Записки, Фонвизин Михаил Александрович, Год: 1853

История
Время на прочтение: 51 минут(ы)
Скачать в PDF

ЗАПИСКИ

МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА ФОНВИЗИНА

ОЧЕРКИ РУССКОЙ ИСТОРИИ.

Примечания к ‘Histoire philosophique et politique de Russie’ par Enneaux et Chennechot. 5 volumes. Paris. 1835.

Статья эта посвящается любезному другу
ИВАНУ ИВАНОВИЧУ ПУЩИНУ.

ТОБОЛЬСК

16-го февраля 1853 г.

Фонвизин М. А. Записки Михаила Александровича Фонвизина. — РС, 1884, т. 42, No 4, с. 31-66, No 5, с. 281-302.
Сканирование — Михаил Вознесенский
Оцифровка и редактирование — Юрий Шуваев

ЗАПИСКИ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА ФОНВИЗИНА.

Составитель печатаемых здесь Записок, отставной генерал-маиор Михаил Александрович Фонвизин, родной племянник знаменитаго писателя Дениса Ивановича, ветеран отечественной войны, был человек обширнаго ума и образования, постоянно погруженный в занятия наукой и литературой.
Живя в Сибири, куда был удален по соприкосновенности к событиям 1826 г., М. А. Фонвизин особенно сблизился с Ив. Ив. Пущиным и ему-то вручил печатаемую здесь рукопись, тщательно переписанную и автором своеручно исправленную.
По возвращении Фонвизина в Европейскую Россию, где он и умер 30 апреля 1854 года в селе Марьине, близь города Бронниц, в Московской губернии, И. И. Пущин подарил манускрипт своему другу, с которым сошелся в г. Ялуторовске, золотопромышленнику Петру Зиновьеву, сыну тайн. советника Василия Николаевича Зиновьева, свояка кн. Г. Г. Орлова.
Ред. ‘Русской Старины’, в свою очередь, получила эту же рукопись от Василия Петровича Зиновьева, которому и приносит глубочайшую благодарность.
Некоторыя из сочинений М. А. Фонвизина уже печатались в ‘Русской Старине’ (см., напр., в изд. 1881 г., том XXXI, стр. 503—530). Настоящия его Записки, представляющия обзор всей русской истории по 1826-й год, известны любителям историческаго чтения по многочисленным извлечениям из них, являвшимся в разных монографиях, преимущественно из новейшей отечественной истории, — известны и по изданию, исполненному по плохому списку в 1859 году. За всем тем в таком специальном издании, какова ‘Русская Старина’, на страницах которой соединен самый разнообразный материал к изучению и освещению прошлаго России с различных точек зрения, полезно дать место, хотя и одностороннему, труду М. А. Фонвизина.

Ред.

‘Во первых бо известнее взыскуется истина — соборным сословием, нежели единым лицем. Древнее пословие есть греческое: другие помыслы мудрейшие суть, паче первых, то кольми паче помыслы многие, о едином деле разсуждающие, мудрейшие будут, паче единаго…
‘А яко известие в познании, тако и сила в определении дела большая зде есть: понеже вящше ко уверению и повиновению преклоняет приговор соборный, нежели единоличный указ’.
Духовный регламент императора Петра 1-го. Полное Собрание Законов Росийской Империи с 1649 г. Том VI, стр. 316.
Доброму Петру Васильевичу Зиновьеву вверяется эта рукопись друга моего, Михаила Александровича Фонвизина.

Иван Пущин.

Ялуторовск26-го декабря 1854 г.

Примечания к книге: ‘Histoire de Russie’
par Enneaux et Chennechot. 5 volumes.
Paris. 1835.

I.

История России Енно и Шеншо. — Карамзин. — Левек.

Написавшие эту русскую историю два француза, не зная нашего языка, не могли изучать ее в источниках: летописях и других исторических памятниках, а имели пред глазами только французский перевод истории Карамзина и истории Левека, который впрочем хорошо знал русский язык, читал в подлиннике наши летописи и пользовался нашими древними отечественными памятниками. Но в его время многое ныне обнародованное валялось еще в архивах и монастырях, покрытое вековою пылью, и вовсе было неизвестно занимающимся нашею историей и древностями, Карамзин первый разрабатывать начал эти источники с знанием дела и собрал много до него неизвестных сведений и актов, в примечаниях к своей истории занимающих половину его книги. Это главная его заслуга: по его следам трудились многие любители русских древностей: Ермолаев, Калайдович, Строев, Погодин и общество любителей истории и древностей при московском университете. Канцлер граф Н. П. Румянцев покровительствовал эти изыскания и на свой счет напечатал собрание древних грамот, Софийский временник и исторические труды Калайдовича и Строева. Наконец археографическая коммисия, учрежденная правительством, и которой открыты все государственные и монастырские архивы, в продолжении своего тринадцати летняго существования (1853 г.), собрала множество до того неизвестных актов исторических, дипломатических и юридических, отечественных и иностранных, и печатает их также, как и полный свод древних наших летописей. Всем этим богатством не могли пользоваться гг. Енно и Шеншо по незнанию по русски, и книга, ими изданная, не может назваться историей. Это скорее записки или комментарии на историю Карамзина, в которых, сравнивая его повествование с историей Левека, обличаются слабость философскаго взгляда на события и недостаток логики в суждениях нашего историографа. Авторы доказывают, что там, где Карамзин разноречит с Левеком, Левек заслуживает более вероятия, представляя события естественнее, нежели как их представлял Карамзин, который судил о них и писал совсем превратно.
Между тем в книге гг. Енно и Шеншо не видно враждебнаго расположения к России и русским, которым отличаются по большей части сочинения иностранцев о нашем отечестве. Они, например, заметили в нашей древней истории, что в средние века русские были на высшей степени гражданственности, нежели остальная Европа — разумеется до нашествия монголов, — что древния республики Новгород, Псков и Вятка наслаждались политическою свободою, — что в других областях России народ стоял за права свои, когда угрожала им власть, — что общественныя, или муниципальныя учреждения и вольности были в древней России во всей силе, когда еще Западная Европа оставалась под игом феодализма.
Наши историки, особенно Карамзин, скупы на этого рода подробности: говорят о них слегка, или вовсе пропускают проявления в России политической свободы и те учреждения, которыя ей благоприятствовали. Русские историки, напротив, везде стараются выставлять превосходство абсолютизма, и восхваляют какую-то блаженную патриархальность…
Но так ли это в действительности? Верно-ли представляют историки жизнь русскаго народа во времена, почитаемыя ими варварскими? — Не был ли тогда народ свободнее? — Крепостное рабство земледельцев, в те времена общее всей западной Европе, в России до XVII столетия не существовало: все русские были вольные люди.
Г-жа Сталь сказала где-то, что в жизни народов, свободе во всех ея видах (политической, гражданской, личной) неоспоримо принадлежит законное право давности перед самовластием. (C’est le despotisme qui est nouveau, et la liberte qui est ancienne). Эта мысль гениальной писательницы верна относительно европейскаго человечества, и подтверждается древнею и даже среднею историей России, которая только в новейшия времена (с Петра Великаго) стала классическою почвою абсолютизма.
Прочитав историю Енно и Шеншо мне пришло на мысль представить краткое обозрение всех проявлений политической жизни в нашем отечестве: начну эту перечень с самаго начала его существования.

II.

Общинный быт древней Руси. — Вольныя общины. — Великий Новгород. — Нашествие монголов. — Иван Калита, 1328—1340 гг. — Начало единовластия. — Дмитрий Донской, 1363—1389 гг.— Иоанн III, 1462—1505 гг. — Государственный собор. — Иоанн Грозный. 1533—1584 гг. — Василий Шуйский. — Михаил Федорович, 1613—1645. — Влияние бояр. — Патриарх Филарет. — Алексей Михайлович, 1645—1676 гг. — Феодор Алексеевич, 1676-1682 гг.— Уничтожение местничества.

Безпристрастная история свидетельствует, что древняя Русь не знала ни рабства политическаго, ни рабства гражданскаго: то и другое прививалось к ней постепенно и насильственно вследствие несчастных обстоятельств.
Предки наши славяне были, как и их соседи германцы, народ полудикий, но свободный, и в общественном быту славян преобладала стихия демократическая — общинная.
Западныя славянския племена, искони разъединенныя, не могли в средние века устоять против напора германцев (со времени Карла Великаго), более их воинственных, и были ими покорены. Восточная половина славянскаго мира, Польша и Русь, оставались независимыми: первая, по соседству с германскими государствами, усвоила их феодальное, аристократическое устройство, благоприятствующее если не большинству народа, то сословиям и лицам, и это самое, обезпечивая их права и вольности, также содержало в себе семена будущаго политическаго развитая. Русь осталась верною коренной, славянской стихии: свободному общинному устройству, основанному на началах чисто демократических.
Несомненное тому доказательство представляют древния вольныя общины: Новгородская, Псковская и Хлыновская (Вятка), в которых славянский элемент развился своеобразно.
В этих народных державах под сению политической и гражданской свободы основались демократическия учреждения, под которыми оне были независимы и благоденствовали. Богатства притекали в Новгород чрез деятельную и живую торговлю с одной стороны с ганзейскими немцами, с другой с азиятцами. Владения Новгорода занимали северную Россию до каменнаго пояса. Эти страны были покорены отважными дружинами охотников и промышленников новгородских.
Часто упоминаемая в летописях поговорка: великий Новгород Государь наш! не есть фикция, а показывает ясно, что источник всякой власти находился тогда в народе, который собирался на вече по призыву знаменитаго вечеваго колокола для разсуждения об общественных делах. Все общинные начальники: посадники, тысяцкие, бояре, предводители войска, даже владыки новгородские избирались народным вечем, которое обладало полнотою законодательной власти. Князья новгородские, всегда из потомков Рюриковых призываемые, а также и сменяемые вечем, были только исполнители его определений. Подобное общинное устройство существовало в Пскове и Хлынове, сначала зависевших от Новгорода. В Хлынове не бывало князей. Но и в прочих областях древней Руси, в которых княжили князья великие и удельные из рода Рюрикова, долго сохранялось общинное устройство. Во всех древних городах собирались народныя веча для разсуждения о делах общественных — часто по приговору веча изгонялись сами князья — на место их призывались другие на княжение, и вече действовало на всей своей воле. Так бывало в Киеве, Чернигове, Галиче — даже в Владимире на Клязьме, Ростове и др. Посадники, тысяцкие, старосты повсюду были избираемы народом.
Нашествие монголов, превративших в пустыню целыя области южной и средней Руси, и почти двух вековое владычество Орды не вдруг и не вовсе уничтожили общинный быт русских городов. Набеги татар были временные, и они уходили в свои улусы, раззорив и ограбив какую-нибудь область. Эти бедствия не касались Новгорода и Пскова, которые откупались, платя ордынскую дань, сохраняли свои общинныя учреждения и обогащались торговлею.
‘Остальная Русь’, говорит Карамзин: ‘упитанная кровью, осыпанная пеплом, сделалась жилищем рабов ханских, а государи ея трепетали от баскаков’. Русские князья пресмыкались в Орде, возвращались оттуда грозными, суровыми повелителями, и на подданных вымещали свое унижение.
Московский князь Иван Калита, в летописях названный собирателем земли русской, был, по воле хана, собирателем ордынской дани, не только с своего малаго княжества, но и со всех прочих. Вымогая эту дань со всей Руси как поставленный на то и уполномоченный ханом, Калита собирал с народа гораздо более денег, нежели сколько платил хану, — что и было источником богатства, доставлявшаго ему покровительство в Орде. Преемники Калиты действовали в его духе, раболепствовали ханам и подкупали их вельмож. Этой политикой они снискали первенство между прочими однородными с ними князьями и были объявлены великими. В продолжении столетия скупая или отнимая силою смежныя с их владением княжества, они значительно распространили свою область — приучили прочих князей повиноваться себе, и таким образом в их роде постепенно утвердилось единовластие, которое не замедлило превратиться в абсолютизм.
Во всех русских городах прежняя общинная свобода заменилась княжеским произволом — народ не собирался уже на вечах, не распоряжался в собственных делах своих, и вольныя общинныя учреждения сохранились только до времени в Новгороде, Пскове и Хлынове.
Димитрий Донской в Москве своею властию установил смертную казнь и отнял у народа право избрания тысяцких и прочих общинных чиновников. Последнему московскому тысяцкому Вельяминову-Зернову повелел он отрубить голову. В том же духе действовали преемники Димитрия Донскаго: сын его Василий Дмитриевич и внук Василий Темный. Русь сделалась московским государством.
Вел. кн. Иван Васильевич III, соединив под своею державою прочия русския княжества и свергнув иго татарское, был уже государем самовластным. Он и сын его Василий Иванович, покорив оружием Новгород, Псков и Хлынов, уничтожили их общинныя права и вольности и увезли в Москву, как трофеи, колокола, сзывавшие на вече свободных граждан Новгорода и Пскова.
Но дух свободы живуч в народах, которых он когда-нибудь одушевлял. Не вовсе замер он и в наших предках. С XVI века история указывает на частыя созывания государственнаго собора или великой земской думы, которая составлялась из архиереев, бояр и выборных людей от дворян 1-й, 2-й и 3-й статьи, от гостей, купцов и иногородных помещиков. В этой думе заседало в разныя времена от 350 до 500 членов, с которыми правительство совещалось о важнейших земских делах.
Царь Иван Васильевич Грозный собирал в 1549 г, избранных представителей России в Москве, и с лобнаго места приносил пред ними покаяние в худом правлении, извиняясь своею неопытною молодостию, которою воспользовались безсовестные вельможи и угнетали народ. Вперед обещал он правый суд и расправу.
Тот же царь в следующем 1550 году сзывал опять собор для разсмотрения и утверждения судебника и для введения во все суды присяжных, называемых целовальниками (потому что, давая присягу, они целовали крест), как то было в Новгороде. В третий раз Грозный собирал земскую думу из 339 выборных людей в 1556 году, требовал ея совета: мириться-ли, или воевать с польским королем Сигизмундом. Дума, по зрелом разсуждении, решила продолжать войну и стараться овладеть Ригой для безопасности Юрьева (Дерпта), Нарвы, Новгорода и для пользы торговли.
По смерти Ивана Грознаго верховная боярская дума немедленно созвала думу земскую для совещания об устройстве государства и исправления зла, нанесеннаго ему долговременным тиранством умершаго царя.
В 1595 году, когда смертию царя Феодора Ивановича пресекся род Рюриков, созвана была земская дума для избрания царя: в ней кроме архиереев и бояр было до 500 выборных людей от разных сословий, и дума нарекла царем шурина умершаго Феодора — боярина Бориса Феодоровича Годунова.
В смутное время после убиения Лже-Дмитрия, князь Василий Иванович Шуйский избран и возведен на царство не земскою думою, а боярами и народом московским. Верховная боярская дума взяла однако с него запись, которую он утвердил клятвою: он обязывался, 1) что не будет казнить никого смертию без суда боярскаго истиннаго, праваго, 2) что будет всегда требовать улик прямых, ясных, с очей на очи, 3) не будет отбирать без суда ничьих имуществ. Князь Василий Васильевич Голицын и князь Иван Семенович Куракин были тогда из первых в боярской думе, которые настоятельно требовали ограничения самодержавия. Но как Василий Шуйский не был, подобно Годунову, избран на царство земскою думою, то многие сомневались в законности его избрания и это споспешествовало скорому его низвержению.
Призывая польскаго королевича Владислава на престол московский, бояре, бывшие тогда под влиянием победителя польскаго, гетмана Жолкевскаго, предложили условия, которыя гетман принял, и в исполнении их королевичем присягнул. Этою записью сверх статей, которыя обязывался исполнять Василий Шуйский, Владислава заставляли: 1) принять православную греко-восточную веру, 2) что исправление и дополнение судебника будет зависеть, во первых от царя, потом от думы боярской, в согласии с земскою думою.
После освобождения Москвы от поляков в 1613 году созвана была в столицу великая земская дума для избрания царя. После продолжительных прений, выбор пал на шестнадцати-летняго юношу Михаила Феодоровича Романова.
Иностранные писатели, и в числе их известный швед Штраленберг, долго остававшийся в России в плену, в своем описании московскаго государства уверяют, что по достоверным собранным ими сведениям об избрании на царство Михаила Федоровича Романова земская дума взяла с него запись, подобную тем, которыми хотели ограничить власть Василия Шуйскаго и королевича Владислава, и Михаил утвердил эту запись клятвою. Это обстоятельство, о котором умолчал историограф Карамзин {В сочинении ‘О древней и новейшей России в отношениях политическом и гражданском’.}, подтверждается книгою известнаго подьячаго Григория Кошихина, (недавно напечатанной). Кошихин свидетельствует, что ‘как прежние цари от Ивана Васильевича обираны на царство, и на них иманы были письма, чтоб им быть не жестоким, и не опальчивым, без суда и без вины не казнити ни за что, и мыслити о всяких делах с боярами и думными людьми собча, и без ведомости их тайно и явно никаких дел не делати. А нынешняго царя (Алексия Михайловича) обрали, а письма на себя недал никакого… А отец его блаженной памяти царь Михаил Феодорович, хотя самодержцем писался, однако без боярскаго совета не мог делать ничего’ {О России в царствование Алексия Михайловича, современное сочинение подьячаго Григория Кошихина — напечатано в 1840 году.}.
Это подтверждается и самою формулою, которою начинались все правительственные акты того времени: бояре приговорили, царь приказал. Не очевидно-ли, что тогда власть была в руках московской аристократии.
Но влияние бояр на молодаго и кроткаго Михаила Феодоровича скоро встретило противодействие в возвратившемся из польскаго плена отце его, митрополите Филарете Никитиче, который возведен был в сан патриарха. Он, соцарствуя с сыном, строгостию смирил московских бояр и укрепил самодержавие. Современники отзывались, что ‘патриарх Филарет Никитич божественное писание от части разумел, нравом опальчив и мнителен, и власть имел такую, что сам царь его боялся. Бояр и других сановников сильно томил заточениями безвозвратными, и иными наказаниями… всякими делами царскими и ратными владел’ {Вот черта, показывающая самовластие патриарха Филарета: в наших городовых и монастырских архивах не сохранилось почти никаких письменных памятников и актов времени от смерти Бориса Годунова до воцарения Михаила Феодоровича. Это объясняется тем, что патриарх Филарет, возвратившись из плена, послал во все города и монастыри повеление, истребить все бумаги, относившияся к смутным годам от смерти Годунова до 1613 года, чтобы в русском царстве и самая память о безгосударном времени истребилась. Если и есть какия сведения об этом времени, то оне почерпнуты из собранных историографом Миллером бумаг в архивах Сибири, куда вероятно не дошло повелиние патриарха. М. Фвз.}.
Но и властолюбивый патриарх Филарет Никитич, согласно с старинным обычаем, во всех важных и чрезвычайных случаях сзывал великую земскую думу, предлагал ей вопросы о важнейших делах, выслушивал мнения народных представителей и сообразовал с ними правительственныя действия свои.
При нем земская дума собиралась в 1621 году и по ея приговору объявлена война польскому королю Владиславу. Другой раз, в 1642 году, земская дума разсуждала о завоевании казаками турецкаго города Азова и о том, воспользоваться-ли этим завоеванием и оказать-ли казакам помощь против турок.
В царствование Алексия Михаиловича земской думе предложено было на разсуждение: принять-ли России гетмана Богдана Хмельницкаго, с единоверною нам Малоросией, утесняемою поляками, под свое покровительство. Дума изъявила согласие на то, и приговорила защитить Малороссию. Это было в 1654 году.
Опять царь созывал земскую думу для выслушания Уложения, сделания на него замечаний и исправлений. Дума разсуждала об этом и утвердила Уложение, которое потому и названо соборным (1649 г.).
При царе Феодоре Алексеевиче государственный собор, состоящий из патриарха, архиереев, бояр, думных людей, дворян, по предложению царя, разсуждал о вредном для государства местничестве и определил упразднить его и сжечь разрядныя книги. Это было в 1681 году.

III.

Петр I, 1682-1725 гг. — Тайная канцелярия. — Учреждение сената. — Указы. — Подчинение церкви светской власти. — Подражание Европе.

Бытие в России государственнаго собора, или земской думы, имеет характер чисто европейский — никогда ничего подобнаго не бывало у народов Азии, оцепенелых в своей тысячелетней неподвижности. Это такая же институция, как государственные чины (Etats generaux), которые собирались во Франции, или английские парламенты. Конечно, нисколько нельзя сравнивать тогдашняго состояния России, к которой, в двухвековое бедственное рабство под игом Орды, не только прилипло много дикой татарщины, но даже проникло в ея обычаи и нравы, с современным ей просвещением и образованностию тогдашних европейских государств. Но и в самой Англии, этой образцовой стране законосвободных установлений, разве парламенты ея при королях рода Тюдоров были на той высоте, какой достигли впоследствии времени? Известно, как раболепствовал английский парламент пред кровожадным тираном Генрихом VIII, как одобрял его самовластие и жестокости? Не угождал-ли парламент во всем и его дочери королеве Елисавете? Но все-таки англичане обязаны своим парламентам той мудрой конституционной системе, которая создала могущество и славу Англии, и в наше время предохранила ее от тех насильственных переворотов и потрясений, которые колеблятъ европейския государства.
Если бы и в России земская дума собиралась чаще и в известные определенные сроки, то кто знает — может быть Россия, в силу общаго закона человеческой усовершаемости, с правильной системой представительства, наслаждалась бы теперь законосвободными постановлениями…
При Петре Великом уже более не собиралась земская дума — это хотя слабое выражение народной самобытности. Дума могла быть препятствием в задуманных Петром Великим преобразованиях. Но и в этом деле гениальный царь не столько обращал внимание на внутреннее благосостояние народа, сколько на развитие исполинскаго могущества своей империи. В этом он точно успел, приготовив ей то огромное значение, которое ныне приобрела Россия в политической системе Европы.
Но русский народ сделался-ли от того счастливее? Улучшилось-ли сколько-нибудь его нравственное, или даже материальное положение? Большинство его осталось в таком же состоянии, в каком было за 200 лет.
Если Петр старался вводить в Россию европейскую цивилизацию, то его прельщала более ея внешняя сторона. Дух же этой цивилизации — дух законной свободы и гражданственности был ему, деспоту, чужд и даже противен. Мечтая перевоспитать своих подданных, он не думал вдохнуть в них высокое чувство человеческаго достоинства, без котораго нет ни истинной нравственности, ни добродетели. Ему нужны были способныя орудия для материальных улучшений, по образцам, виденным им за границей: для регулярных войск, флота, для украшения городов, построения крепостей, гаваней, судоходных каналов, дорог, мостов, для заведения фабрик и проч. Он особенно и дорожил людьми специальными, для которых наука становится почти ремеслом, но люди истинно образованные, осмысленные, действующие не из рабскаго страха, а по чувству долга и разумнаго убеждения — такие люди не могли нравиться Петру, а скорее должны были ему казаться свидетелями безпокойными и даже опасными для его железнаго самовластия, не одобряющими тех тиранических действий, которыя он слишком часто позволял себе. ‘Петр Великий’, говорит Карамзин, ‘любя воображение и некоторую свободу ума человеческаго, должен был прибегнуть ко всем ужасам самовластия, для обуздания своих, впрочем столь верных подданных. Тайная канцелярия в Преображенском: пытки и казни служили средством нашего славнаго преобразования государственнаго. Многие гибли за одну честь русских кафтанов и бород’.
Учреждением высшаго трибунала с громким названием сената с подведомственными ему коллегиями по всем отраслям управления, Петр Великий заменил прежнюю боярскую думу и приказы, которыми самовластно управляли малограмотные бояре под влиянием безсовестных и корыстолюбивых дьяков. Этим действительно сообщил он администрации более правильный ход, и вообще улучшил ее тем, что коллегии могли действовать независимо от произвола лиц. Но нисколько не улучшилось управление областное и городовое. Хотя Петр и разделил свою огромную державу на губернии, состоявшия из провинций и уездов, но правители и воеводы в областях и городах продолжали действовать самоуправно и самовластно, как и при прежних царях, по совершенному отсутствию правильнаго над ними контроля, и по несуществованию местных муниципальных учреждений, которыя могли бы удерживать в границах произвол воевод и обнаруживать их злоупотребления.
Как полководец, создавший свою армию, Петр победами над шведами стяжал безсмертную славу, возвеличил Россию — на севере и западе, расширил ея пределы, завоеванием части Финляндии и Прибалтийских областей. Заведенный им флот содействовал его успехам в войне с шведами.
Но в деле законодательства Петр Великий едва ли не уступал отцу своему, который по крайней мере оставил России Уложение — кодекс, и по сие время имеющий силу. Петр не издал даже закона о престолонаследии, что при преемниках его было поводом к тем дворцовым переворотам, в которых гвардия, как преторианцы римские, располагала троном. В его время в некоторых западных государствах крепостное состояние земледельцев уже не существовало — в других принимались меры для исправления этого зла, которое в России, к несчастию, ввелось с недавняго времени и было во всей силе. Петр не обратил на это внимания и не только ничего не сделал для освобождения крепостных, но поверстав их с полными кабальными холопами в первую ревизию, он усугубил еще тяготившее их рабство.
Безчисленное множество имянных указов: выражение чрезмерной деятельности Петра, при отсутствии всякой системы, породили в законодательстве величайшую запутанность и при преемниках его, все продолжавших выдавать указы, оно сделалось самым нестройным хаосом. ‘Из этого арсенала ябеды, как замечает один остроумный писатель прошедшаго века, — для всякой тяжбы можно подобрать по два указа, из которых по одному отдать, а по другому отнять ту же самую вещь неоспоримо повелевается’.
В нынешнее только царствование (т. е. царствование императора Николая Павловича {Писано в 1853 году.} изданием свода законов этот вековой хаос распутан и законодательство приведено в порядок.
До Петра Великаго русская церковь, сохраняя свои каноническия права, была независима. Он и на церковь наложил свою железную руку. Упразднением патриаршества и учреждением синода Петр безусловно подчинил и церковь своему произволу. Ему была по сердцу так называемая территориальная система реформации, в силу которой всякий владетельный государь признавался природным епископом и главою церкви в своей земле. Петр хотя формально и не провозгласил себя главою православной грекороссийской церкви, но по формуле установленной им присяги для членов синода и архиереев при их возведении в сан, он существенно сделался ея главою: синод взошел в чреду прочих административных учреждений и стал безусловно зависеть от произвола царя. Светский и часто военный чиновник под странным названием обер-прокурора святейшаго правительствующаго синода именем государя полновластно действует в этом церковном соборе и полновластно управляет духовенством. Этим Петр унизил и церковь, и ея пастырей: архиереи наши, с тех пор в полной зависимости от (светской) власти, доходят в своих проповедях до самаго пошлаго ласкательства и лести царедворцев. Более всего дорожа милостию и благоволением, пастыри церкви не смеют исполнять главную обязанность своего сана: учить и обличать грех, даже в сильных земли. Карамзин, говоря об этом, замечает, что с Петра Великаго ‘наши первосвятители были только угодниками царей и на кафедрах языком библейским произносили им слова похвальныя’.
Карамзин упрекает Преобразователя России, что он, презирая свой народ и увлеченный пристрастием ко всему иноземному, повредил нашей народности, и привил нам страсть подражать всему чужому. Не дерзнем ставить это в вину Петру Великому. Знакомя русских с Европой и заимствуя ея обычаи, он извлек Россию из того мертвеннаго состояния неподвижности, в которое она была погружена, так долго оставаясь под татарским владычеством, а этим самым сделал он для нас возможным истинный прогресс. Петр точно привил нам страсть подражать европейцам, это подражание бывает часто и не впопад, и имеет свои смешныя стороны. Но перенимая у европейцев внешния формы общественной жизни, обычаи и моды их, мы может быть научимся подражать им и в более существенном: в достижении благ истинной цивилизации: свободы, равенства и безразличия всех перед законом и обезпечения прав всех и каждаго.

IV.

Екатерина I, 1725—1727 гг. — Менщиков. — Верховный тайный совет.— Петр II, 1727—1730 гг. — Долгорукие. — Падение Меншикова.— Анна Иоанновна, 1730—1740 гг. — Заботы верховнаго совета о конституции. — Остерман. — Гр. Ягужинский. — Адрес московскаго дворянства. — Салтыков. — Бирон. — Миних. — Анна Леопольдовна. — Лесток. — Елисавета Петровна, 1741 -1761 гг — Гр. Петр Ив. Шувалов. — Петр III, 1761—1762 гг.

В последние годы Петра Великаго при дворе и в сенате составились две партии: одна благоприятствовала Екатерине и состояла из преданных ей лиц: князя Меншикова, герцога Голштейнскаго, мужа ея дочери Анны Петровны, посланника голштейнскаго Бассевича и всех почти генералов из иностранцев, другая партия держала сторону малолетнаго сына несчастнаго царевича Алексея Петровича, Петра, его приверженцы были русские вельможи: князья Голицыны, Долгорукие, Куракины, Репнин, Апраксин, Лопухины, Головины, Нарышкины и еще некоторые. Одни из них, любители старины времени допетровскаго, желали ея возстановления, другие же, из молодаго поколения, более образованные и осмысленные знакомством с Европой, тяготились уже самодержавием и замышляли ограничить его собранием государственных чинов и сенатом.
Когда Петр был на одре смертном, все державшие сторону внука его, малолетнаго царевича Петра, хотели возвести его на трон, а те из них, которые думали об ограничении верховной власти, надеялись при перемене царствования привести в исполнение свои предположения. Петр Великий испустил дух, и в самыя эти минуты в сенате совещались о возведении на престол царевича и об изменении самаго образа правления. Но князь Меншиков успел предупредить замыслы своих противников: он начальствовал гвардейскими и армейскими полками в Петербурге, собрал ко дворцу те из них, в преданности и повиновении которых был уверен, и провозгласил Екатерину царствующею императрицею будто бы по воле умирающаго ея супруга. Войско немедленно присягнуло Екатерине, а затем и сенат, запуганный Меншиковым, и все сословия. Князь Меншиков, именем Екатерины, стал полновластно править Россией, но не смотря на его могущество и подозрительность, те из сенаторов, которые желали изменения в образе правления, не покинули своих намерений: об этом свидетельствует французский дипломатический агент при русском дворе Кампредон в депеше к своему министерству — вот собственныя слова его: ‘Большая часть русских вельмож стараются умерить деспотическую власть императрицы, что и есть уже предзнаменование скораго упадка этой власти. Они ждут только, чтоб царевич Петр Алексеевич пришел в возраст, и тогда, возведя его на трон, недовольные настоящим порядком вельможи надеются получить большее участие в правлении, устроив его по образцу английскаго’.
Для достижения этой цели, говорит Кампредон, сенаторы успели уговорить императрицу, под предлогом сообщения ея правительству более силы и единства, учредить тайный верховный совет, поставленный в правительственной иерархии выше самаго сената. Верховный совет в случае смерти императрицы или достижения совершеннолетия царевича отрока Петра Алексеевича, котораго она духовным завещанием нарекла своим преемником, может легко укрепиться присоединением к себе новых единомысленных членов и, сосредоточив в руках своих всю правительственную власть, произвести перемену в самой форме правления: упразднить неограниченное самовластие.
Екатерина I умирает в 1727 году — полновластный князь Меншиков возводит 14-тилетняго отрока царевича Петра II на престол — замышляет женить его на своей дочери и, как опекун его, царствует самовластно. Но проходит несколько месяцев и сильный вельможа, не предчувствуя скораго падения, вдруг низложен дворцовой интригой. Князья Долгорукие успели, чрез 16-тилетняго царскаго любимца князя Ивана Долгорукаго, не только удалить от двора могущественнаго и гордаго Меншикова, но и отправить его в ссылку в Сибирь в Березов, где он, лишенный чинов и звания, умирает ссыльным. Власти и влиянию Менщикова наследовали Долгорукие и первым делом их было возстановление значения тайнаго верховнаго совета с большими еще против прежняго правами. Долгорукие, для упрочения своего влияния на царя-юношу, вздумали женить его на родной сестре царскаго любимца, князя Ивана Долгорукаго, которая и наречена была царскою невестой, но смерть императора пресекла властолюбивые планы и надежды рода Долгоруких.
В 1730 году, после трехлетняго царствования, скончался Петр II, и тайный верховный совет (тогда из 8-ми членов) определил предложить российскую корону вдовствующей герцогине курляндской Анне Ивановне, дочери брата Петра Великаго, Ивана Алексеевича, но с условиями, ограничивающими самодержавие аристократическими институциями.
Эти условия, представленныя герцогине курляндской в Митаве, чрез уполномоченнаго от тайнаго верховнаго совета, были ею приняты, утверждены собственноручною ея подписью и состояли из следующих статей:
1) Чтобы императрица Анна правила государством по определениям верховнаго совета.
2) Чтобы одною своею властью не объявляла войны и не заключала мира.
3) Не налагала по своему произволу новых податей и налогов.
4) Не раздавала важнейших государственных должностей без согласия верховнаго совета.
5) Не наказывала никого из дворян без явных улик и законнаго суда.
6) Не конфисковала ничьих имений, не располагала произвольно государственными имуществами и не дарила их.
7) Не вступала в супружество и не назначала себе преемника без согласия и приговора верховнаго совета.
8) Чтобы не брала с собою в Россию своего любимца Бирона.
Члены верховнаго совета, постановившие эти условия, были: князья Голицыны, Дмитрий Михайлович и брат его, Михаил Михайлович, фельдмаршал Петра Великаго, князья Долгорукие: Василий Лукич, Василий Владимирович и Алексей Владимирович, отец любимца императора Петра II — Алексей Григорьевич и Михаил Владимирович.
Вице-канцлер Остерман, заключивший при Петре Великом Нейштадтский мир с Швецией, принадлежал противной немецкой партии, заседал в верховном совете, но уклонялся от его последних действий, сказываясь больным.
Верховный совет намеревался созвать государственные чины для окончательнаго утверждения Уложения, ограничивающаго верховную власть, и для утверждения новаго образа правления. Князь Дмитрий Михайлович Голицын, от лица совета, отнесся к статскому советнику Фрику, посланному еще Петром Великим в Швецию для изучения тамошних финансовых установлений, с поручением доставить верховному совету подробныя сведения о шведской конституции и представить предположения о введении ея в Россию с приспособлением этой конституции к русскому государству.
Верховный совет с самаго начала сделал важную ошибку: не сообщил синоду своих действий, не пригласил его к совещанию о замышляемой перемене в образе правления и не испросил его согласия и благословения на эту важную государственную меру. Этим возбудил он негодование высшаго духовенства, которое сблизилось с противной совету партией. Между тем главные ея действователи граф Ягужинский и Остерман успели вступить в тайныя сношения с герцогиней курляндской, уверяли ее в своей преданности и готовности противодействовать верховному совету и уничтожить вынужденныя у ней условия, ограничивающия самодержавие. Эта интрига не укрылась от верховнаго совета, который, перехватив одно из писем Ягужинскаго к герцогине, снял с него орден Андрея Первозваннаго и арестовал его.
Когда разнеслась весть о смерти императора, об избрании герцогини курляндской на царство и о действиях верховнаго совета, в Москву собралось множество дворян. Большая часть из них не одобряли олигархическия притязания совета и хотя желали ограничения верховной власти, но оскорблялись тем, что верховный совет не созвал депутатов от дворянства и, не спрося их согласия на избрание императрицы, поступил в этом деле самопроизвольно. Дворяне московские и иногородные держали вседневно собрания, в которых разсуждали об изменении в образе правления и свои предположения на счет этого важнаго дела представили верховному совету, требуя от него созвания государственных чинов.
Между тем императрица Анна Ивановна, подписав предложенныя ей условия, прибыла из Митавы в Москву. Дворянство поспешило испросить дозволение представить ей, чрез избранных из среды своей депутатов, адрес, на что и последовало соизволение императрицы. В этом акте, изъявляя чувства верноподданнической благодарности за принятие условий, предложенных государыне верховным советом, дворянство просило ее созвать избранных от своего сословия депутатов, для разсуждения вместе с верховным советом, которому оно уже представило свои мнения и предположения, о введении в России лучшаго образа правления по точном окончательном утверждении правил, которым власть должна следовать для блага отечества и счастия народа русскаго.
Императрица допустила к себе депутацию от дворянства, приняла поднесенный ей адрес — повелела прочитать его во всеуслышание и, потребовав перо, собственноручно подписала свое согласие на прошение дворянства в представленном ей акте.
Но когда это происходило, противная пария не оставалась в бездействии. Граф Ягужинский, хотя под стражей, князь Черкасский, Остерман и их сообщники тайно сносились с императрицей, чрез приближенных к ней придворных дам, и уведомленные обо всем, что происходит и в городе, и во дворце, приняли меры для уничтожения действий и верховнаго совета, и адреса, представленнаго дворянством императрице. Они незаметно, по одному, сошлись во дворце и представили ей другой адрес с многими подписями, которым просили государыню, от лица всего народа, царствовать самодержавно, как ея предки, и уничтожить все условия, на которыя она согласилась по требованию верховнаго совета и дворянства. Тут для произведения большаго эффекта один из сообщников, начальник гвардии, генерал Салтыков, с несколькими офицерами бросился перед императрицей на колена и умолял ее, для счастия России, исполнить желание ея верноподданных, выраженныя в последнем поданном ей прошении. От лица гвардии он говорил, что ни он, ни его подчиненные не потерпят, чтобы дерзали стеснять власть их государыни, и если она повелит, то они, верные ея подданные, повергнут, по ея слову, к ея священным стопам головы врагов ея.
После этого императрица велела подать условия, ею подписанныя, и сказала, что она согласилась на них, будучи обманута верховным советом на счет желаний народа и, сказав это, разорвала оба подписанные ею акта. Анну Ивановну провозгласили самодержавной императрицей, и она велела всем быть в повиновении у начальника гвардии, генерала Салтыкова. Граф Ягужинский явился к ней и она надела на него Андреевскую ленту, снятую с него верховным советом.
Эти сведения почерпнуты из депешей бывших тогда в Москве дипломатических агентов французских гг. Маньяна и Бюси, умных и безпристрастных наблюдателей, которые подробно описывали все происходившее в Москве при вступлении на престол императрицы Анны Ивановны {Эти депеши напечатаны в соч. Н. И.Тургенева: ‘De la Russie et des Russes’, изд. 1847 г. М. Фвз.}.
Г. Маньян, между прочим, говорит в одной из своих депеш, что русские упустили самый благоприятный случай избавиться от своего вековаго рабства. Причиною этой неудачи было во первых несогласие, существующее между знатными дворянскими родами, во вторых, олигархическое притязание членов верховнаго совета. В другой депеше г. Маньян замечает, что тогдашнее общее настроение умов благоприятствовало свободе, и дворянство особенно желало ограничить абсолютизм: ‘в Москве в домах и на улицах слышны были только речи об английской конституции и о правах парламента’.
Но какими ужасами ознаменовалось царствование Анны Ивановны!
Пытками и казнями. — ‘Злосчастная привязанность Анны к любимцу бездушному, низкому’, говорит Карамзин, ‘омрачили и жизнь, и память ея в истории. Бирон, недостойный власти, думал утвердить ее в руках своих ужасами: самое легкое подозрение, двусмысленное слово, даже молчание казалось ему достаточною виною для казни и ссылки’.
Не только члены верховнаго совета и дворяне, мечтавшие ограничить самодержавие, но многие из тех, которые усердствуя Анне, противодействовали им, гибли на эшафотах, или, высеченные кнутом, томились в холодных пустынях Сибири.
После десятилетняго тиранскаго царствования Анна Ивановна умирает, назначив преемником престола сына родной племянницы своей, брауншвейгской принцессы Анны Леопольдовны — младенца Ивана Антоновича. Временщик Бирон остается полновластным регентом и продолжает тиранствовать. Но домашняя ссора немцев, которые в это несчастное время располагали судьбами России, способствует низложению кровожаднаго Бирона. Граф Миних, с адъютантом своим Манштейном и ротой гренадер, ночью вторгаются во дворец регента — застают его спящаго и отправляют в Шлюссельбургскую крепость. Бирона судит там созванная наскоро комиссия из преданных Миниху людей и, не смотря на его достоинство владетельнаго герцога курляндскаго, осуждает на лишение чинов, орденов и ссылку в Сибирь: — его немедленно и отвозят в дикий Пелым. Мать младенца императора, принцессу Анну Леопольдовну, Миних заставляет сенат провозгласить правительницею империи, чтобы самому властвовать ея именем.
Через год после этого дворцоваго переворота, француз Лесток, врач дочери Петра Великаго, цесаревны Елисаветы, с французским посланником маркизом дела Шетарди, замышляют свергнуть правительницу и возвести на трон цесаревну Елисавету Петровну. Главным действующим лицом в этом заговоре обанкрутившийся купец Грюнштейн, поступивший в Преображенский полк солдатом. Он подговаривает сперва двенадцать человек товарищей, и потом чрез них до тридцати гренадер Преображенскаго полка. Елисавета, уверившись в их преданности, в ленте св. Екатерины, ночью едет в санях в канцелярию Преображенскаго полка, сопровождаемая Лестоком и Воронцовым, арестует дежурнаго офицера Гревса — берет с собою триста гренадер, уже приготовленных заговорщиками — и с ними нападает на дворец правительницы — арестует ее, малолетняго императора, генерала графа Миниха, Остермана и Левенвольда — над этими тремя лицами наряжается суд, который приговаривает их казнить смертию. — Елисавета смягчает приговор и определяет — вместо смертной казни — сослать их в Сибирь с лишением чинов. Правительницу же, мужа ея, принца Антона Ульриха и детей их сперва заключают в Рижскую крепость, оттуда перевозят их в Динаминдскую (близь Риги) и потом определяют им местом жительства город Холмогоры. Младенца императора Ивана Антоновича заточают в Шлюссельбургскую крепость, которая впоследствии делается его гробницею.
С возшествием на престол Елисаветы Петровны уничтожилось влияние немцев на государственное управление и этим она польстила народному чувству. Не смотря на преувеличенные похвалы добросердечию и милосердию Елисаветы, страшная тайная канцелярия и в ея время не была праздною: много жертв гибло за какое нибудь нескромное суждение о поступках императрицы или ея любимцев. Она, как соименная ей королева английская, чрезмерно занята была красотою своею, и горе тем, кто смели соперничать с нею в телесных преимуществах. Известную красавицу фрейлину (статс-даму) Лопухину она осудила быть высеченной кнутом, с отрезанием языка, и в ссылку в Сибирь, а вся вина ея состояла в красоте, возбудившей ревнивое чувство в сердце Елисаветы. Безпечная и сластолюбивая, она отдала Россию на разграбление своим временщикам и любимцам, из которых алчный к приобретению корысти граф Петр Иванович Шувалов прославился введенными им монополиями, давал возможность, обогащаясь сам, обогащаться нескольким откупщикам, ко вреду казны и к угнетению народа.
Преемник Елисаветы, родной племянник ея, Петр III, ничтожный и по умственным способностям, и по образованию, и по характеру, окружил себя голштинскими офицерами и любимцами и вел с ними разгульную жизнь, большею частью в любимом Ораниенбауме. Восторженный поклонник прусскаго короля Фридриха Великаго, он с страстью занимался обучением войск своих по образцу прусских — презирал свой народ, возбудил тем нелюбовь к себе подданных и особенно гвардии. Супруга его, Ангальт-цербстская принцесса Екатерина Алексеевна, с которою он поступал грубо, безпрестанно оскорблял и даже угрожал разводом и заточением, воспользовалась чувством неприязни и неуважения к Петру III высшаго духовенства, вельмож, дворянства и особенно гвардейских полков, и успела приобрести общее к себе расположение… Предшествовавшие насильственные перевороты в русском правительстве, произведенные с такою удачею и при таких ограниченных средствах, навели недовольных на мысль свергнуть с трона неспособнаго императора и провозгласить вместо его Екатерину самодержцею российскою. Этот заговор увенчался полным успехом: Екатерина возвестила манифестом, что, сочувствуя общему желанию России, она вступает на престол для блага отечества и охранения православия, которым угрожала величайшая опасность от превратнаго образа мыслей и действий неспособнаго императора, который постоянным предпочтением, оказываемым им чужеземцам и вере их, наносит России и ея православной церкви неисчислимый вред.
Сенат, синод и войско присягают императрице Екатерине — Петр III, узнав об этом присылает ей добровольное отречение от престола, и переезжает из Ораниенбаума в Ропшу…
Петр III в кратковременное царствование свое издал однако два важныя постановления: первым уничтожал он страшную тайную канцелярию, вторым — даровал русскому дворянству полныя гражданския права.

V.

Екатерина II, 1762-1796 гг. — Влияние философов. — Созвание депутатов от всех свободных сословий. — Учреждение губерний и городовое положение. — Благотворительныя заведения. — Отобрание вотчин у монастырей. — Военныя победы. — Румянцев. — Суворов. — Проэкт конституции, представленный гр. Паниным и княг. Дашковой. — Заговор против императрицы. — Бакунин.

Екатерина взошла на трон по призванию высших государственных сословий, гвардии и жителей столицы, но если бы Петр III остался жив, он мог бы взять назад свое вынужденное отречение и угрожать ея власти. Буйные приверженцы, отняв у него жизнь, избавили Екатерину от подобных опасений. Она однако царствовала не по праву, принадлежавшему законному наследнику престола, сыну ея, в. к. Павлу Петровичу, по малолетству котораго ей следовало только быть временной правительницей до достижения им совершеннаго возраста. Екатерина воспользовалась неопределительностию закона о престолонаследии, и сама, взойдя на трон, царствовала тридцать четыре года. Время самое блистательное в нашей истории.
Одаренная умом светлым и любознательным Екатерина с жадностию приобретала познания. По предчувствию-ли будущаго величия, или по внушению властолюбия, она давно готовила себя и желала царствовать.
Будучи еще великой княгиней, Екатерина с страстию читала творения политических писателей Монтескье, Мабли, Беккария, также сочинения французских энциклопедистов Вольтера, д’Аламбера, Дидро, отличавшихся необыкновенным вольномыслием в решении самых важных философских, нравственных и политических вопросов. В Блекстоне и Делольме изучала она конституционную систему Англии и тогдашния смелыя теории, благоприятствовавшия политической свободе — теории, которых энциклопедисты были самыми ревностными распространителями. При всем властолюбии своем и внутреннем влечении к самовластию, Екатерина высоко ценила мудрования энциклопедистов — с некоторыми из них дружески переписывалась — дорожила их мнением и похвалами, налагала на себя личину свободолюбия и не хотела казаться самовластною. Чтобы заслужить их доброе мнение, она старалась смягчать почти азиатскую суровую внешность (тогдашняго) деспотизма более благовидными европейскими формами. Небывалая в России до нея кротость и умеренность в действиях верховной власти и некоторое уважение к законности ознаменовали царствование Екатерины: этим Россия была обязана уважению императрицы к энциклопедистам и ея желанию быть ими прославляемой.
С этою целию она в 1767 году решилась созвать в столицу депутатов от всех свободных сословий русскаго народа, избранных с точным соблюдением форм народнаго представительства.
Собрание это, с характером государственных чинов, должно было заняться разсмотрением кодексов гражданскаго и уголовнаго судопроизводства, предложенных ему правительством. По зрелом обсуждении проэкта уложения собранием представителей, им даровалось право сделать в нем нужныя изменения или дополнения, и труд свой поднести на утверждение верховной власти. Екатерина сама начертала для депутатов инструкцию, содержащую в себе политическия начала и истины, заимствованныя ею по большей части из творений Монтескье и Беккария. Это торжественное событие, долженствовавшее доставить русским политическую самобытность, кончилось ничем. После нескольких заседаний, в которых более осмысленные из депутатов позволили себе коснуться важных политических вопросов, как-то: о противоестественности крепостнаго рабства почти половины населения империи, которая лишена всех гражданских прав — также будет-ли верховная власть, после издания новаго уложения, изменять его именными указами и т. п. Вследствие этого собрание представителей было распущено, под предлогом начинавшейся турецкой войны. Екатерина угадывала в собрании депутатов будущее противодействие своему неограниченному самовластию. Депутаты удостоились изъявления монаршей признательности за труды, которые они еще не предпринимали, и розданныя им золотыя медали были памятниками эфемернаго существования перваго и последняго представительнаго собрания. В числе полезных законодательных действий Екатерины II первое место занимает учреждение губерний и городовое положение, которыми даровано дворянству и городским жителям право из своей среды выбирать чиновников, заведывающих местным управлением и судопроизводством. С введением этого новаго порядка значительно улучшилось управление губернское и уездное: ограничился произвол местных властей, и новая деятельность земской полиции возстановила безопасность на больших дорогах и водяных сообщениях прекращением бывших до того разбоев.
Филантропическия учения и идеи были тогда в большом ходу в Европе. Следуя им, Екатерина сделала много для страждущаго человечества: учредила губернские приказы общественнаго призрения, которым вверила управление богоугодными и благотворительными заведениями, народными школами, богодельнами и приютами для сирот и безпомощной старости. Московский и С.-Петербургский воспитательные дома были ею учреждены и, по превосходному устройству, могли равняться с лучшими европейскими заведениями этого рода.
Но филантропическия побуждения не заставили императрицу обратить внимание на уврачевание одной из самых тяжких язв нашего общественнаго состава: я разумею на крепостное рабство почти половины народонаселения России. Екатерина не только ничего не предприняла для освобождения крепостных, но указом 1783 года обратила все население Малороссии, жившее по условиям на землях, принадлежавших тамошнему дворянству, в крепостное рабство. Другим указом Екатерины запрещено однако всякаго звания свободным людям записываться в кабалу или крепостное состояние, даже и по собственному желанию: такого рода акты не должны иметь силы (1781 г.). На счет рабов иноземцев: турок, татар, калмыков, киргизов постановлено, что, вступив на русскую землю и приняв христианство, они становятся свободными. Стало быть в России только одни русские могут быть (1853 г.) крепостными рабами: странное преимущество народа господствующаго!
Отняв от архиерейских домов и монастырей принадлежавшия им недвижимыя имения, которых население было до полутора миллиона душ, Екатерина лишила монастырских крестьян того благосостояния, которым они наслаждались под церковным управлением. Вообще монастырская вотчины управлялись почти всегда умными, добросовестными старцами и были в самом удовлетворительном положении: крестьяне платили умеренный оброк, или занимались необременительными работами для доставления продовольствия в монастыри. В этих вотчинах хранились всегда огромные запасы всякаго рода хлеба, остававшагося лишним. В неурожайные годы монастырския житницы открывались для многих тысяч народа беднаго, которому без отказу раздавался хлеб взаимообразно, а беднейшим, как милостыня. Екатерина, отобрав от монастырей вотчины, большую часть из них впоследствии раздала своим любимцам.
Карамзин, восторженный почитатель царствования Екатерины, говорит: ‘горестно, а должно признаться, что, усердно хваля Екатерину за превосходныя качества души, невольно вспоминаешь ея слабости и краснеешь за человечество’. В другом месте историограф, намекая на расточительность императрицы к временщикам своим, которых она осыпала богатствами и почестями, спрашивает: ‘богатство государственное принадлежитъ-ли тому, кто имеет лицо красивое? Слабость тайная есть только слабость, явная — порок: ибо соблазняет других — нравы более равратились от двора любострастнаго’.
В тридцати четырех-летнее царствование Екатерины война почти не прекращалась и победоносныя войска ея громили турок, поляков, шведов и персиян. Румянцев при Кагуле с шестнадцати тысячной армией разбил, в десять раз сильнейшаго его, великаго визиря. Суворов одерживал блистательныя победы над турками и поляками, когда против тех же самых турок не могли стоять австрийцы. Удачные кровопролитные штурмы Очакова, Измаила, Праги сделались невозможностью и для русских войск после екатерининскаго времени, хотя в чистом поле они и не утратили прежней храбрости. Екатерина умела выбирать своих полководцев, и Румянцев, Суворов {Французские историки и сам Тьер везде пристрастно судят нашего знаменитаго полководца. Енно и Шеншо не только не отдают справедливости его великим военным дарованиям, но чернят его нравственный характер, представляя Суворова кровожадным изувером — чуть ни людоедом. М. Фвз.}, Потемкин, Панин, Репнин, Ферзен, прославили ея царствование знаменитыми победами, распространившими пределы России завоеванием на юге нынешних губерний Херсонской, Таврической, части Екатеринославской и Кавказской области, а на западе присоединением от Польши Белоруссии, Литвы с Минской губернией, Волыни и Подолии.
В истории Енно и Шеншо упоминается одно обстоятельство, не многим известное, что бывший тогда канцлером граф Никита Иванович Панин и княгиня Екатерина Романовна Дашкова представляли императрице план конституции для России, и что она отвергла его.
Вот как об этом обстоятельстве слышал я от современников, которым оно могло быть известно со всеми подробностями. Граф Н. И. Панин, воспитатель в. к. наследника Павла Петровича, провел молодость свою в Швеции. Долго оставаясь там посланником и с любовию изучая конституцию этого государства, он желал ввести ничто подобное в России: ему хотелось ограничить абсолютизм твердыми аристократическими институциями. С этою целию Панин предлагал основать политическую свободу, сначала для одного дворянства, в учреждении верховнаго сената, котораго часть несменяемых членов (inamovibles) назначалась бы от короны, а большинство состояло бы из избранных дворянством из своего сословия лиц. Синод также бы входил в состав общаго собрания сената. Под ним в иерархической постепенности были бы дворянския собрания губернския или областныя и уездныя, которым предоставлялось право совещаться об общественных интересах и местных нуждах, представлять об них сенату и предлагать ему новые законы (avoir l’initiative des lois).
Выбор как сенаторов, так и всех чиновников местных администраций производился бы в этих же собраниях. Сенат был бы облечен полною законодательною властию, а императорам оставалась бы власть исполнительная с правом утверждать сенатом обсужденные и принятые законы, и обнародовать их. В конституции упоминалось и о необходимости постепеннаго освобождения крепостных крестьян и дворовых людей. Проэкт был написан Д. И. Фонвизиным под руководством графа Панина. У меня был список с введения, или предисловия к этому акту — род Considerant, которое, сколько припомню, начиналось так: ‘Верховная власть вверяется Государю для единаго блага его подданных. Сию истину тираны знают, а добрые государи чувствуют. Просвященный ясностию сея истины и великими качествами души одаренный монарх, приняв бразды правления, тотчас почувствует, что власть делать зло есть несовершенство, и что прямое самовластие тогда только вступает в истинное величие, когда само у себя отъемлет власть и возможность к содеянию какого либо зла’ и т. д. {Список с конституционнаго акта хранился у роднаго брата его редактора, П. И.Фонвизина. Когда в первую французскую революцию известный массон и содержатель типографии Новиков, и московския массонския ложи были подозреваемы в революционных замыслах, ген.-губер. князь Прозоровский, преследуя массонов, считал сообщниками или единомышленниками их всех служивших в то время в московском университете, а П. И. Фонвизин был тогда его директором. Пред самым прибытием полиции для взятия его бумаг ему удалось потребить конституционный акт, который брат его ему вверил. Отец мой, случившийся в то время у него, успел спасти введение или Considerant, котораго начало я выписал выше. При моем арестовании в 1826 году эту бумагу взяли вместе с прочими, меня спрашивали об ней в комитете — я разсказал всю историю, как знал, и меня оставили в покое. Покойному Никите Михайловичу Муравьеву сообщил я с нея копию, и он переделал ее, приспособив содержание этого акта к царствованию Александра 1-го. Разошлось несколько экземпляров сочинения, которое, явясь под именем настоящаго автора, было приписано мне. Я слышал об этом в 1825 году от кн. М. Д. Горчакова: он был в восторге от введения, и я не мог разуверить его, что это не мое произведение. Подлинный манускрипт, писанный рукою дяди Д. И. Фонвизина, украл у меня один букинист, и, как я после узнал, продал его П. П. Бекетову, который издавал тогда все сочинения Д. И. Фонвизина. М. Фвз.}. За этим следовала политическая картина России и исчисление всех зол, которыя она терпит….
В истории Енно и Шеншо упоминается об этой конституции без означения года. Может быть граф Панин и княгиня Дашкова и действительно представляли свой план Екатерине и убеждали императрицу принять его и узаконить. Мой покойный отец разсказывал мне, что в 1773 или в 1774 году, когда цесаревич Павел Петрович достиг совершеннолетия и женился на Дармштатской принцессе, названной Натальей Алексеевной, граф Н. И. Панин, брат его, фельдмаршал Петр Иванов., княгиня Е. Р. Дашкова, князь Н. В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть-ли не митрополит Гавриил, и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целию свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II, и вместо ее возвести совершеннолетняго ея сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу в том, что воцарившись не нарушит этого кореннаго государственнаго закона, ограничивающего власть. Душою заговора была супруга Павла, в. к. Наталья Алексеевна, тогда беременная.
При графе Панине были доверенными секретарями Д. И. Фонвизин, редактор конституционнаго акта, и Бакунин — оба участники в заговоре. Бакунин из честолюбивых, своекорыстных видов решился быть предателем: он открыл любимцу императрицы князю Г. Г. Орлову все обстоятельства заговора и всех участников — стало быть это сделалось известным и Екатерине. Она позвала к себе сына и гневно упрекала ему его участие в замыслах против нея. Павел испугался, принес матери повинную и список всех заговорщиков. Она сидела у камина и, взяв список, не взглянув на него, бросила бумагу в огонь и сказала: я не хочу и знать кто эти несчастные. Она знала всех по доносу изменника Бакунина. Единственною жертвою заговора была великая княгиня Наталья Алексеевна: полагали, что ее отравили или извели другим образом. Историк Левек говорит: ‘On a ecrit, que sa mort fit imputer a Catherine un crime de plus, et que la sage femme, qui presida aux couches de cette princesse ne tarda pas a faire une grande fortune’. А Левек долго и в это время жил в Петербурге, и при дворе имел связи {Опровержение этих слухов и совершенно неосновательных обвинений Екатерины II см. в книге Д. Кобеко: ‘Вел. кн. Павел Петрович’ СПб., ИЗД. 1882 г.}. Из заговорщиков никто однако не погиб. Екатерина никого из них не преследовала. Граф Ник. Ив. Панин был удален от Павла с благоволительным рескриптом, с пожалованием ему за воспитание цесаревича 5,000 душ, и остался канцлером, брат его фельдмаршал и княгиня Дашкова оставили двор и переселились в Москву. Князь Репнин уехал в свое наместничество, в Смоленск, а над прочими заговорщиками учрежден тайный надзор.

VI.

Павел I, 1796-1801 гг. — Гатчинцы. — Отзыв историографа Н. М. Карамзина. —
Недовольство служилаго дворянства.

…Великий князь Павел Петрович рожден был с прекрасными душевными качествами, добрым сердцем, острым умом, живым воображением и, при некрасивой наружности восхищал всех, знавших его, своею любезностью. Но превратное воспитание, многолетний стесненный образ жизни при ненавидящей его матери, исказили все эти добрыя свойства. Екатерина постоянно держала его далеко от себя, не допускала к участию в делах государственных — оставляла наследника престола часто в такой нужде, что в семействе Вадковских хранятся записки его супруги, которыми она просила ссудить ее 25 или 50 рублями на насущные расходы! Временщики, царедворцы, в угодность императрице, показывали явно неуважение к ея сыну, и он, безпрестанно оскорбляемый и унижаемый, сделался болезненно раздражительным, до изступления и бешенства: таким и увидала его Россия на троне.
Не задолго до своей смерти, Екатерина решилась устранить сына от престолонаследия и объявить своим преемником любимаго внука, великаго князя Александра Павловича. Акт об этом тайно был составлен с согласия приближенных к императрице вельмож, в преданности которых она была уверена, и поручен хранению вице-канцлера графа Безбородко. Императрица хотела облечь этот акт силою закона и обнародовать в свои имянины 24 ноября 1796 года, предварительно заставя Павла отказаться от престолонаследия. Но не сбылось это предположение.
За две недели до приведения его в действие, Екатерина умирает скоропостижно 5-го ноября 1796 года. Вице-канцлер граф Безбородко спешит в Гатчино к великому князю Павлу Петровичу и вручает ему акт, устраняющий его от трона. Павел, наградив усердие Безбородко княжеским титулом, возведением в канцлеры и пожалованием 9,000 душ, скачет в Петербург — манифестом объявляет о возшествии своем на престол, и не встречает ни малейшаго сопротивления. Не смотря на то, что он не был любим ни войском, ни вельможами, ни придворными — все безпрекословно ему присягают.
Будучи великим князем, Павел Петрович жил постоянно в Гатчине, где его окружали немногие приверженные придворные и три некомплектные морские баталиона, которые отданы ему были под начальство, как генерал-адмиралу флота, которым он никогда не начальствовал. Офицеров назначал он в эти баталионы по собственному выбору, а как никто из порядочных дворян не хотел служить у него, то корпус офицеров морских баталионов состоял из лиц, за негодностию непринимаемых никуда. Их называли Гатчинскими, и это название было почти бранное. Морские баталионы были потешным войском Павла: он обмундировал их по образцам войск Фридриха Великаго, упражнял частыми ученьями и маневрами по прусской тактике, и с необыкновенною страстию, предавался фрунтомании. Не доверяя новым своим подданным, он считал только на преданность своих гатчинских офицеров. Павел, воцарившись, окружил себя ими и осыпал их чрезмерными наградами. Чины, ордена, пожалование значительными имениями были уделом этих новых временщиков. С повышением чина перевел он их в гвардейские полки, а рядовых — унтер-офицерами и поручил им образование гвардии по гатчинским образцам. Гвардейские офицеры из лучших дворянских фамилий почитали для себя крайнею обидою подчинение Гатчинским, которые у них были прежде в таком презрении. Правление новаго императора становилось особенно тягостным и несносным для высшаго класса — для дворянства, которое, в продолжение 34-х летняго царствования Екатерины, пользуясь постоянным ея благоволением, привыкло не только к свободе, но и к безнаказанному своеволию. Павел, ненавидя мать, ненавидел все, что делалось при ней: кроткую систему правления Екатерины заменил он действиями не только строгими, но жестокими и неправосудными, всячески унижая дворян, нарушал их привилегии, подвергал телесному наказанию, торговой казни и ссылке в Сибирь без суда. Подозрительность Павла возстановила страшную тайную канцелярию, и множество жертв томились в ея заклепах.
Историограф Карамзин резко характеризовал правление Павла I-го в сочинении своем О древней и новой России в политическом и гражданском отношении следующими словами: ‘Сын Екатерины мог быть строгим и заслужить благодарность отечества: к неизъяснимому изумлению Россиян он начал господствовать всеобщим ужасом, не следуя никаким уставам кроме своей прихоти, считал нас не подданными, а рабами, казнил без вины, награждал без заслуг, отнял стыд у казни, у награды прелесть, легкомысленно истреблял долговременные плоды государственной мудрости, ненавидя в них дело своей матери, умертвил в наших полках благородный дух воинский, воспитанный Екатериною, и заменил его духом капральства, героев, приученных к победам, учил маршировать, отвратил дворянство от военной службы, презирая душу, уважал шляпы и воротники, имея, как человек, природную склонность к благотворению, питался желчью зла, вымышлял ежедневно способы ужасать людей, а сам всех более страшился, думал соорудить себе неприступный дворец и соорудил гробницу!’ {Записки Н. М. Карамзина ‘О древней и новой России’, см. в ‘Рус. Архиве’, изд. 1870 г., стр. 2225.}
Тиранство Павла особенно ужасало обе столицы и окружавших его: никто из служащих не был безопасен от его раздражительнаго характера, доходившаго до безумия, всем страшен был гнев его. Никто в это прихотливое, деспотическое царствование не мог быть уверен, чтобы, без всякой вины, его не выгнали из службы, не опозорили, не засадили в крепость, не заслали в Сибирь. Тысячи подверглись этой участи в четырех-летнее его царствование: многих не скоро могли отыскать в Сибири, после его смерти, потому что, при отправлении их в ссылку, им переменяли имена.
В это бедственное для русскаго дворянства время — безправное большинство народа на всем пространстве империи оставалось равнодушным к тому, что происходило в Петербурге — до него не касались жестокия меры, угрожавшия дворянам. Простой народ даже любил Павла: в облегчение крепостных земледельцев, он в 1798 году издал указ, чтобы они только три дня в неделю работали на своих господ, а три дня на себя, и были свободны от работ во все дванадесятые и храмовые их селений праздники. Ужас Павлова тиранства особенно царствовал в Петербурге. Такое насильственное положение не могло быть продолжительно — терпение истощалось, и общее негодование, возбужденное жестокостями того времени, выразилось заговором против Павла, в котором приняли участие приближенныя и взысканныя его милостями особы.

М. А. Фонвизин.

(продолжение следует).

ЗАПИСКИ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА ФОНВИЗИНА.

VIII 1)

1) См. ‘Русскую Старину’ изд. 1884 г.. том XLII, апрель, стр. 31-66. гл. I—VI. В настоящей части Записок нами опущена VII глава, в семь печатных страниц, заключающих в себе обзор событий 1801—1808 гг., о которых автор, вступивший в ряды гвардии в 1803 году, слышал из первых уст современников, а частью был и сам очевидцем. Ред.

Александр I. 1801—1825 гг. — Администрация Финляндии. — Реформы. — Указ о свободных хлебопашцах. — Основание университетов. — Война с Наполеоном. — Кутузов. — Тильзитский мир. — 1812 год. — Барклай-де-Толи. — Багратион. — Ермолов и Раевский. — Отступление армии. — Бородино.— Наполеон в Москве. — Партизаны. — Битва под Тарутино. — Битва под Малоярославцем. — Переправа через Березину.

Новый император (Александр Павлович) со всем двором, на разсвете, переехал из Михайловскаго замка в Зимний дворец. Bсe гвардейские и армейские полки тотчас присягнули ему. Статс-секретарь Трощинский написал манифеста о восшествии на престол Александра I. Этот акт возбудил восторг дворянства обещанием новаго самодержца царствовать по духу и сердцу великой бабки своей.
Историограф Карамзин говорит, что ‘весть об этом событии (т. е. о восшествии на престол Александра I) была в целом государстве вестию искупления, в домах, на улицах люди плакали, обнимали друг друга, как в день светлаго воскресения’.
В повествовании о царствовании Александра I гг. Енно и Шеншо, как французы, слишком пристрастны: они не отдают должной справедливости добрым его качествам. Если Александр, как человек, не чужд был слабостей и даже пороков, то как государь, и государь самодержавный, он являл нередко великодушие и человеколюбие — не мстил за оскорбления, лично ему нанесенныя, и был во всю жизнь глубоко проникнут неподдельным религиозным чувством, которое французские историки называют суеверным мистицизмом. Они выставляют мелочным исполнителем внешних обрядов восточной церкви его, всегда благорасположеннаго ко всем христианским вероисповеданиям и исполненнаго чувств просвещенной веротерпимости.
Нельзя не удивляться, что Александр, воспитанный бабкою своею, Екатериною II, зараженной неверием энциклопедистов, и посреди сладострастнаго и равнодушнаго двора к вере, всю жизнь свою сохранил религиозныя убеждения и истинную набожность.
Научное образование получил он под руководством женевца Лагарпа, республиканца по рождению и по правилам, который с ранних лет умел внушить ему свободолюбивыя начала и мнения. Это настроение утвердилось в сердце его скорбными воспоминаниями о (болезненном) деспотизме отца, угрожавшаго даже собственной его безопасности, и (вообще о царствовании) Павла I. С этими впечатлениями взошел Александр на трон самой обширной империи.
Один из приближенных к Александру, умных и достойных советников, граф Сперанский, который, возбудив зависть и недоброжелательство столбовых дворян своими достоинствами и быстрым возвышением, был без всякой вины удален Александром в Пермь в 1812 году чрез дворскую интригу и в угождение тогдашнему общественному мнению. Из ссылки своей он представил императору, уверенному в его невинности, письмо оправдательное, которое останется прекрасным памятником благодушия и Александра, и Сперанскаго. В этом письме он, между прочим, говорит: ‘в конце 1808 года, после разных частных дел, ваше величество начали занимать меня постоянно предметами высшаго управления, теснее знакомить с образом ваших мыслей, доставлять мне бумаги, прежде к вам дошедшия, и нередко удостоивали провождать со мною целые вечера в чтении разных сочинений, к сему относящихся’.
‘Из всех сих упражнений, из стократных может быть разговоров и разсуждений вашего величества надлежало составить одно целое. Отсюда произошел план всеобщаго государственнаго (пре)образования’.
‘Весь разум сего плана состоял в том, чтобы посредством законов и установлений утвердить власть правительства на началах постоянных, и тем самым сообщить действию сей власти более правильности, достоинства и истинной силы’.
Эти слова Сперанскаго относятся к проэкту хартии для России, написанной им по воле и мыслям Александра. А в каком духе составлен этот проэкт, можно видеть из (этого документа)…. {Проэкт хартии графа Сперанскаго напечатан в 1832 г. в Portofolio. Эта хартия названа Русскою Правдою. М. Фвз.}.
…Нужны-ли еще доказательства направления императора Александра I, в первую половину его царствования? — он оффициально выразил его на варшавском сейме 1818 года в речи своей (15 марта) к польским народным представителям…. {Речь императора Александра Павловича на варшавском сейме напечатана в ‘Русской Старине’ изд. 1873 г., том VII, стр. 612-615. Ред.}.
Девять лет прежде, когда в 1809 году по Фридрихсгамскому мирному трактату с Швецией присоединено к России Великое Княжество Финляндское, — Александр не только даровал этой стране отдельную администрацию из одних туземцев, но подтвердил жителям неприкосновенность прав, которыми они пользовались под шведским правительством — сохранил им сенат, который судит их по шведским законам, и род народнаго представительства, состоящаго из четырех подразделений государственных чинов, подобно тому, какое существует (1853 г.) в Швеции. Сам император один раз председательствовал в финляндском сейме.
…Но я в этом очерке опередил события первых годов его правления — возвращаюсь к ним.
Первым добрым делом новаго императора было освобождение всех жертв времени 1797—1801 гг., томившихся в ссылке или в крепостных казематах. Петропавловская крепость в первый раз опустела вдруг — и на долго…
Александром подтверждены права и преимущества русскаго дворянства, духовенства и купечества (1801 г.), которыя так часто и беззаконно были нарушаемы Павлом. Навсегда уничтожена ненавистная Тайная Канцелярия. Строжайше запрещена пытка и пристрастные допросы при следствиях и признана уголовным преступлением.
Александр всем сердцем желал уничтожить в России крепостное рабство, но не сумел достигнуть того. Множество предположений было сделано на счет этого благодетельнаго преобразования, но ни одно из них не осуществилось. Все ограничилось изданием указа в 1803 году о свободных хлебопашцах, котораго действие было весьма незначительно: по настоящее время едва-ли сто тысяч крепостных по всей России освободились по этому указу. Александр однако совершенно прекратил раздачу в награду казенныя населенныя имения и по крайней мере не умножил числа крепостных, что делалось так часто в предшествовавшия царствования: Екатерина II своим любимцам раздала до полумиллиона душ. Дворянство Остзейских и Выборгской губерний, по убеждению правительства, согласилось освободить крестьян своих — латышей, эстов и чухон, но на таких стеснительных условиях, что положение большинства их мало улучшилось. В уничтожении крепостнаго состояния Александр встретил сопротивление со стороны дворянства и окружавших его вельмож, которые представляли ему, что это действие может иметь пагубныя для России последствия. У него недоставало твердости пренебречь эти своекорыстныя представления.
Из законодательных мер, ознаменовавших первые годы царствования Александра, важнейшия были: распространение прав правительствующаго сената (1802 г.), в силу которых сенат мог представлять государю свое мнение против всякаго изданнаго закона, который он признает недостаточным или вредным {Право французских парламентов, называемое droit de remontrance. М. Фвз.}. Но вскоре после того сенат по случаю изданнаго указа, стеснительнаго для дворян, поступающих на службу подпрапорщиками, вздумал войти с представлением к государю об отменении этого указа, как нарушающего дворянскую грамоту. Сенату, по воле монаршей, растолковано, что он в праве обсуживать законы предшествовавших царствований, и представлять об отмене их, а не тех, которые издаются царствующим государем. В том же году вышло учреждение министерств, в 1810 году учреждение государственнаго совета. Все эти институции должны были войти в общий план замышляемаго Александром…. (пре)образования правительства.
В эти годы Александр сделал много и для народнаго просвещения и, не смотря на стесненное состояние государственных финансов, не жалел денег на учебныя заведения. До него был в России один университет Московский, учрежденный императрицей Елисаветой Петровной. Александр последственно основал новые университеты: Казанский, Харьковский, Дерптский, возобновил Виленский, созданный еще Ягелонами, и учредил Петербургский, также духовныя академии в Петербурге, в Москве, в Киеве, выписал из Германии отличных профессоров, умножил число гимназий, специальных и других училищ.
Но преобразовательная деятельность первых годов Александра была вдруг приостановлена наступившею военною эпохою его царствования. В сердце молодаго императора проникли честолюбивыя желания военной славы — притязания играть первенствующую роль в политической системе Европы, оспаривать первенство у Франции, возвеличенной счастливыми революционными войнами и дивными победами ея перваго консула, а потом императора Наполеона Бонапарте, котораго воинственный и правительственный гений возвел ее на высшую степень славы и могущества, какую она занимала в самое цветущее время царствования Лудовика XIV.
Россия, по отдаленности своей, умною и осторожною политикою могла бы, сохраня свое достоинство, избежать столкновения с властолюбивым императором французов: он бы не вдруг решился напасть на Россию и предпочел бы иметь ее союзницей. Но Александр сам навлек на себя враждебное расположение Наполеона, приняв самое деятельное участие в коалиции против него с Англией и Австрией, едва отдохнувшей от поражений своих в Италии и Германии, при Маренго и Гогенлиндене. Первым движением войск своих Наполеон разбил австрийцев под Ульмом и заставил их главнокомандующаго генерала Мака с большею частию армии сдаться военнопленными. Русский вспомогательный корпус, под начальством генерала Кутузова, был уже в немецкой земле и спешил подкрепить австрийцев, как вместо их вдруг встретился с победоносною французскою армиею, превосходившею его несравненно числом войска и артиллерии. Кутузов решился идти назад, мужественно отстаивая всякую пядь земли, и совершил славное отступление в Моравию, будучи однако не в силах защитить Вену, которую заняли французы. В Моравии пред Ольмюцом Кутузов сошелся с прибывшими из России войсками, под начальством графа Буксгевдена, и императорскою гвардиею с великим князем Константином Павловичем. Все эти войска поступили под главное начальство Кутузова. Императоры Александр и Франц находились при этой армии.
Наполеон из Брюна, где собралась вся его армия, предложил Александру честный мир — его согласие прекратило бы войну и без больших потерь даже для побежденной Австрии. Но Александр отверг это предложение и самонадеянно решился идти на французов. План атаки был начертан австрийским генерал-квартирмейстером Вейнротером, и наш главнокомандующий, из человекоугодничества, согласился приводить в исполнение чужия мысли, которыя в душе своей не одобрял. Александр не стянул даже всех сил своих: до 70,000 русских, под начальством генералов барона Бенингсена и Эссена были в Силезии, в нескольких переходах от армии Кутузова, и могли чрез 3 или 4 дня соединиться с ней.
В роковое 20-го ноября 1805 года Наполеон встретил атакующую его русскую армию и разбил ее на голову. Часть артиллерии, до 20,000 пленных с знаменами были трофеями победителя на полях Аустерлица. Австрийский император уничиженно явился на бивуаке Наполеона с мирными предложениями — мир с Австрией был заключен, и в числе условий русской армии позволено отступить восвояси.
Этот горький урок не вразумил Александра: через год после Аустерлицкой битвы составилась новая коалиция против Франции: Англия подняла на нее Пруссию и Россию. Наполеон, вскоре после открытия военных действий в Саксонии на полях Иенских и Ауерштедских, разгромил прусскую армию, славившуюся своей дисциплиной и тактикой и предводимую ветеранами-сподвижниками Фридриха Великаго, принцем Брауншвейгским и фельдмаршалом Меллендорфом. Остатки этой армии с принцем Гогенлоге положили оружие в Пренцлау, и сдались французскому корпусу, их преследовавшему. Большая часть прусских крепостей, снабженных всеми военными и съестными запасами, отворяли ворота при появлении иногда нескольких эскадронов гусар или конных егерей, которым гарнизоны сдавались. Большая часть прусских владений была во власти императора французов.
Российския войска, под начальством генерала Бенингсена, уже на земле польской и в старой Пруссии, упорно боролись с победоносной армией Наполеона: в кровопролитных битвах под Пултуском, в сражении под Прейсиш-Элау Наполеон в первый раз не остался победителем, в битвах под Гутштатом и Гейльсбергом русские покрыли себя славою и заслужили своею храбростию уважение неприятелей, но под Фридландом были разбиты и, испытав огромныя потери, отступили к нашим границам. Александр сам был при армии {Он не был при Фридланде. Примеч. рукоп.} и лично неустрашимый в огне, не обладал дарованиями полководца. За этими неудачами последовал Тильзитский мир. Оба императора имели свидание на реке Немане и лично познакомились. В Тильзите прожили они дней десять, оказывая друг другу самыя нежныя приветствия. Мир уполномоченными Франции, России и Пруссии был подписан июня 25-го дня 1807 г. и немедленно ратификован обоими императорами. Первенство осталось за Францией, Пруссия, и то благодаря ходатайству Александра, унижена на степень второстепенной державы и должна была заплатить огромную контрибуцию. Хотя Россия не только не уступила ни пяди земли, но еще приобрела Белостокскую область от побежденной Пруссии, но Александр принужден был вступить в оборонительный и наступательный союз с недавним врагом своим, и принять деятельное участие в континентальной системе Наполеона: закрыть англичанам порты свои, ко вреду русской заграничной торговли, и согласиться на возстановление древней Польши под именем герцогства Варшавскаго. Эта новая держава под владычеством Наполеона составляла его передовое ополчение в будущем нашествии его на Россию. Император французов в стремлении своем к всемирному владычеству, располагая Германией, как протектор Рейнскаго союза, составленнаго из второстепенных держав, безспорно владычествуя в Италии и замышляя завоевание Пиренейскаго полуострова для одного из своих братьев, желал сохранить на время прочный мир с Россией, и для этого всячески старался приобресть благорасположение русскаго императора. В свиданиях с Александром в Тильзите, и после в 1810 году на Эрфуртском конгрессе, он очаровал его своим величием, умом и любезностию. Предлагал ему разделить Европейский материк на две половины: в западной до границ России владычествовать самому, предоставляя новому своему союзнику распоряжаться северными державами Швецией и Данией, и, изгнав турок из Европы, покорить их владения в этой части света. Наполеон дозволил Александру завоевать Финляндию и тем обезпечить безопасность Петербурга. Возбуждая его честолюбие, он манил его обладанием Константинополем и Черным морем, и соглашался на немедленное присоединение к России Дунайских областей Молдавии и Валахии. Уверившись в мирном расположении Александра, Наполеон обратил силы свои на юг, чтобы овладеть Испанией, и воспользовался семейною враждою ея слабаго короля Карла IV с наследником престола Фердинандом, любимым испанцами, желавшими, чтобы он царствовал. Наполеон, как союзник их короля, занял Мадрит и северныя области королевства французскими войсками — пригласил короля Карла IV и сыновей его во Францию, чтобы разобрать их семейную ссору и усмирить Испанию. Они поверили ему и съехались в Баионе. Слабаго Карла IV, раздраженнаго против сына, Наполеону не трудно было уговорить отказаться в пользу его от трона. Сыновей его, Фердинанда и Карлоса, задержал он во Франции пленниками, и созвал в Баионе юнту из нескольких подкупленных им испанцев, которых заставил провозгласить брата своего Иосифа, царствовавшаго в Неаполе, королем испанским.
Этот коварный, предательский поступок возбудил всеобщую ненависть испанцев к французскому владычеству, и во всем королевстве возгорелась безпримерная война, которая разстроила властолюбивые планы Наполеона и заставила его направить туда новыя силы из Франции и даже из Германии.
Англия, высадив на испанские берега войско в подкрепление инсургентов, склонила Австрию к новой войне с Наполеоном. После Аустерлицкаго поражения Австрия воспользовалась четырехлетним миром, чтобы усилить и устроить свои ополчения. Англия снабжала ее деньгами и оружием. Австрийскою армией начальствовал тогда лучший ея полководец эрцгерцог Карл, который успел в мирные годы приготовить ее к военным действиям, с надеждою возстановить ея военную славу, утраченную в прежние итальянские и немецкие походы. Наполеон, не смотря на то, что значительная часть его войск занята была в Испании, явился с превосходной армией посреди Германии. Александр, как союзник, должен был выставить вспомогательный корпус под начальством князя Голицына на защиту герцогства Варшавскаго.
Война закипела: эрцгерцог Карл встретил французов под Регенсбургом — сразился с Наполеоном под этим городом и принужден был отступать вниз по берегам Дуная. Наполеон предупредил его движением на Вену и без боя овладел столицею Австрии. Ниже Вены при Асперне армия эрцгерцога одержала победу над значительною частию войск Наполеона, и ему самому угрожала величайшая опасность, но его гений вывел его из затруднительнаго положения, и ровно чрез месяц он одержал блистательную победу под Ваграмом над австрийцами, которых заставил отступить в Богемию. Хотя австрийцы в эту кампанию действовали несравненно лучше, нежели в предшествовавшия, но не в состоянии были противустать победоносной армии Наполеона. Император Франц просил мира, который вскоре и был подписан в Вене. В этой войне русский вспомогательный корпус действовал вяло и неохотно в Галиции и все почти время простоял в Кракове. Наполеон понял, что ему не долго можно считать на благорасположение Александра. Дружба обоих императоров день ото дня охлаждалась.
Довольно было причин к разрыву: Наполеон жаловался, что Россия не исполняет условий Тильзитскаго трактата, в отношении континентальной системы — допускает в свои порты ввоз английских колониальных и мануфактурных произведений под американским флагом, — что в войну с Австрией русский вспомогательный корпус не действовал как войско, искренно союзное, и даже дружил австрийцам. Наполеон оскорблялся, что на предложение его руки сперва великой княгине Екатерине Павловне, а после Анне Павловне, Александр, дав сначала свое согласие, отозвался после, что на этот брак не было соизволения императрицы Марии Феодоровны. Со стороны Александра причины к войне были: общая неприязнь к Франции русских, которых народное чувство оскорблялось утратой военной славы в неудачные походы против Наполеона, разстройство финансов, вследствие этих войн, упадок и почти банкротство наших ассигнаций при невозможности исправить это, оставаясь верным континентальной системе Наполеона, которая, уничтожая нашу заграничную торговлю с Англией, наносила очевидный вред и государственному, и частному благосостоянию. Дипломатическия сношения обоих кабинетов становились день ото дня холоднее и недружелюбнее. Дерзкий и презрительный тон французских дипломатов в Петербурге вызывал русских на подобныя же оскорбления, и наши гвардейские офицеры не оставались у французов в долгу.
Все предвещало скорую, неизбежную войну с Францией — наступил незабвенный 1812 год!
Присоединение к Франции от Германии северных ея берегов, почти до Балтийскаго моря, и в числе этих земель владения герцога Ольденбургскаго, родственника императорскаго российскаго дома, было предлогом для Александра объявить Наполеону войну, которой желал весь русский народ. Александр заключил дружественные союзы с Англией, Швецией и Испанией.
Император французов подозревал, что Россия увлечет Пруссию, ненавидевшую его владычество, и двинет свои армии в Германию: чтобы предупредить это движение, он быстро стянул свои многочисленные корпуса от Одера и Вислы к русской границе — реке Неману.
Наполеон, самовластно располагая силами Франции, Италии, Рейнскаго союза и поляками, вместе выставившими до полумиллиона войск, повел их на Россию. Наши войска были расположены вдоль западных границ, в близком разстоянии от них, и по первоначальному плану должны были двинуться вперед и сосредоточиться в Пруссии, на содействие которой считали и в герцогстве Варшавском. Но быстрое движение большой французской армии к Неману и переправа ея чрез эту реку против Ковно и на других пунктах угрожали разъединением нашим корпусам, растянутым на большом пространстве. Наполеон мог напасть на них и по частям разбить. Александр прибыл в Вильно, главную квартиру 1-й армии, под начальством военнаго министра Барклая-де-Толли состоящей из 5-ти армейских пехотных корпусов, гвардейскаго и 3-х кавалерийских. 2-я армия, под предводительством князя Багратиона, имела главную квартиру в Слониме и состояла из двух армейских пехотных корпусов и одного кавалерийскаго. Атаман Платов с несколькими казачьими полками занимал впереди Белостокскую область. Александр, узнав о переправе французской армии чрез Неман, предписал всем нашим войскам отступление: первой армии к Двине, в устроенный укрепленный лагерь на этой реке у города Дриссы, князю Багратиону и атаману Платову велено также отступать для соединения с первой армией.
Наполеон с массою сил своих, не преследуя первой армии, а легкими отрядами наблюдая только ея отступление, быстрым движением думал настичь вторую армию, и, уничтожив ее, обратиться на первую и ее также разгромить. Но ошибочное движение одного из генералов, брата его, короля Вестфальскаго, не исполнившаго в точности распоряжения императора, и усиленные марши армии князя Багратиона, испытавшей силы свои в нескольких жарких битвах с французами, сделали возможным соединение обеих русских армий. Генерал Барклай-де-Толли, узнав, что 2-я армия избежала угрожавшей ей опасности, решился выступить из Дриссинскаго укрепленнаго лагеря, и, оставя в Белоруссии 1-й корпус графа Витгенштейна для прикрытия дороги в Петербург, взял направление чрез Полоцк (откуда император Александр уехал в Москву и после в Петербург), к Витебску, где надеялся соединиться с кн. Багратионом. Наполеон со всеми силами обратился на 1-ю армию, отступавшую к Витебску — авангард его настиг арриергард Барклая-де-Толли — кровопролитна была эта первая встреча войск 1-й армии с французами, но арриергард наш, дравшись под Островно целый день, отступил в порядке, на другой день был опять атакован и, храбро сражаясь, присоединился к армии, выстроенной перед Витебском и готовой назавтра грудью встретить неприятеля.
Но в тот же вечер главнокомандующий получил от князя Багратиона весть, что его армия и Платов с казаками идут к Смоленску и могут безпрепятственно соединиться с ним под этим городом. Это заставило Барклая-де-Толли, в виду неприятельской армии, отступить фланговым движением налево и, прикрывая этот маневр высланным передовым отрядом под начальством, генерала графа Палена, который несколько часов удерживал неприятеля, дал время армии выдти на Смоленскую дорогу и отступил благополучно вслед за ней, подвергаясь однако опасности быть отрезанным французами, которые заняли в тылу его часть города.
Желанное соединение обеих армий совершилось наконец в Смоленске, но обе наши армии далеко не равнялись числом с армией неприятельской.
Вообще состав наших двух западных армий был хорош. Их одушевляла любовь к отечеству, негодование на прежния неудачи и надежда управиться с врагом, не смотря на то, что этот враг был гениальный император французов, первый полководец нашего времени, котораго одно имя и присутствие стоили ста тысяч войска. Нигде Наполеон и не встретил такого упорнаго сопротивления, как в достопамятную кампанию 1812 года в России. Хотя наши солдаты уступали в той восторженной, пламенной храбрости в нападении, какою французы побеждали все. европейкия армии, но за то наши выигрывали у них непоколебимою стойкостию и упорством в обороне — при неудачах поспешно устраивались по голосу начальников, и обойденные во фланг не спешили отступать, как австрийцы, или сдаваться, но всегда держались донельзя. Во всех встречах наших войск с неприятельскими, даже превосходившими числом, наши ни разу не были сбиты с позиции (в Островне, под Витебском), но отступали в порядке по приказанию начальников своих.
Главнокомандующие обеих наших западных армий, генералы Барклай-де-Толли и князь Багратион, оба, хотя в разных родах, обладали великими военными качествами, из которых последнее было — самая блистательная храбрость, ознаменовавшая многолетнее военное поприще того и другаго. Оба наши полководца в неустрашимости и военной опытности не уступали ни одному из лучших маршалов Наполеона. Барклай-де-Толли, при равных с князем Багратионом достоинствах, имел более его познаний в военных науках, мог искуснее соображать высшия стратегическия движения и начертать план военных действий, но князь Багратион на поле сражения, которое мог обнять глазом, был неподражаем в своих мгновенных вдохновениях — угадывал верно намерения неприятеля и умел противодействовать успехам даже самого Наполеона.
Однако при всех достоинствах Барклая-де-Толли, человека с самым благородным, независимым характером, геройски храбраго, благодушнаго и в высшей степени честнаго и безкорыстнаго — армия его не любила, за то только, что он немец! В то время, когда против России шла большая половина Европы, под знаменами Наполеона, очень естественно, что, предубеждение против всего не русскаго — чужестраннаго, сильно овладело умами не только народа и солдат, но и самых начальников. Притом Барклай-де-Толли, с холодною и скромною наружностию, был невзрачный немец, с перебитыми в сражениях рукою и ногою, что придавало его особе и движениям какую-то неловкость и принужденность, не довольно чисто говорил он и по русски, а большая часть свиты его состояла из немцев: всего этого было слишком достаточно, в то время, чтобы не только возбудить нелюбовь армии к достойному полководцу, но даже внушить обидное подозрение на счет чистоты его намерений. Не ценили ни его прежних заслуг, ни настоящего искуснаго отступления, в котором он сберег армии и показал столько присутствия духа и мудрой предусмотрительности.
Князь Багратион, сподвижник и любимец Суворова в итальянскую кампанию, был любим войсками: высокими военными качествами, обходительным и ласковым обращением с подчиненными, он приобрел всеобщую любовь и затмил своего соперника главнокомандующаго 1-й армии, которому имел причины завидовать. Барклай-де-Толли был моложе в чине князя Багратиона, но как военный министр он брал у него первенство. Император приказал князю Багратиону сообразовать все действия 2-й западной армии с действиями 1-й и следовать всем распоряжениям ея главнокомандующаго. Это ставило Барклая-де-Толли с Багратионом в странное — не естественное соотношение, и ко вреду самых военных действий могло только раздражать и усиливать их взаимную неприязнь.
К тому же сам император, хотя уважал Барклая-де-Толли, но не он один пользовался исключительно доверенностию государя: нескольким лицам в обеих армиях дал он право писать к себе откровенно о военных действиях. Кроме двух главнокомандующих с Александром переписывались начальники штабов обеих армий, генералы: Ермолов и граф Сен-При и исправляющий должность дежурнаго генерала 1-й армии, флигель-адъютант Кикин. Все эти лица принадлежали к партии, противной Барклаю-де-Толли — и в письмах своих к государю не щадили ни нравственный его характер, ни военныя действия его и соображения. Против него был и великий князь Константин Павлович, командующий гвардией, и лица, окружавшия его.
Барклай-де-Толли почти не имел в своей армии приверженцев: все лучшие наши генералы, из которых многие приобрели справедливо заслуженную славу, были или против него, или к нему со всем равнодушны. Главные недоброжелатели его были, во первых, начальник его штаба: генерал Ермолов, издавна дружный с князем Багратионом, и генерал Раевский, пользовавшийся его доверенностию и имевший на него большое влияние. Ермолов и Раевский (особенно первый) по высоким качествам, отличным способностям и характеру не могли удовлетворяться второстепенными ролями. Оба они с самою блистательною храбростию соединяли военное научное образование и опытность, были пламенные патриоты и обожаемы не только непосредственными подчиненными, но и всей армией. Александр не любил ни того, ни другаго, но поневоле уважал их за личныя достоинства. За ними на первом плане выставлялись некоторые из корпусных начальников: граф Витгенштейн, Милорадович, Тучков, Багговут, граф Остерман-Толстой, Коновницын, граф Пален, Дохтуров, артиллеристы: граф Кутайсов, князь Яшвиль, генеральнаго штаба полковники: Толь и барон Дибич, все это генералы далеко не дюженные, в которых личная храбрость была из последних достоинств.
Не любя Барклая-де-Толли, его противники сообщили чувства неприязни своей и войску: не раз во время ночных переходов, он, объезжая колонны — слышал ропот солдат на безконечное отступление, а в гвардейских полках пение насмешливых куплетов на его счет. Но Барклай-де-Толли не обращал на это внимания и твердо исполнял принятый однажды план — искусным отступлением завлечь Наполеона, с его несметною армией, в сердце России и здесь устроить ему гибель. Независимый характер его особенно выказался во время соединения наших армий под Смоленском. Зная все интриги своих недоброжелателей, и в числе их в. кн. Константина Павловича, генерал-адъютанта Ожаровскаго и нескольких царских флигель-адъютантов, находившихся в главной квартире, он не задумался выслать их в Петербург. Цесаревичу Константину Павловичу дал он предписание, в котором было сказано: что ‘как главнокомандующий находит присутствие его высочества в армии безполезным’, то он предлагает ему немедленно отправиться в С.-Петербург, о чем он имел счастие донести государю императору. Этим смелым поступком Барклай-де-Толли успел на некоторое время остановить действия своих противников и заставить их быть осторожнее.
Главная его заслуга была та, что он, уклоняясь от решительнаго генеральнаго сражения с Наполеоном, в столь продолжительное и трудное отступление, безпрестанно угрожаемый неприятелем, который был гораздо сильнее его, успел сберечь армию, удержать ее в порядке и сохранить артиллерию, которая почти равнялась числом орудий с неприятельской и была в превосходном состоянии как в отношении материальном, так и по воинственному духу. Если французские артиллеристы считались ученее наших в познаниях теоретических, то наши не уступали им в практике и удивляли самих неприятелей смелыми действиями и подвижностию наших батарей — это последнее качество зависело от доброты русских лошадей и упряжи.
Смоленск после двух-дневной жестокой борьбы был превращен в развалины. Русские защищали город отчаянно и все приступы неприятеля к стенам его были отбиваемы, но первая армия, испытав в этом сражении большия потери, ночью оставила раззоренный город и отступила в порядке вслед за второю по Московской дорой. Наполеон преследовал ее своими передовыми отрядами — всякий день наш арриергард мужественно отражал их нападения, и не случилось ни разу, чтобы неприятель сбил его далее того пункта, где ему по диспозиции из главной квартиры должно было остановиться на ночь. Во всем этом отступлении русская армия не потеряла ни пушки, ни повозки. Число пленных наших из отсталых не превышало захваченных нами французов.
Не доходя до Можайска, армия расположилась у селения Царево-Займище (где главнокомандующий избрал превосходную позицию для генеральнаго сражения), как к ней прибыл генерал Голенищев-Кутузов, чтобы начальствовать всеми войсками. Он приехал из молдавской армии, с которой, одержав победы над турками, заставил султана заключить мир с Россиею в Бухаресте, мая 16-го дня 1812 года, и уступить ей Бессарабию и устье Дуная. Александр в удовлетворение общественнаго мнения — несправедливаго против Барклая-де-Толли — героя в сражении и человека самаго благороднаго и возвышеннаго характера только потому, что он был немец, назначил генерала Кутузова главным вождем всех армий.
Кутузов, приняв начальство, потому только приказал армии отступить от Царево-Займища, что при этом селении превосходную позицию для генеральнаго сражения выбрал его предместник. Армия отступила к селению Бородино — 16 верст не доходя до Можайска, и тут новый главнокомандующий решился встретить грудью армию Наполеона и сразиться с ней. Наша армия, более нравственно, нежели физически утомленная продолжительным отступлением, столько же желала решительнаго сражения, сколько и Наполеон. Войска наши с восторгом приняли новаго главнокомандующего и предместник его, достойный Барклай-де-Толли, великодушно согласился служить под его начальством.
Августа 26-го под Бородиным произошло сражение, единственное в наших военных летописях по ожесточению, с которым сражались обе стороны. Никогда Наполеон не встречал такого упорнаго сопротивления от войска малочисленнейшаго его армии. Потеря с обеих сторон была неслыханная {Когда французы вышли из России, можайскому уездному предводителю Астафьеву поручено было убрать мертвые трупы, которыми были усеяны окрестности Бородина. Он хоронил их, истреблял известью и огнем и вел им счет. На двух квадратных милях, около Бородина, он собрал 50,000 человеческих трупов и 33,000 лошадей. М. Фвз.}. Не смотря на все усилия Наполеона, русские ночевали на поле сражения — армия неприятельская была так разстроена, что не могла следовать за нашею, отступившею на другой день к Можайску. Убыль в наших войсках была так велика, что полки, построенные каждый в один только баталион, едва были заметны между длинными рядами пушек, с их зелеными ящиками.
Русская армия, непобежденная, отступила к Москве. Все от начальников до простых солдат были одушевлены одним желанием: сразиться с французами под стенами древней столицы. Но благоразумный и осторожный Кутузов не увлекся этим восторженным чувством: зная несоразмерность сил своих с неприятельскими, он решился оставить Москву. Начиналась жестокая народная война. Русские всех сословий, не жалея ни себя, ни своего достояния, готовы были на все пожертвования, чтобы только отразить врага. Губернии, ближайшия к театру военных действий, собирали милиции из конных и пеших полков.
Армия выступила из Москвы по Рязанской дороге, дойдя до Мячковскаго кургана поворотила направо на Подольскую дорогу, и, продолжая это фланговое движение вокруг Москвы, перешла на старую Калужскую дорогу, на которой и стала твердой ногой у селения Тарутина, в укрепленном лагере. Еще с Рязанской дороги, в первую ночь отступления от Москвы, армия поражена была огромным заревом, разстилавшимся над Москвою, которая внезапно загоралась в нескольких местах, и три четверти столицы превращены в пепел. Наполеон, вступая в Москву, ждал торжественной встречи и депутации с ключами города, но с удивлением увидел одне пустыя улицы. Все имевшие малейшую возможность выбрались из Москвы: в ней остались самые беднейшие жители, да несколько сотен французов и других иностранцев, купцов и ремесленников. Первая ночь, которую Наполеон провел в Кремлевском дворце, озарилась страшным пожаром, который заставил его выехать из города и поселиться в Петровском дворце, за Петербургской заставой, расположив вокруг него на бивуаках свою гвардию.
Наполеон надеялся, овладев Москвой, приобрести мир с Александром и спокойныя зимния квартиры для своей армии. Москва имела всегда такое множество всякаго рода запасов, что французская армия могла бы прокормиться в ней более полугоду и одеться заново, но страшный пожар в несколько дней истребил все эти огромныя средства. Французы в первое время грабежем жили в изобилии, но скоро начали терпеть нужду — принуждены были посылать партии фуражиров за съестными припасами в окрестности столицы, и не многие из этих партий возвращались. Народная война была в полном разгаре и подмосковные крестьяне, укрывавшиеся с семействами и с имуществом в лесах, вооружались чем кто мог, и день ото дня становясь смелее, не только они убивали одиноких французов, но истребляли большия партии французов.
По всем дорогам, ведущим в Москву, наши партизаны: полковники Давыдов, Фигнер, Сеславин, ротмистр Чеченский, безпрестанно являясь, возбуждали смелость сельских жителей, которые отважно нападали на значительные французские отряды, на артиллерийские парки и всячески истребляли неприятеля.
Когда все это происходило в сердце России — около нашей Белокаменной, граф Витгенштейн сражался в Белоруссии с французскими корпусами маршалов Макдональда и Удино, и в сражении под Клястицами славно воспрепятствовал их соединению. На Волыни 3-я западная армия генерала Тормасова и в Литве отдельный корпус генерала Сакена имели дела — первая с австрийцами при с. Городечно, под начальством князя Шварценберга, который, не принимая к сердцу успехов союзника и зятя своего императора, действовал против русских также вяло, как наш вспомогательный корпус в войне Наполеона с австрийцами в 1809 году. Сакен дрался с саксонцами, под предводительством генерала Ренье, под Кобриным, без всяких последствий. Молдавская армия, которою после Кутузова начальствовал адмирал Чичагов, направлена была в западныя губернии, для соединения 3-й западной армии.
Между тем наша главная армия, в Тарутинском лагере, имея за собою хлебородныя губернии, получала оттуда обильное продовольствие, усиливалась прибывавшими к ней резервами и готовилась с свежими силами вступить опять в борьбу с французами, которые испытывали всякаго рода лишения, ослабевали и духом, и числом. Напрасно Наполеон предлагал чрез генерала Лористона мир: на эти предложения Кутузов отвечал отрицательно, под предлогом неимения полномочия от своего правительства. Император Александр решительно объявил, что не вступит ни в какие переговоры с Наполеоном, пока в России останется хотя один неприятель.
Наполеон, котораго положение день ото дня становилось затруднительнее и безнадежнее, решился наконец оставить Москву и отступить уже не по прежней, опустошенной дороге, а по новой Калужской — местами не раззоренными, где он мог найти все необходимое для продовольствия своей армии.
Кутузов предупредил намерение Наполеона. Русская армия произвела счастливый поиск, 6-го октября, на французский авангард короля Неаполитанскаго, расположенный против Тарутинскаго лагеря: пред разсветом два русские корпуса напали на него врасплох, разбили, овладели артиллериею и множеством пленных. После этого счастливаго дела наш главнокомандующий, извещенный партизаном Сеславиным, что французы, 7 октября, начали свое отступление по новой Калужской дороге, в ту же ночь двинул всю армию к Малоярославцу, чтобы преградить французам путь. Наш авангард подошел ночью к этому городу, 11 октября, почти в одно время с французами — завязалось жаркое сражение в самом городе, который шесть раз переходил из рук в руки. К вечеру этого дня показалась за Малоярославцем на высотах русская армия, которая расположилась поперег новой Калужской дороги. Наполеон не решился атаковать ее и потянулся к прежнему пути, по которому достиг в Москву и который сделался снежным кладбищем его армии.
Наша армия следовала параллельно неприятельской, отступавшей по Смоленской дороге. Мы могли преградить Наполеону путь в Вязьме, Дорогобуже и наконец в Красном, но осторожный Кутузов не решился на такое смелое предприятие, а довольствовался тем, что отступающих французов безпрестанно тревожил нападениями во фланг. В Вязьме, под Духовщиной и наконец в трех-дневном бою под Красным, французские корпуса, отступавшие раздельно один от другаго, претерпели совершенное поражение: принуждены были бросить почти всю свою артиллерию, потеряв большое число пленных, — и с наступлением сильных морозов, изнуренные остатки Наполеоновой армии представляли нестройную толпу нищих, умиравших с голоду и холоду. Вся дорога усеяна была их окоченевшими трупами.
С этими жалкими остатками большой французской армии, при которых находился сам Наполеон, соединились отступавшия из Белоруссии французския войска, преследуемыя корпусом графа Витгенштейна, усиленным прибывшими к нему полками из Финляндии. Рига была за нами: там командовал генерал Эссен и против него в Лифляндии и Курляндии находились французские отряды и корпус прусский генерала Иорка, под начальством маршала Макдональда. Адмирал Чичагов, с молдавской и 3-й западной армиями, был уже на реке Березине, овладел укрепленным Борисовым и по доставленному ему плану главнокомандующаго Кутузова должен был стеречь течение Березины между Ухолодью и Студенцом. От этих двух пунктов шли дороги: от Ухолоди к Минску, а от Студенца чрез Зембинское дефиле к Вильно. Между тем русские партизанские отряды, свободно разъезжая по всему театру войны, нападали на все отдельные французские отряды, истребляли их или брали в плен.
Наполеон, подойдя к Березине, фальшивым движением к Ухолоди обманул адмирала Чичагова, который, оттянув все свои войска к этому пункту, оставил у Студенца и Веселова только слабый передовой отряд. Император французов, предвидя это, с остатками своей разбитой армии быстро двинулся к Студенцу — устроил там переправу и успел перейти с частию своих войск на противоположный берег и продолжал свое отступление к Вильно. Чичагов не мог преградить ему пути. Но оставшееся позади французское войско, живо преследуемое графом Витгенштейном, сбилось с дороги, не попало на переправу и принуждено было сдаться в плен. У Студенца же и Веселова мосты один подломился от сильнаго натиска в безпорядке бросившихся на него французов, и тысячи жертв потонули в Березине, другой мост был ранее сожжен и на другой день возле переправы болотистый берег Березины представлял самое страшное зрелище: в неглубоких местах реки и на болотистом ея береге завязли тысячи изнуренных французов — женщин, детей, лошадей, пушек, повозок, покрывших сплошь пространство более квадратной версты. Вся эта нестройная сплошная масса, в насильственных положениях, замерзла от наступившаго сильнаго холода и в ней не осталось ни одного живаго существа. Наполеон с дороги ускакал в простых лубочных санях, обвязанный шалями и закутанный шубами, в Варшаву, где встретившему его, в таком странном наряде, посланнику своему, епископу Прадту, весьма кстати сказал:
— Du sublime au ridicule il n’y a qu’un pas (от высоко изящнаго до смешнаго один только шаг).
Император Александр прибыл в Вильно вскоре после вступления в этот город главнокомандующаго с главной квартирой и гвардией. Прочие корпуса после трудной кампании отдохнули несколько времени на кантонир-квартирах и направлены были в герцогство Варшавское. Прусский корпус генерала Иорка, остававшийся в Курляндии, заключил с графом Витгенштейном условие, по которому безпрепятственно отступил в Пруссию. Князь Шварценберг с австрийцами отошел в Галицию.
1-го января 1813 года ни одного вооруженнаго неприятеля не осталось на русской земле.

М. А. Фонвизин.

(Окончание следует).

Фонвизин Михаил Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Из записок Фонвизина, Фонвизин Михаил Александрович, Год: 1853
  2. Записки московского жителя, живущего в Запасном дворце, о происшествиях в августе до ноября 1812-го года, Неизвестные Авторы, Год: 1813
  3. В тюрьме, Ольминский Михаил Степанович, Год: 1925
  4. Воспоминания о Герцене, Астракова Татьяна Алексеевна, Год: 1883
  5. Записки о 1812 годе, Ростопчин Федор Васильевич, Год: 1825
  6. Записки, Садовской Борис Александрович, Год: 1920
  7. Реляции о Русско-турецкой войне 1828 года, Вельтман Александр Фомич, Год: 1828
  8. Воспоминания, Корнилов Александр Александрович, Год: 1925
Электронная библиотека