Законъ чести.
(Повсть.)
Сарразень.
‘Встникъ Европы’, No 5, 1816
Закон чести, Сарразен Адриан, Год: 1816
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Молодой Версель досталъ себ чинъ поручика и мсто въ одномъ конномъ полку, стоявшемъ въ город Мецъ. Версель былъ богатъ, пригожъ, уменъ и отваженъ. Онъ еще не вышелъ изъ того счастливаго возраста жизни, въ которомъ мечты воображенія происходятъ отъ сердца, ему было только двадцать лтъ отъ роду. Еполетъ, блестящая шпага, которую онъ почиталъ уже орудіемъ своей славы, прекрасный мундиръ, которой придавалъ новыя приятности вншнему его виду, однимъ словомъ вс принадлежности военнаго званія заполняли его душу радостію и надеждою.
Надлежало отправиться въ Мецъ, наступило время, въ которое онъ долженъ былъ явиться къ полковому своему начальнику, весенняя пора года напоминала о приближающемся начатіи военныхъ дйствій. Все заставляло Верселя проститься, и можетъ быть въ послдній разъ, съ милою, кроткою Ернестиной, которую любилъ онъ боле нежели, славу, жизнь, и почти на равн съ честію.
Ернестина уже нсколько мсяцевъ жила въ Шалонъ съ г-жею Барвиль, своею матерью. Сіи добродтельныя особы находились въ обстоятельствахъ не весьма благоприятныхъ. Только одинъ престарлой служитель располагалъ ихъ малымъ хозяйствомъ, и многіе догадывались, что Ернестина втайн работала надъ пяльцами, для того чтобы доставить матери своей нкоторыя изъ тхъ выгодъ, къ которымъ привыкаемъ, посреди изобилія, и которыя напослдокъ становятся необходимою для насъ потребностію въ жизни.
Версель, увидвши Ернестииу, не могъ устоять противъ такой любви, которая предстаавлялась ему подъ наружностію самыхъ любезныхъ, самыхъ привлекательныхъ добродтелей. Молодой человкъ былъ всми любимъ и уважаемъ, сама г-жа Барвяль невидла причины отказать ему отъ своего дома, или удерживать въ немъ такую склонность, которая могла рано или поздно содлаться законною. Надежда на брачное соединеніе Ернестины съ Верселемъ тмъ боле казалась основательною, что етотъ молодой человкъ былъ независимымъ господиномъ надъ своимъ имніемъ, что могъ свободно располагать самимъ собою, и что онъ ршительно изъяснился о своихъ намреніяхъ, исполненіе моихъ г-жа Барвиль, какъ женщина благоразумная и осторожная, почла за нужное отложить до нкотораго времени.
‘Вы еще незнаете свта, любезный мой Версель,’ такъ говорила ему почтенная женщина: ‘а уже хотите заключить союзъ, на цлую жизнь неразрывный! Нжное чувство ваше къ моей дочери, безъ сомннія, длаетъ мн много чести, однакожъ, при всей бдности своей, я не намрена воспользоваться страстію молодаго человка, чтобы доставить Ернестин т блистательныя выгоды, на которыя нкогда, можетъ статься, вы будете смотрть съ досадою и раскаяніемъ. Послужите Королю и отечеству, посмотрите на свтъ и постарайтесь приобрсти: нсколько опытности. Когда будете въ состояніи дать самому себ отчетъ въ своихъ чувствахъ и когда они будутъ одобрены вашимъ разумомъ, въ то время, увряю васъ, я престану сопротивляться вашей любви, созрвшей подъ вліяніемъ разсудка. Путь чести открывается передъ вами: идите по немъ твердою ногою. Во время вашего отсутствія мы будемъ о васъ думать, будемъ часто объ васъ разговаривать. Вамъ дозволяется извщать насъ о своихъ обстоятельствахъ, а по окончаніи лтняго похода рука моей дочери будетъ наградою за ваше постоянство.’ Версель бросается къ ногамъ г-жи Барвиль, и клянется Ернестин въ любви, на вкъ неизмнной.
Онъ детъ въ Мецъ, безпрестанно помышляя о своей любезной Ернестин, офицеры полка принимаютъ его наилучшимъ образомъ. Ихъ ласки и уваженіе, приятныя для честолюбія Верселя, возвращаютъ ему нсколько той живой и открытой веселости, которую имлъ онъ отъ природы, но которую отсутствіе Ернестины помрачило во время дороги. Въ самой день призда, его приглашаютъ въ общество, на вечернюю пирушку. Вкусныя блюда, прекрасныя вина, свобода, обыкновенная въ собраніи военныхъ людей, привыкшихъ жить вмст и подвергаться одинакимъ опасностямъ — все благоприятствовало веселости собранія, и ужинъ былъ довольно шумной. За десертомъ непринужденность гостей мало по малу превращается въ своевольство: умы пирующихъ, разгорячаясь, играютъ какъ вино, которое безпрестанно пнится въ ихъ стаканахъ. Офицеры согласились между собою подпоить новаго своего товарища, которой, съ своей стороны почитаетъ за необходимой долгъ обнаружить передъ ними всю свою готовность соотвтствовать ихъ желаніямъ.
По несчастію, Версель еще непривыкъ къ такому образу жизни: прошло немного времени, и онъ лишается значительной части своего разсудка, скоро потомъ, остается въ немъ разума столько, что онъ уже не знаетъ, что говоритъ и что длаетъ. Веселость его, сильно растроганная парами Шампанскаго и шутками новыхъ друзей, наконецъ переходитъ за предлы благопристойности.
За столомъ противъ Верселя сидлъ старой офицеръ, которой въ семдесять лтъ отъ роду все еще служилъ въ чин поручика. Ето былъ Шевалье Монлювъ, человкъ храброй, исполненный воинской чести и прямодушія, но можетъ быть нсколько странный въ своей одежд и въ поступкахъ. Въ продолженіе пятидесятилтней въ полку службы его вс офицеры душевно его любили, вс оказывали ему отличное уваженіе, хотя по недостаточному состоянію онъ долженъ былъ навсегда остаться при маломъ своемъ чин. Шевалье Мовлюкъ снисходительно улыбался при каждой шутк молодыхъ людей, и всякой разъ ласково отвчалъ на острыя слова ихъ, когда они была неоскорбительны. Непринужденность его тлодвиженій, которыя нсколько были грубоваты, бросилась въ глаза Верселю, уже помшанному въ своемъ воображеніи. Новичокъ нашъ дозволяетъ себ безъ всякихъ околичностей забавляться надъ почтеннымъ воиномъ, неуважая преклонныхъ лтъ его и еще ничего не зная объ его добродтеляхъ. Съ удивленіемъ видя, что молодой человкъ, вовсе незнакомой, обходится такъ свободно и даже своевольно, Шевалье Монлюкъ старается удержать его суровымъ взглядомъ и напомнить ему о должномъ уваженіи заслуженному офицеру — уваженіи, въ которомъ до того времени ни одинъ человкъ не смлъ ему отказывать. Но Версель уже невладетъ собою, важной видъ стараго Монлюка не только не вселяетъ въ немъ уваженія, но еще напротивъ кажется ему смшнымъ до крайности, и Версель безразсудно предается всмъ рзвымъ идеямъ, которыя вобзуждаются въ немъ дйствіемъ случая и вина Шампанскаго, онъ дозволяетъ себ выпустить одно красное словцо, которое на ту пору весьма его тшило, но за которое на другой день онъ долженъ былъ заплатить очень дорогою цною.
Приближилось время разойтися, ударило полночь, и каждой отправился къ себ на квартиру. Версель, пришедши домой, бросился на постелю и заснулъ сномъ самымъ приятнымъ и крпкимъ, какъ человкъ, проведшій день свой съ великимъ удовольствіемъ.
Поутру проснулся онъ очень рано, только не съ обыкновенными веселыми мыслями. Прежде всего воспоминаетъ онъ о своей любезной Ернестин, и укоряетъ себя, что находясь отъ нее такъ далеко, возмогъ предаться забавамъ. Какое то предчувствіе говорило ему, что онъ можетъ быть уже не увидитъ ее боле. Мрачныя мысли, тайное смятеніе, какое то неизъяснимое безпокойство овладли его разумомъ и всею душею. Входитъ его слуга, и подаетъ письмо. Версель узнаетъ руку г-жи Барвиль. Съ какой поспшностію раскрываетъ онъ драгоцнную бумагу! Въ ней говорится объ Ернестин! Можетъ быть сама Ернестина приписала нсколько словъ къ строкамъ своей матери. Сердце его развеселилось и облако грусти исчезло въ его воображеніи. Онъ читаетъ слдующее:
‘Простите меня, мой любезный Версель, что я до сихъ поръ скрывала отъ васъ мои тайны. Вы достойны всей моей довренности, но мои обстоятельства требовали скрытности, въ которой сердце мое само себя упрекаетъ. Вы почитали меня вдовою, оставшеюся посл смерти заслуженнаго военнаго человка, и были въ заблужденіи. Мой мужъ и теперь еще въ живыхъ, онъ находится отъ васъ очень недалека и служитъ — въ одномъ полку съ вами, Прощу васъ, Версель, имть всевозможное попеченіе о Шевалье Монлюкъ, онъ достоинъ всякаго уваженія: его прямодушіе и откровенность безпримрны, онъ для меня всего дороже на свт! Если вс сіи причины не могутъ заставить васъ любить его и почитать, то по крайней мръ вспомните, что онъ отецъ Ернестины, вашей любезной Ернестины’
‘Ета новость конечно васъ удивляетъ и вы можетъ быть сами себя спрашиваете, по чему я неназываюсь именемъ своего мужа. По тому, любезный Версель, что тягостная бдность непозволяетъ намъ украшаться симъ почтеннымъ именемъ. Многія несчастныя приключенія лишили насъ и малаго достатка, оставленнаго мн моими родителями, a Шевалье Монлюкъ есть младшій въ своей фамиліи, и почти ничего неиметъ: но онъ богатъ благородною гордостію, приличною его пород. Бдность моя тяготитъ его сердце, по крайней мр онъ нехочетъ отъ нее краснться, живучи въ легкомысленномъ свт, гд бдность почитается наровн съ безчестіемъ. Можетъ быть скоро настанетъ время благоприятной для насъ перемны: тогда мы опять явимся подъ своимъ именемъ и вступимъ въ права наши. Но теперь я и дочь моя должны жить въ неизвстности, приличной несчастному нашему состоянію.
‘И такъ любит г-на Монлюка, почитайте его какъ своего родителя. По лтамъ своимъ онъ иметъ нужду въ снизхожденіи, а бдность можетъ быть сдлала его нсколько нетерпливымъ, склоннымъ къ подозрительности. Боле всего старайтесь скрывать отъ него то, что вамъ извстна его тайна: онъ во всю жизнь не простилъ бы ни меня, ни своей дочери за нашу нескромность. Я никакъ нехотла объявлять вамъ о столь важномъ для насъ дл, но по отъзд вашемъ, не могла отказать Ернестин, которая со слезами просила меня вврить стараго отца ея попеченіямъ наилучшаго нашего друга.’
Внизу письма. Ернесиина приписала отъ себя слдующее:
‘О любви Верселя узнаю по вниманію, которое онъ будетъ оказывать моему родителю.’
Трудно описать то впечатлніе, которое сіи строки сдлали въ сердц юнаго Верселя. Онъ чувствуетъ стыдъ, приходитъ въ смущеніе, мучится отъ угрызеній совсти, хотя и не иметъ яснаго понятія о причин столь неприятныхъ душевныхъ движеніяхъ. Какъ! думаетъ Версель: етотъ старой офицеръ, съ которымъ я вчера, въ припадк веселаго сумазбродства, обходился такъ неосторожно етотъ почтенной старикъ есть отецъ Ернестины! — Память его мало по малу пробуждается, онъ припоминаетъ себ вс шутки свои, и чувствуетъ, сколько онъ были непристойны въ устахъ молодаго человка, и притомъ еще направленныя на старика почтеннаго и несчастнаго. Онъ сознаетъ всю вину свою и заботится о средствахъ ее загладить. Въ то самое время послышался стукъ у дверей, вошедшій слуга докладываетъ о Шевалье Монлюкъ.
При семъ имени, при семъ неожиданномъ посщеніи Версель на минуту длается какъ будто окаменлымъ. Онъ хочетъ встать, хочетъ подойти къ Монлюку, но сей, недавши ему на то времени, садится безъ околичностей, и угрожающими глазами, съ важнымъ видомъ смотритъ прямо въ лице молодому человку. Съ минуту продолжалось выразительное молчаніе, потомъ старый Монлюкъ начинаетъ говорить очень спокойно: ‘Господинъ Верселъ! я служилъ пятьдесять лтъ, сражался за отечество и Государя, и имлъ счастіе получить многія почтенныя раны. Хотя фортуна, неотличившая меня отъ толпы, и назначила мн, при старыхъ лтахъ, въ удлъ чинъ не высокій, однакожъ честь сопутствуетъ мн даже до могилы. Ета честь, г-нъ Версель, всегда предводила меня на долгомъ и многотрудномъ пути жизни. Она одна составляетъ все мое богатство, она вознаграждаетъ меня за обиды, наносимыя мн фортуною. При всемъ етомъ вы, сударь, вмсто того чтобы оказать должное блымъ волосамъ моимъ уваженіе, вы, двадцатилтній юноша, дерзнули оскорбительными насмшками уязвлять человка!…’ — Милостивый государь!…. — ‘Прошу васъ не перерывать рчи моей. Постараюсь сократить ее, чтобы вамъ ненаскучить. Вы оскорбили меня, г-нъ Версель, и я пришелъ требовать отъ васъ удовлетворенія.’ — О Боже мюй! вы?…’ — ‘Я сударь, я самъ,’ продолжаетъ старый офицеръ съ тмъ же хладнокровіемъ: ‘не уже ли вы могли думать, что нападаете на старика слабаго, беззащитнаго? Въ такомъ случа вы ошиблись бы весьма страннымъ образомъ. Честь никогда небываетъ слабою, она всегда находитъ средства отразаить обиду и заставить каждаго воздавать себ должное уваженіе, она уметъ обратить въ ничто вс т преимущества, которыми столько гордится молодость. Не со шпагою въ рук приглашаю васъ сразиться со мною, я увренъ, что вы сами того бы не захотли, незахотли бы употребить крпость силъ своихъ или проворство и ловкость противъ ослабвшей руки старика, у котораго въ добавокъ еще и зрніе притуплено годами. Но въ моей власти условія и выборъ оружій. Мы бросимъ жеребей, г-нъ Версель, и потомъ счастливйшій изъ насъ размозжитъ другому голову.’ — Мн стрлять въ васъ, мн? Скоре умру самъ! — восклицаетъ Версель, въ изступленіи ходя по комнат. ‘Дурно сдлаете, если вздумаете пощадить меня,’ отвчаетъ старикъ съ гордостію: ‘ежели жребій выпадетъ въ мою пользу, будьте уврены, что я щадить васъ нестану. Просите, г-нъ Версель! Въ восемь часовъ ввечеру мы увидимся на валу крпости. Не забудьте привести съ собою свидтеля.’
Сказавши ето, Шевалье Монлюкъ уходитъ, a несчастный Берсель остается въ ужасномъ положеніи. Какое начало службы! Противъ кого идти сражаться? Противъ человка, котораго должно уважать и любишь, противъ старца, противъ родителя той, которая всего на свт дороже! ‘Нтъ, нтъ!’ говоритъ Версель: ‘не приму вызова, я не могу и не долженъ принять его…. Но что обо мн подумаютъ? Что скажутъ обо мн мои товарищи? Что скажетъ господинъ Монлюкъ? Великій Боже! На что ршиться?’ Неопытность Верселева еще боле длала затруднительнымъ его положеніе. То принимаетъ онъ намреніе идти къ Монлюку, признаться въ вин своей, просить прощенія и согласиться на всякое возмездіе, кром того, которое было предложено, то думаетъ, что ето уже поздно, что Монлюкъ вызвалъ его на такой поединокъ, гд силы съ обихъ сторонъ будутъ равныя, и гд случай одержитъ побду, — что извиненія могутъ почтены быть дйствіемъ робости, что товарищи признаютъ за труса — и ета мысль казалась ему всего ужасне’ ‘И такъ дло ршено’ сказалъ онъ, нсколько времени подумавши: ‘дло ршено, и я принимаю вызовъ со всми условіями. Богъ видитъ, что не боязнь смерти причиною мучительнаго моего безпокойства, и я клянусь….’ Въ сію минуту онъ принимаетъ великодушное намреніе, которое утишило душевныя его движенія.
Но другія мысли опять возбудили въ немъ новыя безпокойства: ‘Что скажетъ Ернестина, когда узнаетъ, что любовникъ ея умеръ отъ руки ея родителя? Сколько слезъ прольетъ она! какимъ злодемъ покажусь въ ея воображеніи! Возможетъ ли она узнать обо всемъ, что происходитъ во глубин моего сердца? и кто увдомитъ ее о непоколебимомъ моемъ намреніи? Любовь повелваетъ мн имть всевозможныя попеченія о Шевалье Монлюк, оказывать ему во всхъ случаяхъ уваженіе, вмсто того я самъ же осмлился оскорблять его и даже въ присутствіи многихъ офицеровъ! Несчастный! погибнувъ, ты понесешь съ собою въ могилу презрніе и ненависть Ернестины! Мысль ужасная!’ Онъ ршается въ ту же минуту писать къ гж Монлюкъ и предувдомить ее о всхъ подробностяхъ сего несчастнаго приключенія. Когда меня уже не будетъ на свтъ, такъ думалъ Версель, она прочтетъ мое письмо Ернестин, Ернестина пожалетъ о мн, не станетъ презирать меня…. Но за чмъ увдомлять о несчастіи, о которомъ и безъ того он очень скоро узнаютъ? за чмъ ускорять отчаяніе обожаемаго мною сердца?
Между тмъ онъ садится къ столу и пишетъ свое зявщаніе, въ которомъ все имніе свое отказываетъ г-ж Монлюкъ и Ернестин. Подписавши и запечатавши бумагу, уходитъ изъ квартиры, чтобы сколько нибудь, если ето возможно, разсять свое отчаяніе. Версель бродитъ по улицамъ города Меца, самъ незная куда идетъ, онъ чувствуетъ себя тмъ боле несчастнымъ, что неиметъ друга, которому могъ бы вврить свою горесть. Однахожъ ему надобно найти свидтеля къ поединку. Кто изъ полковыхъ офицеровъ согласится оказать ему ету услугу? Версель только что вступаетъ въ службу, a Шевалье Монлюкъ давно уже пользуется всеобщимъ уваженіемъ. Бдный Версель ршается отыскать старшаго поручика, котораго почитаетъ человкомъ благоразумнымъ и онъ котораго надется получить доброй совтъ, въ столь затруднительныхъ обстоятельствахъ.
Старшій поручикъ принимаетъ его съ холодною осторожностію. ‘Вы видите передъ собою’ говоритъ ему Версель: ‘самаго несчастнйшаго человка. Явившись въ полкъ, въ общество незнакомыхъ мн людей, я началъ службу свою безразсуднымъ поступкомъ, которой можетъ подать вамъ поводъ къ весъма дурному мннію о моемъ характер. Вчера ввечеру я до того забылъ себя, что съ непростительнымъ легкомысліемъ дерзнулъ шутить надъ старшимъ изъ всхъ въ полку офицеровъ, пренебрегши и его преклонныя лта, и его добродтели, и то уваженіе которымъ онъ пользуется въ вашемъ обществ. Признаю вс вины свои, и готовъ пролить кровь мою до послдней капли, дабы ихъ загладить.’ Потомъ разсказываетъ о послднемъ свиданіи съ Шевалье Монлюкомъ, о предложенномъ отъ него вызов на поединокъ и продолжаетъ: ‘я вовсе незналъ Шевалье Монлюка, незналъ, что его долженъ я любить и почитать боле всхъ людей въ міръ, a теперь, когда его знаю, долгъ велитъ или его умертвить, или самому мн отъ руки его погибнуть!’ — Долгъ велитъ, конечно, — отвчаетъ старшій поручикъ:— вы оскорбили Шевалье Монлюка, онъ требуетъ удовлетворенія, — дло очень натуральное! Онъ небудетъ доволенъ вашими извиненіями, которыя могутъ еще сверхъ того и очернить васъ въ нашемъ мнніи. Скажу вамъ, сударь, что приносить извиненія у насъ иметъ право только такой офицеръ, которой уже имлъ случай показать на дл свою неустрашимость. Нескрою также отъ васъ, что вы вмшались въ дло весьма неприятное. Если откажетесь отъ поединка, то должны будете оставить полкъ, еслижъ убьете Монлюка, котораго вс мы какъ отца любимъ, то и въ етомъ случа вамъ въ полку нашемъ оставаться будетъ не можно.— ‘Какъ!’ восклицаетъ Версель: ‘разв такіе совты получить я отъ васъ надялся? О Боже! приближаясь къ Мецу, я питалъ сердце свое приятнйшими надеждами, я чаялъ нкогда приобрсти любовь моихъ товарищей, думалъ, что заслужу ихъ уваженіе, ихъ дружбу: вмсто того при первомъ здзсь появленіи, подвергаюсь ихъ ненависти, изгнанію….. Если нужна вамъ кровь моя,’ продолжаетъ онъ почти въ изступленіи ‘если я непремнно долженъ сразиться, выходите противъ меня вы, сударь, пусть вызоветъ меня самой храброй изъ всхъ офицеровъ, пусть вс противъ меня вооружатся: тогда увидите, овладетъ ли мною робость! Но идти противъ Шевалье Монлюка…. Ахъ, еслибъ знали вы, какія узы меня съ нимъ соединяютъ!’ По окончаніи сихъ словъ бдный Версель залился слезами.
Старшій поручикъ, бывшій дотол хладнокровнымъ, не могъ нетронуться плачевнымъ положеніемъ молодаго человка, умя отличать мужество по вншнимъ признакамъ, онъ тотчасъ удостоврился, что не трусость была причиною горести и слезъ новаго товарища. Онъ беретъ Верселя за руку, и говоритъ ему: ‘Принимаю участіе въ вашемъ состояніи, положитесь на меня, я буду стараться поправить ето несчастное дло, хотя и не отвчаю за успхъ моего посредничества. Шевалье Монлюкъ есть одинъ изо добрйшихъ людей въ свт, но во всемъ что касается до чести онъ непреклоненъ, a возрастъ длаетъ его еще боле взыскательнымъ въ етомъ щекотливомъ дл. Чмъ я старе, говоритъ онъ, тмъ боле имю правъ на уваженіе. Ступайте, Г. Версель, къ себ на квартиру, и сколько можно успокойтесь, a я теперь же пойду искать Монлюка.
Старшій поручикъ, ни минуты не теряя, идетъ къ Полковнику и находитъ y него всхъ офицеровъ. Посл жаркихъ споровъ, вс согласились въ томъ, что молодой Версель долженъ сдлать почтенному Шевалье Монлюку существенное удовлетвореніе, — долженъ публично испросить у него прощеніе въ тхъ нескромныхъ шуткахъ, которыми дерзнулъ оскорбить храбраго и заслуженнаго офицера… Послали за Шевалье Монлюкомъ. Ролковникъ начинаетъ говорить отъ лица всего собранія, представляетъ старику молодость и неопытность Верселя, — его состояніе, въ которое привели его пирующіе товарищи,— раскаяніе молодаго человка, которой общается загладить вину свою будущимъ осторожнымъ поведеніемъ, говоритъ по томъ о жестокихъ, предложенныхъ Монлюкомъ условіяхъ, о поединк на которомъ одному изъ двухъ должно погибнуть за необдуманную шутку, за безразсудной поступокъ молодаго человка. Наконецъ начальникъ отъ имени всего полка проситъ Шевалье Монлюка уважить извиненія Верселя и нетребовать такого жестокаго удовлетворенія за обиду столь маловажную.
Старый Монлюкъ, хладнокровно выслушавъ Полковника, отвчаетъ съ непоколебимымъ спокойствіемъ: ‘Еслибъ я былъ богатъ и молодъ, господинъ Полковникъ, то охотно согласился бы дать прощеніе. Но я старъ и бденъ, слдственно боле всякаго другаго подверженъ оскорбленіямъ со стороны молодыхъ людей, гордящихся возрастомъ своимъ и богатствомъ. Могу поддержать свое имя только мужествомъ и честію и я употреблю вс средства, для сохраненія того, чего Небо нелишило меня и чего никто въ свтъ отнять y меня не въ состояніи пока течетъ кровь въ моихъ жилахъ, Молодость господина Верселя не можетъ служить ему извиненіемъ. Еслибъ онъ находился въ одинакомъ возраст со мною, то я не требовалъ бы отъ него особеннаго уваженія, ибо неимлъ бы никакого на то права. Неопытность его иметъ нужду въ наставленіи, и урокъ, мною ему преподаваемый, можетъ послужить ему на пользу, если сегодня не сдлается онъ жертвою своего безразсудства. Признаюсь, что мои условія нсколько жестоки, но могъ ли я назначить другой, которыя были бы справедливе? Мои условія длаютъ равнымъ оружіе съ обихъ сторонъ, какъ въ дрожащей рукъ старца, такъ и въ мткой молодаго человка. Да и о чмъ идетъ дло, господинъ Полковникъ? Единственно о томъ, что должно умереть или мн, или г-ну Верселю. Для спасенія чести своей, я недорожу ничьею жизнію, и своей также ни во что ставлю. И такъ, милостивые государи, не принуждайте меня принять извиненія отъ г-на Верселя, вопреки закону чести. Сегодня ввечеру случай ршилъ, кому изъ насъ должно погибнуть.’
Сія рчь, произнесенная съ твердостію, но безъ малйшаго движенія страсти, истребила всю надежду въ офицерахъ расположить Шевалье Монлюка къ примиренію. Опечаленный старшій поручикъ идетъ къ несчастному Верселю, ожидающему его въ мучительномъ безпокойств. Съ перваго взгляда на лицо посредника Версель угадываетъ, что старикъ неотамнилъ пагубнаго своего намренія. ‘Вижу, милостивый государь!’ сказалъ онъ: ‘вижу, что нтъ никакой надежды къ примиренію!’ — Ни какой! — отвчаетъ старшій поручикъ: — приготовтесь дать удовлетвореніе Шевалье Монлюку, мн жаль васъ, молодой человкъ, ибо, повторяю, вамъ должно будетъ выдти изъ полку, когда противникъ погибнетъ отъ руки вашей. — ‘Нечего длать, но прошу васъ, милостивый государь, меня выслушать. Вы человкъ исполненный чести, слдственно я могу съ полною довренностію открыть вамъ та&ну, тмъ боле для меня важную, что она не мн принадлежитъ. Супруга Шевалье Монлюка съ дочерью своею живетъ въ Шалон, въ тихой неизвстности подъ вымышленнымъ именемъ гжи Барвиль. Я страстно люблю юную Ернестину и любимъ взаимно ею. Госпожа Монлюкъ одобряетъ любовь нашу, она изъявила свое согласіе, чтобы по окончаніи лтняго похода, въ которомъ я надялся показать опыты твоей храбрости, Ернестина дала мн свою руку и содлалась бы участницею моего имени и богатства. Шевалье Монлюкъ ничего невдаетъ ни о любви моей, ни о моихъ намреніяхъ, онъ даже меня незнаетъ, и при всемъ томъ, по чудесному стеченію обстоятельствъ, сего дня же ввечеру можетъ быть онъ умертвитъ человка, который жилъ только надеждою нкогда называть его сладостнымъ именемъ родителя. Вотъ, милостивый государь, причина моего мученія, вотъ что принудило меня залиться слезами въ вашемъ присутствіи. Ежели случай опредлитъ мн смерть, какимъ отчаяніемъ сразится Ернестина! Что подумаетъ она, о своемъ любовник, погибшемъ на поединк отъ руки ея родителя! Изъ человколюбія, милостивый государь, общайте мн написать къ ней тотчасъ посл моей смерти, объясните ей вс подробности сего бдственнаго приключенія, изобразите ей меня боле несчастнымъ нежели виновнымъ, особенно умоляю васъ сказать ей, что я не переставалъ любить ее до послдняго вздоха. При сихъ словахъ вынимаетъ изъ боковаго кармана свое завщаніе, въ которомъ все его имніе отказано госпож Монлюкъ и ея дочери, и вручаетъ сей священный залогъ растроганному посреднику.
Старшій поручикъ прижимаетъ Верселя къ своему сердцу и общается во всемъ исполнить его волю. Въ то самое время ударило восемь часовъ, надлежало идти на мсто роковаго свиданія. Версель спасенъ, онъ надется на общанія поручика. Ернестина обо всемъ узнаетъ! Мысль, что смерть его доставитъ Ернестин вс т выгоды, которыхъ лишила ее фортуна, — мысль о томъ, что умирая, онъ обогатитъ ее, какъ обогатилъ бы, оставшись жить на свт, — нсколько облегчила горесть его сердца,
Версель и новый другъ его идутъ къ мсту свиданія. Тамъ были уже вс офицеры полка, тщетно употреблявшіе возможныя старанія о смягченіи Шевалье Монлюка. На вс представленія своихъ товарищей старикъ отвчаелъ одно и то же: законъ чести етаго требуетъ.
При появленіи Верселя настало унылое молчаніе въ обществ, всхъ взоры устремились на молодаго человка, въ которомъ приятная физіономія и благородная наружность открывали прекрасную душу, и котораго смлая поступь показывала, что сердце его чуждо было всякой боязни. Версель подходитъ къ Монлюку и говоритъ ему, улыбаясь: ‘въ первой разъ въ жизни моей, господинъ Шевалье, пускаюсь въ игру азартную.’ — Можетъ быть она вамъ и непонравится — отвчаетъ Шевалье хладнокровно: — потому что вы слишкомъ помногу ставите. —
Оба посредника заряжаютъ пистолеты. Свидтель Монлюковъ беретъ стаканъ, съ положенными въ него костями, онъ напередъ долженъ бросить ихъ, и на чью сторону выпадетъ боле очковъ, тотъ будетъ въ прав размозжить черепъ своему противнику.
Уже свидтель Шевалье Монлюка трясетъ роковымъ сосудомъ, долго мшаетъ онъ кости, долго недаетъ имъ пагубной свободы, наконецъ стаканъ опрокинутъ и кости покатились по ровному валу. Оба свидтеля, вс офицеры кинулись смотрть на число точенъ, выпадшихъ для Шевалье Монлюка: ихъ было десять! вс взглядываютъ другъ на друга съ чувствомъ глубокой печали, всхъ взоры обращаются потомъ на молодаго Верселя, спокойно ожидающаго окончанія, тогда какъ можно было ставить десять противъ двухъ, что ему должно будетъ погибнуть.
Старшій поручикъ, Верселевъ свидтель, въ свою очередь беретъ дрожащею рукою стаканъ и кости, трясетъ ихъ неровнымъ, почти судорожнымъ движеніемъ, вдругъ кости покатились, вс смотрятъ съ безпокойствомъ и едва духъ переводятъ: и Верселю выпало также десять. Надлежало начать снова, надлежало вынудить отъ упорнаго случая приговоръ и жребій двухъ существъ, равно достойныхъ вниманія — одного по причинъ старости его и душевныхъ достоинствъ, a другаго по молодости его, по любезной наружности, по пригожству и по той надежд, которую подавалъ онъ о себ новымъ своимъ товарищамъ,
Въ самое то время какъ первый свидтель взялъ кости, чтобы возобновить ужасную игру, приносятъ письмо къ Шевалье Монлюку. Онъ смотритъ на надпись, на лиц его изображаются признаки сильнаго движенія — ето почеркъ его супруги. Онъ проситъ у Верселя дозволенія прочитать письмо, любезною рукою написанное. По окончаніи, подходитъ къ Верселю, и бросивъ на него суровый взглядъ, говоритъ: ‘извольте, господинъ Версель! начнемъ снова.’
Свидтель Монлюковъ опять начинаетъ свое дло, долго трясетъ кости въ стакан и потомъ бросаетъ ихъ на землю: зрители увидли семь точекъ. Новое безпокойство для всхъ офицеровъ, они хотли бы прекратить борьбу столь продолжительную, столь страшную, причиняющую всмъ имъ боль жестокую, но уже было поздно. Верселевъ свидтель беретъ въ свою очередь кости: выпало девять. Неизъяснимый ужасъ овладлъ всми. Свидтель Верселевъ подаетъ ему заряженный пистолетъ, a старый Монлюкъ, приближась къ своему противнику, говоритъ спокойно: Г. Версель! пользуйшесь вашими правами.
‘Такъ!’ воскликнулъ Версель, бросивъ пистолетъ на другую сторону вала: ‘такъ точно, господинъ Монлюкъ! я воспользуюсь ими. Приближтесь, милостивые государи, вы, бывшіе свидтелями неумышленной обиды, которую нанесъ я етому почтенному мужу въ такое время, когда разсудокъ мой находился въ разстроенномъ состояніи, будьте также свидтелями и удовлетворенія: справедливость, честь и вс побужденія собственнаго моего сердца требуютъ, чтобы я воздалъ ему должное. Господинъ Монлюкъ!’ продолжаетъ онъ, обратясь къ старцу: ‘побда, дарованная мн случаемъ, предоставляетъ мн полное право торжественно признаться въ вин своей, и такъ я признаюсь въ ней и прошу у васъ прощенія.’
Старый офицеръ не въ силахъ сопротивляться толикому великодушію, благородная слеза сверкнула на его ресниц. Версель, объятый восторгомъ, которому противиться не можетъ, бросается къ нему въ объятія, и восклицаетъ: ‘Мой отецъ!’ Съ минуту продолжается молчаніе, потомъ прибавилъ онъ съ выраженіемъ живйшаго чувства: ‘такъ, вы дозволите мн называть васъ симъ драгоцннымъ и священнымъ именемъ. Вы незнаете, господинъ Монлюкъ, какія узы соединяютъ меня съ вами, они могутъ быть расторгнуты неиначе какъ вмст съ узами, которыя привязываютъ меня къ жизни. Въ Шадонъ живетъ дочь ваша… Ахъ! нестыдись, мужъ почтеннйшій! Нтъ, вамъ должно радоваться, когда произносятъ имя Ернестины, никто, какъ вы, неиметъ права боле гордиться титломъ супруга и родителя. Дозвольте нжнйшей любви поправить ошибку фортуны вразсужденіи дочери вашей. Я люблю и любимъ ею, увнчайте взаимную нашу нжность. Я свободенъ, имю полное право располагать моимъ значительнымъ достаткомъ и желаю повергнуть его къ стопамъ несчастной добродтели.’
Вс офицеры чрезвычайно были тронуты столь нечаянною развязкою. Они толпятся около стараго Монлюка, которой колеблется недоумніемъ, размышляя о предложеніи Верселя. Наконецъ храбрый и заслуженный офицеръ беретъ за руку молодаго человка и говоритъ ему: ‘господинъ Версель! вы поступили какъ чистосердечный, великодушный, исполненный чести юноша. Теперь вижу, сколь затруднительнымъ было ваше положеніе. Любовь запрещала вамъ посягнуть на жизнь мою, a спокойное и ясное лице, съ какимъ вы явились на мст свиданія, служитъ мн доказательствомъ, что вы готовы были благородно пожертвовать вашею жизнію. Искренно раскаеваюсь, что заставилъ васъ перенести столько неприятностей, но законъ чести того требовалъ. Нын я долженъ отдать справедливость величіе души вашей и нжной разборчивости. За нсколько дней прежде я не могъ бы выдать за васъ моей дочери, я былъ бденъ, слдственно и самое прощеніе, которое теперь даю вамъ отъ всего сердца, тогда показалось бы слдствіемъ корыстолюбія. Но, благодарю Бога, мое состояніе перемнилось. Въ ту самую минуту, когда моя жизнь и ваша были въ крайней опасности, я получилъ всть, вы немогли незамтить смущенія и блдности на лицъ моемъ. Ето было письмо отъ моей жены, которая и съ дочерью сюда прихали…’ — O небо! Ернестина?….. —‘Мой старшій братъ’ продолжаетъ господинъ Монлюкъ: ‘которой при великомъ богатств не оказывалъ мн никакихъ знаковъ своего вниманія, умеръ бездтенъ, и я остаюсь единственнымъ его наслдникомъ, слдственно и дочь моя сдлалась богатою, и вотъ почему, господинъ Версель, я теперь отдаю вамъ ее безъ прекословія. Безъ того Ернестина никогда не была бы вашей женою и законъ чести сопротивлялся бы вашему соединенію. Но поспшимъ теперь къ жен моей и къ дочери, поспшимъ прижать къ сердцу своему тхъ, кои намъ всего на свт драгоцнне.’
Оканчивая послднія слова, старый Мовлюкъ беретъ Верселя за руку, называетъ его своимъ сыномъ, и оба идутъ, куда зоветъ ихъ голосъ сердца. Посл первыхъ изліяній отеческой нжности Монлюкъ разсказываетъ жен и дочери исторію поединка, слушательницы трепещутъ отъ ужаса. Версель въ свою очередь описываетъ имъ вс движенія души своей и исторгаетъ слезы изъ очей ихъ.
Спустя нсколько времени полкъ Верселевъ получилъ приказъ идти въ Германію. Молодой нашъ офицеръ отличился на сраженіяхъ, и по окончаніи лтняго похода, сочетался съ Ернестиной. Долго были они счастливы и добродтельны, и благодатное единодушіе даже до послднихъ минутъ жизни украшало брачный союзъ ихъ, заключенный почти на пол сраженія.