ЗА УРАЛЬСКИМЪ БОБРОМЪ
Путешествіе въ страну вогуловъ.
Изъ дневника туриста.
I.
II.
III.
IV.
За уральским бобром, Инфантьев Порфирий Павлович, Год: 1894
Время на прочтение: 84 минут(ы)
Я только-что расположился за самоваромъ, какъ въ дверь моей комнаты постучали.
— Войдите!— сказалъ я.
На порог показался, какой-то, совершенно незнакомый господинъ.
— Путешественникъ Носиловъ,— отрекомендовался вошедшій незнакомецъ.
— Носиловъ, изслдователь Новой Земли?
— Да, я путешествовалъ по ней,— отвтилъ г. Носиловъ.
— Раздвайтесь, пожалуйста, вы какъ разъ кстати,— видите, у меня кипитъ самоваръ на стол: добрый знакъ для перваго знакомства,— сказалъ я, усаживая гостя.
Г. Носилова я видлъ въ первый разъ, но не особенно удивился его визиту: мы были съ нимъ земляками, почти сосдями. На этотъ разъ онъ только-что возвратился съ родины и по просьб моей матери разыскалъ меня въ Екатеринбург, черезъ который прозжалъ.
— Куда же вы теперь пробираетесь?— спросилъ я, посл того какъ г. Носиловъ выложилъ передо мной весь запасъ порученій и поклоновъ отъ моихъ родныхъ.
— Къ вогуламъ, на рку Бонду.
— И надолго?
— Нтъ, всего мсяца на три, на четыре, словомъ — смотря по обстоятельствамъ.
— Вы туда съ научною цлью?
— Какъ вамъ сказать? Главная моя цль — добыть уральскаго рчного бобра, котораго я общалъ представить на имющійся быть въ начал августа этого года, въ Москв, всемірный създъ естествоиспытателей.
— Да разв этотъ бобръ ужъ настолько интересное животное, что за нимъ стоить спеціально хать такую даль?— удивился я.
— О, да. Этотъ уральскій бобръ въ настоящее время совершенно рдкостное животное, и кром того онъ никмъ еще не изслдованъ и нигд не описанъ. Несмотря на вс попытки, стоявшія большихъ денегъ и даже нсколькихъ человческихъ жизней, до сихъ поръ никому не удавалось добыть ни одного цльнаго экземпляра этого, теперь вымирающаго, звря.
— И вы надетесь его добыть?
— Да, надюсь. По крайней мр, я знаю, что онъ существуетъ въ той мстности, куда я ду. Но кром того и сама по себ рка Бонда, вмст съ племенами живущихъ на ней вогуловъ, представляетъ еще до настоящаго времени terram incognitam, такъ какъ никто изъ ученыхъ тамъ не былъ, никто ничего о ней не писалъ, и, по пути, я буду производить этнографическія, зоологическія, а отчасти и географическія изслдованія.
— Счастливецъ,— сказалъ я:— мн остается только вамъ завидовать.
— Завидовать?— переспросилъ Носиловъ.
— Да. Помилуйте, вы будете жить вдали отъ всякой цивилизаціи и всхъ ея — часто сомнительныхъ — благъ, вы будете дышать вольнымъ воздухомъ на груди матери-природы въ обществ первобытнаго человка, еще не развращеннаго ни алчностью наживы, ни другими добродтелями вашего просвщеннаго вка, вдали отъ всякихъ тревогъ…
— А медвди? а другіе хищные зври?
— Что медвди? Что хищные зври? Разв люди часто не бываютъ опасне и свирпе дикихъ зврей?..
— Тогда знаете что? Подемте со мной!— неожиданно предложилъ мн г. Носиловъ.
— Съ вами?
— Да.
— Вы не шутите?
— Ничуть.
— А если и соглашусь?
— Я буду очень радъ.
— Когда вы вызжаете изъ Екатеринбурга?
— Завтра съ поздомъ. Васъ что-нибудь задерживаетъ?
— Ршительно ничего. Разв паспортъ…
— Ну, это можно уладить. Значитъ, по рукамъ?
— Идетъ,— сказалъ я, протягивая свою руку.
Такой оборотъ разговора былъ нсколько крутъ… Я былъ застигнутъ врасплохъ и не имлъ возможности приготовиться къ предстоящему путешествію, я совершенно не имлъ никакого понятія ни о той мстности, куда мы подемъ, ни о народ, среди котораго намъ приведется жить. Это, разумется, былъ большой недостатокъ для путешественника, но раздумывать и знакомиться съ мстомъ путешествія по книгамъ было некогда, такъ какъ г. Носиловъ не ждалъ, а терять случай мн не хотлось.
Итакъ, черезъ день мы мчались по желзной дорог по направленію къ Кушв, откуда дале должны были хать на лошадяхъ. Чтобы не перекладываться на станціяхъ, въ Кушв мы пріобрли собственный экипажъ. Это былъ довольно помстительный плетеный коробокъ, поставленный на широкія розвальни. Путь нашъ лежалъ сначала на г. Верхотурье, оттуда на Пелымь, и затмъ уже совершенно невдомыми проселочными дорожками мы должны были пробраться въ верховья рки Конды.
Была половина марта и уже начинались оттепели, поэтому намъ приходилось торопиться, чтобы заблаговременно достичь, пока еще дороги не испортились, до цли нашего путешествія, мы не знали, сколько времени оно продолжится, а зассть на полдорог въ тайг, гд лтомъ нтъ никакихъ сообщеній, особеннаго интереса для насъ не представляло. Обратный же путь мы намрены были сдлать на лодк по р. Конд, посл разлива послдней, спустившись въ Иртышъ.
Дорога отъ Кушвы идетъ черезъ сплошные хвойные лса, между которыми преобладаютъ сосновые, вторая ея половина до Верхотурья тянется вдоль рки Туры по живописной мстности, на которой разбросаны здсь и тамъ поселки съ постройками заводскаго пошиба.
На станціяхъ, чтобы не пускаться въ подробныя объясненія съ любопытными смотрителями и прозжающими, мы везд выдавали себя за охотниковъ, дущихъ въ Конду за медвдями. Хотя у насъ было съ собой четыре ружья,— наши аргументы мало удовлетворяли вопрошавшихъ. Слушатели, хитро улыбаясь, молча покачивали головами, какъ бы говоря: ‘ладно, знаемъ мы, за какими медвдями вы дете!’
Дло въ томъ, что таинственный сверъ въ умахъ здшнихъ обывателей представляется какой-то сказочной по разнообразнымъ богатствамъ страной, куда ловкіе и знающіе люди отправляются за наживой. Такое убжденіе, разумется, не лишено большой доли справедливости. Конда здсь славится обиліемъ разнообразнаго пушного звря и рыбы, а дикіе инородцы — вогулы и остяки — представляютъ богатый матеріалъ для эксплуатаціи ихъ ловкими людьми. Кром того, молва гласитъ, также, можетъ быть, не безъ основанія, что въ неизвданной тайг хранятся огромныя минеральныя сокровища.
Чмъ ближе мы подвигались въ Верхотурью, тмъ все чаще и чаще попадались намъ на дорог группы пилигримовъ, шедшихъ съ разныхъ концовъ Россіи на поклоненіе Симеону Праведному, мощи котораго покоятся въ Верхотурь. Былъ великій постъ, и богомольный сезонъ — въ самомъ разгар.
Городъ Верхотурье расположенъ на лвомъ берегу рки Туры. Красивая группа церквей представляетъ довольно живописный видъ, когда подъзжаешь къ нему по дорог изъ Кушвы. Этотъ городъ — одинъ изъ древнйшихъ городовъ пермскаго края, онъ основанъ въ 1598 году и когда-то игралъ очень важную роль, такъ какъ черезъ него проходила главная сибирская дорога, здсь было складочное мсто для товаровъ и таможня для сибирской торговли. Еще и теперь видны остатки стариннаго каменнаго укрпленія, существовавшаго, какъ говорятъ, до начала ныншняго вка.
Изъ Верхотурья намъ нужно было сдлать перевалъ черезъ урманъ {Урманами называются хвойные лса, ростущіе на возвышенныхъ мстахъ. Кондинскіе вогулы урманомъ зовутъ преимущественно сосновый лсъ, боръ.}, чтобы попасть въ бассейнъ рки Тавды. На протяженіи 44 верстъ, до деревни Денисовки, мы хали непроходимой тайгой {Громадныя пространства, поросшія густымъ хвойнымъ лсомъ, въ Сибири называются тайгой.}. По обимъ сторонамъ дороги высились громадныя сосны, ели, пихта и кедры, достигавшіе нсколькихъ обхватовъ толщины и настолько высокіе, что иногда казалось, будто мы демъ среди какого-то узкаго горнаго ущелья. Чаща во многихъ мстахъ была до того густа, что положительно руки некуда было просунуть, и въ глубин ея, то тамъ, то тутъ, виднлись гигантскіе стволы упавшихъ деревьевъ, гнившихъ тамъ въ продолженіе многихъ лтъ. Кругомъ царила мертвая тишина. Ни звря, ни птицы. Разв только иногда гд-нибудь, въ глубин лса, глухо прозвучитъ носомъ дятелъ, нарушая гробовое молчаніе, да скрипъ подгнившаго дерева возмутитъ эту торжественную тишину, нагоняя тяжелое уныніе на душу. Снгъ по обимъ сторонамъ былъ чрезвычайно глубокъ, а дорога такъ узка, что хать было возможно не иначе, какъ только гусемъ {Т.-е. лошади, запряженныя другъ за другомъ, а не рядомъ.}, и то съ большимъ трудомъ, такъ какъ нашъ экипажъ оказался черезъ-чуръ широкъ для здшнихъ дорогъ. Въ нкоторыхъ мстахъ дорога шла глубоко въ снгу, представляя изъ себя какъ бы русло ручья съ крутыми узкими берегами, и отводы нашего экипажа тормазили по снгу, препятствуя идти лошадямъ. Зато тамъ, гд дорога была высокая, широкія полозья нашихъ розвальней соскальзывали съ узкой дорожной ленты, и мы вылетали не разъ вмст съ своимъ багажемъ въ рыхлый снгъ.
Лтъ десять тому назадъ не существовало и этого пути, а была только одна лсная тропинка, по которой лтомъ ходили пшкомъ или здили верхомъ на лошадяхъ, зимой же только на лыжахъ. Но съ устройствомъ Сосьвинскихъ чугуноплавильныхъ заводовъ черезъ эти непроходимыя дебри была сдлана проска и проложена дорога, впрочемъ въ лтнее время и теперь находящаяся въ самомъ жалкомъ состояніи. По этой дорог съ рр. Сосьвы, Тавды и Конды везутъ въ Верхотурье и на Уралъ рыбу, пушнину и орхи — продукты этихъ рчныхъ бассейновъ.
На средин перевала, въ дремучемъ лсу находится земская станція Половинка, въ которую мы прибыли уже глубокой ночью и, смнивъ лошадей, направились дале, въ деревню Денисовку. Эта деревня находится уже въ бассейн рки Тавды и расположена на живописномъ крутомъ берегу р. Ляли, приток р. Сосьвы {Въ Сибири дв рки Сосьвы, одна, упомянутая здсь,— притокъ Тавды, другая, Сверная Сосьва — притокъ Оби.}. Она состоитъ всего изъ 5—6 дворовъ. Главное занятіе ея жителей — охота и рыбная ловля, впрочемъ и земледліе здсь не въ загон, и хотя, вслдствіе окружающихъ дремучихъ лсовъ, земли, годной для хлбопашества, не особенно много, но трудолюбивые крестьяне съ каждымъ годомъ расчищаютъ все большую и большую площадь подъ посвы. Въ ныншній годъ, когда былъ всеобщій неурожай и большинство Россіи голодало, денисовцы, напротивъ, не запомнятъ такого благодатнаго обилія хлба на своихъ нивахъ. Здсь, въ Денисовк, г. Носиловъ провелъ когда-то, еще будучи на школьной скамь, нсколько вакацій, и вс денисовцы оказались его старыми знакомыми. Насъ приняли съ распростертыми объятіями и стали водить по гостямъ изъ двора во дворъ, угощая, кто чмъ могъ. Обрадованный ласковой встрчей со стороны старыхъ знакомыхъ, Константинъ Димитріевичъ сдлалъ кое-кому изъ нихъ довольно цнные подарки, въ память прежнихъ пріятельскихъ отношеній. Но эти подарки, къ нашему огорченію и удивленію, не только не вызвали никакой признательности со стороны старыхъ друзей, но разожгли аппетиты денисовцевъ до невозможности, они сдлались крайне назойливыми и, въ благодарность за подарки, содрали съ насъ тройные прогоны.
Въ 15 верстахъ отъ Денисовки, на р. Сосьв, при усть р. Ляли, находится большое, богатое село Романовка. Благодаря близости Сосьвинскихъ заводовъ, стоящихъ въ 27 верстахъ ниже, это село быстро разрослось и разбогатло. Вс его постройки уже носятъ на себ слды чисто сибирскаго характера: избы по большей части пятистнныя, просторныя, свтлыя, чистыя, многія — палубленныя, нкоторыя выкрашены краской, съ различными рзными узорчатыми украшеніями. Здсь, въ Романовк, конецъ лтняго сухопутнаго тракта и пристань, отъ которой лтомъ ходятъ пароходы вверхъ по Сосьв къ Богословскимъ заводамъ, а внизъ по Сосьв, Тавд и Иртышу въ Тобольскъ. Село Романовка открываетъ собой дверь въ Сибирь. Въ 6 верстахъ отъ Сосьвинскихъ заводовъ проходитъ граница тобольской губерніи.
Отъ села Романовки дорога пошла вдоль рки Сосьвы, то прямо ркой, то по берегу. Первое село, встртившееся вамъ на этомъ пути, было Кошай, въ 25 верстахъ отъ Романовки, жители его наполовину русскіе, наполовину уже обрусвшіе вогулы-ясачники, т.-е. платящіе вмсто податей ясакъ {Подать, собираемая натурой, въ вид пушнины.}. Здшніе сосьвинскіе вогулы, равно какъ и вогулы, живущіе по рк Лял, выше Денисовки, и по Тавд, уже совершенно утратили вс свои національныя особенности, они давно позабыли и свой родной языкъ, и свои обычаи и врованія, и слились съ русскими поселенцами. Этому полному обруснію здшнихъ вогуловъ много способствовали русскія женщины, выходившія замужъ за вогуловъ и являвшіяся такимъ образомъ цивилизующимъ элементомъ въ ихъ сред. Такъ какъ, по обычаю вогуловъ, женихъ долженъ платить за свою невсту боле или мене обременительный для себя калымъ, то многіе изъ вогуловъ предпочитали брать женъ русскихъ, какъ не требующихъ никакого калыма. Но кром этого русская женщина являлась для вогула боле привлекательной и по другимъ причинамъ: она была лучшей хозяйкой въ дому, боле выносливой и трудолюбивой, чмъ вогулки, и въ этомъ не могли не сознаваться и сами вогулы.
Отъ такого смшенія вогуловъ съ русскими произошло крпкое и сильное поколніе, мало чмъ отличающееся отъ русскихъ крестьянъ. Только широкія скулы, тупой носъ и глаза съ узкимъ разрзомъ говорятъ объ ихъ первоначальномъ происхожденіи. А между тмъ коренные вогулы, напр. кондинскіе, верхнепелымскіе, лозвинскіе и живущіе по сверной Сосьв, какъ еще не успвшіе слиться съ русскими, видимымъ образомъ обречены на вымираніе и съ каждымъ годомъ все боле и боле уменьшаются въ своемъ числ.
Слдующая станція, въ 35 верстахъ отъ Кошая, была деревня Махтели, населенная уже по преимуществу обрусвшими вогулами. Мы пріхали въ Махтели ночью и въ ожиданіи, пока намъ запрягутъ лошадей, зашли въ избу напиться чаю. Изба ничмъ не отличалась отъ обыкновенной русской. Большая русская печь, палати, по стнамъ лавки — все это было обыкновенное. Когда мы пили чай, мой товарищъ подтолкнулъ меня локтемъ, указавъ глазами на печь. Взглянувъ по указанному направленію, я увидалъ въ углу на печи старуху, державшую во рту трубку съ длиннымъ чубукомъ и пускавшую клубы дыма. Начиная отсюда и дале, вс женщины у вогуловъ курятъ трубки.
Чмъ ниже спускались мы по Сосьв, тмъ шире раздвигался горизонтъ передъ нашими глазами: лса отходили далеко въ сторону отъ низменныхъ береговъ рки, и на прибрежныхъ лугахъ, то тамъ, то тутъ, виднлись стога сна. У махтелинскихъ вогуловъ уже достаточно скота и главное средство существованія — не охота, а земледліе.
Въ 30 верстахъ отъ Махтелей, именно начиная отъ большого, торговаго села Гари, идетъ земскій трактъ на Пелымь, находящійся въ гораздо лучшемъ состояніи, чмъ кушвинско-верхотурскій, а на станціяхъ мы видли зимніе возки и лтнія повозки для прозжающихъ, чего на верхотурской дорог совсмъ не встрчали.
Отъ Гарей до Пелыми около 80 верстъ, на средин этого пути, подл села Зыкова, р. Сосьва сливается съ р. Лозьвой и образуютъ р. Тавду.
Село Пелымь, извстное ссылкою въ него Миниха и Бирона, представляетъ изъ себя кучку домиковъ, разбросанныхъ на ровной мстности по лвому берегу р. Тавды, недалеко отъ впаденія въ послднюю рчки Пелымки. Заброшенное въ тайгу, село это представляетъ, въ особенности зимой, довольно унылый видъ. Населеніе его русское съ ссыльнымъ элементомъ. Передъ окнами станціи нердко можно было видть господъ, разгуливавшихъ по улицамъ съ бубновымъ тузомъ на спин.
Въ Пелыми сосредоточивается инородческое управленіе верхней Конды и находятся казенные хлбные магазины для инородцевъ. Пелымь, съ резиденціей въ ней засдателя третьяго туринскаго округа, является въ нкоторомъ род столицей для верхне-кондинскихъ вогуловъ. Отсюда идутъ вс начальственныя распоряженія, а также вс товары и хлбы для Конды, сюда же инородцы здятъ по своимъ судебнымъ дламъ. Вся торговля почти всей Конды сосредоточена въ рукахъ пелымскаго купца — Бакулева, и нужно отдать ему справедливость, мы ни разу нигд не слыхали жалобъ на него со стороны инородцевъ, Бакулевъ ведетъ свои торговыя дла съ послдними довольно добросовстно, между тмъ какъ мелкіе торгаши, или лучше кулаки, назжающіе въ Конду, являются истиннымъ бичемъ для несчастныхъ вогуловъ, благодаря своимъ мошенническимъ продлкамъ и спаиванію инородцевъ водкой. Въ Пелыми, между прочимъ, послдній пунктъ, гд водку продаютъ открыто. По всей Конд торговля водкой запрещена, и ее провозятъ туда только контрабандой.
Мы отправились въ засдателю, чтобы добыть отъ него бланку на свободный проздъ по Конд. Подобная бланка является необходимой для путешественника въ этихъ мстахъ. Уже по дорог до Пелыми у насъ часто происходили непріятности съ ямщиками изъ-за подводъ, дале же, безъ свободнаго пропуска отъ засдателя, мы рисковали, если не быть совсмъ остановленными, то терпть задержку въ лошадяхъ, что вовсе не входило въ наши планы. Засдатель оказался очень любезнымъ и съ готовностью далъ намъ пропускъ по своему округу.
Изъ Пелыми на протяженіи 25 верстъ до небольшого русскаго поселка Еремино дорога шла все время по рк Пелымк. Рчка Пелымка шириною не боле 20 саженъ и, повидимому, очень рыбная: намъ часто попадались рыболовные запоры, перегораживавшіе всю рку. Луговъ здсь уже нтъ, берега круты и лсисты. Поселокъ Еремино расположенъ среди дремучаго лса и состоитъ всего изъ нсколькихъ домовъ, не боле десятка. Здсь мы остановились у одного торговца пушниной, рыбой и кедровой шишкой. Съ этимъ торговцемъ мой товарищъ познакомился еще ране, на ирбитской ярмарк. Онъ далъ намъ нсколько очень важныхъ для насъ свденій о Конд и объ интересовавшихъ насъ бобрахъ, указавъ на мстожительство охотниковъ, промышлявшихъ этимъ звремъ. При этомъ онъ запугивалъ насъ трудностями пути и тми лишеніями, которыя намъ приведется терпть, живя среди вогуловъ. По его разсказамъ, вогулы, живущіе на Конд, оказывались какими-то зврями въ образ человка. Онъ уврялъ, что вогулы живутъ въ грязныхъ шалашахъ, питаются сырымъ мясомъ и сырой рыбой, а если и варятъ когда что-нибудь, то въ тхъ же самыхъ котлахъ, въ которыхъ моютъ потомъ грязное блье, что любимое времяпровожденіе у вогульскихъ женщинъ — это ‘искать’ въ головахъ своихъ мужей: найденное он разгрызаютъ зубами, на подобіе того, какъ наши молодухи щелкаютъ подсолнухи, и т. д. Все это оказалось потомъ слишкомъ преувеличеннымъ.
Изъ Еремино намъ привелось хать уже не дорогой, а чуть замтной тропкой, проложенной въ снгу, для которой нашъ экипажъ оказался ужъ совсмъ неподходящимъ, такъ что, протянувшись кое-какъ 25 верстъ до вогульскаго поселка Омелино, мы принуждены были бросить розвальни и поставить коробокъ на мстныя хрясла (родъ тхъ же розвальней, только съ боле узкими полозьями и отводами). Но такъ какъ дальнйшая дорога была уже изъ рукъ вонъ плоха, то мы принуждены были вмсто одного экипажа и пары лошадей, какъ до сихъ поръ хали, разложить свой, сравнительно очень небольшой, багажъ на салазки или хрясла, запряженныя каждыя въ одну лошадь.
Въ Омелино кончается бассейнъ рки Тавды и дальше слдуетъ перевалъ на р. Конду. Здсь послдній пунктъ, до котораго лтомъ еще возможно кое-какое сообщеніе съ Пелымью на лодкахъ. Дале же лтомъ нтъ совершенно никакихъ дорогъ, и сообщеніе по тайг возможно не иначе, какъ пшкомъ, только одни инородцы, хорошо знающіе мстность, отваживаются иногда верхомъ на своихъ, привычныхъ къ лснымъ топямъ, лошадяхъ путешествовать черезъ эти непроходимыя дебри, при чемъ умныя животныя карабкаются по упавшимъ стволамъ деревьевъ на подобіе дикихъ козъ, отыскивая дорогу. Впрочемъ тамъ, гд позволяетъ мстность, между паулями, какъ здсь называются вогульскіе поселки, и лтомъ устанавливается иногда нчто въ род экипажнаго сообщенія для перевозки разнаго рода грузовъ. Способы передвиженія въ такихъ мстахъ бываютъ трехъ родовъ, смотря по степени проходимости тайги. Первый изъ нихъ заключается въ томъ, что къ сдламъ двухъ лошадей, идущихъ гусемъ, привязывается съ обихъ сторонъ по шесту, поперекъ которыхъ прикрпляются доски, и на этихъ импровизированныхъ носилкахъ переносится нужная кладь. Во второмъ случа носилки приспособляются для одной лошади и вмст съ грузомъ, лежащимъ на нихъ, тащатся по тайг волокомъ. Экипажъ третьяго рода состоитъ изъ такихъ же носилокъ, только подъ другой конецъ ихъ подставляется пара колесъ. Но этотъ послдній родъ передвиженія возможенъ только тамъ, гд существуетъ черезъ тайгу хотя какое-либо подобіе дороги: на немъ здятъ преимущественно по проскамъ, длаемымъ для зимняго пути, и то, разумется, только тамъ, гд этому не препятствуютъ болота и озера.
Изъ Омелино мы должны были сдлать волокъ въ 65 верстъ, чтобы попасть въ пауль Полушаимъ, находящійся уже въ бассейн рки Конды. На протяженіи всего этого волока идутъ сплошные дремучіе лса и нтъ ни одного поселка, только по средин построена лсная избушка, гд ямщики обыкновенно останавливаются кормить лошадей. Наши ямщики упрашивали насъ остаться переночевать въ Омелино, такъ какъ становилось уже поздно, а на этомъ волоку бродилъ медвдь, не заснувшій на зиму. Такіе медвди, какъ извстно, очень опасны и бросаются почти безъ разбору на все живое, встрчающееся имъ. Причина ихъ неспячки и озлобленія,— какъ говорятъ нкоторые,— глиста, безпокоящіе этихъ медвдей. По мннію же вогуловъ, Тормъ (высшее существо, Творецъ міра) насылаетъ такихъ медвдей на людей въ наказаніе за какіе-либо особенные грхи. Однако мы дохали до избушки безо всякой непріятной встрчи съ исполнителемъ воли Торма. Избушка была расположена въ дивой мстности среди дремучаго бора. Внутренность ея представляла одну обширную комнату, вдоль стнъ которой тянулись двойныя нары, гд спали вповалку нсколько человкъ, какъ оказалось потомъ, промышленниковъ за кедровой шишкой. Въ чувал {Чувалъ — родъ камина, сдланнаго Изъ тонкихъ жердей, обмазанныхъ толстымъ слоемъ глины.} ярко пылалъ огонь. На стол киплъ огромный самоваръ, до того засаленный, что трудно было опредлить, изъ какого металла онъ сдланъ. Дюжій, закоптвшій отъ чувала хозяинъ разливалъ чай. Кругомъ стола сидло нсколько человкъ, тоже промышленниковъ, изъ разговора послднихъ мы узнали, что все это былъ народъ ссыльный, за неимніемъ другого заработка, занимавшійся сборомъ шишки. Зимой шишку сбираютъ обыкновенно разгребая снгъ подъ кедрами. Разумется, такой сборъ ничтоженъ и плохо оплачиваетъ употребляемый ва него трудъ. Духота въ избушк была страшная, но такъ какъ я былъ сильно утомленъ, то, не дожидаясь, пока очередь единственнаго самовара дойдетъ до насъ, забрался на верхнія нары и тотчасъ же заснулъ. Однако сонъ мой не былъ продолжителенъ. Проснувшись, я почувствовалъ, что тло мое горло, точно въ огн: нары были переполнены блохами и клопами. Промучившись всю ночь въ духот и изъденный докучливыми наскомыми, я вышелъ поутру на свжій воздухъ. Утро было ясное, безоблачное, хотя и довольно морозное. Солнце только-что начинало подниматься и косыми лучами золотило верхушки громадныхъ кедровъ, среди которыхъ стояла избушка. Я былъ пораженъ необычнымъ въ этихъ мстахъ оживленіемъ окружавшаго лса. Повсюду раздавалось пніе и чириканье маленькихъ, величиною съ воробья, хорошенькихъ пташекъ съ красноватыми и желтоватыми спинками, черными крылышками и крестообразнымъ клювомъ. Это были клесты (loxia pityapsittacus). Кедровники — единственные въ этихъ мстахъ лса, обитаемые во время зимы пернатыми.
На второй половин волокъ дорога часто шла пошворами {Пошворами вогулы называютъ болота, поросшія мелкимъ соснякомъ.} Здсь мы въ первый разъ увидали слды соболей. Полушаимъ — первый пауль, встртившійся намъ въ бассейн рки Конды и притомъ населенный коренными вогулами, еще не успвшими окончательно слиться съ русскими. Все его населеніе состояло всего изъ двухъ-трехъ семействъ. Намъ отвели квартиру у одного самаго зажиточнаго домохозяина. Это былъ довольно живой, крпкій и высокій старикъ. По его узкимъ, маленькимъ глазкамъ, широкому рту и бронзовому цвту лица его можно было принять скоре за башкира. Этотъ вогулъ принялъ насъ очень радушно, провелъ въ свтелку и сталъ суетиться около самовара. Насъ поразили порядокъ и опрятность въ дом Степана (такъ звали нашего хозяина), несмотря на то, что онъ, какъ оказалось, жилъ совершенно одинокимъ. Самый домъ его былъ довольно помстителенъ и состоялъ изъ трехъ комнатъ, если не считать прихожей, выходившей на парадное крыльцо. Сундуки, стоявшіе вдоль стнъ, были покрыты ковриками, на столахъ были разостланы скатерти, и хотя чистота ихъ была довольно сомнительна, тмъ не мене все это показывало стремленіе къ комфорту и обнаруживало нкоторое матеріальное довольство хозяина. Въ переднемъ углу виднлись даже въ серебряной оправ иконы. Словомъ — по обстановк жилище Степана напоминало скоре домъ русскаго зажиточнаго торговца, чмъ юрту дикаря вогула. Но вся эта русская обстановка намъ сдлалась понятной, когда изъ разговора со Степаномъ мы узнали, что онъ былъ когда-то женатъ на русской и имлъ очень частыя сношенія съ русскими, ведя торговлю пушниной и рыбой. Теперь же, посл смерти жены, торговлю свою онъ забросилъ и жилъ одинокимъ бобылемъ. Правда, у него была взрослая дочь, заправлявшая всмъ его хозяйствомъ, но недавно онъ ее выдалъ замужъ за мстнаго старшину, вдовца, въ Турсунтскій пауль. Кром дочери, у него есть еще маленькій сынишка, но онъ гоститъ у сестры, и Степанъ теперь совершенно одинъ справляется со своимъ хозяйствомъ, самъ стряпая себ пищу.
На нашу просьбу достать намъ мяса Степанъ сначала объявилъ, что это невозможно, но когда мы дали ему рубль, чтобъ онъ попробовалъ поискать, онъ живо притащилъ намъ около полпуда свжаго коровьяго мяса, кром того досталъ у себя изъ подвала нсколько фунтовъ кренделей, которыхъ мы не могли найти даже въ Пелым, и въ довершеніе нашего удивленія притащилъ курицу и птуха, повидимому, заколотыхъ еще очень недавно. Насъ крайне удивила такая щедрость, такъ какъ куры здсь рдкость и должны цниться очень дорого.
— Я усъ тавно на нихъ сертился,— острилъ Степанъ.
— Какъ, за что сердился?
— Та отинъ-отъ не поетъ, а тругой не носится.
— Однако, сколько же ты за нихъ возьмешь?
— Ничего не нузно, возмите на торогу, отнако.
Наше любопытство возросло еще больше отъ такого внезапнаго безкорыстія Степана. Мы осмотрли еще неощипанную парочку, и намъ бросился въ глаза оригинальный способъ у вогуловъ рзать куръ не по горлу, а въ темя. Однако впослдствіи намъ объяснили, что эта курица и птухъ были жертвенными животными, которыхъ Степанъ приносилъ шайтану въ умилостивленіе, по случаю недавно бывшей болзни его сына. Вогулы хотя и считаются христіанами и исполняютъ обряды православной церкви, но, какъ мы это увидимъ впослдствіи, не забываютъ въ то же время и своихъ прежнихъ боговъ. сть жертвенныхъ животныхъ вогулу нельзя, продать не позволяетъ совсть — отсюда понятно безкорыстіе Степана. Впрочемъ, отъ такого открытія ничуть не потеряли во вкус ни тотъ, который не поетъ, ни та, которая не несется.
Едва только мы выхали за околицу Полушаима, какъ намъ попалась на встрчу очень молоденькая и замчательно хорошенькая вогулка, хавшая съ маленькимъ мальчикомъ.
— А вотъ и точь Степана,— пояснилъ намъ вогулъ ямщикъ,— толзно пыть тетъ въ гости къ отцу.
— Да ей сколько же лтъ?— спросили мы.
— А иссо и сестнадцати нту.
— Такъ почему же она вышла за вдовца?
— Та съ изъяномъ пыла, отнако.
— Съ какимъ изъяномъ?
— Та въ 14 лтъ репенка ротила. Ну та нтъ и втовець-то не старый, че наросно {Что нарошно! т.-е.: зачмъ напрасно говорить!— любимая поговорка у вогуловъ.}!
Вогулки, какъ мы увидимъ потомъ, не отличаются большой цломудренностью.
Село Шаимъ находится въ семи верстахъ отъ Полушаимскаго пауля и расположено на берегу тумана {Туманами вогулы называютъ большія озера, у которыхъ не видать другого берега или видно какъ въ туман.}, черезъ который протекаетъ рка Конда. Здсь есть русская церковь, живутъ священникъ и псаломщикъ. Домовъ или юртъ въ Шаим всего 7, ясачныхъ душъ 4, а всего населенія, вмст съ женщинами и дтьми, не боле 20. Здсь инородческая волость, и мстный псаломщикъ исправляетъ должность помощника писаря, который самъ живетъ въ Пелыми. Село Шаимъ — довольно важный пунктъ на Конд, такъ какъ здсь скрещиваются дв дороги. Въ начал зимы черезъ Шаимъ идутъ обозы съ рыбой съ Оби на Пелымь и дале на Уралъ, изъ Пелыми же привозятъ хлбъ и вс товары, необходимые для Конды. Лтомъ снизу изъ Рполова идетъ сообщеніе съ верхней Кондой по рк также черезъ Шаимъ. Но, несмотря на это, насъ поразилъ крайне унылый и жалкій видъ Шаима, занесеннаго сугробами. Когда мы пріхали, ни одного живого существа не видно было на улицахъ, даже собаки не встртили насъ своимъ обычнымъ лаемъ. Село казалось совершенно необитаемымъ.
Мы остановились на земской квартир и, напившись чаю, попросили хозяйку, одинокую меланхолическую вдову, вогулку, вчно сидвшую безъ всякаго дла съ трубкой въ зубахъ, отыскать церковнаго сторожа, такъ какъ намъ хотлось посмотрть мстную церковь. Вдова исчезла, и черезъ нсколько времени мы увидали, какъ мимо нашего окна пробжалъ по направленію къ церкви какой-то человкъ безъ шапки, съ лопатою въ одной и метлою въ другой рук, а вслдъ за нимъ вскор прослдовалъ торопливыми шагами и самъ батюшка. Мы одлись и также пошли въ церковь, добраться въ которой, а тмъ боле проникнуть въ нее оказалось не такъ-то легко. Церковь находилась въ нкоторомъ отдаленіи отъ села, и узенькая тропинка, ведшая къ ней, была совершенно занесена снгомъ, а при малйшемъ уклоненіи отъ дорожки въ сторону путникъ рисковалъ погрузиться по самую грудь въ глубокій снгъ. Когда мы вошли въ ограду, церковный сторожъ усиленно разгребалъ сугробъ снга, нагромоздившійся на паперти и завалившій входъ въ церковь. Мы извинились передъ батюшкой за причиненное ему безпокойство, и онъ, посл того какъ узналъ, кто мы, откровенно намъ сознался, что сильно перетрусился, такъ какъ принялъ насъ за какихъ-нибудь ревизоровъ. Церковь была небольшая, деревянная и очень бдная. Службы въ ней совершаются рдко, въ особенности зимой, такъ какъ церковь очень холодная, да кром того и служить въ ней почти не для кого. Шаимскій приходъ огромный по пространству и очень незначительный по числу прихожанъ. Немногіе паули, съ населеніемъ въ дв-три семьи, разсяны по Конд и ея притокамъ на протяженіи боле 100 верстъ отъ Шаима, и мстный священникъ всего только разъ въ годъ иметъ возможность посщать свой приходъ. Этотъ объздъ совершается обыкновенно на лодк (лтомъ здсь нтъ другихъ путей сообщенія, а зимнее сообщеніе почти невозможно) посл Пасхи, вскор по разлив ркъ, при чемъ во время этого объзда священникъ креститъ родившихся за годъ ребятъ, отпваетъ умершихъ и совершаетъ другія требы. Сами же вогулы, частію за дальностью разстоянія и трудностью пути, частію вслдствіе индифферентизма къ христіанской религіи, церковь посщаютъ рдко.
Въ шаимской церковной лтописи о шаимскомъ приход значится, между прочимъ, слдующее:
‘О времени основанія Шаима неизвстно. Въ начал XVIII вка жили здсь язычники вогулы подъ управленіемъ вогульскаго князька Сатыги, жительствовавшаго въ Сатыг. Митрополитъ тобольскій Филоей просвтилъ въ 1715 г. Сатыгу свтомъ христіанской вры, и его примру послдовали ‘шаимцы’… ‘Въ 1855 г. была построена въ Шаим церковь’.
‘Прихожане по гражданскому вдомству принадлежатъ къ верхне-пелымскому инородческому управленію,— народъ темный, мало просвщенный, говорящій своимъ языкомъ и ничего или съ большимъ трудомъ понимающій по-русски. Обыкновенное занятіе — звриный или рыбный промыслы. Благосостояніе и нравственность на низкой степени, бдность и нечистота поразительны, едва-ли не каждый зараженъ въ большей или меньшей степени сифилисомъ. Мало отрады и въ религіозномъ отношеніи. Въ случа болзни, вогулъ не прибгаетъ въ молитв, а къ какому-то шайтану, принося ему въ жертву какого-либо животнаго: барана, овцу, лошадь и т. д., кровью ихъ мажетъ себ лобъ, а остальное льетъ въ рку. Слды сего языческаго обычая всячески стараются скрывать отъ священника. И даже на исповди не сознаются, а вину въ пропаж животныхъ сваливаютъ на медвдя. Словомъ — вогульцы носятъ только одно названіе христіавъ, не зная ни русскаго языка, ни догматовъ православной вры, ни даже самыхъ главныхъ молитвъ. Они дикари и дикари крайне лнивые, преданные пьянству, разврату, къ тому же злобны, коварны и мстительны’.
Съ послдними тремя эпитетами едва ли можно согласиться съ лтописцемъ, по крайней мр, насколько мы успли познакомиться съ вогулами во время нашего пребыванія на Конд, послдніе по своей крайней апатіи ко всему и феноменальной лни едва-ли способны на коварство и месть.
Всего населенія 314 душъ.
О вымираніи вогуловъ говоритъ слдующая табличка, выписанная изъ тхъ же церковныхъ книгъ:
Въ 1867 году было мужчинъ и женщинъ — 841
‘ 1868 ‘ — 864
‘ 1869’ ‘ — 846
‘ 1870 ‘ — 346
‘ 1871,, — 337
Затмъ въ 1880 ‘ — 349
въ 1887 только — 384
а въ 1891 уже — 299
Такимъ образомъ, мене чмъ въ четверть столтія населеніе шаимскаго прихода, состоящее исключительно изъ однихъ коренныхъ вогуловъ (русскихъ я здсь не считалъ, да ихъ во всемъ приход, если не ошибаюсь, только 2 человка), уменьшилось боле чмъ на 12%!
Я не берусь здсь объяснять причинъ вымиранія вогуловъ, вопросъ этотъ очень сложный, да и во многихъ отношеніяхъ щекотливый. Сами же вогулы увряютъ, что до постройки церкви въ Шаин у нихъ не было такой большой смертности, и они жили гораздо лучше. Отчасти это можетъ быть и справедливо. Съ постройкой церкви стало больше обнаруживаться вліяніе русскихъ. А извстно, что при столкновеніи цивилизованнаго народа съ дикимъ, послдній, если онъ не успетъ слиться съ новымъ пришельцемъ, осужденъ на вымираніе, въ безпощадной борьб за существованіе побдителемъ остается тотъ, кто иметъ больше средствъ и силы для этого. Смертность и болзни вогуловъ являются какъ слдствіе ихъ поразительной бдности и худого питанія, а обднніе ихъ происходитъ отъ столкновенія съ русскими купцами и кулаками, являющимися піонерами среди инородцевъ и высасывающими изъ нихъ вс лучшіе соки.
Вскор посл нашего прізда въ Шаимъ поднялся буранъ, продолжавшійся цлыхъ два дня, и мы принуждены были все это время сидть на земской квартир: хать въ такую погоду было ршительно невозможно, да къ тому же и лошадей было нельзя достать, такъ какъ ямщиковъ въ Шаим не было, и приходилось посылать къ старшин въ Турсунтъ-пауль за 20 верстъ, чтобы онъ распорядился доставить намъ лошадей.
Во время нашего невольнаго заточенія въ земской квартир, около дверей нашей комнаты часто показывалась рожа какого-то мужичонки, торчавшая иногда по нсколько часовъ и чему-то глупо ухмылявшаяся.
— Теб чего?— не вытерплъ я наконецъ.
— Да лошадей-то гд будете брать? вдь дешево васъ здсь не повезутъ.
— Да теб-то какое дло? Пошелъ прочь.
Но рожа все-таки продолжала торчать.
Это наконецъ насъ заинтриговало. Мы разговорились съ мужичонкой, а скоро наконецъ и совсмъ познакомились. Мужичонко оказался русскій, единственный русскій поселенецъ въ Шаим. Онъ жилъ здсь среди вогуловъ уже много лтъ, зналъ хорошо и ихъ языкъ, и ихъ обычаи. Занимался онъ почти тмъ же, чмъ и вогулы, т.-е. рыболовствомъ и охотой, да кое-какой мелкой торговлей. Но онъ не былъ кулакъ, какъ большинство здшнихъ русскихъ торговцевъ, и настолько привыкъ къ вогуламъ, что жилъ между ними какъ свой, да и вогулы считали его за своего и довряли ему во всемъ. За его смуглый цвтъ лица вогулы дали ему кличку ‘Черное мясо’, настоящее же его имя было Назаръ. Впослдствіи мы отъ Назара узнали о вогулахъ очень много такого, чего иначе намъ никогда бы неузнать. Назаръ былъ единственный человкъ въ Шаим, у котораго водились лошади, и мы порядили его везти васъ до Typсунта, гд жилъ старшина.
Посл бывшаго бурана дороги не было и слда, ее засыпало снгомъ по крайней мр четверти на дв, и лошади брели по колно въ снгу, а нашъ широкій коробокъ до того сильно тормазилъ, что он поминутно останавливались, такъ что, протащившись кое-какъ до Турсунта, мы принуждены были разстаться со своимъ экипажемъ и хать дале на салазкахъ или хряслахъ.
Турсунтъ-пауль представляетъ изъ себя небольшую группу построекъ, разбросанныхъ среди лса на лвомъ берегу рка Конды. Здсь живетъ три семьи, ютящіяся въ нсколькихъ грязныхъ юртахъ. Этотъ пауль одинъ изъ типичныхъ,— такіе паули встрчаются по всей Конд. Дв-три юрты, нсколько сарайчиковъ для защиты скота отъ зимнихъ морозовъ и вьюгъ, штукъ 6—7 свайныхъ амбарушекъ — вотъ и вс строенія этихъ паулей. Амбарушки служатъ магазинами, гд вогулы хранятъ продукты охоты и рыбной ловли. А такъ какъ въ этихъ мстахъ существуетъ множество мышей, то, чтобы воспрепятствовать этимъ маленькимъ хищникамъ проникать въ амбары, ихъ строятъ на четырехъ сваяхъ, надрубая эти послднія по средин такимъ образомъ, что маленькому грызуну никоимъ образомъ по нимъ нельзя забраться во внутренность помщенія.
Свои постройки и юрты вогулы обыкновенно никогда не огораживаютъ никакими заборами или оградами.
Внутренность юрты старшины представляла довольно большую комнату съ печью, нсколько напоминавшую русскую печь, только безъ шестка. Въ одномъ изъ боковъ этой послдней былъ вмазанъ большой чугунный котелъ для варки мяса и рыбы. Нсколько кроватей, лавки, дв-три скамейки и два стола составляли всю мебель. Въ переднемъ углу виднлось нсколько иконъ, въ углу на полу стояло два-три сундука, на стн висло кремневое ружье, на шестахъ подъ потолкомъ были развшены рыболовные снаряды: сти, неводъ и пр.
Когда мы пріхали, вся семья старшины, состоявшая душъ изъ восьми, сидла за самоваромъ.
Самоваръ можно встртить по всей Конд.
Турсунтъ-пауль былъ послдней станціей, гд можно было, при помощи старшины, достать лошадей. Между тмъ до цли нашего путешествія, т.-е. до мстожительства охотниковъ, промышлявшихъ бобрами, оставалось еще около 100 верстъ. Такимъ образомъ, лошадей необходимо было нанимать въ Турсунт вплоть до мста. На наше обращеніе въ старшин за лошадьми, послдній сказалъ, что онъ уже два дня, какъ отыскалъ для насъ ямщиковъ, такъ какъ о нашемъ прозд ему сообщили тотчасъ же по нашемъ прибытіи въ Шаимъ. Дйствительно, въ юрт около печи сидли какіе-то два вогула,— какъ оказалось, наши будущіе ямщики. Но послдніе за конецъ въ 100 верстъ заломили ни больше, ни меньше, какъ 60 р. Такое требованіе насъ крайне изумило, такъ какъ обыкновенная казенная такса въ этихъ мстахъ всего 1 1/2 к. съ лошади за версту. Мы показали старшин бланку отъ засдателя и объявили, что платить больше, чмъ сколько слдуетъ, не намрены. Старшина, какъ и вс вогулы, былъ неграмотный и сначала выразилъ сомнніе въ подлинности печати засдателя, но потомъ, сличивъ ее съ имвшимися у него на другихъ бумагахъ печатями, успокоился. Благодаря безграмотности вогуловъ и ихъ крайнему невжеству, здсь нердко случается, что идетъ какой-нибудь проходимецъ, показываетъ бланку, будто бы выданную самимъ губернаторомъ, и требуетъ себ по этой бланк безплатно лошадей, между тмъ какъ эта бланка — не что иное, какъ простой клочокъ бумаги съ печатью, оттиснутой какой-либо пуговицей.
Убдившись въ подлинности печати, старшина началъ о чемъ-то горячо спорить на своемъ вогульскомъ язык съ ожидавшими ямщиками.
— О чемъ это они спорятъ?— спросили мы у Назара.
— Да все никакъ не могутъ въ цн сойтись: т просятъ 60 р., а старшина говоритъ, что это будетъ много.
— Такъ растолкуй ты имъ, пожалуйста, что мы вовсе не намрены платить такихъ сумасшедшихъ денегъ,— это вымогательство!
— Да они съ васъ и не просятъ, у нихъ свой торгъ.
— То-есть, что же это значитъ?— удивились мы.
Оказалось слдующее. Въ Шаимской волости нтъ общественнаго ямщика, и казенныя подводы отправляются натурой, т.-е. по очереди. А такъ какъ лошадей у общественниковъ, кром старшины и поряжаемыхъ имъ ямщиковъ, ни у кого нтъ, то послдніе и заламываютъ обыкновенно съ прозжающихъ, которые, къ счастію, попадаютъ сюда очень рдко, столько, сколько имъ Богъ на душу положитъ. Но за казенныя подводы они не могутъ брать боле того, что полагается по такс, т.-е. 1 1/2 к. за версту съ лошади, поэтому остальное ямщики взыскиваютъ съ тхъ изъ общественниковъ, чья очередь вести подводу. Случается, что съ общественника и взять-то ршительно нечего, поэтому съ теченіемъ времени у шаимскаго общества установился такой порядокъ: старшина вмст со своими пріятелями-ямщиками стали возить подводы за очередниковъ только за круговой порукой всхъ остальныхъ членовъ Шаимской волости, которыхъ, кстати сказать, всего числится около 140 чел. А деньги за подводы взыскиваются уже въ обществ вмст со сборомъ ясака.
Мы, какъ дущіе по бланк, попали подъ разрядъ казенныхъ, и старшина не могъ намъ отказать въ доставк подвода по установленной такс, поэтому онъ и нанималъ своихъ пріятелей-ямщиковъ въ надежд вознаградить себя потомъ съ лихвой за счетъ общества. Впрочемъ процедура наниманія и споръ изъ-за дороговизны, какъ намъ потомъ объяснилъ Назаръ, была только комедіей, чтобы показать передъ другими, что старшина печется о мірскихъ интересахъ.
Не желая связываться съ ямщиками, мы предложили Назару самому порядиться вести насъ до мста, на что онъ и согласился за 30 р., къ досад нанимавшихся ямщиковъ. Справедливость требуетъ замтить, что казенная такса на подводы здсь дйствительно очень низка, потому что, какъ мы это и увидимъ потомъ, ямщикъ, отправляясь въ путь, рискуетъ не только своими лошадьми, которыя здсь очень дороги, но даже и собственнымъ здоровьемъ, если не жизнью.
— А гд же твоя молодуха? Ее что-то не видно,— спросилъ Назаръ у старшины, когда дло съ лошадьми было улажено.
Въ отвтъ старшина только тяжело вздохнулъ и молча махнулъ рукой.
Еще съ самаго прізда мы замтили, что онъ былъ, какъ будто, не въ своей тарелк и ко всему относился апатично, даже съ ямщиками торговался какъ-то крайне неохотно, часто обрывалъ на полуслов и задумывался.
— Упзала, отнако,— сказалъ за него одинъ изъ присутствовавшихъ вогуловъ.
— Какъ убжала? Куда?
— Совсмъ упзала, томой, къ отцу.
— Да зачмъ же? Что же ты разв ее билъ?— спросили мы у старшины.
— Какое пилъ! Пальцемъ никогта не тронулъ!— заговорилъ вдругъ послдній, выходя изъ своей апатіи.— Совсмъ у твки ума нтъ.
— Такъ зачмъ же она убжала-то?
— А кто ее знать? Сапрягла лосать, посатила своего братиску та и ухала.
Насъ крайне заинтриговала эта семейная драма въ жизни вогула, мы стали допытываться подробностей.
— Эхъ, теперь тло прослое, мосно прямо правту говорить,— началъ посл нкотораго молчанія старшина.— Совсмъ у твки ума нтъ. Вть когта она пыла 14 готовъ, она усъ репенка ротила. Какой у ней умъ?
— Да зачмъ же, въ такомъ случа, ты-то ее бралъ?
— Зачмъ? Та я тумалъ, что она исправится,— вть совсмъ молота, несоверсеннолтняя, отнако.
— Какъ несовершеннолтняя! Какъ же васъ повнчали-то?
— Какое повнчали? Че наросно. Попъ не внчалъ, насъ только опручили, а сватьпу мы хотли стлать посл Пасхи. Ей только постомъ путетъ соверсеннолтіе.
— Ну, а что же, теб ее очень жаль?
— Какое залъ? Че наросно. Мн залъ не ее, тенегъ залъ,— изъянился я много: калыму 25 р., та руплей на 30 вотки покупалъ, та за опручанье попу корову отталъ. Совсмъ ума нтъ у твки.— Вотъ посмотрите въ углу стоитъ изломанная кровать,— указалъ старшина на валявшіяся доски:— это все она сломала, та вотъ и эта, на которой я сиву, тозе пыла исломана,— все ея тло. Я рать, сто отъ нея отвязался.
— Но зачмъ же она кровати-то ломала?
— Сачмъ? Я самъ тома мало пывалъ, а тутъ все посторонніе музыки зтили, русскіе, ну она съ ними все и турла тутъ на кроватяхъ-то…
— Да вдь у тебя другой юрты нтъ? А семейные-то твои чего же смотрли? Женщины-то?
— Вотъ он мн потомъ про это и разсказывали… При всхъ… Стыта нтъ нисколько у твки. Я какъ узналъ, и то ни разу пальцемъ не тронулъ, тумалъ, исправится, какъ зенимся…
— Ну, самъ виноватъ, позарился на красоту,— сказалъ Назаръ:— разв ты не зналъ, что она уже съ троими такъ-то, какъ ты, обручалась да это всхъ ушла?
— Какое не зналъ? Че наросно. Та тумалъ, что молота, исправится,— оправдывался старшина.
— Но зачмъ же она ушла-то? Что ты, не нравился ей, что-ли?
— Тутъ все терся отинъ парниско, Васька изъ Муломскаго пауля. Ну, онъ ее и потговорилъ за него итти, насы папы витли, какъ они кольцами мнялись. Вотъ она и усла. Втеръ у твки въ голов,— кто не попроси ее замузъ, за всхъ готова… И парниско-то совсмъ молотой, готовъ пятнадцати… Какъ зе мн мозно ее опять воротить?— жалобно спросилъ старшина, обращаясь къ намъ.
— Да вдь ты говоришь, что радъ, что отъ нея отдлался? Зачмъ же теб ее ворочать-то?
— Та изъянился я много. Теньги толзны таромъ пропася.
Мы посовтовали старшин предоставить лучше коварную измнницу ея судьб, а калымъ и убытки требовать по суду съ ея отца или будущаго жениха. Но это, повидимому, мало утшило обманутаго старшину. Да и не одинъ онъ, а вс присутствовавшіе тутъ вогулы, въ особенности два младшіе брата старшины, сидли печальные, понуривъ головы. Видно было, что и они не были равнодушны въ исчезновенію хорошенькой вогулки, разбившей вмст съ кроватями и нсколько нжныхъ сердецъ.
Это было наше первое знакомство съ частной жизнью вогуловъ.
Въ дальнйшій путь мы отправились на четырехъ хряслахъ, въ каждыхъ по одной лошади. Но едва отъхали отъ Турсунта верстъ пять, какъ снова поднялся буранъ и при томъ съ такой силой, что въ пяти шагахъ ршительно ничего не было видно, не говоря уже о дорог, отъ которой, благодаря предъидущей вьюг, не было и слда. Назаръ съ частью нашего багажа халъ впереди, прокладывая слдъ, и его лошадь, привычная въ здшнимъ путямъ, ощупью, ногами разыскивала подъ снгомъ твердое полотно дороги и тихимъ шагомъ подвигалась впередъ, а ней слдовала другая съ поклажей, за этой мы двое, закрытые рогожей и завязанные веревками, на подобіе мороженныхъ осетровъ, и наконецъ поздъ заключалъ братъ старшины, Сенька, котораго мы взяли въ качеств помощника ямщика.
Но, несмотря на буранъ, наступившія сумерки и совершенно занесенную снгомъ дорогу, сбиться съ пути все-таю было довольно трудно, потому что едва лошадь ступала мимо дороги, какъ тотчасъ же погружалась въ рыхлый снгъ чуть не по горло, тогда какъ на дорог ей было всего только по брюхо. Закрытые сверху рогожами, мы проспали всю ночь и не слыхали даже, какъ наши ямщики останавливались гд-то среди лса покормить выбившихся изъ силъ лошадей и погрться самимъ около разведеннаго востра. Вдругъ я былъ разбуженъ отчаянными причитаньями Назара: ‘Ой, ой, ой!— кричалъ онъ:— утонула вдь она у меня, проклятая! Ой, ой! Какъ я ее теперь добуду! Пропадетъ лошадь!’
Я хотлъ-было выпрыгнуть изъ саней, но это оказалось невозможно, такъ какъ мы были крпко завязаны веревками снаружи. Тогда я растолкалъ своего спутника, и едва соединенными усиліями мы выбрались изъ-подъ рогожъ на свтъ Божій. День уже давно начался. Буранъ утихъ. Передній возъ лежалъ на боку, и Назаръ суетился около лошади, которой виднлась только одна голова изъ-подъ снга, а ноги и туловище куда-то провалились. Мы подошли ближе. Оказалось, что лошадь немного уклонилась въ сторону отъ дороги и попала въ незамерзшее, вслдствіе обилія тепла источниковъ, но занесенное снгомъ болото, по берегу котораго шла дорога. Вода оказалась настолько глубока, что лошадь не доставала ногами дна, и еслибы не оглобли, удерживавшія ее на поверхности, она вся ушла бы въ воду. Мы обрубили гужи, Назаръ тянулъ за поводъ, не давая ей окончательно погрузиться, но вытащить лошадь на дорогу не было никакой возможности. Тогда мы надли петлей возжи на шею утопавшей, распрягли другую лошадь и при ея помощи, рискуя оторвать голову первой, вытащили-таки на безопасное мсто несчастное животное, дрожавшее отъ холода и совершенно измученное. Хрясла же, застрявшія въ болот и примерзшія полозьями къ мокрому снгу, привелось бросить на произволъ судьбы, такъ какъ ршительно было опасно вытаскивать ихъ. Мы только переложили изъ нихъ багажъ на другія подводы, ежеминутно рискуя сами провалиться въ воду, и похали дале.
Отъ Турсунтъ-пауля до Умутья считаютъ 30 верстъ, и эти 30 верстъ мы хали ни боле, ни мене, какъ 17 часовъ, т.-е. длая меньше двухъ верстъ въ часъ!
Къ паул Умуть, какъ и въ Турсунт, всего только три юрты. Когда мы вошли въ одну изъ нихъ, намъ прежде всего бросилось въ глаза какое-то маленькое человческое существо, валявшееся на кровати около порога, прикрытое грязной шубой и метавшееся, повидимому, въ бреду. Лицо несчастнаго было сплошь покрыто какими-то гнойными коростами. Сначала я подумалъ, что это сифилитикъ, такъ какъ сифилисъ здсь самая обыкновенная вещь, и намъ уже много встрчалось безносыхъ и безглазыхъ субъектовъ, этихъ жертвъ сладострастной Венеры. Передъ самымъ лицомъ бдняги лежалъ какой-то кровавый кусокъ мяса со свже-струившейся кровью. Я подошелъ ближе. Оказалось, что этотъ кусокъ былъ не что иное, какъ выставившаяся изъ-подъ шубы рука больного, почти съ совершенно обнаженными мускулами. Самый же больной оказался ребенокъ лтъ 9—10. По всей комнат носился отвратительный запахъ свжеразлагавшагося трупа.
— Что съ нимъ?— спросилъ я.
— Опгорлъ,— отвчала хозяйка.
— Какъ обгорлъ?
— А кто его снаетъ? Онъ оставался отинъ въ юрт у состей, а такъ варился котелъ. Втругъ, мы витимъ, бзытъ оттута, весь въ огн, рупаха пылаетъ, мы выпзали, а усъ онъ опгорлъ. Тругую нетлю лезытъ, не мозетъ потняться.
— Да это чей, твой мальчикъ-то?
— Нтъ, чузой. Мать его оставила, а сана усла замусъ въ тругой пауль,— втова пыла. Онъ и зылъ у насъ. Кута его тваесъ?
Мы попросили раскрыть ребенка.
Боже! Какой ужасный видъ представился нашимъ глазамъ! Буквально вся грудь и весь животъ малютки представляли сплошной кусокъ живого мяса, покрытаго гнойными, грязными струпьями, изъ-подъ которыхъ сочилась кровь. Ребенокъ лежалъ совершенно голый и покрывался грязной мховой шубой, шерсть отъ которой приставала въ струпьямъ и гнила на его тл, испуская страшное зловоніе.
— Отчего вы его держите въ такой грязи? Зачмъ не моете раны?— спросили мы.
— Та что мы снаемъ? Совсмъ не снаемъ, какъ съ нимъ пыть.
— Лечили вы его чмъ-нибудь?
— А нтъ, ничмъ не лечили. Такъ все и лезытъ.
Мы велли принести теплой воды и заставили обмыть ребенка. Такъ какъ самъ больной не могъ двигаться и наполовину уже окоченлъ, вогулъ, дядя мальчика, приподнялъ его за голову на воздухъ и, придерживая за уши, оставилъ его въ такомъ положеніи, пока женщина поливала на раны воду. Прикоснуться въ тлу было ршительно невозможно, потому что на немъ не было живого мста отъ струпьевъ, и при каждой попытк дотронуться до коростъ руками, несчастный начиналъ стонать. Мы ршили, что спасти его уже не было никакой возможности и что всякая попытка къ этому причиняетъ больному одни только лишнія, безполезныя страданія, поэтому ограничились только тмъ, что дали, для успокоенія своей совсти, чистую простыню, чтобы завернуть въ нее этотъ живой трупъ. Смрадъ въ юрт во время обмыванія сдлался до того невыносимъ, что даже вогулы, уже привыкшіе къ нему, постоянно окуривали сосновыми втками.
Насъ провели въ другую, отдльную комнату, оказавшуюся довольно чистенькой. Вогулка притащила оленьяго мяса, затопила печь, и мы зажарили бифштексъ. Здсь я въ первый разъ въ жизни лъ оленье мясо, оно мн показалось очень вкуснымъ, но мысль о живомъ человчьемъ мяс въ сосдней комнат ршительно отравляла аппетитъ.
Переночевавъ здсь, мы тронулись въ дальнйшій путь рано поутру. День начинался ясный, хотя и морозный. Такъ какъ, вслдствіе бурановъ, дорожки опять не было и слда, то мы снова поплыли по снгу, прокладывая свжую тропку. На половин волока между паулями Умутье и Корысья (30 верстъ) находится вымершій пауль Шешенсумъ, съ прошлаго года совершенно заброшенный, такъ какъ горячка унесла въ могилу всхъ работниковъ, а женщины и дти разбрелись по другимъ паулямъ, пріютившись у родственниковъ. Несмотря на то, что этотъ пауль стоитъ на самомъ берегу рки Конды, по которой шла дорога, мы принуждены были отказаться отъ мысли осмотрть его, такъ какъ добраться до него было ршительно невозможно, по причин глубокаго снга. Но наши лошади выбивались изъ силъ и требовали отдыха и корма, и мы сдлали стоянку въ лсу, гд подъ втвистыми елями сварили чай. Лошадей всю дорогу до самаго конца наши ямщики кормили ржанымъ хлбомъ, такъ какъ сна ни у кого изъ вогуловъ во встрчавшихся намъ пауляхъ не было. Скота здсь почти совершенно не имется.
Ночью, верстъ за 5, за 6 до Корысьи, наши дв переднія лошади при перезд черезъ одинъ урай {Заливъ отъ рки.}, встртившійся по дорог, вдругъ попали въ наледь, не замченную нашими ямщиками подъ глубокимъ слоемъ снга. Ни взадъ, ни впередъ. Почти по поясъ въ вод и мокромъ снгу бились Назаръ съ Сенькой въ продолженіе по крайней мр часовъ полуторыхъ, но ничего не могли подлать. Полозья пристыли ко льду, а некованныя лошади скользили и падали. Длать было нечего: мы ршили оставить обои хрясла вмст съ багажомъ до утра въ ура, а сами отправились на порожнихъ до ближайшаго пауля. Но и съ пустыми хряслами выбраться на дорогу оказалось не такъ-то легко, потому что приходилось сдлать объздъ въ сторону по глубокому снгу, въ которомъ лошади грузли до того, что виднлась одна только голова. Тогда мой коллега надлъ лыжи, запасенныя нами на всякій случай, и началъ длать впереди слдъ, по этому слду мы гнали двухъ распряженныхъ лошадей, а дв другія, запряженныя гусемъ въ пустыя хряслы, слдовали уже за ними, прыгая въ глубокомъ снгу, какъ зайцы, и поминутно останавливаясь отъ тормазившихъ хряслъ. Я съ ямщиками завершалъ шествіе. Но намъ пришлось бы очень плохо, и мы, или по крайней мр наши вымокшіе въ вод ямщики, могли бы замерзнуть, не найдя снова за ураемъ дороги, еслибы одна изъ лошадей не была замчательно умна. Она сама, безъ всякаго понужденія, начала ходить изъ стороны въ сторону, пока снова не наткнулась на занесенную снгомъ дорогу и тихимъ шагомъ, не останавливаясь, пошла впередъ. Выбравшись на дорогу, мы сли въ хрясла и похали дале, но на протяженіи какой-нибудь одной версты нашъ корневикъ распрягался по крайней мр разъ десять: сбруя вся заледенла и руки скользили съ оглоблей. Между тмъ необходимо было торопиться, такъ какъ нашъ Назаръ, мокрый какъ тюлень, весь продрогъ и обледенлъ. Не надясь довезти его живымъ до Корысьи, мы остановились среди лса, зажгли старый стволъ дерева и сдлали громадный костеръ, около котораго кое-какъ отогрвъ бднаго Назара, похали дале. Но такъ какъ снятыя съ ногъ бродни {Родъ сапоговъ съ длинными голенищами.} Назара затвердли, какъ камень, и ихъ было невозможно оттаять, то мы посадили нашего возницу въ хрясла босымъ, закутавъ его ноги въ шубу и закрывъ одялами. Но едва отъхали съ полверсты отъ стоянки, какъ съ нами случилось новое несчастье. Въ одномъ мст хрясла вдругъ опрокинулись, и мы вс вылетли въ снгъ, а лошади шли да шли себ шагомъ, не останавливаясь. Остановить ихъ не было никакой возможности, такъ какъ второпяхъ мы позабыли ихъ завозжать и хали, полагаясь на ихъ благоразуміе. Обжать и схватить за поводъ тоже было невозможно, потому что едва кто-нибудь изъ насъ длалъ эту попытку, какъ тотчасъ же погружался въ глубокій снгъ по поясъ.
— Держите ее, проклятую, за хвостъ! Она смирная, не лягнетъ!— закричалъ Назаръ, оставшійся позади босой, безпомощный.
Мы чуть не оборвали хвостъ у сивки, но передняя лошадь не останавливалась, а сивка, бывшій въ корню, по невол тянулся за ней. Длать было нечего, пришлось бросить Назара одного среди лса, ночью, и торопить поскоре лошадей, чтобы ужъ изъ Корысьи, до которой оставалось всего версты три, послать за нашимъ бднымъ возницей. Хорошо что вмст съ нимъ остались шуба и одяло, а то плохо бы ему пришлось.
Можно себ представить изумленіе и переполохъ вогуловъ, которые мирно почивали въ своихъ постеляхъ, какъ вдругъ дверь въ юрту распахнулась и, при свт зажженной лучины, они увидали передъ собой какихъ-то двухъ странныхъ, невиданныхъ ими дотол людей: одинъ въ тюленьей шуб, другой хотя и въ бараньей, но въ очкахъ! Я увренъ, что они приняли насъ если не за шайтановъ, то, по крайней мр, за лсныхъ разбойниковъ, и несмотря на всю ихъ неповоротливость и апатію, я видлъ, какъ одинъ изъ вогуловъ потянулся за ружьемъ, висвшимъ на стн, готовясь на всякій случай запастись обороной. Большого труда стоило намъ, при помощи Сеньки, служившаго переводчикомъ, растолковать, что мы не какія-нибудь лсныя чудовища, а такіе же люди, какъ и они, и убдить ихъ поскоре хать за погибающимъ Назаромъ. Къ утру послдній былъ дйствительно доставленъ въ пауль и къ нашему удивленію и радости оказался въ вожделннйшемъ здравіи. Даже простуды не получилъ. Удивительно крпкій человкъ.
На другой день мы выслали все мужское населеніе Корысьи добывать наши возы съ багажомъ, который и былъ въ скоромъ времени доставленъ въ совершенной цлости и сохранности, хотя мы, отправивъ за нимъ вогуловъ, сильно опасались, какъ бы они не соблазнились боченкомъ водки, бывшимъ у насъ въ числ прочей клади, и не вздумали бы устроить въ лсу попойку. Водка — единственная вещь, устоять противъ соблазна, украсть которую вогулъ не всегда бываетъ въ силахъ. Но вообще воровства среди вогуловъ — нтъ и въ помин, и къ этому пороку они относятся съ крайнимъ презрніемъ. За всю нашу бытность среди вогуловъ у насъ не потерялось ни одной вещи, хотя за своимъ багажомъ мы обыкновенно не слдили и предоставляли его вогуламъ на ихъ совсть.
Отъ самаго Шаима наша дорога шла все вдоль р. Конды частію по ней самой, частію по берегу. На рк она была еще сносна, а равно и въ урманахъ, черезъ которые намъ иногда приходилось прозжать, потому что въ нихъ снгъ былъ не такъ глубокъ. Но больше всего труда представляли пошвора, черезъ которые иногда пролегала дорога. На нихъ мы длали едва-ли боле одной версты въ часъ. Посл каждыхъ 5—6 шаговъ лошади останавливались, и требовались большія усилія, чтобы снова сдвинуть ихъ съ мста. Чмъ ближе мы подвигались къ цли нашего путешествія — Оронтуръ-паулю, гд жили охотники за бобрами, тмъ все чаще и чаще стали намъ попадаться подобные пошвора, поросшіе мелкимъ соснякомъ, а иногда больными, корявыми березками, росшими пучками, какъ кусты тальника. Наши истомленныя и отощавшія лошади окончательно выбивались изъ силъ и отказывались идти. Не разъ случалось, что та или другая лошадь, оступившись, сваливалась въ сторону въ снгъ и уже была не въ силахъ сама подняться, и мы по нскольку часовъ бились надъ ней по грудь въ снгу, чтобы поднять ее на ноги. Лежитъ себ какъ на перин — и шабашъ!
Наконецъ, однажды, глубокой ночью, ровно черезъ дв недли посл отъзда нашего изъ Екатеринбурга, мы выхали изъ угрюмаго урмана на небольшую площадку, на которой было разбросано нсколько вогульскихъ построекъ. Это и былъ Оронтуръ-пауль, конечная цль нашего путешествія. Здсь мы должны были прожить весенніе мсяца до тхъ поръ, пока не вскроются рки, чтобы уже потомъ на лодк отправиться въ обратный путь.
Здсь я сдлаю небольшое отступленіе, чтобы представятъ краткій общій обзоръ рки Конды.
Рка Конда, одинъ изъ самыхъ большихъ притоковъ р. Иртыша, впадающая въ послдній недалеко отъ его устья у р. Оби, занимаетъ своимъ бассейномъ громадную площадь, ограничиваемую на юг р. Тавдою, на свер — Сверною Сосьвою и на восток ркою Обью. Вытекая изъ болотъ подъ 62 с. ш. съ водораздла р. Св. Сосьвы, она течетъ сначала въ югу, затмъ медленно поворачиваетъ въ востоку, отклоняясь въ Иртышу, и, описавъ полукругъ боле, чмъ въ 800 верстъ, устремляется снова на сверо-востокъ и вливается въ р. Иртышъ. Все это пространство представляетъ изъ себя сплошную тайгу съ ея непроходимыми лсами, неизмримыми тундровыми болотами, громадными туманами, съ массой рчекъ и озеръ. Этотъ край, почти не тронутый вліяніемъ русскихъ, а равно не описанный никмъ изъ путешественниковъ, представляется однимъ изъ интереснйшихъ, какъ по своей двственной природ, такъ, въ особенности, по жизни его обитателей вогуловъ, для которыхъ, кром ихъ священныхъ рощъ и урмановъ, съ ихъ вчнымъ таинственнымъ полумракомъ, ничего не существуетъ на свт.
Вогулы, племя родственное по языку и первоначальной религіи остякамъ, съ незапамятныхъ временъ вышли изъ глубины Азіи съ Алтайской горной возвышенности и разселились по ркамъ Конд, Сверной Сосьв, Тавд и ихъ притокамъ. Обращенные въ 1715 г. въ христіанство тобольскимъ митрополитомъ Филоеемъ, кондинскіе вогулы, благодаря своему изолированному положенію отъ русскаго населенія, до сихъ поръ не забыли своихъ прежнихъ боговъ и считаются христіанами только по имени. По самой природ мстности, не позволяющей вогуламъ заниматься чмъ-либо инымъ, кром охоты на зврей и рыбной ловли, вс они ведутъ охотничью жизвь.
Преобладающіе лса въ окружающей тайг — хвойные: сосна, ель, пихта, лиственница, кедръ, изъ лиственныхъ здсь встрчаются: береза, осина, ива, осокорь, изъ ягодныхъ растеній — рябина, калина, черемуха, смородина, клюква, черница и въ громадномъ количеств брусника.
Изъ зврей живутъ больше всего олень и лось (сохатый,— зврь, какъ его здсь называютъ по преимуществу), кром того, медвди, волки, россомаха, рысь, бобры, выдра, чернобурая и красная лисица, соболь, блка, горностай, колонокъ, ласка. Изъ рыбъ — щука, окунь, язь, чебакъ, налимъ, ершъ, въ тумазахъ и озерахъ — карась, и рдко въ Конду заходитъ красная рыба, и то водится только около устья. Изъ царства пернатыхъ здсь водятся глухари, тетери, рябчики, жолна, сорока, ворона, клесты и др.
Вотъ и вс общія свденія о р. Конд. Теперь я обращусь къ продолженію моего разсказа.
Оронтуръ-пауль, въ которомъ мы остановились, расположенъ при Оронтурскомъ озер, имющемъ до 7 верстъ въ длину и около 4 верстъ въ ширину въ восточной части,— западная гораздо уже. Глубина этого озера сравнительно незначительна, въ самыхъ глубокихъ мстахъ оно иметъ не боле двухъ-трехъ саженъ. Берега песчаны и покрыты по большей части краснолсьемъ, впрочемъ, кое-гд попадается и березнякъ. На сверо-восточномъ берегу недалека виднется высокій, весь поросшій хвойнымъ лсомъ, мысъ, круто опускающійся въ озеро и кажущійся утесистымъ отъ благо песчанаго берега, размытаго водой. Почва здсь, а равно и по всей Конд, исключительно или песчаная, или глинистая, камней нигд не встрчается, за исключеніемъ мелкихъ кварцевыхъ галекъ, которыми усяны берега этого озера. Вода въ озер краснобураго цвта, вслдствіе обилія болотной желзной руды, которая въ громадномъ количеств разсяна по берегу и на дн озера.
Оронтуръ-пауль состоитъ собственно изъ двухъ паулей, находящихся на двухъ противоположныхъ берегахъ озера: сверномъ и южномъ. Сверный пауль расположенъ на ровной лсистой мстности, южный же, въ которомъ поселились мы, находится на небольшомъ, довольно возвышенномъ мыс, вдающемся въ озеро среди урмана. Какъ въ томъ, такъ и въ другомъ паул живетъ всего по одной семь. Нашъ пауль состоитъ изъ 5 юртъ, изъ нихъ 4 принадлежатъ нашему хозяину Тимоею. Первую, самую старую изъ этихъ юртъ, строилъ еще праддъ Тимоея, вторую — ддъ его, третью — отецъ и четвертую — онъ самъ. У вогуловъ, въ большинств случаевъ, каждое новое поколніе строитъ свою новую юрту. Такимъ образомъ, по этимъ четыремъ юртамъ наглядно можно видть, какимъ измненіямъ съ теченіемъ времени подвергались постройки вогуловъ почти за столтній періодъ.
Праддовская юрта состоитъ всего изъ одной, довольно обширной комнаты, безъ сней, съ окнами, перегороженными деревянными ршетками, между которыми прежде, по всей вроятности, вставлялись или куски льда, или натягивалась брюшина вмсто стеколъ. Въ одномъ изъ угловъ этой юрты — чувалъ, теперь уже почти совершенно развалившійся. Рядомъ съ нимъ вмазанъ чугунный котелъ, служившій для варки пищи. Потолка нтъ, прямо крыша. Какъ эта, такъ и другая, ддовская юрта теперь совершенно необитаемы, и служатъ складомъ для рыболовныхъ снастей и охотничьихъ снарядовъ Тимоея. Послдняя уже значительно отличается отъ первой юрты. Она состоитъ изъ двухъ отдленій — одно изъ нихъ предназначалось для помщенія семы, другое служило и кухней и снями. Въ первомъ отдленіи — чувалъ, нары, во второмъ — котелъ для варки пищи. Окна такія же, какъ и въ первой юрт, но уже есть потолокъ. Третья юрта, въ которой въ настоящее время живетъ самъ Тимоей съ семьей, также во многомъ отличается отъ двухъ предыдущихъ. Во-первыхъ, при ней есть просторныя, крытыя сни, во-вторыхъ, внутренность ея раздлена на дв половины: одна мужская, другая женская. Чувалъ замненъ печью, почти совершенно подобной русской. Окна въ юрт стеклянныя, вмсто наръ — кровати. Котелъ для варки мяса и рыбы находится уже въ другой, отдльной избушк, какъ и у большинства зажиточныхъ вогуловъ. Наконецъ, послдняя юрта, еще совершенно новая, въ которой поселились мы, уже вполн напоминаетъ русскую пятистнную избу. Вс эти зданія стоятъ кучкой, другъ подл друга. Тутъ же недалеко отъ нихъ находится небольшая, теперь уже полурвалившаяся, старая избушка, прежде предназначавшаяся для роженицъ и менструирующихъ женщинъ. Эта избушка — нчто въ род хлва, безъ печи и мебели. Женщина, по понятіямъ вогуловъ, во время родовъ и менструацій существо поганое и не можетъ жить вмст съ другими: поэтому ее удаляли въ особое помщеніе, и она не имла права оттуда выходить, пока ее не окуривши бобровой струей. Неочищенная же такимъ образомъ женщина не могла ни садиться въ лодку, ни лазить на подволку, ни шагать черезъ ружье или другое оружіе охотника, иначе вс эти вещи и самая юрта длались погаными и требовали очищенія. Въ настоящее время взглядъ на женщину нсколько измнился, и обычай очищенія вывелся, а избушка осталась только какъ памятникъ добраго стараго времени. Нсколько поодаль отъ этихъ главныхъ построекъ находятся четыре амбара, стоящіе другъ противъ друга. Эти небольшіе амбарчики построены на сваяхъ, какъ я уже сказалъ, для предохраненія хранящейся въ нихъ провизіи отъ мышей, находящихся здсь въ большомъ изобиліи. Рядомъ съ амбарами находится небольшой погребъ, гд хранятъ свжую рыбу въ лтнее время. Впрочемъ погребъ — рдкость у вогуловъ. Лтомъ мясо и рыбу они по большей части сушатъ на солнц, а зимой морозятъ.
Для защиты скота отъ зимнихъ холодовъ и вьюги построены три небольшихъ хлва, съ такой низкой крышей, что человку въ нихъ можно ходить не иначе, какъ только согнувшись въ три погибели. У Тимоея дв коровы, одна лошадь и нсколько штукъ бленькихъ барашковъ. Я нарочно подчеркнулъ слово бленькихъ, потому что, какъ это увидимъ впослдствіи, эти барашки держатся имъ не для какихъ-либо иныхъ цлей, а только для жертвоприношеній шайтанамъ, которые любятъ больше всего блыхъ животныхъ: блыхъ барановъ, блыхъ оленей, блыхъ лошадей. Поэтому блыя или сивыя лошади здсь цнятся очень дорого.
Если прибавить ко всмъ, мною перечисленнымъ, постройкамъ еще сарай, съ крытымъ вверху сноваломъ, то я могу считать описаніе хозяйственныхъ строеній Тимоея законченнымъ.
Теперь я перейду къ самимъ обитателямъ Оронтуръ-пауля. На нихъ я также остановлюсь нсколько подробне, такъ какъ населеніе этого пауля является также очень типичнымъ. Во всхъ другихъ пауляхъ на Конд боле или мене т же самыя отношенія въ семьяхъ.
Глава семьи, а стало быть и глава всего населенія южнаго Оронтуръ-пауля — Тимоей. Это довольно высокій, съ карими подслповатыми глазами и свтло русой бородой мужикъ, лтъ 50-ти. Тимоей упрямъ, скрытенъ, крайне самолюбивъ и чрезвычайно недоврчивъ. За все время нашего пребыванія въ Оронтур, намъ никакъ не удалось снискать его доврія къ себ. Онъ смотрлъ на насъ какъ на людей, пріхавшихъ съ какими-то тайными, недружелюбными намреніями, и мы никакъ не могли разубдить его въ этомъ. Къ тому же, вскор посл нашего прізда въ Оронтуръ-пауль, разнесся откуда-то слухъ, что мы явились сюда за тмъ, чтобы арендовать вогульскія вотчины. Какъ разъ въ этотъ годъ въ Пелымской волости правительствомъ были отданы въ аренду кедровники, служившіе однимъ изъ существенныхъ подспорьевъ въ жалкомъ хозяйств вогуловъ и съ незапамятныхъ временъ считавшіеся послдними ихъ неотъемлемой собственностью. Вотъ это-то обстоятельство и взбудоражило всхъ остальныхъ вогуловъ и вызвало у Тимоея большое недовріе къ намъ, какъ людямъ, пріхавшимъ въ Оронтуръ съ какими-то совершенно непонятными для него цлями. Онъ не только остерегался самъ давать намъ какіе-либо отвты на интересовавшіе насъ вопросы, но и другихъ, окружающихъ, убждалъ не довряться надъ. Даже на наши просьбы разсказать какую-нибудь сказку, перевести псню, у него всегда былъ одинъ отвтъ: ‘не снаю, мы ничего не снаемъ, какія у насъ сказки? т за, что у васъ,— отъ кого намъ ихъ больсе слысать?’ Если и можно было что-либо изъ него вытянуть, то не иначе, какъ только угостивъ его водкой, до которой онъ, какъ и вс вообще вогулы, былъ большой охотникъ. Въ особенности вогулы были осторожны, когда мы начинали разспрашивать ихъ относительно ихъ языческой религіи, которой, какъ мы слышали по дорог отъ русскихъ, они придерживаются и до сихъ поръ. Мы даже уже начинали думать, что намъ наклеветали на здшнихъ вогуловъ, что ничего языческаго въ настоящее время у нихъ нтъ и въ помин, что они совершенно уже позабыли своихъ прежнихъ боговъ. И только впослдствіи одно случайное обстоятельство, о которомъ я буду говорить ниже, открыло намъ глаза и показало, насколько хитры и осторожны были вогулы.
Впрочемъ, вообще Тимоей былъ съ нами довольно любезенъ и явной враждебности не выказывалъ.
Тимоей — вдовецъ и притомъ бездтный, но онъ живетъ вмст со своей нвсткой, вдовой, бывшей женой его старшаго брата. Сначала онъ намъ въ этомъ не сознавался, но потомъ, подъ веселую руку, разсказалъ, что его старшій братъ, умирая, призвалъ его въ себ и сказалъ: ‘Ну, Тимоха, я умираю. Не оставь мою жену и дтей. Живи съ ними, какъ я жилъ. Но если моя жена вздумаетъ когда-нибудь выйти замужъ за другого — не перечь’. И вотъ съ тхъ поръ Тимоей буквально исполняетъ завтъ своего брата: онъ живетъ со своей невсткой Марьей въ одной юрт и раздляетъ съ ней одно ложе, что не мшаетъ, впрочемъ, имъ постоянно грызться между собой, какъ это обыкновенно и водится у мужа съ женой.
Марья — вогулка лтъ 45. Это ужаснйшая попрошайка и очень недалекая женщина. Въ молодости она, должно быть, была довольно красива для вогулки. У нея четыре дочери. Старшая Алена года три тому назадъ ушла замужъ убгомъ въ довольно отдаленный пауль. Марья посердилась, посердилась, но потомъ, получивъ въ подарокъ отъ своего зятя бутылку водки и нсколько лоскутковъ ситцу, простила. Лучше что-нибудь, чмъ ничего,— резонерствовала по этому случаю Марья, разсказывая намъ про побгъ своей дочери. Вторая дочь, Анна, двушка лтъ 22, молчаливая и угрюмая работница, живетъ съ матерью, какъ и остальныя дв сестры. Анна — единственная изъ четырехъ сестеръ совершенно не понимающая по-русски, остальныя же хотя и плохо, но объясняются. Она вчно въ работ: то ходитъ за убитыми зврями въ урманъ, то рубитъ дрова, коситъ сно и пр., словомъ, справляетъ все хозяйство. У Анны уже былъ ребенокъ, но померъ. ‘Хутого какого-то ротила, не снаю, вотъ, какого-то ротитъ Наталья, стороваго или нтъ’,— совершенно спокойно разсказывала намъ Марья о своихъ дочеряхъ, изъ которыхъ вторая, двушка лтъ 18-ти, тоже намревалась въ скоромъ времени стать матерью.
Наталья — бойкая, стройная и физически развитая гораздо лучше своей старшей сестры двушка. Лицомъ она совершенная мать: брюнетка, съ узкими темно-карими плутоватыми глазенками, съ выдающимися скулами,— словомъ, типичная вогулка, и при томъ съ довольно смазливой рожицей. Къ тому же ужаснйшая кокетка и неисправимая лнтяйка, какъ по большей части и вс вообще хорошенькія женщины, знающія себ цну.
Наконецъ, послдняя дочь, Дарья, лтъ 12, хромая, но бойкая и работящая двушка, какъ и Анна. Она льетъ пули, снимаетъ шкуры съ убитыхъ зврей и т. п.,— словомъ, помощница и правая рука охотниковъ.
Кром того, вмст съ Тимоеемъ живетъ его пріемный сынъ Парамонъ. Это широкоплечій, неуклюжій и угрюмый вогулъ, лтъ 25-ти,— ‘плохой промышленникъ’, какъ отзывается о немъ Тимоей. Дйствительно, Парамону, что называется, не везетъ на охот. За всю ныншнюю зиму онъ убилъ не боле двухъ-трехъ оленей, тогда какъ другіе бьютъ ихъ десятками. У вогуловъ существуетъ убжденіе, что удача на охот не зависитъ отъ самого охотника, а отъ того, счастливъ онъ или нтъ. Парамонъ принадлежитъ въ числу несчастныхъ, а потому съ него многаго и требовать нельзя. Парамонъ женатъ на вдов Настась, и у нихъ есть уже сынъ, хотя они до сихъ поръ не внчаны. ‘Вотъ, Погъ тастъ напромысляю, тогта опвнчамся’,— говоритъ Парамонъ.
Нсколько въ сторон отъ юртъ Тимоея стоитъ еще одна одинокая юрта, а съ ней рядомъ небольшой свайный амбарчикъ. Это — хозяйство Степана, двоюроднаго брата Тимоея. Степанъ, вогулъ лтъ 40, худой, испитой, болзненный сифилитикъ. Это парія вогульскій, онъ вчно голоденъ и въ величайшемъ презрніи у остальныхъ обитателей Оронтура. Вслдствіе своей болзни онъ не можетъ промышлять, но такъ какъ все-таки на ногахъ, то вогулы считаютъ его лнтяемъ, не желающимъ работать и платить ясакъ. Оронтурцы принуждены взносить за него подать, а Степанъ лишенъ за это паевъ въ общественныхъ рыбныхъ ловляхъ. Нужда заставляетъ иногда Степана воровать рыбу изъ чужихъ ловушекъ, за что онъ нердко подвергается побоямъ со стороны оронтурцевъ. Воровство считается у вогуловъ самымъ великимъ преступленіемъ, а человкъ, уличенный въ немъ, заслуживаетъ вчное презрніе. При насъ былъ такой случай. Однажды у Тимоея пропало изъ ловушекъ нсколько щукъ. Подозрніе, разумется, тотчасъ же пало на Степана. Но Степанъ запирался. Тогда Тимоей заставилъ его произнести страшную клятву, состоявшую въ слдующемъ: Тимоей положилъ на столъ щуку, а Степанъ долженъ былъ топоромъ отрубить ей носъ, произнося: ‘пусть я никогда не съмъ ни одной щуки, если это я воровалъ’. Посл такой клятвы, клятвопреступникъ уже долженъ былъ оставить всякую надежду поймать когда-либо щуку. Но вслдствіе ли того, что Степану уже не въ первый разъ приходилось произносить такую клятву, вслдствіе ли нужды и озлобленія на своихъ, онъ сдлался крайнимъ скептикомъ. За кусокъ хлба онъ разсказалъ намъ, вопреки застращиваніямъ Тимоея, гд и какъ оронтурцы приносятъ жертвы шайтанамъ, за рубль — укралъ и притащилъ даже одного деревяннаго шайтана, а за нсколько фунтовъ дроби общался разрыть могилу своего отца и достать намъ его черепъ,— но отъ послдняго предложенія мы сами отказались, такъ какъ, въ случа еслибы объ этомъ узнали вогулы, то Степану могло бы прійтись плохо. Степанъ — вдовецъ и у него двое дтей. Аанасій — мальчикъ лтъ 12, шустрый и расторопный, онъ почти постоянно торчитъ въ юрт Тимоея, носитъ воду, дрова, топитъ печи, мететъ полъ и пр., и за это его садятъ за общій столъ. Другой ребенокъ, 9-лтняя Таня — изможденное, крохотное созданіе, на тоненькихъ, какъ у цыпленка, ножкахъ, съ большимъ животомъ — явными признаками англійской болзни, У нея черные серьезные, какъ у взрослой женщины, глаза и никогда не улыбающееся личико. Эта живетъ съ отцомъ. И одинъ Богъ знаетъ, сколько голода, холода и лишеній испытываетъ это крохотное созданіе! Когда мы пріхали, весь ея костюмъ состоялъ всего изъ двухъ трехъ грязныхъ тряпокъ, болтавшихся на ея впалой груди, тогда какъ животъ и ноги были совершенно обнажены. И это былъ ея единственный и зимній, и лтній костюмъ, въ которомъ она выбгала на холодъ и морозъ!
Самая юрта Степана представляла собой хижину какого-то пещернаго человка. Въ ней былъ земляной полъ, и кром чувала и котла ршительно ничего не было. Около этой юрты валялась куча обглоданныхъ костей, какъ у берлоги хищнаго звря. Кости, выбрасываемыя Тимоеевой семьей посл обда,— его обычная пища Степана. Онъ ихъ подбираетъ, вывариваетъ въ своемъ котл и питается ими вмст со своимъ ребенкомъ. О хлб, разумется, и говорить нечего, такъ какъ хлбъ и у Тимоея бываетъ не часто.
Чтобы сдлать описаніе этого пауля совершенно полнымъ, я долженъ упомянуть еще объ однихъ его обитателяхъ — это объ охотничьихъ собакахъ вогуловъ. Собака — неотъемлемая принадлежность вогула и его незамнимый другъ. Безъ собаки охотникъ-вогулъ немыслимъ. Она ходитъ съ нимъ за ввренъ, на ней возитъ вогулъ зимою изъ урмана сно, дрова, убитыхъ зврей и пр., ночью она стережетъ его скотъ отъ хищныхъ зврей и т. п. Не даромъ у вогуловъ существуетъ такая легенда о происхожденіи собаки: Торнъ, задумавъ сотворить собаку, далъ ей лукъ и стрлы и назначилъ ей быть помощницей человку. Но Тормъ-чукъ, мать Торма, замтила ему, что если у собаки будутъ лукъ и стрлы, тогда человкъ сдлается очень богатымъ и зазнается. Тогда Тормъ взялъ обратно у собаки лукъ и стрлы, а вмст съ этимъ отнялъ у нея и память и заставилъ ее такъ служить человку.
Населеніе свернаго Оронтуръ-пауля не многочисленне южнаго. Тамъ также нсколько юртъ, въ которыхъ живетъ старикъ Петръ со своей семьей. Старикъ Петръ былъ когда-то старшиной, но о способности его въ этой должности можно судить по тому, что онъ до сихъ поръ не уметъ различать денежныхъ знаковъ: у него кредитные — рубль, три рубля, пять — одинаковой стоимости. У Петра жена, три сына, изъ которыхъ старшій женатъ, и дочь. Старшій сынъ Петра Савелій — охотникъ, славящійся по всей Конд. Это малый лтъ 27, худощавой, скуластый, съ срыми глазами, орлинымъ носомъ, съ еле-пробивающимся пушкомъ на верхней губ и совсмъ безъ бороды, типъ истаго вогула-охотника. Слава объ его удачахъ на охот далеко прошла по сосднимъ волостямъ, и намъ еще въ Пелыми на него указывали, какъ на единственнаго охотника, который, можетъ быть, будетъ въ состояніи добыть намъ бобра.
Другіе братья Савелья, хотя тоже уже взрослые ребята, но только-что еще начинаютъ ходить на промыслы, пріучаются. Вогулы пріучаютъ дтей ходить на охоту очень поздно, не ране двадцатилтняго возраста.
Кром юртъ Петра, въ сверномъ Оронтуръ-паул, также какъ и въ южномъ, есть еще одна одинокая юрта, принадлежащая слпому вогулу Ивану. Этотъ слпой Иванъ поочередно живетъ то въ семейств Петра, то у Тимоея, кормясь на общественный счетъ. Иванъ ослпъ уже много лтъ тому назадъ и теперь исправляетъ у оронтурцевъ роль шамана и музыканта. Онъ священнодйствуетъ на ихъ языческихъ празднествахъ и играетъ на лебед {Родъ гуслей.} и дамбр во время ихъ пирушекъ, а въ обыкновенное время помогаетъ пилить дрова, плететъ сти и вообще старается быть чмъ-либо полезнымъ. Замчательно то, что у этого Ивана жена — тоже совершенно слпая старуха, какъ и онъ самъ. Послдняя во время нашего пребыванія въ Оронтур жила гд-то въ другихъ пауляхъ, у родственниковъ. Слпота и слабость зрнія у вогуловъ явленіе очень обыкновенное. По всей вроятности причина этого заключается въ томъ, что во время лта, вслдствіе обилія въ тайг комаровъ, вогулы держатъ постоянно свои юрты полными дыма. Даже на охоту или рыболовство они отправляются лтомъ не иначе, какъ съ тлющей въ лодк березовой губой. Нтъ другихъ способовъ уберечься отъ этого бича тайги.
Когда мы пріхали въ Оронтуръ, почти все его населеніе было въ урман. Даже собаки не встртили насъ своимъ обычнымъ лаемъ. Дома оставалась одна только Марья съ младшей дочерью да слпымъ Иваномъ. Мужчины, т.-е. Тимоей съ Парамономъ, промышляли верстъ за 30 отъ Оронтура и уже нсколько недль жили въ урман въ зимнихъ юртахъ. Такъ какъ два дня тому назадъ отъ нихъ пришло извстіе, что они убили нсколько лосей и оленей, то женщины ушли къ нимъ съ собаками за мясомъ и шкурами, и Марья съ часу на часъ ждала ихъ возвращеніи. Мы помстились въ новой Тимоеевой юрт. Сами хозяева давно въ ней не жили, такъ какъ тамъ оказывалось множество клоповъ. За неимніемъ другого помщенія, намъ волей-неволей пришлось самоотверженно предоставить самихъ себя въ пищу этимъ наголодавшимся хищникамъ, и они не замедлили, дйствительно, скоро принять насъ за вкусные бифштексы! Къ сожалнію, мы не захватили съ собой никакихъ снадобій для искорененія этихъ паразитовъ, и все время нашего пребыванія въ Оронтур они не давали намъ покоя, заставляя по нскольку разъ въ ночь вставать съ постелей, вытаскивать ихъ на снгъ и выколачивать. Но больше всего хлопотъ намъ было съ кухней. Оказалось, что вогулки совсмъ не умютъ готовить хлба изъ блой муки, а изъ ржаной стряпаютъ такъ, что только черезъ-чуръ голодному человку можно его брать въ ротъ. Сами мы тоже были плохими кухмистерами, и блая мука, запасенная нами, оказалась совершенно излишней. Зато мы не захватили съ собой никакихъ консервовъ, ни овощей, а у вогуловъ даже картофеля невозможно было достать ни за какую цну, такъ какъ здсь ничего не сютъ. Такимъ образомъ, волей-неволей намъ привелось питаться тмъ же, чмъ питались и вогулы, т.-е. варенымъ въ одной вод, безъ всякихъ приправъ, оленьимъ и лосинымъ мясомъ или — жаренымъ на сал. Даже лосиную губу, которой мы имли въ изобиліи, это роскошное и столь дорогое у насъ въ Россіи лакомство, вогулки ухитрялись такъ приготовлять, что его ршительно нельзя было въ ротъ взять безъ отвращенія. По понятіямъ вогуловъ, лосиную губу нельзя палить, иначе будетъ лось бросаться на охотника, поэтому ее варятъ вмст съ шерстью, и такимъ образомъ этотъ нжный кусокъ весь пропитывается какимъ-то кислымъ, прогорклымъ вкусомъ. Сколько мы ни умоляли нашихъ кухарокъ изготовить ее намъ по нашему рецепту, мы никакъ не могли добиться этого. Впрочемъ, для вогулокъ, въ этомъ случа, есть извиненіе: бабы не могутъ пробовать этого блюда, такъ какъ зврь будетъ сердиться. Он не могутъ также сть ни языка, ни глазъ лося, а къ медвжьему мясу не могутъ даже и прикасаться — иначе медвдь задеретъ. Вообще при обученіи нашихъ кухарокъ изготовленію кушаній намъ постоянно приходилось сталкиваться не только съ ихъ неряшливостью и неумньемъ ничего длать, но и съ ихъ суевріями, такъ что въ конц концовъ все это ужасно надоло, и мы стали сть то, что намъ подавали. Что касается до чистоплотности вогуловъ, то я о ней умалчиваю. Всякій разъ, когда мн случайно приводилось увидть приготовленіе пищи вогулками, я скорй закрывалъ глаза — иначе потомъ въ ротъ ничего не возьмешь. Случалось, напр., попросишь вогулку почистить тарелку или ложку — смотришь, она оближетъ ее языкомъ, вытретъ грязной ладонью и готово! Разумется, аппетитъ отъ такихъ открытій мало выигрывалъ. Но нужно отдать имъ справедливость: юрты свои он содержали довольно чисто, полы въ нихъ мылись по два раза въ недлю. Впрочемъ вогульская чистоплотность въ этомъ случа меньше всего была виновата. Это было длаемо съ единственной цлью сколько-нибудь избавиться отъ несносныхъ наскомыхъ, не любящихъ чистоты. Такимъ образомъ, клопы у вогуловъ играютъ въ нкоторомъ род роль культурныхъ дятелей. Нтъ худа безъ добра.
Въ Оронтуръ мы пріхали въ конц марта. Зима держалась еще крпко и выходить изъ юртъ даже за двадцать шаговъ было возможно не иначе, какъ только на лыжахъ. Дорогъ и тропъ здсь никакихъ не существовало, а снгъ былъ чрезвычайно глубокъ. Такимъ образомъ мы обречены были все время сидть дома, въ своей юрт, въ ожиданіи весны, которая въ этотъ годъ, къ нашему несчастью, что-то очень замшкалась.
Утромъ на слдующій день посл нашего прізда мы увидали изъ оконъ своей юрты возвращавшихся изъ урмана дочерей Марьи и Настасью. Он шли на лыжахъ и тащили за собой каждая длинныя, узкія нарты {Сани на высокихъ копыльяхъ.} съ припряженными въ нихъ собаками. На этихъ нартахъ лежали убитые лоси и олени. Сами же охотники намревались еще нсколько времени пробыть въ урман, а если погода будетъ благопріятствовать и если будетъ хорошій чарымъ {Гололедица.}, то и до конца зимы. Весенній чарымъ — это самое удобное время для охоты на лосей и оленей. Весной, во время хорошаго чарыма, хорошій охотникъ убиваетъ не мене 20—30 штукъ оленей. Вогулы разсказываютъ, что въ прежніе года было лучше: прежде хорошій охотникъ билъ до 70—60 штукъ въ весну, но въ послднее десятилтіе количество зврей въ здшнемъ мст значительно уменьшилось. Во время чарыма охотнику достаточно попасть на свжій слдъ оленя, и уже тогда онъ отъ него никуда не уйдетъ. Олень и лось не могутъ долго бжать по обледенвшему, проваливающемуся снгу, во-первыхъ, онъ скоро устаетъ, а во-вторыхъ, твердая кора снга часто колетъ въ кровь его ноги, а разъ олень увидалъ у себя кровь, онъ совершенно останавливается, и тутъ можно бить его въ-упоръ. Случалось, что одинъ охотникъ за одинъ разъ перебивалъ цлое стадо. При насъ былъ такой случай. Однажды, во время чарыма, дочери Марьи пошли въ урманъ за дровами. Но едва он сдлали нсколько шаговъ отъ пауля, какъ наткнулись на оленя, прибредшаго какимъ-то образомъ въ самымъ юртамъ. Не имя никакого оружія, кром палокъ въ рукахъ, он набросились на него и не дали ему уйти, убили.
Приближалась Пасха. Тимоей съ Парамономъ, не дождавшись чарыма, давно уже возвратились. Они убили трехъ лосей, одного, соболя и нсколько оленей. Вскор посл нихъ возвратился и Савелій, промышлявшій со своимъ братомъ въ другомъ мст, на своей вотчин. Савелій убилъ вдвое боле Тимоея, а возвратившись домой, на другой же день убилъ 8 оленей, т.-е. истребилъ почти цлое стадо, забредшее къ намъ въ гости. Вообще Савелью замчательно везетъ, и Тимоей уже не ршается соперничать съ Савельемъ, отдавая ему во всемъ преимущество. Впрочемъ нужно замтить, что Тимоей уже и не молодъ, да и близорукъ, и можетъ бить звря, подойдя къ нему только очень близко, а Парамонъ, какъ я сказалъ, плохой помощникъ. Кром того, у оронтурцевъ, какъ и у всхъ вогуловъ по Конд, ружья самаго первобытнаго издлія, еще кремневыя.
Праздникъ Пасхи у вогуловъ почти ничмъ не отличается отъ остальныхъ дней. Приготовленій къ празднику ршительно никакихъ не было. Въ прежніе годы, когда былъ дешевъ хлбъ, къ Пасх варилась самосадка {То же, что у вотяковъ кумышка (водка).}, но нын ржаная мука доходила здсь до 7 р. пудъ, поэтому о самосадк и думать было нечего. Въ день праздника, рано поутру, вогулы сдлали нсколько выстрловъ изъ ружей да одлись въ чистую одежду — вотъ и все. У вогуловъ нтъ собственно праздничныхъ одеждъ, въ исключительные дни, какъ, напр., при встрч священника, который здитъ къ нимъ всего разъ въ годъ, они надваютъ ту же одежду, что и въ будни, только боле тщательно вымытую. Украшеній у вогуловъ, кром свинцовыхъ колецъ собственнаго издлія, ршительно никакихъ нтъ. Прежній ихъ костюмъ былъ оленьи и звриныя шкуры, но, познакомившись съ русскими, они сразу перемнили свой костюмъ дикаря на русскую одежду, какъ боле практичную, при чемъ женщины переняли не сарафанъ, а платье. Впрочемъ намъ приходилось видать у старыхъ вогулокъ нкоторые уборы, шитые бисеромъ, но эти уборы, судя по рисункамъ, на нихъ изображеннымъ, и форм, вполн тождественны съ остяцкими и доказываютъ только, что прежде чмъ обнаружилось вліяніе русскихъ, вогулы были подъ вліяніемъ своихъ сосдей остяковъ, заимствовавъ у послднихъ не одни только обычаи и религію, почти совершенно сходную съ остяцкой, но к одежду.
Посл обда все населеніе обоихъ паулей съ женами и дтьми пришли къ намъ христосоваться. Христосуясь, вогулы крестятся другъ передъ другомъ, какъ передъ иконой. Хотя наши комнаты и не отличались большою помстительностью, однако въ нихъ осталось еще довольно свободнаго мста. Мы угостили вогуловъ сначала чаемъ, а потомъ водкой, и скоро они сдлались настолько развязны, что изъявили желаніе показать намъ свою пляску. Пляска вогуловъ не отличается граціозностью, но зато очень оригинальна: она замняетъ для нихъ въ то же время и драматическія представленія. Сначала плясали мужчины. Савелій вооружился лукомъ, стрлами, заткнулъ за опояску охотничій ножъ и сталъ изображать изъ себя охотника, преслдующаго оленью самку съ дтенышемъ, послднихъ изображали его два младшіе брата, прыгавшіе на четверенькахъ. Слпой Иванъ заигралъ на лебед, и подъ его меланхолическіе звуки Савелій, притопывая въ тактъ, началъ лицедйствовать, т.-е. изображать вс моменты охоты: какъ охотникъ натыкается на слдъ, какъ ощупью распознаетъ, свжій онъ или старый, какъ при вид оленя бжитъ за нимъ, стрляетъ изъ лука, убиваетъ и т. д. Все это сопровождается соотвтствующими позами и гримасами. Посл пляски мужчинъ, на сцену выступили женщины. Марья и старуха Петра закрыли головы и лица шалями, взяли въ каждую руку до платку и въ тактъ музыки стали повертываться, притопывать ногами, нагибаться то въ ту, то въ другую сторону и въ то же время выдлывать руками разнообразныя движенія, такія, какія у насъ длаютъ при комнатной гимнастик.
Балъ закончился состязаніемъ мужчинъ въ стрльб въ цль изъ ружей и луковъ.
Вскор посл Пасхи, въ одинъ прекрасный день, изъ урмана показалась кляча, запряженная въ хрясла, на которыхъ сидла вогулка изъ ближайшаго Пачерахъ-пауля съ какимъ-то субъектомъ въ засаленномъ стеженомъ пальто и рваномъ картуз, за спиной у него торчала винтовка, рядомъ лежалъ небольшой сундучокъ, а въ рукахъ была гармоника. Появленіе новыхъ гостей было встрчено торжественнымъ лаемъ собакъ, всей сворой бросившихся на встрчу вновь прізжимъ. Кляча остановилась передъ юртой Тимоея. Субъектъ вылзъ и, держа въ одной рук гармонику, въ другой сундучокъ, направился въ юрту. Это былъ малый лтъ 25—27, средняго роста, коренастый, съ черными курчавыми волосами, широкимъ, безбородымъ лицомъ, круглыми наглыми глазами и картофелеобразнымъ носомъ, одна ноздря у него была не то рвана, не то пострадала отъ сифилиса.
— Купецъ пріхалъ!— заявила намъ, вбжавъ съ возбужденнымъ лицомъ одна изъ дочерей Марьи.— Вслдъ за ней вбжала другая съ тмъ же заявленіемъ, а за ними явилась и сама Марья, тоже сгорая желаніемъ сообщить новость и изумляясь, отчего мы не бросаемся смотрть на такого невиданнаго звря. Прибытіе купца составило цлое событіе въ монотонной жизни оронтурцевъ. Оказалось, что весь товаръ у пріхавшаго купца заключался въ небольшомъ привезенномъ имъ сундучк. Тамъ было нсколько коробокъ спичекъ, нсколько осьмушекъ махорки, иголки, нитки и т. п. мелочь, всего рублей на пять. Купца ввали Левкой. Этотъ Левка, какъ намъ потомъ разсказывалъ Тимоей, возилъ сюда раньше контрабандой водку. Но такъ какъ Левка ужъ черезъ-чуръ разбавлялъ ее водой, то однажды раздраженные вогулы побили его за это, а водку вылили, и съ тхъ поръ Левка будто бы пересталъ ее возить. Самъ же Левка уврялъ насъ, что онъ пріхалъ въ Оронтуръ исключительно за охотой, а вовсе не для торговли. Но это была неправда: Левка не имлъ торговаго свидтельства и такъ какъ ему еще дорогой разсказали, что въ Оронтур живутъ какіе-то чиновники, то онъ, какъ мы потомъ узнали, оставилъ весь свой товаръ въ одномъ изъ встрчныхъ паулей, а самъ пріхалъ налегк, чтобы успть ране другихъ завладть звриными шкурами, добытыми за зиму вогулами, жившими въ отдаленныхъ пауляхъ верхней Конды. Тимоей же, хотя, повидимому, и былъ за что-то золъ на Левку, но не хотлъ его выдавать, изъ опасенія, что потомъ, пожалуй, вовсе не у кого будетъ доставать водку, на которую вс вогулы страшно падки. Этой-то слабостью и пользуются русскіе хищники-торговцы, прізжающіе сюда скупать плоды вогульскихъ промысловъ. Насъ крайне удивляло то обстоятельство, что цна на мха здсь, на мст, стоитъ почти та же самая, что и въ Ирбити. Какая же, спрашивается нужда здить купцамъ за мхами такую даль. Дло оказалось очень просто. На деньги покупать мха здсь дйствительно нтъ никакого разсчета. Но стоитъ только вогула угостить водкой, и, подвыпивши, за водку онъ готовъ отдать не только весь свой промыселъ, но и жену и дтей… Хищники обыкновенно длаютъ такъ. Пріхавъ въ какой-нибудь пауль съ водкой, онъ первую бутылку чистой водки продаетъ по ея номинальной стоимости, а то такъ и даромъ даже угостить,— пей только, пожалуйста! Но разъ у вогула въ голов зашумло — онъ уже не уймется до тхъ поръ, пока не напьется въ лоскъ. Вотъ этимъ-то моментомъ и пользуется купецъ. Видя, что охотникъ опьянлъ и требуетъ еще, торговецъ назначаетъ за бутылку уже такую цну, какая ему вздумается, разбавивъ ее предварительно на половину, а то и боле, водой. Совершенно же пьянымъ онъ продаетъ уже чистую воду. А такъ какъ охотники расплачиваются, вмсто денегъ, пушниной, то скоро весь ихъ промыселъ переходитъ въ руки торговца. Это длается тмъ легче, что у вогуловъ водку пьютъ вс безъ исключенія: и мужчины, и женщины, и даже дти, стало быть пропиваніе происходитъ съ общаго согласія и по доброй вол. Такимъ образомъ торговцу не только невыгодно уменьшать денежную цну промысловыхъ товаровъ, но высокая цна прямо въ его интересахъ, иначе, будь денежная цна на товаръ низка, можетъ быть нашелся бы какой-нибудь добросовстный изъ тхъ же торговцевъ и вмсто водки сталъ бы скупать продукты вогульскихъ промысловъ за деньги.
Мы привезли съ собой въ Оронтуръ два ведра водки: безъ водки трудно снискать довріе вогула и что-нибудь отъ него узнать. И сколько хлопотъ намъ было съ этой водкой! Пригласишь, бывало, кого-нибудь изъ оронтурцевъ въ гости, подашь чарку водки — глядь, ужъ вс другіе пронюхали объ этомъ и наша юрта мало-по-малу наполняется другими обитателями, выжидающими, что и имъ что-либо перепадетъ. А разъ вогулу хотя немного попало — отъ него уже трудно отвязаться, онъ начинаетъ клянчить, просить продать, предлагаетъ и деньги, и звриныя шкуры. Объясняешь ему, что у насъ водка вовсе не для продажи, наконецъ выпроваживаешь назойливаго гостя самымъ неделикатнымъ образомъ, и онъ, минуту спустя, опять идетъ просить… Единственное средство избавиться отъ такой назойливости у насъ была угроза, что если еще разъ кто-либо придетъ просить водки, то мы разобьемъ боченокъ и выльемъ водку въ снгъ. Это всегда дйствовало. Оронтурцы больше всего боялись, чтобы мы не привели свою угрозу въ исполненіе.
Въ четвергъ на оминой недл, Марья пришла просить у васъ водки, говоря, что у нихъ сегодня родительская суббота, а отправлять поминки безъ водки не хочется. Для такой благой цли мы снабдили ее бутылкой водки и попросили разршенія присутствовать на поминкахъ. Мужчины, узнавъ о нашемъ желаніи и стсняясь постороннихъ, не пошли на кладбище, и мы отправились туда въ сопровожденіи однхъ только женщинъ. Кладбище находилось саженяхъ во ста отъ юртъ, на высокомъ холм, среди урмана. Такъ какъ снгъ еще далеко не стаялъ, то добираться до кладбища пришлось на лыжахъ. Вогулки захватили съ собой большой чугунный котелъ и оленьяго мяса, чтобы справить тризну среди гробницъ своихъ умершихъ. Эти гробницы представляютъ изъ себя небольшіе срубчики съ иконой и крестомъ наверху и строятся надъ могилами покойниковъ, замняя собой наши памятники. Иногда эти срубчики длаются съ рзными украшеніями. Около каждаго срубчика кладется весло, если умершій былъ мужчина, и небольшое корыто, если это — женщина.
Когда котелъ съ мясомъ вскиплъ, Марья поднесла изъ принесенной бутылки всмъ присутствующимъ, въ томъ числ и намъ, по рюмк водки, а остатки вылила въ небольшія отверстія, сдланныя въ гробницахъ. Затмъ туда же спустила изъ котла нсколько кусковъ мяса, хлба, соли, высыпала въ каждую изъ гробницъ по щепотк табаку, положила спичекъ. Посл этого вогулки расположились вокругъ котла и стали обдать. Этимъ дло и закончилось. Можетъ быть, эти поминки сопровождаются еще и другими какими-либо церемоніями, я наврное сказать не могу. По крайней мр, по разсказамъ русскихъ, живущихъ по Конд, вогулы неохотно позволяютъ постороннимъ присутствовать при своихъ религіозныхъ обрядахъ и многое держатъ въ секрет.
При погребеніи умершихъ, по разсказамъ этихъ русскихъ, у вогуловъ соблюдаются слдующія церемоніи. Посл того, какъ покойника положатъ въ гробъ, женщины пекутъ равныя яства и каждое изъ нихъ поперемнно ставятъ подл умершаго. Такъ, напр., сначала приносятъ жареную тетерю и ставятъ ее на столъ подл гроба, затмъ, черезъ небольшой промежутокъ времени, приносятъ варенаго оленьяго мяса, убираютъ первое блюдо, отложивъ небольшую частицу изъ него въ гробъ, и ставятъ это кушанье на мсто перваго, потомъ приносятъ коровьяго мяса и т. д., поочередно приносятъ вс кушанья, какія только существуютъ въ вогульской кухн, откладывая отъ каждаго изъ нихъ по куску въ гробъ покойника. Посл этого кладутъ туда же табакъ, трубку или табакерку, если покойный нюхалъ табакъ, льютъ немного водки, кладутъ нсколько денегъ для дальней дороги и т. д. Закрываютъ гробъ крышкой и чертятъ мломъ на послдней какіе-то символическіе круги и знаки. Затмъ на каждомъ порог юрты поднимаютъ гробъ три раза до потолка и выносятъ. Посл выноса тла умершаго окуриваютъ юрту пихтой и начинаютъ выгонять изъ нея смерть, т.-е. шумть, кричать, звонить въ колоколецъ, перетряхивать все имущество, стучать во всхъ углахъ, и только когда убдятся, что смерть уже вышла изъ юрты, несутъ гробъ на могилу и зарываютъ въ землю. По возвращеніи, каждый изъ присутствовавшихъ на похоронахъ три раза перебрасываетъ черезъ свою голову собаку и скачетъ черезъ огонь для очищенія. Посл этого у каждаго порога юрты разставляютъ ножи и топоры, обращая ихъ остріями наружу для того, чтобы смерть, въ случа, еслибы она вздумала воротиться, напоролась на острый ножъ или топоръ. Наконецъ, во всхъ комнатахъ посыпаютъ полъ какимъ-либо зерномъ, напр. ячменемъ.
У вогуловъ, также какъ и у цивилизованныхъ народовъ, существуетъ обычай носить по покойник трауръ. Женщины подвязываютъ на правую ногу черную ленту и носятъ ее до тхъ поръ, пока она не спадетъ сама собой. Добровольно же снимаютъ ее только въ томъ случа, если носящая трауръ выходить замужъ.
Таковы похоронные обряды у вогуловъ.
Точно также и въ другихъ важныхъ случаяхъ человческой жизни у вогуловъ наблюдаются свои особыя церемоніи, которыя теперь, подъ вліяніемъ христіанской религіи и русскихъ обычаевъ, начинаютъ мало-по-малу забываться и исчезать.
Когда вогулъ задумываетъ жениться, онъ посылаетъ въ отцу невсты двухъ дружекъ (хайтехумъ). Послдніе вооружаются двумя черемуховыми тросточками, на одной изъ которыхъ подвязывается красная ленточка — парламентерскій знакъ. Придя въ домъ отца невсты, дружки, не снимая шапокъ и не садясь, начинаютъ торговать невсту. Отецъ обыкновенно старается запросить какъ можно больше калыму, дружки — какъ можно меньше дать. Если отецъ запросилъ, положимъ, 100 р., дружки, посл нкотораго торга, кладутъ на столъ только 30 р. и уходятъ. Придя черезъ нсколько времени, они кладутъ еще руб. 10., потомъ еще руб. 5 и т. д., до тхъ поръ, пока отецъ не уступить, и торгъ не уладится къ обоюдному удовольствію.
Посл того, какъ условія о калым улажены, является женихъ. Женихъ не долженъ ломать шапки до самаго конца свадебныхъ церемоній: онъ стъ и пьетъ въ шапк. Собираются гости. Стряпается соломатъ (толокно изъ ячменя съ масломъ или жиромъ), появляется водка или самосадка и начинается пиръ. Все время, пока идетъ гулянка, женихъ съ невстой остаются одни за занавсью на кровати. Если невста изъ другого пауля, то для того, чтобы везти ее, приготовляется особая повозка съ ситцевыми занавсками, въ которой невста должна хать въ домъ жениха, невидимая для постороннихъ. Женяхъ обыкновенно садится на козлы. По дорог къ дому жениха на деревьяхъ дются особые знаки, обозначающіе направленіе, по которому везена невста. То же самое длается и тогда, если увозъ невсты происходить лтомъ и невсту везутъ ркой въ лодк подъ ситцевыми занавсками. Обычай расплетанія косы и обмна кольцами существуетъ также у вогуловъ. Со свадьбой же вогулы обыкновенно не торопятся, а откладываютъ ее до удобнаго случая. Но разъ калымъ уплаченъ, обрученные живутъ уже какъ мужъ съ женой. Передъ тмъ какъ хать въ церковь къ внцу, женихъ съ невстой идутъ сначала къ мстнымъ шайтанамъ: женихову и невстину (въ каждомъ паул есть свой мстный шайтанъ), и приносятъ ему въ жертву животныхъ, а также кладутъ дары: платки, мха, кольца, деньги и т. п. Жертвъ обыкновенно приносится по 7 головъ, хотя бы и отъ разныхъ животныхъ. Число семь у вогуловъ считается священнымъ. Самая любимая жертва домашнихъ шайтановъ — это птухъ. Деньги шайтаны берутъ только металлическія и притомъ не мене 2 к., бумажныхъ же вовсе не принимаютъ.
Но эти брачныя церемоніи соблюдаются въ настоящее время очень рдко и притомъ только у богатыхъ вогуловъ. Въ большинств же случаевъ, въ особенности если женихъ бденъ и не можетъ уплатить калыма, онъ подговариваетъ невсту и увозитъ ее убгомъ, тайно отъ родителей, прямо къ внцу.
Такъ же характерны бываютъ нкоторые случаи и при рожденіи дтей. Во время трудныхъ родовъ къ родильниц сбгаются вс женщины со всего пауля и начинаютъ у нея допытываться, съ чьимъ мужемъ она согршила. Трудные роды, по мннію вогуловъ, происходятъ тогда, когда женщина гршила съ кмъ-либо тайно отъ мужа, и она будетъ мучиться до тхъ поръ, пока не сознается въ этомъ и не получитъ отъ обманываемой ею женщины прощенія. Представьте себ затруднительное положеніе бдной роженицы, если ей иногда приходится перечислять мужей всхъ присутствующихъ при ея родахъ женщинъ! А это бываетъ вовсе не такъ рдко, такъ, какъ среди вогуловъ нарушеніе брачнаго ложа вещь самая обыкновенная. Но длать нечего, несчастная изъ страха замучиться родами должна сознаваться, и тотчасъ же получаетъ полное разршеніе отъ грховъ со стороны своихъ сердобольныхъ соперницъ, чувствующихъ, что и он не безгршны, и съ ними можетъ когда-нибудь случиться такая же непріятная исторія.
Если ребенокъ умираетъ, то его берестяную люльку вшаютъ гд-либо въ урман всегда на одно опредленное дерево и тутъ же подъ это дерево выбрасываютъ изъ люльки мохъ, служившій для ребенка подстилкой. Иногда на дерев такихъ люлекъ скопляется безчисленное множество.
Но едва ли не самый любопытный у вогуловъ обычай — это обычай отпванія медвдя. Онъ настолько укоренился, что получилъ уже полныя права гражданства, и вогулы длаютъ его открыто, не стсняясь русскихъ, а даже иногда приглашая послднихъ на его церемонію.
О происхожденіи медвдя существуетъ слдующая легенда. Медвдь когда-то былъ сынъ самого Торма. Сидя на небесахъ, онъ смотрлъ на землю и видлъ, какъ послдняя то покрывается зеленымъ ковромъ, то блой пеленой. Это его очень заинтересовало и онъ сталъ просить своего отца, чтобы тотъ спустилъ его за землю. Три раза отказывалъ ему въ этомъ Тормъ, но наконецъ внялъ его просьбамъ и спустилъ на землю въ люльк. Однако медвдю скоро наскучило пребываніе на земл, къ тому же онъ не могъ на ней найти ничего для ды и, боясь умереть съ голоду, сталъ снова проситься у Торма взять его обратно на небо. Тогда Тормъ взялъ его, далъ ему огонь, лукъ и стрлы и сказалъ: ‘Ступай снова на землю и шь тамъ зврей и людей, во только тхъ, которые мн не угодны. Если же будешь длать что-либо худое, то человкъ будетъ тебя убивать’. Съ тхъ поръ медвдь сталъ жить на земл.
Однажды отправились на охоту семь братьевъ. Долго они броди по урману, не находя никакого звря, и стали мерзнуть. Тогда старшій братъ сказалъ другому: ‘ступай, попроси у медвдя огня’. Этотъ не пошелъ и сталъ просить слдующаго сходить за огнемъ къ медвдю. Такъ они перекорялись, пока очередь не дошла до младшаго брата, который и согласился. Отыскавъ медвдя, онъ сталъ просить у него огня. Медвдь далъ ему огонь и сказалъ: ‘да возьми ужъ за одно и лукъ, и стрлы, а я самъ пойду зимовать въ берлогу’.
По другимъ варіантамъ младшій удалый брать убилъ медвдя и насильно взялъ у него огонь, лукъ и стрлы.
Какъ сынъ бога, медвдь является представителемъ правды за земл. Когда онъ спитъ, или когда мертвъ, онъ все видитъ и знаегъ, что длается среди людей. Не видитъ и не знаетъ только тогда, когда бодрствуетъ. Поэтому убить его нетрудно, но это сдлать можетъ только человкъ праведный, и вогулъ, чувствующій за собой какіе-либо особенные грхи, никогда не отважится итти на медвдя. Убивъ медвдя и содравъ съ него шкуру вмст съ головой, лапами и когтями, тушу его вогулы зарываютъ въ землю или, если дло зимой,— въ снгъ и забрасываютъ хворостомъ. Затмъ, возвращаясь домой, вносятъ его шкуру въ юрту не черезъ дверь, а боле почетнымъ образомъ,— черезъ окно и кладутъ въ переднемъ углу на столъ. Затмъ оповщаются вс сосди и знакомые, которые прізжаютъ на торжество отпванія иногда изъ дальнихъ паулей. Торжество продолжается 5 дней, если убитъ самецъ, и 4, если самка. Для этого случая добывается откуда-нибудь водка или курится самосадка. Всхъ вновь приходящихъ обливаютъ сначала водой, затмъ мужчины, подходя къ разложенной на стол шкур медвдя, цлуютъ у него правую лапу, женщины — лвую, причемъ двушки надваютъ перстни на когти медвдя, прося его послать имъ жениха. Передъ носомъ медвдя ставится бутылка съ водкой и рюмка. Охотникъ, убившій медвдя, подходитъ первый, наливаетъ рюмку, кланяется ему и говоритъ: ‘извини меня, убилъ я тебя нечаянно, впередъ никогда не буду’. Посл этого пьетъ, за нимъ подходятъ другіе, тоже кланяются медвдю и пьютъ. Присутствующіе надваютъ берестяныя маски на лица. Шаманъ, или кто-либо его замняющій, звонитъ въ колоколецъ, раздаются звуки лебедя и дамбры и начинается пляска. Въ этой пляск изображается въ аллегорической форм какъ жизнь медвдя и его дянія, такъ и охота на него. Чтобъ изобразитъ, какъ у медвдя былъ отнятъ огонь, на шамана надваютъ вывороченную шубу, привязываютъ на спину снопъ сна и зажигаютъ. Шаманъ съ горящимъ снопомъ выбгаетъ на улицу, тамъ его схватываютъ, гасятъ огонь и длаютъ примрные выстрлы изъ луковъ, затмъ снимаютъ съ него шубу и т. д.
По окончаніи празднества шкура медвдя завертывается въ самыя дорогія матеріи, какія только есть у хозяина, и хранится въ нихъ до прізда торговцевъ. Продавъ купцу шкуру, вогулы при отъзд послдняго бросаютъ ему вслдъ лопатами снгъ. Но прежде отпванія вогулъ ни за что не согласится продать медвжьей шкуры.
Самой страшной клятвой у вогуловъ считается такъ называемая клятва на носу медвдя, она замняетъ у нихъ присягу. Когда вогулъ свидтельствуетъ въ чемъ-либо противъ другого, онъ, въ доказательство справедливости своихъ показаній, отрубаетъ топоромъ носъ у убитаго звря, произнося при этомъ: ‘съшь меня, медвдь, если я буду показывать неправду’. Затмъ отрубленный носъ сжигается на огн.
Кром легенды о происхожденіи медвдя у вогуловъ существуетъ масса легендъ о другихъ звряхъ и также птицахъ. Такъ, о рябчик существуетъ слдующая легенда. Рябчикъ былъ любимцемъ Торма и прежде отличался громадными размрами. Куы (злой духъ) не смлъ къ нему прикасаться, поэтому мясо его до сихъ поръ бло. Но однажды, когда Тормъ прозжалъ на своей колесниц мимо одного куста, рябчикъ внезапно выпорхнулъ изъ него и испугалъ лошадей Торма. За это Тормъ пощипалъ его, и онъ сдлался съ тхъ поръ такимъ маленькимъ.
Вс свденія объ этихъ обрядахъ и церемоніяхъ мы пріобрли частію отъ русскихъ, жившихъ среди вогуловъ, частію отъ самихъ вогуловъ. Но послдніе, передавая ихъ, увряли, что это было давно, и теперь почти ничего этого не водится, или если есть, то не на Конд, а гд-нибудь у дальнихъ, сосвинскихъ вогуловъ. Кондинскіе же вогулы давно-де позабыли своихъ шайтановъ и теперь смются надъ ними. Долго мы врили искренности этихъ увреній, пока въ одинъ прекрасный день не убдились, насколько осторожны были окружавшіе насъ вогулы. Однажды, въ начал весны, когда снгъ на озер уже стаялъ и ледъ приподняло прибывающей водой, мы, взявъ по ружью, отправились черезъ озеро на обрывистый мысъ, о которомъ я уже упоминалъ выше. Этотъ мысъ давно возбуждалъ наше любопытство, тмъ боле, что всякій разъ, когда намъ приходилось разспрашивать о немъ подробне, оронтурцы точно боялись о чемъ-то проговориться. По льду пришлось брести версты три слишкомъ. Уже во многихъ мстахъ на поверхности появилась вода и образовались полыньи, такъ что переходъ былъ не совсмъ безопасенъ, и ненадежный, изъденный водой, ледъ могъ провалиться. Достигнувъ берега, мы углубились въ густую лсную чащу и тамъ на одномъ холм, возвышающемся надъ другими, заваленномъ дивимъ буреломомъ и поросшемъ густымъ красполсьемъ, увидли дв, уже полу-истлвшія, шкуры, подвшенныя на высокой перекладин. Одна изъ этихъ шкуръ была оленья, другая — благо барашка. Сначала я не понялъ, въ чемъ дло, и подумалъ, что эти шкуры развшены были здсь для просушки и потомъ позабыты. Но мой спутникъ, какъ боле опытный, взглянувъ на нихъ, вскричалъ: ‘Э, да вдь это жертвы!’ Дйствительно, об шкуры оказались снятыми съ животныхъ вмст съ головами и копытами, что обыкновенно длается только при жертвоприношеніяхъ. На правомъ ух у барашка оказалась привязанной красная ленточка, въ которой былъ завернутъ серебряный гривенникъ. Головами эти шкуры были обращены на сверъ. Мы тщательно начали изслдовать окружающую мстность, въ надежд найти гд-либо по близости изображеніе вогульскаго шайтана. Но, осматривая эту мстность, мы соблюдали крайнюю осторожность, такъ какъ намъ было извстно, что вогулы въ своихъ священныхъ рощахъ, гд находятся ихъ шайтаны, нердко ставятъ западни и натянутые луки, для защиты своихъ боговъ отъ людей непосвященныхъ, такъ что послдніе, попавъ въ такое мсто, рискуютъ напороться на смертоносную стрлу. Однако шайтана нигд не оказалось. Подъ стволомъ одного огромнаго свалившагося дерева мой коллега нашелъ жестянку изъ-подъ пороха, въ которой лежало нсколько серебряныхъ монетъ,— очевидно, жертва охотника. Въ другомъ мст, также неподалеку отъ жертвенныхъ шкуръ, около корня одной березы я поднялъ свертокъ мдныхъ и серебряныхъ монетъ (всего 48 к.), завернутыхъ въ тряпки, бумагу, бересту и сверху прикрытыхъ небольшимъ камнемъ. Густой, непроходимый буреломъ и дикая обстановка вполн гармонировали съ этимъ священнымъ мстомъ. Мой спутникъ захватилъ съ собой на всякій случай фотографическій аппаратъ, и онъ какъ разъ пригодился кстати, чтобъ снять фотографію съ вогульскихъ жертвъ, развшенныхъ на деревьяхъ. Въ полуверст отъ этого мста мы нашли лтнія рыбацкія избушки, принадлежавшія, какъ оказалось потомъ, Тимоею и Савелью.
На крутомъ, размытомъ волнами, песчаномъ берегу озера, находилось нкогда чудское городище, и здсь мы нашли много глиняныхъ черепковъ съ разнообразными узорчатыми украшеніями на нихъ. Весь берегъ около поверхности воды былъ усыпанъ мелкими кварцевыми гальками, среди которыхъ попадались мелкіе куски яшмы, сердолика, агата и даже топаза. Къ сожалнію, день былъ очень жаркій, и мы не ршались оставаться здсь долго изъ опасенія, что ледъ на озер окончательно испортится, и намъ невозможно будетъ возвратиться по немъ обратно. Дйствительно, на обратномъ пути, не доходя шаговъ двадцати до противоположнаго берега, мы оба провалились въ воду: къ счастію, озеро въ этомъ мст было не глубоко и мы отдлались только холодною ванной, промокши до пояса.
Посл этой экскурсіи мы увидали, что полагаться на искренность вогуловъ нельзя, и что они ничего не разскажутъ намъ а своей религіи добровольно. Нужно было дйствовать какъ-нибудь иначе. Мы ршили попробовать, нельзя ли чего-либо добиться черезъ слпого Ивана, который былъ, повидимому, расположенъ боле другихъ въ откровенности, но только почему-то опасался Тимоея. Однажды, воспользовавшись отсутствіемъ послдняго, мы пригласили стараго Ивана въ себ въ юрту подъ предлогомъ послушать его игру на лебед. Запершись съ нимъ, чтобы никто изъ постороннихъ не могъ вамъ помшать, мы угостили его водкой и разсказали о томъ, что нашли на мыс. Сначала Иванъ сильно перепугался, потомъ сталъ умолять насъ, чтобы мы не выдавали Тимоею ничего о томъ, что онъ намъ разскажетъ. Мы успокоили старика, увривъ его, что напрасно онъ и Тимоей, да и вс вообще вогулы насъ боятся, что мы вовсе не намрены длать имъ какое-либо зло. Старикъ дйствительно скоро согласился съ нашими доводами и сталъ говорить, что онъ самъ не понимаетъ, почему ужъ такъ Тимоей насъ боится, что запрещаетъ и всмъ другимъ сообщать что-нибудь намъ изъ ихъ религіи.
Къ сожалнію, старикъ Иванъ очень плохо говоритъ по-русски, такъ что его только съ большимъ трудомъ можно поникать. Прежде всего онъ намъ сознался, что у оронтурцевъ онъ исправляетъ роль шамана, хотя и не чувствуетъ къ этому большой склонности. По его словамъ, первоначальная вогульская религія утратила свою прежнюю чистоту и подверглась большимъ измненіямъ подъ вліяніемъ христіанской религіи. Такъ вогулы въ настоящее время на нкоторыхъ христіанскихъ святыхъ смотрятъ какъ на своихъ шайтановъ и приносятъ имъ языческія жертвы. Въ общемъ, религія вогуловъ сходна съ религіей ихъ сосдей остяковъ и заключается въ многобожіи, какъ и вс языческія религіи. У нихъ свой Олимпъ. Высшее существо, творецъ всего міра — Тормъ или Туромъ. Это — богъ, недосягаемый для простыхъ смертныхъ, и вогулы не только не смютъ къ нему ни за чмъ обращаться, но даже считаютъ себя недостойными приносить ему жертвы. У Торма есть мать Тормъ-чукъ и сынъ.
За Тормомъ слдуютъ три важнйшихъ, но низшихъ Торма, божества: Чёхолъ-вонзи, Водъ и Осётръ или Вишъ-отръ. Первые два живутъ на облакахъ и завдуютъ громами. О нихъ ничего не знаетъ даже сынъ Торма, и когда начинаетъ гремть громъ, то онъ спрашиваетъ у отца, кто это гремитъ? Но Тормъ ему не сказываетъ. Чёхоль-вонзи и Водъ имютъ женъ. Изъ жертвенныхъ животныхъ они любятъ больше всего оленей и коровъ. Третій богъ — Осётръ живетъ на Оби вмст съ рыбами, онъ завдуетъ всмъ воднымъ царствомъ и также иметъ жену. Жертвы ему опускаются въ воду, онъ любитъ все блое: серебро, блыхъ барашковъ, блыхъ лошадей и т. д.
Эти три бога — добрые, они помогаютъ человку въ его предпріятіяхъ. Но есть еще одно высшее божество — Кулъ. Это — существо злое, враждебное человку и другимъ богамъ.
Кром этихъ главнйшихъ божествъ у вогуловъ есть масса второстепенныхъ, мелкихъ. Каждый пауль, каждая рчка, каждый урманъ иметъ своихъ покровителей, называемыхъ шайтанами… Кром того у каждаго вогула въ юрт есть свои домашніе шайтанчики, то же, что у римлянъ пенаты. Вс эти шайтаны также биваютъ или добрыми, или злыми.
Жертвы, виднныя нами на мыс, были приносимы оронтурцами шайтанамъ, покровителямъ Оронтура. Эти шайтаны назывались Илимъ-чимъ-ной-отръ и представляли изъ себя 14 мдныхъ лебедей, смотрвшихъ на озеро. На томъ мст, гд висли виднныя вами шкуры, прежде стоялъ небольшой деревянный амбарчивъ, въ которомъ и помщались эти шайтаны. Семь изъ нихъ представляли самцовъ и стояли по правую руку, другіе — семь самокъ, по лвую. Величиною каждый лебедь былъ до трехъ вершковъ. Года четыре тому назадъ на мыс былъ лсной пожаръ, амбаръ сгорлъ, а вмст съ нимъ исчезли и мдные шайтаны. Иванъ говорилъ, что еслибы раскопать то мсто, гд стояло помщеніе для шайтановъ, то наврное можно было бы найти этихъ лебедей. Къ сожалнію, намъ не удалось этого сдлать. Но, несмотря на то, что шайтаны исчезли, мсто, гд стояли они, до сихъ поръ считается священнымъ, и оронтурцы, всякій разъ, возвращаясь съ удачной охоты, приносятъ тамъ въ жертву или оленя, или благо барашка. Для этой послдней цли у Тимоея и водятся блые бараны. Впрочемъ, кром животныхъ, эти шайтаны принимаютъ жертвы и деньгами, и платками, и мдными кольцами, которые относятся въ рощу и кладутся гд-либо подъ деревомъ.
Шайтанъ, принесенный намъ вскор посл этого Степаномъ, о чемъ я упоминалъ уже выше, назывался утичьимъ богомъ, Сянга-пупи. Онъ былъ вырзанъ изъ толстой доски и представлялъ грубое изображеніе человка. Сянга-пупи было также числомъ семь и вс они стояли на берегу озера, но со временемъ ихъ почти всхъ унесло водой. Объ этихъ шайтанахъ Иванъ отзывался съ большимъ презрніемъ:
— Какіе это сайтаны!— говорилъ онъ:— трянь. Вотъ въ Юмнёлъ-паул сайтанъ такъ сайтанъ: серепряный.
Юмнёльскій шайтанъ, находящійся у вогула Данилы, представляетъ небольшую женщину, отлитую изъ серебра, и носится Даниломъ постоянно съ собой въ мшк, сдланномъ изъ лосинаго уха. Этотъ шайтанъ когда-то попадалъ въ руки сатыженскаго священника, но былъ выкупленъ у него Данилою за 10 соболей. Онъ называется