ЗАМТКИ О РУССКОЙ БЕЛЛЕТРИСТИК
‘ВСЫ’
М. Кузминъ.
Заметки о русской беллетристике, Кузмин Михаил Алексеевич, Год: 1910
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 7, 1910
Альманахъ для всхъ, кн. I, изд. ‘Нов. Журн. для всхъ’. 1910, ц. 60 коп.
Огни: лит. альманахъ памяти В. Башкина. Изд. ‘Нов. Журн. для всхъ’. 1910, ц. 1 р. 25 коп.
XXIX сборникъ ‘Знанія’. 1910, ц. 1 р.
Осипъ Дымовъ. Разсказы, т. 1. Изд. ‘Шиповникъ’. 1910, ц. 1 р. 25 к.
Петръ Нилусъ. Разсказы. М. 1910, ц. 1 р.
Е. Зноско-Боровскій. Крейсеръ ‘Алмазъ’. Цусима. Сцены изъ войны. 1910 г., ц. 50 к.
М. Кузминъ. Разсказы. Изд. ‘Скорпіонъ’. М. 1910, кн. I ц. 1 р. 50 к., кн. II ц. 1 р. 80 к.
Въ послднее время ясно замчается возобновленный интересъ общества и писателей къ произведеніямъ длительности большей, чмъ разсказъ или новелла. Намчаются пути къ возсозданію формы романа, который далъ бы намъ отраженіе современности не въ распыленныхъ осколкахъ, какъ то было въ чеховское и послчеховское безвременье, а въ цльныхъ, хотя бы и не большихъ зеркалахъ. Нужно сознаться, что русскія зеркала часто бываютъ ‘кривыми’ и даютъ отраженія пристрастныя, со сгущенными тнями,— но эта кривизна, сама по себ характерно русская, заимствованная . Сологубомъ, А. Ремизовымъ, гр. А. Толстымъ и А. Блымъ отъ Гоголя, Салтыкова и Лскова,— происхожденія хорошаго и не мшаетъ намъ видть въ ‘кривомъ зеркал’ не кривую дйствительность. А потребность ее увидть не съ тенденціозно-партійной точки зрнія с.-д, но бытописательно и во всей широт — весьма настоятельна. Если бы мы не побоялись быть пророками, то сказали бы, что находимся на порог новаго бытового символико-реалистическаго р_о_м_а_н_а. Въ этомъ насъ убждаютъ не только достиженія и попытки выше перечисленныхъ авторовъ, но и новая повсть С. Ауслендера ‘У фабрики’ и ‘Власъ’ О. Дымова. Мы не говоримъ, что вс попытки одинаково удачны, но общность устремленія — знаменательна.
А. Ремизовъ посл ‘Пруда’ и ‘Часовъ’ длаетъ новые опыты романа въ ‘Половецкомъ стан’ (‘Р. Мысль’. январь) и въ ‘Неуемномъ бубн’ (‘Альм. для всхъ’). Послднее произведеніе, можетъ быть, наиболе яркое и дкое изъ всего, что далъ намъ А. Ремизовъ. Хочется только врить, что это, какъ бы безжалостное изображеніе нелпой гадости русской жизни,— есть отраженіе нсколько кривое. Конечно, повсти эта кривизна нисколько не вредитъ, но типъ Стратилатова съ Агапевной такъ преувеличенно продолжены, что становятся кошмарно-миическими и лишаютъ повсть должной убдительности. По форм это скоре всего — хроника, которая можетъ быть прервана когда угодно, а также и продолжаться сколько угодно съ большимъ или меньшимъ интересомъ. Это особенно чувствуется въ середин, гд перегруженіе деталями и эпизодами и повтореніе нкоторыхъ излюбленныхъ авторомъ пріемовъ (сны, примры разсказовъ дурочки), придаютъ повствованію извстную вялость. Мы не можемъ достаточно похвалить изобразительную яркость языка и отсутствіе той вншней хаотичности, которая испортила ‘Прудъ’, долженствовавшій быть великолпнымъ произведеніемъ.
Въ томъ же альманах, совсмъ рядомъ съ Ремизовымъ и нисколько не теряя отъ этого сосдства, помщенъ очень примчательный разсказъ гр. Ал. Толстого. Приходится только удивляться, до какой степени у этого автора все, вплоть до нелпостей,— свое собственное.
Отличные стихи . Сологуба, пьеса Чулкова, еще разъ подтвердившая прежде сказанныя нами слова объ этомъ автор, неплохой разсказъ О. Дымова и не безъ интереса читаемый разсказъ Архипова — длаютъ этотъ альманахъ превосходнымъ сборникомъ, какихъ мы уже давно не имли. Даже съ излишней экономичностью изданія миришься, принимая во вниманіе его небольшую цну.
Сборникъ ‘Огни’, выпущенный тмъ же издательствомъ гораздо слабе, пестре и незначительне. Единственное, на чемъ можно остановить вниманіе, это повсть С. Ауслендера, стихотвореніе Потемкина (очень простое, неожиданное своею нжностью) и Саши Чернаго. Повсть С. Ауслендера тмъ знаменательне, что авторъ, насколько мы помнимъ, впервые берется за изображеніе современной жизни, да къ тому же еще у фабрики. Нужно ему отдать справедливость: изъ испытанія онъ вышелъ съ честью и очень ‘по своему’. Кром обычныхъ плнительныхъ сценъ, мы имемъ интересную фабулу и, наконецъ, изображеніе русской дйствительности. Изображено чуть-чуть по иностранному, но дйствительность — подлинная, русская, и внимательный читатель прочтетъ многое между строкъ такого, что, можетъ быть, неожиданно даже для самого автора и придаетъ его повсти характеръ отчасти… общественный. Другіе авторы ‘Огней’ такъ похожи другъ на друга, что почти нтъ возможности сказать о нихъ что нибудь, кром общихъ мстъ порицанія. Слабе всего Яблочковъ и Чапыгинъ, лучше и остре другихъ, можетъ быть, г. Крачковскій, да и то гадательно. Сказка А. Ремизова — забавный выпадъ противъ идеализма.
Подарившій было насъ нкоторою надеждою ‘Городокъ Окуровъ’ во второй своей части не только ея не оправдалъ, но напротивъ погрузился въ обычную ‘знаньевскую’ срость. Сборники эти могутъ снова съ правомъ сказать: ‘я сплю, мн сладко усыпленье’. Неизвстно, для какой безсонной публики предназначаются эти снотворныя книги? Въ 29-мъ сборник можно было надяться на г. Разумовскаго, давшаго въ своей пьес ‘Свтлое заточеніе’, нсколько живыхъ и свжихъ сценъ, но печать нкоторой сонливости легла и на это произведеніе. Притомъ мы сомнваемся, чтобы баронессъ титуловали ‘Ваше сіятельство’, какъ это длается на протяженіи всей пьесы у г. Разумовскаго.
Разбирая балластъ въ сборникахъ ‘Знанія’ и въ вытснившихъ ихъ ‘альманахахъ Шиповника’, можно замтить, что въ первыхъ онъ состоитъ изъ писателей скучныхъ, а во вторыхъ изъ несносныхъ писателей. Вообще, если къ этимъ двумъ понятіямъ прибавить еще понятіе ‘развязный’, и комбинировать ихъ между собою, то можно установить довольно точную таблицу для большого количества появляющихся книгъ. Помимо повсти Горькаго и пьесы Разумовскаго, содержаніе 29 сборника ‘Знанія’ — откровенно и убжденно скучно.
Достаточно скучны (не безъ примси несносности) и разсказы г. Нилуса, тмъ боле, что въ большинств случаевъ не знаешь, куда и зачмъ ведетъ насъ авторъ въ своихъ повствованіяхъ, но горе въ томъ, что и по прочтеніи повсти мы этого не узнаемъ. Если бы не былъ предупредительно приложенъ къ книг портретъ автора въ вид браваго господина, мы бы подумали, что за именемъ г. Нилуса скрывается какая-нибудь пожилая дама, не мудрствуя лукаво, предавшая тисненію все, чему свидтельницей ей довелось быть. Впрочемъ, разсказъ ‘Г-жа Милованова’, растянутый и опять никуда не ведущій, написанъ не безъ теплоты и тонкости.
Совсмъ особенную тонкость проявилъ Осипъ Дымовъ въ своемъ сборник. Въ наиболе значительной повсти: ‘Власъ’, извстной читателямъ ‘Аполлона’, авторъ пожелалъ дать нчто въ род романа. Попытка довольно неудачная, такъ какъ вс осколочки разсыпаются и не держатся другъ за друга, но масса интересныхъ мелочей и тонкихъ наблюденій заставляютъ читать этотъ романъ съ интересомъ. Мы бы посовтовали только г. Дымову обратить больше вниманія на русскій языкъ, потому что такихъ мстъ, какъ, напр.— ‘въ кухн уже убрана посуда, вычищены кусочками поблескивающія тарелки — теперь благородныя, которыя гадятъ люди…’ ‘очень тяжелая ступка, пахнувшая горькимъ миндалемъ и — отдаленно — матерью, праздникомъ’, — достаточно много, чтобы производить досадное впечатлніе.
Первыя мысли, что приходятъ въ голову по прочтеніи небольшой пьесы ‘Алмазъ’, первое впечатлніе есть чувство большой искренности и волнующей подлинности, причемъ это чувство такъ охватываетъ, что въ первую минуту не знаешь, вызвано ли это волненіе изображаемымъ, или возбуждено искусствомъ автора. Вдь и письма очевидцевъ (частныя не для печати, къ матери, братьямъ) могутъ взволновать сильне, чмъ Метерлинкъ или д’Аннунціо, но это волненіе будетъ совсмъ другого порядка и едва ли можетъ быть учтено при оцнк художественнаго произведенія. Къ послднимъ мы безусловно причисляемъ и лежащую передъ нами пьесу и впечатлніе отъ нея есть не только правый, кровный и святой трепетъ каждаго русскаго при воспоминаніяхъ о прожитой войн, но и сознательный художественный эффектъ со стороны автора.
Г. Зноско-Боровскій, можетъ быть самъ того не зная, въ этихъ какъ бы бытовыхъ сценахъ изъ военнаго времени, далъ намъ рдкій опытъ высокой и строгой трагедіи, гд герой — вся Россія, страстно, безумно желанная побда всей Россіи. При такомъ замысл вполн естественно, что характеристики дйствующихъ лицъ даны нсколько эскизно, потому что не въ судьб отдльныхъ личностей (кстати сказать, доведенной авторомъ до конца фактически, или въ проекціи) центръ тяжести. Эта пьеса сильно окрашена символизмомъ, мы бы сказали символическимъ психологизмомъ массъ, даже пріемы опредленно символическіе. Соотвтствія между разсказами о взятіи Севастополя, снами сумасшедшей матери, обличеніями доктора, — и тмъ, что въ это же время совершается на мор, все усиливаясь и обостряясь, держатъ насъ въ непрерывномъ и трагическомъ напряженіи и, наконецъ, заканчиваются такъ неожиданно оправдывающимъ вс предчувствія крикомъ ‘Побда!’, для насъ то, знающихъ зрителей, такимъ чудовищно-обманнымъ. Принципъ второго акта держится на несоотвтствіи того, что происходитъ на сцен, съ тою печальною дйствительностью, которую мы знаемъ, бда только въ томъ, что мы ее знаемъ не изъ пьесы, а какъ русскіе, какъ слдившая за событіями публика, а если сдлать невозможное предположеніе, что театральный зритель — человкъ совершенно неосвдомленный, то такого трагическаго впечатлнія до самаго конца второй актъ не производилъ бы. Это лежитъ какъ-то вн пьесы. Языкъ ‘Алмаза’, простой и трезвый, иногда недостаточно крпокъ и впадаетъ то въ Чеховскій тонъ, то въ слишкомъ разговорный, но никогда не оскорбитъ ухо фальшивой напыщенностью или безвкусіемъ.
Повидимому, авторъ самъ близко стоялъ къ описываемымъ волнующимъ событіямъ, иметъ изобразительное слово и достаточно зоркій глазъ. Вроятно, онъ могъ бы представить намъ большую, безпристрастную картину минувшей войны, дать правдивое и захватывающее изображеніе ея и по другому, чмъ мы имли до сихъ поръ.
Декабрьской книжкой 1909 г. прекратили свое существованіе ‘Всы’, по крайней мр, въ томъ вид, въ какомъ мы привыкли ихъ видть до сей поры. Признавая большую важность культурной задачи, которую осуществлялъ и, согласно редакціонному заявленію, осуществилъ московскій журналъ, мы далеки отъ мысли полагать исчерпывающими т замчанія, что нашли мсто въ настоящемъ номер, и считаемъ нашимъ правомъ и даже долгомъ вернуться еще не разъ къ разсмотрнію такого значительнаго литературнаго явленія, какъ журналъ ‘Всы’.