Юммя, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

ЮММЯ.
Эскизъ.

Нашъ экипажъ весело катился ко верхнеуральскому тракту. Направо высилисъ отроги южнаго Урала, налво холмистая равнина уходила далеко къ горизонту. Послобденное солнце глядло во вс глаза, какъ оно глядитъ въ благословенной Башкирской степи. Картину портило только полное отсутствіе лса,— все было точно выбрито, какъ башкирскія головы.

— Вонъ он, собаки, гд радуются,— замтилъ кучеръ, въ вид поощренія вытягивая запотвшую, жирную пристяжку хлыстомъ.— По-ихнему юммя называется, а по-нашему помочь… У Бyзыкая, значитъ, траву подвалили, а онъ имъ угощеніе и всякое прочее. Богатющій башкырище этотъ Бузыкай, т.-е. прежде онъ былъ богатющій… Человкъ, поди, семьсотъ сбжались къ ему на юммю.

Меня всегда удивляетъ этотъ глазомръ: почему семьсотъ, а по шестьсотъ — и самъ не скажетъ. А начните считать, какъ разъ семьсотъ и получится. То же самое съ прикидкой разстоянія на глазъ: верста съ четью будетъ… Эта способность ‘привситься’ особенно развита въ простомъ русскомъ человк, а въ степи она необходима, потому что приходится постоянно мрять на глазъ. Такъ было и теперь: въ ‘юмм’ участвовало, дйствительно, около семисотъ человкъ.

Трактъ пыльной лентой завился на вершину горбившагося увала, и съ этой точки намъ отлично была видна вся картина башкирской помочи, пестрая и яркая, какъ это умютъ длать только въ степи, гд и цвты окрашены интенсивне, точно они вырядились отъ избытка жизни или къ празднику. Налво отъ тракта отлогимъ скатомъ спускалась зеленая равнина. Небольшая степная рчка, прятавшаяся въ осок, отдляла ее отъ громаднаго покоса, какіе встрчаются только въ цвтущей Башкиріи. Насколько хваталъ глазъ, разстилался этотъ лугъ, теперь покрытый правильными рядами скошенной травы. Издали онъ походилъ на развернутый кусокъ зеленой шелковой матеріи, переливавшій и лоснившійся на солнц прихотливыми зигзагами. Можно себ представить, какой это роскошный лугъ, если для того, чтобы ‘подвалить’ на кемъ траву, потребовалось семьсотъ человкъ. На покатости, спускавшейся отъ тракта къ рчк, двумя кучками толпились отдыхавшіе косари. Центръ составляли дв зеленыхъ бухарскихъ палатки — одна для мужчинъ, другая для женщинъ. Около первой образовался широкій кругъ для борцовъ, а у второй дымились костры маханщиковъ.

— Эхъ, запоздали малымъ дломъ,— пожаллъ нашъ кучеръ, осаживая взмыленную тройку у второй палатки.— Бга отошли…

— Какіе бга?

— А сперва башкыры на коняхъ гонялись, а потомъ на своихъ на двоихъ… Теперь одна борьба осталась.

Подавляющее количество помочанъ составляли, конечно, мужчины, сбившіеся въ живое кольцо около борцовъ. Мертвая тишина, наступавшая во время схватки, смнялась страшнымъ гвалтомъ, когда одинъ изъ борцовъ начиналъ валиться. Отдльно вырывались крики поощренія, восторга и спеціально-степной энергіи. Толка принимала въ борьб самое дятельное участіе, и сотни вспотвшихъ, красныхъ отъ натуги лицъ упорно сосредоточивали все свое вниманіе ея арен, гд борцы показывали свою удаль. Борцовый кругъ подходилъ къ бухарской палатк, раскрытой по-праздничному настежь, т.-е. раздвинуты были полукругомъ вс четыре стнки, а въ центр оставалась четырехугольная шатровая крыша, поддерживаемая деревянными стойками. Въ палатк на подушкахъ и коврахъ засдала разная башкирская старшина, большинство — старики, разодтые въ яркіе халаты, какъ и слдуетъ степнякамъ: Руслановъ изъ Туягатаровой, Бахтіяровъ изъ Куракиной, Уразаевъ изъ Мулдашевой, Буляковъ изъ Каримовой, Шамиръ-Мухамедъ Рахимовъ изъ Мулдакая и виновники торжества — два брата Бузыкаевы изъ Муйнаковой. Младшій братъ Бузыкаевъ кончилъ курсъ въ омской военной гимназіи, но по возвращеніи на родину совершенно ‘обашкирился’, такъ что его ничмъ не отличишь отъ другихъ богатыхъ башкиръ — такой же ластиковый бешметъ, тюбетейка, мягкіе татарскіе сапоги и своего татарскаго покроя длинная ситцевая рубаха съ широкими рукавами и отложнымъ воротомъ. Я знаю другой примръ одного башкира, который кончилъ курсъ въ казанскомъ университет а теперь влачитъ самое жалкое существованіе башкира-бдняка… Эти два примра не требуютъ, кажется, поясненій.

Пробраться въ кругъ не было никакой возможности, и я могъ наблюдать происходившую борьбу только черезъ головы любопытныхъ. Боролись по-татарски, черезъ опояску, а не ‘за воротокъ’, какъ борются за заводахъ. Нужно отдать справедливость, что боролись отлично, и можно было полюбоваться молодцами-башкирами. Конечно, боролась молодежь, а люди солиднаго возраста принимали участіе жестами и крикомъ. Азартъ степной публики проявлялся страшнымъ гвалтомъ, когда борцы схватывались вплотную и кубаремъ летли на землю. Конецъ борьбы тоже имлъ татарскій характеръ: именно, у русскихъ считается побжденнымъ упавшій, а здсь тотъ, кто очутится наверху, потому что при борьб черезъ опояску должны упасть дна бойца. Распоряжавшійся борьбой старикъ-башкиръ велъ побдителя къ палатк, а тамъ хозяинъ выдавалъ ему кусокъ ситцу въ род платка. Въ другихъ мстахъ продлывается такая церемонія: поборовшій башкиръ получаетъ мосолъ (кость съ мясомъ) и подаетъ ее хозяину, а тотъ его отдариваетъ чмъ-нибудь. Потомъ есть еще особенность въ русской и татарской борьб: у татаръ борьба идетъ въ одиночку, а у русскихъ всегда идетъ одно село на другое, заводъ на заводъ, городъ на городъ, и весь смыслъ борьбы въ томъ, кто ‘унесетъ кругъ’. Поэтому русская борьба начинается мальчишками, а лучшіе борцы выступаютъ послдними, какъ призовыя лошади на скачкахъ. Благодаря такому соперничеству, русская борьба сплошь и рядомъ заканчивается общимъ побоищемъ, а здсь все шло тихо и мирно, не разжигая патріотизма разносельчанъ.

— Кумызъ хочешь?— спрашивалъ меня одинъ башкиръ, подходя съ кожанымъ турсукомъ.

— Хочу…

Турсукъ — кожаная фляга самой разнообразной формы и величины. Кумысъ сохраняетъ въ немъ и свой специфическій букетъ и не нагрвается такъ, какъ въ стеклянной посуд. Угощавшій меня башкиръ налилъ кумысъ въ плоскую деревянную чашку и поднесъ ее пятерней, какъ купцы пьютъ чай. Я очень люблю этотъ напитокъ и выпилъ дв чашки. Получивъ бакшишъ, мой башкиръ сейчасъ же уступилъ мсто другому,— башкиры, какъ вс степняки, ужасно падки до бакшиша, и мн стоило большого труда, чтобы отдлаться отъ любезныхъ приглашеній.

— Ай-яй-яй, мало примашь!..— съ огорченіемъ повторялъ цлый хоръ кумысниковъ.— Гуляй мало-мало… кумызъ ташшимъ…

Подарокъ, угощеніе, вообще что-нибудь даровое — слабое мсто даже заагаточныхъ башкиръ, которые не постыдятся попросить у васъ на заварку чаю. Это даже не нахальство выпрашивающихъ цыганъ, а какое-то степное дтство — за отказъ не обижаются, а отчего же и не взять, если даютъ.

Послднимъ на арену выступилъ какой-то казакъ съ Оренбургской линіи. Плотный и кряжистый мужчина сразу свалилъ нсколько человкъ, но, достигнувъ зенита славы, погибъ самымъ постыднымъ образомъ. Его противникомъ выступилъ маленькій жилистый башкиръ, который самъ уронилъ казака на себя, а потомъ, какъ кошка, взобрался на него. Эта побда вызвала такой взрывъ общаго восторга, что при нкоторой доброт казакъ могъ бы упасть еще разъ для удовольствія разгулявшейся публики.

— Башкиръ хитрилъ, казакъ дуракамъ валялъ,— объяснялъ худощавый башкиръ Азанчей, служившій въ Тунгатаровой муэзиномъ, а здсь исправлявшій должность мундшенка.— А байгу видлъ?

— Нтъ, не видалъ…

— Ничего не видлъ,— съ увренностью проговорилъ Азанчей и даже покачалъ головой.— Иноходецъ изъ Мулдакая впередъ бжалъ, другихъ лошадей всхъ кунчалъ. Потомъ малайка бжалъ,— много бжалъ, одинъ получалъ.

Азанчей былъ необыкновенно любезенъ и вызвался достать чаю, маханины и ‘бишбармакъ’. Сейчасъ видно тертую пріисковую косточку, побывавшую ‘на людяхъ’ — и все это изъ желанія угодить, безъ всякой корыстной пли. Тунгатаровская волость занята золотыми пріисками, и здсь башкиры значительно обрусли, какъ говорилъ нашъ кучеръ: пріисковый башкиръ такъ же ‘подражаетъ’ барину, какъ и любой русскій мужикъ, даже, можетъ-быть, попревосходне, съ угодливостью и ловкостью настоящаго азіята.

— Айда махань ашать,— приглашалъ меня Азанчей, показывая рукой на вторую палатку, вокругъ которой толпилось десятка два банкировъ, разодтыхъ въ до того яркія кумачныя платья, что больно было смотрть.

— А кумыса много привезли сюда, Азанчей?

— Ведеръ двадцать ташшилъ… Три ашата кунчалъ, десять баранъ кунчалъ: махань ашать будемъ, бишбармакъ ашать.

Видть настоящій башкирскій пиръ — это что-то ужъ совсмъ несообразное, никакъ не укладывавшееся съ представленіемъ о башкирскихъ голодовкахъ и быстромъ вымираніи этого забытаго племени. Смотришь и даже глазамъ не вришь, до того все это необычно…

II.

Женская палатка поставлена была къ мужской тыломъ — вроятно, изъ вжливости, какъ изъ вжливости башкирка при встрч съ незнакомымъ мужчиной поворачивается къ нему спиной. Въ этой палатк распоряжалась жена Бузыкая, толстая женщина небольшого роста, напоминавшая своей вншностью захолустную матушку-попадью. Какъ вс богатыя башкирки, она была въ бобровой шапк и въ шелковомъ бешмет. Нсколько другихъ женщинъ помогали ей,— все это были жены башкирскихъ старшинъ, одтыхъ не одной мод. Разница заключалась только въ количеств монетъ, звенвшихъ на груди и расшитыхъ даже по подолу бешметовъ, такъ что въ общемъ получалась какая-то нумизматическая коллекція. Красивыхъ женскихъ лицъ я не замтилъ,— хорошенькія дочери Бузыкая прятались въ палатк. Въ двухъ шагахъ отъ палатки отдльной гурьбой толклись на мст, какъ стадо овецъ, простыя башкирки. Если вблизи не было мужчинъ, он тоже затвали борьбу, а жена Бузыкая раздавала побдительницамъ лоскутья ситца, какъ настоящимъ борцамъ. Раскраснвшіяся лица и блествшіе глаза степнячекъ говорили о своемъ бабьемъ удовольствіи, хотя эта женская толпа принимала сейчасъ же какой-то виноватый и пришибленный видъ, когда вблизи показывался какой-нибудь мужчина,— если русская баба всегда виновата передъ мужикомъ, то башкирка даже не думаетъ о возможности оправданія, и въ каждомъ ея движеніи чувствуется вковая рабья покорность и рабій страхъ. Въ смысл типа башкирка далеко уступаетъ своей русской сестр, и красивыхъ лицъ въ сред простыхъ башкирокъ почти не встрчается, за самыми рдкими исключеніями. Такъ было и здсь… Около бабъ вертлась разная башкирская дтвора.

— Апайка гулялъ,— объяснялъ какой-то сдой башкиръ, сидвшій въ сторонк отъ веселившейся толпы.

Центръ праздника составляло приготовленіе махана и бишбармака. На берегу рчки горло нсколько огней, нагрвавшихъ громадные чугунные казаны. Человкъ пять башкиръ-поваровъ хлопотали въ своей полевой кухн съ ожесточенной энергіей присяжныхъ артистовъ. Съ засученными по локоть рукавами они напоминали заплечныхъ мастеровъ добраго стараго времени. Имъ помогали другіе башкиры въ качеств добровольцевъ. Процессъ приготовленія національнаго кушанья очень не сложенъ: заколотая лошадь или баранъ разрзывается на мелкія части, и это мясо варится вмст съ костями въ круглыхъ чугунныхъ казанахъ, какіе спеціально приготовляются нкоторыми заводами для степныхъ потребителей, когда мясо выварится, въ казаны засыпаютъ ‘бишбармакъ’, т.-е. мелкіе катышки изъ тста. Бишбармакъ въ перевод на русскій языкъ значитъ ‘пять пальцевъ’, потому что это кушанье берутъ изъ чашки или котла прямо горстью. Изъ лошадиныхъ кишекъ приготовлены были громадныя колбасы, набитыя жиромъ,— это ужъ лакомство, которое подается въ вид дессерта. Крику, бготни и суматохи около казановъ было даже слишкомъ много. Когда все было готово, принесли большія деревянныя чашки, врне — цлыя корыта, вмстимостью почти въ ведро, въ нихъ разложили поровну куски вареной конины (маханъ) и до краевъ наполнили бульономъ съ плававшимъ въ немъ бишбармакомъ, а поверхъ всего наложили жировую колбасу. Получилось что-то въ род жирной каши, которую можно вычерпывать изъ чашки горстями. Маханщики впали въ какое-то неистовство, когда началась эта длежка,— каждый кусокъ былъ на счету, и нужно было раздлить все поровну.

— Ерраръ {Ерраръ — хорошо.},— повторялъ Азанчей, перебгая отъ палатки къ палатк и нюхая воздухъ.— Семьдесятъ чашекъ, семьсотъ человкъ… ерраръ.

Лучшіе куски, конечно, были отданы почетнымъ гостямъ. Когда повара торжественно отнесли нсколько чашекъ въ зеленую мужскую палатку, остальные помочане разбились на кучки по десяти человкъ и терпливо ждали очереди.. Весь лугъ покрылся теперь сидвшими вокругъ чашекъ людьми. ли прямо руками, черпая изъ чашекъ горстью, а потомъ пальцы облизывались. На нашъ европейскій глазъ это выходило совсмъ некрасиво, но башкиры были на верху блаженства: бднягамъ рдко приходится лакомиться такимъ бишбармакомъ и маханиной… Женщинамъ отдали то, что осталось въ казанахъ, да и эти остатки развели водой. Башкиркамъ всегда приходится питаться только остатками, какъ собакамъ. Изъ своей доли он должны еще отдать что-нибудь дтямъ, которымъ по штату ршительно ничего не полагается. Нужно было видть этихъ несчастныхъ малаекъ, къ какой жадностью они накидывались на чашки съ маханиной и бишбармакомъ. Даже грудные ребятишки и т что-то сосали, вымазывая смуглыя лица жиромъ.

Между прочимъ, я видлъ идиллическую сцену. Сдой маханщикъ съ трудомъ тащитъ корыто съ маханиной. Навстрчу попадается ему старуха-башкирка, которой, очевидно, ничего не досталось. Происходитъ какой-то бглый разговоръ, и старикъ, захвативъ горстью бишбармака, подноситъ ее своей пріятельниц. Старуха приняла лицомъ къ гостепріимной горсти, съла все, что было въ ней, а любезный кавалеръ облизалъ посл нея всю руку.

— Ой, хуруша…

Кром меня на праздник было нсколько пріисковыхъ служащихъ и торгашей изъ ближайшаго села. Насъ тоже угощали маханиной и бишбармакомъ, причемъ не даны были деревянныя ложки. Если бы не органическое предубжденіе противъ конины и самаго способа приготовленія, то кушанье очень вкусное. Пріисковые ли съ удовольствіемъ, какъ люди привычные.

— Конина на глухарятину походитъ, только жирне,— объяснялъ одинъ изъ служащихъ.— А жеребятина — такъ одна прелесть…

Насъ угощалъ Азанчей, успвавшій угодить всмъ. Онъ добылъ и самоваръ, что ужъ составляло роскошь.

Послднимъ номеромъ всего пира были кости, розданныя гостямъ. Какъ раздлили ихъ между собой пировавшіе — трудно сказать. Кажется, но безмолвному соглашенію, кости доставались старшимъ. Впрочемъ, изъ-за кости произошло небольшое недоразуменіе между двумя братьями, которые быстро обмнялись нсколькими оплеухами. Это былъ единственный непріятный эпизодъ въ теченіе всего праздника, да и въ немъ было что-то такое дтское: большіе мужики дерутся изъ-за какой-то кости… Въ общемъ можно было только удивляться приличному виду всего праздника, и какъ-то даже не врилось, что здсь однихъ мужчинъ больше семисотъ человкъ. Если что можно поставить въ упрекъ, то разв то, что во все время башкирскаго праздника не было слышно ни одного звука какой-нибудь псни.

Когда все было кончено и кости обглоданы, помочане начали расходиться и разъзжаться по домамъ. Опять все это длалось молча, и ни въ одномъ мст не вспыхнула псня. Русское ухо не привыкло къ такой мертвой тишин, и какъ-то чувствовалось даже жутко, глядя на расходившихся помочанъ: неужели у нихъ не осталось ни одной радости, которая просилась бы на волю, ни одной свтлой мысли, ни одного теплаго чувства?.. Такъ расходятся только съ поминокъ…

Впрочемъ, трудно и судить башкиръ за это безмолвіе. Этотъ задавленный своими историческими невзгодами народъ обреченъ исторіей на вымираніе, которое идетъ впередъ быстрыми шагами. Есть цлыя деревни, про которыя башкиръ говоритъ: ‘башка кунчалъ’, т.-е. что вс вымерли. Тутъ ужъ не до праздниковъ и не до псенъ… Послднее зло, которое добиваетъ башкиръ у себя дома — это свои же башкирскіе кулаки, высасывающіе изъ населенія послднюю живую силу. Если башкиры еще могутъ работать, то только на своихъ кулаковъ, какъ и въ дачномъ случа. Какъ ни прижигаетъ русскій Колупаевъ, но онъ далеко уступаетъ башкирскимъ именитымъ людямъ.

1889.

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ЮММЯ.Эскизъ.

Читайте также:

ЮММЯ.
Эскизъ.