Юридические софизмы, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1869 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 40 минут(ы)

ЮРИДИЧЕСКІЕ СОФИЗМЫ.

III.

Есть много преступленій, которыя до разъясненія вопроса объ аффектахъ, казались совершенно непостижимыми даже при самомъ настойчивомъ размышленіи. Мать убиваетъ своего ребенка, сынъ отца, жена — мужа.

Какимъ внутреннимъ процессомъ извращены чувства этихъ людей? Что двигаетъ ихъ на одно изъ наиболе преслдуемыхъ преступленій, когда имъ извстны вс уголовныя послдствія, ихъ ожидающія?

Во времена преобладанія карательной теоріи, надъ этими вопросами незадумывались. Убила мать своего ребенка — ясно, что это не мать, а зврь, звря и наказать строже, да такъ, чтобы и на тхъ, кто не убивалъ своихъ дтей, навести ужасъ. Арестантъ, ни съ того, ни съ сего закололъ въ острог другого арестанта,— также ясно, что это зврь, да еще неисправимый, ну и ему тоже!

И много вковъ руководствовалось уголовное правосудіе подобными простыми соображеніями, вруя въ свою безусловную непогршимость. Много больныхъ людей переселило оно на тотъ свтъ, принимая ихъ за неисправимыхъ злодевъ и изверговъ, оцняя фактъ преступности съ одной его вншней стороны.

Но теперь въ общественномъ настроеніи является уже иное направленіе, то, что казалось прежде вопросомъ простимъ, вполн разршеннымъ, признается слишкомъ сложнымъ, запутаннымъ, труднымъ, а иногда и совсмъ неразршимымъ. Поворотъ этотъ создала новйшая медицина.

Существуетъ душевное состояніе, при которомъ нарушается психическое равновсіе внезапно-возникающимъ чувствомъ я происходитъ полный безпорядокъ въ правильномъ тлесномъ и психическомъ отправленіи. Такое состояніе называютъ аффектомъ.

Аффектъ есть внезапное, сильное возбужденіе чувства, помрачающее разсудокъ до того, что онъ лишается способности оцнки поступковъ. Такое состояніе является всегда непроизвольно, неожиданно и достигаетъ иногда такой силы, что влечетъ за собою мгновенную смерть. Такъ какъ аффектъ является всегда неожиданно и неотразимо, то ясно, что въ немъ не существуетъ момента преднамренности, а какъ аффектъ сопровождается непремнно помраченіемъ разсудка, то очевидно, что человкъ не въ состояніи понять послдствій своего поведенія.

По характеру вліянія на человческій организмъ, аффекты длятъ на возбуждающіе и на угнетающіе. Въ возбуждающимъ относятъ: гнвъ, радость, отчаяніе, къ угнетающимъ — печаль, испугъ, боязнь.

При возбуждающихъ аффектахъ кровообращеніе усиливается, грудь расширяется отъ прилива крови въ сердцу, лицо краснетъ и глаза блестятъ отъ прилива крови къ мозгу, нервная система приходитъ въ возбужденное состояніе, вс тлесныя и психическія отправленія совершаются быстре и сильне. Въ первый моментъ человкъ еще владетъ собой, новое захватывающее его чувство не заняло еще всего его душевнаго строя, остается мсто для другихъ чувствъ и размышленіе только нарушено. Но вотъ аффектъ переходитъ въ слдующую степень, человкъ точно опьянлъ, разсудокъ помрачился совершенно, одностороннее чувство захватываетъ весь организмъ и человкъ, повинуясь только ему, невольно отдается влеченію этого чувства. Ждутъ ли за это человка какія либо послдствія или не ждутъ, ему до этого нтъ никакого дла. Онъ ничего не помнить, ничего не знаетъ, ничего не видитъ. Вся водя его направлена въ одну сторону и нтъ такой силы, которая когда бы измнить его направленіе. Какъ только порывъ этого страстно-направленнаго желанія нашелъ себ активное удовлетвореніе, аффектъ оканчивается также внезапно, какъ начался, человкъ входитъ въ себя, успокоивается и съ изумленіемъ или съ раскаяніемъ глядитъ на то, что онъ сдлалъ.

Въ ‘Запискахъ изъ мертваго дома’ авторъ знакомитъ читателя съ фактами подобнаго психическаго состоянія, не подозрвая, повидимому, ихъ истинной патологической сущности. Когда фатальный маіоръ, ‘бросавшійся на людей’, вызвалъ Петрова для наказанія, Петровъ поблднлъ и засунулъ въ рукавъ ножъ. Маіоръ вроятно не хуже арестантовъ зналъ горячую натуру Петрова, ибо въ самую ршительную минуту ухалъ. Петровъ спокойно легъ подъ розги. ‘Арестантъ послушенъ и покоренъ до извстной степени, но есть крайность, которую не надо переходить’, замчаетъ авторъ. Въ настоящемъ случа мы имемъ дло съ едва начавшимся аффектомъ или точне съ приступомъ въ нему. Чтобы явился аффектъ, нужна вншняя причина и внутренняя готовность ей подчиниться. Фатальный маіоръ и личная ненависть къ нему Петрова, вотъ эти два подготовительныхъ момента. Не поручи шоръ наказанія другому — убійство бы совершилось, ибо оба момента были на лицо, но какъ только одинъ моментъ отстранился, другой оказался безсильнымъ для произведенія полнаго дйствія, вотъ почему Петровъ легъ такъ покорно подъ розги. Въ немъ не происходило никакой внутренней борьбы, у него не было никакой преднамренности, хотя заготовленный ножъ повидимому и указываетъ на нее. Здсь важенъ не ножъ, а цвтъ, направленіе мыслей. Направленіе же могло быть только злое, ибо аффектъ, если бы онъ совершился, долженъ былъ быть аффектомъ гнва, такъ какъ вся подготовка къ нему заключала въ себ злые элементы. Фатальный маіоръ былъ предметомъ общей ненависти, онъ приводилъ арестантовъ въ содроганіе. Подобное злое вліяніе могло производить лишь злое возбужденіе. Не съ нжнымъ чувствомъ къ маіору долженъ былъ явиться Петровъ къ наказанію, и потому ножъ санъ по себ утрачиваетъ всякую возможность, въ моментъ вполн развившагося аффекта Петровъ могъ бы просто задушить каюра, и при невозможности,— пройти послдніе два момента аффекта, т. е. впасть въ онмніе, столбнякъ, обморокъ и даже — умереть. Говоря о крайностяхъ, которыя не слдуетъ переступать, авторъ ‘Мертваго дома’, указываетъ врно на вншнюю сторону подмченнаго имъ психологическаго факта. Крайность въ этомъ случа есть та черта, за которой начинается аффектъ, т. е. такое непроизвольное состояніе, которое можетъ вести въ весьма дурнымъ послдствіямъ. Т, кто вращался среди людей страстныхъ, отдающихся легко порыву, всегда знали о существованіи этой завтной черты.— Въ этомъ случа практическое наблюденіе жизни далеко опередило медицинскую теорію аффекта. Петровъ до завтной черты еще не дошелъ.

Въ столкновеніи того же Петрова съ арестантомъ Антоновымъ мы имемъ опять не вполн завершившійся аффектъ. ‘Петровъ вдругъ поблднлъ, губы его затряслись и посинли, дышать сталъ онъ трудно. Онъ всталъ съ мста и медленно, очень медленно подошелъ къ Антонову’. Именно этого характера припадокъ я долженъ быть совершиться съ Петровымъ. Изъ описанія г. Достоевскаго слдуетъ заключить, что Петровъ былъ флегматикъ, человкъ спокойный, и не быстро впечатлительный. У людей этого сложенія аффекты принимаютъ характеръ по преимуществу угнетающій, т. е. кровь приливаетъ въ сердцу, вслдствіе чего является блдность и затрудненное дыханіе.

Неотразимая, мгновенная внезапность приступа или взрыва изображена г. Достоевскимъ весьма наглядно. Петровъ и Антоновъ долго кричали и бранились и можно было думать, что все дло кончится простыми колотушками. Но вдругъ какъ отрубило топоромъ: Петровъ поблднлъ и пошелъ на Антонова. Именно такъ мгновенно и наступаетъ аффектъ: неожиданно, непредвиднно. И также мгновенно онъ изчезаетъ съ устраненіемъ причины. Получивъ спорную втошку, Петровъ ‘чрезъ четверть часа по прежнему слонялся по острогу, съ видомъ совершеннаго бездлья и какъ будто искалъ, не заговорятъ ли гд нибудь о чемъ нибудь по* любопытне, чтобъ приткнуть туда и свой носъ и послушать’. Теперь у Петрова не было нога и такихъ образомъ какъ ба устраняется вншній признакъ преднамренности. Случись подъ рукой ножъ, Петровъ, можетъ быть, взялъ бы его, ножа не было и Петровъ пошелъ безъ него, не составивъ повидимому никакого плана дйствія, а между тхъ планъ былъ, планъ заключался въ самомъ акт злого чувства, двигавшаго человка на злое дло. Въ этомъ же заключалась и преднамренность, хотя она и не имла характера преднамренности, устанавливаемой дйствующими повсюду уголовными законами. Дйствующіе законы требуютъ, чтобы планъ для исполненія злого дянія былъ выясненъ за много ране до совершенія преступленія, и не считаютъ преднамренностью вспышку, имющую уголовное послдствіе. Въ этомъ случа уголовный законъ какъ бы признаетъ аффектъ, и видитъ въ немъ смягчающее обстоятельство.

Злое чувство, переходящее въ сосредоточенный гнвъ, оканчивающійся аффектомъ, можетъ имть вначал вс признаки разумнаго дйствія. Очень обыкновенны случаи, когда женщина раздражительнаго характера, угнтаемая бдностію и житейскими неудачами, преувеличивъ вину своего ребенка, обрушивается на него съ сосредоточеннымъ гнвомъ, переходящимъ наконецъ въ, аффектъ. Въ деревняхъ можно встртить безпрестанно случаи, когда только насильственное вмшательство сосдей предупреждаетъ убійство, готовое совершиться этихъ путемъ. Сына одного управляющаго замтили въ краж господскаго сапожнаго товара. Товаръ этотъ былъ на рукахъ управляющаго. Сказали отцу, и онъ, выслдивъ за сыномъ, поймалъ его съ поличнымъ. Отецъ увелъ сына въ свою избу, заперъ дверь, привязалъ его и принялся бить ремнемъ. Собравшійся около избы народъ слышалъ сначала крикъ наказываемаго, но потомъ крикъ прекратился и раздавались лишь удары ремня. Народъ испугался и пошелъ на выручку. Никакими убжденіями нельзя было заставить отца отворить дверь: онъ билъ, точно хотлъ убить. Дверь выломали, отца остановили и силой вывели вонъ. Сынъ едва дышалъ. Отецъ, думавъ наказать сына, хотлъ только его исправленія, но ужъ конечно не замышлялъ смертоубійства. А между тмъ безъ посторонняго вмшательства смертоубійство было бы неизбжно, ибо первоначальное, повидимому, здоровое побужденіе, перешло внезапно въ помрачившій разсудокъ аффектъ.

У Газина злыя побужденія являлись подъ вліяніемъ хмля. Вообще спокойный и хорошо собой владвшій Газинъ въ пьяный моментъ отдавался исключительно чувству, смялся, задорилъ, наконецъ приходилъ въ страшную ярость, охватывалъ ножъ и бросался на людей. Вразумлять человка въ подобные моменты также нелпо, какъ вразумлять сумасшедшаго или больного горячкой. Арестанты это поняли, впрочемъ средство ихъ было жестоко. ‘Человкъ десять бросались вдругъ на Газина и начинали его бить. Невозможно представить себ ничего безпощадне этого битья: его били въ грудь, подъ сердце, подъ ложечку, въ животъ, били много и долго, и переставали только тогда, когда онъ терялъ вс чувства и становился какъ мертвый. Посл битья — его, совершенно безчувственнаго, завертывали въ полушубокъ и относили на нары’.

Посл болзненнаго органическаго состоянія пьянство больше всего предрасполагаетъ къ аффектамъ гнва и въ неистовому озлобленію, незнающему предла. Множество уголовныхъ преступленій совершается подъ вліяніемъ чувствительности, усиленной хмлемъ и потому легко переходящей въ аффектъ. Простой народъ очень хорошо знаетъ, до какого болзненнаго неотразимаго неистовства доводитъ вино, напримръ, чтобы отстранить всякія печальныя случайности, при выдач замужъ, наводятъ справки, каковъ женихъ во хмлю. Крестьяне Задорный и Мартышка поссорились въ кабак. Долго они подзадоривали другъ друга, наконецъ Мартышка заушилъ Задорнаго. ‘Ишь -ти и драться-то не уметъ’, говоритъ Задорный, да какъ хватитъ Мартышку подъ ложечку, у того остановилось дыханіе. Пьяная компанія, окружавшая бойцовъ, захохотала. Бойцы вышли изъ себя — у одного вылезъ отъ удара глазъ, другой раскроилъ противнику балалайкой ухо. Кончилось дло общей схваткой. Никто изъ нихъ не помнилъ, что длаетъ. Федька кузнецъ какъ хлестнетъ сапогомъ Задорнаго въ самое чувствительное мсто, тотъ упалъ и захраплъ. Остервнившаяся компанія накинулась на лежачаго. ‘Стой! наконецъ крикнулъ Мартышка, вдь мы человка-то поршили!’ У всхъ хмль выскочилъ и опустились руки. Дайте этимъ неистовымъ людямъ въ руки колья, они станутъ дйствовать ими, дайте имъ ножи или топоры, они станутъ рзать другъ друга. Въ обыкновенныхъ случаяхъ неистоваго гнва дло до ножей не доходитъ по случайнымъ вншнихъ причинамъ, а вовсе не потому, чтобы гнвъ не могъ перейти въ помшательство или въ аффектъ. Гнвъ, дошедшій до высшей степени, лишаетъ человка употребленія разсудка, причемъ наступаетъ несвободное душевное состояніе. Отчего во всхъ случаяхъ, подобныхъ приведенному примру, люди не останавливаются во время, отчего хмль проходитъ и опускаются руки, когда ужъ случилась непоправимая бда? А только потому, что ране и остановиться было невозможно. Нужно, чтобы на встрчу аффекту или безумному гнву выступило боле сильное потрясеніе — или пріемъ, который употребляли съ Газинынъ арестанты, или непоправимая бда, слдующая за удовлетвореніемъ чувству. Это простая случайность, что оказался убитымъ Задорный, точно также могъ быть убитымъ и Мартышка, и Федька кузнецъ, и всякій другой изъ свалки. Задорнаго не остановила мысль, что его могутъ убить, и никого изъ противниковъ его не остановила эта мысль. Почему же во всхъ замолчало чувство самосохраненія, — самое сильное въ человк чувство? Только потому, что оно было вытснено временно другимъ боле сильнымъ чувствомъ. Самосохраненіе явилось лишь тогда, когда злое чувство лишилось пищи, когда отстранилось раздражающее вліяніе — ‘что будетъ съ нами, вдь мы человка-то поршили?’ Аффектъ гнва, съ устраненіемъ причины, переходитъ иногда непосредственно въ чувство сожалнія. У Акулькина мужа (‘Мертвый домъ’) гнвъ подъ вліяніемъ хмля и постояннаго раздраженія принялъ характеръ неотразимой идеи. Акулькинъ мужъ, или точне арестантъ Шишковъ, былъ еще молодой малый, лтъ подъ тридцать, человкъ пустой и взбалмошный. Иногда онъ молчитъ, живетъ угрюмо, держитъ себя грубо, по недлямъ не говоритъ. А иногда вдругъ ввяжется въ какую нибудь исторію, начнетъ сплетничать, горячиться изъ пустяковъ, снуетъ изъ казармы въ казарму, передаетъ всти, наговариваетъ, изъ себя выходитъ. Его побьютъ, онъ опять замолчитъ. Парень былъ трусоватый и жидкій. Глаза у него, то какіе-то безпокойные, а иногда какіе-то тупозадумчивые. Случалось ли ему что нибудь разсказывать: начнетъ горячо, съ жаромъ, даже руками размахиваетъ — и вдругъ порветъ, или сойдетъ на другое, увлечется новыми подробностями и забудетъ, о чемъ началъ говорить. Этотъ-то странный человкъ, посл всякихъ истязательствъ надъ своей женой, поршилъ наконецъ ее зарзать.

Онъ завезъ ее въ лсъ, остановилъ лошадь и говоритъ: ‘вставай, Акулина, твой конецъ пришелъ. ‘Акулина смотритъ на меня, разсказывалъ Шишковъ, испужалась, встала передо мной, молчитъ’.— ‘Надола ты мн, говорю, молись богу!’ Да какъ схвачу ее за волосы: косы-то были такія толстыя, длинныя, на руку ихъ замоталъ, да сзади ее съ обихъ сторонъ колнками придавилъ, вынулъ ножъ, голову-то ей загнулъ назадъ, да какъ тилисну по горлу ножомъ… Она какъ закричитъ, кровь-то какъ брызнетъ, я ножъ бросилъ, обхватилъ ее руками-то спереди, легъ на землю, обнялъ ее и кричу надъ ней, ревмя — реву, и она кричитъ и я кричу, вся трепещетъ, бьется изъ рукъ-то, а кровь-то на меня, кровь-то и на лицо-то, и на руки такъ и хлещетъ, такъ и хлещетъ. Бросилъ я ее, страхъ на меня напалъ, и лошадь бросилъ, а самъ бжать, бжать, домой къ себ по задамъ забжалъ, да въ баню…’

У Шишкова было сложное душевное состояніе, ведущее къ такъ называемому смшанному аффекту. Съ одной стороны любовь, дйствительная привязанность къ жен, съ другой — чувство злое — ревность, разжигаемая насмшками товарищей и наконецъ окончательно развившаяся собственнымъ признаніемъ Акулины, что она любитъ другого. Злое чувство взяло верхъ и кончилось торжествомъ неотразимой идеи, моментъ же убійства долженъ и могъ смниться лишь слдующимъ вторымъ чувствомъ т. о. любовью I слдовательно сожалніемъ.

Подобный же психологическій процессъ мы встрчаемъ въ поведеніи мщанина Зврева. Это былъ скромный и трудолюбивый работникъ, имвшій связь, съ подобной ему по характеру женщиной. Ссоръ у нихъ никогда не выходило, все они длали сообща, дружно. Водку Звревъ хоть иногда и пилъ, но пьянымъ никто и никогда его не видывалъ. Подвыпивши, онъ не дурилъ. Живя долго въ незаконной связи, Звревъ задумалъ наконецъ жениться на своей возлюбленной. Но странное дло, едосева что-то все медлила, затягивала дло. У Зврева зародилосъ сомнніе, явиласъ ревность. Приходитъ онъ разъ въ своей возлюбленной въ не совсмъ трезвомъ вид и начинаетъ у нея требовать документовъ. едосева опять старается отдлаться, ссылаясь на то, что Звревъ пьянъ. Потомъ приноситъ бутылку пива, угощаетъ его и проситъ уйти. Звревъ выходитъ. едосева провожаетъ его. Время было позднее. На темной лстниц Звревъ склоняетъ свою любовницу въ связи и, когда едосева опустилась, Звревъ ранилъ ее ножомъ въ животъ и убжалъ.

Вино — обыкновенный подсобникъ въ подобныхъ случаяхъ. къ нему прибгаютъ какъ къ средству разгоняющему скорбь, но оно напротивъ усиливаетъ злое чувство и даетъ особенную энергію болзненнымъ чувствамъ. Что Звревъ находился въ момент не свободнаго душевнаго состоянія, видно изъ того, что чрезъ какіе нибудь полчаса онъ охмллъ совершенно, припалъ на сундукъ и заснулъ.

Изъ числа угнетающихъ аффектовъ самые серьезные боязнь и стыдъ. Сколько совершалось преступленій изъ страха наказанія или преслдованія, изъ чувства стыда! Постоянно подавленное состояніе духа, скорбь, тоска отчуждаютъ человка отъ міра, погружаютъ и замыкаютъ его въ самаго себя, порождаютъ мрачный взглядъ на жизнь, ведутъ къ меланхоліи, къ самоубійству, въ умопомшательству.

‘Записки изъ Мертваго дома’ знакомятъ насъ съ фактами этой категоріи.

Сидлъ въ безсрочномъ отдленіи молодой арестантъ, чрезвычайно хорошенькій мальчикъ, звали его Сироткинъ. Тихій и кроткій, онъ говорилъ мало, рдко смялся. Глаза у него были голубые, черты правильныя, личико чистенькое, нжное, волосы свтлорусые. Онъ не пилъ, въ карты не игралъ, почти ни съ кмъ не ссорился. Ходитъ бывало за казармами — руки въ карманахъ, смирный, задумчивый. Окликнешь его иногда изъ любопытства, спросишь о чемъ-нибудь, онъ тотчасъ-же отвтитъ и даже какъ-то почтительно, не по арестантски, но всегда коротко, неразговорчиво, глядитъ же на васъ какъ десятилтній ребенокъ. Заведутся у него деньги,— онъ не купитъ чего-нибудь необходимаго, не отдастъ починить куртку, не заведетъ новыхъ сапоговъ, а купитъ калачикъ, пряничекъ и скушаетъ — точно ему семь лтъ отъ роду. ‘Эхъ ты, Сироткинъ! говорятъ бывало ему арестанты:— сирота ты казанская!^в

Это-то казанская, кроткая сирота разсказывала про себя: ‘Горько мн ужь очень, подконецъ по некрутству стало. Камандиръ не вз любилъ, за все наказываетъ, — а и за что? Я всмъ покоряюсь, живу въ акуратъ, винишка не пью, ничмъ не заимствуюсь… Все кругомъ такіе жестокосердые, — всплакнуть негд. Бывало пойдешь куда за уголъ, да тамъ и поплачешь. Вотъ и стою я разъ въ караул. Ужь ночь, поставили меня на часы, на абвахт, у сошекъ. Втеръ: осень была, а темень такая, что хоть глазъ выколи. И такъ тошно, тошно мн стало! Взялъ я въ ног ружье, штыкъ отомкнулъ, положилъ подл, скинулъ правый сапогъ, дуло наставилъ себ въ грудь, налегъ на него и большимъ пальцемъ ноги спустилъ куровъ. Смотрю — осчка! Я ружье осмотрлъ, прочистилъ затравку, пороху новаго подсыпалъ, кремешокъ пообилъ и опять къ груди приставилъ. Что-же? порохъ вспыхнулъ, а выстрла опять нтъ!— Чтожь это, думаю? Взялъ я надлъ сапогъ, штыкъ примкнулъ, молчу и расхаживаю… Черезъ полчаса детъ командиръ, главнымъ рундомъ правилъ. Прямо на меня: ‘Разв такъ стоять въ караул?’ Я взялъ ружье на руку, да и всадилъ въ него штыкъ но самое дуло.’

Авторъ ‘Мертваго дома’ говоритъ, что ничего не можетъ быть любопытне странныхъ вспышекъ нетерпнія и строптивости у арестантовъ. Часто человкъ терпитъ нсколько лтъ, смиряется, выноситъ жесточайшія наказанія и вдругъ прорывается на какой нибудь малости, на какомъ нибудь пустяк, почти за ничто. На иной взглядъ можно даже назвать его сумасшедшимъ, да такъ и длаютъ.’

Этимъ уклончивымъ намекомъ на сумасшествіе авторъ длаетъ робкую уступку реальнымъ знаніямъ, но рутина тянетъ его въ старую Метафизику. А между тмъ онъ былъ близокъ къ прямому отвту. Взрывы, которые такъ отлично извстны англійскому тюремному начальству, взрывы, превращающіе иногда англійскую тюрьму въ настоящій пріютъ для неистовыхъ, небольше какъ аффектъ, созданный именно однообразіемъ и подавляющимъ вліяніемъ тюремнаго заключенія. Въ моментъ аффекта арестантъ конечно не думаетъ ни о томъ, что его ожидаетъ за строптивость, ни о томъ, что ему выгодне быть кроткимъ и благонравнымъ, особенно когда близокъ срокъ освобожденія. Въ томъ-то и сущность аффекта, что онъ исключаетъ всякое размышленіе, всякій разсчетъ. Только острожная гигіена, создающая Ивана — тоскуна, да подавляющее нервы однообразіе, лишающее человка многихъ, необходимыхъ ему удовлетвореній составляютъ причину той легкости, съ какою арестанты впадаютъ въ возбужденное состояніе, оканчивающееся нердко аффектомъ. А сколько случаевъ самоубійства въ тюрьмахъ, сколько бывало случаевъ самоубійства во время суда, отъ страха предстоящаго наказанія. Послдніе случая повторяются преимущественно въ тхъ странахъ, гд существуетъ смертная казнь, и бывали у насъ до отмны кнута, плетей и наказанія шпицрутенами.

Авторъ ‘Мертваго дома’ разсказываетъ, что одинъ арестантъ, изображенный имъ малодушнымъ, хвастливымъ и вообще дряннымъ человкомъ, былъ отданъ подъ судъ и приговоренъ къ строгому наказанію, ‘это значитъ, къ очень почтенному числу шпицрутеновъ — тысячъ около четырехъ. ‘Испугавшись предстоящаго наказанія донельзя, до послдней степени, какъ самый жалкій трусъ, онъ наканун того дня, когда его должны были прогнать сквозь строй, бросился съ ножомъ на вошедшаго въ арестантскую комнату караульнаго офицера. Разумется, онъ очень хорошо понималъ, что такимъ поступкомъ чрезвычайно усилитъ свой приговоръ и срокъ каторжной работы. Но разсчетъ былъ именно въ томъ, чтобы хотя на нсколько дней, хоть на нсколько часовъ отдалить страшную минуту наказанія! Онъ до того былъ трусъ, что, бросившись съ ножомъ, даже не ранилъ офицера, и сдлалъ все это для проформы, для того только, чтобъ оказалось новое преступленіе, за которое бы его опять стали судить’. Толкованіе это гршитъ полнымъ непониманіемъ психологическихъ процессовъ вообще и душевнаго процесса въ описываемомъ случа. Арестантъ конечно струсилъ и испугался тмъ боле, что не былъ человкомъ сильнаго сложенія. Подъ вліяніемъ постоянно гнетущаго страха, онъ впалъ въ отчаяніе, окончившееся приступомъ аффекта. Параксизмъ могъ быть силенъ, могъ быть и не силенъ, напримръ Петровъ или Газинъ были же страшны въ подобный моментъ, бшеный волкъ страшился бшенаго волченка, здсь вопросъ только въ размр проявленія извстной силы, а не въ качеств ея, въ этомъ и все дло. Но аффектъ несомнненъ и именно въ томъ, въ чемъ авторъ ‘Мертваго дома’ видитъ притворство, заключается неоспоримое доказательство истинности припадка. Арестантъ, видите ли, сдлалъ все для проформы) хороша проформа, когда за нее въ перспектив десять тысячъ палокъ и вчная каторжная работа. Какъ бы ни былъ Дутовъ (арестантъ) глупъ и легкомысленъ, онъ наврно зналъ подобный конецъ и зналъ, что его ничто не спасетъ отъ него, кром смерти. И зная все это Дутовъ видается съ ножомъ, когда онъ могъ бы отдалить наказаніе простою грубостію или дерзостью, и если ужь необходимо прибгать въ ножу, то убійствомъ какого нибудь подобнаго ему арестанта. Въ томъ именно и дло, что Дутовъ находился въ момент полнаго безпорядка чувствъ, мшавшаго соображенію и спокойному анализу ожидающихъ его послдствій. Самъ авторъ признаетъ, ‘что минута предъ наказаніемъ ужасна, что подсудимый, разсчитавъ вроятный срокъ ужаснаго дня, уходитъ часто въ гошпиталь, желая хоть сколько нибудь отдалить тяжелую минуту. Когда же онъ обратно выписывается, почти наврное зная, что роковой срокъ завтра, то всегда почти (!) бываетъ въ сильномъ волненіи. Иные стараются скрыть свои чувства изъ самолюбія, но неловкій, напускной куражъ не обманываетъ ихъ товарищей. Вс понимаютъ, въ чемъ дло и молчатъ про себя изъ человколюбія. Я, говоритъ авторъ, зналъ одного арестанта, молодого человка, убійцу, изъ солдатъ, приговореннаго въ полному числу палокъ. Онъ до того зароблъ, что наканун наказанія ршился выпить кружку вина, настоявъ въ немъ нюхальнаго табаку’. Отравившійся бднякъ ушелъ въ гошпиталь и умеръ. Когда Цигенмейеру былъ объявленъ смертный приговоръ и когда адвокатъ отказался защищать его, онъ повсился въ тюрьм. И такихъ примровъ много.

Во всхъ этихъ случаяхъ только разные финалы одной и той же душевной драмы. Сироткинъ въ моментъ угнетающаго аффекта наложилъ на себя руку и кончилъ убійствомъ командира, потому что самоубійство не удалось. Чмъ бы кончилъ солдатъ, выпившій табаку, при неудавшемся отравленіи, предсказать нельзя, но если бы въ его душевномъ страх не произошло никакой перемны, то какой бы то ни было, но печальный конецъ былъ неизбженъ. Въ большинств случаевъ, въ моментъ угнетающаго аффекта люди кончаютъ самоубійствомъ. До чего бываютъ, повидимому, ничтожны поводы къ лишенію себя жизни, покажутъ читателю слдующіе факты. Въ деревню С. (вятской губ.) пріхали 4 чуваша, вымнивающихъ на каменную и деревянную посуду кошекъ. Ночью посуду у нихъ украли. При обыск нашли нсколько посуды у крестьянина М. и стали требовать, чтобы М. отдалъ всю посуду. М. общалъ, но просилъ, чтобъ его отпустили. М. не возвратился, а на другой день былъ найденъ повсившимся. Крестьянинъ К. повсился оттого, что хозяинъ на завод не заплатилъ ему заработанныхъ имъ вмст съ сыномъ денегъ боле 90 руб. Между тмъ онъ долженъ былъ заплатить въ кассу долгу 80 р., а когда К. сталъ требовать съ хозяина заработанный деньги, то послдній совсмъ отказалъ ему отъ должности, не заплативъ денегъ. Дочь унтеръ-офицера, 18 лтъ, повсилась посл того, какъ ее застали in coitu. А до чего угнетающій аффектъ можетъ дйствовать напряженно въ одномъ направленіи, исключая вс другія чувства, показываетъ слдующій фактъ. Крестьянинъ А. (36 л.), той же вятской губ. часто горевалъ о своей бдности и не имлъ чмъ подати заплатить. Тринадцатилтній сынъ его однажды проснувшись увидлъ, что отецъ его развязалъ поясъ, взялъ обрубокъ, поставилъ его въ печк, слъ на него, поднялъ рубаху и началъ рзать себ брюхо, потомъ горло, упалъ на полъ, сталъ биться, хвататься руками за стну, но не кричалъ — и умеръ. Въ тхъ случаяхъ, когда мста мало самоубійц, вшаются съ согнутыми колнями.

Дочь унтеръ-офицера, повсившаяся въ припадк угнетающаго аффекта отъ стыда, приводитъ насъ въ категоріи фактовъ иного рода. Недавно, напримръ, одна крестьянская двушка, 18 лтъ, Тамбовской губерніи, отравилась неорганическимъ ядомъ, потому что была беременна. Боязнь и страхъ, окончившіяся здсь самоубійствомъ, въ большинств случаевъ ведутъ къ убійству новорожденныхъ.

Еврейскіе уголовные законы причисляютъ дтоубійство въ смертоубійству, и преслдуютъ оба эти вида преступленія съ одинаковою строгостью. Конечно есть случаи, когда различія между тмъ и другимъ преступленіемъ не существуетъ, но то дтоубійство, о которомъ мы хотимъ говорить теперь, заключаетъ въ себ такія особенности, что для него необходимо сдлать исключеніе.

Безмужняя женщина, ршающаяся на дтоубійство, дйствуетъ подъ вліяніемъ мотивовъ, несуществующихъ для женщины замужней. Двушка или вдова, сдлавшись беременною, думаетъ только о томъ, чтобы скрыть свой поступокъ и сохранить за собою доброе имя. На сколько оскорбленіе добраго имени женщинъ дйствуетъ потрясающимъ образомъ на женскій организмъ, можетъ объяснить слдующій фактъ. Одинъ калужскій чиновникъ, поступивъ въ больницу съ венерическою болзнію, заявилъ доктору, что онъ заразился отъ двицы Варвары. Смотритель распорядился вытребовать, черезъ полицію, въ больницу для освидтельствованія, двицу Варвару, адресъ которой далъ заболвшій чиновникъ. По освидтельствованіи оказалось, что двица Варвара не только здорова, но даже невинна. Освидтельствованіе это такъ подйствовало на оскорбленную двушку, что у нея явились истерическіе припадки, временное умопомшательство, постоянный шумъ въ голов, тоска съ сильнымъ біеніемъ сердца. Лишившись способности работать, она лишилась средствъ для содержанія себя и своей матери. На виновныхъ судъ наложилъ взысканіе, но здоровье этимъ не воротилось.

Боязнь общественнаго мннія, преслдованія родныхъ, боязнь за предстоящій позоръ держатъ двушку въ такомъ постоянномъ, напряженномъ страх, что она не думаетъ ни о приготовленіяхъ въ родамъ, ни о томъ, какими средствами она обезпечитъ жизнь ребенка. Такую-то неприготовившуюся ни къ чему мать застаютъ внезапные роды. Что ей длать, когда она и для родовъ ушла куда нибудь въ чуланъ, на сновалъ, а иногда разршалась внезапно въ отхожемъ мст? Открыть роды — позоръ, оставить ребенка — ему грозитъ смерть, убить — уголовная отвтственность. Но видно, что и уголовная отвтственность не пугаетъ, если дтоубійство является такъ часто предъ уголовнымъ судомъ. Въ чемъ же искать причину этого повидимому необъясненнаго обыкновенной логикой факта?

Гунтеръ говоритъ, что безнравственная женщина никогда не можетъ быть доведена до дтоубійства, потому что она совершенно равнодушна къ своему позору, но та, у которой сильно чувство безчестія, часто бываетъ лишена силы переносить свое несчастное положеніе. Въ своемъ бреду она иногда превращаетъ свою собственную жизнь, сдлавшуюся для нея невыносимою. Будь она при другой обстановк жизни, она могла бы сдлаться нжною и безукоризненной нравственности женою и хорошею матерью для своихъ дтей. Что же слдуетъ изъ этого? То, что дурныя, безстыдныя женщины преступленія не длаютъ, а длаютъ его хорошія, наимене предрасположенныя къ дурнымъ поступкамъ? Опять вопросъ необъяснимый обыкновеннымъ логическимъ путемъ, если смотрть на дтоубійцъ, какъ на здорово-дйствующихъ людей.

Обвиняемыя въ дтоубійств обыкновенно показываютъ, что дитя или родилось мертвымъ, или что оно родившись живымъ, умерло вскор, или что он и сами не знаютъ, какъ случилась смерть, потому что ничего не помнятъ или что находились въ безчувственномъ состояніи. Такимъ показаніямъ обвинительная власть даетъ вру обыкновенно неохотно. Но изъ статистическихъ наблюденій, сдланныхъ въ Берлин, оказывается, что изъ числа незаконныхъ дтей вдвое боле родятся мертвыми, чмъ изъ законныхъ, что у перворождающихъ секретно смерть во время акта родовъ можетъ произойти отъ трещинъ черепныхъ костей и обвиванія шеи пуповиной, что рождающееся дитя длаетъ усиліе дышать, но обвившая шею пуповина останавливаетъ кровообращеніе и причиняетъ смерть, что ребенокъ можетъ умереть отъ кровотеченія изъ неперевязанной пуповины и отъ паденія головкой на полъ, наконецъ извстно, что очень незначительный холодъ можетъ убить оставленнаго, голаго новорожденнаго ребенка. При секретности, попыхахъ, обморок, благопріятствующихъ смерти ребенка этими путями, вроятность преднамренности очень колеблется въ пользу вроятности показанія роженицъ. Но истиннымъ, безпристрастнымъ адвокатомъ послднихъ является ихъ психическое состояніе.

‘Я видлъ, говоритъ Вигандъ, много честныхъ образованныхъ женщинъ, которыя въ отчаяніи и неистовств, овладвавшими ими во время послднихъ и сильныхъ родовыхъ болей, не могли, даже спустя нсколько часовъ посл родовъ, выносить присутствіе ни мужа, не смотря на сочувствіе къ жен, ни ребенка, котораго прежде сами желали имть’. Озіандеръ видлъ одну роженицу, которую двое сильныхъ мужчинъ едва могли оттащить отъ окна, въ которое она хотла броситься. Тотъ же врачъ наблюдалъ въ Стразбург одну полнокровную роженицу, требовавшую съ большимъ крикомъ, во время сильныхъ родовыхъ болей, чтобы распороли ей животъ, она готова была даже сама сдлать это, если ‘бы ей только дали ножъ. Одна негритянка, по его словамъ, одержанная бредомъ во время продолжительныхъ и сильныхъ болей, распорола себ животъ и вынула ребенка. Генке разсказываетъ, что одна первородящая, посл выхода на свтъ младенца, вдругъ получила сильнйшія боли при изверженіи послда и одновременно съ ними обнаружился приступъ остраго бшенства. Одна крестьянка, 24 лтъ, была принята въ больницу за нсколько времени передъ родами. Она казалась тихою, скромною, но лишь только появились первые признаки родовъ, сдлалась своенравною, вспыльчивою и укоряла въ несправедливости окружающихъ ее особъ. Принуждены были обратиться къ щипцамъ для окончанія родовъ, тогда у нея произошло столь сильное безпокойство, что тотчасъ посл разршенія отъ бремени она хотла схватить ребенка и удавить его. Одна церворождающая женщина, 18 лтъ, когда наступили роды, вдругъ впала въ неистовство, бранила и била мужа, говорила безсмыслицу, безпрестанно поднималась съ постели, длала разныя движенія ногами, старалась сдавить головку младенца, показавшуюся въ половой разщелин, такъ что нсколько человкъ едва въ состояніи были удержать ея руки и ноги до окончанія родовъ. Спустя нсколько часовъ, она пришла въ нормальное состояніе.

И вс эти факты — изъ жизни женщинъ, которымъ нечего бояться общественнаго мннія, которымъ помогаютъ, за которыми ухаживаютъ въ трудную минуту. Но таково ли положеніе женщинъ рожающихъ секретно? Он уже раньше, изболли душой отъ страха и отчаянія. Многія изъ нихъ, говоритъ Гунтеръ, ршились бы на самоубійство, если бы знали, что секретъ ихъ не обнаружится посл смерти. Можно дополнить это замчаніе -самоубійства дйствительно бываютъ, и фактъ въ доказательство подобнаго исхода былъ уже приведенъ. Секретно рождающая, забравшись въ какую нибудь темную, узкую, неудобную трущобу, мучимая страхомъ, чтобы никто не пришелъ, и въ тоже время чувствующая свою безпомощность и неумлость легко впадаетъ въ отчаяніе, а при трудныхъ родахъ въ аффектъ, въ преходящее умопомшательство или даже въ острое бшенство. Извстны факты, когда женщины въ подобномъ состояніи наносили младенцамъ множество ранъ ножомъ и даже отрзывали головы. Эскироль разсказываетъ объ одной двиц, вовсе нежелавшей скрывать своихъ родовъ, которая нанесла своему ребенку 25 ранъ ножницами. Другая сдлала своему ребенку 16 ранъ ножомъ и отрзала голову.

Въ московскомъ окружномъ суд разсматривалось дло о дтоубійств, въ которомъ обвинялась одна двушка, иностранка. У младенца на шеи, груди и другихъ мстахъ были найдены большіе подтеки крови и свидтельствовавшій врачъ заключилъ, что смерть произошла отъ чрезмрнаго, механическаго сжатія органовъ шеи, слдовательно отъ задушенія. Обвиняемая показала, что страдая въ чулан, одна, безъ помощи, она посл сильныхъ болей почувствовала, что ребенокъ выходитъ изъ нея, ощупавши, она нашла, что вся головка младенца вышла наружу, но тутъ ребенокъ остановился и не шелъ дале, вмст съ тмъ боли страшно усилились, она почувствовала сильную усталость и едва сдержалась на ногахъ, чтобы ускорить рожденіе младенца, она, при сильныхъ боляхъ взяла младенца за шею и стала сильно, очень сильно тянуть изъ себя, ребенокъ скоро вышелъ, но она такъ страдала, что некогда его поддержать, онъ соскользнулъ съ руки и упалъ на полъ, а она на нсколько минутъ потеряла сознаніе и но могла помочь ни ему, ни себ. Бетъ ли какое нибудь основаніе утверждать, что люди, поставленные въ подобное положеніе, дйствовали въ нормальномъ состояніи, владя вполн своими умственными способностями, а не были несчастными мученицами, у которыхъ перепуталось все въ голов? Мужчины относятся къ подобнымъ вопросамъ вообще легко только потому, что сами никогда не рожали. Извстный спеціалистъ Касперъ говоритъ, что актъ родовъ составляетъ очень важную причину для оцнки, въ случа дтоубійства, сомнительнаго состоянія умственныхъ способностей матери. Причину эту можно отнести частію къ мозговымъ приливамъ, а частію къ нравственнымъ потрясеніямъ, вызваннымъ страхомъ, стыдомъ, безчестіемъ, горестію, отчаяніемъ женщинъ, родящихъ въ секрет, но иногда даже избыткомъ радости въ законныхъ родахъ. Доказано, продолжаетъ онъ, что сильныя потрясенія, вызванныя родами, производили мозговыя разстройства весьма различныя, начиная съ незначительнаго безпорядка идей и кончая полнымъ помраченіемъ разсудка и даже сильнйшихъ неистовствомъ. Угнетающій аффектъ, вызванный отчаяніемъ безпомощности и позора, составляетъ здсь переходную форму къ преходящему умопомшательству. Даже суровый Миттермайеръ, котораго ужь конечно никто не укоритъ въ юридическомъ сантиментализм, признаетъ болзненно-нервное напряжете матери, произведенное родами, когда она еще неспособна къ разумной р&#1123,шимости, за обстоятельство смягчающее наказаніе. Любопытная логика! Мать больна, неспособна въ разумному дйствію, значитъ поступаетъ сама не понимая какъ, а Миттермайеръ все-таки наказываетъ, только по-легче. По той же логик одинъ начальникъ отдленія, не зная, слдуетъ ли по правиламъ грамматики поставить гд-то запятую, веллъ, на всякій случай, поставить запятую маленькую.

Новыя медицинскія наблюденія даютъ уже на столько твердую точку опоры для правильныхъ сужденій во всхъ подобныхъ случаяхъ, что нужно желать только большого распространенія судебномедицинскихъ знаній между людьми судебнаго состава.

Извстно, что большая часть психическихъ страданій находится въ непосредственной связи съ тлесными болзнями. Одни изъ такихъ тлесныхъ разстройствъ могутъ быть, указаны при жизни, другія открываются лишь анатомическимъ вскрытіемъ, а есть и такія разстройства, обнаруживающія очевидное вліяніе на несвободность душевнаго состоянія, которыхъ, при существующихъ анатомическихъ средствахъ, опредлить нельзя и на труп.

Въ числу главнйшихъ причинъ, создающихъ предрасположеніе въ аффектамъ и даже къ постояннымъ психическимъ страданіямъ, принадлежатъ: неправильное образованіе черепныхъ костей, переломы, вдавленіе, срощеніе швовъ, необыкновенная толщина или малость черепа, ненормальности въ строеніи самаго мозга. Болзни сердца точно также предрасполагаютъ къ аффектамъ и у преступниковъ находили иногда значительныя неправильности въ положеніи и въ строеніи сердца. Но главную роль въ измненіи душевной дятельности играютъ болзни брюшной полости. Селезенка, печень, желчь, желудокъ при неправильныхъ отправленіяхъ имютъ роковое вліяніе на развитіе меланхоліи, ипохондріи. Народная поговорка: ‘Не сердись — печенка лопнетъ’, показываетъ, что и простонародью извстно очень хорошо вліяніе печени въ проступкахъ гнва. Страждущіе печенью отличаются или малодушнымъ страхомъ или гнвливостію, которыя при крайнемъ своемъ развитіи могутъ перейти въ угнетающій или въ возбуждающій аффектъ. Громадное вліяніе на аффекты обнаруживаютъ половые органы. По объясненію Фридрейха, аффекты этого рода обнаруживаются въ троякомъ направленіи: или въ форм неотразимыхъ идей, находящихся во внутреннемъ отношеніи въ половому влеченію и усиливаются до нимфоманіи и хромоманіи, или появляются подъ видомъ религіозной мечтательности, демономаніи, либо характеризуются влеченіемъ къ убійству. Впрочемъ границы, устанавливаемыя Фридрейхомъ, имютъ больше теоретическое значеніе и на практик не сохраняются всегда въ указываемой имъ теоретической чистот.

Въ фактамъ этого рода принадлежитъ надлавшее въ свое время много шуму отравленіе докторомъ Причардомъ своей жены. Въ тюрьм, передъ казнію, Причардъ, сознаваясь въ отравленіи жены, поводомъ къ нему выставилъ то, что со времени связи своей съ горничной Мери Мак’Лаудъ, онъ какъ бы помшанъ и думалъ, по смерти своей жены, на ней жениться.

У насъ аффекты полового характера, съ уголовнымъ концомъ, бывали довольно часто во время крпостного права, когда женили силой молодыхъ парней, на неровныхъ имъ по лтамъ двушкахъ или женщинахъ или же выдавали двушекъ не за тхъ, за кого имъ хотлось выходить. Недавно подл Костромы случилось убійство, служащее по своимъ подробностямъ весьма характернымъ объясненіемъ всхъ аффектовъ этого рода. За павловской заставой, но галичской дорог нашли несвжій уже трупъ женщины. Тло несчастной было страшно изуродовано: въ горло былъ вбитъ волъ, косы продты сквозь щеки и завязаны во рту узломъ, голова зарыта въ землю. Подл покойницы лежалъ пустой штофъ отъ водки. Убійцей оказался мужъ несчастной. Онъ былъ котельнымъ мастеромъ на завод г. Шипова, страшно пьянствовалъ и имлъ любовницу. Чтобы отдлаться отъ жены, онъ послалъ было ее въ ея роднымъ въ деревню, но т по бдности своей не могли долго ее держать и она воротилась къ нужу, который выгналъ ее изъ дону. Выгнанная задумала отправиться къ начальству, чтобы просить его защиты. Мужъ узнавъ объ этомъ, предложилъ жен помириться, взяя супруги штофъ водки, отправились за городъ и тамъ совершилось убійство. Въ моментъ ареста, убійца оказался не въ полномъ ум. Онъ, говорятъ, до того сильно пьянствовалъ, что, зарабатывая большія деньги, жилъ всегда въ недостатк и имлъ зачастую припадки сумасшествія.

Уже по однимъ вншнимъ признакамъ убійства очевидно, что убійца находился не въ нормальномъ состояніи умственныхъ способностей. Это не убійство, а сладострастіе убійства. Зачмъ воткнутый колъ, зачмъ косы продтыя сквозь щеки? Какое-то шаманство и ложныя представленія очевидны въ исполненіи замысла. Обыкновенныя убійства длаются просто, безъ вычуръ. Кажущаяся преднамренность, изобличаемая какъ бы тмъ, что убійство совершилось, посл обнаружившагося намренія жены искать защиты начальства, не больше какъ высшая поворотная точка, не больше какъ моментъ, непосредственно вызвавшій взрывъ. Взрывъ былъ неизбженъ, но его могло вызвать одно, могло вызвать и другое обстоятельство. Бывали случая, что человкъ сходилъ съ ума, испугавшись внезапно выскочившей на него шавки, но онъ сошелъ бы съ ума и безъ этого. Въ приводимомъ нами факт половое влеченіе и стремленіе перестроить свою жизнь получило характеръ неотразимой идеи, а для осуществленія ея требовалось избавиться отъ жены. Пока жена была на лицо, аффектъ былъ неизбженъ и лишь отстраненіе жены, какъ необходимаго, существеннаго элемента для произведенія полнаго дйствія могло датъ иное направленіе душевному строю мужа. Наконецъ постоянное вліяніе вина оглушало еще боле больного и, возбуждая его половую чувствительность, наклоняло всю его душевную дятельность къ сторон неотразимой идеи. Могъ ли при всхъ этихъ условіяхъ получиться другой результатъ, кром того который получился? При органическихъ условіяхъ, располагающихъ къ угнетающему аффекту, убійца могъ бы сдлаться самоубійцей. Когда нтъ наличной причины мнимаго несчастія, человкъ поднимаетъ руки на себя, если воображаемая причина предъ нимъ, онъ устраняетъ ее доступными для него средствами, не заботясь объ ихъ юридическомъ толкованіи. Но во всякомъ случа — самоубійство или убійство — другого активнаго конца неотразимая идея, разршившаяся аффектомъ, имть не могла.

Нтъ почти ни одной тлесной болзни, которая не могла бы имть рокового вліянія на измненіе душевнаго строя. Сильное вліяніе на нарушеніе психическаго равновсія имютъ также роды, слдующій за нимъ періодъ и нервныя болзни. У эпилептиковъ иногда незначущее противорчіе, ничтожный споръ вызываютъ сильнйшее раздраженіе, кончающееся аффектомъ.

До изслдованія настоящаго вопроса съ медицинской точки зрнія, на аффекты смотрли какъ на простое Отсутствіе самовладнія, какъ на нравственную распущенность. Но цлый рядъ наблюденій, произведенныхъ людьми, занимающими почетное мсто въ наук, показываютъ, что психическій механизмъ человка управляется вовсе не такъ легко, какъ локомотивъ желзной дороги. Человкъ съ самыми хорошими намреніями и безукоризненно-утонченнаго воспитанія можетъ впасть въ аффектъ и сдлать поступокъ преслдуемый закономъ. Напримръ люди жадные до денегъ легко впадаютъ въ крайнее раздраженіе отъ денежныхъ потерь или даже отъ одной опасности, грозящей ихъ имуществу. Сколько было случаевъ, когда люди отъ сравнительно ничтожной утраты сходили съ ума и даже лишали себя жизни. Люди честолюбивые, тщеславные, любящіе похвалу не могутъ переносить мысли объ утрат уваженія и впадаютъ или въ запальчивость или въ полное неистовство, когда оскорблена ихъ честь. Извстно много случаевъ самоубійства, вызванныхъ подобнымъ душевнымъ состояніемъ. Когда грозитъ опасность жизни или неисходная мгновенная нужда, чувство самосохраненія производитъ тоже рзкій и внезапный безпорядокъ въ мысляхъ. Въ опасности жизни вы убьете человка, котораго убивать вовсе не нужно, бднякъ или безпомощная старуха, у которыхъ горитъ ихъ нищенская избенка, торопятся спасти какую нибудь плошку или расколотую крышку отъ кадки, точно въ нихъто и заключается все ихъ богатство. Человкъ высокой честности въ моментъ возмущенія какимъ нибудь безчестнымъ поступкомъ убиваетъ возмутившаго его человка.

Во всхъ этихъ дйствіяхъ можно замтить два существенно различныхъ момента. Въ одномъ случа помраченіе разсудка наступаетъ внезапно, мгновенно, напримръ, глубоко оскорбленный человкъ убиваетъ своего оскорбителя, или же человкъ впадаетъ въ сильное побужденіе въ какому нибудь поступку, что на язык судебной медицины зовется непреодолимымъ намреніемъ. Такъ человкъ, дорожащій своимъ честнымъ именемъ и поставленный обстоятельствами въ такое положеніе, что онъ неизбжно долженъ утратить прежнее довріе подъ неотразимымъ вліяніемъ гнетущей его мысли ршается на самоубійство. Самоубійство обставляется такъ благоприлично и совершается съ такимъ разсчетомъ, что губернскій городъ, въ которомъ оно случилось (фактъ), впадаетъ въ ршительное недоумніе и изумленіе. Человкъ приказалъ своему камердинеру подать мыться, надлъ чистое блье, фракъ, веллъ затопить каминъ, написалъ письмо, привелъ вс бумаги въ порядокъ и когда въ дом все утихло, застрлился прямо въ сердце. Непреодолимое намреніе, подъ вліяніемъ котораго совершилось это самоубійство, было создано боязнію мнимаго, большого, неотразимаго позора. Это былъ угнетающій аффектъ, вызванный тоской и страхомъ, совершенно затемнившими врную оцнку данныхъ обстоятельствъ и ихъ послдствій. Подъ вліяніемъ гнва, и особенно когда онъ поддерживается одуревающими ядовитыми веществами (хмльные напитки), побужденіе къ извстному поступку, развившееся до размра непреодолимаго намренія, можетъ къ форм возбуждающаго аффекта, кончиться уголовнымъ преступленіемъ. Только когда совершился поступокъ, человкъ понимаетъ, что онъ сдлалъ.

Но отчего же человкъ не понимаетъ этого раньше? Аффектъ есть одна изъ формъ умопомшательства. Психіатрія новйшаго времени признаетъ корнемъ умопомшательства тлесное разстройство. Нтъ, по ея ученію, душевнаго страданія безъ соотвтствующаго страданія организма. Бываютъ случаи, когда это страданіе не поддается существующимъ средствамъ изслдованія и наблюденія, но тмъ не мене оно существуетъ, ибо нормальное отправленіе нервовъ и мозга возможно лишь при ихъ нормальномъ состояніи, если же являются ненормальныя послдствія, то очевидно, что существуютъ ненормальныя причины. Отступленіе отъ нормальнаго состоянія есть распаденіе отправленій организма на дв враждебныя противуположности. Здоровый человкъ и его душевная дятельность есть одно Я, больной человкъ и его больная дятельность есть другое Я. Въ человк, у котораго желчь, селезенка, печень — вообще брюшная полость, сердце или другіе органы начинаютъ страдать и постоянное страданіе ихъ производитъ глубокое раздраженіе въ сокахъ и нервахъ, являются ложныя представленія, обусловливаемыя этими страданіями. То, что вполн здоровому человку кажется смшнымъ, страдающему можетъ казаться очень обиднымъ, раздраженный, злой онъ своимъ вторымъ, больнымъ Я усматриваетъ то, чего здоровый ршительно не видитъ. Пока болзнь не сильна, пока раздраженіе не дошло до своего высшаго предла промежутки между проступкомъ болзненнаго состоянія и нормальнымъ состояніемъ являются перемщающейся борьбой двухъ противоположныхъ Я. Одно дйствуетъ на основаніи существующихъ, установившихся міровоззрній, обусловленныхъ воспитаніемъ и привычками поведенія здороваго организма, другое — на основаніи болзненныхъ ощущеній и обусловленныхъ имъ ложныхъ представленій. Въ этой борьб вопросъ лишь въ тонъ, какое Я сильне — здоровое или больное. Пока сильне здоровое — больное должно уступать, но когда осилитъ больное — должно уступить здоровое. Такъ какъ аффектъ, какъ одна изъ формъ умопомшательства, есть болзненное состояніе, то очевидно, что перевсъ болзненнаго Я можетъ вести лишь въ поступку, недозволяемому Я здоровымъ. Но какъ въ тоже время напряженное состояніе больного Я создается неудовлетвореніемъ извстнаго стремленія, извстной стороны желательной способности, то очевидно, что за послдовавшимъ удовлетвореніемъ, больное Я, пока ему не представится новое стремленіе, должно уступить свое мсто Я здоровому. Здоровый человкъ въ этотъ моментъ не одобряетъ того, что сдлалъ человкъ больной. Объектъ относится критически къ субъекту, хотя оба они воплощаются въ одномъ тл. Въ свтлый здоровый промежутокъ человкъ понимаетъ, что онъ сдлалъ въ моментъ болзненнаго помраченія ума.

IV.

Объясненіе причинъ безумныхъ поступковъ уголовнаго характера тлесными и связанными съ ними психическими страданіями не иметъ для криминалистовъ достаточной силы убдительности. Криминалисты говорятъ, что психіатры готовы признать всхъ преступниковъ сумасшедшими. Хотя совершенно справедливо, что дйствительно несумасшедшихъ людей на свт не особенно много, что большее и большее распространеніе нервныхъ болзней, наслдственности, распущенная жизнь, неумренное употребленіе спиртныхъ напитковъ вліяютъ сильно предрасполагающимъ образомъ на органическія страданія, нарушающія психическое равновсіе, но тмъ не мене новйшая психіатрія не заслуживаетъ длаемаго ей упрека. Она вовсе не потакаетъ притворному умопомшательству, относится сурово къ порочнымъ страстямъ и желаетъ только одного, чтобы не обвинялись дйствительно больные. Въ этомъ случа боязнь криминалистовъ, что психіатрія ввергаетъ міръ въ нескончаемое бдствіе, грозящее всмъ порядочнымъ людямъ полнымъ торжествомъ порока надъ добродтелью, не иметъ никакого основанія. Психіатрія напротивъ предстоитъ оказать уголовному правосудію самую существенную услугу, ибо она подниметъ достоинство суда, давъ ему возможность обсуживать поступки людей, на основаніи несомннныхъ указаній.

Если бы психіатрія ограничивалась только научнымъ объясненіемъ поступковъ такихъ людей, безуміе которыхъ очевидно для всякаго проходящаго, то польза такой науки была бы довольно сомнительна. Еще бы не отличитъ безумнаго отъ здравомыслящаго, когда это видитъ всякій ребенокъ! Достоинство новой психіатріи заключается именно въ томъ, что она забралась въ желудокъ, печень, желчь, селезенку, сердце, мозгъ человка и показала зависимость здраваго сужденія и здоровыхъ поступковъ отъ здороваго состоянія этихъ органовъ. Если психіатрія обнаруживаетъ, повидимому, наклонность усматривать повсюду боле или мене страдающихъ психически, то причина этого въ своей основ безошибочна: укажите, много ли на свт дйствительно здоровыхъ людей, много ли людей, нерасположенныхъ въ нервнымъ страданіямъ желудка, въ меланхоліи, ипохондріи. Показать непроизвольность такихъ поступковъ, въ пользу благоразумія которыхъ говоритъ лишенная научнаго основанія очевидность, вотъ въ чемъ задача психіатріи. Въ личныхъ интересахъ васъ, меня, третьяго, десятаго нужна такая благодтельная наука, ибо кто изъ насъ застрахованъ отъ болзни, кто изъ насъ можетъ быть увренъ, что не совершитъ непроизвольнаго запрещеннаго закономъ дйствія, или вреднаго для другихъ поступка? Нтъ человка, который былъ бы застрахованъ въ этомъ смысл отъ уголовной судьбы.

Напримръ, крестьянинъ нижегородской губерніи Иванъ Собакинъ зарзалъ свою жену. При допрос убійца показалъ, что онъ сдлалъ преступленіе въ припадк временнаго умственнаго разстройства. Произведенное надъ Собакинымъ втеченіи семи мсяцевъ врачебное наблюденіе не привело къ положительному результату. Во все это время припадковъ помшательства у Собакина не было. Что же онъ здоровъ или болнъ, какъ опредлить его поступокъ? Или два гимназиста Бозичъ и Снарекій ложатся спать въ одну комнату. Въ самую полночь у Снарскаго появились боли въ голов и груди, онъ сталъ кричать, и Козинъ сказалъ ему, что убьетъ его изъ ружья, если онъ не замолчитъ. Тогда Снарскій, въ азарт, взявъ лежавшіе подъ кроватью стволы отъ разломаннаго ружья, ударилъ ими Козина нсколько разъ до голов. Троекратное освидтельствованіе Снарскаго въ общемъ присутствіи губернскаго правленія не обнаружило въ немъ никакого психическаго разстройства. Безумецъ или нтъ Снарскій?

Послдующими медицинскими изслдованіями было доказано, что Собакинъ и Снарскій сумасшедшіе. Какъ бы поступило съ ними уголовное правосудіе лтъ десять назадъ? Ученіе о временномъ помшательств, созданное новйшими наблюденіями, приводитъ тысячи фактовъ самыхъ невроятныхъ, мгновеннаго, повидимому безпричиннаго умопомшательства, гд нтъ ни послдовательности, ни другихъ очевидныхъ ближайшихъ поводовъ,— помшательства совершенно прекращавшагося черезъ нсколько часовъ, которое или было причиной уголовныхъ поступковъ или не привело къ нимъ только по вншнимъ, постороннимъ причинамъ, или кончалось самоубійствомъ. Наблюденія показали, что временное помшательство бываетъ преимущественно у молодыхъ людей,— больше у мужчинъ, чмъ женщинъ, — страдающихъ приливомъ крови къ голов, частыми носовыми кровотеченіями, запорами или у людей истощенныхъ усиленнымъ трудомъ, развратной жизнію, пьянствомъ, частыми родами. Приступы вызываются обыкновенными внезапными душевными движеніями, парализующими нервную систему. Даже часто динамическія причины создавали временное умопомшательство. У одного мальчика, занозившаго ногу, являлись приступы временнаго умопомшательства всякій разъ, какъ онъ становился на больную ногу. Когда заноза была удалена, припадки прекратились. Страданія временно-помшанныхъ имютъ по преимуществу характеръ угнетающій. Такимъ больнымъ обыкновенно кажется, что ихъ преслдуютъ, грозятъ гибелью, смертію и т. п. слдовательно и ихъ рефлективныя движенія принимаютъ вредный, опасный характеръ, съ уголовнымъ оттнкомъ.

Въ числ причинъ, порождающихъ временное или скоропреходящее умопомшательство, было указано на пьянство. Это поистин роковая причина, держащая въ своихъ рукахъ уголовную судьбу русскаго человка. Сколько опоевъ, сколько хроническихъ болзней, сколько нервныхъ страданій, сколько уголовныхъ преступленій создало у насъ пьянство! Но сколько же именно? Наша уголовная и медицинская статистика не даютъ отвта на этотъ вопросъ. Вс знаютъ, что много, очень много, гораздо больше, чмъ гд либо, но вс говорятъ объ этомъ лишь по наглядному сравненію, а не на основаніи точныхъ систематическихъ данныхъ. Положительно извстно лишь то, что вслдствіе установившейся въ Россіи методы питья у насъ неизвстна хроническая форма алкоголизма, а существуетъ по преимуществу запой и опой. Спеціальная особенность русскаго способа питья заключается именно въ томъ, что оно производится до потери сознанія и самообладанія и вотъ гд по преимуществу кроется причина уголовной судьбы русскаго простонародья. Изъ этого нужно заключить, что если въ Англіи 75, а въ Ирландіи 80 процентовъ преступленій совершаются въ -пьяномъ вид, то у насъ конечно боле 80. Изъ таблицъ Обуховской больницы видно, что 40—50% всхъ наружныхъ поврежденій произошло въ пьяномъ вид. Большинство заболваній отъ пьянства выпадаетъ у насъ на возрастъ отъ 25—40 лтъ, и этотъ же періодъ есть періодъ наибольшей преступности. Слдите за русской уголовной хроникой и вы не найдете почти ни одного случая, гд бы сивуха не играла роли ближайшаго фактора.

Вотъ Т. П. молодой казакъ, посл пьянства пришелъ въ неистовство, схватилъ бритву и, бросившись въ рку, изрзалъ себ горло, вотъ чиновникъ Б., старикъ 60 лтъ, посл періода пьянства найденъ полиціей за надворными строеніями одного обывательскаго дома лежащимъ въ крови и почти безъ чувствъ, вотъ М. М. изъ духовнаго сословія въ припадк сильнаго неистовства отъ пьянства чуть не убилъ двухъ лицъ кочергой, вотъ арестантъ Д. К., отправленный въ больницу, потому что въ пьяномъ вид онъ зазнобилъ себ ноги и отъ паденія получилъ ушибы груди и лвой руки. Когда больные улеглись спать, К. нанесъ нсколькимъ изъ нихъ раны ножомъ, который онъ утащилъ у одного изъ больныхъ. Опрошенный слдователемъ, К. показалъ, что будто бы нкоторые изъ больныхъ, которымъ онъ нанесъ раны, говорили ему, что хотятъ лишить его жизни, такъ какъ съ его стороны не было никакого повода. При наступленіи ночи, когда вс больные легли спать, онъ тоже легъ на кровать, но не спалъ, и ждалъ нападенія со стороны угрожавшихъ ему больныхъ. Но какъ они тоже не спали, и какъ ему казалось, то приподнимались съ кроватей, то ложились, то онъ, испугавшись ихъ злаго умысла, вскочилъ съ кровати и сталъ ихъ колоть ножомъ. Вотъ — и это можетъ быть одинъ изъ любопытнйшихъ фактовъ — является въ полицію г. Архангельска неизвстный человкъ и показываетъ на допрос, что онъ бродяга непомнящій родства и что шедши въ Архангельскъ, около первой деревни передъ Архангельскомъ, убилъ какую-то неизвстную женщину. Во время этого допроса онъ сдлался нездоровъ: его рвало, ибо онъ явился въ полицію пьяный и не могъ стоять. На второмъ допрос человкъ этотъ показалъ, что онъ крестьянинъ холмогорскаго узда, деревни Кожегорской, Илья Яковлевъ Королевъ, пришелъ въ городъ за нсколько дней, имлъ 20 р., пропилъ ихъ, паспортъ потерялъ и за тмъ отправился въ свою деревню пшкомъ. Въ пяти верстахъ отъ города онъ увидлъ какую-то старушку, сидвшую около дороги и считавшую деньги, при приближеніи его, она сложила деньги и спрятала ихъ въ карманъ. Тутъ ему пришла мысль убить старуху и завладть ея деньгами. Онъ взялъ палку, лежавшую у дороги, убдилъ старуху свернуть въ сторону, къ рк, прошелъ съ старухой версты три или четыре и ударилъ ее палкою по голов. Старуха тотчасъ же упала я чрезъ нсколько минутъ умерла. Онъ обобралъ ее, оказалось 20 р., и затмъ, спустивъ трупъ въ воду, оттолкнулъ его отъ берега. При третьемъ допрос Королевъ подтвердилъ свое второе показаніе. Былъ сдланъ осмотръ мстности, ‘но никакихъ признаковъ, свидтельствующихъ о свершеніи убійства т. е. ни крови, ни другихъ какихъ либо не оказалось’. Дальнйшимъ разслдованіемъ и спросомъ разныхъ лицъ и родныхъ Королева обнаружилось, что правдоподобный разсказъ Королева небольше какъ оговоръ самаго себя въ мнимомъ преступленіи. ‘Все что я ране показывалъ, того не помню, объяснилъ Королевъ въ своемъ послднемъ показаніи, ибо былъ въ безумств отъ прежняго пьянства моего, хотя я давалъ показанія не пьяный, но только вчера я опомнился и узналъ за что я сижу въ тюрьм, что и ране былъ не въ своемъ ум, то это замтилъ тюремный священникъ при посщеніи меня’. Во время посщенія Королева въ тюрьм врачемъ, заключенный и физически и душевно былъ совершенно здоровъ. Очевидная галлюцинація, созданная спиртнымъ отравленіемъ.

Или рядъ фактовъ, гд преступленіе учинено въ пьяно’ вид: мужъ съ женой хали пьяные изъ гостей домой. Мужъ опомнился, когда лошади выбросила ихъ въ овраг изъ саней. Жена ползала на колняхъ, мужъ ее положилъ въ сани и привезъ въ деревню мертвою. При вскрытіи оказалось, что ребро съ правой стороны на средин переломлено, грудная плева разорвана, въ грудной полости кровоизліяніе. Конечно, помялъ ее мужъ. Крестьяне С., Б. и М. были въ кабак и пили много водки, отсюда выхали вмст, но гд разстались, С. не помнятъ. Посл С. узналъ, что его нашли въ пол безъ лошади, привезли въ деревню, оттирали снгомъ и поили водой. М.— же оказался убитымъ, и привезъ его пьяный Б.— Крестьянинъ З. пилъ водку въ кабак у знакомаго черемиса. По выход изъ кабака, З. поссорился съ крестьяниномъ Б., который ударилъ его палкой по голов, З. упалъ, а К. билъ его еще. З. однако всталъ, могъ ходить, заявилъ о побояхъ десятскому и еще ходилъ въ кабакъ. Чрезъ нсколько дней З. умеръ.— Крестьянинъ Б. здилъ въ Нижній-Новгородъ, гд у него укради лошадь, на обратномъ пути, когда Е. былъ пьянъ, у него украли и другую лошадь. Онъ очнулся въ сторон дороги безъ шапки, руковицъ и лошади. Дома онъ опять пилъ вино, но внезапно заболлъ и умеръ. При вскрытіи обнаружены во многихъ мстахъ кровоподтеки, переломъ 7-го ребра и значительное кровоизліяніе въ грудной полости и прорванная плева.— Вотякъ Ф., по случаю праздника, ходилъ звать сосдей въ гости и тамъ пилъ кумыску, вс отказались идти къ нему и онъ разсерженный пришелъ домой. Проходя дворомъ, онъ услыхалъ лай собакъ и ему показалось, что напущены бсы, онъ вошелъ въ избу, взялъ топоръ, началъ рубить и будто бы нечаянно, вмсто собаки, билъ жену. Ребра у убитой отъ 4 до 9, съ лвой стороны, были сломаны, кровоподтекъ на ше, на затылк и по темени.— Вотякъ Б. пріхалъ домой пьянымъ. Отецъ началъ его бранить и во время ссоры Б. ударилъ отца палкой по рук и ног. Отецъ, 70-ти лтній старикъ, страдавшій 15 лтъ сифилисомъ, умеръ. При вскрытіи оказалось, что локтевая кость и лвая голень переломлены, правая рука отъ локтя до кости опухшая и синебагровая.

Несмотря на вншнее, формальное, уголовное различіе этихъ фактовъ, въ основ ихъ лежитъ одинъ психологическій моментъ. Алкоголизмъ могъ создать самоубійство, могъ вызвать галлюцинаціи, могъ привести къ убійству или къ смертельнымъ или простымъ несмертельнимъ поврежденіямъ — все, это небольше какъ различныя степени объективнаго или субъективнаго характера, — одного основнаго момента, созданнаго въ душевномъ стро алкоголизмомъ и обусловленнаго въ большей или меньшей мр разными предраспологающими органическими условіями. Уголовный законъ сталъ бы преслдовать всхъ этихъ людей съ различной степенью строгости, однихъ онъ нашелъ бы мене преступными, другихъ боле, нкоторыхъ даже и совсмъ освободилъ бы отъ наказанія. Но вопросъ, перенесенный исключительно въ психологическую область, можетъ быть разсматриваемъ лишь въ его основной причинности. Намъ важно знать, какой общій мотивъ двигаетъ людей въ извстномъ состояніи на противуобщественнне поступки и мы находилъ, что спиртное отравленіе создаетъ или угнетенное, подавленное состояніе, ведущее къ самоубійству, или состояніе возбужденное, оканчивающееся активнымъ стремленіемъ сорвать на другомъ злое чувство и сдлать ему вредъ. Не сущность управляющаго побужденія причиной, что въ одномъ случа гуляетъ топоръ, а въ другомъ оглобля, что въ одномъ случа оказывается смертельное потрясеніе мозга, въ другомъ черепъ разрубленный пополамъ, въ третьемъ сломано одно только ребро а въ четвертомъ — переломаны вс. М., Б., П., Т. и всякіе другіе расходившіеся люди могли бы помняться своей уголовной судьбой безъ всякаго вреда для психологической сущности вопроса, и конечно у простонародья и не могло сложиться иного воззрнія на начало преступности, кром фаталистическаго. И въ самомъ дл, два человка одинаково неразвитые, одинаково пьяные, руководимые однимъ и тмъ же дикимъ стремленіемъ распорядятся одинъ топоромъ, другой коломъ, и результаты получаются разные. Въ одномъ случа получается несомннное убійство, въ другомъ только хотя тяжелое, но не смертельное поврежденіе. Отчего бы это такъ? спрашиваетъ себя озадаченный мужикъ и, не находя яснаго разршенія, говоритъ: ужъ такое несчастіе! Пьянство, какъ источникъ уголовной судьбы, иметъ для крестьянина по истин роковое значеніе. Онъ не можетъ не пить, онъ не можетъ пить инымъ образомъ, наконецъ онъ можетъ не отдаться всмъ послдствіямъ постигшаго его спиртнаго отравленія.

При иныхъ личныхъ условіяхъ спиртное отравленіе конечно не вело бы къ уголовнымъ послдствіямъ, но вдь для этого нужно, чтобы извстныхъ личныхъ условій не существовало, чтобы въ нрав мужика была мягкость, чтобы въ его кодекс общественнаго и частнаго поведенія грубость, насиліе, супружескія и родительскія права и отношенія были формулированы и опредлены совсмъ иначе. Въ пьяномъ вид мужикъ идетъ только послдовательне, ршительне и пряме къ тому результату, къ которому онъ наклоняется, но только въ боле слабой степени и въ трезвомъ состояніи.

Повседневная крестьянская жизнь изобилуетъ фактами необычайной дикости и жесткости чувства, неудерживаемаго никакой внутренней дисциплиной, и ведущими нердко къ такимъ же печальнымъ послдствіямъ, какъ и возбужденное, пьяное состояніе. Здсь тоже своего рода судьба, крестьянинъ тоже не знаетъ, почему онъ поступалъ такъ, а не иначе, почему онъ выскочилъ изъ себя. Вотъ цлый рядъ весьма наглядныхъ фактовъ этой категоріи.

Вотякъ З., услыхавъ ночью, что кто-то ходитъ у него въ кладовой, взялъ палку и, отворивши дверь въ кладовую, спросилъ: ‘кто здсь?’ Изъ кладовой выбжалъ татаринъ. Вотякъ ударилъ его палкой и когда тотъ упалъ, то онъ его еще нсколько разъ ударилъ палкой и когда татаринъ не шевелился, вотякъ вывезъ его на большую дорогу. При вскрытіи оказалось между прочимъ, что тазовыя кости съ правой стороны разломаны.— У старосты починка Б. сдлана кража ни 6 р. сер. Жители починка Б. пошли въ починокъ В. съ обыскомъ къ крестьянину, Н., заподозрнному въ краж, допрашивали его и какъ онъ не признавался, то его привязали въ перекладу и били около часу. При этой пытк Н. сказалъ, что воровъ подводилъ крестьянинъ Ш. изъ починка Б. Тогда жители обоихъ починковъ пошли въ починовъ Б. и когда Ш. не сознался на допрос, начали его бить, кто чмъ попало и подвсили на 1 ¹/₂ аршина вверху въ перекладу. Была ночь, народу человкъ 150. Долго его били, наконецъ онъ сталъ просить, чтобы его сняли, что у него въ подполь есть 2 платка и поясъ изъ покраденнаго. Ш. сняли и приставили къ нему караулъ. Битый всю ночь стоналъ. На другой день собрался народъ опять. Одинъ изъ крестьянъ П. О. сказалъ, что Ш. надо еще подвсить и бить. Пошелъ И’ въ избу къ стащилъ его черезъ брусъ съ палатей, одлъ и повелъ на дворъ, скрутилъ ему назадъ руки, подвсилъ въ перекладу и сталъ допрашивать. Но когда Ш. ничего не отвчалъ, то П. О., бросивъ ему на голову горсть соли, сказалъ, что Ш. себя заговорилъ и взявши за тмъ обломокъ тележной оси, ударилъ подвшеннаго три раза изо всей мочи вдоль спины, съ разстановкой. Ш. только вздрагивалъ и повертывался. П. О. сказалъ Ш. ‘смотри, кто тебя бьетъ! П—шка бьетъ’. Народъ захохоталъ. Ш. же опустилъ голову и изо рта потекла слюна. Уходили!— Крестьянина Т. били, чтобы съ него выпить вина и битый отъ побоевъ умеръ.— Крестьянину Г., за то, что онъ пахавши, захватилъ чужой земли, нанесли тычиной ударъ по лвому боку такъ, что переломилось ребро и Г. умеръ.— Пригласили врача для вскрытія крестьянина Б., найденнаго будто бы въ хлв убитымъ лошадью. Обнаружилось, что наканун была мірская сходка.— Крестьянинъ Ф. Р. просился у сосдей переночевать, потому что дома одинъ боится (родные ухали).. Он. легъ на полъ, жаловался на боль сердца. Къ утру ему сдлалось хуже и онъ вскор умеръ. Жена показала, что за мсяцъ до этого онъ здилъ къ племянникамъ и они вывалились и посл этого Ф. Р. жаловался на боль въ боку. При вскрытіи кром подтековъ крови и опухолей найдено переломленное ребро.— Крестьянинъ П. ударилъ крестьянина А. по правой щек такъ сильно, что полилась изо рта кровь и онъ лишился чувствъ. Однако А. пріхалъ домой, но на другой день захворалъ, жаловался на головную боль и въ 10-й день умеръ.— Крестьянинъ М. былъ крпко побитъ въ драк. Онъ перемогался два дня, наконецъ слегъ и умеръ.— Два брата-крестьянина П. и М. ссорились часто между собою. Въ одну изъ такихъ ссоръ жена М. съ своимъ 6-ти мсячнымъ сыномъ ушла на дворъ, а за ней ушли и оба брата. П. ударилъ ребенка по голов какимъ-то орудіемъ. Съ этого времени мальчикъ былъ все боленъ и чрезъ 2 ¹/₂ мсяца умеръ.— Солдатка — вдова Л. объявила въ волостномъ правленіи что она была на свадьб, гд ея родственникъ ударилъ ее по щек, уронилъ на полъ и пиналъ ногами въ животъ. Л. была беременна. Мсяца черезъ два она родила недоношеннаго ребенка, который вскор умеръ.— 28 декабря мужъ билъ жену запоромъ отъ огородныхъ воротъ, 8 января жена родила, а черезъ полчаса ребенокъ умеръ.— Крестьянка Д. показала, что ее избилъ ея племянникъ, посл чего она чувствовала постоянную боль въ живот и родила мертваго младенца.— Мщанинъ Т. поссорился съ своимъ сыномъ Ивановъ, который сперва отпихивалъ его отъ себя, а потомъ, перекинувъ отца черезъ себя, толкнулъ его кулакомъ въ заднюю часть шеи, отчего тотъ упалъ, ударившись головой объ полъ и спустя ¹/₄ часа умеръ.

Вс случаи подобные приведеннымъ только крайнее уголовное проявленіе системы обоюдныхъ отношеній простонародья. Скверная брань оказывается самой мягкой формой отношеній. На палкахъ, толчкахъ, дрань за вихры воспитывало себя простонародье изъ поколнія въ поколніе, формируя свой характеръ и создало себ весьма своеобразную уголовную судьбу. Человкъ бьетъ изо всей мочи по спин тележной осью другого человка и потомъ изумляется, что его убилъ, изумляется, что случился такой грхъ. Платонъ говоритъ, что мальчикъ есть самое дурное изъ всхъ молодыхъ животныхъ, лучше, чтобъ мальчикъ не родился, нежели чтобы былъ невоспитанъ. И именно такимъ самымъ дурнымъ животнымъ выростахъ нашъ деревенскій мальчикъ. Росъ онъ на улиц, какъ растетъ дикая трава въ пол, и въ обществ такихъ же какъ сакъ дикихъ животныхъ развивалъ въ себ лишь разрушительные инстинкты и привычку въ разрушительнымъ рефлексамъ. Не могло быть и иначе: весь историческій, бытовой строй народной жизни требовалъ именно подобной, а не другой какой либо культуры. Практика жизни требовала желзныхъ людей, а не лайковыхъ франтовъ и джентельменовъ съ утонченными чувствами.

Возьмемъ ли московскую Русь, мы находимъ громадную, лсистую и болотистую мстность съ самымъ рдкимъ населеніемъ. Ни русскіе, ни ихъ сосди не обсидлись на своихъ мстахъ. То бредутъ къ намъ татары, то литовцы, то поляки, то нмцы, то мы сами бредемъ къ нимъ. Побоище за побоищемъ и ничмъ инымъ люди не занимаются. Кто бы и захотлъ посидть дома и позаботиться о боле выгодномъ и мирномъ устройств своей жизни — нельзя: не даютъ такъ называемыя историческія обстоятельства, волей не волей каждый долженъ быть богатыремъ, развивать въ себ разрушительные инстинкты, пріобртать боевыя, богатырскія привычки, упражняться въ сокрушеніи чужихъ реберъ я челюстей. И такой порядокъ вещей тянется не годъ, не два, а цлые вка. Извстно, какъ наполеоновскія войны повліяли на воспитаніе поколній того времени. Создавъ такъ называемыхъ героевъ, они въ сущности развили грубость, жестокосердіе, привычку къ насилію и въ неуваженію личности и человческаго достоинства. Статистика доказываетъ цифрами, что поколніе людей, созданное Франціею въ конц прошлаго и въ начал ныншняго столтія, гораздо боле склонно ко всякимъ преступленіямъ уголовнаго характера, чмъ послдующія поколнія, воспитанныя въ боле мирныхъ и домовитыхъ привычкахъ. А историческія обстоятельства воспитывали русскаго человка богатыремъ вковъ десять! Только тотъ и годился, кто могъ голодать по недлямъ, бжать верстъ по пятидесяти не переводя духа, спать въ болот и грязи и выносить не поморщившись богатырскіе удары, отъ которыхъ сворачивались челюсти. Что не м:гло выносить всего этого — вымирало, но за то, что выносило — длалось чугуномъ и производило чугунное поколніе. Иностранцы удивлялось, что русскій солдатъ можетъ выносить нечеловческія трудности. Еще бы! Въ этой-то практик русскій человкъ узналъ, куда слдуетъ бить, чтобы было больно и захватывало духъ, и насколько тележная ось ломаетъ кости лучше невооруженнаго кулака.

Дикость окружавшей природы не мене дикости международныхъ отношеній вырабатывала животную переносливость. Приходилось пріучать тло ко всякимъ крайностямъ, зимой въ страшному морозу, лтомъ въ невыносимому зною. При этомъ мять природа разсыпала щедрою рукою и другія благодянія. Сплошные лса и болота надляли богатырей миріадами клоповъ, блохъ, каморовъ, мошекъ, слпней, мухъ и т. д. Иностранцы, посщавшіе допетровскую Русь, повствуютъ ужасы о мучительствахъ, испытанныхъ ими въ безграничныхъ русскихъ лсахъ. Авторъ ‘Мертваго дома’, разсказывая о невообразимомъ множеств наскомыхъ, буквально облипающихъ все тло острожныхъ обитателей, говоритъ, что потомъ къ нимъ привыкаешь и спишь также спокойно, какъ бы въ лучшей гостиниц Парижа. И русскій простолюдинъ, закаливъ смолоду свое тло, спалъ въ своемъ чертог, не зная ни подушекъ, ни постелей, не подозрвая что его кусаютъ клопы, блохи и комары и еще подшучиваетъ надъ нмцами, увряя, что все это русскому будто бы очень здорово. И русскій былъ правъ. Стоило ли обращать вниманіе на комаровъ посреди другихъ боле важныхъ и существенныхъ трудностей, создаваемыхъ пространственностію, лсистостію и бездорожицей. Несокрушимость требовалась во всемъ, въ одежд, въ обуви, въ домашней утвари, въ экипаж. Все, что не было достаточно грубо, исключалось практикой, какъ несоотвтственное окружающимъ обстоятельствамъ.

Загрубленное тло возбуждалось лишь грубыми впечатлніями и создавало лишь грубые рефлексы. Въ грубомъ тл послилась грубая душа и уже наслдственнымъ путемъ начали создаваться организмы, какіе требовались т. е. съ нервами изъ мдной проволоки, съ желудкомъ, переваривающимъ мохъ, съ тломъ несокрушимымъ, какъ чугунъ. Кто повритъ, чтобы можно было вынести десять тысячъ палокъ, какъ вынесъ ихъ Чайкинъ, умереть лишь при 11 тысячахъ, какъ Быковъ, вынести, непоморщившись, ужаснйшую пытку, какъ Стенька Разинъ. И криминальная система выросла въ уровень съ такими богатырями. Спицы, кнутъ, дыбы, встряска, а еще раньше заливаніе свинцомъ горла, ну и такъ дале — вотъ чмъ оказывалось возможнымъ запугивать молодцовъ, привыкшихъ съ молоду ко всему и унаслдовавшихъ уже отъ родителей чугунное сложеніе. Удивляются великой смертности въ блой Россіи! Точно человкъ и въ самомъ дл можетъ превратиться въ безчувственное дерево или усвоить себ несокрушимость гранита. Но сколько грубость ни заключалась въ самомъ существ бытовыхъ условій, а Стенька Разинъ и тогда являлся исключеніемъ.

Средній уровень человческой выносливости никогда не возвышался до Стеньки Разина, Быкова, Чайкина и другихъ извстныхъ типовъ русскаго богатырства, но онъ никогда не падалъ и до утонченной деликатности, исключавшей костоломную расправу. Даже люди добродтельные и воспитанные въ страх божіемъ поучали бить человка, но только вжливенько, избгая палки, ибо ею можно изувчить. Впрочемъ непокорному сыну позволялось сокрушать жезломъ и ребра. Такимъ образомъ жезлъ, получившій право гражданства въ семь, вн ея имлъ полное право преобразиться въ тележную ось, въ колъ, а пожалуй даже и въ топоръ.

Излишество или точне перевсъ грубости, обусловленный во всемъ бытовыми условіями и крайнею, желзною переносливостью, построилъ всю жизнь порока по масштабу грубаго излишества. Странно было бы, чтобы человкъ, совершавшій ганибаловскіе переходы, питавшійся мохомъ, спавшій въ грязи или на каменьяхъ, носившій на плечахъ по десяти пудовъ, сталъ бы отличаться умренностію въ пищ и пить, подобно благовоспитанной барышн. Посл привычнаго голода русскій человкъ надался по самое горло, посл невольной трезвости онъ напивался до мертвецкаго состоянія, до болзни, до отравленія, кончавшагося зачастую смертію.

Не существуетъ никакихъ научныхъ, точныхъ наблюденій и изслдованій, которыми бы опредлялся русскій типъ, его прогрессивное развитіе или его регрессъ. Наука ничего не знаетъ, какимъ организмомъ владлъ добродушный и кроткій славянинъ временъ Гостомысла и что случилось съ былымъ славяниномъ подъ вліяніемъ послдующихъ бытовыхъ условій, образовавшихъ современный русскій типъ.

Но на основаніи того, что извстно изъ медицинской теоріи, на основаніи того, что извстно изъ наблюденій надъ здоровьемъ и смертельными болзнями простонародья, нужно заключить, что русскій типъ своими историческими судьбами шелъ постоянно къ регрессу, къ слаби, къ вырожденію. Голодъ, холодъ, всякія лишенія, пьянство — вовсе не такіе факторы, которые могли бы создавать благопріятный органическій результатъ и подъ вліяніемъ закона надслдственности улучшать человческую породу. Конечно слабое умирало, не достигнувъ полнаго развитія, и оставались боле сильные индивиды, но и сильный индивидъ, сокрушенный одолвшими его обстоятельствами, не могъ уже производить такого же сильнаго, какъ санъ, потомства. Необходимый результатъ наслдственности ногъ заключаться только въ болзненномъ вырожденіи организма и въ зависящемъ оттого измненіи народнаго характера. Извстно, что славяне были кротки, спокойны, нжны и обходительны съ своими женами, не любили войны. Извстно также, что современный русскій простолюдинъ раздражителенъ, легко впадаетъ въ крайности гнва, жестокъ и мстителенъ. Этотъ новый характеръ ногъ создаться лишь извстными перемнами въ самомъ организм и послдовавшимъ затмъ измненіемъ въ нервныхъ элементахъ. Неправильное или неполное питаніе и спиртное отравленіе, сдлавшееся какъ бы нормальнымъ, бытовымъ условіемъ въ жизни простонародья, создали наслдственно такія прирожденныя болзненныя состоянія, которыя должны были создать и иную психическую дятельность. Извстно, напримръ, что кровь можетъ измняться вслдствіе задержанія въ ней веществъ, которыя организмъ долженъ бы изъ себя выдлять и что такое задержаніе измняетъ совершенно характеръ человка. Напримръ, если въ крови находятся составныя части мочи, что бываетъ у одержимыхъ ломотой, то у больного является крайняя вспыльчивость, если въ крови будетъ содержаться желчь, то является мрачное настроеніе души и мрачный взглядъ на всю жизнь, мрачныя идеи. Сифилитическій и оспенный ядъ дйствуетъ весьма вредно на высшіе нервные центры, вліяя измняющимъ образомъ на характеръ. При болзненной крайности эти анормальныя отступленія могутъ привести въ очевидной душевной болзни, но въ своей слабой степени они вліяютъ лишь на измненіе душевнаго темперамента, создаютъ перемну въ характер, ведутъ въ дурному настроенію духа, въ раздражительности. Витовня условія, вытснявшія роковымъ образомъ все слабое, невыносливое, и требовавшія грубаго, терпкаго,— т же условія, создавшія всякую неумренность рядомъ съ лишеніями, наше знаменитое пьянство, нашъ широко-распространенный сифилисъ и вс ихъ наслдственныя послдствія, должны были наклонить народный характеръ къ сторон уголовной судьбы, ибо вмсто здороваго спокойствія создали болзненную раздражительность съ грубымъ рефлексомъ. Болзненныя условія, измнявшія индивидуальный характеръ, но мр ихъ распространенія повліяли наконецъ на характеръ коллективный. И конечно, русскій простолюдинъ правъ, если онъ въ своемъ поведеніи видитъ роковую судьбу, которую не объхать и на кривой. Полнйшее отсутствіе гигіены, въ обширномъ смысл, ставило человка въ зависимость отъ такихъ побужденій и рефлексовъ, которымъ не въ его личной власти было дать иное направленіе. Въ народномъ характер установился средній тонусъ, какъ завтная черта для общепринятаго поведенія, но уклоненія на сторону минимума или максимума зависятъ отъ разныхъ обстоятельствъ, иногда на столько непредвиднныхъ и случайныхъ, что устранить ихъ или самому отъ нихъ устраниться оказывается совершенно невозможнымъ. Простолюдинъ знаетъ это хорошо, хотя и не сознаетъ, почему это такъ, а не иначе.

Въ одной довольно распространенной петербургской газет была высказана недавно мысль, что преступленія психологическаго характера составляютъ ничтожную величину въ общей цифр преступленій и что главное общественное зло заключается въ преступленіяхъ противъ собственности. Съ этимъ мнніемъ нельзя согласиться. Изъ ‘Статистическаго временника’ мы узнаемъ, что за преступленія противъ личности судилось: въ 1860 году — 40,301 чел., въ 1861 г.— 42,971 чел., въ 1862 г.— 43,980 чел. и въ 1863 г.— 44,577 ч. Въ преступленіямъ противъ личности отнесены: смертоубійство, самоубійство, нанесеніе ранъ и оставленіе въ опасности, преступленія противъ чести вообще, противъ цломудрія женщины и семейнаго и родственнаго союзовъ, т. е. какъ разъ т поступленія, которыя обусловлены физіологическими условіями народнаго характера. Списокъ этотъ могъ бы быть увеличенъ, еслибы ‘Статистическій временникъ’ принялъ боле точную систему въ классификаціи преступленій. Такъ подоитъ отнесенъ въ преступленіямъ противъ собственности, но побужденія въ поджогамъ могутъ быть разныя: въ психологическомъ смысл не все равно, сдланъ ли поджогъ по злому чувству личнаго неудовольствія, изъ мести, или для произведенія смущенія съ цлію боле удобнаго воровства. Въ поджогахъ спеціально-воровскія причины составляютъ рдкость, и красный птухъ пускается обыкновенно съ злобной безкорыстностію, чтобы сорвать сердце. Еслибы ‘Статистическій временникъ’ провелъ боле рзвую черту между преступленіями экономическаго и психологическаго характера, то послднихъ оказалось бы значительно боле.

Въ томъ же ‘Временник’ число обвиненныхъ за преступленія противъ личности показано: въ 1860 г.— 8,968 ч., въ 1861 г.— 9,617 ч. и въ 1862 г.— 9,920 ч., т. е. только четвертая часть судившихся. Именно эта цифра и важна для насъ. Чтобы уголовное правосудіе могло произнести свой приговоръ, ему необходимы извстные вещественные признаки. Когда вещественные признаки опредленнаго размра на лицо, оно называетъ поступокъ преступленіемъ и налагаетъ за него точно отмренное наказаніе. Изъ настоящихъ цифръ видно, что уголовное правосудіе отстранилось отъ оцнки ³/₄ поступковъ, не находя въ нихъ признаковъ уголовности. Но если по всмъ этимъ дламъ возникло уголовное вчинаніе, то очевидно, что характеръ поступковъ былъ именно такого рода, что могъ возникнуть лишь уголовный искъ. При господствующей грубости взаимныхъ отношеній простонародья вчинаніе возможно лишь тогда, когда самъ народъ усматриваетъ въ извстномъ дйствіи признаки того, что онъ называетъ ‘судьбою’ и ‘несчастіемъ’, ибо за простыми зуботычинами онъ не видитъ ничего выходящаго изъ уровня своей повседневной жизни. Если же при этомъ низкомъ уровн взаимныхъ отношеній могло возникать 40 и боле тысячъ вчинаній, то, во-первыхъ очевидно, что роковой исходъ поступковъ терялъ свой уголовный характеръ по неуловимости личныхъ обвинительныхъ признаковъ, а во-вторыхъ, что за этими 40 тысячами, въ вид мрачнаго фона картины, сливается цлая, громадная масса поступковъ, непоражающихъ своею особенностію и только потому непринимающихъ уголовнаго оттнка. Но именно въ этомъ фон, а не въ чемъ другомъ, лежитъ корень уголовной судьбы.

Т народныя преступленія и несчастія, на которыя указываетъ г. Максимовъ, не имютъ въ вопрос объ уголовной судьб безусловной, основной важности, ибо г. Максимовъ говоритъ почти исключительно о преступленіяхъ государственныхъ. Подвижность причинъ, создающихъ ихъ, видна изъ того, что имъ можетъ быть положенъ рзкій предлъ простымъ измненіемъ нсколькихъ статей закона. Такъ, до отмны крпостного права существовали побги вслдствіе злоупотребленія помщичьей власти и за побги ссылали въ Сибирь. Теперь за подобную вину ссылать уже будетъ некого, потому что не будетъ бгуновъ. Съ уничтоженіемъ преслдованія за извстныя религіозныя убжденія, напримръ, раскольниковъ, изчезъ и этотъ видъ преступленія. Съ перемнами паспортной системы не будетъ виной безпаспортность и т. д.

Не въ этихъ нарушеніяхъ существующихъ постановленій нужно искать корень уголовной судьбы русскаго человка. Причины эти поверхностныя, преходящія, легко устранимыя. Судьба лежитъ тамъ, гд простое измненіе статьи закона оказывается недйствительнымъ. Судьба тамъ, гд въ основ дйствія лежитъ органическая причина, являющаяся патологическимъ основаніемъ, или борьба неустановившихся противуположнихъ понятій, вызванныхъ одними и тми же органическими требованіями.

Л не стану говорить читателю о безусловной невмняемости, она отдаленный идеалъ, и для практики ея не наступило еще время. Но если приходится уже разсуждать объ уголовной судьб, какъ это длаютъ наши сантименталисты, то необходимо ставить вопросъ на врную точку, чтобы судьбой являлась дйствительно сила роковая по своей трудной устранимости, а не то, что измняетъ уголовную вмняемость людей однимъ почеркомъ пера. Въ этомъ случа нашъ народъ смотритъ гораздо глубже своихъ нжныхъ адвокатовъ. Народъ не скажетъ, что ‘судьба’, если человкъ путешествуетъ въ Сибирь за самовольную порубку или за взломъ замка. Для ‘судьбы,’ ‘несчастій,’ требуется рядъ неустранимыхъ органическихъ причинъ, на которыхъ зиждется міровоззрніе, признанное народомъ правильнымъ и общеусловленнымъ и которое внезапно, при переход за извстную черту, вышибаетъ человка изъ его обычной жизненной колеи, ставитъ его въ несвободное, страдательное положеніе и такимъ образомъ длаетъ ‘несчастнымъ.’ Удивляются, что дтоубійцы были въ Сибири нжными кормилками, убійцы — кроткими садовниками, лакеями, поварами, и видятъ въ этомъ какую-то неразршимую психологическую задачу! Вдь и П. О., распорядившійся тележной осью, такъ что посл его операціи у Ш. повисла голова и потекла слюна, никакъ не ожидалъ, что отъ такой малости можно отдать душу Богу. Вдь и безграничное раздраженіе П. О., омрачившее его здравомысліе, могло случиться потому, что у него или желчь сидла въ крови, или чахотка вліяла на нервы, или сидли въ крови составныя части мочи.

Подобная постановка вопроса для тхъ корреспондентовъ, о которыхъ я говорилъ въ первой стать, можетъ показаться неприличной. Но если они говорятъ о наук съ полнымъ сознаніемъ того, что они говорятъ, а не двудумничаютъ и лукавятъ изъ желанія казаться умными, то они необходимо должны сознаться, что ненавистная для нихъ судебная медицина и психіатрія единственные компетентные судьи въ вопросахъ, которыхъ они понять не въ состояніи. Никакая философія и умозрнія, лишенныя твердой точки опоры, не могутъ замнить положительнаго опыта и нельзя не пожалть о томъ, что адвокаты вообще, а русскихъ судовъ въ особенности, такъ слабо знакомы съ уголовной психологіей и паталогіей, въ которой они нашли бы свою путеводную звзду.

Судебно-медицинскія знанія распространены въ Россіи, можетъ быть, слабе всхъ остальныхъ знаній и въ этомъ конечно заключается главная причина слабости нашей судебной защиты, строимой преимущественно на юридическихъ подпоркахъ, и отличающейся эквилибристикой софизмовъ и метафизикой психологіи.

Если позволительно существовать русской судебной медицин, если русскую душу требуется разложить на первичные составные элементы, обусловленные русской бытовой исторіей и вліяніемъ своеобразной русской почвы, то слдуетъ желать, чтобы историческое происхожденіе современнаго, средняго русскаго характера, лежащаго въ основ русской уголовной судьбы, было изслдовано я опредлено тмъ научнымъ физіологическимъ пріемомъ, опытное значеніе котораго нельзя поколебать никакой метафизикой.

Пока это не будетъ сдлано, споръ криминалистовъ и юридическихъ сантименталистовъ будетъ вчно лишенъ твердой точки опоры и для людей практическаго, здраваго взгляда на жизнь и поступки людей будетъ представляться лишь словоизверженіемъ, чуждымъ всякой силы убдительности, вслдствіе отсутствія точныхъ, безспорныхъ основъ.

‘Архивъ судебной медицины,’ единственный у насъ органъ этого новаго научнаго направленія. Только тмъ путемъ, на которомъ онъ стоитъ, можно исправить русское уголовное міровозрніе и только распространеніемъ судебно-медицинскихъ познаній можно пріучить нашихъ адвокатовъ и присяжныхъ судить правильно о томъ, о чемъ велитъ имъ судитъ законъ.

Но къ сожалнію изъ тхъ фактовъ защиты, которыя извстны публик, нужно заключить, что ‘Архивъ’ распространенъ мало и что нашимъ защитникомъ неизвстенъ этотъ источникъ, изъ котораго они могли бы заимствовать наиболе неуязвимое оружіе.

Если настоящую статью читатель найдетъ достойною своего вниманія, то я сочту долгомъ заявить, что своимъ происхожденіемъ она обязана тмъ даннымъ, которыя заключаются въ ‘Архив судебной медицины.’

Н. Радюкинъ.

‘Дло’, No 7, 1869

ЮРИДИЧЕСКІЕ СОФИЗМЫ.

III.

IV.

Читайте также: