Записки бывшего Пиквикского клуба,, Диккенс Чарльз, Год: 1836 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 241 минут(ы)

ЗАПИСКИ
БЫВШАГО ПИКВИКСКАГО КЛУБА,
ИЛИ
ОБСТОЯТЕЛЬНОЕ ДОСТОВРНОЕ ИЗОБРАЖЕНІЕ СТРАНСТВОВАНІЙ, ПУТЕШЕСТВІЙ, ПРИКЛЮЧЕНІЙ, ОПАСНОСТЕЙ И ПОТШНЫХЪ ДЙСТВІЙ ЧЛЕНОВЪ, УЧРЕЖДЕННАГО ПРИ ОНОМЪ УЧЕНАГО КОМИТЕТА, СОСТАВЛННОЕ ПО ПОДЛИННЫМЪ ИХЪ **ДОНЕСЕНІЯМЪ *.**

* The posthumous papers of the Pickwick Club, containing a farthfal record of the perambulations, perils, travels, adventures and sporting transactions of his corresponding members. By Charles Dickens. 2 vols.

РОМАНЪ Г. ДИККИНСА,
Автора ‘Николая Никлби’.

Часть первая.

Первые лучи свта согнавшіе мракъ забвенія съ подвиговъ знаменитаго мистеръ Пиквика, просіяли изъ слдующаго важнаго документа, который съ великимъ трудомъ отысканъ издателемъ этихъ записокъ и почтеннйше представляется читателямъ, какъ неподдльный памятникъ англійскаго народнаго характера и таковыхъ же нравовъ, и какъ доказательство неутомимаго рвенія, съ какимъ онъ издатель, трудился надъ разборомъ многочисленныхъ бумагъ покойнаго Пиквикскаго Клуба.

‘Тысяча-семь-сотъ-шестнадцатаго года, мая въ двяадцтій день, въ общемъ собраніи всхъ дйствительныхъ членовъ, происходившемъ подъ предсдательствомъ мистеръ Іосифа Смиггерса, Конюшаго, непремннаго вице-президента Пиквикскаго Клуба, единогласно опредлено:

‘1. Пиквикскій Клубъ съ удовольствіемъ, во время десерта, слушали: Записку, представленную мистеръ Самуиломъ Пиквикомъ, Конюшимъ, основателемъ, почетнымъ президентомъ и дйствительнымъ членомъ Пиквикскаго Клуба, подъ заглавіемъ ‘Мысли о болотоводств, или разведеніи искуственныхъ болотъ и польз оныхъ для государства, съ присовокупленіемъ нсколькихъ словъ о предполагаемомъ германскими учеными учрежденіи компаніи на акціяхъ для выдлки ламповаго, масла изъ мухъ.’ Опредлено: Изъявить мистеръ Самуилу Пиквику, Конюшему, Д. Ч. П. К. и П. П. {Дйствительному Члену Пиквикскаго Клуба и Почетному Президенту.}, искреннйшую признательность за означенное сочиненіе.

‘2. Умя цнить глубокую изъискательность мистеръ Самуила Пиквика, Конюшаго, Д. Ч. П. К., оный клубъ находитъ, что и наука и человчество пріобртутъ неоцненныя выгоды, если умозрительные выводы сего ученаго политическаго эконома и статистика обогатятся практическими наблюденіями, чрезъ отправленіе его въ ученую экспедицію, которая дастъ ему случай расширить кругъ своихъ замчаній.

‘З. По таковому уваженію Пиквикскій Клубъ совершенно одобряетъ и утверждаетъ предложеніе вышесказаннаго мистеръ Самуила Пиквика, Конюшаго, Д. Ч. К. П., и трехъ вышепоименованныхъ членовъ, объ учрежденіи особаго ученаго комитета, подъ названіемъ Общества Членовъ Корреспондентовъ Пиквикскаго Клуба.

‘4. Общество Членовъ Корреспондентовъ съ сего же числа получаетъ свое дйствительное существованіе. Членами въ оное назначаются: мистеръ Самуилъ Пиквикъ, Конюшій, Д. Ч. П. К., Треси Толменъ, Конюшій, Ч. П. К., Августъ Снодграссъ, Конюшій, Ч. П. К., и Наанаилъ Винкль, Конюшій, Ч. П. К., каковые обязываются представлять клубу, имющему пребываніе свое въ Лондон, подробные отчеты о своемъ путешествіи, о наблюденіяхъ своихъ надъ нравами и обычаями жителей тхъ областей, чрезъ которыя они прозжать будутъ, равно и о всхъ своихъ приключеніяхъ, съ приложеніемъ подлинныхъ бумагъ и всякихъ документовъ, кои могутъ имть отношеніе къ ихъ экспедиціи.

‘6. Дабы не стснить членовъ сего ученаго общества въ ихъ образ мыслей, а также въ ихъ наблюденіяхъ и изысканіяхъ, Пиквикскій Клубъ предоставляетъ имъ путешествовать каждому на свой счетъ и не назначаетъ сроку ихъ возвращенію.’

‘Посторонній зритель, говоритъ секретарь клуба пиквикистовъ въ своихъ запискахъ, изъ которыхъ мы заимствуемъ это мсто, посторонній зритель, можетъ-быть, не замтилъ бы ничего особеннаго въ лысой голов и круглыхъ очкахъ, которыя были постоянно обращены на него, секретаря, во время чтенія этого документа въ полномъ засданіи клуба. Но кто зналъ, что въ помянутой голов лежитъ мозгъ, заслужившій ими самаго ученаго мозгу въ свое время, кому было извстно, что сквозь вышеприведенныя очки смотрятъ дальновидные глаза Пиквика, въ томъ подобное зрлище возбуждало живое участіе.’ Да! это былъ онъ! онъ, Пиквикъ! мужъ, написавшій разсужденіе о болотоводств! великій политико-экономъ и статистикъ, оцнившій всю важность болотъ и мухъ для промышлености и блага государства!…. Онъ сидлъ тихо, неподвижно, какъ глубокія воды болота въ морозный день, или какъ муха на дн глинянаго кувшина, а занимательность зрлища возросла еще больше, продолжаетъ секретарь, когда, при всеобщихъ восклицаніяхъ членовъ, Пиквикъ вдругъ поднялся, полный жизни и одушевленія, слъ на свои президентскія кресла и разверзъ уста. О глубина учености! о непостижимая тонкость наблюденій! Заложивъ одну руку за пазуху, другую простирая въ воздухъ, краснорчивый ораторъ произнесъ сильную рчь, обращая ее преимущественно къ тремъ сочленамъ, которые должны были длить съ нимъ опасности и славу открытій. Двое изъ этихъ счастливцевъ, молодые люди, Снодграссъ и Винкль, одинъ поэтъ, другой великій любитель охоты, сидли по лвую руку Пиквика, первый поэтически завернувшись въ таинственную шинель съ собачьимъ воротникомъ, а второй въ зеленомъ охотничьемъ сюртукъ и въ клтчатомъ галстух. По правую руку Пиквика сидлъ третій счастливецъ, чувствительный Треси Топменъ, въ которомъ опытность зрлыхъ лтъ не погасила юношескаго расположенія къ одной изъ самыхъ простительныхъ слабостей человческихъ, къ любви. Время и сытные обды расширили его пріятную особу, черный шелковый жилетъ съ каждымъ днемъ боле не сходился на груди его, золотая часовая цпочка каждый день мене была видима изъ-подъ чернаго шелковаго жилета отъ наращенія чрева мистеръ Топмена…. но душа романтическаго джентльмена не знала никакихъ перемнъ, и пылкое, рыцарское уваженіе къ прекрасному полу оставалось его господствующею страстью.’

Такъ описываетъ секретарь клуба пиквикстовъ тотъ достопамятный часъ, въ который члены и стны этого клуба были потрясены голосомъ краснорчиваго президента. Мы заимствуемъ изъ его записокъ часть знаменитой рчи, для любопытнаго сличенія ея съ публичными чтеніями другихъ извстныхъ ораторовъ.

Въ начал Пиквикъ сказалъ, что слава всегда мила человческому сердцу. ‘Такъ, говорилъ онъ, другъ нашъ Снодграссъ стремится къ слав поэтической, Топменъ къ слав побдъ надъ прелестнымъ поломъ, Винкль къ слав охотничьихъ подвиговъ на поляхъ, въ лсахъ, воздух и вод. Не отвергаю, милостивые государи, что и я, бдный смертный, подверженъ своимъ слабостямъ. (Слушатели кричатъ: Нтъ!) Но поврьте, продолжалъ Пиквикъ, возвысивъ голосъ: поврьте, милостивые государи, что ежели успхъ моего разсужденія о выдлк ламповаго масла изъ мухъ льститъ моему самолюбію, то я горжусь не тмъ, что слава этого сочиненія пронесется по отдаленнйшимъ странамъ извстнаго міра, нтъ, я горжусь только тмъ, что заслужилъ ваше, милостивые государи, одобреніе. (Общія восклицанія.) Смотря на вс дла, на всю жизнь свою съ этой точки, я безропотно повинуюсь единодушному назначенію меня въ ученую экспедицію и не смотрю на опасности, которыя угрожаютъ мн.’ Тутъ Пиквикъ обратился къ исчисленію опасностей, которымъ подвергаются путешественники, какой бы они ни выбрали способъ зды. ‘Почтовые экипажи опрокидываются во вс стороны, говорилъ онъ, лошади бсятся, корабли и лодки подвергаются бур и тонутъ, паровозы и пароходы терпятъ бдствія отъ взрывовъ. Однимъ словомъ, милостивые государи, положеніе человка, который находится въ дорог, можно по всей справедливости назвать тревожнымъ, бдственнымъ положеніемъ. (Да! да!) Но пусть экипажи опрокидываются, пусть лошади бсятся, корабли тонутъ, паровики лопаются…. (Слушайте! слушайте!), пусть вс несчастія и бды совершаются надъ странствующими смертными…… (Слушайте!), пусть злополучные путешественники переносятъ голодъ, холодъ, несчастье…. (Слушайте!) я ничего не страшусь, ду!’ (Общій неистовый крикъ восторга.)

Къ сожалнію, трудолюбивый секретарь не передалъ всхъ подробностей этого засданія. Вроятно, Пиквикъ, по англійскому обычаю, былъ поднятъ на руки, увнчанъ, или съ тріумфомъ отведенъ на квартиру.

Слдующій день былъ днемъ отправленія экспедиціи въ путь. Лишь-только свтоносный шаръ солнца воспрянулъ надъ горизонтомъ Госвильской улицы, какъ другое солнце, Самуилъ Пиквикъ, выскочилъ изъ постели, и открывъ форточку, посмотрлъ на міръ, лежащій подъ его ногами,— да, подъ ногами!— потому-что комната мистера Пиквика, какъ прилично мудро сти витать въ возвышенныхъ предлахъ пространства, была въ четвертомъ этаж. Вниманіе великаго обратилось преимущественно на Госвильскую улицу, онъ взглянулъ направо: тамъ она тянется безконечно, на лво: тоже. ‘Жалки мн т философы, подумалъ онъ, качая мудрою головою: жалки философы, которые не стараются проникнуть дале того, что видятъ своими чувственными очами!’ И, давъ свободное теченіе этой глубокой мысли, Самуилъ Пиквикъ приступилъ къ надванію срыхъ суконныхъ брюкъ, а потомъ къ укладыванію вещей, которыя признавалъ за нужное взять съ собой въ ученую экспедицію. Давно извстно, что великіе люди бываютъ безпечны, не только къ своему тоалету, но и вообще ко всмъ потребностямъ простаго матеріальнаго существованія. Поэтому вся операція сборовъ въ дорогу, съ присовокупленіемъ къ нему бритья и завтрака, заняла у нашего героя не больше получаса, и извощики еще не выхали на биржу, какъ онъ, съ чемоданомъ подъ мышкой и съ записной книжкой въ карман, стоялъ ужъ на улиц и кричалъ: Эй, извощикъ!

Въ документахъ Пиквикскаго Клуба нтъ прямаго извстія, долго ли онъ стоялъ въ такомъ положеніи: но то врно, что къ нему наконецъ подъхалъ кабріолетъ на хромой лошади, которая была достойна внесенія въ каталогъ рдкостей.

— Гольденъ-Кроссъ!

— Садитесь.

Мистеръ Пиквикъ вскарабкался, и помня, что съ этой минуты начинается его путешествіе, цль котораго состоитъ въ наблюденіи всего, что только можно наблюдать, сдлалъ первый наблюдательный вопросъ.

— Много ли лтъ твоей лошади?

— Сорокъ два года.

Наблюдатель вынулъ свою записную книжку и записалъ: ‘Лошади извощика, на которомъ я началъ путешествовать, было сорокъ два года.’

— А давно ли она въ извоз?

— Давно, провалъ ее побери! Только мы рдко ее запрягаемъ, потому что она чуть жива: поздишь день, такъ и ляжетъ, да и въ упряжк держится оттого только, что туго привязываемъ.

Пиквикъ внесъ все это въ записную книжку, для сообщенія клубу, въ вид любопытнаго замчанія, какъ долговчны лошади. Но вотъ Гольденъ-Кроссъ. Топменъ, Снодграссъ и Винкль давно ожидали прибытія своего начальника и обступили его со всхъ сторонъ, когда онъ вылзалъ изъ кабріолета.

Общимъ приговоромъ было положено начать путешествіе съ Рочстера. Наблюдатели взяли мста на имперіял дилижанса. Судьба послала имъ одного довольно страннаго спутника. Это былъ человкъ лтъ тридцати, чрезвычайно сухой и высокій, съ тоненькимъ туловищемъ на длинныхъ ногахъ, въ зеленомъ фрак, застегнутомъ подъ самую шею, и въ черныхъ суконныхъ брюкахъ, украшенныхъ желтыми пятками. Смятая шляпа, изорванныя перчатки и носовой платокъ вмсто галстуха дополняли его костюм. Грязные чулки было мудрено различить отъ порыжлыхъ башмаковъ. Но, несмотря на все это, въ физіономіи незнакомца и во всхъ пріемахъ его мелькала какая-то веселая самоувренность, шляпа его была кокетливо надвинута на сторону, и онъ безпрестанно потряхивалъ ею съ безпечной улыбкой.

Герои наши очень внимательно смотрли на этого примчательнаго человка, и боле всего удивлялись способу, какимъ онъ объяснялся со всми, кто съ нимъ заводилъ рчь. Онъ говорилъ какими-то полуфразами, отрывочными выраженіями, словами безъ связи, какъ-будто ему было некогда думать о бренныхъ правилахъ синтаксиса.

— Гд ваша поклажа, сударь? спросилъ у него кондукторъ, когда садились въ дилижансъ.

— Поклажа.? отвчалъ незнакомецъ. Ни какой… этотъ узелокъ…. водой чемоданы, баулы…. тяжело…

Сли, и дилижансъ похалъ.

— Головы! головы! закричалъ кто-то, предостерегая пассажировъ на имперіал, чтобы они не размозжили себ головъ подъ воротами.

— Да, тотчасъ подхватилъ незнакомецъ: случилось пять человкъ дтей…. мать, высокая женщина, все ла селедокъ…. забыла…. трръ! дти глядятъ…. она безъ головы…. въ рук селедка….. плачутъ….. осиротли….. Что вы задумались, сэръ?

— Я размышляю о сует сего міра, отвчалъ Пиквикъ.

— А!…. Философъ?

— Наблюдатель человческой природы, сэръ.

— И я. Многіе…. нечего больше длать…. и мало денегъ. Также поэтъ?

— Нтъ, сэръ. Но вотъ мой другъ, мистеръ Снодграссъ, занимается поэзіей.

— И я. Эпическая поэма… десять тысячъ стиховъ… о всемірномъ потоп…. солнце, луна… миологія…. ‘Пою тотъ день!…. О муза! вдохнови меня’….— А вы, видно любите охоту? спросилъ незнакомецъ, повернувшись къ Винклю, одтому въ свой охотничій сюртучокъ.

— Да-съ, люблю, отвчалъ тотъ.

— И я. Прекрасная забава!…. Собака…. удивительное чутье…. Однажды пошелъ…. выстрлилъ…. кличу…. нейдетъ…. опять кличу…. нтъ…. побжалъ…. столбъ…. написано: ‘Лсничему приказано стрлять собакъ, которыя забгутъ въ это мсто’…. А удивительная собака!…. дорогая собака!…

— Жаль, сказалъ Пиквикъ. Позвольте мн записать этотъ случай.

— Тысяча случаевъ… Записывайте….— Какая хорошенькая! примолвилъ незнакомецъ, замтивъ, что Топменъ смотритъ на встртившуюся крестьянку.

— Ахъ, да! нжно отвчалъ Топменъ.

— Любитель? И я. Но Англичанки хуже Испанокъ…. чудесныя женщины!…. волосы…. глаза…. станъ!….

— А вы бывали въ Испаніи? спросилъ мистеръ Топменъ.

— Жилъ…. Нсколько лтъ.

— И одержали много побдъ, конечно?

— Побдъ?…. Тысячу. Донъ Волеро…. старикъ…. знатный грандъ и богатый….. одна дочь, дона Кристина красавица….. до безумія влюбилась….. злой отецъ…. великодушная Испанка…. молодой Англичанинъ….. она въ отчаяніи ядъ…. онъ согласился….. дали рвотнаго соединилъ наши руки…..

— Романическая исторія!

— Гд жъ теперь ваша супруга? спросилъ Топменъ, на котораго разсказъ незнакомца произвелъ сильное впечатлніе.

— Умерла…. не подйствовало…. несчастная жертва любви…. я неутшенъ.

Незнакомецъ приложилъ къ лвому глазу чистый уголъ носоваго платка и повсилъ голову.

— Позвольте мн записать этотъ случай, сказалъ Пиквикъ, вынимая опять свою книжку.

— Съ большимъ удовольствіемъ…. множество случаевъ…. Странная жизнь…. бывало…. невроятныя приключенія.

Разговаривая такимъ образомъ, наши путешественники дохали до Рочстера и остановились передъ гостинницей.

— Вы здсь? сказалъ незнакомецъ. Хорошее кушанье…. чистое блье….. я живалъ….. товарищи….. случалось, что подопьемъ…. Очень весело!

Пиквикъ пошептался съ Винклемъ, Винкль со Снодграссомъ, Снодграссъ съ Топменомъ, вс кивнули другъ другу головами, и президентъ обратился къ незнакомцу съ слдующимъ предложеніемъ.

— Милостивый государь, мн и друзьямъ моимъ очень пріятно, что мы имли случай встртиться съ человкомъ, который такъ много испыталъ и такъ много длъ….. Позвольте просить васъ откушать сегодня съ нами.

— Благодарю….. радъ…. Не то чтобъ совтовать…. какъ вамъ угодно… Жареные грибы…. прекрасно…. Въ которомъ часу?

— Часовъ въ пять, если можете.

— О! конечно…. Въ пять…. ровно въ пять.

Незнакомецъ приложилъ концы пальцевъ къ своей смятой шляп, потомъ отряхнулъ ее съ лваго уха на правое, и исчезъ.

— Это очень хорошо, что мы его пригласили, сказалъ нахмурившись Пиквикъ, по всему видно, что онъ глубокій наблюдатель, мы можемъ получить отъ него много полезныхъ свденій.

— Мн хотлось бы прочитать его эпическую поэму, прибавилъ Снодграссъ.

— А мн посмотрть на его собаку, присовокупилъ Винкль.

Топменъ не сказалъ ничего, но по выраженію лица его было замтно, что онъ думалъ о прекрасной донь Христин.

Не почитаемъ за нужное говорить, что странники наши тотчасъ отправились наблюдать городъ: они за тмъ и пріхали. Но къ-сожалнію, изъ собственноручныхъ записокъ Пиквика видно, что наблюденія ихъ не разнятся ничмъ съ наблюденіями другихъ путешественниковъ. ‘Главныя произведенія Рочстера, говоритъ нашъ герой, состоятъ повидимому изъ солдатъ, матросовъ, жидовъ, млу, раковинъ, офицеровъ и корабельныхъ плотниковъ. Улицы многолюдны, дома высоки Потребленіе табаку очень значительно, табачный дымъ, плавающій надъ городомъ, долженъ быть чрезвычайно сладокъ для тхъ, кто любить курить.’

Ровно въ пять часовъ, ни раньше ни позже, акуратный незнакомецъ явился въ общество наблюдателей, и ту же минуту сли за столъ. Съ нимъ уже не было узелка, который онъ везъ съ собою, но въ плать его не произошло никакихъ перемнъ, и говорилъ онъ также попрежнему. Началомъ его стенографической бесды было замчаніе, что на двор очень жарко. ‘Вслдствіе того’ онъ очень учтиво предложилъ мистеръ Пиквику выпить по рюмк вина, и выпилъ сперва съ нимъ, потомъ съ Снодграссомъ, потомъ съ Топменомъ, потомъ съ Винклемъ, а въ заключеніе со всми вмст. Пиквиксты слушали очень внимательно все, что онъ говорилъ, но онъ, говоря безъ умолку, умлъ какъ-то такъ искусно распорядиться, что въ то же время и лъ за двоихъ. Между прочими полезными свденіями, онъ сообщилъ своимъ собесдникамъ, что сегодня въ этомъ самомъ трактир будетъ балъ отъ города, въ пользу бдныхъ, по полугине за входъ.

— Есть ли въ Рочстер хорошенькія женщины? подхватилъ тотчасъ мистеръ Топменъ.

— Женщины? отвчалъ незнакомецъ. Какъ же!… кентское графство…. всякой знаетъ…. яблоки, вишни и женщины.

Это статистическое извстіе крпко засло въ голову Топмена. На бду незнакомецъ принялся превозносить до небесъ рочстерскихъ красавицъ, говорилъ, какъ должно быть весело на балу, какъ пріятно потанцовать и поволочиться. Топмена такъ и подмывало при каждомъ слов, но мистеръ Пиквикъ сидлъ нахмурившись, и онъ принужденъ былъ молчать. Между тмъ подали десертъ. При этомъ случа незнакомецъ показалъ необыкновенную опытность въ застольной бесд: подъ его дирекціей, графинъ съ портвейномъ пошелъ ‘путемъ солнца’, по всмъ собесдникамъ и описалъ нсколько круговъ безъ малйшей остановки. Угрюмое лицо Пиквика начало проясняться выраженіемъ филантропіи, въ глазахъ Снодграсса сталъ сверкать поэтическій жаръ, Винкля клонило ко сну. Урра! хотлъ онъ закричать при одномъ тост, но громкій голосъ, которымъ былъ произнесенъ первый слогъ, оборвался на послднемъ, и мистеръ Винкль заснулъ. Снодграссъ скоро послдовалъ его примру. Одинъ Пиквикъ хранилъ еще свое мужество, но снотворная сила вина начала дйствовать и на него. Онъ постепенно перешелъ черезъ вс состоянія, въ которыхъ находится человкъ между сытнымъ обдомъ и послобденнымъ сномъ, онъ впадалъ поперемнно изъ веселой говорливости въ томное бездйствіе и изъ томнаго бездйствія въ говорливость, иногда физіономія его озарялась на нсколько мгновеній какимъ-то неестественнымъ свтомъ, потомъ онъ опускался безъ движенія, чуть не безъ жизни, наконецъ голова его повисла на грудь и удушливое храпнье стало единственномъ знакомъ присутствія великаго человка.

Въ это время послышались звуки музыки, и сердце Топмена задрожало: онъ вспрыгнулъ и сказалъ, что ему до смерти хочется быть на балу.

— И мн, подхватилъ незнакомецъ: но чемоданы…. платье…. водой….

Вотъ теб разъ! А мистеръ Топменъ расчитывалъ, что если итти на балъ, то именно съ незнакомцемъ, потому что этотъ джентльменъ, кажется, такъ хорошо знаетъ здшнее общество! Любитель прекраснаго пола погрузился въ глубокую думу. Надо сказать, что онъ былъ однимъ изъ самыхъ ревностнйшихъ послдователей главной заповди пиквикистовъ, помогать ближнему, и это навело его на мысль, нельзя ли помочь незнакомцу. Но какъ же помочь? Платье самого мистеръ Топмена не годится: на сухомъ стенограф оно будетъ сидть, какъ на вшалк….. А! вотъ лежитъ Винкль. По непреложнымъ законамъ природы, онъ проспитъ до утра. Не воспользоваться ли его платьемъ?

— Прикажете рюмку вина? спросилъ незнакомецъ.

— Съ большимъ удовольствіемъ.

Они выпили по рюмк. Это одушевило Топмена.

— У мистеръ Винкля есть новый фракъ, родъ вицемундира нашего клуба, изобртенный имъ самимъ, потому что, въ дорог…. знаете…. оно какъ-то лучше…. Оффиціальне, сказалъ онъ: но ежели его разбудить и начать толковать что намъ нужно, то онъ, я полагаю, ничего не пойметъ. Мн кажется, что по дружб съ Винклемъ…. лучше взять его платье, не безпокоя его самого, а когда мы воротимся, я положу все опять на прежнее мсто, также не тревожа моего друга.

— Прекрасно! вскричалъ незнакомецъ. Но…. какая досада! четырнадцать фраковъ….. надвать чужой!…

— Нечего длать, нечего длать, почтеннйшій, перебилъ Топменъ, позвалъ слугу, и веллъ принести два билета.

— По полу-гине, сказалъ стенографъ. У меня всё крупныя деньги…. не стоитъ мнять…. вы за обоихъ… посл разочтемся…. Станете волочиться за хорошенькими женщинами.

Мистеръ Топменъ охотно выполнилъ желаніе незнакомца, и потомъ приступилъ къ его тоалету.

— Точь-въ-точь на васъ шито, сказалъ онъ, осматривая его со всхъ сторонъ. Но замтьте, сэръ, замтьте, пожалуйста, пуговицы. Видите портретъ мистера Пиквика и внизу буквы П. К.?

— А!….. П. К.! Что значатъ П. К.? платье краденое?

Топменъ улыбнулся съ негодованіемъ.

— Немножко коротокъ жилетъ, говорилъ между-тмъ незнакомецъ, съ довольнымъ видомъ глядя на себя въ зеркало. Неисповдимая воля судьбы малорослые люди всегда длинное платье…. высокіе всегда короткое…. Пойдемте на балъ.

У дверей бальной залы, лакей спросилъ ихъ объ именахъ.

— Извстныя имена, отвчалъ незнакомецъ: только не нужно…. безъ именъ…. инкогнито…. два джентльмена изъ Лондона…. знатные прізжіе…. что-нибудь.

Дверь растворилась, и они вошли въ залу. Длинные турецкіе диваны бросались въ глаза красною шерстяною обивкой, восковыя свчи въ хрустальныхъ подсвчникахъ горли довольно свтло. Въ одномъ конц залы помщался оркестръ на возвышеніи, танцующіе были искусно расположены въ трехъ симметрическихъ кадриляхъ. Два карточные стола стояли въ-сторон, и дв пары старухъ, съ таковымъ же количествомъ стариковъ, занимались вистомъ, соблюдая все подобающее величіе.

— Премиленькія женщины, шепнулъ Топменъ, глядя на танцующихъ дамъ.

— Погодите, отвчалъ его товарищъ: это жены корабельныхъ инженеровъ….. дочери лавочниковъ….. будетъ лучше.

И въ самомъ дл, черезъ нсколько времени зала начала наполняться новыми постителями. ‘Здоровы ли вы?’ — ‘Очень радъ!’ — и другія привтствія сыпались цлыми дюжинами со всхъ сторонъ. Лакей у дверей поминутно провозглашалъ громкія имена рочстерской знати, и посл каждаго его восклицанія въ двери входили важные, толстобрюхіе господа съ разряженными барынями и потупившимися двицами, которыя нжно прикасались одна къ другой концами пальцевъ въ блыхъ перчаткахъ, тогда-какъ икъ маменьки мнялись между собою громогласными привтами, а папеньки подставляли одинъ другому свои табакерки.

Самой замткой особой во всемъ этомъ обществ казался одинъ маленькій и кругленькій человчекъ, съ черными хохлами на вискахъ и съ лысиной на макушк, лекарь девяносто седьмого полка, по имени Слеммеръ. Онъ нюхалъ табакъ изъ всхъ табакерокъ, пожималъ руку всякому, улыбался, шутилъ, танцовалъ, игралъ въ вистъ, однимъ словомъ, длалъ все, былъ везд, и къ этимъ многочисленнымъ и разнообразнымъ занятіямъ успвалъ присоединять еще одно, несравненно важнйшее нежели вс другія, именно, ухаживалъ за какой-то пожилой вдовой, которая, судя по ея богатому платью и дорогимъ украшеніямъ, была весьма интересна.

Романическій мистеръ Топменъ замтилъ неутомимое любезничанье полковаго эскулапа около вдовушки.

— Спекуляція, отвчалъ ему незнакомецъ: старая вдова… лекарь…..

— Кто она такая?

— Не знаю никогда не видалъ…. Что за надобность!…. лекарь…. я его прочь…

И, не говоря больше ни слова, онъ отправляется поперегъ всей комнаты, становится возл камина, наводитъ почтительно-нжный взглядъ на вдову, и пользуясь временемъ, когда лекарь танцовалъ съ другой дамой, успваетъ оказать ей одну маленькую услугу: вдова уронила платокъ, онъ тотчасъ подскочилъ и подалъ. Изъявленіе благодарности повело къ разговору. Вдова очень ласкова, незнакомецъ смлъ, шутки и комплименты, улыбки и игра глазъ…. черезъ нсколько минутъ они стоятъ уже въ одной изъ кадрилей…

Мистеръ Топменъ такъ и обмеръ отъ изумленія, увидвъ ихъ передъ собой въ то самое время, какъ онъ въ этой же кадрили выплясывалъ соло, со всмъ тщаніемъ и усердіемъ, нужными для дла, которое, въ его глазахъ, было вовсе нешуточное и требовало глубокаго вниманія съ его стороны. Но кто боле всхъ былъ пораженъ созвздіемъ вдовы съ незнакомцемъ, такъ это лекарь девяносто седьмаго полка, мистеръ Слеммеръ. Онъ взглянулъ, и окаменлъ. Возможно ли? Докторъ медицины и хирургіи, всмъ извстный мистеръ. Слеммеръ, лекарь девяносто седьмаго пхотнаго полка, въ одну минуту забыть для какого-то долговязаго и тощаго молодаго человка! Старая вдова разговариваетъ съ этимъ выскочкой какъ съ своимъ давнишнимъ пріятелемъ, и улыбается ему, и прыгаетъ, и кокетничаетъ. Ахъ, чортъ возьми!

Но не имя способовъ прекратить зло въ самомъ начал, мистеръ Слеммеръ терпливо перенесъ вс прыжки, взгляды, улыбки и разговоры измнницы, онъ даже былъ такъ остороженъ, что не сдлалъ ничего до самаго конца балу, изъ уваженія къ общему спокойствію и благоприличію. Зато, когда балъ кончился и незнакомецъ, проводивъ вдову къ экипажу, возвращался объ руку съ Топменомъ, мистеръ Слеммеръ въ бшенств подбжалъ къ нему и сказалъ:

— Сэръ! меня зовутъ Слеммеромъ…. лекарь девяноста седьмаго пхотнаго полка. Вотъ мой адресъ. Возьмите!

— А!…. Слеммеръ! отвчалъ незнакомецъ, улыбаясь: докторъ Слеммеръ…. учтивость…. покорно благодарю.

— Вы меня обидли, сэръ, перебилъ докторъ: я требую удовлетворенія. Дайте свой адресъ. Слышите?

— Адресъ?…. гмъ!….

— Да, адресъ! вашъ адресъ! повторялъ Слеммеръ.

— Адресъ…. нтъ…. я не взялъ….

— Хорошо, сэръ, хорошо, сказалъ докторъ, стараясь удержать гнвъ, который захватывалъ ему дыханіе. Очень хорошо. Я, всё-равно, знаю, что вы здсь. остановились, и отъищу васъ завтра же.

Сказавъ это, лекарь кинулъ на незнакомца еще одинъ огненный взглядъ и скрылся. Друзья отужинали, выпили по нскольку стакановъ вина, и также разсудили оставить пестрое общество. Незнакомецъ зашелъ въ квартиру Пиквикистовъ, переодться. Тамъ все покоилось крпкимъ сномъ. Проводивъ своего товарища, мистеръ Тонменъ отъиіскалъ въ колпак отверзтіе, въ которое онъ вкладывалъ голову, и сложными эволюціями дойдя до кровати, кинулся на постель.

На другой день, только-лишь пробило семь часовъ утра, слуга постучался въ комнату мистеръ Пиквика.

— Кто тамъ? спросилъ Пиквикъ.

— Не вашъ ли это фракъ? свтлосиній съ золотыми пуговицами, на которыхъ какой-то портретъ?

Мистеръ Пиквикъ зналъ, что такой фракъ есть только у Винкля, и полагая, что почтенный сочленъ его отдалъ съ-вечера вычистить свое платье, отвчалъ: Нтъ, это мистера Винкля, рядомъ со мной, въ слдующемъ нумеръ.

Винкль за обдовъ пилъ больше всхъ и спалъ крпче всхъ. Однако жъ неугомонный стукъ слуги разбудилъ его.

— Что такое?

— Васъ спрашиваетъ какой-то офицеръ въ общей комнат.

— Офицеръ?

— Да-съ. Пожалуйте поскоре. Говоритъ, очень нужно съ вами переговорить.

Удивительно! подумалъ про себя Винкль: кому я понадобился вн Лондона? Право, понять не могу!

Какъ бы то ни было, онъ всталъ, одлся и сошелъ въ общую комнату. Старуха и двое слугъ убирали посуду, подъ окномъ стоялъ офицеръ, спиною къ дверямъ. Услышавъ шумъ отъ шаговъ Винкля, онъ обернулся, поклонился ему очень учтиво, и веллъ старух и слугамъ выйти вонъ.

— Я имю честь говорить съ мистеромъ Винклемъ?

— Точно такъ, сэръ.

— Конечно, вамъ не покажется страннымъ, что меня прислалъ сюда одинъ изъ моихъ пріятелей, мистеръ Слеммеръ, лекарь девяносто седьмаго полка.

— Мистеръ Слеммеръ?

— Да-съ. Онъ поручилъ мн объявить вамъ, что вы вчера вели себя совсмъ неприлично благородному человку, и онъ требуетъ удовлетворенія.

Если бы самая высокая башня рочстерскаго замка сдвинулась съ мста и стала передъ мистеромъ Винклемъ, какъ теперь стоялъ передъ нимъ незнакомый офицеръ, онъ и тому не удивился бы столько, сколько удивился словамъ этого офицера. Незнакомецъ замтилъ его смущеніе и продолжалъ.

— Можетъ-статься, вы позабыли, что вчера длали. Мистеръ Слеммеръ говорилъ мн, что вы были въ такомъ состояніи…. какъ бы это сказать?…. (Офицеръ улыбнулся.) Вы даже не хотли дать ему адреса, и хорошо, что у васъ какія-то необыкновенныя пуговицы на фрак, а то мн трудно бы было васъ отьискать.

Мистеръ Винкль удивился еще больше. Не украли ли моего фрака? подумалъ онъ, и сказавъ офицеру, что сію минуту воротится, побжалъ къ себ въ комнату. Платье его, какъ мы знаемъ, было цло, но оно лежало не на своемъ мст, разбросано въ безпорядк по полу, съ явными знаками, что его съ-вечера надвали.

‘А! смкнулъ Винкль: теперь понимаю! Вчера за обдомъ я пилъ много вина, и помнится, гулялъ съ сигаркой по улиц. Врно, я былъ крпко пьянъ, съпьяна надлъ свое хорошее платье, и на улиц завелъ съ кмъ-нибудь исторію. Очень непріятно!

Мистеръ Винкль былъ совершенно правъ: въ самомъ дл очень непріятно подставлять лобъ подъ пулю, да еще Богъ знаетъ за что. Но какъ же быть въ такой крайности? Отказаться? Не хорошо. Мистеръ Винкль не хотлъ помрачить доброй славы, которою онъ пользовался между своими сочленами, не хотлъ поколебать ихъ мннія, что онъ чрезвычайно искусенъ во всемъ по оборонительной и по наступательной части. Но, слдовательно, надо стрляться? А какъ застрлятъ?…. Вдругъ у него блеснула мысль, что если онъ возьметъ въ секунданты Снодграсса, то этотъ джентльменъ, не изъ числа самыхъ мужественныхъ, но изъ числа довольно болтливыхъ, врно перескажетъ все Пиквику, а Пиквикъ увдомитъ мстное начальство, и дуэль предупредятъ. Хорошо ли, худо ли было это средство, но мистеръ Винкль на скорую руку не могъ выдумать ничего лучшаго, и длятого, ударивши себя въ лобъ, пошелъ опять въ общую комнату, гд безъ дальнихъ околичностей условился съ офицеромъ о мст и времени поединка.

Завтракъ нашихъ героевъ въ этотъ день былъ очень не веселъ. Топменъ не могъ встать съ постели. Снодграссъ плавалъ въ какой-то поэтической задумчивости, а президентъ обнаружилъ необыкновенное расположеніе къ молчанію и содовой вод. Мистеръ Винкль искалъ случая поговорить со Снодграссомъ, и воспользовался первой удобной минутой, чтобъ увести его, подъ предлогомъ наблюдательной прогулки по городу.

— Снодграссъ!

— Что?

— Мн нужно открыть теб важную тайну.

— Говори.

— Попросить тебя объ одной важной услуг.

— Проси.

— Могу ли положиться на твою скромность?

— Разумется!

— Такъ слушай, мой другъ. У меня завязалось дло,— дло, въ которое замшана честь моя.

— Дуэль?

— Да, съ докторомъ Слеммеромъ, девяносто седьмаго полка.

— Чего же ты отъ меня хочешь?

— Прошу тебя быть моимъ секундантомъ.

Мистеръ Винкль старался говорить какъ можно торжественне, Чтобы подйствовать на чувствительность друга.

— Сегодня, продолжалъ онъ, остановившись и положивъ руку на сердце: сегодня, когда солнце склонится къ западу и длинныя тни лягутъ на поля и пригорки, мы съ докторомъ Слеммеромъ сойдемся за валомъ крпости и вступимъ въ смертельный бой. Могу ли надяться на твою, дружбу?

— Съ большимъ удовольствіемъ, отвчалъ Снодграссъ.

Несчастный Винкль не ожидалъ такой скорой услужливости: принимая дуэль близко къ сердцу, онъ позабылъ, что люди по большой части очень холодно смотрятъ на чужія опасности.

— Дло можетъ кончиться бдственнымъ образомъ, замтилъ онъ, между-тмъ какъ морозъ подиралъ его по кож.

— Авось, нтъ! сухо отвчалъ Снодграссъ.

— Должно полагать, докторъ искусный стрлокъ.

— Такъ что же? а ты разв дурно стрляешь?

— Нтъ…. однако жъ….

Но Винкль догадался, что посл этого однако жъ нельзя сказать ничего хорошаго и началъ съ другаго тону.

— Если я буду убить, сказалъ онъ, взявъ Снодграсса за руку и крпко пожимая ее: если я буду убить, ты, мой другъ, найдешь у меня въ боковомъ карман письмо. Отошли его къ отцу моему. Пусть старикъ оплачетъ мою бдственную кончину!

Но и этотъ маневръ не произвелъ желаннаго дйствія: Снодграссъ былъ тронутъ, однако жъ съ такою готовностью общалъ доставить письмо, какъ-будто онъ былъ почталіонъ, а не другъ Винкля.

— Меня тревожитъ одно, мой милый, началъ опять мистеръ Винкль: то, что кто бы изъ насъ ни былъ убитъ, ты во всякомъ случа пострадаешь, какъ свидтель преступленія. Можетъ-статься, тебя сошлютъ, сошлютъ на всю жизнь. Я не могу подумать объ этомъ безъ содроганія.

Казалось, на этотъ разъ, Снодграссъ немножко смутился, но долгъ дружбы снова одержалъ верхъ, и онъ отвчалъ твердо:

— Какъ быть! для друга я готовъ на вс опасности.

Винкль внутренно посылалъ къ чорту эту геройскую дружбу.

— Снодграссъ! вскричалъ онъ наконецъ: надюсь, что ты не откроешь никому моей тайны, не скажешь ни слова мистеру Пиквику, не донесешь полиціи, не станешь просить, чтобы, для предупрежденія дуэли, задержали Слеммера, который живетъ въ четемскихъ казармахъ, налво первая дверь отъ угла.

— Ни за что въ свт! съ жаромъ отвчалъ Снодграссъ, пожавъ руку Винкля, и бдный дуэлистъ, съ послднимъ лучемъ надежды, заран обрекъ себя на жертву кровожадному доктору, самъ не зная за что. Онъ думалъ, что по-крайней-мр не удастся ли ему какъ-нибудь стороной, будто случайно, проговориться Пиквику, или Топмену, но когда они воротились въ свою гостинницу, то одного не было дома, а другой еще спалъ и не показалъ никакого вниманія ко всмъ словамъ Винкля, который, безъ малйшей утайки, говорилъ ему, что онъ, Винкль, черезъ нсколько часовъ будетъ застрленъ изъ пистолета. Такимъ образомъ прошелъ цлый день. Когда солнце стало садиться, дуэлистъ и секундантъ накинули на плеча шинели и отправились къ мсту сраженія, первый завернувшись по самый носъ — ему было холодно, а послдній тщательно придерживая полы, чтобы никто не видалъ смертоносныхъ орудій, которыя онъ тащилъ.

— Я ваялъ цлую четверть фунта пороху, говорилъ онъ: и для пыжа, два нумера здшней газеты. Не равно понадобится сдлать по другому выстрлу.

Такая дружеская заботливость, по истин стоила того, чтобъ быть за нее благодарнымъ, и мистеръ Винкль дйствительно былъ благодаренъ такъ, что не могъ выразить своихъ чувствъ, а только шелъ сзади, отставая всё больше и больше отъ Снодграсса, по мр того какъ они приближались къ крпостному валу.

— Мы поспли въ самую пору: сейчасъ сядетъ солнышко, сказалъ Снодграссъ.

Винкль посмотрлъ на западъ: можетъ-быть такъ же скоро закатится и солнце его жизни. Вдали показался докторъ Слеммеръ, его секундантъ и еще какой-то мужчина, въ байковомъ сюртук, съ. ящикомъ подъ мышкою.

— Это, видно, хирургъ съ нужными инструментами, сказалъ Снодграссъ. Выпей-ка рюмку водки.

Вникль выпилъ все, что было въ принесенной бутылочк.

— Вроятно, намъ не о чемъ боле договариваться? спросилъ секундантъ Слеммера, поручикъ Тепльтонъ, подойдя къ Снодграссу.

— Я думаю, не объ чемъ, отвчалъ послдній.

Поручикъ отмрялъ шаги, зарядилъ пистолеты, и оборотясь опять къ Снодграссу, спросилъ, не хочетъ ли онъ выстрлить для пробы и зарядить самъ, но мистеръ Снодграссъ, имя довольно сбивчивыя понятія о заряжаніи пистолетовъ, отказался.

— Въ такомъ случа мы можемъ поставить противниковъ на барьеръ? спросилъ опять неотвязчивый секундантъ.

— Я думаю, можемъ, отвчалъ Снодграссъ, готовый согласиться на все, лишь бы ничего не пробовать.

— Ты не забудешь о моемъ бдномъ отц? шепнулъ ему Винкль.

— Нтъ, нтъ! Ступай скоре на мсто и застрли доктора.

Превосходный совтъ, если бы его было легко исполнить! Но…. мистеръ Винкль славился человколюбіемъ.

— Стой! стой! закричалъ вдругъ докторъ, когда его поставили на барьеръ противъ Винкля.

— Что такое? спросилъ секундантъ, подбгая къ нему.

— Это не тотъ.

— Не тотъ!

— Какъ не тотъ? подхватилъ джентльменъ въ байковомъ сюртук, съ ящикомъ подъ мышкой.

— Да не тотъ, отвчалъ докторъ въ смущеніи.

— Что жъ это значить? спросило нсколько голосовъ.

Слеммеръ началъ говорить съ своимъ секундантомъ, и между ними завязался горячій споръ. Мистеръ Винкль, замтивъ, что военныя дйствія прекращаются, тотчасъ открылъ свои глаза, которые онъ имлъ предосторожность зажмурить на время дуэли. Легко было догадаться, что тутъ есть какая-то ошибка, и онъ, чтобы поддержать славу своей храбрости, выступивъ впередъ, сказалъ.

— Полноте, господа! Вдь я знаю, что не тотъ, кого нужно.

— Знаете? подхватилъ джентльменъ въ байковомъ сюртук. Если такъ, такъ прекрасно! Принявъ вызовъ, который, какъ вамъ было извстно, адресованъ не къ вамъ, вы очень обидно подшутили надъ докторомъ Слеммеромъ, и дуэль должна состояться.

Винкль потупилъ глаза.

— Погоди, Пейнъ! вскричалъ поручикъ. Для чего же въ самомъ дл, сэръ, вы не объяснились со мной объ этомъ, когда я приходилъ къ вамъ?

— Да, для чего? для чего? повторялъ байковый сюртукъ.

— Длятого, сказалъ Винкль, увидвъ, что ему наконецъ надобно отвчать: длятого что вы, отъ имени доктора Слеммера, говорили дурно о человк въ такомъ фрак, какой я не только имю честь носить, но который даже и изобртенъ мною, какъ проэкть мундира для Клуба Пиквикистовъ. Я почелъ себя обязаннымъ поддержать достоинство этого почетнаго одянія, и принялъ вызовъ.

— Только то! весело вскричалъ докторъ, подавая ему руку. Въ такомъ случа, сэръ, позвольте сказать, что я очень уважаю вашъ благородный поступокъ и жалю, что надлалъ вамъ столько безпокойства изъ глупаго фрака.

— Помилуйте-съ!

Винкль и докторъ пожали другъ другу руку, а мистеръ Снодграссъ не могъ надивиться доблести перваго.

— Но позвольте однако жъ, сказалъ джентльменъ въ байковомъ сюртук. Надо ршить еще одинъ вопросъ. Не считаетъ ли себя мистеръ Винкль обиженнымъ, что его вызывали вмсто другаго? Ежели такъ, то дуэль должна состояться.

— Нтъ-съ, я не имю за это претензіи, великодушно отвчалъ мистеръ Винкль.

— Очень хорошо, сэръ, сказалъ джентльменъ съ ящикомъ. Но можетъ-быть, вашъ секундантъ обидлся нкоторыми моими замчаніями по этому длу. Ежели такъ, то я готовъ удовлетворить его, и дуэль между нами должна состояться.

Но мистеръ Снодграссъ такъ же великодушно поспшилъ объявить, что и онъ ни чмъ не обидлся, поблагодарилъ услужливаго джентельмена за его любезное предложеніе и проворно захлопнулъ ящикъ, въ которомъ лежало пистолеты. Такимъ образомъ кончилась достопамятная дуэль. Все общество дружески оставило поле битвы, и докторъ Слеммеръ съ своими товарищами, по приглашенію Снодграсса и Винкля, пошелъ провести у нихъ этотъ вечеръ.

Прибытіе ихъ чрезвычайно изумило Пиквика, который сидлъ въ то время, съ проснувшимся Топменомъ и стенографическимъ незнакомцемъ, за чайнымъ столомъ.

— Мистеръ Пиквикъ! вскричалъ Винкль, вбгая: рекомендую вамъ друзей моихъ, офицеровъ девяносто седьмаго полка, съ которыми я пріятнымъ образомъ познакомился только сегодня. Докторъ Слеммеръ, докторъ Пейнъ, поручикъ Тепльтонъ.

Пиквикъ всталъ и раскланялся. Гости, какъ водится, насказали ему комплиментовъ. Но надо было познакомить ихъ и съ прочими лицами, которыя находились тутъ въ комнат.

— Мистеръ Пейнъ! сказалъ Винкль: имю честь рекомендовать вамъ моего друга, мистера Топмена. Мистеръ Тепльтонъ! мистеръ Слём….

И Винкль онмлъ, потому-что лишь только Слеммеръ взглянулъ на Топмена и на незнакомца, а они на Слеммера, какъ вс трое отступили назадъ.

— Я, кажется, ужъ имлъ честь видть этихъ господъ, сказалъ наконецъ докторъ.

— Право?

— Да, особливо вотъ этого.

Слеммеръ шепнулъ нсколько словъ своему бывшему секунданту, тотъ посмотрлъ на всхъ присутствующихъ и подошелъ къ Пиквику.

— Позвольте спросить, сказалъ онъ, указывая на стенографа: этотъ господинъ принадлежитъ къ вашему обществу, или нтъ?

— Нтъ.

— И не носитъ фрака съ пуговицами вашего Клуба?

— Нтъ.

— Что жъ это значитъ!

Но рано, или поздно, истина должна была всплыть наверхъ. Топменъ отвчалъ на вопросъ доктора, что онъ съ незнакомцемъ дйствительно былъ на бал, и когда Пиквикъ торжественно потребовалъ отъ нихъ дальнйшаго объясненія, то несчастный, любитель прекраснаго пола признался во всемъ, слегка коснувшись похищенія Винклева платья и сильно опираясь на то, что это было вскор посл обда.

Между-тмъ поручикъ давно ужъ смотрлъ на незнакомца съ большимъ вниманіемъ, и наконецъ спросилъ:

— Не видалъ ли я васъ въ театр?

— Разумется, отвчалъ тотъ.

Поручикъ захохоталъ во все горло.

— Послушайте, докторъ, сказалъ онъ: мы съ вами попали въ дураки. Вамъ нельзя стрляться съ этимъ человкомъ: — онъ кочующій актеръ, онъ непремнно долженъ играть завтра въ піес, которую офицеры пятьдесятъ втораго полка. поставили на здшній театръ. Что же выйдетъ, если вы его застрлите наканун спектакля? Разсердится цлый полкъ, взбсятся вс офицеры.

Докторъ не ожидалъ такой комической развязки для трагедіи, но какъ бы то ни было,.онъ не хотлъ ссориться съ пятьдесятъ вторымъ полкомъ, и нахмурившись, отошелъ въ уголъ. Само собой разумется впрочемъ, что ни онъ, ни друзья его, не могли уже оставаться въ гостяхъ у нашихъ героевъ. По уход ихъ, Пиквикъ выразилъ все свое негодованіе на поступокъ Топмена и странствующаго актера: оно было такъ сильно, что чуть не порвало пуговицъ на его жилет, раздувая грудь благороднаго старика. Но мало-по-малу чистосердечное раскаяніе виновныхъ подвигло Пиквика къ милости, а врожденное добродушіе его довершило остальное. Слово прощенія сказано, стулья опять сдвинулись въ дружный кружокъ, и за исключеніемъ того, что мистеръ Винкль съ неудовольствіемъ вспоминалъ про себя о похожденіяхъ своего фрака, вечерь пролетлъ такъ же весело, какъ вчерашній.

На слдующее утро вс жители Рочстера и другихъ сосдственныхъ городковъ были разбужены ранніе обыкновеннаго, по поводу военныхъ маневровъ, въ которыхъ шесть пхотныхъ полковъ съ двумя бригадами артиллеріи должны были взять неприступную деревянную крпость, построенную на этотъ случай. Мистеръ Пиквикъ, какъ любитель тактики и стратегіи,— что доказывается его описаніемъ четемскихъ казармъ,— почелъ долгомъ, вмст съ своими товарищами, присоединиться къ толпамъ любопытныхъ, которые бжали въ поле. Тамъ все уже было приготовлено: ряды смуглыхъ солдатъ, въ красныхъ мундирахъ и блыхъ брюкахъ, ждали прізда главнаго командира, и повсемстная неподвижность нарушалась только какимъ-то молодымъ полковниковъ, который безпрестанно скакалъ отъ одного крыла фронта къ другому, употребляя вс усилія надсадить себ грудь безъ всякой видимой нужды.

Друзья наши пробрались въ первый рядъ зрителей и стали прямо противъ лицевой стороны фронта. Положеніе ихъ, конечно, было не очень спокойное: порой одного изъ нихъ выталкивали на нсколько сажень впередъ, или грозились растоптать всхъ лошадиными копытами, подвигая назадъ, иногда какая-нибудь жирная торговка, колотя Пиквика по спин, говорила: ‘Что ты, батько, сталъ у меня подъ носомъ?’, порой другая, не мене задорная, любительница военнаго дла, растолкавъ локтями нашихъ героевъ, начинала жаловаться, что они безпокоятъ ее, наконецъ, случалось, что какой-нибудь высокій здоровякъ облокачивался на плечо Снодграсса, или какой-нибудь джентлменъ, небольшаго росту, но гигантскаго любопытства, настоятельно требовалъ, чтобы Винкль снялъ свою шляпу, изъ-за которой его гигантское любопытство ничего не видитъ. Но друзья ршились переносить все это, лишь-бы посмотрть на занимательныя эволюціи.,

Наконецъ глухой говоръ, пробжавшій по всему полю, возвстилъ прибытіе того, кого такъ долго ждали. Вс глаза оборотились въ одну сторону, раздалась команда, ружья сверкнули, брякнули, и главный начальникъ подскакалъ къ фронту со своею свитою. Объхавъ ряды, онъ остановился въ нкоторомъ отдаленіи и приказалъ начать маневръ. Ряды тронулись, свернулись въ колонны, растянулись въ цпь, раздробились, пошли по разнымъ направленіямъ, длали тысячу поворотовъ, останавливались, маршировали….

— Не правда ли, что это прекрасно? вскричалъ въ восторг Пиквикъ, поправляя очки.

— Прекрасно, отвчалъ Винкль, стараясь вытащить свои ноги изъ-подъ каблуковъ маленькаго толстяка, который на нихъ помстился.

Черезъ нсколько минутъ толпа, гд стояли наши герои, стала постепенно рдть, зрители, одинъ за другимъ, расходились въ разныя стороны, остались только Пиквикъ, Снодграссъ и Винкль: Топмена тоже не было.

— Какъ просторно! замтилъ Винкль, обрадованный, что на ногахъ его никто не стоитъ.

— Теперь мы еще лучше увидимъ, прибавилъ Пиквикъ.

— Но Боже мой! шепнулъ Винкль: посмотрите, что это они хотятъ длать? никакъ стрлять въ нашу сторону?

— Пусть стрляютъ.

— Какъ пусть стрляютъ? А если у кого ружье по ошибк заряжено пулею?

Пиквикъ улыбнулся.

— Не бойся, мой другъ, сказалъ онъ. Я знаю, что теперь будетъ: сейчасъ заиграетъ музыка и потомъ….

Но лишь-только мистеръ Пиквикъ сказалъ это слово, какъ вся масса пхоты, по команд начальниковъ, положивъ ружье на-руку, развернутымъ фронтомъ бросилась со штыками на пиквикистовъ, а артиллерія, заскакавъ со стороны, вытянулась полу-кругомъ противъ атакующихъ, скинула пушки съ передковъ и приготовилась встртить ихъ смертоноснымъ залпомъ, такъ, что друзья наши, три невинные джентльмена, очутившись въ середин, сдлались предметомъ совокупной атаки шести пхотныхъ полковъ и двухъ бригадъ артиллеріи, подъ пушечными выстрлами съ одной и подъ штыками съ другой стороны.

Человкъ смертенъ. Долго ли до грха? На бду Пиквика, подулъ сильный втеръ, и широкополая шляпа слетла съ его величавой лысины, а извстно, что въ человческой жизни очень немного такихъ положеній, которыя заслуживали бы столь справедливаго участія, какъ положеніе человка, принужденнаго гнаться за своею сорванной втромъ шляпой. Надобно имть большой запасъ философіи, чтобы сохранить при этимъ полное присутствіе духа, не говоря уже о тлесной ловкости и умственной смтливости, которыя также необходимы тому, кто не хочетъ остаться вовсе безъ шляпы. Если побжите тихо, вы ея не догоните, ежели скоро, то можете такъ разбжаться, что не успете въ нужномъ случа остановиться или круто повернуть въ сторону. Лучшее правило: бгите не спша, и улыбайтесь, ежели у васъ достаетъ мужества, а какъ замтите, что шляпа начинаетъ катиться потише, то бросьтесь на нее со всхъ ногъ, схватите, надньте какъ-можно крпче на голову, и скажите остроту.

Мистеръ Пиквикъ, вроятно, слдовалъ именно этой теоріи, потому-что онъ бжалъ ршительно съ одинакою быстротой, какъ катилась шляпа. Но она всё катилась, и онъ долженъ былъ бжать, всё бжать, дотого что наконецъ почти задохся отъ бгу. Но, къ счастію, шляпу остановила какая-то деревянная стнка. Пользуясь этимъ случаемъ, или стнкою, знаменитый мужъ подхватилъ измнницу и перевелъ дух. Въ это время кто-то кликнулъ его по имени. Онъ оглянулся: мистеръ Топменъ сидлъ въ большой открытой коляск, между нсколькими особами обоего полу, и разговаривалъ съ ними такъ дружески, какъ-будто цлый вкъ провелъ въ ихъ бесд и въ этой самой коляск.

— Пиквикъ! Пиквикъ! закричалъ опять этотъ любезный джентльменъ, махая платкомъ своему начальнику и учителю: мистеръ Пиквикъ! подите сюда.

— Подите къ намъ, сэръ, прибавилъ высокій и дюжій мужчина, сидвшій возл Топмена. Джой! отвори скорй дверцы.

Высокій мужчина оглянулся, но тотъ, кого онъ называлъ Джоемъ, краснорожій дтина, съ сальными губами, храплъ и отдувался, развалясь на козлахъ.

— Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ!… Джой! отвори, говорю, дверцы, откинь подножки.

Пока сонливый слуга исполнялъ приказаніе, къ коляск подошли Снодграссъ и Винкль.

— А! и вы здсь! сказалъ Топменъ.

— Подите, подите, милости просимъ, будетъ мсто для всхъ! продолжалъ незнакомецъ. Вы, я вижу, не узнали меня. Я — Вардль. Очень радъ, что васъ встртилъ. Вы мн знакомы: я былъ однажды въ вашемъ клуб, прошедшею осенью.

Пиквику и его товарищамъ не было никакой причины отказываться отъ приглашенія мистера Вардля. Съ помощью краснорожаго слуги, они влзли въ коляску и заняли мста среди общества, состоявшаго, крон Топмена и Вардля, изъ одной дамы сомнительныхъ лтъ, двухъ молодыхъ хорошенькихъ двушекъ и одного молодаго человка, который, по-видимому, былъ очень неравнодушенъ къ одной изъ послднихъ.

— Очень, очень радъ, что васъ вижу, повторилъ мястверъ Вардль. Моё почтеніе, мистеръ Снодграссъ! Какъ поживаете, мистеръ Винкль? Садитесь сюда, мистеръ Пиквикъ, вотъ, рядомъ со мной. Имю честь рекомендовать — мои дочери, мои ягодки, а это моя сестрица, миссъ Рахиль Вардль: она еще двушка, сэръ…. право, двушка.

И говоря это, словоохотливый джентльменъ пріятельски толкнулъ Пиквика въ бокъ, между-тмъ какъ миссъ Рахиль стыдливо потупилась, процживая сквозь зубы: Ахъ, братецъ!

— Что, братецъ? весело вскричалъ мистеръ Вардль: разв это что-нибудь новое? Но извините, господа: я позабылъ представить вамъ еще одного собесдника. Другъ нашего дому, прекрасный молодой человкъ, мистеръ Трондль. Теперь мы вс знаемъ другъ друга. Будемъ же веселы, и станемъ смотрть, что длаютъ эти солдаты.

Солдаты въ то время длали чудеса храбрости, деревянная крпость осаждена по всмъ правиламъ военнаго искусства, пушки подвезены, фитили зажжены: стоило только приложить огонь къ пороху, и неприступныя укрпленія полетятъ на воздухъ. Двицы дрожали.

— Джой! Джой! закричалъ мистеръ Вардль. Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ! Сдлайте одолженье, сэръ, ущипните его за ногу. Вотъ такъ. Покорно благодарю. Джой,^: достань корзинку съ кушаньемъ. Я думаю, пока берутъ крпость, мы можёмъ позавтракать. До обда еще долго, маневры не скоро кончаются, и притомъ намъ далеко хать. Прошу покорно, господа, безъ церемоніи. Но, кажется, намъ лучше выйти изъ коляски и ссть въ кружокъ на лугу.

Это предложеніе было принято, и посл нсколькихъ шутокъ насчетъ того, что платья дамъ очень измялись, все общество, выбравшись изъ тсной коляски, расположилось возл нея на трав.

— Ножи! вилки!

Краснорожій дтина вооружилъ, каждаго этими полезными инструментами, и далъ каждому въ руку тарелку.

— Ну, теперь, Джой, сказалъ Вардль…. Джой! Джой!… Фу, ты, пропасть!… этотъ проклятый опять заснулъ!

Сильный толчокъ разбудилъ однако жъ сонливаго Джоя, и вскочивши, какъ сумашедшій, онъ подалъ нсколько блюдъ съ състными припасами, которые состояли изъ холоднаго жаркаго, говядины, сыру, колбасъ и хлба, что, все вообще и каждое кушанье въ частности, возбуждало въ сердц краснорожаго малаго самую нжную симпатію, сверкавшую въ заспанныхъ глазахъ его.

— А гд же языкъ, ветчина, дичь? продолжалъ мистеръ Вардль, принимая блюда отъ Джоя и разставляя ихъ между собесдниками. Ну, живе! подавай все, что тамъ есть, салатъ, горчицу, яйца. Достань изъ-за пазухи сткляночку съ уксусомъ, разверни бумагу съ селедками, дай сюда вино… еще… еще!

Неповоротливый Джой едва успвалъ исполнять эти быстрыя приказанія, однако жъ наконецъ были поданы вс припасы, и каждый изъ собесдниковъ, съ тарелкою на колняхъ, съ ножомъ и вилкой въ рукахъ, приступилъ къ завтраку, который, по количеству яствъ, можно бы было назвать обдомъ.

— Не правда ли, что этотъ копченый языкъ очень хорошъ? спросилъ радушный хозяинъ.

— Очень хорошъ, отвчалъ мистеръ Винкль, додая свою порцію языка и протягивая руку къ говядин.

— Отличный языкъ! прибавилъ Топменъ, поддвъ на вилку разомъ два куска ветчины.

— Кушайте, кушайте! милости просимъ. Рюмку вина?

— Съ удовольствіемъ.

— Но возьмите къ себ лучше всю бутылку, вотъ такъ.

— Покорно благодарю.

— Джой!

На этотъ разъ краснорожій дтина еще не усплъ заснуть, потому-что черезъ-чуръ раскачался при подач кушанья.

— Достань еще бутылку. Не прикажете ли, сэръ? Ваше здоровье!

— Благодарю. И ваше!

Дамы также приняли умренное участіе въ тостахъ.

— Что это, какъ Эмилія втренничаетъ съ незнакомыми! шепнула двствующая тетушка своему брату, и потомъ, оборотясь къ младшей племянниц, присовокупила: ‘Эмилія, мой ангелъ, пожалуйста не говори такъ много!’

— Помилуйте, тетушка!

— Тетушка, кажется, свела тсную дружбу съ этимъ маленькимъ и толстенькимъ старичкомъ, шепнула Эмиліи сестра ея Изабелла, и об молодыя двушки засмялись, а старая, жеманясь, умильно глядла на Топмена.

— Чему он радуются, что такъ хохочутъ? сказала она, съ видомъ состраданія, какъ-будто смхъ — контрабанда, а радость безъ позволенія старшихъ — уголовное преступленіе.

— Смю ли пить за ваше здоровье, миссъ? отвчалъ вполголоса Топменъ, слегка прикоснувшись къ рук ея.

Двствующая тетушка улыбнулась, взглянула на него съ выраженіемъ нжности, и прибавила, что когда станутъ палить изъ пушекъ, она такъ испугается, что ей будетъ нужна опора.

— Нравятся ли вамъ мои племянницы? спросила она потомъ.

— Если бы здсь не было ихъ тетушки, отвчалъ мистеръ Топменъ.

— Льстецъ!… Я знаю, что вы про нихъ думаете. Мужчины такъ скоро всё замчаютъ, такъ любятъ насмхаться. О! я знаю, что вы про нихъ думаете.

— Что такое?

— Вы думаете, что Эмилія слишкомъ бла, словно восковая кукла, а Изабелла горбится: не правда ли? Оно, конечно, такъ, я сама говорю, что на нихъ, черезъ нсколько лтъ, страшно будетъ смотрть. О! вы ужасный насмшникъ.

— Бьюсь объ закладъ, что тетушка говоритъ про насъ, шепнула Изабелла.

— Кажется, отвчала сестра, улыбнувшись: да вотъ я ее!… Тетушка! тетушка!

— Что мой ангелъ?

— Смотрите, не простудитесь. Не хотите лы, вотъ платокъ? Повяжите голову. Въ ваши лта надо беречься.

Двствующая тетушка сбиралась не очень ласково отвчать на это нжное предостереженіе, но мистеръ Вардль помшалъ тому своимъ крикомъ.

— Джой! Джой!… Фу, ты пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ!

— Какой странный молодой человкъ! замтилъ Пиквикъ.

— Чрезвычайно странный, отвчалъ Вардль. Я горжусь имъ, какъ рдкимъ произведеніемъ природы. Джой! Джой! да проснись, чортъ тебя возьми! Убирай скоре.

Краснорожій дтина вскочилъ, проглотилъ кусокъ сыру, который онъ жевалъ въ то время, какъ ему случилось заснуть, и потомъ началъ убирать остатки завтрака. Между-тмъ военныя дйствія шли своимъ чередомъ, и неприступныя твердыни взлетли на воздухъ, къ общему удовольствію.

— Надюсь, что мы съ вами увидимся, сказалъ мистеръ Вардль, прощаясь съ Пиквикомъ и его друзьями.

— О, безъ сомннія, сэръ!

— Мы поставимъ себ за особенное удовольствіе….

— Помните мой адресъ? Меноръ-Фармъ, близь Дингли-Делля.

— Помнимъ, помнимъ.

— Не забудьте же. Я жду васъ на слдующей недл. Обрадуйте меня своимъ посщеніемъ.— Джой!… Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ!

Но его разбудили, сли въ коляску, кучеръ ударилъ по лошадямъ, и экипажъ покатился, а Пиквикисты пошли домой. Мистеръ Топменъ, желая еще разъ взглянуть на прелестную миссъ Рахиль, оборотился назадъ, и когда онъ сдлалъ это движеніе, заходящее солнце сыпало свои золотые лучи на разноцвтныя шляпки сидящихъ въ коляск дамъ, а за коляскою качалась голова спящаго Джоя.

Ласковость мистеръ Вардля внушила нашимъ героямъ желаніе какъ-можно скоре воспользоваться приглашеніемъ этого веселаго джентльмена, и вслдствіе того, черезъ нсколько дней посл взятія неприступной крпости, общество корреспондентовъ клуба Пикинкистовъ, подъ предсдательствомъ своего президента, открыло экстраординарную конференцію, результатомъ которой была поздка на хуторъ Меноръ-Фармъ, благъ Дингли-Делля.

— Я полагаю, надо посовтоваться съ кмъ-нибудь изъ слугъ здшней гостинницы, сказалъ мистеръ Топменъ.

Приступили къ собиранію голосовъ, и ршеніе вышло: ‘посовтоваться съ слугою, который чиститъ имъ сапоги.’

— Дингли-Делль? сказалъ услужливый чистильщикъ: это, господа, пятьнадцать миль отсюда, проселкомъ. Дилижансовъ нтъ, а можно взять почтовую таратайку, если прикажете.

— Въ почтовой таратайк усядутся только двое, остроумно замтилъ Пиквикъ.

— Да-съ. Виноватъ: точно двое. Ну, такъ не угодно ли четырехъ-колесную бричку? Это будетъ покойне. Двое сядутъ на господское мсто, а одинъ кучеромъ… Да! и то только три. Виноватъ.

— Что же намъ длать? спросили Пиквикисты, въ отчаяніи.

— Разв, господа, нтъ ли между вами мастера здить верхомъ? продолжалъ слуга, посмотрвъ на охотничій нарядъ Винкля. Въ такимъ случа есть верховая лошадь: славный конь! Люди мистеръ Вардля часто берутъ ее, когда бываютъ въ Рочотер.

— Вотъ это дло! сказалъ Пиквикъ. Хочешь ли хать верхомъ, Винкль?

У мистеръ Винкля было на сердц какое-то горестное предчувствіе, но какъ онъ слылъ между своими друзьями за искуснаго наздника и не хотлъ ввести въ подозрніе свою славу, то отвчалъ: Съ большимъ удовольствіемъ: я страстно люблю здитъ веркомъ.

— Такъ распорядись же, дружище, сказалъ Пиквикъ слуг: бричку и верховую лкшадь, ровно къ одиннадцати часамъ.

— Слушаю, сударь.

Въ одиннадцать часовъ бричка и верховая лошадь стояли готовыя у дверей гостинницы. Первая была весьма любопытный ящикъ, выкрашенный зеленою краской и утвержденный на четырехъ колесахъ, съ низенькимъ мстомъ для двоихъ въ задней части и съ высокимъ стуломъ для одного на передк. Ее волокла огромная свтлорыжая лошадь, которая также заслуживала особеннаго вниманія, какъ предметъ, на которомъ было чрезвычайно легко разсмотрть симметрическое расположеніе костей въ лошадиномъ скелет. Что же касается до лошади, назначенной для мистеръ Винкля, то она, по всмъ наружнымъ признакамъ, казалась ближайшею родственницею своей подруги, запряженной въ бричку.

— Ахъ, Боже мой! вскричалъ Пиквикъ, разсматривая свой удивительный экипажъ: да кто жъ будетъ править? Мы объ этомъ и не подумали!

— Какъ кто? разумется вы, сказалъ Топменъ.

— Конечно вы, подтвердилъ Снодграссъ.

— Я?… но я….

— Не бойтесь, перервалъ слуга, подсаживая Пиквика. Лошадь — смирная: всякой ребенокъ справитъ.

— А какъ чего испугается?.. понесетъ?..

— Она понесетъ! Что вы это, сударь? разв не видите?

Послднее доказательство, намекавшее на физику лошади, говорило очень краснорчиво въ пользу кротости ея нраву. Мистеръ Пиквикъ согласился принять на себя бремя правленія, взлзъ на передокъ брички, установилъ ноги, услся. Топменъ и Снодграссъ помстились назади. Оставалось только хать.

— Что жъ она не детъ? спросилъ мистеръ Пиквикъ у слуги, который, посадивъ господъ, отошелъ въ сторону и ждалъ, какъ они тронутся съ мста.

— Да вы крикните, сударь!

— Ну!… ну! закричалъ Пиквикъ.

— Ну!… ну! подхватилъ слуга.

Лошадь тронулась.

— Стой!.. тсъ!.. стой!… закричалъ снова ученый мужъ, потому-что лошадь, сдлавъ шага два впередъ, вдругъ начала пятиться, съ явнымъ намреніемъ всунуть заднюю часть брички въ окошко гостинницы.

— Стой! стой! повторяли Топменъ и Снодграссъ.

— Это она такъ…. играетъ, утшалъ ихъ слуга, останавливая лошадь за узду. Куда ты, шалунья? Ну, пошла!…. хлестните ее легонько! еще! Хорошо. Покатили!

Въ самомъ дл лошадь наконецъ разсудила пойти умренными шагами, и общество, сидвшее въ бричк, успокоилось, но зато возникли затрудненія съ мистеръ Винклемъ.

— Возьмите ее сперва за поводъ, говорилъ ему слуга. Теперь садитесь!.

Винкль занесъ ногу въ стремя.

— Не съ той стороны! Вотъ зайдите отсюда, сударь.

Мистеръ Винкль послдовалъ и этому наставленію. Ему удалось попасть довольно прямо въ сдло. Слуга пугнулъ лошадь: она побжала.

— Свалится! ну, бьюсь объ закладъ, что свалится? сказалъ вышедшій изъ гостинницы конюхъ, смотря въ слдъ нашему всаднику.

Но Винкль, хотя немножко сбивался то на правую, то на лвую сторону, однако жъ не сваливался.

— Браво! кричали ему Пиквикъ, Топменъ и Снодграссъ, махая шляпами.

Мистеръ Винкль отвчалъ имъ довольной улыбкой, лошадь его, догнавъ бричку, пошла тихимъ шагомъ, онъ старался сидть сколько можно воинственне, чтобы вполн, заслужить одобреніе друзей своихъ. Такъ они прохали нсколько миль.

— Что это онъ детъ всё стороной дороги? шепнулъ Снодграсс своему сосду, указывая на Винкля, который въ самомъ дл халъ по самой опушк лсу, такъ, что втьви деревьевъ хлестали его по лицу.

— Видно, тамъ прохладне, отвчалъ Топменъ.

— Можетъ-быть. Винкль! отчего ты не дешь возл насъ?

— Да чортъ знаетъ, любезный! Никакъ не могу своротить ее отсюда: такъ и жмется къ этому проклятому ельнику.

Прохали еще около мили. За исключеніемъ того, что мистеръ Винкль поневол наслаждался прохладою тнистой рощи, все шло какъ нельзя благополучне, и почтенный мистеръ Пиквикъ наконецъ убдился, что держать въ рукахъ возжи, не управляя ими, совсмъ не такъ мудрено, какъ сначала кажется, но вдругъ скромная лошадь, о которой онъ получилъ-было весьма выгодное для нея мнніе, начала поступать совершенно наперекоръ всмъ ожиданіямъ доврчиваго президента клуба пиквикистовъ: на девятой, или на десятой мил отъ Рочстера, она вдругъ приняла къ кую-то таинственную походку, загнувъ голову на одну сторону, а заднюю часть тла отодвинувъ въ другую. Сперва этотъ новый родъ походки показался нашимъ путешественникамъ очень любопытнымъ, и они съ большомъ удовольствіемъ смотрли на безвредные капризы своей лошади, но когда она стала отъ времени до времени вскидывать заднія ноги, то мистеръ Пиквикъ не нашелъ въ этомъ ничего занимательнаго. Притомъ же шалунья безпрестанно и самымъ непріятнымъ образомъ махала головой, дергалась, прыгала, дотягивала водой до такой степени, что Пиквикъ едва держалъ ихъ, и кончила тмъ, что стала бросаться изъ стороны въ сторону, останавливаться, скакать и длать такіе проказы, какихъ совсмъ нельзя было предполагать, судя по ея первоначальной скромности.

— Для чего она это длаетъ? спросилъ тостеръ Снодграсъ шопотомъ у сосда, когда лошадь произвела въ двадцатый разъ одинъ изъ самыхъ мудреныхъ своихъ маневровъ.

— Не знаю, отвчалъ Топменъ: чуть ли не бсится.

— Неужели?… Да вдь говорили, что она не пуглива?

— Однако жъ очень подозрительно.

Въ эту минуту Пиквик закричалъ: — Стой!

— Что такое, сэръ?

— Я уронилъ плеть.

— Ахъ, какое несчастье!… Винкль! сдлай милость, поспши къ намъ. Съ нами случилось большое несчастіе: уронили плеть.

Но Винкль, который въ то время халъ рысцой, и шляпа его совсмъ сбилась на ухо, проскакалъ мимо, не обращая вниманія на жалобные крики друзей своихъ, потому-что его высокая лошадь, разбжавшись такъ удачно, не разсудила остановиться, сколько почтенный джентльменъ ее ни удерживалъ. Случилось однако жъ, что ей пришло въ голову поиграть невиннымъ образомъ съ мистеръ Винклемъ, или можетъ-быть она хотла изъявить удовольствіе, что иметъ на себ такого ловкаго всадника, то ли, другое ли, она сдлала особаго роду движеніе, вслдствіе котораго ловкій всадникъ выползъ черезъ лошадиную голову изъ сдла и очутился, живъ и невредимъ, на земл.

— Добрая лошадь! добрая лошадь! говорилъ онъ ласково, стараясь схватить ее за поводъ.

Но ‘добрая лошадь’ врно не любила, чтобы ей льстили: по-крайней-мр сколько мистер Винкль ни гонялся за нею, она всё бжала прочь, такъ, что прокружившись боле десяти минутъ, они были почти въ томъ же разстояніи другъ отъ друга какъ при начал этой игры,— обстоятельство весьма непріятное для мистеръ Винкля, потому что онъ находился на безлюдной дорог, гд не кому было помочь ему.

— Что мн теперь длать? сказалъ несчастный Винкль, уставши отъ бганья.

— Подними нашу плеть! закричалъ ему Снодграссъ изъ брички, которая въ это время подъхала:

— Да, плеть!…. А какъ я управлюсь съ этой дьявольской клячей?

— Всего лучше, сядь на нее, какъ подъденъ къ шоссейной застав: тамъ теб помогутъ.

— Прекрасно, любезнйшій. Но до заставы еще далеко, а она нейдетъ.

— Подгони.

— Не слушается.

— Эхъ, Боже мой! какъ же намъ быть?

Мистеръ Пиквикъ положилъ возжи, слзъ, завелъ бричку за тынъ, чтобы оставить свободный проздъ по дорог, и пошелъ на помощь къ Винклю, не забывъ напередъ поднять плеть, которую считалъ нужною для укрощенія его лошади. Но бываетъ, что самые умные люди впадаютъ въ ошибки, такъ случилось и съ Пиквикомъ. Едва Винклева лошадь увидла, что ученый подходитъ къ ней съ плетью, какъ въ ту же минуту перемнила прежнее круговое движеніе на обыкновенный, прозаическій бгъ по прямой линіи въ ту самую сторону, откуда хали наши путешественники. Мистеръ Пиквикъ пустился въ погоню, но чмъ боле онъ напрягалъ свои силы, чтобъ догнать ее, тмъ дале убгала отъ него коварная лошадь. Черезъ нсколько времени она совсмъ пропала изъ виду, и Пиквикъ съ Винклемъ остались одни на дорог.

— Боже мой! что это значитъ? вскричалъ президентъ. Слышишь, Винкль? видишь?

— Слышу и вяжу, сэръ: бжитъ еще какая-то лошадь.

— Чіо жъ это за лотадь? ужъ не ваша ли?

Увы! догадка Пиквика была справедлива. Свтлорыжій конь, запряженный въ бричку, не перенеся разлуки съ подругой, воспользовался свободою, которую далъ ему Пиквикъ, повернулъ оглобли и пустился вдоль по дорог, нисколько не заботясь о цлости брички и двухъ джентльменовъ, которые въ ней кричали какъ сумасшедшіе. Чтобы избавить ихъ отъ явной опасности, Пиквикъ и Винкль начали махать платками и плетью. Но лошадь не остановилась, а испугалась, шарахнула въ сторону, ударила бричку объ камень, зацпила ступицей за заборъ, дернула: трръ!…. ‘Ай! ай’! Колесо въ дребезги, передняя ось трещитъ, бричка на бокъ, Пиквикисты сыплются изъ нея въ. канаву, а лошадь съ философскимъ равнодушіемъ смотритъ, что изъ этого выйдетъ.

Само собой разумется, что первою заботою Винкля и Пиквика, при такомъ неожиданномъ оборот дла, было вытащить своихъ товарищей изъ канавы. Къ счастію Топменъ и Снодграссъ не потерпли никакого вреда, кром того что получили нсколько новыхъ прорхъ на плать въ такихъ мстахъ, гд он вовсе не нужны. Осмотрвши эти прорхи, пиквикисты привели въ исполненіе сложную операцію освобожденія лошади отъ упряжки и пошли тихимъ шагомъ въ Дингли-Делль, ведя это страшное животное между собою, а бричку оставивъ въ канав, куда она опрокинулась.

Изъ подлинныхъ документовъ, на которыхъ мы основываемъ сівое сочиненіе, видно, что друзья наши шли цлый день, что они перенесли тысячу непріятностей, преодолли милліонъ затрудненій, и уже поздно вечеромъ прибыли въ Меноръ-Фармъ, въ самомъ бдственномъ состояніи, усталые, голодные, блдные, вс въ пыли, въ грязи, и, въ добавокъ, съ лошадью. О, какъ проклиналъ Пиквикъ эту ужасную лошадь! Отъ времени до времени онъ бросалъ на нее такіе страшные взгляды, что если бы этотъ четвероногій спутникъ умлъ понимать ихъ, то пришелъ бы въ отчаяніе.

У поворота въ аллею, ведущую жъ дому мистеръ Вардля, ихъ встртили два человка: самъ Вардль и его врный слуга Джой!

— А! милости просимъ! Я давно жду васъ. Здравствуйте, здравствуйте. Ба! да никакъ съ вами что-то случилось: у васъ, мистеръ Винкль, все лицо въ крови, а вы,— мистеръ Топменъ, мистеръ Снодграссъ: что это значитъ? ваше платье изорвано! Надюсь, по-крайней-мр, что вы не переломали себ ни рукъ, ни ногъ…. Ну, слава Богу, очень радъ! Что длать! въ дорог случается… Перестанемъ толковать объ этомъ. Отдохнете, подкрпитесь, умоетесь, и все кончено! А что это за лошадь? Ее надобно на конюшню… Джой! Фу ты пропасть! опять заснулъ!… Джой! возьми эту лошадь, отведи на конюшню.

Пришедши съ гостями въ домъ, словоохотливый и гостепріимный Вардль разговорился и расхлопотался еще пуще.

— Пострите, господа! мы васъ какъ-разъ приведемъ въ порядокъ, вымоемъ, вычистимъ, выхолимъ, а потомъ поведу я васъ къ своимъ барынямъ, въ гостиную. Эмма! принеси скорй вишневой водки. Джени! иголокъ и пятокъ. Мери! воды и полотенце.

Три рзвыя и румяныя двки побжали въ разныя стороны, а двое рослыхъ молодцовъ кинулись въ какой-то темный чуланъ и черезъ секунду явились со щетками, вниками и другими снадобьями для чищенья платья и сапоговъ.

— Живо! кричалъ торопливый хозяинъ, но въ этомъ восклицаніи не было никакой надобности, потому-что Эмма уже наливала водку, Мери окачивала поэтическую голову Снодграсса холодной водой, а Дженни работала иголкой около Топмена, между-тмъ какъ одинъ изъ молодцовъ, съ явною опасностью для равновсія Пиквика, схватилъ его за ногу и что есть силы теръ ему сапоги, а другой, вооружась огромною щекой сдиралъ ворсъ съ охотничьяго сюртучка мистеръ Винкля и производилъ такой шумъ, какъ-будто чистилъ лошадь, а не джентльмена.

Наконецъ путешественники были вымыты, вытерты, выскоблены и напоены водкой.

— Готовы? спросилъ Вардль.

— Къ вашимъ услугамъ, сэръ, отвчалъ Пиквикъ.

— Такъ пойдемте же къ барынямъ.

Комната, куда мистеръ Вардль ввелъ гостей своихъ, была наполнена людьми обоего полу, но главную роль между ними занимала, по-видимому, одна особа очень преклонныхъ лтъ, въ измятомъ чеиц и линючемъ плать, родительница хозяина. Она сидла въ широкихъ и мягкихъ креслахъ, противъ камина. Около нея по стнамъ и на стодик были расположены разныя бездлушки, полученныя ею въ разное время отъ своихъ домашнихъ, сперва въ доказательство того, что они помнятъ день ея рожденія, а посл какъ знаки того, что они еще не дожили до ея кончины. Молодой Трондль и дв хорошенькія дочери Вардля были очень внимательны къ старой бабушк, послднія не отходили отъ ея креселъ, одна держала ея слуховой рожокъ, другая безпрестанно оправляла подушки. По правую сторону сидлъ сдой и румяный старикъ, священникъ изъ Дингли-Делля, а рядомъ съ нимъ полная женщина, его добрая половина, у которой по глазамъ было видно, что она большая искусница во всемъ, что касается до хозяйства. Дале, въ углу, маленькій человчекъ съ большой головой и одутловатыми щеками, разговаривалъ очень горячо съ тремя толстыми джентльменами, а у стны сидли рядомъ три старыя, и тоже толстыя дамы, положивъ руки на локотники креселъ и въ молчаніи смотря на другихъ собесдниковъ.

— Мистръ Пиквикъ, матушка, сказалъ Вардль, представляя его своей матери.

— Что-о-о-о?

— Мистеръ Пиквикъ! прокричали вмст об внучки.

— А-а-а!

Старуха холодно кивнула головой.

— Мн очень пріятно, сударыня, сказалъ нашъ герой, взявъ ея руку: мн очень пріятно, что я вижу особу такихъ лтъ, окруженную такимъ любезнымъ, семействомъ и которая по наружности такъ еще молода.

— Да, да, отвчала бабушка: все это очень хорошо, только я ничего не слышу.

— Бабушка сегодня не въ дух, шепнула Изабелла Вардль.

Пиквикъ поклонился и отошелъ. Разговоръ сдлался общимъ, и, разумется, прежде всего о мстоположеніи: нельзя же не похвалить деревни, когда мы въ гостяхъ у помщика. Карликъ съ большой головой, о которомъ помянуто выше, раздуваясь и размахиваясь впродолженіи нсколькихъ минутъ, объявилъ наконецъ, что по его мннію, Меноръ-Фармъ красиве всхъ хуторовъ въ кентскомъ графств. Одинъ изъ толстыхъ джентльменовъ подтвердилъ его мнніе, другой тоже, третій тоже, и какъ вс три толстые джентльмена держались одинаковаго образа мыслей, то вопросъ о красот Меноръ-Фарма оказался разршеннымъ весьма удовлетворительно, а разговоръ перешолъ на другіе предметы. Пиквикисты были очень любезны, особенно самъ президентъ: онъ завязалъ чрезвычайно занимательный споръ съ священникомъ о дингли-делльскихъ древностяхъ и въ то же время успвалъ шутить съ Эмиліей и Изабеллой. Двушки были въ восторг отъ умнаго и простодушнаго старика, а самъ хозяинъ то и дло пожималъ ему руку, даже бабушка удостоила его нсколькихъ привтливыхъ фразъ. Она, мы должны замтить, была глуха не на все въ одинаковой степени, и когда мистеръ Пиквикъ добровольно вызвался принять участіе въ вист, который составлялъ ея единственное удовольствіе, то разслушала это очень ясно, а сидя за карточнымъ столомъ, бранила Пиквика за ошибки очень милостиво.

Молодежь въ это время, собравшись около другаго стола, также завела у себя разныя игры. Изабелла съ Трондлемъ и Эмилія съ Снодграссомъ, завербовавъ къ себ трехъ старухъ, которыя все молчали, начали играть въ фофаны, а Топменъ съ двствующей тетушкой въ марьяжъ. Старикъ Вардль переходилъ отъ одного стола къ другому, и когда которой-нибудь изъ молчаливыхъ старухъ доставалось бытъ фофаномъ, то вс помирали со смху отъ его шутокъ. На бду одна изъ этихъ почтенныхъ дамъ чуть ли не каждую игру, при сдач картъ, словно какъ по заказу, получала бдственнаго пиковаго валета, который производилъ въ фофаны того, у кого оставался на рукахъ при конц игры. Вострушки Эмилія и Изабелла тотчасъ замчали ея несчастное положеніе, начинали подшучивать, она старалась скрыть горькую правду, не выдерживала, принималась тоже смяться, и смхъ обгалъ вокругъ стола, и вс хохотали отъ чистаго сердца. Съ другой стороны двствующая тетушка и ея партнеръ служили новымъ и весьма сильнымъ подкрпленіемъ общей веселости. Когда тетушк удавалось выиграть марьяжъ, она наводила такой побдительный взоръ на племянницъ, какъ-будто хотла сказать, что марьяжъ и въ самомъ дл, можетъ-быть, вовсе не такъ далекъ отъ нея какъ он думаютъ, т безъ труда отгадывали ея мысль: снова улыбки, намеки, старикъ Вардль поспвалъ какъ-тутъ съ какою-нибудь лукавою шуткою, и смхъ опять обгалъ вокругъ стола, и вс опять хохотали отъ чистаго сердца.— Короче-сказать, вечеръ пролетлъ чрезвычайно весело, и когда общество соединилось въ одинъ кружокъ за неприхотливымъ, но сытнымъ и вкуснымъ, ужиномъ, съ достаточнымъ количествомъ добраго вина, то мистеръ Пиквикъ нашолъ, что ему еще никогда не бывало такъ хорошо, какъ теперь.

— Вотъ, сказалъ между-тмъ старикъ Вардль, сидя возл Пиквика и положивъ руку на спинку креселъ, на которыхъ сидла его дряхлая мать: вотъ именно то, что я люблю! Въ этой комнат прошли счастливйшіе дни моей жизни: здсь, у камина я сиживалъ съ покойной женою, а на этомъ дтскомъ стульчик сиживали вы, матушка, когда были маленькой двочкой: помните ли вы это?

Старуха не отвчала ни слова, она только наклонила къ себ голову сына и крпко, крпко прожала свои губы къ его сдющимъ волосамъ, Пиквикъ отеръ у себя слезу.

Наконецъ вс разошлись по назначеннымъ комнатамъ. Пиквику и его друзьямъ были отведены удобныя помщенія въ нижнемъ этаж, и посл тяжелаго дня, посл веселаго вечера, герой нашъ заснулъ спокойнымъ и крпкимъ сномъ. Щебетаніе птичекъ подъ окнами, выходившими въ садъ, разбудило его поутру, солнечные лучи, пробиваясь сквозь зеленыя втки акаціи, освщали комнату и рисовали на полу золотистую полосу, которая доходила до самой его постели. Пиквикъ открылъ глаза, повернулся къ стн, хотлъ снова заснуть, но ему было такъ весело, голубое небо сіяло такъ ярко, зелень акаціи такъ привтливо жалась къ стекламъ окна…. онъ вскочилъ и растворилъ раму.

— О!…. какая картина! сказалъ онъ въ восторг, освжая грудь утреннимъ воздухомъ. Можно ли безъ отвращенія глядть на тесаные камни и кирпичи, когда душа испытала подобное наслажденіе? Можно ли жить на свт, когда видишь не стада коровъ и свиней, а боровы печныхъ трубъ, не веселыхъ козелковъ и овечекъ, а тряскія козлы у экипажей, не дерновыя лавки, на которыхъ отдыхаютъ мирные сельскіе жители, но мелочныя лавочки, въ которыхъ плутуютъ городскіе мошенники?

— Эй! эй! раздалось подъ окошкомъ.

Пиквикъ высунулъ голову и увидлъ гостепріимнаго хозяина, который, въ утреннемъ сюртук и большой соломенной шляп, расхаживалъ по саду.

— А! вскричалъ Вардль, замтивъ лысину и улыбающуюся физіономію гостя: вы ужъ проснулись! Ранняя пташка, сэръ! Впрочемъ въ деревн такъ и надобно. Посмотрите, что за утро: прелесть! одвайтесь скорй и выходите сюда. Я буду васъ дожидаться.

Герой нащъ не_чзаставилъ повторить приглашенія: черезъ десять минутъ онъ былъ совсмъ одтъ и стоялъ подл Вардля.

— Эге! сказалъ онъ, замтивъ, что Вардль держитъ въ рук ружье, а другое такое жъ орудіе лежитъ на трав: это что значить?

— А это значитъ то, дорогой мой гость, что мы съ вашимъ другомъ, мистеръ Винклемъ, идемъ немножко пострлять до завтрака. Онъ вдь мастеръ: не правда ли?

— Я слышалъ отъ него, что онъ мастеръ, отвчалъ Пиквикъ: но мн не случалось видть, чтобы онъ попадалъ въ то, во что мтилъ.

— Атвотъ мы посмотримъ, попадаетъ ли онъ. Джоий Джой! поди скорй, зови сюда мистеръ Винкля.

Джой на этотъ разъ былъ погруженъ въ сонъ не совсмъ, а только на три четверти съ дробью, и потому немедленно отправился исполнять приказаніе своего барина, но такъ-какъ онъ не зналъ, котораго изъ трехъ товарищей Пиквика зовутъ Винклемъ, то разсудилъ, во избжаніе ошибки, позвать ихъ всхъ, и они явились вс трое съ заспанными глазами.

— Браво! вы вс здсь, господа! вскричалъ старикъ Вардль. Такъ давайте же, устроимъ охоту порядочную, пойдемте подальше. Вдь вы любите?

Мистеръ Пиквикъ отвчалъ, что онъ, не стрляя онъ, чрезвычайно любитъ видть, какъ стрляютъ другіе, только не можетъ далеко итти, потому-что намялъ вчера свои мозоли.

— Не хотите ли верховой лошади? спросилъ Вардль.

— Нтъ, сэръ, я не очень….

— А! не очень? Хорошо, сдлаемъ иначе. Я веллъ бы заложить одноколку, да намъ надо будетъ проходитъ мстами, гд нтъ никакого прозду. Эй, Джой! Фу ты пропасть, этотъ проклятый опять заснулъ!…. Пошли сюда Дика съ ружьями и собаками, а мальчишк Джону скажи, чтобы прикатилъ тачку, въ которой возитъ състное. Да не забудь о завтрак: ветчины, жаркаго, вина…. знаешь, всего, что обыкновенно берется. И чтобы они догоняли насъ на кривой тропинк… мы будемъ дожидаться у родника. Вы, мистеръ Пиквикъ, пойдете сколько будете въ силахъ, а устанете, такъ мы повеземъ васъ въ тачк. Ха, ха, ха! я частенько вожу въ ней свою старушку-матушку. Въ деревн, сэръ, можно жить какъ душ угодно, длать все, что ни взбредетъ въ голову.

Понравилось или нтъ это предложеніе нашему ученому мужу, но онъ согласился безъ противорчія, и сколько видно изъ находящихся у насъ историческихъ документовъ, не находилъ ничего неудобнаго хать въ тачк, экипаж, состоящемъ изъ ящика, утвержденнаго на одномъ маленькомъ колес и снабженнаго двумя ручками, посредствомъ которыхъ человкъ катитъ его передъ собою. Мистеръ Винкль, какъ любитель охоты, съ усмшкою посмотрлъ на лежавшее на трав ружье, спросилъ, заряжено ли оно, и получивъ отрицательный отвтъ, очень ловко перекинулъ его за плечо. Что касается до Топмена и Снодграсса, они хотя и не были страстными охотниками, однако жъ съ удовольствіемъ приняли приглашеніе, и сказали, что не отстанутъ отъ другихъ въ истребленіи дичи. На подорог въ лсъ у родника, который журчалъ подъ камнями и травою, все общество сдлало привалъ, въ ожиданіи слугъ, ружей, собакъ и състнаго. Мистеръ Пиквикъ утомился ужаснымъ образомъ и вздыхалъ о тачк. Она не замедлила, скоро вс собрались, егеря зарядили ружья, здоровый дтина, въ длинныхъ охотничьихъ сапогахъ, взялъ рукоятки тачки, и друзья вошли въ лсъ, подъ густую тнь липъ и сосенъ. Впереди бжали собаки, обнюхивая, каждую былинку, которая привлекала ихъ вниманіе, за ними слдовали Вардль, Топменъ, Винкль, Снодграссъ, съ ружьями на плечахъ, потомъ халъ Пиквикъ въ своей тріумфальной колесниц, а сзади шли егерь и мальчикъ, таща корзины съ виномъ и състными припасами.

— Стой! закричалъ вдругъ Пиквикъ.

— Что съ вами сдлалось, сэръ? спросилъ Вардль.

— Помилуйте! какъ это можно?

— Что такое? что?

— Я не подвинусь съ мста, если Винкль будетъ такъ вертть своимъ ружьемъ.

— Какъ же мн держать его? спросилъ Винкль, въ замшательств.

— Держите его дуломъ книзу.

— Книзу! Да это не по-охотничьи.

— А какое мн дло? По-охотничьи, или нтъ, я этого знать не хочу. Вдь я похалъ съ вами не для того, чтобы меня застрлили въ этой тачк.

— Конечно, конечно, сказалъ старикъ Вардль. Въ самомъ дл, мистеръ Винкль, вы держите ружье свое не совсмъ такъ, какъ слдуетъ. У васъ, курокъ, приходится прямо къ карману сюртука, того гляди что зацпить. Держите лучше вотъ такъ, сэръ, вотъ такъ.

Мистеръ Винкль послдовалъ данному наставленію и охотники пошли дальше. Топменъ, неся ружье на перевсъ и идучи за Снодграссомъ, невозмутимо толкалъ его дуломъ въ спину, тотъ сердито огладывался и упркалъ его въ неловкости, но самъ не мене былъ несчастливъ, потому-что задвалъ безпрестанно своимъ ружьемъ за сучья деревьевъ и однажды усадилъ его такъ, что насилу вытащилъ, съ помощью егеря. Коротко сказать, по всему было видно, что эти два джентльмена не знали куда дваться съ опасными орудіями, которыя на нихъ навязали, они безпрестанно сталкивались, переплетались дулами, обвиняли другъ друга въ неумньи держать ружье, и спорили такъ жарко, что могли бы формально поссориться, если бы мистеръ Вардль не мирилъ ихъ, подшучивая то надъ тмъ, то надъ другимъ, къ немалой потх двухъ егерей, которые шептались между собою, что ужъ тутъ быть бд, что одинъ изъ этихъ удалыхъ охотниковъ поподчуетъ кого-нибудь своимъ зарядомъ, прежде-нежели они дойдутъ. до болота.

— Стой! закричалъ снова Пиквикъ.

— Что опять, спросилъ Вардль?

— Сэръ, прикажите Топмену нести свое ружье такъ же, какъ несетъ Винкль, и итти дальше отъ моей тачки. Иначе я не могу хать.

— Э, Боже мой! вскричалъ разсерженный Топменъ. Какъ же мн прикажете нести? такъ, что ли?

Въ избытк чувства нанесенной обиды, онъ протянулъ руку, въ которой у него было ружье, и быстро повернувъ дуло кинзу, всунулъ его въ карманъ одному изъ егерей, а прикладомъ сбилъ шляпу съ мальчика.

— Ужъ если вамъ угодно стрлять въ чей-нибудь карманъ, сударь, такъ стрляйте въ свой собственный, сказалъ егерь.

— Ай, ай! кричалъ мальчишка, кинувшись на Пиквика, потому-что шляпа съ его головы упала прямо на грудь къ ученому мужу.

Топменъ смшался.

— Вы очень странно себя ведете, сэръ, сказалъ Пиквикъ.

Но Вардль опять взялся быть примирителемъ, и все кончилось благополучно. Скоро передъ охотниками открылась широкая луговина, посереди которой зеленлось болото. Собаки, обжавъ кругомъ одного куста, вдругъ остановились, какъ вкопанныя. Вардль подалъ знакъ, чтобы вс молчали, и сталъ осторожно подходить.

— Что сдлалось съ собаками? спросилъ шопотомъ Винкль.

— Тсъ! тсъ! разв не видите?

Мистеръ Винкль осматривался во вс стороны, чтобъ увидть то чудо, которое такъ перепугало, или удивило собакъ, но глаза его не встрчали ничего необыкновеннаго.

— Пора! вдругъ сказалъ Вардль, и не теряя ни секунды,приложился и выстрлилъ.

— Какъ?…. что?…. гд они?…

— Вотъ гд! отвчалъ старикъ, съ улыбкою поднимая пару птицъ, которыхъ собаки принесли къ ногамъ его.

— Нтъ, а другія?….

— Другія?…. Ха, ха, ха! другія теперь ужъ далеко, сэръ.

— Гмъ!

Винкль былъ крайне огорченъ этимъ извстенъ.

— Не тужите, утшалъ его Вардль, заряжая снова свое ружье: минутъ черезъ пять, мы найдемъ еще стадо, и если вы будете попроворне, то какъ-разъ подстрлите. Только не звайте, стрляйте тотчасъ какъ он поднимутся.

— О, ужъ конечно!

Егеря улыбнулись, посмотрвши другъ на друга, а мальчикъ зажалъ ротъ, чтобы не захохотать.

— Браво, старичина! сказалъ мистеръ Вардль Топмену: а вы знай палите, во что святая не вынесетъ!

— Да, отвчалъ Топменъ спсиво и таинственно: да, я палю.

— И хорошо длаете. Надо же поучиться. Ну что, вдь не мудрено?

— Бездлица. Однако жъ я никакъ не думалъ, чтобъ ружье такъ толкалось, когда изъ него выстрлишь. Плечу смерть больно.

Въ это время собака принесла застрленную птицу.

— Что это значитъ? кто подстрлилъ эту птицу?

— Какъ кто? отвчалъ Топменъ: я!

— Вы?

— Ну да, я. Пока вы тутъ разглагольствовали съ Винклемъ, я увидлъ, что она летитъ, и выстрлилъ.

— Браво! ай-да мистеръ Топменъ! Однако жъ, господа, тише! тише!…. Будьте готовы. Прочь съ тачкою!.. Вс за мной!…. осторожне.

Топменъ, кинувъ свое ружье, выхватилъ другое изъ рукъ егеря, и три Пиквикиста, подъ предводительствомъ Вардля, стали подкрадываться къ кустарнику. Мистеръ Винкль старался итти рядомъ съ хозяиномъ.

— Ну, смотрите же, теперь не звайте, шепнулъ ему старикъ.

— Не бойтесь. Что? не пора ли?

— Нтъ еще, нтъ….

Но мистеръ Вардль не усплъ договорить своего отвту, какъ Винкль, поворачивая ружье какимъ-то особеннымъ способомъ, выстрлилъ назадъ и осыпалъ дробью всю шляпу мальчишки, а между-тмъ дичь успла невредимо подняться и улетла.

— Что вы тутъ длаете? вскричалъ мистеръ Вардль, сердито обернувшись къ Винклю и глядя то на него, то на стадо птицъ, которое терялось за вершинами деревьевъ.

— Право не знаю, отвчалъ несчастный джентльменъ, смотря въ стволъ своего ружья: оно само стрляетъ, безъ моего вдома.

— Безъ вашего вдома!…. Хотъ бы оно ужъ по-крайней-мр застрлило что-нибудь, безъ вашего вдома!

— А вотъ, можетъ-быть, и дождемся, проворчалъ пророческимъ голосомъ егерь, смотря на мальчика.

Въ это время другой егерь подкатилъ тачку съ президентомъ. Винкль зарядилъ снова свое ружье.

— Послушайте, мистеръ Винкль, сказалъ ему Пиквикъ: не угодно ли вамъ поосторожне обращаться съ этимъ проклятымъ дуломъ? Вы имете какое-то странное обыкновеніе держать его такъ, что оно всегда приходится мн прямо противъ глазъ.

Изъ записокъ Пиквика видно, что относительно способа держать ружье, онъ ршительно отдаётъ преимущество Топмену, говоря, что Винкль совсмъ позабылъ наставленія Вардля по этой части и въ безпрерывныхъ суетахъ, какъ бы не опоздать выстрломъ, держалъ ружье свое безъ всякой осторожности. Точно также Пиквикъ предоставляетъ Топмену пальму первенства и въ самой стрльб. ‘Мистеръ Винкль, пишетъ онъ, несмотря на свои обширныя охотничьи свднія, не застрлилъ ни одной птицы, напротивъ-того, мистеръ Топменъ не сдлалъ почти ни одного выстрла даромъ: вотъ какъ теорія недостаточна для успховъ на практик’! Между-тмъ процессъ, который употреблялъ Топменъ для попаданія въ птицъ, былъ простъ до крайности, какъ и вс важнйшія открытія человческаго рода. Со смтливостію генія, Топменъ замтилъ, что для этого нужны только два условія: во-первыхъ надо спустить курокъ, во-вторыхъ не надо заботиться о товарищахъ, ‘всего же лучше, говоритъ онъ въ своихъ особыхъ запискахъ, приподнять нсколько передній конецъ ружья, зажмуриться и стрлять спокойно’

Но случилось однажды, что выстрливъ такимъ образомъ и открывши потомъ глаза, Тошенъ увидлъ у ногъ своихъ жирную куропатку.

— Ну, мистер Топменъ! сказалъ Варилъ, взявъ его за руку, вы славно надо мной подшутили.

— Что такое, сэръ? спросилъ нашъ стрлокъ съ величайшей невинностью.

— Полноте! полнота! Теперь ужъ нечего притворяться: я вижу, что вы отличный егерь, и признаюсь, такъ прикинуться, какъ вы это сдлали: смотрть такимъ простячкомъ, такимъ неловкимъ, ничего не понимающимъ…. ну, мастеръ! нечего сказать!

Топменъ не зналъ, что отвчать на комплименты Вардля, въ немъ было довольно самоотверженія, чтобы отказаться отъ незаслуженной славы, но увренность, что онъ открылъ новый способъ попадать въ птицъ, заставила его согласиться, что онъ отлично стрляетъ, а постоянные успхи его выстрловъ убдили въ томъ и другихъ. Напротивъ, Винкль ршительно каждый разъ давалъ промахи: ему не помогали ни какіе пріёмы, онъ безпрестанно осматривалъ замокъ своего ружья, заглядывалъ въ дуло, подлзалъ подъ кусты, ложился на землю, входилъ по колни въ болото, прицливался по нскольку минутъ, и все это оканчивалось постоянно однимъ и тмъ же: промахъ! промахъ! промахъ! птицы, въ которыхъ онъ прицливался, улетали благополучно куда имъ вздумалось, а несчастный джентльменъ, съ удивленіемъ проводивъ ихъ глазами, принимался опять осматривать замокъ ружья и заглядывать въ дуло. Охотники принимаютъ за аксіому, что каждая пуля непремнно попадаетъ во что-нибудь, и какъ выстрлы Винкля попадали не туда, куда назначались, то онъ наконецъ замтилъ, что это просто должно приписать случаю.

— Ну, мистеръ Пиквикъ, жаркій выдался денекъ! сказалъ Вардль, отирая потъ и весело оглядывая свои трофеи.

— Да, очень жарко, сэръ, отвчалъ Пиквикъ изъ тачки, которую поставили въ тни, подъ широкими втвями черемухи. Солнце такъ нечетъ, что у меня едва достаетъ терпнія, а вы не знаю какъ и переносите.

— Да, да, пора отдохнуть. А приготовилъ ли Джой завтракъ?

— Приготовилъ, сударь, отвчалъ одинъ изъ егерей.

— Ну, добрый малый!

— Дйствительно добрый, присовокупилъ Пиквикъ: я имлъ случай это замтить, такой услужливый. Ужо подарю ему шилингъ.

По приглашенію мистеръ Вардля, вс пиквикисты сбжались къ завтраку, положили ружья, сбросили сумки, и сли на трав, въ тни развсистыхъ черемухъ и липъ. Сытныя кушанья быстро исчезали на блюдахъ, а стаканы наполнялись и осушались еще быстре.

— Прекрасное мстечко! воскликнулъ Пиквикъ, глядя на окружающій ихъ ландшафтъ, похожій на одну изъ прелестныхъ картинъ Рёйсдаля.,

— Лучшее во всемъ кентскомъ графств, отвчалъ Вардль. Не хотите ли стаканъ грогу?

— Съ удовольствіемъ.

И выраженіе, озарявшее лицо Пиквика, ручаюсь за добросовстность этого отвта.

— Славный грогъ! сказалъ онъ: я хотлъ бы выпить еще стаканчикъ. Это такъ освжительно! Господа, предлагаю тостъ: за здоровье нашихъ друзей въ Дингли-Делл.

Громкія восклицанія служили знакомъ общаго одобренія.

— Вотъ теперь-то я вамъ покажу, какъ надо стрлять! сказалъ развеселившійся Винкль.

— О, безъ сомннія! отвчали вс съ лукавой улыбкой.

— Я полагаю, теб бы надо попрактиковаться стрльбою въ цль, замтилъ Пиквикъ.

— Я это и сдлаю, сказалъ Винкль: возьму куропатку, которую убилъ Топменъ, прицплю ее къ дереву, и начну стрлять, до тхъ поръ пока не разобью въдребезги.

— Какъ же! подхватилъ Топменъ: я не позволю! Нтъ, эта куропатка ужъ иметъ опредленное назначеніе.

Собесдники опять улыбнулись. Вардль предложилъ Пиквику еще стаканъ грогу, и такъ-какъ этимъ стаканомъ начинался новый кувшинъ, то мистеръ Пиквикъ, выпивъ его, пожелалъ тотчасъ же выпить другой, чтобъ увриться, нтъ ли въ грог померанцевъ, которые ему очень вредны, потомъ третій, потому что ихъ нтъ, и наконецъ четвертый въ честь неизвстному изобртателю грогу. Такая быстрая и цравильная послдовательность стакановъ произвела на него значительное вліяніе: лицо его озарилось румянцемъ, на устахъ поселилась неотлучная улыбка, въ глазахъ заиграли веселость и удовольствіе. Уступая могуществу живительнаго, напитку, Пиквикъ началъ припоминать старинную псенку, которую слыхалъ въ дтств, но успхъ не соотвтствовалъ его усиліямъ, и почтенный джентльменъ, вмсто того чтобы вспомнить слова давно позабытой псни, лишился способности выговаривать и всякія другія слова…

За всмъ тмъ охотники наши, посл завтраку, продолжали воевать съ дичью, и мистеръ Вардль стрлялъ удачне, чмъ когда-нибудь. Наконецъ пришла пора отправляться домой. Соннаго Пиквика выкатили изъ-подъ тнистой черемухи и пустились въ дорогу.

— Что жъ, господа? надо какъ-нибудь разрядить наши ружья, сказалъ Вардль, когда они подходили къ его жилищу.

По справк оказалось, что заряженыя ружья были только у самаго Вардля, да у Винкля. Топменъ разрядилъ свое, давши промахъ при послднемъ выстрл, а Снодграссъ и вовсе не заряжалъ.

— Джонъ, сказалъ Вардль мальчишк: взлзь на дерево и спугни грачей.

Мальчикъ исполнялъ приказаніе, стая грачей поднялась на воздухъ, Вардль приложился и убилъ одного.

— Да это превесело! вскричалъ Винкль. Позвольте, сэръ, и я сдлаю то же.

Джонъ ползъ на другое дерево, оно не имло снизу сучьевъ, мистеръ Топменъ былъ столько любезенъ, что подсадилъ мальчика.

— Ну, пугай! закричалъ Вардль.

Мальчикъ зашумлъ, пять, или шесть грачей вылетло изъ зелени, мистеръ Винкль поспшно спустилъ курокъ, раздался болзненный крикъ…. но это кричали не птицы: мистръ Топменъ выручилъ невинную тварь, принявъ въ свою лвую руку часть Винклева заряду. Можно себ вообразить, какая поднялась суматоха при этомъ неожиданномъ приключеніи. Пиквикъ, въ благородномъ негодованіи, выскочилъ изъ тачки, подошелъ къ Винклю, и сказалъ ему выразительнымъ голосомъ: ‘Несчастный’! Винкль такъ и уничтожился, Снодграссъ стоялъ разинувши ротъ, одинъ Вардль сохранилъ присутствіе духа и со слугами бросился помогать Топмену. Бдный толстякъ лежалъ нсколько времени безъ чувствъ, потомъ началъ понемногу опамятоваться, открылъ одинъ глазъ, открылъ другой, поглядлъ на всхъ блуждающимъ взоромъ, и произнесъ вполголоса какое-то женское имя. Егеря, по приказанію Вардля, подняли его на руки и понесли въ домъ.

Между-тмъ Изабелла и Эмилія ужъ давно дожидались нашихъ охотниковъ, сидя на окруженномъ цвтами крылечк. Двствующая тетушка, услышавъ голоса, также вынесла туда свою очаровательную улыбку, которою хотла она встртить мистер Топмена, но…. о ужасъ! Топменъ передъ нею блдный, недвижимый, на рукахъ двухъ служителей.

— Ахъ, Боже мой! что это сдлалось съ бдненькимъ старичкомъ? вскричала подбгая Изабелла.

Миссъ Рахиль покосилась на племянницу, въ ея глазахъ Топменъ былъ юноша.

— Не боитесь, отвчалъ Вардль: съ нимъ случилось такъ, маленькое, несчастье.

— Несчастье!….

Двствующая тетушка не могла больше ничего выговорить, и въ истерическомъ припадк упала на руки къ Изабелл.

— Вспрысните ея холодной водой, сказалъ Вардль.

— Нтъ, нтъ, закричала миссъ Рахиль: мн стало лучше. Ахъ, Изабелла! доктора, скоре доктора!…. Онъ раненъ?…. онъ умеръ?…. ахъ! И съ двствующей тетушкой послдовалъ новый истерическій припадокъ, нумеръ второй.

— Успокойтесь, произнесъ Топменъ, тронутый столь нжнымъ участіемъ.

— О, Боже мой! это его голосъ!….

И опять истерическій припадокъ, нумеръ третій.

— Полно же, сестра! шепнулъ мистеръ Вардль, съ досадою.

— Но разв онъ не умеръ?… братецъ, онъ не умеръ?

— Какой чортъ, умеръ, если еще говоритъ! отвчалъ Вардль.

— Нтъ, миссъ, я не умеръ, сказалъ мистеръ Топмемъ, обращая нжный взоръ на двствующую тетушку: я живъ, и мн не нужна ничья помощь, кром вашей. Пожалуйте мн свою ручку.

Миссъ Рахиль подала ему руку, они вмст вошли въ комнаты. Раненый слъ на диванъ, тетушка возл:

— Уснулъ, сказала она, замтивъ, что Томпенъ нсколько секундъ не раскрываетъ глазъ: бдный, бдный мой мистеръ Топменъ!

— Вашъ? произнесъ онъ вполголоса. Повторите это драгоцнное слово.

— Тсъ!

Въ комнату вошли Вардль, Пиквикъ и другіе…. По осмотр Топменовой раны, оказалось, что она ничтожна. Вс были совершенно довольны и веселы. Наступила пора обда.

— Не мастеръ ли вы играть въ кегли? спросилъ Вардль у Винкля, когда садились за столъ.

Въ другомъ случа Винкль, безъ сомннія, назвавъ бы себя мастеромъ, но посл выстрла въ Топмена, онъ чувствовалъ всю особенность своего положенія и скромно отвчалъ: Нтъ.

— Ну, такъ подемте смотрть, какъ другіе играютъ, продолжалъ Вардль. Я повезу васъ въ Моггльтонъ. Тамъ нынче куча народу: вы же путешествуете для наблюденіи!

— Съ большимъ удовольствіемъ, отвчалъ Пиквикъ: ежели только мы можемъ оставить своего больнаго на попеченіи дамъ.

— Мн не нужно больше ни чьихъ попеченій, нжно произнесъ Топменъ.

Черезъ часъ времени, Вардль съ Пиквикомъ, Снодграссомъ и Винклемъ въхали уже въ Моггльтонъ, который былъ только въ двухъ миляхъ отъ хутора. Тамошній клубъ киплъ народомъ: друзья наши съ трудомъ протснились въ густую массу гороховыхъ сюртуковъ, блыхъ брюкъ и лиловыхъ носовъ, окружавшихъ кегельную палатку. Одинъ какой-то молодецъ, въ свтло-мозжевеловомъ фрак и разовомъ галстух, — видно fashionable моггльтонскаго кругу, — загнувъ голову на спину и мигнувъ лвымъ глазомъ, размахнулся такъ сильно и пустилъ шаръ свои такъ ловко, что повалилъ разомъ вс кегли,

— Славный ударъ!…. отличный!…. безъ лести могу…. я не видывалъ…

Пиквику показалось что-то знакомое въ способ, какимъ была выражена эта похвала. Онъ оглянулся и узналъ своего странствующаго актера.

— А! и вы здсь.

— Да… пріхалъ… въ трактир скучно….. въ клуб….. парню на билліард…. охотники…..

Стенографъ протолкался къ Пиквикистамъ, и взявъ президента за руку, подвелъ ихъ къ самому барьеру кегельнаго катка, распоряжаясь такъ ршительно, какъ-будто тутъ все подъ его командой. Мистеръ Вардль изъявилъ желаніе познакомиться съ пріятелемъ гостей своихъ.

— Имю честь рекомендовать, сказалъ Пиквикъ: нашъ спутникъ изъ Лондона, мистеръ…. мистеръ…..

— Джингль, подхватилъ актеръ: Альфредъ Джингль, Конюшій.

Вообще, должно отдать справедливость, мистеръ Альфредъ Джингль былъ въ этотъ разъ любезенъ до крайности, и хотя разговоры его по прежнему составляли нчто среднее между стенографіей и іероглифами, однакожъ старикъ Вардль съ большимъ удовольствіемъ слушалъ его расказы о различныхъ отдаленныхъ странахъ, а Джингль съ своей стороны, замтивъ это выгодное впечатлніе, не щадилъ краснорчія. Порою однако жъ онъ убгалъ отъ Пиквикистовъ, и тогда они слышали его звонкій голосъ, раздающійся въ биліардной. Но когда друзья сли ужинать, онъ опять явился, какъ-будто упалъ съ неба. Можно было подумать, что этотъ человкъ находится подъ вліяніемъ какой-то особенной звзды, силою которой онъ бываетъ всегда тутъ-какъ-тутъ, если дло идетъ о тарелкахъ и рюмкамъ.

— И я, сказалъ онъ, отираясь платкомъ. Двадцать три партіи…. семь фунтовъ…. дураки не умютъ….. Такъ ли въ Вестъ-Индіи!

— А вы были и въ Вестъ-Индіи, сэръ? спросилъ Вардль.

— Какъ же! два раза… Превосходный пуддингъ!

Вардль началъ распрашивать его о вестъ-индискихъ плантаціяхъ. Джанглъ все видлъ, все зналъ. Старикъ ршительно плнился его многосторонними свденіями, и кончилось тмъ, что они вс вмст пріхали въ Меноръ-Фармъ.

Между-тмъ счастливый Топменъ блаженствовалъ подл двствующей тетушки. Отъ времени до времени, когда другіе собесдники на нихъ не глядли, онъ страстно шепталъ ей: — Миссъ Вардль, вы настоящій ангелъ!

И двствующая тетушка потупляла глазки, притворялась смущенною, улыбалась, гримасничала, длала все возможное, чтобы сколько-нибудь покраснть.

Прибытіе новаго гостя произвело впечатлніе. Дамы, конечно, не вдругъ составили себ приблизительное мнніе объ его любезности, потому-что онъ проглатывалъ цлую ея половину, но во-всякомъ случа на него обратили вжиманіе.

— Какой странный человкъ! говорила Изабелла.

— Очень не дуренъ, замтила двствующая тетушка.

— Только я не могу ничего понять, что онъ говоритъ, сказала Эмилія.

— Вотъ еще! возразила миссъ Рахиль: разв не видно съ перваго взгляду, что онъ очень милъ и уменъ и прекрасно воспитанъ?

Въ такихъ сомнніяхъ и спорахъ на счетъ достоинствъ Джигля прошло дня два, или три. Во все это время Топменъ крпко ухаживалъ за тетушкой, и, казалось, одержалъ ршительную побду надъ ея нжнымъ сердцемъ. Однажды, посл тайнаго свиданія съ нею въ саду, онъ сентиментально прогуливался въ тни акацій, какъ вдругъ слышитъ, что въ нсколькихъ шагахъ отъ него, за деревьями, разговариваютъ два человка. Мистеръ Топменъ не имлъ привычки подслушивать чужіе разговоры, но случайное любопытство заставило его оглянуться, и сквозь втви акаціи онъ увидлъ старую мистрисъ Вардль, которая по обыкновенію грлась на солнышк, а передъ ней стодлъ краснорожій, малой, тотъ знаменитый Джой, которымъ баринъ его гордился, какъ рдкимъ произведеніемъ природы.

— Сударыня, говорило рдкое произведеніе: я хочу сказать штучку.

— Какую штучку, Джой? что ты врешь?

— Да вы не прикажете меня наказать?

— За чтоже наказывалъ? Ты знаешь, я къ теб всегда ласкова: не заставляю работать, а сть позволяю сколько хочешь.

— О! я много мъ! сказалъ Джой, отъ глубины сердца. Но теперь дло не про ду, а есть штучка….. славная штучка!

— Да что такое? Говори скорй.

— Знаете, сударыня, того старика, съ большой головой, съ круглымъ брюхомъ, на тоненькихъ ножкахъ?

Мистеръ Топменъ закусилъ губы узнавъ свой портретъ.

— Ну! сказала старушка.

— Я видлъ, какъ давеча этотъ старикъ цловалъ…

— Кого цловалъ? Надюсь., не кого-нибудь изъ моихъ служанокъ.

— Нтъ, сударыня, хуже.

— Кого же? ужъ не внуку ли которую-нибудь?

— О, нтъ, нтъ! гораздо хуже.

— Такъ кого же это, Боже мой?

— Миссъ Рахиль.

— Дочь мою!

— Да-съ. А миссъ Рахиль цловала его, я все это видлъ своими глазами.

Топменъ, на цыпочкахъ, журавлинымъ шагомъ, поспшилъ убраться, пока его не замтили. На крыльц съ нимъ встртился Джингль. Физіогномія несчастнаго волокиты была такъ сильно разстроена, животъ его такъ сильно волновался, что странствующему актеру не стоило никакого труда смекнуть о какомъ-то чрезвычайномъ происшествіи. Ласковое изъявленіе участія заставило Топмена выболтать все.

— Не больше? спросилъ Джингль. Пустое!… не выйдетъ ни какихъ….. можно сказать, спалъ….. видлъ во сн… Только притворитесь… ни слова съ старой двкой….. всё около Эмилія…. а я съ той.

— Благодтель мой! вскричалъ Топменъ, нжно обнимая хитраго стенографа: благодтель мой, вы меня спасаете!

И онъ ршился послдовать во всей точности благому совту, а Джингль, когда Топменъ ушелъ отъ него, простоялъ нсколько минутъ въ размышленіи, потомъ поднялъ голову, улыбнулся, и пошелъ отьискивать двствующую тетушку.

— Миссъ Вардль, сказалъ онъ, заставши ее одну: извините…. некогда приличія…. откровенность… короткое знакомство…. все открыто!

— Что вы говорите, сэръ? спросила миссъ Рахиль съ удивленіемъ.

— Тсъ! все открыто….. краснорожій дтина…. тотъ, что все спитъ…. вашей маменьк….. Топменъ васъ цловалъ.

— Мистеръ Джингль! произнесла двствующая тетушка, съ достоинствомъ: если вамъ угодно оскорблять меня….

— Тсъ! перебилъ странствующій актеръ: не оскорблять…. все открыто…. мистрисъ Вардль…. мистеръ Вардль…. исторія….

Старая два залилась слезами.

— Не плачьте, сказалъ ей Джингль: еще можно…. скажемъ, что видлъ во сн…. приснилась прекрасная женщина…. онъ думалъ, вы…. поврятъ…. вс кончено!

Оттого ли, что въ сердц двствующей тетушки возродилась надежда скрыть свои любовныя шашни, или оттого, что ей, конечно, было пріятно слышать, какъ ее называютъ прекрасною женщиной, только миссъ Рахиль Вардль улыбнулась и бросила на Джингля очень привтливый взглядъ. Онъ посмотрлъ на нее съ особенной нжностью, вздохнулъ тяжко, тяжко, и хотлъ уйти.

— Что это значитъ?…. Мистеръ Джингль, ахъ! что съ вами?

— Ничего… Прощайте.

— Что такое?…. О Боже мой! что вы говорите?

— Ничего…. Онъ мн другъ… Я не могу…

— Кто это?…. ахъ! скажите, объясните, откройте тайну!

— Нтъ!…. не могу! Прощайте. Я не въ силахъ видть….. такая прелестная…. жертвой обману….. злодй только ваше приданое… но любитъ другую….. Эмилія…..

Двствующая тетушка безъ памяти упала на стулъ, глаза ея закрылись, щеки поблднли. Но черезъ нсколько секундъ она пришла въ себя и сказала: Нтъ, я не врю этому.

— Примчайте, отвчалъ Джингль. Онъ говоритъ съ Эмиліей…. взгляды…. услуги…. за обдомъ возл, нея…

И что же? Джанглъ предсказалъ сущую истину. Миссъ Рахиль не врила глазамъ своимъ, наблюдая поведеніе Тоимена за обдомъ. Онъ сидлъ подл Эмиліи, услуживалъ ей, любезничалъ, улыбался, шепталъ, а она, бдная, была повидимому совсмъ позабыта: ни одного слова, ни одного взгляду онъ не подарилъ ей во все время стола.

— Измнникъ! думала про себя двствующая тетушка. Какъ я его ненавижу!… Милый мистеръ Джингль! онъ не обманулъ меня.

Между-тмъ Топменъ былъ еще не довольно увренъ, хорошо ли онъ игралъ свою трудную роль, и лишь-только вышли изъ-за стола, поспшилъ навдаться о томъ у друга своего Джигля.

— Такъ ли я длалъ? спросилъ онъ, отведя его въ сторону.

— Такъ, отвчалъ Джингль: прекрасно!…. удивительно!…. продолжайте.

Топменъ продолжалъ цлыя сутки. Сердцу его было тяжело, но онъ терплъ все, для спокойствія своей возлюбленной, находя вознагражденіе въ сознаніи своего великодушнаго подвига. На третьи сутки общество собралось къ обду: бутылки и блюда на стол, стулья придвинуты, все готово.

— А гд же Рахиль? спросилъ Вардль.

— И мистеръ Джингль? прибавилъ Пиквикъ.

— Въ самомъ дл, гд онъ? Я давно ужъ не слышу его голосу. Эмилія, позвони въ колокольчикъ. Джой! Джой!…. Фу ты пропасть, этотъ проклятый опять заснулъ! Джой! поди сюда. Гд сестра?

— Не знаю, сударь.

— А мистеръ Джингль?

— Не знаю, сударь.

— Врно, они еще гуляютъ по саду. Сядемте, господа. Семеро одного не ждутъ.

— Превосходное правило, замтилъ Пиквикъ.

Вс сли за столъ. Черезъ нсколько секундъ послышались чьи-тo тяжелые шаги въ сосдственной комнат, дверь отворилась, въ столовую вошелъ тотъ самый егерь, къ которому мистеръ Топменъ, при извстномъ случа, всунулъ въ карманъ, ружье.

— Что ты, Дикъ? спросилъ мистеръ Вардль, съ безпокойствомъ смотря на испуганную физіогномію егеря.

— Не загорлось ли гд? вскричала старушка.

— Нтъ, сударь, нтъ, сударыня, отвчалъ егерь, поклонившись: я пришелъ доложить, что они бжали.

— Кто бжалъ?

— Старая барышня, сударь, и съ нею тотъ господинъ, что все такъ мудрено говорить, какъ-будто куда торопится.

— Неужели?…. Боже мой!

— Точно такъ, сударь. Я теперь былъ въ Моггльтон, и видлъ самъ, какъ они сли въ почтовую повозку, хотлъ остановить, да не усплъ: ускакали по лондонской дорог, а я бросился сюда доложить.

— Боже мой! Боже мой!

— Онъ взялъ у меня сегодня взаймы десять фунтовъ, сказалъ Топменъ.

— Онъ увезъ тетеньку! кричали об племянницы.

— Сумасшедшій! проворчалъ Пиквикъ.

Старая мистриссъ Вардль сидла безъ языка, и только движеніе глазъ, которые безсмысленно бродили по лицамъ присутствующихъ, показывало, что она еще не переселилась въ вчность. Хозяинъ вскочилъ и веллъ запрягать лошадей.

— Сэръ, сказалъ мистеръ Пиквикъ: я считаю обязанностью сопровождать васъ въ этой поздк.

Мистеръ Вардль, — не утаимъ отъ читателей, — посмотрлъ на него очень сердито, потому-что Пиквикъ и его друзья, въ нкоторомъ отношеніи, были главными виновниками похищенія миссъ Рахиль, введя Джингля въ домъ Вардля, но черезъ нсколько минутъ добродушный старикъ сознался, что онъ самъ первый пригласилъ этого негодяя въ Меноръ-Фармъ, и все пошло по-прежнему. Слуга доложилъ, что бричка готова, Вардль не хотлъ терять ни мгновенія, Пиквикъ долженъ былъ оставить недоденный кусокъ ветчины. Накинули на него плащъ, намотали ему на шею большой шерстяной платокъ, на голову надли шляпу, и они похали.

Не нужно подробно описывать ихъ путешествія, довольно сказать, что взявъ въ Моггльтон почтовыхъ лошадей, они пустились во весь опоръ по дорог къ Лондону, и на первой станціи приступили къ распросамъ, чтобы не потерять своихъ бглецовъ,

— Прохала ли почтовая коляска? спрашивалъ Вардль.

— Прохала.

— Кто въ ней сидлъ?

— Мужчина и дама.

— Какой мужчина?

— Высокій, сухой, тонконогій, словно вшалка.

— А дама?

— Старая, желтая, дурная…

Они! перебилъ Вардль. Давай скорй лошадей!

И два старика поскакали дальше, повторяя на каждой станціи т же вопросы и везд получая т же oтвты. Ночью пошелъ сильный дождь, поднялся холодный втеръ, мистеръ Пиквикъ скорчился, его промочило, до костей, а въ желудк было пусто: бдственное положеніе! Но Вардль дорожилъ каждой минутой, и они хали не останавливаясь.

На послдней станціи передъ Лондономъ, смотритель объявилъ, что тонконогій господинъ съ желтой дамой отправились, только за пять минутъ. Это дало Пиквику поводъ предложить своему неукротимому спутнику перехватить чего-нибудь и выпить по рюмк вина. Разумется, мистеръ Пиквикъ, не упустилъ прибавить, что такое распоряженіе было бы вмст и полезно и пріятно, utile duld, какъ говоритъ Горацій.

— Горацій говорилъ очень умно, отвчалъ Вардль, но пока мы станемъ исполнятъ его правило, они успеютъ обвнчаться. Пошелъ!

Наконецъ Лондонъ.

Въ столиц промышлености, гд человческій умъ всякій день изобртаетъ что-нибудь новое, или улучшаетъ старое, есть о-сю-пору нсколько постоялыхъ дворовъ, или гостинницъ, которые, по какому-то стеченію обстоятельствъ, ускользнули отъ всеобщаго бшенства къ улучшеніямъ и спокойно остались-себ точно тмъ же, чмъ они были пятьдесятъ лтъ назадъ. Это большія, кирпичныя, закоптлыя зданія, съ длинными галереями по двору, съ темными коридорами внутри и съ деревянными лстницами, ступеньки которыхъ обтоптаны и обломаны каблуками прохожихъ, зданія, которыя могли бы доставить намъ достаточное количество матеріаловъ на тысячу самыхъ романическихъ повстей, если бы мы по несчастію писали романъ, а не исторію, основанную на достоврныхъ и неподлежащихъ ни какому сомннію документахъ.

И у одного изъ такихъ-то вертеповъ остановились наши путешественники. Они остановились тутъ потому во-первыхъ, что не считали за нужное хать въ какую-нибудь улучшенную гостинницу, гд, кром другихъ неудобствъ, надо за все дороже платить, а во-вторыхъ потому, что моггльтонскіе почтовые экипажи всегда приставали въ трактир Зеленаго Оленя. Выбравшись изъ повозки, два старика пошли на лстницу. На ея верхней площадк, подъ открытымъ окномъ, стоялъ низенькій человчекъ лтъ тридцати-пяти, съ загорлымъ, худощавымъ, но веселымъ лицомъ, которому особенно пріятное выраженіе придавали ясные голубые глаза. Онъ былъ одть въ изношенномъ сромъ полу-фрак съ продранными локтями, въ нанковыхъ полосатыхъ брюкахъ съ пятнами и въ желтомъ жилет безъ полнаго комплекта пуговицъ. На голов его была смятая блая шляпа, но зато ноги отличались необыкновенною чистотой сапоговъ, которые блестли, какъ зеркало. Эта примчательная особа, въ то время какъ Пиквикъ и Вардль къ ней подходили, съ удивительнымъ рвеніемъ наводила глянецъ на женскомъ башмак и спорила съ пригожей служанкой.

— Послушай, Самъ: я разсержусь.

— Ха, ха, ха! разсердись, пожалуй.

— Но я теб говорю, что двадцать-второй нумеръ требуетъ свои сапоги сейчасъ, слышишь ли? сію-минуту, сію-секунду, слышишь ли?

— Слышу, моя ласточка, слышу. Такого голосистаго соловья какъ не слыхать? Но ты видишь, чечетка, десять паръ сапоговъ, шесть паръ башмаковъ, да вотъ еще одинъ башмакъ отъ шестаго нумера, который ходить на деревяшк: такъ разв можно скоро управиться съ такимъ большимъ обществомъ? И что за важная особа твой двадцать второй нумеръ? къ какой стати я для него все перепутаю? Нтъ, сорока! всякому своя очередь, ‘правильное круговращеніе,’ какъ говорилъ мистеръ Сноббсъ мистеръ Попису, глядя на звзды.

— Самъ! закричалъ другой женскій голосъ изъ глубины коридора: гд ты? что ты не отвчаешь?

— Нельзя, сударыня, отвчать, когда вы сами изволите говорить, отвчалъ Самъ.

Сердитая женская фигура выбжала на площадку лстницы, сунула ему пару женскихъ башмаковъ, и скрылась, примолвивъ: ‘Нумеръ девятый. Вычисти поскорй.’

— Правильное круговращеніе, проворчалъ Самъ, вынувъ изъ кармана кусокъ млу и длая мтку на принесенныхъ башмакахъ.

Въ это время подошли Вардль и Пиквикъ.

— Не можешь ли сказать намъ, дружище, кто теперь стоитъ въ здшней гостинниц?

— Кто стоитъ въ здшней гостинниц? Мало ли кто стоитъ! Вотъ, въ нумеръ шестомъ, деревяшка, въ третьемъ дамскіе башмаки лучшаго мастера въ Лондон, въ пятомъ большіе сапоги съ кисточками, очень поношеные, и пара женскихъ башмаковъ.

— Постой, постой! перебилъ Вардль: какіе это башмаки, о которыхъ ты говоришь?

— Башмаки посредственной работы, сударь, изъ провинціи.

— Нтъ ли имени мастера?

— Браунъ, въ Моггльтон.

— Это она! вскричалъ Вардль. Пожалуйста укажите намъ пятый нумеръ. Дома ли постояльцы?

— Башмаки-то дома, сударь, а сапоги съ кисточками сейчасъ побжали за позволеніемъ.

— За позволеніемъ?

— Да-съ, за позволеніемъ обвнчаться. Я самъ толковалъ имъ, какъ отыскать консисторію.

Вардль призадумался.

— Послушайте, почтенный мой мистеръ Пиквикъ, сказалъ онъ: я въ минуту съзжу за нашимъ общимъ другомъ Перкеромъ: безъ такого человка нельзя обойтись, а вы между-тмъ побудьте здсь, и если мошенникъ воротится, удержите его до моего возвращенія.

Пиквикъ, разумется, согласился, и оставшись одинъ, сталъ отъ скуки смотрть, какъ Самъ чиститъ башмаки.

— Видно, старику-то не хочется, чтобы большіе сапоги съ кисточками женились? сказалъ Самъ.

— Да, отвчалъ нашъ герой: онъ иметъ свои причины не желать этого брака.

— Извстная вещь: безъ причины ничто не длается, какъ говорилъ акушёръ одной молодой вдов. А женитьба, провалъ ее побери, не всегда кстати. Я это знаю по опыту.

— Разв ты былъ женатъ?

— Нтъ, слава Богу. Да вдь не всё же на своей ше пробовать. ‘Надо поучиться изъ примровъ’, говорилъ школьный учитель одному ученику, когда выскъ другаго.

— Правда.

— Вотъ изволите видть, сударь. Недалеко отъ консисторіи, гд съ одной стороны книжная лавка, а съ другой трактиръ, живетъ одинъ законоискусникъ, который чуть не задаромъ сочиняетъ позволенія на женитьбу. Если вы проходите мимо, мальчишка кланяется и кричитъ: ‘Позволенія! позволенія!’ Вотъ случилось однажды проходить тутъ моему отцу. Надо вамъ сказать, что отецъ мой былъ человкъ вдовый, и во вдовств растолстлъ такъ что страхъ. Идетъ онъ, говорю, мимо конторы законоискусника, и думаетъ, какъ бы пристроить маленькій капиталецъ, который ему остался посл жены, четыреста фунтовъ, вдругъ мальчишка кричитъ: ‘Позволенія, позволенія!’ а за мальчишкой выскочилъ и самъ законоискусникъ. ‘Вамъ угодно позволенія?’ говоритъ онъ моему отцу.— Какого позволенія? говоритъ мой отецъ. ‘На вступленіе въ законное супружество,’ отвчалъ тотъ.— Помилуйте! говоритъ мой отецъ: я и не думалъ. ‘Почему же!’ спрашиваетъ онъ.— Да я слишкомъ старъ, говорить мой отецъ: и слишкомъ толстъ, и все такое. ‘Ничего не бывало, сэръ, возразилъ законоискусникъ: толстота не порокъ, а лта ваши только что могутъ назваться почтенными и цвтущими.’ — Въ самомъ дл? говорить мой отецъ. ‘Разумется, отвчаетъ законоискусникъ. Вчера мы женили одного джентльмена вдвое старе и толще васъ.’ — Неужели? говоритъ мой отецъ. ‘Точно такъ, отвчаетъ онъ: войдите въ мою контору’, садитесь, покорно прошу.’ — Чувствительно благодаренъ, отвчаетъ отецъ. ‘Какъ ваше имя?’ — Тони Виллеръ, изъ Белль-Севеджа.— ‘А имя невсты?’ — Да у меня нтъ невсты. Я бы взялъ позволеніе только по убдительной вашей просьб, и для всякаго случая. А имя невсты нельзя ли вставить посл?— ‘Никакъ нельзя, отвчаетъ законоискусникъ. Скажите теперь, такъ, какое-нибудь. Неужели у васъ нтъ знакомыхъ дамъ, которыя бы вамъ нравились?’ — Ну, что съ вами длать! говоритъ мой отецъ. Пишите имя: Сусанна Кларкъ, изъ Доркинга. Я съ ней и не говорилъ объ этомъ, да она не зартачится. Пишите вдову Сусанну Кларкъ.— Написали, подписали, засвидительствовали, приложили печати, и кончилось тмъ, что четыреста фунтиковъ, которые мн доставались, тю-то!

— Я запишу этотъ случай, отдумалъ Пиквикъ.— Такъ ты и остался безъ денегъ? спросилъ онъ потомъ.

— Да-съ, отвчалъ Самъ: безъ денегъ съ карманами, безъ хлба съ желудкомъ, ‘и прочее’, какъ говаривалъ одинъ проповдникъ, когда его прихожане начинали дремать. Теперь живу въ здшней гостинниц, чищу сапоги, башмаки и галоши. На людяхъ смерть красна.

Мистеръ Пиквикъ вдохнулъ.

— Что вы вздыхаете, сударь? Нашему брату, холостому человку, непремнно надо житъ въ большомъ обществ. Я зналъ одного джентльмена, онъ былъ что называется бобыль, то есть безсемейный, и нанималъ особый нумеръ въ гостинниц. Разъ замтили, что дверь его не отворяется день, другой, думали, онъ ухалъ, однако жъ и еще проходитъ два дня, а дверь всё не отворяется. Выломили замокъ: бдняга давнымъ-давно умеръ отъ апоплексіи.

— Я запишу этотъ случай, сказалъ Пиквикъ.

— Запишите, сударь, а я раскажу вамъ другой. Былъ еще одинокій человкъ, и жилъ тоже въ гостинниц, въ особомъ нумеръ. Нашла на него дурь, ‘ипохондрія’, какъ говорилъ докторъ, щупая пульсъ чахоточному. Залзъ онъ подъ кровать и тамъ отравился. Хозяинъ гостинницы, не видя его, подумалъ: ‘Бжалъ, злодй, чтобы не расплатиться. Ну, да Богъ съ нимъ!’ И отдалъ комнату другому постояльцу. Этотъ легъ спать: нтъ, не спится, въ голову лзетъ такая дрянь. На другую ночь еще хуже, на третью еще хуже, а на четвертую хоть бги вонъ. Открылось, что это выживалъ его покойникъ, лежа подъ кроватью.

Посл этого анекдота, Самъ разнесъ по принадлежности вычищенные сапоги и башмаки, потомъ воротился въ Пиквику, и слъ рядомъ съ нимъ на скамейк. Пиквикъ не преминулъ воспользоваться снова его бесдою. Самъ расказалъ ему очень много о жить-быть своего отца, который былъ ремесломъ извощикъ, много хвалилъ красоту своей молодой мачихи, но сказалъ въ заключеніе, что не видался съ ними около двухъ лтъ.

— Почему же, мой другъ? спросилъ мистеръ Пиквикъ.

— А потому, сударь, отвчалъ Самъ, что конечно, оно хорошо держать кошку, чтобы не завелись мыши, но гд держуть собакъ, тамъ ужъ не житье кошк. У семи нянекъ всегда дитя безъ глазу, какъ говорила одна добрая женщина, у которой было семь человкъ дтей, и всё кривые.

Но тутъ воротился Вардль, ведя за собой маленькаго и худенькаго старичка, одтаго съ ногъ до головы въ черное, кром галстуха и рубашки, которые блестли какъ снгъ.

— Мистеръ Перкеръ! сказалъ ему Пиквикъ: мое почтеніе.

— Мистеръ Пиквикъ! отвчалъ онъ: таковое жъ.

— Мы съ вами давно не встрчались, мистеръ Перкеръ, продолжалъ нашъ герой, тряся руку маленькаго старичка.

— И тмъ лучше для васъ, мистеръ Пиквикъ, отвчалъ старичокъ, съ улыбкою: стряпчаго, что доктора, призываютъ только въ бд.

Вардль веллъ проводить ихъ всхъ въ пятый нумеръ.

— То есть, in numerum quin tum, прибавилъ стряпчій, открывъ табакерку и потчуя Сама.

Они пошли. Дорогою Пиквикъ вздумалъ-было предложить Перкеру свое мнніе, какъ лучше дйствовать противъ Джингля, но тотъ, остановивъ его на первомъ слов, сказалъ:

— Милостивый государь, въ длахъ такого роду, первое правило, если вы поручили его опытному законовдцу, такъ сами не должны вмшиваться. Мн будетъ лестно принять отъ васъ совты и наставленія по другимъ предметамъ, но что касается до настоящаго случая, то покорно прошу, оставайтесь въ поко.

Мистеръ Пиквикъ немножко смутился отъ этой выходки, но, къ счастію, они были уже передъ пятымъ нумеромъ. Самъ отворилъ дверь, раздался громкій крикъ женщины. Джингль, только-что воротившійся съ позволеніемъ на внчанье, показывалъ его своей невст, и увидвъ въ дверяхъ лицо Вардля, проворно спряталъ бумагу въ карманъ, а двствующая тетушка закрылась обими руками и упала въ кресла.

— Негодяй! вскричалъ старикъ Вардль, подбгая къ странствующему рыцарю.

— Почтеннйшій, почтеннйшій! перебилъ Перкеръ, хватая его за Фалду: пожалуйста воздержитесь. Оскорбленіе личности, безчестье, scandalum magnum…

— Какъ ты смлъ увезти мою сестру? говорилъ Вардль, не слушая Перкера.

— Вотъ это иное дло: вы имете полное право предложить подобный вопросъ, и я слдую вашему примру. Мистеръ Джингль, благоволите отвтствовать.

— Чортъ возьми! вскричалъ смущенный актеръ: кто вы? что?…. какъ?…

— Это мой стряпчій, сказалъ Вардль. Послушайте, Перкеръ: я хочу, чтобы съ нимъ было поступлено по всей строгости, безъ пощады, безъ малйшаго снисхожденія, какъ велятъ законы. А ты, Рахиль, примолвилъ онъ, обращаясь къ сестр: ты, скажи пожалуйста, не стыдно ли теб, въ твои лта, бжать изъ родительскаго дому, чортъ знаетъ съ кмъ, съ какимъ-то пройдохой, съ искателемъ приключеній. Надвай скорй шляпку, салопъ, и и…

— Ни-ни! перебилъ Джингль. Подите прочь….. совершеннолтіе…. можетъ какъ хочетъ….. больше двадцати одного…

— Больше двадцати однаго? вскричалъ Вардль: больше сорока однаго!

— Не правда, послышалось изъ угла, гд сидла миссъ Рахиль.

— Нужды нтъ, сказалъ Джингль: еще лучше….. полное право….. хочетъ остаться…

— Да, я хочу остаться, остаться, сказала вполголоса старая двушка.

Перкеръ отвелъ Вардля въ-сторону.

— Наши дла очень плохи, шепнулъ онъ: мы не имемъ законнаго основанія требовать, чтобы она бросила своего жениха, и если вамъ непремнно угодно дойти до этого, такъ надобно склониться на нкоторыя пожертвованія.

— На какія хотите, отвчалъ Вардль: я готовъ на все!

Перкеръ взялъ Джингля подъ-руку, и они вс четверо вышли въ другую комнату.

— Милостивый государь, сказалъ стряпчій, запирая двери: не станемъ терять время на постороннія разсужденія, а приступимъ прямо къ длу. Сущность его заключается въ томъ, что вы увдомились, яко бы миссъ Рахиль Вардль иметъ свою отдльную собственность, состоящую въ денежномъ капитал, а какъ у васъ таковой, ни въ капитал, ни въ другихъ видахъ, не имется, то вы и приняли намреніе жениться на помянутой двиц: не правда ли? Вдь такъ?

Джингль вскочилъ со стула, и повидимому хотлъ сдлать сильное возраженіе.

— Позвольте, сэръ, позвольте! остановилъ его Перкеръ: я знаю, что вы желаете сказать, и напередъ всему врю. Но обратимся къ длу. Почитаю долгомъ довести до вашего свденія, что все состояніе миссъ Рахиль заключается только въ пяти стахъ фунтахъ, и т достанутся ей не прежде, какъ но кончин родительницы.

— Стара, пробормоталъ Джингль.

— Точно, сэръ, замчаніе весьма тонкое. Но вамъ, можетъ-быть, неизвстно, что мистеръ Вардль происходитъ изъ древней фамиліи, въ которой только одинъ членъ не дожилъ до осьмидесяти пяти лтъ. А ей теперь только семьдесятъ три года.

Джингль молчалъ.

— Не угодно ли табачку, сэръ? продолжалъ Перкеръ. Но нюхаете? Весьма похвально. Лишній расходъ. Молодому человку, какъ вы, и безъ того нужно такъ много денегъ. А знаете ли, мистеръ Джингль? мы съ моимъ почтеннымъ другомъ, мистеръ Вардлемъ, могли бы помочь вамъ въ этомъ случа. Согласитесь только на нкоторыя уступки касательно его сестрицы. Понимаете?

— Гмъ!…. нтъ…, не очень…

— Я поясню, сэръ, я поясню. Женившись на миссъ Вардль, вы пріобртете одну надежду получить когда то пятъ сотъ фунтовъ, а между-тмъ будете связаны. Не лучше ли взять пятьдесятъ фунтовъ сейчасъ и останься свободнымъ?

— Какъ?… даже и не половину? вскричалъ Джингль.

— Довольно и этого, сэръ, отвчалъ спокойно Перкеръ. Не упрямьтесь.

— Ни за что!…. По-крайней-мр…. сто шестьдесятъ…

— Нтъ, нтъ. Если угодно, такъ семьдесятъ, но ужъ не больше.

— Полтораста!

— Много, сэръ.

— Сто двадцать!

— Всё много почтеннйшій. Осемьдесятъ, и еще издержки на дорогу изъ Меноръ-Фарма, да на исходатайствованіе позволенія, а всего-на-все, круглымъ числомъ сто фунтовъ. Хотите ли?

— Сто двадцать!

— Нтъ.

— Дайте ему его двадцать! вскричалъ старикъ Вардль, и, посл этого, дло было кончено въ одну секунду. Джингль положилъ деньги въ карманъ, бросилъ на столъ позволеніе на женитьбу, и улыбнувшись, вытанцовалъ изъ комнаты.

— Смотрите, сказалъ онъ, затворяя дверь: бумага…. имя…. не я…

Пиквикъ развернулъ бумагу: въ самомъ дл въ мой было написано подложное имя.

— Ахъ, злодй! вскричалъ онъ, задрожавши отъ негодованія, и ноги великаго мужа, несмотря на всю его философію, пришли-было въ движеніе по одному направленію съ Джинглемъ, но Перкеръ и Вардль кинулись, чтобъ остановить его.

— Что вы съ нимъ сдлаете? говорилъ первый.

— Разв вы сладите съ нимъ? спрашивалъ послдній.

— Какъ, что сдлаю? какъ, слажу ли? отвчалъ президентъ. Я не хочу драться, браниться, нтъ, я хочу только догнать его, сказать ему, что онъ поступилъ какъ негодяй. Знаете ли вы, что нтъ ничего тяжеле, какъ быть уличеннымъ въ безчестномъ поступк? Вотъ этого-то я и хочу! Пристыдить, уничтожить…..

— Полноте, полноте! говорили Вардль и Перкеръ: не на такого напали, почтеннйшій.

Видя, что время пропущено, Пиквикъ согласился на убжденіе двухъ друзей, но негодованіе сильно кипло въ груди его, и внутренно онъ далъ себ слово непремнно отъискать Джингля, чтобы высказать ему свое мнніе о его неблагородномъ поступк. Между-тмъ сдланы были приготовленія къ обратному отъзду въ Меноръ-Фармъ. Мистеръ Вардль снова развеселился. Казалось, онъ совсмъ забылъ приключеніе, которое привело его въ копченыя стны Лондона. Напротивъ-того двствующая тетушка, вроятно, очень твердо помнила свое бгство и Джинглевъ поступокъ, потому-что во всю дорогу была погружена въ какія-то глубокія соображенія. Наконецъ пріхали.

— Здравствуйте, здравствуйте, друзья мои! говорилъ Пиквикъ, вылзая изъ повозки. Всё ли благополучно?

— Увы! печально отвчалъ Винкль.

— Увы! прибавилъ Снодграссъ, еще печальне.

— Что такое случилось?

— Нашъ любезный сочленъ мистеръ Топменъ…

— Топменъ? ну!

— Скрылся. И вотъ вамъ письмо, которое мы нашли въ его комнат.

Пиквикъ схватилъ письмо, распечаталъ, въ немъ было написано слдующее:

‘Драгоцнный моему сердцу и многоуважаемый мистеръПиквикъ!

‘Вы чужды слабостей, свойственныхъ обыкновеннымъ людямъ, и потому не знаете, каково жить въ разлук съ любезною, лишиться ея незапно, быть жертвою гнуснаго коварства, которое такъ долго таилось подъ личиною дружества.

‘Пишите ко мн въ Кобемъ, въ кентскомъ графств. Ежели я не умру, то письма ваши будутъ врно доходить ко мн по этому адресу. Но я, конечно, скоро оставлю ‘сей міръ’: онъ сталъ мн ненавистнымъ. Я не могу доле переносить существованія, состоящаго изъ однхъ заботъ и треволненій. Мы изнемогаемъ подъ тяжестью. Скажите Рахили, что…. драгоцнное имя!….

‘Треси Топменъ.’

— Боже мой! вскричалъ Пиквикъ, дочитавши письмо. Намъ должно сейчасъ хать, чтобы спасти несчастнаго, хать, не теряя ни минуты, ни одного мгновенія.

Винкль и Снодграссъ не осмлились возражать. Старикъ Вардль заспорилъ-было противъ такого скораго отъзду, но Пиквикъ былъ неумолимъ. Онъ дружески пожалъ руку своему гостепріимному хозяину и съ отеческою нжностью поцловалъ его дочерей, почтительно распрощался со старушкой, потрепалъ по румянымъ щекамъ всхъ горничныхъ, сказалъ даже нсколько ласковыхъ словъ краснорожему Джою, и сопровождаемый сожалніемъ цлаго семейства, которое все безъ исключенія, очень полюбило его, слъ опять въ почтовую бричку. Жители Меноръ-Фарма долго стояли на крыльц, глядя на удалявшихся путешественниковъ. При этомъ замчено, что голубые глаза Эмиліи пристальне всхъ смотрли на ихъ повозку, а глаза Снодграсса съ особенною нжностью обращалась къ Эмиліи. Онъ во всю дорогу до Рочстера почти ничего не сказалъ, но все шевелилъ губами, отчего и возникаетъ подозрніе, что въ это время сочинены имъ нкоторые весьма нжные стихи. Какъ бы то ни было друзья хали благополучно, потому-что лошадьми правилъ извощикъ, и слдственно съ ними не могло случиться никакихъ особенныхъ приключеній. Изъ Рочстера они, не теряя времени, пустились въ Кобемъ. Дорога шла тнистой рощей, на деревьяхъ еще блистали капли дождя, который шелъ утромъ, солнце пропускало свои золотые лучи сквозь мокрыя втви, плющъ и мохъ покрывали пни старыхъ дубовъ, земля между деревьями была подернута яркою зеленью, птицы пли разными голосами со всхъ сторонъ. Наконецъ передъ нашими путешественниками открылась ветхая каменная ограда, а за ней старинное зданіе, образецъ живописной архитектуры, какую любили во времена Елизаветы. Передъ этимъ строеніемъ разстилался широкій лугъ, отъ луга во вс стороны шли длинные проски, большое стадо оленей гуляло въ трав, испуганный заяцъ скакалъ поперегъ дороги.

— Ну, если нашъ другъ Топменъ мыкаетъ здсь свою скуку, такъ его скук должно быть очень весело! замтилъ улыбаясь мистеръ Пиквикъ.

— Поэтическое уединеніе для двухъ любящихся сердецъ, сказалъ Снодграссъ.

— Жаль, что со мной нть ружья, прибавилъ Винкль.

— Да, очень жаль, подхватилъ президентъ: мы того гляди встртимъ Топмена.

Мистеръ Винкль обратилъ вниманіе на верхушки деревьевъ и заплъ какую-то псню. Черезъ нсколько минутъ бричка въхала въ небольшую деревню и остановилась у корчмы, передъ которой сидли три старика, два младенца и одна собака. Пиквикисты спросили, не знаетъ ли кто джентельмена, по имени Топмена. Ихъ ввели въ корчму. Это была большая низкая комната, убранная полудюжиной кожаныхъ стульевъ и тремя или четырьмя старинными портретами въ деревянныхъ крашеныхъ рамахъ. Въ углу стоялъ столъ, покрытый блою скатертью, на стол было большое блюдо дичи и огромная кружка пива, а передъ пивомъ и дичью сидлъ мистеръ Топменъ, съ видомъ человка, который мене всего думаетъ о разлук съ житейскими благами. Однако жъ, увидвъ друзей своихъ, онъ тотчасъ положилъ вилку, которая была у него въ рук, подошелъ къ нимъ трагическими шагами, и сказалъ:

— Зачмъ вы возмущаете могильную тишину моего уединенія?

— Кушай, кушай, отвчалъ ему Пиквикъ, садясь на скамейку и отирая свой мокрый лобъ: мы еще успемъ переговорить о чемъ слдуетъ.

Топменъ не счелъ за нужное противиться этому благоразумному совту, Пиквикъ между-тмъ освжилъ себя стаканомъ вина. Наконецъ, когда обдъ несчастнаго любовника кончился, друзья наши вс четверо вышли изъ корчмы, и долго ихъ видли за оградой кладбища, гд они бродили взадъ и впередъ между могилами. Неизвстно, самъ ли Топменъ начиналъ ужъ раскаяваться въ своемъ мизантропическомъ намреніи, или на него подйствовало краснорчіе президента, только онъ, кажется, безъ дальняго затрудненія согласился опять вступить въ міръ, и вечеромъ пиквикисты отправились въ Лондонъ.

Здсь мы должны описать одинъ случай, имвшій значительное вліяніе на ученую славу Пиквика, описать то безсмертное открытіе, которое онъ сдлалъ въ Кобем и которое впослдствіи обратило на него вниманіе антикваріевъ всего свту, произведя ужасную кутерьму между учеными.

По окончаніи разговора съ Топменомъ, подходя обратно къ корчм, мистеръ Пиквикъ невзначай оглянулся на лво и увидлъ въ нкоторомъ разстояніи небольшой обтесанный камень, часть котораго была врыта въ землю. ‘Это странно!’ подумалъ онъ, и, не говоря ни слова, пошелъ осматривать камень. Поскобливъ поверхность его перочиннымъ ножомъ, онъ безъ труда замтилъ слды надписи. ‘Ага! да это что-то интересное, можетъ-статься, какая-нибудь древность!’ И какъ мистеръ Пиквикъ зналъ цну историческимъ памятникамъ, то еще съ большимъ жаромъ началъ копаться въ земл, очистилъ совсмъ одну сторону камня, потомъ вынулъ очки, надлъ ихъ на носъ, скорчился, согнулся, и къ несказанному удовольствію наконецъ открылъ явственные признаки буквъ З и Н.

— Такъ и есть! вскричалъ онъ: это долженъ быть древній камень. Можетъ-статься, онъ лежитъ тутъ насколько столтій, надъ могилой какого-нибудь знаменитаго воина, можетъ-статься, съ нимъ связано объясненіе важныхъ недоразумній въ исторіи, можетъ-статся, онъ освтитъ намъ обширную часть науки. Я займусь этимъ.

Закидавъ камень землей, мистеръ Пиквикъ поспшилъ въ корчму и сообщилъ друзьямъ о своемъ открытіи. Т были въ восторг. Но какъ пріобрсти дорогой монументъ?

— Послушай, любезный, сказалъ Пиквикъ толстому крестьянину, хозяйскому сыну: что это за камень лежитъ у васъ вонъ тамъ за лугу?

— Богъ его знаетъ! отвчалъ простодушный невжда: я еще и не родился, какъ онъ былъ ужъ тамъ.

— Видите! шепнулъ Пиквикъ друзьямъ своимъ. Точно, древній камень. Догадка моя справедлива.

Онъ сдлалъ самую ласковую мину, и задыхаясь отъ надежды и страху, спросилъ у крестьянина: Вдь, врно, онъ вамъ не нуженъ, этотъ камень…. а?…. вы продадите его?

— Да кто его купить? сказалъ неученый сынъ природы.

— Я, отвчалъ Пиквикъ: я охотно дамъ десять шилинговъ, если вы мн его уступите.

Крестьянинъ до крайности удивился этому предложенію, и разумется, торгъ былъ тотчасъ заключенъ. Пиквикисты, вн себя отъ радости, побжали къ камню, разрыли его, подняли, счистили съ него землю и мохъ. Черезъ нсколько времени, ко всеобщему восхищенію И особенному удовольствію Пиквика, онъ ясно увидлъ на немъ слдующую надпись:

0x01 graphic

Глаза ученаго мужа горли когда онъ смотрлъ на эти таинственныя буквы. По неизяществу формы ихъ, было очевидно, что надпись сдлана въ древнія времена. Кто жъ ее сдлалъ? зачмъ? что она значитъ? Изъ находящихся у насъ документовъ видно, что мистеръ Пиквикъ читалъ весьма длинную и ученую диссертацію о своемъ камн, при общемъ собраніи всхъ членовъ Клуба, и предложилъ между прочимъ нсколько очень остроумныхъ догадокъ на счетъ, надписи. Впослдствіи она была скопирована искуснымъ художникомъ и представлена Королевскому Обществу Антикваріевъ и другимъ ученымъ сословіямъ. Зависть и невжество, какъ обыкновенно бываетъ, возстали противъ открытія. Мистеръ Пиквикъ принужденъ былъ напечатать брошюру въ девяносто шесть страницъ мелкаго шрифту, въ которой излагалось двадцать семь разныхъ способовъ ‘чтенія’ надписи. Вообще большинство стояло на его сторон, и говорятъ, что какіе-то три джентльмена лишили своихъ сыновей наслдства за то, что они осмлились сомнваться въ древности надписи, а одинъ самъ добровольно отказался отъ правъ маіоратства въ наказаніе себя за такую же дерзость. Пиквика приняли почетнымъ членомъ въ семьдесятъ англійскихъ и иностранныхъ ученыхъ обществъ, изъ которыхъ ни одно не понимало надписи, но вс вообще утверждали, что она очень необыкновенна. Наконецъ одинъ невжда, человкъ, къ которому мы питаемъ глубокое презрніе, именно мистеръ Блоттонъ, движимый завистью и гнуснымъ желаніемъ помрачить славное имя Пиквика, нарочно здилъ въ Кобемъ, и по возвращеніи, въ торжественномъ засданіи Клуба Пиквикскаго, произнесъ рчь, въ которой, съ дерзкою насмшливостью, сказалъ, что онъ видлъ отца того молодаго крестьянина, у котораго купленъ камень, что этотъ человкъ соглашается въ древности камня, но ршительно отвергаетъ древность надписи, что онъ приписываетъ ее себ, что затрудненія ученыхъ при чтеніи надписи происходятъ единственно оттого, что неученый мужикъ надлалъ въ ней ошибокъ противъ орографіи, и что по объясненію этого мужика, крестъ вверху надписи есть не что иное, какъ знакъ, обыкновенно употребляемый имъ для замчанія своихъ полей и огородовъ, а сама надпись содержитъ въ себ имя и прозваніе, и должна читаться такъ: ‘Знакъ Биля Стумса.’

Разумется, просвщенный клубъ принялъ эту черную выдумку какъ она заслуживала: мистеръ Блоттонъ былъ исключенъ изъ числа членовъ, а Пиквику, по общему приговору, поднесены въ подарокъ золотыя очки, по поводу которыхъ онъ, въ благодарственной рчи, предложилъ свой портретъ, но этотъ портретъ не былъ списанъ, потому что члены не внесли денегъ.

Дальнйшій ходъ дла о камн Пиквика также весьма любопытенъ, какъ живая картина усилій низкой зависти, которая старалась уронить это открытіе. Мистеръ Блоттонъ, оскорбленный изгнаніемъ изъ клуба, напечаталъ свою рчь, о которой мы упомянули, и послалъ ее всмъ семидесяти ученымъ обществамъ, гд Пиквикъ былъ членомъ. Семьдесять ученыхъ обществъ крайне обидлись. Начался споръ, умы закипли, перья заскрыпли, брошюры являлись одна за другою, ихъ переводили на вс живые и мертвые языки, читали, критиковали, и это странное смятеніе въ ученомъ мір до-сихъ-поръ извстно подъ названіемъ ‘Пиквикской войны’. Наконецъ головы успокоились, все затихло: одинъ только знаменитый камень остается понын неистолкуемымъ памятникомъ Пиквикова величія и ничтожности враговъ его.

Но обратимся къ ближайшимъ приключеніямъ нашего героя.

Квартира его въ Госвельской улиц была, хотя не обширна, однако жъ спокойна, опрятна и, — что всего лучше,— вполн сообразна съ требованіями такого человка, который посвятилъ себя философіи. Это послднее свойство проистекало изъ ея положенія: она находилась въ четвергомъ этаж, противъ шумнаго перекрестка, которомъ ученый мужъ могъ во всякое время наблюдать человчество, подъ всми его видоизмненіями. Хозяйка Пиквика была нкто мистрисъ Бардль, молодая вдова, съ пріятнымъ личикомъ и живыми ухватками и большая искусница составлять разныя блюда, даръ, ниспосланный ей природою и усовершенствованный долговременной практикой. Кром нея, во всемъ отдленіи дому, который она нанимала, жили только толстый старикъ, да маленькій мальчикъ: толстый старикъ, какъ уже извстно, былъ самъ мистеръ Пиквикъ, что касается до мальчика, то въ немъ заключался единственный остатокъ отъ замужства пригожей хозяйки. Но несмотря на такое безлюдье въ жилищ нашего героя, комнаты его содержались въ строгомъ порядк: полы были всегда выметены и вычищены, постель убрана, а самъ жилецъ напоенъ и накормленъ. Мистрисъ Бардль была геній насчетъ всего этого.

Однажды поутру, ученый мужъ сидлъ въ своей спальн и глядлъ на хозяйку, которая длала чрезвычайно любопытныя эволюціи тряпкой около мебели.

— Мистрисъ Бардль, сказалъ онъ: какъ выдумаете, расходы на двоихъ не много больше расходовъ на одного?

— Гмъ! отвчала мистрисъ Бардль, покраснвъ во всю щеку: гмъ, мистеръ Пиквикъ! что вамъ вздумалось объ этомъ спросить.

Молодой вдов показалось, что въ глазахъ Пиквика блеститъ явное намреніе посвататься.

— Такъ, мистрисъ Бардль, отвчалъ онъ. Но что же вы не говорите? вдь немного больше, не правда ли?

— Гмъ! повторила она, подвигаясь къ Пиквику: я думаю, это смотря по человку.

— Да, разумется, сказалъ Пиквикъ. Но если человкъ, котораго я имю въ виду, прибавилъ онъ, устремивъ глаза на мистрисъ Бардль: если этотъ человкъ акуратенъ, бережливъ, опытенъ, тогда… неправда?… расходовъ у меня прибавилось бы не много, а мн самому было бы ужъ гораздо лучше?

— Конечно, отвчала хозяйка, и дыханіе ея чуть не остановилось отъ пріятнаго чувства, которое тснило ей грудь.

— Признаться, мистрисъ Бардль, продолжалъ Пиквикъ, съ возрастающимъ одушевленіемъ: признаться вамъ, я ужъ совершенно ршился и даже сдлалъ выборъ.

— Право?…..

— Да, любезная мистрисъ Бардль, сдлавъ выборъ. Теперь остается только, чтобы и вы согласились, потому что я, знаете, не хочу нисколько неволить васъ. Можетъ-статься, вамъ удивительно, что я объ этомъ прежде никогда не говорилъ и началъ такъ вдругъ…. Но всё-равно, мистрисъ Бардль. Скажите только, какъ аы находите мое намреніе?

— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!…. вы такой добрый.

— По-моему, мистрисъ Бардль, это будетъ очень хорошо. Во первыхъ, вамъ несравненно покойне….

— О! чэго заботиться о моемъ поко? перебила вдова въ избытк радости. Я думаю только о томъ, какъ бы васъ сдлать счастливе. Добрый, добрый мой мистеръ Пиквикъ!

— Вы будете не одн…

— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!

— И вашему малютк…

— Ахъ!

— Вашему малютк, говорю, будет ътоже товарищъ, человкъ хорошій, который станетъ учить его, наблюдать за нравственностью.

— Ахъ!…. ахъ!

И съ этимъ восклицаніемъ мистрисъ Бардль повисла на ше Пиквика, а изъ глазъ ея хлынулъ цлый катарактъ слезъ, изъ груди цлый хоръ вздоховъ.

— Что вы? вскричалъ испуганный Пиквикъ: что съ вами сдлалось?

Но мистрисъ Бардль висла крпко, и не было никакой возможности отъ нея избавиться.

— Мистрисъ Бардль!…. ради Бога!…. ну, ежели кто войдетъ?…

Она всё висла.

— Господи, помилуй меня, гршнаго! говорилъ старикъ, пыхтя и напрасно стараясь вырваться изъ тсныхъ, горячихъ вдовьихъ объятій. Кажется въ самомъ дл кто-то идетъ. Боже мой! Боже мой!

Въ эту минуту дверь отворилась, и къ Пиквику вошли друзья и ученики его Топменъ, Винкль, Снодграссъ. Можно легко вообразить, въ какомъ замшательств находился ихъ учитель. Руки его опустились, голосъ пропалъ, дыханіе почти прервалось, глаза остановились неподвижно. Три гостя, съ своей стороны, были почти въ такомъ же смущеніе: неожиданность зрлища поразила ихъ такъ, что они словно одеревенли, не двигались съ мста и не говорили ни слова. Наконецъ однако жъ мистрисъ Бардль начала шевелиться: встала, устремила на Пиквика нжный взглядъ, и упала въ кресла. Тогда Винкль осмлился заговорятъ.

— Мистеръ Пиквикъ, сказалъ онъ вполголоса: мистеръ Пиквикъ…

— Мистеръ Пиквикъ, повторилъ за нимъ Снодграссъ, и оба замолчали.

— Друзья мои, сказалъ наконецъ президентъ, начиная успокоиваться: помогите мн отнести эту женщину въ ея комнаты.

Топменъ тотчасъ подскочилъ съ своими услугами, пригожую вдову вынесли.

— Что это значитъ? былъ общій вопросъ, когда Пиквикъ воротился назадъ.

— Не знаю, отвчалъ онъ, нахмурившись. Съ ней сдлалось что-то странное. Я говорилъ ей, что намренъ нанять слугу: вдругъ она бросается мн на шею, начинаетъ плакать, визжать однимъ словомъ, поставила меня въ такое положеніе….. что я до-сихъ-поръ не могу опомниться.

— Гмъ! отвчали три гостя, и хотя никто изъ нихъ ничего не сказалъ, однако жъ по взглядамъ, которыми, они мнялись между собою, легко было догадаться, что они подозрваютъ за своимъ учителемъ любовныя шашни.

— Но кстати о слуг, началъ Пиквикъ, садясь въ кресла, и отираясь шелковымъ носовымъ платкомъ: справлялись ли вы о томъ человк, про котораго я говорилъ вамъ?

— Справлялись, отвчалъ Снодграссъ. Онъ долженъ сейчасъ прійти.

И дйствительно, черезъ нсколько минутъ, явился маленькій человчекъ, въ изношенномъ плать, но въ такихъ свтлыхъ сапогахъ, что на нихъ нельзя было не обратить вниманія.

— Узналъ ли ты меня, Самъ? спросилъ его мистеръ Пиквикъ.

— Кажется, отвчалъ человчекъ, съ видомъ покровительства: вы, помнится, приходили въ нашу гостинницу, съ вами былъ толстый старикъ, который очень сердился, и другой, что всё нюхалъ табакъ.

— Да, мой другъ, да. Мы съ тобой тогда много разговаривали. Ты мн очень понравился, и я хочу потолковать съ тобой объ одномъ дл.

— Потолкуемте, сударь, отвчалъ Самъ, опуская на полъ свою измятую шляпу. Она, прибавилъ, конечно не очень красива съ виду, но къ носк ‘это брилліантъ’, какъ говорилъ жидъ христіанину. Ну, что жъ вы мн скажете, сударь?

— А вотъ что, мой другъ. Во-первыхъ, мн желательно знать, имешь ли ты какія особенныя причины оставаться при своемъ теперешнемъ мст?

— Гмъ! на это, сударь, вмсто отвта, позвольте мн самому спросить, найду ли я мсто лучше, если откажусь отъ теперешняго?

— Я взялъ бы тебя къ себ.

По дальнйшему объясненію оказалось, что мсто у Пиквика гораздо лучше чмъ мсто въ гостиниц, и Самъ согласился. Тотчасъ приступили къ условіямъ, мистеръ Пиквикъ не счелъ за нужное наводити какія нибудь справки, и въ этотъ же день, вечеромъ, Самуилъ Виллеръ надлъ синій фракъ съ пуговицами кодъ вензелекъ П. К., песочныя панталоны съ штиблетами, бглый канифасный жилетъ и черную круглую шляпу съ кокардой.

— Браво! говорилъ онъ въ слдующее утро, сидя на запяткахъ итенсвильскаго дилижанса: оно, конечно, нельзя сказать, что я такое: лакей, конюхъ, камердинеръ, или дворецкій, можетъ-быть даже, что я родъ микстуры изъ всего этого. Но какая мн нужда! я сыть, одть и на чистомъ воздух, при томъ еще мало дла: слдственно, многія лта мистеръ Пиквику!

Здсь мы должны чистосердечно признаться, что ршительно не знаемъ, что это за городъ Итеисвиль, куда хали наши герои. Мы перечитали вс географіи, пересмотрли вс карты, и такого городу не нашли. Полагаемъ, что мистеръ Пиквикъ разуметъ подъ Итенсвилемъ какой-нибудь другой городъ, и эта догадка кажется намъ тмъ правдоподобне, что замчанія его объ Итенсвил прилагаются ко многимъ англійскимъ городамъ.

Жители итенсвильскіе, пишетъ онъ, почитаютъ себя за какое-то особенное племя, которое несравненно выше и благородне всхъ прочихъ племенъ человчества. Во время пребыванія Пиквикистовъ въ ихъ город, они раздлились на дв партіи: Синихъ и Срыхъ, которыя, какъ водится, отъ всей души ненавидли одна другую и имли каждая свою газету. Органомъ партіи Срыхъ былъ ‘Итенсвильекій философъ’, издаваемый пламеннымъ Топкинсомъ, а предстателемъ партіи Срыхъ — ‘Итенсвильскій Корреспондентъ’, ученаго Потта. Топкинсъ и Потта, стоя въ голов своихъ партій, ругались безъ милосердія, одинъ писалъ въ философ: ‘Безчестный и глупый журналъ, называемый Итенсвильскимъ Корреспондентомъ’… другой отвчалъ въ Корреспондент: ‘Нашъ сумасшедшій, выдающій себя за философа’…. и прочая. Между-тмъ, члены обихъ партіи слдовали примру своихъ журналистовъ: Срые говорили, что партія Синихъ состоитъ изъ предателей, Синіе доказывали, что напротивъ, въ партіи Срыхъ нтъ ни одного нужнаго человка. Несмотря однако жъ на такую разноголосицу, городъ Итенсвиль продолжалъ думать, что онъ лучшій городъ на свт, и вс утверждали, что итенсвильское народонаселеніе есть примръ благочестія, доброй нравственности и неограниченной преданности государственнымъ интересамъ.

Въ день прізду нашихъ героевъ, Итенсвиль былъ въ ужасномъ волненіи. Дло шло о выбор депутата та нижнюю палату парламента. Судьба двухъ соперниковъ долженствовала ршиться завтра: Синіе стояли за мистеръ Самуила Слемки, Срые за мистеръ Горація Фижина. Изъ столковенія этихъ противуположностей вышла татая кутерьма, какой и самые ветхіе итенсвильскіе старики не могли пріискать примру.

Пиквикъ съ товарищами остановился у гостинницы, надъ дверьми которой была вывска съ изображеніемъ голубаго льва, стоящаго въ равновсіи на одной задней ног и держащаго три другія лапы на воздух,— предметъ весьма любопытный въ живописи, хотя и рдко встрчающійся въ натур. Изъ окна разввался огромный флагъ синяго цвту, а на улиц, подъ этимъ окномъ, у дверей и дале, шумли толпы народу, состоявшія изъ людей разнаго званія, полу и возрасту.

— Урра!…. урра! кричали мужчины.

— Урра! кричали дти и женщины.

— Вотъ намъ и еще подмога! сказалъ одинъ растрепанный молодой человкъ, подбгая къ Пиквикистамъ, когда они выходили изъ дилижанса. Кричите господа: да здравствуетъ почтенный ‘мистеръ Самуилъ Слемки!’

— Да здравствуетъ почтенный Самуилъ Слемки! закричалъ во все горло Винкль.

— Кто этотъ Слемки? спросилъ у него Топменъ шопотомъ.

— А вамъ что за нужда? перебилъ Пиквикъ. Вс кричать: Слемки!— и мистеръ Винкль поступилъ очень умно, что закричалъ то же. Надо всегда приставать къ большинству.

Цлые томы не могли бы сказать ничего умне, друзья Пиквика постигли глубокую мудрость совта, и хотя никто изъ нихъ не принималъ никакого участія въ мистеръ Слемки, однако жъ вс принялись кричать его имя.

Но надо было подумать о пристанищ. Въ гостинниц не оставалось ни одного порожняго мста. Куда же приклонить голову? Къ счастію, въ то самое время какъ Пиквикъ работалъ надъ ршеніемъ этого занимательнаго вопросу, къ нему подошелъ маленькій старичокъ въ черномъ плать и бломъ галстух. Поклонившись очень учтиво, онъ подставилъ ему свою табакерку.

— Ахъ, мистеръ Перкеръ! какими судьбами?

— По дламъ, мистеръ Пиквикъ. Представилась оказія сдлать услугу обществу ходатайствомъ за мистеръ Слемки, и я ршился на нкоторое время удалиться изъ Лондона. Скажите, вы за Слемки, или за Фижина?

— Мы за Слемки, отвчалъ Пиквикъ, не желая говорить не то, что кричалъ.

— Въ такомъ случа я почти могу васъ поздравить, мистеръ Пиквикъ, продолжалъ Перкеръ. Съ нашей стороны приняты самыя тонкія политическія мры, чтобы Слемки былъ избранъ большинствомъ голосовъ. Мы откупили вс шинки, трактиры, общественныя увеселительныя заведенія, и сверхъ-того дали вчера балъ, такъ, не большой и обошелся не дорого, но дло въ томъ, что когда дамы начали разъзжаться, каждой былъ поднесенъ въ подарокъ синій шелковый зонтикъ, и теперь разумется, вс мужья, братья и любовники въ Итенсвил непремнно на нашей сторон.

— Прекрасно, сказалъ Пиквикъ, съ улыбкою.

— Моя мысль, скромно отвчалъ Перкеръ. Но позвольте спросить, гд вы остановитесь?

— Вотъ то-то не знаемъ, сказалъ задумчиво Пиквикъ: въ гостинниц все занято, и знакомыхъ у насъ здсь…

— Нтъ? И тмъ лучше!…. Джентльмены изъ Лондона, четыре человка: сильное подкрпленіе!… Сдлайте милость, господа, остановитесь у издателя нашей газеты, мистеръ Потта. Человкъ предостойнйшій, предобрйшій. Да я сейчасъ познакомлю васъ съ нимъ.

Сказавъ это, маленькій стряпчій убжалъ въ гостинницу и черезъ нсколько минутъ воротился съ высокимъ, худощавымъ, желтолицымъ мужчиной, который смотрлъ такъ, какъ-будто напился уксусу.

— Имю честь рекомендовать: мистеръ Поттъ, издатель Итенсвильскаго Корреспондента.

— Я такъ много наслышался объ васъ, мистеръ Пиквикъ, сказалъ Поттъ. Поставлю себ за честь…

И начались обыкновенныя привтствія. Друзья Пиквика также были представлены Потту, онъ — имъ.

— Скажите, спросилъ журналистъ: какъ между лондонскими политиками, занимаются ли раздоромъ Корреспондента съ Философомъ?

— О, конечно! отвчалъ Пиквикъ, и онъ солгалъ, безстыдно солгалъ, потому-что объ итенсвильскихъ сплетняхъ никто не зналъ дальше итенсвильской заставы. Но на сердц ученаго мужа лежала мысль о пристанищ, а въ такомъ случа можно-ли не быть нсколько разсяннымъ?

Наконецъ Поттъ приступилъ къ этому занимательному предмету. Разумется, что со стороны нашихъ героевъ были соблюдены вс приличія: они жеманились, говорили, что имъ совстно, что они боятся обеспокоить, и такъ дале. Но какъ въ душ каждый былъ чрезвычайно доволенъ, что не ночуетъ на улиц, то черезъ четверть часа Пиквикисты сидля уже въ гостиной мистеръ Потта.

Къ примчательностямъ этой гостиной относилась супруга хозяина, мистрисъ Поттъ. Геніяльные люди всегда подвержены какой-нибудь слабости, и у мистеръ Потта была своя, впрочемъ самая безпорочная, самая простительная, даже любезная слабость: онъ немножко трусилъ жены. Но надо замтить, въ его оправданіе, что мистрисъ Поттъ была прехорошенькая, полненькая брюнетка, отъ которой такъ и обдавало огнемъ, а издатель Итенсвильскаго Корреспондента походилъ на сухой свитокъ пергаменту.

— Мы ведемъ чрезвычайно уединенную жизнь, говорила она, поглядывая на мистеръ Винкля, который рисовался передъ ней въ своемъ охотничьемъ сюртук: я всегда сижу дома одна, не вижу никого, кром мужа.

— Мои занятія не позволяютъ намъ посщать общества, прибавилъ Поттъ. Будучи издателемъ важной политической газеты, погруженный въ глубокія…

— Э, мой другъ! прервала мистрисъ Поттъ.

— Чего изволишь, мой ангелъ?

— Неужели ты не боишься наскучить своимъ гостямъ?

— Мой ангелъ, мн кажется, мистеръ Пиквикъ и друзья его принимаютъ живое участіе…..

— Перестань, мой другъ! можно ли принимать участіе въ такомъ вздор? Я, право, удивляюсь, какъ у тебя достаетъ духу говорить еще на словахъ т глупости, которыя ты печатаешь въ своей газет. Ужъ довольно, что он напечатаны.

Бдный Поттъ прикусилъ языкъ, разговоръ обратился на другіе предметы, хозяйка кокетничала, Пиквикисты любезничали, наконецъ вс разошлись по своимъ комнатамъ.

— Ну что, Самъ?.. какъ теб понравился Итенсвиль? каково работаютъ Синіе за своего кандидата? спросилъ мистеръ Пиквикъ, ложась въ постель.

— Удивительно работаютъ, отвчалъ Самъ: я никогда не видывалъ, чтобы такъ много ли и пили.

— Право? Слдовательно Фижину едва ли попасть въ парламентъ.

— ‘И не думайте,’ какъ говорила молоденькая красотка горбатому старику. Срыхъ поятъ на пропалую, трактирщикамъ наказано, чтобы они всячески задерживали ихъ до завтрашняго вечера. Слемки платитъ по шилингу съ головы.

Пиквикъ улыбнулся.

— Что вы сметесь, сударь? сказалъ Самъ. Я знаю продлку еще почище этой. Были также выборы въ одномъ городк. Господинъ, за котораго стояла половина жителей, собирался въ Лондонъ. Наканун отъзду, является къ его извощику какой-то незнакомый человкъ и просить итти съ нимъ въ такую-то улицу, въ такой-то нумеръ. Извощикъ пошелъ. Вотъ приходятъ, большая комната, столъ, чернилица, перья, а за столомъ сидитъ джентльменъ. ‘Ахъ, мистеръ Гудъ! закричалъ онъ, увидвши извощика: какъ я радъ! Садитесь пожалуйста. Здоровы ли вы?’ — По маленьку, отвчаетъ извощикъ. ‘Садитесь, садитесь’, говоритъ онъ.— Покорно благодарю, отвчаетъ извощикъ. ‘Вы, врно, меня не узнали?’ говоритъ онъ.— Не могу припомнить вашей физіогномики, отвчаетъ извощикъ.— ‘А я васъ очень хорошо помню, говоритъ, онъ. Вы нянчили меня на рукахъ, когда я былъ ребенкомъ.’ И пошелъ, и пошелъ! Слово за слово, разговорились, потомъ грогу, вина, извощикъ сталъ навесел. Тутъ джентльменъ показываетъ ему банковый билетъ въ двадцать фунтовъ, и говоритъ: ‘А что, мистеръ Гудъ, вдь отсюда до Лондона очень плоха дорога?’ — Плоха, отвчаетъ извощикъ. ‘Особливо тамъ, мимо каналу,’ говоритъ джентльменъ.— Не приведи Господи! отвчаетъ извощикъ. ‘Я думаю, и экипажи иногда опрокидываются?’ говоритъ онъ.— Бываетъ, отвчаетъ извощикъ. ‘Послушайте же, мистеръ Гудъ,’ сказалъ тогда джентльменъ. Мы вс васъ любимъ такъ, что описать нельзя. Видите эти двадцать фунтовъ?’ — Вижу, отвчаетъ извощикъ.— ‘Ну, мистеръ Гудъ, эти двадцать фунтовъ могутъ быть ваши, если случится, что завтра ваша бричка…. этакъ…. опрокинется въ каналъ, и пассажиръ выпадетъ, а лошади понесутъ.’ — Гмъ! сказалъ извощикъ. ‘По рукамъ, что ли?’ спросилъ джентльменъ.— Вы предобрый баринъ! отвчалъ извощикъ, взялъ деньги, поклонился и вышелъ. На другой день анаемская бричка опрокинулась въ самомъ дл на берегу каналу, лошади фыркули, понесли, извощикъ усидлъ и спасся, а на счетъ пассажира, такъ нашли только шляпу, но была ли въ шляп голова, этого не могу сказать.

Я запишу этотъ случай, подумалъ Пиквикъ, и, пожелавъ Саму покойной ночи, заснулъ.

На другой день, еще половина города Итенсвиля не вставала съ постели, вс пиквикисты отправились въ гостинницу Голубаго Льва, гд было назначено собраться главнымъ дйствователямъ партіи Синихъ, прежде-нежели наступить часъ выборовъ. Перкеръ давно уже былъ тамъ: онъ чуть ли не съ восхожденія солнца стоялъ передъ раскрытымъ окномъ, подъ которымъ собралось съ полдюжины оборванныхъ ребятишекъ, и ораторствовалъ въ пользу мистеръ Слемки, восклицая безпрестанно: ‘О, граждане итенсвильскіе!’

Увидвъ самого Слемки, входящаго въ комнату, онъ бросился къ нему навстрчу и сказалъ:

— Все устроено какъ нельзя лучше, почтеннйшій: я не забылъ ничего. У дверей гостинницы будутъ стоять двадцать человкъ, хорошо одтыхъ, которымъ вы, какъ пойдете въ ратушу, должны пожать руки. Кром того будетъ еще семь мальчиковъ, которыхъ, вамъ надо погладить по головамъ и спросить у каждаго, сколько ему лтъ. Пожалуйста, не забудьте про этихъ мерзавцевъ: ласковость съ дтьми всегда производитъ хорошее впечатлніе. Я даже совтовалъ бы вамъ поцловать хоть одного, если можно. Для этого имъ велно умыться, и розданы носовые платки.

— Постараюсь, отвчалъ мистеръ Слемки. Но нельзя ли поручить это моему слуг?

— Нтъ, Боже избави! если ужъ цловать, такъ цлуйте сами.

Наконецъ великій часъ отъзду въ ратушу наступилъ. Гостинница была набита Синими избирателями, а улица зваками, и маленькій Перкеръ, какъ крыса, шнырялъ между ними, настраивая каждаго въ пользу своего кандидата.

— Идетъ! закричалъ онъ наконецъ, увидвъ, что дверь гостинницы растворяется. Вотъ онъ, нашъ достопочтеннйшій мистеръ Самуилъ Слемки! Смотрите, смотрите! онъ пожимаетъ руки какимъ-то почтеннымъ особамъ….. Смотрите! онъ ласкаетъ дтей: Вотъ поцловалъ одного бднаго мальчика: ахъ, какой добрый! Вотъ поцловалъ и другаго…. ахъ! ахъ! цлуетъ всхъ сплошь!

Толпа заревла отъ восхищенія, и когда пріхали въ ратушу, то никто не смлъ сомнваться, что Слемки одержитъ побду. Противникъ его произнесъ сильную рчь, но слушатели во все это время кашляли, сморкались, шумли, и хотя онъ, въ конц рчи, изъявилъ имъ признательности за вниманіе, однако жъ и это не произвело никакого эффекту. Въ досад на неудачу, мистеръ Фижинъ назвалъ мистера Слемки мошенникомъ, мистеръ Слемки отвчалъ, что мистеръ Фижинъ самъ отличный мерзавецъ, мистеръ Фижинъ поднялъ кулакъ, мистеръ Слемки возвысилъ оба. Друзья той и другой стороны не замедлили принять въ этомъ дятельное участіе, произошло небольшое сраженіе, предсдатель съигралъ фантазію на колокольчик, по этой фантазіи, полиція развела борцовъ и забрала многихъ подъ стражу, однако жъ мистеръ Слемки былъ утвержденъ въ званіи депутата, и на обд у него присутствовалъ весь Итенсвиль.

Черезъ нсколько дней посл этого достопамятнаго событія, Пиквикъ сидлъ у себя въ комнат, съ записной книжкой въ рукахъ, какъ вдругъ входить Самъ и подаетъ ему визитную карточку съ именемъ ‘мистрисъ Гонтеръ.’

— Что это значитъ, Самъ?

— Какой-то джентльменъ, или что-то такъ, на манеръ джентльмена, желаетъ васъ видть.

Пиквику показалось очень страннымъ это извстіе, потому-что онъ не имлъ никого знакомыхъ въ Итенсвил, но какъ Виллеръ доложилъ ему,— что пришедшій джентльменъ изъявилъ намреніе ждать хоть бы цлый день, лишь бы увидть мистеръ Пиквика, то герой нашъ, принявъ въ вниманіе такую ршимость, спустился въ пріемную и нашелъ тамъ высокаго, худаго и блднаго человка, который сидлъ въ углу съ серіознымъ и почтительнымъ видомъ.

— Я имю честь видть мистеръ Пиквика? спросилъ онъ, Вставая.

— Точно такъ, сэръ.

— Позвольте же мн имть честь прикоснуться къ рук вашей. (Незнакомецъ глубокомысленно пожалъ руку Пиквика). Я и моя супруга, мистрисъ Гонтеръ, имли честь много наслышаться о слав, которою вы наполнили всю вселенную. Моя супруга обожаетъ славныхъ людей. Геніи, герои, писатели, это ея страсть, и она почтетъ себя безконечно счастливою, если къ числу знакомыхъ своихъ будетъ имть честь присоединить васъ и находящихся налицо въ Итенсвил членовъ клуба, который носить ваше безсмертное имя.

— Покорнйшее благодарю, сэръ, отвчалъ Пиквикъ, озадаченный этой рчью. Я очень радъ познакомиться, но…

— Не произносите сего ужаснаго слова! перебилъ мистеръ Гонтеръ. Если вы расположены доставить намъ честь своего знакомства, то можете завтра же привести оное въ исполненіе. Моя супруга даетъ загородный праздникъ, на которомъ будутъ многіе знаменитые люди. Можно ли надяться, что вы съ своими друзьями украсите этотъ праздникъ своимъ присутствіемъ?

— Съ большимъ удовольствіемъ, сэръ. Покорно благодарю.

— Супруга моя будетъ весьма признательна. Она поставляетъ себ за честь давать завтраки знаменитымъ людямъ, и одинъ изъ нашихъ извстныхъ писателей поднесъ ей сонетъ по этому поводу. Если не ошибаюсь, въ числ друзей вашихъ также есть поэтъ?

— Да, мистеръ Снодграссъ. Онъ любить поэзію.

— И моя супруга тоже, она безъ ума отъ поэзіи. Можетъ-быть, вамъ случилось читать нкоторыя изъ ея сочиненій, напримръ ‘Оду на смерть лягушки’.

— Нтъ….. кажется.

— Удивительно! Эта ода произвела сильное впечатлніе. Она была напечатана въ ‘Дамскомъ Магазин’, безъ подписи. Я помню нсколько строфъ. Вотъ начало.

Мистеръ Гонтеръ откашлялся, сталъ въ позицію, и началъ:

Могу я, безъ трепета сердечна,

Картину страшну зрть сію,

Какъ на песк у брега рчна

Лягушка тратить жизнь свою?

О ты, которая такъ нжно,

Такъ величаво и небрежно,

Въ болотъ квакала!… Увы,

Свершилось! рокъ неумолимый

Вознесъ свой мечъ неотразимый,

И ноги протянула ты…

— Прекрасно! вскричалъ Пиквикъ.

— Очень хорошо, подтвердилъ мистеръ Гонтеръ.

— Вы не помните дальше?

— Нтъ, сэръ. Но завтра моя супруга сама прочтетъ эту оду, которую она ставитъ выше всхъ другихъ своихъ сочиненій, и я надюсь, что ея чтеніе васъ очень растрогаетъ, тмъ больше, что мистрисъ Гонтеръ будетъ декламировать въ костюм.

— Въ костюм?

— Да, въ костюм Минервы. Я, мистеръ Пиквикъ, … не смю… я опасаюсь…. но мистрисъ Гонтеръ поручила мн предупредить васъ, что ея завтракъ будетъ въ род маскераду, и она поставила бы себ за особенную честь, если бы вы пожаловали также въ костюм. У насъ въ город можно достать всякіе. Если бы вы одлись Зенономъ, Платономъ, или Пиагоромъ…. такой костюмъ вамъ очень идетъ, потому-что вс эти великіе мужи, такъ же какъ и вы, были основателями клубовъ.

Но предложеніе о костюм не понравилось Пиквику. Онъ ршительно отказался маскировать себя, и по уваженію къ его знаменитости, счастливый мужъ автора ‘Оды на смерть лягушки’ уступилъ его вод, ограничась тмъ, что друзья его будутъ непремнно замаскированы.

Снодграссъ, Топменъ и Винкль, съ своей стороны, очень охотно согласились маскироваться. Первый назначилъ себ костюмъ трубадура, второй пожелалъ одться разбойникомъ, а третій стрлкомъ. На счетъ разбойничьяго наряду возникъ-было маленькій споръ со стороны Пиквика, который утверждалъ, будто бы шаровидная фигура Топмена не довольно удобна для узкихъ штановъ и куртки андалузца, но Топменъ настоялъ на своемъ. Мистрисъ Поттъ и его жена также получили приглашеніе, и первый, въ качеств журналиста, выбралъ себ символическій костюмъ палача, а послдняя Гебы. Палачу, Богъ знаетъ съ чего, показалось что костюмъ Гебы будетъ немножко нескроменъ, Винкль вздумалъ утверждать противное, завязался споръ, и оттого ли, что мысль о скир палача внушила Потту необыкновенное мужество, или оттого, что онъ наконецъ огорчился слишкомъ ласковыми взглядами мистрисъ Поттъ на Винкля, только между супругами произошла сцена, мистрисъ Поттъ упала въ обморокъ, по всему дому поднялась суматоха, молодая служанка, которой нормальная должность состояла въ завдываніи тоалетомъ своей барыни, но которая сверхъ-того завдывала удовлетвореніемъ всхъ ея прихотей и противодйствіемъ всмъ желаніямъ ея мужа, прибжала въ отчаяніи на мсто происшествія и разъиграла тутъ одну изъ своихъ трагедій. Насилу, насилу возстановили спокойствіе, и то еще мистеръ Поттъ долженъ былъ на колнямъ просить прощенія у своей супруги.

— Если этотъ Винкль долго здсь проживетъ, я отравлю его ядомъ, думалъ онъ, принимаясь писать статью для газеты.

— Если этотъ Поттъ не перестанетъ ревновать, я убгу, думалъ Винкль, стараясь успокоить свое волненіе.

А Пиквикъ разсуждалъ про себя: какія странныя обстоятельства! мы какъ-будто бы рождены на то, чтобы водворять несогласіе въ семействахъ, которыя васъ принимаютъ!

Но между-тмъ приготовленія къ маскарадному завтраку шли своимъ чередомъ. Друзья наши достали себ назначенные костюмы, и хотя въ нихъ, правду сказать, были кой-какія неврности, зато много мишурнаго галуну, много стеклярусу, блестокъ, прохожіе останавливались отъ удивленія, когда Пиквикисты прозжали по улицамъ Итенсвиля.

Теперь перенесемся на мсто самаго празднества. Тамъ все было устроено богатой рукой, въ колоссальныхъ, величественныхъ размрахъ. Огромное пространство земли, саженъ пятдесять длиннику и до двадцати пяти поперечнику, обнесенное со всхъ сторонъ частоколомъ, представляло очаровательное пододобіе одной изъ священныхъ рощъ древней Греціи. Гостей была тьма, никогда нигд не видано такого стеченія людей знаменитыхъ во всякомъ род, такого ужаснаго количества красоты, вкуса, славы, учености и литературы. Были даже три льва изъ Лондона, сочинители,— и еще какіе?— печатавшіе свои сочиненія! Впрочемъ главную примчательность празднества составляла сама хозяйка: это была малорослая и худая женщина, въ высокомъ шлем, съ копьемъ и огромнымъ щитомъ, она стояла на высокихъ подмосткахъ, и оттуда, обмахиваясь веромъ, привтствовала постителей. Прибытіе Пиквика и друзей его дало ей поводъ ко множеству отлично краснорчивыхъ и поэтическихъ комплиментовъ. Но если она явила необыкновенную возвышенность въ слог, остроуміе въ мысляхъ и щеголеватость въ оборотахъ, привтствуя великаго основателя клуба Пиквикистовъ, то и Пиквикъ съ своей стороны говорилъ чрезвычайно живо и увлекательно, свидтельствуя свое глубочайшее почтеніе знаменитой сочинительниц ‘Лягушки’. Наконецъ, вовремя этого любопытнаго состязанія въ краснорчіи, мистрисъ Гонтеръ увидла одного молодаго человка съ усами и козлиной бородкой, который былъ одтъ Меркуріемъ.

— Ахъ, графъ!… графъ! закричала она.

— Чего изволите? спросилъ тотъ.

— Подите сюда, графъ. Я познакомлю васъ съ новыми знаменитостями. Мистеръ Пиквикъ, имю честь представить вамъ графа де-Бель-Эспри, который путешествуетъ по Европ и намренъ издать свое путешествіе.

Пиквикъ учтиво поклонился путешественнику, а тотъ вынулъ тотчасъ свою записную книжку, закинулъ голову назадъ и устремилъ на Пиквика пристальный взглядъ.

— Пиквикъ?… А! Пиквикъ. Понимаю. Врно, кто-нибудь изъ предковъ этого Пиквика выдумалъ пикники или былъ извстенъ гостепріимствомъ, и потому родъ ихъ принялъ такую фамилію. Я въ восхищеніи, что васъ вижу, мосьё Пиквикъ.

— Нтъ, графъ, не Пиквикъ, а Пиквикъ, сказала мистрисъ Гонтеръ.

— А!, Пикъ Викъ. Понимаю. То есть, Пикъ — имя, а Викъ — фамилія. Извините, мосьё Викъ. Я въ восхищеніи, что васъ вижу.

— Покорно благодарю, отвчалъ снисходительный Пиквикъ, не желая затруднять графа исправленіемъ новой его ошибки. Давно ли вы въ Англіи?

— Давно, пятый день.

— А долго ли думаете не покидать нашей прекрасной земли?

— Долго, съ недлю.

— Въ такомъ случа, графъ, вы успете собрать не много матеріаловъ для записокъ, которыя хотите издать.

— Для записокъ? Он ужъ готовы…. вотъ здсь! сказалъ графъ, показывая на лобъ. У меня дома, въ Париж, ужъ написана цлая книга, и съ рисунками, съ картами, съ учеными, нравоописательными и политическими замчаніями.

— Политика — трудная наука, сказалъ Пиквикъ, вздохнувъ.

— А?… прекрасно! вы подаете мн мысль.

Графъ раскрылъ свою записную книжку и началъ чертить въ ней карандашемъ.

— Глава сорокъ седьмая: сельскій завтракъ у мистрисъ Гонтеръ, сочинительницы оды на рожденіе комара, встрча съ знаменитыми литераторами и учеными, господинъ Викъ, философъ, его изрченіе, что политика трудная наука…. Прекрасно! это будетъ очень занимательная глава.

Но мы не станемъ подробно описывать всего, что происходило на этомъ занимательномъ праздник. Мистрисъ Гонтеръ продекламировала свою оду: слушатели рукоплескали, она пропла каватину своего сочиненія: слушатели рукоплескали опять. Наконецъ, за каватиной, послдовала самая интересная часть завтраку, то-есть самъ завтракъ, и такъ-какъ мистрисъ Гонтеръ въ настоящемъ случа придержалась своего всегдашняго правила звать гостей сто человкъ, а готовить на пятьдесятъ, то она за столомъ окружила себя только львами и львицами, а другимъ животнымъ предоставила заботиться о себ, какъ они сами знаютъ.

— Гд жъ мистеръ Поттъ? спросила она, оглядываясь во вс стороны, потому что издатель Итенсвильскаго Корреспондента принадлежалъ тоже къ львиной пород.

— Я здсь! отвчалъ этотъ левъ, поднимая голову изъ за стада телятъ и барановъ.

— Не безпокойтесь о немъ, мистрисъ Гонтеръ, сказала пригожая мистрисъ Поттъ, кивая мистеръ Винклю, что-бы онъ слъ возл нея: ему хорошо и тамъ. Вдь теб хорошо, Поттъ?

— Конечно, мой ангелъ.

И все пошло своимъ порядкомъ. Бдному Потту не досталось отвдать ни одного кушанья, но что касается до нашихъ героевъ, то они были чествованы отличнымъ образомъ, а услужливый мистеръ Топменъ успвалъ еще съ удивительной ловкостью подчивать и львицъ, между которыми онъ помстилъ свою романическую особу. Въ половин завтраку, вдругъ вс головы повернулись въ одну сторону, и мистеръ Гонтеръ, подбжавъ къ жен, сказалъ:

— Милая, пріхалъ капитанъ Чарльзъ Физъ Маршалъ!

— Боже мой, какъ я рада! Я ужъ думала, онъ измнилъ. Веди, веди его скоре, очисти ему дорогу!

— Здсь!… здсь! вскричалъ рзкій голосъ. Охъ! замучился!… тснота…. народъ…. множество….

— Мистеръ Физъ-Маршаль, привтствую васъ привтомъ дружбы и уваженія. Садитесь: вотъ ваше мсто.,

— Благодарю…. душно…. изорвалъ…. смялъ…. нельзя пройти…. давка…

Новый гость слъ возл хозяйку. Пиквикъ тотчасъ узналъ въ немъ своего друга, Альфреда Джингля, но для соблюденія приличій, онъ не далъ замтить этого, и чтобы лучше скрыть свои чувства, наклонилъ голову. Случилось однако жъ, что мистеръ Джингль, или мистеръ Физъ Маршалъ, какъ его здсь называли, самъ узналъ Пиквика, и это открытіе такъ его озадачило, что онъ въ ту же минуту вскочилъ и побжалъ изъ саду, говоря, что ему нужно что-то приказать своему жокею.

— Кто этотъ господинъ, сударыня? спросилъ тогда Пиквикъ, обращаясь къ мистрисъ Гонтеръ.

— Очень богатый человкъ, отвчала она. Я васъ познакомлю, если прикажете.

— Покорно благодарю, сударыня. А гд онъ живетъ, смю спросить?

— Теперь онъ живетъ въ Бери, за нсколько миль отсюда. Но что это значитъ, мистеръ Пиквикъ? и вы насъ оставляете?

— Да, сударыня, мн нужно…. я долженъ, сейчасъ хать.

На златыхъ устахъ мистрисъ Гонтеръ была готова превысокопарная и препоэтическая фраза, чтобы удержать Пиквика, но онъ, не слушая ея, втснился въ толпу гостей и скоро былъ за воротами.

— Самъ, сказалъ онъ своему слуг: ступай, доложи кому-нибудь изъ нашихъ друзей, чтобы они спокойно жили въ Итенсвил, пока не получать, отъ меня писемъ, и потомъ приходи домой. Мы сейчасъ демъ въ Бери. Я нашелъ одного мошенника, которому мн непремнно должно сказать, что онъ мошенникъ.

Черезъ нсколько минутъ знаменитый Пиквикъ уже скакалъ по берійской дорог. Погода была прелестная, мстоположеніе живописное. Герой нашъ, при всей глубокости своихъ думъ, не могъ не удлить нсколько вниманія красотамъ природы, и наконецъ воскликнулъ отъ полноты чувствъ: Что за прекрасное мсто!

— Да-съ, славная глина для кирпичей, отвчалъ Самъ, приложивъ руку къ шляп.

— Фу, какой нечувствительный! сказалъ Пиквикъ. Ты, кажется, никогда не видывалъ ничего лучше кирпичу, кирпичныхъ стнъ и другихъ прозаическихъ принадлежностей нашей жизни.

— Нтъ, сударь, я не все чистилъ сапоги, возразилъ Самъ: я началъ съ того, что служилъ у извощиковъ на конюшняхъ, потомъ здилъ съ обозами, потомъ возилъ пассажировъ, потомъ ужъ сталъ чистить сапоги, а теперь, какъ изволите видть, исправляю должность камердинера при одномъ добромъ джентльмен, и думаю про себя: ну, Самъ! если все пойдемъ такъ же въ-гору, то почемъ знать? можетъ-статься, теб и самому приведется быть джентльменомъ. ‘Худой тотъ солдатъ, который не мтитъ въ генералы,’ какъ говаривалъ одинъ генералъ, который никогда не былъ солдатомъ.

— Да ты философъ, я вижу, сказалъ Пиквикъ, съ улыбкою.

— Точно такъ, сударь, отвчалъ Самъ, приложивъ опять руку къ шляп: это у насъ въ крови. Отецъ мой тоже отличный философъ. Когда случится, мачиха падаетъ ему тумаковъ, онъ тотчасъ начинаетъ свистать, а если она изломаетъ у него трубку, такъ онъ покупаетъ другую. Разв это не философія?

Къ сожалнію, прежде нежели Пиквикъ усплъ отвчать, повозка въхала въ Бери, и разговоръ прекратился. Нетерпливый герой нашъ хотлъ-было въ въ тотъ же вечеръ начать свои поиски, но Самъ убждалъ его отложить ихъ до слдующаго дня, и какъ Пиквикъ былъ одаренъ необыкновенною способностью къ воспріятію истины, то легко согласился на убжденія Сама. Врно, у него было предчувствіе, что Виллеръ успетъ между-тмъ свести знакомство, которое подастъ имъ надежду значительно облегчить свои хлопоты. Утромъ онъ, чистя въ коридор господскіе сапоги, увидлъ не вдалек отъ себя молодаго человка въ коричневой ливре, который, сидя на скамейк, съ большимъ вниманіемъ читалъ книгу. Ему до-смерти захотлось поболтать съ товарищемъ и узнать его покороче.

— Богъ помощь! сказалъ онъ, подходя къ молодому человку.

— Покорно благодарю-съ, отвчалъ тотъ, робко взглянувъ на Виллера.

— Ты здсь живешь?

— Здсь-съ.

— Что жъ я невидалъ тебя вчера вечеромъ въ шинк? Тамъ были вс здшніе лакеи..

— Я здилъ съ бариномъ въ Итенсвиль.

— А какъ зовутъ твоего барина?

— Мистеръ Физъ Маршалъ.

Браво! подумалъ Самъ: вотъ ужъ не ожидалъ. Дай мн руку, товарищъ! сказалъ онъ. Ты мн крпко поправился. Познакомимся покороче. Какъ тебя зовутъ?

— Бобъ Троттеръ.

— Важное имя! Бобъ! да еще и Троттеръ! Ну, а меня, если хочешь ты знать, зовутъ Вокеромъ, а барина моего, старика, зовутъ Вилькинсомъ. Не хочешь ли, дружище, немножко…. того?

— Чего это того-съ? спросилъ Троттеръ.

— Пропустить капельку.

— Нтъ-съ, покорнйше благодарю. Я не пью-съ.

— Э! что за не пью-съ? Пойдемъ! такъ, легонькаго. Вдь надо же вспрыснуть новое знакомство!

Несмотря на вс отговорки молодаго человка, Виллеръ почти насильно притащилъ его въ шинокъ. Они сли за особымъ столикомъ, имъ подали довольно солидную кружку грогу. Троттеръ, какъ красная двушка, не хотлъ пить и только по убдительнымъ просьбамъ своего собесдника, согласился проглотить нсколько капель. Но эти капли произвели на него чрезвычайно быстрое дйствіе: молодой человкъ, вроятно съ непривычки къ крпкимъ напиткамъ, сталъ очевидно пьянть, и языкъ его сдлался гораздо поворотливе. Самъ тотчасъ это замтилъ, уговорилъ его выпить еще рюмку, и не теряя времени,— началъ искуснымъ образомъ вывдывать изъ него господскія тайны.

— Ну, чтобы подлываете съ своимъ бариномъ? спросилъ онъ, ударивъ Троттера по плечу.

— Охъ, худо, мистеръ Вокеръ! худо! Баринъ хочетъ жениться.

— Жениться? Что жъ тутъ худаго, пріятель? ‘Женитьба — дло честное и благоразумное’, какъ говорила тетка, глядя на двухъ племянницъ.

— Конечно, мистеръ Вокеръ. Да тутъ есть секретъ.

— Вотъ что!

Виллерь наполнилъ опять рюмку Троттера и выпилъ свою.

— Такъ тутъ есть секретъ? сказалъ онъ.

— Да-съ, мистеръ Вокеръ, превеликій секретъ. Это-то меня и сокрушаетъ.

— Что жъ теб сокрушаться отъ барскаго секрету?

— Ахъ, какъ же!… Если бы вы знали?…

Самъ проворно подвинулъ къ Троттеру полную рюмку и заставивъ его выпить, спросилъ: Что если бы я зналъ?

— То, что затваетъ мой баринъ. Боже мой! Боже мой! за что я попалъ въ такое гршное дло?

Изъ глазъ молодаго человка полились два ручья слезъ, которыя онъ поспшилъ принять на лахмотья клтчатаго носоваго платка.

— Что съ тобою, дружище? вскричалъ Самъ: о чемъ ты плачешь?

— Ахъ, мистеръ Вокеръ! бдный я, убилъ я свою душу!… горе мн!

— Да скажи, что такое? спросилъ Самъ вполголоса. Можетъ-быть, прибавилъ онъ, утшительнымъ тономъ и взявъ его за руку: можетъ-быть, любезный другъ, мы вмст придумали бы какъ пособить твоему несчастью.

Молодой человкъ только всхлипывалъ, и не отвчалъ ни слова. Но просьбы и участіе Сама заставила его наконецъ нарушить молчаніе.

— Такъ и быть, мистеръ Вокеръ! шепнулъ онъ со вздохомъ. Вы такой добрый, такой сострадательный: я скажу вамъ все. Мой баринъ…. охъ, мистеръ Вокеръ! мой баринъ…. дурной человкъ.

Виллеръ въ это время, такъ-сказать, превратился весь во вниманіе, и когда Троттеръ, назвавъ своего барина дурнымъ человкомъ, принялся опять впродолженіи нсколькихъ минутъ рыдать, такъ, что но могъ вымолвить ни полслова, то это ужасно взбсило Виллера. О! чтобы чертъ взялъ его глупыя слезы! думалъ Самъ, отирая лицо Троттера своимъ носовымъ платкомъ. Ну!… ну же, мои другъ! говорилъ онъ ласково.

— Вотъ въ чемъ дло, мистеръ Вокеръ, началъ молодой человкъ, съ длинными разстановками. Здсь…. здсь, за городомъ, миляхъ въ двухъ отъ заставы….. есть женскій пансіонъ, а въ немъ воспитывается одна барышня, наслдница большаго богатства…. Не могу сказать, когда и какими хитростями…. баринъ мой завелъ съ ней любовную переписку. Я, гршный… охъ, мои батюшки!… самъ носилъ къ ней записочки отъ мистеръ Физъ-Маршаля: онъ мн сказалъ, что она ему родственница, а я съ-дуру и врилъ…. До теперь дло выходитъ совсмъ не такъ: баринъ хочетъ увезти ее и жениться…… Ныншнюю ночь назначено….

— Погоди! пербилъ Самъ: если теб такъ горько, что твой баринъ хочетъ обмануть эту красивую пташку съ золотыми перышками, такъ что жъ ты его не выдашь!

— Да кому же я его выдамъ, мистеръ Вокеръ? сказалъ Троттеръ: кто мн повритъ? Баринъ мой такой хитрецъ, какого и свтъ не производилъ: онъ вывернется, а я попадусь. Притомъ же, чтобы вывести наружу барскія плутни, я долженъ покаяться и въ своихъ грхахъ, а это…. охъ, мистеръ Вокеръ!

Молодой человкъ опять залился горючими слезами. Самъ спшилъ подать ему ловкое утшеніе.

— Не плачь, сказалъ онъ: я теб помогу. Пойдемъ къ моему барину. Онъ человкъ добрый, полюбитъ тебя за раскаяніе а помшаетъ твоему господину сдлать злое дло.

Троттеръ,посл нсколькихъ отговорокъ, согласился. Увидвъ передъ собой почтенное лицо Пиквика, онъ еще разъ такъ расплакался, что не былъ въ состояніи говорить, и зато получилъ отъ. Виллера названіе плаксы.

— Самъ! сказалъ мистеръ Пиквикъ, съ неудовольствіемъ: не стыдно ли, что ты такъ худо цнишь чувствительность этого молодаго человка? Жалю, очень жалю, Самъ!

— Чувствительность его хороша, сударь, отвчалъ Виллеръ: но коли она хороша, такъ и пусть бы онъ держалъ ее при себ, а не выливалъ слезами, которыя только мшаютъ говорить о длахъ.

Къ удовольствію жестокосердаго Сама, Троттеръ наконецъ возвратилъ потерянный даръ слова и обнаружилъ весь коварный умыселъ Джингля.

— Сейчасъ же иду въ пансіонъ и раскажу содержательниц! вскричалъ Пиквикъ, хватаясь за шляпу.

— Ахъ, нтъ! ради Бога! перебилъ Троттеръ: она сама въ заговор съ бариномъ.

— Но что же мамъ длать? спросилъ Пиквикъ.

— Надо поймать его на самомъ преступленіи: больше нечего.

Начался совтъ. Троттеръ сказалъ, что по условію между содержательницей и мистеръ Физъ-Маршаломъ, онъ, Троттеръ, долженъ заблаговременно прійти въ пансіонъ и дожидаться прізду своего барина. Въ двнадцать часовъ ночи прідетъ Физъ-Маршаль, и войдетъ въ садъ. Тогда Троттеръ выведетъ къ нему несчастную жертву, и они ускачутъ. Слдовательно надлежало ршить вопросъ: въ какое время лучше задержать Физъ-Маршаля? тогда ли, какъ бдная двушка будетъ уже вн саду, или тогда, когда ее тольксичто выведутъ? По благоразумному замчанію Троттера найдено, что въ первомъ случа можно ожидать неудачи, потому-что за садомъ, въ пол и ночью, у Пиквика не будетъ никакой помощи, напротивъ-того если Пиквикъ остановить Физъ Маршаля еще въ саду, тогда, волею, или неволею, и сама содержательница, вмст совсмъ пансіономъ, принуждена будетъ вступиться за свою воспитанницу. Пиквикъ ршился на послднее. Положено, что онъ, за полчаса до полуночи, перелзетъ черезъ садовую стну и засядетъ въ кусты, которые ростутъ у дверей въ домъ. Физъ-Маршаль прідетъ, Троттеръ выведетъ двушку, Пиквикъ выскочитъ изъ кустовъ, поднимется тревога, весь пансіонъ проснется, и дло кончено.

— Прекрасно! прекрасно! сказалъ Пиквикъ, и, давъ Троттеру нсколько шилинговъ, отъ которыхъ тотъ не посмлъ отказаться, началъ съ нетерпніемъ ждать роковаго часу, когда должно пуститься на совершеніе благороднаго подвига. Этотъ часъ наконецъ наступилъ. Пиквикъ надлъ свой камлотовый плащъ и шляпу, и пошелъ вмст съ Виллеромъ за городъ. Ночь была темная, луна бловатымъ пятномъ кралась за облаками, гладкое поле ширилось во вс стороны, сливаясь съ небомъ: только съ одной стороны виднлся уединенный домъ и отъ него, на нсколько сажень вдоль по полю тянулась каменная ограда, за которою стояли, неподвижно, какъ привиднія, высокія, черныя деревья.

— Здсь, сказалъ Пиквикъ, указывая Виллеру на это строеніе.

— Должно быть, отвчалъ Самъ, приложивъ руку къ шляп.

Они подошли къ садовой оград. Процессъ переправы былъ затруднителенъ, потому что мистеръ Пивикъ уже давно отжилъ годы, въ которые тло наше обладаетъ нужною гибкостью для перелзанія въ чужіе сады. Какъ бы то ни было, онъ, съ помощью Сама, вскарабкался на стну, и все могло кончиться довольно изрядно, если бы первый владлецъ саду не имлъ глупости насадить крыжовнику въ томъ мст, куда спрыгнулъ Пиквикъ.

— Благополучно ли? спросилъ Самъ, стараясь подняться хоть до половины ограды, чтобы взглянуть на своего господина.

— Да, отвчалъ герой, отирая кровь. Оставайся по ту сторону, и слушай, когда я тебя позову.

Онъ выбрался изъ крыжовнику, и, подойдя осторожно къ дому, спрятался въ кусты, которые росли у дверей. Ему было плохо: холодная сырость ночи проникала до костей, сверху мочилъ мелкій дождикъ, ссть было не на что. Чтобъ быть каждую минуту въ готовности къ тревог, онъ не смлъ расположиться спокойнымъ образомъ, и оставался въ утомительномъ, неловкомъ, положеніи, въ корточкахъ. Надобно сильное и пламенное стремленіе къ добру, чтобы долго сохранять эту трудную позу!… Но вотъ пробило двнадцать часовъ: сердце Пиквика встрепенулось. По уговору съ Троттеромъ, онъ подошелъ къ двери и началъ тихонько стучаться, чтобы дать ему знать о своемъ присутствіи. За дверьми послышался шумъ. ‘А! Троттеръ тутъ!’ подумалъ Пиквикъ, и съ нетерпніемъ ждалъ появленія своего сообщника. Черезъ нсколько секундъ дверь начала растворяться, но, по мр того какъ она растворялась, мистеръ Пиквикъ пятился дальше и дальше, потому что передъ нимъ явился, не Троттеръ съ молодой двушкою въ дорожномъ плать, а старуха служанка, во всемъ безпорядк ночной одежды и со свчкой въ рук.

— Кись, кись, кись! сказала она, думая, что шумъ, который послышался ей сквозь сонъ, произведенъ любимцемъ ея, жирнымъ Васькой, но когда, вмсто кота, старуха увидла мужчину, то съ пронзительнымъ крикомъ она захлопнула дверь.

Пиквикъ не зналъ что длать. Онъ кинулся снова въ кустарникъ, служившій ему убжищемъ, прислъ, свернулся въ клубокъ, закрылся плащомъ, притаилъ, дыханіе. Однако жъ вс эти мры остались ршительно безполезными: крикъ старухи разбудилъ другихъ женщинъ, которыя спали вмст съ нею въ сняхъ, по всему дому поднялась тревога, сама содержательница пансіона, полу-одтая, въ папильоткахъ, выбжала въ садъ съ тремя гувернантками изъ пожилыхъ двъ, и убжище Пиквика было открыто.

— Боже мой, мужчина! вскричала благочестивая содержательница, всплеснувъ руками.

— Мужчина!… Боже мой! вторили гувернантки, поправляя нескромный безпорядокъ своихъ платковъ.

— Что намъ длать? говорила первая.

— О! какой ужасъ! кричали дв послднія.

И каждая цломудренно закрывала лицо, отворачивалась, дрожала.

— Бетси, сказана наконецъ хозяйка: подойди и спроси, кто онъ таковъ?

Бетси, старая ключница, не двигалась съ мста.

— Подойди, Бетси! повторила ей хозяйка, съ гнвомъ.

Та всё-таки не слушалась.

— Какъ это можно? отвчала она наконецъ: вдь эта мужчина!

— Мужчина! мужчина! опять начали кричать вс въ одинъ голосъ: ахъ, Боже мой!

— Однако надо же чмъ-нибудь кончить, замтила содержательница. Миссъ Смитерсъ, сдлайте одолженіе….

Но гувернантка, къ которой были обращены эти слова, не дослушавъ ихъ, закрылась обими руками, закричала:— Стыдно!— и убжала прочь.

— Ахъ, Боже мой! сказала содержательница, выходя изъ терпнія: что жъ это будетъ? Ну, такъ звоните въ колоколъ, ударьте тревогу, пошлите за полиціей.

— Милостивыя государыни, произнесъ тогда Пиквикъ, выставивъ лысую голову изъ плаща и стараясь сдлать самую кроткую и смиренную физіогномію: милостивыя государыни, выслушайте меня. Я не воръ.

— Знаемъ! знаемъ! кричали старыя гувернантки: ахъ, какой стыдъ!

— Я пришелъ сюда не съ тмъ, чтобы обокрасть это благодтельное заведеніе, продолжалъ Пиквикъ: нтъ! я пришелъ по случаю одной изъ здшнихъ воспитанницъ.

— Ахъ!… ахъ!… какой беззаконникъ!…. чудовище! вскричали еще громче прежняго гувернантки.,

Но Пиквикъ не умолкалъ и высказалъ обстоятельно, что нкто Джингль, или Физъ-Маршаль, человкъ знакомый содержательниц пансіону, хотлъ въ эту самую ночь увезти одну изъ двушекъ, которыя здсь воспитываются.

— Я не знаю ни какого Физъ-Маршаля, ни какого Джингля, возразила хозяйка. Вы, сударь, лгунъ, клеветникъ. У васъ было совсмъ не то на ум. Но мы съ вами раздлаемся.

Короче, ни какія убжденія Пиквика, ни свидтельство Сама, котораго привели на очную ставку съ своимъ господиномъ, не были приняты въ уваженіе. Содержательница не врила даже и тому, что Пиквикъ дйствительно носитъ это имя, что онъ только вчера пріхалъ въ Бери и остановился въ гостинниц. По приказанію ея, дв самыя отважныя и самыя старыя двки были отряжены изслдовать его показанія, а между-тмъ герой оставался подъ присмотромъ трехъ другихъ старухъ, надъ которыми начальствовала одна изъ гувернантокъ. Можно вообразить всю непріятность его положенія! Наконецъ, часа черезъ полтора, онъ услышалъ голоса многихъ скоро идущихъ людей, и между ними былъ голосъ, который показался ему знакомымъ. Пиквикъ насторожилъ вниманіе. Толпа подошла, разступилась, и герой нашъ увидлъ передъ собой Вардля.

— Почтеннйшій другъ! вскричалъ онъ, въ изумленіи: какъ вы здсь очутились?

— Что?… что? перебилъ Вардль: попались, любезный!

Пиквикъ потупилъ глаза и не зналъ, что отвчать.

— Вы, конечно, уврены, пробормоталъ онъ, что я н6 имлъ въ, виду….

— Знаю, знаю!… какіе тутъ виды!… стоитъ взглянутъ на вашу лысую голову. Ха, ха, ха! Я ужъ объяснился съ хозяйкой. Она мн знакомая женщина. Пойдемте. Ахъ, бдный мой мистеръ Пиквикъ!…. ха, ха, ха!

Такимъ образомъ Пиквикъ избавился отъ несчастія, въ которое вовлекло его благородное намреніе спасти погибающую невинность. На дорог въ гостинницу, Вардль разсказалъ ему, что пріхалъ въ Бери по дламъ, что старшая дочь его Изабелла выходитъ за Трондля, и что свадьба будетъ тотчасъ посл Рождества.

— Прізжайте, говорилъ онъ Пиквику: непремнно прізжайте вс четверо. Мы будемъ вамъ рады безъ памяти.

Пиквикъ общалъ. Пришедши въ гостинницу, они вмст поужинали и потомъ отправились каждый въ свою комнату, чтобы отдохнуть отъ тревоги.

— Самъ! сказалъ мистеръ Пиквикъ, когда легъ въ постель.

— Чего изволите, сударь? отвчалъ тотъ.

— Гд Троттеръ?

— Ухалъ-съ.

— А его баринъ?

— Тоже ухалъ, сударь.

— Такъ, повидимому, все это была выдумка: они насъ обманули?

— Должно быть такъ, сударь.

— Гмъ!

Мистеръ Пиквикъ не сказалъ больше ни слова, и отвернувшись къ стн, скоро заснулъ.

Но приключенія, случившіяся въ эту ночь, не прошли ему даромъ: жестокій припадокъ ревматизма заставилъ его пролежать нсколько дней въ постели. Старикъ Вардль давно ужъ ухалъ обратно въ свой хуторъ, взявъ съ Пиквика новое общаніе непремнно явиться на свадьбу Изабеллы, а герой нашъ веё-еще охалъ и морщился отъ боли въ ногахъ и плеч. Наконецъ здоровье его поправилось. Ршившись немедленно соединиться съ друзьями своими въ Итенсвил, онъ, вмст съ Виллеромъ, пошелъ въ шинокъ, гд всегда можно было найти извощиковъ. По убранству этого заведенія и по наружности джентльменовъ, которые пользовались его комфортомъ, легко было узнать въ мемъ мсто отдохновенія людей, посвятившихъ свои способности кучерскому искусству. Между прочимъ тутъ находился одинъ толстый, краснолицый старикъ, который привлекъ особенное вниманіе Пиквика. Онъ сидлъ по-одаль отъ прочихъ и курилъ такъ сильно, что поминутно скрывался въ табачномъ облак, а когда облако это разсивалось, то посматривалъ очень пристально на него и на Сама. Самъ сначала не замчалъ этого, но посл увидлъ, всмотрлся въ краснолицаго старика и кивнулъ ему головой. Тогда краснолицый старикъ положилъ трубку, сдлалъ какое-то движеніе губами, которое онъ почиталъ, вроятно, улыбкою, и произнесъ страннымъ голосомъ, похожимъ на храпніе спящаго человка: это ты, Самми?

— Что это значитъ? спросилъ мистеръ Пиквикъ съ удивленіемъ.

— Ничего, отвчалъ Самъ: это старикъ.

— Какой старикъ?

— Старикъ мой отецъ. Каково поживаешь, старичина?

Толстякъ опять сдлалъ ту же гримасу.

— Мы съ тобой года два не видались, Самми, сказалъ онъ.

— Да, сударь, года два. Здорова ли мачиха?

— Молчи, отвчалъ старикъ торжественно: она была славная баба: я лучше съ роду не видывалъ, жаль только, перемнилась?

— Перемнилась, ддушка? спросилъ съ усмшкою Самъ.

Виллеръ старшій нахмурился и сказалъ:— Возьми съ меня примръ, Самми: если вздумаешь жениться, то не спши. Бабы часто мняются посл свадьбы.

Онъ взялъ опять трубку и началъ дымить до неистовства.

— Когда я женился, продолжалъ онъ черезъ нсколько времени: она была женщина веселая, работящая, однимъ словомъ, кладъ: ты самъ знаешь. Но навернулся чортовъ сынъ, портной Стиггинсъ, начальникъ здшняго общества трезвости, уговорилъ ее пристать къ ихъ бсовскому толку: съ той поры съ нею чортъ знаетъ что сдлалось, не даетъ мн ни водки ни вина, ругается поминутно, не сидитъ дома, если же когда и не пойдетъ со двора, то наровитъ меня выпроводить, а сама наведетъ къ себ пріятельницъ и пріятелей, все, изволишь видть, членовъ ихъ проклятаго общества. Меня разъ затащили къ нимъ, въ эту жидовскую синагогу. Вотъ вхожу: большая комната, народу тьма тьмущая, все больше бабье, у каждой въ рук чайная чашка, и вс пьютъ чай. Пили, пили, дотого что измучились. Вдругъ растворяется дверь и входитъ главный, то есть, Стиггинсъ, портной. Что же, ты думаешь? что онъ сдлалъ, какъ вошелъ? а?… Ни съ того, ни съ сего, ну цловать всхъ женщинъ: это, изволишь видть, ‘лобзаніе мира’, по ихнему. Я не вытерплъ: хвать портнаго по щек, тотъ на земь, пошла потха, бабье кричать, портной ревть, я его бить еще больне…. Смхъ такой, что и Господи! Одно только не хорошо: мачиха твоя съ того дня сдлалась еще несговорчиве, и мн отъ нея житья нтъ.

— Да, это точно не хорошо, сказалъ Самъ, и, вставъ съ своего мста, слъ возл отца. Нсколько минутъ они говорили вполголоса. Мистеръ Пиквикъ смотрлъ на нихъ и не видалъ ничего, кром облака табачнаго дыму. Наконецъ изъ этого облака высунулось улыбающееся лицо старика, и онъ сказалъ Пиквику,

— Я очень радъ, сударь, что мн привелось познакомиться съ бариномъ моего сына. Надюсь, что онъ хорошо вамъ служитъ?

— Я доволенъ имъ какъ-нельзя боле, откачалъ Пиквикъ.

— Похвально, Самми, похвально! сказалъ старикъ, гладя его по голов. Охъ, ваше благородіе! я положилъ много заботъ на его воспитаніе: ему не было четырехъ лтъ, какъ я уже пускалъ его, бгать по улицамъ, далъ ему полную волю, не взыскивалъ ни за какія шалости:а все для чего?… длятого, сударь, чтобы онъ скорй навострился.

— Да мн не пошло это въ прокъ, замтилъ Самъ, и для доказательства, разсказалъ какъ обманулъ его Троттеръ.

— Какой Троттеръ? спросилъ старикъ: не молодой ли малой въ коричневой ливре?

— Да, въ коричневой ливре.

— А баринъ его такой долговязый, худой, и всё не договариваетъ?

— Именно, сказалъ Самъ.

— Такъ я знаю, гд теперь эти ребята! вскричалъ старицъ. Въ ту ночь, какъ вы, сударь, лазили черезъ заборъ въ женское училище, я отвезъ ихъ въ Ипсвичъ, и они должны быть о-сю-пору тамъ, потому-что дтина въ коричневой ливре говорилъ мн дорогой, что они долго проживутъ въ Ипсвич.

Это неожиданное извстіе совершенно перемнило планы нашего героя: вмсто того чтобы хать въ Итенсинль, онъ, въ благородномъ негодованіи на обманщика, ршился пуститься въ Ипсвичъ. Самовъ отецъ предложилъ ему мсто въ своемъ дилижанс, который долженъ былъ отправиться завтра утромъ. Пиквикъ принялъ предложеніе я въ свою очередь предложилъ старику кружку грогу.

— Смотри, старина, не много ли цлой кружки? сказалъ Самъ: не прихватила бы опять прежняя немочь, подагра.

— Подагра! отвчалъ. Виллеръ старшій, съ насмшкою: нтъ, Самми, у меня теперь есть врное лкарство отъ этой немочи.

Пиквикъ поспшилъ вынуть свою записную книжку и устремилъ на старика любопытный взглядъ.

— Въ самомъ дл вы открыли врное средство противъ подагры? спросилъ онъ. Сдлайте милость, сообщите мн свое важное открытіе.

— Извольте, отвчалъ Виллеръ. Подагра, вы знаете, бываетъ оттого, что человк черезъ-чуръ балуется. Ну, такъ если съ вами случится подагра, женитесь тотчасъ на молодой баб, которая не давала бы вамъ ни на минуту покою: какъ рукой сниметъ!

Мистеръ Пиквикъ опустилъ записную книжку въ карманъ, и пошелъ писать друзьямъ своимъ, чтобы они пріхали къ нему въ Ипсвичъ. На другой день, въ назначенный часъ, дилижансъ старика Виллера стоялъ готовый къ отправленію, а онъ самъ хлопоталъ около лошадей.

— Здорово, старичина! сказалъ ему сынъ, бросая съ плечъ небольшой чемоданъ своего барина. Какова мачиха сегодня?

— Мудрена что-то, сказалъ старикъ. Вчера у нихъ, въ Обществ Трезвости, было, изводишь видть, какое-то торжественное собраніе, и она не ночевала дома. Сегодня пришла такъ я смирная, молчаливая, ни разу еще меня не выругала. По правд сказать, она очень добрая баба. Но вотъ идетъ твой баринъ. Здравствуйте, сэръ!

— Здравствуйте, мистеръ Виллеръ.

— Вы дете въ Ипсвичъ? сиротамъ у Пиквика рыжій джентльменъ съ синими очками на красномъ носу.

— Точно такъ, сэръ.

— Удивительное стеченіе обстоятельствъ! я тоже ду въ Ипсвичъ. А позвольте спросить, внутри, или вн кареты вы дете?

— На имперіал, сэръ.

— Право, это удивительно! и я ду на имперіал…. Слдовательно, мы демъ ршительно вмст!

Незнакомецъ приложилъ палецъ ко лбу, и, казалось, погрузился въ глубокую и таинственную думу.

— Мн будетъ очень пріятно пользоваться вашимъ обществомъ, сказалъ ему Пиквикъ.

— Да! вскричалъ незнакомецъ, поднявъ голову и пристально посмотрвъ на нашего героя: да!…. общество!…. это, милостивый государь, по моему опредленію, вещь…. совершенно отличная отъ уединенія. Позвольте спросить, съ кмъ я имю честь говорить?

— Вотъ мой адресъ.

— И прекрасно! Я, признаюсь, очень люблю знать имя каждаго человка: это устраняетъ многія затрудненія. Вотъ и вамъ моя карточка. Обратите вниманіе на фамилію: Магнусъ, то есть, Великій. Не правда ли, хоть куда фамилія?…хе, не, хе! И притомъ меня зовутъ Александромъ. Слдственно я Александръ Великій. Странное стеченіе обстоятельствъ!

— Точно странное, сказалъ Пиквикъ, невольно улыбаясь.

— Примчательно еще, продолжалъ мистеръ Александръ Магнусъ: примчательно, что мои имя и фамилія начинаются съ А и М. Потрудитесь сложить эти буквы: вы получите ам, подражательный звукъ лаю собаки: ам-ам-ам-амъ! Поэтому въ дружеской переписк я иногда подписываюсь Церберомъ и другими собачьими именами. Это очень забавляетъ моихъ знакомыхъ.

Но тутъ старикъ Виллеръ закричалъ — ‘Готово!’ и пригласилъ пассажировъ садиться. Мистеръ Александръ Магнусъ изъявилъ сомнніе, хорошо ли уложены его чемоданы, осмотрлъ ихъ, пересчиталъ, и наконецъ ршился взлзть на имперіалъ. Лошади тронулись, дилижансъ пришолъ въ движеніе, Магнусъ хотлъ, кажется, замтить, что это удивительное стеченіе обстоятельствъ, но промолчалъ, и черезъ нсколько минутъ обратился къ Пиквику съ распросами объ исторіи его жизни. Такимъ образомъ они дохали до Ипсвича. Алебастровая фигура какого-то страннаго звря показывала входъ въ гостинницу Блой Лошади. Дилижансъ остановился, Пиквикъ, Самъ и мистеръ Александръ Магнусъ слзли съ имперіала.

— Гд вы остановитесь? спросилъ Магнусъ.

— Здсь, отвчалъ Пиквикъ.

— Здсь!….. не ужъ ли въ самомъ дл здсь?… Но это, право, непостижимо! вдь и я здсь же остановлюсь. Какое необычайное стеченіе обстоятельствъ!

Прізжихъ ввели въ большую, дурно убранную комнату, съ каминомъ, въ которомъ чуть дышалъ бдный огонь, пробираясь по сырому дереву. Они велли подать обдъ: имъ принесли говяжью кость и два ломтика рыбы. Вполсыта, желая какъ-нибудь размыкать свое неудовольствіе на такую скудную трапезу, мистеръ Пиквикъ спросилъ бутылку портвейну, и хотя вино было самаго низкаго сорту, а цна непомрно высокая, ршился выпить все до дна, усвшись въ широкія кресла передъ каминомъ. Между-тмъ Магнусъ, на зло дурному обду, былъ въ чрезвычайно веселомъ расположеніи, и какъ онъ выпилъ нсколько рюмокъ водки, не отказываясь и отъ вина мистеръ Пиквика, то разговорился такъ, что пожелалъ открыть ему самыя задушевныя свои тайны.

— Знаете ли вы, мистеръ Пиквикъ, сказалъ онъ: знаете ли, зачмъ я пріхалъ въ Ипсвичъ?

— Почему же мн знать? отвчалъ Пиквикъ. Moжетъ-статься, какія-нибудь дла.

— Дла, и не дла, отгадали, и нтъ. Попробуйте еще разъ.

— Ей Богу, не знаю.

— Хе, хе, хе! Такъ я скажу вамъ, мистеръ Пиквикъ, зачмъ я пріхалъ. Я пріхалъ…. Нтъ, лучше такъ: признайтесь, мистеръ Пиквикъ, что бы вы обо мн подумали, если бы я пріхалъ свататься?

— Ничего. Я подумалъ бы, что вы легко можете успть въ своемъ сватовств?

— Хе, хе, хе! Вы въ самомъ дл такъ думаете? а?

— Почему же нтъ?

— Но вы, можетъ-быть, шутите?

— Нимало.

— Хе, хе, хе! Такъ вы отгадали, мистеръ Пиквикъ: я точно затмъ пріхалъ. И моя невста живетъ въ этомъ же дом.

— Право? Вотъ почему вы такъ часто выбгали изъ-за стола, когда мы обдали!

— Тсъ! тсъ! пожалуйста ни слова! я ужасно ревнивъ. Мы еще видались съ нею. Съ дороги, вы знаете, не хорошо, физіогномія такъ разстроена. Вотъ завтра, отдохнувши, другое дло! Хе, хе, хе! Съ женщинами надобно, знаете…… У меня въ чемодан есть синяя пара, которая, надюсь, произведетъ хорошій эффектъ. Какъ вы объ этомъ думаете?

— Я не видалъ вашей синей пары.

— Гмъ. Я вамъ ее покажу, посл. Чудесная! Впрочемъ и особа, на которой хочу я жениться, тоже прелесть.

— Поздравляю васъ.

— Тсъ! тсъ! я ужасно ревнивъ. Она, видите, сирота: нтъ ни отца, ли матери. Ея настоящее мстопребываніе въ двадцати миляхъ отъ Ипсвича, но сегодня и завтра она должна быть здсь, и я хочу воспользоваться этимъ случаемъ. Гостинница, постоялый дворъ, дилижансъ, дорога, по-моему, самыя лучшія мста для сватовства, когда дло идетъ объ одинокой женщин. Здсь она глубже чувствуетъ вс непріятности одиночества и скоре пожелаетъ завестись семействомъ. Не правда ли? какъ вы думаете?

— Я думаю, что вы судите очень основательно.

— Хе, хе, хе! именно такъ. Какое странное стеченіе обстоятельствъ?…. Но скажите, пожалуйста, не поздно ли мы засидлись? Боюсь, буду блденъ завтра поутру.

— Двнадцать часовъ.

— Двнадцать часовъ!…. Боже мой! я погибаю!…. Прощайте, мистеръ Пиквикъ, спокойной ночи.

Магнусъ поспшно кликнулъ служанку и отправился, со свчкой въ рукахъ, въ одну сторону, а Пиквикъ и другая свчка были препровождены, черезъ множество комнатъ, коридоровъ и лстницъ, въ другую. Спальня, доставшаяся нашему герою, не отличалась большими удобствами, но это былъ общій порокъ спаленъ въ гостинниц Блой Лошади, потому-что он тамъ вс совершенно походили одна на другую. Въ каждой, когда растворите дверь, прежде всего увидите прямо передъ собой окно съ зеленою сторою, подъ окномъ маленькій столикъ съ двумя стульями по сторонамъ, у двухъ противуположныхъ стнъ, дв кровати съ занавсками, а въ углу, налво, каминъ и передъ нимъ кресла. Это было общее, такъ сказать, форменное, убранство всхъ здшнихъ спаленъ, и ежели между ними существовала какая разница, такъ разв только, что одна часть была вытянута въ рядъ по коридору въ одномъ крыл зданія, а другая въ другомъ.

Мистеръ Пиквикъ, не чувствуя большаго призванія ко сну, слъ въ кресла передъ каминомъ, въ которомъ горлъ слабый огонь, и погрузился въ размышленія. Ему пришло на память все, что случилось въ послднее время: онъ вспомнилъ тотъ день, въ который отправился впервые изъ Лондона, вспомнилъ опасности, которымъ онъ подвергался на рочстерскихъ маневрахъ, вспомнилъ свою занимательную поздку на хуторъ мистеръ Вардля, свои охотничьи приключенія, открытіе древняго камня, и прочая, и прочая. Но боле всего Пиквикъ думалъ о Джингл, котораго ему надлежало завтра отьискивать, а какъ мысль о длахъ почти всегда неразлучна съ мыслью о времени, то Пиквикъ вздумалъ посмотрть на часы, и лвая рука его поднялась къ цпочк, за которую она привыкла втеченіи многихъ лтъ вытаскивать эту машину изъ глубины карману. Увы! ни цпочки, ни часовъ не было…… Мистеръ Пиквикъ вспомнилъ, что онъ позабылъ ихъ на стол въ той комнат, гд обдалъ. Какъ теперь быть? Оставить ихъ тамъ до-завтра?….. Но мистеръ Пиквикъ никогда не разлучался съ своими часами, онъ такъ привыкъ къ нимъ, онъ такъ нжно и постоянно лелялъ ихъ нсколько лтъ въ тепломъ пріют своего часоваго карману. Нтъ! онъ не въ состояніи Провести цлую ночь безъ часовъ. Что жъ длать? позвонить? кликнуть служанку?… Но въ дом вс спятъ, онъ не докличется, либо надлаетъ тревоги. Всего лучше итти самому: мистеръ Пиквикъ взялъ свчу и отправился.

Съ первымъ шагомъ изъ коридору, въ которомъ была его спальня, онъ увидлъ всю трудность своего предпріятія: тутъ лстница, тамъ переходъ, здсь нсколько пустыхъ комнатъ, а тамъ опять лстница… Мистеръ Пиквикъ совсмъ растерялся, началъ сходить по ступенькамъ, но чмъ ниже спускался онъ, тмъ длинне, кажется, становилась лстница, какъ-будто на ней наростали безпрестанно новыя ступеньки. Наконецъ однако жъ ученый мужъ дошелъ до площадки, которая показалась ему знакомою: тутъ проходилъ онъ, когда пріхалъ въ гостинницу. Онъ остановился, осмотрлся кругомъ, и пошелъ опять вверхъ. Къ-счастію память не обманула его: съ лстницы на лстницу, изъ коридору въ коридоръ, посл многихъ поворотовъ, онъ попалъ наконецъ въ ту комнату, гд мистеръ Александръ Магнусъ открылъ ему тайну своего сердца. Ура! часы лежатъ на стол. Съ торжественною улыбкою мистеръ Пиквикъ опустилъ ихъ въ карманъ, и пошелъ назадъ въ свою спальню. На этотъ разъ ему посчастливилось скоро попасть въ коридоръ, гд была его комната, только одно огорчило его: онъ нсколько разъ ошибался дверьми, и долженъ былъ выслушивать привтствія въ род ‘Что за чортъ тамъ стучится’? ‘Какой домовой тамъ возится?’ При этихъ вопросахъ, мистеръ Пиквикъ поспшно отскакивалъ отъ дверей, и на цыпочкахъ отправлялся дале. Но вотъ наконецъ и его спальня: дверь растворена какъ онъ ее оставилъ. Мистеръ Пиквикъ проворно вошелъ и съ радости такъ сильно махнулъ полой двери, что потушилъ свчку. Впрочемъ это не бда, онъ не имлъ въ виду никакихъ занятій. Поставивъ подсвчникъ въ каминъ, Пиквикъ снялъ сапоги, сюртукъ, жилетъ, подтяжки и галстухъ, бережно уложилъ все это въ уголъ возл кровати, потомъ надлъ на голову колпакъ, завязалъ на подбородк тесемки, которыя онъ считалъ необходимою принадлежностью этого головнаго убору, легъ и закрылся одяломъ и занавсками. Въ голов его опять начали бродить разныя мысли, онъ вспомнилъ свое недавнее путешествіе по коридорамъ и лстницамъ, и это воспоминаніе показалось ему столько забавнымъ, что искренняя улыбка озарила черты стараго джентльмена, увнчанныя ночнымъ колпакомъ.

Вдругъ неожиданный шумъ возмутилъ его невинную веселость. Пиквикъ поднялъ голову, отвернулъ немножко занавсъ, смотритъ, и…. Боже мой!… улыбка его внезапно превратилась въ выраженіе ужасу, дыханіе прервалось: въ комнату вошла женщина среднихъ лтъ, въ папильоткахъ и въ ночномъ шлафрок, со свчкой въ рукахъ. Она спокойно опустила ее на столъ, прошлась раза два или три по комнат, остановилась, сняла со стны маленькое зеркало, уставила его на стол и начала расчесывать свою косу. Мистеръ Пиквикъ обмеръ отъ страху при этомъ ужасномъ зрлищ, рука его, державшая занавсъ, опустилась, самъ онъ, почти бездыханный, упалъ на подушки. Очевидно, эта женщина среднихъ лтъ намрена провести тутъ всю ночь: Пиквикъ ошибся комнатой. Чортъ бы взялъ архитектора, который настроилъ одинакихъ покоевъ, и хозяина, который убралъ ихъ на одинъ ладъ! Неужели они не предвидли, что это можетъ подать поводъ къ важнымъ ошибкамъ, произвести гибельныя послдствія? Сумасброды! Но теперь не время упрекать ихъ въ неосторожности: незнакомка ужъ расчесала косу, завязала ее, надла спальный чепецъ. Хорошо, если она разсудитъ лечь на ту постель, которая остается свободною: ну, а какъ не на ту?…

‘Охъ, какіе ужасы!’ подумалъ несчастный Пиквикъ, и зажмурилъ глаза. Въ комнат стало тихо. Герой не могъ побдить своего любопытства, да и можно ли побдить его, когда на носу такая опасность? Онъ опять отвернулъ тихонько край занавски, поднялся осторожно, и приставилъ одинъ глазъ къ отверзтію. Въ перспектив, которую увидлъ онъ, не было ничего утшительнаго: незнакомка сдлала въ своемъ тоалет еще нсколько новыхъ распоряженій, которыя ясно показывали, что она хочетъ сейчасъ же лечь спать. Роковая минута приближается. ‘Боже мой, Боже мой! что будетъ со мною?’ думалъ мистеръ Пиквикъ.

Мы не почитаемъ за нужное уврять, что онъ былъ скромнйшій и цломудреннйшій изъ смертныхъ. Цломудріе, скромность, деликатность его, простирались до такой степени, что ему стоило только помыслить, какъ онъ покажетъ дам свой спальный колпакъ, и это уже бросало его въ жаръ и въ холодъ, и по всему тлу начинали бгать мурашки. Однако жъ надобно было распутать эту гибельную исторію, которая запутывалась больше и больше съ каждой минутой. Несчастный герой нашъ положилъ одну руку на грудь, какъ бы желая остановить трепетъ своего сердца, собрался съ мыслями, вооружился всею силою воли, и благополучно кашлянулъ.

Незнакомка, казалось, услышала этотъ звукъ, приподняла голову, но, простоявъ нсколько секундъ въ такомъ положеніи, спокойно сла къ камину.

Странная женщина! подумалъ Пиквикъ. Кхъ! кхъ!

Этотъ вторичный кашель былъ ужъ такъ громокъ, что она уже не могла вообразить, будто бы ей послышалось.

— Ахъ, Боже мой!… что это значитъ?

— Ничего-съ…. благонамренный человкъ…. отвчалъ мистеръ Пиквикъ, скрывшись за занавску.

— Благонамренный человкъ?…. мужчина?….

— Да-съ… я.

Незнакомка взвизгнула и побжала къ дверямъ. Одна минута, и весь домъ поднимется на ноги: мистеръ Пиквикъ будетъ пойманъ въ женской спальн!

— Сударыня!…. сударыня! кричалъ онъ въ отчадніи, высунувъ голову въ калпак изъ-за занавски. Почти можно сказать наврное, что мистеръ Пиквикъ не имлъ ни какихъ особенныхъ видовъ, длая это движеніе головой, но оно принесло ему великую пользу: незнакомка, лишь-только увидла колпакъ его, тотчасъ перемнила намреніе: она остановилась и закрыла глаза рукой.

— Ахъ, батюшки! сказала она: что вамъ надобно?

— Ничего, сударыня, отвчалъ Пиквикъ: ей Богу, ничего, клянусь вамъ всмъ на свт, что ничего.

— Ничего? повторила незнакомка, пристально всматриваясь въ его лицо и колпакъ.

— Да, сударыня, ничего. Поврьте несчастному, но благонамренному, джентльмену, который только тмъ виноватъ передъ вами, что попалъ ошибкой не въ свою комнату.— Неужели вы еще сомнваетесь? прибавилъ онъ, съ видомъ упрека покачивая головой и не замчая въ избытк скорби, что кисточка колпака, перекидываясь то назадъ, то напередъ, бьетъ его по носу.

— Ежели эта невроятная исторія справедлива, сэръ, сказала тогда незнакомка: то я прошу васъ немедленно удалиться.

— Съ большимъ удовольствіемъ, сударыня, подхватилъ обрадованный Пиквикъ. Я почту себя совершенно счастливымъ….

Незнакомка отошла всторону.

— Что же, сударь? произнесла она повелительнымъ тономъ, указывая на двери.

— Сейчасъ… сію-минуту, сударыня.

Мистеръ Пиквикъ выпрыгнулъ изъ постели, взялъ сапоги, перекинулъ черезъ руку сюртукъ, жилетъ, помочи, галстухъ, и пошелъ вонъ изъ комнаты. Приблизившись къ двери, онъ счелъ нужнымъ остановиться, чтобъ испросить себ прощеніе незнакомой дамы.

— Мн очень больно, сударыня, сказалъ онъ, почтительно приложивъ руку къ колпаку: очень больно, сударыня, что я, невиннымъ образомъ, безъ всякихъ дурныхъ намреній, совершенно случайно….

— Подите, подите! перебила незнакомка съ. гнвомъ,

— Иду, иду.

И какъ сердитая дама среднихъ лтъ показывала явное нетерпніе, то ораторъ поскоре убрался, не кончивъ своей оправдательной рчи. Дверь за нимъ съ шумомъ захлопнулась. Онъ остался одинъ, въ темномъ коридор. Ему было очень пріятно поздравить себя съ благополучной развязкой опаснаго приключенія, но въ то же время онъ не зналъ, что длать, куда итти. Печальный опытъ не допускалъ и мысли толкнуться въ другія двери. Несчастный надлъ сапоги и пошелъ прямо, куда поведетъ коридор. Скоро ему представился поворотъ въ правую сторону. Не имя особенныхъ причинъ сворачивать въ лвую, онъ послдовалъ этому повороту и попалъ на лстницу, которая вела внизъ, началъ спускаться, шелъ, шелъ, нсколько разъ подвергался опасности упасть въ темную бездну, и наконецъ, во избжаніе такого бдствія, слъ на ступеньку, съ твердымъ намреніемъ ожидать тутъ разсвту какъ только можно философически.

Въ этомъ положеніи засталъ его Самъ, который, спустя полчаса времени, проходилъ по той же лстниц. Самъ былъ до крайности изумленъ, увидвъ своего господина.

— Какъ, сударь!…. Это вы?…. вы ли это?

Но мистеръ Пиквикъ не отвчалъ на вопросы. Съ необыкновенною важностью онъ посмотрлъ на Виллера, взялъ у него свчу, и приказалъ проводить себя въ спальню.

— Со мной случилось неслыханное приключеніе, сказалъ онъ, когда уже легъ въ постель: но….. но оно должно остаться тайной. Не буди меня завтра: я имю нужду въ отдых.

На слдующее утро, когда мистеръ Пиквикъ сошелъ вь общую комнату, онъ засталъ мистеръ Магнуса во всей крас синей пары, готоваго отправиться на осаду сердца интересной сиротки.

— Ахъ, какъ я радъ, что вы подоспли! вскричалъ онъ, бросаясь къ Пиквику. Вотъ, посмотрите: хорошо ли?… какъ вы находите?

— Прекрасно! прекрасно! отвчалъ Пиквикъ.

— Я посылалъ ужъ къ ней свою карточку, и она велла сказать, что прійметъ меня въ двнадцать часовъ. Замтьте: въ двнадцать. Вчера въ двнадцать часовъ мы съ вами пошли спать. Странное стеченіе обстоятельствъ! Какъ вы думаете, удобно ли говорить о такомъ предмет въ двнадцать часовъ?

— Почему нтъ? я думаю, такъ же удобно, какъ и во всякое другое время.

— Вы думаете?…. Хорошо, я положусь на васъ въ этомъ случа. А какъ вы думаете, съ чего бы мн лучше начать?

— Это вопросъ довольно трудный, мистеръ Магнусъ. По моему мннію, тутъ все зависитъ отъ случая, отъ отношеній, въ какихъ вы находитесь съ дамой….

— Отъ случая, отношеній…. Гмъ! такъ вы полагаете, что начать трудно?

Мистерь Магнусъ, длая этотъ вопросъ, едва переводилъ духъ отъ робости.

— Нтъ, мистеръ Магнусъ, отвчалъ Пиквикъ: я не говорю, что начать трудно, я только говорю, что трудно это начало приготовить благовременно. Но во всякомъ случа, мн кажется, лучше всего, если бы вы начали какимъ-нибудь комплиментомъ, польстили бы ея красот, уму, дарованіямъ, потомъ можете сказать, что хотя вы находите себя совершенно недостойнымъ….

— То есть, въ отношеніи только къ ней недостойнымъ. Такъ, я думаю, надо сказать?

— Да, въ отношеніи къ ней. Но посл этого вы прибавите, что… что вы утшаете себя пріятной надеждой, что ваша постоянная любовь, ваше уваженіе…

— Хорошо! любовь, уваженіе…

— И ваше независимое состояніе….

— Превосходно!

— Даютъ вамъ нкоторое право желать…. искать, и просить…. ну, и такъ дале, и такъ дале.

— Превосходно! Я положусь на васъ въ этомъ случа. А потомъ что же, мистеръ Пиквикъ?

— Потомъ? Потомъ… Но я, право, не въ состояніи, мистеръ Магнусъ, предсказать вс подробности, которыя тутъ могутъ случиться. Мн никогда не доводилось видть себя въ такомъ положеніи. Впрочемъ, если бы я былъ на вашемъ мст, я одной рукой взялся бы тихонько за концы ея пальцевъ, а другою осторожно вынулъ бы изъ кармана платокъ, потому-что женщины, сколько мн извстно, всегда плачутъ при такихъ случаяхъ, и слдственно мн должно быть наготов отереть ея слезы. Посл того я почелъ бы нужнымъ поцловать особу, которой длаю предложеніе, и насчетъ этого пункта, мистеръ Магнусъ, моя теорія, такова, что если женщина не разсердится за поцлуй, такъ она пойдетъ за-мужъ.

— Такова ваша теорія?…. Хорошо, я положусь въ васъ и въ этомъ случа.

Мистеръ Магнусъ еще разъ осмотрлъ свой нарядъ, сдлалъ еще нсколько вопросовъ Пиквику, и вполовину веселый, вполовину трепещущій, вышелъ изъ комнаты. Черезъ полчаса онъ воротился съ свтлымъ лицомъ, подбжалъ къ Пиквику, вытащилъ его изъ-за завтраку, отвелъ въ другой уголъ, прицпилъ къ себ пальцемъ за петлю фрака, и шепнулъ въ самое ухо:

— Я сдлалъ все точно такъ, какъ вы мн совтовали, и…. Отгадайте, что?

— И успли? спросилъ Пиквикъ.

— Отгадали. Она моя!

— Поздравляю, отъ всего сердца поздравляю..

— Вы ее.сейчасъ увидите, она идетъ сюда.

— Очень радъ.

Въ коридор послышался женскій голосъ. Мастеръ Пиквикъ поспшно надлъ очки, снятыя во время завтраку, вытянулся, обдернулъ жилетъ, кашлянулъ.

— Миссъ Вайтерфильдъ! провозгласилъ Магнусъ.

Пиквикъ, не теряя ни минуты, согнулся въ самый учтивый поклонъ, но когда онъ поднялъ опять голову и навелъ очки на вошедшую даму, готовясь сказать ей привтствіе, языкъ его прильнулъ къ гортани, а незнакомка вскрикнула, закрыла обими ручками лицо, и упала на кресла. Мистеръ Магнусъ, съ своей стороны, оцпеплъ отъ удивленія и, блдный, дрожащій, смотрлъ, то на Пиквика, то на миссъ Вайтерфильдъ.

— Что это значитъ? спросилъ онъ наконецъ. Мистеръ Пиквикъ, извольте отвчать что это значитъ?

— Я позволю себ уклониться отъ вашего вопроса, сказалъ Пиквикъ, съ достоинствомъ.

— Уклониться, мистеръ Пиквикъ! какъ уклониться?

— Да, я почитаю долгомъ молчать, чтобы не компрометировать этой дамы и не пробудить въ душ ея нкоторыхъ тяжкихъ воспоминаній.

— Миссъ Вайтерфильдъ! закричалъ Магнусъ, въ бшенств: что это? вы знаете этого господина?

— Ахъ!…, да! отвчала она, рыдая.

— Не безпокойтесь, сударыня, сказалъ нашъ герой, я умю понимать нжность вашихъ чувствъ и никогда, поврьте мн, никогда не открою бдственной тайны, Которая насъ…. которая, такъ сказать…. которая….

Тутъ Магнусъ ршительно вышелъ изъ себя, онъ осыпалъ упреками свою невсту и обнаружилъ на ея счетъ самыя черныя подозрнія.

— Жестокій! сказала она, всхлипывая и обливаясь слезами.

Но Магнусъ не слушалъ. Пиквикъ вступился-было за несправедливо обвиняемую добродтель, и это надлало еще боле шуму: подозрнія Магнуса превратились въ увренность, онъ снялъ свои синія очки, которыя конечно были совсмъ ненужнымъ дополненіемъ къ лицу въ такихъ критическихъ обстоятельствахъ, бросилъ ихъ на-полъ, началъ ерошить свои рыжіе волосы, началъ страшно сверкать глазами, бгать по комнат, упрекать Пиквика въ коварств, въ предательств. Эти упреки наконецъ оскорбили нашего героя: чувствовать всю славу своей невинности, и въ то же время быть предметомъ такихъ гнусныхъ обвиненій…. Нтъ, мистеръ Пиквикъ не выдержалъ: онъ вступился за свою честь. Началась формальная ссора, крикъ, брань, угрозы. Испуганная миссъ Вейтерфильдъ убжала изъ комнаты. Магнусъ кричалъ ей вслдъ, что онъ раздлается съ ея тайнымъ знакомцемъ. Къ счастію, Самъ подосплъ въ это роковое мгновеніе: его прибытіе положило конецъ брани двухъ джентльменовъ, онъ безъ церемоніи увелъ Пиквика въ другую комнату, и мистеръ Магнусъ остался одинъ съ своими мрачными размышленіями.

Не будемъ описывать, какъ герой нашъ провелъ этотъ день: съ нимъ не случилось ничего чрезвычайнаго, онъ всё старался успокоить волненіе, которое произвела въ немъ непріятная сцена съ Магнусомъ. Но вечеромъ,— когда это волненіе стало затихать понемногу и мистеръ Пиквикъ смотрлъ уже не безъ удовольствія на почтенную наружность тетерки, которую принесли къ нему въ спальню, вдругъ дверь отворяется и полъ начинаетъ скрипть подъ тяжестью огромной фигуры, съ сдой головой, черными густыми бровями и маленькими глазами, которые, — чтобы не томить любопытныхъ читателей, — принадлежали просто, но естественному праву, мистеръ Греммеру, одному изъ полицейскихъ чиновниковъ города Ипсвича.

Мистеръ Греммеръ любилъ длать всякое дло законнымъ порядкомъ, но у него была своя манера, свои пріемы. Въ настоящемъ случа онъ прежде всего окинулъ глазами всю комнату и заперъ дверь, потомъ вытянулъ изъ кармана платокъ и отеръ имъ свои узенькій лобъ, потомъ опустилъ платокъ въ шляпу и поставилъ шляпу въ уголъ, потомъ поднялъ правую руку, медленно поднесъ ее къ боковому карману, вынулъ оттуда коротенькій жезлъ съ мдной короной на конц, и подступилъ съ этимъ грознымъ знакомъ своего полицейскаго достоинства къ мистеръ Пиквику, глядя на него важно и строго,

Мистеръ Пиквикъ тоже глядлъ на Греммера, но безъ всякой важности и строгости, а съ удивленіемъ.

— Это не общая комната, сказалъ онъ наконецъ: вы, конечно, ошиблись.

— Законы не ошибаются, отвчалъ мистеръ Греммеръ величаво.

Пиквикъ еще больше смутился.

— Да, законы! продолжалъ между-тмъ мистеръ Греммеръ: понимаете ли, мистеръ Пиквикъ? законы! И я, какъ представитель законовъ, по предписанію моего начальства, вслдствіе предложенія господина городничаго честнаго и врноподданнаго его великобританскаго величества города Ипсвича, высокочестнаго Мистеръ Непкинса, Конюшаго, арестую васъ вышерченнаго Пиквика, какъ нарушителя общественнаго спокойствія и противника благихъ намреній правительства.

— Арестуете?…. какъ? за что?

— Арестую, повторилъ Греммеръ: и вы, упомянутый Пиквикъ, имете слдовать за мной безъ малйшаго отлагательства.— Дебли! закричалъ онъ, подойдя къ двери.

На этотъ зовъ вошелъ въ комнату другой, высокій и плечистый, дтина съ неумытой рожей, въ сопровожденіи полу-дюжины молодцовъ: у каждаго изъ нихъ въ рук былъ такой же, какъ у Греммера, маленькій жезлъ съ мдной коронкой, и, входя въ комнату, они заставили дрожатъ и качаться всю бывшую въ ней мебель.

— Исполняйте свою обязанность, сказалъ имъ Греммеръ.

Съ этими словами онъ наложилъ жезлъ свой въ карманъ и взглянулъ на Дебли, Дебли положилъ, жезлъ въ карманъ и взглянулъ на товарищей, товарищи положили жезлы въ карманы и взглянули на Пиквика. Должно думать, что они были люди неразговорчиваго десятка, потому что никто изъ ихъ не выронилъ ни одного слова, хотя каждый съ своей стороны очень дятельно помогалъ Пиквику одваться и снаряжаться въ дорогу. Что касается до самого Пиквика, то онъ, выходя изъ-за стола, на которомъ оставалась непочатая тетерка, устремилъ на Греммера такой, взглядъ, что если бы въ этомъ человк была хоть капля чувствительности, то онъ, конечно, не устоялъ бы на ногахъ: взглядъ Пиквика пронзилъ бы ему грудь и выставился другимъ концомъ изъ спины. Но съ Греммеромъ не послдовало такого случая, и хотя Пиквикъ ршительно не понималъ зачто его арестуютъ, однако жъ почелъ долгомъ смириться передъ законами своего отечества, онъ только просилъ, чтобъ его не выставляли на позоръ передъ публикой, а позволили хать въ закрытомъ экипаж. Эта милость, по нкоторомъ размышленіи со стороны Греммера, была ему. оказана: привели какую-то колымагу, которая прежде принадлежала одному джентльмену, страдавшему сильной подагрой, посадили въ нее мистеръ Пиквика, закрыли со всхъ сторонъ, и повезли. Впереди шелъ церемоніяльнымъ маршемъ самъ Греммеръ, за нимъ Дебли, за Дебли хала колымага съ двумя полицейскими по бокамъ, а остальные четверо замыкали процессію. Лавочники и торговки смотрли съ большимъ любопытствомъ, когда этотъ поздъ тянулся во улицамъ, и хотя никто не зналъ въ чемъ дло, однако же вс остались очень довольны новостью зрлища. Праздные люди, зваки, мальчишки забгали впередъ, спрашивали у Греммера, что это значитъ, и получая въ отвтъ, что тутъ скрывается государственное дло, считали за долгъ присоединяться къ процессіи: огромная толпа двигалась по улицамъ съ шумомъ и суматохой.

Между-тмъ Самъ, не подозрвая, чтобъ съ бариномъ его случились такія бды, развдывалъ по всему городу о Троттер, и не узнавъ ничего, ршился итти домой. Проходя по одной улиц, онъ вдругъ слышитъ какой-то гулъ, наконецъ видитъ толпу народу, всматривается, и замчаетъ, что посередин толпы движется какая-то большая, чудная машина, какой онъ съ роду не видывалъ. Это тронуло его любопытство, онъ пошелъ на встрчу и остановился на ступенькахъ одного подъзда, чтобы лучше разсмотрть шествіе, а особенно машину, которая его боле всего занимала. Бдный Самъ! если бы онъ зналъ, что скрывается въ ея внутренности!…. Но вотъ процессія подошла: бгутъ мальчишки, идетъ полицейскій, около него тснота, за нимъ еще полицейскій, тснота увеличиваетъ ея, наконецъ вотъ машина! Самъ смотритъ и удивляется… Ей Богу, я никогда не видывалъ такого мудренаго экипажа, думаетъ онъ. Дай спрошу, что это за ли конина. Эй, почтенный! позвольте-спросить…. И Самъ хочетъ удержать за полу какого-то толстобрюхаго джентльмена, который, засунувъ руки въ карманы и поднявъ голову, проходилъ мимо. Но въ это время кто-то кричитъ ему: ‘Самъ!’ Онъ оглядывается. ‘Самъ! Самъ!’ повторяетъ знакомый голосъ. Кожа, которою задернута колымага, приходитъ въ движете, изъ-за нея появляется носъ, глаза, лысина…. Самъ смотритъ и не вритъ: это собственные носъ, глаза и лысина его господина.

— Стой! кричитъ онъ, вторгаясь въ толпу и хватая за узду клячу, которая везла колымагу. Эй, мистеръ Пиквикъ! кто васъ посадилъ въ этотъ курятникъ?

— Не горячись, Самъ, отвчаетъ ему ученый мужъ.

— Прочь! кронъ! кричатъ Греммеръ и Дабль, оскорбленные дерзостью Виллера. Кто ты таковъ?… Что ты за человкъ?…. Э! да что съ нимъ толковать, цисмеръ Греммеръ? Палкой его!…. Палкой его, мистеръ Дабль!

— Покорно благодарю, господа, отвчалъ Самъ. Но прежде, пожалуйста, разскажите, зачмъ вы посадили въ такую мерзость этого стараго и добраго джентльмена?,

— Ну! пошелъ прочь, не разговаривай!

— Покорно благодарю, говорю вамъ. Но этотъ старый джентльменъ — мой баринъ, я хочу знать…..

— Прочь!

Мистеръ Греммеръ замахнулся на любознательнаго, Виллера, но тотъ обнаружилъ намреніе отвчать ему тмъ же, и какъ изъ этого могла выйти соблазнительная сцена, то полицейскіе бросились на помощь къ начальнику. Завязалась драка. Самъ защищался какъ левъ, оказалъ чудеса храбрости, но наконецъ сила превозмогла: его взяли и повели также въ полицію. Не говоримъ о негодованіи Пиквика, который смотрлъ въ щелку на эту битву: онъ не могъ одолть своихъ чувствъ, высунулъ лысую голову, и окончательное шествіе процессіи къ дому городничаго приняло особенный, торжественный характеръ: Пиквикъ ораторствовалъ, толпа ревла.

Наконецъ пріхали. Мистеръ Непкинсъ, городничій честнаго города Ипсвича, былъ человкъ, знающій всю высокость и важность своего сана. Съ грознымъ величіемъ римскаго консула, онъ сидлъ въ креслахъ, за большимъ столомъ, заваленнымъ книгами и бумагами. Передъ нимъ стояло нсколько подчиненныхъ, съ раболпнымъ видомъ. Мистеръ Непкинсъ изволилъ сердиться, дло, которымъ онъ занимался, было дло серіозное, ни больше ни меньше какъ бунтъ: ученики приходскаго училища составили тайный заговоръ противъ стеколъ одного яблочника, который не врилъ имъ въ долгъ, и кидали печенымъ картофелемъ въ будочника, грозившаго имъ лвымъ указательнымъ мальцамъ.

— Мистеръ Джинксъ! сказалъ городничій, обращаясь къ своему письмоводителю.

Письмоводитель почтительно улыбнулся.

— Чему вы рады, мистеръ Джинксъ? спросилъ сердитый сановникъ.

Письмоводитель нахмурился.

— Вы глупы, сударь! прибавилъ мистеръ Непкинсъ. Письмоводитель отвсилъ ему поклонъ.

— Надюсь, продолжалъ городничій, снисходя къ боле милостивому расположенію: надюсь, что правительственныя мры, которыя я принялъ, отвратитъ безпорядки и сохранятъ спокойствіе ввреннаго мн города.

Мистеръ Непкинсъ раздулся, закинулъ голову и величаво обвелъ взоромъ всхъ предстоящихъ. Въ это время послышался крикъ многихъ смшанныхъ голосовъ, и черезъ нсколько секундъ Греммеръ вошелъ съ докладомъ, что онъ привезъ арестанта, за которымъ былъ посланъ.

— А какъ ты замтилъ расположеніе умовъ? спокоенъ ли ввренный мн городъ? спросилъ мистеръ Непкинсъ.

— Все тихо, ваша честь, отвчалъ Греммеръ: вышерченные ученики теперь заняты кеглями, такъ имъ не до стеколъ.

Городничій кивнулъ головой и веллъ представитъ себ арестанта. Пиквика и Сама ввели. Первый вошелъ съ спокойнымъ и важнымъ видомъ, второй напротивъ очень шумлъ, потому что ему непремнно хотлось итти возл своего господина, а полицейскіе ташили его за воротъ позади.

— Что это за человкъ? спросилъ мистеръ Непкинсъ, удивленный растрепанною фигурою В6ллера и тмъ, что видитъ передъ собой не одного, а двухъ арестантовъ.

— Это, ваша честь, отвчалъ Греммеръ: это преазартный человкъ. Онъ хотлъ отнять арестанта, остановилъ насъ на улиц, завелъ драку.

— Это мой каммердинеръ, примолвилъ мистеръ Пиквикъ, ласково посмотрвъ на Виллера.

— Вашъ каммердинеръ? подхватилъ Непкинсъ: понимаю. Заговоръ, стачка, злоумышленіе противъ общественнаго порядка. Мистеръ Джинксъ! извольте занять свое мсто, и записывайте ихъ показанія. Какъ тебя зовутъ, пріятель?

— Виллеромъ, отвчалъ Самъ.

— Виллеромъ? Хорошо. Запишите, Джинксъ.

— Два л, шепнулъ Виллеръ письмоводителю.

— Гд ты живешь? продолжалъ Непкинсъ.

— Гд случится.

— То есть, ты бродяга. Запишите, Джинксъ: оказавшійся бродягою.

— Покорно благодарю, сказалъ Самъ.

Одинъ изъ полицейскихъ засмялся.

— Что это значитъ? вскричалъ грозно Непкинсъ: что это значитъ, мистеръ Греммеръ? чему смется этотъ, вашъ подчиненный, болванъ?

— Не знаю, ваша честь.

— Онъ пьянъ, сударь! Выведите его!… въ арестантскую.

— Я не пьянъ, ваша честь, осмлился сказать полицейскій.

— Что? ты не пьянъ?…. Какъ ты смешь рапортлвать, что ‘не пьянъ’, когда я предписываю, что пьянъ?… Онъ оказался пьянымъ, мистеръ Греммеръ, слышите? Вонъ его! въ арестантскую! Отъ него такъ и разить водкой.

— Разитъ, ваша честь, отвчалъ Греммеръ, которому везд слышался водочный запахъ.

Пьяный или не пьяный, полицейскій былъ выведенъ изъ комнаты, и городничій опять приступилъ къ допросамъ, но лишь-только онъ усплъ снять еще одно показаніе съ Виллера, какъ миловидная молоденькая служанка вошла и сказала городничему, что готово кушать. Это обстоятельство положило непреодолимую преграду дальнйшему теченію государственныхъ длъ. Непкинсъ приказалъ отвести Пиквика и Сама въ арестантскую комнату, и хотлъ выйти..

— Извините, господинъ городничій сказалъ нашъ герой. Прежде нежели вы изволите начать свой обдъ, я покорнйше прошу позволенія объясниться съ вами.,

— Посл, отвчалъ Непкинсъ.

— Нтъ, возразилъ Пиквикъ: я не могу откладывать. Покорнйше прошу….

Городничій хотлъ уже закричать на Пиквику, но Джинксъ тихонько потянулъ его за полу, и онъ, нахмурившись, сказалъ:— Ну говорите: что вамъ нужно?.

— Во-первыхъ, отвчалъ Пиквикъ, съ достоинствомъ:. во-первыхъ, я всепокорнйше прошу объявить мн, по какимъ причинамъ меня арестовали.

— Можно ли ему это сказать? шепнулъ городничій Джинксу.

— Я думаю, можно, отвчалъ тотъ шопотомъ.

— Вы арестованы, сударь мой, сказалъ Непкинсъ, съ важностью, смотря прямо въ глаза Пиквику: вы арестованы по доносу одной благородной дамы, которая, явясь ко мн поутру сего числа, объявила, что вы намрены выйти на поединокъ. съ нкоторымъ извстнымъ ей джентльменомъ, а какъ…— Джинксъ, что посл а какъ? шепнулъ Непкинсъ, наклонясь къ письмоводителю.

— А какъ въ закон сказано…. шепнуль письмоводитель.

— Да!… А какъ въ закон сказано, что…. Что оказано, Джинксъ?

— Что поединокъ есть нарушеніе общественнаго спокойствія и безоп…

— Знаю!… А какъ въ закон сказано, что поединокъ есть нарушеніе общественнаго спокойствія и безопасности, то…. то….

— Я и почелъ долгомъ, подсказалъ Джинксъ.

— То Джинксъ и почелъ долг….

— Не я, вы, шепнулъ Джинксъ, съ досадою.

— Виноватъ! То…. то…. ну, разумется, что когда такъ сказано въ закон, то я и почелъ долгомъ моего званія, какъ главный мстный начальникъ, обязанный пещись о спокойствіи ввреннаго мн города….

— Понимаю, понимаю остальное, перебилъ мистеръ Пиквикъ. Я буду имть честь объяснить вамъ, что доносъ дамы, о которой вы говорили, вовсе неоснователенъ. Но объ этомъ посл: мн будетъ легко оправдаться, такъ и спшить нечего. А теперь я покорнйше прошу васъ сдлать мн честь, удостоить меня особенной секретной аудіенціи.

Мистеръ Непкинсъ вытаращилъ глаза изъ смущеніи посмотрлъ на Джинкса: ему представилась судьба Юлія Цезаря.

— Какъ ты думаешь, Джинксъ? шепнулъ онъ.

— Тутъ нечего думать, отвчалъ Джинксъ, улыбаясь.

— Оселъ! сказалъ мистеръ Непкинсъ сердито.

При этомъ изъявленіи начальническаго мннія, письмоводитель улыбнулся снова, но повторилъ то же самое, чтл нечего думать, а надобно исполнить просьбу Пиквика. Городничій въ отчаяніи, повелъ просителя съ смежную, комнату, и, вымодя, имлъ осторожность приказать Дженксу, чтобы тотъ былъ готовъ бжать къ нему по первому крику.

— Я не стану задерживать васъ предисловіемъ, сказалъ нашъ герой. Дло касается собственно васъ, мистеръ Непкинсъ, вашего званія и уваженія въ обществ. Я имю причины подозрвать, что въ вашемъ дом скрывается одинъ мошенникъ.

— Врно, мой письмоводитель? спросилъ городничій въ полголоса.

— Нтъ, мистеръ Непкинсъ, нтъ, не письмоводитель.

— Ну, такъ Греммеръ?…. Меззль?…. Букъ?….

— Нтъ, нтъ! всё не то, мистеръ Непкинсъ. Скажите мн, не знакомы ли вы съ какимъ-нибудь Физъ-Маршаломъ? Подъзжая сюда, я видлъ, что человкъ который присвоилъ себ это имя, выходилъ изъ вашего дому.

— Съ Физъ-Маршалемъ? съ капитаномъ Физъ-Маршаломъ? Ну, конечно, я знакомъ съ нимъ. Прекрасный, прелюбезный молодой человкъ.

— Не такъ хорошъ:, какимъ кажется, мистеръ Непкинсъ. Я имю честь объявить вамъ, что это совсмъ не капитанъ и не Физъ-Маршаль, а просто странствующій актеръ Джингль, мерзавецъ, пройдоха, обманщикъ и все, что хотите, мистеръ Непкинсъ.

— Позвольте, сказалъ городничій, притворяя дверь. Это дло очень интересное. Прошу покорно садиться, поговоримте какъ слдуетъ.

Они сли. Пиквикъ разсказалъ все, какъ онъ познакомился съ Джянглемъ, какъ этотъ молодецъ увезъ было мясъ Рахиль Вардль, какъ потомъ уступилъ ее за деньги, и прочая. Городничій, чмъ дальше слушалъ, тмъ боле приходилъ въ волненіе. Дло подлинно было очень щекотливое. Онъ познакомился съ капитаномъ по сосдству, на скачк. Аристократическія манеры, веселость и модный нарядъ его плнили мистрисъ и миссъ Непкинсъ. Он полюбили капитана до безумія. Капитанъ пріхалъ по ихъ приглашенію въ Ипсвичъ, капитанъ сдлался ежедневнымъ гостемъ, капитанъ устроивалъ ихъ загородныя прогулки капитанъ украшалъ своимъ присутствіемъ ихъ званые вечера.

Мистрисъ и миссъ Непкинсъ прыгали отъ восторга, потому что мистрисъ и миссъ Поркенемъ были готовы лопнуть отъ зависти. И вдругъ теперь, является человкъ, который утверждаетъ, будто этотъ капитанъ обманщикъ, будто онъ не капитанъ, а актеръ, не Физъ-Маршаль, а Джингль!… Ну, если правда? Что тогда заговорятъ мистрисъ и миссъ Поркенемъ?…. Дло до крайности щекотливое.

— Позвольте, сказалъ мистеръ Непкинсъ: этимъ надо заняться серіозно. Вы взводите на капитана важныя обвиненія. Я готовь вамъ врить: но чмъ вы можете доказать?

— Поставьте меня съ нимъ на очную ставку, отвчалъ Пиквикъ.:

— На очную ставку? Очень хорошо. Это можно сдлать сегодня же, потому что капитанъ общалъ къ намъ пріхать. Но я не могу не посовтоваться наперёдъ съ женой. Вы согласитесь, что это,— необходимо мистеръ Пиквикъ. Сдлайте одолженье, пожалуйте со мной въ другую комнату.

Непкинсъ ввелъ Пиквика въ гостиную, гд онъ нашелъ двухъ дамъ. Городничиха была высокая и толстая женщина, въ голубомъ газовомъ чепчик, миссъ Непкинсъ обладала всей вышиной матери, не принимая въ счетъ чепца. Посл обыкновенныхъ учтивостей, городничій разсказалъ своей дорогой половин все, что слышалъ отъ Пиквика, и, къ удивленію его, мистрисъ Ненкимсъ обнаружила готовность врить этимъ извстіямъ безъ всякихъ дальнйшихъ доказательствъ.

— Помилуй, матушка! вскричалъ онъ, да не сама ли ты до небесъ превозносила капитана? не сама ли ты ставила его въ примр любезности и ловкаго обращенія?

— Всё такъ, отвчала мистрисъ Непкинсъ: однако жъ я всегда совтовала теб развдать объ его род и состояніи. Ты забылъ это?

— Я?… Да когд ты мн совтовала?

— А какъ же?.. а третьяго дня, на бал у Поркенгемовъ, когда онъ цлый вечеръ танцовалъ съ этой кривликой, миссъ Поркенгемъ?

— И прежде того, на вечер у Григгзовъ, прибавила дочь: когда онъ спряталъ къ себ ея веръ?

— А еще прежде того, подхватила мать, на загородномъ пикник, когда онъ сидлъ рядомъ съ ней за столокъ?

Непкинсъ, разбитый въ пухъ, принужденъ былъ признать себя кругомъ виноватымъ. Но теперь возникалъ вопросъ: какъ оправдаться передъ публикой въ томъ, что они приняли и обласкали обманщика? Мистрисъ Непкинсъ тотчасъ разршила задачу. Нельзя было предполагать, чтобы Джингль остался жить въ Ипсвич, посл того какъ Пиквикъ изобличитъ его: безъ сомннія онъ тотчасъ удетъ куда-нибудь въ такое мсто, гд его еще не знаютъ. Слдственно, надобно только придумать благовидное объясненіе его внезапному отъзду, и мистрисъ Непкинсъ предложила сказать, будто бы онъ получилъ неожиданное увдомленіе, что, по ходатайству знатной родни, его назначили губернаторомъ въ Сіерра-Леоне, или на мысъ Сангуръ, или въ какую-нибудь другую изъ тхъ прелестныхъ и здоровыхъ странъ, которыя до того нравятся Европейцамъ, что они, захавъ туда, никогда уже не возвращаются.

Такимъ образомъ дло о Джингл, съ помощью мистрисъ Непкинсъ, было устроено какъ нельзя лучше? Городничій и городничиха пригласили Пиквика отобдать. Забывъ непочатую тетерку, онъ охотно принялъ ихъ приглашеніе, и за столомъ, между двумя стаканами портвейну, расказалъ всю свою исторію съ мистеръ Магнусомъ. Письмоводитель нашелъ, что Пиквикъ ршительно правъ, и объ арест не было больше помину. Виллеру также не опредлили ни какого наказанія за буйство и дерзость противъ полицейскихъ властей: ограничились выговоромъ, съ подтвержденіемъ впредь быть осмотрительне. Самъ не тужилъ объ этомъ, потому что ему было весело на кухн мистеръ Непкинса.

Можетъ-статься, читатель еще не забылъ хорошенькой служанки, которая докладывала городничему, что готово кушать, но читатель не знаетъ, что, когда эта служанка вошла съ своимъ докладомъ, бдный Самъ покраснлъ какъ ракъ.

— Ты ли это, Мери? вскричалъ онъ, увидвъ ее посл на кухн.

— Самъ, это ты? вскричала она.

— Полтора года!

— Съ-тхъ-поръ какъ я ухала изъ Лондона.

— Я ужъ и не зналъ, жива ли ты?

— А я не знала ничего про тебя.

— Ахъ, Мери!

— Ахъ, Самъ!

— Бдность, бдность!… То ли дло, Мери, если бы кто изъ насъ былъ богатъ? Мы бы давно обвнчались!

— Ахъ!….

Разговоръ ихъ былъ прерванъ тмъ полицейскимъ, котораго мистеръ Непкинсъ веллъ посадить подъ арестъ, какъ пьянаго, но который предпочелъ сидть въ кухн, въ качеств трезваго и готоваго напиться.

— Всё ли въ добромъ здоровь? спросилъ онъ насмшливо у Виллера.

— По-прежнему-съ, отвчалъ Самъ: не чувствую ни какой перемны, съ-тхъ-поръ какъ имлъ честь дать вамъ тумака по затылку.

Полицейскій улыбнулся, дерзость отвта ни сколько не разсердила его: онъ былъ слишкомъ занятъ мыслями о предстоящемъ обд, и, подобно Саму, вовсе не чувствовалъ расположенія ссориться, потому что все позабылъ увидвшись съ Мери. Наконецъ его вывели изъ этого счастливаго забвенія: мальчикъ, посланный Пиквикомъ, прибжалъ сказать, что ученый мужъ требуетъ Сама къ себ. Виллеръ зналъ уже, въ чемъ дло, и кинулся со всхъ ногъ къ своему барину. Картина, которую онъ увидлъ въ гостиной, была очень интересна: у дверей стоялъ Джингль, со шляпой въ рук, съ улыбкою на губахъ, но съ крайне разстроенною физіономіей, передъ нимъ — Пиквикъ, въ величественномъ положеніи оратора, только-что кончившаго прекрасное поученіе, съ одной рукой заложенной за жилетъ, съ другою, простертой въ воздух, на послднемъ план — Непкинсы: самъ городничій едва держался на краю стула и сердито смотрлъ на Джингля, жена почти, обернувшись задомъ, глядла на него горделиво черезъ плечо, а дочь вздыхала, поднявъ руки и глаза къ небу.

— Не знаю, что меня удерживаетъ? говорилъ городничій: почему я не хочу арестовать этого человка? Потому только, что сожалю объ немъ! Глупое, непростительное состраданіе….

— Нтъ, сказалъ Джингль: нельзя…. слухи… заговорятъ.. Женихъ дочери…. стыдно….

— Негодяй! произнесла мистрисъ Непкинсъ: мы презираемъ твои дерзкіе замыслы.

— Я всегда его презирала, прибавила миссъ Непкинсъ.

— Какъ же! подхватилъ Джингль: разв прежній любовникъ…. высокій молодецъ…. Поркенемъ…. богатъ… лошади…. однако жъ не такъ, какъ думали.. я…. вс двушки…. вс хотли итти….

— Клеветникъ! перебила городничиха. Мистеръ Непкинсъ, какъ это можно? какъ вы позволяете?

— Джинксъ! закричалъ городничій.

— Чего изводите, ваша честь?

— Отвори ему дверь. Ступайте вонъ, сударь!

Кочующій актеръ, обрадованный такой счастливой развязкой, хотлъ скоре бжать, но мистеръ Пиквикъ остановилъ его.

— За т, сказалъ онъ съ важностью: за вс т неудовольствія, которыя ты надлалъ мн и друзьямъ моимъ, я въ правъ прибитъ тебя палкой, но не хочу марать своихъ рукъ, я только говорю теб: ты мошенникъ, пошелъ вонъ!

Джингль не заставилъ его повторять приказаніе, улыбнулся и проворно выбжалъ изъ дому, только слышались безсвязныя рчи, которыя бросалъ онъ, пробгая по комнатамъ: ‘Добрый толстякъ…. гадко…. досадно… авось….’ Но и этого скоро не стало слышно черезъ минуту оставшіеся въ гостинной увидли, что онъ садится съ Троттеромъ въ кабріолетъ.

— Баринъ, сказалъ тогда Самъ.

— Что? спросилъ Пиквикъ.

— Можно мн выйти?

— Куда?

— Хочется немножко потаскать Троттера.

— Ни подъ какимъ видомъ.

— Слушаю, сударь.

Мистеръ Пиквикъ дружески распрощался съ Непкинсами и пошёлъ домой. Спустившись съ лстницы, Самъ просилъ его подождать, пока онъ сбгаетъ за шляпой, которая осталась на кухн. Но въ кухн, кром шляпы, была еще Мери, а боле никого не было.

— Ты опятъ здсь, Самъ! сказала она.

— Только за шляпой, душечка.

Но кто-то бросилъ Самову шляпу за дверь, и оттого ли, что Мери показалась ему теперь еще милй, чмъ прежд, или оттого что за дверью они сошлись на слишкомъ близкое разстояніе, только онъ поцловалъ Мери.

— На долго ли? спросила она, красня.

— Богъ знаетъ, Мери.

Пригожая служанка, задумалась. Самъ поцловалъ ее въ другой разъ., и на щекахъ ихъ остались слды слезъ… чьихъ, неизвстно!

— Самъ! Самъ! что ты тамъ долго копаешься? кричалъ мистеръ Пиквикъ, соскучась ждать своего камердинера.

— Сію минуту, сударь. Насилу отъискалъ шляпу.

Въ гостинниц, куда мистеръ Пиквикъ направилъ стопы свои, готовилась ему новая радость: три врные ученика вмнили себ въ обязанность немедленно повиноваться вол своего наставника, и первые предметы, которые встртилъ онъ входя въ общую комнату, были смющіяся губы мистера Топмена, выразительныя черты мистеръ Снодграсса и ясные глаза мистера Винкля. Эти три джентльмена не мало дивились разсказамъ о приключеніяхъ Пиквика въ женскомъ пансіон и объ устройств колымаги, на которой онъ халъ въ полицію. Но благополучная развязка заставила позабыть вс прошедшія бдствія, и друзья наши кончили день веселой пирушкой, во время которой мистеръ Топменъ неоднократно навдывался о лтахъ, наружности и одежд особъ, которыхъ видлъ Пиквикъ ночью въ женскомъ пансіон.

На другой день посл довольно долгаго совщанія о томъ, оставаться ли имъ еще на нсколько времени въ Ипсвич, герои наши похали въ Лондонъ, и съ той минуты начинается длинный періодъ, впродолженіи котораго столица Англіи не выпускала ихъ изъ своихъ объятій, и который поэтому не представляетъ ни какихъ фактовъ, достойныхъ вниманія ученыхъ читателей. Пиквикъ занимался въ это время преимущественно заметками о своей послдней поздк и приведеніемъ въ порядокъ нкоторыхъ домашнихъ длъ. Онъ нашелъ неудобнымъ жить доле у мистрисъ Бардль, потому что обращеніе этой женщины съ нимъ сдлалось какъ-то чрезвычайно таинственнымъ со времени обмороку, въ который она упала прямо мъ нему на колни. Вслдствіе чего, мистеръ Пиквикъ призналъ за необходимое перехать на другую квартиру. Виллеръ, который, черезъ день посл перезду, ходилъ къ мистрисъ Бардль за остальными вещами своего барина, расказывалъ воротившись, что онъ засталъ тамъ двухъ пріятельницъ молодой вдовы, какую-то мистрисъ Клоппинсъ и какую-то мистрисъ Сандерсъ, которыя очень много распрашивали про Пиквика, хвалили его добрый нравъ, и подшучивали надъ тмъ, что онъ по-сю-пору не женится. Ученый мужъ мало интересовался этими подробностями и пропустилъ ихъ мимо ушей. Для него было гораздо занимательне другое повствованіе Виллера, которое онъ имлъ случай выслушать посл поздки этого добряка въ жилище отца своего. Воротившись оттуда, Самъ сказывалъ, что онъ видлъ того портнаго Стиггинса, который уговорилъ его мачиху вступить въ Общество Трезвости, что этотъ добродтельный человкъ стъ и пьетъ за семерыхъ, проповдуя воздержность, что мачиха повинуется всмъ его прихотямъ, что они вмст морочатъ бднаго старика, и что бдный старикъ жалокъ, очень жалокъ въ своей домашней жизни.

— Похвально, мой другъ, сказалъ Пиквикъ, что ты такъ нжно любишь отца.

— Да, я его люблю, отвчалъ Самъ ршительно. Бывало, когда еще я жилъ дома, если мн что понадобится, то я прашивалъ этого у батюшки, всегда самымъ ласковымъ голосомъ, а не дастъ, такъ возьму самъ, чтобы не сдлать чего-нибудь хуже и тмъ не досадить его родительскому сердцу.

— Но растолкуй мн пожалуйста, Самъ, перебилъ Пиквикъ: если ты такъ любишь своего старика, если теб такъ его жалко, то для чего же ты не постараешься какъ-нибудь поправить его положеніе?

— Я ужъ думалъ объ этомъ, сударь, и говорилъ ему, да что съ нимъ длать?… не слушается! ‘Старина,, сказалъ я: вдь Стиггинсъ мошенникъ’.— ‘Мошенникъ’, отвчалъ онъ.— ‘Я, лишь увидлъ, какъ много онъ пьетъ, въ ту же минуту догадался, что это долженъ быть главный въ Обществ Трезвости.’ — Да, говоритъ онъ.— ‘Зачмъ же ты пускаешь къ себ этого красноносаго?’ говорю я.— Затмъ что я человкъ женатый, говоритъ онъ: когда ты, Самушка, женишься, тогда узнаешь многое, чего теперь теб и не сн не грезится.

— Гмъ! произнесъ мистеръ Пиквикъ, и предался размышленіямъ о пріятностяхъ жизни женатыхъ людей. Наконецъ пришло время, когда нашимъ героямъ слдовало отправиться въ новое путешествіе, на хуторъ старика Вардля, на свадьбу дочери его Изабеллы. Весело собрались они утромъ двадцать втораго декабря въ квартиру мистеръ Пиквика. Рождество было уже на двор, старый годъ, какъ сдой мудрецъ, сзывалъ къ себ всхъ на послдніе проводы, а веселый праздникъ съ играми, смхомъ, гостепріимствомъ, стучался въ двери. Погода была ясная, и ясно было на душ у Пиквикистовъ.

Въ самомъ дл, хорошъ праздникъ Рождества Христова, мои дорогіе читатели! Сколько есть бдныхъ семействъ, члены которыхъ, проведя цлый годъ въ разлук, поодиначк, въ безпрерывныхъ трудахъ и заботахъ, только на этотъ праздникъ собираются опять въ одинъ тсный кружокъ и веселятся своей родственной дружбою, своимъ взаимнымъ доброжелательствомъ! Сколько старинныхъ воспоминаній, сколько уснувшихъ привязанностей пробуждаетъ онъ! сколько примиряетъ враговъ! сколько истребляетъ ненавистей! И порою, на праздничное веселье упадаетъ слеза тихой скорби, или сладкой, глубокой признательности. Тамъ перестало биться сердце, которое насъ любило, здсь охладла рука, которад намъ благодтельствовала, въ одномъ мст закрылись глаза, на которые мы засматривалась, въ другомъ умолкъ голосъ, котораго мы заслушивались. Все это воскреснетъ въ нашей памяти въ день Рождества. Благословимъ же, благословимъ этотъ счастливый день, который возвращаетъ юнош дтство, старику юность, страннику родину, преступнику время невинности!

Но такъ заговорлись о Рождеств, что и забыли Пиквикистовъ, которые зябнутъ, бдняжки на улиц, въ ожиданіи моггльтонскаго дилижанса. Пиквикъ привязалъ шапку къ голов носовымъ платкомъ, намоталъ на шею предлинный шерстяной шарфъ, и прислонившись къ фонарному столбу, мечталъ о скоромъ свиданіи съ добрымъ Вардлемъ. Самъ, ходившій зачмъ-то домой, подбжалъ къ нему и подалъ запечатанное письмо.

— Что это?…. Боже мой! что съ вами удлалось? спрашиваютъ друзья, увидавъ, что мистеръ Пиквикъ поблднелъ, какъ мертвый, во время чтенія.

Но онъ, вмсто отвта, передалъ имъ роковое письпо, и Топменъ дрожащимъ голосомъ прочелъ слдующее:

‘Милостивый Государь,

‘Бывъ уполномоченнымъ отъ вдовы Мары Бардль, начатъ процессъ о взысканіи съ васъ тысячи пяти сотъ фунтомъ неустойки по общанію жениться на упомянутой вдов, мы имемъ честь увдомитъ васъ, что съ нашей стороны подана, куда слдуетъ жалоба по ему предмету, и покорнйше просимъ почтить насъ извщеніемъ объ имени стряпчаго, которому вы поручаете сіе дло.

‘Имемъ честь быть, милостивый государь,

‘Вашими покорнйшими слугами
‘Джонсонъ и Фоггъ,
‘Стряпчіе по частнымъ дламъ’.

‘Мистеръ Самуилу Пиквику.’

— Мистеръ Самуилу Пиквику!…. Джонсонъ и Фоггъ! повторялъ Топменъ, дочитывая письмо и глядя на всх въ какомъ-то остолбенніи…

— Это заговоръ! сказалъ Пиквикъ. Я не хочу врить, чтобы добрая мистрисъ Бардль, сама вздумала начать подобный процессъ: она неспособна на такое черное дло. И, ктому жъ, разв я давалъ ей какіе-нибудь общанія? разв я говаривалъ съ ней когда-нибудь не такъ, какъ обыкновенно всякій жилецъ говоритъ съ своей хозяйкой? разв меня видли съ нею?….

— Одинъ разъ только, замтилъ Топменъ въ полголоса.

— Да, примолвилъ Винкль: только одинъ разъ. Но я не думаю, чтобы тутъ было что-нибудь такое.

— Я тоже не думаю. Впрочемъ…. какъ-то странно!… она все гнулась къ нему на плечо.

— Боже мой! вскричалъ Пиквикъ, услышавъ эти послднія слова: въ самомъ дл она гнулась ко мн на плечо! и мало того, она даже сидла у меня на колняхъ!

— Посл чего вы очень заботливо отнесли ее въ другія комнаты, подхватилъ Топменъ.

— Да, точно такъ…. Но, Боже мой, не уже ли можно основать на этомъ процессъ о женидьб? Злоди Джонсонъ и Фоггъ! какая гнусная ябеда.

Однако жъ дло было вовсе не шуточное, и Пиквикисты призадумались, стояли молча, въ крайнемъ смущеніи и уныніи. Наконецъ самъ же президентъ опомнился прежде прочихъ. Онъ сказалъ, что философу неприлично падать подъ ударами року, и что такъ-какъ впереди еще много времени для принятія нужныхъ оборонительныхъ мръ, то теперь нечего сокрушаться, а надо хать къ старику Бардлю. На ту пору кондукторъ закричалъ, чтобы пассажиры садились по мстамъ, друзья заняли свои нумера и похали. Улицы города и предмстія скоро остались у нихъ назади, прогремвъ по каменной мостовой, тяжелая машина выкатилась въ открытое поле. Пиквикисты оправили свои шинели, спрятали носы. Колеса дилижансу быстро вертлись по жесткой, замерзшей дорог, бичъ свисталъ, кучеръ кричалъ, лошади, фыркая и мотая головами, бжали проворною рысью. Иногда съ обихъ сторонъ появлялись бдные домики, означавшіе въздъ въ какой-нибудь маленькій городокъ или деревню, веселое привтствіе заставнаго сторожа потрясало холодный воздухъ и будило стараго джентльмена, который дремалъ внутри дилижансу, онъ высовывалъ голову, смотрлъ, слушалъ…. но голосъ сторожа уже терялся вдали, дилижансъ катился всё дальше и дальше, вотъ, на крыльц деревенскаго домика, стоитъ молодая крестьянка съ груднымъ ребенкомъ, ожидая возвращенія мужа, а полмили дале почталіонъ мняется улыбкою и поклономъ съ мужемъ ея, который спшитъ домой къ молодой жен. Въ другомъ мст вниманіе нашихъ путешественниковъ обращалось на необыкновенное стеченіе народу, провинціальные франты и щеголихи толпились по улицамъ, везд были видны яркіе цвта лентъ и слышался запахъ табачнаго дыму. Пиквикъ спрашивалъ у кондуктора о причинахъ такого необычайнаго многолюдства и великолпія, кондукторъ отвчалъ, что нынче торговой день. Ученый мужъ предавался своимъ наблюденіямъ, Топменъ смотрлъ на женщинъ, Снодграссъ и Винкль мечтали, Самъ Виллеръ постоянно дремалъ, а дилижансъ между-тмъ катился всё дале, дале, и наконецъ докатился до Дингли-Делля.

Отогрвшись приличнымъ количествомъ водки въ знакомой гостинниц, путешественники наши изготовили себя къ перенесенію новаго холоду, и мистеръ Пиквикъ считалъ на-досуг раковины съденныхъ устрицъ, какъ вдругъ кто-то потянулъ его сзади за полу. Президентъ оглянулся: это былъ Джой, любимый пажъ Вардля, извстный нашимъ читателямъ по своей рдкой способности спать во всякое время.

— А! сказалъ Пиквикъ.

— А! отвчалъ Джой.

И когда онъ отвчалъ такимъ образомъ, взглядъ его нжно покоился на остаткахъ завтраку.

— Я не зналъ, что вы уже пріхали, продолжалъ онъ: я немножко вздремнулъ тамъ, на кухн. Баринъ прислалъ меня съ телжкой, взять вашу поклажу, онъ хотлъ вамъ послать верховыхъ лошадей, да сказалъ подумавши, что лучше, если вы пойдете пшкомъ.

Умный Пиквикъ совершенно одобрилъ догадливость Вардля, потому-что онъ еще не забылъ, какъ мистеръ Винкль наздничалъ въ этихъ краяхъ. Приказали Виллеру отправиться съ Джоемъ въ телжк, а сами пошли пшкомъ.

— Не хочешь ли выпитъ на дорогу? спросилъ Самъ у своего спутника.

— Нтъ, я люблю больше сть, отвчалъ тотъ.

Самъ не имлъ причины противиться склонностямъ Джоя: они позавтракали и похали.

— Вы умете править? спросилъ краснорожій дтина, лишь-только они выхали за Дингли-Делль.

— Разумется.

Джой, не вымолвивъ больше ни слова, положилъ ему на руки возжи, повалился на чемоданъ, взялъ въ ротъ кусокъ хлба, и въ ту же минуту заснулъ.

— Эге! какой ловкой! сказалъ Самъ, посмотрвъ на него съ удивленіемъ: да ‘это не человкъ, а чурбанъ’, какъ говорила нкоторая жена про мужа.

Между-тмъ Пиквикисты, дятельно приводя въ движеніе свои ноги, подходили уже къ Маноръ-Фарму, и въ веселой бесд позабыли о бд, которая грозила имъ всмъ въ лиц президента. Когда они повернули въ аллею, ведущую къ дому Вардля, эхо многихъ смшанныхъ голосовъ обратило на себя ихъ вниманіе, и прежде нежели успли они разобрать, чьи это голоса къ нимъ подбжала толпа смющейся молодежи, которою предводительствовалъ самъ мистеръ Вардль. Добродушный старикъ на этотъ разъ былъ еще веселе обыкновеннаго, его окружали Изабелла, женихъ ея, Эмилія и нсколько другихъ молодыхъ двицъ, пріхавшихъ на сватьбу своей подруги. Вс они обступили нашихъ героевъ, вс улыбались имъ, вс говорили вдругъ, въ одно время. Обрядъ представленія между незнакомыми совершился очень скоро, или лучше сказать,вс познакомились между собой безъ всякихъ обрядовъ и минуту спустя, Пиквикъ балагурилъ уже съ миловидными гостьями, а т отвчали ему такъ свободно, какъ будто онъ доводился имъ роднымъ ддушкой и няньчилъ всхъ на рукахъ. Впрочемь, и это достойно особаго замчанія, — былъ одинъ человкъ, который не вполн раздлялъ общую веселость. Это мистеръ Топменъ, онъ долго стоялъ по-одаль, печально смотря намолодыхъ людей, потомъ взялъ за руку Вардля, отвелъ его въ сторону, и прерывающимся голосомъ спросилъ: Гд…. гд она?…

— Кто она? сказалъ Вардль: матушка?

— Нтъ…. нтъ, сэръ. Я говорю о ней….. о вашей сестриц.

— А! объ Рахили. Ея нтъ дома, почтеннйшій. Она была не въ силахъ видть, такъ много молодежи и бытъ свидтельницей Изабеллиной свадьбы, я отправилъ ее къ одной старой тетк, Христосъ съ нею.

Мистеръ Топменъ тяжело вздохнулъ, но, кажется, съ этимъ вздохомъ вылетла изъ души его вся любовь къ миссъ Рахили. По-крайней-мр, онъ, въ-слдъ за тмъ, со всей ловкостью благовоспитаннаго джентльмена, предложилъ руку одной пятнадцатилтней двочк, тогда-какъ мистеръ Снодграссъ чрезвычайно заботился, чтобы Эмилія не упала на скользкой дорог, мистеръ Винкль велъ подъ-руку одну черноглазую двицу въ узенькихъ полусапожкахъ, которые ей мшали свободно итти.

Старикъ Вардль сообщилъ Пиквику, что свадьба будетъ тотчасъ посл Рождества, и при этихъ словахъ Изабелла и Трондль покраснли, черноглазая двица въ узенькихъ полусапожкахъ прошептала что-то Эмиліи, Эмилія въ отвтъ назвала ее втренницей, потомъ он об взглянули на Снодграсса, а этотъ господинъ почувствовалъ, что вся кровь бросилась ему въ лицо, и пожелалъ во глубин сердца, чтобы черноглазая двица, съ своими полу-сапожками, взглядами и шептаньями, провалилась сквозь землю.

Но вотъ дошли до дому, и если компанія была весела на мороз, то можно себ представить, какова она была въ теплыхъ комнатахъ! Когда пиквикисты, входили въ переднюю, вс горничныя двки смотрли на Пиквика улыбаясь, и каждая старалась чмъ-нцбудь услужить ему. Въ гостиной они нашли старушку,мать Вардля, сидящую на своемъ обыкновенномъ мст. и, разумется, глухую по-прежнему.

— Матушка, вотъ мистеръ Пиквикъ. Вы его помните, сказалъ Вардль.

— Хорошо, отвчала старушка. Не безпокойте мистеръ Пиквика для такой бдной твари, какъ я. Обо мн нынче никто не заботися.

— Ай, ай, ай! сказалъ Пиквикъ, качая головой: хорошее ли дло, сударыня, думать такъ про старыхъ друзей? А я нарочно затмъ и пріхалъ, чтобъ побесдоватъ съ вами, да поиграть опять въ вистъ, а если угодно, такъ и протанцевать менуэтъ на свадьб у вашей внучки.

— Не слышу, отвчала она.

— Полноте, матушка, будьте повеселе, сказалъ Вардль. Изабелла, подойди къ бабушк, развесели ее. Старушка услышала эти слова, на глазахъ ея навернулись слезы, и она, оборотясь къ Пиквику, сказала: Въ мое время молодые люди были не такіе, какъ теперь, мистеръ Пиквикъ!

— Можетъ-быть, сударыня, отвчалъ онъ: можетъ-быть. Но и въ ныншнее время молодежь уметъ любить и уважать старость.

И говоря это, Пиквикъ притянулъ къ себ Изабеллу, поцловалъ ее въ лобъ, и посадилъ на скамеечку у ногъ бабки. Черты ли молодой двушки, поднявшей къ старух голову, пробудили въ ней воспоминаніе о прошедшемъ, или она была тронута добродушіемъ Пиквика, только на губахъ ея показалась улыбка, изъ глазъ хлынули два ручья слезъ, и она нжно упала на шею къ Изабелл.

Не станемъ описывать всхъ подробностей этого вечера: вечеръ былъ веселый. Дамы давно уже разошлись по своимъ комнатамъ, когда мужчины всё-еще сидли за столомъ И бутылка портвейну ходила кругомъ отъ собесдника къ собесднику. Наконецъ сонъ оснилъ своими крыльями счастливый Меноръ-Фармъ, пріятныя сновиднія закрутились надъ спящими. Примчательно, что Снодграссъ цлую ночь грезилъ Эмиліей, а главнымъ предметомъ въ сновидніяхъ Викля была черноглазая двица съ своими узенькими полусапожками.

Наступилъ день свадьбы. Рано поутру мистеръ Пиквикъ проснулся отъ крику и бготни, которыми могли бы разбудить самаго Джоя. Молодыя гостьи и служанки бгали взадъ и впередъ, то съ лстницы, то на лстницу. Везд требовали теплой воды, везд повторяли приказаніе подать нитку, или иголку, просили зашить, или проколоть. Пиквикъ, въ простот сердца подумалъ-было, ужъ не случилось ли какого несчастія, но вдругъ вспомнилъ про свадьбу, и догадавшись, что вся суматоха происходитъ отъ этого чрезвычайнаго обстоятельства, поспшилъ одться, чтобъ сойти въ гостиную…

Тамъ готовился завтракъ, и все въ дом смотрло не такъ какъ всегда. Горничныя, въ новыхъ розовыхъ платьяхъ и блыхъ чепчикахъ, суетились, словно полоумныя. Старая барыня сидла, въ атласномъ плать, которое боле двадцати лтъ не видало Божьяго свту и теперь распространяло отъ себя ослпительные лучи, женихъ былъ веселъ, но какъ-то неспокоенъ, старикъ Вардль говорливъ по-прежнему, но какъ-то разсянъ, невста задумчива, гостьи двушки вс въ слезахъ и въ блыхъ платьяхъ, Пиквикисты въ полномъ парад, а на крыльц и подъ окнами шумъ и давка отъ мужнинъ, женщинъ, дтей, словомъ, отъ всхъ безъ язключенія жителей хутора, въ толпу которыхъ замшался и Самъ, скоро сдлавшійся задушевнымъ пріятелемъ каждаго, какъ-будто жилъ съ ними цлый вкъ.

Въ назначенный часъ совершилось бракосочетаніе въ старой приходской церкви, и знаменитое имя Пиквика донын блеститъ въ приходскихъ документахъ, между именами другихъ свидтелей. Эмилія подписалась такъ, что нельзя разобрать, рука черноглазой двицы тоже очень дрожала, и вообще молодыя гостьи нашли, что внчанье совсмъ не веселая церемонія, а черноглазая двица даже сказала мистеръ Винклю, что она никогда не ршится выдержать этого печальнаго обряда, но мы имемъ основательныя причины думать, что тутъ вкралась нкоторая ошибка. Пиквикъ прежде всхъ поздравилъ новобрачную и надлъ ей на шею дорогіе золотые часы съ цпочкой, которыхъ до того времени не видали глаза ни одного смертнаго, кром ювелира. Посл этого раздался звонъ стараго церковнаго колокола: вс возвратилась домой и сли за завтракъ.

— Вардль! сказалъ нашъ герой: рюмку вина, въ честь счастливаго событія!

— Съ большемъ удовольствіемъ, дружище. Эй, Джой! Фу ты пропасть! никакъ этотъ малый опять заснулъ.

Но Джой не спалъ, рюмка Пиквика была наполнена, также и рюмка Вардля.

— Да благословятъ тебя Богъ! сказалъ первый.

— И тебя! отмчалъ послдній, и они искренно пожали руку другъ другу.

— Мистрисъ Вардль, продолжалъ потомъ Пиквикъ, повернувшись къ старушк, которая въ атласномъ плать сидла между нимъ и новобрачною: вамъ тоже непремнно надобно выкушать со мной рюмку вина, по случаю домашняго праздника.

Старушка согласилась, поднесла вино дрожащею рукою къ губамъ, выпила все до капли, и начала разсказывать разныя занимательныя подробности о собственной своей свадьб. Собесдники много смялись ея повствованію, а Изабелла съ Эмиліей шептали одна другой: ‘Боже мой, что это говорить бабушка!’

— Позовите всхъ слугъ! закричалъ наконецъ Вардль, увлекаемый общею радостью и весельемъ. Налейте имъ по рюмк. За здоровье новобрачныхъ!

При провозглашеніи этого тоста, въ комнат раздался оглушительный крикъ и стукъ, казалось, что стны дому сію-минуту разрушатся. Наконецъ притихло, каждый поднесъ рюмку къ губамъ и собрался пить.

— Милостивые государи и государыни! сказалъ Пикыдсь, вставъ съ мста и кланяясь на^: вс стороны, милостив…. Нтъ! не хочу называть васъ милостивыми государями и государынями: назову васъ лучше друзьями, малыми моими друзьями ежели только дамы позволять мн эту дерзость…..

Одобрительныя восклицанія дамъ перервали рчь Пиквика. Черноглазая двица сказала, что она хотла бы поцловать милаго старичка, и мистеръ Винкль, сидвшій подл черноглазой двицы, тотчасъ вызвался быть посредникомъ для передачи ея поцлуя, на что черноглазая двица отвчала, чтобы мистеръ Винкль убирался прочь, и прибавила къ этому взглядъ, который говорилъ: Останьтесь на своемъ мст.

Но тишина снова водворилась, и Пиквикъ продолжалъ слдующимъ образомъ:

— Друзья мои! да благословить Всевышній чету, которую мы сегодня соединили! Я надюсь…. нтъ, мало того! я увренъ, что молодой другъ мой Трондль будетъ всегда добрымъ мужемъ, а прекрасная новобрачная поселить въ своемъ новомъ жилищ такое же счастіе, какое она распространяла вокругъ себя въ дом родительскомъ. Жалю, друзья мои…

На этомъ мст краснорожій дтина нарушилъ общее вниманіе громкимъ звкомъ и былъ Виллеромъ препровожденъ за-воротъ вонъ изъ комнаты.

— Жалю, говорилъ между-тмъ Пиквикъ, что я по старости лтъ, не гожусь въ мужья сестр новобрачной. Но я люблю свою старость за то, что она даетъ мн право называть эту милую двушку дочерью. Счастливъ будетъ человкъ, которому она подаритъ свое сердце, и завидна участь отца, обладающаго такимъ прекраснымъ семействомъ. Отдадимъ, друзья мои, справедливость старому Вардлю: онъ заслуживаетъ отъ насъ полнаго уваженія, что умлъ развить природные таланты дтей своихъ и внушилъ имъ свои собстственныя добродтели, — страхъ Божій, любовь къ ближнему, чистоту сердца, гостепріимство. Конечно, между нами нтъ никого, кто бы не желалъ всякаго блага дому, въ которомъ мы нын празднуемъ веселую свадьбу, конечно, мы вс, отъ всего сердца, желаемъ счастія новобрачнымъ. Итакъ, да благословятъ ихъ Богъ! Вымьемъ за ихъ здоровье, долголтіе, обиліе и благополучіе!

Громкіе крики гостей и звонъ рюмокъ заключили эту рчь, не весьма краснорчивую, по произнесенную отъ души. На многихъ лицахъ улыбка смшалась съ слезами. Старикъ Вардль, который едва могъ говорить, предложилъ опять чокнуться съ Пиквикомъ, Пиквикъ предложилъ старушк, Снодграссъ Вардлю, Вардль Топмену и Винклю, Топменъ одной двнадцати-лтней двочк, Винкль двумъ толстымъ сосдкамъ, и вс были счастливы и довольны, а новобрачные счастливе, веселе и довольне всхъ.

*Часть вторая и послдняя.***

Въ нижнемъ этажъ стараго закоптлаго зданія, въ конторъ стряпчихъ или адвокатовъ, Донсона и Фогга, сидло нсколько человкъ писцовъ, изъ которыхъ одинъ, видно еще новичокъ, ловилъ перомъ на бумагъ блдные лучи свту, проникавшіе сквозь грязную окончину, а другіе, заложивъ свои перья за уши, разговаривали между собой и, кажется, вовсе не думали о работ. Контора господъ Донсона и Фогга была небольшая, темная, неопрятная комната, съ ршеткой по середин, съ полy-дюжиной старыхъ стульевъ у стнъ, съ неврными стнными часами, строемъ деревянныхъ гвоздей для вшанья шляпъ и шинелей, съ нсколькими полками, на которыхъ были навалены кипы пыльныхъ бумагъ, и съ двумя письменными столами, гд стояли три изувченныя чернильницы съ обгрызенными перьями. Въ сторон виднлась стеклянная дверь на лстницу, ведущую къ комнатамъ самихъ Донсона и Фогга, противъ нея другая, черезъ которую, спустясь нсколько ступенекъ, входили въ контору съ улицы. Въ эту послднюю дверь, въ одно зимнее утро, вскор посл праздника Рождества, вошли герой нашъ Самуилъ Пиквикъ и врный слуга его Самъ.

— Дома ли господа Донсонъ и Фоггъ? спросилъ Пиквикъ, приближаясь къ ршетк, со шляпой въ рукахъ и смиреннымъ выраженіемъ на лиц.

— Мистеръ Донсона нтъ, а мистеръ Фоггъ занятъ, отвчалъ одинъ изъ писцовъ, съ рыжеватыми волосами, жирно напомаженными и тщательно приглаженными въ одну сторону.

— Такъ не извстно ли, скоро ли воротится мистеръ Донсонъ? спросилъ Пиквикъ.

— Нтъ, не извстно.

— А скоро ли мистеръ Фоггъ будетъ свободенъ?

— Не знаю.

Напомаженный писецъ, говоря это, взглянулъ на одного изъ своихъ товарищей, и тотъ отвчалъ ему выразительной улыбкой, которую не мудрено было понять.

— Въ такомъ случа я подожду, сказалъ Пиквикъ ршительнымъ голосомъ, и, не дожидаясь приглашенія, слъ, а Виллеру указалъ на другой, незанятой, стулъ.

Писцы продолжали бесдовать.

— Ну, чтожъ, вы играли? спросилъ молодой франтъ въ коричневомъ фракъ съ свтлыми пуговицами и чернильными пятнами.

— Разумется, играли, отвчалъ красавецъ съ напомаженной головой. Да дло не въ игр, а въ ужин. Чудо былъ ужинъ! Томъ Комминсъ отправлялъ должность президента: можешь вообразить, какъ мы нарзались! Я былъ такъ пьянъ, что цлыя полчаса ловилъ ключъ въ карман, да потомъ еще полчаса вставлялъ его въ дверь, и наконецъ принужденъ былъ разбудитъ старуху, чтобы она отперла мою комнату. Если бы Фоггъ зналъ о такой продлк!

Вс захохотали, каждый сдлалъ какое-нибудь замчаніе, потомъ разговоръ вышелъ опять на свою дорогу.

— Не свободенъ ли теперь мистеръ Фоггъ? спросилъ наконецъ Пиквикъ, соскучившись слушать конторскія остроты и полагая, что онъ ужъ достаточно показалъ свое намреніе сидть до-тхъ-поръ, пока не добьется до аудіенціи.

— Не думаю, отвчалъ напомаженный.

Но, видно, онъ въ самомъ дл понялъ ршимость нашего героя, или испыталъ впечатлніе его благородной наружности: всталъ и спросилъ, какъ о немъ доложить.

— Ахъ! вы отвтчикъ по длу Бардль? вскричалъ онъ, когда Пиквикъ произнесъ свое знаменитое имя. Интересное дло!…. весьма интересное! полторы тысячи неустойки! Я сейчасъ справлюсь.

Писецъ ушелъ и вскор воротился съ извстіемъ, что мистеръ Фоггъ готовъ принять мистеръ Пиквика, но проситъ его подождать немного. Черезъ нсколько пнутъ, за дверью, ведущей во внутреннія комнаты, послышались чьи-то шаги, писцы проворно взялись за работу, по комнат раздался пронзительный скрыпъ перьевъ, и сдая голова Фогга, высунувшись въ контору, сказала: — Пожалуйте.

— Прошу покорно садиться, мистеръ Пиквикъ, продолжалъ Фоггъ, когда они взобрались по темной лстиниц въ собственный кабинетъ двухъ стряпчихъ. Товарищъ мой, мистеръ Донсонъ, сейчасъ будетъ. Между-тмъ, вотъ, не прикажете ли газеты?

Пиквикъ слъ и взялъ поданный листъ, но, не читая его, смотрлъ на Фогга. Длецъ былъ худощавый, блдный старикъ, одтый съ головы до ногъ въ черное, сгорбившійся въ дугу, нчто въ род необходимой принадлежности старой конторки, за которою онъ сидлъ. Минутъ черезъ пять вошелъ товарищъ его Донсонъ. Это былъ также старикъ, но толстый, съ большой головой, съ большими, круглыми, выкатившимися глазами, и съ громкимъ басистымъ голосомъ.

— Мистеръ Пиквикъ, сказалъ Фоггъ.

— Отвтчикъ по длу Бардль? спросилъ Допсонъ. Что вамъ угодно?

— Да-съ, что вамъ угодно? прибавилъ Фоггъ, засунувъ руки въ карманы и опустясь на спинку своего стула.

— Я пришелъ, господа, началъ Пиквикъ, смотря поперемнно на того и другаго: я пришелъ сказать вамъ, что меня очень удивило письмо, которое вы ко мн написали. Объясните, пожалуйста, на какомъ основаніи вы, отъ имени мистрисъ Бардль, подали на меня жалобу?

— На основаніи, хотлъ отвчать Фоггъ…

— Позвольте, перебилъ Донсонъ. Что касается до основанія, сударь мой, то объ этомъ спросите лучше у своей совсти. Мы руководствуемся единственно тмъ, что сообщила намъ мистрисъ Бардль. Показанія ея могутъ быть справедливы и несправедливы, вроятны и невроятны, но, если допустить, что он справедливы и вроятны, въ такомъ случа я неукоснительно скажу, что основаніе нашей жалобы твердо и непоколебимо. Можетъ-быть, вы совершенно невинны, можетъ-быть, и виновны, но если бы отъ меня потребовали мннія о вашемъ поступк, то я бы откровенно признался, что имю объ немъ свое мнніе.

Произнеся эту таинственную рчь, Донсонъ, съ выраженіемъ, оскорбленной добродтели, посмотрлъ на Пиквика, и потомъ оглянулся на Фогга, который одобрительно кивнулъ головой и примолвилъ: — Именно, именно такъ, мистеръ Пиквикъ!

— Очень хорошо, сказалъ герой, обращаясь къ Донсону: но если вы сами говорите, что слова мистрисъ Бардль, можетъ-статься, несправедливы, что я, можетъ-статься, вовсе невиненъ, то какъ же вы ршились принять ея сторону?

— Дло начато по законной форм, сударь мой, отвчалъ Донсонъ. Вотъ книга, извольте читать: ‘Мара Бардль, вдова, на Самуила Пиквика. Неустойки тысяча пятьсотъ фунтовъ. Донсонъ и Фоггъ. Декабря 15 дня 1817 года’. Въ заключеніе, нужнымъ считаю добавить, что мистрисъ Бардль не компрометируетъ себя ни малйшей уступкой изъ неустойки.

— Ни малйшей! подтвердилъ Фоггъ.

Пиквикъ сидлъ нсколько минутъ не говоря ни слова.

— Если такъ, сказалъ онъ наконецъ довольно равнодушно: если такъ, то я буду судиться.

— Больше нечего длать, сударь мой, отвчалъ Донсонъ.

— Нечего, прибавилъ Фоггъ.

— Я увдомлю васъ объ имени своего стряпчаго.

— Будемъ ожидать вашего увдомленія.

— Но между-тмъ позвольте сказать, господа, что такого гнуснаго, такого чернаго….

— Обождите немножко, перебилъ Донсонъ: сдлайте милость, обождите.— Эй! мистеръ Биксъ! мистеръ Джаксонъ! ступайте скоре сюда. Вотъ, прислушайте, что говоритъ мистеръ Пиквикъ. Теперь не угодно ли, сударь мой? Продолжайте, пожалуйста. Вы говорили, кажется, о гнусномъ и черномъ дл.

— Да, я говорилъ о гнусномъ и черномъ дл, отвчалъ Пиквикъ, разсердившись: я хотлъ сказать, что мн еще никогда не случалось слышать о такомъ гнусномъ и черномъ дл, какое вы затваете.

— Очень хорошо-съ, очень хорошо-съ. Замтили, господа? Продолжайте, мистеръ Пиквикъ. Можетъ статься, вамъ угодно назвать насъ ябедниками?

— Да, вы ябедники! сказалъ Пиквикъ твердо.

— Можетъ-статься, вамъ угодно назвать насъ также мошенниками?

— Да, да! вы ябедники, мошенники, негодяи!….

И справедливое негодованіе Пиквика возрасло до такой степени, что онъ, конечно, сказалъ бы еще больше, если бы Виллеръ, услышавъ крикъ, не прибжалъ изъ конторы и не вывелъ его насильно на улицу.

— Скорй къ Перкеру! сказалъ тогда Пиквикъ. Знаешь ли ты его квартиру?

Самъ однажды былъ у Перкера, и отвчалъ безъ запинки: — На углу Флитской улицы, на правой рук, у повороту къ тюрьм, съ большаго подъзду по лстниц, въ третьемъ этаж, на-лво, дверь въ коридоръ, а тамъ на-право вторая дверь съ колокольчикомъ, но, идя коридоромъ, надо держаться лвой стороны, потому что на правой какіе-то ящики, которыхъ не видно въ потемкахъ.

Пиквикъ поймалъ только начало этихъ подробностей и пустился бжать во всю прыть.

— Дома ли мистеръ Перкеръ? спросилъ онъ у старой служанки, которая отворила дверь и подала Саму поводъ сдлать тонкое замчаніе, что она ничего бы не потеряла, если бъ умылась.

— Нтъ, сударь, отвчала старуха.

— А мистеръ Лоутенъ, секретарь мистеръ Перкера?

— Мастеръ Лоутонъ въ кофейной, вотъ здсь, черезъ два дома, но его теперь нельзя видть, сударь.

— Почему нельзя видть?

— Потому что онъ поетъ аріи.

— Какъ! поетъ аріи?

— Да-съ, поетъ аріи. Мистеръ Лоутонъ празднуетъ день рожденья, у него гости, и онъ поетъ, а мн приказалъ, ежели кто навернется, говорить такъ, что по этому случаю ему никакъ нельзя принимать просителей.

— Хорошо, отвчалъ Пиквикъ, и, не разсуждая боле съ грязной служанкой, пошелъ въ кофейню, о которой она говорила.

Эта кофейня, какъ оказалось впослдствіи, была просто ‘распивочная продажа’, но мистеръ Пиквикъ и Самъ дйствительно услышали визгливый дискантъ, который плъ какую-то нжную арію, съ сопровожденіемъ нестройнаго и оглушительнаго хору, повторявшаго послдній стихъ каждаго куплета. У дверей стоялъ хозяинъ, краснорожій толстякъ, въ пестромъ шерстяномъ колпак. Подл него бдный пирожникъ спокойно продавалъ деликатныя произведенія своего искусства. Это соединеніе двухъ соперничествующихъ ремеслъ очень краснорчиво говорило въ пользу филантропіи тучнаго трактирщика, но философу было некогда наблюдать человческую природу: онъ даже не обратилъ вниманія на роспись, прикленную къ дверямъ, для наставленія просвщенной публики о цн и качеств различныхъ питейныхъ припасовъ, которые продавались въ этомъ ‘заведеніи’, вошелъ прямо въ общую залу, и остановился на порог, чтобы разсмотрть находившееся тамъ общество. Картина, которую онъ увидлъ, имла свои занимательныя черты. Посреди комнаты стоялъ большой столъ, на стол была цлая армія кувшиновъ и кружекъ, за столомъ сидло до дюжины джентльменовъ разнаго возрасту и наружности, вс очень румяные, съ открытыми ртами и закатившимися подъ лобъ глазами, и вс пли отъ глубины души, а нжне, голосисте, и румяне всхъ, былъ самъ мистеръ Лоутенъ, предсдатель бесды, великодушно принявшій на себя издержки пиршества.

Простоявъ нсколько минуть на порог, — потому-что торжественность сцены не подавала Пиквику ни малйшей надежды, что его услышатъ если онъ заговоритъ, — герой дождался окончанія псни, и тогда подошелъ къ мистеръ Лоутену, и объяснилъ ему могущественную причину своего безвременнаго явленія.

— Ахъ, Боже мой! какъ это жаль! отвчалъ мистеръ Лоутенъ, безпрестанно перерывая свои слова, чтобы вытянуть какую-нибудь музыкальную фразу: мистеръ Перкеръ только сегодня ухалъ изъ Лондона. Тра-ла-ла-ла! тра-ла-ла-ла! Если бы вы пришли часа два пораньше… Телингъ! возьми тономъ выше!… вы еще застали бы его дома. Впрочемъ…. Вотъ теперь хорошо. Продолжай, Гелнигъ! до-ре-ми!…. Впрочемъ ежели вамъ нужна только копія съ жалобы, которую на васъ подали, то я могу достать ее безъ мистеръ Перкера. Тра-ла-ла!

Пиквикъ въ самомъ дл, на первый разъ, не желалъ ничего кром копіи. Поблагодаривъ услужливаго Лоутена, онъ воротился домой, въ надежд отдохнуть отъ тревогъ, перенесенныхъ втеченіи утра. Но спокойствіе бжало отъ него, какъ коварная любовница, великій мужъ не зналъ уже тхъ сладкихъ минутъ, какія, бывало, проводилъ онъ во время своей мирной, безпечной жизни, посвященной однимъ ученымъ занятіямъ. Теперь ежеминутно, какъ грозное страшилище, стояла передъ нимъ мистрисъ Бардль съ своей просьбой, голова его была безпрестанно наполнена приказными кляузами, сердце разрывалось отъ мысли, что его могли обвинить въ нарушеніи брачнаго обязательства, въ обман несчастной вдовы. Къ жесточайшему уязвленію чувствительности философа, хитрые Донсонъ и Фоггъ вздумали поставить свидтелями со стороны мистрисъ Бардль не только людей, которыхъ онъ считалъ для себя посторонними, но даже друзей его,— Топмена, Снодграсса, Винкля, и слугу Сама. Это значило разрывать священный союзъ душъ, подкапываться подъ основаніе прекраснйшаго зданія, какое только созерцали глаза смертныхъ. Благородный Пиквикъ не могъ помыслить о томъ безъ негодованія, тогда какъ друзья его, съ своей стороны, приходили въ отчаяніе, не зная что имъ длать, а Топменъ сверхъ-того имлъ несчастіе забрать себ въ голову, будто мистрисъ Бардль хочетъ и на него объявить нкоторую претензію, такъ, что злополучному герою, кром другихъ огорченій, пришлось еще мучиться надъ успокоеніемъ этого джентльмена.

Но пуще всего истомили Пиквика негоціаціи съ королевскимъ адвокатомъ, который долженъ былъ защищать его дло въ суд. Мистеръ Снаббинъ не оцнилъ оказаннаго себ доврія, и едва-едва, посл убдительнйшихъ просьбъ Перкера, соблаговолилъ изъявить свое высокое согласіе на защиту его кліента, но тутъ возникло новое затрудненіе: въ ассистенты къ нему Перкеръ назначилъ нкоего Фенки, а мистеръ Снаббинъ отъ-роду не слыхивалъ о нкоемъ Фенки, и когда нкій Фенки представился мистеръ Снаббину, то отъ него не могли ничего добиться кром поклоновъ: онъ кланялся при всякой врной оказіи, краснлъ безпрестанно, два раза ронялъ шляпу, три раза задвалъ ногами за стулья, и не вымолвилъ почти ни единаго слова. Перкеръ имлъ въ виду экономическіе расчеты, приглашая такого златоустаго оратора, но великолпный мистеръ Снаббинъ смотрлъ на предметъ съ другой стороны, и Перкеру пришлось издержать много табаку, просьбъ и поклоновъ, а Пиквику много самоотверженія, прежде нежели богачъ Снаббинъ подалъ руку бдняку Фенки.

При всхъ этихъ хлопотахъ, разумется, Виллеръ также не оставался безъ дла. Онъ только и зналъ, что ходилъ отъ Пиквика къ Перкеру и отъ Перкера къ Пиквику, съ десяти часовъ утра до двухъ пополудни включительно съ обоихъ концовъ. Герой нашъ былъ такъ озабоченъ тяжбой, которая помрачала блескъ его цломудрія, что когда вс совщанія были уже кончены, вс мры приняты, все приведено въ надлежащій порядокъ, и оставалось только ожидать дня, назначеннаго для ршенія дла, онъ всё-еще черезъ каждые полтора часа посылалъ къ Перкеру маленькія записочки: ‘Любезный Перкеръ, все ли хорошо идетъ?’ На что Перкеръ отвчалъ всякой разъ: ‘Любезный Пиквикъ, идетъ, слава Богу!’

Впрочемъ это томительное однообразіе было однажды нарушено нежданымъ приглашеніемъ отъ двухъ молодыхъ людей, съ которыми философъ познакомился на свадьб у Изабеллы,— отъ мистеръ Веніамина Оллена, роднаго брата черноглазой двицы, плнившей мистеръ Винкля, и отъ его задушевнаго пріятеля Боба Сойера. Мистеръ Веніаминъ (попросту Бенъ) Олленъ, и мистеръ Бобъ (не попросту Робертъ) Сойеръ, были оба медицинскіе студенты, страшные курильщики и большіе весельчаки. Они звали Пиквика и друзей его на холостую вечеринку, въ квартиру Сойера, находившуюся въ Лентской улиц, о которой хотя нельзя утверждать, что она принадлежитъ къ числу самыхъ модныхъ, однако жъ еще меньше можно оставить безъ замчанія, что если, напримръ, человкъ хочетъ жить въ удаленьи отъ свту и поставить себя вн всякаго поползновенія къ смотрнью въ окно, то ему нельзя ничего лучше придумать какъ поселиться въ Лентской улиц.

Въ день, назначенный для пирушки, молодые студенты, въ ожиданіи гостей, сидли передъ каминомъ. Бобъ Бойеръ былъ высокій здоровякъ, въ синемъ сюртук и пестромъ жилет съ бронзовыми пуговицами. Его рыжеватые волосы были немножко растрепаны, его сюртукъ на распашку, галстухъ сбитъ набокъ, воротъ рубашки измятъ. Товарищъ его смотрлъ аккуратне: черный сюртукъ у него былъ застегнутъ по самую шею, изъ-за галстуха весьма симетрически торчали два блые треугольника, а на носу покоились большія очки, и за этими очками сверкали два черные глаза, напоминавшіе о глазахъ его прекрасной сестрицы. Орестъ и Пиладъ разговаривали о предстоящемъ пиршеств. Приготовленія къ нему были сдланы еще съ утра: одинъ уголъ комнаты совершенно очищенъ, для помщенія зонтиковъ ожидаемаго общества, письменный столъ, оклеенный кожей, которая давно оставила всякую претензію на зеленый цвтъ, выдвинутъ на середину, къ исправленію должности ломбернаго стола, на случай если бы общество пожелало играть въ карты, сверхъ-того Веніаминъ, чтобы сдлать пріятный сюрпризъ своему другу, уговорилъ хозяйскую работницу зажечь фонарь въ коридор, черезъ который надо было проходить въ комнаты Сойера, а самъ мистеръ Сойеръ, лично своею особою, взялъ въ долгъ у одного знакомаго виноторговца нужное количество рому, и сдлалъ изъ того рому пуншъ, который, по неоднократной проб обоими друзьями, оказался чудеснымъ. Несмотря однако жъ на вс, столь благія, предзнаменованія въ пользу грядущаго празднества, физіономія Боба Сойера была подернута выраженіемъ глубокаго безпокойства, которое симпатически отражалось и на чертахъ лица его друга.

— Пришло же ей въ голову закапризничать, какъ нарочно, сегодня! сказалъ наконецъ Бенъ Олленъ, посл долгаго молчанія.

— Тяжелая женщина! отвчалъ Сойеръ: весьма тяжелая женщина! Говоритъ, что если я въ состояніи звать гостей, да задавать у себя балы, такъ могу и съ ней расплатиться. На что это похоже? Разв она не знаетъ, что вечеринка дается экономически, особыми средствами, безъ гроша расходу? Нтъ, тяжелая женщина! прибавилъ Сойеръ.

— А давно ли ты съ ней не расплачивался? спросилъ меланхолически Бенъ.

— Мсяца три, не больше.

— Какая жадная! Однако жъ, мой другъ, это будетъ очень непріятно, если въ то время какъ соберутся вс гости, ей прійдетъ глупая мысль снять дверь или выставить рамы изъ оконъ?

— О! это было бы убійственно!…. убійственно!

Бобъ Сойеръ вскочилъ и началъ ходить широкими шагами по комнат. Веніаминъ сидлъ, повсивши носъ. Вдругъ кто-то постучался. Оба поблднли и выразительно взглянули другъ на друга.

— Барыня хочетъ съ вами поговорить, мистеръ Сойеръ, сказала двочка въ грязной юбк, отворивъ дверь, и въ ту же минуту исчезла, прежде нежели Бобъ усплъ опомниться, а на ея мсто явилась невысокая, но чрезвычайно толстая, женщина, которая вся тряслась и едва дышала отъ гнву.

— Ну, мистеръ Сойеръ! закричала эта красавица: покорно благодарю! очень обязана! разодолжили!…. Да скажите, ради Бога, когда же вы заплатите за квартиру? Мн самой надо расчесться съ хозяиномъ.

— Я право въ отчаяніи, мистрисъ Раддль, что вы взяли на себя трудъ пожаловать ко мн, отвчалъ заикаясь Бобъ Сойеръ: но…

— О! не безпокойтесь о томъ, что я взяла на себя трудъ. Мн нужны деньги, сударь! сегодня же! деньги! Вы общали отдать, и если хотите поступить какъ честный человкъ, то должны сдержать общаніе. Деньги, сударь!

— Мистриссъ Раддль, мн, ей Богу, совстно, но…. что длать? я не получалъ еще…

— Не получали! Какая мн надобность, сударь, получили вы, или нтъ?

— Конечно, конечно, мистриссъ Раддль, я совершенно согласенъ съ вами въ этомъ случа. Но впродолженіи текущей недли, я надюсь, мн можно будетъ устроить дла мои, и тогда……

— Слышала я это, мистеръ Сойеръ! благодарю! Мн ужъ наскучили ваши текущія недли, середы, пятницы…. И что въ самомъ дл? Разв я должна даромъ отдавать свою квартиру? Не прикажете ли мн растворить дверь на улицу, зазывать всхъ прохожихъ, кормить и поить ихъ на свои счетъ? Или мн больше нечего длать какъ работать съ утра до ночи, чтобъ содержать у себя тунеядцевъ, которые умютъ только пьянствовать да курить табакъ?…… или……

— Мистрисъ Раддль!… почтенная мистрисъ Раддль! сказалъ Бенъ Олленъ, увщательнымъ тономъ.

— Сдлайте одолженіе, поберегите свои увщанія для себя, перебила мистрисъ Раддль: я васъ знаю, знаю васъ, закадычнаго друга и товарища мистеръ Сойера. Подите въ гошпиталь, сударь, ржьте тамъ руки и ноги глупымъ людямъ: это ваше ремесло, сударь, но не извольте мшаться не въ свое дло.

— Фу, какая вздорная женщина! сказалъ Бенъ.

— Что-съ? что вы сказали? подхватила мистрисъ Раддль. Вы назвали меня вздорной женщиной? Да какъ вы смете?… Молодой человкъ, какъ вы смете называть меня вздорной женщиной? Ахъ, Боже мой, Боже мой!…. вотъ до чего я дожила! А мужъ мой только и знаетъ, что спитъ безъ пробуду: ему и горя мало, что меня обижаютъ!

Мистрисъ Раддль, говоря это, нарочно вышла въ коридоръ, потому что ей послышался голосистый звокъ мистеръ Раддля. Но въ это время кто-то началъ стучаться въ дверь съ улицы, двочка въ грязной юбк бросилась отпирать, и потому ли, что толстая хозяйка не хотла явиться предъ посторонними въ разстроенномъ вид, или потому, что гнвъ ея перешелъ мгновенно на мужа, только она поспшно спряталась въ свои комнаты, а между-тмъ на нижнихъ ступенькахъ лстницы возникла глава мистеръ Пиквика въ широкополой шляп, и за ней показались головы мастеръ Топмена, Снодграсса и Винкля.

— Здравствуйте, сказалъ Пиквикъ, пожимая руку Сойеру. Но, кажется, мы не во-ремя къ вамъ попали: вы что-то разстроены.

— Ничего, ничего, отвчалъ Сойеръ. Это такъ, бездлка. Въ холостой, студенческой жизни, знаете, бываетъ иногда…

Но Бобъ не усплъ кончить фразы, какъ въ двери опять застучались, и вошелъ новый гость, потомъ другой и третій. Черезъ нсколько минутъ тсная комнатка будущаго Эскулапа наполнилась молодежью, которая состояла по большей части изъ соучениковъ его.

— Что новаго? спросилъ Олленъ у высокаго франта въ черномъ бархатномъ жилет и большомъ галстух, изъ котораго голова его выглядывала какъ изъ бурака.

— Нсколько новыхъ кавалеровъ отличной доброты, отвчалъ тотъ: а боле ничего. Какой-то старикъ бросился изъ четвертаго этажа, подняли мертвымъ: дрянь! Одинъ только любопытный случай былъ вчера вечеромъ: принесли ребенка, который сълъ ожерелье.

— Что сълъ, что? спросилъ мистеръ Пиквикъ, съ любопытствомъ.

— Ожерелье, отвчалъ франтъ. Разумется, что онъ его сълъ не сразу: это было бы слишкомъ много и для васъ. Дло происходило вотъ какимъ образомъ. Родители субъекта, о которомъ я говорю, люди бдные. У его старшей сестры была нитка простыхъ черныхъ бусъ. Онъ укралъ ее, спряталъ, игралъ, потомъ разрзалъ нитку, на которой были нанизаны бусы, и проглотилъ одну бусинку. Это показалось ему очень веселымъ: онъ на другой день проглотилъ и другую.

— Ахъ, Боже мой! вскричалъ Пиквикъ съ участіемъ. Но извините, я перебилъ вашу рчь. Что жъ было дальше?

— На другой день, я говорю, онъ проглотилъ другую бусинку, на третій дв вдругъ, потомъ еще дв, еще и еще, такъ, что наконецъ сълъ все ожерелье, въ которомъ было двадцать пять зеренъ. Сестра его, двочка чрезвычайно смтливая, замтила, что ожерелье пропало, туда, сюда….. но ужъ нечего говорить, нашла ли она его. Нсколько дней спустя, вся семья сидла за обдомъ, ла баранину съ картофелемъ, шалунъ былъ сытъ и оставался въ другой комнат. Вдругъ слышатъ какой-то странный стукъ. Отецъ, не вставая изъ за стола, спрашиваетъ у сына, онъ что-ли етучитъ такъ странно. Тотъ отвчаетъ, нтъ. Но черезъ нсколько секундъ опять что-то застучало. Отецъ вскочилъ, схватилъ мальчика за волосы, сталъ его, какъ обыкновенно длается, трясти, чтобы тотъ не шалилъ, но когда онъ такимъ образомъ, какъ я имю честь вамъ докладывать, трясъ своего сына., стукъ, который онъ слышалъ, начался снова, и еще громче прежняго. ‘Фу, ты пропасть! говоритъ отецъ: да это никакъ въ немъ гремитъ!’ — ‘Во мн, тятинька, отвчаетъ сынъ: это бусы, которыя я сълъ у сестрицы.’ — Разумется, старикъ до крайности удивился, но, какъ бы то ни было, онъ поспшилъ доставить ребенка въ гошпиталь. Теперь мы его пользуемъ, и онъ, при малйшемъ движеніи, ужасно гремитъ, такъ, что надобно было укрыть его цлой дюжиной одялъ, чтобы онъ не безпокоилъ другихъ паціентовъ.

— Чрезвычайно удивительный случай! сказалъ Пиквик, значительно приподнявъ брови: я его запишу для памяти.

— Ничего нтъ удивительнаго, возразилъ разсказчикъ: въ нашемъ искусств случается видть вещи гораздо мудрене.

И въ подтверженіе, словоохотливый мистеръ Гоббинсъ провелъ нсколько примровъ, дйствительно мудреныхъ до высочайшей степени. Вообще разговоры на пирушк Боба лились ркой, собесдники не умолкали ни на минуту, анекдоты и остроты сыпались со всхъ сторонъ. Бобъ Сойеръ, казалось, совсмъ позабылъ непріятную сцену, которую онъ недавно имлъ съ хозяйкой, вслдъ за нимъ, симпатически развеселился и другъ его. Обильныя возліянія пуншу и другихъ спиртныхъ жидкостей произвели самое благотворное дйствіе на состояніе всхъ умовъ и всхъ языковъ. Пиквикисты имли случай услышать много занимательнаго и поучительнаго, жаль только, что самая занимательная и поучительная, а вмст съ тмъ и самая длинная, исторія, не была кончена: молодой человкъ въ веснушкахъ, который хотлъ разсказать ее, начиная свое повствованіе, предувдомилъ слушателей, что дло идетъ объ одномъ государственномъ человк, но по несчастію забылъ имя своего героя притомъ ни какъ не могъ вспомнить, въ чемъ именно состоитъ тотъ случай, который долженъ былъ служить предметомъ его расказу. Черезъ нсколько времени, собравшись съ мыслями, онъ изложилъ вс побочныя обстоятельства, описалъ уже мсто и время, и даже назвалъ людей, которые были свидтелями происшествія, но опять ни коммъ образомъ не могъ привести на память самаго анекдота, хотя и уврялъ, впрочемъ, что дло было извстно цлому міру и впродолженіи десяти лтъ возбуждало всеобщее удивленіе.

~ Очень, очень жаль, что вы позабыли такую любопытную исторію, сказалъ Пиквикъ, съ видомъ большаго участія.

— И мн очень жаль, отвчалъ мистеръ Нодди. Но, погодите, вотъ черезъ часъ, или съ чмъ-нибудь, я ее непремнно вспомню, и она очень васъ позабавитъ.

Гоббинсъ, который напротивъ не имлъ надобности въ подобныхъ отсрочкахъ, оттого что твердо помнилъ, а при случа и изобрталъ, исторіи въ род расказа о гремучемъ мальчик, не могъ удержаться чтобъ не подтрунить надъ безпамятливостью Нодди.

— Сойеръ! сказалъ тогда обиженный..

— Что ты, Нодди?

— Мн очень жаль, Сойеръ, что я позволю себ неприличный поступокъ за пріятельскимъ ужиномъ, однако жъ я принужденъ увдомить мистеръ Гоббинса, что онъ не заслуживаетъ названія джентльмена.

— Сойеръ, подхватилъ Гоббинсъ: мн очень непріятно, что я буду вынужденъ нарушить спокойствіе улицы, въ которой ты живешь, однако жъ боюсь, что мн прійдется потревожить твоихъ сосдей, выбросивъ мистеръ Нодди изъ окошка.

— Что вы подъ этими разумете? спросилъ Нодди.

— То самое, что говорю, отвчалъ Гоббинсъ.

— Такъ позвольте же мн попросить вашего адреса, сударь.

— Вотъ онъ. Но я, можете быть уврены, не попрошу вашего.

— Какъ вы смете мн это говорить?

— Да такъ! Я говорю это потому, что если бы я вздумалъ къ вамъ явиться, то вы забились бы въ печную трубу.

— Хорошо, хорошо. Я завтра пришлю къ вамъ одного изъ моихъ друзей.

— А я прикажу своему слуг, чтобы онъ хорошенько смотрлъ за ложками и другими вещами, которыя легко укладываются въ карманы.

И ссора по немногу такъ разгорлась, что за Гоббинсомъ можно было подозрвать намреніе увнчать ее нкоторымъ приличнымъ рукодвиженіемъ, но, къ счастію, хозяинъ довольно искусно вмшался въ дло и, доказавъ, что батюшка мистеръ Гоббинса былъ такой же почтенный джентльменъ какъ батюшка мистеръ Нодди, а матушка мистеръ Нодди точно такая же добродтельная женщина какъ матушка мистеръ Гоббинса, примирилъ дв враждующія стороны, и любезный мистеръ Нодди, посл двухъ новыхъ стакановъ пуншу, начиналъ-было уже довольно ясно вспоминать общанный анекдотъ, какъ вдругъ возникъ, совершенно неожиданно, вопросъ о теплой вод, которой нужно было для составленія третьей чаши вышеупомянутаго напитку. Бобъ пошелъ изъ комнаты и привелъ хозяйскую работницу.

— Бетси, сказалъ онъ ей: возьми, пожалуйста, эту миску, и принеси намъ горячей воды. Ты добрая двушка! Принеси поскоре.

— Нельзя, отвчала Бетси.

— Какъ нельзя? спросилъ Бобъ, покраснвъ.

— Да-съ, нельзя: мистрисъ Раддль не приказала давать ни капли.

Несчастный студентъ пришелъ въ крайнее замшательство, и нсколько секундъ не могъ выговорить ни слова, но удивленіе, которое выразилось на лицахъ всхъ гостей, одушевило его: замшательство превратилось въ гнвъ, онъ затопалъ ногами и закричалъ отчаяннымъ голосомъ:

— Бетси, принеси горячей воды! принеси горячей воды! Слышишь? Сію минуту!

— Слышу, отвчала служанка. Но право, этого ни какъ нельзя сдлать: мистрисъ Раддль заперла кухню и взяла къ себ ключъ!

Бдный Сойеръ чуть не умеръ отъ стыда и бшенства.,

— Да зачмъ вамъ непремнно горячей воды? сказалъ Пиквикъ, сжалившись надъ его положеніемъ. Вы напрасно безпокоите себя изъ пустяковъ. Разв холодная не такъ же способна какъ и горячая?

— Еще лучше! подхватили нкоторые гости.

— Какъ вамъ угодно, господа, отвчалъ Бобъ, обрадованный столь благопріятнымъ направленіемъ мнній. Моя хозяйка подвержена припадкамъ сумасшествія, прибавилъ онъ, ободрившись: мн это ужасно наскучило, и, кажется, я завтра же разочтусь съ ней да переду на другую квартиру.

Бдненькій отъ всего сердца желалъ бы имть средства сдлать то, что говорилъ. Между-тмъ холодная вода наполнила миску, и когда искусная рука Сойера приготовила грогъ, то вс согласились безъ малйшаго затрудненія, что этотъ напитокъ ни сколько не хуже пуншу. Веселость снова озарила лицо хозяина и отъ него перешла къ гостямъ. Мистеръ Нодди шесть разъ приступалъ къ расказу своего любопытнаго анекдота, но былъ прерываемъ пснями, крикъ, хохотъ, стукъ раздавались на цлый кварталъ, никому не могло прійти въ голову, что это пирушка полу-дюжины студентовъ, съ прибавкою къ нимъ четырехъ джентльменовъ самой неукоризненной нравственности, въ томъ числ одного ученаго мужа, котораго имя гремло славою по цлому свту: всякой подумалъ бы, что тутъ собрались демоны, выгнанные изъ аду за безпокойный характеръ. Наконецъ мистеръ Нодди почелъ нужнымъ объявить во всеуслышаніе, что онъ теперь совершенно вспомнитъ свой анекдотъ и готовъ расказать его собесдникамъ. Предложеніе было принято: вс замолчали и приготовились слушать.

— Кажется, кто-то стучится въ дверь, сказалъ Пиквикъ.

Бобъ, поблднлъ.

— Мастеръ Сойеръ! мастеръ Сойеръ! раздалось изъ-за двери.

Пронзительный голосъ, который повторялъ это имя, былъ коротко знакомъ Сойеру. Несчастный студентъ, въ смущеніи отперъ дверь, и спросилъ: — Что вамъ угодно, мистрисъ Раддль?

— Я не могу на васъ надивиться, мистеръ Сойеръ! сказала грозная барыня, вторгаясь полу-одтая въ дымную комнату и таща за собой полу-спящаго мужа: мало того, что вы слишкомъ три мсяца не платите за квартиру, вы еще навели къ себ какихъ-то буяновъ и пьете съ ними до двухъ часовъ за полночь. Отъ вашего крику никому нтъ покою въ цломъ дом, стны шатаются, стекла дрожатъ, полъ того и гляди провалится. Вонъ!…. сейчасъ вонъ всхъ этихъ мерзавцевъ!

— Какъ вамъ не стыдно, мистеръ Сойеръ? прибавилъ мистеръ Раддль, оправляя байковую фуфайку.

— Не стыдно! подхватила разгнванная жена. Да ты самъ долженъ стыдиться своей неповоротливости! Что ты стоишь какъ дерево? Баба что-ли ты? Если ты мужчина, такъ пошелъ, толкай ихъ всхъ съ лстницы!

— Я сдлалъ бы это, душенька, если бы во мн было двнадцать мужчинъ, но, ты видишь, мой ангелъ, они превосходятъ меня числительной силой.

— Безстыдникъ! Послушайте, мистеръ Сойеръ: прошу васъ тотчасъ прогнать ихъ всхъ до одного человка.

— Они и то хотли итти, мистрисъ Раддль, отвчалъ несчастный Бобъ. Успокойтесь, пожалуйста, не сердитесь. Все будетъ хорошо: увряю васъ.— Кажется, господа, прибавилъ онъ, обращаясь къ гостямъ: вы въ самомъ дл лучше сдлаете, если уйдете. Мы точно ужъ чуть-ли не слишкомъ много шумли.

— Ну, пожалуй, прощай! сказалъ Гоббинсъ. Только все не мшало бы спть ту псню, о которой я теб говорилъ, Сойеръ.

— Прекрасная псня, отвчалъ Бобъ: я совершенно согласенъ, что прекрасная. Но видишь ли, мой другъ? лучше отложимъ ее до другаго свиданія. Хозяева квартиръ — всегда такіе несговорчивые.

— Хозяева?…. да чортъ ихъ возьми! Хочешь, я въ минуту заставлю молчать эту крикунью? Скажи только: я перебью вс стекла, переломаю всю мебель…

— Благодарю, благодарю, Гоббинсъ. Я никогда не сомнвался въ твоей дружб. Но на этотъ разъ не надо: пожалуйста!…. сдлай мн одолженіе!….

— Что жъ, сударь, спросила хозяйка: дождусь ли я, чтобъ они ушли?

— Сейчасъ, сейчасъ, сударыня, сказалъ Пиквикъ, отьискивая свою шляпу.

— Ахъ, вы, безстыдникъ! закричала мистрисъ Раддль. Въ ваши ли лта вести такую негодную жизнь?— Вы съ этимъ толстякомъ, прибавила она, указывая на мистеръ Топмена: вы съ этимъ толстякомъ годитесь имъ въ дды: а что вы длаете? вы хуже ихъ всхъ!

Мистеръ Пиквикъ хотлъ-было протестовать противъ несправедливаго обвиненія и доказать свою невинность, но какъ мистрисъ Раддль не подавала ни малйшей надежды, что будетъ слушать его, то ученый мужъ, чтобы не терять по-пустому своего краснорчія, призналъ за лучшее удалиться, пожалъ руку Сойеру, и спустился по темной лстниц, въ сопровожденіи Топмена, Снодграсса и Випкля, которые спшили послдовать за учителемъ. Вс они благополучно дошли до своихъ жилищъ. Мистеръ Пиквикъ, прежде нежели легъ въ постель, разсказалъ Саму свои приключенія, и потомъ имлъ съ нимъ продолжительный разговоръ по поводу поздки его къ отцу. Мы считаемъ за лишнее приводить здсь подробности этого разговора, но не смемъ не познакомить читателей съ содержаніемъ одного любопытнаго документа, который Самъ привезъ своему господину, какъ любителю всякихъ достопримечательностей. Это — списокъ съ отчета одного изъ отдленій Общества Трезвости, къ которому принадлежала мачиха Сама. Ученый филантропъ помстилъ его въ своихъ запискахъ, и входитъ въ глубокія и пространныя философическія разсужденія, чтобы доказать, что бумага, столь важная для характеристики современныхъ англійскихъ нравовъ и притомъ столь явно обнаруживающая пользу благодтельнаго учрежденія Обществъ Трезвости, не должна утратиться для потомства, но заслуживаетъ величайшаго вниманія со стороны людей мыслящихъ. Вотъ она, отъ слова до слова.

‘Отчетъ кирпично-цеховаго отдленія общества трезвости за истекшій мсяцъ, съ перваго января по первое февраля 1818 года.

‘Кирпично-цеховое отдленіе Общества Трезвости втеченіи минувшаго января продолжало неутомимо стремиться къ своей благодтельной цли, и съ несказаннымъ удовольствіемъ доноситъ Обществу о слдующихъ новыхъ успхахъ.

‘1. Ричардъ Вокеръ, портной, иметъ жену и двоихъ дтей. Онъ сознается, что когда дла его были получше, то онъ постоянно пилъ пиво, а сверхъ-того употреблялъ, сколько можетъ припомнить, раза по два въ недлю, впродолженіи двадцати лтъ, особенный напитокъ, называемый ‘собачьей мордой’, который, какъ открылось по розъисканіямъ, составляется изъ подогртаго портеру, сахару, джину и мускатнаго орха. (При чтеніи этого мста въ собраніи Общества, многіе голоса закричали: Такъ! точно такъ!) Нынче онъ не занимается своимъ ремесломъ и остается безъ куска хлба, полагаетъ, что это случилось съ нимъ либо отъ портеру, либо оттого, что онъ лишился употребленія правой руки. Впрочемъ, по его мннію, рука у него осталась бы въ цлости, если бы онъ не пилъ ничего кром воды, ибо въ таковомъ случа одинъ изъ его товарищей, по всмъ вроятностямъ, не воткнулъ-бы ему въ оную руку ржавой иголки. Теперь, но бдности, онъ можетъ пить одну только воду, и никогда почувствуетъ жажды.

‘2. Бетси Мартинъ, кривая вдова, съ сыномъ. Ходитъ поденно стирать блье, не помнитъ, чтобы когда-нибудь видла обоими глазами, но знаетъ, что мать ея пила въ большомъ количеств черное пиво, и не удивляется, находя себя кривой. По ея умозаключеніямъ весьма вроятно, что она не была бы крива, если бы мать ея не пила пива. За работу, въ прежнее время, брала она осьмнадцать пенни, кружку портеру и рюмку водки въ день, а съ-тхъ-поръ какъ кирпично-цеховое отдленіе Общества Трезвости приняло ее подъ свое покровительство, не соглашается брать меньше какъ по три шилинга и шести пенни въ день, что превосходить слишкомъ вдвое прежнюю цну.

‘3. Генри Биллеръ нсколько лтъ отправлялъ офиціянтскую должность, и во все это время употреблялъ въ большомъ количеств иностранныя вина, не можетъ сказать наврное, случалось ли ему приносить домой бутылки по дв или по три таковыхъ винъ, но совершенно убжденъ въ томъ, что если онъ приносилъ бутылки, то конечно не пустыя, а съ виномъ, и что вино сіе было имъ выпиваемо, а не выливаемо. Нынче чувствуетъ большой упадокъ духа и сильное расположеніе къ меланхоліи, страдаетъ горячкой и безпрестанно проситъ пить. Это, по его мннію, происходитъ отъ привычки часто промачивать горло иностранными винами, которыхъ, оставаясь безъ должности, онъ не пьетъ ни капли.

‘4. Томасъ Бортонъ, поставщикъ корму для кошекъ лорда-маіора, шерифовъ и многихъ членовъ парламента. Ходитъ на деревяшк, и говоритъ, что деревяшка стоитъ ему дорого, потому что скоро истаптывается по каменьямъ. Прежде онъ употреблялъ обыкновенно деревяшки поношенныя, и аккуратно всякій вечеръ выпивалъ по стакану джину съ теплой водой, а иногда и по два. Поношенныя деревяшки у него чрезвычайно скоро раскалывались и подвергались гнилости, и онъ полагаетъ, что это происходило частію отъ джину съ теплой водой. Нынче, ходя на новой деревяшк, Бортонъ не пьетъ ничего, кром чаю и воды безъ джину, вслдствіе чего новая деревяшка служитъ вдвое дольше поношеной.

‘О таковыхъ своихъ наблюденіяхъ надъ пользою распространенія и благодтельностью вліянія Обществъ Трезвости на прекращеніе пьянства, улучшеніе народной нравственности и умноженіе благосостоянія отказавшихся отъ сего порока, свое отдленіе согласно уставу иметъ честь донести правленію главнаго Общества.’

Наконецъ наступило роковое, чреватое событіями утро, въ которое должна была ршиться тяжба нашего филантропа съ мистрисъ Бардль. Вс Пиквикисты собрались къ своему президенту, за ними пріхалъ и Перкеръ съ секретаремъ и синимъ мшкомъ, въ-которомъ были бумаги. Лицо Пиквика постоянно выражало благородную и величественную покорность судьб, на лицахъ друзей его господствовало выраженіе печальной задумчивости.

— Не пора ли? спросилъ Пиквикъ, взглянувъ на часы.

— Нтъ еще, отвчалъ Перкеръ: присяжные еще завтракаютъ. Пусть они подятъ хорошенько. Въ нашемъ стряпческомъ ремесл принято за несомннную истину, что голодный судья всегда бываетъ въ пользу истца, чтобы скоре отдлаться да улизнуть домой или въ трактиръ.

Пріхавъ въ судъ, Перкеръ веллъ Лоутену помстить Топмена, Снодграсса и Винкля на скамейк, которую занимаютъ учащіеся правовденію, а Пиквика посадилъ возл себя, за пульпитромъ королевскихъ адвокатовъ, на лавк, гд помщаются стряпчіе, и такимъ образомъ онъ былъ невидимъ для большей часта зрителей, которые собираются въ галереяхъ..

— Эта скамья, врно, для свидтелей? спросилъ Пиквикъ, указывая влво, на особое отдленіе, огороженное мдной ршеткой.

— Да, мистеръ Пиквикъ, это свидтели, отвчалъ Перкеръ, вынимая бумаги изъ своего мшка, который Лоутенъ положилъ у ногъ его.

Мистеръ Пиквикъ сталъ опять оглядываться по сторонамъ.

— А это что за мста, вотъ здсь, на-право? не присяжные ли?

— Точно такъ.

Сердце Пиквика сильно затрепетало, когда онъ взглянулъ на присяжныхъ, но великій мужъ подавилъ въ себ эту слабость и мужественно продолжалъ осматривать всю палату. Галереи были уже порядочно набиты зрителями, а на адвокатскихъ скамейкахъ собралась многочисленная и разнообразная коллекція бакенбардъ, париковъ и красныхъ носовъ, которыми столь справедливо гордится сословіе англійскихъ законоискусниковъ. Иные изъ этихъ господъ, вмсто краткихъ записокъ о дл, держали въ рукахъ преогромныя тетрадищи, которыми почесывали свои подбородки, чтобы обратить на себя благоговніе простодушныхъ зрителей. Другіе, у которыхъ не было такихъ тетрадей, няньчились съ толстыми книгами, переплетенными въ кожу, съ красными корешками и съ надписями ‘Законы’. Третьи, не имя ни тетрадей, ни книгъ, держали руки по карманамъ и смотрли на все съ приличнымъ глубокомысліемъ. Наконецъ нкоторые поминутно переходили съ озабоченнымъ видомъ съ мста на мсто, и были чрезвычайно счастливы, что возбуждаютъ этимъ вниманіе людей, которые ихъ не знаютъ. Но вс вообще, къ немалому удивленію Пиквика, толковали между собой о послднихъ городскихъ новостяхъ, а про тяжбу нигд и помину не было.

Прибытіе мистеръ Фенки немного развлекло нашего героя, и лишь-только онъ усплъ отвтить на привтствіе этого джентльмена, какъ явился королевскій адвокатъ Снаббинъ, въ сопровожденіи своего секретаря, который тащилъ огромный красный мшокъ и, положивъ его на столъ Снаббина, удалился. За ними вошли еще два или три королевскіе адвоката, и одинъ изъ нихъ, толстякъ съ лицомъ свекольнаго цвту, очень дружески потрясъ руку Снаббину, хваля сегодняшную погоду.

— Кто это? спросилъ Пиквикъ шопотомъ у Перкера.

— Мистеръ Бозфозъ, защитникъ нашей противницы, отвчалъ Перкеръ: а тотъ, что стоить за нимъ, Скимпинъ, его ассистентъ.

На губахъ Пиквика уже шевелился вопросъ, къ какой стати адвокатъ его противницы такъ пріятельски изволитъ бесдовать съ его адвокатомъ, но вдругъ раздалось громкое восклицаніе — Тише!…. и въ залу вошелъ судья. Этотъ судья, мистеръ Старли, былъ человкъ необыкновенно малаго росту и такой раскормленый, что, казалось, состоялъ только изъ головы и брюха. Онъ втерся въ комнату посредствомъ двухъ маленькихъ ножекъ, которыя заплетались одна за другую и были едва примтны подъ его шаровиднымъ корпусомъ. Адвокаты и присяжные встртили мистеръ Старли низкимъ поклономъ, онъ отвчалъ имъ очень привтливо, слъ въ свои кресла, подсунулъ ножки подъ столъ, и посл этого распоряженія, все, что осталось наруж отъ мистеръ Старли, заключалось только въ двухъ розовыхъ щечкахъ и передней части благо парика.

Между-тмъ по зал раздавались голоса, которые кричали на разные тоны: Тише! тише! тише!…

Джентльменъ въ черномъ плать, сидвшій нсколько пониже судьи, сталъ вызывать присяжныхъ, и какъ по перекличк оказалось, что ихъ только одиннадцать, а надо было двнадцать, то на мсто двнадцатаго назначили одного изъ бывшихъ на лицо кандидатовъ.

— Покорно прошу извиненія, сказалъ этотъ несчастный кандидатъ, ремесломъ аптекарь, мужчина лтъ за сорокъ, очень похожій на солодковый корень. Я не могу исполнить требованія начальства: нельзя ли меня уволить?

— На какомъ основаніи?спросилъ судья.

— По той причинъ, милордъ, отвчалъ аптекарь: что у меня въ лавк остался одинъ маленькій мальчишка, который очень плохо, знакомъ съ химическими апаратами, и притомъ еще забралъ въ голову несчастную мысль, будто англійская соль то же что щавелевая кислота, а сыропъ изъ александрійскаго листу — тинктура изъ опіуму.

— Очень жаль, очень жаль, сказалъ мистеръ Старли: по все это до насъ не касается. Если вы не имете порядочнаго приказчика, такъ изволите нанять его, а теперь садитесь на мсто.

Бдный аптекарь принужденъ былъ повиноваться и слъ съ видомъ человка, который согласенъ на все, что только можетъ выйти отъ перемшанія разныхъ, совершенно противоположныхъ, медикаментовъ. Наконецъ у входу послышался новый шумъ: мистрисъ Бардль, въ истерик, поддерживаемая пріятельницею своей мистрисъ Клаппинсъ, была введена въ залу и посажена на другомъ конц скамьи, на которой сидлъ мистеръ Пиквикъ. За ней вошла другая ея пріятельница, мистрисъ Сандерсъ, ведя за руку сына ея, потомъ показался необыковенной величины зонтикъ, который несъ мистеръ Донсонъ, и сдая голова мистеръ Фогга. Эти два джентльмена приготовили на настоящій случай самыя меланхолическія физіономіи, а маленькій Томъ, войдя въ залу, заплакалъ: мистрисъ Бардль заключила его въ объятія, и озираясь, спросила, гд она, на что мистрисъ Сандерсъ и мистрисъ Клаппинсъ отвчали со слезами, что въ суд, Донсонъ и Фоггъ просили ее успокоиться, а мистеръ Бозфозъ началъ царапать себ глаза и поглядывалъ очень жалобно на присяжныхъ. Посл обревизованія пуговицъ Тома, его поставили передъ матерью такъ, чтобы эта группа была на виду у всхъ, для возбужденія общаго состраданія. Судья и присяжные не спускали съ нихъ глазъ, участіе изображалось на ихъ лицахъ, многіе изъ зрителей также казались растроганными.

— Мастерски! шепнулъ Перкеръ Пиквику: эти Донсонъ и Фоггъ знаютъ свое ремесло. Посмотрите, какъ они все настроили, чтобъ произвести впечатлніе въ пользу своей кліентки.

— Бардль и Пиквикъ! провозгласилъ господинъ въ черномъ плать.

— Я со стороны Бардль, милордъ, сказалъ адвокатъ Бозфозъ, обращаясь къ судь.

— А я со стороны Пиквика, милордъ, сказалъ адвокатъ Снаббинъ.

— А кто вашъ ассистентъ, братъ Снаббинъ? спросилъ судья.

— Мистеръ Фенки.

— Фенки? Мн никогда не случалось слышать этого имени.

Мистеръ Фенки съ улыбкою поклонился судь, и покраснвъ до ушей, старался сдлать такую физіономію, какъ-будто не замчаетъ, что вс на него смотрятъ. Между-тмъ ассистентъ адвоката Пиквиковой соперницы испросилъ позволеніе открыть тяжбу, и взойдя на каедру, началъ и кончилъ рчь, посл которой присяжные остались въ томъ же невдніи о сущности дла, въ которомъ находились до того времени. Но тутъ самъ мистеръ Бозфозъ поднялся съ мста, со всею важностью и величіемъ, приличными настоящему случаю, пошептался немножко съ Донсономъ, сказалъ нсколько словъ на ухо Фоггу, надлъ свою мантію и парикъ, и сталъ излагать обстоятельства дла. Само собой разумется, что впереди было нужное предисловіе: мистеръ Бозфозъ сказалъ, что впродолженіи всего его адвокатскаго поприща, съ той самой минуты, какъ онъ посвятилъ себя изученію теоріи и практическому приложенію законовъ, ему еще не встрчалось ни одной тяжбы, къ которой бы онъ приступалъ съ такимъ глубокимъ сочувствіемъ, съ такимъ искреннимъ сознаніемъ лежащей на немъ важной, можно сказать священной, отвтственности, какъ дло, которое онъ нынче осмливается повергнуть на воззрніе дальновидныхъ очей правосудія, или, другими словами, какъ вопіющая участь бдной, обиженной, притсненной вдовы, на которую онъ почитаетъ долгомъ обратить справедливое вниманіе дюжины благородныхъ и мудрыхъ мужей, сидящей въ семъ храм емиды и вселяющей въ него, мистеръ Бозфоза, глубочайшее уваженіе и довренность къ ихъ проницательности и безпристрастію.

Мистеръ Бозфозъ очень ловко подпустилъ этотъ комплиментъ присяжнымъ. Они тотчасъ подумали: ‘Вотъ какіе мы молодцы!’ — и многіе изъ нихъ принялись съ жаромъ записывать, что говоритъ ораторъ.

— Вы уже слышали изъ устъ моего товарища, говорилъ онъ между-тмъ, очень хорошо зная, что отъ товарища его нельзя было ничего услышать: вы уже слышали изъ устъ моего товарища, въ чемъ состоитъ предметъ настоящаго дла. Но вы, милостивые государи, еще не слыхали всхъ его подробностей, и я буду имть честь изложить ихъ. Истица, которую я защищаю — вдова: да, милостивые государи, вдова! Покойный мистеръ Бардль, посл долголтней службы отечеству по части сбору таможенныхъ пошлинъ, службы, которая, по своей важности, обращала на него особенное вниманіе правительства, переселился наконецъ, оплакиваемый всми друзьями, въ вчность, искать того спокойствія, котораго онъ тщетно искалъ въ таможн. За нсколько времени до кончины, онъ оставилъ отпечатокъ лица своего въ чертахъ малютки, единственнаго плода своего счастливаго супружества съ достойною мистрисъ Бардль. Съ этимъ малюткой вдова жила въ удаленіи отъ суеты свта, въ тишин Госвельской улицы, и, ведя такую скромную жизнь, приклеила къ стеклу одного окошка на улицу небольшую четыре-угольную бумажку, на которой собственною ея рукою было написано красивымъ почеркомъ: ‘Въ семъ дом отдаются въ наемъ дв комнаты съ мебелью, для холостаго джентльмена.’

Ораторъ остановился, чтобъ перевести духъ. Нкоторые изъ присяжныхъ поспшили записать содержаніе приведеннаго документа.

— Отъ котораго числа и за какимъ нумеромъ эта бумага? спросилъ одинъ изъ нихъ.

— Она была безъ числа и нумера, милостивый государь, отвчалъ мистеръ Бозфозъ почтительно, и, вздохнувъ, продолжалъ: и такъ, милостивые государи, на приклеенномъ къ стеклу билет было написано: ‘Въ семъ дом отдаются въ наемъ дв комнаты съ мебелью, для холостаго джентльмена.’ Добродтельная мистрисъ Бардль и неподозрвала опасности такого объявленія, она судила о всхъ мужчинахъ по своему покойному мужу, ничего не страшилась, не питала ни какихъ черныхъ сомнній, была, такъ сказать, олицетворенное простодушіе и доврчивость. ‘Мистеръ Барль, говорила она, былъ человкъ честный, а онъ также былъ холостой человкъ, прежде нежели я отдала ему руку и сердце. Чего жъ мн боятся холостаго джентльмена? Нтъ! холостого-то я и прійму подъ свое покровительство, холостому-то я и подамъ утшеніе и отраду: холостой мн лучше напомнить мистеръ Бардля, онъ, въ нкоторой степени, замнитъ мн этого незабвеннаго человка.’ Движимая такими трогательными побужденіями, злополучная вдова отерла горькія слезы, прижала къ груди единственнаго своего сына, и, вооружась твердостью, убрала какъ-можно лучше дв комнаты, назначенныя ею въ наемъ холостому джентльмену. Долго ли не являлся наемщикъ? Нтъ нтъ, милостивые государи! не долго: змй-искуситель бодрствовалъ, сти были раставлены, мина подведена, вс ухищренія коварства подготовлены. Не прошло и трехъ дней со времени наклеенія бумаги на оконничное стекло, не прошло трехъ дней посл этого роковаго событія, какъ существо, носящее на себ все подобіе человка, позвонило у дверей мистрисъ Бардль и, съ согласія ея неопытности, водворилось въ двухъ комнатахъ, о которыхъ я говорю. Это существо, милостивые государи, это опасное существо — Пиквикъ.

Мистеръ Бозфоръ опять остановился, чтобъ посмотрть, какое дйствіе производитъ его ораторство. Перерывъ рчи разбудилъ судью: онъ поспшно схватилъ перо и началъ записывать. Ораторъ, кашлянувъ, продолжалъ:

— Объ этомъ Пиквик я не стану много распространяться, какъ потому, милостивые государи, что предметъ самъ по себ вовсе не привлекателенъ, такъ и потому, что васъ не можетъ занимать подробное описаніе одного изъ самыхъ безчеловчныхъ и гнусныхъ характеровъ. Два года онъ прожилъ у мистрисъ Бардль, и во все это время добродтельная вдова неусыпно пеклась объ его спокойствіи, готовила ему кушанье, убирала комнаты, и имла главный надзоръ за его гардеробомъ, выдавала прачк и принимала, отъ прачки блье его, короче, поступала съ нимъ какъ женщина, исполненная любви и доврія къ ближнему, и пріобрла право на его благодарность. Нсколько разъ случалось, что Пиквикъ дарилъ по шести пенни, даже по цлому шилингу, сыну ея, а однажды,— я могу доказать это свидтельствомъ многихъ заслуживающихъ вры особъ,— однажды онъ погладилъ малютку по голов и сказалъ ласковымъ голосомъ, что, если бы у него былъ отецъ, онъ не позволилъ бы ему бгать по улиц: замтьте эти слова, милостивые государи!… Впослдствіи Пиквикъ началъ отлучаться изъ Лондона, узжалъ на долгое время, и какъ-бы желалъ разорвать понемногу вс связи съ своею хозяйкой. Но, увы! прелести тла и совершенства души ея были уже глубоко впечатлны въ его сердц, и, возвратясь изъ одной поздки, онъ сдлалъ ей открытое предложеніе о брак. Со стороны его были приняты вс мры, чтобы этотъ разговоръ происходилъ безъ свидтелей, но судьба не допустила такого коварства: трое ближайшихъ друзей его видли, какъ онъ держалъ въ объятіяхъ несчастную мистрисъ Бардль. Мало того: я имю въ рукахъ два документа, два собственноручныя письма Пиквика, которыя, при всей своей краткости, заключаютъ въ себ цлые томы уликъ, показывая въ то же время всю гнусность характера этого человка. Письма эти, не длинныя, не краснорчивыя и пламенныя любовныя посланія: нтъ, милостивые государи! это простыя, коротенькія, дружескія записочки, но записочки, исполненныя нжности и обвиняющія Пиквика несравненно боле всякихъ напыщенныхъ, поэтическихъ вымысловъ воображенія. Вотъ одна изъ нихъ: ‘Любезная мистрисъ Бардль, сегодня свиные котлетки подъ соусомъ изъ картофелю. Вашъ Пиквикъ.’ Милостивые государи! замчаете ли вы особенный дружескій тонъ, въ которомъ написана эта записка? ‘Свиныя котлетки’!…. И, Боже мой!… ‘Подъ соусомъ изъ картофелю’…. О Небо!…. И боле ничего: только ‘Свиные котлетки подъ соусомъ изъ картофелю’, и дальше ни слова. Какая короткость въ слог, и слдственно, въ отношеніяхъ! Но что же можетъ значить эта короткость? чмъ она можетъ быть истолкована? обратите вниманіе на слдующія слова, и вы найдете полное, торжественное истолкованіе, ‘Вашъ: Пиквикъ.’ Замтьте, милостивые государи: ‘вашъ’ неужели это не ясно?… Такъ коварная хитрость опутывала своими стями сердце невинной, неопытной женщины!….. Теперь прочтемъ вторую записку. ‘Любезная мистрисъ Бардль, я не буду дома до завтра. Не безпокойтесь насчетъ кувшина съ горячею водою.’ Кувшинъ съ горячею водою! Скажите, милостивые государи, разв кувшинъ съ горячею водою можетъ кого-нибудь безпокоить? Предметъ полезный и пріятный въ холодной постели, сохраняющій наше здоровье, спокойствіе, причинялъ ли когда безпокойство? Не очевидно ли, что эта фраза иметъ особенный, тайный смыслъ? что она составлена по заране условленной систем для переписки? И кчему говорить, воротится, или не воротится Пиквикъ домой? Кчему, ежели не для того, что отсутствіе его напугаетъ прекрасную женщину вслдствіе коварствъ, которыя употребилъ онъ для обольщенія ея доврчиваго сердца.

Тутъ мистеръ Бозфозъ снова остановился, чтобъ посмотрть, убдились ли присяжные двумя приведенными документами, или они расположены боле къ смху надъ его логикой, но присяжные сидли вытаращивъ глаза, и онъ, не зная что объ этомъ подумать, приступилъ къ заключенію своей рчи.

— Довольно, милостивые государи! сказалъ онъ, съ меланхолическимъ выраженіемъ: не станемъ боле заниматься этими письмами, которыя такъ ужасны, что умъ благороднаго человка не нисходитъ до проникновенія ихъ тайнаго смыслу. Я ограничусь только краткимъ изложеніемъ слдствій, какія имло ухищреніе Пиквика. Ршась ниспровергнуть святые обты брака, онъ выхалъ изъ дому мистрисъ Бардль. Это уничтожило вс ея планы, вс надежды, нанесло ей, не одну скорбь душевную, но и вещественные убытки. Объявленіе объ отдач въ наемъ квартиры снова приклеено къ стеклу, но желающіе нанять квартиру уже не являются: холостые джентльмены проходятъ взадъ и впередъ, но проходятъ мимо, никто не зайдетъ навдаться. Пустота и безмолвіе водворились въ дом, слезы не просыхаютъ на ланитахъ печальной вдовы, и даже голосъ ея малютки не раздается въ мрачномъ жилищ. А между-тмъ Пиквикъ, милостивые государи, Пиквикъ, сей безжалостный разоритель оазиса счастія въ Госвельской улиц, возвышаетъ свою преступную голову и равнодушно глядитъ на развалины. Взысканіе неустойки, которая бы могла вознаградить убытки добродтельной и несчастной женщины, есть единственное справедливое возмездіе, которое вы, милостивые государи, можете опредлить злодю, и объ этомъ-то слабомъ вознагражденіи за вс претерпнныя и претерпваемыя горести, она осмливается просить благородныхъ, безпристрастныхъ, высокомудрыхъ и сострадательныхъ своихъ соотечественниковъ, которые отправляютъ почтенную должность присяжныхъ въ здшнемъ суд.’

Такимъ воззваніемъ мистеръ Бозфозъ заключилъ рчь свою, поклонился и слъ. Судья проснулся. Начали вызывать свидтелей. Сторожъ, стоявшій ближе всхъ къ мистеръ Бозфозу, получилъ приказаніе позвать Елизавету Клаппинсъ и заревлъ густымъ басомъ: ‘Елизавета Каплинсъ!’ Другой пропищалъ дискантомъ: ‘Елизавета Графицъ!’ Третій проблеялъ бараньимъ голосомъ: ‘Елизавета Лаписъ!’ Съ именемъ другой свидтельницы тоже послдовало несчастіе: ее, изъ мистрисъ Сандерсъ, передлали въ хандру, или въ анчоуса. Однако жъ об он, хотя и смшались немножко, отвчали на вс вопросы очень удовлетворительно, и первая еще воспользовалась настоящимъ случаемъ, чтобы въ заключеніи предложить небольшую диссертацію о своихъ собственныхъ домашнихъ длахъ, какъ напримръ о томъ, что у нея теперь осемь человкъ дтей и что она надется черезъ шесть мсяцевъ подарить своего мужа девятымъ: вслдствіе чего маленькій судья приказалъ почтенную мистрисъ Клаппинсъ выпроводить изъ присутствія, а заступившая ея мсто мистрисъ Сандерсъ весьма обстоятельно объявила, что она въ самомъ дл слышала, будто бы мистеръ Пиквикъ сватался за мистрисъ Бардль, что объ этомъ говорили многія изъ ея знакомыхъ, что она даже видла какъ мистрисъ Мольбери шепталась о чемъ-то, можетъ-быть о сватовств Пиквика, съ мистеръ Бонкинъ, а свояченица мистеръ Бонкина расказывала ей, что мистрисъ Пудингъ сообщала какую-то, можетъ-быть и эту самую, новость кум своей, мистрисъ Груберъ. Впрочемъ правдивая мистрисъ Сандерсъ присовокупла, что говорили также, будто-бы мистрисъ Бардль выходитъ за цирюльника, живущаго по-сосдству, но она, мистрисъ Сандерсъ, не знаетъ, справедливо ли это, и не можетъ сказать наврное, цирюльникъ ли былъ влюбленъ въ мистрисъ Бардль, или мистрисъ Бардль въ цирюльника, а онъ въ кого-нибудь другую, напримръ въ дочь колбасника Бука, Дженни, у которой такія румяныя щеки и большіе голубые глаза.

За двумя дамами позвали друзей Пиквика, и можно себ представить, съ какимъ глубокимъ негодованіемъ они свидтельствовали противъ своего президента. При допрос мистеръ Винкля встртились особенныя затрудненія, оттого что этотъ джентльменъ хотлъ отвчать на все какъ-можно точне.

— Знаете ли вы мистрисъ Бардль? спросилъ у него мистеръ Бозфозъ.

— Нтъ, отвчалъ Винкль.

— Знаете ли вы, что Пиквикъ за нее сватался?

— Нтъ. Я видлъ ее нсколько разъ у мистеръ Пиквика, но никогда не слыхалъ, чтобы онъ сватался.

— Вы ее видли? Но какъ же вы говорите, что не знаете этой дамы?

— Да, не знаю. Я только видлъ ее, а незнакомъ съ ней.

— А много ли разъ вы ее видли?

— Много ли разъ?…. Позвольте…

Мистеръ Винкль ршительно не былъ въ состояніи отвчать на этотъ вопросъ. Когда у него спросили, случилось ли ему видть ее разъ десять, онъ отвчалъ, что видлъ и боле, когда сказали, разъ двадцать, онъ опять отвчалъ, что боле, напротивъ того когда ему предложили сто разъ, онъ ршительно отозвался, что мене, девяносто — тоже мене, двадцать пять — боле, пятьдесятъ — мене, и однимъ словомъ, никакъ не могъ вспомнить, сколько именно разъ онъ видлъ вдову Бардль въ комнатахъ Пиквика.

Какъ бы то ни было, показанія мистеръ Винкля объ извстномъ утр, въ которое онъ засталъ ее на колняхъ у нашего философа, совершенно согласовались съ обвинительной рчью Бозфоза, и таковы же были отвты остальныхъ двухъ пиквикистовъ. Мистеръ Фенки, видя столь невыгодное направленіе тяжбы своего кліента, выпросилъ позволеніе сдлать Винклю нсколько особыхъ вопросовъ, и посл долгаго, очень потливаго, обдумыванья, съ чего бы лучше начать, спросилъ, какихъ лтъ мистеръ Пиквикъ.

— Такихъ, что могъ бы быть мн отцомъ, отвчалъ Винкль.

— Замчали ли вы въ немъ склонность къ женскому полу?

— Нтъ.

— Замчали ли вы, что онъ съ женщинами обращается ласкове чмъ съ мужчинами?

— Онъ обращается съ ними учтиве чмъ съ мужчинами.

— Учтиве, только учтиве?…. Что жъ? учтивость съ дамами — долгъ всякаго образованнаго человка. Но вы вдь не замтили, чтобы онъ былъ съ какой-нибудь дамой въ особенныхъ отношеніяхъ?

Тутъ мистеръ Винкль опять ршительно растерялся, не зналъ что длать, и смотрлъ поперемнно то на Пиквика, то на своихъ двухъ товарищей.

— Смотрите на господъ присяжныхъ, закричалъ ему судья.

Винкль перевелъ глаза на присяжныхъ и смутился еще боле.

— Н…… н…… нтъ я не замтилъ этого, сказалъ онъ наконецъ, красня и заикаясь: только слышалъ, что однажды, ночью, въ гостинниц…. мистеръ Пиквикъ самъ разсказывалъ…. впрочемъ тутъ, врно, не было ничего такого….. мистеръ Пиквикъ говорилъ, что все произошло отъ ошибки.

Несмотря однако жъ на вс оговорки мистеръ Винкля, проклятые Донсонъ и Фоггъ не пропустили его словъ мимо ушей, и несчастное приключеніе Пиквика съ невстой мистеръ Магнуса было выведено наружу какъ новое доказательство безнравственности отвтчика. Посл этого оставалось допросить только Сама. Едва мистеръ Бозфозъ произнесъ его имя, какъ онъ, не дожидаясь церемоніальнаго вызову, взбжалъ на возвышеніе, гд помщались допрашиваемые, и, положивъ шляпу на полъ, а руки на ршетку, съ улыбкою сталъ разсматривать всхъ присутствующихъ.

— Какъ тебя зовутъ? спросилъ судья.

— Самъ Виллеръ, сударь.

— Виллеръ. Одно л, или два л?

— Кто какъ любитъ, сударь. Я на своемъ вку подписывался только три раза, и всегда писалъ два л.

— Такъ и должно, Самми! раздалось изъ галереи, гд были зрители.

— Кто тамъ кричитъ? спросилъ судья. Сторожъ! выведи этого человка.

— Это старикъ, ваша честь, сказалъ Самъ. Не приказывайте выводить его. Онъ не будетъ кричать. Эй ты, ддушка! не кричи, дай мн покалякать съ господами.

— Что это за человкъ?

— Мой отецъ, ваша честь.

— Но ты его назвалъ ддушкой?

— Это оттого, что я его очень люблю. Мы съ нимъ безъ церемоніи, ‘на пріятельской ног’, какъ-сказалъ городовой одному джентльмену, взявши его за воротъ чтобъ стащить въ полицію.

— Тсъ! перебилъ судья. Отвчай на вопросы, которые предложитъ теб мистеръ Бозфозъ.

— Слушаю, ваша честь, ‘съ моимъ удовольствіемъ,’ какъ сказалъ одинъ гость, котораго подчивали прокислымъ виномъ.

— Ты находишься въ услуженіи у Пиквика? спросилъ Бозфозъ.

— Да-съ, у мистеръ Пиквика, и смю сказать, отличное мсто. Во-первыхъ, я получаю жалованья по….

— Намъ не нужно знать, сколько ты получаешь жалованья.

— По фунту въ мсяцъ, ваша честь: по фунту-съ, но право, и этого очень много: служба такая легкая, баринъ такой добрый….

— Тсъ! тсъ! отвчай на вопросы и не болтай лишняго….

— Слушаю, слушаю, ваша честь.

Начался настоящій допросъ. Но какъ ловкій Бозфозъ ни сбивалъ Сама, съ которой стороны онъ ни заходилъ къ нему, Самъ крпко стоялъ на одномъ и томъ же отвт, что онъ ничего не знаетъ и ничего не слыхалъ.

— Этотъ свидтель такъ глупъ, что отъ него нельзя ничего добиться, замтилъ наконецъ мистеръ Бозфозъ, потерявъ терпніе.

— Не угодно ли, сударь, еще о чемъ-нибудь у меня навдаться? спросилъ Самъ.

— Нтъ, ступай.

— Слушаю, сударь: ‘маршъ!’ какъ сказалъ однажды гарнизонный офицеръ безногому инвалиду. А что касается до моего барина, то вы, право, все пустое про него говорите. Ну гд ему ухаживать за красотками? И статочное ли дло, чтобы онъ обманулъ эту вдову? Разв она сама думала обмануть его, такъ!— Поврьте, господа, примолвилъ Самъ, дружески обращаясь къ присяжнымъ: поврьте, господа, что мистеръ Пиквикъ ни душою, ни тломъ не виноватъ: я вамъ въ этомъ ручаюсь. Мн что? вдь онъ мн ни кумъ, ни сватъ. А ужъ всегда скажу, что такого человка вы еще, врно, не видывали. Я его люблю, какъ отца род…

На этомъ слог Сама взяли за воротъ и вытащили изъ залы. Мистеръ Пиквикъ проводилъ его признательнымъ взоромъ, Топменъ, Снодграссъ и Винкль размнялись между собой торжественными улыбками, но на дловыхъ людей краснорчіе Виллера не произвело по-видимому никакого эффекта: Перкеръ морщился и переминался съ одной ноги на другую, а законоискусники противной стороны перешептывались и насмшливо посматривали на Пиквика.

Наконецъ адвокатъ Снаббинъ началъ защитительную рчь въ пользу философа. Онъ говорилъ много и долго, употребилъ, кажется, все возможное къ оправданію своего кліента: по-крайней-мр Пиквикъ былъ совершенно доволенъ его ораторствомъ. Посл того отобрали еще нсколько показаній отъ свидтелей, выполнили еще нсколько мелочныхъ формъ, и велли присяжнымъ выйти въ другую комнату, гд ихъ ожидала бутылка мадеры. Наступилъ страшный періодъ времени, въ который должна была ршиться судьба знаменитаго Пиквика. Мадера не долго задержала присяжныхъ: черезъ четверть часа они воротились на свои мста. Пиквикъ поправилъ очки, и съ трепещущимъ сердцемъ, съ перерывающимся дыханіемъ, устремилъ глаза на старшаго присяжнаго.

— Единогласно ли ваше ршеніе? спросилъ господинъ въ черномъ плать.

— Единогласно, отвчалъ старшій присяжный.

— Въ чью оно пользу?

— Въ пользу истицы.

— Сколько положено неустойки?

— Семьсотъ пятьдесятъ фунтовъ.

Мистеръ Пиквикъ снялъ очки, старательно обтеръ стекла, всунулъ въ футляръ и положилъ въ карманъ. Перкеръ хотлъ что-то сказать ему, но онъ съ улыбкою взялъ его за руку и повелъ вонъ изъ залы. Въ боковой комнат имъ надо было остановиться, для уплаты судебныхъ издержекъ. Пока Перкеръ вносилъ ихъ, Пиквикъ увидлъ Донсона и Фогга, которые проходили мимо, потирая руки отъ удовольствія.

— Мое почтеніе, сказалъ ему Донсонъ.

— Мое почтеніе! повторилъ Фоггъ.

— Прекрасно, прекрасно, господа! отвчалъ Пиквикъ. Не думаете ли вы получить съ меня протори и убытки?

— Надемся.

— Хорошо, надйтесь! надйтесь, сколько угодно. Но я объявляю вамъ, господа, что ни проторей, ни убытковъ, ни положенной на меня неустойки, я не заплачу ни фартинга: слышите? ни фартинга!

И въ самомъ дл мистеръ Пиквикъ ршился не платить: такъ глубоко было его сознаніе въ обид, нанесенной его невинности. Перкеръ, друзья и Самъ Виллеръ, напрасно уговаривали его покориться обстоятельствамъ, приводя весьма убдительный аргументъ, что въ противномъ случа онъ будетъ посаженъ въ тюрьму: философъ остался при своемъ мнніи.

— Длиненъ ли срокъ, посл котораго они вправ меня посадить? спросилъ онъ у Перкера.

— Два мсяца.

— Эти два мсяца надо употребить съ пользой для Клуба, сказалъ Пиквикъ. Подемте въ Батъ, друзья мои. Кстати я полечусь минеральными водами, между-тмъ мы будемъ длать свои наблюденія, а тамъ, черезъ два мсяца, воротимся въ Лондонъ, и я какъ-нибудь поспю къ тюрьм.

Ршительность, съ какою были сказаны эти слова, не позволяла сомнваться въ ихъ искренности. Нсколько дней стустя, друзья наши были уже на минеральныхъ водахь, и ученый мужъ началъ курсъ своего леченія и курсъ наблюденія. Послднему открылось широкое поле: минеральныя воды всегда украшаются богатой коллекціей предметовъ интересныхъ для наблюдательнаго ума. Во время житья Пиквика въ Бат, тамъ былъ одинъ шестидесяти-лтній лордъ, который хотлъ казаться молодымъ человкомъ, одвался по послдней мол, блился и плъ водевильные куплеты, была одна молодая вдова, которая лечилась отъ слабости нервовъ и одиночества, была еще старая вдова, которая напротивъ изъискивала вс способы сдлаться скорй одинокою, выдавъ замужъ своихъ дочерей, была еще важная и толстая леди, которая не могла надивиться на свою молоденькую племянницу, когда та призналась, что бдный прапорщикъ Артуръ Кроль нравится ей гораздо боле полковника Вегзби, извстнаго своимъ богатствомъ и глупостью, были еще и другія интересныя лица, но мы не станемъ перечислять ихъ. Каждое утро Пиквикъ, вмст съ прочими водопійцами, являлся въ комнату, гд раздавали воду, выпивалъ свою порцію и прохаживался на основаніи установленныхъ правилъ. Посл полудня вся батская знать собиралась на общую большую прогулку, съ прогулки мужчины удалялись читать газеты, а дамы отдыхали по галереямъ. Посл газетъ и отдыху, всякой спшилъ домой, кто пшкомъ, кто на лошадяхъ, кто въ носилкахъ. Вечеромъ, если бывалъ спектакль, многіе встрчались снова въ театр, если балъ, на балу, а если не было ни бала, ни спектакля, то всякой добивалъ этотъ день по своему крайнему разумнію, слдующія то же, и тамъ опять то же: жизнь чрезвычайно веселая и полезная для здоровья, ума и тла.

Въ одно утро Пиквикъ былъ пораженъ извстіемъ о внезапномъ исчезновеній мистеръ Винкля, который не ночевалъ дома. Туда, сюда: его нигд не было, проходитъ день, другой, третій: онъ не возвращается. ‘Боже мой! подумалъ Пиквикъ: что жъ это значитъ’? Наконецъ онъ получаетъ письмо. Адресъ надписанъ рукою пропавшаго джентльмена. Съ нетерпніемъ старикъ срываетъ печать и читаетъ посланіе: мистеръ Винкль извиняется въ безпокойств, которое надлалъ своему благодтелю, пишетъ, что проходя мимо конторы дилижансовъ, онъ увидлъ въ карет, готовой къ отъзду, лицо черноглазой двицы, плнившей его на свадьб Изабеллы Вардль, что при этой встрчъ сердце его забилось какимъ-то удивительнымъ образомъ, что онъ, самъ не зная что длаетъ, взялъ мсто въ томъ же дилижанс, похалъ за красавицей въ Бристоль, и теперь обртается въ этомъ город и въ крайне бдственномъ состояніи, потому что пріхавъ въ Бристоль, какимъ-то образомъ выпустилъ свою любезную изъ виду и не знаетъ, гд ее отъискать.

— Молодость, молодость! сказалъ Пиквикъ, качая лысою головою. Самъ! поди сюда.

— Чего изволите, сударь?

— Теб надо сейчасъ же отправиться въ Бристоль, найти тамъ друга нашего мистеръ Винкля, и привезти его не медля сюда. Я боюсь, онъ надлаетъ какихъ-нибудь глупостей. Моимъ именемъ требуй отъ него повиновенія, и если будетъ противиться, употреби силу: повали, свяжи, только привези. Я уполномочиваю тебя на всякія мры, въ случа крайности. Понялъ ли ты?

— Понялъ, сударь: повалить и связать.

— Въ случа крайности, Самъ.

— Слушаю, сударь.

Между-тмъ бдный Винкль бгалъ по бристольскимъ улицамъ, напрасно отъискцвая предметъ своей страсти. Какъ любезная его Арабелла хала съ теткой, а эта тетка смотрла очень сердито, то онъ не осмлился во всю дорогу заговорить съ нею и не собралъ предварительныхъ свденій о мст, гд он будутъ жить. Все, что онъ зналъ, ограничивалось тмъ только, что он не подутъ дале Бристоля. Но въ Бристол никто не могъ указать ему жилища Арабеллиной тетки, и Винкль приходилъ въ отчаяніе. Разъ онъ шолъ мимо подъзду, надъ которымъ была огромная вывска съ надписью, что тутъ живетъ докторъ. ‘Дай зайду, подумалъ влюбленный молодой человкъ: можетъ-быть, не узнаю ли тутъ чего-нибудь про старуху. Она, безъ-сомннія, въ тсной связи съ хирургами’. И Винкль вошелъ въ докторскую аптеку. Позолоченные ерлыки свтились на ящикахъ, стклянки различной величины и формы стояли на полкахъ, но людей не было никого. Онъ подошелъ къ дверямъ въ слдующую комнату, и постучался. При этомъ стук, звонъ стеклянной посуды, который былъ слышенъ въ той комнат, тотчасъ прекратился, и изъ нея вышелъ молодой человкъ чрезвычайно ученой наружности, съ зелеными очками на носу и съ огромною книгой въ рук.

— Что вамъ угодно, сударь? спросилъ онъ у Винкля.

— Извините. Мн хотлось бы знать, не извстно ли….

— Ха, ха, ха! какъ вы меня напугали! вскричалъ ученый молодой человкъ, бросивъ книгу и покатившись со смху.

Мистеръ Винкль вздрогнулъ и невольно попятился.

— Куда вы? куда вы? закричалъ докторъ: разв вы меня не знаете? Ну, если такъ, то я очень радъ! Слдовательно я смотрю довольно степеннымъ и ученымъ человкомъ.

Онъ бросился обнимать Винкля, очки его соскочили съ носу, и Винкль узналъ Боба Сойера, у котораго не задолго передъ тмъ они такъ весело пировали.

— Вы не ожидали меня увидть? говорилъ Бобъ. Я недавно здсь поселился: занимаюсь практикой, да что-то… чортъ возьми!…. не везетъ. Ужъ я и надлъ очки, и намазалъ лицо, и сшилъ себ черную пару, и веллъ написать на вывск, что я преемникъ доктора Нокморфа, который былъ здсь въ большой чести, а все какъ-то не ладится. Но пойдемте! пойдемте! вы здсь встртите еще одного знакомаго.

Сойеръ втащилъ Винкля въ другую комнату, гд они нашли Веніамина Оллена, брата Арабеллы. Посл первыхъ учтивостей, Винкль увидлъ себя въ весьма затруднительномъ положеніи, не зная что сказать о причин, по которой пріхалъ онъ въ Бристоль. Ему также хотлось спросить Оллена объ его черноглазой сестриц, но бдняга ршительно не находилъ способу приступить къ этому, не возбудивъ подозрній. Между-тмъ Сойеръ чрезвычайно словоохотно описывалъ ему свои хирургическіе подвиги, свои продлки для привлеченія паціентовъ и свою богатую аптеку, въ которой, по его словамъ, было полное собраніе всхъ латинскихъ надписей, сахару и поваренной соли.

— Однако жъ станемъ продолжать что мы начали, сказалъ онъ потомъ. Бенъ, достань-ка крпительное, то есть…. ради стомаха.

Веніаминъ отперъ шкафъ и вынулъ оттуда огромную бутыль съ водкой.

— Надюсь, вы не употребляете простой воды? спросилъ Бобъ, обращаясь къ Винклю. Вода безъ примси очень вредный напитокъ.

Ученый медикъ составилъ чрезвычайно ученымъ образомъ чашу грогу: его попробовали и нашли превосходнымъ. Черезъ нсколько минутъ три пріятеля сидли за стаканами и очень дружно бесдовали о разныхъ житейскихъ длахъ. Наконецъ Бобъ увидлъ на улиц мальчика, который игралъ съ другими ребятишками, позвалъ его въ комнату и сердито сказалъ:

— Какъ ты смешь, мерзавецъ, бгать по улицамъ? что станутъ говорить о врач, у котораго слуга играетъ съ уличными мальчишками, тогда какъ ему слдовало бы разносить по больнымъ рецепты? Вотъ, возьми этотъ пакетъ, отнеси его къ тому старику, что боленъ подагрой: онъ живетъ въ большомъ дом на углу, нашей улицы. Пошолъ!…. Я его послала совсмъ не въ тдтъ домъ, гд живетъ подагрикъ, прибавилъ Бобъ, когда мальчикъ вышелъ. Но такъ надобно, мистеръ Винкль, такъ надобно, мой любезный, и вотъ почему. Негодяй приходитъ въ богатый домъ, звонитъ у дверей, ему отпираютъ, онъ подаетъ рецептъ или лекарство, слуга беретъ, относитъ къ своему барину, тотъ читаетъ ерлыкъ: ‘Порошки. Четыре раза въ день. По предписанію доктора Роберта Сойера, преемника Норкморфа. Собственнаго приготовленія.’ — Это не мн! вскрикиваетъ хозяинъ, велитъ отдать лекарство мальчишк, но того ужъ и слдъ простылъ. Лекарство остается въ дом, хозяинъ показываетъ его жен, они вмст перечитываютъ ерлыкъ, разсматриваютъ узорчатую обвертку, нюхаютъ порошокъ, пробуютъ его на языкъ, находятъ, что онъ хорошо пахнетъ и пріятенъ вкусомъ. На другой день малой прибгаетъ и извиняется, что онъ, будучи принужденъ разносить множество лекарствъ, ошибкой оставилъ у нихъ порошки, которые слдовали совсмъ другому изъ безчисленныхъ моихъ паціентовъ. Это производитъ свое впечатлніе, обо мн начинаютъ думать, что я имю огромную практику, что слдовательно я очень искусенъ…. Понимаете, мистеръ Винкль?

— Понимаю. Ловкая выдумка!

— О, любезнйшій! мы съ Беномъ выдумываемъ отличныя вещи. Фонарщикъ, который смотритъ за фонарями въ нашей улицъ, получаетъ отъ меня по шилингу въ недлю за то, что ночью, всякій разъ какъ проходитъ мимо моихъ дверей, останавливается и цлыя десять минутъ стучится, словно сумашедшій. Это также производитъ эффектъ. ‘Видно кто нибудь вдругъ захворалъ, говоритъ сосдъ или сосдка, проснувшись отъ стуку. Вотъ опять прислали за мистеръ Сойеромъ. Боже мой, какъ много хлопотъ у этого молодаго доктора!’

Раскрывая такимъ образомъ великія тайны врачебнаго искусства, весельчакъ Сойеръ хохоталъ во все горло. Напротивъ Веніаминъ становился всё печальное и задумчиве, потому-что онъ, выпивши извстное количество грогу, всегда впадалъ въ какое-то сентиментальное расположеніе духа. Улучивъ время, когда Сойеръ вышелъ изъ комнаты, Бенъ, взялъ руку Винкля и сказалъ ему, тяжело вздохнувъ, что онъ очень несчастливъ. Винкль тотчасъ изъявилъ участіе, просилъ его быть откровеннымъ, клялся и божился, что будетъ до крайности радъ, если найдетъ способъ утшить его.

— Помните ли вы мою сестру Арабеллу? спросилъ Веніаминъ. Она была на свадьб у Вардлей: такая хорошенькая двушка, черноглазая!.. Но можетъ-быть, вы ея не замтили, мистеръ Винкль?

Мистеръ Винкль, прокашлявшись, отвчалъ, что онъ, кажется, помнитъ сестрицу Веніамина, миссъ Арабеллу.

— Ну, вотъ она-то и причиной моего несчастія, продолжалъ молодой студентъ. Надо вамъ сказать, что у насъ съ нею нтъ ни отца, ни матери: мы — двое въ цломъ мір. Арабелла живетъ у тетки, старой и скучной женщины, а я, какъ видите, помогаю Бобу въ его медицинскихъ трудахъ по здшнему городу. Давно, когда мы съ Бобомъ еще только-что начинали учить ея, мн запала въ голову прекрасная мысль соединить его съ Арабеллой. Кажется, сама природа назначила ихъ другъ для друга: Бобъ только пятью годами старше сестры моей, рожденье обоихъ бываетъ въ август: — и что же? она ни подъ какимъ видомъ не соглашается на этотъ бракъ.

Винкль едва переводилъ духъ во все продолженіе Веніаминовой рчи, послднія слова ободрили его, однако жъ онъ еще чувствовалъ страшное біеніе сердца и съ нетерпніемъ ждалъ, что будетъ говорить дале братъ Арабеллы.

— Полагаю, что тутъ замшалась какая-нибудь любовишка, примолвилъ тотъ.

— Вы полагаете? сказалъ мистеръ Винкль, покраснвши. Но разв вы что замтили?

— Нтъ, отвчалъ Олленъ: я ничего не замтилъ, но должно быть такъ.— О! прибавилъ онъ, помолчавъ немного и ударивъ кулакомъ по столу: о! если бы мн узнать, кто этотъ злодй, который мшаетъ нашему общему благополучію…. Я показалъ бы ему…. да! я показалъ бы ему, что я о немъ думаю: я не оставилъ бы въ немъ ни одной цлой кости, ни одной непорванной вены, ни одной артеріи!

Когда мистеръ Винкль спрашивалъ у Веніамина, въ кого влюблена Арабелла, ему очень хотлось, чтобы молодой студентъ назвалъ его, но когда студентъ, со всмъ жаромъ медика, заговорилъ о костяхъ, артеріяхъ, венахъ, то перепуганный джентльменъ только о томъ и молилъ судьбу, чтобы Веніаминъ какъ-нибудь не замтилъ его особеннаго расположенія къ своей черноглазой сестриц. Онъ даже не зналъ, желать или не желать любви ея. На ту пору воротился Сойеръ. Веніаминъ шепнулъ Винклю, чтобы онъ не говорилъ при немъ объ Арабелл, и несчастный любовникъ ушелъ домой, не слыхавъ боле ея имени. Дорогою онъ имлъ время обдумать свои дла. Какъ человкъ, благоразумно цнившій свое спокойствіе, онъ вовсе не желалъ быть жертвою бшенаго студента, но какъ человкъ съ сердцемъ любящимъ, онъ также не хотлъ отказаться отъ предмета своей любви. Чтобы помирить эти два противуположныя побужденія, Винкль ршился дйствовать по особенной систем, то есть, не говоря ничего съ Веніаминомъ, стараться отьискать прекрасную Арабеллу, добиться свиданія, объясниться и, ежели она благосклонно прійметь даръ его сердца, прибгнуть къ совтамъ и покровительству Пиквика, для приведенія дла къ законному окончанію. Съ пріятною мечтой о вышеупомянутомъ законномъ окончаніи, мистеръ Винкль легъ въ постель, но лишь-только угодливый сонъ началъ рисовать ему черные глаза и узенькіе полу-сапожки Арабеллы, какъ раздался стукъ у дверей и служанка закричала что было мочи: — Встаньте, сударь! отоприте, сударь! Прибжалъ какой-то молодой господинъ, говоритъ, что ему надо сейчасъ же съ вами видться.

— Молодой господинъ? спрашиваетъ Винкль.

— Да-съ, молодой человкъ. Пустите его скоре! не то онъ перебьетъ у насъ вс стекла и поломаетъ всю мебель.

Мистеръ Винкль разинулъ рогъ отъ удивленія, но въ это время за дверьми послышался голосъ, который былъ ему очень знакомъ.

— Это ты, Самъ?

— Нельзя лучше узнать роднаго отца, отвчалъ Самъ: точно такъ, сударь, это я.

Винкль впустилъ Виллера и зажегъ свчу.

— Что вы надлали? хорошо ли это? Разв мистеръ Пиквикъ на то васъ любитъ, какъ сына, чтобы вы пропадали и заставляли его безпокоиться? Извольте сейчасъ одваться и хать: такъ приказано. ‘Самъ!’ сказалъ мн мистеръ Пиквикъ.— Чего изволите, сударь? говорю я.— ‘Мистеръ Винкль въ Бристол надлаетъ глупостей,’ говорятъ онъ.— Можетъ быть, сударь, говорю я.— ‘Позжай, говорятъ онъ: отъищи мистеръ Винкля въ Бристол, повали его и свяжи: я теб, говоритъ, даю полную власть.’ — Вотъ его собственныя слова. Извольте же одваться и хать.

Винклю показалось, что онъ слышитъ раскаты грому: такъ поразило его то, что произнесъ Санъ. Но при всемъ желаніи выполнить волю почтеннаго президента, онъ не могъ ршиться на такой скорый отъздъ: и дйствительно, какъ ухать, можетъ-быть только за минуту до ршенія участи цлой жизни? Онъ просилъ Виллера отложить дло до завтра, говорилъ, будто-бы нездоровъ, не вынесетъ дорожнаго безпокойства, расхворается еще пуще, умретъ. Самъ ничего не слушалъ, требовалъ немедленнаго повиновенія. Наконецъ, чтобы разжалобить неумолимаго, бдный любовникъ открылъ ему тайну души своей, признаніе тмъ боле легкое, что онъ зналъ, какою неограниченною довренностью пользуется Самъ у своего господина. И мистеръ Винкль не ошибся, надясь подйствовать этимъ орудіемъ: потому ли, что Виллеръ былъ также не чуждъ сердечной склонности, или потому, что онъ имлъ доброе сердце, откровенность мистеръ Винкля произвела на него самое выгодное впечатлніе, онъ согласился повременить отъздомъ, и даже сказалъ, что завтра чуть-свтъ пустится отъискивать миссъ Арабеллу, но съ тмъ чтобы, вечеромъ, — отъищетъ или не отъищетъ, — увезти Винкля въ Батъ.

На такомъ основаніи, въ слдующее утро, заставивъ мистеръ Винкля побожиться, что онъ никуда не убжитъ во время его отсутствія, Самъ надлъ на бекрень свою шляпу, засунулъ руки въ карманы, и насвистывая любимую псенку, пошелъ странствовать по всмъ улицамъ и перекресткамъ, заглядывать во вс окна я двери, не увидитъ ли гд красавицы, которую любитъ мистеръ Винкль. Ему попадалось много хорошенькихъ двушекъ, и многія изъ этихъ двушекъ возбуждали въ немъ сильное подозрніе, что ихъ кто-нибудь любить, но ни одна изъ нихъ не была миссъ Арабелла, и проходивши цлый день, Самъ ни на шагъ не подвинулся къ своей цли.

— Доброе утро, товарищъ! сказалъ онъ какому-то конюху, который проваживалъ лошадь по улиц и съ которымъ Самъ вздумалъ заговорить, въ надежд узнать имена сосдей, а между ними, можетъ-быть, встртить и имя миссъ Арабеллы: доброе утро, товарищъ!

— Добрый вечеръ, отвчалъ тотъ, сурово взглянувъ на Виллера.

— Да, ты правъ: дйствительно ужъ вечеръ, а не утро. Каково поживаешь?

Конюхъ опять посмотрлъ на Виллера, и еще сурове, нежели прежде.

— Живу себ, какъ живу, отвчалъ онъ: разв мн надо жить лучше, оттого что я вижу передъ собой твою рожу?

— Ну, я этого не требую, возразилъ Самъ. А впрочемъ нельзя не замтить, товарищъ, ты смотришь удивительно весело. Кажется, я знаю тебя. Вдь ты живешь у мистеръ Вокера?

— Нтъ.

— Да-бишь! у Вилькинса.

— Нтъ.

— Фу, ты, пропасть, опять ошибся! Впрочемъ тутъ нтъ ничего мудренаго: твой господинъ не иметъ чести быть со мной на короткой ног.

Конюхъ насмшливо улыбнулся и хотлъ что-то сказать, но въ это время изъ воротъ ближняго дому выбжала молоденькая служанка и закричала ему, что его спрашиваетъ барыня. Конюхъ повелъ лошадь. Самъ посмотрлъ на служанку: она еще стояла за воротами, повертывая головку то на тотъ, то на другой конецъ улицы. Виллеръ нсколько секундъ глядлъ, не сводя съ нея глазъ, и вдругъ кинулся къ ней, какъ помшанный.

— Мери!… ты?

— Самъ!

— Откуда ты взялась?

— А ты откуда, втренникъ?

Самъ не отвчалъ на это ни слова, но, какъ шляпа его еще боле прежняго сдвинулась на сторону, а щеки Мери заалли, какъ розанъ, то надобно заключить, что онъ, какъ бы то ни было, далъ удовлетворительное объясненіе на упрекъ ея въ втренности.

— Разв мистеръ., какъ его зовутъ?… ипсвичскій городничій…. здсь? спросилъ онъ посл этого удовлетворительнаго объясненія.

— Нтъ, я ужъ при другомъ мст. А ты какъ сюда попалъ?

— Я по важнымъ дламъ пріхалъ, сказалъ Самъ, съ таинственнымъ видомъ: одинъ изъ нашихъ сошелъ съ ума, и мистеръ Пиквикъ прислалъ меня повалить и связать его.

— Бдненькій!… На чмъ же онъ помшался?

— На черныхъ глазахъ, Мери. Вы, двки, дьяволъ васъ знаетъ, какъ это длаете: только онъ на стну лзетъ, совсмъ пропащій человкъ, никуда не годится.

— Ахъ, какъ жаль!… И баринъ твой веллъ его повалить и связать.

— Да, повалить и связать, а потомъ доставить къ нему въ совершенной цлости. Теперь я хожу по улицамъ, отъискиваю его красотку, но, кажется, не найти, и онъ у меня подетъ, не видавшись съ своей Арабёллой.

— Съ кмъ?

— Съ Арабеллой. Ее зовутъ массъ Арабелла Олленъ.

— Миссъ Арабелла Олленъ? Да вдь это моя барышня!

— Какъ? неужели?

— Да, я живу у ея тетки, и она живетъ тутъ же. Такая добрая и такая печальная! все, бдняжка, плачетъ, не знаю о чемъ. Правду сказать, что и житье не завидное: тетка презлая, не пускаетъ ее отъ себя ни на шагъ, такъ и подсматриваетъ за ней своими аспидскими глазами.

Самъ чуть не прыгалъ отъ радости.,

— Нельзя ли мн ее видть? спросилъ онъ, когда Мери замолчала.

— Кого? тетку?

— Ну ее къ чорту! Нтъ, барышню.

— Сегодня нельзя: старуха заставила ее читать книжку, и теперь он просидятъ до ночи. Но завтра, если не заставятъ опять читать, она пойдетъ вечеромъ гулять по саду: тогда можно.

Самъ не задумался: встрча съ любезною заставила его гораздо равнодушне смотрть на отъздъ, и онъ сказалъ Мери, что завтра, въ такое же время, прійдеть повидаться съ нею, а между-тмъ поручилъ ей увдомить свою барышню о любви мистеръ Винкля и вывдать, если можно, какого она мннія объ этомъ джентльмен и его чувствахъ. На этомъ они разстались, шляпа Виллера еще разъ сдвинулась больше обыкновеннаго на-сторону, Мери еще разъ покраснла, и Самъ побжалъ расказывать Винклю о своихъ подвигахъ. Легко вообразить радость влюбленнаго молодаго человка, но возникало новое затрудненіе: что подумаетъ мистеръ Пиквикъ, не видя ни Сама, ни Винкля, и не получая о нихъ ни какого извстія. Виллеръ, сдлавшись необыкновенно сговорчивымъ, согласился, что можно къ нему написать письмо, увдомить его о настоящемъ оборот дла, и объяснить, что при такихъ обстоятельствахъ, какъ онъ, конечно, и самъ согласится, имъ по-невол должно прожить еще нсколько дней въ Бристол. Восторженный Винкль тотчасъ скомпоновалъ это посланіе, Самъ, въ качеств повреннаго отъ Пиквика, почелъ нужнымъ утвердить его своею припиской. Джентльмены, не обладающіе большимъ навыкомъ въ обращеніи съ гусиными и желзными перьями, вообще полагаютъ, что для успшнаго изображенія буквъ, необходимо загнуть голову на лвую сторону, приставить глаза почти къ самой бумаг, и, главное, выводить языкомъ во рту т же самыя буквы, какія они выводятъ перомъ. Самъ благоговлъ передъ этимъ правиломъ, но хотя подобные пріемы, можетъ-быть, и способствуютъ чистописанію, особливо когда они сопровождаются гримасами, какія длалъ Самъ Виллеръ, однако жъ приписка его подвигалась впередъ очень медленно, и письмо едва-едва поспло на почту.

Какъ бы то ни было, въ назначенный часъ камердинеръ и горничная сошлись на вчерашнемъ мст.

Миловидная Мери принесла извстіе, что она не могла ничего добиться отъ Арабеллы, что барышня только плачетъ, вздыхаетъ, краснетъ, но не говоритъ ни слова.— Я полагаю однако жъ, что тутъ что-нибудь есть, прибавила Мери: вдь у насъ ужъ такъ водится, чтобы не говорить, а только краснть, пока не дошло до зарзу.

— То есть, вы представляете ‘въ лицахъ безъ словъ’, какъ говаривалъ одинъ театральный танцовщикъ, замтилъ Самъ. А можно ли мн будетъ потолковать съ нею?

— Не знаю, я не смла сказать ей объ этомъ. Подожди, вотъ она выйдетъ въ садъ: тогда зайди съ переулка и попробуй черезъ ршетку.

Самъ кивнулъ головой. Они продолжали болтать, въ ожиданіи Арабеллы. Наконецъ любезная мистеръ Винкля показалась на крыльц. Задумчиво и печально прошла она по двору, отворила садовую калитку, и скрылась за зеленью рябинъ и акацій. Самъ тотчасъ перебжалъ въ переулокъ и принялся вставлять носъ между всми балясинами. Вотъ она идетъ по дорожк, на глазахъ ея слезы. Самъ кашлянулъ: она не смотритъ, онъ кашлянулъ въ другой разъ: опять не смотритъ.

— Экая угрюмая! сказалъ онъ. Послушайте! эй, барышня! миссъ…. какъ-бишь васъ?…… мистрисъ Винкль!

Имя ли Винкля обратило на себя вниманіе Арабеллы, или ей показался знакомымъ голосъ, который произнесъ его, она остановилась у ршетки и спросила: кто тутъ? кто это говорить?

— Это я, сударыня, отвчалъ Самъ.

— Ахъ! кажется, камердинеръ мистеръ Пиквика?

— Точно такъ, сударыня, камердинеръ мистеръ Пиквика. Но дло не въ Пиквик, а въ Винкл, который совсмъ помшался.

Арабелла пристально посмотрла на Виллера.

— Да-съ, совсмъ помшался, ‘хоть брось!’ какъ замтилъ одинъ джентльменъ, глядя на свой старый фракъ, нове котораго у него и не было. Я ужъ думаю, что его прійдется повалить да связать, какъ приказалъ мистеръ Пиквикъ. Не то, какъ говорилъ мн тотъ же мистеръ Пиквикъ, онъ надлаетъ глупостей: застрлится, или бросится въ воду…

— О! нтъ, нтъ, мистеръ Виллеръ! сказала Арабелла, въ испуг.

— Чего, нтъ, сударыня! возразилъ Самъ. Вы не знаете мистеръ Винкля: онъ человкъ прершительный, тотчасъ хватить себя ножемъ по горлу: у него это ни почемъ.

— Нтъ, мистеръ Виллеръ, я надюсь…

— Не извольте надяться, сударыня. Онъ ужасъ какъ въ васъ влюбленъ, и потому вамъ нечего отъ него ожидать добраго.

— Но вы не допустите его до самоубійства.

— И радъ бы не допустилъ, да на всякой часъ не убережешься. Влюбленные народъ препроворный: чуть не доглядишь, а одинъ за окно, другой съ мосту, третій пулю въ черепъ, четвертый петлю на шею…… коммисія!

— Ахъ, мистеръ Виллеръ! что вы говорите? неужели онъ въ такомъ положеніи?

— Въ прескверномъ положеніи, сударыня. Посудите сами: вдь онъ знаетъ все, вашъ братецъ сказалъ ему, что вы идете замужъ за доктора и что ваше сердце давно кмъ-то занято.

— Давно! Какъ они ошибаются!

— Можетъ-быть, сударыня, это не мое дло. Я ничего не знаю и. не могу ни чего сказать мистеръ Винклю. Вотъ ежели бы вы сами потрудились растолковать ему все обстоятельнымъ образомъ.

— Ахъ, мистеръ Виллеръ! какъ это? О нтъ!

— Нтъ, такъ нтъ. Пусть бднякъ пропадаетъ съ горя!

Арабелла нсколько минуть не говорила ни слова и стояла потупившись. Самъ также молчалъ и пристально глядлъ на нее.

— Послушайте, мистеръ Виллеръ, сказала она наконецъ: пріидите завтра вечеромъ, я черезъ Мери скажу вамъ что-нибудь, для передачи мистеръ Винклю.

— Слушаю, сударыня, отвчалъ Самъ, приложивъ руку къ шляп. А теперь не угодно больше ничего приказать?

— Нтъ, до завтра. Прощайте, мистеръ Виллеръ.

Съ этимъ словомъ Арабелла скрылась въ чащ деревьевъ, а Самъ пошелъ назадъ къ воротамъ, думая застать еще Мери, но ея уже не было, онъ воротился домой. Мистеръ Винкль точно сталъ похожъ на помшаннаго, когда выслушалъ расказъ его: надежда произвела такое дйствіе надъ разсудкомъ влюбленнаго молодаго человка, какого не оказывалась и отъ самыхъ сильныхъ порывовъ безнадежной любви. Но эта надежда не долго тшила несчастнаго: на другой день Самъ, пришедъ на мсто свиданія, напрасно прогуливался часа два мимо воротъ, напрасно проплъ вс свои псни, просвисталъ и по-соловьиному, и по-чижиному: все, чего онъ добился съ помощью этихъ продлокъ, ограничилось тмъ, что конюхъ, который вчера съ нимъ бесдовалъ, очень сердито погрозилъ ему, выходя изъ конюшни, а Мери не показалась ни на минуту, и новому Меркурію пришлось воротиться къ своему Юпитеру съ пустыми руками.

На слдующее утро, первый предметъ, поразившій взоры проснувшагося любовника, былъ мистеръ Пиквикъ.

— Мы должны поступать весьма осмотрительно, сказалъ онъ, выслушавъ по-очереди донесенія Винкля и Сама: дло идетъ о молодой двушк, а у молодыхъ двушекъ нтъ дороже сокровища какъ ихъ добрая слава. Изъ расказу Виллера я замчаю, что она питаетъ къ теб нкоторое расположеніе, но тмъ-то боле ты и обязанъ беречь ее. Женщины слабы, доврчивы, легко увлекаются чувствомъ, долгъ честнаго человка — не пользоваться ихъ слабостями, но указать имъ опасность. Впрочемъ я беру на себя заняться этимъ дломъ какъ слдуетъ.

— Вы?

— Да. Я самъ пойду съ Виллеромъ и постараюсь увидть Арабеллу, а ты между-тмъ обдумай свое положеніе, и скажи мн, на что ршаешься. Помни, что у тебя есть отецъ и что теб будетъ гршно огорчить его.

Мистеръ Винкль хотлъ что-то сказалъ, но Пиквикъ сдлалъ знакъ, чтобы онъ молчалъ, и торжественно вышелъ изъ комнаты, повторивъ приказаніе обдумывать свое положеніе. Цлый день его не было дома, какъ-будто онъ хотлъ доставить Винклю вс способы къ спокойному и здравому размышленію. Вечеромъ онъ воротился и спросилъ у влюбленнаго, чмъ онъ ршилъ.

— Мн нечего было ршать, мистеръ Пиквик, отвчалъ Винкль: участь моя уже ршена сердцемъ.

— То есть, ты хочешь жениться на миссъ Арабелл, если она тебя любитъ?

— Да, мистеръ Пиквикъ.

— А твой отецъ?

— Батюшка предоставилъ мн выборъ, онъ сказалъ, что не будетъ противиться моему счастію.

— Однако жъ, всё-таки, я думаю, надо спросить у него позволенія.

— Я и сдлаю это. Мн бы только напередъ узнать, что она.

— Это ужъ моя забота, сказалъ Пиквикъ. Прощай, мой другъ.

Онъ позвалъ Сама и вмст съ нимъ пошелъ къ жилищу Арабеллы. На этотъ разъ Мери давно стояла у воротъ, и лишь-только завидла Сама издали, какъ привтствовала его улыбкой.

— Кажется, я гд-то встрчалъ эту миловидную двушку, сказалъ Пиквикъ.

— Можетъ-быть, сударь, отвчалъ Виллеръ: человкъ встрчается и съ тмъ и съ другимъ, а ‘всего не припомнишь’, какъ говорилъ одинъ семнадцатилтвій мальчикъ, когда учитель бранился, что онъ опять забылъ половину азбуки.

— Нельзя ли анекдоты про азбуку оставить до другаго времени? проворчалъ Пиквикъ, будучи слишкомъ озабоченъ важнымъ предметомъ, который занималъ его въ эту минуту.

— Слушаю, сударь.

Они вмст подошли къ воротамъ. Мери сначала очень удивилась и испугалась, узнавъ мистеръ Пиквика, но Самъ успокоилъ ее, и пригожая горничная увдомила великаго мужа, что миссъ Арабелла сейчасъ выйдетъ въ садъ и желаетъ сама поговорить съ Виллеромъ черезъ ршетку. Пиквикъ и Самъ пошли въ переулокъ. Скоро блое платье Арабеллы мелькнуло между густою зеленью. Она подошла къ ршетк, Пиквикъ привтствовалъ ее учтивымъ поклономъ, обнаживъ свою лысую голову.

— Ахъ!…

Но кчему описывать смущеніе и страхъ двушки, которая не ожидала видть передъ собой ученаго старика? кчему повторять вс ея восклицанія, полу-связныя фразы, недосказанныя выраженія, невольно высказанныя обмолвки? Довольно увдомить догадливаго читателя, что мистеръ Пиквикъ, силою добраго расположенія, которое онъ пріобрлъ у всей молодежи на свадьб Изабеллы Вардль, заставилъ черноглазую подругу ея сознаться въ своей склонности къ мистеръ Винклю, и открыть, что она ужасть несчастлива, думая все о немъ и будучи преслдуема съ одной стороны капризами старой тетки, а съ другой настояніями брата выйти за Сойера. Онъ сдлалъ больше: онъ уговорилъ Арабеллу, что бы она сама увидлась съ Винклемъ. Ему многаго стоило побдить стыдливость двушки: дло было особенно щекотливо потому, что свиданіе любовниковъ не могло имть мста ни гд, какъ только въ саду Арабеллы, а въ этомъ садъ посторонніе могли пробраться только ночью. Но любовь взяла верхъ, Пиквикъ далъ слово быть при свиданіи, и Арабелла согласилась.

— Ну, мой друг! я сдлалъ для тебя все, что могъ, сказалъ вашъ герой, воротившись къ Винклю.

Онъ слъ, обтеръ свою лысину и описалъ подробно свои похожденія. Винкль бросился обнимать его.

— Не горячись, не горячись, замтилъ старикъ: я еще предложу теб одно маленькое условіе. Завтра ты увидишься съ миссъ Арабеллой: хорошо. Но въ нсколькикъ шагахъ отъ саду будетъ стоять готовая дорожная бричка, въ которой ты, тотчасъ посл свиданія, отправишься со мной въ Лондонъ. Мн нельзя доле оставаться въ Бристол: дву-мсячный срокъ для платежа неустойки приходить къ концу, я долженъ хать, а одного тебя здсь ни за что не оставлю.

Мистеръ Винкль не осмлился возражать. На другой день вс трое, въ условленный часъ, подъхали въ дорожной бричк къ переулку, изъ котораго предстояло переправиться въ садъ. Пиквикъ, обладая уже нкоторыми познаніями по части такихъ переправъ, запасся на ныншній разъ карманнымъ фонарикомъ, и хотя Самъ предостерегалъ его, что по фонарю ихъ могутъ замтить, употребилъ этотъ инструментъ въ дло, для предварительнаго обозрнія, нтъ ли крыжовнику по ту сторону ршетки. Посл десяти или пятнадцати минуть, проведенныхъ въ трепетномъ ожиданіи, они услышали шорохъ платья и шаги Арабеллы, Винкль хотлъ-было тотчасъ прыгнуть въ садъ и поставилъ уже правую ногу на перекладину ршетки, но Пиквикъ схватилъ его за лвую.

— Позвольте! Обстоятельства требуютъ, чтобы я переправился прежде. Самъ, помоги мн.

И съ помощью Сама ученый мужъ перелзъ черезъ заборъ и благополучно спустился наземь.

— Не бойтесь, сударыня! не бойтесь, миссъ Арабелла! это только я.

— Ахъ, мистеръ Пиквикъ! я вся дрожу отъ страху. Ради Бога…

Но пока такія дла длались на одномъ конц саду, въ маленькомъ флигел, обращенномъ окнами въ тотъ же садъ съ другаго конца, происходила сцена совершенно иного роду. Тамъ жилъ одинъ джентльменъ, преданный изученію натуры и философіи, глубокій мыслитель, натуръ-философъ, съ обширными свдніями въ голов, съ бумажнымъ колпакомъ на голов, и съ зелеными очками на носу, который, замтимъ мимоходомъ, былъ очень кривъ на лвую сторону, какъ-будто природа, при рожденіи натуръ-философа, предугадывая въ немъ своего исказителя, или будучи недовольна своимъ произведеніемъ, дала его носу сильный щелчокъ, отъ котораго тотъ не оправился по-сюпору. Ученый сидлъ за письменнымъ столикомъ, сочинялъ глубокій философскій трактатъ, и въ мукахъ, не разлучныхъ съ этимъ занятіемъ, взглядывалъ иногда то на потолокъ, то на полъ, то на стны, а ежели ни потолокъ, ни полъ, ни стны не помогали ему, обращалъ глаза на окошко. При одномъ изъ такихъ обращеній, ему случилось замтить какую-то свтлую точку, которая блестла словно звзда на черномъ пространств ночнаго неба, но была повидимому въ близкомъ разстояніи отъ земли. Этотъ феноменъ привлекъ къ себ вниманіе натуръ-философа. Натуръ-философъ положилъ перо, подошелъ къ окну, и сталъ всматриваться. Свтлая точка исчезла, потомъ явилась опять, снова исчезла и снова явилась. Ученый джентльменъ началъ обдумывать, какія бы могли быть естественныя причины такого явленія. Это не метеоръ: онъ появляется слишкомъ низко, не свтлякъ: слишкомъ высоко. Что же это такое? Должна быть, какой-нибудь новый, необыкновенный, или чрезвычайно рдкій Феноменъ, невиданный еще ни однимъ изъ натуръ-философовъ. О! сколько славы тому, кто первый опишетъ такое явленіе! имя его будетъ безсмертно въ потомств! и самое явленіе, можетъ быть, назовутъ его именемъ!….. Преисполненный этой мысли, ученый джентльменъ схватилъ перо и набросалъ нсколько замчаній, съ показаніемъ года, мсяца, числа, часу, минуты и секунды, когда было видимо удивительное явленіе, потомъ съ улыбкою опустился на спинку креселъ и устремилъ глаза на окошко. Черезъ нсколько времени свтъ явился опять, и гораздо ярче, нежели прежде, онъ двигался въ разныя стороны, поднимался и опускался. Натуръ-философу, какъ холостяку, нельзя было позвать жены, чтобы вмст съ нею подивиться и посовтоваться насчетъ этого явленія, но у него былъ слуга и колокольчикъ: онъ позвонилъ въ колокольчикъ и сказалъ вошедшему слуг:

— Ныншнюю ночь есть что-то странное въ атмосфер. Видишь ли этотъ свтъ?

— Вижу, сударь.

— Ты жилъ долго въ деревн: такъ можетъ-быть знаешь, что это такое. Скажи, какъ ты думаешь объ этомъ явленіи?

— Я думаю, что это нечистый духъ, сударь.

— Ступай вонъ!

Натуръ-философъ былъ весьма недоволенъ своимъ слугою, однако жъ не охладлъ къ изслдованію и описанію феномена, надлъ шляпу и пошелъ въ садъ. Въ это время Арабелла только-что начинала успокоиваться, Пиквикъ ободрялъ ее, на забор показалась голова Винкля. Вдругъ они слышатъ шумъ чьихъ-то шаговъ: въ конц дорожки является фигура ученаго джентльмена. ‘Ахъ!’ вскрикнула двушка и пустилась бжать домой. Голова Винкля также исчезла, мистеръ Пиквикъ, — откуда взялась у него легкость?— проворно вскочилъ на заборъ, Самъ принялъ его въ свои объятія, черезъ дв, или три минуты они ужъ сидли въ бричк и скакали во весь опоръ по дорог къ Лондону, а натуръ-философъ, воротившись въ свой кабинетъ, принялся писать ученую диссертацію, въ которой неоспоримо доказалъ, что замченный имъ феноменъ былъ слдствіемъ электричества, такъ-какъ электричеству надобно приписывать все, что неизвстно, отчего происходитъ.

Нсколько дней спустя посл этого приключенія, мистеръ Пиквикъ и Перкеръ сидли въ квартир перваго, въ Лондон. Маленькій адвокатъ, не щадя ни носу, ни табакерки, уговаривалъ его бросить семь сотъ пятьдесятъ фунтовъ, что бы избавиться отъ тюрьмы, но герой нашъ съ стоическимъ хладнокровіемъ возражалъ, что онъ никогда не унизится передъ судьбою и скоре умретъ въ темниц, нежели заплатитъ несправедливо наложенный штрафъ и тмъ какъ-бы признаетъ себя виноватымъ.

— Пожалуйста, не говорите объ этомъ, мистеръ Перкеръ. Я, право, не нахожу ни какой особенной прелести въ этой квартир и готовъ хоть сейчасъ перемнить ее на тюрьму.

— Но васъ вдь не помстятъ въ тюрьм такъ, какъ помщаютъ нкоторыхъ другихъ арестантовъ, замтилъ Перкеръ. Съ вами поступятъ какъ съ должникомъ: одно изъ ужаснйшихъ заточеній.

— Нужды нтъ, мистеръ Перкеръ: я перенесу эти ужасы.

— Вамъ прійдется сидть во Флит.

— Почему же и не во Флит, почтеннйшій?

— Но тамъ съ вами будетъ Богъ знаетъ кто. Это — сборище людей развращенныхъ, вертепъ порока, унынія, грязи…..

— А вотъ мы увидимъ: посл завтра я схожу посмотрть свое будущее жилище.

— Тсъ! тсъ! что вы?

— Ничего, мистеръ Перкеръ.

Однимъ словомъ, Перкеру никакъ не. удалось смягчить суровую гордость Пиквика, и по выполненіи установленныхъ формъ, герой нашъ былъ взятъ подъ стражу, для содержанія въ тюремномъ заключеніи, доколъ не выплатитъ штрафу и проторей по тяжб съ мистриссъ Бардль.

— Долго жъ мн тамъ сидть, сказалъ онъ улыбаясь. Прощайте, мистеръ Перкеръ. Благодарю васъ за все, что вы для меня сдлали, или желали сдлать. Прощайте, почтеннйшій другъ.

— Я поду съ вами, посмотрю, какъ васъ помстятъ.,

— Нтъ, мистеръ Перкеръ, останьтесь. Ежели будетъ дурно, я васъ увдомлю. А теперь пустите меня одного.

Извощичій кабріолетъ потащилъ Пиквика къ Флиту. Кучеръ уврялъ, что лошадь его бжала бы несравненно рысисте, если бы впереди кто-нибудь халъ. Но видно, въ томъ день только одного нашего героя отправляли въ тюрьму: кабріолетъ двигался не быстрй черепахи. Впрочемъ какъ время длаетъ чудеса, то лошадь, впродолженіи извстнаго періоду времени, прошла все полу-верстное разстояніе, отдлявшее тюрьму отъ квартиры Пиквика, и остановилась у воротъ Флита.

— Пожалуйте сюда, сказалъ тощій старикъ, встртивъ ученаго мужа у дверей конторы и потомъ провожая его въ особую боковую комнату. Присядьте на минуту, пока съ васъ спишутъ портретъ.

— Портретъ?

— Да. Что вы такъ удивляетесь? У насъ есть молодцы, которые только посмотрятъ въ лицо человку, и ужъ никогда его не забудутъ. Разумется, Впрочемъ, что портретъ… это значитъ ваши примты, которыя мы внесемъ въ книгу. Но садитесь, садитесь, прошу покорно. Будьте какъ дома, мистеръ Пиквикъ.

Мистеръ Пиквикъ слъ. Нсколько человкъ съ непріятными рожами обступили его со всхъ сторонъ и начали разсматривать, словно какое чудо. Между-тмъ тощій старикъ, вооружившись перомъ, заигралъ имъ убійственную симфонію на страниц огромной книги, поглядывая на новаго арестанта. Но вотъ, такъ называемое списыванье портрета кончилось, героя нашего ввели снова въ контору, и посл выполненія нкоторыхъ письменныхъ обрядовъ, передали на руки одного тюремнаго чиновника, тотъ передалъ его съ подобными обрядами другому, другой третьему, третій четвертому, и наконецъ, часовъ въ одиннадцать ночи, мистеръ Пиквикъ достигъ отдленія, которое было назначено ему вмст съ другими арестантами, посаженными за долги.

— А это что? спросилъ онъ, проходя по слабо-освщенному коридору, въ стнахъ котораго, у самаго полу, были какія-то маленькія отверстія съ толстыми желзными ршетками..

— Это окна изъ каземата, отвчалъ тюремщикъ.

— Окна?

Пиквикъ остановился у одного отверзтія и посмотрлъ въ него: ему представилась черная мгла, и ничего боле, только было замтно, что полъ каземата не на одномъ уровн съ поломъ коридору, но что тамъ есть значительная глубина.

— Неужели эти казематы не освящаются ни какими другими окнами?

— Ни какими, кром этихъ.

— И тамъ живутъ люди?

— Не только живутъ, да и умираютъ.

Мистеръ Пиквикъ вздохнулъ и пошелъ дале. Назначенное ему отдленіе состояло изъ нсколькихъ комнатъ, которыя были соединены между собою дверьми и вс наполнены грязью, вонью, табачнымъ дымомъ и людьми въ лохмотьяхъ, полуодтыми и неопрятными, съ страшными, безобразными и отвратительными лицами.

— Боже мой, Боже мой! сказалъ вполголоса нашъ герой: и я долженъ жать съ этими чудовищами! Что. это за народъ?

— Арестанты-съ, отвчалъ тюремщикъ. Впрочемъ здсь только хорошіе арестанты, всё джентльмены, здсь нтъ ни одного, который бы выпивалъ меньше двнадцати кружекъ пива въ день, и вс безпрестанно курятъ, даже за обдомъ.

— А гд мн спать? спросилъ Пиквикъ.

Тюремщикъ посмотрлъ на него съ удивленіемъ и улыбнулся, какъ-будто ему показалось забавнымъ и страннымъ, что Пиквикъ не знаетъ своего мста на голыхъ доскахъ. При дальнйшемъ объясненіи открылось однако жъ, что у одного изъ сторожей есть тюфякъ, который, какъ говорилъ онъ самъ, отдается на прокатъ богатымъ арестантамъ. Мистеръ Пиквикъ тотчасъ взялъ это сокровище. Оно состояло изъ мшка длиной въ два аршина, набитаго какими-то жесткими комками и палками: снарядъ не успокоительный, а убійственный, нчто въ род Прокустова ложа. Но длать было нечего! Пиквикъ ршился поискать мягкой стороны у этихъ комковъ и палокъ. Тюремщикъ пожелалъ ему спокойной ночи и ушолъ, наружныя двери отдленія затворились, желзный засовъ загремлъ, замокъ щелкнулъ, и герой нашъ увидлъ себя настоящимъ арестантомъ, въ тюрьм.

Въ самый глухой часъ ночи, когда все должно покоиться, въ ушахъ задремавшаго Пиквика раздался оглушительный хохотъ и крикъ: ‘Браво! ржь, руби, отличайся! Чортъ меня задави, если ты не былъ комедіантомъ! Уррра!’ И въ комнат поднялся такой гвалтъ, что стекла въ окончинахъ задрожали, а кровати запрыгали. Пиквикъ вскочилъ и долго не могъ опомниться. Передъ нимъ происходила весьма странная сцена. Человкъ не высокаго росту, въ зеленомъ изорванномъ сюртук, въ коротенькихъ нанковыхъ брюкахъ и въ синихъ бумажныхъ чулкахъ, выплясывалъ посереди комнаты одинъ изъ простонародныхъ танцевъ, сопровождая его самыми уродливыми кривляньями и дикими прикрикиваньями. Другой человкъ, очевидно мертвецки пьяный, сидлсъ ногами на кровати и плъ веселую псню, стараясь придать своему голосу какъ-можно боле чувства и выраженія. Третій стоялъ всторон и съ видомъ знатока аплодировалъ имъ обоимъ. Пиквикъ обратилъ особенное вниманіе на этого третьяго. И подлинно, такіе образчики можно увидть только въ тюрьм: здсь только они достигаютъ полнаго расцвту. Это былъ высокій дтина съ оливковымъ лицомъ, длинными черными волосами огромными бакенбардами, которыя сходились на подбородк. На немъ не было галстуха, воротъ его грязной рубашки былъ растегнутъ, на голов смятый суконный картузъ, на плечахъ замасляный нанковый сюртукъ, а на ногахъ холстинныя шаровары и рыжіе башмаки, которые не держались на голыхъ пяткахъ. Онъ стоялъ раздвинувши ноги и подпершись въ боки руками, которыя отнималъ въ такомъ только случа, когда отчаянные прыжки и гримасы танцовщика, котораго онъ называлъ Зефиромъ, или оглушительныя вскрикиванья пвца, которому онъ давалъ имя Орфея, заслуживали его особенное одобреніе и аплодисменты.

— Отлично! клянусь честью джентльмена, отлично! сказалъ онъ наконецъ, когда Зефиръ пересталъ плясать.

— Ага! подхватилъ Зефиръ, взглянувъ на Пиквика: и старичокъ нашъ тоже проснулся. Здравствуйте, сэръ! каково поживаете? здоровы ли домашніе? Прошу засвидтельствовать отъ меня почтеніе вашей супруг, когда будете къ ней писать.

— Не надодай джентльмену пустыми учтивостями, перебилъ высокій дтина. Разв ты не видишь, что ему смерть хочется выпить чего-нибудь?

— Ажъ, въ самомъ дл!… Чего прикажете? мадеры? шампанскаго? Я бы совтывалъ лучше портеру. Позвольте мн посмотрть вашъ колпакъ?

И съ этимъ словомъ Зефиръ, сорвавъ колпакъ съ головы мистеръ Пиквика, надлъ его на голову пьянаго пвца, который, по окончаніи псни, сидлъ и качался изъ стороны въ сторону, безсмысленно смотря на товарищей. Пиквикъ оскорбился. Дйствительно, спятъ самовольно колпакъ съ головы одного джентльмена и надть его на голову другаго, — какъ ни много остроумія въ этой шутк, — поступокъ непозволительный, По-крайней-мр мистеръ Пиквикъ именно такъ судилъ о предмет, и вслдствіе того, соскочивъ съ постели, толкнулъ Зефира къ стн, сорвалъ съ Орфея колпакъ, надлъ его на себя, и сталъ въ оборонительное положеніе.

— Браво! закричалъ высокій дтина: браво! браво, старикъ!

Онъ захлопалъ въ ладоши и покатился со смху.

— Точно хорошо, сказалъ Зефиръ, потирая колно: я вижу, что вы молодецъ. Но вдь это шутка, надюсь? не то, чтобы вы хотли драться?

— Конечно н, отвчалъ Пиквикъ.

— Пріимите же увреніе въ моемъ искреннемъ почтеніи. Меня зовутъ Мивинсомъ.

— И мое почтеніе, прибавилъ высокій дтина. Меня зовутъ Сманглемъ.

— Очень радъ, господа, отвчалъ Пиквикъ сухо, нахмурившись и садясь на постель.

— Вы здсь не надолго? спросилъ Смангль.

— Нтъ, я думаю, надолго, потому что не заплачу никогда того, что съ меня хотли взять.

— Въ такомъ случа позвольте рекомендоваться въ ваше расположеніе.

— Полюбите насъ.

— Мы ваши врные товарищи.

— Благодарю, покорно благодарю, отвчалъ опять Пиквикъ, не зная, какъ бы поскорй отдлаться онъ этихъ товарищей.

— Послушайте, сказалъ ему Смангль: такъ-кагь мы вс трое теперь друзья, то справедливость и старинный обычай требуютъ вспрыснуть это бутылкой мадеры. Вы, какъ новый арестантъ, дадите денегъ, Мивинсъ сбгаетъ за виномъ, а я помогу пить. Прекрасное раздленіе труда, не правда ли? вы согласны?

Чтобы не подать поводу къ новой ссор, Пиквикъ бросилъ имъ полъ-сверена. Мивнсъ тотчасъ пустился въ буфетъ, который былъ въ этомъ отдленіи тюрьмы и ни въ какое время не представлялъ непреодолимыхъ препятствіи къ полученію нужнаго.

— Вы поступили очень, очень благородно, сэръ, сказалъ Смангль. Но позвольте спросить, много ли вы ему дали.

— Полъ-соверена.

— Гмъ! полъ-соверена….. Конечно, Мивинъ мн другъ и прекрасный малый, однако жъ всё-таки не мшало бы посмотрть за нимъ: неровно разобьетъ бутылку, или какъ-нибудь потеряетъ деньги.

Но Мивинсъ воротился съ полной бутылкою, съ двумя оловянными кружками и двумя сигарками. Друзья принялись пить и курить. Пиквикъ смотрлъ на нихъ молча. Скоро сила вина и сонъ одолли Мивинса, Смангль одинъ допилъ бутылку: герой нашъ въ это время ужъ спалъ.

На другой день, первый предметъ, попавшійся подъ глаза Пиквика, былъ Самъ Виллеръ, который принесъ ему кой-какія вещи и сидлъ на чемодан у его кровати.

— Кажется, мн знакомо ваше лицо, сказалъ Смангль посл долгаго и прилежнаго разсматриванія Сама.

— Можетъ-быть, отвчалъ Виллеръ: не случалось ли вамъ получать отъ меня пощечинъ?

Смангль вскочилъ въ бшенств.

— Мивинсъ! Мивинсъ! закричалъ онъ, расталкивая своего спящаго друга. Не знаешь ли, что это за нахалъ? какъ онъ сметъ обижать благороднаго джентльмена?

— Слышу, пробормоталъ Мивинсъ. Вели ему подождать: вотъ я встану, прибью его.

Мивинсъ захраплъ еще громче. Смангль не спускалъ глазъ съ Виллера. Пиквикъ почелъ за нужное вмшаться въ дло.

— Не заводи безполезныхъ споровъ, мой другъ, сказалъ онъ, протягивая руку къ своему камердинеру.

Они стали разговаривать о прошедшей ночи, Пиквикъ жаловался на безпокойный тюфякъ, и говорилъ, что не въ состояніи будетъ долго переносить своего теперешняго положенія.

— Не могу ли я чего для васъ сдлать? спросилъ Смангль.

— Нтъ, покорно благодарю.

— Но, можетъ-статься, вамъ что-нибудь нужно, напримръ, нанять человка для разсылокъ, вычистить платье, сапоги, вымыть блье. Кстати о бль! Я могу рекомендовать вамъ отличную прачку: пречестная и преусердная женщина. Она должна сегодня прійти. Пожалуйте мн что вамъ нужно выстирать: я отдамъ ей вмст съ своимъ.

— Покорно благодарю, покорно благодарю, повторилъ Пиквикъ.

Имя надобность не въ стирки блья, а въ радикальномъ преобразованіи житья своего, онъ ршился итти къ смотрителю, просить себ другаго помщенія. Мистеръ Рокеръ, тотъ самый тощій старикъ, который вчера списывалъ съ него портретъ, долго глядлъ на Пиквика съ видамъ глубокаго размышленія, потомъ сдлалъ ему нсколько разныхъ вопросовъ, взялъ его за руку, и сказалъ:

— Я вижу, что камеры, въ которыхъ помщается по нскольку человкъ, ни одна для васъ не годится. Вамъ надобно особую комнату. И это, пожалуй, можно. Только я долженъ предупредить васъ, что за особую комнату надо платить, и что сверхъ-того въ ней нтъ никакой мебели, ни посуды, однимъ словомъ, ничего. Постояльцы берутъ все нужное напрокатъ у меня.

— Я съ большимъ удовольствіемъ сдлаю то же, сказалъ Пиквикъ.

— Въ такомъ случа, очень хорошо, сэръ. За комнату я полагаю по фунту въ недлю. Можетъ-статься, не покажется ли вамъ слишкомъ дорого?

— О! совсмъ нтъ.

— Такъ поговоримъ теперь о мебели и о прочемъ. Я доставлю ьамъ все, что слдуетъ: у васъ будетъ коверъ, диванъ, кресла, стулья, столъ, шкафъ, всякая посуда, однимъ словомъ, вы будете помщены совершенно какъ у себя дома. И завсе это цна самая умренная: по двадцати семи шиллинговъ и шести пенни въ недлю, сэръ.

— Съ большимъ удовольствіемъ.

— Боже мой! вскричалъ Рокеръ, улыбаясь и глядя на Пиквика: такъ вамъ давно бы сказать мн, что вы желаете жить по-барски!….. Позвольте, позвольте, я самъ провожу васъ.

Онъ проворно надлъ шляпу и повелъ Пиквика по безконечнымъ коридорамъ.

— Я далеко эта комната? спросилъ герой.

— Нтъ, не очень. Въ третьемъ этаж, въ пятомъ коридор, четвертая дверь налво. На ней нарисованъ человкъ, который повшенъ на вислиц и курить сигарку. Мы можемъ стереть эту картину, если прикажете.

Пиквикъ не отвчалъ. Они шли дале. Для сокращенія пути, Рокеръ иногда проводилъ нашего героя черезъ комнаты, занятыя арестантами.

— Вотъ, сказалъ онъ, поднимаясь на лстницу, за которой была желзная дверь: теперь мы подходимъ къ бдной половин.

— Къ бдной половин? повторилъ Пиквикъ.

— Да, къ тому отдленію, гд содержатся самые бдные должники.

— Это любопытно.

— Нельзя сказать. Всё пустые люди: никто не беретъ ничего на прокатъ и ни гроша не тратить въ буфет.

Но мистеръ Пиквикъ думалъ объ этомъ иначе. Нсколько лтъ назадъ, въ одной изъ стнъ Флита, выходящей на улицу, было что-то въ род клтки, въ которой, за желзной ршеткой, сидлъ дряхлый старикъ въ самомъ ужасномъ рубищ, и гробовымъ голосомъ говорилъ прохожимъ: ‘Не оставьте бдныхъ невольниковъ!’ Сострадательные прохожіе бросали ему деньги, и что накоплялось впродолженіи дня, вечеромъ раздлялось между всми арестантами бдной половины. Но потомъ Англичане нашли это неприличнымъ, несообразнымъ съ законами: изломали клтку и запретили арестантамъ сбирать милостину. Что жъ вышло? Еженедльно, въ той или въ другой англійской тюрьм, гд содержатся люди разнаго званія за. долги, умираетъ съ голоду по-крайней-мр одинъ арестантъ. И на это смотрятъ равнодушно: тутъ нтъ ничего противузаконнаго!

Такъ размышлялъ Пиквикъ, подходя къ бдной половин. Рокеръ перервалъ цпь его мыслей, сказавъ, что они пришли. Передъ Пиквикомъ открылась пространная зала, наполненная людьми самой несчастной наружности: блдными, желтыми, худыми, изнуренными, полуодтыми, въ грязныхъ лохмотьяхъ, съ нечесанными волосами, посинлыми губами и померкшими взорами. Тутъ дряхлая старостъ мучительно умирала между лишеній всякаго роду, юность хирла, пріобртая преждевременно вс признаки старости, на нкоторыхъ лицахъ зіяло клеймо разврата, невоздержанія и другихъ пороковъ. Глаза Пиквика разбжались по множеству предметовъ, которые онъ хотлъ разсмотрть вс вдругъ, уши были оглушены шумомъ и стонами, вниманіе подавлено внезапнымъ напоромъ тягостныхъ мыслей и чувствъ. Недалеко отъ входу, безпечно прислонявшись къ стн, стоялъ человкъ средняго возрасту и билъ обломаннымъ хлыстомъ по лвому сапогу, тогда-какъ правая нога его была въ старой туфл. Вино, лошади и собаки довели его до этой затйливой обуви. На каблук одинокаго сапога торчала ржавая шпора, и арестантъ ударялъ ею въ полъ, прикрикивая, какъ охотникъ, понукающій лошадь. Врно, ему казалось, что онъ гонится за оленемъ, или за зайцомъ….. Несчастный! онъ никогда не скакалъ такъ быстро за этими животными, какъ скакалъ по дорог, которая привела его къ тюрьм.

Съ другой стороны комнаты, старикъ, сдой какъ лунь, сидлъ сгорбившись на небольшомъ деревянномъ ящик и смотрлъ неподвижно на полъ. Въ чертахъ лица его выражалось самое горестное отчаяніе. Маленькая двочка, внучка его, повисла ему на шею и старалась своими дтскими ласками обратить на себя вниманіе старика. Но онъ, кажется, и не замчалъ ея присутствія: голосъ, который былъ для него прежде сладокъ какъ музыка, теперь не шевелилъ его сердца, глаза, въ которыхъ онъ прежде видлъ такъ много умнаго выраженія, теперь не тшили его своимъ блескомъ. Члены старика дрожали отъ болзни, мозгъ пораженъ былъ параличомъ.

Вздохнувъ изъ глубины сердца, мистеръ Пиквикъ перевелъ свой сострадательный взоръ на другихъ арестантовъ и….. уронилъ шляпу отъ удивленія. Передъ потухающимъ каминомъ, на корточкахъ, сидлъ худощавый молодой человкъ, въ одномъ жилет и изорванномъ нижнемъ плать, безъ сапогъ, возл него стоялъ другой, въ такомъ же нищенскомъ одяніи, и лица обоихъ были коротко знакомы нашему герою: это Джингль и врный сподвижникъ его Бобъ Троттеръ.

— Мистеръ Пиквикъ! вскричалъ Бобъ.

— Мистеръ… подхватилъ Джингль: мистеръ… Да!.. Странное обстоятельство… веселое мсто… хорошо!…

Онъ вскочилъ на ноги, оправилъ рубашку и приложивъ руку жъ мстамъ, гд длаются карманы въ панталонахъ, устремилъ глаза на Пиквика. Герой былъ тронутъ: оба мошенника казались въ самомъ бдственномъ состояніи. Бобъ держалъ въ рук почти голую баранью кость, и Джингль, какъ ни старался пристальне смотрть на Пиквика, не могъ не взглянуть на лаковый кусочекъ: этотъ взглядъ былъ краснорчиве и полне самаго пространнаго объясненія.

— Я хотлъ бы съ вами поговорить, сказалъ ему Пиквикъ. Можете ли вы отлучиться на минуту?

— О! конечно…. только не надобно далеко…. хорошо и здсь…. ни какой опасности…. притомъ мсто… очень интересное…. любопытно посмотрть…. и всякому позволяется.

— Нтъ, лучше выйдемъ, сказалъ Пиквикъ.

— Пожалуй…. я согласенъ…. знаютъ, что не пропаду…. нельзя…. присмотръ удивительно нжный.

— Вы забыли надть сюртукъ, замтилъ ему Пиквикъ, когда они вмст пошли изъ комнаты.

— Нтъ…. сюртукъ того…. что длать!…. недостатокъ человческой природы.

— Какой недостатокъ человческой природы? Я не понимаю, что вы говорите.

Джингль печально улыбнулся.

— Да, отвчалъ онъ: недостатокъ человческой природы, что нельзя обойтись безъ ды…. Сперва не нужное: шелковый зонтикъ, прекрасный, съ стальной ручкой…. недлю прожили…. потомъ сапоги: дв недли…. а потомъ сюртукъ…. Что длать!

— Боже мой! сказалъ Пиквикъ, съ чувствомъ: жили три недли на зонтикъ и сапоги!

— На сюртукъ будетъ больше…. Но потомъ…. что потомъ?…. Обыкновенно!…. бдная половина…. холодно…. голыя доски…. нечего сть…. смерть.

Описывая такимъ образомъ будущую судьбу свою, Джингль по привычк хотлъ казаться безпечнымъ, но сквозь эту наружную безпечность, сквозь болзненную гримасу, которая выступала на лицо его вмсто веселой улыбки, видно было страданіе, пожиравшее его внутренность, дыханіе его было тяжело и неровно. Растроганный Пиквикъ взялъ его за руку.

— Добрый старикъ! сказалъ Джингль, отворачиваясь: я дурно…. не хорошо…. Зато теперь…. охъ!…. горячка…. слабость…. жажда…. охъ!

Несчастный не могъ доле притворяться, упалъ на стоявшую у стны скамью, закрылся обими руками и зарыдалъ, какъ ребенокъ.

— Полно, полно, сказалъ ему Пиквикъ: можетъ-быть, еще можно помочь. Я объ этомъ подумаю, соберу справки, а теперь гд твой товарищъ? гд Бобъ?

— Здсь, сударь, отвчалъ Троттеръ, выдвинувшись изъ-за спины Пиквика.

— Вотъ вамъ, сказалъ старикъ, положивъ нсколько шиллинговъ въ руку Боба, и чтобы не слыхать какъ два негодяя будутъ благодарить его, почти бгомъ побжалъ къ смотрителю, который дожидался въ нсколькихъ шагахъ, на другомъ конц коридору. Самъ, свидтель всей этой сцены, молча послдовалъ за своимъ бариномъ. Они пришли въ новое Пиквиково жилище. То была свтлая, помстительная и довольно красивая комната, со всми удобствами для жизни одинокаго арестанта. Пиквикъ въ тотъ же день принялъ ее въ свое владніе, и вечеромъ, когда все было приведено въ надлежащій порядокъ, сказалъ своему камердинеру:— Ну, Самъ! теперь я буду хорошо спать. Не знаю долго ли мн прійдется прожить въ этой горниц, но что касается до тебя, ты ничего не потеряешь: я стану платить теб жалованье во все время, пока меня продержатъ въ тюрьм, а когда, Богъ дастъ, выпустятъ, то мы опять заживемъ вмст. Прощай, мой другъ.

— Какъ, сударь! вскричалъ Самъ. Вы меня отсылаете?…. Я не хочу, коли брать жалованье, такъ и служитъ. Притомъ же, разв вы можете обойтись бетъ меня? Помните? только что я отвернулся, вы забрели въ женскую спальню, потомъ попали въ полицію….

— Здсь я въ безопасности отъ такихъ несчастій, возразилъ Пиквикъ.

— Не такихъ, такъ другихъ, сказалъ Самъ. Я знаю, сударь, что вы человкъ умный, ученый и прочее, но ‘на всякаго мудреца довольно простоты’, какъ говаривала одна старушка. Короче, сударь я нейду, остаюсь здсь.

— Нельзя, мой другъ, сказалъ Пиквикъ, нахмурившись. Во-первыхъ, это, я думаю, не позволительно по тюремнымъ закопанъ, а во-вторыхъ, если тюремные законы это позволяютъ, такъ я запрещаю: я приказываю теб итти.

Самъ задумался.

— Вы не шутите спросилъ онъ, взглянувъ на Пиквика, съ насмшливою улыбкой.

— Нтъ, не шучу. Я твердо ршился переносить въ одиночеств свое заключеніе.

— Хорошо же, сударь! такъ и я ршился. Прощайте!

— Самъ!…. Самъ! постой!…. что ты затваешь?….

Пиквикъ бросился вслдъ за Виллеромъ, но тотъ уже былъ далеко, и герой нашъ остановился въ недоумніи посереди коридору.

На другой день его постили пріятные гости. Онъ сидлъ за миражомъ, какъ вдругъ застучали въ дверь, и прежде нежели ученый мужъ усплъ откликнуться, мохнатая голова Смангля просунулась въ комнату.

— Здравствуйте! каково ваше здоровье?

— Изрядно, отвчалъ Пиквикъ, не безъ гримасы при вид такого любезнаго постителя.

— Не ждете ли вы кого? продолжалъ Смангль. Три человка, чертовски хорошо одтые, спрашиваютъ васъ въ коридор. Я сказалъ имь, что вы мой искренній другъ, и веллъ подождать, пока спрошу у васъ, хотите ли вы ихъ видть.

— Ахъ, Боже ной! вскричалъ Пиквикъ съ радостно: это друзья мои. Какіе же чудаки! Ждутъ позволенія войти, а нейдутъ прямо.

— Они ваши друзья? подхватилъ Смангль. Въ такомь случа, съ этой же самой минуты, они друзья мн и Мивинсу. О мистеръ Пиквикъ! вы еще не знаете, какой превосходный малый этотъ Мивинсъ! Я ногу вамъ ручаться, что онъ….

— Но друзья мои ждутъ, перебилъ Пиквикъ. Скажите мн, гд они? Я нетерпливо желаю ихъ видть. Я пойду къ нимъ навстрчу.

— Не безпокойтесь. Я сейчасъ приведу ихъ. Прощайте, мистеръ Пиквикъ. Мы сегодня ужъ не увидимся: я не хочу мшать вашему свиданію съ друзьями.

Смангль пошелъ къ дверямъ, по вдругъ воротился и на цыпочкахъ подошолъ къ Пиквику.

— Послушайте, сказалъ онъ вполголоса: не можете ли вы прислать мн шиллинговъ пятокъ въ конц этой недли.

Пиквикъ опустилъ руку въ карманъ и далъ ему денегъ. Смангль потрепалъ его по плечу, улыбнулся и вышелъ. Черезъ нсколько минутъ тріумвиратъ, состоящій изъ Топмена, Снодграсса и Винкля, повисъ на ше героя. Само собой разумется, что свиданіе учениковъ, съ учителемъ было исполнено нжности Гости провели у Пиквика цлый день, а этотъ день всмъ имъ показался очень коротокъ. Только одинъ мистеръ Винкль порою задумывался и смотрлъ на президента съ какимъ-то особеннымъ выраженіемъ, но президентъ зналъ могущественную причину его разсянности и уважалъ ее. Когда наступило время разлуки, Винкль показался растроганнымъ боле нежели вс другіе. Дождавшись, что Топменъ и Снодграсъ вышли изъ комнаты, онъ взялъ руку Пиквика, нагнулся къ плечу его, и сказалъ прерывающимся голосомъ: ‘Прощайте!…. прощайте’!

— Прощай, мой другъ, отвчалъ Пиквикъ. Желаю теб всякаго благополучія.

— Ахъ!….

И мистеръ Винкль опять упалъ на плечо великаго мужа, сжалъ его въ объятіяхъ, и, почти сквозь слезы, называлъ другомъ, благодтелемъ.

— Что съ тобой? спросилъ наконецъ Пиквикъ.

— Ничего…. Ахъ! не судите меня слишкомъ строго, не обвиняйте меня.

Въ его время Топменъ, соскучившись ждать въ коридор, воротился и позвалъ Винкля.

— Иду, иду, отвчалъ молодой человкъ, обнялъ еще разъ Пиквика, и убжалъ.

‘Странно! думалъ про себя Пиквикъ, оставшись одинъ и прохаживаясь по комнат. Что это значитъ? не затваетъ ли онъ какой глупости?… но какую же именно глупость онъ затваетъ?’ Размышленія эти были прерваны Рокеромъ, который завернулъ навдаться, не нужно ли Пиквику чего приказать, и принесъ между прочимъ извстіе, что старикъ, котораго они видли съ двочкой на бдной половин, захворалъ прошедшую ночь такъ, что едва ли останется живъ.

— Ахъ, пойдемте къ нему! пойдемте! вскричалъ Пиквикъ. Можетъ-статься, еще есть время оказать ему какое-нибудь пособіе.

— Не думаю. Разв такъ, изъ любопытства: конечно.

Однако жъ они пошли. Больной лежалъ почти на голыхъ доскахъ, въ той самой комнат, гд Пиквикъ видлъ его въ первый разъ. Внучки съ нимъ не было: Рокеръ сказалъ, что она ушла къ матери, которая также больна, не встаетъ съ постели. Шумъ и духота около несчастнаго старика были таковы, что могли бы уморить здороваго человка. Пиквикъ, сжалившись, убдилъ Рокера перенести больнаго въ небольшой свтлый чуланъ, находившійся съ другой стороны коридору. Старикъ не обратилъ никакого вниманія, когда его подняли вмст съ кроватью, казалось, что онъ не чувствуетъ этого, онъ лежалъ неподвижно, зажмурившись, какъ сонный, или мертвый, хотя былъ еще живъ и не спалъ. Но когда его внесли въ комнату, которая была несравненно свже прежней, когда онъ, случайно открывъ глаза, увидлъ въ окошко не противоположную стну тюрьмы, а красивое городское зданіе, тогда въ чертахъ лица его произошла чудная перемна.

— Откройте, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ, приподнявъ правую руку и указавъ на окно.

Пиквикъ исполнилъ его желаніе. Громъ экипажей, крики кучеровъ, голоса прохожихъ ворвались въ комнату, вмст съ волной чистаго воздуху. Больной молчалъ и слушалъ, на губахъ его постепенно развивалась улыбка. Но скоро эта улыбка уступила мсто выраженію глубокой горести, и хотя старикъ не переставалъ вслушиваться въ разнообразные звуки, однако уже не наслаждался ими, а готовъ былъ заплакать, если бы слезы давно не высохли въ глазахъ его.

— Нтъ, сказалъ онъ умирающимъ голосомъ: это все еще не свобода!…. Двадцатый годъ…. Боже мой! двадцатый годъ я погребенъ въ здшнихъ стнахъ…. потерялъ всхъ дтей моихъ, заживо жилъ въ могил, терплъ голодъ, жажду, нищету, смрадъ…. и при конц жизни осужденъ перенести еще одно бдствіе: умираю не видавши бдной вдовы и дочери моего сына…. Боже мой! неужели мало?…. О! прости мои прегршенія.

Онъ замолчалъ, или по-крайней-мр пересталъ говорить вслухъ, но губы его еще шевелились. Казалось, что онъ начиналъ дремать. Черезъ нсколько минутъ въ самомъ дл сонъ слетлъ къ его ложу: то былъ именно только сонъ, потому что больной еще улыбался. Пиквикъ и Рокеръ отошли всторону, сли на скамейку и начали разговаривать. Наконецъ на двор стало темнть. Герой нашъ осторожно подкрался къ постели больнаго: онъ лежалъ уже мертвый.

Грустно прошла для Пиквика ночь, послдовавшая за этимъ вечеромъ: его мучила безсонница, ему безпрестанно представлялся умершій старикъ, и герой нашъ не могъ отогнать отъ себя мысли, что если ужъ человкъ, имвшій жену, дтей, внуковъ, умеръ въ тюрьм одинъ, то чего же ожидать ему, старому холостяку, у котораго нтъ никакихъ родственниковъ, и некому утшить, ободрить его въ послднія мгновенія жизни. Пиквикъ всталъ какъ легъ, не заснувши ни на минуту. Днемъ его преслдовала та же мысль и та же тоска, ночью опять напала та же безсонница. И такимъ образомъ прострадалъ онъ цлые три дня, три вка, какъ ему показалось. На четвертый день, въ то время какъ онъ сидлъ задумавшись на диван, вдругъ скрипнула дверь, и въ комнату вошелъ Самъ.

— Здравствуйте, сударь! сказалъ онъ весело. Вотъ и я здсь!

Пиквикъ, среди своей грусти, часто вспоминалъ о Самъ, и немножко сердился, что слуга, котораго онъ такъ любилъ, позабылъ его.

— Мы съ тобой давно не видались, сказалъ онъ, стараясь казаться равнодушнымъ, но не будучи въ силахъ скрыть своей радости.

— Да-съ, отвчалъ Самъ, не замчая ни того ни другаго: ‘давно бы пора вспомнить стараго знакомаго’, какъ говорилъ одинъ ростовщикъ должнику, который пришелъ къ нему черезъ день посл сроку. Ну, да что длать? захлопотался.

— Захлопотался?…. Какія же у тебя были хлопоты?

— Такъ, кое-что. Вы знаете, ‘дло житейское’, говорила одна бдная женщина, ощипывая птуха, котораго украла у сосда.

— Не случилось ли чего съ отцомъ?

— Нтъ, слава Богу. Старикъ — молодецъ, поступилъ со мной отлично.

— Такъ мои друзья, Топменъ, Винкль, Снодгрась?…

— Нтъ, и они тутъ ни душою, ни тломъ не виноваты. Я даже не видалъ ихъ съ того времени какъ васъ посадили въ тюрьму.

— Такъ что же такое?. Говори, Самъ. Я хочу знать.

— Слушаю, сударь. Но прежде мн надо подумать о чемодан, который я оставилъ у сторожа, для осмотру, нтъ ли чего запрещенаго..

Самъ вышелъ, и спустя минуть пять, воротился неся подъ мышкою чемоданъ.

— Что это, Самъ?

— Мои пожитки, сударь.

— Пожитки?

— Да-съ.

Самъ покраснлъ. Пиквикъ смотрлъ на него съ удивленіемъ и не зналъ что подумать.

— Виллеръ, сказалъ онъ наконецъ: какимъ образомъ могли здсь очутиться твои пожитки? Отвчай мн, говори все. Я приказываю.

— Дло въ томъ, сударь, отвчалъ Самъ, въ крайнемъ смущеніи: дло въ томъ…. въ томъ….

— Въ чемъ? вскричалъ Пиквикъ.

— Въ томъ, что…. меня посадили въ тюрьму.

— Какъ въ тюрьму? за что?

— Зато… За то….

— Самъ, я требую, чтобы ты во всемъ признался. Говори: зачто тебя посадили?

— Нечего длать! если ужъ приказываете, такъ скажу. Намедни, какъ вы меня прогнали, я похалъ къ отцу и говорю ему: Старикъ, дай мн взаймы двадцать пять фунтовъ.’ — ‘На что теб?’ спрашиваетъ онъ.— ‘Надобно’, говорю я. Старикъ заворотилъ сюртукъ, вытащилъ изъ сапога свой бумажникъ и далъ мн билетъ на двадцать пять фунтовъ.— ‘Ну, теперь пойдемъ къ маклеру, писать вексель,’ говорю я — ‘Начто вексель’? спрашиваетъ онъ. ‘Молчи знай’, говорю я. Мы пошлинъ маклеру. Онъ мн человкъ знакомый, а притомъ у меня былъ билетъ на двадцать пять фунтовъ: такъ я могъ засвидтельствовать ему почтеніе. Однимъ словомъ, дло обдлано такъ, что вексель написали заднимъ числомъ, срокъ минулъ, я оказался несостоятельнымъ, и меня посадили въ тюрьму.

— Боже мой! что ты говоришь? вскричалъ Пиквикъ, съ удивленіемъ.

— Ничего-съ, меня посадили въ тюрьму, и всё-тутъ, отвчалъ Самъ: и я буду сидть въ тюрьм хоть пятьдесятъ лтъ, ежели надобно. ‘Что мн за дло?’ какъ говорилъ нашъ приходскій пономарь, читая въ газетахъ, что прусскій король побдилъ австрійскаго императора.

Мистеръ Пиквикъ былъ такъ тронутъ героическимъ доказательствомъ Виллеровой привязанности, что не могъ на него сердиться.

— Но подумай, Самъ, сказалъ онъ: однако жъ вдь тюрьма….

— Нечего думать, сударь, перебилъ Самъ. ‘Прочь меланхолія!’ какъ говорилъ одинъ ученикъ, когда умерла дочь содержателя школы.

— Но тюрьма, мой другъ, совсмъ не, такъ привлекательна, продолжалъ Пиквикъ. Лучше, гораздо лучше будетъ, если ты заплатишь свой долгъ. Я охотно дамъ двадцать пять, пятьдесятъ, сто фунтовъ.

— Покорнйше благодарю, сударь, перебилъ опять Самъ: много обязанъ. Тюрьма непривлекательна, говорите вы? Зачмъ же вы въ ней поселились? Вотъ то-то и есть! Вы сдлали это по своимъ правиламъ. Жилъ-былъ одинъ джентльменъ, который безъ правилъ ничего не длалъ: онъ носилъ резинковыя галоши, по правилу, ходилъ и въ ясную и въ дурную погоду съ зонтикомъ, тоже по правилу, никогда не видался съ своими родственниками, опять по правилу, никому не давалъ взаймы денегъ, опять по правилу, брился черезъ день, и это по правилу, мнялъ ежедневно сорочку, все по правилу. Разъ этотъ джентльменъ захворалъ и послалъ за докторомъ.— ‘Что съ вами?’ говоритъ докторъ.— ‘Охъ, не хорошо’! говоритъ больной.— ‘Что вы кушали вчера вечеромъ’? говорить докторъ.— ‘Гречневые блины’, говоритъ большій.— ‘Отъ нихъ-то вы и захворали’, говорить докторъ.— ‘Не можетъ быть, говоритъ больной: я сорокъ лтъ, всякій вечеръ, съдаю по правилу четыре блина, и никогда не хворалъ’.— ‘Удивительно, говоритъ докторъ. Но я пришлю вамъ пилюли, принимайте ихъ по пяти штукъ трижды въ день, только ужъ не кушайте блиновъ: положимъ, что они вамъ не вредны, да при пилюляхъ-то ихъ не надобно сть, а то худо будетъ». Докторъ ушолъ, а больной вечеромъ сълъ опять четыре блина, и на другой день опять четыре, и на третій четыре. Ему стало такъ плохо, что докторъ потерялъ всякую надежду — Врно, вы ли блины? говоритъ онъ. ‘лъ’, отвчаетъ больной.— ‘Какъ же вамъ не стыдно? говорить докторъ. Вдь я васъ предупреждалъ что при пилюляхъ блины — ядъ’.— ‘Помню, говоритъ больной: но я ужъ сорокъ лтъ, всякій вечеръ, съдаю по четыре блина, это мое правило’.— ‘Такъ вы и умрете отъ блиновъ!’ говоритъ докторъ, разсердившись.— ‘Не можетъ-быть, отвчаетъ больной, хоть и умру, да не отъ блиновъ, вотъ увидите.’ — И какъ-скоро докторъ вышелъ, а дло было вечеромъ, то онъ веллъ подать себ четыре блина, сълъ ихъ, потомъ зарядилъ пистолетъ и застрлился.

Подобные разговоры и вообще привязанность Виллера скоро разогнали мрачныя мысля нашего героя: онъ сдлался спокоенъ по-прежнему и съ большимъ удовольствіемъ смотрлъ на своего камердинера, который, живучи съ нимъ въ тюрьм, такъ усердно и весело исполнялъ свои обязанности, какъ-будто съ-роду не бывалъ вонъ изъ-за тюремныхъ стнъ. Время проходило непримтно, Пиквикъ длалъ свои наблюденія, помогалъ несчастнымъ арестантамъ бдной половины, старался быть полезнымъ везд, гд только могъ, и пріобртая общую любовь и уваженіе, въ то же время былъ совершенно доволенъ собою.

Но здсь намъ надобно обратиться къ другимъ, хотя не столь важнымъ, однако жъ довольно значительнымъ, лицамъ этой исторіи.

Въ конц іюля, вечеромъ, извощичій кабріолетъ, прицпленный къ двумъ хромымъ лошадямъ разнаго росту, пробирался по Госвельской улиц: онъ былъ, какъ обыкновенно, дву-мстный, но съ помощію особенной снаровки, длающей большую честь изобртателю, въ немъ помщались три женщины, разряженныя въ пухъ, и одинъ мужчина, также въ праздничномъ одяніи, только съ самой будничной и смиренной физіономіей.

— Остановись у дому съ зеленой дверью, сказалъ этотъ джентльменъ извощику.

— Врешь! закричала одна изъ разряженныхъ женщинъ. Остановись у дому съ желтой дверью.

— Гд же остановиться? спросилъ извощикъ, оглянувшись на своихъ пассажировъ.

— Кажется, началъ-было джентльменъ….

— Ну, что теб кажется? перебила та же сердитая дама: что теб кажется? Разв теб можетъ что-нибудь казаться? Ты умешь только спать. Стыдись, сударь!

— Душа моя, сказалъ джентльменъ….

— Молчи! ради Бога, молчи! Не то, опять скажешь глупость. Вотъ, мистрисъ Сандерсъ, прибавила она, обращаясь къ одной изъ своихъ спутницъ: вотъ каково житье мое съ этимъ фофаномъ!

— Ахъ, мистрисъ Раддль! отвчала мистрисъ Сандерсъ, вздыхая.

Между-тмъ извощикъ стоялъ и ждалъ разршенія.

— Къ дому, что съ желтою дверью! повторила мистрисъ Раддль.

Плеть хлестнула по лошадямъ, он собрали послднія силы, и кабріолетъ подкатился къ жилищу мистрисъ Бардль, съ такимъ торжественнымъ громомъ, ‘какъ-будто кто пріхалъ въ собственномъ экипаж’, замтила третья изъ разряженныхъ дамъ, старая наша знакомая, мистрисъ Клаппинсъ.

Цль, для которой это общество собралось къ мистрисъ Бардль, состояла въ одномъ весьма сложномъ обстоятельств, а именно въ томъ, что мистрисъ Бардль и вс вышепоименованныя лица, вмст съ нкоторыми другими ея пріятельницами, взяли на общій счетъ ложу въ театр, чтобъ посмотрть какую-то трагедію съ музыкой, которая заран приводила ихъ въ восхищеніе. Маленькій Томъ, сынъ мистрисъ Бардль, съ радостнымъ крикомъ отворилъ двери и кинулся на украшенный блестками ридикюль мистрисъ Сандеръ.

— Здравствуй, здравствуй, Томми! Готова ли маменька?

— Готова, отвчалъ Томъ. И я также готовъ.

— А собрались ли прочіе, кто съ нами подетъ? спросила мистрисъ Клаппинсъ, оправляя свою пелеринку.

— Собрались, отвчалъ Томъ: маменька собралась, и я собрался.

— Какой глупый мальчишка! проворчала мистрисъ Клаппинсъ. Нтъ, дружочекъ мой, я говорю не о теб и не объ маменьк. Нтъ ли кого другихъ?

— Какъ же! мистрисъ Роджерсъ здсь, и мистрисъ Пеппи здсь. Он тоже подутъ съ нами, и я поду.

— Фу, какой гадкой! А больше никого нтъ, Томми?

— Нтъ, есть мистрисъ Бункъ, и мистрисъ Кунъ, и ея сестра, и ея дочь. Мы вс вмст подемъ, и я съ ними.

— Чтобъ у него языкъ отсохъ! шепнула мистрисъ Клаппинсъ на ухо мистрисъ Сандерсъ, которая отвчала ей, что сынъ мистрисъ Бардль точно ужасный мерзавецъ. Но въ это время пелеринки были обдернуты, рукава взбиты, волосы приглажены, и три новопріхавшія гостьи, въ сопровожденіи мистеръ Раддля и его печальной физіономіи, вошли въ гостинную.

— Ахъ, наконецъ! вскричала мистрисъ Бардль, встрчая ихъ смлымъ прыжкомъ отъ дивана къ двери. Мистрисъ Раддль! мистрисъ Сандерсъ! мистрисъ Клаппинсъ! наконецъ вы пріхали…. Да и вы здсь, мистеръ Раддль!

— Да-съ, и я, отвчалъ этотъ несчастный джентльменъ.

— Не говорите! подхватила мистрисъ Раддль. Это стыдъ…. это смхъ…. это ужасъ!.. что за человкъ! совсмъ не похожъ на мужчину!

— Ахъ! отвчала мистрисъ Бардль, нжно обнимая свою пріятельницу: я знаю, знаю!

И он выразительно взглянули другъ на друга, потомъ отодвинулись немножко къ окну и стали шептаться, поглядывая на мистеръ Раддля, между-тмъ какъ мистрисъ Сандерсъ и мистрисъ Клаппинсъ, подойдя къ прочимъ гостьямъ, которыя были тутъ прежде ихъ, также говорили вполголоса: ‘Бдная, бдная мистрисъ Раддль!’ А мистеръ Раддль стоялъ у дверей и считалъ половицы, не смя отогнать отъ себя Тома, который, ухвативъ его сзади за фалды фрака, кричалъ:— И я поду въ театръ! и я поду въ театръ!

— Но, позвольте, сказала наконецъ мистрисъ Бардль къ другимъ гостьямъ: я еще не выполнила своей обязанности. Здсь есть дамы, которыя незнакомы между собою. Мистрисъ Пеппи, имю честь рекомендовать: моя искренняя пріятельница, мистрисъ Раддль. Мистрисъ Раддль, имю честь рекомендовать: мистрисъ Роджерсъ!

Незнакомыя дамы тотчасъ познакомились. Томъ приставалъ, что пора хать, и хотя пора эта не наступила, однако жъ общимъ совтомъ было положено послать за каретой.

— Между-тмъ я успю чмъ-нибудь васъ поподчивать, сказала хозяйка и побжала въ другую комнату.

Это что-нибудь заключалось въ бутылк мадеры. Нкоторыя гостьи признали за нужное пожеманиться, прежде нежели согласились приложить рюмки къ губамъ, но когда имъ удалось перешагнуть черезъ это первое затрудненіе, то дло пошло какъ по маслу.

— Боже мой! вскричала мистрисъ Сандерсъ, услышавъ стукъ экипажа и выглянувъ изъ окна: подъхалъ какой-то кабріолетъ, и изъ него выходитъ молодой человкъ, а другой мужчина сидитъ въ кабріолет и не выходитъ.

Мистрисъ Бардль кинулась также къ окошку.

— Въ самомъ дл!… Кто это?… ахъ! да, кажется, мистеръ Джексонъ, одинъ изъ джентльменовъ, что служатъ въ контор Донсона и Фогга. Зачмъ онъ?

— Можетъ-быть, Пиквикъ внесъ неустойку, сказала мистрисъ Клаппнисъ.

— Или ршился жениться, прибавила мистрисъ Сандерсъ.

— Ахъ! произнесла вдова, со вздохомъ и замшательствомъ.

— Врно, врно хочетъ жениться! подхватили многіе голоса.

И начались поздравленія.

— Мистрисъ Бардль, какъ я рада!…. Я въ восхищеніи, мистрисъ Бардль!…. Поздравляемъ! поздравляемъ васъ!

Въ это время дверь отворилась, и въ комнату вошелъ дйствительно мистеръ Джексонъ, тотъ щеголеватый писецъ Донсона и Фогга, который отличался особеннымъ вкусомъ въ выбор помады изъ прическ своихъ рыжихъ волосъ.

— Очень недуренъ, шепнула мистрисъ Сандерсъ на ухо мистрисъ Клапинсъ.

— Да, пріятный молодой человкъ, отвчала послдняя.

Мистеръ Джексонъ разсыпался въ извиненіяхъ, что нарушилъ спокойствіе прелестнаго общества, которое видитъ передъ собою.

— Но что длать! прибавилъ онъ: законы требуютъ повиновенія. Господа Донсонъ и Фоггъ покорнйше просятъ васъ, мистрисъ Бардль, немедленно отправиться вмст со мною. Дло важное, не терпитъ ни малйшаго отлагательства.

— Что такое?…

— Вы это узнаете по прізд, отвчалъ Джексонъ, съ улыбкою. Донсонъ и Фоггъ поручили мн только просить, чтобы вы теперь же, вмст со мной….

— Какъ?… теперь же?… съ вами?…

— Да, мистрисъ Бардль, непремнно теперь же.

Молодая вдова была въ отчаяніи, но улыбка, которую видла она безпрестанно на губахъ Джексона, общала ей добрыя всти, а гостьи, вс въ одинъ голосъ, утверждали, что врно мистеръ Пиквикъ наконецъ ршился на бракъ, и обольщенная этими предсказаніями, она побжала надвать шляпку, которая составляла внецъ изящнаго тоалету, приготовленнаго къ спектаклю.

— По-крайней-мр освжитесь посл дороги, сказала она Джексону, наливая ему рюмку вина.

— Покорно благодарю, сударыня. Ваше здоровье.

— Не позвать ли господина, что съ вами пріхалъ? Мн право совстно: онъ сидитъ тамъ одинъ….

— Нтъ, сударыня, ничего: онъ не привыкъ къ дамскому обществу, отвчалъ, мастеръ Джексонъ, длая какія-то особенныя движенія зрачками глазъ, чтобы дать почувствовать слушателямъ, что онъ говоритъ иронически.

Черезъ нсколько минутъ мистрисъ Бардль была готова. Ршили такъ, чтобы вс гостьи похали прямо въ театръ, а она съ Томомъ, въ сопровожденіи мистеръ Джексона и его товарища, отправится сперва къ Донсону и Фоггу, и потомъ присоединится къ своему обществу. Джексонъ предложилъ-было совтъ не брать Тома, но милое дитя уцпилось за платье маменьки и завизжало, что хочетъ хать.

— Исаакъ, вотъ мистрисъ Бардль, сказалъ мистеръ Джексонъ, когда они вышли къ кабріолету.

— Какъ ты долго ворочался! отвчалъ господинъ Исаакъ, сурово.

Мистрисъ Бардль сла, Томъ и Джексонъ послдовали за ней. Дорогой, вдова нсколько разъ пыталась вывдать причину, по которой Донсонъ и Фоггъ такъ нетерпливо желаютъ видть ее, но Джексонъ повторялъ прежнее, что она узнаетъ все по прізд, а товарищъ его молчалъ. Наконецъ кабріолетъ остановился.

— Какъ? ужъ пріхали?

— Пріхали. Врно, вамъ показалось, что скоро. Но Донсонъ и Фоггъ просили васъ не къ себ.

Въ самомъ дл зданіе, у котораго остановился кабріолетъ, было не домъ, въ которомъ жили эти законоискусники. Однако жъ оно имло весьма любопытную наружность: большая стна, съ воротами посредин и съ фонаремъ надъ входомъ, обратила на себя все вниманіе мистрисъ Бардль.

— Что это такое?

— Я вотъ, пожалуйте.

Джексонъ высадилъ вдову. Они вошли въ ворота, поднялись на лстницу, и очутились въ комнат, набитой народомъ.

— Гд мы, мистеръ Джексонъ?

— Въ контор, сударыня. Исаакъ, теперь твое дло.

Мистрисъ Бардль смотрла на все съ величайшимъ недоумніемъ. Исаакъ подвелъ ее къ столу, за которымъ сидлъ блдный и тощій старикъ. Джексонъ шелъ сзади.

— Да скажите же, ради Бога, что это значитъ? спросила у него мистрисъ Бардль.

— Ничего особеннаго, отвчалъ онъ: все такъ слдуетъ по закону. Донсонъ и Фоггъ поступили съ вами деликатнйшимъ образомъ, но имъ нельзя было не дйствовать, когда ни мистеръ Пиквикъ, ни вы, не платите проторей и убытковъ. Вы во Флит, сударыня. Прощайте, желаю вамъ спокойной ночи. Прощайте, Томъ.

Сказавъ это, напомаженный писецъ повернулся и пошелъ къ двери. Мистрисъ Бардль хотла бжать за нимъ, чтобы выцарапать ему глаза, но господинъ Исаакъ остановилъ ее за руку, и счастливая побдительница Пиквика засла въ той же тюрьм, гд сидлъ побжденный.

Дня черезъ два посл этого происшествія, Самъ, убравъ комнату своего господина и видя, что мистеръ Пиквикъ глубокомысленно трудится надъ своими записками, разсудилъ посвятить удовольствію часъ досуга. Утро было прекрасное, кружка пива общала Саму весьма пріятное препровожденіе времени: онъ взялъ листъ старыхъ газетъ, и свъ подъ открытымъ окошкомъ, расположился къ спокойному и солидному наслажденію.

Первое, что сдлалъ онъ для достиженія этой цли, состояло въ томъ, что онъ прихлебнулъ немножко пива, выглянулъ за окно и подарилъ платоническимъ взоромъ молодую женщину, которая чистила на двор картофель. Потомъ онъ развернулъ газеты и началъ приводить ихъ въ такое положеніе, чтобы они не сгибались, когда онъ станетъ держать ихъ снизу, а какъ эта операція была сопряжена съ немалыми затрудненіями, по случаю втру, который врывался въ окно, то достигнувъ наконецъ своего желанія, Самъ нашелъ себя въ прав прихлебнуть другой глотокъ пива и привелъ это въ надлежащее исполненіе. Посл того онъ прочелъ полныя дв строки, сказалъ:— Хорошо!— и остановился, чтобъ посмотрть на двухъ сторожей, которые боролись въ нсколькихъ шагахъ отъ вышеупомянутой женщины. Одинъ изъ нихъ очень ловко повалилъ своего противника. Самъ тотчасъ закричалъ ему:— Браво!— и поглядлъ на всхъ прочихъ зрителей, чтобъ увриться, раздляютъ ли они его мнніе. При этомъ случа взоръ его случайно встртился со взоромъ помянутой женщины: Самъ почелъ должнымъ поклониться, и въ третій разъ прихлебнулъ пива, за ея здоровье. Женщина дочистила картофель и ушла, борцы также удалились, зрители начали расходиться, Самъ допилъ все пиво изъ кружки, и положивъ газеты въ карманъ, задумался.

Вдругъ ему послышалось, что кто-то кличетъ его. Онъ выглянулъ въ окно, и дйствительно, чей-то хриповатый голосъ произносилъ его имя.

— Здсь! закричалъ Самъ. Кто и зачмъ меня спрашиваетъ? Мачиха побила отца, что-ли? Или старика нашли мертвымъ въ канав?

— Сойдите внизъ, отвчалъ ему сторожъ: вонъ тамъ, въ сняхъ, сидитъ какой-то джентльменъ, и говорить, что ему очень нужно съ вами увидться.

Самъ отправился въ сни и нашелъ тамъ отца своего, который, сидя на скамейк со шляпой въ рукахъ, отиралъ себ мокрую голову и черезъ каждыя пятнадцать минутъ кричалъ во все горло: Самми! Самми!

— Что ты орешь? спросилъ его Самъ.

— А! это ты. Ладно.

Они сли рядомъ.

— Ну, что же? спросилъ Самъ.

— Важное дло, отвчалъ старикъ. Я только узналъ объ этомъ, тотчасъ и пустился бжать. Жарко досмерти!

— Знаю, что жарко. Да въ чемъ же дло? ‘Не уклоняйтесь отъ предмета,’ какъ говорилъ покойный король, когда его министры въ парламент начали браниться между собою, вмсто того чтобы разсуждать объ индйской войн.

— Дло въ томъ, Самми, что ты и твой баринъ, сидя въ этой клтк, я думаю, ничего не знаете.

— Можетъ-быть, ддушка. Да что же намъ знать? разв что случилось?

— Разумется.

— Врно, мачиха опять не ночевала дома?

— Нтъ, Самми, возразилъ старикъ торжественно: теперь рчь не объ ней. Она иной разъ бываетъ славная баба: поврь моему слову. Но я пришолъ потолковать про вдову, съ которой судился твой баринъ.

— Про мистрисъ Бардль? А что теб мистрисъ Бардль? Не хочешь ли ты развестись съ той, да жениться на этой?

— Полно, полно, Самми! Кто водилъ дружбу съ чортомъ, тому ужъ не зачмъ знакомиться съ дьяволомъ.

При этой родительской шутк, физіономія Сама озарилась сыновней улыбкой.

— И я то же думаю, сказалъ онъ. Черная собака, блая собака — всё собачьи дти. ‘На томъ свтъ держится,’ говорилъ одинъ джентльменъ, когда ему наскучило, что его безпрестанно обманываютъ, и когда онъ принялся надувать другихъ.Но какія же всти ты принесъ объ этой красавиц?

— А вотъ какія: ее посадили въ тюрьму, гд вы сидите.

— Какъ такъ?

— Да, Самми. Она, видишь, не удовлетворила Донсона и Фогга за расходы по своей тяжб: они и посадили ее въ тюрьму.

— Неужели?

Самъ не хотлъ врить, но какъ по справк въ тюремной контор оказалось, что извстіе старика Виллера совершенно справедливо, то между отцомъ и сыномъ возникло весьма продолжительное и серіозное преніе. На прощань они очень дружно пожали другъ другу руки и долго кивали головами. Старикъ, уходя, сказалъ, что онъ тотчасъ же все обработаетъ, а Самъ, воротившись въ комнату своего господина, слъ у дверей и смотрлъ на него съ какимъ-то таинственно-торжественнымъ видомъ. Въ полдень кто-то застучалъ въ двери. Онъ отворилъ: это былъ Перкеръ. Размнявшись съ Виллеромъ выразительнымъ взглядомъ, маленькій адвокатъ подошелъ къ Пиквику и дружески взялъ его руку.

— А!…. мистеръ Перкеръ!

— Здравствуйте, мистеръ Пиквикъ. Я пришелъ поговорить съ вами о многомъ.

— Врно, прежняя исторія, сказалъ нашъ герой сухо. Пожалуйста, оставьте.

— Не сердитесь, не сердитесь, почтеннйшій. Если вы заняты, я могу подождать. Я ршился посвятить вамъ весь ныншній день. Располагайте временемъ: я буду сидть и молчать, до-тхъ-поръ пока вы не разсудите меня выслушать.

Сказавъ это, Перкеръ слъ въ кресла я положилъ ногу на ногу, съ видомъ человка, который готовится къ долгому ожиданію.

— Что это такое? спросилъ Пиквикъ, указывая на связку бумагъ, которую стряпчій держалъ на колняхъ.

— Это бумаги по вашему длу со вдовой Бардль.

— Ну, такъ и есть! Я зналъ, что прежняя исторія.

— Съ маленькими перемнами однако жъ, подхватилъ Перкеръ: съ маленькими перемнами. Вы, врно, ужъ слышали, что вдова Бардль также въ тюрьм.

— Слышалъ, мистеръ Перкеръ.

— И знаете, за что ее посадили?

— Самъ разсказалъ мн объ этомъ новомъ подвиг Донсона и Фогга.

— Самъ прекрасный малой, мистеръ Пиквикъ! прекрасный малой!….. Скажите мн, мистеръ Пиквикъ: неужели бдная женщина должна страдать въ заключеніи?

— А я почемъ знаю? Это зависитъ отъ Донсона и Фогга.

— Нтъ, мистеръ Пиквикъ, не отъ Донсона и Фогга, а единственно отъ васъ.

— Какъ отъ меня?

Перкеръ открылъ табакерку, понюхалъ табаку и отвчалъ: — Да, отъ васъ, мистеръ Пиквикъ. Выслушайте меня, почтеннйшій, выслушайте и не горячитесь, что бы ни услышали. Горячиться дурно: это никогда не доводитъ до добра, а только мшаетъ апетиту, сну и пищеваренію. Я говорю, что освобожденіе мистрисъ Бардль зависитъ отъ васъ, и это сущая правда: вы одни можете выручить бдную женщину, заплативъ за нее и за себя расходы по тяжб.

Пиквикъ вскочилъ, лицо его вспыхнуло, глаза засверкали. Но Перкеръ проворно понюхалъ табаку, и взявъ его за руку, продолжалъ увщательнымъ голосомъ:

— Не горячитесь, мистеръ Пиквикъ, сдлайте милость, не горячитесь. Сядьте и выслушайте. Я сейчасъ видлся съ мистрисъ Бардль и имлъ съ нею подробное разсужденіе. Ежели вы заплатите за нее Донсону и Фоггу, она согласна избавить васъ отъ неустойки и, что вы, конечно, считаете важне всякихъ денежныхъ убытковъ, добровольно отркается отъ претензіи на вашу руку, а въ утвержденіе того напишетъ ко мн письмо, въ которомъ скажетъ, что она жаловалась на васъ безъ всякаго основанія, единственно но совту этихъ негодяевъ, Донсона и Фогга, что ей очень совстно передъ вами, что сердце ея разрывается съ горя и раскаянія, и что она всепокорнйше проситъ меня взять на себя посредничество въ этомъ дл и вымолить ей у васъ милостивое прощеніе.

— И все это съ условіемъ, ежели я расплачусь за нее? сказалъ мистеръ Пиквикъ насмшливо. Признаюсь, хорошъ будетъ документъ, купленный за деньги!

— Нтъ, мистеръ Пиквикъ, безъ всякихъ условій! возразилъ Перкеръ, торжественно развязывая свои бумаги и потомъ подавая Пиквику совсмъ готовое и подписанное письмо. Вотъ, прочтите: она не упоминаетъ ни о какихъ условіяхъ.

Мистеръ Пиквикъ холодно взглянулъ на бумагу и спросилъ: Кром этого, вы не имете ничего сказать?

— Нтъ, имю, сэръ, отвчалъ Перкеръ. Во-первыхъ, я скажу вамъ, что письмо, котораго вы не хотите читать, написано именно въ томъ смысл, какъ я объяснилъ, и по ея доброй вол, вслдствіе искренняго ея раскаянія въ своемъ проступк. Во-вторыхъ, это письмо совершенно устраняетъ всякія подозрнія и торжественно смываетъ пятно съ вашего благороднаго имени. Теперь разсудите сами. Дло идетъ только о ста пятидесяти фунтахъ, и то не въ вид условленной цны за ложное показаніе, а въ вид пособія бдной женщин, которая нанесла вамъ обиду и пострадала за это. Не благородно ли будетъ съ вашей стороны заплатить ей добромъ за зло? И что для васъ полтораста фунтовъ? Вздоръ! Напротивъ-того, почтеннйшій, ежели вы не заплатите этой пустячной суммы, ежели будете добровольно сидть въ тюрьм, всякой станетъ надъ этимъ смяться, васъ назовутъ скупымъ, упрямымъ и злымъ человкомъ, никто не отдастъ вамъ справедливости, вс осудятъ: поврьте мн. А не лучше ли прослыть умнымъ и благотворительнымъ, чмъ глупцомъ и жестокимъ? Неужели вы еще не ршаетесь? или вамъ не жаль друзей, которые съ нетерпніемъ ждутъ вашего возвращенія въ свой кругъ? или вамъ не жаль ни своего здоровья, ни своихъ любимыхъ занятій, ни своихъ удовольствій? Посмотрите хоть на этого малаго, прибавилъ Перкеръ, указывая на Сама: за что онъ страдаетъ отъ вашей несговорчивости? Вдь вы знаете, что онъ скоре умретъ въ тюрьм чмъ разстанется съ вами. И вы его любите, вы считаете его своимъ другомъ: за что же, любя его, вы отнимаете у него свободу? Это варварство, мистеръ Пиквикъ, позвольте сказать! И неужели, повторю вамъ какъ человкъ, который, не то чтобы хотлъ учить васъ, а которому очень дорого все, что до васъ касается… неужели вы пропустите случай сдлать доброе дло и обрадовать всхъ друзей своихъ, изъ одного упрямства, чтобы ваши полтораста фунтовъ не попали въ карманъ къ двумъ негодяямъ, которымъ отъ этого, право, ни тепло ни холодно, и которые напротивъ, чмъ боле наживаются, тмъ боле и страдаютъ, потому-что всякое новое пріобртеніе доставляетъ имъ новую заботу и муку? Размыслите объ этомъ, мой почтеннйшій другъ. Я знаю, что убжденія мои слабы, несовершенны, я не краснорчивъ: какъ быть! Но размыслите сами обо всемъ, что вы отъ меня слышали. У васъ есть умъ, благородство, добросердечіе: посовтуйтесь съ ними. А я буду сидть и молчать, не скажу больше ни слова, стану ждать вашего собственнаго ршенія.

Перкеръ опустился на спинку креселъ и принялъ такую ужасную порцію табаку, что ея было бы достаточно, чтобы одурманить на цлую жизнь дюжину человкъ съ обыкновеннаго устройства носами. Пиквикъ хотлъ-было говорить, но прежде нежели онъ усплъ вымолвить слово, раздался громкій стукъ у дверей, и Самъ, справившись кто стучится, посл довольно долгаго отсутствія, доложилъ своему барину, что его желаетъ видть дама.

— Дама? вскричалъ Пиквикъ, воображенію котораго тотчасъ представилась мистрисъ Бардль. Скажи, что я теперь не могу принимать дамъ: я занятъ.

— Нужды нтъ, что заняты, возразилъ Самъ, улыбаясь: ‘этой гость нельзя отказать’, какъ думалъ про себя одинъ голубь, когда къ нему подлетла голубка. Пожалуйте, сударыня!

Самъ растворилъ дверь, и въ комнату вбжалъ мистеръ Винкль, ведя за собой молодую особу, которая, красня и потупляя глаза, казалась еще миле и привлекательне, нежели какъ она была въ самомъ дл.

— Миссъ Арабелла Олленъ! вскричалъ Пиквикъ, вскочивъ со стула.

— Нтъ, отвчалъ Винкль, бросаясь передъ нимъ на колни: не миссъ Олленъ, а мистрисъ Винкль. Простите, простите меня!…

— Ахъ, мистеръ Пиквикъ! говорила между-тмъ молодая женщина, почти шопотомъ: что вы обо мн подумаете?

Мистеръ Пиквикъ едва врилъ глазамъ и ушамъ своимъ, и, можетъ-статься, они въ самомъ дл не удостоились бы его доврія, если бы смющіяся лица Перкера, Сама и Мери, которая вошла за Арабеллой, не убждали его, что все, что онъ видитъ и слышитъ, совершается передъ нимъ на яву, а не во сн. Уступивъ этимъ неоспоримымъ доказательствамъ, герой нашъ не могъ боле противиться внутреннему влеченію, снялъ съ носу очки, и вмсто словеснаго отвта на боязливый вопросъ Арабеллы, обнялъ ее съ родительскою нжностью, потомъ повернулся къ Винклю, назвалъ его бунтовщикомъ, потрясъ за руку, и съ веселой улыбкой взглянулъ на всхъ присутствующихъ.

— Ну, душа моя, сказалъ онъ наконецъ сажая Арабеллу возл себя: разскажите мн, какъ это случилось. Мистеръ Перкеръ, взгляните на нее, пожалуйста. Разв она не красавица?

И, говоря это, Пиквикъ смотрлъ на Арабеллу такъ гордо, какъ-будто она была дочь его.

— Именно красавица, отвчалъ маленькій стряпчій: если бы я не былъ женатъ, то позавидовалъ бы вашему другу.

Молодая женщина раскраснлась еще больше и стала еще миловидне. Пиквикъ возобновилъ свой вопросъ. Виноватые признались ему, что они вступили въ бракъ безъ всякаго съ чьей-либо стороны согласія, или одобренія. Но они сдлали это съ испугу, какъ утверждалъ Самъ, который поминутно вмшивался въ разговоръ и всячески натягивалъ, чтобы оправдать преступниковъ. Тетка Арабеллы, старая и капризная женщина, держала свою племянницу въ ужасномъ порабощеніи, не позволяла ей никакихъ удовольствій и сверхъ-того принуждала ее выйти за одного старика, котораго та ненавидла со всмъ жаромъ молодости. Съ другой стороны брать надодалъ Арабелл, убждая ее отдать свою руку Сойеру. Бдная двушка видла себя въ ужасномъ положеніи, подъ гнетомъ капризнаго нраву тетки и въ опасности отъ двухъ жениховъ. Ея терпніе уже истощалось, силы ослабвали, борьба длалась часъ отъ часу невыгодне: медлить — значило подвергать себя явной гибели, и она склонилась на мольбы Винкля.

— Мери устроила наше счастіе, сказалъ мистеръ Винкль.

— А я съ своей стороны благодарю Сама, прибавила Арабелла: онъ первый открылъ мсто моего заточенія.

— Не стоитъ благодарности, сударыня, отвчалъ Виллеръ, съ довольной улыбкой: ‘я только помогалъ натур’, какъ говорилъ докторъ матери одного мальчика, который отправился на тотъ свтъ отъ его лекарствъ.

— Но послушайте друзья мои, замтилъ Пикинкъ: какъ же вы теперь управитесь съ своими родственниками, вы, Арабелла, съ братцемъ, а ты, Винкль, съ отцомъ?

Арабелла и Винкль молчали.

— Вся наша надежда на васъ, сказалъ наконецъ Винкль.

— Только на васъ? прибавила Арабелла.

— На меня?….. Но вы, друзья мои, забываете, что я въ тюрьм.

— Нтъ, мистеръ Пиквикъ, мы это помнимъ… ахъ! очень помнимъ. Но мы знаемъ, мистеръ Пиквикъ, что вы добровольно заключили себя, и надемся, смемъ думать….. что также добровольно выйдете изъ этого заключенія, для помощи своимъ друзьямъ, своимъ дтямъ. Не можетъ-быть, чтобы васъ не тронула наша участь: вы такъ добры! У меня нтъ другихъ близкихъ родственниковъ, кром брата, и я люблю его, я не хочу потерять его дружбы. Но ежели онъ узнаетъ о моемъ замужеств, не будучи предупрежденъ въ мою пользу, то возненавидитъ меня. Вы одни можете смягчить его сердце: онъ знаетъ вашъ умъ, вс ваши достоинства, онъ уважаетъ васъ…

Арабелла не могла продолжать, потому-что рыданія захватили ей голосъ. Мистеръ Винкль взялся договорить ея рчь, и посл краснорчиваго ходатайства въ пользу жены своей, сказалъ, что онъ также Пиквику ввряетъ примиреніе свое съ отцомъ, который хотя и предоставилъ ему выборъ невсты, однакожъ, можетъ-быть, станетъ сердиться, что сынъ женился, не испросивъ предварительно родительскаго благословенія. Все это, какъ читатель видитъ, служило сильнымъ подкрпленіемъ длу Перкера. Ктому жъ, откуда ни взялись, Топменъ и Снодграссъ, какъ-будто нарочно, подоспли въ самый пылъ спору, и, разумется, не оставили также напасть на Пиквика. Осажденный со всхъ сторонъ, разбитый и опрокинутый на всхъ аргументахъ, герой нашъ былъ наконецъ принужденъ уступить превосходству силъ: обнялъ прекрасную Арабеллу и объявилъ, что онъ, Богъ-знаетъ отчего, никакъ не можетъ противиться тому, чего она проситъ. Тотчасъ были приняты вс нужныя мры къ освобожденію Пиквика, Сама и мистрисъ Бардль: Перкеръ обработалъ это со всмъ проворствомъ, свойственнымъ его маленькому тлу и большимъ познаніямъ въ приказныхъ длахъ. Черезъ часъ времени, Самъ уже кричалъ громогласное ура во всхъ углахъ и переходахъ зданія, а еще черезъ полчаса мистеръ Пиквикъ, въ присутствіи Перкера, Топмена, Снодрасса, Винкля, Арабеллы, Мери и Сама, бросилъ послдній, прощальный взоръ на свою тюрьму, и сопровождаемый ими, пошолъ торжественно къ выходу. Когда онъ проходилъ мимо другихъ арестанскимъ комнатъ, особенно мимо, бдной половины, его привтствовали почти вс заключенные, на глазахъ многихъ сверкали слезы, иные благословляли добраго старика за оказанное вспоможеніе, нкоторые съ воплями и рыданіемъ кидались цловать его руки. Пиквикъ былъ растроганъ до глубины души, каждому сказалъ какое-нибудь утшеніе и всмъ общалъ остаться такимъ же другомъ, какимъ былъ до-тхъ-поръ. На бдной половин онъ взялъ за руку одного, самаго жалкаго по наружности, арестанта: это былъ молодой человкъ, худой какъ скелетъ, блдный какъ смерть, и дрожащій всмъ тломъ.

— Мистеръ Перкеръ, сказалъ онъ, подводя его къ маленькому стряпчему: вотъ мистеръ Джингль, о которомъ я вамъ говорилъ.

— Очень хорошо, отвчалъ Перкеръ, пристально посмотрвъ на Джингля. Вы меня помните, молодой человкъ? Завтра мы увидимся съ вами.

Джингль боязливо поклонился обоимъ старикамъ. Пиквикъ еще разъ окинулъ глазами всхъ арестантовъ, дыханіе его было тяжело, по щекамъ медленно текли слезы.

— Бдные!…. бдные! сказалъ онъ прерываемымъ голосомъ, и, закрывъ обими руками лицо, поспшно пошелъ впередъ, поддерживаемый Винклемъ и Арабеллой. Пріхавъ домой, онъ съ восторгомъ бросился въ кресла, которыя такъ давно его не покоили. Само собой разумется, что вс друзья провели этотъ день вмст съ нимъ. За обдомъ пили здоровье молодыхъ супруговъ, вечеръ прошелъ чрезвычайно весело, а на другой день по утру Пиквикъ отправился на свиданіе съ братомъ Арабеллы, въ Бристоль, куда и мы просимъ читателя, чтобы встртить тамъ нашего добраго героя.

Мистеръ Веніаминъ Олленъ жилъ по-прежнему съ другомъ своимъ Робертомъ Сойеромъ. Они сидли за колченогимъ столомъ и анатомировали копченый окорокъ, подкрпляя себя отъ времени до времени пивомъ.

— Это удивительно, какъ вс здшніе бдняки меня любятъ! говорилъ Бобъ: ночью мн отъ нихъ нтъ покою, а лекарства они берутъ у меня такую пропасть, что я понять не могу.

— Что жъ? очень пріятно, Бобъ, сказалъ Бенъ: не правда ли?

— Разумется, пріятно, только оно было бы еще пріятне, если бы вмсто этихъ нищихъ, ко мн ходилъ народъ денежный, отъ котораго можно поживиться хоть нсколькими шиллингами въ сутки.

Бенъ взглянулъ на своего друга, задумался и вздохнулъ.

— Теб надо какъ-можно скорй сдлаться хозяиномъ Арабеллиной тысячи фунтовъ, сказалъ онъ.

— Прекрасно, мой милый, отвчалъ Бобъ: да миссъ Арабелла меня не жалуетъ!

— Она сама не знаетъ, что жалуетъ.

— Не говори этого, Бенъ. Мн кажется, что она влюблена.

Глаза Веніамина засверкали, и онъ такъ сердито началъ рвать мясо съ кости, которая была у него въ рукахъ, что въ эту минуту гораздо боле походилъ на предводителя дикихъ, пожирающаго убитаго непріятеля чмъ на мирнаго гражданина, кушающаго копченую ветчину.

— О! какъ бы я желалъ знать этого злодя! сказалъ онъ: я умертвилъ бы его, Бобъ! умертвилъ бы его!….. Надо сказать теб, мой другъ, что союзъ твой съ Арабеллой составляетъ пріятнйшую мечту моей жизни, съ этой мечтой связаны вс мои дтскія воспоминанія. Помнишь ли, какъ мы жили въ деревн, какъ воровали у сосда морковь, какъ ходили вмст въ училище? Помнишь ли, какъ однажды, въ день рожденія Арабеллы, ты, со всей чистотой и съ жаромъ дтской невинной любви, поднесъ ей въ подарокъ яблоко, тщательно завернутое въ листъ разграфленой бумаги, который мы съ тобой выдрали изъ дядюшкиной расходной книги?

— Помню, помню, отвчалъ Бобъ: и Арабелла не взяла яблока, сказавъ, что`оно слишкомъ нагрлось у меня въ карман.

— Да, точно такъ. И мы съ тобой съли яблоко, откусывая по-очереди. О милыя воспоминанія!

Но эти милыя воспоминанія были прерваны необыкновеннымъ звономъ и бренчаньемъ, которые раздались въ конц улицы и приближаясь постепенно къ жилищу Сойера, везд производили такую тревогу, что сосди высовывались изъ оконъ и развали рты отъ удивленія, глядя на чудную машину въ род кабріолета, которая медленно двигалась по мостовой и наконецъ остановилась у дверей Боба. Кучеръ въ голубой полинялой куртк, не спша, сошелъ съ козелъ, погладилъ лошадь, почесалъ затылокъ, посмотрлъ вдоль улицы, сперва на-право, потомъ на-лво, и наконецъ отворилъ дверцы. Изъ кабріолета появилась фигура человческаго подобія, женщина, но какихъ лтъ и какой наружности, этого нельзя было разобрать, потому что она казалась, не столько женщиной, сколько кучею разнаго роду платья, состоящаго изъ капора, двухъ солоповъ и безчисленнаго множества большихъ и малыхъ платковъ.

— Тетушка! вскричалъ Бенъ Олленъ, выглянувъ изъ окна.

— Зачмъ пожаловала? проворчалъ Бобъ, съ недовольной гримасой.

— Да, мудрено. Кажется, она можетъ быть уврена, что мы куримъ попрежнему.

Скоро однако жъ причина столь лестнаго посщенія объяснилась: тетушка, войдя въ комнату, начала бранить племянника и его друга за развратную жизнь, и потомъ объявила, что Арабелла точно такая же втренница, негодная, безумная, безалаберная двочка, потому-что бжала изъ ея дому, не спросивъ у нея позволенія.

— Бжала? вскричалъ Бенъ, спрыгнувъ съ мста.

— Вотъ видишь! я говорилъ, теб что она влюблена, замтилъ Бобъ.

Веніаминъ стоялъ, словно вкопаный, и конечно простоялъ бы такъ очень долго, если бы не вошелъ мистеръ Пиквикъ, въ сопровожденіи Сама Виллера,

— Извините, господа, сказалъ Самъ: ‘мы правор очень жалемъ, что принуждены перервать ваши забавные разговоры’, какъ говорилъ одинъ король, закрывая свой парламентъ.

— Самъ, шепнулъ Пиквикъ, нахмурившись: отложи свои шутки до другаго времени.

— Слушаю, сударь.

Бенъ Олленъ былъ совсмъ не въ такомъ расположеніи духу, чтобы принимать нежданыхъ гостей, но Бобъ Сойеръ, на котораго извстіе старухи не сдлало,кажется, сильнаго впечатлнія, съ радостнымъ крикомъ бросился на шею Пиквика и принялся душить его въ тсныхъ объятіяхъ.

— Здравствуйте, здравствуйте! отвчалъ ему герой. Очень радъ, что застаю васъ такимъ веселымъ. Здравствуйте, мистеръ Олленъ! я привезъ вамъ пріятныя новости.

— Ужъ я получилъ одну пріятную новость, отъ которой и до-сихъ-поръ не могу опомнится, сказалъ Веніаминъ.

— Что такое? если смю спросить.

— У меня сестра бжала, мистетъ Пиквикъ.

— А!…. Успокойтесь, любезнйшій: я привезъ извстіе, что она здорова, счастлива и по-прежнему очень васъ любитъ.

Началось объясненіе. Веніаминъ такъ и метался отъ гнву, что ему не удалось соединить Арабеллы съ другомъ своего дтства. Тетушка тоже обнаруживала примчательную степень негодованія, потому-что бракъ Арабеллы совершился безъ ея воли. Герой нашъ усплъ смягчить чувство оскорбленнаго достоинства старой барыни, сказавъ, что мистеръ Винкль сынъ богатаго человка, но не такъ легко было умилостивить брата, никакія убжденія, ни посредничество самаго Боба, которой, не имя особеннаго расположенія къ женитьб, великодушно принялъ сторону Арабеллы, не произвели на него ни малйшаго впечатлнія, и когда Сойеръ остроумно замтилъ, что упрямый гнвъ Бена ровно ничего не значить, потому что прошедшаго воротить нельзя, то жестокосердный Бенъ отвчалъ, что въ такомъ случа онъ покорнйше проситъ позволить ему спокойно сердиться на Арабеллу и не видть ея впродолженіи по-крайней-мр цлой жизни.

Этотъ ршительный отвть заставилъ наконецъ Пиквика бросить, или по-крайней-мр пріостановить свои увщанія. Тетушка ухала. Бобъ завелъ старика въ свою маленькую каморку и сдлалъ превосходнаго пуншу. Бенъ остался въ гостиной, сидлъ одинъ и молчалъ. Его первоначальное бшенство мало-по-малу перешло въ сентиментальную грусть: онъ началъ поминутно вздыхать, возводить глаза къ небу и наконецъ заплакалъ.— Добрый знакъ! подумалъ Пиквикъ, выглянувъ изъ дверей: посл дождя будетъ вёдро.

— Ну, еще по стаканчику! сказалъ Бобъ, наливая въ ровенъ съ краями. За здоровье молодыхъ!…. Бенъ, не хочешь ли?

Нсколько минуть въ комнат, гд сидлъ Бенъ, все было тихо, потомъ послышался легкій шумъ, дверь растворилась, и сентиментальный юноша явился на порог. Долго стоялъ онъ, взглядывая поперемнно то на Боба, то на Пиквика, то на пуншъ, наконецъ бросился со слезами на шею къ своему другу, сжалъ его въ крпкихъ объятіяхъ, и, схвативъ Пиквиковъ полный стаканъ, выпилъ однимъ духомъ.

Съ этого стакана возстановилось прежнее расположеніе Бена къ сестр. На слдующее утро герой нашъ похалъ въ Бирминггамъ, къ отцу Винкля, молодые люди послдовали за нимъ: одинъ длятого чтобы познакомится съ своимъ новымъ родственникамъ и повидаться съ сестрою, другой просто для кампаніи. Мы не станемъ подробно описывать ихъ поздки, хотя она иметъ свои занимательныя черты. Напримръ, мистеръ Пиквикъ, сидя съ Беномъ внутри кареты, никакъ не могъ догадаться, отчего вс, кого они ни встрчали, смотрятъ на нихъ такъ внимательно, а тайна этой нжности заключалось въ томъ, что Бобъ, сидвшій снаружи, навязалъ носовой платокъ на палку, надлъ картузъ задомъ напередъ и длалъ уморительныя гримасы каждому встрчному. Однажды въ сумерки мистеръ Пиквикъ выглянувъ изъ окошка, замтилъ къ несказанному удовольствію, что они должны быть уже недалеко отъ цли своего путешествія: сельскіе домики, разсянные съ обихъ сторонъ дороги, темный цвтъ всхъ видимыхъ предметовъ, атмосфера, напитанная струями пепельной и кирпичной пыли, темно-красное пламя, вылетающее со свистомъ изъ высокихъ и уродливыхъ трубъ, тяжелые вагоны, медленно движущіеся по дорог на встрчу дилижансу, все это увряло Пиквика, что онъ скоро въдетъ въ огромную мануфактуру стальныхъ и желзныхъ издлій, которую зовутъ городомъ Бирминггамомъ. И, въ самомъ дл, черезъ нсколько минутъ дилижансъ вкатился въ промежутокъ огромныхъ кирпичныхъ зданій:стукъ, трескъ грохотъ, свистъ оглушали Пиквика, блескъ огня и дымъ ослпляли его, на улицахъ толпились мастеровые, изъ каждаго дому вылетали разнообразные звуки, по которымъ можно было тотчасъ замтить, что тамъ идетъ дятельная работа, въ окнахъ свтился огонь, иногда любопытный глазъ не могъ вынести внезапнаго блеску, который являлся въ отверстіи какого нибудь зданія, въ другой разъ рука невольно поднималась, чтобъ зажать ухо отъ пронзительнаго скрыпу колесъ и страшныхъ ударовъ молота. Путешественникамъ нашимъ казалось, что они попали въ адъ, или что вс эти люди, которыхъ они видятъ, гибнутъ и зданія рушатся отъ огня, грому и другихъ ужасовъ, которые тутъ происходятъ.

Но дилижансъ благополучно подъхалъ къ гостинниц, и мистеръ Пиквикъ тотчасъ отправился съ Беномъ отыскивать старика Винкля. Онъ охотно отказался бы отъ пріятнаго общества Боба, который добровольно вызвался имъ сопутствовать. Надобно замтить, что старый Винкль не былъ лично знакомъ съ мистеръ Пиквикомъ, а только иногда писалъ къ нему, по поводу его нжной дружбы къ Наанаилу, и содержаніемъ этихъ писемъ были обыкновенно вопросы, хорошо ли Наанаилъ ведетъ себя, на что мистеръ Пиквикъ всегда спшилъ отвчать, что онъ ведетъ себя превосходно. Напротивъ того теперь герой нашъ долженъ явиться къ отцу съ извстіемъ о безразсудномъ поступк сына, мало этого, онъ долженъ сознаться, что самъ виноватъ немножко въ его дурачеств, долженъ ходатайствовать за молодаго человка, выпросить ему родительское прощеніе. Случай, право весьма щекотливый! а тутъ еще навязывается повса Бобъ, который всю дорогу не давалъ Пиквику покою своими шалостями и, пожалуй, надлаетъ проказъ въ дом незнакомаго человка. ‘Ну, да я постараюсь, чтобы свиданіе мое съ мистеръ Винклемъ было какъ-можно короче, подумалъ Пиквикъ: авось мистеръ Бобъ не успетъ изобрсти ни какой глупости, или мистеръ Бенъ уговоритъ его быть поскромне.’

Съ этой ободрительной мыслію, герой подошелъ къ дому старика Винкля. На дубовой двери свтилась мдная досчечка съ именемъ хозяина, ступеньки подъзду и фундаментъ блистали снжною близной, стны оштукатурены и раскрашены подъ кирпичъ, въ окнахъ зеркальныя стекла. Пиквикъ опять растерялся при вид этой необыкновенной чистоты и аккуратности, и рука его очень дрожала, когда онъ позвонилъ въ колокольчикъ, вслдъ за городскими часами, которые пробили десять.

— Мистеръ Винкль у себя? спросилъ онъ румяную и проворную служанку, которая отворила дверь,

— Хочетъ садиться ужинать, отвчала та.

— Пожалуйста, отдайте ему эту карточку, скажите, что мн очень совстно безпокоить его въ такое позднее время, но я только-что пріхалъ и нетерпливо желаю съ нимъ видться.

Двушка робко взглянула на Боба, который разными гримасами старался дать ей замтить, что онъ не пропустилъ безъ вниманія красоты ея: она кликнула другую служанку, велла ей постоять у дверей, а сама побжала докладывать о прізжихъ. Черезъ нсколько минута она воротилась, прося у Пиквика извиненія, что заставила его дожидаться на улиц, ввела гостей въ сни, и проводила ихъ въ небольшую, но чрезвычайно опрятную комнату, о которой, судя по ея убранству, мудрено было сказать, что она такое, контора, кабинетъ, или уборная, потому что въ ней, кром другой мебели, были большое бюро съ высокимъ табуретомъ, стнные часы и стнной календарь, мдный умывальникъ съ тазомъ, привинченный также къ стн, и маленькое зеркало съ гребенкой и полотенцомъ.

— Какая милочка! сказалъ Бобъ, поглядывая на двушку, которая шла передъ ними, со свчой въ рукахъ. У него было ршительное намреніе, поцловать ее, но проворная служанка, поставивъ свчу на столъ, убжала: вслдствіе чего мистеръ Бобъ, чтобъ утшить себя въ разлук съ нею, началъ разсматривать вс конторскія книги, лежавшія на бюро, выдвигалъ и обшаривалъ ящики, обернулъ зеркало стекломъ къ стн, перевелъ часовую стрлку и совершилъ множество другихъ, столько же остроумныхъ, подвиговъ, къ неописанному отчаянію нашего героя, который съ каждой минутой боле терялъ присутствіе духа, видя, что Бобъ вовсе не обращаетъ вниманія на его бдственное положеніе, а Бенъ преспокойно растянулся на диван и спитъ.

Наконецъ дверь отворилась, и невысокій, сденькій старичокъ, во фракъ и брюкахъ табачнаго цвту, торопливо вошелъ въ комнату, держа карточку Пиквика въ одной и серебряный подсвчникъ въ другой рук.

— Мистеръ Пиквикъ, какъ я радъ, что васъ вижу! сказалъ онъ, опустивъ подсвчникъ на столъ и дружески пожимая руку великаго мужа. Надюсь, что вы здоровы? Садитесь, пожалуйста. А этотъ джентльменъ….

— Это мистеръ Робертъ Сойеръ, пріятель мой и вашего сына, подхватилъ Пиквикъ съ замшательствомъ.

— Гмь! ….

Мистеръ Винкль пристально посмотрлъ на Боба.

— Очень радъ, что имю честь познакомиться съ вами.

— И я тоже съ ума схожу отъ радости! отвчалъ Бобъ, захохотавъ во все горло.

Старикъ вытаращилъ глаза.

— А этотъ другой джентльменъ? спросилъ онъ, взглянувши на Бена.

— И это пріятель вашего сына, даже еще боле, какъ вы увидите изъ письма, которое я вамъ привезъ. Зовутъ его — Веніаминомъ Олленомъ.

Пиквикъ желалъ бы провалиться сквозь землю для избжанія такого отвта. Догадливый Бобъ разбудилъ своего друга, ущипнувъ его за ногу. Веніаминъ вскрикнулъ, вскочилъ какъ бшеный, и на-силу разсмотрлъ, что въ комнат есть чужой человкъ. Пиквикъ старался извинить его усталостью отъ дороги. Послдовала рекомендація: полу-очнувшійся Бенъ цлыя пять минутъ трясъ об руки мистеръ Винкля, и мистеръ Винкль очевидно не зналъ, что подумать обо всемъ, что передъ нимъ длается.

— Вотъ письмо, про которое я вамъ говорилъ, сказалъ Пиквикъ: оно отъ вашего сына. Вы увидите изъ этого писма, что теперь все счастіе, вся будущая судьба молодаго человка, зависятъ отъ васъ. Надюсь, что вы не откажете мн въ чести поговорить со. мной о томъ, что онъ пишетъ, и будете къ нему снисходительны, какъ отецъ, умющій отдавать справедливость достоинствамъ дтей своихъ и понимающій, не только всю важность своей власти надъ ними, но и отвтственность, которая сопряжена съ нею.

Мистеръ Винкль, не отвчая ни слова, взялъ письмо, распечаталъ, слъ къ столу и началъ читать. Ни одна черта лица его не измнилась во время чтенія: брови его были нахмурены такъ же какъ прежде, въ физіономіи господствовало то же холодное выраженіе. Пиквикъ смотрлъ на него, не сводя глазъ и едва дыша, отъ борьбы надежды со страхомъ. Наконецъ старикъ дочиталъ письмо, взглянулъ еще разъ на первую страницу, потомъ на послднюю, тщательно сложилъ письмо какъ оно прежде было сложено, и, обмакнувъ перо въ чернилы, спросилъ равнодушно, куда надобно адресовать отвтъ къ Наанаилу.

— Въ гостинницу Джорджа, въ Банковой улиц, въ Сити, отвчалъ мистеръ Пиквикъ, ожидая что сіюминуту разразится гроза или просіяетъ лучезарное солнце.

Но старикъ спокойно и аккуратно записалъ сказанный адресъ, положилъ письмо въ контору, всталъ, и, подойдя къ Пиквику, сказалъ: — Я думаю, мистеръ Пиквикъ, что теперь больше ничто не задерживаетъ васъ у меня?

— Какъ, ничто? вскричалъ Пиквикъ. Разв вамъ нечего сказать мн о поступк вашего сына? разв вы не хотите, или не считаете нужнымъ поручить мн, чтобы я уврилъ его въ вашей любви и покровительств, чтобы я разсялъ его опасенія, чтобы я успокоилъ, утшилъ эту прекрасную, милую, добрую женщину, которая вврила ему свою участь?…. Подумайте только что вы говорите!

— Я подумаю, отвчалъ старикъ: я подумаю посл. А теперь, мистеръ Пиквикъ, мн точно нечего вамъ сказать, потому что я человкъ дловой, не люблю серіозными вещами вертть вокругъ пальцевъ, я длаю все обстоятельно. Ктому жъ наружности очень не хороши: тысяча фунтовъ — бездлка, а о прочемъ…. О прочемъ, прибавилъ онъ, взглянувъ на Боба и Бена: кажется уж и говорить нечего, мистеръ Пиквикъ.

— Но послушайте, почтеннйшій мистеръ Винкль, сказалъ нашъ герой…

— Нтъ, нтъ, не нужно, перебилъ старикъ: я ужъ довольно и видлъ и прочелъ. Остальное до другаго времени: когда я отпускалъ сына въ Лондонъ, чтобы онъ насмотрлся на людей и не школьникомъ началъ свою настоящую жизнь, то мы съ нимъ не сдлали ни какихъ условій на счетъ женитьбы. Онъ долженъ это помнить, и, слдственно, не иметъ права удивляться, ежели я теперь не захочу знать объ немъ. Впрочемъ онъ получитъ отъ меня отвтъ на свое письмо. Прощайте, мистеръ Пиквикъ, спокойной ночи… Маргарита! проводи господъ.

Во все это время Бобъ поминутно шепталъ и подталкивалъ Бена, чтобы тотъ сказалъ что-нибудь въ защиту сестры своей, но Бенъ, потому ли, что ему очень хотлось спать, или потому, что онъ готовился сказать нчто сильное, не говорилъ ни одного слова. Наконецъ приказъ старика, чтобы Маргарита проводила гостей, и новый толчокъ или щипокъ Боба, заставили его сломить печать безнолвія: онъ подошелъ къ мистеръ Винклю, устремилъ на него пару выразительныхъ глазъ, и, широко размахивая руками, произнесъ слдующую краткую, но дйствительно сильную, рчь: — Милостивый государь! вы…. вамъ…. вы…. вамъ надо стыдиться самихъ себя.

— О, конечно! отвчалъ мистеръ Винкль: какъ родной брать жены Наанаила, вы самый безпристрастный судья въ этомъ дл. Но довольно. Сдлайте одолженіе, мистеръ Пиквикъ…. прощайте, спокойной ночи, господа.

Старикъ взялъ свой серебрянный подсвчникъ и пошелъ къ дверямъ.

— Вы будете раскаиваться, сказалъ ему Пиквикъ.

— Теперь покамстъ я не вижу ни какой причины къ раскаянію, отвчалъ Винкль. Еще разъ, господа… еще разъ, мистеръ Пиквикъ, спокойной ночи!

Это уже значило просто выгонять гостей. Герой нашъ съ негодованіемъ вышелъ изъ комнаты. Бенъ и Бобъ послдовали за нимъ. Вс они молча воротились въ гостинницу. Молодые медики совтовали Пиквику принять стаканъ грогу, чтобы предупредить вредное вліяніе дорожныхъ безпокойствъ и непріятной сцены съ старикомъ Винклемъ, но Пиквикъ отказался отъ всякаго медицинскаго пособія и легъ спать, а на другой день они вс вмст, въ такомъ же невеселомъ расположеніи духу, отправились назадъ въ Лондонъ.

— Ахъ, Боже мой, Самъ! насилу-то ты пріхалъ! сказала Мери, встрчая его въ дверяхъ.

— Что, разв соскучилась? отвчалъ тотъ съ улыбкой.

И между ними произошла маленькая баталія, вслдствіе которой Мери, нахмурившись и надувши губки, объявила Саму, что онъ совсмъ измялъ у ней чепчикъ и растрепалъ волосы.

— Ты все-такой же повса, присовокупила она, оправляясь.

— Я всё такъ же люблю тебя, отвчалъ Самъ.

— И думаешь, что ужъ правъ, потому что любишь?

— Разумется. ‘Кто какъ ни толкуй, дло мое справедливо,’ говорилъ одинъ молодой офицеръ, который никогда не бывалъ въ походахъ, а получалъ пенсію, потому что двоюродный ддушка роднаго дяди его матери однажды подалъ первому министру огня, чтобы раскурить сигару.

— Ну, перестань болтать пустяки. Я ждала тебя денно и ночно, чтобъ скоре отдать письмо, которое принесли въ тотъ же день, какъ ты ухалъ.

Мери вынула изъ-за корсета маленькій пакетъ толстой срой бумаги, украшенный аляповатою печатью, и подала его Виллеру. Самъ началъ осматривать со всхъ сторонъ эту странную цедулу, вертлъ ее такъ и сякъ, качалъ головой, и дивился.

— Да ну! читай же скорй! сказала Мери, нетерпливо желая знать содержаніе таинственнаго посланія.

Онъ сорвалъ печать, подвинулся къ Мери, и они, общими силами, прочли слдующее:

‘Любезной мой Самъми,

‘Мъ неочнъ неприятно што я имю удаволствіе пісать къ вамъ насчетъ што Здесь случилось мачиха очень долго сидела на траве после дождику которая была очень мокра и прастудилась а портной стигинсъ Очень много пилъ водки и она очень простудилась и занемогла и хотя отцъ вашъ давалъ ей Водки штопъ она согрелась но она не стала пить водки говоритъ не Хочу а лекарь сказалъ если бы ее напоить водкой она бы ничего и все бы прошло бы благопалучно но Она пить не стала и лекарь далъ ей Лекарства каторое не помогало и сдлалось хуже и вчера вечеромъ вдеветь Часовъ прощай отецъвамъ говоритъ если Ты Самъ ниприедишь сомъ ной повидатца то онъ почтетъ оное за болшое удавольствіе а надо много длъ усъ троить и хлопотать по судамъ почему и остаюсъ въ надежде что твой баринъ отъ Пуститъ а затемъ пажалафъ тбе здравья и всякихъ блахъ отъ Бога имею честь быть по концъ Гроба твой отецъ —

‘Тони Виллеръ.’

— Что за республика? вскричалъ Самъ: подпись отцова, а все другое писано не его рукой, и въ одномъ мст онъ, въ другомъ я, въ одномъ ты, въ другомъ вы.

— Видно, отецъ твой попросилъ кого-нибудь написать, а самъ только подписался, замтила Мери.

Виллеръ опятъ осмотрлъ письмо, повертлъ его во вс стороны, прямо, и вверхъ ногами.

— Точно такъ, сказалъ онъ наконецъ: точно такъ, ты отгадала. Это почеркъ одного господина, который у насъ пососдству бретъ бороды, а старикъ подписался только на послдней страниц.

Онъ началъ съ величайшимъ вниманіемъ перечитывать краснорчивую эпистолу, и когда, посл двухъ или трехъ разъ, составилъ себ нкоторое понятіе о томъ, что она повствуетъ, то положилъ ее въ карманъ, вздохнулъ и сказалъ: — Нечего длать!… ‘теперь ужъ нельзя пособить!’ какъ замтила одна старая барыня, обвнчавшись съ лакеемъ. Надо навстить старика. Но я недолго пробуду въ отсутствіи.

— Ты вчно въ отсутствіи! сказала Мери, красня.

— Какъ же быть, моя душечка! ‘Обстоятельства сильне всего’, говорилъ одинъ джентльменъ, котораго поймали дъ краж платка изъ карману у другаго джентльмена.

Осыпавъ звонкими поцлуями щеки Мери, которая на этотъ разъ не сочла нужнымъ много сопротивляться, Самъ побжалъ къ своему барину, получилъ отъ него дву-дневный отпускъ въ Бери, и немедленно отправился въ путь. Онъ засталъ отца своего сидящимъ уединенно въ маленькой каморк за кухней, съ коротенькой трубкой въ рукахъ и съ глазами неподвижно устремленными на полъ. Самъ нсколько разъ кликалъ его по имени, но старикъ былъ такъ погруженъ въ думы, что не слыхалъ ничего, продолжалъ курить потухшую трубку, и только тогда опомнился, когда сынъ подошелъ и тихонько ударилъ его по плечу.

— А! ты пріхалъ, Самми.

— Что ты оглохъ, что-ли? спросилъ Самъ, повсивъ на гвоздь свою шляпу и подвигая скамейку, на которую располагался ссть.

— Нтъ, я размышлялъ, Самми, отвчалъ старикъ съ угрюмою важностью.

— Размышлялъ? О чемъ же ты размышляешь, старичина?

— Объ ней, Сами. Видишь, мой другъ какъ бы то ни было, а мн крпко крпко жаль, что она насъ бросила.

— Ну, разумется. Да что жъ длать?

Печальный вдовецъ долго сидлъ, молча и повсивъ голову, наконецъ взглянулъ на сына и сказалъ:

— Въ рчахъ ея было много добра, Самми.

— Въ рчахъ? Въ какихъ рчахъ?

— А что она говорила, какъ ей очень тяжело сдлалось. Виллеръ, сказала она: я знаю, что я жила съ тобой не такъ, какъ бы слдовало. Ты человкъ добрый: мн бы надо тебя любить да покоить, а я вмсто того ханжила въ Обществ Трезвости, занималась не своими длами. Не хочу, говоритъ, винить никого, будто бы меня сбили съ толку: сама была глупа, сама во всемъ виновата. Теперь вижу, говоритъ, что честная и добрая жена прежде всего должна думать о своемъ дом, о муж, о дтяхъ, о хозяйств, и если ужъ посл всего этого у ней останется свободное время, такъ тогда и ханжи, если хочешь. Но я, говоритъ, надюсь, Виллеръ, что когда меня не станетъ, ты вспомнишь мою прежнюю жизнь и не скажешь, что я была злая женщина… У меня такъ и заныло сердце, когда она это говорила.— Полно, Сусанна, сказалъ я: кто Богу не гршенъ?… я тобой доволенъ и люблю тебя по-прежнему. Выздоравливай-себ поскоре, заживемъ припваючи, и еще вдоволь нахохочемся, какъ услышимъ, что онъ же, этотъ проклятый Стиггинсъ, прежде насъ протянулъ ноги.— Она усмхнулась, поблагодарила меня, но….. (старикъ тяжело вздохнулъ) все-таки умерла.

— Длать нечего, старина, сказалъ Самъ, желая подать ему какое-нибудь утшеніе: рано или поздно, намъ всмъ прійдется лзть въ сырую яму.

— Извстно, что всмъ. Да какъ бы, кажется, иному не подождать хоть маленько?

— Гу, ужъ это не наше распоряженіе. ‘Про то старшіе знаютъ’, какъ говорилъ театральный танцовщикъ, когда у него спросили, зачмъ онъ цлый вечеръ только и длалъ, что поднималъ да опускалъ правую ногу въ толп другихъ плясуновъ.

Эта философское разсужденіе было прервало посщеніемъ одной дородной сосдки, которая пришла навдаться о здоровь мистеръ Виллера и посовтовать ему разныя средства къ разогнанію грусти. Старикъ, видно, былъ очень недоволенъ визитомъ, выживалъ гостью самыми сухими, односложными отвтами, и лишь-только та намкпула, что ей пора бы домой, онъ веллъ сыну проводить ее и запереть дверь на замокъ.

— Повришь ли, Самми? сказалъ онъ, когда они остались одни: если бы мн случилось прожитъ здсь еще съ недлю… да, не боле!… эта женщина насильцо вышла бы за меня замужъ.

— Неужели она такъ въ тебя влюблена?

— Не то, чтобы влюблена, Самми… а видишь ли?… Я извозчикъ.

— Такъ что жъ, что извозчикъ?

— А. то, что на свт нтъ лучше мужей макъ извозчики. Будь твой баринъ также извозчикъ, то, поврь моему слову, мистрисъ Бардль не бросила бы его за какіе-нибудь сто фунтовъ. Мы, Самми, народъ должностной, дома бываемъ рдко, а деньги у насъ всегда водятся: какъ же это не житье для женщины, особливо для молодой, которая любитъ распускать свои глазки на разныя стороны?

— Правда! теперь понимаю, сказалъ Самъ.

— То-то же! подтвердилъ старикъ Виллеръ Эта воля сгубила и бдную мою Сусанну, примолвилъ онъ съ тяжелымъ вздохомъ. Да что ужъ говорить про старое? Покалякаемъ лучше, какъ намъ исполнить ея завщаніе.

— Разв она сдлала завщаніе?

— Сдлала, Самми. Ты увидишь, что она была добрая баба. Посл нея осталось пятьсотъ фунтовъ, половину она отказала мн, а половину теб.

— Спасибо. Такъ она вспомнила и меня?

— Вспомнила, Самми, вспомнила! ‘Я, говоритъ, дурно съ нимъ обходилась при жизни: такъ пусть же онъ поминаетъ меня добромъ посл смерти.’ Вотъ собственныя ея слова.

— Дай Богъ ей царство небесное!

Самъ отеръ слезу, старикъ сдлалъ то же.

— Кром этого, Самми, продолжалъ онъ, я задумалъ переселиться изъ Бери. Здсь мн будетъ скучно житъ одному, а теб, какъ молодому человку, нельзя бросить столицы. Продамъ свой домишко и поду съ лошадьми въ Лондонъ. Тамъ мы будемъ жить, хоть не вмст, да по-крайней-мр въ одномъ город. А деньги, что остались посл Сузаны, положимъ въ банку.

— Въ банкъ, поправилъ Самъ.

— Ну, пожалуй, хоть и въ банкъ, если теб лучше нравится. По-моему всё-равно, въ банкъ, или въ банку, даже хоть и въ стклянку. Только въ бутылку, Самми, не надо класть своихъ денегъ, да и между стклянками обгай аптекарскихъ.

Бесдуя такимъ образомъ, старикъ Виллеръ и Самъ придумали превосходный планъ для устройства своихъ экономическихъ длъ, и какъ у одного лежало на сердц поскоре ухать изъ Бери, гд все напоминало ему жену, а другой нетерпливо желалъ воротиться къ возлюбленной и не хотлъ однако жъ бросить безъ помощи отца своего, то они мигомъ приступили къ исполненію вышеупомянутаго плана. Они обратились для этого, какъ слдуетъ, къ одному дльцу, стряпчему, сводчику, маклеру, авдокату, мнял, словомъ, къ универсальному и энциклопедическому дльцу, мистеръ Пиллю, который слылъ оракуломъ по своимъ глубокимъ свдніямъ въ законахъ и особенно пользовался большимъ довріемъ у извозчиковъ.

— Хорошо-съ, хорошо-съ, мы обработаемъ это дло, сказалъ мистеръ Пилль, величественно смотря на нсколько человкъ просителей, которые стояли и сидли вокругъ него. Покойный лордъ-канцлеръ всегда совтовался со мной, когда у него навертывались хлопотишки такого роду. Садитесь, мистеръ Виллеръ-Младшій. Прошу васъ покорнйше.

— Мн бы пуще всего продать скорй домъ, сказалъ старикъ.

— Ничего нтъ легче, отвчалъ мистеръ Пилль. Конечно, у меня теперь пропасть дла: я утопаю въ обширныхъ занятіяхъ, какъ говаривалъ другъ мой, покойный лордъ-канцлеръ (бдняжка! я предвидлъ, что онъ убьетъ себя длами: такъ и случилось!), но для васъ мистеръ Виллеръ, для васъ — я готовъ.

— Покорнйше благодарю, сударь. Я потому-то и осмлился васъ безпокоить, что былъ увренъ… притомъ, извстно, проценты за хлопоты….

— Что мн проценты, мистеръ Виллеръ? Между друзьями услуга — то же удовольствіе.

— Такъ-съ, конечно. Но ужъ что заведено, я не постою. Никто не работаетъ на другихъ даромъ.

— Работаетъ? Ахъ, мистеръ Виллеръ! какъ вы судите о вещахъ! Да какая тутъ работа? Пріискать покупщика, написать купчую, утвердить ее и расчесться: все это у меня вскипитъ въ одинъ мигъ. ‘Пилль, говаривалъ мн покойный лордъ-канцлеръ, когда ему случалось слишкомъ утомиться надъ государственными длами: Пилль, я, право, не понимаю, какъ это ты по-сю-пору не оплшивлъ отъ своихъ умственныхъ занятій’.— Гмъ, бывало отвчалъ я ему: я и самъ не понимаю этого, ваше превосходительство.— ‘Пилль, ты — чудо!’ прибавлялъ онъ съ завистью. Онъ былъ лысъ, какъ стекло: ха, ха, ха!

Вс просители сочли долгомъ также расхохотаться при острот и хохот своего патрона, но онъ значительно кашлянулъ, чтобы показать имъ неумстность этого смху, и они примолкли.

— Лордъ-канцлеръ очень любилъ, смю, сказать, уважалъ меня, продолжалъ знаменитый адвокатъ, возвысивъ голосъ. Однажды мы съ нимъ обдали, насъ было только двое: онъ, да я, знаете, обдъ дружескій: но разумется, подавали такую пропасть, какъ-будто кормили человкъ пятьдесятъ. Вдругъ онъ говоритъ мн: ‘Пилль, ты имешь способности, я люблю тебя, только берегись!… не попади подъ уголовной судъ.’ — Милордъ, отвчалъ я ему: вы мн льстите.— А онъ: ‘Пилль, если я льщу, то я — не я.’ Хе, хе, хе! вотъ какъ, господа!

Просители объявили, что они совершенно согласны съ мнніемъ лорда-канцлера насчетъ дарованій мистер Пилля, и каждый прибавилъ къ этому посильное привтствіе, только одинъ толстоногій дтина, съ веснушками и круглыми неподвижными глазами, не сказалъ ничего, кром да: но его наружность и не подавала надеждъ на отличное краснорчіе. Старикъ Виллеръ спшилъ возвратить разговоръ къ своимъ дламъ. Услышавъ, что Самъ находится въ услуженіи у одного почтеннаго джентльмена и очень любитъ своего барина, мистеръ Пилль замтилъ, что это напоминаетъ ему собственную его привязанность къ покойному лорду-канцлеру, а когда Виллеръ, расказывая о смерти жены, не могъ удержаться, чтобы не похвалить ее, то это подало дльцу поводъ распространиться въ похвалахъ своей покойной супруг.

— Да! сказалъ онъ между прочимъ: да! господа, мистриссъ Пилль была великолпная женщина: умъ ея обнималъ вс предметы, а носъ, казалось, былъ созданъ на то, чтобъ повелвать и внушать почтеніе.

— Я нынче обращаю большое вниманіе на носы, замтилъ Виллеръ: по-моему, это та же вывска, тотчасъ видно что тутъ такое, трактиръ, богадлыія, или училище. Жаль только, что я поздно хватился: а то красноносому Стиггинсу не сбить бы съ толку моей Сусанны и мн не продавать бы теперь домишка, въ которомъ я жилъ тридцать лтъ…. Такъ вы говорите, что завтра, или посл завтра, дло это непремнно обдлается?

— Могу васъ уврить.

И точно, черезъ два дня домикъ старика Виллера, со всей утварью и принадлежностями перешелъ въ рука другаго хозяина. Вдовецъ отдалъ его за безцнокъ, сверхъ-того пятая доля суммы отправилась въ карманъ мистеръ Пилля, въ вид установленной награды за хлопоты, да дв пятыя расплылись на разныя мелочныя издержки и на уплату по счету, поданному тмъ же мистеръ Пиллемъ, такъ, что старику досталась только треть вырученныхъ денегъ и не боле десятой доли того, чего дйствительно стоилъ домъ. Передавая эту бездлку Виллеру, мистеръ Пилль разсыпался въ поздравленіяхъ, и намекнулъ, что не худо бы было вспрыснуть выгодную продажу, но старикъ отвчалъ, что имъ съ сыномъ надобно скорй хать въ Лондонъ.

Въ тотъ же день онъ навсегда покинулъ мста, гд перечувствовальстолько горя и радости.

Мистеръ Пиквикъ сидлъ одинъ въ своей комнат,размышляя о средствахъ устроить судьбу Арабеллы и Винкля, когда Мери подкралась къ нему на цыпочкахъ и вполголоса сказала, что Самъ проситъ позволенія ввести своего отца.

— Самъ? вскричалъ Пиквикъ: разв онъ пріхалъ?

— Сейчасъ только, сударь…. Говоритъ, что теперь ужъ никуда не подетъ.

Миловидная горничная, прибавивъ эту едва-ли нужную фразу, не знала, куда ей смотрть, и очень прилежно вертла въ рук уголъ своего розоваго передника.

— Ну, разумется, онъ можетъ привесть его, сказалъ Пиквикъ. Пошли ихъ скоре сюда: я такъ давно не видался съ моимъ Самомъ.— Да! прибавилъ онъ печальнымъ голосомъ, когда Мери, какъ птичка, выпорхнула изъ комнаты: да! это будетъ лучше всего, что можно сдлать, въ награду за его врность. Богъ съ нимъ! Видно, ужъ такова доля старыхъ холостяковъ, что вс, кого они ни полюбятъ, рано или поздно бросаютъ ихъ. Что длать! я постараюсь бытъ счастливымъ, глядя на чужое счастіе.

Въ это время послышались шаги идущихъ, и Пиквикъ принялъ обыкновенный свой веселый видъ, чтобы не огорчить Сама и старика Виллера.

— Здравствуй, здравствуй, Самъ! Очень радъ, что опять тебя вижу. Здравствуйте, мистеръ Виллеръ! Здоровы ли вы?

— Слава Богу, сударь. Покорно благодаримъ за ласку. А вы какъ поживаете?

— Прекрасно, мистеръ Виллеръ. Садитесь.

Старикъ слъ у самыхъ дверей, опустилъ шляпу на полъ и устремилъ глаза на Пиквика.

— Мн бы, сударь…. мн бы, сударь, хотлось переговоритъ съ вами, ежели вамъ досужно, сказалъ онъ наконецъ.

— Съ большимъ удовольствіемъ, мистеръ Виллеръ.

Но тотъ не произносилъ ни слова, только пыхтлъ, отирался и неподвижно смотрлъ на ученаго мужа.

— Ну, что же вы скажете, мистеръ Виллеръ?

— Гмъ!… какъ сегодня печетъ!

— Да, очень жарко.

— Не здите ли вы по этой дорог, сударь? спросилъ старикъ, подавая Пиквику раскрытую табатерку.

— Нтъ, покорно благодарю.

Герою нашему немудрено было замтить, что Виллеръ затрудняется начать разговоръ, и онъ, чтобъ дать ему время надуматься и собраться съ духомъ, терпливо продожалъ разрзывать новую книгу, которая передъ нимъ лежала.

— Я съ роду не видывалъ такого безжалостнаго человка, какъ ты! сказалъ наконецъ старикъ, взглянувши на сына: я съ роду не видывалъ…

— А что онъ сдлалъ? спросилъ Пиквикъ.

— Да какъ же, сударь? Вдь ему извстно, что я немножко, того… когда надо говорить о чемъ-нибудь этакомъ…., да притомъ и васъ намъ не слдуетъ долго безпокоить: вдь ваше время дорого, сударь, а онъ себ стоитъ, вытаращивъ глаза, и не говоритъ ни слова. Нтъ, Самми, не хорошо!…. не такъ бы должно доброму сыну, совсмъ не такъ!

— Я думалъ, что ты хочешь самъ говорить, старичина, отвчалъ сынъ.

— Думалъ!… вотъ теб разъ! ты думалъ!… Да вдь ты видишь, что я сбился съ тракту: и хочу, да не могу ничего сказать.

— Ну, если такъ, то пожалуй!— Вотъ въ чемъ дло, сударь, началъ Самъ, обращаясь къ Пиквику: онъ получилъ деньги.

— Хорошо, хорошо, Самми! Говори: я не стану теб мшать.

— Онъ получилъ деньги, сударь, продолжалъ Самъ: посл мачихи намъ съ нимъ осталось пять сотъ фунтовъ, да еще старикъ продалъ домъ со всмъ скарбомъ, такъ тутъ ему, съ накопленный прежде деньжонками, очистилось двсти осемьдесять фунтовъ, и теперь у него завелось всего-на-все, потому что я свою долю ему же оставилъ, семьсотъ осемьдесять фунтовъ.

— Право? сказалъ мистеръ Пиквикъ. Это хорошо. Поздравляю васъ, мистеръ Виллеръ, поздравляю и тебя, Самъ.

— Погодите, погодите, перебилъ старикъ. Ну, Самми! пошелъ дальше! по той же коле.

— Вотъ, сударь, продолжалъ Самъ, съ нкоторымъ смущеніемъ: ему и хочется положить эти деньги куда-нибудь въ такое мсто, гд бы он были цлы, и мн этого хочется, сударь, потому-что если он останутся у него, такъ онъ ихъ, либо отдастъ кому-нибудь, либо потеряетъ, либо самъ вдругъ сдлается египетской муміей….

— Очень хорошо, Самми! воскликнулъ старикъ. Катай дальше!

— А потому, сударь, онъ пришелъ къ вамъ…. то есть, на такой случай…. что можетъ-быть…. неравно….

— Ну, просто, я пришолъ, чтобъ отдать ихъ вамъ! подхватилъ Виллеръ. Избавьте меня, ради Бога! Куда мн возиться съ такой дьявольщиной?

Сказавъ это, старикъ вдругъ вытащилъ изъ-за пазухи кожаный замасленный мшокъ, кинулъ его въ руки Пиквику, и бросился вонъ изъ комнаты съ такой легкостью, какой ршительно нельзя было ожидать отъ его лтъ и дородства.

— Держи! держи! закричалъ философъ.

Самъ поспшилъ исполнить приказаніе, и Виллера втащили обратно.

— Благодарю васъ, добрый мой другъ, за довренность, сказалъ ему Пиквикъ: но эта сумма…. я тоже человкъ одинокій, могу умереть…. ваши деньги пропадутъ…. Однимъ словомъ, я прошу васъ взять назадъ свои деньги. Пожалуйста!

Виллеръ какъ-будто окаменлъ: онъ не двигался съ мста, не шевелилъ ни однимъ членомъ, только удушливое дыханіе, отъ котораго ноздри его раздувались, производя громкій свистъ, доказывало, что это стоитъ живой человкъ, а не восковая фигура. Пиквикъ опять сталъ просить его взять назадъ деньги, и протянулъ къ нему руку съ мшкомъ. Нсколько секундъ старикъ колебался, наконецъ кашлянулъ, схватилъ мшокъ, сунулъ его за пазуху, и началъ проворно застегивать вс пуговицы своего кафтана, съ видомъ человка, который ршился на что-то важное.

— Я зналъ, что эти деньги меня погубятъ, Самми, сказалъ онъ, ужъ помяни мое слово, погубятъ!

— Что ты хочешь длать? спросилъ Самъ.

— Ну, что длать? Пришлось, либо зарзаться, либо итги въ солдаты. Прощай, Самми!… не забывай своего. отца.

Старикъ пошолъ къ двери, и черты лица его, голосъ, походка, все показывало, что онъ въ состояніи привести въ исполненіе одно изъ своихъ премудрыхъ намреній. Пиквикъ остановилъ его и сказалъ:

— Погодите, мистеръ Виллеръ. Я беру деньги. Можетъ-быть….

— Берете? спросилъ старикъ, обрадовавшись: въ самомъ дл, берете?

— Да, беру. Можетъ-быть, мн удастся пристроить ихъ выгодне чмъ вамъ.

— Ужъ разумется!….. разумется! закричалъ Воллеръ, въ восторг. Ахъ, благодтель, спаситель мой!

Онъ былъ готовъ цловать руки Пиквика, и прыгалъ по комнат какъ дитя. Герой нашъ едва усадилъ его, заперъ деньги въ конторку, и объявилъ, что также иметъ надобность поговорить съ нимъ объ одномъ важномъ дл. Это только и могло убдить старика, чтобы онъ присмирлъ. Свъ на прежнее мсто, онъ сложилъ руки на колняхъ и употребилъ вс старанія, чтобы сдлать самую серіозную гримасу, какая только возможна при невольной улыбк радости безпрестанно выбгающей на губы.

— Выдь на минуту, Самъ, сказалъ Пиквикъ: я хочу поговорить съ твоимъ отцомъ безъ свидтелей. Не замтили ли вы, мистеръ Виллеръ, продолжалъ онъ, когда Самъ вышелъ: не замтили ли вы одной молодой двушки, которая говорила съ вашимъ сыномъ въ сняхъ?

— Замтилъ, сударь, отвчалъ старикъ.

— Какъ вы ее находите? Будьте чистосердечны, мистеръ Виллеръ.

— Двушка хоть куда, румяная, пригожая.

— Да,.это правда. Надобно вамъ сказать, мистеръ Виллеръ, что я принимаю большое участіе въ этой двушк, и душевно желаю, чтобы она была счастлива. Понимаете?

— Очень ясно, отвчалъ Виллеръ, который въ самомъ дл не понималъ ничего.

— Эта двушка любитъ вашего сына, продолжалъ Пиквикъ: а онъ любитъ ее.

— Она не вдова, сударь? перебилъ старикъ, съ озабоченнымъ видомъ.

— Нтъ, вы слышите, двушка.

Виллеръ кивнулъ головой.

— Ну, такъ они любятъ другъ друга, продолжалъ опять Пиквикъ. Я имлъ случай замтить это при многихъ случаяхъ, и могу сказать утвердительно, что изъ нихъ вышла бы прекрасная пара. Остается только знать ваше мнніе: согласны ли вы ихъ осчастливить? Ршите.

Виллеръ, по нкоторымъ причинамъ, былъ предубжденъ противъ супружества и, при другихъ обстоятельствахъ, конечно бы произнесъ грозный отказъ, но какъ въ настоящемъ случа сватомъ былъ мистеръ Пиквикъ, и этотъ мистеръ Пиквикъ ручался, что невста не вдова, а двушка, то дло представлялось ему заслуживающимъ нкотораго вниманія. Герой нашъ, съ своей стороны, не пощадилъ ничего чтобъ превознести разнообразныя достоинства Мери, привелъ въ дйствіе все свое краснорчіе, употребилъ все свое вліяніе на его умъ, и, черезъ нсколько времени, Виллеръ, къ неописанной радости Пиквика, объявилъ, что онъ согласенъ.

— Самъ, сказалъ тогда Пиквикъ, впустивъ его въ комнату: мы имли разговоръ о теб, мой другъ.

— Да, о теб, прибавилъ отецъ, съ видомъ покровительства.

— Мы разсуждали о твоихъ отношеніяхъ къ горничной мистрисъ Винкль. Я очень хорошо вижу, что ты питаешь къ ней что-то боле простой дружбы.

— Я, сударь? отвчалъ Самъ, смшавшись: а, сударь?… Сдлайте милость, не думайте ничего такого…. Я человкъ молодой, замтилъ, что она двушка, и притомъ, миловидная, прекраснаго поведенія: вотъ и все тутъ!

— Знаю, мой другъ, знаю. Объ этомъ-то мы и толковали съ твоимъ старикомъ, и хотимъ помочь твоей замт… Теб мшаетъ одно: ты живешь у меня. Но я охотно, сегодня же, отпускаю тебя отъ мста, а чтобъ доказать, какъ цню твою врную службу, твои добрыя качества, я беру на себя вс издержки по твоей свадьб и даю слово устроить теб такое состояніе, чтобы ты могъ спокойно жить съ женой и дтьми.

Самъ стоялъ и молчалъ: слова Пиквика очевидно озадачили его до послдней крайности.

— Какъ? сказалъ онъ наконецъ: а что жъ будетъ съ вами?

— Со мной? отвчалъ Пиквикъ: ничего, мой другъ: я стану жить, какъ жилъ прежде.

— Нтъ! вскричалъ Самъ ршительнымъ голосомъ: вы задумали вещь отличную, такая вещь только вамъ можетъ прійти въ голову, мистеръ Пиквикъ, потому что только вы одни такой добрый баринъ, какого я и не видывалъ, но всё-таки нтъ!… этого нельзя сдлать!

— Почему же нельзя, ной другъ?

— Потому, что нельзя, и все тутъ! Неужели вы по-сю-пору не понимаете, что мн надо смотрть за вами? Вдь съ вами и Богъ-знаетъ что можетъ случиться, если я отойду!

— Со мной ничего не можетъ случиться, Самъ, возразилъ Пиквикъ печально. Обстоятельства мои теперь принимаютъ совсмъ новый видъ: мистеръ Винкль женился, мистеръ Топменъ жалуется на ревматизмъ и ршительно отказывается отъ продолженія нашей ученой экспедиціи, мистер Снодграссъ тоже что-то очень къ ней охладлъ, а другихъ такихъ хорошихъ сотрудниковъ я не выберу въ цломъ клуб. Слдовательно поздки мои должны прекратиться, притомъ я и самъ ужъ начинаю чувствовать нужду съ спокойствіи, стану жить на одномъ мст, и ты мн будешь совершенно не надобенъ.

— Гмъ! ненадобенъ!… Да какъ же вы безъ меня обойдетесь, если вамъ нужно спокойствіе? И что вы тутъ толкуете, будто станете жить на одномъ мст? Разв я васъ не знаю? Сегодня вы такъ, а завтра иначе: вдругъ какая-нибудь ученая штука, вы и полетли хоть на край свта. У васъ, у одного, ума столько въ голов, сколько нтъ и въ двадцати пяти другихъ. Такъ можно ли вамъ безъ меня обойтись?… Нтъ, сударь, нтъ, этого нельзя сдлать!

— Важно, Самми! в-в-ажно! закричалъ старикъ Виллеръ, вскочивъ и хлопнувъ въ ладоши.

— Вотъ и вышло, что вы говорите все пустяки, сударь! продолжалъ Самъ, ободренный этимъ патетическимъ восклицаніемъ. Иное дло, если вы хотите нанятъ слугу умне меня, политичное, образованне: почему не такъ?… нанимайте. Но что касается до Сама Виллера, такъ будете ли вы давать ему жалованье, или не будете, будете ли вы одвать, кормить и поить его, или не будете, всё-равно! Самъ Виллеръ, котораго вы столько времени кормили, поили и одвали, а пуще всего, къ которому вы были такъ милостивы, остается при васъ. Такъ ли, не такъ ли, пусть будетъ, что будетъ, а Самъ Виллеръ, я говорю, остается при васъ! непремнно при васъ! да, при васъ!

Кто могъ спорить противъ такихъ аргументовъ? Ужъ конечно не Пиквикъ! Растроганный до глубины сердца, приведенный въ смущеніе, онъ сидлъ, и не зналъ что говорить. Между-тмъ старикъ Виллеръ продолжалъ неистовствовать, желая изъявить свое одобреніе Саму: онъ кричалъ, билъ въ ладоши, топалъ ногами, и въ заключеніе, чтобы не оставить сыну своему ни малйшаго поводу къ сомннію въ родительской благосклонности, кинулся и смялъ его въ своихъ гигантскихъ объятіяхъ, отъ которыхъ тотъ еще боле растрепался, такъ, что все платье на немъ пришло въ безпорядокъ, лицо запылало какъ жаръ, волосы стали дыбомъ. Пиквикъ взглянулъ на него съ улыбкою и слезами, подалъ ему руку, назвалъ его своимъ врнымъ другомъ.

— ‘Вотъ такъ-то лучше!’ какъ говорилъ школьный учитель, привязавъ ученика къ скамейк, сказалъ Самъ.

По требованію обоихъ Виллеровъ, было положено не вспоминать никогда объ его женитьб, и старикъ, уходя на постоялый дворъ, гд онъ основалъ свое столичное мстопребываніе, долго кивалъ головой Саму и его господину.

Когда Арабелла узнала печальный результатъ свиданія Пиквика съ ея свекромъ, то, несмотря что герой нашъ очень искусно приготовлялъ ее къ этому горестному извстію, она, бдная, залилась слезами и, рыдая, называла себя причиной раздору между отцомъ сыномъ.

— Милая моя, говорилъ ей Пиквикъ: вы тутъ нисколько не виноваты. Разв можно было предвидть, что мистеръ Винкль заупрямится?— Я думаю…. я думаю, прибавилъ онъ, глядя на прекрасное личико Арабеллы: если бы мистеръ Винкль зналъ дло покороче, онъ самъ отрекся бы отъ этого пустаго упрямства.

— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!… Но что будетъ съ нами, если онъ не проститъ Наанаила, станетъ всё сердиться, оставитъ его безъ помощи?

— Гмъ!…. въ такомъ случая я предсказываю, что у Наанаила найдется другой помощникъ, который устроитъ его дла.

Арабелла легко поняла, что это за помощникъ, и потому, обнявъ Пиквика, поцловала его отъ всего сердца, между-тмъ какъ грудь ея волновалась вздохами, а изъ глазъ текли слезы.

— Полно, полно, сказалъ ей ласково нашъ герой. Подождемъ еще нсколько времени: можетъ-статься мистеръ Винкль напишетъ, или какимъ-нибудь другимъ образомъ войдетъ въ сношенія съ Наанаиломъ, если же нтъ, тогда…. ну! тогда у меня готово множество плановъ, и не тотъ… такъ другой, непремнно обезпечитъ ваше счастье.

Арабелла была доврчива: молодость всегда такова, особливо съ тми, кто сулитъ ей доброе. Полагаясь на слова Пиквика и выполняя его совтъ не огорчать мужа, бдная женщина поспшно спрятала свой мокрый отъ слезъ платокъ и съ улыбкой встртила Винкля, который вошелъ въ то время въ комнату. Но добрый философъ внутренно очень сокрушался о положеніи молодой четы, потому что, — ежели сказать правду, — у него еще не было ни одного плану для устройства ихъ будущности, и онъ ршительно самъ не зналъ, что съ ними длать, хотя былъ готовъ на всякія съ своей стороны пожертвованія. Чтобы привесть дло въ возможную ясность, онъ вздумалъ прибгнуть къ обыкновенному въ подобныхъ случаяхъ средству, то есть, пошелъ посовтоваться съ своимъ другомъ и адвокатомъ Перкеромъ. Кстати ему надобно было поговорить съ нимъ о Джингл.

— Дома ли мистеръ Перкеръ? спросилъ онъ войдя въ контору дльца.

— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!… Тра-ла-ла-ла!… Прошу покорно садиться. Мистеръ Перкеръ только пришелъ и переодвается. Не угодно ли подождать? Вотъ газеты. Онъ тотчасъ выйдетъ.

Говоря это, Лоутенъ, секретарь Перкера, нашъ старый знакомый, подалъ Пиквику цлую кипу газетъ и принялся читать какую-то бумагу, напвая про-себя веселую арію. Пиквикъ слъ, отеръ лобъ, и поправивъ очки, навелъ ихъ на рчь, которая была произнесена вчера въ нижней палат.

— Тра-ла-ла-ла!.. тра-ла-ла-ла! А мистеръ Перкеръ хлопоталъ по вашему длу.

— Расчитывался по тяжб съ бабою Бардль?

— Нтъ, насчетъ тхъ двухъ молодцовъ, которыхъ вы выкупили изъ тюрьмы.

— А! Джингля и Тротера! Ну, что же? удачно ли?

— Удачно. Ливерпульскій корреспондентъ говорить, что вы его много разъ одолжили, и онъ, съ большимъ удовольствіемъ, по вашей рекомендаціи, возьметъ Джингля, для отправленія въ Демерару. Тра-ла-ла-ла… Но, вообразите, какой бшеный этотъ другой бездльникъ…какъ бишь вы его назвали?… да, Троттеръ!… онъ тоже хочетъ въ Демерару. Мы его уговаривали сколько могли: нтъ, ршительно тянется за своимъ товарищемъ. Вотъ голова!

— Глупый человкъ! сказалъ Пиквикъ, съ печальной улыбкой.

— Хуже чмъ глупый, возразилъ Лоутенъ: онъ помшанный. Только и говоритъ, что у него не бывало и нтъ друзей кром Джингля. Ну посудите, сдлайте милость!

Въ ту минуту послышались мелкіе шаги Перкера, и маленькій стряпчій отворилъ дверь.

— Ахъ, мистеръ Пиквикъ!…. мое почтеніе! Только что объ васъ думалъ. Не прикажете ли?

Онъ пожималъ руку Пиквика, нюхалъ табакъ, подавалъ ему табакерку и кланялся, все въ одно время.

— Только-что про васъ думалъ. Ну, почтеннйшій! дло этихъ двухъ бездльниковъ кончено. Не хотите-ли ихъ видть? Они оба здсь…. Эй, вы! гуси!

Джингль и Троттеръ вошли въ контору и съ замшательствомъ остановились у дверей.

— Знаете ли вы этого господина? спросилъ Перкеръ у Джингля.

— Этого? отвчалъ Джингль, сдлавъ шагъ къ Пиквику и вдругъ остановившись: господинъ…. благодяніе…. спаситель…. сдлали изъ меня человка…. никогда не забуду…. и вы…. никогда вы не пожалете…. нтъ!

— Дай Богъ! дай Богъ! Мн очень пріятно это слышать, сказалъ Пиквикъ ласково. Кажется, ты теперь получше?

— О! гораздо…. благодарю…. большая перемна…. совсмъ не такъ….

Въ самомъ дл, Джингль и другъ его Троттеръ совсмъ не походили на тхъ двухъ полу-живыхъ, едва двигавшихся скелетовъ, какими Пиквикъ засталъ ихъ въ тюрьм: оба они крпко стояли на ногахъ, смотрли весело и были опрятно одты.

— Когда вы дете въ Ливерпуль? спросилъ Пиквикъ.

— Ныншній вечеръ, сударь, съ обозомъ изъ Сити, отвчалъ Бобъ, выдвинувшись впередъ.

— И ты ршаешься пуститься на ту сторону глобуса!

— Непремнно, сударь.

— Вотъ дружба!… Какъ жаль, что она употреблялась во зло!… Надюсь, господа, что теперь вы исправитесь. Видите сами, ведутъ ли пороки къ хорошему. Что вы пріобрли тмъ, что позабыли вс правила чести, не исполняли законовъ нравственности, жили обманомъ? Ничего, кром того что попали въ тюрьму. Пусть же этотъ огіытъ послужить вамъ урокомъ. Боле всего избгайте праздности, трудитесь: праздность родитъ пороки, а трудъ укрпляетъ душу и тло.

Джингль во все это время стоялъ потупивъ глаза, и ловилъ шапкой слезы, которыя падали изъ его глазъ. Казалось, будто ему хотлось сказать что-то, но не очень краснорчивый во всякое время, онъ теперь лишился и послдней способности говорить: у него не хватало ни духу ни голосу.

— Ну, хорошо, хорошо! сказалъ ему Перкеръ: мистеръ Пиквикъ знаетъ, что вы чувствуете его благодяніе. Съ Богомъ, господа! Намъ съ нимъ нужно договорить о другомъ дл, да и вамъ ужъ пора.

Маленькій стряпчій безъ церемоніи повернулъ Джингля къ двери. Несчастный вырвался, схватилъ руку нашего героя, поцловалъ ее, и потомъ кинулся вонъ, въ сопровожденіи Троттера. Но лишь-только они успли выйти, какъ мсто ихъ было занято двумя другими особами, которые, со всею наружностью людей чесаныхъ, въ сущности были несравненно больше бездльники нежели Джингль и Бобъ.

— Возможно ли? ужъ пришли! вскричалъ Перкеръ, выглянувъ изъ окошка. Я назначилъ имъ быть въ семь часовъ, а они пожаловали въ пятомъ! Вотъ аккуратные люди, когда надо брать деньги!

Читатель догадывается, что аккуратные люди, о которыхъ говорилъ стряпчій, были Донсонъ и Фоггъ.

— Мое почтеніе! пробасилъ Донсонъ, войдя въ комнату.

— Глубочайшее! проскрыплъ Фоггъ.

— И вы здсь, мистеръ Пиквикъ! прибавилъ первый. Очень радъ, что имю честь видть. Какъ ваше здоровье?…. какъ дла?

— Нтъ ли чего новенькаго? спросилъ Фоггъ.

Мистеръ Пиквикъ холодно кивнулъ головой, и не отвчая ни слова, хотлъ выйти въ другую комнату.

— Зачмъ же мистеръ Пиквикъ хочетъ насъ оставить? сказалъ Донсонъ, съ улыбкой: дло, о которомъ намъ надобно трактовать, для него не тайна, кажется: ха, ха, ха, ха!

— Кажется, не тайна, прибавилъ Фоггъ: хе-хе-хе-хе!

И оба расхохотались такъ весело, какъ хохочутъ только люди, которымъ надобно получать деньги. Пиквикъ киплъ отъ бшенства, однако жъ преодоллъ себя. Между-тмъ дльцы начали пересматривать бумаги, поврять счеты.

— Точно такъ, сказалъ наконецъ Донсонъ: сто тридцать три фунта шесть шилинговъ и четыре пенни. Кажется, мистеръ Пиквикъ, вы немножко похудли посл того, какъ я имлъ удовольствіе съ вами видться.

— Можетъ-быть: я имлъ много неудовольствій отъ нкоторыхъ бездльниковъ, въ послднее время.

Маленькій Перкеръ закашлялся, какъ-будто ему муха попала въ горло, и оглянувшись на Пиквика, умоляющимъ голосомъ спросилъ, не хочетъ ли онъ почитать газеты, но герой нашъ ршительно отвчалъ: Нтъ!— и продолжалъ смотрть, то на Донсона, то на Фогга, сокрушая этимъ взоромъ всякія недоразумнія насчетъ того, что бездльники, о которыхъ онъ говоритъ, сами господа Донсонъ и Фоггъ.

— Теперь совсмъ, сказалъ Фоггъ, положивъ въ карманъ деньги. Я почитаю себя очень счастливымъ, мистеръ Пиквикъ, что имлъ случаи познакомиться съ вами. Къ вашимъ услугамъ, сэръ!

— Прощайте, мистеръ Пиквикъ! примолвилъ его товарищъ.

И они уже были готовы выйти, какъ вдругъ ученый мужъ закричалъ имъ остановиться.

— Почтеннйшій!… ради Бога! сказалъ Перкеръ.

— Ничего, ничего, отвчалъ нашъ герой. Послушайте, господа, теперь вс расчеты между нами кончены, и я хочу сказать вамъ, что думаю объ этомъ дл, или, лучше, о самихъ васъ.

— Вы хотите насъ оскорбить, конечно, сказалъ Фоггъ.

— Мой другъ, перебилъ его Донсонъ: не возражайте, пожалуйста, мистеръ Пиквику. Пускай онъ насъ оскорбляетъ. Молчите, не говорите ни слова.

— Очень хорошо, мистеръ Донсонъ.

— Такъ слушайте же, господа! началъ Пиквикъ: вы оба ябедника, бездльники, разбойники…

— Все ли? спросилъ Перкеръ боязливо.

— Все. Въ этихъ трехъ словахъ заключаются вс качества этихъ мерзавцевъ: ябедники, бездльники, разбойники….

— Слышите, господа? Мистеръ Пиквикъ говорить, что онъ сказалъ все. Ему больше нечего сказать. Прощайте, мистеръ Донсонъ! прощайте, мистеръ Фоггъ! Уйдите, пожалуйста…. Лоутенъ, отвори дверь.

— Если только въ Англіи есть законы, произнесъ Донсонъ, остановившись: то мистеръ Пиквикъ поплатится намъ за эту обиду.

— Вы ябедники! продолжалъ между-тмъ Пиквикъ.

— Точно поплатится, сказалъ Фоггъ.

— Бездльники!…

— Пожалуйста идите, господа.

— Разбойники!… Да, да! вы ябедники, бездльники, разбойники!… разбойники!

Пиквикъ бросился за Перкеромъ и Лоутономъ, которые выпроваживали двухъ стряпчихъ, и хотлъ еще разъ назвать ихъ разбойниками, но въ ту самую минуту передъ нимъ явился предметъ, котораго онъ вовсе не ожидалъ увидть. Молодой человкъ, необычайной толщины, съ круглой и красной рожей, поднимался на лстницу, пыхтя какъ паровая машина паровоза. По платью, онъ казался слугой, по объему корпуса, бочкой, въ результат, не долженъ былъ принадлежать къ самымъ высшимъ разрядамъ общества.

— Что это такое? спросили вдругъ Перкеръ и секретарь его, отступая назадъ.

Чудовище не отвчало ни слова и продолжало взбираться на лстницу, распространяя отъ себя жаръ, какъ плавиленная печь.

— Что ты не отвчаешь? что ты не останавливаешься? спросилъ опять Лоутенъ.

— Потому не останавливаюсь, отвчалъ наконецъ молодой человкъ, задыхаясь: что баринъ веллъ мн быть въ безпрестанномъ движеніи, пока я не скажу, что надобно, мистеръ Перкеру, а не то, говоритъ, ты уснешь, и никакого толку не будетъ.

Само собой разумется, что этотъ отвтъ показался Перкеру и Лоутону очень страннымъ, но Пиквику, который ужъ подозрвалъ въ толстяк что-то знакомое, онъ помогъ открыть стариннаго нашего пріятеля Джоя, слугу мистеръ Вардля.

— Джой! ты ли это?… Боже мой, какъ растолстлъ!

— Ахъ, мистеръ Пиквикъ! васъ-то и надобно. Баронъ прислалъ меня сказать мистеръ Перкеру, что онъ пріхалъ въ Лондонъ и желаетъ знать, гд вы ныньче живете.

— Твои баринъ? Гд онъ?

— А вонъ тамъ, на улиц, сидитъ въ коляск.

— Мистеръ Вардль?…

Пиквикъ хотлъ-было ту жъ минуту бжать на улицу, но старикъ Вардль, видно опасаясь сонливости своего слуги, самъ отворилъ въ это время дверь съ подъзду и очутился въ сняхъ.

— А! Перкеръ! Пиквикъ! вскричалъ онъ. Здравствуйте, друзья мои! Давайте руки. Каково поживаете? Какъ же это?…. Пиквикъ я слышалъ, будто ты сидлъ въ тюрьм? Перкеръ, правда ли это?…. зачмъ вы допустили его до такой гадости?

— Что длать! что длать! отвчалъ стряпчій, улыбаясь и набивая свой носъ: вдь вы знаете, какой онъ упрямецъ.

— О! знаю, знаю…. Но теперь онъ не въ тюрьм. Ладно! Очень радъ, что васъ вижу, друзья мои.

Говоря это, добрый Вардль еще разъ пожалъ руки обоимъ старикамъ, потомъ вошелъ въ кабинетъ Перкера и повалился на кресла.

— Фу, ты, пропасть! сказалъ онъ: нынче наступили премудреныя времена: честные люди сами лзутъ въ тюрьму, а двки перебсились.

— Какъ перебсились? спросилъ Перкеръ, съ участіемъ.

— Да, перебсились!…. ршительно перебсились!…. Но прежде всего, Пиквикъ, скажи мн: что Арабелла? здорова ли она?

— Слава Богу, и врно будетъ очень рада тебя увидть.

— Черноглазый чертенокъ! А я было думалъ самъ къ ней посвататься! Вотъ, прошу покорно…. Ну, да что толковать? Всё-таки я люблю ее, и желаю, чтобы она была счастлива съ твоимъ Винклемъ.

— Надюсь, что и будетъ, мои другъ. Но какимъ образомъ ты узналъ, что она вышла за Винкля?

— Какимъ! Разумется, черезъ двчонокъ же, черезъ моихъ дочерей. Съ недлю назадъ он получили отъ нея письмо, что она изволила выпрыгнуть замужъ безъ согласія свекра, что ты положилъ первое основаніе этому длу, потомъ здилъ уговаривать старика, ничего не добился, и прочее. Я подумалъ про себя: ‘Вотъ удобное время задать умненькое нравоученіе!’ И началъ я говорить Эмиліи съ Изабеллой, что таковы-то, дискать, всегда бываютъ послдствія, ежели дти вступаютъ въ бракъ безъ позволенія папеньки, что дочерямъ, дискать, особенно надо исполнять свои обязанности къ родителямъ, и такъ дале, и такъ дале. Но что жъ бы вы думали? Вс мои умныя рчи пропали попустому: какъ къ стн горохъ! Я имъ толкую о соигласіи родительскомъ, а он мн въ отвть поютъ свое, что еще-де нужне согласіе самихъ жениха и невсты, что бракъ безъ любви — вещь ужасная, что любовь составляетъ все счастіе людей…. семейной жизни…. Фу, ты, пропасть! что тутъ станешь говорить?

— Да, признаюсь! проворчалъ Пиквикъ.

— Эти двушки обладаютъ удивительною способностью подводить доказательства, замтилъ Перкеръ.

— Но вы еще не слыхали самаго важнаго. Плутовки заварили такую кашу, что ума не приложишь.

— Ахъ, Боже мой! ужъ не еще ли тайный бракъ? вскричалъ Пиквикъ: не замшанъ ли я въ этомъ?

— Да, замшанъ.

— Возможно ли?… Но какъ же это?

— А вотъ вы услышите все по порядку.

Вардль всталъ, заперъ дверь, понюхалъ изъ Перкеровой табакерки и началъ говорить:

— Старшая дочь моя Изабелла, та, что за Трондлемъ…

— Знаю, знаю.

— Ужъ не мшай мн: иначе я не кончу до завтра. Вотъ, когда мн прочитали письмо Арабеллы и вс наши разсужденія о родительской власти кончились, старшая дочь моя Изабелла и говоритъ Эмиліи, которая стала жаловаться на головную боль — ‘Поди., сестрица, лягъ въ постель: голов твоей будетъ легче,’ — а сама осталась со мной и завела рчь опять про бракъ Арабеллы. ‘Что, говоритъ, папенька: скажите откровенно что вы объ этомъ думаете?’ — Что думать, мой другъ? отвчалъ я: мн кажется, Арабелла сдлала очень хорошую партію.’ Я отвчалъ такъ потому, что сидлъ у камина, со стаканомъ грогу въ рук, и мн было весело, притомъ я думалъ, авось-либо Изабелла отстанетъ оть меня, если не буду съ ней спорить. Надобно вамъ сказать, что дочери мои об очень похожи на покойницу жену, и я люблю, если которая-нибудь изъ нихъ сидитъ возл меня: ихъ голосъ и лица напоминаютъ мы прошедшее счастіе и какъ-будто длаютъ меня опять такимъ же молодымъ человкомъ, какимъ былъ я тогда.— ‘Это бракъ по склонности,’ сказала Изабелла.— Да, отвчалъ я: но такіе браки не всегда бываютъ счастливы, моя милая.

— Вздоръ! перебилъ Пиквикъ: а опровергаю твое положеніе.

— Опровергай, когда теб прійдетъ очередь говорить, а теперь помолчи, пожалуй: право, я собьюсь съ толку.— ‘Жаль, сказала мн Изабелла: жаль, что вы такъ думаете о бракахъ по склонности.’ — Э! полно! отвчалъ я: я вдь это такъ только сказалъ, а не то чтобы въ самомъ дл. Ты знаешь, что мать твоя вышла за меня по склонности, я женился тоже по склонности, и наконецъ твое замужство также совершилось по склонности.’ — Да, да, папенька! подхватила Изабелла: поэтому-то я и начала съ вами говорить.’ Тутъ она вынула изъ ридикюля платокъ, вздохнула, посмотрла на меня такъ умильно, и посл разныхъ прелюдій, разыгранныхъ слезами, ласками и другими нжностями, объявила мн, что Эмилія очень несчастлива, что она и твои пріятель Снодграсъ ведутъ между собой преаккуратную переписку съ послдняго Рождества, что они ужъ хотли-было и обвнчаться, по похвальному примру Арабеллы, но, какъ я всегда былъ добръ къ дочерямъ своимъ, то въ награду за это, и положено напередъ спросить моего позволенія. Короче, дло идетъ на то, что если я не дамъ своего согласія, то и воспослдуетъ второй тайный бракъ, и всмъ этимъ я обязанъ вамъ, мистеръ Пиквикъ. Теперь покорно прошу сказать, что вы объ этомъ думаете?

Пиквику было бы и самому любопытно узнать, что онъ объ этомъ думаетъ, потому что философъ не могъ дать себ отчету ни въ одной мысли: сидлъ вытаращивъ глаза и разинувъ ротъ, какъ пораженный ударомъ въ голову, и все, что языкъ его былъ въ состояніи произнести въ эту минуту, заключалось только въ трехъ безсвязныхъ словахъ: Снодграссъ!…. любовь!… Рождество!….

— Да, старичина, у нихъ съ самаго Рождества завелись любовныя шашни, повторилъ Вардль.

— Не понимаю! воскликнулъ Пиквикъ.

— И не мудрено. Намъ бы надобно быть лтъ тридцать пять помоложе чтобы не прозвать этого. Но хуже-то всего то, что я, старый дуракъ, мсяца три назадъ, сваталъ Эмиліи одного жениха, изъ нашихъ сосдей. Безъ-сомннія это еще пуще раздуло любовь ея къ Снодграссу, и врно они, какъ водится, поршили между собою, что я жестокій отецъ, что они — несчастные, преслдуемые любовники, что имъ не остается ничего какъ бжать на край свта, жить въ хижин, питаться ароматомъ цвтовъ, и прочая. Я даже думаю, что съ этого-то проклятаго сватовства имъ и засла въ голову мысль о тайномъ брак. Но, какъ бы то ни было, вы видите, что они, того гляди, обвнчаются. Я ужасно перепугался, веллъ заложить бричку и прискакалъ съ Эмиліей сюда, чтобы посовтоваться съ вами. Скажите, что надобно длать!

— Такъ миссъ Эмилія тоже въ Лондон? спросилъ Пиквикъ.

— Да, я боялся оставить ее дома, чтобы она не вышла замужъ. Мы живемъ въ Сити. Она вчера, съ обду до ужина, безпрестанно плакала, а сегодня утромъ послала къ Арабелл торжественное увдомленіе о своемъ прізд и всхъ бдахъ. Я притворился, будто бы ничего не вижу, и похалъ скоре сюда. Говорите же, что надобно длать?

— Что надобно длать? повторилъ Перкеръ: я думаю, надобно ихъ женить.

— Разумется, подтвердилъ Пиквикъ.

— Не много же вы придумали! Женить-то ихъ я и самъ умю. Но напередъ надобно знать, что за человкъ — мистеръ Снодграссъ, какое положеніе его, въ свт, иметъ ли онъ что-нибудь за душой, и можно ли надяться, что дочь моя будетъ съ нимъ счастлива.

— Обо всемъ этомъ извольте поговорить съ нашимъ почтеннымъ другомъ, сказалъ Перкеръ, указывая на Пиквика. А что касается до меня, прибавилъ онъ, посмотрвъ на часы: то хотя мн и жаль съ вами разстаться, да длать нечего: у меня есть хлопоты, которыхъ я никакъ не могу отсрочить.

— Хорошо. По-крайней-мр дайте мн слово, что вы съ нами обдаете.

— И прекрасно! Слдовательно мы сдлаемъ вотъ какъ. Я сейчасъ же пошлю Джоя домой, сказать Эмиліи, чтобы она распорядилась обдомъ, а самъ съ Пиквикомъ заду къ нему, и, взявъ оттуда Арабеллу и Винкля, мы отправимся вс вмст ко мн. Въ шесть часовъ вы прикатите къ нашему обществу. Я общаю не ршать, до тхъ поръ, участи молодыхъ людей, которыхъ мы любимъ. Затмъ до свиданія, мистеръ Перкеръ!…. до свиданья, мой другъ!…. Эй, Джой!…. Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый опять заснулъ.

Мистеръ Вардль распорядился совершенно по своему плану, но когда они пріхали въ гостинницу, гд жили Пиквикъ, Арабелла и Винкль, Самъ доложилъ имъ, что мистрисъ Винкль давно ухала съ своей горничной къ миссъ Эмиліи. Поэтому Пиквикъ и Вардль оставались только вдвоемъ, и какъ одному изъ нихъ нужно было разсказать свои приключенія, а другому попросить у него совтовъ, то два старые джентльмена, не сочтя за нужное спшить къ обду, предались дружескому бесдованію и вовсе не замтили какъ время прошло до шести часовъ.

— Здравствуйте, мистеръ Виллеръ, сказалъ Джой, раскланиваясь съ Самомъ въ прихожей, между-тмъ какъ Вардль съ Пиквикомъ пошли во внутреннія комнаты. Ну, какая красавица эта Мери!….могу сказать! Я въ нее до страсти влюбился.

— Что-о? спросилъ Самъ протяжно.

— Я говорю про миссъ Мери, отвчалъ Джой. Она пріхала сюда съ мистрисъ Винкль, и всё со мной говорила, водила меня въ буфетъ, потчивала… Ахъ, ты, Господи, какая красавица!…. и какъ говоритъ!…. и какъ смотритъ!…. и посмивается…. Чортъ ее знаетъ, что за красавица! Ну просто, я до страсти влюбился.

Самъ не далъ ни какого словеснаго отвта на это дружеское признаніе, но, посмотрвъ нсколько секундъ въ глупые глаза Джоя, взялъ его за воротъ и хотлъ, кажется, вытрясти изъ него любовь къ Мери, какъ вдругъ передъ ними явилась разстроенная фигура мистеръ Вардля.

— Что это значитъ, Джой?…. Гд Эмилія?

Джой вытаращилъ глаза.

— Миссъ Эмилія?… барышня?… она тамъ-съ.

— Гд тамъ?

— Въ своей комнат.

— Ея нтъ въ своей комнат. Ты засталъ ее, какъ пришелъ домой. Ну, куда жъ она длась?

— Не знаю-съ. Горничная двушка мистрисъ Винкль угощала меня въ буфет, посл того мы воротились сюда, я слъ на лавку, а она вошла въ комнаты, побыла тамъ съ минуту, и куда-то побжала, сказавъ мн, что тотчасъ воротится и чтобы я подождалъ ея: мн, говоритъ, съ вами очень весело, вы такой умный.

— Ты дуракъ! вскричалъ Вардль, давъ Джою толчка, отъ котораго тотъ ударился о стну.

И, въ самомъ дл, наружность была не въ пользу молодаго человка: Эмилія, Арабелла и Мери исчезли, а онъ и не подозрвалъ этого.

— Впрочемъ, сказалъ Пиквикъ, подумавъ: впрочемъ, мой другъ, о чемъ же ты такъ хлопочешь? Разв не могло случиться, что миссъ Эмилія и мистрисъ Винкль пошли погулять, посмотрть городъ? Я съ своей стороны, право, не вижу причинъ ни къ какимъ опасеніямъ. Да и чего тутъ бояться? Вы только вчера пріхали, Арабелла только сегодня узнала объ этомъ: слдственно у нихъ еще не было времени составить какой-нибудь планъ.

— Да, разговаривай! перебилъ Вардль: ты не знаешь, что за ужасныя созданія эти молодыя двчонки!

Однако жъ пособить было нечмъ: Вардль ршился терпливо дожидаться развязки, и вроятно въ доказательство этой терпливости, безпрестанно вскакивалъ со стула и высовывался въ окно. Наконецъ раздался звонъ колокольчика: оба старика толкая другъ друга, бросились къ дверямъ. Но это былъ Перкеръ.

— Фу, какъ вы меня напугали! сказалъ ему Вардль.

Маленькій стряпчій остановился, не понимая, что слышитъ. Началось объясненіе. Перкеръ былъ совершенно согласенъ съ нашимъ героемъ, что отсутствіе Эмиліи и Арабеллы еще ничего не значитъ, но Вардль стоялъ на своемъ, называлъ всхъ вообще женщинъ ужасными созданіями, и не хотлъ слушать ни какихъ возраженій.

— Однако жъ, почтеннйшій, сказалъ наконецъ Перкеръ: чмъ вы кончили свое совщаніе съ мистеръ Пиквикомъ? находите ли вы молодаго человка достойнымъ руки вашей дочери?

— Гмъ! отвчалъ Вардль: объ этомъ нечего толковать. Снодграссъ мн всегда нравился, а Пиквикъ, который воспитывалъ его съ двнадцати лтъ, такъ расхваливаетъ своего воспитанника, что я теперь ничего на свт столько не желаю, какъ выдать за него Эмилію.

Въ ту минуту дверь растворилась, и Эмилія съ Снодграссомъ упали къ ногамъ Вардля, между-тмъ какъ Арабелла и Винкль, остановясь на порог, смотрли на нихъ издали.

— Ба!…. что это значитъ? вскричалъ Перкеръ, отступая назадъ.

— Миссъ Эмилія!…. мистеръ Снодграссъ! бормоталъ Пиквикъ.

— Ну, вотъ видите! сказалъ Вардль: я вамъ говорилъ, что это ужасныя созданія: такъ и вышло!

Оскорбленный отецъ хотлъ поддержать свое достоинство. Молодые люди стояли передъ нимъ на колняхъ, умоляли о прощеніи, ловили его руки. Онъ оттолкнулъ ихъ, нахмурился, открылъ ротъ, чтобъ произнести громовую рчь упрековъ.

— Э! перестань, предупредилъ его Пиквикъ. Неужели ты думаешь, что можешь сказать что-нибудь умне скучныхъ нравоученій, давно всмъ извстныхъ и топеръ вовсе не нужныхъ? Вдь дло всё-таки кончится тмъ, что ты простишь эту молодежь, назовешь ихъ своими дтьми, прижмешь къ сердцу, расцлуешь. Зачмъ же тратить время по-пустякамъ и, прежде нежели дать волю радости, убить нсколько драгоцнныхъ минутъ на то, чтобы высказать десятокъ нелпостей?

— Я могу свидтельствовать подъ присягою, прибавилъ съ своей стороны Перкеръ, что вы сейчасъ сами изъявляли желаніе выдать миссъ Эмилію за мистеръ Снодграсса.

Вардль совсмъ растерялся: крючокъ Перкера лишилъ его послдней бодрости, руки невольно протянулись къ дочери, на губахъ выступила улыбку, и старикъ, не говоря ни слова, стиснулъ Эмилію и Снодграсса въ своихъ крпкихъ объятіяхъ.

— А все это вы! сказалъ онъ потомъ, обернувшись къ Арабелл: вы взбунтовали моихъ дочерей, такъ, что я и не могъ разъиграть съ ними родительской роли. Садитесь за обдомъ подл меня. Мн еще надобно поговорить съ вами о многомъ…. о многомъ! примолвилъ онъ грозя пальцемъ.

Догадливые читатели знаютъ напередъ, что за обдомъ вс были веселы. Хотя свадьба случилась экспромтомъ, однако жъ это не уменьшило, ни апетиту собесдниковъ, ни счастія молодой четы.

— Нечего длать! сказалъ старикъ Вардль: пришлось пить здоровье новобрачныхъ. Руку, Пиквикъ!…. спасибо за добраго зятя. Ручку, мистрисъ Винкль! благодарю, что вы поспшили ихъ обвнчать: можетъ-статься, я протянулъ бы дло недлю, другую, а это, сказать по совсти, была бы ужасная глупость, потому что, для счастія, чмъ скорй подъ внецъ, тмъ лучше. Станемъ же пить ихъ здоровье.— Эй! Джой! Джом!… Фу, ты, пропасть! этотъ проклятый…. не спитъ!

Когда дв молодыя дамы вышли изъ-за стола, у мужчинъ началась чрезвычайно живая пирушка, которая, судя по расположенію собесдниковъ и замысловатости предлагаемыхъ тостовъ, должна была протянуться за полночь, ежели не до самаго утра. Три старика, особенно Вардль, такъ расходились, что не было ни какой возможности усмирить ихъ. Снодграссъ и Винкль съ большимъ трудомъ выпрашивали у нихъ позволеніе выбжать въ другую комнату, чтобы перемолвить словечко съ своими женами. Впрочемъ у Арабеллы и Эмиліи было такъ много, разныхъ важныхъ предметовъ, о которыхъ имъ хотлось сообщить другъ другу, что он не очень скучали разлукой съ мужьями.

Но вдругъ ихъ бесда была прервана самымъ страннымъ явленіемъ. Комната, гд он сидли, составляла родъ пріемной всередин между переднею и комнатой, въ которой пировали мужчины. Разговаривая о послднихъ приключеніяхъ, дв молодыя женщины видятъ, что дверь изъ передней отворяется, и къ нимъ безъ докладу входить невысокой, по довольно тучный, старикъ, съ сдой толовой, съ блой шляпой въ рук, во фрак и брюкахъ табачнаго цвту.

— Здсь мистрисъ Винкль? спросилъ онъ, пристально смотря, то на Эмилію, то на Арабеллу.

Послдняя, въ замшательств, отвчала, что это она, и ждала, что будетъ дале.

— А! это вы, сказалъ старикъ. Пожалуйста, не безпокойтесь, сидите. Я тоже сяду…. съ вашего позволенія.

Онъ слъ и не сводилъ глазъ съ Арабеллы. Подруга ея хотла выйти, сказать мужчинамъ о прибытіи страннаго незнакомца, но та, робя, удержала ея.

— Вы меня не знаете, сударыня?

— Нтъ.

— Вы недавно замужемъ?

— Недавно.

— И, если не ошибаюсь, вы вышли за молодаго человка, который не имлъ позволенія отъ отца?

У Арабеллы навернулись слезы.

— Гмъ! вы не потрудились напомнить этому молодому человку объ его сыновнихъ обязанностяхъ вы вышли за него, зная, что онъ не иметъ ни какой отдльной собственности, и зная, что у васъ тоже нтъ достаточнаго состоянія, чтобы содержать цлое семейство. Правда ли это, сударыня?…. правду ли я говорю?

— Я не смю спорить, отвчала Арабелла, рыдая.

— Не хорошо, сударыня, очень не хорошо!— Мужъ вашъ и вы поступили какъ дти, неблагоразумно, романически, глупо.

— Я одна во всемъ виновата одна я, сказала бдная женщина, обливаясь слезами.

— Совсмъ нтъ, сударыня, возразилъ старикъ. Онъ въ васъ влюбился: онъ и виноватъ. Впрочемъ, конечно, нельзя винить и его, онъ влюбился: что жъ ему было длать?

Таинственный джентльменъ произнесъ эти послднія слова совсмъ уже не тмъ строгимъ голосомъ, какимъ говорилъ сначала. Арабелла невольно улыбнулась, онъ также.

— А гд вашъ мужъ? спросилъ онъ, проворно согнавъ съ лица своего эту улыбку.

— Здсь.

— То-то мн слышался его голосъ въ этой комнат! Онъ, кажется, очень веселъ, вовсе не тужитъ о сдланной глупости.

— Ахъ, нтъ, нтъ! отвчала Арабелла съ чувствомъ. Онъ очень тоскуетъ, что до-сихъ-поръ не получилъ писемъ отъ своего батюшки. Это убиваетъ его. Онъ боится, что батюшка никогда его не простить! а Наанаилъ такъ его любитъ!….

— Право? подхватилъ старикъ.

Въ это время мистеръ Винкль отворилъ дверь изъ столовой, и, въ замшательств остановясь на порог, вскричалъ: — Батюшка!

— Да, это я, сударь, сказалъ старикъ. Ну, что вы мн скажете?

Винкль молчалъ.

— Я думаю, вамъ стыдно, не правда ли? стыдно?

— Нтъ, отвчалъ Винкль, ободрившись и подойдя къ жен: мн нечего стыдиться. Я виноватъ передъ вами тмъ, что не просилъ вашего благословенія, но что касается до этого ангела, то мн не стыдно назвать его своей женой, а вамъ дочерью.

— Дай мн руку, Наанаилъ!…. дай руку! сказалъ старикъ измнившимся голосомъ. Твоя жена — моя дочь…. она точно ангелъ! Ты умный и честный молодой человкъ: я увренъ, что ты не ошибся въ выбор,ея лицо, глаза, голосъ…. Арабелла, обними меня!

Эмилія побжала въ столовую увдомить, что случилось, и Пиквикъ, Вардль, Перкеръ, Снодграссъ, окружили стараго Винкля.

— Благодарю васъ, мистер Пиквикъ, сказалъ онъ, тряся руку нашему герою: отъ всей души благодарю васъ за доброе расположеніе къ моему сыну. Я немножко чудакъ: признаюсь вамъ, не люблю ни какихъ нечаянностей, терпть не могу романовъ, и потому…. виноватъ, мистеръ Пиквикъ!…. принялъ васъ не такъ, какъ бы слдовало. Но теперь, удостоврившись во всемъ собственными глазами, прошу у васъ извиненія. Пожалуйста, не сердитесь.

Пиквикъ былъ совсмъ не въ такомъ дух чтобы сердиться, и черезъ нсколько минутъ они сидли рядомъ за столомъ, гд прибытіе нежданаго гостя подало поводъ къ осушенію нсколькихъ новыхъ бокаловъ.

— Послушайте, друзья мои, сказалъ мистеръ Пиквикъ, когда вино собрали со стола, и дамы, но требованію старика Винкля, его сына, Снодграсса, и нашего философа, заняли мста между мужчинами, Арабелла между мужемъ и свекромъ, а Эмилія между мужемъ и Пиквикомъ: послушайте, друзья мои. Я хочу сказать вамъ нсколько словъ о себ. Уже нсколько дней какъ я думаю о перемнъ своего образа жизни. Старость, болзни, усталость отъ тяжкихъ ученыхъ занятій и послднія происшествія, которыя случились со мною, заставляютъ меня помышлять о спокойствіи. Я уже увдомилъ клубъ, что отказываюсь отъ дальнйшихъ трудовъ по ученому комитету, а какъ во время моего продолжительнаго отсутствія между членами клуба возникли сильныя несогласія, то мой отказъ нанесъ ему послдній ударъ: Пиквикскій Клубъ уже не существуетъ. Сохранимъ его въ нашихъ воспоминаніяхъ! Худо ли хорошо ли онъ дйствовалъ для достиженія своей цли, а, что касается до меня, я горячо стремился къ великому предназначенію и всегда буду съ удовольствіемъ вспоминать о своихъ маловажныхъ успхахъ, особливо о двухъ послднихъ годахъ моей жизни, которые посвятилъ я на путешествія, исполненныя столькихъ превратностей, затрудненій, несчастій. Эти два года были, могу сказать, отмнною школою философіи: наблюденія, которыя успли мы сдлать, приключенія, которыя съ нами случались, многоразличныя сцены, которыя совершились передъ нами, и разнообразные характеры, которые мы встрчали, все это могущественно содйствовало къ развитію нашихъ умовъ и обогатило насъ новыми познаніями. Теперь, положивъ свой странническій посохъ, я желалъ бы провести въ мир и спокойствіи небольшой остатокъ своей жизни. У меня есть на примт домъ, въ окрестностяхъ Лондона, съ большимъ садомъ, на прекрасномъ мст, съ живописными видами во вс стороны. Этотъ домъ хочу я пріобрсти, чтобъ устроить въ немъ свое послднее и постоянное мсто пребыванія. Дло можетъ быть кончено въ нсколько дней. Перкеръ пособитъ мн совершить купчую, а Самъ убрать и снабдить домъ всмъ нужнымъ. Но, чтобы новое жилище это было мн пріятно въ полной мр, чтобы оно нравилось мн всегда, я прошу друга моего Вардля отпраздновать у меня на новоселье свадьбу своей дочери, а всхъ прочихъ, кто здсь находится, пожаловать на этотъ праздникъ.

Общее изъявленіе благодарности было отвтомъ на рчь добраго филантропа. На другой день, рано поутру, Вардль взялъ почтовыхъ лошадей, и поскакалъ домой за матерью. Старушка упала въ обморокъ, услышавъ, что Эмилія вышла замужъ, но очнулась въ ту же минуту, велла подать себ желтое атласное платье, и начала расказывать объ одномъ нечаянномъ происшествіи, которое случилось на ея собственной свадьб. Изабелла была, какъ говорится, въ деликатномъ положеніи, и потому ея мужъ не зналъ, хать ли ей на праздникъ, но призванный докторъ, какъ догадливый человкъ, объявилъ, что мистрисъ Трондль можетъ почувствовать себя еще хуже, ежели останется одна дома, и вслдствіе того мистрисъ Трондль отписала къ Эмиліи, чтобы та заказала для нея въ Лондон новое платье, а сама похала съ большими остановками, взявъ съ собой девять сткляночекъ разныхъ лекарствъ, которыя докторъ веллъ принимать въ разные часы дня и ночи, и которыхъ она, къ счастію, не принимала ни ночью ни днемъ.

Между-тмъ Перкеръ, Пиквикъ и Самъ,— послдній въ качеств Пиквикова управителя, — хлопотали надъ новосельемъ. Философъ не обманулъ друзей своихъ, говоря, что все кончится въ нсколько дней: дйствительно, приглашенные гости еще не успли съхаться въ Лондонъ, какъ домъ былъ купленъ, Исправленъ и убранъ. Наконецъ наступилъ день праздника. Тсная лондонская квартира Пиквика наполнилась друзьями, которые хотли вмст съ нимъ пріхать въ его новое жилище. Вс были ужасно разряжены, старушка мистрисъ Вардль въ вышеупомянутомъ желтомъ плать, Изабелла, Эмилія, Арабелла въ розовыхъ, мужья ихъ во всемъ парадъ, мистеръ Топменъ еще парадне ихъ, Бенъ Олленъ и Бобъ Сойеръ въ новыхъ фракахъ, а два небогатые родственника Вардля въ блыхъ воротничкахъ и праздничныхъ улыбкахъ. Что касается до двствующей тетушки, то ея тутъ не было: она съ Изабеллиной свадьбы, разсорившись съ братомъ, жила у одной родственницы. Четверо слугъ и служанка, подъ предводительствомъ Сама, встртили новаго хозяина на нижней ступеньк крыльца: Самъ былъ весь удовольствіе, а Мери, которую онъ наконецъ ршился назвать своей невстой, такъ и свтилась отъ яркихъ лентъ. Мистеръ Пиквикъ вышелъ изъ коляски и повелъ гостей въ домъ. Тутъ, что шагъ, то новое восхищеніе. Все было такъ хорошо, такъ уютно и такъ затйливо! Передъ крыльцомъ прекрасный зеленый лугъ, сзади цвтникъ, примыкающій къ обширному саду, всторон маленькая оранжерея, а въ дом комната комнаты красиве: здсь столовая, рядомъ съ нею буфетъ, большая гостиная, тамъ спальня, комната для куренья, библіотека, кабинетъ,— и въ этомъ кабинет Богъ знаетъ какихъ не было прихотей: и маленькіе столики, и кресла, на которые хочется ссть, и картины, и эстампы, и широкое окно съ зеркальнымъ стекломъ, сквозь которое виднъ ландшафтъ, и маркизы отъ солнца, и балконъ, осненный деревьями: а главное, все съ такимъ вкусомъ и такъ мастерски размщено, что гости не переставали ахать отъ восторговъ и поздравлять хозяина.

Что же хозяинъ? Онъ стоялъ посереди всхъ, улыбался, плакалъ, и казался счастливйшимъ человкомъ изъ всей группы. Куда онъ ни оглядывался, везд встрчалъ лицо человка, который былъ ему чемъ-нибудь одолженъ: здсь Вардль протягивалъ ему руку, тутъ дв молодыя четы называли его своимъ благодтелемъ, тамъ старикъ Винкль и Перкеръ смотрли на него съ уваженіемъ и признательностью, дале Самъ и его отецъ пыхтли, стараясь не плакать. Когда пришли въ кабинетъ, философъ долго молчалъ и озирался во вс стороны, грудь его стснилась, по щекамъ текла слезы….

— Друзья мои!…. друзья мои! вскричалъ онъ наконецъ, и бросился на шею къ тому, кто стоялъ ближе.

Ему хотлось обнять всхъ вдругъ.

‘Библіотека для Чтенія’, т.40—41, 1840

Часть первая.

Часть вторая и послдняя.

Читайте также:

*Часть вторая и послдняя.***