Г. министр народного просвещения нашел отвечающим нужде времени и смыслу средней школы поднять вопрос о пересмотре ее программ, ‘многолетия’ и вообще всего ее организма, для чего образована комиссия из ученых, из педагогических и общественных сил. Дай Бог комиссии, дай Бог вообще нашему времени посмотреть просто и ясно в узел этого застарелого русского недомогания, — школьного недомогания. Боже, да ведь и школа-то у нас не русская: это — германская, это — прусская ‘гимназия’, где русские учителя трудятся над выдавливанием на лбу, на душе русских детей и юношей прусских педагогических клейм, шаблонов, — с небольшою только прибавкой ‘русского элемента’, главным образом по предметам Закона Божия и русской словесности, и очень немного русской истории и географии. Но, увы, ничто, решительно ничто из русского старого ума, от русского острого глаза и древней наблюдательности — не пущено в ход при организации русской ‘учебы’ и даже просто не пущено сюда что-нибудь подсказать… Как будто Россия, ‘Russland’, только-только вот родилась, только-только сформировалась, и где же этому свеженькому и розовому ребеночку взять ума и опыта, как не из Deutschland… Пруссии — 300 лет, России — тысяча лет: и Пруссия учила Россию, как гувернер мальчишку…
Ну, оставим старую и всеобщую русскую тоску. Пока поделюсь с читателем письмом одной родительницы, — а ведь таких писем представляешь в уме сотни, — русские ведь вообще ленивы писать… Прямо страшно думать, чтобы собравшиеся педагоги и ученые не прислушались к подобным звукам материнских голосов:
Милостивый государь, г. Розанов!
Ваша статья ‘Упрощение программ’ (No 14021 ‘Нов. Вр.’) взволновала меня до глубины души. Наконец-то на столбцах газеты мы прочитали то, что у каждого любящего семьянина давно наболело в душе. Вы взглянули в самую суть системы нашей школы. У меня пять человек детей, причем четверо школьного возраста. И вот я вынуждена была силою вещей во имя любви к детям отказаться от личной жизни и приспособить весь уклад жизни к потребностям детей, неустанно, неусыпно, изо дня в день следить за их жизнью, за их внутренним ‘я’, и бережно, осторожно парализовать влияние школы, чтобы именно не дать в ребенке забить его интеллектуальные силы, не дать вытравить (именно вытравить) веры, религиозности, чтобы из ребенка вышел ‘человек’, любящий родину, а не ‘космополит’, не ‘тухлое яйцо’! А если не только отец, но и мать занята добычей ‘хлеба насущного’? Кто обережет душу ребенка тогда? Вот в чем трагизм ‘современной семьи’! На родителей покрикивают, их пристращивают, а кто из родителей повиднее, то просто не ‘доверяют’. Родители, по мнению педагогов, существуют на то, чтобы ‘баловать’ и ‘по-творять’ детям. Не раз приходилось завидовать городским ребятишкам, учащимся в городских школах, где постановка дела не дает ‘засыхать душе человеческой’, где о ней еще помнят!
Наши ‘программы’ забили так время школьников, что читать нет времени, иначе сейчас же явятся ‘дефекты’ в занятиях. Когда наступят каникулы, то дети так утомились умственно, что не в состоянии взяться за книгу.
Чтобы починить часы, надо знать, как разобрать и собрать механизм, чтобы пустить в ход машину, надо знать все устройство ее и ход, а чтобы учить и воспитывать наших детей, этого не нужно.
Садовник, чтобы вырастить яблоньку и получить плод, с нежной, неусыпной заботой годами ухаживает за ней, с какой любовью, уменьем и знанием выращивает садовник цветы, ягоды, овощи!! А наши бедные дети — светлая наша надежда, опора, соль земли русской, — их калечат и уродуют неумелыми, грубыми руками!
Часто думаешь: да зачем же правительство тратит так непроизводительно деньги? Для чего?
Пишите чаще, г-н Розанов, пишите кровью, чтобы ваши слова жгли душу, кричите, пока не поздно, и верьте, что тысячи родительских сердец откликнутся и с надеждой будут ждать результатов. Помните, что сказано в Св. Писании: ‘по неотступности вашей дано будет вам‘.
О, поверьте, Русь хочет знать свое русское дело, да не может. Помогите!!
Одна из тысячи родителей А.Д.
29 марта 1915 г. Москва.
Вот. Не могу не припомнить лет восемь назад полученного мною письма из провинции, которое долго болело у меня в душе и болит до сих пор: отец мальчика просил меня дать ему совет, как поступить с мальчиком не очень сильных способностей, т.е. способностей восприятия и памяти, каковые единственно требуются школьным учением, но в общем не глупого, впечатлительного и т.д. Силы его явно надрываются, — писал отец, — явно он не может хорошо успевать, если его морально и всячески не ‘подгонять’, не утороплять, не утомлять. Отец спрашивал, делать ли ему это педагогическое насилие, — увы, столь ведь не педагогическое по существу, или этого не делать: и в таком случае отказаться ‘от чести провести сына через гимназию’. Я растерялся. Что ответить? Я ничего не ответил: хотя в душе и стоял крик — ‘Не надо! Не надо! Не уродуйте сына!’ Но как это скажешь? Без ‘окончания курса’ его никуда не примут, он никуда не поступит, — не поступит прежде всего на государственную службу, столь у русских обычную и шаблонную. Как я посоветую ‘лишить мальчика карьеры и положения в обществе’. Больные вопросы. А они стоят перед каждым родителем. Между тем столько в гимназических программах не ‘драгоценного груза’, а тяжелого балласта, материала отнюдь не ‘педагогического’, а ученого, сухо-учебного, материала для одной памяти… Корабль гимназический решительно и радикально должен быть освобожден от этого ‘балласта-песку’, ввиду именно того, что ведь ‘без гимназии — некуда деться‘, ‘без гимназии — неприлично быть, неприлично жить‘, и, следовательно, гимназия должна быть усвоима в 7-8 лет отрочеством и юношеством не просто средних способностей, — но и прямо — способностей не сильных, которые, как хорошо известно всем, сочетаются очень часто с прекрасной душой, с прекрасным сердцем, с трудоспособностью. А только вот, напр., ‘не вышла крепкая память’ или ‘не быстро соображает в решении задач’, и т.д. Что-нибудь второстепенное, отнюдь не абсолютное, чтобы даже иметь право, и хорошее внутреннее право, назваться ‘развитым и образованным человеком’. ‘Регистр’ гимназии слишком велик и широк. Его непременно надо сузить. Мы еще поговорим об этом потом…
Впервые опубликовано: Новое Время. 1915. 27 апр. No 14054.