Заметка о записке Карамзина, представленной в 1820 году, Императору Александру I касательно освобождения крестьян, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1871 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 6 минут(ы)

П. А. Вяземскій

Замтка о записк Карамзина, представленной въ 1820 году, Императору Александру I касательно освобожденія крестьянъ.

1871.

Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 7.

Спб., 1882.

Изложеніе записки, сколько помнится, довольно сходно съ подлинникомъ: если не въ самой редакціи, то въ мысляхъ и въ сущности. Только подана она была Государю Александру Павловичу не чрезъ руки графа Каподистрія, а прямо и лично самимъ графомъ Воронцовымъ.

Въ записк не было испрашиваемо, чтобы составившееся общество было подъ руководствомъ управляющаго Министерствомъ Внутреннихъ Длъ, а сказано, подъ предсдательствомъ лица, которое благоугодно будетъ Государю по этому длу назначить. Подписали эту записку графъ Воронцовъ, князь Меншиковъ, генералъ-адъютантъ Иларіонъ Васильевичъ Васильчиковъ, генералъ-адъютантъ графъ Станиславъ Потоцкой, три брата Тургеневыхъ (Александръ, Николай и Сергй, впрочемъ, за Сергя подписались братья, потому что самъ онъ былъ тогда заграницею) и князь Петръ Вяземской, только что пріхавшій въ Петербургъ на время изъ Варшавы. Другихъ подписей, кажется, не было. Вотъ какъ дло происходило: графъ Воронцовъ заблаговременно предварилъ Государя о желаніи нкоторыхъ помщиковъ подать ему всеподданнйшее прошеніе такого рода. Государь очень милостиво принялъ это предложеніе и сказалъ, что оно совершенно соотвтствуетъ давнишнимъ и всегдашнимъ желаніямъ его.

О таковомъ Высочайшемъ отзыв графъ Воронцовъ увдомилъ вышепомянутыя лица. Записка была немедленно составлена, не упомнится теперь кмъ именно, но вроятно Александромъ или Николаемъ Тургеневымъ. Назначенъ былъ отъ Государя день, въ который графъ Воронцовъ долженъ былъ привезти эту записку въ Царское Село. Она была всми означенными лицами подписана. Но наканун поздки графа Воронцова въ Царское Село генералъ Васильчиковъ сказалъ графу, что онъ одумался и отказывается отъ участія въ этомъ дл, на томъ, между прочимъ, основаніи, что онъ не считаетъ себя вправ подписывать такую бумагу, потому что онъ не отдленный сынъ при отц и самъ никакими крестьянами не владетъ. Разумется, бумага тутъ же была изорвана, снова переписана и подписана прежними лицами за исключеніемъ Васильчикова. На другой день явившись въ Государю, графъ Воронцовъ нашелъ его уже въ совершенно другомъ настроеніи въ отношеніи въ длу, которое онъ еще такъ недавно привтствовалъ охотно и благодушно. Императоръ торопливо принялъ бумагу изъ рукъ графа Воронцова, торопливо прочелъ ее и сказалъ ему: — ‘Здсь никакого общества и комитета не нужно, а каждый изъ желающихъ пускай представитъ отдльно свое мнніе и свой проектъ Министру Внутреннихъ Длъ, тотъ разсмотритъ его и по возможности дастъ ему надлежащій ходъ’. Такимъ образомъ дло принимало другой оборотъ. Во первыхъ, ясно оказывалось, что Государь уже не доврялъ рукамъ, которыя должны были подготовить вопросъ для дальнйшей государственной и окончательной разработки. Во вторыхъ. также несомннно оказывалось, что дло пошло бы обыкновеннымъ бумажно-канцелярскимъ порядкомъ, и благополучно опочило бы въ пещерахъ министерства на вчныя времена.

Въ тотъ же день графъ Воронцовъ встртился съ княземъ Вяземскимъ въ Царскомъ Сел, на вечер у князя едора Сергевича Голицына. Но, вроятно изъ осторожности и опасенія огласки, не сказалъ ему ни слова объ исход или, врне, о паденіи зачатаго дла, а поручилъ Жуковскому его о томъ увдомить. Тмъ дло и закончилось. Неизвстно, что могло или кто могъ повредить въ ум Государя предпріятію, которое началось такъ благонадежно и съ такими залогами прочнаго и желаннаго осуществленія. Впрочемъ, какъ эта попытка не держалась втайн, но, вроятно, что-нибудь о ней да проскользнуло въ городскіе слухи Вслдствіе того противники освобожденія крестьянъ, а можетъ быть и недоброжелатели нкоторыхъ изъ подписавшихся лицъ, нашли доступъ къ Государю, представили дло въ превратномъ вид и успли зародить сомннія и подозрнія въ осторожномъ и малодоврчивомъ нрав Императора Александра. Разсказывали тогда, что графъ Потоцкой, посл претерпнной неудачи просилъ на колняхъ прощенія у Государя и каялся предъ нимъ, какъ будто въ преступномъ замысл. Но нельзя полагать, чтобы все это дло оставило въ Государ невыгодное впечатлніе и неудовольствіе противъ подателей помянутой записки. По крайней мр нсколько дней спустя, Государь встртясь, въ обыкновенной утренней прогулк по Царскосельскому саду, съ Карамзинымъ, сказалъ ему: — ‘Вы полагаете, что мысль объ освобожденіи крестьянъ не иметъ ни отголоска, ни сочувствія въ Россіи, а вотъ получилъ я на дняхъ прошеніе, противорчащее вашему мннію. Записка подписана все извстными лицами, между коими и вашъ родственникъ князь Вяземскій’. Сей послдній не говорилъ о тонъ Карамзину, не потому что онъ считалъ Карамзина противникомъ освобожденія, а потому что положено было держать это дло втайн. Упомянувъ о Карамзин, нын при ожесточенныхъ нападкахъ на него въ нкоторыхъ журналахъ нашихъ, невольно хотлось бы войти въ изслдованіе и оцнку воззрнія его на вопросъ освобожденія крестьянъ и на другіе такъ называемые либеральные вопросы. Но отвты и возраженія на обвиненія ополчившихся противъ памяти Карамзина вовлекли бы въ слишкомъ далекую полемику. Можно ограничиться на первый разъ изложеніемъ нкоторыхъ мыслей и указаній. Въ означенныхъ нападкахъ нердко встрчаешь глубокое невдніе о томъ, что было, и поверхностное и одностороннее воззрніе на то, что есть: что также равняется невднію. Оцнщики Карамзина и среды ему современной покушаются и силятся выставить его человкомъ отсталымъ, даже въ свое время и врагомъ всякаго измненія и улучшенія въ государственномъ устройств. Такой судъ надъ нимъ совершенно ложенъ. Мишенью для обстрливанья и чутъ ли не разстрливанья Карамзина служитъ обыкновенно записка о древней и новой Россіи. Нтъ сомннья, что эта записка можетъ быть признана политической и гражданской исповдью автора. Изъ нея видно, что Карамзинъ не сочувствовалъ поспшнымъ и, по мннію его, нердко мало обдуманнымъ нововведеніямъ, которыя должны были прирости къ почв на развалинахъ. Какъ историкъ, онъ опасался крутой ломки настоящаго, которое, такъ сказать, на глазахъ его воплотилось изъ событій минувшаго. Онъ зналъ изъ опыта вковъ, что исторія и судьбы народовъ не упрочиваются скачками, а совершаются постепенно и медленно, какъ всякое благоразумное и благонадежное развитіе. Есть школа историческая и та, что можно назвать скоросплою школой публицистики. Карамзинъ умомъ, врованіями и душою принадлежалъ первой.

Кто-то сказалъ о Сперанскомъ, что, при всхъ многостороннихъ и гибкихъ способностяхъ и дарованіяхъ его, онъ былъ ничто иное какъ чиновникъ огромнаго размра. Карамзинъ могъ также не признавать въ немъ творческаго и глубокаго государственнаго дятеля. Ему могло казаться, что Сперанскій боле изучилъ чужеземныя законодательства, чмъ Россію, чмъ нравственный и политическій бытъ ея, потребности, свойства и ту степень зрлости, которая въ состояніи выдержать разные попытки и эксперименты. Ему могло казаться, что Сперанскій боле способенъ ломать, нежели строить, боле способенъ пересаживать, нежели сять. Позволяя себ строгія сужденія о политическихъ и гражданскихъ понятіяхъ Карамзина, забываютъ одно важное обстоятельство, а именно — эпоху, въ которую онъ дйствовалъ. Въ то время надъ Европою и надъ Россіей постоянно тяготлъ Дамоклесовъ и Наполеоновскій мечъ. Россіи угрожала все ближе и ближе подходящая къ ней опасность. Карамзинъ могъ бояться крутыхъ измненій въ государственномъ быту Россіи, бояться, чтобы подъ этой ломкою, въ ожиданіи будущихъ благъ, не ослабли и не разсялись силы Россіи, столь нужныя ей для отпора, когда настанетъ день роковой и сокрушительной борьбы. Впрочемъ нельзя отрицать, что Карамзинъ въ извстной записк своей можетъ быть иногда слишкомъ горячо, рзко, а иногда и насмшливо отзывался о Сперанскомъ и преобразованіяхъ его. Но онъ по совсти и убжденіямъ своимъ хотлъ предостеречь правительство и, такъ сказать, отвлечь его съ пути пролагаемаго Сперанскимъ. Для убжденія Царя ему должно было не щадить вожатаго, по мннію его опаснаго, притомъ должно сказать, что не смотря на кротость и благодушіе, Карамзинъ могъ иногда и нечувствительно поддаваться увлеченію слова. Онъ былъ авторъ. И въ записк его полемической писатель подчасъ нарушаетъ спокойствіе, безпристрастіе и воздержность судіи. Но онъ не былъ ни завистникомъ, ни личнымъ врагомъ Сперанскаго и быть не могъ потому, что зависть и вражда были чужды чистой и возвышенной душ его. Напротивъ, былъ онъ того мннія, что въ извстной мр можно и должно било воспользоватъся дарованіями Сперанскаго. Вотъ тому доказательство. Государь однажды жаловался Карамзину на недостатокъ людей, которые могли бы служить помощниками ему. Карамзинъ указалъ ему на Сперанскаго, который тогда только-что возвратился въ Петербургъ. Но отвтъ Государя, кажется, выразилъ мнніе не совсмъ благопріятное Сперанскому.

Спустя шестьдесятъ лтъ нкоторые судятъ о Карамзин по ныншнимъ понятіямъ, выработавшимся силою времени и событій, многіе судятъ о немъ не только по ныншнимъ, созрвшимъ понятіямъ, но и по ныншнимъ увлеченіямъ, чуть ли не угадывая и не присвоивая себ и завтрашнее. Одинъ Французскій писатель сказалъ: ‘надобно умть входить въ чужія мысли и умть выходить изъ нихъ, точно также, какъ надобно умть выходить изъ своихъ мыслей и возвращаться къ нимъ’. Такое передвиженіе везд рдко встрчается, а у насъ и подавно. Наши умы сидятъ дома съ своими домочадцами и единомыслителями при запертыхъ дверяхъ и съ закрытыми ставнями. Ничего нтъ легче, какъ промышлять, такъ сказать, дешевымъ и готовымъ либерализмомъ. Для этого только стоитъ прочесть дв — три книги извстныхъ западныхъ публицистовъ и выписать изъ нихъ рецепты для составленія всхъ возможныхъ политическихъ и гражданскихъ вольностей. Но трудность заключается въ томъ, чтобы во время и смотря по сложенію паціента, примнять эти рецепты. Карамзинъ не былъ въ сущности врагомъ законносвободныхъ учрежденій, такъ Императоръ Александръ переводилъ слово либеральный. Но Карамзинъ не врилъ въ дйствительность и силу сочиняемыхъ и писанныхъ конституцій или законоположеній — тоже переводъ Императора Александра. И Карамзинъ не врилъ этимъ бумажнымъ программамъ, опять по той же причин, что онъ былъ историкъ.

Въ Англіи нтъ писанной конституціи, но она, такъ сказать, воплощена въ государств и въ народ. Тамъ въ преніяхъ палатъ не ссылаются поминутно на такую-то или другую статью государственной хартіи, для защиты того или другаго общественнаго права. Во Франціи въ писанныхъ многостатейныхъ конституціяхъ недостатка нтъ. Выбирай любую: при каждомъ политическомъ переворот является новая, а все толку мало и Франція около ста лтъ все еще не можетъ досочиниться до конституціи и до государственнаго порядка, которые дали бы ей средство жить правильною и здоровою жизнью. Если Карамзинъ былъ не охотникъ до писанныхъ и, такъ сказать, канцелярско-бумажныхъ конституцій, то онъ былъ врагъ всякаго насилія, всякой несправедливости, всякаго произвола. Лучшая конституція, которую вы въ настоящее время можете дать Россіи, говорилъ онъ Императору, заключается въ твердой и ни въ какомъ случа непоколебимой вол истребить произволъ въ самомъ себ и въ тхъ, которыхъ облекаете вы властью.

Замтка о записк Карамзина, представленной въ 1820 году, Императору Александру I касательно освобожденія крестьянъ.

Читайте также: