‘Отечественныя Записки’, No 12, 1847
Записки о Екатерине-Великой, состоявшего при ея особе статс секретаря и кавалера Адриана Моисеевича Грибовского, Екатерина Вторая, Год: 1847
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Записки о Екатерин-Великой, состоявшаго при ея особ статсъ секретаря и кавалера Адріана Моисеевича Грибовскаго. Съ присоединеніемъ отрывковъ изъ его жизни. Москва. Въ университетской тип. 1847. Въ 8-го д. л. 110 стр.—
Великія дла истекаютъ изъ великой души, и на этомъ основаніи вамъ всегда хочется знать личность того человка, который для васъ великъ или какъ монархъ, или какъ государственный дятель, какъ полководецъ, ученый, поэтъ… Отъ такого ближайшаго знакомства вс эти великія лица большею частію выигрываютъ… за исключеніемъ, кажется, только однихъ ученыхъ и поэтовъ, которые, къ-несчастію, теряютъ много пріятности и величія отъ внимательнйшаго разсмотрнія ихъ душевныхъ качествъ. Должно быть, это отъ того, что поэты и ученые писали много такихъ прекрасныхъ вещей, которыхъ бы они сами не сдлали, что въ ихъ дятельности исключительно участвовали только воображеніе и умъ, а не сердце и благородная воля, и такимъ-образомъ жизнь ихъ двоилась. Но Богъ съ ними, вотъ ‘Записки о Екатерин-Великой’, которыя неоспоримо доказываютъ, что человкъ, котораго вы любите за великія дла, достоинъ любви и въ частной жизни, замтьте, кого вы любите — мы не говоримъ кому вы только удивляетесь…
Пока у насъ нтъ подробной исторіи царствованія императрицы Екатерины-Великой и подробныхъ записокъ о ея жизни, мы рады каждому сочиненію, которое открываетъ намъ сколько-нибудь новыхъ чертъ изъ ея жизни. Записки статс-секретаря Грибовскаго относятся не къ царствованію, а къ жизни императрицы. Грибовскій былъ недолго статс-секретаремъ, но многое подмтилъ, по-крайней-мр онъ разсказалъ довольно подробно обыкновенный порядокъ жизни великой императрицы, и мы узнаёмъ теперь привычки, желанія, занятія и увеселенія ея — словомъ, узнаёмъ, какъ проводила время эта Великая государыня…
‘Много писано о Екатерин-Великой, но никто почти изъ писавшихъ о ней не былъ при ея особ, а многіе изъ нихъ и никогда съ нею не говори ли. Вс они заимствовали свднія о сей монархин изъ публичныхъ происшествій, или изъ ея законовъ, уставовъ и другихъ сочиненій. Отъ-того она представлена въ этихъ описаніяхъ торжествующею побдительницею, премудрою законодательницею, одаренною величайшимъ геніемъ и проч. Все сіе, конечно, справедливо, но изображеніе прекрасныхъ свойствъ ея, отъ которыхъ проистекли вс великія ея дянія, увнчавшія ее неувядаемою славою, изображеніе которыхъ наиболе для человчества поучительно и для каждаго вожделнно, почти непримтно въ означенныхъ сочиненіяхъ. Бывшіе приближенные къ ея особ подломъ государственнымъ, князь Потемкинъ, Зубовъ, графъ Безбородко и статс-секретари ея Поновъ, Трощинскій и другіе, имли, конечно, возможность узнать сіе ея свойство во всхъ отношеніяхъ, врно и под робпо, но оставили земное свое поприще, не оставя для публики никакихъ о великой благотворительниц ихъ записокъ (стр. 5 и 6).
‘Но чтобы узнать и понять приватный характеръ сей необыкновенной особы, надобно было видть ее каждый день съ 9 часовъ утра, въ своей спальн, сидя въ утреннемъ убор, когда она за выгибнымъ маленькимъ столикомъ занималась государственными длами съ докладчиками: статс-секретаремъ, съ вице-канцлеромъ, съ генерал-прокуроромъ, когда рчь шла о мрахъ безопасности и благосостоянія государства, о военныхъ дйствіяхъ во время войны и пополненіи недостатковъ государственныхъ доходовъ, о новыхъ рекрутскихъ наборахъ, о исправленій упущеній высшихъ или судебныхъ мстъ или начальствующихъ лицъ, когда надлежало утвердить или отмнить сдланный о дворянин приговоръ: тогда и власть и величіе императрицы чудно сливались съ чувствами человка и во всей полнот открывали самыя сокровенныя мысли и ощущенія души и сердца ея. Только въ сихъ случаяхъ можно сдлать справедливое о характер сей монархини заключеніе.’
Изъ этихъ немногихъ словъ вы видите, что Грибовскій, подобно другимъ современникамъ, имвшимъ случай стоять близко у тропа императрицы, не можетъ говорить о ней безъ восторга. Что жь за обаяніе было въ этой великой жен, которая такъ легко умла заслуживать высокую награду монарховъ — любовь народную? Многіе заставили трепетать своего имени, многіе заставили удивляться своей геніальности, она заставила любить себя?
‘Любовь и обожаніе ея подданныхъ’ говоритъ Грибовскій (стр. 27): ‘а въ арміи любовь и пламенный восторгъ ея воиновъ, воспомянутся. Я видлъ сихъ послднихъ, въ траншеяхъ пренебрегающихъ пули неврныхъ и переносящихъ вс жестокости стихій утшенными и ободренными при имени ихъ матушки, ихъ божества!’
Будемъ слдить за Грибовскимъ шагъ за шагомъ, будемъ поврять каждое его ощущеніе, будемъ смотрть, какимъ-образомъ онъ дошелъ до такого воззрнія на императрицу. Мы найдемъ множество обстоятельствъ повидимому ничтожныхъ, въ отдльности непредставляющихъ ничего важнаго, но въ сущности составляющихъ одно цлое, которое легко пояснитъ, почему современники Екатерины не могутъ вспомнить о ней безъ восторга.’Въ первый разъ имлъ я счастіе услышать разговоръ императрицы, когда представился для принесенія ей благодарности за удостоеніе меня быть при ея величеств. Это было въ Таврическомъ Дворц, въ 10 часовъ утра. Государын было угодно, чтобъ я вошелъ въ кабинетъ, гд она находилась, не чрезъ уборную, а чрезъ камеръ-юнгферскую комнату. Государыня сидла на большимъ письменнымъ столомъ, въ утреннемъ плать. ‘Вы такъ много трудитесь’ сказала она, взглянувъ на меня своими голубыми глазами и вмст съ тмъ подала мн руку, которую ставъ на колни, поцловалъ я: ‘хорошо, прибавила она’, съ этого времени мы часто будемъ видться, а теперь подите съ Богомъ’. Послднія слова были почти обыкновенная ея рчь при разставаніи. Когда хотлъ я выйдти первымъ путемъ, то она сказала, ‘позовите сюда графа Алекся Григорьевича’ и взглянула на противоположную дверь, почему изъ кабинета вышелъ я въ уборную, гд тогда находились уже давно въ собраніи вс бывшіе при собственныхъ ея величества длахъ, или имвшіе для доклада дла особыя или по другому случаю во дворецъ пріхавшія особы, какъ-то’, графъ Безбородко, Поповъ, Трощинскій, Турчаниновъ, тутъ же находился и графъ Орловъ, который въ первый разъ по прізд изъ Москвы во дворецъ пріхалъ. Вс они не мало удивились, у видвъ, что я вышелъ изъ кабинета, въ который не знали, какъ я вошелъ. Хотя я никогда не видалъ еще графа Орлова, но не могъ ошибиться по высокому росту и нарочитому въ плечахъ дородству и по шраму на двой щек я тотчасъ узналъ въ немъ героя чесменскаго…
‘Графъ Алексй Григорьевичъ хотя былъ и въ отставк и обыкновенно жилъ въ Москв, но находился въ особенной милости у государыни, писалъ къ ней письма и всегда получалъ отъ нея собственно ручные отвты… (стр. 29 и 30).
Князь Потемкинъ въ собственноручныхъ письмахъ къ государын писалъ’. ‘матушка родная, прошу тебя’ и проч. Государыня къ нему въ приватныхъ собственноручныхъ письмахъ писала: ‘Другъ мой, князь Григорій Александровичъ!’ также ‘во второмъ лиц, что было знакомъ особенной милости’ (стр. 32). Въ письм, въ которомъ были описаны собственноручно распоряженія императрицы по поводу послдней шведской войны, она спрашивала у князя Потемкина. ‘Хорошо ли я сдлала, учитель?’ (стр. 16).
‘Образъ жизни императрицы въ послдніе годы былъ одинаковъ (стр. 37). Въ зимнее время имла она пребываніе въ большомъ Зимнемъ-Дворц, въ среднемъ этаж, надъ правымъ малымъ подъздомъ, противъ бывшаго брюсовскаго дома, гд нын находится экзерциргаузъ. Собственныхъ ея комнатъ было не много: взойдя на малую лстницу, входишь въ комнату, гд на случай скораго отправленія приказаній государыни стоялъ за ширмами для стате секретарей и другихъ дловыхъ особь письменный столъ съ приборомъ, комната сія окнами къ маленькому дворику’, изъ ней входъ въ уборную, которой окна были на дворцовую площадь, здсь стоялъ уборный столикъ, отсюда была дв двери, одна на право въ брильянтовую комнату, а другая на лво въ спальню, гд государыня обыкновенно дла слушала Изъ спальни входили прямо во внутреннюю уборную, а на-лво въ кабинетъ и зеркальную комнату, изъ которой одинъ ходъ въ нижніе покои, а другой прямо, чрезъ галерею въ такъ-называемый ‘ближній домъ’, въ сихъ покояхъ государыня жила иногда до весны, а иногда и прежде въ Таврическій-Дворецъ перезжала. Дворецъ сей построенъ княземъ Потемкинымъ, на берегу Невы. Главный корпусъ онаго былъ въ одинъ этажъ, кажется, нарочно, дабы государыня высокимъ входомъ не была обезпокоена’ (стр. 39).
‘Во всхъ мстахъ ея пребыванія, время и занятія императрицы распредлены были слдующимъ порядкомъ. Она вставала въ седьмомъ часу утра и до девятаго занималась въ кабинет письмомъ (въ послднее время сочиненіемъ сенатскаго устава). Однажды, она между разговорами сказала’, что не пописавши нельзя и одного дня просидть. Въ это же время пила одну чашку кофею безъ сливокъ, въ девятьчасовъ переходила въ спальню, гд у самаго почти входа изъ уборной, подл стны садилась на стулъ, имя предъ собою два выгибные столика, которые впадинами стояли: одинъ къ ней а другой въ противоположную сто рону, и предъ симъ послднимъ поставленъ былъ стулъ. Въ сіе время, на ней обыкновенно былъ блый гродетуровый шлафрокъ или капотъ, а на голов флеровый блый же чепецъ, нсколько по лвую сторону наклоненный. Не смотря на 65 лтъ, государыня имла довольную въ лиц свжесть, руки прекрасныя, вс зубы въ цлости, отчего говорила твердо, безъ шамшанья, только нсколько мужественно, читала въ очкахъ, и притомъ съ увеличительнымъ стекломъ. Однажды, позванъ будучи съ докладами, увидлъ ее читающею такимъ образомъ. Она улыбаясь сказала: ‘Врно вамъ еще не нуженъ этотъ снарядъ? Сколько вамъ отъ роду лтъ?’ И когда я сказалъ: двадцать-шесть, то она прибавила: ‘А мы въ долговременной служб государству притупили зрніе и теперь принуждены по необходимости очки употреблять’. Мн показалось, что мы было сказано не для изъявленія величества, а въ противномъ смысл. Въ другой разъ, отдавая мн собственноручную записку о пріисканіи нкоторыхъ справокъ для сочиненнаго ею устава для Сената, она сказала: ‘Ты не смйся надъ моею русскою орографіею. Я теб, скажу, почему я не успла ее хорошенько узнать: по прізд моемъ сюда, я съ большимъ прилежаніемъ начала учиться русскому языку. Тётка Елизавета Петровна, узнавъ объ этомъ, сказала моей гофмейстерин: полно ее учить, она и безъ того умна. Такимъ образомъ могла я учиться русскому языку только изъ книгъ, безъ учителя, и это і есть причина, что я плохо знаю правописаніе’. Впрочемъ, государыня говорила по-русски довольно чисто и 1 любила употреблять простыя и коренныя русскія слова, которыхъ она множество знала’ (стр. 40 и 41).
‘Государыня, занявъ вышеписанное свое мсто, звонила въ колокольчикъ и стоявшій безотходно у дверей дежурный каммердинеръ туда входилъ, и вышедъ, звалъ, кого приказано было. Въ сіе время собирались въ уборную ежедневно обер-полиціймейстеръ и статс-секретари, въ одиннадцатомъ же часу прізжалъ графъ Безбородко, для другихъ же чиновъ назначены были въ недл особые дни: для вице-канцлера, губернатора, губернскаго прокурора Петербургской Губерніи — суббота, для генерал-прокурора — понедльникъ и четвергъ, среда для синодальнаго обер-прокурора и генерал-рекетмейстёра, четвертокъ для главнокомандующаго въ Санктпетербург. Но вс сіи чины въ случа важныхъ и нетерпящихъ времени длъ могли и въ другіе дни прізжать и по онымъ докладывать’ (стр. 43).
‘Первый по позыву являлся къ государын обер-полиціймейстеръ, бригадиръ Глазовъ, съ словеснымъ донесеніемъ о благосостояніи столицы и о другихъ происшествіяхъ и съ запиской на одной четвертк листа, написанной въ полиціи некрасиво и неправильно о пріхавшихъ и выхавшихъ изъ города.
‘По выход обер-полиціймейстера, статс-секретари, имвшіе дла, чрезъ каммердинера докладывались и по одиначк были призваны, въ семъ числъ и я находился (стр. 44). При вход въ спальню наблюдался слдующій обрядъ: длалъ государын низкій поклонъ, на который отвчала она наклоненіемъ головы, съ улыбкою подавала мн руку, которую я взявъ въ свою, цаловалъ и чувствовалъ сжатіе моей собственной руки, потомъ говорила мн. садиться. Свши на поставленномъ противъ нея стул, клалъ я на выгибной столикъ бумаги и начиналъ читать. Я полагаю, что и прочіе докладчики при вход къ государын то же самое длали и такой же пріемъ имли.’
‘Фельдмаршалъ Суворовъ вошедши длалъ три земные поклона передъ образомъ, а потомъ обратясь, длалъ земной поклонъ государын, которая никакъ не могла его уговорить такъ низко не кланяться. ‘Помилуй, Александръ Васильевичъ, что ты длаешь!’ говорила она, поднимая его.— ‘Матушка! отвчалъ онъ: посл Бога ты одна моя надежда’.— ‘Государыня подавала ему руку, которую онъ цаловалъ, какъ святыню и просила его на вышеозначенномъ стул противъ нея садиться и чрезъ дв минуты его отпускала. Сказывали, что такой же поклонъ длалъ и графъ Безбородко и нкоторые другіе, только безъ земныхъ поклоновъ передъ Казанскою. При сихъ докладахъ и представленіяхъ, въ Зимнемъ и Таврическомъ Дворцахъ, военные чины были въ мундирахъ со шпагами и въ башмакахъ, въ праздники же въ сапогахъ, а статскіе въ будни въ простыхъ Французскихъ кафтанахъ, а въ праздничные дни въ нарядныхъ платьяхъ: но въ Царскомъ-Сел, въ будни, какъ военные, такъ и статскіе носили фраки и только въ праздники надвали: первые — мундиры, а послдніе-Французскіе кафтаны со шпагами’ (стр. 46).
‘Государыня занималась длами до двнадцати часовь, потомъ длала свой туалетъ.
‘Обденный столъ ея былъ въ сіе время во 2-мъ часу пополудни. Въ будни обыкновенно приглашаемы были къ столу изъ дамъ камер-фрейлина Протасова и графиня Браницкая, а изъ мужчинъ т, кои съ нею кушали, были каждый разъ приглашаемы: дежурный генерал-адъютантъ П. В. Пассекъ, А. А. Нарышкинъ, графъ Строгановъ, два эмигранта французскіе: добрый графъ Эстергази и черный маркизъ де-Ламбертъ, иногда вице-адмиралъ Рибасъ, генерал-губернаторъ польскихъ губерній Тутолминъ и наконецъ гофмаршалъ князь Барятинскій, въ праздничные дни сверхъ сихъ были званы еще и другіе изъ военныхъ и статскихъ чиновниковъ, въ Петербург бывшихъ, до 4 то и въ чрезвычайныя торжества до 6-го класса Ежедневный обдъ государыни не боле часу продолжался. Въ пищ она была крайне воздержна, никогда не завтракала и за обдомъ не боле какъ отъ трехъ или четырехъ блюдъ умренно кушала, изъ винъ же одну рюмку рейнвейну или венгерскаго вина пила и никогда не ужинала, чрезъ что до 65-ти лтъ, не смотря на трудолюбивый образъ жизни, была довольно здорова и бодра.’ (Стр. 48.)
‘Посл обда вс гости тотчасъ узжали. Государыня оставалась одна, лтомъ иногда почивала, но въ зимнее время никогда, до вечерняго же собранія иногда слушала иностранную почту, которая два раза въ недлю приходила, иногда книгу читала, а иногда длала бумажные слпки съ камеевъ, что случалось и при слушаніи почты, которую часто читали иди и А. или графъ Марковъ, или Поповъ, который, однако же, по худому выговору французскаго языка, рдко былъ для чтенія этого призываемъ, хотя въ это время всегда почти въ секретарской комнат находился. Въ шесть часовъ собирались вышеупомянутыя и другія, извстныя государын и ею самою назначаемыя особы для препровожденія вечернихъ часовъ.’ (Стр. 49.)
Сверхъ-того, до шести часовъ императрица читала любимыхъ своихъ писателей…
‘Она очень была разборчива въ своихъ чтеніяхъ: не любила ничего ни грустнаго, ни слишкомъ-нжнаго, ни утонченностей ума и чувствъ, любила романы Лесажа, сочиненія Мольера, Корнеля и Виланда. ‘Расинъ не мой авторъ,’ говорила она: ‘исключая Митридата’. Нкогда Рабеле и Скаронъ ее забавляли, по посл она не могла о нихъ вспомнить. Она мало помнила пустое и маловажное, но ничего не забывала достопамятнаго Любила Плутарха, переведеннаго Аміотомъ, Тацита и Монтана. ‘Я скверная голова’ говорила она мн: ‘разумю только старинный французскій языкъ, и новаго не понимаю. Я хотла поучиться отъ вашихъ: умныхъ господъ и испытала это, нкоторыхъ сюда къ себ приглашала и иногда къ нимъ писала: они извели на меня скуку и не поняли меня, кром одного столько добраго моего покровителя Вольтера. Знаете ли, что это онъ ввелъ меня въ моду. Онъ очень хорошо мн заплатилъ за вкусъ мой къ его сочиненіямъ и многому научилъ меня забавляться.’ (Стр. 22.)
‘Императрица знала почти наизустъ Перикла, Ликурга, Солона, Монтескьё, Локка, и славныя времена Аинъ, Спарты, Рима, покой Италіи и Франціи и исторіи всхъ государствъ и обвиняла себя въ невжеств, по только для того, чтобы имть поводъ къ шуткамъ и шутить надъ врагами, надъ академіями, надъ полу-учеными и надъ важными знатоками.’ (Стр. 17.)
Выше сказано, что въ шесть часовъ собирались во дворецъ на вечеръ…
‘Въ эрмитажные дни, которые обыкновенно были по четвергамъ, былъ спектакль, на который1 приглашаемы были многія дамы и мужчины, которые посл спектакля домой узжали, въ прочіе же дни собраніе было въ покояхъ государыни. Она играла въ рокамболь или вистъ по большой части съ И А, Е. В. Чертковымъ и съ графомъ А. С. Строгоновымъ, также и для прочихъ гостей столы съ картами были поставлены.’
Сумароковъ въ своемъ ‘Обозрніи царствованія и свойствъ Екатерины Великой’ говоритъ (г. I стр. 182), что она предпочитала играть съ графомъ Строгановымъ и Чертковымъ, потому-что они отбивали игры, заставляли брать кости, длать ремизы. Послдній всегда шумлъ, горячился, спорилъ, до называлъ, что она играть не уметъ и часто съ досадою бросалъ карты. Въ эрмитаж, говоритъ тотъ же Сумароковъ (II. 59) всякій длалъ что хотлъ, какъ у себя дома, отстранялась всякая принужденность. На прибитой черной доск былъ написанъ законъ, состоявшій изъ десяти правилъ, между которыми замчательны слдующія: ‘Шляпы, трости, чины оставить за дверьми.— Не вставать передъ императрицею, когда она къ кому подойдетъ, обходиться съ нею, какъ съ равною,— Не казать пасмурнаго вида.— Не горячиться.-Не спорить.— Не досаждать.— Сору изъ избы не выносить.’
‘Всего боле’ говоритъ Грибовскій (стр. 16) ‘противоположность простоты ея бесды въ обществ съ великими ея длами была въ ней очаровательна. Она смялась отъ сказаннаго кмъ-нибудь неловкаго слова, даже глупости и развеселялась отъ мелочи, вмшивалась въ самыя малыя шутки и сама очень смшно ихъ повторяла. ‘Что мн длать и говорила она: ‘мамзель Гардель боле этого меня не выучила. Эта моя гофмейстерина была старосвтская француженка: oна не худо меня приготовила для замужства въ нашемъ сосдств, но право, ни двица Гардель, ни я сама не ожидали всего этого’.
‘Въ десятомъ часу, государыня уходила во внутренніе покои, гости узжали, въ одиннадцатомъ часу она была уже въ постели, и во всхъ чертогахъ царствовала глубокая тишина.’ (Стр. 50).
И этотъ образъ жизни, должны мы прибавить, не измнялся въ-теченіе 34-хъ лтъ.
Вотъ почти все содержаніе ‘Записокъ о Екатерин’. Сврхъ-того, въ ‘Запискахъ, касающихся до службы статс-секретаря А. М. Грибовскаго и прочихъ лицъ, съ 1792 г.’ разсказано много новыхъ свдній о приближенныхъ императрицы, о граф Н. Ив. Салтыков, граф И. А. Остерман, граф Безбородко, статс-секретар Попов и княз Потемкин. О послднихъ двухъ, на примръ, говорится:
‘Въ 1779 году, князь Г. А. Потемкинъ взялъ къ себ Попова правителемъ своей канцеляріи, и если не нашелъ въ немъ глубокихъ свдній и отличныхъ дарованій, коихъ онъ не имлъ, то увидлъ въ немъ необыкновенную къ дламъ привязанность и неусыпность, такъ-что новый секретарь его не зналъ почти своей квартиры и мало раздвался, и безвыходно почти находился въ канцеляріи, бывшей въ однихъ покояхъ съ княземъ, готовъ будучи во всякій часъ ночи, которыя князь проводилъ часто отъ безсонницы безъ сна, во всей форм предъ нимъ явиться, какъ-скоро онъ его спроситъ. Симъ средствомъ и скорымъ и точнымъ исполненіемъ длъ снискалъ онъ у князя почти неограниченную довренность, которою до самой смерти пользовался… По все сіе ничего не значило съ чрезвычайными выгодами, которыя онъ, какъ главный правитель вншнихъ и внутреннихъ длъ и денежныхъ суммъ, въ полномъ и безотчетномъ распоряженіи бывшихъ, имлъ. Суммы же, бывшія у князя и поступавшія въ расходъ по записк Попова, были, во-первыхъ, экстра-ординарная военная, которую возили всегда вслдъ за княземъ, серебромъ и золотомъ до 8,000,000 рублей, во-вторыхъ, доходы Екатеринославской Губерніи и Таврической-Области, до двухъ милліоновъ въ годъ, предоставленные на улучшеніе сего края, и третья, до 12-ти милліоновъ серебромъ, ежегодно отпускаемыхъ изъ провіантской канцеляріи, въ распоряженіи своемъ имлъ.’
‘Необычайныя издержки правителя длъ (Попова) на столъ, игру и прочее доказывали, что ршетиловскихъ доходовъ его (Попову пожалована была деревня Ршетиловка изъ 1,500 посполитыхъ Малороссіянъ) для издержекъ сихъ и на одинъ мсяцъ не могло бы достать. Часто на игру приносилъ онъ изъ своего кабинета полныя шляпы червонцевъ, которые никогда въ оный не возвращались. Впрочемъ, сей человкъ не имлъ дарованій своего образца: свднія его во всхъ частяхъ длъ были посредственны, о наукахъ же онъ не имлъ почти никакого понятія. Писанныя имъ отъ фельдмаршала бумаги состояли въ краткихъ генераламъ ордерахъ касательно военныхъ операцій, иногда сочинялъ онъ и донесенія къ императриц, но слогъ его былъ сухъ, ни мало не похожъ на цвтущій и благозвучный слогъ писанныхъ Безбородко манифестовъ, вс же военныя бумаги, по военной’и политической части самъ князь писалъ собственноручно, стиль его былъ простъ, но силенъ, въ сихъ сочиненіе ихъ видна была обширность его превосходнаго ума и глубокость свдній во всхъ частяхъ, и изъ всхъ тогдашнихъ вельможъ онъ одинъ писалъ чисто и правильно по русски. Изъ сего видно, что князь Потемкинъ требовалъ отъ своего секретаря врнаго и неусыпнаго воли своей исполненія, ни высокихъ талантовъ, ни строгихъ добродтелей въ немъ не искалъ…’ (Стр. 80—83).
Вотъ что говоритъ статс-секретарь Грибовскій о граф Безбородко:
‘Второй присутствующій (первый по смерти графа Панина былъ вице-канцлеръ графъ Остерманъ) въ Иностранной Коллегіи былъ дйствительный тайный совтникъ графъ Безбородко.. При острой памяти и нкоторомъ знаніи латинскаго и русскаго языковъ, не трудно ему было отличиться легкимъ сочиненіемъ указовъ тамъ, гд бывшіе при государын вельможи, кром князя Потемкина, не знали русскаго правописанія. Матерія для указовъ обыкновенно была обработываема въ Сенат или другихъ департаментахъ основательно и съ присоединеніемъ приличныхъ къ оной законовъ и обстоятельствъ, стоило только сократить его записки и нсколько поглаже написать, часто надобно было одть только сіи записки въ указную форму. Конечно, не довольно было одного кіевскаго и семинарскаго ученія для успшнйшаго отправленія государственныхъ бумагъ: потребна была память, острота ума, коими Безбородко щедро былъ награжденъ и ори помощи которыхъ въ скоромъ времени понялъ онъ хорошо весь кругъ государственнаго управленія, такъ что въ продолженіи двадцати лтъ, съ 1776 по 1796 годъ, достигъ онъ первйшихъ чиновъ и пріобрлъ богатйшее состояніе и несметныя сокровища въ вещахъ и деньгахъ, не теряя тмъ своей репутаціи.
‘Вс почти внутреннія дла, особенно тяжебныя о имніяхъ, доходившія до разршенія государыни, должны были чрезъ него ей представляемы и чрезъ него окончаніе свое получали, равнымъ образомъ чрезъ него же выходили указы о винныхъ откупахъ и другихъ важнйшихъ казенныхъ подрядахъ и поставкахъ и наградахъ. Сверхт-того, какъ членъ иностраннаго министерства, при каждыхъ съ иностранными дворами заключенныхъ трактатахъ, получалъ онъ немалые подарки червонцами и брильянтами, сверхъ-того, по званію директора почтъ распоряжался онъ всми суммами сего департамента нсколько лтъ сряду. Предъ кончиною Государыни имлъ уже онъ крестьянъ 16,000 душъ, соляныя озера въ Крыму и рыбныя ловли въ Каспійскомъ Moр. Къ сему императоръ Павелъ прибавилъ въ Орловской Губерніи упраздненный городъ Дмитріевъ съ 12,000 крестьянъ. Однимъ словомъ, ему около 20-ти лтъ ркою лилось богатство, да и надобны были чрезвычайныя суммы, чтобъ удовлетворить тогдашнія прихоти и притомъ со брать горы серебра и осыпать себя брильянтами. Всмъ извстны праздники, данные имъ, въ 1793 году, по случаю мирнаго съ Турками торжества, и прізда въ 1795 году въ Петербургъ шведскаго короля. Во многихъ залахъ видны были горки (вышиною въ шесть и шириною въ три аршина), уставленныя старинными золотыми и серебряными сосудами необыкновенной величины. Самъ онъ въ торжественные праздники прізжалъ ко двору въ великолпной позолоченной восьмистекольной карет, имя на себ андреевскую звзду, погонъ для ленты, пуговицы на кафтан, эфесъ на шпаг и пряжки башмачныя вс изъ брильянтовъ, не упоминая о драгоцнныхъ вещахъ, въ ящикахъ у него лежавшихъ, и которыхъ необыкновенная цна изумляла видвшихъ ихъ. Знатныхъ обществъ не любилъ, окром торжественныхъ праздниковъ, гд сама императрица присутствовала, никогда въ оныхъ не бывалъ, да и вовсе для нихъ не годился, по своей неловкости… Онъ не былъ женатъ и, кажется, былъ одинъ изъ первыхъ ддовыхъ людей, которые въ сіе время подавали другимъ примрь въ вольной жизни. Въ лтнее время, на дач его, на Выборгской-Сторон, бывали большія пирушки, часто съ пушечной пальбой, на которыя приглашены были вс его угодники, имъ взысканные и обогащенные, по большей части также съ своими пріятелями. Чтобъ имть понятіе о его щедрости къ своимъ, скажу, что итальянской пвиц Давіи давалъ онъ мсячно на прожитокъ по 2,000 руб. золотомъ, и при отпуск ея въ Италію подарилъ ей деньгами и брильянтами на 500,000 рублей!’ (стр. 68—72…).
Вообще, записки Грибовскаго представляютъ такъ много интересныхъ подробностей о частной жизни вельможъ вка Екатерины Великой, что невольно зачитываешься, жалешь объ одномъ, что он такъ коротки, что он обнимаютъ жизнь только немногихъ въ то время сановитыхъ людей… Статс-секретарь Грибовскій, какъ мы сказали выше, раздлялъ общую любовь окружавшихъ дворъ и народа къ императриц Екатерин — любовь, доходившую до обожанія. Такъ, въ одномъ мст онъ говоритъ, стр. II, что ‘еслибъ полъ Екатерины-Великой дозволялъ ей имть дятельность мужчины, который можетъ самъ все видть и входить во вс подробности лично, тогда въ ея имперіи не было бы ни одного злоупотребленія, что исключая сіи мелочи, она была, безъ сомннія, выше Петра I…’ Въ другомъ мст, онъ говоритъ:
Сила ея разсудка являлась въ томъ, что несвойственно называютъ слабостью сердца. Между тми, которые, во время ея отдохновенія или для раздленія трудовъ, удостоивались ея самой близкой довренности и жили въ ея дворц, ни одинъ не имлъ ни власти, ни кредита. Но когда кто-либо ею пріученъ былъ къ дламъ государственнымъ и былъ испытанъ въ тхъ предметахъ, для которыхъ угодно ей было его предназначать, таковой уже былъ ей полезенъ. Тогда выборъ сей, длающій честь обимъ сторонамъ, давалъ право говорить правду и его слушали’.
‘Она говорила: ‘Мнимая моя расточительность есть на самомъ дл бережливость: все остается въ государств и со временемъ возвращается ко мн, есть еще и нкоторый запасъ.’ (стр 19).