П. А. Вяземскій
MMOIRES INDITS DE M-me LA COMTFSSE DE GENLIS SUR LE XVIII SICLE ET LA REVOLUTION FRANAISE, DEPUIS 1756 JUSQU’ NOS JOURS. PARIS. 1825. in 8. T. V. et VI. — ЗАПИСКИ ГРАФИНИ ЖАНЛИСЪ. ПАРИЖЪ, 1825 ГОДА.
1826.
——
Записки графини Жанлис, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1826
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.
Спб., 1878.
Нашъ вкъ есть, между прочимъ, вкъ записокъ, воспоминаній, біографій и исповдей вольныхъ и невольныхъ: каждый спшитъ высказать все, что видлъ, что зналъ, и выводить на свжую воду все, что было поглощено забвеніемъ или мракомъ таинства. Мы проникли въ сокровенныя помышленія Наполеона: Ласъ-Казъ, Гурго, Монтолонъ, Бертранъ, баронъ Фэнъ, Омира, Антомарки обратили насъ всхъ въ ясновидящихъ, или погрузили Наполеона въ сонъ магнетическій и заставили его обнажить передъ вами всего внутренняго человка.
Даже министръ полиціи водить насъ по мрачнымъ излучинамъ своего лабиринта и посредствомъ сей контръ-полиціи мы также можемъ изслдовать каждый шагъ Фуше, какъ онъ въ свое время звалъ о каждомъ шаг, выпечатанномъ на почв Европы. Что причиною сему разливу тайнъ всякаго рода? Что придаетъ вашему вку такую откровенность, которая часто сбивается на нескромность? Подумаешь, что человческій родъ состарлся и живетъ одною памятью, что ему нужно разсказывать и слушать были и небылицы, что цвтущее поколніе собирается съ жадностью вокругъ Несторовъ лучшаго времени, которые на вку своемъ видли больше нашего и жили посреди поколнія историческаго. Какъ бы то ни было, но главною отраслію современной Французской литтературы есть записки, относящіяся до послдняго пятидесятилтія. Правда и то, что никакой періодъ времени не былъ такъ плодовитъ, какъ этотъ. Есть гд и есть что пожать! Въ числ другихъ жнецовъ старины появилась и графиня Жанлисъ. Все давало ей право на разсказы и на вниманіе: старость и почетное имя! Издавая въ свтъ свои записки, она имла ходатаями за себя: осьмидесятилтнюю жизнь, проведенную безотлучно на сцен большаго свта, авторскую дятельность, почти безпримрную, всеобщую знаменитость, или по крайней мр извстность, и нкоторыя заслуги, оказанныя литтератур и нравственности, въ особенности же сочиненіями, посвященными воспитанію. Но за то едва ли не слишкомъ неумренно воспользовалась она выгодами своего положенія, и употребила во зло довренность, которую она внушить была въ прав. Записки ея должны заключаться въ 8 томахъ, досел извстны намъ шесть, и еще немногое узнали мы отъ нихъ. Никакія историческія загадки въ нихъ не ршены для любопытства современниковъ, ничто изъ того, что были обложено нкоторымъ сумракомъ въ лтописяхъ современныхъ, не озарено новымъ свтомъ: извстныя лица не дополнены новыми чертами, разв за исключеніемъ принца Орлеанскаго, столь бдственно знаменитаго, читателямъ сихъ записокъ является онъ боле несчастнымъ и слабымъ, чмъ закоснлымъ извергомъ, каковымъ досел описываемъ онъ былъ различными партіями, равно и ненавистниками и приверженцами революціи Французской. Но и его, и вообще всю революцію описываетъ она вскользь и какъ бы не договаривая всего. Что же можетъ, за недостаткомъ отличительныхъ и такъ сказать необходимыхъ принадлежностей записокъ историческихъ, удовлетворять любопытству нашему и вознаграждать его за покушеніе немаловажное: чтеніе 6 томовъ, довольно полновсныхъ, въ нашъ вкъ, гд пишутъ и читаютъ наскоро, гд боле всего дорожатъ временемъ и торопятся жить, есть пожертвованіе необычайное. Со всмъ тмъ извстные намъ шесть томовъ прочитываются и довольно охотно, по крайней мр тунеядцами въ чтеніи, тми, кои читаютъ книги довольно безкорыстно, не съ тмъ, чтобы сорвать съ нихъ проценты лихоимные, а читаютъ такъ, какъ многіе глазютъ по улицамъ и площадямъ, для пріятнаго и невиннаго препровожденія времени. Слогъ г-жи Жанлисъ извстенъ: онъ отличается красивою простотою, чистотою, плавностію, она довольно искусно живописуетъ общества и лица, если безъ глубокомыслія, то по крайней мр не безъ смтливости и удачной прозорливости. Очерки ея тонки, портреты свжи и часто врны, разумется, только не въ тхъ случаяхъ, когда предубжденіе водитъ ея кистью. Въ особенности же въ сихъ запискахъ авторъ смотритъ на все глазами старости, льстивыми, глядя на прошедшее, и тусклыми, глядя на настоящее. Ко многимъ пожилымъ наблюдателямъ прежняго и ныншняго можно примнить стихи лирика Лебрена о завистникахъ генія живаго и позднихъ поклонникахъ его по кончин:
La mmoire est reconnaisante,
Les yeux sont ingrats et jaloux.
Старики, по чувству благодарности, любятъ и хвалятъ прошедшее, заставшее ихъ молодость, и досадуютъ съ ревностію на настоящее, которое не по нимъ, потому что они уже не по немъ. Все это въ природ и порядк вещей. Молодость должна быть легкомысленна и все видть подъ розовымъ оттнкомъ, старости не только позволительно, но даже можно ставить въ обязанность быть нсколько брюзгливою. Все раздробляющая, скептическая молодость поражена бездйствіемъ и безплодіемъ. Отъ нея ожидать нечего. Въ ней нтъ творческой силы. Старики, безусловно любующіеся всякою новизною, доказываютъ, что они не умли быть молодыми и ничмъ не запаслись на черный день. Въ многократныхъ сравненіяхъ того, что было, съ тмъ, что есть, встрчаются однако же у нашего автора кое-гд замчанія справедливыя, остроумныя и подающія поводъ къ размышленію. Французскіе журналы различныхъ исповданій и цвтовъ почти слились въ сужденіяхъ своихъ о настоящихъ запискахъ, и повствовательница не могла похвалиться снисхожденіемъ своихъ соотечественниковъ. Журналъ Преній (J. des Dbats) съ насмшливымъ удовольствіемъ выставлялъ на показъ забавную откровенность, съ коею престарлая писательница воспоминаетъ о проказахъ ребячества и непорочныхъ шалостяхъ своей молодости. Она жалуется на недоброжелательство собратій своихъ по авторству, на строгія сужденія рецензентовъ, а что и того обидне, на молчаніе журналовъ, привтствовавшее нкоторыя изъ ея произведеній. Кого винить въ этомъ: ее или другихъ? Кажется, дарованія и слава г-жи Жанлисъ не были никогда до такой степени ослпительны и нестерпимы, чтобы возбудить всеобщую зависть? Труды ея на авторскомъ поприщ были внчаемы успхомъ, многіе изъ ея романовъ и нравоучительныхъ сочиненій останутся навсегда пріятными памятниками ея дарованій, но въ литтературныхъ подвигахъ, совершенныхъ ею, нтъ ничего исполинскаго, превышающаго мру людской справедливости. Въ роман имла она между современницами опасныхъ соперницъ и часто побдительницъ въ г-жахъ Котень, Флао, Сталь, не говоря уже о превосходств ума глубокомысленнаго и всеобъемлющаго, которое выключаетъ послднюю изъ всякаго сличенія съ нею. Въ стихотвореніяхъ своихъ она также далека отъ первенства. Она писала стихи потому, что нтъ Итальянца, который бы не плъ, Нмца, который не курилъ бы и не пилъ пива, и нтъ Француза, который не написалъ бы нсколько стишковъ на своемъ вку. Вроятно, не столько литтературнымъ успхамъ, какъ многимъ предубжденіямъ, неумстной ршительности въ мнніяхъ и какой-то запальчивости въ выраженіи оныхъ, полу ея несвойственной, обязана она многочисленностью недоброжелателей своихъ. Замчательно, что изъ числа современныхъ писателей похвала ея взыскиваетъ не тхъ, кои избалованы славою, и что въ смиреніи духа, которое злорчіе могло бы почесть за оттнокъ гордости и зависти, ласкаетъ она не сильныхъ міра литтературнаго, напротивъ, во многихъ изъ нихъ находитъ она едва ли здравый смыслъ. Напримръ, въ одномъ мст изъ Записокъ говоритъ она, что Опытъ о нравахъ народа — пошлое и плоское твореніе (Je trouvais cet ouvrage si odieux et si mauvais et si plat d’un bout l’autre…). Не довольствуясь налагать печать отверженія, общается она наложить руку на многихъ писателей и перетворить творенія, кои досел и въ первобытномъ своемъ вид имли нкоторое достоинство. Она уже совершила химическія свои перегонки надъ Эмилемъ, вкомъ Людвига XIV, совращеніемъ вка Людвига XV и надется еще изготовить очищенныя изданія Карла XII, Петра великаго, Опыта о нравахъ народовъ, Исторіи политической и философической Европейцовъ въ Индіяхъ и даже Энциклопедіи! Изъ одного желанія многихъ лтъ осьмидесятилтней писательницы, ея друзья могутъ усердно ожидать, чтобы она совершила Маусаиловскій подвигъ хотя надъ послднимъ твореніемъ. И того довольно будетъ, чтобы въ ожиданныхъ осьми томамъ Записокъ запастись жизнью еще томовъ на восемь. Предпочтительно знаменитые писатели, такъ-называемаго, философическаго вка подвергаются укоризнамъ, проклятіямъ и насмшкамъ ея: она преслдуетъ ихъ всми оружіями и на всхъ поприщахъ. Многимъ отъ нея доставалось въ прежнихъ сочиненіяхъ, и въ семъ послднемъ они не забыты. Кстати выпишемъ изъ него разсказъ о литтературномъ приключеніи, которое навлекла она себ своимъ антифилософическимъ ратоборствомъ, и скажемъ нсколько словъ предварительныхъ. Ей предложено было участвовать въ составленіи Всеобщей Біографіи, издаваемой Мишо и другими писателями, но, увидя въ числ сотрудниковъ имя Женгене, извстнаго преимущественно по литтературной исторіи Италіи, она требовала выключенія его, или отказывалась отъ сотрудничества. Посл нсколькихъ переговоровъ, поле сраженія оставлено за Женгене, а г-жа Жанлисъ, по отступленіи своемъ изъ предполагаемыхъ соучастницъ, сдлалась строгимъ критикомъ Біографіи. ‘Министромъ, завдывающимъ книгопечатаніемъ, говоритъ авторъ, былъ тогда (въ царствованіе Наполеона) назначенъ Померёль, страстный философъ, онъ покровительствовалъ Біографіи и, негодуя на мои критики, веллъ цензур выключить 21 страницу изъ моихъ книжекъ, но въ нихъ дло шло единственно о литтератур, не было личностей (коихъ я себ ни въ какомъ случа не дозволяла), и потому такое ршеніе показалось мн страннымъ: я требовала объясненія, мн отвчали, что слдовали приказанію министра: тогда письменно просила я свиданія съ нимъ… Г-нъ Померель принялъ меня съ холодностію ледовитою, похожею на неучтивость. Я просила его сказать мн причину запрещенія на 21 страницу, онъ отвчалъ мн съ грубостью и почти съ заносчивостью: Странное дло, милостивая государыня, какъ не надостъ вамъ ворчать тридцать пять лтъ сряду противъ философіи (Que diable, Madame, n’tes tous pas lasse de faire depuis trente cinq ans des criailleries contre la philosophie)? Отвтъ министра не отличается вжливостью, въ особенности же въ отношеніи съ женщин, но многіе читатели ея едва ли не готовы сказать про себя ей почти тоже. Забавно видть въ Запискахъ женщины, не хвалящейся философическою откровенностію, содержаніе критики, которую она отстаивала такъ упорно. Наполеонъ покровительствовалъ г-ж Жанлисъ. Можетъ быть, общее въ нихъ неблаговоленіе въ Вольтеру было точною ихъ соединенія {
Наполеонъ не признавалъ никакого достоинства въ трагедіяхъ Вольтера: по словамъ его, онъ былъ исполненъ напыщенности, ложнаго блеска, не зналъ ни людей, ни существенности, ни истины, ни величія, ни страстей. Талантъ Расина, напротивъ того, онъ уважалъ и любилъ безмрно. Нельзя не подивиться сей странности: казалось бы, что рзкій, самовластительный геній Вольтера долженъ быхъ имть какую-то соотвтственность съ геніемъ Наполеона, а видимъ тому противное. Можетъ быть, но невольному и неясному влеченію природы своей, ненавидлъ онъ въ Вольтер какое-то неопредленное совмстничество. Одинъ изъ біографовъ Байрона говоритъ, что онъ въ Байрон замчалъ нкоторую зависть къ блестящимъ свойствамъ Наполеона. Самолюбіе людей бываетъ часто неизъяснимо, оттнки его такъ разнообразны, притязаніе, причуды такъ неисчислимы, что можно всего ожидать отъ него: отъ самолюбія человческаго все станется. И Наполеонъ могъ завидовать Вольтеру и Байронъ Наполеону!}. Она въ Запискахъ своихъ, между прочимъ, сберегла слезы, которыя первый консулъ пролилъ при чтеніи романа Герцогиня де Лавальеръ, и говоритъ по этому случаю: ‘Я гордилась, что заставила плакать того, который возстановилъ религію, порядокъ и миръ, исхитилъ мое отечество изъ безначалія и былъ величайшимъ полководцемъ своего вка!’ Вообще должно замтить съ уваженіемъ, что въ сужденіяхъ своихъ о Наполеон, она въ Запискахъ своихъ нигд не измняетъ справедливости и чувству благодарности, гласно признаваясь, что онъ былъ ея благодтелемъ, первымъ и послднимъ, котораго имла она въ царяхъ. Такое сознаніе въ ныншнее время приноситъ ей честь, особенно въ сравненіи со скоро выдыхающимися памятями и флюгерными совстями, коихъ Франція показала намъ многіе примры. Наполеонъ, сдлавшись императоромъ, пожелалъ, чтобы г-жа Жанлисъ писала ему каждыя дв недли о политик, финансахъ, литтератур, нравственности и обо всемъ, что ей вздумается. Она сказываетъ, что въ продолженіе переписки никогда не писала ему ни о политик, ни о финансахъ, никогда не просила милостей для себя, а часто для другихъ, никогда не говорила худо о непріятеляхъ своихъ, а часто въ пользу ихъ. Это похвально и можно поздравить ее съ честнымъ употребленіемъ довренности, оказанной ей могуществомъ, но, признаться, дивимся, какъ Наполеонъ имлъ досугъ читать вс ея письма, гд она въ самомъ дл, судя по отрывкамъ, приводимымъ ею, говоритъ иногда просто о томъ, что взбредетъ ей въ голову, напримръ: въ одномъ изъ нихъ сообщаетъ она ему трактатъ о старости. Съ сожалнію, и съ читателями Записокъ поступаетъ она, какъ съ Наполеономъ, малое говоритъ о дльномъ, а многое о незанимательномъ. Если выключить изъ ея книги многократныя повторенія объ арф, одномъ изъ любимыхъ ея коньковъ, о воспитанник ея Казимир, человк, кажется, очень хорошемъ, но часто лишнемъ, когда авторъ приводятъ его бесдовать самъ-третей съ читателемъ, о стихахъ, поднесенныхъ ей, о самохвальныхъ отзывахъ ея о себ самой, о домашнихъ мелочахъ и о прочемъ, проченъ, такъ что читатель въ досад на автора готовъ часто вскричать съ Клеономъ Грессета:
‘Il ne vous fera pas grce d’une laitue! — то можно изъ ея 6-ти томовъ составить тома два, которые выиграли бы въ достоинств и отдлк то, что потеряли въ вс.
Чтобы дать понятіе о критик ея, извлечемъ (изъ 5-го тоа Записокъ) нчто изъ критическихъ замчаній ея на Белисарія, сочиненіе Мармонтеля, напомнивъ мимоходомъ читателю, что и г-жа Жанлисъ написала своего Велизарія, который, вря ей, лучшее ея произведеніе, тогда какъ Велисарій Мармонтеля худшее изъ его произведеній.
‘Царь долженъ сказать себ: я обязуюсь жить единственно для народа своего!’ (Мармонтель).
‘Какъ! нельзя позволить ему пожить немного и для семейства своего!’ (замчаніе г-жи Жанлисъ).
Одни Русскіе журналы подаютъ намъ примры подобныхъ критическихъ придирокъ. Что за охота теребить прекрасную мысль, чтобы выдернуть изъ нея мелочное и даже ложное заключеніе:
‘У меня уже нтъ частной собственности’, говорилъ Антонинъ, ‘мой дворецъ не мн принадлежитъ’, говорилъ Маркъ-Аврелій — и подобные имъ одинаково мыслили (Мармонтель).
‘Нтъ, ршительно, когда Маркъ Аврелій говорилъ, что дворецъ принадлежитъ не ему, онъ весьма удивился бы, если народъ занялъ бы въ немъ покои порожніе’ (замчаніе г-жи Жаалисъ). Не достойна ли смха и жалости подобная критика! Вопреки замчанію г-жи Жанлисъ и въ доказательство, что подобные Марку-Аврелію и Антонину одинаково мыслили, напомнимъ читателямъ Русскимъ переводъ Велисарія, составленный собственноручнымъ содйствіемъ и подъ руководствомъ Екатерины Великой {Велизарій, сочиненіе г-на Мармонтеля, переведенъ на Волг, 1785 года. Эта книга по многимъ отношеніямъ драгоцнная собственность литтературы отечественной. Иная старина никогда не старетъ и не теряетъ цны своей, напротивъ, по прошествіи долгаго времени, она становится любопытною новостію.}. Анекдоты, изрченія служатъ, такъ сказать, необходимыми прикрасами записокъ: здсь и въ этомъ отношеніи немного поживы для читателя. Авторъ боле занятый собою, чмъ другими, поступаетъ какъ т хозяева, которые не даютъ гостямъ промолвить слова и хранятъ за собою единодержавіе рчи. Заключимъ однакоже статью нкоторыми выписками сего рода.
Г-нъ Амельонъ {Амельонъ, по отзыву соотечественниковъ своихъ, былъ человкъ съ глубокими познаніями и вкусомъ образованнымъ. Старйшина и предсдатель института, произнесъ онъ въ 1800 году замчательную рчь, въ коей, полагая съ отмнною проницательностію состояніе искусствъ въ древности, напоминалъ, что они тогда были не одними предметами роскоши и забавы, но составляли значительную и драгоцнную часть государственнаго строя. Вс изысканія его въ отношеніи искусствъ у древнихъ, ихъ воспитанія и нравовъ были награждены сею великою истиною нравственною. Онъ рано сталъ извстенъ сочиненіемъ Исторіи торговли и плаванія у Египтянъ въ царствованіе Птоломеевъ. Посл смерти Лебо (Lebau) былъ онъ назначенъ къ продолженію его Исторіи Восточной Римской Имперіи, ему также обязаны устройствомъ прекрасной библіотеки, находящейся въ арсенал Парижскомъ. Умеръ онъ въ Париж, въ 1811 году (Извлеч. изъ Новой Біографіи Современниковъ).} былъ наименованъ членомъ института. Однажды, выбранный въ депутацію и въ первый разъ являющійся Наполеону, съ пламеннымъ желаніемъ быть имъ замченныхъ и выманить у него нсколько словъ, постарался онъ стать какъ можно боле на виду въ пріемной зал. Императоръ, дйствительно, взглянулъ на лицо, которое худо было у него на примт, подошелъ, говоря: ‘Вы не г-нъ ли Ансильонъ?’ — Такъ, Ваше Величество… Амельонъ… ‘А! конечно библіотекарь въ Святой-Женевьев’.— Такъ, Ваше Величество… въ арсенал.— ‘Да, теперь знаю, вы занимаетесь продолженіемъ исторіи Оттоманской Имперіи’.— Такъ, Ваше Величество… исторія Восточной Римской Имперіи.— При сихъ словахъ, Наполеонъ, досадуя на своя безпрерывныя недогадки, круто отворотился отъ него, а г-нъ Амельонъ, взволнованный честью и радостью, что на нсколько секундъ задержалъ при себ императора, склонился на ухо своему сосду, говоря съ напыщенною важностію: ‘Императоръ удивителенъ! онъ все знаетъ!’
Приведемъ другой анекдотъ, относящійся также до Наполеона, но совершенно противоположный.
‘Наполеону вообще непріятно было, когда кто имлъ большую фортуну, независимую отъ его щедрости. На городскомъ бал увидлъ онъ въ первый разъ г-жу Кардовъ, ему сказали, что мужъ ея именитый богачъ, подходя къ ней съ нкоторою оттнкою недоброжелательства, спросилъ онъ сурово: ‘Вы г-жа Кардовъ?’ — Униженный поклонъ послужилъ отвтомъ на сей вопросъ. — ‘Вы очень богаты?’ — Такъ, Ваше Величество: у меня десятеро дтей. — Императоръ почувствовалъ тонкость и прелесть отвта, взглядъ его прояснился, но онъ отошелъ поспшно’ {Сей отвть напоминаетъ намъ другой отвть, приписываемый Наполеону. По возвращеніи его изъ похода въ Италію, г-жа Сталь старалась привлечь къ себ юнаго героя и однажды, на многолюдномъ праздник у Талейрана, обратилась къ нему съ вопросомъ: — ‘Кого почитаетъ онъ первою женщиною въ свт изъ живыхъ и мертвыхъ?’ — ‘Ту, которая боле всхъ родила дтей’, отвчалъ онъ ей наотрзъ. Озадаченная нсколько подобною нечаянностію, старалась она придти въ себя и, продолжая разговоръ, сказала ему, что онъ извстенъ за человка, который мало любитъ женщинъ. — ‘Извините меня, сударыня’, возразилъ онъ снова: ‘я очень люблю свою жену’.}.
Вотъ комическая и замчательная черта разсянности. Нкто былъ приглашенъ на брачную церемонію, въ церкви сталъ онъ противъ новобрачныхъ и въ ту самую минуту, когда произносили они обтъ любви и врности, онъ спросилъ на ухо у сосда своего: ‘Подете ли вы до кладбища?’ Онъ думалъ, что присутствуетъ при погребеніи.
Приписка. Графиня Жанлисъ говоритъ въ Запискахъ своихъ, что она воздерживалась отъ недоброжелательныхъ личностей въ письмахъ или донесеніяхъ своихъ съ Наполеону. Но, кажется, въ другихъ перепискахъ своихъ была она мене воздержна. Помню, что Варвара Ивановна Ланская (супруга С. С. Ланскаго, впослдствіи министра внутреннихъ длъ) показывала мн письмо г-жи Жанлисъ къ малолтней дочери ея. Въ этомъ письм, въ отвтъ на признательное привтствіе молодой читательницы къ автору сочиненій, писанныхъ въ пользу юношества, г-жа Жанлисъ, что называется ни къ селу, ни въ городу, поручаетъ корреспондентк своей предостеречь маменьку отъ какой-то Француженки, проживающей въ Москв, и тутъ же отзывается о ней съ какимъ-то страстнымъ ожесточеніемъ.