Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2015.
ЗАГОВОРЩИКИ
Феликс Эдуардович Дзержинский по прозванию Золотое Сердце пил у себя дома утренний чай, когда к нему явился с докладом помощник.
— Здравствуйте! Хотите чайку? Вот хлеб, масло. Садитесь. Что это вас на руке за пятно?
— Это так себе, забрызгался.
— Да вы хоть бы перед чаем руки вымыли.
— Не суть важно. Все равно завтра буду мыть руки, заодно и отмою.
— Ну, как дела?
— Тоска. Позавчера последнюю партию утроил, а вчера прошелся по одиночкам, по общим — хоть шаром покати. А 29-й номер такую свинью подложил, что вовек ему не забуду. Захожу, а он уже сам устроился. На подтяжках. Что прикажешь с таким народом делать?
— Неужели никого не осталось? Вам крепкого? Вот сахар.
— Говорю же вам: такая пустота кругом, что даже жуть меня взяла. Ни одной живой души.
Феликс Эдуардович засмеялся:
— Знаю я вас. Живая душа вам нужна! Долго она около вас живой удержится, как же.
— Ну все-таки. Для меня лучшее удовольствие наперед его допросить. Очень они смешные бывают.
— Неужели никого не осталось? Эко дело. Надо что-нибудь придумать, а? А ветчинки на хлеб? Хорошая ветчина. Заговоришко бы какой-нибудь открыть!
— Благодарю вас, я вот этот вот кусочек возьму, с жирком. Заговоришко бы открыть было бы совсем невредно — да заговариваться они перестали. Измельчал народ. Не то что
в 18-м году. Помните Канегиссера? Вот это молодчинище, с таким и поговорить приятно.
— Ну, ваши разговоры известные. Старку?
— С утра-то? Да, так вот насчет заговоришка. Пойти по улицам пошататься, что ли? Может, на что и напорюсь. Публика нынче дрянь пошла. Ходят и молчат как проклятые. Тебе режим не нравится — так ты это вопи на всех перекрестках, а не молчи, как какая-нибудь дрянь. Ты будируй. Тебе свобода не затем дана, чтобы молчать, как скотина бессловесная. Гражданин — так ты протестуй, критикуй, осуждай. Эх! Даже печень разыгралась. Прощайте-с.
* * *
По улице шли два гражданина, а за ними третий.
— … И что меня больше всего разозлило, — жаловался один другому, — что последние полкотлеты я себе на ужин оставил, а он с подоконника на стол прыг, носом верхнюю тарелку сдвинул и стрескал в один момент и котлету и две морковины.
— Вот мерзавец!
— Верите совести: я его убить хотел!
Третий, шедший сзади, приблизился к разговаривающим и вежливо спросил:
— Виноват, товарищ… Кого это вы, говорите, хотели убить?
— А вам какое дело?
— Некоторое есть.
— Я с незнакомыми не разговариваю.
— А вот вы оба пожалуйте за мной, так и познакомимся. Может, даже ‘на ты’ перейдем.
— Вы не имеете права!
— Виноват, я думаю, этот документик убедит вас, что я имею право на многое… Хе-хе. Так кого вы хотели убить?
— Кота я своего хотел убить. Он у меня вчера полкотлеты слопал. Обидно мне сделалось, товарищ чекист. Скотина котлеты ест, а я с голоду подыхай?..
— Виноват, я попросил бы вас не осуждать советскую власть и не орать об этом на улице.
— Я не осуждаю.
— Как же не осуждаете, когда во всеуслышание заявляете, что советская власть довела вас до голодной смерти?.. А вот вы, товарищ… Вы, кажется, кого-то назвали мерзавцем? Стыдитесь. Отзываться так о светлом борце за счастье пролетариата, о кристальной душе Владимира Ильича Ленина…
— Да я не о нем сказал: мерзавец. Что вы!
— Нет, раз ‘мерзавец’ — значит, о нем. Вы тоже последуете за мной.
* * *
— Вот здесь нам будет удобнее поговорить. Секретарь, вы записывайте. Итак, признаете ли вы себя виновным, что организовывали заговор на жизнь председателя совнаркома и агитировали против продовольственной политики советской власти на почве голода?
— Что вы, товарищ, опомнитесь! Когда я злоумышлял на жизнь председателя совнаркома?
— Я ведь не глухой? Сам слышал, как вы признавались: ‘я его убить хотел’. А вот товарищ мерзавцем назвал. Сознаетесь?
— Да в чем же нам сознав…
— Сознаешься?!
— Караул, убивают!
— Чего орешь! Пока тебя, дурак, никто не убивает. Ты должен раньше сообщников выдать. С кем злоумышлял на жизнь Ленина? Вспомни. А то огоньку подложу — хуже будет.
— Клянусь вам честью!
— Ну?… Как их фамилии?
— Не жмите так горло — назову. Иванов их фамилия и Петров.
— Адреса?
— Не знаю. Я с ними на улице познакомился. Подходят и говорят: ‘здравствуйте’ — ‘здравствуйте’. — Послушайте, давайте убьем Ленина. Ну, я, конечно, говорю: как вам не стыдно? Они сконфузились и ушли.
— Куда ушли? По какому адресу?
— Ей-Богу, не знаю. Да вы по фамилиям разыщите!
— Чудак вы человек! Как же я их по фамилиям разыщу, когда их, Ивановых и Петровых, тысяч двадцать?
— А больше я ничего не знаю.
— Да что вы говорите?! Ну а ежели насчет угольков? Как тогда ваше рассуждение? Ужели подкоптить?
— Что ж, жгите. Я ничего не знаю, хоть бы я сделался совсем прокопченным.
— Как? Как вы сказали: Прокоп..?
— Прокопченый?
— Вот это нам и надо. Секретарь, пишите: Прокопович.
— Виноват… Вы не поняли, я говорю…
— Да-да, мы понимаем. Итак, кто кроме Прокоповича?
— Убейте меня, ничего не знаю.. На куски разрежьте, кишки вымотайте…
— Виноват, не спешите так.. Значит, как говорите? Кускова, Кишкин… Секретарь, запишите…
— Какая Кускова? Какой Кишкин? Что вы?.. Я не то сказал.
— Ага. Проговорились, а теперь на попятный… Нет уж, голубчик… Теперь мне все ясно.
— Клянусь вам, вы не так поняли. Я говорю — хоть на куски разрежьте, кишки вымотайте…
— Как говорите? Кускова? Кишкин? Секретарь, записывайте: ‘Всероссийский комитет помощи голодающим в лице Кусковой, устроившей заговор с целью умерщвления Ленина при помощи выматывания у него кишок, а также в лице Кишкина, злоумышлявшего разрезать Ленина на куски с целью сокрытия преступления Кусковой’…
Секретарь бойко писал…
* * *
Вот каким образом был открыт ужасный тайный заговор Прокоповича, Кусковой и Кишкина против главы Советской власти В.И. Ленина (Ульянова)…
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Зарницы, 1921, 6 ноября, No 26. Печатается впервые по тексту журнала.
Помните Канегиссера? — Канегиссер Леонид Иоакимович (1896-1918) — петербургский поэт, 30 августа 1918 г. убивший председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого.
…ужасный тайный заговор Прокоповича, Кусковой и Кишкина… — В июле 1921 г. в Москве был основан ‘Всероссийский комитет помощи голодающим’ (ВКПГ), в состав которого вошли многие видные представители дореволюционной интеллигенции, в том числе С.Н. Прокопович, Е.Д. Кускова и Н.М. Кишкин. Большевики иронически называли комитет ‘Прокукиш’ (по первым слогам фамилий организаторов). Отношение большевиков к комитету было крайне подозрительным, но его решили использовать для получения продовольственной помощи из-за границы. Однако уже в августе 1921 г. до Ленина дошли слухи о том, что на одном из совещаний комитета Прокопович держал ‘противоправительственные речи’. Ленин поручил Политбюро распустить комитет и арестовать его руководителей, обвинив их в открытой подготовке заговора против советской власти. В результате решения ВЧК в ноябре 1921 г. Кускова и Прокопович были высланы в Вологодскую обл., затем проживали в других северных областях России.