ЗАМТКИ О РУССКОЙ БЕЛЛЕТРИСТИК
М. Кузминь.
Заметки о русской беллетристике, Кузмин Михаил Алексеевич, Год: 1910
Время на прочтение: 4 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 11, 1910
Имена, представленныя тринадцатымъ альманахомъ ‘Шиповника’, могутъ привлечь достаточно разнообразные круги читателей, ибо у четырехъ главныхъ авторовъ разбираемаго сборника существуютъ очевидные поклонники: упорные и несмущаемые у Леонида Андреева, скромные и безобидные у Бориса Зайцева, запальчивые, потаенные и фанатическіе у Алекся Ремизова и довольно дальнозоркіе люди, думающіе играть наврняка, ставя покуда въ кредитъ достаточно большія ставки на графа Алекся Толстого.
Вс эти читатели и почитатели въ прав были ожидать оправданія своихъ всяческихъ надеждъ отъ новой книжки ‘Шиповника’ и отъ своихъ любимцевъ, но мы думаемъ, что только хладнокровные любители Б. Зайцева не обманулись въ своемъ ожиданіи, потому что разсказъ ‘Смерть’ этого симпатичнаго, нсколько вялаго писателя принадлежитъ къ его удачнымъ произведеніямъ, выгодно отличаясь даже неожиданно интересной фабулой, которая вообще не изъ сильныхъ качествъ автора. Надющіеся на графа Ал. Толстого могутъ такъ же спокойно надяться, какъ и прежде, и посл разсказа ‘Сватовство’, хотя новаго шага авторъ не длаетъ и даже какъ будто съ усиліемъ удерживаетъ и прежнюю позицію. Несмотря на забавныя и блестящія подробности (особенно въ начал), на ‘жестоко’ написанныя драматическія и эротическія сцены, большій въ сравненіи съ предыдущими повстями патетизмъ, а можетъ быть и благодаря послднему, новый разсказъ талантливаго поэта намъ кажется не вполн ‘устроеннымъ’, нсколько сумбурнымъ и въ конц скомканнымъ. Не знаемъ, оправдалъ ли ожиданія и Леонидъ Андреевъ, но, во всякомъ случа, если пьеса ‘Gaudeamus’ и не была неожиданностью посл ‘Дней нашей жизни’ и ‘Анфисы’, то ожиданность ея была не изъ радостныхъ: какая-то вялость въ изображеніи, грубый протоколизмъ грубой же и неинтересной жизни, неудачное остроуміе и чисто-вншнее ‘оживленіе’ выпивкой и студенческими вечеринками, какое-то сознательное опошленіе вовсе не пошлаго замысла длаютъ эту пьесу, можетъ быть, наиболе тягостной и фальшивой изъ всхъ послднихъ драмъ автора. Конечно, это шагъ впередъ по тому пути, на который вступилъ ‘Днями нашей жизни’ Л. Андреевъ, но вс шаги впередъ по этой дорог оказываются гигантскими шагами назадъ съ точки зрнія вкуса и художественности. Ожиданіи Л. Андреевъ не обманулъ, но — о, если бы онъ это сдлалъ! Гораздо сложне обстоитъ дло съ Ремизовской повстью, ‘Крестовыя сестры’. Во-первыхъ, конечно, это — не повсть, а опять рапсодія, хроника, портретная галерея, вообще, что хотите, но не повсть, продолжается она на 135 страницахъ, но могла-бы кончиться на сотой, равно какъ и продолжаться до безконечности. Написано это разбросанное произведеніе со всею яркостью, которой мы привыкли ждать отъ этого своеобразнаго мастера, и типы, нарисованные, конечно, преувеличенно въ вид кошмарнаго гротеска, производятъ еще большее впечатлніе своею скученностью и нагроможденностью. Но именно эта нагроможденность и скученность и влечетъ за собою два довольно печальныхъ результата: во-первыхъ, однообразіе, несмотря на всю виртуозность оттнковъ, причемъ авторъ единственно ради нагроможденности приплетаетъ иногда событія, совершенно не подходящія къ длу, врод парижскихъ поздокъ С. П. Дягилева, во-вторыхъ неправдоподобное совмщеніе всхъ людей въ одномъ дом соблазняетъ А. Ремизова длать поспшныя и не совсмъ пріятныя своею нарочитостью обобщенія: ‘Бурковскій домъ — весь Петербургъ, вся Святая Русь’. Это тмъ непріятне и досадне, что сказано всми буквами, и слишкомъ ясно видно, что авторъ старается убдить читателя въ томъ, что — при самомъ даже пессимистически возбужденномъ и одностороннемъ состояніи ума — не убждаетъ. Что можетъ быть лучше синтетизма и символизма: когда, прочтя простую повсть, воскликнешь горестно или радостно: ‘Боже мой, да вдь это вся Россія! авторъ въ простой капл воды отразилъ, можетъ быть, даже не думая, весь небосводъ!’? Но когда романистъ намренно задается такою цлью и притомъ не скрываетъ, а подчеркиваетъ свое намреніе, тогда это только вредитъ произведенію, утяжеляя его. Мы не станемъ говорить о психологіи этой повсти, психологіи забитой подпольной, ложно-покорной и озлобленной, ненавидящей и злорадствующей всякому несчастью неподпольныхъ людей, мы не будемъ говорить объ этомъ, такъ какъ все это высказано по поводу даннаго произведенія весьма тонко и убдительно г. К. Чуковскимъ.
Подобное же обобщеніе, гораздо боле примитивное и дтски грубое, губитъ романъ г.Арцыбашева ‘У послдней черты’, помщенный въ 4-омъ сборник ‘3емля’, потому что оставаясь грубоватымъ и мало-художественнымъ по письму, не весьма правдоподобнымъ и скуднымъ по замыслу, это произведеніе несомннно выиграло бы, будь оно построено безъ дтскихъ претензій на обобщенія и какой-то символизмъ. Романъ этотъ ни въ какомъ случа не бытописательный, даже не психологическій, а тенденціозно-символическій, говорящій намъ, что люди обречены на смерть, посл которой ничего нтъ, а въ теченіе жизни только и длаютъ, что вступаютъ въ связь по обоюдному соглашенію или безъ онаго. Мысль не такъ что бы очень нова, но отчего же не написать и на такую тему романа. Но длать изъ довольно затрепанныхъ персонажей — символическія фигуры, поставивъ во ‘главу угла’ разочарованнаго доктора (несчастное наслдіе Чеховскихъ земскихъ врачей), паціенты котораго по очереди перемираютъ, — съ наивной регулярностью вставить между этими смертями сцены изнасилованій, достаточно однообразныхъ, несмотря на различіе инсценировокъ, прибавить кладбищенскій колоколъ и назвать все это ‘У послдней черты’ — значитъ понять довольно своеобразно и, нельзя сказать, чтобы очень умно, символизмъ. Между тмъ, кром этого въ роман ничего нтъ: ни бытоописанія, ни психологіи, ни интересной фабулы. Написанъ же онъ то слогомъ дтскихъ сочиненій, то кистью бульварныхъ романовъ. Намъ даже кажется, что ‘извивы торса’, ‘роскошныя женщины’ и т. п. прелести никого не соблазнятъ и не принесутъ никому вреда, кром самого автора, написавшаго романъ въ столь сомнительномъ стил.
P. S. Редакція ‘Биржевыхъ Вдомостей’ объявила второй конкурсъ съ довольно крупными денежными преміями (2.000, 1.500, 1.250 и 7 премій по 750, затмъ 3 добавочныя, по голосованію читателей, въ 1.250, 750 и 500 рублей) на русскіе разсказы. Условія конкурса: разсказъ долженъ быть ненапечатанный, размромъ около печатнаго листа, переписанъ на пишущей машин, подписанъ девизомъ, причемъ въ запечатанномъ конверт — адресъ и настоящая фамилія автора, и доставленъ въ литературный комитетъ второго конкурса (Петербургъ, Галерная 40) до 31-го декабря 1910 года. Въ состав комитета вошли: Авсенко, Баранцевичъ, Быковъ, Гндичъ, Немировичъ-Данченко, Потапенко, Щегловъ, Ясинскій, Присужденіе премій и выдача ихъ будетъ производиться въ Март 1910 г.