Замечания на статью…, Огарев Николай Платонович, Год: 1847

Публицистика
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Скачать в PDF
Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения
Том первый.
Государственное издательство политической литературы, 1952

ЗАМЕЧАНИЯ НА СТАТЬЮ, ПОМЕЩЕННУЮ В No 98 ‘МОСКОВСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ’, ПОД ЗАГЛАВИЕМ: ‘ОПЫТ СТАТИСТИЧЕСКОГО РАСПРЕДЕЛЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ’1

Статья превосходная как по своей цели, так и по началам, на которых автор хотел основаться! {Статья эта заимствована из ‘Ж[урнала] м[инистерства] в[нутренних] д[ел]’2.} Классификация — необходимая потребность ума, потому что ум ничего не может понять не в порядке. Наука без классификации не была бы наукою. В истории всякой науки мы видим, с каким старанием она домогается до истинно естественной классификации своего предмета, сначала являются классификации односторонние, искусственные, ложные, но мы не имеем права винить их: они первые благородные попытки ума привести в систему свои исследования, попытки, не достигнувшие цели по недостаточности опыта, но тем не менее важные в истории науки, тем не менее послужившие ступенью к ее более полному развитию, к классификации естественной, основанной на действительности вещей и целости предмета науки.
Классификация губерний и областей Российской империи, предложенная в разбираемой мной статье, относится, по моему мнению, к числу тех попыток, которые очень уважительны в науке, но далеко не достигают цели. Всякое распределение должно основываться на каких-нибудь началах. Сам автор помянутой статьи укоряет обыкновенно употребляемое статистическое распределение России в том, что оно основано на понятиях, совершенно внешних и чуждых науке. Действительно, математико-географические определения: север, юг, запад, восток, не представляют нам ничего, что бы нам намекнуло на людскую деятельность и производительные силы обозначаемого края. А научное название целого отдела, целого класса должно же выражать его характер, его содержание: иначе название становится делом безразличным или случайным. Но на каких же началах основывается сам автор статьи ‘Ж[урнала] м[инистерства] в[нутренних] д[ел]’? Высказав весьма верные понятия о науке, он приступает к классификации России так внезапно, что никак не знаем, откуда взялось его распределение. Явившись, как Deus ex machina {‘Бог из машины’, т. е. внезапное вмешательство божества в развязке античной трагедии (лат.).— Ред.}, оно разделило государство на основании стольких разнородных начал, что вместо классификации дает нам бессистемный ряд названий разных отделов. Первый отдел содержит в себе восемь губерний (Московскую, Тверскую, Смоленскую, Рязанскую, Калужскую, Тульскую, Орловскую и Владимирскую), названных центральными, внутренними, около-московскими губерниями. Тут название показывает, что автор берет для своего распределения географическое положение губерний. Второй отдел северных губерний, в котором соединяются в один класс Петербург и Вятка, также основан на географическом положении. Третий отдел также, и в нем сближения не менее странны. Тут берутся губернии, через которые протекает Волга. Волга, протекающая более трех тысяч верст! Автор сам так устрашился сближения разнородностей в этом отделе, что не включил в него Астраханской губернии и Саратовской, через которые, однако, течет же Волга. Четвертый отдел также на географическом основании, в него входят две губернии, названные Уральскими: Пермская и Оренбургская. Пятый отдел — степные губернии: Курская, Воронежская, Тамбовская, Пензенская, Саратовская и Астраханская. Здесь опять географическое основание. Шестой отдел — земля Войска Донского и черноморских казаков. Это уже не географическое, а племенное основание, по особенности племени. Автор замечает еще, что потому ставит их в особый отдел, что они не называются ни губерниями, ни областями! Седьмой отдел составляет Новороссийский край, т. е. губернии: Екатеринославская, Херсонская, Таврическая и Бессарабская область. Это название <не> основано ни на племенном различии, ни на географическом положении. Осьмой отдел — губернии малороссийские. Это опять название на племенном основании. Девятый отдел, шесть губерний северо-западных (Витебская, Могилевская, Минская, Виленская, Гродненская и Ковен-ская), опять назван по географическому положению. То же и десятый отдел: прибалтийские губернии. Одиннадцатый отдел, содержащий Кавказ и Грузию, т. е. пять кавказских губерний. Наконец, двенадцатый отдел, заключающий все зауральское пространство: Сибирь и Американские колонии. Опять название географическое. Действительно, Американские колонии весьма зауральская сторона.
Спрашивается: что общего имеет Орловская губерния с Московскою, чтобы стать с нею в один отдел? Москва с ее мануфактурной деятельностью и Орловская губерния, снабжающая, наряду с Малороссией, сырыми произведениями Черноморские и Рижские порты? Что общего имеют Петербург и Вятка? Их северность? то есть что же?— холодность их климата? Неужели же холодность климата, при совершенной разнице значения в государстве, дает право статистику на сближение? Неужто назначение Петербурга только быть страною с дурным климатом? Далее: каким образом Ярославль с его мастеровым населением присоединится к Симбирской губернии, возделывающей одинаким образом на одинакой земле одни произведения с Пензенской, Тамбовской и пр. губерниями? Каким образом степь Тамбовская попала в один разряд с степью Заволжскою и степью Астраханской? На одной сеют рожь, на другой пшеницу, на третьей кочуют калмыки. Неужели одно название, один звук: степь, может сблизить все что попало? Но если автор и строил свое распределение то на положении губерний относительно градусов северной широты, то относительно их расстояния от границ империи, то в отношении их безлесности, как же вдруг переброситься в исторические основания и делить по племени? Если автор, большей частью основываясь на географическом положении, имел что-нибудь в виду для определения значения известных географически-очерченных местностей в общей системе государства, тогда и земли казацкие, и малороссийские должны бы войти в отдел, которого бы название обозначало известный род местности, дающий им особый характер в общей экономии края. Но автор, кажется, ничего не имел в виду, наделяя свои классы географическими названиями, и потому очень легко перешел к классификации исторической, племенной и потом опять возвратился к географической. Если брать историческое основание, то надо следить все переселения племени, искать малороссов в Саратовском Заволжье и делить Россию: на малороссов, проживающих там-то и там-то, великороссов, проживающих там-то, наконец, татар, мордв<ин>ов, черемисов и проч. Тут была бы целость государства, мы бы знали, что вот такое-то государство состоит из таких-то племен. А если вы мне скажете, что Германия, например, составлена из внутренних княжеств, из Севера и баварцев, я ничего не пойму в этом делении, я или стану думать, что же за племена на севере и внутри государства, или спрошу себя,— какое значение имеет местность Баварии относительно северной и внутренней Германии? Классификация, основанная на разнородных началах, еще не есть естественная классификация, но только бессистемная классификация.
Прежде всякого распределения известного государства представляется вопрос: на каких началах может основываться статистическое распределение государства вообще? Для этого надо уяснить себе самое значение статистики, ее значение в группе наук политических. Конечно, географическое положение государства и областей его входит в статистику, но оно не составляет целой статистики. Из этого мы можем сделать очевидный вывод, что для статистического распределения государства недостаточно взять в основание географическое положение его областей. Конечно, статистика граничит с историей тем, что она берет настоящее положение государства, а настоящее положение государства есть результат его истории. Но какие бы племена ни входили в состав государства, по каким бы областям его они ни рассеялись, следить их поселения исключительно дело истории, показание их различий еще не составляет статистики государства. Основать его распределение на этом различии для статистики недостаточно, такое распределение только обозначит, из каких племен составилось государство, но нисколько не определит его настоящего положения. История следит все прошедшее государства, все элементы, из которых оно постепенно образовалось, пока дошло до его современного положения. Статистика берет государство в ту минуту, когда прошедшее прошло. Но этим мир человеческий еще отнюдь не закончен. Статистика не может рассматривать государство только как результат прошедшего. Она должна группировать все его элементы как силы, из которых пойдет его дальнейшее развитие. Этим она необходимо должна подчиниться точке зрения политической экономии, как науки, которой содержание составляют разумные начала (principes) развития материальных сил государства. В наше время, когда наука ясно показывает, что материальные силы государства составляют основу его цивилизации, политическая экономия получает свое настоящее значение, свою настоящую важность. Она вышла из тесных рам, в которых пребывала, довольствуясь определением науки о государственном богатстве, и захватывает все вопросы гражданственной жизни. И это сделалось совершенно естественно, потому что самое богатство государства есть не иное что, как приложение труда его граждан ко всем производительным силам, находящимся в почве и человеке. Рассматривая общество с точки зрения труда и производительности, политическая экономия становится в открытую борьбу с племенными интересами и ищет основать общественную связь на единстве труда. Требуя разумного распределения сил и воздаяний за труд, она требует обеспечения труда и его движения к усовершенствованию, что другими словами значит, что наука требует обеспечения лица и его движения к усовершенствованию. Поэтому-то политическая экономия захватывает все вопросы гражданственности и становится наукою вполне социальною. Мирный и вместе всемирный переворот, совершенный в последнее время Кобденом 3 в Англии, на основаниях науки, свидетельствует о том, какие широкие размеры принимает теперь политическая экономия. Статистика, сказал я выше, должна группировать элементы, из которых состоит государство, как силы, из которых пойдет его дальнейшее развитие, и поэтому она подчиняется точке зрения политической экономии. Да, без этого подчинения, без этого проникновения статистики политической экономией, статистика все же останется мертвою буквою, безразличным описанием безразличного факта. До сих пор наши труды в статистике нашего государства большей частью совершались во имя истории, во имя прошедшего, во имя племенных начал. От этого в ‘Материалах для статистики Российской империи’, изданных при статистическом отделении М[инистерства] в[нутренних] д[ел], мы находим более археологических трудов и можем себе составить только весьма недостаточное понятие о производительных силах государства, его промышленном движении, его общественной деятельности. Конечно, описание какого-нибудь кургана или татарской монеты весьма важно для русской археологии, но какое дело до этого статистике? Если б такого-то памятника и не было в такой-то местности, статистика тем не менее стала бы описывать ее значение в современной общественной деятельности. Ее предмет — современность, живая жизнь, элементы истории, воочию совершающиеся. Политическая экономия, как приведение в сознание этих элементов, дает статистике настоящий смысл и жизнь.
Теперь, на каких же основаниях можно распределить государство в статистической классификации? Вопрос становится яснее. На основаниях политической экономии мы должны группировать в государстве одинакие производительные силы. Конечно, в каждой группе мы, может быть, найдем всевозможные производительные силы государства, но не все в одинаком значении. Мы можем соединять только те, которые выдаются резче, которые составляют главную, существенную производительность данной местности, производительность, для поддержания которой соединяются все остальные. Так, земледелие и мануфактуры существуют и в Московской и в Тамбовской губерниях, но в первой мануфактурная промышленность составляет главную деятельность, предмет торговли, а земледелие — деятельность второстепенную, которой плоды даже недостаточны для прокормления края, а во второй земледелие — главный источник богатства, главный предмет торговли, а мануфактурная промышленность маловажна. Так, в классификации животного царства развитие одного органа преимущественно перед другими, хотя бы и все остальные не были исключены, ясно указывает на особый класс, в котором животные по аналогии анатомического устройства должны и жить одинакой жизнию.
Из прежних попыток распределения России замечательна одна, хотя односторонняя, но по крайней мере систематическая, представляющая в порядке хоть одну сторону производительных сил нашего государства. Ее приводит Реден 4 в своей статистике России (‘Das Kaiserreich Russland. Statistischgeschichtliche Darstellung seiner Kulturverhltnisse’, von Freiherrn Fr. Wilhelm von Reden, Berlin, Posen und Bromberg, 1843) {‘Российская империя. Статистико-историческое изображение ее культурных условий’, Вильгельма Редена, Берлин, Позен и Бромберг, 1843 (нем.).— Ред.}, выписывая статью из ‘Земледельческой газеты’ 1834 года под заглавием: ‘О климатических различиях России в отношении к земледелию’. Это распределение следующее:
1. Пояс льдов. Сюда относятся Новая Земля и крайний север Сибири, а также северная часть Кольского округа, который, впрочем, становится менее суровым от близости Белого моря.
2. Пояс тундр (моховых степей). Сюда относятся земли, на вечно мерзлой почве которых растет только мох, а ближе к следующему поясу встречаются низкие лиственницы и ели. Этот пояс природа наделила животным, которое делает его обитаемым для человека,— это лось. Далее сопровождают человека собака и две или три породы птиц. Следуя за поясом льдов, этот пояс занимает огромные пустыни до восточного Океана.
3. Пояс лесов и скотоводства. Он начинается там, где скудные деревца постепенно переходят в огромные ели, лиственницы и другие леса. Возле рек и на открытых местах трава растет в изобилии, но поздние морозы весной и ранние осенью препятствуют земледелию. Поэтому в северной части этого пояса охота — главное занятие, особенно ловля белок. В южной части, при изобилии трав, показываются следы скотоводства и начатки земледелия.
4. Пояс ячменя. Этот пояс обозначается сим именем потому, что по краткости лета и частым утренним морозам только ячмень возделывается с успехом. Впрочем, при тщательной обработке могут произрастать овощи и возделывается картофель. Южный предел этого пояса — город Яренск, Вологодской губернии, и может быть продолжен по соответственной линии 63о северной широты.
5. Пояс ржи и льна. Пояс северного земледелия потому назван поясом ржи и льна, что это наиболее свойственные ему произведения. Он простирается от вышеозначенного предела почти до половины Черниговской губернии, до 51о с. ш. Он составляет главную часть империи. Его южная половина имеет преимущество перед северной, однако они не настолько различны, чтобы нужно было подразделить их. Собственно русский климат представляет Москва, климат умеренный и благоприятный для земледелия. Сибирский климат суровее. Но к западу, по ту сторону Двины и Днепра, заметна большая перемена в климате. Лесов вообще в этом поясе становится ощутительно менее, исключая тех местностей, откуда затруднителен вывоз. Наконец, характеристическая черта его — обширные водяные сообщения.
6. Пояс пшеницы и фруктовых дерев. Этот пояс не потому так назван, чтобы в предыдущем не произрастало пшеницы и фруктовых дерев, но потому, что и то и другое здесь в большем изобилии и более соответствует климату. Его можно провести до Екатеринославля, или до 48о с. ш. В настоящее время он заслуживает названия житницы всего государства. Значительную часть его занимают степи, которые во всем их протяжении могут быть разделены на травяные, паственные, лесистые (holzgrndige), песчаные и каменистые (кроме тростника, растущего по низменным местам). Этот пояс составляет, по Редену {В подлиннике ошибка: Герману.— Ред.}, почти треть всего государства.
7. Пояс кукурузы и винограда. Из него не исключены произрастания предыдущих поясов, но он назван так потому, что виноградная лоза достигает здесь свойственного ей климата, и что здесь кукуруза, хотя не исключительное, но изобилующее произведение. Этот пояс заключает в себе Бессарабию, Новороссийский край, Землю донских казаков, Астраханскую губернию и Кавказскую область.
8. Пояс масличного дерева, шелка и сахарного тростника. Сюда относится южная часть Крыма и Закавказский край.
Вот распределение, конечно, одностороннее, искусственное, потому что одно земледелие не выражает целой общественной деятельности, но оно достаточно систематично, чтоб представить обзор государства в порядке и дать понятие о целом. Для естественной классификации областей государства надо иметь в виду всю общественную деятельность и сближать все области, которые по своим местным условиям преимущественно разрабатывают ту или другую ее сторону. Одинакие специальности необходимо группируются в один класс. Что представляет, например, страна, лежащая по ту сторону Волги, страна, которая идет от юго-востока Сцмбирской губернии (Самарский уезд), захватывает юго-запад Оренбургской (Бузулукский уезд) и тянется к югу, почти до Астраханской губернии, составляя Саратовское Заволжье? Это степь с одинакой почвой, степь, где возделывается пшеница одинаким образом, где одно и то же произведение стремится к сбыту на одни и те же волжские пристани. Народонаселение, из каких бы племен оно ни состояло, живет одинакими интересами. Вся страна соединена в одно целое однородностью почв и труда человеческого. Заволжские крестьяне одинаким образом ищут нови для своей пашни, нанимаются на одинакую работу в одни и те же места, заволжские купцы скупают одни и те же продукты, заволжские помещики — эти фермеры на огромных участках земли — ищут одних и тех же выгод, находятся в одном и том же кругу деятельности, совершенно различной от деятельности саратовского помещика по сю сторону Волги, который сеет рожь, не меняет пахотной земли, хлопочет о сбыте хлеба на винокуренные заводы так, как помещик Пензенской, Тамбовской и Симбирской губерний (кроме Самарского уезда). Пусть Хвалынский земский суд пишет отношение в Саратовское губернское правление, а Самарское в Симбирское, а Бузулукское в Уфимское: от этого Самарский, Бузулукский и Хвалынский уезды не перестанут быть частями Саратовского Заволжья. Административные пределы не разграничивают однородных потребностей народонаселения. Точно так же, с другой стороны, Симбирская губерния (кроме Самарского уезда) не перестанет входить в одну категорию с губерниями Пензенской, Тамбовской, Саратовской по сю сторону Волги, Воронежской и частью Нижегородской. Тут степь совершенно различная от Заволжской степи. Это запас ржаного зерна в государстве. В эту категорию никогда не подойдут ни степи Астраханской губернии, ни луговые степи казацкие, которые кормят скот и снабжают мясом целое государство.
Нельзя не обратить внимания на пути сообщения, ибо они дают совершенно другую физиономию, например, Малороссийскому пшеничному краю и Заволжскому, хотя бы все Заволжье было населено малороссиянами. Торговое движение идет не в одну сторону, и край получает совершенно иное значение в общей экономии государства. Племенное различие до такой степени недостаточно для определения характера местности, что также было бы очень трудно причислить Харьковскую и Курскую губернии к Малороссии, потому что они обе носят совершенно особый характер рубежных стран, где нет преимущественно выдающейся деятельности, но слиты все деятельности окружных губерний. Здесь являются и интересы степных губерний по сю сторону Волги, и произведения чисто малороссийских губерний, и мануфактурная промышленность около-московная. Надо заметить, что здесь и помещики большей частью русские.
Что касается до Московского края, то он, конечно, представитель мануфактурной деятельности России. Сюда относятся Московская, Рязанская, Калужская, Тульская, частью Нижегородская и Ярославская губернии. Хотя автор статьи ‘Ж[урнала] м[инистерства] в[нутренних] д[ел]’ и включает Ярославль в категорию приволжских губерний, между мастеровым населением Ярославля нет ничего общего с земледельческим населением других губерний. Если Рыбинск есть одна из главных хлебных пристаней России и находится в пределах Ярославской губернии, тем не менее он относится совсем к другой категории: он есть пристань, поставленная во внутрь государства прибалтийскими торговыми провинциями, которые, не отличаясь ни земледелием, ни мануфактурной деятельностью, имеют характер чисто торговый и к которым относятся Петербург и немецкие провинции. К северу идет лесная часть России, и, таким образом, Вятка и Вологда никогда не могут составить одного отдела с Петербургом. Пермская и северная часть Оренбургской губернии хотя и отделены от Сибири Уралом, но бесспорно вместе с Сибирью принадлежат к горнопромышленной рудокопной России. Северо-западные, т. е. от Польши присоединенные губернии, конечно, составляют особый отдел, но это только потому, что они постепенно выводят из России в царство Польское.
Не имея достаточных материалов под рукою и ограничиваясь пределами газетной статьи, я нисколько не намерен составить здесь классификацию областей Российской империи, для чего потребовались бы размеры целой книги. Я хотел только указать на истинную методу статистической классификации. Сближение однородных деятельностей, выросших на однородных почвах,— вот единственный путь, на котором наука может исследовать свой предмет светло и цело, дать каждой части настоящее значение в общем и достигнуть ясного обзора общего. Никакие односторонние взгляды, никакие произвольные отделения, никакие административные разграничения, явившиеся и существующие вследствие других, часто случайных, вовсе не наукообразных причин, не должны останавливать на этом пути статистика. Для него отдельные области могут только по однородности почв, произведений и деятельности их народонаселении классифицироваться в один общий состав государственной экономии.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Впервые статья опубликована в газете ‘Московские ведомости’, 27 сентября 1847 г., No 116, в отделе ‘Смесь’, за подписью Н. О. Перепечатана в сборнике ‘Звенья’, М.— Л. 1933, т. II, стр. 346 и сл. В настоящем издании воспроизводится по тексту ‘Московских ведомостей’. Местонахождение рукописи неизвестно. Принадлежность статьи Огареву устанавливается по его письму к Т. Н. Грановскому от 10 сентября 1847 г. (см. ‘Звенья’, М.— Л. 1932, т. I, стр. 138).
2 Разбираемая Огаревым статья была напечатана анонимно и принадлежала перу одного из чиновников статистического отделения Министерства внутренних дел (см. ‘Журнал Министерства внутренних дел’, 1847 г., ч. 19, июль—сентябрь, стр. 285—294). В заключительной части статьи автор говорит: ‘Мы сочли нужным представить здесь это распределение по той причине, что отныне в статистических работах наших, относящихся ко всей империи, решаемся руководствоваться им…’ Таким образом, подвергая статью критике и устанавливая антинаучный характер принятой автором классификации, Огарев понимал, что его критика направлена против официальной статистики в целом, а не только против неверных положений анонимного автора. Огарев сопоставил с разбираемым ‘опытом статистического распределения…’ иную попытку районирования России, появившуюся в 1834 г. в основанной в июле этого года ‘Земледельческой газете’ в С.-Петербурге (изд. Департамента земледелия Министерства государственных имуществ). Здесь в виде специального ‘Прибавления к No 1’ газеты, вышедшей 3 июля 1834 г., была напечатана обширная статья ‘О климатических различиях России в связи с местными обстоятельствами по видам сельского хозяйства’. Анонимный автор разделяет Россию на 8 полос (ср. ‘поясов’ — в статье Огарева), сокращенное описание которых и дает здесь Огарев. Однако и эту попытку районирования он считал односторонней и искусственной. Огарев в своей статье изложил собственный метод районирования Российской империи, обнаружив при этом свои антикрепостнические взгляды и тенденцию к материалистическому пониманию общественной жизни.
3 В ‘Московских ведомостях’ в августе 1847 г., т. е. как раз в те недели, когда Огарев подготовлял свою статью, была напечатана биография Ричарда Кобдена (No 95, 96 и 97 от 9—14 августа), которая, вероятно, и привлекла внимание Огарева к этому английскому либерально-буржуазному деятелю, ведшему в парламенте борьбу с крупными землевладельцами за уничтожение пошлин на хлеб. К 1847 г. Кобден добился отмены хлебных пошлин. Мимоходное замечание Огарева о ‘мирном и вместе всемирном перевороте’, совершенном Кобденом, относится как раз к организации ‘Лиги против хлебных законов’.
4 Огарев имеет в виду книгу немецкого статистика-географа Редена Фридриха Вильгельма (1804—1857), в которой была приведена указанная выше статья из ‘Земледельческой газеты’. Находясь в деревне, Огарев не имел возможности обратиться к первоисточнику — к ‘Земледельческой газете’ за 1834 г., почему цитирует и излагает русскую статью по оказавшейся под рукой немецкой книге, вновь переводя ее на русский язык.
Огарев Николай Платонович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Предисловие к ‘Думам’ Рылеева, Огарев Николай Платонович, Год: 1859
  2. Расчистка некоторых вопросов, Огарев Николай Платонович, Год: 1864
  3. Современное положение России, Огарев Николай Платонович, Год: 1863
  4. Ответ на ‘Ответ ‘Великорусов», Огарев Николай Платонович, Год: 1861
  5. По поводу чтения Сеченова и Саши, Огарев Николай Платонович, Год: 1866
  6. Надгробное слово, Огарев Николай Платонович, Год: 1863
  7. Русские вопросы, Огарев Николай Платонович, Год: 1856
  8. Политические письма к старообрядцам, Огарев Николай Платонович, Год: 1864
Электронная библиотека