Юмор, Огарев Николай Платонович, Год: 1867

 
 Огарев Н.П. Юмор (Отрывки) ---------------------------------------------------------------------------- Н.П. Огарев. Избранное М., 'Художественная литература', 1977 ---------------------------------------------------------------------------- Du, Geist des Wiederspruchs, nur zu! Du magst mich fuhren. Goethe (Faust) {*} {* Ты, дух противоречия! Готов я покориться! (Гете. Фауст) (нем.).} ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ...Небрежный плод моих забав, Бессонниц, легких вдохновений, Незрелых и увядших лет, Ума холодных наблюдений И сердца горестных замет. Пушкин 1 Подчас, не знаю почему, Меня страшит моя Россия, Мы, к сожаленью моему, Не справимся с времен Батыя - У нас простора нет уму, В своем углу, как проклятые, Мы неподвижны и гнием, Не помышляя ни о чем. Куда ни взглянешь - все тоска, На улицах все снег да холод, К тому ж и жизнь нам не легка: Везде безденежье да голод, Министром Вронченко пока, Канкрин уж слишком был немолод, На лаж ужасно что-то скуп, А рубль-целковый очень глуп. В литературе, о друзья (Хоть сам пишу, о том ни слова), Не много проку вижу я. В Москве все проза Шевырева - Весьма фразистая статья, Дают Парашу Полевого, И плачет публика моя, Певцы замолкли, Пушкин стих, Хромает тяжко вялый стих. Нет, виноват! - есть, есть поэт, Хоть он и офицер армейской, Что делать, так наш создан свет, - У нас, в стране Гиперборейской, Чуть есть талант, уж с ранних лет - Иль под надзор он полицейской Попал, иль вовсе сослан он, О нем писал и Виссарьон. Но перервемте эту речь, Литература надоела, Пусть пишет Нестор, пишет Греч, Что нам до этого за дело? Позвольте на диван мне лечь, Закурим трубку - вот в чем смело Могу уверить вас: сей дым Уж нынче дамам невредим. Да, в этом есть успех у нас, Уж вовсе время исчезает Олигархических проказ, Нас спесь уже не забавляет, В гостиных скучно нам подчас, На балах молодежь зевает, Гулять не ходит на бульвар, - У ней в чести Швалье да Яр Порой и я - известно вам, Люблю одну, две, три бутылки Хоть с вами выпить пополам, Умы становятся так пылки, Дается воля языкам, А там ложись хоть на носилки... Но я боюся за одно: Ну надоест нам и вино?.. Тогда что делать? Час избрав, Ступай в деревню, мой приятель, Агрономических забав Усердный сделайся искатель, Паши три дня и будешь прав. Я о крестьянах, как писатель, Сказал бы много - но молчу, Не то чтоб... просто не хочу. Но мне в деревне не живать, Как запереться в юных летах! Я в полк сбираюсь, щеголять Хочу в усах и эполетах, Скакать верхом и рассуждать О разных воинских предметах, Наверно быть могу я, друг, Монтекукулли иль Мальбруг, А может быть, и сей удел Пройдет сквозь пальцы - и на свете Останусь я без всяких дел, Подумаю о пистолете, Скажу, что свет мне надоел, Что ничего уж нет в предмете, Взведу курок... о человек! Минута, и твой кончен век! Скажу, и брошу пистолет, Спрошу печально чашку чая, Торговли нашей лучший цвет, А жалок мне удел Китая. У Альбиона чести нет, Святую совесть забывая, Имея очень жадный нрав, Не знает он народных прав. Хотел еще о том, о сем, О Франции сказать два слова И с вами разойтись потом, Но мы до времени другого Отложим это - да о чем Я начал, бишь? А! Вспомнил снова - О родине. О, край родной! Но спать пора нам, милый мой. 2 А! Вы опять пришли ко мне. Давайте ж говорить мы с вами О Франции. Наедине Оно позволено с друзьями И даже в здешней стороне, Но с затворенными дверями. Не то без церемоний вас Попросят к Цынскому как раз. Я сам был взят и потому Кой-что могу сказать об этом, Сперва я заперт был в тюрьму, Где находился под секретом, То есть в подвале жил зиму И возле кухни грелся летом, Потом решил наш приговор, Чтоб был я сослан под надзор. Но satis, sufficit {*} мой друг, {* Достаточно (лат.).} То есть об этом перестану. Мне грустно нынче. Все вокруг Так вяло - сам я духом вяну, Сам растравляю свой недуг, Тревожу в сердце где-то рану. Занятье глупое! Оно И больно очень и смешно. Да как же быть? И если б вам В себя всмотреться откровенно, Вы грусть и с желчью пополам В душе нашли бы непременно. В халате, дома, по коврам Ходили б молча совершенно, Иль напевали б - и в такой Прогулке шел бы день-другой. Сказать вам правду - это мы Давно привыкли звать хандрою: Недуг, рожденный духом тьмы И века странной пустотою, Охотой к лету средь зимы, Разладом с миром и с собою, Стремленьем, наконец, к тому, Что не дается никому. Возьмите факты: древний мир Весь только жил для наслажденья, Но этот свержен был кумир, И стали жить для размышленья - Там с миром, здесь с собою мир, У нас же глупое смешенье: Всегда, одно другим губя, Мы только мучим лишь себя. Не правда ль, сказано умно, Хотя поэзии тут мало? Да что? Признаться вам, давно Все как-то в жизни прозой стало, Как отшипевшее вино В стекле непитого бокала, Отвыкли мы от сладких слез, От юных шалостей и грез - Как вспомнишь радость и печаль, Что в прежни годы волновали, Как нам становится их жаль! Как возвратить бы их желали! Свята для нас былого даль... И вот еще грустней мы стали! Где сердца жар? Где пыл в крови? Где мир мечтательной любви? Быть влюблену в то время мне, Быть может, раза два случилось, Тогда я плакал в тишине, При встрече с нею сердце билось, Бледнели щеки, - в каждом сне Передо мной она носилась, Я просыпался, а мой сон И наяву был продолжен. Но к делу, не теряя слов. Великий прах из заточенья Прибыл в Париж - и Хомяков На этот счет стихотворенье (Прескверных несколько стихов) В журнале тиснул, к сожаленью. И потому позвольте дать Совет - стихов вам не читать, Да вообще журналов сих Вы - много дел других имея - И не читайте. Что вам в них? Сенковский все не любит Сея, Хотя и эконом an sich {*}, {* В себе (нем.).} И деньги любит не краснея (Что быть посажену в тюрьму, Преград не сделало ему). Потом об укрепленьях толк В Париже очень долго длился. Их строят, чтобы русский полк В столицу мира не пробился, Я патриот, свой знаю долг, Но взять Парижа б не решился. Я думаю, довольно с нас, Когда мы усмирим Кавказ. Я на Кавказ сбираюсь сам, Быть может, нынешним же летом, Взглянуть на горы и к водам (Больным считаясь и поэтом). Что ж? Вместе не угодно ль вам? Со мною согласитесь в этом, Что с вами время там вдвоем Мы тихо, свято проведем. Там снежных гор... Но, боже мой, Об этом сказано так много! Замечу только - труд большой Пускаться в длинную дорогу, Вы там на станции иной Умрете с голоду, ей-богу! - В Париже больше ничего Нет для разбора моего. 3 Снег желтый тает здесь и там, Уж в марте нам не страшны стужи. Весною веет воздух нам, Нам ясный день сулит весну же, И безбоязненно ушам Торчать позволено наруже. Хочу я вас просить, друг мой, Пешком гулять идти со мной. Пойдемте прямо на бульвар В среду толпы надменно-праздной Давнишних барышень и бар, Гуляющих в одежде разной: Б<артенев>, Szafi, Jean Sbogar {*} {* Сафи, Жан Сбогар (франц.).} И рыцарь все однообразной, Все верный прежних лет любви - И все они друзья мои. Не правда ль? Как кажусь я вам? Годился б я в аристократы? Но мне неловко быть средь дам: Я, primo {*}, человек женатый, {* Во-первых (лат.).} Secondo {*}, мне не по чинам {* Во-вторых (итал.).} (Хоть всем знаком я как богатый), О tertio {*} я умолчу, {* О третьем (лат.).} Его сказать я не хочу. К тому ж во мне другая кровь, В душе совсем другая вера: Есть к массам у меня любовь И в сердце злоба Робеспьера. Я гильотину ввел бы вновь... Вот исправительная мера! Но нет ее, и только в них Могу я бросить желчный стих. Признайтесь, горек наш удел: Здесь никого не занимает Ход права и гражданских дел, Иной лишь деньги наживает, Другой чины, а тот не смел, Один о выборах болтает (Quoique, a vrai dire, on en rit) {*} {* Хотя, по правде говоря, над ним смеются (франц.).} Дворянства секретарь <Убри>. Я с теми враг, кому знаком Рассудок черствый и не боле, Кто даже мертвым языком Толкует о широкой воле, Кто только всех своим умом Занять стремится поневоле, Кому природы заперт храм, Кто чужд поэзии мечтам. Пойдемте же! Вот здесь, друг мой. Увидим дом, где я жил прежде, Любил любовь, был юн душой И верил жизни и надежде, Сперва (обычай уж такой) Был немцу отдан я невежде, Потом один, и в двадцать лет Уже философ и поэт. О! годы светлых вольных дум И беспредельных упований! Где смех без желчи? пира шум? Где труд, столь полный ожиданий? Ужель совсем зачерствел ум? Ужели в сердце нет желаний? Друзья! Ужели в тридцать лет От нас остался лишь скелет? Прошу не слушать, милый друг, Когда я сетую, тоскую, Что всё безжизненно вокруг, Что сам веду я жизнь пустую. Минутен, право, мой недуг, Его я твердостью врачую И, снова прежней веры полн, Плыву против житейских волн. К чему грустить, когда с небес Нам блещет солнца луч так ясно? Вот запоют 'Христос воскрес', И мы обнимемся прекрасно, А там и луг и шумный лес Зазеленеют ежечасно, И птиц веселый караван К нам прилетит из южных стран. К чему грустить? Опять весна Восторгов светлых, упованья И вдохновения полна, И сердца скорбного страданья Развеет так тепло она... Но мы оставимте гулянье - Имея в мысли ширь полей, Смотреть мне скучно на людей. 4 Уж полночь. Дома я один Сижу и рад уединенью. Смотрю, как гаснет мой камин, И думаю - все дня движенье, Весь быстрый ряд его картин В душе рождают утомленье. Блажен, кто может хоть на миг Урваться наконец от них. Я езжу и хожу. Зачем? Кого ищу? Кому я нужен? С людьми всегда я глуп и нем (Не говорю о тех, с кем дружен), Свет не влечет меня ничем - В нем блеск ничтожен и наружен. Не знаю, право, о друзья, К чему весь день таскаюсь я! Уж не душевный ли недуг, Не сердца ль тайная тревога Меня толкают? Шум и стук Не усыпляют ли немного Волненья наших странных мук И скуку жизни? Нет, ей-богу, Во внешности смешно искать, Чем дух развлечь бы и занять. Камин погас. В окно луна Мне смотрит бледно. В отдаленье Собака лает - тишина Потом, забытые виденья Встают в душе - она полна Давно угасшего стремленья, И тихо воскресают в ней Все ощущенья прежних дней. В такую ж ночь я при луне Впервые жизнь сознал душою, И пробудилась мысль во мне, Проснулось чувство молодое, И робкий стих я в тишине Чертил тревожною рукою. О боже! в этот дивный миг Что есть святого я постиг. Проснулся звук в ночи немой- То звон заутрени несется, То с детства слуху звук святой. О! как отрадно в душу льется Опять торжественный покой, Слеза дрожит, колено гнется, И я молюся, мне легко, И грудь вздыхает широко. Не все, не все, о боже, нет! Не все в душе тоска сгубила, На дне ее есть тихий свет, На дне ее еще есть сила, Я тайной верою согрет, И, что бы жизнь мне ни сулила, Спокойно я взгляну вокруг - И ясен взор, и светел дух! <. . . . . . . . .> ЧАСТЬ ВТОРАЯ Farewell! Byron {*} {* Прощайте! Байрон (англ.).} Город пышный, город бедный, Дух неволи, стройный вид, Свод небес зелено-бледный, Скука, холод и гранит. Пушкин Ye see and read Admire and sigh and then Succomb and bleed. Byron {*} {* Ты видишь и читаешь, восхищаешься и вздыхаешь, потом падаешь и истекаешь кровью. Байрон (англ.).} <. . . . . . . . .> 3 Ложилась ночь, росла волна, И льдины проносились с треском, Седою пеною полна, Подернута свинцовым блеском, Нева казалася страшна, Стуча в гранит сердитым плеском. В тумане тусклом ряд домов Смотрел печально с берегов. Уже огни погашены, Беспечно люди сном объяты, Под ропот плещущей волны Поденщики, аристократы, Свои все люди грезят сны. Безмолвны стогны и палаты... Один недвижен на коне Огромный всадник виден мне. Чернея сквозь ночной туман, С подъятой гордо головою, Надменно выпрямив свой стан, Куда-то кажет вдаль рукою С коня могучий великан, А конь, притянутый уздою, Поднялся вверх с передних ног, Чтоб всадник дальше видеть мог. Куда рукою кажет он? Куда сквозь тьму вперил он очи? Какою мыслью вдохновлен, Не знает сна он середь ночи? С чего он горд? Чем увлечен? Из всей он будто конской мочи Вскакал бесстрашно на гранит И неподвижен тут стоит? Он тут стоит затем, что тут Построил он свой город славный, С рассветом корабли придут - Он кажет вдаль рукой державной, Они с собою привезут Европы ум в наш край дубравный, Чтоб в наши дебри свет проник, Он горд затем, что он велик! Благоговел я в поздний час, И трепет пробегал по телу, Я сам был горд на этот раз, Как будто б был причастен к делу, Которым он велик для нас. Надменно вместе и несмело Пред ним колено я склонил И чувствовал, что русский был. Поднял я голову, потом В лицо взглянул ему - и было Как будто грустное что в нем, Он на меня смотрел уныло И все мне вдаль казал перстом. Какая скорбь его томила? Куда казал он мне с коня? Чего хотел он от меня? И я невольно был смущен, Печально, робкими шагами Я отошел, но долго он Был у меня перед глазами, Я от него был отделен Адмиралтейскими стенами, А он за мною все следил, И вид его так мрачен был. И вот дворец передо мной Стоял угрюмо и высоко, В полудремоте часовой Шагал у двери одиноко, И страхом веял мне покой, В котором спал дворец глубоко. У ног моих Нева одна Шумела, ярости полна. А там, далеко за Невой, Еще страшней чернелось зданье С зубчатой мрачною стеной И рядом башен. Вопль, рыданья И жертв напрасных стон глухой, Проклятий полный и страданья, Мне ветер нес с тех берегов Сквозь стуки льдин и плеск валов. Дворец! Тюрьма! Зачем сквозь тьму Глядите вы здесь друг на друга? Ужель навек она ему Рабыня, злобная подруга? Ужель, взирая на тюрьму, Дворец свободен от испуга? Ужель тюрьмою силен он И слышать рад печальный стон? О! сройте, сройте поскорей Вы эти стены, эти своды! Замки отбейте у дверей, Зовите всех на пир свободы! Тогда, тогда толпы людей, Тогда из века в век народы Благословят вас и почтут И вас святыми назовут. Но глух дворец, глуха тюрьма, И голос мой звучит в пустыне, Кругом туман да ночи тьма, И с шумом вал бежит по льдине... Тоска души, тоска ума Еще сильнее, чем доныне, И тяжелее жизни крест... И я бежал от этих мест. И снова он, все тот же он, Явился всадник предо мною, Все так же горд и вдохновлен, Все вдаль с простертою рукою. И мне казалось, как сквозь сон, С подъятой гордо головою, Надменно выпрямив свой стан, Смеялся горько великан. <. . . . . . . . .> 8 Есть домик старый. Он стоит Давно один на бреге плоском. У двери ходит инвалид. Две комнаты. С златистым лоском Налево образ, и горит Пред ним свеча и каплет воском, Направо стул простой с столом, Нева течет перед окном. Тут он сидел и создавал... Велик и прост. Сюда порою Послов заморских принимал, А здесь он, оскорблен борьбою С людьми, пред образом стоял И дух крепил себе мольбою, И грудь широкая не раз Вздыхала тяжко в поздний час. Теперь все пусто. Этот дом На вас могильным хладом веет, И будто в склепе гробовом Душа тоскует и немеет, Ей тяжело и страшно в нем, И так она благоговеет, Как будто что-то тут давно Великое схоронено. Есть замок на горе крутой, Он дышит роскоши отрадой, Тенистых лип дряхлеет строй Пред ним зеленою оградой, Сверкая шумною струей, Фонтаны вниз бегут каскадой, И море синее легло У ног горы и вдаль пошло, Была блестящая пора... Здесь прежде женщина живала И блеском пышного двора Себя тщеславно окружала, И с полуночи до утра На ложе мягком отдыхала, Несытой негою полна, В руках любовников она. Но все прошло - и простота Царя великого России, Царицы умной красота, Обоих замыслы большие, Цивилизации мечта, И нынче времена другие - Разврат запачканный и лесть, Вражда с свободой, мелкость, месть. Падешь ты, гордый Вавилон! Уж божий гнев тебе пророки Давно сулят со всех сторон. Ты глух пока на их упреки, Надменной злобой напыщен: Но кары божий жестоки! Бедой грозит народный стон, Падешь ты, гордый Вавилон! Томим глубокою тоской, Сошел я к морю. Ветер злился, Свистя над мрачной глубиной, За валом вал седой клубился И злобно прыгал, и порой О берег каменный дробился, И брызги дико вверх кидал, И с тяжким стоном упадал. Я был доволен. Я внимал Так жадно реву непогоды, Лицо на брызги выставлял, Борьба души с борьбой природы Так были дружны... И я знал, Что, весь мой век прося свободы, Как вал морской я промечусь И после с стоном расшибусь. 9 Ну, радуйтесь! Я отпущен! Я отпущен в страны чужие! Я этой мыслью оживлен, Но были хлопоты большие... Да это, полно ли, не сон? Нет! Завтра я, кони почтовые, - И я скачу von Ort zu Ort {*}, {* Из края в край (нем.).} Отдавши деньги за паспорт. Конечно, и в краю чужом - В Париже, в Риме, в Вене, в Праге (Хоть смысла много нет и в том) Берут налог с листа бумаги, Тут ценность дел - вот дело в чем, Но нет нигде такой отваги, Чтоб на людей начесть налог С движенья рук их или ног. Но что ж? Привычка и нужда, Я заплатил без возраженья. Не так ли все мы, господа? Иной воскликнет - угнетенье! Другой ему ответит - да! И общее то будет мненье, Все прокричат себе, потом Так и останется на том. Но вам признаться должен я, Что мне в пути хотя не малом Быть много времени нельзя: Когда представлен генералом Царю доклад был про меня, Чтоб я не вышел либералом, Царь подписал: быть по сему Гулять шесть месяцев ему. Полгода! только! о друг мой, Как это мало! И за что же Предел поставлен мне такой? Что воли может быть дороже? Но благодарною душой Я одарен тобой, мой боже! И потому насчет сего Я не скажу уж ничего. Поеду. Что-то будет там? Воскресну ли я к жизни новой, Всегда предаться новым снам И новым мнениям готовый? Иль, странствуя по тем местам, С душой печальной и суровой Останусь я, как здесь бывал, Где столько скорбного встречал? На ум приходят часто мне Мои младенческие годы, Село в вечерней тишине, В саду светящиеся воды И жизнь в каком-то полусне, В кругу семьи, среди природы, И в этой сладостной тиши Порывы первые души. Когда мы в памяти своей Проходим прежнюю дорогу, В душе все чувства прежних дней Вновь оживают понемногу: И грусть и радость те же в ней, И знает ту ж она тревогу, И так же вновь теснится грудь, И так же хочется вздохнуть. И вот теперь в вечерний час Заря блестит стезею длинной, Я вспоминаю, как у нас Давно обычай был старинный: Пред воскресеньем каждый раз Ходил к нам поп седой и чинный И перед образом святым Молился с причетом своим. Старушка бабушка моя На кресла опершись стояла, Молитву шепотом творя, И четки все перебирала, В дверях знакомая семья Дворовых лиц мольбе внимала, И в землю кланялись они, Прося у бога долги дни. А блеск вечерний по окнам Меж тем горел. Деревья сада Стояли тихо. По холмам Тянулась сельская ограда, И расходилось по домам Уныло медленное стадо. По зале из кадила дым Носился клубом голубым. И все такою тишиной Кругом дышало, только чтенье Дьячков звучало, а с душой Дружилось тайное стремленье, И смутно с детскою мечтой Уж грусти тихой ощущенье Я бессознательно сближал И все чего-то так желал. К чему все это вспомнил я? Мой друг, я сам не знаю, право, Припадки это у меня Меланхолического нрава. Быть может, важность всю храня, Вы улыбнетеся лукаво, А может быть, мечтой своей Забудетесь средь детских дней. <. . . . . . . . .> <1840-1841> ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ОТДЕЛ ПЕРВЫЙ (Через двадцать семь лет) 1 С чего проснулось дней былых Душе знакомое волненье, И все мне слышен мерный стих И рифм созвучное паденье? Я так давно чуждался их, Их звуков страстное плетенье Казалось праздностью уму, Да в не нужным никому. Что ж обновило бодрость сил? Ужель весенних песен звуки До этих пор не схоронил Ни опыт лет, ни труд науки, Ни ряд ошибок и могил, Ни холод обыденной скуки? Ужель я так остался цел, Что просто я помолодел? О нет! Я понимаю вас, Мои предсмертные сказанья, В вас не взойдут на этот раз Любви стремленья и страданья, Не отзовется тихий час Спокойно-грустного мечтанья. Возникли вы не для утех В последний стон, в предсмертный смех. <. . . . . . . . . . . .> 4 Покинул я мою страну, Где все любил - леса и нивы, Снегов немую белизну, И вод весенние разливы, И детства мирную весну... Но ненавидел строй фальшивый - Господский гнет, чиновный круг, Весь 'царства темного' недуг. Покинул я родной народ, Где я любил село родное, Где скорбь великая живет Века в беспомощном застое, Где гибнет мысли юный всход, Томит насилие тупое, И свежим силам так давно В жизнь развернуться не дано. Тайком работа шла у нас, Я ждал, я верил в перемену, Как узник верит каждый час, Что вот конец настанет плену... Была ли вера - правды глас, Иль призрак счастию в замену? Но этой веры не иметь - Пришлось бы просто умереть. Покинул я моих друзей. Но и они мне изменили, Они мне в гордости своей Моих ошибок не простили, Они от истины моей Давно, слабея, отступили, И вот мне с робкой мыслью их Связей нет больше никаких. Один мне друг остался цел, К нему влекли меня желанья, И мощь любви, и жажда дел, Одни стремленья и страданья, Им труд начатый чист и смел, Его рука, в стране изгнанья, Закроет мне, не изменясь, Мои глаза в урочный час. <. . . . . . . . .> <1867> ПРИМЕЧАНИЯ Творческое наследие Огарева богато и разнообразно по тематике и жанрам. В настоящем издании представлены в своих лучших образцах поэзия Огарева, автобиографическая проза и литературно-критические статьи. Тексты публикуются по изданию: Н. П. Огарев. Избранные произведения в 2-х томах. Вступительная статья В. А. Путинцева. Подготовка текста и примечания Н. М. Гайденкова. М., Гослитиздат, 1956. В необходимых случаях произведения сверены с автографами и последними прижизненными изданиями. Внутри разделов: 'Стихотворения', 'Эпиграммы', 'Поэмы', 'Проза' материал расположен в хронологическом порядке. Даты написания даются в угловых скобках, если они установлены предположительно по дате публикации произведения, по месту его создания или по содержанию. Авторские даты, даты, проставленные рукой людей, близких Огареву (чаще всего М. Л. Огаревой), и даты, установленные по письмам, в которых стихотворения посылались Огаревым, даются без скобок. Там, где даты написания одинаковы, произведения располагаются по датам публикаций. В примечаниях приняты следующие условные сокращения: БС - Н. П. Огарев. Стихотворения и поэмы, т. I, II. Редакция и примечания С. А. Рейсера и Н. П. Суриной. Л., 'Советский писатель', 1937-1938 ('Библиотека поэта'. Большая серия). Гершен. - 'Стихотворения Н. П. Огарева' под редакцией М. О. Гершензона, т. I, II. М., 1904. Избр. произв. - Н. П. Огарев. Избранные произведения в 2-х томах. Вступительная статья В. А. Путинцева. Подготовка текста и примечания Н. М. Гайденкова. М., Гослитиздат, 1956. ЛБ - Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. ЛГ - 'Литературная газета'. ЛН - 'Литературное наследство'. Лонд. изд. - 'Стихотворения Н. Огарева', изд. Н. Трюбнера и Ко. London, 1858. Ог. - Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т. II. М., Госполитиздат, 1956. ОЗ - 'Отечественные записки'. ПЗ - 'Полярная звезда'. РВ - 'Русский вестник'. РМ - 'Русская мысль'. РП - 'Русские пропилеи'. PC - 'Русская старина'. Совр. - 'Современник'. Солд. изд. - 'Стихотворения Н. Огарева', изд. К. Солдатенкова и Н. Щепкина. М., 1856. Отрывки из поэмы 'Юмор' (стр. 205). - Впервые две первые части поэмы напечатаны отдельной книгой: 'Юмор' (De l'humeur). Лондон, 1857, Trubner and C?, без указания имени автора. Перепечатано - Лонд. изд., с. 33-141. Третья часть впервые - ПЗ на 1869 год, Женева, 1868, с. 161-171. Первые три строфы из седьмой главы третьей части - ЛН, т. 61, с. 644-645. Поэма не была закончена, в наиболее полном виде опубликована С. А. Рейсером (см.: Н. П. Огарев. Стихотворения и поэмы. Л., 1856, с. 396-473). Огарев возвращался к работе над поэмой в течение нескольких десятилетий. Герцен в предисловии к изданию 1857 года указывал, что поэма (вернее, первые две части) была написана в 1840-1841 годах и пользовалась широкой известностью, распространяясь в списках. Над частью третьей Огарев работал в 1867-1868 годах. В последний год своей жизни он снова вернулся к работе над поэмой и написал ряд отрывков. Огарев придавал этому своему произведению очень большое значение. 6 марта 1840 года он писал Герцену: 'Поправляю поэмку. По окончании ее я скажу сам себе, есть ли во мне художническое призвание или нет' (Ог., с. 307-308), а несколькими месяцами позже сообщал М. Л. Огаревой: 'Я начал трудиться над произведением, в котором сосредоточится вся моя мыслящая сила, вся сила любви, так как в идее, в нем развиваемой, сосредоточивается вся моя жизнь' (М. О. Гершензон. Образы прошлого, с. 385). Свободная форма поэмы, продолжающей традиции пушкинского 'Евгения Онегина', позволила Огареву создать широкую панораму общественной жизни. Название поэмы не связано с юмористическими или ироническими элементами ее содержания, имеется в виду значение французского слова humeur - настроение. Герцен высоко ценил поэму и считал ее 'гениальным произведением': 'Вот наша Русь - родная, юная и сломанная, спустя рукава и подгулявши, - но не понурая', - писал он в письме к М. К. Рейхель (А. И. Герцен. Собр. соч., т. XXV, с. 117). ...Небрежный плод моих забав... - Цитата из 'Евгения Онегина'. ...Министром Вронченко пока... - Ф. П. Вронченко (1780-1852) в 1840 году замещал министра финансов Е. Ф. Канкрнна (1774-1845). Денежная реформа, осуществленная Канкриным, - изъятие ассигнаций и замена их новой денежной единицей - серебряным рублем, - определяла очень большой лаж, то есть плату за обмен одного вида денег на другой. В Москве все проза Шевырева... - С. П. Шевырев (1806-1864) - критик, журналист, поэт, профессор Московского университета, глашатай теории 'официальной народности'. ...Дают Парашу Полевого... - Драма 'Параша Сибирячка', написанная писателем, критиком и журналистом Н. А. Полевым (1796-1846) в духе казенного патриотизма. Для Огарева и Герцена была символом перерождения взглядов Полевого и перехода его в лагерь реакции. ...Есть, есть поэт, // Хоть он и офицер армейской. - М. Ю. Лермонтов, в 1840 году сосланный на Кавказ офицером пехотного Тенгинского полка. ...в стране Гиперборейской... - в северной. По древнегреческой мифологии, гипербореи - народ, живущий на севере. О нем писал и Виссарьон - В. Г. Белинский, написавший статьи 'Герой нашего времени' (1840) и 'Стихотворения М. Лермонтова' (1841). ...Пусть пишет Нестор, пишет Греч... - Речь идет о Несторе Васильевиче Кукольнике (1809-1868), плодовитом поэте, писателе и драматурге. Н. И. Греч (1787-1867) - реакционный журналист и писатель. ...олигархических проказ... - Здесь: вельможной спеси. Швалье да Яр - московские рестораны. ...Паши три дня и будешь прав. - При Павле I была узаконена трехдневная барщина. Монтекукулли иль Мальбру? - Граф Раймонд Монтекукули (1609-1681) - австрийский полководец и военный теоретик. Джон Черчиль герцог Мальборо (1650-1722) - английский полководец и государственный деятель. ...А жалок мне удел Китая - // У Альбиона чести нет... - Речь идет о войне Великобритании (Альбиона) с Китаем, результатом поражения Китая явилось отторжение у него части территории. Давайте ж говорить мы с вами // О Франции. - Франция представлялась тогда (в начале 40-х гг.) воплощением свободомыслия и революционности, поэтому говорить о ней было опасно. ...попросят к Цынскому... - Л. М. Цынский был московским обер-полицмейстером. В 1834 году, во время ареста Огарева и Герцена, - член Следственной комиссии. Великий прах из заточенья // Прибыл в Париж... - В 1840 году прах Наполеона был перенесен с острова Святой Елены в Париж, в Пантеон. ...Хомяков // На этот счет стихотворенье // В журнале тиснул... - Алексей Степанович Хомяков (1804-1860) - поэт, идеолог славянофильства, им было написано стихотворение 'На перенесение Наполеонова праха' ('Москвитянин', 1841, ? 1, с. 341, без заглавия). Позже были опубликованы еще два стихотворения Хомякова на эту тему: '7 ноября' и 'Еще об нем'. Сенковский все не любит Сея... - В журнале 'Библиотека для чтения', издаваемом О. И. Сенковским (1800-1858), были нередки выпады против французского буржуазного экономиста Ж.-Б. Сея (1767-1832). ...Что быть посажену в тюрьму // Преград не сделало ему. - Это сообщение Огарева неверно. Б<артенев> Szafi, Jean Sbogar - имена и прозвища московских знакомых Огарева. Jean Sbogar - имя героя одноименного романа французского писателя Ш. Нодье. ...и в сердце злоба Робеспьера. - М.-М.-И. Робеспьер (1758-1794), выдающийся деятель французской революции конца XVIII века, Я гильотину ввел бы вновь... - Гильотина была орудием казни во времена французской революции конца XVIII века. ...Увидим дом, где жил я прежде... - дом Огаревых у Никитских ворот. ...Был немцу отдан я невежде... - К. И. Зоненбергу. О нем подробно в 'Моей исповеди' Огарева и в 'Былом и думах' Герцена. Farewell! - Из стихотворения Байрона 'Farewell! if ever fondest prayer'. Город пышный, город бедный... - Цитата из стихотворения Пушкина 'Город пышный, город бедный...'. Ye see and read... - вольное переложение строф XVIII и XIX песни 4 стихотворного романа Байрона 'Дон-Жуан'. ...Огромный всадник виден мне. - Памятник Петру I, так называемый 'Медный всадник'. И вот дворец передо мной... - Зимний дворец, резиденция царя. ...Еще страшней, чернее зданье... - Петропавловская крепость, служившая тюрьмой для государственных преступников. Есть домик старый... - домик Петра I в Петербурге. Есть замок на горе крутой... - дворец в Петергофе. Здесь прежде женщина живала... - Екатерина II. Падешь ты, гордый Вавилон! - Обращаясь к Петербургу, Огарев использует библейский образ реально существовавшего древнего города, ставшего воплощением богатства, разврата и жестокости. Предсказания гибели Вавилону неоднократно встречаются в Библии. ...von Ort zu Ort. - Из стихотворения Гейне 'Es treibt dich fort von Ort zu Ort'. Один мне друг остался цел... - А. И. Герцен.