Замечания на краткое обозрение русской литературы 1822-го года, напечатанное в No 5 Северного архива 1823-го года, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1823

Время на прочтение: 8 минут(ы)

П. А. Вяземскій

Замчанія на краткое обозрніе русской литтературы 1822-го года, напечатанное въ No 5 Свернаго архива 1823-го года.

1823.

Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.
Спб., 1878.
‘Мое мнніе не есть строгій и неотзовной приговоръ, но только мнніе. Пусть всякій повритъ и разсудитъ’,— сказалъ г. Булгаринъ въ краткомъ обозрніи Русской литтературы 1822 года. Примняя слова его къ себ, приступаю къ поврк нкоторыхъ его мнній, показавшихся мн ошибочными. Немногіе у насъ даютъ себ трудъ мыслить, еще мене число тхъ, кои мыслятъ вслухъ. Тмъ благодарне должны мы быть въ писателямъ, покушающимся на такое предпріятіе, но тмъ неутомиме и щекотливе обязаны мы быть въ разбор предлагаеныхъ сужденій. Полуистины вредне въ нашемъ быту, чмъ гд-нибудь. Тамъ, гд истины обнародываются множествами голосовъ, мннія превратныя прямятся мнніемъ общественнымъ, или заглушаются и погибаютъ непримтно. У насъ же каждый нечаянный звукъ долго отзывается и пріемлетъ нкоторую существенность.
Въ начал статьи своей, обозрватель, въ чертахъ живыхъ и полныхъ истины, означаетъ отношенія литтературы народа съ нравственнымъ бытіемъ его, отношенія, разительныя въ другихъ государствахъ, но у насъ едва примтныя. Это справедливо! Но справедливо ли полагаетъ онъ причину недостатка въ хорошихъ авторахъ, въ недостатк читателей? Одинъ хорошій авторъ рождаетъ сотни читателей, но цлый народъ читателей не произведетъ ни единаго, даже посредственнаго автора.
Честь занять мсто въ позлащенныхъ шкафахъ свтскаго человка, о коихъ упоминаетъ г. Булгаринъ, есть ненадежное вдохновеніе. Авторское дарованіе, коего честолюбіе стремится попасть за стекло, можетъ остаться подъ спудомъ, безъ значительнаго ущерба для пользы литтературной и общественной. Конечно, писателямъ поощреніе нужно, но не то, коего желаетъ имъ г. Булгаринъ. Не тутъ ищетъ онъ причины задержанія успховъ нашихъ на литтературномъ поприщ. Если не читатели зажигаютъ въ автор искру дарованія, то еще боле не они налагаютъ на него оковы. Напрасно обозрватель присвоиваетъ себ здсь стованіе писателей, жалующихся на недостатокъ читателей, когда имъ надлежало бы жаловаться на одну природу, щедрую къ нимъ въ недостаткахъ! Хорошія книги читаются у насъ охотно, или покрайней мр, чтобы не судить но наружности, охотно раскупаются. Исторія Государства Россійскаго, Теорія о налогахъ, Опытъ о партизанскомъ дйствіи, сочиненія различнаго содержанія и достоинства, но, однимъ словомъ, сочиненія Европейскія, доведены въ скорое время до втораго изданія. Во Франціи или Германіи иная книга выдерживаетъ пять, шесть изданій непрерывно, это правда, но забывать не должно, что Нмецкій или Французскій писатель пишетъ для всей Европы, а нашъ только для Россіи.
Будемъ справедливы и основательны въ укоризнахъ своихъ. Жалобы на равнодушіе публики къ трудамъ Русскихъ писателей, на пристрастіе нашего общества къ языку Французскому на холодность женщинъ къ усиліямъ нашимъ угодить имъ своими стихами и прозою, умстны были во времена Живописца и Собесдника. Нын такое стованіе есть анахронизмъ, нын если Русскимъ писателямъ жаловаться, такъ не на это. Тогда мало читалось, теперь и того мене печатается. Охота къ чтенію, жажда познаній очевидно усиливается въ наше время и въ нашемъ поколніи. Нтъ сомннія, что отличная часть читателей нашихъ преимущественно предается чтенію иностранныхъ книгъ, но не потому ли, что иностранныя произведенія удовлетворяютъ боле господствующимъ требованіямъ нашего поколнія, соглашаются боле съ степенью образованности умовъ? Посмотрите, съ какою жадностію наша молодежь читаетъ газеты и журналы иностранные! Можно ли, по совсти, требовать отъ нея, чтобы она съ тмъ же рвеніемъ и прилежаніемъ читала наши журналы? Что сказано о періодическихъ изданіяхъ, то можно примнить вообще и къ другимъ книгамъ.
Литтература должна быть выраженіемъ характера и мнній народа: судя по книгамъ, которыя у насъ печатаются, можно заключить, что у насъ или нтъ литтературы, или нтъ ни мнній, ни характера, но послдняго предположенія и допустить нельзя. Утверждать, что у насъ не пишутъ отъ того, что не читаютъ, значитъ утверждать, что нмой не говоритъ отъ того, что его не слушаютъ. Развяжите языкъ нмаго и онъ будетъ имть слушателей. Дайте намъ авторовъ, пробудите благородную дятельность въ людяхъ мыслящихъ и — читатели родятся. Они готовы, многіе изъ нихъ и вслушиваются, но ничего отъ насъ дослышаться не могутъ, и обращаются поневол къ тмъ, кои не лепечутъ, а говорятъ. Русскія книги читаются до сей поры одними артистами, но у любителей должны он быть еще въ маломъ употребленіи. Древняя медаль можетъ имть цну въ глазахъ антикварія, но незнатокъ предпочтетъ ей всегда ходячую монету. Бда въ томъ, что писатели наши выпускаютъ мало ходячихъ монетъ. Радуйтесь пока, что хотя иностранныя сочиненія находятся у насъ въ обращеніи, пользуясь наш5 мы готовимся познавать цну и своихъ богатствъ, когда писатели наши будутъ бить, изъ отечественныхъ рудъ, монету для народнаго обихода.
Мысль г. Булгарина, что извстность лучшихъ литтераторовъ нашихъ зависть должна обыкновенно отъ какихъ-нибудь благопріятныхъ обстоятельствъ {‘Изрдка встрчаются примры, что нкоторые необыкновенные литтераторы, заслуживъ славу, успли пріобрсть извстность въ Россіи. Но и въ семъ случа какимъ-нибудь благопріятнынъ обстоятельствомъ надлежало прежде вывесть сихъ людей на путь счастія, или отличить другимъ родомъ знаменитости, чтобы во всемъ блеск выказать ихъ достоинства’.— Булгаринъ.}, кажется мн совершенно ошибочна и даже предосудительна, какъ для самихъ дарованій, такъ и для мннія общественнаго. Державинъ, конечно, не чинамъ и почестямъ своимъ обязанъ, что Россія затвердила стихи его, но скоре можно опредлить, что дарованіе его было первою степенью успховъ его по служб. Съ чувствомъ народной гордости, можемъ не его одного выставить исключеніемъ изъ правила, изложеннаго г. Булгаринымъ. Скажемъ боле: съ величайшею охотою оправдать сіе мнніе, хотя однимъ примромъ, не находимъ въ списк истинно заслуженныхъ писателей нашихъ ни одного, который обязанъ былъ бы за извстность заслугъ своихъ литтературныхъ выслугамъ свтскимъ и побочнымъ. Нельзя не замтить, что мы имемъ какое-то уничиженіе, намъ однимъ свойственное, уничиженіе, ослпляющее насъ на счетъ тхъ изъ соотечественниковъ нашихъ, коими по справедливости могли бы мы наиболе гордиться, и передъ собою и передъ иностранцами. Намъ все какъ будто не врится, что можемъ въ числ современниковъ нашихъ имть писателей отличныхъ. Если слава ихъ, разсявъ вс препоны и достигнувъ лучезарнаго полдня, уже слишкомъ нестерпимымъ блескомъ свтитъ намъ въ глаза, то мы стараемся уврить себя и другихъ, что блескъ этотъ заемный. Другіе спшили бы радоваться появленію свтила и привтствовать его чувствомъ признательнымъ, мы спшимъ утшиться тмъ, что и въ этомъ солнц есть пятна. Сіе смиреніе нкоторыхъ, можетъ быть впрочемъ и благонамренныхъ людей тхъ пагубне, что оно не хотя угождаетъ и зависти, также по своимъ разсчетамъ непризнающей дарованій, и если не въ заблужденіяхъ, то покрайней мр въ дйствіяхъ своихъ сливается съ нею въ одно чувство.
Дороговизна Русскихъ книгъ безъ сомннія убавится, по словамъ обозрвателя, по мр, какъ продажа ихъ боле распространится, но забывать не должно, что донын и самыя средства въ печатанію дороже у насъ, чмъ въ другихъ земляхъ. Книжная торговля не получитъ благонамреннаго направленія, пока будетъ въ рукахъ однихъ торговцевъ, пекущихся, безъ сомннія, гораздо боле о собственныхъ выгодахъ, чмъ о польз общественной. Для достиженія истинно-народной цли въ печатаніи и продаж книгъ, необходимо на первый случай заведеніе общества типографическаго, составленнаго изъ литтераторовъ и другихъ ревностныхъ друзей успховъ просвщенія. Польза общественная была бы первымъ побужденіемъ и главною мрою трудовъ ихъ благородныхъ, а выручка умренная — достаточнымъ обезпеченіемъ капиталовъ, употребленныхъ ими.
Разборы сочиненій, вышедшихъ въ 1822 году и упомянутыхъ въ стать г. Булгарина, кажется, вообще слишкомъ поверхностны и также, по мннію нашему, содержатъ довольно ошибочныхъ предположеній. Замтимъ главнйшія:
Если г. Булгарину трудно поврить, чтобы нсколько легкихъ и мелкихъ прозаическихъ сочиненій (впрочемъ, на какихъ всахъ опредляетъ онъ легкость и мелкость оныхъ сочиненій?), помщенныхъ въ Московскихъ журналахъ, могли преобразовать языкъ до такой степени, на какой онъ находится въ наше время, то почему же вритъ и удостовряетъ онъ, что одинъ Ломоносовъ по справедливости назваться можетъ преобразователемъ языка? И Ломоносовъ написалъ не боле, какъ два похвальный слова и слабое начертаніе Русской исторіи. Его Грамматика и Риторика, о коихъ упоминаетъ обозрватель, не могутъ утвердить за нимъ чести преобразованія: во-первыхъ, потому, что ни грамматика, ни риторика никогда не могутъ преобразовать языкъ, а только установить его правила, такъ сказать собрать и обнародывать его законы, во-вторыхъ, потому, что ни та, ни другая не остались у насъ не только классическими, но даже и классными или училищными твореніями. Признать Ломоносова преобразователемъ Русскаго стихосложенія, дло другое. Въ нашемъ стихотворств и понын, боле или мене, господствуютъ еще правила и формы, имъ введенныя, но какъ назвать его преобразователемъ нын существующаго прозаическаго слога, когда никто не пишетъ по его образцу?
Похвальное сужденіе обозрвателя о книг Лабома {Исторія о низверженія Наполеона. Г. Булгаринъ хочетъ уврить Россіянъ, что г. Лабомъ почитается нын однимъ изъ лучшихъ военныхъ писателей.}, найдетъ, вроятно, много противниковъ какъ во Франціи, такъ и въ людяхъ, свдущихъ въ искусств военномъ.
Упоминая о собраніи образцовыхъ сочиненій и переводовъ въ стихахъ, кажется, обозрватель обязанъ былъ сказать утвердительно, что вс таковыя собранія, досел у насъ вышедшія, погршаютъ въ составленіи своемъ противъ изящности.
У насъ, гд всего два или три истинно-образцовые писателя, выдается по нскольку томовъ образцовыхъ {Не надлежало бы называть такія книги собраніемъ образцовыхъ, а лучшихъ или избранныхъ сочиненій и переводовъ.} сочиненій! Если врить на слово нашимъ расточительнымъ собирателямъ, то иностраннымъ литтературамъ пришлось бы стыдиться передъ нашею безплодію своему. Но, къ сожалнію, должно признаться, что если книгопродавецъ для выгодъ своихъ можетъ выставить нсколько томовъ образцовыхъ стихотвореній Русскихъ, то истинный литтераторъ, по совсти, наберетъ ихъ не боле, какъ на одинъ томъ и хо не тяжеловсный.
Извстіе о собраніи сочиненій графа Хвостова должно было бы по справедливости оставить безъ уваженія, еслибъ послднія строки не содержали мннія, вовсе необдуманнаго, хотя и выставленнаго съ какою-то уврительностію: ‘Легче и надежне судить о поэтахъ, которые еще не перешли за средину своего литтературнаго поприща, нежели о людяхъ, которые уже совершили оное’. Совсмъ напротивъ! Единственно о послднихъ и можно судить утвердительно и окончательно, о другихъ всякій судъ есть только временный и такъ-сказать задаточный. Оцнка и расплата бываютъ по окончаніи, а не въ продолженіи трудовъ. Употребивъ слово: надежне, не хотлъ ли г. Булгаринъ сказать, что о писателяхъ въ возраст усовершенствованія можно давать приговоры и строгіе, въ надежд, что они исправятся, а что худой писатель, уже переступившій за этотъ возрастъ, долженъ оставленъ быть въ поко, какъ больной безнадежный оставленъ бываетъ жалостными врачами? Быть можетъ! Но въ такомъ случа приговоръ его сбивается на двусмысленныя изреченія древнихъ оракуловъ, и свойственна ли сія двусмысленность независимости и откровенности, симъ двумъ наслдственнымъ добродтелямъ Республики Словесности? У насъ хорошихъ писателей щадитъ не любятъ, но за то какъ бережливо, какъ сострадательно обходятся съ худыми. Имъ только и житье у критиковъ нашихъ: они ихъ носятъ на рукахъ!
Статья библіографіи въ Сын Отечества была бы точно важна, какъ говоритъ г. Булгаринъ, еслибъ издатель обработывалъ ее тщательне и постепенно давалъ въ ней отчетъ своимъ читателямъ о всхъ новыхъ книгахъ, заслуживающихъ вниманія. Въ предыдущихъ годахъ она была гораздо занимательне и полезне, нын же, признаться должно, достоинство ея весьма понизилось. Нын современная Русская библіографія по большей части ни что иное, какъ списокъ съ книжныхъ объявленій или, еще правильне, выписка, безъ разборчивости составленная: ибо, когда съ точностію упоминается въ ней о брилліантовыхъ книжкахъ для малыхъ дтей и тому подобныхъ, нкоторыя сочиненія, въ особенности же переводы, истинно Европейскаго достоинства, пропускаются безъ вниманія.
Литтературныя прибавленія къ Сыну Отечества. ‘Сіе изданіе должно почитать особливымъ журналомъ’, говоритъ обозрватель. Осмлиися сказать, что сіе повременное изданіе никакъ журналомъ почитаемо быть не можетъ, а разв сборникомъ повстей, и, вопреки мннію его, часто не весьма отличныхъ ни по выбору, ни по слогу своему. Прилагательное Литтературныя, приданное къ прибавленіямъ, даетъ право требовать отъ нихъ боле разнообразія, изящности и разборчивости въ выбор статей, однимъ словомъ боле литтературнаго достоинства.
Мнніе обозрвателя о Встник, Европы, отличномъ по благородной литтературной независимости, чуждомъ всхъ партій и чистот языка, не пріемлется мною безъ исключенія. Скажу откровенно, что признаю въ нкоторыхъ статьяхъ его независимость, чуждую чистот языка, но во многихъ другихъ не нахожу отчужденія отъ партіи, которая существуетъ въ Литтератур нашей. По истин, Республика Словесности не раздлена у насъ на партіи, но въ ней отдляется одна партія ‘посредственности’, не золотой, а разв свинцовой, не той, которую воспвалъ Горацій, но той, которая отъ современныхъ ему Бавіевъ и Меніевъ считаетъ клевретовъ своихъ въ противникахъ писателей знаменитыхъ и образцовыхъ.
Уважаю г. Гндича и дарованіе его, многими опытами ознаменованное, но, самымъ уваженіемъ къ нему побуждаемый, скажу, не запинаясь, что, вопреки мннію обозрвателя и многихъ другихъ, не признаю въ Рыбакахъ его особенной услуги поэзіи. Мы слишкомъ очерствли, въ быту нашихъ Титировъ и Мелибеевъ такъ мало буколической изящности и свободы, вкъ ихъ такъ мало похожъ на золотой вкъ, что Идилліи и Эклоги наши, не смотря на достоинство стихосложенія, всегда будутъ холодны и пасмурны, какъ небо, которое большую часть года однимъ мракомъ одваетъ природу, вовсе не Темпейскую.
Охотно соглашаюсь съ обозрвателемъ во мнніи его о достоинств Думъ г. Рылева, но несправедливо, кажется, полагаетъ онъ, что сей родъ стихотвореній занимаетъ средину между элегіею и героидою, По содержанію своему относятся они къ роду повствовательному, а по формамъ своимъ къ лирическому. Что же можетъ быть въ нихъ общаго съ элегіею, извстною намъ по образцамъ, оставленнымъ Тибулломъ и новйшими поэтами, или съ Героидами Овидія и многихъ Французскихъ поэтовъ отличившихся по слдамъ его?
Намъ кажется также неосновательнымъ упрекъ, длаемый обозрвателемъ богатымъ Русскимъ боярамъ, что они не любятъ, по примру Англичанъ, Французовъ и Нмцевъ, предаваться трудностямъ отдаленнаго путешествія и ограничиваются обыкновенно Парижемъ, Италіею и Лондономъ. Далекія и неизвстныя страны могутъ возбуждать безпокойное или ученое любопытство иностранцевъ, кои, не вызжая изъ земель своихъ, пользуются всми сокровищами образованности государственной и зрлаго просвщенія, но наши путешественники, движимые другимъ любопытствомъ, здятъ по классическимъ землямъ образованности Европейской, чтобы удовлетворять потребностямъ, мене отвлеченнымъ и боле намъ сроднымъ. Не споримъ, что похвально отыскивать сокровенный источникъ Нила и разбирать на мст таинственные гіероглифы, но искать источники благосостоянія народовъ и правительствъ, учиться тайнамъ государственной науки въ тхъ странахъ, гд преподается она издавна и всенародно, еще того похвальне и стократъ полезне.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека