. В 1828 г. он был ‘возвращен’ во флот и на фрегате ‘Флора’ направлен в Одессу, а оттуда в Грецию, в состав эскадры вице-адмирала Гепдена. Вскоре он был переведен в эскадру контр-адмирала П. И. Рикорда, на корабле ‘Азов’ участвовал в блокаде Дарданелл (вместе с братом Михаилом) и за отличия произведен в капитаны II ранга. Из Неаполя А. П. Лазарев сухопутьем прибыл в Петербург в 1830 г. и назначен ‘состоять при шведском принце’.
В этом же году он был командирован в Данциг, в Варшаву, в Ригу для заготовки ‘сухопутного провианта’ для действующей армии, а затем вновь для выполнения лесных операций в Олонецкую губернию.
В 1833 г. А. П. Лазарев назначается командиром двадцать шестого флотского экипажа, но вскоре увольняется по собственному желанию. Через год ему вновь поручают командование двенадцатым флотским экипажем и кораблем ‘Память Азова’, но под предлогом болезни через год он увольняется и отсюда с переводом в морской корпус обучать кадет фронтовой службе, чем и занимается в течение трех лет. Карьера его явно идет под уклон. В 1839 г. А. П. Лазарева отправляют подальше от Петербурга — командиром Астраханского порта и Каспийской флотилии с производством в контр-адмиралы, но через три года совсем увольняют от службы.
В течение шести лет А. П. Лазарев остается вне флота. Только в 1848 г. он вновь поступает на службу по Черноморскому флоту, где начальствовал брат Михаил Петрович, повидимому оказавший ему протекцию в назначении через два года Керчь-Еникальским градоначальником. Стоило, однако, Михаилу Петровичу заболеть и выбыть на лечение, как отношение к Алексею Петровичу ‘властей предержащих’ резко меняется. Вскоре после смерти брата в 1851 г. он увольняется от службы и уже не возвращается к ней до конца жизни.
Кратко изложенные этапы жизненного пути автора ‘Записок о плавании военного шлюпа ‘Благонамеренного’ показывают, что судьба его была более превратной и жизнь более зигзагообразной, нежели Михаила и Андрея Лазаревых. Оторвавшись от морской стихии и прельстившись службой при дворе, этот царедворец испытал подъем карьеры и падение ее, опалу и безвестность в последние годы жизни. Память о нем почти не сохранилась у потомков. Обстоятельства и причины отдаления его от двора и аристократической придворной знати не совсем ясны, но момент начала их заслуживает внимания, — он совпадает со следствием и судом над декабристами.
Трудно допустить, что А. П. Лазарев имел какую-нибудь связь с декабристами, но факт остается фактом — падение его карьеры началось в начале 1826 года.
Игнатьев Иван Николаевич во время кругосветного плавания был вторым из помощников капитана Г. С. Шишмарева. По окончании морского корпуса в 1801 г., он первые годы своей службы провел в Балтийском флоте. В 1804 г. он получил чин мичмана и ходил от Кронштадта до Скагена. В 1805—1809 гг. участвовав в походе из Кронштадта до Корфу, плавал в Адриатическом море, участвовал при взятии крепости Курцола, а затем морем прошел снова в Финский залив В 1810 г. произведен в лейтенанты и вскоре переведен в Черноморский флот, где участвовал в пленении двух турецких кораблей под Пендераклией. В 1812—1813 гг. Игнатьев крейсеровал у румынских берегов и в районе Севастополя. По переводе в Балтийский флот (1814) он совершил переход из Архангельска в Кронштадт (1816), а затем командовал галетом, курсировавшим между Петербургом и Петергофом.
Во время кругосветного плавания он был произведен в капитан-лейтенанты (1821), по возвращении — в капитаны II ранга с назначением командиром 11 дивизии капоморских лодок, а в 1826 г. командиром 20-го флотского экипажа. В 1827 г. И. Н. Игнатьев был произведен в капитаны I ранга с поручением командования отрядом из четырех военных кораблей, с которыми он в 1828 г. прошел из Кронштадта в Мальту. Последующие два года он крейсеровал в Средиземном море, между островом Кандией и Эгиною, в составе эскадры вице-адмирала Гейдена, участвовал в блокаде Дарданелл и за отличия был произведен в 1830 г. в контр-адмиралы. Служба его кончилась в 1832 г., когда он был уволен в отставку.
В описании плавания вокруг света А. П. Лазарев много раз упоминает И. Н. Игнатьева как опытного и усердного офицера. Зимой 1820—21 г. ему было поручено собрать в Ново-Архангельске бот, привезенный в разобранном виде на шлюпе ‘Благонамеренном’ из Кронштадта для гидрографических работ в районе Берингова пролива и у северных берегов Аляски. Работы на этом боте по описи берегов производил помощник М. Н. Васильева, плававший на ‘Открытии’, — лейтенант А. П. Анинов.
Авинов Александр Павлович во время кругосветного плавания состоял лейтенантом на шлюпе ‘Открытие’. Это был человек инициативный, смелый и решительный, по образованию гидрограф, преданный делу службы, прошедший большой боевой путь еще до плавания на ‘Открытии’, а впоследствии — выдающийся флотоводец, ближайший помощник адмирала М. П. Лазарева по реорганизации Черноморского флота и превращении Севастополя в первоклассный порт. Оставшись с малолетства сиротой, А. П. Авинов воспитывался дядей — вице-адмиралом Скуратовым. Десяти лет он был отдан в морской корпус. С 14 лет плавал гардемарином в Балтийском море. 1803—1808 гг., вместе с М. П. Лазаревым, Станюковичем, Унковским — будущими знаменитыми адмиралами — он плавал во многих морях. Потом, в течение трех лет А. П. Авинов служил на корабле и крейсерстве по Балтийскому морю. В ди войны с Наполеоном он плавал в Англию и Голландию, где участвовал в сражении под Флессингом, а потом держал бранд-вахту в устье реки Шельды для защиты русских войск. В 1817 г. он возвратился в Россию и в 1814 г. был назначен старшим офицером в кругосветное плавание под начальством М. Н. Васильева. В 1821 г. на боте, подготовленном лейтенантом И. Н. Игнатьевым в Ново-Архангельске, А. П. Авинов должен был описать берега Аляски от мыса Невенгам до мыса Дерби. По пути на север Авинов посетил открытый экспедицией остров Нунивок, ознакомился с его природой и жителями. Борясь со штормами и претерпевая многие лишения, А. П. Авинов выполнил описание берегов между мысами Невенгам и Дерби (один из мысов с того времени носит имя Авинова) и совершил беспримерный переход на боте от берегов Аляски в Петропавловск-на-Камчатке.
По возвращении из плавания А. П. Авинов был произведен в капитаны II ранга.
В 1825 г. он командовал фрегатом ‘Легкий’. Командир эскадры, адмирал Кроун, в это время писал о нем: ‘Щастливым почитаю быть начальником столь опытного капитана’.
В 1827 г. А. П. Авинов был назначен командиром 84-иушечного корабля ‘Гангут’. В известном сражении при Наварине против соединенного турецко-египетского флота А. П. Авинов шел на ‘Гангуте’ за ‘Азовом’, которым командовал М. П. Лазарев. При приближении к русской эскадре горящего турецкого тендера А. П. Авинов самоотверженно направил на него свой ‘Гангут’ и, потопив тендер, предотвратил опасность для всей эскадры. Ночью, во время этого же сражения, противник пустил на русскую эскадру египетский адмиральский фрегат ‘Латерьер’. Миновав ‘Азов’, фрегат врезался в борт ‘Гангута’ и загорелся, будучи умышленно подожженным противником. А. П. Авинов приказал обрубить канаты у якорей ‘Гангута’ и, выйдя из боевой линии вместе с горящим фрегатом, утопил его вдали от русской эскадры.
В 1830 г. А. П. Авинов был назначен начальником штаба Черноморского флота и портов. В течение почти 20 лет он деятельно работал вместе с М. П. Лазаревым по преобразованию Черноморского флота и портов, в особенности Севастополя.
В 1837 г. А. П. Авинов получил чин вице-адмирала и назначен начальником Севастопольского порта. Одновременно он был председателем комитета по постройке здесь адмиралтейства и сухих доков. С 1841 г. он был военным губернатором Севастополя. После восьми лет пребывания на этом посту, А. П. Авинов стал членом Адмиралтейств-совета в Петербурге. В 1852 г. произведем в адмиралы. Умер он в 1854 году, прослужив во флоте более 50 лет и проведя за свою жизнь более 40 военных кампаний.
‘Жизнь на палубе, помимо ужасов сражений, помимо тропических бурь и полярных льдов, преисполнена ежедневных опасностей, постоянная борьба со стихиями, неразлучные с тем труды и лишения закаляют моряка… Пример этого качества представлял А. П. Авинов’, — писали в 1855 г. об Авинове в ‘Морском сборнике’.
М. П. Лазарев, начальник и друг Авинова, отзывался в нем, как о выдающемся, искусном флотоводце, усердно и благородно руководившем долгое время штабом Черноморского флота и портов.

IV. СНАРЯЖЕНИЕ ЭКСПЕДИЦИИ

Снаряжение обеих ‘дивизий’ велось в ускоренном порядке. Особенную заботу об этом проявляла Адмиралтейств-коллегия и Адмиралтейский департамент во главе с Г. А. Сарычевым.
О снаряжении экспедиции научными материалами, инструкциями, обмундированием и провизией было запрошено мнение нескольких лиц — кроме Сарычева, в частности недавно возвратившегося из плавания в Берингов гтролив О. Е. Коцебу. Он представил весьма обстоятельные соображения, несомненно, учтенные при подготовке экспедиции {Его ‘Мнение’ имеется в копии в ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 45, д. 1—3.}.
Первой задачей было приспособление кораблей к дальнему плаванию и к ледовой обстановке, в которой они могли оказаться в высоких широтах. Решению этой задачи существенно помог большой опыт русских мореходов в северных морях. Так, например, по обычному расписанию полагалось иметь в дальних плаваниях: брамселей — один комплект, а командиры шлюпов затребовали два комплекта, контр-бизань полагалась одна — затребовали и получено — две, тент положено иметь из серой парусины, командиры затребовали из равендука и притом на все судно — на шканцы, шкафуты, бак и ют, для шлюпок и баркасов также сшили тенты и чехлы, бизаней малых они взяли на каждое судно две, а не три и т. д. (приложение 3). Был произведен целый ряд и других усовершенствований.
Вторую задачу составляло обеспечение шлюпов всем необходимым для научной работы, особенно же новейшими ‘нужными для сего вояжа астрономическими, математическими и физическими инструментами’. Командование каждого шлюпа получило солидный комплект научных книг, среди которых — описания всех крупных путешествий (Сарычева, Крузенштерна, Лисянского, Кука, Ансона, Сюрвилля, Керна и Мекензи, Головнина, Рикорда, Биллингса, Хвостова и Давыдова), а также мореходные таблицы — ‘Морской месяцословник’, ‘Морская геодезия’ Сарычева, лоции и т. д. В инструкции от Адмиралтейств-коллегий командирам указывалось, что ‘поелику плавание в морях обоих полушарий зависеть будет от климата и различных времен года, то и имеете руководствоваться путешествием кругом света известных плавателей, кои послужат вам во многих случаях или примером, или усовершенствованием к сохранению и содержанию судов и экипажей’ ( 14).
Комплектование литературы шло из разных источников. Любопытно в связи с этим отметить отношение к экспедиции книгопродавцев, — они отпускали книги со скидкой 20% от стоимости (приложение 4).
Адмиралтейств-коллегия распорядилась выдать на шлюпы все потребные карты и атласы как русские, так и заграничные, предписав при этом вносить в них исправления и новые данные по наблюдениям исследователей. А. П. Лазарев отмечает, что карты, составленные русскими мореплавателями, во многих случаях оказались точнее (даже берегов Англии), нежели карты иностранные.
Из инструментов были заготовлены хронометры, секстанты, окружные инструменты, барометры, термометры ртутные и спиртовые, электрометры, гигрометры, инклинаторы для определения наклонения магнитной стрелки, астрономические трубы, морские зрительные трубы, машины для измерения больших глубин моря, компасы разные и т. п. (приложение 5). Все это показывает, что русские экспедиции 150—100 лет назад снабжались первоклассным по тому времени научным инструментарием, обеспечивавшим возможность разнообразных наблюдений и исследований небосвода, атмосферы океана и суши. Если к этому добавить, что натуралист экспедиции был обязан собирать коллекции ‘произведений природы’, весь научный состав должен собирать экспонаты, характеризующие людей, их хозяйство и быт, а художник — зарисовывать все интересное, то будет ясно, что подобные русские экспедиции были не только гидрографическими, их с полным основанием можно назвать комплексными.
Третья задача — снаряжение экспедиции обмундированием, провизией и подарками для местных жителей также была разрешена вполне успешно.
По рекомендации генерал-штаб-лекаря Лейтона команды всех четырех шлюпов обеих ‘дивизий’ были снабжены тройным комплектом зимней и летней одежды и бельевых вещей (приложение 10). M. H. Васильев в своих записках отметил, что каждому матросу выдано ‘сверх следуемого по термину обмундирования: рубах фланелевых — семь, холщевых — четырнадцать, мундиров зимних темнозеленого сукна — две пары, летних фуаек — две, брюк летних — шесть, рабочего платья — четыре пары, серого сукна — одна, одеяло байковое — одно, чулок шерстяных — пар восемь, простыней холщевых — четыре, башмаков кожаных — пары четыре, сапоги с суконной подкладкой, теплые — одни, шапка кожаная — одна, шляпа коровья — одна, тюфяк с подушкой, волосяной — один, с тиковыми наволочками’ {Ом. также приложение 6.}.
Такой комплект обмундирования на каждого участника плавания, конечно, был вполне достаточен.
Не меньшее внимание Адмиралтейств-коллегия и Департамент уделили снабжению экспедиции провизией. В большом количестве были запасены: сахарный песок, патока, бульон говяжий, солонина, горох, сухари, масло, крупы, солод, капуста кислая, соль, вино, уксус, горчица и др. продукты {См. приложение 7.}.
Были подвергнуты обсуждению и выработаны способы упаковки и хранения провианта (приложение 8). Кроме продуктов, заготовленных перед отплытием, некоторые было предписано дополнительно закупить в пути — в Голландии, Англии, Бразилии — эссенции, чай, ром и проч. в потребном количестве. Инструкцией сверх того предписывалось: ‘Всевозможную также долженствует иметь заботу о доставлении вообще людям пищи и питья, для чего не упускать ни малейшего случая, и во время пребывания при берегах снабжать экипажи лучшими съестными припасами посредством покупки наличных, а во время плавания в море ловом рыбы, где позволяют местные обстоятельства, также ромом и вином, употребляя оные по климатам и обстоятельствам’. ‘На издержки для заготовления экстраординарных припасов’ для обеих дивизий было ассигновано Адмиралтейств-коллегий из государственного казначейства 100 000 рублей {ЦГА ВМФ, ф. 166, д. 660, л. 44 — Распоряжение Александра I министру финансов от 31 марта 1819 г.}.
Наконец, немалую долю в снаряжении ‘Северной дивизии’ заняли подарки для местных жителей на общую сумму 25 805 рублей. Среди них интересно отметить разнообразный ассортимент железных изделий: железо болтовое, гвозди различной величины, проволока разная, топоры, ножницы, долота, пилы, тиски, ножи разные, напильники, буравчики, удочки, котлы и другая посуда из чугуна, иглы, колокольчики и бубенцы, из других вещей — зеркала разной величины, стаканы, гребни, пуговицы, бисер разных цветов, ленты, бахрома, сукно разное, холст, бумага писчая, табак и т. п. (приложение 9).
Большая часть снаряжения и провизии была погружена на шлюп ‘Благонамеренный’. В его же трюм были погружены ‘члены’ разобранного мореходного бота, предназначавшегося для работ по описанию берегов Аляски. M. H. Васильев отметил в своих записках, что на шлюпы не могли поместиться некоторые нужные материалы, — палуба жилая, кают-компания и капитанская каюта были все завалены. У шлюпа ‘Открытие’ были две доски бархоута, в воде сидел в грузу 13 футов, по постройке мастера должен стоять 12 футов, ‘Благонамеренный’ сидел 14 футов.
Вся работа по подготовке шлюпов к плаванию и снаряжение обеих ‘дивизий’ были в основном закончены в течение трех месяцев (март — май). В этот короткий срок они потребовали немалых усилий. Непосредственное руководство работами по ‘северной дивизии’ выпало на долю Г. С. Шишмарева, А. П. Лазарева, А. П. Авинова и П. Зеленого, так как M. H. Васильев получил назначение только в мае, а лейтенант И. Н. Игнатьев оправился от болезни лишь к моменту отправления. Несмотря на короткий срок подготовки к длительному плаванию, энергичные усилия руководителей, при активной помощи Г. А. Сарычева, обеспечили экспедицию всем необходимым.
Морской министр приказал считать шлюпы на рейде с 1 июня 1819 г., хотя фактически они вышли на рейд лишь 24 числа.
7 июня команды шлюпов были осмотрены генерал-штаб-лекарем Яковом Лейтоном. Заменив 12 матросов по состоянию здоровья, он подал 9 июня рапорт министру о готовности экипажей к отплытию (приложение 11).
24 июня командир Кронштадтского порта вице-адмирал А. В. Моллер отдал следующий приказ начальнику экспедиции: ‘Как шлюпы готовы и всем уже снабжены, 1го морской министр поручил мне предписать вам при первом благополучном ветре сняться вверенному вам отряду шлюпов с якоря и следовать в назначенный путь. А как ветер стоит теперь благополучный, то предоставляю вам с отрядом шлюпов ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’ отправиться в море непременно сего же 2 июля’ {ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 30, л. 1. Подлинник.}.
28 июня M. H. Васильев принял из казначейства суммы, ‘следуемые участникам экспедиции на жалование, порционы и экстренные расходы’, получил инструкции от Адмиралтейств-коллегий, Адмиралтейского департамента, две инструкции морского министра, отношение морского министра с ‘начертанием некоторых предметов по ученой и художественной части’ {Инструкцию для натуралистов и художников должна была составить Академия наук, но ‘за краткостью остающегося времени’ она таковую не приготовила.}, открытый лист министерства иностранных дел к русским послам и консулам в других странах (приложение 12), открытые листы от иностранных представительств (приложение 13). В тот же день он вручил свою инструкцию вахтенным офицерам и отдал приказ командам обоих шлюпов о готовности к отплытию.

V. ИНСТРУКЦИИ О ПЛАВАНИИ, ЦЕЛЯХ И ЗАДАЧАХ ЭКСПЕДИЦИИ

В инструкциях, полученных M. H. Васильевым {Инструкции, данные Ф. Ф. Беллинсгаузену и М. П. Лазареву, опубликованы в сочинении Беллинсгаузена о двукратных изысканиях в Южном Ледовитом океане. Инструкции M. H. Васильеву и Г. С. Шишмареву публикуются впервые.}, даны детальные указания о маршруте плавания, о целях и задачах экспедиции, о научных наблюдениях в море, о сборе сведений, касающихся природы и населения стран, в которых исследователям придется побывать, и т. д.
Инструкция Государственной Адмиралтейств-коллегии от 18/VI—1819 г. определяет общий распорядок во время плавания. Особенное внимание командования она обращает на заботу об участниках экспедиции, их здоровье и работоспособности, о мерах, обеспечивающих благосостояние экипажа.
Сохранение здоровья людей, говорит она, ‘есть первая обязанность всех мореплавателей’. Она предписывает четкий режим корабельной жизни: ‘Опрятное судов и экипажей содержание, очищение воздуха в палубах и интрюме, достаточное, но не чрезестественное упражнение людей в какой-либо экзерциции, крайнее наблюдение, чтобы в мокрой одежде люди не оставались надолго, а особливо не ложились в оной спать, доставление им наилучшей пищи и питья’ и т. п. Она возлагает на командование обязанность точно выполнять правила, ‘могущие споспешествовать к благосостоянию экипажа, по совету медиков’ (приложение 10).
M. H. Васильеву инструкция предоставляет право выдавать ‘нижним чинам в награждение годовое, полугодовое и третное жалование из сумм, ассигнованных на экстраординарные расходы’, т. е. право поощрения участников плавания путем премирования за отличную службу.
Далее инструкция определяет характер отношений и нормы поведения экипажей в чужих странах, обязывает ‘защищать достоинство флага российского’, с народами различных стран обходиться ‘ласково и сохранять всякую благопристойность и учтивость’.
Описание плавания А. П. Лазаревым показывает, сколь точно и неукоснительно исполнялась эта инструкция. Забота о людях, о режиме их жизни на кораблях, о сохранении здоровья ‘служителей’ была, действительно, первейшей обязанностью командования.
М. Н. Васильев и Г. С. Шишмарев принадлежат к той плеяде русских морских офицеров, из которой вышли преобразователи русского флота М. П. Лазарев, Головннн, Ушаков, Корнилов, Истомин, Нахимов и др., требовательные к себе и к подчиненным, личным примером воспитывавшие во флоте лучшие качества в людях и гуманно относившиеся к ‘нижним чинам’. В то же время и моряки относились к службе ревностно и самоотверженно. За все время путешествия А. П. Лазарев не отмечает ни одного случая нарушения дисциплины или каких-либо иных случаев, порочащих звание русского моряка. При встречах с местными жителями, стоящими на низкой ступени общественного и культурного развития — с ‘дикими’, русские моряки проявляли к ним лучшие чувства. За исключением одного факта, вызванного тем, что местный житель в палатке А. П. Лазарева взял в руки огнестрельное оружие, могущее без умения обращаться с ним привести к несчастному случаю, между ним и А. П. Лазаревым разыгрался инцидент, когда А. П. Лазарев мог погибнуть от копья или ножа туземца, никаких иных подобных случаев не было. В отношениях русских офицеров и моряков к туземцам нет ничего похожего на то отношение, какое проявлял к ‘диким’, например, Джемс Кук. Начальнику сим экспедиции предписывалось ‘всеми возможными способами приобрести доверенность и дружество их’, и он с чувством достоинства исполнял это неукоснительно. Кук и многие другие иностранные мореплаватели придерживались иных принципов. В сочинении Кука описан, например, случай, когда он приказал одному островитянину за покражу секстанта обрить голову, бороду, отрезать оба уха, а затем ‘посадить в колодку’ {Дж. Кук — Путешествие в Северный Тихий океан. Часть 2, 1810, стр. 54.}. Вооруженные столкновения англичан с туземцами были нередким явлением {См., например, там же, стр. 65, 93 и а других частях сочинения.}, они привели в конце концов к гибели Кука. В описании А. П. Лазарева ничего подобного мы не находим. Применение огнестрельного оружия считалось крайней мерой и могло найти место, в соответствии с инструкциями, лишь при исключительных обстоятельствах.
Инструкция Адмиралтейского департамента от 20 июня 1819 г., составленная Г. А. Сарычевым, определяет ‘правила, служащие к руководству для наблюдений во время плавания’, т. е. характер и направление научных исследований. Она обязывает вести точные астрономические определения, изучать приливы и отливы, морские течения, собирать ‘любопытные произведения натуры для привезения в Россию в довольном числе’, верно и точно описывать и зарисовывать барега морей, составлять и исправлять карты, делать промеры глубин, особенно в заливах и бухтах, исследовать климат и все ‘атмосферические’ явления, ‘вернее узнавать почву земли и способность ее к произрастениям, роды, свойство и количество тамошних произрастений, особливо количество и доброту лесов’, замечать ‘все полезное и любопытное, не только относящееся к морскому искусству, но и вообще служащее к распространению познаний человеческих во всех частях’, снимать виды ‘всех мест примечательных, где случится быть, также портреты народов, их одеяния и игры’ и т. д.
Инструкция Г. А. Сарычева показывает, сколь разнообразные и обширные научные задачи были поставлены перед экспедицией. Несомненно, они все считались исполнимыми, и это красноречиво говорит о широте научного кругозора и знаний русских мореплавателей того времени.
Во многом повторив предписание Г. А. Сарычева, морское министерство в своем ‘Начертании некоторых предметов по ученой и художественной части’, заменившем инструкцию Академии наук, еще более расширило научные задачи экспедиции. В нем говорится, что экспедиция ‘имеет целью приобретения полнейших познаний о нашем земном шаре’. В ‘Начертании’, кроме изложенного Г. А. Сарычевым в его инструкции, предлагается производить исследования по ‘геометрической, астрономической и механической части’, изучать изменение ‘силы тягости’ на разных широтах посредством наблюдений за маятником, тщательно и точно наблюдать явления затмений небесных светил, исследовать склонение и наклонение магнитной стрелки, изучать давление атмосферы и ветры в приземных слоях воздуха и на высоте, наблюдать метеоры и северные сияния, исследовать морские течения, температуры, соленость и ее степень, удельный вес воды на разных глубинах, изучать морские льды ‘как плоские, так и возвышающиеся наподобие гор и изъяснять мысли на счет образования оных’, выяснять причины света, ‘блистающего часто на море, было бы весьма занимательно и любопытно изъяснить причины оного с большей подробностью, нежели как то до сего было делаемо’. Предполагалось также вести исследования химические (красящие вещества и проч.), анатомические и антропологические, зоологические, минералогические, ботанические. ‘Мореплаватели,— предписывалось в ‘Начертании’,— не упустят случая во всякое время делать исследования о всем там, что может споспешествовать вообще успехам наук и в особенности каждой части’.
‘Записки’ А. П. Лазарева и публикуемые ниже документы показывают, что ученые мореплаватели действительно не упускали случаев получить новый материал для науки и систематически вели разнообразные исследования и наблюдения. ‘Записки’ А. П. Лазарева в этом смысле существенно дополняются сочинениями М. Н. Васильева о новой южной Валисской земле (приложение 14), ‘Минералогическими замечаниями’ Штейна о путешествии к Синим горам (приложение 15), рапортом Г. С. Шишмарева с описанием жителей островов группы ‘Благонамеренного’ (приложение 16), рапортом M. H. Васильева о плавании от Рио-Жанейро до Петропавловска (приложение 17), записками Штейна о плавании и, особенно, описанием острова Богослова (приложение 19), рапортом M. H. Васильева о плавании от Ситхи до Сан-Франциско (приложение 22), его же рапортом о плавании в Ледовитом море (приложение 27), рапортом А. П. Авинова о плавании бота от мыса Невенгама до мыса Доброй Надежды (приложение 28), краткой запиской M. H. Васильева о плавании шлюпов (приложение 31), выписками из корабельных журналов (приложения 20 и 26) и др. документами. Из опубликованных ранее материалов, кроме двух статей М. Н. Васильева, некоторые дополнения содержит работа мичмана Гиллесема (Гильсена) в ‘Отечественных записках’ за 1849 год.
Инструкции строго предписывали все научные наблюдения фиксировать в судовых журналах, дневниках, альбомах, зарисовках и т. д. Публикуемые ныне материалы показывают, что и это требование инструкций полностью соблюдалось, хотя еще не все материалы нам, повидимому, известны.
Наконец, две инструкции морского министра, датированные 28 июня 1819 г. и утвержденные лично Александром I, определяют главным образом маршрут плавания, главную конечную цель экспедиции и несколько дополняют инструкции, охарактеризованные выше.
Первая из них подчеркивает, что ‘вторая дивизия’ отправляется для открытий, что она не зависит от ‘первой дивизии’ и пойдет по маршруту к Канарским островам, к мысу Доброй Надежды, пройдет в возможно высокие широты к ‘полуденному полюсу’, затем к Новой Голландии (Австралии), к Петропавловску на Камчатке и в Берингов пролив. Пройдя этот пролив, начальник ‘будет производить свои изыскания с величайшим усердием, постоянством и решимостью. Направляя путь к северу, ежели льды позволят, он употребит всемерное старание к разрешению великого вопроса касательно направления берегов и прохода в сей части нашего полушария… Встретив препятствия к проходу на север, северо-восток или северо-запад на шлюпах, он может употребить для сего бот, который берется с ним разобранный, байдары, или другие маленькие суда природных (местных.— А. С.) жителей и не упустит также предпринимать экспедиции берегом, буде найдет к этому средство’.
Инструкцией предписывалось, кроме того, ‘производить с достовернейшим успехом поиски как морем вдоль берегов, так и во внутренности земли, а особливо по рекам, которые приводят к важнейшим открытиям’.
Место зимовки предлагалось выбрать в зависимости от обстоятельств или севернее Берингова пролива, или к югу от него. В последнем случае предписывалось ‘осмотреть со всевозможной подробностью американский берег, спускаясь к югу’. Остальное время зимой М. Н. Васильев должен был употребить на исследование пространства Тихого океана между Алеутскими островами и экватором, отыскивая остров, якобы открытый испанцами около 37о с. ш. {Возможно, что речь идет об одном из островов Гавайского архипелага.} Крайне интересовал также ‘пролив Фукас’, где могло находиться русское поселение, ‘составившееся в окрестностях оного из людей экипажа Чирикова, оставшихся на сем берегу’ {Об этом см., например, в книге Дивина — ‘Великий русский мореплаватель Чириков’, в книге акад. Л. С. Берга — ‘Открытие Камчатки и камчатские экспедиции Беринга’, в книге С. Маркова — ‘Летопись Аляски’.}.
Следующим летом M. H. Васильев снова должен был пройти в Берингов пролив и ‘возобновить свои действия и покушения с новым усердием, стараясь, сколько возможно, определить положение берегов, найти проход и проникнуть каким бы то ни было средством в Северное море сей части Америки’. Смотря по обстоятельствам, экспедиции разрешено было отправиться после второго лета в обратный путь или попытаться, еще перезимовав, продолжить изыскания в течение третьего лета.
Вторая инструкция морского министра насколько дополняет первую и подчеркивает некоторые моменты, не заключая в себе чего-либо принципиально нового. Так, в ней указывается, что все научные материалы экспедиции по возвращении должны быть участниками плавания сданы M. H. Васильеву, что с пути должны при всяком удобном случае рапортовать о ходе плавания, что начальнику экспедиции предоставляется право наказывать в чем-либо провинившихся членов экипажа и т. п.
Таким образом, при широком плане научных исследований, конечной и главной целью экспедиции были географические открытия — поиски островов в Тихом океане, исследование побережий Америки на северо-западе ее, а в особенности — изыскание морского пути от Берингова пролива в Атлантический океан или обход Америки (‘Северо-западный проход’) или вдоль берегов Азии (‘Северо-восточный проход’) или, наконец, по Ледовитому океану через приполярную область. Последний вариант был, по существу, новой попыткой реализации плана великого М. В. Ломоносова.
Многое из предусмотренного инструкциями экспедицией М. Н. Васильева и Г. С. Шишмарева было осуществлено, но главной цели, по понятным при современном знании Арктики причинам, достигнуть не удалось, так же, как всем предшественникам Васильева и Шишмарева и многим последующим полярным исследователям.

VI. ОБЩИЙ ХОД ЭКСПЕДИЦИИ И ЕЕ РЕЗУЛЬТАТЫ

Несмотря на предписание морского министра (от 24.VI) выйти в море 2 июля (в эти дни министр Траверсе жил на яхте, ожидая отправления шлюпов), корабли снялись с якоря лишь 3 июля в 7 часов вечера {Во всех опубликованных работах указывается вслед за Ф. Ф. Беллинсгаузеном, 4 июля. А. П. Лазарев определенно говорит о 3 июля.}.
11 июля шлюпы ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’ встали на якорь на Копенгагенском рейде. Через сутки прибыли сюда отставшие в пути шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’. В Копенгагене у датского контр-адмирала Левенорна были приобретены составленные им карты и лоции Немецкого моря, Каттегата и Норвегии. А. П. Лазарев замечает при этом, что он сразу обратил внимание на большую точность карт этих районов, составленных в российском Адмиралтействе Г. А. Сарычевым.
20 июля все корабли подняли паруса. Через неделю они были уже у берегов Англии в Портсмуте. На Спигетском рейде в это время стоял шлюп ‘Камчатка’, возвращавшийся из кругосветного плавания под начальством В. М. Головнина. 20 августа пришло сюда судно Российско-американской компании ‘Кутузов’ под командованием Гагемейстера, на котором вышел из Ситхи скончавшийся затем в пути главный правитель русских колоний в Америке А. И. Баранов.
Во время стоянки в Портсмуте экспедиция пополнила имевшийся на кораблях комплект точных инструментов. Астроном Браддей по поручению Васильева установил ход хронометров и произвел в своей обсерватории проверку других инструментов. На корабли были доставлены закупленные в Англии продукты (главным образом противоцынготные средства).
29 августа вышли в Южное полушарие шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’, 31 — ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’. 1 сентября шлюпы ‘второй дивизии’ миновали Лизардские маяки и вечером вышли в океан.
Моряки безмолвно и с горестью в сердце надолго покидали берега Европы. ‘У многих из нас,— пишет Лазарев,— показались слезы благодарности и привязанности к отечеству… Я, оставаясь на вахте, долго еще провожал глазами оставшуюся позади нас Европу и с нею и все для меня драгоценнейшее — Россию’.
Океан встретил шлюпы свежим ветром и изредка шквалами. ‘Дивизия’ Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева направилась к Канарским островам и от них — в Бразилию. M. H. Васильев решил миновать группу этих островов и, пересекши экватор, под тропическими дождями и бурями, пройти прямо к Ложной губе у мыса Доброй Надежды. В пути он принял, однако, другое решение и направился также к берегам Бразилии, в Рио-де-Жанейро.
На кораблях жизнь и работа текли своим порядком. Непрерывно велись наблюдения над всеми явлениями природы — изучалась погода, измерялись глубины моря, ‘испытывалась теплота воды’ на поверхности и с глубиной фиксировалось все, заслуживающее внимания.
При пересечении экватора был устроен традиционный праздник. В связи с его описанием А. П. Лазарев отметил: ‘Наша служба, сопряженная с толикими трудами и опасностями, имеет свои приятности… Люди, видящие перед собой одни необозримые пространства воды и неба, отделенные многими тысячами верст от Любезного Отечества и только одной доской от бездны, в сем скучном существовании умеют находить удовольствие. Удовольствия сии тем для них драгоценнее, что встречаются не столь часто, как на сухом пути, посреди всегдашнего шума, и оные вовсе неизвестны тому, кто не был мореходцем… Трудно выразить удовольствие, какое мы чувствовали при сем случае, быв надолго удалены от Отечества, плывя в страны дикие, не видя в продолжение уже двух месяцев берега и находясь от ближайших островов в расстоянии пятисот миль’.
1 ноября шлюпы подошли к берегам Бразилии у крепости Санта-Круц и вскоре встали на якорь близ острова Ралос в виду раскинувшегося на берегу материка города Рио-де-Жанейро. Местное население, говорит А. П. Лазарев, оказывало русским морякам необыкновенное внимание. ‘Слава русского имени, приобретенная громкими, блистательными победами и бескорыстным участием в судьбе угнетенных народов, перелетела и через необозримые пространства великих морей. Даже и те народы, к коим едва проскользнул луч просвещения, знают о нас по слуху и уже заочно бывают нам преданы. Не имея, подобно англичанам, французам и голландцам, всемирной торговли, почти всегда сопряженной с алчностью, и не нося на своей совести упрека за какие-либо притеснения и кровопролития в странах Нового Света, мы бываем везде принимаемы с особенной приязнью, какой никто из других наций не пользуется’.
Закупив в Рио-де-Жанейро ‘сарачинского пшена’ (рису), сахару, рому и другой провизии, осмотрев город и его окрестности, произведя астрономические и геофизические наблюдения на о. Ралос, экспедиция 21 ноября вышла в море, надолго расставшись с отрядом Беллинсгаузена и М. П. Лазарева.
Страницы, где А. П. Лазарев описывает позорную торговлю неграми в Бразилии, условия перевозки негров через океан из Африки в Америку и картины, которые он наблюдал на кораблях с неграми, невозможно читать без волнения и отвращения к капитализму, со времен Колумба и открытия им Нового Света возродившего работорговлю. А. П. Лазарев с возмущением пишет о том, как сотни невольников на каждом корабле, везущем негров, содержатся в тесных клетках почти без пищи и питья на протяжении многих дней пути через океан. Алчное корыстолюбие работорговцев обрекает многих из них на мучения и смерть. Без всякой причины их нередко беспощадно избивают, а иногда живыми выбрасывают за борт в морскую пучину. По привозе негров в Бразилию их продают как скот, при этом ‘для узнания здоров ли негр, бьют его палкою или плетью, замечая, будет ли он от сего морщиться, смотрят его зубы и т. п.’. При продаже заставляют негров ‘плясать под их же песни. Для любопытства достаточно видеть один раз сие зрелище, но повторять оное слишком жестоко. В несчастном своем положении полумертвый от истощения негр должен еще веселиться!’.
Положение и судьба несчастных негров невольно имзывают в сознании читателя картины тяжелого положения тех, из кого капитализм выжимает последние соки и в наши дни. Судьба многих миллионов безработных в США, Англии и других капиталистических странах, положение рабочих, из которых фабрикант и заводчик выматывают все силы, не говоря уже о современных рабах в колониальных странах, мало чем отличаются от судьбы негров, обрекавшихся капитализмом на мучительную смерть. Сколь счастлив в наше время народ, не знающий ярма и гнета, не ведающий беспросветных дней,— народ стран, вступивших на путь социалистического общественного строя!
Путь экспедиции от Рио-де-Жанейро к мысу Доброй Надежды через Атлантический океан, и далее, без остановок у берегов Африки, по Индийскому океану до порта Жаксон (Джексон, Сидней) в Австралии, был наполнен упорным трудом экипажей в борьбе с бурями и штормами, изучением моря и атмосферы, ‘испытанием теплоты воды’ и т. п. Переход по океанам к Австралии продолжался до 16 февраля, т. е. 87 суток, без захода в порты. Это был героический рейс, подобный переходу В. М. Головнина в 1807 г. на ‘Диане’ от бухты Столовой до Петропавловска-на-Камчатке.
В Австралии моряки не сидели без дела. ‘Замечания’ М. Н. Васильева о Новой Южной Валисской земле (приложение 14) и Ф. Штейна о его путешествии к Синим горам (приложение 15) содержат любопытные сведения о природе, населении и хозяйстве в английских владениях в Австралии. Исследуя окрестности Кингс-Табль-Ланда, Штейн поднимался в горы до 3 325 футов (1 064 м) над уровнем моря и открыл здесь ‘огромнейшую пещеру, никем до того времени незнаемую’, описал геологическое строение района, его ископаемые богатства и серные источники. Штаб-лекарь Заозерский нашел два скелета вымерших животных. А. П. Лазарев дал яркое описание природы окрестностей Сиднея, английских поселений и местного туземного населения с его бытовым укладом и промыслами. Он получил здесь коллекцию птиц и насекомых, к сожалению, повидимому, не сохранившуюся.
Выйдя из Сиднея 16 марта, шлюпы направились на северовосток, а затем на север, пройдя западнее архипелага Фиджи. Этот район Тихого океана изобилует островами. В те времена они еще далеко не полностью были известны европейцам. Рано утром 17 марта Феклист Потапов, будучи на салинге, увидел острова. ‘Оказалось, что это были одиннадцать низменных коральных, весьма лесистых островов, соединявшихся рифом’, т. е. большого диаметра атолл. ‘Острова сии были низки, состояли из коралла, и мы приметили на них великое множество кокосовых, панданусовых и хлебных дерев’.
Вся эта группа островов, расположенных на южной широте 8о и восточной долготе 178о20′, не значилась на картах. Острова оказались населенными. Жители их впервые увидели европейцев и их корабли (приложение 16). Определив координаты архипелага, обойдя острова кругом, сняв их на карту и описав, Г. С. Шишмарев доложил об открытии их M. H. Васильеву, последний предложил назвать их островами ‘Благонамеренного’.
Впоследствии анализ атласа Южного моря, составленного И. Ф. Крузенштерном, давал некоторое основание утверждать, что данную группу островов видели несколько ранее, чем экспедиция M. H. Васильева, и они имеют название ‘Пейетер’ {См. Ивашинцев. Русский кругосветныя путешествия с 1803 по 1849 г. СПб., 1872, стр. 56, сноска.}. Нельзя, однако, не подчеркнуть, что специально никто не изучал этого вопроса и во всяком случае приоритет научного открытия этих островов остается за экспедицией М. Н. Васильева и Г. С. Шишмарева, впервые положившей на карту и описавшей их природу и население (приложения 16 и 17).
На параллели 33о с. ш. корабли, по приказу M. H. Васильева, 13 мая 1820 г. разошлись, назначив место встречи (рандеву) в Зунде Коцебу. ‘Открытие’ направился в Петропавловск, а ‘Благонамеренный’ с инструкцией Васильева о плавании в Ледовитом океане (приложение 23) — к Уналашке (приложения 16 и 17).
По пути к Капитанской гавани натуралист Штейн и Лазарев пытались высадиться на о. Ново-Горелый (Иоанна Богослова), поднявшийся со дна моря на глазах людей во время вулканического извержения и до того времени никем из натуралистов детально не описанный (приложение 19) {История острова Богослова и природа его подробно описаны в книге Щ. Н. Зубковой — Алеутские острова, 1948, Географгиз.}.
Простояв с 3 по 15 июня в порте Уналашка и исследовав остров Умнак, ‘Благонамеренный’ направился к острову Св. Лаврентия и оттуда — в Берингов пролив. 25 июня ‘Благонамеренный’ подошел к кромке сплошных льдов, покрывавших пролив и исключавших возможность движения к северу. Повернув на юг, Г. С. Шишмарев направился к острову, который был назван Коцебу островом Ратманова, но не обнаружил его и пришел к заключению, что этот остров, виденный О. Е. Коцебу, не существует. Тщательно исследовав затем залив Коцебу, его побережье, в частности ‘ледяные горы’, туземное население и его быт, Г. С. Шишмарев дождался здесь шлюпа ‘Открытие’ и вместе с M. H. Васильевым направился на север к мысу Лизбурн.
Шлюпу ‘Открытие’ удалось на сей раз пройти во льдах до широты 71о6′, т. е. на 25 миль далее параллели, достигнутой экспедицией Джемса Кука. ‘Благонамеренный’ встретил непроходимые льды на широте 69о1′. Им был описан мыс Лизбурн и берег несколько восточнее его.
Закончив здесь работу по возможным к тому условиям и сделав гораздо больше того, что сделал у этих берегов Джемс Кук, существенно дополнив исследования Коцебу, шлюпы направились в начале августа месяца на запад — в губу Св. Лаврентия, а потом к одноименному острову.
21 августа корабли вошли в Капитанскую гавань Уналашки и стояли в ней до 28 числа.
Плавание 1820 г. к северу на этом было закончено. Экспедиции не удалось обойти Аляску с севера и разыскать проход в Атлантический океан, т. е. решить главную задачу. Итоги исследований на севере в этом году были, однако, весьма значительны, в особенности и описании берегов Америки, в исследовании Ледовитого океана и условий плавания в нем, в изучении природы берегов и населения крайнего севера Америки, в уточнении карт, составленных ранее другими мореплавателями, в частности, было уточнено положение островов Павла и Георгия (ныне острова Прибылова. См. приложение 20).
В соответствии с инструкциями командование решило провести зиму в более низких широтах, исследуя берега Америки и океан там, где возможно плавание зимой.
От Уналашки шлюпы прошли в порт Новоархангельск, куда прибыли 20 сентября и находились здесь до 24 октября. В этот день они вышли на юг к Калифорнии, в порт Сан-Франциско.
В течение месяца были выполнены все необходимые работы на кораблях, обследованы окрестности Ситхи, изучено состояние русских колоний в Америке и M. H. Васильевым составлен отчет о плавании с 27 июня — дня выхода его из Петропавловска — до выхода из Новоархангельска (приложение 20).
Здесь кстати отметить, что во время плавания к северу, в Беринговом проливе и в заливе Коцебу, шлюпы встретили американский бриг ‘Педлер’. В рапорте начальника Камчатки Рикорда морскому министру от 10/XI—1820 г. об этой встрече говорится: ‘Американец не без изумления увидел прекрасное военное судно и салютовал развевающемуся российскому флагу. Эхо, разнося ответные выстрелы с фрегата ‘Открытие’ по горам видимых берегов, повторяло в первый еще раз россиянами ознаменованное владычество на водах, несчастным, но по заслугам бессмертным, Берингом открытых’ (приложение 21). А. П. Лазарев подробно рассказывает об этой встрече. Американцы явной ложью пытались убедить русских моряков в том, что они исследовали залив Коцебу, произвели шестом промеры, сделали съемку берегов и т. д. На поверку же вышло, что у них была копия карты, составленной русскими исследователями.
10 ноября шлюпы вошли в гавань Сан-Франциско. За трехмесячное пребывание здесь участниками экспедиции были выполнены большие исследовательские работы. Шишмарев и штурман Рыдалев исследовали залив Сан-Франциско и низовья впадающей в него реки. Это была первая опись и геодезическая съемка залива, сделанная европейцами. ‘В атласе Ла-Перуза, — говорит Лазарев,— он снят с испанских карт весьма неверно и, повидимому, черчен на глазомер, а не геодезически’. Были осмотрены испанские миссионерства и их хозяйство, описана природа района Сан-Франциско и т. д. M. H. Васильев составил здесь рапорт морскому министру о плавании шлюпов от Ситхи до Сан-Франциско (приложение 22).
Из Сан-Франциско экспедиция отправилась 10 февраля 1821 г. к Сандвичевым (Гавайским) островам, по пути разыскивая остров Лахара, который, однако, обнаружить не удалось. У берегов Сандвичевых островов экспедиция находилась с половины марта по 5 апреля. Занятия ее сосредоточились здесь главным образом на изучении местного населения.
Джемс Кук в заключении второй части своего сочинения отметил, что открытие Сандвичевых островов ‘кажется важнейшее из всех до ныне европейцами в обширном пространстве Тихого океана учиненное’. Понятно, что вокруг этих островов разгорелась борьба морских держав. А. П. Лазарев показывает эту борьбу за овладение островами и способы, которые использовались англичанами, американцами и испанцами для достижения цели. Те и другие старались разными, честными и нечестными, методами склонить на свою сторону местных королей — Камегамегу I и Камегамегу II. Подарки, подкупы, сеть экономических зависимостей, деятельность миссионеров, интриги против друг друга и против России, угрозы и репрессии местным правителям — все было пущено в ход для захвата островов.
Высокий авторитет русских моряков и слава о могуществе России побуждали туземных правителей искать защиты у России. Король Камегамега II писал об этом начальнику Камчатки П. И. Рикорду и через него русскому царю. А. П. Лазарев говорит, что к его работе ирилагается копия письма сандвичанского короля Камемамеги II к русскому царю (стр. 274, сноска), но в рукописи этого письма не оказалось. ‘Король еще хотел писать к нашему императору, но не говорил нам о чем. Вероятно, зная могущество России, он старался снискать ее покровительство, которое было для него необходимо’. Правительство России, однако, уклонилось от каких бы то ни было действий в отношении к этим островам, опасаясь осложнений с Англией и с Соединенными Штатами. Подробно описывая население островов и все, что пришлось видеть в его жизни во время пребывания на островах, А. П. Лазарев не упускает из виду и природу архипелага, климат, растительность, его наземные и морские богатства. Кое в чем дополняет его M. H. Васильев (приложение 26) и Гиллесем в его опубликованном сочинении.
5 апреля 1821 г. шлюпы снова отправились на север. 13 мая ‘Благонамеренный’ прошел мимо острова Лазаря, островков Виц-Кари и подошел к Ситхе. По прибытии отставшего на три дня шлюпа ‘Открытие’, немедленно был спущен на воду мореходный бот, собранный здесь лейтенантом Игнатьевым, и поручен под командование лейтенанту А. П. Авинову для плавания на нем у северных берегов Аляски. А. П. Лазарев отметил, что за время их отсутствия в Ситхе благодаря активной деятельности правителя ее Муравьева и штурмана Хлебникова положение в ней улучшилось во всех отношениях. Здесь было построено новое здание адмиралтейства, поставлены новые маяки на берегах залива, подешевели продукты, установились мирные отношения с воинственными колошами (тлинкитами), ослабились интриги американских промышленников, подстрекавших колошей к нападениям на русские поселения, и т. д. {См. об этом в книге С. Маркова — Летопись Аляски.}.
После двухнедельного пребывания в Новоархангельском порту корабли отправились 29 мая далее к северу, зайдя по пути на Уналашку, 25 июня M. H. Васильев вручил Г. С. Шишмареву ‘предписание о плане плавания его в Ледовитом океане’ (приложение 23) и в тот же день шлюпы вышли в море. По общему плану экспедиции M. H. Васильев взял на себя ‘описание отмелей и берегов от Бристольской бухты до Нортонова зунда’, оттуда он намеревался итти в Ледовитое море искать прохода около американского берега, для чего и боту назначил итти с собой. ‘Нам,— пишет А. П. Лазарев,— было предписано отыскать, существуют ли острова Андерсон, Преображение и остров, виденный лейтенантом Синдом к северу от острова Св. Матвея, определить северную оконечность сего последнего и островка, лежащего от него к северо-западу, и окончить опись острова Св. Лаврентия. На все сие представлялось нам время до 6 июля, в который день мы должны были пройти Берингов пролив и искать свободного прохода около берега Азии, которому также надлежало сделать опись’ {Гильсен говорит о задаче следующее: ‘По выходе из гавани зять курс к виденному каким-то промышленником острову Преображения, определить или удостовериться в существовании его, потом отправиться к острову Андерсону, поставленному на карте капитаном Куком, но после него никем не найденному. Описать острова Св. Матфея и Лаврентия, и, наконец, стараясь достигнуть Ледовитого моря к 7 июля, итти вдоль Азиатского берега до возможной высоты, отыскивая проход кругом этой части света к западу’. Гильсен К. К. Путешествие на шлюпе ‘Благонамеренный’, отечественные записки, 1849. No 9—10, том XVI, Отд. VIII, стр. 226.}. В ‘Предписании’ M. H. Васильева предлагалось описать ‘берег Азии подробно до широты, которой вы можете достигнуть. Кук ходил только до 69о 17′. Эта одна часть Чукотской земли остается неосмотренной, весьма бы лестно было, ежели бы вы могли успеть осмотреть неизвестную часть берега нашего государства’.
Лейтенанту А. П. Авинову 3 июля было поручено исследовать и описать, пользуясь ботом, ялом и лодкой, берег от мыса Невенгам Бристольской губы до мыса Дерби Нортон-зунда (приложения 24 и 25).
В соответствии с этим планом шлюп ‘Благонамеренный’ выполнил почти все ему предписанное: Г. С. Шишмарев прошел в районе, где на карте был обозначен остров Преображения (не обнаружив такового), побывал у островов Прибылова, описал часть острова Св. Лаврентия, прошел в районе острова Андерсон, также не найдя его, осмотрел часть берега губы Св. Лаврентия, подпобно исследовал жителей ее побережий, прошел по Берингову проливу до мыса Сердце-камень, потом к американскому берегу и настойчиво пытался найти проход на север и запад среди льдов.
Самое северное место, куда удалось пройти 1 августа 1821 г., была широта 70о 13′.
3 августа шлюп был еще во льдах и подвергался сжатию ими. Гиллесем (Гильсен) описал этот момент следующим образом: ‘Гром ломавшегося льда был Оглушителен, огромные глыбы, напирая на стоящий еще лед, поднимались из воды и с треском падали. Тотчас поспешили мы выйти в чистое море, преследуемые огромными массами льда’. Вскоре, однако, шлюп оказался снова в ледяном плену. ‘Положение наше становилось критическим… Несчастный наш шлюп скрипел и трещал во всех составах и, наконец… его подняло на левую сторону и накренило под углом 45о. В таком положении мы пробыли почти сутки и нас неминуемо раздавило бы, если б льдины не упирались уже в стоячий лед и оттого не могли более сдвигаться’ {Гильсен К. К. Путешествие на шлюпе ‘Благонамеренный’. Отечественные записки, 1849, т. LXVI, No 9—10, Отд. VIII, стр. 232—233.}. 5 августа корабль натолкнулся на льдину около 0,5 мили длиной и 0,24 мили шириной, но благополучно разошелся с ней.
8 августа ‘Благонамеренный’ находился вновь у мыса Сердце-камень и производил опись берега. 10 августа шлюп направился на юг к Мечигменской губе и встретил ‘Открытие’ {По Гильсену эта встреча произошла 11 августа.}. Доложив Васильеву результаты плавания, Г. С. Шишмарев направился к азиатскому берегу для продолжения описи, затем к островам Св. Лаврентия и Матвея, открыв при этом 28 августа пролив Сарычева {В этом же проливе были найдены два больших подводных камня, названные Нидельскими (см. соч. Гильсена),}, a M. H. Васильев пошел в залив Нортона. 20 сентября, после месячной борьбы со стихиями, ‘Благонамеренный’ вошел в Авачинскую губу на Камчатке.
M. H. Васильев на ‘Открытии’ после 25 июня, как видно из выписки из журналов от 12 февраля до 14 октября (приложение 26) и из рапорта его морскому министру ‘О плавании шлюпов в Ледовитом море’ в 1821 г. (приложение 27), прошел к острову Георгия и далее к мысу Невенгам. 11 июля он ‘увидел в правой стороне снег, вскоре и высокий берег, вдоль которого мы шли не более 10 миль итальянских от него’. Это был неизвестный и не нанесенный на карту большой остров Нунивок. ‘До сего времени (как узнал Васильев от жителей острова — А. С.) не приходило к ним ни одного судна и никто из европейцев их не посещал. С матерого берега Кускохенцы нынешнее лето приезжали к ним гостить и впервые им показали употребление железа, вероятно вымененного в Бристольской губе’. Побывав на берегу острова и ознакомившись с его природой и жителями, Васильев назвал его именем своего корабля ‘Открытие’. Южный мыс острова он наименовал мысом лейтенанта Игнатьева (в то время бывшего на ‘Открытии’ вместо лейтенанта Зеленого, переведенного на ‘Благонамеренный’), а северный — мысом лейтенанта Бойля. 21 июля Васильев встретил бриг ‘Головнин’. шедший в залив Нортона под командою мичмана Хромченко. Последний сообщил Васильеву, что 15 июля он открыл низменный остров, покрытый лесом. Пройдя к северу с описью берегов, Васильев открыл мысы Рикорда и Головнина, исследовал мыс Ледяной. 7 августа шлюп вошел во льды и был окружен ими.
‘Правой стороной шлюп был прижат ко льду, спустили доски, люки и какой был мелкий рангоут, обложили весь борт, чтобы льдом не повредило обшивки. Служители были употреблены сколь возможно удерживать льды, облегчать удары, однако иные были столь сильны, что трехдюймовые доски ломало… Ветер крепчал с чрезвычайности, шел мокрый снег… Попортили местами медь, помяли обшивку, но шлюп течи нисколько не оказал… Снасти и паруса обледенели… Из Ледовитого моря вышел 9 августа’.
Описывая американские берега, M. H. Васильев открыл реку Кухюттак и обследовал устья нескольких других рек. Наибольшая широта, достигнутая им в 1821 г. — 70о23′. 16 августа он направился на юг, прошел близ острова Св. Лаврентия с восточной стороны, пересек Алеутскую гряду и 8 сентября прибыл в Петропавловск-на-Камчатке.
Лейтенант А. П. Авинов, выйдя из Бристольской губы 6 июля, прошел с описью вдоль берега до мыса Исвенгам и от него к северу до залива Добрых вестей, сняв на карту все побережье, изучая проливы и делая промеры глубин. С течением времени ‘от серых погод и тесноты на боте у служителей стали сказываться признаки цынготной болезни’. Во избежание ‘худых последствий’ Авинов решил 18 июля прекратить исследования и направиться к Камчатке, куда и прибыл 19 августа, совершив беспримерный, героический перевод по океану на боте в бурную осеннюю погоду.
В Петропавловске экспедиция находилась до 15 октября 1821 г. За это время были обработаны результаты наблюдений во время плавания, исправлен такелаж и запасена провизия на обратный путь в Кронштадт.
M. H. Васильев составил выписки из журналов и рапорт морскому министру, в котором он сообщил: ‘Я признал для службы бесполезным оставаться с вверенным мне отрядом еще на один год в здешних морях’.
В обратный путь шлюпы вышли 15 октября 1821 г. 31 мая 1822 г. Адмиралтейств-коллегия сообщила начальнику морского штаба контр-адмиралу А. В. Моллеру о том, что экспедиция прибыла в Петропавловск, о состоянии экипажа и о том, что шлюпы готовы к выходу в море в обратный путь.
Тем временем шлюпы побывали у Сандвичевых островов,- в гавани Ганаруру (Гонолулу) и 18 декабря вышли отсюда на юг с намерением зайти к островам ‘Благонамеренного’. Однако, чтобы не терять времени, корабли миновали острова ‘Благонамеренного’, пройдя гораздо восточнее их — мимо открытых в 1814 г. М. П. Лазаревым островов Суворова, обогнув мыс Горн, 11 марта 1822 г. они прибыли в Рио-де-Жанейро и простояли здесь семь недель.
Снявшись с якоря 3 мая, шлюпы 27 числа этого месяца в последний раз пересекли экватор и через 73 дня по выходе из Рио-де-Жанейро — 16 июля — пришли в Копенгаген.
Путь от Копенгагена до Малого рейда Кронштадта занял 10 дней — с 22 июля по 1 августа. 17 августа шлюпы втянулись в гавань.
Немедленно по возвращении на родину M. H. Васильев рапортовал начальнику морского штаба о прибытии кораблей из кругосветного плавания (приложение 30), а вскоре за этим представил ‘Краткую записку о плавании вокруг света’ с изложением всего хода экспедиции и важнейших результатов. ‘Проведению угодно было ознаменовать путь наш новым открытием в широте южной 8о и восточной долготе от Гринвича 170о20′ нескольких обитаемых островов, которые наименованы мною островами ‘Благонамеренного’… Успех всего плавания,— писал он далее,— состоял в том, что в Беринговом проливе поднялись мы на 22 мили выше капитана Кука и определили положение берегов от мыса Лизбурна до мыса Крузенштерна… Июля 11-го (1821 года, — А. С.) имели мы счастье сделать второе и гораздо важнейшее открытие: в широте 59о54′, долготе 193о17′ нашли остров длиною в 40 миль… Через толмачей узнали мы, что обитаемый ими остров называется Нунивак. Августа 3-го, нашед себя по наблюдению в широте 70о40′ и посему заключая, что миновали уже Ледяной мыс, спустились к югу и на пути перетерпели большие препятствия от льдов, но благодаря отличным качествам нашего шлюпа, мы от них отделались. На другой день, приближаясь к Ледяному мысу, нашли, что оный положен Куком на 1о западнее’ (приложение 31). Вместе с тем Васильев сообщал, что им не обнаружено, несмотря на все упорные поиски, островов Рика-де-Оро и Рико-де-Плата на широтах между 28 и 35о, а также островов Преображения и Андерсона на севере.
Гораздо подробнее результаты научных работ и открытий экспедиций изложены Ф. Штейном в его ‘Кратком начертании успехов экспедиции к Северному полюсу’ (приложение 19).
Участники плавания, по представлению M. H. Васильева и он сам по представлению начальника Морского штаба А. В. Моллера, были награждены орденами (приложения 32, 33, 34, 35, 36) {Обращает на себя внимание отсутствие в списке награжденных Г. С. Шишмарева и А. П. Авинова, которых M. H. Васильев представлял в первую очередь. Между письмом Моллера Васильеву (приложение 35) и списком награжденных имеется расхождение, в письме указано о награждении орденами Владимира 4 степени — W чел., а в списке награжденных перечислено 10, причем не тех, о которых ходатайствовал Васильев.}.
Из прессы того времени видно, что общественность и научные круги проявляли к экспедиции M. H. Васильева и Г. С. Шишмарева живой интерес. Периодические издания сообщали о ходе экспедиции, например, в ‘Отечественных записках’ за 1822 год, часть II помещено письмо за подписью ‘Кронштадтский житель’ от 10 июня 1822 года ‘Об успехах северной экспедиции под командою капитан-лейтенанта Васильева’. В письме сообщалось, что экспедиция два раза проходила Берингов пролив, что она прошла на 1,5 градуса ближе к полюсу, чем Кук, что открыт остров Нунивок и тем оказана важная услуга Отечеству и ‘вящше прославлен русский флот’.
По возвращении шлюпов в Кронштадт ‘Северный архив’ (1822, часть 3, отд. V, стр. 321) сообщал о благополучном ‘на сих днях прибытии’ экспедиции, об открытии ею группы обитаемых островов в Тихом океане, о плавании в Беринговом проливе и в Ледовитом океане далее ‘бессмертного Кука’, об открытии острова Нунивок.
‘К чести господина Васильева,— говорится здесь,— должны мы заметить, что немногие экспедиции окончились столь блистательно и с такою пользою для наук… Географические науки многим обязаны господину Васильеву’.
Вторая часть известного труда В. Верха: ‘Хронологическая история всех путешествий в северные полярные страны’, изданная в 1823 г., начинается с довольно подробного изложения плавания Васильева и Шишмарева.
Нельзя не отметить, однако, что у Васильева нашлись и недруги в Российско-американской компании. Последняя опубликовала в газетах и в журнале ‘Русский инвалид’ объявление об открытиях, сделанных судами этой компании и между другими — об открытии острова Нунивок. По просьбе M. H. Васильева Адмиралтейств-коллегией была назначена комиссия для рассмотрения этого вопроса (приложение 37). Комиссия составила ‘сравнительную выписку из журналов’, веденных на ‘Открытии’, на боте Авинова, на бриге ‘Головнин’ Российско-американской компании под командою мичмана Хромченко и на катере ‘Баранов’ под начальством морехода Этолина (приложение 38). На основании детального сравнения журналов начальник морского штаба А. В. Моллер 29 декабря 1822 г. сообщил Васильеву, что Адмиралтейский департамент ‘признает честь открытия острова Нунивок Вам принадлежащею, то и положил Департамент оный под сим названием означить и на картах’ (приложение 39).
Во всех последующих описаниях плавания Васильева и Шишмарева вопрос о приоритете открытия острова Нунивок больше не поднимался, а описаний таких, хотя и кратких, как отмечалось выше, было немало. Об экспедиции писалось в 1842 г. в ‘Месяцеслове’, в 1829 г. — в ‘Санкт-Петербургских ведомостях’, в 1849 г. довольно подробно описал плавание от порта Джексон до возвращения шлюпов в Петропавловск К. Гильсен (Гиллесем) в ‘Отечественных записках’. В том же 1849 г писал об экспедиции ‘Журнал министерства народного просвещения’, в 1830 и 1850 гг. она освещалась в ‘Сыне Отечества’, в 1849—50 и в 1872 гг. о ней писал в своих трудах историк флота Н. Ивашинцев, в 1852 г. к в последующие годы о ней писали в ‘Морском сборнике’ и ‘Кронштадтском вестнике’, материалы о пей имеются в ‘Магазине землеведения и путешествий’, в работах историка флота Ф. Веселаго и др. По возвращении экспедиции поэт граф Д. И. Хвостов воспел ее в поэме. Наиболее полным из опубликованных описаний до сего времени была работа К. Гильсена (1849 г.). Редактор ‘Отечественных записок’ сделал к ней следующее примечание: ‘Это путешествие, никем еще не описанное, ни в целом, ни отрывками, хотя уже за 27 лет перед сим совершенное, как по цели своей, так и по результату, заключает в себе столько любопытного, что описание его всегда будет возбуждать живейший интерес, тем более, что после его не было совершено подобного’.
А. П. Лазарев закончил свое описание мореплавания в 1830 г. Известно, что Ф. Ф. Беллинсгаузену с трупом и после долгих ходатайств удалось опубликовать свой замечательный труд о двукратном плавании в Ледовитом океане. Пытался ли А. П. Лазарев опубликовать свои записки? Да, об этом имеются документы. 12 декабря 1830 г. он обратился с рапортом к начальнику морского штаба с просьбой доложить Николаю I о первой части его ‘Записок’ и разрешить приложить к ней ‘Разные рисунки и карты, снятые и сочиненные в продолжении означенной экспедиции и по окончанию оной поступившие в чертежную бывшего Адмиралтейского департамента. К испрашиванию сего позволения побуждает меня то, — писал Лазарев, — что контр-адмирал Васильев, бывший начальником отряда судов, состоящего из шлюпов ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’, отозвался неимением времени для описания сего достопамятного путешествия’. Здесь же Лазарев указывает, что в скором времени им будет представлена и вторая часть ‘Записок’, содержащая инструкции, вычисления и наблюдения, словари разных наречий и разные другие статьи. Николай I распорядился рассмотреть ‘Записки’ в ученом комитете {Рапорт А. П. Лазарева с резолюцией Меншикова. ЦГА ВМФ, ф. 205, д. 644, л. 6. Подлинник.}. Председатель Ученого комитета Г. Кутузов 10 апреля 1831 г. сообщил рапортом начальнику штаба вице-адмиралу А. С. Меншикову, что он прочитал ‘Записки’ Лазарева, ‘составляющие 620 стр. в лист’, и представил своё мнение Комитету. В этом мнении говорится, что ‘описание отдельных действий шлюпа ‘Благонамеренный’, особенно изыскания в Беринговом проливе, сношений с прибрежными жителями, описание разных происшествий, случаев и многие замечания и суждения Лазарева достойны любопытства, служащие во флоте, конечно, с удовольствием прочитают его ‘Записки’ и найдут в оных разные новые и полезные сведения’, но… так как А. Д. Лазарев в десяти главах из двенадцати говорит о распоряжениях, предписаниях, сигналах и о словах M. H. Васильева, то требуется подтверждение последнего обо всем изложенном. Кроме того, по поручению Комитета, говорится в рапорте, шесть представленных А. П. Лазаревым карт рассматривал вице-адмирал Крузенштерн и потребовал от астронома экспедиции Тарханова наблюдения и вычисления, на которых основаны долготы мест, упомянутых в ‘Заключении’ Крузенштерна {Рапорт Г. Кутузова начальнику главного морского штаба вице-адмиралу А. С. Меншикову. ЦГА ВМФ. ф. 205, д. 644, л. 1—10. Подлинник.}.
Каков был дальнейший ход дела и судьба ‘Записок’ — неизвестно. На этом, по имеющимся документам, дело обрывается.
Таковы цели, задачи, основные итоги экспедиции М. Н. Васильева и Г. С. Шишмарева по свидетельствам и оценке ее участников, современников и по документам. Из всего изложенного видно, как писали и сами участники плавания, а за ними и все, кто касался работ ‘северной дивизии’, что главная задача экспедиции осталась нерешенной. А. П. Лазарев писал об этом в следующих словах: ‘Покушение наше пройти из Берингова пролива в Атлантический океан осталось невыполненным по причине льдов, противных ветров и бурных непогод, положивших непреодолимое препятствие дальнейшему нашему плаванию в Ледовитом море’. Однако, публикуя ныне полное описание этого плавания и относящиеся к нему документы, мы уверенно можем сказать, что значение экспедиции М. Н. Васильева и Г. С. Шишмарева должно оцениваться не только с точки зрения решения этой главной задач’. Как правильно указывал Н. Ивашинцев еще в 1872 г., ‘главнейшая цель — северный проход — разумеется, не могла быть достигнута’ {‘Русские кругосветные путешествия с 1803 по 1849 год’, СПб, 1872.}. И после этой экспедиции, с иными техническими средствами, борьба со льдами нередко оканчивалась жуткими трагедиями. Достаточно вспомнить трагический конец ‘Жаннеты’, ее несчастный экипаж и целый ряд других жертв в эпоху досоветского исследования Арктики.
Значение экспедиции М. Н. Васильева и Г. С. Шишмарева в том, что это был один из замечательных походов русских моряков вокруг света, в то время,’когда кругосветные плавания были светлым животворным лучом, освещавшим наш флот. Принося непосредственно огромную пользу, они сопровождались множеством разнообразных последствий, благотворное влияние которых сохраняется и до настоящего времени… Борьба с могучими стихиями, водой и воздухом, когда они угрожают в виде штормов, ураганов, тайфунов, плавающих ледяных громад, требовала умения управляться с кораблем, энергии, твердости духа не менее, чем самое жаркое морское сражение’ {Веселаго Ф. Краткая история русского флота, Военмориздат, 1939, изд. II, М.— Л., стр. 257.}.
Это плавание, как и другие русские кругосветные путешествия, показало высокий класс мореходного искусства, которым владели отважные русские моряки. ‘Записки’ Л. П. Лазарева и связанные с ними документы еще раз показывают, что русские мореплаватели первой половины XIX века были высоко и разносторонне образованными учеными, наблюдательными и отважными исследователями. Они давали объяснения многим явлениям природы не только на уровне науки своего времени, но и во многом опережали ее, стимулировали ее развитие передовой мыслью. Эти моменты многократно отмечены нами в комментариях. Результаты работ экспедиции говорят о том, что русские моряки того времени были, как и теперь, непревзойденными гидрографами и землеописателями. Стоит сравнить ‘Записки’ А. П. Лазарева с сочинением Джемса Кука ‘Путешествие в Северный Тихий океан’, вышедшим в русском переводе в 1810 г., и превосходство ‘Записок’ А. П. Лазарева по наблюдательности и глубине научного объяснения явлений природы, хозяйства и быта народов становится очевидным.
Резко отличает русских моряков от иностранных и отношение их к людям, стоявшим на низкой ступени общественного и культурного развития. Гуманность вместо высокомерия, стремление к добрым отношениям с ‘дикими’ вместо жестокости — отличительная черта русских моряков.
Приоритет открытия островов ‘Благонамеренного’ и острова Нунивок остается, несомненно, за русскими мореплавателями.
Наконец, конкретный фактический материал, содержащийся в ‘Записках’ А. П. Лазарева, имеет неоспоримую ценность для изучения истории развития науки о море, о суше и о человеке.
Выпуская в свет эту книгу, мы надеемся, что она будет интересна и полезна советскому читателю — моряку, юноше — будущему моряку, исследователю истории науки и всем советским людям, кто интересуется успехами русского флота.

А. Соловьев

Указ

Адмиралтейств-Коллегии капитану над Петроградским портом генерал-майору С. И. Миницкому о приготовлении двух шлюпов и двух транспортов в экспедиции к Северному и Южному полюсам.

13 марта 1819 г.

Адмирал, морской министр и кавалер маркиз де-Траверсе предложением Коллегии дал знать, что е. и. в. высочайше повелеть изволил в будущую коммуникацию отправить в дальний вояж находящиеся в Кронштадте и на Охте построенные два шлюпа и построенные в Лодейном поле два транспорта, и чтобы с наступлением июня месяца суда сии могли вступить под паруса и выйти в море по назначению. Вследствие чего просил Коллегию учинить благовременно распоряжение ее о всех нужных на таковой случай приготовлениях для снабжения судов и экипажей всем потребным, войдя, сверх того, в подробнейшее соображение всех способов и средств, могущих споспешествовать к сохранению здоровья служителей, коих полагать следует возможно меньшее число, особливо не должно быть совсем бесполезных. Продовольствие же расположить сколь возможно на самое продолжительное время. Транспорты надлежит обшить медью.
Во исполнение сего высочайшего повеления и предписано было от Коллегии Исполнительной Экспедиции, дабы учинила надлежащее распоряжение об обшивке построенных на Лодейном поле транспортов медью по приуготовлеяии их, а равно, находящегося в Кронштадте одного и на Охте на стапеле одного, всего двух шлюпов для отправления в будущую коммуникацию в дальний вояж, и таким образом, чтобы с наступлением июня месяца помянутые суда могли вступить под паруса и выйти в море по назначению. Хозяйственной же [экспедиции] велено, сообразив способы и средства, могущие споспешествовать к сохранению здоровья служителей… расположить продовольствие их сколь возможно на самое продолоклтельное время, и, сделав предварительное расчисление о количестве и сорте провизии, а равно о мундирных и прочих вещах к снабжению служителей в таковой вояж потребных, представить с мнением — каким образом, на какое время и откуда признает она удобным снабдить всем сим означенные суда, о чем дано знать Артиллерийской Экспедиции и главному командиру Кронштадтского порта для равномерного в чем следует со стороны их распоряжения. На сие Хозяйственная экспедиция доносит, что она относилась в то ж время в контору главного командира Кронштадтского порта, о представлении общему собранию сделать заключение, сколько бы каких чинов и служителей командировать на помянутые, поведенные отправить в дальний вояж, два шлюпа и два транспорта, не упуская из виду, чтобы на сих судах бесполезных никого не находилось. Ныне же главный командир Кронштадтского порта в отношении ей изъясняет, что общее собрание, по подробнейшему соображению сего обстоятельства, мнение положило — укомплектовать помянутые назначенные в дальний вояж два шлюпа и два транспорта чинами и служителями, согласно ведомости, при том приложенной, а как суда сии отправляются в дальний вояж и должны проходить разные климаты …то общее собрание признает необходимо нужным для укомплектования тех двух шлюпов и двух транспортов избрать служителей самых здоровых и не старее 35 лет, как более могущих переносить труды на море, а притом знающих сверх своей должности некоторые мастерства, относящиеся до кораблестроительной части, равно умеющих лучше стрелять из ружей. Впрочем, по невозможности выбрать таковых служителей из одного экипажа, не обеспечив оного, полагается избрать их из разных экипажей, наблюдая только, чтобы служители были на каждом судне из одной бригады. По каковому числу чинов и служителей, назначаемых общим собранием на помянутые суда, комиссариатским и провиантским отделениями составлены исчисления по примеру отпуска провизии, материалов, вещей и припасов на отправившийся в прошлом 1817 году в дальний вояж шлюп ‘Камчатку’, сколько потребно к отпуску провизии, материалов и припасов, каким посредством полагается оные заготовить и что отпустить из наличия по магазинам. Хозяйственная экспедиция исчисления сии, равно и ведомость о числе чинов и служителей на оные суда, общим собранием назначаемых, представляет Коллегии и просит, не угодно ли будет… опробовать и заготовление показанной в исчислениях провизии, материалов и припасов по примеру снабжения шлюпа ‘Камчатка’. Адмиралтейств-Коллегия означенные ведомости представляла в копиях на усмотрение морскому министру и притом доносила, что она изъясненное в рапорте Хозяйственной экспедиции мнение Кронштадтского собрания… находит с своей стороны основательным… на что и ожидала от него, министра, разрешения и на сие получила от него предложение… По сему Коллегия приказала: во исполнение сего предложения морского министра предписать Хозяйственной экспедиции, дабы она приготовление в кампанию двух шлюпов и двух транспортов расположила сообразно примечаниям, в прилагаемой при сем записке значащимся, с которой и препроводить в ту экспедицию копию, препоручив все прочее, затем привести в исполнение по ее назначению в рапорте от 27 минувшего февраля No 45, в приложениях изъясненному. О чем дать знать и вам, генерал-майору и кавалеру, отослав при том списки как с сих приложений, равно и с вышепомянутой записки, для сведения и надлежащего со стороны вашей в чем следовать будет по сему предмету, распоряжения. Гаврила Сарычев.

ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 15, лл. 13—17.
Подлинник.

Инструкция
Государственной Адмиралтейств-Коллегии начальнику экспедиции к Северному полюсу капитан-лейтенанту
M. H. Васильеву

18 июня 1819 г.

По высочайшему е. и. в. соизволению назначены вы командиром 2-го отряда судов, состоящих из двух шлюпов, в дальний вояж отправляемых, ‘Открытия’ и ‘Благонамеренного’. По сему Адмиралтейств-Коллегия предписывает вам, по окончании вооружения и по укомплектовании сих двух шлюпов надлежащим образом, отправиться в предположенный вам путь немедленно по получении особой инструкции, которая дана будет по высочайшему повелению, со стороны ж Коллегии преподаются вам одни правила по части экономической. Хотя правила сии изображены большею частью в морских регламентах, уставах и других узаконениях и известны всем флотским чинам, но как с распространением познаний человеческих, из самих опытов в таких вояжах, в какой отправляетесь вы, почерпнутых, были по временам и обстоятельствам случаи, о коих в тех узаконениях не упоминается, посему излагаются оные в следующих статьях.

1

Как сохранение здоровья людей, составляющих экипаж, есть первая обязанность всех мореплавателей, и опытами доказано, что надежнейшие для сего средства суть: опрятное судов и экипажей содержание, очищение воздуха в палубах и интрюме, достаточное, но не чрезъестественное упражнение людей в какой-либо экзерциции, крайнее наблюдение чтобы в мокрой одежде люди не оставались надолго, а особливо не ложились в оной спать, доставление им наилучшей пищи и питья, то Коллегия от попечения вашего и ожидает, что сии, равно и другие приличные правила, могущие споспешествовать к благосостоянию экипажа, по совету медиков, конечно, исполнены будут вами со всею точностью.

2

В особенности имеете вы обращать внимание свое на больных и всеми мерами стараться о улучшении содержания их и излечении, поощряя к сему последнему и медиков, на суда вам вверяемые назначенных, о прилежании коих и усердии, или нерадении обязаны будете представлять начальству.

3

Всевозможную также долженствует иметь заботу о доставлении вообще людям пищи и питья, для чего не упускать ни малейшего случая, и во время пребывания при берегах снабжать экипажи лучшими съестными припасами посредством покупки наличных, а во время плавания в море ловом рыбы, где позволят местные обстоятельства, также ромом и вином, употребляя оные по климатам и обстоятельствам. Для покупки напитков и съестных припасов предоставляется зайти в Копенгаген, в Англию, к острову Тенерифу, а буде встретится нужда в дровах, то в С.-Яго, наблюдая только, чтобы в С.-Яго недолго оставаться, ибо там вредно для здоровья людей. Солонину прежде вываривать паром в котле, наполненном морской водой, для отделения через то от нее всех нечистот и жирных частиц, способствующих к скорейшему зарождению цынготной болезни, не совсем вываренная таким образом солонина, и положенная в кашицу, делает оную свежее и довольно вкусной. В жарких краях давать масло коровье весьма умеренно, а когда оное покажется испортившимся, то и вовсе оного не производить, а с горохом обыкновенно приказывать мешать бульон. Когда на судах устроены будут печи, то нужно по временам раздавать людям печеный хлеб, который, как известно, гораздо здоровее сухарей, бочки водяные иметь внутри крепко обожженные, и таковое обжигание повторять чаще, дабы иметь всегда свежую и неиспорченную воду, наблюдая за всем тем, чтобы они всегда были в чистоте, и, когда нужда потребует, налить бочки соленой водой для содержания судна в грузу, а после понадобиться — налить оные пресной водой, тогда прежде должно хорошо очистить оные, ибо нет ничего вреднее для здоровья и ничто так скоро не возрождает цынги, как испорченная вода. Для сбережения здоровья людей снабжены будете запасом бульона, чая, патоки, сахара, какао, сосновой эссенции, сусла хорошего, уксуса и горчицы, непременно должно запастись для больных достаточным количеством хины. Не бесполезно также взять с собою несколько бочек крепкого пива из последнего европейского порта, и когда одну бочку выпьют, то на ее дрожжи наливать теплую воду и сосновую эссенцию, смешав оную с патокой, наливка сия через 23 часа, а в теплую погоду через 10 часов, начинает бродить, и через три дня можно оную пить, таким образом, из дрожжей двух выпитых бочек можно выварить около 20 ведер нового хорошего пива. Из прежних вояжей видно, что между островами св. Елены и Копенгагеном пропорция припасов, для сего употребляемых, была на бочку в 20 ведер 3 горшка сосновой эссенции и полтора пуда патоки, а пропорция каждого человека состояла из полкружки, и как пиво есть здоровейшее питье на море, то потребно давать оное людям чаще, а сие предположение представляется приводить в исполнение по ближайшему вашему рассмотрению.

4

Людей стараться не подвергать напрасно в ненастье и [во] всякую влажную погоду, посмотреть, чтобы они не ложились на открытом воздухе, на солнце же голову всегда покрывали, постели их просушивать как можно чаще, а в палубах раскладывать с надлежащею осторожностью огонь, как надлежащее средство к очищению воздуха.

5

Во время путешествия вашего не оставляйте упражнять штурманов, экономических офицеров и других чинов, поступая в сем случае по содержанию изданных и высочайше утвержденных правил, коими снабжены будете.

6

Сбережение пороха от расходов хотя немаловажно в предлежащем вам пути, но не воспрещается вам однакож. судя по обстоятельствам, делать экзерциции, причем поступать по регламенту императора Петра Великого, и как для оной, так и для салютов, прочистки орудий и прочих выстрелов, употреблять заряды по правилам, высочайше конфирмированным в 13-й день апреля 1804 года. Всем иностранным чиновникам, посещающим ваши суда, делать почести по их чинам, руководствуясь в том уставом императора Петра Великого.

7

При всяком входе вашем в дружественные чужестранные порты для покупки свежей провизии или для починки ваших судов вы должны немедленно давать знать о вашем приходе тамошнему правительству или кто есть со стороны российского двора и уведомлять также Адмиралтейств-Коллегию о благосостоянии команды и судов.

8

Когда будете находиться в иностранных владениях и у народов различных стран, обходиться с ними ласково и сохранять всякую благопристойность и учтивство, внушая сие и всем подчиненным вашим, никаких дезертиров на вверенные вам суда вопреки прав народных не принимать, а если бы в числе их находились и российские подданные, то и их не брать без сношения с местным правительством или с доверенной особой от российского двора, там пребывающего.

9

В салютах кораблей и крепостей тех держав, с коими трактатов не заключено, поступать по силе морского устава императора Петра Великого, салютуя всегда в таком расстоянии, чтобы пальба могла быть видима и слышана, впрочем для сведения вашего и в чем следует исполнения будут присланы вам от Исполнительной Экспедиции все договоры и трактаты, какие только с кем сделаны, так же имеете взять от Кронштадтского порта для сведения вашего копию с инструкции, которая дана была прошлого, 1805 года, крейсерским судам, посланным в море, для воспрещения пути судам, шедшим из зараженных желтой горячкой мест.

10

Поелику звание ваше обязывает вас защищать достоинство флага российского, то Коллегия, надеясь, что вы не упустите ничего из вида к сохранению судов, вам вверяемых, и к недопущению их до оскорбления, предписывает вам содержать себя всегда в готовности, чтобы кто-нибудь, встретясь с вами, не мог нанести обиды флагу и причинить судам вашим вреда. В случае неприязненного нападения стараться оборонять себя, как долг храброго и искусного офицера повелевает, судам же купеческим, с вами встретившимся, или купно с вами идущим, никаких обид не чинить, а, напротив, в возможном оказывать вспомоществование.

11

На случающиеся в пути надобности отпущена будет сумма, на записку которой в приход и расход имеете истребовать от Кронштадтского порта шнурованную книгу.

12

В ознаменование доверенности, какую имеет к вам начальство ваше, предоставляется вам право выдавать при случаях, по бывшему на шлюпе ‘Диане’ примеру, нижним чинам в награждение годовое, полугодовое и третное жалованье из суммы, которая отпустится вам на экстраординарные расходы, на место умерших служителей повышать других нижних чинов по достоинству. Позволяется производить людям по климатам тех стран, где суда, вам вверяемые, будут находиться, морской провиант и провизию не по регламенту, но, соображаясь с примерами лучших мореходцев, по собственному вашему усмотрению, также позволяется употреблять для сбережения здоровья служителей, сверх положения, разное платье по климатам, белье и прочее из запасов, которыми каждое судно в достаточном количестве снабдится, и покупать в случае нужды для судов припасы и материалы.

13

В рассуждении производства жалования и порционных денег имеете вы поступать по высочайше конфирмованной в 5-й день июня сего года и при сем в копии прилагаемой записке.

14

Поелику плавание в морях обоих полушарий зависеть будет от свойств климатов и различных времен года, то и имеете руководствоваться путешествием кругом света известных плавателей, кои послужат вам во многих случаях или примером, или усовершенствованием к сохранению и содержанию судов и экипажей в целости, и коими снабжены вы будете по особому распоряжению.

15

Что касается до цели плавания вашего, также до времени возвращения в свои европейские порты, о сем получите особое предписание и наставление. Посему остается Коллегии заключить, что вы, яко искусный и отличный офицер, исполните с точностью поручение вам делаемое, и последуете, не обинуясь, изображенным в морском уставе, в коллежской должности и в прочих узаконениях предписаниям, до командующего судном касающимся, благоразумными своими распоряжениями в предлежащем пути, оправдаете ту доверенность, которая вам делается.

ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 11, лл. 1—9.
Подлинник.

Инструкция
Государственного Адмиралтейского департамента начальнику экспедиции к Северному полюсу капитан-лейтенанту
M. H. Васильеву

20 июня 1819 г.

Как по высочайшему повелению вы определены начальником двух шлюпов, отправляющихся из Кронштадта в дальнее мореплавание, и от морского министра получите надлежащее предписание о расположении вашего плавания, равно и о всех главных поручениях, на вас возлагаемых, то Адмиралтейский департамент затем полагает вам только некоторые необходимо нужные правила, служащие к руководству для наблюдений во время вашего плавания.
1. Нужные для сего вояжа астрономические, математические и физические инструменты некоторые отпущены вам из приготовленных здесь, а прочие, недостающие, получите по прибытии в Англию. О заготовлении оных писано от морского министра к находящемуся там российскому послу. Все оные инструменты должны вы проверить и ежели найдутся какие-либо в них погрешности, исправить.
2. Во время похода, по окончании каждых суток, означать счислимый или обсервованный пункт румбом и расстоянием до какого-нибудь известного места, предпочитая, где можно, те из сих мест, коих широта и долгота определены.
3. В случае немалой разности счислимого пункта с обсервованный или пеленгованным, означать румб и расстояние между сими пунктами, стараясь делать замечания о причине таковой разности.
4. Для сего должны вы иметь разные карты, и на всех оных прокладывать счисление, замечая как несходства между ними, так и то, которую из них и в какой части именно найдете вы вернейшею. А потому старайтесь делать сколько можно более астрономических наблюдений. Необходимо нужные для сего морские карты тех морей, по коим совершать будете плавание, многие препровождены уж к вам от департамента, а те, которых недостает, можете купить в Англии из числа издаваемых от английского Адмиралтейства.
5. Для наблюдения широты не должно довольствоваться одною полуденной высотой солнца, но наблюдать также звезды при свете зари на меридиане, и солнце вне меридиана, если в полдень не будет оно видно за облаками.
6. Для долготы брать расстояния между луною и звездами всегда, когда обстоятельства позволят, и выводы сих наблюдений сверять с теми, какие окажутся по хронометрам, которые должны вы перед отправлением в поход тщательно проверить наблюдениями соответствующих высот солнца. Да и в продолжение плавания вашего всегда, когда пристанете к берегу или подойдете на вид земли, которой положение определено с точностью, то тогда не упускайте случая вновь поверять хронометры.
7. Для верного наблюдения хода хронометров замечайте степень тепла или холода по термометру, как при восхождении солнца, так и около полудня, дабы, в случае непорядочного или неравномерного хода хронометра, можно было судить: не перемена ли тепла или холода причиною того.
8. Все наблюдения, делаемые как для определения долготы и широты мест, так и для поверки компаса и часов, вносить в журнал со всякой подробностью, так чтобы и после, если потребует надобность, можно было проверить вычисления оных.
9. Везде, где случай и время позволят, старайтесь сами делать наблюдения о высоте морского прилива и сыскать прикладной чае, но когда того по краткости пребывания вашего сделать будет невозможно, то, по крайней мере, разведывать через лоцманов обо всем оном. Также, если случиться вам заметить построение кораблей, отличное чем-нибудь от нашего (особенное средство для сбережения лесов), — судно, построенное особенным образом, для особливого какого-нибудь намерения, морской порядок, наблюдаемый в команде и содержании служителей, инструмент какой-нибудь новый или употребляемый с лучшим успехом, нежели у нас, не оставляйте ничего без описания. Сверх того, вы должны не только описывать, но и снимать модели со всех отличных судов, примеченных в разных странах, равно как и с лодок, употребляемых дикими народами. Также стараться собирать любопытные произведения натуры для привезения в Россию, в довольном числе, для Академии и для Адмиралтейского департамента, равно собирать оружие диких, их платье и украшение, что более любопытно.
10. Когда же случится вам быть в местах, мало посещаемых мореплавателями, и которые не были еще утверждены астрономическими наблюдениями, и гидрографически подробно не описаны, или случится открыть какую-нибудь землю или остров, не означенные на картах, то старайтесь как можно вернее описать оные, определяя главные пункты наблюдениями широты и долготы {Самое вернейшее средство для определения долготы почитается через закрытие звезд луной.}, и составьте карту с видами берегов и подробным примером, особливо тех мест, кои пристанищем служить могут. При описи же руководствоваться правилами, изложенными в Морской геодезии сочинения вице-адмирала Сарычева.
11. Особенно старайтесь сделать полезным пребывание ваше на всех землях, принадлежащих России, или вновь открыться имеющих для будущих российских мореплавателей. Вы будете иметь случай узнать верно во многих местах положение берегов морских, сделать известными или вновь открыть выгоднейшие пристани, постарайтесь употребить весь ваш досуг на описание оных и положение на план с нужными промерами, особенно в пристанях. Подробным познанием тех стран можете вы открыть виды к заведению там впредь постоянного судоходства или и строения судов. Для сего обратите особенно внимание ваше на познание климата и других потребностей к жизни, старайтесь вернее узнать почву земли и способность ее к произрастаниям, роды, свойство и количество тамошних произрастаний, особливо количество и доброту лесов и проч.
12. Наконец, чтобы по возвращении вашем из записок ваших можно было составить любопытное и полезное повествование, не оставляйте без замечания ничего, что случится вам видеть где-нибудь нового, полезного или любопытного, не только относящегося к морскому искусству, но и вообще служащего к распространению познаний человеческих во всех частях. Вы пройдете обширные моря, множество островов, различные земли. Разнообразность природы в различных местах натурально обратит на себя любопытство ваше. Старайтесь записывать все, дабы сообщить сие будущим читателям путешествия вашего. Для сего необходимо должны вы иметь описания знаменитых путешествий во всех тех местах, которые посещать будете. Читая их и сравнивая с собственными вашими наблюдениями, будете вы замечать, в чем они верны и в чем неверны.
13. Веденный таким образом журнал путешествия вашего, по окончании кампании, должны вы представить за подписанием вашим в Адмиралтейский департамент.
14. Равным образом, если кто и из офицеров особливо сделает какие-нибудь примечания и захочет сообщить оные, то их поместить особо при конце журнала, с подписанием имени его. За таковые примечания, если найдутся они полезными, может он приобресть себе честь и должную благодарность.
15. С вами отправляются астроном, натуралист и рисовальщик, которым даны будут от Академии наук особые инструкции, а вы с своей стороны обязаны доставлять им все возможные вспомоществования в их занятиях. Рисовальщик должен снимать виды всех мест примечательных, где случится быть, также портреты народов, их одеяния и игры. Все и всякого рода собрания вещей, описания всего, рисунки и проч. в конце кампании обязаны художники вручить командующему отрядом, который все без изъятия должен представить императору через морского министра по возвращении в Россию.
16. А как отправляется с вами из штурманского училища некоторое число учеников, то имеете вы, сверх неослабного за поведением их смотрения, наблюдать и то, чтоб они занимаемы были продолжением наук, званию их приличных, дабы отлучкою на толь долгое время из училища не потеряли они приобретенных в нем знаний, а паче сделались бы полезными по службе через практические занятия. Копию с сей инструкции должны вы дать Командиру и другого шлюпа для исполнения по оной. При сем прилагается, для надлежащего в нужных случаях соображения, список с инструкции, данной от департамента командиру шлюпа ‘Камчатки’ капитану Головкину.
Гаврила Сарычев.

ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 4, лл. 1—7.
Подлинник.

Инструкция
Морского министра начальнику экспедиции к Северному полюсу капитан-лейтенанту
M. H. Васильеву

28 июня 1819 г.

Е. и. в. вверяет 2-ю дивизию, назначенную для открытий, начальству капитан-лейтенанта Васильева, который для начала кампании получит те же наставления, какие даны 1-й дивизии, от коей он будет независим.
Зашедши к Канарским островам, он пойдет к мысу Доброй Надежды и, запасшись там съестными припасами, коль скоро наступит благоприятное время года, отправится к югу для достижения до самой отдаленнейшей широты полуденного полюса, до коей только может проникнуть, обозревая земли, которые могут существовать по близости оного. Покушения его должны быть производимы с усердием и непоколебимою твердостью, и он не упустит ни времени, ни случая к выполнению с успехом сей первой важной цели его назначения.
Переменяя меридианы по направлению к востоку, когда по годовому времени плавание в ближайших к Южному полюсу широтах сделается неудобным, он приблизится к тропикам, будет продолжать плавание сколько возможно теми путями, кои до сего времени не были посещены, и придет к Новой Голландии в порт Жаксон для снабжения судов съестными припасами и отдыха экипажа. Может быть, он там встретится с 1-й дивизией, но в рассуждении сего соединения не предписывается ему ничего особенного.
На пути к порту Жаксону он волен, смотря по обстоятельствам и как он найдет удобнее, обойти Дименову землю к югу или пройти Бассовым проливом.
Из порта Жаксона он отправится к Петропавловской гавани, куда нужно ему достигнуть заблаговременно, дабы, запасшись провизией и давши отдых людям, мог он при наступлении первого удобного времени пройти Берингов пролив.
В Камчатке капитан-лейтенант Васильев запасется всем необходимым для новых его действий, где все то должно быть уже приготовлено по данным от морского министра тамошнему начальнику предписаниям.
Пройдя Берингов пролив, он будет производить свои изыскания с величайшим усердием, постоянством и решимостью. Направляя путь к северу, ежели льды позволят, он употребит всемерное старание к разрешению великого вопроса касательно направления берегов и прохода в сей части нашего полушария.
По положению, в котором о’ будет находиться, и по обстоятельствам, о коих он один может судить, будучи на месте, предоставляется ему поступать, как он признает удобнее, и е. и. в., полагаясь на его познания и усердие, не назначает ему ничего утвердительного, но оставляет ему свободу действовать по его рассуждению к успеху его предприятий в сих северных странах.
Встретив препятствия к проходу на север, северо-восток или северо-запад на шлюпах, он может употребить для сего бот, который берется с ним разобранный, байдары, или другие маленькие суда природных жителей и пе упустить также предпринимать экспедиции берегом, буде найдет к тому средство.
От него зависит зимовать по ту сторону Берингова пролива или пройти оной назад до наступления зимы, и в сем случае е. в. благоугодно, дабы он располагал свои поступки сообразно обстоятельствам, возможности и пользе к успеху в предполагаемой важной цели.
Он должен стараться всеми возможными способами приобрести доверенность и дружество жителей сих стран и изыскать средства к объяснению с ними, дабы, воспользовавшись их пособием, производить с достовернейшим успехом поиски, как морем вдоль берегов, так и во внутренности земли, а особливо реками, которые приводят к важным открытиям. Путешествия сии могут быть совершаемы наподобие тех, кои были предприняты Макензием и Герном и кои не могут быть приведены в исполнение без зимовки, — выбирая в сих странах центральный пункт действий, предпринятых по разным направлениям.
В случае, когда капитан-лейтенант Васильев признает невозможным зимовать по ту сторону Берингова пролива, возвратясь оным назад, он будет стараться осмотреть со всевозможной подробностью американский берег, спускаясь к югу, потом пойдет для отдыха, куда заблагорассудит, или в Камчатку, или в селения, близ американских берегов находящиеся.
Все остальное до возврата весны время он употребит для обозрения малоизвестных пространств между грядою Алеутских островов и экватором, стараясь отыскать остров, некогда открытый испанцами и который полагают находящимся около 37 градуса северной широты. Если время и обстоятельства позволят, он может осмотреть пролив Фукас и будет стараться получить верные сведения о российском поселении, составившемся в окрестностях оного из людей экипажа Чирикова, оставшихся на сем берегу.
Сколь скоро благоприятное годовое время наступит, он пройдет снова Берингов пролив и возобновит свои действия и покушения с новым усердием, стараясь, сколько возможно, определить положение берегов, найти проход и проникнуть каким бы то ни было средством в Северное море сей части Америки.
Судя по состоянию его судов и экипажа и по надеждам к успешному окончанию его предприятий, он решится — оставить ли ему дальнейшие изыскания и отправиться в обратный путь в Россию или продолжать оные и на будущий год, дабы извлечь всю возможную пользу из кампании, от которой е. и. в. ожидает только важных последствий, и в случае, ежели он признает удобнейшим оную продолжить, возвращение его воспоследует в 1823 году.
Впрочем е. в. изъявил высочайшую волю, дабы те из пунктов плана кампании 1-й дивизии, которые могут относиться до обеих, были включены в сию инструкцию 2-й дивизии.
Также повторяет высочайшее соизволение, чтобы начальники как 1-й так и 2-й дивизии, следуя плану кампании, каждому из них предписанному, и не удаляясь от главных предметов, состоящих в открытиях в самых отдаленнейших странах юга и севера, с решимостью, достойной их усердия, употребляли в то время, в которое они должны будут приближаться к равноденственной полосе, на полезные и новые изыскания, но оставляет их свободными поступать сообразно обстоятельствам, в которых они в продолжение вверенной им экспедиции будут находиться и которые могут заставить их учинить в их распоряжениях необходимые и полезные перемены.
Адмирал Траверсе.
На подлинной написано собственной е. и. в. рукою тако: ‘Быть по сему’. Мая 22 дня 1819 года в Царском селе.

ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 6, лл. 1—4.
Подлинник.

Инструкция
Морского министра начальнику экспедиции к Северному полюсу капитан-лейтенанту M. H. Васильеву

28 июня 1819 г.

Высочайше конфирмованную е. и. в. в 22-й день мая инструкцию для вверяемой вам 2-й дивизии, из шлюпов ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’ состоящей, препровождаю при сем к вам для надлежащего исполнения, прилагаю купно в копии и данную капитану 2-го ранга Беллинсгаузену для 1-й дивизии.
Сверх сей инструкции и тех, которые получите от Государственной Адмиралтейств-Коллегии и Адмиралтейского департамента, за нужное считаю сообщить вам в пополнение:
Чиновники ученой и художественной части в конце кампании обязаны отдать вам, как начальнику отряда, все журналы, подписав на оных каждый свое имя, дабы после можно было возвратить их, кому принадлежат, когда на сие последует высочайшая воля.
Когда случится быть у диких народов, то должно, лаская их, стараться обрести дружбу их, однако никогда не выпускать из виду опасения и быть всегда готовым предупреждать не только покушение, но не подавать им и мысли к нападению. ‘Дикие’, видя таковую осторожность, не осмелятся нанести вред.
Равно, не может быть излишним приказание офицерам, которые будут командируемы на гребных судах, чтобы они имели всю осторожность и не разделялись бы, и не удалялись от своих судов иначе, как оставя при них довольное число людей для обороны.
Если и понадобится быть на берегу для обсерваций, мены товаров и поправления здоровья людей, то вы обязаны выбрать там место для сего удобное и укрепить оное так, чтобы не могли опасаться нападения от диких, одним словом, место сие должно походить на крепость и содержаться вооруженным. Вам никогда не должно пропускать случая извещать о своем плавании, для чего нужно иметь всегда в готовности донесение, и при встрече на море с судами, идущими в Европу, просить их пересылать оные из европейских портов к российскому морскому министру.
Когда вы признаете нужным и полезным разделиться с другим вверенным вам шлюпом, дабы заняться разными предметами и открытиями, в таком случае не запрещается вам разлучаться на малое или продолжительное время и оставить даже на зимовку, только должно определить время и назначить место соединения.
В продолжение кампании, ежели по некоторым важным обстоятельствам принужденными найдетесь возвратить в Россию одно судно, тогда предоставляется оставить на оном только нужное (на время пути) количество провизии и материалов, а остальное все взять к себе на шлюп.
Прежде отправления в поведенный путь вы должны, на случай разлучения одного шлюпа с другим, определить по начертанному плану вояжа место соединения (рандеву).
Вы не оставите снабдить копией со своей инструкции командира сопутствующего с вами шлюпа на случай разлучения с ним.
Дабы, как командир дивизии, имели все способы на вверенных вам шлюпах и в порученных вашему начальству командах удерживать в полной мере надлежащий порядок, повиновение и должное почтение от нижних к высшим, предоставляется вам право, подчиненных вам офицеров и нижних чинов, кои из дворян, оказавшихся в нерадении, лености, непослушании, грубости или в каких-либо преступлениях, штрафовать по мере вины, со всей законной строгостью положенными для того штрафами, вам же предоставляется право и отдавать оных под военный суд в нужных случаях, представляя судные дела по обыкновенному порядку, и меня уведомлять о всем том, при удобном случае, для доклада е. и. в.
В рассуждении же нижних чинов, кои не из дворян, и служителей, наказывать их в меньших винах по усмотрению своему, в больших же преступлениях наряжать суд и чинить наказание по законам с утверждения вашего, яко главного начальника дивизии, исключая тяжкие наказания, положенные законом вместо смертной казни, в каковых случаях представлять дела об них с мнением своим при удобном случае по команде, обыкновенным порядком.
Для обеих дивизий с высочайшего соизволения определены в звании натуралисты иностранцы Мертенс и доктор Кунце, которые для принятия их в экспедицию будут находиться в Копенгагене и коих, по сношению вашему с командиром 1-й дивизии, следует оттуда взять и по одному из них определить на каждую дивизию.
Ваша дивизия снабжена серебряными и бронзовыми медалями на тот предмет, чтобы вы медали сии раздавали в знак памяти почетным особам, имеющим встретиться с вами на пути, а также можете оставлять оные на всех островах по вашему усмотрению и особенно на вновь открытых.
При сем препровождается к вам открытый лист от Министерства иностранных дел на российском, французском и немецком языках. И Коллегия иностранных дел сообщила сверх того, для предварительного сведения находящимся в чужих краях аккредитованным нашим особам, об отправлении вверенных вам шлюпов. Также прилагаются при особом реестре полученные для вас от находящихся здесь иностранных министров морских военных держав открытые листы.
Равным образом препровождаю к вам, на случай возможности употребить в пользу, доставленное от главного правления Российско-Американской компании приказание уналашкинской конторе о даче алеут и байдарок для порученной вам экспедиции, уведомляя при том, что дубликат такового приказания отправлен мною от 14 апреля к начальнику Камчатки для употребления оного по местному его усмотрению и обстоятельствам.
Адмирал Траверсе.

ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 6, лл. 1—3.
Подлинник.

Отношение
морского министра начальнику экспедиции к Северному полюсу M. H. Васильеву с препровождением ‘начертания некоторых предметов по ученой и художественной части’.
28 июня 1819 г.

Императорская Академия наук за краткостью остающегося времени не приготовила инструкции для ученых, в дивизии вашей в вояж отправляющихся. Вследствие чего я препровождаю при сем к руководству для них начертание некоторых предметов по ученой и художественной частям, поручая вам объявить, что морское начальство ожидает от их практических сведений и деятельности точного исполнения во всем, что токмо до их звания относится.

Адмирал Траверсе.

Начертание некоторых предметов по ученой и художественной части
Предпринимаемая по высочайшему е. и. в. повелению кампания, имея целью приобретение полнейших познаний о нашем земном шаре, доставит отправляющимся в оную ученым способ и частные случаи производить полезные для наук наблюдения.
По геометрической, астрономической и механической части они не упустят заниматься исследованием всех заслуживающих любопытство предметов, до сих наук относящихся, будут делать свои замечания и вести журналы о последствиях, ими извлекаемых.
Они должны производить опыты для определения долготы секундного маятника в различных широтах, что послужит к определению изменений тягости, дабы же вводимые впоследствии [вычисления] были достоверны, нужно, чтобы опыты были делаемы одними и теми же инструментами и лицами и были бы повторяемы с возможной точностью во всех тех местах, куда суда приставать будут.
Определение долготы входит в число ежедневных трудов мореплавателя. Астрономы должны также особенно и прилежно сим заниматься. Они обязываются сохранять подлинные их вычисления о сих наблюдениях, производимых по расстоянию луны от неподвижных звезд.
Зная по Эфемеридам время затмений, которые случатся в продолжение их путешествия, а также и места, где оные будут видимы, астрономы не ограничат себя единственно определением мгновений начала и конца затмений, но означат также положение рогов со всевозможной подробностью.
Приливы и отливы моря заслуживают особенное внимание, нужно замечать старательно двойной прилив в течение каждого дня.
По физической части путешественники обязаны делать наблюдения, до сего предмета касающиеся, к числу коих относится изменение компаса. Любопытно бы было испытать магнитную силу в тех точках, где есть наибольшее и наименьшее склонение магнитной
Они должны вести верную записку о высоте барометра в разные часы дня.
Состояние атмосферы и ее беспрерывные изменения будут ими прилежно замечаемы, равно как и направление высших и низших ветров в сравнении с дующим близ поверхности моря, различие высших и низших ветров в безоблачную погоду можно замечать посредством небольших воздушных шариков, которыми они снабжены будут.
Они обязаны стараться замечать течения моря везде, где только будет возможно, и вести записки о учиненных ими по сему предмету наблюдениях.
Феномены, как-то метеоры, северные и южные сияния, будут прилежно замечаемы и желательно бы было, чтобы означаема была высота и полнота оных.
Должно внимательно наблюдать тромбы и, поелику еще по сие время не согласны в причине оных, стараться исследовать сей феномен, дабы можно было достигнуть до изъяснения оного.
Следует производить опыты касательно различной степени температуры моря и его солености в разных местах и глубинах, в рассуждении различия тяжести воды и степени ее горькости, а также и насчет изменения теплоты в известной глубине противу замечаемой на поверхности моря.
Нужно делать наблюдения над льдинами различного рода, как плоскими, так и возвышающимися наподобие гор, и изъяснить мысли на счет образования оных.
Равным образом следует замечать свет, блистающий часто на море, было бы весьма занимательно и любопытно изъяснить причины оного с большей подробностью, нежели как то до сего было делаемо.
Относительно химии нужно обращать внимание ко всем изысканиям, до сей науки относящимся, замечать краски, употребляемые народами для окрашения их изделий, вещества, из коих они их извлекают, и способы, изобретенные ими для их употребления.
По анатомической части будут вникать в познание всего того, что относится до изменений в человеческом роде, как-то: в цвете, росте, сложении и проч. и проч. и не упустят распространять сих исследований и на внутренние части, если то представится возможным посредством анатомирования трупов, будут так же осведомляться о долготе жизни и о времени возмужалости обоих полон.
По зоологии будут делаемы все наблюдения относительно сей части и сколько возможность позволит коллекции.
Равным образом и по минеральной части не оставят собирать коллекции, в особенности будут замечать почву земли, соотношения оной в противоположных берегах проливов, различные слои, словом, не упустят никаких полезных по сей части наблюдений.
Равное старание будет употреблено и по ботанической части, как относительно коллекции растений, так и описания оных и собирания образчиков всякого рода деревьев, полезно бы было познавать силу и свойство тех, которые еще мало известны.
Живописцы в их художестве имеют средство представлять зрению понятия о всем том, что имеется видимого в природе, и от трудов их ожидается верное изображение всех заслуживающих любопытство предметов.
Наконец, мореплаватели не упустят случая во всякое время делать исследования о всем том, что может споспешествовать вообще успехам наук и в особенности каждой части.
Адмирал Траверсе.
С.-Петербург.
28 июня 1819 г.

ЦГА ВМФ. ф. 213. д. 7, лл. 1—4.
Подлинник.

Черновые заметки начальника экспедиции к Северному полюсу капитан-лейтенанта M. H. Васильева о приготовлении и снаряжении шлюпов ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’ в экспедицию 1.

1 Дата не установлена.

8 числа мая 1819 года морской министр предложил мне начальство экспедиции, приуготовляющейся к северному полюсу на шлюпах ‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’, столь лестное для меня поручение я принял с благодарностью, в тот же день воспоследовало и высочайшее на то утверждение.
Шлюп ‘Открытие’ строен мастером Стоки на Охте по размерению корвета о десяти бортах с отметкою, что набор сделан сплошной и проконопачен как оный, так и внутренняя обшивка, спущен 1 мая и находится уже в Кронштадте. ‘Благонамеренный’ строен на Лодейном поле в 1818 году, приведен в Кронштадт по образцу транспортов в 600 тонн. ‘Открытие’ было мне поручено, п ‘Благонамеренный’ капитан-лейтенанту Глебу Шишмареву.
Морской министр представил командирам судов по сделанной комплектации назначению офицеров и прочих чинов. На ‘Открытии’ находились:
Капитан-лейтенант Михаил Васильев
Лейтенанты: Александр Авинов
Павел Зеленой
Роман Бойль
Мичмана: Иван Стогов
Роман Галл
Боцман Григорий Евлампиев
Боцманмат Халит Амиров
Квартирмейстер Иван Иванов
Барабанщик Павел Елизаров
Флейтщик Яков Сухарев
Матросы 1-й статьи: Михаил Александров
Федор Савельев
Егор Максимов
Василий Прокофьев
Егор Сапегин
Степан Коптев
Антон Медведев
Алексей Белых
Нестер Шерягин
Иван Тимофеев
Варлаам Епифанов
Егор Матвеев
Василий Полоротов
Влас Иванов
Степан Семенов
Петр Ивахнев
Федор Кузьмин
Алексей Неумоин
Борис Федоров
Козьма Иванов
Григорий Ковалев
Алексей Андреев
Семен Иванов
Гимбрей Реутоз
Нефед Федоров
Иоган Лейка
Иван Детловскин
Егор Осипов
Матросы 2-й статьи: Лаврентий Собакин
Ерик Виволе
Федор Васильев
Иван Баландин
Василий Филиппов
Антон Петров
Андрей Меньшиков
Иван Трофимов
Филипп Михайлов
Василий Данилов
Яков Завьялов
Иван Анисимов.
Баталер сержантского чина Федор Уской
Слесарь Иван Козьмин
Лекарь Иван Ковалев
Фельдшер 1-го класса Петр Ершев
Штурман 9-го класса Михаил Рыдалев
Штурманские помощники унтер-офицерского чина: Алексей Коргулев
Андрей Худобин
Шкиперский помощник унтер-офицерского чина Антон Агафонов
Комендор Алексей Михайлов
Плотник 3-го класса Иван Захаров
Конопатчик 2-го класса Егор Леонов
Парусник 3-го класса Ефим Волков
Купор 2-го класса Тимофей Яковлев
Кузнец 2-го класса Аверьян Ефимов
Морской артиллерии старший унтер-офицер Иван Нечаев
Канониры 1-й статьи: Даниил Шишкарев
Петр Бороздин
Федор Петров
Федор Николаев
Иван Измайлов
Родион Козлов
Слуга лейтенанта Авинова Иван Семенов
Итого 74 человека

На ‘Благонамеренном’

Капитан-лейтенант Глеб Шишмарев
Лейтенанты: Иван Игнатьев
Алексей Лазарев
Гвардейского экипажа мичмана: Николай Шишмарев
Карл Гиллесем
Боцманмат Никон Иванов
Квартирмейстеры: Иван Стрельник
Клементий Лопаткин
Матросы 1-й статьи: Афанасий Кобылин
Юда Семенов
Василий Рудаков
Андрей Бурлаков
Федот Попов
Ефим Касауров
Осип Семенов
Тимофей Попов
Ипат Симанов
Андриан Соколов
Ионас Лихта
Марк Герасимов
Григорий Паперилов
Михаил Савельев
Адриан Дементьев
Петр Сухнев
Николай Выробов
Федор Нерадовский
Алексей Абрамов
Федор Андреев
Агафон Власов
Алексей Морозов
Ефим Соколов
Дмитрий Кудрявцев
Иван Федоров
Федот Козьмин
Семен Тарасов
Михаил Кулаков
Яков Кузнецов
Парфен Абугин
Андрей Соловьев
Феклист Потапов
Алексей Розов
Иван Васильев
Иван Яковлев
Ерик Югансон
Михаил Блинов
Иван Лазарев
Дмитрий Смурой
Савелий Васильев
Федор Гумалов
Марк Рыболовьев
Харлам Сальников
Григорий Петров
Барабанщик Николай Данилов
Баталер сержантского чина Гаврила Кулаев
Слесарь Иван Авдеев
Штаб-лекарь Григорий Заозерскин
Фельдшер 1-го класса Дмитрий Васильев
Штурман 12-го класса Владимир Петров
Штурманский помощник унтер-офицерского чина Михаил Веденеев
Морской артиллерии средний унтер-офицер Семен Фокин
Канониры 1-й статьи: Иосиф Плюснин
Денис Замятин
Антон Попов
Дмитрий Андреев
Ампухамед Абдрахманд
Евдоким Агапатов
Шхиперский помощник унтер-офицерского чина Дмитрий Семенов
Тиммерман унтер-офицерского чина Николай Федоров
Плотники 1-го класса: Киндяш Баширов
Степан Наумов
Емельян Григорьев
‘ 2-го класса: Семен Вангаин
‘ 3-го класса: Матвей Кирьянов
Конопатчики 2-го класса Трофим Тимофеев
‘ 3-го класса Николай Писарев
Парусник 3-го класса Павел Баник
Кучор 3-го класса Василий Аксенов
Камчатского экипажа матросы: Осип Ипатьев
Дмитрий Кириллов
Семен Юрьев
Священник Михаил Иванов
Итого 81 человек
Сверх сего на отряд прикомандированы от Академии наук в должность астронома чиновник 9-го класса Павел Тарханов, от Академии художеств академик живописи 10-го класса Емельян Карнеев. Натуралиста предположено было взять в Копенгагене, к тому времени имеющего прибыть из Германии, по предписанию морского министра поступил еще на отряд лекарь Федор Штейн в должности натуралиста.
Снабжение всего потребного для экспедиции было возложено морским министром на капитана над портом в С.-Петербурге (что ныне генерал-интендант) Степана Ивановича Миницкого, а как он во время приуготовления экспедиции был отозван по особому, поручению, то и обязали капитан-лейтенанта командира 2-го флотского экипажа Степана Андреевича Богдановича. Морской министр, желая озаботить и самих начальников присмотром за всем, что для экспедиции запасается, приказал откомандировать офицера с отряда в С.-Петербург, который смотрел за добротою заготовляемой на воле провизии и прочих вещей, следуемых для экипажа, и по требованиям присылать в Кронштадт на шлюпы. Со стороны артиллерии были укомплектованы как военные суда. На ‘Открытии’ поставлено шесть коронад 12-фунтовых и шесть пушек 3-фунтовых, ‘а ‘Благонамеренном’… коронад …фунтовых и… пушек… фунтовых.
Морским министром исходатайствована была монаршая милость, мне было выдано на подъем 5 000 рублей, Шишмареву 4 000, всем прочим чинам без изъятия годовое жалованье — астроному, живописцу, лекарю Штейну.
Сверх сего положено жене моей производить окладное мое жалованье во время отсутствия. Жалованье во время вояжа положено производить двойное серебром, порционы по справочным ценам, астроному положено было 300 червонных, академику 1 500 рублей-ассигнациями, лекарю Штейну в должности натуралиста 1 500 червонных, по ценам кронштадтским порционов было выдано с июня на три месяца, а потом должны были довольствоваться заграничными.
Положено было каждому матросу выдать на вояж, сверх следуемого по термину обмундирования, рубах фланелевых семь, холщевых четырнадцать, мундиров зимних, темнозеленого сукна — две пары, летних фуфаек — две, брюк летних — шесть, рабочего платья — четыре пары, шинель серого сукна — одна, одеяло байковое — одно, чулок шерстяных — пар восемь, простыней холщевых — четыре, башмаков кожаных — пар четыре, сапоги с суконной подкладкой, теплые — одни, шапка кожаная — одна, шляпа коровья — одна, тюфяк с подушкой, волосяной — один, с тиковыми наволочками, провизия заготовлялась на воле: солонина, капуста, сухари пеклеванные и крупчатые. Прочая провизия: ржаные сухари, крупа гречневая, масло коровье, соль, горох, вино положено получить из кронштадтских магазинов, в число запаса положено еще было отпустить мыла для мытья белья, невода, горчичного семя, бульон — дощечками, последнего достаточного количества не могли тогда в С.-Петербурге достать, положено было купить в Англии, для диких народов подарочные вещи, состоящие из разной чугунной посуды, инструментов мастерских, платков, тику, коломянки и тому подобное. Также и фейерверки на оба шлюпа. От департамента карты северной части Восточного океана, Камчатского моря и Ледовитого с берегами, морские календари. С Ижорских заводов компасы, инклинаторы и термометры. Все же прочее, как-то: ром, сахар, чай, вино виноградное, уксус, хронометры, карты, книги—предположено купить в иностранных портах.
Между тем на шлюпах в Кронштадте работа производилась. На ‘Открытии’, хотя мастером Стоки и убавлен был рангоут против пропорции, какой должно было иметь военному корвету, но для продолжительного вояжа, имея команды менее половинного числа против штата, спутник, судя по конструкции его, гораздо тяжелее в ходу, надобно было и еще уменьшить: грот-мачты убавлены на 3 1/2 фута, фок-мачты 2 1/2, бизань-мачты на четыре фута, нижних реев и марса реев на десять футов каждого, бушприта на 1 фут 10 дюймов, и много сделано в корпусе переделок, необходимых для дальнего плавания. ‘Благонамеренный’ обшит медью, и подводная его часть скреплена выдерживать продолжительные крепкие ветры. Как я по обязанности начальника имел часто надобность отлучаться от приуготовления шлюпа в С.-Петрбурге по другим предметам, та приуготовления шлюпа ‘Открытие’ положено было совершенно во всем на лейтенанта (что ныне капитан 2-го ранга) Авинова, и ему я обязан как за прочное вооружение шлюпа, так и [за] всю отделку и размещение груза.
Морской министр, прилагая неусыпное попечение о снабжении экспедиции всем потребным и лучшим, что бы было по качеству, обратил внимание и на трудную работу экипажа, кои должны отправиться в вояж. Шлюпы еще не были так готовы, чтобы могли выйти из гавани. Приказал с 1 июня считать их на рейде, производить морскую провизию служителям, а офицерам порционные деньги. 21 июня шлюпы вышли на рейд, работа и погрузка все еще-продолжалась. 24-го числа посетил император шлюп ‘Открытие’, со вниманием осматривал шлюп и экипаж. Как шлюп сей-по конструкции невместителен был для такого плавания, то спутник его ‘Благонамеренный’ взял большую часть груза. На ‘Открытии’ могли только поместить с крайней теснотой провизии на один-год, воды пресной на пять месяцев, сухари крупчатые были положены в бочки, взятые сухие, старые из-под воды, горох также, крупа осталась в кулях, ибо ее отпущено было только на шесть месяцев. Остальная же провизия, трехлетняя, была положена на ‘Благонамеренный’ и большую часть запаса, как-то шхиперской, так и по. прочим должностям. Сверх сего в интрюм положены были члены разобранного бота, отпущенного на случай употребления его примелководных берегах, в 46 футов длины. Однако из всего положенного на оба нйюпа для путешествия, как-то седьмого каната, пятого якоря, несколько смолы, веревок и блоков в запас, никак не могли поместить некоторых материалов, и сухарей взято только на два года. При отправлении нашем в море главный командир осматривал шлюпы, нельзя ли еще чего поместить, но нашел, что палуба жилая, кают-компания и капитанская каюта были все завалены. У шлюпа ‘Открытие’ были две доски бархоута, в воде сидел в грузу 13 футов, по постройке мастера должен состоять 12 футов, ‘Благонамеренный’ сидел 14 футов. При отправлении поступили на отряд находившиеся в С.-Петербурге два алеута, а из Кронштадта три матроса камчатской команды для отвоза, взятые Коцебу для работ по малоимению своей команды, кои и помещены были все на ‘Благонамеренный’. В самых последних числах июня принята была мною в С.-Петербурге из Казначейской экспедиции сумма, следуемая на отряд на жалование, порционы и экстренные расходы, получил также от морского министра инструкции, от Адмиралтейств-Коллегии и департамента. Второго числа в ночь возвратился в Кронштадт, ветер попутный продолжался уже несколько недель, и морской министр на яхте своей ожидал отплытия нашего из Кронштадта.

ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 1, лл. 1—3.
Подлинник.

Инструкция
капитан-лейтенанта M. H. Васильева
вахтенным офицерам.
Июнь 1820 г.

Направляя путь свой ныне для описи берегов мало еще известных и к новым открытиям, весьма полезным нахожу, соображаясь посему предмету с предписаниями, мне данными, к заведенному уже порядку на шлюпе, дабы не повторять словесно приказания, кои трудно все упомянуть, последовать примеру известного по флоту искусного и опытного капитана Головкина, выбрав из его инструкции, данной им служащим на шлюпе ‘Камчатке’,—предписать по вверенному мне шлюпу следующее:
1. Вахтенным командирам самим ни под каким видом и ни в каком случае с вахт не сходить, а когда нужно будет о чем мне дать знать, то присылать гардемарина или штурманского помощника.
2. О всех необыкновенных случаях тотчас мне давать знать, а особливо о следующих: когда берег или чужое судно откроется, когда шквал приметен будет, при нашествии тучи с громом, когда другое судно контра-галсом близко идет, при внезапной перемене ветра, или идучи бейдевинд, когда ветер позволит подняться, или сгонит на один румб или более, и вообще во всех важных случаях.
3. Курса не переменять и парусов не прибавлять без моего приказания, кроме стакселей, способствующих правлению руля. Убавлять же паруса можно при усилении ветра, но, убавив, тотчас мне дать знать.
4. Идучи поблизости берегов, или приближаясь к земле, вахтенным офицерам наблюдать, чтобы всякую ночь дип-лотлинь был обнесен и чист, и лот намазан салом в готовности.
5. Перед захождением солнца и тотчас по восхождении с вахты посылать гардемарина или штурманского помощника со зрительного трубою на салинг для осмотра, нет ли каких новых предметов в виду.
6. Днем посылать всякую склянку на салинг с вахты человека, который должен осмотреть кругом, сойдя на низ, дать знать, видел ли что, либо ничего не видел.
7. Ночью иметь по человеку на каждом крамболе, кои должны смотреть вперед и в стороны, и коль скоро что усмотрят или услышат, тотчас сказывать.
8. По ночам на вахтах вообще должно наблюдать величайшую тишину, и если кто услышит вдали какой шум, похожий на бурун, то в ту же минуту должно сказать.
9. В опасных местах посылать людей почасту на ноки фока-рея и бугшприт для слушания бурунов или прибоя.
10. Вахтенным офицерам наблюдать, чтобы во всякую хорошую погоду виндзейли были спущены в палубу и люки.
11. По смене служителей с вахты, или после работы, приказывать мокрого платья на низ не держать, а у лестницы, асе скинув, класть в шлюпку на росторы, или в другое удобное место, а потом, в первую хорошую погоду, развесить для просушки.
12. Палубы должны быть ежедневно вычищены, особливо в жилой палубе, никакой чтобы мокроты не было.
13. Вахтенные офицеры строго должны наблюдать, чтобы ночью и в мокрую, или сырую погоду служители отнюдь не выходили наверх в одних рубашках.
14. Наблюдать, чтобы служители не спали на солнце, также не ложились бы на мокрой палубе.
15. Белье переменять два раза в неделю, по воскресеньям и четвергам.
16. Лейтенанты, начальствуя своими вахтами, должны заботиться и о хозяйственном устройстве и порядке в оных, не упуская из виду и поведения служителей.
17. Никто из нижних чинов не смеет ни продать, ни заложить, ни променять никакой своей вещи без позволения начальника вахты, в коей он находится, а командиры вахт, всякий раз по выходе из порта, должны осматривать по списку все вещи нижних чинов, и если чего не явится, о том мне давать знать.
18. Заслуженных провизии, а также рому, водки и вина в отлив, без особенного моего позволения, ни под каким видом не выдавать, и ежедневная раздача рому должна быть непременно при офицере или гардемарине.
19. Для присмотра за огнем определяется артиллерии унтер-офицер Нечаев, без его ведома никто никуда не имеет права взять огня, а также и на кухне без него огонь не разводить, а ему без приказания вахтенного офицера огня никому не давать.
20. Огонь на кухне разводить не прежде шести часов утра и по сварении офицерского и служительского кушания тотчас гасить, для чайников разводить огонь в шестом часу пополудни, а после восьми часов вечера никогда огня на кухне не иметь, кроме когда он понадобится для больных, тогда по требованию лекаря давать во всякое время суток.
21. Обыкновенные огни иметь в каюте, в кают-компании, у склянок и в нактоузе, которые давать с ведома вахтенного офицера, равно как и в офицерские каюты, впрочем, никуда не давать огня без моего позволения.
22. Огонь, если понадобится в палубе или трюме, всегда иметь в фонарях, и присмотр должен быть за опым с вахты.
23. Определенный к огню унтер-офицер должен смотреть, чтобы никто из нижних чинов табаку не курил, кроме как у кухни над кадкою с водою, и то только в то время, когда огонь разведен.
24. В крюйт-камеру огня без офицера или гардемарина ни под каким видом не давать и не иначе как тогда, когда огонь на кухне и везде будет погашен, кроме нактоуза.
25. Нижние чины должны ездить на берег с позволения командиров их вахт, которых отпускать такое число в один раз, какое словесно от меня приказано будет, смотря по обстоятельствам.
26. При отправлении их на берег стоящий на вахте офицер должен наблюдать, чтобы они никаких вещей, кроме платья на себе, с собою не увозили.
27. Никаких лодок с продажными вещами, а особливо с горячими нвпитками к шлюпу не допускать, а позволять им продавать только хлебы и плоды, притом сии последние должны быть спелые и не гнилые. В портах же, находящихся вне Европы, вахтенные офицеры должны строго наблюдать, чтобы служители не покупали с приходящих лодок ни рыбы, ни плодов, доколе лекарь оных не осмотрит и не объявит на шканцах, что они не вредны, а он обязан осмотреть и запретить покупать все съестные вещи, опасные или вредные для здоровья.
28. Равным образом, когда поймана будет служителями рыба, у нас неизвестная, то без одобрения лекаря употреблять оную в пищу служителям не позволять.
29. Нижним чинам строго запрещается привозить на шлюп горячие напитки.
30. Никто ничего не должен на берегу в чужих портах продавать, хотя бы то была сущая безделица, дабы не подать виду торговли.
31. По возвращении нижних чинов с берега вахтенный офицер должен приказать их осмотреть, не привезли ли они горячих напитков или съестных вещей, первые бросать в воду, а последние отдавать на рассмотрение лекаря, и если окажутся негодными, то также бросать.
32. Во время пребывания нашего у берегов северо-западной Америки и Чукотской земли, где обитают жители непросвещенные и дикие, в иных местах, особо выше Берингова пролива, наклонные к нечаянным нападениям, вахтенным офицерам иметь осторожность, при приезде их на шлюп несколько оружия днем чтоб было в готовности для вахтенных служителей.
33. Ни под каким видом никому не делать мены вещей с дикими, на шлюпы приезжающими, без моего на то позволения. Вахтенным офицерам иметь за сим строгий присмотр.
34. Вся вахта от наступления темноты до рассвета должна быть вооружена.
35. На баке, юте и обоих шкафутах иметь по два часовых.
36. С дикими обходиться дружелюбно: не только не делать им никаких огорчений, но и не мстить за неважные их шалости.
37. Журнал и счисление, веденное офицерами и гардемарином каждой вахты, остается на прежнем положении, а также за укладкою в трюме всех тягостей поручается, как и прежде, ревизор.

ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 109, лл. 13—14.
Копия.

Приказ
капитан-лейтенанта M. H. Васильева командам шлюпов:
‘Открытие’ и ‘Благонамеренный’.
28 июня 1820 г.

Направляя плавание наше ныне для описи берегов, мало еще известных, и для новых открытий, соображаясь по сему предмету с предписаниями, мне данными, весьма полезным нахожу последовать примеру известного по флоту искусством и опытностью капитана Головкина, дабы не повторять словесно приказания, коя трудно все упомнить, выбрав из его инструкции, данной им служащим на шлюпе ‘Камчатке’,— предписать по вверенному мне шлюпу, следующее:
1. Во время пребывания нашего у берегов северо-западной Америки и Чукотской земли, где обитают жители непросвещенные и дикие, в иных местах выше Берингова пролива наклонные к нечаянным нападениям, вахтенным офицерам иметь осторожность при приезде их на шлюп, несколько оружия чтобы было готово для. вахтенных служителей.
2 Ни под каким видом никому не делать мены вещей с дикими, на шлюп приезжающими, без моего на то позволения. Вахтенным офицерам иметь за сим строгий присмотр.
3. Вся вахта от наступления темноты до рассвета должна быть, вооружена.
4. На баке, юте и обеих шкафутах иметь по одному человеку.
5. С дикими обходиться дружелюбно, не только не делать, им никаких огорчений, но и не мстить за неважные их шалости.
6. Офицерам, которые посылаемы будут с порученного мне шлюпа на гребных судах, для осматривания и описи берегов и островов, наблюдать, чтобы с ними были непременно следующие вещий по числу людей на половину ружья, а другую — пистолеты, два мушкетона, на каждое оружие по десяти боевых патронов, осмотреть, чтобы все было исправно, на каждого по одному тесаку, провизии, сколько приказано будет от меня взять. Компас, сектан, артифицальный горизонт, ручной лот, зрительная труба, ночник, с зажженным фителем, флаги для сигналов, три фальшфейера, дрек с дректовым в 50 сажен, два топора, карта здешнего моря и таблицы.
7. Для приставания к берегу стараться выбирать самые безопасные места, впрочем ни под каким видом не рисковать, если есть опасность, по причине буруна или большого волнения, пристать к берегу, а приставши, тотчас дать знать учрежденным сигналом.
8. На обитаемых берегах люди не должны выходить на берег безружными, вышед на берег, не разделяться, быть осторожными и готовыми противу явного или нечаянного нападения жителей.
9. С жителями как можно обходиться ласковее и не подавать ни малейшей им причины к неудовольствиям или ссорам, хотя бы то было на счет какой-нибудь неважной потери с нашей стороны, и за сделанные ими маловажные обиды пи под каким видом не мстить и оружия, противу их, кроме как только в собственную свою защиту, не употреблять.
10. Когда от меня будут отпущены подарки для диких, стараться различать между ними старшин, ибо дарить преимущественно (их). Ежели что у них найдется любопытного, как-то: оружие, разные изделия, промыслы и тому подобное и с согласия их сами они станут дарить, принимать и представить ко мне.
11. Строго запретить служителям торговать и выпрашивать у диких вещей, им принадлежащих.
12. По вступлении на берег замечать следующее:
а) удобность пристани и якорного места, т. е. закрыто ли оно или нет от каких ветров,
б) глубину, грунт и прочее,
в) прилив, отлив и течение,
г) есть ли пресная вода, какова, как течет, каково наливать оную,
д) какой лес по берегам растет,
е) обитаемый ли берег или нет, каковы жители — дружелюбны, либо склонны к нападению.
13. Впрочем, до какой бы подробности предписание ни распространить, со всем тем невозможно означить именно все предметы, кои могут встретиться офицерам при осмотре берегов и о коих нужно сделать замечания и описание, следовательно, все чего здесь не помешено, должно быть в разных случаях дополняемо благоразумием офицеров, не упуская только в подаваемых от них бумагах означать в справедливости своих замечаний, ими сделанных, совершенно ли они уверены, или основывают только на одних догадках, или на мнении других.
14. Всем флотским офицерам и штурманам иметь копии с сего предписания, и когда посланные на берег возвратятся на шлюп, то письменно давать мне знать о сделанных там и по разным другим принадлежащим к описанию земель, кои могут встретиться им, хотя здесь об оных и не упоминается.
Если два офицера или более будут посланы вместе, то каждому свои замечания подавать за своим подписанием, кои все по рассмотрении приложены будут к журналу от имени делавшего описание.

СИГНАЛЫ

Посланному гребному судну вперед шлюпа для промера, когда глубина более десяти сажен, показывать треугольным флагом — белым с красным вдоль, более пяти сажен — желтым с синим вдоль, менее пяти сажен означать веслами, поднять столько весел,, сколько сажен глубины. Когда гребное судно будет послано со шлюпа к берегу или в залив, для отыскания удобного якорного-места, извещает, буде таковое найдет, белым флагом с красным крестом.
Для осмотра и описи посланному судну, когда пристанет благополучно к берегу, поднять национальный гюйс с того места, где виднее, при перемене места также извещать.
На случай требования помощи гребному судну, находящемуся на берегу, поднять красный флаг и палить из ружей. Ночью же жечь фальшфейеры и также палить.
Ответ со шлюпа на сигналы, делаемые с гребного судна, обыкновенным вымпелом желтым с синим будет означать днем, а ночью’ ракетами.
Для возвращения гребных судов к шлюпу, по какому бы делу ни были посланы, — подымается национальный флаг с фокмачты, шестивесельному катеру, с грот-мачты баркасу, с бизань-мачты малой шестерке или четверке, а ежели обе в отсутствии, то для последней шар под флагом еще будет поднят.

ЦГА ВМФ, ф. 213, д. 109, лл. 1—4.
Копия.

Глава I

Назначение экспедиции.— Выход на Кронштадтский рейд и пребывание на оном. — Отплытие из Кронштадта. — Приход в Копенгаген.

Россия, менее нежели за полтора века перед сим еще не стоявшая на ряду с прочими образованными государствами Европы, в течение сего краткого времени достигла почетной степени славы и просвещения. Ей первой сделались известными те страны Северной Азии и Америки, которые составляют ныне предмет беспрерывных ученых исследований. Русский мореходец Беринг был первый, который открытием пролива, названного его именем, проложил через оный путь к многим примечательным плаваниям. Россияне прежде прочих народов воспользовались сим важным обретением и, не страшась никаких опасностей и природных препятствий, сделали многие открытия в сем царстве северных льдов и туманов, известном под названием Ледовитого океана. По примеру русских, англичане и некоторые другие народы отправляли свои суда для открытий в северных полярных странах, но, не распространяясь здесь описанием всех плаваний, совершенных по следам бессмертного Беринга, я ограничусь только несколькими словами о морском путешествии россиян на сих водах, предшествовавшем нашей экспедиции.
Покойный государственный канцлер граф Н. П. Румянцев, желая узнать, можно ли проникнуть за Беринговым проливом далее 70о33′ северной широты, до которой доходил капитан Кларк, преемник знаменитого Кука, отправил для сего в июле 1815 года из Кронштадта бриг ‘Рюрик’1. Начальствовавший оным лейтенант Коцебу имел плавание до 65о42’30’ и открыл на американском берегу зунд, который назвал своим именем и о котором будет упоминаемо в сих записках.
Плавания английских мореходцев Росса, Парри, Бухана и Франклина, начатые в 1818 году, обратили на себя общее внимание. Российское правительство желало также принять участие в новых открытиях за пределами Берингова пролива и вследствие сего в 1819 году 11 февраля последовало высочайшее соизволение об отправлении двух отрядов военных судов: одного в южные, а другого в северные полярные страны.
В путешествие сие были назначены следующие военные шлюпы.

В южное полушарие:

28-пушечный ‘Восток’, под командою капитана 2 ранга Беллинсгаузена, начальника экспедиции, и 20-пушечный ‘Мирный’, лейтенанта Лазарева 2-го.

В северное полушарие:

20-пушечные: ‘Открытие’, капитан-лейтенанта Васильева, начальника экспедиции, и ‘Благонамеренный’, капитан-лейтенанта Шишмарева.
Последний из сих четырех шлюпов был построен в Лодейном поле2, имел в длину 120, в ширину 30 и в глубину 15 футов и назначался быть транспортом. В сем виде прибыл он в 1818 году в Кронштадт, а в марте следующего года, когда состоялось высочайшее повеление об отправлении его в Северную экспедицию, через прорубленный лед, был проведен из военной гавани в среднюю3. Под кранами поставили на него мачты, там же обшивали его медью, а вооружали на восточной стороне канала Петра Великого. По приделании к нему шеха и штульцев получил он вместо своего прежнего имени ‘Свирь’ название ‘Благонамеренного’ и поступил под начальство капитан-лейтенанта Шишмарева, ходившего вокруг света с Коцебу на бриге ‘Рюрик’. Другой шлюп нашего отряда — ‘Открытие’ — был построен в С.-Петербурге на Охтенской верфи4.
Вследствие высочайшего соизволения я назначен был на ‘Благонамеренный’, почему в записках моих и говорю преимущественно о предметах, касающихся до сего шлюпа, при вооружении которого находились: я, мичман Гиллесем, штурман Петров и команда 6, 11 и 12-го флотских экипажей, для разных же валовых работ присылались к нам ежедневно из экипажей от 100 до 200 человек матросов. Шлюп наш находился в грузу ахтерштевень (кормою) 9 футов 1 дюйм, форштевень (носом) 7 футов 11 дюймов, следовательно, диференту было 1 фут 2 дюйма.
7 июня осматривал наши шлюпы министр морских сил адмирал И. И. де-Траверсе5, и по его приказанию свидетельствовал команды оных генерал-штаб доктор Лейтон. Некоторые из матросов, оказавшиеся не совсем способными к предстоящему дальнему плаванию, были немедленно отосланы с шлюпов и заменены другими.
Южная экспедиция готовилась отсутствием на два, а Северная на три [года]. Вся весна 1819 года была проведена в приготовлении шлюпов к походу, и, по-снабжении их нужными потребностями, во второй половине июня все они были выведены на Кронштадтский рейд. Перед выходом на оный, по приказанию капитана, команда была тщательно осмотрена штаб-лекарем при мне, и весь ее экипаж был освежен, выколочен, проветрен и с большой осторожностью перевезен на шлюп…
Шлюп ‘Благонамеренный’ вышел на Кронштадтский рейд 21 июня, в полдень при тихом юго-западном ветре, и положил якорь на глубине 3 1/2 сажени. В это время находились на малом рейде кроме остальных трех шлюпов, назначенных в экспедицию, отправлявшиеся в Англию с гвардейским экипажем: 36-пушечный фрегат ‘Гектор’ и 20-пушечный бриг ‘Олимп’. Сего числа явились на шлюп наш прибывший из С.-Петербурга лейтенант Игнатьев и священник Михаил Иванов. По выходе на малый рейд стали мы с прочими судами в одну линию, а я и лейтенант Игнатьев начали чередоваться на две вахты.
На другой день по выходе нашем на рейд прибыл к нам на шлюп министр морских военных сил маркиз И. И. де-Траверсе, который, обозрев распоряжения капитан-лейтенанта Шишмарева, изъявил ему и всем офицерам свою благодарность.
Провизии отпущено было на нашу экспедицию на 3 года, а как шлюп ‘Открытие’ по тесноте не мог поместить всей оной и еще многих других вещей, то все сие надлежало погрузить на шлюп ‘Благонамеренный’, вместе с номерованными членами палубного мореходного бота6, назначавшегося для плавания в Ледовитом море. Он имел длины 45 футов, ширины 15, глубины 4 1/4 и помещен к нам, со всеми принадлежностями, в трюм, в носовую часть. Для собирания оного прикомандированы были на наш шлюп: тиммерман, четыре плотника и конопатчик. В сей же день привезли к нам офицерскую провизию, изготовленную в С.-Петербурге и стоившую 4 928 руб. К сему же времени все наши содержатели окончили прием разных припасов и материалов, кои также были уложены по местам. Жалованье получали мы по двойному окладу и по заграничному курсу, полагая ассигнационный рубль в 33 штивера7.
Государственный адмиралтейский департамент отпустил нам только необходимые астрономические инструменты, а прочие, как равно и хронометры, предписал купить в Лондоне.
Экипаж шлюпа ‘Благонамеренного’ составляли:
капитан-лейтенант, Глеб Сем?Н0ВИЧ Шишмарев 1
лейтенанты, Иван Николаевич Игнатьев, Алексей Петрович Лазарев 2
мичманы, Николай Дмитриевич Шишмарев, Карл Карлович Гиллесем 2
штурман 12 класса Владимир Васильевич Петров 1
штаб-лекарь Григорий Алексеевич Заозерский 1
священник Михайло Иванов 1
нижних чинов 75
Всего 83 человека
В числе людей нашего экипажа находились для обратного доставления в отечество два алеута и три камчадала, вывезенные первые из российско-американских селений с острова Уналашки, а вторые из Камчатки капитаном Коцебу…
По полудни 27 июня вступили под паруса фрегат ‘Гектор’ и бриг ‘Олимп’ и отправились в предназначенный им путь к Англии. Признаюсь, что мы неравнодушно и, можно, сказать, с завистью смотрели на скорое их отплытие, но должны были вооружиться терпением, ибо одновременное отправление четырех военных шлюпов нокруг света было весьма затруднительно для Кронштадтского порта, в то время небогатого запасами и мастеровыми людьми. Сего же числа привезли к нам подарки для диких8, состоявшие из 6 кулей табаку и 11 ящиков ножей, ножниц, бисеру, зеркальцев, колец, запонок, пуговиц и других безделиц, а также серебряных и бронзовых медалей с изображением на одной стороне императора Александра I, а на другой имен шлюпов: ‘Открытия’ и ‘Благонамеренного’ 1819 года.
Июля 2-го осматривал вторично наши суда министр морских военных сил. В сей же день явился назначенный на шлюп наш натуралист Ф. Н. Штейн. Во все время пребывания нашего на Кронштадтском рейде были мы ежедневно посещаемы нашими родственниками, друзьями и любопытными. Общее всех желание счастливого нам успеха льстило нам приятною надеждою, что мы выполним с точностью волю правительства.
3 июля в 7 ч. вечера шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’, как ближайшие к морю, снявшись с якоря, вступили под паруса. Мы были также готовы к следованию за ними, но шлюп ‘Открытие’ долго не мог поднять якоря и успел в сем уже при пособии нарочно к нему присланных катеров. В девятом часу наполнили и мы паруса и пошли за ‘Открытием’ на запад-юго-запад, имея шлюп в грузу:
Ахтерштевень 14 футов
Форштевень 14 футов 2 дюйма
Диференту 2 дюйма
Вслед за нами снялась с якоря яхта ‘Торнео’, на коей находился адмирал маркиз де-Траверсе, и пошла впереди нас. Проходя мимо Купеческой гавани, усмотрели мы, что на бастионе поставлены были люди, кричавшие нам ура. Мы им ответствовали тем же. Учтивость сию оказал нам бывший флотский в Кронштадте начальник контр-адмирал М. П. Коробка9, принимавший усердное старание в снаряжении нашей экспедиции.
Миновав цитадель, поравнялись мы с яхтой ‘Торнео’, лежавшею в дрейфе, и, поставив немедленно людей по вантам, кричали ура. Министр отвечал тем же, при игрании музыки и желании нам счастливого и успешного плавания. Шлюп ‘Открытие’ учинил в сие время салют, по окончании коего наполнил паруса и пошел в предназначенный путь. Мы также за ним последовали.
Хотя при сем случае, стоя на вахте, и занят я был единственно службой, но когда мы поставили все паруса и пошли в путь, отдалявший нас на столько времени от любезного отечества, родственников и друзей, то сдав вахту в положенные часы моему товарищу, я невольно предался горестным ощущениям, извиняемым привычкой к месту и любовью к Родине.
При самом начале плавания мы увидели с прискорбием, что шлюп наш не имел всех качеств, нужных военному судну. ‘Открытие’ шел впереди нас под малыми парусами, а мы едва держались за ним под всеми. В 10 ч. имели на траверсе Красную Горку. В половине 12-го на западе увидели Сеснарский маяк. В полдень мель Родшхер находилась от нас на юго-восток в расстоянии четырех итальянских миль {Все мили, упоминаемые в сих записках, суть итальянские, имеющие каждая по 1 3/4 российской версты.}.
Июля 4-го дул тихий ветер от востока, и погода была благоприятная. При отправлении из Кронштадта шлюп наш имел, как выше видно, два дюйма диференту на нос, почему и приказано было перевести четыре пушки на корму, от чего он пошел несколько лучше. В 8 часов вечера открылся нам шпиц ревельской церкви св. Олая, которая, служа более ста лет мореплавателям нашим вместо маяка, к сожалению, теперь не существует. Страшный пожар сокрушил ее в 1820 году.
В половине первого часа миновали мы траверс маяка, находящегося на острове Наргине, а вслед за сим видели крейсировавшую эскадру вице-адмирала (что ныне адмирал) Р. Н. Кроуна10, состоявшую из четырех кораблей, четырех фрегатов и двух бригов.
Поутру при ясной погоде вынесли наверх служительские койки и для перемены воздуха между деками приказали развесть в камельках огонь. В сие время начали выкачивать из шлюпа воду и, к удивлению нашему, осталось оной не менее 13 дюймов. Причиной сему было худое устроение наших помп, впоследствии мы их исправили и устроили так, что воды оставалось в шлюпе по выкачке только 8 дюймов.
В полдень 5 июля {Нужным считаю заметить, что в записках сих суточное счисление начинается с полудня, а не с полуночи.} мы были по наблюдению в широте 59о 19′ 48′ и по счислению в долготе 22о 42′ к востоку от Гринвича. По карте вице-адмирала Г. А. Сарычева, находился от нас в сие время мыс Сибернес на SW 11’0′, и от сего пункта начали мы вести счисление.
6-го в 5 ч. пополудни миновали Дагерортский маяк, в расстоянии 20 миль, ветер был в сие время брамсельный от востоко-северо-востока при облачной погоде, а курс имели мы на юго-запад.
В полдень 7 июля при умеренном северо-западном ветре прошли остров Естер Гарисгольм11 в расстоянии 8 миль, но, несмотря на ясную погоду, не могли видеть его даже с салинга. Вероятно, отнесло нас течением из Стокгольмских шхер далее к востоку, нежели мы полагали.
По счислению должны мы были находиться в 8 часов вечера, на глубине 30 сажен, вблизи острова Эланда12, но его не видели и глубина была только 15 сажен. Причиной сему, должно полагать, тоже течение от запада.
Июля 8-го около полудня при туманной погоде и маловетрии увидели мы маяк Христиансор в расстоянии 6 миль к юго-западу.
9-го дул крепкий ветер, погода была ясная и местами по горизонту мрачность. В 11 часов видели остров Борнгольм13 на юго-запад в расстоянии 2 3/4 мили, к рассвету остались под одними марселями, а в 4 часа пополуночи увидели на юго-запад восточный мыс острова Мсуна. В 9 ч. мы находились от оного в расстоянии 3 1/4 мили и, поворотя на другой галс, продолжали лавировать в Кегебухту14. В полдень отстоял от нас маяк Фалстербоу на восток в расстоянии 8 1/2 миль. Барометр показывал 29дм, 79. Шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’, бывшие у нас на ветре, лавировали также к баканам.
10-го ветер переменный между юго-востоком и северо-востоком. В 6 часов пополудни потребовали мы лоцмана, который вскоре и прибыл, в 10 часов, подошед к первому черному бакану с моря, положили якорь на глубину пяти сажен, грунт оказался иловатый. Южная оконечность острова Драко15 была от нас к юго-востоку в расстоянии 3 1/2 миль. Здесь стояли уже на якоре шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’. Первый, подходя к баканам, стал на камень, под коим было только 12 футов воды, но сошел с оного весьма скоро и без повреждения.
В 6 ч. утра снялись мы вместе со шлюпом ‘Открытие’ с якоря при тихом северо-восточном ветре и стали лавировать к Копенгагену.
11-го в час пополудни, прошед королевский фарватер, где стоят блокшивы, шлюп ‘Открытие’ положил якорь на Копенгагенском рейде, а мы по медленности хода нашего судна, продолжая лавировать, должны были в 3 часа закрепить брамсели, ибо ветер начал свежеть. Находясь в сие время близ острова Сальтгольма16, начали мы поворачивать оверштаг, но шлюп не поворотил, и едва стали паруса наполняться ветром при обратном уклоне шлюпа, как нашел жестокий шквал от запада-северо-запада, сопровождаемый дождем, громом и молнией.
В сем критическом положении не было другого средства как стать на якорь и в случае неуспеха кинуть другой. Надобно заметить, что в то же мгновение должно было убирать лежавшие на стеньгах паруса и спустить брам и бом-стеньги, кои гнуло в дугу, но в предприятиях сих мы худо успевали, марсели не шли на низ, а команда наша, не привыкшая к морю, утомилась уже от беспрестанных поворотов, шлюп дрейфовало сильно, прямо на мель, и если бы, к счастию нашему, ветер не отошел в сие время к северу, то мы были бы верно на мели. Но оный подул с таким же шквалом от острова Сальтгольма прямо, и нас понесло вдоль по фарватеру, где места было достаточно для дрейфования, тогда мы убрали паруса, спустили бом и брам-стеньги и реи и на глубине шести с половиною сажен на иловатом грунте положили якорь. Вскоре после сего ветер начал утихать, и мы уже были вне опасности. В 6 часов утра [12 июля] при умеренном восточном ветре снялись мы с якоря и пошли к Копенгагену Королевским фарватером. Приближаясь к сему городу, салютовали Нейгольму17 семью выстрелами и получили то же число в ответ. В 9 ч. стих ветер, нас стало прижимать к батареям, почему положили мы якорь на глубине четырех с половиной сажен и, спустив здесь гребные суда, оттянулись на глубину осьми сажен, к удобнейшему месту.

Глава II

Пребывание на Копенгагенском рейде. — Плавание от Копенгагена к Портсмуту. — Нахождение в сем порте и путь Английским каналом к Лизардским маякам.

Июля 12-го пришли на Копенгагенский рейд шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’, салютовавшие Нейгольму обыкновенным порядком. Мы были столь счастливы, что во время нашего плавания от Кронштадта до сего порта не было у нас больных, несмотря на то, что большая часть нашей команды состояла из людей мало привычных к морю.
13-го числа очистили мы брот-камеру от сухарей, лежавших в мешках, и, обив оную вдвое холстом, высыпали туда 496 мешков белых сухарей, от чего увеличился простор.
После сего тянули такелаж, который, быв совершенно новый, ослаб во время пути.
В следующий день приглашены были капитаны всех четырех шлюпов и некоторые офицеры на обед к посланнику нашего двора тайному советнику барону П. А. Николаи 18 в загородный его дом, в 7 милях от Копенгагена, по Гельзинорской дороге. К сожалению, множество работ на нашем шлюпе лишило меня удовольствия воспользоваться также сим приглашением. Долг справедливости требует сказать, что почтенный посланник наш имел особенное попечение о команде всех шлюпов и каждый день привозили на оные по его приказанию: пиво, свежее мясо и зелень.
15-го ездили все капитаны наши и я к датскому контр-адмиралу Левенорну. Проведя несколько времени у сего ученого гидрографа, купили мы у него карты Немецкого моря, Каттегата и Норвегии вместе с сочиненной им лоцией сих морей.
Замечательно, что на карте Г. А. Сарычева означены в Зунде, пройдя Мидельгрунт, две небольшие банки, на датских же картах они не показаны, да и в лоции Левенорна о них вовсе не упомянуто. Но лоцман наш Ганс Венцен, человек опытный в своем деле, удостоверял нас, что банки сии точно существуют.
От Левенорна проехали мы в королевский зверинец, где, кроме оленей, не видали никаких примечательных зверей. На возвратном пути встретили мы датского короля. Его величество отправлялся в загородный свой дворец, ведя под руку свою супругу, за ними следовали две их дочери, а позади генералы и множество адъютантов. Я и бывшие со мною наши офицеры при встрече с королем остановились и приложили к шляпам руки.
Король, пристально посмотрев на нас, отвечал тем же и пошел к изготовленному для него небольшому, простому ялику, где сел на руле. Вместе с ним поместилась королевская фамилия, несколько дам и один генерал. За ними ехал ялик со свитой, а сзади оного и впереди них еще два с музыкантами, игравшими поочередно. Усимипись на ялик и увидя нас снова на пристани, король поднял опять руку к шляпе и вежливо поклонился, на что мы с надлежащею почтительностью отвечали. !!!!!Oinnti тиранились мы в театр и тем окончили сей день.
По просьбе офицеров наших провел я 16 июля на берегу в закупке к нашему столу разной провизии для дальнего вояжа и, пользуясь сим случаем, осматривал окрестности города. Сего же числа привезены были для команды шесть с половиной пины19 рому, 11 анкерков20 красного вина, 4 анкерка винного уксуса и саго, что все и поместили в ахтер-люке.
18-го прибыл барон Николаи со своей супругой и английским посланником на шлюп ‘Восток’, но как ои приехал туда совершенно неожиданно и притом на двухвесельном боте, то и не успели принять его с должной почестью.
19-го числа обедали капитаны шлюпов ‘Восток’ и ‘Открытие’ у посланника, а как провизия к нам вся уже была доставлена и вода налита, то шлюпы, подняв гребные суда, в 8 часов утра были совершенно готовы вступить под паруса.
В половине 10-го ‘Открытие’ начал сниматься с якоря и поставил все паруса. Мы также сему последовали, но как ветер зашел уже в сие время к OtN и течение началось от юга, то и не успели заворотиться на левую сторону, ибо течение переменилось и заворотило шлюп вправо, поворачивать же через фордевинд не позволяла узкость места, а посему и должны мы были опять положить якорь, спустить гребные суда и оттягиваться на удобное место, на что употребили более пяти часов времени. Капитан наш посылал прежде сего в 6 часов утра офицера к капитану Васильеву просить позволения сняться с якоря, ибо ветер и течение были к сему весьма удобны, а мы стояли в узкости фарватера, откуда не всегда удобно выходить. Начальник экспедиции приказал нам сниматься с якоря вместе с ним, а ветер не прежде как в 8 часов зашел к востоко-юго-востоку.
Во все время нашего пребывания на Копенгагенском рейде дули большей частью тихие ветры между севером и востоком, изредка находили шквалы от северо-востока, но дни были ясные, и барометр стоял всегда высоко.
Подходя к Гельзинору, усмотрели мы, что шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’ ушли у нас из виду. ‘Открытие’, сождав {Так в подлиннике.} нас под малыми парусами, отсалютовал Кронборгу 21 и пошел вместе с нами в путь. Вечером мы видели зарницу, по горизонту облегла мрачность, пошел дождь, и барометр начал приметно упадать. В 10 ч. прошли мы маяк Куленс, а в 3 ч. пополуночи Ангольтский, в расстоянии 15 1/2 миль. Глубина моря оказалась 21 сажен, грунт — песок. Нидлигенских маяков за мрачностью не было видно.
21-го ветер был тихий от востока, погода пасмурная, и мы [во] весь день встречали на море серозеленые пятна, происходящие от морских растений, покрытых насекомыми. В час пополудни приезжали к нам рыбаки из шведских шхер и продали за один талер 22 сорок довольно больших рыб. В 6 часов увидели мы почти на запад Шкагенский маяк23 в расстоянии 10 миль.
В половине 11-го часа отстоял от нас Штаген по крюйс-пеленгу — на юго-восток 40о, в расстоянии 9 миль, широта оного по датской карте 57о50′ северная, долгота 10о27′ восточная от Гринвича, от сего места начали мы считать отшедший наш пункт. В плавании нашем от Копенгагена до Шкагена произошло 10 миль разности25 на северо-запад, что надобно приписать неправильным зундским течениям.
В полночь увидели молнию к юго-востоку, а в 4 часа [23-го] усмотрели берег полуострова Ютландии, в расстоянии 10 миль. К полудню ветер, дувший от востока, начал свежеть, погода сделалась облачная и временем сверкала молния по всему горизонту. Шлюп ‘Открытие’ находился от нас невдалеке.
В полдень глубина моря вышла по лоту 25 сажен, по исчислению надлежало ей быть только 18. Из сего надо заключить, что нас отнесло течением к востоку. В продолжение сих суток видели мы иногда впереди шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’.
24-го при тихом брамсельном ветре шлюпы ‘Восток’, ‘Мирный’ и ‘Открытие’ находились от нас далеко впереди. По согласию всех офицеров праздновали мы день именин почтенного нашего капитана и при питии за его здоровье и за успех экспедиции стреляли из пушек. Сей день провели в веселии не только офицеры, но и вся команда нашего шлюпа.
25-го дул тихий, переменный ветер, шел дождь и стояла пасмурная погода. Во время лавирования заметили мы, что шлюп идет к ветру и много кренится, чему причиной было то, что мы имели много верхового грузу и мало балласту. В полдень по мрачности не могли мы иметь наблюдений. Ветер был слабый, непостоянный и сопровождался изморозью.
26-го погода стояла попрежнему пасмурная, а 27-го подул свежий юго-восточный ветер. В 11 ч. утра увидели мы пловучий Галоперский маяк, на северо-восток, в расстоянии 10 миль, а через полчаса на WtS и Нордфорландские маяки26, вскоре ветер начал стихать, но попутным течением несло нас к юго-западу. Во все время нашего плавания до сего места сопутствовало нам течение от запада, особенно когда мы приближались к берегам Англии. В 10 ч. вечера, находясь в 6 милях от пловучего маяка, стоящего на Дильской банке, должны мы были положить якорь, чтобы переждать противное течение от юго-запада, сила коего была до двух с половиной узлов. В 6 ч. утра снялись мы при попутном течении с якоря и начали лавировать в Английский канал 26, имея шлюпы ‘Открытие’ и ‘Мирный’ у себя под ветром. Около полудня видели в тумане берег Франции.
28-го в час пополудни, находясь в самом узком месте Английского канала, встретили мы опять противное течение, и должны были вторично положить якорь на глубину 22 сажен, на песчаном грунте с мелкими раковинами. Зюйдфорландские маяки находились от нас на северо-запад в 4 1/2 милях. Самая сильная быстрота течения оказалась 2 3/4 узла в час. В 6 ч. вечера оно ослабело, и ветер отошел к югу, почему мы снялись с якоря и прошли в полночь Донженес28 в расстоянии двух миль. В половине 8-го часа утра [29-го] миновали Бичигед29 и легли на WNW1/2. В 8 часов получили лоцмана.
В полдень 29-го дул свежий ветер от юго-востока. Барометр показывал 30дм, 19, а термометр 14о. Имея шлюпы ‘Открытие’ и ‘Мирный’ далеко позади нас, мы прошли в 6 ч. вечера пловучий маяк, стоящий на банке Оверс, а в 8 приблизились уже к Сент-Еленскому рейду. Во время сего плавания опередил нас шлюп ‘Открытие’, и мы, следуя за ним, положили в 10 ч. вечера якорь на глубине 7 1/2 сажен, на Модер-банке, близ острова Ванта, грунт был иловатый с песком. Вслед за сим легли мы фертоинг. Шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’ прошли на Спитгедокий рейд, где стояли: один английский линейный корабль, три фрегата, два военных брига и наш шлюп ‘Камчатка’30 под командою капитана В. М. Головнина31, возвращавшийся из путешествия кругом света.
30-го капитаны всех четырех шлюпов наших ездили с изъявлением почтения к главному командиру порта адмиралу Камбелю, который, приняв их весьма благосклонно, предложил им свои услуги. Оставя недавно Кронштадтский рейд, не имели мы больших надобностей, но скоро должны были просить о приказании осмотреть наши помпы, которые, как я выше сказал, не выкачивали всю воду, и, если возможно, исправить оные. Вследствие сего, спустя несколько дней, прислан был к нам из Портсмутского адмиралтейства помповый мастер, который и нашел, что стаканы помп наших сделаны были не по пропорции, в иных местах прилегали весьма плотно к бокам помп, а в других опять отставали от оных. Хотя английский мастер переправил оные, но мы могли выкачивать воду только до 8 дюймов, стоя на якоре, а под парусами оставалось оной всегда более 9 дюймов. Посетив адмирала Камбеля, капитаны шлюпов ‘Востока’, ‘Открытия’ и ‘Мирного’ поехали в Лондон для покупки астрономических инструментов, хронометров и разной свежей провизии для команды.
В 9 ч. утра [31-го] при тихом восточном ветре увидели мы яхту принца-регента32, плывшую под штандартом от Нидингенских маяков к Портсмуту в сопровождении одного фрегата, двух военных бригов и множества яхт и ботов. Когда флотилия сия приближалась к нам, то мы поставили людей по вантам и реям и салютовали с каждого шлюпа по 21 выстрелу. Надобно полагать, что принц-регент был сим весьма доволен, ибо, спустясь к нам, прошел нарочно между нами и шлюпом ‘Открытие’, в самом близком расстоянии. Когда е. в. начал приближаться к Спитгеду, то салютовали ему все суда, стоявшие на рейде и городовые крепости…
После полудня прошла опять яхта принца-регента мимо нас в прежнем порядке, и мы оказали е. в. опять ту же почесть. Вскоре затем прислал адмирал Камбель записки к капитанам всех пяти русских шлюпов с извещением, что принц-регент приглашает их сего дня к обеденному столу в 6 ч. пополудни. Отъезд в Лондон лишил их случая воспользоваться сим лестным приглашением.
Августа 3-го ездили мы в Нюгюрт, небольшой, прелестный городок острова Байта, и видели там замок, в коем содержался несчастный английский король Карл II33. Здание сие находится в расстоянии одной мили от города и поставлено на высокой горе, с которой виден весь остров, оба рейда и часть Портсмута. Замок построен по примеру старинных крепостей, обнесен высокой стеной с бойницами и окружен рвом. Стена во многих местах уже обрушилась и поросла зеленью. Вид его прекрасен, комнаты, где содержался король, уже не существуют и нам показывали только часть их развалин. Внутри замка есть колодезь с весьма чистой и вкусной водой, имеющий 216 футов глубины, в чем мы удостоверились, опустив туда лампу с огнем. В Англии надобны везде деньги: с каждого из нас взяли по три шиллинга 34 за посещение замка.
5-го проходила опять мимо нас и с прежней процессией яхта принца-регента, которая, обойдя вокруг острова Вайта, возвратилась вечером в Портсмут, освещенная разноцветными фонарями. 6-го плавала она опять от Портсмута к Вайту и обратно, и как находилась всегда под штандартом, то и воздавали мы оному каждый раз должную почесть.
Весь день 7 августа занимались мы работой: тянули стоячий такелаж, просушивали паруса, переменяли некоторые из них и конопатили палубу.
8-го и в последующие 3 дня красили у нас мачты, реи и снаружи шлюп, переправляли бегучий такелаж и вязали к запасным парусам риф-сезни. Поутру проходила опять мимо нас яхта принца-регента, а в полдень прислал е. в. сказать нам, что он благодарит за оказываемую ему почесть, но просит более не салютовать.
13-го случилось у нас весьма неприятное обстоятельство: Николай Выборов — молодой матрос, хорошего, трезвого поведения, пропал со шлюпа, и сколько ни прилагали старания к отысканию его, но все было тщетно. Поутру видел я, как он мыл кают-компанию, а вечером он стоял на часах, думать должно, что он поскользнулся, оборвался с гальюна и, падая, ушибся, а течением пронесло его скоро. Товарищи его рассказывали после, что с некоторого времени приметили в нем беспокойный характер, он на все сердился, иногда заговаривался, а в другое время был очень молчалив. Трудно решить, умышленно ли он кинулся в воду или упал нечаянно!
Поутру 14-го снялся шлюп ‘Камчатка’ с якоря и отправился в любезное наше отечество. Мы воспользовались сим случаем и отправили множество писем к нашим друзьям и родственникам.
19-го ветер не утихал и был северо-западный. В сей же день случилось у нас происшествие, которое может послужить уроком для капитанов с какой осторожностью должно отпускать на берег неопытных офицеров. Капитан наш уволил поутру лейтенанта, священника и штурмана в Портсмут для разных закупок. Они поехали туда на баркасе и, исправя свои надобности, возвращались вечером обратно на шлюп, не рассчитав, что при бывшем противном ветре встретят они еще и противное течение. Когда они выехали на рейд и увидели, свою ошибку, могли бы еще пристать к которому-нибудь из наших шлюпов или английских кораблей и там ожидать перемену оного. Но, полагая, что силы их восторжествуют над силой воды и над ветром, продолжали грести вперед и встретили такое сильное волнение, что баркас начало заливать. В сем положении принуждены они были поставить паруса, но оные скоро изорвало, и если бы судно течением не прижало их нечаянно к берегу, уже гораздо ниже, то все служители и почтенный наш священник, быв вынесены в море, могли бы сделаться жертвою самонадеянности одного неопытного морского офицера. Это случилось ночью. Наши вытащили баркас на берег, где измокшие и усталые были, согреты и накормлены англичанами, не принявшими за то никакой платы. Между тем ветер стих, и наши, к удовольствию беспокоившихся товарищей, возвратились поутру благополучно на шлюп.
20-го дул северо-западный ветер и временно находили шквалы. Сего числа пришло на рейд судно Российско-американской компании ‘Кутузов’ 35 под командой капитан-лейтенанта Гагемейстера 36. Оно отправлено было из России в 1816 году и, пробыв некоторое время в наших колониях, возвращалось в Кронштадт. На сем обратном пути Гагемейстер имел несчастье лишиться одиннадцати человек из малочисленного своего экипажа. Между прочим, умер у него ехавший в Россию из Ситхи 37, бывший главным правителем Российско-американской компании, коллежский советник Баранов 38. По старости лет своих… он не мог перенесть всех трудностей морского вояжа, вскоре по выходе из Батавии39 скончался и был опущен в море.
24-го в полдень, при среднем юго-западном ветре, к удивлению нашему, корабль ‘Кутузов’ снялся с якоря и отправился в наше отечество. Причиной такой поспешности [было], надобно полагать, увеличившееся у него число больных, ибо в три дня, проведенные им в Портсмуте, не имела команда времени ни отдохнуть, ни освежиться после столь долговременного плавания.
25-го привезли к нам из Лондона: четыре секстана, телескоп, окружный инструмент, трубы, три барометра, термометры, два хронометра в корпусах 40 — один работы Баррода, а другой Арнольда, и один карманный мастера Баррода. Мы поручили установить ход оных астроному Брадлею41. Вместе с сим доставили к нам разные метеорологические и физические инструменты и нужные книги. 26-го начали мы наливать бочки привезенной на ботах водой и произвели окончательные закупки, 28-го получили обратно от астронома Брадлея хронометры наши вместе с таблицей суточного их хода, а 29-го начали готовиться к выходу в море, для чего подняли баркас, катер, брам и бом-реи. В 6 ч. утра снялись с ‘коря шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’ и отправились в Южное полушарие. Быв занят приготовлением шлюпа к походу, я едва улучил одну минуту времени проститься с родным братом моим M. П. Лазаревым, который командовал шлюп опт ‘Мирным’…
После обеда привезли нам для команды 142 жестянки донкинова мяса42, в коих было веса 15 1/2 пудов, 240 баночек его же бульона, 75 банок сосновой эссенции для пива, 12 фунтов сусла и 50 пудов патоки. Запасы сии составляют довольно верное средство против цынготной болезни. Вдобавок к купленному в Копенгагене вину, взяли мы еще 20 ведер портвейну и 50 банок концентрированной лимонной кислоты.
Сего дня же получили мы цепной канат длиной в 100 сажен.
Оный был нам весьма полезен во время стоянки на якоре при Коральных островах 43.
Исправясь совершенно к выходу в море, приказал капитан наш штаб-лекарю осмотреть всю команду. Нездоровых оказалось пять, но четверо могли быть скоро выпользованы, пятый же был заражен прежде сильной болезнью, которая здесь опять у него открылась. Хотя перед отплытием нашим из Кронштадта штаб-доктор Лейтон и осматривал весь наш экипаж, но не мог сего заметить. По мнению моему, начальники судов, отправляемых в дальние страны, должны быть весьма осторожны в выборе людей: не довольно, что сих последних осматривают, надобно строго расспрашивать и справляться, не бывали ли они когда заражены болезнями, и таковых на суда не принимать.
Поутру в 5 ч. начали мы сниматься, с фертоинга и, подняв потом мелкие гребные суда, поставили все паруса. Шлюп ‘Открытие’ следовал за нами. В 3 ч. пополудни прошли мы траверс Нидельских маяков и отпустили лоцмана, в половине 9-го часа увидели Портландские маяки 44, ветер был умеренный от юго-востока и за нами шло много купеческих судов.
В половине 8-го часа вечера [1 сентября] увидели мы Лизардские маяки45 на северо-запад в расстоянии 12 миль, в 8 ч. подошел к нам шлюп ‘Открытие’, и начальник экспедиции капитан-лейтенант Васильев приказал нам: приведя Лизардские маяки на север по правому компасу, лечь на юго-запад, что мы и исполнили в 10 ч. вечера. В сие время была у нас широта 49о 45′ 30′, долгота 5’11’. От сего пункта начали мы считать свое отшествие. В полночь скрылись от нас Лизардские маяки.
В 10 ч. вечер был прекрасный, и все офицеры нашего шлюпа, вышед наверх, казалось, в душе прощались с Европой. Желая оживить сию картину безмолвия, я предложил им выпить по рюмке шампанского за здравие государя и всей августейшей фамилии, спокойствие России и за счастье родных наших. Все согласились на сие. После нескольких шумных минут наступило опять молчание. У многих из нас показались слезы благодарности и привязанности к отечеству, и тогда как все прочие расположились ко сну, я, оставаясь на вахте, долго еще провожал глазами оставшуюся позади нас Европу, а с нею и все для меня драгоценнейшее — Россию.

Глаза III

Плавание Атлантическим океаном в Бразилию. — Прибытие в Рио-Жанейро и замечания о сем порте.

Миновав Лизардские маяки, встретили мы шквал от востока-юго-востока, принудивший нас убавить паруса и спустить на низ бом- и брам-стеньги. Ветер час от часу свежел, небо обложилось тучами, пошел дождь, и мы для показания своих мест ночью жгли фальшфейеры. Вечером ветер отошел к северу и стал свежеть еще более, тогда мы у марселей взяли по два рифа. В полночь сделался свежий риф-марсельный ветер от северо-запада и беспрестанно крепчал так, что в три четверти второго часа [3 сентября] мы взяли у марселей по третьему рифу, а к полудню у всех марселей все рифы. При большом волнении шлюп наш качало с боку на бок весьма сильно, причем сломило фор-трисель-гафель. По осмотре оказалось, что оный был выделан из толстого дерева, почему при сломе осталась одна только сердцевина. Нельзя было не пожалеть о столь несправедливой трате леса. Крепкий сей ветер был еще первый со времени нашего выхода из Кронштадта, и страдавших морской болезнью от качки офицеров и матросов было много.
В полдень 4 сентября крепкий риф-марсельный ветер и сильное волнение все еще продолжались. К вечеру начало стихать, и мы, прибавив парусов, стали держать ближе к западу. Ночью дул риф-марсельный ветер от востока-северо-востока, иногда находили шквалы с дождем, и волнение было сильно, в 4 часа сделалось тише.
5-го ветер продолжался тот же, временно с порывами и дождем, а к утру скрепчал. В половине 7-го утра случилось, что при поднимании ундер-лиселя одного матроса по собственной его оплошности выкинуло за борт при ходе 8 1/2 узлов. К счастью, он не выпустил из рук своих бурундука, между тем, положа право на борт, привели шлюп к ветру, и его вытащили.
6-го дул риф-марсельный северо-восточный ветер со шквалами, и мы по крепости его в половине 10 часов вечера взяли все рифы, вскоре затем при большем волнении пошел дождь с градом, и шквалы усилились. Поутру ветер отошел к востоко-юго-востоку, сделалось тише, и мы прибавили парусов.
7-го плавание наше продолжалось при умеренном ветре от юго-востока.
8-го вскоре после полудня начали находить шквалы, и ветер засвежел. Мы спустили брам-реи в росторы и бом-брам-стеньги, а у всех парусов взяли все рифы. С полуночи, когда подул крепкий риф-марсельный ветер со шквалами, закрепили мы крюйоель, а в 2 ч. [9-го], когда ветер стал крепчать еще более и шквалы усиливались, то и фор-марсель. Сильным волнением укачало большую половину нашей команды.
В полдень шлюп ‘Открытие’ ушел далеко вперед, но нарочно для соединения с нами спускался. К вечеру, когда ветер и шквалы сделались тише, мы поставили рифленые марсели. В полночь дул свежий ветер от западо-северо-запада, и волнение было по ветру. Поутру ветер затихал, и мы прибавляли парусов.
10-го было опять тихо, и 11-го в полдень мы находились против Гибралтарского пролива.
После полудня капитан наш испросил телеграфом у начальника экспедиции позволения обучать служителей ружейной стрельбе в цель. Стреляли нарочно для сего сделанными глиняными пулями с юта в мишень, бывшую на фока-pee. Попали в нее семь человек. Вечером задул ветер от северо-востока, а 13-го мы прекратили по журналу морское счисление времени и приняли астрономическое 46. В плавание наше из Англии мы видели несколько купеческих судов, но всегда в дальнем расстоянии.
14-го при умеренном северо-восточном ветре несли мы все возможные паруса и в полночь обогнали купеческий бриг, шедший с нами одним румбом.
19-го капитан наш и я ездили обедать на шлюп ‘Открытие’, где все находили, что уже наступил пассатный ветер, но подувший с полуночи от юго-востока разрушил наше предположение. Наконец, мы нашли пассат 20-го в 3 ч. ночи, и на рассвете сего числа увидели в первый раз летучих рыб.
25-го было облачно. Около 3 ч. ночи при умеренном восточном ветре прошли мы параллель острова св. Антония в расстоянии 70 миль и при ясной погоде могли бы его видеть.
В полдень [26-го] ветер отошел к востоко-северо-во-стоку. Мы увидели множество летучей рыбы и птицу из рода мартышек47.
К вечеру стало пасмурнее, ветер начал свежеть, и ночью оба шлюпа по обыкновению показывали свои места фальшфейерами.
К вечеру 27-го заштилело. Остров Брава находился от нас на северо-восток в 60 милях. Поутру при мало-ветрии между севером и востоком увидели мы опять множество летучих рыб, за которыми гонялись бониты 48, а сверху на лету хватали их птицы. На воде была толчея, как казалось, от спорного течения.
28-го ветер беспрестанно переменял направление, и погода была пасмурная, отчего мы и не видали острова Брава. В полночь сделался тихий брамсельный ветер от северо-востока и выяснело. Капитан приказал из брам-сельдука сшить людям шапки для облегчения от жаркого климата, также просушили табак, назначенный в подарок диким, и для лучшего сохранения уложили оный в бочки.
29-го весьма часто переходили мы струю спорного течения, происходящего от островов Зеленого Мыса, кои были от нас недалеко. С полуночи дул тихий востоко-юго-восточный ветер, небо было облачно, и вскоре пошел дождь.
К утру опять выяснело, и мы видели бабочку, которую, вероятно, отнесло от островов ветром, и много морских ласточек.
В третьем часу дня, после самого тихого ветра, нашел сильный шквал с дождем от северо-востока, к востоку заиграла зарница, и ветер сделался довольно крепкий, но в полночь затих. Молния сверкала, в отдалении слышен был гром, и часто находили шквалы от востока. Мы поставили для сбирания воды тент и набрали 25 ведер. Вода сия употреблялась у нас, взамен налитой в Петербурге, на варку и для питья скоту.
В полдень [1/Х] молния сверкала прямо над нами, а ночью для показания своих мест мы жгли фальшфейеры. К вечеру стало яснее, воздух прочистился, и дождь перестал. В полночь дул ветер самый тихий между севером и востоком, а к утру наступила прекрасная погода.
Под вечер 2 октября плавали около шлюпа весьма долго две прожоры 49, которых мы пытались ловить на уду, но они не брались, невзирая на то, что по жадности своей хватают обыкновенно все, что им ни попадается. В полночь дул прежний ветер самый тихий, и небо было облачно. Мы держали сколько можно ближе к югу.
При наступлении следующего дня [3-го] ветер продолжался тот же, но к вечеру нашел сильный шквал с дождем, в полночь ветер опять стих, и вскоре сделалось малопетрие между югом и востоком. Поутру [4-го] нашел вторично жестокий шквал с проливным дождем, при котором мы набрали 20 ведер воды.
Ветер был брамсельный от востока и постепенно заходил к югу, иногда находили шквалы с дождем от юго-востока. Как вода и дрова брались у нас все из носовой части, то нос нашего шлюпа сделался весьма легок, для избежания чего перенесли мы с кормы в носовую часть 200 пудов балласту. В продолжение сих суток летало и плавало около нас множество рыб и птиц, с полуночи при облачной погоде дул тихий бом-брамсельный ветер от зюйд-остен-зюйда, продолжавшийся всю ночь и весь следующий день.
5-го мы видели стадо птиц, из коих каждая была величиной с голубя, черного цвета, с белым брюхом. Натуралист наш называл их фаэтонами50, но несправедливо, ибо сии последние суть белые тропические птицы с красными ногами и таким же носом и двумя длинными перьями в хвосте. Под вечер стало яснее, но по временам шел дождь.
Вечером подул северный ветер, полился дождь, и на северо-западе играла молния. Тогда же видели к северу и югу на горизонте два трехмачтовых судна.
7-го ветер был самый тихий от юга и погода облачная. Иногда находили небольшие шквалы, при коих во время дождя мы собирали для варки воду, которая была совершенно свежа и даже годилась для питья. По случаю тихой погоды посланы были с нашего натуралист и штурман на ялике для испытания теплоты воды. В глубине 100 сажен термометр показывал 87о, на поверхности в то же время 78 1/2о, а на воздухе 81 1/40 51. Когда же опустили его в глубину 200 сажен, то лопнул шарик, в котором содержится ртуть, невзирая, что оный был в медном футляре, в коем для сообщения термометра с водою прорезаны были со всех сторон дыры. В сей день видели много летучих рыб, из которых одна залетевшая к нам на руслени, была поймана и для опыта употреблена на жаркое.
В продолжение сего нашего плавания попадалось нам много испорченных сухарей, почему капитан приказал комиссии, составленной из всех почти офицеров шлюпа, освидетельствовать оные. По осмотре нашлось 75 пудов негодных ржаных сухарей, которые и велено было выбросить за борт.
Ветер не переменялся, и во всю ночь вода светила необыкновенно ярко, чему причиной, кажется, было довольно быстрое ее течение52. Волнения никакого не было, погода стояла тихая, и только изредкг находили небольшие шквалы.
9-го при прежнем ветре погода была пасмурная, и по временам находили шквалы. В полночь ветер подул от SOtS, и на юго-востоке играла молния. Ночью жгли фальшфейеры.
В полдень ветер зашел к юго-востоку и казалось, что уже начался южный пассат. Остров св. Павла находился от нас на юго-запад в 27 милях. В полночь [10-го] дул тихий ветер от востока, а поутру зашел оный к юго-востоку, в десятом часу утра мы обыкновенно брали высоты солнца для вычисления долготы, а время замечали по карманному хронометру Баррода (No 880). Делая его теперь сравнить с прочими, мы нашли, что он остановился на 12 часах, и оказалось, что часовая стрелка, бывшая тогда в соединении с секундного, прижала сию последнюю плотно к циферблату, от чего хронометр и остановился. Капитан наш повернул его горизонтально вправо, и хронометр пошел, но замечено было, что секундная стрелка задевала за часовую и приостанавливалась, а после из-за оной как будто выпрыгивала. Когда стрелки разошлись, то хронометр пошел хорошо, но уже вычислять по нем долготу было невозможно.
11-го при тихом южном ветре и ясной погоде увидели мы, несколько позже полудня, в первый раз тропическую птицу фаэтона, она была вся белая, имела нос красный и в хвосте длинные два пера такого же цвета. Ввечеру были шквалы с дождем от юго-востока, с полуночи подул бом-брамсельный южный ветер, было облачно, а к северу и юго-востоку пасмурно, и небо покрыто черными облаками. От юго-востока находили опять шквалы с дождем, от коего собранную воду мы отдали служителям для мытья белья.
В исходе второго часа пополудни телеграфом с шлюпа ‘Открытие’ дано было знать, что начальник экспедиции желает видеться с нашим капитаном. У нас немедленно спустили ялик, и на оном отправились наш капитан и я. По прибытии нашем на ‘Открытие’ Васильев объявил капитану Шишмареву свое желание пройти экватор сколько ветер позволит восточнее и, если не воспрепятствуют обстоятельства, то, не заходя в Рио-Жанейро, итти прямо к мысу Доброй Надежды в Ложную губу, где стоять покойнее, нежели в Столовой. В 6 ч. мы возвратились домой, условясь при переходе экватора обедать на ‘Открытии’, а у нас провести вечер. В полночь ветер продолжался тот же, и находили частые шквалы с дождем. В 3 ч. шлюп ‘Открытие’ зажег вдруг два фальшфейера и скоро скрылся у нас из виду. Мы догадались, что нам надлежало поворотить и исполнили сие к 1 ч. При рассвете [13-го] сошлись мы с ‘Открытием’ контр-галсом и пошли одним курсом на юго-запад, при ветре юго-юго-восточном. Поворачивая, мы заметили, что шлюп наш дурно слушается руля и, не поворотив под марселями, принуждены были поставить для сего брамсели. Причиной сему было то, что нос сделался опять очень легок. Сего числа хронометр No 880 снова остановился, почему мы его так и оставили до прибытия к порту, где полагали отдать исправить. В половине 10-го часа шлюп ‘Открытие’, находившийся впереди нас уже на экваторе, сжег несколько фальшфейеров и пустил ракеты, на что мы отвечали тем же в 10 ч., когда по нашему счислению были на экваторе в долготе 26о21, западной. Перед самым вступлением нашим сюда начался южный пассат и дул довольно постоянно.
Когда мы пришли по счислению на экватор, где шлюп ‘Открытие’ ожидал нас, лежа в дрейфе, то в то же мгновение у нас пустили ракету и выпалили из пушки. Вскоре потом мы зажгли двенадцать фальшфейеров и кричали семь раз ура. Затем пустили еще двенадцать ракет и сделали столько же выстрелов из пушек. В продолжение сего громкого торжества офицеры нашего шлюпа пили шампанское за благоденствие России и за славу ее флота. В то же время нижние чины и служители получили по чарке рому. В полночь все обратилось в самый веселый праздник. Я почитаю не излишним распространиться в сем описании, полагая, что если большей части моих сослуживцев уже известны подобные случаи, то читатель, не знакомый с жизнью моряка, увидит, что и наша служба, сопряженная с толикими трудами и опасностями, имеет свои приятности. Пусть знает он, что люди, видящие перед собой одни необозримые пространства воды и неба, отделенные многими тысячами верст от любезного Отечества и только одной доской от бездны, в сем скучном существовании умеют находить удовольствия. Удовольствия сии тем для них драгоценнее, что встречаются не столько часто, как на сухом пути, посреди всегдашнего шума, и оные вовсе неизвестны тому, кто не был мореходцем.
По окончании тостов шлюп осветился внутри фонарями, начались танцы, песни, разные игры, переодеванья, и между служителями нашлись весьма изрядно плясавшие по-русски. Многие из них были люди неповоротливые, но теперь, когда веселость была общей, они казались переродившимися и наравне с прочими забавляли зрителей.
Ночь была самая торжественная, все веселились и в 4 ч. насилу улеглись спать. В 5 ч. телеграфом с нашего шлюпа поздравили ‘Открытие’ с переходом в южное полушарие, подняли флаг и салютовали 13 выстрелами, на что он отвечал тем же числом, а телеграфом благодарил за поздравление и нас поздравлял взаимно. В это время уже все офицеры и команда были на шканцах. Матрос Ипатьев, родом из камчадалов, еще прежде переходивший экватор на бриге ‘Рюрике’, нарядился Нептуном 53 и, не показываясь из-за гальюна, сел на вадер-штаги. Когда мы все собрались, то он вдруг и, казалось, как бы из воды спросил нас: ‘Какое судно?’ По приказанию капитана вахтенный лейтенант отвечал серьезно: Русское. ‘Куда идет?’. Для открытия и кругом света. ‘Кто командир?’ Капитан-лейтенант Шишмарев. На последнее Ипатьев отвечал, что его знает и помнит недавно плававшим в своих морях {Выше уже сказано, что Шишмарев ходил вокруг света на бриге ‘Рюрик’.}. Потом вылез он через гальюн и сел с матросом, переодетым в Меркурия 54, на колесницу, сделанную из распиленной бочки, поставленной на пушечном станке. Экипаж сей везли три нагие, раскрашенные тритона. Приехав с бака на шканцы, Ипатьев сошел и сказал людям речь, нарочно для сего случая заблаговременно написанную. В оной, поздравляя их с прибытием в Южное полушарие, он требовал от них всегдашней твердости духа к перенесению столь трудного путешествия, согласия между собой и усердия к пользе службы. Далее говорил он им об исполнении своих обязанностей и повиновении начальству, об опрятности для сохранения собственно их же здоровья и, наконец, советовал всегда быть веселыми и расторопными. Взамен сего он обещал с успехом водить наш шлюп, споспешествовать всем нашим предприятиям и доставить всех благополучно в отечество. По окончании речи Ипатьев просил капитана велеть команде переодеться в чистое белье, в знак будущей ее опрятности, и дать каждому служителю по чарке рому, что все тогда же было исполнено. После сего люди кричали ура, спели в честь Нептуна песню и начали свое празднестро Команда веселилась, забыв все прежние и все предстоявшие труды, даже до того, что мне не хотелось, смотря на их удовольствие, уехать со своего шлюпа на ‘Открытие’, куда нас телеграфом приглашали обедать. Между тем чиновники устраивали у нас раскрашенный театр. В полдень [14-го] мы занимались наблюдением!, а по окончании оного и вычислений поехали в двух яликах на ‘Открытие’. Здесь в продолжение стола самая искренняя и непритворная радость одушевляла всех присутствовавших. По окончании обеда, в 5 ч., поехали все вдруг на наш шлюп, где приготовляли сцену и одевали актеров. После дружеской веселой беседы в половине седьмого часа вышли мы на иллюминованные шканцы и уселись по стульям. Поднялась занавесь, и спектакль начался. Играли оперу ‘Мельник’, а затем были разные танцы: русские, камчадальские, алеутские и пр. В продолжение антрактов разносили чай, варенья и разные вина, бросали ракеты, жгли фальшфейеры и палили из пушек. В 9 ч. театр кончился, а в 10 начался ужин. Стол был накрыт на двенадцать персон и сервирован всем лучшим, что я мог найти в бытность нашу в Англии. Цель нашей экспедиции была предметом общего разговора, и многие строили воздушные замки: одни были уже в Архангельске через Берингов пролив, другие соединились с капитаном Парри в Гудзоновом заливе и т. д.
Между тем ‘Открытие’ неоднократно подходил близко к нашему борту, давая тем знать, что наступило время возвращения на шлюп, но мы все еще продолжали веселиться. Наконец, в половине двенадцатого часа настало отправление гостей домой. Для предупреждения шлюпа ‘Открытие’, чтобы он держался ближе, зажгли у нас по борту фонари, и один фонарь дали на ялик, на случай разлучения. Когда оный отвалил, то мы пустили ракеты и зажгли фальшфейеры. По прибытии ялика к ‘Открытию’ нас уведомили о сем также фальшфейерами, и оба экипажа, прокричав ура, простились до свидания в Рио-Жанейро. Команде также был праздник: для нее варили суп из свежего донкинова мяса, пекли оладьи с медом, давали сверх обыкновенной винной порции чарку рома, пунш, пиво, и во весь день позволяли ей играть в разные игры.
Трудно выразить удовольствие, какое мы чувствовали при сем случае, быв надолго удалены от Отечества, плывя в страны дикие, не видя в продолжение уже двух месяцев берега и находясь от ближайших островов в расстоянии пятисот миль. По моему мнению весьма нужно, чтобы все мореплаватели справляли таковой праздник. Путь от Англии до Бразилии есть столь продолжительный переход, что как офицеры, так и команда начинают в половине оного от единообразия скучать, и поэтому для развлечения их подобное празднество необходимо. Впоследствии переходы будут хотя и длиннее, но уже сноснее, первый же по непривычке всех тяжелее. В продолжение сих суток видели мы разных птиц и рыб.
С полуночи дул свежий ветер от востока, и иногда накрапывал дождь. В полдень [15-го] ветер не переменился, но к вечеру сделался свежее и начали находить шквалы.
16-го к полуночи ветер засвежел еще более, находили порывы и шел дождь.
17-го стихло, и погода было выяснела, но к утру сделалось пасмурно.
18-го поутру к западу видели бриг, шедший одним с нами курсом.
19-го продолжали плыть при свежем ветре от востоко-юго-востока. В полдень мыс Св. Августина отстоял от нас на северо-запад в 284 милях. Сего дня первый раз употребляли мы запасенную в Петербурге для служителей кислую капусту, которая была хороша, но только слишком пересолена.
С полуночи 20-го ветер отошел к востоку, и временем находили шквалы.
21-го, когда ветер затих, мы увидели на WtN восемь судов, из коих три были трехмачтовые, а прочие пять бриги, и все шли к северу. Судя по движениям их, должно было заключить, что они составляли один конвой. В четыре часа все сии суда скрылись, кроме одного брига, который шел с нами галсом, но какой был нации, того по дальности расстояния мы узнать не могли.
22-го по свидетельству комиссии выбросили еще 55 пудов сухарей, оказавшихся негодными. Мы плыли при тихом северо-восточном ветре. Внимания достойно, что и Южном полушарии ветер дует от севера56.
23-го около восьми часов вечера видели мы к северо-востоку огненный шар, летевший вертикально, наподобие ракеты и оставлявший собой огненный же след. Явление сие продолжалось не более 15 секунд времени57. Погода была прекрасная. В полночь сделалось маловетрие между севером и западом, а поутру [24-го] задул ветерок от северо-востока. Когда рассвело, мы увидели шхуну, шедшую на юго-восток, но в дальнем от нас расстоянии. Мы подняли флаги, но как шхуна сему не последовала, то шлюп ‘Открытие’ выстрелил из пушки и прибавил парусов. Вскоре увидели на шхуне португальский флаг, когда же ее догнали, то капитан Васильев тотчас послал к ней на шлюпке одного из своих офицеров. По возвращении его мы спрашивали телеграфом58, какие новости и получили в ответ, что эскадра, виденная нами 21 числа, есть инсургентская59 и дожидается, испанской, идущей из Европы в Америку.
25-го ночью видели мы играющего кита необыкновенной величины, и когда он, подходя с наветра, у самого борта пускал фонтан на руслени, то чувствовали мы от него весьма дурной запах. В это же время прожоры оборвали у нас три большие крюка с навязанным на них красным флагдуком. Около полудня видели мы двух плоских рыб60, длиной около 30, а шириной около 12 футов с двумя на боку лапками. Во все сии сутки около шлюпа было множество разных рыб, особенно дельфинов61, из коих одного наши матросы поймали на уду, но он столь сильно бился от нее, что иначе не могли его вытащить, как убив острогой. Длиной был он около 5 футов, цветом зелено-золотой и пестрый, весьма красивый и, как офицерам, так и служителям, был хорошей и свежей пищей. Бурные птицы62 также летали около нас во множестве.
Вечером [26-го] находили шквалы, а в полночь подул умеренный северо-восточный ветер. В девять часов утра натуралист Штейн, бывший на салинге, уведомил, что виден берег. Посланный для верности матрос подтвердил то же, и потому мы, не сомневаясь в истине сего показания, уведомили о том телеграфом шлюп ‘Открытие’. После сего был послан офицер с трубою на салинг, он осмотрел весь горизонт, но берега не видал. Вероятно, натуралист принял за оный бывший тогда по горизонту туман. Итак принуждены были мы сигналом уведомить ‘Открытие’ об ошибке. В то же время прошло к северу трехмачтовое судно.
В полдень [27-го] в первый еще раз показались пеликаны63 и фрегаты64. Вечером в мрачности видели высокости бразильского берега, близ острова св. Анны к северу. В сие время остались мы под марселями. В восемь часов по пушке с ‘Открытия’ привели бейдевинд на левый галс. Глубина оказалась 35 сажен, грунт — мелкий песок с глиной. В десять часов глубина по лоту вышла 37 сажен, грунт тот же. В полночь подул крепкий ветер, и мы по свежести его взяли по два рифа. Глубина оказалась 43 сажени при прежнем же грунте. Временно находили довольно крепкие порывы. В половине шестого часа утра [28-го], имея мыс Фрио65 по счислению, по Арросмитовой66 карте, на юго-запад в 75 милях, по примеру ‘Открытия’ поставили все паруса, и вскоре привели бейдевинд. В 9 ч. открылись высокие берега близ мыса Фрио.
В полдень мыс Фрио находился от нас на северо-запад в 15 милях. Ветер дул от северо-востока, и сделалось облачно. К вечеру стало пасмурно. Шлюп ‘Открытие’ скрылся у нас из виду, почему мы на ночь легли на якорь в 4 милях от острова Морино, по восточную его сторону на глубине 30 сажен. Ночью дул береговой свежий ветер. Шлюп ‘Открытие’, как мы после узнали, на якорь не ложился, а держался под парусами. Над берегом была сильная гроза, продолжавшаяся до 3 часов. Поутру, в 8 ч. [29-го), по причине весьма вязкого грунта с трудом подняли мы якорь и стали лавировать к западу в Рио-Жанейро. Перед полднем видели около солнца круг из радуги, в диаметре по измерению секстаном 44о и ожидали крепкого ветра. Вместе с нами лавировали бриг под норвежским флагом и шхуна под португальским.
В полдень дул тихий ветер от юго-востока, но по причине пасмурности мы не могли итти к выходу в Рио-Жанейро и отлавировались в море.
К полудню [30-го] ветер засвежел, и стало еще пасмурнее, так что мы обсервации не имели и место свое определили по счислению. Скоро сделался густой туман, при большой зыби от юга, но в два часа вдруг стихло, туман прочистился, и мы увидели мыс Фрио на северо-запад в 15 милях. В полночь настал штиль, и зыбь нашла снова от юга. Мы жгли фальшфейеры, и хотя находились от берега не ближе пяти миль, но бурун был нссьма слышен.
В полдень 31 октября мыс Фрио был от нас на северо-иостоке в 7 милях, при маловетрии шли мы ко входу в Рио-Жанейро, а на ночь по тихости ветра вместе с ‘Открытием’ стали на якорь по восточную сторону острова Морино на глубине 26 сажен.
В полночь продолжался самый тихий ветер, в 6 ч. утра оба шлюпа снялись с якорей и пошли в Рио-Жанейро при тихом востоко-северо-восточном ветре.
В полдень 1 ноября находились мы весьма близко ко пходу к крепости Санта-Круц, от коего поперек фарватера шла струя течения, показавшаяся нам сначала мелководием. В половине второго часа вошли мы в порт и положили якорь на глубине 21 сажени, на иловатом грунте.
Едва мы успели остановиться, как приехал к нам для обыкновенного опроса офицер и в рассказах объявил, что он второй адъютант короля по флоту и состоит в ранге полковника. Сначала вступил было я с ним в разговор, но после некоторых объяснений его оставил и более с ним не говорил. Хотя он всячески подходил ко мне, но под предлогом должности я всегда от него уклонялся. Капитан Васильев, по сношению через нашего вице-консула Кельхена, салютовал крепости при поднятии португальского флага на грот-брам-стеньге и получил в ответ равное число выстрелов. После сего с ‘Открытия’ при поднятии марсо-фалов и, натянув марсо-шкоты, салютовали контр-адмиральскому флагу, бывшему на португальском линейном корабле, из 13 выстрелов и были ответствованы тем же числом.
Вечером капитан нашего шлюпа ездил со мной на берег, где, гуляя, мы заблудились и вышли к горе Сахарной голове, но с помощью итальянского языка возвратились ко дворцу. Дорогой заходили во французский кофейный дом, где, несмотря на то, что мы были во фраках, а не [в] мундирах, тотчас все узнали, что мы русские (вероятно, по щедрости) и оказывали нам необыкновенное внимание. Здесь пробыли мы недолго и в скором времени уехали на шлюп.
Надобно заметить, что слава русского имени, приобретенная громкими, блистательными победами и бескорыстным участием в судьбе угнетенных народов, перелетела и через необозримые пространства великих морей. Даже и те народы, к коим едва проскользнул луч просвещения, знают о нас по слуху и уже заочно бывают нам преданы. Не имея подобно англичанам, французам и голландцам всемирной торговли, почти всегда сопряженной с алчностью, и не нося на своей совести упрека за какие-либо притеснения и кровопролития в странах Нового Света, мы бываем везде принимаемы с особенной приязнью, какой никто из других наций не пользуется.
Поутру рано, при тихом северном ветре, подняв якорь, мы перешли ближе к городу и стали подле португальского корабля, в полумиле от острова Ралоса, на глубине 8 1/2 сажен. Вместе с нами стояли на рейде пять линейных кораблей, нз коих два еще не были вооружены, а на одном, называвшемся ‘La Reine’, развевался контр-адмиральский флаг. Прочих португальских военных и купеческих судов находилось 22, английских кораблей 2, один бриг и шесть купеческих судов, французских 8, голландское одно, шведско-норвежских 6 и одно гамбургское.
2-го ноября в час пополудни прибыл на рейд английский корвет и салютовал тем же порядком, как и ‘Открытие’. В 6 ч. пришли наши шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’, еще семь английских купеческих судов и одно французское.
Капитаны наших шлюпов вместе с генеральным консулом Лангсдорфом68 ездили к посланнику нашего двора генерал-майору барону Тейль-фон-Сераскеркену {Генерал сей служил в бытность мою в Средиземном море на эскадре вице-адмирала Сеняаина при генерал-аншефе Ласси майором, и мы часто бывали вместе у дяди моего, покойного генерал-майора Мусина-Пушкина, командира Витебского пехотного полка.}, жившему за городом, и оттуда с визитом на корабль португальского адмирала, фамильное прозвание его Виено, чина он вице-адмиральского, но по малочисленности флота в Бразилии поднимает флаг контр-адмирала. Пребывание его большей частью на берегу. Он же и действительный камергер двора его португальского величества. Английской эскадрой, стоявшей при Рио-Жа-исйро, начальствовал командор Гарди69, бывший флаг-капитаном у знаменитого лорда Нельсона 70. Она назначена была крейсировать у берегов Америки, от Рио-Жансйро кругом мыса Горна до Лимы, для наблюдения за безопасностью британской торговли.
Выше говорил я, что начальник экспедиции не !!!!!пола-пи на норное зайти в Рио-Жанейро. Причиной же на-ц|. in прихода и ей порт была необходимость купить iiyi niiii-ii,iTI KiKM’o n России мы взяли с собой I м. м.vnii’ii Ciwpx сего нужно еще нам ‘ !.. ромом. сахаром, водой, дровами и свеII’ I n il инк наш хотел, чтобы все сие бы.чг) ил’ i)::i.,:i.ii > и, < пошлины и отнесся о том к королю. Долго не ц.->.|’i.-i.in мы никакого ответа, наконец, решено было том, щ > !!!!и пошлину заплатить, и тогда уже нам начали доставлять нес нужное через Кельхена. Между тем мы исправляли некоторые повреждения, тянули такелаж, уравнивали груз, конопатили шлюп и красили оный.
Вода, запасенная нами в С.-Петербурге бочками, около брандвахты в Неве, была до Бразилии в течение четырех месяцев так свежа, что подобной мне еще никогда не случалось пить. По сей причине не худо было бы всем нашим кораблям, идущим из Кронштадта, брать воду в Неве. К тому же доставление ее на ботах в бочках нисколько не затруднительно. Кажется, что кронштадтской воде должно бы быть столь же хорошей, как и невской, но она недолго держится в бочках и весьма скоро принимает гнилой вкус. Причина сему весьма натуральна: в Неве вода течет с большей силой, а в Кронштадте при продолжительных штилях иногда делается стоячей и цветет, животных же в ней, как известно из опыта, может быть много оттого, что при западных ветрах она несколько смешивается с морской. Для астрономических наблюдений отвели нам голый небольшой островок Ралос, близ коего мы стояли. Туда со всех четырех шлюпов свезли для поверки хронометры, поставили палатки для жительства астрономов и штурманов, и с раннего утра до позднего вечера остров сей был наполнен русскими офицерами. Великое множество крыс, водящихся на оном, переменило или, так сказать, перевело его название по-русски на Крысий72. Увидев с берега, что шлюпы ‘Восток’ и ‘Мирный’ стали на якорь поблизости нас, я в ту же минуту уехал на ‘Мирный’ к моему брату, чему последовали и многие другие мои товарищи, разговор наш во все время был о курсах плавания и о прочих морских наблюдениях.
Поутру шлюп ‘Восток’ салютовал крепости и контрадмиральскому флагу тем же порядком, как и ‘Открытие’.
С 3-го по 16 ноября дули тихие ветры, большей частью от севера, и было несколько дождей. В продолжение сих двух недель пришли на Рио-Жанейрский рейд 23 купеческих судна разных наций и один английский военный шлюп. Мы же занимались наблюдениями и готовились к дальнейшему плаванию.
Между тем как шлюпы наши наливались водой, тянули такелаж и запасались разной провизией, капитаны и прочие офицеры эскадры проводили свободное свое время на берегу самым приятным образом. Три дня сряду обедали мы по приглашению у нашего посланника, генерального консула и вице-консула. Там танцевали мы до глубокой ночи и видели весь рио-жанейрский beau monde73.
16-го числа барон Тейль представлял королю командиров всех четырех наших шлюпов в загородном его дворце. 17-го они и прочие офицеры ездили смотреть водопад, находящийся слишком в сорока верстах от города. Жар был несносный, 320/4,!!!! и мы, как туда, так и назад, принуждены были путешествовать, сняв фраки. Кельхен приготовил нам кареты и верховых лошадей. Мы оставили город рано поутру, чтобы избежать сильного жару и успеть к вечеру возвратиться назад. Верст 13 ехали мы покойно в каретах, а верховые мучились от зноя. Я сидел с капитаном Шишмаревым, но по причине дурной и узкой дороги принужден был, равно как и он, выйти и пуститься пешком. Наем колясочки в две лошади стоит здесь в сутки 4, а верховой лошади 2 и 2’/2!!!! пиастра
Было близко полудня, и жар был чрезмерный, дорога лежала по горам и весьма круто, нам приходилось то подниматься, то опускаться, и мы невольно завидовали участи тех, кои предпочли верховую езду каретам. Они ехали до самого водопада, а мы усталые, истомленные должны были брести пешком не только туда, но и на обратном пути.
Достигнув водопада, мы нашли хороший обед, принесенный неграми Кельхена из его загородного дома.
Очаровательное зрелище водопада заставило нас на время набить усталость и предстоявший обратный путь. Он течет с вершины горы, имеющей до 25 и более саженей отвесной высоты, но только в некоторых местах падает вертикально на вышине двух или трех саженей, впрочем, везде течет по отлогости горы. По сторонам растет высокий лес, отчего водопад снизу особенно приметен. Живописец наш Карнеев снял вид оного.
На возвратном пути Кельхен сделал мне большое одолжение, предложив ехать вместе с ним на осле его, чем я весьма много выиграл перед прочими из моих товарищей. Вечером все благополучно прибыли в город и, невзирая на усталость, отправились прямо в театр.
Так как мы оставались в долгу у наших гостеприимных соотечественников, то и положили для них сделать сбед. По сделанному приглашению от имени офицеров шлюпа ‘Благонамеренного’ посланник двора нашего, гости с берега с фамилиями76 и офицеры трех остальных шлюпов прибыли на наш корабль 20 ноября в 3 ч. пополудни. Наш шлюп был убран весьма красиво флагами. Обед приготовлялся на берегу во французском трактире. Стол был накрыт на 75 персон, отлично хорошо сервирован и продолжался до 8 ч. вечера. После обеда шканцы нашего шлюпа обратились в паркет, для музыки был нанят весь театральный оркестр, игравший и за обедом. Мы провеселились до 4 ч. утра, а как к разъезду начинал накрапывать дождь, то развозили мы дам сами, в наших шинелях и с таким вниманием, как, казалось, им совершенно угодили. Португалкам весьма понравилось наше варенье, которого мы на другой день к некоторым и послали в подарок.
21-го генерал Тейль-фон-Сераскеркен посетил наши шлюпы и был принят с должной почестью. Люди стояли по реям и кричали ура. Осматривая ‘Благонамеренный’, посланник много шутил насчет убранства моей каюты, которую я старался сколько возможно украсить. В этом надобно отдать должную справедливость многим морским офицерам. Маленький свой уголок убирают они весьма красиво и с большим вкусом. Спрашивая от нас писем в Россию и желая нам счастливого пути, генерал просил, чтобы, возвращаясь в отечество, мы непременно его посетили. Мы благодарили его, и я сказал, что обратный наш путь будет не здесь, а через Архангельск или Гудзонов залив. Посланник засмеялся и сказал мне:
‘Я этого ожидал от Вас и искренне желаю самого счастливого исполнения вашим предположениям’.
Скоро по отбытии его превосходительства на берег шлюпы Южной экспедиции снялись с якоря и пошли в море, но за противным ветром, остановившись у крепости Санта-Круц, рано поутру при маловетрии между севером и востоком опять снялись с якоря, равно и английская эскадра и пошла в Rio de la Platta. Почти вслед за нею снялся шлюп ‘Открытие’ и пошел буксиром. Мы стояли еще на якоре, укладывая остальные дрова и разводя крыж. За сделавшимся штилем ‘Открытие’ должен был скоро остановиться, а мы, снявшись с фертоинга, оставались до 6 ч. на одном якоре.
В 6 ч. утра [22-го] при продолжавшемся штиле шлюп наш снялся с якоря, и нас под всеми парусами с попутным течением тащило вдоль по фарватеру к крепости Санта-Круц, где уже стоял ‘Открытие’. Рейд был чист, и на пути не было ни одного судна. Пока убирались мы с якорем, нас уже довольно протащило.
При наступившем маловетрии между югом и востоком мы с помощью буксира подошли к ‘Открытию’ и близ него стали на якорь. Вскоре нас подрейфовало и понесло на ‘Открытие’ так, что оба шлюпа едва миновали один другого. Полагая, что якорь наш попал на худой грунт и запутался, мы завозили верп, но он также не задержал, и шлюп остановился уже тогда, как завезли стоп-анкер. Таким образом мы простояли всю ночь. Сего числа приезжали к нам старшие лейтенанты с французской эскадры для проверки своих наблюдений с нашими. Тогда же приезжали с брандвахты и крепости по офицеру опросить нас, куда мы едем и какой нации наши суда, тогда как флаг наш лучше всего сие показывал.
Течение в сем месте у Санта-Круц весьма быстро, ибо в самом узком месте прохода мы стояли на глубине 19 1/2 сажен, грунт — синий ил с ракушками, от вышеозначенной крепости на северо-запад 49о, в одной версте {Так в подлиннике.}. Осматривая якорь, мы точно нашли его запутанным с канатом, отчего и сдрейфовало нас на глубину 32 сажен. В 6 ч. утра [24-го] при прежнем маловетрии, мы подняли верп и якорь, поставили все паруса и с буксиром вышли в море, через час, при сделавшемся ветерке с северо-северо-зпада, буксир оставили, подняли все гребные суда и поставили лисели. В 8 ч. имели остров Раццо по правому компасу на юго-запад в 5 1/2 милях.
В полдень подул бом-брамсельный ветер от востоко-юго-востока, отошедший скоро к востоку, мы стали держать SSO, и ввечеру скрылись у нас из виду бразильские берега.
Во время пребывания нашего у Рио-Жанейро мы видели приход к оному судов из Африки, наиболее из Англии, с неграми и торг сими невольниками. Зрелище сие и участь сих несчастных возбудили в нас живейшее сострадание.
Хотя уже до меня много было говорено о сей позорной торговле, но я не почитаю лишним рассказать здесь о ней то, чему сам был очевидным свидетелем. На судах, приходивших в Рио-Жанейро с невольниками, сделаны были в трюме, к борту клетками нары, из которых в каждую влезал негр через узкое четвероугольное отверстие, и там лежал он, запертый вьюшкой с запором. В сем тесном положении страдальцы сии не только не имели возможности быть между собой в сообщении, ибо разделялись один от другого дощатыми стенками, но и едва могли поворачиваться. Таким образом нагружали их иногда вместе до 900 человек. На одном судне я видел их 747, на другом 850 и еще на малом бриге 450. Воздух у них до такой степени был сперт, что, посетив однажды одно из таковых судов, при всей моей крепости, я не мог сойти в трюм. По неимению у шхиперов большой команды, негров из трюма во время плавания не выпускают ни для каких нужд и надобностей. Случается иногда, и даже нередко, что умершие лежат в своей норе по два и по три дня сряду, ибо когда им раздают пищу, то матрос, которому сие поручается, отпирая пробку каждой клетки, бросает заключенному одну кукурузную шишку на целые сутки и запирает его опять железным засовом, не окликая каждого. Таким образом умерший лежит несколько суток в числе живых и наравне с ними получает жалкую порцию. Пить им дают весьма редко и то в самом малом количестве, ибо бочек с водой соразмерно числу их поставить негде. Если же вода и есть, то оной едва достает на корабельных служителей. Между заключенными бывают и беременные женщины, которые от перемены своего родного, чистого воздуха на столь спертый и удушливый и от несносной жажды, рожают прежде времени, и ребенок поневоле, хотя бы он был самого здорового сложения, должен умереть в своей конуре, не видев света. После всего этого нужно ли еще упоминать о воздухе, которым алчное корыстолюбие осуждает дышать несчастных негров, вымениваемых большей частью на самые пустые мелочи или покупаемых за весьма низкую цену. Даже в сараях, куда выгружают их по свозе на берег, воздух бывает нестерпим.
Упоминая здесь о сем ненавистном торге, я говорю потому в настоящем времени, что… как известно, и теперь еще нередко захватывают суда, торгующие неграми. Хозяева таковых судов и даже матросы бьют их без пощады, особенно если некоторые из шхиперов велят часть своих невольников выпустить на воздух. При выводе их наверх люди стоят перед ними в готовности к обороне, однако до сих пор еще бунта от негров на сих судах не случалось. Когда, таким образом, одни из них выводятся на воздух, то прочие очищают их нары от нечистоты, через два или три часа их ведут обратно и запирают, а на смену им выводят других. В случае сильных дождей дают им пить более обыкновенного, иногда даже и всякий день. Должно заметить, что при выводе негров на палубу ставят их на навесы, устроенные над водой у гальюна или у кормы таким образом, что если они окажут хотя малейшие покушения к бунту, то в одно мгновение все будут за бортом.
Упоминаемые мной суда употребляют на свое плавание от Африки до Рио-Жанейро от 35 до 40 дней, но, по словам шхиперов, более трех или четырех таковых переходов в год сделать не могут.
На том из судов, бывших при нас у Рио-Жанейро, где находилось 747 негров, умерло их 150, на другом из 850 — 217, а на третьем из 450 — 45. От недостатка пищи и питья, от худого воздуха и от перемены жизни заключенные большей частью впадают в сухотку и страждуя поносами. Заразы на подобных судах, хотя весьма редко, однако случались. По прибытии их в бухту они идут прямо в карантин, где очищаются на самом карантинном острове. Такие суда, приходя в Рио-Жанейро себя поднятием на фор-брам-стеньги установленных для сего двух флагов. По прибытии судов негров немедленно выгружают в нарочно построенные для сего каменные сараи, занимающие целую улицу, и им опаляют мужчин на одну, а женщин на другую сторону. Тут их кормят уже лучше и дают им и довольном количестве молотую кукурузу, обваренную кипятком. Сажают их артелями, человек по двадцати, на пол, ставят между ними с кормом чашку, и они едят, сложив вместе три большие пальца наподобие ложки. Пить воды дают им сколько угодно, но если случается между ними некоторый шум, большое движение или разговоры, то бьют их без всякой пощады. Присматривающие за ними и их порядком не выпускают из рук ни на минуту длинного и жесткого кнута и стараются быть всегда на месте, чтобы видеть движение каждого негра, которых в случае малейшего шума бьют, сами не трогаясь с места, хотя бы то за шесть и более сажен длинным своим кнутом с удивительной меткостью, если случалось, что таковой по неосторожности выбивал у негра глаз, рассекал нос или лицо, то за сие хозяин делал ему самому наказание или лишал места. В сараях сих отдыхают они после трудного путешествия, проведенного в убийственном заключении.
Когда в сараи, наполненные привезенными неграми, является покупщик, то несчастным сим, посредством свистка или удара обо что-либо палкой, приказывают вставать, и они осматриваются подобно скоту, назначенному в продажу. Нередко для узнания, здоров ли негр, бьют его палкой или плетью, замечая, будет ли он от сего морщиться, смотрят у него зубы и т. п. Радость весьма приметна на лицах у тех, кого купят. За взрослого и здорового мужчину платят обыкновенно от 12 до 20 дублонов77, что составит на наши деньги от 900 до 1 600 р., за малолетних же и за женщин почти вдвое менее, смотря по росту, здоровью, а иногда по красоте лица и сложению. Если покупают женщины, которых купцы уже хорошо знают, то за хорошего мужчину требуют до 2 800 р. и более. Такие негры бывают обыкновенно весьма счастливы своим состоянием и часто богатеют. Португалец, купивший негров, считает их своей собственностью и думает, что имеет полное право располагать ею по своему произволу…
Когда мы входили в сараи смотреть негров, то их заставляли плясать под их же песни. Для любопытства достаточно видеть один раз сие зрелище, но повторять оное слишком жестоко. В несчастном своем положении, полумертвый от истощения негр должен еще веселиться! Если же который из них наморщится, то бьют его немилосердно кнутом по голому телу, обыкновенному их костюму. При выгрузке сих невольников из кораблей в сараи многие, выходя на свежий воздух, получают удары, а некоторые и умирают. Впрочем, когда они несколько пооправятся, то становятся живы, умны, расторопны, ловки, иные даже замысловаты и, по большей части, добры. Негры почти все без изъятия весьма переимчивы, усердны, преданы и верны своим господам, скоро приучаются ко всякой домашней прислуге и чрезвычайно тверды головой, на которой носят великие тяжести. Их употребляют преимущественно на обрабатывание кофейных плантаций. Кстати о сих последних. Тесть нащего вице-консула Кельхена, родом француз, был прежде в Западной Индии и разводил там кофейные плантации, а за несколько времени перед нашим приходом в Бразилию поселился в Рио-Жанейро по сему же предмету. Он развел там до 250 тысяч кофейных дерев, которые приносят ему ежегодно дохода до 250 тысяч франков. На плантации его беспрестанно зреет кофе, и работа производится непрерывно, так что, начиная с одного края, доходят последовательно до конца плантации. Между тем на первых деревьях плод успеет созреть, и его начинают собирать снова. По уверению тестя Кельхена, в Бразилии земля для разведения кофе гораздо лучше, нежели в Западной Индии, ибо здесь молодое деревцо, от того времени, как посажено, через 15 месяцев уже приносит плод. Говорят, что кофе разведен в Бразилии не более как за 45 лет до нашего в ней пребывания, а вывозится его весьма много, даже, как уверял меня Кельхен, до 50 тысяч мешков, каждый в 5 и 5 1/2 наших пудов. Здешнее сарачинское пшено бывает почти всегда с примесью песка, чему причиной, должно полагать, худое его обрабатывание. Ром бразильский имеет весьма дурной запах, почему и продается дешево. Недавно шведский консул начал очищать оный и, отбивая у него запах, делает [его] гораздо лучше, фрукты здешние, которых очень много, не весьма хорошего вкуса. Из них хвалят только манго 78, но мы не могли судить о нем, потому что в бытность нашу у Рио-Жанейро плод сей еще не созрел.
Строевого леса здесь весьма довольно, так что и португальский флот строится из бразильского дерева, но как оно растет во внутренности берега и доставка его затруднительна, то и продается не дешево. Дрова также дороги, но зато весьма жарко горят, покупают же их не мерой, а на вес.
В Рио-Жанейро есть весьма примечательная достопамятность. Это водопровод, начинающийся от одного небольшого водопада, находящегося около горы, называемой Попугаева голова, и отстоящего от города верстах в 8 или 10. Вода от самого водопада течет по каменному жолобу, устроенному на каменных же арках, постепенно снижающихся к городу, сперва идет она около горы, потом на двойных арках переходит через глубокую долину до другой горы, которую, обойдя, опять на двойных же арках доходит до третьей и отсюда уже в город, где в разных местах устроены башни с кранами, откуда жители берут воду. Другой воды в городе нет, а чтобы оной всегда было достаточно, то к первому водопаду проведена вода от второго, на расстоянии одной или полуторы мили, посредством жолоба. Над жолобом сим от начала и во всю длину его построена из кирпича крыша выше роста человеческого для предохранения воды от солнечных лучей, которыми бы она могла нагреваться, и от сора. Для прохода же воздуха сделаны в ней продушины или окна, отчего вода во всякое время прекрасна и наливаться оною приходящим судам довольно удобно.
На площади, близ дворца, у самой пристани построена башня с кранами, куда доходит вода из сих желобов. Баркас, подходя с бочками прямо под краны, наливает [их] через ватер-шланги, не выкатывая оных, что и предохраняет их от скорой ломки. Купеческие суда принуждены бывают иногда выжидать один другого, военные же имеют на сие преимущество, только должны отнестись и предупредить о сем в порте. Тогда делаются по сему должные распоряжения, и даже дают бот, особенно для сего устроенный, в котором наливается воды 120 пинт или слишком 4 тысячи ведер. Хотя за бот сей и платится в казну 20 талеров, но как воду позволяется брать даром, то своими баркасами наливаются весьма многие.
Порт Рио-Жанейрский прекрасен. Хотя вход в него и узок, но зато берег весьма приметен высокими мысами и горами, около его лежащими. Из последних самая приметная Попугаева голова, открывающаяся с весьма дальнего расстояния, лежит на левой стороне входа и названа так потому, что вершина ее издали точно походит на голову попугая с носом,
Острова, лежащие перед входом в порт, также весьма приметны. Из них один, называемый Редонда, совершенно кругл и издали похож на стог сена, почему [его] нельзя не отличить от прочих. Другой, к востоку от него, именуемый Рацца79, находится несколько ниже его, и при нас на нем строился маяк. Прочие острова, хотя не так приметны издали, но не опасны, и ко всем из них можно плыть на ближайшее расстояние. Есть еще другая гора, называемая Сахарной головой, по сходству своему с сей последней. Она несколько наклонна на (одну) сторону и окружена низменностью, следовательно, также весьма заметна. Она в самой узкости прохода, на левой стороне оного и окружена батареями, а против нее вправо, не доходя порта, построена трехъярусная каменная крепость Санта-Круц. Порт укреплен превосходно. Если итти его срединой, то ядра80 будут доставать с обеих сторон: с крепости Санта-Круц и с батареи, устроенной около Сахарной головы. Несколько далее в губе, пройдя сии укрепления, стоит на островке еще небольшая каменная же крепость, а за нею, на подобном же острове, другая такой же величины. Крепостцы сии должно оставлять в левой руке, с правой же, на выдавшихся мысах, поставлены батареи. Пред самым городом лежит остров de Kobrass (змея)81, во всю длину которого построена крепость, защищающая город с морской стороны как нельзя лучше. Рейд весьма обширен, совершенно безопасен от всех ветров как для военных, так и для купеческих кораблей, и хотя имеет отлив и прилив на юго-восток и северо-запад, но по всегда регулярно. В нем нет никаких скрытых или подводных банок, есть множество островков с селениями или магазинами, грунт везде хорош: зеленая глина с песком, глубина от 20 до 30 сажен. Военные суда становятся обыкновенно ближе к городу, на глубине от 7 до 12 сажен по восточную сторону города, на северном же находится обширная гавань, где стоять весьма покойно. Она занимается купеческими судами или теми, кои имеют нужду в починке. По наблюдению нашему, деланному в продолжение почти целого месяца, Рио-Жанейро лежит в широте 22о54′ S, в долготе 43о10′ W от Гринвича. Сия столица Бразилии находится на левой стороне от входа на юго-западной стороне залива, и можно сказать, почти между горами, на самых вершинах коих построены монастыри. Путь к оным довольно труден, однако мы в некоторые отправлялись на моление. Город довольно обширен, выстроен изрядно, но некрасиво. Улицы весьма узки, не чисты, вымощены большими каменьями и [так] как мостовая поправляется весьма редко, то имеет множество выбоин. В самом городе живут, кажется, только купцы и мастеровые, ибо под каждым почти домом, которые здесь все кирпичные, выбелены и большей частью двухэтажные, в нижних находятся открытые лавки. Они не имеют на улицу окон, а заслоняются от жару карнизами, что весьма хорошо по тамошнему теплому климату. Во многих домах вместо окон делают деревянные решетчатые рамы. От тесноты улиц, большого населения в городе и малой опрятности в домах воздух в городе всегда сперт и неприятен для обоняния, впрочем, сами жители одеваются чисто и опрятно. На улицах немного видно белых, кроме разве в 5 или 6 ч. вечера, когда начинается прогулка. В другое же время встречаются одни нагие негры, которые или торгуют плодами, или, валяясь по земле, играют на своих инструментах, сделанных из простой деревянной дощечки, на которой набиты разной величины и толщины стальные или железные прутики, загнутые с одной стороны кверху. Негры, ударяя по оным пальцами, производят разные звуки и к тому еще припевают, отчего на улицах Рио-Жанейро всегда бывает ужасный шум, к которому европейское ухо не скоро может привыкнуть. По сторонам улиц сделаны узкие тротуары, вымощенные плитой и весьма удобные для ходьбы, но как случается, что из домов льют нечистоты прямо на улицу, не обращая внимания, идет ли кто внизу или нет, то сие удобство много от сего теряет. По сим причинам все значущие и богатые люди живут за городом в хороших домах и имеют сады или кофейные плантации, что делает окрестности Рио-Жанейро прелестными. Кажется, что климат сего места позволяет с малыми трудами и еще с меньшими издержками разводить какие угодно сады, однако же хороших [садов] здесь нет, может быть от того, что жаркий климат располагает жителей к лени. Город, как я уже говорил, стоит в долине, окруженной горами и пригорками, на сих последних также находятся дома и сады. Зданий хорошей архитектуры нет, а все выстроены весьма просто, даже самый дворец, построенный при набережной на площади, не изящной архитектуры и борее походит на дом частного человека, напротив того церкви, коих в городе 13, хотя и в старинном вкусе, но внутри убраны с большим богатством.
К Рио-Жанейро приходит множество кораблей из Европы, которые вывозят оттуда ром, сахар, кофе, сарачинское пшено и лес, а туда доставляют все для общежития потребные вещи. Английские купцы имеют в нем городе большую выгоду пред прочим’, ибо платят за привоз своих товаров только 15 процентов, тогда как все другие 24. Такой трактат, заключенный покойным королем с Англией незадолго перед нами, делает, что все лавки в Рио-Жанейро набиты английскими товарами.
Жителей сей столицы, как рассказывал мне секретарь здешнего губернатора, говоривший по-итальянски и с которым я хорошо познакомился, полагают, до 145 [тысяч], а число негров к белым содержится как 12:1. Войска здесь португальцев два полка, до 3 тысяч человек пехоты и 1 000 конницы, а остальные из мулатов82, составляющие род милиции и весьма немногочисленны.
С прибытием короля в Бразилию португальцы беспрестанно поселяются в сем крае, покупая земли, но число таковых еще неизвестно.
Когда мы съехали в первый раз на берег для осмотра окрестностей города, то по выходе за оный были во все время преследуемы гвардионом83, который на вопрос мой о причине сего отвечал, что так как мы иностранцы, то начальство и послало его для присмотра за нами, ибо прогулка за городом без билета воспрещается. Таковая почесть была нам сделана потому, что мы были во фраках, в другой же раз, находясь в мундирах, мы [его] не заметили. Нас провожал только за ворота, с большой почтительностью, стоявший в карауле офицер, который, на рассказ наш о происшедшем с нами в первую нашу прогулку, сначала не хотел верить, чтобы за нами так внимательно наблюдали, но когда услышал, что мы тогда были во фраках, то объявил, что в сем костюме и куртках иностранные матросы делают много шалостей, даже роют за городом землю, отыскивают дорогих каменьев, почему еще до приезда сюда короля таковая прогулка была вовсе воспрещена, ныне, смотря по лицу, или попрежнему вовсе не позволяется, или дается тайный провожатый. Офицер говорил нам, что всего бы лучше было, если бы мы взяли от городского начальства билет, но как мы были иностранцы, не знавшие сего постановления, то и не поступили таким образом. Берег, окружающий порт Рио-Жанейро, состоит из гор, между коими находится множество болот, наполненных разным’ гадами, отчего здешний климат не слишком хорош и даже, можно сказать, тягостен, особенно для северного европейца. По сей причине у нас каждый день были больные, большей частью головой или поносами, но трудных еще не случалось. Рио-Жанейровские жители чувствуют также тягость своего климата, и редко увидишь между ними полного и здорового человека. Почти все они бледны. Еще весьма много освежается здешний воздух ветром, который в сих широтах дует обыкновенно днем на берег и, так сказать, выдувает дурной и нечистый запах, ночью же направление его идет от берега в море84, и термометр, в бытность нашу здесь, в самый знойный полдень показывал 29о, а иногда и не выше 15 градусов85. В Бразилии есть род блох белого цвета86, кои живут более на полу, в пыли. Насекомое сие, проходя сквозь чулок, впивается весьма нечувствительно в ногу, особенно у тех, кои тело свое содержат неопрятно, разводит там яйца и причиняет множество ран, так что запустивший их бывает неизлечим. Пример сему случился при нас с одним русским купцом, отставшим от шлюпа ‘Аполлона’. Он весьма сильно страдал от сих животных, расплодившихся у него в ногах, и чем оно кончилось по отходе нашем — неизвестно. Говоря о загородных наших прогулках, я забыл рассказать следующий случай. По приходе нашем в Рио-Жанейро капитан, я и мичман с несколькими людьми съехали на противный городу берег стрелять и, не зная места, зашли в чей-то сад. Я был вдвоем с унтер-офицером, а капитан с мичманом, для лучшего успеха в охоте пошли совсем в противную сторону. Несколько минут спустя бежит ко мне отчаянный португалец с ножом в руке (я был в летней куртке и круглой соломенной шляпе) и начинает кричать, замахиваясь мне ножом в живот. Видя его исступление, я прицелился в него и сказал ему по-Португальски, что если он не перестанет шуметь на иностранца, который по незнанию их обыкновения и дороги нечаянно зашел в сад, то буду стрелять по нем прямо в лицо и велю то же сделать матросу. Едва успел я сие сказать, как на крик его сбежались девять человек негров, видных собой и с дубинами. Я объявил и им, что если который-нибудь из них тронется против нас, то я такового непременно убью и с сими словами велел унтер-офицеру также приложиться по их хозяину. Ружья наши были заряжены дробью. Долго кричал португалец, что это его собственный сад и что никто не имеет права входить в него. Наконец, я предложил ему показать нам из него дорогу и велел ему итти впереди, на случай какой-либо с его стороны дерзости. Вышед на свободу, я обещал ему, что за подобное оскорбление иностранца он подвергнется ответу, и был свидетелем уже не крика и угроз его, а самого подобострастного извинения, с коим, ползая в ногах моих, он просил прощения. Скоро по разлучении с ним я встретился с капитаном, который имел такое же приключение и с тем же самым португальцем. Хотя встречи сии и не могли нам быть приятны, но мы решились оставить оные без дальнейшего внимания. Надобно заключить, что португальцы, живущие в Бразилии, особенно низший класс людей, весьма грубы и даже дерзки, и, в случае жалобы на них, наказываются весьма строго.
Природных жителей Бразилии в Рио-Жанейро нет. Они живут в горах и редко показываются в городе. Нам рассказывали, что они прокалывают в ушах дыры и носят в них листья, подобно обитателям многих островов Южного моря. Женщины прорезывают себе нижнюю губу и вставляют в оную кусок дерева, как наши колошанки 86.
В первые дни приходя нашего в Бразилию погоды стояли весьма дождливые, так что мы отчаивались поверить наши хронометры, но последнее время все вознаградило.
Быв содержателем кампании 88, я запасся здесь живностью, между прочим баранами, которые хотя и весьма тощи, но зато дешевы — по 12 р. каждый, утки, индейки и куры, составлявшие главный наш запас, хороши, но зато и дороги: за первых платили мы на русские деньги около 4 руб., за куру 2 р. 50 к., индейку от 5 до 6 руб., яйца которых мы заготовили в поход, укладывая в боченки и заливая жиром, по рублю за десяток, за 20 тыкв платили 5 руб., за таковое же число арбузов ту же цену, за кокосы дешевле, за арбу 89 картофеля 4 р., за сотню лимонов рубль, а апельсинов 2 р. 50 к., масло в Рио-Жанейро весьма дорого. Прочее продовольствие довольно дешево, лучшее мясо, но не совсем жирное, по 10 1/2 к. фунт, хлебы белые, которые нам поставлял француз как в Рио-Жанейро, так и для дороги, величиной немного более наших восьмикопеечных, 25 копеек штука, арба сахарного белого песку, составляющая наших 36 фунтов, 17 р. 50 к., а лучшего кофе 20 рублей. В роме и вине мы не имели нужды, ибо запаслись оными на долгое время в Копенгагене, где предметы эти несравненно и лучше и дешевле, нежели в Бразилии. Расплату делали мы испанскими пиастрами, каждый [с] [не]большим в пять рублей.

Глава IV

Плавание от Рио-Жанейро до мыса Доброй Надежды и оттуда на юг для открытий. — Прибытие в порт Жаксон. — Некоторые замечания о сей стране и об английских колониях в Новой Голландии.

При оставлении Рио-Жанейро мы имели 10 человек больных. Таково было влияние бразильского жара и воздуха. К счастью, из сего числа не было ни одного трудного, почему они все скоро и оправились. Мы плыли при тихой погоде, только ночью несколько раз сверкала молния.
С 26 ноября по 18-е следующего месяца мы продолжали наше плавание большей частью при умеренных ветрах и жаре от 17 до 20 градусов, часто шел дождь, сопровождаемый иногда довольно сильными шквалами и порывами, и мы несколько раз разлучались с ‘Открытием’. В продолжение сего времени выбросили у нас еще 54 1/2 пуда испортившихся сухарей.
При крепком ветре с порывами от юго-юго-запада и облачной погоде 18 декабря, в первый раз по выходе из Рио-Жанейро, увидели мы альбатросов 90. В сей же день, достав из трюма воду, запасенную нами в сем порте, мы нашли ее весьма кислой, почему телеграфом о сем уведомили начальника экспедиции. Капитан наш просил его зайти к мысу Доброй Надежды как для перемены воды, так и для того, чтобы вытянуть ослабший такелаж и перевязать к большей широте другие паруса. Шишмарев представлял, что дли сего довольно трех дней в Столовой губе, откуда во всякое время можно свободно выйти, а между тем служители воспользуются свежим мясом. На это с ‘Открытия’ отвечали, что когда сделается тише, то Васильев будет просить нашего капитана к себе. Поутру 19-го стихло, и ‘Открытие’ сделал нам сигналы сначала приблизиться, а потом просил к себе обедать.
В полдень, окончив обсервацию и вычисления, капитан нашего шлюпа и я отправились на ‘Открытие’. Там Васильев объявил свое намерение не заходить к мысу Доброй Надежды, представляя, что вследствие предписания нам надобно итти еще к югу, а чтобы скорее поспеть в порт Жаксон, то не должно терять нисколько времени и что у него вода весьма хороша, на нашем же шлюпе могло испортиться ее только несколько бочек, к тому же у него все служители были здоровы. Вечером мы возвратились домой. Ночью спустили у нас бом-брам-стеньги в росторы, переменили брам-стеньги и подняли штормовые по причине, что в больших широтах бывают крепкие ветры и бури. Сего же числа по приказу командира шлюпа за усердную службу нижних чинов команде выдано было в награждение третное жалованье, а некоторым замеченным слабее, — по червонцу.
22-го во время штиля, несколько позже полудня, натуралист наш и штурман ездили на ялике для испытания теплоты морской воды.
Течение моря примечено по правому компасу прямо на север, пол-узла в час. В это же время я делал опыт над пустой бутылкой91, закупорив ее сколько можно крепче, я залил пробку сургучом и опустил на глубину до 70 сажен. Вытащив, мы нашли ее полную соленой воды, и пробка была заткнута обратно, сургучом книзу.
В 7 ч. утра [23-го] увидели берег Африки около мыса Доброй Надежды, а в полдень пеленговали Столовую и Львиную горы и явно держали туда при умеренном северо-западном ветре. Поверив ход хронометров и определяя место шлюпа на карте, мы спустились, к общему сожалению, от мыса Доброй Надежды к югу, для открытий, во льды.
С полуночи при облачной погоде и дожде подул риф-марсельный ветер с порывами и к утру так скрепчал, что мы должны были взять все рифы и закрепить крюйсель. Волнение было велико. Тут в первый раз мы увидели китов, во множестве плававших около нашего шлюпа.
В полночь вдруг сделалось маловетрие, а вскоре и штиль. При большой зыби от запада шлюп качало нестерпимо. Небо обложилось густыми облаками, и пошел дождь. К утру задул северо-северо-восточный ветер, перейдя к северо-северо-западу, он стал мало-помалу крепчать и вскоре обратился в шторм.
Идя на фордевинд, мы принуждены были иметь (только рифленые грот-марсель и фок. Дождь лил сильный, с громом и молнией, и такелаж наш был несколько ослаблен. В продолжение большой качки ночью ослаб он еще более, и малейшая неосторожность могла бы подвергнуть весь рангоут разрушению.
27-го с 6 ч. вечера до 10 утра продолжался жестокий штормовый порыв, походивший на ураган до того, что нельзя было стоять наверху, не державшись. Некоторые из служителей, оплошавшие, были снесены на палубу и сильно ушиблись. Мне еще не случалось видеть подобного ветра, стоя против него, нельзя было ни глядеть, ни дышать свободно. Визг и треск такелажа и рангоута были ужасны. У нас отдали грот-марса-фал. Люди стояли на брасах и стаксель-фале. Один догнавший нас вал хлынул в корму, залил каюты и палубы, и все там бывшее поплыло, свиньи, овцы и множество кур от соленой воды подохли. В 10 ч. [28-го] стало тише. Гром и молния, бывшие над нашей головой, удалились, и дождь перестал.
В полдень снова подул крепкий ветер с порывами, и полил дождь. Термометр упал до 12 3/4о. К ночи стало яснее, ветер тише, и мы прибавили парусов.
29-го буря затихла, и настал штиль, но качка продолжалась с такой силой, что ни ходить, ни стоять без лееров было невозможно и при брании высоты солнца должно было привязать себя к борту.
30-го в 10 ч. вечера при брамсельном ветре видели мы метеор: с высоты 45 сажен летел огненный шар, в диаметре около одного фута, и через 10 секунд с треском рассыпался около нас, на высоте 10 сажен.
31-го ветер засвежел, начали находить шквалы, и мы принуждены были убавлять парусов.
Новый год встретили мы сильной грозой с дождем. Часто находили шквалы, и за одним из них, весьма жестоким, последовал град, продолжавшийся около часа, мы были принуждены убрать паруса и отдать грот-марса-фал.
Погода сия продолжалась пять дней и к 6 [января 1820 г.] несколько стихло, так что мы могли вступить под паруса.
В течение сего времени была у нас сильная качка, ночью мы показывали свои места фальшфейерами, тогда же случилось, что плывший кит пустил фонтан и, взяв выше нашего шлюпа, облил палубу.
6-го мы несколько отдохнули, и хотя ветер затих, но наступавшие иногда шквалы и дожди заставляли нас опасаться новой бури. Между тем шлюп наш продолжало качать с такой силой, что 10-го волнением разбило совершенно висевший на боканцах наветренный ялик, выломило около гакаборта, с наветренной же стороны, две доски, сдвинуло камбуз на сторону и бывшего на вахте мичмана Шишмарева больно ушибло, бросив его по ветру на пушки.
Опасения наши сбылись, и 11-го числа вскоре пополудни сделался жестокий шторм, так что мы закрепили фор- и грот-марсели, а фок и грот взяли на гитовы. На ночь, следуя ‘Открытию’, привели бейдевинд на правый галс. Пока не исполнили сего, то румпель гнуло с такой силой, что мы положили на него шкалы и заложили руль-тали, спуская для сего человека за борт в тиммерманских брюках. Иногда шел дождь, и мы для показания своих мест жгли фальшфейеры. В самую полночь шлюп ‘Открытие’ перестал отвечать. Мы полагали посему, что он ушел вперед, и на рассвете также его не видели даже с салинга.
Уже четыре дня как мы опять протянули на шканцах леера, иначе ходить было невозможно, ибо шлюп ужасно качало, било русленями, и мы совсем ничего не варили, а ели как ни попало. Сколько ни выносили из кают воды ведрами и ушатами, но оные беспрестанно вновь заливались, и мы при шуме плавающего в соленой воде скота, ужасного скрипа шлюпа и качания помп, днем с огнем сидели, закупорившись в каютах. С полуночи сделался сильный шторм с жестокими порывами, и мы лежали бейдевинд под одной рифленой штормовой бизанью, а на рассвете увидели далеко впереди шлюп ‘Открытие’ и около нас много китов.
К полудню ветер постепенно стихал, мы несколько спустились, прибавляя парусов, и держали полный бейдевинд, но волнение продолжалось. Заметив, что при штормах на фордевинде грот- и бизань-топы погнуло вперед, мы заложили назад по двое сей-талей.
Продолжая плавание при брамсельных ветрах, мы увидели 15-го числа, в 5 ч. вечера, к востоку, что-то похожее на берег, цветом красноватое и довольно высокое. С ‘Открытия’ телеграфом спросили у нас, не видим ли мы берега. Мы отвечали, что видим, но сомневаемся в его истинном существовании по причине довольно большой пасмурности. В самом деле, пройдя несколько, мы уверились, что явление сие происходило от тумана. Мало-помалу начало стихать, и 23-го мы уже могли испытать теплоту морской воды. Термометр показал: на глубине 200 сажен 9 1/2о, на поверхности воды 10о, а на воздухе 12 1/2о.
Вечером капитан и я ездили на ‘Открытие’.
Около вечера 25 генваря начали опять находить шквалы, и мимо нас несло много травы.
Вечером 1 февраля мы видели множество китов и морской травы и еще птичку, похожую на кулика.
4-го опять испытывали теплоту воды и нашли: в глубине 200 сажен 6о, на поверхности 10 1/4о, а на воздухе 10о. Ночью во время тумана разлучились с ‘Открытием’, по поутру снова соединились.
В полдень 5-го видели морских черных птиц, бурных и касаток.
7-го, в 5 ч. утра, нашла зыбь от юго-запада и произвела весьма сильное, неправильное волнение, которым при маловетрии шлюп ужасно качало. Однако, невзирая на сие, мы ездили на ялике обедать на ‘Открытие’. В сей же день видели стадо морских куличков, летевшее к северо-востоку.
10-го лил проливной дождь, и мы заметили, что морская вода, имевшая с 6-го числа цвет зеленоватый, сделалась опять синей. С полуночи подул свежий риф-марсельный ветер с порывами, и мы принуждены были взять у всех парусов рифы. Волнение было сильное, шлюп ‘Открытие’ под одним грот-марселем уходил вперед. Между тем ветер крепчал, а мы к нашим парусам не могли ничего прибавить, ибо и так уже несли их не по ветру. В 10 ч. утра ‘Открытие’ ушел вперед и скрылся, [там] не могли ничего убавить, ибо [‘Открытие’] нес только один рифленый грот-марсель. Этого, как я упоминал еще выше, мы ожидали при самом выходе из Кронштадта. При столь видимой разности в парусах и в тяжести, лежавшей на снастях и рангоуте, мы же еще и отставали. Кроме сего, облегчая служителей, мы брали рифы тогда, когда уже невозможно было нести парусов без большого вреда, а ‘Открытие’ делал сие всегда заблаговременно, до усиления ветра. Когда у него по силе ветра взято уже было у марселей по 2 и 3 рифа, мы принуждены были нести брамсели, почему разность в работе для команды была весьма ощутительна.
11-го начали опять находить шквалы с дождем, а с полуночи сделался ундер-зейль с жестокими порывами, так что при взятии всех рифов должно было отдать грот- и фор-марса-фалы. Волнение сделалось весьма сильное и с такой силой качало наш шлюп, что в каюте и в палубе опять все заплавало, и мы беспрестанно отливали воду помпами и ведрами. К полудню затихло, но вдруг к 7 ч. вечера нашел неожиданно жестокий штормовый порыв с градом и продолжался около часа. У нас отдали марса-фалы, а крепить их не было возможности. Скоро стало стихать, и мы подняли марса-фалы, но с полуночи начали опять находить шквалы от юго-запада. К утру [12-го] сделалось тише, и мы по возможности прибавили парусов.
С 13-го стали дуть умеренные ветры, а 15-го, в 5 ч. вечера, мы увидели, при пасмурной погоде берег Новой Голландии и стали держаться к северу, бросая лот на 170 сажен, не доставали дна, ночью подняли брам- и бом-брам-стеньги с их реями, а в 4 ч. утра усмотрели на высоте огонь, показывавшийся через полторы минуты и светивший 15 секунд. Это был маяк, построенный у входа в порт Жаксон92. На рассвете он открылся нам вместе с берегом, и мы тотчас к нему спустились. Подняв гюйс на фор-брам-стеньге, при пушке, мы потребовали лоцмана и вскоре подняли кормовой флаг.
Лоцман не замедлил приехать и повел нас в порт к городу Сидней. В 11 ч. мы прошли южный мыс и взяли курс SWtW 1/2, а около 12 подошли к острову Пейчгет.
В начале 1-го часа, [16-го] когда, по словам лоцмана, для призыва капитана над портом выпалили из пушки, приехал к нам немедленно бывший в сем звании английский лейтенант Пайнер, который от имени губернатора поздравил нас с благополучным приходом, сказывая притом, что они давно уже получили извещение от своего правительства о нашем к ним прибытии и, видя нас одних, спрашивал о другом шлюпе. Мы отвечали, что надеялись его уже найти здесь, по превосходному противу нас ходу, и что четыре уже дня, как мы с ним разлучились в жестокий шторм.
В час пополудни мы пришли в гавань города Сидней и, став там фертоинг, на глубине 6 сажен, на иловатом грунте, спустили тотчас все рассохшиеся гребные суда.
Порт Жаксон может почесться превосходнейшей гаванью, устроенной самой природой. Вход в него несколько приметен по отрубистому мысу, лежащему на северной его стороне. Впрочем, и к северу и к югу от Сиднея весь берег почти ровный, средней высоты, так что отыскать порт можно только по наблюдению широты. Вертящийся маяк, устроенный в 1816 году на южной стороне входа, есть самая отличительная примета, по которой уже нельзя ошибиться во входе. Если в порт плывет судно, то еще за 4 или 5 миль выезжает к нему лоцман, но кто бывал уже один раз здесь, тот верно в другой войдет и без него, ибо вход весьма чист, кроме одного камня, покрываемого только в большую воду, но и тогда оный приметен по буруну, бывающему вокруг него. Глубина порта достаточная. При маяке находится телеграф, извещающий город о приближении судна от севера или юга и о его величине, а на половине дороги от входа встречает оное капитан порта и привозит с собой правила для всех приходящих судов, как делается обыкновенно в колониях. При входе в порт, в 6 или 7 милях от берега, мы не доставали лотом 150 сажен, а за 2 или 3 мили глубины было 36 сажен, грунт — крупный песок с ракушкой. Впрочем, пройдя узкость, на якорь становиться везде удобно, а по нужде можно и в самом входе. Течение здесь во время прилива и отлива действует слабо, берега, как я уже сказал, с обеих сторон ровные, средней высоты, а потому нечего опасаться шквалов или переменного ветра. Мы выходили из порта при самом тихом ветре без всякой опасности. Длина залива 7 миль, и если итти все одним курсом, то на гребном судне можно войти в рукав, ведущий к городу Парамате93. Мы переменили курс, взяв оный влево, и увидели город Сидней в узкой и маленькой губе, где мы и стали, у самого дома капитана Лайнера, фертоинг, так что можно было положить сходни, и мы явственно слышали все, что говорили у него в доме. Глубина под нами была 6 сажен, грунт — ил. В постановлении обязывается всякое судно, пришедшее сюда на рейд, для благоденствия новой колонии, платить по 7 фунтов стерлингов94, что и мы сделали, без позволения губернатора никого к себе на судно не принимать, рейд не сорить и за командой иметь на берегу свой присмотр.
Между тем шлюпа ‘Открытие’ в порту еще не было, да и с телеграфа его не видали в море.
Поутру капитан нашего шлюпа со всеми офицерами был у губернатора Новой Голландии генерал-майора Маквари. Он принял нас весьма ласково и при объяснении о нашем салюте согласился отвечать равным числом выстрелов, в рассуждении же места для нашей обсерватории предоставил его на выбор капитана Шишмарева, который отложил сие до прихода шлюпа ‘Открытие’. Натуралисту тогда же был выдан билет для свободного входа во все места, а для поездки на Синие горы95 даже хотели дать ему лошадей и провожатых. Дом генерала Маквари построен из мягкого камня, и все принадлежности к оному отделаны с чистотой, свойственной англичанину. Против дома его находится большой зеленый луг, на котором бегало много двуутробок96 и какаду97, у дома же стоят в карауле английские солдаты. Узнав мою фамилию, он очень интересовался о моем брате и просил, чтобы сколько можно чаще его посещали, и рассказывал, что езжал в России по почте и жил недолго в Астрахани. При сем случае припомнил он слово ‘подорожная’, оставшееся неизгладимым в его памяти потому, что на всякой станции ее у него спрашивали. При своем 60-летнем возрасте он необыкновенно деятелен и всеми очень любим. В бытность нашу у него он доставил нам знакомство с английским лейтенантом Кингом, который уже довольно задолго до нас описывал на бриге весь берег Новой Голландии и Вандименову землю98 и о котором я буду говорить ниже.
Вместе с нами стояли на рейде: брандвахтенный бриг, с которого при захождении солнца, в половине 9-го для вечерней зори и в 6 ч. утра для утренней, всегда палили из пушки, двенадцать английских купеческих судов и одно французское. Сего дня отвязали у нас все паруса для поправления и посылали людей с лоцманом за свежей водой.
В 7 ч. утра [17-го] английский бриг и трехмачтовое судно вступили под паруса и пошли в Англию, они предлагали взять от нас письма, но мы по краткости времени не успели сим воспользоваться. В половине 9-го часа от нас салютовали крепости 21 выстрелом, и она отвечала равным числом.
Вечером 18-го мы ездили на берег осматривать город, между тем как на шлюпе наливали воду, издержанную в нижнем лаге. В половине 10-го часа утра пришел шлюп ‘Открытие’ и, став поблизости нас на якоре, салютовал крепости 21 выстрелом тем же порядком, как и мы.
20-го в час пополудни на оба наши судна приезжал Маквари, на своей шлюпке под английским гюйсом, и еще несколько других чиновников. При отъезде губернатора с обоих наших шлюпов салютовали по 13 выстрелов. В 3 ч. мы снялись с фертоинга и перешли вместе с ‘Открытием’ на средину фарватера на глубину 8 сажен, грунт — ил. Начальник экспедиции избрал место для обсервации на северном берегу порта, где нам сверх сего было позволено рубить безденежно дрова. По сей причине оба шлюпа перешли еще ближе к избранному месту, куда по установлении палаток перевезли хронометры и инструменты и начали их поверку и наблюдения.
Здесь мы сделали сигналы на случай отправления гребных судов к описи новооткрытых мест, или неизвестных берегов. Они состояли из 100 номеров, приличных для сего предмета и для извещения шлюпа в случае нападения ‘диких’. Сигналы сии были утверждены капитаном и, сверх того, отдан им был приказ по предмету предстоявшего плавания путями до сего времени еще не известными.
Во время пребывания нашего в порте Жаксон все старшие чиновники и общество офицеров стоявшего там полка наперерыв старались приглашать нас к себе, особенно губернатор Маквари и его почтенная супруга принимали нас как своих. Несмотря на пожилые лета свои, почтенный генерал сей сам ездил с нами смотреть устроение здешнего маяка, также в города Парамату и Виндзор, из которых первый находится от Сиднея в 18, а второй в 40 милях. Нам старались доставлять всевозможные увеселения и занятия. В Парамате встретила нас супруга губернатора, нарочно туда прежде нас отправившаяся, и поместила всех в своем доме. Стараясь предупреждать нас во всем, она под видом простых разговоров выведывала, какие кушанья наиболее любят русские, когда, в какое время завтракают и т. п., и все это делалось в наше угождение. Пробыв в отсутствии четыре дня, мы возвратились и нашли у себя на несколько дней сряду пригласительные билеты к обедам, которые всем нам уже так наскучили, что по нужде и необходимости собиралось наших офицеров с капитанами не более четырех или пяти человек, хотя мы вполне чувствовали все желание гостеприимных англичан угодить нам. Обеды сии при всей ласковости хозяев сделались для нас, от непривычки, весьма утомительными и отрывали часто от должности, особенно от астрономических наблюдений.
Город Сидней стоит на южной стороне порта при небольшом заливе, называемом Сидней, расположен более по морскому берегу, окружен ровными, покрытыми зеленью окрестностями, имеет много прекрасных домов и чистые довольно пространные улицы. Губернатор занимается особенно постройкой казенных зданий, которые в самом деле прекрасны и внутри необыкновенно чисты. Сему весьма способствует новоголландский песчаный камень 99, употребляемый на строение, его весьма легко пилить гладкой пилой с водой, ломать и отесывать для постройки. Можно сказать, что из него состоит вся Новая Голландия. Для строения же употребляются здесь ссыльные из Англии в Ботани-Бей 100.
Парамата стоит при небольшой речке, впадающей в порт Жаксон. Город не велик, построен на ровном месте, по плану и правильно, с прекрасными домиками, садами и дорогами, и очень скоро распространяется.
Виндзор есть маленький городок при реке Гавкабури, текущей из Синих гор и впадающей в Бронен-Бей. Около марта месяца бывают здесь сильные дожди, отчего река сия поднимается иногда слишком на 70 футов. Она имеет тогда весьма сильное течение и затопляет все окрестности Виндзора, унося с них хлеб, скот и все, что ни встретит. По рассказам жителей, она наводняется с такой скоростью, что иногда не успевают отгонять скот и убирать хлеб.
Зато после наводнения потопленная ею земля бывает чрезвычайно плодоносна, так что пшеница родится сам-50, 80 и даже 120. По сей причине всякий, кто имеет там землю, не хочет переселяться в другое место. Нам случилось видеть у одного богатого помещика привязанный к окну дома бот, для того, чтобы, в случае разлива реки, на нем уехать.
Климат в Новой Голландии прекраснейший, лесу разного рода в изобилии, животных и птиц множество, но воды очень немного. В Сидней она проведена из небольшого ручья и не доставляет обильного количества для города, а для судов должно ездить за нею и катать ее в бочках, на пространстве нескольких сот сажен, по каменьям, отчего бочки скоро ломаются. Таковое добывание воды для дальних путешественников весьма затруднительно, притом же река и ручейки от случающихся больших и продолжительных жаров летом высыхают, и тогда жители терпят большой недостаток в сей важной потребности. Впрочем, это случается не весьма часто.
Жителей во всей Новой Голландии полагают до 30 тыс. человек, включая в сие число и диких, которых считают до 15 тысяч, а остальные 15 составляют европейцы, в том числе и ссыльные. Губернатор старался развести лен из Новой Зеландии, где англичане имеют также небольшую колонию, из коей получают лес, лен и пр., и имеют там миссионеров.
Здешние дикари чрезвычайно худы телом, черны и безобразны, ходят совершенно без всякого прикрытия и по обычаям своим, кажется, более всех прочих отходят от человеческого рода. У них нет ни жилищ, ни шалашей, живут они днем у морского берега, где ловят ракушки, ночью же в лесу у огня, на открытом воздухе. Впрочем, они не злы, хотя лица их показывают противное…
Нам должно было запастись в порте Жаксон дровами и водой. Не много труда стоило рубить первые и водить из лесу на шлюпы, но доставление воды отнимало у нас много времени и было сопряжено с немалой работой. Между тем мы исправили к походу и выкрасили шлюпы, также поверили хронометры, переменившие против Рио-Жанейро свой ход.
В порте Жаксон познакомился я с английским лейтенантом Кингом, командиром военного тендера, плававшего каждое лето около Новой Голландии для подробной описи ее берегов и сделавшего в то время немалые успехи, что мы видели по показанной им нам карте. Он по дружбе подарил мне небольшую коллекцию птиц и насекомых сего края, собранных им с тщательностью для себя, и которых теперь я сохраняю в моем кабинете.
Первое поселение англичан в Новой Голландии относится к 1788 году. Командор Филипс был послан для сего правительством в Ботани-Бей, но, нашед выгоднейшее против него место, сделал заселение в порте Жаксон и наименовал его Сидней. В то время англичане еще не знали всех произведений101 Новой Голландии, и потому все нужное для колоний привезено было на транспортах из Англии, даже и самая известка. С тех пор едва прошло 40 лет, а уже владения британцев в сей стране распространились за Синие горы, так называемые потому, что издали кажутся сего цвета.
Английские владения, о которых я говорю, лежат почти в средине острова, от восточного берега на 130 миль внутрь земли, и занимают также Вандименову землю. По части натуральной истории102 от английского правительства находятся здесь натуралист и лекарь (в нашу бытность Кунингам и Доналис), для которых пищи здесь весьма много и они ежегодно отсылают свои собрания в Лондон. Менее всего известны им в сем краю, как кажется, Синие горы.
В рассуждении жизненных припасов здесь все достать можно, только не дешево. Мы готовы были выйти отсюда 10 марта, но по весьма дурной погоде с крепким ветром простояли долее.
Во время нашего пребывания в сем порте дули большей частью тихие и умеренные ветры, только весьма изредка были крепкие со шквалами и порывами, но погода почти постоянно стояла дождливая.
11 марта в 4 ч. пополудни приезжал на наши шлюпы генерал Маквари со своей фамилией, с многими чиновниками и дамами и провел у нас довольно времени. По отъезде его мы салютовали 13 выстрелами,
13-го перевозили обсерваторию с берега на шлюпы и приготовлялись к походу.
При тихом ветре от юго-востока и облачной погоде, в 5 ч. утра, стали вывертывать якорь, а в 6 ч. снялись с оного и, поставив все паруса, пошли в море. В три четверти 8-го снялся шлюп ‘Открытие’ и салютовал крепости 21 выстрелом, на что было ответствовано тем же числом. Проходя первый мыс вправо от города Сидней, мы увидели на оном губернатора с адъютантом и еще некоторыми чиновниками, кои все, махая шляпами, кричали ура. На это со шлюпов было ответствовано нами и целой командой. В половине 11-го при штиле, противном течении и зыби, у входа близ Северного мыса положили мы якорь на глубине 10 сажен, грунт — крупный белый песок с ракушками.
К полудню задул ветерок от северо-востока, но мы не могли еще тронуться, и потому, для препровождения времени поехали после обеда все, кроме вахтенных офицеров, в прекрасную губу ловить рыбу. Успех был невелик, но хорош, и рыбы попадались большей частью редкие, с иглами и уродливые, которые и теперь в моем кабинете находятся. В 7 ч. утра [15-го] при маловетрии между югом и западом, дожде и большой зыби с моря, следуя шлюпу ‘Открытие’, снялись мы с якоря, поставили все паруса и буксировались в море. В 9 ч. при сделавшемся от северо-запада ветре, обогнули северный мыс входа, оставя буксир, стали держать SOtO и подняли все гребные суда.
После полудня подул брамсельный ветер и нашла зыбь от востока. К вечеру на западе был гром с молнией, вскоре пошел дождь, и гроза усилилась по всему горизонту…
Поутру [17-го] гроза прошла, небо выяснилось, и наступила прекраснейшая погода при штиле и маловетрии с разных сторон. Мы испытывали в сей день теплоту морской воды, термометр показал на воздухе 18 1/2o, на поверхности воды 17 1/2о, а на глубине 200 сажен 10о.

Глава V

Отплытие из порта Жаксон. Разлучение по предписанию с шлюпом ‘Открытие’ и нечаянное с ним соединение. — Открытие группы островов ‘Благонамеренного’ и свидания с их жителями. — Исследование острова Новогорелого. — Вторичное разлучение с шлюпом ‘Открытие’. — Плавание к Уналашке и пребывание у сего острова.

Благоприятная погода продолжалась только трое суток. В течение сего времени мы видели в первый раз летучих рыб и поймали четырех черных птиц, из рода морских, с длинными носами, подобно куликам. Натуралист Форстер назвал их петрелями103.
С полудня 21-го [марта] подул северный ветер, и начали находить шквалы с дождем, к полуночи стало свежее, и мы брали рифы.
В полдень к западу весьма стемнело, ветер заштилел, и вскоре нашел от запада сильный шквал, с проливным экваторным дождем, небо покрылось тучами, но вскоре дождь перестал, сделалось маловетрие, а в 8 ч. вечера снова заштилело. Несколько спустя нашел опять сильный шквал от юга с ужасным дождем, ветер задул крепче, и гроза была по всему горизонту. Казалось, что день обратился в ночь, так было темно. В продолжение всего дождя у нас собрали воды 30 ведер.
К полудню 23-го начало стихать, но сильные порывы все еще продолжались. Поутру мы поставили все паруса. Капитан нашего шлюпа, имея предписание зайти в порт Св. Франциска104 в Калифорнии, полагал пройти к сему месту между островами Дружества и Товарищества, почему и уведомил о сем посредством телеграфа шлюп ‘Открытие’, означая притом, что намерен лежать NOtO. Начальник экспедиции отвечал, чтобы Шишмарев располагал плаванием по своему усмотрению и что он сам считает означенный румб выгоднейшим перед прочими. Мы пожелали сигналом ‘Открытию’ счастливого пути, но не хотели расстаться с ним, не простясь и не отдав писем для доставления через Камчатку в С.-Петербург. 24-го, в 6 ч. вечера, мы догнали ‘Открытие’ и когда подошли к нему довольно близко, то капитан просил принять письма, которые мы нарочно для сего закупорили плотно в бочонок. Проходя ‘Открытие’ вперед, хотели мы оставить ему нашу посылку на веревке, но в то время, как офицеры обоих шлюпов между собой разговаривали, на ‘Открытии’ положили вдруг лево руля и довольно много, так что шлюп сей быстро кинулся вправо. Мы тотчас положили лево и сошлись так близко, что если бы задели друг друга хотя немного, то оба сильно бы потерпели, ибо зыбь была довольно большая и ветер свежий. В то время как мы столь близко сошлись, быв против грот-руслень ‘Открытия’, своей кормой лежали на восток, следовательно, не мы пошли на ‘Открытие’, а он на нас. Чтобы не ударить его, мы положили немедленно право, однако наша бизань задела за его грота-рей, к счастью, вскользь и без вреда. Мы взяли прежний свой румб NOtN и расстались, не успев почти оказать слова и не передав бочонка, который вытащили обратно. Вскоре за сим затемнело и мы ‘Открытия’ уже не видели. Ночь была прекраснейшая. Еще прежде сего, по предложению командира экспедиции, что его шлюп зайдет в Петропавловск, а наш в Калифорнию, мы переместили к нему бывших у нас с начала плавания трех матросов из камчадалов, кои должны были поступить в комплект камчатского полуэкипажа. С полуночи дул брамсельный юго-восточный ветер, погода была настоящая тропическая и горизонт весьма чист. Мы были уверены в пассате и потому принялись за просушку сухарей и служительского платья.
Вечером [25-го] увидели трехмачтовое большое судно, шедшее контрагалсом и державшее бейдевинд под марселями. Надобно было полагать, что это был один из китобоев, которые ходят обыкновенно под малыми парусами. На ночь он брал рифы. Мы поднимали флаг, но как уже было довольно темно, то, вероятно, он сего не заметил. Вечер был прекрасный, но с полуночи начали находить шквалы, а поутру [26-го] сделалось пасмурно. Около полудня видели мы трех фаэтонов, белого альбатроса с серыми крыльями и много других тропических птиц.
Пополудни почти в четыре часа усмотрели на NOtO остров Норфольк105, хотя по счислению оставалось до него еще 39 миль. Остров сей довольно высок, ровен и только в середине немного возвышен. К югу от него находится другой остров несколько меньшей величины, но также довольно высокий, а между обоими ими лежат два небольших камня, кои гораздо их ниже и ближе к главному острову. По высоте своей Норфольк не мог бы быть виден за 40 миль, притом же погода была не самая ясная и горизонт не совсем: чист. Причиной сему надобно приписать течение к северу, которое в полдень сего числа обсервованная широта показала на N 20 миль, а прежде выходило оно все к югу, исключая первых дней, по выходе нашем из порта Жаксон. Мы сожалели, что по причине пасмурной погоды в течение двух суток не имели порядочной обсервации. Румб вел прямо на Норфольк, почему в 6 ч. мы легли NOtN, а потом NNO. 8 ч. остров сей был от нас по правому компасу на восток, в расстоянии 10 миль по крюйспеленгу, почему вычислена его долгота: по полуденной 168о7’53’O, а по определению капитана Кука — 68о16′ O. Если нашу долготу привесть к средине острова, то разве малейшая будет разница от сего последнего. Широта его 29о9′ S. По картам Арровелиета тоже 29о9′ S [в путешествии Кука могла быть сделана опечатка.] В 9 часов мы прошли Норфольк на траверсе, в 6 милях, тогда ветер дул свежий от юго-востока, погода была пасмурная, и барометр, показывающий до того 29дм,91, опустился на одну линию. Скоро ветер стал дуть порывами, и мы убавили парусов. С полуночи настал свежий марсельный ветер с порывами и находили сильные шквалы с дождем. Поутру [27-го] уже было изрядное волнение и ходу до 4 узлов. Тогда мы начали сомневаться: можем ли пройти острова Дружбы106 восточнее и не придется ли обходить их по западную сторону, если ветер не отойдет от юго-востока к югу. Потом сделалось тише, и мы, не теряя времени, прибавили по возможности парусов. В сие время пролетели мимо нас стадо тропических птиц и белый альбатрос.
К полудню, когда легли NOtN, пошел дождь и ветер свежел, а к вечеру так скрепчал, что мы взяли все рифы у парусов и спустили бом и брам-стеньги с их реями. С полуночи ветер риф-марсельный, весьма крепкий, от востока большое волнение, порывы и беспрерывный дождь.
Мы были в южной широте 27о и потому удивлялись такой дурной погоде и продолжительности крепкого ветра. Термометр показывал 18о, а барометр опустился до 29дм,76. Так мы встретили праздник [пасхи.].
В час пополуночи мы слушали заутреню и обедню и ходили со свечами кругом шлюпа, невзирая, что погода и качка сему не благоприятствовали. С утра [28-го] стало стихать, и ветер пошел к югу, почему мы легли OtN, но скоро оный подул от юго-востока. Никогда еще не встречал я так скучно сего торжественного праздника. Шлюп наш качало ужасно, едва возможно было достать чаю, а о прихотях невозможно было и подумать. В 10 ч. утра при шквале шел снег с четверть часа времени. Явление странное в широте 27о и при теплоте 18о. К вечеру ветер и волнение стихли, небо прояснилось, и мы прибавили парусов. В 3 ч. ночи при брамсельном ветре от юго-востока горизонт совершенно очистился, и мы имели в полдень прекрасную обсервацию. Оказалось, что в трое суток перед сим, в которые мы ее не имели, как равно и долготы по хронометру, течение было на NW 38о35′ — 38 миль. Из сего мы увидели, что обогнуть острова Дружества было невозможно, а надлежало оставить их вправо и пройти между ними и островами Фиджи. Потеря времени могла быть только в том, что за темнотой между островами пришлось бы пролежать несколько ночей в дрейфе. Мы весьма жалели, что не имели обсервации в те сутки, когда проходили остров Норфольк, ибо хронометры наши весьма много разнствовали. Приближаясь к месту, усеянному островами, капитан наш предписал вахтенным офицерам беспрестанно иметь на баке двух часовых, которые бы смотрели вперед, а днем каждую склянку посылать их на салинг, служителям же были обещаны награждения: за усмотрение нового берега днем 5, а ночью 10 талеров, тот же, который во время ночи увидит хотя и не новый берег, получит 3 талера. Несколько уже дней течение было к северо-западу и сего числа на N 15, а на W 6 (миль) в сутки, ветер зашел к востоку, мы лежали к северу, и так командир шлюпа решился, чтобы не терять напрасно времени, пройти западнее островов Фиджи. Прежнее же свое намерение — обогнуть острова Дружества — оставил по причине восточного ветра.
Через полчаса пополудни [30-го] мы вступили в южный тропик, в долготе 173о57’22’O по хронометрам. К вечеру ветер сделался свежее, и начали собираться облака, барометр, показавший накануне 30дм12, понизился и был ровно 30дм. С полуночи стало весьма свежо, почему мы спустили лисели, закрепили брамсели и у марселей взяли по два рифа, при ходе в 8 узлов. Поутру, когда стало немного тише, отдали один риф и поставили брамсели и бом-лисели.
В полдень [31-го] ветер опять стал свежее, а к вечеру должно было закрепить брамсели и взять у марселей по другому рифу. В седьмом часу вечера видна была к северу молния и шел беспрестанно мелкий дождь. Ночь была пасмурная, и надобно было полагать, что причиной сих ветров и дурной погоды была близость островов Фиджи, от коих мы находились не далее 120 миль, сего числа мы видели морских пеликанов.
С полуночи дул свежий брамсельный ветер при облачной погоде и зыби, в 6 1/2 ч. [1 апреля] началась молния, пошел мелкий дождь, и был шквал. После ветер стал заходить далее к востоку и северу, и в воздухе была необыкновенная теплота, находившая так чувствительно, как из бани. Вероятно, причиной сему была та же близость островов Фиджи, от которых мы находились в полдень к северо-востоку в 130 милях. Скоро совсем стихло, но погода была все еще пасмурная, так что мы не имели полуденной обсервации. Вечером ветер и шквалы были от OSO и О, и молния, начавшаяся на SSO, ночью была так сильна, что со всех сторон освещала весь горизонт, гром был не силен, но дождь шел беспрестанно.
В 3 ч. ночи дождь перестал, как равно и ветер, и нам удалось сделать хорошие наблюдения долготы и широты, острова Фиджи были от нас на NOtO по правому компасу в 96 милях.
После полудня [2-го] погода сделалась весьма пасмурная и дождливая, находившие шквалы были не сильны, но с разных сторон, и потому заставляли нас беспрестанно брасопить паруса. Хотя день был и пасмурный, но все лучше ночи, ибо тогда ветер шалил и находили частые шквалы, из коих один был весьма сильный от северо-запада. Гроза продолжалась до утра, и дожде шел самый проливной.
Поутру [3-го], с восхождением солнца, погода сделалась несколько лучше, ветер дул от северо-востока, и мы должны были держать на северо-запад, чтобы отойти от островов, причинявших дурную погоду.
В полдень мы видели стадо небольших птиц, о которых по их полету заключили, что они должны быть береговые, но совершенно рассмотреть их не могли, ибо они находились от нас весьма далеко. В седьмом часу вечера к юго-востоку видели зарницу, которая, казалось, приближалась, почему мы и полагали, что со шквалом и ветер будет от юго-востока, но вышло противное: зарница скоро пришла к востоку, а ветер остался тот же. Ночью была дурная погода. С половины четвертого часа утра [4-го] увидели мы на WSW что-то похожее на огонек, и все вышли наверх. Всматриваясь, мы увидели, что это был точно огонь, но не весьма близко, хотя и сомневались, чтобы здесь могло быть новое открытие, ибо известно, что американцы и англичане часто заходят к островам Фиджи за сандальным деревом107, следовательно и на этом пути, как мы думали, многие бывали. Однакож, присматриваясь несколько времени, мы почти были уверены, что виденное нами было точно огонь и потому, поворожив на левый галс, легли в бейдевинд на SO.OSO и О. Пролежав таким образом до 5-го часа, поворотили мы на правый [галс] и легли на NW, а в половине 6-го часа спустились к западу, чтобы увидеть остров, на котором ночью светился огонь. Матросы на салингах, а мы смотрели в трубы, но все ничего не видели, хотя прошли правым галсом более, нежели удалились от островов левым, и должны бы быть ближе к острову, нежели ночью. К тому же горизонт был хотя мрачен, но все гораздо чище, нежели в ночи, м мы должны бы видеть остров, если бы оный существовал. К вечеру в 6 ч. легли в бейдевинд на север, погода была пасмурная, снова начали собираться облака с дождем, и к западу сверкала молния. Ночью гроза продолжалась и прошла только к рассвету.
На следующий день [5-го] погода была опять прежняя: с сильным дождем, грозой и шквалами. В 3 ч. утра молния была у нас совершенно над головой и сверкала так сильно, что ослепляла глаза. В сие время у нас крепили брамсели. Матрос Лихта, сходя с салинга на марс и держась за рею рукой, чувствовал два электрических удара и сотрясение во всем корпусе, впрочем не получил никакого вреда. С рассветом [6-го] небо очистилось, и мы увидели на NWtW1/2 марсели и брамсели трехмачтового судна. Судя по рангоуту, нам казалось, что это был шлюп ‘Открытие’, но чтобы увериться в сем, ввечеру, когда опять стемнело, мы зажгли фальшфейер, и нам тотчас отвечали. После сего мы уже не имели надобности в подтверждении нашей догадки. Сего дня поймали мы морскую прожору, весом до 2 пудов и сварили ее для команды. Иным показалась она превосходной, а иным отвратительной, особливо священнику, который уверял, что ее есть не должно по той причине, что она пожирает все, даже людей.
7-го было маловетрие и сильный жар. Со вчерашнего полудня до сегодняшнего прошли мы только 9 миль и, сблизясь с ‘Открытием’ так, что могли видеть его корпус, совершенно уверились в нашем предположении. Пополудни в 4 часа видели смерч108, шедший от востока прямо на наш шлюп, вода под ним ужасно пенилась, на пространстве 40 или 50 сажен, рукав его был весьма тонок, равной толщины и простирался до облаков, высотой около 40 сажен от горизонта, облака были весьма черные, а рукав казался дымчатого цвета. Это заставило нас убрать все паруса, кроме марселей на эзельгофте, которые также бы убрали, но смерч, не доходя до нас за полмили, исчез, и вскоре от востока был легкий шквал с дождем. Ночь была весьма тихая.
Весь день и вся ночь [8-го] были весьма ясны и тихи. Шлюп ‘Открытие’ находился в 10 милях, а в 8 ч. утра, подойдя к нам, посредством телеграфа пригласил обедать. В 9 ч. сделался ветерок от северо-северо-востока, а в 10-м часу мы легли на северо-запад и пересекли путь капитана Бугенвиля в 1768 году109.
В полдень [9-го] по окончании обсервации и вычислений поехали на шлюп ‘Открытие’, почти все, кроме вахтенного и двух больных офицеров. Там пробыли до 9 ч. вечера и возвратились, проведя время с товарищами весьма приятно.
В три часа утра [10-го], нашел небольшой шквал от севера, и через полчаса мы видели на северо-западе огромной величины горящий шар, который при падении своем был виден почти 10 секунд110.
Около полудня [12-го] ветер начал отходить к востоку, так что в полдень мы легли на север и имели ходу до 3 узлов. Казалось, пассат опять начинался, ибо мы были уже от островов Фиджи слишком в 200 милях. Почти в 10 дней мы не прошли одного градуса широты, и потому командующий отрядом не мог решиться послать нас в Калифорнию. Утро было прекрасное, и мы видели стадо петрелей.
Около вечера [13-го] видели рыбу бонитку и стадо птиц.
Пополудни [15-го] был небольшой шквал, а вечером шел дождь, во время которого мы набрали 25 ведер воды. После шквала ветер стал свежее.
В полдень [16-го] пересекли путь капитана Картерета (1767 года)111 и находились на пути капитана Валлиса (того ж года).112
В 7 1/2 ч. утра находившийся на фор-салинге матрос Феоклист Потапов увидел прямо по курсу на NtW берег. Оказалось, что это были одиннадцать низменных коральных113, весьма лесистых островов, соединявшихся рифом, полагая примерно, до южного из них 15 миль. Мы тотчас известили о сем через сигнал шлюп ‘Открытие’, который нас спрашивал, видимые острова за какие мы признаем? Мы поздравляли его с новым открытием, и действительно оно было таково, ибо по карте Арровелиста, ближайшие к нам острова, обретенные в 1781 году и виденные в 1809 бригом ‘Елизаветой’114 в полдень отстояли от нас на северо-запад в 176 милях. Подойдя несколько ближе, миль на пять, мы увидели круг воды между островами, соединенными один с другим коральными рифами.
Острова сии были низки, состояли из коралла, и мы приметили на них великое множество кокосовых, панданусовых и хлебных дерев.115 Ни один из них не был в длину более мили. Птицы хотя и летали около нас, но в весьма малом количестве. Между ними заметили мы только одного фрегата и несколько пеликанов или бубий,116 да еще маленькую птичку.
Между тем четыре лодки отплыли от берега и держали прямо на нас, а мы спустились вдоль группы под ветер для описи оной. Хотя шлюп ‘Открытие’ и лег в дрейф, но островитяне к нему не пристали, а держались к нам, ибо мы гораздо ближе его были к островам. Желая видеть жителей, мы убавили парусов и легли также в дрейф. Когда островитяне подъехали к нам сажен на 20, не приставая, однако, к шлюпу, то всякий из нас махал им белыми платками, или зеленью, какая тогда нашлась на шлюпе, вместо зеленой ветви, которую на других островах дикие показывают в знак мира. Сим делали им знаки, чтобы они пристали, но все было тщетно. Капитан Шишмарев послал на шлюпке офицера ознакомиться с дикарями и одарить их кусками обручного железа и зеркалами. Когда он подъехал к ним, то они хотя не удалялись от него, но и не хотели, как казалось, сойтись с ним. Однакож, он пристал к одной лодке, где, как и в прочих трех, сидело четверо островитян, которые взялись за наши весла и таким образом держались со шлюпкой, не опасаясь нисколько шлюпа, как было приметно, ибо почитали себя от него весьма далеко, чтобы мы могли употребить против них какое-либо оружие, однакож были осторожны насчет шлюпки. Другие их товарищи, видя наше мирное расположение, также подъехали, и тут началось знакомство. В уверение дружбы своей островитяне прикасались к лицам наших людей своими носами и терзали их обоняние потом и кокосовым маслом. Офицер звал их на шлюп и, показав, куда пристать, поехал назад. Островитяне сначала последовали за ним, как казалось, с великой скоростью, но вдруг опять остановились, начали между собой переговариваться и не хотели продолжать плавание, хотя мы и бросали им со шлюпа веревку. Таково обыкновение всех диких, когда они еще в первый раз видят чужестранцев. Островитяне сии все были роста среднего, статны собой и довольно дородны, лица имели порядочные, а некоторые даже и довольно красивые, хотя в сравнении со многими островитянами Южного моря и чернее, но все не так, как у африканцев. Цвет тела их чернобурый, лоснящийся от обыкновения мазать его кокосовым маслом. На поясе имели они повязку из кокосовых волокон и из разноцветных лент своего изделия, большей частью красных, головные волосы их были связаны до темени в пучок, а к оному привешено еще что-то, похожее на звериные хвосты, в самые же волосы были воткнуты белые и оранжевые цветы, на рукава, повыше локтей, привязаны были почти у всех белые раковины, из коих мы одну получили в подарок. Приближаясь к нам, островитяне показывали зеленую ветвь в знак мира. Тело их, как мне показалось, не было расписано, другие же уверяли, что видели некоторые знаки на плечах. Уши у них были проколоты и растянуты, как у многих жителей островов Южного моря, но только в них ничего не было. Лодки сих островитян были самой простой и даже бедной работы, составлены из нескольких досок, сшитых между собой веревочками из кокосовых волокон, отчего текли так, что сидевшие в них принуждены были беспрестанно отливать воду, длина их до 20 футов, а ширина такова, что можно сидеть человеку, т. е. около 1 1/2 фута. С одной стороны они имели отвод117, нос и корму одинаковые и трехугольный рогожный парус.
Оружие сих островитян состояло из деревянных пик с зубцами грубой работы, вероятно, от того, что они мало их употребляют и редко между собой воюют. Сие последнее мы могли заключить из их обхождения: при свидании с нами они не обнаружили ничего наглого или неприязненного, и обращение их было самое дружественное. По всему виденному должно было полагать, что народ сей весьма миролюбив. Из плодов, как-то кокосов и проч., о’и не привезли с собой ничего, из изделий своих также не имели ничего, кроме одного мата (ковра). Вероятно, они выехали не для торговли, а только посмотреть на нас. Как из сего, так и из невнимания их к кускам железа, которые им давали, можно заключить, что они еще не видали европейцев и с железом, сим соблазнительным для прочих дикарей Южного моря металлом, еще не знакомы. Зеркало же, напротив того, самое маленькое, обращало на себя все их любопытство. Что европейцы у них никогда не бывали, можно заключить еще из того, что они, увидев наши суда, не знали даже надобности мореходцев и не привезли нам никаких съестных припасов, хотя, повидимому, имеют в них изобилие.
Видя, что всеми пантомимными просьбами нельзя было убедить островитян пристать к шлюпу и взойти на оный, мы, одарив некоторых из них, бывших постарее, серебряными и бронзовыми медалями, снялись с дрейфа и пустились вдоль островов для описи. Мы полагали, что, может быть, жители пойдут на ‘Открытие’, если мы их оставим, однакоже они возвратились прямо домой. Вскоре и ‘Открытие’ снялся с дрейфа и пошел за нами.
В полдень [17-го], находясь от юго-западного острова не более как в полутора или двух милях на юг по компасу, мы определяли широту и долготу оного. Обойдя его, мы легли на NNO вдоль западной стороны группы и делали ей опись углами и пеленгами, примечая притом створы. Когда мы находились от ближайшего острова не далее 3/4 мили, я был испуган совсем, неожиданным случаем. Стоя на вахте, я же делал и опись сим островам с капитаном и штурманом. По окончании оной, когда все ушли обедать, а я остался, вдруг с баку закричали: ‘Камни впереди’. Можно вообразить мой испуг. Немедленно положили лево на борт, привели шлюп к ветру, и я сам увидел два камня, которые, нырнув ко дну, конечно, еще более испугались шлюпа, чем мы их, ибо это были два кита, спавшие на поверхности воды, цветом и видом весьма похожие на камни, в чем и я не сомневался, увидев их до того времени, когда они пошли ко дну. При сем случае ударили они так сильно хвостами по воде, вероятно, от испуга, что забрызгали у нас весь бак. Признаюсь, что я весьма испугался такой неожиданности, ибо, действительно, около новых островов и так близко оных могли быть камни. Хотя у нас, кроме часовых на баке, сидел штурман на салинге и сказывал даже всякое отличие воды, но как в то время мы имели 5 узлов ходу, то, ударясь даже о китов, все могли бы сделать себе повреждение в корпусе или потерять что-нибудь из рангоута. Вскоре после сего с ‘Открытия’ спрашивали нас, не имеем ли каких новостей в рассуждении диких? Мы отвечали, что нет, и что они не привезли ничего. В 4 ч. пополудни, пройдя северные острова группы, мы спрашивали начальника экспедиции, принимать ли сии острова за новое открытие, и получили в ответ: ‘ежели оные никем еще не были видимы, то назовем их ‘Группой Благонамеренного’. Мы благодарили за честь, нам сделанную, уверяя, что острова сии должны быть новые, ибо на последних картах Арровелиста, которые мы имели, они не означены, да и поблизости их никаких островов не находилось.
В 5 ч. вечера Группа Благонамеренного скрылась, а в 6 ч. утра [18-го], при прекрасной тропической погоде, ‘Открытие’ приглашал нас обедать. Мы, вскоре [после] полудня, окончив обсервацию и вычисления, туда отправились и возвратились в 7 ч. вечера. В полдень по карте Арровелиста остров Manveble или Sbevsons118, виденный бригом ‘Елизаветой’ в 1809 году, был от нас на NW 60о30′ в 120 милях. Поутру находили большие шквалы с дождем, и мы убили острогой двух бонит, которые пришлись весьма кстати для угощения приехавших к нам обедать всех офицеров шлюпа ‘Открытие’, которых мы просили о сем телеграфом.
В 8 ч. пополудни [19-го] офицеры ‘Открытия’ отправились домой, а мы, следуя их шлюпу, легли на NON и держались в полветра.
Ночь была довольно хорошая, иногда только находили небольшие шквалы с дождем, но к утру перестали. В продолжение сих суток мы видели много кашалотов и дельфинов119.
В полдень [21-го] остров Надежда120, виденный бригом ‘Елизаветой’ в 1809 году, был от нас на N0 33о в 96 1/2 милях.
22-го мы видели множество китов, плывших на северо-запад. Вечером подул тихий северо-восточный ветерок, отчего ‘Открытие’ далеко отстал от нас, так что мы должны были убавить парусов.
В полдень [23-го] остров Бленейс, виденный бригом ‘Елизаветой’ в 1809 году, находился от нас на NO 70о в 57 милях. Ввечеру около шлюпа играло множество свинок121. В исходе 7-го часа утра перешли мы экватор в восточной долготе 171о34′ при самой прекрасной погоде и по карте Арровелиста имели остров Кука122, виденный бригом ‘Елизаветой’ в 1809 году на NO 37о в 75 милях.
В полдень [25-го] было тихо, и мы по окончании обсервации уже совсем собрались ехать к обеду на ‘Открытие’, для чего и ялик был спущен, как вдруг нашел шквал с пресильным дождем и принудил нас отложить сию поездку. Вечером почти в 7 ч. вскоре после командного ужина, сделался припадок с матросом нашего шлюпа Кузьминым, который только что вышел на вахту и, приготовляя себя с 9-ти часов править рулем, лег отдохнуть на ростерах. Когда же его стали будить на смену, то нашли уже без чувств. Лекарь немедленно бросился помогать ему, пускал кровь, тер его щетками и спиртом и т. п. При помощи всех офицеров он продолжал сие до самой полуночи, но как все было тщетно, то уже не было сомнения, что он умер. Матрос сей вел себя отлично и был совершенно трезвый человек, и потому потеря сия была для нас весьма чувствительна. Лекарь говорил, что причиной его смерти был апоплексический удар от полнокровия и от тропического жара, между тем как у нас в редкий день не был поднят тент, тогда как на иных судах этого совсем не бывало.
В 4 ч. пополудни тело умершего матроса было отпето и опущено в море при троекратном выстреле из двадцати ружей. В половине 6-го часа утра [26-го] был шквал с проливным дождем. Шлюп ‘Открытие’, имея малые паруса, отстал от нас, для чего мы убавляли своих, а в 6 ч. имели вправо на траверсе острова Беринга123, виденные адмиралом Рацай124 в 1792 году в 12 милях, однако мы их не видели.
Вечером ‘Открытие’ телеграфом дал знать, что намерен следующую ночь лежать под малыми парусами, следуя чему, и мы держались ночью на тех же. С полуночи начали находить частые и крепкие шквалы и была молния без грома, что заставило нас взять у марселей по одному рифу. Поутру [27-го] прибавили мы парусов и по сигналу легли на NWtN, в 8 ч. поставили брамсели, а в 9 отдали по одному рифу. Погода была пасмурная, и хотя солнце иногда показывалось, но мы во все утро не могли брать его высоты для узнания долготы по хронометрам, однакож после удалось взять меридиальную, в 7 ч. утра видели мы птицу фрегата. Около полудня опять были шквалы с дождем от востока и после ветер отошел к юго-востоку. В северном полушарии ветер по сему направлению противоестественен125, а потому и не долго продолжается. Вскоре он стих, и сделалось маловетрие.
В полдень [28-го] остров Петерсон126, виденный бригом ‘Елизаветой’ в 1809 году, лежал от нас по карте Арровелиста на N 28о в 60 милях. Вечером находили опять шквалы с дождем, а с утра дул свежий брамсельиый ветер со шквалами и дождем от северо-востока. Мы приписывали сию погоду близости каких-либо еще неизвестных островов, а как ближайшие к нам были показаны Коцебу, по словам жителей, в 10 и 11о северной широты и 164о восточной долготы, то можно было сомневаться, верно ли они положены. Поутру [29-го] при восходе солнца горизонт начал очищаться, и ветер заходить к востоку, а после к юго-востоку. С вечера, следуя ‘Открытию’, мы лежали под малыми парусами и прошли ночью остров Лагорфакс, назначенный на наших картах довольно большим, но у Арровелиста вовсе не показанный. По хронометрам нашим мы прошли его в 10 милях, а если считать по расстояниям, приведенным к 17-му числу апреля, когда открыли Группу Благонамеренного, показанную хронометром восточнее 17 минут, то он оставался в 20 милях, отчего может быть и не был виден.
В полдень [30-го] курс наш вел еще на группу островов, означенную на нашей же карте. Она была прямо по курсу в 25 милях и, следовательно, если бы существовала или была положена верно, то мы должны бы были увидеть ее еще до захождения солнца, но сего не случилось.
На картах Арровелиста группа сия не означена, да и на наших показана без имени. С вечера мы шли под малыми парусами. Ночь сия была тише прежних, и накрапывал маленький дождик. Поутру выяснело, и в 9 ч. летал долго около нас кулик.
С 1-го по 7 мая не случилось ничего замечательного. В течение сего времени пролетело около нас множество фаэтонов и фрегатов. Из сих последних иные садились к нам на клотики, и я убил одного из ружья. Погода была большей частью тихая и ясная, только изредка накрапывал дождь, и находили небольшие шквалы.
После полудня [7 мая] ‘Открытие’ телеграфом велел нам держаться ближе к нему для принятия бумаг, почему мы тотчас спустились, а он лег в дрейф и на шлюпке прислал бумаги с мичманом Галлом, прося нас к себе. Вскоре мы поехали и в 7 ч. возвратились.
Начальник отряда объявил, чтобы до 33о18′ северной широты и 161о восточной долготы, где капитан Мерс127 видел признаки земли, итти обоим шлюпам вместе, а после нам взять курс в Уналашку.
Пополудни [9-го] в 2 ч. натуралист нашего шлюпа с штурманом ездили на ялике для испытания теплоты воды и нашли на поверхности 26о, в воде 21о, в глубине 200 сажен через 10 минут 13 1/2о Реомюра. Ввечеру мы поймали прожору длиной в 3 аршина, весом 4 пуда 12 фунтов. Мясо ее было употреблено в следующий день на завтрак команде и для обеда офицеров.
Вечером [11-го] многие из нашего экипажа начали жаловаться [на]головную боль и все полагали, что причиной сего была рыба, но справедливее было бы приписать ее жару, ибо болезнь сия приключилась и с теми, кои даже не прикасались к прожоре, но вскоре боль сия у всех прошла. Ночью дул тихий брамсельный ветер, а к утру сделался туман, и стало ощутительно прохладнее. Туман сперва опустился на низ и предвещал хорошую погоду, но вскоре начал подниматься. К полудню [12-го] сделалось облачно, скоро пасмурно, и к вечеру пошел самый мелкий дождь. В 3-м часу видели много больших китов, плывших на северо-запад. Ночью шлюп ‘Открытие’ едва был виден с марса-рея, и мы думали, что он не хочет нас дожидаться, тем более, что он не отвечал на наши фальшфейеры. Утром [13-го] летало мимо нас множество птиц, стадами, почти все к северо-западу.
В полдень не видя ‘Открытия’ с фор-бом-брам-рея и в трубу, мы уверились, что он нас не дожидается и потому легли на NNO прямо на остров Уналашку. Ветер был в сие время от юго-востока, и ход от 4 до 6 узлов.
14-го видели мы опять много птиц, хотя менее вчерашнего, и между прочими фаэтона. В продолжение нескольких дней вода в шлюпе не прибывала, тогда как прежде входила по 2 1/2 дюйма в сутки. Вообще мы заметили, что со времени конопатки нашего шлюпа в Рио-Жанейро воды час от часу стало прибывать менее. Пополудни в 5 ч., ветер начал стихать до того, что к 8 ч. сделался совершенно штиль, и пошел самый мелкий дождь или лучше сказать, дождливая пыль. В продолжение сих суток замечены были штилевые полосы в направлении к востоку и западу. Утром задул маленький ветерок от северо-северо-запада и к юго-западу стало выясняться. Мы надеялись, что будет юго-западный, но, напротив, скоро сделался штиль, а потом задул тихий ветер от OtS, погода была пасмурная и облака шли то от юга, то от юго-запада. Птиц сего дня не видели.
Поутру [15-го] в 9 часов было полнолуние, и мы надеялись иметь свежий ветер, однакож все был тихий от юга. С утра летали часто около шлюпа птицы из рода бурных, а у борта множество касаток, также один небольшой альбатрос, который спину и сверху крылья имел бурые, а брюхо и низ крыльев белые.
В 11 ч. вечера [16-го] сделалась небольшая килевая качка, а после оной тихий ветер с зыбью от запада, туман и временем облачно.
Поутру [17-го] дождь перешел, и ветер стих, но волнение от запада было весьма большое. Мимо нас пролетели утки из рода нырков и два альбатроса, один подобный вышеописанному, а другой больше черный. Около полудня пошел было опять дождь, но в самый полдень перестал, и мы успели взять меридиональную высоту солнца. В 2 ч. ночи, при возобновившейся пасмурной погоде, мы закрепили брамсели и у марселей взяли по рифу, а после, когда сделалось тише, поставили брамсели.
19-го видели опять множество птиц как бурных, так и береговых и маленьких серых, наподобие куликов, которые весьма часто махали крыльями, и еще одну, весьма похожую на ястреба. В 4 ч. вечера прошли дерево, которое плыло в воде стоймя. В 6 часов утра ветер вдруг весьма скрепчал, и шел беспрестанно дождь. Барометр уже несколько дней понижался и теперь стоял на 29дм,69, почему мы предполагали, что крепкий ветер будет продолжаться, термометр же показывал 10 1/2о. В 9 ч. утра ветер действительно стал свежее, мы убрали лисели и брамсели, через полчаса начали у марселей брать рифы и пока делали сие у грот-марселя, ветер до того усилился, что вместо одного рифа должно было взять три. В сие время разорвало фор-марсель между третьим и четвертым рифом. Это заставило нас взять все рифы, а у нижних парусов по одному.
В полдень [20-го] ветер столько усилился, что наши рифленые марсели не могли выстоять и их все разорвало. Мы немедленно закрепили и остались под одними нижними рифлеными парусами, также спустили брам-реи и брам-стеньги в росторы. В половине 4-го часа несколько ветер уменьшился, почему и начали мы отвязывать марсели и на место их подымать новые. Хотя сей жестокий порыв продолжался не более 8 часов, но развел весьма большое волнение, после он несколько стих, но все еще был крепок и ходу при нем было до 8 узлов. В 6 ч. мы поставили новый, всеми рифами рифленый грот-марсель, а в 7 ч. и фор-марсель, новый же. Птиц около нашего шлюпа прежде всегда бывало довольно, но в сие время осталось их мало. С полуночи дул крепкий рифмарсельный ветер от северо-востока, было большое волнение, и иногда шел дождь. Поутру [21-го], в 9 ч. ветер немного стих, и мы отдали у марселей по рифу. В продолжение сего времени мы видели маленьких бурых ласточек, одного ястреба, топорков и дерево, стоявшее в воде прямо. 21-го с полудня мы отдали по другому рифу и видели множество птиц и китов, шедших к юго-западу. 22-го тем же крепким ветром изорвало у нас фок, который, тотчас был заменен новым, а 23-го при сильном волнении привязали грот, боясь чтоб и его не изорвало. Прежние наши паруса служили нам от Кронштадта, но не выслужили и одного года и в такое еще время, когда мы весьма мало имели крепких ветров и штормов. Чего же бы надобно было ожидать, если бы пришлось с оными отлавироваться от какого-нибудь опасного места? В 8 ч. вечера видели опять дерево, казавшееся давно плавающим, и много морских и береговых птиц. Ветер сделался между тем тише, и мы начали прибавлять парусов. Замечено было, что в сей крепкий ветер воды входило в шлюп менее, нежели прежде, но качало его более, только боковая качка была плавнее прежней. Сего же числа подняли у нас брам-стеньги и поставили брамсели. Около шлюпа летало множество береговых птиц, топорков, айр и урилей128. По карте, данной нам от Адмиралтейского департамента, остров Амчитка был от нас в полдень на севере в 37 милях. Мы держали в пролив от него между островами Семисопошным и Горелым129. Наши карты в сем случае верны, ибо Сарычев проходил гряду Алеутских островов с северной и южной сторон по два раза, напротив, карты Арровелиста на сей предмет вовсе не годятся, в чем мы после удостоверились.
24-го видели множество травы, называемой морской капустой130, и береговых птиц. В 5 ч. вечера бросили лот, но лотлинем в 100 саженей дна не достали. В 6 ч. находясь по исчислению от южной оконечности острова Амчитки на SO в 73о в 12 1/2 миль, привели бейдевинд на правый галс, и таким образом под малыми парусами пролежали до полуночи. В час поворотили на левый и лежали бейдевинд на W. В 3 часа утра [25-го], когда туман немного прочистился, мы усмотрели низменный берег острова Амчитки на NWtN и считали оный за юго-восточную сторону острова, после легли на N. Скоро остров вновь покрылся туманом, но в половине 6-го часа опять прочистилось, и мы увидели прямо по курсу не далее 1/2 мили каменья и риф, идущий от северной его оконечности на две мили к востоку и весьма сильный на нем бурун от довольно свежего ветра и волнения. Тотчас положили мы лево на борт, и команда была в минуту по местам, затем привели бейдевинд на OtS и чрез полчаса, прошед риф, спустились на NO, имея ходу 5 узлов. При сем случае малейшая оплошность или продолжение тумана заставили бы нас заплатить весьма дорого, и если бы мы при сем ходе продолжали еще итти хотя пять минут, то шлюп наш верно бы погиб безвозвратно. В 6 1/2 ч. миновали риф. на коем, в расстоянии от острова 1 1/2 мили, есть подводный камень, бывший тогда в створе с северо-восточным мысом острова NW 76о, в 3 мили.
В восьмом часу густой туман совершенно закрыл остров. Мы легли на NNO, чтобы пройти Семисопошный в 10 милях, но как туман продолжался во весь день, то мы в полдень легли на NOtN.
25-го ветер стих почти до маловетрия, так что ходу было иногда только один узел. В 7 ч. вечера, когда туман немного прочистился, мы увидели южный остров Семисопошного, на SW 87о в расстоянии 13 миль, но вскоре оный снова закрылся туманом. Вечером сделалось мало-ветрие между югом и востоком, и туман садился на снасти каплями. Сего числа видели мы множество птиц, китов, сивучей и косаток131, игравших на поверхности моря. У сих последних на хребте перо так велико, что издали при увеличивании от рефракции казалось алеутом, едущим на байдаре. Явление сие неоднократно принуждало нас брать трубу и осматривать горизонт. С полуночи ветер сделался западо-северо-западный и когда пошел к северо-западу, тогда и пасмурность прочистилась. В половине четвертого часа увидели мы на SW 82о северную часть острова Семисопошного и в половине восьмого легли на NO, в 8 ч. по компасу открылся на SO 70о остров Горелый, который местами был покрыт снегом, отчего и днем было весьма холодно. Каждую ночь по приближении к Алеутским островам было только 3о теплоты. В сие время мы пеленговали остров Семисопошный на SW 70о. Остров Горелый находился от нас в 15 милях, что мы приписали действию на нас течения. После сего ветер начал свежеть от северо-запада, и сделалось яснее. В 10 ч. острова Семисопошный и Горелый закрылись мрачностью.
В полночь [26-го] ветер засвежел было так, что ходу сделалось до 8 узлов, но вскоре начал оный стихать. Около полудня пролетело мимо нас стадо гусей. В 6 ч. вечера стали держать на NOtO. В сие время ветер опять засвежел, почему мы закрепили брамсели, а как барометр беспрестанно понижался, то мы, ожидая крепкого ветра, взяли у грот-марселя один риф и у прочих по два. Около полуночи ветер стал отходить к северу и стихать, почему мы поставили брамсели. В 12 ч. барометр показывал 29дм22′, а термометр 2о. В 3 ч. разорвало у нас грот-брамсель, который мы переменили новым. С полудня [27-го] барометр понижался, ветер стихал и в 5-м часу подул от NtO, почему мы поворотили на левый галс и легли на NW1/2W. Туман продолжался и был так силен, что со снастей капало наподобие дождя. В 8 ч. барометр был 29дм18, термометр 2о,7+, а ветер все дул тихий. В 11 ч. отдали у марселей по рифу, ветер стал свежеть, а барометр повышаться. В полночь, когда поворотили на правый галс и легли на NWtN, ветер стал отходить к востоку и свежеть так, что в 8 ч. [28-го] взяли второй риф и у грот-марселя. Вскоре сделалось ясно, ветер засвежел более, и мы взяли у двух марселей по третьему рифу.
28-го видели чаек, топорков и урилов, в начале 9-го часа вечера по тихости ветра отдали у марселей по рифу. В полночь задул брамсельный тихий, а в 5-м часу сделалось маловетрие.
К полудню [29-го] ветер снова засвежел, мы убрали верхние паруса, а у марселей взяли по рифу. По счислению находилась от нас по русской карте северная часть острова Атхи132 у Огнедышащей горы на SO 10о в 8 1/2 милях.
С полудня [30-го] ветер крепчал так, что мы взяли у марселей еще по два рифа, а к полуночи сделался от северо-востока, но скоро стих. Мы стали прибавлять парусов и поворотили оверштаг на правый галс. В сие время капитан наш, давно уже перемогавшийся, так сильно занемог от простуды, что был не в состоянии выходить наверх и даже принужден был слечь в постель, но не долее как на двое суток.
Продолжая плавание при свежих ветрах, увидели мы 1 июня, в 8 ч. утра, по компасу на OtN остров Горелый и левее его столб. Мы лежали тогда на ONO, а потому, приведя на два румба влево, легли на NO. По глазомеру мы были от острова в 7 или 8 милях. Вскоре нашел туман и скрыл его от нас из виду.
Натуралист сделал замечание, что во время появления сего острова были извержения во всей Америке и во многих других местах. К сему должно прибавить слова наших промышленников на острове Уналашке, что тогда же обрушилась вершина сопки, находившейся на мысе Аляске133.
Крюков134, также сие рассказывавший, был в то время на острове Унге. Мы сожалели, что по причине пасмурности не могли определить хорошо широту и долготу острова Горелого. На картах оный еще не был показан, и если бы видны были Уналашка и Умнак, то можно бы было определить его по пеленгам. Для сей-то причины мы и хотели его видеть. Около 10 ч. несколько прочистилось, и остров был весь открыт, кроме верхушки, находившейся в дыму.
Натуралист просил у капитана позволения осмотреть остров135. У меня также было к сему большое желание, ибо со времени его появления ни один из испытателей природы не бывал на нем. Оставалось только одно препятствие, чтобы не занесло его опять туманом, но как барометр беспрестанно возвышался, то капитан и решился послать на остров меня с натуралистом для возможного исследования. Мы поехали к нему на катере в половине 11-го часа и скоро потеряли его в тумане, а через полчаса и самый шлюп. Воротиться было бы еще хуже и потому, полагая итти к острову для исследования, я решился, если туман не пройдет во весь день и далее, что здесь случается нередко, плыть прямо на Уналашку и там ожидать шлюпа, ибо провизии на катере было весьма недостаточно. Однакоже до сего не дошло, как можно видеть из следующего рапорта, представленного мною капитану Шишмареву по возвращении нашем на шлюп.
‘Быв послан сего числа с натуралистом для осмотра Ново-Горелого острова, отвалил я от борта и взял курс OtS прямо к острову, но вскоре как оный, так и шлюп закрылись туманом. Пролежав еще около получаса мы увидели остров прямо по румбу и несколько под ветром, почему и спустились на OtN. Ветер был свежий. Подойдя ближе, за 75 сажен, привели мы вдоль острова, обогнув его юго-восточный мыс с кошкой зашли под ветер, где полагали найти пристань или хотя меньший бурун для пристани. На остров я не входил, ибо натуралист не видел в том надобности, но исследовал по возможности следующее.
Вышина острова около 400 футов, окружность около 4 миль, низ подобен всем Алеутским островам, а верх должен быть вулканический, ибо, объезжая вокруг с подветренной стороны, мы слышали серный запах. Из четверти видимой высоты вытекал довольно большой ключ воды, глубина от берега на 50 сажен 9 и даже 11 сажен, грунт — крупный желтый песок, а на 100 сажен от него — 16 сажен, грунт тот же.
Пристать не было возможности. Видя острые каменья на дне и заключая, что остров сей вулканический, я полагал, что подобные камни должны быть и около острова, да и бурун был довольно силен. Я полагал стать на дрек и выйти вброд, но меня удержало от сего великое множество сивучей, бывших тут на ложбище со своими самками и детьми, так что видимая низменность, по которой нам пришлось бы итти, если бы мы желали выходить на берег, была покрыта ими, совершенно как покрывалом, известно же, что животные сии в сие время весьма злы, к тому же, как натуралист уверял меня, что не имел надобности выходить на остров, ибо и так все видел, то я не имел на то права. Остров сей, как выше сказано, вулканический, но низменность его уже охладела, доказательством чему служит лежбище вышеозначенных животных. Вонь от них и шум были чрезвычайны, даже до того, что на катере в довольном расстоянии мы с трудом могли слышать друг друга, а от плавающих около катера сих животных и моржей не было терпения, ибо они так близко подходили к оному, что по лбам многих из них матросы били руками, казалось, они хотели заглянуть в шлюпку, а моржи даже были опасны, ибо могли зацепить своим зубом за борт катера, хотя нечаянно и, конечно, в таком случае его перевернуть. Для удаления их я выпалил из ружья холостым зарядом, но облегчения от сего было весьма ненадолго.
Остров лежит NW и SO. По NW сторону не более как в 150 саженях от него стоит кекур136, вышиной около 80 фут, похожий издали на тендер под парусами. От него еще саженях в 125 небольшой камень, и за ним продолжается риф на NW по крайней мере на 400 сажен. С самого верху, сколько мы могли видеть, и низменность осыпана пеплом, вероятно от прорвания137 Умнака, а не от себя, ибо об извержениях из него от здешних алеутов еще не слышно. По известиям от тех же старых алеутов по юго-восточную сторону была хорошая пристань, но теперь от землетрясения или от сильных бурунов и вида ее не осталось.
[Так] как верх острова был покрыт дымом, а туман все еще не проходил, то я по позднему времени решился лучше пуститься к шлюпу, взяв [курс] WtN в надежде его увидеть, если в продолжение часов двух туман сделается хотя несколько реже. В случае если бы, пролежав в море два с половиной часа, я шлюпа еще не увидел, то имел намерение поворотить и итти прямо на Уналашку в селение Иллюлюк. Через 1 и 3/4 часа увидели мы шлюп прямо по [курсу] на WtN. О чем имею честь донести, представляя при сем снятый с острова вид’.
По приезде нашем на шлюп в четверть 5-го часа, капитан сказывал, что около 30 минут катер был виден, но потом как оный, так и остров закрылись в тумане, и все сомневались, чтобы мы нашли сей последний, хотя и имели с собой компас, но течение здесь между островами довольно сильно.
В 11 ч. легли мы в дрейф на правый галс. Остров был закрыт туманом на SO 80о. В половине 5-го часа мы подняли катер и легли в Капитанскую гавань. В 5 ч. прошли остров на траверсе, вправо в 2-х милях на OSO, и когда оный от тумана хорошо очистился, то казалось, что верхушка его была покрыта дымом, в чем мы сначала несколько сомневались, но после действительно уверились, ибо около сего дыма впоследствии было очень ясно. Теперь, кажется, можно остров сей положить на карте подле Столба в 1/4 версты к SO, ибо Столб на карте Адмиралтейского департамента положен, как кажется, весьма хорошо, жаль только, что мы во все эти девять суток плавания около Алеутских островов почти не имели обсервации и не видели берегов.
В 2 ч. ночи при подходе нашем к Веселовскому мысу138 сделался штиль, во время коего приехали к нам несколько алеутов с рыбой. Капитан велел им дать за сие табаку, сухарей и по чарке грогу, а одного из них послал назад о гавань с запиской к управителю, в коей, уведомляя его о нашем прибытии, просил на первый пушечный выстрел со шлюпа прислать к нему все какие найдутся байдары для буксира.

Глава VI

Прибытие в порт Умалашку и сведения об оном.— Плавание к Берингову проливу и в зунд Коцебу. — Нечаянное свидание с дикими американцами. — Исследование ледяных гор. — Закрытие островов Ратманова и Преображения, найденных лейтенантом Коцебу. — Соединение с шлюпом ‘Открытие’.

Во время штиля течение прижимало нас к мысу Калехте, почему капитан приказал спустить баркас и все прочие гребные суда для буксира и пушечным выстрелом потребовал байдары. В 5 ч. [3 июня] ветер сделался от запада, и мы, оставив буксир, пошли под парусами. В 8 ч. опять заштилело против мыса Константиновского и нам должно было прибегнуть снова к буксиру. Вместе с байдарами приехал к нам управитель Уналашки Крюков (родом из мещан Вологодской губернии). Ветер хотя и был легкий прямо из гавани, однако мы закрепили паруса и буксировались шестью судами. В 11 ч., пришед на глубину 13 сажен, грунт дресва, легли мы близ кошки на якорь, в четверти мили от берега. Около полудня ветер задул от севера, и потому мы тотчас снялись с якоря и под двумя марселями пошли к селению Иллюлюк или Согласия139, но, не доходя до него мили полторы, заштилели, и ветер начал задувать от юга. Тогда мы опять пошли буксиром. С полудня было переменное маловетрие, облачно, над горами туман и временем сияние солнца. В 2 ч. мы дошли до настоящего места, на глубину 14 сажен. Грунт — ил и в 3/4 мили от селения остановились на якоре. По прибытии в Капитанскую гавань140 просили мы Уналашкинскую контору уделить для нашей команды сколько возможно скота и получили быка в 12 пудов. При подходе к Уналашке, термометр стоял весьма низко, часто показывал менее 2о+ и редко выше 4о+, когда же мы вошли в гавань, то оный возвысился до 5 1/2о+. Войдя в порт, мы немедленно отправили к берегу баркас и катер за свежею водою, разоружили некоторый рангоут для поправления такелажа и свезли на берег кузницу для работы.
7-го сделалось несколько теплее, и термометр доходил до 6 1/2о, но солнце почти не показывалось, и редкий день проходил без тумана, снег лежал на всех горах.
На рассвете 9-го числа стало выясневать и нам в первый раз удалось взять около половины 7-го часа высоту солнца. Пользуясь сей погодой, мы тянули такелаж и красили сажею бархоут. На Уналашке мы не нашли переводчиков, которые по предписанию компании должны были нас дожидаться, а как это было настоящей целью нашего прихода к сему острову, то мы и не хотели простоять у него более недели, но вышло иначе. Паруса, которые мы имели, в тропиках все изорвались и требовали хорошей починки, новые же привязанные на их места были велики, следовательно надобно их было убавить. Для сего капитан испросил у Крюкова горницу, куда поставили чугунную печь и поместили 9 человек парусников, кои работали в ней беспрестранно во все пребывание наше на Уналашке. Шлюп наш был в сие время в грузу: форштевень 12 футов 8 дюймов, ахтер-штевень 13 футов 11 дюймов, диференту 1 фут 3 дюйма, и как оный весьма облегчился, то и нужно было прибавить в него 1 200 пудов каменного балласта, для чего потребовалось выгружать весь трюм, кроме нижнего лага, который мы засыпали. В водяном интрюме было положено каменного балласту 800 пудов, а в ахтер-люке 400. Вся сия работа, хотя и не тягостная, кончилась только 14 июня. В продолжение сего времени присланы были к нам от компании 6 алеутов и 4 байдары: две — трех, одна — двух и одна — однолючная. Мы же красили шлюп, исправляли такелаж, наливались водою, поверяли хронометры и проч.
Управитель сего острова Крюков, имел у себя сына, молодого мальчика, там родившегося и на Алеутских же островах воспитанного. Талант его к рисованию был необыкновенный. Увидев у нас портрет покойного императора Александра I работы Жерарда, он беспрестанно вертелся около него и рассматривал, марая иногда бумагу, и, наконец, так удачно его срисовал сухими красками, что стоило удивляться правильности членов, точности копии против оригинала и расположению красок. Впоследствии он мне подарил сей портрет и я его содержу в моем кабинете в числе редкостей. Спустя несколько лет молодой Крюков был привезен в Петербург для усовершенствования его талантов, но вскоре по приезде заболел весьма сильно оспой, так, что не мог трогаться ни одним членом, даже раскрывать рта для принятия пищи. Я видел его в сем бедственном положении и всякий день привозил к нему лекарств, но оспа вошед во внутренность прекратила жизнь его. Наша Академия Художеств могла со временем ожидать великих успехов от сего мальчика.
15-го в половине 4-го часа ночи снялись мы с якоря и пошли в море, но в 6 ч., пройдя Северный мыс Амаюнака, встретили ветер от NtW и потому поворотили назад. В 8 ч., находясь от южной оконечности кошки острова Амаюнака на NO 42о в 3/4 мили, на глубине 10 1/2 сажен, грунт — песок с ракушкою, положили якорь. Вскоре сделался крепкий ветер со шквалами, и неблагоприятная погода сия, продолжавшаяся до утра 17-го числа, принудила нас все это время простоять без пользы.
В 5 ч. утра [17-го] при юго-юго-западном ветре шлюп снялся и вышел благополучно в море, взяв курс на северо-запад к острову Св. Георгия, куда капитан желал зайти за сивучьими кожами для починки байдарок и за торбасами141, коих бывшим с нами алеутам было отпущено только по одной паре, во весь сей день погода стояла хорошая, и только изредка находил туман, в 8 ч. утра пошел дождь, и ветер подул от юго-востока.
В бытность нашу на Уналашке узнали мы, что в марте сего 1820 г. провалилось одно место северной сопки на острове Умнаке. Длиною оно, по словам алеутов, около 7 верст, все наполнено водою и до сего происшествия горело сильным пламенем с извержением пепла, засыпавшего даже и Уналашку почти на поларшина и долетевшего, как нам говорили, до Унимака, что составляет 30 миль по прямой линии. Вероятно, на горах Уналашки снег был черен от сей же причины.
Во все время нашего плавания около Алеутских островов стояла пасмурная погода, дули часто крепкие ветры, и было очень холодно. Натуралисту нашему весьма хотелось побывать на Умнаке и исследовать горелое место, но [так] как времени оставалось мало и ехать туда надобно было морем с хорошими гребцами на байдаре и в ясную погоду, то намерение его и нельзя было исполнить, ибо время стояло дурное, а искусные гребцы были все на бобровом промысле. По крайней мере, чтобы не упустить чего-нибудь, он отправился пешком в Макушинскую губу142 к селению, (куда и я с капитаном отправились, но только не пешком, а на байдарах), поблизости коего есть горячие ключи. Он исследовал сии последние и нашел по части минералогии: много любопытного. По словам его, в здешних горах находятся: медь, свинец, ртуть, сера и проч. и еще каменное уголье, найденное им в изобилии, только собирать его трудно, ибо оно далеко от селений, во внутренности острова, и потому живущие на Уналашке всегда будут нуждаться в дровах. В 1817 году, в бытность здесь брига ‘Рюрика’, найден был торф, хотя и не в большом количестве, но близко к селению. На острове Амакнаке делали над ним опыт и топили им для печения хлеба, чтобы показать употребление его русским поселенцам, но мы теперь узнали, что они оставили вовсе собирание торфа по причине, как они говорили, что сушить его негде и что дурные погоды мешают ему сохнуть. Мне же кажется, что сие происходит более от их лени, и они лучше согласны для тепла жечь китовый жир, производящий страшную копоть и вонь, нежели заниматься, сушением торфа, который должны добывать сами, тогда как китов промышляют алеуты и жир им достается без всякой работы. Натуралист наш уверял, что такой лес, как береза и ей подобный, может здесь весьма хорошо расти. Если бы компания старалась развести его на Алеутских островах, то какую бы она принесла пользу для человечества!
Крюков доставил нам привезенную с Умнака, самородную амальгаму143, но только немного. Трава растет здесь прекрасная и в довольном количестве по всем долинам, так что скота развести можно более, нежели сколько при нас было (6 штук). Огородные овощи родятся в изобилии, так что земля от сего слишком жирна, следовательно при порядочном устройстве жить здесь можно бы было в хороших домах и не хуже многих мест самой России или Сибири. По словам сего же Крюкова, в 1819 году родилась у него репа почти с тарелку, чего на худой земле случиться не может. Картофель родится хорошо, когда бывает посажен вместе с капустою, а впрочем идет более в траву, ясное доказательство, что земля жирна. Компания запасает рыбу на зиму для своих каюр и русских промышленников, также вдов и сирот алеутов… Всего в продолжение зимы она должна кормить до 200 человек. Для сей-то причины, по всем селениям, где есть речки, имеются невода, коими производится там лов во все лето, а для присмотра за ними посылается русский промышленник… При Уналашкинской конторе находилось при нас всех русских 17 человек, в том числе и правитель. Из них семеро жили по тем селениям, где находятся речки, остальные были или чиновники, как-то: правитель, староста, приказчик, конторщик и проч., или байдарщики.
В нашу здесь бытность мы заметили, что русские, ездившие на байдарах за промыслами, или куда-либо в другое место, всегда хуже знали свое дело, нежели алеуты, с ними же тут бывшие. Это и неудивительно, ибо алеут, можно сказать, родится на байдаре, способен ко всем промыслам и знакомится с малолетства с ветрами и течениями…
Вся должность, отправляемая здесь русскими, состоит в ловле лисиц, продолжающейся один или полтора месяца в году, с половины октября по декабрь, а как их мало, то нанимают они для сего алеутов, платя им от 80 до 100 рублей.
Известно, что из всех морских зверей, китов и рыбы, доставляемых алеутами, компания берет половину за самую малейшую плату, почему алеуты не могут быть богаты, ни под каким видом. С приездом туда лейтенанта Яновского увеличена была на все цена, например за кита прежде платили от 5 до 10, а ныне, смотря по величине, от 10 до 20 руб., за бобра прежде пять, ныне 10 руб., за треску каждую ныне платят 5 копеек, а до того ничего не платили. Вместе с ними на прочих зверей цены также возвышены…
Между тем погода недолго нам благоприятствовала, в ночи 18-го числа пошел дождь с порывами и мы закрепили брамсели, а в 5 ч. утра взяли по рифу у марселей. В 6 ч. ветер сделался тише, и мы могли поставить брамсели. В полдень остров Св. Георгия находился от нас на NW 30о1/2 в 17 милях, но в тумане не был виден. В половине 2-го часа прочистилось, я и капитан в 2 ч. 25 м. успели взять высоту солнца для определения долготы острова, к коему хотели зайти за лафтаками, сивучьими кожами для алеутских торбасов и в случае починки их байдарок и проч. Но вскоре ветер начал заходить к западу и согнал нас на NNW. В 6 ч. остров закрылся в туман, и потому мы, лежа последним румбом, еще надеялись видеть и посетить остров Св. Павла, с тою же целью как и Св. Георгия. В то время, как мы начали приближаться к островам Прибыловым144, топорки, айры и утки летали кругом нас в величайшем множестве. Также видели мы много сивучей и китов. В исходе 1 ч. ночи ветер начал свежеть и поутру не допустил нас не только зайти к острову Св. Павла, но даже и видеть оный. По сей причине, мы пошли прямо к острову Св. Лаврентия. На пути сем айры почти не отлетали от нас, так что мы били их на лету из ружья, ибо служили они нам хорошей пищей к столу на жаркое, и однолючная145 байдарка едва успевала их к нам привозить. Часто мы видели сивучей, игравших на воде.
21-го пронесло мимо шлюпа множество бревен, какое-то большое мертвое животное и еще дерево, на коем казалось лежали мешки, чем-то наполненные. Мы тотчас спустили ялик, легли в дрейф, и я с натуралистом поехали смотреть его, но нашли, что мнимые мешки были величайшие два нароста с двух сторон дерева, означавшие болезненное состояние оного.
В 9 ч. утра умер у нас скоропостижно матрос Панфилов, бывший при кают-компании поваром. Он вышел в гальюн, и там сделался с ним обморок. Отведенный немедленно в лазарет он жаловался, что чувствовал давление в груди, но едва успели его положить на постель, как он лишился чувств и все пособия остались тщетными. Как капитану нашему, так и всем офицерам весьма прискорбно было видеть, что уже другой человек умирал таким несчастным образом. В продолжение года мы потеряли уже трех служителей, не имев ни в чем недостатка, никаких нужд и затруднительных или тяжких работ. Можно бы подумать, что причиной сему было какое-либо упущение в чистоте воздуха в шлюпе, пище, белье и проч., но всякий из нас и сами матросы могли сознаться, что капитан не упускал ничего из виду, что могло служить к здоровью вверенной ему команды. Палубу, где жили служители, ежедневно подскабливали, в сырую погоду на целые дни ставили и топили печь, курили, пищу давали лучшую, какую только можно было требовать. В бытность нашу на Уналашке мы запасли 5 бочек конского щавелю и заквасили его, как капусту. Белья и платья у служителей было в весьма достаточном количестве, и мы строго смотрели, чтобы они в неделю два раза сменяли оное, чтобы никто не ходил в сыром платье и не ложился бы спать, не раздевшись.
В полдень [23-го] мы имели обсервацию, глубина 23 сажени, грунт — ил, в 3 ч. ночи мы увидели на NtW остров Св. Лаврентия.
В начале 1-го часа пополудни, подошед к кошке, выдавшейся от юге-восточного мыса острова и имеющей селение, легли мы в дрейф под грот-марселем, на правый галс. Капитан, я и еще некоторые из офицеров отправились на двух вооруженных шлюпках к селению, взяв для предосторожности нужное вооружение. На другой из сих шлюпок повезено было тело умершего матроса, которого капитан желал лучше похоронить нэ острове, нежели бросить в море. Тело отпели на шлюпе и почтили при спуске на шлюпку трехкратной пальбой из 20 ружей.
В сие время термометр показывал 8о 1/2+ в первый еще раз по оставлении Уналашки. Вообще мы заметили, что чем далее отходили от Алеутских островов к северу, тем было теплее. На острове Св. Лаврентия снегу почти не было, Уналашкинские же горы почти все были им покрыты. Впрочем, со времени нашего плавания от Уналашки прошло уже 5 дней и потому неудивительно, что здесь было теплее. Кошка, на которой находится селение, выдается к востоку на одну милю и имеет два небольшие рифа: один к востоку же, а другой к северо-востоку.
Подъезжая к селению, мы расматривали, где бы удобнее можно было пристать, и увидели на берегу жителей, кои, махая руками, показывали для сего место, у которого мы тотчас и остановились. Жителей сих было шесть человек, все они не имели никакого оружия и каждый держал что-нибудь на продажу, как-то: моржовые зубы, рыбу, убитых птиц и птичьи шкуры. За это просили они табаку, повторяя беспрестанно: ‘тавваком, тавваком’. Вышед из шлюпки, капитан роздал им по нескольку табачных листов, не взяв с них за оные ничего.
Сначала были они весьма рады сему подарку, но после предлагали беспрестанно свои вещи, прося за оные табаку. Здоровались они с нами, дотрагиваясь носами и гладя рукой вдоль от лица, по животу и груди, прежде себя, а после того, с кем здороваются.
Натуралист наш немедленно пустился в горы с вооруженными людыми, а мы начали выменивать изделия для редкости и рыбу для пищи, платя табаком, иглами и т. п. Осматриваясь около себя, мы увидели десять зимних юрт, устроенных в земле, в которые дверью, окном и трубой служила одна и та же дверь, сделанная сверху. Сии были довольно просторны, но чрезвычайно нечисты. Еще находилось около 20 балаганов для сушения рыбы, сделанные из кольев, весьма похожие на наши провесы, на коих в деревнях сушат лен, и между ними три летние юрты, видом четырехугольные, составленные из кольев, с кровлей покатой на одну сторону и закрытые все моржевыми кожами. Все их жилища и хозяйство я осмотрел с большим примечанием.
Познакомясь с жителями, объясняли мы им пантомимами, что желаем похоронить на их земле умершего. Не знаю, поняли ли они нас, но только не препятствовали рыть могилу и по опущении в нее покойника поставить над ним крест, на котором вырезаны время его смерти и название шлюпа. На кошке нашли мы три озерка, из коих в двух вода оказалась соленою, а в последнем, большем и крайнем к морю,— пресной. Мы ее отведывали и находили на вкус весьма хорошей, но жители показывали знаками, чтобы мы ее не пили. Причина же сего нам осталась неизвестной. Капитан наш, заметив между сими дикарями двух старшин, одного лет около 60, а другого 40, надел им на шеи по бронзовой медали, на белой тесьме. Мы объяснили знаками, сколько могли, их значение, а дабы они поняли, что медаль есть вещь значущая, то капитан, подъезжая к ним, дал каждому офицеру также по медали, для повязки на шею, а сам надел две, медали сии мы не снимали во все наше там пребывание.
Нам весьма хотелось посмотреть летние юрты жителей, но они всеми мерами старались нас от сего отклонить, однакоже по сильному убеждению, наконец, согласились впустить капитана и меня, показывая, чтобы прочие не входили. Двое старшин были нашими проводниками. Мы не нашли там ничего, кроме нескольких пузырей с жиром, великой нечистоты и ужасной вони, и потому скоро вышли вон. После сего, зайдя в одну зимнюю юрту, нашел я там старую женщину, которая весьма испугалась моего появления и не только ни слова не говорила, но даже и не взглянула на меня, из чего можно заключить, что жители сии ревнивы. Я дал ей игол, табаку и зеркальце и тотчас удалился, ибо могла бы случиться неприятность, если бы меня нашли здесь мужчины. Надлежало полагать, что они, увидя нас на приближающихся шлюпках, женщин и детей своих отослали внутрь острова, как делают обыкновенно все жители сего края. Может быть, чукчи или американцы нападают на них и отнимают женщин, и что они от нас ожидали подобного.
Мы были на острове уже с час, как появились еще шесть человек на другой стороне кошки, но, повидимому, боялись к нам приблизиться, когда же мы растолковали нашим приятелям, чтобы они позвали своих товарищей, ибо мы им дадим также табаку, то они тотчас начали кричать и тем их пригласили. Мы немедленно наделили их несколькими листами табаку, а они начали продавать нам рыбу, как видно было, недавно пойманную. Один из них был пожилой и, как казалось, весьма между ими уважаемый. Старшины, показывая, на него, что он также начальник, просили, чтобы мы и ему надели медаль, что и было исполнено. Между тем, время было уже к вечеру, старшины начали толковать нам, чтобы мы ехали домой, повторяя слозо: ‘тагомя анайман’, что значило: ‘ступай, приятель’, и показывая руками на наши гребные суда и шлюп. Действительно, нам уже была пора ехать, но мы дожидались натуралиста, когда же он возвратился, то, не теряя времени, отправились домой. По отъезде нашем от берега сажен на пять расстояния, все жители начали кидать в воду каменья, из которых, по счастью, ни один в нас не попал, но оные сыпались градом у борта шлюпки. Мы непонимали сего значения и находились в недоумении: если бы жители хотели бить нас, то могли бы сделать, сие без всякого труда, ибо мы были от них еще близко, к тому же они бросают каменья весьма метко, особенно из праща, что мы впоследствии несколько раз видели. Впрочем, мы не подали никакого повода к нападению! В путешествии капитана Биллингса146 сказано, что когда он подъезжал в Мечигменский губе к одному селению, коего старшина находился вместе с ним, то чукчи, в знак дружбы, бросали в воду каменья. Наши матросы, ощупывая некоторых жителей, находили у них за левыми рукавами под парками147 большие ножи. Вероятно, что и все они запаслись сим оружием, также как и мы, из предосторожности.
Возвратясь к шлюпу около 6-ти ч. вечера, снялись, мы с дрейфа и легли на ONO, на глубине по лоту 10′ сажен, на сером песчаном грунте. Как северная сторона острова Св. Лаврентия не была еще никем видима в близком расстоянии, то мы и положили описать, оную. Продолжая наше плавание, мы увидели перед собой сплотившийся лед, который однакоже не был стоячим или, как называет его капитан Кук, ледяным полем или ледяными островками, но вероятно оторванный ветрами от берегов и скопившийся у острова Св. Лаврентия. В этом убедились мы из того, что в некоторых местах за льдом видна была вода и даже, казалось, было совершенно чисто. Мы не хотели пуститься в льды, боясь без всякой пользы ободрать у шлюпа медную обшивку, а лежали вдоль оных. Погода была самая приятная, и лед находился от нас не далее полумили, под ветром. В полночь солнце светило весьма ярко, и горизонт был весьма чист. В 2 ч. ночи видели мы великое множество моржей, которые, казалось, имели совокупление, ибо плавали один на другом, большими кучами, с ужасным ревом и хрипением. Лед виден был с салинга несколько правее нашего курса, и потому мы поворотили на левый галс и легли на юг. Около вечера [24-го] найдено восточное склонение компаса 24о 56′, сходное с наблюдением Сарычева и Коцебу. В 8 ч. виден был берег Америки двумя острыми холмами и правее несколько малых холмиков, на NtO в расстоянии, по исчислению около 54 миль. Мы почли его за остров Аякс. К ночи заштилело, и стало прижимать нас ко льду, однако при сделавшемся маловетрии мы отошли от оного.
С полудня [25-го] подул тихий ветерок от юго-востока и льда совершенно не было видно, вероятно, от того, что течением снесло его к северу. Хотя мы и точно были уверены, что далее к американскому берегу лед еще был и что в один день много его отнесено быть не могло, но надежда найти проход к Берингову проливу, поселяла в нас желание итти еще ко льду. Капитан, по опыту своему, уверял, что до тех пор нельзя пройти к северу, пока лед не растает или не будет унесен в Ледовитое море, и потому мы легли на [курс] NOtO. В половине 2-го часа опять увидели остров Аякс на NO и правее его, около двух румбов, много высокостей. Вскоре же за сим усмотрено было с салинга, что перед носом шлюпа и вправо перед берегом находился лед, но влево его не было видно, а потому мы и привели прежде на NNO, потом на N, NNW и наконец на NWtW. В 4 ч. термометр показывал 7о, глубина была 19 1/2 сажен, грунт — ил с песком. В 7 ч. лед был виден вправо и влево, но перед шлюпом, на NWtW носило только куски оного, некоторые до 20 сажен в окружности. В сие время мы уже входили между ними и старались рассмотреть в трубу ближайший лед, чтоб узнать, была ли возможность итти далее по курсу, но вдали оказалось такое множество льдин, что, не желая без пользы подвергать шлюп опасности, капитан велел привести в бейдевинд на левый галс и итти прочь от оного. Мы убедились, что пройти через лед без опасности было невозможно, а как далее к Берингову проливу берега становятся между собой ближе и проход уже, то и лед, носимый туда ветром и течением, должен быть между собой плотнее. Таким образом, отошед от льда, мы приняли прежнее намерение — осмотреть северную сторону острова Св. Лаврентия, куда и начали лавировать. Сего числа после обеда команда училась стрелять из ружей в цель деревянными пулями и по одной на человека свинцовой.
Беспрестанные густые туманы скрывали от нас берега в течение двух суток, так что мы отчаивались успеть в нашем предприятии, но, к счастью, в полдень 28-го прояснилось, и мы могли приступить к описи.
Глубина шла 16, 15, 14 и 13 1/2 сажен, грунт был серый песок с ракушками. Берег сначала усеян горами, между которыми находятся большие долины, низменность же едва была видна. Вообще с дальнего расстояния, например около 20 или 15 миль, остров Св. Лаврентия кажется состоящим из множества высоких островов, разделенных менаду собой проливами, но, по приближении к нему миль на 7, видно, что все сии возвышения соединяются низменным берегом. По горам во многих местах еще лежал снег, прямо перед нами виден был высокий берег, но левее, на три румба, ничего не было заметно, почему мы лежали на WtS до тех пор, пока не увидели со шканцев низменность, соединявшую берег, совершенно ровный и низкий, простирающийся на 15 миль. Тогда мы легли на WNW и вскоре увидели на северо-западе отделившиеся от берега три столба, из коих самый больший гораздо выше Уналашкинского, прочие же ниже оного. Все оные, казалось, походили издали на большие суда под парусами. Подходя к ним, мы легли на запад, ибо берег от Загористового мыса заворачивал также к сему румбу и шел весьма ровно, только вдали на WtS1/2W видна была гора.
Когда мы пришли на траверс кекуров, то ветер задул крепче от WSW, пошел дождь, и сделался густой туман, совершенно закрывший берег. Мы принуждены были отложить опись до другого благоприятнейшего времени и, спустясь в Берингов пролив, в 7 ч. 20 мин. вечера легли на NtW прямо к островам Гвоздевым. Нам хотелось пройти их по западную сторону, чтобы видеть и проверить положение острова Ратманова, виденного в 1816 году и так названного лейтенантом Коцебу. Ветер был крепкий, так что мы взяли у марселей рифы, ходу было до 8 узлов, и часто шел сильный дождь. К полуночи сделалось тише, и мы могли отдать рифы. Дождь перестал в два часа ночи, но туман продолжался, термометр показывал 2 1/2о+. В 8 ч. утра [29-го], когда сделалось несколько яснее, мы увидели на NNW берег, казавшийся тремя островами, а на северо-восток еще другой, гористый. Судя по счислению, мы никак не могли положить, чтобы острова сии были Гвоздевы, но, подойдя к ним ближе, совершенно уверились, что это были они, а берег, виденный к северо-востоку, мыс принца Валлийского. Около полудня все их занесло туманом, и хотя мы не имели обсервации широты, но почти в самый полдень успели взять пеленги всех трех Гвоздевых островов и мыс принца Валлийского, который тогда находился от нас на OtN в 25 милях, самый же западный из трех Гвоздевых на NW 6о в 7 1/2 милях. По сим пеленгам широта с карты 65о 40′ N, долгота 190о 48′ О, течение в четверо суток на NO 46о 37′ 31 1/2 миль, отчего мы и сомневались, точно ли сии острова были Гвоздевы. Лежа на NNW, или по правому компасу на N, сим курсом по карте Сарычева должны мы были пройти по восточной стороне острова Ратманова148, а по карте Коцебу в двух от него милях к востоку, почему и надеялись утвердить его существование.
В час пополудни нашел прегустюй туман, и ветер засвежел. Глубина была 26 сажен. Грунт — камень с ракушкой. Мы убавили парусов, чтобы с большого ходу не набежать на остров, если оный существует, лежали прямо на север по правому компасу до 3-х ч. Таким образом мы сделали от полудня 18 миль149, а глубина все еще не уменьшалась. По карте мы уже находились севернее острова Ратманова и прошли оный почти у самой восточной оконечности. Следовательно, не для чего было и итти далее к северу, и мы легли на северо-восток прямо в Зунд Коцебу150, где было назначено место нашего соединения с шлюпом ‘Открытие’.
[Так] как туман помешал нам утвердить, действительно ли существует вышеупомянутый остров, то и положено было исследовать сие на возвратном пути, если дозволят обстоятельства.
Войдя в Берингов пролив, мы немало удивились, не увидев льда, как у острова Св. Лаврентия, только за четыре дня пред сим нами оставленного. Неужели в столь короткое время лед мог растаять, тогда как солнце весьма редко проглядывало, а мы в эти четыре дня не имели обсерваций. Правда, что ветер стоял всегда южный, следовательно, и лед должно было отнести к северу, притом же и течение найдено нами также к северу {Летом по большей части здесь бывают южные ветры, а от того и течение всегда на север.}. Но лед, который мы видели у острова Св. Лаврентия, простирался на весьма большое расстояние, а берег к проливу сужается, то посему и самый лед должен был сплотиться более. Уничтожение его не иному чему надобно приписать как тому, что часть его истерло бывшими свежими ветрами, другую же ветрами и течением унесло в Ледовитое море, а остальную разбросало по берегам.
Когда мы привели на северо-восток, ветер скрепчал так, что мы должны были взять у марселей рифы. Ветер сей был риф-марсельный, с порывами от юго-востока, но иногда дул довольно тихий, вероятно от гор мыса принца Валлийского. К вечеру, когда сделалось тише и немного яснее, мы увидели на OtN1/2O горку, образовавшуюся тремя холмами. По описанию лейтенанта Коцебу, ей должно было находиться на южной стороне залива Шишмарева151, но, впрочем, берега нигде не было видно, глубина была 22 сажени, грунт — ил и черная земля, а в 10 ч.— 15 сажен, грунт — ил. В половине 11-го часа [30-го] по счислению мы находились в широте 66о19′ N и долготе 193о O. Отдали у марселей рифы, а в половине 1-го часа увидели на восток-северо-восток мыс Левенстерна, от коего, на северо-запад плавали во множестве куски льда. Глубина в сие время была 14 сажен, грунт — серый песок, а в 2 ч. 7 1/2 сажен и тот же грунт. Ветер дул весьма тихий от востоко-юго-востока. Хотя в сие время берега и не было видно, но лед, простиравшийся вдоль оного, находился от нас не далее двух миль и, вероятно, прилежвл к берегу. Около полудня заштилело, и хотя несколько прочистилось, но обсерваций мы не имели.
В полдень мы видели на берегу гору, но весьма неявственно и потому, не могли брать пеленгов. Судя по карте, данной нам Государственным Адмиралтейским департаментом, ближайший к нам берег был в 7 1/2 милях, но по причине мрачности оставался невидным. Вскоре после полудня пронесло мимо нас мертвое животное, весьма походившее на свинью, шерсть на нем совершенно вылезла, и были видны уши. Мы были в недоумении, откуда бы взяться свинье, ибо известно, что в сих местах Азии и Америки животные сего рода не водятся.
Плавая таким образом около льдов и между оными, временем, по прочищении несколько тумана, видны были берега, совершенно покрытые снегом. В 4 ч. видели сквозь туман на северо-северо-запад берег, который почли за мыс Крузенштерна, т. е. за северный мыс Зунда Коцебу. В 6 ч. легли мы на NOtO в сей залив, но, пройдя несколько, увидели сплотившийся лед и в 10 ч. спустились на NNW к мысу Крузенштерна152, где нашли также лед и в таком количестве, что не было возможности войти в Зунд.
Если бы мы не должны были дожидаться в сем месте ‘Открытия’, то могли бы итти далее к северу для обозрения берега. Еще другой причиной, не дозволившей нам сего сделать, был постоянный южный ветер, при котором мы не могли бы лавировкой прийти (идя обратно на место соединения, если б пошли на север) скоро в Зунд и тем задержали бы шлюп ‘Открытие’, который, не видя нас в условленном месте, мог бы предположить, со всей вероятностью, что мы еще не пришли из Уналашки, и потому не пошел бы вперед. Наконец, как лед не допускал подходить близко к берегу, самый же берег был весь покрыт снегом, то и не было никаких приметных мест для положения на карту, иногда могли бы мы принять лед за берег, а иногда и обратно. Правда, что впереди было несколько гор, но они почти беспрестанно закрывались туманом. Вот причины, убедившие нас оставаться при входе в Зунд до пронесения нового льда или до соединения с ‘Открытием’. Глубина была 16, 15 и 13 сажен, а грунт — зеленый ил. С полуночи пошел мелкий дождь, и мы весьма желали, чтобы он усилился и разбил лед. В полночь, при продолжавшемся дожде и сильном тумане, мы находились от льда только в 60 саженях и слышали бурун около оного. Счисляя по карте Адмиралтейского департамента, мы были у самого берега второго селения от мыса Эспенберга153 к юго-западу, но по глубине и по мнимой ши-яроте 12 миль севернее. Барометр показывал 29дм71, а термометр 4о.
Течением ворочало наш шлюп во все стороны и несло к северо-западу. Вероятно, в сие время был отлив и течение шло от Зунда Коцебу, против входа коего мы находились. Глубина была 14 1/2 саж., грунт — вязкий ил. В половине 8-го часа вечера [1 июля] по причине большого тумана мы убрали паруса и на глубине 13 1/2 сажен, на иловатом грунте положили якорь плехт. Течение оказалось по правому компасу на северо-запад полмили в час. С полуночи носило около нас лед в довольном количестве и большими кусками. В три четверти 2-го часа течение переменилось и пошло на юго-восток по четверти мили в час. В 10 ч. [2-го] дождь перестал. К полудню лед усилился, стало выясневать, и начал открываться мыс Крузенштерна.
В полдень нанесло на нас великое множество льдин, из коих иные были в длину до 20 сажен, и все неслись из Зунда Коцебу. Опасаясь, чтобы оными не причинило шллюпу повреждения или не подорвало канат, мы снялись с якоря и пошли к Гвоздевым островам по курсу WtS, чтобы, имея свободное время, исследовать и остров Ратманова. В 6 ч. вечера, казалось, что около мыса Эспенберга был проход свободный от льда, и мы немедленно спустились прямо к Зунду. Лед был виден с обеих сторон, но впереди казалось совершенно чисто. Однако, пройдя несколько, мы уверились, что и тут по причине скопившегося льда невозможно было плыть далее и потому, опять поворотив, стали лавировать назад. Ночь была ясная и тихая, и мы до самого утра держались у входа в Зунд, в 20 милях от берега.
В полдень 3 июля, ровно через год по выходе нашем из Кронштадта, мы находились почти посредине входа в Зунд Коцебу, имея мыс Крузенштерна по пеленгам на NO 28о в 20 милях. Пользуясь тишиной, мы спустили ялик и осматривали, не обтерло ли где льдом медной обшивки шлюпа, но не нашли никаких повреждений, кроме, что у некоторых гвоздей оборвало шляпки, которые тотчас заменили новыми. В полночь мы опять легли к острову Ратманова, но в половине 8-го часа утра [4-го], пройдя 17 миль, увидели к югу лед и, поворотив на другой галс, начали лавировать к условленному месту нашего соединения с шлюпом ‘Открытие’. Ветер между тем дул от северо-востока, и мы надеялись, что силой оного разломает и вынесет лед из Зунда.
В полдень мыс Крузенштерна находился от нас в 28 милях попрежнему на NO 28о. В 4 ч. вечера, подойдя к оному на 14 миль, мы увидели от WSW, через N и О до SO сплотившийся лед, который занимал все пространство, какое только можно было усмотреть с салинга. Видя совершенную невозможность войти в Зунд, мы опять спустились к острову Ратманова и на сем плавании капитан, я и штурман имели наблюдения долготы по расстояниям луны и солнца. Ходу было 7 узлов.
В полдень [5-го] треххолмовая гора залива Шишмарева была от нас по компасу на SO 80о, а горы мыса принца Валлийского на S. По сим пеленгам, следуя карте Коцебу, остров Ратманова находится на SW 7о в 47 милях. Вскоре сделалось весьма пасмурно, пошел дождь, и ветер скрепчал от юго-востока до того, что принудил нас взять у марселей все рифы и спустить на низ брам-реи. К удовольствию нашему ветер сей продолжался недолго, и мы в половине 10-го часа вечера отдали рифы, а в 4 ч. ночи поставили брамсели. В 8 ч. утра [6-го] увидели мыс принца Валлийского по компасу на SO 48о и, взяв румб на другую гору, приметили, что во время ночи нас отнесло много к северо-западу.
При свежем юго-восточном ветре мы плыли на юго-запад, прямо к островам Гвоздевым. В 8 ч. вечера имели мыс принца Валлийского на О 11о в 6 милях, глубина шла от 10 до 6 сажен, потом начала прибавляться, и в полночь было уже 27 сажен, грунт — серый песок с мелким камнем. В начале 3-го часа ночи по компасу на StW1/2W увидели западный из Гвоздевых островов, а в половине 4-го, находясь от него по глазомерному расстоянию милях в осьми, легли на WSW, прямо на северную оконечность острова Ратманова. Вскоре нашел туман, и мы весьма на сие досадовали, ибо без сего случая могли бы видеть оба берега и все острова Гвоздевы, следовательно и остров Ратманова также бы не скрылся, однако в 8 ч. прочистилось. Идя вышеозначенным румбом, мы должны были пройти через сей остров, но опять его не видели, тогда, как судя по величине своей, он не мог от нас укрыться, ибо горизонт наш простирался кругом на 3 мили. Хотя и в оба раза, как мы желали осмотреть сей остров, был туман, но все-таки можно было заключить, что оный не существует или, по крайней мере, положен не на том месте. Весьма вероятно, что Коцебу принял туман за остров,— обстоятельство нисколько неудивительное в сем море.
К полудню [7-го] прояснело, и мы прямо по курсу увидели восточный мыс Азии, который в самый полдень находился по крюйс-пеленгу по правому компасу на SW 65о в 7 милях, широта его найдена 66о7’18’N.
Вычисления наши сего числа показали, что мы прошли не по острову Ратманова, как полагали, но севернее его миль 6, и потому еще была некоторая надежда найти его. Но когда в 3 ч. пополудни прочистилось настолько, что мы усмотрели острова Гвоздевы — Западный и Восточный, также и мысы Восточный и принца Валлийского, а острова Ратманова все не видели, то уже не сомневались в его несуществовании и, спустившись, легли на StW прямо на него. Пройдя 11 миль сим румбом, в 5 ч. вечера мы имели северную часть Восточного мыса Азии на крюйс-пеленге по правому компасу на NW 79о42′ в 14 милях. По оному широта сего места вычислена 66о7’37’ N, средняя из многих вычислений 66о6’15’ N, a самого мыса 66о4’37’ N. В то же время западный остров Гвоздева был на NO 70о, в расстоянии от нас на 12, а от Ратманова 6 миль, но сего последнего было вовсе не видно, хотя острова Гвоздевы, лежащие далее его шестью милями, были видимы весьма хорошо, горизонт же наш простирался не менее 20 миль. Итак, трехкратное, но бесполезное наше покушение осмотреть остров Ратманова принесло хотя ту пользу, что мы могли утвердительно опровергнуть его существование 154. В 5 ч. мы легли на NO в Зунд Коцебу, где уже надеялись застать шлюп ‘Открытие’. В полночь сделался туман с дождем, но через час первый несколько прочистился, а второй совсем перестал, и мы увидели на востоке горы, юго-западнее залива Шишмарева. Продолжая плавать при таких ветрах между льдами и подойдя ближе к мысу Эспенберга, мы имели вечером 9 июля свидание с дикими американцами из западного селения мыса Эспенберга. Они приехали к нам в числе 48 человек на 5 байдарах и хотели променивать свои меха, но мы оных не брали, а одарили их табаком и другими мелочными вещами. Дикари сии приставали прямо к борту нашего шлюпа без всяких околичностей, но ни один из них не решался взойти наверх, сколько мы их ни уговаривали. Одеты они были в еврашичьих155 или выхухольных парках, весьма чисто сшитых, и почти все имели под нижней губой, по краям рта, прорезанные дырки, в кои был вставлен голубой крупный бисер, обделанный костью или каменьями разных цветов. Кажется, что по сим украшениям можно узнавать их старшин, ибо у некоторых бисер был большей величины и лучше обделан, нежели у прочих. Около ушей и носа вдоль по всему лицу были у них наколоты разные фигуры, и они готовы всегда и во всяком месте сделать на лице своем новую дыру, чтобы продеть в оную подаренную им нитку негодного бисера, особенно выбирали они голубой. Мы хотели выменивать у них оружие, а они вместо оного старались сбывать лисиц, из которых за каждую просили или топор или большой нож, но как сей товар их нам не был нужен для составления коллекции редкостей, то и одарили мы их одним табаком, на который они почти не обращали внимания. За каждую безделицу просили они весьма дорого, старались сторгованную уже вещь подменить на другую худшую, например, куницу — собачьим хвостом и т. д.
Из пеленгов 10 июля определили положение между мысами Эспенбергом и высокостью мыса Крузенштерна по правому компасу N и S 29 миль. 10 июля и следующие за ним полтора дня мы ходили около острова Шамиссо156 в ожидании шлюпа ‘Открытие’. 11-го числа за штилем от островов Шамиссо к северу в 7 милях стояли на якоре и посылали штурмана для промера южного прохода. 12-го числа пополудни в 2 ч. снялись и пошли по южную сторону сего острова, где лейтенант Коцебу не проходил, желая промерить сей вход в губу, который, если бы только имел достаточную глубину, то, повидимому, был преимущественнее северного по своей обширности, но течение препятствовало нам сие исполнить, и, ворочая шлюп, принудило итти северным проходом. В 4 ч. пополудни положили якорь на глубине 4 сажен, грунт — ил с песком, имея кошку острова Шамиссо в 1 1/2 мили на SW 42о. На другой день в 8 ч. утра взяты были нами высоты солнца для определения долготы по хронометрам, и чтобы не терять в бездействии времени, мы решились съездить в восточное предместье губы Эштольц157 в намерении осмотреть Ледяные горы, так названные Коцебу и отстоявшие от якорного нашего места на 20 миль к востоку. Но как мы плыли при весьма свежем ветре от юго-запада, то и проехали до цели нашей не более 3 1/4 часов. В сем отряде находились: командир шлюпа, я и еще некоторые из офицеров. Мы отправились туда в 9 ч. утра [13-го] на баркасе, вооруженном 4 фальконетами158 при пятнадцати вооруженных же матросах, а на случай мелководья взяли трехлючную байдару и двух алеутов с провизией на 6 дней. Глубина по всей губе постепенно уменьшалась, берег отмелый, и потому мы за 3/4 мили от оного с баркасом садились на мель. В губе сей можно приставать у одного только места на южной стороне ее, у самого восточного мыса, где есть небольшая низменность, но и здесь баркас подходил не совершенно вплоть к берегу, а сажен на 75. Подъезжая к сей низменности, мы увидели в большом количестве байдары и шалаши, множество людей, собравшихся около селения, и стаю собак. Любопытство видеться с дикими заставило нас пристать у низменности близ селения, где, как оказалось впоследствии, было самое глубокое место, но при всем том мы не доехали до берега сажен на 50. Я был в длинных алеутских торбасах и вышел первый вброд, имея за рукавами маленькие карманные пистолеты, заряженные пулями. Жители тотчас меня встретили, но с большой недоверчивостью, особенно старшина, который держался между мною и толпою своих на средине от меня шагах во ста. Дикари сии старались всячески не подходить ко мне близко, хотя я им и показывал, что не имел ничего в руках, на что и старшина мне отвечал тем же знаком. Когда же я им показал несколько табаку и других вещей, то вся недоверчивость со стороны их, повидимому, исчезла, старшина подозвал прочих, и все они подбежали прямо ко мне. Подружиться с ними было делом одной минуты. Американцы, сев на земле полукругом, посадили меня перед собой в средине и начали здороваться, сморкая в руку и потом мажа по лицу, на что и я отвечал им таким же образом. Многие из них были вооружены пиками деревянными со вставленным камнем у одного конца и, казалось, составляли караул. Вскоре пристала байдара, на которой по мелководью переехал капитан с натуралистом и привез мое ружье. Когда же они вышли на берег, то я, сколько мог, старался объяснить новым моим знакомым о капитане и, кажется, успел в этом, ибо все жители встречали их весьма ласково и немедленно предложили на мену свои меха. Капитан наделил их всех без изъятия табаком, даже женщин и детей, которых было множество. Американцы охотно принимали сии подарки, но все [же] не столько им радовались, как на острове Св. Лаврентия. Когда же мы им показали иглы и объяснили их употребление, то все женщины неотступно просили их, крича беспрестанно: ‘титита’, ‘титита’, мужчины же хлопотали о бисере. Расставя часовых около баркаса, на котором Фальконеты были заряжены картечью, и велев команде варить обед, мы отправились в числе четырех человек вдоль берега к ледяным горам, взяв с собой топор, лопатки и проч. Жители сначала почти все нас сопровождали, но мало-помалу начали отставать, когда же мы проходили через их селение, то у каждой юрты стоял вооруженный пикой человек. Дикие просили, чтобы и мы подобно им, вернулись, но, видя, что их не слушают, немедленно нас оставили, и мы скоро дошли до своей цели. В то время, когда дикие нас провожали, я был окружен более, нежели другие, чему причиной было, вероятно, то, что они видели на мне более золота как на вицмундире, так и на фуражке, и, обходясь со мной уже как с первым знакомым довольно вольно, уже начинали с вицмундира свертывать пуговицы. Желая остановить их, я погрозил им, и они перестали, но через несколько минут опять принялись за свою работу. Тогда, оборотясь к ним, я топнул ногой и так сильно ударил в грудь отвертывавшего у меня пуговицы, что выбил его назад из ряду бывших с ним товарищей. Он довольно хладнокровно отошел и совсем отстал от нас, но прочие были нашими провожатыми до самого селения. Известно опытами, что хотя со всеми дикими должно иметь ласковое обхождение, но при взятой заблаговременно осторожности ни под каким видом не позволять им наглости или смелости.
Когда мы пришли к вышепомянутым горам, то берег казался состоявшим из льда и имел вид ледяных утесов, вышиной, повидимому, до 15 футов с насыпанной сверху землей, толщиной около аршина, а к низу смешанного с глиной. Взойдя наверх, велели мы в некотором расстоянии от берега взрыть землю и вырубить фута на три лед, который оказался довольно чистым. Земля, покрывавшая его, состояла из мха, отчего ходить по ней было трудно. Весьма естественно, что вода, пробираясь по рыхлости мха все ниже и ниже, зимой замерзает совершенно, а летом не может растаять, будучи прикрыта от солнечных лучен мхом. К тому же, самое лето в сем краю не так тепло и продолжительно, и солнце показывается не часто. В самом деле, во многих других местах, далеко от сих льдов, мы пробовали взрывать мох и везде находили лед, даже впоследствии на острове Шамиссо. Вообще в сих странах, если земля рыхла или состоит из мха, то смело можно полагать, что под ней находится лед. В 1816 году натуралисты, бывшие на бриге ‘Рюрик’, заключили было, что вышеописанный лед есть наносный с давнего времени, замытый песком и обросший мхом. Трудно поверить, чтобы столь ужасные глыбы могли плавать на мелком месте и составить, может быть, половину Америки. Мне кажется, что изложенное пред сим мнение Штейна, натуралиста нашего шлюпа, правдоподобнее159.
Осмотрев ледяные горы, мы возвратились к баркасу обедать. Проходя селение, нашли жителей при тех же мерах осторожности, т. е. у каждой юрты и у каждой байдары стояло по вооруженному человеку, причем все байдары были совершенно готовы к спуску на воду. Тут жители опять пошли за нами и прочь уже не отходили, весьма желая и даже настоятельно требуя, чтобы мы завели с ними мену. Капитан Шишмарев, заметив между ними старшину, снял с себя медаль и надел на него, стараясь объяснить ему значение портрета на оной. Мы старались, сколько могли, уверить его в нашей прдрзни к его одноземцам и выучили выговаривать имя Александр. После сего мы пригласили его к нашему обеду в раскинутую на берегу палатку. Дикарь сначала долго на сие не соглашался, и хотя после вошел в оную, но все еще был в большом страхе, между тем как осторожные его товарищи, запасшиеся на всякий случай оружием, окружили палатку. Старшина всему удивлялся, но сам ничего не ел, а когда подносили ему питье, то старался нас обманывать, выливая оное за парку и после вытирался, полагая сим уверить нас, что он действительно пил. Мы же притворялись, будто не замечали его хитрости. Белый сухарь почитал он за камень, ибо называл его сим именем. Однако, несмотря на сие, при расставании с нами выпросил у нас несколько сухарей. Находясь у нас, он беспрестанно перекликался с своими товарищами, кои в числе 200 человек нас окружили и, как казалось, рассказывал им, что мы делали.
По окончании обеда капитан позволил всем нам начать мену с жителями, чего сии последние неотступно требовали. Но никто из нас не мог успеть в сей торговле, ибо американцы весьма дорожились и за каждую вещь просили топор, или большой нож, которых мы с собой не имели. Оружия своего они, повидимому, совсем не хотели променивать и мы не могли ничего получить от них, кроме нескольких луков, колчанов и стрел. Одеты они были в оленьи, еврашичьи, выхухольные, а некоторые даже в куньи парки и по нескольку раз в день переодевались для того ли, чтобы показать нам свое богатство, или чтобы при перемене погоды переменить и платье. Также имели они на себе оленьи штаны и торбасы, вместе сшитые. У женщин первые были гораздо шире нежели мужские, а парки красивее, с разными узорами. Низ оных иные имели круглый а другие прямой, с сердцеобразными по бокам выемками, вероятно, для красы. Мужчины не накалывают себе лица вовсе, но некоторые красят его поперек и под глазами синей краской, легко стирающейся пальцем. Напротив того, почти у всех женщин наколото на подбородке несколько синих же полос, а уши, как равно и у мужчин, проткнуты и украшены камнями или бисером, который также оба пола носят на голове и преимущественно любят голубой и красный, предпочитая крупный мелкому. Главнейшее же их украшение состоит в двух вещицах, сделанных наподобие большой пуговицы из кости или зеленого камня и вставленных в широкий прорез под нижней губой, а еще более из самого крупного голубого бисера, обделанного костью и также вставленного по краям рта. Украшение сих двух родов видели мы, однако, у одного только начальника, а у прочих же оно просто костяное, женщины вовсе его не имеют. Волосы свои мужчины носят венцом вокруг головы, как некоторые католические монахи, женщины же убирают их на висках косичками.
Жители обоего пола роста среднего, и редко между ними можно найти слишком большого или опять слишком малого, хотя Кук пишет (часть III его ‘Путешествия’, стран. 199)160, что они все вообще малорослые. Лица их недурны, и скулы несколько выдаются, как у многих азиатских народов и даже чукчей и алеутов, цвет кожи желтоватый и несколько потемнее сих последних. Власть начальника у них, кажется, сильнее нежели в других местах сего края, ибо когда мы просили его показать нам их пляску, то он обратился для сего к некоторым женщинам, и они тотчас повиновались. Когда они кончили свои танцы, то капитан наш вручил старшине для них подарки,— которые сей последний роздал плясавшим тут же на месте, не удержав для себя ни малейшей безделицы. Вышеозначенная пляска, как известно, состоит из кривляний всем телом и из размахиваний руками в обе стороны, вскрикивая по временам в такт. Она не имеет в себе ничего приятного и выразительного. Вместе с сим, я считаю не излишним упомянуть о другом, следующем роде увеселений сего народа. Сажая малого ребенка на моржовую кожу, которую несколько человек держат в руках, вскидывают в такт под песни весьма высоко. Ребенок, упадая на туго натянутую кожу чем случится, по упругости ее опять от нее отскакивает, потом упадает снова и таким образом продолжает сей мучительный танец, пока совершенно не придет в изнеможение161.
Проведя таким образом несколько часов между дикими, мы решились в 5 ч. пополудни возвратиться. Хотя ветер и был крепкий от запада, но мы надеялись с помощью попутного течения приехать на шлюп еще до полуночи и потому отправились. Нам весьма не хотелось остаться ночевать посреди дикарей, ибо как они нам, так равно и мы им, были бы в тягость. Однако вышло не по нашему желанию.
Простясь с жителями, которые неохотно с нами расставались, мы возвратились на баркас и отвалили от берега. Сделав два галса, хотя мы и выиграли, но весьма мало, а между тем всех нас и наши ружья облило совершенно. Тогда не видя никакой пользы от нашей лавировки, мы спустились опять к берегу и хотели пристать в других двух местах не столь близких к селению, но по причине сильного буруна и совершенного мелководья не могли сего исполнить и должны были снова остановиться у наших знакомцев. Увидя наше возвращение, они почти все вышли к нам навстречу, махая лисьими шкурами в знак своей радости. Должно признаться, что в это время наше положение было весьма неприятно. Ружья наши, мушкетоны, пистолеты и даже фальконеты совершенно замокли, так что их надобно было разрядить, обтереть и вычистить. Для обороны нашей оставалось только несколько пик и тесаков. У американцев же, как мы после видели, было у каждого по несколько ножей: один за левым рукавом, другой за правым торбасом, а третий, длиной около 1/2 аршина, вдоль спины между крылец162 в деревянных ножнах.
Пристав к берегу, мы снова стали дружиться с дикарями, принялись исправлять и перечищать свое оружие, на что дикие смотрели с большим вниманием, и, как казалось, весьма понимали нашу работу. Впрочем, они не обнаружили ни малейшего покушения сделать нам какое-либо зло и тем показали, что имеют добрые свойства. Видя нашу против них несоразмерность и в числе и в силах, мне пришло в голову навесть на них заблаговременно страх. Для сего вынул я из ящика свое ружье, которое только одно и осталось сухим, и, выстрелив в мимо летевшую чайку, убил ее. Жители сначала приведены были сим в страх, все вскрикнули от испуга, но когда увидели, что все кончилось смертью одной птицы, то начали хохотать, и один из них, схватив камень, убил им из руки также чайку, летевшую мимо и довольно высоко, после чего объяснил нам, что действие обоих орудий было одинаково. Другие его товарищи показывали после сего свое искусство в метании из рук камнем, попадая в цель шагов с пятидесяти, а из праща еще далее. Меткость их удивляла нас: двое из них убили по вороне шагах в полутораста.
Устроив на берегу палатку и распределив часовых на три смены, в каждой по пяти человек, составили мы из них цепь вокруг палатки шагах в 25 от оной и, желая обогреться от сырости и холода, начали пить чай, которым поделились и с бывшей при нас командой. Первые часовые стояли сначала с замоченными ружьями, но в течение часа остальные десять человек успели разобрать свои, вычистить их, зарядить вновь, так что вторая смена вступила уже в полной исправности. Первая, напившись чаю, немедленно привела и свои ружья в готовность к обороне. Было уже около 10 ч. вечера, и мы, желая успокоиться, старались всеми силами убедить жителей нас оставить. Они долго нас не понимали, а может быть, и не хотели повиноваться. Видя, что они продолжали окружать палатку, один из бывших с нами алеутов, знавший несколько слов агалах-мутского языка, с помощью оного и пантомимов растолковал им наше желание. После сего он побежал весьма скоро и начал проводить около палатки на земле черту у самых часовых, объясняя, чтобы во время ночи никто не переходил оную. Некоторые из жителей все еще стояли около нас и смотрели на сию работу, но когда черта была близка к соединению вокруг, то все опрометью бросились за оную, как бы опасаясь некоего колдовства. Постояв несколько времени около черты, они сделали точно такую же свою, шагах в 5 от нашей, и показывали часовым пантомимами, чтобы и они за оную не ходили. После сего они еще с полчаса кривлялись, смеялись и, наконец, разошлись к селению и во всю ночь не приходили. Видя дикарей разошедшимися, мы легли спать и провели ночь довольно покойно, но в большой осторожности, осматривая весьма часто часовых и водя сами смены, причем отдавали им нужные приказания. В полночь все замокшие ружья были в совершенной исправности и готовности на случай нападения, к которому, впрочем, мы не подали ни малейшего повода, обходясь с жителями весьма ласково и одарив их разными вещами.
В 3 ч. утра, когда только показался свет, жители начали мало-помалу сходиться около черты, и через четверть часа были уже все подле оной со своими лисьими шкурами, но часовые не допускали их далее. Это повидимому оскорбило американцев, и они толковали нашим матросам, чтобы и они к ним не ходили, смеялись над ними и некоторые даже начали прорываться, махая и грозя своими большими ножами. Часовые криком своим дали нам о сем знать. Все спавшие в палатке были пробуждены сим шумом, и мы опасались, чтобы не вышло дурных последствий. Прежде всех вышел я и начал здороваться с жителями, а вскоре за мной явился и капитан, который, обласкав их, велел своим часовым итти к палатке, показав и диким, что они могли туда следовать. Это восстановило спокойствие, и началась мена, столько же для нас невыгодная, как и накануне, ибо за каждую малейшую вещь с нас просили или топор или нож. Капитан хотел было выменять однолючную байдарку, и дело совсем уже было налажено, как вдруг топор, предложенный за оную, не понравился продавцу, ибо имел на себе несколько ржавчин.
Во время сего торга я расхаживал между нашими людьми и американцами, присматривая, чтобы не вышло между ними чего-нибудь неприятного, как и действительно случилось, и могли бы выйти весьма дурные последствия, если бы я не предупредил оных подарками. Мена, как я уже упоминал, происходила по неотступному настоянию жителей, и мы принуждены были, хотя или нехотя, покупать то, что нам предлагали, даже вовсе для нас ненужное. Случилось при сем, что один матрос, купив из двух вместе связанных горностаев одного, начал отрезывать оный ножом и задел им нечаянно по руке продавца, державшего еще оба меха. Немедленно начался ропот и шум, и если бы я не одарил раненого их, то все его товарищи могли бы возмутиться, а тогда нам, 15 человекам, пришлось бы трудно разделываться с 200, имевшими каждый по три ножа и мастерски действовавшими из праща и проч. Вскоре после сего я зашел к себе в палатку и увидел в ней дикого американца, здорового мужчину, рассматривавшего пистолет, оставленный мной на столе. Оный был заряжен пулей, сдавал с первого взвода, на котором и стоял, а американец трогал его без всякой осторожности и глядел прямо в дуло. Испугавшись последствий, какие могли произойти от сего, я подошел к нему, взял пистолет и, отводя от него дуло, старался объяснить знаками, что пистолет мог выстрелить и его убить. Дикарь, вероятно, понял меня иначе, т. е., что за трогание пистолета я убью его, в одно мгновение пришел он в ярость и с сверкающими глазами ударил меня в левый бок, около живота, своим копьем. К счастью, оно только прорвало бывший на мне теплый бекеш, жилет и брюки и, ссадив кожу, остановилось. Я не успел еще одуматься, как выхватил он из-за спины длинный свой нож и замахнулся на меня, между тем как пика оставалась древком на полу, а камнем во мне. Видя зверство дикаря и, так сказать, сверкающие от злобы глаза его, притом боясь быть причиной дальнейшей ссоры между нашими и американцами, а через то, конечно, виновником смерти многих, я молчал, махая рукой и показывая, что я не боюсь угроз. К счастью, с сим же вместе вошел в палатку один из матросов, Сальников, а вскоре и другой. Американец, увидев их, с видом величайшего хладнокровия вложил нож обратно в ножны, вынул пику и преспокойно вышел из палатки. Матрос, подозревавший из виденного им и более из моего расстройства, что у меня случилось с диким какое-либо неприятное происшествие, спрашивал о причине, но я успокоил его и скрыл оную, ибо опасался, чтоб люди наши не вздумали отмстить за своего офицера и через то произвесть кровопролитие. Я обещал дать червонец тому из сих двух матросов, который успеет выменять у американца ранившее меня копье. Матросы бросились догонять дикаря, и через несколько времени принесли ко мне копье, вымененное ими за два ножа и зеркало. Получив оное, я тщательно сохранил его и по сие время сберегаю на память в моем собрании редкостей в числе прочих орудий163.
Упомянув выше об одежде и некоторых увеселениях сих американцев, я еще не говорил о их нравах и жительстве. Сколько мы могли заметить, они весьма честны в торговле, ибо случалось, что иной из них, желая купить у нас понравившуюся ему вещь, брал ее в селение посоветоваться с женой или родственниками, и если она не одобрялась, то немедленно приносил назад, отыскав продавца. Что же касается до рода их жизни, то по всему видимому он должен быть кочующий. Это доказывается тем, что в селении их не было настоящих юрт, а стояли небольшие шалаши, сделанные из шестов наподобие конуса и покрытые моржевыми кожами. Да и капитан наш, в бытность его в сих местах в 1816 году на бриге ‘Рюрике’, не видел здесь никакого селения. Жители же, сколько мы могли понять из их слов и объяснений, прибыли сюда из внутренности земли, хотя множество байдар доказывало, что они долженствовали быть приморские. Я полагаю, что если они бывают во внутренности, то единственно за изделиями европейцев, вымениваемых ими, по всей вероятности, от Гудзонской компании164, ибо когда мы их спрашивали, откуда они получали большие ножи, то они показывали на восток.
Однолючныс байдарки сих американцев неодинаковы с алеутскими, но менее оных, нос имеют гораздо острее, совершенно плоски и верхней [крышкой] посредине весьма возвышенны, дабы человек мог залезть во внутренность. Езжалых собак, родом похожих на камчатских, было у них также весьма много.
По приглашению старшины капитан и я влезали ползком в его шалаш, где сидели две покрытые женщины. Внутренность его была завалена рыбой, жиром, кишками и всякой нечистотой. Хозяин показывал нам в оном свое богатство, состоявшее в ножах, тесаках и других железных вещах весьма чистой отделки, полученных им, как он объяснял, из Гудзонской компании.
Оружие сего народа составляют луки со стрелами, которые хранятся в кожаных шитых колчанах и имеют на концах острые обделанные кремни, пики их также из простого дерева, и более, как кажется, из выкидного165, с обделанным же кремнем на конце. В пищу употребляют они, как мы видели, моржовые, нерпичьи и китовые мясо и жир, мелкую рыбу, которую жарят просто, кидая на уголье, и птиц, жареных таким же порядком. Около каждого шалаша было не менее четырех собак. Из мехов имеют они красных лисиц, речных бобров, песцов и медвежьи шкуры.
Когда мы опять обходили вокруг селения, то у каждого шалаша стояли опять по два человека с копьями.
Одарив старшину разными стеклянными вещами, мы возвратились к баркасу ив 11 ч. утра [13-го], когда течение начиналось из губы, отправились к шлюпу, куда приглашали приехать и американцев, обещая им дать топоров и других подарков.
В 6 ч. вечера мы прибыли благополучно на шлюп и узнали, что вчерашнего числа в наше отсутствие жестоким западным ветром дрейфовало его почти на три мили к юго-востоку. Поутру посылали баркас с матросами на остров Шамиссо для рубки дров из выкидного леса, которого и привезли к нам до 10 сажен, с таким же числом дюжин голиков166, нарезанных из тальника и ольховника. Деревья сии, растущие на означенном острове, хотя и не в большом количестве, служат доказательством, что климат на оном не весьма суров. За несколько дней перед сим мы видели на берегу в большом количестве снег, а теперь уже пошли деревья в цвету и великое множество морошки, но еще несозрелой. На сем пространстве берега растет трава багульник, которую жители мешают с табаком, чтобы скорей опьянеть. Здешние американцы — страшные охотники до курительного табака. Набив им трубку, сделанную из дерева, и смешав его с багульником, а когда такового нет, то удовольствуются одной последней травой, при курении втягивают они весь дым в себя и удерживают его в продолжении по крайней мере пяти минут, до тех пор пока сделаются пьяны и совершенно лишаются чувства. В сем положении начинается у них рвота и происходит более четверти часа, пока они опять придут в чувство. Когда они после сего встают, то, судя по лицу их, можно подумать, что они пришли с большого пьянства. Это мы не раз видели у американцев, бывших в селении в губе Эштольц.
14-го поутру при хорошей погоде капитан, я и штурман брали в другой раз высоту солнца для поверки хронометров, коих ход несколько переменился по выходе из Уналашки, а вечером шлюп наш перешел ближе к острову Шамиссо по юго-восточную его сторону и лег на 8 1/4 сажен глубины на иловатом грунте, барометр показывал 29дм, а термометр 10 1/2о.
Капитан наш намеревался отправиться на другой день на баркасе для подробного осмотра губы Спафарьева167, не описанной Коцебу. Если же бы после сего ‘Открытие’ все еще не пришел, то располагал он с своим шлюпом итти к губе Доброй Надежды168. Там хотел он остановиться на таком расстоянии от берега, чтобы мог видеть прибытие начальника экспедиции и отправить баркас для точнейшего исследования небольшого пролива, который, по мнению его, мог соединяться с заливом Шишмарева.
На другой день по приезде нашем с берега, мы осматривали кругом остров Шамиссо и нашли признаки бывших на нем на кочевье диких. Шалаши их как были оставлены, так и оставались, только шкуры, покрывавшие их, были сняты. Во многих местах еще тлелся огонь, валялась раскиданная мелкая рыба и проч. В этот же день мы были с двумя алеутами на охоте как на острову, так и на байдарах около берега и убили до сотни топорков, айр и урилов, которые и были привезены на шлюп. Некоторые употреблялись к нам на стол, а другие были отданы команде.

Глава VII

Прибытие шлюпа ‘Открытие’.— Продолжение плавания во льдах.— Вторичное посещение острова св. Лаврентия. — Свидание с жителями оного и некоторые о них известия. — Возвращение в Уналашку.

Между тем, как мы готовились к обозрению губы Спафарьева, в 8 ч. утра [14 июля] при пасмурной и дождливой погоде, показался шлюп ‘Открытие’, приближавшийся к северному берегу около острова Шамиссо. Тотчас капитан наш приказал изготовить баркас и поехал со мной к новоприбывшим нашим сослуживцам. Нужно ли описывать ту радость, которую мы чувствовали при их появлении, ибо должны были получить из Камчатки занимательные для нас новости и письма от друзей наших и родственников. Более же всего радовались мы тому, что могли итти к северу, для чего время было самое удобное, и погода стояла почти постоянно прекрасная. Без ‘Открытия’ мы ничего не могли сделать, кроме осмотра губы Спафарьева и Доброй Надежды, ибо, получив предписание только о том, чтобы дожидаться его в Зунде Коцебу, не имели никаких других наставлений.
На ‘Открытии’ также были все рады соединению обоих шлюпов, и мы не заметили, как прошло время до 8 ч. вечера. Тогда мы возвратились домой, получив от начальника экспедиции извещение, что он намерен следующий день сняться с якоря и итти к северу.
В 9 ч. утра [15-го], пользуясь благоприятным ветром, мы снялись с якоря и пошли по южную сторону острова Шамиссо в расстоянии от оного 3 миль. Глубина шла
6 сажен, а в полуторе мили 5. Южный проход, как оказалось, по глубине имеет великое преимущество перед северным.
Обойдя остров, мы поворотили к ‘Открытию’, который все еще оставался на якоре. Видя, что он не снимается, мы легли близко его также на якоре на глубине
7 сажен, грунт — вязкий ил с песком, имея остров Шамиссо по правому компасу на SO 89о в 4 милях.
По окончании полуденных обсерваций и вычислений начальник экспедиции и офицеры шлюпа ‘Открытие’ приехали к нам обедать, а во 2-м часу пришел с моря бриг под флагом Соединенных Американских Штатов и, став между нашими шлюпами на якорь, салютовал 7-ю, на что с ‘Открытия’ салютовали ему 5-ю выстрелами, по уставу императора Петра I.
В 7-м часу вечера приехал к нам на шлюп с американского брига Кларк, бывший супперкаргом или приказчиком у нашего консула Добреля в Мапилле. Он объявил нам, что имя его брига ‘Педлер’ (‘Pedler’). Хозяин груза Пигот, капитан Джон Мик, что людей на оном 30 человек и что они пришли сюда выменивать у жителей меха на кожи, сабли, ружья, порох и т. п. Должно признаться, что просвещенные американцы проворны в торговле, едва прослышат о каком-либо новом открытии, как уже явятся туда с товарами. Капитан Васильев, проходя на пути в Зунд Коцебу у острова Св. Лаврентия, видел упоминаемый бриг и спрашивал его. Кларк привез нам в подарок несколько ананасов. Большая редкость посреди полярных льдов и снегов.
Когда летом сего года шлюп ‘Открытие’ был в Камчатке, то начальник оной Рикорд {Петр Иванович, ныне контр-адмирал.}169 рассказывал капитану Васильеву, что за год перед тем американец Грей, бывший на судне, также принадлежащем Пиготу, ходил будто, по поручению графа Николая Петровича Румянцева, поверить открытия, сделанные на севере Коцебу. По возвращении же своем осенью в Петропавловский порт он, Грей, объявил начальнику Камчатки, что по прибытии своем за Берингов пролив он остановился у залива Шишмарева, откуда исследовал все пространство до самого Зунда Коцебу и самый Зунд и объехал на баркасе около всего берега, измеряя глубину шестом. По его словам, места сии положены на карту весьма неверно и даже вовсе не так, как следует. Наконец, в рассуждении пролива в губе Доброй Надежды, так названной Коцебу, он ожидал по названию сему, что пролив сей ведет к северу, как Коцебу утверждал. ‘Из сказок сих, — говорил капитан Рикорд, — видно, что Грей — человек, принявшийся не за свое дело’.
В самом деле, можно ли вымеривать глубину в Зунде шестом, когда в иных местах она идет до 15 сажен.
Грей говорил также, что на будущий год, т. е. 1820, придет, если не он, то другое судно для дальнейшего исследования, и встретившийся с нами бриг оправдал сии слова.
Любопытство заставило капитана Шишмарева съездить на американский бриг, пригласив и меня с собой, посмотреть карту, сочиненную Греем, тем более, что он сам был участником в положении берега и Зунда на каргу Коцебу. По прибытии на бриг мы увидели, что упоминаемая карта была ничто иное, как грубо скопированная с карты Коцебу, на весьма тонкой прозрачной бумаге, и видно было, что господа американцы еще не успели перенесть ее на хорошую бумагу. На ней сделаны были некоторые маловажные перемены в рассуждении мысов и гор, вместо же пролива в губе Доброй Надежды назначено озеро.
Показывая нам сию карту, американцы старались всеми силами уверить нас в ее верности, подтверждая рассказ Грея, будто он вымерял все места около берега шестом и хотя ходил вдоль берега, но пролива не видел. Когда же Шишмарев сказал им, что сам был и ночевал в оном, то они тотчас переменили разговор и начали говорить о диких, расспрашивая нао, где мы их видели.
Грею дан был капитаном Рикордом переводчик из матросов, который теперь находился на шлюпе ‘Открытие’. Он рассказывал, что американцы точно останавливались около залива Шишмарева, но далее не ходили и хотя ездили на баркасе, но не на столь долгое время, чтобы обойти все пространство от означенного залива и Зунд Коцебу. Не полагаю, чтобы купец вздумал сие расстояние, составляющее около 200 верст, объезжать на баркасе, когда можно было итти на судне, и притом без всякой пользы. Посему справедливо можно согласиться с мнением Рикорда, что целью американцев было не открытие, а торговля с жителями, в которой, чтобы не иметь препятствий со стороны сего капитана или нашей экспедиции, они выпросили себе поручение от графа Румянцева. Сверх сего купец-американец право не покусится употребить большие издержки, не видя своих собственных выгод.
Хотя капитан нашего шлюпа и уверен был в ложности показания озера на месте пролива, однако обстоятельство сие заслуживало точнейшего исследования, дабы уверить всех, что американцы выдумали ложь и напрасно пользовались доверенностью графа Румянцева.
В 7 ч. утра [17-го], следуя шлюпу ‘Открытие’,, начали мы сниматься с якоря, но долго не могли поднять его и полагали, что он задел за камень. Уже через час мы его подняли и увидели противное, грунт был так вязок, что якорь совершенно засосало и вместе с ним вытащено было до 50 пудов глины, покрывавшей не только лапы, но и весь шток, несмотря, что мы стояли не более суток. Погода была ясная, ветер дул от юго-востока, и мы легли на юго-юго-запад.
В 12 ч. увидели мы восточнее мыс Обмана170, по компасу на SW 22о и в стороне от оного дым и людей. Тогда, следуя ‘Открытию’, убавили парусов и привели в бейдевинд на правый галс, а в половине 6-го легли на северо-запад прямо к мысу Крузенштерна.
В половине 2-го часа пополудни имели мы сей мыс на NO 20о в 6 милях и начали опись, распорядясь так, чтоб штурмана кидали лот и замечали время, а я с капитаном брали пеленги и измеряли углами вправо и влево. Сей работой мы занимались почти до полуночи, 19-го числа, быв иногда прерываемы туманом, а один раз видели селение из 30 юрт, но не подходили к оному.
По окончании описи шлюп ‘Открытие’ часто терялся в тумане, а 19-го числа, в половине 9-го часа утра, разошелся с нами так далеко, что мы, не видя его, принуждены были выпалить из пушки. В половине 12-го к востоку слышны были пушечные выстрелы, на которые мы отвечали и которые в полдень опять повторились. Через два с половиной часа после сего, когда мы были в широте 68о 32’30’ [N] и долготе 193о 13′ [О] открылся от северо-востока к востоку утесистый ровный берег, местами покрытый снегом, и около коего плавали куски льда в малом количестве. В 3 ч., находясь от сего места в двух милях, мы видели водопад на горе около 150 фут вышиной. В сие время около нас летали айры, топорки и другие мелкие птицы небольшими стадами. Полагая, что шлюп ‘Открытие’ верно ушел к северу, мы спустились к сему румбу и держались вдоль низменного берега, открывавшегося в сие время перед нами. В 8 ч. [21-го] утра лед весьма усилился и мы, полагая, что должны искать ‘Открытие’ не к северу, а к югу, привели в бейдевинд и начали лавировать назад, а как нашел сильный туман, то каждые полчаса палили из пушки. На сем пути мы видели 3 льдины до 30 сажен длиной и около 8-ми толщиной171, кои плавали на поверхности воды и были покрыты снегом, на одной из них сидели сивучи.
Капитан Кук в 3-м своем путешествии (на стр. 190) пишет, что в широте 70о 33′ и долготе 197о 41′ по обсервации приметил он на горизонте свет, подобный происходящему от отражения льда, которого никак не предполагал встретить так рано. Напротив сего, мы нашли лед в широте 68о 30′, следовательно двумя градусами южнее сего. Разность только в том, что Кук увидел лед 6 августа, а мы почти двумя неделями ранее {После найдено, что широта сего места должна быть несколько более 69о, а мыс Лизбурн лежит в широте 69о.}.
В 2 ч. утра [22-го] при восхождении солнца выяснело: в 4 ч. мыс Лизбурн172 находился от нас на OtN1/2O в 9 милях. Вскоре опять сделалось облачно, а в 9 ч. нашел густой туман, не позволивший нам иметь обсервацию. Мы лавировали все время к югу, полагая найти шлюп ‘Открытие’ около того места, где мы с ним расстались, но [так] как течение было весьма сильное к северу, то мы мало вылавировали. 22-го в 6 ч. утра ветер засвежел от юго-юго-востока так, что мы взяли у марселей рифы и под сими парусами продолжали лавировать попрежнему к югу, но весьма мало или почти нисколько вперед не подавались. Отрубистый мыс Лизбурн и гористый берег Америки часто были видны, но ‘Открытие’ не показывался. В оба сии дня мимо нас плавало много деревьев и стадо уток, прилетевших вероятно от юга.
В полдень мы были в широте 68о51’48’ N счислимой, долготе 193о24’22’ О, а в 8 ч. вечера находились поблизости низменного мыса, выдающегося от берега к юго-западу около 10 миль. На сем месте, недалеко от оконечности его находилось весьма большое селение, а с милю далее — еще другое. Судя по величине того, которое мы видели в Зунде Коцебу, где жителей обоего пола было около 200 человек, в сих двух селениях можно было положить по крайней мере до 600 душ. Нельзя думать, чтобы жители здесь оставались на всю зиму, ибо мыс сей совершенно открыт для всех ветров, которые в сие время года дуют, по большей части от севера, отчего стужа должна быть чрезмерная. Посему надобно полагать, что американцы приезжают сюда на лето для промысла рыбы и морских животных.
С полуночи накрапывал мелкий дождь, и переменившийся ветер не дозволял нам продолжать курс вдоль берега. Мы начали лавировать, но поутру заметили, что ничего не вылавировали к югу. Из сего надобно заключить, что течение здесь, при южных ветрах, всегда постоянно к северу. В 9 ч. утра [25-го] ветер засвежел, и мы лавировали, убрав брамсели, которые поставили уже в 4 ч. пополудни при пасмурной и временами дождливой погоде, а поутру увидели, что нас опять снесло несколько к северу. Когда мы подходили в последний раз к берегу, то видели два водопада один от другого в расстоянии около 5 или 6 миль и высотой, как казалось, около 200 фут.
26-го весь день погода стояла пасмурная, и по горизонту был туман. Однако мы могли видеть около себя миль на 10. В 6 ч. вечера находились в трех милях от селения, к которому подходили еще 24-го числа. Итак, лавируя два дня, мы пришли опять на прежнее место. К удовольствию нашему, через час ветер сделался от западо-юго-запада, почему мы легли на юг, а в полночь на юго-юго-восток, желая обойти кошку, за которой берег заворачивается к юго-востоку. В 9 ч. утра [27-го] мы спустились на О, чтобы, приближась к берегу, итти вдоль оного и смотреть ‘Открытие’. В сие время плыло мимо нас весьма много деревьев и кокор, айры также весьма умножались.
Между тем, мало-помалу туман начал редеть и в половине 11-го часа, когда мы легли на ONO, так выяснело, что надеялись [на] обсервацию, которая в нашем положении была весьма нужна, ибо мы заметили, что течение было всегда к северу, а потому и разности между обсервованной и счислимой широтой надлежало быть около градуса и далее более.
К сожалению, около самого полдня нашли густые туманные облака, и хотя вскоре по горизонту выяснело, но небо не прочистилось. В 9 ч. вечера мы подошли к тому мысу, где разлучились с ‘Открытием’. Горизонт был совершенно чист, и мы могли видеть с салинга во все стороны по крайней мере на 20 миль, если не более, но шлюп все не показывался. Из этого мы заключили, что он ушел к северу и для того, поворотив на другой галс, направили туда путь свой как можно скорее. В 9 ч. вечера легли на запад, чему течение приметно помогло. Ветер постепенно отходил к северу и востоко-северо-востоку и был ровный брамсельный. В полночь низменность берега восточнее мыса Головина173 была от нас по компасу на NNW в 10 милях. Поутру стояла ясная погода, но солнце не появлялось. Мы были уже на виду мыса Лизбурна, за которым видели льды и у коего лавировали два дня к югу, а потому и надеялись, что были близки к соединению с ‘Открытием’, если бы только ясная погода продолжалась. Но к сожалению нашему, в 10 ч. ветер засвежел так, что в 11 ч. при сильной пасмурности и дожде мы принуждены были взять у марселей и нижних парусов все рифы и спустить брам-реи. В 6 ч. вечера ветер мало-помалу начал отходить к северу, но все еще был жесток. Барометр, [незадолго перед тем имевший отметку] 29дм,85 показался на 29дм,38, а термометр, показывавший накануне 6 3/4о, О на 7 1/2о.
Хотя ночью барометр и начал повышаться довольно скоро, но погода не изменялась, и порывы ветра были так сильны, что мы продолжали лежать под одними рифлеными парусами. В 10 ч. утра [29-го] показалось было сквозь снег и мрачность солнце, но опять закрылось облаками. В час пополудни открылся нам берег, который по внимательном рассмотрении бвш опять Лизбурн, на сей раз покрытый снегом, вероятно только что выпавшим. Судя по сему, нас не только что не сдрейфовало, но кажется еще унесло к северу сильным течением с юга. В 6 ч. вечера ветер несколько затих. Когда же в 5 или 6 милях от вышеозначенного мыса мы поворотили на другой галс, то пошел крупный сухой снег, а после него град. Во все сие время термометр не поднимался выше 1 1/2о, ночью же показывал только 1о. К 9 ч. утра [30-го] у нас подняли брам-реи и отдали у марселей по три рифа. Проглянувшее солнце позволило нам взять несколько высот, но скоро опять скрылось, снова пошел снег с градом, и ветер сделался от северо-северо-запада.
Около 9 ч. вечера, когда пасмурность немного прочистилась, мы увидели, к общей радости, на NtO милях в 12 шлюп ‘Открытие’ и вскоре приметили, что он спустился, держа прямо на нас. Со дня разлучения нашего с ним прошло 10 суток.
Лежа за ‘Открытием’ и следуя ему, около 9 ч. утра [31-го] по причине штиля мы положили якорь. Командир и офицеры наши поехали на сей шлюп, где, как можно себе представить, все были рады видеть друг друга. Тут мы узнали, что они были на севере, откуда теперь возвращались и доходили до широты 71о 6′, следовательно, на 25 миль далее параллели капитана Кука. Ледяного мыса они не видели и за множеством льда не могли к нему приблизиться. Когда они, удаляясь к северу, и были у льдов, то имели два градуса морозу.
В полдень, в первый еще раз по оставлении Зунда Коцебу, имели мы обсервованную широту 69о1′. ‘Открытие’ был нас счастливее, ибо у самых льдов три дня имел обсервацию. В 2 ч. пополудни оба шлюпа снялись с якоря и пошли к югу вдоль берега при северо-северо-западном ветре. Погода была пасмурная, пред полуночью пошел снег, а с полуночи ветер засвежел и находили шквалы, термометр стоял на точке замерзания. В 8 ч. утра [1 августа] сделалось ясно,, и мы, подойдя ближе к берегу, легли вдоль оного, а через 53 минуты, находясь на глубине 18 сажен, грунт — песок, по счислению в широте 68о36’8′ N, долготе 193о44’4′ О, имея мыс Лизбурн на NOо в 9 милях, начали опись. В 10 ч., быв против возвышенного, усеянного небольшими бухтами берега, лежащего от Лизбурна на юго-юго-восток в 16 милях, видели дым. Шлюп ‘Открытие’ сделал сигнал, что желает осмотреть берег и велел приготовить гребные суда, почему мы и отправили к нему при офицере вооруженный ялик, который возвратился к нам в полдень 1 августа. Мы продолжали опись до 9 ч. вечера, тогда берег закрылся пасмурностью, и засвежевший ветер принудил нас взять у марселей по три рифа.
Из сделанной нами описи положение американского берега от мыса Лизбурна до начала выдающейся низменности определено по правому компасу на S 26 миль. Берег от самого мыса, слишком наполовину своего пространства, высок, крут и утесист, имеет местами у моря небольшие низменности, но и то против ската гор, которые по сему берегу идут хребтами, другая половина берега начинается отрубью174, постепенно снижающейся на 6 миль, а от оной идет низменность, которая через другие 6 миль принимает направление по правому компасу на WtS1/4W длиной на 10 1/4 миль. Низменность сия, от начала ее до трех четвертей длины, идет почти не прерываясь полмили и посредине имеет, повидимому, неглубокое озеро с небольшим по средине островком. Озеро сие произошло, как кажется, от моря, ибо при начале низменности мы приметили узкий и мелкий пролив, впадающий в оное. Остальная четверть низменности до самой ее оконечности имеет в ширину до полумили. На сем пространстве, покрытом мелким песком и камнем, находилось большое селение американцев. Оконечность упоминаемой низменности впоследствии названа начальником нашей экспедиции мысом Головнина, и по определению капитана и моему лежит в широте 68о23’40’ N и долготе по хронометрам 193о30’33’ О от Гринвича. С другой стороны низменности берег идет по правому компасу на SO1/4О 14 миль, при море низок, местами имеет невысокие же длинные пологости, а за оными, во внутрь, хребты гор. От начала выдающейся низменности по положении берега, длиной на 4 мили, находится озеро, которое от северо-западного конца кажется в широту до трех четвертей мили, а потом постепенно суживается. Следующий за сим отруб берега высотой немного уступает мысу Лизбурну, длины имеет 6 1/2 миль, а положение SO и WNW. Южную ее часть, лежащую по нашему же определению в широте 68о2’41’, долготе по хронометрам 194о36’57’ О, Васильев назвал впоследствии мысом Рикорда.
Между тем как мы, принужденные окончить опись, плыли, имея курс на западо-северо-запад, ветер беспрестанно крепчал и в 8 ч. утра [2-го] заставил нас взять последние рифы у марселей и у нижних парусов и спустить брам-реи. К вечеру стало стихать, и пошел мелкий дождь, прекратившийся за час до полуночи. Ночью, еледуя ‘Открытию’, мы начали прибавлять парусов и поутру были уже под брамселями.
В полночь [3-го] шел дождь, начавшийся еще с 9 ч. утра и переставший в 4 ч. вечера. Мимо нас несло много деревьев. ‘Открытие’, желая захватить несколько оных, лег в дрейф, чему и мы последовали. Примечательно, что сколько мы ни ловили сего леса как в сем месте, так и вообще в Ледовитом и Камчатском морях, все была одна американская ель, почему и надобно полагать, что ее выносит от берегов Северной Америки. Всю ночь вместе с ‘Открытием’ мы лавировали к востоку, а поутру успели взять высоты для долготы по хронометрам.
4-го числа весь день лавировали к берегу и несколько позже полудня видели горы, лежавшие близ мыса Мульграва. Дождь несколько раз шел и опять переставал, а в 6 ч. пополуночи сделался штиль.
В полдень [5-го] открылся берег между мысами Рикорда и Мульграва175, которого мы и начали опись, но около 10 ч. вечера за нашедшим туманом прекратили. С полуночи опять стало выясневать, а в 4 ч. мы легли опять к берегу, желая продолжать опись. 6-го, в полдень, при ясной погоде сделался штиль, и нас приметно потащило к северо-западу, почему, следуя ‘Открытию’, мы стали на якорь. Вскоре после сего подул легкий ветерок от северо-запада, мы тотчас снялись, но не прошло и часа как опять заштилело и мы снова прибегнули к якорю. Тогда капитан, я и другие офицеры нашего шлюпа поехали на ‘Открытие’.
Стоя на якоре от самого полдня почти до полуночи, мы заметили, что во все сие время течение было по компасу почти на W1/2N три четверти, а иногда и полузла в час. Странно, что столько времени оно шло все в одну сторону. Вечером потащило нас с верпа, на котором мы стояли. Хотя кабельтова была вытравлена 50 сажен, мы отдали якорь на глубине 10 сажен и задержались, а за час до полуночи при задувшем от северо-востока ветерке, следуя ‘Открытию’, снялись и легли на SOtS. С полуночи ветер начал свежеть до того, что мы взяли у марселей по рифу, а пред полуднем и по другому. Между тем шел дождь. По мере [того] как мы приближались к берегам Северной Америки, глубина становилась менее и грунт был мелкий серый песок. В 9 ч. вечера по крепости ветра взяли у марселей по третьему, а у нижних парусов по одному рифу. Около 12 ч. стало потише, и мы видели на юго-юго-востоке горы, лежащие поблизости мыса принца Валлийского. С полуночи подул брамсельный ветер с востока, почему у нас отдали у нижних парусов, а потом и у марселей рифы и поставили брамсели. Не взирая, что ветер стих уже много, барометр во всю ночь понижался и поутру, когда мы были под брамселями, стоял 29дм,48. Правда, что тогда сделался туман, однакоже не весьма густой. В 4 ч. утра усмотрели мыс принца Валлийского176 и его низменность не более как в трех милях от сей последней на глубине 5 сажен, с которой привели на западо-северо-запад, вскоре и она увеличилась до 18 сажен. В 10 ч. видели ясно Гвоздевы острова, а в полдень открылся от тумана восточный мыс Азии по правому компасу на W в 24 милях в одной широте с нашим шлюпом и около оного были куски льда. Вопрос был ли сей последний принесен к мысу течением от севера, или оставался там во все лето?
Мы легли на SW в губу Св. Лаврентия и в половине 6-го часа вечера увидели северный мыс ее входа в 10 милях. Тогда мы поднялись на SWtW и по крепости ветра взяли по рифу у марселей, глубина шла 13 и 11 сажен, грунт — мелкий, черный камень с илом. Входя в губу, мы увидели поперек оной и у обоих мысов совершенно сплотившиеся большие куски льда, а за оными, далее в губе — воду. Далее у южного берега с салинга показался проход между оным и льдом, только весьма узкий. От юга лед сей прийти не мог, но конечно принесен от севера крепкими северо-восточными ветрами, которые мы с 1 августа несколько раз имели.
Капитан наш рассказывал, что в 1816 году бриг ‘Рюрик’ пришел в губу Св. Лаврентия днем ранее нас и стоял там 10 дней, но ни малейшего куска льда не видел. Также заметить должно, что тогда ветер от северной стороны начался гораздо позже, нежели ныне, ибо ‘Рюрик’ при обратном пути из Берингова пролива лавировал к восточному мысу при южных ветрах, а северные застигнули его уже в тубе Св. Лаврентия, следовательно около половины августа. Напротив, ныне стали дуть в начале сего месяца, из чего надобно заключить, что зима нынешнего года была в сем краю суровее, нежели в бытность ‘Рюрика’. С самого начала августа течение в проливе уже не всегда было к северу, а часто к югу и весьма слабое, следовательно крепкими северными ветрами могло лед принести в сие место. При сем заметить должно, что в Ледовитом море и Беринговом проливе летом ветры более дуют от юга, а осенью от севера, и течение действует согласно с ветром.
Подходя к самому льду, оба шлюпа легли в дрейф. Скоро ветер засвежел так, что мы взяли по другому рифу у марселей, а ночью оный дул со шквалами, иногда весьма сильными. Поутру при мелком дожде, мы, следуя ‘Открытию’, спустились на OSO и как с полудня стало тише, то поставили все паруса и таким образом держались с ‘Открытием’ при ходе до 7 узлов. На сем плавании видели мы береговых птиц, похожих на журавлей и летевших на юго-восток. В 9 ч. утра густой туман закрыл ‘Открытие’ так, что мы сперва жгли фальшфейеры, а в 10 выяснело, настала прекраснейшая погода, и мы усмотрели весьма далеко в тумане восточную часть острова Св. Лаврентия. ‘Открытие’ сделал сигнал, чтобы мы кончили опись северной стороны острова, а он опишет берег Америки. Местом соединения был остров Уналашка. Тут оба шлюпа разошлись: ‘Открытие’ пошел к востоку, а мы легли на SWtW и в полдень привели на NWtW, чтобы обогнуть северо-восточную оконечность острова, весьма примечательную своей низменностью, на которой близко к морю находятся две небольшие горки, из коих дальняя от моря походит на стог сена, весьма остроконечна и по отлогости своей, особливо на южной стороне, имеет множество небольших кекуров. Другая же горка, пониже сей первой и ближайшая к морю, весьма походит на какое-нибудь развалившееся строение, отчего, если не ошибаюсь, сей мыс есть самый приметный, но зато он виден не далее как до 15 миль и заметен не низменностью, а только острой горкой. Обойдя северо-восточный низкий мыс в расстоянии двух миль, мы хотели поверить прежнюю опись, но туман закрыл остров совершенно и ветер сделался свежее, так что мы закрепили брамсели. В 10 ч. вечера оный скрепчал еще более, а барометр несколько повысился, однако к полуночи мы поворотили и взяли по три рифа у марселей.
С полудня [11-го] ветер начал опять свежеть, а барометр понижаться. В 3 ч. мы находились от берега не далее 8 миль, лежали бейдевинд на W, а до кекуров оставалось не более 12 миль. Сего числа было полнолуние, и потому мы считали опасным оставаться на северной стороне острова при крепком северном же ветре, дувшем прямо на остров, в то время когда барометр понижался и, следовательно, ветер должен был сделаться еще крепче. По сим причинам мы поворотили на левый галс и в 9 ч. спустились на южную сторону острова Св. Лаврентия с тем, чтобы описать хотя оную. В 2 ч. легли на юг, в 4, обойдя восточную сторону острова, привели бейдевинд правым галсом на запад и по крепости ветра взяли у марселей и у нижних парусов последние рифы. В 9 ч. утра [12-го] закрепили крюйсель и формарсель. Дрейфу было в сие время до 3 1/2 румбов, следовательно нас весьма много сносило к югу, куда действовало постоянно также и течение.
Как при северных ветрах всегда стояла пасмурная погода, то мы уже и не надеялись скоро приблизиться к южной стороне острова, а потому, увидя в 10 ч. прибавление глубины — знак, что нас относило, спустились к Уналашке, чтобы на пути видеть остров Св. Матвея. Последствия показали, что мы благоразумно поступили, спустясь на южную сторону, иначе при бывшем крепком ветре нам бы не отлавироваться от берега, и шлюп наш непременно бы прижало к оному.
Из вышеописанного следует, что в Ледовитом море берега описывать должно непременно летом, когда стоят южные ветры и течение бывает весьма малое. При крепких же северных ветрах, начинающихся здесь в августе, описывать берега почти невозможно, ибо кроме того, что опасно подходить к оным, в такой ветер нельзя удержаться с судном на одном курсе, следовательно и опись будет неверной, ибо от курса судна зависит и положение берега, к тому же при северных ветрах и течение идет от севера же. После полудня 12-го числа ветер начал стихать, к вечеру мы имели по одному рифу у марселей, и курс наш был прямо на средину острова Св. Матвея.
С полуночи стал накрапывать дождь, поутру туман несколько прочистился, и в 5 ч. открылся на юго-юго-запад остров Св. Матвея, коего южный мыс был от нас в расстоянии около 35 миль. Сей последний оканчивается высоким раздвоенным утесом, с лощиной в средине, имеющий вид седла. Когда же мы приблизились к острову с восточной стороны, мыс сей казался состоящим из трех утесов, соединенных между собой низменностью. Снега на нем совершенно не было. Остров имеет направление от SO к NW и по сему же направлению идет кряж гор средней высоты, между которыми едва приметны низменности. Трава нисколько не зеленелась и, как казалось, уже поблекла. В 8 ч. угра мы брали высоты для определения долготы острова.
Продолжая итти к югу, почти при постоянных юго-западных ветрах, иногда столь сильных, что должно было брать у марселей все рифы, мы видели около полудня, 17-го числа, остров Св. Георгия по компасу на StW около 23 миль, а 18-го поутру Уналашку, Акун и Акутан, но за пасмурной погодой неявственно и скоро теряли их из виду. Наконец, 20-го числа, в 5 ч. утра, увидели первый и третий из сих островов весьма ясно, лучи солнечные играли на снегу Макушинской сопки, и мы легли на SOtS, прямо на Амакнах176. В 8 ч. по пеленгам оставалось до гавани 14 миль, а в 9 лег на берега густой туман, так что мысы Веселовский и Петряков совершенно закрылись, но Келехта был несколько виден.
К полудню [21-го] северо-восточный ветер разогнал туман и настала прекрасная погода. Мы вошли в Капитанскую гавань к селению Иллюлюк и стали на якорь подле ‘Открытия’, который прибыл туда прежде нас тремя днями. Капитан нашего шлюпа говорил, что он входил теперь в Уналашку пятый раз, но еще в первый так счастливо, а то всегда или лавировкой при крепком ветре, или с помощью буксира, останавливаясь у кошки Амакнаха, ныне же вошел прямо в гавань. Действительно, мы были в сем случае весьма счастливы, ибо едва успели войти в порт, как ветер начал заходить к востоку и ночью сделался юго-восточный, довольно свежий, барометр также понизился.
Когда мы стали на якорь, то при осмотре диферента оказалось только два дюйма на корму, невзирая, что в двухмесячное плавание у нас вышло весьма много воды. Начальник экспедиции зашел сюда собственно только за переводчиками, которые должны были находиться здесь присланными из Ситхи или Кадьяка, однако мы обманулись в сей надежде. Они сюда и не приезжали, хотя без нас приходили в американскую гавань из Ситхи два судна Российско-Американской компании: одно за промыслами, для отвоза в Ситху, а другое, коим начальствовал Бенжеман, один из лучших компанейских мореходцев, имел целью какую-то экспедицию к северу. О назначении его говорили двояко: одни полагали, что оно отправлялось для описи американского берега, а другие — для заведения торговли с жителями оного. Сие последнее мнение нам казалось вероятнее, да и компании давно бы надлежало на это решиться. Исполнение же первого, т. е. опись берега, вовсе несродно компанейским суднам, на которых, не говоря уже о хронометрах, не было ни порядочных инструментов, ни карт, ни даже хорошо намагниченных компасов, сверх сего и матросы их не так бывают одеты и обуты и не такую получают пищу, чтобы могли переносить трудное плавание в большой северной широте при описи берегов и во льдах, находясь иногда в необходимости сопротивляться жителям. Да и самое число их обыкновенно не таково, чтобы им можно было покуситься на сношение с сими последними. Примером сему могло служить судно Бенжемана, где чиновников и матросов было всего только 18 человек. Итак, нам ничего иного не оставалось делать, как налившись водой отправиться в Ситху, где положено было выгрузить с нашего шлюпа, построить и приготовить к плаванию на будущее лето палубный бот.
В продолжение пяти дней при пасмурной и большей частью дождливой погоде, мы занимались наливанием водой бочек, перемещением на ‘Открытие’ бывшей у нас его провизии, поправлением рангоута и такелажа, запасанием дров и т. п., и поутру 27-го числа, подняв баркас, были готовы вступить под паруса. Я должен упомянуть здесь, что в теперешнее пребывание наше у острова Уналашки, мы успели набрать и заквасить до пяти бочек конского щавелю, который служил нам вкусной, здоровой и противоцынготной пищей. Натуралист же наш ездил морем вдоль по северной стороне острова и взбирался на вершину сопки, лежащей подле Макушинской, причем набрал несколько кусков самородной серы и колчеданов.
Священник наш также был не без дела и по приказанию начальника экспедиции Васильева венчал как давно, так и новобрачных и крестил весьма взрослых русских и алеутов, причем я был столько счастлив, что едва ли не большая половина уналашкинских жителей состоит из моих крестных и посаженных детей.
27 августа в 6 ч. утра при маловетрии между юга и запада мы, следуя ‘Открытию’, начали сниматься с якоря и при помощи буксира хотели выйти в море, надеясь там найти ветер свежее, но едва успели сняться, как началось маловетрие между северо-востоком, а постом северный ветер, что заставило оба шлюпа положить якорь, который они снова подняли в час пополудни, когда ветер сделался от StW и отправились из гавани при ходе до 5 узлов. Когда мы миновали остров Амакнах, то сначала заштилело, но потом ветер задул с северо-запада, в гавани же в сие время по причине гор он был с разных сторон и даже иногда от юга. По сим причинам вход в Капитанскую гавань и выход из оной сопряжен с большими неудобствами и трудностями, а нередко и опасностями.

Глава VIII

Плавание от Уналашки к Новоархангельскому порту. — Известия о российских колониях в Северной Америке. — Приуготовление палубного бота к плаванию у берегов.— Отплытие в Новую Калифорнию к порту Св. Франциска. — Некоторые замечания и путешествие берегом по разным миссионерствам

Сильная зыбь от северо-запада принудила оба шлюпа спуститься опять в Капитанскую гавань, но зайдя немного за остров Амакнах, мы получили свежий, противный ветер от юго-запада, потому стали на якорь на глубине 13 сажен, грунт — ил с ракушками. В 6 ч. утра [28-го] мы снялись и на сей раз были столь счастливы, что хотя и заштилело за Амакнахом, но при малых порывах из-за устьев от юго-запада отошли столько, что получили настоящий западный ветер.
Идя вместе с ‘Открытием’, мы в течение 21 дня по оставлении нами Уналашки не встретили ничего примечательного, кроме что 31 августа в 3 ч. пополудни, находясь в обсервованной широте 53о22’15’ N и долготе по хронометрам 197о6’57’ О, видели прямо перед собой на OtS, как казалось, берег. Мы не совсем сомневались в существовании оного, ибо земля, виденная Сарычевым и 1790 году, должна была в сие время лежать от нас недалеко и курс наш (OtS) вел прямо на нее. Однако, пройдя около ее не далее 15 миль, при довольно ясной погоде и горизонте чистом миль на 20, ее не видели. Плавая большей частью при ненастной погоде и довольно свежих ветрах, мы разошлись ночью 5 сентября с шлюпом ‘Открытие’ и соединились с ним уже 13-го в виду мыса Ечком177, к которому сильной зыбью от юго-запада при южном ветре прижимало нас с такой силой, что мы принуждены были, не обогнув его, поворотить на другой галс. Непостоянные ветры принуждали нас весьма часто поворачивать и нередко были сопровождаемы шквалами с дождем и градом.
Наконец 19 сентября подул ожидаемый нами с нетерпением юго-западный ветер и стало прочищаться. Тогда мы поставили все возможные паруса и за полчаса до полудня легли на северо-восток, имея островок Лазаря178 на NotO1/2O.
20-го в исходе 3-го часа пополудни, когда мы прошли на траверсе остров Лазаря и северо-восточную оконечность Биорки, приехали к нам три байдары. На одной из них прибыл промышленной компании Лещинский за лоцмана проводить нас в гавань, куда мы и пошли по южную сторону острова Куличкова179. Лоцман хотел было вести нас средним фарватером, но наставший от юга ветер сего не дозволил, и потому мы спустились к северному, который есть самый выгодный как для входа в Ситху, так и для выхода из оной, ибо чист и имеет глубину, достаточную для якорного стояния, если бы в сем случилась надобность. На встречу нас выслана была из Ситхи шхуна ‘Баранов’ для подания в случае нужды помощи. Встретясь с нами, она также пошла обратно в гавань, а мы в 7-м часу вечера, пройдя маяк и завернув за Батарейный островок, принуждены были положить якорь на глубине 13 сажен, грунт — ил с песком и ракушкой. В 9-м часу пошел сильный дождь. В б ч. утра 21-го мы спустили гребные суда, снялись с якоря и с помощью попутного течения пошли буксиром на рейд, ближе к крепости, как засвежевший ветер принудил нас опять положить якорь.
В полдень сделалось маловетрие между югом и западом, позволившее нам сняться с якоря и итти при помощи буксира под марселями. Дошед до назначенного места, мы положили якорь и начали помышлять о перегрузке шлюпа. Нам должно было поднять и очистить почти весь трюм, чтобы достать члены и доски погруженного в него палубного бота, а как сверх сего мы не могли оставить сухой провизии наверху и уместить все водяные бочки на росторах, то компания и отвела нам для погрузки сего свое судно. ‘Открытие’ кинул подле оного якорь, мы подтянулись к нему и положили с кормы на берег верп.
Бот со всеми принадлежностями весил около 2 000 пудов, ибо был дубовый и с медной обшивкой, а как кроме его шлюп много облегчился во время плавания, то и надобно было прибавить в него каменного балласта до 3 500 пудов.
Мы еще не успели уложиться с шлюпом, как колошенские тойоны180 — Сагинак и Котильян с их подчиненными — приехали поздравить нас с прибытием, т. е. попить у нас, поесть и поплясать. Эти гости нас не весьма порадовали, да и пляска их не занимательна. Один из тойонов топчется обыкновенно на одном месте, кривляясь всем телом, особенно головой, с которой сыплется во все стороны и на всех около стоящих орлиный пух. Тот, на кого попадет оный, должен, по мнению сих дикарей, считать сие за счастливое предзнаменование, а стряхивать оный с платья — значит показать им свое нерасположение. Первый начинающий плясать затягивает песню, сначала тихо и заунывно, как бы склоняя других, а потом мало-помалу возвышает голос, поет скорее, и тогда пристают к нему другие. Один бьет в такт о пол, сам кривляясь, особенно головой, которая также должна быть осыпана перьями. Плясуны и певцы раскрашивают себе на сей раз лица красной или голубой краской и наряжаются в лучшее свое платье. Такую-то пляску должны мы были смотреть по приезде к нам вышеозначенных гостей, и когда они кончили, то мы, накормив их патокой с сухарями и напоив ромом, отпустили домой весьма довольными и веселыми.
В 3 ч. утра начали выгружать все бывшее в нашем трюме на компанейское судно, отвязали паруса, спустили бом- и брам-стеньги в росторы и в течение 6 дней вынули все, что покрывало обшивные доски бота, лежавшего на балласте под водяными бочками. Для складки бота был назначен лейтенант Игнатьев, а с ним тиммерман и адмиралтейские плотники, данные для сего из Петербурга. Все они с одним унтер-офицером и плотником нашего шлюпа по выгрузке ботовых вещей были отосланы на берег, получив от нас же на девять месяцев провизии и на восемь жалованья, а чтобы работа их производилась успешнее, то с шлюпа ‘Открытие’ посылали к ним ежедневно на помощь от 10 до 15 человек.
Сколько легко и скоро выгрузили наш трюм, столько же трудно было нагружать его по причине ветреных и дождливых погод. Особенно умучивало наших людей собирание балласта, за которым приходилось посылать до 40 человек с офицером, вооруженных для предосторожности от нападения колош. Часто по причине отмелых берегов люди должны были по пояс в воде носить балласт на баркасы, отчего бывали больные, коих число доходило иногда до 12, а обыкновенно было их два и три. Для отвращения сего им давали ежедневно спрюсовое пиво181, кашицу с бульоном, чай и ввечеру пунш. По приказанию капитана рабочие люди наши терлись иногда ромом и сие последнее, по моему мнению, было весьма спасительно. Невзирая на всю тягость сей трудной и нездоровой работы, она окончилась довольно скоро, и мы через 33 дня, именно к 25 октября, были совершенно готовы выйти в море. Надобно также заметить, что сверх всего этого мы осушили трюм и крюйт-камеру, ставя туда чугунные печи.
Между тем как производились вышеописанные работы на нашем шлюпе, 26 сентября пришел в Ситху американский бриг ‘Педлер’, тот самый, который встретился с нами у Зунда Коцебу. Он заходил сюда для продажи в компании своего груза. В сей же день офицеры наши ездили на байдарах к теплым ключам, коих вода так горяча, что в ней нельзя пробыть двух минут. 10 октября пришло судно Российско-Американской компании ‘Бородино’ под командой капитан-лейтенанта Панафидина182, с грузом на 800 т. руб., за провоз которого наложили для продажи в Ситхе на все товары 50 процентов.
Компания распорядилась о сем еще в Кронштадте и означила в присланной ею фактуре за портовые и береговые издержки во время вооружения ‘Бородино’ 12 процентов. Покупка сего судна и содержание команды с офицерами до прибытия в Ситху составили около 30 процентов, и потому для ровного счета было наложено всего 50 процентов. Так-то поступает компания вместо того, чтобы доставлять все товары за сходную цену. Хотя в сие время плата за бобра и положена была примерно 10 руб., но как за него платилось товарами против его цены в полтора раза дороже, то он и обходился компании только в 7 руб. Таким образом ‘Бородино’, судно в 1 000 тонн уже окупилось… Компания для заведения колонии в Ситхе и для промысла бобров переселила сюда из Кадьяка и с Лисьей гряды около 1 000 алеутов, посылаемых ею… каждое лето под прикрытием парусного судна по проливам для бобрового промысла…
Здесь мимоходом скажу о колошах. Сей воинственный народ есть самый опасный для наших трусливых алеутов, ибо не проходит ни одного лета, когда сии последние на промысле, чтобы несколько из них не сделались жертвами. Малейшая оплошность с их стороны, и вдруг являются колоши, бьют их и берут в плен…
Рожденные от русских отцов и алеуток называются в здешнем краю креолами…
Бывший при нас главным правителем российско-американских колоний капитан-лейтенант (ныне 1-го ранга) М. И. Муравьев по прибытии своем в Ситху весьма улучшил состояние [креолов], положив им достаточную одежду, обувь и пищу. К чести сего офицера должно отнести, что он вообще вошел в положение алеутов и чувствительно облегчил их жребий, сделав разные полезные перемены по управлению колониями, на что он был уполномочен от компании…
В Ситхе русских находилось при нас до 200 человек, каждый из них получал по 300 руб. в год и по пуду пшеницы в зернах на месяц. Если сей последней семейному человеку недоставало, то он мог купить себе у компании по 5 р. пуд, сама же компания приобретала ее в Калифорнии по 2 1/2 пиастра фанегу, что составит на наш вес около 4 пудов. Следовательно, как пуд обходился ей только 3 р. 75 к., то и тут получала она боле 50 процентов, принимая, правда, на себя содержание мельницы…
Содержание сих колоний стоит компании весьма дорого, так что добываемые там бобры и прочие меха могут заменить все издержки, происходящие от владения Ситхой. Компания должна здесь содержать много людей для гарнизона, ибо как крепость находится во всегдашней опасности от нападения колош, то и должно всеми мерами стараться усилить оную русскими и привести в такое состояние, чтобы дикари сии не только не смели вредить ей, но даже к ней приближаться. Тогда компания может распространить свои владения далее, а вместе с сим вероятно будет иметь и более промыслов, так что прибыль, получаемая с мехов, может заменить содержание судов и крепости. Строение сей последней при нас было так ветхо, что уже начинало обваливаться и вместо его требовалось новое. Капитан Муравьев не мог однако же исполнить сего до нашего прихода с желаемым успехом и скоростью, ибо, как сам признавался, до нас посылал в лес рубить деревья для строения весьма малое число людей, не решаясь оставить крепость при слабой защите. Когда же пришли наши шлюпы, то он оставлял в крепости только одних часовых, а то всех прочих, даже с судов, посылал за лесом.
Если компания каким-либо образом потеряет алеутов, то совершенно утратит промысел морских зверей по причине, что ни один русский не умеет промыслить зверя и во все время, что компания имеет здесь свои владения, еще никто из наших поселенцев сему не выучился. Поэтому-то и надобно бы всеми силами поддерживать алеутов и стараться довести до того, чтобы народ сей умножался, а не уменьшался. Капитан Муравьев первый привез с собой сюда лекаря, и хотя бесспорно, что сей мог быть весьма полезен, но, к сожалению, только в одной Ситхе, другие же колонии оставались попрежнему без него…
При входе нашем в залив Ситху мы имели всегдашнюю зыбь от юго-запада и почти от сего же румба сильное течение, которым нас всегда прижимало к мысу Эчком. Капитан-лейтенант Панафидин встретил то же в продолжение 10 дней. Может быть, что в другое время года бывает здесь и другое течение. Капитан Лисянский заходил сюда два раза и стоял у Ситхи целое лето, но о сем обстоятельстве ничего не пишет. Из нашего примера следует, что должно весьма остерегаться подходить близко к мысу Эчком. Можно бы, казалось, держаться ближе к острову Биорке, но как оный низок и часто закрыт туманом, а около него есть подводные камни, из коих еще один незадолго перед нами открыт милях в 2 1/2 к северу от острова, то и видно, что вход в залив Ситху весьма опасен и сопряжен с большими трудностями. Впрочем весь оный на карте, данной нам из Государственного Адмиралтейского департамента, был положен весьма хорошо, только вышеозначенный камень не был показан по причине, что был уже позже найден.
Самое приметное место для входа есть гора Эчком. Она показывается в виде отрезного конуса, и две трети ее поросли лесом, а как она стоит близко к морю и около нее нет никаких других гор, то по сим приметам и нельзя в ней ошибиться. Далее внутри залива весьма заметен небольшой островок Св. Лазаря. Хотя оный и невысок, но открывается двумя холмиками и потому от прочих, окружающих его предметов весьма отличен, за ним должно проходить низкие каменья, называемые Вицкари, а потом остров Куличков. Глубина везде большая и дозволяет подходить близко ко всем островам, только с той невыгодой, что сии последние открываются уже в весьма недальнем расстоянии. Далее, при подходе к самой гавани, между островами, находятся три главные фарватера. Южный из них есть самый большой и самый чистый, но опять столько глубок, что нельзя в оный бросить якорь, во время же штиля прижимает к мели. Он называется Большим фарватером. Другой — Средний, находящийся между двумя прочими, также глубок, но весьма нечист, имеет много подводных камней, и, следовательно, неудобен. Выгода его только та, что им можно прийти ближе и прямее к крепости. Шлюп ‘Открытие’ испытал невыгоду сего фарватера, ударившись в оном о камень, к счастью, при ходе только 1/2 узла, иначе мог бы получить сильное повреждение. Наконец, третий фарватер — Северный, есть из всех трех лучший и называется Маячным, потому что при входе в оный с моря на небольшом островке, остающемся недалеко вправо, построен деревянный маяк. Сей последний за лесом, растущим на островке, с моря нехорошо виден, почему начальство сего места распоряжается таким образом, что если в ночное время узнает о приближении к порту судна, то сверх того, что горит маяк, высылаются лоцманы на остров Св. Лазаря для предохранения мореплавателей от опасности, могущей с ними встретиться при входе в залив, что случилось с нами, как выше сказано.
При входе в Маячный фарватер находится камень, видимый во всякую воду и потому неопасный, войдя же в фарватер, суда правят на Батарейный остров, а от оного к крепости. На сем последнем пути есть опять камень, означенный на карте и который можно обходить с обеих сторон, а за ним еще третий, только в самую малую воду, во время ново- и полнолуния несколько открывающийся. При входе он всегда оставляется в правой руке, а при выходе из Ситхи в левой. Впрочем, главное преимущество сего фарватера пред двумя остальными состоит в том, что он от самого маяка имеет хорошую глубину, 16 и 17 сажен, грунт — ил с песком, и следовательно в нужде доставляет якорное место. В случае же крайности можно стоять даже вне маяка, где глубина идет от 20 до 30 сажен. Капитан-лейтенант Гагемейстер провел здесь целую ночь при юго-западном ветре и волнении.
Вообще можно сказать, что в Ситхинском заливе, от самого входа до маяка, нигде нельзя бросать якоря, а посему судно, застигнутое в заливе пасмурностью или штилем, подвергается опасности претерпеть крушение. К этому должно еще прибавить почти всегдашнюю зыбь от юго-запада. Если бы не сей недостаток, то Ситхинский порт был бы прекраснейший. Как во время лета ветры дуют здесь более от юго-востока-востока, северо-востока и севера, то и зыбь от юго-запада бывает в сие время года редко и то только при ветре по сему направлению.
По северо-западную сторону крепости судам стоять весьма хорошо, ибо тут они никогда не подвержены волнению и глубины под ними от 6 до 10 сажен, грунт — ил с песком. Южная же сторона крепости не представляет сих выгод, ибо, будучи несколько открытой, подвержена весьма часто волнению и имеет большую глубину.
Ситха весьма изобилует лесом: все горы, долины и островки оным покрыты, состоит же он большей частью из ели, лиственицы и так называемого душного дерева183, которое походит на ель, имеет крепкий, приятный запах и кладется в печи для сего последнего. Для топки он неудобен, ибо во время горения трещит и сбрасывает уголье. Водяной малины184, подобной уналашкинской, в Ситхе растет необычное количество.
Многие здешние промышленники имеют жилища свои вне крепости и потому находятся в опасности от колош. Они отдают часть домов своих внаймы, но весьма дорого, и редкие из них имеют печи по недостатку кирпича. Недалеко от крепости построены ветряные мельницы и еще при истоке глубокого озера в заливе Ситхи — водяная.
На невысокой горе, близ моря, находятся два горячие ключа, от которых проведена вода через жолобы в ванны, из коих при одной построен домик для приходящих купаться. Мы опускали Реомюров термометр в самый ключ, и как ртуть поднялась тотчас почти до самого верха, то, опасаясь, чтобы не лопнула трубка, мы немедленно его вынули. Теплоту сей воды можно безошибочно положить между 55 и 60о. Вкусом она солоновата, запахом походит несколько на испортившееся яйцо и содержит много серы, что должно заключить по вышепомянутым жолобам. Мы купались несколько раз, но не заметили над собой никакого действия, может быть оттого, что не были больны, те же из нас, кои пили сию воду, были прослаблены.
От ключей сих отправились мы в селение Дранишниково, весьма важное для Ситхи, ибо имеет восемь заколов для рыбы, которой снабжает ситхинских жителей в обильном количестве. Сверх сего в нем дубят и выделывают кожи, хотя по неимению мастеров непрочно, но для тамошнего края порядочно. Также разведено тут несколько скота, а как селение находится почти в 25 верстах от крепости, то и должно было для сохранения оного построить и здесь крепостцу. Оная заключается г. двухъярусной башне, имеющей внизу шесть 3-х фунтовых пушек, а вверху 8 мушкетонов, укрепленных на вертлюгах185. Артиллерия, хотя не сильная, но весьма достаточная для обороны против колош, которые уже несколько раз отваживались на нападение. Крепостца сия выстроена на весьма выгодном, возвышенном холме в 50 саженях от селения, с которым сообщается посредством моста.
Начальник сего заведения, промышленный Шмаков, несколько раз бывал атакован дикими, но с помощью сего укрепления, а более великого множества собак, весьма злых, всегда счастливо отделывался.
Во время пребывания нашего в Ситхе мы проводили время весьма весело, так что иногда забывали и удаление от места родины и предстоявшие труды и опасности. Мысль, что мы в России, хотя на другом краю оной и в другой части света, нас утешала. Управлявший тогда нашими колониями в Америке капитан-лейтенант Матвей Иванович Муравьев доставлял нам все возможные удовольствия.
Чиновники наши, жившие в Ситхе, рассказывали нам, что летом климат здешнего края лучше, нежели в другое время года, но все [же] не может назваться хорошим. А как здесь часто бывают дожди, то я и не согласен с мнением Лисянского, чтобы тут можно было сеять хлеб, да и земля не такова, чтобы могла производить оный. Сверх сего, около крепости так мало места, что его недостает на нужнейшие огороды. В Ситхе было при нас несколько человек ссылочных, переведенных туда из Сибири собственно для пашни, но как земли для сего не имеется, то они и работали за плату на компанию. Тот же недостаток земли лишает здешних жителей разводить огороды и держать скот. Нам удалось купить здесь три коровы по 200 руб. за каждую, кур покупали мы по 8 руб. за штуку, картофель по 20 р. боченок, и таким образом платили за другие предметы живности и съестных припасов. Ситхинские жители держат много свиней, но как они кормят их рыбой, то животные сии весьма отзываются оной, так что без привычки не могут быть употребляемы в пищу.
После всего сказанного мной о Ситхе, можно видеть, что она до того времени не может иметь своих собственных произведений, пока не будет в состоянии занять гораздо более места, нужного для огородов и сенокоса, обезопасеннных от нападения колош.
Во все время нашей бытности в Ситхе погода стояла пасмурная, солнце показывалось весьма редко и окрестные горы часто покрывались снегом. Почти всегда стояло маловетрие между востоком и югом, часто был штиль, а иногда бывал ветерок между северо-востоком и востоком, также югом и юго-западом, из северо-западной же четверти дул только два раза, и то уже перед самым нашим выходом. Крепких ветров мы совсем не имели, а иногда находил порывами ветер от востоко-северо-востока и востоко-юго-востока. Самое низкое стояние барометра было 17 октября: 29дм12 при умеренном восточном ветре с порывами и проливным дождем. Термометр в сие время показывал 51/20+. Самое же низкое его стояние было 21 октября при штиле 2о+.
24 октября нам назначено было сняться с якоря, и экипажи обоих шлюпов были весьма сим обрадованы по причине, что беспрестанный проливной дождь не давал времени обсушиться. В сей день, в 8 ч. утра, начали мы сниматься с помощью своих и некоторых компанейских гребных судов и пошли буксиром в Маячный фарватер.
‘Открытие’ снялся прежде нас и пошел по левую сторону камня, лежащего близ Батарейного острова, а мы, чтобы не сблизиться, оставили его влево. Когда оба шлюпа были у сего камня, вдруг задул ветерок от севера, нас несколько защищал берег и потому буксир шел хорошо, но ‘Открытие’ должен был положить якорь. Поровнявшись с фарватером, мы спустились в оный и поставили марсели, а пройдя его, легли в дрейф для поднятия гребных судов и поджидания ‘Открытия’. Желая засветло выбраться из залива мы наполнили паруса, но, пройдя остров Св. Лаврентия, опять легли в дрейф, приняв за отшедший пункт широту 5702’35’ N, а долготу 224о 38′ 40′ О по пеленгам.
Пролежав всю ночь в дрейфе у мыса Эчком при брамсельном порывистом ветре от NtO и NO, вскоре после полудня 25-го числа заштилевали и не прежде 4-х ч. вечера увидели ‘Открытие’, который скоро опередил нас, а в темную ночь на 30 октября и совсем с нами разлучился.
Еще выше говорил я несколько раз о неудобстве, какое встречали наши шлюпы во время плавания их вместе. Это важное обстоятельство было необходимой причиной, что начальник экспедиции в бытность свою в Ситхе предписал командиру нашего шлюпа, в случае разлучения с ним, итти в Калифорнию, к порту Св. Франциска, куда мы теперь и последовали. В 10 ч. утра во время брамсельного северо-западного ветра с нашего салинга был виден ‘Открытие’ весьма далеко на StW, но вскоре при перемене сего ветра на южный мы опять его потеряли. Продолжая путь при крепком ветре с порывами, дождливой погоде и сильном волнении, мы увидели в 4 ч. утра мелькнувший вдали на юго-западе огонек и, полагая его на ‘Открытии’, зажгли фальшфейер, но ответа не получили. Это заставило нас думать, что мы обманулись.
В полдень 31-го мы видели несколько бурных птиц и касаток, летевших на запад. Погода во все время стояла неблагориятная, частые и несколько раз жестокие шквалы с дождем и градом заставляли нас брать у марселей рифы и даже разорвали у нас фор-марсель и грот-стаксель. Поутру 3 ноября, закрепив грот-марсель, мы при жестоком шторме оставались только под двумя штормовыми стакселями. Столь крепкого ветра мы еще не встречали с самого оставления нами Кронштадта.
К вечеру 4-го числа сделалось тише, и мы могли прибавить парусов. Сего числа мы видели опять бурных птиц и много касаток.
5-го ветер снова начал свежеть и принуждал нас брать рифы, но, продолжаясь недолго, дозволил скоро отдать оные. В сей день мимо нас пролетало несколько черных альбатросов и бурных птиц. 8-го числа ночью видели мы кашалотов и пеликанов, а в 6 ч. утра усмотрели берег Новой Калифорнии186, простиравшийся от N к NOtO. Мыса Лос Естерес сначала нельзя было отличить за дальностью, но вскоре оный показался вместе с камнями Фаралонес.
В полдень мы имели означенный мыс на NO 6о, мыс Роко на NO 10о, а южный из камней Фаралонес на NO 80о в 15 милях. Мы лежали на ONO и весьма досадовали на беспрестанный штиль, замедлявший наше плавание, только изредка подувало маловетрие из-за ущелин берега, и мы, пользуясь оным, подвигались к порту Св. Франциска187. Поутру в 8-м часу [10-го] задул ветерок от востока, и мы, подняв флаг, начали лавировать в пролив. При нашем приближении крепость подняла также испанский флаг. В половине 10-го часа ветер задул еще свежее от востоко-северо-востока, течение сделалось попутное, и это было столь выгодно для нашей лавировки, что мы тотчас вошли в пролив, где и заштилели. Течением нас сильно тащило в оный, и мы в половине 1-го часа пополудни положили якорь на глубине 10 1/2 сажен, грунт — песок. Командир нашего шлюпа немедленно поручил мне отправиться на берег к коменданту для переговора о салютах и о свежей провизии для служителей. В 2 ч. ветерок подул от юго-востока, и началось течение из залива, тогда шлюп наш перешел еще ближе к селению и на глубине 6 1/2 сажен, грунт — песок, снова положил якорь. По возвращении моем от коменданта салютовали мы крепости 9 выстрелами и были ответствованы равным числом.
Мы были весьма удивлены, когда по входе в залив не нашли там ‘Открытия’, и уже начали опасаться, не случилось ли с ним какого несчастья. Но после узнали, что по разлучении с нами он держал мористее. Вечером нам прислали с берега провизию. Поутру, незадолго перед полуднем, пришел шлюп ‘Открытие’ и стал поблизости нас на якорь.
Начальник экспедиции намерен был употребить время своего пребывания и порте Св. Франциска на осмотр и исправление такелажа, рангоута, парусов, гребных судов, одним словом на приведение обоих шлюпов в наилучшее состояние для дальнейшего плавания. Для сего, отвязав паруса, спустив стеньги и реи, мы, не теряя времени, приступили к осмотру судов и переправке всего нужного. На берегу разбили мы палатки для обсерваторий и выпросили комнаты для жительства наших штурманов, свезя в оные с обоих шлюпов хронометры и все астрономические инструменты. Вместе с сим выгрузили мы взятые из Кронштадта кирпичи и начали устраивать в отведенном нам месте печь для заготовления сухарей. Как сих последних у нас недостало бы на все предстоящее плавание, то капитан Васильев расположил, чтобы во время нашего пребывания в порте Св. Франциска получать ежедневно печеный хлеб для продовольствия служителей от испанцев, а для сухарей купить муку в миссионерствах188. Чтобы не упустить ничего во время пребывания нашего в сем порте, начальник экспедиции поручил штурману своего шлюпа Рыдалеву заняться описью всего залива, дав ему для сего помощника, а мичмана и гардемарина определил для наблюдения за возвышением воды189. По приведении таким образом всего в порядок, нам оставалось заниматься астрономическими наблюдениями и обделкой шлюпов, к чему мы немедленно и приступили.
Между тем как у нас отправлялись сии работы, продолжавшиеся 3 месяца, погода стояла большей частью хорошая, и ветры были тихие, дувшие почти всегда из северной четверти. Часто было маловетрие, а иногда штили, только восемь раз во все сие время дул несколько крепкий ветер, и изредка лил дождь…
Новый год встретили мы приятно и весело, совершенно противоположно тому, как за год назад. Генваря 16-го вследствие предписания начальника экспедиции о составлении карты порта Св. Франциска, капитан наш поручил командование шлюпом мне и, взяв с собой провизии на 10 дней, отправился с мичманами Галлом и Гиллесемом на вооруженном баркасе для осмотра, описи и определения астрономическими наблюдениями залива, простирающегося от восточного мыса миссионерства Св. Рафаэля, к северу. По прибытии своем в порт Св. Франциска, Шишмарев нашел в коменданте доне Луизе Аргуелло прежнего своего знакомца по экспедиции лейтенанта Коцебу, заходившего также в сию гавань, и весьма обрадовал сим доброго испанца. Офицеры наши без малейшего труда ознакомились с прочими чиновниками, особенно с миссионерами, которые по чрезмерной своей бедности всегда получают подарки. Люди сии не просят сего от приходящих к ним мореплавателей, но просто требуют, считая сие обязанностью со стороны сих последних. Особенно один священник показал себя, как говорится у нас, большим попрошайкой. Впрочем сии господа отдаривают также в свою очередь, но с той разницей, что за подарки свои после требуют деньги. Знакомство с ними доставило нам ту выгоду, что мы ездили несколько раз в ближайшие миссионерства, как то: св. Франциска, св. Клары и св. Иосифа. Среднее из них построено на прекрасной, обширной равнине, бывшей некогда, как казалось, покрытой водой, а последнее расположено на довольно великом холме.
В миссионерствах сих разведены порядочные сады, но присмотр за оными не велик, там растут арбузы, дыни, персики и прочие плоды, дорого ценимые в нашем холодном климате, тут же разводят виноград, из коего при нас начинали делать вино, сеют пшеницу, бобы, горох и проч. Почва земли чрезвычайно плодоносна. В самом бедном миссионерстве св. Франциска пшеница родится сам 50, а в других бывает сам 120.
При таком плодородии непонятно, куда можно сбывать хлеб, ибо испанское правительство запретило в Калифорнии всякого рода торговлю. Правда, что миссионерства сии пшеницей снабжают свои президио, но сие почти ничего не значит, когда рассмотрим, что в каждом из оных нет и ста человек. Войско, в сем краю находящееся, имеет 4 миссионерства, из коих каждое обрабатывает от 100 до 800 человек диких индейцев. Только наши военные суда заходят в Калифорнию за некоторым количеством муки и пшеницы, собственно для своего продовольствия, да Американская наша компания покупает ежегодно до 3 т. пудов, иногда более. Но все это составляет весьма немногое в сравнении с тем количеством хлеба, которое собирается в 5 или 6 миссионерствах. В рассуждении торга сей компании с Калифорнией можно сказать, что оный необходим для наших колоний, но как оный производится в виде продовольствия судов, туда заходивших, и вовсе правительством не установлен, то и не имеет ничего определенного и постоянного. От воли испанцев зависит продавать хлеб или нет, и при самой продаже они берут в обмен вещи по своему выбору. Если бы торговля сия была установлена прочным образом, на взаимных условиях обоих правительств, то американские колонии наши, равно как Камчатка и Охотск, не нуждались бы в хлебе и получали бы оный всегда дешево. Только не надобно брать в Калифорнии муку, ибо она там продается дорого, а просто покупать пшеницу и после молоть ее на своих мельницах.
Климат в Калифорнии так хорош, что тамошний скот имеет во все время года подножный корм, только в генваре и феврале бывает он тощ от голоду. Впрочем, сие происходит от лености испанцев, ибо ни один из них не вздумает запасти сена только на сии два месяца. Не только у солдат, но даже и у офицеров нет огородов.
Порт Св. Франциска весьма обширен, и можно сказать, что по величине своей не имеет подобного во всей Калифорнии. Вход в него удобен и приметен для судов всякого ранга, мелей в нем никаких нет, кроме нескольких каменьев, лежащих около берега, течение в нем до 3-х узлов, около же крепости св. Иохима более, отчего вода кажется мутной, а как оное бывает с разных сторон, то песок делается от сего подобно тому, какой видим на банках. По входе в залив везде удобно стоять на якоре, только у президио190 грунт песчаный, а в средине везде ил.
Выше сказано, что капитан нашего шлюпа ездил со своими офицерами для описи северной части порта Св. Франциска у того места, где в оный впадает река. Хотя для сего и были им взяты хронометры и инструменты, но холодное время, случившееся в сие время, ненастная погода и короткие дни много ему в сем препятствовали, почему он скоро возвратился на шлюп, остальную же часть описи производил штурман Рыдалев. Кажется, что это была первая опись залива Св. Франциска, сделанная европейцами. В атласе Лаперуза он снят с испанских карт весьма неверно и, повидимому, черчен на глазомер, а не геодезически. Ванкувер хотел описать оный как должно, но испанцы ему сего не дозволили. Лейтенант Коцебу имел то же намерение и ту же участь. Мы же были столь счастливы, что не встретили препятствий.
Порт Св. Франциска изобилует дровяным лесом из рода дуба, и если его рубить своими людьми, то за дрова не требуют платы (разве, быть может, с купцов), но зато беден водой. Для налития оной должно в болоте, куда стекает вода с гор, расстоянием от берега, где пристают суда, около 3/4 версты, выкапывать яму, для предохранения оной от сора обнести плетнем и несколько раз выкачивать из нее накопляющуюся воду, чтобы она не была грязна и потом уже наливать ею бочки и анкорки, кои весьма трудно носить или катить через болото. Для сего надобно нарочно делать дорогу, устлав ее сучьями, досками и т. п., как и нам пришлось сделать. Однако, невзирая на то, что вода сия казалась дурной и грязной, она сохранилась весьма хорошо и не испортилась при вторичном нашем приходе в Ситху, что составляет около 3 месяцев. При запасении вышеозначенных дров должно всегда очищать с них кору, ибо в ней разводятся разные гады.
Внутренность Калифорнии мало известна самим испанцам, кои по временам посылают туда отряды солдат захватывать индейцев для работы в миссионерствах, иногда же ездят туда и священники с конвоем.
21 генваря пришел в порт Св. Франциска из селения Росс191 Российско-Американской компании бриг ‘Головнин’ для покупки пшеницы. Он салютовал крепости и шлюпу ‘Открытие’ 7 выстрелами, на что первая отвечала равным числом, а второй из 5 пушек.
23 генваря возвратился на шлюп наш командир оного Г. С. Шишмарев. Определенная им широта залива при входе составляет одну итальянскую милю, глубина оного 13 и 15 сажен, широта 37о 59′ N, долгота 3′, западнее меридиана президио Св. Франциска. Северный берег вообще более низок, болотист, порос тростником и местами на возвышенностях лесом, во внутренности оного находятся горы, южный же берег высок, отрубист и горист, местами имеет низменности и лес. У входа находится испанское селение св. Павла, где пасутся лошади и рогатый скот. По окончании залива идет к востоку река шириной полмили, глубиной при устье 1 1/2, потом 7, а через 5 миль опять 1 1/2. Берега ее низки, болотисты и покрыты тростником. Устье реки в широте 38о4′, в долготе на 23′ восточнее меридиана президио св. Франциска. Здесь Шишмарев окончил опись…
5 февраля, когда почти все работы были окончены, на наш шлюп не явились три матроса, но посланными за ними испанскими солдатами были отысканы в горах и 7-го числа приведены обратно192.
9-го, когда уже все было готово к нашему отплытию, к нам приезжали прощаться испанские офицеры и провели у нас довольно долгое время. Вечером капитан наш получил от начальника экспедиции предписание касательно предстоявшего плавания. В оном между прочим было сказано, чтобы нашему шлюпу держаться по правую сторону ‘Открытия’, дабы мы могли усматривать сигналы сего последнего и на сем новом пути лучше видеть пространства на обе стороны.
Поутру [10 февраля] в 6 ч. при тихом северо-северо-восточном ветре, ясной погоде и течении из залива мы начали вывертывать якорь. В полдень сделался штиль, и оба шлюпа, подняв брам-реи, ожидали только ветра, чтобы сняться. Вскоре оный подул опять от северо-северо-востока, и мы, вступив под паруса, пошли по фарватеру на WtN1/2W. Ветер между тем начал заходить к северу, когда же мы были близко от крепости св. Иохима, почти в самом проливе, оный задул вдруг от западо-юго-запада, довольно свежо, и течение сделалось с моря. Мы начали было лавировать, но, приметив, что нас сносило, были принуждены положить якорь на глубине 11 сажен, грунт — песок. ‘Открытие’, оставшийся на одном верпе, должен был также стать на якорь.
В 8 ч. вечера при продолжавшемся штиле приметили мы на западе в высоте над горизонтом 20о небольшую комету, обращенную также к западу и составлявшую с Юпитером и Сатурном почти равносторонний треугольник. Освещена она была весьма слабо. Хотя еще накануне мы смотрели в телескоп, но кометы сей не видали, только приметно было светлое, сияющее пятно.
В 6 ч. утра при подувшем ветерке от NOtN оба шлюпа снялись с якоря и, взяв прежний румб, пошли из порта. Наш шлюп сидел в грузу на ровный киль, 14 футов 1 дюйм, но надобно заметить, что дрова и воду на первое употребление должно было брать с носа. В половине 8-го часа мы прошли крепость, на коей уже был поднят флаг, но из людей еще никого не было. Тогда мы легли на западо-юго-запад. ‘Открытие’ после взаимной салютации с крепостью и с бригом ‘Головниным’ показал в 10 ч. курс на юго-запад.
Еще за два часа до сего открылись перед нами на западо-юго-запад камни Фаралонес, а в полдень мы находились в обсервованной широте 37о45’14’ N, имея южный из сих камней на SW 67о, а по правому компасу на SW 82о, в антретном расстоянии193 11 миль, в долготе же по хронометрам 237о15’48’ О. Сие место приняли мы за отшедший пункт. Барометр показывал 30дм,38, а термометр 9 1/4о

Глава IX

Плавание от порта Св. Франциска к Сандвичевым островам. — Приход к острову Ваге. — Пребывание на сих островах и замечания об оных.

В 4 ч. пополудни [11 февраля] мы прошли на траверсе камни Фаралонес в пяти милях. Между тем как ветер делался все свежее и постоянно отходил к северо-западу, мы видели вечером опять комету и в том же положении, как накануне. В сие время, вероятно от разности компасов, шлюп наш далеко уходил от ‘Открытия’ на ветер, почему мы легли полевее, а с 8 ч. означали свои места фальшфейерами. К рассвету ‘Открытие’ был у нас далеко под ветром, а к ночи так отстал, что мы должны были убавить парусов. К сему же времени настала дождливая погода и ветер так свежел, что принудил нас брать рифы и убавлять стакселей. Таким образом держались мы с ‘Открытием’ во всю ночь. 14-го видели мы множество малых медуз с парусами и глупышей, также чаек и еще небольших морских птиц серого цвета, летевших более на северо-восток. Из сего оставалось отгадывать: существовала ли еще поблизости нас какая-либо неизвестная земля, или сии были птицы с берегов Америки, от коих мы находились в 420 милях?
15-го, пред захождением солнца, при тихой погоде мы видели бурных птиц и черного альбатроса, а иногда китов, около нас плававших,
16-го, под вечер, видели еще альбатроса и множество дельфинов, кои играли близко нашего шлюпа. Чрез сутки ветер опять начал крепчать и был сопровождаем шквалами и дождем, однако к вечеру 18-го сделался штиль, барометр же стал понижаться довольно скоро. Ночью мы терпели сильную качку. Ветер мало-помалу свежел, принудил нас взять пред полуднем два рифа у марселей, между тем как дождь лил ливмя. После частой перемены ветра, в ночь на 21 февраля сделалась сильная гроза, продолжавшаяся почти до вечера и заставившая нас взять по третьему рифу у марселей.
22-го погода была самая непостоянная, хорошая сменялась дурной, иногда по несколько раз в сутки до самого прихода нашего к Сандвичевым островам. 26-го числа начальник экспедиции объявил Шишмареву свое желание пролежать, сколько ветры дозволят, по параллели 28о около оной, полагая на сем пути увидеть означенный у Лаперуза194 с испанских карт островок Лахара (Lahara)195, в случае же неуспеха держать в пассат к западу до Сандвичевых островов. В сей же день вечером мы видели небольшую береговую птицу черного цвета.
В полдень 3 марта означенный островок Лахара был от нас почти на W в 141 миле по правому компасу, почему мы к нему и держали, но все не надеялись его видеть, ибо Лаперуз, проходя около сей же параллели, здесь его не нашел, а означил в другом месте. На другой день, в полдень же, мы находились в широте 28о7’52’ N и по наблюдению имели о-в Лахара по карте Арровелиста на SW 68о в 57 милях, но не было ни малейшего признака близости берега.
Поутру 5-го числа мы видели небольшую черную птицу, казавшуюся из береговых и однажды севшую к нам на шлюп, также около нас плавало много китов. 6-го числа, в полдень, упоминаемый островок по той же карте лежал на NO 77о в 8 милях, но, невзирая на ясность и чистоту горизонта, не был виден.
11-го числа в 4 ч. утра, после проливного дождя и сильного порывистого ветра, ‘Открытие’ скрылся у нас из виду. Мы зажгли фальшфейер, но ответа не получили. Полагая, что он при перемене ветра поворотил на другой галс, мы сему же последовали и на рассвете увидели его весьма далеко под ветром, почти у нас на траверсе. Для сближения с ним мы прибавили парусов и в полдень, подойдя ближе, взяли курс SSW, которым, казалось, лежал ‘Открытие’. Вечером мимо нас пролетело несколько бурных птиц, из коих одну поймали и которую я сохраняю в моем собрании редкостей.
14-го после полуночи мы увидели, что на ‘Открытии’ убирали брамсели и отдавали грот-марса-фал, как казалось, для починки. Это заставило нас поубавить парусов, но в 3 часа мы поставили опять все.
15-го, держа курс в самый пролив, между островами Муве и Оваги, мы имели течение по 8 узлов в час и сего числа после полудня увидели в первый раз на сем тракте летучую рыбу. ‘Открытие’ сделал сигнал: в 8 ч. вечера привести к ветру и лечь в дрейф, что нами и было исполнено. В 5 ч. утра со шлюпа ‘Открытие’ пустили ракету. Это был знак спуститься к юго-западу. Через час показался в мрачности остров Оваги, коего горы совершенно были покрыты облаками. Быв к нему ближе, нежели ‘Открытие’, мы сделали сему последнему сигнал о видимом нами береге. В 10 ч. мы вошли в вышеозначенный пролив и принуждены были по крепости ветра убрать брамсели.
Скоро горы Монакаа и Мона-Роа196 показали свои вершины, белевшиеся от снега. В 11 ч. [16-го] жестокий порыв заставил нас взять все рифы у марселей и у нижних парусов, но чем ближе мы подходили к берегу, переменявшему свое положение, тем становилось тише. Вечером показались на берегу во множестве огни, а ночью, держась с ‘Открытием’ и следуя ему, мы ложились в дрейф. После полудня [17-го], при ясной погоде и тихом ветре с моря, мы поставили все паруса и шли за ‘Открытием’, бывшим от нас полмили и имевшем курс на восток, к губе Каракекуа. В 4 ч. он скрылся из виду, и мы остались штилевать у бухты Тиататуа197. В 9-м часу задул легкий ветерок от северо-северо-востока, и мы, пользуясь оным, пошли также к Каракекуа, но, пройдя 10 миль, опять заштилели и провели так всю ночь, во время которой шел мелкий дождь. На рассвете [18-го] должно бы нам было находиться в виду означенного залива, но мы увидели себя почти на прежнем месте, вероятно по причине сильного течения от юга. В 10 ч. утра, когда подул морской ветер от юго-запада, мы, поставя лисели, пошли к Каракекуа и вскоре увидели ‘Открытие’, лежавший к нам бейдевинд. Около полудня приехал к нам на лодке островитянин Адамс, управлявший островом Оваги во время отсутствия из оного короля. Зная несколько по-английски, он объявил нам, что король уже четыре месяца живет на острове Вагу198, о чем мы немедленно хотели сообщить начальнику экспедиции, но когда соединились с его шлюпом, то получили приказание взять курс на северо-запад — знак, что и ему уже известно было присутствие короля на Ваге.
Адамс привез с собой шесть связок сладкого картофеля199 и три арбуза, что все хотел подарить нашему капитану, быв, конечно, уверен, что будет отдарен за сие большим. Шишмарев объявил ему, что не хочет подарка, а желает иметь все за плату. Сандвичанин тотчас согласился и получил за свой товар четыре ножа, ножницы и бутылку рому. В каждой связке картофеля было по 50 штук.
Мы весьма удивлялись, не встретив во все наше плавание ни одной лодки кроме Адамсовой, тем более, что ни теперь, ни перед нами не было известного табу200. Островитяне же на вопросы наши по сему предмету отзывались незнанием причины. Однако вскоре приехали к нам две лодки, почти ничего не привезшие. Ночью, когда мы плыли к острову Вагу, нашел шквал от северо-северо-запада, а на рассвете [19-го] ‘Открытие’, ушедший по свежести ветра вперед, совсем скрылся, так что не был виден с салинга. В 6 ч. утра, при ходе 7 1/-2 узлов, усмотрели мы островки Тагуреи и Ранай, вскоре за ними остров Маратай201, а с половины 10-го и шлюп ‘Открытие’, заштилевший у второго из означенных островов.
Вскоре после полудня ‘Открытие’ скоро пошел вперед и около 4-х часов скрылся опять из виду. Между тем как мы подвигались, тихий юго-западный ветер в 6 ч. переменился на северо-восточный. Мы весьма порадовались сей перемене, ибо надеялись увидеть засветло остров Вагу, которого южный мыс открылся, действительно, через час сквозь пасмурность. Вся же остальная часть была покрыта густыми облаками. Полагая, что ‘Открытие’ недалек к гавани Ганаруру202, а может быть станет близ оной на якорь, мы, пользуясь попутным ветром, намерены были пройти на подветренную сторону о-ва Вагу и при входе к его гавани всю ночь держаться под парусами. В рассуждении же пасмурности, покрывавшей сей остров, опасаться было нечего, ибо как оный довольно высок, около него везде глубоко и может быть близко проходим, даже на полмили, то всегда можно было его видеть и в случае нужды отойти, особенно при ветре, который мы имели.
В 8 ч., находясь в 20 милях от берега, усмотрели огонь и шли прямо к нему. Подходя ближе, увидели ракету и, догадываясь, что оная должна быть с шлюпа ‘Открытие’, продолжали путь, отвечав фальшфейером. В самом деле, два фальшфейера, зажженные один за другим, утвердили нас в нашей догадке, ибо сигнал сей предписывал нам держаться ближе к ‘Открытию’. Милях в 12 от южного мыса острова Вагу мы с ним сблизились и, убрав все паруса, кроме марселей, по примеру его легли на юго-запад. Проведя таким образом всю ночь, оба шлюпа в 5 ч. утра [20-го] спустились к острову Вагу, но вскоре заштилели. Брав в сие время пеленги, мы заметили по оным, что остров Маратай положен у Ванкувера не весьма верно и должен бы быть отнесен несколько к северо-западу. В 9 ч. при задувшем ветерке от северо-северо-запада, мы начали лавировать, но около полудня опять заштилели.
Потеряв сутки времени без всякой пользы по причине беспрестанного штиля, мы не прежде как в 9 ч. утра 20 марта, воспользовавшись попутным ветерком, могли итти в Ганаруру. Хотя и должно было полагать, что шлюп ‘Открытие’, находившийся от нас далеко, мог не ранее вечера подойти к берегу и лечь к ночи на якорь, но мы уже решились не дожидаться его, а итти прямо в гавань, будучи благоприятствуемы попутным ветром. Иначе, отложив сие до следующего утра, нам бы пришлось может быть итти буксиром, для чего должно бы было нанять двойные сандвические лодки, платя за каждую по 40 пиастров, ибо по тяжести нашего шлюпа гребные суда оного были недостаточны для введения его в гавань. По входе же в оную мы могли бы помочь ‘Открытию’ нашими судами и через то избегнуть напрасной издержки.
Едва успели мы обогнуть южный мыс острова Вагу, как приехали к нам два англичанина, отправлявшие лоцманскую должность. Опросив нас по обыкновению, какое судно, куда идет, за чем и т. п. для донесения о сем береговым старшинам, один из сих англичан остался у нас, а другой отправился на остров испросить нам позволение войти в гавань. Между тем как мы подвигались к оной, приехал к нам один из важнейших старшин острова, друг короля и племянник первого старшины всех островов, Край-Моку, который назывался Тамега-мега203 в честь покойного короля сего имени. Он прибыл в сопровождении англичанина Бикли, объявившего о себе, что он исправлял должность гавенмейстера в Ганаруру. Во время же бытности здесь брига ‘Рюрика’ он находился в звании коменданта крепости и потому еще был знаком капитану нашего шлюпа.
После первых взаимных приветствий Бикли спросил Шишмарева, будем ли мы салютовать крепости? Ему отвечали, что в виду ‘Открытия’ не можем сего сделать и, показав на сей шлюп, объяснили, что должно от него ожидать салютации. Это было переведено находившемуся у нас старшине, который, повидимому, сим остался доволен. Скоро после сего возвратился лоцман, ездивший на берег за позволением нашему шлюпу войти в гавань. Мы в сие время находились уже при входе в оную, где самая малая глубина в низкую воду бывает не менее 3 сажен и где весьма хорошо видно дно, усеянное кораллами. В 11 ч. утра мы положили якорь на глубине 5 сажен и вязком грунте, против самой крепости Кагуману. В сем месте суда могут лежать на одном якоре, ибо ветер дует только с двух сторон — с берега или с моря, течение почти незаметно, и притом гавань так закрыта, что не только волнения, но даже ни малейшей зыби в ней не бывает. Сверх сего, по тесноте самой гавани суда становятся в оной так близко одно к другому, что, лежа фертоинг, им трудно бы было поворачивать и потому канату отдают весьма мало, чему способствует доброта грунта. По фарватеру же для фертоинга кладут верп, как и мы сделали.
Едва мы вошли в гавань, как были окружены множеством старшин, приехавших с острова к нам только шля того, чтобы сказать нам арога (здравствуй) и выпить по рюмке вина, к чему они приучены посещающими их американцами. Еще не доходя гавани Ганаруру мили за две, были мы встречены множеством дикарей, поспешавших к нам частью в лодках, частью же вплавь и, таким образом, провожавших шлюп при весьма тихом ходе до самого якорного места. Тогда из вежливости мы позволили войти к нам только немногим старшинам,икоторые, посетив нас со своими женами и дочерьми, начали тотчас безнравственные предложения, но оные были решительно отринуты. Нас весьма позабавило то, что сандвичане, увидев нашего священника, человека лет 70 от роду, по длинной и широкой его рясе, со скуфьей на голове единодушно приняли его за женщину, и нам стоило большого труда вывести их из сего заблуждения.
В самюй гавани мы нашли четыре американских судна, из которых два прибыли туда для торга с сандвичанами и у северо-западного берега Америки, а два остальных сбирались на китовую ловлю к берегам Японии и Курильским островам. Некоторые капитаны сих судов приезжали к нам с визитом и взаимно приглашали к себе.
Морской ветер, позволивший нам войти в гавань, продолжался недолго и вскоре зашел к северо-востоку, почему ‘Открытие’ не ранее вечера мог положить якорь у входа в гавань. В ожидании его мы приступили к осмотру нашего такелажа и нашли самые незначительные повреждения, все прочее было в совершенной исправности.
После полудня 21 марта офицеры и прочие чиновники нашего шлюпа ездили на берег к старшине Буке, управлявшему островом в отсутствие короля. От него узнали мы, что его сандвичанское величество уже давно отправился на остров Муве собирать людей для поселения на острове Вагу и в скором времени должен возвратиться на сей последний со всем своим флотом, состоявшим из 8 или 10 бригов и других парусных судов.
С первой минуты нашего входа в гавань мы уже были окружены множеством лодок с островитянами, кои привезли нам для продажи разные безделицы, прося за оные талеров. Так-то приучили их к сему европейцы! Когда же наступил вечер, явилась торговля иного рода, о которой еще до меня писали все путешественники, заходившие в сии страны. Это были красавицы, кои окружив шлюп, ожидали вторичного позволения взойти на оный. Не получая ответа, они много сердились, шумели, пели песни и делали разные кривлянья, но все не помогало, и мы дали им знак ехать домой. С явным прискорбием повиновались они сему отказу и хотя поехали обратно на берег, но явились опять на другой вечер и повторяли сие ежедневно во все наше пребывание в Ганаруру, хотя всегда без успеха…
Между тем как продолжавшийся противный ветер все еще не позволял ‘Открытию’ войти в гавань, около полудня появился королевский флот, состоявший из четырех бригов и стольких же шхун под флагами, состоявшими из семи полос, кои означали 7 островов, а как первое европейское знакомство сандвичан были англичане, то в память сего первые поместили в углу своего флага английский гюйс. На судах сих король привез 4 500 человек целыми семьями для поселения на Вагу, избранном им своей резиденцией. Предпочтение сего места острову Оваги имели для него важные выгоды, ибо ни один из Сандвичевых островов не имеет гавани лучшей Ганаруру, способной для содержания флота и защищаемой крепостью, на которой при нас находилось сорок девять пушек от 3- до 12-фунтового калибра.
В полдень за противным ветром королевские суда остановились на якоре, вечером же, воспользовавшись маловетрием, бывшим ненадолго с моря, с помощью буксира потянулись в гавань. Нас весьма занимало сие зрелище, в котором мы видели усилия еще почти дикого народа к достижению, или лучше сказать, к подражанию европейской образованности. Должно признаться, что сандвичане, обязанные за все сие Тамегамеге, быстрыми шагами подвигаются к просвещению. Вспомним только, в каком состоянии оставил их бессмертный Кук, привнесший на одном из островов их важнейшую жертву, какую только может принести человек для пользы наук и торговли204, в каком находятся они теперь, менее нежели через пятьдесят лет после его смерти, и какую печальную картину варварства и невежества представляют собой по сие время все другие обитатели Южного моря, с которыми сандвичане стояли тогда на одной степени.
Впереди флота, входившего в гавань, находилась яхта, везшая короля и салютовавшая из пяти пушек, на это крепость и остальные суда отвечали сим же числом выстрелов.
Ночью сделалось совершенное безветрие. В 5 ч. утра шлюп ‘Открытие’ пушечным выстрелом потребовал к себе наши гребные суда для буксира и с помошью оных через два часа втянулся в гавань, где бросил якорь подле нашего шлюпа.
Нще до прихода ‘Открытия’, когда королевская яхта встала на якорь в гавани, мы просили позволения представиться королю, но он объявил нам через своего чиновника, что по причине неубранства и непорядка на яхте не может принять нас сего числа, а отлагает сие до 10 ч. утра.
Когда наступило сие назначенное время, то капитаны и прочие офицеры обоих шлюпов, одевшись в новые мундиры, в сопровождении Бикли, вызвавшегося служить нам за переводчика, отправились к королю, уже переехавшему на берег.
Король принял нас в пространном шалаше, превосходившем величиной все прочие, его окружающие, и коего внутреннее убранство состояло в постланных на полу рогожах. Когда мы сказывали наши фамилии, то он каждого из нас брал за руку и приветствовал словом ‘арога’ (‘здравствуй’). На нем были суконные брюки кофейного цвета и белая фланелевая фуфайка, волосы он имел остриженные почти по-европейски и сзади заплетенные в косу. При особе его находились три прислужника, из коих двое отгоняли от него веерами мух, что производило в шалаше некоторую прохладу, а третий носил за повелителем своим чашку с ароматными травами, в которую сей плевал и сморкался почти беспрестанно. Служители сии, избираемые, как мы после узнали, из старшин, должны находиться при короле безотлучно, и если он с кем разговаривает, то, невзирая ни на какое лицо, они становятся подле его величества.
Кроме короля и означенных трех сановников стояли в шалаше только один старшина и между ними любимая его королева. Свиту же короля составляли несколько человек в соломенных шлемах с ружьями в руках. Некоторые из них были совершенно нагие, иные в одних рубахах, другие не имели на себе ничего, кроме жилета или панталон, а несколько были в одних сапогах или башмаках. Обязанность их стоять у дверей, но в шалаш не входить, а [так] как они заслоняли собой вход в королевскую палату, то без небольшого окна, находившегося в стене, мы бы оставались в совершенном мраке.
После первых приветствий король пригласил нас посмотреть его яхту и, взяв с собой нескольких своих чиновников, поехал вместе с ними и нами на наших катерах.
По приезде на яхту король объявил капитану Васильеву, что будет нам салютовать из 5 пушек, почему начальник экспедиции тотчас послал приказание, чтобы оба шлюпа на салют королевской яхты отвечали равным числом. Но как на шлюпе ‘Благонамеренном’ не были заряжены пушки, то оный и не успел отвечать на салют яхты вместе с ‘Открытием’, а исполнил сие уже несколько позже, на что и с яхты вторично было произведено 5 выстрелов. Вместе с яхтой палили: крепость, флот и даже, несколько минут спустя, некоторые американские суда.
Король пригласил нас в свою каюту, где просил сесть вокруг большого стола, покрытого сукном, сам же сел на первое место, посадив по правую сторону себя капитана Васильева, по левую — капитана Шишмарева, а прочие из нас поместились возле них без всякого различия чинов. Для любимой королевы поставлен был подле короля стул, а за ними, на полу, расположились отгонятели мух и чиновник с плевательницей. При сем случае заметили мы некоторое различие между означенными прислужниками короля и королевы. Первого обмахивали, как уже выше сказано, двое простыми соломенными веерам’, вторую же только один, но зато султаном, сделанным весьма красиво и чисто из красных перьев, носильщика же плевательной чашки она не имела. Бывший при нас за переводчика Бикли не садился, а стоял по левую сторону короля, между ним и капитаном Шишмаревым.
Несколько старшин, вероятно знатнейших, вошли также в каюту, но не имели места за столом. Разговор наш завелся тем, что мы начали хвалить королевскую яхту, которая действительно того заслуживала, между тем как негр из Африки, вероятно попавший на Сандвичевы острова с какого-нибудь американского судна, что доказывалось его собственными словами и знанием английского языка, одетый в одну только белую рубаху, принес на стол несколько стаканов, рюмок и четыре полно налитые карафина205 и, сказав, ‘ром, бранде, джин, вайн’,—удалился. Тогда король начал нас потчевать, предоставляя все нашему выбору, а для себя налив рюмку вина. Мы последовали сему примеру и выпили за его здоровье, чем он повидимому был весьма доволен и благодарил нас словом — ‘арога’, в котором заключаются все сандвичанские комплименты.
Королева, умершая впоследствии в Лондоне, называлась Камегамега и была женщина необыкновенного роста и толщины. Хотя для нее и был поставлен стул, но она недолго на оном сидела, а беспрестанно ходила по каюте и била тяжеловесной своей рукой сидевших на полу старшин, которые, хотя и морщились от боли, но старались показывать, что были весьма довольны сим знаком внимания.
Начальник нашей экспедиции просил короля, что так как мы зашли в Ганаруру только за свежей провизией и долго пробыть в сей гавани не могли, то нельзя ли нас поскорее оной удовольствовать и назначить человека, который бы доставлял ее на наши суда. Король в ответ на сие обещал доставлять нам свиней сам, а снабжение зеленью поручил англичанину Бикли. Вследствие сего распоряжения мы ни в чем не нуждались, ежедневно получали от короля свежее мясо, а иногда в небольшом количестве и рыбу. Кроме свиней, за которых король взял с нас по 3 талера за каждую, все прочее посылал он нам в подарок.
Яхта, на которой мы находились, заслуживала быть и не у полудикого островитянина. Она была построена в Америке одним богатым гражданином и по смерти его продана торговавшим с сандвичанами американцам, которые в свою очередь уступили ее тамошнему королю за 80 тысяч пиастров, или 400 тысяч рублей. Сумма ужасная, при сем должно еще заметить, что американцы взяли за яхту не чистые деньги, а сандальное дерево, ставя пикуль оного, или 133 фунта английского весу, в 10 пиастров, намеревались продать оный в Кантоне за 12 и до 15 пиастров. Выгоды сии покажутся однако не столь великими, когда увидим, что продавец должен был дожидаться несколько месяцев сего леса, растущего далеко от гавани Ганаруру, по северной стороне острова, и который люди по срубке должны нести на себе не малое расстояние, а потом грузить для перевоза в гавань. Если верить капитану Торнеру, который должен был получить за яхту дерево, то ему приходилось простоять у Вагу по крайней мере с год времени. Это, конечно, делало ему значительный ущерб, а оставить на сие время Сандвичевы острова он не решался, опасаясь лишиться платы. После сего не удивительно, что американцы продают здесь свои суда такой ценой. От них куплен весь королевский флот, также за сандальное дерево и, вероятно, недешево. Яхта, о которой здесь говорится, построена из крепкого дуба шхуной, со всеми качествами хорошего мореходного судна. Вооружена она чисто и прочно, снаружи отделана весьма красиво, с прекрасной столярной работой на носу и корме, и имеет четырнадцать пушечных портов, из которых при нас только в осьми были орудия. Мы любовались внутренним устроением: в корме — диванной, убранной голубым и розовым гарнитуром и золотом, спальней, буфетом и лестницей на палубу, каютой для капитана в средине и в носовой части, местом для служителей, кладовой для такелажа и т. п., кухней наверху и, наконец, большой залой со столами лучшей работы, обделанными пальмой и красным деревом под лаком. Стены сей комнаты были украшены множеством резных изображений под золотом, а пол устлан хорошими английскими коврами. Видя все сие убранство и тщательную отделку, нельзя было не пожалеть, что столь прекрасное судно досталось сандвичанам, не охотникам до чистоты и порядка в такой степени, что вскоре после нашего отъезда внутренность яхты, вероятно, походила на конюшню.
Раскланявшись с королем, мы отправились на берег посмотреть селение, где были встречены Бингамом, миссионером, приехавшим из Северо-Американских Штатов. Он пригласил нас к себе, показал свои заведения и жилище и просил приехать к нему 25 марта на чай. Возвратясь на шлюпы, мы пустили по желанию короля 10 ракет и после сего занялись продолжением начатых работ.
24-го’ по приглашению нашему посетил король оба шлюпа. Прежде он приехал на ‘Открытие’, с которого, как и от нас, салютовали ему пятью выстрелами, на что нам отвечали равным числом королевская яхта, весь сандвичанский флот и крепость. Король был в синем суконном мундире, усеянном золотыми галунами, и имел золотые эполеты, совершенно такие как наши контрадмиральские с той только разницей, что орел на них был не черный, а золотой же. Они были ему подарены нашим консулом Добелли, нарочно заказавшим их в Петербурге. Шляпа короля, которую носил за ним один из прислужников, была треугольная с плюмажем из белых простых перьев и обшита золотым позументом с городками. Мы полагали сначала, что мундир, бывший на короле, был тот самый, который получил в подарок от английского короля, но один из чиновников королевской свиты объяснил нам, что оный вместе с остальной одеждой был сшит на острове Вагу, вероятно по рисунку американцев.
С ‘Открытия’ король приехал на ‘Благонамеренный’, а вслед за ним прибыли туда две королевы и несколько старшин и прислужников, которые все по входе в каюту разместились в ней как попало, сам же король разлегся попросту на диване.
Дав несколько отдохнуть сему владельцу, мы повели его по всему судну, где каждое место и каждая вещь были им осматриваемы с большим вниманием, но свита его, как казалось, ни на что оное не обращала. Повелитель сандвичан заходил почти во все офицерские каюты и пробовал, хорошо ли лежать на койке, особенно долго он рассматривал нашу церковь и весьма жалел, что священник не позволял ему ничего брать в руки. Обозрев шлюп, он расположился во всем наряде на койке Шишмарева и, пролежав на ней несколько минут, встал, кликнул свою свиту и уехал, не сказав никому ни слова. Прочие сандвичане, по примеру своего короля, расположились где и как ни попало, причем один из них по неосторожности разбил термометр. Потеря сия, хотя маловажная, была нам тем неприятна, что это был последний термометр, у нас оставшийся, и мы должны были взять один от барометра, чтобы повесить на воздухе. Вечером по приказанию начальника экспедиции мы пустили десять ракет для увеселения короля, которому Васильев подарил после сего большую половину бывшего у нас фейерверка.
25 марта мы удовлетворили приглашению Бингама и в 4 ч. пополудни отправились к нему на чай. Почтенный священник сей, родом из Бостона, послан был не правительством Соединенных Американских Штатов, как мы думали, но Бостонским благотворительным обществом и не прямо к сандвичанам, но вообще на острова Тихого океана, смотря по тому, где бы его приняли.
Таким образом он прибыл первоначально на острова Общества206, но узнав, что там уже находились английские миссионеры, отправился на Сандвичевы к Оваге, где был ласково принят королем и с ним вместе приехал на Вагу.
Вместе с Бингамом прибыли на Сандвичевы острова еще один священник Брукс, собиравшийся при нас ехать на о-в Отувай, несколько церковнослужителей, из которых один умел печатать книги, — обстоятельство весьма полезное для просвещавшихся сандвичан, и, наконец, разные мастера и земледельцы или садовники. Большая часть их были люди женатые, поселившиеся у сандвичан вместе с своими семействами. Число их простиралось при нас до 30 человек, но они не все жили вместе, а были рассеяны по островам. Бингам имел при себе только одного помощника и земледельца с тремя детьми.
Миссионер сей прибыл на Оваги вскоре после кончины Тамегамеги I и, переселясь на Вагу, получил от короля в версте от селения участок земли, на котором построил, по обыкновению сандвичан, три шалаша, соединенные между собой галлереей, служившей вместо залы. Строения сии состояли из жердей, оплетенных и крытых соломой, и имели при себе огород, разведенный Бингамом. Хотя в оном росли почти все овощи, но только не в таком количестве, чтобы священник сей мог уделять их другим.
Бингам привез с собой совершенно готовый деревянный двухэтажный дом, длиной от 6 до 8 саженей, около 4-х саженей в ширину, который только оставалось собрать. Почтенный миссионер предполагал поместить в оном церковь, училище и комнату для своего жительства, но не мог получить на сие согласие короля, который, как нас уверили, не хотел видеть у себя иного строения кроме обыкновенного сандвичанского, но кажется, что истинной причиной сего затруднения были иностранцы, издавна находившиеся при короле, чрез которых, как знавших сандвичанский язык, Бингам должен был говорить с королем и которые, вероятно, из зависти, препятствовали полезному намерению просвещенного миссионера. Впрочем, мы были уверены, что когда Бингам, оказывавший большие успехи в изучении сандвичанского языка, мог притти в состояние непосредственно объясняться с королем, то, вероятно, согласил {Так в подлиннике.} бы его на построение дома по европейскому образцу, в чем и не ошиблись.
Поселясь на острове Вагу, Бингам тотчас завел у себя небольшую школу, где учились не только почти все дети обоего пола, прижитые европейцами с сандвичанками, но и дети природных сандвичан. Даже сам король начал было ходить в оную для обучения английскому языку, но как сие скоро ему наскучило, то и прислал вместо себя двух человек, которые последовали также его примеру и через несколько дней перестали посещать школу.
Когда мы посетили Бингама, то он нарочно приуготовил к сему времени детей и в нашем присутствии делал им вопросы. Нам весьма понравилась та вежливость, которую он внушил в сих полудиких детях. Когда он их позвал в шалаш, где мы находились, то они, входя в оный, один за другим учтиво нам кланялись и девушки даже приседали по-европейски. После сего они занимали свои места на скамейках, и хотя все были одеты бедно, но чисто и совершенно по-европейски, на что образователь их обращал особенное внимание, покупая для них с приходивших к Сандвичевым островам кораблей разные платки, материи для платья и т. п., раздавая сие в награду отличным по прилежанию. Г-жа Бингам, женщина еще весьма молодая, как казалось, была деятельной и усердной помощницей своему мужу. Детей, которые учились еще азбуке, но которых было немного, она спрашивала с особенной лаской, и они, улыбаясь, и без застенчивости ей отвечали. После сего делал вопросы сам Бингам остальным детям на английском языке. Предметами оных были десять заповедей и начальные основания христианского катехизиса. Ученики отвечали, повидимому, весьма хорошо, но по-сандвичански, что обратило на себя особенное наше внимание. Когда спросили у Бингама, как мог он, не зная сам сего языка, выучить своих питомцев объясняться на оном о христианских правилах, то он указал нам на двух сандвичан, тут же бывших, которые, прожив несколько лет в Бостоне, вместе с ним возвратились на родину, поселились в одном с ним доме и, зная хорошо английский язык, служили ему весьма полезными помощниками. Бингам надеялся обратить и их к христианству, но нисколько к сему не принуждая, и даже не показывал вида сего желания, ожидая, что они сами, убежденные высокими истинами христианской веры, пожелают обратиться в оную. При их-то пособии учится он по-сандвичански, а как для выражения некоторых слов оного английский язык недостаточен, то употребляет к сему буквы других европейских языков, для чего просил и у нас нашей азбуки и учился произношению ее букв и складов. Бингам просил еще нашего живописца изготовить ему начальные рисунки для детей, что Карнеев, с позволения начальника экспедиции, сделал отлично хорошо.
Мы не сомневались, что с подобными правилами, Бингам мог привлечь к себе всех сандвичан и принудить корыстолюбивых, безнравственных европейцев, окруживших короля и употреблявших его доверенность только для своих собственных выгод, удалиться.
Поведение и правила сего достойного миссионера составляли разительную противоположность с теми, которые мы заметили между католическими священниками в Калифорнии. Сии последние вовсе не думали внушать диким правила христианской религии и думали только об одних наружных обрядах, требуя, чтобы индеец при подходе к ним целовал их рукав, при звуке церковного колокола становился на колени и читал бы молитвы, не понимая оных. Все старание их заключается в том, чтобы обратить как можно большее число в христианскую веру, к чему употребляют они и силу. Напротив, Бингам желает, чтобы приведенные им в христианство, были христианами во всем смысле сего слова. Для сей-то благородной цели посвятил он время своего пребывания на Сандвичевых островах, а может быть и целую свою жизнь, ибо, по словам его, от короля зависело оставить его навсегда в своих владениях.
По окончании экзамена детям было сказано, что они могут итти резвиться. Получив сие дозволение, они вставали с своих мест в величайшем порядке и, выходя из комнаты, прощались с нами по-европейски же. Особенно понравилось нам то, что они все им приказанное исполняли охотно, с улыбкой и без малейшей застенчивости или упрямства. Бингам рассказывал нам, что во все время существования его школы, чему было около года, ни один из учившихся у него детей не подвергнулся даже выговору, не говоря уже о важнейших наказаниях. Таковое поведение сих детей доказывает скромность и тихость нрава сандвичан, о которых я буду говорить ниже.
Приятная наша беседа с почтенным миссионером продолжалась до позднего вечера, заставившего нас убраться домой.
26-го король, в сопровождении четырех королев и многих чиновников, приехал опять на ‘Открытие’ посмотреть фейерверк, приготовленный для него Васильевым. Сначала все они обращали на него особенное внимание и при каждой новой ракете поднимали крик, но вскоре сие им наскучило, некоторые из них полегли спать, и король вскоре по окончании фейерверка уехал домой. В сей же день пришло с моря американское судно, которое за противным ветром уже 27-го втянулось в гавань. Оно готовилось плыть к японским берегам для ловли китов, из которых получается спермацет.
В следовавшее за сим время, когда мы занимались работами на шлюпах, посещали нас весьма часто старшины, а однажды приехал запросто и сам король с своей свитой. Старшины привозили с собой маты207, копья и другие вещи, за которые не брали почти ничего, кроме талеров. Так и в диких народах вместе с первыми семенами просвещения порождается любовь к деньгам, сему всесильному металлу на свете! Простой народ также посещал нас во множестве.
Бикли, коему король поручил снабдить нас провизией, видя, что он не успеет один закупить все для нас нужное, объявил старшинам, что каждый из них может иметь торг прямо с нами. Посему и были мы ежедневно, с утра до вечера, окружены лодками с провизией, которой запаслись в сем месте более, нежели где-либо во все время нашего путешествия. Между прочим выменяли мы для служителей. 19 свиней, 3 коз и большое количество капусты, луку и проч., все за подарочные вещи, из которых сандвичане преимущественно брали полосатую коломенку и шляхты208, на прочие же они почти и не смотрели — доказательство, что сандвичане с каждым днем становились все большими и большими торгашами. Из вымененной капусты мы заквасили и посолили три бочки.
Судовые работы окончили бы мы весьма скоро, если бы не должны были наливаться водой, которую брали из реки, текущей с гор, столь мелкой, что в самую полную воду не только баркас, но и ялик с грузом не может там проезжать. По сей причине люди наши должны были носить воду анкерками на себе через пространство почти целой версты, прежде нежели доставляли ее к пристани на баркасы, где уже она разливалась в бочки. Хотя работа сия была несколько изнурительна, но хорошая свежая пища, прекрасная погода, приятный климат и неимение почти никаких иных работ были причиной, что во все наше пребывание у Сандвичевых островов не было у нас ни одного больного.
С одного американского судна Васильев купил для нашего шлюпа две пины рому, по два с половиной пиастра за галон {В подлиннике — ‘галел’.}. составляющий на нашу меру тридцать с половиной чарок. Таким образом, ведро обошлось слишком в 32 рубля, и смолы бочка стоила по 15 пиастров каждая.
Во время бытности нашей в Ганаруру мы познакомились со всеми американскими шкиперами и ездили к ним на судах, употребляемых для китоловли. Любопытствуя узнать подробности сего промысла, мы просили рассказать нам оные и получили от капитана Аллена, командира судна ‘Маро’ (‘Мария’), следующие сведения.
Почти до самого прибытия нашего к Сандвичевым островам, американцы вовсе не занимались китовой ловлей в Восточном океане, а обыкновенно ходили для сего около берегов Огненной Земли по обе ее стороны, также у Патагонии и Хили209. Но как китов, доставляющих спермацет210, около сих мест сделалось весьма мало, то он, Аллен, со своими товарищами решился испытать счастья в Восточном океане, у берегов Японии, где, как он слышал, киты сии водятся во множестве. Это было в 1820 году. Первый опыт Аллена был удачен, и он довольно обогатился, в следовавшем 1821 году, по примеру его, туда пустились еще 9 судов и произвели весьма счастливую ловлю, особенно Аллен, добывший в 17 месяцев до 200 тонов чистого спермацета.
Промышленники отвозят свою добычу в Мексику, где получают за галон от 7 до 9 пиастров, тогда как в Американских Штатах оный продается не дороже одного пиастра. Из спермацета сего сами они делают свечи, но только не так хорошо, как на их фабриках, и продают их по пиастру фунт. Капитан Аллен полагал, что из груза, добытого им и его товарищами в 1821 году, придется ему на часть около 12 тысяч пиастров. При таком барыше построение судов и содержание людей обошлись ему совершенно даром. Упоминаемая здесь ловля производится между 30 и 35 градусами северной широты и 160 и 170 восточной долготы по гринвичскому меридиану, и промышляющие оной избрали Сандвичевы острова местом своего отдохновения. Добытый спермацет они разливают в бочки и так отвозят для продажи. Свечи же из него делают следующим образом.
Китовый жир наливают в сосуд и дают ему несколько дней стоять, после чего наверху остается жидкость, которую снимают и жгут в лампах, для чего он весьма удобен, горя светло и не издавая ни копоти, ни дурного запаха. Остающаяся внизу густота перетапливается и, когда простынет, то сделается белой, как снег, причем вся нечистота садится на дно. Тогда верхний жир осторожно снимают, чтобы не смешать с сей последней, и снова перетапливают его два или три раза, выливая всегда в парусинный мешок, сквозь который выходит остальная жидкость. Когда же будет примечено, что оная более не оказывается, топят жир в последний раз, примешивают в него поташ и потом разливают в свечные формы. Мы видели таким образом сделанные свечи, — они весьма чисты и хороши.
Для перетопки жира сделаны были на судах американских промышленников между грот- и фок-мачтами кирпичные печи, с вмазанными в оные котлами, где кладется жир, разрезанный на части, и вытапливается. Остающееся от вытопки употребляется вместо дров под те же котлы и даже под камбузы. {Корабельные печи.}
Устроение таковых печей посредине судна не дозволяет поместить на оном баркаса, почему вместо оного китопромышленники берут с собой 4 или 5 ботов, которые вешаются по бокам судна в совершенной готовности к спуску во время ловли. Иногда гички сии между собой сплачиваются бортами и таким образом служат вместо баркаса. Если же понадобится завезти большой якорь, то из бочек, находящихся на судне, делается плот, который по положении на него якоря буксируется гичками до назначенного места.
Мне кажется, что для нашей Американской компании было бы весьма выгодно завесть подобную ловлю, тем для нее легчайшую, что оная производится близко [от] ее владений, да и самые киты (кашалоты) водятся, если не ошибаюсь, во всем Восточном океане и даже иногда выбрасываются мертвые и живые на Уналашку, где однако же боятся ловить их с байдарками.
Капитан Аллен, возвращаясь с первой своей ловли на Сандвичевы острова, открыл в широте 19о27′ и восточной долготе 165о33′ низкий коральный остров211 и еще коральный же риф. Он уверял, что определил их положение хорошей обсервацией, прибавляя, что около сих мест должны быть еще. острова, основывая сие на виденных им иногда признаках близкой земли. Бикли, о котором я упоминал выше, также рассказывал, что одно из королевских судов, находясь в море, крепким юго-западным ветром было отнесено далеко к северу от Сандвичевых островов и во время ночи приметило бурун в весьма близком от себя расстоянии под ветром. Поворотив на другой галс подле того самого места, где казался бурун, начальствовавший судном был совершенно убежден в его существовании, из чего заключил, что находился поблизости какого-нибудь еще неизвестного острова или рифа. После сего шел он с попутным ветром к югу и почти через сутки достиг острова Муве. Вообще, можно полагать с достоверностью, что сии места Восточного океана будут еще предметом если не важных, то по крайней мере многих открытий.
Я могу похвалиться, что его сандвичанское величество оказывал мне особенное пред прочими из наших офицеров расположение. Причиной сего были разные подарки, кои он получал от меня, как-то: новые, прекрасно шитые разноцветным шелком подтяжки, фуражная шапка старинной формы из красного сукна, шитая золотом и украшенная золотой кисточкой, и некоторые другие вещи. Приглашая к себе запросто обедать американских капитанов, король пригласил однажды и меня, но по секрету, от имени королевы, желая, чтобы сие было неизвестно моим товарищам. Приглашение сие доставило мне случай видеть обед сандвичан и приготовление оного.
Нас обедало девятеро: король, королева Камегамега, трое старшин, капитаны американских судов — Джон Мик, Томас Мик, Девиз и я. Такая почесть не обошлась американцам даром, и они были обложены для сего обеда винной и ромовой податью. Обедали мы на полу, на весьма чистых местах, и кушанья наши состояли из свиного и собачьего мяса, которых приготовление мне удалось видеть перед обедом. Оно происходит следующим образом.
В вырытую в землю яму, чисто обложенную каменьями, кладут много дров, зажигают их, и когда каменья от жару сего достаточно раскалятся, ее снова вычищают, укладывают чистыми древесными листьями и потом опускают в оную задавленное животное, чисто начисто выпотрошенное и начиненное калеными же каменьями, и покрывают крышкой. Таким образом мясо, в продолжение нескольких часов оставаясь в сильном жару и в большом паре, приуготовляется. Потом оно вынимается, очищается от каменьев, кладется целиком на чистые листья и подается на стол, или лучше на пол. Когда мы были таким образом угощаемы, то королева, отдирая руками часть жаркого, первый кусок предложила мне, а за мной и прочим гостям. Вместо тарелок имели мы также по чистому листу зелени и ели руками, с тарой212 вместо хлеба.
Собачье мясо сандвичане предпочитают свинине. Это заключил я из того, что его подавали одной только королеве, которая дала оного всем нам весьма понемногу, причем и я из учтивости должен был несколько отведать. Мясо сие было весьма вкусно и приятно.
Выйдя из шалаша, мы нашли королевскую прислугу также обедавшей, но только вместо вина и рому, которые мы пили все из одного стакана, они разводили себе в большой плетеной чаше напиток каву, который я из любопытства отведывал и нашел, что вкусом он похож на молоко с водой, но горькое и противное, почему и сами сандвичане мало его употребляют. По рассказам короля, в чем я после лично удостоверился, питье сие изготовляется следующим образом: берут корень каву213, жуют оный, выплевывают в чашку вместе со слюной и потом разводят водой.
Вскоре по окончании обеда король сказал нам ‘арога’ и занялся с одним из старшин игрой в карты, а я и американцы пошли ходить по селению.
В другой раз, когда я обедал у короля вместе с прочими нашими офицерами на открытом поле, все было устроено на европейский манер, причем весь прибор был занят у американцев, и король, как казалось, весьма гордился подобным угощением.
Рио-Рио не ограничил своего ко мне благоговения одними наружными знаками, а в день отхода нашего от острова Вагу дал мне в подарок национальную свою лодку. Но если король желал мне изъявить через сие свое милостивое внимание, то его подданные поступили со мной не так вежливо и за день до нашего ухода из Ганаруру украли у меня прекрасную нейфундланскую214 собаку, подаренную мне моим братом М. П. Лазаревым, и еще двух, которые, вероятно, все пошли на жаркое.
Закупая на Вагу для компании нашего шлюпа разный скот, живность и г. п., я платил за предметы сии следующие цены:
За большую свинью — 5 пиастров
‘ малую ‘ — 2 ‘
‘ поросенка — 1 ‘
‘ козу — 1 1/2 ‘
‘ козленка — 1 ‘
‘ пять кур — 1 ‘
‘ двадцать пять яиц — 1 ‘
‘ 12 арбузов, дынь или тыкв — 1 ‘
Сахарного тростника за 2 пиастра отпускали нам множество. Я старался покупать свиней супоросых, как равно и коз, которые на пути давали нам поросят и ягненков, так что мы от самых Сандвичевых островов весьма мало покупали скота, а пользовались купленным в Ганаруру, коего даже по приходе в Кронштадт нам достало на подарки, в том числе для отправлявшегося в дальний вояж фрегата ‘Крейсера’215.
В заключение сей главы я упомяну о самых Сандвичевых островах. Будучи беспрестанно посещаемы европейцами, они были описаны почти всеми мореплавателями, ходившими вокруг света, и потому столько известны, что делать им описание значило бы только повторять старое, прежде меня сделанное известным свету. Но как скорое стремление сандвичан к образованности и самое время представляют собой новую пищу для статистики и истории, то И я, в мою очередь, намерен сообщить здесь свои замечания, которые будут дополнением к тому, Что было прежде меня писано об островах, нераздельных с воспоминанием о горестном жребии знаменитого Кука.
Повествование мое о сандвичанах начну я с увеселений, которыми они занимали своего короля. Во все время нашего у них пребывания ежедневно, рано поутру, при восхождении солнца, и вечером, при закате оного, перед королевским жилищем плясали женщины в числе до полутораста, к которым присоединялись иногда от 20 до 30 мужчин, как надобно полагать, из старшин. Первые же, вероятно, были их жены, дочери и прочие родственницы. Пляска сия описана Куком и весьма верно и хорошо изображена в атласе его путешествия216.
В прочее время дня, оставшееся от плясок, жители, особенно старшины, вовсе ничего не делали, разве иногда, скучая праздностью, занимались играми, состоявшими в катании камней, бросании костей и в отгадывании под подушкой камня. Европейцы ввели в употребление между старшинами карты, в которые они, как мужчины, так и женщины, играют между собой беспрестанно. К сожалению, образованные их гости вместе с просвещением передают им и свои пороки. Так например, кроме беспрерывной карточной игры, ни один сандвичанин, имеющий случай достать рому, не упустит оный, чтобы не напиться. Сам король, имеющий в изобилии сей крепкий напиток и беспрестанно покупающий виноградные вина, как нам рассказывали, не подлежит в сем исключению и часто после обеда напивается до потери чувств. Те, кои не имеют привозного рому, пьют делаемый на островах, который гораздо хуже первого и имеет дурной запах. Известный напиток кава также в большом употреблении между сандвичанами, и с первого взгляда можно узнать пьющего оный. Кожа от него на теле делается несколько беловатой, жесткой и получает морщины и трещины. Даже на самое лицо такого человека глядеть отвратительно. К чести сандвичан должно однакоже сказать, что при всем их пристрастии к рому, они никогда не променяют на него хорошую вещь, разве какую-либо безделицу, впрочем, весьма любят получать сей напиток в подарок.
Кроме сего, если нам и случалось видеть иногда на улице пьяного сандвичанина, то никогда не случалось, чтобы пьяный сей причинил кому хотя малейшую обиду или грубость.
Один из таковых любителей рому часто приходил к нашей палатке во время обсерваций, но никогда ничего худого не делал, всегда был послушлив и смиренно отходил прочь, когда мы его отгоняли. Это доказывает, некоторым образом, тихость нрава сих островитян. Но к сему же должно отнести и то, что в течение двенадцати лет до нашего к ним прихода не было между ними слышно не только убийства, но даже и большой драки, хотя на острове Вагу можно бы ожидать оных по причине большого числа живущих там европейцев.
Хотя во время деланных нами наблюдений и поверки хронометров у крепости Кагуману мы имели с сандвичанами, приходившими толпами смотреть на наши занятия, казавшиеся для них чародейством и через то приводившими в трясение инструменты, большие ссоры, но сие нисколько не должно противоречить сказанному мною о сем народе.
К сожалению, корыстолюбивое обыкновение отдавать дочерей своих иностранцам существует еще и теперь во всей силе между сандвичанами, да и европейцы, вместо уклонения их от сего постыдного торга, сами поддерживают оный.
Теперь перейдем к преобразователю сандвичан, известному Тамегамеге, который, родясь дикарем во всем смысле сего слова, силой своего собственного гения постигнул выгоды просвещения и излил первые лучи оного на своих подданных.
Тамегамега есть истинное имя сего великого человека Сандвичанского царства, но в произношении оного буква ‘г’ выговаривается весьма мягко и почти незаметно, то все путешествователи называют его Тамегамеа. Я же утверждаю мое показание на словах самих сандвичан. Он первый из владельцев сего народа начал дружески принимать иностранцев, первый завел с ними надлежащую торговлю и соединил все Сандвичевы острова под одну державу. Европейцы неоднократно предлагали ему переменить идолопоклонство свое на христианскую религию и принять миссионеров, но Тамегамега всегда отвергал сии предложения и ни под каким видом не хотел принять иной веры, говоря, что он и народ его счастливы и в той, в которой родились.
Достойный король сей скончался, к общему сожалению всего народа и знавших его европейцев, в 1819 году. По нем наследовал сын его Рио-Рио или Лио-Лио, коего он еще при жизни своей наименовал своим преемником, и о котором я упомянул выше. Но как он был еще весьма молод, то отец назначил к нему в качестве правителя или опекуна одного из своих родственников, главных старшин острова Краймоку, по-английски называемого мистер Питт.
Рио-Рио или Лио-Лио, что на сандвичанском языке значит собака или лев, названный англичанами Тамегамега II, еще более, нежели отец его, любит европейцев и старается перенять у них все, что только находит хорошим. Первое вступление свое в звание короля он ознаменовал совершенным уничтожением смешного обычая, заключавшегося в известном слове табу, употребляемом на всех островах Южного моря. Теперь между сандвичанами нет и в помине оного. Прежде бывали дни, в которые выезд жителям в море и вообще спуск лодок были табу, множество обрядов веры были также табу, и нарушение сего наказывалось смертью. Так, например, прежде женщины не могли ни есть вместе с мужчинами, ни даже входить в тот шалаш, где сии обедали, запрещалось им употреблять в пищу свиней, а должны они были питаться собаками и т. п. Ныне все сие изменилось, каждый получил полную свободу располагать образом своей жизни, и женщины едят вместе с мужчинами, как в Европе.
Король тотчас по воцарении своем хотел уничтожить и идолопоклонство, говоря сии слова: ‘Как мы безрассудны, что поклоняемся куску дерева, нами же самими вырубленному’. Но двоюродный его брат, долженствовавший после него вступить на престол, сильно возражал против сего намерения, имея на стороне своей всех жрецов. От частых и сильных споров по сему предмету произошла явная война. Наследник сандвичанского престола был поддерживаем, кроме жрецов, большей частью народа, который в суеверии своем и невежестве страшился одной мысли истребления богов своих. При короле оставалось немногое число приверженцев, но зато на его стороне были многие европейцы, и все войско было вооружено пистолетами и ружьями, чего противники его не имели, или по крайней мере весьма немногие из них были снабжены сим оружием. Война, таким образом возгоревшаяся, могла сделаться весьма продолжительной и кровопролитной, если бы в первом сражении, которое происходило на острове Вагу и было весьма жестоко, двоюродный брат короля, глава противной партии, не лишился жизни. Быв ранен в одну руку, он продолжал заряжать ружье другой и храбро оборонялся против своих нападателей. Получив вторую пулю в ногу, он все еще сражался до тех пор, пока третья, попавшая ему в грудь, не положила его на месте. Тогда предводимые им сандвичане, безусловно, покорились законному королю, который в первые минуты своей победы дал повеление истребить идолов на всех островах, состоявших под его властью. Приказание сие было исполнено с такой скоростью, что когда его получили, на Вагу, то менее нежели в полчаса все идолы сего острова были сокрушены и преданы пламени. Так решительный подвиг одного человека истребил в самое краткое время освященные предрассудками и временем вековые памятники невежества сандвичан, и луч христианской веры проглянул на месте, опозоренном языческими жертвоприношениями.
Старшина, убивший предводителя возмутительной партии, в награду за сию важную услугу получил первое место по опеке короля. Имя его Кеге-Кукуй, и при нас он считался первым воином в сандвичанской армии, которой в нашу бытность у острова Вагу начальствовал старшина Адамс.
Уничтожив совершенно своих идолов и слово табу, сандвичане в первые минуты сего события остались совершенно без всякой религии. Миссионеры из Американских Штатов, прибывшие на Сандвичевы острова с намерением привести короля и его народ в христианство, не успели однако же в своей цели, ибо хотя Рио-Рио и желал вступить в оное, но непременно от английских священников и сколько ему ни объясняли совершенного единства веры, предложенной миссионерами, с той, которая отправлялась в Англии, ничто не могло вразумить его, и он вместо ответа оставался в молчании217.
Многие европейцы, бывшие при нас на Сандвичевых островах, в том числе испанец Марини, служивший при особе короля, уверяли нас, что сей последний, зная о близости соседства к нему русских колоний, едва ли не имел желания получить миссионеров из России. Хотя испанские владения в Калифорнии были еще ближе, но он не имел расположения к испанцам. Незадолго перед нами он получил от бывшего в то время начальником Камчатки капитана Рикорда {Петра Ивановича, ныне контр-адмирала.} письмо на английском языке с русским переводом, которое он нам показывал, прося, чтобы мы объяснили ему содержание оного, вероятно для сличения с переводом, сделанным ему англичанами.
В письме сем Рикорд поздравлял короля с вступлением во владение Сандвичевыми островами, уверял его в благорасположении и покровительстве нашего монарха, благодарил за ласковый прием российских судов и в заключение предлагал ему завести с ним по соседству торговлю, прося начать оную присылкой летом в Камчатку судна, нагруженного солью.
Король был весьма доволен сим письмом Рикорда и намеревался послать просимое судно в Камчатку. При сем случае он говорил нам, что ни с кем не хотел вести войны, желая со всеми жить в мире, особенно с русскими, от которых видел всегда знаки дружества. Хотя поступок доктора Шеферда218 должен бы был вселить в него мысль, что они намерены овладеть его островами, ‘но,— прибавил король,— я писал уже о сем поступке через Добелли вашему императору и просил его защи ты, почему и надеюсь на его великодушие, о которой весьма много наслышался’. И оборотясь ко мне, сказал: ‘Я велю моему секретарю дать вам с сего письма копию’ {Содержание оного на французском языке вместе с переводом на русский приложено в конце сей книги. От ред.— К сожалению при рукописи этого письма не оказалось.}.
Секретарь сей, родом француз, называвшийся Ривес и бежавший с французского купеческого судна, где он был младшим штурманом, в самом деле привез мне на другой день сие письмо. Король еще хотел писать к нашему императору, но не говорил нам о чем. Вероятно, зная могущество России, он старался снискать ее покровительство, которое было для него необходимо, как покажет следующее.
В 1820 году, когда инсургенты разорили Монтерей, в новой Калифорнии, на эскадре, состоявшей из двух фрегатов под начальством капитана Буксарда, сей самый Буксард заходил на Сандвичевы острова и наделал королю оных весьма многие неприятности, даже насилия. Между прочим отнял он у него один бриг, купленный у американцев, уверяя, что оный принадлежал ему и как попал в число королевского флота, до этого ему не было дела. К сему прибавил он угрозу, что если бриг ему не будет отдан добровольно, то он возьмет его силой. Король, не имея средств противиться, принужден был уступить и лишиться своей покупки. Кроме сего, Буксард многих жителей посадил насильно на свои суда и, вообще, обходился с сандвичанами, как победитель с побежденными. Испанцу же Марини, первому переводчику короля, за содействие в сих постыдных делах дал патент на чин офицера.
Флот сандвичанского короля, которым командовал беглый английский матрос Адамс, состоял в 1821 году из 10 или 12 судов и беспрестанно увеличивался вновь покупаемыми. Но все сии суда были мелкие, крепость хотя и имела много орудий, но некому было ими действовать, почему король и говорил сам: ‘Я вижу, что флот мой и крепость не для европейцев’. Покровительство сильной державы ему было необходимо.
Покойный Тамегамега, узнав, что американцы, покупая у него сандальное дерево, продают его в Кантоне гораздо дороже, решился сам послать от себя в сей город судно с сим грузом, адресовав оный на имя американского консула. Когда же по продании товара и возвращении судна, уже после кончины Тамегамега, преемник его узнал, что за простой его в Кантонской гавани взяли с него 500 пиастров пошлины, то сказал окружавшим его: ‘За что же я не беру пошлин? Вода у моих островов такая же, как и в Кантоне’. И с того времени положил, что иностранные суда, останавливающиеся вне гавани Ганаруру платили 40, а внутри оной 80 пиастров. Военные суда освобождены от сей пошлины.
Во все время нашего пребывания в Ганаруру, днем и ночью дул пассатный ветер от северо-востока, иногда довольно крепкий. По утрам же он дул слабо или было маловетрие между севером и востоком, отчего суда, принужденные входить в гавань при противном ветре, в ожидании попутного или штиля, оставались в море по пяти и шести суток. Погода стояла прекрасная, и дождей было весьма мало. По рассказам жителей, в зимние месяцы — декабрь, генварь и февраль — бывает у них ветер северо-восточный, иногда обращающийся в шторм и часто сопровождаемый дождем.
Морской ветер начинает действовать постоянно с марта и продолжается по декабрь.
Наконец, мы были готовы к отплытию, и 5 апреля, в 9-ом часу утра, при тихом северо-северо-восточном ветре начали тянуться из гавани, ибо вступить в оной прямо под паруса было тесно. Вышед из нее, мы их поставили и пошли по румбу SSW. За нами потянулся и ‘Открытие’. Прошед через глубину 4 сажен, грунт — песок и коралл, и обойдя подводный камень, мы вышли в море, где легли в дрейф для поджидания ‘Открытия’ и поднятия гребных судов, бывших у нас в готовности на случай буксира. Добрые сандвичане долго стояли на берегу и прощались с нами знаками.
6-го,