Замечательная семья (Аксаковы), Сабинина Мария Войцеховна, Год: 1902 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 51 минут(ы)

ЗАМЧАТЕЛЬНАЯ СЕМЬЯ.

*) Составлено по біографіямъ Аксаковыхъ и по сочиненіямъ С. Т Аксакова. ‘Семейная хроника’, ‘Воспоминанія’ и ‘Дтскіе годы Багрова-внука’.

Знакомясь съ жизнеописаніями знаменитыхъ писателей, художниковъ и великихъ общественныхъ дятелей, мы встрчаемъ иногда цлыя семьи богато одаренныхъ людей, изъ которыхъ каждый сумлъ оказать большія услуги человчеству и сдлаться знаменитымъ. Такое счастливое соединеніе выдающихся дарованій въ одной семь объясняется отчасти тмъ, что способности родителей нердко переходятъ къ дтямъ, отчасти-же здсь скачвается вліяніе талантливаго отца или матери, умвшихъ своимъ примромъ пробудить въ дтяхъ интересъ къ тому, чему они сами посвящали свою жизнь и силы. Надо сказать, впрочемъ, что семьи, насчитывающія въ своей сред по нскольку талантливыхъ членовъ — большая рдкость. Такими замчательными семьями были, напримръ, нмецкіе музыканты Бахи, англійскіе ученые Дарвины, французскіе общественные дятели Карно и др. Среди русскихъ писателей встрчается талантливая семья Аксаковыхъ, о которыхъ мы и намрены разсказать нашимъ читателямъ.

ГЛАВА I.
Предки знаменитаго писателя.

Около полутораста лтъ тому назадъ въ небольшомъ родовомъ помсть, находившемся въ глуши Симбирской губерніи, жилъ дворянинъ Степанъ Михайловичъ Аксаковъ. Какъ и большинство русскихъ помщиковъ того времени, онъ былъ почти совсмъ необразованъ: едва зналъ русскую грамоту да четыре правила ариметики и, прослуживъ нсколько лтъ офицеромъ, вернулся въ свое имнье, гд сталъ заниматься хозяйствомъ. Скоро подъ его надзоромъ дла пошли превосходно, молодой хозяинъ отличался большимъ природнымъ умомъ и умлъ беречь не только свое имущество, но и скромное хозяйство мужиковъ, которые были въ крпостную эпоху даровыми работниками на своего барина.

Въ то тяжкое для крестьянъ время дломъ обычнымъ были такіе случаи, когда провинившагося разлучали съ женой, дтьми, продавая ихъ на сторону или отсылая въ далекія деревни. Если вина была не очень велика, то за нее наказывали запрещеніемъ работать на своей нив. Въ обоихъ случаяхъ оштрафованный начиналъ сильно тосковать по разлученной съ нимъ семь или по заброшенной полоск земли. Вслдствіе этого слабло его здоровье, уменьшались силы, безвыходная нужда овладвала несчастной семьей, и, въ конц концовъ, не въ мру строгій хозяинъ терялъ полезныхъ и выносливыхъ работниковъ, создававшихъ его благосостояніе.

Степанъ Михайловичъ Аксаковъ прекрасно понималъ эту простую истину и никогда не примнялъ къ своимъ крестьянамъ тяжкихъ и разорительныхъ взысканій. Вспыльчивый и страшно горячій въ минуты гнва, онъ сравнительно скоро успокоивался и, прощая виноватыхъ, ласково смотрлъ на нихъ темноголубыми глазами, которые въ минуты раздраженія сверкали недобрымъ огнемъ.

Женившись на небогатой дворянк, Арин Васильевн Неклюдовой, Степанъ Михайловичъ довольно долго жилъ среди лсовъ и плодородныхъ полей Симбирской губерніи, но, расширяя свое хозяйство и стараясь увеличить доходы съ имнія, Аксаковъ все чаще и чаще твердилъ, что надо покинуть родовое гнздо и купить землю въ Оренбургской губерніи (тогда она называлась Уфимскимъ намстничествомъ), потому.что тамъ чуть не задаромъ можно пріобрсти громадныя пространства луговъ, лса и пашенъ.

Захвативъ съ собой нсколько тысячъ рублей, отправился заботливый хозяинъ искать привольныхъ мстъ для переселенія своей семьи и крпостныхъ крестьянъ. Посл долгихъ поисковъ на берегу рки Большой Бугурусланъ нашелъ Степанъ Михайловичъ чудный и чрезвычайно удобный для жилья уголокъ. Широкая рка протекала по долин, которая окаймлялась невысокими, но довольно крутыми горами, большая часть ихъ была покрыта густымъ лсомъ, а самые берега рки поросли мстами высокой и сочной травой со множествомъ цвтовъ, мстами-же эти луга смнялись рощами изъ березъ, осинъ, рябины и черемухи. Въ хрустально-чистой вод Бугуруслана водились всевозможныя породы рыбъ: щуки, окуни, язи, головли, даже форели, а надъ ркой и близь лежащими болотами. носились стаи дикихъ утокъ, гусей, куликовъ и бекасовъ.

Купивъ въ этомъ благодатномъ краю пять тысячъ десятинъ земли почти за безцнокъ, Степанъ Михайловичъ постепенно перевелъ туда крестьянъ, построилъ усадьбу, водяную мельницу и года черезъ два перехалъ съ женою и дтьми въ имнье, получившее имя Новаго Аксакова.

Отдохнули и повеселли на новомъ мст и помщикъ, и крестьяне. Обиліе воды, черноземная почва, дававшая богатые урожаи, множество птицъ и рыбы, все это облегчало трудовую жизнь крестьянина и радовало душу барина, любившаго просторъ и жизнь свободную отъ ссоръ съ сосдями.

Въ своей семь и съ подчиненными ему крестьянами Степанъ Махайловичъ всегда распоряжался какъ властный хозяинъ, который лучше всхъ знаетъ, какъ должно все идти и въ дом, и на пол, и въ крошечныхъ избенкахъ, принадлежавшихъ его слугамъ. Когда суровый и вспыльчивый человкъ этотъ вставалъ въ хорошемъ расположеніи духа, онъ былъ терпливъ и снисходителенъ ко всмъ окружающимъ и съ яснымъ, веселымъ взглядомъ выходилъ при восход солнца на крыльцо, откуда наблюдалъ за утренней работой и суетой дворни. Въ такіе дни Степанъ Михайловичъ бывалъ очень ласковъ съ женой, называлъ ее Аришей, разспрашивалъ о здоровь, о томъ, что видла во сн и т. д. Весело поболтавъ съ дочерьми и сыномъ, узжалъ Степанъ Михайловичъ осматривать полевыя работы, мимоходомъ набиралъ пучекъ сплой клубники въ гостинецъ жен и къ полудню спшилъ домой обдать. Дворовые ребятишки, услышавъ отъ старшихъ слугъ о томъ, что баринъ сегодня веселъ, сбгались въ залу и, стоя у дверей, ожидали подачекъ съ барскаго стола. Добродушно улыбаясь, одлялъ Степанъ Михайловичъ голодную толпу и уходилъ отдыхать. Проснувшись въ такомъ же мирномъ настроеніи, Аксаковъ пилъ чай и халъ вмст со всей семьей куда-нибудь на прогулку. Запрягались большія дроги, дочери Степана Михайловича брали съ собой удочки и отправлялись осматривать мельницу, птичный дворъ, рыбныя ловли на широкомъ пруду. Возвратившись домой, Аксаковъ находилъ на двор своего старосту съ мужиками и бабами. У всякаго была какая-нибудь просьба, какое-нибудь дло къ своему господину, одному не хватало хлба, другой просилъ разршенія женить сына, третій умолялъ отмнить наказаніе, назначенное ему за какую-то вину. Въ счастливые, добрые дни Степана Михайловича все кончалось благополучно, баринъ давалъ на все согласіе и даже угощалъ просителей чаркой домашняго вина.

Но далеко не всегда такъ мирно и спокойно шла жизнь въ Новомъ Аксаков. Какъ мы уже говорили, Степанъ Михайловичъ отличался безумно-горячимъ нравомъ и въ минуты вспыльчивости бывалъ очень жестокъ. Однажды онъ разсердился на свою дочь за то, что она солгала и не хотла сознаться въ обман. Узнать нельзя было старика, у котораго лицо исказилось отъ бшенства. Онъ весь дрожалъ и кричалъ задыхающимся голосомъ: ‘подайте мн ее сюда!’ Виноватая дочь въ страшномъ испуг убжала въ рощу, не смя показаться на глаза разгнванному отцу. За нее вздумала заступиться мать и бросилась въ ноги Степану Михайловичу, прося помиловать провинившуюся двушку. Бдная женщина жестоко поплатилась за это: мужъ набросился на нее, сорвалъ съ ея головы платокъ и принялся таскать за волосы несчастную старуху.

Сердился Степанъ Михайловичъ и по мене важнымъ поводамъ: когда не сразу подавали обдъ посл его возвращенія съ полевыхъ работъ, когда прислуживавшіе ему казачки устраивали какую-нибудь дтскую шалость и т. д. Но больше всего возмущали Степана Михайловича ложь и нарушеніе его приказаній въ серьезныхъ длахъ. Такъ, напримръ, особенно жестоко досталось его жен и дочерямъ за то, что он противъ его воли, потихоньку, выдали замужъ его молоденькую двоюродную сестру. Вотъ какъ произошло это событіе, окончившееся впослдствіи очень печально.

Вмст съ дочерьми Аксакова воспитывалась сиротка Надя, двоюродная сестра Степана Михайловича. Старикъ очень любилъ хорошенькую и умную двочку, веселую пвунью, постоянно устраивавшую шумные хороводы, игры и пляски. Надя получила большое наслдство отъ матери и считалась очень богатой невстой, не удивительно поэтому что свататься за нее стали очень рано,— едва двушк сравнялось 14 лтъ. Степанъ Михайловичъ прекрасно понималъ неблагоразуміе такого ранняго брака и очень враждебно отнесся къ первому жениху Наденьки, маіору Куродову, пріхавшему въ свое Симбирское имніе на отдыхъ. Куродовъ былъ вдвое старше Нади, отличался красотой и ловкостью, но въ то же время непріятно поражалъ всхъ хитростью, льстивой манерой обращенія и скрытностью. Скоро посл знакомства съ Аксаковыми онъ притворился влюбленнымъ въ Наденьку, мастерски распвалъ съ ней русскія псня, каталъ ее и для забавы этой двушки-ребенка выписывалъ изъ Москвы дорогія игрушки. Несмотря на вс эти старанія, маіоръ Куродовъ не полюбился Степану Михайловичу, который чутьемъ умнаго и проницательнаго человка угадалъ, что недоброе таится на душ у прізжаго гостя. Куродовъ скоро понялъ, что Аксаковъ никогда не дастъ ему согласія на бракъ съ Надей и ршилъ увезти двушку въ отсутствіе ея строгаго опекуна. Вскор Степану Михайловичу пришлось ухать по дламъ куда-то очень далеко. Бабушка Нади по матери, давно согласившаяся на бракъ ея съ Куродовымъ, воспользовалась этимъ временемъ, уговорила Арину Васильевну отпустить къ ней сироту и обвнчала двушку, которая шла подъ внецъ, думая о куклахъ и забавахъ, ожидавшихъ ее посл свадьбы. Можно себ представить, въ какое негодованіе пришелъ Степанъ Михайловичъ, когда, по возвращеніи домой, узналъ о всемъ происшедшемъ! Вн себя отъ горя и гнва похалъ онъ къ роднымъ Нади, устроившимъ свадьбу, осыпалъ упреками и угрозами ея бабку и окончательно вышелъ изъ себя узнавъ, что его жена и дочери все знали и всему помогали. Внукъ Степана Михайловича, описавшій впослдствіи жизнь своего дда, отказывается сообщать подробности того жестокаго наказанія, которому подверглись жена и дочери Аксакова за свой обманъ и за тайную помощь ненавистному браку. ‘Я не буду распространяться, пишетъ внукъ старика Аксакова, о томъ, что онъ длалъ, воротясь домой. Это было бы ужасно и отвратительно. По прошествіи тридцати лтъ тетки мои вспоминали объ этомъ дрожа отъ страха’.

Будущее показало, что сердце не обманывало Степана Михайловича и что не даромъ противился онъ браку своей любимицы съ Куродовымъ. Первые годы замужества все шло повидимому хорошо. Молодой мужъ проявлялъ большую дловитость и быстро увеличилъ доходы большихъ имній своей жены. Сосди не могли нахвалиться его гостепріимствомъ и ласковымъ нравомъ. Наденька, хотя и сдлалась много серьезне, но имла видъ такой счастливой и веселой жены, что даже Степанъ Михайловичъ примирился съ новымъ родственникомъ, впрочемъ, иногда онъ съ прежнимъ упорствомъ повторялъ: ‘хорошъ парень, ловокъ и смышленъ, а сердце не лежитъ’. Но прошло нсколько лтъ, и о жизни Куродовыхъ стали ходить иные слухи. Начали поговаривать, что мужъ Надежды Ивановны сильно пьянствуетъ, немилосердно бьетъ крестьянъ, держитъ ихъ въ запертыхъ подвалахъ, и что нсколько человкъ уже умерли отъ его безчеловчной расправы. Долго ничего этого и не подозрвала жена, съ которой Куродовъ былъ попрежнему ласковъ и отъ которой онъ тщательно скрывалъ свои зврства. Однажды въ отсутствіе мужа, ухавшаго въ Оренбургскую губернію, Надежда Ивановна получила письмо отъ дальней родственницы, которую очень уважала. Ужасныя всти узнала изъ него несчастная женщина. Подробно описывая безобразную жизнь Куродова и его ‘изуврства по отношенію къ крестьянамъ, родственница Надежды Ивановны прибавляла, что считаетъ своимъ долгомъ сказать все это помщиц, отъ которой зависитъ участь тысячи крестьянъ, терзаемыхъ ея мужемъ.

Впослдствіи Надежда Ивановна разсказывала, что она чуть съ ума не сошла, прочитавъ это письмо и сперва не знала, что предпринять. Но скоро въ ней проснулась твердость духа и ршимость: она велла заложить лошадей и съ любимой своей горничной отправилась за четыреста верстъ въ имніе Надеждино, гд буйствовалъ ея мужъ. Судьба помогла ей сразу удостовриться въ томъ, что дошедшіе до нея слухи были справедливы. Она застала мужа пьянымъ, въ грубой компаніи, среди дикихъ и грубыхъ забавъ…

Съ отвращеніемъ и незамченная мужемъ ушла Надежда Ивановна изъ того флигеля, въ которомъ шелъ безобразный пиръ. Немедленно велла она проводить себя въ избу, гд, какъ ей было сообщено въ письм, лежалъ ея любимый лакей, избитый Куродовымъ. Весь истерзанный и страшно слабый, бдняга былъ уже при смерти и почти не могъ говорить. Печальную повсть его мученій разсказалъ Надежд Ивановн братъ наказаннаго и привелъ барыню въ такой ужасъ, что она ршила во что бы то ни стало положить конецъ этимъ безобразіямъ. Всю ночь простояла бдная женщина на колняхъ и просила у Бога силъ для вразумленія мужа.

На другой день утромъ, узнавъ о прізд жены, Куродовъ вошелъ къ ней въ комнату и ласково поздоровался. Въ отвтъ на это Надежда Ивановна холодно отстранила его, сказавъ, что она не можетъ считать своимъ мужемъ изверга, что онъ долженъ тотчасъ-же ухать изъ ея имнія и никогда больше не заглядывать въ него. Увидвъ, что все открыто, Куродовъ пересталъ сдерживаться. ‘Такъ-то ты поговариваешь!’ — закричалъ онъ, ‘такъ и я поговорю съ тобой другимъ голосомъ!’ Затмъ Куродовъ потребовалъ отъ жены, чтобы она подписала бумагу, въ которой передала бы ему въ полную собственность вс свои имнія. ‘Иначе я уморю тебя съ голоду въ подвал’, прибавилъ злодй. Посл этого, жестоко избивъ Надежду Ивановну, онъ приказалъ своимъ слугамъ отнести барыню въ подвалъ, заперъ его замкомъ, а ключи спряталъ въ карманъ. Въ тотъ-же подвалъ посадилъ онъ и горничную жены, приказавъ ей уговаривать барыню покориться мужу. Пять дней просидла несчастная женщина безъ пищи въ темномъ и сыромъ подвал и, вроятно, не вынесла-бы своего ужаснаго заключенія, если-бы на помощь ей не явился неожиданный избавитель въ лиц Степана Михайловича Аксакова.

Кучеръ и лакей, пріхавшіе съ Надеждой Ивановной, узнавъ о томъ, что случилось съ ихъ барыней, бросились бжать въ Новое Аксаково, которое находилось въ 120 верстахъ отъ имнія Куродовыхъ. Скрываясь по ночамъ то въ болотахъ, то на крестьянскихъ гумнахъ, бглецы явились на третій день къ Степану Михайловичу и разсказали ему о мученіяхъ своей помщицы и объ изуврств ея мужа. Какъ безумный вскочилъ Степанъ Михайловичъ съ крылечка, на которомъ сидлъ, и въ изступленіи сталъ бгать по двору и по деревн сзывая слугъ на помощь его двоюродной сестр. Къ вечеру въ Надеждино уже мчались трое большихъ саней съ людьми, вооруженными ружьями, саблями и желзными вилами. На другой день Степанъ Михайловичъ былъ уже въ Надеждин и, выбивъ двери запертаго подвала, вынесъ оттуда на рукахъ Надежду Ивановну ослабвшую и совершенно разбитую всмъ пережитымъ. Степанъ Михайловичъ привезъ ее къ себ въ Аксаково, а самъ принялся хлопотать объ удаленіи Куродова изъ имній его жены. Но прошло не боле двухъ недль, не успла Надежда Ивановна вполн оправиться и отдохнуть подъ кровомъ двоюроднаго брата, какъ было получено извстіе о скоропостижной смерти ея мужа.

Такъ трагически кончилась замужняя жизнь ‘сиротки Нади’, къ которой былъ горячо привязанъ строгій, но любящій и справедливый старикъ Аксаковъ.

Сильной привязанностью Степана Михайловича пользовался также единственный сынъ его, Тимоей, на котораго онъ съ гордостью.смотрлъ какъ на продолжателя стариннаго дворянскаго рода Аксаковыхъ, происходившаго, по словамъ старика, отъ какого-то варяжскаго князя. Балованный и любимый сынокъ, Тимоей Степановичъ росъ скромнымъ, застнчивымъ юношей и, отбывъ три года военной службы, получилъ затмъ мсто въ Уфимскомъ земскомъ суд.

Живя въ губернскомъ город, Тимоей Степановичъ часто встрчалъ въ театр и на балахъ красивую и очень умную барышню, Марью Николаевну Зубову. Живая, прекрасно образованная, смлая и краснорчивая, она считалась самой лучшей невстой въ город, но сама не выражала никакого желанія выходить замужъ, такъ какъ посвящала свое время ухаживанью за больнымъ отцомъ, воспитанію младшихъ братьевъ и сестеръ и даже помогала отцу вести его служебныя дла. Въ эту то замчательную двушку и влюбился Тимоей Степановичъ Аксаковъ. Скоро чувство робкаго юноши было замчено всми, надъ нимъ смялись, подшучивали, но никому не приходило въ голову, что гордой красавиц нисколько не кажутся смшными грустный видъ и робкіе взгляды ея поклонника. Часто Марья Николаевна заговаривала съ молодымъ Аксаковымъ и всегда снисходительно и ласково выслушивала почтительные отвты.

Наконецъ Аксаковъ ршилъ посвататься за Марью Николаевну и похалъ къ родителямъ за благословеніемъ на бракъ. Бднаго юношу встртила на первыхъ порахъ полная неудача. Старикамъ Аксаковымъ успли наговорить много дурного про двушку, очаровавшую ихъ сына: и нищая-то она, и рода не знатнаго, и колдунья, приворожившая къ себ сердце Тимоея Степановича. Какъ ни умолялъ онъ родителей одобрить свой выборъ, сколько ни валялся въ ногахъ отца, ничего не помогло. Старикъ не сдался даже и тогда, когда Тимоей Степановичъ, огорченный до глубины души, заболлъ и пролежалъ шесть недль въ нервной горячк.

Вернувшись въ Уфу, молодой человкъ снова сталъ встрчаться съ Марьей Николаевной и почувствовалъ, что не можетъ жить безъ этой двушки. Должно быть тяжело было у него на душ, если, позабывъ свою обычную покорность и смиреніе, онъ послалъ роднымъ письмо съ угрозой лишить себя жизни. ‘На послднее мое просительное письмо’, писалъ Тимоей Степановичъ, ‘я имлъ несчастье получить немилостивый отвтъ отъ васъ, дражайшіе родители. Не могу преступить воли вашей и покоряюсь ей, но не могу долго влачить бремя моей жизни безъ обожаемой мною Марьи Николаевны, а потому въ непродолжительномъ времени смертоносная пуля просверлитъ несчастнаго вашего сына’.

Трудно передать, что поднялось въ Аксаков, когда тамъ было прочитано это письмо. Отчаянныя рыданія Арины Васильевны, вопли дочерей и собственная н’ жная любовь къ сыну заставили Степана Михайловича послать Тимоею Степановичу свое согласіе на бракъ.

Сватовство молодого Аксакова тянулось довольно долго, много пришлось ему пережить тревогъ и опасеній, пока, къ удивленію всего Уфимскаго общества, не было окончательно объявлено о свадьб скромнаго мелкаго чиновника Аксакова съ властолюбивой и красивой дочерью Зубова, занимавшаго важный постъ Товарища Уфимскаго Намстника.

Вскор посл свадьбы счастливая молодая парочка навстила стариковъ Аксаковыхъ. Марья Николаевна поразила родныхъ своего мужа умомъ, образованьемъ и ласковымъ обращеніемъ, особенно-же пришлась она по душ старику Аксакову, который еще раньше заинтересовался Марьей Николаевной, читая ея письма, и говорилъ: ‘ну, умница, и, должно быть, горячая душа!’

За т дв недли, которыя провели молодые въ Аксаков, Степанъ Михайловичъ усплъ горячо привязаться къ своей невстк и оцнилъ ея рдкій умъ, доброту и прямой, правдивый нравъ. Никто лучше Марьи Николаевны не умлъ успокоить и развлечь старика въ минуты его гнва, никто луше нея не умлъ угадать его желанія и сдлать все такъ, какъ ему нравилось. Наблюдательная и впечатлительная, она внимательно присматривалась къ окружающимъ, быстро и врно разгадывала ихъ характеръ и всегда была готова помочь близкимъ людямъ въ тяжелыя минуты. Большими недостатками Марьи Николаевны были ея вспыльчивость и привычка повелвать, пріобртенная ею еще въ дом отца, гд она долгое время была полной хозяйкой. Степанъ Михайловичъ подмтилъ эти черты въ характер своей невстки и на прощанье сказалъ ей: ‘всмъ тебя Богъ не обидлъ, одно скажу теб, не давай воли своему горячему сердцу, мужъ у тебя добрый и честный человкъ: нравъ у него тихій, и ты отъ него никогда терпть не будешь никакой обиды, не обижай его сама. Чти его и поступай съ уваженіемъ’.

Посл цлаго ряда пировъ, обдовъ и разъздовъ по роднымъ молодые Аксаковы вернулись въ Уфу. Едва сдерживая свое нетерпніе, бросилась Марья Николаевна въ домъ больного отца, котораго оставила на попеченіи его любимаго лакея, калмыка. Замчательна была судьба этого слуги. Еще въ дни своей молодости Зубовъ купилъ себ маленькаго калмыченка, котораго окрестилъ, назвалъ Николаемъ и, выучивъ грамот, заставилъ ходить за собой. Мальчикъ былъ очень ловокъ и смышленъ, но сильно тосковалъ по вольному житью, услышавъ о пугачевскомъ возстаніи, онъ убжалъ къ бунтовщикамъ и вмст съ ними долго стоялъ противъ Уфы, на другомъ берегу р. Блой, дожидаясь удобнаго времени, чтобы напасть на городъ. Но почему-то они не ршились выполнить это намреніе, и въ Уф ходилъ разсказъ о томъ, что всякій разъ какъ бунтовщики собирали переправиться черезъ рку, имъ казалось, будто навстрчу изъ города выступаетъ множество войска подъ предводительствомъ старика на блой лошади, съ копьемъ и крестомъ въ рукахъ. Это видніе устрашало бунтовщиковъ и удерживало ихъ отъ нападенія, между тмъ Пугачевъ былъ пойманъ, а его слуги и ближайшіе помощники также переловлены и приговорены къ смертной казни. Николай калмыкъ былъ присужденъ къ вислиц, но, когда на несчастнаго надли петлю, пришло приказаніе помиловать преступника, за котораго просилъ его бывшій хозяинъ, Зубовъ. Такимъ образомъ калмыкъ снова сдлался крпостнымъ слугой Зубова и такъ преданно служилъ ему, что скоро заслужилъ большое довріе своего господина.

Во время своей помолвки и свадьбы Марья Николаевна была такъ занята приготовленіями къ новой жизни, что не могла попрежнему проводить большую часть дня у постели больного отца. Между тмъ хитрый калмыкъ особенно усердно ходилъ за старикомъ и, какъ только могъ, угождалъ ему. Коварный человкъ задумалъ выжить Марью Николаевну и сдлаться полнымъ хозяиномъ въ дом Зубова.

Къ удивленію дочери, вернувшейся изъ Аксакова, старикъ вовсе не обрадовался ей и настойчиво требовалъ, чтобы калмыкъ постоянно сидлъ около него въ креслахъ и распоряжался всмъ въ дом. Сначала Марья Николаевна надялась, что скоро усмиритъ зазнавшагося лакея и заставитъ его исполнять ея приказанія. Но не прошло и нсколькихъ мсяцевъ, какъ она почувствовала, что не можетъ больше оставаться въ одномъ дом съ калмыкомъ, который не только не слушался молодой хозяйки, но даже оскорблялъ ее и Тимоея Степановича въ присутствіи другихъ слугъ. Когда, возмущенная дерзостями калмыка, Марья Николаевна разсказала о нихъ отцу, онъ отвтилъ ей, что по болзни и слабости своей не можетъ разстаться съ Николаемъ.

Съ глубокимъ горемъ покидала родительскій домъ молодая женщина, посвятившая уходу за больнымъ отцомъ свои лучшіе, юные годы и мечтавшая не разлучаться съ нимъ посл замужества. Недли черезъ дв посл тяжелаго объясненія Марьи Николаевны съ Зубовымъ, молодой Аксаковъ подыскалъ себ новый, чистенькій домикъ и перехалъ туда съ женой и четырьмя крпостными слугами.

Черезъ нсколько мсяцевъ въ новомъ, красиво убранномъ домик Аксаковыхъ случилось радостное событіе: у нихъ родилась дочка. Молодые Аксаковы были вн себя отъ счастья. Но далеко не радостно принялъ это извстіе Степанъ Михайловичъ. Онъ желалъ поскоре дождаться внука, который будетъ носить фамилію Аксаковыхъ и продолжитъ ихъ старинный дворянскій родъ. Старикъ ршилъ, что по поводу рожденія ‘двчонки’ не стоитъ ни писать сыну, ни устраивать угощенія крестьянамъ.

Между тмъ крошка Надя, къ которой Марья Николаевна успла уже страстно привязаться, доставляла своимъ родителямъ множество заботъ и огорченій: она родиласъ слабымъ болзненнымъ ребенкомъ и, несмотря на самый нжный уходъ матери, ни днемъ, ни ночью не покидавшей дтской комнаты, двчонка прожила только три мсяца и скончалась отъ какого-то страшнаго припадка съ конвульсіями.

Трудно описать отчаяніе молодой матери: четверо сутокъ она не брала ничего въ ротъ, была почти безъ памяти и пришла въ себя только во время молебна передъ иконой Божьей матери. Съ наступленіемъ лта доктора совтовали отвезти Марью Николаевну въ деревню и полчить ее кумысомъ. Слабая, худая и страшно измнившаяся пріхала молодая Аксакова въ татарскую деревушку, расположенную на большой рк и окруженную чудеснымъ лсомъ. Питье кумыса, катанье и прогулки на чистомъ воздух сдлали чудеса,— они не только поправили здоровье Марьи Николаевны, но и увеличили ея силы настолько, что, по возвращеніи въ Уфу, она мужественно и съ большимъ самообладаніемъ перенесла смерть отца, который въ послднія минуты отъ души благодарилъ дочь за терпніе и ласку. Вскор посл этого печальнаго событія у Аксаковыхъ благополучно родился здоровый и крпкій мальчикъ, Сергй.

ГЛАВА II.
Дтство Сергя Аксакова.

Другъ молодыхъ Аксаковыхъ, докторъ Клаусъ, навстилъ Марью Николаевну въ тотъ самый день, какъ у нея родился сынъ. Молодые родители такъ гордились новорожденнымъ малюткой, а слуги такъ искренно принимали участіе въ семейной радости своихъ господъ, что, уходя домой, Клаусъ пробормоталъ про себя: ‘Какой счастливый мальчишка, какъ вс ему рады!’ Но какъ ни велико было счастье родителей и ддушки Степана Михайловича, какъ ни благодарили они Бога за рожденіе мальчика, который будетъ современемъ представителемъ Аксаковыхъ, никому изъ нихъ и въ голову не приходила мысль о томъ, что этому ребенку суждено прославить ихъ старинный родъ и обогатить родную литературу превосходными сочиненіями. Кром того, Сергй Тимоеевичъ явился впослдствіи не только продолжателемъ дворянскаго рода, но, что несравненно боле цнно,— главой образованной, талантливой и честной семьи, въ которой особенно выдлились два его сына, Константинъ и Иванъ. О ихъ жизни и дятельности мы поговоримъ въ послдней глав нашего разсказа, а пока вернемся къ новорожденному Сергю, явившемуся на свтъ Божій 20 сентября 1791 года.

Повидимому недолго радовалъ этотъ мальчикъ своихъ родителей здоровымъ и крпкимъ видомъ. Читая воспоминанія самого Аксакова объ его дтств, мы узнаемъ, что уже на третьемъ году онъ захворалъ какою-то странной болзнью, которая тянулась полтора года и довела ребенка до такой слабости, что родные чуть не ежедневно ожидали его смерти. Марья Николаевна, страстно любившая своего единственнаго сына, совсмъ измучилась, ухаживая за больнымъ ребенкомъ. Исхудавшая и пожелтвшая, она не разставалась съ мальчикомъ, сама лчила его по какому то домашнему лечебнику и, замтивъ, что свжій воздухъ и передвиженіе облегчали страданія Сережи, безпрестанно здила съ нимъ въ подгородныя деревни то къ роднымъ, то къ знакомымъ.

Однажды, во время какого-то путешествія, Сереж сдлалось такъ плохо, что испуганные родители велли остановиться, вынесли больного изъ кареты и почти безжизненнаго положили на траву въ тни деревьевъ. Бдная мать въ отчаяніи опустилась на ко лни и, поднявъ руки къ небу, стала горячо молиться Богу. Отецъ Сережи былъ увренъ, что мальчикъ умираетъ и съ горькими слезами убждалъ жену подчиниться вол Божьей. Вдругъ больной ребенокъ открылъ глаза и сталъ просить, чтобы его оставили подольше въ этомъ чудесномъ лсу, среди душистыхъ цвтовъ, травы и тни. Родители были чрезвычайно обрадованы бодрымъ видомъ Сережи, тотчасъ-же распорядились выпречь лошадей, развели огонь, скипятили котелокъ родниковой воды, напоили Сережу ромашкой, хорошимъ виномъ и, пообдавъ на свжемъ воздух, спокойно и крпко заснули. Ночевать отправились въ ближайшую татарскую деревушку, а на другой день мальчикъ снова порадовалъ своихъ родителей бодростью и хорошимъ видомъ. Мать ршила не обращаться боле къ докторамъ и не пичкать Сережу лекарствами, а возстановлять его здоровье прогулками, пребываньемъ на свжемъ воздух и хорошимъ питаньемъ. Сильно нуждаясь въ деньгахъ, она не жалла платить очень дорого за старое, крпкое вино, которое ей привозили изъ Казани, и оттуда же черезъ почтальона получала хорошій блый хлбъ для своего ненагляднаго мальчика. Нжный, заботливый уходъ матери сдлалъ свое дло: Сережа началъ понемногу оправляться и черезъ нсколько мсяцевъ посл памятнаго дня, проведеннаго имъ въ лсу, былъ уже совершенно здоровъ.

Однако, продолжительная болзнь сильно разстроила дтскій организмъ Сережи. Онъ сдлался болзненнымъ, впечатлительнымъ ребенкомъ, всегда готовымъ расплакаться отъ какого-то страннаго чувства жалости ко всмъ окружающимъ. Продолжительныя и сильныя страданія сдлали мальчика чрезвычайно чуткимъ къ чужому горю. Такъ, напримръ, услышавъ чей нибудь крикъ или плачъ, онъ посылалъ старшихъ посмотрть, кто плачетъ, говоря: ‘врно, кому-нибудь больно’. Больше же всего онъ волновался при вид своей крошечной сестрички, родившейся во время его болзни. Сереж безпрестанно казалось, что ей холодно, что она голодна, и онъ просилъ позволенія одть ее своимъ платьемъ или угостить своимъ кушаньемъ. Поправившись настолько, что могъ сидть въ кровати мальчикъ часто бралъ къ себ сестрицу и забавлялъ ее картинками или же деревянными брусочками и шариками, изъ которыхъ онъ строилъ какія-то фантастическія зданія, а малютка разрушала ихъ махнувъ своей ручонкой.

Когда двочк минуло два года, ея четырехлтній братъ сталъ занимать ее разсказами о чудесахъ міра Божьяго, которыя ему удалось видть во время своихъ частыхъ поздокъ. Онъ говорилъ о томъ, какъ хороши поля, горы и лса, какъ просторны и разнообразны они но сравненію съ ихъ небольшимъ городскимъ садомъ…

Въ это время семья молодыхъ Аксаковыхъ жила въ Уф, въ громадномъ и старомъ дом Зубова, отца Марьи Николаевны. Въ двухъ небольшихъ комнаткахъ, называвшихся ‘дтскими’, проводили братъ съ сестрой дни своего дтства. Тутъ читалъ Сережа первыя книжки, тутъ съ замираніемъ сердца слушалъ онъ страшные разсказы суеврной старухи няньки. Она наговорила дтямъ столько чудесъ о бук, о домовыхъ и мертвецахъ, что нервный мальчикъ сталъ бояться темноты и сдлался очень трусливымъ ребенкомъ. Такъ, напримръ, нянька уврила Сережу, что въ бывшемъ кабинет его ддушки Зубова за столомъ часто появляется умершій старикъ и разбираетъ какія-то бумаги. Боясь увидть это страшное привидніе, мальчикъ проходилъ мимо кабинета не иначе, какъ зажмуривъ глаза. Однажды онъ забылъ сдлать это и заглянулъ въ окно кабинета. Подъ вліяніемъ разсказа ему почудилось, что за столомъ сидитъ какая-то фигура въ бломъ. Сережа громко закричалъ и упалъ въ обморокъ. Марья Николаевна долго успокоивала перепуганнаго мальчика, убждая его, что онъ принялъ за покойнаго дда кучу блья, лежавшаго на кресл, а няньк строго запретила разсказывать дтямъ всякій вздоръ.

Любимымъ занятіемъ Сережи въ эту пору было чтеніе толстой книжки, называвшейся ‘Зеркало добродтели’. Особенно-же нравились ему тамъ два разсказа: ‘Признательный левъ’ и ‘Самъ себя одвающій мальчикъ’. Аксаковъ говорилъ впослдствіи, что онъ долго помнилъ физіономіи и льва, и мальчика, изображенныхъ на картинкахъ этой книжки. Настало, однако, время, когда были прочитаны и чуть не выучены наизусть вс разсказы въ Зеркал добродтели, и Сережа сильно заскучалъ безъ чтенія. Къ счастью, въ эту пору его родители познакомились съ богатымъ и очень образованнымъ человкомъ, который, узнавъ о любви мальчика къ чтенію, подарилъ ему 12 книжекъ журнала ‘Дтское чтеніе для сердца и разума’. Вн себя отъ радости прибжалъ Сережа домой, легъ въ кровать, закрылся пологомъ и принялся за чтеніе, отъ котораго ни за что не хотлъ отрываться, упорно отказываясь идти обдать. Марья Николаевна едва могла справиться съ этимъ неразумнымъ увлеченіемъ своего Сережи, который иногда зачитывался до того, что становился какъ-бы помшаннымъ. Она спрятала у себя книжки и выдавала ихъ сыну только въ опредленные часы. Тмъ не мене въ мсяцъ съ небольшимъ мальчикъ прочиталъ вс 12 книжекъ. Много интересныхъ свдній о гром и молніи, о дожд и облакахъ, о жизни муравьевъ, пчелъ и о превращеніяхъ бабочекъ узналъ Сережа изъ этихъ книжекъ, много забавы и удовольствія доставили ему разсказы о старомъ волк, котораго прогоняли отъ себя вс пастухи, ‘О смшномъ способ ловить обезьянъ’ и т. д.

Когда Сереж было около пяти лтъ, онъ услышалъ печальную новость о томъ, что мать его больна и что ей необходимо създить въ Оренбургъ къ доктору, который славился своимъ искусствомъ. Тимоей Степановичъ долженъ былъ сопровождать слабую жену, а дтей они ршили завезти по дорог въ Новое Аксаково и оставить ихъ у бабушки и ддушки.

Недолги были дтскіе сборы: уложилъ Сережа свои любимыя книги, не забывъ и стараго друга ‘Зеркало добродтели’, захватилъ деревянные брусочки или ‘чурочки’ для игры съ сестрицей, простился съ дворовой собакой Суркой, которую самъ воспиталъ, и побжалъ сказать матери, что готовъ хать хоть сейчасъ.

Много незабвенныхъ и прекрасныхъ впечатлній доставила эта лтняя поздка Сергю Аксакову, чуткая душа котораго уже и въ т ранніе годы цнила красоту Божьяго міра. Переправа на паром черезъ многоводную рку Блую, старыя развсистыя деревья прибрежнаго лса (на мстномъ нарчіи такой лсъ называется уремой), ночевка въ пол, на благодатномъ простор башкирской степи, все это до такой степени восхищало и волновало впечатлительнаго мальчика, что временами онъ становился необычайно серьезенъ и молчаливъ. Вс смялись надъ ‘задумавшимся Сережей, который даже не отвчалъ на обращенные къ нему вопросы, а въ это самое время въ душ ребенка зарождалось то восхищеніе родной природой, которое потомъ такъ увлекательно было выражено въ его сочиненіяхъ. ‘Я былъ подавленъ величіемъ картины, красоту которой я чувствовалъ, хотя объяснить, конечно, не умлъ’, писалъ о себ Аксаковъ впослдствіи.

Въ эту-же поздку Сереж пришлось испытать первые восторги удачнаго уженья рыбы. Подвигаясь впередъ по волнистой степной равнин, покрытой желтющей травой и пушистымъ ковылемъ, Аксаковы добрались наконецъ до живописной долины, по которой протекала быстрая и красивая рчка Дема. Карету остановили подъ тнью громаднаго осокоря, среди великолпной растительности береговаго лса. Путешественники расположились пить чай и обдать подъ тнью высокой черемухи и рябины, покрытой кистями незрлыхъ еще ягодъ, изъ лсной чащи доносился ароматъ сплой черной смородины, а дикая малина и ежевика протягивали свои втки, усыпанныя сладкими ягодами. Но на этотъ разъ Сережа относился равнодушно къ прелести лсной природы: онъ уже побывалъ на берегахъ Демы и видлъ, какъ металась на ней рыба, шумными всплесками выскакивая на поверхность воды. Отъ нетерпнія сердце стучало въ груди мальчика, чувствовавшаго, что его ждетъ новое, неизвданное еще удовольствіе, посл чаю онъ неотступно сталъ просить отца показать ему, какъ удить рыбу.

Евсеичъ (слуга Аксаковыхъ, ходившій за Сережей) приготовилъ барчуку легонькое удилище и, надвъ на крючокъ кусокъ хлбнаго мякиша, усадилъ мальчика на берегу. Вдругъ поплавокъ закинутой удочки погрузился въ воду: ‘Тащи, тащи’ закричалъ Евсеичъ. Съ большимъ трудомъ выдернулъ Сережа удочку, на которой висла порядочная плотичка. Весь дрожа отъ радости бросился онъ къ матери со своей драгоцнной добычей, но Марья Николаевна очень холодно отнеслась къ его удач и даже не хотла больше пустить мальчика къ рк, говоря, что ему вредно волноваться. Эти слова были настоящимъ ударомъ для Сережи, слезы такъ и брызнули у него изъ глазъ и онъ разсказывалъ впослдствіи, что наврно захворалъ-бы съ горя, если-бы Тимоей Степановичъ не уговорилъ жену позволить Сереж поудить еще немного. Поймавъ нсколько плотичекъ, Сережа вернулся къ матери необыкновенно возбужденный. Вотъ, что написалъ онъ объ этомъ: ‘Уженье просто свело меня съ ума! Я ни о чемъ другомъ не могъ ни думать, ни говорить… Удочка, дрожащій и ныряющій поплавокъ, согнутое отъ тяжести удилище, рыба, трепещущая на лес,— приводили меня, при одномъ воспоминаніи, въ восторгъ, въ самозабвеніе’. Интересно, что любовь къ уженью рыбы не исчезла и впослдствіи, и Сергй Тимоеевичъ никогда не относился къ этому занятію какъ къ простой забав, онъ подробно изучилъ вс пріемы и способы удильщиковъ, сдлалъ много цнныхъ наблюденій надъ тмъ, когда и какъ выгодно ловить разныхъ рыбъ и написалъ прекрасную книгу: ‘Записки объ ужень рыбы’.

Но дорог въ Новое Аксаково путешественникамъ пришлось прохать черезъ Надеждино, принадлежавшее тетк Тимоея Степановича, Надежд Ивановн Куродовой. Сама хозяйка была въ это время гд-то въ другомъ имніи, но Аксаковы остановились на нкоторое время въ дом своей родственницы. При осмотр сада Сережу особенно поразили великолпные родники, которыхъ тамъ было больше двадцати, и которые вырывались изъ середины горы, поднимавшейся надъ прудомъ. Чистая и прозрачная ключевая вода то кипла и билась у самой подошвы, то стеклянной бахромой падала изъ деревянныхъ колодъ, въ которыя были обдланы нкоторые родники. Съ большимъ интересомъ осмотрлъ также Сережа водяную мельницу и създилъ съ отцомъ полюбоваться на уборку ржи и на поля, засянныя макомъ, горохомъ и овсомъ.

Переночевавъ въ Надеждин, отправились Аксаковы дальше и дня черезъ два добрались до имнія Степана Михайловича, расположеннаго между двумя большими прудами и окруженнаго высокой березовой рощей. Приближаясь къ дому ддушки, Сережа замтилъ, что лицо его матери сдлалось очень грустно, а на глазахъ блестли слезы. Это огорченіе матери перешло и на мальчика, смущенный и невеселый вышелъ онъ изъ кареты, остановившейся передъ крыльцомъ небольшого и некрасиваго деревенскаго дома.

Старая, добродушная бабушка съ меньшой дочерью, Евгеней, и больной ддушка, Степанъ Михайловичъ, не очень понравились Сереж. Они показались ему какими-то грубыми, простыми людьми, не похожими ни на его родителей, ни на ихъ уфимскихъ знакомыхъ. Къ тому-же ночью мальчикъ услышалъ плачъ матери и ея печальныя слова, сказанныя мужу: ‘Какъ я ихъ (дтей) оставлю? На кого? Я умру съ тоски, никакой докторъ мн не поможетъ’. Любящее сердце Сережи наполнилось тоской и какой-то мучительной тревогой. Всю недлю, которая оставалась до отъзда его родителей въ Оренбургъ, онъ былъ самъ не свой. Съ искреннимъ состраданіемъ смотрлъ онъ на слабость больной матери и желалъ, чтобы она какъ можно скоре хала къ доктору, по тотчасъ-же на него нападалъ страхъ передъ разлукой и боязнь остаться съ родными, кототорые были съ нимъ не особенно ласковы. Наконецъ наступилъ часъ отъзда. Когда карета съ плачущей Марьей Николаевной тронулась со двора, Сережа пришелъ въ изступленіе, сбжалъ съ крыльца и пустился догонять карету съ крикомъ: ‘маменька, воротись!..’ Печально прошелъ для Сережи и Нади тотъ мсяцъ, который имъ пришлось прожить въ Новомъ Аксаков безъ родителей. Скоро наступила ненастная погода, и дти большей частью сидли въ своей комнат подъ надзоромъ Евсеича, забавлявшаго ихъ своими разсказами и съ удовольствіемъ слушавшаго въ свою очередь чтеніе Сережи. Выслушавъ однажды ‘повсть о несчастной семь, жившей подъ снгомъ’, Евсеичъ разсказалъ дтямъ о томъ, какъ прошлой зимой Аксаковскій мужикъ, Ареій, пролежалъ занесенный снгомъ двое сутокъ и остался живъ. Отправившись въ лсъ за дровами, онъ заблудился и пошелъ пшкомъ искать дорогу. Поднялся буранъ (мятель), стемнло, мужикъ завязъ гд-то въ ложбин, его и занесло снгомъ. Когда лошадь прибрела домой съ пустыми санями, вс поняли, что съ Ареьемъ случилось несчастье и бросились искать его. Долго не могли напасть на слдъ пропавшаго мужика, и только на третій день замтили, что собака какого-то прозжаго крестьянина остановилась и роетъ нору, изъ которой идетъ паръ. Стали раскапывать снгъ и увидли, что въ глубин его образовалось обтаявшее мсто, а въ немъ лежалъ спящій человкъ. Такъ и нашли Ареья, котораго затмъ долго оттирали снгомъ и внесли въ избу, гд онъ еще сутки лежалъ совершенно безъ памяти, а потомъ опомнился и попросилъ сть.

Сережа такъ заинтересовался разсказомъ Евсеича, что пожелалъ непремнно увидть Ареья, такъ удивительно спасшагося отъ неминуемой смерти. Познакомившись съ несчастнымъ мужикомъ, Сережа замтилъ, что пребываніе подъ снгомъ сильно ему повредило: Ареій былъ похожъ на дурачка, говорилъ очень плохо и совсмъ не могъ разсказать, какъ онъ заблудился и что испытывалъ, когда лежалъ заживо погребеннымъ.

Несмотря на вс заботы и попеченія преданнаго Евсеича, дти Аксаковыхъ чувствовали себя одинокими и чужими въ дом ддушки: замужнія тетки Сережи, пріхавшія погостить къ Степану Михайловичу, были очень неласковы съ маленькими Аксаковыми, смялись надъ ними, называли ихъ городскими нженками, а если и давали что-нибудь сладкое, то приказывали сть лакомства потихоньку, чтобы старшіе не видали. Все это было такъ непохоже на то, къ чему привыкъ Сережа въ родительскомъ дом, что онъ началъ страшно тосковать, сдлался грустнымъ, разсяннымъ, часто плакалъ и своимъ горемъ доводилъ до слезъ маленькую сестрицу.

Въ одинъ изъ самыхъ скучныхъ дней, дворовая двушка вбжала въ комнату дтей и громко закричала: ‘Молодые господа дутъ!’ Въ первую минуту Сережа не поврилъ такому счастью, но что съ нимъ сдлалось, когда его вывели въ сни и онъ увидлъ милое лицо своей матери за стекломъ подъхавшей кареты! ⁴

Внезапное чувство радости, охватившее душу мальчика, было такъ велико, что онъ не выдержалъ этого волненія и лишился чувствъ. Опомнился Сережа уже на колняхъ матери. Марья Николаевна пріхала изъ Оренбурга значительно поздороввшая и ободренная увреніемъ доктора въ томъ, что у нея нтъ никакой серьезной болзни. Съ возвращеніемъ родителей и дти словно ожили, повеселли, стали меньше дичиться старшихъ, бгали по всмъ комнатамъ и даже подружились со своимъ строгимъ ддушкой. Онъ съ удовольствіемъ слушалъ разсказы и чтеніе своего внука, но особенно любилъ малютку Надю, которую называлъ ‘козулькой’ и часто бралъ къ себ на колни. Отдохнувъ нсколько дней, молодые Аксаковы отправились къ себ въ Уфу, съ большими затрудненіями прохавъ путь отъ Аксакова до Уфы въ шесть дней. На двор стояла холодная осенняя погода, ночевать приходилась въ курныхъ мордовскихъ избахъ, не имвшихъ трубъ и наполнявшихся страшнымъ дымомъ во время топки печей.

Какъ хорошъ показался Сереж посл долгаго отсутствія ихъ большой городской домъ съ высокими и просторными комнатами! Наступившая зима прошла вообще очень весело и оживленно для семьи Аксаковыхъ. Къ Марьи Николаевн пріхали ея меньшіе братья, офицеры. Оба они были молодые, веселые и ласковые люди, Сережа особенно заинтересовался ихъ умньемъ читать наизусть стихи и рисовать красками хорошенькія картинки. Кром того, живая и общительная отъ природы Марья Николаевна, обрадованная тмъ, что здоровье ея становилось все лучше, принимала у себя много гостей, которые съ удовольствіемъ съзжались на обды гостепріимныхъ, хотя и очень небогатыхъ молодыхъ хозяевъ. По общему замчанію съ этой-же зимы и Сережа началъ сильно развиваться во всхъ отношеніяхъ: онъ выросъ, поумнлъ, сдлался смле и находчиве. Быть можетъ онъ просто вполн оправился теперь отъ своей дтской болзни, но возможно и то, что на него хорошо повліяло общество образованныхъ людей, собиравшихся у его родителей. Впрочемъ, не вс гости Аксаковыхъ отличались умньемъ ладить съ дтьми и располагать ихъ къ себ. Нкоторые идъ знакомыхъ имли несносную привычку приставать къ мальчику, дразнить его и доводить его до отчаянія и дерзкихъ поступковъ. Въ этомъ отношеніи особенно отличался товарищъ молодыхъ Зубовыхъ (братьевъ Марьи Николаевны), офицеръ Волковъ. Къ большому горю Сережи онъ, вмст съ его обоими дядями, постоянно придумывалъ что-нибудь непріятное для мальчика и буквально изводилъ его этимъ. Какъ разъ въ середин зимы Сережа узналъ, что его отецъ купилъ въ тридцати верстахъ отъ Уфы участокъ земли, по которому протекала рка Блая. Въ дом Аксаковыхъ много говорили о томъ, какія большія и рыбныя озера пріобртены вмст съ этимъ имніемъ, какіе чудесные лса растутъ на ней. На земл ршили, построить деревню съ господской усадьбой и назвать ее въ честь Сережи ‘Сергевкой’. Мальчикъ былъ несказанно счастливъ такимъ почетомъ, ему представлялось, что эта деревня уже составляетъ его собственность, и онъ безъ устали говорилъ о ней со всми родными и знакомыми. Замтивъ это, Волковъ сперва приставалъ къ мальчику, чтобы онъ подарилъ ему Сергевку, затмъ сталъ торговать ее у Тимоея Степановича, чмъ страшно раздражалъ бднаго мальчика. Наконецъ Волковъ придумалъ еще боле грубую шутку, онъ написалъ бумагу, въ которой говорилось, что Тимоей Степановичъ соглашается выдать замужъ за Волкова свою маленькую дочку и съ согласія Сережи дастъ за ней въ приданое Сергевку. Узнавъ, что онъ долженъ будетъ лишиться и любимой сестры и собственнаго имнья, Сережа пришелъ въ бшенство. Не помня себя отъ гнва, бросился онъ въ столярную, схватилъ тамъ деревянный молотокъ и пустилъ имъ прямо въ Волкова. Хотя ударъ, нанесенный Сережей, былъ, и не особенно силенъ, все-же виновнаго наказали очень строго: его одли въ грубое суконное платье и поставили въ уголъ въ пустой комнат. Долго уговаривала Марья Николаевна своего сына раскаяться и извиниться передъ Волковымъ. Сережа твердилъ, что ни въ чемъ не виноватъ и просить прощенія не станетъ. Дло кончилось тмъ, что мальчикъ уснулъ на голомъ полу и проснулся совсмъ больнымъ. Посл этого происшествія Марья Николаевна уже никому не позволяла дразнить мальчика.

Въ эту-же зиму Сережу начали учить чистописанію и ариметик, для чего пригласили учителя изъ народнаго училища. Матвй Васильевичъ былъ человкомъ недурнымъ, но скоро возбудилъ страшное негодованіе Сережи своимъ грубымъ обращеніемъ съ учениками. Какъ-то разъ Марья Николаевна позволила отвести своего сына на урокъ въ народное училище. Въ большой и неопрятной комнат Сережа увидлъ печальную картину: за столами сидли мальчики грязные, растрепанные, одтые почти нищенски, позади большой черной доски стояли на колняхъ трое наказанныхъ учениковъ. Учитель сердито кричалъ, бранилъ мальчиковъ самыми грубыми словами, а по окончаніи урока позвалъ трехъ сторожей, которые пришли съ пучками розогъ въ рукахъ и принялись счь школьниковъ, стоявшихъ на колняхъ. Все это такъ тяжело подйствовало на Сережу, что домой онъ вернулся весь въ слезахъ и на тревожные вопросы матери съ гнвомъ разсказалъ о злодйскомъ обращеніи его учителя съ бдными мальчиками. Посл этого Сережу никакъ не могли заставить заниматься у Матвя Васильевича.

Между тмъ зима подходила къ концу. Вотъ и рка тронулась. Съ крылечка городскаго дома Сережа съ восторгомъ смотрлъ на огромную полосу льда, двигавшуюся между берегами рки. Въ семь Аксаковыхъ стали поговаривать объ отъзд въ Сергевку, гд собирались провести лто. Мало по малу весна окончательно установилась, зазеленли поля и рощи за ркой. Сережу сильно тянуло изъ города на деревенскій просторъ. Наконецъ наступилъ желанный день окончательныхъ сборовъ, укладыванья и отъзда въ новое имніе, въ Сергевку, которую Сережа усплъ полюбить по однимъ разсказамъ. Недалека была на этотъ разъ дорога: часа черезъ четыре зды по цвтущей и душистой урем, наполненной пніемъ птичекъ, карета Аксаковыхъ въхала въ усадьбу, состоявшую изъ двухъ избъ, обнесенныхъ свжимъ, зеленымъ плетнемъ.

Быстро промелькнули два лтнихъ мсяца среди приволья деревенской жизни. Сережа съ увлеченіемъ удилъ рыбу, сопровождалъ отца въ его охот на перепеловъ и куропатокъ, катался съ матерью на длинныхъ крестьянскихъ дрогахъ и здилъ въ поле за клубникой, которой росло очень много въ Сергевскихъ степяхъ. Въ конц іюля Аксаковы стали собираться къ отъзду въ городъ и Сережа съ сожалніемъ покинулъ свою милую Сергевку съ ея чудесной природой, громаднымъ рыбнымъ озеромъ и старой дубовой рощей на живописномъ берегу.

Тихо и спокойно зажила семья Аксаковыхъ въ своемъ городскомъ дом, въ Уф. Марья Николаевна чувствовала себя здорове прежняго и много занималась Сережей, который снова принялся за чтеніе всевозможныхъ книгъ и особенно пристрастился къ декламаціи старинныхъ стиховъ. Читая ихъ нараспвъ и съ большимъ чувствомъ, Сережа такъ увлекался описаніемъ историческихъ героевъ и кровопролитныхъ сраженій, что съ живостью начиналъ разсказывать о томъ, какую наружность должны были имть князь Курбскій, Мстиславскій, какую жизнь вели они, что длали передъ сраженіемъ и т. под. Особенно привлекательны казались Сереж отвага и неустрашимость, поэтому съ большимъ наслажденіемъ декламировалъ онъ, напримръ, описаніе казанскихъ рыцарей изъ трагедіи Хераскова ‘Россіада’.— ‘Въ уста вложивъ кинжалъ и въ руки взявъ мечи, которые у нихъ сверкали какъ лучи!..’ Скоро вс знакомые Аксаковыхъ узнали о новой страсти мальчика и постоянно просили его продекламировать то или другое стихотвореніе, однако родители запретили Сереж разсказывать при этомъ свои вымыслы о разныхъ герояхъ, боясь, чтобы онъ не привыкъ лгать, выдавая за истину то, что представлялось его фантазіи.

Среди уроковъ, чтенія и прогулокъ по улицамъ или небольшому городскому саду прошла осень и подоспла жестокая зима съ такими сильными морозами, что дтей заперли въ комнатахъ, не ршаясь выпускать ихъ на воздухъ. Сережа скучалъ и занимался перечитываньемъ старыхъ книжекъ, какъ вдругъ эта однообразная жизнь была прервана извстіемъ о тяжелой болзни старика Аксакова. ‘Ну, Сережа’ сказала Марья Николаевна, ‘мы вс подемъ въ Аксаково: ддушка умираетъ’. При вид слезъ отца и опечаленнаго лица матери Сережа сильно загрустила и съ большой неохотой сталъ собираться въ дорогу, страшась сильныхъ холодовъ, смерти ддушки и той грустной жизни, которая предстояла имъ въ деревн.

Почти двое сутокъ хали Аксаковы, вытерпвъ при этомъ мучительную духоту низенькаго возка, куда посадили дтей съ Парашей, ночевку въ грязной мордовской избенк и такой холодъ, отъ котораго едва не замерзъ одинъ изъ ихъ провожатыхъ. Въ Аксаково пріхали какъ разъ во-время, старикъ былъ уже очень плохъ и вскор посл прізда сына скончался, успвъ дрожащей рукой благословить маленькихъ внуковъ. Такъ какъ главнымъ наслдникомъ и хозяиномъ посл смерти Степана Михайловича являлся отецъ Сережи, то и ршено было, что молодой Аксаковъ выйдетъ въ отставку и передетъ въ деревню, чтобы серьезно заняться хозяйствомъ. Прощаясь съ матерью, Тимофей Степановичъ общалъ осиротвшей старух какъ можно скоре развязаться со своими городскими длами. Однако, не легко было ему исполнить свое общаніе: ни дтямъ, ни молодой жен не нравилось Новое Аксаково, при одной мысли о переселеніи туда изъ Уфы, Марья Николаевна начинала горячиться и уврять, что ‘деревенская жизнь ей противна, что Аксаково вредно для ея здоровья’ и т. под. Долго пришлось бы убждать и уговаривать мать Сережи, еслибы не помогло письмо Надежды Ивановны Куродовой, которая напоминала Аксакову о необходимости поскоре перезжать въ имніе, оставшееся безъ хозяина. Въ конц она прибавляла просьбу помочь ей въ управленіи длами и выражала желаніе познакомиться съ маленькими Аксаковыми, своими будущими наслдниками. Желанія уважаемой родственницы считались чуть-ли не закономъ въ семь Аксаковыхъ, и Марья Николаевна должна была подчиниться своей участи.

На этотъ разъ сборы Аксаковыхъ были довольно долгіе, а тутъ еще у Марьи Николаевны родился весной сынъ, пришлось подыскивать ему кормилицу, ждать пока отецъ покончитъ наиболе важныя дла. Только въ половин іюля потянулся изъ Уфы громадный обозъ съ вещами Аксаковыхъ, а вслдъ за нимъ выхали два экипажа, въ которыхъ помстились родители съ тремя дтьми и прислугой. Останавливаясь, какъ и въ первую поздку, то на берегу Демы. то въ Надеждин, то у глубокой и многоводной рки Икъ, Аксаковы добрались до своего имнія лишь черезъ нсколько дней. Вотъ какъ описывалъ Сергй Тимоеичъ этотъ пріздъ. ‘Мать, въ самомъ мрачномъ расположеніи духа, сидла въ углу кареты, въ другомъ углу сидлъ отецъ, онъ также казался огорченнымъ, но я замтилъ, что въ то же время онъ не могъ безъ удовольствія смотрть на открывшіеся передъ нашими глазами камышистые пруды, зеленыя рощи, деревню и домъ’.

Съ переселеніемъ Аксаковыхъ въ деревню не произошло большихъ перемнъ ни въ жизни господъ, ни въ трудахъ и заботахъ крестьянъ. Попрежнему они собирали хлбъ съ полей, молотили горохъ, вытрясали макъ, а весной пахали, боронили и засвали барскія поля. По-прежнему носили крестьянки господамъ полныя ведра полевой клубники и грибовъ, а дворовыя двочки цлыми днями перебирали козій пухъ, изъ котораго затмъ прялась очень тонкая шерсть.

Домашнимъ хозяйствомъ занимались бабушка Сережи и младшая сестра его отца, Марья Николаевна наотрзъ отказалась распоряжаться чмъ-либо въ Аксаков и, заказавъ обдъ для себя и дтей, уходила въ ‘новыя горницы’ т. е. комнаты, пристроенныя для молодыхъ хозяевъ и убранныя по вкусу Сережиной матери. Здсь проводила она цлые дни за рукодліемъ или въ разговорахъ съ подроставшими дтьми, страшно скучая безъ общества своихъ городскихъ друзей и знакомыхъ. Зато Сереж деревенская жизнь нравилась все больше и больше. Онъ полюбилъ скромное Аксаково и спокойную жизнь въ немъ, полную своеобразныхъ впечатлній. Бугурусланъ, протекавшій въ саду, былъ очень богатъ рыбой, и мальчикъ долго съ наслажденіемъ вспоминалъ объ уженьи пискарей, ясей и окуней въ чистыхъ водахъ этой быстрой и глубокой рки. Въ эту же пору Сереж удалось познакомиться съ ястребиной охотой на тетеревовъ. Сердце замирало у мальчика, когда онъ смотрлъ на то, какъ рзвый и голодный ястребъ, спущенный съ руки охотника, догонялъ свою добычу, какъ хищная птица бросалась на перепелку и хватала ее острыми когтями, какъ потомъ охотникъ бережно отнималъ добычу и хищника, бросая ему въ награду оторванную головку замученной птички. Съ увлеченіемъ настоящаго охотника любовался Сережа этимъ зрлищемъ, вовсе не находя его жестокимъ. Въ ясные осенніе дни дтей брали въ лсъ на сборъ грибовъ и Сережа съ большимъ удовольствіемъ вынималъ молодые свжіе груздочки изъ подъ пелены прошлогоднихъ полусгнившихъ листьевъ и прислушивался къ ауканью да звонкимъ пснямъ дворовыхъ двушекъ, разбжавшихся по лсу.

Любилъ Сережа посщать и полевыя работы, сопровождая на нихъ отца, наблюдавшаго за хозяйствомъ. Такимъ образомъ мальчикъ видлъ, какъ перевозятъ на гумно хлбъ съ поля, плотно укладывая снопы въ два ряда и привязывая ихъ веревками сзади и спереди, видлъ Сережа и молотьбу гречихи, которую тридцать бабъ обивали длинными цпами на гладко выметенной площадк, называемой токомъ. Лтомъ Сережа проводилъ вмст съ отцомъ цлые дни на снокос, то прислушиваясь къ мрному шороху косъ по стеблямъ травы, то наслаждаясь чуднымъ запахомъ вянущихъ цвтовъ, то наблюдая букашекъ, козявокъ и червячковъ, ползавшихъ по опрокинутымъ стеблямъ растеній и по обнаженной земл. Съ такимъ же интересомъ присматривался Сережа и къ весеннимъ полямъ, по которымъ мрными шагами двигались крестьяне, разбрасывая вокругъ себя хлбныя зерна, и къ степямъ, покрывающимся сочной травой, и къ холмамъ съ цвтущими кустами дикихъ вишень и персика.

Но всего больше любилъ Сережа заниматься собираніемъ травъ и цвтовъ, червячковъ и бабочекъ или наблюдать за гнздами маленькихъ птичекъ, водившихся въ смородинныхъ и барбарисовыхъ кустахъ. Аксаковъ говорилъ, что интересъ къ такого рода занятіямъ и наблюденіямъ въ немъ пробудили впервые книжки ‘Дтскаго Чтенія’, собственная же врожденная любовь къ природ побуждала мальчика цлыми часами слдить за тмъ, какъ горихвостка или славка сидитъ на яйцахъ, какъ изъ маленькихъ пестрыхъ яичекъ выводились голенькіе птенчики съ громадными ртами, какъ они росли, оперялись, и наконецъ, улетали изъ гнзда. Часто, заинтересовавшись какой-нибудь гусеницей, Сережа приносилъ ее домой, клалъ въ коробочку и съ нетерпніемъ ждалъ ея превращенія въ хризалиду или куколку. Необыкновенную радость испыталъ онъ, когда изъ золотистой куколки вышла крапивная бабочка.

Въ зимнюю пору и въ ненастные осенніе дни маленькій Аксаковъ проводилъ цлые часы въ комнат матери за уроками или за чтеніемъ дтскихъ книгъ. Отъ одного изъ знакомыхъ своихъ родителей Сережа какъ-то получилъ въ подарокъ два тома арабскихъ сказокъ ‘Тысяча и одна ночь’. Онъ читалъ эти книги съ такимъ увлеченіемъ, что не видлъ, какъ входили въ комнату старшіе и не слышалъ, что они говорили. Воображеніе мальчика было поражено тми диковинными приключеніями, о которыхъ разсказывалось въ сказкахъ. Съ жаднымъ любопытствомъ читалъ и перечитывалъ Сережа о геніяхъ, заключенныхъ въ колодезяхъ, о людяхъ, превращенныхъ въ животныхъ, о заколдованныхъ рыбахъ и т. п. Передавая сестр или тетушк содержаніе этихъ сказокъ, Сережа, самъ того не замчая, прибавлялъ много своихъ выдумокъ, прикрашивая работой пылкаго воображенія содержаніе чудесныхъ разсказовъ.

Не меньше нравились маленькому Аксакову и русскія народныя сказки, которыя мастерски умли разсказывать крпостныя женщины въ прежнія времена. Въ первую же весну своего пребыванія въ Аксаковк, Сережа довольно сильно простудился и, запертый въ четырехъ стнахъ своей комнаты, началъ тосковать и страдать отъ безсонницы. Для того, чтобы забавить и успокоить мальчика, къ нему призвали ключницу Пелагею, которая славилась какъ замчательная сказочница. Въ своихъ воспоминаніяхъ Аксаковъ пишетъ, что Пелагея садилась въ уголку около печки и, подгорюнившись одной рукой, начинала разсказывать немного нараспвъ длинныя и чрезвычайно интересныя сказки. По нскольку часовъ подрядъ слушалъ мальчикъ ея разсказы про ‘Царь-Двицу’, ‘Иванушку-дурачка’, ‘Жаръ-птицу’ и ‘Аленькій цвточекъ’. Послдняя сказка такъ нравилась Аксакову, что онъ прослушалъ ее много разъ, выучилъ наизусть и такъ хорошо передразнивалъ вс ужимки и словечки ключницы Пелагеи, что смшилъ этимъ всхъ родныхъ.

‘Аленькій цвточекъ’ по своему содержанію отличается отъ русскихъ сказокъ, но зато сильно напоминаетъ т восточныя сказки, которыя собраны въ книг ‘Тысяча и одна ночь’. Объясняется это очень просто: въ молодости Пелагея была крпостной двушкой помщиковъ, у которыхъ ей жилось очень плохо, она убжала отъ нихъ въ Астрахань, гд сначала вышла замужъ, а потомъ овдовла и нанималась служить къ разнымъ хозяевамъ, попала она и въ домъ купцовъ персіянъ, но въ это время узнала, что ея бывшіе господа продали своихъ крестьянъ Степану Михайловичу Аксакову, и что новый господинъ ея человкъ справедливый, хотя и строгій. Надясь на прощеніе добраго барина, Пелагея ршилась вернуться на родину, гд ее приняли очень милостиво и скоро сдлали ключницей, т. е. старшей надъ всми дворовыми двушками. Кром ловкости, умнья хозяйничать и угождать господамъ, Пелагея отличалась еще способностью разсказывать сказки, которыхъ она наслушалась отъ персіянъ, вотъ почему такъ оригинально содержаніе ‘Аленькаго цвточка’, записаннаго впослдствіи Сергемъ Тимофеевичемъ въ томъ самомъ вид, въ какомъ онъ слышалъ эту сказку въ дтств. Вотъ краткая передача этого поэтическаго восточнаго разсказа.

У одного богатаго именитаго купца были три красавицы-дочери, которыхъ онъ любилъ больше всхъ своихъ драгоцнностей, особенно же дорога ему была меньшая дочь, отличавшаяся красотой и ласковымъ нравомъ. Понадобилось купцу хать по своимъ дламъ въ далекіе края, разставаясь со своими дтьми на долгій срокъ, онъ наказывалъ имъ жить честно и смирно, общая за то привезти такихъ гостинцевъ, какихъ он сами захотятъ. Черезъ три дня пришли къ нему дочери и стали просить себ самыхъ затйливыхъ подарковъ. Старшая хотла имть золотой внецъ съ камнями самоцвтными, отъ котораго ‘было бы свтло въ темную ночь, какъ среди дня благо’. Вторая желала получить туалетъ изъ хрусталя восточнаго, цльнаго, ‘чтобы, смотрясь въ него, я не старилась и красота бы моя двичья прибавлялась’. Купецъ призадумался, но отвтилъ, что постарается достать эти рдкостныя вещи отъ молодыхъ королевенъ заморскихъ, у которыхъ он спрятаны за дверьми желзными. Третья же дочь, кланяясь въ ноги отцу, просила привезти ей аленькій цвточекъ, ‘котораго бы не было краше на бломъ свт’. Еще больше призадумался купецъ и сказалъ, что очень трудно найти то, чего самъ не знаешь. ‘Аленькій цвточекъ не хитро найти, да какъ же узнать мн, что краше его нтъ на бломъ свту’, отвтилъ отецъ своей меньшой дочери. Однако онъ пообщалъ ей приложить вс старанія къ тому, чтобы исполнить ея просьбу и, простившись съ дочерьми, отправился въ далекій путь.

Много заморскихъ странъ изъздилъ купецъ, мняя товары и нагружая корабли золотой и серебряной казной, нашелъ онъ подарки, заказанные старшими дочерьми и только самаго красиваго на свт аленькаго цвточка, не пришлось ему нигд встртить. халъ онъ какъ-то со своими слугами черезъ дремучій лсъ и увидлъ, что прямо на нихъ летитъ цлая шайка разбойниковъ, бросилъ купецъ вс свои товары и казну, а самъ пустился бжать въ лсъ, чтобы скрыться отъ недобрыхъ людей. Бжалъ онъ въ самую глушь и чащу лсную, какъ вдругъ видитъ передъ собой свтъ и торную дорогу, по этой дорог онъ пришелъ къ великолпному царскому дворцу, который такъ и сверкалъ весь золотомъ и камнями самоцвтными. Во дворц играла чудесная музыка и было неслыханное и невиданное по богатству убранство. Только что подумалъ купецъ о томъ, какъ хорошо было бы пость чего-нибудь, какъ передъ нимъ появился столъ, заставленный лакомыми кушаньями, точно также исполнились и другія желанія купца: выспаться на хорошей, мягкой постели и увидть во сн своихъ милыхъ дочерей. Посл отдыха пошелъ купецъ гулять по чудному саду съ высокими фонтанами, прекрасными цвтами и райскими птицами, вдругъ видитъ на пригорочк алый цвтокъ невиданной красоты. Не помня себя отъ радости сорвалъ онъ этотъ цвтокъ, чтобы отвезти его меньшой своей дочери, и въ ту же самую минуту блеснула молнія, загремлъ громъ, а передъ купцомъ появилось страшное и мохнатое чудовище, не похожее ни на звря, ни на человка, и проревло дикимъ голосомъ: ‘какъ ты смлъ лишить меня главнаго утшенія, сорвать въ моемъ саду цвтокъ, которымъ я всякій день любовался. Такъ-то отплатилъ ты мн за гостепріимство и угощеніе? За это придется теб умереть смертью безвременною’. Упавъ на колни передъ чудищемъ, разсказалъ купецъ, зачмъ ему понадобился аленькій цвточекъ и умолялъ отпустить его къ дочерямъ, общавъ заплатить за себя богатый выкупъ. Въ отвтъ на это страшный зврь разразился злымъ хохотомъ и заявилъ, что для купца можетъ быть одно спасенье: прислать вмсто себя одну изъ своихъ дочерей, которая останется жить въ этомъ заколдованномъ замк. Чтобы купецъ скоре могъ исполнить приказаніе, чудовище сняло съ своей руки золотой перстень и подало его купцу, едва надлъ онъ это кольцо на правый мизинецъ, какъ очутился на двор своего дома, куда възжали возы съ его покупками и товарами. Обрадовались дочери прізду отца и его дорогимъ подаркамъ, одна меньшая дочь взяла аленькій цвточекъ, какъ бы нехотя и горько плакала, благодаря за него отца. На другой день разсказалъ купецъ своимъ дочерямъ обо всемъ, что съ нимъ приключилось и спросилъ, кто изъ нихъ хочетъ избавить его отъ смерти лютой, неминучей. Стала тогда передъ нимъ на колни меньшая дочь и просила благословить ее на житье у ‘звря лсного, чуда морского’, такъ какъ для нея отецъ сорвалъ аленькій цвточекъ и разсердилъ страшное чудовище. Горько заплакали и купецъ и его старшія дочери, да длать было нечего: на третій день надла меньшая дочь купца перстень на правый мизинецъ и въ тотъ же мигъ пропала вмст со своимъ аленькимъ цвточкомъ.

Очутившись въ чудномъ замк лсного звря, она долго дивилась его великолпію, долго гуляла по саду съ фонтанами и невиданными растеніями, приставила аленькій цвточекъ къ тому кусту, съ котораго сорвалъ его купецъ, и вернувшись домой, прочла на одной изъ стнъ огненныя слова: ‘я буду теб не господиномъ, а послушнымъ рабомъ и стану исполнять вс твои приказанія’. Дйствительно, все, чего бы ни пожелала красавица, исполнялось въ ту-же минуту. Она отправила о себ всточку отцу, ей доставлялись разные наряды, для ея утшенія играла чудная музыка и появлялись волшебныя колесницы, на которыхъ она каталась по раступавшемуся передъ ней лсу. Наконецъ ей захотлось хотя бы поговорить съ своимъ добрымъ хозяиномъ, хотя бы услышать его голосъ. Нескоро согласился зврь лсной на просьбу красавицы, боясь, что она испугается его хриплаго и дикаго голоса. Однако, она скоро привыкла къ этимъ страшнымъ звукамъ и полюбила умныя, ласковыя рчи чудовища.

Прошло еще нсколько времени и красавиц захотлось увидать своими глазами страшное чудовище. Долго отговаривалъ ее отъ этого лсной зврь, но красавица стояла на своемъ и добилась того, что зврь показался ей во всемъ безобразіи. Увидавъ его верблюжьи горбы, кривыя руки съ когтями звриными, кабаньи клыки и совиные глаза, красавица обмерла со страху, но понемногу она сладила со своимъ испугомъ, пообщала зврю не разлучаться съ нимъ и скоро совсмъ привыкла къ безобразному виду мохнатаго чудовища. Съ этихъ поръ стали они вмст гулять и кататься.

Приснилось какъ-то красавиц, что отецъ ея заболлъ, затосковала бдная двушка, сильно захотлось ей повидать отца и сестеръ. Замтивъ ея слезы и горе, зврь сказалъ красавиц, что она можетъ хоть сейчасъ же быть дома, но если не вернется къ нему черезъ три дня, то онъ не переживетъ этого горя, такъ какъ любитъ ее больше своей жизни. Купеческая дочь пообщала ему вернуться за часъ до назначеннаго имъ срока и, надвъ на руку перстень, мигомъ очутилась на двор своего отца. Обрадовались ей родные, любовались ея нарядами и дивились разсказамъ про жизнь въ замк лсного звря. Старшимъ ея сестрамъ даже завидно стало слушать объ ея богатствахъ и о власти надъ лснымъ звремъ, он и придумали переставитъ въ дом вс часы на одинъ часъ, чтобы красавица опоздала вернуться домой къ своему чудовищу. Но когда насталъ урочный часъ, начало болть сердце красавицы, такъ и тянуло ее поскоре къ доброму господину, оставшемуся въ заколдованномъ замк. За минуту до назначеннаго срока простилась она съ отцомъ и сестрами, надла кольцо на правый мизинецъ и очутилась въ роскошномъ дворц лсного звря. Тихо и мертво все было кругомъ, не слышитъ красавица ни пнія птицъ, ни звуковъ музыки, ни плеска фонтановъ, не видитъ она и мохнатаго чудовища, къ которому такъ спшила изъ отцовскаго дома. Побжала красавица по саду и видитъ, что на пригорк лежитъ лсной зврь, охвативъ лапами аленькій цвточекъ. Сперва она подумала, что зврь уснулъ, и стала будить его, но, убдившись, что онъ былъ мертвъ, красавица опустилась передъ чудовищемъ на колни, обняла его, стала называть ласковыми словами и говорить о томъ, какъ она любитъ его. Только что произнесла красавица эти слова, какъ загремлъ громъ, засверкали молніи, затряслась земля, и перепуганная двушка упала замертво. Очнулась она въ мраморномъ дворц на золотомъ трон и видитъ около себя молодого прекраснаго принца, а вокругъ трона стоятъ ея отецъ, сестры и царская свита. Принцъ разсказалъ ей, что онъ былъ заколдованъ злой волшебницей, которая обратила его въ страшное чудовище, пообщавъ снова вернуть ему прежній образъ, если какая-нибудь двушка полюбитъ его, несмотря на безобразіе. Такъ какъ изъ всхъ двушекъ, попадавшихъ во дворецъ лсного звря, полюбила его одна дочь купца, то теперь молодой принцъ и предложилъ ей сдлаться его дорогой женой. Такъ и кончилась исторія красавицы и звря веселымъ пиромъ да свадьбою.

——

Съ наступленіемъ теплыхъ весеннихъ дней Сережа оправился, началъ гулять по просохшему двору, любовался на разлившуюся рку, на стаи птицъ, возвращавшихся съ юга и съ нетерпніемъ ожидалъ праздника Пасхи, къ которому въ дом шли большія приготовленія. Дти съ любопытствомъ смотрли, какъ красились яйца сандаломъ, луковыми перьями и шелковыми лоскутками, особенно поражало Сережу искусство матери, которая простымъ перочиннымъ ножичкомъ выскабливала на красныхъ яйцахъ узоры, цвты и слова.

На первый же день праздника въ Аксаков случилось несчастье: утонулъ старый мельникъ, который вздумалъ пройти въ усадьбу черезъ урему, затопленную водой. Старикъ долго шелъ въ бродъ, погружаясь временами въ воду но поясъ, и громко плъ псни, но недалеко отъ лтней кухни мельникъ попалъ въ глубокое мсто, яму или канавку, залитую водой, и больше уже не показывался на поверхность воды. Долго не могли найти его тло и только къ концу дня сынъ стараго мельника зацпилъ багромъ тло отца, попавшаго подъ корень старой ольхи. Внезапная смерть хорошо знакомаго человка, потонувшаго на глазахъ у всхъ, сильно подйствовала на Сережу, и долго ему казалось, что такая смерть въ канав ужасне, чмъ гибель въ мор во время кораблекрушенія.

Нельзя не упомянуть еще о поздкахъ Сережи съ родителями въ имніе Надежды Ивановны, Чурасово. Одинокая и богатая родственница Аксаковыхъ скоро подружилась съ Маріей Николаевной и оставляла ее гостить у себя мсяца по два.

Впервые пришлось Сереж видть богатую жизнь. Толпа нарядныхъ слугъ, роскошное и обильное угощенье, множество гостей, игравшихъ въ карты или развлекавшихся пніемъ и декламаціей стиховъ, все это поразило Сережу. Особенно же сильно онъ былъ удивленъ богатымъ убранствомъ чурасовскаго дома. Стны, расписанныя изображеніями цвтовъ, плодовъ, птицъ и зврей, хрустальныя люстры, спускавшіяся съ потолка, золотые крылатые зми, придланные къ стнамъ и державшіе во рту подсвчники со свчами,— все это было такъ чудесно, такъ напоминало волшебные дворцы изъ арабскихъ сказокъ!.. Еще больше чудесъ насмотрлся Сережа во время второй поздки въ Чурасово. По дорог Аксаковы захали въ гости къ помщику Дурасову, съ которымъ они познакомились у Надежды Ивановны. Домъ этого богатого дворянина былъ настоящій дворецъ, а широкій дворъ съ мраморнымъ фонтаномъ и солнечными часами, крыльцо съ вазами и статуями напомнили Сереж т рыцарскіе замки, о которыхъ онъ читалъ въ своихъ книгахъ. Во время обда Аксаковыхъ въ зал поднялась занавсь, которую Сережа считалъ стной комнаты, и начался концертъ, окончательно поразившій мальчика.

Возвращаясь отъ Дурасова, Сережа задавалъ родителямъ множество вопросовъ обо всемъ, что онъ видлъ и слышалъ, хотя большинство изъ нихъ такъ и остались не разъясненными, потому что ни отецъ, ни мать Сережи сами не понимали, какъ устроены солнечные часы, отчего фонтанъ бьетъ вверхъ и т. д.

Богатая жизнь въ Чурасовскомъ дом и прогулки въ замчательномъ фруктовомъ саду Надежды Ивановны скоро надоли Сереж и, если бы не множество книгъ, которыя мальчикъ по-прежнему читалъ съ жадностью, то онъ не зналъ-бы какъ убить ему время въ гостяхъ у Куродовой.

1-го октября въ Чурасово пріхалъ нарочный изъ Аксакова съ извстіемъ о тяжкой болзни Арины Васильевны, отецъ Середки былъ въ отчаяніи, — онъ горячо любилъ мать и боялся, что ему не удастся даже проститься съ ней. Въ дождливую и бурную погоду пришлось хать Аксаковымъ домой, во время переправы черезъ Волгу они едва не утонули, торопились какъ могли и все-же не застали въ живыхъ Арины Васильевны.

Проживъ въ своемъ имніи шесть недль и отслуживъ панихиду по старушк матери, Аксаковы снова отправились въ Чурасово, куда Надежда Ивановна звала ихъ на всю зиму. Въ начал января Марья Николаевна неожиданно для всхъ собралась хать въ Казань недльки на дв и объявила, что возьметъ Сережу съ собой. Несмотря на то, что ему предстояло увидть большой и богатый городъ, мальчикъ нисколько не обрадовался предстоящей поздк, сердце его разрывалось отъ горя и онъ долго потихоньку плакалъ, не мечтая о томъ, что ожидало его впереди.

‘А впереди ожидало меня начало важнйшаго событія въ моей жизни’:., такъ заканчиваетъ Сергй Аксаковъ свои воспоминанія о ‘дтскихъ годахъ’. Этимъ важнйшимъ событіемъ было поступленіе Сережи въ гимназію.

ГЛАВА III.
Ученическіе годы Сергя Аксакова.

Восьмилтній Сережа пріхалъ въ первый разъ въ Казань зимой, въ жестокіе январьскіе холода. Пораженный оживленіемъ городскихъ улицъ, мальчикъ цлый день не отходилъ отъ окна, любуясь на пшеходовъ и на экипажи, сновавшіе взадъ и впередъ. Оставаясь въ квартир съ Парашей, маленькій Аксаковъ замучилъ ее дтской болтовней о своихъ новыхъ впечатлніяхъ и, наконецъ, заснулъ, не дождавшись родителей, которые ухали по дламъ. Крпкій сонъ утомленнаго мальчика былъ прерванъ необыкновеннымъ происшествіемъ: его разбудили и заставили одваться, сказавъ, что папенька и маменька велли ему встать и хать въ гости. Параша принарядила Сережу, старательно закутала его и отвезла къ старымъ знакомымъ Аксаковыхъ, Княжевичамъ. Войдя въ ярко освщенную комнату и услышавъ смхъ и громкій разговоръ, мальчикъ очень смутился, но его ободрили родители, сидвшіе тутъ-же между другими гостями. Въ конц вечера до слуха Сережи долетли разговоры о немъ самомъ, съ ужасомъ понялъ онъ, что Княжевичи убждали его родителей отдать сына въ казанскую гимназію, такъ какъ не только въ деревн, но и въ Уф имъ не найти подходящаго учителя.Отецъ Сережи вполн соглашался съ этимъ мнніемъ, но Марья Николаевна поблднла, встревожилась и стала уврять, что она не можетъ такъ скоро ршиться на разлуку съ болзненнымъ мальчикомъ, который нжно привязанъ къ ней, Вернувшись домой, Сережа долго не могъ успокоиться, громко рыдая, прижимался онъ къ матери и повторялъ одну и ту-же фразу: ‘маменька, не отдавай меня въ гимназію’! Впослдствіи Аксаковъ узналъ, что только заступничество матери спасло его на этотъ разъ отъ разлуки съ семьей: и отецъ, и Княжевичи совсмъ было ршили отдать его въ гимназію тотчасъ-же.

Покончивъ съ длами и помолившись казанскимъ угодникамъ, вернулись Аксаковы въ свое имніе и стали коротать длинную и суровую зиму.

Вотъ какими словами описываетъ Аксаковъ свое житье-бытье въ ту пору: ‘Я началъ опять вести свою блаженную жизнь подл матери, опять началъ читать ей вслухъ мои любимыя книжки, конечно, не въ первый разъ, но всегда съ новымъ удовольствіемъ, опять началъ декламировать стихи изъ трагедій Сумарокова, въ которыхъ я особенно любилъ представлять встниковъ, для чего подпоясывался широкимъ кушакомъ и втыкалъ подъ него, вмсто меча, подоконную подставку {Т. е. деревянную планку, которая служила поддержкой рам, поднимавшейся вверхъ.}, опять началъ играть съ моей сестрой, которую съ младенчества любилъ горячо и съ маленькимъ братомъ, валяясь съ ними по полу, устланному для теплоты въ два ряда калмыцкими, блыми какъ снгъ кошмами, опять началъ учить читать свою сестрицу, она училась сначала какъ-то тупо и лниво, да и я, разумется, не умлъ приняться за это дло, хотя очень горячо имъ занимался. Я очень хорошо помню, что никакъ не могъ растолковать моей шестилтней учениц, какъ складывать цлыя слова. Я приходилъ въ отчаяніе, садился на скамейк въ уголъ и принимался плакать. На вопросъ же матери, о чемъ я плачу? я отвчалъ: ‘сестрица ничего не понимаетъ’.

Но вотъ кончилась и скучная зима съ ея морозами и вьюгами. Снова наступила весна, снова все зазеленло и расцвло, снова цлые дни сталъ проводить Сережа то въ Грачевой рощ на небольшомъ островк, то на берегахъ рыбнаго Бугуруслана. Быстро и незамтно смнилась весна жаркимъ лтомъ, которое принесло съ собой прежнія радости, забавы и занятія. Сережа провелъ эти мсяцы словно въ какомъ то чаду и чувствовалъ, что ему не хватаетъ дня для того, чтобы насладиться прогулками, ловлей птицъ, уженьемъ рыбы, собираніемъ бабочекъ и т. д. Зато съ наступленіемъ осени надъ головой бднаго мальчика собрались тяжелыя тучи перваго дтскаго горя.

Проводя ненастные дни около матери, Сережа видлъ, что она стала грустна и печальна, иногда онъ подмчалъ даже слезы въ ея глазахъ, которыя она старалась скрыть отъ своего любимца. Время отъ времени стала Марья Николаевна заговаривать о томъ, что въ Аксаков Сереж не у кого учиться, что мужчин необходимо образованіе, что она лучше согласилась-бы умереть, нежели видть своихъ дтей невждами. Наконецъ было произнесено и страшное слово, Марья Николаевна сказала сыну, что она ршила отдать его зимой въ казанскую гимназію. Зная твердый характеръ матери и ея настойчивость въ томъ, что она считала необходимымъ, Сережа понялъ, какъ безполезны будутъ съ его стороны просьбы и отговорки. Съ горькими слезами и съ тоской на сердц, Сережа покорился своей участи. Такъ какъ мать сказала ему, что она сгоритъ со стыда, если ея сына не похвалятъ на экзамен, то мальчикъ принялся усердно подготовляться по ариметик и чистописанію, въ которыхъ былъ слабъ. Охладвъ къ самымъ любимымъ своимъ забавамъ, Сережа проводилъ цлые дни около матери и слушалъ ея краснорчивые разсказы о гимназіи, объ учень, о томъ, какъ она отвезетъ впослдствіи Сережу въ Москву для окончанія образованія, о томъ, какое счастье быть просвщеннымъ человкомъ. Горячія, умныя рчи Марьи Николаевны такъ сильно повліяли на Сережу, что онъ сталъ спокойно ожидать отъзда въ Казань и даже не замчалъ того, какъ худла и блднла его мать, какъ горько плакала и молилась она, прося у Бога силъ пережить приближавшуюся разлуку съ обожаемымъ сыномъ.

Въ декабр повезли Аксаковы своего старшаго сына опредлять въ гимназію. Учитель русской словесности, экзаменовавшій Сережу, пришелъ въ восторгъ отъ его познаній, въ особенности отъ выразительнаго чтенія стиховъ и удивился, что девятилтній мальчикъ, жившій въ деревн, могъ быть такъ хорошо приготовленъ. На экзаменъ Сережу возилъ отецъ, вернувшись домой, онъ съ жаромъ разсказалъ Марь Николаевн объ успхахъ сына. ‘Мать устремила на меня взглядъ, писалъ Сергй Аксаковъ, выраженія, котораго я не забуду, если проживу еще сто лтъ. Она обняла меня и сказала: ‘ты мое счастье, ты моя гордость’. Чего мн было больше? И я по своему былъ счастливъ, гордъ и бодръ’.

Узнавъ, что Сережа принятъ въ гимназію, Марья Николаевна похала къ гимназическому доктору и къ надзирателю Упадышевскому, умоляя ихъ быть внимательными къ ея сыну, беречь его и жалть, Оба оказались добрыми людьми, успокоили взволнованную мать и дйствительно всегда относились къ Сереж съ большимъ участіемъ. Наконецъ мальчика отвели въ гимназію, тамъ его одли въ форменное платье и посадили въ классъ за Отдльный столъ. Первое время Марья Николаевна по два раза въ день прізжала къ сыну, осматривала его спальню, надтую на немъ одежду и старалась казаться все время какъ можно веселе и спокойне, однако эти безпрестанныя свиданья такъ разстраивали и мать, и сына, что отецъ Сережи вмст съ докторомъ и Упадышевскимъ уговорили Марью Николаевну ухать какъ можно скоре и даже не прощаться съ мальчикомъ. На другой день ея отъзда Евсеичъ, оставленный въ гимназіи въ качеств служителя, подалъ Сереж записку, въ которой мать писала ему, что она прощается съ нимъ и проситъ его не грустить и прилежно учиться. ‘Ясно помню я эту минуту, говоритъ Сергй Аксаковъ, но описать ее не умю: что-то болзненное пронзило мою грудь, сжало ее и захватило дыханіе, черезъ минуту началось страшное біеніе сердца. Полуодтый, — я слъ на кровать и съ безумнымъ отчаяніемъ глядлъ на всхъ, ничего не слушая и ничего не понимая.’

Тоска, овладвшая Сережей, была такъ сильна, что его пришлось отвести въ больницу, лечить и успокоивать всми средствами. На другой день мальчикъ сидлъ въ класс вялый, грустный, и никакъ не могъ принудить себя заняться уроками. Трудно сказать, чмъ кончилось бы это мучительное состояніе Сережи, какъ вдругъ все перемнилось: онъ получилъ записочку отъ матери, писавшей, что она измучилась въ разлук съ сыномъ, съ которымъ не простилась какъ слдуетъ, и что, отъхавъ 90 верстъ, она ршилась вернуться и взглянуть на Сережу хотя одну минуту. Добрякъ надзиратель согласился отпустить Сережу къ матери посл классовъ до 7-ми часовъ утра. Можно себ представить какъ радостно было свиданіе Марьи Николаевны съ ея сыномъ. ‘Эта минута свиданія’, писалъ Аксаковъ, ‘была такова, что невозможно дать о ней понятія. Подобнаго чувства счастья я не испытывалъ уже во всю жизнь!

На другой день, пообщавъ сыну, что она прідетъ въ Казань весной, проживетъ здсь до окончанія экзаменовъ, а затмъ увезетъ Сережу на лтнія вакаціи въ Аксаково, Марья Николаевна сла въ ямскую кибитку и похала, а Сережа съ Евсеичемъ отправились въ гимназію. Огромное казенное зданіе показалось мальчику заколдованнымъ замкомъ или тюрьмою,— въ которой ему придется быть заточеннымъ. Непріятно поразилъ Аксакова крикъ и гулъ смшанныхъ голосовъ, тяжело было вставать по звонку, одваться въ нетопленной комнат, но что окончательно приводило его въ отчаяніе,— это шалости, грубыя выходки и насмшки товарищей. Единственное утшеніе находилъ Сережа въ ученьи, занимался онъ такъ усердно и толково, что скоро сравнялся съ лучшими учениками. Прошло немного боле мсяца и мальчикъ снова мучительно затосковалъ. Догнавъ своихъ товарищей по ученью, онъ сталъ быстро приготовлять свои ежедневные уроки, вслдствіе чего у Сережи оказалось много свободнаго времени, которое онъ посвящалъ безпрестаннымъ воспоминаніямъ о родной семь и прежней блаженной жизни въ ней. Кром того въ гимназію возвратился главный надзиратель Камашевъ, находившійся въ отпуску. Новый начальникъ былъ холоднымъ, настойчивымъ и очень строгимъ человкомъ. Сдлавъ жестокій выговоръ Упадышевскому за его снисхожденіе къ изнженному новичку, Камашевъ сталъ относиться къ Аксакову съ большой взыскательностью. Онъ часто осматривалъ его книги и тетради, насильно заставлялъ играть съ другими мальчиками и требовалъ, чтобы ему давали для прочтенія письма Сережи къ матери. Мало по малу мальчикъ сталъ видть въ Камашев тирана и мучителя, одинъ видъ котораго доводилъ его до нервнаго состоянія. Лучи мартовскаго солнышка, пригрвавшіе уже по весеннему, ручьи на улицахъ и тающій снгъ подъ окнами,— все напоминало Аксакову о приближеніи любимаго времени года, и Сережа сталъ все больше и чаще думать о маленькомъ сельскомъ домик и березовой рощ на берегу Бугуруслана. Эти минуты тяжелаго раздумья кончались сперва слезами и рыданіями, затмъ Сережа сталъ впадать въ безпамятство, сопровождавшееся мучительными судорогами. Долго мальчикъ скрывалъ это всхъ эти болзненные припадки, наконецъ, во время одного изъ нихъ, сторожа нашли Сережу подъ скамьей незапертаго класса и сказали о болзни мальчика надзирателю. Аксакова ежедневно стали водить къ доктору, который давалъ ему какія-то капли, приказалъ кормить какъ можно лучше и уврялъ, что Аксаковъ скоро поправится. Однако, истерическіе припадки стали повторяться все чаще и чаще, мальчикъ терялъ аппетитъ, блднлъ, худлъ, и докторъ нашелъ необходимымъ положить его въ лазаретъ.

Врный слуга Аксаковыхъ, Ввсеичъ, страшно перепуганный болзнью Сережи, ршилъ, что онъ долженъ увдомить мать о разразившемся надъ ней несчастьи. Можно себ представить, какъ поражены были Аксаковы, особенно же Марья Николаевна, получивъ извстіе о томъ, что ихъ дорогой мальчикъ страдаетъ припадками падучей болзни. Не медля ни одного дня отправилась Марья Николаевна въ Казань, взявъ съ собой Парашу съ ея молодымъ мужемъ, едоромъ. Но не такъ то легко было добраться отъ Аксакова до Казани въ эту пору распутицы, т. е. страшной порчи дорогъ вслдствіе таянія снговъ и ледохода. День и ночь хали путники, размстившись въ четырехъ крестьянскихъ саняхъ, запряженныхъ въ одну лошадь, и только черезъ десять дней добрались до переправы черезъ Каму, откуда считалось около 80 верстъ до конца ихъ путешествія. Ледъ еще не тронулся, но посинвшая и надувшаяся рка имла уже такой грозный видъ, что никто не ршался переправить на другую сторону Аксакову съ ея спутниками. Марья Николаевна обошла почти вс избы въ большомъ сел, Мурзих, гд остановилась ночевать, и, наконецъ, нашла смлыхъ людей, которые пообщали благополучно доставить молодую барыню на ту сторону, если къ утру уймется дождь, лившій почти всю ночь. Вотъ какъ описывалъ въ своихъ воспоминаніяхъ Сергй Аксаковъ это опасное путешествіе своей отважной и любящей матери: ‘До самой зари молилась мать моя, стоя въ углу на колняхъ передъ образомъ той избы, гд провела ночь. Теплая материнская молитва была услышана: втеръ разогналъ облака, и къ утру морозъ высушилъ дорогу и тонкимъ ледочкомъ затянулъ лужи.

‘На зар, шестеро молодцовъ, рыбаковъ по промыслу, выросшихъ на Кам и привыкшихъ обходиться съ нею во всякихъ ея видахъ, каждый съ шестомъ или багромъ, привязавъ за спины нетяжелую поклажу, перекрестясь на церковный крестъ, взяли подъ руки обихъ женщинъ, обутыхъ въ мужскіе сапоги, дали шестъ едору, поручивъ ему тащить чуманъ, то есть широкій лубокъ, загнутый спереди кверху и привязанный на веревк, взятый на тотъ случай, что неравно барыня устанетъ,— и отправились въ путь, пустивъ впередъ самаго расторопнаго изъ своихъ товарищей для ощупыванія дороги. Дорога лежала вкось и надобно было пройти около трехъ верстъ. Переходъ черезъ огромную рку въ такое время такъ страшенъ, что только привычный человкъ можетъ совершить его, не теряя бодрости и присутствія духа. едоръ и Параша просто ревли, прощались съ блымъ свтомъ и со всми родными, и въ иныхъ мстахъ надобно было силою заставлять ихъ идти впередъ, но мать моя съ каждымъ шагомъ становилась бодре и даже веселе. Провожатые поглядывали на нее и привтливо потряхивали головами. Надобно было обходить полыньи, перебираться, по сложеннымъ вмст шестамъ, черезъ трещины, мать моя нигд не хотла ссть на чуманъ, и только тогда, когда дорога, подойдя къ противоположной сторон, пошла возл самаго берега по мелкому мсту, когда вся опасность миновала, она почувствовала слабость, сейчасъ постлали на чуманъ мховое одяло, положили подушки, мать легла на него, какъ на постель, и почти лишилась чувствъ: въ такомъ положеніи дотащили ее до ямскаго двора въ Шуран. Мать моя дала сто рублей своимъ провожатымъ, то есть половину своихъ наличныхъ денегъ, но честные люди не захотли ими воспользоваться, они взяли по синенькой на брата то пяти рублей ассигнаціями). Съ изумленіемъ слушая изъявленіе горячей благодарности и благословенія моей матери, они сказали ей на прощанье: ‘дай вамъ Богъ благополучно дохать’ и немедленно отправились домой, потому что мшкать было некогда: рка прошла на другой день. Все это подробно разсказала мн Параша. Изъ Шурана въ двое сутокъ мать моя дохала до Казани, остановилась гд-то на постояломъ двор и черезъ полчаса уже была въ гимназіи’.

Какое сильное радостное потрясеніе пережилъ больной Сережа, когда, въ одинъ изъ апрльскихъ дней, узналъ отъ Евсеича, что къ нему пріхала мать, что она уже здсь въ гимназіи и ищетъ только разршенія доктора, чтобы войти къ сыну! Очнувшись отъ продолжительнаго обморока, Аксаковъ увидлъ приближавшуюся къ нему мать, обнялъ ее и долго не выпускалъ изъ своихъ рукъ.

Увидвъ печальное состояніе своего сына и суровое отношеніе къ нему главнаго надзирателя, Камашева, Марья Николаевна ршила взять изъ гимназіи измученнаго мальчика и отвезти его на отдыхъ въ деревню. Однако много времени и мучительныхъ хлопотъ пришлось потратить прежде, чмъ удалось добиться такой простой, повидимому, вещи. Дло въ томъ, что и директоръ гимназіи, и главный надзиратель отказывались отпустить Сергя, говоря, что ‘правительство не затмъ тратитъ деньги на жалованье учителямъ и на содержаніе казенныхъ воспитанниковъ, чтобы увольнять ихъ до окончанія полнаго курса ученья и, слдовательно, не воспользоваться ихъ службою по ученой части, что начальство гимназіи особенно должно дорожить такимъ мальчикомъ, который по отличнымъ способностямъ и поведенію общаетъ современемъ быть хорошимъ учителемъ’ и т. д. Настойчивость директора и Камашева была, наконецъ, сломана отчаяніемъ матери, ея искренними слезами, убдительными просьбами и донесеніемъ гимназическаго доктора, который указывалъ совту на необходимость вернуть Сергя Аксакова въ родительскій домъ, такъ какъ его болзнь не уступитъ леченію въ лазарет, но легко можетъ пройти на хорошемъ деревенскомъ воздух среди семейной обстановки.

Марья Николаевна плакала отъ радости, когда узнала, что гимназическій совтъ ршилъ ‘возвратить казеннаго воспитанника Аксакова на попеченіе родителей въ деревню’, счастливая мать обнимала и благодарила Упадышевскаго и доктора, цловала Евсеича, больничнаго надзирателя и сіяла отъ счастья, когда наступила минута отъзда изъ Казани ея ненагляднаго сынка. У Сергя Аксакова сохранились самыя свтлыя воспоминанія объ этомъ путешествіи, безконечно радовался онъ чудной майской погод, зеленымъ молодымъ полямъ, лугамъ и лсамъ, любовался шестерикомъ красивыхъ и сильныхъ лошадей, запряженныхъ въ ихъ карету, и съ восторгомъ удилъ рыбу во время кормежки на берегу рыбной рки Меши. На шестой день пути передъ глазами Сережи открылось Аксаково и съ замирающимъ сердцемъ, едва переводя духъ отъ волненія, всматривался мальчикъ въ знакомыя и безконечно дорогія ему мста. Мелькнули густыя заросли камышей, прудъ, деревня, а вотъ и домъ и вся семья Аксаковыхъ на крыльц… ‘Сколько объятій, поцлуевъ, радости, вопросовъ и отвтовъ!’ — говорилъ Сергй Тимоеевичъ, вспоминая объ этомъ возвращеніи своемъ домой.

Посл первыхъ радостныхъ дней родители Сережи съ горемъ стали замчать, что болзнь мальчика нисколько не ослабваетъ, припадки, происходившіе главнымъ образомъ по ночамъ, становились все сильне и продолжались цлыми часами, очень медленно и посл упорнаго леченія сталъ, наконецъ, Сережа оправляться, проводить ночи спокойне и принялъ прежній видъ здороваго и бодраго мальчика. Жизнь его въ этотъ годъ наполнялась не только обычными деревенскими удовольствіями, но и ученьемъ, такъ какъ мать назначила ему 2—3 часа въ день для повторенія гимназическаго курса, постоянно напоминая сыну, что по выздоровленіи онъ долженъ будетъ снова отправиться въ гимназію.

Незамтно подошло лто къ концу, подкралась скучная осень, а за ней и зима съ длинными вечерами. Въ семь Аксаковыхъ завелось обыкновеніе коротать ихъ за общимъ чтеніемъ. Обыкновенно отецъ Сережи читалъ вслухъ, а слушатели развлекались кедровыми и калеными русскими орхами, которые приносились въ старинномъ мдномъ ларц и раздавливались щипчиками и пестиками. Аксаковъ вспоминалъ, что стукъ при расколачиваньи орховъ очень досаждалъ ему, такъ какъ мшалъ слушать интересное чтеніе. Когда Марья Николаевна была въ хорошемъ настроеніи, она сама бралась за книгу и читала съ такимъ мастерствомъ и такими остроумными прибавленіями и замчаніями, что слушатели буквально катались отъ хохота.

Зато очень несочувственно относилась Марья Николаевна къ другой зимней забав деревенскихъ жителей, къ святочнымъ играмъ и пснямъ. Тетка Сережи, Евгенья Степановна, любила устраивать въ своей комнат деревенскія игрища, приглашая къ себ толпу снныхъ двушекъ и ряженыхъ. Въ такіе вечера Сережа рвался къ тетк, страстно желая посмотрть, что за веселье идетъ у нея и кто поетъ чудесныя псни, разносившіяся по всему дому. Но мать строго запретила мальчику ходить къ Евгень Степановн во время святочныхъ игръ, говоря, что тамъ бываетъ ‘много глупаго, гадкаго и неприличнаго’. Тмъ не мене соблазнъ былъ такъ великъ, что Сережа ршился на этотъ разъ обмануть свою мать: въ часы вечерняго отдыха прихворнувшей Марьи Николаевны онъ уходилъ потихоньку въ столярную избу, гд уже толпились дворовые, переряженные медвдями, журавлями, стариками и т. д. Какъ веселы казались Сереж пляска, псни и немудреныя представленья этихъ домашнихъ артистовъ! Нотъ, напримръ, одна изъ сценъ, которыя разыгрывались дворней Аксаковыхъ въ святочные вечера. На чурбан посреди избы садился старикъ, вокругъ котораго ходила, приплясывая, молодая и нарядная жена. Сначала она словами псни приглашаетъ мужа идти пахать, затмъ сять, косить и т. д. На все это старикъ съ оханьемъ отвчаетъ: ‘моченьки нтъ’. Тогда жена поетъ о томъ, что вс убрались съ полевыми работами и стали варить пиво. Какъ только она предложитъ мужу пойти къ сосду на угощенье, старикъ бодро вскакиваетъ съ мста и со словами ‘пойдемъ, матушка, пойдемъ’, бжитъ къ двери. Сергй Аксаковъ говоритъ, что эта игра всегда вызывала громкій и дружный хохотъ зрителей.

Въ разгар веселья Сережу закутывали шубой и уносили въ его комнату, гд онъ долго вспоминалъ и мечталъ о своей запретной забав…

Въ конц іюля 1801 года Сережа снова халъ въ Казань и снова оплакивалъ разлуку съ привольнымъ свободнымъ житьемъ, съ милымъ Аксаковымъ и еще боле милыми родными…

Въ гимназіи онъ засталъ чрезвычайно пріятную для себя перемну: мучитель его Камашевъ вышелъ въ отставку и былъ замщенъ добрымъ старикомъ Упадышевскимъ. Онъ посовтовалъ Марь Николаевн не помщать больше Сережу въ казенный пансіонъ, а устроить его на квартир у молодого преподавателя физики Запольскаго, котораго очень хвалилъ. Аксаковы прожили въ Казани цлый мсяцъ, познакомились и съ Запольскимъ и съ его талантливымъ товарищемъ Карташевскимъ, молодымъ учителемъ математики, Марья Николаевна очень подружилась съ обоими преподавателями и, устроивъ сына у Запольскаго, довольно спокойно разсталась съ Сережей, который также прощался съ родителями безъ прежней мучительной тоски.

Съ интересомъ началъ Сережа посщать гимназію и скоро даже полюбилъ ее, такъ какъ быстро занялъ въ ней мсто перваго ученика и очень подружился съ мальчиками, которые жили вмст съ нимъ на квартир у Запольскаго. Усердныя занятія и вполн оправившееся здоровье мальчика помогли ему прожить учебный годъ вполн благополучно и перейти въ средній классъ гимназіи (тогда въ ней были всего три класса) съ наградой.

Такъ же благополучно и спокойно шли и слдующіе годы гимназической жизни Сергя Аксакова. Проводя лтнія вакаціи въ деревн и усердно занимаясь въ теченіе учебнаго года, онъ считался однимъ изъ лучшихъ учениковъ и много читалъ подъ руководствомъ своего новаго воспитателя Карташевскаго, у котораго жилъ на квартир, такъ какъ Запольскій скоро уничтожилъ свой пансіонъ для гимназистовъ. Въ 1805 году, еще не кончивъ курса старшаго класса гимназіи, Сергй Аксаковъ былъ назначенъ студентомъ въ университетъ, открывавшійся въ Казани. Нельзя сказать, чтобы Аксаковъ и его юные товарищи были вполн подготовлены къ университетскимъ занятіямъ, но, узнавъ о неожиданномъ приближеніи своего выпуска изъ гимназіи, юноши принялись усердно заниматься и стали проводить дни и ночи за изученіемъ латинскаго и нмецкаго языковъ. Такъ прошло время до вакацій, посл которыхъ Аксаковъ вернулся въ Казань уже студентомъ.

Въ университет, среди обязательныхъ занятій науками, Сергй сильно пристрастился къ литератур, театру и собиранію бабочекъ. Скоро онъ нашелъ себ и товарища въ этихъ увлеченіяхъ, студента Александра Панаева, который вмст съ Аксаковымъ бгалъ въ ‘раекъ’, т. е. въ самыя дешевыя мста въ театр, вмст сочинялъ-пьесы, изобиловавшія невроятными приключеніями, и вмст-же съ Сергемъ разыгрывалъ эти пьесы на домашнихъ спектакляхъ. Какъ разъ въ эту зиму на казанской сцен игралъ извстный московскій актеръ Плавильщиковъ, игра котораго ршительно свела съ ума юныхъ студентовъ. Они старались подражать ему въ манерахъ и чтеніи стиховъ, особенно удалось это Аксакову и скоро университетское начальство разршило студентамъ устроить въ одномъ изъ классовъ театръ ‘въ награду за отличное прилежаніе’. Аксаковъ считался сначала не только лучшимъ актеромъ, но и былъ выбранъ директоромъ театра, однако скоро поссорился съ товарищами, обидвъ ихъ несправедливымъ распредленіемъ ролей, и долженъ былъ уйти изъ студенческой труппы. Посл этой неудачи Аксаковъ сталъ съ особеннымъ усердіемъ заниматься литературой, писать стихи, разсужденія въ проз, переводить французскія повсти и т. под. Мало по малу и другіе студенты присоединились къ Панаеву и Аксакову, составилось маленькое литературное общество, которое собиралось по субботамъ для чтенія сочиненій его членовъ. Впослдствіи изъ него образовалось ‘Общество любителей русской словесности при казанскомъ университет’, избравшее своимъ почетнымъ членомъ Сергя Аксакова, какъ одного изъ основателей.

Съ весны 1806 года у Аксакова явилась новая страсть, собираніе бабочекъ, т. е. ловля и высушиваніе ихъ на булавкахъ. Увидвъ у одного изъ товарищей собраніе прекрасно расправленныхъ бабочекъ за стекломъ, Аксаковъ вспомнилъ свою прежнюю любовь къ наскомымъ, къ наблюденіямъ за ихъ жизнью и ршилъ посвятить наступавшія весну и лто занятіямъ естественными науками. Посовтовавшись и переговоривъ съ профессоромъ зоологіи, Панаевъ и Аксаковъ запаслись булавками, сачками, дощечками и т. под. и ршили предпринять рядъ прогулокъ для ловли бабочекъ и для собиранія гусеницъ, чтобы наблюдать ихъ превращеніе. Началась бготня но старымъ запущеннымъ садамъ въ город, скитанія по оврагамъ пустырямъ и загороднымъ рощамъ. Панаевъ и Аксаковъ были ршительно неутомимы и цлые дни проводили въ поискахъ рдкостныхъ бабочекъ. Много лтъ спустя, въ одномъ изъ послднихъ своихъ сочиненій ‘Собираніе бабочекъ’ (разсказъ изъ студенческой жизни), Аксаковъ съ искренней любовью описываетъ наиболе рдкія и удачныя находки, восхищаясь красотой и оригинальностью этого маленькаго существа. ‘Изъ всхъ наскомыхъ, населяющихъ Божій міръ’ говоритъ Аксаковъ, ‘изъ всхъ мелкихъ тварей, ползающихъ, прыгающихъ и летающихъ — бабочка лучше, изящне всхъ. Это, поистин, порхающій цвтокъ, или расписанный чудными, яркими красками, блестящій золотомъ, серебромъ и перламутромъ, или испещренный неопредленными цвтами и узорами, не мене прекрасными и привлекательными, это милое, чистое созданіе, никому не длающее вреда, питающееся сокомъ цвтовъ, который сосетъ оно своимъ хоботкомъ, у иныхъ коротенькимъ и толстымъ, а у иныхъ длиннымъ и тоненькимъ, какъ волосъ, свивающимся въ нсколько колечекъ, когда нтъ надобности въ его употребленіи. Какъ радостно первое появленіе бабочекъ весной!’

Надо сознаться однако, что увлеченіе театромъ, литературой и собираніемъ бабочекъ доходило у Аксакова до крайности и мшало его университетскимъ занятіямъ. Онъ пропускалъ лекціи, плохо готовился къ экзаменамъ и потомъ часто жаллъ объ этомъ, чувствуя какъ мало научныхъ свдній пріобрлъ онъ за время своего студенчества и какъ сильно мшаетъ это его занятіямъ.

Въ 1806 году въ жизни Аксаковыхъ произошла большая перемна: умерла Надежда Ивановна Куродова, оставивъ все свое состояніе Тимоею Степановичу. Такимъ образомъ Аксаковы сдлались богатыми людьми, перехали на зиму въ Казань, а въ 1807 году стали уговаривать сына выйти изъ университета и поступить скоре на службу. Безъ сожалнія покинулъ юноша университетъ, не окончивъ въ немъ курса, и въ 1808 году перехалъ въ Петербургъ, гд и получилъ мсто переводчика при коммиссіи, занимавшейся составленіемъ законовъ.

0x01 graphic

ГЛАВА IV.
Дальнйшая жизнь и семья Сергя Аксакова.

Не богата событіями была дальнйшая жизнь Сергя Тимоеевича. Прослуживъ въ Петербург около 8 лтъ, онъ женился, ухалъ въ деревню, затмъ перехалъ въ Москву, гд занималъ разныя должности, и только подъ конецъ жизни вздумалъ разсказать кое-что о томъ, къ чему самъ былъ горячо привязанъ, чмъ всегда интересовался и увлекался. Такимъ образомъ написалъ Сергй Тимоеевичъ свои знаменитыя книги: ‘Записки объ уженіи рыбы’, ‘Записки ружейнаго охотника’ и ‘Семейную хронику’.

Еще въ дтскомъ возраст пристрастился Аксаковъ къ уженью рыбы и къ охот съ ружьемъ и хотя иногда доходилъ до крайности въ этихъ увлеченіяхъ, но, благодаря имъ, проводилъ цлые дни среди природы, научился любить и понимать ее, научился цнить всю прелесть тхъ картинъ русской жизни, которыя раскрывались передъ нимъ во время скитаній по лсамъ и степямъ. Замчательно, что вс эти впечатлнія, вс свои наблюденія надъ жизнью птицъ и зврей Сергй Тимоеевичъ писалъ очень простыми и задушевными словами. Въ его ‘Запискахъ’ вы нигд не встртите тхъ торжественныхъ и неискреннихъ выраженій, тхъ придуманныхъ и лишнихъ словъ, которыхъ было такъ много въ юношескихъ стихахъ и статьяхъ Сергя Аксакова. Но главную славу замчательнаго писателя доставили Аксакову его ‘Семейная хроника’, ‘Дтскіе годы Багрова — внука’ и ‘Воспоминанія’. Въ этихъ трехъ книгахъ правдиво, задушевно и чрезвычайно талантливо разсказана исторія предковъ и родителей Сергя Тимоеевича, затмъ его собственное дтство и жизнь въ Казани. Глубокій патріотъ въ душ, Аксаковъ такъ любилъ свое отечество, что даже воспоминаніе о самыхъ ужасныхъ событіяхъ и случаяхъ изъ временъ крпостнаго права не вызываетъ въ немъ негодованія или скорби. Спокойнымъ тономъ правдиваго разсказчика передаетъ онъ то, что ему пришлось увидть или услышать, зато съ какимъ удовольствіемъ останавливается авторъ на всемъ, что было симпатичнаго въ доброе старое время. Съ какимъ восторгомъ описываетъ онъ и роскошную природу тогдашняго Оренбургскаго края, и простыя отеческія отношенія старика Аксакова къ своимъ крестьянамъ, и преданность врныхъ слугъ Евсеича и Параши, и роскошные пиры въ богатомъ дом своей родственницы Куродовой… Тамъ-же, гд заходитъ рчь о матери Сергя Тимоеевича, авторъ становится особенно краснорчивъ, разсказывая объ ея красот, ум, начитанности и любящемъ, самоотверженномъ сердц. Видно по всему, что эта замчательная женщина умла привязывать къ себ людей и оставляла въ ихъ сердцахъ прочную память о себ.

Въ Москв Сергй Тимоеевичъ жилъ богатымъ помщикомъ, его большой домъ былъ наполненъ дворней, за обденный столъ всегда садилось нсколько человкъ гостей, которые охотно собирались у милыхъ радушныхъ хозяевъ. Сергй Тимоеевичъ былъ прекраснымъ, добрымъ человкомъ, отъ котораго никто не уходилъ безъ совта или помощи. Высокій, крпкій по сложенію, любитель поговорить или продекламировать какое нибудь возвышенное стихотвореніе, онъ долго не старлся, но на 67-мъ году Аксаковъ тяжко заболлъ, началъ терять зрніе и среди страданій старался воспользоваться каждымъ промежуткомъ облегченія, чтобы диктовать свои новыя произведенія. Такъ уже больной въ послднее лто, проведенное на дач подъ Москвой, продиктовалъ Аксаковъ статью ‘Собираніе бабочекъ’ и повсть ‘Наташа’, въ которой онъ описываетъ свою любимую сестрицу. Промучившись еще зиму, Сергй Тимоеевичъ скончался въ апрл 1859 года.

Какъ ни интересны сочиненія Сергя Аксакова, всеже не одни литературные труды прославили его имя, въ исторіи русской литературы онъ извстенъ еще и какъ отецъ двухъ талантливыхъ писателей и замчательныхъ дятелей, Константина и Ивана Аксаковыхъ.

0x01 graphic

Старшій сынъ Сергя Тимоеевича, Константинъ, провелъ дтство въ томъ самомъ Аксаков, которое такъ любилъ его отецъ. Въ этомъ мирномъ и благодатномъ уголк Оренбургскаго края жилось хорошо не однимъ только помщикамъ. Среди плодородной равнины, богатой и многоводными рыбными рками, и лсами, и лугами съ густой и сочной травой жили зажиточные крестьяне, не измученные нуждой, не заморенные непосильной работой. Аксаковы какъ люди добрые и душевные никогда не употребляли во зло свою власть надъ крпостными, поэтому Константинъ Сергевичъ видлъ вокругъ себя крестьянъ, жившихъ въ особенно счастливыхъ условіяхъ, слышалъ ихъ веселыя, бодрыя рчи, испытывалъ отрадное чувство близости къ народу. Эти дтскія впечатлнія прочно залегли въ памяти Константина Аксакова и оказали вліяніе на всю его жизнь и дятельность. Перехавъ впослдствіи въ Москву и занимаясь въ ней литературой, Константинъ Сергевичъ сдлался однимъ изъ самыхъ талантливыхъ и дятельныхъ членовъ кружка такъ называемыхъ славянофиловъ. Они указывали на прекрасныя качества русскаго народа и убждали брать примръ не съ западныхъ государствъ, но, обратившись къ родной русской старин, воскресить все, что было въ ней хорошаго, такъ какъ этимъ путемъ образованные люди всего легче могутъ сблизиться съ народомъ.

0x01 graphic

Эти мысли Константинъ Аксаковъ развивалъ въ горячихъ и убжденныхъ рчахъ, въ статьяхъ и стихотвореніяхъ, которыхъ написалъ немало за свою недолгую жизнь. Искренность и талантливость рчей и сочиненій Константина Сергевича оказывали большое вліяніе на его современниковъ, къ Аксакову относились съ безконечнымъ уваженіемъ даже люди, не раздлявшіе его взглядовъ, лучшіе профессора и писатели охотно принимали его въ свою среду, а многіе почитатели смотрли на Константина Сергевича какъ на своего учителя, почти какъ на пророка, и съ увлеченіемъ декламировали его стихи: ‘Земл родной все, что намъ небо дало, мы посвятимъ! Пускай заблещетъ мечъ, и за нее, какъ въ старину бывало, мы радостно готовы стать и лечь’. Еще больше восторга вызывало другое стихотвореніе Константина Аксакова. Будучи смлымъ и горячимъ ораторомъ и писателемъ, онъ умлъ цнить великую способность, данную человку природой,— выражать свои мысли и чувства живою, свободной рчью. Вотъ начало его знаменитаго стихотворенія ‘Свободное слово’.

‘Ты — чудо изъ Божьихъ чудесъ,

Ты — мысли свтильникъ и пламя,

Ты — лучъ намъ на землю съ небесъ,

Ты — намъ человчества знамя…

Ты казнишь невжества ложь,

Ты вчно жизнію ново,

Ты къ свту, ты къ правд ведешь…

Характеръ, убжденія и чувства Константина Аксакова были такъ-же прекрасны и чисты, какъ большинство мыслей, которыя онъ выражалъ и проповдывалъ. Друзья и современники этого замчательнаго человка говорятъ, что онъ былъ необыкновенно честенъ, правдивъ, кротокъ и доврчивъ. Горячо привязанный къ отцу онъ сильно загрустилъ посл смерти Сергя Тимоеевича и черезъ годъ съ небольшимъ скончался на одномъ изъ греческихъ острововъ, куда доктора отправили его умирать отъ чахотки.

Посл смерти Константина Аксакова его мысли и взгляды продолжалъ развивать меньшой сынъ Сергя Тимоеевича, Иванъ Сергевичъ. Онъ былъ далеко не такимъ замчательнымъ человкомъ, какъ его старшій братъ, хотя съ такимъ-же убжденіемъ указывалъ русскимъ на необходимость изучать родную старину и слдовать ея завтамъ. Ему казалось, что такимъ путемъ Россія увеличитъ свое могущество, пріобртетъ громадное вліяніе на другія государства и объединитъ подъ своею властью всхъ славянъ.

Иванъ Сергевичъ велъ очень дятельную жизнь, въ молодости онъ былъ чиновникомъ, изучалъ бытъ малороссовъ, нкоторыхъ раскольниковъ, затмъ, издавалъ разные журналы, писалъ въ нихъ множество статей и произносилъ рчи въ общественныхъ собраніяхъ. Въ одномъ изъ своихъ стихотвореній онъ говоритъ о себ: ‘Усталыхъ силъ я долго не жаллъ. Не упрекнутъ бездйствіемъ позорнымъ мою тоску, какъ труженикъ, умлъ работать я съ усердіемъ упорнымъ’. Въ небольшой книжк стихотвореній Ивана Сергевича есть, между прочимъ, прекрасная поэма ‘Бродяга’, въ которой разсказывается о томъ, какъ молодой парень, стосковавшись въ крпостной невол, вздумалъ бжать и сдлаться бродягой, т. е. человкомъ, который живетъ безъ паспорта и, кочуя по русскимъ городамъ и селамъ, жилъ случайнымъ заработкомъ, пока его не поймали и не отправили, строго наказавъ, въ родное село, къ прежней подневольной жизни. Въ этой поэм встрчаются чудесныя описанія всенощной въ деревн, деревенскаго вечера и шоссейной дороги, которыя помщаются почти во всхъ хрестоматіяхъ.

Умеръ Иванъ Сергевичъ въ 1886-мъ году, скончавшись, почти внезапно, отъ болзни сердца.

Въ его лиц сошелъ въ могилу послдній талантливый представитель замчательной семьи Аксаковыхъ.

М. Сабинина.
‘Юный Читатель’, NoNo 20, 22, 1902

ЗАМЧАТЕЛЬНАЯ СЕМЬЯ.

ГЛАВА I.Предки знаменитаго писателя.

ГЛАВА II.Дтство Сергя Аксакова.

ГЛАВА III.Ученическіе годы Сергя Аксакова.

ГЛАВА IV.Дальнйшая жизнь и семья Сергя Аксакова.

Читайте также:

ГЛАВА I.
Предки знаменитаго писателя.

ГЛАВА II.
Дтство Сергя Аксакова.

ГЛАВА III.
Ученическіе годы Сергя Аксакова.

ГЛАВА IV.
Дальнйшая жизнь и семья Сергя Аксакова.