ЗАМТКИ О РУССКОЙ БЕЛЛЕТРИСТИК
——
——
——
——
——
——
М. Кузминъ.
Заметки о русской беллетристике, Кузмин Михаил Алексеевич, Год: 1909
Время на прочтение: 6 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 4, 1909
OCR Бычков М. Н.
А. Вознесенскій: Хохотъ, пьеса въ 4 д. (1910 ‘Шиповникъ’), ц. 75 к.
Алекс. Струве: Надъ моремъ. Драма къ 4 д. (изд-о ‘Фрамъ’).
Владимиръ Гординъ: Одинокіе люди (изданіе ‘Товарищество Художественной Печати’. СПБ. 1910 г.), ц. 1 р.
Е. Милицына: Разсказы (т. I и II) (изданіе т-во ‘Знаніе’. СПБ. 1910 г.), по 1 р.
Борисъ Журавлевъ: Хозяева (СПБ, 1910 г.), ц. 1 р. 60 к.
XXVII Сборникъ ‘3нанія’ (СПБ. 1910) по 1 р.
XXVIII Сборникъ ‘3нанія’ (СПБ. 1910) по 1 р.
Вас. Немировичъ-Данченко: Ранніе огни (изд. Сытина. Москва. 1910), ц. 1 р.
Альманахъ современныхъ писателей: ‘Звуки жизни’ (СПБ., ц. 1 р. 25 к.).
Библіотека Гонгъ (Кіевъ. Книгоизд-во ‘Гонгъ’. 21 NoNo 10—20 к.).
Книгоиздательство ‘Шиповникъ’ даетъ широкій доступъ драматическимъ произведеніямъ какъ на страницы своихъ альманаховъ, такъ и въ отдльныя книги. Почти весь театръ Л. Андреева, весь театръ Блока, пьесы Зайцева и др. появились именно здсь. Что данное издательство интересуется вопросами драматическаго искусства видно уже изъ того, что оно же выпустило въ свтъ цлый сборникъ, посвященный театру. Тмъ странне появленіе книги г-на Вознесенскаго, къ тому же отдльнымъ изданіемъ, а не въ альманах, гд оно прошло бы на буксир популярныхъ ‘именъ’. Можетъ быть, большое сходство съ Л. Андреевымъ привлекло ‘Шиповникъ’? Потому что, несомннно, г. Вознесенскій живетъ въ одномъ дом съ Л. Андреевымъ, но если послдній занимаетъ бельэтажъ, то разбираемый авторъ не спускался еще ниже пятаго этажа. Смсь изъ дурно перевареннаго д’Аннунціо, Пшебышевскаго, Л. Андреева, длаетъ его пьесу фальшивой, претенціозной и крайне скучной. Въ четырехъ актахъ разыгрывается довольно банальная любовная исторія между четырьмя персонажами, при чемъ герои декламируютъ въ высшей степени возвышенно, философично и мелодраматично, врод:
‘Смются неподвижные камни, скаля свои вковыя расщелины на вашу чахоточную грудь. Въ неистовой улыбк обнажились зубы мертвецовъ, управляющихъ вами изъ могилъ. Хохочетъ великое невдніе надъ вашимъ надменнымъ ‘я знаю’. Беззвучно заливается гд-то здсь, гд-то близко, гд-то во всемъ скрытая истина надъ судорогами великаго разума вашихъ поколній и тысячелтій’ (стр. 72).
Помилуй Богъ, какъ страшно! Мы беремъ наугадъ страницу. Герои все время говорятъ въ такомъ ‘высоко символическомъ’, стил, причемъ, будучи ‘русскими иностранцами’ (Ренцъ, Ира Добичъ, Бразъ), мало заботятся о чистот языка. Остатокъ поэтическаго пафоса, не умстившійся въ тирады дйствующихъ лицъ, авторъ использовалъ въ ремаркахъ, которыя сплошь — перлы поэзіи и глубокомыслія. Напр.: ‘Но еще не усплъ дрогнуть звукъ на губахъ ея, какъ въ сознаніи вспыхнула всеосвтившая искра, и правда была уже вдома ей. Такъ дика и жестока была правда, что каждый лишь ея протекалъ, какъ долгій часъ, и въ ту минуту, когда баронъ обращается къ Ир съ вопросомъ, взглядъ ея кажется уже спокойно прикованнымъ къ давнему, мучительно-привычному виднію, и чуждо, лишенныя ужаса, звучатъ чуть слышныя ея слова’.
Пьеса очень кстати называется ‘Хохотъ’, жалко, что не ‘гомерическій’,— настолько все это смхотворно.
Драма Алекс. Струве нсколько скромне, но въ такомъ же род, какъ и только что разобранная. Здсь, кром д’Аннунціо, Пшебышевскаго и Андреева, вліяли еще Ибсенъ (‘Сольнесъ’) и А. Блокъ (‘Король на площади’). Но у семи нянекъ дитя безъ глаза, и творчество г-на Струве отъ его пристрастія къ даннымъ писателямъ не много выиграло. Отсутствіе простоты, безсильная вычурность, вншнее, ничмъ не оправданное стремленіе къ символизаціи, неоригинальность и ненужность — суть главные недостатки этихъ пьесъ.
Вс эти недостатки особенно любовно выявлены Влад. Гординымъ. Тутъ все должно приводить читателя въ трепетныя настроенія то ужаса, то жалости, то поэзіи, то глубокомыслія, но достигается совершенно неожиданный результатъ. Можно навки возненавидть всяческія настроенія, любой импрессіонизмъ, прочитавъ этотъ рядъ разсказовъ, гд захватанные сюжеты трактуются несноснйшей манерой. ‘Многозвучный городъ тяжело дышалъ. Онъ кричалъ и плъ. Во всю длину улицъ ложился трубный ревъ… Вечеръ былъ унизанъ высокими блыми колышащимися огнями. Сверху шелъ тихій звонъ чернаго колокола. Послднія слова печатали ясные оттиски въ пространств стекляннаго домика. Голосъ развернулъ траурную ленту и грозно, неумолимо напоминалъ, р чемъ каждый самъ долженъ былъ думать. На горизонт загорлось небо. Кричало желзо’. И такъ безъ конца. Недурно напомнить давно извстную истину, что только геніямъ дается право не всегда имть хорошій вкусъ. Но дурной тонъ, думается, запрещенъ и геніямъ. Мы не весьма были утшены и разсказами г-жи Милицыной, даже явная противоположность этой книги съ вышеразобранными не длаетъ ее боле интересною. Вс сюжеты изъ сренькой деревенской жизни, давно извстной намъ по произведеніямъ натуралистовъ, не совсмъ врно называемыхъ ‘эпигонами Чехова’, написаны не хорошо, не плохо,— п_р_о_с_т_о н_и_к_а_к_ъ н_е н_а_п_и_с_а_н_ы. Мы не знаемъ кто посовтовалъ писательниц не печататься въ журнал, а прямо выступить книжкою, но на этотъ разъ совтчикъ оказался плохимъ пророкомъ, такъ какъ, выступивъ даже за разъ двумя томами, г-жа Милицына не сдлала боле яркимъ своего облика, который оказался весьма срымъ, почти ‘никакимъ’.
Такъ же мало помогли совты А. М. Пшкова г-ну Журавлеву при написаніи повсти ‘Хозяева’, о чемъ предупредительно заявляетъ вначал авторъ,— такъ скучно, не нужно, мстами съ безвкусной претензіей, она написана.
Мы, какъ публика, по природ забывчивы, неблагодарны и легкомысленны. Давно ли съ трепетнымъ восторгомъ ожидалась каждая новая строчка Горькаго, и что же? даже не брань, не негодованіе, а мертвое равнодушіе, иногда пожиманіе плечами уже много лтъ встрчаютъ его произведенія. И если прекрасная ‘Исповдь’ не пробудила вновь интереса посл провала ‘Матери’, то, конечно, ни ‘Лто’, ни ‘Городокъ Окуровъ’ его не возбудятъ. А между тмъ во второмъ есть много настоящаго, трогательнаго, утшительнаго и эпически-прекраснаго. Все это какъ будто слышано, какъ будто перепвъ, мстами романтично и фальшиво, оптимизмъ не совсмъ убдителенъ, но вспоминается тотъ сочный и яркій бытовикъ, какого мы знали въ ‘ом Гордев’ и въ начал повсти ‘Трое’. Совсмъ другое впечатлніе оставляетъ ‘Лто’, хотя авторъ и говоритъ, что ‘хотлъ бы разсказать просто и славно’, но пишетъ далеко не просто и ужъ отнюдь не славно. Оттого ли, что, живя на Капри, онъ получалъ свднія о современной русской деревн изъ третьихъ рукъ, оттого ли, что, будучи человкомъ партіи, онъ не могъ взглянуть объективно, оттого ли что онъ просто усталъ,— но повсть не удалась. Повсти, собственно говоря, никакой и нтъ, несмотря на обыски, убійства и самоубійства, а есть только рядъ скучнйшихъ разговоровъ на общественныя темы, прерываемыхъ описаніями природы, сдланными въ довольно таки дурномъ вкус: ‘День жаркій, поляна до краевъ солнцемъ налита, въ густой трав дремлютъ пахучіе цвты, и все вокругъ — к_а_к_ъ с_в__т_л_ы_й с_о_н_ъ’. ‘Опускается за ркой могучее свтило дня, жарко горятъ перекрытыя новой соломой крыши избъ, разцвтилась, разыгралась земля всми красками осенняго наряда, и ласково синее надъ нею бархатное небо’ и т. д. Персонажи тоже объясняются языкомъ очень выспреннимъ и какимъ, можетъ быть, говорятъ на остров Капри, но никакъ не въ русской деревн.
‘Дло наше, какъ извстно, запретное, хотя все оно въ томъ, что вотъ учимся мы понимать о_к_р_у_ж_и_в_ш_е_е н_а_с_ъ к_о_л_ь_ц_о т_я_ж_к_и_х_ъ н_а_ш_и_х_ъ б__д_ъ и нищеты нашей и злой да трусливой глупости. И понимаемъ, что ты почуялъ врную дорогу къ жизни иной, справедливой’… и т. д.
Такъ говорила встарину Миликтриса Кирбитьевна, а теперь блестящіе герои русскихъ фельетонныхъ романовъ. И совершенно непонятно, почему безконечный рядъ этихъ скучныхъ, безполезныхъ и неумныхъ рацей, мелодраматическихъ ужасовъ и роскошныхъ пейзажей заключается восклицаніемъ: ‘съ праздникомъ, великій русскій народъ’,
Чему читатель долженъ радоваться? Тому ли, что кончилъ читать скучную канитель? Право, больше нечему.
Посл повстей Горькаго наибольшій, хотя и небольшой интересъ представляетъ разсказъ Ив. Бунина: ‘Бденъ бсъ’. На буксир тащатся гг. Крюковъ и Касаткинъ. Шоломъ Ашъ далъ слащавую еврейскую сценку съ настроеніемъ, набившимъ всмъ оскомину. Повсти Кнута Гамсуна: ‘Странникъ играетъ подъ сурдинку’, какъ переводной,мы касаться не будемъ.
Въ книг ‘Ранніе огни’ (заголовокъ нсколько загадочный, принимая во вниманіе почтенный возрастъ автора) всего поучительне послднія страницы, представляющія перечень сочиненій Вас. Немировича-Данченко. Кому извстенъ этотъ міръ, это государство, этотъ Мюръ Мерилизъ? Всхъ книгъ до 400: романы и повсти, и дневники, и путешествія, и дтскія книги, и народныя, иллюстраціи итальянскихъ, испанскихъ, японскихъ художниковъ, 6-ыя, 7-ыя изданія, распроданныя, готовящіяся къ печати, сгорвшія въ типографіи И. Д. Сытина,— словомъ, всякихъ сортовъ. Намъ кажется, что самое естественное мсто этимъ произведеніямъ на желзнодорожныхъ станціяхъ. И, наврно, люди, находившіе удовольствіе въ первой книг Немировича-Данченко, найдутъ (если они, милостію Божіею, живы и здоровы) такое же и въ двухсотой, потому что подобный вкусъ (или отсутствіе его) мене всего подверженъ измненіямъ. Въ книг есть и стихи.
Вкусъ къ ‘альманахамъ’ тоже будто не прошелъ еще, хотя и ослабваетъ. Средній читатель, конечно, купитъ и ‘Звуки Жизни’, гд фигурируютъ любезные его сердцу Купринъ, Каменскій, Скиталецъ и др. Бда только въ томъ, что это почти исключительно перепечатки (Купринъ: ‘Лавры’ — изъ альманаха 17-и, Каменскій: ‘Гимназистка’ — изъ газеты, издававшейся П. Пильскимъ, Гринъ: ‘Они’ — изъ ‘Нов Ж. для всхъ’, Лазаревскій, ‘Соня’ — оттуда же и т. д.). Если это предпріятіе ‘художественное’, то разв только въ томъ смысл, какой придаютъ въ нкоторыхъ слояхъ общества словамъ ‘художникъ’, ‘артистъ’. Исключительно въ видахъ охраненія интересовъ читателя, да и писателей, мы отмчаемъ этотъ ‘альманахъ’.
Библіотека ‘Гонгъ’ въ хвастливомъ и не особенно грамотномъ предисловіи, напоминающемъ заборныя афиши, общаетъ намъ давать ‘шедевры, изъ лучшаго наилучшее’ почти даромъ. Чего же, въ самомъ дл, лучше? Конечно, мы охотно обошлись бы безъ издательскихъ разглагольствованій о современномъ и будущемъ (даже) положеніи литературы, мы нсколько удивлены, что ‘современные властители человческихъ думъ’ представлены Гауптманомъ, Шентаномъ, Зудерманомъ, М. Прево и Ратгаузомъ, но благодарны за пьесу гр. Ростопчиной. Издано для своей цны не такъ ужъ плохо.
Въ декабрьской книжк ‘Встника Европы’ останавливаетъ на себ вниманіе разсказъ Антона Любимова: ‘Домъ общественныхъ квартиръ’, не безъ тонкости и вкуса написанный. Въ соотвтствующей книжк ‘Современнаго Міра’ нелестное вниманіе привлекаетъ разсказъ М. Арцыбашева:’Старая исторія’, сдланный безъ всякой тонкости и вкуса.