H. А. Добролюбов
Заметки о современном русском правописании
|
|
|
I
О ПРОПИСНЫХ И СТРОЧНЫХ БУКВАХ В ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ, ПРОИЗВЕДЕННЫХ ОТ ИМЕН СОБСТВЕННЫХ
ПРИМЕЧАНИЯ
УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
ЗАМЕТКИ О СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ПРАВОПИСАНИИ
Заметки о современном русском правописании, Добролюбов Николай Александрович, Год: 1857
Время на прочтение: 8 минут(ы)
H. А. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах
Том первый. Статьи, рецензии, юношеские работы. Апрель 1853 — июль 1857
М.,-Л., ГИХЛ, 1961
От вопиющего ли несовершенства нашего правописания или от стремления русских к ученой изыскательности — только в литературе нашей давно уже слышатся возгласы об изменении принятого правописания. Еще в половине прошедшего века наш бедный труженик Тредьяковский сочинил огромнейший разговор об ортографии,2* на который потратил бездну латинской эрудиции и который злая судьба, вечно шутившая над несчастным профессором элоквенции, заставила его переделать два раза, потому что первый экземпляр сгорел.3* Здесь он первый, кажется, замечательно верным взглядом, по времени, увидел несовершенства нашего правописания, излишество многих звуков в нашей азбуке и открыл при этом несколько фонетических законов, относящихся к русскому языку. Вслед за ним издал Ададуров (1768) руководство к правописанию и тоже жаловался, что у нас много лишнего в азбуке. Курганов в своем письмовнике почел обязанностью своею поставить на вид то же обстоятельство. Затем в 1773 году явился ‘Опыт нового российского правописания’ В. Светова, имевший два издания, в конце столетия явилось ‘Российское правописание’ Я. Деминского. В начале текущего века появилось ‘Начертание правил российского правописания’ в Харькове, выдержавшее три издания.4* В 1813 году С. Руссов издал ‘Словарь российской орфографии’. При всем этом обилии правописание наше, однако же, не только не двигалось вперед, но даже не устанавливалось никогда, а все колебалось и колеблется до сих пор. В 1817 году напечатана была в ‘Трудах Общества любителей российской словесности’ статья Подшивалова ‘Чтение и письмо’, где он поставлял на вид несовершенство русской азбуки.5* Лет за восемнадцать пред этим Лажечников предложил было свое правописание, 6* в 1845 году какой-то г. Васильев вопиял в ‘Маяке’, что у нас не так пишут, как бы следовало, 7* в 1848 году г. Барановский писал о согласовании правописания с произношением,8* г. Грот касался того же вопроса в своих статьях об особенностях звуков в русском языке.9* А сколько еще было частных трактатов об этом! сколько руководств к употреблению грозной буквы , сколько споров о и Ф! Но, к сожалению, привычка к старому до того сильна во всяком русском человеке, что самые умные доказательства, самые осязательные факты, самые основательные взгляды не могли произвесть решительно никакого влияния… Для изменений нужна была давность, только давность несколько постарше, чем десятилетняя. Это смекнули и умели этим воспользоваться некоторые люди.10* Не представляя никаких убеждений, не выдавая новых правил, они начали выпускать книжки, в которых постепенно вводили кое-что и отвергали кое-что в принятом правописании. Книжки выходили ежемесячно, читали их очень многие и мало-помалу начали привыкать к некоторым новостям, а там и сами стали подражать им. А ученые все еще не могут решить этого процесса, напоминающего тяжбу об одном чересполосном владении. Два человека судились из-за него, а третий построил на нем дом: и через десять лет, когда процесс кончился, место было присуждено последнему — по праву десятилетней давности. Не мудрено, что нечто подобное случится и с нашей орфографией. Да и не лучше ли это будет? Посмотрим, в самом деле, нет ли основания принять то правописание, которого держится журнальная братия и которое упорно отвергает сонм строгих ученых.
С незапамятных времен принято во всех новых языках писать собственные имена с большой буквы. Трудно сказать, что было первоначальной причиной этого явления, всего вероятнее — желание отличить предмет, имеющий особенную важность или интерес. Этим же объясняется и употребление больших букв в начале каждого нового периода, или предложения, — после точки. Немцы, пунктуальные во всем, решились отличать таким образом и название каждого предмета, т. е. писать с большой буквы все существительные имена. Русские, не решаясь на подобное повсюдное употребление прописных букв, вздумали ставить их в таких словах, которые казались особенно важными. Таким образом писались у нас с большой буквы: Ангел, Апостол, Сенат, Генерал, Океан и проч. Затем большие буквы употреблялись в названиях наук, месяцев, высших чинов духовных и гражданских и т. п. Наконец, большими буквами начинали большую часть иностранных слов, как таких, которые были не совсем понятны пишущему и, следовательно, требовали особенного внимания. Так, еще и ныне нередко можно встретить в каком-нибудь солдатском письме: Оказия, Решпект, Фронт, Фершал… Все это очень естественно и имеет свою разумную сторону: легче отыскать слово, отмеченное большою буквою. Но вот беда: если таких слов слишком много, то между ними так же легко потеряться, как если бы они и все сплошь были написаны буквами маленькими. Попробуйте, например, сыскать вдруг нужное слово на любой странице хоть истории Кайданова, где и Императоры, и Консулы, и Трибуны, и Просвещение, и Религия, и Феодальная Система, и Крестовые Походы, и Петр Пустынник, и Александрийская Библиотека — решительно все отличается прописной буквой. Пестрота ужасная, в глазах рябит, а цель все-таки не достигается, потому что отличены не все слова, которые могут быть подобны. Плебеи, например, большой буквы не удостоены, равно как и люстр,11* и триумф, и лены, и др. Отчего же это так? Для отличия надобно бы писать с большой буквы все, в чем являлась хоть малейшая особенность того или другого времени, того или другого народа.
Но — умысел другой тут был.
Грамотеи наши, ставя большую букву, думали, что придают этим какой-то почет тому лицу или предмету, который отличают таким образом, и потому писали Апостол, Священник и жрец, дьячок, Монархия и республика, Христианство и язычество, Генерал и солдат, — полагая, что в этом выражают свои нравственные и догматические убеждения. Всякому мыслящему человеку ясна, конечно, вся нелепость и фантастичность подобного способа выражать свое почтение, и этого, конечно, никто не станет приводить в защиту прописных букв, тем более что уничижительные Ваньки и Петрушки все-таки остаются с В и П большими и, следовательно, обличают почтительных грамотеев в непоследовательности.
Между тем идея отличия, единственное разумное основание для прописных букв, нисколько не достигается именно оттого, что слишком многое отличаем. Да и не странно ли нам прибегать к этому средству в таких словах, которые должны бы быть для нас и без того совершенно ясны и обыкновенны. Пора уже, кажется нам, привыкнуть ко многим понятиям и смотреть на арифметику так же, как и на число, на грамматику как на слово, на январь как на вчерашний день, на генерала, на князя как на человека, на океан как на море, и пр. и пр. Внесем в жизнь, наконец, эти слова, освоимся с ними, присмотримся к ним и не будем тогда нуждаться в больших буквах для их отличия. Я помню хорошо, что когда мне маленькому диктовали в первый раз ‘Гусей’ Крылова, я написал с большой буквы слово гурт, потому что оно было мне совершенно незнакомо и я смотрел на него как на собственное имя. Мне кажется, что основанием для прописных букв в собственных именах именно служит незнание и непонимание слова. Какой-нибудь Бок или Дрок — и т. п. для меня просто звуки, не имеющие никакого значения, пока мне не скажут, что этим именем называется такой-то человек или место. Эти слова, имена собственные, не имеют даже прав гражданства в языке. В языке каждый предмет отмечается соответственным ему словом, и нет сомнения, что первоначальное название предмета произошло от того, что человек находил в этом слове выражение того впечатления, какое производил на него самый предмет. G течением времени сознание этого впечатления утрачивалось, но тем не менее название осталось постоянно за всем родом одинаковых предметов. Таким образом, каждое слово языка находится в более или менее ощутительном соотношении с самою сущностью предмета. Совсем другое представляют имена собственные. Это пустые значки, совершенно не выражающие внутреннего характера предмета, ими обозначаемого. Могут быть многие тысячи Иванов и Петров — самых разнообразных личностей, богатейшее село называться Бедным и лежащее на самом берегу Волги — Безводным. Вероятно, и здесь было какое-нибудь основание при назначении имени предмету, — но с течением времени основание это, всего чаще случайное, уничтожено, название между тем распространено на множество других предметов, совершенно с первым не сходных (как у нас имена при крещении, фамилии), даже язык того народа, который дал название, исчез, и мы не имеем часто средств определить даже значение имени (как многие имена городов у нас). Отсюда-то и явилась надобность особенно указывать на эти слова, и средством для того избраны прописные буквы.
Но можно ли то же основание отнести к прилагательным собственным? Кажется, нет. Когда я произвожу, положим, от Москвы прилагательное подмосковный, — тогда эти чуждые звуки некоторым образом осмысляются, имеют для меня определенное значение, потому что есть другой предмет, к которому могу я привязать смысл этого слова. Чтобы яснее высказать свою мысль, возьму пример: Иванов и Иванов. Фамилия — Иванов, звуки, не имеющие значения, значок для того, чтобы только отметить предмет как-нибудь. Напротив, иванов — принадлежащий Ивану — слово, возбуждающее во мне определенную мысль, понятие об отношении вещи к Ивану, и притом какому-нибудь одному Ивану, о котором было говорено пред этим или который предполагается мне известным. Таким образом, видим, что даже эта форма на ов, более всех других прилагательных подходящая по идее к слову, от которого произведена, все-таки довольно значительно отклоняется от нее. В других прилагательных находим еще более отклонений, и, наконец, идея принадлежности просто переходит в идею качества. Таковы, например, все прилагательные второобразного производства.
Аничков — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. В. Аничкова, тт. I—IX, СПб., изд-во ‘Деятель’, 1911—1912.
Белинский — В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I—XIII, М., изд-во Академии наук СССР, 1953—1959.
Герцен — А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт. I—XXIII, М., изд-во Академии наук СССР, 1954—1961 (издание продолжается).
ГИХЛ — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в шести томах. Под ред. П. И. Лебедева-Полянского, М., ГИХЛ, 1934—1941.
ГПБ — Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
Изд. 1862 г. — Н. А. Добролюбов. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), тт. I—IV, СПб., 1862.
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
ЛБ — Гос. библиотека СССР им. В. И. Ленина.
Лемке — Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. К. Лемке, тт. I—IV, СПб., изд-во А. С. Панафидиной, 1911 (на обл. — 1912).
Летопись — С. А. Рейсер. Летопись жизни и деятельности Н. А. Добролюбова, М., Госкультпросветиздат, 1953.
ЛН — ‘Литературное наследство’.
Материалы — Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861—1862 годах (Н. Г. Чернышевским), т. 1, М., 1890 (т. 2 не вышел).
Пушкин — А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах, М.—Л., изд-во АН СССР, 1949.
Салтыков — Н. Щедрин (M. E. Салтыков). Полное собрание сочинений, тт. I—XX, М.—Л., ГИХЛ, 1933—1941.
‘Coвp.’ — ‘Современник’.
Указатель — В. Боград. Журнал ‘Современник’ 1847—1866. Указатель содержания. М.—Л., Гослитиздат, 1959.
ЦГАЛИ — Центральный гос. архив литературы и искусства (Москва).
ЦГИАМ — Центральный гос. исторический архив (Москва).
Ц. р. — Цензурное разрешение.
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I—XVI, М., ГИХЛ, 1939—1953.
В томе I публикуются статьи, рецензии и другие работы Добролюбова, написанные им с апреля 1853 по июнь 1857 года включительно, в основном это произведения Добролюбова-студента.
Среди них большое место занимают учебные работы (‘О Виргилиевой ‘Энеиде’ в русском переводе г. Шершеневича’, ‘О Плавте и его значении для изучения римской жизни’, ‘О древнеславянском переводе хроники Георгия Амартола’ и др.), которые Добролюбов связывал со своими научными и общественными интересами, стремился в них выработать свой собственный взгляд на предмет.
Другая группа публикуемых материалов — документы общественно-политической борьбы Добролюбова в эти годы (‘Письмо к Н. И. Гречу’, ‘Слухи’), без них нельзя верно представить себе формирования революционно-демократического мировоззрения критика.
Наконец, том содержит собственно критические произведения — статьи и рецензии, которыми дебютировал Добролюбов в журналах и в отдельных изданиях (‘Собеседник любителей российского слова’, ‘Александр Сергеевич Пушкин’, ‘А. В. Кольцов. Его жизнь и сочинения’, ‘Сочинения графа В. А. Соллогуба’ и др.).
Впервые включаются в собрание сочинений Добролюбова: ‘Письмо к Н. И. Гречу’, ‘Литературная заметка’, (‘Проект социально-политической программы’), ‘Заграничные известия’, ‘Дифирамб земле русской’, опубликованные ранее в различных изданиях.
Сноски, принадлежащие Добролюбову, обозначаются в томе цифрами, такими же цифрами обозначены переводы, сделанные редакцией, с указанием — Ред. Цифры со звездочкой отсылают читателя к примечаниям.
Примечания к работе ‘О Виргилиевой ‘Энеиде’ в русском переводе г. Шершеневича’ написаны А. В. Болдыревым и И. М. Тройским, ‘О Плавте и его значении для изучения римской жизни’ — И. М. Тройским.
Все редакторские переводы с греческого языка сделаны Г. Г. Шаровой, с латинского — И. М. Тройским.
Впервые — ‘Литературная газета’, 1936, No 7 (570), 5 февраля, стр. 2 (первая часть до слов ‘в больших буквах для их отличия’ — стр. 491, строка 33—34 св. наст. издания), окончание впервые — ‘Сборник ГИБ’, II, Л., 1954, стр. 105—106. Публикуется по автографам. ИРЛИ (I часть) и ГПБ (II часть). Датируется предположительно 1856—1857 годами (ГИХЛ, III, стр. 667, Летопись, стр. 176). Содержание сохранившихся отрывков показывает, что Добролюбов мог работать над статьей в последние месяцы пребывания в институте: филологическая тема разработана в остро публицистической манере. К этому следует добавить еще один аргумент: в статье есть ссылка на первое издание ‘Басурмана’ Лажечникова (1838), как вышедшее ‘лет за восемнадцать пред этим’.
Работа не закончена.
1*. Эпиграф взят из книги В. К. Тредиаковского ‘Разговор между чужестранным человеком и российским об ортографии старинной и новой я о всем, что принадлежит к сей материи’, СПб., 1748, стр. 9—10.
2*. См. прим. 1*.
3*. Тредиаковский пережил несколько пожаров, уничтожавших его имущество. Во время одного из них сгорел в рукописи перевод тринадцати томов ‘Римской истории’ Ш. Роллена, и Тредиаковский сделал его заново.
4*. Книга выходила в Харькове в 1812, 1817, 1825 годах.
5*. Год указан ошибочно. Имеется в виду статья В. С. Подшивалова ‘Чтение и письмо’ (‘Труды общества любителей российской словесности’, 1816, ч. 5, стр. 83—111).
6*. И. И. Лажечников в первом издании романа ‘Басурман’ (М., 1838) установил так называемый фонетический принцип написания, например: ‘какбы’, ‘этова’, ‘ево’, ‘Беликова’, ‘квечеру’ и т. п. Лет за восемнадцать пред этим следует понимать — по отношению ко времени работы Добролюбова над своим трудом, а не к дате выхода предшествующего сочинения (статьи Подшивалова).
7*. Имеется в виду статья В. Васильева ‘Грамматическая заметка о букве ё’ (‘Маяк’, 1845, т. 21, гл. III, стр. 1—6).
8*. Имеется в виду статья С. И. Барановского ‘О согласовании правописания с произношением’ (‘Иллюстрация’, 1848, No 9, стр. 140— 143).
9*. Имеются в виду статьи Я. К. Грота: ‘О произношении букв е, , э’. — ‘С.-Петербургские ведомости’, 1847, No 173, ‘О некоторых особенностях в системе звуков русского языка’. — ‘Журнал министерства народного просвещения’, 1852, No 6, стр. 97—137.
10*. Намек раскрыт В. В. Даниловым (ГИХЛ, III, стр. 668): имеются в виду грамматические новшества Н. И. Греча в его изданиях.
11*. Люстр — люстра.